Всего новостей: 4279437, выбрано 99632 за 0.711 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
Глава Фонда капитального ремонта города Артур Кескинов о том, как обновляют отопительные системы в домах Москвы.
Москва — один из немногих регионов, где в рамках капитального ремонта квартир проводят замену старых чугунных батарей на современные биметаллические радиаторы. В этом году обновление системы отопления пройдёт более чем в 1800 столичных домах. Генеральный директор Фонда капитального ремонта многоквартирных домов Москвы Артур Кескинов рассказал в интервью mos.ru, какие дома получат новые радиаторы в этом году, чем они отличаются от проверенных временем батарей и станет ли теплее в московских квартирах.
— Артур Львович, расскажите, во многих ли домах начался или начнётся в этом году капитальный ремонт?
— Сейчас программа капитального ремонта идёт согласно краткосрочному плану на 2015–2016 годы. За этот период мы должны прийти в 1930 домов, отремонтировать и заменить 23 тысячи инженерных систем и их элементов. Первые взносы от собственников в фонд поступили в августе прошлого года. Мы совместно с Департаментом капитального ремонта Москвы разработали проектную документацию и осенью прошлого года вошли в дома для непосредственного производства ремонтных работ. К концу 2015 года работы велись в 388 домах.
Мы начинали со всесезонных работ. В основном это был ремонт и замена электрики, мусорных камер, инженерных коммуникаций в подвалах. Сейчас со сменой времени года мы смогли приступить и к сезонным работам. На сегодняшний день работаем более чем в 1000 домах. С периодичностью в три-четыре дня мы в среднем по 100–120 домов прибавляем к этому количеству. И я надеюсь, что к 10 июня мы будем работать уже в 1400 домах. К тому же сейчас проходит экспертную оценку проектно-сметная документация ещё для 500 домов — в них мы планируем начать ремонтные работы в июле. Параллельно мы занимаемся заменой лифтов — она не имеет сезонной привязки, как, например, замена отопительных приборов. Более 2500 лифтов мы заменили в прошлом году. В общей сложности до конца 2016 года по программе будет заменено шесть тысяч лифтов.
— То есть ремонтные работы прошлого года не требовали допуска в квартиры?
— Совершенно верно. Мы старались мягко войти в дом. Нашей целью было посмотреть, каков настрой у собственников квартир, и показать им, что наши подрядчики могут работать аккуратно. Мы постарались максимально уменьшить дискомфорт для жителей, который возможен при капремонте.
— К какому сроку все 1900 домов, входящих в краткосрочную программу, капитально отремонтируют?
— Сразу отмечу, что капремонт жилья такого масштаба никогда не проводили в новейшей истории Москвы. Краткосрочный план — двухлетний, и по графику к концу 2016 года работы должны быть завершены.
— А во всех ли домах, попавших в программу капремонта, будут менять батареи?
— Практически, кстати, не во всех регионах при капремонте меняют отопительные приборы в квартирах. Москва — один из немногих регионов, где это делают. Город изначально декларировал комплексный подход к проведению ремонта, то есть ремонт системы отопления предполагал замену батарей. А учитывая, что в первые годы программы включены в основном дома до 1960 года постройки, замена системы теплоснабжения и, соответственно, батарей нужна практически в каждом из них: для этих жилых домов комплексный ремонт системы теплоснабжения рассматривается как обязательный вид работ, которые мы планируем провести.
Чтобы заменить батареи в квартирах, потребуются 2,5 миллиона секций биметаллических радиаторов. Суммарная теплоотдача такого количества радиаторов составляет примерно 502 мегаватта, что лишь на 25 процентов меньше мощности Иркутской ГЭС. Как в шутку говорят специалисты, тепло от всех новых радиаторов в московских квартирах может растопить лёд на реке Волге.
— Расскажите, пожалуйста, подробнее об отопительных приборах, которые будете использовать. В чём их преимущества?
— Это современные приборы. Многие москвичи, которые делают у себя в квартире ремонт, сегодня устанавливают именно такие радиаторы. Биметаллический радиатор травмобезопасен, об него нельзя обжечься. Он компактный, лёгкий, прочный и эстетичный. Масса одной секции биметаллического радиатора составляет не более 2,4 килограмма, в то время как вес секции чугунного радиатора превышает семь килограммов. Лёгкость прибора важна для качественного монтажа, к тому же он не даёт дополнительной нагрузки на стены. Биметаллические радиаторы, которые заложены в проект, имеют высокую теплоотдачу одной секции — 185 ватт, в то время как теплоотдача секции чугунного радиатора варьируется от 140 до 160 ватт (в зависимости от модели).
— В Москве устанавливают отечественные радиаторы?
— В рамках реализации региональной программы капитального ремонта многоквартирных домов на территории Москвы было принято решение использовать в первую очередь продукцию отечественных производителей. Преимущества здесь очевидны: с одной стороны, российские предприятия обеспечены заказами, с другой — на объекты проведения ремонта осуществляется бесперебойная доставка сертифицированных материалов и оборудования. В первую очередь в качестве поставщиков отопительных приборов для программы капитального ремонта рассматривались члены российской Ассоциации производителей радиаторов отопления (АПРО). Причём московские производители для городской программы капитального ремонта были приоритетны — мы поддерживаем локального производителя, но на первом месте для нас качество. Все выбранные радиаторы соответствуют ГОСТу, сертифицированы, имеют паспорта, а также протоколы испытаний независимых лабораторий, подтверждающие заявленные производителем параметры.
— Каков срок гарантии на эти приборы?
— Гарантийный срок составляет пять лет, а срок службы радиатора — не менее 25 лет. В техническом паспорте радиатора есть его основные характеристики, ссылки на ГОСТ, по которому он сделан, описание условий эксплуатации, а также указан гарантийный срок. Паспорт выдаётся подрядчику на всю партию и хранится у него в течение гарантийного срока. За приборы отвечает завод-производитель. Техпаспорт — это документ, с которым можно обращаться к производителю в случае каких-то отклонений в работе самой батареи. А вот монтаж — это наша зона ответственности. И тех подрядчиков, которые монтируют радиаторы. У нас тоже в соответствии с условиями, которые город определил, есть пять лет гарантии на производство работ. На этот срок даётся банковская гарантия от подрядчика. В случае отклонений от штатных ситуаций все проблемы будут устранены за счёт средств, которые банк выделил на страховку.
— А как подбирают необходимые комплекты радиаторов в зависимости от площади и планировки квартиры? Есть риск, что новый радиатор не подойдёт?
— Нет, завод, согласно утверждённому проекту, сделает готовые радиаторы в сборе от трёх до 15 секций. Если раньше нужно было в ручном режиме приводить радиатор из семи секций в соответствие с площадью помещения (убирать или добавлять секции), то сегодня уже по спецификации мы получаем на заводе конкретную комплектацию батарей для конкретной площади. Полностью исключается механическая сборка или подгонка на месте, а это ускоряет процесс монтажа.
— В скольких домах чугунные батареи уже заменили?
— Мы начали замену сразу после отключения отопления в городе (отопительный сезон завершился 6 мая. — Примеч. mos.ru). В первую очередь замену стояков отопления стали делать в квартирах тех 388 домов, где капремонт начался в конце прошлого года. Все остальные дома подключаются к замене постепенно. До июля мы планируем сдать отопление в первых 100 домах. Работа тяжёлая, она требует согласования со всеми собственниками. Жильцы должны понимать, что замена системы отопления делается в их интересах. Необходимость замены всех составляющих системы отопления объясняется тем, что частичная замена труб стояков не устранит имеющихся проблем и может привести к протечкам труб в перекрытиях, затоплению квартир, недостаточному прогреву отопительных приборов. Именно поэтому очень важно обеспечить доступ в квартиры для выполнения работ на каждом этаже.
— Как сейчас люди воспринимают то, что приходят ремонтники в их квартиры, все ли согласны?
— Прежде чем начать работы в конкретном доме, мы с перечнем работ обходим все квартиры. С нами всегда присутствует старший по дому. Если кто-то отказывается, то мы фиксируем это. Как правило, заменять батареи не согласны те жильцы, которые уже самостоятельно сделали это.
— Когда монтажники заходят в квартиру, сколько времени занимают работы?
— В идеале монтаж ведётся два дня. Работы осуществляем только в будни, подстраиваемся под график жителей. Договариваемся, чтобы нас впустили, готовим место, где будет идти сварка — отодвигаем мебель, огораживаем стены асбестовым листом. После завершения монтажа всё приводим в порядок под контролем собственника. На сегодняшний день делается всё, чтобы минимизировать неудобство при работе в квартирах. Собственники могут проверить не только паспорт оборудования и запросить проект, но и получить всю информацию о квалификации конкретных специалистов — все удостоверения, вся информация есть у ответственных лиц на объекте. Собственники обычно боятся неизвестности, мы предоставляем исчерпывающую информацию на всех этапах замены.
Россия. ЦФО > Недвижимость, строительство > mos.ru, 30 мая 2016 > № 1771439
Артур Кескинов
В Украине практически завершен сев подсолнечника
По состоянию на 30 мая в Украине подсолнечником засеяно 5,21 млн. га, что составляет 99,6% от плана. Об этом сообщила пресс-служба Министерства аграрной политики и продовольствия Украины.
Наибольшие площади к отчетной дате засеяны масличной в Днепропетровской (512 тыс. га), Запорожской (509 тыс. га) и Кировоградской (508 тыс. га) областях.
Отметим, что годом ранее к указанной дате площадь сева масличной в целом по Украине составляла 4,59 млн. га.
На прошедшей неделе Украина увеличила отгрузки зерновых из морпортов
Согласно данным мониторинга ИА «АПК-Информ», в период с 23 по 29 мая объем экспорта зерновых из морпортов Украины составил 419,4 тыс. тонн против 365,7 тыс. тонн отгруженных неделей ранее. При этом 150 тыс. тонн из указанного объема составила пшеница, 218,9 тыс. тонн – кукуруза, 50,5 – ячмень.
Лидерами по отгрузкам зерновых за отчетный период стали Ильичевский (117 тыс. тонн) и Одесский порты (108,9 тыс. тонн).
Основными импортерами украинского зерна на прошедшей неделе стали Египет (93,6 тыс. тонн), Иран (68 тыс. тонн) и Израиль (55 тыс. тонн).
Будущее под запретом
Дмитрий Губин о том, почему в России все яростнее отмечают исторические даты
Как неразумно, что Гагарин слетал в космос всего лишь за месяц до Дня Победы! Две главных даты современной России разделяются всего 26 днями, почти сливаются, а затем на год провал: до следующей гагаринской весны.
Я не иронизирую. Размах празднований победы и над Германией, и над земным притяжением возрастает год от года. В этом году в Москве в метро запустили целый поезд с гагаринским победным слоганом «Поехали!», а мой двор раз за разом накрывало тенями от летящих на бреющем полете в честь Дня Победы военных самолетов.
Такого не было при Сталине (День Победы перестал быть выходным уже в 1948-м), при Хрущеве (День Победы оставался будним) или при Брежневе (когда важнее Дня космонавтики был День Учителя, не говоря про Первомай или Октябрь).
Порой кажется, что на поддержание величия российского прошлого сегодня тратится столько сил, что их не остается на настоящее.
И это наша особенность, а точнее — особенность целого класса стран, уничтоживших тоталитарный строй, но не построивших демократию, хотя имеющих внешне демократические институты: выборную систему, парламент, суд, частную прессу. Такой класс называют гибридными режимами, частичными демократиями, «пустыми» демократиями — тут мы одноклассники с Белоруссией, Казахстаном, Азербайджаном, Турцией.
Устройство наших стран — предмет пристального изучения современных ученых. Вы слышали что-нибудь про Дженнифер Ганди или Беатрис Магалони? Нет? Жаль. Еще гибридными режимами занимается ныне работающий в Париже экс-ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев, а в Москве — Екатерина Шульман. Для нее предмет изучения еще и место проживания. Как, впрочем, и для меня, и для вас.
Нам типичные черты гибридных режимов хорошо знакомы. Правда, мы не всегда осознаем, что они типичны. Включая вот эту, очень существенную характеристику — черпание вдохновения по преимуществу в прошлом, при сокращении повода для гордости в настоящем и почти полном исчезновении разговоров о будущем.
Почему так происходит?
Потому что гибридные режимы извлекли важный урок из тоталитарного прошлого.
Тоталитаризм опирается на идеологию и на репрессии, это его пряник и кнут. Без идеологии не добиться вдохновения, а без репрессий — эффективного принуждения. Но репрессии опасны для элит. Никому не хочется в ХХI веке испытать опалу, арест, уничтожение, как это было при Гитлере или Сталине или происходит сейчас в Северной Корее. И страны, пережившие тоталитаризм, иммунитет к репрессиям приобрели. Отдельных противников правители таких стран могут упечь в тюрьму, но пройтись широким гребнем — уже нет. И даже когда показательно сажается какой-нибудь Ходорковский, его семья остается в безопасности и на свободе.
Однако помимо иммунитета к репрессиям в гибридных странах выработался и иммунитет к идеологиям.
Этот иммунитет — тоже способ самосохранения: любая идеология быстро мертвеет, вступает в противоречие с фактами, в нее перестают верить, и у вчерашнего колосса подкашиваются ноги. Советский Союз рухнул, когда над коммунизмом стали смеяться. Сегодняшний коммунист Зюганов — он о чем угодно, о Великой Руси, о патриотизме, о Боге, о национальном рынке, но только не о бесклассовом безденежном атеистическом интернациональном строе, который и называется коммунизмом.
У иммунитета от идеологии (а он в России, несомненно, выработан — вот почему провалились все попытки сформулировать «национальную идею», то есть новую идеологию) есть, однако, и побочный эффект.
Идеология — она всегда о будущем.
Мы сидим в грязи и едим подмокший хлеб, потому что все это — ради прекрасного будущего, в котором будет город-сад.
Специфика идеологии неважна (неважно, будет этот город-сад без евреев, цыган и славян — или с евреями, цыганами и славянами, но без капиталистов и попов), важно, что она определяет будущее. А также заставляет в настоящем искать приметы будущего. Вот люди работают бесплатно на субботнике: великий почин, предтеча общества без денег. Вот Гагарин в космосе: торжество советской науки. Вот спускают на воду атомный ледокол, вот строят полярную станцию в Антарктиде, вот передовым лазерным методом удаляют катаракту — все это торжествует самый передовой строй на Земле.
Падение СССР, уничтожение тоталитарной системы и получение гибрида вместо демократии потребовали тем не менее легализации и даже поэтизации построенного. С ощущением ущербности трудно жить: с таким чувством хорошо устраивать революцию, а революции новой элите нужны меньше всего. Значит, должны быть разговоры о чем-то, что наполняет гордостью за страну.
И вот тут выяснилось, что о будущем России говорить нельзя, потому что сказать нечего.
Ни Владимир Путин, ни его окружение (а в братской Турции — Реджеп Эрдоган и его окружение) никогда не говорят о том, какими видят их страны в будущем, к чему стремятся.
Путин в начале карьеры, в 1999 году, в статье «Россия на рубеже тысячелетий» заявил, правда, что Россия догонит к 2020 году Португалию по среднедушевому ВВП, но больше про это не вспоминал. Потому что в 2016 году зарплата в России стала примерно в 1,5 раза меньше зарплаты в Китае.
Говорить сегодня о будущем России можно только предельно размыто, вроде «Россия будет великой!». А раз так, то силы, вдохновение, источник легитимности остается черпать в прошлом. Гагарин будет значить для нас все больше и больше, хотя с его полета прошло уже 65 лет и человек не только прошелся по Луне, как Нил Армстронг, но и с изумительной точностью научился сажать отстыкованную ступень ракеты на морскую платформу, как это делает компания Space Х Илона Маска.
И Победа 9 мая будет праздноваться все величественнее и величественнее, потому что говорить о последствиях войн (во многом — гибридных) с Грузией и Украиной себе дороже. Настоящее и будущее всегда подвержены проверке практикой, а прошлое при желании можно трактовать так, как угодно. Именно поэтому депутаты Госдумы предлагают ввести уголовную ответственность за «фальсификацию истории», то есть за те трактовки, которые не санкционированы государством. Великое прошлое — сегодня главное доказательство величия настоящего.
Возникает вопрос: а государства первого мира, Америка и Европа — они что, обходятся без идеологии? Они что, о будущем не говорят?
Это очень характерный для современного русского (или турка, или казаха, или азербайджанца) вопрос.
Дело в том, что идеология будущего в рыночных демократиях — частная, а не государственная забота. Там всегда идет конкурентная борьба за то, каким будущему быть. И контуры будущего динамично меняются. Еще недавно казалось, что будущее определяется в лондонском Сити и на нью-йоркской Уолл-стрит. А сейчас будущее производится на 50-километровом клочке земли под Сан-Франциско, называемом Кремниевой долиной. А параллельные центры по производству будущего действуют, например, в университетских лабораториях, где умеют редактировать геном (включая человеческий) по технологии CRISPR/Cas9.
Вот почему Америка не зациклена на образе Нила Армстронга. Помимо покойного Армстронга там есть живые Билл Гейтс, Марк Цукерберг, Сергей Брин — и еще тысячи людей, определяющих в частном порядке завтрашний день и своей страны, и своей планеты.
В гибридных же странах таких талантов не то чтобы нет — о них нет информации, потому что частная идея всегда может войти в противоречие с текущими запросами государства. Когда вы последний раз по государственному ТВ (а частное, в общем, уничтожено) видели живого физика, математика, инженера, программиста, нейрохирурга или университетского профессора?
У священника, рассказывающего о великих русских святых, шансов на эфир куда больше, чем у эволюционного биолога Александра Маркова или специалиста по генной инженерии Александра Панчина.
Складывается довольно печальная (если посмотреть) и дико смешная (если разобраться) ситуация. Выводов, глядя на нее, я бы сделал как минимум три:
1. К спорам о русской истории следует относиться как минимум иронически, не поддаваясь на эмоции. Разговоры о том, был Сталин индустриализатором или убийцей, — это разговоры в пользу бедных, которых в России, кстати сказать, за последние два года стало больше на 13%. Куда важнее задуматься над тем, почему в нашей стране вот уже 500 лет, хоть и с вариациями, воспроизводится самодержавие.
2. Нужно следить за спорами не столько о прошлом, сколько о будущем. Разговоры о будущем сегодня ведутся, по счастью, на общем языке — английском (а если вы не говорите по-английски, ваши шансы понять мир, не говоря уж про попасть в будущее, резко падают).
3. Свою судьбу разумнее связывать с частными идеями, а не с судьбой государства или государств. Не исключено, что в будущем роль государства в том виде, в каком мы к ним привыкли, вообще упадет кардинально. И, например, как Uber-taxi упразднило существование громоздких таксопарков — так, например, и биткоины и криптовалюты могут упразднить центробанки и государственное валютное регулирование. А это только один, почти наугад взятый пример.
И тогда, на очередном повороте истории, когда развитие человечества войдет в непреодолимое противоречие с неуклюжим выживанием страны-гибрида, у вас будет больше шансов не быть придавленным обломками. Да и за игрой, пусть и проигрывающей команды, следить куда интереснее, когда понимаешь, по каким правилам идет игра.
Морские ворота России. Усть-Луга
Игорь ШУМЕЙКО
Сегодня Усть-Луга – второй по величине оборота порт России после Новороссийска и первый на всем Балтийском море, опередивший порты старой балтийской владычицы Швеции, а также Германии, Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы. Позади остались и порты Польши, возвращённой на Балтику одним росчерком пера Сталина, гордящейся, как ребёнок игрушками, Гданьском, Щециным, Колобжегом, и столь же по-ребячески старающейся забыть, из чьих рук она всё это получила…
Громадную стратегическую важность Усть-Луги понимают в основном лишь специалисты. Однако что значит «опередить» в соревновании портов? Хорошее пояснение к этому вопросу - небольшой фрагмент нашей беседы ещё 1996 года с одним из первых подвижников Усть-Луги, тогдашним главой Кингисеппского района Александром Юрьевичем Дрозденко.
А. Дрозденко: Не понимать значение Усть-Луги - значит совершенно не понимать перспектив экономической политики России в целом. Германия готова брать у нас 17 млн. тонн угля ежегодно. В прошлом [1995] году Россия вывезла 5 млн. тонн, в основном через порты Эстонии, Латвии. В эстонской прессе прошла информация, что если в ближайшее время не начнётся строительство порта в Усть-Луге, то эстонское правительство возьмёт кредиты, прежде всего в Германии, и начнёт строительство у себя.
И. Шумейко: То есть мощность углепотока позволяет построить терминал, но только один. Или там, или тут. Первый построившийся решит и «закроет» проблему. Второй уже будет не нужен.
А. Дрозденко: Да. И если мы хотим сохранить российскую угольную промышленность как таковую, нам нужно решить проблемы транзита. Был разговор с Вадимом Анатольевичем Густовым [тогдашний глава Ленинградской области. – И.Ш.]: немцы вложатся при наличии хотя бы политической декларации, что правительство будет поддерживать это строительство, именно эту транспортную линию. Сейчас таких денег у России нет. Предстоят неизбежные расходы на инфраструктуру: подъездные железная дорога и автодорога, подходной канал, линии электропередач надо связать со столь же неизбежными расходами на реструктуризацию угольной промышленности ... Это курортник может каждое утро выбирать, менять место купания: левее, правее. А портовые комплексы — капиталовложение миллиардное, но и оправданное: один терминал, удачно перехвативший грузопотоки, не даст возможности строительства новых.
Относительно Петербурга преимущества Усть-Луги очевидны: ширина каналов (180 м), глубины до 18 м на подступах к основной акватории порта позволяют встречное движение (в Петербурге «конвойное одностороннее движение»). Период ледовой навигации в порту Усть-Луга на месяц-полтора короче, чем в Петербурге.
Борьба за выход к морю - один из главных сюжетов российской истории. Споры велись не только о том, чем считать действия России: «захватывала балтийское побережье» или «возвращала свое изначальное новгородское наследие». Популярная ошибка, гуляющая по учебникам, раскрывает суть проблемы: «Иван Грозный начал Ливонскую войну за выход к Балтийскому морю». Забываем, что у Ивана Грозного уже был выход к морю, почти такой же, что у РФ сегодня, от устья Наровы с Ивангородом до устья Невы и далее на север, где граница была условной. Однако не было портов. Получив в 1558 году Нарву, Россия открыла на целых 23 года настоящую морскую торговлю с сотнями заходивших кораблей (результат, достигнутый Санкт-Петербургом только через десятки лет после основания)! Тогда же появилась и первая идея строительства ещё одного морского порта, восточнее, в районе устья реки Луги.
Однако последовали Смута, потеря Россией на 90 лет вообще всех выходов к Балтике. Затем - великий реванш Петра, но примыкающая к Петербургу часть Финского залива уже тогда звалась «Маркизовой лужей». Мелководье мешало даже тогдашним кораблям, лёд до 150 дней в году. А дальше на Запад росли глубины, сокращались периоды ледостава. Присоединение Прибалтики решало проблему. Например, Ревель (Таллин) в 1888 г. достиг оборота по импорту сравнимого с Петербургом/Кронштадтом (41.873 тыс. руб против 61.920тыс. руб).
Для СССР 1930-х годов географические условия задачи были практически такими же, что и для России 1990-х. Уязвимость Ленинграда со сбившимися в кучу на промерзающем мелководье военным, торговым, рыболовным флотами породила ответ: «Даёшь второй Кронштадт!» Ударная, стратегическая стройка в Лужской губе, военно-морская база «Ручьи».
В 1940 г. порты Эстонии, Латвии, Литвы вновь сделали Усть-Лугу неактуальной, но в 90-е годы геополитический маятник вернулся в ту же точку. С одним важным отличием: СССР выстроил в бывших теперь уже союзных республиках гигантские, первоклассные порты. Были планы строить к Олимпиаде-1980 порт и в Усть-Луге, но секретарь ЦК Компартии Эстонии сумел убедить Брежнева, что лучше вложиться в строительство Новоталлинского порта. Затем пришёл 1991 год, и новые независимые государства Эстония, Латвия, Литва сразу заложили доходы от транзита в свои бюджеты. Плюс к этому в российских СМИ началось то, что раньше было немыслимо: десятки статей, телепередач, выступлений против строительства в Усть-Луге: «Строить новый порт – для России непозволительная роскошь», «Ужасный удар по экологии». «Уже сложились грузопотоки, есть эстонские, финские, латвийские порты – надо использовать их»… Были и другие сложности: у России тогда не было никакого опыта реализации по-настоящему крупных государственно-частных проектов. К строительству терминалов были привлечены профильные стратегические инвесторы: грузовладельцы и транспортно-логистические компании национального уровня. С 1992 г. в портовые мощности, инфраструктуру было вложено более 250 млрд. руб. (около $7 млрд.): 16% - государственные инвестиции, остальное – деньги частных банков, компаний, инвесторов.
Важно отметить: Усть-Луга — это непрерывно растущий комплекс портов. Первое успешное решение инфраструктурных проблем - строительство железной дороги и подходного канала - позволило возводить в Усть-Луге новые и новые терминалы.
В 2003 г. был введен в эксплуатацию терминал, обслуживающий грузопоток российской компании «Кузбассразрезуголь». Сегодня это самый современный, многофункциональный портовый технологический комплекс перевалки навалочных грузов в РФ. Длина причалов – 540 м, глубины - 14 м (скоро глубины у причалов будут доведены до 16 м, что позволит принимать суда океанского класса дедвейтом до 80.000 тонн). В 2015 г. грузооборот терминала достиг 17 млн. тонн.
Подобно кризисам с транзитом российского газа через Украину политика «сдерживания» России вызвала и кризис железнодорожного транзита в Калининградскую область через Литву. В комплексе сложных переговоров важным политическим аргументом стало наличие у России альтернативного паромного пути Усть-Луга - Калининград. Тут необходимая инфраструктура возникла, если мерить историческими мерками, мгновенно. В 2004 году утвердили проект автомобильно-железнодорожного паромного комплекса Усть-Луга - Балтийск (Калининград) - порты Германии. Первая очередь была построена к 2006 году, в 2007 году велась опытная эксплуатация, а к 2008 году на линии Усть-Луга - Балтийск было открыто регулярное сообщение. В 2015 году на этом маршруте перевалено 19.000 вагонов, 12.500 единиц накатной техники. Паромный комплекс имеет двухсторонний пирсовый причал длиной 220 м, оснащён железнодорожной и автомобильной рампами для наката железнодорожных составов и накатной техники на паромные и Ро-Ро суда. В составе терминала 16 железнодорожных путей общей длиной более 8,8 км для приёма и сортировки вагонов. Так Усть-Луга стала важным фактором обеспечения связи России с её Калининградским анклавом.
С 2008 года работает новый морской терминал ОАО «Универсальный перегрузочный комплекс». Длина причалов 585 м, допустимая осадка 13,7 м. Объём переваленных грузов в 2015 году - 4, 2 млн. тонн. В 2009 г. был введен в эксплуатацию комплекс по перегрузке технической серы (длина причалов 500 м, глубина 16 м, проектная мощность 4.5 млн. тонн с последующим увеличением до 9 млн. тонн).
В 2006 г. начато строительство многопрофильного перегрузочного комплекса «Юг-2», через два года введен первый пусковой комплекс. Первоначально терминал использовался для выгрузки/хранения импортных автомобилей, а с 2010 года на нём началась обработка генеральных грузов. Общая длина причальной линии 903 м, максимальные глубины 12,8 м. Основные виды грузов: металлопродукция, пиломатериалы, контейнеры. Терминал сертифицирован для перевалки и хранения всех классов опасных грузов.
В 2011 г. введена в эксплуатацию первая очередь морского терминала ОАО «Усть-Лужский контейнерный терминал» - первый глубоководный контейнерный терминал на Северо-Западе России. При полном развитии он станет крупнейшим и наиболее передовым в технологическом отношении российским терминалом. Длина причальной стенки 440 м, глубина у причалов до 16 м, пропускная способность 2,6 млн контейнеров TEU/год.
В 2009 г. принято решение о строительстве второй Балтийской трубопроводной системы (БТС-2) по транспортировке нефти. Началось строительство нефтебазы, инфраструктуры, проведено дноуглубление акватории Северного канала, что позволило принимать суда дедвейтом 160 тыс. т. В мае 2012 г. введен в эксплуатацию морской терминал - конечная точка нефтепровода БТС-2, и в том же году началась перевалка нефти. Пропускная способность первой очереди БТС-2 – 30 млн. нефти/год. Второй пусковой комплекс доведет пропускную способность до 50 млн. т/год.
В 2012 г. введена в эксплуатацию первая очередь терминала «Новая Гавань»: погрузка на суда накатным способом легковых автомобилей и накатных грузов.
Комплекс в Усть-Луге позволяет переходить к следующему этапу экспортной политики: от сырья – к продуктам переработки. В 2013 г. введен в эксплуатацию комплекс по фракционированию и перевалке газового конденсата (проектная мощность 3 млн. т/год, прием танкеров дедвейтом до 120 тыс. т). В том же 2013 году начал работу терминал по перевалке светлых нефтепродуктов.
В 2015 г. грузооборот порта составил 87 млн. 860 тыс. тонн. Шаг за шагом Усть-Луга становится одной из крупнейших индустриальных зон страны. Работают завод по сжижению газа (мощность 15 млн т/год), карбомидный завод мощостью 350 тыс. т аммиака и 1,2 млн. т карбомида. Действующая программа рассчитана до 2030 года – это около сотни предприятий, 17.000 рабочих мест.
По вкладу в экономику России Усть-Луга сравнима с самыми знаковыми советскими проектами - от Турксиба и Магнитки до сибирских ГЭС и БАМа. В новой России с ней теоретически могли бы сравниться стройки Олимпиады в Сочи.
Россия не отказывается от южных газовых маршрутов, но ей нужны гарантии
Игорь ТОМБЕРГ
Южные маршруты доставки российских энергоносителей в Европу остаются на повестке дня, заявил президент России Владимир Путин в статье, опубликованной 26 мая в греческой газете «Катимерини».
Глава российского МИД Сергей Лавров в заявлении агентству «Спутник» 12 мая подтвердил, что «Южный поток» ещё не списан со счетов и сослался на Меморандум о взаимопонимании, подписанный в феврале 2016 года «Газпромом», итальянской Edison и DEPA (государственная корпорация, занимающаяся транспортировкой и распределением газа в Греции). Меморандум предусматривает возможность возрождения проекта газопровода ITGI (Interconnector Turkey — Greece — Italy) на участке, не затрагивающем территорию Турции (IGI Poseidon), но не уточняет, где будет заканчиваться газопровод, проложенный по дну Чёрного моря — в Болгарии или Турции. Министр энергетики России Александр Новак во время своего визита в Италию охарактеризовал проект IGI Poseidon как «многообещающий», отметив, что мощность сухопутного участка газопровода составит 9−16 млрд. куб. м в год, а отрезок, проходящий по дну Ионического моря, позволит транспортировать 10−12 млрд. куб. м газа в год.
Необходимость исключения украинского транзита из схемы поставок российского газа в Европу усиливается день ото дня. Даже если перевести оценки этой геополитической, по сути, задачи в экономическую плоскость, транзит оказывается совсем не дешёвым. А из-за позиции украинских властей вообще может выйти за пределы рентабельности и даже разумности. Только в 2015 году Украина получила за прокачку российского газа в Европу 2 млрд. долларов. Сначала Киев с 1 января 2016 года в одностороннем порядке поднял тарифы на транзит газа по своей территории. До этого «Нафтогаз» не раз говорил, что хочет получать не 2,7 доллара (как в 2015 году) за транспортировку тысячи кубометров на 100 километров, а 5 долларов. Назывался даже тариф в 7,9 доллара. Потом Киев назвал цифру в 4,5 доллара, ссылаясь на новую методику расчётов, которую он придумал сам. Тогда как тариф на транзит прописан в контракте от 2009 года. Провокация не прошла, но попытки «отжать» какие-либо нереальные платежи за свой транзит становятся для Украины чем-то вроде национального вида спорта.
В феврале с.г. директор по развитию бизнеса «Нафтогаза» Юрий Витренко заявил, что если в 2015 году «Газпром» заплатил 2 млрд. долларов за транспортировку 67 млрд. куб. м по украинской территории, то в 2016 году за тот же объём транзита «Газпром» должен заплатить в три раза больше – 6,1 млрд. долларов. Свой расчёт чиновник построил, исходя из транспортировки 110 млрд. куб. м зарезервированных мощностей. Хотя опять же в контракте ни слова не сказано о том, что «Газпром» обязан прокачивать через Украину такие объёмы или о штрафах типа «качай или плати». Не говоря уже о том, что транзитный тариф в этом контракте абсолютно нерыночный.
Практического решения об обходе Украины пока нет в основном из-за сопротивления Евросоюза. «Газпром», ставящий задачу удержать за собой треть европейского газового рынка, понимает, что пока без транзита через Украину такие объёмы (по плану – 160 млрд. куб. м в 2016 г.) поставить не удастся. Необходим какой-то альтернативный маршрут, который компания активно ищет как на северном, так и на южном направлении.
Существуют неплохие шансы на реализацию проекта «Северный поток-2» мощностью 55 млрд. куб. м в год. «Газпром» привлёк в консорциум BASF, E. On, Engie, OMV и Shell. Реальность этого проекта высока, несмотря на сопротивление Вашингтона и Европейской комиссии.
В середине мая с. г. спецпосланник и координатор Госдепартамента США по международной энергетике Амос Хохштейн пытался утверждать, что этот проект якобы не является коммерческим, что Россия строит трубу исключительно из политических целей – для «давления на Украину». На что сразу получил убедительный ответ финансового директора «Северного потока-2» Пола Киркорана, сообщившего на заседании Международного делового конгресса в Петербурге, что «этот проект является экономически обоснованным», а «тарифы на «Северный поток» гораздо ниже, примерно на 50%, чем через Украину».
Справедливости ради нельзя не отметить и серьёзные риски проекта «Северный поток-2». Это и позиция Европейской комиссии, которая будет всячески препятствовать нормальному функционированию российского проекта. Это и угроза получения нового транзитного монополиста, уже в лице Германии. Безусловно, более цивилизованного, чем Украина, но всё же….
Вместе с тем, несмотря на все риски, организация маршрута в обход Украины стала острой необходимостью. Прежде всего, в связи с прекращением действия в 2019 году транзитного договора с Киевом.
Для организации обхода Украины наиболее рациональным решением представляется всё же «Южный поток», который ориентирован на Юго-Восточную Европу, где потребность в российском газе и новых трубопроводах остаётся высокой. К тому же на российском берегу Чёрного моря уже готова необходимая инфраструктура, стоившая немалых денег.
В меморандуме 2016 года между «Газпромом», итальянской Edison и греческой DEPA говорится об использовании результатов работ, проведенных Edison и DEPA в рамках проекта ITGI Poseidon (Interconnector Turkey — Greece — Italy).
«Посейдон» (Poseidon) — это морская часть проекта ITGI из Турции через Грецию в Италию по дну Ионического моря. Соглашение о строительстве подводного газопровода стороны, включая Болгарию, подписали еще в 2002 году, но до реализации дело так и не дошло. Предполагалось, что «нитка» протянется от греческого Ставролиминаса до итальянского Отранто. Стоимость всего проекта оценивалась в 2008 году в € 1 млрд., а строительство его морского участка — в € 350 млн.
Сегодня альтернативы российскому топливу в Южной Европе фактически нет. Не считать же таковой формально начатое на днях строительство газопровода TANAP и его продолжения по Европе - Трансадриатического газопровода TAP. В качестве сырьевой базы здесь предполагается Азербайджан (шельфовое газоконденсатное месторождение Шах-Дениз), но из запланированных к прокачке 18 млрд. куб. м газа 8 млрд. должны прийти на юг Италии. Для Болгарии и Греции остаётся лишь по 1 миллиарду. Разумеется, ни та, ни другая страна не сможет полностью удовлетворить свои потребности такими объёмами. Других маршрутов снабжения стран Южной Европы не просматривается. То есть с точки зрения рынков сбыта ситуация для «Газпрома» вполне благоприятная.
Проблема – в цене. Сегодня цены на газ достигли дна. Окупать весьма дорогостоящие транспортные проекты в этой ситуации крайне проблематично. «Газпром» в очередной раз оказался перед выбором: финансовый результат или удержание доли рынка? Выбор очень непростой, особенно в такой трудно прогнозируемой ценовой ситуации. Очевидно, поэтому так много разговоров о новых маршрутах и так мало реальных дел.
Итоги своего визита в Грецию в части газового сотрудничества с Европой В.Путин охарактеризовал в своём привычном жёстком стиле. «Мы готовы к реализации любого проекта, но нам нужны предварительные гарантии. Просто на разговоры о том, что это представляет большой взаимный интерес, мы уже не купимся, и деньги тратить на это не будем», - сказал президент РФ по итогам переговоров с премьер-министром Греции Алексисом Ципрасом.
Разведка ДНР продолжает фиксировать скопления тяжелой бронетехники и реактивных систем залпового огня в районах, близких к линии соприкосновения в Донбассе, сказал журналистам в воскресенье заместитель командующего оперативным командованием "Донецк" Эдуард Басурин.
"В населенном пункте Георгиевка (семь километров до линии соприкосновения) установлено прибытие четырех танков. В населенном пункте Гранитное (500 метров до линии соприкосновения) выявлено местоположение семи 122-миллиметровых буксируемых гаубиц Д-30 и двух 120-миллиметровых минометов. Населенный пункт Дзержинск (пять километров до линии соприкосновения) — установлено местоположение двух РСЗО "Град", — сказал он.
Также Басурин добавил, что были отмечены перемещения живой силы противника и подготовка к переброске в район Курахово 50 единиц танков и живой силы.
Министр иностранных дел Сергей Лавров и госсекретарь США Джон Керри обсудили по телефону украинскую проблематику и некоторые вопросы двусторонних отношений, сообщается на сайте МИД РФ.
В воскресенье в ходе телефонного разговора главы внешнеполитических ведомств двух стран обсудили ситуацию в Сирии, операции против группировок, не соблюдающих режим прекращения огня, а также перекрытие границы Сирии с Турцией.
"Рассматривались другие актуальные международные темы, включая украинскую проблематику, а также некоторые вопросы двусторонних отношений", — говорится в сообщении.
Ситуация на линии соприкосновения в самопровозглашенной Луганской народной республике вряд ли будет обострятся в ближайшее время, заявил в эфире телеканала "Луганск 24" начальник управления Народной милиции ЛНР Олег Анащенко.
По его словам, на данный момент ситуация на линии соприкосновения стабильно-напряженная.
"Я не думаю, что ситуация будет обостряться дальше (на линии соприкосновения с ЛНР — ред.), сейчас она достаточно обостренная. Я считаю, она дошла до определенной точки, и многие это понимают", — уточнил руководитель оборонного ведомства республики.
По словам Анащенко, военное руководство Украины осознает, что дальнейшая эскалация конфликта приведет к новым жертвам.
"Все военнослужащие со стороны Украины понимают бессмысленный характер этой войны… Морально-психологическое состояние бойцов вооруженных сил Украины, оно подавлено, потому что у них нет цели. Это действительно пагубно влияет на состояние их боеспособности", — подчеркнул Анащенко.
Кроме того Анащенко рассказал о вариантах открытия дополнительных пунктов пропуска. На данный момент между Украиной и ЛНР работает только единственный официальный пункт пропуска, расположенный близ Станицы Луганской. Его услугами могут воспользоваться только пешеходы.
"Мы рассматриваем наиболее приемлемые и безопасные варианты открытия пунктов пропуска, а именно Счастьинское направление, где мы предлагаем открыть пункт пропуска автомобильно-пешеходный. Мы также ведем речь о восстановлении (для автомобильного движения) пункта пропуска "Станица Луганская", — рассказал Анащенко.
По его словам, власти ЛНР не только гарантируют безопасность всем пересекающим линию соприкосновения мирным жителям, но и стремятся сделать это пересечение наиболее комфортным.
Власти Украины в апреле 2014 года начали военную операцию против самопровозглашенных ЛНР и ДНР, которые заявили о независимости после госпереворота на Украине в феврале 2014 года. По последним данным ООН, жертвами конфликта стали более 9 тысяч человек.
Вопрос урегулирования ситуации в Донбассе обсуждается, в том числе в ходе встреч в Минске контактной группы, которая с сентября 2014 года приняла уже три документа, регламентирующих шаги по деэскалации конфликта, в том числе о перемирии. Однако и после соглашений о перемирии между сторонами конфликта продолжаются перестрелки.
Власти Крыма призвали представителей ООН избегать каких-либо встреч с организаторами блокады полуострова и объявить им на международном уровне бойкот, заявил РИА Новости член крымского правительства Заур Смирнов.
По его словам, последняя встреча, которая состоялась в Киеве между помощником генерального секретаря ООН по правам человека Иваном Шимоновичем и организаторами блокады Крыма – Рефатом Чубаровым, Мустафой Джемилевым и Ленуром Ислямовым – вызвала среди крымчан негодование.
"Недопустимо, чтобы представители столь авторитетной международной организации как ООН встречались с украинскими экстремистами, которые поставили под угрозу жизни более двух миллионов человек, проживающих на Крымском полуострове. Мы призываем представителей ООН избегать каких-либо с ними встреч и объявить им на международном уровне бойкот", — сказал Смирнов, который возглавляет государственный комитет крымского правительства по межнациональным отношениям и депортированным гражданам.
Смирнов подчеркнул, что любые встречи с организаторами блокады Крыма будут расцениваться как неуважением к народам, населяющим крымский полуостров, и "поощрение экстремистов".
Ранее прокурор Крыма Наталья Поклонская сообщала, что три организатора продовольственной и энергетической блокады Крымского полуострова объявлены в розыск, при этом Мустафа Джемилев и Рефат Чубаров — в международный, а Ленур Ислямов — в федеральный.
Киев готов забрать всех своих заключенных из Крыма, заявила заместитель министра юстиции Украины Наталья Севастьянова в эфире телеканала "Интер".
"На протяжении двух лет мы ведем переговоры с российской стороной, всячески пытаясь забрать наших заключенных, и нас очень удивило заявление нового омбудсмена России о том, что они готовы передать всех заключенных в Крыму. Могу публично заявить сегодня, что мы сделаем все, чтобы забрать всех и каждого, кто находится там в заключении", — сказала Севастьянова.
В четверг российский уполномоченный по правам человека Татьяна Москалькова сообщила, что Киев не забирает осужденных, которые находятся в Крыму. При этом глава Минюста Украины Павел Петренко заявил, что власти вывезли всех своих граждан, которые изъявили такое желание.
Украинский омбудсмен Валерия Лутковская, в свою очередь, заявила о готовности начать активные действия по "перемещению" осужденных украинцев из Крыма.
Президент Украины Петр Порошенко признал, что вопрос о судьбе Надежды Савченко, которая была приговорена в РФ к 22 годам по делу об убийстве журналистов ВГТРК в Донбассе, а после помилования вернулась на родину, был решен до переговоров в "нормандском" формате.
"Вопрос был решен несколько раньше, а что касается того, когда я поверил, что это безвозвратно состоялось, я поверил, когда оперативный дежурный СБУ мне доложил, что самолет с Надеждой коснулся земли", — заявил Порошенко в воскресенье в интервью телеканалу "Интер".
Ранее высокопоставленный источник в Москве заявил РИА Новости, что высказывания ряда западных официальных лиц о том, что договоренность о судьбе Савченко якобы была достигнута во время телефонного разговора лидеров "нормандской четверки", не соответствуют действительности. По его словам, решение прорабатывалось задолго до этого, а в ходе телефонных переговоров остальные члены "нормандской четверки" лишь были проинформированы об уже принятом решении.
По данным телеканала "Интер", планов по освобождению было более четырех десятков, и даже финальный рейс назначали три раза – 11, 22 и 25 мая. Как заявил сам Порошенко, в итоге все должно было происходить синхронно.
"Было четко в конце договорено, что взлет самолетов идет синхронно: наш из Ростова, их — из одного из аэропортов Киева, и только после приземления мы даем комментарии в прессу", — заявил Порошенко.
Президент РФ Владимир Путин в среду подписал указ о помиловании приговоренной в России к 22 годам по делу об убийстве журналистов ВГТРК в Донбассе Надежды Савченко. После помилования Савченко была доставлена в Киев. В тот же день в Москву самолетом ГТК "Россия" прилетели осужденные ранее на Украине по обвинению в террористической деятельности граждане РФ Евгений Ерофеев и Александр Александров, которые были помилованы президентом Украины.
Президент Украины Петр Порошенко заявил, что на финальной стадии находятся переговоры о передаче еще 25 украинцев, которые находятся в Донбассе.
В минувшую среду президент Украины Петр Порошенко заявил, что ожидает существенного сдвига в вопросе обмена пленными в ближайшие три-четыре недели. После этого полпред ДНР в контактной группе по урегулированию конфликта в Донбассе Денис Пушилин отметил, что предварительных договоренностей об обмене пленными с Киевом пока нет.
"Также продолжаются переговоры, задействованы все ресурсы, начиная от нашей трехсторонней контактной группы, и нормандский формат для того, чтобы вернуть еще 25 украинцев… И мы на финишной прямой относительной условий, сроков и процедуры их возвращения", — сказал Порошенко в интервью телеканалу "Интер" в воскресенье вечером.
Власти Украины в апреле 2014 года начали военную операцию против самопровозглашенных ЛНР и ДНР, которые заявили о независимости после госпереворота на Украине в феврале 2014 года. По последним данным ООН, жертвами конфликта стали более 9 тысяч человек. Вопрос урегулирования ситуации в Донбассе обсуждается, в том числе в ходе встреч в Минске контактной группы, которая с сентября 2014 года приняла уже три документа, регламентирующих шаги по деэскалации конфликта, в том числе о перемирии. Однако и после соглашений о перемирии между сторонами конфликта продолжаются перестрелки.
Международная конференция по актуальным проблемам русистики в РЦНК в Будапеште
27 – 28 мая в цикле мероприятий, приуроченных ко Дню славянской письменности и культуры, в РЦНК в Будапеште состоялась XXI Международная научно-практическая конференция «Современный русский язык: функционирование и проблемы преподавания», организованная представительством Россотрудничества.
В работе конференции приняли участие русисты из 9 стран: Венгрии, Белоруссии, Украины, Грузии, Казахстана, Польши, России, Словакии, Франции, представившие 26 университетов.
С российской стороны на пленарном и секционных заседаниях выступили руководители профильных подразделений, специалисты в области преподавания русского языка как иностранного, авторы учебных пособий из СПбГУ, МПГУ, МГЛУ, Финансового университета при Правительстве РФ, других университетов Москвы, Санкт-Петербурга, Белгорода, Курска, Кемерово.
На пленарном заседании с большим интересом были встречены выступления известного лингвиста, профессора Белорусского государственного университета Бориса Нормана и проректора Московского педагогического государственного университета, профессора Людмилы Трубиной, доклад которой был приурочен к 125-летию со дня рождения М.А.Булгакова.
Венгерские участники представили основные центры русистики страны: университеты гг. Будапешт, Печ, Сегед, Сомбатхей, а также средние учебные заведения и образовательные центры.
На конференции прозвучало более 40 докладов по вопросам методики преподавания РКИ, обучения русскому языку делового общения, лингвистики, лингвокультурологии и художественного перевода. По материалам конференции представительством Россотрудничества будет издан специальный сборник.
Записки оптимиста
Константин Душенов
национальные особенности американского суицида
Как и почему геополитическая победа Москвы над Вашингтоном, ещё вчера совершенно немыслимая, сегодня становится очевидной реальностью ближайших лет.
Последний шанс «властелина мира»
Запад объявил Россию врагом. Об этом – уже безо всяких недомолвок и умолчаний – трубят все западные средства массовой информации. Об этом рассуждают западные политологи, эксперты и аналитики, об этом же заявляют с международных трибун высокопоставленные партийные, государственные и военные функционеры. Возрождение русского могущества громогласно объявлено Западом «угрозой №1 для всего цивилизованного мира».
При этом в военной области западные стратеги ведут себя, на первый взгляд, очень странно. Казалось бы, с точки зрения элементарного здравого смысла, перед лицом столь внезапно возникшей «русской угрозы» они должны постараться как-то замедлить её рост, как-то усыпить бдительность и недоверие Москвы с помощью дипломатических уловок и политических манёвров – хотя бы для того, чтобы выиграть время и успеть мобилизовать все свои ресурсы для борьбы с этими ужасными русскими милитаристами.
Но на деле всё происходит ровно наоборот. Не проходит и дня, чтобы какой-нибудь неадекватный политик-русофоб не дразнил русского медведя, заявляя о готовности Запада «дать отпор претензиям России», «защитить идеалы свободного мира» и «сдержать агрессивные устремления Кремля». Особенно рьяно играют в эту опасную игру представители Пентагона, которые не только на словах, но и на деле беспрестанно бряцают оружием под самым носом у Москвы.
Последним примером такой самоубийственной военной стратегии стало открытие – под видом «противоракетной обороны» - американской ударной ракетной базы в Румынии, и закладка второй такой базы в Польше.Зачем же американцы провоцируют Кремль, создавая у него под боком, под видом системы ПРО, потенциал мгновенного обезоруживающего удара по всей европейской частиРоссии? Неужели рассчитывают обмануть Москву такой дешёвой уловкой? Неужели не понимают, что в ответ Россия будет просто вынуждена создать эквивалентную ядерную угрозу не только европейским союзникам Вашингтона, но и территории самих Соединённых Штатов – тоже?
Ответ, на самом деле, прост. Похоже, у Запада больше не осталось никаких других козырей. И теперь в Пентагоне считают, что это – их последний шанс хоть как-то сдержать рост русской военной мощи на фоне постепенной, но неотвратимой деградации военного потенциала США, НАТО и Запада в целом.
А эта проблема в последние годы только усугубляется. «Степень боеготовности американской армии деградировала до самого низкого уровня за последние 20 лет», – заявил в прошлом году генерал Рэй Одиерно, начальник штаба сухопутных войск США. А через год преемник Одиерно, генерал Марк Милли, высказался ещё более жёстко. «Наша армия сегодня просто не готова к широкомасштабным военным операциям. У нас слишком много частей и соединений, находящихся в низкой степени боевой готовности» — сказал он, подчеркнув, что в современной американской армии число боеспособных частей, полностью укомплектованных личным составом и оснащенных достаточным количеством исправного оружия, в несколько раз меньше их номинального количества.
Такие проблемы характерны не только для сухопутных сил США. Американские эксперты бьют тревогу: военно-морской флот США получает на ремонт боевых кораблей вдвое меньше денег, чем необходимо для того, чтобы поддерживать их боеготовность в соответствии с технологически обоснованными нормами. А в военно-воздушных силах только половина лётчиков – даже в элитных подразделениях, оснащенных самыми современными самолетами пятого поколения F-22 «Раптор» – имеют налёт, необходимый для поддержания их профессионального уровня. Слишком дорого летать!
Более того, у пилотов «Рапторов» практический опыт даже ниже, чем в среднем по боевой авиации. Эксплуатация F-22 требует больших затрат, поэтому начальство стремится заменитьслишком дорогиереальные полетыпримитивными, но дешёвымиимитациями на компьютерных тренажерах. В целом командование военно-воздушных силСША полностью «заземлило» — т.е. перевело в режим консервации, без осуществления полетов — больше тридцати эскадрилий.А это – более четверти нынешнего летного состава ВВС, формально продолжающих числиться вполне себе боеготовыми единицами!
Кстати, в первые же два года своего президентства Барак Обама в четыре раза (!) сократил плановые закупки самолётов пятого поколения «Раптор», и американские ВВС получили только 187 таких самолетов вместо 750 изначально запланированных. В результате, когда в ответ на нашу военную операциюв Сирии американцы решили усилить в регионе свою воздушную мощь, им пришлось перебрасывать «Рапторы» аж с Аляски, снимая их с тихоокеанского театра военных действий, который в соответствии с их собственной военной доктриной считается «приоритетным».
Не лучше ситуация и в корпусе морской пехоты США. Генерал Джозеф Данфорд, председатель Комитета начальников штабов, недавно с горечью признал: «Сегодня мы имеем крайне низкую готовность по всей палитре задач, особенно в тех случаях, когда необходимо проведение особых операций с привлечением корпуса морской пехоты».
Выступая перед комиссией палаты представителей в рамках обсуждения нового оборонного бюджета США на 2017 год, Данфорд объяснил проблемы боеготовности несколькими годами «нестабильной финансовой обстановки на фоне высокой вовлеченности американских вооруженных сил в различные военные операции» по всему миру. Данфорд также заявил, что быстро исправить ситуацию уже невозможно. Для этого, сказал он, в лучшем случае понадобятся годы.Но даже при самом оптимистичном сценарии,по его оценке, ВМC и морская пехота США не будут готовы противостоять угрозам со стороны России и Китая вплоть до 2020 бюджетного года, а ВВС – и вовсе до 2028 года!
Точка невозврата американской мечты
- Да как же так! - воскликнет искушённый читатель. Как это возможно?! Ведь после развала СССР мы долгие годы привыкли думать, что военное преимущество США и НАТО над истерзанной, ограбленной и обескровленной Россией – бесспорно, многократно и неизменно. Ну, да, привыкли!И в «лихие 90-е» это действительно было так. Но теперь, похоже, пришла пора отвыкать.Времена меняются. И меняются они в последние годы вовсе не в пользу Запада…
Впрочем, в своём нынешнем плачевном состоянии американская армия оказалась не сразу и не вдруг. Оно стало результатом целого ряда причин, главная из которых – некомпетентность и безответственность высшего политического руководства Соединённых Штатов. Крушение СССР и утрата стратегического равновесия биполярного мира развратила американскую элиту, совершенно потерявшую способность адекватно оценивать собственные силы и масштабы проблем, стоящих сегодня перед США.
После 1991-го года целое поколение американских политиков, занимающее сегодня в Вашингтоне и Пентагоне все командные высоты, выросло в полной уверенности, что у американской мощи вообще не существует границ, а все международные проблемы впредь будут автоматически решаться в пользу Америки, так как никаких геополитических конкурентов у неё нет и быть не может.
Оборотной стороной такой уверенности стали ожесточённые внутриполитические конфликты. Поскольку внешние угрозы, по мнению «поколения победителей в холодной войне», исчезли, в новых обстоятельствах американский политикум все свои силы бросил на междоусобную борьбу за власть и деньги внутри самих США.
В условиях противостояния с СССР американская элита понимала, что она не может себе позволить внутренние конфликты, выходящие за рамки стратегического консенсуса элит. Что это вопрос не политической конъюнктуры, но жизни и смерти для всей американской нации. Что в случае раскола западных элит Вашингтон окажется беззащитным перед огромной консолидированной мощью советского геополитического блока – мобилизованного, дисциплинированного и монолитного.
После распада СССР это понимание постепенно исчезло. Растаяло, так сказать, впобедном угаре. А сами «победители» в «третьей мировой, холодной войне» недопустимо расслабились. Политические и финансовые кланы в США начали вести всё более ожесточённые междоусобные войны– уже безо всякой оглядки на их возможные последствия. Результатом таких внутриэлитных столкновений и склок стало торжество политических интриганов, временщиков и конъюнктурщиков. А оно, в свою очередь, закономерно привелоВашингтон к забвению общенациональных, стратегических интересов США в угоду сиюминутной партийной выгоде.
Погоня за этой выгодой повлекла чудовищный рост государственных социальных обязательств, которые политиканы всех мастей бездумно множили в попытках купить своей щедростью голоса избирателей. Весомую лепту в развал некогда эффективной политической машины США внесла и безоговорочная капитуляция традиционалистской Америки перед либеральными идеологическими химерами «толерантности», «политкорректности» и «гендерного равноправия».
Дивно ли, что под грузом этих факторов военная мощь США начала деградировать?
Точкой невозврата в этом процессе, пожалуй, стал так называемый «Закон о бюджетном контроле», принятый Конгрессом США в 2011 году. Этот закон предполагает двадцатипроцентное сокращение расходов Белого дома на оборону, что в абсолютных цифрах означает недополучение Пентагоном – ни много, ни мало – полутора триллионов долларов в течение 10 лет!
Тогда же, с 2011 года, началось устойчивое снижение общих военных расходов Соединенных Штатов. А их максимальный секвестр произошел в 2013 году, когда межпартийное противостояние между «демократическим» Белым домом и «республиканским» Конгрессом дошло до того, что США на какое-то время оказались вообще без действующего государственного бюджета.
В этой ситуации самые радикальные положения «Закона о бюджетном контроле» автоматически вступили в силу. Для того, чтобы понять, что это значит не на бумаге, а в реальной жизни, достаточно привести несколько убийственных цифр.
Если в90-х годах ХХ века в сухопутных войсках США было 780 000 солдат, то к концу 2018 бюджетного года средств предусмотрено на содержание только на 420 000 военнослужащих. Если ещё 10 лет назад военно-морские силы Соединенных Штатов насчитывали примерно 500 боевых единиц, ток моменту окончания действия «Закона о бюджетном контроле» в строю останется не более 282 кораблей. Та же картина и в авиации: ещё недавно в ВВС было 26 тактических истребительных авиационных крыльев по 70 самолетов в каждом, а в результате сокращений планируется оставить лишь 14 крыльев по 50 самолетов. А средний возраст американских боевых самолётов уже сегодня перевалил за 27 лет!
Конечно, американские законодатели, принимая этот драконовский закон, вовсе не собирались губить собственную армию. Она пала невольной жертвой ожесточенной партийной междоусобицы. Республиканское большинство в Конгрессе хотело любой ценой ограничить безумные социальные траты президента Обамы, проталкивавшегов своих корыстных политических интересах непомерно раздутую программу медицинского страхования и прочиебессмысленные, но дорогостоящие «мелочи», наподобиепроекта бесплатного высшего образования в малопрестижных провинциальных колледжах. Для этого гайки на бюджете пришлось закручивать по всему периметру, так как изъять из программы финансовых сокращений вооруженные силы Белый дом категорически отказался — это слишком явно демонстрировало бы провал популистских социальных программ Обамы на фоне «патриотической неуступчивости» его «ответственных» политических оппонентов.
В результате, вплоть до 2022 года Пентагон будет поневоле сидеть «на голодном пайке». Ситуация, к тому же, усугубляется особенностями кадровой политики США в военной области, которые превратили высшую военную бюрократию Америки в невольного могильщика боевой мощи своей страны.
Дело в том, что количество генеральских должностей в США ежегодно утверждается Конгрессом из расчёта5-6 генералов и адмиралов на 10 000 рядовых военнослужащих. Так что сокращать штатное расписание – т.е. формальный, «бумажный», списочный состав своих подчиненных, генералы и адмиралы США категорически не желают, ибо вслед за таким сокращением автоматически последует уменьшение числа их собственных, генеральских должностей.
А нежелание американских военачальников идти на сокращения неизбежно приводит к тому, что в реальности резко падает укомплектованность частей и соединений. Если, например «по штату» в некоей боевой единице полагается иметь тысячу военнослужащих, а бюджет позволяет содержать только 500, то для того, чтобы сохранить её штатное расписание, от которого зависит число генеральских должностей, надо вдвое снизить укомплектованность этой части.
Что это означает на деле? А вот что: сегодня в сухопутных войсках США, по данным независимых экспертов, только 10 процентов от более чем сорока формально существующих бригад укомплектованы полностью. А в военно-воздушных силах боеспособна лишь треть от общего числа числящихся в строю самолётов.
Но хуже всего то, что наибольшее сокращение пришлось на профессиональное ядро американской армии — младший и средний офицерский состав. И недокомплект личного состава усугубился ещё и резким падением его профессионального качества. Достаточно сказать, что проведённое недавно исследование показало: в корпусе морской пехоты США большинство современных офицеров уже не способны пройти тесты, которыми Пентагон пользовался при отборе на военную службу в далеком 1943 году!
Стратегия блистательного провала
Не меньше проблем существует у Белого Дома и в области современной военной доктрины. Провалы в этой области стали результатом самонадеянности и высокомерия американских военных стратегов, всерьёз поверивших, что Россия и русский народ никогда не сумеют оправиться от крушения Советского Союза и навсегда сошли с мировой арены.
Исходя из этих предпосылок, несколько лет назад Вашингтонкардинально поменял цели своей оборонной политики. Во главу угла новой стратегии была поставлена задача «восстановить баланс» на Тихом океане – т. е.сдержать рост военной мощи Китая, который в условиях исчезновения «русской угрозы» становился главным военно-стратегическим и геополитическим противником США. Эти концептуальные перемены нанесли ещё один мощный удар по боевому потенциалу американской военной машины.
До того, на протяжении долгих лет Белый дом руководствовался т.н. «концепцией двух войн», предполагавшей, что США должны иметь достаточно сил, чтобы гарантированно победить в двух одновременно ведущихся Больших войнах. В том, какие именно войны имел в виду Вашингтон, нет большого секрета. На европейском и атлантическом театрах военных действий американцы должны были иметь достаточно сил для победы над Россией, а на дальневосточном и тихоокеанском – над КНР.
Но после того, как вашингтонские стратеги сочли, что «русский медведь» уже мёртв и никогда не воскреснет, Большая война в Европе стала, по их мнению, невероятной. И тогда на вооружение была принята концепция «полутора войн», предполагавшая, что Америке достаточно иметь военный потенциал, который позволяет успешно вести только одну Большую региональную войну, при этом одновременно сдерживая возникновение второй такой войны в другом регионе.
Логика этого решения понятна: раз русские уже неспособны к Большой войне, для сдерживания Москвы достаточно локальной военной группировки.А главные силы следует переместить на Тихий океан для противостояния Китаю, после «умиротворения» которого Вашингтон автоматически превращается в глобального мирового гегемона, которому уже никто и никогда не посмеет бросить вызов!
Сам этот документ, опубликованный 5 января 2012 года, получил гордое название «Поддержка глобального лидерства США: приоритеты для XXI века»и предусматривал, среди прочего, «снижение военных расходов за счёт оптимизации их структуры», а также «пересмотр планов текущих кампаний и военное планирование будущих операций с учётом ограниченных ресурсов». Надо ли говорить, как именно сказалось его принятие на уровне материального обеспечения и боевой готовности американских вооружённых сил?
Дальнейшие события развивались в полном соответствии с русской пословицей: гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Подпись президента Обамы под новой стратегической концепцией американского глобального лидерства ещё не высохла, когда грянули украинские события: бандеровский госпереворот в Киеве и в ответ – молниеносное присоединение Крыма к России с помощью невесть откуда взявшихся «вежливых зелёных человечков».
Не успели в Вашингтоне переварить эту сногсшибательную новость, как Москва преподнесла нашим заокеанским «партнерам» новый сюрприз, приступив к военной операции в Сирии, которая продемонстрировала всему миру непревзойдённое качество и мощь русского оружия, в сочетании с высоким профессионализмом тех, кто им пользуется.
За полгода активных боевых действий, небольшой русской военной группировке удалось самым решительным образом изменить стратегический баланс сил в огромном регионе Ближнего Востока. И тут вдруг выяснилось, что ответить на эту звонкую русскую пощечину Пентагону просто нечем! Ни его финансовые возможности, ни количественный и качественный состав вооружённых сил США, ни руководящие документы военного ведомства просто не предусматривают даже саму возможность возрождения «русской военной угрозы». И уж тем более активное вооружённое вмешательство Москвы в геополитическую игру далеко за границами собственной территории.
В этих новых обстоятельствах «Закон о бюджетном контроле» и концепция «Поддержки глобального лидерства» стали настоящими гирями и цепями, блокирующими любую эффективную реакцию Пентагона на новые геополитические вызовы, связанные с очевидным возрождением русской военной мощи и ростом геополитического влияния Москвы. Но внутриполитическая ситуация в США сегодня такова, что быстро пересмотреть эти документы или заменить их новыми, более адекватными, невозможно!
Этот жесточайший дисбаланс стратегических целей официальной военной доктрины США и реальной картины глобальных геополитических изменений последних лет предопределяет американскую слабость и нерешительность в противостоянии «русской агрессии». Громогласная милитаристская риторика Белого дома лишь прикрывает его растерянность и неспособность сформулировать внятную геополитическую стратегию в новых условиях. А бесконечные обещания Вашингтона «защитить союзников», усилить военную активность НАТО в Восточной Европе и разместить там дополнительные (но на поверку – очень небольшие) воинские контингенты только подчеркивают ограниченность военных ресурсов Запада и беспрецедентно низкий уровень боеготовности натовских вояк.
В этих условиях размещение под видом «третьего позиционного района ПРО» ударной группировки американских ракет средней дальности в Румынии и Польше может показаться Белому Дому той спасительной соломинкой, которая позволит спасти тонущий корабль «евроатлантической солидарности». Но на деле это лишь резко повысит уровень взаимного недоверия и военного противостояния. Да вдобавок даст России законный повод для дальнейшей форсированной модернизации своих вооружённых сил.
Генеральские слёзы, адмиральские стоны
Впрочем, надо честно сказать, что в американской армии, несмотря на нынешнюю вакханалию дилетантов, осталось ещё много профессиональных и грамотных военачальников, которые пытаются обратить внимание своего политического руководства на плачевное состояние дел в области военного строительства.
Так, в октябре прошлого года забил тревогу командующий войсками США в Европе генерал Бен Ходжес. В интервью газете «Нью-Йорк Таймс» он заявил:«На пике противоречий с СССР в Европе было на постоянной основе размещено около 300 тысяч американских солдат. К 2000-му году их стало 63 тысячи, в 2012 году – 40 тысяч, а в этом году осталось лишь 26 тысяч…
У меня проблемы с материально-техническим обеспечением. У меня нет мостов для форсирования речных преград, у меня нет грузовиков, способных перевозить танки, у меня не хватает вертолетов для выполнения боевых задач. Чтобы привезти еще вертолетов, нужно либо несколько недель ждать, пока их привезут по морю, либо платить дополнительные деньги за доставку грузовым самолетом.
При этом наши задачи в Европе остались теми же. Так что нам приходится думать, как сделать так, чтобы сегодня 30 тысяч наших солдат производили такое же впечатление, как раньше – 300 тысяч…»
Чуть позже, в беседе с корреспондентом издания «Дифенс Ньюз» генерал Ходжес признался: «Я был одним из тех, кто очень удивился русскому броску в Сирию. Я думал, что они находятся под сильным давлением западных санкций и не представлял, что они способны так быстро отправить в Сирию столько техники…
Способность России так быстро передислоцировать большое количество своих войск беспокоит меня больше всего. Отсутствие у нас разведывательных данных и систем оповещения,одновременно с их способностью быстро передислоцировать большое количество своих сил – не очень хорошее сочетание.
Благодаря потенциалу, который русские вложили в Калининград, они могут, если захотят, перекрыть нам доступ в Балтийское море. Аналогичные возможности после присоединения Крыма у Москвы есть и в Черном море. Кроме того, Россия способна создать бесполётную зону площадью примерно в четверть акватории Средиземного моря благодаря поставленным в Сирию российским системам ПВО. А их возможности в области радиоэлектронной борьбы и вовсе умопомрачительны».
Командующий военно-воздушными силами США в Европе генерал Франк Горенк согласен со своим коллегой и тоже бьёт тревогу: «Русские закрыли брешь. Наше преимущество в воздухе тает. Больше всего настораживают их новые возможности по реализации стратегии ограничения доступа к определенным территориям на основе создания малыми ресурсами непреодолимого барьера для превосходящих сил противника».
В унисон с этими высказываниями звучит и заявление адмирала Уильяма Гортни, главы Командования воздушно-космической обороны Северной Америки (NORAD): «Новый вызов, который стоит перед нами, – это угроза российских крылатых ракет с самолетов, подводных лодок и надводных кораблей… Новые российские крылатые ракеты воздушного базирования представляют собой очень большой вызов для обороны США, поскольку позволяют дальней авиации русских поражать североамериканские цели, не покидая воздушного пространства России.
Раньше предполагалось, что российская авиация должна перед пуском ракет войти в зону действия наших систем ПВО, и мы будем иметь с ними дело там. Но теперь российские управляемые ракеты очень точны и обладают очень большим радиусом действия, так что их авиация сегодня может не покидать российское воздушное пространство для нанесения ударов по территории Канады и США…»
Вице-адмирал ВМС США Джон Акуилино во время слушаний в Конгрессе заявил, что в 2016 году авианосные группировки США не смогут постоянно находиться на Ближнем Востоке и в Восточной Азии. Отсутствие авианосцев в этих стратегических регионах серьёзно ослабит военный потенциал Вашингтона, но авианосцев попросту не хватает. Необходимы, как минимум, еще пять-шесть кораблей, а вместо этого даже из имеющихся в наличии десяти плавучих аэродромов только половина находится в боеготовом состоянии.«На протяжении 70 лет американские президенты в моменты кризиса спрашивали: «Где сейчас авианосцы?». Следующий президент может услышать в ответ молчание», – заявил помощник министра обороны США Шон Стэкли
Таких тревожных заявлений, сделанных высокопоставленными американскими военачальниками за последние пару лет, можно привести не один десяток. И если бы политическое руководство США прислушалось к ним, России пришлось бы туго, ибо возможности американского военно-промышленного комплекса и обслуживающего ВПК финансового сектора по-прежнему огромны. Но к нашему счастью, помимо профессиональных генералов, в США подъедается огромное количество тупых военных бюрократов, которые успешно гробят любую инициативу, направленную на исправление сложившегося положения.
Подобно маразматической советской партноменклатуре «эпохи застоя», эти американские блюстители «генеральной линии партии» бдительно следят, чтобы всё происходило в соответствии с «идеологически выверенными» руководящими указаниями Белого дома. А современная официальная идеология, господствующая в США, не допускает даже малейших сомнений в том, что Америка лучше всех, умнее всех и сильнее всех.
Вот и президент Обама раз за разом – к месту и не к месту – твердит об «американской исключительности» и «непобедимости». С точки зрения американской военной бюрократии это значит, что всяческие «пораженческие настроения» нужно пресекать в зародыше, а генеральские стоны – игнорировать или объявлять негодными попытками выбить из Конгресса дополнительные деньги в корыстных корпоративных интересах.
Хорошей иллюстрацией такого противостояния боевых генералов и военных бюрократов служат некоторые публикации американской прессы. Например, журнал «Политико» 12 мая 2016 года опубликовал статью «Война в американской армии из-за России», в которой, в частности, говорится:
«Пятого апреля на слушаниях в сенатском подкомитете по делам вооруженных сил группа военачальников сухопутных войск выступила с мрачным предостережением о будущем вооруженных сил США. Если бюджет армии не будет увеличен, заявили они, если в строевых частях не появится больше личного состава и боевой техники, то США в будущей войне с Россией «отстанут в дальности и в огневой мощи».
Армия Путина, утверждает эта группа, превзошла США по боевым возможностям современных систем вооружений. А сокращение численности сухопутных войск США приведет к тому, что «армия будущего окажется слишком маленькой и не сможет обеспечить безопасность страны».
Но с этим согласны далеко не все. «Они, как тот цыпленок Цыпа, кричат, что небо падает, — заявил высокопоставленный офицер из Пентагона. — Эти парни хотят убедить нас, что русские трехметрового роста. Но есть объяснение попроще. Армии нужен больший кусок бюджета. Поэтому они и рисуют такую картину, будто русские не сегодня-завтра могут высадиться у нас в тылу и одновременно на обоих наших флангах. Бред какой-то…»
Борьба из-за выступления армейских военачальников является очередным примером усиливающейся междоусобицы в военной среде, которая спровоцирована сокращением оборонного бюджета. Что будут делать сухопутные войска в условиях сокращений: начнут модернизировать свой боевой арсенал или отложат модернизацию, отдав предпочтение увеличению численности личного состава?
Пятого апреля армейское командование четко изложило свой выбор: оно хочет делать и то, и другое — и причиной тому Россия. Но все более громкий хор военных реформаторов заявляет, что такие требования являются отсталыми, опасно консервативными и косными. Реформаторы настаивают, что высокопоставленные армейские офицеры сознательно раздувают «русскую угрозу» в попытке получить более жирный кусок из военного бюджета, а на самом деле, американские вооруженные силы по прежнему намного превосходят российские…»
Интересно, эти американские «реформаторы» только мне одному напоминают наших, недоброй памяти «гайдаровских птенцов» времён «лихих 90-х»?..
Выводы:
- В США набирают силу процессы, похожие на горбачевскую «перестройку». Нынешняя американская элита очень похожа на советскую партноменклатуру «эпохи застоя». Она столь же неадекватна и корыстна, безответственна и непрофессиональна.
- Идеологический маразм официального мировоззрения нынешних правителей США очевиден. Белый Дом по прежнему руководствуется давно обанкротившейся теорией Фукуямы о «конце истории» и «либеральной демократии как высшей форме человеческой цивилизации». При этом даже здравомыслящие представители американской элиты, понимающие всю неадекватность такого мировоззрения, уже не могут выпрыгнуть из официальной идеологической колеи!
- Единственно возможная стратегия США и НАТО по выходу из захлестнувшего Запад системного кризиса предполагает его тотальную мобилизацию – экономическую, геополитическую, военно-стратегическую – для совместного ответа Вашингтона и Брюсселя на угрозы и вызовы новой эпохи. Но нынешний Запад слишком изнежен и развращён, а потому неспособен к такой мобилизации.
- Современные американские элиты забыли о национальных интересах страны в угоду клановым пристрастиям и выгодам транснациональных финансовых группировок. Своими корыстными межклановыми разборками они подталкивают США к широкомасштабному внутреннему конфликту, который может разрушить страну.Одновременновнутри Америки нарастает низовой протест, получивший наиболее яркое отражение в противостоянии «неполиткорректного» популиста Дональда Трампа и «системной» Хилари Клинтон.
- В мире появляются новые центры сил, с которыми США уже не могут совладать. Вопрос о неизбежном глобальном переделе геополитических сфер влияния становится неотъемлемой частью международной политики. Это создаёт для Москвы «окно возможностей», которое должно обеспечить возрождённой России её превращение в ведущую мировую державу «постамериканского» мира.
Ни дня без санкций
Вадим Андреев
В условиях рынка всё имеет свою цену. И не всегда справедливую
Лидеры стран «большой семерки» договорились о продлении экономических санкции к России в июне. Об этом заявил премьер Великобритании Джеймс Кэмерон после завершения саммита G7 в Японии.
Решение вобщем ожидаемое. Еще неделю назад Глава внешнеполитического ведомства Евросоюза Федерика Могерини в интервью немецкому изданию Die Welt cсообщила, что санкции останутся в силе.
- Я не могу говорить иначе, – сказала она, – поскольку основным условием для их снятия является полное выполнение Минских соглашений, а это пока не осуществлено.
Могерини и Кэмерон относятся к той категории чиновников, которым велено «не сметь своё суждение иметь». Они всегда будет говорить то, что говорят все. Или большинство. В середине апреля Барак Обама заявил, что санкции будут усилены, на следующий день его поддержали все скандинавские страны. Основанием для санкций остаются уже порядком поднадоевшие условия Минских соглашений. Еще через день их поддержала Украина. Страны Евросоюза и их сателлиты из третьего мира рвутся из кожи, чтобы строго выполнять всё, что исходит из Белого Дома. Стадный инстинкт неискореним. Ждать здесь коренных изменений или хотя бы другой риторики безнадежно. Если бы не было поводов для применения санкций, их бы придумали. Не было бы Минска-2, это место в общеполитическом дискурсе заняли бы Крым, Сирия, Карабах и далее – что угодно.
Мы живем в общественно-экономическом укладе, где на первом месте принципы выгоды, где не признаются компромиссы, а активы – финансовые, территориальные, ресурсные и прочие – не отыгрываются в условиях конкурентной борьбы, а отбираются с помощью манипуляций, плутовства и мошенничества. Запад не особенно заморачивается, чтобы в чем-либо нас обвинить: в чем обвинят, то все и поддержат, да еще лизнут ботинок Обамы и поцелуют ручку госпоже Меркель. С точки зрения государств, холопствующих перед сильными мира сего, санкций должно быть много – строгих, эффективных и разных. И совсем не важно, что они бьют и по своим, важно – чтобы было хуже России.
Санкции – это инструмент мер для ослабления государства, заявившего о себе в качестве самостоятельного игрока. Так легче им управлять. В глобальной пирамиде каждый камень должен знать своё место, и если это место в самом низу, то следует соглашаться и терпеть, в противном случае получите не только экономические санкции, а гибридную войну по полной программе.
Больше того, даже если мы будем делать всё, как по нотам, по лекалам Запада, превратимся в верноподданных, в соглашателей, в Молчалиных, санкции всё равно не отменят – они, эти иезуитские экономические розги, могут быть смягчены, отсрочены, обрести иной формат, иные грани и цвета, но не более того. Запад никогда не оставит без плотной опеки и присмотра страну, богатую углеводородами, металлом, золотом, лесными, водными и другими ресурсами. Всем нам следует это заучить назубок, и готовиться к длительной, разноплановой (гибридной), нескончаемой войне. Помните, как пел Виктор Цой: «Две тысячи лет война, война без особых причин…». На самом деле «причины» есть. Это – наши активы: нефть, газ, запасы и добыча которых не дают спать заправилам глобального бизнеса и их политической обслуге.
И когда официальный дискурс (или закулиса) начинает рассматривать ту или иную сделку (например, продажа пакета акций «Роснефти»), санкции становятся предметом торга. Бизнес предлагает снизить цены, а в ответ (здесь уже слово берут Обама, Меркель или та же Могерини) можно рассмотреть вопрос смягчения жестких мер, вплоть до признания каким-нибудь Лихтенштейном или Островами Новой Гвинеи Крыма. Всё это выглядит мелко, но ведь это лучше, чем ничего. Наконец, под лежачий камень вода не течёт. В условиях рынка всё имеет свою цену. В том числе и санкции.
Чиновники либерального блока нашего правительства уже открыто говорят, что за приватизацию части акций крупнейших российских компаний мы получаем право потребовать ослабить санкционный пресс, открыть источники финансирования в западных банках и сократить число невыездных чиновников. Если мы когда-нибудь и выйдем из кризиса, говорят они, то исключительно с помощью Европы и США. Что касается диверсификации, помощи отечественному производителю, инвестиций в реальных сектор, для них это архетипы, которые вызовут инфляцию и – как следствие – очередное крушение национальной валюты. И тогда никакие интервенции Центробанка не помогут избежать очередной (неизвестно, какой по счету) катастрофы, а лозунгом дня станет крылатая фраза Остапа Бендера: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».
Почти 100 лет прошло, как вышла в свет бессмертная книга Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», но до сих пор не потеряла свою актуальность. Во всяком случае, в правительстве и в либеральных СМИ почти ежедневно кто-то говорит: «Заграница нам поможет». Другими словами, но то же самое по сути. Сколько стоит такая помощь, всем давно ясно, но других вариантов выхода из кризиса они, судя по всему, не видят и не знают.
Jamala ‘Won’ Singing Paean to Tatar SS Nazis
F. William Engdahl
I don’t want to discuss the musical merits of who should have won the recent Eurovision amateur song contest in Stockholm. It’s brazenly clear that the Ukrainian ethnic Tatar Jamala won in a rigged contest to make a political intervention. As she subsequently openly admitted, it was between the actions of Stalin in World War II against Crimean Tatars and the actions of Moscow in 2014 in Crimea. The song of Jamala was blatantly political and by Eurovision rules ought to be grounds to strip her of the title regardless of her singing talent or lack of same. What is conspicuously absent from Western media coverage in what is seen by many as a blatant politicization of the music festival is who those 1944 Crimean Tatars were fighting in the mourning song of Jamala. The answer may surprise some.
Jamala’s song, 1944, mourns the hardship suffered by Crimean Tatar Muslims who were deported in the thousands by Stalin to Central Asia. The image left by Jamala is of barbarian cruelty by the Soviet dictator against innocent Tatars. Hoever to give an historically accurate picture, the Tatars of Crimea during that war were hardly innocent civilians. Tens of thousands of them had been organized on orders from Hitler into Crimean Tatar SS brigades.
The issue at hand is not whether Stalin reacted to the Tatar situation in 1944 with brutality. Even the Soviet Union acknowledged that was so after Stalin’s death. What the current media scrupulously ignores is what was the historical reality in 1944 that the song of the 32-year-old Crimean Tatar Jamala leaves out.
Nazi-occupied Crimea
After Hitler launched Operation Barbarossa, the German invasion of the Soviet Union in June of 1941, Crimea fell under Nazi occupation. Its population then consisted of ethnic Tatars and ethnic Russians.
According to an archive account by the Russian newspaper Pravda Report, the background to the deportation of tens of thousands of Crimean Tatars in 1944 by Stalin was motivated by the fact that the Nazi Wehrmacht and Nazi occupation forces had organized thousands of Crimean Tatars to armed resistance to liberation of Crimea by the Red Army: “In April-May of 1944, the Crimean Tatar battalions took part in battles against the Red Army in the Crimea. The units that were evacuated from the Crimea in June 1944, were compiled into the Tatar mountain-Jaeger three-battalion SS Regiment. A month later, the group became the first Tatar-mountain-Jaeger SS Brigade (2,500 troops) under the command of SS Standartenführer Fortenbah. On 31 December 1944, the unit was disbanded to become a part of the East Turkic branch of SS as the Crimea battle group: two infantry battalions and one hundred horses.”
In his Nüremburg Tribunal testimony, German Field Marshal Erich von Manstein testified about the usefulness to the Nazis of the ferocious Tatar batallions: “Most of the Crimean Tatar population was very friendly to us. We could even form armed self-defense companies from the Tatars, whose task was to protect their villages from guerrillas that were hiding in the mountains. The powerful guerrilla (pro-Soviet-w.e.) movement appeared in the Crimea from the very start, and it was causing us great trouble. The reason for the movement to appear was the fact that there were many Russians among the population of the Crimea.”
Von Manstein continued, “The Tartars stood on our side at once. In December 1941, Muslim Tatar committees supporting the German occupation administration were established in the Crimea. The Central Crimean Muslim Committee started working in Simferopol. Their organization and activities were carried out under the direct supervision of SS.”
Crimean Tatar soldiers of the Muslim SS brigades who fought the Russians from 1941 until the Red Army recaptured Crimea in 1944 and Stalin ordered deportation of 240,000 Muslim Tatars (Source: Bundesarchiv)
The SS’ Radical Muslim Terrorists
In my newest book, The Lost Hegemon: Whom the gods would destroy, I describe the little-known but highly important background history of the relations of the Third Reich with certain Muslim groups. At the beginning of the war, in 1941, the leading Muslim Brotherhood figure, Amin al-Husseini, then the Grand Mufti of Jerusalem, was welcomed in Berlin by Hitler and Himmler. He spent the duration of the war there organizing anti-Jewish propaganda and forming pro-Nazi brigades of fanatical Muslims in the eastern parts of the Soviet Union, in Egypt and Palestine and elsewhere to fight on behalf of the Third Reich.
In Berlin, the Muslim Brotherhood’s Grand Mufti played one of the least-known and most gruesome roles in the Nazi extermination of millions of Jews. He became close friends with Heinrich Himmler, Reichsführer of the dreaded Nazi death cult known as Schutzstaffel (SS). Himmler was the one perhaps most directly responsible for the Third Reich’s implementation of the Holocaust.
The Grand Mufti shaking hands with Himmler in 1943.
At his Nuremburg trial testimony after the War, Dieter Wisliceny, deputy to Adolf Eichmann, testified before being sentenced to hang for crimes against humanity: “The Mufti was one of the initiators of the systematic extermination of European Jewry and had been a collaborator and adviser of Eichmann and Himmler in the execution of this plan. . . He was one of Eichmann’s best friends and had constantly incited him to accelerate the extermination measures.”
The Grand Mufti was commissioned by Himmler to organize the Muslim SS brigades such as those of the Crimean Tatars. He organized them in Bosnia and throughout Nazi occupied parts of Eastern Europe including Crimea. Significantly, as I detail in the book, the fanatical Al Qaeda, ISIS and other radical Muslim terrorist groups of today can be directly traced back to the Nazi Muslim SS networks of the war, including Crimean Tatar terrorism and Turkish and Bosnian.
In war there are no winners. However, in the interest of historical accuracy and honesty, the Swedish Foreign Minister and others in the West who praised Jamala and her song, 1944, would do well to complete the picture. But then the intended political effect of the propaganda division of NATO to further demonize Vladimir Putin and Russia for agreeing in 2014 to incorporate Crimea following an overwhelming 93% yes vote by the Crimean people, would lose its punch. Wouldn’t that be sad? The Hedda Hopper of today, State Department war-maker, Victoria Nuland, or Defense Secretary Ash Carter, or Joint Chiefs of Staff chairman “Fightin Joe” Dunford and the US military industry complex would be very unhappy were that to happen.
НАТО готовится к удару
Леонид САВИН
27 мая одновременно начались крупномасштабные военные учения воздушно-десантных войск (Swift Response) и сухопутных войск (Saber Strike) НАТО. Учения охватыают территорию Германии, Польши, Прибалтики и продлятся месяц.
Согласно плану Swift Response глобальные силы быстрого реагирования США, представленные бригадой 82-й аэромобильной дивизии, совершат 10-часовой перелёт через Атлантику, включая дозаправку, и будут десантированы возле польского города Торунь на Висле. В той же зоне высадятся британские и польские десантники. Параллельно 173-я авиационная бригада армии США, размещённая в Германии, будет отрабатывать нанесение ударов на севере Польши. Завершатся учения 26 июня.
В Saber Strike задействованы 13 государств блока НАТО, которые до 22 июня развернут участвующие в учениях подразделения на территории Латвии, Литвы и Эстонии. Кроме того, будет совершен рейд бронетехники и живой силы на 2200 км из Германии в Эстонию при воздушной поддержке американской авиации.
Судя по характеру учений, Пентагон отрабатывает нанесение молниеносного удара по условному противнику с последующим захватом территории.
Буквально за два дня до начала натовских учений парламент Швеции ратифицировал договор с НАТО, позволяющий альянсу перебрасывать свои Силы быстрого реагирования (NRF) на шведскую территорию. Юридически это означает, что Швеция перестала быть нейтральной страной.
А несколько ранее, 3 мая, министры иностранных дел пяти стран северной Европы - Дании, Финляндии, Исландии, Норвегии и Швеции - подписали совместное обращение «For a Stable and Secure Baltic Sea Region», в котором призвали к сдерживанию России в Прибалтике. Можно считать, что на этом политическая консолидация северного фланга НАТО в общем и целом завершена.
Одновременно натовцы усиливают центральное направление. Окончательный запуск системы ПРО в Румынии, отмеченный с помпой 12 мая на базе Девеселу, где на 175 гектарах разместились РЛС, центр оперативного управления батареями ПРО и мобильные батареи МК-41 с ракетами-перехватчиками SM-3 – это ещё один вызов России. А проведение маневров и символический въезд американской бронетехники в Молдову накануне 9 мая должен был продемонстрировать, кто хозяин в Восточной Европе.
Не сомнения, что на саммите НАТО в Варшаве 8-9 июля курс на милитаризацию Центральной и Восточной Европы будет подтверждён.
19 мая протокол о вступлении в Североатлантический альянс подписала Черногория. В тот же день министры иностранных дел стран НАТО отметили, что альянс должен усилить работу по защите стабильности за пределами зоны ответственности блока. Генеральный секретарь альянс Йенс Столтенберг подчеркнул, что НАТО должна иметь возможность не только разворачивать свои войска, когда это необходимо, но и обучать вооружённые силы других государств (не членов НАТО) контролировать их территорию и выступать против «экстремистских группировок». В качестве примера был назван опыт обучения иракских офицеров в Иордании, а также размещение и обучение сил специального назначения и национального разведывательного центра в Тунисе. Упоминались в связи с этим и усилия по предоставлению неких «возможностей» Грузии, Молдове и Украине.
Всё это означает, что страны Ближнего Востока могут стать де-факто южным флангом НАТО, не будучи членами альянса. Организационные предпосылки для этого имеются: 1) Стамбульская инициатива о сотрудничестве НАТО со странами Персидского залива, куда входят Бахрейн, Катар, Кувейт и Объединённые Арабские Эмираты (все эти страны, кроме ОАЭ, имеют на сегодняшний день официальные представительства в Брюсселе); 2) Средиземноморский диалог – форум сотрудничества НАТО и семи стран Ближнего Востока и Северной Африки (Алжир, Египет, Израиль, Иордания. Мавритания, Марокко, Тунис).
Другими словами, в расширительном смысле западный военный клуб, помимо 28 государств членов НАТО и Израиля, включает на сегодняшний день ещё десяток арабских государств. Заметим, что в 2011 году ОАЭ и Катар уже предоставляли свои вооружённые силы в распоряжение НАТО в рамках операции Unified Protector против Ливии, что сыграло свою роль в уничтожении этого государства.
Глобализация НАТО продолжается. Вооруженные силы Североатлантического альянса готовятся к ведению крупномасштабных военных действий не только на Европейском театре, но и в других регионах.
Политизация G7. «Семёрка» в положении отстающих
Валентин КАТАСОНОВ
26-27 мая в Японии прошел саммит G-7. Это уже 42-я встреча лидеров ведущих стран «золотого миллиарда» - США, Великобритании, Германии, Франции, Италии, Японии, Канады. Нынешняя встреча «Группы семи» своими особенностями сильно отличалась от тех, которые проходили в прошлом столетии, и даже от встреч 2000-х годов, когда «семёрка» ещё носила облик «восьмёрки» с Россией в своём составе.
Эти особенности многое могут сказать о направлениях эволюции современной миросистемы.
Первая особенность. В 70-х годах прошлого века саммиты G7 задумывались как инструмент решения мировых экономических и финансовых проблем. Первая встреча состоялась в 1974 году. Это была драматическая пора, когда произошел развал Бреттон-Вудской валютно-финансовой системы, а новой системы еще не было. Первый саммит G-7 в каком-то смысле готовил почву для Ямайской валютно-финансовой системы, решение о создании которой было принято на Ямайке в 1976 году и которая существует поныне.
Из повестки дня только что завершившегося в Японии 42-го по счёту саммита G7 видно, что «Группа семи» сосредоточилась, главным образом, на вопросах политических или тех, что находятся на стыке экономики и политики, как, например, вопрос о санкциях. Подобная политизация работы «семёрки» - следствие процесса демонтажа остатков так называемого свободного мирового рынка.
Современная мировая экономика управляется не рыночным спросом и предложением, как утверждают проповедники либеральных догм, а политическими решениями горстки западных государств. Политика сегодня полностью доминирует над экономикой. Запад, декларируя свободу движения товаров, капитала, рабочей силы, выставляет барьеры в сфере международных экономических отношений, называя эти барьеры «экономическими санкциями». В странах, которые находятся под разного рода санкциями, проживает сегодня половина населения планеты. Суть санкционной политики – ослабление государств, препятствующих реализации американского проекта однополярного мира. Половина всех решений завершившегося саммита прямо или опосредованно нацелена против Китая и России.
Второй особенностью последних саммитов является полное «единодушие» всех участников, чем-то напоминающее единодушие на последних съездах КПСС в Советском Союзе. Это очень тревожный симптом, говорящий о том, что в один прекрасный момент может произойти полный развал показного единства.
Третья особенность. Когда-то G7 была достаточно закрытым клубом. Сегодня правилом стало приглашать на встречи «Группы семи» руководителей большого количества государств и международных организаций. Это можно рассматривать и как демонстрацию «особого доверия», и как средство втягивания отдельных государств и международных организаций в орбиту интересов «семёрки». На саммите в Японии помимо президентов и глав правительств стран G7 присутствовали: председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер и глава Евросовета Дональд Туск, президенты Индонезии, Чада, Шри-Ланки, премьер-министры Бангладеш, Вьетнама, Лаоса и Папуа - Новой Гвинеи. На дополнительных сессиях появлялись Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун, директор-распорядитель Международного валютного фонда Кристин Лагард, президент Всемирного банка Джим Ен Ким, глава Организации экономического сотрудничества и развития Анхель Гурриа, президент Азиатского банка развития Такэхико Накао.
Если бы такое расширение круга участников говорило о демократизации характера работы «Группы семи», то логично было бы ожидать приглашения на эти встречи в первую очередь не руководителей Лаоса или Папуа - Новой Гвинеи, а Китая и России. Поэтому некоторые эксперты и полагают, что саммиты G7 давно превратились в шоу, а все серьёзные вопросы ведущие западные лидеры обсуждают на других площадках при закрытых дверях и без лишнего шума.
Четвёртая особенность заключается в том, что с каждым разом решения G7 становятся все более размытыми и неконкретными. Это та цена, которую приходится платить за демонстрацию показного единодушия. Кроме того, на Западе нет сегодня чётких представлений о том, как решать те или иные проблемы глобального порядка. А признаться, что без Китая и России большинство мировых проблем не могут быть решены в принципе, «вершители судеб» не готовы.
Кроме того, доля G7 в мировой экономике снижается, о чём лишний раз вспоминать не хочется. Представление о том, что страны G7 продолжают доминировать в мировой экономике является глубоким заблуждением. Известный финский экономист Йон Хеллевиг приводит данные о том, как менялось соотношение уровней экономического развития стран G7 и emerging economies за последнюю четверть века. Для наглядности во вторую группу он включает также семь стран: Китай, Индия, Россия, Бразилия, Индонезия, Мексика и Южная Корея.
Соотношение уровней экономического развития G7 и группы «альтернативной семёрки»
|
1990 год |
2013 год |
2013 г. по отношению |
|
|
ВВП G7, трлн. долл.* |
14,4 |
32,0 |
2,22 |
|
ВВП «альтернативной сем1рки», трлн. долл.* |
2,2 |
35,0 |
15,9 |
|
Отношение ВВП «альтернативной семёрки» к ВВП G7, % |
15,3 |
109,4 |
- |
* Расчет ВВП по паритету покупательной способности валют.
Источник: Jon Hellevig. Awara Group Study on Real GDP Growth Net-of-Debt
«Альтернативная семёрка» обошла G7 после финансового кризиса 2007-2009 гг. Йон Хеллевиг считает это чрезвычайно знаменательным событием, которое кто-то не хочет замечать, но которое будет иметь далеко идущие последствия для всего мира. На сегодняшний день имеется уже более свежая статистика (данные МВФ). По нашим расчётам, в 2014 году доля G7 в мировом ВВП была равна 31,95%, а доля «альтернативной семёрки» - 35,83%. Соответственно, 2014 году отношение ВВП «альтернативной семёрки» к ВВП G7 составляло уже 112,1%. Разрыв увеличивается, G7 всё больше перемещается на положение отстающих.
Пятая особенность последних саммитов «семёрки» - увеличение количества вопросов, включаемых в повестку дня без понятного различения их на главные и второстепенные. В старые добрые времена на встречах «Группы семи» обсуждались один-два, максимум три вопроса. Сегодня обсуждаемые вопросы и принимаемые по ним решения девальвировались.
Вот неполный перечень того, что было предложено к обсуждению на последнем саммите: состояние мировой экономики и пути предотвращения ее сползания в яму кризиса, мировая торговля и способы ее оживления, мировая энергетика, климатические изменения, офшоры (обсуждение скандала, связанного с утечкой документов по офшорным компаниям и клиентам из панамской посреднической фирмы), борьба с коррупцией, финансированием терроризма, уклонением от уплаты налогов, возможный выход Великобритании из Европейского союза и его экономические последствия, ситуация в Сирии и на Ближнем Востоке, испытания ядерного оружия Северной Кореей, миграционный кризис в Европе, ситуация на Украине, возможность восстановления «восьмёрки» (возвращение России), экономические санкции против России…
А по поводу ослабления позиций стран G7 в мировой экономике Йон Хеллевиг пишет: «Проблема заключается в том, что изменить этот сценарий развития событий уже не получится, потому что западные державы утратили свои конкурентные преимущества. В конечном счёте, их экономики будут сжиматься до тех пор, пока они не начнут соответствовать их ресурсной базе и численности населения».
Для справки: доля «семёрки» в численности населения планеты составляет примерно 11,5%. Надежд на экономическое восстановление Запада мало. Еще меньше, чем было шансов у западного капитализма на преодоление экономической депрессии 30-х годов прошлого века (тогда её удалось преодолеть благодаря развязыванию Второй мировой войны).
С учётом приведенных цифр и надо оценивать значимость только что завершившегося в Японии саммита G-7.
G7 - гимн неуправляемой посудине
Дмитрий СЕДОВ
За дымовой завесой заявлений очередного саммита G7 в Японии ничего, кроме демонстрации «единства членов группы перед лицом новых вызовов», не открылось. В серьёзных сообществах принцип единства вырабатывается путем совмещения интересов каждого с интересами всех, но G7 под это определение не подходит. Здесь интересы каждого с немалыми усилиями совмещаются с интересами Вашингтона, и, вместо того чтобы быть на уровне вызовов времени, лидеры «наиболее развитых стран мира» лепечут о совпадении взглядов по всем вопросам.
Даже японский премьер Синдзо Абэ не сумел найти подходящую форму для выражения сожаления о том, что Барак Обама отказался извиняться перед японцами за атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Мол, на войне, как на войне, что тут теперь извиняться. Американский президент не опускается до рассуждений о военной необходимости этой бомбардировки в августе 1945 года, а Синдзо Абе молчит, как воды в рот набрал, соглашаясь тем самым с геноцидом японцев. Вот такое единодушие, за которым - фактическая легализация нынешним японским правительством сатанинского эксперимента американских военных, которым японцы понадобились в качестве подопытных кроликов.
У европейцев положение не лучше. Групповые мантры о «продлении санкций против России» застревают у них в горле, да куда деваться? Волшебным образом проблемы, которые США хотят представить как создаваемые Россией на Украине, превращаются для европейцев в их собственные домашние проблемы. Ведь никуда не скроешься от того факта, что групповое исполнение на сцене G7 гимна солидарности сопровождается бунтом на европейском корабле.
Одна за другой бузят итальянские провинции, требующие отменить санкции против России, французские депутаты устраивают фронду президенту, посещая Крым, баварский премьер игнорирует политику Бонна и едет на встречу с В.Путиным для налаживания сотрудничества. Путин отправляется с официальным государственным визитом в Грецию, развеивая остатки мифа о международной изоляции России. Всё более химеричными выглядят попытки представить современный мир как Pax Americana - мир уже давно не таков, каким он был ещё четверть века назад, и вызовы, которые он предъявляет странам и народам, заклинаниями из прошлого века не преодолеть.
Одно усиление экономического могущества Китая чего стоит. В итоговом заявлении G7 о Китае говорится вскользь, одной строкой: «Мы обсуждали риски для мировой экономики, для рабочих мест и роста у себя дома, идущие от экономических перемен в Китае и в некоторых других развивающихся экономиках». Хотелось бы, конечно, знать, что стоит за этой пустопорожней фразой, к каким выводам участники обсуждения пришли, но неразумным подданным этого знать не положено. Главное – демонстративное подтверждение солидарности с Соединёнными Штатами. От Европы хотят именно этого, и Европа подтверждает, что она с Америкой «солидарна».
А США мировое лидерство уступать Китаю не намерены, и очень может быть, что главными пострадавшими в грядущих схватках станут «солидарные европейцы». Точно так же в положение «главных пострадавших» может загнать европейцев и их приверженность навязанной Вашингтоном политике санкций против России. Ну а приближающееся подписание Трансатлантического торгового и инвестиционного соглашения только закрепит тенденцию оттеснения англосаксами континентальной Европы на положение второразрядного региона.
Вообще, «Группа семи» похожа на отчаявшихся матросов, которые тесно сцепились на палубе потерявшей управление посудины. В какую сторону на ней крутит штурвал американский капитан – одному Богу известно. Однако у матросов даже не возникает задача понять, правильно ли капитан закладывает виражи. Их задача – не слететь с палубы, и они громко поют гимн солидарности, решив, что больше им ничего не остаётся.
А посудина непременно рано или поздно напорется на риф. Будут ли это социальный взрыв или новые террористические атаки «Исламского государства» в европейских столицах, или постепенная утрата Европой значимой роли в мировой экономике, сейчас никто не скажет. «Гимны солидарности» тут не помогут. Нужно менять манеру вождения посудины. Только с таким капитаном это, наверное, немыслимо.
На Южно-Украинской АЭС планируют построить четвертый энергоблок
Решением Госатомрегулирования Украины эксплуатация первого и второго блоков уже продлена соответственно до 2023-го и 2025 годов. А после завершения всех необходимых реконструктивных и модернизационных работ производственная жизнь третьего «миллионника» также может быть продлена до 2029 года.
Южно-Украинский энергокомплекс посетили представители компаний EAG Development («Ибрагим Абдулаал Груп Девелопмент», Королевство Бахрейн) и CSCHC – China State Construction Harbour Construction Co. Ltd. (Государственная строительная компания «Строительная гавань», Китайская народная республика), Николаевской облгосадминистрации и областного совета, народные депутаты Украины.
С ознакомительной экскурсией гости побывали на блочном щите управления и машинном зале третьего энергоблока АЭС, а также на объектах Ташлыкской ГАЭС. Представляя свое предприятие, генеральный директор ОП ЮУАЭС Владимир Лисниченко отметил, что сегодня атомные энергоблоки Южно-Украинской АЭС находятся в активной фазе продления сроков эксплуатации.
Руководитель энергокомплекса выразил надежду, что нынешняя встреча положит начало дальнейшему тесному сотрудничеству. «Параллельно с активными работами по продлению эксплуатации атомных энергоблоков уже сегодня перед нашим коллективом стоит задача строительства новых замещающих мощностей, - отметил В.Лисниченко. – В противном случае после 2030 года в южном регионе страны возникнет серьезный дефицит энергогенерирующих мощностей». Он обрисовал перед представителями зарубежных компаний - потенциальными инвесторами - преимущества южно-украинской площадки для сооружения нового атомного энергоблока современного дизайна: близость к морским портам и транспортным развязкам, безопасные сейсмотектонические условия, наличие готовой общестанционной инфраструктуры, а также мощной строительно-монтажной базы и коллектива профессионалов-строителей и эксплуатационников. Именно эти аргументы позволили команде ЮУАЭС победить в инвестиционной бизнес-игре «Новые атомные блоки. Кто первый?», которую НАЭК «Энергоатом» провел в конце 2015 года.
В ответном слове глава правления EAG Development Ибрагим Альфахад сообщил, что компания, которую он представляет, имеет опыт инвестирования в строительство электростанций, в т.ч атомных, и подчеркнул: «Украина сегодня не такая, как много лет назад. Она вышла на международную арену. Нам очень интересно знать предъявляемые здесь требования к проекту и мы хотели бы в дальнейшем посетить вашу станцию, чтобы более детально ознакомиться с ее объектами. После обменных визитов можно будет создавать команду, определять временные и финансовые рамки, а также основные вехи работ».
Присутствовавшие на встрече народные депутаты Украины Александр Жолобецкий и Александр Ливик пообещали всестороннюю поддержку намечающемуся сотрудничеству.
А.Жолобецкий: «Если вы говорите о создании рабочей группы и технической работе, то мы со своей стороны можем гарантировать вам коммуникацию на уровне Министерства энергетики и угольной промышленности, а также Кабинета Министров Украины. Наша задача как народных депутатов – двигаться с вами одной командой, и не последовательно, а параллельно. И мы готовы приложить все усилия, чтобы эта совместная работа закончилась успехом».
Александр Ливик: «С позиции одного из членов профильного топливно-энергетического комитета могу сказать, что строительство энергоблока-миллионника стоит на повестке дня. Это абсолютно вписывается в программу энергобезопасности Украины. Ее сегодня поддерживают наши западные партнеры, что тоже может быть элементом гарантии безопасности. Поэтому в законодательном органе - парламенте - и его топливно-энергетическом комитете мы будем отстаивать идею строительства еще одного реактора-миллионника на площадке ЮУАЭС. Тем более, что для этого есть проектные, логистические, кадровые решения. И это серьезно сэкономит капвложения, необходимые для сооружения энергоблока».
Свою поддержку перспективному строительству нового замещающего блока на южно-украинской площадке высказали также глава Николаевской облгосадминистрации Вадим Мериков и глава облсовета Виктория Москаленко.
Вынесенные в заголовок слова восходят к известной фразе Пушкина, который писал своей жене в 1834 году: "Видел я трех царей: первый повелел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку, второй меня не жаловал, третий хоть и упек меня в камер-пажи на старости лет, но променять его на четвертого не желаю…"
Вспоминая руководителей России и США, я принципиально имею в виду только тех, с кем так или иначе лично соприкасался.
Со Сталиным, тираном, у меня контакт был лишь визуальный: я дважды видел его на трибуне Мавзолея, когда в колоне студентов и профессоров МГУ проходил по Красной площади в дни годовщины Октябрьской революции.
Чекисты, густо расставленные между колоннами, подгоняли: скорее, скорее, не задерживайтесь.
Мне хотелось замедлить шаг и вглядеться если не в лицо, то хотя бы в фигуру того, кого моя бабушка, родом из раскулаченной в 1930 году семьи государственных крестьян, называла в сороковом году "аспидом рода человеческого".
К бабушке я второклассником, с красным пионерским галстуком на шее, приезжал в хуторок — землянку под городом Сердобск Пензенской области на летние школьные каникулы. Война с Гитлером не примирила ее со Сталиным.
Об этих ее тирадах я вспомнил и тогда, когда пятикурсником услышал по радио о смерти вождя народов, а на митинге в актовом зале МГУ корил себя за то, что из моих глаз не текли слезы, как у многих вокруг. Ну не текли и все.
Это первый в истории американский президент, который нанес официальный визит в Москву с 22 по 30 мая 1972 года. В финале визита — прием в Георгиевском зале Кремля. Брежнев и Никсон медленно движутся вдоль богато накрытых столов и выстроившихся шеренгами советских и зарубежных гостей.
Я стоял рядом с космонавтами Алексеем Леоновым и Андрияном Николаевым. Брежнев подвел к ним высокого гостя. Меня поразил напряженно-отсутствующий вид Никсона, машинального кивающего головой и механически пожимающего руки героев космоса, которых в ту пору можно было пересчитать по пальцам.
В чем дело?
Визит американского высокого гостя чуть было не отменили в последнюю минуту в виду начавшихся ковровых бомбардировок Ханоя и Хайфона.
За его отмену стоял премьер Алексей Косыгин. Глава Верховного совета СССР Николай Подгорный, которого по традиции называли президентом, на переговорах вслух именовал американцев кровавыми убийцами.
Под угрозой оказалось подписание важнейших двусторонних актов, среди которых ключевым было Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения развития стратегических наступательных вооружений.
И вот все это уже позади. Историческая программа полностью выполнена. Уже не надо так жестко контролировать каждый жест, каждое слово, держать лицо. И американский президент отключился, ушел в себя.
Вот когда я впервые остро осознал, что и властители тоже люди. Со всеми им присущими слабостями.
В дальнейшем еще не раз пришлось в этом убедиться.
В таком состоянии (скажу, забегая вперед) был Брежнев после мучительных круглосуточных переговоров и подписания специального протокола с Александром Дубчеком и его командой в Москве в конце августа 1968 года. После этого рыцари Пражской весны из политических заложников, которым грозила в СССР тюрьма, вновь превратились, пускай и ненадолго, в высшее партийное чехословацкое руководство.
Я видел это в документальной ленте по следам события. Брежнев был как выжатая губка. Он и сам, наверное, боялся представить себе, что было бы, если бы переговоры не увенчались успехом.
Пожалуй, и у Дубчека было такое же лицо, когда он, уже председатель Национального собрания новой Чехословакии, рассказывал весною 1991 года мне, советскому послу об этих переговорах и объяснял, чуть ли не оправдываясь, почему он подписал это соглашение. Иначе пролилась бы кровь, большая кровь, — повторял он со слезами на глазах. Словно бы и самого себя в этом убеждая.
Международную конференцию по Ближнему Востоку в Мадриде в октябре 1991 года я называю "последним саммитом Горбачева".
По завершению первого дня ее работы в резиденции короля Испании Хуана Карлоса состоялась встреча в узком кругу, которой не было в официальной повестке дня. На этой встрече король, тогдашний премьер-министр Испании Гонсалес и президент США Джордж Буш страстно, не сдерживая эмоций, убеждали Горбачева не давать воли сепаратистам, будь то даже Ельцин, не допустить распада Советского Союза. Словом, покрепче держать вожжи в руках.
Сегодня мало кто вспоминает и даже знает об этом, но тогда у меня появилось ощущение, что именно ради этой беседы Буш и прилетел в Мадрид. Он ведь и летом 1991 года в Киев летал с той же целью, за что американские ястребы и украинские националисты обозвали его "цыпленком по-киевски".
Кстати, то же самое — о борьбе с сепаратизмом — говорил мне в Каире тогдашний президент Египта Мубарак, самый умеренный из всех ближневосточных автократов.
Никита Хрущев: от перебранки к вершинам теории
История с ботинком, которым Хрущев то ли стучал, то ли не стучал по столу во время заседаний Генеральной Ассамблеи ООН 12 октября 1960 года, хорошо известна.
Я хочу рассказать другую историю, гораздо менее известную, но абсолютно достоверную.
Дело было в конце недельного визита Хрущева в Австрию в том же 1960 году, на стыке июня — июля. Я сопровождал первого секретаря в составе журналистского пула.
Поездка длилась неделю и проходила в близкой натуре Хрущева непринужденной атмосфере.
Прощальный обед. С австрийской стороны его дает вице-президент, социал-демократ Бруно Питтерман. Он дарит Хрущеву новенькое охотничье ружье и тот, к изумлению собравшихся, направляет его на дарителя. "Смерть социал-предателям! Вот так мы будем расправляться с холуями американского империализма!"
Неудивительно, что после этого выкрика Никиты Сергеевича, тут же объявленного шуткой, дальнейшая беседа состояла из обмена колючими репликами. На следующий день в "Правде" и "Известиях" появились отчеты на полосу с развернутым изложением глубокомысленного диалога двух влиятельных персон. О ружье в отчете не упоминалось.
Комплекция и манеры Никиты Сергеевича всегда были темой шуток, порою злых. Их позволяли себе, под теми или иными предлогами, даже его коллеги. Свидетелем одной такой выходки стал и я.
Случилось это в ходе инструктивного брифинга для руководителей центральных СМИ, который в тот раз проводил Михаил Андреевич Суслов, Михаландрев, "серый кардинал".
Произнеся в очередной раз тираду относительно необходимости с особым вниманием подходить к публикации текстов и особенно снимков руководящих деятелей, он взял из стопки лежащих перед ним газет одну и показал собравшимся первую полосу. Мы увидели фото Хрущева, у которого одна шляпа прикрывала лысину, а другую, такую же, он держал в руках. Издержки ретуши. Перестарались.
— Это кто вам, — вопрошал серый кардинал, — Первый секретарь ЦК КПСС или шут гороховый?
Ответа он, разумеется, не дождался.
С Леонидом Ильичем Брежневым я впервые столкнулся года через два после того, как он сменил свергнутого Хрущева. У нового генсека появилась идея повстречаться с руководством ВЛКСМ, в состав которого входил и я как главный редактор "Комсомольской правды".
Теперь, вспоминая о более поздних пересечениях с Леонидом Ильичем, я удивляюсь той харизме, которую он излучал тогда, прохаживаясь на сталинский манер взад и вперед вдоль длинного стола, покрытого зеленым сукном, за которым мы все сидели. Величественная, но без вызова, уверенность в себе, четкие, ясные сентенции относительно работы партии и комсомола с молодежью. Особенно порадовал такой тезис: хватит спекулировать на энтузиазме молодежи, пора кончать с палаточной романтикой…
То есть позаботиться о нормальных условиях труда и жизни вступающего в мир поколения. И не в далеком будущем, а сегодня, сейчас.
Для того времени это было поворотом на 180 градусов.
Прошел добрый десяток лет, прежде чем я увидел генсека совсем в другом состоянии.
Незадолго до подписания Хельсинкского Акта 1975 года наша страна присоединилась к Женевской конвенции об авторском праве. Для регулирования сферы приобретения и уступки авторских прав была создана общественная организация с министерскими полномочиями — Всесоюзное Агентство по авторским правам (ВААП), председателем которой был назначен я.
Одним из объектов нашей активности стали выходившие один за другим книжки воспоминаний Леонида Ильича. Неожиданный интерес к ним проявили издатели на Западе, не говоря уж о Восточной Европе и третьем мире.
Право на издание этих работ на английском языке приобрел через ВААП британский издательский магнат, Роберт Максвелл. Захватив с собой свежеизданные томики воспоминаний, а также сборник речей и статей генсека на английском, Роберт прилетел в Москву и выразил настоятельное желание лично вручить автору сигнальные экземпляры.
Встречу такую организовал ближайший помощник Брежнева, в будущем тоже генсек, Константин Устинович Черненко. Брежнев поприветствовал нас и сел за свой письменный стол, на котором лежали изданные Максвеллом его книги в броских обложках.
— Вот, — сказал, Леонид Ильич, указав на эту стопку, — как ваши книги у нас издают.
Максвелл вздрогнул и недоуменно взглянул в мою сторону. Я отвел глаза.
В состоявшемся далее обмене мнениями говорил больше Максвелл, Брежнев больше кивал. Во время одной из затянувшихся тирад гостя хозяин встал и пригласил нас подойти к его собственному фото — портрету на стене.
— Во-о! — сказал он и обвел круглым жестом руки маршальский мундир, густо увешанный орденами и звездами Героя.
Прием был закончен.
Кстати, гонорар Брежневу за издание его книг выплачивался на общих основаниях, то есть в высшей степени скромный. Получить его можно было в ВААП либо в рублях, либо в так называемых сертификатах, за которые в специальной сети магазинов "Березка" можно было купить дефицит, то есть импортные продукты и напитки. Этими сертификатами и был выплачен первый гонорар автору №1.
Черненко рассказал мне, что Леонид Ильич подержал их в руках и говорит:- А что я с этими картинками делать буду? Нет, пусть заплатят, что мне положено, рублями.
Борис Панкин, член Зиновьевского клуба МИА "Россия сегодня"
Военное руководство Украины не в состоянии контролировать нацбатальоны, действующие в зоне конфликта в Донбассе, заявил в субботу журналистам начальник управления Народной милиции самопровозглашенной Луганской народной республики (ЛНР) Олег Анащенко.
"В результате неспособности украинского военного руководства управлять националистическими батальонами указанные подразделения торгуют наркотиками, похищают людей с целью выкупа, занимаются рэкетом, а также совершают диверсии, направленные как против военнослужащих Народной милиции, так и против военнослужащих ВСУ (вооруженные силы Украины)", — сообщил Анащенко.
По его словам, несмотря на это, официальный Киев продолжает прибегать к помощи наемников, прибывающих из Европы и с Ближнего Востока. Начальник управления уточнил, что большинство из иностранных добровольцев вступают в составы националистических батальонов "Правый Сектор", "Айдар", "Азов", которые базируются в населенных пунктах близ линии соприкосновения.
С учетом "фактической неподконтрольности" националистических формирований руководству военной операции в Донбассе, сохраняется вероятность "несанкционированных провокационных действий" с их стороны, направленных на дальнейшую эскалацию конфликта, подчеркнул представитель оборонного ведомства республики.
Власти Украины в апреле 2014 года начали военную операцию против самопровозглашенных ЛНР и ДНР, которые заявили о независимости после госпереворота на Украине в феврале 2014 года. По последним данным ООН, жертвами конфликта стали более 9 тысяч человек. Вопрос урегулирования ситуации в Донбассе обсуждается, в том числе в ходе встреч в Минске контактной группы, которая с сентября 2014 года приняла уже три документа, регламентирующих шаги по деэскалации конфликта, в том числе о перемирии. Однако и после соглашений о перемирии между сторонами конфликта продолжаются перестрелки.
Серьезных активных боевых действий в Донбассе в настоящее время не наблюдается и в ближайшее время не предвидится, заявил начальник генштаба Вооруженных сил Украины (ВСУ) Виктор Муженко в интервью информагентству УНИАН.
"На сегодня мы не предвидим серьезных активных действий — для этого нужно провести ряд подготовительных мероприятий, перегруппировки, создание соответствующих группировок… Мы сейчас пока этого не видим", — сказал Муженко.
Вместе с тем, по его словам, обстановка "имеет тенденцию к обострению". "Ситуация контролируемая, но имеет тенденцию к обострению — увеличилось количество обстрелов из тяжелого вооружения, артиллерии, (долгое время такого — ред.) не было. Это — элемент давления на Украину", — сказал Муженко.
Власти Украины в апреле 2014 года начали военную операцию против самопровозглашенных ЛНР и ДНР, которые заявили о независимости после госпереворота на Украине в феврале 2014 года. По последним данным ООН, жертвами конфликта стали более 9 тысяч человек.
Вопрос урегулирования ситуации в Донбассе обсуждается, в том числе в ходе встреч в Минске контактной группы, которая с сентября 2014 года приняла уже три документа, регламентирующих шаги по деэскалации конфликта. Однако и после соглашений о перемирии между сторонами конфликта продолжаются перестрелки.
В первых числах июня в самопровозглашенной Луганской народной республике планируют запустить построенную автономную от Украины ветку газопровода, которая обеспечит природным газом жителей Первомайска, сообщила РИА Новости исполняющая обязанности генерального директора (ГП) "Луганскгаз" Татьяна Богородько.
В середине апреля без предупреждения была прекращена подача газа с территорий, находящихся под контролем украинского правительства, в город Первомайск (ЛНР). Без газа, по данным республики, осталось около 14 тысяч жителей города. После этого власти ЛНР приняли решение о строительстве собственной ветки газопровода протяженностью около четырех километров.
"На сегодняшний день по всем срокам прокладки газопровода города Первомайск мы укладываемся, скорее всего, в первых числах июня будет пуск", — сообщила Богородько.
По ее словам, на сегодняшний день все строительные работы завершены, осталось только проверить газопровод на герметичность.
Агент Службы безопасности Украины задержан в самопровозглашенной Донецкой народной республике, сообщил журналистам в субботу заместитель руководителя оперативного командования "Донецк" Эдуард Басурин.
"Правоохранительными органами ДНР был задержан агент СБУ…, который по заданию украинской службы безопасности должен был приехать на территорию республики, устроиться в подразделения вооруженных сил ДНР и передавать информацию о дислокации наших войск", — сказал Басурин.
Он отметил, что задержанный проживал на территории республики и был завербован украинскими спецслужбами через программу "Вернись домой".
"Это не первый случай, когда граждан ДНР украинские спецслужбы выманивают на территорию Украины под предлогом амнистии, предоставления каких-то благ и решения любых проблем, а потом "вешают" на них сфабрикованные доказательства вины в преступлениях, чтобы заставить под страхом наказания работать на СБУ", — добавил он.
Власти Украины в апреле 2014 года начали военную операцию против самопровозглашенных ЛНР и ДНР, которые заявили о независимости после госпереворота на Украине в феврале 2014 года. По последним данным ООН, жертвами конфликта стали более 9 тысяч человек.
Вопрос урегулирования ситуации в Донбассе обсуждается, в том числе в ходе встреч в Минске контактной группы, которая с сентября 2014 года приняла уже три документа, регламентирующих шаги по деэскалации конфликта, в том числе о перемирии. Однако и после соглашений о перемирии между сторонами конфликта продолжаются перестрелки.
Украинские силовики перебросили к линии соприкосновения танки, РСЗО "Град" и дополнительные силы, что может свидетельствовать о подготовке провокаций, сообщил в субботу журналистам заместитель руководителя оперативного командования "Донецк" Эдуард Басурин.
"Наша разведка продолжает фиксировать концентрацию запрещенных вооружений и личного состава противника вдоль линии боевого соприкосновения. Так, в районе Луганского установлено местоположение трех РСЗО "Град" и трех танков", — сказал Басурин.
Также, по его словам, в районе Гранитного, что в 500 метрах от линии соприкосновения, зафиксировано развертывание минометной батареи.
"Ожидается прибытие железнодорожным транспортом до 10 июня 2016 года подразделений 30-й бригады вместе с боевой техникой в зону "АТО". Активность украинских силовиков в зоне "АТО" говорит о подготовке к крупномасштабным провокациям на линии соприкосновения войск", — добавил Басурин.
Власти Украины в апреле 2014 года начали военную операцию против самопровозглашенных ЛНР и ДНР, которые заявили о независимости после госпереворота на Украине в феврале 2014 года. По последним данным ООН, жертвами конфликта стали более 9 тысяч человек.
Вопрос урегулирования ситуации в Донбассе обсуждается, в том числе в ходе встреч в Минске контактной группы, которая с сентября 2014 года приняла уже три документа, регламентирующих шаги по деэскалации конфликта, в том числе о перемирии. Однако и после соглашений о перемирии между сторонами конфликта продолжаются перестрелки.
Глава МИД Украины Павел Климкин 29-30 мая посетит Иран, в ходе визита он намерен обсудить перспективы развития двустороннего сотрудничества между странами, сообщает пресс-служба МИД Украины в субботу в Facebook.
"29-30 мая министр иностранных дел Украины Павел Климкин совершит визит в Исламскую Республику Иран по приглашению его иранского коллеги Мохаммада Зарифа. Целью визита является обсуждение состояния и перспектив развития двустороннего сотрудничества между Украиной и Ираном. Среди прочего, состоится обмен мнениями сторон относительно актуальных региональных проблем и вызовов современности в глобальном измерении", — говорится в сообщении.
МИД Украины отмечает, что важные изменения вокруг Ирана, в частности, снятие экономических и финансовых санкций, создают возможности для более полной реализации потенциала этого государства, которое является важным партнером Украины в регионе, в том числе и для активизации украино-иранского сотрудничества в торгово-экономической сфере.
Если Киев будет успешно проводить экономические реформы и противодействовать коррупции, то это сможет убедить страны Запада продлить санкции против России, заявил экс-генсек НАТО Андрес Фог Расмуссен, которого украинский президент Петр Порошенко накануне назначил своим внештатным советником. Об этом пишет немецкое издание Deutsche Welle.
Издание отмечает, что Расмуссен "намерен спорить с Западом о том, что Украина уже проводит глубокие экономические и политические реформы".
"С другой стороны, экс-генсек НАТО планирует доносить до украинского руководства политические приоритеты Запада в отношении Украины", — пишет Deutsche Welle.
Также экс-генсек НАТО заявил, что санкции, с его точки зрения, являются единственным способом оказания давления на Россию в контексте конфликта на юго-востоке Украины.
После референдума в Крыму весной 2014 года, по итогам которого полуостров вошел в состав России, страны Запада поэтапно ввели экономические санкции против РФ. Сначала были применены персональные ограничения, а затем были введены ограничения в отношении целых секторов российской экономики. В ответ на действия Запада Москва ввела ответные меры, запретив импорт продовольственных товаров из стран, принявших санкции против России.
Снятие санкций увязывается с выполнением Москвой Минских соглашений, хотя МИД России неоднократно заявляло о том, что наша страна не является стороной внутриукраинского конфликта, не обеспечивает ополченцев материальными и финансовыми ресурсами, а также не отправляет своих военнослужащих в зону боевых действий в Донбассе.
Президент Украины Петр Порошенко на встрече с Надеждой Савченко, которая была приговорена в РФ к 22 годам по делу об убийстве журналистов ВГТРК в Донбассе, а после помилования вернулась на родину, предложил ей посетить ряд европейских стран и провести встречи с европейскими лидерами.
Как сообщает в субботу пресс-служба украинского президента, Порошенко передал Савченко "приветствие от вице-президента США Джозефа Байдена и президента Европейского парламента Мартина Шульца".
"Президент предложил Надежде (Савченко) посетить ряд европейских стран и провести встречи с европейскими лидерами", — говорится в сообщении.
Со своей стороны, Савченко заявила на встрече, что готова включиться в работу на международном направлении. На встрече также обсуждались вопросы освобождения украинских заключенных. По словам Порошенко, эта работа должна активизироваться.
Президент РФ Владимир Путин в среду подписал указ о помиловании приговоренной в России к 22 годам по делу об убийстве журналистов ВГТРК в Донбассе Надежды Савченко. С просьбой о ее помиловании к главе российского государства обратились родственники погибших россиян. Путин выразил надежду, что такие решения, продиктованные соображениями гуманизма, будут способствовать уменьшению противостояния на юго-востоке Украины.
После помилования Савченко была доставлена в Киев. В тот же день в Москву самолетом ГТК "Россия" прилетели осужденные ранее на Украине по обвинению в террористической деятельности граждане РФ Евгений Ерофеев и Александр Александров, которые были помилованы президентом Украины Петром Порошенко.
Украина придумала "язвительную отговорку", чтобы не выплачивать России долг в размере 3 млрд долларов, однако попытка Киева уйти от выплаты кредита перед Москвой вряд ли увенчается успехом, пишет Financial Times.
Аналитики склоняются к тому, что судебное разбирательство между Россией и Украиной во многом является уникальным и не имеющим аналогов в истории судебных тяжб о государственных займах, пишет издание.
"События вокруг России и Украины из-за кредита нетипичны. Спор между двумя странами включает в себя политическую и военную составляющие… Разрешение конфликта будет зависеть от политических, экономических и военных соображений, а не от юридических", — считает Марк Вайдемайер, доцент права в университете Северной Каролины.
При этом Украина воспользовалась давним контраргументом относительно якобы вовлеченности России в конфликт в Донбассе. Профессора права говорят, что подобные заявления вполне допустимы, но "если Украина добьется успеха, то это станет одним из очень немногих примеров того, когда стране была прощена неуплата долга".
При этом издание напоминает, что раньше уклониться от выплаты по кредитам пытались ЮАР — после падения апартеида, а также Ирак, который заявлял, что не несет юридической ответственности за долги правительства Саддама Хусейна. Обеим странам было отказано. Небольшое сокращение долга было допущено только в ситуации с Эквадором.
Россия в феврале обратилась в Высокий суд Лондона с иском о взыскании долга в размере 3 млрд долларов по суверенным евробондам Украины, выкупленным в 2013 году, а также о взыскании процентов. Киев в конце 2015 года отказался обслуживать долг, сославшись на отказ Москвы подвергнуть кредит реструктуризации. Тогда Россия объяснила свою позицию тем, что долг Украины является суверенным, а не частным, поэтому не может быть подвергнут реструктуризации на тех же основаниях. С этой позицией согласился МВФ, однако Украину это не устроило, и она объявила дефолт по облигациям.
По просьбе Киева, Москва соглашалась несколько раз отложить слушания в Высоком суде Лондона. В конце апреля министр финансов России Антон Силуанов заявил, что слушание откладывается в последний раз и призвал Киев к началу добросовестных переговоров по уплате долга.
После чего Украина 27 мая выдвинула возражения против заявлений России, объявив долг "недействительным и не подлежащим принудительному исполнению".
По данным министерства финансов Украины, на конец апреля совокупный государственный долг страны составил 67 млрд долларов.
Отношения между Киевом и Москвой обострились после того, как Крым по итогам референдума вошел в состав России. Кроме того, украинское правительство обвиняет Россию в поддержке ополченцев Донбасса. Российский МИД неоднократно заявлял, что не является стороной внутриукраинского конфликта, не оказывает материальной и технической поддержки правительствам самопровозглашенных республик, а также не отправляет военнослужащих в зону боевых действий.
Украина поставляет из неподконтрольного Донбасса около 4 миллионов тонн угля в год, рассказал министр энергетики и угольной промышленности Украины Игорь Насалик.
"Этим (поставками угля с Донбасса – ред.) занимаемся отдельно вице-премьер по оккупированным территориям, министерство этим не занимается, почти 4 миллиона тонн составляет в год из оккупированных территорий. С другой стороны, я никогда не относился к этому негативно, поскольку я понимал, что если не платить шахтерам, которые работаю на шахте, то они не смогут содержать семьи", — сказал министр в интервью украинскому "5 каналу" в субботу вечером.
Ранее в эфире украинского ТВ министр по вопросам временно оккупированных территорий и внутренне перемещенных лиц Вадим Черныш заявил, что уголь с неподконтрольных Киеву территорий Донбасса официально поставляется на Украину.
Украина из-за конфликта в Донбассе потеряла доступ к большинству шахт. На неподконтрольной Киеву территории располагаются самые прибыльные шахты, а предприятия, оставшиеся под контролем властей Украины, добывают нерентабельные газовые угли. Киев вынужден импортировать уголь из ЮАР, США и России. Глава Минэнерго Украины Игорь Насалик заявлял, что министерство энергетики и угольной промышленности Украины рассчитывает разработать механизм поставок угля антрацитовой группы с неподконтрольных Киеву территорий Донбасса.
Россия впечатлила военных чиновников США "силой и точностью" своего новейшего вооружения, развернутого в Сирии в рамках операции ВКС по борьбе с террористами. Именно поэтому в Вашингтоне обдумывают создание совершенно нового типа оружия, с помощью которого Пентагон планирует сдерживать не только Россию, но и Китай, пишет американская газета The Wall Street Journal.
"Я крайне обеспокоен тем, что США теряют свое традиционное превосходство", — сказал Элбридж Колби, военный эксперт из Center for a New American Security.
Издание пишет, что аналитики в сфере обороны США убеждены, что Соединенные Штаты нуждаются в новых военных достижениях. К этой мысли их подталкивает тот факт, что "Россия разрабатывает ракеты типа "земля-воздух" большого радиуса действия и новые технологии радиоэлектронной борьбы, которые позволяют ей уничтожать любые объекты рядом со своими границами".
"Нельзя игнорировать тот факт, что Россия обладает огромными способностями перебрасывать боеприпасы на большие расстояния", — считает заместитель министра обороны Роберт Уорк.
Ответом для России и Китая, с точки зрения чиновников Пентагона, должен стать так называемый рельсотрон (также имеющий название рельсовая пушка). По утверждениям американских военных, он "не требует ни пороха, ни взрывчатых веществ, питается от электромагнитных рельсов, ускоряющих закаленный снаряд до сверхвысокой скорости".
С помощью рельсотрона, пишет WSJ, американские военные планируют "упростить возможность продвижения американских войск к границам России".
Вместе с тем, продолжает издание, в настоящий момент осуществляются только тестовые испытания, а само продвижение проекта сталкивается с большими техническими барьерами, связанной с созданием соответствующей инфраструктуры. "Кроме того, законодатели также должны изучить значимые геополитические вопросы", — подчеркивает издание.
Военные советники в США считают, что подобное оружие можно было бы использовать "для защиты прибалтийских стран от России и для поддержки союзников в борьбе против Китая в Южно-Китайском море".
Отношения Вашингтона и Москвы переживают кризис, начиная с весны 2014 года, когда полуостров Крым по итогам референдума вошел в состав России. Кроме того, США обвиняют Россию в участии в конфликте на юго-востоке Украины, хотя российский МИД неоднократно подчеркивал, что не является стороной внутриукраинского конфликта, не поддерживает ополченцев материально, а также не поставляет в зону боевых действий военных и оружие.
Встреча с представителями российских СМИ.
По окончании российско-греческих переговоров Владимир Путин встретился с представителями российских СМИ.
Вопрос: Владимир Владимирович, можно вопрос не по переговорам в Греции, а по внутренней политике?
В.Путин: Не спится вам?
Реплика: Не спится. Вся страна об этом вопросе думает.
В.Путин: Пожалуйста.
Вопрос: Дмитрий Анатольевич Медведев недавно посещал Крым, где высказался по поводу пенсий. Его комментарий вызвал широкий резонанс в стране. В частности, одна крымская пенсионерка очень сильно расстроилась, что индексации пенсий в этом году, в ближайшей перспективе уже не будет. Как Вы оцениваете работу Правительства в социальной сфере?
В.Путин: Правительство нацелено на исполнение всех социальных обязательств, это я могу точно вам сказать. Я не видел, что Дмитрий Анатольевич говорил по этому поводу, всегда можно или из контекста взять какую–то фразу либо взять фразу из общего разговора. По словам всё может совпадать, но по духу смысл может как–то иначе смотреться, если посмотреть на весь контекст разговора.
Я об этом ничего не знаю, но знаю точно, что Правительство, конечно, уделяет большое внимание исполнению социальных обязательств. Более того, и я регулярно собираю членов Правительства и финансово-экономического блока, и социального блока. Один из главных вопросов – исполнение социальных обязательств. Прежде всего изучаются меры, в том числе и сейчас, поддержки тех групп населения, доходы которых, мягко говоря, являются скромными. Конечно, в условиях сегодняшнего непростого положения с бюджетом Правительство вынуждено искать различные варианты решения этих вопросов.
А варианты какие могут быть? Либо индексировать социальные пособия, в том числе и пенсии, даже не сообразуясь, допустим, с бюджетными доходами, либо попытаться, с одной стороны, индексировать на какую–то величину, но предпринять все меры по подавлению инфляции. Потому что ведь можно эту инфляцию различными денежными манипуляциями [регулировать]. С одной стороны, людям вроде как попытаться сделать что–то хорошее, а раздув инфляцию, привести к обратному результату либо свести к нулю все эти усилия. Это непростая, тонкая задача.
Но и во многих странах, многие страны, многие экономики сегодня сталкиваются с такими же проблемами. Например, страна, где мы сейчас с вами находимся, Греция, 9 мая приняла решение не об индексации пенсий, а по снижению уровня пенсионного обеспечения, по снижению пенсий.
Наши соседи, Украина, допустим. Мы говорим: инфляция прошлого года в России очень большая – 12,9 процента. А там инфляция – 48,7 процента.
Пенсия средняя: у нас 200 долларов в долларовом эквиваленте, а на Украине – 76 долларов. Разница есть? Да мы хоть на 4 процента да проиндексировали. На Украине вообще никакой индексации, плюс повышение пенсионного возраста.
Мы стараемся удержать рост тарифов: в этом году – 4 процента, 4,5, 5 максимум. Только в некоторых регионах, по отдельным разрешениям депутатов местных советов до 10 можно. А у наших соседей? Средний рост тарифа на газ – 3,3 раза, это минимальный. А средний – вообще рост в 6,6 раза. Электроэнергия – рост 70 процентов, 60 процентов. За горячую воду – 50 с лишним процентов, 60 процентов. И заморожены пенсии вообще.
Поэтому всё познаётся в сравнении. И мы уже говорили: если экономика будет позволять, если у нас средства будут, то, конечно, мы ищем возможности оказать помощь людям, особенно с небольшим доходами. И среди них, конечно, в первую очередь будем думать о пенсионерах. Поэтому никаких не может быть сомнений в том, что Правительство занимается этим вопросом и занимается очень серьёзно.
Россия > Госбюджет, налоги, цены > kremlin.ru, 28 мая 2016 > № 1769049
Владимир Путин
Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ
Страна разных возможностей
Другие входы в культуру
+++ ——
Анатолий Маркович Цирульников — ученый и писатель, академик Российской академии образования, доктор педагогических наук, профессор. Автор оригинальных трудов по истории школьных реформ, этнокультурным проблемам образования, развитию инноваций, проблемам сельской школы; основатель ряда новых направлений в науке, в том числе социокультурного подхода к развитию образования в регионах. Лауреат премии Союза журналистов России (2004) и ряда центральных изданий; книги автора отмечены как лучшие работы по развитию современного образования (2004, 2006, 2008). Постоянный автор «Дружбы народов», лауреат специальной премии нашего журнала «От Урала до Дуная» (2010).
Статья Андрея Русакова «Ответственность культуры и культурное многообразие», опубликованная в начале этого года в «ДН»1, по-моему, одна из тех редких, на которые невозможно ответить сразу, требуется пауза, переосмысление поднятых в ней пластов, смыслов, ориентиров… Такие статьи появляются, может быть, раз в полвека и более, они, как звезды первой величины, сразу бросаются в глаза, с первой строчки обозначают, что перед тобой не рядовая культурологическая статья, а явление. Крупное явление в культуре, заставляющее посмотреть по-иному на наше прошлое, современное и будущее.
При этом статья столь ясна, что ее суть можно передать в нескольких абзацах. О чем она? О том, что во времена, которые мы переживаем, русская культура, вернее, то представление о ней, которое доминирует в общественном сознании («великая русская литература Толстого и Достоевского»), не справляется с реальной жизненной ситуацией (тут, впрочем, уместно вспомнить
Юрия Нагибина, который замечал, что ни Шекспир, ни Гёте, ни Толстой не спасли мир от фашизма и ядерной бомбы, но страшно себе представить, что было бы, не будь Шекспира, Гёте и Толстого).
Впрочем, это не отменяет справедливости общего приговора автора: «высокая» русская культура перестала срабатывать, мы наблюдаем «отсутствие отдачи от культурного наследия». Если под «отдачей», уточняет Русаков, понимать конструктивную роль национальной культуры для жизнеспособности страны: национального взаимопонимания, вменяемости общественных отношений, выработки ориентиров общественной мысли.
Почему так случилось?
Не буду пересказывать автора, чья аргументация представляется убедительной. Важнее другое. «Мы не можем легко поменять культуру, — пишет Русаков, — но можем по-другому ее увидеть, по-другому осознать».
Для этого надо уйти от кажущейся нам единственно возможной системы отсчета, при которой русская культура сводится к «классике», «высокой литературе», набору школьных хрестоматийных имен. Уйти от узкой части видимого спектра, двух с половиной «фильтров», через которые просеивается многообразная деятельность людей, живущих в России, и вспомнить о других входах в культуру, других ее пластах, реалиях, которые были естественны когда-то, а теперь…
Материнский язык
Наблюдающаяся глухота центра к окраинам. Пренебрежительное отношение к национальным культурам российских народов. Сегодня это очевидная реальность. Одно из последних, по-моему, поразительных подтверждений — концепция преподавания русского языка и литературы в Российской Федерации.
В одном из проектов этого документа, разработанного ученой комиссией под руководством спикера госдумы, предлагается в обязательном порядке везде в России вести преподавание основных предметов на русском языке, начиная с начальной школы. Даже в детском саду желательно разговаривать и играть по-русски.
Дивишься предложениям авторов концепции, которая уже вызвала протестующие письма из национальных республик. В угоду политической конъюнктуре некоторые специалисты позабыли азы классической русской педагогики К.Д.Ушинского, который более чем полтора столетия назад объяснял, что для нормального развития ребенка обучение в начальной школе должно проходить на родном (материнском) языке. Причем относил он это прежде всего к детям, как тогда говорили, «инородцев».
В комиссии есть серьезные, уважаемые ученые, и мы надеемся, что возобладает здравый смысл. Как жалко, серо выглядит очередное издание имперской русификации на фоне многоцветья и разнообразия современных национальных культур и педагогических практик! Мы постарались осветить их в недавно завершенном проекте: восемнадцати книгах образовательных путешествий по России под названием «Неопознанная педагогика» (инициатор и редактор этой серии — А.Русаков)2. Даже на фотографиях видно разнообразие культурных ландшафтов Алтая, Башкирии, Бурятии, Вологодской области, Марий Эл, Кубани, Калмыкии, Якутии…
«Другие миры русской культуры — не фон, не сырье, не обрамление, они — огромные явления, которые совсем иначе организованы, в которых мы обнаружим другие заботы, ценности, правила, способы самоорганизации».
«Областничество» и культура региональной идентичности. Культура научная. Культура крестьянская. Культура в «горизонтальном» рассмотрении: где «узлы» важнее «вершин». Культура педагогическая. Культура, созданная для мира детства...»
Рассмотрим вслед за Андреем Русаковым некоторые из них.
Культурные бюрократы
Возьмем самый неблагодарный вход в культуру — государственный. Казалось бы, уж какой-какой, а этот хорошо известен. Но знаете ли вы, что такое культурные бюрократы?
В 1915 году в российском ведомстве произошли кадровые изменения — пришел новый министр просвещения Павел Игнатьев. Популярный в то время в обществе вопрос — «мы» и «они» — он решал по-своему. Кто же были эти «мы» и кто — «они»?
«Они» — это не мы. Мы все понимаем, хотим, можем, но из-за «них» у нас не получается. Это «они» не хотят, не понимают, не могут. Поэтому приходится с «ними» бороться. Какими средствами? Для Павла Николаевича Игнатьева вопрос заключался не только в средствах. Он сомневался в постановке самого вопроса. Полагал, что есть только «мы», граждане России…
Это был культурнейший человек своего времени. Земского склада. Чутко вслушивавшийся в общественный интерес. Шедший навстречу требованиям жизни. И ужасно не любивший формализма.
В его служебной переписке еще в бытность товарищем главноуправляющего встречаются выражения: «не языком зеленого сукна», «не быть сановным говоруном», «скверная российская привычка: всегда начинать с того, что хапать». О многом он думал не только по служебным обязанностям. «Глубочайшее сознание, что без "человека" история не делается, а именно этого, главного, не видно, естественно, наталкивает на искание мучительного — "кто?!"»
И вот в разгар Первой мировой войны начинается уникальная реформа образования, от народных детских садов до университета. Идет бурное обсуждение, участвуют все слои общества. В том числе — «культурные бюрократы». Вглядываясь в их лица, я думаю, что мы напрасно жалуемся на власть бюрократов. Где они? Последний культурный бюрократ вымер после революции, а за ним, думаю, и обыкновенный, у которого в бумагах тоже полный ажур, который отвечает на любой запрос, записку не позднее двухнедельного срока (в этом я убедился, просматривая в архиве служебную переписку). Другое дело — что отвечает. А уж культурный бюрократ — нет, это вообще для нас что-то пока невообразимое. Но министр Игнатьев имел в виду именно этот «старый опыт русского сановника, чутьем знающего, что сейчас нужно, и не требующего велеречивых доказательств, напротив, многословие его смущает…»
Культурные бюрократы — это была сила. Благодаря им в России существовало законодательство. Сохранялась смета… Во время русско-турецкой войны граф Дмитрий Андреевич Толстой — тоже не из последних лиц в истории, министр народного просвещения — выдвинул благородную задачу: воспитать патриотов. А для этого предложил урезать смету по народному просвещению. Но ему неожиданно ответил военный министр, фельдмаршал граф Милютин: «Нет, это мое дело, — заявил он. — Я как военный министр чувствую нужду в распространении образования, для нас, военных, это — первое, главнейшее дело!»
И благодаря культурному бюрократу, военному министру, смета по народному просвещению была сохранена. А в Первую мировую даже увеличена на 30 млн рублей золотом. Именно благодаря культурным бюрократам из военного ведомства в России были открыты первые женские медицинские курсы, благодаря ведомству финансов, торговли и промышленности создан новый тип школы — коммерческое училище и политехнический институт, в ведомстве земледелия существовал комитет грамотности. «И столько другого, — сообщала петроградская газета «Школа и жизнь», — чему будущие поколения будут с трудом верить».
Министр, который никому не нужен
Впечатляющий пример из того же ряда — Александр Васильевич Головнин. В историческом архиве в Петербурге я нашел его рукопись полуторастолетней давности под названием «Записки для немногих». Из них можно узнать, что думал автор, статс-секретарь Головнин, о высоком положении министра народного просвещения. «В нем, — заметил он, — никто не нуждается, никому он не может быть полезен и нужен».
Действительно, а кому он нужен? Что с него взять? Примечательно, что этот вывод сделан в золотом XIX веке, когда в России существовало одно из самых культурных правительств за всю ее историю.
Записки Головнина не только объясняют, в чем причина провала знаменитой административной и государственной реформы Александра II (да и всех прочих наших реформ), но и являют образец той духовной «управленческой культуры», в сравнении с которой представители современного «русского менеджмента» выглядят так, будто только что слезли с дерева.
Вот несколько штрихов к портрету Головнина.
Среди членов правительства он был, кажется, самый младший. Сын некогда известного морского исследователя, писателя, адмирала. Широко образован, владел пятью языками. Сохранилась единственная старинная фотография — маленький сутулый человек. Внешне очень некрасивый, но симпатичный. Говорили, что ему была свойственна какая-то редкая «утонченная вежливость». Казалось бы, что особенного в тот век, для людей его круга? А вот запомнилось. Был он сдержан, полностью лишен не только злобы, но даже раздражительности. О своих политических противниках, которые принесли ему много зла, не позволял себе ни одного резкого недоброго слова. Если приходилось говорить о ком-то из них официально, в высших учреждениях, общественных гостиных, всегда выставлял достоинства и молчал о недостатках. Что еще запомнилось? Был трогательно верен друзьям, тверд в убеждениях. Стоило человеку, достойному уважения, сойти с поста, лишиться власти и былого значения, как Головнин, напротив, усиливал свое внимание и уважение именно к этому лицу.
Водились за ним и странности. Единственный из членов правительства он не носил министерского фрака, даже не имел визитных карточек министра.
Россия без дураков
После объявления царского манифеста новое правительство начало реформы. Оказалось, что в России это не так просто. Проекты были красивы на бумаге, но вязли в бездорожье и Государственном совете (что-то вроде верховного законодательно-совещательного органа, там сидели люди старой закалки). Воровать стали больше, чем при Николае I. Местное самоуправление бездействовало, а административный аппарат наместников государя рос не по дням, а по часам.
На фоне трудностей государственного масштаба ведомство народного просвещения мало кого интересовало. В то время это было богом забытое заведение, напоминавшее, по словам современников, Луку Лукича, смотрителя городских училищ из гоголевского «Ревизора». И вдруг ожило.
Новый министр обратился к людям разных кругов общества, партий и убеждений с предложением дать правдивую картину положения дел. Давно этого никто не спрашивал, и многие откликнулись. В «Журнале Министерства народного просвещения» из номера в номер начали печатать для всеобщего обозрения отчеты, справки по каждому учебному округу и заведению. Посыпались горы предложений, записок, мнений, проектов от русских педагогов, ученых и даже из-за рубежа. Собралось два тома «Взглядов на высшее образование» (было и на «низшее», но в архиве не нашел). Зашумели учительские съезды, задумались ученые сообщества. Что Россия? Как Россия? В то время в ней строили заманчивые планы: «Предпринимательство и частный капитал — мощные рычаги подъема русской промышленности», «Парламент наподобие западноевропейского», «Конституционная монархия»! Славные планы. А вот как бы построить страну без дураков? Говорят, об этом мечтал даже Николай I, но, как признавался сам, «не нашел прямого сочувствия в семействе». Как это, Россия — и без дураков? Без дураков, но с воскресными школами, с публичными лекциями «О мощении дорог», «Об освещении домов и улиц»… Именно тогда открыли первые народные школы. У них было большое будущее. Головнин ездил во Францию, советовался с министром Гизо, автором знаменитого закона о народном образовании. Открыл учительские семинарии, их опыт позже изучали в Германии. Классы русской стенографии для приготовления публичных присяжных. Школы аграрные, ветеринарные — для выходцев из народа, которые должны были заменить «нынешних знахарей и коновалов» (кто его знает, вдруг бы и заменили!).
Все это намечалось в будущем. А тогда Головнин был увлечен настоящим. Провел реформу чиновничьего аппарата. Заменил окружных попечителей-генералов известными педагогами. Упразднил в Министерстве просвещения цензуру и подготовил закон о свободе слова…
Разномыслие
В соответствии с потребностью жизни. В согласии с предначертаниями государя. В единстве с правительством, члены которого заявляли то же самое, с этим шли на общественные преобразования, к этому призывали. Но тут стало выясняться, что по каким-то причинам предложения министра Головнина не находят сочувствия и поддержки в правительстве и других высших учреждениях. Более того, вызывают явные препятствия и противодействия. Головнин не видел в этом тайных козней и объяснял просто — разномыслием. Одна из главок его записок так и называется: «Случаи разномыслия Головнина с прочими министрами и в высших государственных учреждениях».
Первый такой случай произошел буквально сразу после вступления его в должность министра. В январе 1862 г. в Зимнем дворце в присутствии государя собралось совещание. Министр юстиции доложил свое мнение о необходимости наказать студентов университета за беспорядки. А для этого предложил разбить студентов на разные категории и каждой установить свой тип наказания.
Предложение министра юстиции показалось логичным, и все согласились. Один министр просвещения Головнин выступил против. Он сказал, что даже более строгое наказание в судебном порядке студенты воспримут более спокойно, чем это несправедливое, без суда. И как же можно, удивился он, поступать так с учащимися, когда их учат, что без суда никто не наказуется в благоустроенном обществе? «Все эти аргументы, — записал Головнин, — произвели на присутствующих весьма дурное, неприятное впечатление».
Почему? Очевидно, тут проявилось какое-то разномыслие…
В другой раз Головнин выступил в правительстве в защиту педагогов. Дело вообще было смехотворное. Профессорам, заботам которых вверяли тысячи молодых людей, не доверяли получать без цензуры из-за границы периодические издания. Головнин заметил, что такое недоверие обидно для профессоров. К тому же, бывая за границей, профессора и так все читают. «С мнением Головнина согласился только один член Комитета министров, а прочие заявили, что не находят нужным давать особые права профессорам, в то время как даже высшие государственные сановники, коим следить за ходом политических дел и общественного мнения более необходимо, и то такими привилегиями не пользуются…» И правда. Но тут хоть какое-то основание для разномыслия. Ведь иной раз дело не стоило выеденного яйца. Всем министрам было очевидно, что это так, однако министр просвещения предлагал это вслух и проигрывал. Почему он все время проигрывал? Шел против общего мнения, направления? Не в этом дело. Сговорись он предварительно с тем, другим членом кабинета, попроси поддержки и сам поддержи, когда надо, прошло бы его мнение. Но он был всецело увлечен своим делом. Не сговаривался. Не поддерживал обычных товарищеских отношений между министрами.
А ведь на этом все построено, этим все определяется. Не высшими политическими соображениями, а тем, в каких личных отношениях находится министр просвещения, положим, с министром финансов. От этого зависит состояние народного образования. Поэтому ему отказывали. На учебники для народных школ. На гимнастические снаряды для подрастающего поколения. На новый телескоп. Или на экспедицию для исследования российских владений по островам и берегам восточного океана…
Дело-то обстояло проще. Не показалось в каком-нибудь Государственном совете, в правительстве некое конкретное лицо — и «Российское могущество Сибирью прирастать…» не будет! (А ну как тут разгадка тайны России, загадочной ее души?)
Чего он не мог
Случаи разномыслия встречались все чаще. И самое грустное, замечал Головнин, что государь всегда принимал мнение противоположной стороны, и все это видели. Министр просвещения оказывался в одиночестве. Почему? Может быть, другие министры были необразованны? Маловероятно. Имели иные убеждения, принципы — положим. Он за просвещение, за свободу, за прогресс, а они — против? Нет. Кто же против прогресса! Просто одни министры могли делать нечто такое, чего он позволить себе не мог. Скажем, провозгласить гласность и одновременно преследовать за критику.
Чего он еще не мог? Читать доносы. Сжигал их, не распечатывая. Пользоваться услугами тайных агентов, перлюстрацией, выписками из чужих писем, чем занималось тогда III отделение Его Императорского Величества канцелярии, дабы узнать образ мыслей и действия подданных. Было это в России в то время (впрочем, как и в другие) делом обыкновенным, многие министры этим пользовались. И даже государь. «И это тоже ляжет черным пятном на блестящую историю великих преобразований, которые стяжали безусловную славу императору Александру Николаевичу», — записывает министр просвещения Головнин. Но тут же себя останавливает: «Не надобно искать пятен в солнце».
У него была редкая даже в XIX веке черта: стараться не судить других. Новый 1867 год в своих записках он начал с молитвы: «Даруй мне среди моя прегрешения и не осуждати брата моего». Или по-другому, со свойственной ему математической точностью выражения: «Критиковать других легко, но вряд ли подобная критика может быть сколько-нибудь основательна и справедлива, ибо мне неизвестны все обстоятельства, все понудительные причины их действий, и потому я произношу суждение на неполных данных. Критиковать себя очень трудно, ибо самолюбие прокрадывается в самое осуждение собственных действий и приходится вспоминать поговорку: "Унижение паче гордости"».
Действительно, непросто представить себе, чтобы человек, государственный деятель, в самом разгаре деятельности отстраненный от поста, взяв перо, составил не жалобу, не обвинение для печати, не излил, наконец, на последний случай в записках для немногих негодование на противников, а спокойно и беспристрастно, стараясь судить в себе «как бы действия другого», не оказывая снисходительности и не щадя своего самолюбия, установил, что им самим были сделаны разные ошибки и упущения, которые повредили и делу, и ему лично.
«Ошибки» Головнина
Эта главка записок называется «Ошибки, допущенные Головниным в бытность министром народного просвещения». По его мнению, их было несколько. Первая ошибка, полагал Головнин, состояла в том, что «следуя прежним, господствовавшим у нас понятиям и обычаям (обратите внимание, были, значит, такие понятия. — А.Ц.), он прежде чем вступить в должность обязан был переговорить с другими министрами, изложить свои мысли и убеждения, предположительную систему действий и удостовериться, может ли он рассчитывать на помощь и содействие. Затем изложить государю план своих действий, получить одобрение. «А если нет, если воззрения разойдутся, то и не браться за деятельность, которую не мог бы считать продолжительной и прочной…»
Интересно, что скажут по этому поводу современные государственные деятели? Выглядит странно. Назначили человека министром, вручили портфель. Но прежде чем отправиться к себе в кабинет, он идет в другие, самые высокие, излагает предположительную систему действий, свои мысли и убеждения, устанавливает сходство воззрений и, выяснив теперь (правильно, а когда же и выяснять, как не теперь, получив портфель, до этого-то много чего можно наговорить), что воззрения расходятся, возвращает собственными руками портфель министра назад?! Да чтобы еще общество знало, почему (так вот что такое государственное управление)!
Размышляя над его ошибками, можно прийти к выводу, что Головнин просто взялся не за свое дело. Ведь ясно же, что у него полностью отсутствуют главные, известные нам качества государственного деятеля: способность приобретать политических друзей, сбивать «команду». Умение припугнуть, пригрозить, вмешаться в действия других ведомств (чтобы в твое не лезли). Не уступать ни в чем, спорить до хрипоты по вопросам второстепенным. Негодовать на неисполнение законных требований. Жаловаться государю, делать обиженную мину, шептать на ухо — вот верный, испытанный путь к победе. Однако министр просвещения Головнин делает из разбора своих действий другой вывод. Тоже странный для государственного деятеля. Главное упущение, ошибка в том, говорит он, «что, будучи на стороне истины, не умел доставить ей торжество, не умел выставить ее в том виде, при котором отрицание оной было бы совершенно невозможно…»
Разумеется, видя постоянное недоброжелательство и недоверие, он понимал, что его могут освободить в любой день (поэтому, кстати, и не заводил визитных карточек министра). Друзья говорили ему: любезный друг, побереги себя, уходи… Но Головнин поступался самолюбием, потому что хотел довести до конца несколько дел, которые считал важными. И за четыре с половиной года (пятьдесят два месяца, как сам высчитал) кое-что успел. Государственные расходы на образование выросли в России вдвое и стали, пусть ненадолго, самыми крупными в Европе. Получили автономию и поддержку университеты. Сто двадцать одаренных молодых людей, кандидатов на разные кафедры, были отправлены учиться за границу, и через десять-пятнадцать лет загорится созвездие имен — Менделеев, Мечников, Тимирязев, Ключевский…
Новые люди и старые
Увольняя министра просвещения, государь сказал, что вполне ценит его намерения и усердие и ни в чем не может упрекнуть, но против него сильно возбуждено общественное мнение, и что бы он ни делал, все истолковывается в дурную сторону. «Теперь, — сказал государь, — нужны люди новые».
Действительно, время такое наступало. Правительственные реформы почему-то не получились, в обществе началось брожение, и понадобились новые люди, которые смогли бы разрешить эти вековечные российские проблемы между свободой и необходимостью, государством и человеком, словом и делом.
А Головнин был человек старый. Со слабостями, недостатками, которые он почему-то анализировал, размышляя о правительстве, о государственном устройстве своего времени. «Так я давно и часто, — отмечал он в своих записках, — замечал в себе недостаток гражданского мужества, неспособность к самопожертвованию, к риску своим положением, жалованием, состоянием, комфортом…»
Следует заметить, что в ту эпоху риск для человека его положения был не так велик. Государственный пост не так уж поднимал уровень благосостояния над простыми смертными. В конце концов, у него был свой дом в Петербурге, имение в Рязанской губернии, что, вообще-то говоря, естественно (если человек ничего не имеет — очень рискованно делать его государственным деятелем). Видя «ход нашей администрации», Головнин испытывал подчас, по его словам, такое отвращение, такую тошноту, что серьезно думал, как бы вовсе оставить службу (после освобождения от поста министра он служил в каком-то совете). И подсчитывал, как устроить жизнь так, чтобы обходиться без жалования. Но были препятствия. Какие же? Тогда, говорил он, придется прекратить расходы на благотворительные заведения в уезде — на больницу, школу мужскую и школу женскую, акушерскую, на пенсии, на ежемесячные пособия увечным и старикам…
И не решался на самопожертвование.
Это качество государственного деятеля он вообще подвергал сомнению, полагая, что без всякой надежды принести какую-либо пользу, без надежды достигнуть цели оно безрассудно, что глупо напрасно раздражать сильного, что вполне можно приносить пользу без самопожертвования, но пользу в умеренном размере, что случаи, когда действительно нужно самопожертвование, встречаются крайне редко, а в наше время, во вторую половину XIX столетия, и вовсе не встречаются.
«Но нельзя, однако, не сказать, — замечал он в то же время, — что под влиянием этой аргументации душа становится как-то мельче и благородные порывы являются реже и реже…»
Неизвестное устройство
На его лицейской золотой медали выпускника сороковых годов девятнадцатого века значилось: «За добронравие и успехи». Но что, спрашивал себя Головнин, в сущности значило слово «добронравие»? Просто безмолвное повиновение. Угождение начальству. И как судить известных людей, которые последовали воззванию Пушкина «Пока сердца для чести живы…»?
В своих записках он часто вспоминает Пушкина, Дельвига, цитирует стихи… Лицейская привычка. И все-таки он считал, что они были безумцами. Безумцами, которые действовали благородно, с самопожертвованием, но приносили отчизне больше вреда, чем пользы, возбуждая репрессии, усиливая тяжести гнета. Они были безумцами, потому что не сообразили, что нельзя достигнуть ограничения самовластия там, где огромное большинство вовсе не желает этого и прямо предпочитает жить под неограниченной властью Единого, чем под управлением сонма так называемых народных представителей, что нельзя устроить республику там, где нет республиканцев…
Как большинство современников, Головнин был, видимо, монархистом. И хотя сам пытался осуществить удивительную общественную реформу, ему не приходило в голову называть ее демократической. Впрочем, по запискам чувствуется, что безумный вопрос этот волновал его до конца жизни. «Пушкин писал в 1818 г. Сейчас 1886-й. Никому не известно, когда Россия воспрянет ото сна, через сколько поколений это случится…»
Каждый раз думаешь, что это случилось сегодня. Теперь, с нами, что тогда они пытались, но у них не вышло в силу объективных условий и обстоятельств. Почему государственная реформа Александра II не состоялась и все пошло назад, к Николаю I? А возникли неблагоприятные обстоятельства. Смягчили цензуру, дали свободу слова — вышла из берегов печать, обрушилась на правительственные реформы. А если бы этого не случилось?.. Если бы, когда открыли дорогу предпринимательству — торговым ассоциациям, биржам, банкам, — не выросло в неимоверных масштабах казнокрадство? Не обнаглели бы революционеры-демократы, не вспыхнули бы восстания в национальных окраинах? Не было бы, наконец, выстрела в государя, тогда бы…
Интересно, удалось бы тогда Головнину довести свою образовательную реформу до конца, возникло бы цивилизованное общество? Чем больше думаешь, тем яснее сознаешь, что суть этой истории — не столкновение хорошего человека с плохими, или даже не плохими, а просто сидящими в государственной машине, в то время как он в ней не сидит (ведь и сам писал, что его никак нельзя считать членом правительства, которое тогда, в середине девятнадцатого века, заведовало судьбами России, и не может разделить ни славы того правительства, ни упреков к нему).
Нет, суть этой истории, по-моему, в другом. В столкновении людей из одной, хорошо известной нам государственной машины с человеком из машины нам неизвестной. Во всяком случае, мы никогда в нее не садились, не изучали, не трогали рычаги. Да и не машина это…
У такого неизвестного нам «устройства» совершенно другие функции, способы действия. Другие ценности, цели. Какова тут роль просвещения? Разумеется, все правительства считают, что оно важно. Но весьма немногие осознают, что оно — главное. «Что все остальные отрасли государственной или правительственной деятельности должны быть только средством для преуспеяния просвещения, цель которого — развитие высшей духовной природы человека…» Государственного деятеля. Общества…
Туманно? Сумрачный хмурый Петербург. На бывшей Гагаринской набережной, между институтами археологии, астрономии и общего образования взрослых, стоит безымянный заброшенный дом. Из балкончика пророс куст. Дверь заколочена, окна на первом этаже закрыты жестью, на других — мутные… А были светлые. В середине позапрошлого века тут находился кабинет министра просвещения Александра Васильевича Головнина.
По иронии судьбы прямо напротив его дома, на том берегу Невы, стоит «Аврора».
Частная история
Но довольно министров, обратимся к обычным людям.
Перейдем от государственной истории к частной, доверять которой, по-моему, больше склонен Андрей Русаков, разбирающий завалы к разным входам в культуру.
Следуя за ним, я зашел в Народный архив, размещавшийся еще недавно в Москве, на Никольской улице. Собачник гулял в Замоскворечье и подобрал дамскую сумочку — потертый ридикюль, а в нем очки без стекол, перо №86 и пачка писем с Первой мировой.
Похоронки, фотографии, открытки, коммунальные счета, трамвайные билеты — в Народном архиве хранится то, от чего отказываются архивы государственные. Частные истории никому не известных людей.
Когда-то я рассказал о двух таких историях. Одна — в дневниках Наташи Ходот, восторженной, переполненной жизнью гимназистки («Четверг, число… шут его знает какое число… Весна, весна, что может быть лучше!»). Она умерла в четырнадцать лет от туберкулеза в 1923 году, и остались две тетрадки, одна в красном, другая в черном переплете, с засушенной фиалкой меж страниц. И свидетельство — спустя семьдесят лет — ее старшего брата, профессора Владимира Владимировича Ходота. Разглядывая под увеличительным стеклом вылинявшие строчки, он разобрал от начала до конца дневник Наташи, передал из семейного архива в народный. И рассказал мне и другим людям, что произошло за этот трагический, бессердечный век с «героями» радостных дневников Наташи. «Проблэма, — как по-старомодному выразился последний из Ходотов. — Надо бы ее продумать до конца».
К концу того века или, может быть, уже в веке нынешнем составлен список палачей и жертв. Тех, кто хотел крови и кто ее не желал, зато и пролил сам. А тут, в дневниках веселой девочки, гимназистки Наташи — абсолютно целая, до конца прямая, несломленная, совершенно аполитичная судьба. Принадлежит она нашему веку — или нет? Вот два мерила, две чаши весов. На одной — монументы, скрежет железа, грохот взорванных дворцов и проложенных путей, а на другой — жалкая фиалка, засушенная в тетрадке. И каков итог, что перевешивает — скрежет железа или дыхание увядшего цветка?
Это о русской культуре, о переосмыслении ее, о поиске других входов, о которых пишет мой друг Андрей Русаков. О том, что частная человеческая история, вообще-то, не менее (а по-моему — более) важна, чем государственная, надо только поменять оптику, взглянуть на происшедшее и происходящее с нами с другой точки зрения.
Записки немолодого отца
А другую историю из Народного архива составили два рукописных дневника. Один вел от лица своей дочери Христины с первого дня ее рождения немолодой отец, князь С. В. Голицын. Четверг, 7 июля 1871 г. «…Я делаюсь заметно понятливей. Отца я уже твердо узнаю, особенно, когда он в красной блузе, не принимаю его больше за мать, не лезу к нему с просьбой, чтоб он накормил меня, а просто улыбаюсь ему и ловлю его за седую бороду…»
Совсем иной, чем наш, поток времени, с иным отсчетом в календаре. Совсем иной поток, чем тот, который бурлит вокруг современников маленькой княжны и ее стареющего отца. С другими событиями, отсчитываемыми от рождества Христины. На восемнадцатый день она терпеть не может пеленок. На тридцать шестой — села, держа прямо голову. День сотый — опасно дует из окна, не простудилась бы… прорезываются зубки. Христина жует фиалковый корень. Ни волнения в Польше, ни покушение на государя, ни споры об эмансипации не нашли отражения в дневнике — только чем кормили, во что играли, в котором часу укладывали. Сущие пустяки. Играла, ударилась о стул, отец приложил холодный компресс, боль прошла, маленькая шишечка осталась. Откуда любовь?
Дневник этого отца, князя Сергея Владимировича Голицына, попал мне в руки сто с четвертью лет спустя. По странному совпадению — незадолго до рождения моей собственной дочки Юлии. Оказалось, что мы с ним сверстники и оба немолодые отцы. И я тоже стал вести дневник. Так возникла тема.
«…Лето 2000 года, Юленьке скоро два.
Работаю в кабинете. «Окой дев» — «Что?» — «Окой дев». Не понимаю, чего она хочет. «Окой дев, — настойчиво повторяет она. — Окой дев! Окой дев!»
Наконец до меня доходит — «открой дверь».
Вот так ребенок достукивается до взрослого…»
А он, зачем он записывал все эти 1526 первых дней от рождества Христины? Что тут? «Жизнь наша продолжает течь однообразно, — выведено красными чернилами круглым почерком матерью во время отъезда отца. — Нынче опять не случилось ничего, достойного перейти в потомство».
А что было? «Вечером плясали, играли, пили чай, ели орехи...»
И вся жизнь? Ничего достойного?
О матери. «У нее очень болит правая грудь, и когда я сосу ее, боль делается невыносимой. Тем больше я должна буду ценить и любить мою мать».
О будущих супругах. «Лишь бы мы были хорошими людьми и любили друг друга».
О детях. «Я буду растить их в презрении всяким предрассудкам».
О ближних. «Какая несносная моя няня. Ни в чем не знает она умеренности: ест, так объестся, квас готова пить ушатами. Начнет мыться, так всю воду, весь пар и жар готова потребить на себя одну. Перессорилась со всеми... Впрочем, — записано в дневнике, — отец любит брать в людях то, что в них хорошо, снисходя к их недостаткам».
О себе. «От чувства пользы не может быть покоя, а угрызения совести бывают часто».
Обо всем. «Роптать на судьбу стыдно...»
Кому это адресовано? Для кого писался «Дневник Христины»? Ее уже давно нет на свете, она умерла в 1932 году. Родственница ее, Наталья Алексеевна Пузыревская, урожденная Маклакова, диспетчер «Скорой помощи», незадолго до своей смерти передала дневник в Народный архив, что в старой Москве на Никольской улице, где я и нашел его.
Разбирал с лупой день за днем, пока моя дочка спала, параллельно писал свой дневник. Авось кому-то пригодится...
Ничто не вечно, когда-нибудь всему приходит конец. Слабеет былая мощь, тускнеет слава, развеиваются иллюзии. Остается незыблемым то же, что и всегда, — детство, отцовство…
Такая старая страна. Усталая страна.
Но кто сказал, что у нее не может еще родиться ребенок? И начаться новая жизнь — исчисляемая от его рождества?
Смена пейзажа. Страна для детей. Страна взрослых
Андрей Русаков вспоминает эмигрантскую строку Игоря Северянина «…Вернуться в дом Россия ищет троп», замечая, что едва ли не большая часть населения страны ощущает себя словно в эмиграции, изгнанной из дома на какие-то «пути», наблюдает происходящее словно через стекло застрявшего в тупике вагона. «Пора возвращаться. Уходить с большой дороги и сворачивать к дому», — обращается к нам автор.
«…Про прошлое и даже про настоящее, общие ценности, пределы допустимого и запретного многим из нас уже не договориться, но мы можем договориться о том, что понятно всем: обсуждая Россию как страну, обращенную к детям. Как детям рядом с нами живется? На что они могут надеяться? Какой дом, город, область, страну мы им оставим?»
Не «страна дедов», а страна детей и внуков.
«…Вот — страна «от дома до работы», страна «где пьют и зарабатывают», «пашут и отрываются», где что-то истерично чтят и нечто настойчиво ниспровергают.
А вот — страна, уютная для детей, удобная для семейной жизни и воодушевляющая возможностями состояться в завтрашнем дне.
Каждый может оценить меру необходимых усилий для смены пейзажа».
Но страна для детей — это обязательно и страна взрослых.
«Тех, кто ответственно укрепляет общий с детьми житейский мир и демонстрирует образ «достойной взрослости»».
Пора взрослеть…
Упорно создавать, разворачивать такое общественное пространство, в котором разговаривают взрослые люди о взрослых вещах. Что это за вещи? Прежде всего, пишет Андрей Русаков, это — домашнее измерение, экономика согласия. Человек у себя на родине, с маленькой буквы.
«Не вообще в державе, а в своей стране — тех масштабов, которые человеку близки по складу биографии. Где он находит то, что для него лично дорого».
Эти люди дороги и мне.
Азбука достоинства
Я всю жизнь работаю с ними, пишу о них, и многие годы экспедиций и путешествий по России убедили меня, что люди не перевелись, и они живут, мыслят, действуют в начале XXI века, как мыслили и действовали в других обстоятельствах и в двадцатом, и девятнадцатом…
Они встречаются всюду. На любую букву алфавита.
…Алтай. Народная библиотека в Уймонской долине, которую открыл летчик Леонид Калошин.
…Башкирия. Удивительная школа заповедника Шульган-Таш — с реликтовыми рощами, бортничеством, каповыми пещерами, первобытными рисунками — прекрасный мир, который охраняют от уничтожения очередной «стройкой века» Людмила Кичаева, Александр Волков, Марат Муллагулов…
…Вологодская область и ее жители, среди них удивительный директор учебно-воспитательного учреждения закрытого типа для детей с девиантным поведением (проще говоря, колонии) Алексей Пикунов. Учителя из села Борисово-Судское братья Сальниковы, воспитывающие в сельской школе ученых… Люди, говорящие своей жизнью о том, как старое обновляется, а новое становится старым, и о том, как научиться жить, не боясь свободы. Не большинство или меньшинство, а отдельное, уникальное, реликтовое оказывается показателем благополучия или неблагополучия места, в котором мы обитаем.
…Тамань, жизнь среди синего, белый парус надежды, за которую воюют сколько уже лет с теми, кто задумал превратить край во взрывоопасное хранилище, экс-глава Тамани Геннадий Майков и его друзья.
…Красноярский край, Енисейск, гимназия с крутыми ступеньками, по которым поднимался великий исследователь Арктики Фритьоф Нансен, выступавший перед детьми в 1913 году и написавший книгу о Сибири «Страна будущего», а оказалось... Город вечных ссыльных, карта не путешествия, а конвоя.
И проект молодой учительницы и учеников этой гимназии, выполненный в наши дни, совершенно не в духе Нансена: «Изгнанные в Сибирь глазами потомков». В нем эти мальчики и девочки рассказывают историю своих родных, репрессированных и сосланных в Красноярский край в 30—40-е годы двадцатого века. Будущее зависит от них, от этих замечательных ребят, которым сегодня 14—15 лет.
…Якутия. Изумляющий северный прыжок в другое будущее, в высоту, который состоялся благодаря моему другу — педагогу, филологу, мыслителю и лидеру инновационного сообщества Николаю Бугаеву и его друзьям и коллегам.
Сколько таких людей, которые могут изменить пейзаж страны?
Страна возможностей
«Не будем предаваться иллюзиям. Никакой великой демократической России мы при жизни не увидим, — спускает с небес на землю Андрей Русаков и ищет выход: — Но добиваться паритета бюрократических сил и демократических практик, административной жестокости и человечности, безразличия к людям и уважения к ним — можно и должно».
Надежда — на людей горизонтали (а не «пирамиды Хеопса», как заметил о властном управлении другой мой друг, чиновник-новатор Евгений Куркин).
Надежда — продолжает Андрей Русаков из другого поколения — на «людей каркаса», людей ответственности, на которых ложится тройная нагрузка. Искать друг друга, налаживать сотрудничество и совместно решать сверхсложные проблемы. Блокировать негатив, идущий с централизованных верхов, минимизировать сваливающиеся оттуда беды, отвоевывать фактические полномочия (прежде всего, заметим в скобках, на низовом уровне, в многочисленных поселениях страны, куда в силу физической невозможности, да и просто лени, можно надеяться, не доберутся ни верховные правители, ни их наместники).
И еще — поддержка тех, кто далек пока от самостоятельности и ответственности.
Мыслимо ли это дело? Подъемно ли? Сколько таких «людей каркаса» есть в стране?
Примеры, которые перед глазами, говорят, что достаточно двенадцати процентов, чтобы изменить пейзаж, возродить федерацию, создать «страну возможностей», многообразия…
Ее не создать простой поддержкой местных «самобытностей».
«Страна засветится, — пишет Андрей Русаков, — когда в каждом обжитом месте будут пульсировать, соединяться, обновляться различные культурные традиции, а перед каждым жителем будут открыты деловые, культурные и образовательные сообщества из многих мест».
Карта «страны возможностей», по Русакову, выглядит не разделенной на разноцветные лоскуты, а переплетенной разноцветными нитями. И для того чтобы это произошло, необходимы грамотная разведка и эффективное использование культурных ресурсов, чем, собственно, и занимаются мой друг Андрей Русаков и другие наши общие добрые знакомые и друзья.
Люди с доброй приветливой улыбкой, которые неприметно, изо дня в день, плетут кружево сотрудничества и практических дел. И дарят воздух надежды.
То, что предлагает начать нам делать теперь же, не откладывая на завтра, Андрей Русаков, — это «переоткрытие культурного прошлого и настоящего», что, вообще говоря, есть норма национального развития. Кстати, из пятидесяти стран, попытавшихся в последние десятилетия сделать скачок из традиционного общества в современное, получилось у пяти. И во всех случаях того качественного преобразования, что носит название социокультурной модернизации (вслед за Японией ее осуществили «молодые драконы» Юго-Восточной Азии, теперь пробует Китай), происходит глубинное переосмысление собственной культуры, обращение к иным образцам, ценностям.
P.S. Когда я готовил эту статью, то попросил Андрея Русакова прислать список изданного им за эти в общем немногие пятнадцать лет. Догадывался, что немало, но не мог вообразить, что «полочка педагогических книг из подготовленных А. Русаковым» будет включать… за триста наименований.
Среди этих более чем трехсот изданий — книга газетных статей Симона Соловейчика (из них Андрей составил даже несколько книг), удивительная «Тысяча мелочей большой дидактики» удивительного педагога Елены Яновицкой, которая конкретизировала в педагогических деталях, приемах и сделала доступным для всех учителей и детей в двадцатом веке то, что классик педагогики Ян Амос Коменский создал в самом общем виде в семнадцатом. Книга «Что хранится в карманах детства» создателя замечательного разновозрастного, до сих пор живущего сообщества Татьяны Бабушкиной, книга «Школа будущего, построенная вместе с детьми», директора самой свободной, демократической школы страны Александра Тубельского…
Многие авторы книг, составителем и редактором которых стал Андрей, были совершенно неизвестны широкому кругу, а иногда даже специалистам. Что говорило академической среде, педагогам имя Евгения Шулешко, книга которого «Понимание грамотности. Условия успеха. Метод обучения» издана Андреем Русаковым в двух томах? Что слышали современные учителя о Татьяне Львовне Сухотиной-Толстой, Юлии Ивановне Фаусек, Елизавете Ивановне Тихеевой («Три путешествия в Рим к Марии Монтессори»)?
Я.Симонович, А.Симонович. Организация детского сада в ХIХ веке. Статьи из первого российского дошкольного журнала (ред.-сост. А.Русаков, 2014, и такой же том — в начале XX века, и такой же — в годы революции).
Шеститомник о современных детских поэтах, прозаиках и переводчиках под редакцией Михаила Давидовича Яснова, старшего друга Андрея.
Собственных книг немного. «Школа после эпохи перемен», написанная Андреем Русаковым в 1999 году. Не педагогический роман, не монография. Обозрение того, что происходит в школе и образовании; жанр, кажется, скромный, но это смотря как обозревать. То, как это делает Андрей Русаков, можно, по-моему, без всяких натяжек отнести к самым замечательным образцам педагогической мысли.
И «Школа перед эпохой перемен» — книга, написанная и изданная спустя пятнадцать лет. Книга об образах позитивного национального будущего, которые может предложить России ее педагогический опыт. О том, как осмысление педагогических дел и событий может послужить учебником для проектов общественного развития, а общественные практики могут непосредственно опрокидываться в реалии школьной жизни.
Мне кажется, что между этими трудами Андрея Русакова и статьей нынешнего года в «ДН» — самая непосредственная, прямая связь.
_____________________________
1 См. «Дружба народов», 2016, № 1.
2 Многие из очерков, вошедших в книгу, были первоначально напечатаны в «Дружбе народов». (Прим. ред.)
Дружба Народов 2016, 5
Василий СУББОТИН
Знамя Победы
Из дневников писателя
+++ ——
Василий Ефимович Субботин (1921—2015), один из известнейших представителей военного поколения писателей. Участник Великой Отечественной войны. Войну закончил в звании старшего лейтенанта в составе 150-й стрелковой Идрицкой дивизии, участвовавшей во взятии Берлина и штурме рейхстага. Автор книг стихов и прозы, переведенных на многие языки. Среди них книга, получившая широкое признание: «Как кончаются войны», рассказывающая о последних днях войны. Член Союза писателей Москвы, лауреат литературных премий имени А.Фадеева (1980), К.Симонова (1982), Н.Заболоцкого (2002).
1960
Январь 30. Приехал в Ессентуки.
Вчера — 7 февраля — мне стукнуло 49. Нет, я описался, пока еще 39...
Весь январь я провел в переделкинском доме. Надо было писать книжку, но написал мало, десять дней последних и вообще пропали, упал на улице, разбился, и, по совету врача, пришлось лежать в постели. Конечно, забрал сюда все свои бумажки в надежде на то, что удастся поработать здесь, в Ессентуках, но пока гоняю себя по процедурам. А хотелось бы написать хотя бы два небольших рассказа — один о Пятницком, другой — о Кошкарбаеве и Булатове и — в интересах правды — предложить их «Литературной газете» в номер к 23 февраля.
Сосед за столом стал мне рассказывать, как брали рейхстаг, — прочел сегодня в местной газете информацию о том, что собираются ставить документальный фильм, посвященный героям рейхстага в мирные дни. Сам он, по его словам, был в части, которая брала Берлин, но дошли только до Бранденбургских ворот. А Кантария и Егоров «подобрались» с другой стороны. (По его словам получалось так, что они воспользовались моментом и, со стороны главного входа проникнув в рейхстаг, поставили знамя.)
Он хотел продолжать свой рассказ, но я понял, что мне надо объявиться. К немалому, надо сказать, моему удовольствию, сам он оказался Героем Советского Союза, был у Берзарина, в 5-й армии. Человек неглупый, он не стал рассказывать о том, как они пытались привезти свое «Знамя Победы» в Москву. Однако успел рассказать о том, как он с группой бойцов (20 или 25 мая, но скорее всего в июне, перед парадом Победы в Москве) снимал с купола рейхстага флаг, стоявший после того, как наша армия ушла на Эльбу, а 5-я берзаринская осталась в Берлине...
О том, как они снимали этот свой флаг, рассказывает с волнением как о подвиге. Лестница, ведущая к площадке на куполе, была перебита и шаталась, было страшновато.
Фамилия этого человека Бойченко, Виктор Кузьмич.
Информацию в газете я прочел, он мне ее дал. Судя по этой статейке, фильм делается на этот раз о Неустроеве и Самсонове. Однако всякого рода неточностей в этой маленькой заметке оказалось достаточно.
Выяснилось, что молодой киносценарист, взявшийся писать о сегодняшней жизни героев рейхстага, живет не только в нашем санатории, но и в той же самой дачке, что и я, его комната — напротив моей. «Я все знаю», — сказал он в ответ на какое-то мое замечание. Оказалось, однако, что пока он разговаривал только с «нашим консультантом», как он выразился, с Перевёрткиным.
В своей заметке, здесь напечатанной, он упоминает о лейтенанте Пятницком. Я сказал ему, что это несколько неточно, что Пятницкий был рядовым, только за два-три дня до гибели ему, кажется, присвоили младшего сержанта. Так помнится Неустроеву. Но, может быть, Неустроев ошибается, так как в справке, которую мы получили из соответствующего отдела Министерства обороны, довольно точной, он значится рядовым.
Обо всем этом я попытался сказать этому человеку, сказал, что «лейтенантом» Пятницкого действительно называли в печати, но это описка какого-то журналиста, другие, списывая, повторяют эту ошибку. Однако кинодокументалист этот мой сказал, что и Неустроев говорит о Пятницком как о лейтенанте и что у него это записано в блокноте.
Этот человек, которому довелось беседовать с Неустроевым, приезжавшим для этого в Свердловск на одну ночь, считает, что он, как и всякий человек, столкнувшийся с чем-то новым для него, все знает и потому сообщает мне все с видом первооткрывателя. Что, по словам Неустроева, семью Пятницкого, поскольку он был в плену, притесняли. Как будто у нас что-нибудь о ком-нибудь знали, кто в плену, а кто нет...
Надо отдать должное Неустроеву, он не любил водиться и возиться с газетчиками, никого никогда не приглашал в свой блиндаж. Между тем он не лишен честолюбия. Но для него было важнее, если его похвалит его командир. Встреча с Неустроевым, если она и происходила, ограничивалась сколько-нибудь официальной беседой. Причем Неустроев всегда очень торопился, даже если и не был так уж сильно занят.
— У вас еще что-нибудь ко мне? — спрашивал он, делая при этом движение подняться. — Мне надо идти, до свиданья!
Прикрываясь занятостью, торопился поскорее уйти.
— При чем тут Пятницкий, товарищ Неустроев, вы все путаете, — кричал на Неустроева Зинченко, когда Жуков приехал в рейхстаг и Неустроев пытался вставить слово, сказать о том, кто поставил один из первых флагов.
— Знамя победы поставили разведчики полка, которым я это поручил лично, и вы, товарищ Неустроев, не знаете...
«Я отошел, — говорит Неустроев, — так как, по-видимому, и впрямь ничего не понимал».
Вот какова судьба у этого солдата, который первым бежал к рейхстагу и с флагом в руках упал у подъезда. Он был затоптан, и его не нашли, чтобы похоронить, а потом он был вообще забыт; ни обелиска, ни ордена посмертного. Да что там, даже «стандартку» домой семье не послали, чтобы сообщить, что человек погиб.
И вот живет где-то в Брянской области, в деревне Северец баба — вдова героя, растит сына отца-героя, которого считают в лучшем случае пропавшим без вести. И это при том, что хотя ему и не дали Героя, не называют в числе самых первых, но все-таки писали же о нем сразу после войны, и не только мы в своей дивизионке. Наконец, и в брошюрках разных говорится о нем. Впрочем, я не удивляюсь, я ведь знаю, как часто люди, о которых я писал, ничего об этом не знали, не читали о себе.
Я все-таки сказал ему, этому человеку от кино, сказал, что о рейхстаге так много наврали, что теперь надо уже кое-кому отвечать за это.
Я не стал ничего говорить ему о С-ве, хотя он сам вышел на эту тему. Но, ах, как все это сложнее, чем представляют себе эти люди.
Я упомянул о Бересте. Так и не спросив, почему я говорю обо всем этом, человек этот высказал недоумение, как вышло, что Береста снарядили «полковником», когда полковника в рейхстаге не было. Я сказал, что полковника не было, но был майор — замначальника штаба полка по строевой — майор Соколовский, он пришел в рейхстаг, когда туда вошли, когда еще можно было войти, а потом уже не мог уйти. К тому же он был ранен в голову. Вот ему-то и пришлось снять с себя погоны, недостающие звездочки набрали с гимнастерки, с шинели его. Но и это тоже не так. Не было ничего этого. Это тоже последующие придумки. Никому ни во что не пришлось переодеваться.
По словам того же сценариста киношного, если им разрешат, они включат в фильм кадры, на которых снят труп Гитлера, с этой его положенной рядом увеличенной фотографией.
Заговорили о знаменах...
— Видите ли, — говорит мне этот человек, с некоторых пор чувствующий себя специалистом (при этом он приподнимает свое рыхлое лицо и глядит в сторону), — существует несколько версий...
Версии для него — нечто такое, с чем следует считаться. А то, что кроме версий существуют и просто реальные факты, то, как это все происходило на самом деле еще так недавно, что есть еще столько людей, которые об этом помнят, об этом он как-то забывает, а может, и просто не думал об этом. Но для него так это навсегда и будет — версии... Он не знает в какую верить, но
знает — их много. Установка переменилась, и он поддерживает ту, на которую дана установка.
Этот человек в роговых очках — дверь его комнаты напротив моей — не выходя, сидит и пишет свои версии, и будьте уверены, напишет, успеет, а я еще много лет буду обдумывать все то, все, чему я был свидетелем.
Февраль 10. То, что я пишу, к чему возвращаюсь все чаще и чаще, не что иное, как заметки, заметки по поводу событий, разыгравшихся в последние дни в Берлине. Заметки по поводу — именно этот жанр.
Сценарист с гордостью сказал мне, что их фильм документальный, что им удалось разыскать многих участников, и в своем фильме они хотят показать, чем они, эти люди, сегодня занимаются. Думают также включить в фильм и документальные кадры тех дней, часов взятия рейхстага.
Я попытался сказать, что ничего подобного в природе не существует. Но тот со своей непобедимой самоуверенностью заявил, что снято было много и многое они уже видели.
Февраль 11. И тем не менее послевоенная судьба героев рейхстага — другая, не менее драматическая книга. И если не закрывать глаза на жизнь, чему так хорошо мы обучены, то книгу эту следовало бы непременно написать. Какой клубок жизни и какие противоречия открылись бы неожиданно перед нами!
Первый из героев теряет (!) саму звездочку Героя. И то же самое случается с другим, но в отличие от своего товарища ему уже не доведется встать на ноги, и даже ту же звездочку ему уже не восстановят. И от того, что в этих условиях гибнет и тот, и другой, выдвигается третий — более ловкий, более приспособляющийся ко времени, который был там, под рейхстагом, «сбоку-припеку». И он — о, какой хитрец! Как всех он опутывает, как хитро он расставляет фигуры, называя своими командирами их командиров, всех, о ком теперь уже не считают возможным писать. Ведь герой у нас идеален, а если не идеален, то он и не герой. А история? Ну, историю мы тоже перепишем, это в наших руках. Так ведь у нас рассуждают... И тут происходит невероятное — тот, кто уже погиб, поднимается и начинает всю свою славу завоевывать сначала. С ним случилось чудо, по-другому не скажешь, хотя чудес вроде не бывает. И тогда тому, который уже привык к своей роли, говорят, что ему пора знать свое место.
Вот это, если бы это написать, — жизнь, такая, какая она есть, а не подгонка под то, какой она должна быть.
Февраль 15. Надо бы отыскать этих ребят — Кошкарбаева и Булатова. Булатова особенно. Он был тогда совсем мальчиком, так во всяком случае казалось, так он выглядел. Помню, что он из Кировской области, из Слободского, кажется. Молоденький, в пилоточке, небольшого роста парнишка. Гимнастерка была ему мешковата и длинна. Вот этот-то парнишка вместе с тоже очень еще молодым человеком — лейтенантом Кошкарбаевым, казахом, черноволосым, поставил на рейхстаге флаг, который, как я думаю и как мы считали, был первым из водруженных на рейхстаге. Потом, однако, оказалось, что это «знамя» непредусмотренное, «неорганизованное», зато в другом полку, у Зинченко, было выданное для этого заранее полотнище, которое и было поставлено двумя бойцами из разведвзвода. О флаге, поставленном Кошкарбаевым и Булатовым, мы написали у себя в дивизионке, сделав это по своему почину, но и по согласованию с политотделом дивизии. Армейская и фронтовая, и центральные — предусмотрительно хранили молчание...
Кошкарбаев, как узнал я недавно, и сейчас еще пытается добиться своего и доказать, что именно их флаг был самым первым, что когда они его ставили, других знамен на рейхстаге не было.
Я хорошо помню Кошкарбаева, но Булатов мне больше запал в сердце. Его можно найти, у меня ведь, если поискать, есть адрес его тех лет. Я почему-то представляю его себе все таким же, каким он был тогда, забывая, что теперь это уже тридцатипятилетний человек. И я, наверно, уже не узнал бы его.
Помню, это было на другой день, полк, в который входил батальон Давыдова, был уже выведен из рейхстага и первое время, как и другие подразделения полка, располагался неподалеку, на другой стороне Шпрее. И я, как чаще всего делал это, опять пришел к нему, к Давыдову, в его батальон, от которого уже мало что оставалось. Он, как всегда, встретил меня дружески и тут же распорядился вызвать ко мне всех, с кем я захочу поговорить. Было это в комнате на первом этаже, где на столе стояли котелки с кашей. Кошкарбаев и Булатов, еще не отмывшиеся, не отоспавшиеся еще, не усвоившие еще того, что они сделали, рассказывали, как ставили они свой флаг, чертили на листочке из тетрадки план-схему — площадь перед рейхстагом, дом, из которого они выбирались, и свой путь по этой площади вплоть до колонны рейхстага. Листочек этот у меня сохранился. Рассказывал, конечно, больше Кошкарбаев, он и чертил этот «план». Этот их рассказ я записал тогда в свой блокнот, и запись эту можно отыскать, потому что все у меня сохранилось. Я уже говорил, что небольшой очерк о них мы тогда же дали в своей газете.
Флаг этот им вручил Давыдов. (Коля Беляев, комсорг полка, при этом присутствовал.) Они выпрыгивали из окна того же «дома Гиммлера», в котором сосредоточены были перед штурмом оба батальона. До канала добрались сравнительно легко. Полотно флага, довольно большое, выдранное из немецкой тяжелой перины, лежало за пазухой у Кошкарбаева, завернуто было в светомаскировочную бумагу.
Но перед каналом пришлось залечь. Роты к этому времени начали наступать, и немцы усилили огонь. Они спрятались под мостом. Кошкарбаев говорил, что, когда они двигались к рейхстагу, Гриша, немного испуганный, крутился у него где-то под мышкой. Заглядывая Кошкарбаеву в глаза, спрашивал: «Что мы будем делать?»
Они решили «подписать» свой флаг. Как уже сказано, сделан он был из плотного грубоватого тика. Надорвали немецкую перину, вытряхнули пух и перья: даже следы ниток были видны в простроченных местах. Так и сделали — химическим карандашом написали свои имена, указали номер своего полка и номер батальона.
Здесь, под берегом канала, они оставались довольно долго, почти до вечера. Когда же стало темнеть и удалось организовать новую атаку, когда к атаке группы Сьянова присоединились роты того и другого батальонов (группа Пятницкого, утром еще достигшая рейхстага, погибла), эти двое выскочили из своего укрытия и кинулись к подъезду. Тут, на бегу, к ним присоединились еще несколько человек из их полка, в основном — разведчики, в дивизионке мы перечислили фамилии шести.
Кошкарбаев и Булатов, как они рассказывали, прикрепили свой флаг сначала к одной из колонн входа, а потом, когда большая часть здания была очищена, высунули его из окна второго этажа. И уже позже его поставили на крыше.
Когда мы забрались на рейхстаг (были, помнится мне, Беляев, Прелов и, если не ошибаюсь, Давыдов, других не помню), то именно от этого флага оторвали лоскут, разделив его между собою... Флаг был такой большой и тяжелый, что даже на высоте рейхстага развевался довольно слабо. Нам пришло в голову (какое-то право мы все на это имели, все прошли этот нелегкий путь сюда, на крышу рейхстага) немножко укоротить его, и мы оторвали от него достаточно большой, как уже сказано, кусок, а потом разорвали еще и разделили между собою. Каждый взял себе кусочек этой материи. (Об этом рассказано в статье Долматовского «Поколение Зои и Олега», «Литературная газета», 1947, 15 марта.)
Именно от этого флага (он стоял на крыше, с левой стороны от купола, возле одной из башен) хранится у меня маленький красный кусочек материи.
Февраль 23. Заметок этих «Литературка», по-видимому, не напечатала, иначе Валя прислала бы мне телеграмму. Я посылал две — «Забытый солдат» — о Пятницком — и «С флагом» — о Кошкарбаеве и Булатове, об их флаге. Ничего, напечатаю все сразу. Мне хотелось только поскорее рассказать о Пятницком, чтобы перестали считать его без вести пропавшим.
Пребывание мое здесь заканчивается, осталось три дня. Но, сказать по правде, смертельно уже надоело, надоело ежедневно выслушивать гнусности о писателях. В первый же день схватился с одним типом, который стал расспрашивать о писателе, который продал роман за границу, спрашивал меня фамилию этого писателя, которую он забыл.
Февраль 27. Записываю это, возвращаясь из Ессентуков, в поезде под Харьковом. Завтра утром буду в Москве. Настроение было бы и вовсе неважное, если бы не удалось поработать. Написал пять рассказов-миниатюр, все о том же, о тех же делах, сделал и какие-то другие записи. И, что всегда бывает, когда работа продвигается, проясняется то, что еще не написано, что еще предстоит писать.
Провожали меня супруги Бойченки, после моего отъезда они должны будут перебраться в ту комнату, в которой жил я. Следовало бы познакомить их между собой — Неустроева, ставившего Знамя победы над рейхстагом, и Виктора Кузьмича Бойченко, снимавшего такое же Знамя с рейхстага. Я думаю, у них найдется, о чем поговорить.
Мне хотелось сделать то, что я наметил, и потому избегал с Бойченко каких-либо разговоров про войну, но накануне моего отъезда он зашел ко мне, и я не удержался, спросил у него, что это за история с попыткой выдать одно Знамя победы за другое — всё то, что произошло перед Парадом победы в Москве. Бойченко сказал, что он ничего не знает и думает, что ничего такого не было... Я прочел ему свой отрывок «Серое здание», в котором была фраза: «Над куполом была площадка и на ней — острый шпиль». Бойченко сказал, что венчающая купол рейхстага площадка не была снесена, что, когда он со своей группой поднимался по этой перебитой, шатающейся во все стороны лестнице, им пришлось кругами пробираться по той лестнице, что была устроена в башне. Я сказал ему, что, как мне кажется, на куполе ничего такого не было, что я хотел бы показать ему снимки того времени, но он, теперь уже подробно, горячась, стал рассказывать о том, как снимали они знамя, которое в то время стояло там. Как помнится ему, на знамени были нарисованы большие серп и молот. Точно посередине. Я спорил, говорил ему, что серп и молот были небольшие, в верхнем углу. Я все еще не понимал, что речь идет о другом знамени, о том, которое поставлено было, когда нас вывели из Берлина.
Бойченко продолжал:
— Я уже рассказывал, что это было, кажется, числа 21 мая, в середине дня, точнее — часов в 14. Торжественно были построены части — полки, дивизии. Приехало начальство. Берзарин тоже был. О том, как лезли, как снимали, я уже рассказывал. Там, наверху, был дощатый пол. Вместо снятого самодельного знамени мы поставили государственный флаг. Ветер был сильный, укрепить древко было трудно, укрепили проволокой. Мы все перемазались, там все было ржавое, а мы были в парадных кителях.
Войска были выстроены против рейхстага и на шоссе, в Тиргартене, где был поставлен первый памятник павшему солдату. Это знамя мы пронесли перед строем до фланга, до памятника. Здесь стояло начальство. Знамя было передано представителю военного музея. Забыл сейчас фамилию этого майора.
Бойченко еще раз сказал мне, что на этом знамени они химическим карандашом написали свои фамилии и что сделать это просил тот же работник музея.
— Это все очень важно, — сказал он нам.
Вот такие вот дела!
Опять начались мои прежние сны — все тот же раздолбанный берлинский рейхстаг. Сегодня привиделось: еду в трамвае, и мне говорят, сообщают вдруг: «Уже Берлин». Но я ничего не вижу, потому что окна очень сильно замерзли. Тогда я выскакиваю к двери — так ли это?
И мне кажется, что я вот-вот увижу рейхстаг...
Все это потому, что я пишу сейчас свои рассказы.
Может быть, и впрямь, положено какое-то начало книги.
Апрель 2. Дней десять назад вдруг получил письмо от Неустроева, в котором он сообщает, что 3-го в Москве состоится встреча участников штурма рейхстага, на которую приглашены он, Давыдов и другие наши однополчане. Что он хотел бы остановиться не в гостинице, а у нас, потому что у него с Давыдовым будет много своих разговоров.
Я не очень верил, что все это действительно произойдет и особенно тому, что приедет Вася Дывыдов, комбат, с которым я больше всего был связан в те годы. Я был на работе, в издательстве, когда позвонила Валя и сказала, что Неустроев и Давыдов уже приехали, что остановились они в гостинице ЦДСА, но через два-три дня переберутся к нам. Я тут же позвонил в гостиницу. Степан, так же как я, волновался. Договорились к пяти вечера встретиться у них. Когда я приехал в гостиницу, оказалось, что нужен был пропуск, и я опять позвонил Степану. Но увидел, что он спускается сам, а с ним плотный, скорее толстый, черный мужчина, тоже со звездочкой Героя. Пока я обнимался с Неустроевым, понял, что тот, другой, не кто иной, как Давыдов.
Конечно, я бы узнал его, хотя мне и казалось раньше, что я уж совсем забыл его в лицо, хотя и помню все, что с ним связано. Но он изменился — растолстел. По нашему с Неустроевым мнению его дела лучше, чем были у самого Неустроева. Как сказал ему Неустроев: «Ты еще на ногах ходишь. Я уже не ходил. Главным образом — не ходил».
Его надо просто вырвать оттуда, из этого Ямало-Ненецкого, куда он забрался. «Там все пьют», — сказал он.
Мы просидели часа три, не заметив этого. Выяснилось, что Егоров и Кантария сегодня не приедут и встречать их не придется. Что только утром завтра приедет Шатилов. Решили поехать к нам. Мне не терпелось показать Вале и Иринке моего Васю Давыдова.
Приехали, и снова начались воспоминания. Интересно, что Давыдов как бы еще не проснулся. У него такое выражение лица, как будто он хочет сказать: «Ну зачем теперь все это вспоминать». О том, что в течение нескольких лет единственным человеком, бравшим рейхстаг, был лишь один из них, он ничего не знал. «А я думал, что про этот рейхстаг давно уже забыли, а что про все это пишут, я даже не знал, ничего не читал». Мне показалось, что в глубине души он даже недоволен, что его вызвали, оторвали, заставляют переживать то, что он как бы уже забыл. Степан стал его упрекать, что он не отозвался на его первые письма. Вася ответил: «А я думал, ну было это, прошло, что теперь опять ворошить старое».
Казалось, он опять влез в свой эскимосский чум. Рассказывал, как непросто к нему добраться туда, сначала надо на самолете, потом на собаках и оленях, что это — рыболовецкий и оленеводческий колхоз.
Неустроев намерен вытащить Давыдова из этих снегов, в которые он забрался, устроить его на завод, на котором он, Неустроев, сам работает. Не знаю, получится ли из этого что-нибудь... Степан, не пожалев красок, рассказал о тех годах, когда он, по его собственным словам, погибал. Я вроде бы все уже знаю, но и мне было тяжело слушать. Давыдов плакал. Он вытирал слезы и когда я читал ему о его ребятах, о Кошкарбаеве и Булатове. Прочел еще несколько главок, прежде всего о Пятницком и о флаге победы.
Они оба подтвердили, что все точно и никаких исправлений делать не нужно.
По словам Неустроева, сын Пятницкого, Николай, окончил школу механизаторов. О судьбе отца получили в свое время извещение как о «пропавшем без вести».
Встретить бы мне теперь этого (не хочу называть его фамилии) кадровика нашего, поглядеть на его многочисленные ордена… Это по его вине семьи наших погибших солдат не получали даже известий о смерти их родных или получали вот эти казенные бумажки — «пропал без вести». Так было легче, можно было не наводить лишних справок. Известно ведь, что «пропал без вести» приравнивался у нас к «попал в плен». Семья, получившая такого рода извещение, не получала никаких пособий. Такую бумажку получила и семья Пятницкого. И это о нем, которого знал весь батальон, о нем и об обстоятельствах его гибели.
Мы разговорились, и Неустроев с новыми подробностями стал рассказывать о тех полутора днях в рейхстаге, сказал, что Сьянова он посылал не в подвал, а к Бранденбургским воротам. Интересно, что Давыдов слушал все это так, как будто он ничего этого не знает или только теперь вспоминает обо всем. Неустроев, как мне показалось, рассказывал все это для него.
Сегодня приехали Зинченко и Сьянов и кто-то, кажется, из 171-й. Пока что нет Шатилова, как и Кантарии с Егоровым.
Предполагается встреча с четверкой солдат с унесенной в океан баржи, которые в эти дни тоже в Москве. Встреча нового поколения героев со старым, «с нами — уже отживающими», — сказал Давыдов.
Встречаемся через пятнадцать лет! Уехали они от нас поздно, я проводил их до метро.
Из записей в моей обработке, которые первоначально по моей просьбе были сделаны Валей:
Апрель 3.
Второго, после того как позвонил Неустроев, Вася поехал к ним в гостиницу, а потом они все вместе — Давыдов и Неустроев приехали к нам —
просидели весь вечер. Когда открывала им дверь, еще не видя, представила уже себе всех троих входящими в дом — Васю, Степана и такого же высокого, как Вася, только покрепче и потемнее — Василия Давыдова. А на самом деле, открыла, а там, в шляпе, краснолицый и очень полный человек, в первую минуту показался даже совсем маленьким, даже ниже Неустроева, потому что Степан держится браво и фуражка на нем сияет. И только потом сообразила, что Давыдов, конечно, высок и крепок, как и представлялось мне, только он растолстел, как толстеют сидячие начальники, и держится в непривычной обстановке стесненно.
Давыдов говорил очень мало, а когда говорил, то, казалось, не из потребности вспомнить прошлое, а только потому, что так уж вышло — вызвали, вспоминают. А зачем? Было. Прошло. Теперь у каждого другая жизнь. Он, по его словам, и не читал того, что за это время печатали о рейхстаге, о нем самом. До последнего времени работал председателем рыболовецкого колхоза где-то у Ледовитого океана среди чукчей и ненцев. Оживляется, когда рассказывает об охоте, о том, как вместе с ненцами ест живую рыбу, макая ее в тузлук. Наша пятнадцатиметровая комната с полированными шкафчиками показалась ему шикарной, и он не удержался и сказал, что там у них, в ненецком округе, такого не увидишь. Вчера в музее он тоже держался с краю и, во всяком случае внешне, меньше всех, кажется, переживал из-за дележа славы. Неустроев со свойственной ему напористостью взялся устраивать и перекраивать давыдовскую жизнь, хочет забрать Давыдова к себе на завод, а Давыдов удивляется, и усмехается, и вроде бы не может понять, стоит ли ему поддаваться этому напору...
Мне очень трудно исполнять свои секретарские обязанности, потому что и гостям и домочадцам нужна еще и обычная, не духовная пища. Многое из рассказов я пропустила. Например, начало рассказа Неустроева, который сейчас буду печатать, я не слышала. Степан рассказывал, обращаясь на этот раз не столько к Васе, сколько к Давыдову, ища его подтверждения.
— Мы залегли перед носом у противника. Я вижу, что обстановка сложилась не в мою пользу. Потери у меня — тридцать человек. Решил идти на «дом Гиммлера», пройдя для этого за стеной швейцарского посольства. Доложил обстановку Зинченко.
— 29-го, вечером, ты, Вася, — говорит он Давыдову, — послал Кошкарбаева на «дом Гиммлера». А я стоял слева, через дорогу. Когда стрелял батальон Давыдова, я думал, что это — немцы. К утру мы вышли с ним в противоположные части «дома Гиммлера».
В подвалах дым, пыль, ничего не видно. Поднялись на второй этаж. Потом первая атака, вторая атака, во вторую — потерял половину людей, а Самсонов так и пролежал, не поднялся.
Когда я занял оборону в рейхстаге, Зинченко спрашивает меня: «Где знамя?»
— Здесь, говорю, много знамен — ротные, комсомольские...
— Нет, знамя Военного Совета...
Тогда он к Ефимову:
— Ефимов, где знамя?
Тот отвечает, что на КП полка…
Потом Казакову звонит, наверно:
— Где знамя?
— Вот в углу стоит...
— Присылай сейчас же!
Вскоре пришли Кантария и Егоров. Зинченко — Егорову:
— Егоров! На крышу! Установить знамя!
А через некоторое время тот возвращается.
— Товарищ полковник! Со второго этажа на третий нет прохода, лестница перебита.
Полковник мне:
— Неустроев! Надо взять группу людей и установить знамя!
Я хочу людей подобрать, а он мне:
— Да что ты других посылаешь, иди сам!
— Ну, сам я не пойду, у меня батальон...
Берест взял отделение и затащил на крышу Кантарию и Егорова. А Щербина занимал оборону. В 22.50 доложили — Знамя установлено. Там, на крыше, они все были видны, потому что вокруг все горело.
Ваня Зозуля у меня — проходимец, все может. Я ему говорю: «Возьми десять человек, проверь, где заминировано». А он наткнулся на ходы сообщения и пошел по ним в подвалы. Они думали, что там у немцев шнапс. А из подвала и половины их обратно не вышло.
Зозуля прибегает ко мне, говорит, как спустились, как прямой наводкой по ним из пушки ударили, а потом пулеметами...
Зинченко услышал и сразу:
— Займи оборону и держи, да смотри, чтоб не мародерничали. — А сам на КП. Звонит мне оттуда:
— Ну, как у тебя?
— Пока обстановка, — отвечаю, — нормальная.
А потери в батальоне большие. Все устали. Атака неудачная. Так что кто спит, кто входы караулит. Взял я Ваньку Зозулю и еще человек пять, пошел посмотреть, проверить и своих, и твоих.
КП мое было в комнатушке, влево. Возвращаюсь (час ночи на первое мая) к себе, в комнатушке у меня горит огарок, в плошке такой немецкой, картонной. Телефон. Тут Ярунов, Гусев, несколько солдат и какой-то старший лейтенант. Это был Самсонов, но я его тогда еще не знал.
— Ты кто, откуда?
А он:
— Здесь мой КП.
— А люди где?
— На правом фланге.
(Его — на правом, пока не увел, твои — на левом, а мои — в центре.)
Зинченко докладываю:
— Какой-то Самсонов, ротный (комбата у них ранило), на правом фланге...
— Зозуля, флягу!
И тут же за столом захрапел.
Утром меня растолкали: «Вставайте! Немцы!» Я думал, отдельные группки, а они на наших плечах вылезли из подвалов и пошли в контратаку с правого фланга.
— Почему — с правого? Где ихний комбат?
— А их давно нету...
И смяли мой правый фланг...
Позднее Неустроев рассказал о своей встрече с одним из бывших бойцов Самсонова. Неустроев встретился с ним в этом году, в одну из своих командировок в части. К Неустроеву подошел капитан и сказал, что помнит его по рейхстагу, видел Неустроева в рейхстаге в ночь на первое мая. «Помню, как вы зашли с фонариком в комнату, где мы с комбатом находились. Я тогда бойцом был».
Неустроев попросил рассказать все, что он помнит об этих днях. Вот как Неустроев передает его рассказ:
«Когда мы перешли мост Мольтке и подошли к швейцарскому посольству, наткнулись на немецкие траншеи и залегли в развалинах. Слышали, что сосед справа воюет. Ночью комбат вывел нас к рейхстагу. Здесь стали окапываться, а комбат с несколькими бойцами — и я был среди них — зашли к вам. А как светло стало, мы с нашим комбатом ушли в свои боевые порядки».
— Рейхстаг горит, — продолжает Неустроев, — все сбились в одном коридоре. Зинченко дает команду, разрешает нам выйти, покинуть рейхстаг, но как же из рейхстага выходить!
Спасителем нашим был Ярунов. Он опытный старик. Там, в коридоре, у немцев стояли бочки с селедками, а на них — ящики с сигаретами. Ярунов поднялся туда, на эти ящики, заглянул за них, а там — и не горит, и немцев нет. Пустая комната. Перелезли мы туда — я, Ярунов и Зозуля, смотрим, двери отсюда ведут к выходу из подземелья, других дверей нет, стены толстые, не комната, а неприступная крепость — сколько хочешь держаться можно!
Зову Сьянова:
— Илья! Герасимова сюда! Ставь пулемет, сам ляжешь...
Поспорили, но Сьянов сам лег за пулемет. Я ему сказал:
— Если удержишь, награжу!
Постепенно стал переводить людей в это помещение. Так мы оказались в тылу у противника. А дальше известно — контратака, переговоры, и в пять, в шестом часу утра немцы выбросили белые флаги. Так вот все это было, если коротко рассказывать...
А потом самоходка ударила в двери, когда немцы выходить стали.
Обычная наша нераспорядительность!
На другой день поехали в Музей и в ожидании съемок несколько часов простояли у Знамени, слушая объяснения экскурсоводов. Два рассказа я записала слово в слово.
Крупная блондинка в очках:
— В этом зале завершается осмотр документов по истории Отечественной войны. Перед вами Знамя Победы, установленное на рейхстаге Героями Советского Союза Кантарией и Егоровым 30 апреля в 22 часа 55 минут. Здесь вы видите указ о присвоении звания Героев Советского Союза (читает фамилии). А вот на снимке Самсонов. Он сегодня будет здесь у нас, сможете его увидеть. Вот Кантария, вот Егоров. Еще здесь снят Неустроев, кажется, он сегодня тоже будет, так говорят, но я точно не знаю... Я знаю только о Егорове и Кантарии. Егоров окончил партийную школу, работает сейчас заведующим молочно-товарной фермой. Кантария был шахтером, сейчас не знаю, что делает. Егоров и Кантария приезжают к нам каждый год в День Победы. И мы от них знаем, как устанавливалось Знамя. Знамя это поставлено ценой большой крови. Их было десять разведчиков. Они шли по двое. Первые двое несли знамя. И вот первые двое упали, убиты. Тогда знамя взяли двое других. А когда этих убили, взяли третьи. Егоров и Кантария были девятым и десятым. Они подняли знамя на площади возле самого рейхстага. Ворваться в рейхстаг нельзя было, там немцы, но Егоров и Кантария решили во что бы то ни стало установить знамя, выполнить приказ. Для этого они стали спиной друг к другу и так продвигались, ведя двухсторонний огонь из автоматов и отбиваясь гранатами. А потом их прикрыли десять человек Сьянова. Егоров и Кантария поднялись на второй этаж и на крышу и установили знамя на всаднике — вот вы видите в голове у него пробоина. Но тут поступило распоряжение, так как наши войска дрались во всем Берлине и отовсюду должны были видеть знамя, переставить его на купол. Вот посмотрите на картину Логинова и Панфилова, где изображены Кантария и Егоров в момент установления Знамени Победы. А на этом снимке вы видите, как наши бойцы кормят жителей Берлина...
Черненькая девица:
— Это Знамя Победы. Его установили Герои Советского Союза Кантария и Егоров. Они оба живы. Кантария живет в Абхазии, Егоров — на Смоленщине.
— Это макет рейхстага, таким он был 2 мая 1945 года. Побывав здесь, советские воины оставляли свои надписи.
— А теперь посмотрите на вазу Победы...
Больше всего экскурсоводы останавливаются на том, что стены рейхстага — очень толстые. Правда, размеры указывают разные, но все больше о том, что уже ключ от двери (?) указывает на объемы дверей и стен...
Вот такие, что и говорить, более чем странные рассказы!
Когда я увидела теперь Знамя, мне показалось, что оно поблекло, и я даже подумала про себя, что оно простирано. Материал — это сейчас особенно хорошо видно — совсем простой, грубо оторванный от большого полотнища, наскоро подрубленные края местами поотпоролись, висят черные нитки. А когда ты подошел, ты сказал: «Какое стало! Что его, постирали?»
Теперь оно стоит в предпоследнем отсеке музейного зала, былая парадная торжественность из музея изгнана, возвращены многие материалы Гражданской войны, но в подборе экспонатов нет ни выдумки, ни научной обоснованности. Экспозиция, которая может удовлетворить только совсем юного и неподготовленного посетителя.
Когда принесли юпитеры, служительницы принялись всех нас выгонять, и детей и взрослых. После чего режиссер привел экскурсоводку попригляднее и велел ей собрать вокруг себя группу. Та надулась и заявила, что группы собирать не умеет.
Как все это происходило, сейчас нет времени описывать — слишком много накопилось нерасшифрованного материала. Поэтому только коротко, то, что в блокноте.
Когда девица в десятый раз повторила две имеющиеся в ее распоряжении фразы и в десятый раз перепутала фамилии стоящих перед ней героев, то, по-моему, ты сказал, что надо бы дать слово самим участникам. Неустроев уже взглянул на указку, но Зинченко, улыбаясь генералам, мол, понимаю, надо послужить, вы — генералы, а мое дело солдатское, мне привычно, выхватил указку и заговорил как по писанному. Мне показалось, что для него и впрямь дело это привычное.
Зинченко:
— В конце апреля 1945 года наши войска вели ожесточенные бои в Берлине. Перед нашей 150 дивизией была поставлена задача водрузить Знамя Победы. Особые бои развернулись 30 апреля. Утром мы перешли реку Шпрее, заняли здание «дома Гиммлера». Мы находились в четырехстах метрах от рейхстага. Батальоны Неустроева, Давыдова, Самсонова стояли еще ближе — в двухстах метрах.
Командир дивизии запросил по телефону, есть ли соседи справа и слева, я ответил, что есть. Генерал Шатилов лично вручил нам тогда это знамя...
В 14-00 была назначена общая атака. После короткой, но сильной артподготовки мы при поддержке танков и минометов пошли в атаку, на штурм. В рейхстаге засело 2 тысячи гитлеровцев, эсэсовцы, 400 моряков. Первыми ворвались в рейхстаг батальоны Неустроева и Давыдова, потом Самсонова. Раньше всех вошла в рейхстаг рота Сьянова... Еще до штурма я вызвал разведчиков Кантарию и Егорова и сказал: «Смотрите, видите перед вами здание — это рейхстаг, вы должны установить на нем Знамя». Устанавливать Знамя Победы и брать рейхстаг помогали все войска, сражавшиеся в Берлине, все, кто участвовал в Отечественной войне. Но особо отличились при этом батальон Неустроева, рота Сьянова и лично Сьянов. На счету роты Сьянова за время боев в рейхстаге 100 убитых немцев и 150 взятых в плен, и если убитых мы не можем проверить, то взятых ими пленных считали по головам. Бойцы дрались прикладом, руками, зубами. Бои были исключительно тяжелыми...
Дальше увлекшийся полковник стал передавать слышанные им в рейхстаге рассказы бойцов, говорил от первого лица:
— Бегу, тесно, темно, не видно ничего, вдруг слышу — пыхтит кто-то. Смотрю, фриц сидит на нашем солдате, и держат они друг друга за грудки. Ах ты, фриц проклятый! Наставил я на него автомат, да смотрю, уже наша пилотка сверху, а фриц под ним...
Степан стоял белый, сцепив зубы. Сьянов, довольный, улыбался. Генералы слушали невозмутимо, у Самсонова глаза умные, и чувства свои он не выказывал. Зинченко расплывался в улыбках. Маленький он какой, а был комендантом рейхстага!
Меня познакомили с Ильей Яковлевичем Сьяновым. Он сказал:
— Василий Ефимович два года был рядом с нами, в первых траншеях, он был самым известным и самым приятным у нас человеком!
Вася что-то расспрашивал, ему хочется, чтобы каждый из участников рассказал обо всем этом так, как видел и запомнил. А Давыдов ему сказал:
— Зачем нам рассказывать? Кто же еще это знает, если не ты!
Другими словами, но то же самое сказал сегодня генерал...
После съемок все поехали на аэродром встречать Кантарию.
Вечером к нам приехал Зинченко с дочерью Ириной и Сьянов.
Сьянов вспоминал свою статью в дивизионке от 27 апреля, которая называлась: «Мы водрузим Знамя Победы», — за несколько дней до взятия рейхстага. Статью, конечно, писал Вася после беседы со Сьяновым. 1 мая в той же дивизионке была напечатана статья «Знамя над рейхстагом водружено», хотя в сводке Совинформбюро об этом еще не было сказано…
Меня могут спросить, подумал я, почему именно рейхстаг избран был как конечная цель берлинской операции, если не войны вообще, нечто такое, на чем следует водрузить этот наш флаг, это наше знамя, главный символ нашей победы. Как ни говори, а, скажет, может быть, кто-то, всё-таки парламент, нижняя палата парламента Германии, какая бы она ни была. Да, но именно рейхстаг, здание рейхстага заранее было подготовлено гитлеровским командованием как основной и главный наиболее укрепленный объект в системе обороны Берлина.
Из рассказа Сьянова:
— Бой за «дом Гиммлера» начал Давыдов. Неустроев шел слева. Моя рота должна была находиться в резерве, но утром в «доме Гиммлера» я получил пополнение, и рота моя оказалась к тому времени самой полнокровной. (Какое страшное слово!) С пополнением пришли люди из плена и молодежь. Я стал их проверять, тут же учил. Один, помню, сказал, что не умеет гранаты бросать. Подошли к окну, и я ему показал: «Вот кольцо, оттягиваю, бросаю... Ну-ка, теперь ты!» Бросил он штук пять — получилось.
Вдруг присылают за мной: «Срочно, с ротой!» Рота уже вся начеку. Прибегаем, а там — все: Матвеев, Прелов, Давыдов, Неустроев, полковник Зинченко...
О себе… Я кончил рабфак, один курс института. Война застала меня в должности плановика-экономиста. Войну начинал рядовым. Зинченко раз пришел на передовую, с людьми беседовал, спросил у меня, знаю ли я членов политбюро, а потом на всех собраниях говорил, что я политически развит...
Полковнику Зинченко было сказано, что маршалу Жукову уже доложено, что рейхстаг взят, и Жуков доложил об этом Сталину. Но рейхстаг еще не был взят.
Неустроев, ставя передо мной задачу, сказал, что дает мне на ее решение 45 минут... Некоторые бывшие наши военнопленные говорили мне, что они хотят пойти первыми. Распределили людей по окнам. В подвале этом два или три окна, на уровне головы. Подтащили какую-то мебель и диван. Полковник сказал, что будет дан короткий, но сильный артналет. С Неустроевым мы договорились о прекращении огня, когда подойдем к рейхстагу. Он сказал: «Дашь сигнал красной ракетой». Ракетницу дали Шубкину, он был моим связным, из новых.
Я получил 63 человека из пополнения, всего в роте было до ста человек...
— В «доме Гиммлера», когда мы с Неустроевым стояли у окна, пули так и щелкали по стенке, площадь простреливалась и с флангов и с фронта пулеметным и ружейным огнем. По всей этой площади — вывороченное железо. До канала — ров… От будки — трансформаторной — траншея, выложенная кирпичом. Сам рейхстаг — массивное здание, вросшее в землю. Такое впечатление, что оно расползлось. В нем не было симметрии, соотношения между шириной и высотой. Оно такое широкое, что казалось невысоким.
— Сьянов, пойми, это же рейхстаг! — уверял меня Неустроев, хотя я знал, что — рейхстаг!
Рядом с будкой торчали направленные в нашу сторону стволы тяжелой зенитной артиллерии. Легкую зенитную артиллерию немцы затащили на второй этаж и через амбразуры приспособились стрелять по наземным целям...
Неустроев ставит мне задачу, а я думаю: «Если бы у меня было десять жизней, все равно живым мне отсюда не выйти. Ну и пусть!» — думаю.
У меня было два пулемета станковых. Один я велел установить в окне, прикрывать нас. Первым номером был Вася Якимович, который долгое время был у меня связным. Я ему приказал остаться, а он говорит: «Я с вами пойду!»
Мы пробежали метров пятьдесят, до тех, что еще в первую атаку пошли. Теперь все они лежали перед рвом и во рву. Мне необходимо было поднять их, повести за собой. Кричу: «Вперед!» Не выскакивают. Одного застрелил. Остальные выскочили, не останавливаясь, добежали до канала.
Неустроев мне сказал, что о канале сведений нет, и он не знает, есть ли мост. «Будешь перебираться на подручных средствах», — сказал он. Мост действительно был разобран, но остались рельсы, шпалы, так что мы перешли канал без труда. Других препятствий у нас на площади не было. Метров пятьдесят не дошли, когда я почувствовал, что мы можем попасть под свой огонь. Я дал ракету в сторону рейхстага. Огонь мгновенно прекратили. Вбежали на ступени и закидали гранатами двери и боковые, выходящие сюда окна, и опять вперед, и ворвались. Немцы после артналета еще не опомнились. Когда ворвались в здание, коридор перед нами был пустой. В вестибюле немцев тоже не оказалось. Мы их увидели только за вестибюлем, когда они в подвалы посыпались...
А Васю Якимовича убило на ступеньках зенитным снарядом.
Сьянов зашел к нам вечером, 5-го, вместе с Неустроевым — после съемок на квартире у дочери Зинченко, живущей на том же Ломоносовском проспекте, что и мы. Неустроев, попив кефиру, ушел. Они условились с Давыдовым пойти в кино.
Продолжение рассказа Сьянова:
— Вася Якимович небольшого роста плотный мальчик. Когда я его увидел впервые, подумал — какой цветочек! Убьют! Пусть, думаю, побудет со мной, и сделал его связным. А он оказался на редкость выносливым. В походе, бывало, подбежит: «Давайте вашу сумку!» У него такое было понятие, что раз он связной, то должен за мной ухаживать. В селе у них были две девочки, Поля и Оля, вместе учились, но он так и не разобрался, какая из них ему дороже, с обеими переписывался. Писал редко, но думал о них, планы строил.
Зимой в Польше у нас были тяжелые переходы. За день прошли пятьдесят километров. Часть людей отстала, мела сильная пурга. Я, как и обычно, шел вместе со всеми, впереди меня шел Вася. И так он, бедняжка, согнулся, сейчас, думаю, упадет, надо его окликнуть, а он сам оглянулся и спрашивает так озорно: «Так кто же все-таки, как вы думаете, Поля или Оля?» И засмеялся вместе со мной. Вот он, этот самый Вася, и погиб на ступенях рейхстага. Был он, как я уже сказал, крепкий, смышленый и жадный к жизни. Мы поставили его первым номером пулеметного расчета, когда мне придали два станковых пулемета. Незадолго до штурма я его обругал за то, что отлучается неизвестно куда. Это за Одером было. А он, оказывается, там все чердаки облазил, чтобы найти красный материал и знамя ставить. А на ступенях рейхстага только он гранату выхватил, его из установленной здесь зенитки прямо в грудь ударило.
Он не должен был идти вместе со всеми, я его оставлял с пулеметом в «доме Гиммлера», поставив перед его расчетом задачу — выдвинув пулемет из окна, открыть огонь по флангам. А он взмолился: «Возьмите меня с собой, а здесь оставьте кого-нибудь другого!» И все время, не маскируясь, шел справа и прикрывал меня.
Вот таким был этот мальчик.
На этих ступеньках рейхстага, кроме Якимовича, погибли еще двое, имен которых я не знаю, не запомнил. Пятницкий упал, не дойдя до ступенек.
О Бересте. В обычной, не боевой обстановке был несколько размашист. Любил все легко делать, но и сам себя не жалел. Он со мной сдружился потом.
— Откуда у вас такие привычки? — спросил я у него однажды. А он ответил:
— Я ведь в детдоме воспитывался!
Берест предлагал мне ставить знамя, но я сказал, что не могу, у меня — рота. Тогда он сказал, что придет с разведчиками. И пришел. Спрашивает: сможет ли он на второй этаж подняться? «Ни в коем случае», — сказал я ему. И они прикрепили сначала знамя на колонне...
В вестибюле налево стояла статуя Бисмарка. Ее немцы втащили сюда для сохранности, до этого она стояла перед рейхстагом. Карнавальный зал рейхстага подпирали колонны. А слева из комнаты вела лестница на все этажи. По ней и поднялись Берест, Кантария и Егоров. Боясь, чтобы противник не перекрыл один из входов и не захватил их, я поручил командиру отделения Исчанову взять эту комнату под надзор. И не ошибся. Немцы тоже придавали значение этому входу. Исчанов стоял за колонной, когда из комнаты выбежала группа немцев. Когда на второй день его нашли, он был мертв. Вокруг него лежало несколько убитых немцев.
Теперь о переговорах. Переговоры начались с того, что немцы подали голос из подвалов: «Не стреляйте, мы выходим для переговоров!» Со мной в это время были двое — Шубкин и Хренов. Мы оружие опустили, а немец вылез и парабеллум в руке держит. Я ему говорю, а Шубкин переводит: «Почему у вас парабеллум в руке, если вы вышли для переговоров?» Тот сказал: «Пришлите к нам для переговоров вашего командира».
Я послал к Неустроеву связного, говорю, такая и такая история. Моментально Берест надел шинель, погоны, а Неустроев — адъютантом пошел. Однако очень скоро вернулись обратно. Берест сказал, что немцы дали нам пять минут на размышление, чтобы мы сдались, заявив нам: «Вас сотни, а нас — тысячи... Когда вы наступали, мы видели: вас не более трехсот, а нас в десятки раз больше. Поэтому предлагаем вам сдаться».
Когда Берест все это передал, я скомандовал: «Пулеметы к бою!..
(Записи, сделанные по моей просьбе Валей, перемежаются с моими — отсюда некоторые неизбежные повторения.)
— Почему моя рота легко вошла в рейхстаг? Потому что наступление началось до меня, и начинал его давыдовский батальон. Из этого батальона мало кто остался в живых, все легли перед каналом и во рву. Две роты батальона Неустроева тоже не добились успеха. Прибежал Зинченко в подвал «дома Гиммлера», где были Прелов, Давыдов и Неустроев. Оказывается, командование уже донесло Жукову, что рейхстаг — взят...
Неустроев сказал мне: «Сьянов, как хочешь — ногами, руками, зубами, а ухватись за рейхстаг!»
А положение такое: левый фланг — у немцев, правый фланг — у немцев, центр — у немцев.
Неустроев сказал, что будет введена артиллерия вплоть до катюш, две самоходки, танки.
Зинченко нервничал, ругался. Сорок пять минут мне дали, чтобы решить задачу. Был короткий, но массированный огонь. Моя задача заключалась в том, чтобы поднять и тех, кто остался лежать на площади после первой атаки.
Когда мы оказались вблизи рейхстага, наших команд, голосов — не было слышно. Я, как было условлено, дал ракету. Артподготовка прекратилась, и мы с криками «Ура!» побежали вперед. Впереди бежали Руднев, Быков, Прыгунов, Гусев, Якимович... Попали прямо к главному входу. Высокие двери с пробоинами. Когда ворвались внутрь, я сразу кинулся налево. Здесь все было забито досками, стояли ящики и бочки, что-то вроде продовольственного склада. (Именно отсюда, только с другой уже стороны, изнутри, перебрались мы, когда здание рейхстага горело.)
Немцы находились в вестибюле и, когда мы появились, сопротивления не оказали, посыпались вниз, в тот вход, в то подземелье, которое было в центре, а потом туда, что было слева, прямо по коридору. Однако те, что бежали по коридору, вскоре пришли в себя, опамятовались. Я лег за пулемет, но там что-то заело, мне на помощь пришел кто-то из расчета...
Еще до прихода Неустроева Берест, Егоров и Кантария прикрепили знамя на колонне, а потом из комнаты налево, по лестнице, поднялись на второй этаж. Здесь был третий, замурованный и заваленный, вход в подземелье, где и погиб Исчанов. Оказалось, что в других комнатах, в тылу у нас, немцы. Так что можно сказать, Исчанов в какой-то мере на том этапе спас положение...
Заговорили еще о выходах из подвалов, соединены они или нет с другими подземельями, есть ли выходы в другие районы города? Сьянов говорит, что были. Даже метро было соединено с рейхстагом, что один выход был непосредственно в метро и соединялся с железнодорожным вокзалом. «Я, — сказал Сьянов, — ходил на переговоры как раз через этот выход». И подкрепления к немцам в рейхстаг подходили отсюда...
— Что еще рассказать... Когда мы пришли для переговоров, немцы нас обступили (уже было условлено, что состоится сдача) и спросили, кто здесь есть, кто ваши командиры? Ну, я им сказал, что Шатилов здесь, Зинченко, Перевёрткина назвал, сказал, что армия Кузнецова, Кузнецов здесь... «А Сталин тоже здесь?» — спросили меня. Я сказал: «Сам Сталин здесь». Один немец спросил: а генерал Чуйков с вами? Я засмеялся: «Вы что, сталинградскую кашу ели?» Он тоже рассмеялся: «Нет, меня оттуда отозвали за неделю, поэтому я и уцелел».
Апрель 6. Утром позвонил Давыдову, который просил меня приехать. Шатилов, сказал он, уже прилетел, и все отправились встречать его на аэродром. Приехав на площадь Коммуны, я пошел в музей, потому что думал, что все уже там, но здесь никого пока что из наших не было. Поэтому меня провели к начальнику музея, который принялся расспрашивать: подлинное ли, настоящее ли это знамя, что я обо всем этом думаю. Очень странно мне было все это слышать.
В комнатах, где жили мои знакомые, я никого не нашел. Мне сказали, что все в 24-й комнате. Я не знал, почему они там, постучал и вошел. Комната была полна народу. Я сразу увидел комдива Шатилова. Меня узнали все, кроме Шатилова, который только через некоторое время сказал: «Вот теперь я вас припоминаю». Тут был Зинченко, тут был и Негода, который упорно твердил, что я у них был редактором, и стал целоваться, и Крылов, бывший начальник политотдела корпуса. Он спросил, узнаю ли я его, но я назвал его по фамилии только потому, что знал, что он приедет. (В дивизии у нас был еще другой Крылов, парторг 756-го полка.)
За спиной я услышал голос Сьянова, говорившего что-то обо мне нашему генералу: «Так ведь, товарищ генерал, он всегда с нами был. Его в дивизии все солдаты знали». (Откуда было генералу помнить меня, уж с кем, с кем, а с генералом мне общаться было не положено!)
Неустроев — и он, и Давыдов были тут же — сказал комдиву, что у меня очень много материалов и что я стал настоящим писателем. «Так как же не разберетесь с этим, как же это получается, что вылез этот...» — сказал Шатилов и назвал фамилию человека, о котором больше всего писали все эти последние годы.
Я сказал о Колумбе и Америке, и, кажется, это дошло до всех.
Сказал, что и писал и печатал, и вот теперь, в № 5 «Нового мира» должна быть моя новая публикация. Шатилов записал все это в книжку себе. А когда я только вошел и представился, когда мы поздоровались, спросил, где я сейчас работаю? «Издательство?» Он не понял, что это такое, и спросил, а какая газета или журнал...
Мы обедали, надо было спешить, в музее нас уже ждали. Девочка с указкой рассказывала им, как они брали рейхстаг, а потом подходила к Кузнецову, командующему армией, которого я впервые видел, и спрашивала у него, как его фамилия? Так же, впрочем, как и других. Все это без всякого смущения. Скоро, однако, выскочил Федор Матвеевич наш и — с этим своим, чужим, а не своим, полководческим жестом руки, грудь вперед и избочась — пошел рассказывать что-то. Особенно неловко было, что все это при Кузнецове. Остановить его было нельзя...
Не написал еще... Когда выходили из гостиницы, в вестибюле, вдруг появился С-ов. Поздоровался с одним, с другим. Шатилов без улыбки, сухо пожал ему руку. Я решил, что он не хочет с ним быть любезнее, но он спросил у меня:
— Кто это такой?
— Кто?
— Да вот сейчас подходил, здоровался?
Все уже перезабыли друг друга. И все-таки меня все это немало удивило.
Но, наверно, самый сильный удар нанес этому человеку Сьянов, который, когда тот подошел к нему и спросил, узнает ли он его, вглядевшись, ответил:
— Ну как же, узнаю, вы — художник!
Тот, должно быть, решил, что все это умышленно.
Утром собрались в номере у нашего генерала, у Шатилова. Показывает нам аккуратно выполненную кем-то схему боя. Уточняет ее со Сьяновым.
Говорит:
— Кошкарбаев пришел вместе со Сьяновым, но в письме, которое он написал и которое ему, Шатилову, переслали, уверяет, что он пришел первым. Первыми вступили на плиту подъезда (перечисляет фамилии: Быков, Прыгунов и др.). Туда никто не мог войти, кроме как вслед за артиллерийским огнем. Я видел, как по залитому водой рву лезли по трубе, ни один не бежал. Бежали у «дома Гиммлера», а как добежали до рва — все ползли. И сьяновские, и полурота Кошкарбаева. Вся артиллерия работала по рейхстагу, по Бранденбургским воротам и по тем двум зданиям, из которых велся огонь. В 18 часов врывается батальон Неустроева. Около 20 часов Зинченко разговаривал со мной из рейхстага. Я поблагодарил его. Он сказал, что бой идет сильный.
Мы опять вернулись к Кошкарбаеву. Я сказал, что он, на мой взгляд, справедливо добивается признания того, что он сделал. Генерал со мной соглашается, он горячо говорит о Кошкарбаеве и защищает его. (Только фамилию правильно не может выговорить.)
Потом мы оделись и пошли вниз. Никто не понимал, куда и зачем мы направились. Вышли из подъезда гостиницы. Тепло. Солнечно. Стояли на тротуаре, продолжали разговаривать. Вдруг подошла машина, и оттуда вышел Егоров. Я его сразу узнал, но остальные, кроме Кантарии, по-видимому, не понимали, кто этот худой парень в синенькой фуражечке. Шатилова он не узнал и не мог назвать его. «Я же комдив ваш!» — сказал Шатилов. Однако Егоров оправился и спросил: «Как ваша жизнь, товарищ генерал, как здоровье?»
У Егорова — язва. Достает из кармана и показывает соду. «Еще с партизан», — говорит он. Оказывается, он приехал еще ночью, и подвезли его неожиданно — киношники крутили встречу. Утром в гостинице, как выясняется, Егоров уже видел Шатилова, но не узнал его. Тоже и Егоров всех перезабыл. Все потому же опять, что прошло пятнадцать лет.
Не знаю уж, почему, вдруг вспомнили памятную всем высоту 228.4 в Калининской области. Где кто лежал, кто как погиб.
Егоров, когда генерал спросил у него, почему он плохо выглядит, ответил: «Я тут немножко борюсь с трудностями».
Мы — опять в номере. Егоров и Кантария вдруг заговорили об Иванове, который, по их словам, был с ними. Пуля попала ему в живот, было это уже за каналом. Поначалу я плохо понимал, о каком Иванове они говорят.
Егоров:
— Мы бежали вчетвером — Берест, Кантария, я и Иванов...
Шатилов говорит о С-ве:
— Я сказал ему, когда встретил его здесь: «Как же вы так делаете?» Он ответил: «А разве вам не все равно, вы — командир 150-й».
Это все уже в автобусе, когда поехали с экскурсией по Москве. Фотографировались у мавзолея, в Кремле, возле Юрия Долгорукого. Выяснилось, что Егоров никогда не был в мавзолее. Неустроев рассказывает какую-то смешную историю о сапогах. Все удивляются царь-колоколу. Шатилов вымеряет его шагами. Публика интересуется. Но никто не знает, что это за группа, которую так усиленно фотографируют.
Негода рассказывает. Когда они заняли здание швейцарского посольства, пришел посол, просил взять их под защиту как представителей нейтральной страны. Говорит, что у них и были эти часы, четыре тысячи часов, которые потом так щедро раздавали. Работники посольства спекулировали ими.
Среди снимков, которых у него много, есть любопытные. Интересный снимок рейхстага из дома швейцарского посольства. Сделан он 29 апреля. На переднем плане — канал, очень широкий, сорванный мост, от которого остались одни сваи-рельсы.
— Канал, — говорит Негода, — мелкий...
Негода очень изменился. Пьет. Просил меня послать ему снимок мертвого Геббельса. Рассказывает, как у него «перехватили» его. Сначала он лежал в санроте полка, в палатке, но он не уследил, и труп полуобгорелого Геббельса увезли, утащили.
Еще раз о том, о чем говорит Негода и о чем, помнится, мне уже приходилось писать...
На КП нашего 79-го корпуса, на двух накрытых простыней сдвинутых столах (слегка обгорелый, но узнать можно) лежал труп Геббельса. Голый, но в носках и с галстуком на шее. Причинное место прикрыто большим куском ваты. В головах — пистолет и пиджак с золотым партийным значком над карманом.
Магда Геббельс и шестеро ее детей, пять девочек и один мальчик, которых она сама же и отравила, лежали на носилках, на полу.
Сегодня это может кому-то показаться странным, но носки на Геббельсе были штопаные. Они и сейчас у меня перед глазами, эти заштопанные носки.
Довольно обычный, если не сказать рядовой, пример немецкой бережливости и аккуратности.
С утра собрались в музее, чтобы сфотографироваться «всей дивизией» у Знамени. В это время двое рабочих поднялись на стремянку и стали развинчивать стеклянный футляр, чтобы снять Знамя.
Как только Знамя достали, я стал осматривать его со всех сторон. Меня интересовала цифра, где и как она написана. Мои товарищи не очень понимали, что я делаю. На ткани флага — пять-шесть пробоин, — пулевые, осколочные...
Шатилов рассказывает окружившим его людям о том, как Кантария и Егоров ставили это Знамя на рейхстаге. Но и он теперь уже добавляет: «С ними был еще старший сержант Иванов. Он был убит...»
Зинченко от себя:
— Я дал задание Кондрашову подобрать людей для водружения Знамени...
Сцена у Знамени, когда снимали и говорили участники, была ужасная, тягостная. И никто из посторонних, но особенно музейных работников ничего не понимал: почему какие-то новые для них люди стали у древка флага и, волнуясь, принялись рассказывать обо всем, а хорошо знакомый им комбат-депутат прятался за спинами у публики и не знал, по-видимому, куда деваться. Однако операторы все еще лезли на него и, не понимая, почему он прячется, фотографировали его...
Все заметили, что Знамя еще больше выцвело, как будто его постирали. Крылов даже головой покачал: «Надо было поискать что-нибудь получше». Спросил у Шатилова, где теперь знамя дивизии, сохранилось ли оно? «Боевое»? — спросил тот. И, улыбнувшись, сказал: «А его ведь не было...» — «Почему не было?» «Не успели выдать. Ведь дивизия была спешно сформирована из двух бригад...» Вот так вот.
В отличие от сохраненной мной полоски флага, сделанного из плотной немецкой перины, на Знамя победы пошел наш русский кумач. Иначе бы оно не выглядело таким выцветшим. А материал того флага, от которого мы оторвали по кусочку, точно такой, как перина, привезенная мной из Германии...
Мне давно хотелось еще раз видеть его, но уже не под стеклом, а развернутым, посмотреть, потрогать руками. Я оглядел его со всех сторон перед тем, как его стали фотографировать. Оказалось, что это доставшееся нам полотнище было сшито из двух кусков, рубец проходил посередине. Один край полотнища был оборван. Кантария сказал: «Это когда лезли, зацепили за прутья на куполе и оторвали...» Пятерка оказалась на обратной стороне надписи, в углу, возле древка. Через трафарет желтенькой краской проставлена была цифра «5»…
Я еще раз оглядел полотнище, все эти пять или шесть пробоин, одна осколочная, остальные — пулевые. Позвал Кантарию, спросил: может быть, потерлось?
— Да нет же, — сказал он, — пулевые, рваные, с зазубринами...
А насчет того, что оно закопчено, это выдумки!
Сьянов — о древке. Говорит, что оно не было покрашено, что его уже здесь покрасили. И что древко было сломано, что оно надломилось, когда в него попала пуля. И что когда отправляли в Москву и укладывали в машину, он спросил у Артюхова, что делать? Тот сказал: «Отломите совсем!» И только потом уже починили.
Говорят об Артюхове, начальнике политотдела дивизии:
— Смотри, каким догадливым Артюхов оказался, ведь это он заставил сделать надпись на знамени. Теперь бы никому ничего не доказали!
Матвеев рассказывал, что кинохроника снимала после боев в самом рейхстаге. Но машина кинохроники наскочила на мину, подорвалась. Я сказал, что теперь в нынешний фильм хотят включить инсценированные кадры. Он ответил, что это несерьезно, по-детски получается.
Кантария и Сьянов, оказывается, побывали в прошлом году в Берлине, но, как рассказывает Кантария, рейхстага они так и не видели, даже издали, от Бранденбургских ворот. Я очень этому удивился.
— Да вот как-то так получилось, — сказал мне Кантария, — сначала собирались, конечно, а потом выпили, то, другое...
Сегодня с утра Шатилов позвонил мне, сказал, что у него есть идея сфотографироваться всем вместе, всем, кто из 150-й. «Чтоб была какая-то память». Вчера, как он считает, было положено большое начало. Доволен, что приехали четверо его тихоокеанских солдат, которые 49 дней провели в океане на барже, что все это состоялось в одно время. Спросил его о семье, осталась ли она в Куйбышеве, где он прежде служил, или уже с ним, там, на Дальнем Востоке. Он сказал, что все с ним, что у него до сих пор нет никакого постоянного пристанища, надеется, что когда-нибудь это все будет.
Назавтра назначено что-то вроде банкета. Василий Митрофанович сказал: «Вы должны быть! Пожалуйста, в 15-00!» Ему хочется поговорить со мной, о многом рассказать и показать то, что он написал сам. Неустроев, понимая всю несерьезность ситуации, говорит мне, что Шатилов просит, чтобы я его принял...
Какие-то подробности, относящиеся ко времени, когда мы жили в охотничьих угодиях Геринга под Гроссшонебеком. Теперь, когда Шатилов был у меня дома и мы, не помню уже в связи с чем, заговорили о «даче Геринга», я, по сохранившейся у меня карте, разыскал все эти места, о которых мы говорили. Все так и было, и лес, и прямая, как просека, дорога, ведущая туда, к этим обширным угодьям, где для каждого вида животных были свои, отделенные одна от другой металлическими загородками, пространные вольеры. Только там, где должно было находиться озеро, было порвано. Но генерал, по своей привычке пользоваться в разговоре карандашом и бумагой, тут же набросал все это, и лес, и памятное нам озеро. Выходило, что озеро было не круглое, как почему-то запомнилось мне, а продолговатое. В одном месте оно сходилось, и образовывалось не одно, а два разделенных узкой перемычкой озера.
Генерал, по его словам, и в самом деле спал в постели жены Геринга. Говорит, что первую ночь, когда мы туда пришли, он так устал, что сразу завалился в приготовленную для него, как ему казалось, застеленную одеялом кровать. И только потом узнал, что он спит в постели жены Геринга.
Эту нашу первую после Берлина стоянку, эту, как упорно называет ее каждый из них, «дачу Геринга», вспоминал и Артюхов, когда я был у него в Таллине, и Сьянов, когда он был в Москве. Каждый запомнил что-нибудь свое. Там было много разного рода служб, всякого рода построек, располагавшихся как по берегу озера, так и вокруг него. Вблизи того дома, в котором размещались мы, я это хорошо помню, стояли какие-то сараи. Основной же дом, как говорит Сьянов, был разрушен, взорван. От него, по словам Сьянова, осталась только груда камня. По другую сторону одного из этих озер, это я тоже помню хорошо, была ферма, что-то вроде деревни.
Большой, написанный маслом портрет супруги Геринга, по словам Шатилова, висел у нее в спальне, над кроватью. Скорее, даже картина, потому что изображена она была со спины, обнаженной, сидящей на корточках перед стайкой голубей, которых она кормила с руки…
Генерал решил, что это непременно должны видеть все, и приказал перевесить портрет, повесить его перед входом в дом. «Пусть солдаты посмотрят!» — распорядился генерал. Но его адъютант счел это неудобным, и картину повесили в коридорчике, но все равно, говорит Шатилов, все видели. Еще он рассказывал мне, что там, за озером этим, в деревне, жила одна женщина, которая всю жизнь была экономкой у Геринга. Под конец, уже в войну, ее уволили. Супруга Геринга, ей, по словам генерала, было тридцать два, Герингу — пятьдесят, была в связи со своим, как он почему-то говорит, «массажером». Экономка рассказала об этом Герингу. Молодая женщина не оправдывалась, но проявила характер. В результате «массажер» остался, а экономку выгнали.
Может, все это так и было, но уж больно вся эта история похожа на генеральский анекдот.
Генерал Шатилов пришел к нам 1 мая 1944 года, когда мы стояли в Козьем Броде на реке Великой. Я хорошо это помню, потому что я тогда впервые его увидел. Начальника штаба дивизии, по словам Шатилова, не было. Начальником политотдела дивизии был тогда Воронин, которому я представлялся, когда пришел в дивизию.
— Когда уходили из Берлина, — продолжает Шатилов, — знамя взяли с собой, я положил его к себе под койку. Сначала, признаться, хотел оставить его на рейхстаге, но, посоветовавшись с Артюховым, решили снять. Штаб дивизии нашей в это время располагался в Моабите.
Комендантом Берлина назначили Берзарина. Он издал приказ — убрать все другие армии из Берлина. Вот тогда Артюхов и сказал мне, что нельзя оставлять поставленное нами на рейхстаге знамя. Я говорю ему:
— Зачем? Это дело не наше, а государственное! — Артюхов на это ответил:
— Мало завоевать, надо отвоевать славу!
И я отдал приказ: снять знамя с рейхстага. Его завернули в бумагу и положили в мою машину.
Берзарин установил другое, свое роскошное знамя. Когда пришел приказ доставить в Москву Знамя победы, Берзарин предложил сделать это Пронину (видимо, члену Военного совета?), но тот отказался, сказав: «Я на это не пойду, мы не ставили!» Тогда Берзарин провел все это сам, торжественное снятие Знамени с купола рейхстага и отправку его в Москву. Мы услышали об этом и подняли шум. Артюхов тогда сказал мне: «Вот видишь, что значит — знамя под койкой!»
Как только об этом стало известно в Москве, их вернули и даже, как сказали нам, арестовали. Вернули из Бреста. А Берзарин дня через три разбился в Берлине.
О надписи. Я думаю, что ее сделали сразу, как только сняли, потому что когда знамя лежало у меня под койкой, на нем не было написано «150-я Идрицкая...» Артюхов сказал: если мы укажем и корпус, и армию, и фронт, тогда все будут заинтересованы в отстаивании того, что именно это знамя стояло на рейхстаге. Вот это и заставило нас сделать надпись. Быстро сшили всем делегатам шерстяное обмундирование и отправили их в Москву со Знаменем...
С флагом было так.
Знамя Победы было нами снято, его увезли в Москву, на Парад Победы, и обратно оно уже не вернулось.
Как известно, когда шел Парад Победы, его торжественно проносили по Красной площади. В это время вражеские штандарты кидали к подножью Мавзолея.
После парада Знамя было передано в Военный музей, и его стали хранить под стеклом.
Когда же наше командование взамен снятого захотело поставить на рейхстаге другой флаг, обжившиеся уже к тому времени в Берлине наши союзники, американцы и англичане, воспротивились этому. Они заявили, что, поскольку флаг, который водружен был нами в день событий, мы уже сняли, они не хотели бы, чтобы на рейхстаге стоял только наш флаг, и что если советское командование желает установить другой флаг на рейхстаге, то рядом должны быть поставлены и их флаги.
Так или иначе, но в конце лета того года, когда я снова оказался в Берлине, флага над рейхстагом уже не было.
Апрель 8. С утра собрались в гостинице, предстояла поездка на студию кинохроники. В коридоре меня встретил Егоров, и мы прошли с ним в комнату Кантарии. Сам он куда-то ушел, но здесь были Сьянов и Зинченко. Показал им какие-то вырезки из журналов и газет со статьями разных лет, связанными со всеми этими делами. Над некоторыми мы очень смеялись и даже решили не показывать их старику Шатилову, чтобы не огорчать его. Но потом все-таки показали. «Я опровержение напишу!» — сказал помрачневший Шатилов. Мне хотелось сказать на это, что опровержения пишутся в одном экземпляре, а газеты и журналы имеют миллионные тиражи.
А перед тем как появился Шатилов, я рассказывал им, Кантарии, который к тому времени вернулся, Сьянову и Зинченко, как я чуть было не написал сценарий, но один из Васильевых, тех, что снимали фильм о Чапаеве, загоревшийся ставить этот новый для него фильм, не сумел добиться одобрения этой затеи своей, ибо, как объяснили ему в то время, изображение разгрома рейхстага, так будто бы утверждали немцы из ГДР, может задеть национальные чувства немцев. Зинченко, конечно, тут же со своей военной прямолинейностью сделал вывод о том, что флаг должны снять.
Я рассказал им, как делался фильм «Падение Берлина» по сценарию Павленко, и Зинченко стал хвалиться, говоря, что он был консультантом этого фильма и его знакомые долго еще потом называли его «консультантом». По-видимому, этот последний титул нравился ему больше, чем то, что он десять дней был комендантом рейхстага.
Тут мы прервали Зинченко, так как кто-то пришел, и разговор переменился. Мы договорились с Зинченко, что продолжим разговор, когда он еще раз будет у меня. Мне надо было уточнить, расспросить у них еще раз, откуда эти два разных снимка Знамени, на одном из которых только имя дивизии, на другом — и корпуса, и армии, и фронта. Но они, как и Шатилов вчера, утверждали, что последнее добавление сделано было не в армии, а у нас же в дивизии. Надпись, насколько помнит Сьянов, сделал связной Артюхова, сержант или старший сержант, что надпись делали перед самой отправкой Знамени в Москву и очень торопились.
В студии кинохроники, когда мы туда приехали, чтобы посмотреть то, что было снято за эти дни, какие-то девочки, как оказалось лаборантки, долго не пускали нас. Генерал решил, что это артистки, и разговаривал с ними как будто он не генерал, а самый что ни на есть обычный солдат…
Нас предупредили, что фильм смонтирован пока начерно, не озвучен и нет титров, что называется он: «Они водрузили Знамя Победы».
Сначала Одер. 16 апреля. Полыхающая огнем ночь, залпы РС, артиллерии, бомбовые удары авиации и потоки трассирующих пуль и снарядов по наземным целям. Снимал это Кармен.
Лысый, ученоподобный Самсонов, читающий лекцию в железнодорожной школе. Давыдов — в сибирской тайге — под Москвой, с ружьем за плечом идет, проваливаясь в снегу (оказывается, под Москвой еще снег), спускается в овраг, на склоне садится на пенек, курит. Как он играет! Никогда не думал, что Вася такой актер!
Очамчире. Кантария спускается к морю. Хлещущие по дамбе волны. Бригада плотников и арматурщиков Кантарии укрепляет дамбу. «Человек, у которого со страшной силой отрастает борода». Вот он в своем депутатском кабинете, ведет прием. Он неграмотный, расписываться не может. (Вчера на книжке для дочери Зинченко никак не хотел написать свою фамилию, стеснялся. Потом все-таки написал печатными буквами, писал очень долго, покраснев от напряжения.)
Рудненский комбинат молочных консервов. Егоров в белом халате и в белой шапочке ведет по своему цеху солдат, пришедших на экскурсию. Тот же Егоров в колхозе «Советская Россия», на ферме, поставляющей молоко. Курит, хотя и язвенник. И не только в фильме. Это — на работе. А вот он народным заседателем в суде. Разбирается автодорожное происшествие. Листает дело. У него участливое выражение лица. А вот дома. Двое детишек — Валя и Тамара, шестой и третий класс.
Свердловск. Неустроев дома, в чужой квартире. Квартира чужая, так как Неустроев проживает в закрытом городке и потому его снимают в Свердловске. На столе машинка, Неустроев пишет книгу «Путь к рейхстагу». Встает, устремив думающий взгляд в стену, вспоминает. Подходит к столу и что-то записывает. За окном — зимний город, ребятишки кувыркаются в снегу. А вот и сам Неустроев везет Танюшку в салазках, тут же Юрка, сын, мне уже знакомый. Жена Лида вытирает дочке нос. А это — обсуждение рукописи Неустроева. Тут Левин из нашего «Фронтовика», он теперь в Свердловске, в окружной газете, и Королев, который и пишет Неустроеву книгу.
Шота Кантария, сын Мелитона, приехал в отпуск, служит в армии.
Потом идут нынешние наши встречи в Москве, которые были на моих глазах, несколько однообразные и затянутые уже потому, что поцелуев более чем следовало бы. И встреча Шатилова, которого я не встречал, и Неустроева с Давыдовым, и то, как мы встречаем Кантарию, и съемки в музее у Знамени, и с четырьмя героями, снятыми в океане с баржи. На некоторых вижу свою улыбающуюся дочку. И прогулки по Москве. И Москва.
Потом, уж не помню, как это вклинено, кажется, там, где Степан сидит над рукописью и вспоминает о боях, идут военные куски. Но теперь это уже сам Берлин, бои в городе. Огонь, огонь. Разрушенные здания. Перебегающие группы. И вот видна ратуша. Надпись на стене или заборе: «Капитулирен? Найн!» И потрясающий по силе кадр, по-видимому, снято операторами, которые были у Чуйкова: высоченные Бранденбургские ворота с бронзовыми статуями вдали, в небе, а впереди, перед ними — бой идет...
Далее, как я и предполагал, инсценированные кадры взятия рейхстага, недостоверно бегущая с высоко над головами поднятым флагом группа, столь широко распространенная теперь, и привязывание знамени, конечно. И салют на крыше, такой же инсценированный и столь же широко распространенный. Какое-то неизвестное мне место стены с надписями, такими же стандартными, как и все другие. Запомнилась и даже понравилась: «Мы — из Ельца», на этот раз своей непритязательностью.
Началось обсуждение. Зинченко говорил, что много действия артиллерии, а решает все-таки пехота. «Вот хотя бы моих пехотинцев взять, почему бы их не показать!» Сьянов — много о том, как двигались к Берлину, а как брали рейхстаг, показано очень быстро. «Да и эта группа, — говорит он, — которая бежит, очень маленькая, а это несерьезно. Что касается боя в рейхстаге, то он вообще не показан. Получается, что сразу вбежали, поднялись на крышу и салютуем!»
То, что это инсценировки, по-видимому, их совсем не смущает и не возмущает. Я говорил, что инсценированных кадров давать не надо, не следует. Оператор снимает наших бойцов в спину, крупным планом, и создается впечатление, что рейхстаг было легко и просто брать, даже снимать можно было. Надо остановиться на действительно снятых кадрах артиллерийских залпов и перебегающих, прикрытых домами групп, а потом диктор должен сказать, что бой за рейхстаг снять не удалось, потому что на Королевскую площадь с киноаппаратом проникнуть было невозможно. И снять только Знамя, развевающееся на рейхстаге, то есть финал и апофеоз войны, и Знамя на рейхстаге — как символ победы.
Перевёрткин пытался объяснить, что это кадры кинохроники, что то, что они хотят видеть, то есть себя, не было заснято и что теперь это уже не заснимешь.
Перевёрткин довез нас со Сьяновым до центра и по дороге заговорил о том, что наслоений произошло много и он не знает, как все это теперь можно исправить, что после всего происшедшего, после того, как одного из них выдвинули депутатом Верховного Совета, о нем стали так много писать, что он сделался чуть ли не единственным из тех, кто брал рейхстаг. Что это многое объясняет, хотя, конечно, ни в коей мере не извиняет этого человека.
Я не записал еще... Из разговоров с все тем же сценаристом в Ессентуках я понял, что они собираются включать что-то из того, что до сих пор не показывалось, например лежащего в яме Гитлера, где оператор положил рядом большую фотографию Гитлера, чтобы можно было сравнить. И все-таки я не думал, что они это включат. И конечно, это оказалось не то, что я предполагал увидеть. Мундир с открытым воротом, белоснежная рубашка, галстук, выхоленное лицо, как будто даже напудрено. Лоб пробит пулей. Показалось даже, что улыбается. Вокруг стоят и показывают на все это пальцем наши офицеры.
Мы всегда знали, что Гитлер был сожжен, а этот даже не обгорел. И теперь, когда я увидел показываемого нам «Гитлера», я готов поверить — шучу, конечно! — всему, вплоть до того, что он убежал в Аргентину, как писали в первые дни после войны.
Апрель 9. Я совсем свалился и не мог быть на комиссии по истории Отечественной войны. По словам Сьянова, разговор был бурный. Он рассказывал мне об этом вечером. Кроме его рассказа о том, что было, Сьянов сказал еще:
— Неустроев поступил очень дальновидно, придав мне взвод ПТР лейтенанта Козлова. Он сказал, что, во-первых, могут появиться танки, а кроме того ПТР пригодятся, потому что в рейхстаге железные перекрытия.
Егоров, по его словам, рассказывал на комиссии о том, как его и Кантарию вызвал Кондрашов и сказал, что им дается большое поручение. И опять об Иванове, который якобы был с ними, о том, что, когда они пришли в батальон, их передали Бересту.
— Нас было три разведчика, Берест и два автоматчика.
Надо сказать, что в первое время я решительно не понимал, о каком Иванове они говорят. Вроде бы я все знал, говорил в те дни и с тем, и с другим, и ни о каком Иванове никогда не было речи. Что еще за Иванов? Откуда он вдруг ни с того ни с сего взялся? Но они, больше всего все-таки Егоров, то и дело вспоминали этого Иванова...
Сьянов считает, что атаку рейхстага поручили батальону Неустроева потому, что батальон Неустроева в это время оказался самым полнокровным. Что Плеходанов и его полк не имел Знамени, потому что на дивизию было выдано лишь одно это Знамя — Знамя Военного совета нашей Третьей Ударной.
Болтин, который вел встречу, по словам Сьянова, сказал, что составители истории называют в своем очерке тех, кто штурмовал рейхстаг, а не только тех, кто связан с водружением Знамени.
Хорошо, если так. Единственно, что я могу сказать на это. Я давно уже, признаюсь, не могу понять того, почему так настойчиво, чем дальше, тем больше, говоря о взятии рейхстага, пытаемся мы все решительно свести к Знамени, к флагу победы. Все это, думаю я, от нашей любви к символам…
Апрель 12. Шатилов уезжал вчера, утром он позвонил мне, я приехал в гостиницу и еще застал его. Давыдова не было, он уехал в Вышний Волочёк, и Неустроев нервничал, он упорно хочет забрать Давыдова к себе, помочь ему. Шатилов ехал на аэродром, мы попрощались с ним у подъезда гостиницы. Все разошлись по своим делам. Я пришел в музей, так как там должен был быть Егоров, но не нашел его. Был очень тягостный разговор с экскурсоводками, которые все путают, выдумывают и сомневаются в подлинности Знамени. Они ничего не читали, ничем не интересуются, охотно верят всякого рода слухам. Историю о пяти или десяти штурмовых группах они якобы слышали от Егорова. Вечером звонил Неустроев, встревоженный тем, что Давыдов все еще не вернулся. Утром он позвонил еще раз, на этот раз чтобы попрощаться, потому что уже через час он улетал самолетом. Я спросил о Давыдове, но Неустроев отвечал неохотно, сказал, что тот вернулся и сейчас спит у себя в комнате. Позднее я узнал, что они поспорили; как видно, Давыдов не хочет, чтобы его жизнь перекраивали. Позднее я говорил с ним по телефону. Он отправился было на вокзал, но не доехал, не добрался и, по его словам, не знает теперь, когда выедет из Москвы. У него уже началось. «Теперь, — говорит он, — пока не доберусь до матери». Мать у него в Красноярске. Горюет, что сказал что-то грубое Степану и что Степан на него обиделся.
Кантария и Егоров, так же как и Сьянов, будут еще некоторое время в Москве.
В двенадцать ночи с Киевского уезжал Зинченко, и поскольку он остановился у дочери на том же Ломоносовском проспекте, где я живу, то я заходил к нему. Сьянов тоже с ним. До отъезда на вокзал оставалось еще более часу. Разговор шел о том, что то, что сделали на этот раз, надо было сделать много раньше. Когда Зинченко уехал и мы остались со Сьяновым вдвоем, тот сердился, что Зинченко все путает, когда-то он прекрасно знал, что за знамя получил его полк, и потому, козыряя этим, оказался сильнее других. Теперь Зинченко хотелось бы, чтобы это было полковое знамя, и даже считает, что мы выдумываем, когда говорим, что знамя это Военного совета армии. Все, мол, говорят о комбатах, а ведь знамя ставили мои полковые разведчики, которым я это поручил. Сьянов соглашается со мной, что нельзя показывать штурм рейхстага так, как его показывают в инсценированных кадрах. Если бы его так легко было взять, он не был бы так разрушен и снаружи и изнутри. Там внутри все было разбито и все изуродовано, обрушены все перекрытия...
Апрель 14. Наконец предоставилась возможность поговорить более подробно с Егоровым и Кантарией. Встреча эта могла быть плодотворнее, если бы проходила в более спокойной обстановке и все мы не были так утомлены. Их возят из одной части в другую, они к тому же еще добиваются поездки в Германию. В номер непрерывно ломятся люди, трещит телефон. Так что самый серьезный разговор произошел уже поздним вечером.
Вот кое-что из их рассказов…
Древко знамени прикручивали поясным ремнем Кантарии. Это сначала, когда прикручивали к колонне, на крыше — ремень уже был не нужен. Там, на крыше, кажется, его и бросили...
О чехле. Чехол был брезентовый, защитного цвета. Когда «волокли» по площади, из чехла, как помнится Егорову, высовывалось покрашенное древко. Знамя было в чехле, пока его не прикрутили к колонне.
События, вкратце, развивались так: в одном из подвалов «дома Гиммлера» находились разведчики. Когда 30-го во второй половине дня ворвались в рейхстаг и об этом сообщили Зинченко, тот вызвал Кондрашова. После чего разыскавший их Кондрашов сказал им:
— Вы и вы, со мной, к командиру полка!
В штабе они впервые узнали о знамени, которое, сказали им, надо поставить на «тот черный дом». Кондрашов сказал, что им предстоит опасаться только огня с флангов.
— Не забивайте мозги! — сказал Егоров. — Что мы, не видим: внутри тоже немцы!
Их подсадили в полуподвальное высокое окно, и они довольно спокойно доползли, волоча за собой знамя в чехле до канала, где к тому времени в каком-то бетонированном котловане устроил свой НП Неустроев.
Вместе с Берестом перебрались (ни хрена уже не помнят или врут!) через канал по водопроводной трубе. До рейхстага добрались благополучно, а на ступенях убило Иванова! Заскочили внутрь. Наверх пробираться было еще опасно. «Ни в коем случае нельзя», — сказал Сьянов. Вот тут-то Берест и уговаривал его самого, Сьянова, ставить знамя, но он отказался. Тогда Кантария и Егоров вернулись в подъезд и — чехлом и ремнем — прикрутили знамя к колонне. Тем временем очищен был ход на второй этаж. Тогда они отвязали знамя и, сопровождаемые Берестом и автоматчиками, установили его в окне второго этажа. Оказалось, что лестница наверх, на крышу, повреждена. Тогда, вернувшись к подъезду, они затащили деревянную лестницу, которую немцы использовали, когда замуровывали окна. По ней втроем с Берестом и добрались до крыши. Еще только темнело. Хотели прикрепить к всаднику, но тут ударила пушка и заработали минометы с собора. Заползли под всадника, а знамя обломилось, когда в древко попал осколок, и свалилось на крышу. Обстрел прекратился, становилось темно. Тогда они вылезли из-под коня и по каркасу купола добрались до площадки. Той же бомбой, которой повредило лестницу внутри, покорежило верхний угол каркаса, одна железина загнулась, за этот шпенек на площадке купола они и закрепили древко. После чего всю ночь вместе со взводом подносили из «дома Гиммлера» ящики с гранатами.
Второго мая и в последующие дни их заставляли демонстрировать фотокорреспондентам, как они ставили Знамя, лазали по этим перекрытиям. Под взглядами наблюдателей, перед объективами лазать было много труднее. Потому что в первый раз, вечером, им страх помог быстро и незаметно для себя взобраться наверх. Они все хорошо видели, купол им освещали трассирующие пули, самих их уже не видно было с земли и с окружающих зданий, и по ним уже не били.
Утром десятого мая сняли Знамя и повезли его вместе с полковым знаменем на озеро, на «дачу Геринга». Везли на лошадях.
Потом их всех, вместе со Сьяновым, вызвали в штаб корпуса, чтобы везти Знамя в Москву, но поездку внезапно отложили.
Там, на этой «даче Геринга», у Артюхова, сделаны были все эти надписи. Вскоре им срочно сшили офицерское обмундирование и самолетом отправили в Москву. Артюхов сказал им: «Будете сдавать Знамя коменданту Москвы, возьмете расписку!»
Установление Знамени не казалось им в то время событием необычайным, а было одним из дел среди других их обязанностей. Нельзя не думать о том, как многое в истории быстро становится легендой, как быстро обрастают подробностями и нередко совсем искажаются факты, как незаметно, с годами, одни факты подменяются другими, выдуманными, как на смену одним участникам событий, сначала неуверенно и робко, выдвигаются другие, после чего историки утверждают и канонизируют и эти подмены, и эти выдумки, более интересные и более похожие на правду, чем сама правда.
Таких, как эти двое, мы, корреспонденты, журналисты, заставляем рассказывать нам день за днем, шаг за шагом, минута за минутой их поступки и их чувства — и в «доме Гиммлера», и на площади, на ступенях, на куполе. А в памяти, может быть, остался только какой-то один во всех подробностях живой момент. Отвечают: «Не помним!» Мы настаиваем, искусно подводим к тому, что хотелось бы услышать, и они в конце концов послушно рассказывают то, чего не сохранила память.
Выступления, вопросы слушателей сделали, кажется, из Егорова профессионального выдумщика. Так, вчера он на ходу ввел в свой, по мере его сил правдивый, рассказ историю о немецком пулеметчике под всадником. Глупейшая история эта может впоследствии затмить подлинные, но менее эффектные события. Уже теперь экскурсоводы в музее у нас рассказывают о том, как десять разведчиков с красным знаменем в руках, один за другим сраженные, падали на площади… И вот теперь и тот и другой наперебой рассказывают нам об Иванове, который якобы был с ними, чему я, вроде бы все знающий не понаслышке, много раз с ними разговаривавший в те дни, до сего времени и слыхом не слыхал.
Спрашиваю:
— Почему не рассказывали об Иванове раньше?
Егоров:
— А кто нас спрашивал? Корреспонденты приедут, поговорят, а потом пишут что вздумают!
Егоров о себе: партизан, действовали в Западной Белоруссии. Командиром полка был Садченко, полк диверсионный, действовал в треугольнике: Орша — Витебск — Смоленск. По соседству действовала 16-я Смоленская бригада, а также полк Гришина. Самого Гришина знает прекрасно. С Третьей Ударной Армией соединились на границе Польши под городом Камень. Это еще до форсирования Вислы. После этого попал в 756-й полк, сначала в минометную роту к капитану Моргуну, затем в разведку. Присвоили звание сержанта. За партизанские дела награжден орденом Красной Звезды и медалью «Партизан Отечественной войны» I степени. С Кантарией познакомился сразу, как попал в разведку. В то время во взводе было 38 человек. Начальник разведки полка — Кондрашов Василий Иванович. Командиром взвода — лейтенант, погиб за Одером, где у нас погибла половина полковой разведки.
Под Берлином, где наши разведчики два дня вели наблюдение, с боем взяли шесть или восемь языков. В Берлине — участвовали в уличных боях вместе со всеми.
— О знамени мы ничего не знали, пока нам его не вручили.
О Кошкарбаеве и Бересте: «Им надо было дать Героев. Они «смеляки». После войны приезжали из наградного отдела, допрашивали нас, как все это было, но почему-то им не дали».
— Берест не переодевался, когда ходил на переговоры. И погоны не надевал, потому что настоящие полковники в те дни, будучи на передовой, обходились без погон. Берест был в кожанке. И он просто представился полковником. До Береста на переговоры (не по просьбе немцев, а по нашей инициативе) ходил майор Соколовский и два разведчика. Но они сунулись, не предупредив о том, что идут для переговоров, и по ним открыли огонь.
Когда Берест представился, немцы сказали: «Такой молодой, а уже полковник...» Так за ним и осталось это: «Полковник, полковник!»
А от Знамени Берест не отходил с самого начала и до конца, только потом нас сопровождали еще и автоматчики.
Под Варшавой я Береста чуть не застрелил. Он хотел у нас трофейный мотоцикл отобрать. Он был прав, мотоциклы нам не полагались, но я распсиховался — посмотрим, кто из нас больше заслуженный, а у Береста ни одной награды не было, хотя и мне тоже форсить особенно было нечем.
Знамена, флаги... Из каждой дырки торчали. Нас потом заставили объехать здание и все флаги снять, чтоб осталось только наше. И еще оставили знамя Кошкарбаева. Оно стояло на углу. Считалось комсомольским знаменем.
О надписях на рейхстаге. Егоров ничего не писал, другие писали, особенно те, кто его позднее осматривали.
— О наградах. Нам дали «Красное Знамя» за бои в предместьях Берлина. Но считалось, что за все, и за рейхстаг тоже. Командир полка сказал нам тогда: «Вы по «Красному Знамени» получили — хватит!»
Кантария, по его словам, написал Калинину и получил ответ: вас Родина не забудет.
Командир полка сказал ему: «На, читай Указ!» — «Я не умею читать», — ответил Кантария. Это было в Германии в 1946 году, и это был Указ от 8 мая 1946 года о присвоении звания Героев, подписанный Шверником и Горкиным.
Кантария демобилизовался 1 ноября 1946 года. Стояли в это время в Оранзее за Эльбой. Егоров — в 1947-м. Служил потом еще в Иванове. Совершил 113 прыжков, был инструктором парашютного дела.
Оба говорят, что не боялись высоты. Егоров 15-летним влез по ржавым петлям на 75-метровую трубу молокозавода и снял трос. Снял за сорок пять минут и получил за это 500 рублей. Несколько раз повторил — даровой заработок!
Кантария, по его словам, тоже привычен к высоте.
Говорят, что на купол залезли быстро, потому что было страшно.
Егоров говорит, что шум поднялся, когда пришла «Красная Звезда» со статьей и снимком, на котором войска 5 Ударной выстроены были перед рейхстагом для снятия Знамени победы и отправки его в Москву.
Егоров говорит, что купол рейхстага был демонтирован в 1958 году.
Сьянов рассказывает, как они попали в Большой театр, когда привезли Знамя в Москву. Еще на концерте в Берлине артисты приглашали их заходить, как только приедут в Москву. И, приехав, они в тот же вечер попытались пройти в театр, хотя у них, естественно, не было билетов. Но о том, что их пригласили, билетерши слушать не хотели. И вдруг у кого-то они увидели «Вечёрку» с их портретами (их снимали на аэродроме), тогда они опять сунулись, но уже с этой газетой. К ним вызвали администратора, и их провели на спектакль. А что они смотрели, они не помнят.
Еще из рассказов Егорова:
— Утром 30 апреля Кондрашов построил взвод в подвале «дома Гиммлера». Зинченко сказал ему, чтобы он подобрал людей ставить Знамя. Кондрашов вызвал нас, и мы пошли в штаб полка. Зинченко сказал нам: пробирайтесь в батальон Неустроева. Нам доказывали, что в рейхстаге немцев нет, они только с флангов. Но мы наблюдали в «серую трубу», как мы называли стереотрубу, и видели, что там немцы… Я сказал: товарищ капитан, не забивайте мозги, если сможем, проберемся. Нам дали задание пробраться к каналу, именно к Неустроеву. Немцы вели перекрестный огонь. Мы выскочили и добрались до канала. Здесь был Неустроев и рота Сьянова. Капитан Кондрашов послал нас, но сказал Сьянову: «Может, ты сам?» Но тот ответил, что он командует ротой. Мы с Кантарией и Берестом по водопроводной трубе перебрались, и тут началась артподготовка. Мы вбежали в рейхстаг и очистили от немцев три комнаты. Берест остался вести бой, а мы выскочили на улицу и стали привязывать знамя к колонне, и опять вступили в бой. Очистили еще несколько комнат, пока не подошли к винтовой лестнице, которая вела на второй этаж. С шестью автоматчиками и Берестом поднялись наверх, выставив Знамя в окне второго этажа. Тем временем в рейхстаг подошли еще две роты Давыдова и две роты Неустроева. Очистили на третьем этаже несколько комнат. Тогда поднялись на крышу. Лестница, которая была здесь, была разбита бомбой. Мы занесли ту, что стояла у колонны. Она осталась здесь, когда немцы замуровывали окна, подготавливая рейхстаг к обороне. Кругом стояли бетономешалки. Оказавшись на крыше, мы подползли к всаднику и закрепили знамя. Но в это время со стороны собора ударила пушка и минометы. Отбило часть древка, и знамя свалилось. Когда огонь прекратился, мы всунули древко в пробоину на том же всаднике. Уже стемнело. Трассирующие пули летели через нас. После чего полезли на купол с того же угла, к которому примыкала внутренняя лестница третьего этажа. Лестницы внутри купола не заметили. Лезли по раме. С одной перекладины другую еле достаешь — высоко. Если пулей не убьет, вниз оборвешься. Мгновенно наверх взлетели. Там площадка шириной в стол. Когда потом снимали Знамя, все удивлялись, как мы быстро лазаем. Посылали нас корреспондентам показывать, сегодня прогоняли, а завтра опять. 10-го, как вы знаете, мы уходили из Берлина, тогда же, утром, снимали знамя.
Кантария:
— Знамя под койкой у комдива — это неправда. Пока его не отвезли в Москву, оно все время у нас было. Два знамени — полковое и это — было со мной и Егоровым. Мы привезли его на озера. Ехали туда на лошадях. А вместо нашего на куполе поставили другое, на нем ничего написано не было, но с кистями...
С крыши рейхстага видели один только «дом Гиммлера» и часть Берлина. А с купола — все было видно.
Пополнение в роту Сьянова было не только из тех, что были в плену, но и из людей, вернувшихся из медсанбатов.
Их вызывали везти Знамя в Москву дважды, в первый раз, когда стояли на озерах, второй — из Ной-Руппина, куда нас перевели потом.
Апрель 21. Все понемногу разъезжались. Последним уезжал Давыдов, которого я больше всего ждал и с которым так и не удалось пообщаться так, как мне этого хотелось бы. С немалым трудом додержался он до конца съемок и официальных встреч. С Неустроевым, который хотел устроить его на завод в своем городе, по словам Неустроева, они напоследок крупно поговорили. Не стану писать об его отъезде, о том, как все это было. Так же как и Неустроев, я без всякого успеха пытался говорить с ним о том, чтобы лечь в больницу и полечиться.
Сьянов за эти дни много раз был у меня. Тоже и у меня случались с ним острые разговоры. Я впервые почувствовал, как они мало связаны друг с другом, и не так хорошо, как мне хотелось бы, относятся друг к другу, и только в эти дни, может быть, на какое-то короткое время выступили одной единой, сколько-нибудь сплоченной командой…
Кантарию и Егорова так затаскали по выступлениям, что только в самые последние дни мог один вечер поговорить с ними. На дни Победы в этом году оба поедут в Германию, становятся заправскими выступальщиками. Егоров даже сочинил для этой цели несколько эпизодов, вроде истории о немце, спрятавшемся под животом коня — скульптуры над фронтоном рейхстага.
Кантария — человек прямой, сдержанный, хотя и горячий. Жена у него русская, простая, хорошая женщина. Они уехали на другой день, а еще через день — Егоров. Я вспомнил, что не спросил, как он хотя бы выглядел, этот Иванов, был он высоким или маленьким, старше их или моложе, черный или светлый?
Могло ли мне тогда прийти в голову, что Иванов, которым они столько дней морочили нам всем голову, появился из «Падения Берлина», что это не кто иной как герой фильма, который в нем, в этом фильме, вместе с ними доходит до рейхстага. Они придумали его, чтобы не расходиться с фильмом…
Такая вот история, которая чуть не стоила мне жизни…
А теперь о том, что случилось, почему вдруг вся эта история с Ивановым, как я сказал, чуть не стоила мне жизни… Узнав, что Егоров вечером сегодня уезжает, я поехал на вокзал. Он ждал меня на Белорусском у входа на перрон. Мы подошли к его вагону, он успел передать снимки, накануне сделанные, и я уже стал спрашивать его все о том же Иванове, но в это время подошел какой-то полковник, служивший в Смоленске. Тоже и он был из нашей 3-й ударной. Кандидат исторических наук. Сказал, что жалеет, что не был знаком со мной раньше, иначе я помог бы ему написать диссертацию, но он будет делать из нее книгу и будет просить меня обработать ее. Я, видимо, так срезал его, что даже Егоров от удовольствия засмеялся. Мы вошли с Егоровым в вагон, но я так и не успел спросить его о том, ради чего приезжал, потому что поезд уже тронулся. Пока пробирался к выходу, вскочил в тамбур, он уже разошелся. Подножка была опущена. Мне пришлось прыгать с высоты. Я, конечно, упал, разбился. Когда поднялся, увидел, что поранил руку. На медпункте мне ее перевязали, сделали противостолбнячный укол. Придется теперь ездить на перевязку.
На другой день уезжал Сьянов. На этом и закончились столь бурные две недели.
Октябрь 21. В свое время, когда я еще работал в редакции прозы, мне дали повесть молодой писательницы Елены Ржевской. Читая ее, я вспомнил, что я уже читал раньше ее записки переводчицы, записки о последних днях войны. Ее нынешняя повесть мне понравилась, и мне захотелось встретиться с ней. Конечно, зашла речь и о ее прежде опубликованных записках. Оказалось, что редакция дала только часть того, что было написано. Все, что касалось Гитлера, весь рассказ о том, как был найден его обгоревший труп, как было установлено и доказано, что это труп Гитлера, — весь этот основной материал редакция опустила. Разговор у нас вышел интересный. Она была переводчицей в нашей Третьей Ударной. Я многое успел забыть, однако помню из рассказа ее: после того как труп этот был обнаружен, когда не оставалось сомнения в том, что найденные останки действительно были останками Гитлера, необходимо было доказать это, потому что потом могли и не поверить. Зубной врач Гитлера, а может быть, его зубной техник, дантист, сейчас уже не помню этого точно, я не большой специалист в этих делах, узнал и подтвердил свою работу. Но и это были слова, слова, а не доказательства. Тогда откуда-то с окраины, из Берлин-Буха, привезли туда, в рейхсканцелярию, на Вильгельмштрассе ту же, ассистентку, помощницу его, этого врача или дантиста, и она там, в бомбоубежище под рейхсканцелярией, отыскала сделанные незадолго до того рентгеновские снимки зубов Гитлера. Оставалось сверить снимки, те, что были обнаружены в бомбоубежище под рейхсканцелярией, крошечном зубоврачебном кабинете, с челюстью предполагаемого Гитлера, с его зубами. Все совпало! Все материалы, по словам Ржевской, были отправлены в Москву. Говорит, они даже уже «дырки вертели», заранее рассчитывая на высокие награды. Но ничего из всего этого даже не было предано гласности.
Я очень жалел, что не записал тогда же рассказа Ржевской, тем более что я и сам кое-что, очень немногое, конечно, знал из всего этого. Когда теперь вышел фильм о моих друзьях, бравших рейхстаг, о тех, кто водружал Знамя победы, и в него был включен кадр с трупом Гитлера, который вызвал столько шуму, мне захотелось записать что-то из всего, что было известно обо всем этом мне самому, и о рассказе Ржевской.
Сегодня, когда я пришел в издательство, я опять увидел Ржевскую. И сказал ей, что написал что-то вроде рассказа о Павле Когане, уже потому хотя бы, что Ржевская, как я знал, была его женой. Она сказала, что книжка ее выходит, и те записки, которые были тогда напечатаны в «Знамени», войдут в нее и что она надеется, что они будут на этот раз напечатаны полностью. Я сказал ей о документальном этом фильме и что там есть кадр с Гитлером. Она хоть и не видела фильма, но сказала, что слышала об этом.
— Слушайте, что же это за утка, — сказала она, — откуда они это взяли?..
И очень горячо, волнуясь, переживая, стала говорить почти те же самые слова, которые приходили в голову мне и которые я говорил, делясь своими сомнениями с авторами фильма и с самим собой. Если я знаю хоть что-то, то она знает, конечно, гораздо больше. И поэтому с убежденностью человека, знающего гораздо больше, стала говорить, что все это абсолютная ерунда и что тем более досадно, что происходит это сейчас, когда нет никаких особых соображений, а есть, наоборот, желание и возможность предать все это гласности, и тем не менее — показывают этот случайный, неизвестно откуда взявшийся снимок мертвого Гитлера на лестнице рейхстага! Я сказал, что не на лестнице, а на ступенях. Тут она сказала, что, вероятно, снят был тот самый «двойник», который действительно был, действительно похожий на Гитлера. Он был в зеленом мундире, носки еще почему-то на нем были заштопанные. Его нашли в котловане, там много было других трупов. Я сказал, что в кадре он лежит один, что на первоначальных кадрах вокруг стояла и смеялась, тыча в него пальцами, группа наших солдат, офицеров. «Ну, значит, остальных убрали», — сказала Лена. «Этого двойника, — говорит Ржевская, — всем показывали, возили его повсюду!» И опять сослалась на то, как много они тогда работали, чтобы установить, что обнаруженный ими — именно Гитлер, сожженный по его завещанию эсэсовцами. И она права, говоря, что люди очень ждали, что об этом будет сообщено, будет сказано, что смерть настигла этого злодея, что мы, наша армия, загнали его в подземелье, заставив покончить с собой, то ли отравиться, то ли пустить пулю в лоб. Теперь, казалось бы, можно было уже сказать обо всем этом. И вдруг этот кадр. Причем никаких причин на этот раз уже нет — одно только невежество. И далее говорит буквально то же, что все время говорю я. «И это все сейчас, в дни, когда все еще живы, живы многие из тех, кто все это знает и помнит»... Я никогда не понимал этого, не понимал, почему не захотели сказать правды? Какие могли быть соображения? Откуда взялись эти опасения, чтобы где-то, в чьих-то глазах он не выглядел героем, а то даже и мучеником. Какая ерунда! Он все подготовил, все было вывезено, эвакуировано, и даже врача, кажется, успел послать к себе в Берхтесгаден, и в это время — мы так неожиданно быстро для него наступали, предприняв обход, что мышеловка захлопнулась быстрее, чем можно было ожидать. Деваться было уже некуда. Паралитик, растерявший все, потерявший наполовину дар речи, пытающийся еще разыгрывать жалкую комедию с венчанием, прощанием. Когда там, в бункере, он попрощался со всеми чиновниками и секретарями и остался один, он услышал (не помню, где и когда я об этом читал), что наверху танцевали под пластинку. Он спросил, что там делается, и ему доложили, что генералы танцуют с секретаршами...
Ржевская ждала своего редактора, и мне тоже надо было идти «снимать» вопросы с чьей-то рукописи. В редакции была обычная толкотня, заведующего моего не было, и скоро я опять вышел в наш узенький коридор. Ржевская еще не ушла, ее редактор все еще не появилась на работе. Ржевская, так же как и я, когда заговариваю о делах, связанных с рейхстагом, сильно возбуждена нашим разговором и еще не успокоилась. Так что мы опять заговорили о том же, о том, что не имело смысла поднимать эту историю столь неуклюже и столь наивно. Если его нашли таким приодетым, как в этом кадре, то как он потом оказался сожженным… Один из киношников, Данилов, так и объяснил, что сжигали его потом мы... Вот такая вот выдумка, в которой нет никакого смысла!
Ржевская, не желая повторять того, что она уже рассказывала мне в свое время, сказала, что когда их подвели к воронке одного из недалеко от входа в бункер неразорвавшегося снаряда, к месту, где зарывали все, что оставалось от них, от него и от Евы Браун, и когда по остаткам челюсти прежде всего установили, что это он и есть, когда вся документация, разного рода заключения, были подготовлены (а она их тоже подписывала), нужно было приложить к этой папке вещественные доказательства — и прежде всего зубы, пломбы, мост, коронки — я не знаю, что там еще надо было приложить, — и все это, по ее словам, было приложено, вмещено туда. Несгораемого шкафа не было, он застрял где-то в тылах. Поэтому не знали, что со всем этим делать. И вот несколько дней она должна была со всем этим таскаться. Все это ей дали и сказали: отвечаешь головой! И она — что было делать! — таскалась, носила с собой. А это была какая-то коробка, не очень большая, неизвестно для кого и для чего, для какой цели служившая… А тут еще наступил День победы. На улицах ликовали, веселились, качали героев, влюблялись, ухаживали. К ней ночью вбежала подружка, сказала, что радио передало, что кончилась война, надо было бежать наверх, там уже собирались праздновать, а она не решалась бросить эту коробку, которую поставила на шкаф (потому что боялась положить рядом), и все время смотрела на нее. А когда просыпалась, поднимала глаза, чтобы убедиться, что коробка эта на месте. И все-таки не выдержала, побежала наверх, и они выпили там какого-то вина, и побыстрее опять вернулась в свою комнату. «Смотрю, коробка моя на месте, а ноги у меня подкашиваются. И вот я села, думаю, боже мой, от Ржева до Берлина дошла и сижу тут, коробку эту охраняю».
Все это было отправлено куда надо, и, как уже сказано, результатов не было никаких. Правда, потом приказали проверить, снова выкапывали. Хорошо, говорит она, что все закопано было в ящиках.
Хочется еще раз прочитать эти ее записки. Надеюсь, что самого интересного из того, что она мне рассказывала, она не опустила.
Писал я, писал все это, все эти мои полудокументальные и документальные полуочерки-полурассказы, не знаю как и назвать их даже, и вдруг прямо посреди фразы — рука остановилась даже — мелькнула у меня мысль: а не написать ли? А за ней и пошло! Вот бы, подумал я, вместо свидетельств очевидца, всей этой достоверности, с которой я так ношусь и которую всего, казалось бы, более ценю, взять да и написать роман, например. Да, может быть, именно роман. (Так ведь хочется написать роман, особенно тем, кто в жизни своей никогда никаких романов не писал!) Словом, что-то совсем другое, более интересное и захватывающее, чем эти мои наидостовернейшие рассказы — и широкое, свободное, и не менее правдивое, чем невыдуманное.
Написать, как по Берлину, по улицам его бегает молодая и хорошенькая женщина с коробкой в руках. (А что в ней, в коробке этой, узнаем мы только потом.) Только что объявлено, что война окончилась: взлетают ракеты, на площадях повсюду толпы, всюду качают солдат, все радуются, все возбуждены, и она тоже, как все, радуется и вместе со всеми что-то кричит. Но она бы веселилась еще больше и влезла бы в самую середину толпы, но в руках у нее эта коробка, и она мешает ей. «Вот навязали», — думает женщина... А он, конечно, сегодня будет ее ждать. Они давно не виделись. И друзья ее, сейчас встретившиеся ей, тоже приглашают ее отпраздновать вместе с ними. И, думая о коробке, женщина говорит про себя: «В такой день...» И злится еще больше. Но скоро опять забывает обо всем и опять смеется и радуется, как все. Она вспоминает, что вечером все они, другие военные девушки и она, должны собраться вместе, как было у них условлено.
Да, да, так вот и написать эту женщину, бегающую с «Гитлером под мышкой» по всему Берлину, с этой коробкой, что так мешает ей, но которую нельзя оставить и от которой нельзя освободиться…
В ящике этом — он, остатки его. Ей сунули в руки его, этот проклятый ящик, сказав: «Отвечаешь головой!» Вот она и таскает его повсюду.
И немца моего дать, одного из организаторов фолькштурма, вылезшего из-под земли, худого белобрысого барончика, последнего из рода основателей Берлина. Который, вылезая, протягивает нашим солдатам огромный золотой перстень, удостоверяющий, что он и есть один из основателей Берлина.
И старую женщину, с которой когда-то лепили статую — молодую фрау дер Зиг, олицетворяющую немецкий героизм, немецкий национальный дух. Старуху, которая через неделю после того как все, наконец, рухнуло, умирает.
И ребят, взявших рейхстаг, здание, где начал и где закончил свое существование и свою власть фашизм, где утверждались планы уничтожения этих ребят.
И комбата этого дать, исчезнувшего и опять воскресшего, капитана, завладевшего зданием рейхстага, который через двенадцать лет после того дня приезжает в своему товарищу — в деревню, под Москву...
Все может войти в большую книгу, в которой в отличие от моих документальных новелл, где все так заковано, где я ограничен фактом, столько и полета и простора для фантазии.
Конечно, я не мог бы сделать того, чтобы мои герои входили все в соприкосновение друг с другом, как это делается в настоящем обычном романе, мне этого не надо и я этого не хочу. Сейчас, когда у меня перо остановилось на слове, я думаю, что героем романа должно быть время, то время, с которым лицом к лицу встретилось мое поколение, несколько великих дней, даже и не дней, а день один и, может, лишь только ночь, последняя эта ночь.
В ту минуту, когда переводчица с пастью Гитлера в коробке смеется и кричит, затиснутая ликующей толпой, под мокрыми каштанами в Тиргартене хоронят Пятницкого, донесшего свой флаг до ступеней подъезда, до его колонн. (Материалом для флага послужила перина, которой была прикрыта старуха, с которой в свое время немцы лепили памятник Победы.) Когда в Берлине вылезает на свет этот чудом уцелевший отпрыск рода, — в рейхстаг, бойцам, приносят первую почту; когда фрау дер Зиг, умирая, в последний раз глядит на пробитую статую, — дравшийся в рейхстаге Неустроев принимает коньячную ванну...
Вот какую книгу бы я написал. И все это — не такое уж придуманное и отнюдь не вымышленное, а просто по-другому, все то же, но по-другому написанное, крупней поданное, чем сделано это мной в моих записках, — все, все может войти в такую книгу, о которой я рассказываю и которой я не напишу.
Герой романа — время и почти фантастические эти события. События последней заключительной минуты войны, последнего дня ее, последней ее ночи.
Кстати, о коньячной ванне. Я даже не знаю, откуда это пошло, но мне не раз приходилось слышать, что будто бы один мой добрый знакомый, достаточно известный человек, командир батальона нашей дивизии, принимал в Германии коньячные ванны. В дивизии у нас в те дни об этом упорно говорили. Звучит все это как анекдот, но говорили об этом вполне серьезно. Я и сам, случалось, рассказывал об этом другим... Вот, мол, как было в те дни! Поэтому теперь, когда он приехал в Москву, мы завели с ним об этом разговор. У меня к этому времени была в Москве своя собственная маленькая комната, не было только стола, ни письменного, ни обеденного. Обедали мы на ящиках из-под спичек, которые я раздобыл в нашем дворе и которые были за ненадобностью выброшены из магазина. Вот за этими-то поставленными один на другой ящиками мы и сидели в тот вечер и пили чай.
Ничего, кроме чая, друг мой к тому времени уже не пил.
Я даже удивился, что он сам начал этот неприятный для него разговор. Что вот, мол, наговаривают на него много, даже, мол, такую ерунду до сих пор говорят, что будто бы он в свое время коньячные ванны принимал... Я, помню, обрадовался, что он начал этот разговор и с радостью подхватил, что слух такой действительно ходил по армии.
Мой друг-комбат, слушая меня, улыбался. И мне стало ясно, что он обижается только для вида и что он прекрасно понимает, что анекдоты и легенды складываются далеко не обо всех. Однако комбат, о котором я говорю, не был бы самим собой, если бы не был тем, чем он был. Я знал, что сильнее всего ему претит всякая неправда, тем более если она хоть в самой малой степени связана с войной. Поэтому он тут же, не пожалев, разоблачил эту легенду.
«Да, случай такой действительно был, — сказал он с улыбкой, — но все это неправда...» Никаких коньячных ванн он не принимал ни тогда, ни после, а принимал самую обыкновенную горячую ванну. Но так как он сильно был простужен в те дни, то ординарец добавлял ему немного коньяку.
Я только не понял, то ли он добавлял ему туда, в ванну, то ли после уже растирал своего комбата этим коньяком.
Вот и вся история.
Ноябрь 10. Некоторые соображения, возникшие в связи с нынешними встречами с моими однополчанами и их теперешними — пятнадцать лет спустя — рассказами.
Боев в рейхстаге, таких, как это себе представляют некоторые, не было. Там, когда туда ворвались наши, находилось в десятки раз больше вооруженных немцев, но они, как подтверждает это Сьянов, не наладили организованного сопротивления. Кроме фолькштурмистов в рейхстаге были и отборные части, в том числе переброшенные на самолетах с Балтики моряки и эсэсовцы. Немцы были хорошо вооружены, в рейхстаге была даже артиллерия. Словом, если бы немцы намерены были оказать организованное сопротивление, они могли бы его оказать и уничтожить еще не одну нашу роту.
С другой стороны, если предположить, что немцы в рейхстаге были деморализованы и понимали бесплодность сопротивления в то время, когда почти уже вся Германия была оккупирована, то почему же все-таки так нелегко дался нам рейхстаг, почему так долго продолжались там стычки с вылезавшими из подвалов немцами?
В подвалах рейхстага, как и в других подземельях Берлина, люди прятались от огня. Вот почему там (немецкое командование до последних дней подбрасывало в Берлин новые части) оказались вполне боеспособные войска, и госпитали, и фолькштурмисты, и гражданские. Когда наши ворвались в рейхстаг, все это почти двухтысячное население подвалов думало об одном, как им, как писали они, спастись от «зверств большевиков», сохранить жизнь, и хотели только одного, выйти, выбраться из рейхстага и его подвалов, ибо, повторяю, боялись, что здесь их перебьют. Но когда они выбирались из подвалов, их встречали огнем, и тогда они сами пытались пробиться с боем.
Не знали они хоть с какой-либо точностью и сложившейся обстановки. Может быть, думали, что еще есть куда уйти и уж, конечно, предпочли бы сдаться союзникам. Может быть, пытались выходить через подземелья, может быть, и уходили, мы просто ничего этого не знаем. Чтобы хоть как-то представить это себе, надо опросить одного из сидевших тогда там немцев.
Только этим, думаю я, можно объяснить себе то обстоятельство, что немцы, в панике бежавшие при появлении в рейхстаге наших солдат, в плен все же сдаваться не хотели, а в последующем требовали, чтобы их гарантировали от самосуда.
Что еще можно сказать обо всем этом...
По-видимому, все — и основные бои за Берлин, и взятие рейхстага, и установление Знамени Победы, и переговоры с немцами об их капитуляции — все это отводилось Чуйкову, все это должен был совершить он, герой Сталинграда Чуйков. Но Чуйков застрял на Зееловских высотах. Вперед вырвался менее известный и не столь прославленный человек, командующий нашей армией — Кузнецов. Люди Кузнецова взяли рейхстаг, установили Знамя победы, за древко которого держались и Чуйков, и Берзарин.
Рейхстаг был в прямом и символическом смысле последней цитаделью немцев. Немцы придавали рейхстагу такое же значение, как и мы. Пока рейхстаг не взят — формально война не проиграна. (Фактически они проиграли ее давно, и Гитлер это знал и признавал еще с 1944 года, и говорил своим близким, что ждет развязки как избавления и права на уход из жизни.) Но формально и для немцев, и для нас, и для всего мира окончанием войны было взятие рейхстага.
Именно рейхстаг немцы укрепили, как ни одно другое здание в Берлине.
Получилось не так, как задумывалось: война внесла свои поправки в планы командующих фронтами, возможно и в планы Верховного командования. Рейхстаг взял Кузнецов. И немцы, получив формально, перед историей, право на капитуляцию, послали парламентеров советским войскам в рейхстаге, с тем чтобы они привели для переговоров генералов, взявших рейхстаг. Подземным ходом, связанным с метро, немецкие парламентеры повели за собой самого большого из советских военачальников, оказавшихся в рейхстаге, — старшего сержанта Сьянова.
Они просили: дайте нам какого-нибудь генерала, чтобы вести разговор о капитуляции. Но генерала не было, и пришлось вести разговор с Неустроевым и Берестом, а затем и со Сьяновым.
И все-таки окончательные разговоры с ними вел энергичный и опытный Чуйков, к которому, кстати сказать, заранее были стянуты для такого случая все корреспонденты, кинооператоры и писатели.
Ему, Чуйкову, и пришлось принимать окончательную капитуляцию Берлина, весь ход которой, минута за минутой, тогда же записал сидящий на КП у Чуйкова — Вишневский.
Три батальона оказались в тот день перед рейхстагом. Два батальона нашей 150-й стрелковой, тогда еще только Идрицкой дивизии: батальон майора Давыдова и батальон капитана Неустроева и один — соседней 171-й дивизии: батальон старшего лейтенанта Самсонова.
Если бы история соблюдала справедливость, то эти три человека по их заслугам в той последней военной операции должны были бы называться в таком именно порядке, в каком я перечислил их по тогдашним их военным званиям.
Но лишь Зинченко, его 756-му полку, когда только начинали бой за Берлин, было вручено красное полотнище под номером «5» — флаг Военного совета и политотдела 3-й ударной армии. В дивизии, в штабе, тогда предполагали, вероятно, что в боях, которые должны развернуться, участок дивизии окажется настолько узким, что полки в наступлении будут располагаться в три эшелона, и, когда дивизия пробьется к рейхстагу, на место других, обескровленных и потрепанных, полков будет введен 756-й, свежий полк Зинченко... Но вопреки этому предположению, когда были пройдены и преодолены основные участки берлинской обороны и занято последнее здание перед площадью, на которой и расположен рейхстаг, так называемый «дом Гиммлера», на переднем крае к этому времени были не один, а два полка — 756-й Зинченко и 674-й Плеходанова. И если бы не заранее, а тогда, в тот день и в тот час, были выданы флаги-знамена, то их пришлось бы выдать обоим полкам, ведь именно этим двум полкам, вернее, двум батальонам полков этих, предстояло брать рейхстаг. Но знамя, полученное дивизией, было одно и оно уже отдано было 756-му. По одному этому уже полк Плеходанова оказался в неравном положении.
Конечно же, эти двое, Кошкарбаев и Булатов, когда они лезли со своим солдатским флагом, ничего не знали об официальном знамени, выданном для того, чтобы поставить его на рейхстаге. Они и не предполагали, что все уже предопределено. И как дерзко, с какой отчаянной смелостью ползли они по изрытой, грохочущей площади. Флаг, ими поставленный, был действительно первым. Это было настолько очевидным, что политотдел дивизии, забыв о флаге Военного совета, признал их водрузившими победное знамя, и в солдатской многотиражке — органе политотдела дивизии — так это и было написано («Воин родины» — от 3 и 5 мая 1945 г.).
Но Знаменем Победы стал не их флаг, а Знамя «№ 5». И от мала до велика все теперь знают не Булатова и Кошкарбаева, не этих ребят, что первыми ставили свой импровизированный флаг, а Кантарию и Егорова, повесивших официальное знамя сначала на крыше, а затем и на куполе.
Теперь это так, и уже навсегда будет так.
У истории есть свои законы. Она, история, любит со временем по-своему поворачивать события и, то ли восхищенная, то ли оттого, что где-то за чем-то не уследила, она выделяет и выпячивает одно, забывает о другом. И еще этот ее обычай непременно связывать такие триумфальные события непременно с одним каким-нибудь именем, тем самым зачеркивая все другие имена. Так уж бывает, так уж это у нее заведено.
«Кто ждет от истории справедливости, тот требует от нее больше, чем она намерена дать», — говорит Стефан Цвейг.
Что касается нас, то мы можем только сказать, что никогда одно какое-нибудь, пусть даже очень заслуженное, имя не бывает единственным. Как бы там ни было, будем надеяться на то, что историю можно и следует уточнять, что одно выдвинутое ею имя не должно закрывать от нас другие имена...
Что еще хотелось сказать? Что во всем этом деле, во всей этой истории со знаменем никто не виноват. Все, кто к этому причастен, в ту минуту во всяком случае действовали добросовестно. В самом деле, кого же можно тут винить, если заранее приготовили эти девять знамен по числу дивизий, а потом на два полка оказалось одно знамя. Теперь можно лишь говорить, что сама затея выдачи заранее такого рода знамен была неудачной. Но когда это задумывалось, всем казалось, что это так и надо, именно так и следует сделать, нельзя ничего было наперед предусмотреть.
Все, наверно, правильно. «То было волею судьбы, которая всегда права, даже если нам кажется, что она поступает несправедливо», — говорит тот же Стефан Цвейг. Не надо было только забывать двух этих бойцов из батальона Давыдова, их имен, их самодельного флага. И, конечно, следовало боевой этот их самодельный флаг поставить в музее рядом с нынешним Знаменем Победы. А мы теперь даже не знаем, где он, тот флаг, какова его судьба.
Быть может, я и не смогу в ближайшее время опубликовать этой моей записи, но мне хотелось ее сделать хотя бы для себя.
Публикация Марии БАСКОВОЙ
ПРИМЕЧАНИЯ
Эти рассказы были написаны. Вот отрывок из рассказа «Забытый солдат»: «Среди имен людей, бойцов и офицеров, бравших рейхстаг, забыто имя Пятницкого. Петра Пятницкого. Между тем именно он первым выпрыгнул утром из окна дома Гиммлера, когда начался штурм — при первой атаке. Потом, у канала, под огнем, когда роты надолго залегли, встал солдат с красным полотнищем — только здесь он его развернул — и увлек за собою своих товарищей. Это был — Петр Пятницкий. Вскоре из дома увидели: наши солдаты показались у подъезда, взбежали на ступени, и опять вспыхнуло знамя, а потом человек со знаменем упал. Это был он, Пятницкий. <…> Когда под вечер, после артиллерийской подготовки, атака была возобновлена и бойцы его батальона подбежали к рейхстагу, Пятницкий лежал перед подъездом с флагом в руках... И чтобы его не затоптали, его отнесли и положили у колонны... А потом о нем забыли».
Лейтенант Рахимжан Кошкарбаев (1921—1888) и рядовой-разведчик Григорий Булатов (1925 — 1973) фактически первыми, еще до Егорова и Кантария, водрузили красное знамя на рейхстаг. Попыткам распутать эту сложную историю посвящена значительная часть этих дневниковых записей.
Михаил Алексеевич Егоров (1923—1975) и Мелитон Кантария (1920—1993) согласно официальной версии первыми водрузили красное знамя над рейстагом. Командовал группой младший лейтенант Алексей Берест. Историки полагают, что первенство решалось непосредственно перед парадом Победы 9 мая и было отдано группе лейтенанта Береста из тех соображений, что Кантария по национальности грузин, как и Сталин, а фамилия Егоров символизирует простого русского солдата.
Виктор Кузьмич Бойченко (1925—2012) — Герой Советского Союза, разведчик 496-й отдельной роты 236-й стрелковой дивизии 46-й армии Юго-Западного фронта, ефрейтор.
Семён Никифорович Перевёрткин (1905—1961) — советский военачальник, генерал-полковник (1958), Герой Советского Союза (1945). Командир 79-го стрелкового корпуса (май 1944 — май 1946) 3-й ударной армии, воины которого штурмом овладели рейхстагом и 1 мая 1945 года водрузили на нем Знамя Победы.
Степан Андреевич Неустроев (1922—1998) — советский офицер, участник Великой Отечественной войны, командир 1-го стрелкового батальона 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии, штурмовавшего рейхстаг, Герой Советского Союза (1946). Полковник (1995).
Фёдор Матвеевич Зинченко (1902—1991) — советский военачальник, Герой Советского Союза, полковник. Командир 756-го стрелкового полка, воины которого 30 апреля 1945 года штурмом овладели рейхстагом, а 1 мая водрузили на нем Знамя Победы.
Алексей Прокопьевич Берест (укр. Берест Олексій Прокопович; 1919—1970) — советский офицер, участник Великой Отечественной войны. Герой Украины (2005). Во время штурма рейхстага совместно с М.А.Егоровым и М.В.Кантария при поддержке автоматчиков роты И.Я.Сьянова выполнил боевую задачу по водружению Знамени Победы над зданием рейхстага.
Василий Иннокентьевич Давыдов (1919—1968) — майор Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1946). В ночь с 28 на 29 апреля 1945 года батальон Давыдова переправился через Шпрее и захватил здание Министерства внутренних дел нацистской Германии. 30 апреля 1945 года во главе группы разведчиков, действуя вместе с батальонами капитана Неустроева и старшего лейтенанта Самсонова, Давыдов принял активное участие в штурме рейхстага и водружении над ним Красного флага. За девять дней боёв в Берлине батальон Давыдова уничтожил большое количество солдат и офицеров противника, более шестисот взял в плен.
Илья Яковлевич Сьянов (1905—1988) — командир 1-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона 756-го стрелкового полка 150-й Идрицкой стрелковой дивизии 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта, старший сержант. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года за умелое руководство боем, образцовое выполнение заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками старшему сержанту Сьянову Илье Яковлевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
Валя — жена, Валентина Петровна Ланина.
Василий Митрофанович Шатилов (1902—1995) — советский военачальник, Герой Советского Союза (1945). Командир 150-й стрелковой Идрицкой дивизии. С 21 апреля по 1 мая В.М.Шатилов руководил действиями дивизии в уличных боях и при штурме рейхстага. К исходу дня 1 мая подразделения дивизии овладевают рейхстагом и водружают на нем дивизионный штурмовой флаг, который затем стал Знаменем Победы.
В середине января 1960 года, в штормовую погоду самоходная баржа Т-36, стоявшая на разгрузке на Курильских островах, была сорвана с якоря и унесена в море. На ее борту находилось четверо военнослужащих инженерно-строительных войск Советской Армии: младший сержант Асхат Зиганшин и рядовые Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов. 49 суток провели эти люди в открытом море без воды и еды. Спасенные американцами, они были доставлены в СССР, где их встречали как героев.
Петр Дорофеевич Щербина (1926—1981), младший сержант, командир автоматчиков первого батальона 756-го Стрелкового полка, который со своими солдатами прикрывал полковых разведчиков. Прорвался из «Дома Гиммлера» через площадь к рейхстагу, сквозь шквал огня подхватил флаг у убитого на ступеньках здания сержанта Петра Пятницкого и прикрепил его к колонне. Константин Яковлевич Самсонов (1916—1977) — полковник, участник штурма рейхстага, Герой Советского Союза. О своем участии в Великой Отечественной войне написал книгу «Штурм рейхстага», вышедшую в свет в 1955 году.
Кузнецов Василий Иванович (1894—1964) — советский военачальник, генерал-полковник (1943), Герой Советского Союза (29 мая 1945). С марта 1945 года — командующий 3-й Ударной армией 1-го Белорусского фронта. Под руководством В.И.Кузнецова армия участвовала в Берлинской операции. 1 мая 1945 года воины 3-й Ударной армии водрузили над рейхстагом Знамя Победы.
Алексей Игнатьевич Негода (1909—1975) — советский военачальник, командир 171-й стрелковой Идрицко-Берлинской дивизии, принимавшей участие в штурме рейхстага. Герой Советского Союза (1945 год). В Берлинской наступательной операции, действуя в составе 79-го стрелкового корпуса, 171-я стрелковая дивизия под командованием полковника А.И.Негоды прорвала глубоко эшелонированную оборону противника на реке Одер и участвовала в штурме Берлина, а в дальнейшем совместно с 150-й стрелковой дивизей штурмом овладела рейхстагом.
Николай Эрастович Берзарин (1904—1945) — советский военачальник. Командующий 27-й, 34-й, 39-й и 5-й ударной армиями РККА во время Великой Отечественной войны. Первый комендант взятого советскими войсками Берлина и начальник Берлинского гарнизона (24 апреля 1945 года — 16 июня 1945 года). Генерал-полковник (20 апреля 1945). Герой Советского Союза (6 апреля 1945).
Василий Иванович Чуйков (1900—1982) — советский военачальник. Маршал Советского Союза (1955). Дважды Герой Советского Союза (1944, 1945). Главнокомандующий Группой советских оккупационных войск в Германии (1949—1953), Командующий Киевским военным округом (1953—1960), Главнокомандующий Сухопутными войсками СССР, заместитель Министра обороны СССР (1960—1964), Начальник войск гражданской обороны СССР (1961—1972). С 1942 по 1946 год — командующий 62-й армией (8-й гвардейской армией), особо отличившейся в Сталинградской битве.
Дружба Народов 2016, 5
Николай ГОЛУБКОВ
На Западном фронте незадолго до перемен
Воспоминания о Русском экспедиционном корпусе
+++ ——
Мемуары Н.Д.Голубкова (1897—1961) о боевой юности, Первой мировой войне и Русском экспедиционном корпусе во Франции были записаны Николаем Дмитриевичем незадолго до смерти по просьбе его сына — поэта, прозаика, живописца Дмитрия Голубкова, который отразил военные эпизоды из этих мемуаров в рассказе
«Отцовский табак» и в поэме «Отец» (см. журнал «Кольцо А», № 72, май 2014). Дополнительные сведения о Николае Дмитриевиче можно найти также в мемориальном сборнике «Это было совсем не в Италии» — в многочисленных дневниковых записях Дмитрия Голубкова, посвященных его отцу.
Нас хотят отправить во Францию
В 1914 году, когда началась Мировая война, мне было всего-навсего семнадцать лет. Мать моя — домашняя портниха — все время настаивала, чтобы я пошел добровольцем в армию, так как ей очень не хотелось, чтобы я попал по мобилизации рядовым. Пойдя добровольцем, я имел бы в перспективе что-нибудь вроде поручика — или еще выше. Так же поступили и мои товарищи по футболу — Шилов Володя, Гаврилов Володя.
Я записался в армию, и меня как вольноопределяющегося направили в полк рядовым, где я прослужил до января 1915 года. Затем меня направили в Алексеевское военное училище, а в мае 1915 года перевели в офицерскую стрелковую школу в Ораниенбауме под Петроградом. Здесь формировали отборные воинские части — во Францию: проводили тщательный медицинский осмотр и т.п. Я попал в 8-й Особый пехотный полк, меня произвели в фельдфебели1 и направили в 1-ю пулеметную роту, где мы ждали отправки во Францию. В этот полк попал со мной и Гаврилов Володя.
Тем временем в Москве появились признаки волнений. Черная сотня устраивала погромы. Под маркой патриотического движения громили немецких капиталистов. Если только встречалась вывеска с иностранной фамилией, значит, немец — бей. Так было разгромлено очень много торговых фирм, в том числе аптека «Феррейн», музыкальный магазин Мюллера. Много было и жертв во время этих погромов: грабители лезли в окна, и осколки зеркальных стекол падали прямо им на головы и тяжело, а иногда смертельно их ранили. Я был далек от политики: мы жили тогда в селе Владыкино, и и в округе у нас было много поместий немецких поселенцев, которые также подвергались нападению…
Со мной в футбольной команде играл мой приятель Борис Церетели2 (внук эмира Бухарского). Он каждый год на лето уезжал в Бухару, приглашал он и меня туда, но так как дорога очень дальняя, я так и не собрался. Семья Бориса Церетели вела очень безалаберный образ жизни: когда получали помощь от дяди эмира — закупали бельевыми корзинами разные сладости, закуски, устраивали вечеринки. А бывали и такие дни, что есть нечего. Была у Бориса очень хорошенькая сестра Люба, лет семнадцати. В одну из таких вечеринок мать Бориса пригласила нас, молодых людей, к себе. Среди нас был Василий Шустов, который усердно ухаживал за Любой. Но он очень не нравился матери девушки, и, когда сказал в адрес Любы комплимент, ее мать дала понять Шустову, что все его ухаживания напрасны. После вечеринки Борис уехал в Бухару, и я его больше не видел.Говорят, его расстреляли красные, когда началась революция.
Был у меня еще приятель по теннису — сын главного инженера Владыкинской ткацкой фабрики Женя Ованнесянц — мой соперник в ухаживании за дочерью нашего сельского псаломщика Таней Мсандровой. И вот, когда началась война с немцами, Женю тоже мобилизовали, и он попал в военное училище; окончил его и в Татьянин день был приглашен к ней. Меня в то время еще не успели произвести даже в фельдфебели, а он явился в полном обмундировании, поручиком. Ну, конечно, я чувствовал себя не в своей тарелке. Еще бы: соперник — поручик, а я — рядовой (хотя Таня всеми силами старалась смягчить эту разницу между нашим положением). Кое-как я досидел до конца и ушел, расстроенный, домой (я был очень самолюбив, и мне казалось, что Таня уделяет Жене внимание все время). Другой мой товарищ — Сергей Соколов, художник, года на три старше. Он часто приходил к нам домой, много и очень недурно рисовал. В армию его не брали потому, что с легкими у него было не в порядке. Потом Женя уехал на фронт, а моя часть ждала отправки. В один прекрасный день я зашел к Мсандровым и увидел у Тани на столе письмо от Жени. В комнате Тани не было, и я решил заглянуть в письмо.Я быстро прочел излияния Жени и чуть ли не объяснения в любви. У меня ноги подкосились, но я собрался с силами. На этом мой роман до приезда из Франции закончился, хотя Таня продолжала мне писать.
А война разгорелась. Стали прибывать раненые, и у нас во Владыкине власти решили открыть госпиталь на ткацкой фабрике; стали вербовать санитаров и сестер милосердия. Таня и другие девушки поступили туда сестрами. Мы, молодежь, навещали сестер, организовали кружок самодеятельности. Мой брат Ваня обладал очень хорошими артистическими способностями, и мы стали часто бывать на фабрике. Ставили небольшие пьесы — получалось очень хорошо. Таню назначили сестрой-хозяйкой; ей отвели маленькую комнатку с тем, чтобы она окончательно переселилась в госпиталь. За одной из ее подруг— девушкой легкого поведения, которую звали Аней, очень усердно начал ухаживать Сережа. Написал ее портрет и в конце концов покорил ее сердце. Но жениться совсем не думал, да и она как будто не думала. Однажды в госпитале была какая-то постановка, а по ее окончании выступала самодеятельность. Я стал искать Сергея, чтобы идти домой,но от сотрудников госпиталя узнал, что Сергей с Аней уединились в свободной комнате. Вскоре подошла Таня, которая пригласила меня посидеть до прихода Сергея у нее в комнате, и вот мы очутились с ней с глазу на глаз. Она начала с поцелуев, и могло бы быть что-нибудь серьезное, если бы не здравый смысл, который руководил мною. Так мы просидели до полуночи, но вскоре пришел Сережа, и я с ним ушел домой, оставив Таню в слезах. Сергей назвал меня дураком из-за того, что я упустил такой момент, но я был другого мнения — может, из-за того, что был слишком молод и у меня были совсем другие взгляды.
Через несколько дней мы опять собрались в госпитале; Сергей с Нюрой вел себя совершенно развязно, будто они завтра пойдут под венец. Таня явно завидовала им и в этот вечер не раз даже назвала меня глупцом. Но я был тверд и не поддавался ни на какие соблазны.
Наконец наступила осень, и упорно стали ходить слухи, что нас хотят отправить во Францию. И вот в 20-х числах октября нас повели на парад, а прямо с парада направили на окружную железную дорогу (как потом выяснилось — для погрузки на пароход в Архангельске). Сначала назначили командиром батальона полковника Лосьева, а затем — полковника Грундштрема, а Лосьев стал его заместителем. Так мы постепенно укомплектовывались. Прислали нам и ротного командира — поручика Боркова. Человек он был очень требовательный и суровый, улыбку на его лице видеть можно было очень редко.
Перед отправкой за границу, в полдень, нас (москвичей) отпустили проститься домой, а вечером было приказано явиться на станцию Воробьевы горы. Явился я вовремя, что очень понравилось моему вновь назначенному командиру роты.
Поручик Борков назначил меня фельдфебелем. Обязанностей у ротного фельдфебеля очень много — вся хозяйственная часть, а на стоянках — строевая. Наконец приехали после пятидневного путешествия в Архангельск и прямо из вагонов — на пароход. Отвели нам пароход-угольщик «Воронеж», и мы кое-как разместились. Скоро мы стали похожими на кочегаров, за что ни возьмись — грязь. Мне с моим писарем — по происхождению евреем — отвели уголок в трюме.
Брест, Париж, Верден…
Наконец после двухдневной стоянки тронулись. Пока плыли вдоль берега Белого моря и не выплывали в открытое море — ничего, а потом как началась качка — беда: рвота замучила. Наш ротный писарь оказался очень запасливым: выезжая из Архангельска, он захватил несколько ящиков лимонов. Благодаря этим лимонам многие спаслись от рвоты, а писарь на этом деле зарабатывал деньгу. Но вот спустя пару дней нам объявили, что в ближайшем будущем нужно ожидать немецких подводных лодок. Всем выдали спасательные пояса и в случае тревоги велели быть готовыми к прыжкам в воду.
Однажды утром мы хотели выйти на палубу, но волны поднимались выше мачты; оказывается, мы вышли уже в открытое море, а ночью были страшный шторм и волны. Весь пароход наш покрылся замерзшими брызгами; был уже ноябрь месяц.
К ночи вдруг объявили тревогу: вблизи появилась подводная лодка немцев, и нам грозило потопление. Каждый из нас надел спасательный пояс. Вскоре наша пресловутая пушка открыла огонь, и мы чудом спаслись. У нас был очень опытный капитан, который решил — лучше проплыть лишнее расстояние, чем подвергнуться атакам подводной лодки. Так мы в первый раз избежали купания в ледяной воде. (Если бы у нас капитан был другой, не миновать бы нам ледяной ванны.)
На другой день плавания вдруг слышим, что пароход преследуют акулы. Мы все высыпали на палубу. Действительно, акул штук двадцать плыло за пароходом, их видно было простым глазом. Капитан решил сделать по ним несколько выстрелов из двух пушек, которые стояли на палубе, и после двух залпов акулы скрылись.
На другой день мы опять подверглись преследованию подлодками, но на этот раз выручила флотилия французских лодок, высланных нам на помощь на случай появления немцев. Подвергались нападению мы за время пути пять раз, но благополучно выкручивались.
Наконец показались какие-то берега — мы думали, что нашему путешествию уже конец. Но не тут-то было; это оказались берега Англии. Навстречу вышла эскадра английских кораблей, которые, проводив нас миль пять, потом отстали. Нам сказали, что бояться теперь нечего: это место якобы очень сильно охраняется англичанами. Мы немного успокоились, но на другой день подводная лодка немцев появилась опять и стала на некотором расстоянии преследовать нас, боясь почему-то подходить близко. Мы расстреляли по ней больше сотни снарядов, и наконец она отстала.
Уже настали двадцатые сутки нашего пути, стали показываться кое-где острова. Переводчик объяснил, что это край Средиземного моря. Командование стало приводить нас в порядок. Было приказано у бортов парохода натянуть имевшиеся в распоряжении капитана специальные сетки, а нам хорошенько вымыться. После купанья мы настолько переменились, что перестали друг друга узнавать.
Показались берега какого-то мыса. Как мы потом узнали, на нем стоял город Герикна (север Франции). Нас поставили на якорь, и командование сделало предварительный смотр. Хотели убедиться, хорошо ли мы выглядим во всем новом. Видимо, остались довольны, потому что начали проводить инструктаж, как мы должны себя вести на берегу. В нашей роте оказался и Гаврилов Володя, так что мы — старые друзья — оказались вместе.
Мы причалили к городку Брест на севере Франции, здесь нас решили высадить. Жители города, пришедшие в порт, засыпали нас букетами цветов; на каждом шагу слышались возгласы «Vive la Russie» — «Да здравствуют русские». И так без конца.
Разместили нас — за отсутствием другого, более подходящего помещения — на бойне. Помещение очень чистое; поставили по кровати на каждого — в общем, «создали культуру». Но в обед произошел курьез. Выдали каждому по ложке, вилке, ножу, тарелке, но к великому огорчению командования после обеда не оказалось половины вилок и ножей: наша братия не привыкла к такой роскоши и решила обзавестись приборами, попрятав их куда только можно. Командиры вынуждены были опять прочесть нам лекцию, что это некультурно и т.д. После этого случая французы уже не давали к обеду приборы, и мы довольствовались своими ложками.
Под вечер начальство решило дать нам кратковременные отпуска; я с Гавриловым тоже отправился в увольнительную. На улицах жители устраивали нам бесконечные овации, приглашали в дома, угощали. Мы с Володей попали в один почтенный дом. В квартире из четырех комнат жили муж, жена и две дочери. Разговаривали, конечно, главным образом знаками, хотя мы немного понимали по-французски (в России поверхностно изучали французский язык, когда учились в гимназии; были у нас с собой и словари, так что объясниться все-таки можно было). Так мы просидели в гостях до полуночи; нужно было идти в полк, а то будет нагоняй. Хозяева были настолько радушны, что предложили нам у них ночевать. Когда я спросил, где же мы будем спать, то отец без смущения показал на кровати дочерей и знаками объяснил, что спать можно вместе с девушками. Нас это смутило. Мы не привыкли к такой простоте нравов и поспешили ретироваться (потом узнали у переводчика, что французы не считают это предосудительным — это нас поразило).
В Бресте мы простояли три дня, а затем нас решили перебросить на юг Франции. Ночью была объявлена тревога, и нам приказали собраться в путь. Парадным маршем нас повели в город Марсель и посадили в поезд, не говоря, куда едем. Везли через всю Францию — с севера на юг, делая короткие остановки, вероятно, с целью демонстрации, так как по всей Франции были разбросаны лагеря военнопленных немцев, и командование, видимо, решило морально подействовать на них: «Вот, мол, смотрите — и здесь русские!» На остановках всюду встречали с цветами и выносили массу угощений; у меня в купе накопилось столько всяких закусок, что я не знал, куда их девать, а цветов было не меньше.
Но вот и Париж. Приказано срочно разоружаться и готовиться к параду. Видимо, власти решили показать нас и парижанам, но, опасаясь бомбежки, парад провели очень быстро. Французский маршал Жоффр обошел ряды войск, поздравил с благополучным приездом, и на этом дело и кончилось.
Жоффр начал свой обход с первого полка, а так как я был правофланговым благодаря своему росту, генерал сначала подошел ко мне, внимательно посмотрел на меня и сказал на ломаном русском: «Такой молодой, а уже командир. Молодец!» Правда, выглядел я очень хорошо, но звание мое в то время было всего лишь фельдфебель.
После смотра мы церемониальным маршем прошли по улицам Парижа и, нигде не останавливаясь, прошли на вокзал.
Наутро поезд тронулся далее на юг Франции; проезжали мы полями, сплошь засаженными виноградом, и на всех станциях нам устраивали торжественные встречи. Через сутки высадили из поезда, и остальное расстояние мы шли походным маршем. Вдалеке показалось Средиземное море, и мы подошли к побережью. Проходили курортными местами, но все курорты были закрыты вопреки прекрасной погоде (видимо, сказалось состояние войны).
Наконец мы подошли к небольшому курортному городку Сан-Рафаэль, разместились лагерем. Раскинули походные палатки, и началась жизнь, полная безделья. Не знаю, почему-то у меня началась бессонница. Я обратился к врачу. Он объяснил мне, что это, наверное, из-за перемены климата, и посоветовал начать курить, потому что во Франции курят главным образом наркотические табаки. Я послушался мудрого совета и начал прямо с сигар — ну, конечно, я ведь никогда не курил до этого. И вот, покурив сигару, я засыпаю.
Начальство разрешило давать нам кратковременные отпуска в город. У меня в роте был парикмахер Костя Свинаренко — парень очень веселый, компанейский, вот мы втроем и начали ходить в отпуска. В один из вечеров мы познакомились в кафе с тремя молодыми женами только что мобилизованных французов — фотографа, певца из оперетты и художника. Девицы эти вели себя очень развязно; мы с трудом, но все же понимали друг друга. Мы с Володей были далеки от всяких грязных мыслей, но Костя был другого воспитания и поведение их понимал по-своему: он думал, что если они кое-что и позволяют себе, значит, с ними можно все. Но оказалось совсем другое. Когда Костя распустил руки, одна из них на ломаном русском объяснила, что она может позволять все, но только на словах. Костя понял ее так, что она просто, как он выразился, «набивает цену», и дал ей пощечину. После этого мы поспешили ретироваться и больше с Костей никуда не ходили.
Каждый день мы гуляли по окрестностям города. Кругом росли пальмы, маслиновые рощи, фиговые деревья, или, как у нас их называют, деревья с винными ягодами. Любовались мы всем этим очень недолго, так как через три недели, ночью, объявили тревогу, и мы походным порядком двинулись в путь. Сначала нам ничего не говорили, а потом объявили, что идем на фронт под Париж, так как немцы, якобы, во что бы то ни стало решили его взять.
На рассвете мы подошли к какой-то небольшой станции, и нам объявили, что здесь будет посадка. Утром мы сели в поезд, но ехали очень недолго. Уже стало слышно артиллерийскую стрельбу — оказывается, нас привезли под Верден, небольшой крепостной город, которому французы тем не менее придавали серьезное стратегическое значение.
С места в карьер нас повели на передовую. Идти пришлось совсем недолго — миновали несколько полуразрушенных деревень и подошли к позициям. Мы сменили французскую полуразбитую дивизию. Французы, видимо, очень надеялись на стойкость русских, потому что стояли на этом участке целой дивизией, а нас поставили только бригаду. На фронте в эти дни было затишье, и мы благополучно сменили французов. Но спокойно прошел только один день, ибо немцы, видимо, узнали, что против них теперь стоят русские, потому что с их стороны стали раздаваться возгласы: «Рус, идите к нам!» На рассвете мы отбили первую атаку. Немцы шли густыми цепями, а вперед пустили штук двадцать танков.
С танками нам еще не приходилось иметь дело, хотя и делать-то некогда было — почти все солдаты были молодые, редко кто из них бывал в боях. Но невзирая на это, атаку отбили, хотя понесли довольно большие потери. У меня в роте тяжелораненых было человек восемь, легкораненых — с десяток. Убитых только двое: Воронин и еще один (не помню фамилии).
Наши окопы проходили за дворами деревушки, в которой мы разместились. Из двора хозяин выходил к овину, за которым лежал пустынный теперь огород, а дальше начиналось поле, где копали окопы. Утром поручик Борков оделся и пошел к огневым точкам. Вдруг он остановился, увидев ефрейтора Цыбу, ползущего на четвереньках к овину, возле которого копошились куры. Стало ясно, куда Цыба держал путь. Хозяйка недавно уже жаловалась, что у нее пропадают куры.
Спрятавшись за дощатой перегородкой сарая, поручик заметил сидящих невдалеке в кустах двух рядовых нашей роты — они вдохновляли Цыбу на подвиг. Цыба подобрался к курам и бросил им горсть зерен. Он согнулся еще больше, чтобы куры его не замечали, но они не спускали глаз со своего искусителя и боком пятились назад. Однако две курицы оказались неосторожнее других,Цыба поспешно словил их. Ловко зажав между колен одну курицу, он поспешно открутил ей голову и бросил позади себя. Хотел проделать то же самое с другой, но неожиданно встретился с возмущенным взглядом поручика. Цыба простодушно улыбнулся ему, ласково приговаривая: «Курочка, рябенькая, красивая, цыпочка, иди, погуляй, милая», — и отпустил ее. Потом вскочил на ноги и молодцевато отчеканил: «Здравия желаю, ваше высокоблагородие». — «Здравствуйте, ефрейтор Цыба», — отвечал поручик, пронизывая его взглядом. Оба помощника Цыбы по ловле кур постарались убежать. Цыба безуспешно пытался заслонить собой обезглавленную курицу. Поручик увидел последние конвульсивные движения курицы;он приблизился к ефрейтору вплотную, и взгляды их встретились. Цыба часто заморгал.
— Вы очень нежно ласкали курицу, Цыба. Вы ее любите?
— Так точно! Почему же ее не любить? Птица мирная.
— Поэтому вы мирной птице голову оторвали!
— Никак нет!
— С этой курицей вы разделались.
— Гм… Так точно!
— Запутались, Цыба! Деньги у вас есть?
— Нет, ваше высокоблагородие!
— Плохо.
Цыба ломал голову: «На что ему деньги? Неужто взятку хочет?» Поручик сунул руку в карман, достал пятифранковую монету и протянул ефрейтору:
— Возьмите и отдайте хозяйке в покрытие убытка, который вы ей причинили.
Цыба ни за что не хотел взять деньги, он сгорал со стыда.
— Возьмите, говорю, и отдайте их хозяйке, об исполнении доложите мне после поверки, а курицу возьмите себе.
Взяв деньги и подняв курицу, Цыба чеканным шагом направился в дом хозяйки. Поручик глянул на его пылающие уши и улыбнулся. Затем поручик скорым шагом направился к огневым точкам, боясь как бы вражеские танки опять не появились против наших позиций, но немцы в этот день не пытались нас атаковать.
Проработали Цыбу на поверке очень сильно. После этого случая в нашей роте больше не случалось подобных краж.
На другой день немцы подтянули свежие силы и большими соединениями пошли в атаку. Первую они организовали с помощью мадьярских частей. Мадьяры шли густыми колоннами со штыками пилой (с зазубренными лезвиями). Мы хорошо организовали оборону; я из четырех пулеметов и карабинов, находящихся у бойцов, открыл по врагам ураганный огонь, но мадьяры наступали частыми перебежками и, неся большие потери, продвигались к нашим окопам. Я расстрелял из своего пистолета все патроны, и, когда мадьяры приблизились к нашему брустверу, у меня уже не было ни одного патрона, и я в душе простился с жизнью. Но в этот момент мой унтер-офицер по фамилии Зенкин, который был ранен и лежал около меня, увидя мое критическое положение, собрал последние силы и, выстрелив из пистолета, убил мадьяра и спас меня от явной смерти. Мадьяр, который бежал на меня, вонзил в мою грудь винтовку, но штык его прошел неглубоко, сделав легкое ранение.
На Балканах
…Очнулся я только в госпитале. Оказывается, в момент, когда мадьяры уже были близ наших окопов, из укрытия выбежали наши резервные части и контратакой опрокинули мадьяр. Так первая атака была ликвидирована с большими потерями для немцев. В этот день немцы предприняли еще три безуспешные атаки.
За этот бой меня наградили французским крестом «Круа де герр».
В госпитале я пролежал две недели, так как раны были совсем легкими. Кроме легкой раны в грудь я получил еще несколько ран в ноги от разорвавшейся вдалеке мины. Но это все очень быстро стало заживать, и через две недели я был готов к бою.
Госпиталь, в котором я лежал, был французский, очень хороший, отношение к нам сестер и врачей было великолепное, кормили прямо на убой. Выписали меня из госпиталя и направили в команду выздоравливающих, в которой я пробыл неделю. Нам, команде выздоравливающих (человек десять), пришлось итти открытым полем на виду у врагов, которые открыли по нам шрапнельный беглый огонь, но все прошло благополучно.
Пришел я в роту вечером и узнал, что немцы ценой больших потерь потеснили французов немного правее от нас, но мы оставались на старой позиции. Поговаривали, чтобы выровнять фронт, нам придется немного отступить, но на другой день французы подтянули подкрепление и заставили немцев снова отступить на старые позиции.
Не успели немцы занять позиции, как в роту пришел поручик Борков и, собрав офицеров и младших командиров роты, объявил, что в районе нашего фронта появились вражеские самолеты. Около двух часов самолеты показались и в районе Вердена. Они летали попарно; каждые три пары составляли немецкую авиационную роту. Борков напряженно наблюдал за ними в бинокль. «По местам! К бою!» — громко скомандовал он. На стоявших рядом зенитных батареях послышалась громкая команда. С помощью имевшихся в роте приборов и визирных трубок установили высоту и дальность самолета.
Поручик Борков передал стрелкам команду прицела. Пулеметчики быстро навели и по команде открыли огонь; пулеметы откликнулись дружной очередью. Головной самолет быстро развернулся и пошел на запад; все, бывшие в окопах, заметались; послышались возгласы: «Падает!» И действительно, самолет быстро начал снижаться.
Поручик приказал: «Быстро лошадей!» Он со своим младшим офицером вскочил на неоседланных лошадей и полным карьером помчался к месту падения самолета. Вслед за ним рванулись и другие офицеры с батареи. Проскакав около пяти километров, офицеры соскочили с взмыленных коней и стали проталкиваться к упавшему самолету, но вместо него валялась груда обломков. Тут же сидел белокурый молодой человек, а рядом с ним лежали помятый шлем и очки. Человек был в кожанке, опоясанной ремнями, с его лба свисала слипшаяся от крови прядь волос. Поручик внимательно осмотрел самолет и сказал, что пули попали в мотор и что меткость стрелка идеальная.
Пленного пилота доставили в штаб бригады. Командир бригады высоко оценил стрельбу из пулемета и велел представить к награде бойцов и командование роты.
Видимо, в отместку за потерянный самолет немцы решили под утро нас атаковать. Развернулся сильный бой. Мы несли большие потери, а немцы все наседали. Уже взошло солнце, а немцы все шли. Патронов было у нас много, так что мы крошили врагов.
Наконец, видя, что атаки бесполезны, немцы оставили нас в покое и занялись убитыми и ранеными(на нашем участке на проволочных заграждениях я насчитал более сотни, а кроме того, очень много их лежало между окопами). Мы тоже понесли большие потери. В моей роте осталось всего-навсего тридцать семь человек, остальные — раненые и несколько убитых.
После этого боя командование решило нас сменить, так как роты сильно «поредели» и сдерживать немцев на участке длиной около трех километров стало очень трудно. Ночью на смену пришла марокканская дивизия, и нас посадили в поезд. Мы думали, нас везут на отдых, но в дороге к нам присоединились новые бойцы, только что прибывшие из России, в том числе артиллеристы. Теперь наши дивизии были полностью укомплектованы, но командование почему-то скрывало от нас место назначения.
Наконец мы приехали в Марсель и стали срочно садиться на пароход. Мы узнали, что плывем на Балканы. Здесь уже нас разместили комфортабельно: пароход пассажирский, чистые просторные каюты, спи да ешь.
Через два дня стало известно, что нас везут в Салоники. Командование сильно боялось немецких подводных лодок, которыми кишело Эгейское море. Держали нас в порту трое суток, все выжидали удобного случая проскочить мимо подлодок. Через три дня мы отплыли. Видели в море обломки потопленных пароходов, а в одном месте — даже часть палубы с несколькими сенегальцами. Видимо, транспорт этих солдат потопили перед нашим появлением.
Нас сопровождало пять французских подлодок, так что мы плыли без страха. Хотя нас предупреждали, что возможно все, так как Греция не хотела вступить в наш союз и играла предательскую роль. Но, к счастью, все прошло благополучно. Вот показались и Салоники — плыть пришлось недолго.
Когда мы приближались к Салоникской бухте, нас все-таки атаковала одна подводная лодка. Немедленно объявили боевую тревогу, и все мы высыпали на палубу в спасательных поясах. Был ясный солнечный день, и мы очень хорошо различали телескоп лодки, но предназначенная для нас торпеда не попала в цель. Вторую торпеду враг не успел выпустить, так как первый же снаряд с нашего парохода угодил прямо в лодку, и мы стали свидетелями ее гибели.
С такими препятствиями мы вошли в порт и стали срочно готовиться к высадке, так как у союзников дела были неважны — немцы теснили их по всему фронту. Немцы взяли Битоль, перешли быструю реку Вардар и стремились занять Салоники. Им хотелось втянуть в войну греков, а те медлили, ожидая вступления в войну Америки.
Мы высадились. Срочно был организован парад, на котором присутствовали местные французские власти, а их здесь было немало. Порт был международный, и в городе встречались все национальности.
После парада наши войска приготовились к походному маршу, но вдруг над Салониками появился немецкий цеппелин. Сейчас же русским артиллеристам дали команду: «К бою готовьсь!»
Надо отдать справедливость нашим солдатам — с первых снарядов цеппелин загорелся и начал падать. Раздалось русское «ура!», и цеппелин упал у самого побережья. Мы взяли в плен всю команду немцев с цеппелина. Они смотрели на окружающих свысока, но когда им объяснили, что цеппелин сбили русские, они не поверили, так как еще не знали, что мы сюда прибыли.
В ночь мы двинулись вперед в походном порядке, проходили македонскими селениями. Все дома у них сделаны из грубого нетесаного камня, заборы вокруг домов — также из известкового плитняка. Живут крестьяне очень бедно, полы мазаны глиной, утварь — глиняная. Занимаются главным образом земледелием, но обрабатывают землю кустарным способом, в основном мотыгами. На полях работают чаще на волах, которые у них разведены в избытке. Ездят преимущественно на ослах, называемых у них магарами. Здешние ослы очень выносливы. Иной раз смотришь — по дороге движется большая куча поклажи, а осла, который ее везет, даже не видно. Во время войны французы мобилизовали в армию массу таких магаров и даже приспособили своих ослов для переброски легкой артиллерии. Патроны перевозили только на магарах. Лошадей на Балканах очень мало.
Шли мы походным порядком трое суток, иногда делали привал. Всю дорогу пить хотелось невероятно, пили даже из встречавшихся по пути болот. Видели много маслиновых рощ, попадались и фиговые деревья. Однажды мы подошли к селению Флорина. На его окраине было большое озеро; стояла сильная жара. Ребята говорят: «Сейчас выкупаемся». Но каково же было наше удивление, когда мы подошли к озеру, — вода кишела, форменным образом кишела змеями. Они плавали, высунув головы, так что о купании не могло быть и речи: мы даже близко к берегу боялись подойти. Так, не искупавшись, пришлось двинуться после привала дальше.
Крестьяне говорили на языке, очень похожем на славянский, так что мы легко их понимали. Виноградников попадалось очень много, поскольку крестьяне здесь занимались виноделием. Вино, правда, не отличалось хорошим вкусом — кислятина; местные употребляют его вместо воды. Пить захочется — крестьянин предлагает тебе вина.
Стали попадаться и полуразрушенные селения. Проходили через одно село, изрытое окопами, в которых были закопаны в очень большом количестве убитые немцы и французы (видимо, село переходило из рук в руки). Зарыты очень мелко, так как грунт там каменистый. Зловоние из окопов шло страшное, а потому мы старались как можно быстрее пройти это место.
Впереди нас шли в наступление французы, и все сопки, мимо которых мы проходили, были усеяны могилками и французов, и немцев. Вот подошли к берегу гористой реки; недалеко осталось до Битоля, на окраинах которого находились позиции.
Мы сделали привал, и командование стало готовить нас для смены полуразбитых итальянских войск. Разместились мы в полуразрушенной деревушке. Командир вызвал меня и еще некоторых командиров рот и сказал, что мы будем принимать участок и сейчас пойдем в окопы. Местность была гористая, и нас предупредили, чтобы мы хорошо запоминали дорогу, так как будем возвращаться ночью.
С наступлением сумерек мы двинулись в путь. В провожатые дали двух французов, которые могли объясняться по-русски и по-французски. У нас хорошо объяснялся по-французски поручик Борков. Шли довольно долго: гористая местность очень обманчива и сильно скрадывает расстояние.
Вот вдали показалась группа людей, сидящих у камней; мы остановились и стали выжидать. Думали, это вражеские разведчики. Но прошло несколько минут, а силуэты не двигались с места. Тогда нам француз объяснил: это болгарские солдаты, убитые сербами (нужно сказать, что сербы ненавидели болгар, а болгары — сербов). Так вот сербы, видимо, подтащили несколько убитых болгар, усадили их у камней, дали в руки игральные карты, и таким образом в полутьме создавалось впечатление, что несколько человек увлеклись карточной игрой. Мы подошли к ним и увидели, что в руках у мертвецов окурки сигар. Подобную картину я увидел на следующей неделе в лощине, когда ходил искать близ наших окопов родник, чтобы набрать воды.
К позициям мы добрались только под утро. Сменили итальянскую дивизию, а против нас стояли болгарские стрелки, похожие разговором на русских. Они на ломаном языке приглашали наших солдат в гости, а сами невзирая на это постреливали в нашу сторону. Мы не знали, что у них в частях есть снайперы. За несколько часов они вывели из строя некоторых солдат и офицеров — рассаживались за камнями и вдоль лощин и прекрасно брали на мушку всех появившихся бойцов. Об этом мы догадались только тогда, когда наш боец выследил одного снайпера, ночью его снял живым и приволок в роту. Болгарин рассказал, как они это делают, и с тех пор мы стали осторожнее.
На другой день пришла почта. Я получил письмо от Тани и, чего не ожидал, — письмо и небольшую посылку от мадемуазель Ивон, моей крестной матери.
Дело в том, что многие из нас обзавелись так называемыми «крестными матерями», которые усыновляли нас по приезде во Францию и проявляли материнскую заботу — писали письма, по мере возможности слали посылки и т.д. Вот я и заимел такую крестную — мадемуазель Ивон из Марселя. Она иногда отправляла мне посылки с разными вкусными продуктами, слала ободряющие письма и т.д. Один раз я получил от нее прекрасный шелковый вышитый носовой платок. Она писала, что этот платок сама вышивала и прислала со значением (этого значения я до отъезда из Франции так и не узнал).
Таня присылала мне очень любезные письма, но я смотрел на них сквозь пальцы, так как знал из писем своей сестры Анюты3 ,что Таня крутит, как выражалась сестра, с художником Сергеем. Я понимал это так, что Таня охотилась за двумя зайцами — не один, так другой. Надежды на то, что я вернусь из Франции, было мало, а Сергей оказался окончательно забракован армией, так что в нем она была уверена. Так оно и случилось: когда я вернулся в Россию, Таня уже была замужем за Сергеем, но об этом после.
Неожиданная женитьба
Шел уже февраль 1916 года. На фронте наступило относительное затишье. Нашего помощника командира роты тяжело ранило шальной пулей, и его отправили в глубокий тыл. Командир роты послал командованию докладную записку с просьбой назначить вместо него меня. Он писал, что я из вольноопределяющихся, смелый, находчивый, здраво рассуждающий фельдфебель и вполне подхожу на должность помощника командира роты. Командование согласилось с этим мнением, а я тем временем увлекся карточной игрой.
Играли в подкидного дурака — двое на двое. Проигравшая пара платила выигравшим флягу вина или некую (какую условимся) сумму денег. И вот, перед самым назначением на должность помощника командира роты я выиграл массу денег — полную вещевую сумку, даже не смог сосчитать, сколько там было. Нам тогда давали отпуска в Салоники, и мы с Гавриловым решили гульнуть.
В то время уже было налажено железнодорожное движение до Салоник. Отпуск нам дали на неделю, и мы отправились. Ехать пришлось в товарных вагонах, двое суток. По приезде первым делом сняли номер в одной из гостиниц, чтобы по-человечески отдохнуть. Помывшись в ванной, легли спать; проспали до вечера, а потом пошли бродить по городу.
Везде нас встречали очень радушно. Нужно сказать, что в Салониках в то время почти незаметно было, что идет война, и если бы не масса военных всех мастей, то можно было бы подумать, что войны нет. Торговля процветала. Мы переходили из кафе в кафе. Греки сидели за рюмками коньяка, который пили маленькими глотками и запивали водой. Они очень поразились, когда мы потребовали по стакану коньяка и залпом выпили. Со всех сторон раздались аплодисменты и крики: «Браво, рус!» Так в кафе мы и просидели до позднего вечера.
Идя в гостиницу, мы наткнулись на ночное кафе, которое содержал эмигрант из Одессы. Мы зашли. За кассой сидела (как мы потом узнали) его дочь Лея. На небольшой сцене выступал так называемый русский хор. Пели неважно, но мы все равно решили посидеть. Я заинтересовался не столько хором и выпивкой, сколько кассиршей, которая почему-то очень пристально на меня смотрела. Решил познакомиться с ней поближе, а Гаврилову приглянулась блондинка из хора, Шура. Я перешел за столик, который стоял у кассы, чтобы удобней было разговаривать. Из рассказа кассирши я узнал, что ее отец –правоверный иудей и по субботам ходит в синагогу, а Лея не верит в Бога. Она была недурна собой и понравилась мне. Дальше — больше, и она очень привязалась ко мне.
На другой день мы явились в кафе, как только оно открылось. На сей раз за кассой сидела толстая еврейка(как мы узнали позже, мать Леи), а хора не было — он выступал вечером. Посидев немного, мы выяснили, что Лея уехала за товаром, что тоже входило в ее обязанности. Вскоре мы пошли бродить по городу, а вечером опять зашли в кафе. Лея в наше отсутствие нервничала, поскольку отец сказал ей, что мы уже заходили и вряд ли придем опять. Наблюдая за дочерью, он увидел, что она серьезно увлекается нами, как он выразился, «шейгицами»4. Поговорив еще вечер с ней, я убедился, что Лея начинает влюбляться в меня — в разговоре стали проявляться нотки ревности и т.д. А Володя продолжал роман с Шурой. На третий день наш роман еще больше углубился, и мы перешли на «ты». Лея даже стала интересоваться, можно ли русским, находящимся на военной службе, жениться. Я же смотрел на это увлечение как на забаву и не предполагал ничего серьезного.
Тем временем наш отпуск подходил к концу — осталось всего два дня. Мы с Володей хотели провести эти два дня получше. Денег у меня было много, и мы решили вечером сходить в оперетку. Днем пошли купить билеты. Оказалось, в театр попасть совсем не трудно. Молодость берет свое: мы узнали, что на этот вечер мест много, и, посоветовавшись, закупили все свободные места. Я заплатил около двух тысяч драхм, так что в театре мы сидели почти вдвоем. Шла какая-то оперетта на греческом языке, и мы почти ничего не поняли — вот глупцы!
Утром мы решили побывать в турецких банях. Они оказались очень хорошими, но только нас смущало, что банщицы там — женщины. Однако мывшиеся с нами греки с трудом, но все-таки объяснили, что у них это принято, хотя позволять себе что-нибудь в банях не разрешалось. Но невзирая на это мы долго мыться в бане не смогли и вскоре пошли домой.
На следующий день предстояло уезжать. Поезд отправлялся в полночь, и мы решили попрощаться с нашими знакомыми. Лея уже откуда-то узнала о нашем отъезде и ждала с нетерпением, как и Шура. Увидя нас в кафе, Лея заплакала. Я постарался, как мог, успокоить ее, и мы сели за столик. Лея подавала закуски сама — в тот день она не хотела оставлять нас ни на минуту. Приносила все самое вкусное, и видно было, что она неравнодушна ко мне. Наконец, пришло время расставаться. Лея — или, как я ее стал звать, Лиза — опять разрыдалась и не хотела меня отпускать. На прощание Шура задала Володе вопрос: «Ну как— до скорого или навсегда?» Володя сказал, что скоро он вернется с тем, чтобы жениться на ней и вместе уехать в Москву. Он якобы узнавал у консула, можно ли русскому жениться, и ему якобы консул сказал: если церковным браком, то можно взять с собой жену в Россию. Лиза многозначительно посмотрела мне в глаза — видимо, не теряла надежду. Я обещал в скором времени попроситься опять в отпуск. Лиза не верила — говорила, что так часто отпуска не дают. С большим трудом мы вырвались от двух влюбленных женщин.
Обратно мы ехали в пассажирском поезде. Дорога показалась не слишком далекой, так как мы строили планы дальнейшей жизни и мечтали завести семьи. Теперь все разговоры вели самым серьезным образом: Владимир даже сказал мне, что у Шуры есть кое-какие сбережения в русской валюте и на эти деньги он мечтает в Москве открыть маленькое кафе и спокойно зажить.
Подъезжая к стоянке нашей дивизии, мы узнали, что полк переброшен в деревню Корица на границе с Албанией, поэтому пришлось немного возвратиться назад. К стоянке полка мы подъехали следующим утром, явились в полк, и нам приказали идти в роту.
Наша рота стояла по склонам гор в полковом резерве, мы с трудом нашли своих. Кругом росли деревья с грецкими орехами, правда, на самых верхушках. Через пару дней Володя зашел ко мне в роту, позвал за орехами. Недолго думая, я пошел. По дороге и говорю: «Как бы нас не заметили немцы». И правда: не успели мы забраться на дерево, как немцы обстреляли нас шрапнелью. Я сидел на самом верху дерева и угодил под шрапнель. Меня сдуло с ветки взрывной волной, как ветром, и сильно контузило. Я перестал слышать левым ухом, с трудом добрался до роты и пошел в ротный околоток. Фельдшер осмотрел меня и сказал: «Ничего особенного. Легкая контузия. Через неделю все пройдет».Вот чуть было не стоила мне жизни эта прогулка за орешками — как говорится, досталось на орехи. Так я и проходил полуглухой две недели, да и теперь на левое ухо плохо слышу.
Утром я получил приказ съездить на заставу. Контуженный, глухой на одно ухо, я все-таки поехал. Ехать пришлось утром (ночью не советовали — можно было наскочить на волков, которые здесь изобиловали). Застава наша расположена была очень высоко. Я выехал из роты утром — было жарко, а к вечеру, когда приехал на заставу, попал в пургу, зги не видать. Мороз — минус двадцать пять.
На другой день я добрался к вечеру в роту. Только хотел напиться чаю, как наши патрули привели двух задержанных подозрительных людей. Одеты они были под болгарских крестьян, но когда их стали допрашивать, сознались, что они — переодетые немцы-шпионы. Тогда их отправили в штаб бригады для дальнейшего допроса. Как потом выяснилось, они приплыли на плоту со стороны близлежащего озера и собрали очень ценные сведения, но доставить их себе в тыл не смогли —их схватили.
Не прошло и двух недель после нашего возвращения из Салоник, как меня вызывают в штаб батальона и показывают девушку. Командир спрашивает: «Это ваша жена?» Смотрю — сидит за столом Лиза. Мне ничего не оставалось делать, и я сказал: «Так точно, ваше высокоблагородие!» Как выяснилось, у Лизы нашелся хороший знакомый в штабе армии, и он помог ей выхлопотать пропуск на передовую, хотя это очень трудно.
Мне дали недельный отпуск и разрешили на это время поселиться в местечке Корица. Там мне предоставили комнату плохонькой гостиницы, в которой изобиловали клопы, и я остановился там на правах женатого. Лиза была на седьмом небе, хотя в гостинице ничего хорошего не было. Наступили холода, а отопление отсутствовало; в номере зуб на зуб не попадал. Обогревались жаровней и древесным углем, но Лиза все равно уверяла, что со мной готова идти хоть на край света. И верно — для меня Корица была краем света.
Командование очень снисходительно отнеслось к моей женитьбе, но жить в Корице Лизе разрешили только одну неделю, а затем предложили отправить ее в Салоники. Я спросил, как на это дело смотрит ее отец, и она сказала, что он ее выгнал из дома и проклял. Ей не осталось ничего другого, как ехать ко мне в полк, а теперь мне пришлось провожать ее обратно в Салоники. Так она и женила меня на себе — я был очень молод и в этих делах совсем неопытен.
Шура тоже пыталась проехать к Володе, но безуспешно. Лиза, видимо, была более пронырлива. Два чемодана, битком набитые, она оставила у меня (перед уходом из дома она все свои ценные вещи отвезла к Шуре). Отправив Лизу в Салоники, я стал подыскивать комнату для ее вещей. Через неделю получил от нее письмо: она живет тем, что берет в пошив женские платья. Комнатку для вещей я нашел и перетащил туда свои чемоданы, а через несколько дней наш полк перевели в лагерь под Салоники, и мы ждали отправки на фронт.
Ночная вылазка
Из России стали доходить слухи о начинающихся волнениях и голоде.
Нам-то голод был незнаком — кормили нас до сих пор хорошо, только временами не хватало соли. Особенно мы почувствовали эту нехватку, когда стояли под Битолем: однажды на кухню привезли мороженое мясо — как потом выяснилось, мясо мулов. Вы себе представить не можете, какая это гадость! А мы ели, хотя противно было до тошноты… Голод не тетка. В другой раз привезли мясные консервы, и когда банки начали вскрывать, там оказалось филе задних лапок лягушек — очень вкусное, так что мы их с удовольствием поели. Как сказал наш переводчик, это был французский деликатес.
Но вот в нашем полку появились агитаторы. Они распространили слухи, что в России — революция и Временное правительство, а Николая II свергли с престола. Теперь командиры держались от нас на расстоянии и почти ничего не рассказывали. Зато агитаторы не скупились на подробности. Контрреволюционная агитация велась вовсю, особенно среди офицеров. Командование решило всеми способами отвлекать нас от политики. Нам разрешили создать футбольную команду. Я же был далек от всех этих событий — в молодости я вообще не интересовался политикой, в отличие от некоторых других.
В наших войсках было очень много москвичей, и многие из них дома играли в футбол, поэтому охотников до футбола нашлось немало. Я как бывший футболист принял самое активное участие в этом деле. Решил создать пока одну сильную команду, и стоявшие невдалеке англичане приняли вызов. Команду мы назвали «Свободная Россия».Денег у нас было много, и мы купили в Салониках материю, бутсы, пошили рубашки и трусы. На рубашки нашили нашу эмблему «С.Р.».
Офицеры смеялись и называли нас эсэрами. Но вот начались тренировки, и некоторые играли очень хорошо. Вратарем избрали Володю Гаврилова. Он неплохо стоял в воротах, потому что и в Москве в футбольной команде выполнял ту же роль.
Потренировавшись еще недельку, мы решили выступить в международном матче и вызвали англичан. Они приняли наш вызов. Через неделю состоялся матч. Англичане, видимо, тоже к нему готовились: с первых же минут стало ясно, что командование у них очень сильное. Они предложили очень быстрый темп, и мы приняли его. Первый тайм не привел нас ни к поражению, ни к победе: ноль — ноль. Я играл за центрального нападающего. К концу второго тайма мне удалось забить в ворота англичан один гол, который и решил исход матча.
Нам удалось сыграть еще два раза — с французами (мы выиграли со счетом 4/1 в нашу пользу) и с греками (10/0 в нашу пользу). Самой интересной была, конечно, встреча с англичанами. Играли они хорошо, и было, значит, у кого поучиться. Нужно отметить только один минус — англичане играли очень грубо, мы так не умеем.
Кроме футболистов, нашлись среди нас и театралы. Несколько человек умели прекрасно играть женские роли. Решили создать труппу, которая начала репетировать некоторые водевили. Первые спектакли прошли очень успешно. Наш водевиль «Вова-приспособленец» привлек внимание очень многих французов, лагерь которых стоял поблизости. В день спектакля толпа французов пришла посмотреть эту постановку, и с тех пор театр наш никогда не пустовал. Потом мы поставили «Антон Иванович сердится». Французы были в восторге. С тех пор дружба у нас с ними стала еще крепче. Особенно способствовали этому наши переводчики, в том числе мосье Монс.
Воспользовавшись нашей пассивностью, немцы стали более активными. Однажды ночью мы в землянке играли в подкидного. Было тихо, только изредка раздавались одиночные выстрелы. Вдруг на левом фланге раздалась беспорядочная стрельба. Выбежав из землянки, мы увидели, что группа немцев человек в двадцать движется вдоль линии нашего участка и два немца волокут за собой пулемет. Оказывается, эта группа проникла на нашу заставу на левом фланге, убила трех солдат, одного взяла в плен, захватила с собой наш пулемет и благополучно скрылась. А наши солдаты не сделали по ним ни одного выстрела из-за глупого распоряжения командования: сегодня не стрелять в сторону противника, потому что наша разведка должна была выйти на задание. Так мы потеряли несколько бойцов и один пулемет. Это произошло на моем участке. Я чуть ли волосы на себе не рвал.
Но делать было нечего. Факт совершился.
Утром меня вызвал к себе командир бригады полковник Грундштрем и сказал: «То, что произошло сегодня ночью на вашем участке, должно сегодня или завтра произойти у немцев. Подберите человек двадцать хороших, смелых бойцов и проделайте то же у врага».
Приказ командования — закон. Вернулся я в роту — и прямо к командиру роты с докладом. Он согласился с мнением бригадного командира и стал советовать, кого из бойцов взять. Пришел я в окопы и спросил солдат, кто хочет пойти на эту операцию со мной. Добровольцев нашлось человек тридцать. Я отобрал двадцать и приступил к выработке плана операции.
К вечеру план был готов, и я зашел к командиру роты, поручику Боркову. Поручик все одобрил и пожелал ни пуха ни пера. Решено было с наступлением темноты собраться у меня в землянке.
В десять вечера бойцы были у меня. Я приготовил им по пять гранат, патроны, взял у ребят электрические фонари. Взяли также с собой десять автоматов и в два часа ночи решили двинуться. Была темная облачная ночь. Без пяти минут два я позвонил в штаб бригады и велел доложить, что мы пошли. Пользуясь тем, что небо закрылось облаками, мы переползли под прорези проволочных заграждений и рассыпались цепью перед заставой врага, продвигаясь полукольцом.
Наконец показались огоньки. Это немцы спокойно сидели на заставе и, покуривая, о чем-то тихо разговаривали. Переползая от камня к камню, я подобрался ближе и, когда осталось до них шагов двадцать, решил дать сигнал. Вынул пистолет и выстрелил красной ракетой. Тотчас же со всех сторон в окоп к немцам посыпались гранаты. Немцы и пикнуть не успели, как я и еще двое бойцов связали двух солдат и поволокли их вон. Они упирались, но под угрозой револьверов пошли впереди нас.
Разрывы гранат всполошили немцев, и они открыли беспорядочную стрельбу по своей же заставе. Я отправил пленных с бойцами, а сам попал под перекрестный огонь и залег за камнями. Минут через пятнадцать хотел уже было двинуться в свое расположение, как услышал почти рядом немецкую речь. Оказалось, немцы решили проверить, что случилось на заставе. В окопах они, конечно, ничего не нашли, кроме нескольких трупов и, не заметив меня, ушли.
Пробираясь к своим, я потерял ориентацию и чуть было не попал в плен. А наши благополучно дошли в роту и привели двух пленных с пулеметом. Легко был ранен только один боец (пуля задела ногу).За эту операцию я был представлен к Сербскому кресту, который, однако, получить мне не удалось, так как вскоре начались события.
В плену у французов
Между тем события в России, видимо, развертывались. Офицерство стало смотреть на нас свысока. Разговаривали только с теми, у кого были золотые погоны. В один прекрасный день меня вызвали в штаб полка. Придя в полковую канцелярию, я застал там всех офицеров полка, и только у меня одного были на плечах солдатские погоны. При моем появлении офицеры насторожились. В это время явился командир полка, полковник Лосьев. Оказывается, он созвал офицеров, чтобы почтить память царя Николая. Я понял, что дела в России оборачиваются совсем не на руку собравшимся. Потом полковник заявил, что французское командование перестало нам доверять и собирается разбить всех на три категории. Первая — это те, кто добровольно изъявят желание прямо сейчас записаться в Иностранный легион и продолжить войну с немцами. Вторая категория — те, кто добровольно согласятся работать в тылу армии, а третья — те, кто потребуют отправить их в Советскую Россию.
Командир полка, видимо, надеялся на всех офицеров, потому обратился ко мне как к младшему командиру: «Ну, господин Голубков, куда вы пойдете?» Я ответил, что нужно хорошо подумать, а потому прошу подождать до утра. Среди офицеров роты прошел ропот. Видимо, все полагали, что я сразу соглашусь войти в первую категорию. Я решил, что посоветуюсь в роте с ближайшими товарищами. Командир полка согласился дать мне отсрочку, но не поручик Борков. Он заявил: «Голубков, на кого другого я бы так не надеялся…Позор!» Я смолчал. Поручик, провожая меня злобным взглядом, продолжал: «Если вы не сделаете так, как мы хотим, пеняйте на себя. Хорошего для вас ничего не будет».
Придя в роту, я первым долгом нашел Гаврилова и рассказал ему подробно о происшедшем. Он заметил, что поступил я правильно и солдаты надеются, что я пойду в третью категорию (оказывается, он уже со многими беседовал).
Наутро в полк явились французские офицеры и предложили нам сдать все оружие. По ротам моментально прошли короткие митинги, на которых решили никакого оружия не сдавать.
Часам к двенадцати в наше расположение прибыл отряд конных зуавов, и в час дня раздалась команда: «В ружье!» Все высыпали из палаток в полном вооружении и построились. Командование рассчитывало, что мы оставим оружие в палатках и выйдем строиться безоружными. Но не тут-то было. Вышли строиться даже с пулеметами. Командование такого не ожидало. Сразу же нашлись агитаторы, которые вышли из рядов — в нарушение правил — и заявили, что мы без сопротивления оружие не сдадим, потому что мы не пленные. Тогда, посоветовавшись с французами, нас решили отвести километра на три от лагеря и произвести разбивку на категории.
Там нас построили шпалерами поротно на бугре. Опрос начался с меня, поскольку я значился в первой роте, и офицеры еще не потеряли надежду на то, что я их послушаюсь. По строю передали: «Полуротный командир Голубков», и я пошел на бугор, где стоял стол и сидели французы и несколько наших офицеров. Предварительно мне пообещали «семь верст до небес». Я подошел к столу и на вопрос офицера, в какую категорию пойду, твердо заявил, что война мне надоела и я хочу вернуться домой. Сидевший за столом поручик Борков побагровел и в исступлении крикнул: «Всыпать ему как следует!» Его не остановило даже то, что на груди у меня было приколото несколько орденов, в том числе французский крест «Круа де герр».
Решили всыпать мне двадцать шомполов. Стоявшие у стола два зуава подошли ко мне и стали снимать с меня гимнастерку. В порыве злобы я сорвал висевшие на груди ордена и бросил их к ногам офицеров.
Били не сильно. Видимо, заранее была дана такая установка. По строю прошел ропот: «Браво, Голубков!» После экзекуции зуавы подняли меня и отвели в строй. Следом вызывали поочередно всех солдат, но опыт со мной офицерам не помог — солдаты, все как один, шли в третью категорию. Только несколько «служак» выбрали первую.
Затем нас отвели в лагерь и на обед дали лишь по двести граммов хлеба. Тех, кто записался в первую категорию, изолировали и, вероятно, кормили хорошо. Тех же, кто записался во вторую, кормили, как и прежде, т.е. давали обыкновенный солдатский паек. Мы решили созвать общее собрание, и появившиеся откуда ни возьмись агитаторы предложили выбрать нового ротного командира. Единогласно выбрали меня: солдаты были очень довольны, что я не оставил их, а записался в третью категорию. Туда же записался и Гаврилов Володя. К счастью, никаких преследований по отношению к агитаторам не было. Собрания были запрещены, однако вопреки запретам проводились, и нас информировали о событиях в России. Отпусков сначала просто не давали, а потом и вовсе запретили, только в десять часов вечера проводили поверку. Хлеба теперь давали только по двести граммов в день, так что стало голодно. Охрана наша получала нормальную порцию хлеба и прочих продуктов.
Однажды утром мы вышли из лагеря, но конвоиры сенегальцы загнали обратно в палатки, объясняя на пальцах, что выходить можно только с «пермисьоном», т.е. с разрешением на отпуск, который нужно получить у коменданта.
Сенегальцы были очень алчными, и среди нас нашлись художники, которые занялись изготовлением фальшивых купюр. Французские пятидесятифранковые банкноты печатались на бумаге фиолетового цвета, и подделать их для опытного художника не представляло большого труда. Для опыта «раскрасили» сначала одну бумажку и попробовали на нее купить булку. Сенегальцы и просили за один хлеб пятьдесят франков. Номер удался. Только опытный глаз мог увидеть, что купюра фальшивая. Скоро стала чувствоваться нужда в бумаге, пригодной для изготовления фальшивок.
В один прекрасный день явился к нам командир полка полковник Грундштрем в сопровождении группы французских офицеров и выложил на стол фальшивые купюры. Оказывается, сенегальцы попытались что-то купить в полковой лавке, но продавец, взглянув на первую же «купюру», отказался ее принять, говоря, что она фальшивая. С этого и началось: сенегальцы шли в лавку, предъявляли свои «деньги», и продавцы сразу видели, что это фальшивки.
Начались допросы, но они ни к чему не привели; солдаты дружно заявляли: «Я ничего не знаю». Так ничего и не выяснив, командование, возместив убытки сенегальцев (что-то около пятидесяти тысяч франков), осталось ни с чем. Позже выяснилось, что командование покрыло эту сумму из причитающегося нам жалованья.
Через две недели объявили, что французы перестали платить экспедиционное жалованье всем, кроме тех, кто записался в первую категорию. Так мы лишились и тех копеек, что французы платили нам за нашу кровь. Оружие отбирали постепенно под предлогом, что вместо устаревшего через несколько дней якобы выдадут новое. Винтовки и пулеметы отняли в первую очередь. Осталось только то, что нам удалось достать нелегально, — револьверы.
Однажды ночью была объявлена тревога, и всем приказали собрать свое имущество. Едва мы собрали вещи и вышли из палаток, откуда ни возьмись — охрана из зуавов, которая окружила наши войска. Подали команду и повели из лагеря. Сначала через какие-то деревни, а потом вывели в поле и погнали, как скот. Таким образом мы отшагали километров двадцать. По дороге не попадалось ни одного колодца, где можно было бы утолить жажду.
Наступило утро, а нас все гнали и гнали. Наконец мы подошли к пригороду Салоник. Беда в том, что я эти места плохо знал, иначе убежал бы. Пройдя километров десять, мы расположились на привал в какой-то деревушке. Стали разводить по домам: видимо, французы решили продержать нас там долго. Я вспомнил, что Салоники — недалеко, и у меня созрел план побывать у Лизы.
Через день, воспользовавшись тем, что охрана ослабила бдительность, я бежал из лагеря в Салоники. Зная, что Лиза живет у Шуры на улице Вардар, направился прямиком туда. Костюм мой был наполовину, как у македонского крестьянина, а наполовину — как у русского солдата (без погон и головного убора).
Придя на улицу Вардар, я медленно стал вышагивать по правой, а затем по левой стороне, надеясь, что в окно меня увидит Лиза или Шура. Наконец услышал из окна знакомый голос, который звал меня, и увидел Лизу. А через минуту она уже стояла рядом.
Было утро, часов десять-одиннадцать. Она повела меня к себе в комнату. Я сел у окна, раздумывая о будущем. Дело в том, что, по словам Лизы, патруль ежедневно устраивал в домах обыски с целью выявить дезертиров.
Из окна я увидел, как на улице развязалась драка. Группа вооруженных зуавов напала на сенегальцев, и один зуав вонзил кинжал в грудь сенегальца. Все это произошло за какие-нибудь пять минут. Лиза сказала, что подобные сцены можно наблюдать почти ежедневно. Вскоре приехала машина и забрала убитого (никакая полиция даже не появилась).
После чая и легкой закуски Лиза посоветовала мне купить штатский костюм. Я согласился, и уже через час сам командир полка не узнал бы меня — выбритого, подстриженного и в штатском костюме. Находясь у Лизы на правах «вольного», я не забывал, что мне все-таки нужно вернуться в лагерь, так как мое исчезновение не пройдет незамеченным. Я дождался шестичасового патруля.Меня спросили: «Кто такой?» Лиза ответила, что я ее брат, и патруль, поверив ей на слово, ушел. Я понял, что и во время моих дальнейших визитов эта проверка будет носить чисто формальный характер.
Наш лагерь был расположен в трех километрах от улицы Вардар.В восемь вечера я ушел,в десять уже был на месте и явился на поверку. Мне сказали, что днем меня разыскивал комендант лагеря. Видимо, хотел отдать какое-то распоряжение. Я сейчас же встал и пошел в дом, где он жил. Через переводчика он сказал, что для господ офицеров на кухне нужны дрова и что я должен занарядить на колку оных десять человек солдат. «Но это можно утром, а сейчас идите спать». Придя в роту, я рассказал, что французы хотят сделать из нас денщиков. Солдаты решили отказаться наотрез.
Утром я сказал об этом французам. Тогда лейтенант, который пришел проверить работу солдат, заявил, что солдаты сами меня выбрали своим командиром, а поэтому не может быть и речи об отказе от работы. Иначе меня повторно выпорют. «Мы от русских будем требовать жесткой дисциплины». Когда я передал это солдатам, они заявили, что, уступая угрозам, согласны работать для Франции, а денщиками для офицеров не будут. Как не бились французы, а заставить нас колоть для них дрова им не удалось. На сей раз наша взяла.
На следующее утро к нам в лагерь явился офицер в заляпанном маслом костюме и, поговорив с комендантом, созвал всех солдат. Заявил: «Я — представитель французского командования и пришел сюда, чтобы отобрать слесарей и всех желающих работать в гараже по ремонту машин». Специалистов среди нас нашлось очень мало, но желающих работать в гараже, наоборот, много. Во всяком случае, иметь дело с машинами намного лучше, чем прокладывать дороги. Я тоже записался в гараж.
Меня поставили подручным к французу-слесарю и дали на сборку автомобильные подшипники. Дело это мне понравилось, и я с удовольствием начал работать. Сначала все шло очень медленно, но потом стало лучше, так что через неделю француз заявил «Тре бьен»(«Очень хорошо»)и взял в собой обкатывать машину, которую он ремонтировал.
Вскоре нам стали давать кратковременные отпуска, да и кормили уже лучше. Рацион уже давали как на фронте — хлеба сколько угодно, ежедневно кружку вина и т.д. Мы понемногу начали обживаться. Я стал часто ходить в Салоники к Лизе. Она была очень довольна и каждый раз встречала меня как мужа.
В один прекрасный день я застал у нее мать, которая со слезами на глазах начала просить меня, чтобы я отдал ей дочь. Лиза решительно сказала: «К старому возврата нет».И наотрез отказалась возвратиться. Тогда она вновь услышала родительские проклятия.
Но вот настал 1917 год. Мы по-прежнему работали на правах военнопленных. Отношение к нам изменилось — часто стали называть большевиками. Иногда доходило до драк. Моя крестная мать перестала писать — наверное, наведя справки, решила, что я большевик, который не заслуживает внимания с ее стороны. Некоторые наши части работали под Битолем; им также стали давать кратковременные отпуска. Кто-то брал увольнительную в Салоники, хотя ехать на поезде оказывалось нелегко. Некоторым эти поездки стоили жизни: пьяные французы на ходу выбросили из поезда двух солдат нашего полка.
Некоторым из нас пребывание за границей сильно подействовало на психику, несколько человек сошли с ума. Офицеров и солдат, которые записались в Иностранный легион, давно отправили на французский фронт. Мы узнали, что одни были уже убиты, а другие ранены. Писем из России мы не получали — их не пропускала цензура. Власти всеми мерами хотели скрыть от нас происходящее. Но окольными путями мы все-таки получали какие-то сведения о России, правда, не совсем точные. Потом пошли слухи, что Америка вступает в войну. Ну, думаем, теперь конец немцам.
Не прошло и месяца, как начали прибывать американские войска. Торжество по этому случаю было невероятное. Но странно как-то выходило: первыми стали прибывать пароходы, груженные оборудованием. Через француза-переводчика мы узнали, что американские войска прибудут на фронт только тогда, когда снаряжение будет доставлено полностью. Они, якобы, хотят на фронте иметь все свое, вплоть до чайной ложки. Так и получилось. Американцы привезли даже свою железнодорожную линию и паровозы. Потом прибыл пароход с солдатами. Американская армия была оснащена, как говорится, по последнему слову техники. Мы удивлялись, с какими удобствами воюют англичане и французы. А янки в этом смысле удобств побили и их. Не побрившись, американец не выйдет из палатки. Вот так воевать можно! Не то, как воюет наш русак — обросший, обовшивевший, грязный. Но ничего, это будет хорошим уроком нам, русакам.
Приехать-то они приехали, но в бои не вступали. Видимо, демонстрировали немцам, что пора кончать войну: «Не то мы вас раздавим». Это им до некоторой степени удалось, так как немцы вскоре попросили мира.
А мы все время ждали отправки в Россию.
В России
Наконец нам объявили, чтобы мы готовились к отъезду домой. Не было у нас радостнее минуты! На другой день я пошел к Лизе с этой новостью. Она была рада — танцевала, пела, а затем мы стали совещаться: как же она поедет невенчанная? Совещались очень долго, пока не пришли к мнению, что нужно обвенчаться здесь. Соседи посоветовали сделать это в сербской церкви. Решив это, мы устроили хороший чай с вином. Шура пришла навестить Лизу и сделалась мрачней осеннего неба, узнав, что нас хотят отправить в Россию. Дело в том, что Гаврилов в последнее время очень увлекся политикой и за три дня до этого его арестовали, так что Шура осталась ни с чем. Лиза стала ее успокаивать, пообещав помочь через своего знакомого из штаба фронта.
Наутро мы отправились на поиски сербской церкви, чтобы договориться со священником о дне венчания. Когда мы все объяснили ему, он сказал, что еврейку нужно сначала выкрестить и только потом обвенчать. За это он попросил пятьсот драхм. Я спросил: «Почему так дорого?» А он посмотрел на Лизу и сказал: «За такую женщину можно дать больше». Пришлось согласиться — тем более, что консул объяснил, что невенчанных на пароход не пустят.
Лиза дала мне пятьсот драхм — для священника. Договорились, что в церковь придем завтра в десять часов утра. Лиза написала прощальное письмо отцу и матери: мол, оставляет их навсегда, так как венчается и едет в Россию.
В назначенное время мы явились в церковь, священник и все его прислужники уже были в сборе. Видимо, служители церкви раззвонили окрестным жителям о необычной свадьбе, потому что народу собралось человек двести. У Лизы нашлось богатое венчальное белое платье, у меня — новый костюм, так что новобрачные выглядели хорошо. Процедура крещения и венчания длилась около двух часов. Выйдя из церкви, я нанял фаэтон, и мы поехали домой. С нами села в фаэтон заплаканная Шура. Я ее вполне понимал: было обидно за свою судьбу. Ведь она была уверена, что с Володей у нее все налажено, да и я в этом не сомневался. А получилось наоборот. Я же совсем не думал о женитьбе, а вышло так, что и женившись, все еще сомневался, а нужно ли было.
Лиза оказалась очень хорошей хозяйкой и все свободное время занималась сборами в Россию. Прежде всего нужно было что-то делать с имевшейся у нее валютой — порядочным количеством франков, драхм и турецких лир. Все это по неопытности она решила превратить в рубли: николаевские рубли в цене поднялись, так как отъезжающих русских было немало, все имели разные деньги и сразу бросились загонять иностранную валюту. Отдавали драхмы и франки за бесценок… Лиза таким образом накопила около пятидесяти тысяч николаевок — глупее ничего не придумаешь. Через несколько дней нам предложили отправиться в Россию ближайшим пароходом. Ждать нас долго не пришлось: на другой день все пришли на пристань.
Вот и прибыл французский пассажирский пароход «Бурдигал». Погрузились очень быстро. Мы все время с беспокойством допытывались у французов, куда нас повезут. На юге России находились и красные, и белые войска. Но мы так ничего и не узнали.
Показались берега пролива Дарданеллы. Но к берегу нас не подвезли. Видимо, боялись «красной заразы», потому что наше настроение всем было известно. Бросили якорь, и наш пароход был моментально окружен шлюпками с торговцами всякими продуктами — апельсинами, бананами, лимонами. Пришла и турецкая жандармерия. Я предъявил свой «пермисьон» и Лизин паспорт, на котором поставили штамп и дату. Она очень волновалась, думая, что ее не пустят в Россию. Но, к счастью, все прошло благополучно. Мне вернули документы, и переводчик сказал, что можно следовать дальше.
А вокруг парохода скопилось не меньше тысячи шлюпок. Турецкие мальчики показывали чудеса — за франком бросались в воду и находили монету, чему очень радовались. Продавали с лодок разные сувениры... Наконец пароход двинулся далее. Турция постепенно скрывалась из глаз, вот и последние островки исчезли из виду. Мы стали готовиться к высадке, так как переводчики объявили, что скоро прибудем в Россию.
Показались родные берега. Бросили якорь. Оказалось, что недалеко — Севастополь. Французы решили сдать нас белым, но так как положение их здесь было непрочно, нас не спешили высаживать на берег. На якоре мы простояли двое суток, затем пароход двинулся далее и вскоре бросил якорь на рейде Феодосии.
Нас встретило белое командование, и началась выгрузка. Видимо, белые все-таки чувствовали себя здесь крепко. Нас молниеносно оцепили белые части и как военнопленных под конвоем повели в казармы. Какая огромная разница! Франция встретила нас цветами и приветствиями, а Россия — после тягот военного времени — конвоем, охраной юнкерскими частями и т.п.
В казарме мне как женатому отвели угол большой комнаты, и я кое-как разместился, уложив на полу Лизу (сам же лег на нары). Мне очень хотелось скрыть свое звание и сойти за рядового. Пока что это удавалось — при поименном опросе я назвал себя рядовым. Так меня и записали, хотя во французских списках я значился подпрапорщиком. Перевести мои документы, наверное, было некому, так я и сошел за рядового.
Вскоре у меня страшно поднялась температура. Врачи признали тропическую малярию, и меня ни к какой работе не привлекали. Между тем температура все повышалась — днями до сорока одного градуса. Лиза сильно нервничала, но даже на имевшиеся тысячи николаевок мы ничего не могли сделать. В России уже ходили новые деньги — «колокола» и «керенки-миллионы», а николаевские рубли пошли за бесценок.
Лиза, видя, что совершила с деньгами большую глупость, решила пустить в ход некоторые ценности. Ей очень хотелось скорее поднять меня на ноги. Врачи посоветовали давать мне перед едой по рюмке портвейна. За бутылку портвейна она отдала свой браслет из золотых монет. Уколы хины мне делали в бесчисленном количестве. Наконец я поправился. Врачи сказали, что моя малярия прошла благодаря перемене климата.
По выздоровлении меня из-за красивого почерка назначили писарем. Однако судя по тому, что белые срочно формировали части для отправки на фронт, их положение сильно ухудшилось. Я попал писарем во вновь сформированную роту и подлежал отправке на фронт.
Отправили часть только до города Мелитополя, а дальше шли пешим порядком. В Мелитополе меня назначили в полковую канцелярию. Лизу я послал к одному огороднику-болгарину, который держал большие плантации помидоров (они родились здесь великолепно). Я тоже у него поселился в надежде покинуть полк при первом удобном случае, так как красные подошли уже близко. Я видел, как днем под усиленным конвоем во двор Азовского банка повели на допрос партию пленных красных. Заподозренных в коммунизме ставили к стенке и, как беляки выражались, пускали в расход. Так я насмотрелся зверств белых и твердо решил бежать.
Прошел слух, что город уже почти окружен. Стали готовиться к эвакуации. Я побывал в полку для отвода глаз и незаметно бежал домой. Тут хозяева мне посоветовали зарыться в стог сена, который стоял во дворе, и подождать прихода красных. Я еле успел спрятаться в сене, как во двор въехали несколько верховых шкуровцев5 . Первым делом они потребовали сварить курицу и что-нибудь на второе, т.е. решили пообедать, хотя время было раннее. Красные, видимо, наседали, и шкуровцы хотели пораньше подзаправиться и «утекать». Решив, пока готовится обед, накормить лошадей, они подошли к стогу сена и стали охапками таскать его лошадям. Потом улеглись на постелях хозяев — отдохнуть. Лиза тем временем поправила стог сена, а то беляки чуть не обнажили мои ноги. Мы были ни живы, ни мертвы. Через час шкуровцы пообедали и скрылись. Стала отчетливо слышна артиллерийская стрельба.
К вечеру на хутор ворвался отряд конных буденновцев и спросив, давно ли ушли белые, поехал дальше. То что они буденновцы, мы узнали красным бантам, которые у них на шапках были приколоты, да и они сами заявили, что Первая конная подходит к городу. Я поспешил вылезти из своего укрытия, очистился от сена и попросил полушубок. Так я стал похож на крестьянского мужика. Буденновцы отнеслись к нам хорошо и сказали, что житья белякам осталось не больше недели: «Вот скоро приедет сам Буденный, и тогда им конец».В Мелитополе существовала секта евангелистов, и вот один из них решил меня и жену обработать. Несколько раз он водил нас на свое собрание, но поскольку мы с ней совершенно не верили в Бога, ему ничего не удалось сделать.
В городе тем временем шла «реквизиция излишков» — так белые называли грабежи. Большинство магазинов закрыли. Белые отрядами ходили из лавки в лавку и все более или менее ценное забирали. Главным образом обирались ювелирные магазины и пункты скупки вещей. Если магазин был закрыт, его просто-напросто взламывали. В Мелитополе население преимущественно состояло из евреев, которые в основном занимались торговлей. Вот их-то и обирали белые.
Кроме евреев, в городе жили крымские татары — их тоже не пощадили, поскольку они, как правило, были коммерсантами. Глядя на все это и слушая очевидцев, я окончательно разочаровался в белых. У меня сложилось мнение, что это — кучка бандитов, не способных управлять страной. Такого же мнения придерживался и мой хозяин дома, болгарин, который, несмотря на то что происходил из кулаков, возненавидел белых, хотя у него они, кроме кур, ничего не взяли.
Пострадали некоторые из купцов, у которых в магазинах нечего было взять. Известный крымский фабрикант Арабаджи пал жертвой квартирной реквизиции: пришли к нему несколько вооруженных беляков и реквизировали у него в доме очень много ценностей, а самого его за сопротивление убили. Все это произвело на меня очень сильное впечатление.
Я оделся в болгарское пальто, и мы с Лизой пошли посмотреть, что делается в городе. Не успелимы дойти до центра, как стала слышна артиллерийская стрельба и мы поспешили домой. На окраине города, где находилась наша квартира, нам стали попадаться части белых, их подводы с ранеными и уйма офицеров, которые в беспорядке отступали, не обращая на нас никакого внимания, ибо им уже было не до нас. Они спасались от преследования красных. Стрельба уже слышалась повсюду.
Наутро мы с Лизой пошли посмотреть, что делается в городе. Всюду стояла кавалерия буденновцев. Город постепенно принимал нормальный вид. Несколько магазинов открылись, но торговля пока шла плохо, потому что советские деньги еще не были в ходу, а на другие жители не хотели продавать. Мы дошли до центра, как вдруг патруль решил проверить у меня документы. Меня приняли за переодетого офицера и прямым ходом повели в Азовский банк, где помещалась ЧК, а Лиза побежала домой — взять документы, которые мы там оставили.
В ЧК меня сразу взяли в оборот. Словам допрашивающие меня чекисты не верили, требуя документы. Спрашивали, кто был у нас ротный и комполка, — на все вопросы я отвечал. На счастье среди чекистов оказался один, тоже воевавший во Франции, но в другой дивизии. В это время подошла Лиза. Если бы она появилась позже, меня приняли бы за переодетого офицера и, что не исключено, обвинили бы в шпионаже, так как один из чекистов настойчиво требовал меня шлепнуть, утверждая, что я очень похож на офицера. Лиза предъявила мои документы на французском языке. Председатель ЧК здраво рассудил, что если бы я был офицером, не стал бы так открыто гулять по городу, да и документы есть, хотя и на французском. Он велел меня освободить, предложив поступить к ним на работу. Я согласился, но попросил кратковременный отпуск в Москву — повидать родных. Председатель ЧК не возражал, но предупредил, что ехать будет трудно. Председатель ЧК распорядился, чтобы мне выдали документы для поездки в Москву, и через день мы уже были на вокзале в Мелитополе. Наконец пришел поезд, переполненный солдатами. Мы с трудом влезли в товарный вагон. Поезд ежеминутно останавливался, где-то там вдали шли решающие бои. Кое-как мы добрались до Александровска (ныне город Запорожье). Сменив паровоз, тронулись дальше.
Но вот поезд стал подходить к Синельникову— узловой станции, где нужно было пройти досмотр как документов, так и вещей. На станции стоял заградительный отряд, в вагон к нам вошли человек шесть матросов и потребовали предъявления всего, что у нас имеется. Когда они выяснили, что мы едем из Франции, стали более тщательно осматривать наш багаж.
Дойдя до моих орденов, без всяких разговоров забрали их себе. Найдя коробку туалетного мыла, которую везла Лиза из Франции, начальник отряда нагло сказал, что это его Марусе пригодится, и тоже забрал себе. Когда же дело дошло до моего дневника, который я вел с момента выезда из Москвы во Францию, один из матросов, просмотрев его, заявил, что это они тоже возьмут (видимо, они им заинтересовались). Русские николаевские деньги они тоже забрали себе, говоря, что в России теперь ходят другие деньги, а эти нам не понадобятся. Таким образом, все ценное они позабирали, пожелав нам счастливого пути. Я был обескуражен, так как не ожидал этого от красных солдат.
Москва
Но вот и Казанский вокзал. Здесь нас осадила группа носильщиков, и каждый предлагал свои услуги. Мы взяли одного и стали пробираться на улицу, а там встретили извозчики. Мы наняли пролетку, решив остановиться в гостинице поближе к вокзалу.
Из гостиницы поехали к сестре во Владыкино, но там ее не нашли. Оказывается, она выехала по месту службы мужа-священника, Николая Ивановича Протопопова, в село Дегунино, которое находится в нескольких километрах от Владыкина. У сестры, пока я был во Франции, народилось несколько детей, так что в доме стало не особенно свободно. Впрочем, было еще тепло, и мы с женой расположились у них на сеновале.
На другой день я пошел во Владыкино в поисках старых знакомых. Все встречные с трудом узнавали меня — уезжал молодым человеком, приехал мужчиной. От знакомых я узнал, что Таня Мсандрова — моя первая любовь –вышла замуж за моего друга художника Сергея и у них уже двое детей. Наташа Ованнесян и Володя Шилов тоже поженились, Володя к этому времени уже стал полковником.
Под вечер я все-таки не выдержал — решил зайти к Тане. Они с Сергеем крайне удивились, все считали меня погибшим. Таня очень обрадовалась, что я жив и здоров, а вот туберкулез Сергея делал свое черное дело — он беспрерывно покашливал, и я бы сказал, кашель у него был нехороший. Таня, видимо, вспомнила былые времена и явно стала ухаживать за мной. Это заметил Сергей и при мне устроил ей сцену ревности. После этого я решил с ней не встречаться, тем более что у меня была очень ревнивая жена.
Отдохнув недели две, я решил устраиваться на работу — нужно было питаться самому и кормить жену. Через Володю Шилова я поступил секретарем в Учкпрофсож6 и постепенно стал, как говорят, корни пускать. Потом, видя, что заработок у меня в Учкпрофсоже неважный, Володя посоветовал перейти чернорабочим на Ходынку. Работа — таскать ящики со снарядами — была несложная, но требовала большого физического напряжения. Зато платили хорошо. Так я стал чернорабочим.
На этом мемуары Николая Дмитриевича Голубкова обрываются. «За кадром», к сожалению, остались важные события его жизни: годы учебы на инженера-строителя, работа прорабом, расставание с первой женой и женитьба на второй — Екатерине, и многое, многое другое.
Подготовка текста и комментарии
Марины ГОЛУБКОВОЙ и Владимира ГРАЧЕВА-мл.
_______________________
1 Фельдфебель — воинское звание и должность унтер-офицерского состава в армиях России (до 1917 года) и некоторых других европейских стран. Примерно соответствует званию «старший сержант» в советских и российских вооруженных силах.
2 Борис Церетели — сын Мир-Мансура, девятого сына эмира Музаффара, который со второй половины 70-х годов XIX века жил в Санкт-Петербурге, обучался в Пажеском корпусе, был женат на княгине Софье Ивановне Церетели и приходился дядей правящему в описываемый период эмиру Алим-хану. Борис Церетели состоял на русской военной службе, был награжден несколькими российскими орденами. Погиб в марте 1918 года во время штурма красными частями города Кермине, беком котором был его отец.
3 Сестра Анюта — Анна Дмитриевна Голубкова, жена священника Николая Протопопова.Рассказы о ярких эпизодах из его жизни, записанные Дм. Голубковым, опубликованы в № 6 «Дружбы народов» за 2015 г.
4 Шейгицы (идиш) — плуты, шарлатаны, хулиганы.
5 Бойцы антибольшевистского партизанского отряда генерала Шкуро.
6 Участковый комитет профсоюза железнодорожников.
Дружба Народов 2016, 5
Ольга БАЛЛА
А четвертому не бывать
+++ ——
Сухбат Афлатуни. Поклонение волхвов: Роман. — М.: РИПОЛ-Классик, 2015. — 720 с. — (Большая книга)
«Вифлеем, 19 октября 1847 года
Вечером — случилось.
Братья францисканцы напали на греческого епископа и монастырского врача. Те — бежать; попытались укрыться в базилике Рождества, распахиваются двери — армяне-священники тихо служат вечерю. В храме — лица, много католиков, есть и православные, шевелятся в молитве бороды русских паломников.
Заварилась суматоха!
По донесению русского консула, "католики набросились не только на бегущего епископа, но и на бывших в храме армян". Во время погрома, по сообщению консула, из пещеры Рождественского собора была похищена Серебряная звезда, указывавшая место Рождества Христова. Звезда принадлежала грекам, подтверждая их право на владение этим местом. Из вертепа были также вынесены греческая лампада и греческий алтарь»1.
С этого-то и началось все, что стало затем происходить в истории. В том числе и в русской — и даже, может быть, в особенности в ней. Потому что обломки Звезды, обладающие чудесными свойствами, попали в Россию. Попали ли они куда-нибудь еще — неясно. Но на русскую историю их хватило. Роман — именно об этом.
Да, гигантский русско-азиатский роман Сухбата Афлатуни — книга действительно Большая. Это попытка с помощью вполне, вроде бы, традиционных беллетристических средств выстроить историософию, объяснив таким образом то, что происходило в истории России XIX—XX веков, — но не только (и даже не столько). Речь идет о целой онтологии. Афлатуни предлагает нам некоторую гипотезу об устройстве бытия, об уровнях его организации, о посмертной судьбе душ, о природе человека — во всем этом и коренится, по фантастической мысли автора, происходившее в нашем отечестве в последние два столетия.
Ближе всего к догадкам об истинных корнях исторических судеб в романе подходит секта «волхвов-рождественников». Это из их версии мироустройства, обращавшей особенное внимание на событие Рождества, пришли в роман, задав ему структуру и само название, три вифлеемских волхва, отправившихся с дарами к новорожденному младенцу-Христу: Гаспар, Мельхиор, Балтасар.
Христос, говорили «рождественники», «еще не был распят. Ибо если бы Он был распят, то не творилось бы столько греха и неправоты. Произошло пока лишь Его Рождество». Следовательно, Он и не воскресал. Следовательно — человек еще не искуплен Его смертью. Вся евангельская история нам только предстоит. Следовательно — и вся остальная (сильно, если вдуматься, к ней привязанная) еще не состоялась.
Вполне ли всерьез Афлатуни все это говорит? Склоняюсь к предположению о том, что все-таки не очень. Перед нами в значительной мере игра, фантасмагория, и чем ближе к концу романа, тем все более откровенная, — рождественский маскарад со сменой масок и переодеванием, вплоть до переселения душ в другие тела. Да автор и сам прямо в этом признавался — пародию, мол, писал! «Вполне сознательная, — говорил он в интервью Вадиму Муратханову, — есть пародия. Скрытая. Первая книга — на исторический роман. Вторая — на детективный. Третья <…> — на фантастический…»2
Но будь это всего лишь игрой и пародией — по всей вероятности, ее бы и затевать не стоило.
«Поклонение волхвов» организовано как будто бы по довольно жестко заданной схеме. Каждому из трех волхвов соответствует проходящая под его знаком эпоха русской истории, по одной — на каждую «книгу» романа. Гаспару принадлежат сороковые-пятидесятые годы XIX века, Мельхиору — десятые годы века ХХ и Балтасару — начало семидесятых годов того же столетия, с послесловием в 1990-м, когда являются наконец все три волхва сразу — и уводят за собой непонятно куда (в вечность?) всех героев повествования, прошлых и действующих, живых и мертвых. Каждой из эпох соответствует свой герой — не столько даже в строгом смысле главный, сколько, лучше сказать, ведущий — собирающий вокруг себя повествование. Причем продолжающий его собирать и удерживать даже тогда, когда уходит с повествовательной авансцены на периферию: так происходит с ведущим героем первой книги романа, у которого в туркестанской ссылке, а затем в плену меняется все, вплоть до имени.
Нет, ни один из этих героев к секте «рождественников» не принадлежал, даже и взглядов ее по существу не разделял (впрочем, один из них, Мельхиор из второй книги, много над ними думал, даже богословский труд об этом писал), хотя с представителями ее каждый так или иначе непременно встречался. «Рождественники» стойко держатся на периферии повествования.
Ведущий герой всякий раз принадлежит к семейству Триярских, которое, в свою очередь, в целом ничем, кроме своих исторических судеб, не примечательное, обычные человеческие слепота и суета, мелкость и случайность, связано сложными, в том числе родственными, отношениями с царствующей фамилией Романовых. Каждый из таких героев имеет отношение к одному из искусств, соответственно: к архитектуре — искусству Гаспара, к живописи — искусству Мельхиора и к музыке — искусству Балтасара, наиболее сильному, мирообразующему, держащему на себе все мироздание и в конце концов спасающему его от неминуемой гибели в ядерной войне. Каждому из них достается по фрагментику Рождественской звезды, сообщающей своим обладателям чудесные свойства. Каждый из Триярских: архитектор Николай Петрович, его внучатый племянник — художник, а затем священник Кирилл Львович и, наконец, еще один Николай, сын Кирилла — музыкант, композитор, выполняя свою жизненную миссию или то, что он за таковую принимает, терпит крах… — нет, точнее: то, что хочется назвать провиденциальной неудачей. Изначально замысленное ни одному из них не удается, как не удается и жизнь в целом. Последний из Триярских, потерявший все, что было для него важно, и вовсе умирает, едва закончив дирижировать своей последней симфонией (она будет утрачена — потом и следа не сыщут), а вокруг него в это время гибнет провинциальный азиатский город Дуркент, откуда он уже утратил надежду выбраться. Зато судьба каждого из них, сложившись трагически-неудачным образом, именно в таком виде работает на некий общий замысел-промысел, охватывающий — в конечном счете — историю в целом. Оказывается такой нитью, которую стоит только выдернуть — рассыплется вся большая история. В конце концов именно последняя симфония Николая Кирилловича Триярского приводит в движение силы, удерживающие мир от сползания в ядерную катастрофу, которая, с началом арабо-израильской войны Судного дня, становилась уже неминуемой.
«Это, — говорил о книге сам Афлатуни, — не роман с продолжением, не классическая трилогия. Скорее — трехстворчатый алтарь. Каждая створка-книга — самостоятельное произведение со своим сюжетом. Без "продолжение следует"»3.
И все-таки оно очень даже следует: все три части повествования пронизывают общие нити.
Да, еще важная черта: жизнь каждого из Триярских оказывается связанной со Средней Азией, с «Туркестаном» — с окраиной Империи, едва (если вообще) понятной имперскому центру. Для автора это — из самого важного: по его замыслу, роман — «о движении России в Среднюю Азию, внешне — стихийном и фатальном. <…> Одна из версий того, чем эти захваты были внутренне, какой смысл просвечивал сквозь дипломатические интриги, набеги и захваты»4 .
Вот неужели обломки Рождественской звезды?
При всей своей сложноустроенной умозрительности и иносказательности текст, однако, не столько выстроен, сколько выращен и, кажется, на каждом шагу только и делает, что перерастает замысел, уводит повествование куда-то в непредвиденные для самого автора стороны, оставляя нехоженными многие из намечавшихся путей. Роман распирают постоянно возникающие возможности, и многим из них не суждено будет осуществиться. Тело его образуют извилистые, прихотливо переплетающиеся, ветвящиеся линии, то мощно зарождающиеся, то теряющиеся в толще повествования, то вдруг выныривающие из нее в самых неожиданных точках, то самые же неожиданные точки соединяющие, то — столь же внезапно — пропадающие без следа.
С одной стороны, мир Афлатуни пронизан (даже — набит!) связами плотно, едва ли не избыточно, до нарочитости. (Так, Алибек, слепой садовник Кирилла Львовича Триярского из второй книги романа, оказывается, ради каких-то неведомых целей, не кем-нибудь, а сыном сгинувшей в азиатском рабстве Вареньки Триярской — единоутробным братом его отца, Льва Маринелли-Триярского. О своем родстве ни Кирилл, ни Алибек так и не узнают.) С другой, многие из намеченных автором-демиургом связей обречены остаться неявными и непроясненными. Например, куда все-таки пропал в детстве якобы проигранный родным отцом в карты непонятно кому (родной отец уж и сам в точности не помнит, пьян был) Левушка Маринелли — будущий отец Кирилла? Почему и кем он оказался возвращен спустя два года точно на то же место, с какого уволок его (из-под рождественских, что должно быть символичным, гирлянд) в ночь, сам опять же не слишком поняв, зачем, его беспутный родитель? Для чего вообще в романе этот насыщенный и колоритный персонаж — архитектор Лев Триярский, имевший много шансов стать ведущим персонажем одной из книг романа, но так им и не ставший? Ведь герой второй книги, Кирилл — родной отец героя книги третьей. Почему же главный персонаж первой книги — не отец героя второй, а его бездетный двоюродный дед, на котором эта ветвь раскидистого рода Триярских обрывается? (Может быть, Лев — сбывшийся, как бы удачный вариант судьбы своего дяди Николая, который мечтал стать петербургским архитектором и сгинул в азиатских песках? Сбывшийся — и именно поэтому пошлый, неудачный, тупиковый?)
Есть и третья сторона: постепенное — или, напротив, резкое — иссякание жизненной силы в линиях, заявленных как чрезвычайно интересные и плодотворные в смысловом отношении. Так, довольно скоро оттесняются повествованием в число второстепенных и сходят на нет, так и не образовав сильных тематических пластов, персонажи, как просто яркие — как Варенька Триярская, так даже и те, что при своем появлении в тексте обещали неимоверно много — такие, каждого из которых можно было бы развернуть в отдельный роман или вывести в главные герои; в каждом нащупываются возможные истоки совершенно другого развития и повествования, и самой истории Российской империи.
Таков Иона Романов-Фиолетов, сын Вареньки Триярской и Николая Первого (еще один единоутробный брат Льва Маринелли-Триярского, еще один тайный дядя Кирилла Львовича), то ли тайно обменянный в детстве на внука императора, великого князя Николая Константиновича, то ли все-таки нет — оба героя этой истории — и Николай Константинович, и Иона — так и останутся до конца дней в неведении относительно собственной идентичности, и читатель — а может быть, и автор — целиком разделяет с ними это неведение. От этого Ионы могла бы ответвиться целая ветвь альтернативной русской истории — о чем на свой лад мечтал, получив весть о рождении мальчика, его венценосный отец. Но соблазна двинуться по пути альтернативной истории Афлатуни (к некоторой читательской грусти, признаться) избежал: ничего подобного не произошло — и даже не попыталось произойти, все случилось в точности так, как случилось. Ну, почти — без некоторой, слабо намеченной, альтернативности все же не обошлось. По исторической версии автора, расстрелянный в Ипатьевском доме цесаревич Алексей, которому тоже достался — от Кирилла Львовича — спасший его обломочек рождественской звезды, выжил, превратился в бесцветного чекиста Алексея Романовича Бесфамильного и зачал (выполняя «Миссию» — сохранение монархии) с очередною представительницей семейства Триярских, матушкой композитора Николая Кирилловича, наследника престола — Георгия, человека, совершенно мелкого во всех отношениях, кроме разве блестящего умения танцевать. Но поцарствовать Георгию не пришлось (разве что придется в Небесном Иерусалиме — летающем над планетой Городе с Желтым Куполом, куда он после смерти и отправился и где живет своей настоящей жизнью — духом ли, во плоти ли? остается неясным — его батюшка, государь император). Иона же Николаевич хоть и проживет крайне причудливую жизнь, включающую очередную перемену имени, обращение в иудаизм и, в конце концов, расстрел в ташкентской тюрьме, но исторической роли (как и его альтер эго, князь Николай Константинович) не сыграет решительно никакой.
Таков и совершенно фантастичный по щедрости замысла, по угадывающемуся потенциалу философ и обмыватель трупов Курпа, сын висячего дервиша и нищей горбуньи, зачатый среди коконов шелкопряда, которого выманили на свет из утробы матери с помощью сна архитектора Николеньки Триярского, томившегося в ту пору за свои социалистические увлечения в петербургской тюрьме. Годы спустя Курпе предстоит стать учеником… нет, даже не самого Триярского, а Гаспара — того человека, в которого Триярский превратится, затерявшись в Азии, утратив прежнее имя и прежнюю личность, и многократно своего учителя предать, не забыв испросить благословения на предательство, и даже получить его… Дважды духовный сын Николая Петровича, значит. Но серьезной исторической роли не будет и у него. Курпа сойдет на нет, погибнет безвестным. В третьей части романа о нем — в отличие от многих прочих — уже и не вспомнят.
Нельзя исключать, разумеется, что все так и задумано, не говоря уж о том, что обман типовых ожиданий сам по себе способен быть художественным приемом и, скорее всего, в данном случае им и является. Остается лишь понять, на какой замысел, на какое представление о мире, стоящее за игрой и сменой масок, этот прием работает.
Еще одна особенность романа, которая представляется важной, умышленной и, возможно, имеющей прямое отношение к историософской концепции автора: постепенное загрубевание и истирание текстовой ткани. Тончайший, трепетно-дышащий и влажный в самом начале, живой и густой в середине, к третьей части романа текст высыхает и грубеет. Он совсем утрачивает волшебную поэтичность начала (пусть чуть-чуть пародирующую манеру изъясняться, свойственную середине XIX века), упрощается, делается жестким, как корка, пока, наконец, не разламывается совсем. То, что в начале повествования мнилось убедительной реальностью, оборачивается в конце концов едва ли не карикатурой, всеми силами намекая: дело не в нем, оно вообще не в том, что видится телесными глазами.
Не соответствует ли такая эволюция речи, помимо всего прочего, вырождению истории, оскудению самого ее вещества?
Во всяком случае, в самом конце ткань зримого слезает, сдирается событиями — и обнажается, подобно сраму, иллюзорная, неподлинная природа всего происходящего. Горит и рушится (только ли в воображении главного героя? — «впрочем, с открытыми глазами он видел то же самое») город Дуркент: «Горело и с металлическим грохотом рушилось колесо обозрения. Горел Универмаг, мотал огненными хвостами Драмтеатр, дымился превращенный в руины мавзолей Малик-хана, трещало дерево. Из-под обломков Музтеатра вытаскивали музыкантов, на носилках пронесли Жанну с обгоревшим лицом, так что ее нельзя было узнать. В угольных лужах тлели ноты; он споткнулся и поднял обрубок кисти, сжимавшей смычок…» Полная прихожанами православная дуркентская церковь отрывается от земли и летит в Небесный Иерусалим.
…Но мир, спасенный музыкой последнего из Триярских (уж не ею ли, в своей неподлинности, и разрушенный?), устоял. И даже город Дуркент, кажется, никуда не делся. Мир остался прежним и продолжил свое зябкое, слепое, рассеянное существование — уже непонятно зачем.
Ведь программа трех волхвов, с соответствующим каждому из них набором исторических событий, уже отработана. Волхвов всего трое. А четвертому не бывать. Важность, структурность для судеб мира и окончательность числа «три» автор не устает подчеркивать множеством косвенных способов, вплоть до фамилии, объединяющей всех заглавных персонажей — Три-ярские, вплоть даже до года, в котором каждый из них умирает: порядковый номер каждого из этих годов оканчивается цифрой «три».
Представления о том, как устроен мир (над которым парит в космосе Небесный Иерусалим с вечно живым государем-императором) активно заимствуют христианскую образность и вообще всяческие детали из христианского обихода. Но в целом предлагаемая картина мира — если и христианская, то с великими оговорками.
Волхвы в романе есть, пусть и своеобразно интерпретированные: от них здесь остались лишь символизируемые ими искусства — архитектура, живопись, музыка, а прочие черты куда-то пропали (и то, что они — цари, и то, что они — пастухи, и происхождение их из разных стран…). Но где же Тот, Кому они приходили поклониться и принесли дары? Его здесь нет. (Есть только те, кто своим присутствием не очень настойчиво, не очень внятно отсылает читательское воображение к Христу-младенцу, — дети. Но эта смысловая линия совсем не получает развития — не несут они избавления миру. Не говоря уж о том, что ни из одного из появляющихся в книге детей не вырастает ничего особенно содержательного.) Явившиеся в самом конце повествования в заснеженный Ленинград 1990-го волхвы уводят всех, кого встречают по дороге, не к Нему, но именно в никуда. Непонятно куда. В неизвестность. (Так и хочется сказать, что волхвы тут оказываются гораздо важнее Того, к Кому они приходили, — попросту вытесняют Его.) Того, Кому Он приходится сыном, тоже, надо признать, незаметно. А вот Его супротивник, ни по одному из многочисленных своих имен также не называемый, в разных обличиях и отражениях, пожалуй, присутствует. Среди героев романа вполне различаются не то чтобы прямо «положительные» и «отрицательные», Афлатуни все-таки не настолько прямолинеен, но — светлые и темные, или, лучше того, — конструктивные и демонические. Так вот, темные и демонические, например, выныривающие в каждой из книг романа персонажи со зловеще-какофонической фамилией Казадупов, явственно намекают на воплощенную в них дьявольщину.
Что касается Средней Азии, в которой разворачивается основная часть действия, которая для автора чрезвычайно важна… — мне странным образом кажется, что роман может быть прочитан и помимо нее. Помимо всего роскошного обилия этнографических, географических, антропологических и иных подробностей, ради которого одного только его уже можно читать, не отрываясь. Сами по себе интриги, связанные с обломками Рождественской звезды, тайным родством и прочими чудесами, могли бы, мнится, разворачиваться где угодно, хоть в снегах Финляндии, хоть на Камчатке. Важно другое: начав осваивать Туркестан в первой части романа, к третьей части Империя так толком его и не освоила. Из этого освоения, из русско-азиатского симбиоза получился удушливо-мелкий, карикатурный Дуркент, вырождение исторической ткани, вырождение самого человека. Азия — это внутреннее Другое России. Ее собственное Чужое, пространство ее собственных упущенных — и обреченных на упускание — возможностей. Скорее уж, наверное, невозможностей. Пространство неузнанного и непонятого (как Кирилл Львович с садовником Алибеком, близкие родственники, не узнали — да и не слишком поняли — друг друга).
Однако выявить некоторые существенные черты предлагаемого автором представления о мире — и запомнить их — мы можем.
Искусство, особенно музыка, удерживает на себе мир и способно его при необходимости разрушить. Типовые ожидания — обманываются. Кто угодно может оказаться в родстве с кем угодно (все, в конечном счете, связаны непостижимыми, не обозримыми в своей полноте связями). Судьба каждого из нас имеет непосредственное отношение к судьбам мира (выдерни — все рухнет), даже если она неудачная, тупиковая, с крахом всех надежд, более того — именно тогда. Наши личные неудачи, может быть, для судеб мира гораздо важнее и нужнее, чем достижения и исполнение задуманного (вспомним успешного архитектора Льва Петровича Триярского). Душа бессмертна. Волхвов — трое. А четвертому — не бывать.
____________________
1. http://magazines.russ.ru/october/2010/1/af2.html
2. http://literratura.org/publicism/1274-suhbat-aflatuni-ne-nuzhno-boyatsya-izobresti-velosiped.html
3. http://magazines.russ.ru/october/2010/1/af2.html
4. Там же.
Дружба Народов 2016, 5
Павел НЕРЛЕР
Этюды о Владельце Шарманки
Александр Цыбулевский и художественный перевод
+++ ——
…Что делаешь, что делаю? Взираю.
Седеющий пульсирует висок.
И я пишу стихи, зачем — не знаю
Стихи, стихи, как некий адресок.
А.Цыбулевский
Тбилисский зачин
Мне Тифлис горбатый снится…
О.Мандельштам
Грузинская поэзия... Грузинский стих... Грузинские поэты...
Редкий русский поэт не вдохновлялся Кавказом, его высокогорной гулкостью, его гордыми, осанистыми людьми, пестрой многовековой культурой. От Пушкина и Грибоедова до Беллы Ахмадулиной тянется список поэтов, чья жизнь и чье творчество непредставимы без грузинской прививки.
Так что же говорить о русском поэте, всю свою жизнь прожившем в Грузии, в Тбилиси — этом лирическом островке среди грузинского эпического раздолья?!
Этот удивительный город, зачатый и зажатый горами, город-ладонь, с мутноватой жилкой Куры посередине — сколько пропеченных крыш, сколько гортанных балконов и граненых подвалов емлет он в себе, сколько судеб!
…Судьбы. Пронзительно прижизненное небытие Пиросмани, поразительная прижизненная слава Галактиона.
Многих вскормил Тбилиси, и среди них — поэт Александр Цыбулевский:
…А под балконами наклон горы,
Чреватые подвалами панели.
Дворы, дворы. Неведомые цели
Поэзии. Еще, еще дворы.
Воистину Тбилиси — почва, корни и воздух стихов Цыбулевского. Недаром поэтическая часть его книжки «Владелец шарманки» озаглавлена так: «Карусельный спуск. Винный подъем (из названий Тбилисских улиц)».
Поэт ходил по своему городу, улыбался его небу, присаживался на его ступеньках, парапетах, скамейках, что-то записывал. Он смотрел — и видел. Вслушивался — и слышал:
А стихи — чего там в самом деле! –
что, откуда и куда идет…
Вот опять на улице Шавтели —
Робкий моложавый идиот.
Возле колокольни Анчисхати
Семечки грызёт он до сих пор.
Он не повод, но волна окатит —
Кажется, величиной в собор.
Поднялась и сразу не опала.
Эти краски чересчур густы.
Лучше нет на свете матерьяла,
Матерьяла лучше пустоты.
Пустота ночная и речная,
Подле горько плачущей горы.
Что-то про себя припоминая —
Звук неразговорчивый Куры.
У горы аптекарские дозы
Хлещут вволю и не про запас,
Все текут, не иссякают слёзы,
Говорят — целебные для глаз.
Ими лоб когда-нибудь умою —
Третий глаз предчувствуя на нем.
Пустота не хочет быть некою —
Отдает мне комнату внаем.
Что ж увидит, что узреет око —
Немощному глазу вопреки?
Просыпаюсь высоко-высоко…
И Кура название реки.
Поэт неотрывен от своего города, неразлучен с ним. Где бы он ни очутился, повсюду он обретает свой Тбилиси, который оказывается преданно сопровождал его (словно самолетик из одноименной повести)1 . Вот Цыбулевский в Средней Азии, в Хиве, в прозе «Шарк-шарк» — и что же? —
«…И уже тогда, еще в Хиве, постепенно обнаружилось, что путешествия вовсе не открывают что-то дотоле не виденное — а просто возвращают к уже виденному в далеком детстве — все, что я увидел в Средней Азии — все невиданное — было в моем детстве в Тбилиси, по улице Ново-Арсенальной, № 18. Все это было на маленьком пространстве. И росли те же кусты с какими-то несъедобными висюльками — мы называли их огурцами… И не Среднюю Азию видишь, а вид из окна «детской» с ковром и двумя зайчиками — солнечным и матерчатым в углу, из которого осыпаются опилки… И все рассветы среднеазиатские: розовый короткий всплеск по окружающим Тбилиси горам, и каменистое делается песчаным. И двор, залитый солнцем…»
Да, Тбилиси, Тбилиси детства, маленькое шальное пространство с несъедобными висюльками — это, оказывается, не только материнская, питательная среда поэта Цыбулевского, но и эквивалент всего остального мира, быть может, даже критерий его подлинности или насущности. Недаром в стихотворении, посвященном замечательной тбилисской художнице Гаянэ Хачатрян2 , поэт обронил:
Один Тифлис под всеми небесами…
В судьбе Тбилиси и творчестве Цыбулевского есть нечто общее, роднящее их: это естественное слияние двух мощных потоков — великой русской и великой грузинской культуры. В его русских стихах неуловимо-отчетливо слышны не только отзвуки и отголоски характерного грузинского говорения по-русски, но и собственно грузинские стиховые мелодии и речевые интонации.
Вот, например, лаконическое стихотворение «Равновесие», давшее название поэтической части «Владельца шарманки»:
Все равно куда — что сперва, что потом.
Но всегда навсегда — только пусть:
Карусельный спуск, Винный подъём.
Винный подъём. Карусельный спуск.
Здесь топонимически заданы и фонетически подхвачены гортанная твердость и мурчащая мужественность отрывистой грузинской речи. Стихотворение написано как бы с грузинским акцентом, и по этой черте — сквозной в творчестве поэта — можно видеть, как пограничное, точнее, посольское бытие между двумя великими поэтическими культурами сделало Александра Цыбулевского не только переводчиком, но еще как бы и переносчиком с великого грузинского языка на великий русский.
Но довольно о географии.
Коротко — о биографии поэта, о его судьбе…
Штрихи судьбы
…Не скажите, могу вам открыть по секрету, что после неизбежной, как вы понимаете, смерти — все мы смертны — стихи ваши получили признание и еще долго имели определенное хождение у любителей… Да и проза ваша нравилась — этакие руины, развалины несостоявшихся стихотворений.
А.Цыбулевский. «Шарк-шарк»
Александр Семенович Цыбулевский родился 29 января 1928 года в Ростове-на-Дону, но с самого раннего детства и до самой смерти (17 июня 1975 года) прожил в Тбилиси. Здесь он окончил русскую школу, а затем русское отделение филологического факультета Тбилисского университета. После окончания университета Цыбулевский, бывший к тому же прекрасным фотографом, начинает работать заведующим фотометрической лаборатории Института востоковедения АН Грузинской ССР. Благодаря этой работе Цыбулевский в свое время много путешествовал — главным образом по Грузии, но и не только по ней. Так, его дагестанское путешествие вошло в прозу «Хлеб немного вчерашний»», а одна из поездок в Среднюю Азию вместе с Высоким Спутником, или попросту с академиком Г.В.Церетели, тогдашним директором Института — в прозу «Шарк-шарк».
Научная работа Цыбулевского выходила за рамки фотографии, фотометрии и фотокопирования: им, например, была обнаружена ценнейшая древняя рукопись — стихотворный вариант грузинской версии повести о Варлааме и Иоасафе. Об этом писалось в республиканской печати, а Симон Чиковани сказал: «Для меня несомненно, что это — находка поэта». Цыбулевский был глубоким собеседником, обаятельнейшим и радушным гостеприимцем, о чем хорошо знали многочисленные его грузинские и московские друзья. Насколько много — даже по грузинским масштабам — у него было друзей и знакомых, стало ясно в день его похорон: на Навтлугском кладбище собралась не одна сотня людей, многие их которых увиделись тут впервые…
Его литературная «карьера» началась поздно, почти в 40-летнем возрасте и длилась всего около 10 лет. В середине 1960-х годов еще не печатавшиеся тогда его стихи были замечены некоторыми видными грузинскими и русскими поэтами (например, Симоном Чиковани и Евгением Евтушенко). В 1966 году появилась первая стихотворная публикация Цыбулевского в «Литературной газете», а в 1967 году в тбилисском издательстве «Литература да хеловнеба» вышла его первая книжка — «Что сторожат ночные сторожа». В своем предисловии Симон Чиковани писал: «Но в любом случае — и это главное — в стихах Цыбулевского просвечивает личность автора — человека редкой душевной чистоты, целомудрия и скромности».
В конце 1960 — начале 1970-х годов было несколько публикаций А.Цыбулевского в периодике — главным образом, в «Литературной Грузии» и в ежегодниках «Дом под чинарами». Печатались стихи, проза, переводы из грузинских лириков (из Галактиона Табидзе, Карло Каладзе, Тариэла Чантурия и других), отрывки из диссертации. Наконец, в 1973 года в издательстве «Мерани» выходит вторая книга поэта — «Владелец шарманки», в которой он собрал свои лучшие стихи и прозаические вещи3 .
О планах поэта на будущее свидетельствовало само название одного из циклов стихов — «Строфы для третьей книги». Но третьей прижизненной поэтической книги у Цыбулевского не было. В июне 1975 года после тяжелой болезни он умер, не успев даже прочесть все читательские письма, побужденные его «Владельцем шарманки».
А вместе с тем Александр Цыбулевский, его стихи и проза — в целом — одно из интереснейших явлений русской словесности своего времени. При этом известность его творчества заметно отстает от той художественной ценности, которую оно собой представляет. До самого последнего времени творчество А.Цыбулевского было вообще вне поля зрения критиков и литературоведов. Если не считать предисловий к публикациям, написанных Е.Евтушенко и С.Чиковани, то первые упоминания его произведений мы встречаем лишь после его смерти — в рецензиях И.Дадашидзе («Дружба народов»,1975, № 8) и Е.Сидорова («Литературная газета» за 24 марта 1976 г.) на сборники «Дом под чинарами» разных лет. Евгений Сидоров, в частности, писал: «…Читаю повесть Александра Цыбулевского «Левкина история« и вижу его удлиненное, матово-бледное лицо, слышу медленный голос. Он уже не прочтет моих опоздавших строк. Цыбулевский ушел из жизни рано, и в душе осталось горькое чувство, что он так и не обрел той большой читательской аудитории, которой, на мой взгляд, безусловно заслуживал. Две его книги, вышедшие в Грузии …открывают оригинальный, редкой нравственной чистоты художественный мир».
Затем, в «Доме под чинарами — 1976» вышла большая мемориально-критическая статья «Уроки лирики», написанная грузинским поэтом и ученым Ушанги Рижинашвили и целиком посвященная «Владельцу шарманки»4 . Имя Цыбулевского, краткие отзывы о нем стали появляться на страницах периодики, в частности в статьях К.Симонова и Г.Маргвелашвили. Публиковались посвященные ему стихи, написанные его друзьями — Б.Ахмадулиной, М.Синельниковым, И.Дадашидзе, Д.Чкония, Г.Онаняном. В январской книжке «Литературной Грузии» за 1977 год была опубликована большая повесть известного писателя Эм.Фейгина, «Тбилиси, вечернее небо», целиком посвященная А.Цыбулевскому. В № 2 за 1980 год в той же «Литературной Грузии» вышла статья о Цыбулевском А. Истогиной «В начале было слово». В этом же ряду — и моя статья «Александр Цыбулевский, теоретик перевода»5 , посвященная главным образом Цыбулевскому-ученому и его филологической диссертации «Русские переводы поэм Важа Пшавела (проблемы, практика, перспектива)», защищенной поэтом всего лишь за несколько недель до смерти. Диссертация была опубликована под редакцией А.А.Гвахария тбилисским издательством «Мецниереба» в 1974 году6 . Интересную попытку острого спора с фрагментом этой диссертации — статьей «По ту сторону подстрочника» («Дом под чинарами — 1974») представляет собой полемическая заметка А.Абуашвили «Критерий объективен»7 .
… Все написанное им в сумме невелико, хотя и разнообразно. Но все это поражает удивительной цельностью, ясностью и взаимосвязанностью. Его стихи как бы вырастают из прозы, служащей им своеобразной питательной средой, кухней, подстрочником. Его филологическая диссертация посвящена той же проблеме подстрочника и пяти великим поэтам, в разное время оказавшим сильнейшее влияние на стихи самого Цыбулевского. Его же переводы — все с грузинского (а Грузия здесь всему служит закваской и интегратором) — следуют, с одной стороны, его оригинальной поэтике доподлинности, а с другой — его переводческому кредо: «перевод — это концепция, это путь потерь и компенсаций». Все, как видим, увязано воедино, ничего случайного нет.
Потому что все — из одного ключа, все пронизано током единой и цельной поэтической личности Цыбулевского.
Росту интереса к поэту способствовали посмертные переиздания его книг. В 1980 году в Тбилиси вышло переиздание его диссертации8 , а в 1989 году в Москве — в издательстве «Советский писатель» — книга стихов «Ночные сторожа»9 .На стыке 1970-х и 1980-х годов выходили публикации из его архива10 и посвященные ему статьи11 или стихи12 .
Вот уже несколько лет ведется работа над собранием его сочинений13 . Условный «второй том», состоящий из критической прозы и записных книжек А.Цыбулевского, планирует выпустить издательство «Новое литературное обозрение».
Перевод — это концепция
Приглядимся теперь к Цыбулевскому — теоретику и практику перевода.
В статье «Уроки лирики» У.Рижинашвили писал об А.Цыбулевском: «У него был тонкий аналитический ум. При всей своей сугубой неприязни, просто нелюбви к сухому теоретизированию он обладал филигранной точностью в оценках произведений словесности, что мощно и пронзительно выплеснулось в его работе о переводах Важа Пшавела на русский язык»14 .
По жанру эта работа Цыбулевского имеет, в сущности, единственного предшественника в русской литературе и литературоведении — мандельштамовский «Разговор о Данте». Помимо необходимого знания предмета, глубины и остроты критического проникновения в его фактуру — это обязательно для любого литературоведческого труда, претендующего на нескоропреходящую ценность, — две эти работы выделяются влюбленностью пристального взгляда, прямо-таки личной заинтересованностью в анализе. В самом деле, написанные поэтами и о поэтах (любимых поэтах!), обе они отмечены своего рода профессиональной пристрастностью, стремлением выразить черты собственной поэтики на примере и материале своих поэтических учителей15 .
По сути дела, это не только критические эссе или этюды, но и в полном смысле слова проза — особая проза поэтов. Непосредственно в работе Цыбулевского можно проследить четыре главных устремления мысли, четыре сквозные линии анализа.
Во-первых, она являет собой значительный вклад в науку о Важа Пшавела, одном из поэтических гениев Грузии. Анализ различных переводов его поэм проливает подчас новый и неожиданный свет на подлинник. Приведу для примера рассуждения о тайне поэмы «Гоготур и Апшина», об ее психологическом подтексте:
«Эта поэма чем-то отлична от других поэм — есть в ней какая-то тайна, о тайне ее писал и сам Важа Пшавела. Обыкновенное былинное сказание, но тон какой-то другой, щемящий. Осужден ли в поэме Апшина последним приговором, проклят ли? Конечно нет. Скрытое, затаенное сочувствие к Апшине можно признать конструктивным двигателем поэмы... Что же происходит? Как обычно у Важа Пшавела, непосредственная фабула маскирует план углубления. Тут план углубления дан за странствующим, бродячим сюжетом о единоборстве двух богатырей, из которых один сильнее, а тот, что послабее, этого не знал — трагедия открытия, истина горькая, которую надо проглотить, и, ничего не поделаешь, смириться. Что-то за этим сюжетом скрывается. Сам по себе он не причина для вдохновения (здесь и далее выделено мной. — П.Н.). Так же как мораль, нотация, которую читает Гоготур над поверженным Апшиной, — не главная идея поэмы, не в дидактике ее пафос. Прежде всего — кого-то под кем-то подразумевают, но ничего определенного — все зыбко и текуче в этом плане — плане тайны. «Я унесу ее с собой в могилу», — скажет Важа Пшавела. Кто знает, какие личные, возможно, сугубо литературные события послужили тут поводом углубления и трансформации образов. Сам Важа Пшавела — Гоготур? Безусловно, ведь образ этот, по его свидетельству, с детства был его идеалом. Но возможно, Важа Пшавела в каком-то неизвестном нам повороте подразумевал себя и под Апшиной... Происходят как бы логически несвязные преображения, метаморфозы. Разбойник перестает быть разбойником... Возможно, Апшина — никогда и не был разбойником — это своего рода «священное ремесло». Он не грабит ради наживы, тут замешано и что-то мифологическое из древних пшавских сказаний — он вроде дэвов, «копящих серебро»...»16
Второе. В своем труде Цыбулевский рассматривает работу четырех переводчиков — Марины Цветаевой, Николая Заболоцкого, Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака. Все это большие и разные поэты, любимые им каждый по-своему. Поэтому он непрестанно старается осмыслить, осознать поэтику каждого из них, ощутить ее проявления в посреднической миссии переводчика, нащупать контраст (или, наоборот, совпадения) между их оригинальным творчеством и переводческой работой. Во всем этом Цыбулевский проявляет присущую ему зоркость и чуткость — лучшие качества собственной поэтики. Вот небольшие фрагменты из характеристик этих поэтов.
О Цветаевой: «...Сны — важное звено в поэтическом мире Цветаевой, гносеологически тут некий поэтический идеализм — сны первичней реальности, они являются вещими, по-своему управляют действительностью, не реальность толкует и объясняет сновидение, а наоборот, сновидение — реальность. В снах для Цветаевой символизируется и демонстрируется то, что рациональное имеет иррациональное происхождение».
О Заболоцком: «...Для Заболоцкого естественен метод сменяющихся картин, недаром мы говорим — эпическое полотно — слово полотно тут определяет особую задачу словесного материала — живописать, рисовать, складываться в картину, причем если говорить о Заболоцком, то, в какой-то мере, картину даже знакомую, кисти известного художника».
О Мандельштаме: «...Как назвать основное магическое качество Мандельштама? Артистизм? Близко, но тут много оттенков уводящих. Есть у Мандельштама стихотворение об Ариосто, пожалуй, именно там сформулирован его, Мандельштама, поэтический принцип, который можно назвать от Ариосто — ариостизмом. «Рассказывай еще, тебя нам слишком мало» — вот это кредо и "имя"».
Или, наконец, о Пастернаке: «…Умилительна неспособность Пастернака высказать простое, где и выражать нечего, где элементарное сообщение — кажется, что он топчется на месте, переминается — и ничего не получается. А почему? Да потому, что Пастернак никогда не ставил себе задач чисто художественных — живописать, проявлять пластику стиха; таким задачам бывает порой безразличен сам материал, подвергающийся пластической, живописной обработке. Им может стать простая информационная связка, а Пастернак если и не враждебен чистой информационности, как Цветаева, то, во всяком случае, определенно ей чужд».
Или: «...У Пастернака мир — настоящий, настоящий во что бы то ни стало. Его не привлекают, не завораживают никакие условности, присущие искусству ("И тут кончается искусство и дышат почва и судьба"), это особая поэтика».
Но работа Цыбулевского посвящена все же не собственно русской поэтике, а конкретным переводам четырех могучих поэм Важа Пшавела. При этом в самой ее идее — сопоставлении разных переводов (как самостоятельных концептуальных прочтений подлинника-подстрочника) — заложен прием контрастирования.
Попеременно нажимая на сходное и различное, Цыбулевский извлекает необходимые критические аккорды. Вот несколько примеров такого рода литературоведческих антиномий.
Заболоцкий — Цветаева: «...Противопоставление Заболоцкий — Цветаева последовательно проявляется во всем: он — она; традиция — новация; эпик — лирик; и так далее. Но все это не плюс — минус, а все со знаком плюс, потому что: поэт — поэт. Кто же ближе к подлиннику, чей перевод вернее? Есть основания для предположения: переводы «Этери» ни взаимодополняют, ни взаимоисключают друг друга — у них нет точек соприкосновения, — это разные, самостоятельные, изолированные, отдельные, отдаленные системы, разность и противоположность которых обоснована и оправдана подлинником... Каждый переводчик находит в оригинале близкое себе, оригинал дает ему повод и почву для его поэтических качеств и пристрастий. К примеру: Заболоцкий — живописание; Цветаева — "звукописание"».
Заболоцкий — Пастернак: «При количественном равенстве элементов отношение к реалиям у обоих поэтов существенно разное. Заболоцкий к реальной конкретности, к вещной предметности мира относится как к чему-то само собой разумеющемуся. Проза жизни, бытовая аура для него не предмет упоения. Заболоцкий начинал с реалий, и эти реалии он доводил в определенном аспекте до физиологической простоты («Столбцы»»). Пастернак шел в "немыслимую простоту", смыкался с миром, любил жизнь, поклонялся "всесильному богу деталей".
Для Заболоцкого высота лексики стала критерием поэзии. Он поэт высокой лексики, возвышенной эпичности. Он не дорожит конкретностью ради нее самой, он может и не сохранить предмет. Он пережил любовь к реалиям...
Пастернак оставляет предмет... из любви к реалиям самим по себе, происходит как бы материализация материи, возведение в степень — переконкретизация».
Заболоцкий — Мандельштам: «Мандельштам страшился пересказуемого, всего, что поддается пересказу, он писал: "...там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала". Заболоцкий по-своему опровергает это поэтическое установление, его не страшит пересказ... Но Заболоцкий дает пересказ такого сорта, что лучше не перескажешь».
Довольно часты у Цыбулевского и более сложные тройственные сопряжения поэтов:
«Ослабляя, но не дематериализуя предмет, Мандельштам грамматически усиливает его функции — возникают сильный глагол, сильное прилагательное. Стих Мандельштама как бы припадает именно на эти части речи. Существительное произносится невнятно, скороговоркой... Подлежащим по существу оказывается определение и действие. Прилагательное не прилагается. Определение не служебно, не подчинено.
А вот у Цветаевой — наоборот — определения и глаголы явно подчинены субъекту, им пронизаны, овеществлены, осуществительны. Весь упор на существительном... У Заболоцкого части речи — равноправны, равносильны — с нормальным усилением тяги к концу строки, к рифме».
Для Цыбулевского чрезвычайно важно уяснить соотношение в поэте-переводчике собственного и переводимого голосов, степень верности поэта своей устоявшейся поэтике. Заметив, что и Заболоцкий, и Цветаева не разделяют своего и чужого, «…переводят так, как пишут сами», Цыбулевский — в случае с Цветаевой — делает два справедливых и существенных замечания, связанных с пиететом Цветаевой перед первозданностью пшавеловского текста: «Цветаева дорожит фольклорным началом Важа Пшавела, и потому она слегка, но все-таки — стилизует, практически не видя другого пути. Тут определенные синтаксис и морфология, кстати, умеренно используемые... Сознательно стилизуя, она преодолевает лубок врожденным тактом и чувством меры, а, впрочем, скорее безмерностью своего дара, обезличенность стилизации — яркостью собственной личности... Преодоление стилизации становится у Цветаевой дополнительным источником эстетического воздействия; только подумаешь — стилизация, а она уже — жизнь...».
Или: «...Цветаевой была рекомендована и система рифмовки — через строку, оставляя две строки — первую и третью — не зарифмованными... Не полная рифмовка не столько облегчила труд, сколько сковала Цветаеву. Ведь рифма — конструктивна. Цветаева писала в одном письме: "...этого (без рифмы) просто не было бы; а вот есть. Вот почему я рифмую стихи..."».
Но особенно интересны наблюдения Цыбулевского над переводческими метаморфозами Мандельштама и Пастернака. О Мандельштаме он пишет:
«Скованным в переводе "Гоготур и Апшина" — оказался и Мандельштам — стилевое решение переводить поэму без рифм и на былийный лад не давало полностью проявиться замечательным качествам этого поэта...
Удивительна самоустраненность Мандельштама от собственного стиля, от сущего и присущего ему. Где она, эта специфическая магия Мандельштама? Что может этот перевод сказать о Мандельштаме? Ничего, почти ничего — так, только отдельные вкрапления — в целом же все — чужое. Прежде всего на пути к самовыражению стало добросовестное стилистическое заблуждение; тут трудно упрекнуть Мандельштама, ведь перед ним был типичный сюжет былины: встреча и единоборство двух богатырей — поэтому решение переводить на былинный лад было вполне логично...
Народная стилистика — в общем чужда Мандельштаму. Правда, отдельные грамматические формы народного характера, такие, как, например, «машучи» — использовались Мандельштамом, но были настолько им усвоены, что воспринимаются как индивидуальные особенности его стиля...
Мандельштам — итальянист по пристрастию — дал заболеть стиху перевода «варварской славянщиной», как некогда, по его суждению, Дант в тридцать второй песне ада. Точнее же не «заболеть», а «чтобы речь была здорова».
Но, оздоровляя, «утяжеляя стих, Мандельштам лишил его «чужеземной легкости». Чего в целом недостает переводу? Самого Мандельштама, его там «слишком мало». Ведь вот три сонета Петрарки вышли из-под его пера даже не окрашенными им, а им изнутри преображенными... Причина — и стилистическое заблуждение, и чрезмерная, несвойственная Мандельштаму эпичность среды, в которой он оказался, если под ней иметь в виду пересказуемую, могущую быть пересказанной сторону происходящего. Ему никуда от этого не было деться, Возможность пересказа сопровождает его как наваждение. Но, по-видимому, это неизбежное свойство самого эпоса вообще.
И все-таки при всей чуждости этой среде, поддающейся пересказу, Мандельштам начинает на нее наплывать. Нет-нет — проглянет что-то очень родное Мандельштаму:
И прозрачны козьи пастбища,
Из гранитной крепи выбиты.
Это «прозрачны» — его...».
Таким образом, Мандельштам (а отчасти и Цветаева) в переводе Важа Пшавела явно изменял себе, насиловал собственную лирическую поэтику. Заболоцкий же и Пастернак в переводах были верны себе, но эта верность подразумевает конкретный период, этап их творчества17 . Цыбулевский здесь делает исключительно глубокое замечание:
«...Перевод часто — катализатор процесса. Так, в переводе "Змеееда" можно уловить черты Пастернака позднего. Для новых черт в переводах создается благоприятствующая и способствующая питательная среда. Процесс этот всегда обострен отказом от прошлого этапа. Представим, как трудно было отречься от "Столбцов" Заболоцкому, какие тут нужны были усилия и воля!.. Уходил от своего кровного, от того, что он сам называл "посторонней остротой", к "самой сути" и Пастернак. "Я мог быть сочтен вторично родившимся" — вот характерная строка для Пастернака из стихотворения "Марбург". "Второе рожденье" — знаменательное название книги Пастернака, кстати, тематически во многом связанной с Грузией. Пастернак писал М.Морозову: "Я радостно и без малейших колебаний отдаю себя силам, которые упрощают мою мысль и язык, углубляют мою судьбу и резко и быстро раскрывают мои задачи".
У Заболоцкого "второе рожденье" тоже связалось с Грузией, с его приездом в Грузию...».
И далее: «Как рано зрели в переводах черты позднего Пастернака!.. И как в этом плане поверхностны рассуждения тех, кто заключает, что переводы у Пастернака только отняли и отнимали от собственного творчества, а сколько дали!.. Кто знает, чего не было бы, если бы не переводы, не это сродство и "встречи в веках"...» .
Иными словами, Пастернак явил в своих переводах не просто верность себе, а своего рода праверность — верность себе грядущему.
Третий момент работы Цыбулевского. В ней — кроме Важа Пшавела, Марины Цветаевой, Николая Заболоцкого, Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака — подспудно присутствует и подвержен незримому анализу и еще один, шестой по счету, поэтический объект — сам автор работы. Читатель, хорошо знакомый со стихами и прозой самого Александра Цыбулевского, с легкостью обнаружит в ряде мест внутреннюю перекличку между поэтом Цыбулевским и Цыбулевским-ученым.
Но здесь уже не голос звучит, а эхо. Если мысль и слово нацелены, разумеется, не на самого себя, а скажем, на Пастернака или Цветаеву, то, отразившись от них, они нередко возвращаются к Цыбулевскому (но уже как к поэту) и высвечивают те или иные стороны его поэтической личности.
А теперь перейдем к четвертому и самому главному направлению в работе Цыбулевского — к его представлениям о сущности художественного перевода, к теоретическим выводам его диссертации. Свое кредо он излагает на первых же страницах, с тем чтобы придать последующему изложению своих непосредственных наблюдений над переводами смысл и силу аргумента (завершая работу, то есть уже запасшись аргументами, он вновь повторяет кредо, но в значительно более сгущенной форме и уверенном тоне). Он пишет:
«...Сравнительное рассмотрение переводов этих мастеров становится, как нам кажется, школой для переводчика — это определило тему настоящей работы, ее рамки и основной принцип.
С одной и той же поэмой мы знакомимся чуть ли не в полярных переводах, оправданных и стимулируемых подлинником. Яркая индивидуальность, неповторимость, верность родному языку Важа Пшавела — не помеха «вековому общению культур», средством которого и являются переводы. При всей недостаточности рассматриваемых переводов, в них осуществилось то, что должно осуществляться в идеале: та близость, тот тип близости к подлиннику, который дает о нем максимальное представление. Тут имеет место не бездумное следование перевода за подлинником, а его целостное и концептуальное решение. Перевод сам оказывается в положении подлинника, становится фактом, органической частью собственной национальной литературы. Широта Важа Пшавела, обнаруживаемая даже на уровне подстрочника, его "бесконечная природа" дает возможность проявиться личным особенностям поэтов. Более того, перевод часто оказывается как бы питательной средой, в которой зреют будущие, поздние черты поэта. Нет разрыва между своим и чужим, одно естественно продолжает другое.
...Сравнивая разные переводы одной и той же поэмы, мы исходим из того, что каждый перевод — концепция и, значит, отдельная система (концептуальность — один из первостепенных признаков современного перевода). Тут последовательно проводится идея невзаимоисключаемости различных систем переводов; различия переводов идут не по принципу: хуже — лучше; тут ни в коем случае не качественные различия, а различия характеров, исключающие поспешные и праздные предпочтения одного перевода другому.
Сравнение переводов друг с другом, а затем и сравнение их с оригиналом с особой ощутимостью выявляет то, что каждый перевод — это путь потерь и компенсаций (восполнений). Одним из критериев ценности перевода являются не потери — это сторона количественная, легко подмечаемая и регистрируемая и потому ставшая чуть ли не бедствием в переводческой критике. Куда интересней и принципиальней рассмотрение вопроса, чем именно компенсирует переводчик потери. При переводе может оказаться губительной формальная точность, а кажущееся нарушение точности — искомым адекватом, а не произволом. Можно говорить о нравственности переводческой компенсации. Привнося нечто оригинальное, переводчик не обкрадывает собственное творчество, а возвращает то, чем оно обогатилось за счет проникновения в новый мир. На этом и зиждется взаимосвязь культур в системе отношений: поэт — переводчик».
За каждой строкой этой пространной цитаты стоит обширная аргументация конкретного анализа переводов18 , и тем самым убежденность дополняется убедительностью. Об актуальности этих тезисов для теории художественного перевода свидетельствуют дискуссии по этой проблематике в «Литературной газете» и журналах, где высказывались самые разнообразные точки зрения — как родственные представлениям Цыбулевского, так и чуждые им. С наибольшим звоном шпаги скрестились вокруг подстрочника, причем голоса его противников были и громче, и многочисленнее.
Для Цыбулевского подстрочник — важнейшее и непременное звено переводческого труда: вникнуть в подстрочник, осмыслить его и вместе с тем преодолеть его — вот коренная двуединая задача переводчика. Он пишет о подстрочнике с нескрываемым уважением, посвятив ему несколько превосходных страниц, и я не могу не процитировать — в последний раз! — эти его мысли, приближающие нас к ясной истине в разгоревшемся споре о подстрочнике19 .
Итак, Цыбулевский пишет:
«Мандельштам, Цветаева и Заболоцкий не знали грузинского языка и переводили по подстрочнику. Перевод по подстрочнику... подстрочник — отношение тут пренебрежительное. И в самом деле, как иначе относиться к тому, что не может иметь самостоятельной ценности. Однако подстрочник — это не только прозаическая копия стихотворения, но и его внутренний образ, или точнее, — его прообраз. Можно утверждать, что любое стихотворение и в подлиннике существовало и существует на уровне подстрочника, что оно неминуемо, прежде чем осуществиться, проходит стадию подстрочника.
...Незнание языка оригинала поэтом-переводчиком может и не препятствовать переводу. Практически это нашло блистательное подтверждение в русских переводах с грузинского. Дело в том, что человек, знающий язык, прежде всего сталкивается с фактором непереводимости. Непереводимость — понятие из непосредственного ощущения поэтической вещи. И действительно, поэзия непереводима прежде всего и только на родной же язык, непереводима на собственный и переводима на чужой. Когда говорят о "непереводимости" и тем не менее состоявшемся чуде перевода, смешивают разные понятия: непереводимость — внутриязыковое свойство, качество, присущее оригиналу, переводимость — явление, очевидность переводческой практики.
Подлинник на определенном этапе своего создания не может быть ничем иным, как подстрочником, очень обедненно определяемым — как скелет, план, абрис будущего. Но это особый план и чертеж, так как в определенном смысле этому чертежу и плану не следуют и не подчиняются. Подстрочник не только то, что нужно сохранить, но и то, что необходимо преодолеть. В противном случае задача перевода ограничивалась бы стихотворным механическим переложением, пересказом подстрочника той или иной степени искусности и неизбежно — искусственности. Подстрочник, так же, как и саму действительность, не одолеть средствами стихотворного переложения. Его берут, преодолевают озарением, вдохновением — можно как угодно называть этот неподдающийся точному анализу поэтический феномен. Однако направление озарения может быть прослежено: перевод приобретает самостоятельную ценность, поскольку он становится не механическим стихотворным пересказом, а целостной концепцией оригинала. Именно концепцией, а не интерпретацией даже — в интерпретации есть момент мотивированного отступления, отхода, искажения. Интерпретируя, что-то привносят. Источник же концепции — един».
Предельно коротко — теоретическое кредо Цыбулевского можно свести к следующим тезисам. Художественный поэтический перевод подразумевает высокотворческую переработку и поэтическое воспроизведение более или менее формального подстрочника (знание языка оригинала в принципе мало что меняет)20 . Подстрочник же есть состояние общее для подлинника и перевода, зона их непосредственного контакта, «перетекания» первого во второй. Это не мост, перекинутый между двумя берегами, но скорее сама река, одновременно соединяющая и разъединяющая их.
Здесь существенно и то, что несомая рекой «субстанция» в какой-то мере зависит от того, с какого из «берегов» на нее посмотреть: если со стороны автора оригинала, то подстрочник есть некая незримая подсознательная фигура, прообраз стихотворения; если же взглянуть со стороны переводчика, то фигура эта из подсознательной трансформируется в осознанную и осмысленную конструкцию. В случае же незнания переводчиком языка оригинала эта фигура и вовсе материализуется — записывается на бумагу (при посредстве третьего лица — составителя подстрочника). Творческая переработка подстрочника неизбежно будет не произвольной интерпретацией, а автономным концептуальным прочтением подлинника, чреватым как утратами, так и компенсирующими их приобретениями. В переводимом оригинале генетически заложены, запрограммированы основания не для одного-единственного концептуального решения,
а для нескольких, отличных друг от друга (подчас полярных), но качественно равноценных. При этом несхожие прочтения не зачеркивают, не исключают одно другое, а с неизбежностью дополняют друг друга во множестве отношений — на замыкающем уровне подлинника-подстрочника.
Здесь подразумеваются не идеальные тождества переводов подлиннику, а некий иной, особый тип близости между ними: тот перевод конгениален, который и обусловлен подлинником, и равен ему по своей поэтической силе, создает о нем столь же целостное представление.
Такого рода задача — создание равномогущественного эквивалента в силовом поле другого языка — сопряжена в своем воплощении с неминуемыми утратами, взыскующими о возмещении и возмещаемыми переводчиком в поэтической валюте языка перевода. Истинный путь честного переводчика — это путь потерь и компенсаций, щедрая, но постепенная выплата долга, взятого враз при первом знакомстве с переводимым произведением.
Таким образом, подтекст и лейтмотив переводческого кредо Цыбулевского, идеальный объект его теоретических представлений21 — это неформальное равенство автора и переводчика — двух достойных друг друга поэтов!
Этой главной, отовсюду сквозящей идеей овеяны все эмпирические разборы, все собственно аналитические страницы работы Цыбулевского.
Путем потерь и компенсаций
Но Александр Цыбулевский был не только теоретиком, но и практиком стихотворного перевода. Так взглянем же на его переводческую деятельность «глазами» его теории. Примерами здесь послужат известные переводы из Галактиона Табидзе и Карло Каладзе.
А.Цыбулевский перевел несколько стихотворений Г.Табидзе, и среди них такие известные, как «Мтацминда», «Уходишь...», «Где бы я ни бродил...» Один из удачнейших переводов — вот этот22 :
Так лодочник у старого причала…
Душа так душу, руку так рука...
Я сразу вас узнал, мои начала,
Река и лодка, лодка и река.
Давнишние... Душа их забывала,
И все-таки надежно берегла.
О, это ощущение штурвала
И юности святые берега!
Теперь бы в лодке (это не причуда)
Сто лет проспать, воспрянуть ото сна
И поглядеть на мир — как и откуда
Здесь воцарились солнце и луна.
Из знакомства с транскрипцией видно, что переводчик не пошел на калькирование галактионовского размера, на его, так сказать, фотоперевод. Не пошел, опасаясь неестественности результата23 .
Проникшись духом и настроением подлинника24 , он выбрал более органичную для русского медитативного стиха мелодию, нежели резкая и отрывистая музыка оригинала. Возможно, это помогло ему сохранить в русском стихе практически всю семантику Г.Табидзе, что бросается в глаза уже при беглом сличении с подстрочником.
С формальной точки зрения перевод выполнен построфно и — кроме второй строфы — построчно. Но характер строк и некоторые акценты в них изменены; трансформировалась и их грамматическая ноша-функция. Так, две первые строки стихотворения в оригинале — придаточные предложения образа действия («как...»), тогда как в переводе они грамматически самостоятельны, активны («так...»), хотя и оборваны на полуфразе. Но и там и здесь слово «узнал» — глагол-фокус — придает этим строчкам, словно бы посредством вожжей, совершенно одинаковое движение и смысл. Перевод здесь, в сущности, буквален.
В третьей строке Цыбулевский добавляет от себя — «мои начала», и в четвертой ему уже можно не описывать узнанное («эту лодку на нашей реке» из подстрочника), а лишь намекнуть, пояснить — «река и лодка, лодка и река» (уже в следующей строфе он добавит о них — «давнишние...»). В какой-то степени эта переводческая вольность («мои начала») усиливает обособляющее определение — «наша река». К тому же в этих «началах» течет и горячая кровь «времен моей юности» из второй строфы оригинала.
Самые значительные метаморфозы — во второй строфе. Во-первых, исчезла первая строка, смысл которой частично вылился уже в начальном четверостишии, а частично отступил на конец строфы («и юности святые берега!»). «Давнишние» — так же, как упоминалось, привязаны преимущественно к первой строфе. В подстрочнике оригинала вторая строка второй строфы — «вечнозеленые берега». В переводе «берега» — уже в четвертой строчке, и они уже не «вечнозеленые», а «святые». Почему? По всей видимости, переводчик понял «вечнозеленые» не буквально (как берега, поросшие пальмами или соснами), а как символ благодарной человеческой памяти, памяти о юности и детстве.
Так исподволь намечается искомая переводческая концепция. Во фразе «...душа их забывала, / И все-таки надежно берегла» — чувствуется не только утверждение, но и развитие этой концепции, углубление в стихотворную семантику («душа их забывала» — память, увы, не вечна, точнее, не равномерна и не постоянна; но с другой стороны, она не ленива и не бездейственна — ведь «все-таки надежно берегла»!). Кстати сказать, первое двустишие второй строфы обращено не только к первой строфе, что уже подчеркивалось, но и ко второму смежному двустишию.
В этом последнем двустишии при переводе произошла некая метаморфоза: у Табидзе берега — лишь свидетели дружбы и слиянности лирического героя со штурвалом (самим по себе в значительной мере символическим, условным), тогда как у Цыбулевского и штурвал (более вещный и осязаемый), и берега реки — объекты этой чистой дружбы (и уже заодно — свидетели ее)25 .
Метаморфоза эта — в русле и в развитие уже обозначившейся переводческой концепции подлинника. Мотив признательной памяти здесь еще более усилен и соединен с мотивом дружбы, с тем, что памятно. И поэтому (только поэтому!) переводчик получает «право» в третьей строфе добавить в скобках, так сказать, от себя: «(это не причуда)». В противном случае действительно блажью, а не духовной насущностью выглядело бы желание заснуть и через век (пусть даже не буквальный век) проснуться в этой с детства дорогой лодке.
Если предпоследняя строка русской версии — удачнейший образец построчного фотоперевода, то в завершающей стихотворение строке — снова расхождения. Ни слова, ни смысла «воцарились» нет в подлиннике, но оно оправдано здесь не только тем, что придает строке изящество, а стиху в целом — законченность (строка-то — подчеркнуто кадансная!), но и с диалектических позиций той же концепции смены памяти и забвения. Что же касается поэтического интереса Г.Табидзе к тому, каким светом будут светить светила по его пробуждении, то, думается, здесь мы имеем дело со случаем переводческой потери. Есть в этом вопросительном свете некое ассоциативное брожение, которого в переводе — увы! — недостает.
Таков реальный путь потерь и компенсаций концептуального поэтического перевода.
Рассмотрим еще один выполненный А.Цыбулевским перевод — на сей раз стихотворения Карло Каладзе «Театр»26 :
Театр. Театр старинный.
Непременна тут позолота и настройка струн.
И занавес. За занавесом — сцена.
И на тахте — сама Фатьма-Хатун.
Опять целует мужа, провожая,
Мерцание серьги он заслонил.
Но как бы действие опережая,
Уже не скрыт кулисой Автандил.
Какая малость малая — измена,
Ведь страстью все оправдано теперь.
Тахта и женщина. Все та же сцена.
Опять в рассвет распахнутая дверь.
И муж: — Довольно! Я не раб отныне
Любовных ласк, прельстительных ланит... —
На голос вопиющего в пустыне
Серьга мерцает, может быть, звенит.
И сколько лет все это длится, длится —
Все восемьсот и боле восьмисот.
Иные времена, иные лица.
Земля иная и теченье вод.
И муж: — Довольно! Я не раб отныне
Любовных ласк, прельстительных ланит... —
На голос вопиющего в пустыне
Серьга мерцает, может быть, звенит...
Напомню легендарный подтекст этого стихотворения, проникший в него транзитом через рампу. Автандил, друг и побратим Тариэля — Витязя в тигровой шкуре, в поисках бесследно похищенной Нестан-Дареджан, возлюбленной невесты Тариэля, под видом богатого купца приплывает в Гуланшаро — главный город страны Приморья. Здесь его соблазняет миловидная женщина, жена старейшины торговцев Фатьма-Хатун, натура не столько ветреная, сколько романтическая. Вернее, Автандил, несколько поколебавшись, дает себя соблазнить из тактических соображений — во имя сведений о Нестан, которая, как выяснилось, долгое время тайно жила у Фатьмы. Муж Фатьмы, Усейн, был, как водится, в отъезде, но его личность, характер и положение в семье, судя по руставелиевской поэме, не таковы, чтобы становиться в ту позу, в какой мы застаем его в стихотворении К.Каладзе (к тому же едва ли он был осведомлен об изменах жены). Поэтому ремарку: «И муж…» — в контексте поэмы Руставели не следует понимать буквально: она указывает не на мужа-супруга, а скорее на мужа-рыцаря, на любовника, являющего в поэме образец мужественности и верности (хотя и сам Автандил, нарушивший обет верности своей возлюбленной — царевне Тинатин, испытывает величайшие угрызения совести).
Таким образом, реминисценция Каладзе из Руставели неоднозначна, она отнюдь не посягает на весь богатый контекст великой поэмы (к тому же этот эпизод сам по себе ни в коей мере не является узловым или ключевым звеном сюжета или пафоса поэмы) — это скорее обобщенный символ, даже аллегория, нашедшая отклик в поэме, а точнее — в ее инсценировке (да и сама ситуация весьма театральна и драматизирована).
Сравнение подстрочника с переводом создает впечатление бережно сохраненного целого — ни содержание, ни настроение подлинника не нарушены; их построчное сличение свидетельствует и о высокой буквальности перевода, его образной адекватности (при сохранении характера рифмовки и близости пятистопного ямба перевода к грузинской мелодике стиха).
В то же время между подстрочником и переводом прослеживаются и некоторые концептуальные различия. Так, у Каладзе одним из мотивов стиха является тема извечной повторяемости (как бы — «все было встарь, все повторится снова...»), однако сам он проводит тему неизменности измены с оттенком оправданной неизбежности, тогда как Цыбулевский несколько иначе — с оттенком неизбежной оправданности, что ли.
...Какая малость малая — измена,
Ведь страстью все оправдано теперь.
Можно привести и другой пример непротиворечивого несовпадения авторской и переводческой концепции. К.Каладзе стремится дать в стихе несколько отвлеченный аллегорический образ, быть может не вполне ясный и ему самому, развить некую поэтическую мысль — чтобы ее же понять, то есть понять самого себя. Цыбулевский понимает и принимает такой настрой, но реализует его иначе: он отказывается от всего оценочного и морализирующего, что есть в оригинале (от занавеса, опускающегося как судьба, от целой строчки — «не прекращается старый спектакль»), но при этом стремится максимально оконкретить, насытить его деталями. Вещам как бы возвращается их вещность, и уже через вещность, а не через символику обнажается и усиливается искомая мысль, высветляется смутное.
Вот почему Цыбулевский, пренебрегая некоторыми деталями подлинника, вовсе не отказывается от них, а либо усиливает, либо заменяет более вещными и осязаемыми эквивалентами. Например, театральный уют и росписи уступили место более ярким и резким атрибутам театра — позолоте и настройке струн; дрожание серьги — мерцанию и звону и т. д. Все эти привнесенные детали — как будто бы необязательные, в чем-то даже избыточные — придают стиху привкус вожделенной подлинности, точнее, доподлинности, как уточнил бы сам Цыбулевский.
Необыкновенно удачен перевод Цыбулевским музыкального рефрена стихотворения:
...И муж: — Довольно! Я не раб отныне
Любовных ласк, прельстительных ланит...—
На голос вопиющего в пустыне
Серьга мерцает, может быть, звенит.
Здесь явлен именно тот тип поэтической близости подлинника и перевода, о котором Цыбулевский писал в своей работе. Семантическое равенство в каждом случае обеспечивается несхожими средствами: философское раскаянье — «сожалею, что служил любви» — поэтически эквивалентно резкой, обрывистой реплике: «Довольно!», а холодная глухота женщины (у Каладзе) — горячей немоте мужчины (у Цыбулевского), так же, как и сама Фатьма-Хатун поэтически сводима к своей серьге, мерцающей и звенящей.
Таков путь потерь и компенсаций, который наметил для себя и которым прошел Александр Цыбулевский — прекрасный поэт, ученый и переводчик поэзии!
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Дом под чинарами — 1975. Тбилиси, 1976.
2 См. Литературная Грузия. 1978. № 9. С. 121.
3 Именно на эту книгу опирается нижеследующий анализ творчества А. Цыбулевского.
4 Статья вскоре была переведена и издана на грузинском языке.
5 Дружба народов. 1978. № 1.
6 В 1980 г. вышло второе издание (изд-во «Мерани») под заглавием «Высокие уроки».
7 Вопросы литературы. 1979. № 5. С. 101–105.
8 Цыбулевский А. Высокие уроки. Поэмы Важа Пшавела в переводе русских поэтов. Тбилиси, 1980.
9 Цыбулевский А. Ночные сторожа. М.: Сов. писатель, 1989. 224 с.
10 Цыбулевский А. Читая поэта // Литературное обозрение. 1980. № 11. С. 102—106 (Публ. К.Вольфензон, коммент. П.Нерлера); Цыбулевский А. Разговор о Мандельштаме (Раздумья и наброски) // Литературная Грузия. 1995. № 1. С. 211—224 (Публ. К. Вольфензон-Цыбулевской и П.Нерлера).
11 Рижинашвили У. Уроки лирики //Дом под чинарами 1976. Тбилиси, 1976. С.118–126. См. также статьи П.Нерлера: Александр Цыбулевский—теоретик перевода // Дружба народов. 1978. № 1. С. 271—274; Из одного ключа… (Александр Цыбулевский и проблемы художественного перевода) // Мастерство перевода. 1979. Сб.12. М.: Сов. писатель, 1981. С. 246—269; Александр Цыбулевский, теоретик перевода. [Рец. на кн.: Цыбулевский А. Русские переводы поэм Важа Пшавела (Проблемы, практика, перспективы). Тбилиси: Мецниереба, 1974 и др. работы] // Дружба народов. 1979. № 1. С. 271—274; Доподлинность — поэтика Александра Цыбулевского // Дом под чинарами 1982. Тбилиси: Мерани, 1982. С. 268—276.
12 См., например, отдельные стихи П. Нерлера из цикла «Памяти Цыбулевского», опубликованные в «Литературной Грузии» (1980. № 2. С. 102—103 — впрочем, в дефектной редакторской версии, без согласования с автором — в характерном ключе: «скажи спасибо, что так!») и в антологии «Если пелось про это…» Грузия в русской советской поэзии. Тбилиси: Мерани, 1983. С. 239—240).
13 См.: Нерлер П. Вечер памяти Александра Цыбулевского // Семь искусств. Интернет-журнал. 2011. № 21. В сети: http://7iskusstv.com/nomer.php?srce=21. См. также:Деняга А. «Поэзия вся ускользанье»// Русский клуб. 2007. № 5. С. 46–48. В сети: http://russianclub.ge/components/com_jooget/file/n18.pdf ;Евтушенко Е. Русско-грузинский поэт // Новые известия. 2011. № 97. 10 июня. С.13.
14 Дом под чинарами — 1976. Тбилиси, 1976. С. 118.
15 Работа Цыбулевского близка к «Разговору о Данте» не только типологически, но и, в ряде черт, преемственно. Помимо множества ссылок, это проявляется и в стилистическом родстве обеих работ (в частности, метафоричности слога), переходящем подчас в подлинную перекличку мыслей и образов. Например: «Вся песнь построена на нескольких глагольных выпадах, дерзко выпрыгивающих из текста. Здесь разворачивается как бы фехтовальная таблица спряжений...» (Мандельштам) — и: «...Цветаева любит скрестить оружие — фразы становятся фазами фехтования, имеющими целью выпад» (Цыбулевский).
16Цыбулевский, 1974. С. 60—61.
17 Заболоцкий переводил Важа Пшавела на стыке 1940—1950-х годов, а Пастернак — в середине 1930–х. (Мандельштам, кстати, еще раньше — в начале 1920-х, но никаким творческим этапом его перевод не стал — скорее частью общеживотворного взаимодействия с грузинской поэзией).
18 О ней можно судить и по тем выдержкам из работы Цыбулевского, которые уже приводились выше.
19 Между прочим, А.Цыбулевский является автором официальной инструкции для составителей подстрочников, выполненной им по заказу Главной редакционной коллегии по делам художественного перевода и литературных взаимосвязей при Союзе писателей Грузии.
20 Тут уместно вспомнить и Б.Л. Пастернака, писавшего в связи с переводами Шекспира: «...Продвижение по тексту ставит переводчика в былые положения автора» (см.: Шекспировские чтения, 1976. М.: Наука, 1977. С. 178).
21 А необходимость «идеального объекта» является общепризнанным моментом любых современных (системно-структурных) теоретических представлений, которым, кстати говоря, работа Цыбулевского полностью соответствует.
22 Стихотворение написано с перекрестной рифмой. Ниже следуют подстрочник и транскрипция первой строфы: «Как лодочник старый причал, / Как душа душу и рука руку, / Так я с первого взгляда узнал / Эту лодку на нашей реке. // Давнишние, времен моей юности, / Вечнозеленые берега / Прекрасно знали, о, мой верный штурвал, / Как прочно крепили мы нашу дружбу. // Вздремнуть бы мне и теперь в этой лодке, / Чтобы проснуться лет через сто / И увидеть: откуда и как, / И каким светом здесь светят луна и солнце» (подстрочный перевод Г.Маргвелашвили). Транскрипция: «Рогорцмёнавемдзвёлисанаве, / Вйтгулма гули да мклйвмамклави, / Исепйрвелинахвистанаве / Вйцаничвёнимдйнарис нави».
23 За «круглым столом» «Литературной газеты», посвященным искусству перевода (ЛГ. 1977. 16 февраля), Э.Ананиашвили высказался так: «...Метрическая организация, лексика, колорит, музыкальность фразы — все эти элементы являются значащими, и переводчик должен их учитывать, не ограничиваясь передачей лишь прямого смысла... Конечно, подходить к этому надо творчески. Я не уверен, что всегда нужно копировать иноязычную просодию. То, что по-грузински звучит естественно, по-русски может получиться жеманно». А жеманность, добавим, лишь частный случай неестественности.
24 Кстати сказать, подстрочникам, на мой взгляд, — во избежание недоразумений при переводе — должны быть предпосланы, наряду с указаниями на рифмовку и размер, еще и указания на общий характер и семантическую тональность стихотворения: меланхолия, восторг, ирония и т. п. (подобно указаниям темпа и характера музыки в нотописи — andante, forte и т.п.).
25 Едва ли следует проецировать «нашу дружбу» (хотя подстрочник этому и не противоречит) вовне уже четко обозначившегося контекста стихотворения, например, на некоего конкретного человека, на друга или подругу поэта.
26 Приводится по тексту журнала «Литературная Грузия» (1976, № 4, с. 12), где оно озаглавлено «Старинный театр». Ниже — подстрочный перевод, выполненный А. Беставашвили: «Старое время. Старый театр. Сцена. / И уютный угол с расписным потолком. / Подняли занавес, как судьбу: / На тахте вновь Фатьма-Хатун. / Прощается с мужем платком (машет), / Поцелуем муж затеняет свет серьги, / В кулисах же стоит Автандил / Так, что и занавес его не скрывает. // И когда ночь день осветил, / От волнения страсти изнемогла (устала) женщина. / Та же тахта, та же сцена. / В утренний рассвет открывается дверь, / Муж: — Я не раб ласк, / Сожалею, что служил любви!.. / (Женщина стоит холодно, точно не слышит, / Дрожит только у уха серьга...) // И так проходит восемьсот лет! / Другое время, другие земля и вода. / Не прерывался (не прекратился) спектакль старый, /Та же сцена, та же женщина!.. / Муж: — Я не раб ласк, / Сожалею, что служил любви!.. / (Женщина стоит холодно, точно не слышит. / Дрожит у уха только серьга...)».
Дружба Народов 2016, 5
Ангела Меркель перед политическими вызовами
Орхан Саттаров
Пожалуй, еще ни разу за всю свою карьеру политика канцлер ФРГ Ангела Меркель не сталкивалась с таким колоссальным внутренним и внешним давлением, как это происходит сегодня. Сразу несколько факторов существенно осложняют политическое положение главы германского правительства, и перспектива сохранения ею должности канцлера после выборов в Бундестаг в 2017 году представляется довольно туманной.
Так, уже через несколько недель в Великобритании состоится референдум, в ходе которого жители королевства примут решение о выходе либо же сохранении страны в составе ЕС. Возможный выход Великобритании из ЕС станет, по мнению многих наблюдателей, фатальным для всего союза и, в первую очередь, для ФРГ. Если британцы покинут Евросоюз, то это неизбежно усилит и без того набирающих мощь евроскептиков. Более того, подобное решение может подвигнуть многие другие страны-члены ЕС к выдвижению новых условий и требованию для себя преференций, поставив Берлин в уязвимое положение. Выход из союза мощной индустриальной нации, коей бесспорно является Великобритания, также существенно снизит и геополитическую значимость ЕС. Наконец, присутствие британцев в союзе успокаивало многие страны, опасающиеся растущей немецкой гегемонии. В этом отношении, правительство ФРГ во главе с Меркель, идеологически плотно привязанные к идее объединенной Европы, рискует столкнуться с серьезным вызовом уже в ближайшее время.
Второй крупной проблемой, с которой правительство Ангелы Меркель пока что справиться не в состоянии, является наплыв беженцев из стран Ближнего Востока. Миграционный кризис пошатнул позиции ХДС, за которую сейчас готово проголосовать лишь 33% избирателей (еще осенью прошлого года партию поддерживало более 40% немцев). Передышка, которую Берлин получил ввиду закрытия «балканского маршрута» и относительного затишья в Сирии, носит временный характер. Между тем, на греческом Идомени и сербско-венгерской границе, куда продолжают прибывать тысячи беженцев, складывается крайне тяжелая, если не сказать катастрофическая, гуманитарная ситуация. Надежды на долгосрочное и цивилизованное решение проблемы беженцев Берлин связывает со сделкой с Турцией. Однако диалог с Анкарой грозит сейчас зайти в тупик: президент Эрдоган наотрез отказывается пересмотреть антитеррористические законы в стране, на чем настаивают европейцы, выдвигая это в качестве условия для введения безвизового режима с Турцией уже этим летом. Турецкий лидер, в свою очередь, грозит отказом от сделки по беженцам с ЕС, очевидно понимая, что Ангела Меркель сейчас находится в весьма уязвимом внутри- и внешнеполитическом положении. Однако и проглотить горькую пилюлю от Анкары Берлин едва ли может – более 77% немцев считают, что Меркель ни в коем случае не должна «прогибаться» под требования турецкого президента, даже если ценой будет сделка по беженцам. Существенно подпортит климат в германо-турецких отношениях и вероятное принятие немецким Бундестагом резолюции о признании событий 1915 года в Османской империи «геноцидом армян».
Наконец, по-прежнему далек от окончательного решения и украинский конфликт, а также непосредственно связанная с ним деградация германо-российских отношений. Идея «демократизации» Украины и трансфера туда «европейских ценностей» хромает с точки зрения практической реализации, разочарование в связи с недостаточным темпом реформировании украинской экономики и усиления в ней роли олигархических элементов, явно прослеживается на уровне мэйнстрим-медиа и экспертных оценок. В сухом остатке – испорченные отношения с Москвой и довольно проблемный партнер в лице Киева. Экономическое эмбарго, введенное Россией против европейских аграрных производителей в качестве ответной меры на антироссийские санкции, не прошли бесследно: в Германии обвалились цены на молочные продукты, производители молочных продуктов оказались в тяжелом кризисе.
Ангеле Меркель приходится в данный момент непросто, ее давят с правого и левого флангов, и, куда важнее, снижается уровень поддержки в рядах собственной партии и традиционного электората. Однако при этом не следует забывать, что в политическом чутье находящейся уже третий срок у власти Ангеле Меркель не откажешь. Она неоднократно демонстрировала способность проявлять необходимую твердость в кризисных ситуациях, и идти на компромисс там, где это необходимо. Сбрасывать со счетов фрау бундесканцлера еще рано, однако времени предлагать новые рецепты у нее осталось тоже немного. Пока что в Германии на нее еще возлагаются надежды по решению возникших проблем, что само по себе – не самый плохой знак для Меркель. Сможет ли она их оправдать до выборов 2017 года - вопрос открытый, и ответ на него лежит не только в ФРГ.
Комиссия по ценным бумагам Кипра (CySEC) совместно с местным Подразделением по вопросам противодействия отмыванию денежных средств (MOKAS) выпустили директиву, обязывающую поднадзорные субъекты раскрывать информацию, связанную с фигурантами «Панамских бумаг».
Кроме того, директива требует от всех зарегистрированных в Комиссии субъектов, обнаруживших в процессе своей деятельности прямые или косвенные связи с делом «Панамских бумаг» и с юридической конторой Mossack Fonseca, пересмотреть свои взаимоотношения с клиентами на предмет выявления рисков отмывания незаконно полученных средств и совершения финансовых преступлений.
Напомним, грандиозный скандал, названный «Панамские бумаги», разразился в начале апреля 2016 года, когда так называемые «журналисты» из скандально известного «Международного Консорциума Журналистов Расследователей (ICIJ)» украли конфиденциальные сведения о клиентах Mossack Fonseca & Co и передали их в крупнейшие мировые СМИ и налоговые органы некоторых государств. «Панамские бумаги» содержат информацию о 320 000 оффшорных структурах и представляют собой массив из 11,5 миллионов разного рода документов. С середины мая «Панамские бумаги» выложены в публичный доступ.
Правительство Швейцарии не намерено следовать примеру ЕЦБ и не будет изымать из наличного обращения крупные купюры. Таким образом швейцарцы и иностранцы смогут использовать крупные банкноты (в том числе самую дорогую на сегодня банкноту номиналом в 1000 франков) в качестве защиты своих сбережений.
Особенно актуальными крупные банкноты в Швейцарии стали в последнее время после введения швейцарским Нацбанком отрицательной процентной ставки. В официальном заявлении швейцарского правительства особенно подчеркивается, что «инвесторы имеют право держать свои ликвидные активы в наличных деньгах с целью обойти отрицательные процентные ставки по банковским вкладам. Кроме того, никаких признаков того, что крупные банкноты используются в Швейцарии в преступных целях, найдено не было».
На сегодняшний день политика отрицательных процентных ставок (ПОПС) пока не применяется в Швейцарии по отношению к частным лицам с относительно небольшим капиталом. Однако отрицательные ставки понемногу начинают применять к состоятельным вкладчикам и крупным институциональным клиентам.
По мнению специалистов, в ближайшее время отрицательные ставки по банковским вкладам могут быть введены для всех без исключения вкладчиков швейцарских банков. На фоне этих разговоров спрос на домашние сейфы среди жителей Швейцарии продолжает ставить новые рекорды.
Ранее сообщалось, что Европейский Центральный Банк постепенно изымает из наличного оборота банкноты номиналом 500 евро. ЕЦБ планирует закончить этот процесс к 2018 году.
Комиссия Финансовых Услуг острова Джерси опубликовала документ, содержащий предложения увеличить сборы за некоторые услуги, а также внести некоторые изменения в процесс регистрации и функционирования юридических лиц.
Главное предложение Комиссии заключается в увеличении сбора за сдачу годового отчета компании, партнерства или фонда с нынешних 150 фунтов до:
200 фунтов для отчетности, сдаваемой в электронной форме; и
210 фунтов для отчетности в бумажной форме.
Еще одна новация будет касаться системы инкорпорации компаний:
общее время прохождения процедур инкорпорации увеличится на три дня;
регистрационный сбор не превысит 150 фунтов
(в настоящее время срок регистрации компании составляет два дня, а регистрационный сбор равняется 200 фунтам).
Кроме того, Комиссия предлагает ввести необходимость обязательной пролонгации имени компании каждые три года.
Украина оспорила возврат долга РФ в Высоком суде Англии
Елена Сергеева
Власти Украины направили в Высокий суд Англии возражения против исковых требований по долгу по евробондам на 3 млрд долларов. В заявлении Украины говорится, что долг не подлежит выплате по целому ряду причин, среди которых отсутствие необходимой дееспособности страны во время заключения соглашения.
Как стало известно в пятницу, украинские власти обратились в Высокий суд Англии по делу о «российском долге».«Украина подала в Высокий суд Англии возражения против иска, с которым компания The Law Debenture Trust Corporation PLC обратилась против Украины в феврале 2016 года. Истец является доверительным управляющим (трасте) согласно документу, который предусматривал предоставление Российской Федерацией Украине заимствований в размере 3 миллиардов долларов США, заключение которого было результатом договоренностей, достигнутых правительством бывшего президента Януковича в декабре 2013 года с Российской Федерацией», - сообщется на официальном сайте МИД Украины.
При этом отмечается, что договор о заимствовании не может быть действительным и не подлежит принудительному исполнению по ряду причин. «К таким причинам, в частности, относится то, что в соответствии с украинским законодательством Украина не имела необходимой дееспособности на заключение соглашения, нарушала установленные в то время пределы заимствований, а также соглашение было заключено в результате принуждения, которое осуществлялось со стороны России на Украину в течение всего 2013 года с целью не допустить заключения Украиной Соглашения об ассоциации с ЕС», - говорится в сообщении ведомства.
Напомним, что в декабре 2013 года Путин и украинский президент Виктор Янукович договорились о предоставлении Москвой Киеву кредита на $15 млрд через размещение украинских ценных бумаг. В рамках данной программы облигации на $3 млрд были размещены на Ирландской фондовой бирже 20 декабря 2013 года. РФ их выкупила за счет средств Фонда национального благосостояния.
Позже, в декабре 2015 года Украина допустила дефолт по евробондам, выкупленным Россией в 2013 году на средства Фонда национального благосостояния ($3 млрд - сам выпуск, $75 млн - последний купонный платеж). Сначала Киев предложил Москве реструктуризацию долга на общих с коммерческими кредиторами условиях. Однако такой вариант РФ обсуждать не стала, настаивая на суверенном характере задолженности.
Медведев поручил продлить продуктовое эмбарго на полтора года
Елена Сергеева
Премьер-министр РФ Дмитрий Медведев поручил правительству подготовить предложения для продления продуктового эмбарго еще на полтора года. Об этом глава правительства заявил в ходе выступления на встрече с членами правления РСПП.
В пятницу российский премьер Дмитрий Медведев выступил с поручением продлить ответные меры на антироссийские санкции еще на полтора года. «Я поручил подготовить предложения по продлению ответных мер не на год, а до конца 2017 года. Будет подготовлено обращение к президенту и оформляющее необходимое решение постановление правительства. Поэтому те, кто занимается сельскохозяйственным бизнесом, получат более длительный, дальний горизонт планирования инвестиций, о чем неоднократно просили аграрные компании», - цитирует ТАСС заявление главы правительства, сделанное на заседании бюро правления РСПП.
Премьер-министр также добавил, что подобным образом сельскохозяйственный бизнес в РФ получит более « дальний горизонт планирования инвестиций».
Ранее «НИ» сообщили, что лидеры стран «Большой семерки» договорились продлить экономические санкции против России, срок действия которых должен был истечь в июле.
Напомним, что продовольственное эмбарго было введено Россией в августе 2014 года и начало действовать в отношении США, ЕС, Австралии, Норвегии и Канады. В списке запрещенных продуктов значились мясо, рыба, колбасы, овощи, фрукты, молочная продукция и орехи. Позже под продэмбарго попали Албания, Черногория, Исландия, Лихтенштейн и Украина. Также ограничены поставки продовольствия из Турции.
Крым не боится украинских танков
Жители Крыма не испугались украинских танков на границе с полуостровом
Екатерина Згировская, Святослав Иванов
Украина подтягивает тяжелую военную технику к границе с Россией в Северном Крыму. Об этом сообщают источники СМИ и власти региона.
«В последние дни в районе российско-украинской границы на севере Крыма наблюдается концентрация воинских формирований и усиление бронетанковой группировки. На территории Херсонской области недалеко от Армянска и Чонгарского перешейка появились защищенные огневые точки», — цитирует РИА «Новости» слова источника в силовых структурах.
«Это бронетранспортеры и тяжелые танки, вкопанные в землю. Также готовятся долговременные огневые точки, расположенные вдоль линии всего участка границы. Линия обороны строится с расчетом того, чтобы поддержать возможное наступление сил,
а также при необходимости оказать сопротивление в случае российской контратаки», — сообщили радиостанции «Говорит Москва», о напряженной ситуации источники в военных кругах.
Кроме того, источники в Херсонской области сообщают об активности украинской военной авиации, которая базируется под Николаевом. В свою очередь люди, в последние часы побывавшие на границе между двумя странами, сообщают о непривычном скоплении военных.
Чуть позже данные о скоплении подтвердил вице-премьер Крыма Руслан Бальбек. По его мнению, эти действия носят показной характер.
По словам Бальбека, украинские эксперты считают, что «при виде такого «непобедимого войска» русские разбегутся и отдадут Крым сами». Вице-премьер отметил, что эти экспертные доклады напоминают ему «записки сумасшедшего в минуты обострения душевного кризиса».
«Вариант 2: покричать лозунги, побряцать оружием, пообещать вернуть Крым, оглянуться на Запад — понять, что заграница не поможет, и тогда попросить крымчан «понять и простить!», — предположил Бальбек.
По словам вице-премьера, жителям полуострова не о чем переживать.
«Действия ритуальных плясок с устаревшим оружием дальше российской границы не продвинется», — убежден Бальбек.
Вице-спикер парламента Крыма Ремзи Ильясов солидарен с Бальбеком. «Им свойственно бряцать оружием, которое давно пришло в непригодность. Подобными выходками они Россию не устрашат», — считает парламентарий.
При этом в военных структурах — в частности, в Черноморском флоте России — отказываются от комментариев на эту тему.
Мобилизации самообороны Крыма не производится, а все внимание уделяется на социальные вопросы в регионе, сообщил «Газете.Ru» вице-спикер Госсовета Крыма Константин Бахарев.
«Мы не реагируем на эти вещи, это, скорее всего очередная провокация. Мы понимаем, что там реально скоро солдатам есть нечего будет, они не представляют собой никакой угрозы ни для кого», — говорит Бахарев, — Все у нас абсолютно спокойно, мы вообще не очень заглядываем по ту сторону Перекопа.
У нас и тут есть, чем заняться — это подготовка к курортному сезону, только что закончилась у нас ситуация с энергетикой — был введен режим чрезвычайной ситуации. Поэтому сейчас все усилия направлены на реализацию тех планов, которые были приостановлены из-за ЧП в энергетики. В частности — на газификацию Крыма, проведение курортного сезона и не забываем о культурных мероприятиях — в ближайшую пятницу у нас открывается юбилейный десятый наш традиционный фестиваль «Великое русское слово», — рассказал вице-спикер.
Собеседник отметил, что крымчане «чувствуют себя абсолютно защищенными». «Армия и флот России сегодня так же сильны, как и 70 лет назад во времена Великой Отечественной войны, годовщину которой совсем недавно отмечали. Мы абсолютно уверены, что находимся под надежной защитой, люди понимают, что им нечего опасаться, особенно наших соседей», — подчеркивает Бахарев.
«Газета.Ru» связалась с жителями Армянска, рядом с которым, как сообщается, группируются украинские военные. «Все хорошо, тихо, спокойно. Город живет своей жизнью», — комментирует состояние вещей одна из жительниц Армянска. «У нас все хорошо! Если скопятся, так и раскопятся! Нечего им тут делать», — эмоционально отмечает другой житель города.
В Верховной раде Украины опровергают информацию об укреплении позиций армии. «Болтовней» назвал сообщения об украинских войсках в регионе депутат фракции «Свобода» Анатолий Витив. Парламентарий подчеркнул, что там сконцентрированы не украинские, а русские войска. Стоит отметить, что танки и артиллерия в обозначенных приграничных районах «окопались» еще в начале энергетической блокады.
Движение военной техники может быть результатом ее ротации или ухода в ремонт.
Тем временем президент Украины посетил учебный центр высокомобильных десантных войск в Житомирской области. Почти одновременно с первыми сообщениями о скоплении войск в Крыму на странице Порошенко в Facebook появилась запись «Слава нашим защитникам! Слава Украине!», сопровождаемая несколькими снимками с президентского визита.
Ранее украинские власти пришли к выводу, что многие жители страны смирились с потерей полуострова. По данным министерства информационной политики страны, 47% украинцев считают, что возвращать Крым не нужно.
Вернувшаяся на родину летчица Надежда Савченко заявила, что Крым вновь окажется в составе Украины в том случае, если начнется Третья мировая война. Сам президент Украины Петр Порошенко находит эту задачу более простой. «Как мы вернули Надежду, так вернем Донбасс и Крым», — заявил украинский лидер.
Напомним, что в феврале 2016 года российский президент объявил в Южном военном окрге страны, куда входит и Крым, внезапную проверку, по итогам которой он констатировал готовность армии защитить стратегический полуостров. Тогда эти масштабные учения считались сигналом Турции, в отношениях с которой после атаки на российский бомбардировщик Су-24 на границе с Сирией возникло резкое напряжение и посыпались обоюдные обвинения.
В ходе внезапной проверки российские войска отрабатывали практические задачи по локализации кризисных ситуаций, связанных с проведением террористических актов, захватом государственных и военных объектов, разрушением гидротехнических сооружений. Активная фаза оперативно-тактического учения соединений и войск Черноморского флота и Воздушно-десантных войск заключалась в отработке вопросов обороны побережья и отражении высадки морского десанта. Кроме того, силы противовоздушной обороны и истребительной авиации на территории Крымского федерального округа тренировались в отражении массированного авиационного удара условного противника. К проверке привлекли около 8,5 тыс. военнослужащих, до 900 единиц военной техники, около 50 боевых кораблей, а также до 200 самолетов и вертолетов. Задействованные в маневрах войска и силы переброшены на расстояние до 3 тыс. км и выведены на 18 полигонов.
«Хочу отметить, что личный состав проявляет себя с наилучшей стороны, действует профессионально и подтверждает свою готовность надежно обеспечить безопасность России на юго-западном стратегическом направлении, включая полуостров Крым», — оценил итоги масштабной проверки армии Владимир Путин.
Туркменистан учредил нефтяную трейдерскую компанию.
Туркменбашинский комплекс нефтеперерабатывающих заводов (ТКНПЗ) и BTG стали акционерами вновь созданной трейдерской компании "Turkmen Petroleum" со штаб-квартирой в Дубаи (ОАЭ), говорится в сообщении новой структуры.
В сообщении говорится, что цель создания компании - расширение присутствия ТКНПЗ на международных рынках. В частности, через "Turkmen Petroleum" ТКНПЗ будет осуществлять торговлю собственной продукцией на условиях доставки до конечного пункта назначения.
Представительства компании открыты также в Ашхабаде, Франкфурте-на Майне и Таллинне. В планах компании - открытие офисов и представительств в ключевых регионах присутствия, а также инфраструктурные проекты для повышения эффективности логистики.
В состав ТКНПЗ входят два нефтеперерабатывающих предприятия в городах Туркменбаши и Сейди. Продукция этих заводов экспортируется в Афганистан, Таджикистан, Турцию, Грузию, Украину, ОАЭ, Швейцарию.
Туркменистан планирует мощности нефтеперерабатывающей отрасли довести в 2020 году до 20 миллионов тонн нефти, в 2025 году до 22 миллионов тонн, в 2030 году до 30 миллионов тонн.
На данном этапе, страна ежегодно производит примерно 10 миллионов тонн нефти, значительная часть которого проходит переработку на местных НПЗ.
Под гипнозом Майдана-2
Автор: Георгий КРЮЧКОВ. Народный депутат Украины III—IV coзывов.
Опубликованы материалы очередного исследования, проведённого Институтом социологии Национальной академии наук Украины в июле 2015 года. Новая работа учёных «Українське суспільство. Моніторинг соціальних змін» («Украинское общество. Мониторинг социальных изменений») является продолжением масштабного проекта «Измерение социальных изменений в украинском обществе. Социальный мониторинг (1992—2014)». Исследование проводилось спустя год с небольшим после государственного переворота, совершённого на Украине в феврале 2014 года. К тому времени состоялись досрочные президентские и парламентские выборы.
На распутье
Мониторинг отразил дальнейшее приспособление граждан Украины к жизни в условиях изменившегося общественно-политического строя — реставрации капитализма. С 41,3% в 2013 году до 49,4% в 2015-м увеличилось число тех, кто считает, что в экономике необходимо сочетать государственное управление с рыночными методами, в полтора раза (с 8,1% до 12,7%) выросла доля тех, кто выступает за минимальное участие государства в экономике: «всё отрегулирует рынок». До 18% (против 15,8% в 2014 году) возросло число тех, «кто активно включился в новую жизнь, для кого рыночные отношения представляются естественным способом жизнедеятельности». В то же время треть респондентов (33,9%) продолжают искать своё место в нынешнем жизнеустройстве. Почти столько же граждан Украины (32,6%) не намерены приспосабливаться к ситуации, ожидая изменений к лучшему. Людей с такой позицией стало больше, чем было до Майдана-2. Каждый седьмой не определился с ответом.
Чтобы оценить эти данные социологов, надо учитывать изменения, происшедшие в украинском обществе. А они безрадостны. В экономике произошёл обвал. По жизненному уровню большинства населения жестоко ударили обрушение гривны и инфляция. На востоке страны после февральских событий 2014 года заполыхала война, называемая «антитеррористической операцией». Тысячи людей погибли, сотни тысяч, лишившись крова, стали беженцами и «перемещёнными лицами». Учитывая такой фон, приходится признать, что в обществе ещё сохранялись иллюзии, будто Майдан-2, названный «революцией достоинства», может привести к стабилизации положения в стране, и народ заживёт «по-новому». А ведь уже в 2014 году появились тенденции, которые должны были насторожить не только «верхи», но и «низы».
Во вступительной статье директора Института социологии, академика НАН Украины Валерия Вороны глубоко проанализированы радикальные изменения в жизни общества. В ней обоснована тесная связь между внутренней политикой государства и его внешнеполитическим курсом. Её прежде всего подтверждают события, связанные с войной в Донбассе и утратой украинской властью контроля над Крымом. Весьма примечательно уже то, что существенно (с 7,4% в 2012 году до 18,9% в 2015-м) возросла доля сторонников национал-демократического течения в политическом спектре страны. За это время с 24,6% до 61,5% увеличился процент противников идеи присоединения Украины к Союзному государству России и Белоруссии. За вступление в Таможенный союз России, Белоруссии и Казахстана в прошлом году высказались всего 24,1% респондентов. Ещё меньше сторонников (21, 8%) вступления в Евразийский союз.
Впрочем, хотя русофобия стала во многом определять всё содержание духовной жизни общества и число тех, кто хотел бы видеть отношения с Россией такими же, как между другими соседними государствами — с визами и таможнями, — увеличилось до 47,8% (в 2013 году их было 36,9%), более трети опрошенных (35,1% против 36,2% в 2013 году) выступают за сохранение между нашими странами дружественных отношений без виз и таможен на границе. Ещё 10,5% высказываются за наше объединение в экономический союз со свободным передвижением рабочей силы и товаров (в 2013 году их было 12,1%). Чуть-чуть подросла — до 2,4% (в 2013 году было 2,2%) — доля сторонников объединения Украины и России в единое государство.
В то же время отказ нынешней киевской власти от многовекторности внешнеполитических связей, массированная пропаганда «преимуществ европейского выбора» обернулись увеличением с 45,9% до 55,8% доли сторонников вступления Украины в Европейский союз. Число тех, кто положительно относится к вступлению в НАТО, хотя и не достигло половины, но увеличилось почти в три раза (было 15,3%, стало 43%). Но треть граждан стабильно выступают против этой идеи (в 2014 году — 34,8%, в 2015-м — 34,2%).
Даже отношение к Международному валютному фонду, под давлением которого осуществляются так называемые реформы, приведшие к резкому ухудшению положения большинства наших граждан, заметно изменилось: число тех, кто относится к этому сотрудничеству негативно, уменьшилось с 32,4% до 24%, увеличилось с 23,6% до 44,3% число тех, кто относится положительно.
Начало протрезвления
В то же время в обществе стала нарастать неудовлетворённость политикой новой власти, новыми рисками и угрозами. В частности, из-за появления миллионов беженцев, десятков тысяч семей, потерявших своих близких или утративших здоровье в связи с военными событиями в Донбассе, кровавыми стычками в столице, в Одессе, Мариуполе и других городах, появились новые, по выражению академика В. Вороны, «обездоленные социальные общности». Своё неудовлетворительное материальное и социально-психологическое состояние они связывают с действиями не только региональной, но и местной власти.
Нельзя не учитывать, что, как заявила, сославшись на специалистов, председатель парламентского комитета по здравоохранению О. Богомолец, 95% участников боевых действий на востоке страны (а это сотни тысяч человек!) нуждаются в психологической, а до 60% — и в физиологической реабилитации. А ведь на руках у населения (а это прежде всего участники боевых действий в Донбассе) находится, по официальным данным, более 4 миллионов (а по утверждению бывшего Генерального прокурора Украины С. Пискуна, даже 9 миллионов) нелегальных стволов боевого оружия. Уже сейчас оно нередко применяется в участившихся бандитских нападениях и в стычках между незаконными вооружёнными формированиями. К тому же, по заявлению одного из народных депутатов Украины, как минимум 30% участников «добровольческих батальонов», воевавших в Донбассе, имеют судимость («некому больше было воевать»).
В обществе стало несколько больше как не удовлетворённых жизнью (47,4%), так и тех, кто ею удовлетворён (32,9%). Противоречивые тенденции выявились и в ответах на вопрос о чувствах, возникающих у наших граждан, когда они задумываются о будущем. Когда речь идёт об индивидуальном будущем респодентов, то в сравнении с кануном Майдана-2 (июль 2013 года) больше стало тех, у кого выросли надежда (с 35,4% до 40,9%) и оптимизм (с 19,2% до 26,4%), и уменьшилась доля тех, кто испытывает чувство безысходности. Но практически не изменилась доля тех, кто испытывает в сегодняшней обстановке страх (21,6%) и растерянность (23,4%). Не сильно разнятся и показатели, характеризующие чувства наших соотечественников, когда они задумываются о будущем Украины.
Исследование отразило углубление раскола в нашем обществе по многим позициям. Оно наиболее заметно проявляется в оценках как недавних, так и знаковых исторических событий, политических и государственных деятелей, важных вопросов государственного строительства. Это касается, в частности, мнения о том, кто виноват в развязывании Второй мировой войны, каким должно быть государственно-территориальное устройство Украины — унитарным или федеративным, предоставлять ли регионам право выхода из состава Украины.
События рубежа 2013—2014 годов в Киеве и регионах 43,2 % респондентов охарактеризовали как народное восстание против прежней власти, 26,7% — как революцию, 17,6% — как политический протест, а 8,4% определили их как бунт. В то же время для 16,5% респондентов те события являлись незаконным захватом власти, для 10,8% — военным переворотом. При этом число последней оценки в сравнении с 2014 годом возросло.
От изменения власти в 2014 году в стране выиграли, по данным опроса, 11% респондентов (в 2014 году массовое сознание считало, что выигравших было почти в четыре раза больше — 40,6%). Проигравшими от Майдана-2 оказались 46,2% опрошенных (было 17,2%). Судя по отмеченной социологами тенденции, можно предположить, что сегодня, в 2016 году, соотношение стало ещё более контрастным.
Представляют интерес мнения граждан относительно возможного изменения общественного строя на Украине. В том, что государственное устройство нуждается в совершенствовании, убеждены четыре пятых участников исследования. При этом 68,3% указывают, что общество целесообразно улучшать постепенно, путём реформ. Правда, каждый девятый (11,5%) убеждён в необходимости радикального изменения всей организации нашего общественного и государственного строя насильственным путём. Характерно: 36,4% респондентов считают, что объединяет людей в нашем обществе неудовлетворённость властью, 34,1% — чувство утраты нормальной жизни, 29,7% — общие трудности и 21,6% — страх перед будущим.
На весах советского опыта
Из общего числа участников 69% отмечают, что в нашем обществе утратили своё значение ценности, которые пропагандировались в Советском Союзе. Соотечественники имеют в виду социальное равенство, коллективизм, взаимопомощь, поддержку государства и др. Одновременно 45,1% (против 49% в 2013 году) не считают своею ту систему ценностей, которая сложилась на Украине после провозглашения независимости. Заметим: 57,8% убеждены, что сегодня в стране нет единых, признаваемых всеми правил общественного поведения.
Агрессивная проповедь национализма со стороны правящих кругов не могла не проявиться в представлениях респондентов о межнациональных отношениях. По мнению каждого шестого участника опроса, «к некоторым нациям и народам трудно хорошо относиться». Таковы результаты разжигания в обществе, в парламенте, в СМИ вражды не только к Российскому государству, но и ко всему русскому, в том числе к русским как нации.
Прямым результатом такой политики, а сегодня она является официальной, стало сокращение за два года (всего за два года!) почти на 20 пунктов ( с 43,4% в 2012 году до 25,4% в 2015-м) числа сторонников придания русскому языку статуса официального, тогда как доля противников увеличилась с 41,6% до 59,9%. При исследовании 2012 года 35,4% участников заявляли, что дома общаются преимущественно на русском языке, и 20,9% — и на украинском, и на русском (в зависимости от обстоятельств). В 2015 году эти показатели составили соответственно 25,6% и 30,4%. Получается, что реальная языковая ситуация на Украине практически не изменилась: 56,3% в 2012 году и 56% три года спустя дома, в семейном кругу, пользуются преимущественно или «в зависимости от обстоятельств» русским языком. Но в корне изменилась государственная политика, побуждающая граждан искать уклончивые ответы на такие вопросы.
На государственном уровне «языковая проблема» доходит до идиотизма, превращающего большую центральноевропейскую страну едва ли не в дурдом. Не о том ли свидетельствует внесение в Верховную Раду законопроекта, которым предлагается всем гражданам, имеющим русские фамилии, оканчивающиеся на -ов или на -ин, поменять на украинские, с окончанием на -ко. На Украине фамилии — украинские, русские, иные — сложились исторически. Заставлять граждан менять их — значит нарушать личные права граждан.
История на поле брани
Мониторинг недвусмысленно зафиксировал отрицательное отношение большинства граждан к законодательным актам новой власти и правительственным решениям, касающимся Великой Отечественной войны и так называемой декоммунизации. Не согласны отрицать исторический факт, что война 1941—1945 годов была для Украины Великой Отечественной войной, 61,6% респондентов, положительно же относятся к такой перелицовке истории 19,7% (17,9% затруднились с ответом). Утверждение, будто в той войне Украину оккупировали и Германия, и СССР, отвергли 50,2% респондентов, 26,8% опрошенных заняли, увы, противоположную позицию, а 22,5% уклонились от ответа.
Цифры более чем красноречивые. Расхождение по этим вопросам наиболее болезненно для нашего общества, где редко можно встретить семью, члены которой не сражались бы за Родину с немецко-фашистскими захватчиками. Почти в каждой семье есть погибшие в боях с врагом. Всё это свежо в нашей памяти. И любые попытки навязать нашим людям иное отношение к Великой Победе советского народа, составной частью которого был и украинский народ, — это не просто святотатство, а надругательство над священной памятью наших отцов и дедов, матерей, которые своими жизнями завоевали Победу, сделали возможной нашу радость жить на земле.
Не менее выразительны и такие данные. Негативно оценили приравнивание коммунистического (1917—1991 годов в СССР) и нацистского (в Германии 1933—1945 годов) режимов 42,1% опрошенных, позитивно — 26,9%, затруднились с ответом или уклонились от него — 30,9%. Отрицательно оценили демонтаж памятников и других памятных знаков, посвящённых руководящим деятелям коммунистической партии и государства в СССР и УССР, 47,6% респондентов, положительно — 43,8%. Тотальное переименование городов, сёл, предприятий, организаций, улиц, площадей, названных в честь указанных лиц и событий, оценивают отрицательно 55,1%, положительно — 36,3%, не высказали своего мнения — 8,6%.
В то же время законодательное осуждение и запрещение коммунистической символики (герба, серпа и молота, пятиконечной звезды, знамени, гимна, лозунгов, памятных знаков и т.д.) фактически поддержали 47,9% опрошенных, тогда как отрицательно отнеслись лишь 40% (не высказали своего мнения 11,6% респондентов).
Общество расколото, в нём нет доминирующего мнения. В этих условиях насильственным путём навязывать позицию одной части сограждан другой под разговоры об интеграции страны, да ещё действуя при этом по-варварски, уничтожая памятники и другие произведения истории, культуры и искусства, — значит ещё больше раскалывать его.
Общество и власть
Новая власть оказалась не способной обеспечить выполнение данных ею во время Майдана-2 обещаний. И это нашло отражение в результатах исследования 2015 года: уровень доверия Верховной Раде Украины снизился до 8,3%, правительству — до 8,7%, местным органам власти — до 6,1%. Упало доверие к государственным органам, призванным защищать права и свободы граждан, интересы государства (судам, прокуратуре, милиции и др.), к налоговой и банковской системам и другим государственным институтам, а также к политическим партиям. Сегодня это недоверие стало тотальным
Пожалуй, можно считать уникальным феноменом отношение в обществе к президенту П. Порошенко. Избранный на этот пост уже в первом туре, он ускоренно утрачивает доверие избирателей: оно упало с 33,9% до 17,6%. Недавно агентство «Socis» оценило уровень доверия граждан к высшему должностному лицу страны в 3,6%.
Трагедия нашего общества и в том, что, как показал мониторинг-2015, более трёх четвертей его участников затрудняются назвать политических лидеров, которые способны эффективно управлять страной, не могут назвать политические партии и движения, которые достойны, чтобы им доверить власть.
Добро пожаловать в Четвёртый рейх!
Автор: Александр ДРАБКИН. Политический обозреватель «Правды».
Как известно, Гитлер распорядился именовать управляемое им государство Третьим рейхом. Человечеству эти больные фантазии бесноватого фюрера обошлись очень дорого: фашистская империя была уничтожена, под её обломками погибли десятки миллионов жителей разных стран. Но потоки крови высохли. И сейчас журналисты опять пишут о глобальных претензиях Берлина на мировое господство — «Добро пожаловать в Четвёртый рейх!»
Обама — это война
В преддверии 75-й годовщины вторжения нацистских орд на территорию СССР и начала Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков ленинградцы и москвичи, севастопольцы и сталинградцы — жители бывшей великой страны, сломавшей хребет фашистскому зверю, с беспокойством вглядываются в деяния современной Германии. Их тревогу разделяют во многих других странах. Английские журналисты запустили хлёсткую максиму: «Гитлеру не удалось покорить Европу, современные немцы преуспели за счёт торговли и финансовой дисциплины. Добро пожаловать в Четвёртый рейх!»
Популярный английский политик, недавний успешный мэр Лондона Борис Джонсон на том же фундаменте расширяет зону ответственности — он говорит о Европейском союзе, в котором ведущую роль играет Германия: «Наполеон, Гитлер, разные личности пробовали сделать это — подчинить себе весь континент, но намерения их закончились трагически. ЕС демонстрирует попытку сделать то же самое другими методами». Катастрофические промахи ЕС позволили Германии нарастить силу, захватить итальянскую экономику и разрушить Грецию, заявляет политик в интервью популярной газете «Телеграф».
Стремление Германии к континентальному доминированию близко Вашингтону, который те же намерения — создать «власть единой силы» — распространяет на собственную политику глобального превосходства. «Нью-Йорк таймс» недавно отметила, что, «если нынешняя администрация продолжит боевые действия в Афганистане, Ираке и Сирии в месяцы, остающиеся до конца второго срока президента Обамы, он войдёт в историю, как первый президент США, при котором страна находилась непрерывно в состоянии войны от начала до конца его легислатурного периода».
Журналисты утверждают, что едва ли это тот результат, на который рассчитывал Обама, получая Нобелевскую премию мира. Он продолжил войны, начатые его предшественниками, и добавил к ним новые. Вооружённые силы Соединённых Штатов вели в период президентства Обамы военные операции в семи странах: в Афганистане, Ираке, Йемене, Ливии, Пакистане, Сирии и Сомали. В результате по продолжительности военных акций Обама опередил всех президентов США, включая Франклина Рузвельта, участвовавшего во Второй мировой войне, и Авраама Линкольна, возглавившего страну во время войны гражданской.
Нынешний хозяин Белого дома одобрил планы Пентагона по укреплению восточного фланга НАТО и взял курс на военное сдерживание России. Тут очевидно полное единство его взглядов с подходами Ангелы Меркель, которая в рамках блоковой дисциплины НАТО обещала послать к российским рубежам батальон бундесвера. Журналисты со злой иронией напомнили, что в канун семидесятипятилетия гитлеровского вторжения в Советский Союз немецкие солдаты расположатся на расстоянии одного танкового перехода до блокированного в 1941 году Ленинграда — это будет «ощутимым напоминанием русским о серьёзности планов НАТО».
А рядом, в Польше, правительство ведёт себя так, будто, как и летом 1939 года, собирается вместе с немцами войти в Москву. Наблюдатели отмечают, в частности, что в польской армии число танков «Леопард» выросло вдвое (в том числе за счёт увеличения количества современнейших танков «Леопард-2A-5»).
Новое обострение глобальной гибридной войны
Западные СМИ не без удовольствия пишут о росте террористической активности в районах российских военных объектов в Сирии. Аналитики расценивают это как новое обострение глобальной гибридной войны Соединённых Штатов и их союзников против России. Военные действия создателей Всемирного исламского халифата активизируются на огромной территории — от Западной Европы до Индонезии и от Центральной Азии (мягкого подбрюшья России) до Чёрной Африки. Это требует огромных материальных и организационно-технических ресурсов. Похоже, джихадисты не испытывают недостатка ни в том ни в другом: солидные спонсоры обеспечивают их всем необходимым. Ярко проявляется такая практика в Африке, которую воины Аллаха рассматривают и как резервную территорию для формирования своих новых боевых соединений, и как трамплин для нового броска террористических групп в Европу.
Около двух месяцев назад спецслужбы Марокко сообщили о планах лидеров «Исламского государства» (ИГ) перенести в Ливию свою штаб-квартиру. Подразделения ИГ намеревались взять под контроль район так называемого нефтяного полумесяца — Рас-Лануф, Эс-Сидер и Бен-Джавад.
Там находятся важнейшие объекты ливийской нефтяной инфраструктуры. Их переход под контроль джихадистов усилил бы влияние ИГ на мировой энергетический рынок. Влияние это было изрядно подорвано атаками ВКС РФ на незаконные нефтяные потоки через территорию Сирии в Турцию. Халифатчикам и их бизнес-партнёрам пришлось срочно искать новые логистические решения для экспорта ворованной нефти. Они стали более активно присматриваться к Ливии — как говорится, «нашли топор под лавкой».
В Ливии со времён убийства в 2011 году Муамара Каддафи единого правительства нет. В стране полыхает междоусобная война — все стреляют во всех. Оружия хватает с избытком — очень разные боевые группировки растащили огромные арсеналы больше не существующей армии Каддафи.
Армии нет, но зато есть сразу два «правительства», претендующих на всю полноту власти. Одно «правительство» находится в Триполи, другое — в Тобруке, вблизи египетской границы. Воинства обеих властных структур старательно палят друг в друга, уничтожая при этом мирных жителей и парализуя экономическую деятельность в ещё недавно процветавшей стране.
Соединённые Штаты и их европейские союзники по НАТО время от времени отправляли в помощь то одной, то другой конкурирующей властной структуре хорошо обученные и прекрасно вооружённые спецподразделения. Эти вылазки заканчивались неудачей — никто не хотел уступать.
Возможно, так продолжалось бы ещё долго, если бы не вставшая перед европейцами во весь кошмарный рост проблема беженцев. Каддафи не раз предупреждал жителей Старого континента: Ливия — ваш надёжный щит, защищающий ваше благополучие от миллионных потоков африканских беженцев. Европейцы помалкивали — американцам нужна была ливийская нефть и совсем не нужен был Каддафи, который дружил с Москвой. Кончилось это тем, что заокеанский спецназ, небрежно загримированный под озверевшую толпу ливийских «революционеров», зашвырнул изуродованный труп главы ливийского государства в промышленный холодильник супермаркета. А американский госсекретарь, ныне претендующая на президентский пост Хиллари Клинтон, с радостной улыбкой заявила с телеэкрана: «Мы пришли, и он мёртв».
Вскоре европейцам стало не до улыбок. Толпы беженцев, которым больше не мешали войска Каддафи, двинулись на утлых лодчонках в Италию, а оттуда дальше на север — во Францию, Англию, Германию, Скандинавию… К ним прибавился мощный ближневосточный поток мигрантов, и Европа почувствовала опасное дыхание джихада — исламизация принесла в ухоженные европейские государства и миллионы несчастных жертв местных конфликтов, и «спящих агентов». Они развернули знамя террора в богатых, прежде спокойных странах, которые правящие там элиты, исходя из своекорыстных «рейтинговых интересов», сдали на растерзание пришельцам.
Теперь в Европейском совете заговорили об «улучшенной интервенции — втором шансе для Европы в Ливии». «Страшный Каддафи» больше не актуален для Запада, так не пришло ли время оказать военную помощь базирующемуся в Триполи «правительству национального единства» и на этой основе отстроить новый североафриканский щит для Европы? А заодно и укоротить амбиции джихадистов из «Исламского государства».
Проблема насущная — кто же спорит? Особенно после того, как ИГ установило контроль над прибрежной зоной вокруг Сирта — родного города Каддафи.
В Вене собралась Международная группа поддержки Ливии. В совещании приняли участие представители более двадцати государств, включая Россию. В принятом по итогам встречи совместном заявлении говорится о готовности её участников начать поставки оружия «правительству национального единства». При этом оружейное эмбарго, введённое Совбезом ООН против Ливии в 2011 году, будет сохранено — «для предотвращения попадания оружия силам, находящимся вне контроля «правительства национального единства». Такая осторожность, как полагают эксперты, отражает прежде всего позицию США: они не хотели бы выглядеть как пособники террористов, но и не намерены ставить под угрозу те силы, которые можно использовать для решения главной американской проблемы — противодействия России. Вашингтон выжидает.
А тем временем «строители Халифата» осваивают новые территории в Африке. Радикальные исламисты атаковали сразу три отеля в Кот-д’Ивуаре. Бандиты с криками «Аллах акбар!» расстреляли иностранных туристов, которые любят летать в эту страну на уик-энд. Цель нападавших — обрушить экономику государства, которая ощутимо зависит от зарубежных отдыхающих.
Журналисты напоминают, что в Африке родители-бедняки охотно отдают своих детей на воспитание исламским проповедникам. Многие имамы прибыли на Чёрный континент из стран Персидского залива, они проповедуют радикальный ислам. Под их влиянием африканские дети становятся «живыми бомбами». В Нигерии, например, три-четыре раза в месяц десятилетние девочки взрывают себя по указанию наставников.
Джихадисты уверенно чувствуют себя в Мали, в Буркина-Фасо, в Гане, в Габоне, в Кот-д’Ивуаре. Активны они и в североафриканских странах, которые отделяет от Европы только Средиземное море.
Африканисты считают, что сторонники халифата способны в скором времени превратить весь Чёрный континент в пороховую бочку с тлеющим бикфордовым шнуром. Когда она взорвётся и как далеко распространится взрывная волна, сказать не может никто. Но одно несомненно — Африка втягивается в глобальную гибридную войну. И игнорировать это опасно.
Грязный кэш
Словечко «кэш» (англ. — наличные) на бизнес-сленге имеет много значений. Наиболее распространённое — сомнительный доход в результате сомнительной сделки.
На недавнем кинофестивале в Канне показали удивительный фильм «Кэш Клинтонов». Речь шла о фонде Хиллари Клинтон, который незаконно расходовал спонсорскую помощь на организацию предвыборной кампании кандидата на пост президента США. В этом сюжете мало нового. Ну ещё один типичный эпизод — противники в предвыборной борьбе поливают грязью друг друга, а не слишком щепетильные газетчики им помогают. Тривиально!
Но международный фестиваль, парад звёзд, кинопресса, которая ловит каждое мгновение грандиозного шоу, — это нечто иное. Сенсационный фильм о грязном кэше кандидата в президенты США — дамы, претендующей называться «совестью нации», притягивает миллионы зрителей. Крупные планы на экранах по всему миру. И главное — всё это, затаив дыхание, смотрят те, кто не очень-то интересуется политикой. Предвыборный пиар ворвался на теле- и киноэкраны, захватил кинопрессу и подчинил себе безграничную аудиторию кинозрителей. Воистину важнейшим из искусств является кино.
И не только в его традиционной форме. Картинка на телевидении бьёт все рекорды воздействия на общественное сознание. У всех в памяти недавний конкурс «Евровидение». Зрительская аудитория фантастическая — с огромным интересом за соревнованием следят люди во всём мире. Да ещё событие — жюри, состоящее из профессионалов, фактически отменило решение зрительской аудитории. Кто они, эти люди, бросившие вызов миллионам любителей шоу?
В жюри входят те, кого назначили крупные национальные телевещательные холдинги. Совершенно ясно, что ни один такой холдинг не может существовать без поддержки государства. И лидеры холдинга — это, по сути дела, чиновники, назначенные государством. Следовательно, решение жюри — результат межгосударственных соглашений.
Так создаётся поле для интриг, альянсов, давления и сговоров. США здесь — как рыба в воде. По сообщениям прессы, американские телевещатели предложили распространить трансляцию «Евровидения» на Соединённые Штаты. Небесплатно, разумеется, — организаторам конкурса были якобы обещаны большие деньги. И всё аккурат перед голосованием жюри. Опять грязный кэш? Возможно. Но необратимо — никто итоги «Евровидения» пересматривать не собирается: поджигательская песня, которую спела молоденькая украинская певица, получила мировую известность. Она стала фактором глобального политического влияния. А те, кто этот кэш придумал и реализовал, оказались в большом политическом выигрыше: они обкатали новейший метод зомбирования массовой аудитории, которая ранее и слыхом не слыхивала об Украине. Это в политике чрезвычайно важно.
Украина-2016 и Савченко-2014
Арина ЦУКАНОВА
22 марта 2016 года Донецкий суд Ростовской области приговорил гражданку Украины Надежду Савченко, виновную в гибели двух российских журналистов, к 22 годам заключения в колонии общего режима. Осуждённая фактически должна была отбыть 20 лет и 4 месяца лишения свободы и выйти на волю в 2036 году.
Приговор не был оспорен в апелляционном порядке и вступил в законную силу.
Примерно спустя месяц украинское Министерство юстиции получило ходатайство Савченко, где она просила начать процедуру её возвращения на Украину, а в конце апреля заполнила, по свидетельству адвокатов, необходимые для этого заявления.
Далее украинский суд должен был принять решение об исполнении приговора российского суда по делу Савченко, то есть согласиться с тем, что осуждённая проведет 20 с лишним лет за решёткой на Украине. Вместе с тем один из адвокатов осуждённой Николай Полозов заявил, что признать приговор российского суда Украина обязана, а исполнять – нет. Было ясно, что, случись выдача Савченко украинской стороне по процедуре, оговоренной конвенцией 1993 года (о возможности отбывания наказания за рубежом), сидеть она не будет ни дня.
Для российской стороны это означало бы признать приговор украинского суда по делу граждан России Ерофеева и Александрова или согласиться с тем, что они 14 лет проведут в украинской тюрьме (23 мая приговор вступил в силу). На оглашении приговора двум российским гражданам 18 мая присутствовали мать и сестра Савченко, а также один из её адвокатов. По словам родственников осуждённой, адвокаты просили защиту Ерофеева и Александрова не подавать апелляции, поскольку она сведёт на нет усилия по возможному «обмену».
После этого 24 мая вступил в силу указ президента Украины о помиловании российских граждан, а 25 мая президент России помиловал украинскую гражданку. 25 мая все помилованные вернулись на родину самолётами.
О возможности такого развития событий сразу после вынесения приговора Ерофееву и Александрову заявил первый зампред комитета Совета Федерации по обороне Франц Клинцевич: «Россия может пойти на такой обмен. Мы настолько дорожим любым из наших граждан, что можем обменять каждого из них хоть на десять таких, как Савченко».
Однако Украина получила совсем не ту Савченко, которую ожидала получить. Живой идол разительно отличался от идола, нарисованного пропагандой.
Во-первых, ничто во внешности Савченко, шагающей босиком по взлётной полосе киевского аэропорта, не свидетельствовало о голодовках общей протяжённостью дней эдак в триста. Во-вторых, всё поведение Савченко говорило о том, что она очень плохо владеет собой.
Было ясно, почему самолёт сел в аэропорту «Борисполь» примерно на час позже заявленного времени: украинские власти долго боролись с желанием не показывать «узницу Кремля» прессе, а тихонько посадить борт в менее приметном месте, но помилованную Савченко требовалось немедленно предъявить миру и сделать это следовало не иначе чем под две сотни телекамер.
И идол заговорил, точнее, заорал на журналистов: «Для начала научитесь уважать человеческое пространство! Если вы хотите, чтобы я что-то сказала, отойдите от меня на три метра! Я два года сидела в камере-одиночке, я отвыкла от людей!» Идол пренебрежительно отнёсся к букетам цветов даже от Тимошенко и заявил, что «отойти» ему помогут «три литра водки». Идол источал завидную энергию, не падал в обморок на руки к телохранителям, вертелся, как ужаленный, перед объективами телекамер и произнёс «первые слова на украинской земле» на грани истерики.
Наверняка в эти мгновения где-то в посольстве США горько пожалели, что не дали Порошенко прямой команды увести борт с Савченко на запасной аэродром.
Следующий шок наступил уже в администрации президента Украины, где состоялось скоропалительное вручение Савченко ордена «Золотая звезда» как лицу, получившему звание Героя Украины (оно было присвоено 2 марта 2015 года). «Героиня» в ответной речи заявила, что мир на Донбассе возможен только через войну.
На следующий день после торжеств по случаю возвращения Савченко на Украину в СМИ вдруг появились «советы психологов», прямо указывающие на то, что идола нельзя выпускать на работу ни в парламент, ни в ПАСЕ как минимум полгода.
«Адаптация к нормальной жизни займёт около полугода. Всё это время, ей, в первую очередь, нужен полноценный отдых. Не может человек выйти из тюрьмы, где был два года, и снова жить, как ни в чем не бывало. Но тут возникает другой вопрос – когда ей выходить на работу? Потому, что сейчас человека в таком состоянии нельзя на неё выпускать. Она может наломать дров и уже их наломала. Так что первые три месяца – это только отдых, а потом, в течение ещё трех месяцев – можно постепенно вникать в работу», – прокомментировал поведение Савченко киевский психолог Владимир Креденсер.
Заговорили в прессе и о «психических особенностях личности», и о том, что «ей нужна полная реабилитация – это полноценный отдых, сон, работа со специалистом», и о том, что «она вернулась сюда не к мирной жизни», «если же она сразу окунётся в политику, то это только усугубит её состояние».
Главные слова: «нельзя выпускать».
Ведущее проамериканское издание «Украинская правда» разразилось статьёй «Гостья из прошлого», в ней утверждалось, что Савченко совершенно не адаптирована к сегодняшней обстановке: «Она – человек из нашего недавнего прошлого. Из июня 2014-го». Дескать, на момент пленения Савченко Порошенко ещё не успел принять президентской присяги, малайзийский борт МН-17 не был сбит, Иловайского «котла» не существовало и всем на Украине казалось, что закупка зимнего снаряжения для батальонов – пораженчество. Идол не в курсе, что романтика блицкрига в Донбассе, владевшая умами боевиков «добровольческих батальонов» в 2014-м, сменилась тезисом «нынешний этап – промежуточный, но не окончательный». Вывод: Савченко-2014 решительно не вписывается в Украину-2016.
«Она подарила нам два года своей жизни, на протяжении которых служила иконой и памятником», – пишет «Украинская правда» про живого идола, как про покойника. Памятник, судя по тональности текста, для Украины был бы предпочтительнее.
Пресс-конференция Савченко 27 мая, на второй день после её помилования и возвращения на Украину, стала очередным шоком для украинской политической верхушки, поднаторевшей в умении делать хорошую мину при плохой игре.
Во-первых, идол на все сто процентов уверен, что в стране никакая не АТО, а война и она ведётся «страшными методами», «выродков хватает везде», «воюют не святые».
Во-вторых, идол желает заниматься вопросами снабжения армии, поскольку «у нас – состояние войны, чтобы патроны не заканчивались».
В-третьих, «если будет третья мировая война, то Крым вернётся».
В-четвёртых, «благодарна за то, что громили посольства».
В-пятых, идол хочет мира, но готов идти воевать.
В-шестых, «если вы не сидели, то и не поймете». Этой фразой Савченко прокомментировала закон её имени, принятый на Украине, согласно которому один день, проведенный в СИЗО, был приравнен к двум в местах заключения. Благодаря «закону Савченко», на свободу к 15 апреля 2016 года вышли почти 6000 преступников, в числе которых более 800 убийц, более 1800 грабителей и разбойников, более 500 лиц, которые причинили людям тяжкие увечья, более 1300 воров.
Савченко – это и есть истинное лицо постмайданной украинской власти. Идол миллионов одураченных СМИ украинцев рубит сплеча: мир на Донбассе должна принести война.
В отличие от сидящих в высоких кабинетах идол готов воевать самолично. Неважно, в составе ли армии или карательного батальона. Грязную сторону войны Савченко воспринимает как данность. Она – часть этой данности. «Айдаровцы» для неё – парни-молодцы. Она ещё не в курсе, что многие из её бывших «побратимов» официально уличены в убийствах мирного населения, пытках, мародёрстве и разбоях.
Её безбашенная риторика притягивает радикалов всех мастей, недовольных играми украинской правящей верхушки в мир. И крайне опасна для всех, кто предпочитал бы вести войну, не снимая маски «голубя мира». Для Порошенко и иже с ним.
Интриги добавляет тот факт, что идол – №1 в списке Тимошенко. «Уйти» Савченко на отдых и адаптацию под присмотром психологов будет сложно. Идол уже заявил во всеуслышание, что перекурит – и будет к работе готов. Хотя американцы недвусмысленно просигналили – лучше бы отдохнула. «Надеюсь, Надежда Савченко будет больше времени проводить дома с семьёй, отдохнёт…» – сказал официальный представитель Госдепартамента США Марк Тонер.
Отдохнёт – это вряд ли. Заставить отдохнуть идола можно только принудительно.
Ну а ПАСЕ вступает в новую фазу своего существования – в её рядах появится помилованный преступник, осуждённый за участие в убийстве. Мировая демократия засияет новыми, ещё невиданными красками.
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter