Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

По данным Министерства образования и науки Дании, датские компании, по сравнению с другими скандинавскими странами, достигают максимальной выгоды от инвестиций в научно-исследовательскую деятельность в размере 34% с каждой вложенной кроны в НИОКР (финские и норвежские – 23%, шведские – 16%).

С 2008 года компании ежегодно инвестировали в НИОКР порядка 2% ВВП Дании. В рейтинге ОЭСР за 2005-2010 гг. Дания входит в пятерку ведущих стран по объемам инвестиций в НИОКР. Общее увеличение объемов инвестиций компаниями в НИОКР в этот период составило 23%.

«БерлингскеТиденде», 18.07.14

С 1 августа 2014 года в составе международного поезда № 21/22 Москва - Прага формирования ОАО "ФПК" (дочернее общество ОАО "РЖД") начинают курсировать новые вагоны RIC.

В новых вагонах предусмотрены:

более широкие, чем в обычных вагонах, спальные полки, которые легко трансформируются в индивидуальные сидения;

откидной столик в комбинации с раковиной и емкостью для мелкого мусора;

система кондиционирования воздуха с индивидуальной регулировкой в каждом купе;

розетки для подзарядки мобильных устройств в каждом купе;

2 санитарные комнаты, в том числе одна - со встроенным душем.

Новые вагоны 1 класса включают 8 спальных купе с двухместным размещением (два нижних места), вагоны 2 класса - 8 спальных купе с четырехместным размещением (2 нижних и 2 верхних места).

В целях обеспечения личной безопасности все купе оборудованы электронной системой контроля доступа и внутренними механическими блокираторами.

Максимальная эксплуатационная скорость составляет 200 км/ч на "узкой" колее (1435 мм) при следовании по Европе и 160 км/ч на "широкой" колее (1520 мм), при следовании от Москвы до Бреста.

Стоимость проезда для пассажиров не изменилась.

Напомним, что с 1 июня 2014 года новые вагоны RIC курсируют в составе поезда № 31/32 "Лев Толстой" Москва - Хельсинки.

Международный поезд № 21/22 сообщением Москва - Прага "Влтава" формирования ОАО "ФПК" в летний период из Москвы и Праги отправляется 2 раза в неделю, в зимний период - 3 раза в неделю. Время в пути из Москвы в Прагу составляет 28 часов 03 минуты, в обратном направлении - 28 часов 07 минут. В составе поезда следуют беспересадочные вагоны Москва - Вена, Санкт-Петербург - Прага, Санкт-Петербург - Вена, Москва - Карловы Вары - Хэб (в зимний период).

В апреле-июне 2014 г. продажи Raute (г. Настола, Финляндия) выросли в годовом исчислении на 2,5%, составив 20,3 млн евро, об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании.

Стоимость заказов во 2 кв. 2014 г. достигла 51 млн евро, причем руководство Raute обращает особое внимание на два проекта по увеличению производственных мощностей в Польше — на предприятиях Steico и Paged Sklejka.

Операционная прибыль по итогам 2 кв. 2014 г. составила 600 тыс. евро, чистая прибыль — 500 тыс. евро.

«Несмотря на постоянные разговоры о слабом состоянии европейской экономики, Европа, несомненно, — наш самый основной рынок, — подчеркнул президент и главный исполнительный директор компании Тапани Кииски. — Положение на российском рынке, традиционно также очень важном для Raute, остается неопределенным из-за слабого экономического развития и напряженной ситуации, вызванной кризисом в Украине. Однако я уверен, что ситуация с заказами во второй половине года будет развиваться благоприятно».

Продажи Raute по итогам 1 полугодия 2014 г. снизились в годовом исчислении на 18% до 35,3 млн евро. Из общей суммы выручки 43% составили продажи в европейских странах, 20% - в Южной Америке, 17% - в России, 17% - в Северной Америке, 3% - в странах Азиатско-Тихоокеанского региона.

Убыток до налогообложения в январе-июне 2014 г. составил 1,3 млн евро, чистый убыток — 1,1 млн евро.

В апреле-июне 2014 г. продажи Metsa Board Corporation (г. Хельсинки, Финляндия) снизились в годовом исчислении на 1,7%, составив 494 млн евро, об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании.

Показатель EBITDA во 2 кв. 2014 г. достиг 55,9 млн евро, что на 6,1% больше, чем годом ранее.

Поставки картона в апреле-июне 2014 г. составили 226 тыс. т, лайнера и бумаги — 250 тыс. т.

По итогам 1 полугодия продажи Metsa Board Corporation снизились в годовом исчислении на 4,1% до 995,2 млн евро, показатель EBITDA вырос на 9,6% до 125,1 млн евро.

«Во втором квартале мы, как и планировали, увеличили поставки картона — на 7% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, — отметил генеральный директор компании Микко Хеландер. — Самый высокий темп роста продемонстрировали рынки Северной Америки. На результат второго квартала оказали негативное влияние плановые остановки ряда производств. В третьем квартале мы рассчитываем продолжить увеличение поставок картона».

По оценкам руководства Metsa Board Corporation, в 3 кв. 2014 г. поставки немелованной высокосортной бумаги, мелованной бумаги и товарной целлюлозы останутся на том же уровне, что и в предыдущем квартале. Существенных изменений в цене бумагу не предвидится, средняя цена товарной целлюлозы будет стабильной в течение ближайших нескольких месяцев. Поставки коробочного картона в июле-сентябре 2014 г. незначительно увеличатся, однако изменения цен ожидать не приходится.

Председатель парламентской комиссии Финляндии по международным делам Тимо Сойни не считает санкции против России эффективным способом урегулирования украинского кризиса и полагает, что меры против РФ со стороны США эффективнее мер Евросоюза, сообщает Yle.fi.

"Мы не можем просто ничего не делать. Но то, эффективны и справедливы ли санкции — это совсем другой вопрос", — приводит издание мнение члена партии "Истинные финны" Сойни.

Также председатель парламентской комиссии по международным делам уверен, что Финляндия не должна жертвовать своими интересами ради других стран.

"Россия всегда была и будет соседом Финляндии. Естественно, демократическое государство и мирная миссия – важны, но не надо быть "полезным идиотом" и наступать на мину за других", — считает Сойни.

Во вторник США ввели новые санкции, под которые попали Банк Москвы, ВТБ и Россельхозбанк, а также Объединенная судостроительная корпорация РФ (ОСК).

Также во вторник вечером стало известно, что Евросоюз своими новыми санкциями против РФ в связи с ситуацией на Украине ограничивает экспорт в Россию продукции для нефтяной отрасли, в частности для разработки или производства глубоководной нефти, производства или разведки арктической нефти, а также для проектов в области сланцевой нефти. Экономические санкции ЕС против РФ должны быть опубликованы 31 июля и вступить в силу на следующий день.

К ситуации вокруг малайзийского Боинга

Константин Асмолов

Ситуация вокруг сбитого малазийского Боинга у многих оживила воспоминания о событиях 1 сентября 1983 г., когда советская авиация сбила гражданский южнокорейский самолет, тоже Боинг.

Во второй половине дня 1 сентября Рейс 007, следующий маршрутом Нью-Йорк — Анкоридж — Сеул, отклонился от обычного маршрута на 600 километров и нарушил воздушное пространство СССР. На перехват были подняты два истребителя-перехватчика Су-15. Один из них, пилотируемый летчиком Геннадием Осиповичем, получив приказ сбить самолет, поразил его двумя ракетами, после чего «Боинг» рухнул в море у побережья острова Сахалин рядом с островом Монерон. Вместе с самолётом погибли все пассажиры и экипаж — всего 269 человек.

Как и сегодня, этот инцидент наложился на острую политическую ситуацию. Одни заговорили о том, что мирный пассажирский лайнер был без видимых причин уничтожен советскими военными самолетами, и именно тогда президент США Рейган назвал СССР «империей зла», а сам инцидент — «преступлением против человечества, которое никогда не должно быть забыто». Другие – о провокациях американских спецслужб, заявив, что «Боинг» выполнял разведывательный полет над советской территорией, и его пришлось «остановить». Тем более что в 1960-е годы разведка США действительно разрабатывала похожие провокации против Кубы.

Если добавить то, что это уничтожение гражданского самолета не только оказалось как нельзя к месту на фоне обострения «холодной войны», но и совпало с первыми попытками СССР и РК наладить какой-то диалог (о котором после инцидента можно было забыть), то очень легко представить себе, что кто-то сознательно отправил пассажиров и экипаж самолета на смерть.

Однако изучение катастрофы 1983 г. действительно весьма полезно для тех, кто хочет выйти за рамки пропаганды – пророссийской или антироссийской, потому что реальная история южнокорейского Боинга интересна именно с этой точки зрения.

Скудность информации и материальных улик на начальных порах расследования катастрофы породила альтернативные версии о происшествии. Однако в 1993 г. во время визита в Южную Корею Бориса Ельцина копии всех записей бортовых самописцев «Боинга», а также копии всех переговоров между командными пунктами на Дальнем Востоке в ночь с 31 августа на 1 сентября, были переданы корейской стороне и оказались в распоряжении международных экспертов. Запись переговоров расставила точки над «I», вскрыв вариант, совершенно неожиданный для тех, кто привык видеть мир с презумпции рациональных мотиваций.

Выходило, что команда опытных пилотов отличилась феерическим разгильдяйством. Сначала она неверно заложила курс в навигационную систему, а потом игнорировала любые сведения о том, что самолет летит не туда. Если судить по данным «черного ящика», пилоты до последнего были уверены в том, что летят не в советском воздушном пространстве, а следуют избранным курсом, не выполняя надлежащих проверок для уточнения текущих координат. Радиосообщение о нарушении границ воздушного пространства СССР тоже было оставлено ими без внимания. Пилоты были спокойны, вели обычные/бытовые разговоры, и ничто не свидетельствует о том, что они знали об отклонении от маршрута или видели перехватчик.

Считается, что поскольку высокочастотный радиомаяк аляскинского аэропорта временно отключили для профилактики, командир судна забыл или не пожелал сверить заранее запрограммированный курс полета с системой ИНС и установил курс по своему личному компасу, после чего команда предалась отдыху, а судно вел автопилот.

Да, очень сложно представить себе, что экипаж, имевший репутацию опытных и квалифицированных пилотов, не просто заложил в автопилот некорректный курс, но еще и полностью игнорировал то, что самолет летит не туда, под крылом иной пейзаж, а российские власти пытаются с ним связаться. Подобно японцам, южнокорейцы имеют репутацию сверхдисциплинированных служащих, которые просто не могут проявить такую безответственность. Однако штампы массового сознания часто далеки от реальности, и опыт трагедии на Фукусиме или трагедии парома «Севоль» говорят о том, что безответственность и недисциплинированность встречаются там не менее часто, чем в иных местах. К тому же авторитет командира был так велик, что никто из команды не нарушил бы правила субординации, обратив его внимание на ошибку.

Огорченные конспирологи сразу запустили слух о том, что записи были подчищены, но никто из конспирологов не поднимает вопрос о том, какая именно была подчистка, и что же точно стерли. Лично для автора факт подчистки опровергается и общеполитическим контекстом. Визит Ельцина в Корею был призван продемонстрировать, что политика новой России радикально отличается от СССР, и кроме «черных ящиков» этого Боинга корейской стороне была передана специально отобранная подборка документов из советских архивов, иллюстрирующая приоритетную ответственность СССР за начало Корейской войны 1950-53 гг. У тогдашней Москвы не было необходимости исправлять версию несчастного случая. Наоборот, если бы российское руководство решило бы прибегнуть к подделке, «черные ящики» доказали бы американскую версию событий, по которой во всем был виноват Советский Союз.

Более того, история корейского Боинга опровергает тезис о том, что две бомбы не падают в одну воронку. 20 апреля 1978 г., за 5 лет до трагедии, другой южнокорейский самолет, выполнявший рейс № 902 по маршруту Париж-Сеул через Северный полюс, вообще настолько изменил курс (как потом официально объясняла сама авиакомпания, «экипаж при расчётах использовал неверные значения магнитного склонения»), что развернулся почти на 180° и вместо Аляски залетел в Карелию, и, не отвечая на запросы наземных служб, начал продвигаться вглубь советской территории. Ночь и отсутствие опознавательных сигналов не позволяли точно определить классификацию самолета-нарушителя, а при виде советского военного самолета нарушитель развернулся и стал уходить в сторону Финляндии, после чего был поражен ракетой и принуждён к посадке на лёд замёрзшего озера Корпиярви. В тот раз обошлось без жертв.

Кто в здравом уме и твердой памяти поверит в такое совпадение? Двойная подобная безответственность воспринимается как нечто совершенно нереалистичное.

Однако теперь посмотрим, как это выглядело с советской стороны. Уже второй раз южнокорейский самолет демонстративно залетает в воздушное пространство СССР, существенно отклоняясь от курса. При этом сначала он делает это над Камчаткой и находящимися там секретными объектами ПВО, покидая советское воздушное пространство после того, как в воздух поднялись истребители, а затем – уже во второй раз – над Сахалином.

Легко ли при таких данных поверить в злой умысел? Легко! Особенно если учесть, что движение маршрута в советском воздушном пространстве почти совпадало с маршрутом движением американских самолетов-разведчиков, которые не раз залетали в это же воздушное пространство и при плохой видимости могли быть спутаны с данной моделью гражданского самолета.

Добавим к этому то, что советские летчики недостаточно хорошо различали «гражданские машины иностранных компаний» и могли исходить из представления о том, что перед ними американский самолет-разведчик RC-135, раскрашенный в гражданские цвета и имевший похожие размеры и конструкцию. Советский перехватчик сделал несколько длинных предупредительных очередей из авиапушки, но выстрелы были сделаны бронебойными, а не трассирующими снарядами (которые не входили в боекомплект), поэтому пилоты лайнера могли не сразу заметить предупредительные выстрелы. А когда самолёт-нарушитель снизил скорость, что, по мнению комиссии ИКАО было вызвано началом набора высоты для занятия другого эшелона, советский пилот принял это за попытку ухода от перехвата и, окончательно уверившись в правоте своих подозрений, был готов стрелять.

Поэтому иногда не стоит, не дожидаясь результатов следствия или экспертизы, заранее объявлять виноватого исходя из принципа «а кто же еще мог это сделать».

Нация

Пьер Манан (р. 1949) – французский философ и политический теоретик. С 1992 года профессор Высшей школы социальных наук (EHESS), член Центра политических исследований имени Реймона Арона (CRPRA).

Перевод выполнен по следующему изданию: Manent P. La Raison des nations. Réflexions sur la démocratie en Europe. Paris: Gallimard, 2006. P. 41–66.

Для большинства из нас разрушение башен-близнецов на Манхеттене 11 сентября 2001 года является не только отправной точкой целой серии событий, которые иначе не произошли бы, а теперь будут следовать одно за другим в направлении неопределенного будущего, – это еще и катастрофа, открывающая собой новую эпоху. Разумеется, это, так сказать, общее чувство быстро уступило место оживленным разногласиям относительно причин и значения этого события, а также оценки наступающих времен. В лучшем случае я могу лишь попытаться объяснить то, что стало если не первым моим чувством, то по крайней мере моей первой рефлексией после всего этого кошмара.

Подлинным результатом этого события, на мой взгляд, стало вовсе не открытие терроризма в качестве основного феномена нашего времени. Результат скорее заключается вот в чем: нынешнее человечество довольно сильно разобщено, и это разобщение труднее преодолеть, чем мы думаем. Одним махом было опрокинуто то, что мы представляли себе в качестве основных тенденций развития и предназначения современного человечества, – тенденций устойчивых, ведущих, как мы полагали, к его неизбежному объединению, в котором не возникало сомнений и которое после падения Берлинской стены, казалось, стояло у нашего порога. События 11 сентября открыли нам наличие другой стены: взаимную непроницаемость человеческих сообществ, сохранившуюся, несмотря на необыкновенную и все возрастающую легкость коммуникации.

С какой легкостью еще накануне этого события говорили мы о «различиях» и «праве на различие»! Ведь различия, о которых мы думали, были незначительны; объединенное человечество без труда могло их принять, и они расцвечивали бы его своей палитрой… Взгляд эстета? Нет, взгляд туриста на дела человеческие! Но нас внезапно вернули к политической реальности: каков бы ни был формат и характер людских сообществ, они являются чем-то компактным, замкнутым на себе и трудно проницаемым, ведь каждое из них обладает собственной перспективой развития и сплачивает своих членов на таких глубинах, что ни столь удобный коммерческий инструментарий, ни коммуникативные радости современной жизни недостаточны для того, чтобы породить между этими сообществами действительно общую жизнь.

Тот факт, что большинство террористов являются выходцами из Саудовской Аравии, то есть, если можно так сказать, близкого союзника Соединенных Штатов; то, что они превратили в смертельное оружие пассажирские самолеты, то есть средство коммуникации, способное объединять людей всей планеты; то, что они решили разрушить известные символы мировой торговли, расположенные в центре столицы мира, – все эти обстоятельства ни в коей мере не случайны. Они лишь подтверждают, что самые совершенные инструменты коммерции и коммуникации не затрагивают жизни народов и не способствуют их объединению, как на то надеялась либеральная и прогрессистская общественность или, скорее, рассчитывала на него начиная с XVIII века. Словом, сама по себе коммуникация не способна никого сплачивать.

В наших иллюзиях – либеральных и прогрессистских – относительно силы коммуникации есть что-то курьезное. Не зиждутся ли они на одном сверхубедительном и почтенном определении человека в качестве «животного, обладающего логосом»? «Только слово делает нас людьми, только слово дает нам возможность пребывать сообща», – пишет Монтень[1]. Как же не ждать еще большего расширения и укрепления людского союза, глядя на эту возрастающую и ускоряющуюся циркуляцию слова?

Но тут есть подвох. Связь между союзом между людьми и словом действительно чрезвычайно тесна, но несимметрична, потому что сами эти понятия не равны друг другу. Не слово ведет нас к сообществу, а сообщество производит и сохраняет слово. А поскольку существует много различных сообществ и, значит, много различных дискурсов, всякое слово обретает свой смысл в политическом союзе, в сообществе граждан. Раз человеческая жизнь развертывается между поэзией и прозой, прозой пользы и поэзией благородства и величия – значит, она упорядочивается через справедливость, которая является делом политики. Именно политическое сообщество сплачивает и дает возможность звучать всем голосам, и всякая настоящая коммуникация необходимым образом опирается на эту гармоническую гамму. В сущности мы совершенно безрассудно переоцениваем силу инструментов коммуникации, в частности, силу общего для всех языка-посредника. Даже если завтра мы все заговорим на английском, мы не сделаем к единству и шага. Израильские и палестинские официальные представители точно так же, как индийские и пакистанские дипломаты, говорят, как мне представляется, на вполне приемлемом английском. Но наличие общего языка само по себе не производит коммуникации. Взаимопонимание предполагает наличие одного политического сообщества или по крайней мере принадлежность к таким сообществам, чьи политические режимы и коллективный опыт были бы близки друг другу. Но мы знаем, что и этого тоже еще недостаточно. Сколько наций со схожими политическими режимами и опытом вступали друг с другом в войны!

Нам, европейцам, следовало бы яснее отдавать себе отчет в политическом характере слова. Европейские языки являются «языками национальными». И это действительно так, если под «нацией» понимать некое отдельное политическоеобразование. На самом деле наши языки отсылают нас не к невыразимости утерянных истоков или серии непередаваемых опытов, а прежде всего – к вполне понятной политической истории, к которой у нас появляется доступ как раз через язык. Наши языки выражают не некую «культурную» сущность (аполитическую, метаполитическую или возвышенную), а прежде всего – историю наших политических режимов. Режимов Расина и Шекспира… На определенном этапе истории в каждой отдельной стране поэт воплощает собой тот политический момент, в который нация осознает самою себя, обретая свою законченную форму. И в то же время поэт актуализует силы языка, фиксируя их качество и количество. Французский язык, язык двора, столь непоколебим в своих абстрактных взаимосвязях, что он совершенно естественно становится языком наставляющей и разглагольствующей Республики, языком наррации, предпочитающей вещам знаки, языком неприметных, но изумительных модуляций. Английский же – язык варварский, раньше других вознесшийся до ослепительных вершин экспрессивности благодаря одному из самых великих европейских поэтов и в то же время обладающий достаточной простотой и силой, чтобы впоследствии сделаться тем самым языком пользы, языком подражания, в котором еще слышится животный крик, в чем можно с легкостью убедиться, побывав в Палате общин. Наши европейские языки – и я упомянул здесь только два из них, наиболее мне близких, – являются дивными продуктами того колоссального скульптора европейской жизни, каковым является государство-нация.

Государство-нация стало в современной Европе тем, чем в Древней Греции был полис: то есть тем, что производит единство, а значит, и смысловые рамки жизни, формируя при этом некое общественное образование. Несмотря на обилие превосходных исторических трудов на эту тему, сравнение этих политических форм может еще таить в себе для нас много поучительного. Во всяком случае можно сказать, что полис и государство-нация являются двумя единственными политическими формами, которые были способны приводить, по крайней мере в своей демократической фазе, к глубокому единству цивилизации и свободы. Существовали и другие цивилизованные империи, но даже в свои самые спокойные периоды они не знали свободы. Жизнь племен, и «первобытная» жизнь вообще, тоже обладает явно выраженной формой свободы, но ей неведомы прелесть и очарование цивилизации. Я хотел бы рассмотреть здесь форму государства-нации, не без сожаления оставив в стороне вопрос о полисе.

Фамильярность питает пренебрежение. Во всяком случае мы уже не умеем ценить того, что было совершено европейским государством-нацией в его историческом развитии. А ведь это было чрезвычайно смелое предприятие, которое привело к невиданной по интенсивности, и особенно по длительности и разнообразию своих режимов, мобилизации внутренних ресурсов не только его вождей и вдохновителей, но и всех граждан. Нужно было распространить гражданскую жизнь, «свободное житье», которое до того являлось привилегией в лучшем случае ограниченного числа людей, на всю совокупность многочисленных людских союзов. Нужно было править огромными людскими массами, оставляя им при этом свободу.

Пренебрежение к этому периоду истории на самом деле имеет свои специфические и, если так можно выразиться, более глубокие причины, нежели фамильярность и привычка. Мы отделены от нашей политической истории огненным занавесом 1914–1945 годов. До – история, несущая в себе вину, потому что достигает своего апогея в грязи Лез-Эпарж[2] и трубах Освенцима. После – не крестившись, не обратившись в другую веру, мы восстаем в белых одеждах, наконец-то, очистившейся демократии – то есть демократии ненациональной, чьей единственной политической программой является сохранение своей невинности. Нам необходимо преодолеть огненный занавес, восстановить преемственность европейской истории, а не думать, что пятьдесят лет назад – скажем, в момент образования первых общеевропейских институтов – мы, наконец-то, вышли на свет из тьмы веков национального язычества. И мне хотелось бы способствовать этому хотя бы в малой степени.

Как бы мы это ни толковали, можно только дивиться долгой жизни европейского государства-нации. Как бы нас ни предупреждали о ловушках воскрешения прошлого в нашей памяти и о том, что Арон, цитируя Бергсона, любил называть «ретроспективной иллюзией фатальности», очевидное напрашивается само собой: большинство наших наций вполне узнаваемы на протяжении по крайней мере семи или восьми веков. Я говорил о языках: когда-нибудь кто-то говорил по-французски лучше, чем это сделала Жанна д’Арк перед своими судьями? Откуда такая протяженность, такая преемственность наперекор и вопреки всем этим чудовищным переменам и потрясениям? Это одна из самых волнующих исторических загадок. Во всяком случае мы можем констатировать, что из века в век европейские нации вырабатывали новые политические инструменты, обеспечивающие преемственность всего этого предприятия. Когда политическое устройство, а также тесно с ним связанное устройство, общественное и нравственное, казалось, исчерпывало свои возможности, когда оно «должно было бы» окаменеть, прийти в упадок или разложиться, европейцы находили невероятно смелые решения, перебрасывая через пропасть времен огромные мосты. Я упомяну здесь только некоторые из них. Вместо того, чтоб застыть в «феодальности», находящейся в плену локального местечкового господства, они придумали удивительный парадокс (так хорошо описанный Боденом) абсолютного суверена, осуществляющего свою власть над свободными подданными. Когда эта формула исчерпала свою эффективность вместе с развитием крупных монархий, хорошо администрированных и весьма цивилизованных, но лишенных постоянной политической свободы, они нашли новое невообразимое решение проблемы: представительное правление.

Суверенное государство и представительное правление являются двумя решениями-уловками, которые позволили дать цивилизацию и свободу огромным людским массам. Мы до сих пор живем в этой системе. Тем не менее катастрофичность войн прошлого века привела к новому пониманию этой системы. Процесс в развертывании трудно описывать. Поэтому скажу следующее: государство становится все менее суверенным, а правление – все менее представительным. Политические инструменты демократической нации – более функциональными и менее политическими. А политические решения-уловки – если так можно сказать – все изощреннее и с каждым днем все дальше от естественных движений души гражданина. Почему это происходит?

***

Прежде всего следует отметить, что оба звена этой системы теснейшим образом взаимосвязаны друг с другом, потому что если суверенное государство может и не быть представительным, то представительное правление предполагает наличие суверенного государства. В хронологическом отношении это совершенно верно, поскольку, как мы знаем, суверенное государство предшествовало представительному правлению. Сначала был Ришелье, а уж потом – Гамбетта! Но это также верно в логическом и политическом отношении. Мы не будем подробно рассматривать этот процесс, скажем лишь следующее: только суверенное государство способно определять и институировать абстрактное место «национального представительства», а также то, что я назвал «планом гражданского равенства», без которого невозможно демократическое представительство. В отсутствие суверена политическая формация непременно тяготеет к одной или другой форме олигархического господства. А значит, без суверенности не бывает и представительства.

Но ведь мы наблюдали и делали совсем другое? По истечении страшных войн прошлого столетия мы придумали две новые знаменательные уловки: первая радикально ограничила, если не устранила, суверенность, затронув тем самым и представительство, а вторая напрямую изменила сам смысл представительства.

Первая уловка – это, конечно же, строительство единой Европы. Мы не будем здесь воссоздавать все его этапы или анализировать его механизмы. Тем не менее, думаю, стоит сказать, что почти за пятьдесят лет своего развития оно основательно поменяло свой смысл. Все начиналось как общее предприятие старых европейских наций, в первую голову – Франции и Германии, предпринятое с целью положить конец эпохе деморализующей вражды и опустошительных войн и проложить дорогу к здравомыслящему будущему, которое, не будучи похожим на прошлое, увеличило бы продолжительность жизни наций, медленно, но все же идущих навстречу некоему новому политическому образованию. Были сомнения, была неясность, но это давало нашим изнуренным в войне нациям некую перспективу и, так сказать, возможность перевести дух, без чего они так быстро не восстановились бы и без чего не было бы ни «немецкого чуда», ни «итальянского чуда», ни стремительного французского восстановления (согласно Конституции, во Франции не бывает чудес![3]).

Довольно долгое время наши нации и Европа развивались вместе. Но на определенном этапе, который непросто, да и нет необходимости определять и который принято называть «Маастрихтским договором», европейское строительство претерпело серьезные изменения. Инструмент отделился от национальных политических формаций. Уловка начала жить собственной жизнью. «Европа» кристаллизовалась в идею, обладающую большей легитимностью, чем любая другая, и институциональными механизмами, способными переплавить все аспекты европейской жизни. Европейцы угодили в «бесконечную конечность», которая не имела теперь никакого политического смысла, ее единственным будущим стало безграничное расширение, о котором уже никто не знал, где и как можно его остановить. Таково положение дел.

Вторая уловка – это государство-провидение. Такое государство представляет из себя сложную систему, в которой можно запутаться. С одной стороны, оно, безусловно, является продолжением и улучшением представительного правления или, скорее, представительного государства. Благодаря ему представительная демократия сумела охватить и рабочий класс, угрожавший дальнейшему существованию прежнего государства. Этот класс и «народные слои» вообще лучше ощущают себя именно при таком политическом режиме. Их желание смены политического режима на новый, который действительно был бы «их режимом», в результате ослабло. В то же время представительство меняет свой смысл или теряет некоторую его часть. Гарантированные государством «социальные права», с соответствующими пособиями, сводят на нет то, что до этого столь красноречиво именовали «положением рабочих». Разница «положений» просто исчезает, когда все граждане, обладая равными гражданскими и политическими правами, становятся «правопреемниками» государства, в равной степени проявляющего заботу об их «социальных нуждах». Я не задаюсь вопросом о том, не был ли оплачен этот несомненный социальный прогресс некоторым упадком индивидуальной и даже социальной ответственности. Споры либералов и социалистов на эту тему здесь не представляют для нас интереса. Меня больше занимает парадоксальность этой игры в представительство.

Парадоксальность, о которой я говорю, заключается примерно в следующем. Живучесть представительного процесса предполагает, что народ, который нужно представлять во всем его разнообразии, существует и хочет существовать независимо от представительства, а значит, и от представительного государства. Чтобы быть представленным, нужно сначала быть. А чтобы действительно быть, нужно существовать в «положении», независимом от представительства. Таким образом, желание быть представленным предполагает и содержит в себе, если так можно выразиться, отказ от представительства, нежелание или уклонение от него. Пролетариат требовал представительства на уровне высших политических инстанций, а в конечном счете и на уровне правления нацией, но в то же время занимался организацией своей «классовой» автономии по отношению к обществу и буржуазному государству. Он не доверял государству, от которого требовал признания. На это можно возразить: это были разные пролетарии или разные рабочие организации, потому что одни были реформистами, другие – революционерами или синдикалистами-революционерами. Да неважно! Мы рассматриваем здесь представительную систему в неизбежной амбивалентности ее механизма, а значит, независимо от «субъективных устремлений» различных групп. Тогда можно было бы сказать, что хорошее, настоящее политическое представительство приобретается не только в борьбе с недостаточно представительным государством, но и в борьбе с нежеланием или уклонением всякого народного образования от необходимости быть представленным или оказывать доверие своим представителям. Разумеется, период, о котором идет речь – скажем, во Франции это XIX век и первая половина XX века, – полон социальных и политических волнений, которые мы, к счастью, наконец-то, преодолели. Разумеется, граждане тогда часто проявляли недовольство «столь плохим представительством». Но эти страсти и были жизнью, порой опасной, которая могла отвернуться от демократии, то есть от действительно представительного политического режима.

Но мы сегодня живем в несколько ином режиме. Я уже говорил, что на смену системе, строившейся на отношениях между отдельными народными образованиями, живущими согласно различию своего положения и представительства, постепенно пришло такое государство, чья миссия заключалась в гарантировании прав – не только «либеральных» прав на собственность и свободную деятельность, но и «прав социальных», «прав-требований»[4]. После промежуточного периода – грубо говоря, периода «славного тридцатилетия»[5], – когда в силу инерционности классовой борьбы стали, наконец, «хорошо представлять» граждан, мы вступили в эру «представительного несчастья» нового типа. Теперь граждане жалуются на своих представителей в широком смысле, то есть как на политический класс. И, чем больше этот класс предпринимает усилий, чтобы показать гражданам свою «близость», понимание, сострадание, тем больше граждане им недовольны.

Конечно, более или менее значительная часть возмущения связана с экономической ситуацией или вызывающими беспокойство перспективами. В то же время совокупное богатство наших обществ не прекращает расти, а индикаторы, в первую очередь здоровья и продолжительности жизни, не позволяют думать о каком-либо объективном ухудшении нашего «общего состояния». Не думаю, что безработица или краткосрочное трудоустройство могли бы объяснить растущее отчуждение граждан. Тут, конечно же, важнее потеря самой представительной способности политического аппарата. В случае Франции она имеет институциональные причины или причины, связанные с политическими нравами, например, с «коалиционностью» правительств. Тем не менее мне кажется, что зло не в этом. В негодовании по поводу плохого представительства есть тревога от перспективы стать непредставляемым: прекратить быть народом или же быть им все меньше и меньше; причем надо понимать это красивое слово «народ» в его социальном или национальном смысле. Социальная сочлененность народа, как и сочлененность национальная, уже потеряны нами или находятся на стадии исчезновения. Об этом свидетельствует сам язык. Нет больше пролетариев, нет даже «народных слоев», есть только «исключенные», под которыми понимают тех, кто, как говорится, «прошел сквозь сети социальной защиты». То, что являлось народом или частью народа, то, что пребывало в неком особенном социальном «положении», стало статистическим или административным агрегатом, лишенным для всего общества, и в первую очередь для самих «исключенных», всякого смысла. Нищета осталась прежней, а кое-где и возросла, но теперь она представляется осечкой социального механизма. Вот откуда одновременно исполненные пафоса и напрасные усилия по созданию «партии безработных» или «представительства безработных». В ходе развития нашей демократии различные части тела нации одна за другой оказались включенными в представительную систему. Теперь все они включены в эту систему, поскольку само исключение понимается сегодня как явление индивидуальное. Нет больше «социальной отстраненности», нет социальной независимости – независимости «классовой», – которые могли бы питать настоящее желание представительства. Индивидуум может сколько угодно взывать к своим представителям – ответом ему будет стократное эхо его отчаянного одиночества.

Таким образом, декорации остались теми же, и мы по-прежнему выбираем всякого рода представителей, но одной ногой уже стоим за пределами представительного режима. На смену суверенному государству и представительному правлению в рамках одного народа-нации пришло государство, стремящееся возможно полно гарантировать «человеческие права» всем членам общества. Государство? Но нужно ли нам для этого государство? Действительно ли государство является адекватным инструментом для выполнения этой функции? Не будет ли это лучше делать региональная, европейская или даже частная администрация? Не должно ли представительное правление уступить свое место демократическому менеджменту?

***

В сегодняшнем языке политических деятелей, да и граждан, эта подмена представительного правления менеджериальным управлением (gouvernance) показывает амбивалентность наших административных систем в отношении нашей демократии. Впрочем, слово «амбивалентность» недостаточно точно это выражает. Мы стоим на пороге смешения, даже противоречия наших политических чувств.

С одной стороны, мы патетично оплакиваем гражданскую апатию, хотя электоральное возмущение регулярно, пусть и ненадолго, прерывает ее. Правительства же с невозмутимостью констатируют свое бессилие в проведении реформ, необходимость и неотложность которых они всячески и охотно подчеркивают. Это прозвучало бы уморительной остротой, если бы мы сказали, что демократический менеджмент похож на представительное правление, которое больше ничего не представляет и ничем не управляет.

С другой стороны, мы хвалим друг друга за качество наших демократических ценностей и выгодно противопоставляем мягкость наших нравов карательному морализму американской демократии, которая, вопреки нашему порицанию, по-прежнему рассматривает смертную казнь в качестве инструмента правосудия. Когда мы смотримся в зеркало наших «ценностей» – и не стоит краснеть, признавая это, – мы находим в этом удовольствие.

Как объяснить все это уныние и замешательство, с одной стороны, и всю эту удовлетворенность собой, с другой? Возможно, то, что приводит нас в уныние, и то, что нас очаровывает в нашей коллективной жизни, является двумя контрастирующими друг с другом, но неотделимыми друг от друга аспектами одного и того же феномена, двумя следствиями одной и той же причины: нашего политического режима в настоящей фазе его истории и истории, разворачивавшейся в форме нации. Наши новые инструменты, в отличие от их предшественников – то есть государства-суверена и представительного правления, – вместо того, чтобы повышать степень власти в рамках самоуправления, каждый день все больше тормозят этот процесс. В отношении наций, после Первой мировой войны укрепляющихся вокруг своих национальных валют, крупный историк экономики Карл Поланьи говорил о «новом типе нации, о нациях-ракообразных». Можно было бы сказать, что защитный панцирь наших наций, многие из которых как раз отказались от своих национальных валют, становится все тоньше и уязвимее, а хватательные инструменты, я хочу сказать, инструменты административные, столь несоразмерны и изолированы от его рыхлого и нежного тела, что нации растеряли большую часть своей способности к движению. Недвижные в становящемся все придирчивее и неустойчивее обладании своими правами, наши нации предлагают такое толкование человеческого существования, чтобы можно было оправдать их политическую леность и духовную инерцию. Именно поэтому они могут, не ощущая противоречий, раздражаться своим бездействием и в то же время хвалиться своими добродетелями. К тому же, став частями общеевропейской нации, они теперь утешаются тем, что рассматривают себя в качестве творцов этого первого союза, эдакого союза-матрицы, ведущего к неумолимому объединению всего человечества, оставшиеся члены которого, следуя этой логике, вскоре тоже к ним присоединятся.

Эта странная депрессия самых изобретательных народов в истории, еще совсем до недавнего времени способных к обновлению, несомненно, является результатом огромного числа различных факторов. Стремительное старение не с такой уж и далекой перспективой – для некоторых из них – простого вымирания, конечно же, в значительной мере способствует этой пассивности. В конце концов, до сегодняшнего времени мимолетности индивидуума противополагалось бессмертие народа, и вот, когда жизнь индивидуума удлиняется, жизнь народа укорачивается, причем вплоть до того, что народ – какой необычайный человеческий феномен! – стареет и движется к смерти столь же стремительно, а в скором времени это будет еще стремительнее, что и индивидуум. Но мне хотелось бы подчеркнуть здесь именно важность политического фактора, то есть растущую и все парализующую диспропорцию между внутренней слабостью политических сообществ и несоразмерностью их инструментария. Управляемые этим инструментарием менеджмента – а не представительного правления, как прежде, – европейские народы становятся инструментами своих инструментов, недовольным, но податливым материалом для нагромождения всякого рода технократических структур, от простой коммуны до Объединенных Наций, преследующих одну-единственную цель: устранение всякой индивидуальной или коллективной деятельности, которая не являлась бы обычным приложением правовой нормы. Приняв сторону демократических «ценностей», мы забыли про смысл демократии, ее политический смысл, который состоит в самоуправлении. К нам вернулось время просвещенного деспотизма, что является точным определением всей этой совокупности агентств, администраций, судов и комиссий, которые хотя и беспорядочно, но сообразно друг другу навязывают нам различные скрупулезно прописанные правила.

Я только что сказал о том, что во имя демократии, или скорее во имя «демократических ценностей», мы институционализировали политический паралич демократии. Во имя того, что мы иногда называем демократией процедурной, мы выхолостили само существо демократии в ее исходном и прямом смысле, в ее политическом смысле самоуправления политической формацией. Значительную роль в этой эволюции сыграло неумолимо сужающееся понимание человеческой деятельности, хотя оно и стремилось, или, скорее следует сказать, потому чтооно стремилось, быть нравственным. Поэтому вполне допустимо сказать, что разрушение нашего политического мировоззрения берет начало в растущем и все более непреодолимом непонимании того, чем является человеческая деятельность, или «практическая жизнь».

Одним словом, человеческая деятельность обладает легитимностью, и даже в конечном счете интеллигибельностью, только если ее можно подвести под некую универсальную правовую норму или под некий универсальный «этический» принцип – то есть только если ее можно описать как частное приложение универсальных прав человека. Любопытно, что это положение сближает наш этический радикализм с тем, что поначалу представляется его противоположностью, его крайним антагонистом – религиозным «фундаментализмом». Для него тоже человеческая деятельность обладает легитимностью только в качестве приложения закона, закона, укорененного не в общности единого для всех человечества, а в суверенной господней воле, данной в откровении сообществу верующих. Обе эти концепции правильной человеческой деятельности как соответствия легальному правилу – правилу, повторюсь, понимаемому весьма по-разному в каждом из этих двух случаев, – весьма осложняют собственно политическую деятельность, потому что и одна, и другая лишают политические дебаты их легитимности и, так сказать, смысла существования. К этому следует добавить, что они делают невозможным, каждая в равной мере, хотя и по собственным причинам, создание минимального общего плацдарма между нашей экстремальной демократией и религиозным фундаментализмом, – создание, которое может основываться только на политическом образе действий. Нет общих правил, нет универсальных правовых норм, которые позволяли бы здраво, во взаимопонимании и спокойствии урегулировать конфликт тех, кто желает признавать только «права человека», и тех, кто желает признавать только «права божии».

***

Хотелось бы проиллюстрировать примером утверждение о том, что наш демократический радикализм и «этическая» концепция человеческой деятельности сделали нас неспособными к политическому действию, – примером, который сегодня кажется мне весьма показательным. Речь идет о вопросе возможного вступления Турции в Европейский союз – вопросе, в котором достаточно много путаницы.

«Турецкий вопрос» наилучшим образом иллюстрирует проблематичность расширения Европейского союза – проблематичность, возникшую с момента, который трудно локализовать, но легко определить: когда исходный политический образ действия уступил свое место слепому процессу безграничного расширения. Первая Европа, «Европа малая», отвечала определенному политическому дискурсу, о котором я говорил выше. Она строила свое сообщество на основе общего дискурса. Она отвечала на вопрос: что делать? Но как только были реализованы первые связи, которые явились знаком завидного успеха, представились и другие кандидаты, имевшие разные намерения и степень искренности. Следовало сохранять ясное видение и бескомпромиссную линию в отношении того, что мы хотели сделать. Генерал де Голль, и это правда, отверг кандидатуру англичан, искренность которых показалась ему сомнительной. Но нельзя ведь было бесконечно держать Соединенное Королевство перед закрытой дверью, когда оно хотело войти, – Соединенное Королевство, у которого столько исторических заслуг, которыми мы восхищаемся и признаем? Жорж Помпиду открыл им дверь. Решено! Мы еще не осознавали этого, но вопрос уже ставился иначе. Теперь это было не «Почему?», а «Почему бы и нет?». И вопрос этот ставился не основателями союза, а кандидатами на вступление в него. Не «Почему – ради чего – вы хотите вступить?», а «По какому праву вы держите нас за дверью?». Разве мы не такие же европейцы, что и вы? На самом деле, чем многочисленнее становились члены клуба, тем многочисленнее были те, кого хотели оставить на улице и кто был этим вполне справедливо возмущен. В конце концов, устав от сопротивления, в котором они больше не видели смысла и которое, впрочем, действительно его не имело, признанные члены сообщества открыли дверь нараспашку, и в этот проем хлынули все, кто мог или готовился это сделать. Конечно же, никто не был удовлетворен этим, ведь никто не был искренен; и каждый знает, что к тем результатам, которыми мы сегодня хвалимся, в сущности никто не стремился – они были достигнуты работой механизма, которым никто не управлял.

[…]

Итак, мы начали говорить о Турции. У механизма, который я только что описал, нет ни штурвала, ни тормозов. Он мчит на всех парах. Да, мы смутно предполагали, что он остановится, так сказать, сам собой, как только достигнет географических пределов Европы. Эта смутная идея была совершенно абсурдна, потому что географические пределы Европы – это всего лишь условность, условность как раз географическая, не обладающая ни политическим, ни более общим человеческим значением, и уж совсем ничего не стоит говорить о ее возможном практическом приложении, которое могло бы нас довести, например, до включения России, но только до Урала, а в случае с Турцией – большей части стамбульского региона, но никак не Анатолии! Впрочем, по какой причине следует уважать географическую границу – эту черту на карте, как иногда говорят, – если вот уже больше полувека мы гордимся тем, что уничтожили исторические и политические границы? Кто способен на большее – способен на меньшее.

Именно поэтому эта «бесконечная конечность» европейского процесса столкнулась с горячим, если не глубочайшим, желанием сменявших друг друга турецких правительств и, конечно же, большей части турецкого населения вступить в Евросоюз. Как отказать Турции в том, в чем не было отказано другим? Тогда европейские политические классы, вопреки чувству подавляющего большинства народов и их собственным инстинктам, а также за неимением какого-либо весомого аргумента против, вступили на путь принятия этой идеи, изобретая при этом бесчисленное множество хитростей по торможению этого процесса, то есть упрекая турок в недостатках их демократического управления, которые не сильно отличаются от недостатков новых «вступающих стран» или стран-кандидатов. А фактическая истина такова: подавляющее большинство европейских граждан и их представителей считают, что тот факт, что Турция – это сильная страна с большим населением, среди которого преобладают мусульмане, как раз и является основной помехой для ее интеграции в Европейский союз. Но как об этом заявить?

Таким образом, мы оказались в сложной ситуации, но при этом совершенно ясно, что мы сами ее и создали. Это наводит на мысль о том, что теперь только от нас зависит, как мы будем от этого избавляться и обретать, наконец, своюполитическую свободу. Для этого от нас потребуются постоянные усилия и необходимость снова принять тот факт, что внешняя деятельность политических образований, включая и демократические политические образования, никоим образом не подчиняется тем же принципам, что и внутренняя деятельность их правительств. Я не хочу этим сказать, что внешняя деятельность могла бы пренебрегать теми этическими правилами, которые навязываются при деятельности внутренней. Речь как раз не об этике и не о том, следует ли ей подчиняться или нет! Или тогда требуемая нравственность – это просто нравственность признания политической реальности со всеми объективнымисвойствами политических образований, и даже шире – людских союзов. Объективные свойства – это прежде всего свойства, независимые от того, чего каждый из нас опасается или на что надеется, что полагает и представляет себе.

Внутри демократических политических образований, внутри демократического государства все граждане, по определению, обладают одними и теми же правами, что мешает общественным инстанциям дифференцировать их, относиться к некоей группе людей иначе – то есть плохо – по причине расовой, религиозной или в силу мировоззрения. Но то, что европейские демократии вынуждены относиться к своим мусульманским гражданам, скрупулезно соблюдая их права – права граждан, – никоим образом не означает, что они вынуждены предоставить отдельно взятой мусульманской нации «право» войти в собственное сообщество наций. Здесь речь не идет ни о «праве», ни о «правах»! Благодаря какому странному изгибу мысли можно заключить, что Турция или, впрочем, любая другая страна «имеет право» войти в европейский совет? Этого можно желать по той или иной причине, но это не вопрос какого-либо права. Равные права и равное правосудие имеют смысл – и они возможны – только среди граждан некоего уже существующего и организованного в определенный демократический режим сообщества.

Тем самым вопрос о кандидатуре Турции становится тем, чем он и является, то есть не вопросом нравственной философии, и еще меньше возможностью заявить о «европейских ценностях», а вопросом о том, что мы еще недавно называли «большой политикой». Каков бы ни был ответ, он должен быть результатом широко гражданского обсуждения, мобилизующего, синтезирующего весь комплекс аргументации и соотносящего все это с основными политическими задачами, с которыми на самом деле согласны большинство континентальных европейцев: какую форму должна принять Европа, если мы хотим, чтобы она преодолела свою пассивность и обрела свое место с собственной перспективой развития среди других крупных игроков нынешнего мира? Если правильно оценить поставленные задачи, думаю, это приведет нас к отказу от принятия Турции. Но я здесь не стремлюсь выдвинуть аргументы в пользу такого решения, я лишь стараюсь установить, что именно по отношению к этим задачам и именно в такой политической терминологии встает перед нами «турецкий вопрос». […]

Но как вести политические дебаты о религии? Что может означать рассмотрение религии не в качестве материала, безучастного к общему или универсальному человеческому праву внутри некоего демократического режима, а в качестве серьезного коллективного факта, объективного политического элемента, который своим колоритом и формами может оказать мощнейшее воздействие на наш мир, а может быть, – и на его судьбу? Нам нужно вновь научиться политически говорить о религии.

Перевод с французского Сергея Рындина

[1] Мы вынуждены подправить неточность классического перевода Анания Бобовича, в котором речь идет о «возможности общаться между собой». –Примеч. перев.

[2] Битва при Лез-Эпарж во время Первой мировой войны. – Примеч. перев.

[3] Ирония автора связана с тем, что во Франции церковь отделена от государства, тогда как в упомянутых странах дела обстоят несколько иначе. –Примеч. перев.

[4] Оппозиция между «правами-свободами», заявленными в Декларации 1789 года, и «правами-требованиями», имплицитно возникшими уже в Конституции 1946 года, можно условно свести к «правам чего-то» (право слова, право свободы и так далее) и «правам на что-то» (право на образование, право на жилье), то есть к правам индивидуальным, которые защищает индивидуум в их противостоянии власти, и, наоборот, к правам на участие власти в их судьбе. – Примеч. перев.

[5] Период с 1946-го по 1975 год характеризуется расцветом французской экономики. Термин вошел в оборот в 1979 году, благодаря французскому экономисту Жану Фурастье, озаглавившему свою работу «Славное тридцатилетие, или Невидимая революция 1946–1975». – Примеч. перев.

Опубликовано в журнале:

«Неприкосновенный запас» 2014, №3(95)

Крым и смысл

Алексей Левинсон

Было сказано многими, что присоединение Крыма – это исторический рубеж. И вся история будет делиться на докрымскую и послекрымскую.

Это заявка на взгляд из большой исторической перспективы. Я бы немного подождал объявлять именно это событие историческим рубежом. Но факт налицо: для 75% россиян присоединение Крыма свидетельствует, что «Россия возвращается к своей традиционной роли “великой державы”, утверждает свои интересы на постсоветском пространстве».

Эта акция, таким образом, сыграла очень большую роль внутри страны. Это видно и по рейтингу Путина: в апреле 82%, в мае 83% опрошенных одобряют его деятельность. Заодно хвалят правительство и его премьер-министра, парламент и прочие государственные институты. Те, кто менее склонны одобрять деятельность всех означенных органов власти, тоже считают, что решением о Крыме, постановлением Совета Федерации о праве на военное вторжение в Украину был преодолен Рубикон в отношениях с Западом.

Состоялся возврат к способу, которым действовал СССР в отношении Финляндии, Чехословакии, Афганистана. О том, что постсоветская Россия способна на подобные действия, говорили только ее злейшие враги, отъявленные русофобы. Их мало кто слушал. Теперь это думают все. Теперь Россия сама записала себя в актуальные противники одной соседней страны и в вероятные – всех остальных.

Как в этих обстоятельствах видится россиянам мировое пространство? Об этом кое-что могут рассказать результаты опроса, проведенного «Левада-центром» в мае 2014 года.

На просьбу назвать «пять стран, которые недружественно, враждебно настроены по отношению к России» получаем список: США (69%), Украина (30%), Литва (24%), Латвия (23%), Эстония (21%), Грузия (19%), Великобритания (18%), Германия (18%), Польша (12%).

Девять стран рассматриваются как враждебные одной десятой населения и более. Если сложить доли отметивших каждое из этих государств, получим суммарный балл 234. Можно считать, что он некоторым образом измеряет коллективное чувство опасности.

Америка – наш главный враг. Британия – вековечный («Англичанка гадит»). Германия долго ходила в друзьях, но Меркель подвела – не одобрила присоединение Крыма, – теперь и Германия наш враг. Ну, а перед этим, настоящим, Западом стоит «ближний Запад», кордон «их» младших союзников из бывших республик СССР. Он сперва включал только страны Балтии, теперь там еще Украина и Грузия. Ясно, что, по мнению россиян, враждебный Запад развивает наступление на Россию.

Кто же нам поможет в противостоянии с Западом? На просьбу указать «пять стран, которые вы назвали бы наиболее близкими друзьями, союзниками России», получен следующий список: Белоруссия (51%), Китай (40%), Казахстан (37%), Армения (15%), Индия (13%), Куба (10%).

Стран, которые назвала одна десятая россиян и более, набралось всего шесть. Суммарный балл, который можно считать показателем спокойствия за свой тыл, равен 166. И эта общая оценка позитивных чувств, связанных с ощущением дружества, поддержки, в 1,4 раза меньше, чем показатель ощущения враждебности окружения.

Из сравнения видно: наш главный враг – Америка, наш главный друг – Белоруссия. Такая картина сложилась давно. Сейчас, после обострения на Украине и переориентации российской политики на Восток, перемены состоят в том, что Украина вошла в число главных врагов, а Китай – в число главных друзей. Белоруссия всегда № 1 в списке друзей, а вот Китай впервые вышел на следующее после Белоруссии место. Теснимая растущим числом врагов, Россия ищет защиты у Китая.

В последнее десятилетие всегда оказывалось, что врагов у России больше, чем друзей. Нынче ответ «Нет таких» про союзников дают 12% опрошенных. О том, что нет стран-врагов, решаются сказать менее 3% соотечественников. Лишить нас чувства, что (почти) весь мир против нас, – значит, сослужить плохую службу и массовому сознанию, и тем жрецам масс-медиа, которые не жалеют сил, чтобы поддерживать убеждение, что «нас никто не любит». И это в условиях, когда к согражданам вернулось чувство, что Россия – великая держава. Но, видимо, вместе с этим чувством обострилось ощущение, что кругом враги и нас не любят, причем не потому, что мы сделали что-то плохое, например, послали войска на чужую землю или отняли кусок чьей-то территории. Нас не любят за то, что мы в некотором высшем смысле лучше «их» всех. Кроме того, «они» нам завидуют. Не потому, что мы живем лучше «их». А потому, что мы владеем несметными подземными богатствами и бескрайними землями.

Такие идеи бродят в умах давно. Среди них надо особо выделить идею о том, что «они» ждут, что мы вымрем. Или, что «они» хотели бы, чтобы мы вымерли. Или «они» говорят, что половина (треть, две трети – версии различаются) нашего населения – лишняя. И этот излишек или вымаривают (подсовывая нам ГМО или гомосексуализм), или ждут, когда он сам вымрет.

Мне кажется, что в этих идеях, которые всегда приписывают самому главному врагу – ЦРУ, Пентагону, Госдепу, НАТО, или конкретным персонам: Бжезинскому, Тэтчер, – в этих идеях отражаются собственные страхи и страшные догадки: мы лишние! Мы лишние в своей собственной стране.

Происхождение этих идей определенно датируется концом 1980-х – началом 1990-х, и связаны они с крахом советской милитаризированной государственной экономики. В экономической системе, производившей в несметных количествах нечто бессмысленное, а именно вооружение, которое сравнительно редко воевало (но угрожало), в работе всех занятых был смысл. Все и каждый участвовали в укреплении обороноспособности страны, участвовали в грандиозной драме противостояния двух мировых систем. Тот, кто напрямую не был работником ВПК, также делал важное дело – растил кадры для него, учил эти кадры, лечил, кормил их, собирал для страны урожай.

Состоявшиеся после 1990 года социальные и экономические перемены не только подорвали ВПК как промышленный комплекс, не только разорили и распылили большую часть его предприятий. Они сделали нечто более грандиозное. Они лишили практически всех работников («трудящихся») их миссии. Они лишили их труд того высшего и общенародного смысла, который он имел, оставив ему узкую функцию давать заработок человеку и его семье. Труд стал частным делом, да и сама жизнь стала частным делом: хочешь жить – живи. Ты нужен, если нужен, сам себе и, может быть, кому-то из твоих близких.

Дело усугубилось переходом от индустриальной экономики к сервисной, от производства («производительного труда») – занятия, если не священного, то почетного, к деятельности по обслуживанию, услужению. Миллионы людей оказались исполнителями функции, которая в индустриальной системе считалась малопочетной.

Еще одним фактором стал переход от относительно дифференцированной экономики СССР к преимущественно сырьевой в Российской Федерации. Даже не углубляясь в сложный вопрос, где и каким образом создается прибавочная стоимость, ясно, что продаваемые «за валюту» ресурсы добывают сравнительно небольшие отряды работников сырьевого сектора. Есть еще несколько отраслей, которые им способствуют: транспортная, телекоммуникационная и другие. Но очень значительная часть населения не участвует в этом производстве на экспорт и в самом экспорте, а скорее задействована в импорте товаров за счет средств, которые выручены за счет продажи сырья.

И у этой части населения возникает убеждение, что раз она ничего не производит, а только распределяет и потребляет, то она лишняя. Это убеждение основывается на советской этике, которую никто не отменял и взамен которой уж точно ничего не было предложено. Массированно адресуя именно этой части аудитории советское кино, советские песни или ремейки советского, власть поддерживает сохранение базовых этических постулатов (о «человеке труда», о «долге перед Родиной»), с позиций которых нынешняя жизнь людей, ставшая их частным делом, есть просто грандиозное недоразумение.

В самом деле, они ведь не могут ответить на вопрос: зачем они живут? В борьбе с этой «бессмысленностью бытия» некоторые категории – не скажу работников, но участников процесса – наделяют свое существование смыслом. «Есть такая профессия – Родину защищать», – эта идея нужна очень многим, пусть даже они не могут сказать, от кого именно они ее защищают, кто именно на родину нападает или готовится напасть.

Среди госслужащих – класса, который численно вырос больше всех и при перераспределении ресурсов получает больше всех, – имеет хождение самоаттестация: «Мы – государевы люди», иногда «Я – человек государственный». Это, во-первых, указание на свою безусловно важную функцию: служу самому главному, во-вторых, – перенос ответственности на эту главную инстанцию. Не мне и не вам, мол, судить, нужно ли то, что я делаю. Можно еще считать, что, работая на государство, я работаю на всех вас.

Согласно исследованиям «Левада-центра», карьера госслужащего – наиболее привлекательная, по мнению родителей, которые хотели бы хорошего будущего для своих детей. Нет сомнений, что заработок, бонусы, соцпакет, а также права и привилегии играют главную роль в таком выборе. Но важна и моральная составляющая: на госслужбе он будет работать не на себя, а на государство, то есть, как говорилось, на всех.

Вот что получается: кто работал на войну, кто работает на государство – нужные люди. Значит, и война – нужное дело. И государство, великая держава, нужна, чтобы у нас был смысл существования. Крым наш, и этот смысл мы вернули.

Опубликовано в журнале:

«Неприкосновенный запас» 2014, №3(95)

Сергей Донской: Закрытие БЦБК создало предпосылки для формирования "зелёной" экономики

Министр природных ресурсов и экологии РФ Сергей Донской ответил на вопросы корреспондента газеты "Восточно-Сибирская правда".

"- Сергей Ефимович, большое спасибо, что выкроили время для ответов на вопросы "Восточно-Сибирской правды". Давайте начнём разговор с проблем Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. Он наконец-то остановлен. Официально и, надеюсь вместе с читателями, теперь уже навсегда. Но это не значит, что экологические проблемы, рождённые БЦБК на Байкале, минули в прошлое, что их больше не существует, что о них можно забыть. Предстоит долгая, трудная и очень дорогостоящая реабилитация природной территории, её санация, рекультивация. Бывшая промышленная площадка на берегу участка всемирного природного наследия, по выражению академика РАН Михаила Грачёва, должна быть превращена в зелёную лужайку, на которой может быть создано что-то новое, полезное, приятное и гарантированно экологически чистое. Как, какими силами и на какие средства это может быть сделано?

- Во-первых, нужно сказать, что озеро Байкал - единственный природный объект, который охраняется отдельным федеральным законом. Благодаря этому государство может эффективно регулировать нагрузку на байкальскую экосистему. Кроме того, в июне 2014 года Госдумой РФ был принят разработанный Минприроды России закон о запрете любого строительства или реконструкции на Байкальской природной территории без прохождения государственной экологической экспертизы. Появление чётких и понятных правил - важный шаг вперёд для гармоничного развития этого региона. Рост экологической ответственности предприятий приведёт сюда со-временные технологии и новых инвесторов для их внедрения.

Что касается БЦБК, то на ликвидацию последствий его деятельности из федерального бюджета до 2020 года будет выделено более 3 миллиардов рублей. В прошлом году на борьбу с негативным воздействием отходов было направлено 232,1 миллиона, в 2014-м сумма увеличится до 267,8 миллиона.

Чтобы общественность знала, на что именно выделяются средства, все проекты по рекультивации проходят общественные слушания и государственную экологическую экспертизу. Внимание экспертов, активную позицию общественных организаций мы очень ценим. В ходе последних слушаний, прошедших в середине мая в Байкальске, разработчики проекта рекультивации получили ряд важных замечаний, которые нужно будет проанализировать и устранить.

Кроме того, Западно-Байкальской прокуратурой во время последней проверки были выявлены грубые нарушения природоохранного законодательства и законодательства о промышленной безопасности при ликвидации БЦБК. Так, была зафиксирована гибель активного ила, необходимого для биологической очистки сточных вод. Очевидно, что виновных привлекут к ответственности, но это только полдела. За рекультивацией БЦБК наблюдает, без преувеличения, всё мировое экологическое сообщество, и нам нужно приложить максимум усилий, чтобы этот опыт впоследствии стал образцовым для решения подобных масштабных задач. Соответственно, следить за исполнением всех экологических требований в рамках этого проекта мы будем очень жёстко.

- Когда затевалось строительство этого предприятия на Байкале (в то время оно называлось БЦЗ - Байкальским целлюлозным заводом), советское правительство тоже искренне полагало, что предприятие станет образцово-чистым, и для достижения этой цели на очистные сооружения промышленных стоков денег не пожалело. Их стоимость оказалась сопоставимой со стоимостью комбината. Но проблему утилизации образующегося шлам-лигнина учёные того времени решить не сумели. Она и сегодня не решена. К настоящему времени, к моменту ликвидации предприятия, его скопилось на берегу Байкала несколько миллионов тонн. За минувшие десятилетия его химический состав мог и наверняка сильно изменился, но что конкретно представляют теперь те отходы, толком никто не знает. Некоторые исследования иркутскими учёными проводились, но разово, локально, поскольку денег на такие исследования у учёных нет.

- Вопрос действительно непростой, и Минприроды России занимает здесь очень чёткую позицию. Для понимания: отходы, о которых вы говорите, размещены на двух полигонах. Это свыше 150 га, где расположены как действующие, так и выведенные из эксплуатации карты-накопители шлам-лигнина. Сложность в том, что все эти отходы находятся на расстоянии 350-750 метров от Байкала. Если совершать резкие и непродуманные движения, то 6 миллионов тонн ядовитых отходов могут попасть в озеро и вызвать экологическую катастрофу. Чтобы этого избежать, федеральной целевой программой по охране озера Байкал предусмотрено проведение специальных исследований карт-накопителей с целью найти оптимальный вариант их обезвреживания. В прошлом году в рамках мероприятий по рекультивации компания "ВЭБ Инжиниринг" провела инженерные изыскания и исследования, в том числе геодезические, геологические и гидрогеологические на 13 картах-накопителях и прилегающей к ним территории.

- Самый частый вопрос, который задают газете наши читатели в связи с закрытием БЦБК, я, воспользовавшись случаем, переадресую вам: что может и что должно быть создано на месте главного загрязнителя Байкала, на той пока ещё гипотетической "зелёной лужайке", в которую когда-то превратится промышленная площадка комбината?

- Закрытие предприятия позволило не только решить застарелую экологическую проблему региона, оно создало условия для формирования здесь сектора экологического бизнеса, новых предприятий "зелёной" экономики.

В этом году мы скорректировали перечень видов деятельности, запрещённых на Байкальской природной территории. Отмена запрета, например, на розлив питьевой воды или переработку овощей и ягод с подсобных и фермерских хозяйств, а также производство лекарственных растительных препаратов позволит стимулировать создание новых производств, не травмирующих окружающую среду.

Расширение возможностей для предпринимателей, в свою очередь, позволит стимулировать развитие в регионе малого и среднего бизнеса.

Что касается самой территории, на которой располагался комбинат, то её судьба ещё не определена. Были разные социально-культурные проекты, но финального решения по ним пока не принято. В то же время правительство Иркутской области совместно с Внешэкономбанком в 2013 году подготовило план модернизации экономики города Байкальска и Слюдянского района на 2013-2020 годы (предполагаемый объём финансирования - около 42 миллиарда рублей). План включает мероприятия, направленные на решение экономических, экологических и социальных вопросов. В него вошли инвестиционные и инфраструктурные проекты, нацеленные на создание комфортной среды для жизни людей.

- В Иркутске многие говорят о необходимости развития на Байкале, в том числе и в Байкальске, большого туристического бизнеса. Некоторые ответственные чиновники, как и представители общественных природоохранных организаций и движений, усматривают в нём едва ли не панацею. Но мировой опыт показывает, что это не самый чистый бизнес на свете. А главное, он всегда неизбежно и коренным образом изменяет ландшафты природных территорий, на которых развивается. Байкал, наряду с прочим, уникален малой антропогенной нарушенностью природы. Сегодня он привлекает тысячи путешественников как раз своей естественностью, первозданностью. Пока ещё привлекает. Но на доступном для автотранспорта проливе Малое море, где построено большое количество примитивных туристический баз, его природная естественность уже утрачена. Там даже рыба на удочку в прошлом году не ловилась - отдыхающие "туристы" вычерпали её сетями.

- Как я уже говорил, на сегодняшний день важнейшей задачей для нас является гармоничное развитие Байкальского региона с условием соблюдения природоохранных требований. Особо хочу отметить, что в центральной экологической зоне Байкальской природной территории никакой промышленной деятельности вестись не будет. Здесь акцент должен быть сделан исключительно на развитие туристической инфраструктуры с учётом природоохранных ограничений.

Региональными и муниципальными органами исполнительной власти Республики Бурятия и Иркутской области формируется соответствующая нормативная правовая база, принимаются региональные программы и прилагаются усилия для их финансового обеспечения, создаются места массового отдыха на побережье, рекреационные местности регионального и муниципального значения.

Именно на это нацелены все проекты и законодательные инициативы. Людям должно быть не только комфортно жить, работать и отдыхать в этих местах, они должны почувствовать свою ответственность за их сохранность. Именно озеро и уникальные природные ландшафты, магнитом притягивающие туристов со всего мира, являются весомым конкурентным преимуществом прибайкальских регионов.

То, о чём вы говорите, случилось не за один день, природная естественность на Малом море была нарушена уже примерно 7-10 лет назад. Во многом это произошло из-за безответственного отношения к природе как со стороны туристических фирм и самих отдыхающих, так и из-за недостаточного внимания к этому вопросу со стороны местных властей. Наглядным примером является количество мусорных баков, которых на всей территории Прибайкальского национального парка насчитывается всего 40. Есть ещё около 30 мусорных площадок, но, конечно, этого категорически мало для обслуживания десятков тысяч туристов, ежегодно посещающих эти места.

Что касается незаконной рыбалки, то здесь я с вами не соглашусь. Основная масса браконьерского вылова омуля (95-99 %) производится не туристами, а местным населением. Отчасти это вызвано сложной социально-экономической ситуацией в населённых пунктах центральной экологической зоны БПТ. Со стороны туристов существует проблема захламления акватории брошенными дешёвыми китайскими сетями, в которых рыба гниёт. Осенью 2013 года проводились работы по очистке района Малого моря от брошенных сетей. В общей сложности их длина составила более 35 км (или 1800 кг в сухом состоянии)!

- Меня тревожит судьба особо охраняемых природных территорий на Байкале в целом и в Иркутской области в частности. Они существуют как-то зыбко, неустойчиво. Постепенно стирается грань между очень строго охраняемыми (по определению) заповедниками, когда-то созданными исключительно для изучения естественной эволюции природы, и демократичными национальными парками, создаваемыми специально для отдыха и знакомства людей с естественной природой. Байкальский заповедник в Бурятии, к примеру, стремясь заработать себе сам, уже давно и активно работает с туристами. Сохранив формальное название "заповедник", он фактически превратился в природный парк...

- Это совершенно не так. Во-первых, не стоит преувеличивать стремление Байкальского заповедника к получению дополнительных (замечу, совершенно легальных) доходов от собственной деятельности. За 2013 год 97,4% финансирования Байкальского заповедника составили средства федерального бюджета.

Во-вторых и самое главное - Федеральный закон "Об особо охраняемых природных территориях" к числу задач, возложенных на государственные природные заповедники, относит и развитие познавательного туризма. Причём, в соответствии с законодательством, речь идёт о посещениях территории только в познавательных целях и лишь на отдельных, специально определённых участках заповедника. Замечу, что мировая практика наглядно демонстрирует, что познавательный туризм в полной мере (при должных управленческих решениях) гармонирует с задачами сохранения биологического и ландшафтного разнообразия на особо охраняемых природных территориях.

Сравнение же Байкальского заповедника с природным парком вовсе неуместно. Природный парк - это территория, на большей части которой допускается именно массовый отдых. Это не имеет ничего общего с действующим режимом Байкальского заповедника.

- К сожалению, теория и практика совпадают не всегда. Недавнее объединение Байкало-Ленского заповедника с Прибайкальским национальным парком (это уже Иркутская область), на мой взгляд, скорее всего тоже приведёт к фактическому превращению заповедной и пока ещё совершенно естественной, практически не тронутой человеком природной территории в "шашлычную" зону национального парка, где вместо рёва медведей и лосей будет круглосуточно завывать шансон.

- Это - домыслы, в основе которых заложена подмена понятий. Дело в том, что и Байкало-Ленский заповедник, и Прибайкальский национальный парк - особо охраняемые природные территории (ООПТ). Режим каждой из них определяется индивидуальными положениями, утверждаемыми в соответствии с требованиями законодательства об ООПТ. Так вот, никакого объединения двух ООПТ в одну единую не было и не будет. Байкало-Ленский заповедник остаётся заповедником, режим которого не меняется. Где "шашлыки" (то есть массовая рекреация) были разрешены (рекреационная зона Прибайкальского национального парка), там они и останутся, где не допускались - там их не будет и дальше.

Объединение проведено на уровне федеральных государственных бюджетных учреждений (ФГБУ). В своё время они создавались для управления особо охраняемыми природными территориями. Из двух ФГБУ создано одно - "Объединённая дирекция Байкало-Ленского заповедника и Прибайкальского национального парка". То есть вместо двух юридических лиц в итоге объединения появилось одно юрлицо. Для чего? Во-первых, для минимизации затрат на содержание аппарата управления (сэкономленные средства будут направлены на решение природоохранных задач на обоих ООПТ). Во-вторых, это - путь к реализации единой политики на двух соседствующих ООПТ (охрана лесов от пожаров, борьба с браконьерством и т.д.), проведению научных исследований и экомониторинга, экологического просвещения и работы с населением.

- С большим трудом допускаю целесообразность и саму возможность реализации единой политики управления пусть и в соседствующих, но функционально разных структурах, каковыми являются заповедники и национальные парки. Они могут быть похожими визуально, иметь общее определение ООПТ, но, на мой взгляд, преследуют принципиально разные цели. Возможно, я заблуждаюсь, поэтому перейду к другой теме, крайне актуальной для Иркутской области и для многих субъектов РФ.

Отвечая на мой вопрос, вы произнесли важное, определяющее слово - "управление". У меня сложилось... ну, пока ещё, пожалуй, не убеждение, а только ощущение, что фактическое государственное управление лесами в России утрачено. Теперь у нас нет даже единой государственной структуры управления. На федеральном уровне и в Иркутской области управлением лесами занимаются агентства. А ещё у нас на региональном уровне есть министерство промышленной политики и лесного комплекса. В Красноярске - МПРиЭ, в Чите - Государственная лесная служба, в Кемерове - Департамент лесного комплекса, в Республике Алтай - Минлесхоз, в Алтайском крае - Главное управление... При таком разнобое насколько эффективно организовать управление лесами в масштабах страны? Это примеры одного только Сибирского федерального округа.

- Действительно, в разных регионах за управление лесами отвечают разные государственные структуры: министерства, агентства, департаменты и т. д. Выбор системы управления лесным хозяйством зависит от задач, стоящих перед регионом, и объективных природных факторов. Например, нельзя эффективно применять одну и ту же управленческую модель к Астраханской области, где совсем мало леса, и к Иркутской, где леса занимают более 80% территории. Поэтому губернаторы, по согласованию с Минприроды России, вправе самостоятельно определять структуру органов управления лесами и назначать в них руководителей. Для нас, я имею в виду федеральные органы власти, главное, чтобы в итоге область давала хорошие результаты в сфере лесного хозяйства.

- В управленческих кругах на федеральном и региональном уровнях пока ещё используется (по крайней мере звучит) такой термин, как расчётная лесосека, но при многолетнем фактическом отсутствии должного государственного лесоустройства этот термин уже не имеет под собой никакой реальной базы. Расчётная лесосека сегодня не соответствует реальным запасам древесины. Если ситуацию не изменить, это неизбежно приведёт к истреблению русского леса лесной промышленностью.

- Это не совсем так. Каждый лесопользователь или арендатор должен иметь допустимый объём заготовок на своём участке. Основой для этого является лесоустройство, то есть регулярная "инвентаризация" лесов на отдельных территориях. Таким образом, основная проблема скрывается не в расчётной лесосеке, а в устаревших данных лесоустройства. В ряде регионов лесной учёт в последний раз проводился более 20 лет назад. За это время в лесном фонде могут пройти очень большие изменения. С каждым годом мы наращиваем объёмы лесоустроительных работ. В первую очередь на тех территориях, где реализуются инвестпроекты и идёт активная эксплуатация лесов. В ближайшее время необходимо довести объёмы лесного учёта до 20-25 миллионов гектаров в год.

- Официально об этом нигде не читал, но де-факто дело подошло вплотную к внедрению в нескольких регионах России (в том числе в Иркутской области) скандинавской модели интенсивного лесопользования. Той самой, которая в Финляндии обрушила, обвалила биоразнообразие лесов. Лесной бизнес заработал на выращивании... нет, не леса, а качественной древесины. А государство теперь разрабатывает специальные программы и тратит большие деньги, пытаясь хоть как-то восстановить былое биоразнообразие, приблизительно напоминающее естественное.

- Действительно, в ряде европейских стран экологи бьют тревогу, когда лесозаготовители применяют интенсивные технологии и направляют на переработку практически каждую ветку или пень. Ещё одной причиной беспокойства западных экологов является практика высадки так называемых монопородных лесных плантаций. Так, в Швеции долгое время проводилось активное выращивание сосны. Это привело к тому, что сосновые леса стали занимать свыше 70% территории страны. Естественно, что искусственно созданное доминирование одной породы над всеми остальными негативно сказалось на природных экосистемах.

Я убеждён, что зарубежный опыт, в том числе и негативный, надо учитывать и анализировать. Но так как Россия только начинает переход на интенсивную модель, то и проблемы у нас немного другие. Часть из них должна решиться в рамках законодательства по защитным лесам. Очевидно, что лесное хозяйство вести в таких лесах необходимо, но при этом на законодательном уровне необходимо чётко прописать, насколько существенными должны быть ограничения для каждой категории защитных лесов.

- В управлении российскими лесами остаётся всё меньше людей с базовым лесохозяйственным образованием. Их сменили "эффективные менеджеры", знаний которых достаточно, чтобы лес рубить и продавать, но недостаточно, чтобы управлять живым лесом. В Иркутской области в лесном министерстве и в агентстве лесного хозяйства среди первых и вторых лиц в настоящее время нет ни одного образованного лесохозяйственника. Какая сейчас кадровая политика в лесном хозяйстве и в экологии?

- Главы регионов вправе назначать руководителей своих лесных ведомств по согласованию с Минприроды России. Нам важно, чтобы в каждом регионе руководитель лесного или природоохранного ведомства не был свадебным генералом, а мог принимать необходимые решения, обеспечивать выполнение поставленных задач, организовывать работу по профилактике и тушению пожаров, создавать условия для рационального использования и воспроизводства лесов. От личности руководителя и его организаторских способностей многое зависит. Мы очень серьёзно относимся к процедуре назначения и согласования руководителей органов лесного хозяйства в субъектах РФ.

Когда у нас возникают вопросы по результатам и качеству работы, мы сначала предупреждаем руководителей региона о проблемах. Если ситуация не меняется, то приходится действовать более жёстко. И, как показали последние кадровые перестановки в министерстве природных ресурсов и агентстве лесного хозяйства Иркутской области, наши опасения имеют основания.

- Арендаторы не обязаны и не хотят тушить лесные пожары - мне это кажется противоестественным. Тем более что российский лес на корню они покупают многократно дешевле финского, шведского и прочего. Насколько эта ситуация будет регулироваться законодательством?

- Вопрос о привлечении арендаторов к тушению пожаров стоит уже много лет. У каждой стороны есть свои веские аргументы за и против. Надо сказать, что не везде арендаторы отказываются тушить лесные пожары. Более 200 лесозаготовительных компаний получили лицензию на право тушения лесных пожаров, так как имеют долгосрочные планы и заинтересованы в сохранении сырьевой базы для своего производства.

По действующему лесному законодательству арендатор должен заниматься профилактикой, чтобы исключить возможность появления лесных пожаров. Если пожар по его вине возникнет, то арендатор несёт за него полную ответственность.

К сожалению, у нас есть информация об арендаторах, которые откровенно пренебрегают профилактическими лесопожарными мероприятиями и своё бездействие оправдывают отсутствием лицензии на тушение пожаров. Чтобы решить эту проблему, Минприроды России выступило с инициативой об отмене лицензирования деятельности по тушению лесных пожаров. Когда закон вступит в силу, региональные власти смогут привлекать арендаторов к тушению пожаров в рамках своих сводных планов.

Надо сказать, что буквально на днях внесены изменения в 261-ю статью УК РФ, по которым в два раза увеличиваются штрафы за уничтожение или повреждение лесных насаждений, в том числе и от пожаров. Кроме того, теперь за умышленный поджог предусмотрено максимальное наказание в виде лишения свободы на срок до десяти лет и штраф до 500 тысяч рублей. Серьёзное ужесточение ответственности призвано повысить дисциплину в рядах арендаторов и будет стимулировать их более внимательно относиться к вопросам лесопожарной безопасности.

Число туристов, посетивших Байкал, в 2013 году снизилось на 3% и составило 1479 тыс. официально зарегистрированных, в том числе 88,1 тыс. зарубежных (в 2012 году - 1 529 тыс. туристов, в том числе 80,1 тыс. зарубежных, в 2011 году - 1 303 тыс. человек). В Иркутской области в 2013-м по сравнению с предыдущим годом количество туристов уменьшилось на 16%, а в Республике Бурятия увеличилось на 10%. Высокую долю среди иностранных туристов занимают гости из КНР, Германии, Монголии, Кореи, Франции, США, Великобритании, Польши, Японии. Объём оказанных в 2013 году туристических услуг оценивается в 10235,4 млн рублей (в 2012-м - 10130 млн рублей). В этой сфере было занято 21,2 тыс. человек (в 2012-м - 20,5 тыс. человек).

За 2013 год наиболее посещаемый туристами Прибайкальский национальный парк, к территории которого относятся часть побережья Малого моря и остров Ольхон, принял 2860 (в 2012 году - 995) туристических групп в количестве 20125 человек (в 2012 году - 14989 человек), в том числе 1232 (в 2012 году - 232) иностранные группы в количестве 8625 (в 2012 году - 3756) человек. На данный момент в парке имеется 30 утверждённых маршрутов.

В 2013 году были дополнительно построены три смотровые площадки (в 2012 году - четыре), 20 (в 2012 году - 129) пикниковых точек, а также один визит-центр на острове Ольхон."

Россия. СФО > Экология > wood.ru, 29 июля 2014 > № 1134862 Сергей Донской

В Европе построят велодорожки вдоль "железного занавеса".

Планы по строительству велосипедного маршрута длиной в 6 800 км вдоль "железного занавеса" - линии, которая разделяла Европу на Запад и Восток в течение почти полувека - были представлены в Доме Европейского союза в Вене.

Трасса маршрута, который назвали "Путь вдоль железного занавеса", будет простираться от севера Норвегии до Черного моря, сообщает портал The Local. "Большая проблема Европы в том, что мы слишком мало знаем друг о друге, а это приводит к недопониманию и недовольству. Этот проект поможет нам сблизиться", - сказал комиссар ЕС Йоханнес Хан.

Впервые идея прозвучала из уст Майкла Крамера, председателя Транспортного комитета в Европейском парламенте, в 2005 году. Крамер фактически расширил популярную среди иностранцев и местных жителей трассу вдоль Берлинской стены на территорию Европы. Он назвал велосипед идеальным транспортом для знакомства с другими культурами, поскольку "это достаточно быстрый способ увидеть многое, который, однако, позволяет реально взглянуть на то, что происходит вокруг".

При прокладывании маршрута предпочтение отдавалось местам в непосредственной близости к бывшей границе между Востоком и Западом. Велосипедная дорожка будет удобной для езды, вокруг будет создана необходимая инфраструктура, а встречи с автомобильным транспортом будут сведены к минимуму. Не останутся в стороне памятники и мемориалы.

"Путь вдоль железного занавеса" начнется с русско-норвежского рубежа в Баренцевом море, пройдет параллельно российско-финской границе, по береговой линии стран Балтии и Польши. Затем последуют границы Чехии, Австрии, Словении, Венгрии, Сербии, Румынии и Болгарии, где путешественники достигнут Черного моря.

"Стоимость проекта будет минимальной, поскольку на многих участках уже существуют качественные велосипедные дорожки. В основном, нужны будут только дорожные знаки и информационные щиты, которые помогут путешественникам сориентироваться", - говорит Крамер. Электронные брошюры о проекте уже доступны в Интернете, а вскоре будет выпущен и бумажный вариант.

«Этот проект поможет людям преодолеть психологические барьеры, которые остаются намного дольше после того, как реальный железный занавес уже разрушен",- сказал жаркий сторонник проекта Йоханнес Хан.

Европейские власти уделяют все больше внимания велосипедистам: недавно во Франции, вслед за многими странами-соседками, начали платить 21 евроцент за каждый километр пути, пройденный на велосипеде на работу.

За наукой в Поднебесную

Как ни странно, но до настоящего времени мнение рядовых обывателей относительно китайского научного прогресса, несет определенную долю сарказма. Но так ли все на самом деле? Уже сейчас в Китае открыты 13 000 исследовательских институтов в крупных государственных предприятиях и 41 000 негосударственных научно-ориентированных предприятий. Согласно американской статистике, в США каждый пятый, получающий степень PhD, – китаец. А к 2020 г. Китай планирует снизить зависимость от импортных технологий до 30%. Страна активно работает над тем, чтобы в ближайшей перспективе стать флагманом мирового научного развития.

Действительно, стереотипы относительно Китая, сложившиеся во времена “помогаек” и первых подделок, лишь внешне напоминающих бренды мировых компаний, еще сидят в мозгах значительной части населения. При этом, поддерживает их ничто иное, как явное незнание китайской действительности. Не помогает даже эпизодически появляющаяся в СМИ информация о достижениях КНР, к примеру, в виде запусков космических ракет. Ее довольно быстро “запикивают” все те же комплексы незнания.

Другое дело, когда за информационным полем наблюдают специалисты. Уж кто кто, а они не пройдут мимо ценнейших данных о развитии науки в Поднебесной. В конце концов, не прошли же немецкие, российские и финские конструкторские бюро мимо информации о том, что китайская машиностроительная корпорация NORINCO открыла исследовательский центр разработки наземных роботов, предназначенных для военных целей. Теперь, в 2014 году, именно с ними китайский производитель намерен подписать соглашения о совместной разработке новой техники и взаимном обмене технологиями.

Другой пример 2014 г. – намерение Китайского института высоких энергий (IHEP) из Пекина построить к 2035 г. протон-протонный суперколлайдер. Казалось, до 2035 г., как до Луны и мало ли, что может за это время произойти. Но китайцы однозначно не дадут скучать ни одному ученому с мировым именем все это время. Дело в том, что уже к 2028 г.они намерены запустить в эксплуатацию некий “малый образец” супермашины – протон-протонный коллайдер, обеспечив преемственность исследований и явное преимущество перед американцами и европейцами, которые к 2035 г. думают завершить постройку своего суперколлайдера, правда, меньших масштабов.

Кстати, раз уж разговор зашел о Луне, то и здесь КНР буквально рвется вперед, обеспечивая себе марсианские перспективы. По словам Оуяна Цзыюаня, китайского академика, ведущего консультанта Китайской лунной программы зондирования, в конце 2014 г. начнутся испытания космозонда “Чанъэ-5”. В планах на 2017 г. доставка на Землю образцов лунного грунта. А дальше принятие решения о пилотируемых полетах на Луну и строительстве там своей базы.

Китай наращивает мощь

Для демонстрации китайского рывка в области научных исследований 2014 г. выбран не зря. Дело в том, что в этом году исполнилось 110 лет со дня рождения Дэн Сяопина – инициатора китайских реформ, позволивших добиться за последние десятилетия качественного прорыва в развитии страны, существенно укрепить позиции КНР в мире. А согласно отчету Amerіcan Scіence Foundatіon (ASF), который был составлен 6 февраля 2014 г., китайский научный задел особенно стремительно развивался в течение последнего десятилетия. Китай оказался на третьем месте после США и ЕС по количеству ежегодных научных публикаций. И страна стремительно наращивает свою мощь.

От обвала…

Китай – родина многих открытий и изобретений. Именно китайцы первыми создали бумагу, печатные книги, прялку, тачку, компас, порох и арбалет, стали запускать воздушных змеев, устраивать фейерверки, а также выращивать рис и чай. Но произошедший однажды по инициативе конкурентов обвал буквально загнал Поднебесную на дно мирового прогресса, сделав страну одной из самых бедных и отсталых. Рвануть вперед, создать экономику знаний, не удавалось довольно долгое время, хотя попытки к этому предпринимались. Дело в том, что кроме финансовых и межгосударственных проблем, серьезную роль в торможении развития в свое время играла идеология. В данном случае разговор не идет о том, чтобы красить историю Китая лишь в черный и белый цвета, просто на определенном этапе развития КНР до 1956 г. интеллигенция считалась социальной группой с неопределенным классовым статусом – относилась, скорее, к буржуазии, чем к рабочему классу.

Ситуация получила импульс к положительным изменениям в январе 1956 г., когда на конференции ЦК КПК, посвященной интеллигенции, премьер Госсовета Чжоу Эньлай объяснил отношение партии к этой проблеме – признать подавляющее большинство интеллигенции государственными рабочими, трудящимися во имя социализма. В начале 60-х годов вице-премьер Чэнь Йи сделал еще одно заявление: “Китаю нужна интеллигенция, нужны ученые. В течение всех этих лет с ними обращались несправедливо. Их следует вернуть на те посты, которые они заслуживают”. Но еще довольно долгое время, “благодаря” идеологическим шорам научная интеллигенция предпочитала “не высовываться”.

… до расцвета

Тем не менее, еще в ноябре 1949 г., спустя месяц после образования КНР, была создана Академия наук Китая. Одновременно отраслевые компетентные органы и другие местные организации создали свои научно-исследовательские учреждения. К 1955 г. численность научно-исследовательских учреждений достигла 840, контингент научных работников возрос до 400 000 человек. В 1956 году Госсовет учредил Государственный комитет по планированию науки и техники, под его руководством была разработана 12-летняя перспективная программа научно-технического развития. Зародился ряд новых технологий, возникли и окрепли новые промышленные предприятия. А в октябре 1964 г. Китай успешно провел первое ядерное испытание, что заявило о достижении страной сравнительно высокого уровня в этой области науки и техники. Правда, в тот момент развитие науной мысли Китая было возможным благодаря чуткому руководству СССР.

Среди приоритетов Программы развития науки и техники на 1978-1985 годы – сельское хозяйство, энергетика, сырьевые и материальные ресурсы, электронно-вычислительная и лазерная техника, космические исследования, физика высоких энергий и генная инженерия. С 1979 г. темпы роста экономики Китая стали приковывать взоры всего мира. С 1995 г. Китай проводит стратегию подъема страны за счет науки и образования, целью которой можно считать создание к 2000 г. научно-исследовательской системы. В качестве первоочередных стоят задачи достижения процветания науки и техники, повышения творческих способностей освоения ключевых технологий важных отраслей и технологий системы проектирования.

Темпы развития науки и внедрения технологий Китая за последние 25 лет признаны беспрецедентными в истории. Система управления наукой в стране претерпела глубокие изменения – был сформирован новый механизм трансфера научных достижений и технологий в экономику. По словам Б. Альбертса, бывшего президента АН США и одного из авторов всемирно известного учебника по клеточной биологии, создается впечатление, что Китай движется вперед под руководством ученых и инженеров. А дело в том, что руководители Поднебесной поняли – просто копируя достижения Запада, геополитическую гонку на выживание со странами Запада не выиграешь. Именно такая позиция руководства КНР во многом определяет сегодня научные перспективы КНР, где особое место уделено сфере инноваций.

Согласно Плану-2020, власти КНР в долгосрочной перспективе намерены создать инновационно ориентированное государство. Руководство Поднебесной открыто ставит инновации и научные разработки на первый план, называя их основой национального развития. Так в Плане-2020 обозначены конкретные показатели: снижение зависимости экономики от импортных технологий до 30% и увеличение доли высокотехнологичных производств во всем объеме ВВП до 60% и сроки, к которым показатели должны быть достигнуты.

Каждый пятый исследователь – китаец

Все это говорит о том, что КНР осознает – будущее за инновациями, которые впоследствии станут стержнем для всей экономики Китая. Уровень мастерства Поднебесной в области науки и технологий растет и опирается на национальную сеть инновационных исследований, которая уже на данный момент включает в себя 5400 национальных правительственных учреждений, 3400 университетов, аффилированных с научно-исследовательскими учреждениями. Работают 13 000 исследовательских институтов в крупных государственных предприятиях и 41 000 негосударственных научно-ориентированных предприятий. Согласно американской статистике, в США каждый пятый, получающий степень PhD, – китаец.

Китайскими властями создается также особый климат, стимулирующий отечественных производителей высокотехнологичной продукции. Помимо налоговых льгот и субсидий в широкой практике присутствует, к примеру, предоставление земельных участков предприятиям, занятым в научно-технической сфере. По площади эти земельные участки больше, чем это необходимо для строительства фабрики или завода. На дополнительных территориях компании строят жилые дома или отели, доходы от которых затем направляются на инвестиции в НИОКР и компенсируют заводские убытки. Государственные банки предоставляют компаниям-инноваторам кредиты по низким процентным ставкам, а местные органы власти часто возмещают платежи по процентам от подобного рода кредитов.

Поэтому КНР становится все более популярной не только среди специалистов. Научные достижения Поднебесной делают страну понятной для обывателей, молодежи со всего мира. К тому же, в силу ряда причин – местное образование обладает очень высоким качеством, что не может не сказаться на большом притоке иностранных студентов. А это, к конце концов, уже в самое ближайшее время полностью избавит КНР от прежних стереотипов “дешевой” страны.

Хотя, по большому счету, главное не это. Стереотипы, зачастую всего лишь демонстрируют предвзятое отношение неких конкурентов. При этом горький опыт общения с ними у Китая уже есть и он, как видится, не собирается вновь наступать на грабли.

Китай > Образование, наука > chinapro.ru, 28 июля 2014 > № 1134834

В июне 2014 года средняя стоимость квадратного метра вторичной недвижимости в Финляндии составила €2200. При этом жилье в столице продавалось вдвое дороже, чем в провинции: в Хельсинки - €3600 за кв. м., а в регионах - €1655 за «квадрат».

По данным Статистического ведомства Финляндии, с мая по июнь цены на недвижимость в старых многоквартирных домах и таунхаусах снизились в среднем на 0,1%. Вторичное жилье в Хельсинки за месяц подорожало на 0,1%, а в регионах – подешевело на 0,2%, передает «Фонтанка».

В годовом исчислении стоимость недвижимости в Финляндии остается относительно стабильной. По сравнению с июнем 2013 года, цены снизились на 1,4% в среднем по стране.

В секторе аренды зарегистрирован небольшой спад. Число реальных броней квартир и коттеджей для отдыха летом 2014 года, по сравнению с аналогичным периодом в 2013 году, уменьшилось примерно на 5%.

Норвежская пресса о возможном уходе норвежских портфельных инвестиций с российского фонового рынка

Стоимость активов Норвежского Государственного пенсионного фонда Глобал в России составляют сейчас более 45 млрд. норвежских крон (около 7 млр. долларов США), однако, он может быть вынужден вывести свои инвестиций с российского фондового рынка.

– Если инвестиции Государственного пенсионного фонда Глобал будут подвержены влиянию экономических санкций против России, которые поддерживает Норвегия, то Фонд будет вынужден внеси коррективы в свой инвестиционный портфель чтобы выполнить новые требования, – сообщил директор по связям с прессой Министерства финансов Норвегии Рунар Малкенес в интервью газете «Финансависен».

Давление с целью введения новых санкций против России значительно возросло после 17 июля, когда был сбит малазийский пассажирский «Боинг». Предполагается, что за уничтожением этого самолёта стоять пророссийские сепаратисты.

Государственный пенсионный фонд Глобал давно известен тем, что его стратегия долгосрочных инвестиций предусматривает покупку акций на рынках, переживающих падение и кризисы, соответственно, размещение инвестиций в России в настоящее время было бы очень выгодно для Фонда, однако его пресс-секретарь Лине Олтведт считает, что Россия может стать исключением.

– Мы наблюдаем за ситуацией в России. Несмотря на то, что директор Фонда Ингве Слюнгстад высказывался, что у нас есть долгосрочная стратегия, предусматривающая покупку активов на слабых и кризисных рынках, мы делаем исключения в ситуациях, когда речь идёт о геополитической нестабильности, – говорит Олтведт.

Одновременно с дискуссией о том, что Норвежский государственный пенсионный фонд Глобал должен вывести свои инвестиции из России, норвежская инвестиционная компания «Скаген», которая управляет фондами частных инвестиций в Норвегии, Швеции, Дании, Люксембурге, Финляндии, Исландии, Великобритании, Нидерландах, Швейцарии и Бельгии, видит большой потенциал роста на российском рынке акций и облигаций.

Компания «Скаген» известна своей инвестиционной философией, основанной на трех «Н» – «недооцененный», «недостаточно проанализированный» и «непопулярный». По мнению специалиста по портфельным инвестициям компании «Скаген» Кнута Гезелиуса, фондовый рынок, который сейчас наиболее непопулярный – Россия.

– Развитие событий на Украине заставило часть инвесторов в страхе уйти с российского рынка, сделки на котором сейчас могут приносить пятикратную выгоду. В кризисное время у долгосрочных инвесторов появляются возможности покупать компании с большой скидкой, – говорит Гезелиус.

В качестве наилучших объектов для инвестиций норвежский эксперт выделяет российскую энергетическую компанию «Газпром», которая является крупнейшим производителем газа в мире, а также медиа-концерн «СТС», акции которых находятся в топе рейтинга компаний, чьи активы рекомендуются к покупке.

/газета «Финансависен»/

В Чехии зафиксировано катастрофичное снижение турпотока россиян.

По итогам первого полугодия 2014 года туристический поток россиян в Чехию снизился на 40% по отношению к аналогичному периоду 2013 года. В предыдущие годы число посещающих Чехию россиян неизменно росло на 13-18%.

Чехия недвижимость«Гости из России всегда занимали ведущие позиции в чешском турбизнесе. Помимо того, что многие россияне занимали весьма дорогие апартаменты в отелях, они лидировали также в средней продолжительности пребывания в нашей стране, по сумме ежедневных расходов, а также в количестве экскурсий вне Праги. Но в этом году ситуация резко изменилась», - говорит секретарь ассоциации чешских турагентств Катержина Петршичкова, передают Вести.

Для Чехии Россия остается вторым по значимости рынком, существенно уступая соседней Германии. Пор данным официальной статистики, в первом квартале 2014 года страну посетили почти 293 тыс. немцев (-0,7%) и около 184 тыс. россиян (+3,1%).

Особенно катастрофично нехватка россиян ударила по Карловым Варам, где отельерам и владельцам ресторанов приходится сокращать персонал и закрывать свои заведения, ставшие убыточными. Не выручает даже реклама на российских телеканалах, на которую агентство CzechTourism потратило около $500 тыс.

По мнению Петршичковой, спад турпотока обусловлен внутренними российскими причинами, в числе которых запрет силовикам выезжать за рубеж и падение курса рубля.

Отметим, что экономические причины повлияли не только на снижение турпотока россиян в Чехию. Пострадала также туристическая отрасль Финляндии.

В 2013 г. в Финляндии до 80% использованной бумаги было направлено на вторичную переработку, об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении Федерации лесопромышленников Финляндии (Finnish Forest Industries Federation; FFIF).

Большая часть макулатуры используется для нового производства бумаги, например, газетной, а также картона и санитарно-гигиенических изделий. Небольшой процент макулатуры применяют в качестве утеплителя.

Эксперты Федерации подчеркивают: даже несмотря на снижение потребления бумаги в Финляндии, объемы переработки остаются практически неизменными.

Как сообщал Lesprom Network ранее, по итогам 2013 г. уровень вторичной переработки бумаги в европейских странах достиг 71,7%.

МИД Вьетнама заявляет, что военный груз с компонентами для ракет, перехваченный финской таможней, был отправлен на Украину для ремонта и техобслуживания, передает агентство Франс Пресс со ссылкой на вьетнамские СМИ.

Ранее финские таможенники заявили о задержании груза, в котором находились головки самонаведения для управляемых ракет класса "воздух-воздух". Груз не имел разрешения на транзит, что противоречит законодательству Финляндии, требующему получать такие лицензии для военной техники и оборудования.

В то же время представитель вьетнамского МИД Ле Хай Бинь (Le Hai Binh) заявил, что груз был отправлен в рамках военного сотрудничества между двумя странами, что является нормальной практикой и не противоречит международному законодательству.

Финские таможенники расследуют дело как незаконный вывоз военной техники. Они отмечают, что предварительное расследование займет около полугода и потребует консультаций от властей в разных странах. В ходе следствия никто не был арестован.

Китай открыл центр разработки наземных роботов

Китайская машиностроительная корпорация NORINCO открыла исследовательский центр разработки наземных роботов, которые в перспективе встанут на вооружение Народно-освободительной армии Китая. Как сообщает Jane's, центр открылся в конце июня 2014 года, однако известно об этом стало только сейчас. Разработанная предприятием техника будет поставляться и на экспорт.

Исследовательский центр намерен подписать соглашения о совместной разработке и передаче технологий с иностранными конструкторскими бюро. В частности, речь идет о компаниях из Германии, России и Финляндии. По оценке Мэн Хуна, заместителя директора компании CNVRI, <дочки> NORINCO, Китаю потребуется по меньшей мере пять лет, чтобы создать технологии наземных роботов, сопоставимых с американскими разработками.

На протяжении последних нескольких лет власти Китая уделяют много внимания разработке различных дистанционно управляемых систем, преимущественно беспилотных летательных аппаратов. Ранее в стране уже заработали несколько десятков конструкторских бюро, которые занимаются созданием беспилотников различных классов. Эти бюро контролируются китайскими корпорациями AVIC и CASIC.

Как отмечает Jane's, большая часть конструкторских работ по теме дистанционно управляемых аппаратов практически не регулируется, из-за чего некоторые предприятия занимаются параллельными, но независимыми друг от друга исследованиями. Кроме того, существует значительное отставание в технологическом развитии Китая от других стран, занимающихся аналогичными разработками.

Мыслящие политики и практикующие эксперты

5-й Гайдаровский форум 2014. Oбзор

В середине января в Москве прошел 5-й Гайдаровский Форум.

Теперь Форум – авторитетная мировая экономическая конференция, посвященная памяти Е.Т. Гайдара и организуемая его соратниками, Академией народного хозяйства и Государственной службы при Президенте РФ, Институтом Гайдара и Фондом Егора Гайдара.

Форум собрал блестящий состав участников и беспрецедентную прессу.

«Гайдаровский Форум за пять лет его существования сумел стать превосходной площадкой для дискуссий экспертного сообщества и правительства», – таково общее мнение почти всех экспертов.

Хотя – и не без того, конечно, чтобы (за пределами Форума) несколько неутомимых ненавистников Гайдара и «гайдаризма» не отработали свои номера с ритуальными проклятиями.

Гайдаровский Форум-2014 продемонстрировал, что политическое руководство страны признало внутренний характер проблемы замедления темпов экономического роста. Поэтому нынешний Форум воспринимался как некий «мозговой штурм» при обсуждении модели экономического роста, хотя бы на среднесрочную перспективу.

Похоже, что правительство и экспертное сообщество достигли консенсуса по вопросу улучшения делового климата в России, с тем чтобы именно малый и средний бизнес могут стать «драйвером экономического роста, а не надеяться на повышение спроса за счет нефтедолларов». Но кроме правительства и экспертов есть еще многое, что должно заработать в унисон.

Первый день 5-го Гайдаровского Форума был посвящен теме «Контуры посткризисного мира». Начался он дискуссией с парадоксальным названием «Устойчивое развитие в период нестабильности».

Обсуждались варианты государственной экономической политика в условиях нестабильности; структурные и стабилизационные меры экономической политики; будущее мировых резервных валют; обновление мировой финансовой архитектуры.

Модератор дискуссии — Сергей Синельников-Мурылев, ректор Всероссийской академии внешней торговли Минэкономразвития России, научный руководитель Института Гайдара.

* * *

Тональность дискуссии задал министр экономического развития Алексей Улюкаев, заявивший, что Россия сейчас находится «в противофазе с мировым экономическим ростом»: мировой рост составляет 3,5%, в России в 2013, 2014, 2015 гг. и, возможно, в последующие годы — в лучшем случае 2%. Однако, по мнению А. Улюкаева, наблюдаемые сейчас явления — это не кризис, а переход с одной модели экономического развития на другую, для которой будут характерны более низкие темпы роста и преодоление сложившихся дисбалансов.

Устойчивость и развитие, отметил министр, — «это две стороны одной медали». Средствами для их поддержания являются создание качественных институтов, комфортной среды для предпринимательства, снятие ограничений — не по спросу, а по предложению.

* * *

Министр финансов Антон Силуанов сообщил, что дефицит федерального бюджета по итогам 2013 г. составил 0,5% ВВП, при том, что планировали недополучить 0,8% ВВП. Основной задачей Министерства финансов он считает сокращение ненефтегазового дефицита до уровня 5-6%, (по итогам 2012 г. этот показатель составил 10,2% против запланированных 9,7%). «Излишний оптимизм при планировании доходов привел к тому, что по мере исполнения бюджета пришлось направлять нефтегазовые доходы на восполнение выпадающих ненефтегазовых доходов. Консерватизм при планировании — один из основных выводов по итогам 2013 года», — сказал Силуанов.

А. Силуанов (вслед за А. Кудриным, не устающим указывать на необходимость и неизбежность повышения пенсионного возраста) заявил, что без решения вопроса о повышении возраста выхода на пенсию балансировка пенсионной системы невозможна.

* * *

Первый заместитель председателя Банка России Ксения Юдаева считает, что российская экономика исчерпала возможности восстановительного роста и уже в прошлом году столкнулась с явлением стагфляции. «В целом в круге стран с развивающейся экономикой, в том числе и в России, можно говорить о такой проблеме, как стагфляция, то есть о замедлении экономического роста, который сопровождается всплеском инфляции. Мы видим такое в России, мы видим такое в ряде стран, например в Бразилии». По ее словам, эта проблема является одним из вызовов прошлого года. Необходимо сделать соответствующие выводы и «строить стратегию развития, исходя из этого вызова.

* * *

Президент — председатель правления Сбербанка России Герман Греф подверг критике работу правительства России. По его словам, неясно, какие задачи ставит правительство РФ на 2014 год. «Я зашел на сайт правительства, но не нашел там шагов на 2014 год, потом зашел на сайт открытого правительства, но и там ничего. Но вместе с тем есть цифры на 2018 год».

Впрочем, Греф заявил, что не стоит поддаваться унынию, а нужно просто работать. Он дал рекомендации гражданам и малому бизнесу по поводу валют,

в которых стоит хранить свои сбережения, и представил результаты исследования экспертов Сбербанка по 33-м странам мира. Исследовалось состояние экономики стран и их устойчивость. В первую тройку лидеров попали Швейцария, Норвегия и Швеция. «Сохранение сбережений в валютах этих стран, с точки зрения устойчивости, наиболее безопасно, поэтому мы не отнесли евро в рекомендуемый набор валют». Доллар США эксперты Сбербанка поставили на 9-е место. Учитывалась и ликвидность валют этих стран — максимум у швейцарского франка: Греф отметил, что ежедневно в мире обращается эквивалент около $80 млрд в этой валюте. Этой ликвидности достаточно для большинства представителей МСБ.

Российский рубль в рейтинге оказался на 11-м месте. «Это очень неплохое место, — сказал Греф. — Зона евро весьма разнородна, поэтому мы не отнесли евро в рекомендуемый набор валют». Глубокомысленные предложения Сбербанка оживили аудиторию.

«Контуры посткризисного мира» (По стенограмме пленарной дискуссии)

Владимир Мау, ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации:

…Особенность нашего Форума состоит в том, что форум этот не инвестиционный и не политический, это Форум экспертов, которые становятся политиками, и политиков, которые любят думать. Я бы так сказал: мыслящие политики и практикующие эксперты. Собственно, это основной месседж, основная идея этого Форума.

Мы хотим обсудить контуры мира, который будет возникать после этого системного кризиса. Год назад, обсуждая ситуацию, мы говорили, что мир проходит через системный кризис, через структурный кризис, который по своей глубине в чем-то аналогичен кризисам 30-х и 70-х годов XX века.

Из этого кризиса мир выходит с другим видением глобальных тенденций, с новыми конфигурациями резервных валют, с новой экономической доктриной, с новыми инструментами, с новыми механизмами регулирования, новой индустриальной парадигмой.

Я бы использовал такое сравнение: экватор кризиса пройден.

В общем, и экономисты, и политики гораздо лучше понимают ситуацию, чем это было в 2008, 2009 и даже 2010 гг., но сейчас перед нами стоит несколько загадочных проблем, на которые предстоит ответить. Отчасти мы сможем ответить на эти проблемы. Среди них — будущее социального государства, потому что понятно, что то социальное государство, которое возникло в начале XX века в других демографических ситуациях, теперь, в современном развитом мире, включая Россию, неэффективно.

Это вопрос о том, будет ли новая модель роста демонстрировать те же высокие темпы, которые были в предыдущие 20 лет — в 1990-е и 2000-е годы.

Это одна из интереснейших дискуссий — являются ли те темпы роста, которые были в предыдущие 20 лет, нормальными или мир выходит в другую парадигму, где темпы развитых стран, а также и темпы развивающихся стран (emergingmarkets) будут ниже, чем это было в предыдущие 20 лет.

Это и вопрос о том, как удастся выйти из той ситуации с денежными политиками, когда балансы ведущих центробанков и двух основных резервных валют получили такой денежный прилив, которого не знает история.

Самое интересное в кризисах (и самое болезненное) — это те возникающие ситуации, которые не имеют исторических прецедентов. Такого увеличения балансов центробанков без инфляционного эффекта история не знала никогда.

Что это значит? Это выход в новую парадигму, или за это придется платить? Чем — инфляцией или ростом? Это тоже вопрос, на который еще только предстоит дать ответ, какая денежная политика будет в этой ситуации.

Это и вопрос новой модели регулирования. Но опять же: после кризиса 1930-х годов мир вышел с дирижистской моделью, с резко возросшим уровнем бюджетной нагрузки на экономику, а после 1970-х — с моделью дерегулирования.

Что будет сейчас? В какой мере на вызовы финансовой глобализации удастся ответить возможностями межнационального финансового регулирования? Стоит ли этот вопрос на повестке? В какой мере он будет стоять или отражаться в решениях стран?

В общем, мне кажется, что это тот круг вопросов, на которые пришла пора ответить, на которые очевидных ответов нет, но на которые уже можно отвечать.

В общем, у нас такая уникальная панель экспертов. Я коротко представлю их.

Это Марио Монти — профессор экономики, еврокомиссар и председатель Совета министров Италии (2011–2013 гг.).

Это Анхель Гурриа — генеральный секретарь ОЭCР. Мы только что провели дискуссию по представлению доклада ОЭCР, и надо сказать, что выводы ОЭCР гораздо более оптимистичны, нежели выводы большинства российских экономистов как правого, так и левого направления.

Вацлав Клаус, который в течение 10 лет был президентом Чехии, известный экономист — еще один пример, когда видный экономист становится политиком.

Рэйчел Кайт, вице-президент Всемирного банка, занимающегося устойчивым развитием.

Джеффри Сакс, имя которого в какой-то мере стало нарицательным в нашей стране, но который совершенно не соответствует (вы, я думаю, это увидите) тому облику и тому представлению… Есть мифический Джеффри Сакс, о котором можно почитать в газетах, особенно левого толка и есть реальный Джеффри Сакс, которого вы узнаете.

Яков Френкель — человек, который 10 лет руководил центральным банком Израиля, собственно, обеспечил в значительной мере стабильность израильской экономики благодаря тем стабилизационным мероприятиям, которые до него и при нем проводились. В настоящее время является президентом J. P. Morgan International. Такая панель.

Наверное, участникам панели я буду задавать определенные вопросы. Впрочем, хочу сразу сказать, что это их право — отвечать на эти вопросы или не отвечать. Я надеюсь, что у нас будет интересная, увлекательная дискуссия, которая в ближайшее время получит свое продолжение.

Да, еще. Характеризуя участников сессии, хочу сказать, что у нас собрались люди (мы не специально это придумали) с парадоксальными взглядами, и вы это тоже увидите.

Д.А. Медведев, Председатель Правительства Российской Федерации:

Мир переживает очередной этап «созидательного разрушения»

…За время своего существования Форум уже заслужил репутацию достаточно авторитетной площадки. У многих ведущих экономистов, представителей деловых кругов, международных организаций даже сложилась неплохая традиция — начинать год здесь, в Москве, на Гайдаровском Форуме.

…Большинство стран, которые пострадали от глобального кризиса, находятся в стадии разрешения своих экономических проблем. Усилия по оздоровлению финансовых систем, развитию мировой торговли, поддержанию инвестиционной активности все же приносят определенные результаты. Это, кстати, видно даже и по тому, как менялась повестка дня дискуссий на Гайдаровском Форуме в последние годы.

Если раньше (после 2008 г., конечно) в основном обсуждались меры по реанимации мировой экономики, то сегодня мы говорим о поиске точек устойчивого роста. Однако эта позитивная динамика — и не только в повестке дня Форума, но и в развитии мировой экономики — не отменяет всей сложности стоящих перед нами задач по выходу на траекторию роста.

Готовых рецептов, конечно, нет ни у одного правительства, ни в одной стране. Нет той универсальной модели или универсального лекала, с помощью которого можно было бы нарисовать контуры посткризисного мира и динамичного развития. Но, как только что говорил господин Мау, именно в периоды кризисов формируются новые возможности для экономического роста, меняются традиционные направления мировой торговли, сложившиеся, в том числе не всегда справедливые, геополитические и геоэкономические балансы и появляются новые лидеры — лидеры роста, появляются новые технологии производства и целые отрасли.

В этом смысле можно согласиться с тем, что мир переживает очередной этап «созидательного разрушения», описанного еще Йозефом Шумпетером феномена, который создает предпосылки для последующего развития.

Не так давно (это было в прошлом году на нашем Сочинском форуме в сентябре) я сказал, что время простых решений прошло. Это действительно так. Перед всеми нами стоит очень серьезный интеллектуальный вызов, и от нашего ответа зависит то, каким будет посткризисное развитие, зависит и то, какую роль и какое место получит наша страна, Россия, в глобальном мире.

На фоне глобального кризиса ситуация в России — по формальным, подчеркиваю, признакам — выглядит достаточно стабильной, о чем, в общем всегда говорят. Экономика растет, конечно, невысокими темпами, но все же как-то растет. Бюджет сегодня сбалансирован, государственный долг и безработица — невелики, инфляция (имея в виду наши подходы к этому вопросу) находится под контролем.

Однако, и это тоже всем абсолютно понятно, динамика нашего развития не может не вызывать озабоченность. Напомню, что если в 2010–2012 гг. средние ежеквартальные темпы роста составляли почти 4,5%, то во II и III кварталах прошлого года только 1,2%, и это при том, что среднегодовые цены на нефть остаются вблизи своих исторических максимумов. Конечно, здесь есть и внешние причины, к примеру, рецессия у нашего основного торгового партнера — Европейского Союза, но не это главное.

Наблюдаемое сейчас торможение российской экономики обусловлено прежде всего внутренними проблемами нашего развития, теми структурными и институциональными ограничениями, которые не дают нам выйти на принципиально новый уровень развития.

С одной стороны, мы, конечно, уже достигли довольно высокого, по российским меркам, уровня благосостояния, а с другой — мы постепенно приближаемся к ограничениям по цене рабочей силы, она уже достаточно высока. В то же время ограничения существуют и по институтам, которые еще недостаточно хорошо развиты.

Это может привести нас к проблемам конкуренции как с развитыми экономиками, которые обладают высококвалифицированной рабочей силой и экспортируют технологические инновации, так и с экономиками с низкими доходами, низким уровнем заработной платы и дешевым производством промышленных товаров. Это то, что вслед за Барри Эйхенгрином называют «ловушкой среднего уровня доходов» — когда при достижении определенного уровня валового внутреннего продукта происходит определенное «зависание» темпов экономического роста.

Хотел бы также отметить, что наши сегодняшние проблемы, на мой взгляд, не являются результатом ошибок прошлого. Во всяком случае, их было не так много. Напротив, это скорее следствие довольно успешной реализации экономической политики в последние 10–12 лет, которая и позволила нашей стране совершить рывок вперед, подняться на качественную ступень, именно на которой мы и сталкиваемся с совершенно другими по своей природе и масштабу вызовами — кстати, по сравнению с теми, которые стояли перед нашей страной еще 10–15 лет назад и о которых в начале предыдущего десятилетия говорил Егор Гайдар.

А говорил он буквально следующее: «То, что мы делали в начале 1990-х гг., было исключительно болезненно в социальном отношении и рискованно политически, но интеллектуально несложно. А то, что должно делать правительство в настоящее время, — реформы здравоохранения, пенсионной системы, качественное обновление системы правовой охраны, защиты прав собственности — все это требует и тщательной проработки, поскольку здесь не может быть универсальных рецептов».

Для того чтобы справиться со всеми этими новыми вызовами, необходимо серьезное обновление большинства сложившихся институтов и процедур — и формальных, а зачастую и неформальных, — в рамках которых существуют и работают государство, бизнес, социальные структуры, граждане, все гражданское общество нашей страны. Это не просто теоретические размышления, это в современных условиях, по сути, веление времени.

Сегодня наша самая важная задача может быть выражена одним словом — словом «качество». Это и качество труда, и качество товаров, и качество продуктов и проектов, которые предлагаются для инвестирования, и, конечно, качество управленческих решений — в конечном счете все, что формирует качество нашей жизни.

Теперь несколько слов о тех направлениях, по которым правительство собирается эти задачи решать.

Первое, о чем мне хотелось бы сказать, — это повышение качества труда и обеспечение профессионального роста.

Это необходимое условие решения задачи по созданию до 2020 года 25 млн высокопроизводительных рабочих мест. Впервые об этом было сказано, напомню, Президентом России. Из страны дорогого, но зачастую некачественного и неэффективного труда мы должны стать страной высокого коэффициента полезного действия.

В этом смысле нам нужно обеспечить и гибкость рынка труда и трудового законодательства, повысить мобильность и качество трудовых ресурсов. На Сочинском форуме, о котором я уже упоминал, я как-то сказал, что мы не должны искусственно поддерживать занятость, поддерживать занятость любой ценой. Это тогда вызвало определенную критику, даже волну критики.

Тем не менее я считаю, что это правильно. При этом хотел бы отметить еще раз то, о чем говорил тогда: конечно, надо минимизировать социальные и политические риски высвобождения работников, а они есть, но сегодня они значительно ниже, чем несколько лет назад. Почему?

Во-первых, масштаб возможных высвобождений не такой большой, как 20 или даже 10 лет назад.

Во-вторых, сейчас на пенсию выходит многочисленное поколение 1950-х гг., а свои первые записи в трудовых биографиях делают представители поколения 1990-х, когда, собственно, в нашей стране и начал наблюдаться демографический спад. Таким образом, доля экономически активного населения, к сожалению, постепенно сокращается, и эта тенденция, вероятно, сохранится и в ближайшие годы. В этих условиях, скорее, будет не хватать квалифицированных сотрудников, работников, чем рабочих мест.

Государство должно стимулировать переход работников на те предприятия, которые нуждаются в рабочих руках и могут найти им наилучшее применение, помогать в открытии собственного дела, способствовать переобучению работников, получению ими новых и востребованных знаний. Иными словами, мы должны будем помогать тем, кто готов меняться, готов идти по пути повышения и эффективности, и качества своего труда, идти по пути модернизации. Это будет помощь и работникам, и работодателям, которые обеспечивают рост производства. Мы, кстати, готовы брать на себя и довольно существенную часть затрат, связанных с высвобождением работников: я имею в виду переобучение, оплату переезда к новым местам работы и необходимую адаптацию.

То есть в первую очередь мы здесь будем помогать самим людям, тем более что повышение такой мобильности — это важнейший ресурс экономического роста.

Еще несколько десятилетий назад промышленность развитых государств уходила в страны с дешевой рабочей силой. Сегодня все чаще она возвращается назад, но уже не в виде традиционных производств. Современная реиндустриализация — это появление принципиально новых технологий, которые к тому же непрерывно развиваются, совершенствуются, и работа с ними требует высокой квалификации, качественной образовательной подготовки.

Во всем мире инвестиции в знания растут существенно быстрее, чем вложения в основные фонды. Это, кстати, неудивительно, потому что 90% всех открытий и информации, которыми располагает человечество, было сделано за последние 30 лет, а те же самые 90%, но уже ученых и инженеров, подготовленных за всю историю цивилизации, — это наши современники.

Динамика прогресса такова, что принцип «одна жизнь — один диплом» очень быстро устаревает… К сожалению, в нашей стране те, кто постоянно обновляет свои профессиональные знания, занимается дополнительным образованием, пока находятся в меньшинстве, поэтому мы намерены поддерживать расширение сферы непрерывного образования, причем, учитывая возрастную структуру нашего общества, особое внимание будет уделено людям среднего и старшего возрастов. К 2015 г. доля работников, которые прошли повышение квалификации, должна вырасти на 10% против того, что мы имеем сейчас, — где-то до 37%... В современном обществе сектор знаний — это такая «умная машина» по принятию решений, по разрешению различных проблем, причем не только технологических или управленческих, но и тех, от которых зависит продолжительность экономически активной жизни каждого человека.

…Мы, конечно, рассчитываем на развитие институтов непрерывного обучения, бизнес-школ, executive education, и, естественно, других возможных средств, и, конечно, на приход качественных управленцев в государственный сектор.

Принципиальное изменение предпринимательской среды, ее качества — это второе, на чем следовало бы сфокусироваться правительству.

Основная задача — сделать условия ведения бизнеса в России, или, как сейчас модно говорить, национальную российскую юрисдикцию комфортной и конкурентоспособной, снять инфраструктурные и институциональные ограничения для деловой активности, создать эффективную систему стимулов для инвестирования в реальный сектор, в инновационные проекты и в региональное развитие. Мы этой работой занимаемся в расчете на то, что и российские инвесторы, и малый и средний бизнес к этому тоже будут подключаться.

…Приведу пример, который, на мой взгляд, является, может быть, наиболее красноречивым: срок подключения к электросетям для потребителей до 150 кВт сокращен до 180 дней, а его стоимость снижена более чем в 3 раза (совсем недавно эти цифры были совершенно тяжелые).

…Более простыми и прозрачными станут процедуры получения земельных участков под строительство и необходимых разрешений. В этом году будут снижены издержки бизнеса, связанные с предоставлением отчетности, до 40% увеличена доля закупок в электронной форме в общем объеме конкурентных закупок, срок государственной регистрации права собственности и кадастрового учета сократится до семи и пяти дней соответственно, а срок регистрации в государственных внебюджетных фондах для юридических лиц и индивидуальных предпринимателей должен составить один день.<…>

Сейчас нам крайне нужны инвестиции, которые связаны с внедрением передовых технологий, современного менеджмента, созданием высокотехнологичных рабочих мест, о которых я уже сказал, с качественно иным уровнем использования ресурсов и производительности труда. Как известно, инвестор понимает, что идти нужно туда, где выгодно, удобно и безопасно работать.

И, как очень часто довольно цинично говорят, патриотизм заканчивается там, где начинается налоговая декларация. В этом смысле мы тоже чувствуем это и на своем опыте.

Критически важный для нашей страны момент в плане сокращения издержек отдельных компаний — это создание современной транспортной и социальной инфраструктуры. Речь идет о привлечении частных инвестиций в крупные проекты Сибири, Дальнего Востока, в жилищно-коммунальный сектор, в строительство, в инновации.

О развитии социального предпринимательства и государственно-частного партнерства в этой сфере много говорится, но в любом случае требуются стимулирующие меры, и такие меры должны быть созданы, в том числе за счет возврата части будущих федеральных налогов.

Что касается формирования территорий опережающего развития, расположенных в Сибири и на Дальнем Востоке, то для предпринимателей, которые будут вести здесь свой бизнес, будут созданы особые условия, я буду заниматься этим лично. В том числе установлены пятилетние налоговые каникулы по налогу на прибыль, по добыче полезных ископаемых, земельному и имущественному налогам, а также пониженные ставки страховых взносов.

Одна из ожидаемых многими инвесторами инноваций в этой сфере, которая, как мы рассчитываем, тоже будет приносить пользу, — это механизм отсроченных платежей, так называемый TIF, когда реализация проекта начинается без первоначальных вложений со стороны государства и затраты инвесторов возмещаются за счет налоговых поступлений от реализации инвестиционного проекта в целом.

Еще один наболевший для бизнеса и граждан вопрос (он напрямую влияет на качество бизнес-среды) — это обеспечение более эффективной работы инфраструктурных монополистов. Вы знаете, мы тарифы заморозили, в самых ближайших планах — внедрение системы общественного контроля за издержками инфраструктурных монополий, процедур ценового и технологического аудита, раскрытие информации о закупках и обсуждение их инвестиционных программ. Этим тоже стали заниматься гораздо более активно, чем это делалось в последние 15–20 лет.

Нас часто упрекают в коротком горизонте планирования, критикуют за постоянные изменения в правовом регулировании предпринимательской деятельности. Это отчасти справедливо, но не до конца. Я напомню, что за прошедшие полтора года утверждены Основные направления деятельности правительства до 2018 года, ряд долгосрочных стратегий, 39 государственных программ.

Конечно, эти инструменты нуждаются в доводке, но это все-таки довольно ясные ориентиры для инвесторов, позволяющие планировать долгосрочные капитальные вложения и привлекать длинные кредитные ресурсы, создавать дополнительные рабочие места, тем самым формировать реальные точки устойчивого экономического роста.

В последние годы российское законодательство было существенно модернизировано, в том числе в связи с тем, что мы приводим его в соответствие с требованиями ВТО, гармонизируем его правовую базу с нашими белорусскими и казахстанскими партнерами в ходе формирования Таможенного союза и Единого экономического пространства.

На очереди вступление в ОЭСР, поэтому мы и дальше продолжим совершенствование законодательства в области регулирования капитальных вложений, финансовых рынков, экологии, борьбы с коррупцией… Важно, чтобы эти новации улучшали деловой климат и не создавали дополнительной административной нагрузки на бизнес. Чтобы эти риски свести к минимуму, вводится оценка регулирующего воздействия.

…По большому счету речь идет об определенном самоограничении власти в определенных отраслях экономики, в сфере ЖКХ и социального обслуживания — там, где частный инвестор, там, где собственник по определению более эффективен и поэтому должен быть заинтересован в развитии своего бизнеса.

Что касается малых и средних предприятий. Наша задача — набор критической массы. В странах Евросоюза на долю небольшого бизнеса приходится до половины валового внутреннего продукта. У нас, к сожалению, пока цифры другие, у нас это около 20%, ну а в общей численности занятых — приблизительно четверть. Показатель занятости в секторе малого и среднего бизнеса других стран, в Европе, действительно составляет около 50%.

Многое зависит от эффективности государственной политики. Даже в условиях оптимизации государственных расходов мы продолжаем финансирование федеральных программ поддержки небольших компаний, предпринимателям предоставляются субсидии. В текущем году на это было предусмотрено более 21 млрд рублей. Предстоит также реализовать решение (оно было озвучено в Послании) о двухлетних налоговых каникулах для вновь созданных предприятий в производственной, социальной и научной сферах. Необходимые полномочия должны быть предоставлены субъектам нашей страны уже в этом году.

Более открытой для малого и среднего бизнеса должна стать система государственных закупок. С этого года мы внедряем закон о контрактной системе. Он, как известно, предусматривает серьезные преференции для малых и средних предприятий, имея в виду, что не менее 15% годового объема заказов должно быть отдано небольшим фирмам и социально ориентированным некоммерческим организациям, а для малых и средних предпринимателей в закупках инфраструктурных монополий эта доля должна быть еще значительнее.

Еще одно важное направление — повышение доступности кредитных ресурсов для малого и среднего бизнеса… Все эти шаги имеют конкретную цель — максимально упростить для бизнеса создание современных рабочих мест, создание новых продуктов и услуг и облегчить выход на новые технологические уровни.

Но, скажем прямо, одних правительственных усилий недостаточно. Власть только может создать необходимые условия и постараться их качественно внедрить, а вот как использовать открывающиеся возможности, зависит от всех нас, от каждого из нас — от тех, кто ведет собственное дело, от тех, кто работает на малых и средних предприятиях, в крупных компаниях, общественных организациях, в конечном счете зависит от нашего желания добиваться успеха собственным трудом.

Марио Монти(президент Университета Боккони, пожизненный сенатор, председатель Совета министров Италии в 2011–2013 гг.)

Европа преодолела кризис

В.Мау: В начале 1990-х я открыл для себя своеобразный экономический или экономико-политический закон: если профессор экономики становится премьер-министром, дела в стране идут плохо. Потом я понял, что это работает и для Европы. Особенно это стало ясно, когда профессор Монти стал премьер-министром Италии. Марио, хотел спросить: как это было и как вы себя чувствуете? Много ли еще профессоров должны занять места премьер-министров и президентов в Европейском Союзе?

Кстати, в этой связи не могу не вспомнить цитату. Некоторое время назад я прочитал в «Экономисте» такую фразу: «Для того чтобы в Европе прошел кризис, необходимы немецкая экстравагантность, французские реформы и итальянская политическая зрелость». Как вы к этому относитесь?

Для меня большая честь участвовать в Гайдаровском Форуме, я прежде всего благодарен профессору Мау за то, что меня пригласили. Для меня особая честь вновь встретиться с премьер-министром господином Медведевым, с которым я прекрасно сотрудничал на двусторонней основе, я имею в виду Россия — Италия в рамках «восьмерки», в рамках «двадцатки». Также я сотрудничал и с президентом Путиным, когда я недолгое время находился в правительстве.

Немецкие, французские, итальянские плюсы или минусы, слабости или сильные стороны — это один из интересных аспектов, характеризующих Евросоюз.

Конечно, есть еще 25 стран, которые могли бы добавить кое-что к этой комбинации. Если вы спросите у итальянцев по поводу того, как они реагировали на итальянский финансовый кризис в конце 2011 г., то, наверное, они будут еще более откровенными, они, наверное, скажут: «В ноябре 2011 г. нам, похоже, дали немецкого премьер-министра» — скорее всего, так они скажут, и это совсем не обязательно будет означать комплимент.

Честно говоря, я считаю, что в последние два года мы в Европе осознали необходимость добиться взаимопонимания в том, что касается нашей совместной деятельности и сотрудничества.

По моему мнению, Еврозона сегодня в общем и целом преодолела кризис. Не все решено, но в большинстве проблемы разрешены. Также следует отметить, что никогда речь не шла о кризисе евро. Эта валюта все еще молодая, и за последние годы евро никогда не ставился под вопрос ни с точки зрения покупательной способности внутри Союза, ни в том, что касается обменного курса vis-a-vis основных валют мира. Хотя многие в Европе могут вам сказать, что евро — слишком сильная валюта, но речь шла о финансовом, банковском кризисе, который захлестнул большое количество стран в рамках Еврозоны. Во всяком случае, в Италии этот кризис был очевиден. В ноябре 2011 г. Италия столкнулась с ситуацией, когда за предыдущие четыре месяца разница между процентной ставкой в Италии и в Германии увеличивалась очень быстро: c двухсот базовых пунктов до шестисот базовых пунктов менее чем за четыре месяца. Это и привело к серьезным проблемам.

Неожиданно Италия превратилась в страну, на которую был обращен взор Европы, да и всего мира (и это чувствовалось, надо сказать), потому что после финансовых кризисов в Греции, Португалии, Ирландии и в какой-то степени в Испании все опасались, что и Италию ждет такая же участь, принимая во внимание системные проблемы в Европе.

Но этого не произошло. И благодаря коалиции, большой коалиции, благодаря политике фискальной дисциплины, благодаря структурным реформам, которые не так уж и отличаются от тех, которые столь подробно описал здесь премьер-министр России, — итак, благодаря всему этому мы смогли выйти из этой ситуации.

И, в общем-то, Италия на данный момент — единственная страна на юге Европы, которая вышла из финансового кризиса. При этом не было необходимости просить о финансовой помощи ни ЕС, ни МВФ. Италия также — единственная страна на юге Европы — плюс, единственная страна, которая вышла за рамки процедур ЕС, регулировавших финансовые процедуры. Почему я говорю «юг Европы плюс»? Это не только Испания, Греция, Португалия, которые все еще этим процедурам следуют, плюс еще Франция; еще одна страна — это Нидерланды, которая не находится на юге.

Нынешнее правительство Италии под руководством премьер-министра Летта активно проводит политику фискальной дисциплины и структурных реформ. Позвольте мне сказать, что Еврозона в своей системе управления в значительной степени отошла от предыдущей схемы; опять же реагируя на кризис и учитывая посткризисные контуры мира. Например, каждая страна сегодня должна представлять Евросоюзу проекты бюджетов на следующие годы еще до того, как этот проект поступает в национальный парламент.

Или, например, сейчас создается банковский союз, и речь идет об одном общем механизме банковского надзора. Он, конечно, несовершенен, но тем не менее. Добавим все те инновации, которые внедрил европейский ЦБ по мониторингу банковских

сделок. Конечно же, все мы заплатили цену за это — всем тем, что касается краткосрочного спада, рецессии, высокой безработицы, особенно среди молодежи, в Италии, например, да и в других странах. За этим надо следить внимательно: в результате кризиса растет разочарование, растет недопонимание, растет конфликт между севером и югом Европы, а это очень опасно. Это требует серьезных усилий, направленных на обеспечение роста в условиях стабильности…

Я думаю, что мы должны в значительной степени следовать в рамках ОЭСР, полагаю, что тогда мы добьемся большего роста стабильности как на юге, так и на севере Европы. И это будет наш вклад.

Что касается юга, то, конечно же, мы должны и дальше проводить политику бюджетной дисциплины и структурных реформ. Не все страны целенаправленно следуют этому импульсу, а это очень важно, по моему мнению. Это означает также, что мы должны внедрить культуру социальной экономики, как в Германии, и в остальных странах Западной Европы. Но ведь и север должен сделать свой шаг навстречу, их экономика должна быть более готовой внести свой вклад с точки зрения экспансии.

Нынешний анализ, который был сделан в ЕС — а именно: анализ макроэкономики и ситуации в Германии — в том, что касается тех реалий, который там существуют, это серьезный шаг вперед. Но в отношении позиции Германии, позиции других северных стран — это то, что касается принятия общеевропейских решений… Здесь тоже надо продвигаться вперед, особенно в том, что касается более открытой позиции не по бюджетному дефициту в целом, а по производственным инвестициям в госсектор. Необходимо объяснять определенные заимствования, особенно если ставка на кредиты ниже, нежели ожидаемая отдача от реализуемых проектов. Это не является дисциплинированной политикой в области госфинансов и не является экономически оправданным подходом.

Полагаю, что если мы добьемся стабилизации роста (а здесь должны внести свой вклад как юг, так и север Европы), то в результате мы выйдем из ситуации спада, о котором говорил премьер-министр России. Мы преодолеем спад, который переживает ЕС и который не помогает никому, и российской экономике среди прочих.

Эти политическую комбинацию можно и нужно менять, развивать, отходить от социальных стереотипов, которые укоренились в наших странах.

Нельзя забывать, что наша европейская структура сложная, сильная, но довольно молодая, она была создана в результате трагического кризиса после Второй мировой войны. В течение многих десятилетий благодаря Евросоюзу мы смогли избежать проблем между Германией и Францией. Конфликты — всегда последствия кризиса, и я думаю, что кризис Еврозоны не является исключением из этого правила. Спасибо.

В.Мау: Спасибо. Я хочу попросить выступить Анхеля Гурриа, генерального секретаря ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития), организации, в которую Россия хочет вступить и с которой мы ведем интенсивные дискуссии.

Сегодня утром была сессия по докладу ОЭСР, где доклад ОЭСР звучал гораздо оптимистичнее по отношению к России, чем высказывания многих российских экономистов.

А. Гурриа, генеральный секретарь Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР)

Контуры посткризисного мира

Когда Марио Монти говорит: «следуйте примеру ОЭСР», — день хорошо начинается. День начинается хорошо тогда, когда премьер-министр говорит обо всех изменениях политики, всех тех изменениях, которые реализуются здесь. И я должен сказать в качестве комментария… Я представил наш доклад здесь, на форуме; мой комментарий к этому документу объясняет, почему у России кризис проходит лучше, чем в других странах мира. Конечно, кризис не закончился, Россия развивается, но тем не менее задачи стоят серьезные, мы их описываем в нашем обзоре, и эти задачи должны быть решены.

Позвольте мне сказать следующее: мы все еще живем в посткризисном пространстве. Я не буду говорить о контурах посткризисного времени, как будто бы речь идет об истории. К сожалению, мы все еще чувствуем на себе результаты кризиса. Я бы сказал так: кризис оставил нам довольно серьезное наследие, которое беспокоит нас, и сегодня мы должны решать эти проблемы.

Какой сейчас рост в мире? 1,7% по сравнению с более чем 4%. По цифрам ОЭСР, прошлогодний рост — 2,5%.

В этом году ситуация в Еврозоне лучше, США набирают обороты — это в какой-то степени неплохие новости. Япония впервые выходит из дефляции после 15 лет; побороли дефляцию, но рост все еще достаточно скромный, и огромным бременем лежит задолженность — больше 200% по сравнению с ВВП.

Одно из наследий кризиса — низкий рост. Безработица — вторая проблема, которую мы унаследовали: до 8% в среднем в ОЭСР, 47 млн человек, и 16% в качестве среднего показателя среди молодежи. Во Франции каждый четвертый, в Италии каждый третий, в Греции и Испании — каждый второй молодой человек без работы.

Безработица в Еврозоне — 12%. И рост безработицы продолжается. Поэтому это не история, это не прошлое. В США безработица снижается, и это странно. Цифры говорят о том, что новых рабочих мест в последние месяцы было создано очень мало, тем не менее безработица падает, хотя все больше и больше людей ищут работу. Здесь есть определенный парадокс в том, что касается статистики. Но это означает, что мы в ОЭСР говорим о 12–13 млн новых безработных, которых мы получили в результате кризиса. Это серьезное бремя. Далее. Что еще мы унаследовали? Неравенство, растущее неравенство. И раньше, до кризиса, мы все это видели. Но ничто лучше кризиса не влияет на рост неравенства… И уровень неравенства в ОЭСР достиг девяти раз (10% самых богатых людей в сравнении с 10-ю процентами самых бедных). Много это или мало? Одно поколение назад показатель был — в 6-7 раз. А это означает, что показатель неравенства увеличился в течение одного поколения, за 35 лет, на одну треть, и это уже очень нехорошие новости. Показатель этот растет очень быстро. За три кризисных года — 2008, 2009, 2010 гг. — этот показатель вырос быстрее, нежели за предыдущие 12 лет. Это третья проблема, которую мы унаследовали, — медленный рост экономики, безработица, быстрый рост неравенства.

Важнейшая черта времени — утрата доверия к государству. Все, что мы построили — политики, премьеры, банковская система, президенты, транснациональные корпорации, конгрессы, парламенты, — так вот, ко всему этому люди утратили доверие.

Люди не верят теперь, что все эти структуры могут решать их проблемы. Растет цинизм в обществе: люди не считают, что традиционные институты, государственные структуры в состоянии решать их индивидуальные проблемы, а это в значительной степени затрудняет решение этих проблем и реализацию государственной политики. Это то, что мы унаследовали, это то, с чем мы должны считаться.

Четыре «цилиндра» экономики

Сравним нынешнюю экономическую ситуацию с автомобильным рынком. Скажем, речь идет о европейской машине. Если бы речь шла об американской машине, тогда было бы восемь цилиндров, и она бы просто сжирала весь бензин, а мы говорим о четырехцилиндровом двигателе — европейский автомобиль более эффективный, экономичный. Но все четыре цилиндра работают лишь вполовину своей мощности. Они не работают в полную мощь.

Какие же это «четыре цилиндра»? Инвестиции — примерно 2%, самые медленные за прошлые годы, отстают от тенденции, а инвестиции сегодня — это завтрашний рост. Так вот, инвестиции очень медленные. Торговля — это мировой двигатель. Рост 2–3%, еле-еле, теперь понемногу набирает обороты.

Но президент Путин на встрече «двадцатки» едва ли не выкручивал всем руки, используя свое умение дзюдоиста, чтобы убедить в том, что «двадцатка» не должна повернуть вспять, не должна вернуться к протекционизму. Он сделал это дважды: в Лос-Кабосе в Мексике, а затем повторил это, конечно же, в Санкт-Петербурге. Он сам, единолично, добился того, что «двадцатка» обещала четыре года, — не возвращаться к протекционизму. Мы говорим о продвижении вперед, об открытии рынков. Но мы даже не можем убедить людей в том, чтобы они замерли на месте! Парадокс, серьезный парадокс, в котором кроются проблемы. Это серьезный протекционизм, и это проблема.

Кроме того, кредиты — это еще один «цилиндр». Средний процент увеличения выдачи кредитов — плоская линия, то есть минус 3% в Европе, возможно, небольшой прирост выдачи кредитов в США, небольшой — в Японии, но на самом деле рост выдачи новых кредитов практически отсутствует. Почему нас это удивляет? Почему банки не дают кредиты? Это всех нас очень волнует. «Как же они не обанкротились», — вот о чем думаем в первую очередь. Для общества очень дорого обходится банкротство банков, крах банковской системы, потому что должен же кто-то давать в долг. Банки дают в долг, им нужно давать в долг, а если они не будут давать в долг, тогда кто? В ОЭСР дела с этим обстоят не очень.

Четвертый «цилиндр» нашего двигателя… Торговля, инвестиции, выдача кредитов и следующее... Кто же у нас раньше быстро рос? Китай, Индия, Бразилия, Южная Африка, Индонезия. Сейчас экономики всех этих стран серьезно замедлились. Китаю удалось стабилизировать ситуацию более-менее, но у остальных все не так хорошо. Даже в Мексике мы наблюдаем значительное замедление темпов роста. Это наследие кризиса, это наши сегодняшние условия, в которых мы живем.

Что происходит вокруг России

Премьер-министр Медведев говорил о том, что для такой страны, как Россия, становится все сложнее расти, потому что Россия встроена в глобальный контекст. Давайте посмотрим, что происходит вокруг России.

В нашем обзоре говорится: из-за того, что есть большое количество неопределенностей, и из-за того, что в России велика зависимость от энергоносителей и от продажи энергоносителей, российской экономике сложно расти. Что касается контуров посткризисного мира, мы надеемся, что ситуация в ближайшие годы улучшится, но остается большое количество неопределенностей. Возможно, США будут постепенно выходить из серьезной поляризации, политических дебатов по проблемам долга и бюджета.

«Абэномика» в Японии не сможет, возможно, справиться, это будет плохо.

Но какие меры будут приниматься в Китае? А в Евросоюзе? Вот где будут главные вызовы, с которыми мы можем столкнуться, и нам нужно понять, что же станет нормой в будущем, когда мы, наконец, по-настоящему выйдем из кризиса.

Очень сложно будет принимать решения в области политики и стратегии. Чтобы поддержать темпы производства и роста экономики, нам нужно будет смотреть, когда будет усиливаться или ослабляться монетарная политика федеральной резервной системы и так далее. На все это станут оглядываться чаще и больше; те, у кого внешний долг высокий, будут страдать больше, будут более подвержены и уязвимы, а также более уязвимы те, у кого слабая банковская система.

В этом смысле у России дела обстоят неплохо, она, в общем-то, готова к новой стадии развития. Это будет очень конкурентная стадия развития мировой экономики. Будут потеряны многие рабочие места, сократится экспорт, благосостояние уменьшится — все придется отрезáть, ампутировать, а потом надо будет наверстывать упущенное, поэтому каждой стране нужно лучше готовиться к этой новой гонке, которая последует за выходом из кризиса.

Позвольте в конце моего выступления сказать также о том, что господин премьер-министр Медведев говорил о навыках, образовании. Это два разных аспекта. Мы посмотрели, как в России дела обстоят по методологии PISA. Россия улучшает свои показатели, но, что касается навыков, это уже относится к трудовому рынку, это отдельный элемент, он не связан с успеваемостью студентов. Этот компонент связан с тем, как работают взрослые выпускники, какая ситуация на рынке труда. Во многих странах ситуация на рынке труда обстоит не очень хорошо в связи с участием женщин на рынке труда, а также недостаточно принимаются во внимание соображения экологичности.

Мы идем по пути столкновения с природой, нам нужно изменить траекторию нашего развития, иначе мы столкнемся, и цена будет очень высокой. Не нужно идти против природы.

Таковы, на мой взгляд, контуры посткризисного мира. Нужно будет наверстывать упущенное, внедрять инновации, усердно работать и осторожно принимать решения.

В.Мау: Спасибо большое. Я попрошу выступить Вацлава Клауса. Он, я бы сказал, один из крупнейших евроскептиков вне Великобритании.

Вацлав Клаус (президент Чехии в 2003–2013 гг.)

«Европа является очень неудачным примером организации экономической и политической системы»

Спасибо за ваше приглашение посетить очень важную площадку — Гайдаровский Форум. Гайдар был моим хорошим другом, прекрасным экономистом и серьезным, выдающимся политиком.

Прежде всего: как связаны я и профессор Мау? Мы говорили в первой переписке об устойчивом развитии и о периоде нестабильности. Здесь есть проблема. Я не понимаю, что такое «устойчивое развитие». Это не нейтральный термин. Как его трактовать? Я думаю, что он недостаточно хорошо разработан. Идеологическая концепция его плоха, он не может быть серьезной основой для вдумчивых обсуждений.

Я думаю, что те, кто использует этот термин, действительно не хотят обсуждать, как вновь запустить мотор экономического роста, особенно в Европе, как увеличить темпы роста в развивающихся странах или как преодолеть бедность. Вот что действительно важно, а разговоры об устойчивом росте или развитии должны сводиться к тому, что нам необходимо убрать ненужные барьеры, нам нужно отказаться от некоторых операционных концепций. Те, кто использует термин «устойчивое развитие», являются заложниками устаревших экономических доктрин, которые не дают расти нам так быстро, как надо.

В 1970-е гг. многие «зеленые» взяли этот термин на вооружение. Я думаю, что нам очень нужно прояснить, что же он значит и какие еще идеологически заряженные и мотивированные термины используются у нас. Нужно об этом подумать и отказаться от многих.

Я жил в централизованной, в плановой экономике Чехословакии, как и в СССР, я кое-что знаю о необходимых предпосылках и условиях экономического роста и развития. Они включают развитую рыночную экономику, минимальное вмешательство государства. Частная собственность, ее очень высокая доля — чем меньше субсидий, тем лучше. И, конечно, нужны институциональные и правовые рамки, надлежащие рамки.

Многие считают, что это всем известно, и все это по всему миру признают, а 20 лет назад, когда у нас были серьезные перемены, которые в Центральной и Восточной Европе серьезно повлияли на наше развитие (кстати, Гайдар пытался здесь сделать что-то похожее), мы думали, что это все уже стало историей. Нет-нет, по-прежнему мы обсуждаем всё те же темы и вопросы.

Когда я говорю «здесь обсуждаем», я имею в виду прежде всего Европу, потому что Европа является очень неудачным примером организации экономической и политической системы.

Вот говорили о социально-ориентированной рыночной экономике (это немецкий термин), но она стала препятствием и барьером для экономического роста. Все это напоминает нам плановую экономику времен социализма в Чехословакии, и нам нужно отходить от тех практик управления экономикой. Европейская экономика зарегулирована, она перегружена социальными и другими обязательствами, она демонстрирует протекционизм, и все это не дает экономике Европы расти.

Кроме этой неэффективной экономической и социальной системы, Евросоюз становится всё более и более забюрократизированным и централизованным образованием. Все стремятся перейти к еще более тесному союзу. Это является доказательством, что плановая экономика и плановое общество бесперспективно. Оно ослабляет одну из самых сильных европейских особенностей — это традиционно высокий уровень демократии. Мы должны остановить де-демократизацию Европы.

Что касается второй части названия данной дискуссии, я не думаю, что нестабильность является надлежащим описанием того, что сейчас происходит в мировой экономике.

Я не думаю, что есть какая-то особая нестабильность в отличие от обычной, просто есть дисгармония тенденций развития, новое распределение динамики роста и богатства. Во многих частях света, например в странах БРИКС или схожих с ними, нет серьезной нестабильности, они растут довольно быстро, что неразрывно связано со всеми проблемами, дисбалансами, несоответствиями быстрого роста и состоянием мировой экономики.

В некоторых частях света мы можем сказать, что имеет место нестабильность, например в Европе. Там нет экономического роста, там высок уровень долга. Однако мне кажется, что европейцев устраивает текущее положение вещей, они не готовы к серьезным переменам. Я считаю, что будущие выборы в Евросоюзе не изменят ситуацию сколь-нибудь серьезным образом. Политическая бюрократия в Евросоюзе сильна, а простым людям внимания уделяется все меньше. Возможно, эта тенденция продолжится и в будущем. Я согласен с господином Монти: кризис в Европе — это не кризис евро, это кризис, который был создан евро, таким обменным курсом и процентными ставками и едиными ставками, единой монетарной политикой для очень разношерстного континента.

Мы не должны забывать о развивающихся странах. Многие из них демонстрируют чудесные, невероятные темпы роста и снижения уровня бедности в последние десятилетия. Особенно это характерно для Азии.

Сегодня бедность остается в основном проблемой Африки, потому что этот континент наименее интегрирован в мировую экономику. Изменения там возможны, если бы там была увеличена роль рыночной экономики и снижена роль правительства. Слишком сильное вмешательство правительства порождает коррупцию, снижает продуктивность всех процессов и приводит к разворовыванию помощи в целях развития.

Второй день Гайдаровского Форума-2014 был посвящен теме «Ресурсы и инфраструктура устойчивого развития». Он начался с пленарной дискуссии «Будущая индустриальная структура».

За последние десятилетия ускоренное развитие широкого круга технологий создало возможность формирования на их базе нового поколения производств. Эти технологии позволяют осуществлять быстрое проектирование сложных изделий, обеспечивают быструю и незатратную адаптацию изделий к требованиям заказчиков, позволяют гибко менять параметры устройств и производить индивидуализированные образцы.

С учетом развития подобных технологий, подкрепленных ростом производительности труда, повышением мобильности решений энергетического и ресурсного обеспечения, сокращается размер производств и растет мобильность современных производств. Это вызовет множество сопутствующих проблем, в том числе — социальных и политических.

Обсуждались вопросы: Какие перспективы открывают данные технологии для традиционных отраслей промышленности?

Какие возможности создают данные технологии для новых отраслей, для развития малых инновационных производственных компаний?

Насколько применение подобных технологий изменит структуру производства, возвращая его в развитые страны с высокой стоимостью рабочей силы?

Какие программы и формы поддержки нужны для развития перспективных производственных технологий, обеспечения доступа к ним инновационным производственным компаниям? Какие вызовы для рынка труда создает распространение этих технологий?

Модератором дискуссии выступил председатель правления ОАО «РОСНАНО» Анатолий Чубайс.

Денис Мантуров, министр промышленности и торговли РФ, считает, что на данный момент одним из перспективных направлений развития являются индустриальные парки. За счет такой организации высокотехнологичного бизнеса страны с несырьевой экономикой привлекают в свои производства существенные инвестиции. При этом он особо подчеркнул, что это направление технологического развития было создано «снизу», самим бизнесом. В работе индустриальных парков, согласно словам министра, занят преимущественно средний бизнес, являющийся «основным драйвером экономики». В связи с этим в текущем году будет принята специальная подпрограмма поддержки индустриальных парков, предусматривающая налоговые преференции для только что созданных компаний. Министр также отметил, что на данный момент в России ведут свою деятельность 36 индустриальных парков. Планируется открытие еще 80 в ближайшее время и 300 технопарков в течение следующих пяти лет.

По словам Алексея Пономарева, вице-президента Сколковского института науки и технологий, на данный момент новые индустриальные технологии (НИТ) также активно обсуждаются, как и нанотехнологии около 10 лет назад. Он считает, что современные возможности проектирования и изготовления материальных объектов делают возможным изготовление уникальных персонифицированных вещей не в массовом, а в единичном производстве. Такие технологии, по его мнению, могут быть использованы и в промышленности, и в быту, и в науке.

Эско Ахо, председатель совета директоров Eas tOffice of Finnish Industries, премьер-министр Финляндии (1991–1995 гг.), рассказал о международном опыте в области развития новых промышленных (цифровых) технологий, в том числе на примере компании Nokia Финляндии. При этом он особо отметил, что, по прогнозам, в результате внедрения новых технологий через 10–20 лет Финляндия потеряет до 50% рабочих мест.

Игорь Агамирзян, генеральный директор ОАО «РВК» говорил, что происходящая новая технологическая революция ликвидирует огромное количество массовых профессий, приведет к усугублению социально-экономической дифференциации общества, что в результате будет иметь глубокие социально-экономические последствия.

* * *

На четвертый день состоялась открытая дискуссия «Контуры посткризисного мира». С основным докладом выступил ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Владимир Мау.

Назвав кризис 2007-2008 гг. системным, В. Мау сделал обзор «глобальных реформаций», которые этому предшествовали. «В 70-е гг. начался структурный кризис на Западе, темпы роста упали. Появился неизвестный раньше элемент экономической системы — стагфляция, — отметил он. — На протяжении 70-х западные страны трансформировали свои экономии к новым вызовам информатизации и технологического развития. В Советском Союзе в это время формировалась модель обмена продовольствия и оборудования для добычи нефти и газа на энергетические ресурсы». Российский кризис 90-х гг. происходит из последствий европейского кризиса: «Советская трансформация была структурным продолжением западной трансформации 80-х... Со второй половины 1999 г. начался экономический рост, у которого было три источника: макроэкономическая стабилизация, восстановительный рост, высокие цены на нефть с привязкой к бурному росту экономики на Западе… В моем понимании, ключевой институциональной задачей является переход от экономики спроса к экономике предложения. Экономика предложения — это экономика низкой инфляции, низких процентных ставок, устойчивых налогов».

В.А. Мау убежден, что «будущая промышленность становится все более интеллектуальной. Появляются технологии, в которых не обязательно конкурировать по труду — важна доступность потребителя и исследователей, разработчиков».

Академик А.Г. Аганбегян был озабочен: «Почему мы после умеренного роста 3-4% за год перешли к стагнации? Закономерное сокращение связано с тем, что силы, тянущие экономику вниз, превышают те, что тянут вверх».

Алексей Комиссаров заметил: «В нашей стране проблема состоит в том, что краткосрочные цели являются более приоритетными, чем долгосрочные». Увы, не только в нашей стране.

Обзор подготовлен по материалам сайтов Института Гайдара, АНХиГС, Фонда Гайдара.

Опубликовано в журнале:

«Вестник Европы» 2014, №38-39

Россия. Весь мир > Госбюджет, налоги, цены > magazines.gorky.media, 24 июля 2014 > № 1137513

Новая политическая география Европейского Союза

(европейские эксперты о кризисе в ЕС)

Власова Ксения Викторовна — кандидат исторических наук, научный сотрудник Института Европы РАН

…разразившийся три года назад кризис евро революционизировал общую политику Европы: основные политические партии стали бороться за свое существование; те же, которые считали себя частью европейского ядра, ощутили себя находящимися на его периферии; в самом сердце Европы возник огромный вакуум.

Недавно Европейский совет по международным отношениям опубликовал на своем сайте обширный аналитический труд коллектива европейских авторов*, которые приглашают нас переосмыслить наши представления о текущем кризисе и его возможные последствия для интеграционного процесса в Европейском Союзе. Приглашенные ученые и эксперты попытались определить, каково сегодня соотношение сил сторонников и противников евроинтеграции в различных государствах Евросоюза, а также задуматься об имеющихся возможностях поиска приемлемых решений по выходу из кризиса и вероятных преградах на этом нелегком пути.

Большинство из них отмечает, что разразившийся три года назад кризис евро революционизировал общую политику Европы: основные политические партии стали бороться за свое существование; те же, которые считали себя частью европейского ядра, ощутили себя находящимися на его периферии; в самом сердце Европы возник огромный вакуум. В силу сложившихся обстоятельств становится очевидным, что идея мультискоростной Европы, основанной на идее, что все государства-члены идут к общей цели, уже невозможна. Поэтому внутри стран Европейского Союза среди еврооптимистов и евроскептиков возникли новые столкновения, которые, как правило, касаются четырех различных проектов европейской интеграции.

Первый проект касается создания единой зоны евро, которая предполагает возникновение интегрированного банковского союза, наличие налоговой консолидации и установление мер, предполагающих возможность принятия объединенных политических решений. Второй проект — это создание единого рынка для спасения еврозоны. Полный распад еврозоны может уничтожить евро, в то время как большой скачок в направлении политического союза может сжать единый рынок, а такие страны, как Великобритания или Швеция, могут выйти из ядра Европы. Третий проект — о воссоединении Европы через расширение и политику соседства, основанной на идее трансформации нестабильных соседей через открытые рынки и прозрачные границы, также является жертвой жесткой экономии и политики времени кризиса. Четвертый проект исходит из «идеи глобальной Европы», согласно которой европейские страны объединят свои коллективные экономические, дипломатические и военные средства, чтобы занять ведущее место в мире, а не просто реагировать на решения, принятые в Вашингтоне или Пекине. Очевидно, реализовать это будет гораздо труднее, если глубокая интеграция в еврозоне идет рука об руку с близорукой политикой самостоятельной маргинализации, что в настоящее время, например, проводит нынешнее британское правительство.

Небывалый за последние годы рост скептических настроений вокруг общего европейского будущего позволяет экспертам утверждать, что внутри Европейского Союза возникла новая политическая география, которая перекроила давно существующие границы и внутри каждого европейского государства, и между странами. Согласно проведенному исследованию, современная перетасовка политической географии Европы происходит, по крайней мере, в четырех направлениях.

Во-первых, на уровне элиты: прежние политические силы из-за разразившегося кризиса оказались под огромным давлением и в настоящее время заменяются новыми политическими лидерами вне существующих партий либо популистскими движениями, характеризующими себя как «околокризисные».

Во-вторых, деление происходит между периферией и ядром: те страны, которые считали себя находящимися в центре Европы, ощутили собственное бесправие. Параллельно с этим процессом разделение произошло и между странами-кредиторами, и между странами-должниками.

В-третьих, в основном ядре Евросоюза наметился огромный разрыв. Хотя новый центр силы сместился из Брюсселя в Берлин, это не всегда приводит к более последовательной, не говоря уже об иерархической, системе управления. Потенциально непреодолимая пропасть возникла также между Парижем и Берлином, и хотя Германия в настоящее время подтвердила свою идентичность как проевропейское государство, она по-прежнему выглядит как «власть без цели». В то же время многочисленные европейские акторы рады наложить вето на любые предложения по выходу Европы из кризиса, что не позволяет всем 27 государствам — членам Евросоюза прийти к консенсусу по какому-либо единичному вопросу, не говоря уже о решении общих глобальных проблем.

Всё это приводит исследователей к последнему, четвертому наблюдению: единое комплексное видение европейской интеграции у Европейского Союза как целостного объединения стран отсутствует напрочь. Термин «политический союз» вошел в европейский дискурс, но пока единого мнения о его значении и полезности не наблюдается. Так, некоторые опасаются «еженедельного» подтверждения из Брюсселя или Франкфурта о том, что именно следует парламентариям других стран принять в течение предстоящей недели в своем собственном государстве. Другие, в свою очередь, жалуются на хрупкость европейского центра, который не в состоянии защитить их от более сильных государств и финансовых спекулянтов. Кроме того, в настоящее время в отдельных секторах были приняты краткосрочные решения, которые не могут составить единого целого и стимулировать энтузиазм граждан или рынков.

Перетасовка элит

С точки зрения ряда исследователей, рост скептических настроений в Евросоюзе и перетасовка политической географии на уровне национальных элит особенно заметны в таких традиционно проевропейских странах, как Германия, Греция и Финляндия.

По мнению греческого автора Г.Пагулатоса, к весне 2012 г. на 14 % больше греков считало Европейский Союз скорее «плохой», нежели «хорошей» идеей: разрыв между положительной точкой зрения на Евросоюз по сравнению с отрицательным отношением к нему, за последние два десятилетия достиг своего исторического максимума и составил более 60 %. Поэтому становится неудивительным тот факт, что традиционные проевропейские партии Греции (такие как ПАСОК) понесли тяжелые потери во время выборов в мае 2012 г., в то время как левые радикалы (СИРИЗА) и правые националисты («Хриси авги», или «Золотая заря») одновременно неплохо показали себя. СИРИЗА в четыре раза увеличила свою долю голосов на последних выборах и стала второй по численности партией в Греции после «Новой демократии».

Однако Греция не — единственная страна, где новые партии увеличили свой политический капитал во время предвыборной кампании, нацеленной против нынешней политики Европейского Союза. Большинство традиционных партий пытались выжить в политической травле от таких «новых малышей в блоке» («new kids on the block»), как нидерландская «Партия свободы», «Партия настоящих финнов», «Датская народная партия», английская «Партия независимости» или итальянское «Движение пяти звезд». Их реакция часто носила антиевропейский характер и была направлена на критику собственного правительства за его чрезмерно проевропейскую позицию. Например, в Финляндии в июне 2012 г. после саммита, посвященного еврозоне, основные партии в парламенте обвинили собственное правительство в превышении его полномочий в связи с использованием средств Европейского механизма стабильности (исследование финского автора Т. Тииликайнен). В свою очередь, в Нидерландах некоторые ведущие партии в парламенте приняли декларацию, требующую, чтобы правительство не вручало Брюсселю какую-либо часть своего национального суверенитета и не продвигалось к какой-либо форме политического союза (мнение голландских экспертов А. Шоты и Я.М. Вирсмы).

Тем не менее, по мнению немецких и французских авторов, в Германии и Франции правящие партии пока не находятся под влиянием новых антиевропейских идей. Однако становится очевидным, что общественность этих стран не желает принимать некоторых ключевых европейских политиков и предлагаемые ими проекты. Данные опросов общественного мнения показывают, что 51 % немцев предпочли бы покинуть еврозону, а один из опросов показал, что 77 % голосов направлено против «более тесной интеграции». Фактически «Пиратская партия» в Германии вскоре может стать еще одним «новым малышом в блоке», отобрав голоса у традиционно проевропейских, давно устоявшихся немецких партий (исследование немецкого ученого У. Гиро).

Исследователи приходят к заключению, что существующие общественные настроения с возвращением стабильности и роста могут измениться, а критика некоторых европейских политиков не должна рассматриваться в качестве оппозиции идеи европейской интеграции так таковой. Из чего следует вывод, что ведущие политические партии вполне могут заниматься антиевропейской риторикой, однако до тех пор, пока они придерживаются европейских рамок для решения текущих проблем. Успех новых партий не обязательно связан с критикой Европейского Союза, скорее, просто с общим недомоганием ведущих партий и с соответствующей национальной политической атмосферой.

Сокращение европейского ядра и разрастание периферии

Евросоюз всегда отличался своим многообразием, однако европейский кризис создал новые разногласия между государствами-членами ЕС: теперь разделение Европы происходит между ее ядром и периферией. Европейские лидеры уже отказались от идеи, будто бы все государства — члены Евросоюза между собой равны, и фактически признали, что существует увеличивающийся раскол, который ведет большинство наций — даже большие страны и членов-учредителей — от европейского ядра к периферии в процессе принятия решений. Существование внутри или вне общей системы уже не кажется вопросом суверенного выбора, а проистекает из различного рода уязвимости и дискриминационной политики. Термин «периферия» применительно к полноценным государствам-членам Европейского Союза в настоящее время очень часто используется в политическом дискурсе, порождая страх и недоверие. И это, очевидно, делает чрезвычайно трудным поиск совместного комплексного решения для выхода из нынешнего кризиса и перемещения интеграционного проекта в нужное русло.

Бюджетный пакт Европейского Союза был разработан странами-кредиторами для дисциплинированности стран-должников — но фактически без участия последних. Государства-кредиторы с гордостью назвали себя «тройкой стран», апеллируя к наивысшему рейтингу основных кредитных рейтинговых агентств, и дали странам-должникам унизительный акроним «государства-PIGS», который формально относится к экономике Португалии, Италии, Греции и Испании. Таким образом, де-факто Евросоюз стал играть роль палача для государств-кредиторов, тем самым подрывая позиции проевропейских политиков в государствах-должниках.

Анализ итальянских экспертов М. де Андриса и С. Франческо показывает, что даже такой член-учредитель одной из крупнейших экономик в Европе, как Италия, был помещен в «политическое управление доходами». Они показывают, как кризис евро в Италии, усугубленный внутренней жесткой экономией и реформами в конце десятилетнего болезненно низкого роста, ослабил любые возможные связи между Европой и развитием Италии, а у крупных итальянских компаний наметились отрицательные тенденции их дальнейшей экономической перспективы. Еще более ухудшило бы ситуацию возвращение на политическую арену Сильвио Берлускони с его антинемецкой и антиевропейской риторикой, которая рискует еще больше отдалить Италию от континентального мейнстрима.

Статья испанских авторов Х.И. Торребланка и Х.М. де Арейлца демонстрирует, что и Испания — другая крупная и богатая страна ЕС — оказалась буквально стиснутой многочисленными проблемами. Европейский Союз продолжает оказывать давление на страну для обеспечения дополнительных мер жесткой экономии и выполнения формальных показателей по сокращению дефицита. В то же время меры жесткой экономии мешают экономическому росту Испании, требуя такого сокращения ее национального долга, что страна может оказаться в дефляционной спирали. Наблюдая оттеснение предлагаемых сокращений на здравоохранение, пенсии и образование, испанское общество параллельно с этим демонстрирует признаки волнения. И, что еще хуже, многие представители каталонской политической элиты, «обижаясь» на потерю популярности, связанную с жесткой экономией, присоединились к сепаратистскому лагерю.

Значительные тревоги наблюдаются и за пределами еврозоны. Чехия и Великобритания отказались подписать «Бюджетный пакт ЕС», наложив на него вето. Кроме того, чиновники обеих этих стран намерены добиваться пересмотра своих позиций в Евросоюзе и передачи некоторых полномочий обратно из Брюсселя в национальные столицы (как показывает статья чешского автора П. Друлака, Чехия уже попросила Европейский совет отказаться от «Хартии Европейского Союза по правам человека»).

Новички Евросоюза, такие как Польша и Болгария, не ограничиваются ростом евроскептицизма, однако опасаются, что развивающаяся тенденция Европы двух или более скоростей будет относить их к периферии. Польша и Болгария подписали «Бюджетный пакт ЕС», но в связи с неполным выполнением необходимых критериев приема по вступлению в еврозону они чувствуют себя более уязвимыми вне зоны единой валюты. Тот факт, что переговоры по поводу будущего еврозоны не особенно прозрачны, увеличивает их чувство подозрительности и неуверенности. И, как показывает исследование болгарского эксперта Д. Смилова, наступление кризиса в Европе обнажило в Болгарии «комплекс неполноценности», что вызвало тревогу от положения ее неполного членства, поскольку Болгарии не хватило времени почувствовать все преимущества от своего вступления в Евросоюз до начала кризиса.

Польша и Болгария считают, что планы создания отдельного бюджета еврозоны имеют целью лишить их доступа к ресурсам Европейского Союза и к ключевым решениям Европарламента. Вот почему у этих стран них нет никаких сомнений, что положительных решений относительно будущего еврозоны не существует, и это, конечно, может сказаться на их собственном благополучии: ведь бóльшая часть банков и инвесторов, действующих на болгарской и польской территории, происходит из еврозоны. И вот почему Болгария и Польша видят дальнейшую интеграцию без единого валютного пространства как шаг на пути создания новых разделительных линий в Европе. Первоначально же они решительно поддерживали проект интеграции, поскольку речь шла о преодолении разногласий в Европе. Однако теперь и Болгария, и Польша обнаружили, что дальнейшая интеграция фактически может намеренно или неявно генерировать новые барьеры между государствами-членами Евросоюза.

Ядро, которое невозможно удержать

Еще более тревожны для будущего Европы те трещины, что возникли в его центре. Наиболее важные решения, одобренные в течение последних двух лет, были приняты фактически без участия Европейской комиссии или Европейского парламента. Европейский совет и президент больше присутствовали в коридорах власти, но главным образом в роли почтальонов, доставляя сообщения из одной европейской столицы в другую. По сути, Европейский центральный банк и даже Международный валютный фонд были более влиятельны, нежели любой из институтов в Брюсселе.

Германия была воспринята многими как ключевой игрок, но, как показывает исследование немецкого аналитика У. Гиро, она воспринимается скорее жертвой неправомерного поведения других государств, нежели лидером, навязывающим свою волю другим. Хотя правительство Ангелы Меркель неоднократно говорило о дальнейших шагах в направлении интеграции и политического союза, но важнейшие детали этих предложений до сих пор неизвестны. Что неудивительно, принимая во внимание текущие общественные настроения в Германии и предстоящие парламентские выборы. Недавний опрос общественного мнения в Германии показал, что 70 % немце не хотят создания «Соединенных Штатов Европы», при этом большинство из них также предпочитают, чтобы Германия вообще покинула еврозону. Другие институты немецкого государства, такие как Центральный банк или Конституционный суд, вообще не в восторге от дальнейшей интеграции, в отличие от Меркель и ее министров в составе нынешнего коалиционного правительства. Вне всякого сомнения, немецкие мандаты являются проевропейскими, однако «Европа Германии» и «Европейский Союз» синонимами не являются. Чтобы справиться с кризисом, Берлин полагался на двустороннюю дипломатию, а не на общие европейские институты. Роль Европейского совета главным образом была сведена к озвучиванию клише, которое предлагает немецкое руководство. Кроме того, наибольшее беспокойство в Германии вызывает то, что нет ощущения как-то управлять соответствующим воздействием на страны-должники. Меркель говорит о «политическом союзе», однако на самом деле она хочет изъять экономику из национальной политики и закрепить основные решения в определенной последовательности. В результате ее основные предложения сводятся к более жестким правилам, аскетизму и введению санкций, нежели к гибкости и стимулам (хотя в последнее время ведутся разговоры о финансовых средствах для поддержания конкретных реформ).

Позиция Германии подкрепляется мнением таких небольших, но богатых государств, как Нидерланды, Финляндия и Австрия. Однако до сих пор они действовали больше как игроки с правом вето, чем как конструктивно мыслящие партнеры, способные предложить общеевропейский путь выхода из кризиса. Они также считают, что Германия слишком мягко относится к странам «коррумпированного Юга». Это не могло не разочаровать тех европейских лидеров, которые настаивали на политике, направленной на стимулирование экономического роста и ратующей за более щедрые финансовые взносы из таких богатых европейских государств, как Германия.

Франция традиционно считает себя европейским лидером, но, как показывает анализ французского исследователя Т. Кло, президент Франции Франсуа Олланд еще выскажет свое мнение относительно дальнейшего развития Европы и собственное видение будущей политической формы континента. Кажется, Олланд убежден, что ни одна реформа европейского договора в настоящее время не может быть решена без проведения пробного референдума во Франции, поэтому он так сопротивляется оказываемому давлению со стороны немцев. Напротив, президент выступает за то, что он называет intégration solidaire, утверждая, что дальнейший путь в еврозону и Европейский Союз должен быть постепенным процессом глубокой политической, экономической и социальной интеграции, а новые формы наднациональной солидарности (такие как евробонды) должны быть первоначально согласованы, а затем институционально изменены. Это полная противоположность видению Меркель, которая настаивает на институциональных изменениях до введения новых наднациональных форм солидарности.

Еще не столь давно Италия и Испания были в состоянии повлиять на ход европейской политики. Однако сегодня оба эти государства в результате финансового кризиса ослабли и не в состоянии эффективно аргументировать свою позицию. Обе страны кажутся разочарованными немецкой настойчивой политикой жесткой экономии, но они не могут противостоять Германии через баланс силовой политики (или «коалиции проигравших»), ибо им необходимо сотрудничество с немцами, чтобы выйти из кризиса. Таким образом, политика в центре еврозоны зашла в тупик.

Поиск приемлемого проекта

Гельмут Шмидт однажды сказал: «если у вас есть видéния, если вам кажется, — следует проконсультироваться с психиатром», и нынешние европейские лидеры в целом придерживаются его тезиса. Каждое европейское правительство в большей степени руководствуется прагматизмом, нежели идеологией. По мнению авторов, проблема заключается в том, что политика даже небольших, но последовательных шагов может работать только тогда, если она руководствуется определенным чувством направления. Картина, складывающаяся после исследования, проведенного экспертами Европейского совета по международным отношениям, показывает, что европейские лидеры все еще не потеряли направления, по которому они двигались в течение последних десятилетий. Эксперты предлагают несколько последовательных ответов для запутавшейся и нетерпеливой общественности. Представленное понятие «политический союз» зыбко и неопределенно. Индивидуальные решения по преодолению кризиса рассматриваются в качестве руководства для решения национальных проблем, а не для достижения какой-либо общеевропейской цели. Похоже, современным лидерам не хватает уверенности, смелости и воображения, чтобы направить Европейский Союз к каким-либо общим усилиям.

К сожалению, избежать более глубокого кризиса Европе не удастся. Рост в Европе требует не только жестких санкций, но и значительных стимулов.

Бремя урегулирования не могут взять на себя только государства-должники: страны-кредиторы тоже должны внести свою долю для корректировки. Разделительные линии в Европе могут быть преодолены, если новые программы сотрудничества будут открыты для всех государств, а не только для некоторых из них. Очевидно, требуется уважительное отношение к разнообразию и автономии отдельных государств — членов ЕС. Что также диктует подписание нового социального контракта между европейцами, а не просто еще одного межправительственного договора.

Эксперты попытались смотреть на Европу не с вершины европейской пирамиды, а с позиций всех европейских граждан, которые думают и голосуют, а выбранные ими представители пытаются оправдывать полученные мандаты. Это предполагает, что новому европейскому проекту необходимо будет сосредоточиться на проблемах, которые важны для обычных граждан, а не для элиты, работающей в «брюссельском пузыре». И это также допускает, что европейские лидеры должны пытаться создать структуру для всей Европы, а не только для еврозоны, показывая, как необходимый процесс интеграции в еврозоне может быть совместим с другими европейскими видениями единого рынка размером с континент, с наличием умиротворенных соседей и сильным европейским полюсом в многополярном мире. Такой вывод может не привести к исполнению «великой исторической мечты», но может вдохновить на принятие последовательных действий на пути к лучшему европейскому будущему.

Примечание

* The New Political Geography of Europe // URL://http://www.ecfr.eu/page/-/ECFR72_POLICY_REPORT_AW.pdf. Европейский совет по международным отношениям – организация, основанная в 2007 г. известными представителями европейских политических элит, стремящимися к усилению роли Европы в мировой политике. ЕСМО проводит анализ по актуальным темам внешней политики и безопасности и является первой панъевропейской фабрикой мысли, имеющей офисы в семи столицах Европы – Варшаве, Берлине, Лондоне, Мадриде, Париже, Риме и Софии.

Опубликовано в журнале:

«Вестник Европы» 2014, №38-39

На океанских волнах. Россия в мировом кризисе

СНОВА ДУЕТ ВЕТЕР ПЕРЕМЕН

Яков Моисеевич Уринсон— российский государственный деятель, доктор экономических наук (1980); заместитель председателя правительства России, министр экономики России (1997—1998). Первый заместитель генерального директора корпорации РОСНАНО. Ординарный профессор кафедры бизнес-аналитики Государственного университета /Высшей школы экономики. Член правления Фонда Егора Гайдара.

Гайдаровские реформы. Взгляд назад

Российские экономические реформы, наиболее значимая часть которых свершилась под руководством Е.Т.Гайдара в 1992-1993 гг., проанализированы в ряде серьезных исследований [1,2,3,4,5,6,7,9]. Не повторяя сделанных в этих работах выводов, я, во-первых, остановлюсь на тех преобразованиях в экономике России, в которых мне довелось участвовать; во-вторых, скажу о своем понимании текущей экономической ситуации в современной российской экономике.

Когда в августе 1991 г. Е.Т.Гайдар, по существу, возглавил российское правительство (председателем Правительства был президент Ельцин, его первым заместителем — Гайдар), перед ним встала нелегкая задача воссоздания российских экономических ведомств. Дело в том, что Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР) в составе Советского Союза не имела полноценных институтов управления. В частности, на фоне Госплана СССР и Госкомстата СССР республиканские Госплан и Госкомстат играли второстепенную роль. Важнейшие отрасли и предприятия России находились в ведении союзных министерств. Поэтому Госплан РСФСР и Госкомстат РСФСР занимались в основном вопросами развития областей и районов России. Из всего материального производства целиком они рассматривали только такие отрасли, как местная промышленность, коммунальное хозяйство, городской транспорт и т.п. Как правило, и наиболее сильные специалисты работали тогда не в республиканских, а в союзных ведомствах.

Поэтому в ноябре 1991 г. Е.Т.Гайдар вместе с В.В.Барчуком и А.А.Не-чаевым занялся созданием и организацией работы Министерства экономики и финансов России. Моим коллегам и мне в правительственном Центре экономической конъюнктуры (ЦЭК) были поручены две главные задачи.

Первая задача — сформировать с участием лучших специалистов дееспособный российский Комитет по статистике и безотлагательно обеспечить представление в Правительство текущей статинформации. При этом уже в начале 1992 г. требовалось подготовить данные о динамике ВВП в разрезе основных секторов и регионов; о производстве важнейших видов продукции в натуральном выражении (уголь, нефть, газ, сталь, зерно, мясо, молоко, хлеб и т.д., всего около 40 наименований); о динамике цен по регионам, в городах и сельской местности. Последняя задача была особенно трудной, поскольку в СССР напрочь отрицался сам феномен инфляции, а значит и не было сколько-нибудь содержательной статистики цен. Если говорить о макроэкономике, уже в 1992 г. требовалось перейти от господствовавшего в советской статистике Баланса народного хозяйства (БНХ) к Системе национального счетоводства (СНС).

Вторая задача — социально-экономическое прогнозирование и вариантные расчеты последствий тех или иных решений, которые анализируются и готовятся Правительством. Здесь у нас был определенный задел и в методах моделирования, и в программно-математическом обеспечении. Однако наработан он был в исследованиях и расчетах по экономике СССР [11, 12]. Теперь же необходимо было очень быстро верифицировать применяемые нами методы и модели на российских данных и «настроить» их на российскую экономику.

Так или иначе, лучше или хуже, но обе эти задачи были решены.

В 1992 г. у нас появились первые, пусть очень грубые экспериментальные таблицы счета текущих операций, счета производства, счета распределения и использования доходов, счета накопления. Их практическое значение было минимальным. 23 октября 1992 г. Верховный Совет РФ утвердил Государственную программу перехода Российской Федерации на международную систему учета и статистики на период 1992–1996 гг. А в 1994 г. Госкомстат приступил к систематической разработке и внедрению СНС в регулярную статистику [10].

Что касается статистики цен, то уже 10 января 1992 г. на стол Е.Т.Гайдара легла докладная записка и стопка распечаток с ЭВМ. Они показывали динамику цен по необходимой номенклатуре товаров и услуг на основе сбора и оперативной обработки данных в трехстах с лишним городах и населенных пунктах Российской Федерации. С тех пор еженедельно Правительство получало экспресс-информацию о потребительских ценах.

Теперь о макроэкономическом моделировании и прогнозировании. В декабре 1991 г. Центр экономической конъюнктуры выполнил вариантные расчеты (на основе межотраслевых моделей) для оценки влияния на экономику различных схем либерализации цен, внешней торговли, объема и структуры капитальных вложений и других решений, готовившихся Правительством.

ЦЭК выполнял также расчеты по обоснованию бюджетных проектировок, в том числе исходя из различных вариантов сокращения расходов на оборону и безопасность. Эти расчеты показывали, что сокращение текущих расходов на содержание Вооруженных Сил имеет одни последствия для экономики, а уменьшение гособоронзаказа — совсем другие. На завершающей стадии этих расчетов Гайдар, посмотрев очередной вариант, попросил все пересчитать. Он дал новые вводные по объему и структуре гособоронзаказа и по внешнему долгу, вытекающие из необходимости решения проблем атомно-оружейного комплекса. Выполняя его поручение, я понял, насколько глубоко Егор Тимурович погружен в эту тему, как тщательно и всесторонне вникает не только в финансовые и организационные, но и в военно-политические аспекты. Сегодня ясно, что Б.Н.Ельцин, Е.Т.Гайдар, Г.Э.Бурбулис и все, кто тогда был причастен к принятию сверхответственных решений в этой области, опасались, что распад СССР приведет к вооруженным конфликтам в бывших союзных республиках. К счастью, как мы знаем, этого не произошло.

В декабре 1992 г. Е.Т.Гайдар был отправлен в отставку, но осенью 1993 г. он вернулся в российское Правительство в должности министра экономики и первого заместителя Председателя Правительства В.С.Черномырдина. Егор Тимурович взял на себя ключевые вопросы экономической политики. Мне же он поручил организовать работу Министерства экономики в качестве своего первого зама.

Наряду с макроэкономикой мне пришлось с головой погрузиться в сложнейшие и острейшие отраслевые проблемы. Поскольку главной в то время была задача финансовой стабилизации, то прежде всего пришлось углубиться в проблематику оборонно-промышленного комплекса и угольной промышленности. Именно они требовали мощной подпитки бюджетными средствами.

Хорошо известно, что очень серьезные проблемы в «оборонке» стали копиться еще в советское время: избыточная милитаризация экономики, неудачные попытки конверсии в 80-е годы и?др. В 1992-1993 гг. они еще более усугубились из-за дефицита финансовых ресурсов. Достаточно сказать, что в 1992 г. гособоронзаказ пришлось сократить более чем в 5 раз. К тому же в стране просто еще не было какой-либо системы в военно-экономическом программировании.

Вероятно, принимавшиеся тогда решения не всегда были верными. Но, как показало время, удалось сохранить и даже укрепить потенциал ключевых предприятий оборонно-промышленного комплекса. В условиях жесточайшего бюджетного дефицита обеспечивалось не только минимально необходимое финансирование действующего производства, но и освоение, выражаясь сегодняшним языком, инновационных видов вооружений и военной техники. Благодаря этому в 2000-е годы Вооруженные Силы страны получили современный ракетный комплекс стратегического назначения «Тополь-М». В 2010 году завершено начатое еще в 1994-м строительство первой российской многоцелевой атомной подводной лодки «Северодвинск». В 2007 году на воду была спущена новая стратегическая подводная лодка «Юрий Долгорукий», заложенная на «Севмаше» в 1997-м. Решения, которые позволили реализовать эти и некоторые другие жизненно важные для страны проекты, принимались российским Правительством в 1992–1994 годах.

Вместе с тем тогда же сложились новые, адекватные рыночной экономике: методика мобилизационного планирования (хотя в начале 90-х некоторые «горячие головы» в Правительстве предлагали вообще ликвидировать моб-план); система обоснования, согласования и утверждения гособоронзаказа; принципы реструктуризации и конверсии оборонно-промышленного комплекса; подходы к демонополизации и дерегулированию военно-технического сотрудничества (правда, в этой сфере в последние годы наблюдаются обратные тенденции) [13].

Что же касается угольной промышленности, то ее реформирование имело особое значение. Особое — из-за особого места этой отрасли в российской экономике, а также высокой политической активности шахтеров. Тяжесть шахтерского труда усугублялась бессмысленностью экономических отношений, сложившихся в отрасли в советское время. Труд шахтера в течение многих десятилетий был не просто тяжелым, но и опасным для жизни. В СССР была такая трагическая статистика — на каждый миллион тонн добытого угля в среднем приходился один погибший под землею шахтер. Экономика же отрасли сводилась к тому, что значительная ее часть получала дотации из бюджета. В начале 1990-х годов сумма дотаций достигала 2,5 млрд. долларов в год, т.е. 10% расходов бюджета. Наряду с технически оснащенными и рентабельными шахтами продолжали существовать допотопные, с инженерной точки зрения, убыточные предприятия с ужасающими условиями труда.

В 1993 г. была создана Межведомственная комиссия по социально-экономическим проблемам угледобывающих регионов. Комиссия была наделена исключительными полномочиями, её решения были обязательны для всех министерств и ведомств. Е.Т.Гайдар как председатель этой комиссии четко сформулировал суть угольной реформы: ликвидировать технически отсталых и убыточные угледобывающие предприятия с адресной социальной поддержкой шахтеров, адаптировать угольную промышленность к рыночным отношениям. Были приняты важнейшие решения по реструктуризации отрасли и приватизации ее предприятий [14]. Сегодня можно с уверенностью утверждать, что начатая Е.Т.Гайдаром реформа угольной промышленности дала положительный результат. Было ликвидировано более 180 нерентабельных шахт. Численность работников в отрасли сократилась, а производительность труда выросла вдвое. Смертельный травматизм в отрасли упал более чем в 2 раза. О бюджетных дотациях угольным предприятиям мы уже давно забыли. Более 90% угля в стране теперь добывается частными угольными компаниями, причем добыча ежегодно растет. Их акции стали «голубыми фишками» на отечественном фондовом рынке, что является лучшим показателем успеха реформы российской угольной промышленности.

Анализируя ход и содержание экономических реформ в России в 1992-1993 гг., следует учитывать, что они осуществлялись в экстремальных условиях. Время на подготовку к плавной экономической реформе было упущено. Конечно, было бы правильнее до либерализации цен в январе 1992 г. накопить ресурсы для интервенций на товарных рынках, чтобы смягчить неизбежный ценовой шок. Но о каком накоплении ресурсов могла идти речь, если крупным городам страны реально грозил голод? Золотовалютные резервы страны на конец 1991 г. составляли лишь 65 млн. долларов, а внешний государственный долг вырос до 81 млрд. долларов, внутренний — около 16,5. Новых займов нам не давала ни одна страна. Более того, в счет старых долгов в канадских и европейских портах арестовывались корабли с зерном, которое мы должны были получить по ранее заключенным соглашениям. Под угрозой срыва оказался импорт инсулина, других жизненно важных лекарств, продовольствия [7,8].

А в это время Правительство Ельцина — Гайдара должно было:

вводить новую бюджетную и жизнеспособную налоговую систему, чтобы хоть как-то наполнить казну и сформировать реальный бюджет страны;

наводить порядок в банковской системе и денежном обращении в условиях общего с бывшими союзными республиками рублевого пространства. Печатались наличные деньги, к счастью, только в России — в Москве, Питере и Перми, а вот кредитную эмиссию банков Украины или Грузии проконтролировать было практически невозможно;

создавать, по существу, заново военную организацию страны;

решать проблемы передислокации атомного оружия с территорий бывших союзных республик в Российскую Федерацию;

обустраивать государственную границу Российской Федерации и вводить таможенно-тарифное регулирование;

договариваться с МВФ и Мировым банком о стабилизационном и продовольственном займах;

обеспечивать поддержание и функционирование на минимально необходимом уровне систем жизнеобеспечения населения и предприятий.

Родившееся в муках на месте бывшей огромной советской республики демократическое государство в первые годы своего существования было недостаточно отстроенным. Его институты во многом формировались второпях и на ощупь. Милитаризованная, не ориентированная на конечный спрос и не способная реагировать на научно-технический прогресс экономика, которую страна унаследовала от социалистического прошлого, нуждалась в коренных преобразованиях. Именно они проводились в первые годы становления нового Российского государства.

Ошибки реформаторов

Конечно, были ошибки. На мой взгляд, главная из них — недостаточная системность в государственном строительстве. Многие из нас, в том числе и я, были уверены, что главное — перестроить экономику («базис», как учила нас марксистская политэкономия). А уж политическая структура и социальные отношения в обществе («надстройка») в новых экономических условиях неизбежно реформируются. Эта уверенность подпитывалась тем, что в конце 1980-х — начале 1990-х годов окружавшие меня люди — дома, на работе и на улицах, во время митингов и тем более событий августа 1991 года — настолько активно и искренне участвовали в общественной жизни, что, казалось, страна быстро распростится с тоталитарным прошлым и с радостью окунется в демократическое настоящее.

Но, как выяснилось, модернизировать страну только через экономику, сохраняя основу старой политической системы, невозможно. Недостаточно изменить материальное положение людей, надо, чтобы произошли изменения в их мировоззрении, в их головах.

Сегодня приходится констатировать, что в 1991–1993 годах основные силы реформаторы сконцентрировали на экономике. Столь же глубоко и настойчиво включиться в преобразование других сторон государственной системы, на мой взгляд, не удалось. С первого дня не меньше, чем экономикой, следовало заниматься реформой судебной власти и правоохранительной системы. Надо было лучше отслеживать реальные интересы вновь нарождающихся социальных групп населения и поддерживать формирование различных партий и движений. Надо было создавать и укреплять местное самоуправление, механизмы федеративной парламентской республики и институты гражданского общества.

За свои просчеты мы поплатились трагическими событиями октября 1993 года, реальной угрозой реставрации коммунистического режима во второй половине 1990-х годов и отклонениями от магистральной линии демократического развития в 2000-е годы.

Проблемы сегодняшней экономики

Пока же российская экономика после резкого (более высокого, чем в других сегментах глобальной экономики) спада в 2008-2009 гг. вошла в режим роста. В России уже длительное время наблюдается весьма позитивная динамика многих важных фундаментальных макроэкономических характеристик. После периода высокой инфляции с двузначным темпом прироста в 2001–2008 гг. мы уже четвертый год имеем рост потребительских цен заметно ниже 10%. В то же время в 2010–2012 гг. экономика нашей страны растет с темпом около 4% в год. Внешний долг (около 41 млрд. долларов) и госдолг в целом (примерно 5,4 трлн. рублей, или 9,2% ВВП) сейчас у нас, по теперешним мировым меркам, весьма низкие. Золотовалютные резервы Центрального Банка России составляют около 520 млрд. долларов. Дефицит федерального бюджета в текущем году будет в худшем случае 800 млрд. рублей и не превысит 1,4% ВВП.

Однако за всем этим внешним благополучием кроются очень и очень серьезные проблемы.

Это, во-первых, структурные диспропорции. Наличие собственных природных богатств уже давно превратилось из нашего конкурентного преимущества на мировом рынке в тормоз экономического прогресса, сделав возможной сырьевую ориентацию отечественной экономики. В 2000-е годы доля обрабатывающих отраслей в промышленном производстве у нас не только не выросла, но сократилась. Сегодня топливно-энергетический комплекс определяет почти треть валового внутреннего продукта страны и около 40% всех налоговых и таможенных поступлений в бюджет. Доля обрабатывающей промышленности в ВВП составляет лишь 15%. Экспорт из России почти на 75% обеспечивается нефтью, газом, углем, металлами и минеральными удобрениями. В то же время страна критически зависит от импорта многих потребительских товаров и продовольствия, компьютеров и оргтехники, современных видов машин и оборудования.

Отечественные предприятия неконкурентоспособны на внешних рынках, ибо не владеют современными технологиями. Среди двухсот глобальных фирм, зарегистрировавших в 2010 г. наибольшее число патентов, российских компаний нет. Доля новой (не только для нашей страны, но и для мирового рынка) продукции в общем объеме производства российских предприятий составляет 0,5% (в Финляндии — 27,2%, в Германии — 7,1%). Производительность труда у нас отстает от уровня США и других развитых стран, по разным оценкам, в 3–5 раз.

Что же касается макроэкономической устойчивости, то и она сегодня вызывает серьезные вопросы. Без учета доходов от нефти и газа дефицит федерального бюджета в ближайшие три года может составить 10%. Это означает, что все наше макроэкономическое благополучие критически зависит от цены углеводородов на мировом рынке.

Действующая модель российской экономики практически себя исчерпала. Как отмечает Министерство экономики РФ [26], в российской экономике коэффициент использования действующих производственных мощностей достиг значения докризисного 2007 года, а уровень занятости превысил исторический максимум. Безработица упала до рекордно низкой за последние 20 лет отметки. При этом рост производительности труда существенно отстает от роста заработной платы. Без значительных частных инвестиций и смены на этой основе всего технологического уклада экономики переход от её экстенсивного роста со снижающимися темпами к устойчивому развитию невозможен.

Но предпринимательская активность в стране и приток иностранных инвестиций тормозятся высокими институциональными барьерами. Главные из них — незащищенность прав частной собственности, недобросовестная конкуренция (зачастую инновации заменяются административным ресурсом), отклонения от верховенства закона и неудовлетворительное судопроизводство, высокие транзакционные издержки и, конечно же, коррупция.

В восьмом десятке

Охарактеризованные выше процессы, факторы и явления объясняют тот факт, почему, обладая весомыми конкурентными преимуществами (природные ресурсы, 8-е место в мире по размеру внутреннего рынка, интеллектуальный потенциал) и даже добившись высоких темпов экономического роста (в 2001–2007 гг. около 7% в среднем за год), Россия находится в восьмом десятке по размеру ВВП на душу населения: 15100 долларов на человека (по ППС).

Уровень бедности (число россиян, получающих доходы ниже прожиточного минимума) уже в течение пяти лет — с 2006 г. — не меняется и составляет 13-15% от общей численности населения. Качество же таких социальных благ, как услуги здравоохранения (и платного, и особенно бесплатного), общее и профессиональное образование, за последние 10 лет только снижалось. По обобщающему индексу развития человеческого потенциала Россия занимает 71-е место в мире.

Результат такого положения дел весьма печален. По данным ВЦИОМ, который провел весьма репрезентативный опрос населения в 46 регионах страны, число россиян, желающих эмигрировать, достигло 21%. Больше всего желающих выехать из страны среди людей в возрасте 18–24 года (39%) и среди высокообразованных респондентов (29%). К сожалению, процесс уже «пошел»: по официальным данным, за последние 10 лет из России уехало более 1 млн. 250 тысяч человек, 40% из них — с высшим образованием.

Наряду с потерей трудовых ресурсов Россия теряет и частный капитал. Чистый отток (превышение вывоза над ввозом) капитала из частного сектора в 2011 г. составил 84,2 млрд. долларов США, в 2012 г. — 57 млрд. долларов.

Таким образом, и труд и капитал «голосуют ногами» против складывающихся в стране социально-экономических отношений.

По своей значимости в ближайшее время нам предстоит пройти развилки сопоставимые с теми, которые мы проходили в 1992-1993 гг. [16].

В 1980-е годы Горбачев отказался от советской империи и пошел по пути демократизации. В 1990-е годы Ельцин отказался от командно-административной системы и начал рыночные реформы. В 2000-е годы Путин отказался от олигархического капитализма и построил бюрократическую вертикаль с теми социально-экономическими отношениями, о которых сказано выше. Сегодня мы стоим перед выбором: либо постепенно двигаться по инерции, либо решительно модернизировать всю нашу социально-экономическую систему.

На мой взгляд, инерционный сценарий ведет только в тупик. В стране нет единства влиятельных политических элит, а потому постепенные реформы вполне могут быть заблокированы правящей бюрократией.

Необходима решительная модернизация, которая предполагает согласованное продвижение по трем направлениям: политика, институты, экономика [16] .

О политической трансформации

Я — не политолог. Мне трудно конкретно и содержательно описать механизмы политической трансформации. Но в том, что она произойдет, я убежден. И события 2011 — 2012 гг. в Москве на Болотной, на проспекте Сахарова, в других городах по всей стране убедительно подкрепляют мою убежденность.

Рыночная экономика, несмотря на все препятствия, которые могут чинить и нередко чинят власти, так или иначе формирует достаточно влиятельные группы людей. Их объединяют общие социальные, а затем и политические интересы. Конкуренция между ними и политическими партиями, отражающими их интересы, должна привести к трансформации государства в нужном всем нам направлении.

В ходе политической модернизации предстоит перейти от государственного патернализма к социальному партнерству на основе Общественного договора типа испанского пакта Монклоа [22]. При этом, поскольку без политической конкуренции не может быть конкуренции экономической, необходим «пакет либеральной демократии» [16]: ликвидация патерналистского режима; многопартийность; верховенство права; общественный контроль за бюрократией и бизнесом; децентрализация и развитие местного самоуправления.

Второе направление — модернизация институтов [слайд 11]. Здесь минимально необходимый пакет включает защиту прав собственности, справедливую конкуренцию, верховенство закона [16].

И, наконец, третье направление — модернизация экономики.

Еще раз о глобальном экономическом кризисе

Чтобы понять, что она означает для России модернизация экономики, стоит еще раз проанализировать причины мирового кризиса, начавшегося в 2008 г. Его часто называют «Великой рецессией» (в отличие от «Великой депрессии» 1929 года) и обычно объясняют провалом на ипотечном рынке и «сдуванием пузыря» на рынке недвижимости США. Распространение разного рода финансовых инноваций и ослабление контроля за движением финансовых инструментов на американском и глобальных рынках привели

к трудностям в страновых и международной денежно-кредитных системах, а затем и к экономическому спаду. Чтобы стимулировать деловую активность, большинство развитых стран наращивали госрасходы, в том числе за счет бюджетного дефицита и государственного долга. Это способствовало фрагментарному восстановлению мировой экономики в 2010 г., но уже в 2011-м ее рост замедляется (с 5% — в 2010 г. до 3,9% в 2011-м и до 3,2% — в 2012 г.) [слайд 12]. Показательно, что снижение темпов роста в этот период сопровождается еще и высокой, причем ускоряющейся из года в год инфляцией (с 1,5–2,0% в 2010 г. до 3–4% в 2012 г.).

К новой модели роста — «new normal»

Многие эксперты у нас в стране и за рубежом, и я с ними полностью согласен, приходят к выводу, что ответом на кризис должно быть не усиление вмешательства в экономику на страновом и межгосударственном уровне, а глубокие структурные реформы и переход к новой модели роста — «newnormal» [24].

Лично для меня главным основанием для такого вывода является объяснение кризиса 2008 г. не только и не столько событиями, имевшими место на финансовых рынках, а отставанием мирового технологического процесса от глобального спроса на ресурсы. В последней четверти прошлого и в начале этого века во всем мире экспоненциально росли цены на продовольствие (особенно на белки животного происхождения) и углеводороды (нефть, газ). Тем самым рынок сигнализировал мировому сообществу, что спрос на них резко превышает предложение.

Поначалу этот сигнал вроде бы был услышан — ведущие ученые мира в 1972 г. подписались под докладом т.н. Римского клуба «Пределы роста» [17]. Однако в реальной жизни дополнительные доходы, генерировавшиеся высокими ценами на продовольствие и углеводороды, направлялись не на разработку новых технологий производства и улучшение эффективности использования глобальных дефицитных ресурсов, а на расширение спектра и повышение уровня потребления. Этому в значительной мере, особенно в 2000-е годы, способствовало появление и распространение деревативов и других финансовых инструментов, которые позволяли обслуживать быстро возрастающий товарный оборот.

Но ведь еще в XVI веке польский астроном, экономист и математик Николай Коперник и английский финансист Томас Грешем сформулировали экономический закон, который гласил: «Деньги, искусственно переоцененные государством, вытесняют из обращения деньги, искусственно недооцененные им». Или — еще проще: «Худшие деньги вытесняют из обращения лучшие» [18]. Отсюда — все эти лопнувшие в 2008 году финансовые пузыри.

Постепенно мировое сообщество осознаёт всю опасность игнорирования отрыва спроса от ресурсно-технологических возможностей.

За последние годы, по данным Мирового банка, рост энергопотребления резко замедлился [19]. В марте 2011 года Еврокомиссия приняла весьма ответственные решения, направленные на экономию первичных энергоресурсов. В частности, к 2030 г. более половины всех перевозок пассажиров и грузов на расстояние более 300 км намечается осуществлять водным или железнодорожным транспортом, а к 2050 г. в городах ЕС не должно остаться автомобилей с бензиновым и дизельным двигателями.

Сегодня добыча сланцевого газа из мифа превратилась в одно из главных направлений энергетической стратегии [20]. В США и Европе производство и транспортировка сжиженного природного газа становятся обычным технологическим процессом. Несмотря на аварию на Фукусиме, Россия, США и Япония намерены активно использовать атомную энергию. Во всем мире вкладывается все больше средств в освоение возобновляемых источников энергии — воды, ветра, солнца, геотермальной энергии. В США, в европейских странах, в России разрабатываются новые технологии промышленного и жилищного строительства, ориентированные на экономию энергоресурсов.

Активный поиск новых решений идет и в сфере продовольственного обеспечения. Мировые цены на важнейшие продукты питания (зерновые, мясо, молоко, сахар, масло) в 2011–2012 гг. бьют все исторические рекорды (доклад Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН — ФАО [21]). В другом докладе, совместном ФАО и ОЭСР [21], дается оценка численности населения Земли к 2050 г. — 9 млрд. человек. Чтобы их прокормить, придется увеличить производство продуктов питания на 70% по сравнению с 2005 годом. Именно поэтому вполне оправданы те гигантские инвестиции, которые в последнее время пошли в развитие технологий растениеводства, биотехнологий и генную инженерию.

Однако, прежде чем развитие фундаментальной и прикладной науки, инвестиции в энергетику и энергосбережение, в продовольственный комплекс дадут реальную отдачу, пройдет значительный период времени, в течение которого мир будет находиться в «зоне турбулентности»: от медленного, плавного роста до резкого торможения и рецессий.

Все это позволяет сделать вывод о том, что как для мировой, так и для российской экономики определяющим фактором устойчивого роста становится ресурсосбережение. В складывающихся условиях темпы экономического развития будут базироваться не на вовлечении в хозяйственный оборот дополнительных материальных и энергетических ресурсов, но на коммерциализации информационных и интеллектуальных ресурсов, на наиболее полном использовании человеческого капитала. Если раньше, в течение многих веков экономический рост генерировался реальным сектором и индустриализацией производства, а технологический прогресс материализовался в сельском хозяйстве, металлургии, машиностроении, энергетике, то теперь драйверами экономического развития становятся образование, наука, здравоохранение, IT-технологии, био- и нанотехнологии.

Переход к новой модели функционирования — нетривиальная задача для любой экономики. Для российской экономики он будет еще более сложным в силу ее ресурсной ориентированности и вследствие низкой способности реагирования на изменения той вертикали власти, которая сложилась у нас в стране в 2000-е годы. Поэтому модернизация — не только настоятельная необходимость, но и серьезный вызов для нашей страны.

Вызов и ответ. Пять возможных сценариев

Сможем ли мы на него ответить — вопрос тоже отнюдь не тривиальный. Об этом свидетельствуют весьма серьезные исследования, выполненные Фондом ИНДЕМ [25]. С использованием разработанной ими методики сценарного прогнозирования авторы в течение уже более семи лет анализируют потенциально возможные варианты развития общественно-политической ситуации в нашей стране. С учетом статистически значимого влияния на неё важнейших социальных, экономических, институциональных факторов и событий исследователи оценивают вероятность реализации наиболее характерных сценариев. К таковым относятся (в терминологии авторов) пять следующих сценариев:

«Вялая Россия» — инерционное развитие;

«Диктатура развития» — ужесточение режима ради модернизации экономики;

«Охранная диктатура» — ужесточение режима ради сохранения у власти действующей группировки;

«Революция» — нелегитимная смена режима с опорой на уличную активность населения;

«Smart Russia» — движение к модернизации через укрепление гражданского общества и усиление политической конкуренции в правовом поле.

Весьма показательны результаты рассматриваемых исследований, полученные в 2005-м и в 2011 году.

Наиболее вероятным в 2005 г. оказался сценарий «Вялая Россия» (31%). Совсем ненамного от него отстали сценарии «Диктатура развития» (25%) и «Охранная диктатура» (23%). Но и два «крайних» сценария — «Революция» и «Smart Russia» — получили значимые, причем почти равные оценки (11% и 10%).

В 2011 г. ситуация существенно изменилась. Сценарий «Smart Russia» получил, практически, нулевую оценку возможности его реализации, а сценарий «Революция» — оценку менее 0,1%. Прошедшие президентские, парламентские, региональные и муниципальные выборы, обеспечившие статус-кво действующей власти, свидетельствуют, что сценарий «Вялая Россия» в 2011 г. обоснованно получил свои 60%. Вместе с тем многие события текущего года говорят о правомерности получения двумя сценариями диктатуры вполне значимых оценок (20% и 21%). К таким событиям относятся, с одной стороны, меры по ужесточению законодательства, продление предельного возраста чиновников до 70 лет и резкий рост насилия («Охранная диктатура»), а с другой — создание «Открытого правительства», поддержка проекта «Сколково» и?др. («Диктатура развития»).

Несмотря ни на что, лично я очень надеюсь, что среди вполне реалистических сценариев вновь появится сектор «Smart Russia» с достаточно высокой процентной оценкой. Убежден, что Россия наконец-то приступит к реальной модернизации не путем ужесточения режима, а через либерализацию экономики и всех общественных отношений.

Литература

Е.Т.Гайдар. Гибель империи. Уроки современной России. М.: Российская политическая энциклопедия, 2006

А.А.Нечаев. Кризис в России. Кто виноват и что делать? М.: Астрель, 2009

Е.Г.Ясин. Российская экономика. Истоки и панорама рыночных реформ. М.: ГУ ВШЭ, 2002

Е.Гайдар, А.Чубайс. Развилки новейшей истории. СПб.: Норма, 2011

В.А.Мау. Сочинения. Том 4: «Экономика и политика России. Год за годом (1991–2009). М.: Дело, 2010

Anders Aslund. Russia’s Capitalist Revolution: Why Market Reforms Succeeded and Democracy Failed. Peterson Institute of International Economics, Washington DC, 2007

А.В.Улюкаев. В ожидании кризиса. Ход и противоречия экономических реформ в России. М.: Стрелец, 1999

П.Авен. Реформы 90-х. Как это было. Фонд Гайдара — gaidarfund.ru/public.php

С.М.Гуриев. Мифы экономики. М.: Альпина Бизнес Букс, 2009

А.Е.Суринов. О развитии системы государственной статистики о России. Российская государственная статистика и вызовы XXI века. М.: МЭР-ФСГС, 2011.

Г.Мальцев, И.Матеров, Я Уринсон, В.Щербинкин. О вариантах перехода СССР к рыночной экономике // Экономика и математические методы, 1991, № 1.

Г.Мальцев, И.Матеров, Я.Уринсон, В.Щербинкин. Модель экономики СССР в условиях перехода к рынку // Экономика и математические методы, 1991, № 6

Я.М.Уринсон. О реструктуризации и конверсии оборонной промышленности // Российская газета, 30.12.1987

И.С.Кожуховский. Реструктуризация угольной промышленности // Вопросы экономики, 2000, №1

Реструктуризация угольной промышленности глазами участников и журналистов. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2004

Е.Г.Ясин. Сценарии развития России на долгосрочную перспективу. М.: ГУ Высшая Школа Экономики, 2011

Meadows D.L. The Limits to growth: A Report for the Club of Rome’s Project on the Predicament of Mankind. New York: Universe Books. 1972

Фридрих А.Хайек. Частные деньги. Глава IV. Путаница вокруг закона Грешема. М.: Институт национальной модели, 1996

StatisticalReviewofWorldEnergy 2011. http: 11neftianka.livejournal.com/143314.html.

Время сланцев // Коммерсант BasinessGuide, №2, 2013 г.

Food and Agriculure Organization of The United Nations. Food Outlook, May, 2012

OECD- FAO Agriculure Outlook. OECD 2009

Е.Гонтмахер. Сценарий: Пакт Монклоа — 2009 // Ведомости, 03.12.2008

К.Сонин. Уроки экономики. М.: Альпина Бизнес Букс, 2011

Ю.Благовещенский, М.Кречетова, Г.Сатаров. Сценарное прогнозирование политической ситуации в России-2012. М.: Либеральная миссия, Фонд ИНТЕМ, 2012

Прогноз социально-экономического развития Российской Федерации на 2013 год и плановый период 2014–2015 годов. М., Министерство экономического развития РФ, сентябрь 2012.

Опубликовано в журнале:

«Вестник Европы» 2014, №38-39

Россия > Госбюджет, налоги, цены > magazines.gorky.media, 24 июля 2014 > № 1137506 Яков Уринсон

«Каждый человек носит на дне своем немного ада»

Захар Прилепин написал роман о Соловецком лагере конца 20-х годов

Алла Латынина

Есть писатели, избегающие говорить о своих замыслах. Вы никогда не узнаете, например, над чем работает Маканин и о чем собирается писать Пелевин.

Есть другая писательская стратегия: мелькать в прессе, на экране, раздавать интервью. На протяжении по крайней мере последних двух лет (может, и больше) мне попадались интервью Прилепина, в которых он сообщал, что пишет роман о Соловках, о лагере двадцатых годов. Это интриговало: нужна немалая смелость, чтобы после Солженицына и Шаламова взяться за тему, к которой публика к тому же явно охладела.

Ни один из островков ГУЛАГа не описан в многочисленных мемуарах так подробно, как Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) — первенец советских концлагерей. Это не удивительно: репрессивная машина еще не развернулась в полную мощь, выпустив на свободу немало хорошо образованных людей, считающих своим долгом рассказать об увиденном. Эти свидетельства — большое подспорье писателю.

И тут предварительные интервью Прилепина настораживали: выяснялось, что свидетельства лагерников ему как бы мешают: иначе зачем их все скопом дезавуировать?

Ну вот, например, в интервью «Российской газете» (20.11.2012) писатель замечает, что «все мемуары людей», сидевших в соловецком лагере, в известной степени ангажированы — «ведь все они были написаны в эмиграции на Западе, и, помимо реалий, там много откровенной мифологии»[1].

Ну, во-первых, в эмиграции была написана лишь часть мемуаров, что и понятно. Первые свидетельства о концлагере в Соловках принадлежат смельчакам, чудом сбежавшим из лагеря, и не столь уж многочисленной группе иностранцев, которых удалось высвободить дипломатическим путем.

Большая же часть арестантов ни убежать из Соловков, ни уехать из Советского Союза не могла. «Погружение во тьму» Олега Николаевича Волкова, дважды в двадцатых годах попадавшего в Соловки, — какое отношение имеет эта автобиографическая книга к эмиграции? Воспоминания академика Лихачева, одного из самых известных соловецких сидельцев, — тоже труд эмигранта? А его записки о Соловках, порядках и нравах, часть которых с риском для жизни вывез из лагеря отец, а потом и сам Дмитрий Лихачев, — тоже ангажированы? Кем? А письма Павла Флоренского из Соловков, великого религиозного мыслителя и ученого, расстрелянного в лагере?

И второе — утверждение Прилепина, что все мемуары соловецких узников ангажированы, потому что написаны в эмиграции, своей наивной неопределенностью напоминает удивительную статью уголовного кодекса, по которой в Соловках сидело несколько обвиняемых: «шпионаж в пользу международной буржуазии». Это в Советском Союзе было введено единомыслие, а эмиграция сохраняла весь спектр идеологий — от социалистической до монархистской, и как им угодить всем сразу?

Можно сказать, что все это мелочные придирки. Но из подобных мелочей проступает тенденция. Если добавить к ним оговорки, вроде того, что лагерь был «попыткой советской власти организовать перековку человека» или что Горький в своем знаменитом очерке ничего не наврал (это тот очерк, где Горький прославил чекистов и пожелал стране побольше Соловков), — то легко можно заподозрить, что писатель берется за лагерную тему, чтобы разрушить сложившееся после Солженицына и Шаламова представление о лагерях. И нет ничего удивительного, что Дмитрий Быков, щедро и доброжелательно писавший о Прилепине, мог фамильярно задать ему прямой вопрос: «Пишешь роман? Собрался лагеря оправдывать?» На вопрос Быкова Прилепин, разумеется, отвечает отрицательно. (Он сам вспоминает этот эпизод в интервью «Афише» от 9 апреля 2014). Оправдание лагерей — скандальный и громкий, но обреченный на художественный провал способ актуализации темы.

Однако ясно и другое: если писатель ныне обращается к теме лагеря, то не для того, чтобы следовать в фарватере Солженицына.

Но есть и иная возможность сменить ракурс повествования. Фантастический успех «Ночного портье» Лилианы Кавани, где была осуществлена перверсия отношений между жертвой и палачом (офицера-эсэсовца и узницу концлагеря связывала садомазохистская страсть), более поздний успех «Благоволительниц» Литтелла, написанных от лица эсэсовца, принимающего участие в карательных акциях, — другое направление актуализации темы массового насилия.

Не берусь утверждать наверняка, что замысел Прилепина эволюционировал в процессе написания текста, но многое указывает на то, что он претерпел некоторые изменения, даже если сюжетная схема романа оставалась прежней (а сам Прилепин говорит, что сюжет романа у него сложился задолго до того, как он стал писать сам тест).

В основе сюжета любовная линия «узник — тюремщик», заставляющая вспомнить фильм Лилианы Кавани, но изобретательно усложненная, превращенная в треугольник и освобожденная от пафосной психопатологии садомазохистской страсти.

Связь главного героя Артема Горяинова, заключенного, с чекисткой Галиной Кучеренко замешана на сексе, насилии, страхе, но вместо роковой любви — это все же ее лагерный суррогат (хотя она служит прекрасным двигателем сюжета). Подлинную же любовь-страсть-ненависть Галина Кучеренко испытывает к чекисту Эйхманису, начальнику лагеря, наделенному Прилепиным умом, интеллектом, жестокостью и великодушием и той демонической привлекательностью, которая притягивает к нему более слабые души.

Заметим, что фамилия реального начлагеря Соловков во всех документах пишется чуть по другому: Эйхманс, — и сам он ее писал именно так (есть образцы подписи). Так что хотя герой и реален, писателю есть что возразить на упреки в неточности. Поэтому персонажа Прилепина я в дальнейшем буду называть в соответствии с волей автора Эйхманисом, а реального начлагеря Соловков — так, как он пишется повсеместно: Эйхманс).

Все прочие персонажи, кроме мелькающего в прологе и в эпизодах деда Прилепина Захара, на рассказы которого якобы опирается автор, — вымышлены (хотя могут иметь реальных прототипов), вопреки доверчивому мнению иных рецензентов, поверивших в подлинность доставшегося автору дневника Галины Кучеренко.

Галина — это такой тип комиссарши, романтизированный в литературе 20-х годов, и как большинство реальных комиссарш, она выходец из привилегированного класса, бывшая гимназистка, начитанная, увлекавшаяся поэзией Серебряного века. Но кожаная куртка и наган, вместе с романтикой революции, остаются в бронепоезде Троцкого, а сейчас она следователь ЧК в лагере, допрашивающий узников, вербующий сексотов. Она не садистка и не будет собственноручно сдирать ногти с пальцев заключенного, но если захочет — безжалостно передаст лагерника в руки какого-нибудь спеца по допросу с пристрастием, отправит в штрафной изолятор или добавит новый срок.

Статус любовницы Эйхманиса зыбок — начальник лагеря то приближает Галину, то отдаляет от себя, и постоянно заставляет мучиться, не думая и скрывать свои банные сексуальные оргии с политзаключенными из женского барака (наградой участницам становится досрочное освобождение). Связь с Артемом — это и каприз, и способ тайной мести Эйхманису за постоянные унижения.

Треугольник осложнен тем, что сам Артем тоже попадает под обаяние Эйхманиса. Нет, никакой модной ныне гомосексуальности. Артем, при всей своей брутальности, авантюрности поведения, — этакий человек без свойств, которого можно отлить в любую форму.

И когда Эйхманис, случайно подхватив подвернувшегося под руку сообразительного и расторопного молодого человека, забирает его с собой в странную экспедицию в отдаленной части острова (как потом оказывается, чекист всерьез ищет закопанные монахами клады, и небезуспешно), а потом, повинуясь капризу, делит обильную трапезу со своими узниками и рассуждает, обнаруживая хорошую эрудицию, об истории монастыря, его страшных земляных тюрьмах, его узниках и монахах-тюремщиках, о целях большевизма, вынужденного начать эксперимент по перековке человека — Артема буквально распирает от гордости, что высокомерный и недоступный Эйхманис ведет себя с ним не как начлага с зэком, а скорее как старший офицер с младшим по званию. Возвращаясь в лагерь с поручением Эйхманиса, он слегка рефлектирует: «Как скоро ты превратишься в Бурцева, дружок? Начнешь ли бить Щелкачева лопатой по хребту?..» — задиристо спрашивал себя он.

Бурцев — деникинский офицер, интеллектуал, дворянин, изумил Артема тем, что едва его поставили надсмотрщиком, он тут же стал бить дрыном вчерашних товарищей по бараку. Ну а Митя Щелкачев, специалист по древнерусскому искусству, которого Эйхманис тоже прихватил в экспедицию (должен же кто-то определить древность и ценность церковной утвари, если ее откопают), — молодой ученый, недавно попавший в лагерь и очень симпатичный Артему (с некоторой долей допуска можно сказать, что его прототипом послужил молодой Дмитрий Лихачев).

Задавая себе этот вопрос, Артем над собой «посмеивался, но ответ до конца не знал».

Вот эту страшную черту человека — его амбивалентность, его готовность из роли жертвы перейти в роль палача, Прилепин не раз будет подчеркивать на десятках примеров.

Галина влечет Артема еще и потому, что она любовница начальника лагеря, и близость с ней как бы сокращает дистанцию между лагерным демиургом и простым заключенным.

Сама по себе сцена допроса чекисткой молодого проштрафившегося зэка, которому предложен выбор: стать сексотом или отправиться в штрафной изолятор, внезапно перетекающая в любовную сцену, выполнена Прилепиным мастерски. Но тут нет места любви.

Вот Артем, ударивший надсмотрщика, вызван на допрос к Галине, которая еще раньше вербовала Артема в сексоты. И пока она буравит его ненавидящим взглядом, Артему становится страшней и страшней. Инстинктивно, пытаясь защититься, он лепечет, что Эйхманис назначил его своим ординарцем, тут же с ужасом понимает, что несет чушь, что его убьют за наглую ложь и самозванство, но продолжает настаивать на этой чуши.

«Оба они, кажется, кричали: он — голосом ребенка, заслонившего лицо рукой от ужаса, она — голосом покинутой и обиженной женщины, требующей, чтоб ей немедленно доказали, что она — любима, нужна, что без нее мир пуст, а с ней...»

И каким-то непостижимым чутьем Артем чувствует, что ее женская обида требует компенсации, что он должен угадать ее тайное желание — и только в этом его спасение. И когда он касается ее колена «своей рехнувшейся рукой», а она гневно произносит: «Ах ты, тварь» — в нем борются два голоса, один вопит, что его дерзость кончится «расстрелом, червивой ямой», а другой отчаянно вопрошает: «Угадал?!!»

А в финале, после неудавшегося побега — нескольких дней, проведенных с Галиной в море в маленьком моторном катере, когда становится ясно, что ни до какой Финляндии им не доплыть, бензин кончится, шторма начнутся, и беглецы возвращаются на Соловки, — обессилевший Артем равнодушно вылезет из лодки навстречу лагерной судьбе, не думая о спутнице. «Никакой любви у него к этой глупой женщине не было. И у нее к нему».

Андрей Рудалев, один из первых рецензентов «Обители», сравнивает связь чекистки и заключенного с любовью Мастера и Маргариты. Более нелепое сравнение трудно придумать.

Этот треугольник, образующий костяк сюжета, — тот сосуд, в который можно влить любое вино.

Можно сделать трагической фигурой Галину Кучеренко, барышню-гимназистку, увлекшуюся революцией, беззаветно влюбленную в ее рыцаря (оказавшегося палачом), пытающуюся спасти заключенного (оказавшегося пустым местом), решающуюся на побег из лагеря (за что придется должность следователя сменить на лагерные нары).

Сложнее, но можно встать и на сторону Эйхманиса. Ведь эти романтически настроенные недавние студенты — они ж, мол, мечтали о социальной справедливости, о всеобщем счастье, о Хрустальном дворце, используя метафору Достоевского, и не хотели слышать предостережений великого писателя, что Хрустальный дворец обернется казармой. Правда, не все «пламенные революционеры» согласились бы пойти в тюремщики. Но если постараться, можно и тюремщика оправдать.

Написал же Владимир Бондаренко, желая Прилепина похвалить, что Эйхманис «своими разнообразными экспериментами» увлекает Захара Прилепина, и тот делает его не просто одним из главных героев романа, «но и из самых любимых героев. Он впрямь из лагеря сделал какого-то уникального диковинного СЛОНА, идущего в истории своим путем» («Свободная пресса», 21 апреля 2014).

К чести Прилепина скажу, что, может, он и намеревался сделать Эйхманиса любимым героем и восхититься созданным им диковинным СЛОНом, но художественное чутье этого не позволило.

Когда очарованный Эйхманисом Артем встречает своего соседа по бараку Василия Петровича и признается, что беседовал с начальником лагеря и тот говорит про лагерь много верного, Василий Петрович ехидно спрашивает, а обсуждали ли они «такие темы, как посадка заключенных в одном белье в карцер, представляющий собой яму высотой не более метра, потолок и пол которой выстланы колючими сучьями?.. Эйхманис сообщил вам, что лагерник выдерживает не более трех дней, а потом — дохнет? Рассмешил он вас шуткой про дельфина? Это когда лагерники, услышав красноармейскую команду „дельфин!”, должны прыгать, допустим, с моста — если их ведут по мосту — в воду... А если не прыгают — их бьют, очень сильно, а потом все равно кидают в воду!..»

Прервем перечисление. Изобретательные надсмотрщики много чего напридумывали, чтобы поглумиться над заключенным, и читателю это предстоит еще увидеть. Но вот что страшно и на чем играет Эйхманис: ведь в лагере самоуправление. Почти все надзиратели выдвинулись из среды самих же лагерников, и среди них не только бывшие чекисты и красноармейцы, но и бывшие офицеры. У Эйхманиса есть возможность сказать Артему: «Вы сами себя мучаете». Но у Василия Петровича есть веское возражение: «зачем же он над нами поставлен».

Писать о лагере, игнорируя угол зрения лагерника, все же нельзя. И в треугольнике чекист — чекистка — заключенный все-таки главным героем писатель делает заключенного. Но какого?

За что сидели все эти интеллигенты — ученые, инженеры, литераторы, актеры, музыканты, которые потом сделали СЛОН легендарным? Это они играли в оркестрах и театрах (что так умилило Горького), издавали газеты и журналы, изучали флору и фауну Соловков, уточняли географию островов и создавали новые карты, разрабатывали способы добычи йода из водорослей, создавали производства и работали в лабораториях.

Ну вот воспоминания Олега Волкова. В сущности, его посадили за дворянское происхождение и знание иностранных языков. Работал молодой человек в греческом посольстве, там же и жил в маленькой комнате, имел контакты с иностранцами. Чекисты попробовали его завербовать. Волков категорически отказался. Тогда отправили в Соловки по безразмерной статье — «контрреволюционная агитация». А вот история ареста Дмитрия Лихачева. Студент университета, погруженный в свои занятия и далекий от политики, принимает участие в работе пародийной Академии наук: каждый из участников должен сделать шутливый доклад. Лихачев делает доклад о некоторых преимуществах старой орфографии. Через какое-то время участников вполне невинного кружка арестовывают.

Была еще привычка у чекистов фабриковать дела. Религиозно-философский кружок «Воскресение», далекий от политики, превращался в контрреволюционную монархическую организацию — так посадили Николая Анциферова.

В романе Прилепина нет действующих лиц, сидящих по сфабрикованным обвинениям (разве что эпизодические персонажи, о причинах ареста которых ничего не сообщается).

Галина Кучеренко с ненавистью замечает, что послушать заключенных — так тут одни невиновные. А в действительности все сидят за преступления. Бурцев сидит не за то, что воевал в Белой гвардии, а за то, что организовал банду, грабившую и убивавшую людей. Поэт Афанасьев, дружок Артема, сидит не за то, что писал стишки против советской власти, а за то, что организовал притон.

Добрейший Василий Петрович, казавшийся Артему образцом русского интеллигента, излагает версию своего ареста, словно позаимствованную из воспоминаний О. Н. Волкова: пошел на прием во французское посольство — позвали, по старой памяти. Арестовали, обвинили в шпионаже. Но позже Артем убедится, что рассказы Василия Петровича — сплошное вранье: один из надзирателей, бывший красноармеец, узнает в богомольном тихом интеллигенте офицера колчаковской контрразведки, собственноручно его пытавшего, выщипывавшего у него на спине кусками мясо.

«Артему неведомо кем заранее было подсказано, что каждый человек носит на дне своем немного ада: пошевелите кочергой — повалит смрадный дым», — есть такая фраза в романе. Почти у каждого героя Прилепина есть что пошевелить.

Примерно до половины романа читатель очень мало знает о герое и даже не может понять, за что арестован Артем. Известно лишь, что он закончил гимназию (когда — если действие происходит в 1928-29 году? И что он делал потом?). Известно, что Артем начитан и любит стихи. Обрывки строк Бальмонта, Анненского, Блока крутятся в его голове.

О причине своего ареста предпочитает не говорить, на прямой вопрос — отшучивается.

Оно и понятно: Артем сидит за убийство своего отца.

Отцеубийство — конечно, одно из самых страшных преступлений, к тому же окруженное в русской литературе особой аурой. Митя Карамазов готовился принять страдания за свои угрозы отцу и горячечные помыслы, Иван Карамазов казнит себя, погружается в галлюцинаторный кошмар, осознав собственную моральную ответственность за преступление Смердякова.

Артем Горяинов особых мук совести не испытывает. Он просто гонит от себя прочь воспоминания о безобразной семейной сцене: вернувшаяся с дачи семья (мать и сыновья) застала отца с женщиной, мать вцепилась в волосы соперницы, отец, голый, схватился за нож — в итоге сын его и зарезал. Артем получил три года: срок небольшой для подобного преступления. И никак не скажешь, что срок этот несправедливый.

Зачем писателю такой герой? Конечно, он соответствует первоначальной авторской концепции Соловков как лагеря, где нет невиновных. Но главным образом — на такого героя можно возложить важную сюжетную функцию.

Достоинством романа Прилепина является динамичность развития действия. А ведь сам по себе лагерь, с его замкнутым кругом общения, довольно статичен.

Так центральным персонажем становится авантюрный герой, а реалистический роман прослаивается приемами романа авантюрного.

Мы знакомимся с Артемом, когда он, недавний, но уже обжившийся лагерник, получает выгодный наряд в лес по ягоды: сосед по нарам, Василий Петрович, поспособствовал. Работа не такая уж тяжелая, да еще без конвоя, можно остаться в ягодной бригаде на все лето, вслед за черникой пойдет брусника, потом клюква, морошка. Но Артем отказывается: норму он, дескать, не выполнил, значит, его ожидает уменьшенная пайка.

На самом деле норму по приключениям героя не выполнил автор. Ему нужна мотивировка, чтобы поставить героя в новые обстоятельства, и автор отправляет Артема «на баланы» — это таскать из реки бревна, стоя по пояс в холодной воде, и потом нести их до лесопилки. Но сама по себе тяжелая и изнуряющая работа не может быть двигателем сюжета. Ну день прошел, ну два, ну три — герой устал и изможден. Устал от однообразия описаний и читатель. Требуется обострение действия.

Вот почему Артем ведет себя неоправданно агрессивно, что в общем-то противоречит тем правилам выживания, которые он же преподает новенькому зэку студенту Мите Щелкачеву: «Не показывай душу. Не показывай характер. Не пытайся быть сильным — лучше будь незаметным. Не груби. Таись. Терпи».

Он-то как раз грубит десятнику, а позже еще бьет его, показывает характер перед блатными: в ответ на шутку одного из них наносит резкий удар по голове, так что тот падает в воду, затевает драку с новоназначенным взводным — Бурцевым, — за что, конечно, оказывается зверски избит.

Половины этих выходок хватило бы, чтобы навсегда закопать Артема. Блатные, которым он объявил войну, обещают его убить, ну а драка с надзирателем должна кончиться увечьем, карцером и новым сроком. Но каждый раз, когда герой оказывается в безвыходной ситуации, появляется Deus ex machina — то в виде великодушного организатора очередной лагерной туфты — Спартакиады, то самого Эйхманиса, то следователя Галины Кучеренко, взявшей на себя с середины романа труд отмазывать бесшабашного любовника от общих работ, карцера, нового срока.

Это дает писателю возможность показать глазами Артема лагерь и разные круги его обитателей. Артем побывал на общих работах, посидел в бараке с блатными, поголодал, оказался вхож к кружок интеллигентов, где ведутся интеллектуальные беседы, пышно названные «Афинские вечера», пообщался со священниками, испытал, что такое лагерная больничка, пожил в благоустроенной келье вместе с молодым ученым Осипом Трояновским, побывал сторожем в лаборатории йодпрома, где работают ученые, и рабочим зверопитомника на дальнем острове, где разводят лисиц и соболей, и пообщался с представителями самых разных слоев лагерников.

Но положение заключенного зыбкое. Да и писатель не может допустить замедления сюжета.

Два события взрывают жизнь лагеря и объясняют последовавшие затем массовые расстрелы, череду допросов, издевательств, карцеров и смертей. Одно — покушение на Эйхманиса, по-моему — совершенно неправдоподобное даже в структуре этого романа. В Эйхманиса стреляет музыкант Мезерницкий, бывший колчаковский офицер, в келье которого проходят «Афинские вечера».

Пистолет он то ли украл у своего приятеля актера Шлабуковского, которому выдали его как театральный реквизит, для спектакля, то ли Шлабуковский сам его отдал — это предстоит выяснить следствию. А пока разъяренный Эйхманис, распорядившись вывести весь лагерь на построение, в бешенстве командует: на колени. И все — блатные и мужики, белые офицеры, аристократы, интеллигенты — все опускаются на колени перед озверевшим чекистом. Сцена по-настоящему сильная.

У читателя, однако, возникает простой вопрос: откуда у лагерника пистолет? Ну, допустим, актеру дали пистолет как реквизит. А боевые патроны что, тоже как реквизит выдали?

Мне кажется, что эпизод этот введен автором не только для того, чтобы обострить действие, но и несколько подретушировать образ Эйхманиса. Мемуаристы не слишком жалуют этого начальника Соловков, хотя и отдают ему предпочтение перед примитивным садистом Ногтевым, имевшим обыкновение лично расстреливать кого-нибудь из новоприбывшей партии: в романе Ногтев придет на смену Эйхманису, и с его приходом будут связываться новые чистки и расстрелы.

«Достаточно не так повернуться на „параде”, неправильно построить ряды, не стройно ответить: „Здра-сте това-рищ на-чаль-ник!” — как взбешенный Эйхманс обрушивается на виновного рядом репрессий, вплоть до Секирки», — вспоминает А. Клингер. А. Бекман рассказывает об учиненном по распоряжению Эйхманса расстреле группы заключенных (причем, сам Эйхманс в нем якобы участвовал) в качестве мести за смерть Дзержинского. Это, скорее всего, — просто слух. Но характерно и появление такого слуха.

Прилепин не опровергает ни факта расстрела, ни вспышек бешенства начальника лагеря. Он только находит веский повод для его гнева. Эйхманис, рассвирепевший после покушения на себя (ведь стрелял привилегированный заключенный, которого он обласкал, поселил в чистой келье, освободил от общих работ — пусть играет в оркестре, пусть собирает друзей) — выглядит, конечно, симпатичнее, чем садист, собственноручно расстреливающий людей неизвестно за что.

Другое событие, назначенное быть в романе причиной страшной волны допросов и расстрелов, придумано намного удачнее (а может, и не совсем придумано). Солженицын пишет, что в октябре 1929 года на Соловках было расстреляно 300 человек по липовому делу: чекисты раздули неудавшийся побег троих заключенных «в большой заговор белогвардейцев, будто бы собиравшихся захватить пароход и уплыть».

«Водили партиями всю ночь, — пишет Солженицын. — (И каждую партию сопровождала отчаянным воем где-то привязанная собака Блэк, подозревая, что именно в этой ведут ее хозяина Грабовского. <…> Этот вой так подействовал на палачей, что на следующий день был застрелен и Блэк и все собаки за Блэка)». Писатель опирается на свидетельства лагерников, например, морского офицера Альфреда Бекмана, считавшего, что заговор был мнимым.

Так это или нет, но Прилепин имеет полное право считать заговор подлинным, тем более, что в пользу этой версии высказываются и некоторые исследователи, например, А. А. Сошина, изучавшая следственное дело, которое хранится в архиве ФСБ в Архангельске (альманах «Соловецкое море», 2007, № 6). По нему видно, кстати, что расстреляли 36 человек, а не 300. Тоже немало.

В романе заговор выглядит очень правдоподобно (и кстати — почему бы ему не быть в лагере, где собрано столько боевых офицеров, в том числе — морских, способных и разоружить охрану, и поднять восстание, и захватить корабль, курсирующий между островом и материком, и управлять кораблем?).

Сам заговор еще раз переворачивает некоторые представления о действующих лицах. Колчаковский офицер Бурцев, сделавшийся жестоким тюремщиком, стремительно продвигающийся по карьерной чекистской лестнице (вот он уже получил доступ к следственным делам и вызывает на допросы узников), — оказывается главой заговора.

Артем узнает о заговоре, и это ставит его перед моральной дилеммой — предупредить Галину, столько для него сделавшую, и тем сдать заговорщиков? Или дать побегу осуществиться — и тем самым приговорить к смерти Галину, которую в лагере ненавидят — слишком многих она сделала сексотами, слишком многим добавила сроки.

Он так и не успевает ничего решить — заговорщиков разоблачают, Бурцева расстреливают. Артема, нечаянного свидетеля поспешных расстрелов, заставляют отмывать от крови сапоги расстрельной команды, а потом его ждет следствие и жуткий штрафной изолятор, где людей, оставленных почти без одежды, морят голодом и холодом, и холод оказывается страшнее: без еды человек живет несколько дней, на холоде замерзает за несколько часов.

Трудное это дело — совладать с композицией огромного романа, действие которого происходит в замкнутом пространстве. Опыт предыдущего романа Прилепина, «Черная обезьяна», где сюжет все время буксует и смысл куда-то проваливается, а вставные эпизоды выглядят необязательным довеском, заставлял опасаться, что и здесь автор не справится с темпом, заданным первой половиной повествования. Но удивительное дело — именно во второй части темп нарастает и нарастает. И если первая часть рассказывает о лагере, где есть общие работы, уголовники, терроризирующие фраеров и обирающие их, надсмотрщики, голод, побои, штрафной изолятор, но есть и множество лазеек, куда можно спрятаться, есть интеллектуальная жизнь, споры, есть условия для общения людей и взаимопомощи, то вторая часть рассказывает о лагере, в котором человек умирает — даже если формально он пока числится живым.

Самые сильные главы романа — это те, где описываются два последних штрафных изолятора, где люди висят на волосок от смерти (а волосок все время обрезают), где вчерашнюю расстрельную команду саму пускают в расход (красное чекистское колесо вертится очень быстро), и вчерашние палачи становятся жертвами.

Критика романа Прилепина только набирает обороты, о романе еще будут писать, но среди первых откликов есть примеры удивительных прочтений. Если уже упоминавшийся Владимир Бондаренко считает Эйхманиса любимым героем Прилепина, то Роман Арбитман увидел в романе... оправдание Сталина. «А Сталин здесь при чем! — хочется воскликнуть, — о нем в романе слова не сказано». Вот именно: сталинист Прилепин, по мнению Арбитмана, внушает читателю мысль, что большой террор начался до Сталина, и значит — Сталина оправдывает.

А вот ничего это не значит. Прилепин — сталинист в своих статьях (и то под вопросом — где здесь сталинизм, а где — инфантильная потребность гусей подразнить). Но в любом случае, когда Прилепин пишет книгу, он не сталинист, а романист. Как публицист Прилепин часто бывает плосок и всегда однозначен. Как художник, он пластичен и многогранен. В статье должен быть ясный смысл и никаких противоречий. Роман, который лишен противоречий, — плохой роман.

Есть еще одно мнение — вполне респектабельное и основательное, — с которым мне хочется поспорить. Кажется, Михаил Визель первым написал, что «Обитель» — «это роман идей: беседуя друг с другом, герои проговаривают <...> “проклятые вопросы”, занимающие Прилепина-публициста в последние годы»[2].

Потом пошло-поехало: «Основная ценность „Обители” — диалоги и монологи о прошлом и будущем России, о месте человека в настоящем, о вине и ответственности за происходящие со страной события...»[3]

А с моей точки зрения самые слабые места романа — это как раз «диалоги о прошлом и будущем России».

Ну вот «Афинские вечера» в келье Мезерницкого. О чем говорят герои? О том, что большевики победили, потому что империя еще раньше прогнила? О том, что русская литература мужика любила абстрактно, а в действительности его не знала и не любила? Что большевики появились не на пустом месте?

Чтобы написать «роман идей», надо уметь, как Достоевский, развивать аргументацию «pro и contra», надо самому быть на высоте сталкивающихся идей. Прилепин этого делать не умеет. Да ему и не надо.

В романе много рассуждают о христианстве, о кризисе веры, о том, что народ изменил Христу, но ему посланы испытания и он придет снова к вере. Слова-слова. Но все эти слова стоят меньше, чем две совершенно замечательные сцены, действительно вступающие в диалог.

Одна, в начале романа — заключенные рушат монастырское кладбище, чтобы расчистить площадку под скотный двор (символично). Поначалу всем немного не по себе, а степенный казак Лажечников, прежде чем свернуть памятник, приговаривает: «Извиняйте, потревожим ...Елисей Савватьевич... Тихон Миронович...» Но скоро заключенные уже раскурочивали памятники «без почтения и пощады, поднимали с кряком, тащили, хрипло матерясь, и бросали как упадет <...> Будто бы восторг святотатства отражался порой в лицах». Среди русских узников один — чеченец. На обратном пути в зону он вдруг хмуро и твердо произносит: «Нам сказали б ломать свое кладбище — никто не тронул. Умер бы, а не тронул. А вы сломали». И после короткой перепалки, подводит итог: «Нету больше вашего Бога у вас — какой это Бог, раз в него такая вера!»

А вот другая сцена — уже в конце. После неудавшегося побега едва ли не все герои романа (кого не успели сразу расстрелять) оказываются в штрафном изоляторе на Секирке: под него определили разоренную церковь. Приводят сюда и владыку Иоанна, одного из самых симпатичных героев романа (его прототипом послужил вятский епископ Виктор, в миру Константин Александрович Островидов, о котором вспоминают с необычайной теплотой все мемуаристы, в частности О. Н. Волков и Д. С. Лихачев). Меж тем красноармейцы периодически выкликают фамилии заключенных и выводят их на расстрел.

Владыка Иоанн (которого в лагере ласково называют «владычкой», как и его прототипа) пытается утешить обреченных, к нему присоединяется другой священник. Сцена коллективной исповеди — одна из самых сильных и страшных в романе. Алексей Колобородов совершенно справедливо увидел в ней нечто от Иеронима Босха — это его сюрреалистические черви, раки, и разные гады в виде человеческих грехов мерещатся Артему, когда он слушает истерические выкрики исповедующихся: «Боже мой, я ограбил и убил старуху! — Задушил ребенка! Помилуй! Всеблагой! Молю!»

А когда кончается причастие и целование креста — в церкви становится «чисто и звонко, как в снежном поле». Пересказывать эти сцены трудно: из них нельзя извлечь квинтэссенцию простых смыслов, он раскрывается лишь в совокупности деталей, красок, слов, поступков. Но все многочисленные и банальные рассуждения героев о вере и безверии русского народа не стоят этих двух сцен. И запоминаются в итоге не разговоры, не идейные споры героев, не рассуждения Эйхманиса о лаборатории по выделке нового человека, которую они здесь устроили. А запоминается сцена, когда лагерников выводят на площадь и гарцующий на лошади Эйхманис командует: «на колени».

Или другая сцена, в финале, когда сменивший Эйхманиса Ногтев объявляет, что расстреляет каждого десятого из-за того, что ученый Осип Троянский не вернулся вовремя из бесконвойной командировки, — и чекисты начинают выдергивать из ряда каждого десятого, выводят и Галину Кучеренко, — и тут Артем добровольно меняется местами с заключенным, обреченным на расстрел. Однако угроза, которой все поверили, была лишь шуткой нового начальника лагеря.

Запоминается штабель, в который укладываются голые заключенные Секирки, чтобы не околеть от холода, и в этом штабеле оказывается раздавленным владычка Иоанн. Запоминается вырванный чуб поэта Афанасьева: допрашивая, чекисты засунули заключенного в гроб и закопали, и он в отчаянии стал рвать на себе волосы. Запоминается собака Блэк, которая воет, когда очередную партию арестантов ведут на расстрел. Запоминается улыбчивый чекист с большим колокольчиком в руке — он раскачивает этот колокольчик, издающий нежный звук, когда ведет очередного обреченного на смерть штрафника. Потом колокольчик умолкает и раздается выстрел. Истерическая исповедь в церкви на Секирке проходит под непрерывный звук этого колокольчика: шутники из расстрельной команды привязали его к собаке и гоняют вокруг церкви. Запоминается Артем, мстительно издевающийся над этими «шутниками», когда они сами на той же Секирке ждут очереди на расстрел, а он будит тяжело уснувшего улыбчивого чекиста, имитируя звук колокольчика.

Зря Прилепин дает свои бесконечные интервью и все растолковывает и растолковывает, что он хотел написать. Его роман значительно тоньше и умнее, чем эти его толкования.

[1] <http://www.rg.ru/2012/11/20/reg-ufo/prilepin.html>.

[2] <http://style.rbc.ru/news/art/2014/04/04/18172>.

[3] <http://readrate.com/rus/news/prilepin-priglashaet-v-obitel>.

Опубликовано в журнале:

«Новый Мир» 2014, №6

По итогам четырех первых месяцев 2014 г. общий объем импорта древесины в Великобританию вырос в годовом исчислении на 23%, об этом сообщает The Timber Trade Federation.

Импорт древесных плит в январе-апреле 2014 г. увеличился на 17%.

Импорт хвойных пород древесины вырос почти на 23%. Доля шведских поставок не изменилась и составила 46%, Латвии — увеличилась с 13% до 15%, Ирландии и Финляндии — незначительно снизилась.

Импорт лиственных пород древесины за отчетный период вырос на 22%.

Импорт фанеры из лиственных пород древесины увеличился на 7,7%, впрочем, в апреле наблюдалось заметное снижение поставок из Китая. Импорт фанеры из хвойных пород древесины вырос на 23%, Бразилия и Китай увеличили объемы поставок более, чем на 30%.

Импорт ДСП за отчетный период увеличился на 31%, поставки увеличили все ведущие страны-экспортеры, в первую очередь — Бельгия.

Центр защиты леса Ленинградской области обслуживает лесную территорию в 18,9 млн га

В 2007 году в Санкт-Петербурге был создан Центр защиты леса Ленинградской области как филиал федерального бюджетного учреждения "Российский центр защиты леса" Федерального агентства лесного хозяйства. Сегодня это ведущий в России центр мониторинга состояния лесов на основе регулярной сети пунктов наблюдения. Филиал успешно работает на территории трех субъектов Российской Федерации: Ленинградской, Мурманской областей и Республики Карелия. Специалисты Центра оказывают методическую помощь при проведении лесопатологического мониторинга в Новгородской, Псковской и Калининградской областях.

Более подробно о задачах и коллективе Центра мы попросили рассказать директора учреждения Романа Николаевича Глебова.

- Роман Николаевич, прежде всего, несколько слов о структуре вашего Центра и его основных функциях.

- Центр защиты леса Ленинградской области является одним из 42 филиалов, работающих сегодня в Российской Федерации. Сегодня мы обслуживаем лесную территорию в 18,9 млн. га, что всего на 3,4 миллиона гектаров меньше площади занимаемой всеми лесами нашего ближайшего соседа - Финляндии. Весь объем работ осуществляют специалисты шести подразделений и трех основных лабораторий, расположенных в Санкт-Петербурге и Петрозаводске. Полевые и лабораторные работы проводятся с использованием современной инструментальной базы и высокотехнологичного оборудования.

Что же касается структуры, то мы работаем по следующим основным направлениям: лесопатологический мониторинг, радиологический мониторинг, контроль качества лесных семян, почвенно-химический и фитоанализ. Каждое подразделение имеет собственную лабораторию.

- Фронт работы огромный. Что, на ваш взгляд, требует особого внимания?

- Основное наше направление, конечно же, проведение лесопатологического мониторинга. Мы постоянно собираем и анализируем информацию о санитарном и лесопатологическом состоянии лесов. Эти данные нужны для проведения профилактических мероприятий и защиты лесов от воздействия негативных факторов разного рода. В данном вопросе у нас давно налажено тесное и постоянное сотрудничество с органами управления лесным хозяйством в субъектах РФ. Отработанный механизм взаимодействия позволяет быстро и качественно принимать управленческие решения.

- Что же представляет собой лесопатологический мониторинг?

- Прежде всего, это наблюдение за "самочувствием" наших лесов через целую сеть специальных пунктов, расположенных по всему лесному фонду. В этих пунктах заложены так называемые модельные деревья, и мы ежегодно проверяем и описываем их состояние, все текущие изменения. На данных участках запрещена любая лесохозяйственная деятельность, что позволяет получать данные в динамике с минимальной погрешностью. Таким образом, мы получаем глобальную информацию о трансграничном перемещении загрязняющих веществ и влиянии различных негативных факторов на леса в целом.

Кроме того, ежегодно выполняем большие объемы лесопатологической таксации насаждений, учета и контроля численности вредителей и развития болезней лесов. Особое внимание при этом обращаем на участки, прилегающие к уже поврежденным, например, сильными ветрами лесам. Ведь это потенциальные очаги вредителей и болезней.

Вспомним хотя бы 2010 год, когда все наши силы были брошены на таксацию последствий мощного урагана. Тогда в Ленинградской области за несколько часов шквалистый ветер повалил годовую расчетную лесосеку.

Используя космические снимки, мы оперативно выдали информацию о масштабах повреждений и проанализировали их возможные последствия. А так как именно там мы ожидали "внеплановые" очаги возникновения и развития опасных для леса насекомых, вся полученная информация незамедлительно направлялась в комитет по природным ресурсам Ленинградской области.

Мы сами видели, как решительно принимались меры, и, главное, меры эти были эффективными. В итоге все потенциальные очаги своевременно ликвидировались. Хотя, надо сказать, опасность поражения леса вредителями в последующие годы была достаточно высокой и локальные очаги все-таки возникали.

- Роман Николаевич, вас можно назвать лесным доктором. Какой диагноз вы можете поставить лесам Ленинградской области?

- Пока в целом ситуация стабильная. На территории нескольких лесничеств мы фиксируем локальные усыхания ельников, накопление мертвой древесины. Но в ближайшее время вероятность развития крупных очагов вредителей и болезней низкая по целому ряду причин. Такой критической ситуации, которая сложилась, например, в Московской области, мы уж точно не прогнозируем.

Но нас все-таки несколько беспокоит Карельский перешеек и восток области, где есть свежие ветровалы. Прошлой осенью на регион снова "налетели" сильные ветра. Повалило немало деревьев. Эти участки необходимо оперативно обследовать, завалы ликвидировать. К тому же там много старовозрастных ельников, которые сами по себе являются прекрасным плацдармом для распространения вредоносных насекомых.

- А как обстоят дела с зелеными насаждениями в Санкт-Петербурге? Ведь антропогенная нагрузка колоссальная. Насколько это влияет на их здоровье?

- Безусловно, зеленые насаждения в мегаполисе испытывают стресс от целого ряда факторов и также нуждаются в постоянном профессиональном наблюдении, разработке и проведении оперативных профилактических и защитных мероприятий. Это относится как к историческим деревьям и насаждениям, так и к молодым посадкам. Но в целом, на наш взгляд, город уделяет немало внимания увеличению числа насаждений, которые являются не только "зелеными легкими", но и эстетической природной средой, и это не может не радовать горожан.

- Лесопатологический мониторинг - основное, но не единственное направление деятельности Центра защиты леса. Как отслеживается качество семенного материала?

- Действительно, до недавнего времени часть полномочий в области лесного семеноводства находилась в нашей компетенции. Мы не только следили за качеством и происхождением семян, надежностью отборщиков проб для анализа, но и сопровождали работы по созданию и содержанию объектов лесного семеноводства.

Но с этого года значительная часть полномочий в сфере лесного семеноводства передана непосредственно в субъекты. За нами же осталась лишь одна федеральная функция - контроль качества лесных семян и аккредитация отборщиков проб. Хорошо это или плохо - покажет время.

Если говорить непосредственно о семенном материале, то все образцы партий лесных семян, собираемых на территории лесного фонда, в обязательном порядке поступают к нам на проверку. Мы выдаем соответствующие паспорта качества.

Я не случайно вспомнил про объекты лесного семеноводства. Это объекты, где выращиваются деревья с улучшенными генетическими характеристиками для сбора семян самого высокого качества. Они создавались в разное время, начиная с семидесятых годов. На сегодняшний день часть из них уже списана, часть продуцирует. Я очень надеюсь, что в ближайшее время будет налажена работа по сбору семян на этих объектах. Кроме того, важно продолжить создание новых подобных объектов. В этом процессе мы готовы оказывать содействие в рамках нашей компетенции.

Поэтому очень рассчитываю, что новый семеноводческо-селекционный центр в Лужском районе Ленинградской области будет использовать семенной материал только с улучшенными генетическими характеристиками.

- А как осуществляется радиологический мониторинг?

- Мы все прекрасно помним, какие последствия появились в результате аварии на Чернобыльской АЭС в 1986 году, которые затронули и Ленинградскую область. Кроме того, у нас в регионе есть и ряд объектов атомной отрасли. Поэтому регулярное проведение радиологического мониторинга лесного фонда тоже одна из наших государственных функций.

Каждый год специалисты Центра выезжают в определенные участки леса с тем, чтобы отобрать образцы: древесины, кроны, напочвенного покрова, почвы, грибов, ягод. Затем образцы в лабораторных условиях проверяются на содержание радионуклидов. Надо сказать, что каких-либо отклонений, которые бы повлекли за собой определенные ограничительные и запретительные меры, на территории лесного фонда области нами пока не установлено.

- Наверное, сложно было бы выполнять весь этот огромный объем работ без заранее отработанных методик, каких-то новых методов и приемов и, конечно, без специалистов с высокой профессиональной подготовкой?

- В своей работе мы используем различные методы, включая и космические технологии. То есть снимки, которые получаем со спутников для определения каких-то наиболее крупных проблемных участков в рамках дистанционного мониторинга. Эта информация помогает в работе нашим специалистам-полевикам, непосредственно определяющим санитарное и лесопатологическое состояние насаждений с использованием сложного современного инструмента и оборудования.

Вот уже несколько лет, как мы перешли на электронную систему фиксации и обработки данных. Ведем базу данных, включающую визуализацию или пространственное позиционирование проблемных территорий. Естественно, применение современных технологий предполагает и наличие высококлассных специалистов.

Сотрудники Центра регулярно проходят курсы повышения квалификации. Перед началом полевого сезона у нас обязательно проводятся тренинги. Так, в мае мы выезжали на неделю на Карельский перешеек для теоретической и практической отработки основных видов деятельности с тем, чтобы реально оценить готовность каждого специалиста. Только после этого они получили допуск к предстоящим работам.

Это тем более важно потому, что наша деятельность требует наличия широкого спектра знаний и опыта. Без этого результата не будет. И, безусловно, в профессии никуда без любви к природе, к лесу, который не на один месяц в году для многих становится, без преувеличения, родным домом.

- Всегда ли Центр находит понимание с властями?

- Как я уже говорил, у нас налажены хорошие рабочие отношения как с региональными управлениями лесами, так и с лесничествами на местах. Подписаны соглашения об информационном взаимодействии. Результаты нашего мониторинга регулярно передаются коллегам. Это позволяет постоянно держать руку на пульсе и вовремя принимать те или иные решения. Ведь со здоровьем шутить нельзя. И здоровье леса не исключение. Вылечить на ранней стадии всегда проще.

Важно и то, что мы и сами регулярно получаем информацию из лесничеств о тех или иных мероприятиях, связанных с нашей сферой деятельности. Так что диалог налажен.

Кстати, пользуясь, случаем, я хотел бы выразить слова благодарности сотрудникам лесничеств за их немалый вклад в сохранение лесов, за нашу совместную работу. Во многом благодаря людям, искренне любящим свое дело, которые сегодня работают в нашем лесном хозяйстве, мы уверены в санитарном благополучии будущих лесов. Как и в том, что через пару десятков лет на местах нынешних вырубок обязательно зашумят кронами здоровые и красивые леса.

Никита Павлович, "Российские лесные вести"

Почти половину цены новой квартиры в Финляндии составляют налоги.

Если стоимость квадратного метра апартаментов в Хельсинки составляет €5000, налоги «съедают» около €2000 из этой суммы.

Такие данные опубликовала Конфедерация финского строительства, передает Helsinki Times.

«Доля общей площади здания составляет до трети в цене апартаментов», - говорит региональный директор Конфедерации Хану Мякинен.

Застройщики вынуждены включать в стоимость квадратного метра ряд налогов, например налог на прибыль, налог на добавленную стоимость, налог на передачу недвижимости, а также страховку от несчастного случая и взносы в пенсионный фонд. В результате это приводит к удорожанию жилья для покупателей.

А тем временем российские владельцы финской недвижимости пытаются от нее избавиться из-за неустойчивости рубля, экономического и политического давления и ужесточения условий по ипотечному кредитованию.

На российском рынке появилась новинка от компании John Deere — харвестерная головка H413, об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении пресс-службы подразделения строительной и лесозаготовительной техники John Deere в России.

Данная модель в будущем заменит валочно-сучкорезно-раскряжевочные агрегаты John Deere H754 и Waratah HTH 460, выпуск которых не останавливается и будет происходить параллельно с производством новинки на заводе в Йоэнсуу в Финляндии.

Новая харвестерная головка создавалась для установки на колесные харвестеры и предназначена преимущественно для работ в хвойных лесах и рубок прореживания. Благодаря опциональному пачковому захвату, она также подходит для заготовки энергетической древесины. Новая конструкция рамы, аналогичная Н414, обеспечивает лучшую обрезку сучьев на стволах небольшого диаметра и беспрепятственную протяжку искривленной древесины. Инженерами была существенным образом доработана геометрия сучкорезных ножей, что позволило расширить диапазон обрезки сучьев и усилить удержание крупных деревьев. Благодаря новому гидрораспределителю PEvo с низкими внутренними потерями контроль скорости мотора пилы стал точнее. Новые более надежные моторы протяжки и бесконтактные датчики длины и положения пильной шины помогут свести простои к минимуму.

Экологичная опция смазки пильной цепи консистентной смазкой оберегает от образования масляной пыли, сохраняя чистоту окон и радиаторов харвестера. Обслуживание головки стало проще: теперь ежедневные сервисные операции можно проводить в одном положении.

«Мы постоянно работаем над тем, чтобы упростить работу современного лесозаготовителя и повысить производительность оборудования, — отметил директор подразделения строительной и лесозаготовительной техники в России и СНГ John Deere Эндрю Кристофер. — Харвестерная головка Н413 – одна из последних наших разработок в этом направлении, — позволит по-новому взглянуть на рубки прореживания и увеличить объем обрабатываемой древесины, в том числе и при работе со стволами малого диаметра. Новая конструкция рамы позволила сделать управление более точным, а головку — более послушной. Также в разработках мы учли комментарии наших заказчиков, и теперь оператору не придется тратить дополнительное время на наклон головки для обслуживания. Н413 — это универсальное решение для работы с малым и средним древостоем».

Национальный вопрос в отсутствии ответов

Из опыта жизни российского гражданина

Вадим Ковский

1

Не хотелось бы погружаться в теоретическую проблематику, путаницу и неразбериху того, что мы привыкли именовать «национальным вопросом» (почему-то в единственном числе, хотя вопросов тут бездна). В многонацио­нальной России это всегда было похоже на глубоководное погружение: илистое, плохо различимое дно; водоросли, оплетающие ноги и мешающие двигаться; разноцветные стаи неведомых существ, затейливых чудовищ, проплывающих над и под тобой, а то и несущихся прямо на тебя; остро ощущаемый недостаток кислорода и паническое желание поскорее вынырнуть — наверх, к воздуху и солнцу…

Людям вроде меня, многие годы жившим в национальной республике, абстрактное теоретизирование по поводу пустой диалектики национального и интернационального, которому советские гуманитарии предавались на протяжении многих десятилетий, решая в ходе такого теоретизирования не столько научные, сколько пропагандистские задачи, всегда представлялось занятием малопродуктивным.

В столице Киргизии городе Фрунзе (ныне Бишкеке), куда эвакуация занесла нас в 1941 году из главной столицы, тогда насчитывалось тысяч сто населения (сегодня в одном районе Москвы, где я живу, людей раза в четыре больше). И все же это была столица — с узким, но качественным слоем интеллигенции, университетом и несколькими институтами, двумя драматическими театрами, Союзом писателей, филиалом Академии наук, очень неплохой республиканской публичной библиотекой, клиниками, школами и многими другими атрибутами цивилизации. Меня затянуло: я прожил здесь почти четверть века, учился в школе и университете, работал, женился, развелся... Я полюбил этот город, приобрел в нем друзей на всю жизнь, похоронил здесь отца, а в 1964 году вернулся на родину, в Москву.

Небольшая национальная республика составляла органическую часть многонационального целого, называвшегося Советским Союзом, но это частное, «территориальное» перемещение нашей семьи из большой столицы в малую имело помимо таких глобальных причин, как война, еще и конкретный общественно-исторический контекст, повлекло самые серьезные социально-психологические последствия для моей индивидуальной биографии и судьбы. Жалеть об этом не приходится: событиями управляла сама История, и нам было дано расслышать ее подземный гул. К тому же, как остроумно заметил И. Бродский, «если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря». На роль моря вполне могло претендовать грандиозное высокогорное озеро Иссык-Куль…

Если бы меня спросили, что мне запомнилось во времена моей юности из ближней политической истории более всего, то я бы, наверное, перечислил все это без особого труда. Смерть Сталина (я в десятом классе): мистический карнавал вечером во Фрунзе — десятки тысяч людей в полном молчании колоннами движутся в свете синих прожекторов в центр города на Правительственную площадь, к огромному бронзовому истукану. XX съезд партии: в актовом зале университета несколько часов подряд читают доклад Хрущева, изредка прерываемый вскриками (кто-то падает в обморок). Радиосообщение об аресте «иностранного шпиона» Берия. Разгон «антипартийной группы» — в институт экономики, старшим научным сотрудником присылают (вернее — высылают) «примкнувшего» к ней Шепилова, на импозантную фигуру которого я, будучи главным редактором издательства Академии наук, нередко натыкаюсь в коридоре. Приезд во Фрунзе Хрущева — сразу после венгерских событий: его с огромным опозданием привозят на стадион то ли с правительственной дачи, то ли с джайлоо в изрядном подпитии, он выступает с трибуны и хвастается тем, как в Будапеште пришлось «немножко поработать» нашим танкам, а мальчишки, толпящиеся на футбольном поле, радостно бросают в воздух кепки. Днем я встречаю в центре города мужчину с безумными глазами, который несет наперевес правую руку и сообщает всем встречным: «Эту руку пожимал Хрущев»…

С историей национальных взаимоотношений дело обстояло куда сложнее. Из центра Империи мы в результате эвакуации переместились на ее периферию и погрузились, таким образом, в насыщенный субстрат национальных проблем, исторических конфликтов и культурных традиций. В национальной республике сами собой возникали вопросы, которые в русской части России промелькнули бы мимо меня, даже не задев. И сами вопросы, и ответы на них, там, где они вообще возможны, не только сужали, но и обогащали мою жизнь, миропонимание, идеологию. Можно множить их до бесконечности — для русских, проживавших в национальных республиках, они быстро утрачивали свой исторический и теоретический характер, становясь практикой повседневной жизни, политики и быта. Общей особенностью этих вопросов являлось то, что ни один из них не имел простого и ясного ответа, будучи обремененным некоей «диалектической противоречивостью», чтобы не сказать — двусмысленностью. Была ли Россия «тюрьмой народов» и чем стала при советской власти? Каково было положение «титульной» нации в условиях, где она эту «титульность» утрачивала? Как возможности развития конкретной национальной культуры соотносились с культурой «господствующей»? Что из себя представляло «двуязычие» в национальной республике? Как это «двуязычие» сказывалось на литературе? И т. д. и т. п.

Думаю, что взгляд на «национальный вопрос» изнутри и «снизу», бытовые заметки и наблюдения человека (назовем его даже «обывателем» — от добрых русских корней «быть», «обывать», а не в традиционно отрицательном смысле этого слова), попавшего в инонациональные условия, причем человека, относящегося к своему инонациональному окружению с желанием понять и с самыми добрыми чувствами, представляет сегодня, во времена крайнего обострения этнических конфликтов, не просто живой, но, если хотите, даже практический интерес. Да не примет читатель эти слова за самомнение — вне практической жизни рассуждения о «национальном вопросе» гроша ломаного не стоят!

Стоит хотя бы мельком заглянуть в историю многонациональной России, чтобы увидеть, как она разбухала и разрасталась с каждым новым десятилетием и веком царствования Романовых. «На диком бреге Иртыша сидел Кучум, объятый дымом», — остроумно переделал А. Вознесенский народную песню о Ермаке. Похвастаться интенсивными приращениями территорий не мог разве что Николай II, которому, впрочем, и в других отношениях крупно не повезло. Я был живым свидетелем пропагандистской смены исторических декораций. Стремление «улучшать» и лакировать отечественную историю, уложить ее в единый учебник возникло вовсе не сегодня: по единому учебнику истории мы учились все семьдесят лет советской власти, а привычная формулировка «присоединение», всегда сопровождавшая тему включения в состав России новых территорий (формулировка, в большинстве случаев обозначавшая насильственные действия Империи, колонизирующей новые территории, была крайне «деликатна», потому что вернее говорить о «завоевании»), стала, на моих глазах, активно вытесняться новой, уже просто умиляющей своей бесконфликтностью и гуманностью — «добровольное вхождение народов в состав России».

Иногда «вхождение» действительно было добровольным — стоит вспомнить Георгиевский трактат (Грузия при Ираклии II спасалась от наступления мусульманского мира) или учесть, что в условиях военных угроз и нацио­нальных междоусобиц малые этносы вынуждены были постоянно искать покровительства и защиты у более крупных и сильных. С другой стороны, какое же это «добровольное вхождение», если история завоевания Кавказа длилась десятилетиями? Если восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане, когда сотни тысяч крестьян — киргизов, казахов, туркменов — бежали в Китай и Персию, гибли от голода и холода во время перехода через горы, было свирепо подавлено царскими карательными отрядами, а освободившиеся земли генерал-губернатор Туркестанского края Куропаткин отдал русским переселенцам? Если, по подсчетам известного санкт-петербургского историка Е. Анисимова, царская Россия присоединяла чуть ли не по 400 кило­метров чужих территорий ежедневно? Нет, империи на добровольных началах не расширялись. Я помню, как иронизировали по поводу этой формулировки все окружавшие меня взрослые и как сам потом, когда стал взрослым, испытывал чувство неловкости, натыкаясь на нее во Фрунзе по несколько раз в день. Большой неловкости от большой лжи.

Пушкин, всю жизнь мечтавший побывать за границей, но почему-то зачисленный, как бы сейчас сказали, в разряд «невыездных», иронически зафиксировал факт «расширения пределов» автобиографическим «Путешествием в Арзрум»: «Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван: я все еще находился в России». Любопытно, правда, что тот же Пушкин не без гордости восклицал: «Смирись, Кавказ: идет Ермолов!» Зато другой великий русский писатель, Лев Толстой, написавший «Хаджи-Мурата», вряд ли с Пушкиным бы согласился. Образ репейника, символизирующий энергию и силу несмирившегося народа, давно уже стал хрестоматийным. А ведь есть в повести Толстого помимо самого Хаджи-Мурата или картины разграбленного чеченского аула, еще и до странности современная фигура Николая I, приказывающего: «Твердо держаться моей системы разорения жилищ, уничтожения продовольствия в Чечне и тревожить их набегами».

«Как ни привык Николай к возбуждаемому им в людях ужасу, этот ужас был ему всегда приятен... — писал Толстой. — Постоянная, явная, противная очевидности лесть окружающих его людей довела его до того, что он не видел уже своих противоречий, не сообразовывал уже свои поступки и слова с действительностью, с логикой или даже с простым здравым смыслом, а вполне был уверен, что все его распоряжения, как бы они ни были бессмысленны, несправедливы и не согласны между собою, становились и осмысленны, и справедливы, и согласны между собой только потому, что он их делал».

После Октября Российская империя, казалось бы, затрещала по всем швам, но Гражданская война помогла большевикам остановить этот процесс. «Триумфальное шествие советской власти» было триумфальным броском Красной армии по бывшим царским территориям, где она стремительно устанавливала новый порядок (иное дело, что некоторые территории еще несколько лет переживали судороги сопротивления). С присоединением в 1940 году к Советскому Союзу прибалтийских республик Сталин фактически завершил процесс воссоздания Российской империи в прежних, дореволюционных, границах. После смерти Ленина этот «чудесный грузин», который написал когда-то по его поручению брошюру «Марксизм и национальный вопрос», с установкой на «полную демократизацию страны как основу и условие решения национального вопроса», с правом наций на «самоопределение» и прочими маниловскими мечтаниями, в полной мере осуществил свою идею «автономизации», заставившую больного и слабеющего Ленина напрячь в полемике последние силы и признаться — в совершенно не свойственном ему тоне, — что он «сильно виноват перед рабочими России», поскольку вовремя не увидел необходимости «защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ».

Параллельно присоединениям и подавлениям, с середины 1920-х Сталин принялся перекраивать внутреннюю территорию страны, исходя всякий раз из политических, административных или властных интересов, менее всего связанных с конкретными национальными потребностями. Нагорный Карабах был отнят у Армении и передан Азербайджану. Северная Осетия оказалась в составе РСФСР, а Южная — Грузии. В одну автономную республику объединялись народы с разными языками, способные общаться друг с другом лишь через русский (Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария). Республики то повышались в статусе, становясь из автономных союзными (в Средней Азии), то, напротив, понижались (Абхазия из союзного подчинения перешла в республиканское, превратившись в грузинскую автономию, — так были заложены предпосылки многолетней борьбы абхазов за независимость). Подчас территории республик кроились из кусков, подобно лоскутному одеялу («грандиозный опыт национального размежевания», как писала об этом с восторженным придыханием Малая советская энциклопедия 1928—1931 гг.). Города и целые области с мононациональным населением оказывались включенными в инонациональную среду, имевшую право государственного приоритета (спустя полвека эта политика отозвалась, в частности, кровавыми столкновениями на юге Киргизии).

К этой малопривлекательной картине нужно добавить национальные ре­прессии. От десятилетия к десятилетию репрессии эти все более разра­стались и приобретали впечатляющий масштаб. По ходу Великой Отечественной войны стали репрессировать и выселять из родных мест целые народы — теперь уже за предательство, за сотрудничество с гитлеровцами. Это чудовищное «красное колесо» продолжало вращаться и после войны. Поразительно было само расширение списка лиц, лишавшихся права проживать на родной земле: согласно указу 1949 года к тем, кто «сотрудничал с немецко-фашистскими оккупантами», были добавлены «спекулянты» и (только послушайте!) «неблагонадежные элементы». О том, как выселялись по этому указу молдаване из пограничных с Румынией районов, рассказала в 1987 году повесть И. Герасимова «Стук в дверь», пролежавшая у автора в письменном столе многие годы.

«О том не пели наши оды, / Что в час лихой, закон презрев, / Он мог на целые народы / Обрушить свой верховный гнев...» — написал много лет спустя о Сталине в поэме «За далью — даль» А. Твардовский. Первой попала под нож Автономная республика немцев Поволжья (немецкие колонисты обосновались в Нижнем Поволжье еще при Екатерине, в XVIII веке). Красочно описал когда-то историю прихода сюда советской власти в очерке «Концерт в Катериненштадте» И. Бабель: в трактирах еще можно было заказать себе «котлеты, каждая в кулак <...> белые калачи с румяной и коричневой коркой <...> миски с жареным картофелем, с картофелем рассыпчатым, хрустящим и горячим», но владелец одного из трактиров уже прикрывает свое заведение; к воротам недавно открытого «клуба Маркса» приближается кавалерия на лошадях офицеров, убитых под Уральском, а «из дома Советов выходят комиссары <...> с красными шарфами на шеях», чтобы, «стоя на возвышениях <...> говорить речь народу»…

Трудолюбивые колонисты, однако, выжили и неплохо обустроились даже при комиссарах. Но это их не спасло. С началом войны немецкая республика была в одночасье ликвидирована: немцев Поволжья, числом почти полмиллиона человек, выслали в Среднюю Азию. Множество немецких спецпереселенцев оказалось в Киргизии — они жили преимущественно в пригородных районах, в областях и привычно занимались земледелием. Несколько немецких колхозов (или совхозов?) славились на всю республику и поражали успехами своих хозяйств. Вернуться в Поволжье после высылки немцы уже не могли — было некуда, и, естественно, они рвались в Германию. Однако на историческую родину их после смерти Сталина долго еще не отпускали. Время от времени они съезжались из разных областей в столицу Киргизии и устраивали молчаливые, без речей и плакатов, митинги возле ЦК партии (вероятно, передавали туда петиции). Однажды я пробивался сквозь такую молчаливую толпу (демократия еще не достигла сегодняшнего расцвета, и милиция не разгоняла людей дубинками), когда шел на работу, и увидел, как одного из секретарей Киргизского ЦК партии милиция проводила в здание с черного хода.

Лично с немцами мне во Фрунзе не довелось сталкиваться. Разве что в коридорах университета я видел издали фигуру седого, похожего на Эйн­штейна профессора Франкля, то ли математика, то ли физика-теоретика, которого киргизские аспиранты очень любили за нетерпеливость (сформулировав задачу кандидатской диссертации, он с ужасом взирал на неуклюжие формулы своих учеников, затем перечеркивал все написанное и «показывал» часть решения, чтобы на следующей консультации «показать» следующую часть, — и так до конца).

За немцами подверглись депортации карачаевцы, балкарцы, ингуши, чеченцы, калмыки, крымские татары, турки-месхетинцы… Похоже, что могли стать ими и евреи, — судя по многим признакам, экспозицией этого плана являлось «дело врачей». Прямые свидетельства планировавшейся высылки евреев (план был иезуитски остроумен, поскольку должен был осущест­вляться под лозунгом «Спасем евреев от гнева русского народа!») до сих пор не найдены, но косвенных осталось довольно много, и наши историки на них неоднократно указывали. Не знаю, насколько подобная версия достоверна, но ученый секретарь ИМЛИ Уран Абрамович Гуральник, специалист по русской литературе ХIX века, рассказывал мне, в частности, что в те времена жил в Подмосковье и несколько раз являлся по повестке с вещами на железнодорожную станцию, где проводились репетиции будущей эвакуации. Впервые я услышал эту историю из уст моего друга И. Вайнберга, исследователя творчества М. Горького, а тот, в свою очередь, от И. Эренбурга. До ИМЛИ Вайнберг работал в издательстве «Советский писатель» и был редактором мемуаров И. Эренбурга, причастного к сюжету высылки самым непосредственным образом — и как один из предполагаемых «подписантов» письма советских деятелей культуры Сталину, отобранных Кремлем для дальнейшего выживания, и как автор собственного письма вождю, возможно, сыгравшего какую-то роль в том, что «отец народов» в конце концов от безумного своего замысла отказался (см. об этом эпизоде в книге Б. Фрезинского «Об Илье Эренбурге» (М., 2013)).

Плотный слой спецпереселенцев был одной из характерных национальных примет жизни Фрунзе той поры. Слово это, по счастью, уже почти забылось, как и другое — аббревиатура «нацмены» (национальные меньшинства). Генетически проблема, конечно, уходила корнями в глубокое прошлое империи, привыкшей передвигать, переселять и перемешивать завоеванные народы, как фигурки на шахматной доске. Практически она стала для нас, я бы сказал, даже не проблемой, но скорее приметой повседневного быта и человече­ских взаимоотношений, которая имела смутную и тяжелую предысторию, нам не вполне понятную и как будто бы нас не касающуюся. Говоря о «нас», надо бы, конечно, учитывать возрастной критерий: «взрослый мир» и знал, и понимал, и переживал многое, но «детский (юношеский) мир» во второй половине 1940-х годов не понимал ничего: при детях политические проблемы в семьях, как правило, не обсуждались, и моя семья исключения не представляла. К тому же в седьмом классе, если я не ошибаюсь, ввели в школьную программу новый предмет — «Конституцию СССР», и статья о праве республик на свободный выход из СССР могла нами восприниматься только как полная бессмыслица: во-первых, кто и когда это «выходил» и, во-вторых, кому вообще могло прийти в голову отделяться при той всеобщей дружбе и любви народов, о которой мы слышали с утра и до вечера!

Как бы то ни было, но Фрунзе, подобно многим городам и весям Средней Азии, оказался в мои юношеские годы прибежищем для самых разных спецпереселенцев, и прибежищем далеко не худшим. Лишенные родных земель, они все же получали в теплых краях возможность приобрести крышу над головой, устроиться на работу, даже учить детей в столичных школах. Со спецпереселенцами с Северного Кавказа — главным образом карачаевцами и балкарцами — я сдружился со школьных времен. Ближайшим моим другом в старших классах стал «маленький Осман» (у меня сохранилась фотография тех лет — он приходился мне под мышку). Я сидел с Османом за одной партой, писал ему шпаргалки, провожал вместе с ним девочек из соседней школы, приходил к нему домой, готовил с ним уроки. Мама его Аймелек кормила нас супом с брынзой и вкусными лепешками. Большую часть своего времени он тратил не на школу, а на спорт. Плотно сбитый крепыш, состоявший, казалось, из одних мускулов, он, несмотря на рост, был чемпионом Киргизии по боксу, и даже отпетые хулиганы боялись его как огня.

Школа, в которой я заканчивал все три старших класса, называлась «узбекской», вероятно потому, что ее директором был узбек. На самом деле это была русская школа, и такой она остается до сих пор. Все предметы здесь преподавались на русском языке, и если уж говорить о каких-то ее особенностях, то она пользовалась скорее «наднациональной» репутацией вполне «хулиганского» свойства и потому плотно втянула меня в уличную молодежную жизнь. Вечерами молодежная толпа направлялась в центр города, на свой, фрунзенский, Бродвей и образовывала водоворот, вертеться в котором было небезопасно. Однако дружба с Османом избавляла от необходимости «самообороны». Когда он шел по центру города со своей компанией, мальчишеская толпа почтительно расступалась. Информация о том, «кто есть кто», была налажена между школами отлично, и друзья Османа автоматиче­ски получали «статус неприкосновенности». Ребята османовского клана, у которых я успешно сходил за профессора, постоянно донимали меня предложениями кого-нибудь отлупить, чтобы поднять мой авторитет во всех школах города на недосягаемую высоту, и не уставали удивляться моим отказам.

По существу, османовский клан прибрал к рукам всех фрунзенских школьников, и только много позже я понял социальные истоки этого поведения: кавказцы, самоутверждаясь таким образом, компенсировали те унижения и бесправие, на которые обрекала их высылка. Вместе с тем в «уличных» формах этих отношений не было криминального духа, хотя некоторые родственники Османа, в отличие от него самого, человека со спортивным кодексом чести, могли без колебаний пустить в ход ножи, и когда я по какому-то поводу сказал, что его дядя Магомет приставал ко мне с ножом к горлу, Осман понял эти слова буквально и кинулся к родне выяснять отношения.

Клан работал, обеспечивал и обслуживал сам себя — одним словом, выживал, невзирая на обстоятельства. Среди спецпереселенцев были прекрасные врачи, портные, сапожники. Сапожники доставали откуда-то щеголь­ские кожаные заготовки и сами шили себе модельную обувь. Излюбленным элементом туалета у моих друзей были отлично пошитые собственными умельцами «чесучовые» брючки сливочного цвета. Танцор театра оперы и балета чеченец Махмуд Эсамбаев, впоследствии прославившийся на весь мир (танцем «Автомат» из балета «Красный мак», который я впервые увидел во Фрунзе, Махмуд, мне кажется, во многом предвосхитил модернистские искания современного балета), ходил по городу в ярких экзотических костюмах, сшитых по индивидуальному фасону, и напоминал яркую заморскую птицу. В театре его держали в кордебалете или использовали в отдельных танцевальных номерах и главных ролей никогда не давали. В последний раз я увидел Эсамбаева в 1964 году на заброшенном пляже в поселке Лазарев­ское под Туапсе, где он, уже будучи знаменитым, зарывался в песок, чтобы скрыться от многочисленных поклонников. К тому времени он целиком посвятил себя изучению танцев народов мира и только что вернулся из Индии. Отряхнувшись, он сразу же стал рассказывать о значении жеста в национальном танце индусов, которые чуть его не побили, когда, танцуя, он неправильно сложил пальцы…

После окончания школы Осман серьезно заболел: у него оказалось тяжелое поражение надпочечников, но Аймелек сумела поставить его на ноги какими-то дефицитнейшими западными лекарствами и увезла на родину, как только их народу разрешено было возвращаться. Так мы потеряли друг друга из виду, и я не слышал об Османе более четверти века, пока не узнал в ИМЛИ от аспирант­ки-карачаевки, что он жив, здоров и заведует в Карачаевске «Горгазом». Она раздобыла мне его домашний телефон. В 1981 году мы с женой отдыхали в Кисловодске, в санатории им. Орджоникидзе, и я позвонил Осману. На следующий день в номер постучали, и в дверях возник маленький крепыш. «Собирайтесь, — сказал он, глядя на меня сухими, не знающими слез глазами и судорожно двинув кадыком, — машина ждет». И мы поехали в Карачаевск.

Во Фрунзе в османовской комнате на стене висела большая панорамная фотография: «Курорт Теберда». Величественные горы, ущелье, снег, ослепительное солнце, свежий простор — сколько раз я разглядывал эту фотографию, когда мы вместе делали уроки! И вот все стало явью: розовый город Османа, сверкающий в створе двух рек, Кубани и Теберды; его дом прямо у входа в ущелье; и сильно постаревшая Аймелек, которая кинулась ко мне с криком «Вадим!»; и ее суп с лепешками, уже дымящийся на столе…

Увы, Осман давно умер — в онкологическом госпитале на Каширке, а круг фрунзенских переселенцев (не только депортированных, но и «просто» ссыльных) оказался гораздо шире, чем я мог себе тогда предположить.

Рядом с нами, на противоположной стороне улицы Советская, в одном из маленьких глинобитных домиков, огороженных саманным дувалом, жил знаменитый балкарский поэт Кайсын Кулиев. Перед дувалом журчал арык. Дувал, вода и домики были насквозь прокалены белым азиатским солнцем. В 1999 году дочь Кайсына Жанна прислала мне из Нальчика составленную и изданную ею прекрасную книгу об отце «Я жил на этой земле… Кайсын Кулиев. Портрет в документах». Там я с удивлением обнаружил среди инскриптов разных знаменитых людей и свою скромную надпись (совершенно забыл, что отправлял Кайсыну в 1970 году книжку «Романтический мир Александра Грина»): «…с любовью и памятью о двух домах, стоявших по соседству…».

Я, уже старшеклассником, заходил к Кайсыну за книгами. У него, например, было пятитомное собрание произведений Велимира Хлебникова 1928–1933 годов, бог весть каким образом сохраненное в катастрофических сломах его биографии. Я в силу возраста Хлебникова понимал плохо, но Кайсын говорил о нем с огромным уважением: «Тебе еще рано, но смотри, какие прекрасные и прозрачные строки — „Свобода приходит нагая…“!» Слова Хлебникова: «Мне мало надо! Краюшку хлеба и каплю молока. Да это небо, да эти облака!» — он произносил с особой, непередаваемой, интонацией. В Киргизии были и снежные горы, и солнце, и синее небо. Однако ему нужны были «свое» небо, «свои» облака. «Тело его состояло из земли — этой и никакой другой…» — скажет Д. Кугультинов много лет спустя на его похоронах в Чегеме.

Воспоминания Кайсына, написанные лаконично и очень сдержанно, опубликованы сравнительно поздно — думаю, в то время, когда их уже можно было публиковать, хотя он и тогда этого делать не спешил. Он был парашютистом-десантником, воевал, лежал в госпиталях, как военный журналист участвовал в боях на Сталинградском фронте, в штурме Перекопа и освобождении Крыма, получил медаль «За оборону Сталинграда» и боевой орден Отечественной войны. О депортации балкарцев, о том, что его мать и сестры высланы в Северный Казахстан (потом он перевез их «к себе», в Киргизию), Кайсын узнал при переходе через Сиваш: «Мы с Кешоковым пошли на татарское кладбище и плакали, лежа в траве». Народ Алима Кешокова, кабардинского писателя, ближайшего друга Кайсына, по непонятным причинам не выслали, но это было общее горе, общая боль…

После ранения и госпиталя в Симферополе Кайсына отправили в санитарном поезде долечиваться в Пятигорск. Оттуда до родного Чегема было рукой подать, и он не удержался. Аул был пуст, окна домов заколочены. Он ходил по обезлюдевшим улицам и читал надписи на стенах на балкарском языке: «Наши отцы и братья на фронте! Бейте проклятых фашистов! Отомстите им за наше горе!»; «Наши родные фронтовики! Нас увозят. Знайте — мы вас не предавали!». «Я плакал, глядя на горы, которым в детстве пел песни», — писал Кайсын об этих черных днях.

Когда его наградили орденом, он обязан был в связи с выселением балкарцев запрашивать начальство, имеет ли право эту награду получить. Наши гуманисты ему разрешили! И. Эренбург, Н. Тихонов и К. Симонов обратились в самые высокие инстанции с просьбой, чтобы выселение не коснулось лично Кайсына. Ему разрешили жить, где он захочет, кроме Москвы и Ленинграда, но он решил, что должен разделить судьбу своего народа, и отправился в Среднюю Азию. В качестве места жительства он выбрал Фрунзе. «Во Фрунзе я приехал вечером. Утром увидел горы. Они были рядом, как и в Нальчике. Я подумал: хорошо это, хоть не разлучился с горами. Пусть не Кавказские, но горы! Зеленый Фрунзе понравился мне».

Как поэт Кайсын в изгнании безмолвствовал, писал «в стол», не имел читателя, и всю благородную горечь его молчания я остро ощутил лишь однажды, когда Кайсын вдруг собрал в Союзе писателей русскую секцию, которой он руководил, и устроил собственный поэтический вечер в узком кругу. Какой необычный, какой чудесный был вечер! Кайсын читал подстрочники своих стихов, потом сами стихи на балкарском, чтобы дать почувствовать их музыку, размышлял о поэзии, что-то комментировал, а под конец прочел одно небольшое стихотворение, которое сам перевел на русский. Там речь шла о фронтовом друге: друг любил петь песню о девушке с голубыми глазами, он пал в бою, а песня осталась, но ее уже никто не споет, как он. Я нашел потом эту «Песенку о голубых глазах» в его трехтомнике, изданном в Нальчике, и, конечно, не в кайсыновском переводе. Допускаю, что в юношеском восприятии все пылает особыми красками, но я и сейчас уверен: Кайсын перевел куда лучше, лаконичнее, мускулистее. Много позже рассуждение на эту тему я встретил в письме к Кайсыну у Бориса Пастернака: «…думаю, Вы давно уже пишете или могли бы писать по-русски так же хорошо, как на родном языке, или еще лучше».

У Елены Дмитриевны Орловской, журналистки, переводчицы и ближайшего друга Кайсына (она жила в нескольких кварталах от нашего дома), я впервые увидел сборник Дмитрия Кедрина, где было и стихотворение, посвященное Кайсыну. Кедрин дружил с Кайсыном и написал, провожая его в ссылку, о великой силе поэзии, объединяющей людей вопреки социальным и национальным преградам: «Тлела ярость былая, / Нас враждой разделя, / Я — солдат Николая, / Ты — мюрид Шамиля. / Но над нами есть выше, / Есть нетленнее свет: / Я не знаю, как пишут / По-балкарски „поэт“…» Сборник был издан в 1947 году — балкарцев и Кайсына упоминать было уже нельзя. Посвящение Кайсыну цензура убрала, а слово «по-балкарски» изобретательно заменила другим — «по-кавказски». Так были предугаданы будущие «лица кавказской национальности», которые и стихи, разумеется, должны писать… на «кавказском языке».

Пастернак высоко ценил поэзию Кайсына. Орловская играла при них роль посредницы и переводчика. Доверительность этих взаимоотношений была такова, что в конце 1948 года Пастернак через дочь Марины Цветаевой Ариадну Эфрон переправил во Фрунзе первую часть машинописи романа «Доктор Живаго». Кто бы себе мог тогда представить, что рукопись была около нас! Кайсын откликнулся на душевное движение Пастернака сильной эмоцией: «Я читал Ваш роман. Могу сказать только Вашими же словами: „Благодарствуй, ты больше, чем просят, даешь“».

Мысли Пастернака о Кайсыне в этой тройственной переписке (она опубликована Евгением Борисовичем Пастернаком с примечаниями в журнале «Дружба народов» в 1990 году, спустя пять лет после смерти Кайсына) полны глубины и значительности. «Вы из тех немногих, кого природа создает, чтобы они были счастливыми в любом положении, даже в горе <…>. Дарование учит чести и бесстрашию… В Вас есть эта породистость струны или натянутой тетивы, и это счастье» (25 ноября 1948 г.). «В тот день, когда пришло письмо от Вас и Е. Д. (Орловской. — В. К.), из Тбилиси приехала приятельница моя, жена Тиц<иана> Табидзе, она обедала у нас, я пробовал читать ей Вас вслух, но всякий раз слезы мешали мне… Это не только выношено и выражено с большой покоряющей силой, это каждый раз изображение самой этой силы, хмурой, грустящей, плененной, это каждый раз ее новый образ в той или иной форме прометеевой скованности и неволи» (30—31 декабря 1949 г.). «После Есенина я в одном только Павле Васильеве находил такие черты цельности, предназначения и отмеченности, как в Вас» (10 августа 1953 г.).

После того как я подробнее узнал биографию Кайсына и проникся его горем, меня иногда посещала мысль, что он не полностью «впускает» эту биографию в свою поэзию, что его лирический герой должен был бы видеть мир более драматично и дисгармонично (подобное ощущение возникало у меня неоднократно и по отношению к такому замечательному поэту, как Ярослав Смеляков). Я был не прав: не все читал и не все он мог печатать. Многое в исповедальной лирике Кайсына дожидалось своего часа: «Нет матери, соседей нет в селенье. / Вдали, в степях, мне близкие сердца. / И я себе казался в то мгновенье / Надгробьем над могилою отца». (пер. С. Липкина).

В то же время в своей поэзии, проникнутой трагизмом, Кайсын, со свойственными ему благородством и сдержанностью, сознательно, я думаю, подавлял гнев и обиду, дабы не быть истолкованным в антирусском духе. Добавим сюда ограничения, накладываемые на Кайсына общественными званиями и должностями, которыми советская власть щедро осыпала его после возвращения на родину (эта «компенсация» вместо признания вины была хорошо продуманным ходом национальной политики). Однако главную роль играло здесь последнее по месту, но не по значению обстоятельство: в характере Кайсына были заложены огромные запасы жизнелюбия, энергии, исторического оптимизма. Чувствам озлобления, мстительности, мелочности в этом характере и в этом поэтическом даре просто не находилось места: «Я был бездомен, изнывал в беде, / Дни черные, как черных птиц, считая, / Но радовался все же и тогда я / Вину и хлебу, песне и звезде» (пер. Л. Шерешевского).

Вместе с тем на мировосприятии Кайсына, хотел он того или нет, долго лежала трагическая тень прошлого, которую он в поэзии старался отогнать: «Чтобы жить, я работал чрезвычайно много. Пил тоже немало. „О чем жалеть?“ — сказал Пушкин. Но надо признаться, что лучшие мои годы во многом были погублены, силы потрачены на пустяки <…>, мой звездный час был упущен». Судя по воспоминаниям, было время, когда он даже подумывал о самоубийстве. Однако прав оказался в итоге Арсений Тарковский, написавший ему в 1966 году: «Поэтов всегда подкармливает хлебом вдохновения история: трясет мир, как решето, тасует народы и жизни, а чего бы ни насеяла — ото всего поэтам витамины истинности и убедительности, только мускулы становятся крепче, если уж поэт выживет. Это очень наглядно на твоем примере <…> я поклонник твоего прекрасного, чистого, спокойного и в то же время такого страстного, сильного и бурного дарования. <…> Я очень люблю тебя, дорогой Кайсын, и верю в твою духовную силу».

К будущим своим произведениям Кайсын вообще относился с какой-то трепетной надеждой и любовью. Зайдя к нему как-то в 1974 году в гостиницу «Москва», где он обычно останавливался, я застал его у телефона. Видимо, Кайсын отбивался от редакционных просьб, объясняя, что у него совсем нет времени, что ему надо еще многое успеть написать, и меня поразило, как он говорил о своих планах: нежно улыбаясь, перебирая названия будущих произведений, будто малых детей по голове гладил... Он дал мне тогда рекомендацию для вступления в Союз писателей и, чтобы я не подумал, будто делает он это исключительно по доброте душевной, сослался, хитро усмехнувшись, на какую-то деталь из моей статьи об Алексее Толстом, опубликованной

в журнале «Дружба народов»: «Читаем кое-что, почитываем…»

2

Перечислять погибших в годы сталинских репрессий писателей наци­о­нальных республик можно очень долго. По некоторым подсчетам, в конце 1930-х годов было уничтожено около трети Союза писателей СССР. Если «присоединения» территорий и «вхождения» разных народов — пусть даже насильственные, — как это ни парадоксально, имели своим результатом определенное приращение культуры (об этом, кстати, выразительно свидетельствует и само возникновение такого эстетического феномена, как «советская многонациональная литература»), то национальные репрессии, спецпереселения и пр. наносили культуре один лишь катастрофический ущерб. Погибшим литераторам и деятелям культуры несть числа: О. Мандельштам, И. Бабель, Н. Клюев, Б. Пильняк, П. Васильев, А. Веселый, С. Клычков, Вс. Мейерхольд, А. Таиров, Лесь Курбас, Т. Табидзе, П. Яшвили, Е. Чаренц, С. Сейфуллин. Некоторые малочисленные творческие организации в автономиях были вырублены чуть ли не поголовно. Культура больших народов как-то прорастала сквозь все свои протори и убытки, находила в себе достаточно внутренних сил, чтобы продолжаться. Но чем измерить, например, ущерб, нанесенный балкарской литературе ссылкой и длительным молчанием Кайсына? Калмыцкой — многолетними лагерями Д. Кугультинова? Киргизской культуре — гибелью К. Тыныстанова, первого при советской власти «письменного» — уже в системе новой письменности — киргизского поэта, драматурга, просветителя, филолога? Национальные меньшинства нередко лишались не просто своих деятелей культуры, но и ее основоположников.

Установка на разгром в культурном наследии национальных республик всего того, что не соответствовало ленинско-сталинским идеологическим императивам, приобретала в «центре» директивные формы и шла отсюда на «периферию», где начиналась своя «охота на ведьм». Последняя моя служебная командировка во Фрунзе в марте 1988 года оказалась связанной с двумя знаменитыми представителями киргизской культуры, о которых, честно сказать, я не знал ровным счетом ничего, несмотря на многие годы, проведенные в Киргизии. Цели командировки причудливо совместили элементы традиционно русификаторской политики с принципиальным отходом от нее, начавшимся в республике во времена перестройки. Дело в том, что в Киргизии готовились к реабилитации имена Касыма Тыныстанова и акына-письменника Молдо Кылыча, жившего и творившего на рубеже столетий. Первого советская власть в республике в 1938 году расстреляла. Второго не успела, поскольку он умер вскоре после Октябрьской революции, однако посмертно, со второй половины 1940-х годов и на протяжении ряда десятилетий, подвергала — как носителя «феодально-реакционной идеологии и антирусских настроений» — жестокому поруганию.

Возникал естественный вопрос: почему во многих партийных и литературоведческих документах советского Киргизстана имя Молдо Кылыча объединялось с именем Касыма Тыныстанова? Что общего между двумя этими фигурами, олицетворявшими разные исторические эпохи, разные типы художественного мировосприятия, разный уровень становления национальной киргизской литературы, разные творческие системы? Между поэтом второй половины ХIХ — начала ХХ века и поэтом 1920—1930-х годов следующего столетия; акыном, сделавшим принципиально важный шаг от традиций устной поэзии к письменности, и профессиональным литератором, работавшим во многих жанрах новой литературы; поэтом религиозного сознания, замкнутого национального кругозора и ученым-просветителем, человеком широкой филологической культуры? Что объединяло эти имена в идейно-художественной борьбе, которая происходила вокруг них в Киргизии практически на протяжении полувека?

Ответ выглядит «проще пареной репы» — объединяли их общие обвинения в реакционности и национализме. Если в «центре» сотни тысяч людей были расстреляны по зловещей 58-й статье, в основном за шпионаж и сотрудничество с западными разведками (количество подстатей к 58-й само по себе могло составить миниатюрный Уголовный кодекс), то в республиках не было более страшного в 1930-е годы обвинения, нежели жупел «национализма».

Вот абсолютно «советская» биография Тыныстанова. До Первой мировой войны — малоземельный дехканин. Учился в сельской школе, потом в городской мусульманской, потом в русском интернате. Во времена подавленного царизмом восстания киргизов бежал в Китай, где батрачил два года. По возвращении еще два года работал на «кулака». В 1919 году записался в комсомол. Потом закончил в Ташкенте педагогический институт. В 1924 го-ду вступил в члены РКП(б) и «бросился в общественную жизнь», как сам сообщал в автобиографии. В этой общественной жизни успел побывать и членом ЦИК, и наркомом просвещения Киргизии. С 1922 года занялся киргизской филологией, был научным сотрудником научно-исследователь­ских институтов — сначала культуры, потом языка и литературы. Читал лекции, участвовал в создании нового киргизского алфавита. Издал книги по грамматике, морфологии и синтаксису киргизского языка. Помимо всего этого занимался в 1920—1930-е годы литературным творчеством — ему принадлежит цикл пьес «Академические вечера», шедших на сцене Киргизского драматического театра, и ряд поэтических произведений. Сборник его стихов на киргизском языке был издан в 1925 году.

Собственно литература и «подвела» этого хорошо образованного и творчески разностороннего человека, дав главный толчок для обвинений автора в воспевании феодального, бай-манапского, прошлого киргизов и пуще того — «байско-буржуазной идеологии», в идеализации досоветского образа жизни народа. В марте 1933 года за драматургию «некоего Тыныстанова» взялась газета «Правда», утверждая, что в пьесе «Шабдан», первой из цикла «Академических вечеров», под видом легенды о народном богатыре Шабдане сложена поэма в честь уходящего эксплуататорского класса — киргизского байства. После этой статьи Киргизский обком партии словно с цепи сорвался: к каждой части драматургической трилогии были предъявлены политические обвинения, одно другого резче: если бай-манапское прошлое автор изображает ярко и красочно, то советскую эпоху — бледно и сухо; если хан, угнетатель народа, феодальный хищник, выглядит щедрым и добродушным, то бедняк — неумным, смешным и жалким; если изображена советская действительность, то борьба за советскую власть и колхозное строительство показаны в примитивных, вульгарных и плоских тонах.

К этим обвинениям уже произвольно добавлялись все остальные: развенчивались представления о том, что Тыныстанов — основоположник киргизского языкознания; в учебных пособиях его обнаруживали кучу политических ошибок; в словарных упражнениях и примерах усматривались коварные политические цели. Доходило до смешного (смешного, разумеется, не для него): например, киргизская пословица «Если в яму у тебя заложен корм, то во дворе будет скот», приведенная в учебнике «Родной язык», истолковывалась как призыв к крестьянам утаивать от советской власти в годы сплошной коллективизации излишки продовольствия… А дальше все складывалось по проверенной схеме: Тыныстанова исключали из партии, восстанавливали, снова исключали, изымали книги из широкого доступа, переставали печатать, лишали работы, подвергали беспрерывно тому, что можно было бы назвать «пытками критикой», — ведь «признания» и «покаяния» не обязательно было вырывать прямыми пытками, хотя это был, конечно, самый простой и действенный способ достижения нужной цели. В процессе непрерывной психологической обработки и давления человек вольно или невольно сам начинал чувствовать себя виноватым перед государством. Хорошо знакомыми нам по многим московским делам выглядят эти выступления и обращения Тыныстанова: «Тов. Шахрай (первый секретарь Киробкома партии. — В. К.), очень и очень прошу Вас прочесть эту пьесу и помочь мне своими товарищескими указаниями в деле разоблачения мною допущенных ошибок»; «Я зачту выдержку из одного моего неопубликованного контр­революционного произведения, где Вы увидите подлинного замаскированного врага советской власти. <…> На моих ошибках нужно воспитывать трудящееся поколение»; «Я дал чуждой идеологии трибуну нашего театра, и этим далеко откатился от генеральной линии партии»…

Поскольку в самих литературных текстах Тыныстанова примеров воинствующего национализма, при всем желании, обнаружить не удавалось, пришлось соорудить чисто политическое дело: его обвинили в том, что он в начале 1920-х годов состоял членом антисоветской националистической организации «Алаш-Орда», вел подрывную деятельность на идеологическом фронте и т. п. 1 августа 1937 года он был арестован, а 6 ноября 1938 года расстрелян. В октябре 1957 года приговор был отменен «за отсутствием состава преступления», но это вовсе еще не означало реабилитации.

Отношение к наследию Молдо Кылыча в Киргизии имело гораздо более сложную и длительную историю, на протяжение которой неоднократно менялось. До 1946 года творчество этого акына оценивалось вполне положительно, его произведения переиздавались, включались в школьные хрестоматии и учебники. Его знаменитая поэма «Землетрясение», считавшаяся образцом письменной культуры дореволюционных киргизов, впервые была напечатана в Казани еще в 1911 году, разумеется, «арабской вязью». «Реакционным акыном» Молдо Кылыч стал (попробуйте догадаться!) после постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», хотя, казалось бы, связь между ним и главными «героями» этого постановления — А. Ахматовой и М. Зощенко — не могла прийти на ум даже самому изощренному любителю шарад. Выяснилось, в частности, что акын не просто воспевал своих предков вплоть до седьмого колена, но и призывал киргизов сопротивляться присоединению к России. Что любые свидетельства его образованности и знакомства с книжной литературой мусульманского Востока уже сами по себе объективно ставили под сомнение воздействие на киргизскую литературу русской классики, а на киргизский народ — самой Октябрьской революции.

Обвинения в адрес акына то усиливались, то ослабевали в прямой зависимости от общественных процессов, развертывающихся в стране. В 1950 году, когда велась борьба с буржуазными космополитами, он становился «реакционным поэтом». Вскоре после ХХ съезда КПСС — талантливым акыном-письменником, который хоть подчас и идеализировал патриархально-родовое прошлое, зато выражал гуманистические идеи. В 1956 году многие произведения акына уже причислялись к «лучшим образцам дореволюционной киргизской поэзии» (даже критические высказывания о русских, как выяснялось, противники Кылыча толковали слишком односторонне). В 1960-х, когда пафос борьбы с культом личности и общие демократические настро­ения в стране начали сильно ослабевать, преследование Кылыча возобновилось, сопровождаясь целым ворохом документов и обвинений: тут были и национализм, и религиозный мистицизм, и реакционная идеология. Ученых, призывавших к спокойному и взвешенному взгляду на акына, стали обвинять в попытках ревизовать ранее принятые партийные решения.

Возвращения творческого наследия Молдо Кылыча и Тыныстанова в национальную культуру добивались в Киргизии многие писатели, ученые, историки, педагоги. Однако все они в этом благом деле вынуждены были обратиться за поддержкой к Москве: хотя «маховик» горбачевской перестройки, казалось бы, уже раскручивался полным ходом, республикам еще не позволяли решать важнейшие проблемы истории собственной культуры самостоятельно. «В помощь киргизской культуре» Союз писателей СССР командировал во Фрунзе из Москвы З. Кедрину и меня грешного. Зоя Сергеевна Кедрина, возглавлявшая московскую комиссию, прославилась не только переводом романа Мухтара Ауэзова об Абае, хотя казахского языка, разумеется, не знала, как и киргизского, но и тем, что во время знаменитого процесса над А. Синявским и Ю. Даниэлем выступала в роли их общественного обвинителя от лица Института мировой литературы Академии наук, где Синявский работал, когда я учился там в аспирантуре. Вряд ли она представляла в этом процессе лицо Института или даже собственное лицо, но сослуживцы, после того как Синявский и Даниэль отправились по лагерям, общаться с ней побаивались. Человек весьма немолодой и нездоровый, она к моменту приезда в Киргизию ходила уже с трудом, и мы в четыре руки заталкивали ее в однодверную «Ниву» моего друга по филфаку, прозаика и драматурга Мара Байджиева, с которым, помнится, еще писали когда-то юморески для студенческих капустников (ныне он — народный писатель Киргизии).

Едва ли Кедрина толком понимала, чего от нее ожидают, но с удовольствием участвовала в банкетах и была очень возмущена, узнав, что мы должны написать некое реабилитационное заключение о творчестве Тыныстанова и Молдо Кылыча. Заниматься скучным делом — чтением многочисленных подстрочников, которыми заботливо снабдили нас киргизские товарищи, — и портить себе праздник сочинением официальных документов она категорически отказалась. Вплотную заниматься материалами, связанными с судьбами наследия Молдо Кылыча и К. Тыныстанова, таким образом, пришлось мне. Пользуясь малейшими перерывами в «мероприятиях», а также ночными часами, я ухитрился прочитать немало подстрочников (выполненных, к чести киргизского руководства, на очень хорошем уровне) и всякого рода документов, а затем собственноручно написал для ЦК КП Киргизии «реабилитационное» заключение, ставшее коллективным письмом и официальным документом после того, как под ним кроме меня и Кедриной поставили подписи несколько известных киргизских филологов и деятелей культуры.

Мощь эпических поэм Молдо Кылыча, представлявших целые своды бесценных знаний по истории, культуре, природе, этнографии и быту киргиз­ского народа, заставила меня впервые всерьез задуматься над проблемой «младописьменных» литератур. Метрополия создала это понятие в противоположность литературам с древней письменностью. Применительно к истории отдельных народов оно, правда, было вполне правомерным (например, работа над созданием письменности для народов Севера началась только с 1922 года), подчеркивая цивилизационную роль Октября, но по отношению к другим служило не более чем камуфляжем для прикрытия процессов прямо противоположных: диктуемой «центром» смены одной, традиционной, арабской системы письменности на другую, русскую. Так получилось, в частности, и с киргизской литературой.

Известный философ и литературовед Г. Гачев, мой коллега по ИМЛИ, создал когда-то применительно к истории советской культуры понятие «ускоренного развития литератур» — от феодализма к социализму, минуя капиталистическую стадию, и рассматривал такое «ускорение» в сугубо положительном контексте, хотя искусственное форсирование исторического процесса, как показал сегодняшний день, на самом деле оказалось в итоге чревато катастрофическим отставанием в общем развитии и в чем-то было подобно губительному вторжению человека в законы природы.

В понятии «ускореное развитие», притом что в искренности Гачева, человека кристально честного и постоянно витающего в чистых сферах теоретических концепций, у меня нет ни малейшего сомнения, крылась немалая доля нашей общесоветской исторической казуистики и въевшегося в кровь идеологического лукавства. Если бы речь шла только о том несомненном благе, которым для любых национальных культур — как бы ни относиться к истории становления Советского государства — оборачивалось соприкосновение с великой русской литературой, то тут и спорить не о чем. Процесс этот был подобен несомненной цивилизационной роли мировых метрополий в истории своих колоний. Однако в плане культуры концепция «ускорения» имела по отношению к истории и традициям «малых» народов явно уничижительный характер, подразумевая определенное «благодеяние» со стороны большого социума.

Между тем разве сама Россия не прошла тот же путь «ускоренного развития» от феодализма к так называемому социализму, оставив для капитализма весьма короткий исторический отрезок со дня отмены крепостного права до Октября, а потом — вообще несколько месяцев от Февраля до Октября 1917-го? Меня всегда умиляло это бесхитростное и не объяснимое никакими объективно-историческими обстоятельствами, кроме теоретиче­ского авантюризма большевиков, утверждение о молниеносном переходе «буржуазной» революции в «социалистическую». Если уж пользоваться понятием «ускоренное развитие», то Россия ХХ века ярко продемонстрировала сокрушительные результаты такого развития, «миновав» капитализм, к которому она вернулась только век спустя, причем весь этот век был потрачен на строительство и утверждение тоталитарного строя, который, по существу, оказался извращенной формой привычного феодализма.

С другой стороны, можно ли вообще говорить о «младописьменности» народа, в истории культуры которого, в частности, присутствует такой поэт, как Молдо Кылыч? Ведь он был не только устным исполнителем народных преданий (акыном), но и замечательным письменным поэтом — просто письменность была арабской, то есть древней и вполне традиционной для стран мусульманской культуры. По существу, советская власть превратила Киргизию в «младописьменную» страну самым незатейливым способом: ликвидировав арабскую письменность и внедрив вместо нее сначала латинский алфавит, а чуть позднее — кириллицу. Разумеется, «всякое сравнение хромает», но переведите завтра французов на кириллицу, и послезавтра они тоже станут «младописьменным» народом…

Сегодня я имею возможность иронизировать по этому поводу, но для того, чтобы назвать «установившееся мнение, будто киргизский народ до революции не имел своей письменности», «ошибочным и неправильным», в 1956 году профессору К. Юдахину требовалось немалое гражданское мужество (я еще застал этого замечательного лингвиста в живых, и что может более выразительно свидетельствовать о связях двух народов, чем тот факт, что создателем первого огромного «Киргизско-русского словаря» стал исконно русский человек!).

Читая многочисленные подстрочники произведений Молдо Кылыча и забыв на время об идеологической догматике, я поистине был поражен размахом его творчества и той ролью, которую сыграл этот акын в развитии нацио­нального самосознания, языка, просвещения, литературы. Его поэмы «Землетрясение», «Пернатые», «Обманщики» были подлинной энциклопедией народной жизни, обрушивали на читателя огромное количество географических, естественно-научных, бытовых сведений и этико-философских максим, которых необразованному, а по большей части просто неграмотному читателю неоткуда было получить.

По органике своей Кылыч был мудрецом и учителем: «Если тебя не слушают, какая польза, что ты оратор»; «Бессмыслен смех по поводу бесполезных слов»; «Не надо пугать всех, чтобы тебя признали за храбреца»; «Делать непосильное — непосильный грех»… Те, кто скажет, что Молдо Кылыч — сочинитель глубоко консервативный, что он обращен в прошлое и даже — о ужас! — не любит неверных, в том числе — русских, будут совершенно правы. Маркса и Энгельса Кылыч явно не читал и к историческому материализму причастен не был. Но при этом он обличает богатых, сострадает своему бедному и мучительно живущему народу, защищает общечеловеческие нормы нравственности и постоянно подчеркивает, как много полезного (от хлебопашества до ремесел) привнесли русские в быт киргизов, как утихомирили «дерущийся народ». Будучи человеком глубоко религиозным, он в то же время исповедует не столько культ религии, сколько культ человека, своим трудом преобразующего землю, а целому пласту традиционных назиданий и заклинаний противостоят у него своеобразный антропоморфизм, мотивы социальной «антиутопии». Язычество органически сочетается у него с едино­божием; его мифология перекладывает на свой лад Священное Писание; он поэтически приспосабливает Коран к уровню понимания массовой киргизской аудитории.

Стоит ли, однако, удивляться борьбе с наследием Молдо Кылыча, если яростным преследованиям в советской Киргизии подвергался и грандиозный эпос киргизского народа «Манас», с той лишь разницей, что коллективного «автора» его нельзя было подвести под статью Уголовного кодекса. Я еще только заканчивал среднюю школу, когда в двух кварталах от моего дома, в Киргизском филиале Академии наук СССР, проходила сессия, где эпос клеймили за «реакционность», за «бай-манапские» и феодально-буржуазные пережитки (уж не знаю, что за каша из смеси феодализма с капитализмом варилась в тогдашних ученых головах).

Мой университетский товарищ, ныне народный писатель Киргизии Мар Байджиев рассказал мне о роли «Манаса» в истории своей семьи и собственной биографии. Его отец, Ташим Байджиев, один из главных «манасоведов» республики, заведовал сектором фольклора и эпоса «Манас» в Институте языка, литературы и истории Киргизского филиала Академии наук СССР. Он был осужден за свои научные взгляды и погиб в Карлаге в 1952 году. Мар написал о нем биографическую книгу. Был репрессирован и соавтор его отца по осужденному партией учебнику «Киргизская литература» Зыяш Бектенов. С его сыном Эмилем я учился в школе в одном классе. От взгорья Чон-Арыкского кладбища, разросшегося сразу за верхней чертой Бишкека, мне показали открывающееся вдали, за селом Воронцовка, место коллективного захоронения жертв Большого террора в республике — наподобие страшных подмосковных кладбищ Северного Бутова или совхоза «Коммунарка». Там находятся могилы отца Чингиза Айтматова и отца Мара Байджиева.

Мар, можно сказать, вырастал в атмосфере «Манаса» и его исторических легенд. На старости лет он взялся за невероятную задачу — дать широкому читателю в огромном сокращении и сохранении всех главных сюжетных линий (из полумиллиона строк он оставил примерно восемь тысяч) вольное поэтическое переложение эпоса. Он издал три главных сказания эпоса, о Манасе, Семетее и Сейтеке, отдельной книгой, взбаламутив тем самым всю научную и творческую интеллигенцию Киргизии, поскольку обратился, что называется, к святому.

Мар составил и издал энциклопедический трехтомник по «Манасу», с пересказом эпоса и включением ряда работ и справочных материалов о нем. В послесловии к этому трехтомнику он говорил о зловещей истории идеологической борьбы, на протяжении десятилетий сталинизма разыгрывавшейся вокруг эпоса, и огласил целый мартиролог безвинно погибших и пострадавших в этой борьбе людей. На книге «Сказаний…» Мар написал: «Посвящаю светлой памяти отца моего Ташима Байджиева, отдавшего за эпос „Манас“ свою свободу и жизнь».

«Реабилитируя» наследие Молдо Кылыча, я впервые по-настоящему понял, чем оборачивались для киргизов история дореволюционного фольклора и проблема народного творчества, а заодно и «акынства». Тут везде пахло кровью…

3

Мы, разумеется, не знаем, как выглядели бы национальные литературы в условиях самостоятельного исторического и государственного развития своих стран, но можем, во всяком случае, констатировать, что все они, отличаясь традициями, языком, ментальностью, были при этом исторически подчинены в Советском Союзе формам самого тесного взаимодействия в пределах единого социально-политического, культурного и экономического устройства. Разумеется, общность их всячески подчеркивалась и пропагандировалась, а различия и противостояния активно затушевывались или цензурировались. Тем не менее невозможно отрицать, что так или иначе, но на огромном пространстве России одновременно и параллельно, соприкасаясь, пересекаясь, взаимно подпитываясь, протекали общие художественные процессы, подчиненные общей истории и общей идеологии, эстетически осваивающие общий предмет изображения и предполагающие общие смысловые решения, художественные позиции. (Вот хороший пример: прогремевший в свое время на всю страну фильм литовского режиссера В. Жалакявичюса «Никто не хотел умирать» был абсолютно национален по конкретному историческому материалу и ансамблю актеров, хотя сюжетно использовал при этом традиционную схему американского вестерна, а по духу и смыслу своему представлял абсолютно советское произведение.)

Несмотря на национальное своеобразие, неравноценность и неравномерность развития отдельных литератур, советский литературный процесс обнаруживал повсеместный интерес к мифологизации и мифотворчеству. Здесь рядом с «Прощанием с Матёрой» В. Распутина и «Царь-рыбой» В. Астафьева располагались произведения Ч. Айтматова, О. Чиладзе, Т. Пулатова, а также писателей малых народов Севера — В. Санги, Ю. Рытхэу, Ю. Шесталова, чье профессиональное творчество было еще всецело пронизано народным миросозерцанием и дыханием фольклора. Острые формальные импульсы советский литературный процесс получал от литератур Прибалтики, особо чувствительных к западноевропейским влияниям, — в прозе эти литературы культивировали систему «внутренних монологов», в поэзии расшатывали классическую ритмику, формы и размеры. Общезначимыми становились поиски русской литературы в жанровой сфере — повсеместно распространилась «маленькая повесть», начал активно развиваться рассказ (ощутимую роль здесь сыграла так называемая «молодая проза»).

Трудно представить себе прозаиков более несхожих — и национальным материалом, и ментальностью авторов, и стилистикой, — нежели Василий Белов, Витаутас Бубнис и Грант Матевосян. Но как схожи были проблемы их произведений 1970-х годов, противоречия, одолевавшие героев, сюжеты и конфликты изображаемой жизни! Когда я был в Ереване, чудесном городе, сложенном из розового туфа, в гостях у Матевосяна, художника замечательного и, мне кажется, в России еще далеко недооцененного, мы два часа проговорили об этом общем, удивляясь нашему сходству и гордясь различиями. В повестях «Похмелье», «Буйволица», «Мать едет женить сына», «Мы и наши горы» Грант выступает как подлинный певец армянской деревни, глубинной, мощной социальной структуры, уже разъедаемой вторжением городской жизни. Это крестьянский сын, очень близкий по своему мировосприятию и к В. Белову, и к В. Распутину. Правда, национальные характеры тут другие, без русской пластичности и философского смирения, словно вытесанные из камня. И краски не акварельные — яркие, резкие, сарьянов­ские. Юмор и ирония Гранта, роднящие его с грузинской прозой, тоже совершенно не свойственны потомкам русских крестьян. Однако кто будет спорить, что во всех этих произведениях изображены схожие социальные типы, рифмующиеся настроения и интонации!

Больше того, общность национальных литератур советской эпохи сохраняется даже в тех случаях, когда социальный материал, психология персонажей, изображаемый быт в произведениях совершенно различны. Например, действие повести В. Мартинкуса «Флюгер для семейного праздника» происходит в сугубо современном совхозе, с отлично механизированным хозяйством, собственной гостиницей, большими магазинами, поликлиникой, кинотеатром, краеведческим музеем и пр. (в семейном особняке комната председателя совхоза напоминает кабинет-библиотеку ученого). Однако автор говорит ровно о том же, что В. Шукшин или Н. Рубцов: город «таранит» село, молодежь не хочет работать на земле и продолжать дела отцов, дети разбегаются из семейного гнезда. И все то же самое происходит, кстати, в литовской прозе совсем иного стиля — эпической трилогии В. Бубниса «Жаждущая земля», где первая книга подобна литовской «Поднятой целине», а последняя доводит действие до драматического распада современной литовской деревни.

Все заметные произведения национальных литератур переводились на русский язык, и это открывало перед писателями неоценимые возможности художественных контактов, учебы, взаимообогащения. Лучшее подтверждение тому — творческая судьба моего однокурсника и друга, народного поэта Киргизии Омора Султанова. Мы учились на одном курсе филологического факультета — он в киргизской, а я в русской группе. Группы были разделены языком, и сблизились мы много позже, когда оба вступили в одну и ту же общесоветскую литературную жизнь, а Султанов, одна из самых ярких фигур в современной киргизской поэзии, — в сферу влияния русского языка и русской культуры. Не уверен, что, поэт глубоко национальный, Султанов занял бы столь значительное место в собственной литературе, если бы не русский язык и контекст мировой поэзии.

Чтобы ощутить силу и свежесть поэзии Омора в полной мере, надо было обязательно увидеть его село, привольно раскинувшееся по берегу Иссык-Куля. Огромное глубоководное озеро, растянувшееся на десятки километров, было одним из чудес киргизской природы. Я помню, как нашу Академию наук посетили однажды знаменитые тогда чешские путешественники Ганзелка и Зикмунд, объехавшие полсвета (их книги лежали на прилавках всех книжных магазинов России). Сравниться с Иссык-Кулем по красоте, говорили они, может только африканское озеро Чад (да-да, то самое, где бродил изысканный гумилевский жираф!).

Омор привез меня на свою «малую родину» в солнечный день: россыпь белых домиков и фруктовых садов была замкнута между зеленой громадой предгорий и бесконечным голубым пространством озера. Все природные стихии — небо, земля, вода — сопряжены были здесь самым глубоким и естественным образом, создавая не просто величественный пейзаж, но единую жизненную среду обитания. Жизнь строилась уступами, поясами, вздымаясь от озера в горы, сменяя рыболовство на землепашество, овощеводство на хлеборобство, золотые долины, где колышутся волны пшеницы и ячменя, на сочные пастбища — джайлоо и, наконец, завершаясь, подобно пирамиде, высокогорными сыртами, куда уходили со стадами овец и яков на свои суровые зимовья обветренные, прокаленные стужей и солн­цем чабаны...

Горы, Иссык-Куль, горные реки, луга, стада овец, табуны лошадей, мерный крестьянский обиход — все это сводится в одну сияющую точку, и называется она в поэзии Омора по имени села — Тосор. «Милый Тосор, если чего-то стою — / это тебе я обязан, твоим истокам». Подобно В. Астафьеву, который сказал как-то в интервью, что после писательского труда ему ближе всего «профессия пахаря», Омор Султанов признается: «…Когда бы век мой не вручил перо мне — / пасти бы мне в джайлоо табуны! / Табунщиком я стал бы — не поэтом! / Исполненный пастушеских забот, / летал бы на коне зимой и летом, / и так из года в год, из года в год».

«Крестьянская» ли это поэзия? С одной стороны — чисто крестьянская, и «грани меж городом и селом» волнуют Омора не меньше, чем, скажем, русского поэта Николая Рубцова. С другой стороны, только отчасти крестьянская, ибо сияющая точка Тосора все время готова в его стихах «расшириться», превратиться во вселенную, сопрягая пространство и время, национальное и общечеловеческое, техническую цивилизацию и гуманитарную культуру. «Вместе с природой цвету, в сентябре облетаю... / И обрастаю винтами годичных колец». А если виражами промчаться по этим кольцам, как взлетает мотоциклист по вертикальной стене, то откроется исполненная ярких контрастов картина, в поэтическом воссоздании которой Омор без русского языка и русской культуры уже никак бы не обошелся: «Париж — / этого слова не знали предки мои, / которые жили в горах Ала-Тоо… / Мои седобородые предки / в такое время, / когда красное солнце спешит к закату, / на зеленых холмах восседали, / а рядом блеяли овцы и козы... / Я вечером был в „Гранд-Опера“, / слушал там Берлиоза...»

В год, когда не вернулся с войны отец Омора, умерла и мать. Мальчик остался круглым сиротой, жил в интернате, после окончания средней школы не поехал вслед за сверстниками в столицу и еще поработал в колхозе. Деревенский паренек, приехавший в 1954 году из Тосора во Фрунзе, почти не говорил по-русски и размышлял на вокзале: не бросить ли все и не удрать ли на край света (краем света представлялся шахтерский городок Кызыл-Кия в Киргизии). В поздней лирике, в «Песнях усталости», Омору удалось с жестким, подчас даже жестоким реализмом воссоздать картины жизни киргизского аила во время войны, характеры сверстников и односельчан, недетскую тяжесть конфликтов и впечатлений, навалившихся на плечи его лирического героя: «Четыре хребта с четырех сторон. Посередине — долина. Грабли одни. Четыре лошади. Плуг один. Я и Абды... Шалашик из прутьев. Шаром покати».

После переезда во Фрунзе и поступления на филфак биография Омора переживает крутой подъем. В литературе его имя появляется уже в студенческие годы, во времена большого общественного подъема после XX съезда, когда в Москве завоевывают аудиторию Политехнического Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский. Стихи Султанова, как и стихи нашего сверстника Рамиса Рыскулова, становятся в киргизской поэзии обновляющим, «дрожжевым» началом. Отсюда, от русских шестидесятников, эта сила, напор, сплав лирики с публицистикой, «ершистость» и пафосность. В отличие от Омора, Рамису завоевать общесоюзную известность так и не удалось, однако его все знали: он жил в мире слов и строк, производил впечатление человека не от мира сего, чуточку шаманил, говорил странно, невпопад и был готов, остановившись, читать стихи каждому встречному. Я хорошо помню его маленькую крепкую фигуру с огромной копной волос на голове, сразу бросающуюся в глаза среди молодежной толпы, фланирующей во Фрунзе по улице, которая сейчас называется Чуйским проспектом, а на моем веку побывала и улицей Сталина, и улицей ХХII партсъезда.

...В Тосоре нас поселили в каком-то «гостевом» домике райкома партии, почти на самом берегу, и в день приезда устроили торжественный обед. Райкомовские начальники пришли с празднично одетыми женами, кушанья подавали скромные молодые киргизки, тут же исчезавшие, унося пустые блюда. Вероятно, партаппарат понимал исходящую от нас опасность, и потому вечерами мы гуляли по пустому пляжу, безуспешно гадая, куда скрылось все женское народонаселение, которое могло бы очень украсить наш холостяцкий быт. Для купанья прозрачная голубая вода озера уже была холодна. Под черным куполом неба, усеянного крупными мохнатыми звездами, мы вдыхали запах степных трав, прислушивались к плеску воды, вглядывались в слабые огоньки курорта Чолпон-Ата, расположенного на противоположном берегу. Одинокие и лишенные женского внимания, мы говорили о поэзии. Стихи, которые Омор читал мне по-киргизски, «на слух», были нежны и музыкальны, несмотря на резкость звуков тюркской фонетики. Насквозь пронизывающие их вертикальные рифмы, казалось, натягивают эти строки на колки, подобно струнам между бездонным небом и металличе­ской рябью озера. Одной из новых форм, фактически введенных в киргизскую поэзию именно О. Султановым и Р. Рыскуловым (только значительно позже она проникла в творчество «старших», например С. Эралиева), был верлибр. Сегодня верлибр широко распространен в молодой поэзии Средней Азии, Закавказья, Прибалтики, — вероятно, потому, что он наиболее соответствует внутреннему ощущению поэтической свободы. Но если для прибалтийских литератур, традиционно связанных с Западом, здесь нет ничего удивительного, то в системе тюркской языковой группы, с ее закрепленными ударениями, легкодоступной и повсеместной флективной рифмовкой, верлибр ознаменовал подлинную революцию не только в художественных средствах, но и в самом поэтическом сознании. Не менее революционными были исповедальность, резко окрашенный индивидуальностью лиризм — ведь национальная поэзия располагала главным образом описательно-эпическим взглядом на мир, уходившим корнями в фольклор.

Поэзия шестидесятников Киргизии принципиально раздвинула и обогатила горизонты национальной лирики новой художественной ориента­цией — помимо совместного движения с русской поэзией в процессы художественного развития этой лирики была включена, через переводы, поэзия других народов СССР и Западной Европы. Русский язык Омор начал осваивать, только перебравшись из села во Фрунзе, и до сих пор говорит по-русски с некоторым затруднением: точно, с пониманием тонкостей, особенно юмористических, но медленно, подбирая слова. Русский стал для него проводником в большую поэзию, русскую и зарубежную. Нельзя не заметить в его стихах перекличку с поэтами, которых он либо переводил, либо внимательно читал и знал: Э. Межелайтиса, Б. Брехта, П. Неруды, Н. Хикмета, Г. Лорки и др.

После того как я уехал в Москву, наши отношения сохранялись, и мы виделись во время своих поездок — то в Москве, то во Фрунзе. Омор не терял литературной формы и был созвучен и молодым московским поэтам 1980-х годов, которых я печатал в журнале «Дружба народов», когда заведовал там отделом поэзии. Очень близким ему по своему творческому мировидению и стилю показался мне молодой тогда Саша Еременко. В 1984 году я опубликовал подборку Еременко, а для перевода дал ему несколько стихотворений Омора, представив оба имени в одной связке. Соединение этих двух имен оказалось настолько удачным, что переводы Еременко я впоследствии не раз встречал и в новых поэтических сборниках Султанова.

Не менее показателен с точки зрения связей киргизской литературы с русской и русским языком и творческий опыт Мара Байджиева. Имя Мара известно больше по театральным постановкам, телеспектаклям и киносценариям, нежели по прозе, причем известно не только в нашей стране, но и за рубежом, где оно — в числе немногих — долгое время представляет современную киргизскую литературу.

«Мар Байджиев — один из наиболее известных представителей новой литературной генерации, — писал Ч. Айтматов. — Его творчество, так же как и творчество его сверстников, формировалось в сложном процессе сочетания национальных традиций с достижениями единой многонациональной советской литературы и опытом мировой культуры». Подобное наблюдение, кстати, целиком относится и к самому Айтматову, который, на несколько лет раньше вступив в литературу, тоже, по существу, принадлежал к «новой литературной генерации», разве что старшей возрастной группы. В причастности к достижениям русской литературы первостепенное значение имело у киргизских писателей литературное «двуязычие», отнюдь не равнозначное «бытовому». Творческие биографии Айтматова или Байджиева в этом отношении явно стоят особняком. Айтматов начинал свой путь в литературе на киргизском языке, постепенно расширяя употребление русского. Проблема «двуязычия», или «билингвизма», как выражаются ученые люди, применительно к творчеству Айтматова представляет огромный интерес. Первые его повести были переведены на русский (скорее всего, с подстрочников) моск­вичами, но уже в 1961 году он, видимо, почувствовав необходимость общаться с всесоюзным читателем без посредников, сам переводит на русский повесть «Тополек мой в красной косынке», в 1962 году — «Материнское поле» (так, кстати, всегда поступал, например, и замечательный белорусский прозаик Василь Быков, не доверявший перевод третьим лицам, но мы, конечно, понимаем, что трудности перевода с одного славянского языка на другой и с языка тюркской группы на славянский несоизмеримы).

У «Первого учителя» два переводчика, и автор — один из них. Повести «Прощай, Гульсары» и «Ранние журавли» Айтматов пишет, если судить по журнальным сведениям, уже на русском (говорил он на русском прекрасно и практически без акцента). Я не знаю, как обстояло дело с последующими произведениями, печатавшимися на русском вообще без ссылки на чей бы то ни было перевод (вопрос этот достаточно запутан). Конечно, пиши Айтматов только по-киргизски, он и так стал бы в конце концов — через переводы на другие языки — широко известен, но мне представляется несомненным, что русский язык послужил мощнейшим мотором для стремительного вывода произведений Айтматова на мировую орбиту.

Помимо расширения индивидуального художественного горизонта автора и возможностей воздействия его произведений на общий уровень национальной литературы двуязычие имело своим прямым результатом и само­определение писателя на карте литературного процесса. Киргизская письменная литература, сообразно историческому бытию киргизов, всегда была близка фольклору, природе и крестьянско-кочевому образу народной жизни. Айтматов удачно соединил в своей прозе древний миф и социальную реальность, традиции и новизну, оставаясь, несмотря на свои интеллектуальные конструкции и возникающую рядом с ними «городскую» тему, писателем, глубоко укорененным в народной почве. Байджиев же изначально заговорил голосом города (причем в драматургии, мне кажется, этот голос даже слышнее, чем в прозе) и, по существу, обозначил в киргизской литературе целое направление, явно рифмующееся с русской «молодой прозой», с урбанизмом В. Аксенова или А. Гладилина.

Действие его пьес, как правило, разворачивается на фоне городской жизни; его персонажи — студенты, врачи, научные работники, люди творческого труда; сюжеты и конфликты этой литературы зачастую связаны с профессиональными взаимоотношениями и городским бытом; авторский текст насыщен скрытыми цитатами, литературными аллюзиями, разговорными интонациями городской среды. Но не только диалоги в пьесах — сам стиль повествования в его прозе, даже «деревенской» по материалу, далек от склада народной речи и не пытается ее имитировать. В этой стилистике сочетаются разнообразие нюансов, психологическая разработанность, подтекст, ироничность, умелое использование лирических акцентов. В начале 60-х годов прошлого века в киргизской литературе мало кто так писал, и опыт русских прозаиков-шестидесятников, опыт, условно говоря, литературного круга катаевской «Юности», Мару очень пригодился. Последующему обращению автора к «Манасу», к древним народным сказаниям и культурным традициям этот опыт, как ни странно, не противоречил.

4

На протяжении многих десятилетий мы так привыкли говорить о взаимо­действии национальных культур в пределах Российской империи, что совершенно перестали обращать внимание на то, что в подобных разговорах все больше утрачивалось ощущение различий в национальной истории, традициях и менталитете народов, объединенных общей государственностью. Киргизы, например, были в прошлом кочевым народом, разумеется, с совершенно иным общественным укладом и мировосприятием, нежели у народов оседлых, в первую очередь — русского. Стали аксиомой представления, исходящие из иерархии социально-исторических этапов развития человеческого общества, а следовательно, и о том, как кочевники были осчастливлены социализмом. Но не случайно ведь Айтматов, сделавший борьбу с косностью патриархального мира одной из доминантных художественных тем своего творчества, вспоминает о кочевье как о культурном празднике народа, как о ярчайшем впечатлении своего детства. «Мне очень повезло, — говорил он в одном из своих интервью, — что я застал сразу несколько эпох в истории своего народа; во времена моего детства народ еще кочевал, причем кочевье было демонстрацией народной культуры, ее праздником, когда в путь, пролегавший по горам, по равнинным просторам, по берегам бурных рек, брали с собой самое лучшее — нарядную утварь и упряжь для лошадей, когда девушки пели песни, а акыны состязались в поэтическом мастерстве…» В мифологических слоях произведений Айтматова золотые слитки народной прапамяти, идущей именно из патриархального мира, противостоят злу, сосредоточенному в настоящем и порожденному во многом современной цивилизацией.

Могу снизить эту тему до забавного бытового эпизода. Мой друг и однокурсник Сеит Джетимишев во время одного из моих приездов во Фрунзе (по-моему, он был тогда директором киргизского Учпедгиза) повез меня в родной колхоз на какое-то празднество. Поездка была дальняя, на черной «Волге». Молодой председатель колхоза, родственник Сеита, уже накрыл праздничный стол. Мы были почетными гостями: Сеит, земляк, большой человек из столицы; я — посланник Москвы, аксакал, учитель, «муалим». Развернулось пиршество. Западный человек был бы шокирован. Плов, возвышавшийся на столе золотой горой, брали щепоткой пальцев, аккуратно уминали рис и отправляли в рот без помощи вилок. В знак особого расположения хозяин вложил порцию такого риса и в мой рот. Тостам не было конца, и стол все больше погружался в туман, из которого неожиданно возник передо мной дымящийся череп барана. Прямо из черепа бессмысленно пялился на меня голубой бараний глаз. Оказалось, что глаз предназначался самому уважаемому человеку, то бишь мне. Съесть я его при всем желании был не в силах. Все вокруг меня пели и плясали, после чего преподнесли мне несколько шкурок то ли енота, то ли сурка, из которых я впоследствии сшил себе в прославленном В. Войновичем ателье Литфонда меховую шапку. Сломить мое упорство, однако, хозяевам так и не удалось, и шапка много лет напоминала мне о моей черной неблагодарности.

На обратном пути я уже в черной «Волге» не столько сидел, сколько возлежал и, когда машина на полпути резко остановилась, буквально вывалился из нее на засеянное какой-то неведомой сельскохозяйственной культурой поле. Дивная картина открылась передо мной: над полем висело сверкающее металлическое блюдо луны, а под луной была постлана прямо на земле скатерть, и блюдо на ней, в свою очередь, сверкало всяческой снедью. В развале снеди лучилась непочатая бутылка водки. «А это зачем?» — заплетающимся языком простонал я, не обращаясь ни к кому и не требуя ответа. «Надо выпить, Вадим-агай, — убедительно сказал мне председатель. — Мы пересекаем границу нашего района». Вряд ли бы эти традиции, в основе которых лежат замечательное гостеприимство и патриархальная привязанность к своей земле, изменились, даже если бы жителей аила снабдили для приемов серебряной посудой с монограммами, а бараний глаз заменили кристаллом горного хрусталя…

Взаимодействие взаимодействием, но республики и народы все же изрядно отличались друг от друга, что в итоге неопровержимо подтвердил сам распад Советского Союза. В начале 1980-х годов мы проводили семинар по литературам Прибалтики в Дубултах. Речь зашла о прозе военного времени, и я, в своей увлеченности общими категориями литературного процесса, упрекнул какие-то литовские произведения за «другое» изображение войны, нежели в русской «лейтенантской» прозе. Не помню, кто из прибалтийских литературных критиков (это могли быть и мои товарищи по аспирантуре ИМЛИ латыш Харий Хирш или литовец Альгис Бучис, а мог быть и молодой Михаил Веллер, совсем тогда еще не знаменитый, но сразу отмеченный проводившим семинар А. М. Борщаговским), одним словом, кто-то из них, с очень сложной интонацией заметил: «Но ведь у нас была иная война». Где-то в своих воспоминаниях Веллер написал, что мы пошли с ним и хорошо надрались по этому поводу…

На фоне многообразных национальных различий разворачивались в республиках процессы «русификации», о чем стоит поговорить особо. Как ни парадоксально, но сама Россия при этом выпадала из категории национальных образований. Согласно самому поверхностному объяснению, это происходило потому, что она всегда была многонациональной. Но ведь мононациональных этносов в СССР, кроме каких-нибудь совсем уж малых народностей, практически вообще не существовало, и это обстоятельство самоопределению каждой республики именно рядом с «титульной» нацией ничуть не мешало. Будучи численно преобладающими на территории СССР, русские, однако, оказались единственным народом, не имеющим своего национального и административно-территориального ареала. Во многом эта ситуация определяла и крайнюю двусмысленность их положения на «чужой» территории (вряд ли оно стало лучше после того, как несколько десятков миллионов русских после распада СССР вообще оказались за пределами России).

В исключении России из числа национальных государственных образований крылся, правда, некий смысл или по крайней мере некое объяснение, если вспомнить ленинское утверждение, что интернационализм «великой нации» не просто сводится к соблюдению «формального равенства», но и налагает на нее обязанность возместить «национальным меньшинствам» «то неравенство, которое складывается в жизни фактически». Но крылась здесь и великая странность, сопровождавшая всю историю построения национальных взаимоотношений в Советском Союзе. С уверенностью могу засвидетельствовать, что государственная политика русификации республик к русскому народу никакого отношения не имела, его бытовых нужд и практических интересов никак не затрагивала и никакими выгодами для него не оборачивалась. Бюрократический «централизм» был готов пожертвовать любыми национальными интересами во имя общих интересов государственной власти и личных интересов ее чиновников. В результате рассеяния по огромной территории страны русские все более утрачивали ощущение этнического единства. «Господствующая» роль русского народа как «титульной» в СССР нации, во многом фиктивная, болезненно сочеталась в национальных республиках с ощущением «второсортности», которое русские неизбежно испытывали здесь как «инородцы».

Ярче всего политика русификации отражалась на положении национального языка. Киргизский у нас, конечно, преподавался — и в школе, и в вузе, но чисто формально (даже иностранные языки, оставшиеся для нашего поколения книгой за семью печатями, «изучались» лучше). Это сейчас, по прошествии многих лет, я могу только удручаться тому, что не выучил киргизского: такое знание не просто помогло бы мне совсем по-иному почувствовать себя в республике, но, главное, дало бы разговорный ключ к целой группе тюркских языков. Я, можно сказать, упустил единственную в своей жизни возможность стать «полиглотом»… Надо, однако, учесть, что «чужой» язык всегда успешно осваивается не по любви, а по необходимо­сти. Этой необходимости не было: русские составляли тогда во Фрунзе не меньше 60—70 процентов населения. К тому же все киргизы знали русский и росли двуязычными с детства (в киргизских семьях, как правило, родители, а потому и дети общались на обоих языках). Двуязычие представляло для киргизов заранее предопределенный и не зависящий от их желания выход из тупиковой социально-исторической ситуации. Дело в том, что русский во всех республиках был единственным государственным языком (факт, который сегодня, после распада СССР, может показаться новому поколению в бывших советских республиках просто невероятным). Советская власть нашла, таким образом, поистине замечательный способ заставить сотни народов, национальностей и этнических групп, населяющих необъятные просторы России, выучить русский. Русские же от необходимости осваивать другие языки на местах своего проживания были по определению освобождены.

Суть всей этой ситуации с единым государственным мы, однако, не поймем до конца, если не добавить сюда одной очень важной детали: незнание языка коренной нации ощущалось нами как некое естественное право, избавлявшее русское население от «ненужной» затраты времени и усилий. Более того, создавалась, сколь ни парадоксально, некая модель «космополитического» мироощущения и для «малых народов», при котором национальные меньшинства тоже освобождались от необходимости знания собственного национального языка. Среди них возник целый слой молодежи, получившей странное наименование «русскоязычной».

Сегодня в положение «иностранного», «ненужного» языка попадает, увы, в странах СНГ уже русский, и сколь бы ни предполагал этот процесс некую историческую «сатисфакцию», общественные последствия его сугубо негативны. Если история наша сложилась так, что целый континент выучился говорить по-русски и нет необходимости изобретать некий искусственный язык, «эсперанто», отказ от действительно великого и могучего русского языка, совершенно не повинного в навязанной ему политической роли и ставшего мощнейшим средством межнационального — в мировом масштабе! — общения культур (через переводы на русский все народы Советского Союза приобщались к мировой культуре, а русский народ — к культурам национальных республик), есть величайшая глупость и в каком-то смысле даже преступление перед будущим. Ведь еще одно-два поколения, и новые независимые государства, отколовшиеся от России, безвозвратно русский утратят! Киргизия оказалась одной из немногих бывших советских республик, сохранившей

на официальном уровне «двуязычие» и нашедшей в своем народе достаточно здравомыслия, чтобы понимать, какие преимущества для развития экономики и культуры республики дает возможность напрямую общаться с Россией.

Вместе с тем насильно мил не будешь, и молниеносный отход большинства бывших республик после развала империи от русского языка указывает лишь на то, что его принимали по необходимости. Я с интересом наблюдал в Нью-Йорке за молодыми китайцами, обслуживающими китайскую закусочную: они говорили между собой только на английском. Никто не заставлял их учить этот язык, никто не контролировал их яыкового поведения — это было желание побыстрее ассимилироваться, форма уважения к Америке и, в конце концов, просто условие выживания. В Москве, на рынке, что под окнами моего дома, торговцы-мигранты говорят по-русски лишь с русскими покупателями, между собой моментально переходя на родной язык. Так мы пожинаем плоды прежней национальной политики…

В мои школьные и студенческие годы во Фрунзе на улице Токтогула, как раз против моего дома, стояла единственная киргизская школа-интернат (ее все знали — «школа № 5»); чуть ниже, на аллее Дзержинского (ныне бульвар Эркендик), располагалось единственное киргизское женское педагогическое училище (девушек отсюда вечером на улицу не выпускали, и под окнами его вечно толпились особи мужского пола, жаждущие любви). Учащихся в школу и училище свозили из дальних горных районов республики. Заведения эти имели чисто формальный, декоративный характер и были как будто бы предназначены лишь для того, чтобы засвидетельствовать успехи национальной политики в СССР. Чем их выпускники могли в дальнейшем заниматься, если все вузы в стране функционировали на русском языке, я ума не приложу. Точно такое же положение сложилось и в других республиках, даже в странах с древней письменной культурой. В середине 1980-х мне, например, рассказывали об этом в Литературном институте мои студенты-армяне: школьники сплошным потоком переходили из национальных армянских школ в русские, имея в виду дальнейшую свою судьбу. В республике, чья столица Ереван отличалась уникальным мононациональным составом (более 90 процентов населения составляли армяне), этот факт выглядел особенно выразительно.

Кто решится утверждать, что диктатура русского языка, русской системы образования, русских политических и художественных представлений, существование в Киргизии единственной школы на киргизском языке — это не русификация, пусть бросит в меня камень. Мои университетские сокурсники-киргизы подбирали русские аналоги своих имен, и я долго называл Сеита Джетимишева Сережей, а Камбыралы Бобулова — Колей, ничуть не интересуясь тем, как их называли родители… Однако ведь и несомненная эта русификация в советской империи была отягощена крайней двусмысленностью. Положение русских в национальных республиках всегда было весьма не простым. О том, каково оно стало ныне, когда несколько десятков миллионов русских после распада СССР оказались за пределами России и лишились прикрытия «центра», больно даже думать.

Особенно заметно национальное неравенство бросалось в глаза в кадровой политике. Известный лозунг «Кадры решают все» в национальных республиках приобретал своеобразную окраску. Разного рода должности, не требующие высокой профессиональной квалификации, но социально репрезентативные, занимали в Киргизии национальные кадры (точно так же, кстати, в «центре» к высшей власти сквозь толщу «титульной» русской нации пробивались лишь редчайшие представители республик — Г. Алиев, позже Э. Шеварднадзе). Русских больше было «снизу» — на фабриках, в сфере неквалифицированного городского труда (во многом, конечно, и потому, что они преобладали в сфере городского населения).

Вместе с тем к облеченным всеми атрибутами власти первым секретарям ЦК компартии союзных республик (обязательно — лицам коренной национальности) всегда был приставлен второй, обязательно — русский, эмиссар из Москвы, без которого не решались никакие серьезные вопросы. Ставленники Москвы возглавляли все, говоря современным языком, силовые и специальные структуры — министерства госбезопасности, МВД, военные гарнизоны, ведомства, связанные с «оборонкой», «почтовые ящики» и пр. Русские по большей части в мою бытность в Киргизии руководили кафедрами вузов и академическими институтами, поскольку национальных кадров на протяжении многих десятилетий не хватало.

Во главе пирамиды власти стоял киргиз, первый секретарь ЦК партии. В детстве я только и слышал его имя — Разаков, Раззаков (не ручаюсь за количество «з», может быть, их было даже три, и в моем детском сознании все они звучали угрожающе: Раз-з-з-аков). Человек с жужжащей фамилией обитал в обнесенном высоким четырехугольным забором особняке в нескольких кварталах от центра города, рядом с обычными домами; тогда социальная иерархия не бросалась в глаза столь вызывающе, как сейчас. Особняк через забор не просматривался, и казалось, там царит вечное молчание. Не­однократно проходя мимо, я ни разу не видел его обитателей и не слышал за забором живых голосов.

Потом Раззакова сменил другой секретарь — Усубалиев, но при нем я уже уехал из Фрунзе. Правда Усубалиева я однажды лицезрел вблизи. Я летел в очередную командировку в Киргизию, опаздывал на самолет, взбежал по трапу последним, но проводница сказала, что все места уже заняты. Я, разумеется, начал скандалить. Вышел командир экипажа и с необычной любезностью быстро повел меня в третий, хвостовой, салон. Салон поражал необычайной тишиной и серьезностью пассажиров. В первом ряду не было никого, кроме важного человека, который медленно и сосредоточенно читал «Краткий курс ВКП(б)». Стюардесса носила ему бутылки «Боржоми». В салоне пустовало одно-единственное место, около иллюминатора. Соседнее кресло занимал приветливый красивый русский парень, пропустивший меня к окну. Я вежливо предложил ему иллюминатор, но он отказался. Когда я наконец уселся, расслабился и смог более внимательно рассмотреть обстановку, меня осенила догадка. «Это Усубалиев?» — спросил я соседа. Парень сразу утратил приветливость и насторожился: «А вы откуда знаете?» Я понял, что надежно отсечен от выхода и, главное, от правительственного тела. Это действительно был его телохранитель.

Мы приземлились во фрунзенском аэропорту (это был еще не «Манас» с американской военной базой, а маленький и уютный аэродром прямо за городской чертой), но из самолета никого не выпускали. К нашему салону подогнали трап, и по нему степенно спустился Усубалиев. В иллюминатор я наблюдал, как к трапу подкатило несколько черных «Волг». Состоялся радостный обряд встречи с членами ЦК, и телохранитель кинулся ловко перетаскивать чемоданы республиканского вождя, выгружаемые командой из чрева самолета. Количество их меня поразило — ведь он, я думаю, бывал в Москве чаще, чем в своей фрунзенской квартире. Черные «Волги» укатили, и только потом подвели трап пассажирам…

Однако что там Усубалиев — в конце концов я его не знал ни как руководителя, ни как человека. Даже разного рода должности, не требующие высокой профессиональной квалификации, но сколько-нибудь репрезентативные, занимали, как правило, киргизы. Сразу по окончании университета мне довелось повстречать такого доподлинного, ничего, я предполагаю, не умеющего и ничего не знающего, но исполненного почти картинной важности и спеси номенклатурного киргизского бюрократа.

Я был «распределен» (тогда «свободных» дипломов не выдавали — надо было в течение нескольких лет отрабатывать свое высшее образование по назначению государства) в местную «Учительскую газету» при Министерстве просвещения Киргизии. Газета находилась прямо в здании министерства и ютилась в двух комнатках. Весь штат ее состоял из двух молодых симпатичных киргизов, принявших меня как своего товарища, женщины — ответственного секретаря (то ли узбечки, то ли татарки), в силу своей «ответственности» тоже достаточно важной, и главного редактора, чья важность просто не имела пределов.

Главный занимал собой смежную комнату и четырежды в день, не глядя и не здороваясь, проходил сквозь нас, ибо другого пути, увы, не было: на работу, с работы, на обед в столовую ЦК, располагавшегося в двух кварталах от министерства, и обратно. Не уверен даже, что он ходил в наш, общеминистерский, туалет — скорее всего, терпел до обеда, когда уже можно было пойти в туалет ЦК: наличие естественных потребностей наравне с сотрудниками, вероятно, казалось ему унизительным. Раньше он был секретарем обкома партии в какой-то отдаленной горной области, откуда и был прислан в газету — то ли на повышение, то ли на понижение. На дверях его кабинета, со стороны нашей комнаты, висел увесистый звонок, который то и дело заставлял всех вздрагивать: мы находились от него на расстоянии вытянутой руки, но нас вызывали звонком. Вернее, даже не нас, ритуал был таков: сначала по звонку осторожно входила в кабинет главного, втянув голову в плечи, ответственный секретарь, потом она появлялась с выражением глубокого почтения на лице и указывала, кого главный хочет в данный момент видеть.

Я прокантовался в газете около года, и все было бы хорошо, если бы главный редактор не решил, что с моим появлением пришло его время печататься в центральной «Учительской газете». Он вызывал меня в кабинет, совал мне какие-то инструкции, требовал, объясняясь чуть ли не жестами, чтобы я писал на основе этих инструкций статьи и посылал за его подписью в Москву. Статьи, разумеется, отвергали, и вскоре мы друг друга возненавидели. Не помню уж причины очередного конфликта, но только я, будучи по природе незлобивым молодым человеком, кинулся на него с кулаками. Два моих товарища-киргиза и насмерть перепуганная ответственная секретарша с трудом меня оттащили. И вот ведь что любопытно: когда через несколько лет в кинотеатре, после фильма, я наткнулся взглядом на ненавидящий взгляд главного, посланный мне из соседнего ряда, то самым неожиданным было неприятное чувство, связанное не с ним (ничего хорошего тут ожидать не приходилось!), а с тем, что пожилая усталая женщина около него, явно его жена, оказалась… русской. Как будто бы русская женщина должна была «выдаваться» киргизу в качестве некоего «приза»! Вот тогда я впервые — и очень остро! — почувствовал, что человеку надо по капле выдавливать из себя не только раба (это-то я в отношениях с главным осуществил быстро), но и дремлющего до поры до времени националиста, что сделать гораздо труднее…

5

Были ли в нашей среде межнациональные конфликты? Конечно, были, хотя в школе я их практически не наблюдал, за исключением общих для России во все времена антисемитских настроений. Я, например, дважды сталкивался с национальным вопросом в «еврейском варианте». Шел 1946-й или 1947 год. Мальчишек нашего дома терроризировал какой-то приходящий амбал лет восемнадцати. Однажды он изловил меня где-то в буйном кустарнике, окружавшем дом, одной рукой крепко зажал мою голову у себя под мышкой, а другой с какой-то исследовательской целью залез мне в штаны. Внимательно осмотрев привлекавшую его малость, он явно изменил отношение ко мне к лучшему и, удовлетворенно констатировав: «Хороший жиденок», — отпустил меня восвояси.

Дорого бы я сегодня заплатил, чтобы узнать, в каких жизненных обстоятельствах сформировался тогда этот юный антисемит. В самом деле, только представьте себе: едва закончилась война — и ведь не Гражданская же, с ее национальными и классовыми конфликтами, а, напротив, Отечественная, с феноменом великого единения народов (все этнические конфликты были еще впереди). Русских в Киргизии оставалось не так уж много, евреев — и того меньше (эвакуированные начали возвращаться в родные места). Киргизы до антисемитизма, что называется, вообще еще не «дозрели» (что им, вчерашним кочевникам, вообще была Гекуба!). И вдруг из каких-то залетевших на азиатскую окраину отбросов великодержавной психики возникает в нашем фрунзенском дворе существо, как будто бы прямо описанное в рассказе Бабеля 1920—1930-х годов «Дорога»: «Мужик с развязавшимся треухом отвел меня за обледеневшую поленницу дров и стал обыскивать. На нас, затмеваясь, светила луна. Лиловая стена леса курилась. Чурбаки негнувшихся мороженых пальцев ползли по моему телу. Телеграфист крикнул с площадки вагона: „Жид или русский?..“».

Я долго потом приставал со своими недоумениями к отцу, но тот, видимо, не мог найти удовлетворительных для моего возраста объяснений случившегося и, проходя по двору, где я бил баклуши с приятелями, только мрачно просил меня время от времени показать ему «того хулигана». Однако амбал был удачлив и на глаза отцу не попадался.

Был, однако, эпизод, с точки зрения национальных отношений куда более серьезный и надолго оставивший во мне чувство горечи.

Наш курс на филфаке делился на две группы — русскую и киргизскую. Преподавание в каждой группе шло на родном языке. Каждый год на протяжении первых трех курсов летом нас отправляли на месяц на сельскохозяйственные работы: сначала это была уборка сахарной свеклы во Фрунзенской области (белые сладкие огромные клубни — уехав из Киргизии, я больше нигде их не видел), потом — уборка хлопка на юге республики. Плантации располагались вблизи «узбекских» городов Киргизии — Джалал-Абада и Оша (если название «Ош» склоняется). Это уже была серьезная поездка — месяц жизни в полевых условиях, вдали от дома, без каких-либо удобств: с соломой на глиняном полу, служившей постелью, ночевками вповалку, умыванием холодной водой из горной речушки, «туалетами» в кустах и т. п.

Конечно, молодость во всем находит какое-то удовольствие и романтику. На сельских базарчиках продавались ломтями (купить целую — денег не было) невероятной сладости и величины дыни, истекавшие соком. На прощанье для нашей группы зарезали барана, и совхозный повар сварил в огромном чугунном котле плов, вкуснее которого я никогда не едал (каждая крупица риса, пропитанная маслом, лежала здесь отдельно от другой, а неж­ная баранина буквально таяла во рту). Вечерами над нашим стойбищем вставала огромная луна, освещая глинобитные домики сельчан. Многие из них пустовали, и туда можно было забраться (если не через дверь, то в окно) с любимой девушкой…

Вместе с тем общая атмосфера сельхозработ была тягостна и унизительна: жесткие нормативы (надо было собрать за день порядка 35 килограммов чертовой ваты, клочками выдергиваемой из маленьких коробочек на низком стебле!); обязательные производственные «летучки» вечером, с публичной «поркой» тех, кто дневной нормы не выполнил (я со своим ростом постоянно был среди отстающих — в рекордсменках ходили маленькие юркие девушки); перерождение преподавателей, превращавшихся порой, вероятно, под давлением районных партийных инстанций и высокого университетского начальства, из интеллигентных людей в ретивых надсмотрщиков. Освобождение от сельхозработ получить было труднее, чем от мобилизации в армию: меня на первом курсе отправили в колхоз сразу после операции на горле и увезли на скорой помощи в город только после нескольких обильных кровотечений, а на третьем за короткую отлучку, когда я съездил в райцентр, чтобы купить маме материал на пальто, вывесили в университете на всеобщее обозрение строгий выговор. Между тем я был среди лучших, если не лучшим на своем курсе студентом! Школы не отставали от вузов — на полях работали даже дети. Из учебных программ безжалостно выбрасывались целые разделы, из расписания — месяцы. Утверждение, что в СССР не эксплуатируется детский труд, было одним из мифов советской власти, так же как и то, что у нас нет подневольного труда вообще. Ведь нигде, ни в каких законах, не прописывалась даже намеком возможность существования такого «сельского хозяйства»!

Вспоминая все эти истории, я с горечью думаю сегодня о том, что же заставляло нас (да только ли нас, скорее родителей наших!) терпеть подобное бесправие и даже в глубине души с ним соглашаться! Сказать, что нас преследовал просто страх, далеко недостаточно. Здесь проявлялись, конечно, и биологически присущая человеку потребность в труде, гораздо большая, чем потребность от него отлынивать, и «коллективное бессознательное», и сугубо прагматические соображения: отказ от сельхозработ автоматически влек за собой исключение из университета. Но главная причина крылась, я думаю, в другом — в почти подкожном ощущении своего бессилия, в жалкой мыслишке, барахтающейся у каждого из нас где-то на дне сознания: «А может быть, они действительно наделены кем-то этой безграничной властью, этим правом так нас попирать!..»

Работали мы с киргизскими группами в разных районах (что само по себе было величайшей глупостью: разделение по национальному принципу в учебе диктовалось объективными обстоятельствами, но на колхозном поле оно выглядело совершенно необъяснимым), а возвращались вместе, в одном вагоне, и, видимо, в описываемом ниже эпизоде выплеснулись наружу не только подавляемые в нормальных условиях национальные комплексы, но и накопившиеся за период «трудовой повинности» усталость и раздражение.

Грузились беспорядочно, вперемежку. Поезд был ночной, кроме нашего курса сели в вагон и еще какие-то пассажиры. После месяца сельхозработ наши группы впервые встретились на перроне. Русский курс филфака, как и положено, был преимущественно женским (нас, ребят, можно было сосчитать по пальцам), зато в киргизской группе, по-моему, девушек не было вовсе. Мы разместились в вагоне вразброс, не по группам; среди пассажиров были и русские солдаты, державшиеся особняком. Ребята в честь окончания колхозного сезона раздобыли на станции водку, выпили, и, не знаю уж как и по какому поводу, между студентами, русским и киргизом, разгорелся нешуточный конфликт.

Запахло большой дракой. В вагоне царила полутьма. Когда поезд двинулся, дали свет, и тут, как на театральной сцене, обнаружилась неожиданная картина: все киргизы, невзирая на общую суматоху и плохую видимость, каким-то образом сосредоточились в одном конце вагона, все русские — в другом. Между двумя лагерями растерянно блуждал мой приятель, обрусевший киргиз Володя Джаналиев, не зная, к какой стороне примкнуть. Малочисленные и сугубо гуманитарные ребята из нашей группы не внушали русскому участнику конфликта особой уверенности в поддержке (к тому же он был совсем с другого факультета), и, понимая, что вот-вот окажется один перед целой толпой киргизов, готовых поддержать своего соплеменника, он стал взывать к солдатам: «Русские! — с некоторым подвыванием в голосе выкрикивал он. — Солдаты! Русских бьют!» Солдаты начали медленно снимать с гимнастерок и накручивать на руки толстые кожаные ремни с сия­ющими медными пряжками…

Как рассосалась эта несостоявшаяся драка, грозившая обернуться серьезным побоищем, не помню; участники конфликта исчезли впоследствии из моего поля зрения, но тень его тяжело укрылась в каком-то углу памяти. Описанный эпизод, наверное, ни в малой степени не объясняет того, что произошло с пресловутой «дружбой народов» за несколько последних десятилетий, начиная счет еще от «горбачевского» периода — всех этих Баку, Сумгаитов, Тбилиси, Вильнюсов, Карабахов, Абхазий, Осетий и т. д. и т. п. Тут корни подчас уходят в такие исторические глубины национальных и социальных взаимоотношений, которые еще предстоит анализировать специалистам. Что же касается внешних и в значительной степени поверхностных впечатлений, то, будучи в свое время членом двух Советов по национальным литературам при Союзе писателей СССР, редколлегии такого тематически целеустремленного журнала, как «Дружба народов», обозревателем «Литературной газеты» и проехав в том или ином качестве на протяжении ряда лет по многим столицам союзных республик, участвуя во всяческих «круглых столах», конференциях, семинарах, дискуссиях и юбилеях, а также в обильных застольях и дружеских признаниях, которыми наши «мероприятия» сплошь и рядом сопровождались, я, честно говоря, и до сих пор не могу примирить в своем сознании вышеуказанные торжества и радости с тем драматическим финалом, который сопровождал «распад империи».

Праздник закончился в течение нескольких дней: занавес опустился; актеры погасили свечи; народы и нации стремительно разбежались в разные стороны. Обострились территориальные споры; национальные конфликты начали приобретать формы вооруженных столкновений; экономические разногласия разрослись до масштаба экономических войн; факты истории стали подвергаться кардинальному пересмотру...

В прошлом году после длительного перерыва я посетил свой бывший Фрунзе, вероятно, в последний раз. Город разросся, похорошел, стал еще более зеленым. Прямые, как стрела, просторные улицы, устремленные к белоснежной гряде Тянь-шаньского хребта, теперь кишели автомобилями западных марок. Русла стекающих с гор арыков зацементировали, и глини­стая вода, в которой мы в детстве купались, строя запруды, стала серо-стальной. Мемориальные доски на клиниках, с именами хорошо знакомых мне профессоров, заменили на другие. Что-то неуловимо изменилось в самой атмо­сфере города, и я поначалу не мог понять что. Потом понял — она стала тихой и, хочется сказать, благопристойной. Русские лица встречались на улицах редко. Пьяных почти не было. Вечерами на скамейках в зеленых кущах бульвара Эркендик (в мою бытность — аллеи Дзержинского, явно не имевшего к Фрунзе никакого отношения) стайками, молча и как-то отчужденно друг от друга сидели молодые киргизы — парни без девушек. Все это так не походило на заполненный в центре толпами шумливой и драчливой молодежи город нашей с Омором юности, что мой друг, словно предупреждая незаданный вопрос, лаконично и очень серьезно произнес лишь одно слово: «Мусульмане». Дальше вдаваться в эту тему он не стал.

Подчас мне хотелось воскликнуть: «Да полно, не пригрезилась ли мне наша прошлая жизнь, с ее заверениями, восклицаниями и объятьями? Не было ли во всем этом какой-то неискренности?» Но я гнал от себя коварные искушения разума. Нет, конечно, на уровне личных взаимоотношений все так и было — и любовь, и встречи, и объятья, и совместная профессиональная жизнь. В школьном возрасте отсутствие национальных проблем и противоречий было, за редкими исключениями, о которых я уже говорил, особенно очевидным — мы вместе росли, вместе учились, читали одни и те же книги, наши родители работали в одних и тех же учреждениях. То, что некоторые одноклассники были спецпереселенцами, сулило им многочисленные проблемы в будущем, но в школе это никого не интересовало. В повседневном быту никто не фиксировал своей национальной «особости». Всех объединяло своеобразное «равенство»: равенство условий материально убогой, почти нищей жизни, будь то одежда, жилье или даже разница в социальном положении родителей. Во всем этом «казарменном» равенстве, право же, крылся большой запас человеческой сердечности, осознания общих усилий и целей, чувства вполне реального, а не пропагандистского межнационального добрососедства. И разве не могли бы подобные взаимоотношения развиваться и углубляться дальше, если бы их не выхолащивало и не истребляло постоянное давление тоталитарного, бездушно-чиновничьего государства, если бы они были направлены в сторону гибкого и демократического «конфедеративного» устройства? Впрочем, и этот вопрос, подобно многим другим, история наша оставила без ответа...

«Нынешнему (человеку. — В. К.) кажется, что он всегда считал преступлением то, что было сделано в сорок четвертом с балкарцами, или калмыками, или чеченцами. Ему многое надо проверить в себе, чтобы заставить себя вспомнить, что тогда, в сорок четвертом, или сорок пятом, или даже сорок шестом, он думал, что так оно и должно было быть. <…> Вот так смутно — кое-что подробно, кое-что с провалами — вспоминается мне это время, которое, наверное, если быть честным, нельзя простить не только Сталину, но и никому, в том числе и самому себе». Это покаяние К. Симонова было опубликовано только спустя десять лет после его смерти.

Повесть А. Приставкина «Ночевала тучка золотая» я читал еще в рукописи и рассказывал, конечно, Толе Приставкину о спецпереселенцах во Фрунзе, но чем автора такой книги и с такой, детдомовской, биографией можно было удивить… До сих пор восхищаюсь этой повестью — и как прозой, и как гражданским поступком. Сюжет ее, пожалуй, даже слишком эффектен и подчас приближается к жанру кинобоевика; язык расшит сказовыми интонациями; взволнованный лиризм соседствует с памфлетом; слова поставлены крупно, сочно, иногда жаргонно. Но материал повести таков, что о «художествах» и говорить не хочется. Приставкин пошел неожиданным путем — нарисовал не выселение, а заселение: пришлые люди в чужом краю, всей кожей ощущающие временность и несправедливость своего здесь пребывания. Эта атмосфера страха, ожидание возмездия, красные сполохи ночных пожаров, набеги тех, кто не согласился покинуть свою землю и ушел в горы, топот стремительных коней, гортанные возгласы невидимых всадников — мастерски выписанные картины, приобретающие особый колорит на фоне величальных песен о Сталине и привычной социальной демагогии («Наши колонисты <…> прибыли сюда, чтобы осваивать эти плодородные земли, <…> начать новую трудовую созидательную жизнь, как и живут все трудящиеся советские люди»).

Зло порождает ответное зло: горцев огнем выкуривают из их убежищ, и они тоже не щадят никого, зверски убивая детей и взрослых, а раненый солдат, ослепленный болью, яростно стонет: «Басмачи, сволочь! К стенке их!.. Не зазря товарищ Сталин…» И это перепутавшее причины и следствия, мутное, агрессивное сознание волнами перекатывается в наше время, когда некий эпизодический персонаж, допустим «Виктор Иванович», рассказывает в баньке: «Я автоматчиком был… Вот на Кавказе… Мы там этих, черных, вывозили… Не добили мы их тогда, вот теперь хлебаем».

Русский ли народ эти сдвигающие «в едином толчке», с глухим звоном, немытые пивные кружки «его мирные, улыбчивые дружки», не верящие, что все у них позади, и сожалеющие, что во времена, удобные для злодеяний, они кое-кого не добили? Скорее всего, у них нет национальности, они всюду одинаковы — механические слуги авторитарной, бесконтрольной власти, упивающиеся тем, что тоже приобщены к ее могуществу, к праву подавлять и карать. Русский же народ в изображении Приставкина сострадает и страдает: гибнет от рук чеченцев веселая шоферша Вера; гибнет незадачливый директор колонии вывезенных на Кавказ детей Петр Анисимович, готовый прикрыть их от выстрелов своим телом; подкармливает оголодавших сирот на консервном заводе бывшая курская крестьянка Зина; приносит еду и лекарство больному чеченскому мальчишке солдат Василий Чернов из Тамбова. А вернувшийся с войны калекой и теперь, на Кавказе, не менее других отравленный шовинистической пропагандой Демьян Иванович («У них русских резать — это национальная болесть такая») неожиданно находит выразительную социальную параллель в судьбах русских и чеченцев: «Дык и меня выселяли… За лошадь, шашнадцать лет было… В кулаки записали».

Воображаемый диалог Кольки Кузьменыша со своим братом Сашкой, зверски убитым чеченцами, диалог достаточно декларативный и сугубо «книжный» пронизан, однако, мыслями «детскими» и «наивными» только по внешнему своему обличью, и лермонтовский перифраз в финале повести приобретает неожиданный и прекрасный смысл: «…они с Сашкой снова встретятся там, где люди превращаются в облака… Они будут плыть над серебряными вершинами Кавказских гор золотыми круглыми тучками, и Колька скажет: „Здравствуй, Сашка! Тебе тут хорошо?“ А Сашка скажет: „Ну, конечно. Мне тут хорошо“. „Я думаю, что все люди братья“, — скажет Сашка, и они поплывут, поплывут далеко-далеко, туда, где горы сходят в море и люди никогда не слышали о войне…»

Сейчас я думаю, что мне очень повезло — меня всю жизнь окружал целый интернационал друзей.

Память о карачаевце Османе до сих пор согревает мое сердце.

Ранние школьные годы я провел в саду русского парнишки, моего одноклассника Веньки Пелишенко, отец которого Николай Иванович, главврач фрунзенской «спецполиклиники», соорудил для нас во дворе своего фрунзенского особняка маленький, на два квадратных метра, бассейн, зацементировал его, и мы ухитрялись нырять туда с тумбочки, не разбиваясь вдрызг, а потом загорать на черепичной крыше сарая, и оранжевые плоды абрикосовых деревьев сыпались нам прямо в рот, как вареники гоголевскому Пацюку. С Венькой вдвоем я хоронил, уже в Москве, свою мать, с ним затаскивал на второй этаж старый диван, купленный в комиссионном на Преображенке, когда первым жильцом заселялся в свой девятиэтажный шестиподъездный кооперативный дом, еще погруженный в темноту, без электричества и газа, потому что после развода жить мне было негде и в порядке исключения я получил ключ от запертого подъезда. С ним мы дружим по сию пору.

Такая же, школьная и на всю жизнь, дружба связывает меня с другим одноклассником, Семкой Левиным. Его родители, литовские евреи, эмигрировали в Израиль в начале 1970-х годов, и я на четверть века, как и Османа, потерял его из виду. Потом мы друг друга разыскали, вступили в редкую, по лености нашей всеобщей, переписку и опять не виделись бог знает сколько. Но когда в отчаянное положение попал другой мой друг, замечательный ученый-офтальмолог, доктор медицинских наук Лиза Рапис (коренная омичанка, она вынуждена была эмигрировать в Израиль, чтобы не «обезножить», и ей сделали там несколько сложных хирургических операций), я позвонил Семену и попросил помочь. В Израиле Лизу не ждала ни одна живая душа. Я провожал ее в аэропорту. Ее внесли в самолет прямо из больничного аэропортовского бокса на носилках, и я с ужасом представлял, как ее выгрузят в аэропорту имени Бен-Гуриона, свалят на каталку и безразличные пассажиры, стремящиеся поскорей получить багаж, будут отталкивать эту каталку с дороги, дабы не мешала… Но Семен встретил ее, взял к себе, устроил в больницу, спас.

Сам я добрался до Тель-Авива не скоро: на белоснежном многопалубном лайнере «Тарас Шевченко», до отказа набитом деятелями культуры, включая весь оркестр Олега Лундстрема, мы осуществляли некую культурную миссию, бороздя моря и океаны по пути от Одессы к берегам Израиля через Турцию и Египет. В Хайфе меня уже встречал у трапа сотрудник Семена, занимавшего какой-то достаточно высокий пост в тель-авивском министерстве. В Иерусалим от Хайфы мы двигались на автобусе через желтые песчаные равнины с редкими зелеными оазисами, поражаясь выращиваемым в кибуце, буквально на песке, цитрусовым: около каждого стебелька змеились оросительные шланги. Бесплодная земля цвела и плодоносила. В автобусе неподалеку от меня сидели два хороших русских прозаика, Евгений Носов и Виктор Лихоносов, знающие толк в сельском хозяйстве. Прильнув к окну, они перебрасывались восклицаниями вроде: «Ты посмотри! Это они — на голой земле! А у нас…» Еврей-земледелец был непривычен русскому сознанию, как и еврей-воин, но загадочная нация после образования своего государства постоянно преподносила миру всяческие неожиданности вроде Шестидневной войны. Я вспоминал ироническое у Слуцкого: «Иван воюет в окопе, / Абрам торгует в рабкопе»…

В огромном университете Иерусалима, в путанице этажей и бесконечных коридоров, Семен разыскал меня и уволок в Тель-Авив прямо из аудитории, где нас ожидала встреча с израильскими славистами, не дав мне возможности оправдать потраченные на меня деньги. Мы просидели ночь у него дома, радуясь и горюя, обсуждая с ним разные забавные эпизоды нашей юности за бутылкой, как пел А. Вертинский, «шотладского доброго виски». И только когда я приехал в 2013 году в Израиль вторично и мы провели с Семеном целую неделю буквально с утра до вечера, я узнал подробно историю его семьи, прошедшей через немецкую оккупацию, каунасское гетто и совет­скую депортацию. Внутри и вокруг маленькой страны, десятилетиями мужественно отстаивающей свое право на существование, кипел страстями ярост­ный арабский мир; небо Израиля патрулировали стайки истребителей, а сам Семен, профессиональный инженер-взрывник, специалист по шахтному делу, не один год проработавший до эмиграции на Курдайских урановых рудниках в Казахстане, поднявшись ко мне в гостиницу, первым делом выложил на стол из кармана восьмизарядный браунинг, который не хотел оставлять в своей машине.

Другая моя хорошая приятельница, армянка Седа, повезла меня однажды на своей машине показать Севан. Зима была на исходе, еще лежал, но уже начинал таять снег, и шоссе было покрыто «салом». Посмотрев на тоскливый серый Севан под таким же серым, неинтересным небом, мы отправились назад, в Ереван, но по пути у машины отказали тормоза, «Смотри, танцует, — с усмешкой сказала сосредоточенная Седа, уже не справляясь с рулем, но не выказывая страха. — Ты, случайно, водить машину не умеешь?» Я не только не умел, но и не понимал, что происходит. Повиляв по шоссе, мы стремительно понеслись под крутой откос — далеко внизу белело снежное поле, утыканное деревцами. Я автоматически тоже схватил руль, и считанное время мы молча и бессмысленно крутили «колесо истории» в четыре руки. В этом слаломе машина ухитрилась не врезаться ни в одно дерево, и опомнились мы, только оказавшись внизу, в глубоком сугробе. Когда я выбрался из кабины и посмотрел наверх, на шоссе, то увидел, как там остановилось сразу несколько машин и с откоса к нам отовсюду бежали мужчины — почему-то все в черных пальто и черных лаковых туфлях; картинка напоминала Питера Брейгеля Старшего. Не прошло и двадцати минут, как нас уже подцепили буксиром и вытащили на дорогу, окружили заботой

и сочувствием. Это было теплое дыхание патриархального мира, в котором я, после многих лет жизни в московском муравейнике, неожиданно почувствовал себя своим...

Нет, мне положительно везло на друзей. А как же «национальный во­прос»? — скажете вы. Ну, это для ученых. Во всяком случае, моя жизнь была одним сплошным национальным ответом. Где-то однажды я написал и напечатал — в полемике с амбициозными попытками противопоставить одну нацию другой, — что у нас на каждом шагу можно услышать восклицания вроде: «Горжусь тем, что я русский (грузин, узбек и т. д.)», — но ни разу: «Горжусь тем, что я — порядочный человек!» В моем «интернационале» яркие национальные черты лишь обогащали и украшали человеческую индивидуальность. И хорошо бы на этом поставить точку. Но вот радиостанции и газеты сообщают об очередном происшествии: двадцать пять подрост­ков почти до смерти забили на московской улице киргизского мальчика с криками «Убей хача!». А некая женщина-эксперт (видимо, двадцать шестая, хотелось бы посмотреть ей в глаза!) дает суду заключение, что не видит здесь никаких признаков преступления на национальной почве…

Я уже сбился, какое это по счету в Москве, столице нашей родины, убийство по единственной причине — патологической ненависти к инородцам. Правда, убивают в моем городе — тоже на национальной почве — и русских. Упаси господь, если их начнут, «в ответ», убивать в наших бывших республиках: слишком много заложников осталось у России за пределами ее нынешних границ! И получится тогда, что не поэтический разговор о золотых тучках, а совсем другой отрывок из воображаемого разговора приставкинских Кузьменышей — разговора Кольки со своим убийцей — надо будет цитировать: «Ты нас с Сашкой убил, а солдаты пришли, тебя убьют… А ты солдат станешь убивать, и все: и они, и ты — погибнете…»

Маяковский мечтал о том, «чтобы в мире без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем». История доказала, что без Россий и Латвий не получается: вся проблема в том и состоит, чтобы единым человечьим общежитием жить с Россиями и Латвиями. Но в подобном случае предстоит достичь такого уровня нравственного сознания, такой, по Достоевскому, «всечеловечности», чтобы определять национальность не просто по «крови», а по культуре, по традициям, по слову, да и мало ли найдется для такого случая самых существеннейших и сущностных критериев! Всеобъемлющие формулы бытия при решении этих проблем, как и многих других, создают все же священные книги, а не наука. С их нравственными заповедями напрямую перекликается поэзия. А потому закончу замечательным соображением поэта, барда и ученого-океанолога Александра Городницкого: «Своим происхождением, не скрою, / Горжусь и я, родителей любя, / Но если слово разойдется с кровью, / Я слово выбираю для себя. / И не отыщешь выхода иного, / Какие возраженья ни готовь: / Родство по слову порождает слово, / Родство по крови порождает кровь».

Опубликовано в журнале:

«Звезда» 2014, №7

Спрос на аренду коттеджей в Финляндии упал.

На рынке летней аренды коттеджей в Суоми отразился подорожавший евро и, как следствие, спад туристического потока в Финляндию.

Число реальных броней летом 2014 года, по сравнению с аналогичным периодом в 2013 году, уменьшилось примерно на 5%, утверждает специалист по маркетингу и продажам компании Lomarengas Oy Антон Каргальцев. Риэлторы же отмечают, что спад даже более значительный, передает портал Фонтанка.fi.

Аналитики добавляют, что это не столь существенный спад, коттеджи в самых популярных у россиян регионах Финляндии – Миккели, Лаппеенранте, Иматре, Коуволе, Савонлинне, Лахти и в столичном регионе – почти все заняты. Свободными остаются только дорогие варианты. Если выбрать отдых на удалении 150 км от границы – в Куопио, Ювяскюлю, Йоенсу, то вариантов будет больше, а цены – ниже.

Неделя в августе в коттедже на 6-8 человек, расположенном до 150 км от границы, который находится на берегу, с лодкой и сауной, обойдется в €700-1000. Удаленный домик в лесу, на расстоянии до 300 км от границы, будет примерно на €150 дешевле. Аренда коттеджа уровня 4-5 звезд на неделю будет стоить €1200-1600.

По словам Антона Каргальцева, бронирование коттеджей на Новый год уже началось. Традиционно запросы поступают от постоянных туристов. Напомним, в 2013 году перед новогодними праздниками из-за отсутствия снега аренда финских коттеджей подешевела в два раза.

Millar Western Forest Products (г. Эдмонтон, пр. Альберта, Канада) подписала контракт по форме EPCM с Poyry (г. Вантаа, Финляндия) для реализации анаэробного биоэнергетического проекта на своем целлюлозном комбинате, об этом говорится в полученном Lesprom Network пресс-релизе.

Стоимость заказа не разглашается. Контракт EPCM (Engineering, Procurement and Construction Management) предполагает полное управление проектом от момента проектирования до сдачи готового объекта заказчику, проведение строительных и закупочных работ, управление подрядными организациями.

Реализация биоэнергетического проекта на целлюлозном предприятии Millar Western Forest Products в городе Уайткорт (пр. Альберта) позволит улучшить качество очистки сточных вод и производить до 6 МВт электроэнергии для нужд комбината. Ввод объекта в эксплуатацию намечен на август 2015 г.

Компания Metso поставит полный пакет автоматизации технологического процесса, а также запорно-регулирующую трубопроводную арматуру на новый белорусский завод по производству беленой крафт-целлюлозы на базе ОАО «Светлогорский ЦКК»

Проектируемая мощность строящегося завода – первого завода по производству беленой крафт-целлюлозы в Республике Беларусь - составит 400 000 тонн в год. Комплекс технологический решений Metso позволит заводу работать эффективно, стабильно, производить качественную продукцию и более экономно расходовать химические реагенты, пар и воду. Кроме того, технология Metso соответствует принципам устойчивого развития.

Тендер на поставку был объявлен генеральным подрядчиком по строительству нового завода - компанией China CAMC Engineering Co., Ltd. (CAMCE), ответственной за сдачу объекта «под ключ». Генподрядчик из Китая отдал предпочтение компании Metso. Выбор в пользу Metso сделали на основании прошлого положительного опыта по использованию высокотехнологичных решений Metso – решений, доказавших свою эффективность и надежность в самых сложных условиях эксплуатации, а также на основании превосходных результатов работы и оказываемых компанией Metso сервисных услуг.

Компания Metso получила этот заказ во втором квартале 2014 года. Оборудование будет поставлено в течение осени 2014 года, а запуск запланирован на третий квартал 2015 года. Общая стоимость заказа не разглашается.

Объем поставляемых компанией Metso приборов включает: анализаторы Kappa Q, датчики измерения остаточной щелочности фильтрата Metso Polarox5, различные пробоотборники для измерения рН фильтрата Metso Piston, датчики концентрации Metso SP и Metso Rotary, а также пробоотборники Metso NOVE. Спектр арматурных решений включает более 900 регулирующих и запорных автоматизированных клапанов Neles® различного типа и размера. Все регулирующие клапаны будут оснащены интеллектуальными контроллерами серии ND 9000, гарантирующими долговечность, надежность, стабилизацию технологического процесса и повышение его эффективности.

Представители областного Министерства природных ресурсов и экологии приняли участие в видеоконференции межрегиональной рабочей группы по разработке климатической стратегии для Российского сегмента Баренцева региона. Кроме Мурманской области в состав рабочей группы вошли представители Архангельской области, Ненецкого автономного округа, республик Карелии и Коми, научных организаций.

Принятый на 11-й конференции министров окружающей среды стран - членов Совета Баренцева/Евроарктического региона в декабре 2013 г. План действий в сфере изменения климата в рамках сотрудничества в Баренцевом регионе на 2013-2015 гг. предусматривает, в частности, сотрудничество в разработке региональных климатических стратегий.

Региональная климатическая стратегия - это стратегия перевода региона на путь устойчивого социально-экономического развития, обеспечивающего снижение антропогенной нагрузки на климатическую систему для смягчения происходящих в ней изменений и адаптацию региона к тем изменениям климата, которые носят необратимый характер.

Применительно к Баренцеву региону речь идет как о разработке единой климатической стратегии для всего российского сегмента Баренцева региона (Мурманская и Архангельская области, Республики Коми и Карелия, Ненецкий автономный округ), так и об индивидуальных стратегиях каждого из этих регионов в отдельности.

Необходимой предпосылкой разработки региональной климатической стратегии является инвентаризация выбросов парниковых газов, сажи, других соединений, оказывающих воздействие на климат, а также естественных поглотителей углерода (лесных массивов, торфяников, других водно-болотных участков, т.д.) на территории региона и создание соответствующих региональных реестров.

При этом необходимо разработать и внедрить систему учета и отчетности, которая обеспечивала бы получение актуальных и достоверных сведений о выбросах парниковых газов. Необходимо также оценить потенциал сокращения выбросов парниковых газов в регионе за счет внедрения наилучших доступных технологий, повышения энергоэффективности, использования биотоплива и возобновляемых источников энергии.

Результатом работы станет план действий, включающий в себя конкретные мероприятия по сокращению выбросов парниковых газов с привязкой к источникам, а также предложения в отношении политики и мер (реализуемых на местном, региональном и федеральном уровне), которые обеспечивали бы необходимые условия для реализации соответствующих мероприятий, в том числе через экономические механизмы поддержки и стимулирования.

Особое внимание при этом должно быть уделено "экологическим горячим точкам", которые, как правило, являются одновременно и основными источниками выбросов парниковых газов и других веществ, негативно влияющих на климат.

Неотъемлемой частью региональной климатической стратегии является комплекс мер по сохранению и развитию местных экосистем в качестве природных накопителей углерода и мест обитания биоты. Основными направлениями сотрудничества в Баренцевом регионе в этой части должны стать рациональное природопользование и снижение нагрузки на местные экосистемы, развитие сети особо охраняемых природных территорий, использование недревесных ресурсов леса, широкое и последовательное внедрение стандартов устойчивого лесопользования, сертификации производства и поставок лесопромышленной продукции по соответствующим стандартам.

При разработке климатических стратегий планируется использовать опыт, накопленный соседями по Баренцеву региону. В частности, Министерство окружающей среды Финляндии запускает проект ClimateSMART, в рамках которого предполагается провести семинар, специально посвященный обмену опытом по вопросам разработки региональных климатических стратегий.

Названы страны, в которых любят покупать недвижимость российские чиновники.

Согласно декларациям за 2013 год, 469 российских госслужащих и депутатов владеют недвижимостью за границей. География их интересов широка – от Южной Кореи до Республики Конго.

Аналитики РБК изучили несколько тысяч деклараций чиновников за 2013 год. По результатам исследования, самой популярной страной стала Болгария, в которой имеют собственность 176 представителей власти. Отметим, что и рядовые россияне заинтересованы в покупке болгарской недвижимости и уже владеют около 300 000 объектами.

Второе по популярности направление у госслужащих – Испания (61 чиновник выбрал для покупки недвижимости эту страну). В пятерку популярных мест также входят Черногория (34), Латвия (32) и Германия (24). Более десяти покупок российские чиновники совершили в Италии (20), Франции (18), Турции (17), Финляндии (15) и на Кипре 913).

Напомним, что в 2013 году был принят закон, запрещающий чиновникам иметь счета и акции за рубежом. Запрет не распространяется на недвижимость, однако устанавливается требование об обязательности ее декларирования.

18 июля завершила работу Международная Летняя школа, организованная СПбГУТ совместно с Международной ассоциацией электронных наук (IAFES). В этом году в ней приняли участие 30 студентов из Китая, Кипра, Германии, Австрии, Финляндии.

Каждый день для ребят начинался с урока русского языка, который вела преподаватель СПбГУТ Т.В. Вельяминова. После этого участники продолжали обучения по различным курсам. Таким образом, к концу второй недели студенты успели пройти следующие курсы:

«Интернет вещей: от идеи до серийного производства» (Р. В. Киричек, к.т.н., доцент СПбГУТ);

«Компьютерная музыка и звуковой дизайн» (Г. Г. Рогозинский, к.т.н., СПбГУТ)

«Журналистика – старые и новые технологии в масс-медиа» (проф. Йохан Гюнтер, Австрия);

«Эффективный коммуникатор в новую медийную эру: межкультурный аспект» (Н. Н. Журавлева, к. полит. н., доцент, СПбГУТ).

Однако ребята приехали в Санкт-Петербург не только за знаниями, но и за возможностью познакомиться с одним из самых красивых городов мира. Помогли им в этом студенты-волонтеры СПбГУТ, которые подготовили интересную экскурсионную программу и были готовы прийти на помощь в любое время. Благодарим команду волонтеров Бонча: Юлию Михайлову (ИКСС), Елену Хорошеву (ИКСС), Татьяну Кузнецову (РТС), Ольгу Двоеглазову (ИСиТ), Анастасию Севостьянову (ИСиТ), Дарью Рубанову (ФЭУ), Софью Калязину (ИСиТ), Илью Жукова (ФФП).

За две недели участники Летней школы успели посетить основные достопримечательности Санкт-Петербурга, посмотреть на город с акватории Невы, совершив водную экскурсию, увидеть знаменитое разведение мостов, а также побывать в пригородах города: Гатчине, Пушкине, Петергофе.

18 июля состоялось торжественное закрытие Летней школы, которое провели О.В. Золотокрылин, проректор по воспитательной работе и международному сотрудничеству СПбГУТ, и профессор Йоханн Гюнтер – соорганизатор и партнер проекта (университет Данубе, г.Кремс, Австрия). Все участники Летней школы получили сертификаты об ее успешном окончании. Студенты из Китая подготовили очень трогательные подарки: личные письма со словами благодарности и букеты цветов каждому студенту-волонтеру и преподавателю.

В январе-июне 2014 г. продажи производителя подъемного оборудования для обработки грузов Cargotec (г. Хельсинки, Финляндия) выросли в годовом исчислении на 3%, составив 1,56 млрд евро, об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании.

Операционная прибыль равнялась 17,8 млн. евро, снизившись по сравнению с результатом прошлого года на 61%. Чистая прибыль по итогам 1 полугодия 2014 г. сократилась в 7,9 раза до 3,6 млн евро. Стоимостное выражение заказов, полученных в январе-июне 2014 г. составило 1,86 млрд евро, что на 14% больше, чем годом ранее.

Во 2 кв. 2014 г. продажи снизились в годовом исчислении на 4% до 804 млн евро. Операционный убыток составил 6 млн евро, тогда как в апреле-июне 2013 г. была зафиксирована операционная прибыль в размере 32,9 млн евро. Чистый убыток по итогам 2 кв. 2014 равнялся 9,3 млн евро, годом ранее компания продемонстрировала чистую прибыль в размере 21,9 млн евро. Заказы за отчетный период выросли на 19% до 933 млн евро.

«Рынок продолжает активизироваться, что сказывается на увеличении заказов по всем сегментам, особенно отчетливо мы увидели это во 2 кв. в подразделениях Kalmar, Hiab и MacGregor, — отметил президент и главный исполнительный директор Cargotec Мика Вехвилайнен. — К сожалению, рост эксплуатационных расходов отрицательно повлиял на наши финансовые результаты. Но мы продолжаем реализацию программы повышения прибыльности и надеемся увидеть конкретные результаты до конца этого года».

С начала 2014 года (период январь-апрель) экспорт финских пиломатериалов вырос в среднем на 11%. Но по отдельным категориям картина не столь однородная, например, фанеры за этот период стали экспортировать больше на 15%, а экспорт бумаги для газет и журналов немного снизился. Если судить по отчетности за первый квартал, то одним из самых выгодных направлений для финской промышленности является экспорт целлюлозы. Во-первых, ее стали производить на 1,2% больше (или 1,8 млн. тонн), во-вторых, экспорт по этой категории вырос на 10,2%, в-третьих, цены на целлюлозу растут начиная с 2012 года. С января по апрель совокупная стоимость экспорта товаров лесной промышленности составила 3,8 миллиарда евро, что почти на 6% выше, чем за аналогичный период 2013 года.

За первый квартал 2014 года импорт пиломатериалов в Финляндию составил 3,2 млн. кубометров древесины, что равно снижению на 13%. Стоит также отметить, что Россия по-прежнему остается самым крупным торговым партнером в области лесной промышленности: почти 73% импорта в Финляндию приходится на нашу страну.

Новости «Фонтанка», 09.07.2014.

Компания «Nokia Networks» выпустила пресс-релиз, в котором сообщается о покупке компанией американского поставщика телекоммуникационного оборудования «SAC Wireless». Компания «SAC Wireless» сотрудничает с главными телеоператорами по всему миру. Главный офис компании располагается в США в штате Иллинойс. Всего в «SAC Wireless» работает 450 сотрудников. В «Nokia» надеются, что сделка улучшит позиции финской компании на рынке сетевого оборудования США. Сумма сделки не разглашается.

www.finnfacts.fi, 09.07.2014.

В минувшую пятницу ОАО «Федеральная сетевая компания» (ФСК) и финляндская «Fingrid Oyj» подписали соглашение об учете трансграничных перетоков электроэнергии, в соответствии с которым российский холдинг «Интер РАО» может покупать электроэнергию на североевропейской бирже «Nord Pool» и импортировать ее в Россию. Поддерживаемая оборудованием мощность импорта составляет 350 МВт. На сайте Федеральной сетевой компании размещен комментарий, в котором отмечается, что импорт электроэнергии из Финляндии в определенные периоды года будет экономически выгоден для российской стороны и позволит снизить вероятность отключения крупных потребителей, в случае возникновения аварийных ситуаций на российских станциях.

www.finnfacts.fi, 09.07.2014.

Слабый рубль и снижение числа российских туристов привели к значительному падению доходов Финляндии от консульских сборов. Исходя из показателей начала 2014 года, российским туристам в этом году будет выдано почти на 20% меньше виз, чем в последние годы. В этой связи финский МИД рассматривает возможность сокращения своих дипломатических миссий. Средства, получаемые со сбора консульских пошлин, традиционно покрывают расходы дипломатических представительств: от затрат на недвижимость, до зарплат сотрудников. По информации госсекретаря МИД Финляндии Петера Стенлунда, в случае, если потери от снижения консульских сборов не будут восполнены бюджетным финансированием, Финляндии придётся закрыть двадцать дипломатических миссий. Петер Стенлунд отмечает, что сокращение затронет именно посольства, так как в консульствах сокращать уже фактически некого. Тем не менее, как показывает практика, сокращение количества дипломатических представительств приведёт к незначительной экономии. На протяжении четырёх последних лет Финляндия закрыла десять дипломатических миссий, но работники были перенаправлены в важные с точки зрения экономики страны: Венесуэлу, Никарагуа, Пакистан и на Филиппины. Общая экономия от принятых мер составила менее 4 млн. евро. Председатель партии истинных финнов Тимо Сойни считает, что закрытие посольств может нанести вред международной репутации Финляндии, а также экономике и экспорту страны. По его мнению, недостающие 4-6 млн. евро можно получить путем перераспределения бюджетных средств, в частности, денег, выделяемых правительством развивающимся странам.

«Кауппалехти», 08.07.2014.

Финская компания «Honka», активно работающая в крупнейших городах России (в Санкт-Петербурге, Москве, Перми, Казани, Екатеринбурге, Новосибирске), открыла у себя на родине новый завод по изготовлению деревянных домов. Предприятие открылось в г. Карстула, расположенном в центральной части страны. Объем инвестиций в проект составил 10 млн. евро.

Как отмечают представители компании, открытие нового завода – это результат не только глобальной реновации производства «Honka», но и итог процесса консолидации производственных мощностей компании в одном месте. В январе 2013 года руководством «Honka» было принято решение сконцентрировать весь процесс подготовки древесины на одном предприятии.

Новости «ЮЛЕ», 06.07.2014.

Премьер-министр Финляндии Александр Стубб посетил Швецию с официальным визитом. Он встретился со своим коллегой, Премьер-министром Швеции Фредриком Рейнфельдтом. Главы правительств обсудили вопросы сотрудничества в области оборонной политики и необходимости стимулирования экономического развития в Европе, а также украинский кризис. По мнению Александра Стубба, санкции против Российской Федерации непременно поставят под удар финскую экономику. В интервью шведским СМИ новый Премьер-министр Финляндии сообщил, что Финляндия находится в самом глубоком кризисе за последние 20 лет, и выразил опасение, что в случае санкций против Российской Федерации, экономическая ситуация в стране продолжит стремительно ухудшаться. Александр Стубб подчеркнул в частности, что если экономика России упадет на 3%, то ВВП Финляндии снизится на полпроцента. Он также прокомментировал перспективы вступления Финляндии в НАТО, заявив что, вопрос не актуален в течение текущего правительственного срока, хотя сам он выступает за членство в альянсе.

«Хельсингин саномат», 06.07.2014.

По данным Финско-Российской торговой палаты, общий объём Tax free-продаж сократился в июне 2014 года по всей Финляндии на 18% по сравнению с тем же периодом прошлого года. По статистике системного оператора «Global Blue», самое сильное падение объёмов Tax free-продаж зафиксировано в г. Лаппеенранте – 32%, в г. Иматре падение составило 13%. Объемы Tax free-покупок среди россиян упали в июне на 26%. За первое полугодие сокращение Tax free-продаж в целом по стране составило 28%, в г. Лаппеенранте – 35%, в г.Иматре – 18%, в г. Хельсинки – 24%.

«Хельсингин саномат», 04.07.2014

Немецкая компания «Meyer Werft» и государство Финляндия подошли в переговорах с корейской компанией «STX Europe» к взаимопониманию по условиям покупки её дочернего предприятия «STX Finland» в г. Турку. Как заявляет Министерство занятости и экономики Финляндии, есть целый ряд ключевых вопросов, в том числе договоры с различными заинтересованными сторонами, требующие дополнительного решения. Министр экономики Финляндии Ян Вапаавуори и исполнительный директор компании «Meyer Werft» Ян Майер отметили, что общими усилиями они смогут создать для верфи и всего кластера позитивные долгосрочные перспективы развития.

Новости «Фонтанка.фи», 03.07.2014

Через пару лет старый порт г. Котка украсят круизные лайнеры и пассажирские суда. Первые пробные круизы планируется осуществить уже в 2015 году летом, а к 2020 году ожидается, что в порт г. Котка будут ежегодно приплывать 70 тыс. туристов, что обеспечит городу годовой доход порядка 7 млн. евро. В 2017 году планируется построить новый пассажирский терминал на Восточной пристани. Город стремится привлечь пассажирские судна, направляющиеся в Санкт-Петербург. Ежегодно около 500 тысяч туристов направляется в Россию. Всего по Балтийскому морю на всех круизных и пассажирских судах плавает 4,4 млн. человек ежегодно. В проекте участвуют компании: «Cursor Oy», «Hamina-Kotka Satama Oy» и г. Котка. Поддержку проекту оказывает Ассоциация «Cruise Lines International Association».

«Кауппалехти», 03.07.2014.

Коалиционная партия Финляндии, Центральный союз сельскохозяйственных производителей Финляндии и Ассоциация собственников леса Финляндии возлагают огромные надежды на новое развитие лесной промышленности, называя её «новой Нокией» для Финляндии. Новый Министр сельского и лесного хозяйства Петтери Орпо начинает переговоры, цель которых – ускорить правительственную стратегию по биоэкономике, которая должна стать приоритетной в государственном развитии. Ожидается, что в течение следующих 10 лет в сфере биоэкономики будет создано 100 000 новых рабочих мест, и развитие отрасли принесет стране доход в размере 100 миллиардов евро.

В Финляндии 20 млн. гектаров леса и 2 млн. гектара пахотных земель.

Новости «ЮЛЕ», 01.07.2014.

По данным Таможни Финляндии, доля пяти крупнейших предприятий Финляндии из общего объема экспорта в 2013 году в 57 млрд. евро составила 24 %. Из общего объема импорта в 58 млрд. евро доля пяти самых крупных импортеров составила 23 %. В 2013 году импортом занимались 59 839 предприятий, а экспортом - 11 638. В 2013 году экспорт был ориентирован на Голландию, Великобританию, Францию и Китай. Доля пяти крупнейших экспортеров в Голландию составила 60%, в Великобританию 48%, во Францию и Китай – 38 %. Экспорт государственных предприятий составил в 2013 году 7 млрд. евро и вырос на 11 %. Объем экспорта частных национальных компаний оценивается в 30,8 млрд. евро (- 1 %), а компаний с иностранным капиталом – 16,5 млрд. евро(- 8 %).

«Кауппалехти», 01.07.2014.

По информации Министерства занятости и экономики Финляндии, на конец мая 2014 года количество обратившихся в службу занятости в поиске работы составило 302 200 человек, что на 33 200 больше, чем в 2013 году. По сравнению с апрелем 2014 года количество обратившихся уменьшилось на 5100 человек. По данным Статистического центра Финляндии, процент безработицы составил на первое полугодие 2014 года 10,7%.

Сайт Министерства занятости и экономики Финляндии, 01.07.2014.

По данным Европейской федерации производителей древесных плит (European Panel Federation; EPF) в 2013 г. объем производства MDF-плит в европейских странах достиг 11,2 млн м3, что на 2,1% больше, чем годом ранее.

Загрузка производственных мощностей также выросла.

Вместе с тем, продажи MDF-плит на рынках за пределами Евросоюза сократились на 6,1%, — в первую очередь за счет снижения поставок на Ближний Восток (на 36%) и в Африку (на 15%).

В Европе спрос на MDF-плиты достиг отметки в 10 млн м3, крупнейшим потребителем остается Германия, кроме того, рост потребления был зафиксирован в Португалии (на 12%), Эстонии (на 11%) и Финляндии (на 11%).

Ожидается, что в 2014 г. потребление MDF-плит в Европе вырастет на 3,4%.

3 июля 2014 года в в столице Республики Саха Якутске завершила работу Третья международная конференция «Языковое и культурное разнообразие в киберпространстве», прошедшая при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.

Первый заместитель Генерального директора ЮНЕСКО Гетачю Энгида, высоко оценивший профессиональный и организационный уровень конференции, сказал, что её проведение стало новым значительным вкладом Российской Федерации в деятельность ЮНЕСКО, для которой сохранение языкового и культурного разнообразия является одним из главных приоритетов.

Почти 50 стран из разных географических регионов мира были представлены на конференции своими ведущими экспертами, деятелями культуры, науки, образования, политиками и дипломатами - Австрия, Азербайджан, Албания, Аргентина, Беларусь, Болгария, Ботсвана, Бразилия, Великобритания, Венгрия, Доминиканская Республика, Израиль, Индия, Испания, Италия, Казахстан, Китай, Колумбия, Кыргызстан, Латвия, Македония, Мальдивская Республика, Молдова, Нигерия, Нидерланды, Оман, Перу, Польша, Республика Корея, Российская Федерация, Руанда, Сирия, Словакия, Судан, США, Таиланд, Того, Турция, Финляндия, Франция, Центральноафриканская Республика, Чехия, Швеция, Шри-Ланка, Эквадор, Эстония, Япония. Более половины участников конференции были номинированы для участия в ней правительствами своих стран.

Конференция явилась также новым вкладом России в реализацию Межправительственной программы ЮНЕСКО «Информация для всех» - одной из двух главных программ ЮНЕСКО в сфере коммуникации и информации. Примечателен тот факт, что в конференции приняли участие сразу пять из восьми членов Президиума Межправительственного совета Программы - Е. И. Кузьмин (Россия), Дитрих Шюллер (Австрия), Кгомотсо Мотлотле (Ботсвана), Яра Аль Шафри (Оман) и Лейла Бартет (Перу).

За 4 дня работы конференции, торжественное открытие которой прошло в Доме Правительства Республики Саха (Якутия) состоялись 2 пленарных заседания и 8 заседаний 4-х секций, на которых активно, заинтересованно и с разных углов зрения обсуждались актуальные политические, философские, технологические вопросы сохранения многоязычия в мире и его развития в киберпространстве.

Если на предыдущей, Второй конференции, состоявшейся в Якутске в 2011 году, в фокусе дискуссий были инструменты и институты поддержки многоязычия, а также вопросы формирования благоприятной среды для его сохранения в реальной жизни и для его развития в киберпространстве, то в 2014 году главными темами нынешней, Третьей конференции (давшими названия её секциям) были определены:

Использование ИКТ для сохранения языкового и культурного разнообразия в киберпространстве

- Языковое и культурное разнообразие в киберпространстве: социокультурный аспект

- Сохранение языкового и культурного разнообразия: национальное видение и национальный опыт

- Образование для сохранения языкового и культурного разнообразия в киберпространстве

Сквозной темой Третьей конференции стала поддержка русского языка как языка межнационального и международного общения.

Пленарные заседания конференции вели сопредседатели Оргкомитета конференции - заместитель председателя Межправительственного совета и председатель Российского комитета Программы ЮНЕСКО «Информация для всех», президент Межрегионального центра библиотечного сотрудничества Е. И. Кузьмин и ректор Северо-Восточного федерального университета Е. И. Михайлова.

В ходе работы конференции было заслушано 65 докладов.

На заключительном пленарном заседании конференции при подведении её итогов выступили модераторы всех секций – главный консультант по социологии Летнего лингвистического института Майкл Гибсон (Великобритания), директор Фонда сетей и развития (FUNREDES) Даниэль Пимьента (Доминиканская республика), старший научный сотрудник исследовательского центра «Mercator» Фризской академии Тьерд де Грааф (Нидерланды), директор по научной деятельности Национального центра научных исследований Жозеф Мариани (Франция), научный сотрудник Университета им. Бен-Гуриона Галит Веллнер (Израиль), генеральный секретарь Программы сотрудничества Европейской комиссии – MEDICI Альфредо Ронки (Италия), ответственный секретарь Российского комитета Программы ЮНЕСКО «Информация для всех» Т. А. Мурована, проректор Северо-Восточного федерального университета Н. М. Зайкова, главный редактор журнала «Университетская книга» Е. Н. Бейлина (Россия) и другие.

В рамках конференции прошла презентация русского издания аналитического сборника «Net.lang. На пути к многоязычному киберпространству», первоначально изданного при участии ЮНЕСКО Всемирной сетью в поддержку языкового разнообразия на английском и французском языках. Большинство авторов этого сборника приняли участие в нынешней конференции и были участниками двух предыдущих.

Участники конференции с удовлетворением отмечали тот факт, что она привлекает к себе всё большее внимание во всем мире. Де-факто она стала главным форумом в мире по обсуждению животрепещущей проблемы сохранения языков и их развития в киберпространстве.

В первый раз, в 2008 году, в ней участвовали представители 15 стран, и это было расценено Правительством России и ЮНЕСКО как большой успех. Это было открытие темы в России, и это была первая конференция на эту тему в рамках Программы «Информация для всех» и в рамках ЮНЕСКО.

Во второй конференции, в 2011 году, участвовали уже 33 страны.

Обе конференции вызвали большой международный резонанс и завершились принятием важных международных документов – Ленской резолюции «О языковом и культурном разнообразии в киберпространстве» и Якутского воззвания – Плана действий по подготовке Всемирного саммита по многоязычию.

Ленская резолюция – итоговый документ первой конференции – получила международное признание, поскольку в ней, по сути, впервые была структурирована проблемная ситуация в области поддержки многоязычия и были определены все заинтересованные стороны, и теперь на этот документ ссылаются в трудах исследователей и официальных документах международных организаций. Выводы и итоговый документ второй конференции обсуждались на Генеральной конференции ЮНЕСКО в 2011 году. Сборники материалов обеих конференции опубликованы в печатном и электронном виде на русском и английском языках.

Важными результатами первой и второй международных конференций «Языковое и культурное разнообразие в киберпространстве» стало также расширение профессиональных связей и возникновение постоянных дружеских контактов между ведущими экспертами из разных стран. Установились плодотворные партнёрские связи между Межправительственной программой ЮНЕСКО «Информация для всех», её Российским комитетом и Всемирной сетью в поддержку языкового разнообразия, которую возглавляет председатель Подготовительного комитета Всемирного саммита по информационному обществу Адама Самассеку. В Северо-Восточном федеральном университете в 2010 году при поддержке Российского комитета Программы ЮНЕСКО «Информация для всех» и Московского бюро ЮНЕСКО был открыт Центр поддержки многоязычия в киберпространстве. Важность проблем сохранения многоязычия и его развития в киберпространстве стала глубже осознаваться на разных уровнях, прежде всего в самой ЮНЕСКО. По инициативе России многоязычие в киберпространстве было объявлено шестым приоритетом Межправительственной программы ЮНЕСКО «Информация для всех» и в её рамках создана соответствующая Рабочая группа, которую возглавляет Е. И. Кузьмин.

Всё это привело к тому, что к Третьей конференции во всем мире был проявлен ещё больший интерес и в ней приняло участие почти 50 стран.

Организаторами конференции выступили:

- Российский комитет Программы ЮНЕСКО «Информация для всех»

- Северо-Восточный федеральный университет

- Межрегиональный центр библиотечного сотрудничества

Финансовую поддержку оказали:

- Северо-Восточный федеральный университет

- Правительство Республики Саха (Якутия)

- Министерство культуры Российской Федерации

- Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям

- ЮНЕСКО

Большую помощь в организации конференции оказала Комиссия РФ по делам ЮНЕСКО, в рамках которой был создан и действует Российский комитет Программы ЮНЕСКО «Информация для всех».

От имени руководства Республики участников конференции приветствовали Заместитель председателя Правительства Республики Саха (Якутия) Ф. В. Габышева и Государственный советник Республики Саха (Якутия) Д. Е. Глушко.

Приветствия в адрес организаторов, участников и гостей конференции направили:

- Министр иностранных дел РФ, председатель Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО С. В. Лавров,

- Руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям М. В. Сеславинский,

- Президент Республики Саха (Якутия) Е. А. Борисов,

- Заместитель Министра культуры РФ Г. П. Ивлиев,

- Заместитель Министра образования и науки РФ В.Ш. Каганов,

- Председатель Комитета по образованию Государственной Думы В. А. Никонов.

Для подготовки Итогового документа конференции была сформирована рабочая группа, в которую вошли Майкл Гибсон, Даниэль Пимьента, Тьерд де Грааф, Жозеф Мариани, Альфредо Ронки, Клаудиа Вандерли (Бразилия), Анурадха Канниганти (Индия), Е. И. Кузьмин и Н. М. Зайкова.

Всем участникам конференции был предоставлен внушительный комплект материалов на русском и английском языке по проблемам языкового и культурного разнообразия в киберпространстве, изданных Российских комитетом Программы ЮНЕСКО «Информация для всех» и Межрегиональным центром библиотечного сотрудничества. В этот комплект вошли книга «Net.lang. Навстречу многоязычному киберпространству», сборники материалов двух предыдущих конференций, а также другие публикации по проблемам построения информационного общества.

Все эти издания составили основу книжной выставки, развёрнутой во время работы конференции.

Культурная программа конференции включила участие в национальном празднике якутов Ысыах, посещение национального парка «Ленские столбы», включенного в Список мирового природного наследия ЮНЕСКО, посещение музея «Царство Вечной мерзлоты» и Музея Мамонта, Арктического инновационного центра СВФУ.

Участники конференции были приглашены на три приёма, которые в их честь дали Правительство Республики Саха (Якутия), мэр Якутска А. С. Николаев и ректор СВФУ Е. И. Михайлова. Перед участниками конференции выступил Государственный ансамбль скрипачей Республики Саха (Якутия) «Виртуозы Якутии».

Подводя итоги конференции, её участники выразили благодарность организаторам конференции, особо отметив вклад ректора Северо-Восточного федерального университета Е. И. Михайловой, без которой, как сказал Е. И. Кузьмин, «не было бы ни первой, ни второй конференции. Будучи в 2008 году Вице-президентом Республики Саха (Якутия), она не только поддержала тогда нашу идею и подставила нам плечо, но и продемонстрировала высокую политическую дальновидность, когда мы, инициаторы первой конференции, сами ещё не представляли, во что это может со временем вырасти. И сегодня г-жа Михайлова по-прежнему оказывает нам самую серьёзную поддержку, теперь уже в качестве ректора крупнейшего на Северо-Востоке России федерального университета, который активно развивается и завоевывает всё больший авторитет и в нашей стране и за рубежом».

Перед началом конференции Президент Республики Саха (Якутия) Е. А. Борисов принял основных организаторов конференции.

По завершении конференции Е. А. Борисов выразил благодарность и наградил ценными подарками основных организаторов конференции - членов Российского комитета Программы ЮНЕСКО «Информация для всех» Е. И. Кузьмина, С. Д. Бакейкина, Т. А. Муровану, а также наиболее активных иностранных участников всех трёх конференций. Благодарности Ректора СВФУ удостоена помощник директора МЦБС Д. Д. Игнатова.

Укрепление рубля повышает интерес россиян к Финляндии.

В июне 2014-го финские консульства выдали на 9% меньше виз, чем в том же месяце 2013-го. А в начале года, когда курс евро достигал отметки в 51 рубль, спад интереса к поездкам в Финляндию составлял 15-20% по сравнению с прошлогодними показателями.

Сотрудники финских консульств уверены, что причина повышения спроса на визы – в укреплении российской валюты. В июле курс евро опустился до 46 рублей, передает Yle.

Если курс рубля продолжит расти, консульство Финляндии в Санкт-Петербурге рассчитывает выдать более миллиона виз, несмотря на слабое начало года.

Суоми также старается привлечь гостей из России с помощью открытия новых визовых центров. Кроме четырех представительств страны, шенгенские визы выдают 11 частных центров компании VFS Global.

Весной 2015-го VFS Global откроет еще четыре визовых центра в Северо-Западном федеральном округе и три в Москве и Подмосковье. Например, новые центры появятся в Выборге, Вологде и Пскове.

Младенцы смогли отличать родной язык от иностранного уже в семь месяцев

Мозг младенца настраивается на родной язык еще до конца первого года жизни - дети начинают издавать правильные звуки задолго до того, как они готовы произнести свои первые слова, выяснили ученые Вашингтонского университета. Магнитоэнцефалографическое обследование младенцев и взрослых показало, что именно между седьмым и одиннадцатым месяцем жизни дети начинают по-разному воспринимать звуки родного и иностранного языка. Кроме того, восприятие речи всегда включает одновременно и слуховую, и двигательную зоны коры головного мозга, то есть даже младенцы активно пытаются говорить, а не просто воспринимают речь взрослых. Исследование представлено в последнем номере журнала Proceedings of the National Academy of Sciences, а кратко с его содержанием можно ознакомиться на сайте университета.

О важности первого года жизни для овладения человеческой речью науке известно давно. Важной вехой тут является шестой месяц: до этого времени младенцы остаются <космополитами>, одинаково хорошо различающими гласные и согласные любого языка Земли. Но затем канал восприятия сужается: контрасты между звуками родного языка различаются всё лучше, а иностранного - все хуже. Авторы исследования поставили своей целью изучить этот процесс на уровне мозга.

В ходе двух экспериментов детей семи и 11 месяцев от роду (а также взрослых) поместили в магнитоэнцефалограф, а потом проигрывали им записи слогов на двух языках, родном и неродном (в первом эксперименте - английском и испанском, во втором - финском и китайском).

Даже у младенцев на звуки слогов реагировала как слуховая зона коры (верхняя височная извилина), так и двигательная (центр Брока, отвечающий за моторную организацию речи, и мозжечок). То есть младенцы пытаются воспроизвести услышанные звуки в самом раннем возрасте - и в этом они не отличаются от старших товарищей.

Однако у одиннадцатимесячных и взрослых участников эксперимента на слоги родного языка более интенсивно реагирует слуховая зона коры (что отражает выросшие способности их различать), а иностранного - двигательная. Видимо, так мозг пытается помочь человеку лучше произнести непривычные звуки.

В итоге, факт участия двигательной зоны в слушании и говорении можно считать доказанным. Более того, авторы исследования выдвигают гипотезу о формировании базовой аудиально-артикуляционной карты у младенцев уже к 12-20 неделям жизни, как только у младенцев получается <имитировать> ударения и гласные звуки. Даже в таком раннем возрасте они способны воспроизводить звуки, которые они воспринимают как речь.

Кроме того, ученые советуют родителям усиливать эти способности мозга: говорить со своими детьми с самого раннего возраста, глядя им в глаза, четко и медленно выговаривая звуки. <Язык родителей ребенок различает лучше всего. Когда папа и мама говорят с ним, мозг младенца более интенсивно готовит речевой аппарат к разговору>, - отмечает ведущий автор исследования Патриция Кул (Patricia Kuhl).

Покупать и продавать подержанные вещи на "блошиных рынках" стало в Швеции целым общественным движением, модным течением, а возможности купить дешево - выросли с увеличением выбора. Дешевле стали и "полезные" вещи, и "дизайнерские", авторские работы, констатирует Мария Виберг/ Maria Wiberg из АО "Стокгольмские рынки"/ Stockholms marknader, одного из крупнейших организаторов таких рынков.

Чем дальше от больших городов - тем дешевле. В провинции цены ниже на 30 %, а возможность купить крупные вещи, например, газонокосилку или якорь к своему катеру, намного больше, поскольку продавцу проще вывезти свой товар на такой рынок/ loppis, погрузив на прицеп.

Чаще именно в провинции можно найти старые предметы утвари из поместий и хуторов.

В южной провинции Сконе такие рынки - на целый день или полдня - часто организуют местные объединения. Это уже стало типичной сконской традицией.

В окрестностях Стокгольма велик выбор предметов финского происхождения. Чаще всего это стекло и посуда таких известных финских брендов, как Ittala, Arabia, одежда/ткани фирмы Marimekko.

В провинции Вермланд/ Värmland больше шансов найти вещь норвежского происхождения, в Сконе/ Skåne - датского. В провинции Смоланд/ Småland можно купить дешево стекло и фаянс фирмы Rörstrand в окрестностях Лидчёпинга/ Lidköping.