Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Вьетнам может ограничить поставки некоторых категорий продукции в Европу

По сообщению Министерства сельского хозяйства Вьетнама, власти страны приняли решение о временном прекращении экспорта в европейские страны следующей сельскохозяйственной продукции – базилика, сладкого перца, дынь, сельдерея и кинзы.

Данное решение обусловлено частыми случаями выявления зараженных вредителями партий, отгружаемых в Европу из Вьетнама. Так с февраля текущего года фитосанитарные специалисты выявили уже три случая заражения. Если до 15 февраля 2015 года подобные нарушения продолжатся, будет наложен временный запрет на экспорт из Вьетнама.

Греческий «Фантом» выполнил бомбометание во «вьетнамском стиле»

Если вы думаете, что современные боевые самолеты поражают наземные цели только «горсткой» управляемых авиабомб, вы заблуждаетесь, пишет The Aviationist 12 октября.

2 октября во время проведения учений «Парменион 2014» (29 сентября — 2 октября), прошедших на территории всей страны, истребитель-бомбардировщик F-4E Phantom II ВВС Греции выполнил сброс 12 обычных бомб Mk82 калибра 500 фунтов во «вьетнамском стиле». «Ковровая бомбардировка» самолета образца 1960-х годов напомнила времена войны во Вьетнаме, пишет ресурс.

Во Вьетнаме стремительно растут показатели детского ожирения, сообщает AsiaOne со ссылкой на заместителя директора Национального института питания Ле Бах Маи.

По данным Маи, количество детей в возрасте до пяти лет, имеющих избыточный вес или страдающих ожирением, достигло 6,3% в 2013 году, увеличившись в девять раз по сравнению с 2000 годом. В некоторых городах этот процент превысил 11%.

Кроме того, количество людей с избыточным весом и ожирением среди взрослых также увеличилось в два раза — с 6,6% в 2005 году до 13% в 2013-м.

Основной причиной роста проблемы ожирения во Вьетнаме связано с некачественным питанием. Также исследования показали, что любители сладких газированных напитков страдают от избыточного веса в 3,2 раза больше остальных. Помимо прочего, на ожирение влияет распространение таких заболеваний, как артериальная гипертензия и диабет, рассказывает Маи.

С целью предотвращения дальнейшего увеличения количества людей, страдающих ожирением, институт организует специальные мероприятия по распространению информации о причинах ожирения жителям Вьетнама.

Председатель Комитета лесного и охотничьего хозяйства Республики Казахстан Багдат Азбаев дал высокую оценку уровню ведения лесного хозяйства в РТ.

В рамках Дней Татарстана в Республике Казахстан 19-21 сентября 2014 года делегация Министерства на площади возле ТРЦ "Хан-Шатыр" организовала экспозицию Министерства лесного хозяйства Республики Татарстан. В экспозицию вошли лесные, декоративные породы, произрастающие в республике: сосна обыкновенная, сосна горная, лиственница сибирская, дуб черешчатый, дуб красный, ясень обыкновенный, ель колючая, ель европейская, туя западная, барбарис, айва японская, спирея японская.

В экспозиции был представлен макет Лесного селекционно-семеноводческого центра и его продукция - саженцы с закрытой корневой системой, Тач-скрин с монитором, где демонстрировался фильм лесном хозяйстве Республики Татарстан. Выставленный посадочный материал с закрытой корневой системой пользовались высоким спросом у жителей г. Астаны. Во время проведения выставки реализовано более 1 тыс. штук посадочного материала. Татарстанцы передали посадочный материал также и организациям, занимающимся озеленением г. Астаны.

В ходе данного визита у делегации Министерства лесного хозяйства Республики Татарстан состоялись деловые встречи с председателем Комитета лесного и охотничьего хозяйства Республики Казахстан Б.О. Азбаевым, который дал высокую оценку уровню ведения лесного хозяйства в РТ.

Государственная фабрика по производству шёлка, расположенная в провинции Гельманд, закупит у населения 3 тысячи тонн хлопкового сырья.

Глава соответствующего департамента фабрики Хаджи Ширин Хан рассказал журналистам, что крестьяне готовы продать 7 тысяч тонн хлопка, однако у фабрики есть возможность закупить только 3 тысячи, сообщает информационное агентство «Пажвок». Для поощрения крестьян, помимо немедленной выплаты средств за сырьё, фабрика предложит им бонус в виде бесплатных продуктов.

Стоимость хлопкового сырья составляет 40 афгани (около 0,7 долларов) за килограмм.

Ширин Хан обратился к правительству с просьбой увеличить финансирование фабрики с тем, чтобы она могла закупать у населения больше хлопкового сырья. Благодаря недавней закупке нового оборудования сырьё можно будет эффективно переработать, а местные жители получат разумную альтернативу выращиванию опиумного мака.

Один из крестьян, работающий на сборе сырья, заявил, что многие жители готовы отказаться от выращивания опиумного мака и перейти на хлопок, если государство сможет закупать у населения всё выращенное сырьё, а также снабдит крестьян удобрениями для повышения эффективности их труда.

Отметим, что до гражданской войны фабрика закупала у крестьян до 30 тысяч тонн хлопкового сырья в год.

Министр образования и науки ДНР Игорь Костенок сообщил, что в ВУЗах Донецка продолжат учиться студенты из Иордании.

Костенок рассказал, что у него был разговор с консулом Иордании, который не против сотрудничества с ДНР, сообщает "Российский диалог".

"В Донецком медицинском университете около 700 студентов были из Иордании. У меня был разговор с консулом Иордании, и он сказал, что 700 студентов, конечно, я не верну, но подавляющее количество - верну, чтобы они могли окончить тот процесс, которые они начали и те которые будут поступать. Также он сказал, что их не очень интересуют указания киевских властей, которые сказали приостановить выдачу учебных виз. Он сказал: "нас интересуют специалисты, которых мы получали из этих вузов, нашему государству нужны специалисты, а не визы. Мы все равно их привезем - через Днепропетровск, через Ростов, этих студентов".

И я очень рад, так как это первая ласточка - дальше будет Китай и Вьетнам, чьи диаспоры у нас были широко представлены", - заявил корреспонденту "Российского Диалога" министр образования и науки ДНР Игорь Костенок.

Министр также добавил, что все студенты-иностранцы будут проживать в специально построенных помещениях, которые были оборудованы к Евро-2012.

Как сообщал Dialog.ua ранее, в ДНР заявили, что если ученик 10 лет учился в Украине и всего один год учится в ДНР, обязательства по выдаче дипломов должна осуществлять Украина.

Об этом во время пресс-конференции в Донецке сообщил министр образования Игорь Костенок.

"Если 10 лет ученик учился в Украине и всего один год учится в ДНР, обязательства по выдаче дипломов должна осуществлять Украина", - заявил он.

Также, по его словам, нынешние магистры и специалисты ВУЗов получат украинские дипломы, т.к. документы изготавливают заранее. В будущем студенты будут получать дипломы российского образца. Донецкие университеты и вовсе могут стать филиалами российских высших учебных заведений.

Конфликт на востоке Украины (Донбасс)

В начале апреля 2014 года начались боевые действия между повстанцами с востока Украины (Донецкая и Луганская область), не разделяющими взгляды представителей Евромайдана и политику Киева и вооруженными силами Украины. Позже, украинская сторона объявила конфликт Антитеррористической операцией (АТО), а к украинской армии примкнули добровольческие батальоны. 10 сентября Андерс Фог Расмуссен, являющийся на тот момент генеральным секретарем НАТО заявил, что среди повстанцев с востока Украины были замечены российские военнослужащие и регулярная армия РФ. Также представители Верховной Рады Украины неоднократно заявляли о поставках тяжелой техники и вооружения для ополченцев Донбасса из России. В свою очередь, 28 сентября глава МИД РФ Сергей Лавров заявил, что на стороне ополченцев с Востока Украины воюют лишь добровольцы из РФ.

На сегодняшний день правительство самопровозглашенной Донецкой народной республики базируется на территории города Донецка, а официальная администрация Донецкой области базируется на территории города Мариуполя.

Россия оказалась на 40 месте в рейтинге Digital Evolution Index - 2013, который характеризует страны по уровню развития интернета. Рейтинг ежегодно составляется Школой права и дипломатии при Университете Тафтса (Массачусетс, США) совместно с MasterCard и DataCash, пишет CNews.

Первую десятку этого рейтинга заняли Сингапур, Швеция, Гонконг, Великобритания, Швейцария, США, Финляндия, Канада, Южная Корея и Нидерланды. Среди последних оказались Нигерия (первая с конца), Кения, Египет, Филиппины, Индонезия, Вьетнам, Венгрия, Колумбия, Индия и Греция. 11 место с конца занимает Россия.

Всего в рейтинг вошли 50 государств. Выше России в нем оказались, кроме развитых стран, такие государства, как Малайзия, Эстония, Чили, Словения, Китай, Турция, Бразилия, Таиланд, Словакия и Мексика.

Место страны в рейтинге определялось по нескольким критериям: Supply (уровень развития электронной коммерции), Demand (уровень дохода населения и уровень проникновения интернета), Institutional (уровень содействия правительства развитию цифровых технологий) и Innovation (состояние сферы стартапов). Из этих значений выводилась общая величина Index Score, которая и определяла место в рейтинге.

Показатель Supply для России составил 17,56 (44 место), Demand - 26,89 (37 место), Innovation - 44,36 (31 место). По критерию Institutional Россия набрала только 9,82, заняв предпоследнее 49 место.

С 2008 года показатель Index Score для России вырос на 3,04 балла. Больше всего Index Score вырос у Китая - на 8,39. Также более высокие темпы роста по сравнению с Россией продемонстрировали Малайзия, Таиланд, Южная Африка, Мексика и другие страны.

 Встреча глав государств Высшего Евразийского экономического совета.

Владимир Путин принял участие в заседании Высшего Евразийского экономического совета на уровне глав государств.

Президенты Белоруссии, Казахстана, России, Армении и Киргизии обсудили актуальные финансово-организационные и технические аспекты, связанные с началом функционирования с 1 января 2015 года Евразийского экономического союза.

* * *

Вступительное слово на встрече глав государств Высшего Евразийского экономического совета.

В.ПУТИН: Уважаемые коллеги!

Россия, Белоруссия и Казахстан уверенно идут по пути углубления евразийской интеграции. Парламенты наших стран к встрече в Минске синхронно ратифицировали Договор о Евразийском экономическом союзе. Как и договаривались, Евразийский экономический союз заработает с 1 января 2015 года.

Мы переходим на новую, более высокую ступень интеграции, что позволит эффективнее решать задачи модернизации экономик наших стран и повышения их конкурентоспособности. Будет проводиться согласованная политика в ключевых отраслях промышленности, энергетики и сельского хозяйства, будут устранены барьеры, ограничивающие свободу передвижения товаров, услуг, капитала, рабочей силы. Создаваемый общий евразийский рынок начнёт функционировать по универсальным, прозрачным и понятным правилам, основанным на нормах и принципах Всемирной торговой организации.

Отмечу, наш интеграционный проект уже приносит практическую отдачу. В рамках Таможенного союза с 1 июля 2011 года товарооборот вырос на 50 процентов, превысив отметку в 64 миллиарда долларов. Улучшилась структура взаимной торговли: продукция с высокой степенью переработки стала постепенно замещать сырьевые товары, [её доля] увеличилась существенным образом, а сырьевых товаров – снизилась с 40 до 28,9 процента.

Весьма важно, что курс на тесную интеграцию пользуется широкой общественной поддержкой в наших странах. По данным социологических опросов, которые проведены Евразийским банком развития, деятельность Таможенного союза положительно оценивается 79 процентами граждан Российской Федерации, 68 процентами граждан Белоруссии и 84 процентами граждан Казахстана. Столь высокий уровень доверия необходимо оправдать достижением ощутимых результатов, а именно дальнейшим повышением качества жизни и благополучия населения наших стран.

Уважаемые коллеги, в ходе нынешнего заседания мы подпишем Договор о присоединении Армении к Евразийскому экономическому союзу. Рассчитываем, что законодатели наших государств также слаженно одобрят его до конца года.

На наш взгляд, Армения готова к работе в Евразийском экономическом союзе на равных с Россией, Белоруссией и Казахстаном. За относительно короткий срок, с осени 2013 года, наши армянские друзья подтянули экономическое регулирование под общие стандарты, привели национальное законодательство в соответствие с нормами нашего интеграционного объединения.

Надеемся, что уже в первые год-два после присоединения Армении мы увидим положительный макроэкономический эффект. Товарооборот «тройки» с Арменией и так рос высокими темпами, прибавляя до 10 процентов ежегодно. После снятия таможенных и административных барьеров такая позитивная тенденция, надеюсь, ещё больше укрепится. Должны улучшиться и другие ключевые индикаторы: валовой продукт, потребительский спрос, реальные доходы населения и занятость.

Сегодня предстоит также утвердить дорожную карту интеграции Киргизии в Единое экономическое пространство. Она позволит дополнить принятый ранее, на майском саммите в Астане, план по адаптации киргизской экономики к стандартам Таможенного союза.

Мы понимаем, что киргизским коллегам необходимо содействие как в совершенствовании внутреннего законодательства, так и в проведении структурных преобразований. Россия такую помощь уже оказывает в рамках двусторонних договорённостей. Рассчитываем, что мы сможем объединить наши усилия с белорусскими и казахстанскими партнёрами.

Помимо Армении и Киргизии интерес к сотрудничеству с Евразийским экономическим союзом проявляют и другие государства и региональные организации. В Евразийскую экономическую комиссию уже поступило несколько десятков предложений об установлении преференциальных режимов торговли.

Этим так называемым внешним досье, как представляется, следует заниматься более активно. В частности, важно как можно скорее завершить переговоры по проекту соглашения о зоне свободной торговли с Вьетнамом, интенсифицировать экспертные консультации с Израилем, Индией, Египтом, продолжить развивать диалог с Южноамериканским общим рынком (МЕРКОСУР), Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН).

Отдельно хочу сказать об отношениях с нашим соседом, Украиной, в контексте подписанного ею Соглашения об ассоциации с ЕС.

В августе здесь, в Минске, главы государств «тройки» встретились с украинским Президентом и представителями Евросоюза. И Киев, и Брюссель прислушались к нашим аргументам, приняли решение отсрочить применение экономического блока Соглашения об ассоциации до 31 декабря 2015 года. Теперь появилась возможность откорректировать те положения упомянутого Соглашения, реализация которых могла бы нанести существенный ущерб экономике Таможенного союза и нашим традиционным торговым связям с Украиной. Конечно, переговоры предстоят непростые, и нам необходимо выступать с солидарных позиций, чтобы убедить партнёров отказаться от противопоставления европейской и евразийской интеграции в пользу сопряжения обоих проектов.

Уважаемые коллеги! Хотел бы вновь подчеркнуть, что значение евразийской интеграции в жизни наших государств объективно возрастает. Это требует от всех нас ещё более слаженных и скоординированных действий, важно не снижать набранного темпа работы. До конца года нам необходимо утвердить ещё около пятидесяти документов по некоторым организационным и финансовым вопросам деятельности Евразийского экономического союза.

Предлагаю, уважаемые коллеги, провести следующее наше заседание в декабре в Москве, где мы могли бы завершить весь подготовительный процесс. Мы уже и с Нурсултаном Абишевичем Назарбаевым, и с Президентом Белоруссии Александром Григорьевичем Лукашенко об этом говорили, я хотел бы об этом сказать здесь официально, на нашей встрече. И хочу вас поблагодарить за внимание.

Спасибо большое.

Белоруссия. СНГ. Россия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 10 октября 2014 > № 1198217 Владимир Путин

В конце сентября 2014 года сеть венгерских торговых домов за рубежом пополнилась открытием торгового дома в Ереване. Новая внешнеэкономическая площадка в Армении, призванная содействовать экспортной деятельности венгерских малых и средних предприятий стала 15-й наряду с действующими торговыми домами Венгрии в Азербайджане, Казахстане, России, Китае, Турции, Объединённых Арабских Эмиратах, Саудовской Аравии, Иордании, Сингапуре, Вьетнаме, Лаосе, Македонии, Гане и Бразилии. До конца текущего года запланировано открыть ещё 10 венгерских торговых домов.

ЗАО «Венгерский национальный торговый дом» (МNKH) приступило к своей деятельности по формированию сети торговых домов летом 2013 года и в настоящее время поддерживает рабочие отношения уже с 1300 малых и средних предприятий страны. Согласно планам МNKH, до конца 2014 года их число увеличится до 2 тысяч венгерских предприятий, а совокупный объём сделок, заключенных венгерскими фирмами при содействии национального торгового дома, может достичь 100 млрд. форинтов (около 320 млн. евро). Такие коммерческие сделки в большей степени касаются сферы услуг и в меньшем степени относятся к экспорту товаров.

Накопленный опыт указывает на то, что наибольший интерес со стороны рынков стран Востока направлен на две сферы внешнеэкономической деятельности венгерских предприятий. К первой относятся потребительские товары высокого качества и премиальной категории – в первую очередь, продукты питания, а помимо них – например, единичные экземпляры мебели и текстильных изделий для дома. Вторая сфера деятельности включает в себя подчеркнуто инженерные или информационно-технологические услуги, которые связаны с развитием городской среды (например, услуги городского проектирования, по управлению оборотом отходов и мусора, водохозяйственные и инфокоммуникационные услуги).

Венгерский национальный торговый дом часто сталкивается с запросами не просто на импорт продукции, а на расширение перерабатывающих мощностей. Например, в этой сфере внешнеэкономической деятельности большую активность проявляют арабские фирмы. Они находятся в поиске надёжных источников, поскольку в последние годы почти в каждой стране, считающейся их традиционным импортёром, произошли какие-нибудь политические изменения, что дестабилизировало снабжение товарами. В интересах того, чтобы на 20 лет обеспечить им надёжное снабжение, даже если их рынки и открыты инвестору, необходимо создать перерабатывающие мощности, построить холодильный комплекс, консервный завод.

Министр сельского хозяйства прокомментировал проблему российского эмбарго для Франции

В Ренне открылась выставка SPACE-2014. В этом году она установила новый рекорд: на ней представлены 1400 экспонентов, в т.ч. 460 - зарубежных.

Министр сельского хозяйства Франции Стефан Ле Фолль (Stéphane Le Foll) выступил на открытии мероприятия, заявив о том, что проблема российского эмбарго может быть решена только совместными усилиями всей Европы. Сегодня, по его словам, в Еврокомиссии принято решение о поддержке европейских фермеров по трем направлениям: прямая компенсация потерь производителей, связанных с закрытием российского рынка, продвижение продукции и открытие новых рынков, а также экспортные субсидии. «Вместе с Министерством иностранных дел мы ищем альтернативы российскому рынку», - сказал Стефан Ле Фолль. На данный момент ведутся переговоры по открытию американского рынка – ЕС и США собираются создать зону свободной торговли. Кроме того, в качестве потенциальных рынков сбыта для французских фруктов рассматриваются Таиланд, Индонезия, Вьетнам. Свинина и говядина могут уже в ближайшее время найти активный сбыт на Филиппинах, в Алжире, в Китае и Индонезии, с которыми ведутся переговоры. Бразилия может стать покупателем французского молока.

Франция и Россия не прекращают при этом контактов в ветеринарно-санитарной сфере.23-25сентября страну должна посетить делегация российских регуляторов, которые проведут инспекции ряда предприятий. Также будет обсуждаться проблема АЧС, которая является предлогом для закрытия европейских поставок свинины в РФ. Напомним, что данный запрет был введен раньше объявления эмбарго.

18 сентября, AFP

РОССИЯ НА ЭКСПОРТ: БОЛЕЕ 5 МЛН. КУБОМЕТРОВ ЛЕСА ВЫВЕЗЕНО В СТРАНЫ АТР

За 8 месяцев 2014 года через таможни Дальневосточного региона было экспортировано более 5 млн. м³ лесоматериалов, в основном в страны Азиатско-Тихоокеанского региона.

На долю ДВТУ в общероссийском объеме экспорта древесины приходится около 33% леса-кругляка и 9% обработанной древесины. По итогам января-августа показатели объёма экспорта через таможни ДВТУ необработанных лесоматериалов достигли 4,1 млн. м³ и 1 млн. м³ обработанных.

Вместе с тем в структуре экспорта древесины наблюдается тенденция смещения экспорта в сторону превалирования лесоматериалов необработанных при сокращении доли лесоматериалов обработанных. Сегодня в экспорте древесины доля лесоматериалов необработанных достигает 76%, тогда как доля лесоматериалов, обработанных на территории России, – около 18%. Доля экспорта прочих лесоматериалов (древесины топливной, строительных изделий из древесины, прочих деревянных изделий) незначительна и составляет 6%.

Экспорт лесоматериалов представлен традиционно заготавливаемыми на Дальнем Востоке хвойными породами древесины: сосна, лиственница, ель. Среди лиственных пород основу экспорта составляют осина, берёза, а также ценные породы: ясень и дуб.

Основными потребителями российских лесоматериалов на Дальнем Востоке остаются КНР, Южная Корея и Япония. Кроме того, в 2014 году незначительные партии лесоматериалов экспортировались в КНДР, Гонконг, Вьетнам, страны Евросоюза.

Источник: пресс-служба ДВТУ

Кантонская ярмарка – само олицетворение феномена потребительства, а заодно и торговой мощи КНР; современное чудо света и вавилонское столпотворение "в одном флаконе". Вернее, не во флаконе, а выставочном центре «Пачжоу», крупнейшем в Азии.

Масштабу соответствует и история, и традиции: ярмарка регулярно проводится уже почти полвека, ну, а сам г. Гуанчжоу, где она располагается, считается крупным перекрестком торговых путей уже добрых 1000 лет. Между тем, несмотря на то, что на 101-й сессии мероприятие из «выставки китайских экспортеров» превратилось в «выставку экспортеров и импортеров КНР», в последние годы популярность «Кантона» среди иностранных посетителей стала падать.

Тенденция, конечно же, относительна. Canton Fair остается крупнейшей в Поднебесной ярмаркой, ритмично (дважды в год) пульсирующим сердцем международной китайской торговли. Но, учитывая, что она признается также и «барометром внешней торговли Китая», к «утечке участников» стоит отнестись внимательнее.

Кантон уже не тот? Цифры

Представитель пресс-службы ярмарки, замдиректора Китайского центра внешней торговли Лю Цзяньцзюнь на пресс-брифинге, состоявшемся после 115-й (весенней) сессии, заявил, что число иностранных заказчиков по сравнению с весной прошлого года сократилось более чем на 7%, а среди заключенных контрактов превалировали кратко- и среднесрочные. Китайцы списали падение на объективные неэкономические сложности и потрясения, происходящие во многих странах в последнее время. Но только ли в этом дело?.. Постараемся выявить основные причины спада популярности Кантона.

Проблемы ярмарки отчасти проистекают из глобальных тенденций, связанных с международной торговлей.

Не секрет, что дешевые производства товаров из категории «ширпотреб», которые так долго ассоциировались с лейблом made in China, начали медленно дрейфовать из Поднебесной, где стоимость рабочей силы растет, во Вьетнам и другие страны ЮВА. Вслед за ними из Китая (а как следствие – с Кантонской ярмарки) уходит немалая часть заказчиков, ищущих, где купить товар «дёшево и сердито».

Бизнес на бегу

Соглашения, которые на ломаном английском составляют китайцы и зарубежные гости (особенно россияне), зачастую заключаются впопыхах, без учета важных нюансов. В дальнейшем сотрудничество оказывается невыгодным! Гости выставки – обычно «топы», руководители верхнего или среднего звена. Между тем, чтобы разобраться в тонкостях, в неочевидных характеристиках предлагаемого товара, будь то электронное оборудование или спортивная обувь, нужны узкие специалисты, которых «на Кантон» не берут. Итог – разочарование в сотрудничестве с китайцами. Наконец, сам масштаб ярмарки (бурление толпы, мельтешение людей и величина выставочных площадей) могут помешать неподготовленному новичку отыскать наилучшее для себя предложение, препятствует комфортному и ясному решению вопросов.

Число иностранных заказчиков на 115-й (весенней) сессии ярмарки сократилось на 7%.

Чересчур много гостей

Снижение интереса иностранцев к «Кантону» отчасти отображает и некоторую неэффективность деловых коммуникаций, которые выстраиваются на ярмарке. Да, выставка – это миллион участников, человеческий муравейник, лабиринт стендов и витрин, яркое торговое шоу. Но для бизнеса подчас нужно совсем не это.

Хотя что-то купить на ярмарке в розницу очень сложно, она привлекает большое количество туристов (или бизнесменов, ведущих себя как туристы). Часто подобное говорят о российских предпринимателях, расхаживающих по «Кантону» в туристических шортах, шлепанцах и с бутылкой пива.

Массовость и «всеядность» выставки делают «Кантон» мейнстримом со всеми вытекающими последствиями: ориентация мероприятия на количество и поверхностность. Найти новые возможности зачастую проще на менее «распиаренных» и местечковых, но узкоспециализированных выставках в Европе. Их общий уровень оказывается значительно выше.

Трейдерские захваты

«Ловят» клиентов на «Кантоне», как правило, не узкоспециализированные производители, а трейдеры – компании-посредники, торгующие всем подряд. Для фирм из узких ниш ярмарка – лишь имиджевое мероприятие, а не источник прибыли.

Трейдеры планомерно захватывают Кантонскую ярмарку: посредники арендуют целые торговые ряды, представляя продукцию различных отраслей и предприятий. Работать с ними в некоторых отношениях удобнее, но дороже, а главное – заказчик теряет непосредственный контакт с производителем, возможность прямо влиять на него. Крупная импортно-экспортная компания может направить ваш заказ на одну фабрику, а может – на другую или на третью. При возникновении сложностей наличие дополнительных вариантов может выручить, но такие вещи лучше контролировать самому, а не отдавать на откуп посреднику.

На Кантонской ярмарке и идет отток гостей из западных стран, однако до некоторой степени он восполняется за счет притока посетителей из регионов Азии и особенно – Африки.

Итог

Конечно же, хоронить «Кантон» рано. Но этот чуткий барометр действительно показывает изменения, происходящие в китайской и мировой экономике. Происходит переориентация ярмарки, приспособление её к новым глобальным условиям, изменение структуры товарных потоков в связи с медленным отмиранием экспортно-ориентированной модели экономики КНР.

«Золотая эра» китайских производителей клонится к закату, но это и хорошо: с увеличением себестоимости товаров происходит заметный рост качества. Китайцы заняли свою (донельзя обширную!) нишу на мировом рынке, расти дальше такими темпами невозможно. Иначе китайское производство уподобилось бы великану Пань-Гу, который, подперев Небо плечами, настолько высоко вырос, чтобы отделить его от Земли, что, сделав это, сам умер.

Необходимо направить усилия не на количественный, а на качественный рост, что и происходит.

Поэтому сожалеть о сокращении числа заказов китайцам, конечно, стоит, а вот, например, о том, что сомнительную славу производителя дешевого ширпотреба КНР передает Вьетнаму и иже с ним – вряд ли.

Пресс-секретарь Кантонской ярмарки господин Лю Цзяньцзюнь весной выразил уверенность в том, что "трудности – преодолимы, и намеченная КПК цель увеличения объема внешней торговли будет достигнута к концу года".

Новая ярмарка – на носу. Ждем...

Павел Степаненко

В январе-июне 2014 г. потребление древесной щепы японскими производителями целлюлозы выросло в годовом исчислении на 6%, об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении Wood Resources International.

Лиственная древесная щепа преобладает в общем объеме потребления, составляя 68%, доля щепы из хвойных пород древесины — 32%.

Рост спроса стал толчком к увеличению объемов импорта сырья. Во 2 кв. 2014 г. зарубежные поставки хвойной и лиственной щепы выросли в сравнении с аналогичным периодом прошлого года на 17% и 14% соответственно.

Однако, несмотря на увеличение объемов импорта, средние цены на импортируемое сырье в апреле-июне 2014 г. снизились по сравнению со 2 кв. 2013 г. на $17 за одну сухую метрическую тонну. Между тем, цена сухой метрической тонны хвойной древесной щепы во 2 кв. 2014 г. была на $13 выше, чем в предыдущем квартале.

Общая тенденция последних четырех лет — рост цен на импортное сырье из-за ослабления курса японской иены по отношению к доллару США. Во 2 кв. 2014 г. цена импортной хвойной древесной щепы была на 65% выше цен местных заготовителей, лиственной — на 20%.

На этом фоне резко выросли поставки хвойного сырья из США и лиственного — из Вьетнама. Заметно увеличили экспорт ЮАР, Бразилия и Индонезия, а Чили и Австралия — сократили. Эксперты не исключают, что по итогам 2014 г. общим объем импорта древесной щепы в Японию может достичь шестилетнего максимума.

Непрекращающиеся действия НАТО по расширению на Восток наряду с нежеланием США отказываться от политики вмешательства во внутренние дела других государств угрожают мировой стабильности и провоцируют РФ и КНР на развитие собственных ядерных программ, полагает американский публицист и политолог Пол Крейг Робертс.

По мнению Робертса, американские политики продолжают проводить политику времен холодной войны, а военный блок НАТО продолжает приближаться к границам России, несмотря на существовавшие договоренности.

"В 1999 году президент Клинтон разрушил договоренности, достигнутые Джорджем Бушем-старшим с Москвой, и в составе Альянса оказались Польша, Венгрия и Чешская Республика. Буш-младший "сделал дурака" из своего отца и госсекретаря Джеймса Бэйкера, включив в НАТО прибалтийские государства, Болгарию, Румынию, Словакию и Словению. Москва уже наверняка знает цену слова американских президентов", — пишет Пол Крейг Робертс.

Политолог отмечает, что Россия и так окружена военными базами США и НАТО, однако Вашингтон планирует расширение альянса, используя его в собственных геополитических интересах и попирая основные принципы организации.

По словам Робертса, действия Вашингтона провоцируют ответ России — в этой связи восстановление ядерного паритета выглядит "ожидаемой ответной реакцией".

"Результатом того, что США в очередной раз нарушили данные обещания, станет ядерное перевооружение РФ, создание таких межконтинентальных баллистических ракет, которые способны обходить любую из существующих систем противоракетной обороны", — считает Робертс.

Более того, американский политолог подчеркивает "наивность" действий Вашингтона в связи с вмешательством в сферы интересов Китая, полагая, что "стратегические ядерные силы будет развивать не только Россия".

"Ответом Китая на "лихой" план Вашингтона построить сеть военных баз от Филиппин до Вьетнама стало подробное описание того, как ядерные силы КНР могут нанести удар по Соединенным Штатам. Китай также проектирует баллистические ракеты нового типа, но американская разведка об этом даже не знает — они слишком заняты организацией протестов в Гонконге", — добавляет Пол Крейг Робертс.

Исследовательская группа из Университета Пурдью (Purdue University) в США под руководством Бамсу Хана (Bumsoo Han) разработала чип, способный имитировать опухоль. Изобретение американских исследователей может оказаться полезным при изучении эффективности наночастиц и препаратов направленного действия. Новая система получила название T-MOC (tumor-microenvironment-on-chip, микроокружение опухоли на чипе).

Чип имеет квадратную форму, а его размеры составляют около 4,5 см. Внутри чипа находятся каналы, в которых культивируются опухолевые и эндотелиальные клетки, а сам чип окружен внеклеточным матриксом - коллагеновым материалом, структура которого напоминает губку.

Ученые предположили, что при помощи наночастиц можно избирательно доставлять лекарственные препараты в ткань опухоли. В здоровых тканях соединения между клетками эндотелия плотные и поры узкие, а в опухоли они шире. Необходимо подобрать размер наночастиц таким образом, чтобы они попадали через стенки сосудов в опухоль, а через более узкие поры в здоровых тканях не проникали. При этом нужно учитывать, что в опухолях выше давление межклеточной жидкости, которое мешает пассивной диффузии в новообразование. Сложность в создании наночастиц состоит в отсутствии удобных моделей, которые отражали бы эти две особенности опухолевых тканей. Эту проблему призван решить биологический чип T-MOC.

Исследователи считают, что использование T-MOC-системы может стать альтернативой существующим методикам. Так, эксперименты с использованием культур клеток не позволяют учитывать влияние межклеточной жидкости и архитектуры тканей, а опыты на животных не позволяют оценить эффективность действия того или иного препарата на организм человека.

Новая система уже была протестирована с использованием эндотелиальных клеток и клеток рака молочной железы, ученым удалось наблюдать за перемещением наночастиц с лекарством в чипе, имитирующем опухоль и ее микроокружение.

Авторы считают, что новая система в дальнейшем сможет использоваться для создания средств доставки, лекарственных средств и подбора препаратов, индивидуально подходящих отдельным пациентам.

DLH Group (Dalhoff Larsen & Horneman A/S, г. Копенгаген, Дания) продала австрийской компании Frischeis (входит JAF Group) подразделение, специализирующееся на продажах в Китае, Вьетнаме, Индонезии и африканских странах, об этом сообщает портал Euroinvestor.dk.

Стоимость сделки составила 115 млн датских крон ($19,6 млн). Совокупные продажи бизнес-единицы оцениваются в 600 млн датских крон в год ($102 млн).

Сделка подлежит одобрению со стороны австрийских антимонопольных органов, ее завершение ожидается в конце октября 2014 г.

Как сообщал Lesprom Network ранее, на фоне неопределенных перспектив ближайшего будущего руководство DLH Group провело тщательный анализ операционной деятельности трех региональных европейских бизнес-единиц, занятых розничными продажами, а также азиатского подразделения компании и пришло к выводу, что их функционирование в составе Группы становится нецелесообразным. Решение о продаже ряда подразделений компании было принято с целью получить максимально возможную денежную выручку в интересах акционеров, а также сократить задолженность.

Авиакомпания Etihad Airways, национальный авиаперевозчик ОАЭ, увеличивает число рейсов между столицами России и ОАЭ с двух до трех в день с 1 октября 2014 года. Новый рейс EY64 будет отправляться из Москвы в 01:45 и прибывать в Абу-Даби в 06:45. Обратный рейс EY63 будет вылетать из Международного аэропорта Абу-Даби в 15:00 и приземляться в Домодедово в 20.20.

Запуск третьего ежедневного рейса Etihad Airways позволит сократить время ожидания в Международном аэропорту Абу-Даби на пересадочных рейсах и сделать дальнемагистральные перелеты из Москвы еще более удобными. Так, улучшатся стыковки на таких популярных для отдыха и бизнеса направлениях, как Мальдивы, Сейшелы, Пхукет, Хошимин, Брисбен, Чэнду, Катманду, Лагос, Манила, Найроби, Перт и Сингапур. Станут удобнее и перелеты из Москвы в Бахрейн, Бангкок, Доху, Джакарту, Йоханнесбург, Куала-Лумпур, Кувейт, Лахор, Мускат, Эр-Рияд и Сидней.

Новый рейс прекрасно подойдет для бизнесменов, путешествующих из Москвы в Абу-Даби, – вылетев из Домодедово ночью, они уже рано утром будут в столице ОАЭ. Кроме того, с введением нового расписания появятся удобные стыковки с рейсами код-шерингового партнера Etihad Airways – авиакомпании S7 Airlines в Казань, Краснодар, Санкт-Петербург и Самару.

Третий рейс так же, как и два действующих, будет осуществляться на Airbus A320 с двухклассовой компоновкой салона. Гостям, вылетающим из Москвы бизнес-классом Etihad Airways, авиакомпания как и раньше будет предлагать премиальный сервис «Персональный шофер», включающий поездку из дома в аэропорт или из аэропорта домой (в пределах МКАД) на автомобиле класса «люкс» с шофером.

Билеты на новые рейсы можно забронировать на сайте www.etihad.com со скидкой 5%, через контактные центры Etihad Airways или туристические агентства. Кроме того, россияне, отправляющиеся в ОАЭ по делам или на отдых, могут оформить визу через совместный визовый центр Etihad Airways и TT Services.

Российская прокуратура за последний месяц на фоне вводимых санкций провела переговоры о выдаче беглых преступников и сотрудничестве по уголовным делам с десятками зарубежных партнёров, сообщил РИА Новости заместитель генерального прокурора России Александр Звягинцев.

По его словам, за указанный срок были проведены три крупнейших международных мероприятия — Байкальская международная конференция прокуроров, международный семинар по вопросам сотрудничества в сфере выдачи и оказания правовой помощи по уголовным делам во Владивостоке и заседание Координационного совета генеральных прокуроров-участников СНГ в Душанбе, в которых приняли участие прокуроры более чем из 40 стран Европы и Азии.

Ранее сам генеральный прокурор РФ Юрий Чайка заявлял, что взаимодействие ведомства с иностранными коллегами не осложнилось из-за вводимых в отношении России санкций. В свою очередь президент Международной ассоциации прокуроров (МАП) Герхард Ярош считает, что мировые прокурорские системы при противодействии глобальным угрозам должны оставаться неполитизированными.

Ожидание ответа

Как пояснил Звягинцев, на сегодняшний день Генпрокуратура РФ сотрудничает с компетентными органами почти 80 государств, но одной из наболевших проблем является долгое рассмотрение запросов российской стороны.

Этой теме было уделено особое внимание на прошедшей в конце августа в Иркутске Байкальской международной конференции прокуроров. Среди участников выступили руководители прокуратур Китая, Сербии, Швейцарии и Венгрии, главы международной ассоциации прокуроров и консультативного совета европейских прокуроров.

Были обсуждены вопросы исполнения международных следственных поручений, в том числе по вопросам возврата средств, полученных преступных путем. Генеральная прокуратура РФ, в частности, вела такие переговоры с швейцарскими коллегами.

"По заданию генпрокурора России мне пришлось неоднократно вести с ними переговоры по ряду конкретных уголовных дел, в том числе и по возврату в Россию активов бывшего сенатора Игоря Изместьева", — сказал Звягинцев.

Окончательная точка была поставлена на Байкальской международной конференции, где Юрий Чайка обсудил со своим швейцарским коллегой Михаэлем Лаубером актуальные вопросы двухстороннего сотрудничества.

"По итогам этой работы прокуратура Швейцарии удовлетворила наш запрос о возврате в Россию активов Игоря Изместьева. Деньги эти на днях поступили в Россию", — добавил собеседник агентства.

По словам Звягинцева, "в результате стараний Генпрокуратуры России за последние 3 года только из стран Западной Европы в Россию в результате международного сотрудничества было возвращено более 25 миллиардов рублей".

"В международном правовом сотрудничестве есть несомненные успехи, но имеются и сложности, которые требуют безотлагательного и системного решения. Эти трудности обусловлены разными причинами — как объективными, так и субъективными", — сказал собеседник агентства.

Звягинцев подчеркнул, что в то время как России хватает на работу по запросам о правовой помощи в среднем два-три месяца, а по запросам о выдаче — полугода, зарубежные коллеги позволяют себе рассматривать материалы по году и больше.

"Нельзя не отметить и случаи необоснованных отказов в выдаче и оказании правовой помощи, в том числе по причине политизации вопросов сотрудничества в отношении конкретных лиц и компаний", — сказал замгенпрокурора.

Вместе с тем он отметил, что в целом сотрудничество надзорного ведомства с зарубежными коллегами носит конструктивный характер. Эффективно используется институт передачи уголовного судопроизводства по уголовным делам.

"За последние 5 лет к нам поступило из-за рубежа около 900 поручений об осуществлении уголовного преследования граждан Российской Федерации, совершивших преступления на территории иностранных государств. Там, где имелись доказательства совершения преступления, виновные понесли заслуженное наказание", — добавил Звягинцев.

Замглавы ведомства отметил успехи в сотрудничестве с Интерполом, который только в 2013 году помог задержать свыше сотни обвиняемых, объявленных Россией в международный розыск, и депортировать свыше 50 разыскиваемых лиц.

На днях Юрий Чайка обсудил с генсеком Интерпола проект "Электронная выдача", позволяющий ускорить процедуру передачи запросов о выдаче преступников, находящихся в международном розыске.

Коррупция в СНГ

По словам Звягинцева, на днях в Душанбе в рамках заседания Координационного совета генеральных прокуроров-участников СНГ были достигнуты договорённости об укреплении взаимодействия в сфере борьбы с коррупцией между Россией и ближайшими соседями.

Российская делегация поделилась своим опытом организации прокурорского надзора в сфере экономики.

"Речь шла об укреплении сотрудничества в борьбе с коррупцией, надзорной практике в сфере защиты прав граждан, в особенности находящихся за пределами своего государства, на территориях государств — участников СНГ", — сказал собеседник агентства.

Также с партнёрами из Белоруссии, Казахстана, Киргизии, Таджикистана и Азербайджана обсуждались вопросы надзора за процессуальной деятельностью следственных органов, обобщён опыт работы с представителями гражданского сообщества по вопросам противодействия применению пыток и других бесчеловечных, жестоких или унижающих достоинство видов обращения или наказания.

Звягинцев добавил, что генпрокурор России Юрий Чайка был избран председателем Координационного совета генпрокуроров СНГ.

Переговоры с Японией

Впервые за долгое время российская прокуратура смогла обсудить вопросы сотрудничества по уголовным делам с коллегами из правоохранительных органов Японии.

Это стало возможно в рамках прошедшего во Владивостоке международного семинара по вопросам сотрудничества в сфере выдачи и оказания правовой помощи по уголовным делам с участием представителей компетентных органов России и ряда государств Восточной и Юго-Восточной Азии.

В мероприятии приняли участие представители Китая, Монголии, Вьетнама, КНДР, Индонезии, Камбоджи, Японии, Специального административного района Гонконг КНР.

"Актуальность проведения данного международного мероприятия с участием представителей правоохранительных органов государств Восточной и Юго-Восточной Азии обусловлена расширением связей Генеральной прокуратуры РФ с указанными странами в вопросах правового сотрудничества, в том числе в сфере выдачи и оказания правовой помощи по уголовным делам", — сказал собеседник агентства.

Замгенпрокурора добавил, что особое внимание обращено на "необходимость укрепления сотрудничества между компетентными органами государств — участников с целью обеспечения неотвратимости наказания за совершённые преступления, конфискации и возврата имущества, полученного преступным путём".

"Уже 8 октября российские прокуроры проведут новые переговоры в Ташкенте в рамках заседания генеральных прокуроров государств-членов Шанхайской организации сотрудничества, население которых составляет более половины жителей Земли", — сказал Звягинцев.

Как ожидается, на ней будут обсуждаться исполнение природоохранного законодательства, законодательства в сфере защиты прав предпринимателей и обеспечения прав и интересов несовершеннолетних в государствах-членах ШОС. Екатерина Набиркина.

Власти Финляндии отменили решение о конфискации партии оружия, следовавшей транзитом на Украину, передает в среду телерадиокорпорация Yle.

Финские таможенники заявили о задержании груза, в котором находились головки самонаведения для управляемых ракет класса "воздух-воздух" в конце июля. Груз не имел разрешения на транзит, что противоречит законодательству Финляндии, требующему получать такие лицензии для военной техники и оборудования. Позднее стало известно, что груз принадлежал Вьетнаму и был отправлен на Украину для ремонта и техобслуживания.

"Теперь партия оружия может быть отправлена в пункт назначения в соответствии с выданным 3 сентября министерством обороны разрешением на транзит груза", — сообщает Yle.

В то же время следствие по этому делу, квалифицированному как "незаконный экспорт оружия", продолжается, заявили таможенники.

В августе 2014 г. импорт офисной мебели в Японию вырос в годовом исчислении на 15%, об этом сообщает министерство финансов страны.

Основным поставщиком офисной мебели остается Китай с долей 49%, кроме того, экспорт этого сегмента продукции увеличили Италия и Португалия.

Импорт кухонный мебели за отчетный период не изменился в годовом исчислении. Основной экспортер — с долей 45% — Вьетнам, Китай и Филиппины обеспечивают по 17-18% поставок.

Импорт мебели для спальни в августе сократился на 9%. Основные поставщики — Китай, Вьетнам и Таиланд, однако объемы экспорта этого сегмента продукции заметно увеличивают Малайзия, Польша и Румыния.

Сентябрьский обвал

Экспортные котировки китайских компаний упали до самого низкого уровня за последние пять лет

/Rusmet.ru, Виктор Тарнавский/ Медленное снижение цен на китайский плоский прокат на внешних рынках, продолжавшееся на протяжении большей части августа, в сентябре превратилось в настоящий обвал. В течение месяца стоимость стальной продукции сократилась на $20-30 за т и оказалась на самой низкой отметки с октября 2009 года.

Так, горячекатаные рулоны китайского производства, по данным трейдеров, в конце сентября продавались, как правило, не более чем по $480 за т FOB, а встречные предложения со стороны покупателей в Корее и Вьетнаме поступали уже из расчета $475 за т. Толстолистовая сталь опустилась до интервала $475-485 за т FOB, а холоднокатаные рулоны котируются теперь, в среднем, по $550 за т FOB, и то, многие потребители считают эти цены завышенными. По общему мнению, рынок уже близок к достижению «дна», но покупатели намерены добиться еще некоторых уступок от поставщиков.

Рекордное падение котировок на китайскую стальную продукцию в первую очередь было обусловлено слабостью внутреннего рынка где цены на ряд видов проката находятся на минимальной отметке за последние десять лет (в юанях). Спад в национальной строительной отрасли и падение темпов роста в машиностроении привели к сужению спроса на металл, в то время как его производство продолжает увеличиваться. Дешевизна железной руды, упавшей до менее $80 за т CFR Китай, позволяет металлургам получать прибыль даже в нынешних условиях, поэтому сталелитейные компании наращивают и без того избыточный объем предложения.

В августе китайские компании поставили на экспорт 7,76 млн. т стали. Это уступает июльским показателям, однако за восемь месяцев текущего года продажи китайской стальной продукции на внешних рынках достигли беспрецедентного значения - 56,8 млн. т. Это на 14,9 млн. т или 35% больше, чем в тот же период годичной давности.

Значительная часть этого прироста пришлась на дополнительные поставки плоского проката в страны Азии, так что не удивительно, что местный рынок в последние недели выглядит «перепроданным». Региональные дистрибуторы не испытывают нехватки листовой стали и поэтому считают возможным выставлять экспортерам свои условия. Как отмечают китайские трейдеры, спрос на плоский прокат в Азии во второй половине сентября заметно активизировался по сравнению с первой половиной месяца, когда количество новых сделок упало до минимума. Однако потребители, как правило, заинтересованы лишь в приобретении дешевой продукции.

Из-за падения цен на китайский прокат существенно просели и котировки у индийских компаний. Во второй половине сентября продажи горячекатаных рулонов в страны Юго-Восточной Азии осуществлялись на уровне $510-530 за т FOB, на $10-20 за т дешевле, чем в начале месяца. Японские металлурги предлагают аналогичную продукцию в страны Юго-Восточной Азии по $530-535 за т FOB и не исключают новых уступок в октябре. Впрочем, в Японии благодаря снижению курса иены по отношению к доллару до самой низкой отметки с 2008 года возросла конкурентоспособность национальной продукции на внутреннем рынке. Это выражается, в частности, в увеличении зарубежных заказов для японских машиностроителей и активизации внутреннего спроса на прокат. Из-за этого японские металлурги довольно спокойно относятся к сокращению объемов экспорта стали.

В то же время, корейская экономика по-прежнему находится в депрессивном состоянии, а национальные сталелитейные компании крайне болезненно реагируют на увеличение поставок китайского проката в страну. По некоторым оценкам, китайцы заняли уже до 25% корейского рынка и наращивают свое влияние, пользуясь низкими ценами. Обеспокоены китайской экспансией и производители стали в странах АСЕАН. Некоторые из них заявляют о необходимости введения импортных ограничений.

В начале октября китайские металлурги возьмут недельную паузу на время празднования очередной годовщины основания КНР. Однако, как считают специалисты, это не принесет успокоения на региональный рынок стали. Возможно, временное прекращение активности китайских экспортеров поможет стабилизировать цены на низком уровне, но их повышение в ближайшие несколько недель выглядит маловероятным.

Россия и Вьетнам проведут двусторонние встречи на ВИИФ-2014.

29 сентября заместитель министра промышленности и торговли Георгий Каламанов провел совещание по обеспечению подготовки российской экспозиции для участия в Международной промышленной выставке Вьетнама ВИИФ-2014.

Участники совещания обсудили ход подготовки к ВИИФ-2014, основные мероприятия программы российского участия в выставке, а также формирование экспозиции.

ВИИФ-2014 является крупнейшей многоотраслевой выставкой в Юго-Восточной Азии и проводится ежегодно Вьетнамским выставочно-ярмарочным центром VEFAC при поддержке правительства Социалистической Республики Вьетнам.

Участие России в выставке направлено на развитие и укрепление торгово-экономических связей между Россией и Вьетнамом. Это позволит расширить инвестиционное сотрудничество по приоритетным направлениям, среди которых нефтегазовая отрасль, энергетика, добыча полезных ископаемых, туристическая недвижимость и другие сферы.

Кроме этого, участие в выставке способствует расширению сотрудничества в сфере промышленного производства, увеличению объема экспорта, диверсификации форм и направлений международного экономического сотрудничества.

Программа мероприятий российской экспозиции включает Российско-Вьетнамский бизнес-форум, тематические круглые столы, презентации компаний-экспонентов, двусторонние встречи с представителями официальных, деловых и финансовых кругов, посещение крупнейших государственных корпораций и объединений, самой большой промышленной зоны Северного Вьетнама Thang Long и технопарка высоких технологий.

КИТАЙ И КОРЕЯ ДОСТИГЛИ СУЩЕСТВЕННОГО ПРОГРЕССА В ПРОЦЕССЕ СОЗДАНИЯ СВОБОДНОЙ ТОРГОВОЙ ЗОНЫ

13-й раунд переговоров по вопросам формирования зоны свободной торговли между Китаем и Южной Кореей продолжался пять дней. На мероприятии обсуждались вопросы инвестирования, правового регулирования, снижения налогов на торговлю в рамках СЗТ. По итогам переговоров стороны рассказали о том, что им удалось уменьшить разногласия по всем направлениям сотрудничества. До конца года должны состоятся ещё переговоры на которых должны быть приняты решения по основному списку вопросов. Ранее в Ханое (Вьетнам) состоялись 6-е заседание Объединенной комиссии по зоне свободной торговли Китай-АСЕАН и 1-й раунд переговоров по модернизации ЗСТ в которых принимали участие делегация министерского уровня из КНР и делегации 10 стран-членов АСЕАН. В начале сентября в Пекине проходил 21-й раунд переговоров по соглашению о свободной торговле между Китаем и Австралией и Пекине завершился 5-й раунд переговоров по вопросам зоны свободной торговли Китай-Япония-Республика Корея, которые начались в 2012 году.

В центре внимания иностранных медиа: манипуляторов FOREX оштрафуют, китайские банки активизируют ипотеку, рост Вьетнама ускорился, JPMorgan – лучший инвестбанк.

Британские власти намерены оштрафовать крупнейшие банки за манипуляции на валютных рынках. Банкиры и эксперты опасаются, что процесс урегулирования может затянуться, а это в свою очередь создаст неопределенность на финансовых рынках и негативно отразится на банках.

Китайские банки ослабляют свою политику в сфере ипотечного кредитования в надежде задержать падение цен на рынке недвижимости, которое оказывает существенный негативный эффект на всю экономику страны.

Манипуляторов FOREX оштрафуют

На минувшей неделе британские регуляторы провели встречи с руководителями и юристами шести крупнейших банков. Предметом переговоров стало затянувшееся расследование возможных манипуляций на рынках валют. Во встрече участвовали представители американских финансовых организаций Citigroup и J.P. Morgan Chase, британских Barclays, Royal Bank of Scotland Group и HSBC Holdings, а также швейцарской UBS. Об этом сообщает Wall Street Journal со ссылкой на анонимные источники.

Целью регуляторов является достижение соглашения с перечисленными шестью финансовыми организациями в течение ближайших восьми недель. Согласно одному из источников, переговоры все же могут выйти за рамки обозначенных сроков. Главный британский финансовый регулятор – Управление финансовой деятельности (Financial Conduct Authority, FCA) – ожидает, что каждый банк заплатит более 160 млн. фунтов стерлингов ($261 млн.).

И банки, и регулятор заинтересованы в наискорейшем решении вопроса, поскольку длительные разбирательства будут создавать неопределенность на финансовых рынках, как это, например, было при расследовании манипуляций международной межбанковской ставкой LIBOR.

В прошедших переговорах не участвовали американские регуляторы, некоторые из которых проводят свои расследования возможных манипуляций на валютных рынках. По мнению экспертов, вряд ли стоит ожидать совместного американо-британского соглашения. Вероятнее всего, американские расследования растянутся до 2015 года. Банкиры при этом заинтересованы в совместном соглашении.

По словам представителя одного из банков, против которого ведется расследование, необходимо извлекать уроки (из предыдущего опыта, а именно опыта с разбирательством вокруг LIBOR) и двигаться дальше. Впрочем, финансовым организациям сложно делать первый шаг в заключении сделок с регуляторами, поскольку так они могут стать символами противоправного поведения в глазах общественности. Например, в 2012 году Barclays оказался в центре политического и медийного скандала, когда он урегулировал обвинения в манипулировании ставками. В результате этого некоторые руководители были вынуждены покинуть банк.

Расследование возможных манипуляций на рынках валют началось весной 2013 года. Сначала оно было сосредоточено на вопросе о том, вступали ли банковские трейдеры в сговор с целью манипулирования рынками FOREX. Однако затем акцент сместился на практику обмана клиентов трейдерами и на недостатки адекватного внутреннего контроля в банках. Таким образом, групповые попытки «управления» рынками оказались вне фокуса расследования.

Банки проводили свои внутренние расследования, итогом которых стало увольнение около 30 сотрудников, большинство из которых работали трейдерами.

Китайские банки активизируют ипотеку

Два крупнейших китайских банка, Bank of China (BOC) и Agricultural Bank of China, поощряют повышение объемов выдачи ипотечных кредитов в своих отделениях, передает South China Morning Post.

ВОС выступил с заявлением, согласно которому, данная организация будет поддерживать покупку жилья физическими лицами. Отделениям данного банка разрешено адаптировать ипотечную политику к ситуациям на местных рынках. Agricultural Bank of China намерен повысить объемы ипотечного кредитования, чтобы удовлетворить спрос со стороны потенциальных клиентов, которые приобретают жилье впервые, а также со стороны тех клиентов, которые желают улучшить жилищные условия через приобретение квартир с большей площадью. Также организация пообещала ускорить процесс одобрения кредитов.

Согласно слухам, четыре крупнейших китайских банка могут упростить процесс получения ипотечных кредитов и даже предложить 30%-ю скидку к базовой ставке для клиентов, которые приобретают жилье впервые, чтобы предотвратить снижение объема продаж жилой недвижимости. По мнению экспертов, эти новости могут улучшить настроение участников рынка, однако причиной снижения продаж является беспокойство потенциальных покупателей, которые по-прежнему не уверены, что недвижимость, которую они могут купить, будет расти в цене.

Впрочем, более 40 городов в Китае уже отказались или ослабили ограничения на приобретение недвижимости, введенные правительством для охлаждения рынка. Правда, на продажи это пока не оказало особенного эффекта. Ограничения, препятствующие приобретению более двух домов, сохраняются в Пекине, Шанхае, Гуанчжоу, Шэньчжэне и Санье.

Альфред Лау, аналитик Bocom International, сомневается в том, что банки смогут полностью ослабить правила ипотечного кредитования, поскольку государственные кредитные организации предпочитают кредитовать малые и средние предприятия ввиду более высокой маржинальности этих сделок. Тем не менее тенденция идет к тому, что покупателям жилья станет проще получить кредит, чем несколько месяцев назад.

Согласно Wall Street Journal, Agricultural Bank of China является третьим крупнейшим банком Китая по величине активов, а Bank of China – четвертым. Последуют ли примеру этих кредитных организаций другие лидирующие государственные банки, пока неясно. Industrial & Commercial Bank of China, крупнейший банк Китая, заявил, что он готовится к возможной смене политики. China Construction Bank, который занимает второе место среди китайских кредитных организаций, сообщил, что он не менял свою ипотечную политику, однако надеется на то, что регуляторы пояснят инструкции по кредитованию заемщиков, которые впервые приобретают жилье.

Пекин пытается оздоровить свой рынок недвижимости. На этот сектор приходится более четверти экономики Китая. За первые 8 месяцев 2014 года объем продаж домов в Китае упал на 10,9% по сравнению с аналогичным периодом 2013 года. Экономисты предупреждали, что снижение цен на рынке недвижимости является для китайской экономики сильнейшей угрозой.

Институт международных финансов Bank of China в своем отчете, который вышел в четверг, 25 сентября 2014 года, ожидает, что если спад продолжится, то банки ослабят кредитную политику для поддержания жилищного рынка страны. Банк считает, что кредитные организации будут применять такие меры, как снижение первоначальных взносов и предоставление скидок для лиц, которые приобретают жилье впервые.

Рост Вьетнама ускорился

В то время как в Китае темпы экономического роста еще высоки, однако снижаются, рост экономики Вьетнама еще находится на относительно низком уровне, однако немного ускоряется. Согласно Bloomberg, в третьем квартале 2014 года вьетнамская экономика выросла на 6,19% по сравнению с аналогичным периодом 2013 года. Для сравнения, во втором квартале прирост составил 5,42% (после пересмотра). В основном наблюдаемое в настоящее время ускорение развития этой страны связывают с увеличением объема прямых иностранных инвестиций, которое позволяет увеличивать объемы производства и экспорта, а также сглаживает эффект от замедления банковского кредитования.

Правительство Вьетнама активизировало свои усилия по освобождению банков от плохих долгов и повышению объемов кредитования бизнеса; вьетнамский центральный банк в этом году снизил процентные ставки и девальвировал донг. Однако ожидания от итогов 2014 года невысоки. Asian Development Bank на минувшей неделе понизил свой прогноз по приросту валового внутреннего продукта (ВВП) Вьетнама на 2014 год до 5,5%. Текущий год станет уже седьмым годом подряд, когда темпы роста данной страны находятся на уровне ниже 7%. Для Вьетнама такое развитие является очень низким, и, по данным Международного валютного фонда (МВФ), с 1980-х годов семилетний рост на уровне менее 7% является самым длительным.

По мнению Тян Дин Тиена, директора Вьетнамского института экономики в Ханое, в основном рост в третьем квартале ускорился благодаря росту экспорта, в особенности среди иностранных компаний. Производство также растет, но медленно, так как местные компании все еще сталкиваются с трудностями. По мнению эксперта, требуются дальнейшие действия правительства по поддержке национального бизнеса.

В первые 9 месяцев 2014 года объем экспорта Вьетнама возрос на 14,1% по сравнению с аналогичным периодом 2013 года. Объем импорта при этом увеличился на 11,1%. Объем иностранных инвестиций возрос на 3,2%, до $8,9 млрд. Основными инвесторами стали Южная Корея, Гонконг и Япония. За последние несколько лет во Вьетнаме открыли представительства такие производители, как Samsung Electronics, LG Electronics, Nokia, Intel и другие, в поисках альтернативы Китаю. Объем производства во Вьетнаме за первые 9 месяцев 2014 года увеличился на 8,6% по сравнению с аналогичным периодом 2013 года.

JPMorgan – лучший инвестбанк

Согласно рейтингу аналитической компании Coalition, JPMorgan занял первое место в мире по объему выручки за первое полугодие 2014 года, передает Reuters. Также JPMorgan оказался первым по инструментам с фиксированной доходностью и в консультировании по сделкам. Второе место разделили Goldman Sachs и Deutsche Bank, за ними следуют Bank of America Merrill Lynch, Citi, Morgan Stanley, Credit Suisse, Barclays, UBS и BNP Paribas.

Ранее Coalition сообщала, что, согласно ее ожиданиям, по итогам всего года выручка десяти крупнейших в мире инвестиционных банков сократится на 2% по сравнению с предыдущим годом, до $150,7 млрд.

После финансово-экономического кризиса 2008 года торговля инструментами с фиксированной доходностью особенно сильно падала, отчасти из-за падения процентных ставок в развитых странах. Также негативно сказалось и введение новых правил, которые заставляют банки держать больше капитала. По ожиданиям аналитической компании, за весь 2014 год объем выручки инвестиционных банков от сделок с инструментами с фиксированной доходностью сократится на 9%, до $67,4 млрд. Однако прогноз может улучшиться, поскольку перспектива повышения процентных ставок в США и политическая напряженность усилили волатильность.

В операциях с акциями первое место занял Morgan Stanley, который заработал $2,8 млрд. JPMorgan и Goldman Sachs разделили второе место.

Кира Аккерман

В США заложен очередной эсминец класса «Арли Берк»

На верфи Huntington Ingalls Industries (HII) заложен киль очередного ракетного эсминца USS Ralph Johnson (DDG 114) класса Arleigh Burke, сообщает altair.com.pl 26 октября. Это 30-й корабль данного типа, построенного/строящегося на верфи Паскагула (шт. Миссисипи).

Корабль назван в честь героя войны во Вьетнаме Ральфа Джонсона, который был награжден Медалью почета посмертно. В закладке корабля приняла участие жена бывшего командира командования специальных операций США Уильяма Х. МакРавена (William H. McRaven) Джорджиан МакРавен (Georgeann McRaven).

Сообщается, что строительство блоков эсминца завершено на 26%, строительство продлится до 2017 года. В конце сентября намечена закладка следующего корабля этой серии USS Paul Ignatius (DDG 117).

Эсминцы «Арли Берк» (DDG 51) состоят на вооружении ВМС США с 1991 года и участвовали во всех военных кампаниях США за последние 20 лет. Недавно с головного эсминца были нанесены удары крылатыми ракетами по позициям исламистов в Сирии.

КИТАЙ И АСЕАН ДОСТИГЛИ ВЗАИМОПОНИМАНИЯ ПО ВОПРОСУ МОДЕРНИЗАЦИИ ЗСТ

В Ханое состоялись 6-е заседание Объединенной комиссии по зоне свободной торговли Китай-АСЕАН и 1-й раунд переговоров по модернизации ЗСТ в которых принимали участие делегация министерского уровня из КНР и делегации 10 стран- членов АСЕАН. Инициативу создания модернизированной ЗСТ представил премьер Госсовета КНР Ли Кэцян на саммите лидеров Китая и АСЕАН в октябре 2013 года. На Ханойском заседании стороны акцентировали внимание на обсуждении проблемы организации переговоров по модернизации ЗСТ, в рамках мероприятия состоялись заседания рабочих групп по инвестициям, экономическому сотрудничеству, правилам происхождения товаров, таможенным процедурам и либерализации торговли и было принято решение проведении 7-го заседания комиссии и 2-го раунда переговоров по модернизации ЗСТ в Китае уже в 2015 году. По итогам 6-го заседания стороны достигли взаимопонимания по ряду вопросов о плане модернизации ЗСТ. Различного типа привилегированные экономические зоны являются одной из основ национальной экономики. Большинство зон относится к внутрикитайским , с учётом положительного опыта их развития, Китай, очевидно, усиливает работу по созданию международных и региональных ЗСТ.

Бразильские ученые использовали новый способ борьбы с лихорадкой денге: в Рио-де-Жанейро были выпущены тысячи комаров-носителей бактерий, подавляющих распространение вируса, передает BBC.

Авторы инициативы надеются, что насекомые будут быстро размножаться в дикой природе и постепенно комаров-носителей вируса лихорадки денге не останется на территории Бразилии. Подобный проект также стартовал в Австралии, Вьетнаме и Индонезии.

Как отметил один и исполнителей инициативы, каждые четыре недели на протяжении 4 месяцев на севере Рио-де-Жанейро будут выпускаться по 10 тыс. комаров.

В рамках программы в лаборатории были выращены комары, инфицированные плеоморфными бактериями вольбахиями. В организме насекомых вольбахии активируют несколько видов защитных пептидов, подавляющих репликацию вируса лихорадки денге в клетках. Кроме того, инфицирование вольбахиями сокращает продолжительность жизни комаров – что снижает их шансы на заражение и передачу инфекции.

Третья Международная конференция АТЭС по сотрудничеству в сфере высшего образования в Азиатско-Тихоокеанском регионе в четверг открывается на острове Русском во Владивостоке, сообщил РИА Новости представитель Дальневосточного федерального университета (ДВФУ).

"На площадке ДВФУ встретятся представители министерств образования экономик АТЭС и университетов APRU (Ассоциации вузов Азиатско-Тихоокеанского региона), ориентированных на развитие образовательного пространства региона. В конференции помимо российской стороны примут участие представители США, Австралии, Брунея, Японии, Китая, Южной Кореи, Филиппин, Бангладеша, Перу и Вьетнама", — сказал собеседник агентства.

По его словам, главной темой предстоящей Конференции АТЭС станет развитие сотрудничества в области образования и мобильности в АТР. Участники обсудят вопросы взаимодействия и координации образовательной политики разных стран.

"Основные дискуссии затронут перспективы повышения академической мобильности студентов, преподавателей и исследователей. Во время специальной сессии совместно с университетами APRU состоится обсуждение инициативы по созданию карт академической мобильности АТЭС, которые будут способствовать совершенствованию образовательных обменов в регионе", — добавил собеседник.

Первые две конференции проходили во Владивостоке в 2012 и 2013 годах. Результаты первой встречи были переданы главам экономик для обсуждения на деловом Саммите АТЭС и в дальнейшем нашли отражение в Декларации лидеров экономик АТЭС 2012 года. Во время второй конференции были определены цели и практические действия для каждого из приоритетных направлений, изложенных в декларации.

Федеральная служба по надзору в сфере защиты прав потребителей и благополучия человека информирует, что в странах тропического и субтропического климата в течение последних лет регистрируется эпидемиологическое неблагополучие по лихорадке Денге.

Лихорадка Денге широко распространена в Юго-Восточной Азии (Таиланд, Индонезия, Китай, Малайзия, Япония, Вьетнам, Мьянма, Сингапур, Филиппины), Индии, Африке (Мозамбик, Судан, Египет), в тропическом и субтропическом поясе Северной, Центральной и Южной Америки (Мексика, Гондурас, Коста-Рика, Пуэрто-Рико, Панама, Бразилия и др.)

В 2013 году в Таиланде отмечался самый высокий за последние 20 лет подъем заболевания. Количество пострадавших составило 153000, из них погибло 132 человека.

В последние годы страны Юго-Восточной Азии пользуются особой популярностью у российских туристов.

В этой связи в последние годы в Российской Федерации стали регистрироваться завозные случаи лихорадки Денге: в 2012 году – 63 случая, в 2013 году – 170, за 8 месяцев 2014 года – 77 случаев. Заражение происходило при посещении Таиланда, Индонезии, Индии, Вьетнама, Бангладеш, Гонконга.

Основными переносчиками лихорадки Денге являются комары Aedes aegypti. В отсутствии переносчика больной человек не представляет эпидемиологической опасности.

В целях профилактики лихорадки Денге и других геморрагических лихорадок с трансмиссивным путем передачи среди российских туристов, выезжающих в Перу, Таиланд, Индонезию, Индию, Вьетнам, Бангладеш, Гонконг и другие страны тропического климата, необходимо:

· при выезде в страны тропического климата интересоваться о возможности заражения геморрагическими лихорадками с трансмиссивным путем заражения;

· использовать индивидуальные средства защиты, такие как: оконные противомоскитные сетки, пологи, одежда с длинными рукавами, обработанные инсектицидом материалы, репелленты;

· по возвращении при повышении температуры информировать врача о факте пребывания в стране с тропическим климатом.

Во вьетнамской провинции Лаокай введен в эксплуатацию китайско-вьетнамский совместный металлургический завод, крупнейший в этой стране. Предприятие возвели за три года. На эти цели было потрачено $337 млн.

Лаокайский металлургический завод был построен Вьетнамской генеральной металлургической компанией совместно с Китайским металлургическим объединением "Куньмин" и Лаокайской горнодобывающей компанией.

Проект реализуется в два этапа. На данном этапе производственная мощность предприятия составит 500 000 т литейного чугуна и столько же стали.

Ранее сообщалось, что Вьетнам планирует к 2020 г. открыть четыре особых экономических зоны (ОЭЗ) вдоль границы с Китаем. В настоящее время работают 11 вьетнамских ОЭЗ вдоль линии вьетнамско-китайской границы протяженностью 1400 км. На торговый оборот этих зон приходится примерно 15% от общего объема двусторонней торговли.

Вьетнамские власти планируют развивать сотрудничество с Китаем в сферах горной добычи и переработки полезных ископаемых, переработки сельскохозяйственной и лесной продукции, выпуска строительных материалов и гидроэнергетики.

…Я сидел прямо за спиной сестры Анджелы Дэвис, вдыхал лаковый запах ее пышнейших волос и чувствовал себя причастным к горнему миру.

Яков Миркин, председатель совета директоров Инвестиционной компании «Еврофинансы», профессор

Я освобождал невинных из американских тюрем. Я прекращал ковровые бомбардировки Вьетнама. Мне виделся Сальвадор Альенде с автоматом наперевес в развалинах президентского дворца.

Мне было четырнадцать лет, и это была вмененная реальность. Она была неплоха.

В ней угнетали черных. Освобождались из-под гнета народы. В ней ворочалось все прогрессивное человечество, взирая на мир просветленными глазами. На Кубе пели песни. «Рот фронт!» – учил я племянника. «Но пасаран!» – отвечал он и выбрасывал кулак вбок.

Но жизнь была, скорее, коридорного типа, с общими удобствами, а из кухни не вылезали какие-то типы, не пускавшие к плите.

…Я сидел в Совинцентре, прямо у сцены, и у меня дрожали руки от величия того, что нам предстояло создать. По сцене двигались директора Нью-Йоркской фондовой биржи, и сумрачно вещал что-то ее президент. На Москву находил косой денежный дождь.

Солнце свободы и частной собственности поднималось из-за горизонта. Мы строили великую экономику, равную среди равных, мы отделывали ее, как социальную и рыночную, а я строил Гарвард в отдельно взятом отечестве и по ночам собирал толстый учебник. Этому мешал отчаянно воющий младенец.

Мне было тридцать три года, возраст Христа, и это была вмененная реальность.

Эффективные собственники. Креативный класс. Либеральные правители. Гуманность как ракета, пронизывающая облака.

Но жизнь была, скорее, собачьего типа, с заборами, будками, цепями и сахарными косточками, за которые грызлись знакомые псы, не пускавшие к миске.

…Я сидел в студии и, готовясь к передаче, настороженно следил, как экраны собирают по кусочкам жизнь.

Там вставала с колен Русь. Там она собирала силы, чтобы отомстить врагам. Там светились наши, а чернились не наши. Там силачи поворачивали вбок потоки продовольствия, ибо не нужно им меда заморского.

И это была вмененная реальность.

Но жизнь была, скорее, землеройного типа, в ней тихо издыхала экономика, с вставленными в нее трубками и катетерами, по которым, не спеша, шествовали нефть и газ. Капали и испарялись денежки. Толстели кодексы – НК, КОАП и брат его УК. Пчелы собирали нектар и тяжелые, с полным брюшком несли его в рой.

Философ бы прокомментировал это так: «Вас заворачивают в реальность, которой нет. Она заполонит весь мир. Средства доставки ее все мощнее. Они бьют по площадям химикатами».

И еще бы он сказал: «Цела или склеена была тарелка? Мячик был или просто не существовал? И был ли там мальчик?»

И, наконец, он бы почесал бороду и подытожил: «Жизнь – это версия, и все в ней врут. Псевдореальность все искусней. В ней не пробить дыру. Она – море, а не картина. Мы все когда-нибудь утонем в ней, потому что чем дальше, тем больше в нее вливаются реки».

На все это есть десять принципов Фомы.

1. Фома Неверующий

2. Фома практичный, циничный, трезвый

3. Фома, не теряющий мечтательности

4. Фома, слушающий всех

5. Фома взвешивающий

6. Фома грешный, а не непогрешимый

7. Фома, пытающийся ухватить суть

8. Фома веселый, потому что если не веселиться, то будешь печально лежать на пороге

9. Фома живущий

10. Фома, изо всех сил вкладывающий, по библейскому преданию, персты в раны Христовы, чтобы убедиться, что он, действительно, воскрес.

Да пребудет этот хитрый Фома в каждом из нас!dFi

Интервью Дмитрия Медведева телеканалу «Россия-24».

Стенограмма:

М.Бондарева: Дмитрий Анатольевич, наверное, уже можно подвести итоги этого форума. Как вообще Вы можете оценить Сочинский форум экономический в 2014 году? Вот у Вас только что прошла очень интересная встреча с главами субъектов Российской Федерации, наверное, одна из немногих возможностей, когда главы регионов могут получить важный сигнал из федерального центра. Там присутствовали и Вы, и члены Вашей команды. Что важного было сказано и услышано?

Д.Медведев: Вы знаете, окидывая взглядом наш форум, я хочу сказать, что он с каждым годом становится всё интереснее. И он сложился уже как, с одной стороны, региональный, а с другой стороны, международный форум. Даже в нынешних, довольно сложных условиях это всё равно возможность обменяться мнениями по самому широкому кругу проблем.

Вы справедливо сказали, я сегодня встречался с губернаторами. Очень хорошая встреча, потому как они действительно в режиме прямого общения могут задать любой вопрос Председателю Правительства, министрам, и получить прямой ответ – по налогам, по инфраструктуре, по тарифам, по целому ряду абсолютно важных и в то же время конкретных, оперативных вопросов. Поэтому форум в этом смысле совершенно незаменимая площадка. Но что не менее важно, о чём я сказал коллегам-губернаторам. Когда они приезжают в Москву или ещё куда-то, они просто встречаются, пожимают друг другу руки и потом расходятся в разных направлениях. А здесь они могут пообщаться, провести друг с другом вечер, выработать какие-то предложения по межрегиональному сотрудничеству. Так что в этом смысле я считаю, что форум получился.

И, наконец, последнее. Не скрою, когда я передвигаюсь по территории Сочи-парка, я испытываю истинную гордость за то, как мы подготовились к Олимпиаде, и за то, что здесь было сделано. И то, что форум теперь проходит в таких прекрасных условиях, на новой площадке, доставляет мне во всяком случае отдельное удовольствие. Уверен, что такие же эмоции испытывают и члены Правительства, и губернаторы, и предприниматели, и эксперты, которые сюда приехали.

М.Бондарева: Дмитрий Анатольевич, тема форума звучит довольно символично в наших нынешних реалиях – это «Россия между Европой и Азией».

Вы, когда выступали на пленарном заседании, сказали, что перед Россией сейчас в принципе такого выбора не стоит и мы не намерены выбирать, либо мы сотрудничаем с Европой, либо мы сотрудничаем с Азией.

Но судя по последним нашим сделкам, по последним событиям, даже по тому внушительному десанту азиатских соседей, коллег, которые здесь присутствуют, на форуме, мы видим, что всё-таки этот разворот постепенно происходит. Не будет ли такого, что азиатские инвесторы в скором времени смогут заменить нам европейских?

Д.Медведев: Вы знаете, мы рады любым инвесторам и хорошим инвестициям. Скажу прямо: этот, как вы сказали, разворот в сторону Азии не связан с санкциями или, как я вчера сказал, с желанием отомстить Европе. Нет, это объективная вещь. Самый быстрорастущий, развивающийся регион – это Азиатско-Тихоокеанский регион. Там концентрируются вся динамика развития мировой экономики, и поэтому мы просто обязаны были повернуть наш взгляд в этом направлении, при том что мы дорожим европейскими партнёрами, мы хотим развивать отношения с Европой, у нас 400 млрд долларов с лишним торгового оборота с Европой, мы поставляем в Европу от 130 до 140 млрд куб. м газа, поставляем около 200 млн т нефти, то есть для нас это очень важный рынок. Но этот рынок мы и так завоевали, он наш.

Если европейские партнёры не захотят каких-то абсурдных решений по выдавливанию нас с этого рынка, мы там останемся. Для нас это интересно. Но в то же время, ещё раз хотел бы сказать, азиатский рынок очень интересен. Это и Китай, и Индия, и Япония, и Вьетнам, и Малайзия и вообще страны Индокитая в целом. Мы просто обязаны там присутствовать. И то, что мы наращиваем там своё присутствие, увеличиваем торговый оборот, увеличиваем объёмы поставок наших товаров, наших энергоресурсов – это абсолютно объективная необходимость. Вот просто для примера: сейчас наш крупнейший торговый партнёр – это Китай. И это нормально. У нас более 90 млрд торгового оборота, а в планах – выйти и на 100, и даже на 200 млрд долларов. У Китая крупнейшая экономика. Для нас это интересно, поэтому никакого противоречия нет, мы будем смотреть и на Запад, и на Восток.

М.Бондарева: Даже после того, как, скажем, Россия возобновит тёплые, хорошие отношения с европейскими соседями?

Д.Медведев: Нам бы этого хотелось, но в конце концов насильно мил не будешь. Если нас продолжат в этом смысле ущемлять, конечно, значительная часть наших товаров, значительная часть наших ресурсов и значительная часть нашего торгового оборота будет приходиться на Азиатско-Тихоокеанский регион. Но я считаю, что это не в интересах европейцев, не в интересах американцев и вообще всех, кто присоединился к этим абсурдным санкциям.

М.Бондарева: Ну а если говорить об интересах России в сотрудничестве с Китаем, будут ли они соблюдаться до конца? Потому что сейчас мы много слышим скептических точек зрения по поводу того, что, безусловно, для России сотрудничество с Китаем, конечно же, интересно и выгодно. Для Китая, безусловно, тоже – здесь много ресурсов. Но после того как, скажем, Китай получит от России всё, что нужно, не получится ли так, что мы, укрепив своими же руками и без того крупного соседа, получим такую доминирующую экономику рядом, доминирующую страну?

Д.Медведев: Во-первых, я хотел бы сказать, что наше сотрудничество с Китайской Народной Республикой носит стратегический характер. У нас великолепные, блестящие политические контакты, у нас прекрасные экономические отношения, это наш стратегический партнёр, и поэтому мы заинтересованы в том, чтобы объёмы сотрудничества росли. Мы не боимся этого сотрудничества. Мы уверены, что это будет равноправное, дружественное и вполне выгодное, взаимовыгодное сотрудничество по всем направлениям.

Во-вторых, другие страны, в том числе, например, Соединённые Штаты Америки, имеют в лице Китая крупнейшего торгового партнёра. Но никто не говорит о том, что Соединённые Штаты Америки потеряли экономический суверенитет или ещё что-то, вопрос ведь не в этом.

Вопрос именно в степени взаимосвязанности, взаимозависимости экономик, а это объективная вещь. Мы живём в эпоху глобализации, когда все делают инвестиции друг у друга, и мы заинтересованы в том, чтобы к нам приходили и китайские, и другие инвесторы. Будем торговать, будем дружить с Китайской Народной Республикой, и у нас всё будет хорошо.

М.Бондарева: Дмитрий Анатольевич, ещё такой важный вопрос, и он, безусловно, важен для нашей экономики в первую очередь, – это привлечение инвестиций, привлечение финансирования даже больше. Мы привыкли, что обычно привлекаем кредиты, привлекаем финансы, естественно, западных банков, европейских в частности, и это всегда было удобно и комфортно для нас. Сейчас в этом плане тоже у нас идёт разворот в сторону Азии, разворот на восток, и поэтому возникает вопрос: смогут ли все банки привлекать сейчас там кредитование, потому что мы пока видим успешный опыт только у наших крупных компаний?

Д.Медведев: Начнём с того, что сейчас действительно ситуация на финансовом рынке, международном финансовом рынке для наших банков неблагоприятная. Практически закрыты все позиции по получению иностранной ликвидности, как принято говорить у финансистов, то есть иностранного финансирования. Это было субъективное, по сути, решение наших европейских партнёров. Считаю, что оно бессмысленное и просто некрасивое по отношению к Российской Федерации, но мы проживём и без этого, тем более что финансовые рынки периодически схлопываются. Мы проходили эту ситуацию, эту историю и в 2008–2009 годах, когда нам приходилось фондировать, обеспечивать финансами наши компании только за счёт внутренних ресурсов. Центральный банк это может делать.

Во-вторых, мы действительно выходим на финансовые рынки других стран, не европейских. Хотя они тоже внимательно наблюдают за всякими санкционными процессами, но для нас это интересные финансовые рынки, и наши банки пытаются с ними договариваться о предоставлении кредитов. Это нормальная история, не знаю, насколько она будет компенсировать европейские рынки, думаю, что полностью этого не случится, но тем не менее это важное направление.

В-третьих, очень важно вне зависимости от всяких санкций развивать отношения между двумя странами – между Россией и Китаем, между Россией и Индией, между Россией, например, и Бразилией, открывая контрпозиции в валютах: например, рубль-юань или другие международные валюты, потому что сейчас мы рассчитываемся через кросс-курсы: рубль – доллар – доллар – юань. Мы можем вполне начинать рассчитываться по сальдо взаимных требований напрямую через использование этого механизма, но он должен быть взаимовыгодный. Надеюсь, что мы найдём возможность использовать и вот эти так называемые валютные свопы, возможность использовать расчёты в национальных валютах. Опять же это не связано с санкциям, это просто на будущее выгодно.

М.Бондарева: Я Вам не зря сказала, что это удобно и выгодно было, когда мы привлекали кредитование в Европе и западных странах. А будет ли настолько удобно и выгодно привлечение средств у азиатских банков?

Д.Медведев: На самом деле деньги – везде деньги и банки – везде банки. И строго говоря, где бы мы ни брали финансирование, если это взаимовыгодное финансирование, нас это устраивает.

Во-вторых, я абсолютно уверен, и я об этом вчера говорил и сегодня говорил: все эти дурацкие санкции пройдут, а международные экономические отношения останутся и валютные рынки откроются. Так устроен мир, никогда ничего другого не было. Мы готовы потерпеть, если в настоящий момент такая ситуация. Мы переживём.

М.Бондарева: Дмитрий Анатольевич, ещё такой важный вопрос. Здесь, на форуме, как и на любых форумах, конечно же, много говорилось об этом, – это вызовы, которые сейчас стоят перед глобальной экономикой. Перед нашей экономикой сейчас очень много вызовов – во-первых, это ситуация на Украине, во-вторых, как Вы вчера сами выразились, санкционная теннисная игра между Россией и Западом, которая постоянно идёт; во-вторых, это прогноз Центробанка по растущей инфляции; в-третьих, это… Ну мы видим, что происходит с долларом по отношению к рублю, который постоянно ставит какие-то максимумы. В-четвёртых, даже в-пятых – это цены на нефть, которые, естественно, сказываются на нашем бюджете. Что сейчас может сделать наше Правительство? Что сейчас вообще делать в таких условиях, чтобы, может быть, вызвать не рост экономики, но хотя бы как-то оставить ситуацию стабильной?

Д.Медведев: Главное, что может сделать Правительство и власть в целом, – это не суетиться в этой ситуации. Это самое главное вообще при любых раскладах. У нас есть ориентиры целевые, мы их не меняем. Это программа развития до 2020 года, майские указы Президента Российской Федерации 2012 года, Основные направления деятельности Правительства. Мы ничего не меняем, мы государственные программы не сворачиваем. Да, где-то мы что-то корректируем, где-то чуть-чуть вынуждены обрезать финансирование, но это нерадикальные вещи. Это первое.

Второе. Раз мы идём этим курсом, мы будем финансировать крупные проекты. Ведь в чём проблема для нынешней ситуации в российской экономике? Дело не в санкциях. Мы страдаем из-за санкций, может быть, на 5%, а всё остальное – это наши внутренние, структурные ограничения, это перекосы развития нашей экономики, которые сложились, по сути, в XX веке.

Нам нужно двигаться в сторону Сибири, осваивать новые месторождения в Сибири, на Дальнем Востоке – это большие инвестиции, и мы их будем делать, в том числе за счёт Фонда национального благосостояния. Будем идти на Транссиб, в БАМ вкладывать деньги, в целый ряд крупных инфраструктурных проектов вокруг Москвы, для того чтобы, как принято говорить, расшивать вот эти инфраструктурные ограничения. Если мы это сделаем, мы получим новую экономику. Не за год, не за два, но я абсолютно уверен: в перспективе до 10 лет у нас будет совершенно другая, модернизированная экономика, даже несмотря на существующие сегодня ограничения.

М.Бондарева: Да, но вот в таких условиях ещё, наверное, не совсем просто формировать бюджет...

Д.Медведев: Непросто.

М.Бондарева: … и сейчас этот вопрос стоит особенно остро. На днях утвердили уже план в Правительстве. Наверное, какие-то дискуссии на эту тему ещё продолжаются…

Д.Медведев: Вы знаете, дискуссии закончены, бюджет сформирован. Правительство его рассмотрело в четверг и до 1 октября отправит в Государственную Думу. Дискуссии продолжаются до момента принятия решения, сейчас все вопросы сняты. Мы действительно сформировали сложный бюджет в условиях выросшей инфляции (это справедливо), в условиях отсутствия ликвидности на западных рынках, в условиях слабых темпов роста – всё это, безусловно, сказывается на самой структуре бюджета. Но при этом, хотел бы обратить внимание, этот бюджет бездефицитный, и это очень важно, то есть дефицит там совсем небольшой, в рамках, по сути, погрешности. Этот бюджет основан на инфляционных целях, то есть на инфляционном таргетировании. Этот бюджет позволяет нам в полной мере финансировать расходы по социальным обязательствам: все зарплаты, пенсии – всё будет выплачиваться, поэтому, хотя это тяжёлый, трудный бюджет, но приемлемый для нашей страны. Скажем откровенно, мы знали гораздо более худшие времена.

М.Бондарева: Ну что же, спасибо Вам большое за столь оптимистичное завершение нашего интервью!

Д.Медведев: Я обязан быть оптимистом. Спасибо вам!

США нуждаются в еще одном Эдварде Сноудене, считает бывший американский военный аналитик Дэниел Эллсберг в интервью RT.

Эллсберг завил, что США стоят на пороге широкомасштабной войны на Ближнем Востоке. По его мнению, конгрессу пора обсудить сложившуюся ситуацию, при этом дебаты не должны строиться на лжи со стороны госчиновников. Чтобы сделать дискуссию открытой, необходимо привлечь разоблачителей, подобных Сноудену, считает аналитик.

По мнению аналитика, Америка участвовала в войнах во Вьетнаме и в Ираке по той причине, что на тот момент не существовало подобных осведомителей, которые бы уберегли страну от военных действий.

"Нам нужны другие Эдварды Сноудены, Челси Мэннинги, и побольше, чтобы информировать конгресс о том, во что втягивают Америку", — сказал он.

Эллсберг выразил опасения, что молчание тактически одобрено администрацией для продвижения военной кампании.

Он также отметил, что тот факт, что действия Эдварда Сноудена привели к реформированию АНБ, может стать поводом для людей задуматься о том, чтобы совершить что-то подобное.

КИТАЙ В ПОИСКАХ ДЕШЕВОЙ РАБОЧЕЙ СИЛЫ

Китай в поисках дешевой рабочей силы. Индия - следующая после Африки цель китайской экономической и геополитической экспансии. Пекин отныне не заинтересован далее быть "мировой фабрикой". Часть производств китайцы уже перенесли, например, в юго-восточную Африку и Вьетнам.

Цель правительства КНР - сделать товары и услуги страны более технологичными, с высокой добавленной стоимостью, при этом свести к минимуму долю ручного труда в промышленном производстве.

Индия - одна из стран, которая может заместить КНР на этом почетном месте. Индийский ВВП составляет менее 3000 долларов США на душу населения в год. Для сравнения, ВВП Российской Федерации на душу населения - 23550 долларов США в год. Двусторонняя торговля Китай-Индия за 2013-2014 гг. составила 65,85 млрд. долларов. За последние 14 лет китайские компании инвестировали в экономику Индии 410 млн. долл., или почти по 30 млн. в год.

Источник: Forbes

Правительству Чешской Республики удалось добиться смягчения нового пакета антироссийских санкций ЕС. Об этом заявил премьер-министр Богуслав Соботка, пояснивший, что это позволит защитить чешское машиностроение, которое активно экспортирует свою продукцию на российский рынок.

Напомним, что на заседании Европейской Комиссии, которое состоялось 5 сентября, было принято решение об ужесточении ограничительных мер против России. Источник в институтах ЕС подтвердил Интерфаксу, что пакет новых санкций против России согласован. Как и ожидалось, «речь идёт о мерах в области финансовых рынков, оборонной промышленности, товаров двойного назначения и чувствительных технологий».

Проект документа, опубликованный Financial Times, предусматривает введение санкций в отношении российских государственных нефтяных компаний с объёмом активов свыше 1 трлн. рублей, которые получают более 50% выручки от продажи и транспортировки нефти и нефтепродуктов. Аналогичные ограничения могут быть распространены и на российские оборонные концерны.

Кроме того, проект нового санкционного пакета предусматривает запрет на работу европейских нефтесервисных компаний по российским контрактам на глубоководное бурение, освоение месторождений Арктики, а также месторождений сланцевой нефти. В то же время решение о введении санкций может быть приостановлено, если соглашение о прекращении огня между Киевом и ополченцами, принятое 5 сентября, будет выполнено, а Москва «выведет свои войска с Украины».

Ранее Богуслав Соботка уже говорил, что путь ужесточения ЕС санкций против России несёт в себе «значительные риски для чешской экономики». По его мнению, самая большая проблема заключается в ответных мерах, которые может принять Россия в отношении стран Евросоюза.

«Нужно действовать так, чтобы максимально учесть интересы Чехии и ЕС. Европа не должна наказывать сама себя этими санкциями. Эскалацию я считаю очень рискованным делом. В настоящее время мы не знаем, как Россия ответит на новые санкции ЕС», — отметил глава правительства. По этой причине Чехия настаивала на сокращении списка санкций Евросоюза в отношении России в рамках поставок продукции двойного назначения.

В своих аргументах Соботка, в частности, опирался на данные правительственных расчётов и прогноз государственной Экспортной и гарантийной страховой компании (EGAP), согласно которым из-за «войны санкций» между Россией и ЕС чешские фирмы потеряют в следующие двенадцати месяцев около 19 млрд. крон.

«Прогноз сделан по застрахованному экспорту на период одного года, начиная с нынешнего сентября. Речь идёт о поставках, которые невозможно будет осуществить из-за санкций ЕС и России, что повлечёт за собой ухудшение экономических отношений», — заявила «Пражскому телеграфу» пресс-секретарь EGAP Хана Хикелова.

По её словам, российско-украинский кризис дорого обходится чешским экспортёрам. «И дело не только в том, что санкции предполагают прекращение сотрудничества в различных отраслях. Параллельно с этим ухудшается ситуация российских банков и платёжеспособность местных компаний. Основные же риски связаны, прежде всего, с неопределённостью, в условиях которой никто не будет вкладывать деньги в совместные проекты», — пояснила Хикелова.

В свою очередь, в прогнозах правительственных чиновников, которые были представлены на рассмотрение кабинету министров 5 сентября, говорится о том, что наибольший ущерб в результате утверждения нового пакета санкций понесут чешские производители машиностроительной продукции, в частности, обрабатывающих станков, фильтрационного оборудования, а также урана, который переправляется на переработку в Россию и затем возвращается в ЧР в виде топлива для чешских атомных электростанций «Темелин» и «Дукованы». Ограничение экспорта этих товаров может привести к ликвидации до 750 рабочих мест в чешской промышленности, уверены чиновники.

Впрочем, госсекретарь ЧР по европейским вопросам Томаш Проуза уверен, что оценить последствия «санкционной войны» ЕС и РФ для чешской экономики пока невозможно. «Последствия санкций скажутся не только на машиностроительной отрасли, но и на других областях», — говорит Проуза и напоминает, что некоторые компании уже ощутили на себе влияние роста напряжённости в отношениях между Европой и Россией.

Тем временем, 6 сентября стало известно о том, что Чешской Республике удалось добиться изменений в списке антироссийских ограничительных мер, предложенных Европейской комиссией. «Данные изменения позволят в максимально возможной степени, учитывая сложившиеся обстоятельства, защитить чешское машиностроение», — заявил на брифинге в Кромержиже премьер-министр Соботка, по словам которого чешским машиностроителям благодаря действиям правительства удастся избежать потерь в размере «нескольких миллиардов крон».

Соботка также сообщил, что если боевые действия в Украине в ближайшие недели не возобновятся, то введение новых санкций ЕС может быть отложено: «В настоящее время соглашение о прекращении огня соблюдается с обеих сторон. Отказ от немедленного введения санкций, таким образом, мог бы стать вкладом Европейского Союза в снятие напряжённости вокруг ситуации в Украине».

Тимур Кашапов

White House might still be arming ISIL

Henry Kamens

A few days after US Secretary of Defense Chuck Hagel visited Georgia in early September a foreign observer happened to be passing through Tbilisi International Airport. He told this author, “The first thing I saw when I landed on September 10 was a large US Air Force cargo plane taxiing and another on the tarmac being guarded. This was a huge Ukrainian Antonov plane; it was truly awesome in size.”

Usually there are five of these big cargo planes on the runway at Ramstein, a NATO airbase in Germany—on the day of the sighting there were only four.

On Sunday the cargo plane was still there. It was an Antonov model 124-100-150, tail number UR 82072. The US Military plane was still there too, but the one plane spotted seemed to have no number, which is somewhat unusual. Though it was impossible to get close enough to see the entire plane, there were no numbers on the tail, where they would usually be. I did not see the armed guards, but the Antonov at the Tbilisi airport did have a Ukrainian flag. Whatever it was carrying was being handled by soldiers rather than civilian baggage handlers, as they were repeatedly going in and out of the plane, as baggage handlers who work at the airport told me.

This first hand observation is consistent with others being made in the region’s airports, and the fact that defence contractors are being seen in Tbilisi more frequently, as they have been since it became clear that Georgia would sign an EU Association Agreement. It is also consistent with Ukraine’s claim that its NATO friends are now resupplying it with a variety of weapons and non-lethal materials.

Ukrainian Defense Minister Valery Geletey has said that he has held consultations with “the defence ministers of leading countries, those that can help us, and they heard us. We have the supply of arms underway, and I feel that this is exactly the way we need to go”. Ukrainian President Petro Poroshenko, who attended the Sept. 4-5 NATO summit in Wales, also announced following it that he had negotiated direct modern weapons supplies with a number of NATO member states. Although NATO denied this, the Antonov is there, and apparently arrived from a NATO airbase, with an escort, which it would not have unless it were carrying some sort of supplies.

Ratline of weapons

Is supplying an ally with weapons a big deal? Perhaps not. But if not, why the denials, when they come from the very countries which publicly supported the disturbances in Maidan Square and the “cause” they insisted they were about, despite the participants insisting otherwise?

The reason for the denials is that this is not a one-off delivery of legal weapons to an ally. The same ratline has long been used to transport illegal weapons to people who have no right to have them.

If previous experience is a guide, some of the weapons Ukraine says are bound for its Ministry of Defence will never get there. Some, or most, of them will be diverted to ISIS, and some will remain in Georgia as commission for allowing its airport to be used. The Georgian Armed Forces will not see these weapons either, as there are always other customers for such weapons, contacts intensively cultivated by the previous Georgian government to line party members’ pockets and occasionally fill holes in the budget.

Investigative journalist Seymour Hersh is one of those who has raised the issue of these ratlines and the criminality they foster at all levels of state. Hersh has detailed how weapons from Benghazi, spoils of war gained as a result of UN Resolution 1973 and the destruction of Libya, were ultimately transited through Turkey to the rebels, allegedly as part of rogue operations, through a similar illegal CIA ratline rather than any legal, accountable supply route, which cannot be used to supply terrorists.

This article merely confirmed what intelligence insiders have known for years: that America’s “train and equip programs”, offered as “defence partnerships” and “technical assistance” to states prepared to turn a blind eye in exchange for cash, are flimsy fronts for covert operations. These do not only involve trafficking conventional weapons but chemical agents, manufactured at one of the string of Soviet-era labs which are one relic of Communism the West has made no attempt to destroy, contrary to all its Cold War promises.

All this is dangerous enough in itself. But the big picture here is that going along with such schemes is the unspoken quid pro quo for signing trade deals, such as the EU Association Agreement recently signed by Georgia, which these countries need to survive and prosper. The US is setting out, not to spread democracy and respect for human rights, but to deny any country the possibility of earning an honest living. Most citizens of the countries now chained to these schemes, those same who have seen enough death and destruction without them, would not consider this an acceptable price to pay for their bread and butter.

Where and why?

More and more countries are getting involved in these ratlines without their public’s knowledge. Turkey, Jordan and Georgia have long worked together to provide weapons to various hotspots around the world. Libya and Azerbaijan have also become involved in more recent years, their links developing in direct proportion to Western involvement in developing their countries, through regime change in Libya and energy exploitation in Azerbaijan.

The weapons go two ways. Not only are illegal weapons sent from the West but trophies of war and legally supplied Western weapons are intercepted on their way back from Afghanistan and other places to provide a further source of unaccounted-for armaments. This isn’t hard when US military personnel write the manifests at each end, if they are allowed to ask any questions, that is.

Georgia has been subject of an unofficial arms embargo since the 2008 Georgian-Russian war, as too many weapons used in that war suddenly disappeared, and many of those intended for it never got to the Georgian Army in the first place. So if a large cargo plane, probably carrying weapons, is on the runway at Tbilisi Airport it is not carrying legal arms supplies. Nevertheless, such planes, and their escorts, do not land anywhere by accident, or ferry soldiers in and out of them, as airport staff have been watching them doing even when they are nothing to do with the ground crew.

Regional Airports and Supply Lines

Jeffrey Silverman, Bureau Chief for Veterans Today, wrote two years ago that representatives of the so-called Syrian opposition had been in Georgia before the parliamentary elections meeting with Georgian government representatives, most likely with the support of foreign intelligence services. He has supplied full tapes and transcripts of various illegal arms deals involving Georgia to the Georgian Prosecutor’s Office.

It is also significant that John Bass, the former US Ambassador to Georgia and previously Iraq, will be the next Ambassador to Turkey. These three countries are part of a well-established Northern Distribution Route, along which more military bases have been created, hospitals set up and logistics improved. This is being done to lay the groundwork for a possible war with Iran, the only one of the seven US targets identified by General Wesley Clark still standing. Bass has longstanding connections with Bechtel National and KBR and is an expert in logistics and covert operations, being a career professional who specialised in these questions.

ISIS was inserted into Iraq as the fighting force able to state this war and seize the means to pay for it, which the US is too scared to fight in person after its recent failures in Syria, Afghanistan and Iraq. Foreign troops and advisors have been involved with ISIS from the beginning, recruited in Train and Equip Program recipient countries such as Georgia and Turkey. Syria and Iraq are still being used as training grounds for this war, in time honoured Great Power fashion, serving the same purpose as Spain did in the 1930s and Vietnam until the 1970s.

Conclusion

After Chuck Hagel’s visit Georgian Defence Minister Irakli Alasania said that a “silent embargo” on Georgia appeared to have been lifted. “The Pentagon’s foreign military sales system is notoriously slow, but, under the right circumstances, it can move adroitly. It should move more quickly to fulfill Georgia’s orders,” he said. But if it had moved so quickly that a plane full of weapons arrived three days later we would know all about it, as this would be a coup for the present government.

The Antonov plane has had plenty of time to refuel, but is still at the airport at the time of writing. This indicates that Georgia is still a viable transport hub for illegal and legal weapons deliveries to terrorists, all depends on the paperwork, and that include transit via smaller regional airports as well.

Any time Georgia, or any other US ally, wants to make progress it must get further involved in these schemes to do so, as the defence relationships with these countries invariably intensify when economic agreements are signed. This is why stopping terrorism is not as simple as cutting off the arms supplies.

Countries would lose a thousand positive benefits if they tried to withdraw from such schemes. As long as the terrorists and freedom fighters are kept from the government ministers, they are prepared to maintain the lie that politics must always be dirty and no one can ever act honestly if they want to serve their country.

The US created ISIS, the Islamic State, and other nasty groups it now vilifies for one reason. Americans abroad have shown for generations that they can never understand why many people in countries they think they are helping don’t like the USA. The guardian of democracy has now discovered that terrorists are the only people whose language they can understand.

С 8 по 12 сентября 2014г. в г. Санкт-Петербург проходил Международный юниорский лесной конкурс, на который съехались молодые люди из 27 стран мира.

Центр обучения иностранных граждан МГУЛ направил на этот конкурс представителя Вьетнама, студента 2-го курса ФЭиВС, Нгуен Куок Хуи и представителя Буркина-Фасо, студента 1-го курса Лесопромышленного факультета Джорджа Джибриля Паре, которые выступили с докладами. Международный юниорский лесной конкурс является самым представительным конкурсом в России. Его организатором является Федеральное агентство лесного хозяйства при поддержке Государственной думы РФ, Совета Федерации РФ, Российского общества лесоводов, ФАО и других международных организаций.

Конкурс собирает самых активных молодых людей, которые обеспокоены будущим нашей планеты. Несмотря на свою молодость, участники конкурса проявили зрелое отношение к проблемам охраны окружающей среды. Может быть, впервые в своей жизни студент из Буркина -Фасо задумался о проблеме обезлесивания и опустынивания в своей стране. Он рассказал, как пустыня Сахара отвоёвывает всё большее жизненное пространство в Буркина-Фасо, и как люди объединяются, чтобы восстанавливать леса. Студент из Вьетнама Нгуен Куок Хуи представил на конкурс доклад "Эффективное использование экологических налогов для борьбы с экологическими преступлениями". Доклад вызвал живой интерес аудитории и жюри и был отмечен специальным дипломом за разработку проблемы совершенствования законодательства в сфере лесного хозяйства Вьетнама. В качестве поддержки на конкурсе присутствовал Майкл Одубий из Нигерии, студент 2-го курса МШУБ. Все участники получили памятные дипломы и подарки.

Бум на мировых рынках недвижимости продолжается

Самыми активными во втором квартале 2014 года были рынки недвижимости Дубая, нескольких стран Европы и Тихоокеанского региона. И наоборот, несколько азиатских рынков показали признаки охлаждения в результате соответствующих мер правительства. А рынок недвижимости США ослабел.

Цены на жилье выросли в 28 из 44 представленных в исследовании Global Property Guide стран.

Дубай продолжает удивлять весь мир, здесь цены на жилье выросли на 33,26% за год и на 5,47% за квартал. Спрос на местную недвижимость остается сильным. Строительная активность увеличивается. Экономика эмирата демонстрирует здоровый рост.

В Тихоокеанском регионе рынки недвижимости укрепляются. Так, цены на жилье в восьми крупнейших городах Австралии увеличились на 7,21% за год. Усиление рынка недвижимости Австралии связано, прежде всего, с рекордно низкими процентными ставками по кредитам и высоким спросом со стороны зарубежных покупателей жилья. В Новой Зеландии средние цены на недвижимость выросли на 6,66% за год. Строительная активность в Австралии и Новой Зеландии продолжает увеличиваться.

Пять из десяти сильнейших рынков недвижимости мира во втором квартале 2014 года находились в Европе. Лучшие показатели у эстонского Таллина, здесь средняя стоимость жилья выросла на 16,72% за год. Такой результат был достигнут благодаря сильному спросу на недвижимость и улучшающейся экономике. В Ирландии цены на жилье увеличились на 11,97% за год. В Великобритании прирост стоимости домов и квартир составил 9,68% за год, в Турции – 7,24% за год, в Исландии – 6,09% за год.

Другие сильные европейские рынки включают в себя Латвию (5,21%), Литву (4,28%), Чехию (3,95%), австрийскую Вену (3,94%), Нидерланды (3,57%) и Польшу (3,56%). Скромный рост цен был зафиксирован в Болгарии (2,31%), Швейцарии (2,3%) и Германии (1,17%).

Рынок недвижимости США замедляется. Цены на жилье здесь выросли всего на 4,1% за год, что меньше, чем 7,25% в первом квартале 2014 года. Несмотря на это, строительная активность и количество сделок в США увеличиваются.

В Азии цены на жилье снижаются в четырех странах. В Сингапуре стоимость недвижимости упала на 5,02% за год, в Гонконге – на 0,86% за год, в Южной Корее – на 0,37% за год, а во Вьетнаме – на 0,03% за год.

Изменение цен за год во втором квартале 2014 года

Страна Изменение цен (второй квартал 2013 г. - второй квартал 2014 г.)

Болгария 2,31%

Испания 3,12%

Германия 1,17%

Турция 7,24%

Греция 6,51%

Чехия 3,95%

Латвия 5,21%

Финляндия 1,21%

Хорватия 2,52%

США 4,10%

Португалия 0,33%

Эстония (Таллин) 16,72%

Швейцария 2,30%

Таиланд 2,28%

Австрия (Вена) 3,94%

Великобритания 9,68%

ОАЭ (Дубай) 33,26%

Израиль 6,06%

Литва 4,28%

На фоне информации о продаже подразделения медицинской диагностики котировки крупной индийской сети клиник значительно выросли. Акции индийской сети клиник Fortis Healthcare выросли 15 сентября на 12% – до 136 рупий на Национальной индийской бирже и Бомбейской площадке, после того как стало известно, что компания продает свое диагностическое подразделение RadLink-Asia Pte Ltd в Сингапуре компании Medi-Rad Associates, которая является дочерним подразделением крупной сети IHH Healthcare Berhad за 137 млн сингапурских долларов ($108,4 млн).

Акции индийской Fortis Healthcare выросли на 12% после продажи ее подразделения

Об этом решении сингапурская «дочка» Fortis Healthcare заявила в пятницу вечером в своем пресс-релизе.

RadLink-Asia предоставляет услуги в области здравоохранения, включая амбулаторно-диагностические услуги и услуги молекулярной визуализации. Предложенная покупателем цена полностью отражает ценность и эффективность юнита, заявили представители Fortis, на которых ссылается Business Standard 15 сентября.

Сделка будет закрыта после того, как получит соответствующее одобрение от регуляторов и властей.

Такой скачок в котировках зафиксирован впервые за 52 недели торгов.

Более года назад провайдер медуслуг продал свое вьетнамское подразделение за чуть меньшую сумму – $80 млн.

Несмотря на политическую и экономическую нестабильность, которая имела место в Египте последние несколько лет, стране удалось достичь значительного улучшения в области поддержания здоровья женщин и детей, сообщает Iinanews.

Согласно отчету Всемирного банка в сотрудничестве с организацией "ЮНИСЕФ", Египет смог значительно сократить смертность детей в возрасте до 5 лет, от 86 смертей на 1 тыс детей в 1990 г. до 21 смертей в 2012 г. Также Египет снизил уровень смертности беременных женщин на 63%, с 120 смертельных случаев на 1 тыс женщин в 1990 г. до 45 в 2013 г. Кроме Египта похожего успеха смогли достичь и ряд других стран с низким и средним уровнем доходов: Бангладеш , Камбоджа, Китай, Эфиопия, Лаос, Непал, Перу, Руанда, Вьетнам.

В отчете также указано, что Египет достиг значительного прогресса в области реформы образования, сделав обучение доступным, особенно для обездоленных людей и девушек. Страна идет правильным путем, и к 2015 г. ей удастся достичь «Целей развития тысячелетия» (это восемь международных целей развития, которые 193 государства-члены ООН и, по меньшей мере, 23 международных организации договорились достичь к 2015-ред.)

Дотерпеть до октября

Цены на плоский прокат в Восточной Азии продолжают снижаться, но металлурги надеются на восстановление в четвертом квартале

/Rusmet.ru, Виктор Тарнавский/ Медленное снижение цен на плоский прокат в Китае в течение большей части лета сменилось обвалом в конце августа – начале сентября. Вследствие замедления темпов экономического роста, перепроизводства и удешевления железной руды внутренние котировки опустились до минимального уровня с 2009 года (в долларовом эквиваленте). Аналогичное падение произошло и на внешних рынках.

Как сообщают китайские экспортеры, спрос на их продукцию в странах Азии сократился до минимума. Одни покупатели выжидают, рассчитывая на продолжение спада, другие оказывают давление на поставщиков, выставляя встречные предложения по крайне низким ценам. В этой ситуации производителям приходится идти на уступки.

К концу первой декады сентября средняя стоимость китайских горячекатаных рулонов на внешнем рынке впервые более чем за год сократилась до менее $500 за т FOB. Причем, потребители уверены в том, что котировки будут снижаться и дальше. Во всяком случае, компании из Кореи и Вьетнама (эти страны являются крупнейшими импортерами горячего проката из КНР) заявляют о готовности продолжать закупки горячекатаных рулонов лишь при условии понижения цен до $480-490 за т FOB, т.е. не более $495-505 за т CFR. В качестве «дна» в текущем цикле многие специалисты называют $470-475 за т FOB. Как ожидается, на эту отметку цены могут выйти до конца сентября.

Значительно подешевела в последнее время и китайская толстолистовая сталь. В августе производители еще, как правило, удерживали котировки выше $500 за т FOB, но в начале сентября сделки заключались, как правило, в интервале $490-495 за т FOB, а некоторые поставщики готовы сбавлять цены и до менее $490 за т FOB.

Относительно устойчивыми, впрочем, остаются котировки на плоский прокат с более высокой добавленной стоимостью. Так, холоднокатаные рулоны с середины августа не выходят за пределы интервала $570-575 за т FOB, а базовые цены на оцинкованную сталь Z120 толщиной 1 мм стабилизировались в промежутке $635-640 за т FOB. Впрочем, эти цены имеют номинальный характер и почти не подтверждаются сделками. Спрос на данные виды продукции практически отсутствует, поэтому некоторые компании вообще снимают экспортные предложения, а другие смирились с минимальными объемами продаж.

Аналитики надеются на активизацию азиатского рынка плоского проката в октябре, когда начнется сухой сезон, а дистрибуторы приступят к пополнению запасов. Однако существенного повышения цен все равно не ожидается. Железная руда, может, и приподнимется по сравнению с нынешним уровнем, минимальным за последние пять лет, но так и останется дешевой. Китайский экспорт стали за первые восемь месяцев текущего года увеличился на 35,4% по сравнению с аналогичным периодом годичной давности и достиг 56,8 млн. т, причем, поставки горячекатаных рулонов возросли более чем на 80%. Так что на рынке сохраняется избыток предложения.

Металлургические компании из других азиатских стран реагируют на создавшуюся ситуацию по-разному. Японские и корейские производители сосредотачиваются на внутренних рынках, а при экспорте делают ставку на высококачественную продукцию, слабо пересекающуюся с дешевым китайским прокатом. При этом, в Японии спрос на листовую сталь в этом году действительно вырос, так что местные металлурги сократили экспорт, а трейдеры увеличили импорт, особенно, из Китая. Корейским же производителям приходится снижать внутренние цены, чтобы защитить свою долю рынка от китайской экспансии.

При экспорте корейская и японская продукция котируются на уровне $540-545 за т FOB. Это несколько превышает августовский уровень, когда сделки могли заключаться и по $530 за т FOB. Большинство производителей рассчитывают в сентябре добиться повышения цен на горячекатаные рулоны на $5-10 за т по сравнению с предыдущим месяцем, хотя специалисты воспринимают данную инициативу скептически. По их мнению, подорожание плоского проката в регионе возможно только после прекращения спада на рынках железной руды и стальной продукции в Китае.

«Вы из НАТО?»: демистификация итальянского наследия в «Клане Сопрано»

(пер. с англ. Н. Сафонова под ред. А. Скидана)

Лоренцо Кьеза

Сериал Дэвида Чейза «Клан Сопрано» (1999—2007), в центре внимания ко­торого — италоамериканский гангстер из Нью-Джерси Тони Сопрано и его неудачливое руководство кровной и мафиозной семьями, стал для публики одновременно международным хитом и объектом бурных критических об­суждений. Если некоторые критики обвиняли его в использовании расист­ских и сексистских стереотипов, не говоря уже о крайней жестокости, другие хвалили за предположительно реалистичное изображение организованной преступности и жизни американской семьи из верхнего среднего класса. В этой статье я хочу обратить внимание на то, как этот сериал переизобретает жанр фильма об италоамериканской мафии тридцать лет спустя после вы­хода на экраны эпохального «Крестного отца» Копполы, а также, что важнее, как он, по сравнению с последним, диегетически усложняет способность вы­давать искусственное за действительное и, с другой стороны, оказывать влия­ние на общество (особенно на италоамериканское сообщество и его публич­ный образ). Также я хочу показать, почему «Клан Сопрано» может быть причислен к линии итальянского неореализма в кинематографе, при том что, сохраняя верность этой традиции, он радикально размывает границу между реальностью и ее изображением. В конце я хотел бы сосредоточиться на эф­фектном развенчивании в сериале мифа об идиллической Италии, какой мы ее часто видим в американских фильмах о мафии, на противоречиях между тем, что Тони защищает итальянское наследие, будучи белым гражданином США и представителем верхнего среднего класса, и его нежеланием при­знать, что он стал более образцовым среднестатистическим американцем, чем сам готов допустить.

«Крестный отец» (1972) Фрэнсиса Форда Копполы уже во многих отноше­ниях преодолел рамки жанра классического гангстерского фильма 1930-х го­дов («Маленький цезарь», «Враг общества», «Лицо со шрамом»). Так, на­пример, он предлагает более откровенное изображение насилия и убийства, избегая при этом изображения италоамериканцев как просто жестоких и при­митивных кровожадных чудовищ. Это совмещается с радикальной критикой господствующих американских ценностей, которой не было раньше. Класси­ческие гангстерские фильмы ограничивались описанием того, как в соответ­ствии с идеологией эпохи Великой депрессии, в ситуации явно расистских ан­тииммиграционных законов определенное этническое меньшинство, которое науки о жизни и психология того времени называли «низшим», было вынуж­денно бороться за американскую мечту нелегальными способами по причине своих «плохих» генов. С другой стороны, «Крестный отец» показывает, что криминальная деятельность с целью наживы в конечном счете не отличается от достижения финансового успеха якобы законным путем: американский ка­питализм с его агрессивной индивидуалистической этикой, основанной на борьбе за выживание и восходящей к истреблению коренного населения, без­законен по своей сути. Как говорит Коппола в одном из интервью: «Мафия — это метафора Америки <...> У мафии, как и у Америки, корни в Европе. И ма­фия, и Америка считают себя великодушными. У мафии, как и у Америки, руки в крови из-за необходимости защищать свою власть и собственные интересы. Обе они — полностью капиталистический феномен и ориентированы на полу­чение прибыли»[1]. При этом, однако, социальное послание самого «Крестного отца» оказывается в конечном счете увязшим в неразрешимом парадоксе. От­крытое осуждение мифа «хорошей» Америки как агента цивилизации и, с дру­гой стороны, борца с дикарями и людьми «вне закона» (что воплощают фильмы в жанре вестерн и персонажи актера Джона Уэйна) невозможно от­делить от пропаганды семейных ценностей. Защита этих коллективных и в то же время ограниченных ценностей — сама по себе консервативна. Главная цель всей нелегальной деятельности дона Вито Корлеоне — власть и процветание его клана, а не его самого (это еще одно отличие «Крестного отца» от класси­ческого гангстерского фильма 1930-х). Критики считают, что именно это при­несло фильму огромный успех. Как пишет Пун: «…во времена политической и социальной нестабильности 1970-х — вспомнить хотя бы вьетнамскую войну, студенческие протесты 68-го, движение за права человека — консервативные семейные ценности дона [Корлеоне] стали любимой фантазией многих [обыч­ных] американцев»[2]. Другими словами, несмотря на всю критику Америки Копполой, «Крестный отец» все же стал крайне реакционным фильмом. Тот факт, что специализированные киножурналы называют его одним из лучших, если не самым лучшим, фильмом всех времен, связан в первую очередь с его способностью удовлетворить возрастающие неприличные фантазии типичных белых американцев в то самое время, когда эти грезы поставлены под вопрос. «Крестный отец» показывает семью как объединяющую и авторитарную пат­риархальную структуру, в которой немафиози слабы, а женщины находятся в подчинении, как оппозицию обществу крайнего индивидуализма, при этом не подрывающую его. По словам Фредерика Джеймисона, фильм предлагает «образ социальной реинтеграции»[3]. В этой связи стоит отметить, что дон Вито сам мечтает о легитимации — передавая своему сыну Майклу дела, он говорит: «Я бы хотел, чтобы ты стал сенатором Корлеоне, мэром Корлеоне».

Здесь мы можем предположить, что Коппола способен выдать искусствен­ное за действительное. Хотя антиреализм «Крестного отца» зачастую слиш­ком очевиден, особенно в своем эпическом измерении (персонажи походят скорее на героев и антигероев мифической саги или оперы, чем на настоящих преступников, несмотря на акцент Копполы на домашнем быте членов ма­фии) и в романтизированных образах Италии (кажется, что пейзажи Сицилии взяты из путеводителя «Одинокая планета», а персонажи-сицилийцы говорят и ведут себя как в костюмированном представлении для туристов), фильм тем не менее убедительно заменяет старые расистские стереотипы италоамериканцевновыми стереотипами (сплоченность их патриархальных семей и т. п.), которые вызывали больше доверия и потому выглядели более реалистичными[4]. Если по поводу этнической правдоподобности «Крестного отца» можно спо­рить, то его успех в создании публичного образа остается неоспоримым. Бла­годаря своему сверхфантазматизму фильм широко повлиял на реальную жизнь: семья Корлеоне стала частью американского мейнстрима, а посред­ством политики культурного колониализма — частью международной массо­вой культуры (подобно Каннингемам из «Счастливых дней» или — из более современных — Симпсонам из одноименного мультсериала). Как мы только что убедились, западный человек находит в «Крестном отце» «примеры муж­ского контроля и власти, которые уже не так открыто ценятся в обществе»[5]. Сам публичный образ италоамериканского сообщества также подвергся силь­ным изменениям: бедные и жестокие иммигранты уступили путь гламурным иконам преступного мира[6]. Но не менее важно и то, что реальная мафия также находилась под сильным влиянием фильма. Во времена упадка ее власти в Со­единенных Штатах «Крестный отец» предоставил прекрасный пример идеа­лизированного образа жизни преступников. Как сказал старый мафиозо: «Годы идут, и все, что я могу любить в этой жизни, — это [эти] фильмы. [В ре­альной жизни] нет чести, нет никакого уважения»[7]. Мы замечаем странную инверсию художественного вымысла и реальности, которая остро проблематизирует любую традиционную идею кинематографического реализма[8].

Мне кажется, что в случае «Клана Сопрано» эта проблематизация еще заметнее. Этот сериал расширяет и усложняет жанр гангстерского фильма, одновременно показывая, как «граница между реальностью и медиаобразом стала незаметной»[9]. Выделим пять пунктов, которые описывают, как это происходит.

1. Одной из главных основ сюжета и психологических портретов персо­нажей является исторический упадок итальянской мафии в США с 1970-х годов (вследствие давления со стороны ФБР и разногласий внутри преступных семей). Но в то же время сериал демонстрирует, что вдохновленная им гангстерская «культура» никуда не девается — как объясняет Филдс: «.несмотря на последовательное исчезновение ганг­стерской жизни с улиц, воображаемые жизни преступников процветают в фильмах, телевидении, музыке и компьютерных играх»[10]. Сопрано при этом уязвимее Корлеоне: внутренние предатели атакуют их так же часто, как федеральное правительство. В отличие от Корлеоне, жизнеспособ­ность клана Сопрано зависит в большей степени от осознания своего права на определенный социальный статус и финансовый успех, чем от герметичности собственной организации (которая, в свою очередь, изъ­едена уголовными преследованиями, внутренними распрями и так на­зываемыми «крысами», работающими на полицейских). Таким образом, витальность «Клана Сопрано» полностью соответствует витальности американского капиталиста, желающего «делать деньги».

2. В отличие от Корлеоне, мечтавших о легитимации, Сопрано чувствуют, что они уже (отчасти) легитимированы. Как пишет Филдс: «Сопрано уже почти могут сойти за рядовых обывателей. Хотя Тони с трудом удается примирить кодекс поведения и властные замашки бандита со своими повседневными обывательскими заботами, он и другие персо­нажи непосредственно встроены в современный американский образ жизни»[11]. Иными словами, Сопраноявляются типичными представи­телями верхнего среднего класса Америки, в то время как Корлеоне только стремились таковыми стать. Из этого следует, что феномен ма­фии, трансформировавшийся со времен «Крестного отца», уже нельзя назвать метафорой американского агрессивного капитализма. Наобо­рот, саму Америку можно теперь изобразить посредством описания жизни италоамериканской бандитской семьи. Что, конечно, также яв­ляется следствием того, на что мы указали выше: если образ итало-американской мафии гораздо мощнее своей версии в реальной жизни, если по прошествии десятилетий широкая аудитория стала идентифи­цировать себя с персонажами мафиозных фильмов и видеоигр, получив доступ к этой культуре, то реальному мафиозо становится проще ин­тегрироваться в буржуазное американское общество. Суммируя вы­шесказанное, мы можем предположить, что, в отличие от «Крестного отца», который пытается критиковать типичную Америку, предлагая ей (нелегальную) альтернативу и скатываясь в итоге к парадоксаль­ному удвоению и усилению ее консервативных черт, «Клан Сопрано» критикует типичную Америку, воплощая ее напрямую.

3. Сплоченность клана Сопрано основывается во многом на мифе о ро­мантизированном гангстерском прошлом, зачастую эксплицитно пред­ставленном в сериале главными героями «Крестного отца». Если, с од­ной стороны, ценности Корлеоне действительно зависели от этого романтизированного прошлого (Сицилия как утраченная, более «нрав­ственная» земля), то, с другой стороны, они это прошлое так или иначе персонифицировали. В особенности — сам дон Вито; он и есть миф: в этом его чары и причина, в конечном счете, неправдоподобности как персонажа. Тони Сопрано, напротив, не может стать тем, кем мечтает, потому что романтизированное гангстерское прошлое все чаще форми­руется посредством фильмов, даже в случае самих мафиози. Тони, как персонаж вымышленный, разрываясь между существованием в качестве постмодернистского дона и в качестве нормального провинциального отца, сочетает в себе ностальгию старого мафиозо по прекрасному про­шлому с упоением фантазиями о власти и контроле, которые свой­ственны типичному зрителю «Крестного отца». Вкратце, проблема Тони (которому в первом же — говорящем за себя — эпизоде терапевт выписывает «прозак» от панических атак) именно в том и состоит, что общество не позволяет ему быть Крестным отцом, как в «Крестном отце». Проще говоря, как неоднократно показано в сериале, он способен справиться со своими несовместимыми желаниями — пребывать в во­ображаемом мире золотого века мафии и одновременно быть любимым paterfamilias XXI века и успешным бизнесменом — только за просмот­ром фильмов вроде «Крестного отца».

4. «Клан Сопрано» развенчивает миф «хороших» семейных ценностей, утверждавшийся «Крестным отцом»: бандитские италоамериканские семьи пребывают не в меньшем кризисе, чем средние американские семьи. Иными словами, в «Клане Сопрано» семейные ценности, стоя­щие во главе кодекса чести дона Корлеоне, разоблачаются как полные противоречий. То, чего мы так мало видим в «Крестном отце», стало за­логом успеха сериала: психопатология семейной повседневной жизни вместо демонстрации ее прочности сопоставляется с неприкрытой жес­токостью бандитской жизни. Тони знает, что у него нет реальной авто­ритарной власти над своей семьей. На этот счет, например, точно вы­сказывается Уиллис, утверждающий, что Тони и его жена Кармела «хранят маленький грязный родительский секрет среднего класса де­вяностых: нельзя контролировать поведение подростка, не становясь тюремными надсмотрщиками, бдящими двадцать четыре часа в сутки»[12]. После того как стало известно, что дочь Медоу употребляла кис­лоту, Тони всего лишь предупреждает Кармелу: «Главное не переусерд­ствовать, как только она увидит, что мы бессильны, — нам крышка». Как отмечают критики, эта его фрустрация, которую Лакан назвал бы «унижением» отцовской фигуры, не проходит без последствий — чем беспомощнее Тони как биологический отец, тем чаще он прибегает к на­силию, действуя как отец другой своей Семьи (в отличие от дона Вито, который пользовался в основном словесным внушением и тактикой пе­реговоров). В дополнение к этому очередному пункту, резко отличаю­щему «Клан Сопрано» от «Крестного отца», стоит указать на сильные и твердые женские характеры, представленные в сериале. Все они вы­ступают на протяжении разных серий основным источником беспокой­ства и злости Тони: мать Ливия постоянно пытается его «опустить», по­тому что считает его тряпкой (поскольку он посещает психотерапевта) и к тому же он упек ее в дом престарелых; сестра Дженис, полагающая, что она «вне» мафии, следует идиотским эзотерическим псевдобуддист­ским учениям, но в итоге всегда достигает своих оппортунистических целей только благодаря связям с бандитами; дочь Медоу встречается с молодыми парнями, которые, каждый по-своему, являют собой пол­ную противоположность идеалам Тони — как полуафроамериканский-полуеврейский студент-активист из снобистского университета или юный безрассудный мафиозо, которого Тони безрезультатно пытается держать подальше от улиц[13].

5. «Крестного отца» можно назвать морально релятивистским фильмом в той мере, в какой он изображает дона одновременно и как преступни­ка, и как носителя «альтернативной» справедливости (в этом отноше­нии парадигматичен первый эпизод фильма: мужчина просит у Крест­ного отца «правосудия», которого не может ему дать американский суд). Вито Корлеоне не принимает правил общества, в котором живет, потому что они обрекают его (и других, таких же как он) на «неспра­ведливую» жизнь. Фильм Копполы, таким образом, показывает нам не­легальный и насильственный выход для эксплуатируемых низших классов — тех самых людей, которыми интересовался классический итальянский неореализм. В конечном итоге, как мы видели, этот выход завершается укреплением социального status quo — как на уровне мечты дона о собственной легитимации, так и на уровне фантазматического присвоения аудиторией его консервативной этики. «Клан Сопрано», напротив, постоянно ставит под вопрос удовольствие зрителей от иден­тификации себя с гангстерами с их в конечном счете противоречивым кодексом чести. Чем больше нас привлекают промахи Тони в повсе­дневной жизни, его квазиинфантильная невинность, тем больше нам напоминают о его брутальной жестокости, заставляя в результате заду­маться о своей идентификации с ним[14].

Последний аргумент заставляет подробнее рассмотреть непростой вопрос реализма в «Клане Сопрано». Несомненно, сериал использует некоторые ос­новные принципы сюжетного построения и кинематографические приемы итальянского неореализма. Конкретная географическая реальность (забро­шенные постиндустриальные пустыри северного Нью-Джерси) в конкрет­ный период (поздние 1990-е — начало 2000-х) изображается в квазидокумен­тальной и антропологической манере. Истории персонажей тесно связаны по сюжету с историческим и социальным контекстом действительности, в ко­торой они живут. Титры в начале каждой серии на фоне кадров с Тони, воз­вращающимся домой с работы в Нью-Йорке, — синекдоха и гипербола этого метода. То, как преподносится связь «Клана Сопрано» с Нью-Джерси, таким образом, многим обязано связи «Рима — открытого города» или «Похитите­лей велосипедов» с Римом. В добавок к этому игра и диалоги в общем и целом подчеркнуто реалистичны. Лэйвери говорит о «далеких в своей речи от сте­реотипов главных и второстепенных персонажах, которые общаются на пе­ремежаемом жаргонизмами языке-как-он-есть»[15]. В отличие от «Крестного отца», в сериал не стали приглашать знаменитостей и задействовали в съем­ках несколько непрофессиональных актеров. Вместе с тем, «Клан Сопрано» сознательно подрывает саму состоятельность логики разделения между якобы нереалистичными звездами кинематографа и предположительно более реалистичными непрофессиональными актерами. Наиболее показательным образом это происходит с персонажем по имени Сильвио, одним из напар­ников и друзей Тони, которого играет Стивен ван Зандт, соло-гитарист группы Брюса Спрингстина «E-Street Band». В этом случае непрофессио­нальный актер, являясь одновременно известной личностью, исполняет одну из немногих по-настоящему драматических ролей сериала.

В общем, было бы ошибкой рассматривать «Клан Сопрано» исключи­тельно в рамках традиции неореализма, по крайней мере если понимать по­следний наивно, в духе высказываний Росселлини, что он стремится показать реальность «как она есть», «сохраняя подлинность вещей». Еще раз: обраща­ясь к вопросу о реализме «Клана Сопрано», необходимо сосредоточиться на более сложном взаимодействии реальной жизни с тем реальным воздейст­вием, которое оказывают на нее художественные образы. В этом отношении примечательно, что в начале 2000-х в Нью-Джерси можно было найти про­давцов, рекламирующих «внедорожники Тони Сопрано со встроенной би­той», а полиция принялась активно отлавливать тамошних бандитов, когда те стали меньше скрывать свою деятельность, пытаясь соответствовать ро­левым моделям, заимствованным из сериала[16].

Деконструкция тонкой линии, отделяющей реальность от изображения, открыто осуществляется в «Клане Сопрано» в том числе и на диегетическом уровне: Тони и его банда, как мы уже говорили, не только имитируют пове­дение мафиози из «Крестного отца» или «Славных парней», но и сами ста­новятся объектами фантазий обычных законопослушных граждан, мечтаю­щих о тех же фильмах. К примеру, в одном из эпизодов Тони принимает приглашение состоятельных соседей поиграть в гольф только для того, чтобы осознать, что его роль — пощекотать им нервы (как ни парадоксально, он ле­гитимирован гражданским обществом лишь до тех пор, пока соответствует незаконному и несуществующему архетипу). Еще более любопытно то, что сериал активно включает в себя критику, исходящую от людей, возмущенных подобным образом италоамериканца: некоторые второстепенные персонажи, в особенности бывший муж психотерапевта Тони, озвучивают эти претензии прямо с экрана (к примеру: «Согласно статистике, лишь очень небольшое число италоамериканцев — мафиози», «Такие, как Тони Сопрано, дискреди­тируют нас»). Представляя свойственные реальному италоамериканскому сообществу конфликты, «Клан Сопрано» выдвигает сильнейший аргумент против любого овеществления этнического наследия: вне зависимости от того, сами ли италоамериканцы называют себя потомками «хорошего» Ко­лумба либо «плохого» Аль Капоне или их так называют другие, после четы­рех поколений жизни в Соединенных Штатах от их родословной остался не более чем культурный миф, обслуживающий разные, зачастую несовмести­мые идеологии.

В конце этой статьи я хочу остановиться на трех конкретных эпизодах, которые имеют дело с такой демистификацией, и проанализировать проти­воречивые отношения Тони с его итальянским наследием. Если в первом из них он полностью отождествляет себя с этим наследием, несмотря на то что оно не имеет отношения к реальной Италии, а во втором делает вид, что верит в него, то в третьем он нерешительно и лишь на время примиряется с тем, что все это — иллюзия. Неудивительно, что все три эпизода открыто отсылают к «Крестному отцу», однако приписывают ему при этом различные символические функции: бессознательный и неоспоримый авторитет отца; устаревший и тем не менее необходимый кумир поколения; легко заменяе­мый, если вообще не одноразового использования, образец для подражания, соответственно.

В эпизоде «Командор», превосходном примере постмодернистской кине­матографической интертекстуальности, «Клан Сопрано» разоблачает миф идиллической Италии, показанный в «сицилийской» части «Крестного отца». Серия начинается с того, что банда Сопрано смотрит фильм и Тони робко говорит, что путешествие Майкла Корлеоне на Сицилию, «сверчки в тишине» — его любимый фрагмент. Затем мы отправляемся вместе с ними в сумбурную «деловую» поездку в Неаполь, и вскоре становится ясно, что город и его жители вовсе не соответствуют романтическим представлениям гангстеров. Все идеалы итальянской мафии из фильма Копполы безжалостно подорваны. Семью Каморра возглавляет женщина, так как боссы-мужчины либо впали в старческое слабоумие[17], либо сидят в тюрьме. Тони сперва от­казывается иметь с ней дело и фантазирует о сексе a tergo с ней в римском одеянии. У местных гангстеров нет никакого уважения к кодексу чести или этикету: они избивают подростка, напугавшего их на улице фейерверком; са­мые молодые из них сидят на героине. За столом переговоров на вежливое английское со стороны Тони: «Это честь — быть здесь» — среднего возраста мафиозо отвечает по-итальянски: «Не крути мне яйца, давай о деле». Неапо­литанские «гражданские» тоже отнюдь не отзывчивы и дружелюбны. Поли, компаньон Тони, в жажде припасть к родным корням терпит неудачу, сняв проститутку и утомив ее своими разговорами (та оказывается из деревни его деда). Ко всем мужчинам в барах и на улице он обращается с приветствием «commendatore» («командор»)[18], на что один из них отвечает: «Вы из НАТО? Вы нам трос канатной дороги порвали!»[19] Поли неохотно признает, что он американец. По возвращении в США он тем не менее говорит, что поездка была «сказочной»: «Я чувствовал себя как дома».

Второй эпизод — «Колледж» — о том, как Тони возит свою дочь Медоу по разным кампусам в Новой Англии на дни открытых дверей. Во время путе­шествия случайным образом он обнаруживает «крысу», живущую под про­граммой защиты свидетелей, и убивает предателя. Как пишет Уиллис, эпизод хорошо показывает расколотую идентичность Тони, «который частично уко­ренен в умирающей племенной культуре, частично представляет собой обыч­ного провинциального отца[20] широких взглядов (что видно из разговоров об Индии и контрацепции), искренне желающего, чтобы его дочь поступила в хороший университет». Душевная атмосфера путешествия и ужин при све­чах располагают Медоу к тому, чтобы напрямую спросить отца, состоит ли он в мафии. Сперва Тони все отрицает, но затем признается в своей нелегаль­ной деятельности, оправдывая ее италоамериканским наследием: «Мой отец был таким, мой дядя. Были времена, когда у итальянцев не было выбора». Реакция Медоу лишает его дара речи: «И у Марио Куомо [бывший мэр штата Нью-Йорк] не было?»[21] Она не просто разоблачает морально несостоятель­ные оправдания отца, но и обличает миф, за который он так отчаянно цеп­ляется. Филдс отмечает, что, когда она говорит о детях в школе, которые счи­тают, что мафия — это круто, Тони с надеждой спрашивает: «Как в "Крестном отце"?» Медоу пресекает его романтизирование бандитов, отвечая: «Нет, ско­рее как в "Казино". Одежда семидесятых, таблетки...» Концепция мафии у ее поколения претерпела определенные эстетические изменения, выставляя версию Пьюзо консервативной и неподходящей[22].

Наконец, в эпизоде «Христофор» американские индейцы митингуют про­тив парада на День Колумба, а Тони и Сильвио яростно спорят о своих этни­ческих корнях и о том, как те влияют на мафиози. Сильвио возмущен, потому что считает, что любая критика Колумба — это еще одно проявление дискри­минации итальянцев. Тони обрушивается на его натужные, мелодраматич­ные жалобы, тем самым косвенно признавая, что все апелляции к их предпо­лагаемой «итальянскости» с ее жертвенностью и страданиями — всего лишь предлог для оправдания своего существования вне закона. Похоже, Тони усвоил преподанный дочерью урок. Но при этом принижение фигуры Крест­ного отца (когда он кричит на Сильвио: «Где твое самоуважение? Вся эта херня не из-за Колумба или "Крестного отца"!») тотчас же компенсируется обнаружением нового и неожиданного символического отца — Гэри Купера, сильного, немногословного типа, белого англосакса-протестанта. Стоит при­вести один из их разговоров полностью:

Сильвио: Я не понимаю, чего ты горячишься. Они дискриминируют всех итальянцев как группу, когда запрещают День Колумба.

Тони: Ты, бл***, можешь остановиться? Группа! Группа! Что, бл***, случилось с Гэри Купером, вот что я хотел бы знать!.. сильный, молчаливый тип. Он делал то, что должен был делать... И разве он жаловался? Разве он говорил: «Ах, я приехал из бедной техасской ирландской неграмотной среды или х** знает откуда, так что, пожалуйста, отвалите от нас, потому что мой народ на***ли»? <...>

С и л ь в и о: Ти, не принимай близко к сердцу, это всего лишь кино.

Т о н и: А какая, на***, разница? Колумб был так давно, что, может, он тоже гребаное кино! Ты сам говорил об образах!

С и л ь в и о: Я хочу сказать, что Гэри Купер, реальный Гэри Купер или кто угодно по имени Купер, никогда не страдал так, как итальянцы. Mericano [т.е. неитальянцы, англоамериканцы] вроде него поимели всех — итальян­цев, поляков, черных.

Т о н и: Будь он mericano в наши дни, он принадлежал бы к какой-нибудь группе жертв — к христианским фундаменталистам, оскорбленным ков­боям, геям, х*** знает к кому.

Критики справедливо подчеркивали, что это уникальный момент всего се­риала. Тони срывает маску и признает, что стал среднестатистическим белым гражданином США. По словам Косела, «эпизод "Христофор" тонко показы­вает, что когда италоамериканцы становятся белыми американцами, их власть в качестве крестного отца в своей семье не зависит уже только от их "кровных" связей со старой итальянской патриархальностью. Скорее, она также зависит от сложных отношений с символическими фигурами "белых" отцов»[23]. Я разделяю эту точку зрения, но в то же время думаю, что ряд аргу­ментов, используемых Тони, говорит нам нечто большее: он ставит Гэри Ку­пера как сильного, молчаливого типа выше дона Корлеоне (или Колумба, ко­торый жил так давно, что сам уже стал образом) вместо того, чтобы признать, что первый не менее мифичен, или идеализирован, и столь же бесполезен, как второй. В конце спора Тони возражает Сильвио: «Гэри Купера тоже на***! Живи он сейчас, он сам бы оказался униженной отцовской фигурой, выступающей за права своей группы; наверняка он считал бы себя эксплуа­тируемым, жертвой. И все же я выбрал бы скорее его в качестве Господствую­щего Означающего, чем итальянского отца. Я американец!»

Зачем вообще нужен Гэри Купер, чтобы осознать себя американцем? И как может Тони одновременно понимать всю пустоту сильного, молчали­вого образа — который сегодня, вероятно, защищал бы права и свободы своей сильной-и-молчаливой группы — и продолжать отождествлять себя с ним?

Это противоречие можно разрешить, если мы примем, что Тони, временно осознавший фиктивность традиционного отца (в любых его вариантах) и его фальшивую генеалогию, тем не менее сознательно выбирает проблематич­ный путь идентификации себя с безжалостным американским индивидуа­лизмом («Группа! Группа!») — вот что образ «реального Гэри Купера» как человека, который всего добился сам, символизирует в этом контексте, в от­личие от пустой и неправдоподобной голливудской иконы Гэри Купера. Са­моучка «из техасской ирландской неграмотной среды», всего добившийся в жизни, по-прежнему остается притягательной иконой капитализма, а силь­ный, молчаливый тип — всего лишь алиби. Мою гипотезу подтверждает еще одно замечание Тони в том же разговоре:

Позволь кое о чем тебя спросить. Все хорошее, что ты получил от жизни, было потому, что ты — Калабрезе? Я скажу тебе. Ответ — нет... Ты получил его, потому что ты — это ты, потому что ты умный, потому что ты х*** знает что еще.

«Клан Сопрано» изящно развенчивает италоамериканские фантазии из ста­рых гангстерских фильмов, но и платит за это свою цену: Тони цинично усваивает те самые (не)ценности капитализма, которые Коппола был на­мерен критиковать в первую очередь. Преодоление необходимости искать оправдание своим незаконным действиям через виктимизацию неизбежно приводит Тони к тому, что он занимает позицию mericano — тех, кто, по сло­вам Сильвио, законно «поимел всех остальных» (а теперь еще и жалуется). Но в то же время он сознает, что их символические конструкции (такие, как сильный, молчаливый тип) больше не заслуживают доверия.

Перевод с англ. Н. Сафонова под ред. А. Скидана

[1] Lourdeaux L. Italian and Irish Filmmakers in America: Ford, Capra, Coppola, and Scorsese. Philadelphia: Temple Univer­sity Press, 1993. P. 186.

[2] Poon Ph. The Corleone Chronicles: Revisiting «The Godfat­her» Films as a Trilogy // Journal of Popular Film and Tele­vision. 2006.Vol. 33. № 4. P. 191.

[3] Jameson F. Reification and Utopia in Mass Culture // Social Text. 1979. № 1. P. 146.

[4] Интересно то, как итальянским неореализмом ставилось под сомнение значение семейного единства для итальян­ского и италоамериканского общества. Характерной чер­той таких разных фильмов, как «Рим — открытый город», «Похитители велосипедов», «Чудо в Милане», «Витто- рио Д.» (список можно продолжить), является то, что можно назвать мотивом несемейности: Пину убивают до ее свадьбы с Франческо, Антонио теряет отцовскую власть и его молодой сын Бруно плохо за ним ухаживает, Тото — сирота, Умберто — одинокий старик.

[5] Mannino M.A. Рецензия на книгу: Messenger C. The God­father and American Culture: How the Corleones Became «Our Gang» // MELUS. 2003. Vol. 28. № 3. P. 218.

[6] «Италоамериканцы стали синонимом телевизионной кри­минальности» (Cortes C.E. Italian-Americans in Film: From Immigrants to Icons // MELUS. 1987. Vol. 14. № 3/4. P. 108).

[7] Цит. по: FieldsI.W. Family Values and Feudal Codes: The So­cial Politics of America's Twenty-First Century Gangster // Journal of Popular Culture. 2004. Vol. 37. № 4 (http://web.a.ebscohost.com/ehost/pdfviewer/pdfviewer?vid=3&sid=c4de8cda-...).

[8] «Многие мафиози смотрят эти фильмы, чтобы жить, со­относясь с ними» (Ibid.).

[9] Willis E. Our Mobsters, Ourselves // The Nation. 2001. April 2 (http://www.thenation.com/article/our-mobsters-ourselves).

[10] Fields I. W. Family Values and Feudal Codes. Нужно также отметить, что в США и во всем мире есть мафиозные группы, которые так или иначе процветают вне зависимо­сти от создаваемых культурных образов. Это диегетически показано в «Клане Сопрано» посредством нарастающего присутствия русской мафии.

[11] Ibid.

[12] Willis E. Our Mobsters, Ourselves.

[13] Кармела и доктор Мелфи, психотерапевт Тони, опреде­ленно должны быть в этом списке, но они являются все же более сложными персонажами.

[14] «Сериал эпизод за эпизодом и сезон за сезоном показы­вает нам всю несостоятельность шарма Тони перед лицом преступлений и других форм социально неприемлемых действий» (Nochimson M.P. Waddaya Lookin' At?: Re-rea­ding the Gangster Genre Through «The Sopranos» // Film Quarterly. 2002. Vol. 56. № 2. P. 7).

[15] Lavery D. Coming Heavy: The Significance of The Sopranos // This Thing of Ours: Investigating «The Sopranos» / D. Lavery (Ed.). New York: Columbia University Press, 2002. P. XIV.

[16] Можно подумать, что они стали уязвимы после того, как стали примерять на себя идеализированный образ жизни, который на экранах изображал их самих!

[17] «Смутная завороженность впавшего в старческое слабо­умие итальянца американскими клише сравнивается с по­терей италоамериканцами своих корней, их удаленностью от настоящей "итальянскости"» (YacowarM. The Sopranos on the Couch. Analyzing Television's Greatest Series. New York; London: Continuum, 2005. P. 89).

[18] В фильме «Крестный отец: Часть III» к Майклу Кор- леоне на Сицилии обращаются: «Commendatore Майкл Корлеоне».

[19] В контексте деконструкции границы между реальным/вы­мышленным, доведенной до критической точки, это выска­зывание является отсылкой к действительному инциденту, произошедшему в 1998 году в Кабалезе, когда в итальян­ских Альпах военный самолет США порвал трос канатной дороги, что привело к двадцати жертвам.

[20] Willis E. Our Mobsters, Ourselves.

[21] Здесь Медоу как будто отсылает к фразе дона Вито «Я бы хотел, чтобы ты стал сенатором Корлеоне, мэром Кор- леоне» (но время для этого еще не пришло), ставя отца пе­ред тем фактом, что тридцать лет спустя он вполне мог бы стать сенатором Сопрано.

[22] Fields I.W. Family Values and Feudal Codes.

[23] Kocela C. From Columbus to Gary Cooper: Mourning the Lost White Father in «The Sopranos» // Reading the Sopra­nos / D. Lavery (Ed.). London; New York: I.B. Tauris, 2006. P. 116.

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №3(127)

Интеллектуалы немецкоязычной антифашистской диаспоры в поисках идентичности

(пер. с англ. И. Булатовского)

Катерина Кларк

В последние годы феномен диаспоры не раз оказывался в центре внимания научного сообщества. Многие исследователи пытались понять, какое воздей­ствие на культурную, этническую и национальную идентичность оказывает случайное или намеренное рассеяние по разным странам массы людей, при­надлежащих к одной этнической группе или живущих в одном государстве, как это было в случае послереволюционной русской эмиграции, образовав­шей диаспору.

История диаспоры, о которой пойдет речь, началась 30 января 1933 года, когда к власти в Германии пришел Гитлер. Ее формирование ускорили массо­вые аресты среди левых вслед за пожаром Рейхстага 27 февраля, а также по­казательное сожжение книг в Берлине 10 мая того же года, после чего из стра­ны бежали многие интеллектуалы, опасавшиеся за свою жизнь. В 1938 году, после аншлюса Австрии и отторжения от Чехословакии Судетской области, антифашистская диаспора пополнилась местной интеллигенцией и теми, кто нашел временное убежище в этих странах. Всех их я определяю как немецкоязычных, поскольку писали они в основном по-немецки.

Для формирования диаспоры необходимо рассеяние, что и произошло с немецкоязычными интеллектуалами: их разбросало по всему миру, включая Францию, Англию, Турцию, Чехословакию (до нацификации), США, Пале­стину и некоторые латиноамериканские страны. Тем не менее они, как пра­вило, держались вместе, сохраняя общность благодаря внутренним связям и тем объединениям, которые возникали вокруг различных организаций, а также периодических изданий, распространяемых внутри диаспоры. Предметом моего исследования будут те дилеммы, с которыми сталкивались немецкоязычные интеллектуалы, пытаясь определить культурную идентич­ность в условиях диаспоры, особенно те из них, у кого были какие-то связи с СССР (кто либо жил там, либо работал в просоветских организациях и из­даниях, либо занимался другого рода деятельностью, поддерживаемой совет­ской властью). Но сперва немного о самой диаспоре.

В 1930-х годах у немецкоязычной интеллектуальной диаспоры было два центра. Первый — Париж, где насчитывалось больше всего немцев-антифа­шистов, пока германское вторжение не заставило их пересечь Атлантику и осесть в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Союз [защиты интересов] немецких писателей (Schutzverband deutscher Schriftsteller, SDS), созданный в 1909 го­ду и переформированный нацистами в 1933-м в Имперский союз немецких писателей (Reichsverband deutscher Schriftsteller), был возрожден в Пари­же по инициативе эмигрантов — бывших членов его крайне левого берлин­ского отделения. Филиалы парижского Союза, объединившие около 90% из двухсот отверженных немецкоязычных писателей разных национальностей, были созданы в Великобритании, Чехословакии, Бельгии, Дании, Голландии, Швейцарии, Люксембурге, Австрии, Южной Африке, США и Мексике[1].

Диаспора страдала от хронической нехватки денег. Ее главные журналы, такие как «Die Sammlung», выпускавшийся в Амстердаме Клаусом Манном, «Neue deutscher Blatter», издававшийся в Праге Виландом Херцфельде, бра­том Джона Хартфилда, и парижский «Unsere Zeit», редко когда существо­вали дольше двух лет и закрывались один за другим. Кроме финансовых, эмигранты сталкивались с паспортными проблемами и нередко страдали от голода. В результате, а также благодаря неуклонной поддержке Советским Союзом антифашистского движения (до пакта Молотова—Риббентропа, за­ключенного в 1939 году) и в силу левых симпатий многих интеллектуалов- эмигрантов просоветские организации и коммунистическая идеология стали играть значительную роль внутри диаспоры.

Вторым ее центром стала Москва. Несмотря на большое число обосновав­шихся там немецкоязычных интеллектуалов-эмигрантов, Советский Союз не соответствовал этой роли. Как правило, социалистическое государство принимало бежавших от нацистов интеллектуалов только в том случае, если они являлись членами коммунистической партии; остальным же отказывало. Франция была в этом смысле более открытой, особенно при Леоне Блюме, возглавлявшем правительство Народного фронта, когда в стране насчитыва­лось по меньшей мере 10 000 (а возможно, и все 30 000) представителей диа­споры, хотя после отставки Блюма в 1938 году ситуация изменилась в худ­шую сторону[2].

Тем не менее Москва оставалась крупнейшим центром немецкоязычной антифашистской диаспоры, особенно после 1935 года, когда существенные сдвиги в политике Коминтерна превратили СССР в лидера широкого анти­фашистского движения. Эта фаза, приблизительно совпадающая с эпохой На­родного фронта во Франции, охватывает период с 1935-го по начало 1939 го­да и отмечена переходом СССР и Коминтерна на более открытые позиции в вопросе о том, кого можно считать союзниками в их общем деле. Эта новая политика была провозглашена Георгием Димитровым в его речи на VII Кон­грессе Коминтерна в августе 1935 года. Говоря о необходимости такого рас­ширения категории потенциальных участников антифашистского альянса, поддерживаемого Коминтерном, чтобы он мог вовлечь в свою идеологичес­кую орбиту не только рабочих и интеллигенцию, но и католиков, и анар­хистов, и другие ранее непредставимые в этом альянсе группы, Димитров подчеркивает, что «Коммунистический Интернационал не ставит единству действий никаких условий, за исключением одного — элементарного, для всех рабочих приемлемого, а именно: чтобы единство действий было направлено против фашизма, против наступления капитала, против угрозы войны, про­тив классового врага»[3].

С 1935 года Советский Союз начал активно, хоть и неофициально, субсиди­ровать деятельность антифашистов во Франции. В частности, Международный конгресс писателей в защиту культуры, проведенный летом 1935 года в Па­риже, веха в истории антифашистского движения, был организован и финан­сировался в основном Советским Союзом при живейшем участии Сталина[4].

В этой атмосфере, созданной Народным фронтом, парижским конгрессом и VII Конгрессом Коминтерна, произошли знаменательные институциональ­ные перемены. После парижского конгресса на смену Международному объ­единению революционных писателей (МОРП), управлявшемуся из Москвы и подотчетному Коминтерну, пришла более открытая писательская органи­зация — Международная ассоциация писателей в защиту культуры, с центром в Париже, но по-прежнему активно финансируемая и управляемая из Моск­вы. Многие немецкие литераторы, осевшие во Франции и других странах За­падной Европы, вступили в эту организацию. Немецким литераторам, жив­шим в Советском Союзе, ничего не оставалось, как тоже стать ее участниками, в результате чего они немедленно оказались под опекой немецкой секции Союза писателей СССР, в которой ведущую роль играл Георг (Дьёрдь) Лукач. Немецкая секция подчинялась иностранной комиссии Союза писателей, воз­главляемой Михаилом Кольцовым и его заместителем Сергеем Третьяковым. Оба они бывали в Берлине в начале 1930-х и с тех пор имели широкие связи среди немецких интеллектуалов. Мария Остен[5], гражданская жена Кольцова, с которой он познакомился в Берлине, тоже вела активную работу с немецко­язычной интеллектуальной диаспорой. Кольцов, Остен и наиболее активные немецкоязычные интеллектуалы, жившие в Москве, часто бывали в Париже, курируя антифашистскую деятельность Международной ассоциации писате­лей в защиту культуры, — особенно во время Гражданской войны в Испании, начавшейся в 1936 году, когда Париж стал своего рода перевалочной базой для тех, кто направлялся в Испанию или возвращался оттуда.

Советский Союз оказывал значительную материальную поддержку не­мецкоязычным писателям в изгнании, обеспечивая им прежде всего возмож­ность публикации. Переписка Третьякова, Остен и Кольцова с теми из них, кто нашел прибежище в странах Западной Европы, свидетельствует о том, что помощь в издании их произведений, в оригинале и в русском переводе, заботила Союз писателей СССР не меньше, чем получение этими литерато­рами продовольственных посылок от их советских коллег[6]. Советские изда­тельства выпускали до 250 книг на немецком языке в год, не говоря уже о множестве произведений немецкой литературы в русском переводе[7]. Кроме того, в советских театрах поощрялись постановки пьес немецкоязычных дра­матургов, а некоторые советские фильмы снимались немецкими режиссе­рами[8]. Любопытным примером подобного сотрудничества мог бы послужить антиамериканский художественный фильм «Черные и белые», посвященный положению чернокожих в Америке: сценарий был совместным, советско-не­мецким, сниматься должны были приглашенные афроамериканские актеры, а режиссером должен был стать немец Карл Юнгханс (однако фильм так и не был снят).

Оказывая материальную поддержку немецкоязычным интеллектуалам-из­гнанникам, их советские покровители преследовали вполне определенные цели. Одной из них было повышение уровня сознательности и культуры со­ветских этнических немцев, которые проживали в основном в АССР Немцев Поволжья со столицей в городе Энгельс (до 1931 года — Покровск). К 1936 го­ду в СССР нашли пристанище 4600 немецкоязычных беженцев; после окку­пации Австрии и Чехословакии их число значительно увеличилось. Тем не менее эмигранты-антифашисты, принятые Советским Союзом, составляли незначительное меньшинство по сравнению с миллионом советских этни­ческих немцев, потомков так называемых «колонистов» XVIII-XIX веков; к тому же эта группа населения выросла в период первой пятилетки за счет притока немцев и австрийцев, привлеченных индустриализацией и возмож­ностью получить работу, которой не было в охваченной депрессией Европе.

Город Энгельс был провинциальным захолустьем. Немцы Поволжья раз­говаривали на архаичном немецком языке вековой давности и были в основ­ном крестьянами и рабочими. Тем не менее Эрвин Пискатор, знаменитый берлинский театральный режиссер-экспериментатор левого толка, приехав­ший в СССР в 1931 году, с энтузиазмом взялся за предложенную ему работу в Академическом немецком театре Энгельса и даже пытался (правда, безус­пешно) привлечь к ней Бертольта Брехта[9]. Другой целью советских покро­вителей немецкоязычной интеллектуальной эмиграции было привлечение их к просоветской пропаганде среди европейских немецких беженцев и на­селения самой нацистской Германии[10]. Например, для участия в передачах международного «Московского радио» на немецком языке приглашались видные немецкоязычные интеллектуалы, а немецкий режиссер Густав фон Вангенхайм снял советский антифашистский пропагандистский фильм «Бор­цы» («Kampfer», 1936).

Важнейшей составляющей участия СССР в судьбе немецкоязычной ин­теллектуальной диаспоры было финансирование трех периодических изда­ний, которые печатались в Москве, но широко распространялись внутри диа­споры: «Das Wort», «Internationale Literatur. Deutsche Blatter» и «Deutsche Zentral-Zeitung». Журнал «Das Wort», основанный в 1936 году по инициати­ве парижского конгресса писателей, редактировали Вилли Бредель, Леон Фейхтвангер и Бертольт Брехт[11]. Последние двое жили за границей: Фейхт­вангер — на французской Ривьере, а скиталец Брехт — по всей Европе. Пред­намеренный выбор редакторов среди иностранных писателей с громкими именами должен был сделать «Das Wort», по существу, главным объединяю­щим литературным органом диаспоры, разбросанной по разным странам. Два других издания, важных для ориентированных на Москву эмигрантов, — «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» — выполняли ту же функцию, но в меньшей степени. Когда в 1933 году Иоганнес Бехер стал глав­ным редактором «Internationale Literatur», немецкой версии советского жур­нала «Интернациональная литература», это издание отчасти утратило свою независимость и стало печатать в основном немецких литераторов-эмигран­тов, а не смесь произведений разноязычных авторов[12]. «Deutsche Zentral- Zeitung», существовавшая с 1926 года, а в тридцатые выходившая ежедневно, была своего рода «Правдой» для советских этнических немцев: она сообщала об их промышленных и сельскохозяйственных успехах, открытии новых не­мецких школ и т.д. Однако при Юлии Анненковой, руководившей «Deutsche Zentral-Zeitung» в 1934-1937 годах, эта газета тоже стала печатать статьи, на­писанные представителями немецкоязычной интеллектуальной эмиграции или ориентированные на них. Среди зарубежных подписчиков «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» были выдающиеся представители немецкой антифашистской эмиграции[13]; редакции трех изда­ний работали в тесном сотрудничестве, нередко делясь друг с другом руко­писями и рекомендуя друг другу авторов.

Эти полностью финансируемые советской властью издания позволяли эмигрантам высказывать свои идеи и способствовали улучшению их матери­ального положения, но при этом усугубляли экономическую зависимость многих из них от советского государства: гонорары зарубежным авторам вы­плачивались в червонцах, что делало публикацию особенно желанной для тех, кто едва сводил концы с концами (об этом свидетельствует, к примеру, переписка редакции «Das Wort» с Вальтером Беньямином)[14].

Таким образом, едва ли можно рассматривать изгнанников-антифашистов, писавших для этих изданий, как «группу», ориентированную исключительно на Москву. Состав авторов постоянно менялся, особенно после показатель­ных процессов 1936-1938 годов, когда многие немецкоязычные интеллек­туалы, осевшие в СССР, стали жертвами чисток, а многие их зарубежные кол­леги отвернулись от советской России. Нет необходимости говорить о том, что политическое давление Советского Союза, становившегося в течение 1930-х годов все более консервативным и закрытым, также способствовало сокращению числа зарубежных авторов. Несмотря на неизбежное искажение общей картины, эти издания могут служить важным источником информа­ции о том, как ориентированные на Москву немецкоязычные интеллектуалы решали насущную проблему осмысления своей идентичности в качестве из­гнанников, неизбежно вставшую перед ними в условиях диаспоры.

Для интеллектуалов-антифашистов, которые начали эмигрировать из Гер­мании с приходом к власти Гитлера в 1933 году, вопросы идентичности и идейной приверженности стояли особенно остро. Как им следовало отныне определять себя? В чем состояла их новая миссия? Должны ли были те, кто нашел прибежище в СССР, ассимилироваться и стать советскими гражда­нами? Или они должны были стать частью большого транснационального сообщества интеллектуалов-антифашистов, которое заявило о себе во время парижского конгресса писателей (Вилли Бредель характеризовал это со­общество: «...писатели международного значения, такие как Жид, Мальро, Барбюсс, Нексё, Хаксли, Генрих Манн и Фейхтвангер»[15]). Или эти интеллек­туалы-изгнанники, несмотря ни на что, были прежде всего защитниками и хранителями истинно немецкого культурного наследия? Или же, по сути, подданными коммунистической империи, управляемой из Москвы?

На самом деле, хоть и в разной степени, к этим интеллектуалам приме­нимы в комплексе все перечисленные выше характеристики. Дело в том, что эмигранты-антифашисты одновременно были связаны с разными культурно-идеологическими группами, каждая из которых определялась одной из этих возможностей. Это многообразие ориентиров и задач означало, что как из­гнанники, так и их советские покровители были непоследовательны в опре­делении своих позиций.

Интеллектуалы-изгнанники пытались найти общий язык с разными, под­час противоборствующими, силами и обстоятельствами. Разумеется, мате­риальные соображения играли здесь решающую роль, потому что главным для этих эмигрантов было продолжение их интеллектуальной деятельности.

Большинство представителей немецкоязычной интеллектуальной диа­споры пытались осмыслить и освоить новые виды идентичности, игнориро­вавшие этническую обособленность и в силу этого являвшие яркий контраст с платформой нацистов, их изначальных соперников в плане определения культурной идентичности. Интеллектуалы-изгнанники стремились к свет­ской культурной идентификации, своего рода секуляризованной вере, чьи основания — разум, гуманизм, культура — были выдвинуты в 1935 году Меж­дународным конгрессом писателей в защиту культуры и в общих чертах определяли платформу интернациональной когорты интеллектуалов-анти­фашистов периода Народного фронта. Нацисты, напротив, олицетворяли иррациональное невежестве, которым изобиловали Средние века[16], и «вар­варство» (Barbarei); они были «разрушителями культуры» (Kulturzerstorer)[17]и даже нелюдями, «хищниками» (Raubtiere) — характеристика, неожидан­но напоминающая те, что давались обвиняемым на московских показатель­ных процессах[18].

Однако благородные идеалы немецкоязычных антифашистов (культура, гуманизм, разум) были слишком обобщенными, что оказалось неизбежным в условиях интернационального культурного альянса, своей непрочностью напоминавшего Народный фронт. Необходимо было определиться: какая культура? какой гуманизм? Некоторые интеллектуалы, вслед за деятелями Коминтерна, формально высказывались в поддержку культуры угнетенных стран (колоний и полуколоний) «третьего мира»[19], как сказали бы мы сего­дня; другие ратовали за «советский гуманизм, ничего общего не имеющий с буржуазным гуманизмом»[20], но чаще всего их высказывания все-таки имели отношение к культуре, так или иначе связанной с «немецкостью».

Ключевая дилемма для немецкоязычных антифашистов состояла в опре­делении своей миссии и своей собственной светской религии — культуры — на фоне того, что сообщество их было, в сущности, транснациональным, диаспорическим, то есть безгосударственным. Широко распространено мнение, что «культура по своей природе явление недовоплощенное и нуждается в го­сударстве, чтобы воплотиться в полной мере»[21]. Германия, которая могла бы рассматриваться как «национальное государство» этих изгнанников, как локус и гарант их «культуры», недостаточно хорошо поддается определению в качестве геополитической реалии, что было слишком очевидно в то время, когда нацисты заявили о своих претензиях создать «великую Германию». Для немецкоязычных изгнанников выбор принадлежности к определенной «нации» был особенно проблематичен в силу того, что они составляли диа­спору выходцев из разных стран (Германии, Австрии, Чехословакии, Венг­рии). В своих усилиях выйти за пределы идеологии «крови и почвы» и этноцентричности нацистской культуры они постоянно рисковали впасть в банальное обобщение, в «беспочвенность».

Можно было, разумеется, определить «культуру» и «нацию» в контексте советской ассимиляции. В статьях, которые публиковала «Deutsche Zentral-Zeitung», а также в стихах и прозе, публиковавшихся в «Das Wort», изгнан­ники постоянно заявляли о том, что СССР — их истинная родина. С ассими­ляцией была связана тема пересечения границы как решающего момента (вы­езд из Германии или въезд в СССР). Однако момент этот был двойственным: освобождением и поводом для ностальгии. Этот психологический конфликт всегда мог быть разрешен путем признания в Советском Союзе родины (Heimat) более высокого порядка — родины марксизма, которая в результате победы рабочего класса превратилась, как заявил Вилли Бредель в передо­вице девятого номера «Das Wort» за 1937 год, в «национальное государство в высшем смысле»[22]. В 1935 году Фриц Хекерт в статье «Москва — центр ком­мунистической мысли», опубликованной в «Deutsche Zentral-Zeitung», про­вел линию от Трира, где родился Маркс, к Москве, средоточию «мира ком­мунистических идей», где Маркс получает «наиболее широкое и глубокое прочтение»[23]. Такого рода прививка немецкой традиции к советской под­робно рассматривается в одном из главнейших канонических источников среди эмигрантских публикаций, посвященных проблеме гуманизма, — статье Альфреда Куреллы «Рождение социалистического гуманизма», опуб­ликованной в седьмом номере «Internationale Literatur» за 1936 год. Курелла видит начало «социалистического гуманизма» в буржуазном гуманизме, до­стигшем своего расцвета в конце XVIII — начале XIX века у Гёте и Шиллера, которые, на его взгляд, призывали вернуться к идеалу человека как меры лю­бой политики и экономики. Следующий важнейший шаг в понимании гума­низма был сделан в ранних работах Маркса, особенно — в его «Экономико- философских рукописях 1844 года», издание которых на языке оригинала было, кстати, осуществлено в Москве в конце двадцатых — начале тридцатых годов при участии группы немецкоязычных эмигрантов, включая Хуго Хупперта и Лукача[24]. Тексты раннего Маркса не входили в канон марксизма-ле­нинизма сталинской эпохи. Между тем, в «Экономико-философских руко­писях» рассматривается проблема отчуждения, отталкиваясь от которой Курелла определяет пролетариат как носителя истинного гуманизма и про­возглашает СССР духовной родиной пролетариата[25]. Пролетарский интер­национализм широко декларировался в отношении эмигрантов, осевших в СССР. На открытии международной секции Клуба мастеров искусств 8 февраля 1935 года Феликс Кон, видный советский публицист и деятель Наркомпроса, приветствовал собравшихся следующими словами: «Те, кто пришел к нам, как солдаты пролетарской революции, как борцы за социа­лизм, более не являются иностранцами в социалистическом отечестве. Добро пожаловать к нам, товарищи с Запада и Востока, те, кто отдает свои силы на дело нашей культурной революции!»[26]

Несмотря на многочисленные утверждения подобного рода, на самом деле немецкоязычные эмигранты жили в советском государстве в условиях фак­тического апартеида или, во всяком случае, параллельной реальности. Для них было создано множество отдельных привилегированных заведений, в ко­торых они не пересекались с обычными советскими гражданами. Эмигранты существовали в своем немецкоязычном мире. Они могли не чувствовать себя иностранцами в интернациональной секции Клуба мастеров искусств, по­тому что у них там была своя, отдельная программа лекций и спектаклей на их родном языке. Они слушали немецкие передачи международного «Московского радио». Их дети в большинстве своем ходили в специальные немецкие школы. Существовал даже немецкий политехникум на 755 мест[27]. Иностранцы работали в отдельных учреждениях или подразделениях учреж­дений и занимались деятельностью, в основном ориентированной на интел­лектуалов-антифашистов в нацистской Германии или на советских немцев. Своего рода исключением были архитекторы, участвовавшие в проектиро­вании, но и для них создавались отдельные иностранные бригады[28].

Кроме этого, чисто физического и институционального, имело место и значительное социально-психологическое разделение. Мало кто из эмигран­тов заботился о том, чтобы учить русский язык. Особенно примечателен слу­чай Иоганнеса Бехера, главного редактора «Internationale Literatur» в 1933­1945 годах, который, хотя и жил в доме советских писателей, отказался учить русский, потому что не хотел, чтоб этот язык влиял на него как на немецкого писателя. В результате каждое утро Хуго Хупперт являлся к нему, чтобы сообщить новости, почерпнутые им из советских газет[29]. И это был тот самый Бехер, который в 1935 году на Международном конгрессе писателей в защиту культуры заявлял: «Этот конгресс является всемирным не потому, что столько-то стран послали на него своих представителей, а потому, что он яв­ляется проявлением мировой воли: лучшее из прошлого объединилось с ра­бочим классом в его борьбе. <...> Мы говорим на разных языках, но, несмотря на все наши различия, есть нечто выше этих различий, что связывает и объ­единяет нас»[30].

В том же духе говорил и Теодор Бальк, немецкий делегат на втором Меж­дународном конгрессе писателей в защиту культуры, который прошел в Вален­сии, Мадриде и Париже летом 1937 года в разгар гражданской войны в Ис­пании: «Моя бригада говорит на двадцати языках, но все мы владеем общим интернациональным языком»[31].

Такого рода заявления представляются не только далекими от реальности, но и противоречащими главной заботе немецких интеллектуалов — спасти немецкий язык (и с ним — немецкую культуру) от его осквернения и иска­жения нацистами. Немецкие эмигранты, сосредоточенные в Москве, придер­живались своей версии того, что называется «национальной диаспорой»; их чаяния Бехер сформулировал в той же самой речи на парижском конгрессе: «Слово писателей может соединить тех, кто разделен»[32].

Германия традиционно оценивала право на гражданство с точки зрения крови, а не с точки зрения языка. Для эмигрантов же именно язык стал ос­новным критерием принадлежности к их национальной диаспоре. Выступая в 1937 году перед нью-йоркскими эмигрантами-антифашистами, драматург Эрнст Толлер заявил: «На самом деле ни один диктатор не может отнять у писателя его родной страны. Язык — плоть от плоти родины, земли, которая питает его, земли, на которой он растет. Художник отвечает за культурные ценности. В его задачу входит пробуждать спонтанные чувства гуманности, свободы, справедливости, красоты и быть их защитником. <... > Он должен служить не национальности, но единству нации. Пока мы, эмигранты, оста­емся верными своим идеалам <...>, мы будем достойны того немецкого духа (Deutschtum), в который верим. <...> Из него выросли Гёте и Бетховен, Шил­лер и Гёльдерлин, Бах и Бюхнер, Лессинг и Маркс»[33].

Отметим тот же неразрешимый конфликт между национальным и интер­национальным устремлениями, которым заряжена риторика Народного фронта в отношении культуры, не говоря уже о проблеме определения места марксизма-ленинизма в культурном пантеоне. Примечательна, пожалуй, кри­тическая реакция современных теоретиков диаспоры на вопиющий бинаризм распространенного постколониального представления о том, что националь­ное, а также интер- или транснациональное устремления не обязательно должны входить в противоречие друг с другом. Эта реакция впервые нашла выражение в книге Джеймса Клиффорда «Маршруты: путешествие и перевод в конце двадцатого века» («Routes: Travel and Translation in the Late Twen­tieth Century», 1997), в которой автор указывает на то, что, «невзирая на их идеологию беспримесности, диаспорические культурные формы никогда не могут на практике быть исключительно националистическими». Диаспорическому состоянию свойственны и перевод, то, что Бахтин назвал бы «пере­акцентуацией», и полицентричность, и «многосторонняя смежность»[34].

Немецкоязычные беженцы из нацистской Германии не были исключе­нием. Хотя изгнанники, о которых я здесь говорю, представляют группу, от­личную от рассматриваемых в большинстве современных теорий диаспоры, многие из общих наблюдений имеют к этой группе непосредственное отно­шение. Эти изгнанники могли быть ориентированы на Москву, но тем не ме­нее они постоянно находились в пути, во многих случаях буквально, в дру­гих — фигурально. Некоторые не хотели учить русский язык или знали его плохо, но при этом они были многоязычны: большинство свободно владело по крайне мере французским и, весьма вероятно, английским или еще каким-нибудь европейским языком. Кроме связей со своими товарищами по изгна­нию, они поддерживали внутри диаспоры связи с другими интеллектуалами-антифашистами, посредством личных контактов, переписки или встречаясь с ними на регулярно проводившихся конгрессах; так они становились участ­никами транснациональной общности, образованной в результате различных форм взаимодействия.

Однако в их случае «децентрализованность» имела свои пределы. Им были необходимы нарратив, который они могли бы противопоставить нацистам, и культурная идентичность, которая могла бы помочь им приспособиться к новым условиям, но им также был необходим более широкий культурный альянс, чем тот, что могла обеспечить их относительная малочисленность. Цитированное выше обращение Толлера к немецким изгнанникам, осевшим в Нью-Йорке, исходит одновременно из разных позиций в своей попытке со­ответствовать практически несовместимым задачам. Толлер начинает с органицистской характеристики немецкого языка, приближающейся к риторике «крови и почвы», быстро сворачивает в сторону общих идеалов «гуманизма, свободы, справедливости и красоты», которым должен следовать немецкий художник в своем служении «единству наций», затем частично отступает на националистические позиции, вспоминая идеал «немецкого духа», но снимает напряжение, взывая к великим именам немецкой культуры, которые стали центральными для культуры мировой (Гёте, Бетховен и т.д.).

Культура, и в особенности литература, более приспособлена для пересадки из одной почвы в другую, более переводима, в меньшей степени завязана на лингвистическую обособленность, чем разговорная речь. Именно поэтому литература сегодня так важна для тех, кто декларирует постпостколониализм. Его теоретики призывают выйти за пределы схематического сопостав­ления метрополии и колонии, характерного для изучения постколониальной литературы, и рассмотреть тот тип литературы, которая была названа «постколониальной» в силу своей принадлежности к более благородной категории «мировой литературы», в рамках которой она не может рассматриваться ни в контексте колонии, ни в контексте метрополии и в то же время принадле­жит к обоим контекстам.

Точно так же в эпоху Народного фронта литература рассматривалась как сила, укорененная одновременно в локальном, национальном и в то же время выходящая за их пределы. Так, в цитированной выше речи Бехера на париж­ском Конгрессе писателей в защиту культуры утверждение: «Мы говорим на разных языках, но, несмотря на все наши различия, есть нечто выше этих раз­личий, что связывает и объединяет нас», — предваряли слова: «На этом Кон­грессе абстрактное понятие мировой литературы приобрело непосредст­венное и чрезвычайно актуальное значение»[35].

В эпоху Народного фронта, когда для левых антифашистов стало все труд­нее выдвигать на первый план классовую борьбу, равно как и приверженность коммунизму или социализму (хотя большинство из них, в разной степени, находили место этим ценностям в своих заявлениях), неразделимые ценности культуры и литературы оформились в настоящую светскую религию, объеди­нившую антифашистов в международное движение. Сергей Третьяков назвал свой сборник статей, посвященных антифашистскому братству, «Люди од­ного костра». «Костер» можно рассматривать как метафору света, исходящего от истинной литературы, которая ведет, согревает и поддерживает тех, кто ве­рит в нее, и, преодолевая любые границы, влечет их к своему огню в их транс­национальном братстве. Но в действительности «костер» здесь соотносится с более конкретными вещами. Третьяков говорит о своем братстве с теми, чьи книги были сожжены нацистами 10 мая 1933 года на Опернплац — момент, ставший для зарождения немецкоязычной диаспоры гораздо более решаю­щим, чем приход нацистов к власти несколькими месяцами раньше.

Джеймс Клиффорд в своих «Маршрутах» отмечает, что для диаспор «кол­лективная, непрекращающаяся история скитаний, страданий, адаптации или сопротивления может быть важна не меньше, чем проекция своего особого истока» или «телеология истока/возвращения»[36]. Парижский центр немец­коязычной эмиграции в первую годовщину берлинского сожжения книг от­крыл Немецкую библиотеку свободы (Deutsche Freiheitsbibliothek), в кото­рой были собраны книги немецкой и мировой литературы, преданные нацистами огню, а в Лондоне по инициативе леди Эсквит было основано Об­щество друзей Библиотеки сожженных книг[37].

Публикации в «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» переполнены образами самоотверженного мученичества в духе кре­стового похода. Но это и был крестовый поход во имя культуры. Писатели- изгнанники должны были спасти эту «прекрасную деву» из рук нацистов. Духовное мученичество лежало в основе движения «в защиту культуры» (со­гласно названию парижского конгресса), и те писатели, чьи книги были со­жжены, гордились этим. Книги одного из них, Оскара Марии Графа, подвер­глись сожжению выборочно, и он потребовал от нацистов сжечь остальные[38].

В центре активности ориентированной на Москву немецкоязычной эмиг­рации стояла сакрализация литературы, вера в нее, разделяемая антифаши­стами по всему миру. Хотя парижский конгресс 1935 года проводился «в за­щиту культуры», это был прежде всего конгресс писателей. Симптоматично также, что само название наиболее амбициозного из ориентированных на Москву периодических изданий немецкоязычной эмиграции — журнала «Das Wort» («Слово») — имеет библейские коннотации[39]. Немцы взяли с со­бой в изгнание своих великих классиков. Тот же Курелла, прочерчивая путь развития «социалистического гуманизма» от Шиллера и Гёте к Марксу и в конце концов к Советскому Союзу в статье «Я читаю "Дон Карлоса"», тро­гательно описывает, как он читал пьесу Шиллера в СССР и вызывал в вооб­ражении всех своих старых немецких друзей и коллег (некоторые из которых стали жертвами фашистского террора) сидящими в одной аудитории: вот оно, слово писателя, соединяющее, по словам Бехера, тех, кто разделен[40]. В статье Куреллы мощное воздействие шиллеровской пьесы и ее способность преодолеть многие границы (включая смерть) сосредоточены в словах мар­киза Позы: «О, дайте, государь, свободу мысли [Gedankenfreiheit]»[41] — строке, которую нацисты изымали из текста пьесы, потому что она вызывала бурные аплодисменты; изымали напрасно, ибо публика все равно аплодировала то­гда, когда эти слова должны были прозвучать.

В сочинениях немецкоязычных изгнанников постоянно встречается мысль о том, что литература обладает более сильным влиянием на умы, чем публи­цистика или научная мысль, и что перо мощнее клинка. К примеру, Вилли Бредель в своих репортажах из осажденной Валенсии, где в 1937 году прохо­дил второй Конгресс писателей в защиту культуры, приводит примеры жерт­венности крупных писателей из разных стран, которые отдают все, иногда — свои жизни, ради победы республиканцев, но утверждает, что высшая жертва в деле достижения этой цели — это пролитие «духовной крови»: «Три года на­зад на Съезде писателей Горький спросил, что должен сделать каждый в борь­бе против войны и фашизма. Казалось бы, ответ прост: писатели должны фор­мировать добровольческие батальоны и подобно лорду Байрону или Готфриду Келлеру помогать другим странам в их борьбе. Но Горький сказал, что самое опасное оружие против фашизма — письменное Слово, слово правды и сво­боды»[42]. Кольцов говорит в том же духе: «Что должен делать писатель на граж­данской войне в Испании? Он должен сражаться с помощью своего главного оружия — слова. Байрон своим творчеством сделал больше для освобождения всего человечества, чем своей смертью — для освобождения одной страны»[43].

Пьер Бурдьё и другие писали о литературе как форме культурного капи­тала, самодостаточном поводе для ритуальных перечислений великих имен или великих книг (как в нью-йоркской речи Толлера)[44]. Исходя из логики их позиции, призыв стоять за «истинную» литературу был также призывом сто­ять за «истинную» Германию. Поскольку сами изгнанники считали, что они создают великую литературу и боготворят ее, в нацистах они видели распро­странителей халтуры (Leserfrass)[45]. Советская сторона тоже провозгласила себя поборницей «истинно» немецкой литературы. На парижской Всемирной выставке 1937 года, к примеру, русские не только соперничали с немцами в оформлении своего павильона, который стоял напротив немецкого, но и могли похвастаться выставкой книг, среди которых изданий на немецком языке, вышедших в СССР, было больше, чем немецких книг на книжной вы­ставке в немецком павильоне. Союз немецких писателей также устроил в Па­риже свою выставку изданий Немецкой библиотеки свободы[46].

Встает вопрос: что такое «мировая литература»? Гибрид, включающий в себя книги, принадлежащие разным культурам? Та литература, которойпосчастливилось найти читателей во всем мире, или, точнее, «всемирно-исто­рическая» литература по аналогии с гегелевской «всемирно-исторической» личностью? Или это та литература, чьи создатели проникли в сущность своего времени или истории вообще и сумели подняться «над [своей] про­заической частностью <... > благодаря преображающей силе искусства и стать носителями универсального человеческого начала»?[47] Как явствует из нью-йоркской речи Толлера, а его формулировки типичны для немецкоязычных интеллектуалов-изгнанников, последнее было им ближе всего. В своей не­давней книге «Идея культуры» Терри Иглтон утверждает, что «культура как идентичность питает одинаковую неприязнь и к частности, и к индивидуаль­ности; вместо этого она ценит коллективное своеобразие <...> и извращенно хватается за случайные особенности существования — гендер, этничность, социальное происхождение, сексуальные предпочтения и прочее — и превра­щает их в носителей необходимости»[48]. «В идеале или каноне, претендующем на преодоление локальной специфики и узкого партикуляризма, — настаи­вает Иглтон, — заключена опасность бесплодного универсализма»[49]. Искус­ство играет важную роль в актуализации культуры как идентичности. Оно «пересоздает определенные вещи в форме их универсальных сущностей и тем самым придает им неповторимость. В процессе этого пересоздания оно превращает их из возможности в необходимость <... > Все то частное, что со­противляется этому алхимическому процессу, отбрасывается как шлак»[50].

Иглтон — возможно, не случайно — старый марксист. В этих формулиров­ках он приближается к обобщению (или пародированию?) позиции Георга Лукача 1930-х годов, когда все написанное им выполняло главным образом функцию авторитарных формул соцреализма, развивающих его основные принципы, содержащиеся в директивных выступлениях Горького и Жданова на Первом всесоюзном съезде советских писателе в 1934 году. О позиции Лукача красноречиво говорят и его высказывания во время печально известного спора об экспрессионизме, разгоревшегося на страницах «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung». Немецкоязычный изгнан­ник Георг Лукач был одновременно и инициатором атаки на экспрессионизм, и теоретиком соцреализма, выработавшим его основной принцип. В статье «Рассказ или описание», опубликованной в 1936 году по-немецки в «Internationale Literatur» (№ 11, 12) и по-русски в «Литературном критике» (№ 8)[51], Лукач выдвигает на первый план произведения Толстого и Бальзака в каче­стве образцов «рассказа», литературной стратегии, которая, в терминологии Иглтона, как раз и превращает содержание «из возможности в необходи­мость». Лукач, в сущности, отстаивает ту же позицию: «Все то частное, что со­противляется этому алхимическому процессу, отбрасывается как шлак».

Фактически одновременная публикация этой статьи Лукача на двух языках и в двух периодических изданиях подчеркивает его многополярную идентич­ность, весьма типичную для немецкоязычных интеллектуалов-изгнанников; в его случае — как венгра, как эмигранта, как советского гражданина, как члена нескольких национальных коммунистических партий (венгерской, немецкой и советской) и, в довершение всего, — еврея. Однако эта гибридная идентич­ность вызывает, в свою очередь, вопрос, какими критериями руководствовался Лукач, объявляя те или иные произведения литературы образцовыми. Статья Лукача заставляет задуматься о том, как можно провести границу между тем, что просто возможно, и тем, что необходимо. Является ли придание опреде­ленному произведению канонического статуса процессом, в результате кото­рого возможное как бы произвольно приобретает статус необходимого?

На страницах «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» мы находим тем не менее новый, или, скорее, уточненный, канон ве­ликой литературы и новое понимание отношения локального канона к транс­национальному. Большинство эмигрантов писали о «мировой литературе», но термин этот был de facto синонимом литературы европейской (взаимоза­мена этих понятий, кстати, имеет место и в статьях Бахтина того времени). На выборе канонических текстов в рамках европейской литературы в значи­тельной степени сказывались политические реалии эпохи. Статьи, публико­вавшиеся в этих трех немецкоязычных изданиях, косвенно или напрямую рассматривают культуру в контексте всеобщего канона произведений евро­пейской литературы, большинство из которых было написано по-французски или по-немецки (с добавлением ряда испанских авторов в период обострения гражданской войны в Испании). Великие авторы классической античности оставались практически незамеченными; редко, за исключением Шекспира, упоминались и английские писатели, не говоря уже об американских (если не считать таких общепризнанных левых, как Драйзер или Майкл Голд). Фактически провозглашая панъевропейский литературный канон «истин­ной» культуры, авторы «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» предпочитают игнорировать тот факт, что Западная Европа по-прежнему остается капиталистической, и считают США главным источ­ником всех бед. К примеру, в своем обзоре американского театрального ис­кусства Фридрих Вольф вполне безотчетно говорит «мы, европейцы», про­тивопоставляя эту категорию американцам[52].

Французская или, скорее, романская литература вообще занимала в то время умы многих немецкоязычных теоретиков литературы, оказавшихся в изгнании. Замечательный пример тому — «Мимесис» Ауэрбаха (написан­ный им в годы преподавания в Стамбульском университете) — труд, в кото­ром немецкая литература представлена весьма скудно. Лукач чаще обраща­ется к немецкой литературе, но главным образом — в отдельных статьях, а не в программных заявлениях о литературе в целом. В «Рассказе или описании» он приводит основные примеры не из немецкой литературы, но прежде все­го — из французской (исключение составляет Толстой, и, скорее всего, только потому, что Ленин назвал его «зеркалом русской революции»).

На протяжении тридцатых годов в трех, уже не раз упомянутых советских немецкоязычных периодических изданиях обозначились два основных направ­ления, которые в каком-то смысле были противоположными, а в каком-то — взаимодополняющими. С одной стороны, эти журналы становились все более ассимиляционистскими, не только в силу того, что все чаще печатали просо­ветские панегирики и апологии, но и потому, что в них год от года росло коли­чество статей, посвященных представителям русской и советской литературы. Однако в то же время на редакционной политике этих журналов сказывалась и растущая одержимость немецкой культурной традицией, которая рассмат­ривалась как неотделимая часть мировой (читай — европейской) литературы.

Большинство немецкоязычных интеллектуалов-эмигрантов в поисках мо­делей внутри своей национальной культуры, способных стать для них ори­ентиром в их неопределенном настоящем (и противостоять нацистским мо­делям), создали отдельное направление в немецкой культурной традиции, которое можно интерпретировать как национальное и космополитическое одновременно. Основным лозунгом, даже идеалом, трех советских немецко­язычных периодических изданий была «мировая литература», понятие, ко­торое, с тех пор как оно было введено в обиход Гёте, вполне удачно репрезен­тировало немецкую традицию или даже выставляло немцев пионерами культурного интернационализма. Однако идея «мировой литературы» была двойственной уже для Гёте, который продвигал ее в контексте успеха своих произведений в других европейских странах[53].

В «Das Wort» немецкая литературная традиция систематически обсужда­лась в контексте идеалов гуманизма, справедливости и прежде всего — «ми­ровой литературы». В каждом номере был специальный раздел — «Культур­ное наследие» («Die Kulturerbe»), в котором, предваренные вступительной статьей, печатались сочинения немецких авторов прошлых эпох (обычно в отрывках) — как повод для осмысления изгнанниками своей культурной идентичности. Критические статьи, публиковавшиеся в «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» в 1935-1939 годах, обычно черпали из того же источника.

В центре внимания оказалась группа авторов, творивших между второй по­ловиной XVIII века и, приблизительно, 1831-м или 1832 годами (когда умерли Гегель и Гёте). Этот период истории немецкой литературы можно рассматри­вать как приблизительный аналог пушкинского «золотого века». В Германии это время позднего Просвещения и раннего романтизма. Ключевые фигуры этой эпохи — Гёте, Шиллер, Фихте, Гердер, Гегель, братья Гумбольдт, а также такие их наследники, как Гёльдерлин, — по-разному определяли немецкую культурную идентичность, но все они считаются носителями «прогрессивного национализма», резко отличающегося от национализма Бисмарка и Герман­ской империи. Эти авторы определяли нацию в контексте языка и культуры. Фактически многие из них противопоставляли свою немецкую культурную идентичность тираническим и автократическим режимам, находившимся в то время у власти в разрозненных немецких княжествах. В эпоху, предшество­вавшую объединению, этим авторам не приходилось противостоять всесиль­ной Германии, но при этом у них не было государства, с которым они могли бы себя идентифицировать, и поэтому их сочинения имели особую значи­мость для немецкоязычных интеллектуалов, оказавшихся в изгнании и пы­тающихся определить «немецкость» вне географических границ и прочих барьеров — определить национальный статус диаспоры, к примеру, в духе кон­цепции «Kulturnation», восходящей к Виланду и позднему Просвещению.

Kulturerbe немецкоязычных эмигрантов не распространялось на Канта, чьи работы «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» (1784) и «О вечном мире: философский проект» (1796) могли бы стать для них важным источником размышлений о преодолении национальных границ. Дело в том, что для марксизма-ленинизма философия Канта была главным образчиком идеализма. Зато «Das Wort» выдвигал на передний план Фихте[54]. Его «Речи к немецкой нации» (1808) подчеркивали (как нью-йоркская речь Толлера) укорененность немецкого языка в немецкой почве и немецком на­роде. Но поскольку Фихте настаивал на том, что языку ни в коем случае нельзя позволить умереть, что он должен развиваться (прежде всего — через образование), он видел в немецкой традиции и истории немецкого языка ог­ромный потенциал истинного космополитизма, благодаря которому немцы могли бы стать нацией во «всемирно гражданском духе»[55].

Этот «дух», однако, предпочитал «овеивать» некоторые культурные тра­диции больше, чем другие. На страницах советских немецкоязычных журна­лов в годы Народного фронта о «культурном наследии» чаще говорилось во франко-немецком контексте, чем в русско-немецком (особенно — в дискус­сиях о литературе). Поэтому, к примеру, поэма Гёте «Герман и Доротея», в ко­торой Французская революция служит своего рода катализатором немецкости, цитировалась гораздо больше, чем «Фауст».

Франко-германская сущность панъевропейской перспективы стала осо­бенно явной в статьях, публиковавшихся в этих журналах в дни пушкинско­го юбилея, главного советского культурного события 1937 года. К приме­ру, Хуго Хупперт провозглашает, что Пушкин — по-настоящему всемирный поэт, потому что он был в душе европейцем: говорил по-французски, читал труды просветителей, находился под влиянием западных идей, проникших в Россию вследствие войны с Наполеоном, а его друзья декабристы были, в сущности, последователями Гегеля и Вольтера[56].

Привилегированное положение, занимаемое французскими просветите­лями и Французской революцией на страницах «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung», — результат казуистики, сознательно игнорирующей тот факт, что перечисленные выше немецкие писатели и мыс­лители конца XVIII — начала XIX веков были противниками франкомании немецкого истеблишмента и мелкого дворянства того времени. Многие из них относились к Французской революции с двойственным чувством: едва ли по­лезный факт для тех, кто надеялся использовать свое слово как основу интер­национальной культуры, ориентированной на франко-немецкий контекст.

Так советские немецкоязычные издания, при всем их благоговении перед Kulturerbe, продвигали в жизнь свою версию идеала «мировой» — то есть ев­ропейской — литературы. Проведенная немецкими интеллектуалами-эмиг­рантами искусная ревизия великой эпохи немецкого духа, когда писатели из разрозненных немецких княжеств мечтали о единой немецкой нации, но в са­мих этих мечтаниях вдохновлялись идеями французских философов и рево­люцией, путь для которой эти философы проложили, создала аллегоричес­кую модель для их собственной ситуации изгнанников, разбросанных по разным странам, но присматривающихся к советской общественной модели и теориям, лежащим в ее основе.

Немецкость, европейская культура и советская духовная родина были для этих писателей-эмигрантов переменными величинами, которые им приходи­лось постоянно определять, борясь за свою культурную идентичность в эпоху многочисленных кризисов. Такие колебания присущи диаспорам. Современ­ные теоретики диаспоры исследуют исключительно этнически или религиоз­но окрашенные группы. Эти категории были в значительной степени второ­степенными для немецкоязычных изгнанников, осмыслявших свою идентич­ность в широком европейском контексте. Тем не менее у них есть много общих черт помимо интереса к идеям Фихте. Одна из них — упрямая и даже утопи­ческая склонность видеть нечто универсальное в хаотическом мире.

Перевод с англ. И. Булатовского

[1] Канторович А. Пять лет борьбы Союза немецких писате­лей в эмиграции // Интернациональная литература. 1938. № 11. С. 200-201, 203. В октябре 1941 г. нацистская Гер­мания также создала Союз европейских писателей, пред­ставлявший пятнадцать государств.

[2] См.: Sassen S. Guests and Aliens. New York: The New Press, 1999. P. 94-95.

[3] Димитров Г. Наступление фашизма и задачи Коммунис­тического Интернационала в борьбе за единство рабоче­го класса, против фашизма: Доклад на VII Всемирном конгрессе Коммунистического Интернационала 2 августа 1935 г. // VII конгресс Коммунистического Интернацио­нала и борьба против фашизма и войны: Сборник доку­ментов. М., 1975. С. 138-139.

[4] См.: Фрезинский Б. Великая иллюзия — Париж, 1935. Ма­териалы к истории Международного конгресса писателей в защиту культуры // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 24. М.; СПб., 1998. С. 166-239, особенно с. 172-184.

[5] Ее настоящее имя — Мария Гресхёнер.

[6] См.: Канторович А. Пять лет борьбы Союза немецких пи­сателей в эмиграции. С. 205.

[7] Об издании в СССР книг немецкоязычных писателей см.: Exil in der UdSSR. Kunst und Literatur im antifaschistischen Exil (1933-1945). Bd. 1. Leipzig, 1989. S. 271-302.

[8] См.: Ottwalt E. Der Aufstand der Fischer // Internationale Li­teratur. 1934. № 6. S. 151-156; Портовики каспийского бас­сейна // Вечерняя Москва. 1935. 9 июля; Mally L. Rethin­king the Popular Front in Culture. A paper presented to the Annual Convention of AAASS in Denver, November, 2000.

[9] В 1936 г. Пискатор покинул СССР.

[10] См.: Huppert H. Nach der Esrsten Unionskonferenz der Sowjet- deutschen Schriftsteller // Internationale Literatur. 1934. № 3. S. 135; W.B. [Willi Bredel] Vorwort // Das Wort. 1937. № 3. S. 3.

[11] Биографы Брехта склонны невысоко оценивать его роль в этом издании, считая, что она была скорее номинальной. Брехт никогда не пользовался в СССР таким влиянием, как Фейхтвангер, не говоря уже о Бределе, и не был столь же активен. Тем не менее материалы, хранящиеся в архиве «Das Wort» в РГАЛИ, позволяют предположить, что роль Брехта в этом журнале была отнюдь не номинальной.

[12] Сравнение материалов, публиковавшихся в «Das Wort» и «Internationale Literatur», см. в: Huss-Michel A. Die Mos- kauer Zeitschriften «Internationale Literatur» und «Das Wort» wahrend der Exil-Volksfront. Eine vergleichende Ana­lyse (1936-1939). Frankfurt am Main; Bern; New York; Paris, 1987.

[13] К примеру, Брехт получал «Deutsche Zentral-Zeitung», ког­да жил в Скандинавии (см.: Exil in der UdSSR. S. 170).

[14] РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 12. Ед. хр. 141 (особенно л. 71-80, 88, 99-100).

[15] Bredel W. Vor neuen, grossern Aufgaben. Einige Fragen der neuen Orientierung in der antifascistischen Kulturpolitik // Deutsche Zentral-Zeitung. 1935. 26 October.

[16] См. второй доклад Карла Радека на Первом всесоюзном съезде советских писателей: Радек К. Современная миро­вая литература и задачи пролетарского искусства // Пер­вый всесоюзный съезд советских писателей: Стенографи­ческий отчет. М., 1934. С. 302.

[17] См.: Bredel W. Vor neuen, grossern Aufgaben.

[18] Kurella A. Sowjet-Humanismus // Internationale Literatur. 1934. № 5.

[19] См.: Димитров Г. Наступление фашизма и задачи Комму­нистического Интернационала в борьбе за единство ра­бочего класса, против фашизма. С. 138.

[20] Kurella А. Sowjet-Humanismus.

[21] См., например: Eagleton T. The Idea of Culture. Oxford: Blackwell Publishers, 2000. Р. 59 (русский перевод: Игл- тон Т. Идея культуры / Пер. с англ. И. Кушнаревой. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012).

[22] Bredel W. Vorwort // Das Wort. 1937 № 9. S. 3.

[23] Heckert F. Moskau — das Zentrum des Kommunistischen Denkens // Deutsche Zentral-Zeitung. 1935. 22 Januar.

[24] См.: Exil in der UdSSR. S. 186.

[25] Kurella A. Die Geburt des sozialistischen Humanismus // In­ternationale Literatur. 1936. № 7. S. 80-94.

[26] [£. п.] Im Klub der Meister // Deutsche Zentral-Zeitung. 1935. 11 Februar.

[27] См.: Beyer F. Die deutsche Schule in Moskau // Internatio­nale Literatur. 1934. № 2. S. 116-117.

[28] «Deutsche Zentral-Zeitung» сообщает, к примеру, что Хан- нес Мейер возглавляет комитет по жилому и гражданскому строительству при недавно созданной Академии архитек­туры СССР или что четыре иностранные бригады были сформированы в секторе жилого строительства (Flucht ins Leben // Deutsche Zentral-Zeitung. 1935. 15 Januar; 1935. 16 Februar).

[29] См.: Exil in der UdSSR. S. 184.

[30] BecherJ.R. Im Zeichen des Menschen und der Menschheit // Internationale Literatur. 1936. № 7. S. 30.

[31] Balk T. Zweiter internationaler Kongress Schriftsteller // Das Wort. 1937. № 10. S. 54

[32] BecherJ.R. Im Zeichen des Menschen und der Menschheit. S. 30.

[33] Toller E. Unser Kampf um Deutschland // Das Wort. 1937. № 3. S. 52-53.

[34] См.: Radhakrishnan R. Diasporic Mediations: Between Home and Location. Minneapolis; London: University of Minnesota Press, 1996. P. XXVII.

[35] BecherJ.R. Im Zeichen des Menschen und der Menschheit. S. 30.

[36] CliffordJ. Routes: Travel and Translation in the Late Twen­tieth Century. Cambridge, Mass.: Havard University Press, 1997. P. 250.

[37] См.: Канторович А. Пять лет борьбы Союза немецких пи­сателей в эмиграции. С. 202; Merveldt N. von. Books Cannot Be Killed by Fire: The German Freedom Library and the American Library of Nazi-Banned Books as Agents of Cultu­ral Memory // Library Trends. 2007. Vol. 55. № 3. P. 525.

[38] Caute D. The Fellow Travellers: Intellectuals and Friends of Communism. New Haven: Yale University Press, 1988. P. 53.

[39] Культ литературы был также центральным для советской идеологии 1930-х гг. См.: Clark K. Moscow, the Fourth Rome: Stalinism, Cosmopolitanism and the Evolution of So­viet Culture. Cambridge, Mass.; London: Harvard University Press, 2011 (Ch. 2: «The Lettered City»).

[40] Kurella A. Ich lese Don Karlos // Das Wort. 1939. № 1. S. 96­101.

[41] Пер. М.М. Достоевского.

[42] Bredel W. Vorwort. S. 3, 6.

[43] Kolzow M. Zweiter internationaler Schriftstellerkongress // Das Wort. 1937. № 10. S. 70.

[44] См.: Bourdieu P. Distinction: a social critique of the judge­ment of taste / Trans. by Richard Nice. London: Routledge & Kegan Paul, 1984.

[45] См.: Becher J.R. Im Zeichen des Menschen und der Mensch­heit // Internationale Literatur. 1935. № 9. P. 29.

[46] См.: Канторович А. Пять лет борьбы Союза немецких пи­сателей в эмиграции. С. 206-207.

[47] Eagleton T. The Idea of Culture. P. 55.

[48] Ibid. P. 54-55.

[49] Ibid. P. 45.

[50] Ibid. P. 55-56.

[51] Lukacs G. Erzahlen oder Beschreiben // Internationale Lite­ratur. 1936. № 11. S. 100-118; № 12. S. 108-123; Лукач Г. Рассказ или описание // Литературный критик. 1936. № 8. С. 44, 67.

[52] Wolff F. Die Wendung an der New Yorker Theaterfront // Internationale Literatur. 1935. № 10. P. 101.

[53] Гёте впервые использовал этот термин, описывая в своем журнале «Об искусстве и древности» («Uber Kunst and Al- tertum») реакцию французов на адаптацию его Тассо. См.: Strich F. Goethe and World Literature. London: Routledge and Kegan Paul, 1945. P. 349-351.

[54] См., например: Franck W. Fichte als Schrifsteller; FichteJ.G. Sprache, Schriftstellerei und Schriftsteller (отрывки, вклю­чая «Речи к немецкой нации») // Das Wort. 1939. № 2. S. 67-75 и 75-79 соответственно.

[55] Фихте И.Г. Речи к немецкой нации / Пер. с нем. А.А. Ива­ненко. СПб.: Наука, 2009. С. 175.

[56] Huppert H. Puschkin. Zu seinem 100 Geburtstag // Das Wort. 1937. № 1. S. 84-87.

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №3(127)

Модели самоидентификации и литература российской диаспоры в современной Германии

Ольга Брейнингер

(пер. с англ. А. Слободкина) 

Отправляясь на полевое исследование весной 2013 года, я не могла предста­вить себе, что, вместо того чтобы описывать различные диаспоры, я займусь поиском объяснения того, почему некоторые из них более не существуют. Уильям Сафран определял «диаспоры» как

сообщества эмигрантов, члены которых обладают несколькими из следую­щих характеристик: 1) они сами либо предыдущие поколения их семей рас­сеивались из некоторого первоначального «центра» к более «окраинным» регионам страны либо за границу; 2) они сохраняют коллективную память, концепцию или миф о первоначальной родине — ее географическом поло­жении, истории и достижениях; 3) они считают, что их не принимает и, ве­роятно, не может полностью принять общество, в котором они живут в на­стоящее время, и вследствие этого чувствуют частичное отчуждение от него; 4) родину предков они считают настоящим, идеальным домом и тем местом, куда они или их потомки, возможно, вернутся либо куда им следо­вало бы вернуться, когда будут условия; 5) они считают необходимым со­обща поддерживать или восстанавливать свою первоначальную родину для ее безопасности и процветания; 6) они продолжают в той или иной степени сохранять связь с родиной, и их этнокоммунальное сознание и солидар­ность определяются наличием этой связи[1].

Концепция Сафрана подчеркивает «этнокоммунальное сознание» и «со­лидарность» как ключевые термины для диаспоры. Неизбежно неся в себе травматический опыт, переселение угрожает благополучию[2], и потому из­вне диаспора воспринимается как убежище, дающее защиту своим членам. Роль диаспорального сообщества — дать переселенцам чувство принадлеж­ности к среде и общей идентичности. Уильям Блум утверждает, что группо­вое сообщество в состоянии кризиса идентичности может защитить свою це­лостность при помощи совместного формирования новой идентичности[3]. Таковой традиционно была функция диаспоры. Однако для постперестроеч­ной диаспоры иммигрантов из России, живущих в Германии, ситуация ока­залась иной.

Говорить сегодня о «русской» диаспоре в Германии не вполне уместно; скорее речь идет о группе иммигрантов различного этнического происхож­дения из постсоветского пространства, имеющих общий иммигрантский опыт и проживающих в Германии. Эта многонациональная группа крайне да­лека от единства. Разобщенность и антагонизм между ее этнически раз­личными составными частями делают невозможным формирование общей «идентичности диаспоры». И даже если теоретически можно было бы создать «этнокоммунальное сознание» и «солидарность», сообщество постсоветских иммигрантов не обладает тем «клеем»[4], которым, следуя логике Дюркгейма, могли бы стать общие культурные ценности — и прежде всего иммигрантская литература[5]. Однако в процессе обсуждения с иммигрантами произведений, написанных их бывшими соотечественниками Юрием Малецким[6], Владими­ром Каминером[7], Алиной Бронски[8] и Дмитрием Вачединым[9] (известными и популярными среди читателей в Германии или[10] в России), обнаружилось, что для иммигрантов из бывшего СССР, опыт которых отражен в этой лите­ратуре, она осталась в значительной степени неизвестной либо, наоборот, вы­звала неприятие.

Существует огромный разрыв между фактическим механизмом самоиден­тификации в диаспоре и специфическими аспектами его выражения в им­мигрантской литературе. Основываясь на результатах интервью и опросов, проведенных в 2013 году среди русскоязычных иммигрантов в Германии, я считаю, что для большинства из них процесс самоопределения тесно связан с тремя моделями идентификации: отрицательной самоидентификацией, пе­реключением между дискурсами «дома» и сохранением твердой линейной идентичности. При этом я предполагаю (основываясь на интервью и анализе текстов), что иммигрантские писатели придерживаются стратегии, которую можно назвать «гибридной», «мультикультурной» и т.п. Этот выбор объ­ясняется рядом причин, например желанием разрешить ряд парадоксов в мигрантских стратегиях идентификации, принятием состояния гибридности как приема художественного остранения, использованием возможностей языка для обозначения категорий включения (inclusion) и исключения (ex­clusion), желанием сориентировать читателя и, наконец, разделением личного и публичного пространства. В результате вопрос этнического самоопределе­ния оказывается внутренне вытесненным и занимает подчиненное положе­ние в смешанной, гибридной идентичности.

Прежде чем продолжать, необходимо сделать оговорку относительно ис­пользования категорий национальности и этничности. Как правило, слово «диаспора» относится к моноэтничному сообществу, однако «русская» диа­спора в Германии таковым не является, она этнически неоднородна. В то же время все ее части объединяет общий язык, жизненный опыт иммиграции, что и дает основания для обобщений. В этом контексте следует противопоставить «русскую» диаспору, например, русским иммигрантам. Соответственно, я буду использовать слово русский для обозначения этнических русских, а выражение «русские мигранты» (независимо от того, являются ли они этническими рус­скими, немцами, евреями, татарами и т.д.) как обобщенный термин для всех иммигрантов, приехавших в Германию из бывшего СССР и воспринимаемых местным населением как «русские» на основании используемого ими языка.

К ИСТОРИИ ВОПРОСА

Согласно исследованию Тимоти Хеленяка, Германия приняла 59% уехавших из бывшего Советского Союза с 1989 года, 25% принял Израиль, 11% — США[11]. «В период с 1995-го по 2002 год в Германии 43% иммигрантов составляли этни­ческие немцы, которых привлекала щедрая помощь, оказываемая государством переселенцам. Русские, вторая в количественном отношении категория им­мигрантов, составляли 38%, в то время как третья группа, этнические евреи, — 10%»[12]. По данным Управления по делам миграции и беженцев, за 1950— 2005 годы Германия приняла в общей сложности 4 481 482 так называемых(Spat)Aussiedler, «поздних переселенцев», большинство из которых приехали из бывшего СССР (2 334 334), Польши (1 444 847) и Румынии (430 101)[13].

Большая часть «русских» иммигрантов являются «переселенцами» (Aussiedler), если они приехали в Германию до 1 января 1993 года, или «поздними переселенцами» (Spataussiedler) в случае приезда после этой даты. Поздние переселенцы — это этнические немцы, вернувшиеся в Германию из стран бывшего Восточного блока. Юридическим основанием их права на возвра­щение в Германию и получения немецкого гражданства являются Феде­ральный закон о беженцах (Bundesvertriebenengesetz (BVBG)) 1953 года и 116-я статья Конституции Германии (Grundgesetz). BVBG предусматривает название «поздние переселенцы» для граждан Германии, проживавших после 1945 года на территориях, ранее принадлежавших Германии к востоку от ли­нии Одер—Нейсе, либо для этнических немцев, живших на территории быв­шего коммунистического блока[14].

Вторая по численности группа в «русской» диаспоре — иммигранты еврей­ского происхождения. При этом важно помнить, что основными направле­ниями еврейской иммиграции были Израиль и США, и, как считает Люд­мила Исурин, «иммиграция в Германию открылась, когда большинство русских евреев, желавших уехать, иммигрировали в Израиль и Соединенные Штаты»[15]. Число еврейских иммигрантов существенно меньше числа «позд­них переселенцев». В период с 1991-го по 2008 год в Германию их прибыло около 210 000[16].

Еврейских иммигрантов, прибывающих в Германию, принимают как «бе­женцев по квоте» в соответствии с законом 1991 года o Kontingentfuechtlinge[17]. Чтобы получить право на проживание в Германии, они должны соответст­вовать определенным критериям. Они должны быть гражданами одной из бывших республик Советского Союза[18] и доказать еврейское происхождение хотя бы одного из родителей[19]. Они также должны исповедовать иудаизм[20], в некоторой степени владеть немецким языком[21], быть принятыми в одну из еврейских общин Германии и показать, что они способны интегрироваться в немецкое общество[22].

Следующая группа русских мигрантов в Германии — это беженцы[23]. В Ев­росоюзе ищет убежища значительное число беженцев из России — больше поставляет в 27 стран, образующих сегодня Евросоюз, лишь Афганистан[24]. Германия находится на втором месте по числу принимаемых беженцев (в 2011 году их было 53 255)[25].

«Добровольные / профессиональные мигранты» также образуют особую группу. Это предприниматели, высококвалифицированные специалисты и студенты, поступающие в немецкие университеты. И, наконец, последняя ка­тегория мигрантов — это жены или мужья немцев, прибывающие в Германию с целью воссоединения семьи.

Если говорить о хронологических рамках миграции, необходимо учесть несколько моментов. Во-первых, хотя Германия принимала «(поздних) пе­реселенцев» с 1950 года, подавляющее большинство приехавших из бывшего СССР переселились туда лишь в постперестроечное время[26]. Во-вторых, рост и уменьшение числа «русских» иммигрантов прямо зависели от социально- политической ситуации на советском и постсоветском пространстве.

Рост миграции во время перестройки и особенно после 1991 года был по­казателен для политической ситуации в бывшем СССР. Главными причи­нами рассеяния и миграции населения из (бывшего) СССР в Германию были: политическая ситуация в (бывшем) Советском Союзе, коллапс эконо­мической системы, политическая нестабильность и рост национального со­знания в (бывших) советских республиках, а также появление легальной воз­можности уехать[27].

НЕГАТИВНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ, МНОЖЕСТВЕННОСТЬ ДОМОВ И ЛИНЕЙНЫЕ ИДЕНТИЧНОСТИ

Виктория (36 лет, этническая немка из Кыргызстана) согласилась подробно рассказать о разнообразных причинах, побудивших ее приехать из Кыргыз­стана в Германию:

К тому времени у нас в Киргизии не было абсолютно никаких перспектив на будущее — инфраструктура рушилась, безработица, повышение цен на всё, перемена гос. языка с русского на киргизский и ужасные нацистские высказывания и действия со стороны коренного населения ко всем «рус­скоговорящим» <...>. На улице, в общественных местах по-немецки запре­щали говорить (и так, если кто узнавал, что мы немцы, — то были автома­тически «фашистами»).

Елена (38 лет, замужем за немцем) также описывает напряженную обста­новку, связанную с национализмом в Украине, — однако в отличие от Вик­тории, вынужденной уехать из-за антинемецких настроений, Елена уехала из-за настроений антирусских:

В Германию уехала из Западной Украины, города Львов <...>. Я уехала от разгрома и нищеты, а также геноцида и дискриминации русской интелли­генции на Западной Украине.

Все же было бы преувеличением считать, что главной причиной переезда в Германию явился социальный коллапс на постсоветском пространстве. Например, Александр (61 год, этнический еврей) утверждает, что приехал в Германию «из любопытства», а Ирина (жена позднего переселенца из Казахстана) подчеркивает, что никогда не испытывала «никаких гонений вла­стей. Уехали дети и внуки, и я уехала за ними». Зоя (61 год), хотя и упоми­нает «смутные времена в Казахстане», также говорит, что основным мотивом было другое:

Когда мы посмотрели на жизнь в Германии, побывав в гостях, мне показа­лось, что [это] именно то, чего мне всю жизнь не хватало. Понравились чет­кий распорядок жизни, какой-то общий порядок всего, то есть на всем был какой-то определенный порядок, и, конечно, общее впечатление внеш­нее — что чисто, что люди такие приветливые, чего мы никогда не видели в Казахстане.

«Русская» диаспора относительно децентрализована и распределена по всей Германии, хотя в нескольких городах концентрация иммигрантов суще­ственно выше, чем в других. Как было бы естественно предположить, Берлин, Мюнхен, Кёльн, Франкфурт и Гамбург привлекают большое число мигран­тов. В целом бывшая Западная Германия является для них более привлека­тельной, чем бывшая ГДР.

Правительство Германии принимало различные меры, чтобы контролиро­вать и равномерно распределять мигрантов по всей стране. Первые попытки сделать это были вызваны стремлением мигрантов селиться поблизости друг от друга, создавая собственные социальные структуры внутри немецких городов. Чтобы помешать геттоизации, была введена временная система на­значения переселенцам места жительства. Это означает, что после регистра­ции в одном из Durchgrenzgangslager[28], первоначальном центре приема иммиг­рантов, они направлялись в одну из федеральных земель[29]. По отношению к еврейским иммигрантам правила были другими — их должна была принять одна из еврейских общин в Германии. И все же по всей стране существуют районы скопления иммигрантов, называемые «маленькая Москва» или «гетто русских немцев»[30]. Сначала иммигрантов селят в общежитиях, называемых Heim и имеющихся во многих немецких городах. Но и за их пределами кон­центрация мигрантов в отдельных частях городов различается.

Подобная геттоизация имеет весьма неоднозначные последствия. С одной стороны, это помогает иммигрантам прижиться в новом сообществе, с дру­гой — создает субсообщества, препятствующие их дальнейшей интеграции и ассимиляции.

Немецкий этнолог Георг Эльверт в 1982 году выдвинул идею «внутренних структур», побуждающих с помощью «внутренней интеграции»,Binnenintegration, к полной социальной интеграции. Эльверт выделил три функции «внутренних структур»: усиление идентичности, передача повседневных зна­ний и формирование групп по интересам. Эльверт считает, что внутренние структуры также могут препятствовать адаптации мигрантов в немецком об­ществе, в случае если они создают условия для социальной изоляции и не­способны проявлять гибкость и адаптировать людей к правилам и культуре принимающего общества. Исследователь утверждает, что постепенно они пе­рестают играть важную роль в жизни мигрантов[31].

По мнению Марии Савоскул, изучающей сообщества этнических немцев в Германии, внутренние структуры, напротив, всегда продолжают быть важной и привычной частью жизни мигрантов независимо от того, насколько быстро идет процесс ассимиляции. Она выделяет следующие внутренние структуры этнических немцев в России: землячество, религиозные общины, «Дом ро­дины» (историческое общество российских немцев), Российский немецкий театр, «Литературное общество русских немцев» и различные интернет-страницы, газеты, русские магазины, турагентства и дискотеки[32]. Я согласна с утверждением Савоскул о том, что такие «внутренние структуры» являются способом сохранения этнической культуры; следует заметить, что в настоящее время, при наличии новых видов коммуникации, эти структуры перестали иг­рать основную роль в жизни мигрантов. Как указывает Джеймс Клиффорд, «народы в рассеянии, ранее отделенные от прежней родины океанами и поли­тическими преградами, все больше входят с ней в контакт благодаря современ­ному транспорту, связи и трудовой миграции»[33]. С повсеместным распростра­нением Интернета иммигрантам больше не нужно оставаться в гетто, чтобы чувствовать себя частью своей культуры: виртуальные сообщества играют роль «общего дома». Большинство опрошенных утверждало, что они активно поль­зуются социальными сетями (старшее поколение предпочитает сеть «Одно­классники», в то время как более молодые выбирают Facebook и Вконтакте) для общения с семьей и друзьями из дома. Различные интернет-страницы предлагают знакомства и общение для русских мигрантов по всей Германии.

На новой «родине» мигрантов ожидает множество проблем, в связи с чем необходимо упомянуть и проблему их профессиональной самоактуализации. Хотя социальное государство предоставляет мигрантам высокий уровень со­циальной помощи, перспективы карьерного роста остаются ограниченными. Основная проблема, конечно, — это недостаточное владение языком, что значительно уменьшает возможности иммигрантов в Германии. Кроме того, длительная процедура признания «русских» дипломов в большинстве слу­чаев заканчивается отказом. Наконец, даже тем иммигрантам, кому удалось освоить язык, часто приходится соглашаться на значительно менее квалифи­цированную работу, чем та, что была у них прежде. Лишь очень немногие мигранты из числа опрошенных мной были довольны карьерой в Германии. Например, Зоя сказала мне следующее:

Моя профессиональная деятельность складывалась крайне неудачно. Мне не дали курсы для инженеров, хотя я могла бы их получить, поскольку я прошла очень трудный тест. Но я не знала этого, меня обругали за то, что я сама пошла проходить этот тест, и мне сказали, что мне этого не положено, и послали делать так называемый Umschulung на Kauffrau. Я добросовестно училась на этих двухгодичных курсах, а потом оказалось, что мы могли ра­ботать только где-нибудь продавцами, без всякого бюро, к тому же в магази­не нас брали только в отделы типа овощного или йогуртного, не очень хоро­шие: в йогуртах работать холодно, в овощах — грязно. Две мои подруги, имея казахское высшее образование, так и работают в магазине, как они 14 лет на­зад окончили эти курсы. Расставляют банки с йогуртами в магазине.

Александр, муж Зои, — один из немногих добившихся успеха:

Где я только не работал. Начинал с того, что работал на стройке, помогал машины покупать, потом все-таки не терял надежды, что я найду работу по своей специальности в научном направлении, то, чем я занимался. Я напи­сал 250 бевербунгов[34]. Где-то половина либо не ответили, либо отрица­тельно, но один из них нашелся, человек, который в меня поверил, взял на работу, так я стал младшим научным сотрудником, потом дело пошло не­множко получше, короче, я доволен своей работой.

Отношения между различными подгруппами, составляющими «русскую» ди­аспору в Германии, зачастую напряжены; создаются стереотипы, которые ка­саются всех подгрупп иммигрантов. Людмила Исурин, например, упоминает о враждебности между еврейскими иммигрантами и этническими немцами- иммигрантами[35]. Ульрике Кляйнкнехт-Штреле также указывает на напряжен­ность между различными группами переселенцев. Исследовательница отме­чает, что мигранты, приехавшие в Германию до 1989 года, образуют более однородную и интегрированную группу, в отличие от мигрантов, приехавших после 1989 года. Последние являются более разнородным и менее интегри­рованным множеством, что способствует трениям между ними[36]. Савоскул также утверждает, что «часто они (ранние переселенцы. — О.Б.) даже встают в явную оппозицию к поздним переселенцам, полагая, что те создают невы­годный для ранних переселенцев, уже занявших прочные позиции в Герма­нии, образ российского немца»[37]. Схожим образом проводимые мной интер­вью также обнаружили трения между мигрантами — этническими немцами и этническими русскими. Зоя говорит:

Русской я никак не являюсь хотя бы потому, что у меня папа — украинец, мама — немка, плюс мы жили в Казахстане, что опять-таки говорит о том, что настоящих русских мы не знали. Когда мы жили после института в Ярославле, вот там мы увидели настоящих русских, и мы поняли, что мы никак к ним не принадлежим, это совершенно какая-то чуждая нация нам оказалась.

Нельзя забывать и об антагонизме между коренным населением Германии и мигрантами вообще, являющемся постоянной темой научных дискуссий[38]. Хотя официальной идеологической позицией является развитие мульти- культурализма, скрытое сопротивление этому велико, о чем говорили поч­ти все респонденты, с которыми я разговаривала. Многие иммигранты при­знавались, что тяжело переживают потерю статуса в Германии и страдают от враждебности. Вот как Мария вспоминает свое первое впечатление от Германии:

Первые дни и недели прошли в полном ужасе от враждебности по отноше­нию, ну, в моем понимании враждебности, совсем все по-другому, я ничего не понимаю, ни их порядков, ни их обычаев, все для меня чуждое, поэтому неприятное. Приятных моментов было крайне мало. Улыбка на лице при том, что я абсолютно точно знаю, что человек совершенно не расположен улыбаться и относится ко мне нехорошо. Они относятся ко всем людям, ко­торые приезжают сюда, как к «понаехавшим», у них есть для этого свои ос­нования, потому что Германия явно опустилась, стала ниже уровнем бла­госостояния, но их до этого довела толерантность — совершенно ненужное понятие, потому что нельзя мириться с тем, [что] в Европе коренное насе­ление является меньше половины европейцами, а больше половины — азиаты и все прочие.

Однако у некоторых иммигрантов был совершенно другой опыт. Зоя открыто восхищалась тем, как ее семья была принята в Германии:

Первые впечатления были бесподобные. Мы были очень счастливы. Когда мы сюда прилетели, я себя чувствовала как в самом прекрасном отпуске.

Иммигранты живо обсуждали отношения между «русскими» и «немцами» и различные национальные стереотипы. Поговорив о русских матрешках, ба­лалайках, водке и алкоголизме, многие интервьюируемые с готовностью пе­реходили к дискуссии о причинах, по которым эти стереотипы появились и укоренились в Германии. Некоторые критиковали себя за приезд в Герма­нию. Мария, опыт иммиграции которой был столь труден, призналась, что понимает, почему, как ей кажется, на нее в Германии смотрят свысока:

В силу того, что большинство русских плохо знает немецкий язык, за ис­ключением, наверное, детей, здесь родившихся, то они выглядят, есте­ственно, малокультурными, как мы относимся к таджикам у нас на базаре, когда он тебе говорит «брат, брат». Я понимаю, что я точно так же выгляжу здесь, хотя и таджик на базаре может иметь пять высших образований и быть доктором филологии на своем языке.

Ирина тоже считает, что именно своим поведением мигранты заслужили плохую репутацию у немцев:

Очень часто приходилось сталкиваться со стереотипами, и это бремя я несу и по сей день <...>. Это не значит, что Германия относится ко всем нациям плохо. Они очень лояльны к людям из Бразилии, Латинской Америки, Вьетнама и т.д. и очень негативно относятся к нам, и для этого есть совер­шенно однозначная и объективная причина. Те, первые иммигранты, кото­рые приехали сюда, были встречены такой заботой — не передать словами <...>. У нас есть знакомые, иммигранты первой волны, они нашего возраста, уехали сюда лет тридцать назад. И у мужчины была травма — у него не было пальцев на правой руке, он пострадал от электрического тока. И когда они приехали в Германию, их встречали на банхофе[39] специальные люди. Этот человек, он сейчас переживает, конечно, совсем другое отношение к нему, и он практически со слезами вспоминает один момент, когда один из не­мецких солдат, которые встречали этот иммигрантский поезд, подошел к нему, увидев, что у него нет пальцев на руке, подхватил два его чемодана и одну тяжелую сумку еще взял зубами. Такое тоже было. А потом, к сожа­лению, наступили времена, когда иммиграция пошла просто массово, и наши люди себя показали не с лучшей стороны, и вот теперь мы, иммиг­ранты поздней волны, все это на себе ощущаем.

Отдельный случай «русско»-немецкого антагонизма — ситуация с поздни­ми переселенцами в Германии. Эндрю Браун замечает по поводу поздних переселенцев:

Растущие трения между сообществами мигрантов и коренными немцами одновременно являются причиной и следствием изоляции мигрантов.

В культурном плане тот особый вид немецкости, обособивший их как эт­ническое меньшинство в бывшем Советском Союзе, продолжает отделять их от немцев Центральной Европы, прошедших через иные процессы мо­дернизации. Если в Казахстане они никогда не были до конца своими, то теперь им снова все больше приходится чувствовать себя незваными чужа­ками на чужой родине[40].

Согласно статистике[41], в конце 1990-х 70% иммигрировавших в Германию в качестве этнических переселенцев или членов их семей были русскими, не владели немецким языком и определенно не имели немецких корней (Volkstum). Марианна Тэкл считает, что это и является камнем преткновения между «русскими» немцами и «немецкими» немцами начиная с 1990-х годов. Преж­ние переселенцы легко интегрировались и достаточно быстро обретали свое место в немецком обществе, как и ожидала принимающая сторона[42]. По конт­расту с этим мигранты следующей волны демонстрировали значительно меньший потенциал и способность к интеграции. В этом, по-видимому, и были истоки конфликта. Вероятнее всего, прибывшими до 1989 года пересе­ленцами двигало желание воссоединиться со своим народом. Мотивом же для все увеличивающейся массы иммигрантов, приехавших после 1991 года, была экономическая нестабильность в бывшем СССР. Следствием этого было отсутствие желания этих новых мигрантов ассимилироваться и стать частью немецкого общества и культуры. Тэкл приходит к заключению, что

в эволюции специальных терминов для описания (Spat)Aussiedler, самым распространенным из которых является «русские немцы», видно новое их восприятие. Такая характеристика отражает тот факт, что, особенно после 1993 года, многие в этой группе считались гражданами Германии либо обла­дали двойным гражданством, но не могли говорить по-немецки и в куль­турном плане были скорее русскими[43].

Одной из самых удивительных находок моего исследования было нежелание огромного числа иммигрантов поддерживать какую-либо связь не только с «русскими» иммигрантами, но с русскими вообще. Многие из моих респон­дентов постоянно упоминали, что не хотят ассоциироваться с «русаками» — пренебрежительное обозначение «русских», — с их постыдным поведением и манерами. Некоторые интервьюируемые признались, что стыдятся гово­рить по-русски в общественных местах. Другие говорили, что избегают лю­бого общения с бывшими соотечественниками. Иногда такое решение при­нимается из-за отрицательного опыта с конкретными группами «русских» иммигрантов. Так было в случае с Дмитрием (26 лет, этнический немец из России, переехал в Германию с родителями в 2001 году):

Я тебе так скажу, я <...> имел дело со многими русскими, с которыми я больше дела не имею, слава Богу, то есть это были молодые люди, которые получали социал, которые не пытались найти себе работу или учебу, а если учеба у них и была, то абы как, просто чтобы отсидеть, просто чтобы полу­чить социал, который они получали, и в первые два дня эти деньги пропи­вались, прокуривались, то есть травка и все такое, но это [для] меня, в прин­ципе, когда я с такими людьми познакомился, в принципе, был шок. <...> Есть такие люди, эта «блатота», которые переносят все это сюда и пытаются этим жить, этой «Бригадой».

В ряде случаев, однако, решение отграничиться от всех «русских» иммигран­тов не связано с личным негативным опытом, а является сознательной стра­тегией, выбранной по приезде в Германию. Так, Дарья (57 лет, жена этниче­ского немца из России) сказала мне: «Я не для того приехала в Германию, чтобы и тут общаться с русскими <...>. Я для этого уехала из России». Точно так же Юлия (24 года, студентка из России) считает: «Я стараюсь по возмож­ности избегать общения с русскими. Раз уж я в Германии, то я стараюсь стать частью этого мира».

Основываясь на всем вышесказанном, я предполагаю, что процесс само­определения «русских» иммигрантов в Германии происходит во взаимосвязи трех перекрывающих друг друга идентификационных моделей: отрицатель­ной самоидентификации, смены дискурса «дома» и намерения сохранить четко фиксированную линейную идентичность.

Отрицательная самоидентификация — это процесс, в котором индивидуум определяет свою идентичность с помощью сравнения и отграничивает себя от обычного, типичного имиджа типичного представителя или группы инди­видуумов. Франц Фанон в «Black Skin, White Masks» писал, что чернокожие определяются всем тем, чем не являются белые люди[44]. Подобный антитети­ческий идентификационный паттерн применим и к моему исследованию «русских» иммигрантов в Германии.

Будучи, в сущности, инстинктивной реакцией на чувство чуждости и за­висимости, негативная самоидентификация иммигрантов не обязательно на­правлена против немцев (хотя, как было показано, у многих респондентов так и было). Ряд иммигрантов полагает, что немцы воспринимают их прежде всего именно как мигрантов, по выражению Людмилы Исурин: «Некоторые иммигранты согласились с вышесказанным, говоря, что общность языка, культуры и биографии позволяет рассматривать каждого как русского»[45].

Типично для иммигрантов, хотя и не для всех, то, что на вопрос о необхо­димости интегрироваться в немецкое общество они отвечают положительно и настаивают на этом. Они говорят, что надо лучше учить язык, и пытаются найти компромисс, чтобы вписать свою идентичность в новую общественную реальность. Однако необходимость преодоления кризиса идентичности и создания новой защитной «оболочки» все же приводит к отрицательной са­моидентификации мигрантов. Отторжение, как показано, часто направлено на этнические группы внутри тесного сообщества, а антагонизм по отноше­нию к немцам замещается разграничением различных подгрупп в «русской» диаспоре, при этом общее отношение к принявшей их стране остается благо­дарным и положительным. Более того, многие иммигранты склонны считать факт их приема в Германии слишком щедрым жестом, подразумевая, что их присутствие является для страны деструктивным фактором. Мария, которая провела в Германии три года, говорит, что не может понять, почему Германия вообще принимает иммигрантов, таких как она, например: «Страна должна быть страной, со своей культурой, со своими обычаями, и сохранять это все, а когда в Германии остается очень мало немецкого — это неправильно».

Примечательно, что Мария — этническая немка. При этом она никогда не хотела жить в Германии и была вынуждена переехать, потому что они с му­жем не хотели расставаться с детьми (уехавшими в Германию двумя годами раньше). Мария крайне недовольна жизненным выбором детей и открыто го­ворит, что совершенно не ощущает себя частью Германии:

Я здесь, и каждый день мучаюсь, и каждый день думаю, когда же я уже отсюда уеду. Меня разрывает чувство долга, потому что я должна помочь своим детям, и мне нужно быть там, где я должна быть. <...> Мне очень горько, что у меня немецкий паспорт. Я считаю себя гражданкой Совет­ского Союза.

Беседуя с респондентами, я заметила, что во многих случаях, говоря о своей жизни в России (других странах) и Германии, они не могли различить «дом» и «заграницу», поскольку их национальная идентичность сложным образом переплелась с обеими культурами. И здесь мы подходим к обсуждению вто­рой идентификационной модели — смены дискурса «дома».

Под сменой дискурса «дома» я понимаю чувство общности с более чем од­ной культурой и обладание несколькими истоками, «домами». Показателен пример этнических немцев. Их приезд в Германию рассматривался как воз­вращение на родину и воссоединение со своим народом. Тем не менее в Гер­мании они превратились в особую социальную группу, которая ни сама не провозглашает единство с остальной частью немецкого народа, ни является признанной коренными немцами. Однако все они утверждают, что так же, как в России были иностранцами, «немцами», так и в Германии они стали иностранцами — на сей раз «русскими». Зигмунт Бауман считает, что

об идентичности думают, когда не знают, куда отнести себя, т.е. когда не знают, куда поместить себя среди разных стилей и моделей поведения и как удостовериться в том, что окружающие считают это место правильным, чтобы обеим сторонам было ясно, как вести себя в присутствии друг друга. «Идентичность» — это название бегства от неопределенности[46].

Это напрямую относится к еврейским иммигрантам. Они прибыли в Гер­манию как мигранты. Но СССР не был их домом, и современный Израиль вряд ли можно назвать таковым. По мнению Оливера Лубриха, еврейские иммигранты в Германии должны были адаптироваться сразу к трем систе­мам: к западной системе, к немецкому обществу и к еврейской диаспоре[47].

Можно предположить, что люди, иммигрировавшие в Германию с целью воссоединиться с семьей или по причинам профессионального / образова­тельного характера, должны были подвергнуться более чистому и линейному процессу идентификации. Однако иммигранты из России также не обладают чувством принадлежности — по сути, многие иммигранты до сих пор счи­тают, что в их идентичности преобладает связь с СССР. Людмила Исурин утверждает, что, когда информантов просили сравнить Германию с их роди­ной, многие уточняли, проводить ли сравнение с Россией или с СССР[48]. Вот что говорит Елена:

Я в душе русская, как и на бумаге. Но моя Родина — это бескрайние про­сторы СССР, его уже нет, в России мне не посчастливилось жить, хотя оба мои родителя русские.

Многие из опрошенных признавали, что все еще сильно привязаны к СССР. В частности, большинство респондентов утверждали, что продолжают сле­дить за новостями о России и других постсоветских странах и интересуются политикой этих регионов. Например, Ирина, прожившая в Германии восемь лет, говорит:

Я родилась, по сути, в России, а потом, поскольку отец был военный, я миг­рировала по многим городам. Где моя Родина, скажи теперь, Россия, или там, где я долго жила, в Казахстане? Я не знаю. Но я одно могу сказать — на сегодняшний день я живу в той стране, с понятиями которой я все больше и больше соглашаюсь, и мне очень больно, что в нашей стране люди по-прежнему обделены вниманием властей, по-прежнему вынуждены бо­роться за элементарные вещи, по-прежнему находятся под гнетом неспра­ведливости, мне очень грустно.

Это состояние эмоциональной привязанности не обязательно включает в себя реальное желание вернуться или даже посетить прошлый дом. Так, Олеся (26 лет), которую родители заставили переехать в Германию, когда ей было шестнадцать, говорит, что благодарна своей семье за это: «Теперь я очень благодарна родителям за то, что они меня перевезли, и я никогда бы не вер­нулась обратно». Другой пример — Сергей, двадцатисемилетний студент: «После нескольких лет за рубежом не то что не хочешь вернуться, еще и как хочешь, но уже не сможешь там в этом ритме выжить — две-три работы, не платя налоги, связи, взятки и т.д.».

Известных случаев возвращения в постсоветское пространство немно­го; однако отсутствие желания вернуться ни в коей мере не означает сдвига идентичности в сторону немецкой. Более того, Людмила Исурин утверждает, что именно в Германии некоторые иммигранты обнаруживают свою «еврейскость» или выражают внезапный интерес к своим русским корням. Она от­мечает, что это особенно характерно для молодых людей, которые с большим энтузиазмом вступают в дискуссии по поводу собственной идентичности.

Третья характерная для иммигрантов деталь идентификации — стремление поддерживать линейную идентичность. Имеется в виду склонность иденти­фицировать себя с одним этносом и отрицать влияние других. Это не подра­зумевает отказ от отношений с другими этническими культурами вообще (что противоречило бы смене «домов», например), но тем не менее человек считает одну этничность, в противовес всем остальным, определяющей его личность.

Вернусь к интервью с Олесей, которая сказала, что никогда по своей воле не вернется в Казахстан. Тем не менее, когда я спросила ее о ее национальной идентичности, она ответила прямо: «Я считаю себя русской, однозначно. У меня ассоциация больше с детством, может, потому, что мне русская куль­тура ближе, роднее, я все это понимаю, а здесь все как-то немножко чужое». Такую же реакцию проявила Мария, женщина, чей тяжелый жизненный опыт я описывала выше: «Во мне все русское. Образ мыслей, сказки, которые мы читали в детстве, школа, которую мы прошли, институт — это все русское. И, соответственно, образ мыслей русский».

Отмечу, что обе женщины, несмотря на абсолютно различный опыт, счи­тают себя русскими, а русскую культуру — доминантным фактором, сфор­мировавшим их идентичность.

Другой интересный пример — Александр, изучающий альтернативные ис­точники энергии в немецком университете. В течение интервью Александр выказывал большую заинтересованность в обсуждении проблем мультикультурализма. Когда я спросила, верит ли он в возможность построения мультикультурного общества в Германии, он дал очень оптимистичный ответ:

Безусловно, возможно построить мультикультурное общество, и Германия на пути к этому. Те круги, где я общаюсь, научная работа, безусловно, по­тому что у нас люди из Америки, из Ирана, из Пакистана в нашем коллек­тиве, у нас нет никаких проблем на работе. Может, в других слоях эта проб­лема возникает, но у нас такой проблемы нет.

Однако когда разговор перешел к обсуждению его собственной идентич­ности, Александр сказал: «Я себя считаю советским совком».

Это не означает, что возможность трансформации или сдвига идентичнос­ти не рассматривается иммигрантами. Но большая часть дискуссий, которые я наблюдала, казалось, развивалась по довольно линейной траектории. На­пример, Сергей (27 лет) отметил, что видит в себе изменения, и описал их следующим образом: «Наверное, как с этим ни борись, но становишься с го­дами немцем. И это не радует». Очевидно, что Сергей считает возможным сдвиг национальной идентичности, однако считает его переключением между двумя разными этническими категориями.

Нужно отметить, что каждый раз, когда поднималась тема детей, респон­денты утверждали, что их дети будут идентифицировать себя как немцы. Эта точка зрения наблюдалась мной постоянно, вне зависимости от того, были ли дети рождены в Германии, разговаривали ли они с родителями и своими братьями и сестрами на русском или немецком и собирались ли родители приобщать детей к русской культуре. Вот как Олеся, мать годовалой дочери, ответила на этот вопрос:

Насчет дочки — мы с ней хотим на русском разговаривать, нам очень важно, чтобы она русский выучила, и мы дома будем говорить по-русски. Я хочу ее научить, чтобы она и читать, и писать умела по-русски, а немецкий она будет учить в садике, но мы хотим ей привить русскую культуру, чтобы она русские сказки знала, чтобы это ей все родное было. Но я думаю, что она все-таки больше немкой себя будет чувствовать.

Сергей, у которого детей пока нет, уверен, что, когда его дети родятся в Гер­мании, они будут считать себя немцами: «А самое печальное, что родившиеся здесь наши дети — уже немцы на сто процентов».

ЛИТЕРАТУРА ДИАСПОРЫ: «ПОДЧИНЕННЫЕ» (SUBALTERN) ИДЕНТИЧНОСТИ

Говоря об эстетике иммигрантской литературы, Светлана Бойм предпола­гает, что пространство изгнания создает «двойное сознание, двойное пережи­вание различных времен и пространств, постоянное раздвоение»[49]. Это по­стоянное раздвоение характерно для всех четверых писателей, о которых будет идти речь. С одной стороны, область поднимаемых ими тем находится внутри круга интересов иммигрантов и, похоже, в точности отражает опыт большинства «русских» иммигрантов в Германии. Несмотря на это, один аспект иммигрантской литературы в корне отличается от опыта людей, чью жизнь она, по идее, отражает: позиция рассказчика. Символические структу­ры, лежащие в основе творчества рассмотренных четверых авторов, опреде­ляются совершенно иным целеполаганием, чем у большинства иммигрантов; эти тексты демонстрируют иной подход к разрешению кризиса идентичнос­ти: принятие состояния культурной гибридности.

Когда речь идет о мультикультурализме, мы, как правило, говорим о гибридности, используя терминологию Хоми Баба, который рассматривает гибридность как

переоценку символа национальной власти как знака колониального разли­чия <...>, [где] различия культур больше не могут идентифицироваться или использоваться как объекты эпистемологического или морального размыш­ления: культурных различий просто не существует, чтобы их можно было рассмотреть или присвоить[50].

Такова была моя теоретическая точка зрения перед началом полевой работы; но чем больше я разговаривала с информантами и авторами, о которых пишу, тем сильнее понимала, что на практике гибридность работает по-другому.Гибридность, если рассматривать ее вне теоретических текстов, достигается не нахождением равновесия между двумя культурами, а жестким подчине­нием определенных уже установившихся парадигм (например, этнических категорий) и выборочным синтезом новой идентичности за их счет. Именно поэтому нарратив иммигрантской литературы, обсуждаемой мной, разде­ляется на два течения. Одно — этот только что созданный голос, другое — то, что можно нечетко определить как голос «подчиненный», подавленный, по аналогии с работами Гаятри Чакраворти Спивак о подавленных голосах маргинализированных социальных групп. Два этих голоса пребывают в посто­янном внутреннем противоречии, что делает тексты почти непреодолимыми для традиционных критических методов, которые настроены на то, чтобы ра­ботать с нарративом в целом.

Такие нарративы отображают присущую расколотой идентичности внут­реннюю борьбу, где линейная, традиционная часть, инстинктивно сооружен­ная на основе прошлого опыта, подчиняется навязанной, идеологически мультикультурной идентичности, результату попыток ассимилирования в принимающее сообщество и утверждения своего места в нем. В борьбе ин­стинкта и рассудка последний берет верх над инстинктивной самоидентифи­кацией, оставляя ее в подчиненном положении.

Всех четверых «мультикультурных» писателей — Малецкого, Каминера, Вачедина и Бронски — часто спрашивают об их национальности, разнице между «русскими» и «немцами», об их родных странах, впечатлениях от иммиграции и т.д. У каждого из них, таким образом, есть индивидуальная, хорошо сформулированная агенда. В публичной речи они, по всей видимос­ти, пытаются занять срединную позицию «культурного аутсайдера», даже если впоследствии им приходится использовать этническую терминологию, чтобы точнее определить свою позицию. Это явление уже было отмечено Адрианом Ваннером и Оливером Лубрихом в отношении Каминера, который дает различные ответы на вопросы о национальной и этнической самоиден­тификации[51]. В меньшей степени это же можно утверждать и о других писа­телях. Юрий Малецкий в ответ на вопрос о национальной идентификации использовал формулу, которую, по его словам, однажды применила к нему критик Ирина Роднянская:

Ирина Бенционовна Роднянская в одном упоминании обо мне сказала, что я «принципиальный апатрид». Поскольку это не было ни негативным, ни комплиментарным, то я с ней совершенно согласен. Я на сегодняшний день таковым и являюсь. <...> Я всюду чувствую себя одинаково своим и всюду чувствую себя одинаково чужим. <...> На сегодняшний день я куда более уважаю Германию, нежели оставленную мной Россию, и при этом я люблю Россию как свою родную страну, вероятно, в большей степени, чем Герма­нию. Это странный парадокс — расхождения жалости с любовью.

Позицию «чужака», или скорее «аутсайдера», обсуждает и Дмитрий Вачедин. Он говорит:

По своей сути я не иммигрант <...>, я не стремился сюда влиться, но в Пи­тере я тоже, может быть, был бы наблюдателем, я не стремлюсь слиться с общей массой, интегрироваться, у меня такого желания не возникало. То, что в «Снежных немцах» было с Валерией, когда она хотела стать как все, стать лучше всех, что-то доказать, мне никогда это свойственно не было, мне все легко давалось — учеба, университет, у меня не было кризиса само­идентификации.

Владимир Каминер считает себя, как и остальных мигрантов в Германии, вар­варами, привносящими в немецкий народ новую кровь:

В истории человечества каждое общество рано или поздно подвергалось нападению варваров. Высокая цивилизация <...> она в какой-то момент в своем собственном декадентном падении, разрыхлении своем давала вар­варам себя захватить, но это всегда был процесс взаимовыгодный, я бы ска­зал, потому что, с одной стороны, это декадентное общество получало све­жую кровь, прилив каких-то новых сил, а с другой стороны, варвары тоже, самое позднее во втором-третьем поколении, становились такими же декадентными и склонными к перверзиям, как и захваченные ими или исполь­зуемые ими цивилизации.

Каминер утверждает, что он немецкий писатель, который рассказывает рус­скую «историю», которая, в свою очередь, также является частью историче­ского европейского нарратива. Таким образом, он вписывает свое творчество в этот нарратив, подразумевая, что в подобных масштабах национальность становится мелким и неважным различием:

Я немецкий писатель. <...> Я начал писать в Германии. Честно говоря, я в этом какой-то серьезной философской основы не вижу. Да, я начал писать в Германии, я начал писать по-немецки, по-русски никогда не писал, исто­рия, которую я рассказываю, она, безусловно, имеет большое отношение к русским, просто они еще до этой истории не дошли, так как они не разоб­рались с предыдущей историей. Нельзя рассказать историю, не зная предыс­тории. <...> Начало мое — оно в истории Советского Союза, а эта история не рассказана <...>. Что является моей историей? Распад социалистического общества, гибель Союза <...>. То есть это, конечно, часть европейской исто­рии, безусловно, но это и часть русской истории, и я, собственно говоря, и есть тот самый мостик, соединяющий всю эту европейскую и русскую дей­ствительность конца двадцатого — начала двадцать первого века.

Взгляд Алины Бронски на эту тему схож с мнением Каминера: она утверж­дает, что русский для нее — «частный», «семейный» язык. Однако Бронски также считает, что национальные категории, пускай и не релевантны для нее, интересны читателям — поэтому она много говорит о них в своих книгах:

Я такими категориями уже довольно давно не мыслю, то есть мне очень трудно. Конечно, я немецкоговорящая писательница, то есть писатель­ница, которая пишет на немецком языке, русский язык для меня — язык на­много более интимный, семейный, тем не менее — это очень важная часть моей личности. <...> У меня нет большой потребности это как-то тематизировать постоянно, такие аспекты, как, например. русские аспекты моей личности или влияния, и так далее.

Чтобы перейти от анализа публичных высказываний к текстуальному ана­лизу, приведу для начала объемную цитату из Вачедина, во многом пред­ставляющую собой квинтэссенцию «русской» иммигрантской литературы в Германии:

К моменту их (бабушки и дедушки. — О.Б.) приезда мы уже жили в запад­ной части Германии, родители гордились тем, как быстро старикам удалось подыскать квартиру — чистенькую и светлую, с эхом, две комнаты в деся­тиэтажном городском доме. Они приехали, посмотрели на меня — дикова­тую, заросшую прыщами, обняли как чужую, от соседей им досталась ме­бель, от нас — кем-то выброшенный телевизор, починенный папой. Робкие и жалкие, они пошли с нами на прогулку, и мама, как в телепередаче, вос­хищенно объявляла появление следующей достопримечательности. Я мол­чала, плелась рядом по аллеям городских парков, такая же лишняя и чужая здесь, как и старики, — нашу троицу можно было отправлять просить по­даяние. Родители же тогда как раз воспрянули духом, оба работали, оба завели приятельские отношения с коллегами. Дома старики смотрели те­левизор — ток-шоу, в которых полуголые девушки обсуждали на полу­понятном языке оральный секс, а также стоит ли худеть или и так сойдет (всегда оказывалось, что и так хорошо). По утрам с маленькой тележкой на колесиках они ходили в супермаркет, но мало чего покупали — бабушка отказывалась готовить из незнакомых продуктов. На все заботы по хозяй­ству уходило не больше часа в день — больше при всем желании ничего нельзя было придумать, квартира стояла пустая и издевательски чистая. Жизнь закончилась[52].

Этот объемный пассаж отражает большую часть «русской» иммигрантской литературы в Германии, поскольку поднимает актуальные для всех иммиг­рантских работ мотивы: причины для иммиграции; желание и невозможность возвращения домой; разочарование; культурные различия[53]; всеобъемлющая ностальгия. Кроме того, он очерчивает различные способы самоидентифика­ции в новом окружении. Вачедин показывает модель семьи (родители Вале­рии), удовлетворенной переездом в Германию. С другой стороны, мы можем заключить, что Валерия довольна с оговорками, а ее дедушка и бабушка опре­деленно приехали в Германию против собственной воли и не могут найти себе никакого места в этом новом мире.

Текст пронизывает латентное желание вернуться в привычное простран­ство. Между этими двумя мирами мы видим Валерию, подростка, которая чувствует себя потерянной и униженной не только из-за нового мира вокруг, но и из-за разлада и отчуждения внутри семьи. Характерно, однако, что эф­фект растущего отстранения Валерии от ее родителей и бабушки с дедушкой достигается педантичными и детальными описаниями повседневной жизни.

Иммигрантская литература вообще (а особенно созданная на раннем этапе иммиграции) основана на описаниях каждодневной жизни. С помощью ли­тературы можно шаг за шагом реконструировать полное описание процедуры иммиграции — от прибытия в Германию до этапа относительной адаптации; однако этап смешивания с немецким обществом в иммигрантской литературе отражен гораздо менее заметно. Важные мотивы здесь включают в себя споры о причинах иммиграции, обоснование решения и нападение на предполагае­мые упреки. Полемический тон протагониста у Малецкого указывает как на сомнение в правильности такого решения, так и на горькое несоответствие ожиданий иммигрантов и реального итога их переезда:

А что, интересно, интересно немцу? А ему интересно понять, что делают здесь пачки людей в возрасте, с семьями и с высшим образованием, пред­полагающим высокий общественный статус, странных людей, въехавших в страну по линии еврейской эмиграции, но почему-то не ходящих в сина­гогу. Что ищут они в стране далекой, задыхающейся от своих безработных, чего ради кинули все, чем жив человек, в краю родном? Не могли же эти очень взрослые люди подумать, будто им в чужой стране предложат ра­боту по специальности — врачами, инженерами, музыковедами, биологами. <...> Немцы спрашивают об этом удивительных русских, а те сами себе удивляются[54].

Отметим тут интересную параллель с одним из процитированных выше ин­тервью. В нем Мария сравнивала себя с таджиком на рынке, подразумевая, что немцы видят ее так же, как она видит таджиков: безграмотными и плохо образованными, хотя в их стране у них вполне может быть прекрасное обра­зование. Малецкий, напротив, предполагает, что немцы считают, будто у но­воприбывших мигрантов более высокое образование и социальный статус. Интересно, что сравнения русских с таджиками, похоже, являются характер­ными для мигрантов — Владимир Каминер тоже упоминал об этом в своем интервью, сказав, что «русские переносят свои отношения с таджиками на европейское смещение народов».

Изображение культурных различий и недопониманий, определенно, яв­ляется еще одним характерным для иммигрантской прозы мотивом — но при этом нужно отметить, насколько по-разному авторы относятся к этой задаче. Каминер, чья проза, в сущности, построена вокруг этих конфликтов и недо­пониманий, изображает их во фривольной и шутливой манере, с обязатель­ным счастливым разрешением. Напротив, Вачедин видит русских и немцев существующими в двух разделенных, антагонистических мирах. В его пред­ставлении мигранты — не забавные беспомощные люди, как у Каминера, но активные и агрессивные. Интересны монологи героя Малецкого в «Прозе поэта», показывающие разочарование и обман ожиданий: он думает, что со­ветские мигранты приехали в Германию за чудесными возможностями без­опасной и стабильной жизни, а на самом деле они получили жизнь несчаст­ную, полную унижений и различных требований, которым приходится соответствовать для поддержания хотя бы базового уровня жизни:

Да я бы и сам снялся с собеса при первой возможности. Он снится мне по ночам. В кошмарных снах, в которых мне снятся еще более кошмарные сны моей жены. Нет унизительней, чем когда тебе дают деньги и дышат тебе в затылок — ну, наконец ты снимешься? Ты пойдешь на рихтиге арбайт?[55]

Подобно большинству высказываний моих информантов, работы всех чет­верых авторов показывают, что одна из причин, почему иммигранты чув­ствуют себя лишенными человеческого достоинства, — это многочисленные стереотипы, которые, по их мнению, имеют немцы в их отношении. В общем случае стереотипы являются краеугольным камнем и точкой фокуса иммиг­рантской прозы. И хотя в интервью все четыре писателя отрицают важность этнических категорий и стереотипов, в своих работах они постоянно обра­щаются к их использованию. Это поддерживает ощущение антагонизма и взаимного недовольства между иммигрантами и принимающей стороной.

Например, в работах Бронски они противопоставлены друг другу как ак­куратные и дисциплинированные / безвкусные, вульгарные и беспомощные, что является основным способом демонстрации столкновения русских и не­мецких национальных характеров и ментальностей:

Марии за тридцать, но выглядит она на пятьдесят. Раньше она работала в фабричной столовой в Новосибирске. У Марии мозолистые руки, огром­ные, как лопаты, а ногти покрашены красным. У нее короткие, завитые, кра­шеные волосы, толстые ноги с варикозными венами — хотя их не увидишь под шерстяными чулками. У нее есть десяток платьев с цветочными рисун­ками, такая широкая задница, что на нее можно было бы посадить вертолет, настолько приторно-сладкие духи, что начинаешь чихать, большой рот, об­веденный красной помадой, бурундучьи щеки и маленькие глаза[56].

Типичная немка в прозе Бронски представляет собой все, чем не является русская:

Мелани <...> в точности походила на молодую немецкую девушку по пред­ставлениям иностранцев — особенно тех иностранцев, которые никогда не бывали в Германии и представляют издалека. У нее были свежеподстриженные и всегда аккуратные светлые волосы до подбородка, голубые глаза, румяные щеки и хрустящая выглаженная джинсовая куртка. Она пахла мы­лом и щебетала предложения из односложных слов, которые выскакивали из ее рта, как горошины[57].

Сильное ударение делается на конфликтах между разными подгруппами диа­споры. Например, протагонист Малецкого в «Прозе поэта» уничижительно отзывается о (Spat)Aussiedler. Стоит обратить внимание на «иерархию» на­циональностей, которую выстраивает протагонист:

Я должен был поинтересоваться раньше, еще дома, в какую русскоязычную среду я собираюсь привезти детей, пока они не станут немецкоязычными. Тогда я мог бы своевременно узнать много полезного о шпэтаусзидлерах, называемых в здешней диаспоре «казахдойчами», «казахами», но я не сде­лал этого, будучи ленив и нелюбопытен, как настоящий русский. А ведь въехал в страну как приличный человек: как еврей[58].

В повести «Копченое пиво», протагонист которой уже несколько лет живет в Германии, очевидно, что его отношение к этой группе мигрантов, которые говорят на том же языке и родом из той же страны, стало еще более отрица­тельным. Автор описывает конфликт между протагонистом и человеком, на­званным презрительно «этот фольксдойч»[59], в котором герой оказывается неспособен защитить свою семью от жестокого, агрессивного и грубого по­ведения русско-германца. Он занимает отрицательную позицию и по отно­шению к нееврейским членам семей еврейских мигрантов, порицая их за уве­личение числа мигрантов, хотя у них самих не было реальных оснований переехать в Германию: «Вы заметили — в каждой второй флюхтлинговой семье[60] жена русская или хохлушка. Причем не только в интеллигентных семьях, но и в простых. Причем в 8 случаях из 10 она-то и является инициа­тором еврейской эмиграции».

Нет нужды специально указывать на общее место иммигрантской литера­туры — ностальгию. Однако любопытно, что тоска по дому более очевидна и открыта у Вачедина и Малецкого, которые пишут на русском, и значительно менее бросается в глаза у Каминера и Бронски, пишущих на немецком. О связи языка с процессом идентификации будет идти речь позже, но стоит отметить, что в случаях Каминера и Бронски можно говорить об испытывае­мом их персонажами чувстве заброшенности и беспокойства. Довольно симп­томатично, что они редко говорят о своей прежней жизни после того, как при­езжают в Германию. В «Парке осколков» мы ничего не знаем о детстве Саши в России, поскольку ее рассказ начинается с переезда ее семьи в Германию. Когда события в «Самых острых блюдах татарской кухни» разворачиваются в Москве, мы видим их в мельчайших деталях. Однако когда рассказчица Розалинда, ее дочь Зульфия и внучка Аминат переезжают в Германию, россий­ская часть их истории угасает и теряет всякое значение для жизни героев. Они никогда не говорят о прошлом, как бы несчастны в Германии они ни были, в то время как их семья постепенно распадается. Когда Зульфия ездит в Москву, чтобы заполнять необходимые документы, и регулярно звонит своей матери, Розалинда ни разу не спрашивает о ее прежней жизни и пре­кращает думать о том, что оставила позади, как только вешает трубку. Свет­лана Бойм, описывая эту деталь — отказ обернуться, посмотреть назад, — сравнивает их позицию с библейской историей о жене Лота, которая превра­тилась в соляной столп. Бойм утверждает, что тот же страх лежит в основе неприятия мигрантами мыслей о своем прошлом[61]. Поэтому в произведениях Каминера и Бронски Россия превращается в совершенно воображаемое ме­сто. Каминер, собственно говоря, идет даже дальше, мифологизируя поздний СССР, искажая его образ и создавая намеренно карикатурную картину. За всеми клише в гротескном образе, создаваемом героями Каминера, кроется их страх увидеть настоящую реальность. Вместо этого они предпочитают видеть Россию чудовищной страной, а возвращение — немыслимым, а то и опасным.

Произведения Малецкого абсолютно соответствуют тому, что он говорит в своих интервью: его любовь к России смешана с презрением, и протагонист в «Прозе поэта» перефразирует классические стихи Лермонтова: «Прощай, Россия. Прощай, моя немытая. Я тебя и такой люблю. Большое видится на расстоянье. Зачем уменьшать твой масштаб в пространстве моей души?»

У Вачедина ностальгия наименее замаскирована, а его протагонисты — единственные, кто не смущается, разговаривая о России. Это напрямую свя­зано с положением его героев в Германии. В «Russendisko» Каминера протаго­нист переезжает в Германию в 1990 году, в прозе Малецкого — в 1995-м. В обоих романах Бронски герои приезжают в Германию из Советского Союза. Действие романа Вачедина происходит значительно позже — скорее всего, на рубеже тысячелетия (сам Вачедин переехал в Германию в 1999 году), — и его герои плохо помнят, если вообще помнят, советскую жизнь. Соответственно, они чувствуют себя менее географически ограниченными и пользуются полной свободой передвижения, как и свободой мыслей о передвижении. В «Копченом пиве» Малецкого протагонист признает, что живет в аду, — однако продолжает вести такой образ жизни, не помышляя ни о каких изменениях. В одном из рас­сказов Каминера рассказчик говорит, что его мать обнаружила свободу пере­движения после переезда в Германию и начала активно путешествовать — од­нако ее путешествия не выходят за границы Европы[62]. А в «Снежных немцах», например, Валерия приезжает обратно в Россию для работы — невозможный и немыслимый поступок для персонажей Бронски или Каминера.

ТРЕТЬЕ ПРОСТРАНСТВО ИММИГРАЦИИ

В последней главе «Парка осколков» Саша покидает свою русскую семью и молодого человека, немца, и отправляется в путешествие, чтобы воссоеди­ниться со своей покойной матерью и попытаться раскрыть свою истинную личность. Если сравнить работы всех четырех авторов, мы увидим, что все они пытаются создать некое метафизическое пространство побега для сво­их персонажей. Я полагаю, здесь мы встречаемся с тем, что Хоми Баба назы­вал «третьим пространством»[63]. Это то пространство, которое создают эти четыре писателя — или которое они вынуждены создавать, отказавшись от какой-либо конечной, линейной самоидентификации и поместив свою эт­ническую идентичность в подчиненную позицию; пространство, куда мож­но сбежать, «третье пространство». В то же время «третье пространство» — это лакуна среди идеологических дискурсов, та ниша для писателей-им­мигрантов, где у них нет необходимости придерживаться какого-либо из признанных «пространств».

Протагонист Малецкого в «Копченом пиве», проклиная немецкую жизнь и боясь оглянуться на российское прошлое, не может найти места, где пре­бывал бы в спокойствии и безопасности:

Я Летучий Голландец. Проклят всеми, кто уже не помнит меня, не помнит, что проклял, не помнит, за что. Мне нет ни жизни, ни смерти. С незапамят­ных времен ношусь по водам житейского моря, лишенный то ли права, то ли простой возможности достигнуть житейской гавани. <...> Я призрак во главе призрачной команды. Моя родина там, где я дома, а дома я повсюду. Как любой, у кого не все дома. У кого никого — дома[64].

Вачедин находит символический образ для Volksdeutsche — «снежные нем­цы» — и описывает людей, которые «лучше всего управлялись с русской зем­лей, а язык использовали свой»[65] и поэтому зависли где-то посередине, т.е. все равно что нигде: «Мы, снежные немцы, теперь и навсегда посередине — в Германии мы те, кто стучит по стенке аквариума, будя заснувших рыб, а в России презираем соседей за то, что во дворе у них не убрано»[66].

У Каминера «третье пространство» материализовано, превращено из ме­тафоры в реальное физическое пространство.

Каминер создает свой собственный Берлин, город, где национальность не имеет значения и вьетнамцы вместе с русскими пьют водку на скамеечке у дома, где каждый — иностранец, и поэтому национальность больше ничего не значит, так как иммигранты превращают город в мир без различий. Где- нибудь в другом месте жизнь может отличаться, но здесь, в Восточном Бер­лине, в особенности в Пренцлауэр-Берге, цыгане, тайцы, вьетнамцы, русские и литовцы — все живут в дружеском плавильном котле.

Отмечу, что Каминер пытается обсуждать «третье пространство» не только в своих работах, но и в публичных речах:

Я думаю, что Германия, безусловно, вступила на дорогу открытого общест­ва, это случилось 20 лет назад, с объединением Германии. До того, как исчезли эти идеологические границы, и БРД[67] и ГДР были здоровыми ев­ропейскими провинциями с чрезвычайно закрытым, косным провинциаль­ным мышлением. <...> Я помню первый год свой в Восточном Берлине, мы постоянно, собственно говоря, занимали какие-то пустоты, пустоты, воз­никшие в результате снятия границ. Очень большое количество местных жителей побросали тогда свои квартиры, а может, из страха, они рванули на запад. Одновременно с запада и с востока в этот Берлин стекались мо­лодые люди, <...> которые лелеяли какой-то свой собственный способ жизни, который они не могли в тех условиях <...> или мы в нашем зады­хающемся социализме не могли воплотить в жизнь, и мы нашли в том опус­тевшем Восточном Берлине то пространство свободы, на котором мы могли построить свою. свои альтернативные жизненные проекты.

Исследование художником «третьего пространства» — попытка найти ре­шения проблем, создаваемых идентификациями иммигрантов. Поскольку значительная часть этих проблем в принципе парадоксальна (например, од­новременное возмущение немцами и желание ассоциироваться с немцами, а не со своим народом), эти оппозиции сложно деконструировать. Прибегание к «третьему пространству», таким образом, является стратегией смягчения несоответствий и конфликтов в моделях самоидентификации мигрантов. В то же время «нейтральная» позиция, занимаемая писателями-иммигран­тами, дает им неотъемлемое остранение, некое двойное видение, что делает их взгляд достаточно острым, чтобы увидеть обе культуры снаружи. Дмитрий Вачедин признал:

Я дорожу не своей русскостью как таковой, <...> [а] альтернативным взгля­дом на вещи, который ей создается <...>. То есть как бы мне не так важно, что у нас есть матрешка и балалайка, а важно, что я могу посмотреть на этот мир по-другому, иначе, это как бы интересный опыт, и это интересная точка зрения, немножко расширяет мир.

Интересно, что такой уровень остранения сильно зависит от языковых стра­тегий авторов. А именно, русскоязычные авторы (Малецкий, Вачедин) вы­бирают позицию аутсайдеров, в то время как Бронски и Каминер сохраняют позицию отделенных наблюдателей, у которых тем не менее есть право до­ступа к немецкому миру. И Каминер, и Бронски говорили, что пишут по-не­мецки, чтобы показать, что они немецкие писатели, — хотя, как мы помним, в случае Каминера читатели не сочли этот довод достаточным доказатель­ством. Выбор языка хотя и не совпадает с индивидуальной национальной идентификацией, но служит основным фактором для идентификации худо­жественной. Более того, хотя нет гарантий, что, творя на немецком языке, можно добиться признания у немцев в немецком обществе, этот выбор влияет на процессы социального включения и исключения.

На стратегии художественной идентичности, кроме того, сильно влияют прагматичные соображения маркетинга и книгоиздания. Невзирая на свой языковой выбор, и Бронски, и Каминер в Германии продаются как «русские» писатели. Их рекламные кампании подчеркивают их иностранное происхож­дение, а издатели делают упор на экзотичности и ненемецкости авторов[68].

Собственно, именно маркетинговые стратегии в большой степени прое­цируют образ «застрявших посередине» на писателей-иммигрантов, и симп­томатичным примером здесь является Каминер. С одной стороны, как утвер­ждает Ваннер, «русский еврей Каминер стал воплощением "идеального немца"; Гёте-институт неоднократно посылал его в поездки по заграничным странам, включая Россию и США, как почти официальное лицо немецкой культуры»[69]. С другой стороны, на обложках всех книг Каминера бросаются в глаза стереотипные объекты русской культуры — матрешки, балалайки, бу­тылки водки и так далее.

Произведения Каминера и Бронски ироничны и обычно изображают жизнь в СССР в мрачных тонах. Как бы ни была тяжела жизнь их протагони­стов в Германии, все-таки она лучше, чем в Советском Союзе. Они хотят остаться в Германии и провозглашают ее своим новым «домом», отсекая вос­поминания о России, — хотя это, как обсуждалось выше, не обязательно озна­чает, что на самом деле они не испытывают ностальгии из-за этих воспоми­наний. Малецкий и Вачедин изображают иммигрантов в более драматической манере: их персонажи открыто ностальгичны и временами хотят вернуться в страну, которую все еще считают «домом». Однако по различным причинам им приходится оставаться в Германии.

И несмотря на то, что в публичных выступлениях все четыре писателя из­бегают точного определения «дома» и отрицают важность национальности, очевидно, что как писатели они работают для определенной категории чита­телей. Бронски и Каминер пишут по-немецки для немцев, а Вачедин и Малецкий пишут по-русски для «русской» аудитории.

Последнее, что стоит здесь отметить, — четко выраженная дифференциа­ция частной и публичной сфер, характерная для всех четырех писателей. Роль «немецкого писателя» они считают профессиональным занятием, а собственную русскость оставляют для частной или семейной жизни. Это об­стоятельство сводит воедино и подытоживает все сказанное выше. Хотя част­ный иммигрантский опыт писателей похож на опыт всех остальных иммиг­рантов, их профессия обязывает их занять остраненную позицию, связывая себя с обоими сообществами и дискурсами, к которым они имеют отношение, со старым и новым «домом» одновременно. Учитывая сложности и противо­речия между этими двумя мирами, только в частной жизни они могут иден­тифицировать себя как русских. В то же время роль публичного оратора обя­зывает их пытаться «соединить» два мира, русский и немецкий, и свести оба дискурса ближе. «Швы» между частными и публичными интенциональностями отчетливо видны, и «подчиненный» (subaltern) голос можно услышать; но мультикультуралистская позиция вытесняет его на задний план.

СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ?

Влияние различных внешних факторов (стратегии издательства, ожидания читателей) и требования, накладываемые природой творческого процесса как таковой (остранение художника, предполагаемая ответственность перед об­ществом и т.п.), оказывают сегодня на иммигрантских писателей сильное дав­ление. Хотя очевидно, что этнические категории остаются важной частью их произведений, так же очевидна и необходимость провозглашать этническую самодетерминацию отчасти избыточной. Пытаясь разрешить противоречия, вызванные разнообразными идеологическими дискурсами, иммигрантские писатели занимают срединную позицию и продвигают различные формы гибридности. Под гибридностью здесь понимается глубоко интеллектуализиро- ванная позиция. Она не изменяет восприятие писателями самих себя в их частной жизни и не влияет на их работы и изображение иммигрантского опыта коренным образом. Гибридность — это скорее позиция, занятая по от­ношению к враждующим национальным дискурсам, и попытка их примирить.

Эта срединность неизбежно влечет за собой особенную двойственность им­мигрантских нарративов. С одной стороны, Малецкий, Каминер, Бронски и Вачедин отражают, очень скрупулезно и правдоподобно, множество аспектов жизни иммигрантов. С другой стороны, позиция рассказчика в их произведе­ниях довольно далека от позиции большинства опрошенных мной «русских» иммигрантов. Следовательно, в психологических, эмоциональных нюансах, а также на уровне общих заключений и оценок создается впечатление, что, несмотря на аккуратность изображений, они оказываются неточными.

Так становится очевидной противоречивая природа мультикультурной литературы. Поскольку сами писатели, несмотря на утверждения о гибридности, не могут окончательно уйти от этнических категорий, их тексты при­водят к усилению разнообразных национальных стереотипов и клише, отно­сящихся как к русским, так и к немцам. И пусть они собираются нарисовать аутентичную картину мира мигрантов, в итоге зачастую возникают те самые образы, которых писатели хотели бы избежать. Парадоксальным образом, различные национальные клише усиливаются не из-за внешнего влияния (например, идеологии или давления принимающего сообщества), а изнутри, руками самих иммигрантов.

«Русская» диаспора в Германии не только не соответствует сегодня обыч­ному определению «диаспоры» — она еще и не обладает никакой общей идеей и не имеет собственного образа как цельного сообщества. В данный момент мы можем наблюдать сообщество, чье будущее зависит от того, как оно спра­вится с проблемой этнической идентификации: активно заявляя о ненемец­кой идентичности, как дело обстоит сейчас, занимая гибридную позицию, как предлагают писатели, или достигнув полной ассимиляции и растворившись внутри немецкого общества.

Какова в этом процессе будет роль литературы? Конечно, судить еще рано, поскольку мы в основном имеем дело лишь с первым поколением постсовет­ских мигрантов. Для большинства «русских» мигрантов, которые приехали в Германию между концом Второй мировой войны и падением Советского Союза, модели идентификации отличаются от тех, которые я описывала выше. И только те, кто прибыл в Германию в перестройку и позже, в полной мере испытали такие события, как прибытие в мультикультурную Германию из интернационалистического Советского Союза; выстраивание негативных стереотипов «русских» иммигрантов и антагонизм между различными груп­пами мигрантов и, наконец, то, что они являются частью огромной группы захватчиков, грозящих немецкому государству всеобщего благосостояния. Каким образом эти факторы кристаллизуют новообразующуюся идентич­ность мигрантов и разрастающиеся диаспоры, можно будет увидеть, наблю­дая за вторым и третьим поколениями постсоветских иммигрантов.

Пер. с англ. Александра Слободкина

[1] Safran W. Diasporas in Modern Societies: Myths of Home­land and Return // Diaspora: A Journal of Transnational Stu­dies. 1991. Vol. 1. № 1. P. 83—84.

[2] О психологическом аспекте воздействия травматического опыта на целостность личности и идентичность см.: Erik- son E. Identity and the Life Cycle. New York: W.W. Norton & Company Inc., 1958. P. 118, 120—141.

[3] Bloom W. Personal Identity, National Identity and Interna­tional Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 1990. P. 40.

[4] См.: Delanty G. Community. London: Routledge, 2010. P. 26.

[5] О роли литературы в формировании национальной иден­тичности см.: Fanon F. The Wretched of the Earth. Harm- mondsworth: Penguin, 1967.

[6] Юрий Малецкий родился в Куйбышеве в 1952 году и эмиг­рировал в Германию в 1995-м. Он был редактором журна­лов «Новый мир» и «Грани». Его произведения дважды были номинированы на премию «Русский Букер» и один раз на премию «Антибукер». В 2007 году его роман «Люб­лю» получил второе место в конкурсе на «Русский Букер». Малецкий — один из самых уединенных русских писате­лей, его крайние взгляды отмечались критикой. В двух произведениях Малецкого, «Проза поэта» и «Копченое пиво» (заново опубликованное под заглавием «Группен- фюрер»), активно обсуждается тема иммиграции.

[7] Владимир Каминер родился в Москве в 1967 году и пере­ехал в Германию в 1990-м. Каминер — чрезвычайно ус­пешный автор около двадцати книг, все — на немецком языке. На июнь 2010 года в Германии было продано при­близительно три миллиона экземпляров его книг. Ками- нер также работает журналистом для различных органи­заций, у него собственная радиопрограмма, он диджей на своей дискотеке «Руссендиско», известной на всю Герма­нию. В 2012 году был снят фильм «Руссендиско».

[8] Имеющая русско-татарско-еврейские корни Алина Брон­ски (псевдоним) родилась в Свердловске (Екатеринбурге) в 1978 году. В подростковом возрасте переехала с родите­лями в Германию. Ее дебютный роман «Парк осколков» (Bronsky A. Scherbenpark. Cologne: Kiepenheuer und Witsch, 2008) был номинирован на Премию Ингеборг Бахман, присуждаемую молодым немецкоязычным авторам, а так­же на литературную премию «Aspekte». В 2013 году книга была экранизирована. Второй роман, «Самые острые блю­да татарской кухни» (Bronsky A. Die Scharfsten Gerichte der Tatarischen Kuche. Cologne: Kiepenheuer und Witsch, 2010), попал в список кандидатов на Немецкую литературную премию за 2010 год. Третья книга Бронски, «Дитя зер­кала», относится к жанру «young adult fiction».

[9] Дмитрий Вачедин родился в Ленинграде в 1982 году и пе­реехал в Германию в 1999 году. В 2007-м стал лауреатом литературной премии «Дебют» в номинации «Молодой русский мир». Он преподавал на факультетах политики и славистики в Майнцском университете, а в настоящее время работает журналистом на радиостанции «Немецкая волна». Вачедин опубликовал ряд коротких рассказов в российских толстых литературных журналах. Он также получил «Русскую премию» в 2012 году.

[10] Использование предлога «или», нежели «и», будет объ­яснено ниже.

[11] Heleniak T. Migration of the Russian Diaspora after the Brea­kup of the Soviet Union // Journal of International Affairs. 2004. Vol. 57. № 2. P. 103.

[12] Ibid. P. 99.

[13] См.: www.initiative-tageszeitung.de/lexika/leitfaden-artikel.html?LeitfadenID...www.bamf.de/EN/Migration/Spaetaussiedler/spaetaussiedler-node.html (дата обращения по обеим ссылкам: 16.05.2014).

[14] Смысл этого закона заключался в том, чтобы дать ФРГ возможность обеспечить защиту прав этих людей на том основании, что они подвергались дискриминации со сто­роны правительств тех стран, гражданами которых фор­мально являлись (например, этническим чисткам в быв­шем СССР).

[15] Isurin L. Russian Diaspora: Culture, Identity, and Langua­ge Change. Berlin; New York: De Gruyter Mouton, 2011. P. 151.

[16] См.:www.bamf.de/cln_092/nn_443728/SharedDocs/Anlagen/DE/Migration/Publikatio..., property=publicationFile.pdf/wp8-merkmale-juedische-zu- wanderer.pdf (дата обращения: 29.04.2013).

[17] Беженцы по квоте (нем.). До этого закон распространялся на беженцев из Вьетнама (1985) и Албании (1990).

[18] Либо проживать на этих территориях в качестве лица без гражданства не позднее 1 января 2005 года.

[19] Для родившихся после 1991 года один из дедушек и бабу­шек должен быть еврейского происхождения.

[20] Что не помешало приехать в Германию большому количе­ству евреев, принявших православие. См.: Lubrich O. Are Russian Jews Post-Colonial? Wladimir Kaminer and Identity Politics // East European Jewish Affairs. 2003. Vol. 33. № 2. P. 39.

[21] Уровень языка должен позволить сдать по меньшей мере экзамен на уровень A1 по общеевропейской системе (кро­ме детей до 15 лет).

[22] Еврейские иммигранты, родившиеся в какой-либо из быв­ших советских республик до 1 января 1995 года, автома­тически рассматривались как жертвы нацистских пресле­дований. Те, кто родились за пределами СССР, но могут предъявить достаточные доказательства преследований, также попадают в эту категорию. В этом случае знание не­мецкого языка и доказательства способности интегриро­ваться не являются необходимыми.

[23] Лица, преследуемые по политическим мотивам, могут об­ратиться с просьбой о предоставлении убежища в Герма­нии на основании статьи 16a Конституции ФРГ, согла­сующейся с Женевской конвенцией о беженцах 1951 года.

[24] В 2010 году в Евросоюз въехали 18 595 беженцев из Рос­сии, в 2011-м — 18 330.

[25] epp.eurostat.ec.europa.eu/statistics_explained/index.php/Asylum_statistics (дата обращения: 01.05.2013). На первом месте Франция — 57 335 беженцев.

[26] Мария Савоскул справедливо утверждает, что число эт­нических немцев среди иммигрантов напрямую связано с решениями советского правительства о реабилитации этнических немцев. См.: Савоскул М. Российские немцы в Германии: Интеграция и типы этнической самоиденти­фикации: (По итогам исследования российских немцев в регионе Нюрнберг-Эрланген) // Демоскоп. 2006. № 243­244. 17—30 апреля (demoscope.ru/weekly/2006/0243/analit 03.php (дата обращения: 26.04.2013)).

[27] Однако наплыв почти двух с половиной миллионов миг­рантов побудил правительство ФРГ принять меры по контролю и ограничению иммиграции. Неоднократно предпринимались попытки изменить BVBG, каждая но­вая поправка увеличивала число ограничений и требова­ний по отношению к иммигрантам. Например, в 1996 году для «(поздних) переселенцев» был введен экзамен по не­мецкому языку. В начале 1990-х для переселенцев были введены ограничения свободы выбора места жительства в Германии (эти ограничения позднее были отменены). За­кон об иммиграции (Zuwanderungsgesetz) 2005 года ввел требования владения немецким языком для родственни­ков переселенцев. Прием еврейских иммигрантов также был ограничен. В 2001 году президент Центрального со­вета евреев Германии Пауль Шпигель выразил просьбу о более тщательной проверке еврейского происхождения иммигрантов. Возможно, это стало реакцией на большое число нерелигиозных еврейских иммигрантов. В 2004 году был прекращен прием заявлений от евреев Латвии, Литвы и Эстонии в связи со вступлением этих стран в Евросоюз.

[28] Лагерь беженцев (нем.).

[29] Однако с 31 декабря 2009 года из-за резкого уменьшения потока иммиграции практика распределения поздних пе­реселенцев была прекращена, и сейчас они не стеснены в выборе места жительства.

[30] Brown AJ. The Germans of Germany and the Germans of Ka­zakhstan: A Eurasian Volk in the Twilight of Diaspora // Europe-Asia Studies. 2005. Vol. 57. № 4. P. 630.

[31] Elwert G. Probleme der Auslanderintegration. Gesellschaftliche Integration Durch Binnenintegration? // Kolner Zeitschrift Soziologie und Sozialpsychologie. 1982. № 34. S. 717—733.

[32] Савоскул М. Миграция этнических немцев в Германию и их интеграция в общество // Вестник Московского уни­верситета. Серия 5: География. 2006. № 6. С. 46—51.

[33] Clifford J. Diasporas // Cultural Anthropology. 1994. Vol. 9.№ 3. P. 304.

[34] Заявлений (нем.).

[35] Isurin L. Op. cit. P. 143.

[36] Kleinknecht-Strahle U. Deutsche aus der ehemaligen UdSSR: Drei Phasen der Migration und Integration in der Bundesre- publik Deutschland im Vergleich // Wanderer und Wande- rinnen Zwischen Zwei Welten? Zur Kultureller Integration Ruslanndeutschen Aussiedlerinnen und Aussiedler in Bundes- republik Deutschland: Referate der Tagung des Johannes- Kunzig-Institutes fur ostdeutsche Volkskunde vom 7./8. No­vember 1996 / Hg. von H.-W. Retterath. Feiburg im Breisgau: Johannes-Kunzig-Institut fur ostdeutsche Volkskunde, 1998. S. 43—44.

[37] Савоскул М. Российские немцы в Германии: Интеграция и типы этнической самоидентификации.

[38] См., например: Kolinsky E. Multiculturalism in the Making? Non-Germans and Civil Society in the New Lander // Recas­ting East Germany: Social Transformation after the GDR / Ed. by C. Flockton and E. Kolinsky. London; Portland: Frank Cass, 1999. P. 192—214.

[39] На вокзале (нем.).

[40] Brown AJ. Op. cit. P. 630.

[41] Takle M. (Spat)Aussiedler: From Germans to Immigrants // Nationalism and Ethnic Politics. 2011. Vol. 17. № 2. P. 176— 177.

[42] Ibid. P. 175—176.

[43] Ibid. P. 177.

[44] Fanon F. Black Skin, White Masks. London: Pluto Press, 1986. P. 159—162.

[45] Isurin L. Op. cit. P. 160.

[46] Bauman Z. From Pilgrim to Tourist — or a Short History of Identity // Questions of Cultural Identity / Ed. by S. Hall and P. du Gay. London: Sage Publications, 2003. P. 19.

[47] Lubrich O. Op. cit. P. 38.

[48] Isurin L. Op. cit. P. 79.

[49] Boym S. The Future of Nostalgia. New York: Basic Books, 2001. P. 256.

[50] Bhabha H. The Location of Culture. London; New York: Routledge, 1994. P. 112.

[51] См.: Wanner A. Wladimir Kaminer: A Russian Picaro Con­quers Germany // The Russian Review. 2005. Vol. 64. № 4. P. 594; Lubrich O. Op. cit. P. 47—48.

[52] Вачедин Д. Снежные немцы. М.: ПрозаиК, 2010. С. 82—83.

[53] Упоминание сексуальной свободы в Германии, в особен­ности услуг секса по телефону или в телепередачах о сек­се, — распространенный прием, который использовали и другие писатели. См. следующий пассаж у Каминера: «Da- bei versucht eine verzerrte Frauenstimme vom Tonband ei- nem Trost zu spenden: "Mein Freund, ich weiB, wie einsam du dich fuhlst in dieser grausamen, fremden Stadt, wo du jeden Tag durch die StraBen voller Deutscher laufst und niemand lachelt dir zu. Mach deine Hose auf, wir nostalgieren zusam- men!"» («Искаженный женский голос на кассете пытается помочь: "Друг, я знаю, как одиноко тебе на этих жестоких, незнакомых улицах. Каждый день ты ходишь по улицам, полным немцев, и никто тебе не улыбается. Расстегни молнию, поностальгируем вместе!"» (перевод М. Хульзе)). См.: Kaminer W. Russendisko. Munchen: Manhattan, 2000. S. 75.

[54] Малецкий Ю. Проза поэта // Малецкий Ю. Привет из Ка­лифорнии. М.: Вагриус, 2001. С. 220.

[55] Малецкий Ю. Копченое пиво // Вестник Европы. 2001. № 3. С. 85.

[56] «Maria ist Mitte dreiBig und sieht as wie funfzig. Sie hat in Nowosibirsk in einer Fabrik-Kantine gearbeitet. Maria, das sind schwielige Hande groB wie Spaten, aber mit rot lackier- ten Nageln, kurze Haare, blondiert und dauergewellt, dicke Beine mit Krampfadern, die man aber unter Wollstrumpfho- sen nicht sieht, ein Dutzend geblumte Kleider, ein Hintern so breit, dass darauf ein Hubschrauber landen konnte, rot ange- mahlter groBer Mund, dicke Backen, kleine Augen» (Bron- sky A. Scherbenpark. S. 24—25). Перевод Т. Мора.

[57] «Melanie <...> sah das Madel so bilderbuchmaBig deutsch aus wie kein anderes Madchen in meiner Klasse. Eben so, wie man sich als Auslander eine junge Deutsche vorstellt, vor allem, wenn mann das Inland noch nie betreten hat. Sie hatte frisch geschnittenes und ordentlich gekammtes blondes Haar bis zum Kinn, blaue Augen, rosige Wangen und eine gebugelte Jeansjacke, roch nach Seife und sprach mit piepsiger Stimme Satze aus uberwiegend zweisilbigen Wortern, die wie Erbsen aus ihrem Mund heraushupften» (Ibid. S. 15—16). Перевод Т. Мора.

[58] Малецкий Ю. Проза поэта. С. 237—238.

[59] Малецкий Ю. Копченое пиво. С. 84. «Фольксдойч» (Volks- deutsch) — этнический немец.

[60] В семье беженцев (нем.).

[61] Boym S. Op. cit. P. XV.

[62] Kaminer W. Op. cit. S. 33—36.

[63] Bhabha H. Op. cit. P. 53—54.

[64] Малецкий Ю. Копченое пиво. С. 65.

[65] Вачедин Д. Указ. соч. С. 19.

[66] Там же. С. 152.

[67] Имеется в виду ФРГ (BRD, Bundesrepublik Deutschland). — Примеч. перев.

[68] Ваннер утверждает, что то же самое происходит с Маки- ном во Франции и со Штейнгартом в США (Wanner A. Russian Hybrids: Identity in the Translingual Writings of Andrei Makine, Wladimir Kaminer, and Gary Shteyngart // Slavic Review. 2008. Vol. 67. № 3. P. 675).

[69] Wanner A. Wladimir Kaminer: A Russian Picaro Conquers Germany. P. 591.

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №3(127)

Сообщества мигрантов в Москве: механизмы возникновения, функционирования и поддержания

Евгений Варшавер, Анна Рочева

1. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ

Исследования этничности и миграции требуют известной языковой четкости и выверенности. Связано это с тем, что любое публичное — научное, публи­цистическое, журналистское или политическое — высказывание об этом осо­бенно перформативно, поскольку оно воспроизводит или меняет и без того «минное поле» межэтнических отношений. Первый шаг в создании анали­тического языка миграции и этничности с последующим его экспортом в дру­гие дискурсивные поля должен состоять в критическом пересмотре всех ключевых понятий этой предметной области. Такой важной работой с начала 1990-х годов занимается американский социолог Роджерс Брубейкер. После­довательно анализируя и заново интерпретируя такие понятия, как, напри­мер, этничность и идентичность, он говорит о том, что основная и типичная ошибка языка здравого смысла состоит в реификации — «овеществлении» — этих понятий, при том что за ними не стоит реальной «вещности», так как они описывают часто противоречивые и с трудом определяемые феномены. В 2005 году Брубейкер подвергает подобной аналитической деконструкции понятие диаспоры, придя к выводу, что приписывать диаспоре существо­вание и включать ее в перечень аналитических категорий, с помощью кото­рых ученый описывает устройство мира, было бы ошибочно. Однако, пишет он, понятие диаспоры оказывается важной категорией практики (category of practice), непосредственно воздействующей на социальную динамику и из­меняющей поведение людей[1]. В принадлежности к диаспоре убеждают миг­рантов, восстанием диаспоры пугают политиков, наличием поддержки в диа­споре манкируют в «стране происхождения», диаспорой объясняют бессилие в противостояниях на улицах. Однако диаспору, несмотря на ее «невещ­ность», можно и нужно исследовать как категорию практики. Исследователь­ские задачи такого рода могут состоять в определении механизмов и способов консолидации вокруг символов, связанных со «страной происхождения», в выявлении роли «диаспоры» как дискурсивного факта, влияющего на ха­рактеристики и направления интеграции мигрантов, в изучении того, как транснациональные отношения легитимируются дискурсом о диаспоре.

Овеществление диаспоры в исследовательских целях можно считать ана­литическим тупиком, однако это не значит, что нужно отказываться от по­иска «вещей» и ограничиваться исследованием власти, осуществляемой че­рез дискурс о диаспоре. Социальные науки предлагают понятие, которое после некоторых усилий по теоретической огранке оказывается операцио­нальным, позволяя открывать ключевые для социальной жизни явления, ра­нее скрытые от глаз исследователей. Речь идет о понятии сообщества.

В социальных науках за последние сто лет сложилось множество понима­ний сообщества, и разными учеными периодически осуществляются усилия по «разгребанию» этих теоретических «завалов». М. Бертотти, Ф. Джамал и А. Харден предприняли обзор значений этого понятия, выделив в результате этого анализа около десяти основных метанарративов — способов концеп­туализации сообществ[2]. Динамика этой концептуализации в различных дис­циплинах характеризуется уходом от понимания сообщества как локации (например, в раннем антропологическом метанарративе сообщество рассмат­ривалось как туземная деревня и, по сути, представлялось «контейнером смыслов», которые нужно было изучить) и переходом к нетерриториальной концептуализации, в рамках которой сообщество понимается как совокуп­ность людей, связанных определенными отношениями, при том что сами люди не обязательно находятся рядом друг с другом.

Другая попытка «разметки поля», важная для нашего исследования, была осуществлена Марком Смитом в статье «Что такое сообщество»[3]. Он выде­ляет три типа смыслов, которыми обычно наделяют этот термин, и отмечает, что в рамках конкретных употреблений и в связи с конкретными объектами эти смыслы могут пересекаться и наслаиваться друг на друга. Что это за типы? Во-первых, это сообщество-место. Это может быть деревня или квар­тал в городе, для которых важным оказывается привязка к определенному пространству. Во-вторых, это сообщество-интерес — временный союз в рам­ках индивидуальных целей, который, однако, требует более высокого уровня «коммунальности». В-третьих, это сообщество-союз (communion) — содру­жество, построенное на трансцендентной идее или символе. Типичный при­мер такого сообщества — религиозная община. При этом городской квартал с церковью или мечетью будет одновременно и «местом», и «союзом», а ор­ганизация, начинаясь как «интерес», может пытаться добиться увеличения прибыли посредством частичного превращения в «союз».

Нам представляется, что указанные исследователи упустили важное и ана­литически полезное различие сообщества как сетевой структуры и сообщест­ва как типа отношений. Это различие ортогонально прочим градациям и ока­зывается значимо в связи с апелляцией к двум взаимодополняющим пластам социальной структуры — сетям и нормам.

Подход к исследованию сообществ как типа отношений предполагает из­учение норм, которыми характеризуются отношения между людьми. В рам­ках этого подхода предполагается, что отношения между людьми могут быть измерены в плоскости терпимости, доверия, взаимопомощи и т.п. и терпи­мые, доверительные отношения будут отношением-сообществом, в то время как нетерпимость и недоверие будут характеризовать анонимное отношение- общество. Сетевая же логика определения сообществ предполагает исследо­вание структуры сети социальных отношений и выделение фрагментов сети, которые обладают большей связностью. Фрагменты сети с высокой плот­ностью связей «внутри» и относительно малым количеством связей «сна­ружи» будут называться сообществами.

В постоянном взаимодействии этих двух уровней социальной структуры по принципам, похожим на описанные Пьером Бурдьё, и разворачивается со­циальная динамика[4]. Согласно этому исследователю, характеристики сетевой структуры — например, закрытость и замкнутость — влияют на нормы, кото­рые, в свою очередь, могут автономизироваться и радикализироваться, а нормы влияют на структуру (например, автономизация и радикализация сообщества способствуют его закрытости и замкнутости). Кроме того, мож­но проследить социальные механизмы, посредством которых сообщество, понимаемое как сетевая структура, будет связано с сообществом-отношением[5].В результате функционирования таких механизмов в сообществах вос­производится следующий ряд явлений:

— доверие — члены сообщества доверяют друг другу больше, чем внешним людям;

— терпимость — члены сообщества готовы больше времени и энергии тратить на то, чтобы понять других членов сообщества, чем на то, чтобы понять внешних людей;

— взаимность — у членов сообщества более высокая готовность «отдавать» другим членам сообщества, чем готовность «отдавать» тем, кто нахо­дится за его пределами (они обладают более высокими ожиданиями по отношению друг к другу, чем по отношению к внешним людям);

— совместное делание — члены сообщества чаще и охотнее поддерживают деятельность друг друга;

— гражданское участие — сообщество становится, с одной стороны, пло­щадкой для обсуждения событий «большого общества», с другой — эле­ментарной единицей участия в жизни последнего;

— использование социального капитала сообщества — индивиды исполь­зуют социальные связи для привлечения ресурсов, которые отсут­ствуют у них самих;

— вложение — члены сообщества инвестируют в проекты, которые ка­саются всех членов сообщества;

— нормализация — члены сообществ совместно переживают сложный опыт и преобразуют его в приемлемый;

— создание общих смыслов — сообщество является зоной более интенсив­ного общения, в рамках которого выкристаллизовываются общие пред­ставления о мире.

Эти характеристики в свою очередь обеспечивают работу механизмов сообщества.

В рамках исследования сообществ мигрантов в Москве перед нами стояла задача фиксировать такого рода явления, а также структурные и смысловые характеристики сообществ. Описание сообщества в рамках нашего исследо­вания разбивается на шесть этапов:

1. Идентификация сообщества. Сообщество нужно найти: в ходе этого этапа на основании различных критериев фиксируется наличие сообщества, показателем которого является интенсивность связей между индивидами. Именно это понимание, согласно которому сообщество — это фрагмент со­циальной сети с высокой интенсивностью связей между его элементами, стало рабочим определением сообщества в рамках исследования. Для после­дующей работы было необходимо создать систему индикаторов, указываю­щих на интенсивность связей. Для нас таковым было знакомство посетителей кафе, в которых мы искали сообщества, между собой, на что, в свою очередь, указывали приветствия, рукопожатия и общение между столами.

2. Создание социального профиля сообщества. Это этап, в рамках которого создается описание сообщества, содержащее значимые социальные характе­ристики его участников.

3. Описание сетевой структуры сообщества. Сообщества могут иметь довольно сложную внутреннюю структуру, и третий этап предполагает иден­тификацию «подсообществ» и внутренних границ сообщества, фиксацию ядра и периферии, а также описание структуры лидерства.

4. Описание истории сообщества и объяснение механизма его появления.Каждое сообщество появляется в результате действий различных акторов с различными установками и ресурсами, обнаруживаемых в социальной структуре. Объяснить механизм появления сообществ — значит выявить ак­торов и структуры, приведшие к появлению сообщества.

5. Описание механизмов функционирования сообщества. Сообщества воз­действуют на поведение индивидов, которые в них состоят, и на поведение внешних людей. В рамках этого этапа ставится задача объяснить это воздей­ствие, описав элементарные каузальные цепочки, связывающие акторов и структуру сообщества.

6. Описание смыслов, циркулирующих в сообществах. Каковы ценности членов сообщества, какова их система релевантности? В силу относительной замкнутости, определяющей сообщество, именно эти ценности неизбежно становятся значимым элементом жизненного мира членов сообщества. Это связано с элементарными механизмами гомофилии и ксенофобии — сооб­щество часто складывается на основе сходства и стремится это сходство под­держивать. Смыслы в сообществе, таким образом, становятся общими, и именно такие смыслы требуют описания.

Проект, цель которого состояла в описании сообществ мигрантов, суще­ствующих в Москве, реализовывался во взаимодействии со слушателями МВШСЭН в рамках курса «Качественные методы социологии»[6] методом «длинного стола»[7]. Пространственная организация Москвы, в отличие от ор­ганизации многих городов Европы и Северной Америки, не способствует фор­мированию этнических районов, которые в зарубежных исследованиях рас­сматриваются как «контейнеры» сообществ. Вследствие этого нужно было создать особый подход к исследованию сообществ мигрантов в городе и было решено сконцентрироваться на поиске сообществ в «этнических» кафе, тех публичных пространствах, где некоторые из этих сообществ функционируют.

На первом — пилотном — этапе был разработан базовый алгоритм поиска сообществ, а также была составлена база предположительно «этнических» кафе, которые посещались исследователями и которые являлись точками по­иска и описания сообществ. Кафе в рамках проекта признавалось «этниче­ским» в случае выполнения трех условий: (1) наличия блюд национальной кухни; (2) присутствия среди посетителей представителей «видимых мень­шинств»[8] (как минимум, в рамках отдельных событий или с некоторой регу­лярностью); (3) «видимые меньшинства» должны были присутствовать и среди работников кафе. В проекте основной акцент был сделан на сообщества мигрантов из Средней Азии, Закавказья и Северного Кавказа, и, таким обра­зом, индикатором принадлежности к мигрантам являлось не иностранное гражданство, а возможность соотнесения с «видимыми меньшинствами». По­сещения «этнических» кафе на первом этапе были организованы так, что каждое кафе посещали двое исследователей, как минимум два раза, прово­дили там наблюдение и интервью с владельцами, работниками и посетите­лями в течение двух и более часов. Всего в таком формате участники проекта посетили около пятнадцати кафе; по итогам каждого посещения исследова­телем готовился отдельный дневник, содержащий около тысячи слов и, по возможности, сопровождаемый фотографиями. Результаты каждого посеще­ния анализировались в ходе регулярных встреч проектной группы. По ре­зультатам первого этапа были сформулированы индикаторы сообщества пер­вого и второго порядков[9].

Задачей второго этапа стала проверка первоначальной классификации со­обществ, насыщение всех выделенных типов единицами описания. В рамках этого этапа мы пытались ответить на вопрос о том, какие сообщества мигран­тов существуют в Москве. В результате выделения индикаторов сообщества был выделен новый формат работы — «экспресс-посещения». «Экспресс-посещения» позволяют за короткое время составить представление о большом числе кафе в отношении наличия или отсутствия сообщества и в случае на­личия такового определить его тип и создать краткое его описание. Для лик­видации смещения выборки кафе «в пользу» центральной части Москвы члены исследовательской группы совершили походы по удаленным от цент­ра районам с «экспресс-посещениями» расположенных там кафе (65 кафе, 13 дневников). По итогам второго этапа классификация была скорректиро­вана. Сообразуясь с методологией теоретической выборки А. Стросса, мы за­крыли этот этап в тот момент, когда стало понятно, что каждое сообщество может быть помещено в тот или иной тип, и долгое время не встречалось со­обществ, которые бы не находили места в созданной классификации.

Третий этап предполагал подробную работу с сообществами каждого типа. Для этого из каждого типа был выбран один или несколько кейсов, которые изучались с помощью этнографических методов. Задача состояла в том, чтобы сделать полное описание сообщества, удовлетворяющее предложенной методологии: необходимо было описать профиль сообщества, механизмы его появления и функционирования, элементы его структуры, а также циркули­рующие в нем смыслы. В среднем этнографическая работа по одному типу длилась около тридцати часов и была отражена в десятке полевых дневников.

В результате в ходе проекта в разных режимах было описано около вось­мидесяти кафе по всей Москве.

2. КРАТКОЕ РЕЗЮМЕ РЕЗУЛЬТАТОВ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ПРОЕКТА

Исследование носило преимущественно дескриптивный характер, однако позволило сформулировать ряд аналитических обобщений.

Сообщества не складываются по этническому принципу. Несмотря на то что нередко члены исследованных сообществ говорили о том, что предпочи­тают общаться с другими членами их «этнической группы» (например, кир­гизами или азербайджанцами), реальные механизмы возникновения со­обществ среди мигрантов редко связаны с этничностью: люди оказываются в одном сообществе по семейным или земляческим сетям, в связи с работой в одном месте или религией, и во всех этих случаях этничность и общий язык являются дополнительным, но не ведущим фактором для формирования со­общества. При этом существенная часть сообществ по факту моноэтничны, но чаще всего это связано с тем, что сообщества состоят из людей, знакомых по стране происхождения — напрямую или через третьих лиц.

Диаспоральные организации не представляют сообщества. Представление о том, что мигранты живут диаспорами, у которых есть лидеры, не соответ­ствует действительности. Чаще всего совокупность мигрантов из одной страны будет иметь гораздо более сложную структуру, в рамках которой бу­дет выделяться элита, практически не связанная с остальными мигрантами — разве что в рамках земляческих или семейных сообществ — и в большей сте­пени связанная с истеблишментом страны происхождения, в то время как бедные и низкостатусные мигранты будут формировать свои сообщества, от­деленные от элит. Диаспоральные организации, представляющие собой, как правило, формализованные клубы элит, претендуют на роль представителя всей совокупности мигрантов из определенной страны, однако таковыми не являются, не вырабатывая институтов коммуникации между разными груп­пами мигрантов. Исключение составляет, пожалуй, фонд Ага Хана, который своей деятельностью во многом дает жизнь сообществам памирцев в Москве.

Сообщества являются пространством интеграции мигрантов. Сообразно теории сегментной ассимиляции[10], мигрантские сообщества действительно являются пространством интеграции для части мигрантов. За счет особых отношений и механизмов — доверия, контроля, социального капитала и нор­мализации — сообщества способствуют модификации сети личных зна­комств, обретению ресурсов, а также динамики идентичности. В то же время далеко не все мигранты включены в сообщества и находятся на пути интег­рации через сообщества.

Структура сообщества определяет те отношения и институты, которые в нем возникают, а именно доверие, социальный контроль, концентрирован­ный социальный капитал, нормализацию, терпимость, взаимность, совмест­ные действия, гражданское участие и создание смыслов. Эти отношения в том числе характерны для сообществ мигрантов. В исследовании наиболее ярко высветились первые четыре типа, которые мы рассмотрим подробнее.

Сообщества складываются по-разному и существенно отличаются друг от друга. Относительно замкнутая общность, состоящая только из мигрантов, может складываться в результате действия совершенно разных механизмов и логик. В результате и «содержимое» сообществ — гомогенность и про­исхождение членов, тип связей внутри, механизмы функционирования и свя­занные с ними сферы жизни — будут существенно отличаться. В ходе иссле­дования нам удалось выделить четыре типа таких сообществ и «общество» киргизов в Москве. Каждый из них — это идеальный тип со своей логикой возникновения и функционирования сообщества, и конкретные сообщества в кафе могут соответствовать нескольким типам. Впрочем, были зафикси­рованы случаи, приближавшиеся к идеальным типам. Ниже представлено описание этих типов.

Сообщества шаговой доступности. Сообщества шаговой доступности фор­мируются из людей, которые живут и/или работают вместе или просто не­далеко друг от друга. В силу этого сообщества шаговой доступности могут возникать на основе тех отношений, которые складываются на рабочем месте или по месту жительства помимо встреч в кафе. Кафе же могут служить для членов сообщества и зоной отдыха, и переговорной, и информационным центром, и банковской ячейкой, и многим другим.

Земляческие сообщества. На первый план в складывании этих сообществ выступают идентификация по региону происхождения и механизмы сете­вой миграции, связанные с общностью региона: например, в сообщество самаркандцев включаются и «узбеки», и «таджики» из этого города. Отношения, укорененные в контексте отправляющего сообщества, воспроизводятся в кон­тексте Москвы. Члены сообщества в Москве активно поддерживают связи с посылающей страной, что придает сообществу транснациональный характер[11], и в Москве мы видим, вероятно, только часть этого сообщества — локализованную «по эту сторону границы». Такое положение вещей пред­определяет возможность высокого социального контроля и соответственно высокого уровня доверия. Наличие этих транснациональных связей, кроме того, может обеспечить и более легкое вхождение новоприбывших мигрантов в это сообщество по прибытии в Москву, поскольку им о нем будет известно заранее. В то же время перекраивание смыслов, привнесенных «оттуда», яв­ляется важным занятием для членов сообщества — и может стать основой су­ществования сообщества и в итоге отделения его от других, оставшихся «там».

Исламские сообщества. Исламские сообщества Москвы возникают в связи с двумя установками, предполагаемыми исламом как религией: установкой на сбор общины и установкой на всеобщность. Согласно первой установке, как минимум раз в неделю община должна собираться на намаз; кроме того, поощряется интенсивное общение мусульман между собой. Согласно вто­рой, исламское сообщество — это принципиально полиэтничное сообщест­во, в рамках которого любая «племенная» или «национальная» идентичность должна быть оставлена в пользу идентичности исламской, поскольку в ис­ламском утопическом государстве, Халифате, все мусульмане состоят в од­ной большой общине — умме. Исламское сообщество, консолидируя группы, отличающиеся по уровню обеспеченности ресурсами, является логичным на­правлением интеграции для групп, в меньшей степени обеспеченных ресур­сами, — например, мигрантов из центральноафриканских стран, в которых распространен ислам. Исламские сообщества в Москве локализуются побли­зости от объектов официальной (мечети) и неофициальной (молельные дома «альтернативного» ислама, халяльные кафе) исламских инфраструктур.

«Азербайджанский бизнес». Азербайджанские антрепренеры Москвы (биз­несмены и связанные с ними люди) формируют социальную сеть с высокой плотностью связей. Пространственная основа функционирования этого со­общества обеспечивается в том числе кафе и ресторанами, которые довольно равномерно распределены по Москве. В этих точках общепита регулярно со­бираются азербайджанские антрепренеры, при этом конкретный их «набор» меняется изо дня в день. Сообщество «азербайджанского бизнеса» — это важ­ное пространство и направление интеграции для новых и старых мигрантов из Азербайджана, которые могут получить работу, а также поддержку для от­крытия и ведения бизнеса.

«Киргизтаун». В выборку попали несколько заведений, которые в разных режимах посещают только мигранты из Кыргызстана. Частью это — кафе, частью — ночные клубы. Приходят туда небольшими группами, танцуют с партнерами противоположного пола, разъезжаются, иногда — сложив­шимися парами. Посетители между собой в большинстве незнакомы, и кафе/ клуб используется, в том числе, как площадка для знакомства. «Киргиз- таун» — названный так по аналогии с американскими «чайнатаунами» — не является сообществом, поскольку сообщество, по определению, это сеть плотных связей. Напротив, можно сказать, что киргизы в Москве формируют город, который воспроизводится на рабочих местах и по месту жительства, когда киргизы из разных регионов, ранее не знавшие друг друга, знакомятся и устанавливают связи. Кафе и ночные клубы, как и прочие киргизские ор­ганизации, «площадки» и события, существующие в Москве, выполняют вспомогательную функцию в формировании этого «города»[12].

3. ЭТНОГРАФИЯ СООБЩЕСТВ МИГРАНТОВ В МОСКВЕ

Приведенные результаты дают общее представление о сообществах мигран­тов в Москве, далее мы приводим этнографические описания сообществ двух типов — земляческого и исламского, — которые были созданы в результате наблюдений и интервью, проведенных авторами статьи. Земляческое сооб­щество исследовалось на материале сообществ самаркандцев в кафе, распо­ложенных в трех разных местах Москвы, исламское сообщество — в районе, где сконцентрирована исламская инфраструктура, — в нескольких кафе и рядом с мечетью.

3.1. Земляческие сообщества

Кейсом для изучения земляческих сообществ послужили сообщества самаркандцев в следующих местах: (1) одно кафе на рынке на юго-западе Москвы, (2) три кафе на рынке на северо-западе Москвы, (3) одно кафе в спальном районе на северо-западе Москвы.

Первая точка — большое кафе, работающее круглосуточно и расположен­ное в зоне интенсивных потоков людей, которые связаны с двумя торговыми центрами, тремя рынками и транспортным узлом, соединяющим Москву и Подмосковье. Кафе стоит на «улице», соединяющей два рынка. На этой «ули­це» — парикмахерская с таджикскими мастерами и киоск, где продаются му­зыкальные диски популярных в Средней Азии исполнителей. «Случайные» люди, не связанные с оптовым рынком, расположенным поблизости, почти не бывают в этих местах. По словам старшего официанта, «кафе — халяль», что относится в первую очередь к еде; алкоголь подают, потому что «без ал­коголя кафе нет», а не курят в силу требований пожарной безопасности.

Вторая точка находится на крупном строительном рынке на северо-западе. Самаркандцы на рынке стали активно появляться с начала 2000-х; «возраст» «самаркандских» кафе — немногим больше пяти лет; они являются своего рода меткой «самаркандской» части рынка, поскольку расположены там, где идет торговля брусом, что является специализацией самаркандцев.

Третий центр никак не связан с рынками — это кафе, упрятанное глубоко в спальном районе северо-запада Москвы, далеко от любых станций метро, так что добираться туда удобно автомобилистам и жителям этого района.

Ничего «привычно этнического», способного предсказать характер кафе и его посетителей, рядом нет. И все же большинство посетителей кафе, как и работники, — «видимые меньшинства».

Самаркандские сообщества, сконцентрированные вокруг этих трех точек, имеют слабую связь между собой. В отличие от киргизов, которые если ходят в кафе, то часто знают (и посещают) сразу несколько киргизских кафе в раз­ных точках Москвы, самаркандцы знают только об одной, максимум — двух точках. Из трех точек самая известная, она же самая старая, — вторая, та, что располагается на рынке на северо-западе. О ней знают посетители двух дру­гих точек, которые между собой связаны слабо: посетители одной плохо осве­домлены о существовании другой.

Распределение посетителей по этим точкам происходит в соответствии с двумя основными принципами: (1) географическое положение кафе, (2) со­циальный статус посетителей.

1. Даже проживающие в Москве больше десяти лет посетители кафе сильно связаны с одним районом или округом Москвы, выстраивая в его гра­ницах свою жизнь: находя здесь и работу, и жилье — и кафе. В силу такого географического постоянства визиты в кафе, расположенные в другой части Москвы, — скорее исключения, недостаточные для поддержания контактов в тех сообществах. Соответственно, кафе, расположенные в разных округах, привлекают разных посетителей, и сообщество на юго-западе Москвы слабо связано с двумя другими сообществами — на северо-западе.

2. Несмотря на то что разница в ценах между рассматриваемыми кафе невелика, посетители различаются по социальному статусу. «Рыночные» точки ориентированы в первую очередь на сообщества, основанные на зем­ляческих связях и работе на рынке «плечом к плечу». Напротив, третья точка, никак не связанная с рынками, позиционируется как место «более прилич­ное» и потому способное привлечь не только «рыночников», но и более со­стоятельных людей: нерыночных бизнесменов, рантье и «золотую молодежь» (показательно, что в третьем кафе работает «Wi-Fi» и нередко можно увидеть посетителей, которые сидят в Интернете и разговаривают в «Skype»).

Единственная группа, способная выполнять роль поддержания связей между всеми тремя центрами, — это таксисты, хотя часть из них точно так же «локализуется» лишь в одной части города.

3.1.1. Структура сообщества

Каждое сообщество имеет ядро, где связи наиболее тесные, частые и интен­сивные, и периферию, где связи слабые и куда относятся те посетители кафе, кто приходит туда нерегулярно и/или нечасто. Сообщества, которые возни­кают на пересечении корпоративных и земляческих связей, способны созда­вать кафе под себя. Так возникли «рыночные» самаркандские кафе: были найдены подходящие люди, способные создать этот бизнес, но сами не всегда принадлежащие ядру сообщества. В разговорах с членами ядра сообщества складывается впечатление, что они сами владеют этим кафе или, по крайней мере, выступают его «мажоритарными акционерами», рассматривая кафе как предприятие, в которое они вложили собственные инвестиции (не обяза­тельно денежные): «Когда обсуждали, что у кафе появился навес и уличные столики, Дж. говорил: "У меня тут большие перспективы". Говорил, что се­годня уже с 7.30 тут, каждое утро он привозит работникам кафе наполеон или другие пирожные» (Дневник от 05.06.2013).Такая позиция позволяет «ак­ционерам» модифицировать работу кафе под свои потребности, предлагать и реализовывать изменения. Так, владельцу одного из изучаемых кафе, вы­ходцу из Чечни, представители самаркандского сообщества предложили при­гласить на работу отдельного человека, которому нужно платить большую, по меркам заведения, зарплату, — и хозяин эту кандидатуру принял: «Тут обычно делают плов — они специально договорились с хозяином кафе, чтобы пригласить "известного пловщика" — который берет 100 $ в день зарплату. Готовят 20 кг риса — этого хватает на 100 человек. Из этих 100 человек М. знает всех в лицо, но не знает всех лично. В 11.30 плов начинается, в 12.30 его уже нет» (Дневник от 08.06.2013).

Третье кафе, располагающееся в спальном районе Москвы, возникло как бизнес-проект, когда его владельцы-несамаркандцы выбирали целевую ауди­торию, пробовали работать для бухарских мигрантов, но в итоге «нащупали» самаркандское сообщество. Поваров и администратора из Бухары сменили работники из Самарканда, после чего была проведена «рекламная акция», ко­гда таксистов-самаркандцев бесплатно кормили в течение нескольких дней. Ставка на самаркандцев оказалась верной, и владельцам удалось привлечь по­сетителей в достаточном количестве, чтобы из них сформировалось ядро со­общества и его периферия. Можно ожидать, что, если работа с ориентацией на самаркандское сообщество перестанет удовлетворять хозяев своими эко­номическими результатами, они сменят профиль кафе еще раз. Создание кафе под сообщество — рабочая бизнес-модель, которую можно тиражировать. При этом такое кафе не является «этническим бизнесом»[13]: в нем обеспечивается разнообразие работников для коммуникации с разными посетителями. Администратор-самаркандец поддерживает сообщество самаркандцев, русская бух­галтер-администратор обсуждает банкеты и прочие вопросы с «местными» посетителями (именно она вышла к нам, «русским» или «москвичам», для разговора при первом посещении, когда мы попросили кого-нибудь из стар­ших). Каждодневное поддержание функционирования сообщества — обязан­ность администратора, однако сама хозяйка постепенно втягивается в это со­общество: она учит таджикский, бросила курить и собирается держать пост в этом году, что является нормой внутри самаркандского сообщества. Удер­жание сообщества в кафе — ключевая задача для бизнеса, которой обычно за­нимается администратор, а в крайних случаях — сама хозяйка. Одним из таких крайних случаев стал визит СОБРа в кафе, после которого хозяйка в качестве меры по «реанимации» бизнеса сама проводила время за столом с гостями, принадлежащими ядру сообщества, чтобы не потерять в качестве клиентов их, а вместе с ними и все сообщество.

Члены ядра сообщества рассматривают кафе как «свою» территорию, где можно передохнуть, провести переговоры и распоряжаться, давая нестан­дартные задания напрямую официантам без контактов с хозяевами / управ­ляющими кафе: «Когда я пришла, Дж. в кафе не было; я спросила одного из официантов, будет ли он сегодня; тот набрал на своем мобильном номер Дж., они о чем-то поговорили, он передал мне трубку. Мы договорились о встрече, а пока Дж. предложил мне мороженого (а мороженого в меню не было) — я отказываться не стала; он снова попросил передать трубку официанту и, видимо, дал указания» (Дневник от 03.06.2013). При контакте с новым ин­формантом косвенный показатель его принадлежности к ядру сообщества — то, что он без оглашения исследовательской легенды уже знает, кто ты и за­чем ты здесь.

Периферия, в свою очередь, необходима для поддержания работы кафе как бизнес-предприятия, обеспечивая нужный объем заказов. Кроме того, перифе­рия обеспечивает географический охват сообщества, а это повод для повыше­ния собственной значимости, гордости собственными ресурсами и «широтой охвата» («к нам и из Зеленограда ездят»); периферия — потенциал развития этого сообщества, поскольку она обладает новыми ресурсами, возможно ин­тересными для ядра. Соотношение ядра и периферии сообщества в кафе ме­няется по дням недели: если рабочие дни — время, когда преобладает ядро со­общества, в выходные, напротив, больше «периферийных» посетителей.

Ядро сообществ формируется из самаркандцев, для которых родной язык — таджикский, но в силу проживания в Узбекистане они также говорят по-узбекски. Так, узбек из Самарканда А. знает таджикский, но «говорить на нем не хочет», предпочитая узбекский. Такая — маргинальная — позиция поз­воляет этим людям быть «своими» и для узбеков из других частей Узбеки­стана, и для таджиков, которые формируют обширную периферию этого со­общества. Интересно, что посетители-узбеки, в том числе из других частей Узбекистана, маркируют кафе как «свое», рассказывая, что «на самом деле» повара здесь из Намангана, а значит, кафе наманганское, ферганское и самое что ни на есть «узбекское». Для ядра же сообщества основная идентифика­ция — региональная самаркандская, которая перекрывает прочие, этничес­кие, идентификации.

Расположение кафе и его окружение во многом определяют логику соци­альной жизни, происходящей в нем. В частности, сообщества в кафе на рын­ках являются органичным продолжением того, что происходит за их стенами, и таким образом, становятся площадками для торговцев «левой» парфюме­рией и попрошаек. Они занимают маргинальную позицию: с одной стороны, связей в кафе они не завязывают, с другой стороны — появляются в них так часто, что могут обмениваться дежурными шутками с владельцами кафе. Так, чернокожий молодой человек из Камеруна шутит, что он таджик из Каме­руна, и это раз за разом вызывает улыбку владельца кафе, оказываясь для торговца «пропуском» в это заведение. Напротив, в третьем кафе, представ­ляющем собой островок в спальном районе Москвы, за счет оторванности от рыночной среды отсутствуют такие маргинальные члены сообщества.

3.1.2. Функционирование сообществ

Описанная в русскоязычной литературе[14] по миграции прагматика социаль­ных сетей, связанная с поиском работы и жилья, не актуальна для земляче­ских сообществ. Это обусловлено тем, что их ядро формируется участниками «старой» миграции, у которых все эти первичные вопросы решены: «Жилье и работу тут не ищут — кто сюда ходит, им это не нужно» (Дневник от 07.06.2013). Для этих земляческих сообществ самым важным оказывается то, что они функционируют как референтные группы. Здесь можно встретить тех, кто обладает схожим опытом, который расценивается как девиантный с точки зрения посылающего и принимающего общества, но обладание ко­торым не редкость для мигрантов в России. Наличие двух жен или отказ помочь кому-то делать карьеру на рынке — те ситуации, которые требуют пе­реговоров, обсуждения и последующей нормализации. Земляческое сооб­щество тесно оплетено транснациональными связями с посылающими со­обществами. То, что происходит в жизни мигранта из Сельского района Самарканда в Москве, становится известно членам сообщества в кафе и зна­чит — всем, кто входит в эту социальную сеть в Самарканде. Жены по разные стороны границы могут заочно быть знакомы, что не ослабляет накала стра­стей и напряженности взаимоотношений этого сложно устроенного домохо­зяйства и распределения доходов мужа между частями семьи. Все это либо обсуждается всерьез членами сообщества, которые находят рациональные и эмоциональные доводы в пользу такого устройства семьи, либо же обле­кается в шутку. В любом случае эта ситуация — повод для того или иного представителя сообщества лишний раз подтвердить, что он не является «не­нормальным», а кроме того, для сообщества это возможность проверить свою однородность и целостность в плане взглядов и смыслов.

Потоки, соединяющие Самарканд и московские рынки, уже достигли той точки насыщения, когда верхние позиции рыночной иерархии в большей или меньшей степени устоялись. Миграция «стареет», и те, кто приехал в Москву давно и уже достиг определенной позиции, начинают подвергать сомнению ожидания/обязательства, накладываемые посылающим обществом, в отно­шении помощи новоприбывшим. В разговорах, которые ведутся внутри со­общества, нежелание помогать землякам сразу занимать высокие позиции (например, открывать свои торговые точки) легитимируется тем, что послед­ние нарушают правила взаимности, идут против сложившейся иерархии: «На пару Дж. с Н. жаловались, что люди стали без уважения: приедет, "будь отцом, помоги", поможешь им, — а через полгода здороваться перестают» (Дневник от 03.06.2013); «Племянников он контролирует <...> не "крышует", но и не просто присматривает за ними; "потому что им тут легко в сторону уйти"; если они спорят, он им напоминает: "Ты откуда пришел? Ты по-русски говорил? Тебя кто научил? Кто твой преподаватель?" (при этом Дж. брал себя за губы и как будто их отрывал — этим самым как будто срывая с губ племянников слова, которые ему неприятны). Сейчас Дж. уже не помогает тем, кто хочет открыть точку, потому что надо будет отвечать за них» (Днев­ник от 05.06.2013).

Сообщества — это пространства безопасности и в другом смысле. Один пятничный вечер в кафе на северо-западе был примечателен тем, что на столе, за которым сидели участники «ядра» сообщества, стоял коньяк и слепленные вручную домашние мелкие пельмени. Их приготовила и отправила в кафе как гостинец жена одного из сидевших за столом. В ситуации, когда «москов­ские» представления о соседских отношениях отличаются от таковых у миг­рантов из Средней Азии и эти отличия вкупе с ксенофобией приводят к тому, что предложенное «с уважением» угощение отвергается, роль соседей, кото­рых можно угостить, берут на себя такие сообщества.

Сообщество может функционировать и на институциональном уровне, принимая на себя представительские функции «самаркандцев в Москве». При оторванности официальных представителей диаспоральных организа­ций от реальных людей, которых они тщатся репрезентировать, сообщества начинают представлять совокупность мигрантов. Иллюстрацией этому мо­жет служить работа кафе как центра потерянных самаркандцами вещей: «Однажды потерял самаркандец в аэропорту барсетку с документами — ее нашел другой самаркандец, привез в это кафе; У. по своим знакомым по те­лефону нашел владельца, вернул паспорт и документы на машину» (Днев­ник от 07.06.2013).

Основа исследованных самаркандских сообществ — те связи, которые сформировались еще до приезда в Россию между их членами, которые жили рядом и ходили в одну школу. Для поддержания этих связей важно не только общее прошлое, но и наличие более или менее крепких транснациональных связей, соединяющих тех, кто сейчас живет в Москве и Самарканде. Таким образом, зафиксированные в московских кафе сообщества самаркандцев — это только часть некоторого большего транснационального сообщества- «айсберга», другую часть которого можно обнаружить в Самарканде. Однако вопреки транснациональным связям земляческие сообщества в Москве со­храняют «смысловую автономию», благодаря чему обеспечивают смысловую безопасность для своих членов — пространство для обсуждения тех вопросов, которые появляются у людей схожего бэкграунда в связи с опытом миграции и проживания в Москве и которые не всегда смогут понять люди, лишенные подобного опыта. Именно это, а не решение прагматических задач вроде по­иска жилья и работы выходит на первый план в самаркандских земляческих сообществах.

3.2. Исламские сообщества

Этнографическое исследование исламских сообществ мы начали, локали­зовав «кластер» исламской инфраструктуры в одном из районов Москвы. Эта инфраструктура включает как официальные исламские учреждения (связанные с Духовным управлением мусульман), так и неофициальные — в том числе и несколько кафе, в которых проводилось этнографическое исследование.

Проведенные на первом этапе наблюдения в четырех кафе показали, что в них преобладают «видимые меньшинства» и по ряду признаков можно сде­лать вывод о наличии сообществ. Следующий вопрос состоял в том, на­сколько обнаруженные сообщества автономны или, напротив, являются фраг­ментами одного большого сообщества, существующего поверх границ кафе и связанного в первую очередь с мечетью. Чтобы это выяснить, были проведены дополнительные наблюдения возле мечети, и на эти результаты были нало­жены результаты первичных наблюдений в кафе. Обнаружилось два авто­номных исламских сообщества. Первое ориентировано на мечеть и связано с двумя кафе, располагающимися рядом с ней (по пятницам с притоком мо­лящихся количество таких кафе увеличивается до трех). Второе сообщество в кафе, расположенном дальше от мечети и ближе к станции метро, с мечетью не связано — оно включает мусульман, которые заняты на разнообразных ра­бочих местах поблизости и регулярно заходят в кафе — поесть и помолиться. Залог складывания этого сообщества — в регулярности посещений (как ска­зал «бармен» этого заведения, постоянные посетители друг друга знают, по­скольку «примелькались») и в наличии «духовных скреп» — регулярной мо­литвы рядом друг с другом в молельной комнате, оборудованной в кафе.

Костяк первого, «мечетнего», сообщества составляют бывшие жители вос­точной части Северного Кавказа с очень разными миграционными исто­риями; типичная история, однако, заключается в том, что, приехав с Кавказа, человек живет в Москве 7—10 лет. Пример нетипичного члена сообщества — мигрант из Кыргызстана, который, работая на востоке Москвы, снимает с другими киргизами квартиру в центре в непосредственной близости от мечети, чтобы регулярно ходить молиться. Среди посетителей кафе есть и москвичи: русские, обратившиеся в ислам, составляют отдельный кластер; их у мечети немного, и они держатся вместе. А кроме этого, есть некоторое количество мигрантов из мусульманских стран Черной Африки — из Сене­гала, Гвинеи и т.д.

Во втором сообществе также есть бывшие жители Северного Кавказа, но они не преобладают, а больше всего мигрантов из Средней Азии, преимуще­ственно из Узбекистана. Владелец этого кафе — узбек, все официанты — уз­беки, и громче всего в кафе звучит именно узбекская речь.

Наблюдения на этом этапе, в четырех кафе и возле мечети, позволили со­ставить общую картину сообществ и определиться с локацией для проведе­ния дальнейшего наблюдения. В соответствии с этим дальше речь пойдет в большей степени о первом, «мечетнем», сообществе.

3.2.1. Структура сообщества

Исламское сообщество внутренне неоднородно. В него входят люди с разным миграционным опытом, этнической идентификацией, классовым положе­нием и религиозными взглядами. Насколько эти потенциальные линии раз­деления находят отражение в реальном существовании сообщества?

Можно говорить о существовании внутри сообщества «кавказского» ядра с проходимыми границами между группами. Большинство компаний за сто­лами в кафе, о которых нам удалось что-то узнать, происходили либо из од­ной и той же, либо из разных республик Кавказа. Между сформированным ими ядром сообщества и составляющими периферию мигрантами из Средней Азии наблюдалась «яркая» граница (в терминах Ричарда Альбы)[15]. Так, миг­рант из Кыргызстана утверждал, что ему рано начинать общаться в мечети, потому что он плохо знает русский. Информанты с Кавказа говорили, что в их кругах нет мигрантов из Средней Азии, потому что «друзей выбирают по менталитету и у всех народов он свой». Мигранты из Черной Африки вы­деляются в особую группу, и степень их интегрированности в сообщество мо­жет быть различной. Например, мигрант из Гвинеи А. ходит в мечеть прежде всего молиться и не рассматривает ее как источник социального капитала, а мигрант из Сенегала Ю., наоборот, использует мечеть и как источник надеж­ной работы, и как место досугового времяпрепровождения: «Он все свое свободное время проводит у мечети, где и общается с людьми просто так, и молится, и ищет работу. Практически всю работу, которую он находит, он на­ходит через мечеть. Не кидают ли с деньгами? Он рассказал один случай, но это был случай про украинца. Мусульмане не кидают. И у него почти всегда есть работа — не от одного, так от другого. В момент интервью он многих в кафе знал» (Дневник от 24.05.2013).

Этот случай особенно важен, поскольку изначально Ю. полагался на своих земляков из одной из африканских стран, однако по прошествии семи лет круг его контактов сменился, и теперь этот круг — исламский, полиэтничный, обретенный в мечети. В ходе нашего разговора Ю. поздоровался с вошедшим в кафе по-русски, потом перешел на незнакомый нам язык, затем — снова на русский. Выяснилось, что это был его родной язык, приветствию на котором он научил одного из своих кавказских работодателей, и мы присутствовали при обмене приветствиями между ингушом и сенегальцем на родном для се­негальца языке. Впрочем, как правило, некавказские мигранты находятся на периферии сообщества или за его пределами, и интенсивность использования мечети как источника социального капитала сильно разнится.

Религиозное разнообразие проявляется в «трансплантированном» (по Чарльзу Тилли)[16] преимущественно из Дагестана конфликте между «салафитами» и «суфиями». По характерным тюбетейкам можно узнать мюридов покойного Саида афанди Чиркейского. Есть салафитские группы, предста­вители которых держатся обособленно и не являются частью сообщества, но, хотя у них существует своя исламская инфраструктура, распределенная по Москве, их можно встретить и у мечети. Основная масса прихожан, судя по всему, находится в стороне от этого религиозного противостояния.

В сообщество входят, с одной стороны, наемные работники, а с другой — бизнесмены разного уровня — от «олигархов», автопарк которых с удоволь­ствием описывает владелец кафе, до мелких торговцев. Классовые границы в сообществе не ярки и контекстуальны. За столом могут сидеть только биз­несмены, например, в тот момент, когда за столом идет обсуждение дел. Кроме того, в случае, если этничность связана с определенным занятием, на­блюдаемый круг может быть гомогенен по обоим критериям. Скажем, скла­дывается впечатление, что вряд ли в этом сообществе можно встретить че­ченца, который был бы занят наемным трудом. Таким образом, за столиками будут собираться компании чеченских бизнесменов, которые на самом деле могут представлять собой семейный круг. При этом классовые различия иг­норируются при наличии общей темы для беседы (а общая и острая тема — судя по количеству разговоров — это религия). Тем более, что интеграция — социальная и этническая — занимает важное место в исламском дискурсе, со­гласно которому умма должна быть едина, и эта установка является посто­янно действующим интегрирующим фактором, противостоящим поддержи­ванию социальных границ.

3.2.2. Функционирование сообщества

Сообщество мечети в сравнении с прочими сообществами, которые были зафиксированы в ходе исследования, обладает высокой мерой реальности, наиболее высоким из всех исследованных сообществ: это сплоченное со­общество, которое не было бы таковым, если бы не предоставляло своим членам определенные возможности. Нам удалось выделить несколько плос­костей, в которых сообщество «действует» в позитивном для своих предста­вителей ключе.

1. Сообщество работает как рынок труда. Упомянутый Ю. проводит много времени у мечети, в том числе потому, что знает, что рано или поздно он найдет там работу. Есть «доска объявлений», на которой время от времени появляется информация о работе. Кроме того, сообщество, предположитель­но, объединяет и повышает уровень доверия друг к другу у прихожан, свя­занных рабочими связями, которые знакомы помимо мечети, но встречаются также в ней или рядом с ней. Основной механизм поиска работы и поддер­жания доверия в таких случаях будет земляческим, однако не исключено, что факт принадлежности земляков также и к «мечетнему» сообществу усили­вает связи и делает их более надежными.

2. Сообщество связано с разнообразными институтами благотворитель­ности, которые делают положение мусульман-мигрантов, «затерявшихся» в Москве, не столь безнадежным. Во-первых, присутствует официальная бла­готворительность, осуществляемая через мечеть. Во-вторых, находится мес­то для неформальной благотворительности, в рамках которой прихожане мечети делятся с нуждающимися. Например, владельцу одного из кафе пе­редают деньги люди из его круга, на которые он кормит неимущих прихожан мечети в своем кафе: «У Х. есть несколько личных друзей-знакомых (он называет их "свои"), которые скидываются на то, чтобы время от времени Х. мог кормить неимущих. [Например, тех,] которые не могут снять жилье и ночуют в мечети. <...> Бывают дни, когда они <...> могут бесплатно поесть. А на уразу они пытаются кормить всех бесплатно каждый день. Интерес­но, что благотворительность организуют через кафе ТОЛЬКО те люди, ко­торые находятся в тесной связи с владельцем. Он говорит, что коробочку с садакой[17]ставить он не хочет, потому что могут сказать, что он неправиль­но тратит деньги, и он не хочет брать на себя такую ответственность» (Днев­ник от 22.05.2013).

3. Важной функцией сообщества является формулировка и поддержание экзистенциальных смыслов. Атомарное существование в городе обрекает лю­дей на стремление находить такие смыслы и поддерживать их актуальность самостоятельно. Подобные «доморощенные» смыслы в большинстве случаев не выдерживают «проверку реальностью» — фактами жизни и альтернатив­ными смыслами. В результате человек оказывается в бытийном вакууме — он не знает, что ценить, не понимает, что хорошо, что плохо. Социологиче­ский термин для такого рода общественных состояний — аномия, однако на индивидуально-психологическом уровне результатом может стать депрессия. Неудивительно, что человек ищет возможность примкнуть к группе, в кото­рой он может обрести готовые смыслы. Исламские смыслы в этом отноше­нии, во-первых, внутренне консистентны, а во-вторых, содержат в себе руко­водство по взаимодействию с альтернативными смыслами и их носителями, в результате чего они оказываются устойчивыми как к индивидуальным пе­редрягам, так и к коллективным «пропагандистским атакам». Один из моду­сов разговора прихожан у мечети можно назвать «практической теологией», в рамках которой рядовые участники сообщества рассуждают о Боге и исла­ме, рассказывают друг другу хадисы из Сунны, а также пытаются интерпре­тировать собственные жизненные коллизии через призму ислама и понять, как правильно поступать, руководствуясь исламскими нормами.

«Мечетнее» сообщество — это сплоченное сообщество людей, которые по­стоянно поддерживают исламские нормы в своем кругу. Неудивительно, что появление чужака заставляет актуализироваться защитную систему сооб­щества, действующую как в дискурсивной плоскости, так и в социальной.

3.2.3. Смыслы сообщества

Ислам «объясняет» членам сообщества, как относиться к тем или иным жиз­ненным коллизиям, к самим себе и к окружающему миру. Один из сегментов исламского дискурса конструирует границы между «нами» и «ими». В его рамках «мы» — это исламская умма, вся совокупность верующих, которая вынуждена постоянно осмыслять границы внутри и снаружи себя. Именно этот дискурс позволяет мигрантам из Средней Азии и стран Черной Африки при должной энергии свободно вливаться в сообщество мечети. С другой стороны, такая установка ориентирует это сообщество на внешние ислам­ские образцы, которые стабильно воспроизводятся в разных странах и на разных языках.

Ислам — прозелитическая религия, поэтому особое место в общеислам­ском дискурсе занимает коммуникация с немусульманами, которые готовы слушать об исламе как о лучшей религии. В этом дискурсе существует ряд «канонических» историй, которые объединяет целевая аудитория — совре­менные атеисты-рационалисты — и которые призваны доказать, что ислам не только не противоречит современной науке, но во многом предвосхищает ее: «...узнав одну из таких историй, [я] начал рассказывать информантам те истории из этого "канона", которые я услышал в свое время от египетских "салафитов". К моему удивлению, они эту историю не узнали. Она — о том, как Нил Армстронг, оказавшись на Луне, услышал диковинную музыку, а затем, будучи с лекциями в Саудовской Аравии, узнал ее в азане[18]. В резуль­тате он уверовал в Аллаха и принял ислам. Я рассказал эту историю и вдруг услышал голос владельца кафе: "А Армстронг не был на луне — это все аме­риканцы придумали". Такое высказывание — тоже внешнее по отношению к этому сообществу и является типичным элементом общемирового антиаме­риканского дискурса, носителем которого "на мировой арене" часто являются мусульмане» (Дневник от 21.05.2013). Другим важным элементом в дискурсе о собственной группе является тема дискриминации мусульман. Такие вы­сказывания, как правило, апеллируют к тому, что подобная дискриминация происходит по всему миру, в том числе и в местном, «мечетнем» сообществе. Пример — рассказ о визите ОМОНа, в ходе которого «клали на пол и жен­щин, и стариков», но ничего не нашли. Такие рассказы всегда вписаны в кон­текст историй о притеснении ислама по всему миру.

Все это — включая еще одно наблюдение, в рамках которого имам под­робно отвечал на вопросы о том, как правильно относиться к событиям в Тур­ции, — позволяет говорить о том, что мусульмане сообщества на концепту­альном и дискурсивном уровне являются частью мировой исламской уммы и воспринимают локальные события как часть глобальной истории существо­вания ислама в контексте современности.

Представители изучаемого исламского сообщества отличаются от боль­шинства москвичей характеристиками, на основании которых социальные границы выстраиваются чаще всего религией и этничностью. Яркая граница, возникающая между московскими мусульманами и русскими «этническими» христианами, требует конструирования различия, которое может быть «го­ризонтальным», когда заявляется о разнице, но не утверждается, что одна из сторон лучше, и «вертикальным», когда акцент ставится на преимуществе одной из сторон над другой. В отношении окружающего большинства кон­струируется скорее вертикальное различие. Основная претензия мусульман сообщества к окружающему обществу состоит в том, что последнее состоит из нерелигиозных людей. В рамках этого элемента дискурса заявляется, что, если бы русские верили в бога, они бы были ближе, понятнее и договороспо- собнее, даже будучи христианами, потому как последние, как и мусульмане, покорны Аллаху. Из этого различения выводятся и другие — которые в целом находятся в логике дихотомии «религиозность / традиция / патриархаль­ность» vs. «неверие / современность / размывание гендерных ролей».

Другая значимая для конструирования смыслов сообщества этническая категория — это категория «еврей». Значительная часть раннеисламской текстовой традиции «обращается» к евреям, при этом они выступают в двух ипостасях — как люди Книги и предшественники ислама, которые являются союзниками мусульман в борьбе против язычников, и как предатели ислама, перевравшие послание Аллаха. Оба этих понимания находят место в пред­ставлении мусульманского сообщества о евреях, но интереснее то, что это по­нимание доминирует над любыми альтернативными и, как следствие, евреи в сообществе мусульман воспринимаются, прежде всего, как конфессия, а не как национальность, объединяющая как религиозных, так и нерелигиозных людей: «После того как я представился евреем, несколько раз ко мне обрати­лись с выражением, начинавшимся со слов "Ну вот вы, евреи.", при этом дальнейшее касалось как иудейских практик, так и политики Израиля на Ближнем Востоке. Я достаточно эмоционально объяснял им, что я не имею отношение ни к первому, ни ко второму, однако сложилось четкое ощуще­ние, что они не понимают, как это возможно, представляя евреев связной социальной целостностью: они похожи друг на друга, знакомы между собой и координируют свои действия» (Дневник от 21.05.2013).

Таким образом, можно зафиксировать, что исследованное исламское со­общество является своего рода фабрикой по производству смыслов, благо­даря которым определяются роль человека в мире, границы между своими и чужими, а также прочие категории, позволяющие человеку ориентироваться в окружающей действительности. Кроме того, сообщество является площад­кой для интеграции разных групп мусульман в московскую действительность и дает своим представителям инструменты для успешной интеграции.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное нами исследование позволяет прийти к следующим выводам. Во-первых, сообщества не складываются по этническому принципу — в их основании лежат другие характеристики. Во-вторых, диаспоральные органи­зации не представляют сообщества, а являются отдельными, оторванными от основной массы мигрантов образованиями. В-третьих, сообщества являются пространством интеграции мигрантов. В-четвертых, структура сообщества связана с отношениями и институтами, которые в нем возникают. В-пятых, сообщества складываются по-разному и существенно отличаются друг от друга. В ходе проекта было выделено четыре идеальных типа сообществ: исламские полиэтнические сообщества, земляческие, сообщества шаговой доступности и «азербайджанский бизнес». Результатом проекта также яв­ляется выделение не сообщества, но общества — «киргизтауна», не локали­зованного в какой-либо точке Москвы, но рассеянного по всему городу.

В рамках исследования были проведены этнографические описания двух типов сообществ — земляческих сообществ самаркандцев и исламских со­обществ. Самаркандские кафе разбросаны по трем основным точкам Москвы, две из которых связаны с рынками, а одна — напротив, дистанцируется от них. Земляческие сообщества возникают, когда связи, образованные еще до миграции, переносятся в Россию. Интенсивные родственные, соседские связи, даже старые конфликты — все это становится основой для выстраива­ния земляческих связей в условиях, когда необходимо наращивать социаль­ный капитал в новом месте. Земляческие сообщества могут быть эффек­тивным буфером для новоприбывших, плохо знающих русский язык, не ориентирующихся в социальном, да и географическом пространстве боль­шого города. Самаркандские земляческие сообщества — это в первую очередь пространства символической и смысловой безопасности, достигаемой за счет высокой однородности. В меньшей степени в них выражены другие, прагма­тические, отношения — хотя и эти сообщества являются аккумуляторами со­циального капитала, доступ к которому имеют те, кому доверяют, — а значит, те, на кого распространяется социальный контроль сообщества.

В рамках исламской инфраструктуры, существующей в одном из районов Москвы, особую роль играют халяльные кафе, вокруг которых возникли два не связанных между собой сообщества. Два кафе рядом с мечетью служат точкой притяжения для сообщества мусульман-мигрантов преимущественно с Северного Кавказа, на периферии которого находятся мигранты из Средней Азии, стран Черной Африки и других мусульманских регионов. Вокруг дру­гого кафе складывается исламское сообщество «шаговой доступности», свя­занное с наличием рабочих мест поблизости и скрепляемое ежедневной мо­литвой в отведенном для этого помещении. Это сообщество полиэтнично, однако в нем доминируют мигранты из Узбекистана и Северного Кавказа. «Мечетнее» сообщество позиционирует себя как часть мировой исламской уммы, однако погружено в местный контекст, что позволяет ему сформиро­вать собственный взгляд на окружающее общество, основной претензией к которому оказывается его нерелигиозный характер.

[1] Brubaker R. The «Diaspora» Diaspora // Ethnic and Racial Studies. 2005. Vol. 28. № 1. P. 1 — 19.

[2] См.: Bertotti M.,Jamal F, Harden A. Connected Communities. A Review of Conceptualizations and Meanings of «Commu­nity» within and across Research Traditions: a Meta-Narrative Approach // http://www.ahrc.ac.uk/Funding-Opportunities/Research-funding/Connected-C....

[3] Smith M.K. «Community» in the Encyclopedia of Informal Education //http://infed.org/mobi/community/.

[4] Бурдьё П. Различение: социальная критика суждения // Экономическая социология. 2005. Т. 6. № 3. С. 25—48.

[5] Social Mechanisms: An Analytical Approach to Social Theo­ry/ P. Hedstrom, R. Swedberg (Eds.). Cambridge University Press, 1998; Hedstrom P., Swedberg R. Social Mechanisms // Acta Sociologica. 1996. Vol. 39. № 3. P. 281—308.

[6] Участники проекта: А. Алхасов, Э. Белан, Е. Бик, П. Дяч- кина, М. Ерофеева, Е. Киселев, С. Кукол, М. Мотыльков, А. Мурадян, И. Напреенко, К. Пузанов, К. Смоленцева. Преподаватель — И.Е. Штейнберг.

[7] «Длинный стол» — это методика работы, предполагающая регулярные встречи исследовательской группы для об­суждения хода проекта: от постановки проблемы и теоре­тических вопросов до методических сложностей и анали­тической работы. «Длинный стол» одновременно служит «производству» исследования и исследователя, поскольку предполагает выявление и заполнение лакун в знаниях, и выполняет функцию «интеллектуальной поддержки» для участников проекта. См.: Шанин Т. Методология двойной рефлексивности в исследованиях современной россий­ской деревни // Социологический журнал. 1998. № 3/4. С. 101—116; Ковалев Е.М., Штейнберг И.Е. Качественные методы в полевых социологических исследованиях. СПб.: Алетейя, 2009.

[8] «Видимые меньшинства» — это категория канадского за­конодательства, обозначающая людей, которые не отно­сятся к белым, за исключением аборигенов (Employment Equity Act. S.C. 1995. C. 44). Термин, который впервые был употреблен в 1984 году (Equality in Employment: A Royal Commission Report), появился в ответ на необходимость практических действий по борьбе с дискриминацией на рынке труда для уязвимых групп, в числе которых были выделены «видимые меньшинства» наряду с женщинами, аборигенами и людьми с ограниченными возможностями. Эта категория изначально использовалась применительно к канадцам китайского и африканского происхождения, которые в одинаковой степени сталкивались с проблемой неравных возможностей на рынке труда. На тот момент эта категория работала, поскольку выделяла действи­тельно «проблемную» группу, отделяя ее от «непроблем­ной». Несмотря на изменившуюся ситуацию, категория до сих пор используется в канадской статистике, что подвер­гается критике. Во-первых, она создает искусственную группу, которая в современных условиях оказывается не­однородной (одни меньшинства оказываются гораздо ус­пешнее, чем общий «белый» мейнстрим, и потому не могут более быть отнесены к категории уязвимых видимых меньшинств); во-вторых, критерии причисления к этой группе нечеткие (в США и Канаде люди относятся к этой группе в силу разных причин). Подробнее о критике ис­пользования этой категории см.: Woolley Fr. Visible Minori­ties: Distinctly Canadian. 2013 //http://worthwhile.typepad.com/worthwhile_canadian_initi/2013/05/visible-.... Мы будем использовать этот тер­мин, поскольку он позволяет подчеркнуть разницу вос­приятий, имеющую структурный смысл, при которой «таджики», «узбеки» и «кавказцы» объединяются в созна­нии «местных» в одну группу.

[9] Подробнее о методологии исследования: Варшавер Е.А., Рочева АЛ. Сообщества в кафе как среда интеграции иноэтничных мигрантов в Москве // Сборник статей по результатам конференции «Пути России 2013» (в печати).

[10] Portes A., Zhou M. The New Second Generation: Segmented Assimilation and its Variants // The Annals of the American Academy of Political and Social Science. 1993. Vol. 530. № 1. P. 74—96.

[11] Nations Unbound: Transnational Projects, Postcolonial Pre­dicaments, and Deterritorialized Nation-States / L. Basch, N.G. Schiller, C.S. Blanc (Eds.). Routledge, 2013.

[12] Детальнее о «киргизтауне» можно прочесть в публикациях Центра исследований миграции и этничности РАНХиГС за 2014—2015 гг. ЦИМЭ провел отдельное исследование, посвященное «Киргизтауну», в 2013—2014 гг.

[13] Waldinger R. et al. Ethnic entrepreneurs: Immigrant Business in Industrial Societies // University of Illinois at Urbana- Champaign's Academy for Entrepreneurial Leadership Histo­rical Research Reference in Entrepreneurship. Newbury Park; London; New Delhi: Sage Publications, 1990.

[14] Бредникова О., Паченков О. Этничность «этнической эко­номики» и социальные сети мигрантов // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 2. С. 74—81; Зотова НА. Трудо­вая миграция из стран Средней Азии в Россию. Положе­ние в принимающей стране и адаптация сезонных мигран­тов // Гастарбайтерство. Факторы адаптации. М.: Старый сад, 2008. С. 153—176; Фофанова К., Борисов Д. Сетевой ресурс как фактор интеграции иностранных трудовых мигрантов в региональный социум // Журнал исследова­ний социальной политики. 2013. Т. 11. № 2. С. 189—206.

[15] О понятии «яркой» границы см.: Alba R. Bright vs. Blurred Boundaries: Second-Generation Assimilation and Exclusion in France, Germany, and the United States // Ethnic and Ra­cial Studies. 2005. Vol. 28. № 1. P. 20—49.

[16] Tilly C. Transplanted Networks. New School for Social Re­search, 1986.

[17] Садака — милостыня, которая собирается и распределя­ется по определенным правилам.

[18] Азан — призыв к молитве в исламе.

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №3(127)

О системах ценностей русской эмиграции в Китае

Марк Гамза

(пер. с англ. А. Володиной под ред. Д. Харитонова)

«На самом деле мы не знаем, каковы наши культурные ценности, пока они не вступят в противоречие с ценностями другой страны»[1] — эти слова при­надлежат Нэнси Хьюстон, канадской писательнице, живущей во Франции и пишущей на неродном для нее французском языке; они не слишком ори­гинальны, но послужат нам хорошей отправной точкой. Большинство рус­ских эмигрантов в Китае никогда не оказывались в ситуации такого проти­воречия, не столкнувшись с культурным вызовом другой страны. Китай ими как «страна культурного вызова» не воспринимался. Вместе с тем ра­дикальная инаковость обстановки, в которой эти эмигранты оказались, и ограниченность практических и воображаемых возможностей для социаль­ной интеграции (по сравнению с возможностями, открытыми для тех, кто уехал на Запад), подталкивали русских, очутившихся в Китае после 1917 года, к сплочению вокруг тех культурных ценностей, которые казались им общими и неизменными. Многие верили, что в России эти ценности уничтожались после Октябрьской революции; к этому представлению прибавлялось уси­ливавшееся ощущение того, что они навсегда оторваны от родины. Что бы ни понималось под «русскостью», ее следовало оберегать и передавать дру­гим поколениям. По необходимости в этом исследовании я сосредоточусь на восприятии «ценностей»; попытки же измерить их соотнесенность с действи­тельностью сделано не будет. Следует иметь в виду, что моральные коды или «системы ценностей» (о которых я не случайно говорю во множественном числе), присущие людям с общими национальными корнями, меняются с течением времени, а также в зависимости от места и языкового окружения. Разумеется, они могут принимать новые формы при переходе из поколения в поколение, особенно в тех случаях, когда разрыв между поколениями усу­губляется дезориентирующим эффектом эмиграции.

Мои рассуждения о ценностных системах русской эмиграции в Китае бу­дут конструированием воображаемого «среднего» — с учетом того, что в ре­альности существовало множество его вариаций на индивидуальном уровне. Руководствуясь принципом поиска общего, а не частного, я обращусь к трем книгам прозы русских писателей-эмигрантов, живших в Китае. Они были из­даны в 2011 году издательством «Рубеж» (Владивосток), составив серию «Восточная ветвь». Эти книги — Михаила Щербакова (1890—1956), в чей сборник вошли также стихи, очерки, рецензии и переводы, Альфреда Хейдока (1892—1990) и Бориса Юльского (1912—1950?) — представляют собой весьма различные «голоса» русской эмиграции в Китае[2]. Некоторые сочине­ния Щербакова и Юльского будут интересны не только специалистам по дальневосточному региону, но и широкому кругу читателей и исследователей литературы русской эмиграции. Вышеупомянутые сборники — это первые издания их произведений в России. Рассказы Хейдока, уже переиздавав­шиеся в 1990-х годах, открыли читателю «мистическое» измерение литерату­ры русской эмиграции в Китае. Эти рассказы публиковались в популярном харбинском литературно-развлекательном журнале «Рубеж», название кото­рого переняли действующие сегодня во Владивостоке издательство и журнал.

Хейдок и Юльский, тоже постоянный автор «Рубежа», жили и публи­ковались в Харбине, Щербаков — в Шанхае, международном мегаполисе, который, однако, до тридцатых годов уступал Харбину роль центра рус­ской эмиграции в Китае. Харбин был основан царским правительством в 1898 году в Маньчжурии как транспортный узел и административный центр строящейся Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Россия­не прибывали в Шанхай в основном в качестве беженцев (начиная с 1918 го­да), тогда как те, кто обосновался в Харбине в первые два десятилетия существования города, были первопроходцами или колонизаторами — в за­висимости от того, как толковать эти понятия. Число русских, изначаль­но населявших Харбин, резко выросло в 1920-е годы за счет приезжих из Сибири, бежавших от революции и Гражданской войны. Отказываясь при­нимать советское гражданство, харбинские старожилы и их потомки так­же приобретали статус эмигрантов. Существовали и другие, куда меньшие русские «поселения» в таких городах, как Тяньцзинь, Далянь (который первоначально назывался по-русски Дальний) и Шэньянь (бывший Мук­ден) — ни один из них, впрочем, не стал культурным центром, сравнимым по важности с Харбином или Шанхаем. Наконец, на воображаемую карту русской жизни в Китае часто забывают нанести эмигрантские общины, воз­никшие вблизи железнодорожных станций и рассеянные по сельскому пей­зажу Внутренней Монголии.

Я исхожу из того, что художественные тексты могут быть прочитаны с целью выявления тех систем ценностей, которые они отражают, — вне зависимости от того, декларируются ли в них эти ценности напрямую, даются намеками или предстают как нечто само собой разумеющееся. Пред­положу также, что пристальное чтение текстов двух писателей из маньчжур­ской эмиграции и одного из Шанхая даст нам адекватное представление о ценностях, важных для них и для их читателей. Выявление общих черт — а также различий — между авторами из двух главных русских центров Ки­тая оправдает столь общее название этой статьи. Нужно признать, что от­сутствие здесь женского взгляда усложняет дело. Я начну с попытки уяснить из отобранных текстов[3], как их авторы представляли себе окружавший их нерусский мир. Определив контуры этого «другого», можно будет рассмот­реть их представления о «себе»[4] и на материале этих же текстов установить, как они воспринимали и описывали русскую эмигрантскую публику — своих читателей.

Эмигранты существовали в китайском окружении. Три вышеупомянутые книги, невзирая на расставленные по-разному акценты, проникнуты схожим отношением к персонажам-китайцам. Это отношение казалось бы парадок­сальным или специфическим, будь оно присуще какому-нибудь одному из этих писателей. Однако оно заметно в сочинениях всех троих. По их книгам видно, что китайцы могли бездумно высмеиваться как составляющие кол­лективного целого, неразличимые лица в толпе, когда речь шла о настоя­щем — и при этом эстетизироваться и романтизироваться как личности, особенно когда они помещались авторами в прошлое или отождествлялись с ним. Заметим сразу, что восхищение китайской древностью в сочетании с отказом всерьез воспринимать современный Китай не было отличительной чертой русских писателей на Дальнем Востоке: в тридцатые годы беллетри­сты и путешественники, писавшие на английском языке, отзывались о Китае в том же ключе[5].

В текстах Щербакова мы находим проявления «рефлекторного» расизма, который даже не мыслится в собственно расистских категориях; эти предрас­судки настолько банальны и обыденны, что не требуют разъяснений или оправданий и могут рассматриваться как часть системы ценностей, общей для автора и его предполагаемого читателя. В слова и мысли своих персона­жей из русских Щербаков вкладывает такие обозначения представителей низшего класса китайского общества, которые ему должны были казаться как приличествовавшими русским охотникам и морякам из приморских областей Дальнего Востока, так и вполне приемлемыми для его читателей- горожан из Шанхая. Самое мягкое из этих слов (хотя и весьма пренебре­жительное) — «ходя»; слово же «китаеза» если и может показаться забав­ным, то никак не китайцу. В раннем рассказе Щербакова «Корень жизни», в котором применяются оба этих обозначения, главный герой, охотник Ни­колай Тимофеевич, обнаруживает такую чувствительность к запаху китай­ских продуктовых лотков на улице Владивостока, что вынужден бежать от этой культурно невыносимой для него «китайской вони»: «Охотнику сдела­лось тошно от всех этих чуждых запахов и звуков, его потянуло туда, где были белые люди, а не эти скользкие черные фигуры, от которых так явственно пахло смертью»[6]. В повести «Черная серия» главный герой, летчик Никита Анисимович, называет конфисковавших его самолет японцев «желторожими». Повествователь в рассказе «Кадет Сева» вспоминает, что накануне за­хвата Владивостока большевиками там действовали «шныркие коротконогие японцы, кишевшие во всех концах города, расползшиеся... точно муравьи на холодеющей лапе недобитого зверя»[7].

В этих сочинениях Щербакова азиаты без обиняков представлены людьми второго сорта — и при этом в тех же текстах разрабатывается мотив таин­ственного, экзотического Востока. В некоторых рассказах и стихотворениях с восторгом изображаются древние буддистские и даосские храмы и воспе­вается китайская каллиграфия. Подчас автор заигрывает с традиционным азиатским репертуаром — например, верой в дух корня женьшеня, лис-обо­ротней, божеств народной религии и даже драконов: чтобы придать основа­тельности рассказу о неприятной встрече с одним из них («Утес дракона»), автор ссылается на источники в библиотеке Зикавей в Шанхае, утверждая, что существование драконов подтверждается документированными свидетельствами[8]. «Заигрывание» — пожалуй, наиболее подходящее слово для ха­рактеристики манеры, в которой такого рода мотивы используются и Щер­баковым, и другими русскими писателями-эмигрантами из Китая: этот прием рассчитан на то, чтобы поддразнить читателя допущением «а что, если?», за­ставив его на мгновение усомниться в своей картине мира, предположить, что верования азиатов — не обыкновенные суеверия[9]. Впрочем, такое исполь­зование этих мотивов не исключает наличия подлинного интереса к восточ­ной традиционной культуре у автора (так, Щербаков много путешествовал по Дальнему Востоку), или у читателя, или у них обоих. Обнаружить сегодня в текстах первой половины ХХ века «некорректные» выражения — задача слишком простая, а критика их с предвзятой позиции Эдварда Саида лишь помешает любой серьезной попытке понять, что за ними стоит. Несмотря на интерес к Китаю, который питали наши авторы, и некоторые признаки их знакомства с отдельными аспектами местной культуры, у нас нет свиде­тельств того, что кто-либо из них знал китайский язык. За редким исключе­нием в лице поэта Валерия Перелешина (1913—1992), русские писатели в Китае почти не читали и не говорили по-китайски. Щербаковские переводы двух рассказов Лу Синя (1881—1936), опубликованные в шанхайских рус­ских журналах, когда знаменитый китайский писатель жил в этом городе, были, скорее всего, сделаны по французскому изданию, вышедшему в Пекине[10] (хотя редакторы сборника Щербакова 2011 года и полагают, что Щер­баков переводил с оригиналов).

Вернемся к словам Нэнси Хьюстон, с которых начинается эта статья: рус­ские писатели редко пользовались вызовом, брошенным им Востоком, для того чтобы аналитически осмыслить чужие «культурные ценности», теоре­тически способные поколебать привычную для их читателей ценностную шкалу. Разительно неординарный пример — рассказ Юльского «Песня». Ге­рой рассказа, монгольский скотовод Нурханов коротает в харбинском отеле пустые, трагические дни; они оказываются для него последними. Он напо­минает «изваяние в монгольском капище» и называет себя «князем»: это дань Юльского традиции возвышения отдельных азиатов над их расовой принад­лежностью через изображение их лицами благородного происхождения, во­обще пережитками прекрасной старины[11]. Тяга к вольной жизни с степях бо­рется в Нурханове с соблазном перебраться в город; своими желаниями и заблуждениями он выгодно отличается от харбинских русских, с которыми он имеет дело, — проститутки и сутенера, нацелившихся на его деньги. Даже лаконичная речь монгола не указывает на его культурную «второсортность», а относится на счет пиджина, распространенного русскими среди населения Дальнего Востока[12]. Такой резкой критике, как в этом рассказе, русские пи­сатели, как правило, предпочитали национальную гордость, выражали кол­лективное «мы» и осмеивали «их» — причем не только априори «второсорт­ных» азиатов, но и тех представителей Запада, которые смотрели свысока на русских беженцев.

Для читателя, который в таком нуждался, был явно предназначен рассказ Щербакова «Европеец», в котором описывается карикатурный богач-фран­цуз в Шанхае, легко добивающийся успеха у доступных американок, но не­способный увлечь бедную русскую девушку из благородной семьи. Героиня рассказа вздрагивает, услышав в трамвае вульгарный монолог хозяйки бор­деля, обращенный к «мадам Соловейчик». Это напоминание о грозящей ей опасности и следующие за ним воспоминания о благополучной жизни в Рос­сии до эмиграции заставляют девушку отвергнуть ухаживания ее нетрезвого французского кавалера, который с досады называет русских «азиатами»[13]. У Юльского есть рассказ «Человек со шрамом», в котором показано, что честь русского офицера не купить ни за какие британские деньги[14]. Отсут­ствие у нерусских чести подразумевается в ключевой сцене «Черной серии» Щербакова, в которой капитан американского парохода хладнокровно игно­рирует отчаянный сигнал о помощи русской шхуны в водах Тихого океана к востоку от Японии, будучи чрезвычайно занят — он танцует фокстрот под звуки джаз-банда[15].

В этих текстах к фамилиям иностранцев (в одном случае — к еврей­ской фамилии) последовательно и иронически приставляются обращения «мосье», «мадам», «м-р» и «мистер». У Юльского есть и «лэди», избалован­ная англичанка, наследница состояния, на которой женится высоконрав­ственный герой «Человека со шрамом», капитан Антипов, чьи военные раны она врачевала; впоследствии он бросает ее, предпочтя ее обществу честную бедность. Эти простые приемы рассчитаны на то, чтобы создать ощущение отчуждения; то, как они применяются в прозе писателей-эмигрантов, пора­зительно напоминает стратегию советской литературы по изображению рас­тленного капиталистического Запада. Представление о превосходстве рус­ских было общей чертой обоих дискурсов, но рассказы об эмигрантских чести и гордости были призваны утешать читателей, предлагая им альтернативу зачастую суровой действительности. Некоторые русские женщины зараба­тывали на жизнь занятиями, которые писателям-мужчинам казались зазор­ными: устраивались официантками и танцовщицами в кабаре или станови­лись проститутками. Начиная с 1920-х годов офицеры царской и Белой армий, а также русские помоложе — попавшие в Китай детьми или там ро­дившиеся — служили местным китайским милитаристам, а в 1930-х годах — японскому оккупационному режиму в Маньчжурии; рисковать жизнью за деньги что на одной службе, что на другой было отнюдь не то же самое, что рисковать ею за патриотические идеалы, придававшие смысл служению царю на полях сражений в Европе и в борьбе с большевиками на внутреннем фронте. Выражая эту мысль, Хейдок писал о «бесславной войне», которую вели русские наемники-эмигранты ради китайского генерала[16]. У Юльского же, напротив, озабоченность вопросами чести выразилась в том лестном свете, в котором он представлял службу у японцев в вооруженном лесном патруле — «русской лесной полиции», куда вступил и сам. На этом примере перейдем от тонкостей «негативного» определения различий между «ними» и «нами» к рассмотрению понятий, в которых «позитивно» формулировалась коллективная идентичность.

Герои Юльского демонстрируют воинскую храбрость, сталкиваясь с ки­тайскими бандитами, так называемыми «хунхузами», которых они расстре­ливают в опасных ближних боях[17]. Потом они сжигают их «фанзы» (это сло­во — одно из тех, которые читатели дальневосточной русской литературы должны были знать, — означало либо пристанище бандитов, либо просто бед­ный китайский дом; все трое авторов употребляли его постоянно). Оба слова, заимствованные из китайского («хунхуцзы» — разговорное, буквально — «красная борода», «фанцзы» — «дом» или «комната»), вошли в торговый пиджин, иногда называвшийся «моя-твоя», которым пользовались русские и китайцы в Маньчжурии первой половины ХХ века. Когда слова из пиджина использовались русскими, они несли (особенно в печатном тексте) функцию кода, общего «местного» языка, способного «связывать» собеседников друг с другом. При том что китайская «фанза» вообще-то не была равноценна рус­скому «дому», частое употребление слов из пиджина указывает на то, что рус­ские воспринимали азиатский мир как фон, необходимый для формирования собственной идентичности на Дальнем Востоке. «Как испуганное стадо, пас­сажиры убегали в фанзу, где сгруппировались у кана в ожидании своей жал­кой участи», — пишет Хейдок, рассказывая о налете хунхузов на автобус в од­ном из своих приключенческих рассказов, опубликованном в харбинском «Рубеже»[18]. Посторонний бы этого не понял. Таинственные храмы неведо­мых богов, непонятный язык и даже зловонные продуктовые рынки были одновременно совершенно чуждыми и, как можно судить по включению в русский словарь звучащих по-китайски слов из пиджина, по-своему необхо­димыми для чувства дома. «Я не видел Венеции, но мне почему-то кажется, что Сучоу (sic!) сильнее, подлиннее ее, — писал Щербаков. — Каждый вершок грязной поверхности каналов потребен и... от этой тысячелетней настоенности быта исходит и бьет в голову крепкий, острый отвкус жизни, отгул свое­образной и не чуждой нам, русским, культуры»[19]. Китайские «бандиты» пред­ставляли собой единственные человеческие мишени, по которым русские эмигранты в 1930-х годах имели право стрелять (при поддержке своих япон­ских нанимателей) и, таким образом, оставались единственными азиатами, которых русские в Китае еще могли подчинить себе. Поэтому хунхузы тоже были необходимы.

Однако во множестве произведений эмигрантской литературы, действие которых разворачивалось в Китае, нет персонажей-китайцев или иных на­меков на то, что мы только что назвали «азиатским миром» (достаточно рассказов такого рода мы найдем и в сборнике Юльского)[20]: они создавали ил­люзию самодостаточного русского общества — ценой ухода от действитель­ности. Многие вещи, написанные в этом духе, были ностальгическими, и их герои редко видели смысл в своей жизни в настоящем. Придать ей смысл могло бы чувство положительной связи с местом проживания. Подлинный враг солдат Юльского из сборника «Зеленый легион» (автор озаглавил свои рассказы по аналогии с французским Иностранным легионом) находился за советско-китайской границей и был недосягаем для их пуль. И, хотя малая часть русской эмигрантской молодежи была мобилизована японцами для ор­ганизации диверсий на советской территории, единственным альтернативным способом доказать свое мужество в девственных лесах Маньчжурии и выжить, чтобы поведать о нем, была охота на уже исчезавших маньчжурских тигров — тема охотничьих рассказов Николая Байкова (1872—1958)[21]. Хунхузом пред­стояло сыграть роль другой «дичи». В прозе Юльского, где тоже хватает охот­ников и тигров, русский «легионер» может, застрелив китайского бандита, нечаянно спасти жизнь невинной китайской женщины, над которой тот соби­рался надругаться[22], но удовлетворение его герои испытывают не столько от таких подвигов, сколько от ощущения мужского товарищества и от сознания того, что своей работой они вносят вклад в постепенное установление в Маньчжурии закона и порядка. Такой рассказ, как «Яблоня отцветает» (опубликован в 1944 году), в котором русский солдат и японский инженер, говорящий на литературном русском языке и читавший в оригинале Толстого с Чеховым, сходятся на том, что война есть настоящее призвание мужчи­ны[23], может свидетельствовать о стремлении автора угодить своему японскому начальству, но точно сказать трудно: он с тем же успехом может отражать ис­кренние политические убеждения автора как члена русской фашистской пар­тии в Маньчжурии, которую японцы поддерживали. В некоторых рассказах Юльский доходит до откровенной пропаганды японского режима, грубо увя­зывая средства к существованию в настоящем и счастливое будущее русских эмигрантов в Китае с милосердным и заботливым Маньчжоу-го[24].

Так или иначе, у Юльского, как и у многих других писателей-эмигрантов, система ценностей сориентирована скорее на прошлое, чем на настоящее. Перспектива остаться в Китае под политической защитой Японии — не един­ственное будущее, которое он воображает для своих героев и, возможно, для себя самого. В своих последних сочинениях 1944 года он изображает поселе­ние для русских эмигрантов, устроенное японцами в отдаленной области Маньчжурии, и, дав циклу рассказов о них название «Новая земля», сравни­вает тамошних русских пионеров с персонажами Джека Лондона. Писатель присоединился к ним и, вероятно, там и был взят в плен советскими вой­сками, занявшими Маньчжурию в августе 1945 года; в ноябре он был приго­ворен к десяти годам лагерей и этапирован в Севвостлаг в Магаданской об­ласти, откуда бежал в 1950 году и, по всей видимости, погиб после бегства[25]. Однако ему представлялись и другие «новые земли». В одном из лучших своих рассказов, «Человек, который ушел» (1940), Юльский описывает от первого лица своего сослуживца по лесной полиции: антигерой, бывший поручик Вальтер, «последний отпрыск старого дворянского рода» — зане­сенный в маньчжурское захолустье алкоголик, которого его сын, живущий в Харбине (там же выходит за другого его жена), считает погибшим; у него нет «настоящего» и уж точно нет ощущения, что его служба имеет какой бы то ни было смысл. Глаза Вальтера «были выцветшими и пустыми. Глаза, которые ничего не видели впереди. Они, казалось, могли смотреть только вглубь, в прошлое». Все, что у него осталось, — это воспоминания о том да­леком прошлом, когда он был блестящим офицером царской кавалерии. Среди воспоминаний поручика Вальтера — неожиданная встреча в дождли­вой ночи на поле боя с вольноопределяющимся Гумилевым. Повествователь цитирует Вальтеру стихотворение Гумилева, когда они беседуют при луне, и предлагает контрастное сравнение: «Я спрашиваю: — Подходит к настоящему моменту, правда? Только здесь вместо Африки — тайга, а вместо дикарей — хунхузы.»[26] Впрочем, подлинное различие между обстоятельствами и на­строениями, на которое указывает тень Гумилева, связано с описанием в «За­писках кавалериста» боев, в которых молодой идеалист-доброволец снискал славу, бесстрашно сражаясь за Россию в Великой войне, и портретом отча­явшегося и обесчещенного человека средних лет, гоняющегося за китайскими бандитами в фантомном японском государстве. Финал рассказа выделяет его из ряда ностальгических припоминаний утраченных радостей «прежней жизни» и стереотипических сетований на судьбы князей, ставших шоферами и лифтерами, воспроизводившихся литераторами из русских эмигрантов на страницах журналов от Харбина до Берлина. Когда Вальтер погибает от пули, полученной в стычке с хунхузами, повествователь пишет ему письмо, в ко­тором говорит убитому офицеру, что «солдаты не умирают: они "уходят на запад", в какую-то далекую и красивую страну»[27].

Эта страна, в которой повествователь обещает Вальтеру новую встречу, — место отдыха и рай для солдат: «Там, в этой стране, Вы снова встретите то, что было прежде». Но он прибавляет: «Я не видел этого наяву, знаю об этом только из Ваших рассказов»[28]. Эти слова раскрывают положение писателя и его поколения: привезенные в Китай детьми (родившемуся в Иркутске Юльскому было семь лет, когда его семья пересекла маньчжурскую границу в 1919 году) или родившиеся в обстоятельствах, которые окружавшие их взрослые называли «эмиграцией», они унаследовали ностальгию по про­шлому, которого у них не было. Его воссоздание (на китайской ли земле, где- либо еще) тоже не могло отражать их мечты — лишь мечты других (родите­лей, старших товарищей по оружию). Так, многим сторонним наблюдателям поселения казаков или староверов в Маньчжурии казались микрокосмиче­скими осколками канувшего в небытие русского мира, отвергнувшими гео­графию и время[29]. В рассказе «Линия Кайгородова», героя которого, худож­ника, лишают рассудка сообщения в газетах о войне в далекой Европе, автор называет пригород — очевидно, харбинский — «уголком устаревшей русской провинции» и предсказывает, что и это вневременное бытие вскоре окажется в пропасти, в «бездонной черной яме» (лейтмотив рассказа)[30].

На что же было рассчитывать людям, не сумевшим убежать от времени и политики, которые лишили их власти над своей жизнью? Одним из возмож­ных выходов было укрепление связей друг с другом: в нескольких рассказах Юльского восхваляются семейные ценности[31]. Другому способу превозмо­гать тяготы, игравшему важную роль в жизни русских эмигрантов в Китае, авторы, о которых идет речь в этой статье, уделили немного внимания — им почти нечего было сказать о православии и церковных праздниках. Иной мир, которым повествователь утешал поручика Вальтера в «Человеке, кото­рый ушел», является в рассказе «Парашютист» — тоже о русском (в этом слу­чае ребенке), погибшем в Маньчжурии от хунхузской пули, — в образе «ска­зочного брига с ажурными черными парусами». Повествователь жалеет, что этот сказочный корабль не унес его «по лунной дороге» в бескрайнее небо еще тогда, когда он сам был ребенком в русской провинции[32].

В финале рассказа Альфреда Хейдока, писавшего о сверхъестественном и оккультном, смерть также предстает путешествием в другую страну[33]. Мы не можем утверждать, что религия и эзотерика для их адептов были всего лишь средствами уйти от трудностей существования. Не все, конечно, так просто; но не приходится сомневаться в том, что разные формы веры в потустороннее должны были, среди прочего, даровать утешение в этом мире. Русские в Ки­тае, побитые волнами политических потрясений и оказывавшиеся во все бо­лее и более шатком положении, весьма в таком утешении нуждались. Не сле­дует считать, что само состояние эмиграции делало человека несчастным, не следует и чрезмерно полагаться на общие сведения об обстоятельствах эмиг­рантов, почерпнутые из политической и социальной истории. Выводы, осно­ванные на совокупности «обезличенных» данных, будут применимы лишь к условному «среднестатистическому», тогда как (это следует подчеркнуть) во множестве частных случаев жизнь в Китае или «переэмиграция» в какую- нибудь третью страну в дальнейшем обеспечила выходцам из России более надежные бытовые условия и больше возможностей для счастья и самореа­лизации, чем родная страна могла бы предложить им на протяжении большей части ХХ века. При этом многие страдали, и страдания усиливались ощу­щением оторванности от корней. Расцвет интереса к религии и сверхъестест­венному среди эмигрантов в Китае — феномен, отразившийся во множестве книг на эти темы, опубликованных русскими издательствами Харбина и Шанхая, — был связан с их жизненной ситуацией.

Сочинения Хейдока удовлетворяли соответствующие потребности. При этом представления о переходе от обыденной реальности эмигрантской жизни к возвышенным формам духовного бытия, присущие героям его рас­сказов, по меньшей мере туманны: в «Трех осечках» один из них выражает «смутную веру в страну Высших Целей, откуда иногда [к нему слетают] уди­вительные мысли.»[34]. В рассчитанной на широкую аудиторию прозе Хейдока увлеченность мистикой подпитывается цветастым восточным роман­тизмом, примером чему могут служить рассказы «Нечто» и «Маньчжурская принцесса»[35]. В этих незамысловатых с литературной точки зрения вылазках в область сверхъестественного чувствуется влияние Николая Рериха (Хей- док был его верным последователем); в 1934 году, пребывая в Харбине, тот написал предисловие к его сборнику «Звезды Маньчжурии», в котором при­ветствовал оживление «древних былей» в свете созидания новой Маньчжур­ской империи. Перспективы, предлагавшиеся читателям этого сборника, не связывались даже с крепнувшей японской властью (как в рассказах Юльского): мечтатели и безумцы, наводнившие рассказы Хейдока, в жизни терпят поражение. Ценности, с которыми они сообразовываются, тоже не выдер­жали проверки эмигрантскими невзгодами. Его герои живут фантазиями о мистическом «не здесь», о другом, воображаемом бытии, потому что больше у них ничего нет.

В заключение этого краткого экскурса в сложную и деликатную тему я вы­нужден сделать то, чего обещал не делать: отвлечься от персонажей, населяю­щих книги троих писателей, и перейти к обыкновенным людям из Харбина, из поселений КВЖД и других китайских городов, в которых жили русские эмигранты. В их повседневной жизни тенденции к консервации и адаптации неизбежно сочетались друг с другом. Модель бытования русской эмиграции на Западе была иной: в Китае русские не продержались достаточно долго для того, чтобы их дети пустили в этой стране корни, а Харбин и Шанхай — укре­пились бы на карте рассеяния русской диаспоры. Просуществовав на карте русского зарубежья почти полвека, эти экзотические места стерлись с нее — и потому, что сами эмигранты не желали навсегда сделать Китай своим до­мом, и под воздействием политических сил, СССР и КНР, солидарных в же­лании выдворить их оттуда. История русских в Китае ХХ века, по сути, за­вершилась с отбытием последних из них в 1960-х годах. Какие ценности они увезли с собой? Даже эмигрировав повторно — в Северную Америку или в Австралию, — эмигранты первого поколения, ставшие таковыми в Китае, зачастую не теряли патриотизма, стремясь, несмотря на все невзгоды и не­удачи (а может быть, именно из-за них) оставаться «русскими» по языку, вере, образу жизни и мысли и воспитывать «русскость» в своих детях. Другие эмигранты, пережившие репатриацию в Советский Союз и вынужденные приспосабливаться к системе социалистических ценностей, насаждавшейся в этой стране, системе, автоматически превращавшей «эмигрантов» в «пре­дателей», пытались сохранять и (до последних лет советской власти — тайно) передавать следующим поколениям сознание своей особой принадлежнос­ти — к харбинцам, или «русским из Китая».

Пер. с англ. Александры Володиной под ред. Дмитрия Харитонова

Работа над статьей осуществлена при поддержке Фонда Цзян Цзинго (The Chiang Ching-kuo Foundation for Inter­national Scholarly Exchange), грант RG002-P-08.

[1] Huston N. The Mask and the Pen // Lives in Translation: Bi­lingual Writers on Identity and Creativity / Ed. by Isabelle de Courtivron. N. Y.: Palgrave Macmillan, 2003. P. 55.

[2] Щербаков М. Одиссеи без Итаки. Владивосток: Рубеж, 2011; Юльский Б. Зеленый легион. Владивосток: Рубеж, 2011; Хейдок А. Звезды Маньчжурии. Владивосток: Рубеж, 2011. В дальнейших примечаниях я буду ссылаться на эти издания, указывая фамилию автора и страницу.

[3] Ради задач, поставленных в этой статье, я исхожу из того, что издания 2011 года представляют собой точные (не- отредактированные и несокращенные) воспроизведения оригиналов. У меня нет оснований полагать, что это не так, если не считать множества опечаток в этих изданиях Щербакова и Юльского. Остается вопрос о том, как вы­бирались тексты — понятно, что решение было за редак­торами серии, Александром Колесовым и Александром Лобычевым.

[4] Ср.: Jahn H.F. «Us»: Russians on Russianness // National Identity in Russian Culture: An Introduction / Ed. by Simon Franklin and Emma Widdis. Cambridge: Cambridge Univer­sity Press, 2004. P. 53—73, в особенности p. 73.

[5] См. проницательную критику этого подхода к Китаю в статье американской писательницы Эмили Хан (1905— 1997), в то время жительницы Шанхая: Hahn E. The China Boom // T'ien Hsia monthly. 1938. № 3. Репринт: China He­ritage Quarterly. № 22 (June 2010).

[6] Щербаков, 35. Отметим употребление слов «ходя» и «ки­таеза» в том же рассказе; последнее также употребляется в городском контексте Шанхая на с. 158. О китайской вони см. в рассказе «Паршивый уголь» на с. 52. Герой рас­сказа, капитан русского парохода, говорит о «китаезах из Шандуня»: «Ведь из этого самого Чифу желторожие прут к нам, как из брандспойта. Чего только не делали при Царе, чтобы остановить: ничего не помогло. Расползлись, точно клопы». Китайцы, в свою очередь, называют его «капитана» и назначают судьей, дабы он заставлял их со­блюдать закон тайги (54). В другом рассказе о дальневос­точном капитане («Последний рейс») упоминаются «мест­ные "манзы" — китайцы» и «местная китайня» (170, 175).

[7] Щербаков, 192, 244.

[8] Щербаков, 102—104. О женьшене см. уже упоминавшийся рассказ «Корень жизни» и стихотворение «Жень-шень». В двух из «Шанхайских набросков» Щербакова («Кал­лиграф» и «Хрустальный шар») появляются китайский каллиграф и адвокат-эстет; в другом рассказе этого цикла посещение храма в центре Шанхая представлено путешест­вием во времени, в глубокую древность («Поэма огня»). Посещения корейских и японских храмов — предмет ряда стихотворений Щербакова (в его поэтическом творчестве есть и другие вариации на азиатские темы); его путевые очерки «Священный остров» (о буддийских храмах Путу- шаня и местном культе богини Гуаньинь) и «По древним каналам» (о Сучжоу) также демонстрируют расположен­ность к традиционной китайской эстетике.

[9] См.: Щербаков, 150; и рассказ «Иринари» о японской лисе-оборотне.

[10] Источник второго из двух рассказов (их названия Щер­баков перевел как «Господин Кун» и «Завтра») — явно «Choix de nouvelles de Lou Shun» в переводе Чжан Тянья (Peking: Imprimerie de la «Politique de Pekin», 1932). Щер­баков — не утверждавший, что знает китайский язык, — обращался к другому номеру журнала «Politique de Pe- kin», чтобы перевести опубликованную в нем лекцию ки­тайского автора о театре (см. с. 447). В очерке «Вывески», который начинается с самокритичного замечания — евро­пейцы, мол, «ходят по китайским улицам не только как глухонемые, но и как слепые», — автор говорит о том, что означают торговые вывески, «объясненные [ему] в Пекине и Шанхае» (143). В рассказе «Чэ» из «Шанхайских на­бросков» (его заглавие воспроизводит звучание китайско­го глагола «есть») повествователь дает понять, что его ки­тайский «приятель и сослуживец», который познакомил его с местной кухней, пригласив на свадебный обед, ис­пользовал для своих подробных гастрономических разъ­яснений «чужой язык», то есть говорил по-французски или по-английски.

[11] Сюжет «Озера богача. Корейской легенды» Щербакова основывается на фантастическом рассказе, который пове­ствователь слышит от знатного корейца. При виде впечат­ляющей гробницы в Сучжоу Щербаков воображает, что в ней погребен «князь, принц крови, а может быть, и сам император», и описывает вымышленные похороны этих древних правителей (378—379).

[12] «Слова произносил почти без акцента, но в построении фраз была та примитивность и короткость, которые рус­ские в течение долгого ряда лет старались ввести при объ­яснении с монголами и тунгусами» (Юльский, 306).

[13] Щербаков, 158—159, 168; ср. «полуазиаты», с. 156.

[14] Юльский, 127, 136—139. См. также рассказ «Мяу», в ко­тором высмеиваются англичане. В рассказе Хейдока «Ми-ами», фантазии на тему межрасового секса в Гонконге, русский персонаж, разозленный британцами, стремится «превратить себя в скифа, полуазиата, чтобы прислуши­ваться [в туземном квартале] к шипению скрытой ненави­сти, питаемой цветным населением к белым братьям» (Хейдок, 96).

[15] Щербаков, 227—228. Злополучной шхуне откажет в по­мощи и другой, неопознанный иностранный пароход, за­тем русский экипаж будет вынужден подавить восстание струсивших корейских матросов (234—235, 238), и лишь после этого «Диана» в конце концов спасается, прибив­шись к берегам Гуама.

[16] Хейдок, 54—55; развенчание героизма поборников Белого дела — на с. 64, 88.

[17] Рассказ Юльского «Вода и камень» начинается словами: «Мы подошли к фанзе бесшумно шагов на двадцать и только тогда открыли огонь» (с. 38). Ср. с. 70—71, 78, 438— 439. Во время оккупации Маньчжурии Японией (1931— 1945) японские власти называли «бандитами» целый ряд враждебных им сил, в том числе участников китайского со­противления и коммунистов. «Белобандитами» называла белоэмигрантов советская пропаганда с начала 1920-х годов.

[18] Хейдок, 188—189. Кан — кирпичная кровать с подогревом, напоминающая русскую печку; ими пользовались в север­ном Китае и в Корее.

[19] Щербаков, 371; см. там же, с. 410 — о том, что, по Щерба­кову, русские писатели в Китае были не только географи­чески, но и духовно ближе к России, чем их коллеги из ев­ропейской эмиграции: «.здесь, на Востоке, мы гораздо меньше оторваны от Родины, продолжающей невидимо питать нас своими соками, тогда как на Западе этот живо- носный родник иссякает все больше и заметнее под дав­лением чуждой механической цивилизации».

[20] См. рассказ «Закон жизни», в котором единственным сви­детельством того, что действие происходит в Китае, слу­жит курение «маньчжурского табака» (Юльский, 285), или «Поезд на юг», в котором поезд, фигурирующий в на­звании, направляется в Шанхай, однако больше о Китае ничего не говорится; в рождественском рассказе «Станция на окраине» русский бал на станции КВЖД, где один из юных гуляк «был наряжен китайцем» (с. 302), прерыва­ется вооруженным нападением хунхузов.

[21] Еще один важный проект владивостокского издательства: Байков Н. Собр. соч.: В 3 т. Владивосток: Рубеж, 2011 — 2014.

[22] См. рассказ «Вторая смерть Шазы» (с. 78). Далее проис­ходит все то же «заигрывание» с китайским суеверием: уби­тый бандит, возможно, перевоплощается в тигра, и рус­скому прапорщику приходится убивать его еще раз. На аналогичном «заигрывании» строятся рассказы «Господин леса» (из того же сборника) и «След лисицы», в котором русский преследует китайскую лисицу-оборотня. Отлича­ется от них лирический рассказ «Возвращение г-жи Цай», который, не будь он подан как устное повествование «ста­рого китайца за чашкой цветочного чая» (с. 316), можно было бы сравнить с европейскими модернистскими экспе­риментами с китайской стилистикой и тематикой. Ср. не­давно переведенный сборник рассказов Белы Балаша (1884—1949): Balazs В. The Cloak of Dreams: Chinese Fairy Tales [1921] / Trans. by Jack Zipes. Princeton: Princeton Uni­versity Press, 2010.

[23] См.: Юльский, 173. В рассказе «Чудесная птица — любовь», основанном, по словам автора, на правдивых фактах, отно­сящихся к службе русских в армии китайского милитари­ста, сообщается, что впоследствии его герой «пал смертью храбрых при штурме Толедо, сражаясь в авангарде армии генерала Франко» (с. 343).

[24] См., в частности, рассказ «Счастье», опубликованный в 1941 году. Из-за цензуры в Маньчжоу-го Япония и япон­цы в этом рассказе называются по-русски «Ниппон» и «ниппонцы», а ханьское население Китая стало «маньчжу­рами» (с. 447).

[25] Биографическая справка о Юльском почерпнута из полез­ного предисловия к сборнику, написанного Александром Лобычевым, который тоже (хотя и в ином ключе) подчер­кивает значение рассказа «Человек, который ушел». См. также комментарий (с. 551).

[26] Юльский, 59, 67. Неточно цитируется стихотворение «Аф­риканская ночь» (1913).

[27] Юльский, 71.

[28] Юльский, 72.

[29] Герой рассказа Юльского «Закон жизни», склонный к раз­мышлениям о смысле бытия, заново находит себя после несчастной любви, перебравшись из города в тайгу; он воз­вращается с простой женой-казачкой, которую он нашел и заслужил, пройдя «первобытное» испытание силы вдали от цивилизации.

[30] Юльский, 421, 427, 431.

[31] Кроме слащавого пропагандистского рассказа «Счастье», см. также рассказы «Серая смерть», «Святочный гость» и «Полынь».

[32] Юльский, 168—169. У Юльского есть и другие рассказы, которые кончаются мечтой о невозможных переменах в обстоятельствах героев: см. «Черт» (Николай Филиппо­вич, помещенный в психиатрическую лечебницу, «тре­бует... виллу с мраморной балюстрадой и яхту, белую, как чайка, с парусами, окрашенными в небесно-голубой цвет», с. 211) и «Поезд на юг» (когда поезд, увозящий женщину, в которую был влюблен герой рассказа, уходит, герой осо­знает, что прожил жизнь, так и не узнав счастья: вообра­жая упущенное, «Мартонов. видел изумрудное, как на фарфоровых чашках, море у ниппонских берегов, джонки и лес мачт в порту Сингапура, ажурные пальмы Гавайских островов», с. 441).

[33] В миг казни «Жданов отправился в одну страну, где он еще не побывал и откуда не возвращаются.»; см. финал рассказа «Безумие желтых пустынь» (Хейдок, 41).

[34] Хейдок, 54. Ср. «таинственные тропы, уводящие живых в вечность», в рассказе «Маньчжурская принцесса» (с. 72).

[35] См. также рассказ «Приключение Анатоля Гайнау» (sic; в тексте, однако, герой именуется Анатолием), еще одну «сказку», которая кончается видением жизни «не здесь», в данном случае — на воображаемом юге Китая: китаянка по имени Ван-мей-ли забирает Гайнау, спасшего ее от хун­хузов, в свой дом «с верандой красных колонн» на берегу реки, где время остановилось (с. 194). Художнику же Баг­рову автор отводит двенадцать лет страстной брачной любви с «Маньчжурской принцессой» (так называется рассказ), ожившим реликтом династии Цинь, где-то в «го­рах маньчжурского севера» (с. 84).

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №3(127)

Премьер-министр Тони Эбботт заявил, что от Соединенных Штатов поступило «специальное требование» об участии Австралии в международных усилиях по борьбе с ИГИЛ. Эбботт уточнил, что 200 военных будут отправлены в Арабские Эмираты в течение нескольких дней, в том числе — специальные подразделения, которые могут выполнять роль военных советников. Затем, будет отправлено еще 400 военнослужащих воздушных войск, и, как минимум, 10 военных воздушных судов.

Премьер-министр Тони Эбботт заявил, что от Соединенных Штатов поступило «специальное требование» об участии Австралии в международных усилиях по борьбе с ИГИЛ.

Эбботт уточнил, что 200 военных будут отправлены в Арабские Эмираты в течение нескольких дней, в том числе — специальные подразделения, которые могут выполнять роль военных советников. Затем, будет отправлено еще 400 военнослужащих воздушных войск, и, как минимум, 10 военных воздушных судов.

По словам Эбботта Австралия «не перебрасывает войска, а вносит вклад в международные усилия по предотвращению углубления гуманитарного кризиса» в числе стран, изъявивших готовность по участию в «международных усилиях» — США, Великобритания, Франция, Канада, Иордан, Бахрейн, ОАЭ.

На настоящем этапе специалистам сложно предсказать, насколько долго продлится операция на Среднем Востоке.

Лидер оппозиции Билл Шортен выразил поддержку действиям правительства: " Здесь мы — вместе. Премьер-министр и я — партнеры в вопросах национальной безопасности».

Лидер партии «зеленых» Кристин Милн обвинила правительство в «слепом следовании за США на очередную войну в Ираке и Сирии». «Это шокирующий день для Австралии, - добавила Кристин, - после лозунгов 'следования до конца' за американцами во вьетнамской войне, после Джона Ховарда и Джона Буша, мы имеем Тони Эбботта, который бросается вслед за Соединенными Штатами, рискуя жизнью молодых австралийцев. Тони Эбботт сделал заявление о неограниченной поддержке войны в Ираке, без какого-либо определения, как долго продлится эта война, сколько людских ресурсов потребуется для ее продолжения».

Генеральный директор MCC Transport Тим Викман и коммерческий директор MCC Transport Нареш Поти сообщили журналу Containerisation International о том, что в крупнейших азиатских контейнерных портах возникают заторы, аналогичных которым не было уже 20 лет. Эксперты полагают, что заторы обусловлены задержками и срывами расписания в транспортировке контейнеров, при том, что у перевозчиков нет возможности быстро изменять ставки, и также тем, что увеличивается количество операций внутри контейнерных терминалов. Известно, что самые большие заторы в порту Манилы, но ухудшается положение и в портах Гонконга, Шанхая, Циндао, Инчхона и Хошимина. Напомним, совсем недавно в портах Циндао, Шанхай и Гонконг произошёл транспортный коллапс. Возможно, тенденция сокращения количества контейнеровозов позволит со временем несколько снизить напряжённость в огромных азиатских портах. Китай. Гонконг. Азия > Транспорт > chinalogist.ru, 14 сентября 2014 > № 1175687

Индия подписала соглашение о свободной торговле услугами и инвестициями с Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии (ASEAN). Подписанием закончился переговорный процесс по этому вопросу, который длился с 2005 года.

По заявлению департамента коммерции Индии: «Договорённость поможет обеспечить индийским специалистам возможность работать в странах Ассоциации, в том числе в сфере информационных технологий».

Подобное соглашение в отношении товаров Индия подписала с ASEAN ещё в 2009 году, однако значительной выгоды от этого получить не удалось, поэтому власти страны были заинтересованы в заключении договора о торговле услугами.

Членами ASEAN на сегодня являются десять юрисдикций: Филиппины, Бруней, Камбоджа, Индонезия, Лаос, Малайзия, Мьянма, Сингапур, Таиланд и Вьетнам. Цель соглашения - свободный обмен специалистами и стимулирование инвестиций.

Ожидается, что в ближайшее время все страны ратифицируют соглашение, и в конце года оно вступит в силу.

Президенты Украины Петр Порошенко и США Барак Обама, а также председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу и генсек НАТО Андерс Фог Расмуссен признаны виновными в совершении военных преступлений в Донбассе на состоявшемся в субботу в Венеции неформальном "трибунале Рассела".

Ранее сообщалось, что на этом неформальном суде среди обвиняемых был глава Евросовета Херман ван Ромпей, однако в приговоре его имя не фигурирует.

Как сообщил РИА Новости один из наблюдателей, присутствовавших на показательном процессе, коллегия из четырех народных судей во главе с председателем оргкомитета "трибунала Рассела" в Венеции, одним из лидеров движения за возрождение независимой Венецианской республики Альбертом Гардином, осудила Порошенко, Обаму, Баррозу и Расмуссена как "военных преступников", посчитав их ответственными за военные преступления против народа Донбасса.

По словам собеседника агентства, на заседании трибунала присутствовали всего около 10 человек, в том числе известный итальянский журналист Джульетто Кьеза и уроженка Луганска, проживающая в настоящий момент в Италии. Женщина, ссылаясь на свидетельствования своих родственников, рассказала судьям ужасные подробности того, что происходит на юго-востоке Украины.

Заслушав всех желающих, судьи вынесли обвинительный приговор, который теперь должен быть направлен в разные международные организации, в частности, в ООН, ОБСЕ и Международный уголовный суд.

"Трибунал Рассела" впервые был проведен в 1967 году по инициативе философов Бертрана Рассела и Жана-Поля Сартра, чтобы осудить военные преступления Вьетнамской войны. Позже аналогичные "трибуналы" прошли по Чили, Ираку, Палестине. Никаких юридических последствий они не имеют. Наталия Шмакова.