Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Работа не волк: россиянам рассказали о праздниках

Утвержден перенос выходных дней в 2019 году

В следующем году, как и в этом, россиян ждут долгие праздники. Так, отдых предусмотрен, в частности, с 30 декабря 2018 года по 8 января 2019 года, а также с 1 по 5 мая и с 9 по 12 мая. При этом периодически высказываются идеи как о том, что количество праздников нужно увеличить, так и о том, что россияне слишком много отдыхают. Впрочем, эксперты считают, что время отдыха не сказывается на производительности.

Трехсторонняя комиссия по регулированию социально-трудовых отношений проработала и одобрила предложения по переносу выходных и праздничных дней в 2019 году. Соответствующее заявление опубликовано на сайте Министерства труда.

Проект постановления правительства разработало министерство.

Причиной переноса выходных и праздников, заявляют в ведомстве, является «рациональное» использование работающими гражданами выходных и праздничных дней.

В пресс-службе Минтруда сообщили, что совпадающие с нерабочими праздничными днями 5 и 6 января (суббота и воскресенье) перенесут на 2 и 3 мая (четверг и пятница). Также выходной день с субботы 23 февраля будет смещен на пятницу, 10 мая.

Таким образом, в новогодние праздники россияне будут отдыхать с 30 декабря 2018 года по 8 января. Ко Дню защитника отечества россиян ждут два выходных дня, с 23 по 24 февраля.

В Международный женский день выходными будут 8, 9 и 10 марта.

Отдохнуть также можно будет и на майские праздники. Россияне не пойдут на работу с 1 по 5 мая, а также с 9 по 12 мая.

12 июня, День России, также будет выходным днем. Он придется на середину недели — среду.

В День народного единства, который приходится на 4 ноября, россияне вновь будут отдыхать три дня подряд — 2, 3 и 4 ноября.

При этом время от времени появляются заявления о том, что выходных дней недостаточно.

Например, в Санкт-Петербурге предлагают отмечать День волонтера 5 декабря. Соответствующий законопроект принят Законодательным собранием (ЗакС) города в окончательном третьем чтении. Поправки намерены внести после подписания документа губернатором в закон «О праздниках и памятных датах в Санкт-Петербурге», передает ФАН.

«Образ добровольцев нужно всесторонне популяризировать и поощрять», — рассказал глава комитета по законодательству ЗакСа Денис Четырбок.

Недавно министр финансов России Антон Силуанов, выступая на Московском финансовом форуме, предложил сделать День финансиста (8 сентября) выходным днем. «Мы все работаем с финансами, у нас есть свои финансовые активы, мы постоянно взаимодействуем и с финансовыми, и с нефинансовыми активами. Поэтому вообще-то это всенародный праздник», — сказал Силуанов.

Ранее депутаты от КПРФ безуспешно пытались сделать выходными днями 18 марта и 7 ноября. День воссоединения Крыма с Россией — 18 марта — праздник для всего народа, этот день «он заслуживает быть нерабочим», отмечали парламентарии. 7 ноября должно стать выходным днем, поскольку это День Великой Октябрьской социалистической революции.

Высказывались и другие предложения относительно организации отдыха россиян. Вице-премьер Александр Хлопонин предлагал установить новый график школьных зимних каникул с возможностью корректировать их сроки в зависимости от погодных условий и наличия снега, чтобы развивать горнолыжный спорт на российских курортах.

«Мы подумываем над тем, чтобы сделать эксперимент. Если к нам приезжают детишки из спортивных школ, которые ориентированы на горные лыжи, из близлежащих регионов Южного федерального округа, то можно предложить сдвинуть каникулы», — сказал он. По словам Хлопонина, в Европе этот механизм гибкий и государства могут переносить детские каникулы в зависимости от наличия снежного покрова.

«У нас пока нет такой гибкой системы. Все зависит от погоды и наличия снега. Нет снега, значит, мы прозевали лыжный сезон. Это неправильно», — говорил Хлопонин.

Хотя эта идея и нашла отклик у общественности, дальше разговоров она не пошла.

Между тем время от времени говорят о том, что у россиян слишком много праздников.

Но, по данным исследования, проведенного Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), россияне в среднем работают 1978 часов в год и по этому показателю занимают шестое место в мире, уступая по трудоголизму только жителям Мексики, Коста-Рики, Южной Кореи, Греции и Чили.

Эксперты также отмечали, что время отдыха не влияет на производительность труда. «Больше всего производительность труда завязана на инвестиции, оборудование и технологии, а не на то, сколько люди отдыхают», — комментировал «Газете.Ru» главный экономист Евразийского банка развития Ярослав Лисоволик.

Постоянные конфликты и климатические потрясения обуславливают высокий уровень продовольственной необеспеченности в настоящее время, особенно на юге Африки и на Ближнем Востоке, которые по-прежнему нуждаются в гуманитарной помощи, говорится в новом докладе, опубликованном сегодня Продовольственной и сельскохозяйственной организацией ООН (ФАО).

В соответствии с докладом «Прогнозы на урожай и продовольственная ситуация», около 39 стран, 31 из которых находится в Африке, семь - в Азии и одна - в Карибском бассейне (Гаити), нуждаются во внешней продовольственной помощи - эта цифра осталась неизменной по сравнению с оценкой, проведенной три месяца назад. ФАО подчеркивает, что затяжные конфликты, экстремальные погодные явления и перемещения населения продолжают препятствовать доступу к продовольствию для миллионов уязвимых людей.

Гражданские конфликты и миграция остаются ключевыми факторами отсутствия продовольственной безопасности в Восточной Африке и на Ближнем Востоке, тогда как засушливые погодные условия привели к сокращению объемов производства зерновых в Южной Африке, говорится в докладе.

Снижение прогнозов по мировому производству зерновых

Последний прогноз ФАО по глобальному производству зерновых в 2018 году составляет 2587 миллионов тонн, что на 2,4 процента ниже рекордного урожая прошлого года и является самым низким показателем за последние три года.

По прогнозам, производство зерновых в 52 странах с низким уровнем доходов и продовольственным дефицитом (LIFDCs) прогнозируется в этом году примерно на уровне 490 млн. тонн, что на 19 млн. тонн больше среднего показателя за последние пять лет. Практически оставшийся неизменным совокупный показатель по производству зерновых в этих странах отражает снижение урожая, связанное с погодными условиями в Южной Африке, Центральной Азии и на Ближнем Востоке, которое, как ожидается, будет компенсировано ростом производства в Восточной Азии и Восточной Африке.

Конфликты и перемещения сказываются на продовольственной безопасности

Гражданские конфликты, часто в совокупности с экстремальными погодными явлениями, оказывают негативное влияние на продовольственную безопасность уязвимых групп населения в Центральноафриканской Республике, Нигерии, Южном Судане, Сирии, Йемене и других странах.

В Йемене из-за продолжающегося конфликта, по оценкам, 17,8 миллиона человек испытывают дефицит продовольствия и нуждаются в срочной гуманитарной помощи, что на пять процентов больше, чем было в 2017 году.

По оценкам, в Центральноафриканской Республике около 2 миллионов человек, или 43 процента от общей численности населения, особенно перемещенные лица, принимающие семьи и репатрианты, нуждаются в срочной продовольственной помощи вследствие гражданских конфликтов, несколько лет подряд сокращающегося сельскохозяйственного производства, плохо функционирующих рынков и межобщинной напряженности.

Засуха оказывает влияние на производство зерновых на юге Африки, на Ближнем Востоке и в Южной Америке

Плохие осадки на юге Африки на ключевых посевных этапах обусловили снижение производства зерновых в этом году, причем наибольшее снижение было зарегистрировано в Малави и Зимбабве.

В Малави, где объем производства зерновых в этом году оценивается ниже среднего показателя, число людей, страдающих от отсутствия продовольственной безопасности в 2018 году, может увеличиться более чем в два раза по сравнению с прошлым годом до 3,3 миллиона человек.

В Зимбабве 2,4 миллиона человек, по оценкам, будут испытывать дефицит продовольствия в 2018 году в результате сокращения производства зерновых и ограничения доступа к продовольствию, что обусловлено низкими доходами и проблемами с ликвидностью у уязвимых семей.

Ближневосточный регион также пострадал от нехватки осадков, что привело к сокращению производства зерновых культур, особенно в Афганистане и Сирии. Согласно данным доклада, в Сирии около 6,5 миллиона человек, страдают от дефицита продовольствия, тогда как еще 4 миллиона человек подвержены риску отсутствия продовольственной безопасности.

Засушливые погодные условия в Южной Америке обусловили снижение производства зерновых в 2018 году по сравнению с прошлогодним показателем, особенно для кукурузы. В Центральной Америке и Карибском бассейне неблагоприятные дожди также сократили производство кукурузы в этом году, за исключением Мексики.

Урожаи зерновых восстанавливаются в Восточной Азии и Восточной Африке

Ожидается, что в Восточной Азии производство зерновых в 2018 году вырастет, в первую очередь отражая резкий рост производства в Бангладеш и Индии, причем в Индии ожидается рекордный урожай пшеницы в этом году благодаря благоприятным погодным условиям. Аналогичным образом, в Бангладеш благоприятная погода в комплексе с выгодными ценами привела к расширению посевных площадей риса, что в свою очередь привело к росту производства зерновых в 2018 году после снижения объемов производства в прошлом году.

Аналогичным образом, в результате благоприятной погоды урожаи зерновых в Восточной Африке также будут восстанавливаться после сокращения производства в 2017 году, однако проливные дожди в начале этого года, а также в августе привели к наводнениям, вызвавшим локальные потери урожая.

39 странами, которые в настоящее время нуждаются в внешней продовольственной помощи, являются: Афганистан, Буркина-Фасо, Бурунди, Кабо-Верде, Камерун, Центральноафриканская Республика, Чад, Конго, Корейская Народно-Демократическая Республика, Демократическая Республика Конго, Джибути, Эритрея, Свазиленд, Эфиопия, Гвинея, Гаити, Ирак, Кения, Лесото, Либерия, Ливия, Мадагаскар, Малави, Мали, Мавритания, Мозамбик, Мьянма, Нигер, Нигерия, Пакистан, Сенегал, Сьерра-Леоне, Сирия, Уганда, Йемен и Зимбабве.

Недолет: что не так с «Суперджетом»

Почему авиакомпании, эксплуатирующие российский SSJ100, недовольны лайнером

По неофициальной информации, крупнейший зарубежный эксплуатант российского российского пассажирского самолета «Сухой Суперджет 100» может отказаться от использования этих судов. Проблемы с постпродажным обслуживанием и нехваткой запчастей оборачиваются простоем и убытками для авиакомпаний. Эксперты отмечают, что проблемы возникают чаще всего у тех, кто заранее не запасся запчастями. Перевозчики возлагают надежду на модернизированную версию лайнера.

Мексика теряет крылья

Мексиканский авиаперевозчик Interjet недоволен эксплуатацией российского ближнемагистрального пассажирского самолета Сухой Суперджет 100 (SSJ100). Информация о том, что компания ведет переговоры с корпорацией «Гражданские самолеты Сухого» (ГСС) об обратной продаже всего парка российских самолетов из-за проблем с их техническим обслуживанием, появилась на портале FlightGlobal.

Позже в Interjet опровергли эту информацию. «Это неправда. SSJ100 был составной частью успеха Interjet, мы продолжим работать с этим самолетом», — сообщили РИА «Новости» в компании, отметив, что продолжат работать с российскими самолетами «на новых и лучших условиях в пользу своих клиентов».

Источники агентства также сообщили, что в Мексику приехала делегация ГСС, которая ведет переговоры с Interjet о деталях дальнейшего сотрудничества.

Ни в ГСС, ни в Объединенной авиастроительной корпорации (ОАК) официально факт переговоров не подтвердили. В ОАК на запрос «Газеты.Ru» не ответили.

Interjet с 2013 года является одним из крупнейших эксплуатантов российского SSJ100. Авиаперевозчик заключил контракт на 30 самолетов SSJ-100, из которых уже поставлено 22.

Проблемы с техническим обслуживанием лайнеров у мексиканской компании начались давно. Например, по сообщениям СМИ, в начале 2017 года авиакомпания была вынуждена вывести 11 самолетов SSJ100 из эксплуатации для ремонта после обнаружения дефектов на узлах стабилизатора.

А в январе этого года Bloomberg сообщил, что перевозчик был вынужден на несколько месяцев не использовать четыре SSJ100, а также «каннибализировать» (разобрать на запчасти) один из лайнеров. В ГСС тогда опровергли данную информацию, заявив, что они продолжают работу по автоматизации системы складского учета запасных частей и ее интеграцию с порталом послепродажной поддержки эксплуатантов самолетов SSJ100.

России не хватает запчастей

Проблемы с SSJ100 есть и у отечественных эксплуатантов. Например, Red Wings взяла в аренду несколько лайнеров, однако довольно быстро решила отказаться от эксплуатации этих воздушных судов.

Теперь возможность прекращения использования SSJ-100 рассматривает авиакомпания «Якутия».

«Из-за низкой исправности SSJ-100 «Якутия» фактически провалила лето», — сообщил директор по флоту авиакомпании Иван Винокуров газете «Коммерсант». По словам технического директора «Якутии» Александра Зинкова, было выявлено 33 случая, когда двигатели выходили из строя из-за конструкторских недостатков камеры сгорания.

В первом полугодии 2018 года пассажиропоток «Якутии» упал на 2,7%, а летом рейсы регулярно задерживались. По предписанию Росавиации компания также была вынуждена на 10% снизить свою чартерную программу.

«Мы на своём опыте испытали все проблемы эксплуатации новых типов воздушных судов. И на сегодня ориентируемся уже на самолеты Boeing, у которых запасные части поставляются быстро и это налаженная система по всему миру», — заявила директор «Якутии» Ольга Федорова.

О проблемах SSJ-100 говорил и крупнейший эксплуатант таких лайнеров - авиакомпания «Аэрофлот». У отечественного самолета есть проблемы с управлением механизации крыла, не всегда корректно работает шасси, случаются перебои в работе системы ГЛОНАСС.

Тем не менее, это не помешало авиакомпании заключить на полях Восточного экономического форума договор с ОАК на поставку еще 100 лайнеров SSJ. Первый контракт с ГСС на 50 самолетов «Аэрофлот» подписал еще в 2005 году. Первые поставки начались в 2011 году. В настоящее время в парке национального перевозчика насчитывается 49 SSJ100.

Вся надежда на модернизацию

Руководитель аналитической службы агентства «АвиаПорт» Олег Пантелеев отмечает, что, как правило, у тех, кто впрок запасся деталями, проблемы решались оперативно, те же, кто не сделали запас, были вынуждены обращаться в сервис для ремонта.

«В таких ситуация возникает вопрос, кто оплатит поставку деталей. В случае с той же мексиканской компанией самые большие простои там были, когда компания столкнулась с финансовыми сложностями и не имела возможности оплатить поставку деталей», - обращает внимание эксперт.

Отраслевые эксперты ранее неоднократно обращали внимание, что главная проблема SSJ100 - это простпродажное обслуживание. Кроме того, у самолетов такого типа рынок довольно узкий, у производителей были проблемы с серийным производством деталей и поставкой комплектующих даже внутри страны.

Объективно Sukhoi Superjet 100 — лучшее, что на сегодняшний день получилось у отечественного авиапрома, но по мировым меркам это неудачный самолет, отмечал ранее в интервью «Газете.Ru» эксперт Высшей школы экономики Андрей Крамаренко.

Проблему с логистикой комплектующих за время, которое прошло с начала запуска программы SSJ100 уже можно было бы, в принципе решить, полагает эксперт. Блестящего будущего этого проекта, по его словам, уже никто не ждет. «Но какое-то время программа будет существовать, вопрос скорее в том, будет ли продолжение», - подытожил Крамаренко.

В настоящее время ведется работа по модернизации SSJ100 и созданию укороченной модификации данного самолета. Правительство РФ еще в апреле приняло решение выделить на этот проект 6 млрд рублей из резервного фонда. Также было заявлено о выделении 4 млрд руб. на предоставление субсидий изготовителям воздушных судов на финансирование затрат, связанных с формированием оборотного склада запасных частей воздушных судов нового типа.

Всего же на создание укороченной версии SSJ100 будет выделено 85 млрд рублей. Интерес к таким машинам уже проявила авиакомпания S7 и подала заявку на 100 лайнеров вместимостью 75 кресел.

Кроме того, в трехлетнем бизнес-плане той же Interjet предусмотрена возможность вывести из эксплуатации часть лайнеров SSJ100 с заменой их на модернизированные самолеты этого типа. Кроме того, авиакомпания рассчитывает, что получит «быстрый доступ к расширенному складу запчастей» в Мехико.

Известный певец и композитор Пласидо Доминго-младший впервые выступит в Москве с сольным концертом 30 сентября, сообщили в пресс-службе Дома музыки.

Выступление пройдет в Светлановском зале Дома музыки. Певец представит программу "Besame Mucho", в которую вошли латиноамериканские хиты, итальянские арии и фрагменты мюзиклов.

Пласидо Доминго известен как композитор, написавший десятки хитов для мировых звезд, в числе которых Лучано Паваротти, Майкл Болтон, Дайана Росс, Сара Брайтен, Хосе Каррерас и другие. В качестве продюсера, композитора и певца он принимал участие в записи альбома своего отца – знаменитого тенора Пласидо Доминго – "Amore Infinito" в 2009 году.

Дебют Пласидо в качестве исполнителя состоялся в 2010 году. Его альбом "Songs for Christmas" вышел 3 ноября за день до появления отца на церемонии награждения Latin Grammy Awards в качестве "Персоны года". В 2014-м вместе с Доминго-старшим и Андреа Бочелли участвовал в записи оперы Пуччини "Манон Леско", а в 2016-м выпустил альбом "Latidos", в котором воплотил свою давнюю мечту – исполнил в дуэте с отцом песню "Besame Mucho".

"Я всегда любил петь, но никогда этому профессионально не учился. Конечно, то что я слушал пение отца столько лет, дало мне представление о том, как это должно быть, но в итоге все решают зрители", – цитирует слова Пласидо пресс-служба.

По словам музыканта, его "настоящая профессия — сочинение и продюсирование, а пение – хобби".

Сейчас артист выступает с концертами по всей Европе, а также в США, Мексике, Аргентине, Бразилии и Уругвае.

Для московской публики певец приготовил программу в стиле "classical crossover": латиноамериканские мелодии, болеро и танго будут сочетаться с классическими итальянскими ариями и французским шансоном, и все это в миксе с темами из мюзиклов и хитами разных стран.

Концерт Пласидо Доминго-младшего откроет новый абонемент Дома музыки "Звездные династии", который познакомит слушателей с продолжателями трех знаменитых фамилий — Доминго, Дассен и Иглесиас.

Вперёд, к победе трампонизма!Стоит ли нам брать пример с США в решении внутренних проблем?

Туляков Олег

Мы слишком великая страна, чтобы жить маленькими мечтами.

Рональд Рейган

Дональд Трамп, успешный бизнесмен, который контролирует активы на $3,7 млрд., сегодня, как известно, работает президентом США. Придя в Белый дом, он обрушился на миропорядок, как «тихий американец» на юную Фуонг в романе Грэма Грина. Его не обвинишь в непоследовательности: в ходе предвыборной кампании обещал «поладить с Путиным», потом поддержал операцию РФ в Сирии, побуждал Киев открыть Крымский канал для полуострова, перевёл посольство США из Тель-Авива в Иерусалим. Многое выполнено из того, что обещал.

Дерзкий парень

За 100 дней в Белом доме Трамп отменил около 70% указов предшественника, в том числе медицинский Obamacare, и даже получил титул американского Горбачёва. Жертвой Трампа стало 12-членное Транстихоокеанское партнёрство, в котором видели прообраз мировой экономической модели. Потом были выход из Парижского соглашения по климату, отказ участвовать в ядерной сделке с Ираном, инициативы по принуждению к миру Северной Кореи и Палестинской автономии. А также решение о строительстве стены на границе с Мексикой и запрет на въезд в США гражданам ряда исламских государств. Предпринял острое противостояние с КНР и Евросоюзом по внешнеторговым тарифам. Навязывает Европе американский СПГ, более дорогой, чем газ трубопроводный, на 40–50%.

Плохо это или хорошо и кому плохо, кому хорошо, но США не видели такой серии чрезвычайно дерзких инициатив и законодательного наступления со времён Рейгана. Хотя и тогда, как и сейчас, не уменьшается число прогнозов о закате американского века.

В чём смысл радикальных шагов Трампа? Они сводятся к защите бюджета страны и сохранению (увеличению) американских рабочих мест. И хватит, мол, отводить США роль тягловой силы, и вот, пожалуйста, союзники обвиняются в стремлении въехать в рай на горбу дяди Сэма. Атлантическая и англосаксонская солидарность отметаются под натиском платёжного баланса. Германские корни Трампа заставляют вспомнить грубоватую баварскую поговорку: сначала жратва, потом мораль.

Бакалавры на уборке туалетов

Глобализация завоевала мир и свела почти на нет демонстрации протеста. Но самая здравая идея превращается в нонсенс, если её бесконечно углублять. США с Трампом почувствовали это на себе острее союзников. Массовый перевод производства в КНР и Юго-Восточную Азию привёл к неожиданному: трудовая армия Штатов имеет излишнюю квалификацию, почти половина работников с академической степенью выполняют работу, не требующую такого образования. 15% таксистов, 25% продавцов, 5% уборщиков имеют степени бакалавра. В 1970 году этот показатель составлял в разных трудовых группах 2–3%.

Экспортно-ориентированная ФРГ почти половину выпускников школ направляет на профессиональное обучение, и они становятся подмастерьями. В Америке – менее 0,5%! Британия правила морями и строила суда для всего мира, а теперь судостроение там почти умерло, зато пышно расцвело в… Южной Корее. И что, Британию брать в пример?

Доходит до курьёзов. Например, значительная часть негритянской молодёжи США не имеет после школы ни дня трудового стажа, живёт до 30 лет на пособия, хотя их отцы работали на фабриках, а деды трудились в рудниках и на плантациях! Как это влияет на социальную и криминальную атмосферу, представить нетрудно.

Вот почему Трамп пригласил не так давно в Белый дом руководителей компаний «Форд», «Дженерал Моторс», «Фиат-Крайслер», владельцев ведущих фармацевтических фирм, представителей Google, Amazon, Microsoft, Apple и говорил с ними как менеджер с менеджерами и вместе с Помпео взывал к патриотизму, убеждал строить предприятия не за границей, а создавать рабочие места дома.

Хватит искать врагов

Во II квартале 2018 года американский ВВП вырос на 4,1% – давно никто не видел подобного, привыкнув к 1,5–2,5%. Удалось снизить безработицу до 3,9% (в РФ, по ряду исследований, 5,2%), стабилизировать инфляцию, увеличить зарплату до $3500 в месяц (в РФ в среднем $650), а вместе с ней и рост потребительских расходов. Замечательная стабильность американской экономики базируется именно на высоком уровне внутреннего спроса.

Как только Трамп пересмотрел внешнеторговые соглашения, экспорт в США увеличился, т.к. удаётся достичь ощутимой выгоды от внешнего партнёрства. Евросоюз готов отказаться от пошлин на американские автомобили, увеличить закупки сои и СПГ в США. Кстати, эффективные и известные персонифицированные программы (рузвельткурс, тэтчеризм, рейганомика) появлялись с интервалом в 30–40–50 лет и имели рыночный, либеральный характер с корреляцией на внутреннюю и международную конъюнктуру. Таковыми были и реформы Л. Эрхарда 50-х годов в ФРГ, да и Дэн Сяопина в Китае. В Пекине признают: «период реформ и открытости» 1978–1995 годов – не что иное, как модель Адама Смита, а текущий этап с 1995 года опирается на регулирующую роль государства по Кейси.

Можно, видимо, не сомневаться в подобной перспективе и для России, как только придёт к завершению этап необходимых, дорогостоящих инфраструктурных проектов.

На мой взгляд, факт появления Трампа и его действий должны побудить наш дипломатический корпус и политический класс изжить рецидивы 40-летнего громыкинского министерского сидения на Смоленке со словом «нет» в кармане. А это означает – отказаться от психологии осаждённой крепости, традиций противостояния со всем миром (а потом поиска компромиссов или иных решений), создания образов внешних недругов. Приёмы, которые сводятся к «зеркальному и симметричному реагированию» и которые лорд Керзон некогда называл «большевистскими обезьяньими штучками», недостаточны. И хоть президент Путин всё чаще действует иными методами, ещё не до конца усвоена истина, что Россия – это составная часть демократического мира и ей следует во взаимоотношениях даже с недругами активнее прибегать к использованию «мягкой силы».

Рейган понял раньше многих и под иронический хо­хот помощников заявил, что СССР – колосс на глиняных ногах, государство слабое, без корней, без идеи. А вот Трампу стало ясно, что Россия – не просто огромный кусок СССР, а нечто глубокое и крепкое, а значит, заслуживающее пристального внимания. Но нам-то самим это, похоже, ещё понятно не до конца.

Олег Туляков

Комментарий

«ЛГ» обратилась с просьбой к директору Центра геополитической экспертизы Северо-Западного института управле-ния-филиала РАНХиГС при Президенте РФ, доктору философских наук Игорю Кефели с просьбой дать комментарий к статье О. Тулякова.

Бодрый призыв автора «Вперёд, к победе трампoнизма!» повисает в воздухе и не до конца понятно, к кому обращён. Да, вполне справедливо замечание, что смысл радикальных шагов Трампа заключён в сохранении рабочих мест для американцев, но при этом трудовая армия США имеет излишнюю квалификацию и почти половина работников с академической степенью выполняют работу, не требующую такого образования. Автор выпустил пучок стрел в адрес «громыкинского министерского сидения на Смоленке со словом «нет» в кармане». Но ведь это слово носило по большей части идеологическую нагрузку, а не геополитическую. Нельзя забывать, что Директива 20/1 Совета национальной безопасности США от 18 августа 1948 года «Задачи США в отношении России» действует и поныне, а не только в отношении послевоенного СССР: «Нет никаких временны?х ограничений для достижений наших задач в условиях мира. У нас нет никаких жёстких временны?х периодов войны и мира… Мы не можем определённо утверждать, что успешное решение нами обсуждаемых задач приведёт к распаду советской власти, так как нам неизвестны соответствующие временны?е факторы» – так заявляли составители директивы. Поэтому и громыкинское «нет» было целиком вызвано теми самыми «временны?ми ограничениями».

Автор призывает отказаться от психологии осаждённой крепости и от приёмов, которые сводятся к «зеркальному и симметричному реагированию», но в данном случае нужно чётко понимать, что все наши действия в мире так или иначе осуществляются в пределах русской ментальности, которая всегда воплощалась в оборонительном характере доктрин безопасности.

Однако соглашусь с проведённой О. Туляковым параллелью между Рейганом и Трампом в отношении России – она предстаёт теперь не просто как «огромный кусок СССР» – «колосса на глиняных ногах», а «нечто более глубокое и крепкое, а значит, заслуживающее пристального внимания». Действительно, в самооценке самих себя российским социумом назревают серьёзные изменения.

Канада возобновит переговоры по договору о свободной торговле

Министр иностранных дел Канады Хрыстя Фриланд сегодня к концу дня вылетит в Вашингтон. Завтра в американской столице возобновятся переговоры по организации свободной торговли NAFTA.

30 сентября – крайний срок, когда конгрессу должен быть представлен обновленный текст соглашения. 31 августа Дональд Трамп заявил, что намерен подписать новый договор с Мексикой, «и с Канадой, если та захочет».

США и Мексика уже договорились о новом соглашении. С того времени глава МИДа и другие участники переговоров проводят консультации с американской стороной с целью разрешить оставшиеся противоречия.

Федеральные власти говорят, что есть возможность уже прийти к соглашению, однако оно не будет подписано до тех пор, пока не будет выгодно Канаде.

На полях МРФ-2018 обсудили национальную стратегию продвижения российской рыбной продукции

Конференция «Наша рыба: стратегия продвижения отечественной рыбной продукции на российском рынке» состоялась в финальный день II Международного рыбопромышленного форума в Санкт-Петербурге. Участники сессии оценили потребительские предпочтения и привычки россиян и обсудили меры стимулирования спроса на внутреннем рынке и формирования новой культуры потребления.

«Россия – одна из ведущих рыболовных держав, а потребление рыбы для этого уровня достаточно низкое. Нужна межотраслевая дискуссия для выработки национальной стратегии продвижения и потребления рыбы в стране», – отметил заместитель генерального директора ИД «Комсомольская правда» Роман Карманов.

Значение рыбы как важного элемента питания и профилактики болезней обозначил генеральный секретарь Российского союза нутрициологов, диетологов и специалистов пищевой индустрии, ответственный секретарь профильной комиссии по диетологии Экспертного совета в сфере здравоохранения Минздрава России, заведующий отделением сердечно-сосудистой патологии ФГБУН «ФИЦ питания и биотехнологии» Альфред Богданов. Около 18% населения России уже имеют алиментарно-зависимые заболевания, связанные с приемом пищи. С учетом этого медицинское сообщество намерено принимать меры для популяризации употребления рыбы.

Рыба – биологически ценный и доступный продукт, источник омега-3-кислот, который на 30% снижает вероятность развития алиментарно-зависимых заболеваний. «Ключевой момент – воспитание потребителя, а самая эффективная диетология – персонализированная. Нам нужно объединять усилия», – отметил эксперт.

Заместитель генерального директора ВЦИОМ Кирилл Родин презентовал итоги исследования «Потребление рыбы и рыбной продукции в России», проведенного в августе 2018 года с помощью телефонного интервьюирования 1600 респондентов. 44% опрошенных отметили, что едят рыбу почти каждый день или несколько раз в неделю, при этом 62% считают, что потребляют рыбу недостаточно. Снижается и частота покупок, главными критериями выбора рыбы являются ее внешний вид, свежесть, срок годности.

Любимые рыбные блюда есть у большинства россиян (74%), основное – жареная рыба (22%). Сформированной культуры потребления рыбы в России нет: любители рыбы покупают ее часто (21%), однако 39% остаются равнодушными (не покупают и не любят рыбу). Чаще всего рыбу покупают в Дальневосточном федеральном округе, где это считается нормой и обыденностью, реже всего – в Северо-Кавказском федеральном округе.

Директор по взаимодействию с органами государственной власти X5 Retail Group Станислав Наумов отметил, что покупатели хотят приобретать качественный товар по доступной цене в красочной привлекательной упаковке. Типичным покупателем рыбного отдела сети «Перекресток» является женщина старше 40 лет, которая тратит на рыбу в среднем 280 рублей в месяц.

Директор по развитию бизнеса компании «РосАгроМаркет» Стивен Кригер представил на конференции проект создания федеральной сети оптово-распределительных центров, которые будут предлагать аренду складской инфраструктуры специально под фреш-сегмент, услуги продуктовой логистики, продажу товаров через сети.

Директор по развитию федеральной сети рыбных супермаркетов «Рыбсеть» Полина Кирова отметила низкий уровень знаний о рыбной продукции у населения и у представителей магазинов. Несмотря на популярный тренд на здоровое питание, люди не знают, как выбрать качественную рыбу, не знакомы с брендами производителей, за исключением консервной продукции.

«Вкладываться в бренд рыбному производству необходимо. Глухая упаковка уходит в небытие, люди хотят видеть продукт. Актуальны уменьшение фасовки, порционность, экономный подход ко времени приготовления. Многие предпочитают филе, стейки, полуфабрикаты, стремятся уложиться в „куриный формат“. Наша первоочередная задача – образовывать потребителя. Мы запускаем видеоролики по выбору рыбы, разработали лекции для продавцов совместно с ВНИРО», – рассказала Полина Кирова.

Технологии – важный элемент доставки рыбы на столы россиян, об этом говорил исполнительный директор Рыбного союза, объединяющего предприятия рыбного хозяйства и аквакультуры, Сергей Гудков.

«Наш успех может быть в том, чтобы мы объединились и с большой любовью сделали продукт для нашего потребителя. Нужно обеспечить прослеживаемость продукта, необходимо внедрение единого каталога мастер-данных», – отметил он. Подобные системы уже действуют в Мексике, Швеции, Италии, где все розничные сети работают в одном каталоге, объединяющем информацию о товаре, его владельце, безопасности и др. По мнению эксперта, в будущем потребители будут заказывать продукты через мобильное приложение, как такси. И сегодня нужно соединить все элементы между собой, делать ставку на технологии.

Заместитель руководителя Федерального агентства по рыболовству Петр Савчук отметил, что Россия вылавливает и перерабатывает достаточно рыбы, но многое уходит за рубеж в виде сырья. Сегодня, согласно мировому опыту, люди хотят меньше времени тратить на разделку рыбы, ищут экологичный и удобный для быстрого приготовления продукт.

«Нужно вводить стандарты в торговле по отношению к рыбе. Наша стратегия рассчитана на рынок потребителя, от его требований зависит вся цепочка. Если мы создадим эту индустрию, рыбаки будут заключать с сетями долгосрочные контракты, это и даст результат. Должно быть соответствующее отношение к рыбе, рыбу надо любить», – подчеркнул Петр Савчук.

Покупатель – это источник бизнеса, отметил генеральный директор ООО «Лоялти Каталист» Павел Межеричер. По его мнению, у покупателей следует сформировать регулярную потребность в рыбе и создать для них привлекательный продукт. Так, к примеру, за «дикое» происхождение рыбы потребители готовы платить на 10–15% больше. Он добавил, что в тренде – кастомизация продуктов и снеки.

Владелец компании по производству меда и медовых продуктов «Липко-сладко» Олег Бармин отметил, что у пчеловодов и рыбопромышленников одна проблема: умение производить при отсутствии навыка продавать. Эксперт отметил, что нужно создавать продукты, которым доверяют и которые люди хотят покупать, и представил возможные варианты продвижения минтая: магазин «Рыба и вино», палочки из минтая в фастфуде, рыбная пицца, «рыбный вторник» с доставкой продуктов на дом и даже рыбные рецепты в комплект к мультиварке.

Откровения профессора: Америку разъедают пороки и бездуховность

Именно поэтому России нужно вернуться к идее введения в программу российских школ основ христианской веры и этики.

Отчаянную статью, посвященную всеобщему падению нравов на Западе, прислала в редакцию «НИ», профессор, кандидат физико-математических наук Вера Ермакова-Правдивцева, проживающая США. Настолько отчаянную, что редакции даже стало страшно за судьбу автора во враждебном окружении. Может быть, пока не поздно, автору стоит задуматься о возвращении на историческую родину, если на новой родине все так плохо?

«В России недавно обсуждалась возможность введение в программу средней школы нового предмета -- основ Православия и истории Русской Православной Церкви. К сожалению, эта идея не была поддержана большей частью российского общества в процессе ее всенародного обсуждения. Я не разделяю это мнение большинства россиян и хочу описать в свой краткой статье к чему приводит атеизм, секуляризм и распространение идеологии неолиберализма, который мы, несомненно, наблюдаем в современной России. Для этого я выбрала США, страну, в которой я проживаю более 10 лет и за социальными процессами в которой я внимательно наблюдаю.

Я -профессор одного из американских Колледжей в штате Вашингтон, кандидат физ.-мат. наук. Я живу и преподаю в США более 10 лет, а мой муж -47лет. Я хочу Вам показать, куда завел Запад (США и некоторые европейские страны) отказ от Христианских ценностей. Соединенные Штаты находятся в состоянии глубочайшего системного кризиса, вероятно, самого глубокого за все историю этой страны. В состоянии кризиса, несомненно, находятся все институты американского государства: его правительство, гражданской общество, политическая система, образование и идеология. Объем этой статьи не позволяет мне доказать это и привести множество аргументов и статистических данных в пользу правильности этого утверждения, поэтому я ограничусь кратким описанием своих личных наблюдений.

1. Общий долг США обновил исторический максимум в 2018 г. и составил $21,29 трлн. Задолженность домашних хозяйств растет в течение последних 16 месяцев. Численность и доходы среднего класса США стремительно сокращаются.

2. 40--50 лет назад стандарты образования в США примерно были равны таковым в СССР . Постепенно под воздействием идей либерализма, которые получили широчайшее распространение среди всех слоев американского общества в 1960--1970 х годах, стандарты образования в школах катастрофически снизились. Это было сделано неолибералами потому, что белые студенты в американских школах в то время успешно справлялись с тестами по математике и английскому языку, а их одноклассники из семей афро-американцев и семей мексиканских иммигрантов в большинстве имели неудовлетворительные оценки по этим предметам. Для того, чтобы избежать "дискриминации" этих студентов, Министерство образования США решило понизить стандарты образования в государственных средних школах и колледжах. Математику, английский и природоведение (основные предметы в средней школе) преподают сейчас тренеры по бейсболу (представляете их уровень подготовки!). Результат таков: будущие студенты не могут выполнять простейшие математические операции, например, умножить один многочлен на другой. Курс математики, который я преподаю в американском колледже, полностью совпадает с программой математики 8-го (восьмого ) класса российской школы!

3. Наконец самое важное: моральная и нравственная деградация американского общества. Институт семьи в США разрушается. Данные официальной статистики США свидетельствуют, что 75% детей в семьях афро-американцев никогда не видели своих отцов и воспитываются матерями. Американское общество считает самыми достойными его членами: феминисток и людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией, а также трансгендеров (это те, кто поменяли свой пол, воспользовавшись успехами современной медицины). Позвольте мне поделиться своими впечатлениями об общении с этими людьми. Миллионы американок в настоящее время являются членами феминистских организаций. Они уже давно добились одинаковой зарплаты и равных прав с представителями сильного пола в Америке, но теперь их цель (я цитирую): "сделать американских мужчин более слабыми физически, чем женщины и доминировать в американском обществе".

Теперь позвольте мне рассказать о моем опыте общения с людьми с нетрадиционной сексуальной ориентацией. В США эта группа так многочисленна, что Вы встретите их везде. На моих лекциях на первом ряду сидят две юные лесбиянки, которые целуют друг друга и занимаются еще какими-то сексуальными действиями на глазах у всей остальной группы студентов. Они мне очень мешают, потому что шумят и отвлекают внимание других студентов, которые и без этих отвлекающих факторов не могут усвоить раздел математики, совпадающий с курсом этой науки, который преподают в 8-ом (восьмом)классе российской школы! Сделать им замечание я не могу потому, что это будет с моей стороны грубое нарушение прав сексуальных меньшинств, за соблюдением которых внимательно следит администрация Колледжа..

Главной темой дискуссии, в которой приняли горячее участие профессора нашего Колледжа, оставалась в течение трех месяцев тема:"Какими туалетами должны пользоваться трансгендеры?".Эта дискуссия оказалась столь популярной и актуальной для профессоров и студентов нашего Колледжа,, что вышла далеко за его пределы и обсуждалась на страницах крупнейших газет в нашем штате. Кстати, историю гомосексуализма уже преподают в некоторых Университетах США. Священники, критикующие это, подвергаются запугиванию, всеобщему осмеянию, осуждению и преследованию.

Дорогие россияне, соотечественники, вы знаете, что употребление марихуаны легализовано для жителей 28 штатов США? Каждый подросток или взрослый обнаружит марихуану в любой аптеке здесь и покупает ее без всяких ограничений и каких-либо предписаний врача!

Все эти "ценности" были плодом неолиберализма, всеобщей вседозволенности и воинствующего атеизма, которые господствуют в Западном обществе, включая США и наиболее "развитые" страны Европы! Дорогие соотечественники, давайте вернемся к идее введения в программу российских школ основ христианства, христианской Веры и Этики, чтобы наши дети и внуки не оказались заложниками такой бездуховности и порока, которые господствуют в западном обществе!»

Финансовый апокалипсис: повторится ли кризис-2008

Когда наступит новый мировой экономический кризис

За последнюю сотню лет мировая экономика пережила более 20 масштабных кризисов и еще большее количество биржевых обвалов, обернувшихся крахом компаний и корпораций, казавшихся непотопляемыми. Надежных способов предсказать, когда разразится новый кризис, не существует, но эксперты полагают, что это может произойти уже очень скоро.

Десятилетие кризиса

15 сентября 2008 года американский банк Lehman Brothers, один из мировых лидеров в инвестиционном бизнесе, подал в суд заявление о банкротстве. На тот момент долги холдинговой компании составляли $613 млрд. Банкротство Lehman Brothers стало самым крупным в истории США, оно спровоцировало обвал мировых фондовых и сырьевых рынков и в итоге стало одним из основных катализаторов начала глобального экономического кризиса. Спад мировой экономики продолжался полтора года, затем ситуация выправилась, но о прежних темпах роста не приходится говорить до сих пор.

Причиной краха Lehman Brothers стал перегрев рынка недвижимости США – банки щедро выдавали американцам ипотечные кредиты с низкими процентными ставками и льготными условиями. Под эти высокорискованные займы выпускались облигации, занявшие существенное место в инвестиционных портфелях многих финансовых структур. Эта система успешно работала до того момента, как начали падать цены на недвижимость и долговой пузырь лопнул, уничтожив при этом своих создателей. Из-за падения стоимости жилья на 20% его американские владельцы обеднели почти на $5 трлн.

В результате банкротства Lehman Brothers цены на нефть упали со 147 до менее чем 40 долларов за баррель, обвал фондового рынка США в октябре 2008 года стал крупнейшим для страны за два предшествующих десятилетия, а для Японии — за всю историю. В России ситуация обстояла не лучше — за сентябрь 2008 года остатки на счетах физических лиц в 50 крупнейших российских банках снизились на 54 миллиарда рублей, что составило 1,2% от общего объема.

Бегство вкладчиков пошатнуло устойчивость финансовой системы и привело к банкротству нескольких крупных банков, а также обвалу основных биржевых индексов. По данным Росстата, в декабре 2008 года падение промышленного производства в России достигло 10,3% по отношению к декабрю 2007 года (в ноябре — 8,7%), что стало самым глубоким спадом производства за последнее десятилетие.

При этом в докладе Всемирного банка, опубликованном в марте 2010 года, говорится, что потери российской экономики в результате кризиса оказались меньше, чем первоначально ожидалось.

Согласно документу, этого удалось добиться во многом благодаря масштабным антикризисным мерам, предпринятым правительством.

Урок истории

Финансово-экономический кризис 2008 года был далеко не первым в истории человечества – и, к сожалению, не последним. В прошлом веке одним из наиболее существенных биржевых обвалов произошел в США в 1929 году, породив период рецессии, известный как «Великая депрессия».

Обвальное падение американских акций на Нью-Йоркской фондовой бирже началось 24 октября, в «черный четверг» — в панике инвесторы распродали за один день 12,9 млн ценных бумаг, опасаясь, что они полностью обесценятся. В результате индекс Dow Jones к концу четверга потерял 11 процентных пунктов. Стоимость ценных бумаг упала на 60–70%, резко снизилась деловая активность, и в итоге был отменен золотой стандарт для основных мировых валют. Кризис продолжал бушевать до 1933 года, а его последствия ощущались до конца 1930-х годов.

Затем были и другие кризисы — энергетический кризис 1973 года, «черный понедельник» 1987 года (индекс Dow Jones обвалился на 22,6%), Мексиканский кризис 1994-1995 годов и Азиатский кризис 1997 года.

Но россиянам, разумеется, больше всего запомнился дефолт 1998 года, ставший одним из тяжелейших экономических кризисов в истории России. Причинами дефолта стали огромный государственный долг России, низкие мировые цены на углеводороды и пирамида государственных краткосрочных облигаций, по которым правительство РФ просрочило платежи.

В результате курс рубля по отношению к доллару в августе 1998 года -– январе 1999 года упал в три раза – с 6 рублей за доллар до 21 рубля за единицу американской валюты.

По подсчетам Московского банковского союза, общие потери российской экономики от «черного августа» составили 96 млрд долларов. Коммерческие банки потеряли $45 млрд, корпоративный сектор — $33 млрд, а обычные граждане — $19 млрд. Объем национальной экономики просел втрое – до $150 млрд, а собираемость налогов достигла рекордно низких показателей. В три раза подскочила инфляция, внешний российский долг увеличился до $220 млрд долларов, а многие финансовые организации лишились лицензий (в частности, Инкомбанк, на тот момент входивший в пятерку крупнейших банков России). Преодолеть кризис России удалось довольно быстро – уже в начале 2000-х годов цены на нефть вновь пошли вверх, а за ними устремилась и российская экономика.

Кризис на пороге?

Один из основных вопросов, возникающих после изучения опыта прошлых кризисов – есть ли способ узнать, когда экономика обвалится снова. Пока такой методики нет, точнее, их великое множество, но вот точность выдаваемых ими результатов вызывает сомнения. «Такого способа не существует. Иначе бы кризисов не было вовсе (если бы методика была у государств. – прим.ред.) или кто-то бы заработал все деньги мира. Как шутят экономисты, модели предсказали 8 из последних 5 кризисов», — отметил в беседе с «Газетой.Ru» главный экономист «Эксперт РА» Антон Табах.

С ним согласна и руководитель рейтинговой службы НРА Татьяна Ковалева. «Предпосылки и условия возникновения экономических кризисов на разных этапах и в каждой стране различны, поэтому, несмотря на отдельные относительно удачные случаи предсказания кризисов, говорить о наличии какой-либо надежной методики прогнозирования кризисов не приходится», — пояснила она «Газете.Ru».

Отсутствие безупречной методики, разумеется, не повод для отказа от экономических прогнозов в целом. Аналитики периодически предсказывают, что новый биржевой крах и финансовый кризис уже не за горами. Так, в июле Bank of America выпустил прогноз, согласно которому в ближайшее время может повториться сценарий 1998 года, когда в азиатском регионе случился масштабный экономический кризис.

Это не единственный негативный прогноз, озвученный в последнее время – в мае во время выступления в Париже знаменитый финансист Джордж Сорос, предсказавший дефолт 1998 года, увидел признак грядущей рецессии в росте курса доллара и оттоке капитала с развивающихся рынков.

Всемирный банк в докладе «Глобальные экономические перспективы» отмечал, что в глобальной цикличной экономике рецессии случаются каждые десять лет – именно столько прошло с кризиса 2008 года.

«Эксперты отмечают, что в мировой экономике присутствуют некоторые тенденции, схожие с предкризисной обстановкой 20-летней давности. Среди них можно отметить высокий уровень закредитованности из-за низких ключевых ставок Центробанков разных стран, нестабильность рынков и уход капиталов из развивающихся стран, высокая стоимость американского доллара. Опасность несут и факторы геополитического характера. Основное давление на Россию, например, оказывают санкции и закрытые иностранные рынки, ограничивающие доступ к ликвидности», — соглашается с иностранными коллегами Татьяна Ковалева. Антон Табах при этом допускает, что кризис пройдется только по развивающимся рынкам и мало затронет развитые – как это уже было в 1998 году.

Президентство без ограничений

Сдержки и противовесы были подорваны задолго до Трампа

Джеймс Голдгайер – профессор международных отношений в Американском университете и приглашенный старший научный сотрудник в Совете по внешним связям.

Элизабет Сондерс – профессор факультета внешнеполитической службы и член профессорско-преподавательского состава Программы исследования безопасности Джорджтаунского университета.

Резюме Сегодня мы имеем в США необузданную, ничем не ограниченную президентскую власть. Началось это не с Трампа, но при нем полномочия президента стали беспрецедентными, и американцы вынуждены будут еще долго пожинать последствия.

В эпоху Дональда Трампа порой возникает ощущение, что один человек может совершенно самостоятельно определять внешнеполитический курс Соединенных Штатов в нашем непростом мире. С тех пор как Трамп занял кресло президента, он принял ряд односторонних решений, имевших колоссальные последствия. Он вышел из Транстихоокеанского партнерства, Парижского соглашения по изменению климата и иранской ядерной сделки. Он обложил пошлинами Канаду, Китай, Мексику и Европейский союз. В июне он единолично перевернул вверх дном саммит «Большой семерки», оскорбив канадского премьер-министра Джастина Трюдо и не подписав от имени Соединенных Штатов совместное коммюнике. Его июльское турне по Европе сопровождалось дипломатическими фейерверками, начиная с саммита НАТО в Брюсселе, где возникли сомнения относительно приверженности Трампа этой организации, до почтительной пресс-конференции с президентом России Владимиром Путиным.

Каждое из этих решений вызывало вопли негодования, однако реального противодействия не было. Например, Конгресс оказался неспособен помешать президенту начать торговую войну с Китаем и союзниками США. Сколько бы Трамп ни сетовал на теневое «глубинное государство», все время вставляющее ему палки в колеса, гигантская бюрократия американского правительства пассивно наблюдала за тем, как президент тянет с реализацией плана по сдерживанию российского вмешательства в электоральный процесс. Даже ближайшие союзники не смогли убедить Трампа не вредить организациям либерального мирового порядка, которыми Соединенные Штаты руководили десятилетиями, и не выходить из них. Как может политическая система, славящаяся сдержками и противовесами, позволить одному человеку действовать по своему усмотрению в таких важных вопросах?

В действительности проблема не только в Трампе и даже не в тенденции к увеличению президентских полномочий. Ограничения, накладываемые на президента – не только Конгрессом, но также бюрократией, союзниками и международными организациями – размываются на протяжении нескольких десятилетий. Ограничения чем-то напоминают мышцы: когда они атрофируются, требуется время для их восстановления, прежде чем спортсмен сможет вернуться в игру. Не Трамп создал ту свободу действий президента, которой он теперь пользуется. Он просто продемонстрировал, как трудно помешать президенту США.

Сочетание снижающейся внешнеполитической компетентности конгрессменов и растущей политической поляризации лишает законодателей способности контролировать исполнительную власть, даже если бы они очень этого захотели. У чиновников нет стимула повышать уровень компетентности и проявлять свои полномочия, когда центр принятия внешнеполитических решений смещается в Белый дом, а надзор Конгресса за внешнеполитической деятельностью неуклонно ослабевал. В то же время союзники Вашингтона все менее способны контролировать внешнюю политику президента, по мере того как альянсы становятся заложниками партийной борьбы в США. Помимо всего прочего, после окончания холодной войны президенты нередко обходили международные организации и не считались с их мнением.

В будущем при любой попытке остановить рост президентских полномочий необходимо учитывать не только ущерб, причиненный Трампом, но также и более глубокую проблему: органы, уполномоченные ограничивать президентские полномочия, неуклонно утрачивают как желание, так и возможности обуздывать президентов. Многие, особенно после событий 11 сентября 2001 г., красноречиво доказывали необходимость сдерживать президентские полномочия. Однако Конгресс не в том состоянии, чтобы вернуть себе былую роль во внешней политике, равно как и другие традиционные источники ограничения власти американских президентов. Для перезапуска этой системы может потребоваться сильное потрясение – например, беспрецедентный рост могущества Китая.

Законодатели ушли в самоволку

Конституция дает Конгрессу полномочия ограничивать президента по таким вопросам, как торговля и применение силы. Хотя формальное голосование по вопросам внешней политики, проводимой президентом, случается редко, законодательная власть имеет возможность сдерживать президента другими, менее формальными способами. Сенаторы и конгрессмены могут проводить слушания, вызывающие дебаты и выносящие решения на суд широкой общественности. Они способны также вынудить президента просчитывать реакцию Конгресса на проводимую им политику, что будет побуждать его сдерживать себя до того, как это сделают конгрессмены. Это важная, пусть зачастую и невидимая, форма надзора. Например, президент может проработать детали спорного международного соглашения таким образом, чтобы Конгресс не обрушился на него с критикой.

Однако контроль Конгресса над американской внешней политикой значительно ослаб со времени начала холодной войны, и особенно с середины 1990-х годов. По словам политолога Линды Файлер, «что-то не так в Сенате и его комитетах по национальной безопасности». Два сенатских комитета, имеющих мандат следить за внешней политикой и национальной безопасностью – Комитет по внешним связям и Комитет по вооруженным услугам – проводят значительно меньше слушаний (публичных и закрытых), чем в эпоху холодной войны, что привело к ослаблению надзора за внешнеполитическими предприятиями, такими как войны в Афганистане и Ираке.

Почему уменьшилось число слушаний? Обострение межпартийной борьбы – одна из важных причин. Внешняя политика никогда не была полностью изолирована от внутренней, но в 1970-е гг. политическая поляризация начала нарастать и резко усугубилась в 1990-е годы. И сегодня конгрессмены рефлексивно поддерживают свою партию. В периоды единого правительства это означает крайне почтительное отношение к президенту, в периоды разделенного правительства – тупиковую ситуацию. Ни тот ни другой сценарий не способствует качественной работе Конгресса.

Поляризация также дает президентам повод просто игнорировать Конгресс при проведении внешней политики. Как утверждает политолог Кеннет Шульц, поскольку конгрессмены все меньше готовы перейти черту, становится «все труднее получить двухпартийную поддержку амбициозных или рискованных предприятий, особенно получить добро на применение силы и заключение договоров». Поэтому президенты предпочитают формальным механизмам, таким как ратифицированные договоры, альтернативы типа исполнительных соглашений. Это хорошо видно на примере иранской ядерной сделки. В 2015 г. Барак Обама, озабоченный тем, что не сможет провести договор с Ираном через Конгресс, находящийся под контролем республиканцев, решил заключить исполнительное соглашение (что позволило Трампу впоследствии так легко его разорвать).

Еще одна тенденция, ведущая к ослаблению влияния Конгресса – снижение компетенций конгрессменов в области внешней политики и национальной безопасности. Попросту говоря, раньше законодатели были лучше осведомлены о тонкостях и нюансах внешней политики, чем сейчас. Более глубокие экспертные знания усиливали формальную и видимую роль Конгресса, поскольку его комитеты могли осуществлять более строгий надзор за исполнительной властью. Экспертные знания также усиливали невидимые способы ограничения президентской власти, используемые Конгрессом. Президентам приходилось думать о том, как искушенный председатель или член комитета оценит их политику. Например, во время начальной эскалации войны во Вьетнаме президент Линдон Джонсон старался заручиться поддержкой могущественных председателей комитетов, таких как сенатор Уильям Фулбрайт, возглавлявший Комитет Сената по внешним связям с 1959 по 1974 годы. Фулбрайт поддержал сенатскую резолюцию по Тонкинскому заливу в 1964 году. Но спустя два года его доказательные слушания помогли настроить общественное мнение против войны.

Экспертиза Конгресса также помогала выработать серьезную двухпартийную линию, вынуждавшую президента подчиниться. Хорошим примером служит Программа совместного уменьшения угрозы – инициатива по обеспечению безопасного хранения и уничтожения оружия массового уничтожения в бывшем Советском Союзе. Сенатор-демократ от штата Джорджия Сэм Нанн и сенатор-республиканец от штата Индиана Ричард Лугар – два столпа и оплота оборонного лобби, принимавшие активное участие в подготовке соглашений по контролю вооружений в годы холодной войны – предложили эту программу в 1991 г. в качестве поправки к ежегодному законопроекту об обороне. Поначалу администрация Джорджа Буша-старшего возражала против принятия этой поправки, поскольку на нее требовалось 500 млн долларов, ранее утвержденных для других целей. Однако Нанн и Лугар одержали верх, так как их поддержали 86 сенаторов. Законопроект был утвержден Сенатом, потому что имевшая уже тогда место поляризация все еще была управляемой, и к тому же оба сенатора являлись уважаемыми специалистами по вопросам обороны и внешней политики.

Данная программа стала апофеозом законотворческой деятельности на базе экспертных знаний. В последующие годы законодателей все меньше и меньше интересовали детали внешней политики. В 1994 г. небольшая группа недавно избранных конгрессменов-республиканцев даже с гордостью заявила, что у них нет загранпаспортов.

Упадок экспертных знаний объясняется несколькими причинами. Изменения в распределении функций комитетов, а именно увеличение числа комитетов, привело к расширению широты охвата за счет глубины. Средства массовой информации, столкнувшись с сокращением бюджетов, обращали меньше внимания на важные комитеты, особенно Комитет по внешним связям в Сенате и Комитет по внешней политике при Палате представителей. Тем самым они утрачивали привлекательность в качестве средства повышения репутации на Капитолийском холме. Текучесть кадров привела к сокращению стажа работы и опыта, особенно в Комитете Сената по внешним связям, а это, в свою очередь, уменьшило число специалистов, к которым можно обращаться за советом по сложным вопросам. Добавьте сюда поляризацию и рост числа безвыходных ситуаций, что, при снижении общей активности Конгресса, также сокращает стимулы для развития специализации. Итог – решительный упадок экспертных знаний в Конгрессе.

Переломный момент в долговременной тенденции ослабления надзора со стороны Конгресса наступил после 11 сентября, когда законодатели одобрили применение военной силы. Эта мера была призвана противодействовать терроризму; однако президенты в итоге стали широко интерпретировать данное позволение. На протяжении почти 17 лет санкция на применение военной силы служила законным оправданием расширения военных действий на Ближнем Востоке, многие из которых лишь условно соотносились с первоначальным намерением. Однако законодатели не проявили большого рвения, чтобы добиться новой санкции, ограничивающей президента, когда речь заходит о проведении многочисленных контртеррористических операций в таких странах, как Сомали, Сирия и Йемен. А все потому, что нынешний статус-кво устраивает многих конгрессменов. Он позволяет им избегать голосования по военным операциям, что всегда рискованно, поскольку в случае неудачи после завершения кампании они могут быть призваны к ответу. И это позволяет сосредоточиться на законности той или иной операции без необходимости занять определенную позицию о ее целесообразности.

Решение Обамы в августе 2013 г. добиться от Конгресса одобрения по вопросу использования силы в Сирии в ответ на применение тамошним режимом химического оружия может на первый взгляд выглядеть как признак уважительного отношения. Однако на самом деле это показало, насколько ослабли полномочия законодателей по объявлению войны. Не получив поддержку даже от Великобритании, Обама объявил, что будет добиваться санкционирования военных действий Конгрессом, прежде чем нанести удар. Если не считать нескольких республиканцев, утверждавших, что президент не может нанести удар по Сирии без одобрения законодателей (на чем они впоследствии не настаивали, когда в 2017 г. Трамп нанес удары по Сирии), большинство конгрессменов явно не желали втягиваться в дебаты. Тем самым они еще раз продемонстрировали, до какой степени отстранены от внешнеполитических дел. Как подтвердил в своих мемуарах помощник советника Обамы по национальной безопасности Бен Роудс, президент добивался голосования в Конгрессе, зная, что может проиграть, что ясно продемонстрировало бы нежелание законодателей поддерживать более активное военное вовлечение США в дела Ближнего Востока. Как показали последующие события, этот вопрос стал более запутанным, когда, по понуканию России, Сирия пообещала отказаться от химического оружия.

Так же неохотно Конгресс поддерживает президента в вопросах торговли. Несмотря на опасения по поводу протекционистских мер Трампа, законодатели от Демократической и Республиканской партии, по сути, отказались рассматривать этот вопрос. В июне Боб Коркер, республиканец от штата Теннесси, председательствующий в Комитете Сената по внешним связям, предложил законопроект, требующий от президента добиваться утверждения Конгрессом пошлин, вводимых по соображениям национальной безопасности. Однако он не смог получить достаточной поддержки других республиканцев, не желающих сердить Трампа в преддверии промежуточных выборов.

И все же в Конгрессе есть люди, неравнодушные к внешнеполитическим вопросам, готовые бороться за то, чтобы голос законодательной власти был услышан. Например, в 2017 г. Конгрессу удалось ввести дополнительные санкции против России, вопреки желаниям президента. Но в целом Конгресс отказался от своих полномочий в области внешней политики и торговли в пользу исполнительной власти, и теперь ему будет трудно их вернуть, даже если он очень этого захочет.

Отстранение бюрократии от дел

Формирование Соединенных Штатов как мировой державы столетие назад потребовало сильного аппарата внешнеполитического ведомства и международных отношений, выстраивающего отношения с другими странами. Знающие и опытные сотрудники стали противовесом импульсивным переменам. Вполне естественно, президентов всегда раздражало, что они не могут заставить чиновничество выполнять свои поручения. Например, президент Гарри Трумэн жаловался, что «старые дипломаты» из Госдепартамента отказываются проводить его политическую линию. Однако в последние десятилетия некоторые из тех сил, которые ослабляют Конгресс, также подрывают и способность бюрократии сдерживать и ограничивать власть президента.

С тех пор как Трумэн подписал в 1947 г. Закон о национальной безопасности, согласно которому был создан Совет по национальной безопасности (СНБ), президенты пытаются отодвинуть в сторону опытных сотрудников Государственного департамента, фактически заменяя их политически более благонадежными кадрами из СНБ в Белом доме. Опираясь на наследие президента Джона Кеннеди, замкнувшего внешнеполитические процессы в большей степени на Белом доме, Генри Киссинджер, служивший помощником по национальной безопасности президента Ричарда Никсона, отрезал бюрократию от важных инициатив, таких как установление деловых отношений с Китаем и переговоры по контролю над вооружениями с Советским Союзом. Его коллега при администрации Картера Збигнев Бжезинский позаботился о закреплении доминирования Белого дома во внешней политике. В частности, он не подключил Госдепартамент к переговорам 1978 г. о нормализации отношений с Китаем. Хотя президент Рональд Рейган вернул полномочия Госдепартаменту на короткий период, когда у руля стоял Джордж Шульц (сменив шесть помощников по национальной безопасности за два президентских срока), маятник качнулся в обратную сторону при президенте Джордже Буше-старшем. Его могущественный госсекретарь Джеймс Бейкер отодвинул от дел служащих своего ведомства, сделав ставку на горстку политических назначенцев для управления процессами воссоединения Германии и переговоров между Израилем и Палестиной.

Следующие президенты неуклонно расширяли СНБ, так что число его сотрудников удваивалось при каждом последующем. Если при Джордже Буше-старшем там было 50 человек, то при Билле Клинтоне – уже 100, при Джордже Буше-младшем – 200, а при Обаме – 400. СНБ уже не просто координировал политику, а проводил ее – во многом за счет кадровых дипломатов из Госдепартамента. Даже официальные лица в Пентагоне чувствовали, что их пытаются «вывести за скобки». Бывший министр обороны Роберт Гейтс жаловался, что «Белый дом пытается управлять военной политикой на микроуровне».

Более могущественный СНБ может быть полезен президентам, но он снижает возможность чиновников влиять на ситуацию, пользуясь своими глубокими и независимыми экспертными знаниями. Политические инсайдеры, выбираемые президентом для управления работой Белого дома за свою лояльность, зачастую не имеют достаточного опыта для политических маневров. Например, Клинтон пришел в Белый дом после 12-летнего правления республиканских администраций; его сравнительно неопытная команда порой не знала, что делать в сложной ситуации, складывавшейся в таких странах, как Босния, Гаити и Сомали. Но чем больше эта политика разрабатывается и проводится Белым домом, тем меньше у чиновников стимулов использовать свои знания для восполнения пробела. Если никто не поручает чиновникам разрабатывать и проводить в жизнь внешнеполитическую линию, то зачем париться?

Конгресс не только не мешал президентам постоянно приближать внешнеполитический аппарат к Овальному кабинету, но и играл определенную роль в размывании бюрократии в качестве противовеса. Поскольку в годы холодной войны президентам нередко приходилось быстро принимать решения и действовать, Конгресс согласился с ростом президентских полномочий не только за свой счет, но и за счет служащих Госдепартамента. Как доказывали политологи Шон Гейлмард и Джон Пэтти, если Конгресс не может ограничивать власть президента, то по крайней мере было бы логично «позаботиться о том, чтобы президент при принятии важных политических решений опирался на заслуживающих доверие советников, к которым он прислушивается». Если уж президент склонен к централизации внешнеполитических решений и прислушивается в основном к мнению чиновников Белого дома, то Конгресс по крайней мере хотел бы быть уверен, что глава исполнительной власти принимает осознанные решения. Поэтому Конгресс предпочел не сдерживать рост персонала СНБ.

Однако есть одно подразделение американской государственной бюрократии, которое переживает рост и подъем, а не упадок, и это Пентагон. Внешняя политика США неуклонно милитаризуется, по крайней мере после 11 сентября, и Конгресс выделяет все более значительные финансовые ресурсы для Пентагона без сопутствующего ужесточения контроля их использования. Больше всего от этого страдает Госдепартамент. В Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке региональное военное командование подчас играет более важную роль в выстраивании двусторонних отношений, чем послы США. Армия действительно впечатляет своей способностью быстро решать разные вопросы; однако опасность в том, что военное командование слишком часто может полагаться на применение силы. Как сказал министр обороны Джеймс Маттис, «если вы не финансируете Госдепартамент в полном объеме, тогда мне нужно закупать больше военной техники».

Несмотря на эти тенденции, Госдеп долгие годы сохранял экспертный потенциал, что давало ему некоторые полномочия, чтобы влиять на принимаемые президентом решения. Однако при первом госсекретаре Трампа Рексе Тиллерсоне пренебрежительное отношение исполнительной власти к внешнеполитическому ведомству достигло кульминации. Должности заместителя и помощника госсекретаря остались вакантными. В декабре 2017 г. бывший посол и президент Американской внешнеполитической ассоциации Барбара Стивенсон сообщала, что дипломатический корпус США с января того же года лишился 60% кадровых дипломатов. Несмотря на критику Конгресса, Тиллерсон отказался расходовать уже выделенные средства на противодействие российской и террористической пропаганде и даже поддержал дальнейшее сокращение бюджета своего ведомства (чего Конгресс не допустил). Преемник Тиллерсона Майк Помпео заявил в мае, что возобновит кадровую комплектацию Государственного департамента и вернет ему былую «крутизну». Однако в июле все еще не ясно, выполнит ли он свое обещание.

Нет союзников, на которых можно опереться

На фоне ослабления внешнеполитических полномочий Конгресса и бюрократии еще одним важным противовесом внешнеполитической линии президентов были консультации с союзниками. После окончания Второй мировой войны США тесно координировали действия с союзниками при принятии серьезных решений, нередко учитывая их внутренние потребности. Отчасти подобное почтительное отношение было продиктовано необходимостью сохранять единство перед лицом советской угрозы. Президенты понимали, что если самая могущественная страна в мире будет играть мышцами, не считаясь с озабоченностями других государств, это породит противодействие. Вот почему менее сильные союзники во многом могли выполнять функцию противовеса американской силе.

В конце 1940-х гг., во время переговоров о реализации «плана Маршалла», Трумэн позволил Великобритании сохранять привилегированный статус в торговле со своими колониями и протекторатами во избежание раскола в трансатлантическом альянсе. В конце 1970-х гг. Соединенные Штаты обнадежили своих западноевропейских союзников, предложив двойное решение для НАТО: США размещают ядерные силы дальнего радиуса действия в Европе и одновременно ведут переговоры о контроле над вооружениями с Советами. А после вторжения Ирака в Кувейт в 1990 г. Бейкер объезжал весь мир, встречаясь с главами и министрами иностранных дел стран, входящих в Совет Безопасности ООН (а также других стран, выделивших войска для проведения операции по освобождению Кувейта). В то же время Джордж Буш-старший обзванивал коллег, чтобы добиться принятия резолюции ООН, разрешающей применить военную силу, если Ирак не освободит Кувейт. Как впоследствии признал Бейкер, решение Буша не захватывать Багдад в ходе преследования иракских войск американской армией отчасти объяснялось его нежеланием поставить под угрозу международную коалицию.

Но в 1990-е гг. Америка все чаще стала думать, что как единственная сверхдержава она может и обязана формировать мир по своему усмотрению и желанию. К концу десятилетия союзники Соединенных Штатов чувствовали себя исключенными из процесса принятия решений, что видно на примере министра иностранных дел Франции Юбера Ведрина, в раздражении назвавшего США «гипердержавой». ООН также меньше и меньше ограничивала власть Вашингтона – отчасти благодаря усилиям республиканцев-конгрессменов, энергично противостоявшим этой организации.

В преддверии войны в Косово в 1999 г. Клинтон обошел ООН, так как понимал, что Китай и Россия наложат вето на резолюцию. Однако он все же провел военную операцию США через НАТО, чтобы укрепить ее легитимность. Соединенные Штаты с готовностью проводили все варианты возможного выбора целей через процесс проверки в Североатлантическом совете – органе по принятию политических решений в рамках НАТО, и французы, в частности, притормозили ряд американских запросов.

Президент Джордж Буш-младший поднял односторонний подход на новые высоты. Однако он стремился хоть как-то привлечь союзников к вторжению в Ирак и даже попытался добиться второй резолюции ООН – отчасти чтобы помочь британскому премьеру Тони Блэру в решении внутренних проблем. Первая резолюция была принята в конце 2002 г., чтобы дать Саддаму Хусейну последний шанс выполнить требования по разоружению, но она не санкционировала войну. А когда Франция и Россия заявили, что наложат вето на вторую резолюцию, Буш провозгласил, что будет действовать с «коалицией добровольцев». Он все же не решался единолично развязать войну, это было бы уж слишком. Вместе с тем вторжение справедливо считается примером того, как США игнорируют мнение ближайших союзников. Одним из итогов стала политизация альянсов, когда американские сторонники войны стали критиковать страны, которые не поддержали эту инициативу (конгрессмен-республиканец, осуществлявший надзор за кафетерием Палаты представителей, даже переименовал «французский картофель фри» (French fries) в «картофель свободы»).

Обама вел свою кампанию на платформе восстановления отношений между Соединенными Штатами и их союзниками, и ему удалось вернуть союзников и международные организации в русло проводимой США внешней политики. Но ущерб уже был причинен. Фундаментальные союзнические обязательства могли больше не выполняться независимо от того, кто хозяин в Овальном кабинете; они все чаще становились предметами межпартийных дебатов. Когда Обама решил осуществить интервенцию в Ливии при посредничестве НАТО после одобрения СБ ООН в 2011 г., республиканцы, вместо того чтобы поддержать вовлечение союзников, раскритиковали президента за «лидерство из-за чужих спин», как один из его советников охарактеризовал эту стратегию.

Впоследствии, когда Обама договорился о ядерной сделке с Ираном, поддержка союзников не помогла ему добиться одобрения республиканцев, что стало свидетельством снижающегося влияния союзников на достижение американского внутриполитического консенсуса.

Если альянсы продолжат рассматриваться через призму межпартийной борьбы, то, по мнению политолога Даниэла Дрезнера, «акции союзников будут расти или падать в цене в зависимости от того, кто находится в Белом доме и какая партия контролирует ситуацию». Это нанесет урон не только видимой, законной роли альянсов, когда общественность больше склонна поддерживать внешнеполитические инициативы, одобряемые союзниками или многосторонними организациями, но также и их консультативной функции. Во время кризисов союзники могут быть как полезным противовесом, так и ценным ресурсом. Однако некоторые будущие президенты лишатся контроля со стороны союзников, что очень опасно. Другие могут попытаться связаться и проконсультироваться с союзниками, но те не захотят поднимать трубку телефона.

Будущее сдержек и противовесов

Долгое время у американских президентов было больше свободы действий во внешней, нежели во внутренней политике, но никогда у них не было полного контроля. Однако после окончания холодной войны система сдержек и противовесов, когда-то ограничивавшая президентскую власть на международной арене, стала размываться. Ничем не связанная исполнительная власть при Трампе появилась не на пустом месте: она стала возможной как кульминация долгосрочных тенденций. Будучи президентом, которого явно не интересуют чужие мнения, Трамп вряд ли мог мечтать о более подходящей системе.

Многие ограничения внешнеполитического курса не видны. Президенты предвидят отповедь со стороны Конгресса и соответственно ограничивают себя сами. Они беспокоятся о том, чтобы получить достаточную поддержку вне Америки, и предлагают уступки союзникам на встречах за закрытыми дверями. Невидимость этих ограничений затрудняет их понимание до тех пор, пока в них не возникает потребность. Трамп демонстрирует, что этих ограничений по сути уже нет, и их нельзя быстро восстановить.

Можно ли что-то предпринять? Окончание холодной войны развязало руки американским президентам. Быть может, понадобится беспрецедентный подъем Китая до уровня равной конкуренции с США, чтобы американский народ и его лидеры осознали: для проведения более действенной внешней политики нужна мудрость и сдержанность, предлагаемая Конгрессом и бюрократией, имеющими реальные полномочия и серьезные экспертные знания. Нужны также консультации с союзниками и международными организациями, приносящими реальную пользу. Угроза со стороны Китая может привести к росту влияния внешнеполитической экспертизы Конгресса, укреплению дипкорпуса и осознанию того, что союзники и международные организации могут дать Америке больше сил и возможностей для отведения этой опасности.

Без этого Конгресс вряд ли будет интересоваться внешней политикой или повышать свою компетентность в этой области; Белый дом все так же будет пренебрегать талантами, сокрытыми в дипломатическом корпусе, а президенты продолжат игнорировать мнения даже ближайших союзников. Сегодня мы имеем необузданную, ничем не ограниченную президентскую власть. Началось это не с Трампа, но с тех пор, как он стал президентом, полномочия президента стали беспрецедентными, и американцы вынуждены будут еще долго пожинать последствия этого тренда.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2018 © Council on Foreign Relations, Inc.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 сентября 2018 > № 2775781

Три здравицы в адрес внешней политики Трампа

Чего не понимает истеблишмент

Рэндалл Швеллер - профессор политологии и директор программы исследования реалистичной внешней политики в Университете штата Огайо.

Резюме: Поскольку американская эра близится к концу, Вашингтону необходимо взять на вооружение новую большую стратегию, чтобы справиться с ситуацией в мире. Именно такой стратегией является реализм, исповедуемый Трампом.

Победа Дональда Трампа на президентских выборах 2016 года предвещала не меньше чем катастрофу. По крайней мере, в этом твердо убеждены все те, кого советник по внешней политике в администрации Обамы Бен Роудс назвал «Кляксой», – сообщество людей в крупнейших средствах массовой информации и внешнеполитическом истеблишменте обеих партий. Они руководствуются традиционными идеями, напускным благочестием и ложной мудростью, встревожены упадком мирового порядка, ведомого США. «Вполне возможно, мы являемся свидетелями начала мировой рецессии, которой не видно конца», – предсказывал публицист The New York Times Пол Кругман после победы Трампа. Другие пророчествовали, что Трамп уйдет в отставку к концу первого года президентского срока (Тони Шварц, соавтор книги «Трамп: искусство сделки»), либо что он через шесть месяцев будет укрываться от правосудия в посольстве Эквадора (мнение либерального комментатора Джона Аравосиса), либо что США пойдут тем же путем, что и Германия, деградировавшая от Веймарской Республики до Третьего рейха. Последнее предупреждение сделал бывший президент Барак Обама в декабре прошлого года, когда, выступая в Экономическом клубе Чикаго, напомнил о нацистской Германии. «Нам необходимо заботиться о нашем демократическом саде, иначе он может быстро прийти в запустение, – сказал Обама. – Тогда погибло 60 миллионов человек. Так что вам надо быть внимательными. И голосовать».

Конец света до сих пор не наступил – до этого далеко. Через год после избрания Трампа Исламское государство, или ИГИЛ (между прочим, фашистская организация), по сути, побеждено в Сирии и выбито из всех своих центров в Ираке. Это стало возможно благодаря решению администрации Трампа вооружить преимущественно курдское ополчение, воющее с ИГИЛ в Сирии, а также предоставить командующим сухопутными войсками больше свободы в руководстве боевыми операциями. Вместе с тем Трамп продолжил реализацию доктрины Обамы, направленную на уклонение от крупномасштабных войн на Ближнем Востоке с применением обычных вооружений, и преуспел там, где его предшественник потерпел фиаско. Он провел четкую «красную линию», предупредив Башара Асада о недопустимости применения нервно-паралитического газа в Сирии, а когда эта линия была нарушена, нанес точечные удары с воздуха по подразделениям Асада. Что касается Северной Кореи, то стратегия «максимального давления» Трампа вдвое уменьшила международные выплаты этой стране. Это заставило Ким Чен Ына осознать, что единственный выбор для него – сесть за стол переговоров.

На внутреннем фронте безработица упала в мае до 3,8% – такого не было с бурных дней доткомовского бума. При этом безработица среди афроамериканцев достигла рекордно низких значений. Среди граждан латиноамериканского происхождения, тинейджеров и людей без высшего образования она находится на самом низком уровне за много десятилетий или близко к этим показателям. Что касается работающих женщин, то безработица ниже всего за 65 лет. За время президентства Трампа фондовый рынок и потребительcкое доверие побили все мыслимые рекорды. Количество обращений за ипотечным кредитом для приобретения нового дома достигло высшей точки за 7 лет, а цены на бензин и топливо упали до самых низких значений за 12 лет. Наконец, Трамп пообещал положить конец эпохе, когда «наши политики были больше заинтересованы в том, чтобы защищать границы других стран, чем свои собственные». И число нелегальных иммигрантов с ноября 2016-го по ноябрь 2017 года снизилось на 38%. А в апреле 2017-го пограничная служба зафиксировала 15 766 инцидентов на юго-западных рубежах страны, что стало самым низким показателем как минимум за 17 лет.

Критики обвиняют Трампа в том, что он отвергает многие незыблемые постулаты либерального мирового порядка – обширной и многогранной системы, которую США и их союзники выстраивали и поддерживали на протяжении семи десятилетий. Поставив под сомнение саму суть международного сотрудничества, он пошел в наступление на мировую систему торговли, уменьшил финансирование ООН, раскритиковал НАТО, вознамерился положить конец многосторонним торговым соглашениям, призвал снова включить Россию в клуб ведущих держав G7 и глумился над попытками дать ответ на глобальные вызовы, такие как изменение климата. Но что бы ни говорило сборище глобалистов в Давосе, подобную политику следует приветствовать, а не опасаться ее. Транзакционный подход Трампа к связям с внешним миром означает, что Соединенные Штаты меньше заинтересованы в управлении долгосрочными отношениями. Их больше интересует, какую выгоду можно извлечь из краткосрочных сделок. Трамп просигнализировал всему миру, что США отныне будут стремиться отстаивать узко определяемые собственные интересы, а не интересы так называемого мирового сообщества, даже если для этого придется поступиться интересами давнишних союзников.

По сути, это реалистский подход. В ходе избирательной кампании и за время пребывания в Белом доме Трамп настаивал на том, чтобы союзники разделяли бремя ответственности за свою оборону. Он также потребовал коррекции торговых сделок, чтобы выровнять игровое поле в пользу американских предприятий и рабочих – для защиты американских промышленных отраслей от валютных манипуляций. В душе Трамп экономический националист. Он считает, что экономические отношения важнее политики, глобализация не укрепляет согласие между странами, а экономическая взаимозависимость усугубляет уязвимость государства. Он также утверждает, что государство должно вмешиваться, когда интересы компаний расходятся с интересами национальной безопасности. Например, требовал бойкота компании Apple до тех пор, пока она не помогла ФБР взломать айфон одного из террористов, осуществивших теракт в Сан-Бернардино, штат Калифорния. Подобное реалистское мировоззрение не только легитимно, но и отвечает чаяниям американских избирателей, которые справедливо признают, что Соединенные Штаты больше не живут и не действуют в однополярном мире, возникшем после окончания холодной войны. Сегодня им приходится существовать в многополярном мире с обостряющейся конкуренцией. Трамп просто отказывается от старых штампов и предрассудков, воспринимая международную политику такой, какой она всегда была и есть на самом деле, – крайне конкурентной средой, населенной своекорыстными государствами, озабоченными собственной безопасностью и экономическим благополучием. Лозунг Трампа «Америка прежде всего» радикален лишь как призыв отстаивать прежде всего интересы США.

Бесплатного сыра больше не будет

Главная задача, поставленная Трампом, – восстановить нормальный торговый баланс между Соединенными Штатами и остальным миром, чтобы выправить систематический и чрезмерный перекос в торговле с богатой Восточной Азией и Европой и одновременно защитить отрасли, жизненно важные для американской национальной безопасности. Торговый баланс – это разница между стоимостью экспорта и импорта. Когда импортируется больше, чем экспортируется, образуется торговый дефицит, означающий, что страна во многом зависит от прямых зарубежных инвестиций или от денежных заимствований для восполнения разницы. В долговременной перспективе устойчивый дефицит торговых операций снижает совокупный спрос на товары и услуги в стране, замедляя рост экономики и занятости населения. В 2017 году торговый дефицит США в области товаров и услуг вырос на 12% – до 566 млрд долларов, и это самый высокий показатель с 2008 года. С учетом этого дисбаланса странно слышать, что мнимые друзья и союзники Соединенных Штатов клеймят Трампа как протекциониста, вознамерившегося уничтожить либеральный экономический порядок. Этим неблагодарным администрация Трампа посылает недвусмысленный сигнал: вам никто больше не позволит держать американцев за наивных простаков. Иными словами, бесплатного сыра больше не будет.

«Клякса» переживает, что политика администрации Трампа свидетельствует о резком снижении готовности США укреплять мировую торговлю и инвестиции. Однако угрозы Трампа ввести высокие заградительные пошлины и прочие протекционистские меры – скорее, средство давления на другие страны, чтобы они открыли свои рынки для американских товаров. Это также попытка повысить стратегический статус торговой дипломатии с помощью санкций и иных форм экономического государственного управления и надавить на другие страны, чтобы заставить их делать то, что хочет Вашингтон и чего они в противном случае делать не станут. В конце концов, Соединенные Штаты остаются ведущим мировым рынком экспортных товаров, что дает стране огромное преимущество и важный рычаг влияния в торговых переговорах. Однако США традиционно пренебрегали этим средством, чтобы не прослыть врагами либерального мирового порядка. Трамп избрал другой путь.

В отношениях с Китаем – единственным государством, которое может на равных конкурировать с Америкой, Трамп использует торговую дипломатию, чтобы добиться ряда ценных уступок. В настоящее время торговый дефицит с КНР составляет 375 млрд долларов; во время переговоров в мае сообщалось, что китайские официальные лица пообещали уменьшить дефицит до 200 млрд долларов к 2020 году. Администрация Трампа продолжает оказывать давление на китайское правительство, требуя прекратить помощь китайским компаниям и то, что Вашингтон считает несправедливыми субсидиями. В течение ряда лет китайские госпредприятия скупали американских конкурентов в высокотехнологичных отраслях, тогда как американским компаниям запрещалось приобретать конкурирующие с ними китайские компании. Однако теперь Белый дом намерен наложить на Китай аналогичные инвестиционные запреты. Как сообщила в марте The New York Times, «он готовится ограничить китайские инвестиции в новейшие американские технологии – от микрочипов до беспроводной технологии 5G».

Принимая меры для выправления дисбаланса в экономических отношениях с Китаем, администрация Трампа ввела пошлины против демпинга на крупные стиральные машины и оборудование солнечной энергетики из КНР, а также ввозные пошлины на китайскую сталь и алюминий по соображениям национальной безопасности. В апреле администрация пригрозила жесткими пошлинами на импорт 1300 китайских изделий на общую сумму 50 млрд долларов, приоткрыв завесу над самым агрессивным планом противодействия торговым методам Пекина за последние десятилетия. Китай в ответ предложил купить американский экспорт на 70 млрд долларов, если администрация Трампа не будет вводить упомянутые и планируемые пошлины. А в мае Китай снизил ввозные пошлины на зарубежные автомобили с 25% до 15% (при этом американская ввозная пошлина на автомобили иностранного производства – всего 2,5%).

Трамп дал ясно понять, что даже соседи и ближайшие союзники США не будут освобождены от американских пошлин. В конце мая он выполнил свое предвыборное обещание, введя 25-процентную пошлину на импорт стали и 10-процентную – на импорт алюминия из Канады, Мексики и ЕС. В качестве оправдания администрация сослалась на соображения национальной безопасности и выводы министерства торговли о том, что импорт металла приводит к деградации американской индустриальной базы. Канада объявила об ответных шагах и вместе с остальными членами «Большой семерки» приняла заявление о «единодушной озабоченности и разочарованности» решением Соединенных Штатов.

Если отбросить в сторону возмущение партнеров, то введение пошлин Трампом вполне оправданно. Это не более чем «реализм для чайников» в чистом виде. Как отметил политолог Джонатан Киршнер, в анархическом мире «государства будут стремиться к самодостаточности, чтобы гарантировать себе способность использовать средства конкурентной борьбы и снизить собственную уязвимость, вызванную нарушением международных экономических потоков, характерных для мирного времени». В программной внешнеполитической речи во время избирательной кампании Трамп сам сформулировал эту позицию: «Ни одна страна, которая не ставила свои интересы на первое место, никогда не процветала. И наши друзья, и наши недруги ставят интересы своих стран выше наших интересов, и мы должны начать делать то же самое, поступая с ними по справедливости. Мы больше не будем делать нашу страну или ее народ заложниками ложной песни глобализма. Национальное государство остается подлинным фундаментом счастья и согласия в обществе». В словах Трампа явно прослеживается лейтмотив реализма.

Больше никаких многосторонних соглашений

Еще один столп в фундаменте внешнеполитической платформы Трампа состоит в том, что Соединенным Штатам следует работать с международными партнерами по возможности на двусторонней основе, а не через многосторонние соглашения и договоренности. Следуя этой линии, администрация Трампа вышла из ядерной сделки по Ирану, Транстихоокеанского партнерства и Парижского соглашения о противодействии изменениям климата. Она предложила уменьшить взносы США в ООН на 40%, заставила Генеральную ассамблею сократить миротворческий бюджет на 600 млн долларов, объявила о намерении выйти из ЮНЕСКО и Совета по правам человека ООН, а также отказалась от переговоров по миграции. Трамп также пригрозил разорвать Североамериканское соглашение о свободной торговле и вместо этого подписать отдельные соглашения с Канадой и Мексикой. Ему кажется, что соблюдение таких договоренностей легче контролировать, чем многосторонние соглашения.

С точки зрения Трампа, многосторонние отношения «снижают нашу способность контролировать свою политику». Даже поборникам либерального мирового порядка следует признать его правоту, поскольку это именно то, ради чего и был создан миропорядок, основанный на правилах: ограничить выгоду от своевольного применения чрезмерной силы в международных отношениях и политике. Фактически те, кто выступает за такой порядок, стремятся ни много ни мало к революционному преобразованию мировой политики, надеясь заменить анархическую систему международных отношений, где правит бал грубая сила, системой, где все подчинено власти закона. Для этих поборников глобализма главная фишка всегда состояла в том, чтобы убедить слабые и второстепенные государства – то есть всех, кроме США, – что институциональные ограничения и многосторонние соглашения свяжут свободу действий гегемона. Чтобы такой порядок работал, он должен быть автономным и способным обеспечить соблюдение правил независимо от желаний гегемона. Иначе у других стран не окажется оснований полагать, что данный порядок будет всегда ограничивать власть гегемона.

Теперь игра окончена. Трамп понял, что многочисленные институты послевоенного мироустройства фактически связывают Америку по рукам и ногам, и освободился от этих пут. Слабость господствующего миропорядка не должна никого удивлять: со времени окончания Второй мировой войны международные институты и нормы подкреплялись силой США, а потому не могут использоваться для их сдерживания. По большому счету, Соединенные Штаты всегда сдерживали себя сами, и мало кто может обвинить Трампа в том, что он открыл эту и без того всем хорошо известную истину. Американские лидеры и внешнеполитические элиты выступали в защиту многосторонних соглашений, международных институтов и власти закона как чего-то самоценного – безотносительно к тому, как все это сказывается на национальных интересах страны.

Безбилетников больше не будет

Заключительный внешнеполитический постулат Трампа – это его требование, чтобы союзники несли справедливую долю расходов на свою оборону. НАТО соглашается, что на долю США приходится 73% расходов альянса, что слишком много для организации с 29 странами-членами, главная задача которой – обеспечение европейской безопасности. Тем не менее обозреватели привычно потешались над Трампом за то, что он называл союзников «безбилетниками», стремящимися все заботы о собственной безопасности переложить на США. Они могли бы добавить, что так же их называл Обама. «Безбилетники меня огорчают», – сетовал он в интервью журналу The Atlantic в 2016 году. Обама включил в список партнеров, не желающих нести свою ношу, Великобританию, предупредив, что эта страна больше не сможет рассчитывать на «особые отношения» с Америкой, если не будет тратить хотя бы 2% своего ВВП на оборону.

На протяжении нескольких десятилетий американские президенты сетовали по поводу нежелания европейцев увеличивать расходы на оборону, но, когда доходило до дела, ничего не делали для решения этой проблемы. В годы холодной войны Соединенные Штаты и их союзники вместе противостояли советской угрозе, что хоть как-то объясняло нежелание Вашингтона надавить на партнеров. Но теперь, когда дракон убит, и притом много лет назад, и когда правительство США думает резко сокращать социальные расходы для восстановления финансового здоровья страны, не может быть никакого оправдания дальнейшему субсидированию безопасности Европы. Как выразился на страницах этого журнала политолог Барри Позен, «это социальное пособие для богатых».

Похоже, что нападки Трампа на НАТО уже приносят плоды. Расходы на оборону европейских членов Атлантического альянса достигли максимума с 2010 года. Однако, по мнению «Кляксы», Трамп не просто пытается заставить союзников платить по справедливости, но и активно работает над уничтожением НАТО. Дэвид Леонхардт, журналист The New York Times, написал в июне этого года: «Если бы президенту США нужно было набросать план развала Атлантического альянса, то этот план удивительным образом напоминал бы то, что делает Трамп». Похоже, что Леонхардт, однако, забыл одну прописную истину: «Величайший враг альянса – это победа». Когда Запад победил в холодной войне, НАТО утратило смысл существования. В мире, который все больше становится многополярным, альянсы теряют былую жесткость: друг сегодня может стать врагом завтра (или как минимум конкурентом) и наоборот. Трамп с этим согласен. Он придерживается принципа Realpolitik: «У Америки нет постоянных друзей или врагов; есть только интересы».

Инстинкты Трампа-реалиста ярче всего проявляются в его подходе к России. Как и все американские президенты до него, Трамп встретился с лидером Кремля, ища сотрудничества в решении ряда вопросов безопасности (в данном случае по Ирану и Сирии), а также для того, чтобы избежать войны между двумя ядерными сверхдержавами, если говорить о самом фундаментальном и экзистенциальном уровне отношений. Те, кто громче всех кричат, что Россия – смертельный враг США и что Трамп – марионетка российского президента Владимира Путина, – это те самые люди, которые проводили провальный внешнеполитический курс в последнюю четверть века.

Суть в том, что Трамп – не главная причина, по которой связи внутри НАТО ослабевают и разваливаются; всему виной структура международных отношений. На самом деле то же самое можно сказать и о предшественнике Трампа. Многое из того, что раздражало внешнеполитическую элиту, – конкретно, минималистские стратегические цели Обамы и его разговоры о медленном, но верном и безопасном продвижении вперед к намеченной цели (известная цитата Обамы, где он описывает свою международную стратегию в бейсбольных терминах – как серию «синглов» и «даблов», то есть ударов, при помощи которых игрок нападения постепенно, отрезок за отрезком, продвигается от одной «базы» к другой. – Ред.) – было по сути своей осознанием структурных ограничений.

В годы холодной войны, по словам политолога Джона Айкенберри, «Америке нужны были союзники, а союзникам нужна была Америка», и эта взаимозависимость «создавала стимулы для сотрудничества в других областях, помимо национальной безопасности». Все изменилось после того, как исчезла советская угроза, общая для всех стран Запада. У Соединенных Штатов стало меньше ограничений во внешней политике; но то же можно сказать и об их союзниках. У них снизилась потребность в великодержавном покровителе, и поэтому у Вашингтона теперь меньше рычагов влияния. В 1993 г. Кеннет Уолц, приверженец школы реализма в системе международных отношений, мудро заметил: «Советский Союз создал НАТО, а исчезновение советской угрозы “освободило” Европу, Запад и Восток. Однако свобода влечет за собой необходимость полагаться на себя». Говоря о европейских странах, Уолц приходит к такому выводу: «В не слишком отдаленной перспективе им придется самим заботиться о своих интересах – либо пожинать последствия собственной беспечности». Спустя четверть века эта «не слишком отдаленная перспектива» наконец-то наступила. Трамп не создавал эту реальность – он просто ее признал.

Все дело в структуре, глупыш

Говоря откровенно, не все при администрации Трампа идет так уж хорошо. После того как президент осудил проект национального строительства и назвал войну в Афганистане «бессмысленной тратой средств», ведущие советники убедили его отказаться от поспешного ухода из этой страны. Они доказывали, что это создаст вакуум, который заполнят ИГИЛ и «Аль-Каида», а потому необходимо оставить там небольшой американский контингент для противодействия возрождающемуся «Талибану». «Поначалу я был намерен вывести оттуда наши войска, и, как правило, мои инстинкты меня не обманывают, – сказал Трамп, объявляя о новой стратегии. – Но я всю жизнь слышу, что решения, принимаемые за столом в Овальном кабинете, значительно отличаются от тех, которые подсказываются здравым смыслом». Ему следовало прислушаться к собственной интуиции вместо того, чтобы соглашаться с нелепой идеей, будто несколько тысяч американских солдат и офицеров смогут добиться того, что оказалось не под силу стотысячному воинскому контингенту, – найти выход из тупика в самой длительной войне в истории Америки.

Однако Трамп понимает одно: либеральный мировой порядок болен. Эта болезнь, как доказывает публицист Мартин Вольф, развилась в мировом масштабе из-за того, что «после окончания холодной войны Запад неуклонно становился все менее востребованным как сообщество безопасности; это усугублялось снижением его экономического веса, особенно по отношению к Китаю». Внутри страны проблемы объясняются мнением, разделяемым многими жителями богатых стран, что они ничего не получили от либерального мирового порядка. «Более того, у многих возникает ощущение упущенных возможностей, доходов и уважения». Многие американцы справедливо полагают, что глобализация, наводняя страну дешевыми потребительскими товарами и уводя рабочие места за рубеж к низкооплачиваемым рабочим, разрушает промышленное производство США, увеличивая безработицу и снижая заработную плату. Неудивительно, что сетования Трампа по поводу несправедливых торговых соглашений нашли понимание у избирателей, особенно жителей промышленного Среднего Запада.

Ослепленные своей неприязнью к человеку труда, внешнеполитические элиты упустили из виду более серьезные структурные силы в мире, которые привели Трампа к власти. Чтобы понять действие этих сил, необходимо вернуться к концу холодной войны. Будучи единственной сверхдержавой в то время, Соединенные Штаты тесно взаимодействовали с миром, но цель этого взаимодействия изменилась. В годы холодной войны она состояла в сдерживании Советского Союза; США действовали, исходя из нужд обороны, и стремились сохранить статус-кво. Однако впоследствии они взяли на вооружение ревизионизм под маской либерализма. Как непререкаемый гегемон, Соединенные Штаты вознамерились перестроить большую часть мира в соответствии со своими представлениями о мировом порядке. Вашингтон не только состыковал собственную практику с принципами демократии, прав человека и с правосудием, но и начал активно пропагандировать и насаждать либеральные ценности за рубежом. Это стало концом прагматизма времен холодной войны и наступлением эры крестовых походов во внешней политике США. В мечтах и грезах американских внешнеполитических элит все страны, включая великие авторитарные державы, такие как Китай и Россия, должны были стать соискателями членства в мировом порядке, где Соединенные Штаты занимают доминирующее положение.

Затем наступила Великая рецессия, бросившая тень сомнений на относительную силу Америки на фоне усиления Китая и возрождения России. В результате эпоха однополярного мира если и не полностью завершилась, то явно подходит к концу. Слабеющие державы в условиях низкой уязвимости склонны сокращать свои внешние обязательства и обращать взоры вовнутрь (как это сделала, например, Великобритания после Первой мировой войны). Поэтому не стоит удивляться тому, что так много американцев наконец-то усомнились в большой стратегии своей страны, игравшей роль мирового жандарма, и проголосовали за кандидата, обещавшего поставить интересы Америки на первое место. Поскольку американская эра близится к концу, Вашингтону необходимо взять на вооружение новую большую стратегию, чтобы справиться с ситуацией в мире. Именно такой стратегией является реализм, исповедуемый Трампом.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2018 © Council on Foreign Relations, Inc.

США > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 14 сентября 2018 > № 2775779 Рэндалл Швеллер

Великолепная двадцатка.

Определились финалисты конкурса планировок стандартного жилья

В КБ «Стрелка» 7 сентября состоялась церемония отбора финалистов открытого международного конкурса на разработку планировок стандартного жилья. Проекты-победители будут доступны для использования российскими застройщиками. Об этом сообщил журналистам заместитель министра строительства и ЖКХ Никита Стасишин. «Лучшие проекты планировок стандартного жилья будут включены в реестр с возможностью открытого доступа к применению, — заявил он. — Более того, коллеги из ДОМ.РФ думают над тем, чтобы на землях, которые они вовлекают в оборот, можно было строить по тем проектам, которые представлены конкурсантами».

По словам замминистра, стандартное жилье не значит однообразное, наоборот, важно предложить рынку много вариантов планировок.

Основная задача — максимально эффективно использовать каждый квадратный метр жилой площади, чтобы пространство не «съедалось», например, длинными коридорами.

Напомним, что открытый международный архитектурный конкурс на разработку альтернативных решений планировок стандартного жилья и жилой застройки проводится Минстроем России и АО «ДОМ.РФ» при поддержке правительства, оператором конкурса выступает КБ «Стрелка». Всего на конкурс было подано 695 проектов в составе 133 заявок, из них 85 — иностранные, остальные — российские. В конкурсе приняли участие представители 37 стран. Архитекторы разрабатывали планировки как для высотного, так и малоэтажного жилья. Первые 10 финалистов были определены по итогам голосования на сайте конкурс-дом.рф (см. «СГ» №35 от 7 сентября). Еще 10 определило профессиональное жюри. Каждый из финалистов получит по 1 млн рублей на доработку проекта. Прием доработанных концепций продлится до 5 ноября 2018 года, а в декабре 2018 года пройдет заседание жюри по второму этапу, и будут объявлены победители.

По словам генерального директора АО «ДОМ.РФ» Александра Плутника, предложенные планировки квартир не похожи на то, что принято считать стандартным жильем. «Нет жестких ограничений в формировании жилых групп и общих пространств этажей, проекты очень разные, — отметил он. — Предлагаемый шаг квартир 25-30 метров представляет собой более проработанный вариант, чем на первом конкурсе. Большая вариативность планировок, есть о чем задуматься, увидеть, как молодые архитекторы со всего мира понимают стандартную жилую единицу».

Справочно

Финалисты конкурса: Sidereal studio (Испания), OLGA BOMBAČ, Architect / OBA (Словения), Grupo H d.o.o. (Словения), Pedro Pitarch (Испания), ARCHNOGA (Россия), GINNETTE GOTTI / DOS G ARQUITECTOS, S.A. (Панама), AKVS architecture (Россия), Raul Gutierrez Salgado (Испания), архитектор Евгений Леонов (в сотрудничестве с UNITED RIGA ARCHITECTS) (Россия), Михаил Александрович Сергеев (Россия), COPRAT (Италия), STVX (Мексика) (на иллюстрации), Urban Possible (Австралия), animali domestici (Таиланд), AHMADULLIN-ARCHITECTS (Россия), DESIGN COOPERATIVE (Индия), Israel Nagore Setien/ Fernando Rubio Ezquieta (Великобритания), atArchitecture (Avneesh & Neha) (Индия), The Center for Spatial Technologies + Leverage Strategy (Германия), Ziya Imren Architects + Onur Yuncu Architects + Tolga Iltir Architects (Иран).

№36 от 14.09.2018

Автор: Сергей ВЕРШИНИН

Музей Акрополя в первой шестёрке лучших музеев мира

Музей Акрополя вошёл в первую шестёрку лучших музеев мира в рейтинге, составленном Tripadvisor на основе отзывов пользователей со всего мира в 2018 г.

Спроектированный швейцарским архитектором Бернардом Чуми в сотрудничестве с Михалисом Фотиадисом и афинскими архитекторами, Музей Акрополя является одним из самых современных и высокотехнологичных музеев в мире.

Греческий музей занял 6-е место в топ-10 лучших музеев мира, 4-е место в топ-10 лучших музеев Европы, кроме того он возглавил топ-10 лучших музеев Греции.

Лучшим музеем в мире в 2018 г. согласно Tripadvisor стал Музей Орсе в Париже, вслед за ним расположились Национальный мемориал и музей 11 сентября (Нью-Йорк) и Метрополитен-музей (Нью-Йорк). С 4 по 10 место разместились Британский музей в Лондоне, Музей Прадо в Мадриде, Музей Акрополя, Лувр (Париж), Национальный музей Второй мировой войны (Новый Орлеан), Национальный музей антропологии в Мехико и Музей жертв войны в Хошимине.

Топ-10 лучших музеев Греции согласно отзывам пользователей Tripadvisor в 2018 году:

1. Музей Акрополя

2. Археологический музей Ираклиона

3. Национальный археологический музей

4. Музей национальной футбольной команды, Ханья

5. Музей оливкового дерева Киклад, Андрос

6. Музей серебряного дела, Янина

7. Муниципальный музей Холокоста, Калаврита

8. Этнографический музей - Архондико Тосица, Мецово

9. Музей греческий истории Павлоса Вреллиса, Янина

10. Археологический музей, Дельфы

Вновь понижен прогноз роста спроса на нефть в 2018 и 2019 годах.

На 20 тыс. б/с понизила ОПЕК прогноз роста мирового спроса на нефть в 2018 году – до 1,62 млн б/с баррелей в сутки, говорится в докладе организации. Прогноз роста мирового спроса на нефть в 2019 году также понижен на 20 тыс. б/с – до 1,41 млн б/с. Мировой спрос на нефть в 2019 году прогнозируется на уровне 100,23 млн б/с – на 30 тыс. б/с ниже предыдущего прогноза, а уровень спроса в 2018 году понижен на 10 тыс. б/с – до 98,82 млн б/с.

ОПЕК также понизила прогноз предложения нефти в 2018 году от стран «не ОПЕК» на 60 тыс. баррелей – до 59,56 млн б/с. Таким образом, рост предложения составит 2,02 млн б/с, говорится в сентябрьском отчете ОПЕК.

Прогноз по спросу пересмотрен в связи с тем, что ОПЕК ожидает меньший рост спроса на нефть в Латинской Америке и на Ближнем Востоке.

По прогнозам организации, рост предложения нефти от стран «не ОПЕК» в 2019 году ускорится до 2,15 млн б/с. В абсолютном выражении объем предложения нефти странами, не входящими в ОПЕК, в 2019 году эксперты организации прогнозируют на уровне 61,71 млн баррелей.

Прогноз по предложению нефти от стран «не ОПЕК» на 2019 год пересмотрен из-за снижения добычи в Мексике и Норвегии, тогда как основной рост предложения обеспечат США, Бразилия, Канада.

Пленарное заседание Восточного экономического форума.

Владимир Путин принял участие в работе Восточного экономического форума.

В.Путин: Уважаемые коллеги! Уважаемый Председатель Китайской Народной Республики! Президент Монголии! Премьер-министры Японии, Республики Корея! Дамы и господа! Дорогие друзья!

Приветствую участников четвёртого Восточного экономического форума. Мы рады принимать глав ведущих государств Азиатско-Тихоокеанского региона, руководителей глобальных корпораций, признанных международных экспертов в сфере политики, экономики, науки, культуры, экологии.

В этом году форум собрал гостей более чем из 60 стран. На его площадках работают представители свыше тысячи российских и зарубежных компаний. Нам важен и ценен каждый партнёр. И прежде всего хотел бы пожелать вам успехов в продвижении бизнес-инициатив.

Развитие Дальнего Востока для нас безусловный приоритет. Наши усилия направлены на создание в динамично растущем регионе АТР мощного центра международного сотрудничества и интеграции, деловой и инвестиционной активности, образования, науки и культуры.

Рассчитываю, что встречи во Владивостоке станут хорошей возможностью для налаживания надёжных деловых связей, плодотворного сотрудничества во всех регионах России и, конечно же, здесь прежде всего, на Дальнем Востоке. Ради развития экономики на Дальнем Востоке мы и организовали этот форум.

Развитие Дальнего Востока для нас безусловный приоритет. Повторю, это последовательная, долгосрочная политика. Наши усилия направлены на то, чтобы создать здесь в динамично растущем Азиатско-Тихоокеанском регионе мощный центр международного сотрудничества и интеграции, деловой и инвестиционной активности, образования, науки и культуры. Создание такого центра прежде всего в интересах граждан России, дальневосточников, их благополучия, для того чтобы люди могли в полной мере реализовать себя.

Новая роль Дальнего Востока как локомотива отечественной экономики, инноваций, культуры в предстоящие годы будет набирать силу.

Мы видим в этом мощный ресурс для достижения тех стратегических целей, которые мы поставили, для прорывного развития, укрепления конкурентоспособности страны, повышения качества жизни граждан.

Мы понимаем всю сложность вызовов, стоящих перед нами. Понимаем, что копившиеся десятилетиями демографические и социальные, экономические и инфраструктурные проблемы дальневосточного региона невозможно решить сразу. Но мы должны это сделать, будем это делать и сделаем это обязательно.

Современные модели работы с бизнесом, приоритетный государственный подход к развитию Дальнего Востока уже дают результаты. Он становится точкой роста, притяжения инвестиций. И убеждён, что новая роль Дальнего Востока как локомотива отечественной экономики, инноваций, культуры в предстоящие годы будет набирать силу.

В рамках специальных механизмов развития Дальнего Востока – ТОРов и свободного порта Владивосток – запущено свыше 130 новых предприятий, создано более 16 тысяч современных рабочих мест.

Так, за последние пять лет, с 2013 по 2017 год, промышленное производство региона прибавило почти 22 процента, это существенно выше среднероссийского показателя. Сегодня на долю региона приходится больше четверти прямых иностранных инвестиций в Россию, тогда как ещё пять лет назад было порядка двух процентов.

Только в рамках специальных механизмов развития Дальнего Востока – ТОРов и свободного порта Владивосток – запущено свыше 130 новых предприятий, создано более 16 тысяч современных рабочих мест. В таких секторах, как производство строительных материалов, транспортная инфраструктура, машиностроение, туризм, добыча полезных ископаемых, освоение морских биоресурсов и агропромышленный комплекс, мы наблюдаем очевидное развитие.

Отмечу, что здесь, на Дальнем Востоке, мы видим бурный рост инвестиций в сельхозпроекты. Нужно поддержать эти тенденции, в том числе стимулировать ввод в оборот неиспользуемых земель, участков, находящихся под разного рода ограничениями.

Для устойчивого развития нам нужно обеспечить стабильность, мир и безопасность в АТР. Важно не допускать появления новых конфликтов и застарелые споры решать только на основе диалога.

Вчера у меня была встреча с нашими коллегами из иностранных компаний, с инвесторами – они проявляют прямой интерес к этой работе, имею в виду эти конкурентные преимущества, о которых я только что сказал, в том числе в сельском хозяйстве.

В этой связи прошу Правительство, губернаторов российских регионов вплотную заняться этим вопросом. Посмотреть, как обстоят дела с использованием сельхозземель в каждом конкретном регионе.

И конечно, нам нужно расширять доступ дальневосточной агропродукции на внешние рынки, включая АТР. В этой связи предлагаем нашим китайским, японским, корейским друзьям и другим партнёрам, чей бизнес активно инвестирует в АПК Дальнего Востока, вместе поработать над устранением барьеров в торговле продовольствием, выйти на оптимальные решения к общей пользе.

Мы прекрасно понимаем, какое значение придаётся фитосанитарному надзору, но здесь есть над чем вместе поработать. Тем более здесь, на Дальнем Востоке, мы создаём предприятия, территории абсолютно «чистые» для совместной работы.

Чтобы наш регион мог и дальше добиваться высоких темпов роста, оставаться ключевым участником мировой экономики и торговли, он должен сохранить дух экономической свободы, быть пространством деловой инициативы – без санкций, запретов, политической предвзятости.

Мы активно развиваем кооперационные, инвестиционные связи с Китайской Народной Республикой. Сегодня на Дальнем Востоке с участием китайских инвесторов реализуется более 30 проектов с объёмом вложений порядка 200 миллиардов рублей.

Настроены на позитивное сотрудничество с японскими партнёрами. Буквально накануне с Премьер-министром Синдзо Абэ дали старт работе завода по производству автомобильных двигателей в Приморском крае. Готовность к такой предметной, результативной совместной работе всегда получит нашу поддержку.

Хорошие возможности есть и для продвижения инфраструктурных, энергетических, экологических проектов с Монголией – нашим давним и надежным партнёром.

Успешно реализуют в России свои проекты и компании из Республики Корея. Видим большие перспективы для совместной работы с южнокорейским бизнесом – именно в дальневосточных регионах.

И конечно, хотел бы вернуться к обсуждению трёхсторонних проектов в инфраструктуре, энергетике, других областях – при участии России, Республики Корея и Корейской Народно-Демократической Республики. Для продвижения таких инициатив прежде всего необходима нормализация ситуации вокруг Корейского полуострова.

Нужна национальная программа развития Дальнего Востока России на период до 2025 года и с перспективой до 2035 года, которая бы объединила мероприятия наших национальных проектов и госпрограмм, долгосрочные отраслевые планы ведомств и инфраструктурных компаний, стратегии развития всех дальневосточных регионов.

В целом для устойчивого развития нам нужно обеспечить стабильность, мир и безопасность в АТР. Важно не допускать появления новых конфликтов и застарелые споры решать только на основе диалога. Именно такой подход, такую конструктивную повестку Россия продвигала и будет продвигать на всех международных площадках. В работе с нашими партнёрами по Шанхайской организации сотрудничества, АТЭС, АСЕАН, другим региональным объединениям.

Что ещё хотел бы здесь добавить? Уже говорил, что мир, глобальная экономика сегодня всё чаще сталкиваются с новыми формами протекционизма, разного рода барьерами, которые резко обострились в последнее время и растут непомерно.

Базовые принципы торговли, конкуренции, экономическая взаимовыгодность девальвируются и, к сожалению, разрушаются, становятся заложниками идеологических подходов, сиюминутных политических раскладов. Видим в этом серьёзный вызов для всей глобальной экономики, особенно для динамичного развития АТР, для его лидерства.

Мы должны обеспечить высокую, опережающую динамику в таких чувствительных для людей сферах, как качественное жильё и услуги ЖКХ, транспортная доступность, связанность Дальнего Востока со всей Россией, здравоохранение, культура и возможности для занятий спортом.

Убеждены, чтобы наш регион мог и дальше добиваться высоких темпов роста, оставаться ключевым участником мировой экономики и торговли, он должен сохранить дух экономической свободы, быть пространством деловой инициативы – без санкций, запретов, политической предвзятости.

Приглашая зарубежных партнёров к совместным проектам на Дальнем Востоке, мы действуем на основе прагматизма, рационального смысла, взаимной выгоды. Хотим, чтобы росла честная конкуренция инвесторов за возможность реализовать свои проекты на Дальнем Востоке России, чтобы побеждали лучшие деловые предложения, которые принесут высокую прибыль, что является главной целью любого бизнеса.

Посмотрите, в этом регионе у нас уже работают компании из Казахстана, Индии, Вьетнама, Австралии, Новой Зеландии, многих других стран – очень разных по своим интересам, традициям, культуре, политическому устройству, международным обязательствам и приоритетам. Но, повторю, для всех, хочу подчеркнуть это, именно для всех предпринимателей мы создаём равные условия для успешной и эффективной работы.

Духу развития и открытости отвечает и наше решение об электронных визах для приезда на Дальний Восток. Сейчас они действуют для жителей 18 стран, которые могут оформить все документы дистанционно, в упрощённом порядке. Будем работать над этим и дальше, чтобы число государств, граждане которых могли бы получать электронную визу, росло, в том числе это касается и стран АТЭС.

Уважаемые друзья!

Уже говорил, что масштаб задач, стоящих перед нами, требует системной работы на десятилетия вперёд. Считаю, что нужна национальная программа развития Дальнего Востока России на период до 2025 года и с перспективой до 2035 года.

Будущее Дальнего Востока – это современное образование, наука, международное сотрудничество в сферах, которые определяют тенденции глобального прогресса. Считаю правильным, чтобы наши ведущие компании, которые реализуют проекты на Дальнем Востоке, размещали на острове Русский свои инжиниринговые подразделения, центры исследований и разработок.

Правительству будет дано поручение подготовить такой документ, сделать это в тесном контакте с дальневосточными регионами, гражданами, бизнесом, общественными и деловыми объединениями. Учитывая значение такой национальной программы, она будет утверждена Указом Президента России.

Программа должна объединить, интегрировать мероприятия наших национальных проектов и госпрограмм, долгосрочные отраслевые планы ведомств и инфраструктурных компаний, стратегии развития всех дальневосточных регионов.

Такая национальная программа, конечно же, должна содержать предметные, конкретные измерения и измеримые показатели. И это работа для коллег из Правительства и регионов.

Что хотел бы сказать уже сейчас? Задачи, которые мы обязаны ставить, могут быть только амбициозными, прорывными, опережающими. Иначе и не стоит этим заниматься. Нужно стремиться к тому, чтобы темпы экономического роста российского Дальнего Востока были выше среднемировых.

Весь Дальний Восток должен стать площадкой для внедрения передовых «цифровых решений» на транспорте и ЖКХ, в образовании и здравоохранении, в сфере предоставления государственных услуг.

Мы понимаем, что это сложная задача. Наши соседи по Азиатско-Тихоокеанскому региону демонстрируют хорошие темпы роста. Это значит, что порядка шести процентов в год мы должны на Дальнем Востоке минимум демонстрировать. Конкуренция сильная, и тем эффективнее должна быть наша работа.

Это нужно прежде всего, чтобы кардинально улучшить качество жизни наших граждан. Чтобы уже в ближайшие годы сюда, на Дальний Восток, из других регионов страны приезжало больше людей, чем уезжает. Стремиться нужно к тому, чтобы как можно больше наших граждан жили, работали, строили свои дома, создавали семьи, растили детей здесь, на Дальнем Востоке.

Какие ключевые направления нужно обязательно предусмотреть в национальной программе развития Дальнего Востока?

Первое и самое необходимое: мы должны обеспечить высокую, опережающую динамику в таких чувствительных для людей сферах, как качественное жильё и услуги ЖКХ, транспортная доступность, связанность Дальнего Востока со всей Россией, здравоохранение, культура и возможности для занятий спортом. Мы должны предложить и особые меры демографического развития и поддержки семей.

Второе: будущее Дальнего Востока – это не только традиционные отрасли, которые мы также должны вывести на новый уровень. Но это прежде всего современное образование, наука, международное сотрудничество в сферах, которые определяют тенденции глобального прогресса.

Убеждён, Дальний Восток способен и должен стать мощным экономическим, индустриальным центром с большим экспортным потенциалом, а для этого нам не обойтись без предпринимательской энергии, роста малого и среднего бизнеса.

Мы с вами собрались на острове Русский, на площадке Дальневосточного федерального университета, намерены создать здесь крупный научно-образовательный центр мирового уровня и дальше.

Речь идёт в том числе о строительстве технопарка, а также исследовательской установки класса «мегасайенс», которая позволит решать принципиально новые фундаментальные и прикладные задачи в области фармацевтики, материаловедения и в других областях.

Считаю правильным, чтобы наши ведущие компании, корпорации, которые реализуют проекты на Дальнем Востоке, а это «Роснефть», «Газпром», «Росатом», «Роскосмос», предприятия, занимающиеся авиационной промышленностью, другие, размещали на острове Русский свои инжиниринговые подразделения, центры исследований и разработок. Прошу Правительство, руководство компаний рассматривать это как прямое поручение.

Сегодня новые технологии подчас обгоняют устоявшиеся нормы правового регулирования, правила сертификации. Мы хотим снять эти барьеры. Создать для Дальнего Востока своего рода пространство будущего, пространство мечты и, если позволите сказать, творчества.

Поручаю Правительству проработать специальный статус острова Русский. Это должна быть такая среда, где любой исследовательский коллектив, группы энтузиастов могли бы получить все условия для запуска стартапов, реализации своих идей, инновационных проектов. Могли тестировать передовые разработки, практическое, коммерческое применение которых ещё не описано в законодательстве, в том числе в области робототехники, беспилотного и морского транспорта, в медицине и биотехнологиях, экологии.

Кроме того, в рамках нашей программы «цифровой экономики» предлагаю создать на острове Русский центр «цифрового развития» по таким направлениям, как разработка программного обеспечения, технологии хранения и передачи так называемых больших данных, кибербезопасность.

Дальний Восток должен в полной мере реализовать свой логистический потенциал. Масштабная модернизация БАМа и Транссиба, развитие дальневосточных портов и Северного морского пути кардинально усилят транспортную связанность АТР и Европы.

Два месяца назад на базе Дальневосточного федерального университета в рамках нашей национальной технологической инициативы впервые прошёл уникальный, инновационный курс обучения цифровым технологиям. Весь процесс: от отбора слушателей до разработки индивидуальных образовательных траекторий – был построен с использованием технологий искусственного интеллекта.

Сегодня с учётом этого опыта в Дальневосточном федеральном университете запущена постоянная программа подготовки специалистов, управленцев в области «цифровой экономики». Будем распространять эту практику на другие регионы и университеты нашей страны.

И конечно, весь Дальний Восток должен стать площадкой для внедрения передовых «цифровых решений» на транспорте и ЖКХ, в образовании и здравоохранении, в сфере предоставления государственных услуг.

Так, уже сейчас здесь в режиме онлайн можно получить важные для бизнеса сервисы: это разрешения на строительство и ввод в эксплуатацию предприятия в ТОРах, оформление земельных участков, выдача лицензий.

Третье: убеждён, Дальний Восток способен и должен стать мощным экономическим, индустриальным центром с большим экспортным потенциалом, а для этого нам не обойтись без предпринимательской энергии, роста малого и среднего бизнеса.

Дальний Восток по качеству делового климата должен быть конкурентоспособен и по отношению к другим регионам России, и к странам-соседям. А чтобы быть привлекательными для наших соседей, и российская часть аудитории это прекрасно понимает, нужно идти на шаг впереди.

Уже в текущем году четыре из девяти дальневосточных регионов вошли в «топ–40» национального рейтинга по качеству инвестиционного климата. Это хорошая динамика, но и работы предстоит немало.

Что касается федеральной поддержки, то здесь целый ряд дополнительных решений уже принят. Так, инвесторы территорий опережающего развития и свободного порта Владивосток смогут вплоть до конца 2025 года обратиться и получить 10–летнюю льготу по страховым взносам. Я обращаю внимание людей, которые занимаются бизнесом: именно на 10 лет вперёд. Для них введена и так называемая «дедушкина оговорка», то есть инвесторы получили гарантии неизменности условий реализации своих проектов.

Выгода от транзитных коридоров не должна проходить мимо интересов живущих здесь людей. Современная транспортная, экспортная инфраструктура должна стать каркасом для создания на Дальнем Востоке качественных рабочих мест, новых производств и предприятий, выпускающих продукцию с высокой добавленной стоимостью.

Чтобы поддержать предпринимателей как российских, так и зарубежных, обеспечить им льготное финансирование, мы намерены пополнить Фонд развития Дальнего Востока уже в этом году более чем на восемь миллиардов рублей. Прошу также Правительство определиться с докапитализацией Фонда на предстоящие три года.

Четвёртое: Дальний Восток должен в полной мере реализовать свой логистический потенциал. Масштабная модернизация БАМа и Транссиба, развитие дальневосточных портов и Северного морского пути кардинально усилят транспортную связанность АТР и Европы. В ближайшие годы нам нужно на современном уровне обустроить пограничные переходы на Дальнем Востоке, сделать более удобной для граждан, бизнеса работу таможенных, контрольных, пограничных и других служб, работающих на границе.

Напомню, что в предстоящие шесть лет объём транзитных перевозок контейнеров по железной дороге должен увеличиться в четыре раза, а время в пути с Дальнего Востока до западной границы России – сократиться до семи дней. Грузопоток Северного морского пути должен вырасти до 80 миллионов тонн в год.

Россия, наш Дальний Восток, безусловно, открыты для укрепления деловых связей. Убеждены, взаимная выгода здесь очевидна.

Подчеркну: всё это просчитанные, реализуемые планы, тем более что интерес, запросы бизнеса к такой инфраструктуре очевидны. Так, по Северному морскому пути – самому короткому морскому маршруту между Дальним Востоком и Европой – буквально в эти дни проходит первое контейнерное судно ледового класса «Арктик–4».

Этот рейс, пролегающий от Владивостока до Санкт-Петербурга, с заходом предварительно в корейский Пусан и затем в германский Бремерхафен, без преувеличения, открывает новую страницу в истории торгового мореплавания, подтверждает безопасность, эффективность и востребованность российской Арктики, всего Северного морского пути как международного коридора.

Мы приглашаем заинтересованных партнёров к освоению этой перспективной транспортной артерии. И мы уже знаем, что такая заинтересованность, такой интерес у наших партнёров есть.

Россия, наш Дальний Восток, безусловно, открыты для укрепления деловых связей. Убеждены, взаимная выгода здесь очевидна.

И ещё: очевидно, что прибыль, выгода от транзитных коридоров не должна проходить, что называется, «транзитом» мимо дальневосточных регионов, мимо интересов живущих здесь людей. Современная транспортная, экспортная инфраструктура должна стать каркасом для создания на Дальнем Востоке качественных рабочих мест, новых производств и предприятий, выпускающих продукцию с высокой добавленной стоимостью, в том числе, а может быть, и прежде всего экспортно ориентированной продукции.

Это чрезвычайно важно. Нам, конечно, важно создавать транспортные коридоры экспортно ориентированные, но ещё важнее развивать собственную экономику, собственное производство.

Основные пользователи дальневосточных транспортных коридоров, портов – как правило, крупные угольные, энергетические компании. Предлагаю подумать, как стимулировать этих российских экспортёров направлять часть своих доходов и в эффективные экономические и социальные проекты на Дальнем Востоке.

Уважаемые друзья и коллеги!

Россия, наш Дальний Восток, безусловно, открыты для укрепления деловых связей. Убеждены, взаимная выгода здесь очевидна. И речь не только о прибыли из финансовых отчётов. Совместные проекты в промышленности и науке, образовании и культуре, инфраструктуре и энергетике служат сближению стран и народов, позволяют лучше понять, узнать друг друга, укрепить наше общее достояние – мир, добрососедство и доверие в динамичном, сложном XXI веке, чтобы вместе, объединяя усилия и возможности, создавать будущее.

Позвольте пожелать вам успехов и благополучия. Спасибо за внимание к работе сегодняшнего форума.

Благодарю за внимание.

С.Брилёв: Владимир Владимирович, хотел Вам пожаловаться на Вашего полпреда на Дальнем Востоке – Трутнева.

В.Путин: Мне все жалуются на кого-нибудь, поэтому это неудивительно.

С.Брилёв: Да. 10 лет назад мы с Вами записали замечательное интервью в Уссурийской тайге, в заповеднике для тигров. Вы меня «заразили» Дальним Востоком, я стал сюда регулярно приезжать. Приехал в день, когда запускалась история с «дальневосточным гектаром». Трутнев мне предложил тоже купить. Я ему говорю: «Подскажите мне где-нибудь на границе с китайской, японской, корейской зоной, чтобы я поставил там, допустим, генератор и начал электричество продавать». Он категорически отказывается.

Это что же – значит, по знакомству больше нельзя ничего делать?

В.Путин: А зачем по знакомству, когда можно пойти нормальным путём и всё получить? Так уже поступили 122 тысячи человек: 122 тысячи человек получили этот так называемый дальневосточный гектар. Занимаются люди и сельским хозяйством, и гостинично-туристическим бизнесом, и рекреацией. В общем, это работающая программа, развивающаяся.

Есть, конечно, вопросы, особенно на первоначальном этапе они возникали, связанные с административным сопровождением этих решений, с выделением конкретных участков, именно таких, которыми можно воспользоваться, чтобы они были не только на бумаге. Работа в целом налаживается. Как вы знаете, мы приняли решение, чтобы не только для дальневосточников возможно было получать этот гектар, но и для людей из других регионов. В общем, эта работа развивается. Уверен, принесёт очень хорошие плоды для развития Дальнего Востока.

С.Брилёв: Помимо «дальневосточного гектара», есть вся Российская Федерация. Самая длинная граница у неё на Дальнем Востоке, естественно, с Китайской Народной Республикой, и эта страна главный гость этого форума.

Я прошу подойти к трибуне Председателя Китайской Народной Республики Си Цзиньпина.

Си Цзиньпин (как переведено): Уважаемый Президент Путин! Уважаемые коллеги из разных стран! Дамы и господа, друзья!

Мне доставляет большое удовольствие вновь посетить Владивосток спустя восемь лет. Прежде всего хотел бы выразить искреннюю благодарность Президенту Путину за радушное приглашение и российским друзьям за гостеприимство.

Учреждённый по инициативе Президента Путина Восточный экономический форум уже успешно проводился трижды, стал важной площадкой для объединения ума и обсуждения ключевых вопросов сотрудничества. И в этот раз в работе форума участвует беспрецедентное количество гостей и друзей из разных стран.

Восхищаясь масштабом форума, я хочу от имени правительства и народа Китая, а также от себя лично сердечно с этим поздравить Президента Путина и российских друзей. Свежее дуновение ветерка с востока, обновляющее и возрождающее всё и вся, бросается в глаза. Красота, увиденная вчера с момента прилёта, очень впечатляет. Владивосток приобрёл совершенно новый облик. В бухте Золотой Рог непрерывной вереницей ходят суда и корабли, великолепный мост пролегает через залив и выходит на остров Русский. Всё это только убеждает нас в стремительном развитии города.

Достижения Владивостока – воплощение динамичного развития дальневосточных регионов в последние годы. Тема нынешнего форума – «Дальний Восток: расширяя границы возможностей» – говорит о том, что дальневосточные регионы, демонстрирующие большую энергию и динамизм, открывают широкие перспективы для запуска новых производств и развития сотрудничества.

Китай всегда был и остаётся активным сторонником и участником в развитии сотрудничества на Дальнем Востоке России. Для этого у нас есть уникальные географические преимущества, поскольку Китай и Россия – крупнейшие соседи. Имеем прочную политическую основу, будучи партнёрами по всеобъемлющему стратегическому взаимодействию. Китайско-российские отношения переживают наилучший в истории период.

Для этого имеем мощную поддержку государственной политики. Имеется в виду, что Китай проводит стратегию согласованного развития регионов, ускоряет шаги по возрождению старых промышленных баз, в том числе на северо-востоке страны. Россия включила развитие Дальнего Востока в национальную стратегию развития. Для этого существует самый разветвлённый эффективный механизм. Создана Межправкомиссия по сотрудничеству и развитию Северо-Востока Китая, Дальнего Востока и Байкальского региона России и соответственно деловой совет при ней. Также организован круглый стол руководителей китайских и российских регионов.

При совместных усилиях в последние годы участие Китая в сотрудничестве на Дальнем Востоке принесло заметные успехи. В 2017 году товарооборот между Китаем и Дальневосточным федеральным округом превысил 7700 миллионов долларов США.

Китай принимает участие в более 30 проектах в рамках территорий опережающего развития и свободных портов на Дальнем Востоке с инвестициями на общую сумму более 4 миллиардов долларов. Среди стран всего мира Китай – крупнейший торговый партнёр и инвестор дальневосточных регионов России.

Китайская сторона уже учредила Китайско-российский инвестиционный фонд регионального развития объёмом в 100 миллиардов юаней и начальным капиталом в 10 миллиардов юаней. Будем вместе с российскими партнёрами поддерживать достойное функционирование этого фонда, чтобы и крупные совместные проекты приземлить, и сам фонд превратить в важную платформу содействия межрегиональному сотрудничеству Китая и России.

По мере реализации нефтепровода Китая и России, газопровода по восточному маршруту, железнодорожного моста Тунцзян – Нижнеленинское и автомобильного моста Хэйхэ – Благовещенск приближается «сезон урожая» китайско-российского сотрудничества по развитию Дальнего Востока.

Текущий и последующий годы объявлены нами с Президентом Путиным перекрёстными Годами китайско-российского межрегионального сотрудничества, открываются более широкие пространства для сотрудничества двух стран на Дальнем Востоке.

Мы готовы вместе с российской страной прилагать общие усилия к сотрудничеству в таких ключевых сферах, как инфраструктура, энергетика, сельское хозяйство, туризм, мобилизовать активность среднего и малого бизнеса, усиливать технологичную роль в сотрудничестве, повышать добавленную стоимость продукции, дополнять друг друга своими преимуществами, достигать взаимной выгоды на благо плодотворного сотрудничества Китая и России на Дальнем Востоке.

Дамы и господа! Друзья!

В новых условиях мы должны рука об руку, плечом к плечу наращивать сотрудничество в интересах мира, стабильности, развития и процветания в регионе. Позвольте поделиться с вами следующими соображениями.

Первое. Укреплять взаимное доверие во имя мира и спокойствия в регионе. В настоящее время в международной обстановке происходят глубокие и сложные перемены, поднимают голову политика силы, односторонний подход и протекционизм. На долю шести стран Северно-Восточной Азии приходится 23 процента глобального населения и 19 процентов мирового ВВП.

Гармоничная, доверительная, консолидированная и стабильная Северо-Восточная Азия отвечает интересам всех стран и ожиданиям международного сообщества, способствует поддержанию многосторонности, содействует развитию миропорядка в более справедливом и рациональном направлении.

Китай как член региона Северо-Восточной Азии всегда привержен идее мирного развития, стремится к созданию вокруг себя добрососедской и дружественной обстановки. Китай всегда в духе взаимного уважения принимает конструктивное участие в региональном сотрудничестве, продвигает обмен и диалог между странами региона при взаимном учёте их озабоченностей.

Мы готовы сообща со всеми сторонами непрерывно укреплять солидарность и взаимное доверие для поиска эффективного пути поддержания долгосрочного мира и спокойствия в Северо-Восточной Азии, прилагать неустанные усилия к содействию миру, стабильности и развитию в регионе.

Второе. Углубляется сотрудничество в интересах взаимной выгоды и совместного выигрыша. Северно-Восточная Азия обладает богатыми энергетическими ресурсами, лидирует в мире по своему потенциалу в сфере научно-технологичных исследований и разработок, обеспечена достаточным финансовым и человеческим ресурсом.

Каждая страна Северо-Восточной Азии имеет уникальное преимущество и яркую специфику в экономическом развитии, что позволяет лучше дополнять друг друга. Сегодня, когда ситуация в регионе стабилизируется и наблюдается тенденция к улучшению, страны региона вполне могут использовать свои преимущества для углубления взаимодействия в самых разных сферах.

Нам нужно активнее сопрягать стратегии развития. Как мы договорились с Президентом Путиным, Китай и Россия уверенно продвигают сопряжение строительства «Одного пояса – одного пути» и Евразийского экономического союза. Налицо первые весомые результаты.

Китайская сторона готова на этой основе состыковать стратегию развития со всеми странами в интересах активизации обмена мнениями и координации в области политических установок, объединения усилий и определения магистрального направления сотрудничества.

Необходимо в приоритетном порядке повышать уровень взаимосвязанности транснациональной инфраструктуры, в сфере либерализации и упрощения торгово-инвестиционных процедур, содействовать ликвидности рынка, передвижению капиталов и технологиям, оптимизировать ресурсное обеспечение и индустриальную структуру, сообща построить открытую региональную экономику и создать экономическое кольцо Северо-Восточной Азии.

Следует всемерно способствовать сотрудничеству в малом многостороннем и субрегиональном форматах.

Достигнуты хорошие результаты в трёхстороннем сотрудничестве Китай – Япония – Южная Корея и Китай – Россия – Монголия. Китай открыт ко всему многостороннему сотрудничеству, которое содействовало бы стабильности, развитию и взаимовыгодности в нашем регионе. Мы готовы вместе со всеми странами глубоко изучать возможности развития сотрудничества по другим многосторонним и субрегиональным форматам, чтобы запустить больше практических проектов на благо народов региона. В этом рассчитываем на большую роль Азиатского банка инфраструктурных инвестиций и Фонда Шёлкового пути в плане финансового сопровождения.

Третье. Учиться и перенять опыт друг у друга в пользу укрепления традиционной дружбы народов. Страны Северо-Восточной Азии, расположенные по соседству, отличаются культурной и душевной близостью. На протяжении долгого времени наши народы связывает крепкая дружба, и в то же время возникло много трогательных сюжетов. К примеру, Всероссийский детский центр «Океан» во Владивостоке в своё время принимал на отдых более 900 детей, пострадавших от землетрясения, из уезда Вэньчуань китайской провинции Сычуань.

Наши дети были окружены тщательной и тёплой заботой. В их сердцах было зарождено близкое и особое отношение к России. Среди них был мальчик, которого зовут Си Цзюньфэй. Тогда он загадал про себя желание вернуться в Россию на учёбу в будущем. Бутылочку с его посланием, проплававшую в море несколько месяцев, выловил именно сотрудник детского центра «Океан». Желание этого мальчика сбылось. Теперь он учится в Дальневосточном федеральном университете.

Эта история сама собой служит ярким примером дружественных обменов народов региона.

В будущем предлагаю на имеющейся основе расширять канал обменов, обновлять форму сотрудничества, укреплять и углублять взаимодействие в таких традиционных областях, как туризм, молодёжь, образование и культурная индустрия. Тем временем продолжать учиться и перенимать опыт друг у друга в сферах сохранения историко-культурного наследия, соавторства и защиты интеллектуальной собственности, чтобы создать удобные условия и площадку для обменов между людьми разных стран и разного возраста.

Четвёртое. Работать на долгосрочную перспективу в целях осуществления комплексного и скоординированного развития. С учётом таких факторов Северо-Восточной Азии, как различные модели и неравные уровни развития, быстрые темпы роста экономики и многочисленные совместные проекты, странам региона важно, основываясь на реальности, работать на долгосрочную перспективу, интенсифицировать планирование и координацию, с тем чтобы осуществить гармоничное и устойчивое развитие экономики и общества, ресурсов и окружающей среды, человека и природы.

Мы готовы со странами региона рассмотреть возможности создать новые модели скоординированного развития в Северо-Восточной Азии, ускорить научно-технологические инновации, изменить старые концепции развития, усилить комплексное управление окружающей средой в целях формирования ресурса экономной и экологичной структуры индустрии и образа жизни, совместными усилиями противостоять проблемам окружающей среды регионального характера.

Уважаемый Президент Путин! Дамы и господа, друзья!

Готовы со странами региона воспользоваться историческими возможностями и идти в ногу со временем; активизировать сотрудничество на Дальнем Востоке и в Северо-Восточной Азии в целом; осуществить многогранное и устойчивое развитие региона; увеличить в разы наши общие интересы, чтобы всем народам нашего региона были доступны возможности сотрудничества и плоды совместного развития; объединёнными усилиями открыть прекрасное будущее Дальнего Востока и Северо-Восточной Азии.

Спасибо за внимание.

С.Брилёв: Уважаемый Председатель Си, может быть, я слишком много на себя беру, но помню наше с Вами интервью в Сочи во время Олимпиады, когда Вы позволили мне задать Вам один личный вопрос по поводу того, что Вы читаете. Но сейчас Ваша очень трогательная история о записочке в бутылке не могла не породить у меня другой образ. Мне кажется, наверное, это первый эпизод, когда рядом с Вами сидит журналист после недавнего, очень памятного для нас полёта на китайском самолёте Ким Чен Ына в Сингапур. Вы ему там никакую записочку не оставляли на борту?

Си Цзиньпин: Я считаю хорошим делом, что прошёл саммит в Сингапуре, в частности для наших стран, которые расположены в Северо-Восточной Азии. Я думаю, что все мы согласны, одобряем такой саммит, встречу лидеров США и КНДР. Мы обращаем внимание на долгосрочную стабильность и мир в Северо-Восточной Азии в целом. Без мира, без стабильности не может быть развития и процветания. Мы продвигаем соответствующий процесс, чтобы встреча состоялась успешно. Это может быть тоже какая-то заметка.

С.Брилёв: Я иногда буду себе позволять уточняющие вопросы, с Вашего позволения.

А сейчас мы переходим к выступлению Президента Монголии, перед которым я хотел объяснить одну особенность. Прошу прощения у тех, кто, может быть, слышал, как я один раз на этот счёт рассуждал в Петербурге. Монголия – единственное государство в мире, где в составе Министерства иностранных дел существует управление сопредельных соседних государств. Вдумайтесь, всё понятно: Россия – с севера и Китай – с юга. И плох тот бар в Улан-Баторе, где не висит карта бывшей Монгольской империи. Ребята, мои друзья, монголы очень любят шутить, подходят и говорят: «Мы довольны, как развиваются окраины нашей империи в лице ряда сопредельных государств».

Мы стараемся, мы делаем всё, что можно, и сейчас мы просим Президента Монголии выступить перед нами, пожалуйста.

Х.Баттулга (как переведено): Уважаемый Президент России господин Путин! Председатель Китайской Народной Республики господин Си Цзиньпин! Премьер-министр Японии господин Синдзо Абэ! И Премьер-министр Республики Корея Ли Нак Ен! Дамы и господа! Добрый день!

Выражаю благодарность Президенту России за приглашение участвовать в Восточном экономическом форуме. Ежегодный Восточный экономический форум становится важной переговорной площадкой для определения дальнейшего направления развития сотрудничества для стран АТР.

Из года в год повышается уровень участников, и расширяются рамки форума. Главными внешнеполитическими направлениями Монголии являются стабильное развитие дружественных и добрососедских отношений и всестороннего сотрудничества с Россией, Китаем, а также участие в политических и экономических интеграционных процессах в регионе. В июне этого года в городе Циндао Китайской Народной Республики были проведены двусторонние встречи с главами России и Китая, а также трёхсторонняя встреча, в ходе которых мы подтвердили приверженность углублению сотрудничества.

Дамы и господа! Нынешний форум проходит на тему «Дальний Восток: расширяя границы возможностей». Мне видится, что поставлена задача – найти новые возможности для всех стран нашего региона для развития двухстороннего и многостороннего сотрудничества. Дальний Восток России является одним из важных выходов для углубления сотрудничества со странами региона и приобщения к экономической интеграции для нашей страны.

Монголия планирует проводить транзитные перевозки через территории своих соседей и выйти на мировой рынок, используя их морские порты. В этих целях в 2010 году парламентом нашей страны была принята стратегия развития железнодорожного транспорта. Эта стратегия нынче очень успешно реализуется. Подписание в июне этого года монголо-российского межправсоглашения об условиях транзитных перевозок грузов железнодорожным транспортом стало большим шагом.

Кроме этого, с Китайской Народной Республикой были подписаны такие важные документы, как межправсоглашение о выходе к морю и транзитных перевозках по территории Китая, межправсоглашение о сотрудничестве по транзитным перевозкам железнодорожным транспортом. Подписание этих соглашений открыло нам возможность осуществлять перевозки транзитом через территорию соседей и, используя их порты, осуществлять торговлю со странами Северо-Восточной Азии и остальными государствами.

Выражаю благодарность Президенту России Путину и Председателю КНР Си Цзиньпину за содействие в подписании этих важных документов, которые дали нам возможность приобрести выход к морю и присоединиться к международной торгово-экономической интеграции.

Монголия установила высокий уровень политических отношений с соседями и странами региона. У нас нет острых или спорных вопросов. С этой точки зрения мы выдвинули инициативу проведения Улан-Баторского диалога, который призван укрепить взаимопонимание между странами региона и углубить диалог между ними.

Наряду с укреплением высокого уровня политических отношений необходимо сбалансировать политику нашего развития с другими странами региона и осуществлять крупные проекты.

Например, мы работаем над созданием монголо-российско-китайского экономического коридора. В ходе встреч в Циндао с Президентом Путиным и Председателем Си Цзиньпином обсудили вопрос начала работы по реализации конкретных проектов в рамках этой программы. Мы готовы сотрудничать по вопросу строительства газопровода из России в Китай через территорию Монголии.

Выражаю благодарность Президенту Путину за поддержку нашего предложения и надеемся, что Председатель Си Цзиньпин тоже его поддержит. Мы готовы создать крепкие правовые условия для осуществления этого проекта.

В целях создания более благоприятных условий для расширения сотрудничества с основными торговыми и инвестиционными партнёрами в 2015 году подписали соглашение об экономическом партнёрстве с Японией и завершили совместную исследовательскую работу по созданию аналогичного соглашения с Республикой Корея. Также обсуждаем обоснование для подписания соглашения о свободной торговле с Евразийским экономическим союзом.

Дамы и господа! Остановилось падение экономики Монголии, наблюдается стабильный рост. Рост ВВП на 2017 год составил 5,3 процента, а за первую половину этого года вырос на 6,3 процента. Мы стремимся снизить зависимость нашей экономики от горнорудной отрасли, придерживаемся политики увеличения объёмов внешней торговли, включая также увеличение объёмов экспортной продукции с добавочной стоимостью.

Хотел бы с этой трибуны подтвердить наше стремление придерживаться политики активного развития двустороннего и многостороннего торгово-экономического сотрудничества со странами региона. Хотел бы предложить некоторые конкретные мысли для того, чтобы развивать плодотворное экономическое сотрудничество.

Россия, Китай, Япония, Республика Корея, Монголия, в том числе в рамках ООН, в последние годы обсуждали вопрос создания региональной энергетической суперсети, проводили исследования и совместные заседания. Предлагаю, не теряя времени, совместно начать реализацию проекта энергетической суперсети Северо-Восточной Азии, которая является решением проблемы обеспечения стран Северо-Восточной Азии электроэнергией, сбалансирования нагрузок в пиковые часы и использования резервных мощностей.

Приятно отметить, что Монголия и Китай начали реализацию проекта строительства совместного энергетического комплекса и сверхмощных линий электропередач, что является конкретным началом создания вышеупомянутой суперсети. Этот комплекс будет состоять из солнечных, ветровых и угольных станций, которые вместе смогут генерировать около 5350 мегаватт встроенной мощности. Также будут построены сверхмощные линии электропередач постоянного тока из Монголии в Китай общей протяжённостью более 1,5 тысячи километров. Завершены исследовательские работы, подготовлено ТЭО, и в скором времени начнутся строительные работы.

Вообще, Монголия обладает обширной территорией, поэтому производство солнечной, ветровой электроэнергии в зависимости от сезонных и часовых разниц может помочь Японии и Корее в часы пик, а также может выполнять аккумуляторную роль. Думаю, что возобновляемая энергия будет приветствоваться любой страной.

Необходимо создать организацию, в которой были бы представлены все шесть стран Северо-Восточной Азии, которые будут заинтересованы в успешной реализации проекта энергетической суперсети Северо-Восточной Азии, а именно Монголия, Россия, Китай, Япония, КНДР и Республика Корея.

Такая организация может скоординировать проведённые до сих пор исследовательские работы по реализации проекта, определить общую политику и разработать необходимые документы. Мы готовы создать эту организацию в Монголии, оказывать её деятельности всяческое содействие. Для того чтобы оперативно создать её, предлагаю сформировать совместную рабочую группу с участниками сторон. Считаю, что такая сеть будет энергетической интеграцией, которая охватит регионы Северно-Восточной Азии и станет первым шагом на пути создания азиатской суперсети.

Уверен, что энергетическая суперсеть Северо-Восточной Азии наряду с открытием новых возможностей для сотрудничества и развития нашего региона будет ещё и важным фактором укрепления доверия между всеми странами региона.

Желаю успехов в работе форума. Спасибо за внимание.

С.Брилёв: Может быть, не будем дожидаться дальше, а прямо сейчас отреагируем на инициативу Президента Монголии? Владимир Владимирович, господин Си, к России и к Китаю были обращены эти предложения. Как Вам, Владимир Владимирович?

В.Путин: Мы только что обсуждали с коллегой, с Президентом Монголии, эти предложения на двухсторонней встрече. Они нам известны, мы их прорабатываем, и в принципе они вполне реализуемы.

Вы знаете, что мы давно работаем в Монголии. Что касается транспортной инфраструктуры, Россия владеет 50 процентами Улан-Баторской железной дороги, и у партнёров с обеих сторон есть хорошие планы по развитию этой инфраструктуры. Мы прорабатывали и с китайскими друзьями, и с монгольскими возможность маршрутов для доставки углеводородов через монгольскую территорию. Есть и действительно заслуживающие поддержки вопросы и предложения в сфере электроэнергетики. Это всё в работе.

С.Брилёв: Китайская Народная Республика как на это смотрит? И кто должен платить за всё это дело? Это тоже ведь очень важный вопрос. Привлекательный проект, но это государство, бюджет, частные компании?

Си Цзиньпин: С точки зрения географии Китай, Монголия и Россия нуждаются в сотрудничестве. Мы так и делаем постоянно, проводим регулярно встречи лидеров трёх стран, у нас есть такой механизм.

Наш двусторонний механизм тоже благоприятно функционирует. Мы сегодня с господином Президентом Монголии поговорили об улучшении механизма обеспечения нашего сотрудничества.

Действительно, многие проекты нас вдохновляют. Некоторые проекты уже реализованы, реализуются, некоторые продвигаются. То, что было озвучено сегодня по поводу программ, – это очень грандиозная и перспективная программа. Сейчас самое главное обеспечить научную целесообразность, чтобы практическим путём продвигать эти инициативы. Мы сейчас работаем над этим.

С.Брилёв: Спасибо большое.

Я вижу, как активно кивает Премьер-министр Кореи. Давайте всё-таки пойдём по порядку, который мы согласовали.

Господин Синдзо Абэ, Премьер-министр Японии, прошу Вас к трибуне.

С.Абэ (как переведено): Господин Брилёв, благодарю Вас за то, что Вы меня представили.

Господин Президент Путин! Господин Председатель КНР Си Цзиньпин! Господин Президент Баттулга! Господин Премьер-министр Ли Нак Ён! Я рад, что нам удалось встретиться.

Я хотел бы прежде всего поблагодарить Президента Путина за то, что он всех нас пригласил во Владивосток. Я сейчас слушал выступления трёх лидеров, они были замечательными и наводящими на разные размышления. Они меня, с одной стороны, глубоко впечатлили, а с другой стороны – заставили задуматься над тем, что за страна наша Япония, над нашей идентичностью.

Мне приходит на память такое выражение «дот-коннектор», то есть человек, который соединяет других людей, соединитель точек. Речь, конечно, идёт не о точках, а о местностях, которые не соединены друг с другом, о людях, о вещах, о финансах, между которыми отсутствует пока связь. Мне кажется, Япония может связать все эти точки, вещи и, таким образом, создать добавленную стоимость. Может быть, это будут действительно места на плоскости, точки, например Ямал и Камчатка. Может быть, это будет трёхмерное пространство, в котором будет существовать какой-то искусственный спутник Земли и чей-то дом в Сибири, скажем. Так или иначе в результате будет возникать соединяемость, связанность между СПГ, например, или интернетом.

На сухопутных просторах Евразии или же на морских просторах Индийского и Тихоокеанского бассейнов, где расположена Япония, или же в космическом и виртуальном пространстве, где все мы находимся, – везде идёт прогресс в области связанности, соединяемости, которая означает, что новые связи будут формировать новые соединения. И мы живём сейчас в такую эпоху, когда в результате этой соединяемости, связывания точек рождается новая добавленная стоимость.

Мне бы очень хотелось, чтобы Япония в дальнейшем могла играть роль эдакого гигантского соединителя точек – «дот-коннектора». Эта роль подразумевает, что всё это будет происходить, это связывание не связанных до сих пор точек, на основе честных правил, точек, знаний, регионов.

Господин Президент Путин! Именно поэтому, как мне кажется, Япония и Россия могут совместно достичь значительного синергетического эффекта – благодаря нашей совместной работе. И я хотел бы об этом подробнее рассказать во второй половине своей речи.

А сейчас первую половину отведённого мне времени я бы хотел посвятить разговору о будущем. Я хотел бы поговорить практически только о будущем. В следующем году в Японии будет происходить наследование престола. Также в Японии состоится саммит «Группы двадцати» в Осаке, на котором мы ждём присутствия Президента Путина и Председателя Си. После конца лета в Японии пройдёт Кубок мира по регби, и я могу сейчас сообщить присутствующим, с какой страной принимающая сторона Япония сразится в первом матче. Это будет 20 сентября на стадионе в Токио. Запомните, пожалуйста: это будет Россия. Хотелось бы пожелать обеим командам хорошо побороться за победу.

2020 год будет годом токийской Олимпиады и Паралимпиады. Молодёжь со всего мира соберётся в Токио, и там пройдёт праздник спорта и мира.

Я хочу обратиться ко всем руководителям стран сейчас на сцене и ко всей аудитории. Япония сейчас переживает важнейший поворотный момент в своей истории. И в такой важнейший момент в своей истории хотелось бы, чтобы наша страна – я бы хотел заложить в Восточной Азии XXI века краеугольный камень мира и процветания. Это моя твёрдая решимость.

Прежде всего хотел бы остановиться на японо-китайских отношениях. Непосредственно после того, как я вступил в должность Премьер-министра, во время работы моего первого правительства я посетил Китай и предложил идею стратегических взаимовыгодных отношений. Газета «Жэньминь жибао» назвала тот визит путешествием, которое разбило лёд. Но к моменту начала действия моего второго правительства, когда я вступил на второй срок на посту министра, к сожалению, японо-китайские отношения оказались чуть ли не в самом сложном состоянии за всё послевоенное время. Я всё это время хотел как-нибудь улучшить наши отношения и прилагал к этому максимальные усилия.

Понятно, почему это происходило. Дело в том, что Япония и Китай разделяют огромную ответственность за мир и процветание в нашем регионе, да и во всём мире. Страны Азии тоже очень надеются, что Япония и Китай будут стабильно развивать дружественные отношения между собой. И мне хотелось бы, чтобы, оправдывая эти ожидания, мы развивали сотрудничество во всех сферах и вносили посильный вклад в мир и процветание и в регионе, и в мире. Это также является моим твёрдым убеждением, моим кредо.

В ноябре прошлого года в Дананге мы провели с Председателем Си Цзиньпином переговоры на саммите АТЭС, которые стали хорошей возможностью для нового старта в отношениях Японии и Китая. В мае этого года глава Госсовета КНР господин Ли Кэцян посетил Японию, это был первый за восемь лет визит главы Правительства КНР в нашу страну. Тогда он сказал, что японо-китайские отношения вернулись в нормальное русло. Я полностью разделяю эту оценку.

Только что с Председателем Си нам удалось провести значимую встречу по вопросам японо-китайских отношений и обменяться мнениями по различным задачам, которые стоят между нашими странами. Также, принимая приглашение китайской стороны, я бы хотел посетить Китай в течение этого года, который является знаменательным, памятным годом 40-летия заключения двустороннего договора о мире и дружбе. После этого мне хотелось бы обязательно пригласить господина Си в Японию. И таким образом, через взаимные визиты наших двух лидеров, мне хотелось бы поднять отношения между Японией и Китаем на новый уровень. Это также моя твёрдая решимость.

Говоря о том, как выполнить задачу – создать прочный мир и процветание в нашем регионе в XXI веке, – нельзя обойти проблему Северной Кореи. В июне в Сингапуре состоялась историческая встреча лидеров США и Северной Кореи. Я хочу выразить поддержку этой встречи как позитивному шагу, который направлен на решение проблем похищения японских граждан, ядерного оружия и ракетной программы.

Президент Трамп применил новаторский, никем до сих пор не испробованный подход в отношении с Председателем Госсовета Ким Чен Ыном. Налаживая взаимное доверие, этот подход имеет целью разделить общее понимание будущего со светлыми перспективами денуклеаризации и при этом побуждать партнёра к конкретным действиям. Благодаря этому смелому решению Президента Трампа, отношения между Северной Кореей и международным сообществом уже начинают в значительной мере меняться. И очень хотелось бы, чтобы Северная Корея обязательно воспользовалась этим шансом.

По моему мнению, в мире нет другой такой страны, как Северная Корея, которая обладала бы подобным потенциалом для того, чтобы трансформировать будущее в надежду. В Северной Корее есть медь, есть золото, железная руда, другие богатейшие минеральные ресурсы. Я не сомневаюсь, что 25-миллионое население этой страны составит одну из самых трудолюбивых рабочих сил в мире.

Хочу обратиться ко всем собравшимся здесь: давайте пообещаем, давайте поклянёмся, что мы будем и впредь говорить с Северной Кореей одним голосом, в унисон, с одних позиций для того, чтобы она могла пойти дорогой этого исполненного надежд будущего. Давайте подтвердим приверженность твёрдой позиции в контактах с Северной Кореей.

Что же нужно сделать для этого? Необходимо обязательно осуществить полную денуклеаризацию Корейского полуострова. В этом отношении мы с Президентом Путиным и Председателем Си полностью имеем одно и то же мнение. Я надеюсь, что запланированная на скорое время встреча лидеров Северной и Южной Кореи в Пхеньяне приведёт к конкретным действиям, которые будут направлены на денуклеаризацию Корейского полуострова.

Между Японией и Северной Кореей существует проблема похищения японских граждан. Её, конечно, тоже нужно решить. При этом я полон решимости закрыть вопрос негативного прошлого в отношениях Японии с Северной Кореей и начать движение к нормализации дипломатических отношений. Я тоже должен пробить скорлупу взаимного недоверия, сделать свой шаг вперёд и в конце концов общаться напрямую с Председателем Госсовета Кимом. В настоящее время никаких конкретных решений по японо-северокорейским встречам на высшем уровне нет. Но уж если проводить эту встречу, она должна быть такой, чтобы она способствовала решению проблемы похищения японских граждан. Это моя твёрдая решимость.

Для прочного мира и процветания в регионе Северо-Восточной Азии важно, чтобы все региональные лидеры, включая всех нас, лидеров пяти стран, продолжали двигаться в одном направлении. Я лично не пожалею для этого своих усилий. Я здесь перед вами это обещаю, даю своё слово.

Далее о японо-российских отношениях. Для Японии с точки зрения того, чтобы заложить краеугольный камень мира и процветания в этом регионе в XXI веке, японо-российские отношения таят в себе безграничные возможности. Между нашими странами на протяжении более чем 70 послевоенных лет, этого долгого времени, не был заключён мирный договор. И в том, что это является ненормальной ситуацией, мы совпадаем в мнении с Президентом Путиным.

В декабре 2016 года я принимал Президента Путина в своём родном городе Нагато. И мы вдвоём обстоятельно побеседовали о будущем японо-российских отношений. Мы договорились о начале консультаций относительно особой системы для осуществления совместной хозяйственной деятельности на четырёх островах и об осуществлении свободных посещений могил бывшими жителями этих островов. Кроме того, в Нагато мы подтвердили, что разделяем искреннюю решимость разрешить проблему мирного договора.

Уважаемые дамы и господа! Наши договорённости в Нагато последовательно реализуются. Японо-российские отношения сейчас переживают период продвижения вперёд с беспрецедентным ускорением. И план двустороннего сотрудничества, о котором мы договорились с Президентом Путиным, уже включает в себя более чем 150 проектов. Более половины из них уже реализуются или находятся на этапе, когда они будут вот-вот реализовываться.

Я хочу показать вам видеоролик, который очень красноречиво расскажет об этом. Пожалуйста, посмотрите это видео.

(Идёт демонстрация видеоролика.)

Господа, надеюсь, вы смогли вполне прочувствовать эту мощную динамику. Благодаря тому, что сейчас реализуется план сотрудничества из восьми пунктов, вы тоже сможете реально ощутить улучшение качества жизни граждан России, я уверен.

Россия и Япония сейчас демонстрируют гражданам Японии, да и всему миру очень чёткие доказательства. Это чёткие доказательства того, что, когда наши страны объединяют свои усилия, граждане России становятся здоровыми, что города России становятся комфортными для проживания, что малый и средний бизнес России заметно увеличивает свою эффективность, полезные ископаемые из России – благодаря сотрудничеству с Россией – ещё более эффективно поставляются на мировой рынок.

И начиная с Владивостока все регионы Дальнего Востока благодаря сотрудничеству между нашими странами становятся своего рода воротами, в которых сосредотачиваются люди, вещи и финансы. Мечта о цифровой России приносит ещё более скорые плоды. Вот такие многочисленные доказательства прямо сейчас представляют Япония и Россия.

Несмотря на то, что между нашими странами есть уникальные возможности, которых практически никогда не бывает между двумя другими странами, препятствия для их полной реализации всё ещё остаются. Дамы и господа, я повторюсь, речь идёт как раз о том факте, что обе страны до сих пор не заключили мирный договор.

В этом году 25 мая на Петербургском международном экономическом форуме я привлёк внимание аудитории словами: «Давайте помечтаем». Я тогда призвал аудиторию с надеждой представить себе, что будет во всем нашем регионе, когда между Японией и Россией восстановится постоянная стабильность.

Я обратился с этим призывом тогда к аудитории в Петербурге. По моему мнению, тогда мы сможем приступить к созданию оплота мира в этом уголке Северного и Восточного полушарий. И этот оплот наверняка станет надёжным и прочным, будет поддерживать как регион, так и весь мир.

Северный Ледовитый океан, Берингово море, северная часть Тихого океана, Японское море тогда смогут стать магистральной морской дорогой мира и процветания, а острова, которые некогда являлись причиной противостояния, превратятся в символ японо-российского сотрудничества и откроют благоприятные возможности как логистический хаб, опорный пункт. Японское море тоже изменится, став логистическим хайвеем.

А после этого, возможно, появится обширный, контролируемый свободными, честными правилами макрорегион в Китае, Республике Корее, Монголии – до стран Индо-Тихоокеанского региона. И этот регион будет исполнен мира, процветания и динамизма.

Господин Президент Путин, давайте ещё раз подтвердим нашу решимость, наши намерения перед многочисленными свидетелями, перед всей нашей аудиторией. Если мы не сделаем это сейчас, то когда же? Если этого не сделаем мы, то кто же это сделает кроме нас? Давайте вместе идти вперёд, задавая себе эти вопросы всегда.

Мы оба прекрасно знаем, что это, конечно, непросто. Но на нас лежит ответственность за будущие поколения. Мы несём ответственность и за то, чтобы убрать из Северо-Восточной Азии последние остатки послевоенного пейзажа и изменить будущее, наполнить будущее надеждой.

Уважаемая аудитория, дамы и господа! Нам следует прекратить бесконечно доставлять затруднения нашим детям и внукам из-за того тупика в наших отношениях, который доставлял затруднения в своё время нашему поколению.

Как вы сейчас видели, многочисленные достижения между нашими странами – это лишь анонс тех масштабных проектов, которые могут быть реализованы, если наши две страны этого только захотят. Давайте же дадим возможностям, которые у нас есть, шанс раскрыться более всесторонне.

В этот раз мы провели уже 22-ю встречу с Президентом Путиным. Надеюсь, мы продолжим и дальше много раз встречаться и использовать для этого разнообразные возможности. Пожалуйста, поддержите наши шаги в направлении заключения мирного договора. Я хочу попросить всю аудиторию поддержать нас энергичными аплодисментами. (Аплодисменты.) Большое спасибо, господа.

В 2020 году Токио совершенно преобразится ко времени проведения Олимпийских и Паралимпийских игр. Может быть, даже беспилотные автомобили будут не просто ездить по земле – они станут летающими автомобилями, которые с какого-то момента смогут подниматься в воздух.

Сейчас в Японии начинается новая эпоха благодаря новому поколению жителей нашей страны, а также благодаря тем людям, которые приезжают к нам со всего мира. Я хочу обратиться к российской молодёжи – надеюсь, что меня услышат. Пожалуйста, приезжайте в Японию, живите у нас, учитесь, работайте и создавайте новую Японию вместе с нами, японцами.

Будущее – это и есть надежда. Поэтому именно воспитание молодёжи, которая сможет от всего сердца поверить в это, – это важнейшая обязанность всех людей, которые руководят страной.

В то, что формирующееся в Японии молодое поколение, объединив усилия с молодёжью из России, Китая, Республики Кореи и Монголии, станет движущей силой для создания мира и процветания в Азии и во всем мире в конечном счёте, для того, чтобы наступила такая эпоха, которая будет полна надежд, – в это я верю, на это я надеюсь каждый день, не проходит и дня, чтобы я не думал об этом.

Надеюсь и далее работать, отдавая этой цели всего себя. Большое спасибо вам.

Давайте ещё встретимся. До новых встреч!

С.Брилёв: Господин Абэ, Вы раскинули такую широкую сеть вопросов, что я даже не знаю, с чего начать. Мы с Вами встречались в мае, я Вам очень благодарен за интервью в канун Петербургского форума. С большим удовольствием я с коллегами сделал фильм о российско-японском сотрудничестве, где было, кстати, много и таких примеров. Но, Вы знаете, на что я обратил внимание, когда мы его монтировали? Не было примеров с Курильских островов. Как Вы представляете себе совместную хозяйственную деятельность на том, что мы называем южные Курилы? Это что может быть?

С.Абэ: В позапрошлом году мы с Президентом Путиным встретились на моей родине, в Нагато. Мы говорили о том, что до сих пор, к сожалению, у нас нет мирного договора. Мы договорились, что необходимо менять подходы, с тем чтобы наши народы понимали значение того, что мы можем решить все имеющиеся проблемы и заключить мирный договор. Именно совместная хозяйственная деятельность является путём к этой цели. Благодаря совместной деятельности наши народы начнут глубже понимать друг друга, создадут хорошие отношения дружбы. И мы сейчас ведём переговоры для практического применения этого подхода, чтобы не только люди, проживающие на островах и в Японии, но и все люди понимали необходимость разрешения этой проблемы и заключения мирного договора. Я в это верю.

С.Брилёв: Владимир Владимирович, я сейчас, наверное, скажу самую страшную фразу во всей моей жизни – я решил поставить себя на Ваше место. И подумал: 1956 год, Московская декларация, проявление доброй воли, упоминание двух островов, возможный выход на мирный договор. Но после этого достаточно стремительно начала меняться ситуация не в сторону доброй воли, в частности, совершенно очевидная вещь – это размещение американских войск на Японских островах, в том числе наступательных элементов американских вооружённых сил.

Если мне позволительно задать этот вопрос, а Вы в ходе Ваших переговоров затрагивали тему: а что, если на том, что сегодня является российскими южными Курилами, ключевыми совершенно островами в плане выхода в Тихий океан, – вдруг и там возникнут американские войска? Это является темой переговоров или нет?

В.Путин: Прежде всего хочу сказать, что Синдзо прав: и он, и я, мы хотим выйти на заключение мирного договора. Считаю, что это чрезвычайно важно и в наших двусторонних отношениях, и с точки зрения создания благоприятных условий для развития ситуации в мире, об этом Председатель Си Цзиньпин только что говорил. Нам нужно создать благоприятные условия в регионе. И я полностью с этим согласен. Япония – наш естественный партнёр, и мы хотим развивать полноценные отношения.

Вопросы безопасности имеют большое значение, и мы их все обсуждаем, в том числе и с тех позиций, о которых Вы сейчас сказали. Нас, естественно, не могут не беспокоить многие аспекты военного сотрудничества в регионе, в том числе продвижение американских систем противоракетной обороны. Всё это является предметом наших переговоров.

Я сейчас не буду вдаваться в детали, хотел бы оттолкнуться от того, что сказал Синдзо, а именно: он предложил менять подходы. Вот не поверите, честно вам скажу, это такая простая мысль, но она пришла мне в голову прямо сейчас, вот прямо здесь. 70 лет мы пытаемся выйти на решение спорных вопросов. Вы упоминали о декларации 1956 года. Она же была не просто подписана, она была ратифицирована и парламентом Японии, и Верховным Советом СССР. Потом японская сторона от выполнения этой декларации отказалась. Мы сейчас вернулись к рассмотрению этих вопросов. Так вот 70 лет мы ведём переговоры. Синдзо сказал: давайте поменяем подходы. Давайте.

Так вот какая идея мне пришла в голову: давайте заключим мирный договор, – не сейчас, но до конца года – без всяких предварительных условий. (Аплодисменты.) Я даже не просил поддержать аудиторию меня аплодисментами. Благодарю вас за эту поддержку.

А потом на основе этого мирного договора как друзья продолжим решать все спорные вопросы. Разумеется, мне кажется, что это облегчило бы нам решение всех проблем, с которыми мы не можем справиться на протяжении 70 лет.

С.Брилёв: 16 часов 30 минут, 12 сентября, время пошло до конца года.

Я думаю, мы неизбежно вернёмся сегодня к этой теме ещё раз. Сейчас я хотел бы предложить выступить Премьер-министру Республики Корея господину Ли. Прошу Вас.

Ли Нак Ён (как переведено): Уважаемый Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин! Уважаемый Председатель КНР господин Си Цзиньпин! Уважаемый Президент Монголии господин Баттулга! Уважаемый Премьер-министр Японии господин Синдзо Абэ! Уважаемые представители правительств и бизнеса разных стран!

Ведущие лидеры стран Северо-Восточной Азии собрались на этой площадке, чтобы объединить усилия и идеи для развития Дальнего Востока и обеспечения мира и процветания в регионе. Это имеет большое значение. Этот форум проводится в четвёртый раз. Для меня очень большая честь выступить на сегодняшнем форуме.

Уважаемые участники форума!

Дальний Восток с давних времён был точкой соприкосновения восточной и западной культур, также был узлом соединения континента и океана. В последнее время он находится в центре внимания в качестве ключевого звена по самому короткому маршруту Северо-Восточная Азия – Европа благодаря Северному морскому пути. Потенциал данного региона динамично реализуется на основе политики Президента Путина, направленной на развитие Дальнего Востока.

По итогам 2017 года в данном регионе темпы роста промышленного производства превысили среднероссийские показатели. Количество инвесторов, работающих на 18 ТОРах, увеличилось со 111 в 2016–м до 210 в 2017 году.

Дальний Восток имеет очень важное значение в корейско-российских отношениях. По итогам 2017 года на долю Дальнего Востока приходилось около 37,5 процента от общего объёма двусторонней торговли. Среди 150 предприятий, работающих на российском рынке, 39 работает здесь.

В 2014 году вступило в силу соглашение об отмене визовых требований, благодаря чему Владивосток стал популярным направлением для корейских туристов. Сочетание величия природы, разнообразия культуры Евразии стало основой того, что Владивосток стал широко известен в Корее. В 2017 году количество корейцев, посетивших Владивосток, увеличилось в два раза по сравнению с 2016 годом и составило 100 тысяч человек.

Дальневосточный федеральный университет, где ежегодно проходит ВЭФ, также имеет скорее особую связь. В этом университете впервые в мире был открыт факультет корееведения. Здесь сохранились давние традиции и история изучения корееведения. Президент Республики Корея Мун Чжэ Ин в своём выступлении на третьем Восточном экономическом форуме представил новую северную политику. Корея стремится к соединению транспортной, логистической и энергетической инфраструктуры в Евразии, что позволит создать новую движущую силу для корейской экономики, а также обеспечить мир, стабильность и всеобщее процветание Евразийского континента. Ключевой ареной данной политики является Дальний Восток.

Вместе с тем Президент Мун Чжэ Ин предложил навести девять мостов сотрудничества. «Девять мостов» означают ключевые сферы взаимодействия между нашими странами – это газ, железная дорога, электричество, судостроение, создание рабочих мест, сельское хозяйство, рыболовство, развитие морских портов и Северного морского пути. За год усилия правительства и частного сектора позволили достичь хотя и недостаточных, но значимых результатов по этим девяти направлениям.

Сегодня я хотел бы в своём выступлении сделать обзор достигнутых результатов и наметить ориентиры дальнейшего сотрудничества.

Во-первых, судостроение, морские порты и Северный морской путь – это те сферы, где можно добиться результатов в краткосрочной перспективе. Я надеюсь на то, что мы именно в этих сферах создадим истории успеха. Это станет условиями формирования атмосферы взаимного доверия и сотрудничества.

В прошлом году Президент Путин принял участие в торжественной церемонии имянаречения ледокольного танкера-газовоза «Кристоф де Маржери», построенного на верфи в Южной Корее. После чего пять танкеров были переданы заказчику, и они доставляют природный газ с полуострова Ямал в Китай. Успешное освоение Северного морского пути приведёт к значительному улучшению не только условий транспортировки энергетического топлива, но и общей логистической среды в Евразии.

Совместно компаниями двух стран продвигается проект по модернизации судоверфи «Звезда». Я надеюсь на успех проекта и формирование основ для будущих совместных проектов.

Корейское правительство оказало поддержку проведению ТО для проекта порта «Славянка». В перспективе будет искать меры по расширению сотрудничества.

Корейские малые и средние предприятия с богатым опытом и конкурентными преимуществами, особенно в ТОРах и свободном порту Владивосток, также вышли или готовятся к выходу в девяти сферах, новых сферах.

Во-вторых, у Кореи и России в сферах сельского хозяйства и рыболовства есть уже давняя история сотрудничества. Теперь производство, переработка, реализация, туризм и культура в комплексе должны стать объектом поиска новых форм взаимодействия.

Сейчас семь корейских компаний производят в год на Дальнем Востоке около 60 тонн сои и кукурузы. Особенно соя, не содержащая ГМО, получает высокую оценку. Но мы хотим, чтобы двустороннее сотрудничество в аграрном секторе вышло за рамки простого производства и дошло до переработки и связи с туризмом. Для создания сотрудничества, направленного в будущее, в ходе саммита в этом году в июне была достигнута договорённость о регулярном проведении бизнес-диалога в сфере сельского хозяйства. Дальневосточный регион обладает богатыми морскими ресурсами, поэтому возможно реализовывать проекты с высокой добавленной стоимостью.

В-третьих, проекты в сфере железной дороги, газа и электричества для соединения Евразии – это всеми желаемые проекты. Но для реализации данных проектов требуются масштабные инвестиции в долгосрочной перспективе, а также тщательная подготовка с учётом изменений международных обстоятельств. Корея и Россия уже 20 лет назад начали работу в сфере железной дороги, электричества, газа для соединения Корейского полуострова и России в рамках трёхсторонних проектов. Но, к сожалению, нам не удалось достичь прогресса из–за ряда вопросов, в том числе северокорейской ядерной проблемы.

Однако позитивные изменения обстановки на Корейском полуострове открыли новые возможности. В июне текущего года состоялся визит Президента Мун Чжэ Ина в Россию, и наши страны договорились начать совместное исследование трёхсторонних проектов. И здесь, на площадке Восточного экономического форума, впервые была проведена сессия на тему сотрудничества юга и севера Кореи и России. Я надеюсь, что было активное обсуждение с участием экспертов.

Хочу выразить благодарность за внимание российского Правительства и научных кругов, которое уделяется трёхсторонним проектам.

Вчера я увидел, что логистическая компания использует Транссиб для транспортировки грузов из Владивостока в Санкт-Петербург в крупнотоннажных контейнерах. Президент Республики Мун Чжэ Ин в своём выступлении на церемонии 15 августа по случаю освобождения Кореи предложил создать железнодорожное сообщество Восточной Азии с участием Кореи, России, Китая, Японии и Монголии. Создание такого сообщества с участием США будет способствовать активизации экономических контактов в регионе, а также станет основой для многостороннего механизма мира и безопасности в Северо-Восточной Азии. Корейское правительство будет прилагать усилия для реализации данной инициативы путём активного обсуждения со странами региона, а также создания соответствующих условий. Прошу лидеров стран Северо-Восточной Азии оказать содействие в этом вопросе.

В-четвёртых, наше взаимодействие на «девяти мостах» мы должны продолжать. Нам необходимо искать и новые сферы сотрудничества. Корея и Россия уже определили новые сферы: Здравоохранение, окружающая среда, образование как дополнительные сферы нашего взаимодействия. И в сфере инфраструктурных проектов можно надеяться на расширение сотрудничества.

Корея обладает отличными медицинскими кадрами. Кроме того, у нас есть развитая система всеобщего медицинского страхования и успешно эксплуатируется медицинская информационная система на основе ИКТ. Предоставление качественных медицинских услуг будет вносить весомый вклад в развитие Дальнего Востока и привлечение инвестиций в данный регион. В строительстве инфраструктуры мы можем поделиться опытом технологий корейских предприятий.

Мы надеемся на конкретизацию сотрудничества в сфере окружающей среды, включая утилизацию отходов. Таким образом, сферы сотрудничества между нашими странами безграничны.

В-пятых, для систематизации и расширения двустороннего сотрудничества на Дальнем Востоке необходимо создавать и активизировать различные совещательные каналы на правительственном, региональном, частном и предпринимательском уровнях. В этом направлении за год у нас уже есть результаты.

Председатель Комитета по северному экономическому сотрудничеству Сон Ён Гиль и заместитель Председателя Правительства господин Трутнев провели совещание по продвижению проектов на Дальнем Востоке. В двух странах были учреждены деловые советы компаний, регулярно проводят День корейского инвестора.

В ноябре текущего года состоится первый российско-корейский региональный форум в городе Пхохан, где находится известная компания POSCO. С корейской стороны будут принимать участие 17 региональных органов власти и девять региональных правительств России. Надеюсь на создание тесной сети связей между регионами для укрепления дальнейшего сотрудничества.

На площадке нынешнего Восточного экономического форума нашими правительствами завершена работа по формулировкам плана действий по сотрудничеству в строительстве «девяти мостов». Надеемся на скорейшее подписание данного документа для поиска различных инвестиционных проектов и их системной реализации.

Уважаемый Президент Владимир Владимирович Путин! Уважаемый Председатель господин Си Цзиньпин! Уважаемый Президент господин Баттулга! Уважаемый Премьер-министр Японии Синдзо Абэ!

Две Кореи, Россия, Китай, Япония, США с 2003 по 2008 год проводили шестисторонние переговоры для разрешения северокорейской ядерной проблемы. Многие заинтересованные страны, включая Монголию, также надеялись на успех этих переговоров. Но, к сожалению, эти переговоры не завершились успешными результатами. Однако корейское правительство выражает глубокую благодарность всем странам за оказанную поддержку и содействие.

После этого поиск путей по урегулированию северокорейской ядерной проблемы продолжался, но ситуация на Корейском полуострове дошла до кризисного момента. В этом году на Корейском полуострове происходят большие изменения. Состоялось два межкорейских саммита и первый северокорейско-американский саммит. Через несколько дней будет впервые открыт постоянный пункт связи между двумя Кореями. В ближайшее время Президент Мун Чжэ Ин посетит Пхеньян, состоится третья в этом году встреча лидеров двух государств. Также ожидается возобновление встреч на высоком уровне Северной Кореи и США.

Этот ряд переговоров позволит достичь практического прогресса и денуклеаризации, установления мира на Корейском полуострове. Юг и Север идут по пути, который ещё никем не был пройден, к новому будущему. Нам нужно больше мудрости, смелости и терпения. Но какие бы трудности нас ни ожидали, мы не откажемся от пути к миру. Южная и Северная Корея к прошлому волнению о войне и бесконечному противостоянию не должны и не будут возвращаться.

Для денуклеаризации и создания мирного режима на Корейском полуострове необходимо содействие и международного сообщества. Корейское правительство прилагает максимум усилий для получения поддержки со стороны международного сообщества. Правительство Кореи, как и прежде, будет стараться для достижения денуклеаризации и установления мира в условиях доверия и получения поддержки со стороны лидеров заинтересованных стран.

Надеемся, что Корейский полуостров, который был «горячей точкой», станет источником мира и процветания в Северо-Восточной Азии. Мы будем продвигаться по этому пути. Прошу поддержки и активного содействия всех лидеров Северо-Восточной Азии, для того чтобы эти усилия принесли плоды. Только создание транспортно-логистической инфраструктуры позволит установить мир. Это является темой нынешнего форума «Дальний Восток: расширяя границы возможностей», расширение для мира и процветания всей Евразии.

Надеемся на наведение «девяти мостов» между Дальним Востоком и Корейским полуостровом, гармоничное сочетание корейской новой северной политики с новой восточной политикой России, концепцию «Один пояс – один путь» Китая, инициативу «Путь развития Монголии», планы сотрудничества по восьми направлениям Японии. Это станет отправной точкой для достижения нашей общей цели обеспечения мира и всеобщего процветания в Северо-Восточной Азии.

В этот раз я приехал на самолёте, но в следующий раз хочу приехать на поезде во Владивосток, и для этого я прошу лидеров оказать содействие в реализации этой мечты.

Спасибо.

С.Брилёв: Я обещаю вернуться к восточной тематике через три минуты. Просто в Москве 10 утра, и я смотрю, что московская часть аудитории начинает просыпаться, а есть европейские вопросы, которые нас тоже интересуют. Я прошу прощения у остальных участников сессии, но, Владимир Владимирович, не могу Вам не задать вопрос минимум как журналист, потому что мы все за этим следим, европейская часть.

В последние трое-четверо суток появились минимум две версии, что же произошло с этими двумя молодыми людьми с фотографий в Англии по поводу «дела Скрипалей». То ли они специально лезли в камеру, чтобы их сфотографировали, и был отправлен месседж – «это русские», то ли это совсем непрофессиональные люди, коль они попались во все камеры. Может быть, у Вас какая–нибудь третья версия есть?

В.Путин: В принципе мы, конечно, посмотрели, что это за люди. Мы уже знаем, кто они такие, мы их нашли. Надеюсь, что они сами появятся и сами о себе расскажут. Это будет лучше для всех. Ничего особенного и криминального нет, уверяю вас. Посмотрим в ближайшее время.

С.Брилёв: Они гражданские?

В.Путин: Гражданские, конечно.

С.Брилёв: Ладно. Будем ждать.

Давайте тогда спокойно вернемся к Восточному форуму.

В.Путин: Я хочу к ним обратиться, чтобы они услышали нас сегодня. Пускай они придут куда–нибудь к вам, в средства массовой информации, и всё расскажут.

С.Брилёв: Давайте в субботу, ко мне в студию. Я готов.

Вернёмся к Корее. Заглянем в послезавтра. Допустим, Северная Корея говорит. Мы слышим Северную Корею во всех выступлениях без конца, и понятно, что экономическое развитие Дальнего Востока в значительной степени зависит от решения этой проблемы. Наступает послезавтра. Северная Корея соглашается отказаться от ракет и ядерного оружия. Естественно, она захочет гарантии ненападения. Какие это могут быть гарантии?

Здесь, на Дальнем Востоке, кстати, схема есть. Япония находится под «ядерным зонтиком» Соединённых Штатов объективно. А Северной Корее такой «ядерный зонтик» в плане неприкосновенности кто должен дать? Китайская Народная Республика? Российская Федерация? Я обращаюсь прежде всего к лидерам ядерных держав, если мы говорим таким языком. Может быть, Председателя Си попросим первым ответить на этот вопрос?

Си Цзиньпин: Действительно, это проблема Корейского полуострова, я сказал об этом раньше, по этому вопросу все мы являемся вовлечёнными странами. И мы оказались перед лицом влияния разных факторов. За последнее время можно увидеть, что соответствующие политические консультации вернулись в ожидаемое русло для всех сторон.

Сейчас ситуация идёт в лучшую сторону. Это досталось нам весьма нелегко. Все вовлечённые стороны и соответствующие страны должны тщательно дорожить этим, потому что корейская проблема, ядерная проблема Корейского полуострова существует уже несколько десятков лет.

Сейчас возникло окно возможностей. Нам надо этим дорожить, а также нам следует иметь уверенность в этом. Если изначально не было бы уверенности, то не продвигался бы этот вопрос. Поэтому очень важна уверенность.

Второе: очень важна терпеливость. Такая проблема, которая существует уже долгое время, не может решаться одним махом, а также за одни консультации. Я вижу, что сейчас все стали более рациональными по этому вопросу и продолжают переговоры. Это очень важно и необходимо.

Пока взаимоотношения между соответствующими сторонами по этому вопросу показывают благоприятную тенденцию, сохраняются контакты между Пхеньяном и Вашингтоном, Северной и Южной Кореей. И скоро состоится новая встреча лидеров Севера и Юга. Между Китаем и КНДР мы тоже продвигаем процесс денуклеаризации и положительное интерактивное взаимодействие на этом пути. Мы с Премьер-министром Абэ сегодня утром об этом говорили. Все мы продолжаем активные консультации, согласования. И на этом основании мы все находимся в русле политического урегулирования для решения этого вопроса. Поэтому нам очень важна терпеливость.

Тем более очень важна решимость. Для Китая и России мы уже разработали совместную дорожную карту. С одной стороны, мы содействуем процессу денуклеаризации на Корейском полуострове. С другой стороны, необходимо создать механизм обеспечения мира на полуострове. Одна страна не может в одиночку дать такую гарантию.

Нужны совместные усилия со стороны международного сообщества. Думаю, что с нашей стороны, а также со стороны России такое желание есть. Мы будем в свою очередь продвигать наши усилия, но тоже хотим совместных гарантий международного сообщества.

Но самые главные игроки в этом вопросе – это прямо вовлечённые страны. Я имею в виду КНДР, Республику Южная Корея и США. Мы всегда говорим, что, кто узел завязал, пусть он его и развяжет. Поэтому мы готовы содействовать этому процессу для денуклеаризации Корейского полуострова, для создания механизма мира. Уверен, что при общих усилиях такая цель вполне осуществима.

С.Брилёв: Владимир Владимирович, китайцы северокорейцам дали самолёт, может быть, и «зонтик» в него положили, но явно не ядерный. Россия готова была бы предоставить «ядерный зонтик» Северной Корее?

В.Путин: У Китая есть «ядерный зонтик», Китай в этом смысле чувствует себя достаточно уверенно. Тем не менее полностью согласен с тем, что только что было сказано Председателем Си Цзиньпином, а также и с тем, что сказал Премьер-министр Японии господин Синдзо Абэ.

Действительно, Президент Трамп проявил, как он сказал, новаторский подход к взаимодействию с Северной Кореей. Согласен, это и проявление определённой смелости и новаторского подхода, всё верно. Но ведь Северной Корее в ответ на её действия по денуклеаризации были обещаны гарантии безопасности, о чём Вы сейчас сказали.

Северная Корея предприняла определённые шаги по денуклеаризации, она взорвала свой полигон ядерных испытаний, уничтожила его, но она, видимо, ждёт в ответ каких–то хотя бы сигналов. И мне представляется контрпродуктивным, когда от Северной Кореи требуют сделать всё, а противоположная сторона не будет делать ничего. Северная Корея только должна поверить на слово, что ей будет хорошо от этого.

Какие гарантии могут быть? Международные гарантии. У нас же есть такой формат, как шестисторонние переговоры. И международное сообщество может дать такие гарантии, в том числе и обеспеченные присутствием в этих договорённостях ядерных держав. Китай и Россия являются участниками этих переговоров.

Но если Северная Корея удовлетворится только исключительно американскими гарантиями, то мы будем рады и этому, но это, наверное, вряд ли произойдёт, нам нужно быть реалистами. И мне кажется, международные гарантии в данном случае будут здесь уместными, и об этом можно говорить.

С.Брилёв: У нас уже была «шестёрка» по Ирану, и мы знаем позицию Президента Трампа по этой теме. А то, что он сейчас встретился с Ким Чен Ыном, нет опасности того, что если американцы только на себя возьмут переговоры с Северной Кореей, то всё может закончиться примерно так же, как с Ираном: договаривались все, а потом вообще коллапс договорённостей?

В.Путин: Вы знаете, дело в том, что договаривались–то по Ирану в основном тоже американцы и иранцы. Мы только сопровождали, если уж по–честному раскрыть «кухню», поддерживали этот процесс. В основе–то их договорённости. Поэтому, конечно, такие опасности всегда подстерегают нас, но это не значит, что не нужно ничего делать, и не значит, что не нужно идти вперёд.

С.Брилёв: Я вам всем хочу рассказать одну историю про место, где вы все точно не были. Внутри демилитаризованной зоны на межкорейской границе с северокорейской стороны есть павильончик, не где ведутся мирные переговоры, а где было заключено тогда перемирие. И в этом павильончике, когда ты приходишь на экскурсию, тебе показывают «флаг врага», который враг оставил, – я, кстати, цитирую северокорейского экскурсовода. Так вот «флаг врага» там – это не американский флаг. Это флаг Организации Объединённых Наций, потому что под ним шла война.

Кстати, если взглянуть на состав формально ооновских сил в той войне, то мы там с вами найдём Эфиопию, Колумбию, кроме крупных держав. Так что ещё не очень понятно, кому заключать мирное соглашение.

Хочу Премьер-министра Ли спросить: скажите, пожалуйста, ооновские силы, под флагом ООН, стоящие на межкорейской границе, – это де–факто американские силы, влияют на ваш процесс переговоров с Севером?

Например, договорились вы с северянами железную дорогу соединить, и вот она сюда придёт, под Владивосток, в Хасан. Но вы вольны, сами корейцы, договариваться о том, как вы пересекаете границу? Или вам тот самый ооновский буфер в лице Соединённых Штатов говорит: это можно, а вот это нельзя; железную дорогу лучше не надо, а газопровод постройте.

Ли Нак Ён: Прежде всего хотел бы отметить, что на сегодняшний момент железнодорожное сотрудничество на этапе взаимного изучения. Процедура такова, что участвует руководство ООН в этом процессе, но не является препятствующей стороной, потому что Южная и Северная Корея стали членами ООН в 1991 году одновременно.

С.Брилёв: Когда будет заключён, если будет заключён, мир между Севером и Югом, ооновский вооружённый буфер должен остаться на демаркационной линии?

Ли Нак Ён: Думаю, что этот вопрос будет зависеть от дальнейшего обсуждения. Конечно же, войска ООН являются инструментом для поддержания мира. Я не думаю, что это будет препятствующим инструментом в дальнейшем. Не знаю, интересуетесь ли Вы американскими войсками на территории Республики Корея? Это вопрос военного альянса Кореи и США. Сейчас Северная Корея не поднимает данный вопрос.

С.Брилёв: Премьер-министр Абэ, Вы уже затронули тему межкорейской договорённости. Больше того, я объясню для тех, кто не в курсе, что два значка у Вас на лацкане: один – это член парламента, другой – знак солидарности с японцами, похищенными Северной Кореей.

Помимо эмоций, если мы говорим о таком рациональном вопросе, как гарантии безопасности Северной Кореи в случае, если она отказывается от ракет и ядерного оружия, что является предусловием для экономического процветания? Кто должен был бы дать эти гарантии? И какие это гарантии должны были бы быть?

С.Абэ: Этот вопрос уже изложен в резолюции Совбеза ООН. Здесь присутствуют пять лидеров, которые, по–моему, едины в том, чтобы от КНДР потребовать ликвидации оружия массового уничтожения и полного необратимого и верифицируемого отказа от ядерного оружия. Вот это наши общие цели.

Только что Президент Путин по поводу новаторского подхода США высказался несколько скептически. США действительно долгое время не думали даже о встрече на высшем уровне, но Президент Трамп взял на себя риск и показал тем самым, что если КНДР поступит правильно, то эту страну ждёт светлое будущее. И на этой основе по принципу полного необратимого и верифицируемого отказа от ядерного оружия приведёт к смягчению санкций.

Пока ещё мы на этом уровне. Наш бывший Премьер-министр Коидзуми встретился с Ким Чен Иром, и оба лидера приняли Пхеньянскую декларацию, в которой было сказано о похищении японских граждан, ракетно-ядерной проблеме КНДР и заключении договора о нормализации дипотношений между нашими странами.

У нас есть основной договор между Японией и Южной Кореей. При этом после заключения Япония Южной Корее оказала экономическую помощь и содействие. Сейчас мы, решив все проблемы, готовы оказать экономическую помощь КНДР.

С.Брилёв: Владимир Владимирович, Вы ещё спрашиваете?

В.Путин: Да. Я без всякого скепсиса сказал о действиях Президента Трампа, без всякой иронии. Я действительно считаю, что это новаторский подход, и он проявил мужество, политическую смелость.

Если Северная Корея что–то делает на пути денуклеаризации, она ожидает в ответ каких–то встречных шагов, а не просто бесконечных требований полного разоружения до решения вопроса о том, а как же будет обеспечена её безопасность. Вот и всё. Но это же элементарная формальная логика.

С.Брилёв: Валентина Ивановна Матвиенко была в Пхеньяне и передала Ваше личное послание Ким Чен Ыну, Владимир Владимирович. Мы ждём его здесь?

В.Путин: Мы его приглашаем. Так что в любое удобное для него время он может приехать.

С.Брилёв: Давайте немножко отойдём от Кореи, потому что, мне кажется, мы здесь всё для себя выяснили.

Я воспользуюсь соседством с Премьером Абэ, чтобы задать ему вот какой вопрос. Если Вы не бизнесмен, Вы даже немножко утомлены обычно количеством бизнес-примеров, которые звучат, то нам, простым налогоплательщикам, подавай что–нибудь зримое: мост с Хоккайдо на Сахалин, туннель с Сахалина на материк. Насколько это реалистичные проекты, на Ваш взгляд?

С.Абэ: Что касается этой идеи, прежде всего я хотел бы немножко рассказать об отношениях между Японией и Владивостоком.

Владивосток 100 лет назад был соединён Транссибирской магистралью. Это открыло для японцев кратчайший путь поездки в Европу. Японцы тогда начали свои поездки из Владивостока. Сейчас Владивосток является воротами в Азиатско-Тихоокеанский регион. Таким образом, Владивосток является такими воротами, и Россия одновременно является европейской и азиатской страной. И то, что Япония укрепила отношения с Россией – это приведёт к соединению Японии с Европой от Японского моря до Восточно-Китайского моря. Таким образом, это большое пространство Северо-Восточной Азии будет соединено.

Что касается этого проекта – это соединение железнодорожным переходом материковой части России и Сахалинского острова, а потом уже дойти до Японии. Для этого необходимо прежде всего между экспертами тщательно изучить технические возможности и экономическую рентабельность.

Что касается Транссибирской магистрали, то мы знаем, что Президент Путин усиленно продвигает обещания увеличения мощности Транссибирской магистрали.

Что касается наших отношений с Россией, то с прошлого месяца уже были начаты перевозки почтовых отправлений в 13 европейских стран через Транссибирскую железнодорожную магистраль. Тарифы одинаковые, а время нахождения в пути – половина. Нам необходимо шаг за шагом продвигать наши совместные проекты.

С.Брилёв: Президент Баттулга, Вы нам рассказывали о желании экспортировать монгольский уголь, в частности в Японию, через Россию. Вам такие мосты нужны?

Х.Баттулга: Монголия богата ресурсами, не имеет выхода к морю, и, как я сказал в своём выступлении, основным покупателем является Китай. Мы хотели бы выйти на японский и корейский рынок через территорию России. Мы подписали договор о 25–летних льготных тарифах по перевозке монгольского угля в остальные страны.

Думаю, что к 2030 году население нашего региона очень резко возрастёт, поэтому резко возрастёт потребление электроэнергии. Хотели бы отказаться от теплоэлектростанций и, например, создать новые, может быть, ядерные станции. Тем не менее наряду с этим продвигаем идею создания единой энергетической системы во всей Азии. Железная дорога является большим подспорьем для нас, чтобы получить доступ к морю.

С.Брилёв: Уважаемый Председатель Си, из Китая пришла идея «Один пояс, один путь». Так или иначе мы к ней возвращаемся. Те проекты, которые мы сейчас упомянули, как они сопрягаются с Вашей историей? И как, на Ваш взгляд, идёт сопряжение с «евразийским проектом»? Это очень красивое и правильное словосочетание, однако что на практике мы имеем?

Си Цзиньпин: Действительно, «Один пояс, один путь» – очень популярное название. Пять лет тому назад я выдвинул эту инициативу: «Один пояс» я выдвинул в Казахстане, в университете Назарбаева, а «Один путь» – это морской Шёлковый путь, – я выдвинул в Индонезии.

Эта инициатива была основана на китайской истории, когда у нас была процветающая эпоха, западная и восточная цивилизации были хорошо сочтены. С учётом такой гармонии мы считаем, что сегодня мы вполне можем создать такую процветающую эпоху, где царит долгосрочный мир, согласие, гармония и взаимная выгода. Поэтому появилась такая инициатива. Потом, видимо, эта инициатива встретила положительный отклик со всех сторон. Также такая инициатива уже превысила рамки её исторического понятия с участием всё больших и больших стран мира.

В позапрошлом году мы провели форум «Один пояс, один путь». В следующем году мы будем также продолжать проводить его в Китае. Это будет где–то весной следующего года в Пекине.

За эти пять лет, я посчитал, те страны, которые расположены вдоль этой линии, мы с ними имели торговлю уже в размере больше 5 триллионов долларов США. Это реальный результат. Наши внешние накопленные инвестиции за рубежом составили 60 миллиардов долларов США. Мы создали для этих стран около 200 тысяч новых рабочих мест.

Только что мы в Пекине провели форум китайско-африканского сотрудничества с участием почти всех стран этого континента. Все африканские страны, те страны, с которыми мы имеем дипломатические отношения, приехали в Пекин на этот форум. Мы подписали итоговые документы с ними о сопряжении инициативы, в частности, «Один пояс, один путь». Мы подписали также двусторонние документы. Это общие итоги нашего сотрудничества.

А что касается нашего сотрудничества с Россией, Японией в рамках «Один пояс, один путь», также сопряжения «Один пояс, один путь» с ЕАЭС, со стратегией развития Монголии, мы ведём эту работу. Сотрудничество вполне успешно продвигается, налицо уже первые результаты. Мы разработали ещё более грандиозные программы на будущее. Предстоит целый ряд значимых проектов, которые будут реализованы.

Мы выдвинули целый ряд конкретных предложений в рамках этой инициативы, в частности, обеспечение транспортной взаимосвязанности, это очень важное направление. Конечно, нужно финансовое сопровождение, научно-технологический обмен.

И второе, что касается сотрудничества, – это конкретные проекты, информационный обмен мнениями и финансовые потоки, а также гуманитарное содержание, это сближение народов. Поэтому «Один пояс, один путь» – это не только конкретные проекты сотрудничества, это всеобщее понятие, охватывающее много направлений.

Я уверен, что в сотрудничестве с Россией, Монголией, другими странами Северо-Восточной Азии мы будем успешно продвигать процесс в рамках этой инициативы. Также ожидается значительный подъём нашего сотрудничества, я уверен в этом.

Спасибо.

С.Брилёв: Где «Один пояс, один путь», там и расчёты. Вы сейчас всё упоминали в долларах США, давайте с простого начнём. Вы вчера с Владимиром Путиным вечером гуляли, я смотрел съёмку в ночном эфире, не очень хорошо слышно было, кажется, кто–то кому–то из вас задолжал или вы рассчитывались: кто–то хотел в рублях платить, кто–то в юанях. Вы там что, икру покупали, Владимир Владимирович, или селёдку? Что там было?

В.Путин: Мёд.

С.Брилёв: Мёд.

Действительно, плохо было слышно, и я так и не понял, как вы решили – кто–то в рублях, кто–то в юанях? По какому курсу: по кросс–курсу, через доллар? Как вы это всё рассчитываете?

Понятно, что я это говорю к серьёзной теме – к расчёту в национальных валютах. Популярная идея, но на прошлой неделе в Москве был Московский финансовый форум, Алексей Леонидович Кудрин выступал, и он некий скептицизм всё–таки высказал, потому что говорит, что это будет дополнительная нагрузка на бизнес, по крайней мере, исходя из тех правил, которые есть сегодня.

Переход на торговлю в национальных валютах – насколько это всё–таки реалистично, на Ваш взгляд?

В.Путин: Если позволите, два слова об инфраструктуре, это очень важный вопрос.

Во-первых, мы целиком и полностью поддерживаем идею Председателя Си Цзиньпина по поводу сопряжения его идей, связанных с развитием инфраструктуры и сотрудничества в рамках идеи «Один пояс, один путь», и сопряжения этой работы с нашими интеграционными процессами в рамках ЕврАзЭС.

В рамках ЕврАзЭС мы уже со многими странами региона ведём переговоры. В Азии с Вьетнамом подписано соглашение о зоне свободной торговли, ведётся работа с Сингапуром. С Китайской Народной Республикой мы подписали соглашение о сотрудничестве, оно носит непреференциальный режим. Речь там о таможенных процедурах, о защите интеллектуальной собственности, о работе в сфере электронной торговли. И это всё двигается.

Смотрите, вчера – самый свежий пример, пресса тоже об этом говорила – было подписано соглашение о работе известной компании Alibaba с нашим Mail.ru, «Мегафоном», РФПИ – Российским фондом прямых инвестиций. И мы рассчитываем на то, что это будет серьёзным вкладом в развитие электронной торговли. Это ведь тоже сопряжение предложенного Китаем проекта «Один пояс, один путь» и наших усилий в области ЕврАзЭС, в данном случае в области электронной торговли.

Что касается инфраструктуры, не менее важно для нас, я много раз говорил и сегодня в выступлении упоминал о развитии «Транссиба» и БАМа. Для того чтобы развивать «Транссиб», а это нужно делать, мы делаем, и будем делать, но вопрос в объёмах. Что нам делать, туннели новые строить или нет, Северомуйский туннель, для примера? Конечно, надо бы. Это существенно раскроет наши возможности по перемещению грузов, но это не может быть только один уголь. А если угольная отрасль немножко «присядет» в мире? Нам нужно гарантировать объём перевозок и контейнерных. Для этого нам нужно сотрудничать и с Китаем, и с Японией, и с Южной Кореей, и с Монголией.

Вы спросили о мосте на Сахалин. Да, это существенным образом раскроет потенциал портов Сахалина. Но нужно понять объём перевозок. Поэтому в этом смысле нам крайне важно наладить сотрудничество со странами региона. От этого зависит принятие нами экономических решений по объёмам инвестиций в развитие своей собственной инфраструктуры. Это не праздные встречи и не праздные разговоры.

Расчёт в национальных валютах – конечно, все эксперты понимают это, что нам нужно двигаться поэтапно. Мы и будем действовать поэтапно. Сейчас уже рубль и юань торгуются на Московской бирже. Некоторые товары торгуются больше в долларах, особенно это однородные товары углеводородной группы: нефть, газ.

Скажем, в расчётах со странами СНГ и со странами ЕврАзЭС у нас рубль активно сейчас используется при выручке от экспорта, по–моему, тоже 71 процент, а при выручке от импорта – 79 процентов в рублях фиксируется.

С учётом того, с чем мы сталкиваемся при расчётах в долларах, у большего и большего количества стран возникает желание торговать в национальных валютах. Ограничения есть. И то, о чём Алексей Леонидович говорил, связано в первую очередь, допустим, с торговлей нефтью, нефтепродуктами, газом. Но и развивать двустороннюю торговлю в национальных валютах тоже правильно. И правильно это с точки зрения устойчивости мировых финансов и мировой экономики. Мы будем двигаться в этом постепенно.

С.Брилёв: У Центробанка России есть политическое задание заключать соглашения с соответствующими центробанками других стран на предмет перехода на торговлю в национальных валютах? Или это его инициатива должна быть?

В.Путин: Это не политическое задание, это экономическая задача.

С.Брилёв: Я бы просил Премьер-министра Японии, Президента Монголии, Премьер-министра Кореи тоже прокомментировать эту тему, потому что она сейчас очень пользуется популярностью в России, – переход на национальные валюты. Как вам это видится?

Господин Абэ, пожалуйста.

С.Абэ: [При использовании резервных валют есть риск] курсовых разниц. Все страны имеют такой риск. Если расчёт осуществляется в национальной валюте, то этого риска не будет. Но обычно в Японии международная торговля осуществляется с расчётом в долларах, в отдельных случаях – иенами. Но это не политическая проблема. Нужно идти по принципу экономической целесообразности, экономической правоты.

Что касается колебания валюты, то необходимо доверять и чрезмерной волатильности, и на основе фундаментальности этой валюты нужно проводить политику Центробанка.

С.Брилёв: И про тугрики…

В.Путин: Можно и в тугриках рассчитываться. Ведь вопрос в дне расчёта и курсовой разнице, как решать этот вопрос, предварительно на уровне Центробанков. Это всё механизмы, которые отрабатываются. Риски есть? Да, риски везде есть. А рисков с долларом разве не существует? 20 триллионов уже государственный долг Соединённых Штатов. И всё это нагрузка на доллар, между прочим. Что дальше будет? Никто не знает, ответа на этот вопрос нет.

Риски везде существуют, и их нужно минимизировать. А чтобы минимизировать, что нужно сделать? Диверсифицировать наши расчёты и деятельность.

Мы, допустим, свои золотовалютные резервы диверсифицируем, так же как и государственный долг Российской Федерации номинируется не только в долларах, а и в других валютах. Всё это важно. Это всё в общем и целом создаёт устойчивость нашей финансовой системы, мне кажется, и всей мировой финансовой системы тоже.

С.Брилёв: Давайте, чтобы у нас был полный опрос, я попрошу Президента Монголии и Премьер-министра Кореи всё–таки прокомментировать эту тему.

Х.Баттулга: Насчёт Монголии: Центральный банк нашей страны подписал своп–соглашение с Центробанком Китая. Проводим переговоры по подписанию своп–соглашения между Центробанками России и Монголии.

Конечно, есть риски. У нас приоритет согласовать своп–соглашения с нашими соседями. Есть хорошие перспективы развития торговли с Японией именно в иенах. Некоторые проекты мы реализуем на принципах платы недрами из нашей страны.

Ли Нак Ён: В мире есть различные нестабильные ситуации, и их нужно рассматривать, насколько может использоваться валюта для того, чтобы реагировать на такие изменения в окружающей среде.

С.Брилёв: Давайте так: в зале много моих коллег, которые всё могут объяснить, но ничего не понимают. Есть очень много людей, которые всё понимают, но ничего объяснять не будут в силу своей профессиональной принадлежности.

Мы работаем два с половиной часа, я бы закончил нашу сессию просьбой к вам всем порассуждать вот на какую тему. На самом деле, какой бы аспект политики или экономики в Северо-Восточной Азии мы сегодня ни затрагивали, мы так или иначе говорим о сломе того, что было до этого, в лучшую или худшую сторону.

Мы имеем в лице крупнейшей экономической державы этой планеты страну, которая сейчас грозится выйти из ВТО, у которой не получилось ничего с Тихоокеанским партнёрством. В свою очередь между нами практически всеми, за счастливым исключением Монголии, между прочим, стоит так или иначе территориальный вопрос. Есть вопросы, которые поднимает Япония к России, есть вопросы, которые обсуждают Япония и Китай, Корея и Япония и так далее.

Может быть, как раз залогом того, что мы могли бы выйти на какие–то новые реалии и в политике в нашем регионе, и глобально, учитывая вес представленных здесь стран, тем более уж в экономике, являлось бы то, что мы могли бы либо перешагнуть через себя, либо, напротив, прийти к какому–то консенсусу по территориальному вопросу. Когда–то он стоял в Европе до Хельсинки 75–го года. В Азии никто так не ставит вопрос. А может быть, вот она, лакмусовая бумажка? Может быть, такой трамплин к каким–то совершенно новым реалиям?

Я, с вашего позволения, попрошу порассуждать всех на эту тему. Но, что называется, кто первым хочет, потому что я даже боюсь кого–то первого определить как приоритетного человека. Давайте, может быть, с Премьер-министра Абэ, всё–таки он автор этой темы на сегодняшней сессии.

С.Абэ: Итак, мы находимся в Северо-Восточной Азии и соседствуем через границы. С Монголией Япония не соседствует, то есть не имеет общей границы, но с Россией, Южной Кореей и Китаем мы имеем общие границы. Соседи должны, конечно, сотрудничать и дружить. И так как мы являемся соседями, поэтому существуют и другие проблемы. Когда нет общих границ, то, может быть, и меньше было бы проблем, но так как мы разделяем общие границы, то возникают разные проблемы, в том числе территориальные проблемы.

Главное, чтобы глава каждого государства управлял этими проблемами и задачами без проявления национализма. С общей точки зрения необходимо относиться к каждому вопросу. Между Японией и Россией есть общая позиция и твёрдая решимость и у меня, и у Президента Путина решить наши общие территориальные вопросы. Для этого необходимо, конечно, чаще встречаться и уточнять общие позиции.

Именно благодаря наличию проблемы мы можем чаще контактировать, управлять общими подходами, проблемами, обсуждать, какие есть у нас возможности решения вопросов. Развивая обмен между народами, мы можем снять неприятное и негативное отношение друг к другу.

С.Брилёв: Чаще встречаться, кстати, означает на практике… Вы, господин Абэ, единственный здесь [на сцене] человек, которому требуется виза в Россию, представляете? Это к вопросу о частоте обменов. Все остальные, пожалуйста, сели полетели в любой момент.

Давайте, может быть, с корейского фланга продолжим ответ на этот вопрос о том, является ли решение территориальных споров возможной предтечей к большему экономическому процветанию, свободам и так далее.

Ли Нак Ён: Да, территориальные вопросы имеют давние истории. В этих вопросах есть общепринятые международные правила и критерии. Я думаю, что, основываясь на таких международных документах, нужно с мудростью разрешать такие вопросы.

Лидер Китая Дэн Сяопин сказал следующее, что если у этого поколения нет мудрости решить этот вопрос, то этот вопрос должны решить следующие поколения. Если даже на это уйдёт время, я думаю, что важно проявить мудрость.

С.Брилёв: Президент Баттулга, поймите меня правильно, Вы счастливчик в этом вопросе, вас можно пропустить. Или Вы хотите поделиться своим общим видением этого дела? Действительно, у Монголии нет территориальных проблем, хотя были.

Х.Баттулга: Мы не счастливчики, мы вступили в ООН, и именно в рамках ООН, потому что у нас раньше были территориальные проблемы с Китаем, подписали правильные документы. Поэтому у нас нет споров с нашими соседями. По–русски это звучит так: у нас была грамотная политика. Мы не счастливчики, это наши дипломаты провели хорошую и своевременную работу.

Мы можем поделиться опытом.

С.Брилёв: Уважаемый Председатель Си, просил бы Вас тоже ответить на этот вопрос, а потом уже обращусь к Президенту моей страны. На Ваш взгляд, территориальная проблема как лакмусовая бумажка способности наших стран выходить на большее экономическое благосостояние.

Си Цзиньпин: Действительно, если существуют территориальные разногласия, то это будет проблема. Территориальные разногласия если существуют, то это подтверждает нерешаемость этого вопроса, даже нерешаемость в этом зале. Но если вопросы не решаются, тогда нужно их хорошо контролировать.

Это касается не только территориальных вопросов. Если из–за этих проблем подойти к войне, то это не будет разумным выбором, поэтому нужно хорошо контролировать эти вопросы для поиска точек сотрудничества.

Согласно китайской мудрости мы всегда стремимся к единству при сохранении различия. Поэтому считаю, что нам нужно извлечь урок из истории. Я искренне желаю тем странам, которые столкнулись с этими проблемами, чтобы они надлежащим образом их урегулировали.

Результаты решения этих вопросов тоже самые разные.

С.Брилёв: Я потом ещё один вопрос зарезервирую, но попрошу Вас ответить, Владимир Владимирович.

С.Путин: Сейчас Президент Монголии сказал о том, что у них тоже были территориальные проблемы, в том числе с Китаем, но они смогли договориться. Ведь то же самое и у нас произошло. Как ни странно, у нас с Китайской Народной Республикой были территориальные споры. Мы вели переговоры по этому вопросу 40 лет, и всё–таки мы нашли приемлемые компромиссы и эти проблемы закрыли полностью.

Более того, могу вам сказать, проинформировать, сейчас наш бизнес и представители бизнеса Китая выходят даже с предложениями о совместном использовании этих островов, причём в полном объёме.

С.Брилёв: Которые около Хабаровска, Вы имеете в виду?

В.Путин: Да, предлагают там просто активизировать деятельность. И инфраструктурную деятельность, и даже туристическую.

С.Брилёв: Это из тех островов, которые то там, то там?

В.Путин: Да. То есть не только закрыли эту проблему, надеюсь, навсегда, но ещё и активно развиваются, во всяком случае, предложения есть по развитию совместной работы. Поэтому я всё–таки надеюсь на то, что нам удастся и другие вопросы закрыть подобного рода, в том числе и с Японией.

Я же не пошутил по поводу того, чтобы заключить договор без всяких предварительных условий. Можно прописать сразу в этом договоре, что мы будем стремиться к урегулированию всех вопросов и, уверен, когда–нибудь это сделаем. Нам нужно убрать всё, что нам мешает для выстраивания отношений.

Хорошо, если это не подходит, мы договорились с Премьер-министром Абэ о том, что мы вместе будем работать над тем, чтобы организовать нашу совместную хозяйственную деятельность на островах. Нужно создать обстановку, в которой было бы комфортно решать эти вопросы. Ведь они не носят, мне кажется, какого–то фундаментального, огромного значения для нашей экономики.

Посмотрите на карту Российской Федерации – огромная страна, самая большая в мире по территории, и вот эти острова. Это всё вопросы морально-политического характера, морально-политического свойства, но они очень острые, чувствительные для наших народов. Поэтому с учётом этого нужно, конечно, аккуратно относиться к подходам в решении этих вопросов.

Мы будем стремиться к тому, чтобы ситуация была комфортной для решения всех этих вопросов. Мы хотим их решать, и надеюсь, что когда–нибудь это произойдёт.

С.Брилёв: Владимир Владимирович, последнее. Вы сейчас говорили об обстановке, я хотел затронуть… Наверное, конечно, не президентское это дело – про визы думать, но всё–таки из Ваших уст это слово звучало и сегодня, и в последние дни.

Ведь небо не упало на землю в дни чемпионата мира по футболу, когда Россия здорово облегчила визовый режим. Почему бы это дело не продолжить? Я вам даже назову одну такую технически любопытную историю.

У нас, если взять страны АТЭС, то, например, безвизовый режим со всеми латиноамериканскими государствами, за исключением Мексики, хотя сейчас мексиканские болельщики были самые видные. Но россияне могут в Мексику ездить, там электронная виза оформляется. Мексиканцы к нам не могут, им нужно получать полноформатную визу, если только не идёт чемпионат мира. Бог с ними, с мексиканцами, хотя за них по–человечески обидно, может быть, всё–таки как–то пересмотреть наше визовое хозяйство? Есть жалобы на американские визы, на шенген, но поверьте, я думаю, что и ваши даже знакомые сталкиваются: трудно получить российскую визу и неудобно это, бизнесменам особенно.

В.Путин: Я «за», Лавров «против», вот он сидит, а я вынужден прислушиваться к мнению специалистов. Как утверждают сотрудники МИДа, вопросы подобного рода решаются главным образом в основном на основе взаимности. Мы пока останемся при таком формате решения этих вопросов, но, безусловно, будем стремиться к снятию всех визовых барьеров.

И Синдзо, конечно, если он вынужден каждый раз получать визу, дадим ему сразу пяти- или десятилетнюю визу, пусть ездит.

С.Брилёв: Ну вот видите, что–то пробили. (Аплодисменты.)

Спасибо огромное всем, кто слушал, смотрел, спасибо огромное участникам. Я, единственное, решусь, пожалуй, назвать сегодняшний Восточный экономический форум таким прообразом будущих регулярных саммитов в Северо-Восточной Азии. Такого государственного «набора» ни на одном форуме мы ещё не видели.

Спасибо большое. Спасибо огромное за внимание.

В.Путин: Спасибо Вам.

Названы страны с самым стремительным ростом цен на жилье

Гонконг уступил лидерство Мальте в рейтинге самых быстрорастущих рынков жилья. А на третьей позиции расположилась Латвия.

Компания Knight Frank опубликовала исследование под названием Global House Price Index https://content.knightfrank.com/research/84/documents/en/global-house-price-index-q2-2018-5804.pdf  за второй квартал 2018 года. За год к июню 2018-го цены на жилье в мире поднялись на 4,7%. Лишь в семи из 57 анализируемых стран (то есть в 12% из них) был зафиксирован спад.

Мальта вырвалась вперед, оставив позади предыдущего лидера – Гонконг. По данным Центробанка Мальты, за год ко второму кварталу дома и квартиры здесь подорожали на 17%. Высокий спрос обеспечивают дефицит объектов на рынке, а также рост ВВП и технологической индустрии.

Гонконг находился на вершине рейтинга 10 кварталов подряд с 2009 года. Но сейчас аналитики ждут охлаждения местного рынка из-за растущих процентных ставок по ипотеке. Кроме того, за последние три месяца власти города-государства ввели ряд ужесточающих мер https://prian.ru/news/36961.html .

Страны Центральной и Восточной Европы показывают сильный рост. В Латвии, Словении и Венгрии цены на жилье увеличились на 12-14% за год к июню 2018-го. Рост экономики, снижение уровня безработицы и более широкие возможности по предоставлению ипотечных кредитов способствуют укреплению этих рынков.

ТОП-10 стран с самым стремительным годовым ростом цен на жилье:

1. Мальта - 16,9%

2. Гонконг - 15,9%

3. Латвия - 13,7%

4. Словения - 13,4%

5. Венгрия - 12,2%

6. Ирландия - 12,0%

7. Турция - 10,5%

8. Мексика - 9,9%

9. Сингапур - 9,3%

10. Нидерланды - 8,9%

Prian.ru

В финал конкурса альтернативных планировок стандартного жилья вышли 20 команд

Определены 20 финалистов Открытого международного архитектурного конкурса на разработку альтернативных решений планировок стандартного жилья. Их имена стали известны 7 сентября. Конкурс проводится Минстроем России и ДОМ.РФ при поддержке Правительства РФ. Оператором конкурса выступает КБ Стрелка.

Цель конкурса — сформировать понятный «размерный» ряд квартир и предложить альтернативные планировки для каждого типа стандартного жилья. Участники конкурса должны были сделать акцент на гибкой планировочной структуре: взяв за основу три из четырех типов здания (многоквартирный дом, башня, секционное здание или галерея), разработать линейки квартир. Перед конкурсантами стояла задача создать новые функционально-планировочные решения, исходя из разных сценариев жизни современных горожан. В основу Технического задания легли положения Стандартов комплексного развития территорий, которые КБ Стрелка разрабатывает совместно с ДОМ.РФ.

«В современных принципах формирования жилья нет жестких ограничений по планировкам квартир, входных групп, этажей. Все проекты получились очень разными. А заданный шаг квартирографии — 25 и 30 кв. м — представляет собой более проработанный вариант задания первого конкурса, где были квартиры с шагом 20 кв. м. В результате получается большая вариативность планировок. Так молодые архитекторы со всего мира видят стандартную жилую единицу для разных типов семей. Мы довольны и будем продолжать эту работу», — рассказал генеральный директор ДОМ.РФ Александр Плутник. Он также отметил, что уже сейчас совместно с Минстроем России и КБ Стрелка проводится масштабная программа архитекторы.рф для обучения молодых архитекторов со всей страны.

«Необходимо, чтобы те решения, которые мы увидели сейчас, и детально проработанные проекты на втором этапе конкурса, легли в стандарты, разрабатывающиеся сейчас для стандартного жилья. Оно должно быть максимально комфортным для проживания, а его цена - доступной для большого числа горожан», — отметил заместитель Министра строительства и жилищно-коммунального хозяйства Российской Федерации Никита Стасишин.

Рассмотрение заявок сопровождалось выставкой проектов. Финалистов выбрали члены международного жюри, в числе которых архитектор и градостроитель, куратор выставки АРХ Москва и Московской Архитектурной Биеннале Барт Голдхоорн и президент Королевского института голландских архитекторов (BNA), сооснователь бюро MVRDV, член попечительского совета Гронингенского музея Натали Де Врис, архитектор, преподаватель Швейцарской высшей технической школы Цюриха, обладатель Золотого льва Венецианской биеннале 2018 Алессандро Боссхард, заслуженный архитектор, главный архитектор ТПО «Резерв» Владимир Плоткин.

Лучшие проекты предложили:

• Sidereal studio (Испания)
• OLGA BOMBAČ, Architect (Словения)
• Grupo H d.o.o. (Словения)
• Pedro Pitarch (Испания)
• ARCHNOGA (Россия)
• GINNETTE GOTTI / DOS G ARQUITECTOS, S.A. (Панама)
• AKVS architecture (Россия)
• Raul Gutierrez Salgado (Испания)
• Архитектор Евгений Леонов (в сотрудничестве с UNITED RIGA ARCHITECTS) (Россия)
• Михаил Сергеев (Россия)
• COPRAT (Италия)
• STVX (Мексика)
• Urban Possible (Австралия)
• animali domestici (Таиланд)
• AHMADULLIN-ARCHITECTS (Россия)
• DESIGN COOPERATIVE (Индия)
• Israel Nagore Setien/ Fernando Rubio Ezquieta (Великобритания)
• atArchitecture (Avneesh & Neha) (Индия)
• The Center for Spatial Technologies + Leverage Strategy (Германия)
• Ziya Imren Architects + Onur Yuncu Architects + Tolga Iltir Architects (Турция)

Все 20 участников, прошедших во второй тур, получат по 1 млн рублей и рекомендации жюри по доработке проектов. Финальные концепции они представят в ноябре 2018 года, после чего будут определены победители и призеры. До пяти проектов получат по 2 млн рублей, до пяти проектов — по 1,5 млн рублей, до десяти проектов — по 1 млн рублей.

$3,8 млрд вложит Мексика в нефтедобывающую отрасль.

Планы инвестировать в нефтедобывающую отрасль страны еще 75 млрд песо ($3,8 млрд) раскрыл избранный президент Мексики Андрес Мануэль Лопес Обрадор, выступая в штате Табаско. «Мы пообещали развивать нефтяную промышленность. Только в бурение новых скважин и работы по добыче мы дополнительно вложим порядка 75 млрд песо в 2019 году», – приводит его слова телеканал Televisa. Это, считает Лопес Обрадор, поможет отрасли справиться с кризисом и начать восстановление. В 2004 году в Мексике добывали 3,4 млн б/с, а к 2018 году этот показатель упал до 1,8 млн.

Ранее избранный президент обещал поднять добычу нефти до 2,5 млн б/с. Для этого он намерен вложить несколько миллиардов долларов в разработку месторождений и построить в 2019 году завод по переработке нефти в городе Параисо (штат Табаско).

Инаугурация Лопеса Обрадора состоится 1 декабря. Он будет руководить страной до 2024 года.

Жилищный сектор Пуэрто-Вальярты крепчает благодаря иностранцам

Объём продаж роскошного жилья на популярном мексиканском курорте вырос на 30% к августу 2018 года в сравнении с тем же периодом год назад, а цены повысились на 15%, согласно данным Coldwell Banker La Costa Realty. Средняя стоимость двухкомнатных квартир - $250 000 – 450 000 в зависимости от близости к берегу.

По словам владельца и брокера Coldwell Banker La Costa Realty Брока Сквайра, на рынок Пуэрто-Вальярты вышло много нового жилья в последнее время, особенно это коснулось роскошных кондоминиумов, которые хорошо покупают иностранные инвесторы и туристы. Сквайр и другие специалисты по местной недвижимости отмечают развитие инфраструктуры для иностранцев: открытие новых ресторанов, художественных галерей, магазинов, сообщает NY Times https://www.nytimes.com/2018/09/05/realestate/luxury/house-hunting-in-mexico.html .

По оценкам Сквайра, около 60% иностранных покупателей в регионе – из США, ещё 30% - из Канады, а остальные – из Европы: Франции, Великобритании, Италии и Германии. Причём европейцев становится всё больше, так как власти и застройщики вкладывают немало денег в развитие Пуэрто-Вальярты. Дополнительные преимущества – климат, море и безопасность.

Международные покупатели сталкиваются с некоторыми ограничениями в Мексике. Местный закон требует, чтобы они приобретали недвижимость через банковский траст или корпорацию, если собственность находится в пределах 50 километров от береговой линии. Банк владеет договором доверительного управления для покупателя, который становится бенефициаром и сохраняет за собой полное право собственности.

Процесс покупки занимает 4-5 месяцев. Но стоит учесть, что ипотеку иностранцам местные банки предоставляют неохотно, потому лучше рассчитывать на собственные средства. Между тем, покупая жильё в Мексике, можно воспользоваться одной из привлекательных инвестиционных схем https://prian.ru/pub/36982.html  и получать неплохую прибыль.

Prian.ru

«Apple — заложник торговой войны». Трамп посоветовал перенести производство из Китая в США

Ценам на продукцию компании угрожают «огромные пошлины», написал президент. Насколько реально производить устройства Apple на родине компании?

Дональд Трамп посоветовал Apple перенести производство в США. Об этом американский президент написал в Twitter.

По его мнению, ценам на продукцию Apple угрожают «огромные пошлины, которыми Вашингтон грозится обложить Китай». В случае же переноса производства в США компанию ждут нулевые налоги и налоговые стимулы, пообещал президент.

Торговая война между США и Китаем началась в середине июня, когда Трамп обвинил Китай в краже американской интеллектуальной собственности и технологий и объявил о введении 25-процентных пошлин на китайские товары на сумму 50 млрд долларов. Пекин ответил симметрично. Но в конце августа американский президент рассказал о планах ввести пошлины еще на 200 млрд, а в начале сентября пообещал повысить эту сумму еще на 267 млрд. В Китае заявили, что ответят аналогично.

Насколько реально производить устройства Apple на родине компании?

Эльдар Муртазин

ведущий аналитик Mobile Research Group

«Производство в Китае сегодня одно из самых дешевых. Есть альтернатива в виде Вьетнама, Юго-Восточной Азии, но там уровни и качество производства даже за год-полтора развернуть невозможно. Можно открыть какие-то производства, но они не будут настолько объемными, насколько это нужно Apple. С другой стороны, перенос производства в США означает резкое удорожание себестоимости продукции в силу того, что в США действуют совершенно другие нормы оплаты труда. Если даже использовать дешевый мексиканский труд по минимальным ставкам, все равно себестоимость вырастет. То есть при любом раскладе Apple — заложник этой ситуации. Если Китай введет — а они введут — по продукции Apple дополнительные пошлины, они могут составить от 10% до 20%. Соответственно, продукция увеличится в цене как минимум на эту сумму. При этом, если посмотреть заявление Тима Кука и компании Apple после твита Дональда Трампа, Apple очень четко обходит вопрос iPhone, потому что это может вызвать панику на бирже, исходя из того, что целью Китая, безусловно, станет производство iPhone, которые сегодня в обороте выручки компании занимают 60%. Если Китай будет наносить удар по Apple, они нанесут его по самому главному продукту, тем более что этот продукт невозможно перенести в короткие сроки на какое-либо другое производство. По сути, на сегодняшний день компания Apple полностью зависима от Китая, потому что большая часть компонентов производится в Китае, и при экспорте их в другие страны цены вырастут. То есть, как бы они ни старались, Китай свое заберет, напрямую или косвенным путем. Для Apple это означает, что, если ситуация не разрешится, она будет терять деньги, причем в большом количестве».

За III квартал Apple заработала на продажах в Китае почти 10 млрд долларов. Это 18% квартального дохода компании. В августе Apple стала первой американской компанией, чья капитализация превысила 1 трлн долларов.

СП для работы в Мексике создают «ЛУКОЙЛ» и Eni.

«ЛУКОЙЛ», выигравший в консорциуме с итальянской Eni блок на шельфе Мексики на аукционе весной 2018 года, планирует создать до конца года совместное предприятие для работы на шельфе, сообщил журналистам вице-президент российской компании Леонид Федун. Он также отметил, что «ЛУКОЙЛ» не планирует выходить из проектов в Гане и Румынии. «Мы провели бурение в Гане, и оно достаточно обнадеживающее. В Румынии мы будем буриться только в 2019 году, и только после этого бурения можно будет принять решение», – сказал вице-президент НК.

В марте в ходе аукциона, который проводила Национальная комиссия Мексики по углеводородам, «ЛУКОЙЛ» и Eni выиграли 28-й нефтегазовый блок на шельфе Мексиканского залива. Консорциум предложил роялти в размере 65% – максимально возможные по условиям торгов.

Ранее «ЛУКОЙЛ» и Eni уже участвовали в мексиканском тендере. В июне 2017 года в ходе второго раунда они получили три участка, еще один «ЛУКОЙЛ» выиграл самостоятельно. В свое время глава компании Вагит Алекперов оценивал инвестиции в мексиканские участки в объеме 250 млн долларов.

Во 2 кв. 2018 г. продажи Bio PAPPEL выросли на 15%

Продажи мексиканской Bio PAPPEL во второй четверти 2018 г. выросли в годовом исчислении на 15% до 6,976 млрд песо ($367 млн), об этом говорится в полученном Lesprom Network пресс-релизе.

Объемы поставок готовой продукции увеличились на 7% до 451 тыс. т. Прибыль по EBITDA за отчетный период достигла 1,237 млрд песо ($65 млн), что на 31% больше, чем годом ранее.

На 30-ти предприятиях Bio PAPPEL производится широкий ассортимент бумаги для печати и письма, газетной бумаги, тарного и гофрированного картона, бумажных мешков.

По сообщениям канадских СМИ, на конец августа 2018 г. будущее Соглашения о создании Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА) остается неопределённым.

Ранее, 27 августа с.г., американский президент Д.Трамп и покидающий свой пост Президент Мексики Э.Нието заявили о заключении двустороннего соглашения, которое должно заменить НАФТА. Ожидалось, что Канада присоединится к данному соглашению, если сможет согласовать с США и Мексикой его условия.

Однако, к 31 августа - крайнему сроку принятия решения о присоединении Канады в связи с невозможностью в дальнейшем подписания соглашения Э.Нието - канадская и американская сторона так и не смогли прийти к консенсусу. Близкие к Д.Трампу источники отмечают, что проходившие в последнюю неделю августа переговоры не были переговорами в прямом смысле: США добивались полного согласия с их требованиями. В частности, американская переговорная группа настаивала на отмене механизма урегулирования споров НАФТА и на отказе Канады от механизма управления поставками в молочной промышленности.

Вместе с тем, канадские аналитики указывают на то, что, в принципе, у Канады сохраняется возможность присоединиться к двустороннему соглашению между США и Мексикой до конца сентября с.г. - момента передачи его текста на рассмотрение Конгрессу США. При этом они сомневаются, что США пойдут на уступки в переговорах.

На 9% сократил «Гордон» добычу нефти в США.

Сокращение добычи нефти в Мексиканском заливе в США на 9,23% или 156,9 тыс. б/с вызвал тропический шторм «Гордон», сообщило Бюро по вопросам безопасности и экологического контроля США (Bureau of Safety and Environmental Enforcement, BSEE).

Производство газа, по данным операторов, сократилось на 9,06%, или 232 млн кубических футов в сутки. Компании эвакуировали персонал с 54 добывающих нефтегазовых платформ – около 8% общего их числа в регионе. Всего в Мексиканском заливе насчитывается 687 платформ. В связи с угрозой шторма одна из 19 буровых установок была перемещена.

Тропический шторм «Гордон», согласно прогнозам, должен во вторник усилиться до урагана и достичь побережья южного штата Миссисипи.

Жизненный цикл русской революции: опыт теоретического и сравнительного исследования

Часть 2

Майкл Дэвид-Фокс

Майкл Дэвид-Фокс — историк, профессор Школы международных отношений и кафедры истории Джорджтаунского университета; научный руководитель Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий НИУ ВШЭ.

[стр. 55—82 бумажной версии номера]

НЕОКОНЧЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ [1]

В статье, написанной накануне крушения коммунистической системы, Стив Смит попытался наметить для историков русской революции ряд новых задач, которые они могли бы выполнить теперь, когда остались в прошлом вместе с советским государством и резкая политическая ангажированность исследований, и характерная для эпохи «холодной войны» изоляция работающих в данной области ученых. Самым печальным из недостатков Смиту казалось «общее недоверие к теории и к прямой концептуализации, явно проявляющееся у многих исследователей русской истории». Специалисты по русской революции, как правило, уклонялись от широких дебатов и масштабных проблем:

«Многие ли из нас пытались отреагировать на ниспровержение традиционных концепций русской революции такими учеными, как Теда Скочпол и Перри Андерсон? [...] Можно ли в исследованиях по истории России найти нечто подобное тем живым спорам о природе гражданской войны в Англии, которые ведутся между сторонниками структурных интерпретаций (будь то указания на конституциональный кризис или на классовый конфликт) и “ревизионистами”, подчеркивающими краткосрочные причины и стечение несчастливых обстоятельств? [...] Такое уклонение от дебатов по важным вопросам и, как следствие, нежелание делать общие выводы и подводить теоретическое основание под серьезные исторические разработки и является, на мой взгляд, причиной немощи, поразившей нашу область знаний»[2].

Если теперь обратиться к ситуации 2017 года, то легко заметить сходство с отмеченным Смитом положением вещей: ученые-русисты, как правило, не выходят за рамки своих специализаций, сложившихся профессиональных интересов и эмпирических тем, чтобы заняться теми крупномасштабными проблемами, которые подсказывают подходы вроде теории жизненных циклов. Тем не менее обзор научной литературы с того времени, о котором писал Смит, и вплоть до столетия революции необходим: он поможет нам понять, почему исследователи русской истории сторонились «модифицированного» структуралистского (обычно государствоцентричного и часто связанного с факторным анализом) подхода, который уже давно доминирует в сравнительном изучении революций.

Развитие данной отрасли исторической науки в постсоветское время шло в сторону постоянного расширения исследовательского кругозора. Это расширение было в первую очередь географическим: фокус внимания перемещался от Санкт-Петербурга к губерниям, пограничным регионам, к империи в целом. Раздвигались и хронологические рамки, хотя и не до той степени, за которую я ратовал в первой части статьи, проповедуя теорию жизненных циклов. Тем не менее все больше прояснялись связи событий 1917 года с Первой мировой войной, предлагались новые трактовки гражданской войны. Наконец, это расширение можно назвать и методологическим, как это бывает с той или иной областью науки, когда в ней явно доминируют определенные тенденции; в данном случае такую роль выполняла распространившаяся в 1990-е новая культурная история. Такое расширение, как мне кажется, дошло до точки, после которой историки русской революции оказались готовы принять теорию жизненных циклов и увидеть в этой методологии определенные преимущества для достижения стоящих перед ними целей. Расширение способствовало и пересечениям или совпадениям теоретических задач истории со сравнительными исследованиями в социальных науках, методы которых могут многое дать историкам.

Для того, чтобы действительно набрать критическую массу, истории русской революции понадобилось примерно полвека, начиная с 1917 года. Если внимание первых исследователей привлекали два крушения режима, политические столкновения и социальные движения, происходившие прежде всего в Петрограде, то затем научная литература о «революции в губерниях» переменила наше представление как о двоевластии, так и о советской власти. В конечном счете региональные исследования вышли далеко за пределы обычной сферы интересов (государство и общество), появились такие новаторские работы, как книга Игоря Нарского о хаосе, борьбе за выживание и безвластии на Урале[3].

«Имперский поворот» в историографии оказался весьма плодотворным; благодаря ему, в частности, возник целый журнал — «Ab Imperio». Бурный рост интереса к падению и пересозданию имперского и советского многонациональных государств привел к появлению множества неравноценных по значимости и широте охвата материала работ; прежде всего необходимо отметить монографию Адиба Халида «Создание Узбекистана: нация, империя и революция в раннем СССР», которая охватывает различные регионы и дает обзор событий, происходивших от Стамбула до Петрограда. В своей работе Халид использовал материалы не только на русском, но и на тюркских и персидских языках Центральной Азии. Можно сказать, что изданная к столетию революции и претендующая на обобщение трудов предшественников книга Стива Смита «Россия в революции» включает в себя перспективу Российской империи. Гибель империи во время революции и гражданской войны в наше время переосмысляется в истории отдельных человеческих судеб; в этом отношении примечательна работа Вилларда Сандерлэнда «Плащ барона» о ставшем военным диктатором офицере императорской армии, бароне Романе Федоровиче фон Унгерн-Штернберге. Многообещающей и новаторской оказалась одна из глав в новой истории революции Марка Стейнберга, написанная в форме параллельных жизнеописаний трех героев — «скитальцев, изгнанников и космополитов», — каждому из которых пришлось с большими усилиями преодолевать свою национальную принадлежность во время антиимперской революции[4].

Появление в последние годы новой научной литературы о Первой мировой войне также расширило наше понимание революционной эпохи. Конечно, многие связи между тотальной войной и русской революцией не могла игнорировать и предшествующая научная традиция. Однако для нее была характерна сосредоточенность на «кризисе самодержавия» и на довоенной радикализации рабочего движения — эти темы были подробно разработаны в позднесоветское время Борисом Ананьичем, Рафаилом Ганелиным и их ленинградскими коллегами, а также получили освещение в известном споре Леопольда Хеймсона и Джорджа Яни, повлиявшем на целое поколение американских историков[5]. Во времена СССР указание на войну как на ключевой импульс революции было отчетливо политизировано. Собственно военно-историческая литература занимала небольшое место в истории революции; события на Восточном фронте в исследованиях Великой войны игнорировались, равно как и поминовение павших на ней солдат.

Исследования различных связей между войной и революцией в последнее десятилетие вышли на новый уровень и в количественном отношении. Трактовка Питером Холквистом российского «континуума кризиса» открыла возможность для обоснования глубоких связей гражданской войны с эпохой, начавшейся в 1914 году. Его основательная книжная серия под общим названием «Великая война и революция в России», потребовавшая десятилетней работы, является отражением растущего интереса историков к эпохе 1914—1917 годов и одновременно разрушения господствовавшей в прошлом концепции «блестящей изоляции» 1917 года[6]. Двойная концептуализация тотальной войны и тотальной революции — если использовать запоминающуюся формулировку Холквиста — обещает нам более глубокое понимание первой «фазы» революции, предложенное Голдстоуном[7].

Сейчас уже не верится, что совсем недавно участие всех национальностей в революции и «национальный вопрос» рассматривались «общим списком», что этим аспектом решающих девяти месяцев, прошедших от Февраля до Октября, долгое время пренебрегали[8]. Исследования нерусских национальных движений и событий на имперских окраинах показали, что вертикальная и горизонтальная фрагментация общества должна быть включена в число причин падения старого режима и факторов, важных для понимания центробежных сил во время гражданской войны. Однако сам факт развития нерусских национальных движений в числе других причин революции приводит к необходимости осознания, что распад государства во время февральской революции вызвал к жизни требования автономии и независимости со стороны национальных меньшинств.

Господствовавший ранее «однонаправленный» анализ национальных движений в наше время был обогащен и усложнен новыми темами: падением царской империи, охватившими целые регионы и пограничные области внутригосударственными движениями; межимперским и межгосударственным соперничеством. Особенно плодотворной оказалась недавняя работа Марка фон Хагена, посвященная маргинализованной ранее теме украинской революции: ее в высшей степени сложная динамика во многих отношениях не вписывается в стандартные схемы, выстроенные для российского «имперско-национального» центрального региона. Как указывает фон Хаген, украинская революция представляла собой важнейший вызов, брошенный национальным меньшинством, на который ориентировались многие другие национальные движения. Ее сложное развитие — неотъемлемая часть войны и коллапса империи на западных границах, имеющая сложные импликации:

«Обделив вниманием украинские “несостоятельные государства” — а их было по меньшей мере четыре: Украинская народная республика, гетманская Украинская держава, Директория и Западно-Украинская народная республика (сюда можно добавить еще две советско-украинские республики, провозглашавшиеся в 1917-м и 1919 годах), — мы проигнорировали некоторые чрезвычайно важные факты и представления. Хотя во всех странах, расположенных вдоль все еще сохранявшегося Восточного фронта Первой мировой войны, шли гражданские войны, была еще и война государств друг с другом. Пусть это были государства, только что родившиеся, находившиеся в стадии становления и только надеявшиеся на будущее, однако вышесказанное верно и для них: и для новорожденного Польского государства, и для большевистского государства, и для нескольких белых государств на периферии страны, и для Беларуси, и для балтийских стран»[9].

Переход от «национального» к ряду других уровней анализа рассматривается и в книге Майкла Рейндольса о борьбе России с Оттоманской империей за Кавказ и Анатолию. Эта работа содержит обширное сравнение двух путей к падению империи, а затем к постимперскому возрождению и отличается пристальным вниманием к межгосударственному соперничеству в пограничных областях[10]. Работа Джошуа Сэнборна охватывает еще больший материал, связывая конец империи с длительным глобальным явлением «деколонизации». Питер Холквист оспаривает эту точку зрения, утверждая, что Сэнборн в своих рассуждениях зашел слишком далеко и упустил всю траекторию собственно революции как долговременного «проекта и процесса»[11].

Есть и еще одна перемена, заметная уже в исследованиях XXI века, которая скорее связывает, чем разъединяет войну, гибель империи и множество векторов революционного восстания: речь идет об изучении политического насилия[12]. Посвященная этой теме литература уже достигла такой глубины и широты охвата материала, что пора подумать о синтезе. Современные работы указывают на то, что всероссийский «континуум кризиса» послужил стартовой точкой для активного государственного вмешательства в жизнь общества в течение всего «короткого» XX века. Связи и предполагаемые взаимоотношения между терроризмом и государственным террором, разными видами насилия (проявленного народом и государством, повседневного и политического, классового и этнического) с одной стороны, и массовыми социальными революциями 1917 года, мощными «вторыми революциями» сверху — с другой оказываются сложны и противоречивы. Этого и следовало ожидать. Однако все они часто едва упоминались или даже выпадали из поля обсуждения при интерпретации. Едва ли нужно прочерчивать прямые линии или постулировать неизбежность того или иного развития, чтобы увидеть, что такое расширение хронологических рамок, если бы оно было продолжено, могло бы открыть широкие перспективы изучения ранних или поздних стадий «биографии» революции, для которых точкой отсчета служит 1917 год.

Обратимся теперь к вопросу о том, как история культуры расширила нашу исследовательскую область в отношениях, релевантных для понятия жизненного цикла революции. Ширящаяся и меняющаяся волна истории культуры, связанная и с новой ситуацией в исторической науке, сложившейся после 1991 года, и с «архивной революцией», определила направления исследований русской истории настолько основательно, что любая попытка подвести итоги ее воздействию представляет собой непростую задачу. Неудивительно, что историки-компаративисты, работающие вне области русской истории — такие, как Стоун, — затрудняются определить ее значение. На начальной фазе была заметна определенная форма культурного редукционизма, который был противоположен предыдущему крену в объяснении причин революции действием политических, идеологических и социальных сил. Кроме того, замечалось стремление ученых к применению понятия «культура» к другим областям — именно это стало особенностью самоутверждения новой научной тенденции[13]. Однако за этой фазой последовала столь же характерная фаза интеграции. Начиная с 1990-х годов культурологические подходы смешивались со многими другими видами исследований, такими, например, как политическая, экономическая, социальная история. Рискну выделить три главные проблемы, с которыми сталкиваются ученые, исповедующие культурологический подход к истории, и которые влияют на наше понимание стадий революции. Во-первых, это проблема социальных идентичностей, связанная с понятием «народной революции». Во-вторых, это вопрос о символах и мифах, обусловленный тем или иным пониманием символической легитимации. И, в-третьих, это проблема идей и обстоятельств — часть исследования деятельности отдельных людей.

По мере того, как социальная история старела, а новая культурная история все еще оставалась молода, все больше работ начали соединять социальные и культурологические методы. Исследователи русской истории стали обращать внимание на сконструированность понятия «класс», стали меньше писать об отдельных социальных группах и больше — об идентичностях[14]. Расцвет культурологии привел к тому, что ученые начали все больше уделять внимания пересекающимся друг с другом, сложным и множественным идентичностям, изучать взаимодействие социальных, национальных, гендерных и политических идентичностей, а также деятельность отдельных людей. Стало возможно с бóльшим основанием говорить о различных векторах революции — таких, как городская или аграрная (крестьянская) революция и о множестве национальных движений.

Рекс Уэйд в своей важной работе, переосмысляющей состояние политики и общества в 1917 году, ввел эти находящиеся в противофазе, но конвергентные революции в единый нарратив. Уэйд обычно писал о целях участников революции как о «надеждах русского общества» в целом, не высказывая отдельных суждений, например о женщинах или представителях среднего класса. Какими бы «сконструированными» ни были как понятие «общество» само по себе, так и дихотомия государство—общество, все исследователи согласны в том, что неожиданное расширение политической сферы после Февраля (в действительности типичное для больших революций) сопровождалось удивительным расцветом низовых организаций и личной инициативы. Одно только это обстоятельство оправдывает понятие «народная революция», сходное с понятием «политическая революция», но отличающееся от него (поскольку последнее определяется действиями политических партий и сменой режима).

Орландо Файджес в книге «Народная трагедия» рассказывает в первую очередь именно о явлении народной революции и ставит следующий основной (и неисчерпаемый) вопрос: почему подобные революции не могут полностью изменить государство? Иначе говоря: каково их соотношение с политическими революциями?[15] В меньшей степени претендующая на всеохватность, но гораздо более сложно трактующая народные идентичности работа Стива Смита 2008 года «Революция и народ в России и Китае» оказалась не столько традиционной сравнительной историей революций, сколько сопоставлением множества аспектов идентичностей рабочих в Петрограде и Шанхае. Такое сопоставление проводилось в частности для того, чтобы проанализировать относительную значимость понятий «класс» и «нация» в эпоху модернизации и урбанизации (или, как называет это автор, «капиталистической модерности»)[16].

Исследования, относящиеся к этому направлению, говорят о двух вещах. Во-первых, ученым следует принимать во внимание не только две смены режима в 1917 году, но и понятие народной революции. Более того, мы можем теперь учитывать множество революционных процессов, каждый из которых развивался по-своему, хотя и был связан с целым. Открытие наукой множественности форм революции в рамках происходившего в России процесса имеет в конечном счете важные последствия для сравнительных исследований революционного движения. Во-вторых, можно заключить (хотя это кому-то покажется очевидным), что множественность значений и обликов русской революции была не просто вызвана сменой режима в трудные времена развала государства. В действительности именно на коллапсе государства была во многих отношениях основана народная революция[17].

Другое крупное направление исследований культурной истории революционной России напоминает «ревизионистское» направление в изучении Французской революции — с его вниманием к различным символам, празднествам, языку и политической культуре. Так, например, в пионерской работе Ричарда Стайтса описывается неспособность внутренне расколотого Временного правительства создать систему символов, которая обеспечила бы ему легитимность; политические импликации этих явлений для понимания поворотных точек революции очевидны. В другой первопроходческой работе — статье Бориса Колоницкого — освещается острая дилемма, стоявшая перед умеренными социалистами: хотя их пропаганда «раздувала мировой пожар» «на горе всем буржуям», сами они входили в состав Временного правительства и полагали, что социализм недостижим без прохождения страной капиталистической стадии развития[18]. Только что вышла долгожданная, приуроченная к юбилею книга Колоницкого, посвященная появлению в марте 1917 года и развитию в последующие четыре месяца культа Керенского. Февральская революционная эйфория («стадия медового месяца») порождала новые ритуалы и собственную политическую культуру. Как неоднократно указывает Колоницкий, после неожиданного исчезновения государственной монополии на насилие власть неустанно вела символическую борьбу за легитимность.

Выводы работы Колоницкого о Керенском выходят далеко за пределы 1917 года. Керенский был деятелем, которого Николай Суханов «не без некоторых оснований» называл «недемократическим демократом». Его культ, по мнению петербургского историка, стал следствием мелких столкновений в борьбе за власть, динамики высоких и низких оценок деятельности Керенского и в конечном счете того, что Колоницкий на последней странице своей книги называет «авторитарной политической культурой в 1917 году». Эти объяснения помогают связать культ Керенского с прошлым (монархической культурой) и будущим культом вождя — Ленина (первая фаза этого культа началась после покушения 1918 года), Троцкого и, разумеется, Сталина. Очень важен тезис Колоницкого о том, что обычная дихотомия насаждения культа «сверху» или его возникновения «снизу» недостаточна для объяснения появления культов вождей революции — даже культа Сталина[19]. Здесь мы снова видим, как исследование культуры и политики открывает новые связи между множественными обликами революции (народной и политической). Оппозиция революций «сверху» и «снизу» оказывается в конечном счете заблуждением — этот вывод заслуживает анализа в отдельной статье.

Наконец, еще одна область, чьи достижения в постсоветской исторической науке могут быть релевантны для компаративистов, занимается анализом индивидуальных действий. Здесь мы переходим от проблем взаимодействия культуры и политики к вопросу о влиянии идей, идеологий и их интерпретации историческими акторами. Ключевым словом оказывается именно «влияние». Отдельные действия говорят не только о воле акторов, но и том, как они добиваются желаемого; это может быть обусловлено событиями, идеологией, доступом к ресурсам — и в конечном счете властью.

Проблема участия отдельной личности в революции имеет долгую традицию обсуждения. Один из самых старых споров при изучении Французской революции вращался вокруг дихотомии thèse decirconstances[20] (во главу угла ставились «обстоятельства» и причиной революции объявлялось участие Франции в войне, вызвавшее события 1789 года и в конечном счете — террор 1793—1794 годов), с одной стороны, и thèse du complot[21] (во всем виновно Просвещение или идеи фанатиков-революционеров), — с другой. В исследованиях по истории России понятие «ревизионизм» ассоциируется с акцентированием случайностей, альтернативных путей и с проблематизацией характерного для «тоталитарной теории» представления о том, что коммунистическая диктатура неизбежно вырастает из первоначальных идеологических ошибок и политических преступлений[22]. Таким образом, это прямая противоположность французского «ревизионизма», выдвигавшего, чтобы показать глубинные корни террора, на первый план идеи и политическую культуру.

Перечитывая классическую работу Шейлы Фитцпатрик «Гражданская война как формирующий опыт», убеждаешься, что в ней представала более детализированная картина революции, чем та, которую обычно предлагают исторические классификации. Хотя в этой книге действительно утверждалось, что гражданская война как милитаризирующая и централизирующая стадия революции была решающей, в то же время Фитцпатрик делала «существенные оговорки» относительно более ранней деятельности и теоретических установок коммунистической партии. По ее мнению, Ленин и большевики не только ждали гражданскую войну, но даже приветствовали ее и подталкивали к ней, указывая, что она даст партии определенную закалку. Большевистская партия в том виде, в котором она вступила в гражданскую войну, не имела ничего общего с передовой партией, принципы построения которой были изложены Лениным в брошюре 1903 года «Что делать?». Однако, пишет Фитцпатрик, «следует в какой-то мере признать за Лениным право вести свою партию тем путем, каким он хотел идти сам, так же, как следует признать за Сталиным право называться “верным ленинцем”»[23]. С точки зрения Фитцпатрик, любое утверждение о влиянии обстоятельств должно быть связано как с понятием индивидуальной деятельности, так и с властью идей.

Долгие споры относительно идей/обстоятельств, как видно из этого обзора, близки к классической дихотомии «структура vs. индивидуальная способность к действию (agency)» в социальных науках — именно эту оппозицию стремится преодолеть современная социальная теория. В работе «Обстоятельства и политическая воля в русской гражданской войне», опубликованной в том же году, что и работа Фитцпатрик, Реджинальд Зелник продвинулся дальше, чем его коллега, поставив вопрос о дихотомиях как таковых. С его точки зрения, историкам следовало разработать «комплексную диалектику» между «идеологией и обстоятельствами, сознанием и опытом, реальностью и волей». Знаменитый историк рабочего движения, разумеется, был согласен с тем, что объективные обстоятельства иногда можно принимать как данность, но даже в этом случае «трудно представить себе существование не опосредованных идеологически способов восприятия и реакции на них»[24].

Питер Холквист начинает свои рассуждения с того момента, на котором закончил Зелник: книга Холквиста «Россия в эпоху насилия» ставит вопрос о «бинарной оппозиции между контекстом и намерением». Разумеется, для объяснения широкой волны насилия, захлестнувшей Россию в революционную эпоху, можно обращаться как к отличительным особенностям и традициям страны, так и к устоявшимся представлениям. «Однако бинарная модель — или контекст, или намерение — не позволяет описать взаимодействие двух этих факторов». Возникает риск «деисторизации специфической конъюнктуры, в которой оба компонента катализируют друг друга»[25]. Здесь кажется особенно уместной модель, которой пользуется Зелник: с его точки зрения, большевики принимали не любую идеологию, но только такую, в которой была заложена интенция применения теории к истории в диалектическом ключе. Однако связать идеи с обстоятельствами так, как это делают Зелник и Холквист, еще не значит решить иную теоретическую проблему, которую я пытаюсь рассмотреть в свете теории жизненных циклов: взаимодействие между долговременными структурами, развертыванием революционного процесса и только возникающими формами нового режима.

Книга Стива Смита «Россия в революции» предлагает поправку к работе Зелника в той части, где она обращается к «структурирующим силам», рассматривая их как важную часть сознательно выбранного более широкого синтетического объяснения. В конце работы привлекаются структурные императивы для того, чтобы объяснить, почему даже совершенно новый, не похожий на прежние по своей природе советский режим во многих отношениях напоминал старый. Вопреки положениям Зелника исторические акторы, проходя через все повороты и превратности революции, едва ли полностью осознавали разнообразные долговременные геополитические, территориальные, демографические и экономические проблемы, многие из которых продолжали нарастать. Подводя итог своей интерпретации, Смит говорит о ней как о попытке соотнести «человеческую деятельность и власть идей с глубинными структурирующими силами геополитики, империи, экономики и культуры». К этим последним он позднее отнес также «давление конкурирующих международных государственных систем» и «задачи модернизации», с которыми столкнулись Советы и которые они по-своему истолковали. Смит подчеркивает, что раннее советское государство во многих отношениях оставалось слабым. Сама по себе революция преследовала только цель передать власть от элит и государственных институций простым людям. Но в то же время, спешит добавить Смит, большевики не ограничивались только этими структурными задачами и нельзя сказать, что «революционные силы» истощились, что и «продемонстрировала сталинская революция сверху». Конечным продуктом стал «новый синтез революционной и традиционной культур». Смит выражает свое понимание многофакторности революции фразой, которая явно призвана способствовать продолжению дебатов: он говорит о факторах иных, «чем те, что связаны с идеологией или обстоятельствами, определившими ход революции»[26].

Как хронологические рамки нового сочинения Смита (с 1890-го по 1928 год с экскурсом в будущее — эпоху сталинизма), так и его аналитический синтез (учитывающий структуры, факторы случайности, индивидуальные действия людей и представления) дают наибольшие основания выделить именно эту работу из всех, опубликованных в последние годы, и отнести ее к исследованиям, построенным на теории жизненных циклов, за распространение которой я ратую. Однако, заканчивая свой рассказ 1928 годом, Смит оставляет не до конца охваченным тот «обновленный радикализм», который обнаружил во многих революциях Голдстоун. В эпоху сталинизма, несмотря на беспрецедентный повсеместный диктат государства в сочетании с укреплением власти и реакционными заимствованиями из культуры прошлого, элементы революционной динамики все же сохранялись вплоть до самой смерти вождя. Исключение Смитом заключительных стадий революции из его нарратива было, по-видимому, вызвано скепсисом исследователя по отношению к излишне «выпрямленным» линиям исторических повествований. Этот скепсис ученый выразил в своем прочтении недавних исторических трудов о политическом насилии: «Не следует спешить соглашаться с тем, что русская революция дала толчок циклу нарастающих актов насилия, которые с неизбежностью привели к ГУЛАГу»[27]. Однако, как мы видели на примере книги Колоницкого, посвященной проявлениям авторитарной культуры в 1917 году, можно предвидеть появление сталинского культа, опираясь на нечто более доказательное, чем чувство неизбежности. Писать историю русской революции в рамках между 1890-м и 1928 годом — все равно что создавать историю китайской революции, заканчивающуюся в 1965-м, за год до «культурной революции».

Есть своя логика в том, чтобы рассматривать стремление Сталина и Мао повторить революцию как важное и сложное явление, заслуживающее отдельного изучения. Решение Смита закончить историю революции 1928 годом можно попытаться оправдать. Политические битвы по вопросу о том, почему революция закончилась сталинизмом, в том числе вариации на тему «преданной революции» и «великого отступления», так долго сопровождались поисками другого возможного завершения социалистических опытов, что в результате образовалась весьма зыбкая почва под ногами всех, кто хотел бы избежать и Сциллы телеологии, и Харибды воображаемых исторических альтернатив. Один из возможных выходов — обратиться к пристальному и углубленному изучению стадий и этапов революции в рамках широкого представления о жизненном цикле. Особенно плодотворным, как я всегда считал, будет изучение узловых моментов исторических трансформаций. Революционный процесс полон таких судьбоносных поворотов — при этом не обязательно указывать на период с 1905-го по 1917 год, в который обычно укладывали весь революционный процесс. Ключевыми могут оказаться и другие даты: 1907-й, лето 1918-го, 1920—1922-й, 1928—1929-й, 1931—1932-й и 1947—1948 годы[28]. Чтобы понять их динамику — что они изменили, а что сохранили, — следует «приближать» и «удалять» фокус исследовательской оптики; так что и микроскоп историка, и телескоп социолога истории окажутся здесь полезны.

Изучение стадий революции не только заставляет нас осознавать, насколько они связаны и взаимозависимы, но и выдвигает на первый план вопрос о случайности. Западные историки, реагируя на занимавшие центральное место в советском марксизме понятия «неизбежности» и «преемственности», долгое время говорили о случайном характере основных поворотных точек революции и об упущенных либеральных альтернативах самодержавию, начиная от «конституционного кризиса» 1730 года и до неудавшейся попытки Михаила Лорис-Меликова ввести в 1881 году свою «конституцию». Обычный прием такого рода размышлений — поставить вопрос: а что произошло бы, если бы Ленину в 1917 году упал на голову кирпич? Роберт Винсент Даниелс, один из самых видных исследователей русской революции, заметил по поводу случая, когда Ленин, пробиравшийся через весь Петроград в Смольный 24 октября, сумел избежать ареста: «От таких случайных удач иногда зависит судьба народов и революций». Однако, согласно тому же Даниелсу, октябрьскому перевороту предшествовал «плохо продуманный ход Керенского» — случай, который оказался «решающим». В новом, достаточно неровном сборнике статей о проблеме случайности в русской революции Орландо Файджес также вспоминает о рискованной дороге Ленина в Смольный. Этот случай послужил ученому поводом для постановки более серьезного вопроса: как повлиял Ленин на те моменты, когда были возможны повороты течения революции в сторону многопартийной советской власти?[29] Однако интерпретация Файджеса сводится по сути к известному ранее. Он заключает (и в этом можно услышать отзвуки заклинаний Голдстоуна о «политическом лидерстве»[30]), что без Ленина не было бы большевистской революции.

В этом нет ничего нового. Однако что получилось бы, если бы мы поставили во главу исследования проблему стадий революции и в этом свете посмотрели на проблему связности и случайности и, возможно, даже задались бы вопросом о зависимости от выбранного пути? Здесь, размышляя о генезисе новых стадий революции, можно было бы ввести понятие конъюнктуры. Опираясь на труды школы «Анналов», Леопольд Хеймсон учил несколько поколений историков русской революции необходимости мыслить в терминах структур, конъюнктур и событий. Однако в собственных исследованиях этот ученый предпочитал именно революционные конъюнктуры[31]. Их изучение, по определению, занимает среднее положение между анализом долговременных и кратковременных факторов, включая как долговременные «закономерности» (их Хеймсон выдвигал на первый план), так и случайности. При анализе этих исторических ситуаций есть один важный и часто ускользающий от внимания исследователя момент — проблема сознания и ментальностей: как акторы и социальные группы ощущают и воспринимают переломы и поворотные пункты истории, которые им приходится переживать?

В этом отношении подход Смита, наблюдающего за инкорпорированием «структур» и при этом не приписывающего им ни доминирования, ни неизбежности, может быть дополнен подходом Марка Стейнберга с его вниманием к жизненному опыту. Написанная к столетнему юбилею, история революции Стейнберга охватывает период 1905—1921 годов и основывается, в частности, на газетных публикациях. Подобно Мартину Джею, Стейнберг определяет опыт как «столкновение личности с тем, что существует за ее пределами», и собирает источники, раскрывающие «историю как опыт времени, прежде всего чувство прошлого, которое [люди] переживали в “исторические” времена»[32]. Такой подход не является главным в книге, но тем не менее он чрезвычайно плодотворен применительно к тем моментам, когда одна стадия революции трансформируется в другую. Такие «великие переломы» в сокращенном и упрощенном изложении обычно оказываются ключевыми во всех наших интерпретациях развития революции.

РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ВОЛНЫ «ЗА ЧТО-ТО» И «ПРОТИВ ЧЕГО-ТО»

Известно, что революции — это всегда международные события, связанные друг с другом через время и пространство. Однако компаративисты издавна знают еще и о том, что революции идут волнами. Марк Н. Кац в известной работе о революционных волнах определяет их как «группы революций со сходными целями». Одна и та же революция часто принадлежит сразу нескольким волнам. Так, русская революция была, разумеется, «центральной» для марксистско-ленинской волны. По определению Каца, это «волна за что-то»; такая волна всегда стремится путем согласованных действий воспроизвести саму себя за рубежом. «Помимо того, что данная революция принадлежит к волне “за что-то”,.. она может также принадлежать к одной или нескольким волнам “против чего-то”»[33]. Если исходить из теории жизненных циклов, то по отношению к русской революции первая часть этого постулата Каца неверна: революция принадлежала более чем к одной волне «за что-то».

Можно также сказать, что русская революция была одной из составляющих волн «против чего-то», хотя Кац не занимался этим вопросом в своей работе. Речь идет о ряде антимонархических революций на периферии европейской модерности: это русская революция 1905 года, конституционная революция в Персии 1906-го, младотурецкая революция 1908-го и китайская революция 1911-го. Эти же события составляют международный контекст, в котором мексиканская революция в 1910-м свергла «порфириат» — 35-летнее правление генерала Порфирио Диаса. Русская и мексиканская революции были по сути антикапиталистическими (в последнем случае это особенно верно по отношению к «сапатистам» — вооруженному крестьянскому восстанию под руководством Эмилиано Сапаты). В России революция сопровождалась подъемом национально-освободительных движений и местного сепаратизма и потому, несомненно, носила антиимпериалистический характер; можно говорить о различных направлениях русского и ленинского антиимпериализма. Однако Кац приравнивает «русскую революцию» к октябрьской, рассматривая ее как часть марксистско-ленинской волны[34].

Но верно ли, что русская революция, как еж из пословицы, «знает только одну большую вещь»? Или же в действительности она выступала «за» многие вещи, подобно лисе в той же пословице? Если мы будем считать события 1905-го и февраля 1917-го составными частями революционного жизненного цикла, то русскую революцию можно рассматривать и как часть конституционалистской волны, которая начинается с революций 1848 года и достигает уже в качестве всемирной 1905—1911 годов. Ученые утверждали, что характерные для этой волны восстания во имя конституций не только принадлежали к одному и тому же историческому моменту, но и осуществляли сходную революционную стратегию (или, если хотите, сценарий)[35]. Революционеры внимательно следили за действиями друг друга. А если выйти за рамки рассуждений о политических идеологиях и задачах государств, то можно сказать и нечто большее: русскую революцию можно рассматривать в контексте такого широко распространенного явления, как аграрные революции и городские восстания.

Анализ в рамках теории жизненных циклов, таким образом, может совместить изучение последовательных и несходных стадий революции, не отождествляя полностью множественность ее аспектов с одним-единственным «результатом», который стремятся утвердить в общественном сознании деятели революции после своей победы и укрепления новой власти. Однако именно этот вид редукционизма всегда манил историков, занимавшихся сравнительным изучением революций. Есть и еще одна спорная особенность наименования стадий революции у компаративистов: например, как мы уже видели, они отождествляют НЭП — важный период построения революционного государства — с термидорианским или «умеренным» периодом Французской революции. Мы уже наблюдали сходный редукционизм у таких историков, как Мартин Малиа или Ричард Пайпс, для которых характерна узкая сосредоточенность на вопросах, соответственно, идеологии и политической власти. Это заставляло обоих ученых отождествлять в определенных интерпретационных контекстах большевистскую революцию с революцией как таковой. Если теория, рассматриваемая в данной статье, и может быть сведена к одному главному выводу, на который смогут опереться историки, то он будет заключаться в одном фундаментальном положении: русская революция была многоликой.

НА ПУТИ К РЕВОЛЮЦИОННОМУ МАВЗОЛЕЮ: ДВА СПОСОБА СРАВНЕНИЯ МЕКСИКИ И РОССИИ

Мексиканская революция была во многих отношениях столь же многоликой, как и русская: это касается не только общего пути их развития, но и отдельных его стадий. В предлагаемой ниже интерпретации я рассмотрю по очереди два вида сравнений русской и мексиканской революций. Первый из них, используя понятие «жизненный цикл», просто сопоставляет между собой стадии двух революций. Второй — возможно, отличающийся по существу — представляет то приложение теории жизненных циклов, за которое я выступаю в данной работе. В этом случае исследователь очень внимательно относится ко всем напряжениям, возникающим на каждой стадии развития, и отводит центральное место в анализе международному обмену революционными идеями и моделями. Хотя моя задача — показать, что второй подход открывает новые возможности для историков, я хотел бы продемонстрировать, насколько он основан на первом.

Приведем для начала предлагаемое Голдстоуном краткое описание стадий мексиканской революции начиная со свержения диктатуры Порфирио Диаса и раскола между умеренными и радикалами, представленными, с одной стороны, реформатором Франсиско Мадеро, а с другой, восставшими крестьянами, предводительствуемыми Эмилиано Сапатой на севере и Панчо Вильей в центральных сельскохозяйственных районах[36].

«За революционной гражданской войной, одержавшей победу над Диасом, последовал приход к власти умеренного режима Мадеро. Затем Мадеро порвал со своими более радикальными сторонниками, что привело к победе контрреволюции в лице [Викториано] Уэрты, а затем к еще одной гражданской войне, которую повели радикальные лидеры, в конечном счете одержавшие победу над Уэртой. Но поражение последнего привело не к миру, а к еще одной гражданской войне между радикалами и умеренными, которую выиграли конституционалисты. Они придерживались умеренных взглядов в экономике, но в то же время уничтожили своих радикальных противников и предприняли решительное наступление на позиции католической церкви. Это привело к еще одной гражданской войне, за которой последовала интерлюдия в форме умеренного и стабильного режима [Плутарко Элиаса] Кальеса».

Голдстоун сравнивает стадии революций в Мексике и других странах, чтобы показать, насколько «сложными и вариативными» оказываются отношения «между триумфом радикальных сил, контрреволюцией, гражданской и международной войной и террором». Он показывает также, как мы видели, что бринтоновская модель не подходит для описания возрождения революции в Мексике после 1934 года в период правления Лазаро Карденаса, который национализировал нефтяную промышленность, провел крупные земельные и трудовые реформы и положил начало важной культурной революции — и все это «сверху»[37]. Здесь можно провести определенную параллель со Сталиным и КПСС: после 1938 года Карденас, а в последующие десятилетия его Институционно-революционная партия проводили политику, прямо противоположную тому курсу на возрождение революции, который этот режим и инициировал. По словам историка-компаративиста Майкла Ричардса, Институционно-революционная партия «забальзамировала революцию и выставила ее на всеобщее обозрение точно так же, как тело Ленина было выставлено в мавзолее на Красной площади»[38].

Традиционная сравнительная история стала бы так или иначе подсчитывать сходства и различия между источниками, стадиями и результатами двух этих революций. Например так же, как глубинные структурные факторы обычно считают причинами двух крушений государственного устройства в России в XX веке (что звучит весьма правдоподобно), так и силы, определившие крушение Диаса и развал мексиканского государства в 1913—1915 годах, коренятся не только в эволюции «порфириата» (1876—1911). В течение последнего десятилетия исследователи мексиканской революции все чаще указывали на необходимость рассматривать восстания, которые привели к независимости страны после 1821 года, в качестве «составной части истории революции». А поскольку централизованное национальное государство не возникало до конца XIX века, эти историки были сосредоточены (и это представляет собой некоторую параллель с «имперским поворотом» в российских исследованиях) на региональных и локальных историях[39]. Свежая книга Джона Татино о событиях в центральных районах Мексики прослеживает на протяжении длительного времени пунктирную историю двух революций, каждая из которых была отмечена десятилетием революционного насилия, крупными крестьянскими восстаниями и ослаблением государства. Первая из этих революций началась в 1810 году и завершилась «серебряным капитализмом». Вторая, разразившаяся столетие спустя, возвестила наступление неоднозначного и спорного «национального капитализма». Главный структурный фактор 1910—1920-х состоял в разделении страны на более индустриализованный север и сельскохозяйственную центральную часть, сообщества, в которой в течение долгого времени выступали за местную автономию, земельные права и патриархальный уклад[40]. Во время мексиканской революции это разделение сильно повлияло на заключение союза и последующий раскол вильистов и сапатистов и, таким образом, в определенной мере предопределило исход гражданской войны.

Когда речь заходит о различиях в «обстоятельствах» протекания обеих революций, список получается длинным. В России не находится аналогов такому фактору, как весьма ощутимое и часто совершенно открытое давление Соединенных Штатов. В Мексике же не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего тяжелые политические, социальные и экономические последствия тотальной войны на Восточном фронте. Экономический спад, начавшийся в 1905 году, предшествовал свержению режима Диаса, но начало Первой мировой войны способствовало в Мексике росту производства экспортной продукции, в том числе нефтепродуктов, что представляет собой прямую противоположность кризису бакинских нефтепромыслов и экономической катастрофе в России. Это начало экономического подъема оказалось стабилизирующим фактором для конституционалистов в 1915 году и позднее. Кроме того, в мексиканской революции на всем ее протяжении интеллектуалы и студенчество играли далеко не самую важную роль по сравнению с другими революциями XX века — и, разумеется, по сравнению с Россией[41].

В Мексике, как и в России, 1917 год ознаменовался началом судьбоносного нового этапа в истории революции, однако здесь это был триумф конституционалистов. Конституция 1917 года легитимизировала достижения революции и новое законодательство, в том числе право на забастовку, минимальный размер заработной платы и гарантии вмешательства государства в трудовые споры. Однако эти законы выполнялись непоследовательно или, лучше сказать, сознательно саботировались популистской коалицией, пока политическая необходимость не изменила ситуацию. При этом более умеренный и куда менее насильственный по сравнению с Россией ход революции в Мексике может быть объяснен отчасти тем, что конституционный порядок давал городским рабочим и в особенности крестьянству гораздо больше надежд на участие в общенациональном революционном проекте — но в рамках рыночной экономики. Так, например, промышленные рабочие играли в конституционалистском движении гораздо более важную политическую роль, чем могли бы рассчитывать по своей численности, и после 1917 года «революционный национализм превратился для угнетаемых классов в средство потребовать выполнения революционных обещаний и заставить правящие элиты стать в определенной степени подотчетными народу»[42].

Как экономические последствия победы конституционалистов, так и результаты аграрной революции в Мексике резко контрастируют с тем, что происходило в России. Мексика оставалась страной, глубоко интегрированной в экономику глобального капитализма, в то время как Советская Россия продемонстрировала основные черты коммунистического уклада уже во время невиданного экономического эксперимента, впервые опробованного на подвластных красным территориях в эпоху военного коммунизма. Что касается крестьянства, то его положение изменилось после того, как в 1920 году достаточно консервативного президента-конституционалиста Венустиано Каррансу сменил Альваро Обрегон. Новый президент, по словам Татино, «понимал, что крестьян из центральных районов нельзя победить; их можно только приручить. [...] Он предложил сапатистам сделку, предоставив им места в своем правительстве и пообещав аграрную реформу в общенациональном масштабе». Более того, этот альянс 1920-го «определил курс послереволюционной Мексики; города и деревни центральной части страны не выиграли — но, разумеется, и не проиграли»[43]. Право деревенских жителей на владение землей на десятилетия стало центральной политической проблемой. Что касается России, то здесь нужно отметить, что политика Временного правительства предопределила некоторые аспекты позднейшего подхода к вопросу о земле. Возникшая таким образом мексиканская модель кажется совершенно непохожей на советскую «войну с крестьянством», первый всплеск которой приходится на время голода 1920—1922 годов, отчасти вызванного военным коммунизмом, и достигшую кульминации в искусственно организованном при Сталине голоде начала 1930-х. Работы последнего времени в свою очередь объяснили, как многие особенности эпохи коллективизации обусловили Большой террор[44]. И все же восторжествовавший в Мексике «переговорный итог» не следует считать «постреволюционным» этапом, как это делает Татино в своей периодизации. Этот период был составной частью поздних стадий мексиканского революционного жизненного цикла.

Вот то, к чему нас может привести традиционное сравнение, исходящее, в частности, из понятия «стадии революции». Сосредоточенность исключительно на стадиальности в процессе сопоставления неизбежно ведет к доминированию структурного анализа и потенциально упрощает революционный «процесс». Это происходит потому, что глобальные сравнения по самой своей природе почти всегда приводят к широкомасштабному синтезу и, следовательно, к упрощению. Но что произойдет, если стадии при описании хода революции станут не конечным объектом исследования, а напротив, просто контекстуальной стартовой площадкой для историка? Что, если к общей теории жизненных циклов добавить вопрос об отношении революции к другим революциям и о взаимодействиях революций друг с другом? Здесь я хотел бы показать, что стадии играют важную роль в понимании политических идей и межкультурного обмена и что их устойчивое включение в анализ культурной и идеологической сферы дает возможность четко обозначить и подчеркнуть действующие на каждом этапе революции конфликтующие силы.

На первый взгляд, взаимодействия между мексиканской и русской революцией не только мало исследованы, но и не очень существенны. Есть несколько идеологических нитей, напрямую связывающих русское революционное народничество и «аграризм» в Мексике. Tierra y Libertad— «земля и воля» — это выражение стало лозунгом сапатистов[45]. Однако в целом мексиканские революционеры имели весьма смутное представление о русской революции и большевизме. Незнание было обоюдным: «В действительности руководство большевистской партии [и] лидеры Коминтерна почти ничего не знали о ситуации в Мексике». На Втором конгрессе Коминтерна в 1920 году Ленин, избегавший говорить на мексиканские темы, признал, что ему было известно только, что там произошла «буржуазно-демократическая революция» и крестьянские массы потребовали земли[46]. Сапата был единственным мексиканским революционером, развернувшим в своем родном штате Морелос серьезную пропагандистскую кампанию, и сапатисты были единственными мексиканскими революционерами, которые пропагандировали свою идеологию за пределами страны. 14 февраля 1918 года в штабе Армии освобождения в Тлальтисапане Сапата написал послание к русской революции, которое было опубликовано на Кубе — важнейшем форпосте сапатистов за границей. Послание призывало к сплочению рабочих и крестьян перед угрозой со стороны буржуазии. Оно, таким образом, сознательно сглаживало все различия между большевизмом и аграрной революцией в Мексике. Более того, этот призыв к России, как заметил Адольфо Джилли, прозвучал уже послетого, как прошел пик революционной и социалистической активности мексиканской революции[47].

Как следует из вышесказанного, поворотный момент 1917 года в обеих революциях представляет собой ключ для понимания их транснационального взаимодействия. Поначалу даже крестьянский революционер Сапата и самые разные по убеждениям городские рабочие и интеллектуалы увидели в большевистской революции внешнюю поддержку своим мечтам об освобождении. Однако, как показала Даниэла Спенсер, по мере того, как в Мексике становилось спокойнее — а этот период совпал с радикализацией большевизма и введением военного коммунизма в России, — в восприятии мексиканцами русской революции произошел глубокий раскол. С одной стороны, некоторые обратились к коммунизму, потому что обещанные конституцией 1917 года реформы забуксовали. С другой стороны, «в Мексике революция усилила ранее существовавший радикализм до такой степени, что он смог предложить модель, альтернативную по отношению к большевистскому опыту». Как настаивает Спенсер, на самом глубинном уровне большевистская модель революции могла бы быть воспринята в Мексике только в то время, когда мексиканская революция уже пошла тем путем, на котором ничто «не могло ее задержать» и «с которого она не могла свернуть»[48].

Это звучит правдоподобно, однако дело еще и в том, что существовали прямо противоположные и равные по силе тенденции, которые на каждой стадии выливались в прямые конфликты. Татино проницательно выступает против понятия единственного и единого пути развития революции:

«Устоявшийся политический нарратив представляет Мексику в 1920-е страной, где укрепляется победивший в революции режим. [...] Если ограничиваться рассмотрением только вершин государственной власти, такая картина кажется правдивой. Однако… если обозначить различные интересы и цели мексиканских капиталистов и генералов, рабочих и отдельных сообществ, то возникнет в высшей степени сложная, часто чреватая конфликтами, по временам насильственная — и, разумеется, ничуть не единая — история, которую вполне можно назвать “революцией”»[49].

Я выразил бы эту идею так: теория жизненных циклов должна избегать унификации и упрощения понятия революционного «пути» и нивелирования конфликтных тенденций в рамках отдельных стадий. На самом деле именно эти конфликты в Мексике после 1917 года побуждали некоторых людей выбирать в качестве жизненных ориентиров миссию Михаила Бородина или новорожденный Коминтерн. Но в конечном счете даже несовершенный общественный договор, который мексиканское государство предложило народным массам, получил с их стороны гораздо большую поддержку, чем «диктатура пролетариата». Несинхроничность стадий мексиканской и русской революций, каждая со своими внутренними противоречиями, сыграла свою роль в потоке визитеров, прибывавших из Мексики в молодое советское государство. Многие не принадлежавшие к числу коммунистов деятели культуры и интеллектуалы питали надежды на то, что СССР окажется в состоянии заново радикализировать в их собственной стране то, что казалось им застывшей революцией[50].

Более того, если исследователь не ограничится рассмотрением ролей главных деятелей и расширит временной охват за счет 1920-х и 1930-х, то ему откроется еще более обширная область для изучения. Русская революция была воспринята в Мексике как важнейшее культурное и идеологическое событие и отразилась во множестве явлений, от muralismo[51] и мексиканского модернизма до проекта мексиканской «социалистической школы» в 1930-е[52]. Сходным образом обстоит дело с отдельными людьми: помимо известных исторических личностей, в разное время побывавших в Мексике — от Владимира Маяковского и Александры Коллонтай до Льва Троцкого, — мексиканский пример повлиял на советское понимание (и недопонимание) роли национально-освободительных и антиимпериалистических сил в развивающихся странах. Это может быть изучено как одна из связей между «Востоком» (ключевая российско-советская идеологема) и Западным полушарием[53]. Более того, остаются мало изученными некоторые чрезвычайно интересные транснациональные триангуляции: поток радикалов-иностранцев, устремившийся в Мехико еще до того, как Москва стала социалистической Меккой, — именно благодаря этому симпатизировавшие Советам американцы часто знакомились сначала с мексиканской революцией[54].

Обе революции драматически изменились в 1930-е — в период, который в обоих случаях традиционно не включают в историю революции как таковой. Здесь, как мне кажется, дело не только во «вторых революциях»: именно тут возникает возможность внести перспективу международного и глобального развития с их собственными темпоральностями в описания протекавших в одну эпоху революционных жизненных циклов. И на мексиканскую, и на русскую революцию сначала оказала сильное влияние Великая война, а затем — Великая депрессия, открывшие колоссальные возможности для революционных движений[55]. В конечном счете обе революции можно уподобить двум кораблям, прошедшим один мимо другого в ночи: каждый из них оставил за своей кормой рябь и водовороты.

ГЛЯДЯ ВПЕРЕД

Когда же завершилось развитие русской революции? В институционализированной форме она продлилась до 1991 года, но, чем больше мы узнаем о послевоенном периоде, тем менее революционным он кажется. Советская система полностью утратила гибкость; две попытки реформировать коммунизм, предпринятые в 1950-е и 1980-е, были именно попытками встряхнуть и обновить существующий уклад. Интеллигенции больше не хотелось воодушевлять массы и вести их за собой, как это происходило в истории революции с середины XIX века. Идеология все больше превращалась из модуса перемен в часть ритуала, и течение социальной и культурной жизни превращало революционный иконоклазм в нечто вышедшее из моды. Большевистская революция — а более всего сталинская «вторая революция», страшные повороты которой и создали советский строй, и похоронили его в саркофаге из стали и цемента, — глубоко повлияла на послесталинские десятилетия. Там, где революция оказалась институционализирована, ее финал имел, наверное, не меньшее значение, чем конец империи.

В этой статье я пытался показать, что исследователи русской революции выиграют от того, что более пристально займутся сравнительным изучением революций. Особенно любопытные вопросы в области изучения русской истории обещает возрождение интереса к идеям Крейна Бринтона и теории жизненных циклов. Как мы сумеем вписать стоящие за последовательностью стадий процессы в обширную литературу о причинах и результатах революции? Я уже писал, что историкам особенно хорошо удается решение вопросов о том, как одна фаза революции трансформируется в другую; о том, как понимались и переживались современниками такие исторические поворотные моменты и как сложные противоборствующие силы, задействованные на каждой стадии, воспринимаются нами, когда мы ретроспективно анализируем их. Наконец, надо сказать, что понимание жизненных циклов революции может создать необходимый фон для исследования того, как осмыслялись революции и как принимались модели революций в других странах и — шире — в другие времена.

Ответы, уравновешивающие, с одной стороны, структурные и государствоцентричные факторы, а с другой, множество случайных, идеологических, культурных и транснациональных аспектов истории революции, содержат в себе потенциальную возможность преодоления долго сохранявшейся раздробленности внутри нашей исторической дисциплины и между отдельными дисциплинами.

Более того, обращение к жизненным циклам дает историкам возможность ухватить суть «вторичных революций». По отношению к российской и советской истории это обещает нам понимание соотношения сталинской «второй революции» и длительного гибридного сталинского периода с более ранними стадиями русской революции. Вполне вероятно, что избитая дихотомия социалистических альтернатив сталинизму и его пресловутым «зернам тоталитаризма, принесшим обильные плоды», ответственна за еле тлеющую дискуссию об отношениях между ранними и поздними стадиями революции. Что касается мексиканской революции, то возрождение революционности при Карденасе и наступившая после 1938 года «возвратная» стадия все еще не полностью интегрированы в общую картину революции в этой стране. Поэтому можно сказать, что специалисты по Мексике также сильно выиграют, если обратятся к теории жизненных циклов. По отношению к России и сравнительная история «вторых революций», и необходимость полностью понять целое революционного развития требуют реинтеграции тех областей, которые оставались до последнего времени наполовину разъединенными: истории революции 1905 года и ее последствий, истории войны и революции, исследований 1920-х и истории сталинизма.

В заключение замечу, что сравнение Мексики и России показывает, что течение революций, происходивших примерно в один и тот же период, особенно привлекательно для историка. Такие революции формируются синхронными глобальными факторами, такими, как Первая мировая война и Великая депрессия, а также транснациональным обменом, так что изучение революционных стадий и траекторий помогает нам лучше истолковать эти взаимодействия. Похоже, нашей науке нужны сейчас не новые истории великих европейских революций — начиная с Английской и Французской и далее по списку, — а большее количество работ, прослеживающих взаимосвязанные революционные траектории внутри одной революционной волны или одного исторического периода[56]. С помощью теории жизненных циклов мы можем сопоставить русскую революцию с такими явлениями, как рассмотренная выше мексиканская революция и далее — с революциями в Османской империи / Турции и в Китае, что открывает многообещающие перспективы для работ в области истории России после столетия русской революции.

Авторизованный перевод с английского Андрея Степанова

[1] Статья подготовлена при поддержке Программы фундаментальных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ) и с использованием средств субсидии в рамках государственной поддержки ведущих университетов Российской Федерации «5—100». Во время ее написания автор был участником программы Американского совета научных обществ (American Council of Learned Societies). Публикация первой версии этой статьи: Toward a Life Cycle Analysis of the Russian Revolution // Kritika. 2017. Vol. 18. № 4. Р. 741—783. Первая часть статьи опубликована в: Неприкосновенный запас. 2018. № 2(118). С. 51—76.

[2] Smith S. Writing the History of the Russian Revolution after the Fall of Communism // Europe-Asia Studies. 1994. Vol. 46. № 4. P. 566. Смит добавляет: «Это суждение адресовано в основном, хотя не исключительно, британским историкам».

[3] Melancon M. The Syntax of Soviet Power: The Resolutions of Local Soviets and Other Institutions, March—October 1917 // Russian Review. 1993. Vol. 52. № 4. P. 486—505; Raleigh D.J. Experiencing Russia’s Civil War: Politics, Society, and Revolutionary Culture in Saratov, 1917—1922. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2002; Нарский И. Жизнь в катастрофе: буднинаселения Урала в 1917—1922 гг. М.: РОССПЭН, 2001.

[4] Sunderland W. The Baron’s Cloak: A History of the Russian Empire in War and Revolution. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2014; Khalid A. The Making of Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2015; Smith S. Russia in Revolution: An Empire in Crisis 1890—1928. Oxford: Oxford University Press, 2017. P. 4; Steinberg M.D. The Russian Revolution, 1905—1921. Oxford: Oxford University Press, 2017. Ch. 7. Необходимо назвать также две работы Альфреда Рибера: Rieber A.J. The Struggle for the Eurasian Borderlands: From the Rise of Early Modern Empires to the End of the First World War. Cambridge: Cambridge University Press, 2014; Idem. Stalin and the Struggle for Supremacy in Eurasia. Cambridge: Cambridge University Press, 2015.

[5] Ананьич Б.В., Ганелин Ш. и др. Кризис самодержавия в России. 1895—1917. Л.: Наука, 1984; Haimson L. The Problem of Social Stability in Urban Russia // Slavic Review. 1964. Vol. 23. № 4. P. 619—642 (Part 1); 1965. Vol. 24. № 1. P. 1—22 (Part 2); Yaney G. Social Stability in Prerevolutionary Russia: A Critical Note // Slavic Review. 1965. Vol. 24. № 3. P. 521—527.

[6] Holquist P. Making War, Forging Revolution: Russia’s Continuum of Crisis. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002. Из последних социально-психологических работ, описывающих трудности прохождения Россией испытания тотальной войной, см.: Булдаков В.П., Леонтьева Т.Г. Война, породившая революцию. М.: Новый хронограф, 2015. По-английски есть несколько работ Эрика Лора (Eric Lohr) и Джошуа Сэнборна (Joshua Sanborn). Список вышедших на сегодняшний день изданий в серии «Великая война и революция в России» см. в: https://slavica.indiana.edu/series/Russia_Great_War_Series.

[7] Holquist P. Violent Russia, Deadly Marxism? Russia in the Epoch of Violence, 1905—1921 // Kritika. 2003. Vol. 4. № 3. P. 641. См. также свежее обсуждение исторических работ на русском языке: Булдаков В.П.Размышления после столетия революции // Российская история. 2018 [в печати].

[8] Smith J. The Bolsheviks and the Nationalities Question, 1917—1932. Houndmills, UK: Palgrave Macmillan, 1999; см. также главу о национальностях в книге: Wade R. The Russian Revolution, 1917. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2017. Все эти темы имеют долгую историю; эпохальным в свое время трудом была книга: Pipes R. The Formation of the Soviet Union: Communism and Nationalism, 1917—1923. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1954.

[9] Hagen M. von. Identities, Weaponized Narratives, and the 1917 Revolutions [доклад, прочитанный в Лондонской школе экономики в мае 2017 года]; Idem. The Entangled Eastern Front in the First World War // Lohr E. et al. (Eds.). The Empire and Nationalism at War. Bloomington, IN: Slavica Publishers, 2014. P. 9—48.

[10] Reynolds M.A. Shattering Empires: The Clash and Collapse of the Ottoman and Russian Empires, 1908—1918. Cambridge: Cambridge University Press, 2011.

[11] Sanborn J. Imperial Apocalypse: The Great War and the Destruction of the Russian Empire. New York: Oxford University Press, 2014; Idem. War of Decolonization: The Russian Empire in the Great War // Lohr E. et al. (Eds.). Op. cit. P. 49—72; Holquist P. The Russian Revolution as Continuum and Context, and Yes — as Revolution: Reflections on Recent Anglophone Scholarship of the Russian Revolution // Cahiers du monde russe. 2017. Vol. 54. № 1-2. Р. 79—94.

[12] См., например: Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М.: РОССПЭН, 1997; специальный выпуск журнала «Критика» «Политическое насилие в России и Советском Союзе» (Kritika. 2003. Vol. 4. № 3); Ryan J. Lenin’s Terror: The Ideological Origins of Early Soviet State Violence. London: Routledge, 2012.

[13] Engelstein L. Culture, Culture, Everywhere: Interpretations of Modern Russia, across the 1991 Divide // Kritika. 2001. Vol. 2. № 2. P. 363—393.

[14] Важнейшую роль сыграла работа: Fitzpatrick Sh. Ascribing Class: The Construction of Social Identity in Soviet Russia // Journal of Modern History. 1993. Vol. 65. № 4. P. 745—770.

[15] Wade R. Op. cit. Ch. 5; Figes O. A People’s Tragedy: The Russian Revolution, 1891—1924. London: Penguin, 1996; см. об этом также: Thatcher I.D. Scripting the Russian Revolution // Baker K.M., Edelstein D. (Eds.). Scripting Revolution: A Historical Approach to the Comparative Study of Revolutions. Stanford, CA: Stanford University Press, 2015. P. 213—230.

[16] Smith S. Revolution and the People in Russia and China. Cambridge: Cambridge University Press, 2008.

[17] Thatcher I.D. Op. cit. P. 214—215; этот момент был центральным для Скочпол (Skocpol Th. States and Social Revolutions: A Comparative Analysis of France, Russia, and China. Cambridge: Cambridge University Press, 1979).

[18] Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Dreams and Experimental Living in the Russian Revolution. New York: Oxford University Press, 1989. P. 88—89; Idem. Festival and Revolution: The Role of Public Spectacle in Russia, 1917—1918 // Strong J.W. (Ed.). Essays on Revolutionary Culture and Stalinism. Columbus, OH: Slavica Publishers, 1990. P. 9—28; Idem. The Role of Ritual and Symbols // Acton E., Cherniaev V., Rosenberg W. (Eds.). Critical Companion to the Russian Revolution. Bloomington: Indiana University Press, 1997. P. 565—571; Kolonitskii B. Antibourgeois Propaganda and Anti-«Burzhui» Consciousness in 1917 // Russian Review. 1994. Vol. 53. № 2. P. 183—196; Колоницкий Б. Символы власти и борьба за власть. К изучению политической культуры Российской революции 1917 года. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001; Figes O., Kolonitskii B. Interpreting the Russian Revolution: The Language and Symbols of 1917. New Haven: Yale University Press, 1999.

[19] Колоницкий Б. «Товарищ Керенский»: Антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа» (март—июнь 1917 года). М.: Новое литературное обозрение, 2017. В свете параллелей с мексиканской революцией, которые проводятся в конце моей статьи, интересна работа: O’Malley I. The Myth of the Revolution: Hero Cults and the Institutionalization of the Mexican State, 1920—1940. New York: Greenwood, 1986.

[20] Тезис об обстоятельствах (фр.).

[21] Тезис о заговоре (фр.).

[22] Cox M.R. François Furet (1927—1997) // Daileader Ph., Whalen Ph. (Eds.). French Historians, 1900—2000. Malden, MA: Wiley-Blackwell, 2010. P. 281—282.

[23] Fitzpatrick Sh. The Civil War as a Formative Experience // Gleason A. et al. (Eds.). Bolshevik Culture: Experiment and Order in the Russian Revolution. Bloomington: Indiana University Press, 1989. P. 73, 74 (изначально — доклад в Институте Кеннана в 1981 году).

[24] Zelnik R. Circumstances and Political Will in the Russian Civil War // Koenker D.P. et al. (Eds.). Party, State, and Society in the Russian Civil War: Explorations in Social History. Bloomington: Indiana University Press, 1989. P. 379—380.

[25] Holquist P. Violent Russia, Deadly Marxism?.. P. 628. См. также мою статью: David-Fox M. Ideas versus Circumstances in the French, Russian, and Nazi Revolutions // Idem. Crossing Borders: Modernity, Ideology, and Culture in Russia and the Soviet Union. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2015. P. 97—102.

[26] Smith S. Russia in Revolution… P. 5, 375, 386, 387.

[27] Ibid. P. 384.

[28] О динамике двух последних поворотных моментов см.: David-Fox M.The Assault on the Universities and the Dynamics of Stalin’s «Great Break», 1928—1932 // David-Fox M., Péteri G. (Eds.). Academia in Upheaval: Origins, Transfers, and Transformations of the Communist Academic Regime in Russia and East Central Europe. Westport, CT: Bergin and Garvey, 2000. P. 73—104.

[29] Daniels R.V. The Bolshevik Revolution of 1917. Boston: Beacon, 1967. P. 160, 216; Figes O. The «Harmless Drunk»: Lenin and the October Insurrection // Brenton T. (Ed.). Was Revolution Inevitable? Turning Points of the Russian Revolution. New York: Oxford University Press, 2017. P. 123—141.

[30] См.: Goldstone J.A. Rethinking Revolutions: Integrating Origins, Processes, and Outcomes // Comparative Studies of South Asia, Africa, and the Middle East. 2009. Vol. 29. № 1.

[31] Обсуждение и цитаты см.: Holquist P., Hellbeck J. Leopold Haimson (1927—2010) // Kritika. 2011. Vol. 12. № 3. P. 755—765.

[32] Steinberg M. Op. cit. P. 2, 4—5.

[33] Katz M.N. Revolutions and Revolutionary Waves. New York: St. Martin’s, 1997. P. 12.

[34] Ibid. P. 11—21, 25—81. Из более новых работ историков-социологов о культурном и идеологическом смешении революционных волн см.: Beck C.J. The World Cultural Origins of Revolutionary Waves: Five Centuries of European Contention // Social Science History. 2011. Vol. 35. № 2. P. 167—207.

[35] Sohrabi N. Historicizing Revolutions: Constitutional Revolutions in the Ottoman Empire, Iran, and Russia, 1905—1908 // American Journal of Sociology. 1995. Vol. 100. № 6. P. 1383—1447; Idem. Global Waves, Local Actors: What the Young Turks Knew about Other Revolutions and Why It Mattered // Comparative Studies in Society and History. 2002. Vol. 44. № 1. P. 45—79. Последовавшая за этими работами книга Сохраби отличается тем, что опирается на турецкие и персидские источники: Idem. Revolution and Constitutionalism in the Ottoman Empire and Iran. Cambridge: Cambridge University Press, 2011.

[36] Наиболее важные исследования на английском языке: Womack J.J. Zapata and the Mexican Revolution. New York: Knopf, 1969; Katz F. The Life and Times of Pancho Villa. Stanford, CA: Stanford University Press, 1998.

[37] Goldstone J.A. Op. cit. P. 26—27. О мексиканской культурной революции 1930-х годов см.: Vaughan M.K., Lewis S.E. (Eds.). The Eagle and the Virgin: Nation and Cultural Revolution in Mexico, 1920—1940. Durham, NC: Duke University Press, 2006; Vaughan M.K. Cultural Politics in Revolution: Teachers, Peasants, and Schools in Mexico, 1930—1940. Tucson: University of Arizona Press, 1997.

[38] Richards M.D. Revolutions in World History. New York: Routledge, 2004. P. 34.

[39] Wasserman M. You Can Teach an Old Revolutionary Historiography New Tricks: Regions, Popular Movements, Culture, and Gender in Mexico, 1820—1940 // Latin American Research Review. 2008. Vol. 43. № 2. P. 261.

[40] Tutino J. The Mexican Heartland: How Communities Shaped Capitalism, a Nation, and World History, 1500—2000. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2017.

[41] Katz F. Life and Times of Pancho Villa. P. 279—280.

[42] Spenser D., Stoller R. Radical Mexico: Limits to the Impact of Soviet Communism // Latin American Perspectives. 2008. Vol. 35. № 2. P. 61.

[43] Tutino J. Op. cit. Ch. 10.

[44] Graziosi A. The Great Soviet Peasant War: Bolsheviks and Peasants, 1917—1933. Cambridge, MA: Harvard Papers in Ukrainian Studies, 1996; Shearer D.R. Policing Stalin’s Socialism: Repression and Social Order in the Soviet Union, 1924—1953. New Haven: Yale University Press, 2009.

[45] Semo E. El agrarismo mexicano y el populismo campesino Europeo // Impacto de la Revolución Mexicana. Mexico: Siglo XXI, 2010. P. 69—84. См. также полноценную сравнительную историю: Dahlmann D. Land und Freiheit: Machnovščina und Zapatismo als Beispiele agrarrevolutionärer Bewegungen. Stuttgart: Franz Steiner, 1986.

[46] Хейфец В.Л. Коминтерн и эволюция левого движения Мексики.СПб.: Наука, 2006. С. 50.

[47] Gilly A. The Mexican Revolution: A New People’s History. New York: New Press, 2005. P. 74, 280—283.

[48] Spenser D., Stoller R. Radical Mexico… Р. 58, 67; см. также: Spenser D. Stumbling Its Way through Mexico: The Early Years of the Communist International. Tuscaloosa: University of Alabama Press, 2011. P. 1; Idem. The Impossible Triangle: Mexico, Soviet Russia, and the United States in the 1920s. Durham, NC: Duke University Press, 1999.

[49] Tutino J. Op. cit. Ch. 11.

[50] Richardson W. «To the World of the Future»: Mexican Visitors to the USSR, 1920—1940 // Carl Beck Papers in Russian and East European Studies. 1993. № 1002.

[51] Настенная живопись; школа мексиканских «муралистов» (исп.).

[52] См., например: Afron M. et al. (Eds.). Paint the Revolution: Mexican Modernism, 1919—1950. New Haven: Yale University Press, 2016.

[53] Хейфец В.Л. Указ. соч. С. 59.

[54] Spenser D. Op. cit. P. 38.

[55] О Первой мировой войне как событии, способствовавшем мексиканской революции, см. в особенности: Katz F. The Secret War in Mexico: Europe, the United States, and the Mexican Revolution. Chicago: University of Chicago Press, 1981.

[56] Например, в периоды между 1780—1830-ми и 1900—1940-ми годами или во время послевоенной деколонизации.

Опубликовано в журнале: Неприкосновенный запас 2018, 3

Мексика пересматривает нефтегазовые контракты за последние годы.

Проведение нефтегазовых аукционов приостанавливает Мексика до тех пор, пока не будет проведен пересмотр контрактов, заключенных за последние несколько лет, сообщил избранный президент Мексики Андрес Мануэль Лопес Обрадор. «Аукционы приостановлены до пересмотра уже заключенных контрактов», – приводит его слова Reuters. По данным агентства, Мексика заключила с зарубежными и частными компаниями более ста контрактов на разведку и добычу нефтегазовых месторождений.

Энергетическая реформа, одобренная властями Мексики в декабре 2013 года, впервые с конца 1930-х годов дала право частным и иностранным компаниям участвовать в освоении месторождений углеводородов в стране. Было решено стимулировать развитие нефтяной промышленности, имеющей стратегическое значение для национальной экономики.

Трудная дорога в будущее

Андрей СТОЛЯРОВ

Опубликовано в журнале: Дружба Народов 2018, 9

Столяров Андрей Михайлович — прозаик, автор многочисленных статей по аналитике современности и книги по философской аналитике «Освобожденный Эдем» (2008). Постоянный автор «Дружбы народов».

Статья расширяет круг тем, поднятых автором в последних номерах «ДН»: «Война миров. Исламский джихад как историческая неизбежность» (№ 9, 2017); «Разноликий ислам» (№ 12 2017); «Четыреста лет вместе» (№ 2, 2018).

Бурное движение в пустоту

Будущее — это не «продолженное настоящее». Это принципиальная новизна — то, чего еще нет. Будущее не «надстраивает» настоящее, а разрушает его, создавая принципиально иной цивилизационный пейзаж.

Наиболее ярко это заметно на примере истории.

В свое время знаменитый западный футуролог Элвин Тоффлер предложил выделить в историческом развитии три четкие фазы, обладающие собственными базовыми параметрами: аграрная фаза, символом которой является мотыга, промышленная фаза, символ которой — сборочный конвейер, и информационная фаза, ее символ — компьютер.

На наш взгляд, однако, это слишком крупные таксономические единицы. Удобнее пользоваться теми историческими периодами, которые в свое время были выделены марксизмом, — разумеется, освободив их от идеологической упаковки. Перед аграрной фазой добавить архаическую, которая характеризуется присваивающей экономикой (охота и собирательство), а от самой аграрной фазы, которая у Тоффлера чересчур велика, отделить период Средневековья, где впервые в европейской истории утвердилась глобальная трансценденция (христианство).

Тогда последовательность исторических фаз будет выглядеть следующим образом: архаическая фаза (символ — каменный топор), аграрная фаза, заканчивающаяся вместе с античностью (символы — плуг и меч), фаза Средневековья (символ — икона), индустриальная фаза (символы — механизм и машина), информационная фаза, которую иначе можно назвать когнитивной (символ — компьютер).

Символика фаз, конечно, весьма условна. Она отражает лишь знаковую, эмблематическую, «внешнюю» сторону каждого исторического периода: то, что является для него наиболее характерным. Однако сами фазы (онтологические периоды) в истории несомненно наличествуют и образуют собой ступени, по которым медленно, но неуклонно продвигается единая человеческая цивилизация.

Причем, поскольку фазы эти структурно несовместимы, поскольку каждая представляет собой самостоятельную функциональную целостность, движение между ними носит революционный, скачкообразный характер. По аналогии с агрегатными превращениями вещества (твердое — жидкое — газообразное — плазменное), известными физике, такой процесс можно назвать фазовым переходом. Суть явления здесь та же самая: «историческое вещество», сохраняя свой первоначальный состав, приобретает иное агрегатное состояние.

Другими словами, фазовый переход представляет собой системную катастрофу: демонтаж практически всех старых цивилизационных структур и возникновение новых — принципиально иных.

Исторически это выглядит как распад прежнего социального мироустройства, что в координатах обыденного человеческого сознания воспринимается как конец света.

В действительности же это означает наступление будущего.

Современный мир находится сейчас именно в таком состоянии. Мы вступили в период очередного фазового перехода, в период цивилизационного хаоса, который, судя по всему, будет лишь нарастать.

Это проявляется на всех уровнях индустриальной реальности.

Метафизический хаос обнаруживает себя как появление в современности множества маргинальных течений — от религиозного «Белого братства» до исламского терроризма и движения антиглобалистов. Данная ситуация соответствует множественности религиозных доктрин, «ересей», расплавлявших католицизм в позднем Средневековье.

Социальный и экономический хаос представлен, согласно определению аналитиков, «областями демодернизации» — целыми регионами, где современность редуцируется до архаических, родоплеменных форм хозяйствования: Афганистан, Ирак, Нигерия, Сирия, Судан, Сомали. Это тоже вполне соответствует цивилизационной редукции, которую когда-то переживала Европа — и после крушения Римской империи, и во времена Реформации.

Этнический хаос можно диагностировать по громадным антропотокам, перемещающим сейчас миллионы людей с континента на континент. Аналогии здесь — миграция первобытных племен в период неолитической революции, «великое переселение народов» при переходе от античности к Средневековью, экспансия в Новый свет (Северную Америку) при трансформации средневековой фазы в индустриальную.

Более того, в связи с формированием техносферы, чего ранее не было, нынешний фазовый переход отягощен еще и таким явлением, как технологический хаос, который проявляет себя в нарастании динамики техногенных катастроф: увеличении их частоты, масштабности, количества жертв. Технохаос, спонтанная деструкция техносферы становится сейчас одной из главных опасностей.

Как видим, сходство с двумя прежними фазовыми переходами (от античности к Средневековью и от Средневековья к Новому времени) поразительное. Нынешний фазовый переход, как в зеркале, отражает фазовые переходы прошлого.

Но есть и принципиальная разница.

В прежние периоды трансформаций, когда рушился старый мир, внутри него уже существовала некая новая трансценденция, некий метафизический оператор, который начинал сборку новой реальности. В момент распада античности (Римской империи) уже наличествовало христианство, и оно тут же начало сборку новой глобальной целостности — христианской цивилизации. Когда в период Реформации обрушился католический мир, уже существовала доктрина протестантизма, и она тоже немедленно начала сборку новой протестантской цивилизации. Когда в результате Первой мировой войны (очередной фазовый переход) обрушился мир классического капитализма, уже существовали либеральная и социалистическая доктрины, и они — каждая в своем ареале — опять-таки начали сборку новых реальностей.

То есть мир, пройдя эпилепсию хаоса, вновь обретал системную целостность.

В нынешнем фазовом переходе (от индустриализма к когнитивизму) такой трансценденции, такого метафизического оператора, такой социальной доктрины — нет. Движение идет в пустоту. Зоны хаоса расширяются, старый мир рушится, соскальзывая в небытие, но до сих пор не проступила идея, способная образовать новую системную целостность.

Существуют лишь три проекта, претендующих на глобальную универсальность. Однако пока непонятно, имеет ли хоть один из них необходимый для этого потенциал.

Американский проект предполагает, что весь мир следует переустроить по американскому образцу, а сама Америка (США) в этом случае образует его консолидирующий (управляющий) центр.

Европейский проект, в свою очередь, предлагает в качестве образца западноевропейскую «гражданскую, договорную цивилизацию», и в этом случае Западная Европа предстанет как ее основополагающая модель.

И наконец исламский проект, в противоположность американскому и европейскому, подразумевает, что роль глобального оператора в мире предназначена для ислама, а основой будущей государственности должен стать шариат.

Есть, правда, еще мощный китайский проект, но он не обладает качествами универсальности. Китайцы не стремятся сделать весь мир китайским, они лишь добиваются для Китая статуса сверхдержавы. Это не универсальный, это национальный проект.

Таковыми же, то есть по сути национальными, являются проекты Бразилии, Индии, Японии и России. Они тоже не претендуют на универсальность.

Только три глобальных проекта конкурируют сейчас между собой — американский, европейский, исламский. Лишь они подали заявки на формирование нового мира.

Каковы их шансы на успешную реализацию?

Трио для трех времен

На наш взгляд, все три проекта неосуществимы.

Американский проект представляет будущее в виде Большой Америки. Причем эта «Америка» будет четко разделена на три геополитических сектора: Америка первого сорта, то есть собственно США, руководящий и управляющий центр; Америка второго сорта, западные союзники Соединенных Штатов, послушно следующие за ними; и Америка третьего сорта — весь остальной мир, который с легкой руки С.Хантингтона так и именуется ныне полупрезрительным термином «остальные» («the Rest»).

Этот проект обречен. «Остальные» вовсе не хотят становиться ни второсортными, ни — тем более — третьесортными американцами. Чем больше Соединенные Штаты будут стремиться осуществить свой проект, тем большее сопротивление они будут встречать.

Мы в данном случае не пророчим «гибель Америки». Мы говорим лишь о том, что шансов на интеграцию мира американский проект не имеет.

В свою очередь, не имеет шансов и европейский проект. Пусть даже это лучший проект, к настоящему времени выдвинутый человечеством. Пусть даже «Большая Европа» по сравнению с «Большой Америкой» имеет явное преимущество: европейцы свой проект силой никому не навязывают, они лишь представляют его как версию всепланетного будущего.

Однако европейский проект не пассионарен. Фактически весь он сводится к максимизации бытового комфорта. Это идеал среднего класса, который в России XIX столетия назывался мещанами. Европейский проект не ставит перед собой сверхзадачи. Он не обладает «энергетикой подвига», необходимой для продвижения за горизонт. Вероятно, Шпенглер был все-таки прав: «каждая культура проходит возрастные ступени отдельного человека. У каждой есть своё детство, своя юность, своя возмужалость и старость». Европа пребывает сейчас в состоянии старости. Она хочет только спокойствия и более ничего. И, вероятно, главная ошибка Европы заключается в том, что она реализовывала свой проект исключительно в социальных координатах. Она редуцировала метафизическое (духовное) измерение, которое и является источником пассионарной энергии. Она замкнулась на быт, вычеркнув из него бытие. Европейская трансценденция выродилась. Из формы, обозначающей нечто, она превратилась в форму, обозначающую ничто. Идея нового мира не стала национальной идеей Европы, и европейцы не превратились в новый народ, обретший «новое небо и новую землю». Они остались конгломератом старых народов, замкнутых в своих эгоистических интересах. Европейцы так же не готовы к будущему, как и американцы.

Зато чрезвычайно высокой пассионарностью обладает радикальный исламский проект. Правда, точней его было бы называть не исламским, а исламистским, но поскольку в литературе утвердилось именно это именование, мы тоже будем называть его так. Тем более что всемирная исламская умма достаточно активно этот проект одобряет. Можно даже сказать, что — в противоположность Европе — он стал национальной идеей Мира ислама, образуя ныне внутри него, как и положено национальной идее, совершенно новую нацию — сетевую или виртуальную умму.

Цели исламского проекта поистине грандиозны. Это возвращение «исконных исламских земель», тех территорий, куда хотя бы однажды ступила нога мусульманина. «А нога мусульманина Европу сильно потоптала. Арабская конница дошла до центра нынешней Франции (Битва при Пуатье — 732 г.). С VIII в. мусульмане — арабы и берберы оккупировали Пиренейский полуостров. Турки в 16 — 18 вв. оккупировали земли, заселённые венграми (так наз. “Османская Венгрия”). И т.д. — любой мусульманский историк выкатит длинный список. И включит туда Кубу и всю Америку. Через любую поисковую систему в Интернете, задав фразу “Америку открыли мусульмане” (Muslims Discovered America), читатель может узнать весьма любопытные вещи — о том, что доколумбова Америка была открыта и освоена мусульманами. “Руины мечетей и минаретов с высеченным текстом аятов Корана были обнаружены на Кубе, в Мексике, Техасе и Неваде… В Неваде, Колорадо и Нью-Мексико — остатки существовавших здесь когда-то медресе”. Это — типичный текст подобного рода (не имеющий абсолютно никакого отношения к реальности, но ему верят или делают вид, что верят, даже некоторые президенты…). Если мусульмане, по этой логике, открыли и освоили Америку раньше Колумба и, естественно, раньше отцов-основателей Северо-Американских Соединенных Штатов, то это означает, что США (а также Куба и другие американские государства) расположились на «исламских землях». И теракты 11 сентября 2001 года были битвой за “освобождение исламских земель” в Америке»1 .

Понятно, что радикальный исламский проект тоже неосуществим. Человечество — в глобальном масштабе — никогда не примет ислам. И тем не менее этот проект находится в фазе экспансии: растет число террористических актов, совершаемых джихадистами, растет число радикальных исламистских групп. Расширяется физическая территория исламизма, что заметно не только в Азии, но и в Африке, непрерывно усиливается давление ислама на Запад. Фактически идет исламский Армагеддон, и результаты его могут стать катастрофой для всего человечества.

Эту же ситуацию можно изложить на другом языке. Американский проект пытается удержать настоящее — доминирующую роль США в глобальном мире. Европейский проект предлагает перспективную версию будущего, но пока не способен эту версию осуществить. Исламский проект стремится возродить прошлое, эпоху «праведного халифата», и распространить его на весь мир.

Идет ожесточенная борьба трех времен. Причем все три проекта, воплощающие эти три статуса времени, геополитически несовместимы. К взаимному согласованию они не способны.

Примирение, на наш взгляд, невозможно. Для этого либо Запад должен перестать быть Западом — по крайней мере, в нынешнем понимании этого слова — либо Исламский мир должен перестать быть Миром ислама.

Это — цивилизационный тупик. Главное — нет идеи, которая была бы способна интегрировать распадающуюся реальность. Выражаясь метафорически, нет «света по дороге в Дамаск». И потому главный вопрос, который стоит ныне перед международным сообществом — как с этим быть?

Можно ли все же согласовать имеющиеся проекты?

Можно ли перевести энергию разрушения в энергию созидания?

И обращен этот вопрос прежде всего к Исламскому миру.

Государство — это ислам

Существуют две точки зрения на современный Исламский мир.

Первая точка зрения предполагает, что поскольку исламская цивилизация возникла лишь в VII веке нашей эры, то есть на шесть веков позже, чем христианская, то она представляет собой точно такую же, но просто более раннюю фазу развития. Шестьсот лет назад европейская цивилизация переживала период крестовых походов, порожденных демографическим взрывом, резким увеличением численности населения, которое, в свою очередь, было вызвано климатическим оптимумом X — XIII веков. Исламский мир ныне переживает аналогичный период, и его экспансия — тоже следствие резкого демографического взрыва, в данном случае обусловленного общим подъемом уровня жизни после Второй мировой войны и приходом в исламские страны современной медицины и фармацевтики.

Эта точка зрения имеет отчетливый негативный аспект. Она позволяет Западу рассматривать исламскую цивилизацию как безнадежно «отсталую», как архаический, увязший в прошлом реликт, главная задача которого — учиться правильной жизни у западных стран. Естественно, что для Мира ислама такое отношение психологически неприемлемо и вызывает протест.

Приверженцы другой точки зрения утверждают, что Исламский мир — это совершенно особая, самостоятельная цивилизация, и при оценке его надо исходить из этой «особости», а не искать сомнительных аналогий. В частности, сам А.А.Игнатенко считает, что исламский радикализм обусловлен «эндогенными факторами», то есть он неизбежно порождается исламом как таковым.

На наш взгляд, принципиальных различий между двумя этими точками зрения нет. Мы основываемся на том, что законы развития универсальны и представлены на каждом онтологическом уровне. Они едины для унигенеза (развития всей Вселенной), для биогенеза (развития жизни на Земле), для социогенеза (развития человеческих обществ) и даже для онтогенеза (развития отдельной человеческой особи). Другое дело, что эти закономерности опосредуются средой — совокупностью обстоятельств, влияющих на развитие. Таким образом и возникают особенности, которые, вне всяких сомнений, необходимо учитывать.

Ислам как религия полностью соответствует этим рамкам. Например, любая сложная динамическая система после своего возникновения проходит состояние так называемых «осцилляций» — создает множество различных конфигураций, из которых по-настоящему — как базисная — утверждается только одна. Так осцилляции христианства порождали в свое время арианство, несторианство, монофизитство, монофелитство и т.д. и т.п., пока не утвердилась та версия, которую ныне мы называем «ортодоксальной». Точно так же осциллировал в свое время социализм, представая в версиях Маркса, Ленина, Троцкого, Бухарина, Сталина, в версиях «европейского коммунизма», в различных социал-демократических версиях.

Ислам здесь исключением не является. Уже в ранний период своего существования он предстал в версиях суннитов, шиитов и хариджитов, а затем не раз образовывал различные «параллельные конфигурации». Сейчас они наличествуют в виде мазхабов — религиозно-правовых школ, по-своему толкующих шариат. То есть ислам реализует вполне стандартный сюжет. Ну а то, что хариджиты отличаются от несториан — так это и есть «особость», которую необходимо учитывать.

Или еще пример. В свое время христианство прошло период тотальной национализации. После Вестфальского договора (1648 года), завершившего эпоху религиозных войн и провозгласившего суверенитет национальных культур (на языке того времени «cuius regio, eius religio»: «чья земля — того и вера»), в Западной Европе, а затем и во всем мире, образовалось множество национальных государств и, соответственно, множество национальных церквей, по своей практике довольно существенно отличающихся друг от друга. Появились «французский католицизм», «испанский католицизм», «польский католицизм», «латиноамериканский католицизм» и так далее, это не считая многочисленных протестантских деноминаций. И совершенно схожим путем произошла национализация мирового ислама. Оставаясь — в теории — целостной и единой религией, он сначала распался на арабский, османский, персидский, индийский ислам, а затем раздробился на индонезийский, турецкий, алжирский, саудовский, иранский, пакистанский, российский… Причем даже российский, достаточно изолированный, ислам сейчас представлен московской, кавказской, татарской и крымско-татарской версиями.

Собственно говоря, образование виртуальной исламской уммы — это тоже своего рода национализация, доктринальное выделение особого вида ислама, которую произвел исламский радикализм. В этом смысле еще большой вопрос: «существует ли Исламский мир в качестве консолидированного субъекта международной политики»2 или таковым субъектом является сейчас лишь радикальный ислам, вытеснивший «большой ислам» из сознания мирового сообщества?

Как бы то ни было, развитие Исламского мира идет стандартным путем. Хочет того Мир ислама или не хочет, но он вовлечен в процесс глобальной модернизации. В нем происходит тот же структурный метаморфоз, что на триста — четыреста лет раньше происходил в Западном мире: разорение крестьянства, урбанизация, индустриализация, образование больших масс маргинализованной молодежи, распад традиционного общества, спонтанное утверждение новых жизненных практик. Ничего принципиально нового здесь нет. Подобный метаморфоз испытало — и, между прочим, тоже с большим опозданием — уже множество стран. Другое дело, что в Мире ислама все это происходит очень медленно и болезненно, порождая коррупцию, автократии, нищету и чрезвычайно острые социальные пертурбации. Главное, что Исламский мир никак не может завершить данный этап и образовать стабильные развивающиеся государства современного типа.

И вот тут от общего мы перейдем к частностям. От всеобщих законов развития — к их индивидуальному воплощению. А индивидуальное воплощение нынешнего ислама заключается в том, что он как религия по-прежнему остается тотальным. Ислам пронизывает и определяет собою все — и политику, и государственное устройство, и социальные отношения, и экономику, и личную жизнь. Он в принципе не создает светских пространств, где могла бы рождаться творческая, независимая и свободная мысль, представляющая собой драйвер развития. Причем данная ситуация является для него имманентной, и это сразу заметно при сравнении ислама и христианства.

Христианство возникло в свое время в Римской империи, в зрелом, иерархическом государстве, расчерченном четкими и неукоснительными законами. Поэтому, предложив миру новый философский и социальный концепт, христианство сразу же стало в оппозицию к этому государству — оно принципиально отвергало его и более трехсот лет боролось с ним за право на существование. То есть здесь с самого начала произошло разделение светских и духовных властей, что и закрепилось во всей последующей истории. Вспомним европейское Средневековье: для защиты от своеволия феодала горожане могли обратиться к епископу, а для защиты от притязаний епископа — к феодалу. Причем каждый раз выторговывая для себя какие-нибудь преференции. В этом зазоре, в этом интервале неопределенности, который существовал сотни лет, и зародилось Магдебургское право — городское самоуправление, трансформировавшееся затем в гражданское светское общество. В христианской цивилизации ни одна из властей не смогла окончательно победить, и в конце концов сферы их влияния были четко разделены: у государства — социальное управление, у церкви — спасение души. Церковь и власть могли друг с другом сотрудничать, они могли упорно соперничать между собой, но ни одна из сторон не могла возвести себя в абсолют. Светская сфера жизни хоть и соотносилась с основными принципами христианства, но не была им полностью подчинена.

Совсем по-другому обстояло дело с исламом. Он возник в «благословенной Аравии», когда никаких государств там еще и в помине не было. Собственно государство в этом пробуждающемся регионе образовал сам ислам, и с тех пор власть и вера в Исламском мире не могли быть друг от друга отделены. Они представляли собой единое целое. Отсюда — онтологическая тотальность ислама, в принципе не допускающего наличия в обществе чуждых ему светских пространств. А поддерживается и воспроизводится эта тотальность мощным механизмом индоктринации, выраженным исламской религиозной обрядностью. Обратим в этом смысле внимание на Россию. В России большую часть ее государственного существования власть и церковь тоже были объединены — это качество называлось «симфонией» и досталось нам в наследство от Византии; светское, социальное и политическое пространство в России также было не слишком большим, и Россия тоже развивалась медленнее, чем западные европейские страны.

Вывод из сказанного, на наш взгляд, следует сам собой. Поскольку ислам как религия обладает экзистенциальной тотальностью, то и модернизация Исламского мира невозможна без трансформации самого ислама. Нынешняя конфигурация ислама препятствует естественному развитию, она создает среду, где любые преобразования даются с колоссальным трудом. Против них работает «таклид», то есть воспроизведение мнения предшественников, отклоняться от которого нельзя и который категорически отрицает всякие новшества3 . Более того, в поле тотальной веры, пронизывающей собою всё, любые инновации, даже если их вводить авторитарным путем, как правило, искажаются и потому порождают не столько позитивные, сколько негативные следствия. Именно поэтому, по образному замечанию Е.Сатановского, Исламский мир, как заколдованный, ходит по кругу: коррумпированный военный режим — коррумпированный гражданский режим — коррумпированный исламский режим, и затем — все сначала. Что, как пишет этот автор, «составляет основу политического цикла, повторяющегося на протяжении десятилетий». А промежутки между режимами довольно часто заполняются гражданской войной.

В общем, без трансформации религиозной доктрины Исламский мир обречен оставаться в тягучем прошлом. Никакие попытки Запада внедрить туда свободу и демократию не будут успешными. И не только лишь потому, что инсталляция демократии — это чрезвычайно трудоемкий и долгий процесс, требующий, как показывает история, смены нескольких поколений, но также и потому, что его будет непрерывно блокировать сам ислам. Прав, вероятно, тот же Е.Сатановский, который в книге «Россия и Ближний Восток» замечает, что по отношению к Миру ислама «благие идеи о демократии как основе построения гражданского общества современного модернизированного типа, копирующего западные образцы, хорошо звучат в университетских аудиториях и на международных форумах, но не имеют никакого отношения к действительности».

В этих координатах, как нам представляется, не обладает реалистической перспективой и «концепт диалога» между Западом и Исламским миром, на который сейчас возлагается столько надежд.

Показательно, что сама идея такого межцивилизационного диалога была выдвинута в 1998 году никем иным как президентом Ирана Мохаммадом Хатами и представляла собой политическую альтернативу известной концепции С.Хантингтона о «столкновении цивилизаций». Но еще показательней здесь было другое: когда на волне общественного энтузиазма Организация Объединенных Наций (ООН) объявила 2001 год — первый год третьего тысячелетия — «Годом диалога цивилизаций», то уже осенью этого же года, 11 сентября, исламские радикалы нанесли удар по башням-близнецам на Манхэттене. Естественно, что после этой трагедии концепт «диалога цивилизаций» приказал долго жить. Не имел успеха и план создания «Альянса цивилизаций» под эгидой ООН, предложенный в 2005 году Турцией и Испанией. Причем, как считает известный российский дипломат В.В.Попов, неудача уже этого плана в немалой степени явилась «следствием скептического, а по сути негативного отношения американцев к возможности равноправно­го диалога со слабыми государствами, представляющими иные цивилизации».

Это, разумеется, не означает, что диалог цивилизаций не нужен. Он, несомненно, оказывает благотворное влияние на ситуацию в мире. Однако этот механизм имеет и очевидные недостатки. Прежде всего он — чрезвычайно медленный, гносеологически инерционный, и результаты такого межцивилизационного согласования в лучшем случае проявят себя лишь через несколько десятков лет. Кроме того, вполне очевидно, что современный Исламский мир представлен в нынешнем международном дизайне вовсе не сообществом мусульманских стран, каждая из которых имеет свои собственные интересы, а скорей — «радикальной уммой», исламскими экстремистами, объявившими непримиримую войну Западу. Это в настоящий момент — авангард Мира ислама, и это всечеловеческая угроза, ликвидировать которую надо не когда-нибудь, через многие поколения, но — прямо сейчас. А с радикальными исламистами никакой диалог невозможен. Разве можно о чем-либо договариваться с людьми, которые открыто и недвусмысленно заявляют: «Мы разрушим европейские города, сравняем их с землей. Мы устроим водопады крови. <…> Мы не прекратим наши атаки до тех пор, пока вы не образумитесь и не вернетесь на праведный путь». Это строки из заявлений организации «Бригады Абу Хафса аль-Масри», которая уже осуществила теракты в Ираке, Испании, Турции, акции саботажа в Англии и США, но точно таких же воззрений придерживается и множество других радикальных исламских групп.

Самостоятельно Исламский мир справиться с радикалами не способен. Даже те правительства мусульманских стран, которые надвигающуюся опасность осознают, находятся под сильным давлением «улицы», то есть ислама «народного», формирующегося в мечетях и медресе. Они вынуждены с ним считаться, поскольку он инсталлирован в сознание масс.

А «народный ислам» за последние десятилетия приобрел очень специфические черты.

Трансформация

Здесь нам придется вновь вспомнить о ваххабизме, который является официальной религией Королевства Саудовская Аравия. Правда, сами саудиты именование «ваххабизм» отвергают, называя себя салафитами, то есть сторонниками «чистого», «истинного» ислама. Но терминология не так уж важна, главное, чтобы было понятно, о чем идет речь.

Идеология ваххабизма очень проста. Аллах через пророка Мухаммеда указал человечеству, как следует жить, и людям надо исполнять волю Аллаха, а не выдумывать «от себя» всякие новшества, искажающие божественное предначертание. Коран надо воспринимать буквально, поскольку законы создаются Богом, а не людьми. Ислам надо очистить от всех позднейших напластований и понимать его так, как понимали его пророк Мухаммед и праведные халифы.

По сути, это идеология исламского фундаментализма, которую исповедует множество самых различных организаций и групп. Однако от других фундаменталистских течений современные ваххабиты отличаются тем, что проявляют крайнюю нетерпимость ко всем, кто не разделяет их взглядов.

Два принципа движут их религиозной активностью: такфир и джихад.

Такфир — означает обвинение в неверии. А «неверным» считается всякий, кто не соблюдает исламский религиозный канон. Это один из самых тяжких грехов с точки зрения классического ислама. Причем обвинение в неверии ваххабиты предъявляют не только всей западной цивилизации, которая, по их мнению, безбожием и развратом пытается уничтожить ислам, но и тем мусульманам, которые сотрудничают с «кафирами». Ваххабиты квалифицируют их либо как «отступников» (муртаддун), либо как «лицемеров» (мунафиккун). А наказание за неверие или вероотступничество может быть единственное — смерть. Ведь сказано в священном Коране: «Не уступай неверным, но <…> воюй с ними великой войной» (25:54). И сказано в священном Коране, кто такие неверные, — это «те, которые не судят по тому, что ниспослал Бог» (5:48). И сказано в священном хадисе: «Убейте того, кто поменяет свою религию»4 (имеется в виду, конечно, отвергнет ислам). И провозглашено в другом священном хадисе, что неверующий (атеист) — это тоже «вероотступник, который должен быть приведен к покаянию и [если не покается] убит»5 .

Причем всех «неверных» ваххабиты считают людьми настолько презренными, что такой же презренной должна быть и их смерть. «Модой» среди джихадистских террористических групп ныне является обряд нахр: это когда «неверному» перерезают горло, точно скоту. В свое время в экстремистской медийной среде даже была развернута целая идеологическая кампания, проходившая под лозунгом: «Соверши нахр со словами “Во имя Аллаха!”». Таким именно образом в ноябре 2004 года был убит голландский режиссер Тео ван Гог, снявший десятиминутный фильм «Покорность», осуждавший насилие над женщинами в мусульманском мире: убийца (гражданин и уроженец Голландии, по происхождению — марокканец) сначала его подстрелил, а потом перерезал ему горло. «Были и другие убийства по ритуалу нахр <…> которые снимались на видеокамеры или мобильные телефоны, а видеоклипы выставлялись в Интернете»6 . Причем смертью вероотступникам грозят не только подпольные группы. Сейчас в Организацию Исламская Конференция входят 57 государств, из которых пять рассматривают отступничество от ислама как преступление, наказуемое смертной казнью. Это Афганистан, Иран, Йемен, Саудовская Аравия и Судан.

Аналогичным образом обстоит дело с тезисом о большом и малом джихаде. Хадис, на который опирается этот тезис, многими мусульманскими теологами признается недостоверным: у него слабый иснад7 . Тем не менее на него активно ссылаются те, кто пытается доказать мирный характер ислама. Однако идеологи ваххабитов этот хадис вообще отвергают: для них не существует никакого другого джихада, кроме вооруженной борьбы. Причем участвовать в таком джихаде — обязанность каждого мусульманина. Ведь сказано в священном Коране, что «Воюющих за веру <…> Бог поставил выше остающихся дома» (4:96). И сказано в священных хадисах, что «быть один час в боевых порядках на пути Бога лучше, чем быть [на молитве] шестьдесят лет»8 . Вот — глас божий! И никаких сомнений тут просто не может быть! Ислам всегда распространялся мечом, подчеркивал Мухаммед абд аль-Салам Фарадж, осуществивший убийство президента Египта — Анвара Садата. Вести джихад против неверных — священный долг слуг Аллаха, и тот, кто уклоняется от него, тот — изменник, ему может быть предъявлен такфир.

Таковы основные принципы ваххабизма.

А теперь заново оценим ту ситуацию, которая сложилась в мире в результате «Войны Судного дня». Тогда, после введения в 1973 году нефтяного эмбарго арабскими странами, цены на «черное золото» фантастически возросли и колоссальные деньги хлынули в нефтяные монархии Персидского залива — в Катар, Объединенные Арабские Эмираты, в Кувейт, но прежде всего — в Королевство Саудовская Аравия. Доходы их в этот период были просто чудовищными. По некоторым данным, с 1970-х годов до конца ХХ века в нефтедобывающих мусульманских странах скопилось около 10 триллионов долларов избыточного капитала. И значительная часть этих денег была вложена в распространение и пропаганду ислама. Арабские нефтяные монархии строили по всему миру мечети и медресе, финансировали исламские университеты и начальные курсы для мусульман, вкладывали громадные средства в радио, телевидение и СМИ, поддерживали множество экстремистских групп, борющихся за то, чтобы в их странах воцарился «настоящий ислам».

Масштабы этой деятельности поражают. Одна только Саудовская Аравия организовала примерно 6 000 фондов, распространяющих в разных странах исламскую литературу. Считается, что за последнюю четверть века она израсходовала на эти цели не менее 70 миллиардов долларов. Американские исследователи вообще «утверждают, что Саудовская Аравия истратила на ваххабитскую пропаганду за последние четверть века больше средств, чем Советский Союз на коммунистическую пропаганду за все время своего существования»9 . А ведь, помимо нее, «вкладывались» в этот проект и Катар, и Кувейт, и Объединенные Арабские Эмираты. Причем распространялся по миру именно ваххабизм, вытеснявший собой все другие религиозные форматы ислама. Его преподавали в университетах и медресе, его пропагандировали саудовские эмиссары в различных исламских объединениях, он утверждался в «шариатских зонах» Европы, он служил идейной основой боевиков в тренировочных лагерях Афганистана и Пакистана.

В общем, можно, вероятно, сказать, что за последние десятилетия ислам претерпел колоссальную мировоззренческую трансформацию. Современный ислам (по крайней мере его «новая умма») обрел отчетливый ваххабитский формат, и именно это, как нам представляется, в значительной мере обостряет конфликт между Западным миром и Миром ислама. Зарубежный исследователь Мухаммад Хасан даже считает, что «салафизм (читай: ваххабизм — А.С.) — полностью и радикально иная культура, иной менталитет и, в конечном счете, иная религия, нежели традиционный ислам». А американский обозреватель Томас Фридман конкретизирует эту мысль. Он полагает, что «ничто так значительно не подрывает стабильность и модернизацию арабского мира и мусульманского мира в целом, как те миллиарды и миллиарды долларов, которые саудовцы с 70-х годов прошлого века инвестировали в то, чтобы полностью стереть все следы плюрализма в исламе — будь то суфистская, умеренно суннитская или шиитская версии — и навязать вместо него пуританский, антимодернистский, антизападный, антиплюралистический, направленный против женщин, ваххабитский, салафитский бренд ислама, пропагандируемый саудовским религиозным истеблишментом. Далеко не случайно несколько тысяч саудовцев присоединились к “Исламскому государству”, а благотворительные фонды Арабского залива переводят ИГ финансовые средства. Именно поэтому все суннитские джихадистские группировки — ИГ, “Аль-Каида”, “Джебхат ан-Нусра” — это идеологические ответвления ваххабизма, впрыснутого Саудовской Аравией в мечети и религиозные школы от Марокко до Пакистана и Индонезии».

Да что там Пакистан или Индонезия! «В настоящее время в Британии, число мусульман в которой составляет 5 % населения, — около 3 миллионов человек, более трети мусульман, обучающихся в университетах, считают оправданным убийство во имя интересов религии»10 . Вот неисчерпаемый резерв «спящих кротов», которые могут проснуться и начать действовать в любой момент.

С конца 1970-х годов, еще с афганских и пакистанских военно-тренировочных лагерей, нефтяные монархии Персидского залива взращивали чудовище. Они надеялись, что оно пожрет «кафиров», «безбожников», советские войска, вторгшиеся в Афганистан. В этом им помогали Соединенные Штаты, в свою очередь рассчитывавшие использовать «борцов за веру» против СССР. Непрерывным потоком шли деньги, инструкторы, оборудование, военное снаряжение. И вот наконец чудовище выросло, возмужало, окрепло и внезапно дохнуло огнем на своих «родителей». Первый удар пришелся как раз на Америку: обнаружилось, что из 19 террористов, ответственных за трагедию 9/11 на Манхэттене, пятнадцать были гражданами Саудовской Аравии, а еще двое — гражданами Объединенных Арабских Эмиратов. Более того, выяснилось, что 80 процентов мечетей в Соединенных Штатах контролируется ваххабитами, пропаганда ваххабизма свободно осуществляется многочисленными саудовскими исламскими культурными центрами и ваххабитские материалы обильно представлены даже на сайте посольства КСА в Вашингтоне.

Вряд ли верна точка зрения, полагающая, что исламский радикализм — это вынужденный ответ Мира ислама на цивилизационное давление Запада. То есть, быть может, она и верна, но только отчасти. Экспансия радикального исламизма началась бы и без этого фактора. Ведь не случайно девизом Королевства Саудовская Аравия является символ веры ислама — шахада: «Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед — посланник его». А государственный гимн этого государства звучит так: «Да здравствует король! Стремись к славе и превосходству»!

Вот и стремятся.

Трансформация действительно осуществилась. Ислам от лица всего Исламского мира представляют в настоящий момент почти исключительно приверженцы ваххабизма. В полном соответствии с известным тезисом В.И.Ленина ваххабитская идея овладела массами и стала революционной силой. Монархии Персидского залива радикализовали ислам, и «процесс пошел» со все нарастающей интенсивностью. Терапевтические меры, которые предпринимают сейчас Соединенные Штаты и сама Саудовская Аравия, на него практически не влияют — феномен радикализма стал самодостаточным, самоподдерживающимся, поглощающим одну исламскую страну за другой. Разгром конкретного «халифата», в Сирии например, ничего не даст: пока в мировоззренческом дискурсе ислама главенствует ваххабизм, он будет воспроизводить по всему миру все новые и новые «исламские государства». Война Запада с исламскими радикалами станет «дурной бесконечностью», и нельзя поручиться, что Запад в этой войне победит. Тем более, что — парадоксально, но факт! — Соединенные Штаты по-прежнему являются надежной защитой для нефтяных ваххабитских монархий. На что здесь Америка рассчитывает, непонятно. Фактически она сама пестует свою смерть.

Единственная возможность погасить данный конфликт — это трансформировать нынешний религиозный дискурс Мира ислама. Предложить вместо ваххабизма иную теософскую конфигурацию — более современную, более энергичную, но главное — имеющую прикладной социальный характер. То есть способную создать эффективное мусульманское государство: политически стабильное, уверенно развивающееся, своевременно отвечающее на вызовы новой эпохи — государство, которое стало бы социальной моделью для других мусульманских стран, государство, которое могло бы наглядно продемонстрировать всему миру, что у ислама есть не только безнадежное прошлое, но и перспективное будущее.

Понятно, что Запад решить такую задачу не в состоянии. Он хочет превратить Исламский мир во второсортный, эрзацный аналог себя, перелицевать его в Соединенные Штаты или в Европу — более ничего.

Других рецептов спасения у Запада нет.

Но, может быть, используя свой исторический опыт, это способна сделать Россия?

Война в Зазеркалье

Правда, ситуация с российским исламом тоже не внушает особых надежд. Следует, как нам кажется, честно признать, что несмотря на очевидные достижения в этой сфере, мусульманские республики, входящие в состав РФ, так и не стали по-настоящему органической частью России. А российские этнические и верующие мусульмане так и не начали ощущать себя настоящими россиянами.

Нет, внешне все выглядит благополучно. Уважение к исламу и этническим мусульманам демонстрируется непрерывно. Выступая в октябре 2013 года в Уфе на торжественном собрании, посвященном 225-летию Центрального духовного управления мусульман России, президент В.В.Путин сказал, что «ислам — это яркий элемент российского культурного кода, неотъемлемая, органичная часть российской истории. Мы знаем и помним много имен последователей ислама, составивших славу нашего общего Отечества, — государственных и общественных деятелей, ученых, предпринимателей, представителей культуры и искусства, доблестных воинов».

Причем это отнюдь не политические декларации. Они неуклонно воплощались на практике. Вот что пишет об этом доктор Луай Юсеф, координатор Всемирного союза мусульманских ученых в России и СНГ, чье мнение особенно ценно как мнение наблюдателя со стороны: «Весьма примечательно, что за короткий промежуток времени они (российские мусульмане — А.С.) сумели получить такие права, каковых не имеется у мусульман, живущих в исламских странах, во главе которых стоит правитель-мусульманин». Доктор Юсеф приводит интересный факт: несколько лет назад власти Республики Татарстан обратились в Государственную Думу РФ с предложением сделать день принятия ислама государственным праздником России. Тогдашний «президент Дмитрий Медведев одобрил это предложение. Примечательно, что этот проект горячо приветствовала и Русская Православная Церковь, которая призвала не медлить с его осуществлением».

Вместе с тем, если рассмотреть ситуацию более объективно, выясняется, что все не так радужно. Да, действительно «в России живет больше мусульман, чем в любой другой европейской стране, и процентная доля мусульман среди населения быстро растет»11 . Да, действительно в истории России не было религиозных войн, а в новейшей истории — серьезных религиозных конфликтов. Да, российские мусульмане очень лояльны к российской власти, можно даже сказать, что это ее надежный электоральный ресурс. Во всяком случае, количество голосующих на выборах за «партию власти» в мусульманских республиках всегда значительно выше, чем в русских регионах России. Последнее, впрочем, объясняется тем, что «традиционные мусульмане» лояльно относятся к любой сильной власти, какой бы она ни была. К тому же российский ислам в определенной части своей имеет отчетливый суфийский характер (не только у мусульман Северного Кавказа, но и у татар Урало-Поволжья), а суфии — это их базовая черта — стремятся не вмешиваться в политику. Имеет значение и сравнение образов жизни: благодаря электронным СМИ российские мусульмане прекрасно знают, как живут их собратья по вере в государствах Средней Азии или на Ближнем Востоке, и вовсе не жаждут оказаться в условиях диктатуры или — что еще хуже — гражданской войны.

И однако то состояние «исламского инобытия», о котором мы говорили ранее, никуда не исчезло. Российские мусульмане по-прежнему пребывают как бы в «мире ином». Формально являясь полноправными российскими гражданами, активно участвуя в гражданской и экономической жизни страны, они как религиозная общность существуют в некой параллельной реальности, которая неведома подавляющему большинству россиян. Русские россияне почти ничего не знают ни об исламе, ни о «своих» мусульманах. Отношение к ним формируется в основном электронными и печатными СМИ, уже давно поставившими знак равенства между исламом и терроризмом. Как начали российские журналисты еще с середины 1990-х годов писать о «полчищах ваххабитов», которые угрожают России, так это продолжается до сих пор. Об исламе в российской русскоязычной прессе вспоминают только тогда, когда происходит очередной террористический акт. Ситуация усугубляется и наплывом мигрантов из среднеазиатских республик — отношение к ним, очевидно «чужим», также переносится и на «своих» мусульман. И вообще, большинство россиян считает Россию европейской и христианской страной и поэтому искренне не понимает — при чем тут ислам?

Можно констатировать весьма неприятный факт. Нация «россияне» до сих пор реально не сформировалась. В России, конечно, наличествует определенная гражданская консолидация, вызванная прежде всего обстановкой «враждебного окружения» (конфликтом с Западом, который по отношению к России — «чужой»), но отсутствует то внутреннее, деятельностное и мировоззренческое, единство, которое можно было бы назвать «национальной общностью».

Термин «россияне», используемый в течение последних десятилетий, обозначает не столько собственно нацию (государственно-этнокультурную общность), сколько формальную гражданскую принадлежность людей, проживающих в пределах определенных границ. Фактически нынешняя Россия представляет собой разнородный, противоречивый этнокультурный конгломерат, по-настоящему не сплоченный в единую нацию и потому потенциально готовый к различным геополитическим метаморфозам.

Вообще есть некий простой индикатор. Любая нация, если она действительно существует, формирует определенную онтологическую модель, «национальную аватару», выражающую представление нации о самой себе. Можно также сказать, что аватара — это концентрат национального (или этнического) характера, предъявление нации (этноса) в виде образа (эталона), который воплощает ее базисные черты. Это выделение нацией (народом) «себя» среди множества «других» этносоциальных культур.

В бытийной механике нации аватара играет чрезвычайно важную роль. Она непрерывно воспроизводит национальный характер, воспроизводит четкий национальный стереотип, утверждая нравственные, культурные и социальные нормы, специфические для него: «русские не сдаются», «англичанин никогда не будет рабом», «немцы не боятся никого, кроме Бога».

Классическим примером такой аватары является «образ советского человека», целенаправленно сформированный в СССР.

Значительно раньше в имперском сознании Великобритании возникла другая национальная аватара, которую можно определить как «образ белого человека». Здесь также нетрудно выделить набор главных характерологических черт. Это существо высшего порядка по отношению к колониальным аборигенам: он относится к ним как отец к неразумным детям — воспитывая и направляя их, поощряя, а если требуется, то и наказывая. Кроме того, «белый человек» никогда не отступает перед опасностью, он всегда, несмотря ни на какие препятствия, достигает поставленной цели, и он также всегда готов прийти на помощь другому «белому человеку». Энергетика этой внятно сформированной национальной модели, как нам представляется, сыграла не последнюю роль в становлении огромной Британской империи, «над которой никогда не заходило солнце».

Можно также вспомнить начальную американскую аватару, которая обозначалась аббревиатурой WASP (по первым буквам английских слов): белый, англо-саксонец, протестант. Ее типовой канон выглядит так: индивидуализм, протестантизм, пассионарная предприимчивость, стремление к успеху, личная ответственность за свою судьбу. Наличие такой аватары, которая, насколько можно судить, возникала в значительной мере спонтанно, определило и лицо нации (американский национальный характер) и специфику складывающейся американской государственности, где не власть формирует и направляет народ, а народ формирует и контролирует власть.

Понятно, что аналогичной национальной модели в современной России нет. Никто не может сказать, что представляет собой нынешний «россиянин», какие наличествуют у него базисные характерологические черты, каков его нормативный поведенческий репертуар. Нет точки сборки. Нет эталона «российскости», естественно объединяющего в себе разнообразные онтологии этносов, верований и социальных групп.

Между тем — повторим еще раз — ваххабитский ислам сумел за последние годы создать яркую аватару, притягивающую к себе мусульманскую молодежь. Это — мужественный воин ислама, сражающийся во имя всех истинно верующих на земле. Он бесстрашен и справедлив. Он презирает слабость и смерть. Он грозен со своими врагами: перед ним трепещут мягкотелые американцы и европейцы. Он призван освободить мир от зла. Он исполняет вышнюю волю Аллаха, и потому правда на его стороне.

Что может противопоставить ему традиционный российский ислам, не имеющий ни яркого образа, ни вдохновляющей цели? Что может противопоставить ему рыхлая нынешняя «российскость», не могущая определить даже саму себя?

И потому традиционный российский ислам постепенно глобализуется. В него медленно, но упорно просачиваются общемировые ваххабитские ингредиенты. Выступая в феврале 2013 года на заседании Национального антитеррористического комитета в Пятигорске, директор ФСБ России генерал А.В.Бортников сказал, что идеология радикального исламизма продолжает распространяться, причем «не только на Северном Кавказе, но и в ряде субъектов Приволжского, Уральского и Сибирского федеральных округов».

Вот в чем специфика нынешней ситуации. В России идет невидимая россиянам война. Идет громадное по масштабам сражение в Зазеркалье — за то, каким будет новый российский ислам.

Собственно — какой будет сама Россия.

И главное сражение этой войны разворачивается вовсе не в сфере экономики или социальной политики, которые, разумеется, тоже очень важны. Главное сражение разворачивается в мировоззренческой сфере, которая определяет собою все. Чей флаг будет развиваться на этой господствующей высоте, тот и выиграет сражение. Чья национальная аватара окажется привлекательнее, тот и будет претендовать на реальное место в формирующейся сейчас новой истории.

Пока Россия ведет в этой войне лишь чисто оборонительные бои.

Но как нам представляется, у нее есть все возможности, чтобы перейти в стратегическое наступление.

Точка сборки — «приоритет знаний»

Формирование новой нации, модернизация идентичности, создание аватары, которая воплощала бы собой национальный канон, — вполне реальный процесс. Уже в наше время, в ХХ веке, были сконструированы такие новые нации, как «советский народ», с очевидностью отличающийся от классических европейских и азиатских народов, или «израильтяне», которые тоже достаточно сильно отличались от диаспоральных евреев, или «кемалистские турки», выделенные из населения Османской империи, или «арийская раса» в Германии во время правления Гитлера.

Преобразование нации — осуществимый процесс, и занимает он не такое уж долгое время. Другое дело, что тут сразу же возникает главная тема: каким должен быть новый национальный формат, чтобы соответствовать современности, каких целевых параметров при этом необходимо достичь?

Оценим в этих координатах потенциал России. Понятно, что путь классического «догоняющего развития», путь «вторичной индустриализации» как основы создания национальных богатств не является для нас перспективным. Против этого работает российская «географическая специфика», которая заключается в том, что в России более холодный климат, чем в большинстве развитых западных и восточных стран, и более обширная, с трудными коммуникациями территория, во многом не освоенная до сих пор. При любой экономической деятельности Россия вынуждена будет платить дополнительные налоги — транспортный и климатический, — исключить которые из накладных расходов нельзя. И если до периода интенсивной глобализации, когда национальные экономики в определенной степени были разобщены, это принципиального значения не имело, то теперь, в мире всеобщей экономической взаимосвязанности, любая, даже самая незначительная, добавочная нагрузка на производство порождает ощутимые конкурентные трудности.

В классическом варианте, в сюжете обычного догоняющего развития Россия всегда будет экономически опаздывающей страной, что в общем и наблюдалось в значительной части ее истории. При прочих равных мы ни по уровню технологий, ни по уровню жизненных благ никогда не сумеем сравняться с мировыми лидерами Запада и Востока.

Мы будем все время хотя бы чуть-чуть отставать.

Путь простого количественного развития приведет нас в тупик.

Единственная возможность для нас вновь оказаться в авангарде истории — это резко поднять качество нации, создать новый народ, способный на принципиальный цивилизационный прорыв. Причем критерий такой «национальной модернизации», точка сборки, на основе которой могла бы возникнуть новая российская аватара, должны — вне всяких сомнений — иметь универсальный характер. Ни «русскость», ни «православность» в чистом виде здесь не годятся, поскольку представляют собой изолирующие доктрины.

Мы не можем, следуя классическим западным образцам, стать самой богатой, самой развитой и самой сильной державой мира, сколько бы мы ни напрягались, — здесь существуют четкие географические ограничения. Зато мы можем стать самой образованной в мире страной — страной, лидирующей прежде всего в когнитивном, интеллектуальном пространстве. Заметим, что это полностью отвечает вызову будущего: в информационной эпохе знания ценятся выше, чем металл, газ или нефть. К тому же интеллектуальный вектор развития имеет явное преимущество: в среде концентрированных и возобновляемых знаний, при высокой когнитивной температуре, которая в подобной среде возникает сама собой, новые идеи и новые технологии (то есть собственно инновации) зарождаются как бы из ничего. Они представляют собой «воздух существования». А появившись на свет, эти идеи уже влекут за собой и динамичное сбалансированное развитие, и ощутимые экономические преференции.

Добавим, что это не есть сугубо умозрительная концепция. В 1866 году, когда прусские войска разгромили армию Австрийской империи при Садове, канцлер Бисмарк сказал, что «эту войну выиграли немецкие учителя». Подразумевалось, что качественный уровень немецкого солдата был значительно выше австрийского, что являлось следствием немецкого школьного образования. Заметим также, что политические, экономические и военные успехи Соединенных Штатов не в последнюю очередь были обусловлены тем, что они целенаправленно ассимилировали в себе образованных, творческих, энергичных людей — эмигрантов со всего мира. Или еще пример. Когда Япония, разгромленная во Второй мировой войне, в качестве национальной идеи выдвинула цель «выиграть мир», то фундаментом для реализации этой идеи стало именно образование. «Рабочий день» японского школьника длился тогда 12 часов: с 8 утра до 3 дня — собственно школа, с 6 до 9 вечера — занятия с репетитором, а потом до полуночи — выполнение домашних заданий. Средняя японская семья тратила на образование детей до четверти своего дохода. Культ образования в Японии и сейчас чрезвычайно высок. Аналогичную ставку — на образование — сделали в свое время также Сингапур и Тайвань, совершившие победный рывок от отсталости к передовым технологиям.

Есть что с чем сравнить.

Вот мощный ресурс, не требующий (по крайней мере на первых порах) ни глобального экономического переустройства, ни резких политических сдвигов, чреватых потрясениями и революциями.

Когнитивная трансформация нации, повышение ее качества за счет резкого повышения уровня образования — это путь, который современной России и вполне доступен, и остро необходим. Более того, на наш взгляд, это вообще единственный путь, обеспечивающий России реальное продвижение в будущее.

Главное же, что эта стратегия опирается на русский национальный характер, для которого свойственно скептическое отношение к материальным благам, но зато повышенное внимание к благам нематериальным — духовным. А образованность, умение думать, интеллектуализм — это как раз воплощение светской, современной духовности (во всяком случае, интерпретировать ее можно именно так), и потому здесь весьма вероятен архетипический резонанс, который придаст данной стратегии дополнительную энергетику.

А дальше следует самое интересное.

Точно такая же идеологема присутствует и в изначальной форме ислама. Причем в отличие от не слишком определенной «русской духовности» в исламе этот концепт имеет гораздо более четкие когнитивные характеристики.

Действительно, если обратиться к Корану с этих позиций, то можно заметить его сильную акцентированность на ценности и приобретение знаний. «Символично, что первым словом, с которым архангел Гавриил обратился к Мухаммаду, призывая его на пророческое служение, было: “Читай!” и что в начальных строках первой (в хронологическом порядке) суры-главы Корана прославляется Бог именно как творец, научивший человека письму (96:1-5). Также и последующую суру (68-ю) открывает Божья клятва орудиями письма — чернилами и пером. Превосходство знания/разума Бог отмечает в таких коранических откровениях: “Неужели равны знающие и незнающие?!” (39:9); “На высшую ступень Бог поднимает уверовавших и знающих” (58:11); “Из рабов Божьих подлинно боятся Его / Именно люди ученые (35:28)”». Или вот еще вполне однозначное повеление: «Назидайтесь, обладающие зрением!» (59:2).

«В свою очередь, пророк Мухаммад назвал разум первым и наивысшим творением Божьим, а ученых мужей (‘уляма’) — наследниками пророков. Поиск знания/науки он объявил “обязанностью каждого мусульманина и мусульманки”; говорил об учебе как о непрерывном процессе, длящемся от колыбели до могилы и требующем от человека отважных поисков мудрости “даже в далеком Китае”. Мухаммаду принадлежат также слова о том, что “чернила ученого так же драгоценны, как кровь мученика, павшего за веру”; или “один час размышления лучше семидесяти лет богослужения”»12 .

Примеры можно было бы продолжить, но, как нам представляется, сказанного достаточно. Ориентированность на познание — это специфика ранней коранической теософии, несомненно, выделяющая ислам среди других мировых религий. Средневековые авторы не случайно указывали, что в исламском обществе той эпохи существовали две отчетливые социальные группы: «люди пера» и «люди меча». Причем «мусульманская цивилизация отдавала перу предпочтение перед мечом, ставила ученого выше солдата, в чем выражался характерный для классического ислама культ знания»13 . Именно этот гносеологический вектор, вероятно, и вывел ислам в число лидирующих цивилизаций Средневековья — обеспечив ему подъем, какого не знал тогдашний Запад, то есть европейские страны.

Однако «врата иджтихада» начали закрываться уже в XI веке. Свободное высказывание, основанное на разуме, стало считаться грехом. Соответственно трансформировался и исламский гносеологический вектор: из познания мира он превратился исключительно в познание Бога. Наука была подменена богословием, и расцветшая было исламская цивилизация начала «тормозить» — чем дальше, тем больше. Отдельные попытки выдающихся исламских философов возродить рациональное знание успеха уже не имели: время было упущено…

Такая ситуация сохраняется до сих пор. Яркой иллюстрацией тому может послужить практика перевода. Еще в VIII веке в Мире ислама возникло знаменитое «переводческое движение», особенное активизировавшееся после «учреждения в Багдаде халифом аль-Мамуном (813 — 833) “Дома Мудрости”, который одновременно совмещал в себе библиотеку, академию и переводческое бюро. На арабский язык, ставший языком науки и культуры для всего населения мусульманской империи, были переведены многие произведения античной, иранской и индийской мудрости…» Исламский мир впитал в себя знание предшествующих цивилизаций, и естественно, что «за эпохой переводов, длившейся около столетия, вплоть до середины IX в., последовал период собственного творческого развития унаследованных культурных традиций»14 . По мнению американского ориенталиста Франца Роузентала, знание в арабо-мусульманской культуре приобрело ценность, не имевшую равных в других цивилизациях.

А что мы видим теперь? В одной Греции ежегодно переводится и издается в пять раз больше книг, чем во всех арабских странах вместе взятых.

«Наследники пророков» — ученые — перестали быть в Исламском мире уважаемыми людьми. Их совершенно вытеснили со статусных пьедесталов муллы и улемы. Творческую мысль заменила религиозная догма, и барьер этот, поставленный тысячу лет назад, по сю пору непреодолим.

Если же обратиться к исламу в современной России, то положение здесь нисколько не лучше. Оно даже хуже: в зарубежных мусульманских странах духовные наставники, «окормляющие» паству, имеют хотя бы профессиональное богословское образование. Российский ислам делает в этой сфере лишь первые неуверенные шаги. Ощутимых результатов пока не видно, и, вероятно, прав Юрий Михайлов, который пишет, что «сегодня редко встретишь муфтия, имама или муллу, занимающегося саморазвитием. В мечетях на пятничных проповедях звучит порой такая ахинея, что, если ее пересказать, никто не поверит, что подобное возможно не где-нибудь, а в столице государства, претендующего на цивилизационное лидерство. Духовенство меж тем и не скрывает, что ничего не читало и читать не желает». По подобию «духовных наставников» формируется и их паства — с низким уровнем образования, совершенно не соответствующая требованиям современности. А отсюда вытекают и главные трудности во взаимоотношениях с российским исламом: он все больше и больше отрывается от настоящего, погружаясь в догматическое средневековое прошлое.

Превратить российский ислам в активный цивилизационный ресурс, на наш взгляд, можно лишь одним способом. Следует создать «точку сборки» новой российской нации — причем в той области, которая является пересечением обеих социокультурных систем. Такой точкой сборки может стать «приоритет знаний» — идеологема, вырастающая, с одной стороны, из архетипической «русской духовности», а с другой — из архетипической «познавательной» сути ислама.

Вот здесь и может вспыхнуть настоящий архетипический резонанс — взаимодополняющая энергетика обеих цивилизационных культур.

Русская «духовность» в этом случае обретет конкретный смысловой формат.

В свою очередь, в российском исламе возродятся истинные «наследники пророков». В России возникнет нация, способная ответить на вызов будущего.

Лишь одна трудность возникает на этом пути — поставить такую задачу гораздо проще, чем реально ее решить.

Коранический гуманизм

Значительная часть нового профессионального духовенства в российском исламе получает образование за рубежом. Молодые российские мусульмане едут на учебу в иностранные исламские центры, а потом, возвращаясь оттуда, привозят с собой ваххабитский ислам. Причем во многих случаях его и везти не надо: агрессивный ислам просачивается в Россию сам. А.И.Маточкина, изучавшая положение мусульман в Петербурге, прямо пишет, что «большую роль в преподавании ислама играют выходцы из арабских стран — студенты, приехавшие на учебу в Санкт-Петербург и оставшиеся жить в городе после окончания обучения». Традиционный российским ислам не может этому противостоять: у него нет той яркой пассионарности, которой в настоящее время обладает зарубежный ваххабитский ислам.

Показателем низкого когнитивного уровня нынешнего исламского образования служит и отсутствие в публичном пространстве России мусульманской интеллигенции, хотя именно наше время, как отмечает Н.В.Полякова, «ознаменовалось выходом на авансцену современного мира фигуры публичного интеллектуала как нового активного участника не только внутренней, но и международной политики». Мы, конечно, не имеем в виду представителей разных российских народов, в том числе «этнических мусульман», активно участвующих в общественной жизни России. Таких в нашей стране достаточно. Но слышал ли кто-нибудь по радио или видел по телевизору выступление блестящего исламского интеллектуала, который на доступном слушателям/зрителям языке демонстрировал бы актуальность и современность своей религии? Главное — показывал бы совместимость «исламскости» и «российскости», их взаимодополняемости как цивилизационных культур? В собственно мусульманских СМИ такие публикации изредка попадаются, но мусульманская пресса является «параллельным пространством» для большинства россиян, на основную массу российских граждан она никакого влияния не оказывает. В общем приходится констатировать, что в России нет мусульманской интеллигенции, которая могла бы грамотно объяснять россиянам, что такое ислам.

Как нам представляется, опять-таки ясно, о чем идет речь. И об этом уже не раз весьма настойчиво говорили специалисты. России необходима единая, унифицированная система исламского образования — от самых начальных курсов при медресе до современных, интеллектуально насыщенных исламских университетов, способных не просто готовить профессиональные кадры, но и выдержать образовательную конкуренцию с крупнейшими зарубежными центрами.

Для многонациональной России это особенно актуально. У нас ведь, не забывайте, наличествует не только «татарский», «кавказский», «крымский» и «башкирский» ислам. Картина религиозной специфики намного более сегментирована. Например, южные регионы России представляют собой сложнейший коктейль как в конфессиональном, так и в этническом отношении. Здесь проживают представители более 170 народов, исповедующие более 40 направлений и вариантов религий: по разным оценкам, это от 11 до 22 млн. мусульман, принадлежащих более чем к 40 самостоятельным этносам. Ислам, пропитанный своеобразной местной культурой, дифференцированный в «мозаику» на протяжении двух последних веков, является здесь даже не региональным, а районным и областным, и потому социальные противоречия мгновенно обретают религиозную и этническую окраску.

Единство, противостоящее этой изначально конфликтной среде, осознание общности при сохранении местных культурных различий тут может обеспечить только строго унифицированный ислам, внедряемый через систему единого исламского просвещения.

Осуществимо ли это на практике? Или это сугубо схоластическая теория, обреченная оставаться чисто умозрительным построением?

На наш взгляд, подобная трансформация вполне осуществима. «Суверенная демократия», сложившаяся в России, имеет не только очевидные недостатки, но и достаточно очевидные инструментальные преимущества. Она представляет собой один из видов «государственного дирижизма», то есть такую социально-политическую систему, при которой власть напрямую управляет наиболее важными сферами общественного развития. «Дирижизм» не является чисто российской особенностью. Когда Шарль де Голль на волне алжирского кризиса пришел к власти во Франции, то для спасения страны он использовал именно дирижистские методы — собственно тогда и возник сам этот термин. На дирижизм, проводя системную модернизацию, опирались также Китай, Южная Корея и Сингапур. Правда, в России предпочитают определять это как «государственный патернализм», но суть не меняется: власть осуществляет преобразования под своим жестким контролем.

Так вот, при «суверенном» характере власти в современной России данный процесс действительно осуществим, причем даже во вполне обозримые сроки. Власти требуется лишь проявить политическую волю к преобразованиям. Тем более что действия эти встретят понимание у мусульман. «Мусульманская духовная элита на разных уровнях стремится к взаимодействию с государством, апеллируя к нему при решении своих проблем. “Несмотря на принцип отделения государства от религии, государство не должно игнорировать духовные потребности общества”, — считает <председатель Совета муфтиев России> Равиль Гайнутдин, и под этими словами подписались бы, пожалуй, все официально признанные мусульманские пастыри. Например, муфтий Дагестана Ахмад-хаджи Абдуллаев, выступающий за “сотрудничество и совместные с государством усилия по духовному оздоровлению общества”. По мнению имама ингушского села Галашки Умара Арапханова, “необходима государственная поддержка исламской жизни в республике, исламской мысли в России”. Глава ДУМ Мордовии Рашит-хазрат Халиков в обращении к президенту республики Николаю Меркушкину подчеркивает, что “...мусульмане всегда могут рассчитывать на помощь и понимание со стороны властных структур. Такой положительный опыт сотрудничества необходим очень многим регионам нашей страны”. А глава Координационного центра мусульман Северного Кавказа Исмаил Бердиев неоднократно подчеркивал: “...Без тесного взаимодействия с властью невозможно обуздать ваххабизм и терроризм. Нам нужно работать в одной упряжке, если мы хотим побороть это зло”. И подобных высказываний не счесть»15 . Ведь «традиционные мусульмане», как правило, лояльно относятся к власти. Впрочем так же относится к ней и большинство традиционно мыслящих россиян.

Однако «заточенность» российского ислама на образование отнюдь не гарантирует его мирный характер. Уже замечено, что руководителями террористических групп довольно часто становятся люди именно с высшим образованием — инженеры, менеджеры, врачи. И уж тем более — выпускники богословских университетов. Конечно, без «массы» рядовых исполнителей они оказались бы в пустоте, но сборку той или иной экстремистской организации обеспечивает именно их идеологическая направленность. Многое здесь зависит от поставленной цели. Это как с атомным производством: можно строить электростанции, освещающие города, а можно накапливать бомбы, способные превратить эти города в радиоактивную пыль.

То есть когнитивный вектор ислама, который необходимо сформировать, должен еще иметь и соответствующее мировоззренческое содержание.

Обратим в этой связи внимание на идею «коранического гуманизма», которую выдвинул главный научный сотрудник Института востоковедения РАН, доктор философских наук, профессор Тауфик Ибрагим. Под кораническим гуманизмом, если охарактеризовать его в самых общих чертах, он понимает представление «о человечестве как о единой семье», а также «о религиозном плюрализме и о свободе вероисповедания», представление о том, что приверженцы иных «религий, во-первых, тоже могут идти своим истинным путем к Богу и, во-вторых, что Бог осенит их своей милостью наравне с твоими единоверцами, даруя им вечное спасение», поскольку, например, христианин, если, конечно, он истинный христианин, в определенном смысле — также и мусульманин.

Причем особенно интересно, что акцент профессор Т. Ибрагим делает прежде всего на разуме. Он пишет: «Коран не выдвигает никаких догматов, которые надо принимать вопреки своему разуму. И это есть один из главных моментов коранического гуманизма. Картина мира в Коране существенно рационализируется, фактически отгораживается от вмешательства сверхъестественных сил, притом не только злых духов, таких как демоны и джинны, но и добрых — ангелов. Пророк Мухаммад стал “печатью пророков”, последним из них именно в том смысле, что к тому времени человечество вышло из религиозного детства, достигло умственной зрелости, а потому больше не нуждается в прежних, относительно примитивных способах Божьего просвещения и водительства. Отныне ты сам, своим разумом будешь устраивать свою жизнь, — такое высокое доверие к человеческому разуму и есть величайший гуманизм»16 .

Фактически речь здесь идет о той самой «рационалистической революции», которая в свое время в исламе завершена не была.

Эти идеи профессор Т. Ибрагим подтверждает громадным философско-историческим материалом. Причем он считает, что принципы коранического гуманизма были заложены в Коран изначально, то есть провозгласил их сам Аллах, но в дальнейшем, при восприятии их, они были искажены средневековым сознанием. Теперь пришло время вернуться к их истинному толкованию.

И тут важен вывод, к которому приходит Т. Ибрагим. Он полагает, что «подобающее (то есть гуманистическое — А. С.) будущее ислама будет сформулировано не в собственно мусульманских странах. Идеология выхода появится только на периферии исламского мира — в той же Европе, к которой я отношу и Россию», поскольку «более открытое понимание религии — мусульманской, иудейской, христианской — возможно только там, где люди существуют друг с другом на более или менее равноправных основаниях. Только эта атмосфера создает нормальную обстановку для такой идеологии и для восприятия такой идеологии».

Сходные мысли высказал и председатель Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин на VIII Международной теологической научно-образовательной конференции с характерным названием: «Коранический гуманизм как фундамент мусульманского образования». Он определил коранический гуманизм как «совокупность коранических истин о человеке как о высшем творении Всевышнего», и поэтому «аксиомой коранического гуманизма является утверждение о разумности человека, о необходимости рационального подхода к миру». В свою очередь, «рациональный подход к действительности предполагает получение знаний, а творческий созидательный подход — преобразование, совершенствование человека и мира». При этом под образованием, по его мнению, следует понимать «систему интегрального знания, включающего и богословие, и право, и философию, и естественные, и гуманитарные науки».

И, наконец, с предельной четкостью сформулировал данный тезис президент В.В.Путин на встрече с муфтиями духовных управлений мусульман России в Уфе. «Одна из важнейших задач, — сказал он, — воссоздание собственной исламской богословской школы, которая обеспечит суверенитет российского духовного пространства и, что принципиально важно, будет признана большинством мусульманских ученых мира. Эта школа должна откликаться на самые актуальные события и в России, и в мире в целом, давать свои оценки, которые будут понятными и авторитетными для верующих».

Заметим, что ситуация для подобных преобразований складывается в России чрезвычайно благоприятная. Отсутствие у большинства россиян каких-либо знаний о современном исламе имеет не только негативный аспект. Эту «гносеологическую пустоту» может — вполне естественно — заполнить внятное позитивное содержание. И не только заполнить, но и создать в российском сознании столь необходимую ныне русско-исламскую гармонизирующую среду.

С другой стороны, неопределенный статус, в котором пребывает нынешний российский ислам, предполагает, что ему все равно предстоит испытать некий метаморфоз, и лучше если данный процесс будет не спонтанным, сопровождающимся различными инцидентами, а контролируемым, мягким, цивилизованным, направленным в сторону высоких коранических идеалов.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Игнатенко А.А. Недокументированные заметки о «гуманитарном джихаде». Часть 1 // Институт Ближнего Востока. — http://www.iimes.ru/?p=25700.

2 Игнатенко А.А. Самоопределение исламского мира // Игнатенко А. А. Ислам и политика: Сборник статей. — М.; 2004. С. 53.

3 О противостоянии таклида и иджтихада в истории Исламского мира см.: Андрей Столяров. Война миров. Исламский джихад как историческая неизбежность. // Дружба народов. 2017, № 9.

4 Ислам против терроризма. Фетвы имамов по вопросам, касающимся тяжких бедствий. — М.; 2003. С. 141.

5 Игнатенко А.А. Эпистемология исламского радикализма // Религия и глобализация на просторах Евразии. — М.; 2009. С. 209.

6 Игнатенко А.А. Ислам в XXI веке: главные направления исследования // Полития. 2007. № 4 (47). С. 21—22.

7 Определение «слабый иснад» означает, что у данного хадиса не слишком авторитетные источники.

8 Игнатенко А.А. Эндогенный радикализм в исламе. С. 17.

9 Игнатенко А.А. Вашингтон и Эр-Рияд: союз против ваххабизма // Независимая газета. 13.02.2004.

10 Сатановский Е. Россия и Ближний Восток. Котел с неприятностями. — М.; 2012.

11 Попов В.В. Почему пробуксовывает диалог цивилизаций // Вестник МГИМО Университета. Вып. № 4. 2012. С. 153.

12 Ибрагим Т.К. Классическая мусульманская цивилизация (ценности и институты). // Исламская цивилизация в глобализирующемся мире. — М.; 2011. С. 10—11.

13 Там же.

14 Ибрагим Т.К. Классическая мусульманская цивилизация… С. 12.

15 Малашенко А. Ислам для России. — М.; 2007. С. 42—43.

16 Профессор Тауфик Ибрагим: Коранический гуманизм // Медина аль-Ислам. 2015. № 8 (166).

Выходка Трампа: мировая экономика в шаге от катастрофы

Чем мировой экономике грозит выход США из ВТО

Дональд Трамп угрожает вывести США из Всемирной торговой организации (ВТО). Он считает, что это членство навязывает его стране невыгодные торговые сделки. Этот шаг может нанести разрушительный удар и по ВТО, и по мировой экономике, считают эксперты. Трамп, выдвигая ультиматумы, хочет перестроить глобальную торговлю в интересах США, но вряд ли остальные страны согласятся с этим.

Президент США Дональд Трамп заявил, что страна выйдет из Всемирной торговой организации, если ВТО не станет лучше относиться к американской стороне. «Если они не будут развиваться, то я выйду из ВТО», — цитирует его агентство Bloomberg.

Помимо этого, президент добавил, что в ВТО с США плохо обращаются в течение многих лет. Но по данным, которые приводит Саймон Лестер, торговый аналитик вашингтонского Института Като, никакого предвзятого отношения к Штатам нет.

Из 54 дел, возбужденных США за время существования ВТО, Вашингтон добился положительного для себя решения хотя бы по одному пункту иска в 91% случаев. Против Штатов было возбуждено 80 дел, и оппоненты Америки получили положительное решение в 86% разобранных экспертами ВТО исках.

Впрочем, Трампа это не остановит. Ранее ему говорили, что пошлины на сталь и алюминий приведут к росту цен на металлы в США, но он все равно пошел на этот шаг, и сейчас уверен, что это было отличное решение.

В случае с ВТО президент уверяет, что выигрывать Америка начала только в прошлом году, когда он начал выдвигать ультиматумы торговым партнерам. «В прошлом году мы начали выигрывать… Знаешь почему? Потому что они знают, что если мы этого не сделаем, я уйду», — заявил он корреспонденту агентства.

Тактика выкручивания рук уже работает, считает Трамп. Мексика недавно согласилась подготовить новое соглашение с США, а Канада получила угрозу новых ограничений, если не пойдет на уступки. Де-факто соглашение о зоне свободной торговли в Северной Америке (North American Free Trade Agreement, NAFTA) уже развалилось. Но Трамп доволен.

«Наша новая торговая сделка с Мексикой сосредоточена на фермерах, росте нашей экономики, уничтожении торговых барьеров, [создании] рабочих мест и на том, чтобы компании вкладывали средства обратно в нашу страну. Это будет большой успех!» — написал он в своем тивттере.

Не идут на невыгодные для себя сделки Китай, ЕС, Россия. Они подали иски в ВТО против США и есть высокая степень вероятности, что они их выиграют. Выход из ВТО избавит Вашингтон от необходимости выполнять регламент организации.

Во Всемирной торговой организации, которая работает с 1995 года, состоит 162 страны. Россия вела переговоры о вступлении 18 лет и завершила их в декабре 2011 года, в 2012 году она завершила процедуру и стала полноправным членом организации. Стоит подчеркнуть, что пока никто из ВТО не выходил, и демарш Трампа может стать прецедентом.

«Своими действиями Трамп сейчас явно вновь хочет устроить встряску для всех остальных крупных членов ВТО, чтобы те либо сгладили уровень своих исков в ВТО к США, либо вообще отказались от идеи вести разборки с таким крупным игроком», — полагает управляющий партнер Экспертной группы Veta Илья Жарский.

США являются крупнейшей экономикой мира и, с учетом их большого торгового дефицита, они находятся в наиболее сильной позиции. При выходе из ВТО они, наверняка, смогут заключить более выгодные для себя торговые соглашения с партнерами, полагает Дмитрий Дорофеев, портфельный управляющий УК «Альфа-Капитал».

Но Александр Разуваев, директор аналитического департамента «Альпари», считает, что выход из ВТО будет, прежде всего, негативно для экономики США. «Игра без правил, прежде всего, невыгодна крупным игрокам», — считает он.

Если Штаты уйдут из организации, то ее существование окажется под вопросом. Многие страны захотят последовать этому примеру, чтобы в свободном плавании попытаться торговать с другими на более выгодных условиях. Лучший вариант – это сохранение ВТО, но с измененным набором правил.

«При выходе США из ВТО безусловно будет поднят вопрос об изменении правил организации, в противном случае большинство стран уже из-за жизненной необходимости может пойти по протекционистскому пути США, что также замедлит темпы роста экономик этих стран», — говорит Дорофеев.

Помимо угрозы покинуть ВТО, Дональд Трамп заявил также, что его не устраивает предложение ЕС обнулить взаимные пошлины на авто и пообещал в скором времени ввести пошлины на китайские товары на сумму $200 млрд.

Это бесконечное раскачивание лодки приводит к негативным последствиям для стран с развивающимися рынками. Инвесторы выводят средства из их акций и облигаций и переводят их в долларовые активы.

София Кирсанова, старший аналитик УК «Райффайзен Капитал», отмечает, что опасения усиления торговых войн снова вернулись на повестку дня и вызвали снижение аппетита глобальных инвесторов к риску. Подтверждают это и данные EPFR, которые отражают продолжение оттоков из развивающихся рынков, в том числе из России.

Это вызывает обвал региональных валют, таких как рубль, турецкая лира, аргентинский песо. Последний обесценился уже в полтора раза к доллару с начала года, а местный ЦБ поднял ключевую ставку до рекордного уровня в 60% годовых.

«Долларовый пылесос» работает так активно, что российский рубль, несмотря на дорогую нефть (баррель марки Brent стоит больше $77) и положительный платежный баланс, остается на двухлетних минимумах. Против рубля играют также и постоянно появляющиеся все новые американские санкции в отношении РФ.

Экономисты предупреждают, что политика США приведет, как минимум к замедлению мировой экономики, как максимум – к глобальному кризису.

«Администрация президента США активно использует теорию игр в своих интересах, вследствие чего можно ожидать усиления торговых войн страны со всем миром с целью улучшения торговых соглашений. Обратной стороной такой протекционистской политики США является замедление темпов роста мировой торговли и перераспределение выгод от нее к американцам в краткосрочной перспективе, хотя на более длительном горизонте в проигрыше окажутся все стороны», — говорит Дмитрий Дорофеев.

Из-за торговых войн, которые развязала Америка, вероятность мирового кризиса уже существует, говорит Илья Жарский. В первую очередь она будет заключаться в общем замедлении мирового ВВП по причине перестроения торговых потоков, полагает он.

Главный управляющий Банка международных расчетов (BIS) Агустин Карстенс назвал на днях ситуацию, в которую может угодить мировая экономика из-за торговых войн и волны протекционизма, «идеальным штормом». Выход из этого кризиса будет сложным и тяжелым.

Видимо, за это и боролись. Украина стала российской Мексикой

Госстат Украины обнародовал данные по прямым иностранным инвестициям в экономику страны за первое полугодие 2018 года. Они оказались вполне предсказуемыми и никаких сюрпризов не преподнесли.

Во-первых, был показан общий низкий уровень иностранных вложений в украинскую экономику, который составил 1,259 миллиарда долларов, что, конечно, просто катастрофа для подобной страны. Тут ничего нового, за последние годы все уже привыкли, что Украина стала пугалом для инвесторов.

Во-вторых, крайне показательным стало распределение вложений по отраслям, поскольку львиная их доля (почти 60 процентов) ушла в финансы и страхование, а еще почти десять процентов забрала оптовая и розничная торговля. Таким образом, промышленности и информационно-телекоммуникационной отрасли досталось 8,2 и 7,9 процента соответственно. Однако, учитывая масштабы и скорость украинской деиндустриализации, в этих цифрах также нет ничего удивительного.

И наконец, в-третьих, по быстро складывающейся традиции первое место в списке иностранных инвесторов заняла "страна-агрессор". Россия вложила в Украину 436 миллионов долларов, что составило 36 процентов от общих иностранных инвестиций. Обеспечено это было в значительной степени все той же, что и в предыдущие годы, докапитализацией украинских "дочек" российскими банками, для которых их "незалежные" активы превратились в тяжелый и очень дорогой чемодан без ручки.

Более показательна доля российских инвестиций в украинскую экономику. Дело в том, что многие годы этот показатель у России колебался в районе десяти процентов. Был то несколько меньше, то немного больше, а теперь вот скакнул, забрав более трети всех вложений.

Это говорит не о росте вложений России в Украину (его нет), а о падении интереса к последней со стороны других внешних инвесторов.

Главная суть происходящего — в ином.

Вся приходящая последнее время статистика свидетельствует о восстановлении российско-украинских экономических связей, хоть и в существенно переформатированном виде.

Внешнеторговый оборот между двумя странами растет ударными темпами после провала, вызванного событиями 2014 года. В 2017 году он взлетел более чем на четверть, достигнув суммы почти в 13 миллиардов долларов, при этом профицит в пользу России составил более трех миллиардов.

В текущем году тренд сохранился, добавив еще почти 30 процентов в годовом выражении, причем российский экспорт на Украину опять-таки растет быстрее украинского импорта и затрагивает такие разные отрасли, как автомобилестроение и фармацевтика. В результате именно Россия ныне занимает место главного торгового партнера Украины.

Однако куда важнее существенные изменения в составе товарооборота двух стран. Постмайданная Украина добилась своего, и из него исчез ряд позиций, которые делали Незалежную не просто важным, а стратегическим партнером для России, от которого у Москвы была серьезная зависимость.

Киев по-прежнему экспортирует, наряду с товарами легкой промышленности, продукцию своей металлургии и машиностроения — трубы, котлы, арматуру, оборудование для мясо-молочной промышленности. Вот только практически ничто из этого не является столь же критически значимым для России, как (еще относительно недавно) украинские производства в авиакосмической отрасли или судостроении. Теперь это просто более выгодная, нежели у их конкурентов, продукция для приобретения — и не больше.

Этот процесс иногда называют "мексиканизацией" Украины, то есть превращением ее по отношению к России в аналог Мексики по отношению к США (довольно большой, хотя и небогатый рынок сбыта плюс источник рабочей силы). И он идет полным ходом, и, как ни парадоксально, все самые жесткие антироссийские шаги украинских властей только усиливают его.

Четыре года активного движения в Европу привели Украину просто к еще худшему варианту зависимости от России. Только если раньше у Киева был достаточно обширный ассортимент экономических инструментов для торга с Москвой и даже давления на нее, то теперь они оказались уничтожены почти все.

Украинские власти могут запрещать очередной список российских медикаментов (включая жизненно необходимые и физически отсутствующие у них в стране вакцины). Они могут строить планы окончательного разрыва пассажирского сообщения, включая железнодорожное и автобусное. Они могут готовить разрыв Большого договора о дружбе с Россией.

Однако есть то, чего они не могут.

Несмотря на масштабную депопуляцию и целенаправленные усилия по активизации этого процесса со стороны государства, на Украине по-прежнему живет слишком много людей. И для значительной части народа экономическая кооперация с Россией является единственным способом физического выживания — будь то жизненно необходимые и финансово доступные (в отличие от западных аналогов) российские лекарства, работа на обувном, металлургическом или еще каком-нибудь производстве, критически зависящем от поставок своей продукции "агрессору", или наличие за восточной границей родственников, к которым можно обратиться за помощью при необходимости.

Причем происходит это на фоне все более угнетающей бедности, цивилизационной деградации и вырождения русского языка даже у его носителей из-за украинизации.

А на фоне ослабления государственной машины и общих традиций анархизма на Украине у Киева нет никаких шансов выставить непреодолимые препоны экономическому взаимодействию украинского общества с Россией.

Все, что украинские власти могут, это просто усилить и ускорить процесс превращения некогда высокоразвитой индустриальной страны в дешевый, но довольно крупный рынок сбыта и трудовую базу для России (ну и для Польши, конечно).

Причем с утратой литературного русского языка и уже идущей деградацией массового образования трудовая ниша украинцев в России окажется окончательно сведена приблизительно к той же, что у них есть в безвизовой Европе.

Процесс превращения идущей в Европу страны в экономически вассальную территорию "государства-агрессора" идет как по нотам.

Ирина Алкснис

Нефть продолжает восхождение.

Чаша весов в сырьевом сегменте склоняется в пользу бычьих факторов, главным из которых остается Иран. Трейдеров воодушевляет то, что экспорт из ближневосточной страны сокращается гораздо активнее, чем предполагалось ранее.

«Банки уже отказываются от операций с Тегераном, а покупатели иранской нефти судорожно ищут альтернативных поставщиков, опасаясь «наказания» со стороны США. Это означает, что в ближайшие 2 месяца этот фактор поддержки будет сохранять актуальность. В цены будет закладываться самый жесткий сценарий с санкциями, предполагающий практически полную изоляцию иранской нефти, если, конечно, Тегерану не удастся найти альтернативных покупателей, прежде всего в Азии», – комментирует Михаил Мащенко, аналитик социальной сети для инвесторов eToro в России и СНГ.

В то же время, по мнению Алексея Сергеева, директора Департамента оценки и консультационных услуг российского офиса швейцарской оценочной компании Swiss Appraisal, санкции со стороны США не смогут полностью остановить экспорт из Ирана. После внедрения санкций Иран продолжит экспортировать около 1 млн баррелей в сутки (б/с).

«На текущий момент судовладельцы Китая перестали перевозить иранскую нефть, боясь санкций со стороны США. Но Китай берет на себя страхование импорта иранской нефти, увеличивая его объемы и осуществляя доставку иранскими танкерами National Iranian Tanker Co», – поясняет Сергеев.

По его словам, Индия тоже предложила свои услуги по страхованию поставок нефти. Однако индийские нефтеперерабатывающие компании откажутся от этого предложения, поскольку западные страховые компании предупреждают, что, если НПЗ будут импортировать иранскую нефть, страховщики расторгнут договоры страхования.

Мащенко отмечает, что доллар, который с середины августа подешевел на 2%, также добавил смелости нефтяным быкам. Падение курса американской валюты вкупе с проявлением интереса к рисковым активам поддержали восходящую динамику котировок. И конечно, инвесторы оценили подтверждение ужесточения условий на мировом рынке в форме сокращения запасов и рекордного спроса на бензин в США.

«На контрасте с данными от API отчет Минэнерго США порадовал быков по нефти, отразив сокращение запасов на 2,6 млн баррелей (до 405,8 млн баррелей), или на 0,6%, при прогнозе падения на 1,5 млн – на эту величину сократились запасы бензина. Добыча в США на прошлой неделе осталась без изменений. Пожалуй, самым ярким пятном в релизе стал рекордный спрос на бензин, что в совокупности с иранским фактором и общим относительно позитивным настроем в сегменте рисковых активов обусловило агрессивную волну покупок», – говорит Мащенко.

По его мнению, фактор риска для текущего ралли – новый виток торгового конфликта между США и Китаем. Накануне президент США Дональд Трамп напомнил о новой порции пошлин для Китая, которые Вашингтон может активизировать уже на предстоящей неделе. В этом контексте Brent рискует нарваться на фиксацию прибыли перед волной бегства от рисков и возобновлением беспокойства по поводу спроса на нефть из КНР.

«Покорения отметки $80 за баррель в ближайшие дни не ожидается. К тому же интерес к покупкам доллара может вернуться, что также подорвет оптимизм покупателей в сырьевом сегменте», – полагает эксперт.

Владимир Лящук, главный аналитик Промсвязьбанка, дополняет, что на этой неделе котировки Brent продолжили рост и на фоне высокой дисциплины исполнения сделки ОПЕК+. Ранее мониторинговый комитет ОПЕК+ сообщил, что уровень исполнения сделки по ограничению добычи в июле составил 109%.

«Полагаем, что котировки продолжат рост и следующей целью может выступить отметка $78,5 за баррель», – говорит эксперт.

Лящук отмечает, что участники рынка обеспокоены перспективой снижения экспорта нефти из Венесуэлы и Ирана, что также способствует покупкам на рынке. На этой неделе повышательный импульс котировки получили в среду после выхода сильной еженедельной отраслевой статистики от Минэнерго США.

«Рынок нефти в США остается крепким и сбалансированным: высокий уровень добычи (11 млн б/с) компенсируется снижением чистого импорта и сильным спросом на нефтепродукты, что приводит к сокращению запасов», – поясняет эксперт.

Сергеев дополняет, что запасы выросли на Среднем Западе США (включая Кушинг: неделя 20-24 августа: +0,058 млн баррелей; неделя 13-17 августа: +0,772 млн баррелей) и на побережье Мексиканского залива, отреагировав на всплеск цен на нефть. Спрос на бензин в течение недели достиг нового рекордного показателя, но этот факт был смягчен средним показателем за 4 недели, который стал самым низким с 2014 г.

«Нефтеперерабатывающие заводы на Среднем Западе работают настолько сильно, насколько это возможно. Операторы, вероятно, будут настаивать на том, чтобы продолжать работать в таком режиме как можно дольше, имея доступ к нефтеносному региону», – говорит Сергеев.

В целом Сергеев обращает внимание на то, что конец лета всегда характеризуется повышением деловой активности. Цены на нефть растут под влиянием ралли, которое охватило американские рынки акций после обновления исторических максимумов.

«Рынки реагируют на то, что Дональд Трамп заключил соглашение о торговле с Мексикой и близок к этому с Канадой. Кроме того, мы отмечаем еще такую важную для рынка тенденцию: падение российских поставок в Европу и существенное (на 24%) увеличение поставок нефти в Китай», – говорит Сергеев.

Прогноз Swiss Appraisal на предстоящую неделю:

сейчас: WTI – $69,94 за баррель, тенденция: +$1-2;

сейчас: Brent – $77,74 за баррель, тенденция: +$1-2.

Мария Ромашкина

Названы самые посещаемые туристами страны мира

В 2017 году лидером по количеству принятых путешественников стала Франция. На втором месте оказалась Испания. А «бронза» досталась США.

Всемирная туристская организация ООН (UNWTO) опубликовала отчет о состоянии рынка мирового туризма в 2017 году. Как выяснили аналитики, в 2017 году какую-либо другую страну посетили на 84 млн человек больше, чем в 2016-м. Всего число туристов в 2017-м составило 1,3 млрд человек, что на 7% превышает уровень предыдущего года, пишет News18.com https://www.news18.com/news/lifestyle/france-was-the-top-international-travel-destination-of-2017-unwto-1860223.html .

Сумма расходов международных туристов в 2017 году составила $1,6 трлн. Таким образом туризм оказался на третьем месте в списке самых крупных секторов экспорта.

Рост турпотока стал самым значительным с 2010 года. Лидировали по числу принятых гостей из-за рубежа Европа и Африка, которые обеспечили увеличение числа путешественников на 8% и 9% за год соответственно.

Самыми посещаемыми странами мира стали Франция, Испания и США. Тем не менее, если говорить о расходах международных туристов, на первое место вышли именно Штаты, где путешественники в 2017 году оставили астрономические $210,7 млрд. Следом идут Испания ($68 млрд) и Франция ($60,7 млрд).

Интересно, что самыми расточительными туристами оказались китайцы, которые потратили на поездки по всему миру $258 млрд в 2017 году. В ТОП-10 самых «щедрых» вошли и россияне.

Кстати, недавно TripAdvisor составил список лучших городов для путешествий https://prian.ru/news/36950.html .

ТОП-10 самых посещаемых туристами стран мира:

1. Франция

2. Испания

3. США

4. Китай

5. Италия

6. Мексика

7. Великобритания

8. Турция

9. Германия

10. Таиланд

Prian.ru

Франция. Испания. США. Весь мир > Миграция, виза, туризм > prian.ru, 30 августа 2018 > № 2717066

Россия и Мексика хотят наладить торговлю рыбой.

Ветеринарные специалисты Мексики обещали в ближайшее время направить в Россельхознадзор требования для импорта рыбной продукции. Также российская сторона ждет комментариев к отчету о проверке мексиканских акваферм и рыбозаводов.

В Москве состоялась встреча представителей Россельхознадзора и Федеральной комиссии по защите от санитарных рисков (COFEPRIS) Мексики. В мероприятии также приняли участие сотрудники мексиканского посольства и Минсельхоза РФ.

Они обсудили актуальные вопросы взаимных поставок рыбной и морской продукции. Мексиканская сторона обещала, что в ответ на неоднократные просьбы в кратчайшие сроки направит в Россельхознадзор информацию о своих требованиях при импорте таких товаров.

Как сообщили Fishnews в пресс-службе отечественного ветеринарного ведомства, оно ожидает от COFEPRIS комментариев к предварительному отчету по результатам инспекции мексиканских предприятий. В ходе визита в Мексику в декабре 2017 г. специалисты РФ оценили работу аквакультурных ферм, компаний по производству рыбной и морской продукции, а также посетили ветлаборатории. По итогам проверки был подготовлен отчет, который направили через посольство мексиканским коллегам в мае текущего года.

Fishnews

Президент США Дональд Трамп в понедельник объявил о том, что с Мексикой достигнуты договоренности о заключении нового торгового соглашения вместо действующего соглашения о североамериканской зоне свободной торговли (НАФТА).

Трамп при журналистах провел телефонный разговор в овальном кабинете с президентом Мексики Энрике Пенья Ньето. Трансляцию вели главные американские телеканалы.

"Это большой день для торговли. Это большой день для нашей страны", — сказал Трамп, объявляя о достижении договоренностей.

Он добавил, что пока не решено, присоединится ли к этому соглашению Канада или же с ней будут вестись переговоры по "заключению отдельного договора". "Что касается Канады, то мы пока не начали (переговоры) с Канадой. С Канадой переговоры начнутся вскоре, я позвоню скоро премьер-министру. С Канадой, самая простая вещь, которую мы можем сделать, это ввести пошлины на их автомобили", — отметил Трамп.

Энрике Пенья Ньето при этом выступил за присоединение Канады к торговому соглашению США и Мексики.

Кроме того, Трамп заявил, что он хочет избавиться от названия НАФТА, поскольку считает, что с ним связаны "плохие ассоциации". "Мне нравится называть его "Торговое соглашение США-Мексика", я считаю, что это элегантное название", — добавил президент США.

Торговый представитель США Роберт Лайтхайзер сообщил, что соглашение, вероятнее всего, будет подписано "в конце ноября", и в пятницу Белый дом отправит соответствующее письмо в Конгресс США.

Соглашение НАФТА действовало с 1994 года между США, Мексикой и Канадой. Трамп, вступив в должность, заявил, что намерен пересмотреть его или заключить новое соглашение. Переговоры на этот счет начались в 2017 году.

«Трампономика»: первые результаты

Эрозия Pax Americana и торможение глобализации

Александр Лосев – генеральный директор АО «Управляющая компания “Спутник–Управление капиталом”», входящего в состав инвестиционной «Группы Спутник», член президиума Совета по внешней и оборонной политике.

Резюме Глобализация «по-американски» достигла естественных пределов, и основными бенефициарами мирового развития становятся Китай и Азия в целом. Мир, где растёт неомеркантилизм, протекционизм, регионализация, отходит на сто лет назад, к чему-то похожему на ситуацию перед Первой мировой войной.

С утверждением в начале 1990-х гг. глобального лидерства Соединенных Штатов основной идеей американских элит стала глобализация, а философско-идеологическими течениями – неоконсерватизм, выражавшийся в использовании военного и экономического превосходства для достижения глобальной гегемонии, а также неолиберализм, передавший в руки корпораций и финансовых институтов рычаги управления мировыми рынками, производственными мощностями и трансграничной торговлей. На территории самих США сформировалась постиндустриальная экономика, в основе которой – сферы финансов, информационных технологий и услуг, а также контроль над передовыми технологиями и интеллектуальной собственностью. Промышленное же производство выведено в развивающиеся страны с дешевыми трудовыми ресурсами и сырьем.

Глобализация и повсеместная передача функций государства и даже части суверенитета транснациональным корпорациям и олигополиям на протяжении двух десятков лет определяли тренды в мировой экономике и политике, создавали новый миропорядок, в котором выросла роль потоков капитала, товаров, услуг и информации, а главное – упрочились глобальные институты управления в сфере финансов и права. Но отсутствие серьезных политических вызовов гегемонии США, экономическая глобализация и финансиализация рынков привели к тому, что геополитика превратилась в геоэкономику, а в глобальном управлении жесткая конструкция «сверхдержава-сателлиты-периферия-соперники» уступила место прямому и косвенному воздействию мировых институтов, таких как МВФ, Всемирный банк, ВТО, ФРС США, Валютный стабилизационный фонд Казначейства США, Банк международных расчетов и пр.

Сверхвысокая концентрация мирового производства и трудовых ресурсов в Юго-Восточной Азии и накопление там материальных ценностей, технологий и финансовых резервов привели к тому, что Китай стал претендовать на полноправное участие в управлении мировой экономикой. А Соединенные Штаты столкнулись с растущим дефицитом торгового баланса (566 млрд долл. по итогам 2017 г.) и ростом госдолга до 21 триллиона.

Мягкая сила Америки и привлекательность союза с США обесценились либерализмом мировой торговли, транснационализмом финансовых элит и появлением групп наднациональных акторов из числа крупнейших корпораций, инвестиционных фондов и банков, а также новыми направлениями движения капитала и ресурсов.

Экономист Дэни Родрик ввел понятие «парадокс глобализации» (Globalization Paradox), смысл которого заключается в конфликте между демократией, экономической глобализацией и суверенитетом государств. Родрик утверждает, что невозможно сосуществование этих трех принципов на уровне национального государства. Рано или поздно придется чем-то пожертвовать. Поскольку демократия и суверенитет для США священны, то для разрешения этого парадокса в жертву должна быть принесена глобализация. А Китай, судя по всему, пожертвует демократией.

В сложившейся ситуации, чтобы сохранить превосходство, Соединенным Штатам приходится полагаться уже не на мягкую силу, а на жесткую с элементами военного давления и протекционизма, который нужен, чтобы затормозить теряющие управляемость геоэкономические процессы и глобализацию, способствующую возвышению Китая. Логичным выглядит смена политики США и принципиально иной лидер и иная идеология, например, объединяющая доктрину Джеймса Монро («Америка для американцев») и идею Ганса Моргентау о том, что в основе внешней политики должны лежать национальные интересы, а вооруженные силы и угроза их использования являются важнейшим ресурсом в международных отношениях.

Наиболее близкими к вышеперечисленным оказались идеи Дональда Трампа – комбинация политики, экономики, идеологии консервативного англосаксонского мессианства и превосходства Америки над всем миром, что уже окрестили «трампономикой». Успех не предопределен. Международные партнеры быстро превращаются в соперников, а внутриполитические силы США пока невозможно сложить в единый вектор: слишком очевиден раскол элиты после выборов 2016 года.

Экономическая программа администрации Дональда Трампа

В основе экономической программы Трампа лежит фискальная рефляция – набор мер, направленных на увеличение национального производства внутри страны посредством государственного стимулирования экономики на базе новой бюджетной (фискальной) политики, более известной как «налоговая реформа Трампа». Предполагается также проведение умеренной денежно-кредитной (монетарной) политики ФРС и сокращение дефицита торгового баланса.

Чтобы выдержать глобальную конкуренцию в новых условиях, необходимо укрепить собственную мощь и лишить соперников преимуществ, приобретенных благодаря глобализации. Необходимо сохранить контроль над технологиями и интеллектуальной собственностью и сосредоточить на своей территории промышленность и производственные цепочки, капиталы и ресурсы, включая базовые – энергетические и сырьевые.

Рост валового национального дохода, улучшение платежного баланса, увеличение занятости населения и оказание давления на конкурентов могут быть поддержаны протекционистской внешнеторговой политикой, таможенными и техническими барьерами и ограничением импорта. Протекционизм не имеет смысла, если в стране нет собственного производства, достаточного хотя бы для удовлетворения внутренних потребностей, и промышленных мощностей, которые необходимо защищать, вводя ограничения на ввоз импортной продукции. Поэтому «трампономика» подразумевает проведение определенной промышленной политики, хотя промышленность США, включая топливно-энергетический комплекс, производит лишь 21% ВВП. Для сравнения: сфера услуг – 78%.

В качестве инструментов предложено увеличение государственных расходов и инвестиции в инфраструктуру общим объемом 1 трлн, а также фискальная реформа, оцениваемая в 4,4 трлн долларов. Первоначально предполагалось также снижение налогов на доходы населения и ставки налога на корпоративную прибыль для производителей с 35% до 20%, но по факту в декабре 2017 г. Конгресс одобрил уменьшение налога на прибыль корпораций с 35% до 21%, утвердил налоговые вычеты на капитальные затраты, а также снижение налогов при возвращении в США доходов от деятельности за рубежом с 35% до 15,5% для наличных средств и до 8% – для безналичных. Налоговая реформа предоставит компаниям возможность одномоментной полной амортизации капитального оборудования, чтобы стимулировать наращивание инвестиционной активности и вложения в основной капитал. Снижены налоги для некоторых групп физических лиц, сокращена категория граждан, на которых будет распространяться 40-процентный налог на наследство, большое число налогоплательщиков освобождено от уплаты так называемого минимального альтернативного налога.

После кризиса 2007–2008 гг. доходы домохозяйств практически не росли, а у определенных категорий населения даже снижались. В 2009 г. 109 млн американских граждан оказались безработными или перешли на неполную занятость. Средний класс с начала 1970-х гг. сократился с 62% до 43% к 2016 г. (оценка Market Watch и Financial Times). Американское Бюро статистики труда отмечает, что «доминирующие отрасли промышленности, в которых неплохие зарплаты были даже у людей без высшего образования, вытесняются работой в сфере услуг, где большинство рабочих мест низкооплачиваемые».

Таким образом, реформа может увеличить совокупный спрос, а следовательно, и экономический результат двумя способами. Во-первых, у домохозяйств останется в распоряжении больше дохода после налогообложения, и часть дополнительных средств повысит спрос на товары и услуги. Во-вторых, разрешая компаниям до 2022 г. сразу вычитать новые инвестиции из финансового результата, налоговое законодательство стимулирует увеличение краткосрочных инвестиций, что поддерживает совокупный спрос в экономике, но уже со стороны юридических лиц.

Увеличение объемов эмиссии казначейских облигаций, необходимых для покрытия дефицита бюджета из-за выпадающих доходов, уже к концу 2019 г. может привести к тому, что процентные ставки выйдут на уровни, препятствующие инвестициям. Поэтому налоговые меры ограничены по срокам. После 2025 г. правительство, согласно прогнозам, сократит дефицит федерального бюджета и снизит процентные ставки, что вновь стимулирует инвестиции, поскольку к этому моменту положительные эффекты для промышленного производства будут исчерпаны.

Так как в американской экономике сейчас практически обеспечена полная занятость, влияние фискального стимулирования на расширение спроса будет меньше. Следует ожидать дополнительных стимулов для создания новых технологий, автоматизации производств и повышения производительности. Доля обрабатывающей промышленности составляет сейчас 11,7% ВВП, но должна увеличиться. Для стимулирования производства внутри страны также планируется введение разнообразных протекционистских мер, включая пошлины на импорт широких категорий товаров из основных стран-партнеров США. Под эти меры попадут не только металлы, но и продукция с высокой добавочной стоимостью: автомобили, электроника, бытовая техника.

Бюджетный дефицит

Экономическая политика, основанная на фискальной рефляции, имеет и оборотную сторону. В ближайшие несколько лет рост ВВП и расширение налоговой базы не компенсируют выпадающие бюджетные доходы из-за сокращения номинальных налоговых ставок, а инфраструктурные проекты имеют длительный срок окупаемости. Все это неизбежно приведет к сокращению федеральных доходов и росту дефицита федерального бюджета, а также повышению государственного долга почти на 11 трлн до 2027 года.

В настоящее время государственный долг достиг отметки в 105% ВВП, а к 2020 г. соотношение долга к ВВП может составить 110%, несмотря на планируемые темпы роста экономики в 3–3,5% в год. Согласно расчетам Объединенного налогового комитета, чистый убыток от принятия программы за десять лет составит 1,414 трлн долларов. По оценкам Бюджетного управления Конгресса и Комитета по финансам Сената, налоговая реформа приведет к дополнительному дефициту бюджета в 1,441 трлн и к снижению доходов на 1,633 трлн долларов. С другой стороны, доходы налогоплательщиков могут вырасти в среднем на 8%, что увеличит налоговую базу. В результате правительство может получить 566 млрд дополнительных доходов от налоговых поступлений физических лиц и 683 млрд доходов по налогу на заработную плату.

Если корпоративные налоги продолжат снижаться на динамической основе, то реформа будет стимулировать прирост инвестиций и предоставит предприятиям возможность делать вычеты на больший объем капитальных вложений. Таким образом, согласно прогнозу Фонда налоговых исследований (Tax Foundation), американские компании смогут в первые годы реформы сэкономить 1,2 трлн, а затем до 2025 г. – еще 1,3 трлн долларов. Если реформа Трампа пройдет по плану, то снижение налоговой нагрузки на инвестиции и труд, по оценкам экспертов Конгресса, даст дополнительные 9% к приросту ВВП в долгосрочной перспективе.

У американского «импортозамещения» есть хороший потенциал, поскольку при численности населения свыше 320 млн внутренний потребительский рынок огромен. Но большинство американских производителей зависят от импортных компонентов и комплектующих, а 95% всей одежды и обуви производится за границей. Поэтому меры по возврату промышленности в Америку, где труд дороже, а налоги выше, или введение пошлин на импорт вызовут повышение цен на продукцию, произведенную в Соединенных Штатах с использованием импортных материалов, и скажутся на уровне инфляции. Могут пострадать текстильная, химическая и автомобильная промышленность. Сложности возникнут у перерабатывающих компаний и даже в сфере юридических и финансовых трансграничных услуг. Рост инфляции приведет и к повышению процентных ставок, а значит, вырастет стоимость денег и ставки по кредитам.

Для сокращения бюджетной нагрузки предложены такие меры, как дерегулирование экономики и сворачивание реформы здравоохранения, инициированной Бараком Обамой. Правда, быстро сократить расходы на здравоохранение не получится, поскольку это затрагивает широкие слои избирателей и медицинские услуги, то есть внутренний рынок, вносящий свой вклад в ВВП. Скорее всего, администрация Трампа будет стремиться сократить расходы на науку и образование, а также другие социальные расходы. При Обаме социальные расходы бюджета достигли 66%, а в середине ХХ века этот уровень был порядка 15%. Такой «социализм» в стране, считавшейся весь прошлый век оплотом капитализма, создает очень высокие риски для экономики в перспективе.

Для стимулирования инвестиционного кредитования взят курс на отмену закона Додда-Франка, который существенно ограничил деятельность коммерческих банков после кризиса 2008 года. Также важно учитывать, что 70% ВВП США создается внутренним потреблением, а население закредитовано: общая сумма личных долгов американцев (total personal debt) составляет 18,91 трлн долларов, или 95% ВВП. Доля экономически активного населения составляет сейчас 62,9% от общей численности, или 159,7 млн человек. Поэтому логично при создании новых рабочих мест и повышении общего уровня жизни руководствоваться исключительно интересами собственных граждан. Например, переводить на постоянную занятость тех, кто работает по временным контрактам, а также ограничивать вовлеченность в экономику мигрантов, готовых работать за меньшее вознаграждение, чем коренные американцы. В последний год президентства Обамы число легальных и нелегальных трудовых мигрантов оценивалось в 27 млн человек.

Первоочередные цели «трампономики» – развитие внутреннего производства и рынка труда, а также возврат ушедшего в офшоры капитала. Администрация собирается добиваться этого посредством новой фискальной политики и инвестиций в инфраструктуру, но этого может оказаться недостаточно. Необходимо устранять дисбалансы в международной торговле. Именно поэтому обсуждается пересмотр торговых соглашений, таких как ВТО и НАФТА. Частью курса становится навязывание союзникам и сателлитам тех или иных решений, например, ограничение сотрудничества с государствами, упомянутыми в законе «О противодействии противникам Америки посредством санкций», в чувствительных для них сферах.

В большинстве государств американские товары облагаются НДС, а в США, за исключением налога с продаж в некоторых штатах, НДС на импортные товары отсутствует. Предполагается, что Соединенные Штаты ответят на дисбаланс постепенным введением новых пошлин на импорт, а также асимметричным налогообложением своих экспортеров и импортеров, чтобы разница в налоговых ставках сводила на нет основные преимущества стран-партнеров, если те вдруг решат демпинговать или осуществлять конкурентные девальвации национальных валют.

Поддержка энергетики и базовых отраслей

Экономика США хорошо обеспечена собственными природными ресурсами, поэтому ближайшей целью становится поддержка базовых отраслей, таких как энергетика, нефтегазовый и горно-металлургический комплекс, транспортное и тяжелое машиностроение. Именно для этих отраслей планируется введение защитных мер и таможенных тарифов. Вашингтон постепенно активизирует протекционистский дискурс, а сам Трамп объявил о введении пошлин на импорт стали и алюминия, на товары из Китая на общую сумму 60 млрд и на произведенные в Европе автомобили.

Отдельной темой экономической программы является энергетическая политика и энергобезопасность. Соединенные Штаты являются крупнейшим потребителем энергоресурсов в мире. На их долю приходится 25% мирового потребления электроэнергии, что соответствует весу экономики в мировом ВВП. Ежедневно потребляется 19,7 млн баррелей нефти, объем собственного производства нефти вышел в марте 2018 г. на уровень 10,3 млн баррелей, но все равно это лишь 52% потребления, оставшиеся 48% необходимо импортировать. Такое соотношение приходится учитывать в тарифной политике: 68% ввозимой нефти избавлены от пошлин. Но в будущем, если США смогут самостоятельно обеспечить три четверти потребности в нефти и нефтепродуктах, вероятно введение импортной пошлины на нефть. Соответствующие соглашения с соседями в рамках НАФТА будут пересмотрены. Предложения по снижению налога на прибыль и введению пошлин стимулируют переработку нефти и газа на предприятиях внутри страны, что вызовет увеличение внутреннего спроса на углеводородное сырье и рост экспорта продуктов переработки.

Намного лучше дела в газовой сфере. «Сланцевая революция» коснулась не только нефти, но и газа. Начиная с 2009 г. Соединенные Штаты стали крупнейшим в мире производителем природного газа, вытеснив Россию на второе место, поскольку производство сланцевого газа привело к общему увеличению добычи. При этом резервы доказанных запасов газа сопоставимы с Саудовской Аравией, но отстают от России в 5,5 раз и в 3,7 раз от Ирана. Управление энергетической информации США – независимое агентство в составе федеральной статистической системы – рассчитывает, что сланцевый газ поможет стране не только удовлетворить энергетические потребности, но и стать одним из ведущих экспортеров сжиженного природного газа (СПГ). По мере совершенствования технологий сжижения будет происходить и глобализация газового рынка, что открывает экспортные перспективы. Сейчас идет оценка потребности в трубопроводах, газохранилищах, терминалах и танкерах для экспорта СПГ. Параллельно строятся еще четыре завода по сжижению природного газа.

В прогнозе, подготовленном EIA, говорится, что Соединенные Штаты будут чистым экспортером природного газа со второго квартала 2018 г. и каждый месяц 2019 г., поскольку трубопроводный экспорт в Мексику продолжает расти вместе с экспортным потенциалом СПГ. Впереди борьба за рынки Европы и Азии с задействованием экономических и военно-политических рычагов. Китаю, например, предложено увеличить объемы покупки американского СПГ, чтобы сократить дисбаланс в двусторонней торговле.

Инфраструктурный план Трампа

В первоначальных планах команды Трампа обозначены намерения выделить на развитие инфраструктуры 1 трлн долларов, но Конгресс не поддержал предложенный уровень финансирования из федерального бюджета, приняв во внимание увеличение дефицита в результате налогового плана и расходов на национальную оборону. В итоге Конгрессу предложен план мер для стимулирования инвестиций в инфраструктуру на 1,5 трлн, из них на федеральный бюджет придется только 200 млрд долларов, а остальные средства должны прийти в виде частных инвестиций или из местных бюджетов. Решение о выделении 200 млрд из федерального бюджета скорее всего будет принято, но в отношении остальных средств остается больше вопросов, чем ответов. Конгрессмены, и в первую очередь демократы, вряд ли поддержат план нефедерального финансирования из средств штатов и муниципалитетов, а частные инвесторы не в состоянии взять на себя триллионные расходы на инфраструктуру.

Долгосрочные цели и национальные интересы

В Стратегии национальной безопасности, принятой в декабре 2017 г., обозначены четыре национальных интереса:

Защита территории страны.

Содействие процветанию Америки.

Сохранение мира с помощью силы.

Усиление влияния США в мире.

Соединенные Штаты планируют достичь энергетической независимости к 2025 г. и сконцентрировать на своей территории не только научно-исследовательские центры и структуры по разработке новых технологий, но и производства, где инновации будут внедряться и превращаться в базовые технологии нового промышленного уклада.

Чтобы сделать собственную экономику неуязвимой для внешних угроз, сохранить лидерство и притормозить конкурентов и соперников, США попытаются создать на своей территории своеобразную автаркию. Там предполагается обеспечить рост национального благосостояния, концентрацию капитала, ресурсов и производственных мощностей, чтобы удовлетворить внутренние потребности в настоящем и не зависеть от импорта товаров или сырья, особенно критически значимых, в будущем. Полиотраслевая структура экономики, установленные вокруг границы и барьеры, высокий уровень развития технологий, финансовая и военно-политическая независимость, система стимулирования внутреннего спроса и стратегия выхода на внешние рынки – все эти меры помогут в будущем не опасаться воздействий извне, региональных кризисов и препятствий со стороны третьих стран. Этим целям служит и резкое увеличение расходов на национальную оборону, и поддержка военно-промышленного комплекса. Приоритетной целью промышленной политики становится «поддержка создания динамичного внутреннего обрабатывающего сектора».

«Трампономика» обеспечит условия для «возвращения ключевых для национальной безопасности отраслей на американскую территорию». Одновременно с этим внешняя политика фактически ориентирована на создание очагов напряженности в различных регионах мира, чтобы расширять объемы поставок американских вооружений и военного оборудования. Таким образом, концепция Трампа «мир через силу» будет содействовать мобилизации промышленности и трансформации экономики для перехода на новый технологический уровень.

Итоги первого года «трампономики»

Экономическая статистика за 2017 г. свидетельствует, что в первый год президентства Трампа состояние американской экономики улучшилось. Позитивная динамика реального ВВП подтвердила положительный эффект от роста личных расходов на потребление, экспорта, инвестиций в коммерческую недвижимость и в основной капитал, местных расходов и расходов федерального правительства, что отчасти компенсировало сокращение инвестиций в материально-производственные запасы.

Показатель внутреннего спроса подскочил на 4,6%, и рост самый быстрый за три года. Потребительские расходы, на которые приходится более двух третей экономической активности, выросли на 3,8% в четвертом квартале, и это также самый высокий показатель с четвертого квартала 2014 года. Активный внутренний спрос поддерживается ожиданиями пролонгированного положительного эффекта от снижения налогов.

Также росту благосостояния домашних хозяйств помог подъем стоимости акций на фондовом рынке, рост цен на недвижимость и заработной платы. Компании начали конкурировать за квалифицированных рабочих, а некоторые штаты повысили минимальную заработную плату. Возросший потребительский спрос был во многом удовлетворен импортом, увеличившимся на 13,9% в четвертом квартале 2017 г., и этот рост самый внушительный с третьего квартала 2010 г., он компенсировал увеличение американского экспорта, которому способствовала слабость доллара. В 2017 г. экономика стала более диверсифицированной, что уменьшило ее зависимость от состояния конкретных отраслей. Активная политика ФРС стабилизировала банковскую сферу, что в сочетании с низкой волатильностью финансовых рынков способствовало росту кредитования, в том числе и ипотечного.

Согласно информации, представленной в «Бежевой книге» ФРС, экономическая активность росла умеренными и средними темпами, но квартальный подъем экономики в 3% казался совершенно невероятным в момент вступления Трампа в должность президента. Точки роста концентрировались в сфере потребительских расходов и инвестиций в расширение предпринимательской деятельности. Инвестиции компаний в оборудование выросли на 11,4%, самый высокий показатель с третьего квартала 2014 года. Текущие темпы роста ВВП также поддерживаются слабым долларом, рынком нефти и укреплением мировой экономики, что стимулирует экспорт.

Безработица заметно снижается даже среди чернокожих и латиноамериканцев – она сейчас на самом низком уровне за последние 40 лет. Рабочие места появляются в так называемом «ржавом поясе Америки». Оживление там производства, строительства и горнодобывающих отраслей привело к тому, что количество рабочих мест за год увеличилось почти на полмиллиона. Один только план компании Apple предусматривает рост прибыли на территории страны на 250 млн долларов, создание 20 тыс. рабочих мест и открытие нового бизнес-кампуса. Таким образом, Apple заплатит 38 млрд налогов. После десятилетней работы за пределами Америки промышленные компании вновь создают на родине рабочие места. Свежий опрос Квиннипэкского университета (Quinnipiac) показывает, что после первого года президентства Трампа 70% американцев оценивают состояние экономики как хорошее, и это самый высокий показатель за последние 17 лет.

Согласно данным Исследовательского института ADP (Automatic Data Processing Research Institute), с началом 2018 г. позитивные тенденции укрепились. Число рабочих мест увеличилось в большей мере, чем прогнозировалось. Данные указывают на переход от временных рабочих мест там, где они были, к постоянному найму, а также на растущий спрос на опытных работников. На рынке труда востребована молодежь, и это отличает США в лучшую сторону от остальных развитых стран, особенно учитывая ситуацию с занятостью среди молодежи в Евросоюзе. Агентство Moody's, опираясь на данные ADP, делает вывод, что «2018 г. будет восьмым годом подряд, когда экономика создает более 2 млн рабочих мест». По оценкам Bloomberg Economics, уровень безработицы упадет ниже 4% в течение первых месяцев 2018 года.

Новый глава ФРС Джером Пауэлл в Резюме экономических прогнозов ФРС (Fed’s Summary of Economic Projections), опубликованном 21 марта вместе с заявлением Федерального комитета по операциям на открытом рынке (FOMC), сообщил, что рост экономики будет в основном обусловлен «значимым возрастающим спросом от фискальных изменений», что, скорее всего, отразится в более позитивных оценках ВВП в краткосрочной перспективе.

Импорт тормозит экономический рост США

Внутренний валовой продукт Соединенных Штатов в 2017 г. вырос на 2,6% в годовом исчислении, при этом показатели четвертого квартала ухудшились по сравнению с третьим кварталом, несмотря на увеличение расходов населения на личное потребление в конце года. Дело в том, что рост доходов граждан и их потребительской активности приводит к увеличению объемов импорта. Импорт, который вычитается из роста ВВП, показал максимальные темпы прироста за последние семь лет. В 2017 г. США импортировали товаров и услуг на 2,895 трлн при экспорте в 2,329 трлн, а общий дефицит торгового баланса составил 566 млрд долларов.

Рост импорта вслед за ускорением экономики подчеркивает проблемы, с которыми сталкивается администрация Трампа в стремлении увеличить годовой прирост ВВП до 3%. Дисбаланс в торговле в пользу импорта «срезал» 1,13% от роста ВВП в конце 2017 года. Статистика свидетельствует, что инвестиции в товарные запасы также сдерживали рост ВВП в четвертом квартале, вычитая 0,67% из объема производства после увеличения на 0,79% объема производства в предыдущем периоде. С ростом потребительских расходов выросла инфляция. Базовый индекс потребительских цен (Core CPI), то есть индекс цен на личные потребительские расходы (PCE) за исключением продовольствия и энергии, вырос на 1,9% за год.

Потребительские товары и автомобили – основные факторы торгового дефицита. В 2017 г. Соединенные Штаты импортировали лекарства, телевизоры, одежду и другие предметы домашнего пользования на 602 млрд, а экспортировали потребительских товаров только на 198 млрд долларов. Дисбаланс прибавил 404 млрд к дефициту торговли. США импортировали автомобилей и запчастей на 359 млрд, а экспортировали только на 158 млрд долларов. Это добавило еще 201 млрд к дефициту. Поскольку текущие возможности импортозамещения упираются в существующие производственные мощности, быстро сократить объемы импорта можно лишь с помощью заградительных пошлин, установления таможенных барьеров и новых технологических требований.

Основным соперником при такой постановке целей является «всемирная фабрика» – Китай, который обвиняется в том, что «ворует американские технологии и использует “нечестные” приемы в торговле». Картина по самым проблемным торговым партнерам США по итогам 2017 г. выглядит так: с Китаем дефицит составляет 375 млрд при объеме торговли в 636 млрд долларов; с Мексикой – 71 млрд и 557 млрд соответственно; с Японией – 69 млрд и 204 млрд; с Германией – 65 млрд и 171 млрд долларов. Высокая доля импорта в структуре внутреннего потребления и растущий ежегодно дефицит торгового баланса создают угрозы для устойчивого роста экономики. Постоянный торговый дефицит наносит ущерб экономике Соединенных Штатов, поскольку он финансируется за счет долга. США могут покупать больше, чем производят, так как берут на это деньги в долг у своих торговых партнеров.

Вторая проблема, связанная с дефицитом торгового баланса, – снижение конкурентоспособности американской экономики. Закупая товары за рубежом в течение длительного времени, компании утрачивают опыт и производственные мощности, а значит и рабочие места, и конкурентоспособность. Именно поэтому следует ожидать активизации протекционистской риторики и политики. Весьма вероятно, что для обоснования новых тарифов администрация будет опираться на малоиспользуемый раздел Закона о торговле 1962 г., позволяющий ограничивать импорт по соображениям национальной безопасности. Это увеличит риск полномасштабных торговых конфликтов.

Стальной сектор получит большую выгоду от новых импортных тарифов, поскольку в черной металлургии американские мощности больше. Но США по-прежнему зависят от импорта алюминия, поэтому в цветной металлургии политика будет более гибкой. Американские производители алюминия не смогут быстро нарастить внутреннее производство, которое к тому же зависит от стоимости электроэнергии. Вместо этого они, скорее всего, предпочтут сосредоточиться на снижении затрат и улучшении технологий производства.

От новых тарифов на сталь и алюминий пострадают производители металла в Канаде, России, Бразилии, Мексике и Китае, то есть в странах, являющихся основными импортерами стали и алюминия в США. Но все же глобальный эффект будет зависеть в большей степени от динамики биржевых цен на оба металла, поскольку Соединенные Штаты остаются крупнейшим импортером и игроком на биржевом рынке. Введение тарифов или квот повысит издержки производства в машиностроении. Американские автопроизводители уже выражают беспокойство, что цены на сталь и алюминий подскочат. Это может привести к сокращению доходов автопрома и подтолкнуть цены на транспортные средства, что снизит спрос на автомобили. Статистика показывает, что рост в автомобильной промышленности в начале 2018 г. начал замедляться, а ряд производств переживает краткосрочный спад. Ответом администрации будет введение тарифов на импортные автомобили.

Начало эпохи торговых войн

2 марта 2018 г. на своей странице в Twitter Дональд Трамп написал, что «торговые войны – это благо, и в них легко побеждать». Одним из постулатов «трампономики» является признание факта, что на глобальном рынке у США не партнеры, с которыми нужно сотрудничать, а соперники, с которыми придется конкурировать. Для мировой торговли, оцениваемой в 55% глобального ВВП, и для многосторонних торговых договоров такое отношение будет иметь негативные последствия.

Больше всего пострадают от торговой войны страны, у которых экспорт в Америку товаров с добавленной стоимостью высок в процентном отношении к ВВП, есть существенная доля обрабатывающей промышленности в национальном производстве и большой профицит в торговле с Соединенными Штатами. В абсолютном выражении на Китай приходится около половины всего американского дефицита, за ним следуют Япония, Германия и Мексика. Судя по торговой статистике, от протекционистской политики Трампа пострадают Канада, Бразилия, Южная Корея, Турция и Россия.

Торговая война отрицательно скажется и на экономике США. Агентство Moody’s в одном из анализов потенциальной торговой войны прогнозировало, что введение 45-процентного таможенного тарифа на импорт из Китая и 35-процентного на импорт из Мексики вызовет 15-процентное удорожание импорта в целом, что приведет к общему повышению цен в стране через полтора года примерно на 3 процента. На пике эффекта от повышения тарифов американский экспорт в реальном выражении сократится на 85 млрд долларов.

Трансатлантические, китайско-американские и японо-американские торговые войны могут стать реальностью. Сокращение дефицита в торговле с Китаем многим видится основной целью торговой войны Трампа. По данным Министерства торговли США, совокупный торговый дефицит страны составил в 2017 г. 811 млрд долларов, из которых 46% в относительном выражении пришлось на торговлю с КНР. Но меры против китайской «экономической агрессии» имеют и другую цель – торможение перехода Китая к Индустрии 4.0.

Вводя тарифы на сталь и алюминий, Вашингтон пойдет вразрез со своими обязательствами не только в рамках ВТО, но и НАФТА, и нарушит цепочки создания стоимости, которые выстраивались на протяжении многих лет. Вводить тарифы и создавать барьеры проще, чем рассматривать вопросы в органах по урегулированию споров ВТО, тем более что сами Соединенные Штаты сделали много для того, чтобы ослабить эту организацию. Некоторые представители стран – торговых партнеров США считают, что, если экспорт упадет, то на рынке в среднесрочной или долгосрочной перспективе может возникнуть перенасыщение, что приведет к серьезному экономическому кризису. Тарифы, как правило, бьют по производственным секторам, а промпроизводство составляет 80% всей международной торговли, но в самих Соединенных Штатах составляет сейчас всего 12% от ВВП. В этом отношении они находятся в более выигрышной ситуации, чем Китай, Япония или Германия.

Развивающиеся страны в совокупности больше всех проиграют от торговой войны, так как замедление международной торговли имеет наибольшее воздействие на экспорт и промышленное производство именно их.

Перспективы протекционизма

При всей жесткости риторики Дональда Трампа риски полномасштабной торговой войны пока невелики. Председатель ФРС Джером Пауэлл сказал по итогам заседания Комитета по открытым рынкам, что ФРС не меняет оценку экономических перспектив после объявления президентом торговых тарифов на сталь и алюминий и мер в отношении китайских товаров. Главный риск для мировой экономики сейчас представляет разворот кредитного цикла и денежного предложения со стороны ФРС и ведущих центробанков мира. Американская экономика связана с экономиками других стран через сложную цепочку поставок сырья и товаров, а также взаимных инвестиций. Прямые инвестиции в Китай, сделанные американским бизнесом, в пять раз превышают инвестиции КНР в Америке. Народный Банк Китая входит в число крупнейших держателей казначейских облигаций США. Учитывая финансовую взаимосвязь экономик, можно сделать вывод, что торговая война будет контрпродуктивной. Скорее всего, администрация Трампа станет давить на Китай, вынуждая его покупать больше американских товаров и услуг. Европа является относительно закрытой экономикой и, таким образом, в определенной степени защищена от глобальных торговых войн.

Введение импортных тарифов на сталь и алюминий даст Соединенным Штатам незначительный эффект, поскольку на эти товарные группы приходится только 2% импорта, а в сталелитейной/алюминиевой промышленности занято всего 146 тыс. человек (менее 0,1% от общей занятости). Угроза валютной войны также будет сдерживать протекционистские инициативы, так как это ударит не только по торговле, но и по мировому финансовому рынку, где американские фонды и банки играют ведущую роль. Тарифы могут ускорить инфляцию, что приведет к повышению ставок по кредитам и может замедлить экономический рост.

Вероятнее всего, администрация Трампа пока ограничится в тарифной политике уже объявленными мерами, сосредоточится на инициативах по возведению нетарифных барьеров и на операциях на финансовом рынке, сокращая предложение долларов для внешней торговли. Монетарные меры потенциально более разрушительны для мировой торговли и более предпочтительны для сдерживания конкурентов и противников Америки. Контроль над собственными технологиями, которые одновременно являются и мировыми, и установление технологических барьеров со стороны США в отношении продукции из стран – торговых партнеров дадут больший выигрыш, чем импортные тарифы на сталь и алюминий. Соединенные Штаты могут сосредоточиться на сфере услуг. В 2017 г. они экспортировали услуг на 778 млрд, а импортировали только на 534 млрд долларов. Услуги составляют 23% мировой торговли, и в этой сфере американцы конкурентоспособны, что помогает компенсировать дефицит в торговле потребительскими товарами.

Сокращение баланса ФРС США на сумму 600 млрд способно в силу эффекта денежного мультипликатора сократить денежное предложение для внешнего финансового рынка на 3 трлн долларов. Повышение ставок поможет привлечь триллионы долларов, необходимых для финансирования дефицита бюджета, так как сделает американский рынок облигаций привлекательным на фоне нулевых и отрицательных ставок в Китае и в Японии, но одновременно может обрушить долговые рынки по всему миру и вызвать финансовый кризис за пределами Соединенных Штатов. Иностранцы владеют 42% всех казначейских облигаций США, но китайские и японские инвесторы и банки в последние месяцы продают бумаги.

Выводы и ожидания

На долю США в 2017 г. приходилось 24,3% мирового ВВП, а в 2000 г. эта доля составляла почти треть – 32,5%. За 17 лет произошло снижение на четверть. Это очень много и очень серьезно. Второе место сейчас занимает единственный претендент на гегемонию в обозримом будущем – Китай с долей в 14,8 процента. При сохранении текущих темпов роста Китай обгонит Америку по размеру номинального ВВП уже в следующем десятилетии.

Глобализация «по-американски» достигла естественных пределов, и теперь основными бенефициарами мирового развития становятся Китай и Азия в целом. В мире растет неомеркантилизм, протекционизм, регионализация – он потихоньку возвращается к ситуации, напоминающей десятилетие перед Первой мировой войной. Соединенным Штатам сейчас все больше придется полагаться на военную силу и на 700 военных баз и опорных пунктов, расположенных по всему миру. Глобализация будет остановлена серией военных и торговых конфликтов в различных частях планеты. Борьба за энергоресурсы также провоцирует конфликты на региональном и глобальном уровне. Упор на военную составляющую в Стратегии национальной безопасности говорит о том, что у Америки почти нет времени, чтобы решить возникающие проблемы и ответить на вызовы привычными с начала XXI века экономическими путями.

Поддержание влияния с помощью мягкой силы и покупки лояльности союзников становится очень дорогим и ведет к перенапряжению. Америка будет стремиться «отгородиться» от мира и накопить силы на своей территории для нового рывка и для сохранения превосходства в будущем, а заодно создать условия для обеспечения лидерства в новом технологическом укладе и Индустрии 4.0.

Проблема Соединенных Штатов в том, что в планах Трампа не предусматривается выделение денег на научные исследования в объемах, сопоставимых с эпохой холодной войны. Конкуренция с Китаем в инженерно-научной сфере скоро встанет на повестку дня, так же как сейчас актуальна конкуренция в торговле. США постараются получить максимальный выигрыш из нового глобального противостояния, если оно не зайдет слишком далеко и не обернется экзистенциальными рисками для всей человеческой цивилизации.

В обозримой перспективе возврат производства в Соединенные Штаты из развивающихся стран отрицательно скажется на мировой торговле и нанесет ущерб конкурентам. Американцы могут увеличить свою долю на мировых рынках, но возрастут расходы, в том числе и на национальную оборону. Главная задача для США сейчас – это поддержание военно-технологического лидерства. Часть расходов переложат на союзников и сателлитов.

Налоговая реформа будет иметь долгосрочное позитивное воздействие на экономику, но негативные последствия для американского бюджета. В целом меры, предложенные администрацией Трампа, помогут малому и среднему бизнесу, в основном ориентированному на внутренний рынок. Они подстегнут рост экономики через повышение платежеспособного спроса и увеличение инвестиций, но одновременно создадут значительный спрос на доллар и соответствующее давление на иностранные валюты, из которых средства будут конвертироваться в доллары в связи с массированной репатриацией офшорных прибылей, что усилит давление на ценные бумаги (в основном облигации), номинированные в этих валютах.

Данный текст представляет собой сокращенную версию Валдайской записки № 87, написанной по заказу Международного дискуссионного клуба «Валдай» и опубликованной в июне 2018 года. Другие Валдайские записки – http://ru.valdaiclub.com/a/valdai-papers/

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 27 августа 2018 > № 2714096 Александр Лосев

Главный русофоб Америки: каким был Джон Маккейн

Один из самых авторитетных республиканцев, герой Вьетнамской войны, "главный русофоб США" сенатор Джон Маккейн скончался на 82-м году жизни от рака мозга. РИА Новости вспоминает, чем он запомнился на родине и в России.

В пятницу, 24 августа, семья сенатора сообщила о решении прекратить лечение от опухоли мозга. "Развитие болезни и неумолимое влияние возраста выносят свой вердикт. Прошлым летом сенатор Маккейн поделился с американцами тем, о чем наша семья уже знала: у него злокачественная опухоль мозга и прогноз неблагоприятный. Джон прожил год, и это дольше, чем ожидали многие. С присущей ему силой духа он решил прекратить лечение", — говорится в заявлении семьи.

Год назад Маккейн не собирался сдаваться и продолжал химиотерапию. Однако болезнь стремительно прогрессировала. Почти все это время сенатор находился в своем доме в небольшом городе Корнвилл, штат Аризона.

Маккейн прожил богатую событиями, интересную жизнь. Для одних он останется героем, для других — противником. Нынешний президент США Дональд Трамп мог назвать Маккейна "дурачком". Но многие боготворили его за консерватизм и преданность армии.

Следуя по стопам отца, адмирала ВМС США Джона Сиднея Маккейна — старшего, будущий сенатор поступил в Военно-морскую академию. Учеба давалась ему непросто. За годы, проведенные в академии, он заработал репутацию тусовщика, его называли Белым Торнадо. Он гонял на спортивном автомобиле, встречался со стриптизершей по прозвищу Пламя Флориды и отпускал неуместные реплики в адрес начальства.

В зрелом возрасте Маккейн признался, что "напрасно тратил молодость и здоровье". Он был рекордсменом по выговорам за нарушение дисциплины и нежелание соблюдать устав военной академии. Сложно сказать, почему он так себя вел. Видимо, сказывался бунтарский характер южанина. Учеба была не по душе будущему ястребу, зато он преуспел в другом — был одним из лучших в секции бокса академии.

В июле 1968 года его отца назначили главнокомандующим Тихоокеанским флотом США, и он стал одной из ключевых персон Вьетнамской войны. Спустя несколько месяцев самолет Джона Маккейна был сбит над Ханоем, и сын адмирала ВМС США попал в плен.

Пилот, у которого были сломаны обе руки и нога, оказался в тюрьме Хоало (Ханой Хилтон). В годы войны она использовалась для содержания пленных военных летчиков.

Следующие пять лет оставили неизгладимый след в душе Маккейна. Сам он утверждал, что постоянно подвергался пыткам и был на пороге самоубийства, тогда как вьетнамская сторона говорила, что относилась к пленному бережно и помогла вылечиться от травм.

Спустя годы Маккейн признался, что выдал вьетконговцам список игроков футбольной команды из штата Висконсин, назвав их военнослужащими его военной части. Освободили его только в 1973 году, после подписания мирных соглашений.

Маккейн награжден медалями Серебряной и Бронзовой звезды, Пурпурным сердцем и Крестом за выдающиеся летные достижения. Но не для всех его героизм был очевиден. Тот же Трамп говорил: "Маккейн — герой, потому что он был в плену? Предпочитаю тех, кто не попадал в плен".

Недосягаемый Белый дом

Политическая карьера Маккейна ярче, чем военная. По крайней мере, в американской истории он запомнится именно как сенатор-республиканец, отстаивающий консервативные ценности и гегемонию США за рубежом. Маккейн дважды боролся за пост президента. И, по наблюдениям его соратников, искренне верил, что может стать главой Белого дома.

В 2000 году Маккейн участвовал в президентских праймериз от Республиканской партии и был головной болью для будущего президента Джорджа Буша — младшего. Сенатор даже победил в нескольких важных штатах. Однако в СМИ попал компромат о том, что у него есть незаконная дочь от афроамериканки. Это подействовало, особенно на религиозную часть республиканцев.

Не оправдалась тогда ставка и на иммигрантов. Маккейн последовательно выступал за открытие границ, защищал мексиканских трудяг и даже удочерил трехмесячную девочку из Бангладеш, назвав ее по-американски Бриджит. Но Бушу он все-таки проиграл, хотя и с минимальным отрывом. Победил более консервативный политик.

Через четыре года о Маккейне снова вспомнили. Идти второй раз против Буша он не захотел — Маккейн одобрял и проводимую Бушем неоконсервативную политику, и развязанные войны в Афганистане и Ираке. Лагерь демократов выставил сенатор Джон Керри — тоже, между прочим, ветеран Вьетнама — и предложил республиканцу Маккейну участвовать в выборах в связке с ним, как кандидат на пост вице-президента, но получил отказ. Маккейн сохранил верность Республиканской партии.

Его звездный час настал в 2008 году, когда он опять баллотировался в президенты. Шансов тогда было, пожалуй, больше. Многие аналитики были уверены в победе сенатора из Аризоны. Мало кто верил, что Барак Хусейн Обама станет первым в истории чернокожим хозяином Белого дома. Как и ожидалось, Маккейна поддержали консервативные штаты, однако этого было недостаточно. Пиком политической карьеры Маккейна так и остался сенат и комитет по вооруженным делам, возглавляемый им долгие годы.

"Главный русофоб Америки"

Нелюбовь республиканца к России носит принципиальный характер и не связана с сиюминутной политикой. Коллекции антироссийских заявлений сенатора позавидовали бы самые отъявленные русофобы. Он часто повторял фразу иконы американских консерваторов — президента Рональда Рейгана: "Мир через силу". По мнению Маккейна, "именно так Рейган выиграл холодную войну". Историки могут поспорить с этим, но любовь к 40-му президенту США многое определила в политических взглядах сенатора.

Маккейн искренне считал, что США и Россия никогда не будут друзьями. По его мнению, страны слишком разные и сотрудничество на равных невозможно. Маккейн много раз высказывался о политическом режиме и внешней политике Москвы. Казалось, он, как ветеран холодной войны, знает, о чем говорит.

Но так только казалось. В 2013 году он опубликовал статью на портале Pravda.ru, вызвав дикий хохот в российском медиапространстве. Дело в том, что Маккейн был уверен, что имеет дело с советской газетой "Правда", и считал этот сайт ведущим информационным ресурсом в России.

Были и другие забавные истории. Например, одним из величайших людей в истории он назвал не кого-нибудь, а господина Шеварднадзе. Совершенно понятно, за какие заслуги.

"Российское досье", последовавшее за президентскими выборами в 2016 году, открыло у Маккейна второе дыхание. Но ненадолго. Сенатор стал автором наиболее жесткого пакета антироссийских санкций и неоднократно выступал с обвинениями Москвы. Для него не было сомнений: Кремль вмешивался в выборы на стороне Трампа. Тем более что с главой Белого дома у него были старые счеты и взаимная антипатия.

Итак, Джон Маккейн ушел на 82-м году жизни. На родине он останется героем, участником Вьетнамской войны и защитником консервативных ценностей. Конечно, Маккейн был патриотом. Хотя патриотизм он понимал по-своему. Для либеральной части страны, для Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, он всегда был ретроградом, смотрящим назад. Для России — противником, но таким, которого можно уважать. Об этом, между прочим, говорил президент России Владимир Путин.

"На самом деле, он мне немножко даже симпатичен. Да-да, я не шучу. Он симпатичен мне своим патриотизмом, своей последовательностью в защите интересов своей страны", — признался глава государства и сравнил Маккейна с римским писателем и политиком Катоном Старшим, который все свои речи заканчивал одной печально известной фразой: "Карфаген должен быть разрушен".

"Люди с такими убеждениями, как у сенатора, которого вы упомянули, они живут еще в своем старом мире. Не хотят заглянуть в будущее, не хотят понять, как быстро меняется мир, не видят реальных угроз и не могут переступить через свое прошлое. Оно тащит их за собой назад", — добавил Путин. С этим тоже сложно не согласиться.

Как-то Маккейн, обращаясь к президенту России, написал: "Дорогой Влад, жди "арабскую весну" в своем районе". Позже он признался, что ему пришли сотни тысяч сообщений с критикой. Минуло семь лет, но ни арабская, ни какая-либо другая "весна" в Россию не пришла. Наверное, Маккейн и был патриотом Америки, а возможно, даже героем, но Россия так и осталась для него загадкой. Ее он не понял и не почувствовал.

Георгий Асатрян.

Импорт сырой нефти Южной Кореей из Ирана в июле снизился на 45,8% по сравнению с тем же периодом в предыдущем году после повторного введения санкций США, в то время как поставки из Казахстана, США и Мексики подскочили в качестве альтернативных источников.

В прошлом месяце Южная Корея импортировала 6,2 млн. баррелей сырой нефти из Ирана по сравнению с 11,44 млн. баррелей, свидетельствуют данные, опубликованные в четверг Ккорейской национальной нефтяной корпорацией. Это знаменует девятое последовательное снижение с ноября прошлого года, когда импорт из Ирана упал на 26,8% в годовом исчислении до 10,37 млн. баррелей, сообщает S&P Global Platts.

Однако июльский импорт вырос на 12,8% с 5,49 млн. баррелей в июне. За первые семь месяцев этого года импорт из Ирана упал на 36% в годовом исчислении до 56,2 млн. баррелей против 87,81 млн. баррелей за аналогичный период прошлого года.

В 2017 году импорт сырой нефти Южной Кореей из Ирана увеличился на 32,1% до 147,87 млн. баррелей. Ежемесячный импорт иранской нефти увеличился с января 2016 года, когда США и ЕС сняли санкции в отношении Ирана.

Южная Корея призвала США отказаться от санкций, чтобы продолжать покупать иранский газовый конденсат, заявив, что трудно найти альтернативные источники конденсата из-за ограниченных поставщиков. Около 70% иранской нефти, привезенной в Южную Корею, является конденсатом, и более половины конденсата, который импортирует Южная Корея из Ирана.

По словам должностного лица из Министерства торговли, промышленности и энергетики, Южная Корея провела два раунда консультаций с США в июне и июле.

Чтобы заполнить потерю иранских баррелей, южнокорейские импортеры увеличили поставки из Казахстана, США, Мексики и других поставщиков, не входящих в ОПЕК.

Трамп будет счастлив, если Путин и Си похоронят доллар

Если посмотреть прагматично на тот накал страстей, который характеризует попытки значительного сегмента американской элиты уничтожить политическую карьеру Дональда Трампа, то невольно возникает вопрос: а откуда такая эмоциональная заряженность? Откуда такое неуемное желание остановить Трампа любым способом, причем срочно и невзирая на то, каким будет ущерб для американской государственности, политической системы и международной репутации? Что, не было в Америке других президентов, которых часть элиты ненавидела? Были. Но (за исключением Кеннеди) против них не предпринималось каких-то уж совсем экстраординарных мер.

Если отбросить всю очевидную пропагандистскую шелуху и медийный бред, направленный на одурачивание наиболее доверчивой части американского электората (которая действительно может считать, что Трамп приведет медведя в ушанке в Белый дом), то остается только одна теория, идеально объясняющая усилия, предпринимаемые для его устранения. Собственно, СМИ, которые отрабатывают "медийное уничтожение" Дональда Трампа, даже особо ее не скрывают, все лежит на поверхности. Американского президента обвиняют в том, что он готовит "преднамеренное убийство" американского доллара, причем если раньше Трампа подозревали в том, что он идет на неоправданный риск, который может навредить американской валюте, то сейчас позиция изменилась: его обвиняют в осознанной подготовке преступления, а наиболее смелые авторы даже указывают на его сообщников: Владимира Путина и Си Цзиньпиня.

Колумнист агентства Рейтер пишет: "Американский изоляционизм приводит к сомнениям в статусе доллара в качестве мировой резервной валюты". При этом "американский изоляционизм" в данном случае просто эвфемизм для выражения "политика нынешнего президента США". Показательно, что одно из ведущих мейнстримных СМИ планеты говорит о рисках для американской валюты в тех же терминах, которые используют российские официальные лица, указывающие на то, что использование статуса доллара в качестве политического оружия неминуемо подорвет этот особый статус. Если даже очень сдержанное правительство Германии через министра иностранных дел Хайко Мааса уже заявляет о необходимости создания мировой финансовой инфраструктуры (включая аналоги SWIFT и МВФ), которые будут работать в обход американской финансовой системы (а значит, и доллара), то можно смело констатировать, что "процесс пошел".

Журнал "Форбс" идет еще дальше и публикует колонку Чарльза Уоллеса с интересным опорным месседжем: "Министр иностранных дел России высказался в том смысле, что страны, которые сталкиваются с санкциями, то есть Иран, Турция и Россия, могут начать использовать собственные валюты для международной торговли, намекая на то, что дни доллара в качестве международной резервной валюты могут быть сочтены. Скорее всего, никто не будет более счастлив по этому поводу, чем президент Дональд Трамп".

Логика этого обвинения основывается на словах и действиях самого Трампа. У него очень неортодоксальное (причем скорее правильное, чем нет) представление о международной торговле и отношениях между странами. Согласно его интерпретации реальности, в системе международной торговли есть только две категории стран: лузеры и победители. Лузеры — это те, кто покупают чужие товары и услуги в большем количестве, чем производят, и, соответственно, имеют отрицательный торговый баланс. Победители — это те, кто производит те самые товары и услуги, которые массово покупают лузеры. В рамках такого описания реальности США, Испания или Греция — это лузеры, а Китай, Германия или Россия — победители. Критики Трампа указывают на то, что для США такая система выгодна. И что расплачиваться с экспортерами "зелеными бумажками", которые Штаты могут печатать почти в неограниченных количествах, — это та самая привилегия, которая, с одной стороны, позволяет Америке жить не по средствам, а с другой — повторять другим странам бессмертные слова Джона Конноли, который был министром финансов Соединенных Штатов при Рейгане: "Доллар — это наша валюта и ваша проблема". Однако и сам Трамп, и многие его сторонники считают, что такой взгляд на вещи является непростительной глупостью. Ибо подобная конфигурация приводит к трудноисправимым и подчас очень тяжелым последствиям: в Штатах становится невыгодным производить ничего, кроме долларов, в США хиреет промышленность, из Америки "уезжают" рабочие места, а умные "страны-победители" массово обменивают полученные "зеленые бумажки" на важные технологии и ресурсы. Кошмар Трампа и его сторонников — это сценарий, в котором от экономики США остается просто один большой "долларовый принтер", а американский человеческий капитал превращается в сборище псевдостартаперов, риэлтеров, пиарщиков и профессиональных борцов за права меньшинств. Чтобы предотвратить этот апокалиптический сценарий, о котором президент Соединенных Штатов и его советники по экономической стратегии неоднократно упоминали во время избирательной кампании, нужно как минимум добиться того, чтобы любой импорт в США был очень дорогим, а любой экспорт из Штатов — дешевым. Отсюда торговые войны со всем миром, тарифы на китайские товары, конфликты с Евросоюзом, Канадой и Мексикой. Отсюда же — обвинения Китая, Евросоюза и даже России (!) в том, что конкуренты США на мировой арене занимаются валютными манипуляциями против Штатов. Трампу нужен именно слабый доллар, потому что без слабого доллара его миссия по "выправлению" американского торгового баланса станет совершенно невыполнимой.

Критики Трампа же или считают, что добиться его цели и сохранить статус доллара в качестве мировой резервной валюты принципиально невозможно, или полагают саму цель принципиально неправильной ("нам хорошо с нашим долларовым принтером, зачем нам промышленность?"). Или, как автор статьи в журнале "Форбс", подозревают, что Трамп даже будет рад падению доллара с мирового пьедестала, так как это облегчит ему задачу. Если судить по публично озвученным позициям самого американского президента и его команды, они считают, что могут и должны успеть сделать все: и промышленность возродить, и всех победить в торговой войне, и, главное, успеть сделать все это до того, как российско-китайско-европейские усилия по созданию альтернативной финансовой системы принесут свои плоды. Можно точно сказать, что Трамп воспринимает рост курса доллара в отношении других валют как досадную помеху — он даже критиковал руководство Федрезерва за то, что оно ему "не помогает" и поднимает долларовые процентные ставки, что, в свою очередь, заставляет расти доллар.

Хватит ли у американского президента политических возможностей для того, чтобы добиться нужного ему ослабления доллара, — большой вопрос, но он явно не одинок в этом желании. На его стороне не только американский промышленный капитал, но и та часть финансовых воротил, которая, видимо, надеется заработать колоссальные барыши на попытке реиндустриализировать Америку и на росте американского экспорта. Например, представитель финансового конгломерата "БлэкРок", у которого под управлением активов на 6,288 триллиона долларов, заявил журналистам CNN, что "слабый доллар — это было бы хорошо для американских финансовых рынков".

Если президентство Трампа не будет прервано импичментом, путчем, конституционным кризисом или пулей какого-нибудь "стрелка — одиночки из Далласа", то у него и его союзников будет шанс добиться своего. Вернее, насчет того, чтобы "сделать Америку снова великой", как обещал Трамп избирателям, есть серьезные сомнения. А вот насчет "сделать доллар слабым", у них, скорее всего, все получится.

Иван Данилов, автор блога Crimson Alter

Норма Пенсадо: мексиканцам довольно сложно и дорого приезжать в Россию

Норма Пенсадо Морено — первая в истории российско-мексиканских отношений женщина, ставшая послом Мексики в РФ. В интервью РИА Новости она рассказала о том, что в Мехико ждут от отношений с Москвой при новом мексиканском президенте Андресе Мануэле Лопесе Обрадоре, о сотрудничестве в военно-промышленной сфере и перспективах введения безвизового режима.

— 1 декабря в Мексике произойдет смена власти с приходом нового президента Андреса Мануэля Лопеса Обрадора. На ваш взгляд, как будут развиваться отношения Мексики и России? Каких изменений стоит ждать?

— Я думаю, отношения Мексики и России очень прочные, они традиционно были очень хорошими, так что в будущем мы будем продолжать укреплять наши отношения. С другой стороны, внешняя политика Мексики основана на принципах, зафиксированных в нашей конституции, Мексика сохраняет традицию хороших отношений с различными странами. Действительно, можно поздравить нас — в последние годы мы увидели существенный прогресс, были встречи на уровне президентов, на уровне руководителей и заместителей руководителя МИД. У нас было заседание в этом году смешанной комиссии по сотрудничеству в области культуры, образования и спорта между Мексикой и Россией. Мы видели эволюцию отношений. Но нам, как посольству, хотелось бы усиления сотрудничества в сфере экономики. Мексика и Россия — две большие страны, у них важные экономики. Но в плане нашего товарообмена, наших инвестиций можно много чего еще сделать. Так что, я думаю, обе стороны заинтересованы в том, чтобы развивать эту сферу.

— Планируется ли обмен визитами на высшем и высоком уровне между Россией и Мексикой? В этом году или в следующем?

— Я думаю, пока сложно говорить об этом. У меня нет никакой информации по этой теме. Несомненно, обмен визитами и встречи на высоком уровне — это то, что обычно содействует развитию дипотношений. Как посольство мы будем продолжать содействовать этому и надеемся, что будут возможности для встреч.

— Запланирована ли встреча главы МИД Мексики Луиса Видегарая и российского министра иностранных дел Сергея Лаврова на полях Генассамблеи ООН в сентябре в Нью-Йорке?

— У нас пока нет информации по этой встрече.

— На авиакосмическом салоне FIDAE-2018, который прошел весной, ряд латиноамериканских стран, в том числе и Мексика, выразили заинтересованность в российских учебно-боевых самолетах нового поколения Як-130. Поступили уже какие-то конкретные предложения России с мексиканской стороны на этот счет?

— Нет, никаких предложений не поступало. Этот салон проводится каждые два года в Чили. В Мексике тоже проходит салон, тоже раз в два года, и это два самых важных авиакосмических салона в Латинской Америке. У нас будет проходить салон в 2019 году. Те, кто посещают эти салоны, естественно, видят предложения, которые есть. Я думаю, что решающим фактором при принятии решения является, с одной стороны, то, как вписывается необходимость в покупке в глобальную систему страны, и, с другой стороны, какое предложение лучшее. Одна вещь, которую наши власти всегда ищут, это обеспечение хорошего обслуживания после продажи. Это в случае покупки оборудования. Для нас было бы важно производить в нашей стране, чтобы в Мексике были построены заводы, чтобы можно было привлекать инвестиции. Эти вопросы нужно продолжать изучать. Я думаю, важно подчеркнуть интерес к покупке оборудования, это всегда связано с глобальной политикой в соответствии со своими потребностями. Оборудование, которое покупается, должно пройти несколько этапов тендера, когда обеспечиваются лучшие условия, цены и обслуживание после продажи. С другой стороны, Мексике также важно привлекать инвестиции.

— В отношении самолета МС-21 такая же ситуация?

— Верно. Но надо сказать, что в частном секторе мексиканская компания Interjet, которая купила несколько самолетов компании "Гражданские самолеты Сухого", объявила о своем интересе продолжать эти покупки. Что мы можем заключить из этого? Что они довольны работой с "Гражданскими самолетами Сухого".

— Бывший посол РФ в Мексике Эдуард Малаян заявил, что Россия готова построить в Мексике заводы по производству авиа- и вертолетной техники, при этом Москва готова передать не только оборудование, но и технологии. По его словам, мексиканцев это предложение заинтересовало, но пока никакой информации об этом не было. Есть ли у вас сведения по этому вопросу? Когда могут начаться консультации?

— У нас нет конкретных сведений на этот счет. В отдельных случаях есть положения закона, которые не позволяют, чтобы оборудование, имеющее отношение в обороне, производилось в других странах. У нас нет больше информации, но это должно будет обговариваться.

— Но мексиканцы заинтересованы?

— Я думаю, были разговоры, которые не были очень детальными. Когда будет уже представлен комплекс предложений, мы их изучим, но пока такого не было.

— Когда будет проведена межправительственная комиссия по экономическому и научно-техническому сотрудничеству России и Мексики?

— Мы надеемся, и это один из наших приоритетов, что это произойдет как можно раньше в следующем году. В следующем году, очевидно, первые месяцы будут посвящены старту новой администрации. Это комиссия сложная, она включает в себя много секретариатов, министерств, она связана и с инвестициями, и с торговлей, и с морским транспортом. Эта комиссия мультидисциплинарная, подразумевает координацию работы с различными учреждениями. Все эти учреждения начнут работать при новой администрации. Нам бы хотелось, чтобы комиссия состоялась в первом семестре, но я не рискну утверждать это сейчас. Мы не знаем, что будет готово, это начало работы новой администрации. Но мы точно хотим провести мероприятие в следующем году.

— То есть мероприятие перенесли? Ведь была информация, что оно планировалось на вторую половину 2018 года.

— Да, она должна была пройти в этом году. Но была смена правительства в России, потом в Мексике. Было очень сложно свести вместе повестки обеих стран, всех учреждений обеих стран. В этом году точно не сможем провести ее, но надеемся, что в следующем году сможем.

— Официальный представитель госдепартамента Хезер Науэрт после выборов в Мексике заявила, что США готовы работать с избранным президентом над укреплением партнерства двух стран. Какие видят возможности для партнерства с США в Мексике?

— У Мексики и США огромная история сотрудничества, мы — соседи, делим границу, и мы всегда работали с США в независимости от президента, который был у власти и у них, и у нас. У нас очень много тем для сотрудничества, очень обширная повестка. То, что мы видим сейчас: начало работы нового правительства в Мексике предоставляет новую возможность, чтобы продолжать добиваться прогресса в этих отношениях.

Прекрасный пример этого — соглашение о Североамериканской зоне свободной торговли НАФТА. Мы продолжаем переговоры, и сейчас там участвует один из назначенных Лопесом Обрадором. Он работает сейчас с теми людьми, которые в переговорах уже с начала года. Нужно подчеркнуть две важные вещи. Первая — есть интерес продолжать движение по этой линии и суметь достичь соглашения. Второе — это переход правительства, есть четкое обязательство между старым и новым правительством, что передача власти будет полностью упорядоченной, на благо Мексики. Мы видим желание двух сторон к движению вперед в очень уважительной и приверженной манере во благо страны, это совместная работа. Конечно, каждый может делать акцент на разные вещи, но работа ведется совместная, и я думаю, что эти переговоры — это прекрасный пример.

— Мексиканские власти ранее заявляли, что переговоры по НАФТА могут быть завершены уже в августе, то есть уже в этом месяце. Насколько это вероятно?

— Это очень сложно предсказать. Наше намерение, и мы всегда об этом говорили, — мы хотим соглашение, которое будет выгодным для трех сторон. Прогресс в переговорах идет в различных сферах. Есть области более сложные, например, касающиеся автомобилестроения, так называемая оговорка "Сансет". Но есть много технических вопросов. Так что у участников переговоров уходит много времени на это. Когда переговоры подойдут к концу? Мы стремимся к тому, что они были заключены как можно раньше. Но мы не намерены подписывать быстро соглашение в ущерб его качеству. Мексику интересует, чтобы результат был хорошим и устраивал три стороны. Если в августе не подпишут, будем продолжать переговоры.

— Администрация избранного мексиканского президента намерена пересмотреть заключенные ранее соглашения по безопасности с правительством США. Что не устраивает в соглашениях? Какие положения хотят изменить?

— Я думаю, важно подчеркнуть, что администрация, скорее, хочет не пересмотреть соглашения, ее больше интересует сделать подробный целостный анализ по теме безопасности и мира. Это очень широкая повестка. Избранный президент планирует сделать исследование того, как обстоят дела. И на базе этого понять, какие изменения следовало бы внести. Несомненно, акцент будет сделан на развитии, на сотрудничестве. Многие вопросы безопасности связаны с этим. Например, Лопес Обрадор объявил о своем решении запустить "Поезд майя" (Tren Maya). Хотят уделить особое внимание экономическому развитию южных территорий страны, которые связаны с миграцией, в основном из стран Центральной Америки. Акцент будет сделан на том, чтобы помочь в развитии отдельным областям Мексики и странам Центральной Америки, откуда сейчас направляется много мигрантов через Мексику в США, и они часто оказываются в сетях, контролируемых контрабандистами наркотиков. Предоставить им условия, чтобы у людей не было нужды уезжать и иногда становится жертвами преступных группировок. Это комплексный подход, главным приоритетом которого является экономическое развитие этих областей.

— Миграция — одна из самых актуальных тем для Мексики и для многих других стран…

— Представители Мексики и Швейцарии в Нью-Йорке координировали переговорный процесс по согласованию текста документа, который называется "Глобальный договор о миграции". Текст согласовали в июле. Для нас большая радость и гордость, что в этом процессе принимал участие мексиканец, потому что у этой темы сейчас большой потенциал. Европейские страны, США, Мексика, наконец, — эта тема затрагивает многих. Мексика всегда старалась выработать позитивный подход по этому вопросу. Мы признаем, что миграция — это феномен, а не проблема. Это феномен очень позитивный для стран, которые принимают мигрантов. Мигранты всегда вносят свой вклад в развитие страны. В этих обсуждениях всегда старались найти общую основу, и 192 страны ООН присоединились к этому проекту. Этот проект будет вынесен на одобрение в декабре этого года в Марокко. Сейчас ищут общую базу, которая будет включать в себя различные позиции и как миграция находит отражение в различных странах. Во всех странах феномен миграции воспринимается по-разному. Идея в том, чтобы иметь общую основу того, как относиться к миграции, как извлекать пользу из нее. Мигрант должен быть в центре внимания, нужно уважать его права человека. Мексика выступает в защиту этого подхода, и он очень хорошо отражен в финальном документе. Уважение к человеческим правам мигранта в независимости от его миграционного статуса. Никто не может нарушать права человека, потому что у него нет документов, которые бы позволяли ему находиться в стране. Это важный шаг вперед для международного сообщества. Удивительно, что текст по такой сложной теме был согласован в рекордно короткие сроки — до декабря еще много времени, но его не потребовалось использовать, потому что было получено согласие всех стран.

— Будущий президент Мексики заявлял, что готов открыть дебаты о легализации наркотиков для прекращения насилия в стране. Когда именно начнутся дискуссии по этому вопросу? Может ли эта инициатива быть реализованной?

— Важно уточнить, что то, о чем заявил новый президент, это его готовность обсудить эту тему. Он сказал, что открыт к переговорам, к предложениям, он не сказал, что он намерен легализовать наркотики. 7 августа состоялся первый консультационный форум по обеспечению мира, он называется "Послушай!". Таким образом (власти Мексики — ред.) стараются предоставить возможность высказаться представителям различных секторов, включая гражданское общество. Планируется, что будет несколько форумов в разных штатах, и если не ошибаюсь, закончатся они 24 октября. В этот период будут обсуждаться подобного рода темы, будут анализироваться предложения, чтобы понять, какое решение лучшее.

— Ранее председатель палаты депутатов Генерального Конгресса Мексики Эдгар Ромо Гарсиа заявил, что Мексика готова к диалогу с РФ по вопросу установления безвизового режима для поездок граждан. Когда эта тема будет обсуждаться? Насколько высока вероятность того, что визовый режим будет отменен?

— Мексика сделала важные шаги в этом направлении. В частности, россияне, которые хотят поехать в Мексику, могут легко получить разрешение на въезд в электронной системе SAE, это система выдачи электронных разрешений. Если россиянин хочет поехать в Мексику, единственное, что ему надо сделать, это зайти на веб-страницу этой системы, внести свои данные, и он может получить разрешение, ему не придется идти в посольство, платить что-то. Эта система действует уже некоторое время. Также тем, у кого уже есть шенгенская виза, виза США, не нужно оформлять визу. Мексиканские власти ждут, что российская сторона сделает ответный шаг. Сейчас мексиканцам, которые хотят приехать в Россию, это сделать довольно сложно и довольно дорого. Им нужно идти в посольство, нужно долго ждать, платить много за визу и прочее.

Российское правительство сделало первый шаг, объявив о запуске системы выдачи электронных виз для ряда стран, включая Мексику. Но это только для тех, кто приезжает в Россию со стороны Владивостока. На самом деле очень мало мексиканцев приезжает в Россию таким образом, поэтому мы бы хотели увидеть ответный жест. Но я думаю, что со стороны обеих стран есть интерес в развитии этой темы. Все больше мексиканцев хотят приехать в Россию после чемпионата мира по футболу, и мы знаем, что все больше россиян желают посетить Мексику. Я уверена, что, поскольку мы продвинулись в вопросе облегчения наших взаимных поездок, мы будем продолжать работать в той же динамике, чтобы достичь результата.

— Запланированы какие-то консультации по этой теме?

— Сейчас нет.

— Президент России Владимир Путин подписал закон, позволяющий обладателям паспорта болельщика въезжать в Россию до конца 2018 года без оформления визы. Насколько это увеличит турпоток из Мексики в Россию?

— Это очень сложно посчитать, потому что те туристы, которые приезжали на мундиаль с паспортами болельщиков, они уже, скажем так, использовали свои каникулы, свой отпуск и потратили много денег в этом путешествии. Поэтому очень сложно сказать, у скольких мексиканцев будет возможность до декабря опять взять отпуск и потратить крупную сумму. Разумеется, дороже всего обходится перелет, поэтому сложно сделать подсчет. Но я точно могу сказать, что подобные меры способствуют росту интереса к стране и упрощают ситуацию.

— Мексика вошла в число тех стран, откуда на ЧМ-2018 приехало наибольшее количество туристов и болельщиков — более 60 тысяч человек. Во время ЧМ были истории любви между мексиканцами и русскими девушками. Вы знаете такие истории?

— Я хотела бы уточнить цифры. По нашим официальным данным, число мексиканцев, приехавших на мундиаль с паспортом болельщика, составило почти 44 тысячи. Мы также знаем, что многие мексиканцы были в списке болельщиков, приехавших из США. Это мексиканцы-американцы, но они все равно могут считаться мексиканцами. Мы предполагали, что цифра может быть больше 45 тысяч, но у нас нет точных цифр. Что касается историй любви, мы знаем про одну, о ней писали местные СМИ. Про мексиканца, который встретил русскую девушку, вернулся в Мексику и потом решил опять поехать в Россию, чтобы сделать ей предложение. И мы знаем, что сейчас они собираются переезжать в Мексику.

— Вам поступали какие-то обращения от мексиканских граждан в связи с подобными историями?

— Нет, мы пока не получали никаких запросов. Возможно, в будущем.

Во 2 кв. 2018 г. экспорт хвойных пиломатериалов из Чили вырос на 12%

По данным национального Института леса (Instituto Forestal de Chile), объем чилийского экспорта пиломатериалов из лучистой сосны по итогам второго квартала 2018 г. почти достиг 657 тыс. м3, что на 12% больше, чем годом ранее.

Поставки в Китай выросли на 18% до 160,6 тыс. м3, в Японию — на 66% до 81,8 тыс. м3, в Саудовскую Аравию — на 158% до 47,1 тыс. м3, в Объединенные Арабские Эмираты — на 109% до 39,9 тыс. м3. Между тем, экспорт хвойных пиломатериалов из Чили в Южную Корею снизился на 1% до 112,3 тыс. м3, во Вьетнам — на 21% до 70,9 тыс. м3, в Мексику — на 17% до 35,4 тыс. м3.

Конец демократического века и глобальный подъем авторитаризма

Яша Мунк Роберто Стефан Фоа

Перевод с английского Екатерины Захаровой

Яша Мунк — преподаватель теории и практики управления Гарвардского университета.

Роберто Стефан Фоа — преподаватель политологии Университета Мельбурна.

[стр. 130—139 бумажной версии номера]

В разгар Второй мировой войны основатель журнала «Time» Генри Люс заявил, что колоссальный объем богатства и политического влияния, аккумулированный Соединенными Штатами Америки, сделает ХХ век «американским». Предсказание сбылось: сначала США одержали победу в противостоянии с нацистской Германией, а потом — с Советским Союзом. На рубеже тысячелетий положение США как наиболее могущественного и влиятельного государства планеты оставалось незыблемым. В результате определяющим для ХХ века стало доминирующее положение не только одного государства, но и самого государственного строя, им продвигаемого: а именно, либеральной демократии.

Вывод о том, что победоносное шествие демократии по планете есть лишь проявление притягательной силы, органически присущей демократической идее, напрашивался сам собой. Если граждане Индии, Италии или Венесуэлы лояльны своей политической системе, это сугубо из-за того, что они одинаково искренне верят в ценность индивидуальных свобод и идею коллективного самоопределения. А граждане Польши и Филиппин инициируют процесс перехода от диктатуры к демократии исключительно потому, что они, как и все человечество, разделяют естественное желание жить в либеральном и демократическом обществе.

Однако существует и совершенно иное объяснение событий второй половины ХХ века. Либеральная демократия казалась привлекательной не столько из-за ее норм и ценностей, сколько из-за сопутствующего ей экономического и геополитического преуспевания. Возможно, идеалы гражданственности и сыграли определенную роль в превращении подданных авторитарных режимов в ревностных демократов, но не меньшее значение имели бурный экономический рост Западной Европы в 1950–1960-е, а также победа сторонников демократии и поражение ее авторитарных противников в «холодной войне».

Если принять во внимание материальный аспект демократической гегемонии, история общемировой победы демократии предстанет в несколько ином свете, изменив наше представление о кризисе, который демократия переживает ныне. По мере того, как жизненные стандарты населения в либеральных демократиях совершенствуются все медленнее, повсюду — от Брюсселя до Бразилии и от Варшавы до Вашингтона — наблюдается подъем популизма, всеми силами дискредитирующего либерализм. Все больше граждан начинают с равнодушием относиться к тому, является ли их государство демократическим. В то время как две трети американцев старше 65 лет говорят, что для них факт проживания в демократическом государстве имеет первостепенное значение, в возрастной категории до 35 лет такой позиции не придерживается даже треть респондентов. Увеличивающееся меньшинство, открыто заявляющее о готовности жить в авторитарном государстве, становится все более многочисленным: с 1995-го по 2017 год число французов, немцев и итальянцев, готовых видеть у власти военных, утроилось.

Итоги выборов последних лет, независимо от места их проведения, показывают, что подобные взгляды не являются просто абстрактными предпочтениями — за ними стоит нарастающее недовольство истеблишментом, которое с легкостью может использоваться радикальными партиями и кандидатами. В результате в последние двадцать лет авторитарные популисты, пренебрежительно относящиеся к фундаментальным правилам и основам демократической системы, сумели значительно укрепить свои позиции в Западной Европе и Северной Америке. Параллельно с этим процессом авторитарные лидеры Азии и Восточной Европы сводят на нет успехи демократии в своих регионах. Можно ли объяснить столь непредвиденное положение дел просто изменением мирового баланса экономических и военных сил?

Вопрос становится все более актуальным, поскольку близится конец долгого периода, который отличался преобладанием на мировой арене ряда политически устойчивых и экономически развитых демократий, а также альянсов, которые их объединяли. Демократические государства Северной Америки, Западной Европы, Австралии и послевоенная Япония, выступившие единым фронтом против Советского Союза в «холодной войне», контролировали бóльшую часть мирового дохода. В конце XIX века приверженные демократии Великобритания и США производили основную часть общемирового ВВП. Во второй половине ХХ века границы демократического мира и поддерживающая его структура государственных союзов, возглавляемая США, расширились за счет Японии и Германии, что заметно усилило альянс либеральных демократических государств. Но теперь впервые за столетие на долю этого альянса приходится меньше половины мировой экономики. По прогнозам Международного валютного фонда, через десять лет он будет производить лишь треть мирового ВВП.

В то время, как вес демократий на международной арене снижался, вклад авторитарных стран в мировую экономику стремительно увеличивался. В 1990 году «несвободные» страны (самая низкая категория рейтинга «Freedom House», не включающая «частично свободные» страны, к числу которых принадлежит, в частности, Сингапур) располагали 12% мирового дохода. Сейчас их показатель составляет 33%, что соответствует уровню, который был достигнут ими в начале 1930-х, когда Европа переживала подъем фашизма, и превышает показатели времен «холодной войны», когда могущество Советского Союза находилось в зените.

Таким образом, мир вот-вот пересечет роковой рубеж: в течение ближайших пяти лет наступит день, когда доля глобального дохода, принадлежащая «несвободным» странам — Китаю, России и Саудовской Аравии, — превысит долю демократических государств. Всего за четверть века либеральные демократии перешли из состояния небывалой экономической мощи в состояние небывалой экономической уязвимости.

При этом кажется все менее и менее вероятным, что государства Северной Америки и Западной Европы, традиционно выступавшие оплотом либеральной демократии, смогут вернуть себе былое величие, поскольку их демократические системы подвергаются атакам прямо у себя дома, а их вклад в мировую экономику продолжает сокращаться. Таким образом, будущее открывает перед нами два вполне реалистичных сценария: либо некоторые из наиболее могущественных авторитарных государств начнут переход к либеральной демократии, либо же эра господства демократии, казавшаяся вечной, в итоге окажется лишь прологом к новой эпохе противостояния враждебных друг другу политических систем.

ПРОЦЕНТЫ С КАПИТАЛА

Существуют различные объяснения того, каким образом экономическое процветание связано с властью и влиянием того или иного государства, но наиболее важным соображением все же можно считать, что оно гарантирует стабильность в его внутренних делах. Политологи Адам Пшеворский и Фернандо Лимоньи доказали, что бедные демократии неустойчивы и часто рушатся. По их подсчетам, стабильны только богатые демократии, то есть те, где ВВП на душу населения составляет не меньше 14 тысяч долларов. С момента образования послевоенного союза, связавшего США с их западноевропейскими партнерами, ни в одной из этих экономически преуспевающих стран демократический режим не потерпел поражения.

Помимо обеспечения стабильности у себя дома, сильная экономика представляет также возможности для влияния на развитие других стран — например для культурного воздействия. Пока западная либеральная демократия переживала расцвет, Соединенные Штаты — и в меньшей степени государства Западной Европы — были «домом» для самых знаменитых писателей и музыкантов своего времени, на их земле создавались самые популярные телешоу и кинофильмы, а также находились наиболее технологически развитые предприятия и самые престижные университеты. В сознании многих молодых людей, взрослевших в Африке и Азии в 1990-е, эти факторы сливались воедино: желание получить доступ к неисчерпаемым богатствам Запада сопровождалось готовностью перенять его уклад жизни, а утверждение западного уклада жизни требовало, как тогда считалось, заимствования соответствующей политической системы.

Сочетание экономической мощи и культурного престижа облегчало возможности для политической экспансии. Когда в самом начале 1990-хв СССР начали транслировать американский телесериал «Даллас», советские граждане не могли не заметить, насколько их собственная жизнь беднее жизни американского пригорода, и не задаться вопросом, почему экономика их страны настолько слабее. «Мы прямо или косвенно в ответе за падение [советской] империи», — хвастался годы спустя Ларри Хэгмэн, звезда той «мыльной оперы». По его мнению, отнюдь не идеализм советских людей, но «старая добрая корысть» побуждала их «задавать вопросы своему руководству».

Иногда экономическое могущество западных демократий выглядело более жестким. Запад мог влиять на политические процессы в других странах, обещая включить их в глобальную экономическую систему или, наоборот, изгнать их оттуда. В 1990-е годы и в первом десятилетии нынешнего века перспектива членства в таких структурах, как Европейский союз или Всемирная торговая организация, выступала мощнейшим стимулом для демократических преобразований в Восточной Европе, Турции и некоторых регионах Азии, например в Таиланде и Южной Корее. Одновременно санкции Запада, направленные на исключение определенных государств из мировой экономики, помогали сдерживать амбиции иракского президента Саддама Хусейна после «войны в заливе» и, как полагают многие, способствовали падению сербского президента Слободана Милошевича после войны в Косово.

Наконец, экономическое могущество легко конвертируется в военную мощь. Это обстоятельство также сыграло немалую роль в усилении глобального господства либеральных демократий, поскольку поддерживало гарантии того, что другие страны не смогут свергнуть демократические правительства силой. Кроме того, военная несокрушимость либеральных демократий повышала их престиж в глазах собственных граждан. Одновременно подобное положение дел подталкивало распространение демократии как дипломатическими методами, так и через военное присутствие демократических армий на определенных территориях. Страны, которые, подобно Польше или Украине, были географически зажаты между ведущими демократическими и ведущими авторитарными державами, находились под сильнейшим воздействием от ожидания экономических и военных выгод, какие сулил им союз с Западом. Между тем бывшие колонии перенимали политические системы прежних метрополий, утверждая парламентские республики повсюду — от островов Карибского моря до равнин Восточной Африки. Наконец, такие крупные государства, как Германия и Япония, приняли демократические конституции в результате военной оккупации.

Иначе говоря, демократический век имел под собой прочную экономическую основу: нельзя недооценивать того значения, которое сильная экономика имела для распространения идеалов либеральной демократии по всему миру. Соответственно, всякие прогнозы относительно будущего либеральной демократии должны учитывать последствия экономического спада, который, похоже, предстоит пережить демократическим странам в предстоящие годы и десятилетия.

ОПАСНОСТИ УПАДКА

На первый взгляд может показаться, что финансовое благополучие гарантирует дальнейшее светлое будущее для государств Северной Америки и Западной Европы, где институты либеральной демократии традиционно были наиболее сильны. Ведь даже если их сила постепенно убывает, едва ли уровень богатства Канады или Франции снизится настолько, что демократические режимы в этих государствах окажутся под угрозой. Проблема, однако, в том, что уровень достатка является лишь одним из многих экономических факторов, обеспечивавших стабильность западных демократий после Второй мировой войны. На деле устойчивые демократические системы того периода характеризовались еще тремя особенностями, которые в совокупности могут дать правдоподобное объяснение их процветания: относительным равенством, стремительным ростом доходов большинства граждан и осознанием факта, что авторитарные противники демократий живут гораздо беднее.

В последние годы все три позиции начали разрушаться. Рассмотрим пример США. В 1970-е на 1% самых богатых американцев приходились 8% всех доходов страны до уплаты прямых налогов, а сейчас этот показатель достигает 20%. На протяжении почти всего ХХ века каждое следующее поколение трудящихся получало зарплату, номинально почти вдвое превышавшую зарплату предыдущего поколения, причем с учетом инфляции, а за последние 30 лет зарплаты почти не выросли. В годы «холодной войны» экономика США в виде ВВП, рассчитанного с учетом паритета покупательной способности, была в два или в три раза крупнее экономики главного американского соперника в лице Советского Союза, а сегодня она на одну шестую меньше экономики Китая.

Нынешняя способность авторитарных режимов составить экономическую конкуренцию либеральным демократиям — важнейший новый фактор. В период своего расцвета коммунизм конкурировал с либеральной демократией на идейном фронте во многих развивающихся регионах мира, но даже тогда он едва ли мог предложить реальную альтернативу капитализму. Наивысший показатель доли мирового дохода, приходившийся на СССР и его сателлитов, был достигнут в середине 1950-х: он составлял тогда 13%. В последующие десятилетия этот показатель неуклонно снижался и к 1989 году остановился на отметке в 10%. Уровень жизни в капиталистических странах был несравнимо выше, чем в коммунистических государствах. С 1950-го по 1989 год доход на душу населения в СССР в относительном выражении неуклонно сокращался: если в начале указанного периода он составлял две трети от уровня дохода в Западной Европе, то в его конце уже меньше половины. Обыгрывая знаменитую формулировку Ленина, немецкий писатель Ханс Магнус Энценсбергер говорил, что социализм в СССР стал «наивысшей стадией недоразвитости».

Конечно, новые формы капитализма в авторитарных государствах также могут стагнировать. Однако на данный момент капитализм, сложившийся, скажем, в государствах Персидского залива или в Восточной Азии, для которого характерны ощутимое государственное регулирование рынка при соблюдении прав собственности, находится на подъеме. Из 15 стран мира с наиболее высоким среднедушевым доходом две трети не являются демократиями. Даже относительно неуспешные авторитарные режимы, такие, как Иран, Казахстан и Россия, могут похвастаться среднедушевым доходом на уровне 20 тысяч долларов. Китай, где указанный показатель был значительно ниже всего два десятилетия назад, сейчас начинает стремительно подтягиваться к общему уровню. И хотя доходы населения в сельских районах по-прежнему остаются низкими, способность государства обеспечивать более высокий уровень жизни в городах налицо. На сегодняшний день в прибрежных районах Китая проживают около 420 миллионов человек, средний доход которых составляет 23 тысячи долларов на душу населения и продолжает расти. Иными словами, сотни миллионов людей сейчас живут в условиях «модернизированного авторитаризма». А для менее успешных последователей авторитарной модели их достижения выступают подтверждением того, что либеральная демократия больше не является единственной дорогой к экономическому процветанию.

МЯГКАЯ СИЛА АВТОРИТАРИЗМА

Среди результатов пережитой трансформации оказались возросшая идеологическая самоуверенность авторитарных режимов и, соответственно, их усилившееся желание вмешиваться в дела западных демократий. Наиболее известной иллюстрацией этого в последнее время стала попытка России повлиять на президентские выборы США 2016 года. Этому предшествовало наращивание российского влияния в Западной Европе. Например, Россия десятилетиями оказывала финансовую поддержку радикальным партиям Италии и Франции, причем как левым, так и правым. Она также преуспела в вербовке ушедших на покой европейских политиков: так, лоббистами пророссийского толка стали бывший канцлер Германии Герхард Шрёдер и бывший канцлер Австрии Альфред Гузенбауэр.

Отсюда возникает вопрос: останется ли Россия одинокой в своих попытках влиять на политику либеральных демократий? Скорее всего, нет: кампании России против разрозненных демократий оказались настолько эффективными и малозатратными, что подобный способ ведения дел становится чрезвычайно привлекательным для ее коллег по авторитарному лагерю. В частности, Китай усиленно работает над упрочением своего идеологического влияния на китайцев, проживающих за рубежом, и открывает при крупных зарубежных университетах филиалы Института Конфуция. А Саудовская Аравия в последние два года значительно увеличила объемы выплат своим официальным лоббистам в США: если раньше на нее работали 25 американских фирм, имеющих статус «иностранных агентов», то теперь их стало 145.

Авторитарные государства опережают западные демократии на экономическом и технологическом уровнях — в результате последние становятся более уязвимыми перед попытками вмешательства в их политику, а первые с большей легкостью распространяют по миру свои ценности. Действительно, мягкая сила авторитаризма все более зримо проявляет себя в академической среде, в поп-культуре, иностранных инвестициях, помощи развивающимся странам. Всего несколько лет назад все ведущие мировые университеты находились на Западе, но теперь авторитарные государства пытаются исправить этот недостаток. Согласно результатам последнего исследования компании «Times Higher Education», посвященного состоянию высшего образования в мире, 16 из 250 ведущих университетов теперь расположены в недемократических государствах, включая Китай, Россию, Саудовскую Аравию и Сингапур.

Вероятно, самым ярким проявлением мягкой силы авторитаризма следует считать расширение потенциала недемократических режимов в подготовке и распространении новостей. Газета «Правда», рупор советских коммунистов, никак не могла рассчитывать на широкую аудиторию читателей в США; зато видеосюжеты финансируемых авторитарными государствами каналов — катарской «Аль-Джазиры», китайского CCTV и российской «Russia Today» — ежедневно смотрят миллионы американских телезрителей. Монополии Запада на создание новостных сюжетов больше не существует, как нет и абсолютной гарантии от вмешательства иностранных правительств в его внутренние дела.

НАЧАЛО КОНЦА?

На протяжении долгого периода демократической стабильности США сохраняли положение сверхдержавы как в культурном, так и в экономическом плане. Их авторитарные соперники, например СССР, довольно скоро перешли в состояние экономической стагнации, а их идеология была дискредитирована. Казалось, что демократия не только дает больше свободы индивидам и создает возможности для самоопределения человеческих коллективов, но и открывает прозаическую перспективу повышения материального благосостояния. Пока эти фоновые условия оставались неизменными, были все основания предполагать, что государства, традиционно считавшиеся оплотом демократии, останутся таковыми и впредь. Кроме того, имелись веские основания для надежд на то, что некоторые из авторитарных стран, число которых неизменно увеличивается, перейдут на сторону демократии.

Но теперь, похоже, эра экономического и культурного доминирования западных либеральных демократий подходит к концу. Причем в то время, как их институты переживают упадок, авторитарные популисты разрабатывают идеологическую альтернативу в виде нелиберальной демократии, а авторитарные правители обеспечивают своим гражданам такой же уровень жизни, как и в богатейших странах Запада.

Хочется надеяться, что западные либеральные демократии смогут отвоевать утраченные позиции. Один из путей к восстановлению их былого величия лежит в экономической плоскости. Свежие успехи авторитарных государств могут оказаться эпизодическими и краткосрочными. Россия и Саудовская Аравия полностью зависят от добычи углеводородного сырья. Китай обязан своим экономическим ростом огромному долговому пузырю и благоприятной демографической ситуации. Cо временем, вероятно, Китаю придется уменьшить долю заемного капитала и столкнуться с последствиями старения населения. Наряду с этим экономическая ситуация в западных странах может улучшиться. С завершением недавнего «великого экономического спада» экономическая жизнь государств Европы и Северной Америки стремительно набирает обороты, и со временем бастионы либеральной демократии, в принципе, могут вновь обогнать модернизированные автократии.

Следовательно, любые прогнозы относительно того, с какой скоростью и насколько существенно меняется баланс сил демократических и авторитарных государств, следует воспринимать с осторожностью. Беспокоит, однако, что даже поверхностное изучение динамики ВВП западных стран за последние тридцать—сорок лет позволяет сделать вывод, что из-за демографического спада и замедлившегося роста производительности труда их экономика уже находилась в стагнации задолго до нынешнего финансового кризиса. Между тем, в отличие от западных стран, в Китае и других развивающихся государствах все еще есть обширные и удаленные от промышленных центров районы «догоняющего» экономического развития — эти резервы помогут им поддержать нынешнюю модель экономического роста.

Также есть надежда, что молодые демократии, в частности Бразилия, Индия и Индонезия, со временем начнут играть более активную роль в распространении ценностей либеральной демократии и укрепят союз демократических государств. Но для этого им потребуется радикальная смена курса. Как отмечает политолог Марк Платтнер, для этих государств идея «защиты либеральной демократии» исторически никогда не была «важным компонентом внешней политики». Так, Бразилия, Индия и ЮАР воздержались от голосования по резолюции Генеральной ассамблеи ООН, осуждавшей аннексию Крыма Российской Федерацией. Они также выступают против санкций в отношении России и солидаризируются с авторитарными режимами, когда речь заходит об ужесточении государственного контроля над Интернетом.

Усугубляет ситуацию и то, что «молодые» демократии, как показывает опыт, не так устойчивы, как «старые» демократии Северной Америки, Западной Европы и некоторых регионов Восточной Азии. Недавний рецидив авторитаризма в Турции, как и признаки ослабления демократии в Аргентине, Индонезии, Мексике и на Филиппинах, повышают вероятность того, что некоторые из этих стран в недалеком будущем превратятся в мнимые демократии или вообще вернутся к авторитарному правлению. Вместо того, чтобы поддержать слабеющий лагерь демократии, кто-то из них может вступить в союз с авторитарными странами.

Мы проявим излишнюю самонадеянность, если будем рассчитывать, что демократии обязательно вернут себе мировое лидерство. Более вероятным сегодня представляется тот сценарий, согласно которому демократические системы продолжат терять свою привлекательность, поскольку перестанут ассоциироваться с богатством и властью, погрязнув в неразрешимых внутренних проблемах.

В то же время остается вероятность того, что граждане авторитарных государств, приобщившись к высоким жизненным стандартам либеральных демократий, «заразятся» и их ценностями. Если такие крупные авторитарные государства, как Иран, Россия и Саудовская Аравия, когда-нибудь возьмутся за демократические преобразования, сила демократии возрастет в разы. А если то же самое произойдет и в Китае, на будущем авторитаризма будет поставлен крест.

Впрочем, все вышеизложенное не отменяет главного: долгий век всемирного господства западных либеральных демократий подошел к концу. Осталось лишь найти ответ на вопрос, покинет ли идея демократии традиционные пределы своего обитания на Западе, в результате чего произойдут действительно эпохальные перемены и наступит общемировой демократический триумф, или же демократия превратится в пережиток прошлого, характерный для экономически и демографически деградирующих регионов планеты.

Перевод с английского Екатерины Захаровой

Перевод осуществлен по изданию: Mounk Y., Foa R.S. The End of the Democratic Century: Autocracy’s Global Ascendance // Foreign Affairs. 2018. Vol. 97. № 3 (May-June).

Дмитрий Шугаев: Россия нашла способы привлечения новых партнеров по ВТС

В конце августа в России пройдет Международный военно-технический форум "Армия-2018", ставший в последние годы крупнейшей российской площадкой, где демонстрируются натурные образцы вооружений и военной техники, а также заключаются контракты как с российскими силовыми структурами, так и с зарубежными партнерами.

В преддверии этого мероприятия директор Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству (ФСВТС) Дмитрий Шугаев в интервью обозревателю РИА Новости Алексею Паньшину рассказал о новинках отечественной оборонки, которые будут представлены на форуме, новых партнерах России по ВТС и способах их привлечения в условиях санкций, а также раскрыл подробности переговоров с Индией по системам С-400.

- Дмитрий Евгеньевич, на прошлом форуме было подписано контрактов по линии ВТС на общую сумму порядка 300 миллионов долларов. На что рассчитываете в этом году?

— Прежде всего хочу сказать, что форум действительно стал крупнейшей в России площадкой для демонстрации военной техники. Более того, наверное, не будет преувеличением сказать, что он завоевал большую популярность и в мире в целом. На сегодняшний день уже более тысячи организаций подтвердили участие в этом мероприятии. Цифра, касающаяся количества экспонатов, тоже впечатляет — порядка 26 тысяч, что почти в два раза больше, чем в прошлом году.

Интерес со стороны партнеров к форуму "Армия-2018" растет. Эта площадка очень плотно используется нами, чтобы проводить переговоры по линии ВТС. В этом году запланировано значительное количество мероприятий официального характера. Речь идет прежде всего о межправительственных комиссиях, которые мы приурочили к этому форуму. Такие комиссии пройдут с Египтом, Узбекистаном, Туркменистаном, Ботсваной. Кроме того, будет подписано несколько межправсоглашений, коммерческих документов. Но пока форум не начался, я бы не хотел раскрывать все подробности.

- Какие новейшие и наиболее популярные экспортные образцы российской военной техники будут демонстрировать иностранцам на форуме в этом году?

— Мы сегодня имеем оружие, которое реально в боевых условиях показало свою эффективность, и это поспособствовало росту интереса к нему со стороны наших иностранных партнеров. Задолго до форума мы стали получать обращения от иностранных делегаций с просьбой ознакомиться с возможностями той или иной продукции военного назначения в рамках предстоящего форума. В частности, намечены несколько демонстрационных полетов на самолетах Су-30 и Су-34 с участием иностранных пилотов, в частности из Иордании.

На форуме будут также представлены самолеты Су-35, Як-130, самые востребованные современные ударные вертолеты Ка-52 и Ми-28, которые работают в любое время суток, в сложных метеоусловиях. Нельзя не сказать про систему С-400, аналогов которой в мире нет. Сравнение С-400 с другими системами ПВО, как, например, Patriot, в принципе некорректны, так как наш комплекс способен работать в намного большем диапазоне и позволяет создать реальный щит против практически всех воздушных целей. Конечно, будет показан и "Панцирь-С1", который используется, в частности, для защиты тех же "четырехсоток".

Не могу не сказать про новейшие "Бук-М3" и "Тор-Э2", которые совсем недавно получили паспорта экспортного облика и теперь могут продвигаться на экспорт. Для наших партнеров немаловажно, что все эти системы могут быть интегрированы в единый контур противовоздушной обороны. Это большое преимущество России в данном сегменте рынка вооружений: мало кто, кроме нас, сегодня может предложить такие комплексные решения. Новинки наверняка привлекут внимание потенциальных заказчиков. Я не сомневаюсь, что на форуме нам будут задавать много вопросов, в хорошем смысле этого слова, по данным комплексам ПВО.

- Сколько иностранных компаний и делегаций планируется в этом году на "Армии-2018"? Из каких стран?

— Как я уже сказал, в форуме будут участвовать порядка тысячи организаций. Что касается иностранцев, то это 84 организации из 18 стран, и это также превосходит показатели прошлого года. Важно отметить, что в этом году на форуме будет 8 национальных экспозиций из Армении, Белоруссии, Индии, Казахстана, Китая, Пакистана, Словакии, Турции. Из иностранных делегаций свое участие подтвердили эксперты, представители военных ведомств и военные атташе из 96 государств, причем порядка 20 стран будут представлены министрами обороны и столько же заместителями министра и начальниками генеральных штабов. Своих представителей отправили на форум в том числе Германия и Испания. Они будут участвовать на том уровне, на котором им, очевидно, разрешили, хотя, возможно, они хотели бы и шире. Впервые на "Армии-2018" выступит с показательным полетом пилотажная группа ВВС НОАК "1 августа". Названные мной цифры лишь подтверждают масштабы выставки, и, конечно, на этом фоне аргументы о якобы существующей изоляции России не выдерживают никакой критики.

- Что можно сказать о новых партнерах России по ВТС? Есть ли они? Какие регионы сейчас в приоритете?

— Говорить о том, что у нас есть приоритеты, это по меньшей мере не очень корректно. У нас нет вторых ролей, мы общаемся с партнерами абсолютно на равных, и они все у нас в приоритете. Особенно на фоне того, что, несмотря на практически неприкрытое давление стран Запада, все-таки здравый смысл и прагматизм торжествуют и многие страны по-прежнему делают выбор в пользу проверенного российского оружия. Мы стремимся этот диалог и уровень отношений поддерживать. Есть страны, которые закупают нашу технику регулярно и в значительных объемах, в их числе Китай, Индия, Египет, страны Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии. Но нельзя также не сказать о странах ОДКБ, отношения с которыми носят стратегический характер, и мы прекрасно осознаем, что должны этому сотрудничеству уделять внимание.

Есть, конечно, новые и перспективные партнеры. Прежде всего это те страны, которые видят результаты хотя и вынужденного, но весьма успешного применения наших вооружений в ходе контртеррористической операции в Сирии. В связи с обострением политической обстановки интерес к нашей технике растет, особенно в ближневосточном регионе. Это такие государства, как, например, Катар, с которым недавно подписано межправительственное соглашение по ВТС. Королевство Марокко также проявляет интерес к нашим вооружениям, Бахрейн с нами активно сотрудничает, с ним, кстати, в этом году проведено первое заседание межправительственной комиссии по ВТС. Среди новых партнеров вне ближневосточного региона могу назвать Филиппины, отношения с которыми находятся на старте, но мы рассчитываем на расширение сотрудничества. Нельзя не упомянуть страны Африки, в частности, Анголу, Эфиопию, Танзанию, Нигерию, Кению, Мозамбик, Экваториальную Гвинею. В частности, на форуме планируем подписать соглашение о ВТС со Сьерра-Леоне, что тоже является шагом вперед с точки зрения укрепления сотрудничества со странами этого региона.

- Меняется ли география поставок российских вооружений в условиях давления Запада?

— География у нас достаточно стабильная, если она и меняется, то происходит это не резко, что само по себе хороший показатель. Процентные соотношения от года к году могут немного меняться. По состоянию на данный момент на страны Северной Африки и АТР, включая Индию и Китай, приходится по трети нашего портфеля заказов. На страны Ближнего Востока и Аравийского полуострова вместе порядка 20 процентов, на Африку южнее Сахары около 10, на страны СНГ — 5 процентов.

- Возвращаясь к прошлому форуму, на нем было объявлено о подписании межправсоглашения о ВТС с Нигером. Что хочет покупать у нас эта страна? Какая конкретная работа велась с партнерами в течение года? Когда можно ожидать подписанных соглашений/контрактов?

— Мы готовы оказать этой стране всяческое содействие в вопросах оснащения национальных вооруженных сил, провести освидетельствование и организовать ремонт уже имеющейся техники российского и советского производства. Проведена серьезная работа по реализации договоренностей, которые у нас есть по поставке российских вертолетов. Сегодня на повестке дня рассмотрение интересующих их тем по авиационной тематике, в области приобретения стрелкового оружия, в том числе гранатометов и боеприпасов к ним. Поверьте, год это не очень большой промежуток времени в масштабах ВТС, поэтому для реализации всех намеченных планов нужно набраться терпения. Мы ведем с партнерами активную работу, и уверен, что выйдем на хороший результат.

- Традиционно сильные стороны российского оружия — эффективность, надежность в эксплуатации и стоимость в сравнении с конкурентами. Насколько эти параметры помогают продавать технику в непростых для России внешнеэкономических условиях или сегодня приходится дополнительно привлекать покупателей другими способами?

— Наши партнеры подтверждают, что российская техника действительно отличается надежностью, неприхотливостью, высокой ремонтопригодностью, что тоже очень важно. Не случайно все больше стран стремятся покупать именно ту технику, которая прошла боевое крещение и имеет опыт боевого применения. Одновременно с этим мы не стоим на месте и работаем по новым направлениям — создаем робототехнику, беспилотники, оружие нелетального действия, средства радиоэлектронной борьбы и так далее. В частности, на этом форуме будет представлен первый в России беспилотник большой продолжительности полета "Орион-Э", предназначенный для выполнения воздушной разведки в любых погодных условиях. Он работает надежно, продолжительность его полета 24 часа, взлетная масса достигает тонны, сделан полностью из композитов. К этому беспилотнику проявляют интерес наши инозаказчики, к слову говоря, мы уже получили первую заявку от одной из ближневосточных стран. Это говорит о том, что мы находимся в тренде и стараемся занимать новые и перспективные ниши оружейного рынка.

- Раскрывать алгоритм поиска новых партнеров и методы продвижения отечественной ПВН за рубеж — значит лишать себя конкурентных преимуществ, но тем не менее уже неоднократно говорилось и про возможность расплачиваться за технику в национальных валютах, и про встречную торговлю, и про скидки партнерам. Есть ли еще какие-то интересные способы, к которым вы прибегаете, чтобы сохранить объемы продаж военной техники?

— Я скажу так: чудес, конечно, не бывает, так или иначе методы всем известны, я хотел бы акцентировать внимание на другом. Сегодня к основной валюте расчетов по экспортным контрактам — доллару США — очень много вопросов. В первую очередь — насколько надежна эта денежная единица. Происходящее в мире говорит о том, что доллар нестабилен, поэтому нет никакой уверенности в том, что с ним будет завтра. Вся эта ситуация вкупе с санкциями, вводимыми против нас и наших партнеров, заставляет задуматься о необходимости поиска других способов расчета. Ведь ВТС — это та же экономика. Переход на национальные валюты — вопрос фактически решенный, только нужно понимать, в каких объемах его можно осуществлять. В целом мы сегодня говорим о диверсифицированном подходе к партнерству, тем более что многие государства стремятся создавать собственные производства, покупать не конечный продукт, а технологии. Таким образом, наше взаимодействие выходит на стадию индустриального партнерства. Мы готовы к обсуждению любых форм сотрудничества, готовы к предоставлению льгот, широко используем систему кредитования. Однако важно, чтобы эти формы были взаимовыгодны.

- Сказывается ли как-то на экспорте вооружений отказ России от участия в ряде зарубежных выставок, в частности в Фарнборо? Планируется ли и дальше сокращать российское участие в подобных мероприятиях. Несет ли такая смена географии выставочной деятельности угрозу имиджевых потерь?

— Конечно, такие выставки, как "Фарнборо", имеют давнюю историю, мы никогда их не игнорировали, но сегодня из-за известных весьма недружественных действий некоторых западных стран мы вынуждены ограничить свое участие в этих мероприятиях. Мы понимаем, что должны сконцентрироваться на других регионах, где выставки, пускай пока не такие крупные, но уже набирают обороты. Так, например, в прошлом году мы участвовали в выставке в Республике Кот-д'Ивуар, в Мексике, в Бахрейне, в Колумбии. Начинаем осваивать новые площадки, которые, по нашему мнению, будут развиваться. В декабре этого года в Каире состоится оружейная выставка, в которой мы планируем принять участие, на Филиппинах будет в сентябре подобное мероприятие. Мы не стали замыкаться и обижаться, это не в наших интересах. Ну не будет нашего участия на "Фарнборо" или где-то еще не по нашей вине, мы найдем другие выставки. В этой связи наш форум "Армия-2018" приобретает все большее значение, тем более что к нам едут, мы двери открыли для всех. Сегодня наша, российская, выставка становится одной из наиболее зрелищных и ключевых, поэтому если подводить какой-то итог, то ничего мы не теряем.

Российская техника на выставке вооружений "ArmHiTec-2018"

- Как прошло для России первое полугодие 2018 года? Выдерживаются ли графики поставок законтрактованной техники? На какую сумму уже продали оружия? Каков портфель заказов?

— Наверное, начну с последнего вопроса. Наш портфель заказов держится в среднем на уровне более 45 миллиардов, а это один из самых важных показателей. Если он стабилен, то это говорит о том, что по мере исполнения существующих контрактов заключаются новые, то есть идет постоянная и плодотворная работа. Что касается итогов первого полугодия, то я могу сказать, что мы находимся в графике и даже его немного опережаем. Это свидетельствует о том, что, вопреки всем санкционным воздействиям, мы являемся надежным партнером и свои обязательства перед партнерами полностью исполняем.

- Давайте немного поговорим о конкретике. Индия. Наш давний партнер по ВТС. Сейчас с ним ведутся переговоры по разным направлениям, но хотелось бы внести ясность в некоторые из процессов. В частности, когда все же будет заключен контракт на поставку ЗРС С-400 и строительство фрегатов проекта 11356?

— Индия сегодня, несомненно, находится под сильным прессингом. Несмотря на то, что ее внесли в список стран, которые якобы не будут подвергаться санкциям, давление все равно продолжается. Что касается "четырехсотки", то у нас уже подготовлена вся база, чтобы этот контракт подписать. Все основные технические и коммерческие аспекты согласованы, и я думаю, что мы близки к тому, чтобы это произошло. Оба контракта до конца года мы надеемся с нашими индийскими партнерами подписать.

- Как вы оцениваете шансы подписать данные контракты в ходе российско-индийского саммита в октябре?

— Да, это было бы логично и красиво. Тем более октябрь — это уже все-таки ближе к концу года. Мы со своей стороны полностью к этому готовы.

- Проходила информация, что стоимость контракта около 6,5 миллиарда долларов. Правда ли, что в результате переговоров стоимость контракта была существенно снижена?

— Индия для нас партнер стратегический, поэтому мы учитывали пожелания наших партнеров, пошли на уступки, не в ущерб себе, как говорится, но да, мы учли их пожелания в части ценовых вопросов.

- Удалось ли определить форму сотрудничества в рамках проекта по созданию производства автоматов Калашникова сотой серии на территории Индии? Кого из индийских компаний Россия видит в качестве партнера "Калашникова" по данному проекту?

— Мы предварительно договорились, что это будет совместное предприятие (СП). Предполагается участие Рособоронэкспорта и "Калашникова" в этой истории. Мы готовы работать как с государственной, так и с частной компанией, которую выберет Индия. Абсолютно уверены, что потребность в этих автоматах целесообразно удовлетворить именно с помощью СП. Это позволит не только в короткие сроки получить данный вид стрелкового оружия в необходимом для Индии количестве, но и в перспективе продавать этот вид современного оружия в третьи страны. Такая возможность не исключается.

- Индия сегодня планирует наращивать сотрудничество в области обороны в рамках парадигмы "Делай в Индии"? Получила ли Россия список уполномоченных индийских компаний и что вообще означает этот перечень? Понятна ли российским производителям схема будущего сотрудничества?

— Мы поддерживаем эту инициативу. Этот принцип давно реализуется нашими странами. За годы сотрудничества с помощью нашей страны Индия успешно освоила производство не одного наименования высокотехнологичных образцов ПВН. Однако до этого мы сотрудничали только с государственными компаниями. Программа "Делай в Индии" предполагает широкое привлечение индийских частных компаний. Да, мы действительно получили от индийской стороны перечень компаний, с которыми можно осуществлять сотрудничество, они именуются стратегическими партнерами министерства обороны. С рядом этих компаний мы уже работаем, но перед тем, как начинать реализацию проекта по созданию СП, любому инвестору нужны гарантии заказчика, в данном случае это Минобороны Индии. Если министерство обороны Индии постарается обеспечить так называемые якорные или твердые заказы, тогда эта сфера будет действительно привлекательной для российских субъектов ВТС.

- Правда ли, что Индия отказалась от проекта FGFA?

— Он пока заморожен. Но надеемся, что мы еще вернемся к диалогу по истребителю пятого поколения. К слову, наш самолет пятого поколения

Су-57 совершит демонстрационные полеты на "Армии-2018", уверен, вызовет большой интерес и станет предметом внимания многих иностранных партнеров.

- Еще одна интересная тема — это сотрудничество с Египтом. Мы выиграли тендер на поставку корабельных вертолетов со своим Ка-52К, они приобрели экс-наши "Мистрали" без необходимого оборудования связи и навигации. Когда можно ожидать подписания соответствующих контрактных документов?

— Мы тендер действительно выиграли, но теперь вопрос дооборудования корабля системами связи и навигации — один из основных. Это предполагает достаточно большой объем работ, включая необходимость сопряжения. Переговоры продолжаются, да, они не всегда простые, но тем не менее обе стороны подтверждают заинтересованность в скорейшей практической реализации этого проекта.

- Заключен ли контракт с Кувейтом на поставку танков Т-90МС/МСК?

— Нет, пока этого контракта нет, и эта тема тоже непростая.

- В прошлом году сообщалось, что с ОАЭ готовится к подписанию ряд крупных контрактов. Каков статус этих проектов? Действительно ли обсуждается возможность поставки в эту страну ракеты совместного российско-индийского производства "Брамос" и даст ли Россия разрешение на первый возможный экспорт этой техники в третью страну?

— У нас немало тем с Объединенными Арабскими Эмиратами, на сегодняшний день по всем направлениям идет переговорный процесс. Это касается авиации и сухопутных вооружений. Что же касается "Брамоса", то это продукция совместного российско-индийского предприятия, поэтому чтобы ее продать куда-то, нужно разрешение двух сторон. Сейчас действительно на повестке стоит вопрос о поставках продукции этой компании третьим странам, поэтому как только будет твердая заявка на покупку этих ракет, мы будем принимать совместное решение. Среди потенциальных клиентов ОАЭ тоже есть, но сказать, что сегодня что-то реализуется, не могу, так как заявки твердой нет.

- Когда планируется реализовать контракт на поставку С-400 в Китай?

— Мы работаем сегодня по Китаю в том графике, который утвержден, — и по поставкам самих установок, и по ракетам, и по вспомогательному оборудованию. Контракт поэтапный, и мы все сделаем вовремя в рамках наших договоренностей и установленных сроков его реализации.

- Будут ли в этом году завершены поставки в Китай истребителей Су-35?

— До конца года планируем завершить контракт.

- А в какие сроки можно ожидать поставок С-400 в Турцию и когда эти системы может начать получать Индия, если до конца года подпишем контракт?

— Турция обратилась к нам с просьбой ускорить процесс производства и поставки систем, мы пошли навстречу, и я надеюсь, в 2019 году они получат первые системы, так как и партнеры должным образом исполняют свои обязательства. Что касается Индии, то если до конца года подпишем контракт, то я думаю, что в 2020 году поставки реальны.

- В китайских СМИ нередко звучит информация о том, что образцы вооружений китайского производства более технологичны, чем российские. Мы как-то отвечаем на этот негатив?

— С точки зрения ведения бизнеса, это понятно, конкуренция — принцип рыночной торговли. Мы относимся к этому спокойно, знаем, какого качества наша техника, а главное, это знают наши партнеры. Поэтому реагировать на подобного рода публикации, наверное, можно, но сильно переживать по этому поводу смысла нет.

- Ну и в целом, несмотря на непростую и не всегда в пользу России конъюнктуру мирового рынка вооружений, как вы оцениваете перспективы России? Оптимистичны ли вы в оценках возможностей российских экспортеров ПВН в этом году?

— Оптимист — это информированный реалист. Я отношусь к такому типу людей. Понятно, что все предугадать невозможно, так как нам каждый день мир преподносит какие-то сюрпризы. В любом случае мы работаем в достаточно жестких условиях, и нам нужно быть готовыми, что неблагоприятная конъюнктура сохранится и в будущем.

Российская Федерация — один из крупнейших игроков на рынке вооружений. Наши партнеры уверены в надежности поставляемой техники. Новые контракты заключаются, о чем говорит портфель заказов, и спрос на нашу технику остается стабильным. Плюс к тому сохраняется и расширяется рынок модернизации, ремонта, послепродажного обслуживания, который точно никуда не денется. Этому сегменту мы уделяем повышенное внимание, понимая, что эта область весьма перспективна. Конечно, не все субъекты ВТС сразу одинаково хорошо справляются с новыми вызовами, нелегко резко выйти из зоны комфорта.

Но нам есть что предложить с технологической точки зрения, поэтому очень важно, чтобы субъекты ВТС научились это все красиво упаковывать, предлагать комплексные решения. Такие мероприятия, как "Армия-2018", позволяют нам создать с точки зрения маркетинговой работы полный цикл — продемонстрировать современные вооружения российского производства и провести переговоры с потенциальными заказчиками.

Россия. Весь мир. ЦФО > Армия, полиция > ria.ru, 20 августа 2018 > № 2712059 Дмитрий Шугаев

Есть ли жизнь после доллара: удастся ли заменить американскую валюту в международных расчетах

Альберт Кошкаров

Готовы ли вы открыть депозит в алтынах? А сколько биткоинов вы купите для поездки на отдых? И по какому курсу стоит менять рубли на «евразы»? Все эти вопросы, возможно, нам придется задавать себе уже в недалеком будущем. Все большее число стран задумываются о создании собственных валют для транснациональных расчетов и отказа от расчетов в долларах.

Не в золоте счастье

Глава ВТБ Андрей Костин, предложивший президенту план «абсолютной дедолларизации», и первый вице-премьер, министр финансов Антон Силуанов, обнаруживший риски расчетов в долларах, отнюдь не одинокие фантазеры. Похожие высказывания можно найти у финансистов и политиков других стран. Например, тот же Джордж Сорос еще десять лет назад предлагал на роль мировой валюты SDR (специальные права заимствований), которые МВФ использует в своих расчетах. Другая альтернатива — варранты (ордер на покупку актива по фиксированной цене), привязанные к динамике мирового ВВП, или ВВП-облигации.

В 2009 году экономисты ООН открыто заявили, что существующая валютная система неэффективна, тормозит мировую экономику и порождает финансовые кризисы. Они предложили создать новую международную валюту, привязанную к золоту. Иначе говоря, вернуться к Бреттон-Вудской системе, которая действовала с 1957 года. К слову сказать, к тому времени золотой запас США превышал 20 тыс. тонн, что составляло около 70% мировых запасов! Пока с легкой руки президента Франции Шарля де Голля и другие страны, скопившие доллары, не стали требовать продать им золото. В августе 1971 года Ричард Никсон заявил об отмене прямой зависимости между золотом и долларом.

Несмотря на снижение золотого запаса, США и сейчас остаются крупнейшим его держателем: им принадлежит 8,1 тыс. тонн золота. Это в четыре раза больше, чем у России или Китая, и в 14 раз больше, чем у индийского ЦБ. Однако сила доллара не в этом: по большому счету его курс зависит от спроса других стран, а соответственно, и от состояния американской экономики и притока инвестиций в страну. С учетом того, что рост ВВП США в прошлом году составил 2,5%, а в этом году, по прогнозам, может ускориться до 3,1%( во II квартале американский ВВП вырос даже на 4%), неудивительно, что доллар последнее время укрепляется против других валют.

С другой стороны, за этот рост Штатам приходится платить увеличением госдолга. Сейчас он превышает 21,3 трлн долларов. Эта астрономическая цифра продолжает расти, причем опережая темпы экономического роста. «Проблемы в росте государственных расходов, которые покрываются за счет новых заимствований. Плюс свою лепту вносят и процентные расходы по обслуживанию долга», — говорит главный экономист Евразийского банка развития Ярослав Лисоволик. Сейчас объем долга США уже равен годовому ВВП страны, и многие эксперты ожидают, что это соотношение будет только увеличиваться в пользу долга.

Этот прекрасный мультивалютный мир

Наращивание госдолга США — это только один из факторов, который может повлиять на стабильность американской валюты. Гораздо больше другие страны беспокоит зависимость собственных валют (и в целом экономики) от политических решений Вашингтона. «США используют привилегированное положение своей валюты как для собственного национального обогащения, так и для прямого экономического давления на различные государства. Такое устройство финансовой системы порождает риски и недовольства у всех участников», — констатирует инвестиционный стратег «БКС Премьер» Александр Бахтин.

Как пример — недавний обвал турецкой лиры, спровоцированный введением санкций против госчиновников и экспортных пошлин на сырье. Министр финансов Турции Берат Албайрак (зять президента Эрдогана) открыто заявил, что все это «четкая и спланированная атака, проведенная крупнейшим игроком финансовой системы». При этом сами турецкие власти идут на обострение отношений с США — в частности, отказываясь отпустить из турецкой тюрьмы американского пастора Эндрю Брансона. Другой пример — законопроект американских конгрессменов с предложением «отключить» от доллара российские госбанки, что нанесет урон не только нашей финансовой системе, но и экономике в целом. В частности, экспортерам, которые проводят расчеты через те же ВТБ или Сбербанк. По информации агентства ТАСС, две компании, «АЛРОСа» и «Норильский никель», уже начали тестировать расчеты в рублях с покупателями в Китае и Индии.

Неудивительно, что в мире становится все больше проектов по созданию альтернативных средств международных расчетов. Избавиться от «долларовой зависимости» многие страны пытаются с помощью региональных валют.

ЭКЮ (ECU — European Currency Unit ) — с конца 70-х годов прошлого века использовался как средство безналичных расчетов между европейскими странами, а его курс рассчитывался как совокупность валют всех государств-участников. ЭКЮ могли использовать в качестве резервной валюты, а также для выдачи кредитов. В 1999 году на смену этой денежной единице пришел евро.

АКU — расчетная валюта на базе единой валютной корзины стран Азии (AMU). Проект был запущен в 2006 году, его участниками стали 16 государств, включая Индию, Китай и Японию. Курс этой валюты рассчитывается Азиатским банком развития. В перспективе на базе AKU может появиться азиатский аналог евро.

Амеро — единая валюта, которая должна объединить финансовую систему США, Канады и Мексики. Предполагалось, что эта валюта будет служить для расчетов между странами — участниками Североамериканского валютного союза. Любимая тема конспирологов: США заменят доллары на амеро и таким способом решат проблему с госдолгом. Даже есть дата — 2020 год.

Алтын — будущая валюта Евразийского экономического союза. Другое ее название — «евраз». По планам, она должна упростить расчеты между странами, снизив трансакционные издержки, и избавить от привязки к доллару при расчете цен на товары. Решения о том, кто будет ее эмитентом, как будет рассчитываться курс к другим валютам, до сих пор нет. Министр экономического развития России Максим Орешкин говорил, что единая валюта ЕАЭС может быть введена не ранее 2025 года.

Афро — единая африканская валюта, создание которой обсуждают с начала века. Цель — не только упростить межнациональные расчеты, но и «поддержать» наиболее бедные государства, используя единую кредитно-денежную политику на континенте. Предполагается, что для этого будет создан Африканский ЦБ. Правда, недавно глава ЦБ Египта Тарек Амер заявил, что объединенный банк и валюта Африки появятся только к 2043 году.

Почему создание единых валют растягивается на десятилетия? На это есть как политические, так и экономические причины. Например, по словам ведущего аналитика «Открытие Брокер» Андрея Кочеткова, введение единой валюты предполагает соблюдение участниками единых бюджетных параметров как по дефициту, так и по долгу. «Для евро стало большим испытанием пройти долговые кризисы Греции, а затем и периферийной Европы. Единый эмиссионный центр еврозоны принял основную ответственность за спасение, смягчив денежную политику и приняв количественную программу», — говорит он.

По словам известного экономиста, заведующего отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН Якова Миркина, чтобы создать единую валюту, страны должны отказаться от суверенного права эмиссии, от самостоятельной денежно-кредитной и валютной политики центрального банка. «Это очень тяжелое решение», — говорит он.

С политической точки зрения единая валюта — это усечение суверенитета. Это подразумевает политическую интеграцию стран-участниц. «Не только разная скорость экономического развития и вес экономик в будущем валютном союзе определяют скорость внедрения единой валюты, но и степень схожести внутренней и внешней политики неизбежно повлияют на перспективы такого объединения», — говорит Кочетков.

Деньги для миллениалов

Еще одна альтернатива доллару — криптовалюты. Их число уже подбирается к 2 тыс., капитализация рынка — 207,9 млрд. долларов. У виртуальных денег есть масса преимуществ перед традиционными, фиатными. Главное — децентрализованная система обращения: невозможно как-либо контролировать трансакции или выключить платежи. Чтобы расплачиваться криптоденьгами, нужен Интернет, а не центральный банк. Ко всему прочему еще почти нулевая стоимость трансакций, анонимность и невозможность подделать криптовалюту.

В некоторых странах (Великобритания, Швейцария, Эстония, ОАЭ, некоторые штаты в США) уже сейчас за токены можно купить недвижимость. Криптовалютой также можно расплатиться — например, за кофе, книги и даже акции. «Важно, что у миллениалов криптовалюта вызывает больше доверия, чем у старшего поколения. Для них цифровые активы стали нормой: большинство пользователей чаще используют безналичные расчеты и имеют электронные кошельки», — говорит основатель платежной системы PlasmaPay Илья Максименка.

Но, несмотря на все достоинства криптовалют и растущую популярность платежей, сами представители этой индустрии всерьез не рассматривают виртуальные валюты как реальную угрозу для существующей «доллароцентричной» финансовой системы. По крайней мере, в ближайшем будущем. Представитель криптобанка Wirex Роман Забуга уверен, что в среднесрочной перспективе использование криптовалюты для международных расчетов исключено. «У нас есть пример латиноамериканского петро, инициированного венесуэльскими властями, и огромные сомнения в его ликвидности. У нас есть более привычные криптовалюты — биткоин, эфир, риппл и прочие, волатильность которых попросту не предполагает их использование в качестве средства расчетов не то что на международном уровне, но даже и внутри страны на уровне b2b», — рассуждает он.

Криптовалюты сейчас больше используются не как средство расчетов, а как инвестиционный инструмент. Чтобы тот же биткоин или Ethereum стали в один ряд с долларом и евро, необходимо как минимум две вещи. Первое — единая и внятная политика регуляторов. По факту сейчас далеко не во всех странах даже разрешено их использование. В России, например, статус операций с криптовалютами вообще никак не отрегулирован. Хотя майнить и вкладывать деньги в биткоины гражданам никто не запрещает, однако у российских финансовых властей нет никакого желания придавать им легальный статус. «Мнение Банка России — не легализовывать использование криптовалют как законного платежного средства. Мы против частных денег, в какой бы форме они ни были — материальной или виртуальной. Криптовалюты — это частные цифровые деньги, — заявила глава ЦБ Эльвира Набиуллина в октябре прошлого года на сочинском форуме инновационных технологий.

Второе, что мешает криптовалютам стать международным платежным средством, указывает Илья Максименка, — отсутствие платежной инфраструктуры и доверия к ним. «Блокчейны, на базе которых и существуют криптовалюты, до сих пор технически слабы, чтобы говорить о глобальном вытеснении фиата цифровыми валютами. Однако в перспективе пяти лет крипторынок может достаточно развиться с технической точки зрения и получить широкое распространение как платежное средство, составив выгодную альтернативу доллару и евро», — считает он.

А как же рубль?

В мире уже есть вторая резервная валюта — евро, отмечает Яков Миркин. В евро номинированы 20—25% всех финансовых активов. Поэтому, как полагают многие эксперты, у европейской валюты больше всего шансов заменить доллар. Например, чтобы обойти американские санкции. «Если РФ подвергнется блокировке долларовых расчетов со стоны США, не исключены расчеты в евро, например, за поставки газа», — говорит аналитик ИК «Фридом Финанс» Валерий Безуглов.

Правда, евро пока существенно уступает доллару в плане надежности. Долговой кризис в Греции, выход Великобритании из Евросоюза, попытки отделить Каталонию от Испании, шотландский референдум о независимости (пусть пока и неудачный) — все эти события не добавляют стабильности европейской валюте. Плюс ко всему в ряде стран вновь заговорили о возвращении к национальной валюте. С этой точки зрения более перспективным многие эксперты считают юань. По данным Всемирного банка, доля Китая в мировой экономике уже составляет около 15%. Причем последние годы темпы роста ВВП страны превышают 6%.

«Китай уже запустил торги на бирже фьючерсами на нефть с расчетами за поставки исключительно в юанях», — напоминает аналитик «Альпари» Наталья Мильчакова. Если так пойдет и дальше, то через 10—15 лет Китай может стать лидером, вытеснив с этой позиции США, чей вклад в глобальный ВВП сейчас оценивается примерно в 25%. Это приведет к росту доверия и ликвидности юаня: именно этого не хватает китайской валюте, чтобы стать мировой.

А вот перспективы рубля как международной валюты эксперты пока оценивают более чем скромно. Для этого российская экономика слишком слаба, а наша национальная валюта слишком зависима от политики, цен на нефть, поведения инвесторов, колебаний других валют. И еще десятка других причин. Поэтому пока вряд ли кто-то из стран-партнеров готов воспринимать рубль как надежное средство расчетов и сохранения капитала. «Сколько бы ни говорили о нашем желании перейти на рубль, сегодня это возможно только в ограниченном формате», — говорит Александр Бахтин. Мильчакова не исключает, что часть расчетов в рублях можно будет использовать в рамках ЕАЭС, однако этому могут препятствовать валютные риски. В отличие от доллара, который считается самой стабильной валютой в мире, застрахованной от резких обвалов, российский рубль пока явно не может похвастать такой стабильностью.

Китай стал крупнейшим мировым экспортером переработанных фруктов и орехов

В 2016 году Китай экспортировал 1,3 млн тонн переработанных фруктов и орехов на сумму $2,5 млрд.

Такие статистические данные приводятся в отчете "World: Prepared Fruits - Market Report. Analysis And Forecast To 2025. Market Report. Analysis And Forecast To 2025" исследовательской компании IndexBox. Также в число ведущих экспортеров вошли Таиланд (709 тыс. тонн; $1,032 млрд), США (667 тыс. тонн; $1,56 млрд), Филиппины (459 тыс. тонн; $449 млн) и Аргентина (412 тыс. тонн; $521 млн). В совокупности эти странны составляют 50% мирового экспорта переработанных фруктов и орехов.

Около 23% мирового экспорта приходится на Испанию (305 тыс. тонн; $487 млн), Нидерланды (296 тыс. тонн; $748 млн), Грецию (288 тыс. тонн; $326 млн), Германию (230 тыс. тонн; $851 млн), Мексику (198 тыс. тонн; $441 млн), Коста-Рику (161тыс. тонн; $127,5 млн) и Италию (161 тыс. тонн; $329 млн).

В период 2007-2016 гг. наивысший темп роста производства переработанных фруктов и орехов был зафиксирован в Коста-Рике (+17,4% в год). Самый высокий темп роста экспорта за аналогичный период отметили в Мексике (+16.7%).

Всего объем производства переработанных фруктов и орехов в 2016 году достиг 7 млн тонн (+4% к результатом 2015 года). Среднегодовой темп роста производства с 2007 по 2016 год был на уровне +1,8%, рост экспорта +8% в год. В стоимостном выражении экспорт в 2016 году достиг $14 млрд. Ежегодно результаты мирового экспорта в денежном выражении за отчетный период росли на 1,8% в год. При этом объемы экспорта росли неравномерно, наиболее значительное увеличение экспортных поставок было продемонстрировано в 2016 году, когда прирост их стоимости составил 40,3%.

Средняя экспортная цена переработанных фруктов и орехов снизилась в 2016 году на -2,0% по сравнению с 2015 годом. Самая низкая экспортная цена была в Коста-Рике ($791 за тонну), а самая высокая в Германии ($3,7 тыс. за тонну).

Источник: FruitNews по материалам IndexBox

ЕК готовит соглашение с Мексикой о беспошлинных поставках фруктов и овощей

Еврокомиссия разрабатывает текст соглашения о беспошлинном товарообороте сельскохозяйственной продукции с Мексикой, в том числе об импорте и экспорте фруктов и овощей. Уточняется, что документ будет готов до конца этого года.

В данный момент текст документа находится на юридической проверке. После перевода соглашений на все официальные языки ЕС, документ представят на утверждение Европарламента и Совета ЕС.

Ожидается, что от введения нулевых пошлин на поставки продукции больше всех выиграют экспортеры мяса птицы, свинины, сыра, шоколада и прочей сельскохозяйственной продукции. Что касается сектора овощей, то в период с января по май 2018 года экспорт фруктов и овощей из Испании в Мексику был минимальным и составил всего 10 тонн на сумму 74 тыс. евро. В прошлом году за аналогичный период результаты были выше - 11 тонн и 72,9 тыс. евро. При этом импорт за тот же период вырос на 28%, составив 16,1 тыс. тонн на 27,1 млн евро (+ 48%).

За счет торговых соглашений со странами, не входящими в состав ЕС, участники рынка рассчитывают диверсифицировать и расширить экспортные поставки свежих фруктов и овощей.

Источник: FruitNews по материалам Freshplaza

Экспорт деревянных напольных покрытий из Перу по итогам четырех первых месяцев 2018 г. снизился в годовом исчислении на 6% до $23,8 млн, об этом сообщает ITTO.

Поставки на основной зарубежный рынок — в Китай — упали почти на 20%. Среди других импортеров перуанских напольных покрытий стоит выделить Францию ($3,7 млн), США ($1 млн), а также Бельгию, Данию, Германию, Мексику, Австралию, Новую Зеландию и Нидерланды.

Тоталитарные и авторитарные режимы

Хуан Линц

Опубликовано в журнале: Неприкосновенный запас 2018, 4

Перевод с английского Ольги и Петра Серебряных

Хуан Линц (1926—2013) — социолог и политолог, автор трудов по теории тоталитарных и авторитарных политических режимов.

[стр. 16—62 бумажной версии номера]

I. ВВЕДЕНИЕ [1]

Многообразие и широкая распространенность недемократических режимов

Все знают, что формы правления бывают разными и что быть гражданином или подданным одной страны совсем не то же самое, что быть гражданином другой — даже на повседневном уровне. Но известно также и то, что почти все правительства занимаются примерно одним и тем же, так что порой легко уподобиться чистым анархистом, для которых все государства одинаковы, просто потому что они государства. Это противоречие и является отправной точкой в общественно-политической науке.

Понятно, что при Сталине или Гитлере жизнь обычного гражданина — не говоря уже о верхушке общества — сильно отличалась от жизни в Великобритании или Швеции[2]. Даже если не брать крайние случаи, можно смело утверждать, что для многих, пусть даже и не для подавляющего большинства, жить в Испании при Франко совсем не то же самое, что жить в Италии — для глав коммунистических партий этих стран уж точно. Наша задача как ученых описать во всей его сложности отношение людей к правительству и понять, почему это отношение столь сильно меняется от страны к стране. Мы не будем рассматривать личные документы — мемуары политиков, генералов, интеллектуалов, заговорщиков и узников концлагерей, а также литературные произведения, посвященные столкновению человека с властью, зачастую жестокой и непредсказуемой. Мы ограничимся научными исследованиями общества, основанными на наблюдении, анализе законов, судебных и административных решений, бюрократических документов, на интервью с главами стран и опросах населения — то есть будем основываться на трудах, в которых предпринята попытка описать и объяснить функционирование разных политических систем в разных обществах.

Благодаря работам политических философов, у нас уже есть некоторое представление о том, какие вопросы следует задавать. Однако чисто дескриптивных исследований политической жизни в конкретном обществе в конкретное время, пусть даже очень хороших, нам будет мало. Нам, как и Аристотелю, который столкнулся с разнообразием правлений в греческих полисах, будет нужно свести всю эту сложность к ограниченному числу типов — достаточно разных, чтобы охватить весь спектр режимов, присутствующий в реальности, но в то же время позволяющих описать черты, общие для тех или иных сообществ. Классификация политических систем, как и других аспектов реальности — социальных структур, экономических систем, религий, структур родства, — составляет ядро социальных наук с момента их зарождения. Появление новых форм политической организации, учреждения власти и властных компетенций, распоряжения ими, а также изменение точки зрения, связанное с появлением новых ценностей, неизбежно приводит к созданию новых классификаций. Эта интеллектуальная задача не так проста, как может показаться, поскольку мы имеем дело с изменчивой политической реальностью. Старые понятия утрачивают адекватность. Как отмечает Токвиль, говоря об «опасной для демократических государств форме угнетения, не похожей ни на одну из ранее известных в мире форм»: «Это нечто новое, поэтому я попытаюсь описать ее, ибо имени у нее нет». К сожалению, нам всегда приходится как-то именовать реальность, которую мы пытаемся описать. Хуже того — мы в этом не одиноки, поскольку те, кто контролирует политическую жизнь в государствах ХХ века, тоже хотят определять, описывать и именовать свои политические системы, даже если при этом они выдают желаемое за действительное или просто хотят пустить пыль в глаза окружающим. Разумеется, подходы ученых и политических деятелей не всегда совпадают, одни и те же слова часто имеют разный смысл. Соответственно, ясность в понятиях — дело принципиальной важности. Кроме того, общества различаются не только тем, как в них организована политическая жизнь, но и устройством властных отношений в иных сферах. Естественно, те, кто считает, что внегосударственные аспекты общества для жизни людей важнее, будут стремиться к такой концептуализации разновидностей обществ, в которой политика будет лишь одним из аспектов и, наверное, даже не самым важным. Нас, однако, будет занимать именно проблема многообразия политических систем.

Простейший способ определить какое-либо понятие — указать, чем оно не является. Это, очевидно, предполагает, что мы знаем, чем является нечто другое, и, соответственно, можем сказать, что оно не совпадает с нашим понятием. В данном случае мы будем исходить из предположения, что мы знаем, что такое демократия, и сосредоточимся на политических системах, которые не подпадают под наше определение демократии. Джованни Сартори, анализируя примеры использования таких понятий, как тоталитаризм, авторитаризм, диктатура, деспотизм и абсолютизм, которые традиционно противопоставляются демократии, отмечает[3], что сейчас все сложнее понять, чем же не является демократия. Тем не менее присутствует ощущение, что благодаря работам множества ученых у нас все-таки есть описание демократии, соответствующее большому числу политических систем, достаточно схожих между собой по способу организации политической жизни и в отношениях между гражданами и правительством, чтобы подпадать под одно определение. Соответственно, здесь мы будем иметь дело с политическими системами, имеющими как минимум одну общую черту: все они не похожи на общества, к которым приложимо наше определение демократии. То есть мы будем иметь дело с недемократическими политическими системами.

Двойственность политических режимов традиционно описывалась противопоставленными терминами поликратия — монократия, демократия — автократия. С XVIII века дескриптивными и идеологическими понятиями для описания неограниченной власти (legibus solutus) стали абсолютизм и деспотизм, даже если это порождало такие неоднозначные выражения, как «просвещенный деспотизм». В конце XIX — начале ХХ века, когда в большинстве западных стран, по крайней мере на бумаге, установилось конституционное государство, а либерализм и правовое государство (Rechtstaat) стали символом политического прогресса, новые автократические формы правления обычно называли диктатурами. В 1920-е Муссолини заявляет о своей приверженности неоидеалистической концепции Джованни Джентиле об «этическом» и «тоталитарном» государстве: «Вооруженная партия ведет к тоталитарному режиму… Партия, тоталитарно управляющая нацией, — факт, новый в истории»[4]. В Германии это понятие найдет отклик лишь некоторое время спустя, причем не столько среди нацистского руководства, сколько у политических философов вроде Карла Шмитта, писавшего о повороте к тотальному государству в 1931 году[5]. Успех этого слова тесно связан с известной работой генерала Людендорфа «Тотальная война»[6], которая переворачивала старую формулу Клаузевица «война есть продолжение политики иными средствами», чтобы определить мир как подготовку к войне, а политику как продолжение войны иными средствами. Другой влиятельный автор, Эрнст Юнгер, примерно в это же время придумал выражение Totale Mobilmachung[7]. Вскоре эта идея тотальной мобилизации войдет в политический дискурс и даже в юридические документы — например в указы испанской правящей партии, где этот термин имел положительные коннотации. Уже в 1930-е политолог Джордж Сэбин использует это понятие для новых мобилизационных однопартийных режимов — и фашистских, и коммунистических[8]. Роберт Михельс в 1928 году отмечает сходство между фашистскими партиями и большевиками[9]. Троцкий пишет в 1936 году: «Сталинизм и фашизм, несмотря на глубокое различие их общественных основ, представляют собою симметричные явления. Многими чертами своими они убийственно похожи друг на друга»[10]. Многие фашисты, особенно фашисты левые, ощущали близость своих идеалов к сталинскому коммунизму[11]. Так что выявить это сходство и обнаружить, насколько полезно понятие, описывающее сразу оба политических феномена, выпало отнюдь не либеральным критикам фашизма и Советского Союза. Как мы увидим, борьба с излишне широким или неправильным толкованием этого понятия, а также сомнения в его интеллектуальной плодотворности возникли лишь недавно. Тем не менее еще в 1930-е ряд теоретиков, симпатизировавших авторитарным, антидемократическим политическим решениям, но при этом враждебно относившихся к активистским мобилизационным концепциям тоталитарного государства и видевших проблему в автономии государства от общества, ясно указали на разницу между авторитарным государством, тоталитарным государством и тем, что они называли нейтральным либерально-демократическим государством[12]. В послевоенной политологии их идеи отклика не нашли. Когда в ходе «холодной войны» отдельные автократические режимы вроде Турции и Бразилии перешли к демократии, а обретшие независимость страны выбрали демократическую форму правления, считалось, что дихотомия демократии и тоталитаризма может описать все многообразие политических систем или как минимум два полюса, к которым все эти системы тяготеют. Именно тогда режимы, которые нельзя было отнести ни к демократическим, ни к тоталитарным, считались либо покровительствующими демократии (то есть режимами, где демократические нормы формально приняты, а элиты стремятся демократизировать свои общества, даже если они не вполне представляют, что для этого требуется), либо сохранившимися до настоящего времени традиционными олигархиями[13]. Но и в данном случае для режимов, оказавшихся между этими двумя типами и ориентировавшихся либо на демократическое будущее, либо на традиционалистское прошлое, требовалось создать особый тип модернизирующихся олигархий. Примечательно, что описание в этом случае в большей мере сосредоточивалось на целях экономического развития, чем на природе политических институтов, которые нужно было создать и работу которых необходимо было поддерживать.

Всего несколько лет спустя рухнули огромные надежды на демократию в Латинской Америке — в первую очередь в более развитых южноамериканских республиках и странах, созданных путем успешного переноса британских и французских демократических институтов в бывшие колонии. Вместе с тем авторитарные режимы в Испании и Португалии неожиданно для всех пережили разгром стран «оси». Ученым стало ясно, что такие режимы нельзя понимать как безуспешные примеры тоталитаризма, поскольку многие — если не все — их основатели не разделяли тоталитарных взглядов на государство и общество, а сами эти режимы функционировали совсем не так, как нацистский или сталинский; при этом сами правители, особенно в странах «третьего мира», даже не делали вида, что авторитаризм — лишь временный этап подготовки страны к демократии. Они все чаще отвергали либерально-демократическую модель и при строительстве нового государства нередко прибегали к несколько видоизмененной ленинской модели правящей партии как авангарда пролетариата. Вскоре ученые обнаружат, что идеологические выступления и декларируемые схемы управления партий и массовых организаций почти никогда не соответствуют действительности, как в прошлом псевдофашизм балканских, восточноевропейских и балтийских государств не был похож на немецкий национал-социализм или итальянский фашизм. Эти наблюдения неизбежно привели к тому, что был описан — с теми или иными нюансами — третий тип режимов, то есть именно отдельный тип, а не точка на оси между демократией и тоталитаризмом. На основании анализа режима Франко, особенно после 1945 года, мы сформулировали понятие авторитарного режима, который отличается и от демократического правления, и от тоталитарной системы[14].

Наш анализ будет сосредоточен на тоталитарных и авторитарных режимах, имеющих как минимум одну общую черту, — это недемократические режимы. Поэтому мы должны начать с краткого эмпирического определения демократии, чтобы очертить область нашего исследования. Мы обратимся к многочисленным теоретическим и эмпирическим исследованиям тоталитарных политических систем, появившимся в последние десять лет, а также к недавней критике этого понятия, чтобы наметить типы режимов, которые мы от противного считаем тоталитарными. Однако упомянутыми тремя типами режимов многообразие политических систем ХХ века не исчерпывается. До сих пор существует ряд режимов, основанных на традиционной легитимности, и мы неверно поймем их природу, если будем классифицировать их по тем же признакам, что и современные авторитарные режимы, сложившиеся после слома традиционной легитимности или после периода демократического правления. Нам представляется, что отдельные виды тирании и деспотизма, осуществляемые лично правителем и его клиентами — с помощью преторианской гвардии при отсутствии каких-либо форм организованного участия населения в государственных институтах и сколь-нибудь значимых попыток легитимации на фоне преследования режимом своих частных целей, — будет не вполне плодотворно относить к той же категории, что и более институализированные авторитарные режимы, в которых правители считают, что действуют ради общего блага. Поэтому такие режимы — назовем их «султанскими» — мы рассмотрим отдельно, пусть даже у них есть общие черты с авторитарными. Отдельную проблему представляют общества, в которых один слой навязывает свою власть остальным — при необходимости и силой, — но при этом позволяет им участвовать в политической жизни в соответствии с демократическими нормами, исключая лишь возможность дискуссии об отношениях с правящей группировкой, причем по этому вопросу имеется широкий консенсус. Мы называем такой вид режимов «расовой демократией», поскольку они столь же парадоксальны, как и сочетание демократии с расовой дискриминацией. Недавние события в Восточной Европе, связанные с десталинизацией, и даже некоторые тенденции в Советском Союзе поставили отдельный вопрос о природе постсталинистских коммунистических режимов. Мы обнаружили, что режимы, развивающиеся в Восточной Европе, имеют много общего с теми, которые мы определяем как авторитарные, однако их более или менее отдаленное тоталитарное прошлое и приверженность элит отдельным элементам тоталитарной утопии наделяют их известным своеобразием. Мы будем говорить о них как о частном случае авторитаризма — посттоталитаризме.

Два главных измерения в нашем определении авторитарных режимов — степень или вид ограничения политического плюрализма, а также степень, в какой режим основывается на политической апатии и демобилизации, либо ограниченной и контролируемой мобилизации населения. На их основании можно выделить множество подтипов, различающихся тем, кто участвует в ограниченном плюрализме и как эти участники организованы, а также уровнем и типом их участия. Мы будем различать: бюрократическо-милитаристские авторитарные режимы; формы институционализации авторитарных режимов, которые мы называем «органическим этатизмом»; мобилизационные авторитарные режимы в постдемократических обществах, примером которых во многих отношениях является итальянский фашизм; мобилизационные авторитарные режимы в государствах, только что обретших независимость; наконец, посттоталитарные авторитарные режимы. Разумеется, эти идеальные (в веберовском смысле) типы не описывают в полной мере ни одного конкретного режима, поскольку в реальности политические режимы возникают усилиями лидеров и общественных сил, имеющих противоречивые представления о государственном устройстве, причем приоритеты и общие представления о цели у них постоянно меняются. Любой режим — результат явных и скрытых разнонаправленных тенденций, поэтому всегда представляет собой смешанную форму. Тем не менее близость к той или иной форме всегда имеется. В этом смысле в рамки нашей типологии трудно точно поместить даже какую-то одну страну в каждый конкретный момент.

Ученые предпринимали попытки[15] классифицировать независимые государства в соответствии с некоторыми операционными критериями[16]. Из-за политических изменений, особенно в неустойчивых странах «третьего мира», эти классификации быстро устаревают. Кроме того, немногочисленные попытки переработать классификацию политических систем в более сложную типологию не находят широкой поддержки в научном сообществе — главным образом из-за отсутствия систематического сбора материалов, относящихся к параметрам, на которых такие типологии строятся, а также потому, что политическая ситуация в ряде стран вообще не становилась предметом научных исследований. При этом существует довольно широкий консенсус в отношении стран, которые Данкварт Растоу считал демократическими, Роберт Даль — полиархиями, а авторы обзора 1960 года «Политика развивающихся регионов» — конкурентными. Многие из этих исследований показывают, что в любой момент времени не более четверти или даже трети мировых политических систем являются демократическими. Роберт Даль, Ричард Норлинг и Мэри Фрейз Уильямс, взяв за основу данные из «Кросс-политического обзора»[17] и других источников, касающиеся права на занятие государственной должности и допустимости нахождения в оппозиции к власти (всего семь показателей, связанных с выдвигаемыми для этого условиями), разбили 114 стран на 31 вид[18]. На основании этих данных, собранных примерно в 1969 году, 29 государств оказались полиархиями и шесть — близкими к полиархии. В списке Данкварта Растоу (за исключением Мексики, Цейлона, Греции и Колумбии, он совпадает со списком Даля) указана 31 страна[19]. В обоих списках не упоминаются некоторые карликовые государства, которые можно считать полиархиями.

Из 25 государств, население которых превысило к 1965 году 20 миллионов человек, лишь восемь относились на тот момент к полиархиям, при этом Даль считал Турцию близкой к полиархии, а Растоу добавлял к этому списку еще и Мексику[20]. Если принять во внимание, что из этих 25 стран Япония, Италия и Германия не были демократическими на протяжении существенной части первой половины XX столетия, а из пяти крупнейших государств мира только в США и Индии демократическое правление не прерывалось с момента обретения независимости, важность изучения недемократических политических систем станет очевидной. Вообще говоря, в определенных частях земного шара демократии находятся в меньшинстве. Из 38 африканских государств, обретших независимость после 1950 года, лишь в семи сохраняется многопартийная система и проводятся выборы, на которых партии могут конкурировать между собой. В 17 из этих 38 стран по состоянию на 1973 год главой государства был военный; под властью военных живут 64% 266-миллионого населения этих стран[21]. Даже в Европе, за вычетом СССР и Турции, лишь 16 из 28 государств были стабильными демократиям, а будущее еще трех — Португалии, Греции и Кипра — оставалось неопределенным. 61,5% населения Европы, за вычетом СССР, жили при демократии, 4,1% — при неустойчивых режимах, 34,4% — в недемократических политических системах.

Демократии могут существенно отличаться друг от друга: в США всеобщие выборы непрерывно проводятся с 1788 года, а Федеративная Республика Германии была основана лишь в 1949-м, после 12 лет нацистского тоталитаризма и иностранной оккупации; в Великобритании правление большинства, а в Ливане — сложная система договоренностей между этнорелигиозными меньшинствами, сочетающими конкурентную политику и принцип государственного единства; в Скандинавии эгалитарное общество, а в Индии царит неравенство. При всех этих различиях политические институты этих стран похожи в достаточной мере, чтобы мы могли считать их все демократиями. Основное сходство будет особенно хорошо заметно, если посмотреть на неоднородный список 20 крупнейших недемократических стран. Вряд ли кто-то усомнится, что Советский Союз, Испания, Эфиопия и ЮАР отличаются друг от друга больше, чем США и Индия (если брать крайний случай) или Испания и Восточная Германия (если брать только европейские страны). Задача этой главы — попытаться разработать понятийный аппарат, отражающий разнообразие политических систем, которые мы даже в самом широком смысле не можем назвать демократическими и в которых живет как минимум половина человечества.

Конечно, богатейшие страны, а именно 24 страны, где ВВП на душу населения составлял в 1965 году более 1000 долларов [на душу населения], были демократиями — за исключением Чехословакии, Советского Союза, Восточной Германии, Венгрии и Кувейта (представляющего собой особый случай); но уже из 16 стран с подушевым ВВП более 500 долларов демократиями можно было считать только семь. Таким образом, мы имеем дело не только с бедными, неразвитыми странами или странами с остановившимся экономическим ростом, ведь из 36 стран со средним экономическим ростом более 5,1% в 1960—1965 годах лишь 12 входят в составленный Далем список полиархий и близких к ним режимов. А если взять только страны с высоким ростом душевого дохода — то есть более 5%, — то из 12 стран в этот список входят лишь две.

Соответственно, несмотря на существенную связь между стабильностью демократии в экономически развитых странах и более высокой вероятностью, что страны с более высоким уровнем социального и экономического развития станут демократиями, количество отклонений от этой тенденции требует отдельного анализа различных типов политических, общественных и экономических систем. Некоторые формы политической организации и легитимации власти, несомненно, более вероятны в определенных типах общества и при определенных экономических условиях, а какие-то отдельные сочетания практически невозможны. Однако мы считаем крайне важным не смешивать две эти сферы и сформулировать отдельные типологии для общественных, экономических и политических систем. В противном случае мы не сможем поставить целый ряд важных теоретических вопросов: какой вид общественной и экономической структуры с большей вероятностью приведет к появлению режимов определенных типов и обеспечит их стабильность? Как тот или иной режим влияет на конкретную общественно-экономическую структуру и ее развитие? Повышается ли вероятность развития той или иной общественной, а может, и экономической системы при данном политическом режиме?

Разумеется, никаких однозначных соответствий между всеми этими аспектами социальной реальности не существует. Демократическое правление вполне совместимо с целым рядом общественных и экономических систем, и то же самое можно сказать об автократических режимах. Достаточно вспомнить недавнюю немецкую историю: в течение полувека общество находилось последовательно под властью нестабильной веймарской демократии, нацистского тоталитаризма и стабильной боннской республики. Несомненно, все эти режимы оказали глубокое влияние на социально-экономические структуры — хотя были и другие факторы, — однако политические различия между ними были явно сильнее, чем экономически и социальные. Поэтому мы сосредоточимся на всем многообразии политических систем и не будем в нашей классификации учитывать параметры, которые в больше степени относятся к типологии общественных и экономических систем.

Невозможно переоценить важность этих аналитических различий для осмысленного исследования связей между государством, обществом и экономикой (сюда следовало бы добавить и четвертый аспект — культурно-религиозный).

Демократическое правление и недемократические государственные устройства

Дать определение демократии, не пытаясь описывать общественные структуры и отношения в демократическом государстве, относительно просто[22]. Демократической мы будем называть политическую систему, которая позволяет свободно формулировать политические предпочтения посредством права на свободу собраний, информацию и коммуникацию с целью регулярного ненасильственного (пере)избрания лидеров на основании открытой конкуренции. Демократическая система при этом не исключает активных политических организаций из конкурентной борьбы, не запрещает членам политического сообщества выражать свои предпочтения и не вводит ради этого никаких норм, требующих применения силы. Либеральные политические права являются необходимым условием для этой общественной дискуссии и конкуренции в борьбе за власть, а также для расширения права участвовать в выборах для все большего числа граждан как неизбежного следствия. Условие регулярности выборов исключает любые системы, в которых правители в какой-то момент получили легитимность и поддержку избирателей в рамках открытой конкуренции, однако впоследствии воспрепятствовали осуществлению контроля над своими действиями. Это явным образом исключает некоторые основанные на плебисците авторитарные режимы, даже если мы принимаем, что выборы, приведшие их к власти, были честными и открытыми. Требование того, что все действующие политические посты должны прямо или косвенно зависеть от результатов всенародных выборов, исключает системы, в которых правитель получает власть через традиционное наследование и осуществляет ее без контроля или участия выборного органа, либо системы, где имеется пожизненный и несимволический пост, как в случае Франко на посту главы государства или Тито на посту президента республики. Чтобы назвать ту или иную систему более или менее демократической, в ней непременно должен наличествовать целый ряд политических свобод, гарантирующих право меньшинств на создание организаций и мирную, конкурентную борьбу за поддержку населения, даже если при этом действуют какие-то юридические или даже фактические ограничения[23]. Недемократические же режимы не просто de facto ограничивают свободу меньшинств, но и, как правило, четко прописывают юридические ограничения, оставляя простор для интерпретации таких законов не объективным независимым органам, а самим правителям, которые к тому же применяют их крайне избирательно. Требование того, что гражданам не может быть отказано в участии в выборах, если такой отказ сопряжен с применением силы, связано с тем, что расширение гражданских прав было процессом медленным и конфликтным: от имущественного ценза к всеобщему избирательному праву для мужчин до включения женщин и молодежи — по мере того, как эти общественные группы начинали требовать распространения избирательного права, в том числе и на них самих. Таким образом, исключаются системы, которые в какой-то момент допускали более или менее ограниченное участие в выборах, но отказались, прибегнув к силе, расширить это право на другие группы. ЮАР является ярким примером политической системы, которая несколько десятилетий назад могла считаться демократией, однако перестала быть таковой, полностью отказав в избирательном праве темнокожему и цветному населению. Даже если в условиях однопартийной системы в партии происходит некоторая демократизация, эксклюзивное предоставление гражданских прав членам одной партии — а именно тем, кто принимает основные политические ценности, подчиняясь партийному уставу под угрозой исключения из нее, — не позволяет считать такого режима демократическим. Безусловно, система с внутрипартийной демократией более демократична, чем без нее, когда партия управляется по принципам вождизма или «демократического центризма», однако недопуск к выборам тех, кто не хочет вступать в партию, не позволяет нам определить такую политическую систему как демократическую.

В нашем определении отсутствует упоминание политических партий, потому что теоретически можно представить, что борьба за власть осуществляется без них, даже если нам не известны такие системы, подпадающие под определение демократических. Теоретически конкурентная борьба за лидерство может иметь место в рамках мелких избирательных округов при отсутствии организаций, действующих на постоянной основе, приверженных определенным ценностям и объединяющих повестку множества избирательных округов, — а именно такие организации мы называем партиями. Это теория органической, или корпоративной, демократии, и она утверждает, что представителей надо выбирать в первичных социальных группах, в которых люди знают друг друга и объединены общими интересами, что делает политические партии ненужными. Ниже, говоря об органическом этатизме, мы подробно рассмотрим теоретические и эмпирические трудности в организации открытой конкурентной борьбы за власть в так называемых органических демократиях, а также авторитарные черты подобных режимов. Соответственно, право свободно образовывать политические партии и право партий бороться за власть во всей полноте, а не только частично, является первым признаком демократичности политической системы. Зато исключается любая система, в которой партия de jureобладает особым конституционным или юридическим статусом, ее отделения отвечают перед отдельным партийным судом, а закон наделяет их особой защитой так, что другие партии должны признавать за ней лидерство при том, что сами они могут участвовать в управлении, только если не оспаривают ее исключительного положения, либо обязательно поддерживают определенный общественно-политический порядок (помимо конституционного порядка, задающего свободную конкурентную борьбу за власть в рамках регулярных мирных выборов). Крайне важно четко отличать правящие de facto партии, регулярно получающие на выборах подавляющее большинство голосов в равной борьбе с другими партиями, от партий-гегемонов в псевдомногопартийной системе. Именно поэтому различие между демократическими и недемократическими режимами не совпадает с различием между однопартийными и многопартийными системами. Еще один часто выдвигаемый критерий отличия демократических режимов от недемократических — регулярная передача власти, однако это условие не является необходимым[24].

Приведенные выше критерии позволяют практически однозначно определить государство как демократическое, при этом не упуская из виду элементов демократии в государствах других типов или присутствия de facto адемократических либо антидемократических тенденций в демократических государствах. Сомнения возникали лишь в редких случаях, да и то в силу несогласия ученых в оценках фактического положения дел, касающихся свободы политических групп[25]. Дальнейшее свидетельство правильности нашего определения — это сопротивление недемократических режимов, называющих себя демократиями, введению перечисленных нами элементов и те идеологические изощрения, на которые они идут, чтобы это оправдать. Еще одно подтверждение состоит в том, что ни одна демократия не трансформировалась в недемократический режим, не изменив хотя бы одной из указанных нами характеристик. Лишь в редких случаях нетрадиционные режимы преобразовывались в демократические без конституционного переворота и насильственного свержения действующей власти. Таковыми можно считать Турцию после Второй мировой войны[26], Мексику (если принять аргументы тех, кто считает ее демократией) и, возможно, Аргентину после выборов 1973 года. Таким образом, граница между недемократическими и демократическими режимами довольно жесткая, ее нельзя преодолеть посредством медленной и незаметной эволюции; для этого требуется резкий слом, неконституционные действия, военный переворот, революция или иностранная интервенция. При этом черта, отделяющая тоталитарные системы от других недемократических режимов, гораздо менее четкая, известны наглядные примеры, когда система теряла определенные характеристики, позволяющие считать ее тоталитарной, но при этом не становилась демократией, причем процесс этот проходил малозаметно, и точно зафиксировать переход чрезвычайно сложно. Несмотря на всю важность сохранения различия между тоталитарными и недемократическими типами политического устройства, они походят друг на друга больше, чем на демократические формы правления, что позволяет выделить их в отдельную, пусть и обширную, категорию недемократических режимов. Рассмотрению таких режимов и посвящена эта работа.

Примечание о диктатуре

В специальной литературе[27] и повседневной речи для обозначения недемократических режимов и государства с особым типом, нетрадиционным, легитимации часто используется термин «диктатура». Если в Древнем Риме оно возникло в форме dictator rei gerundae causaдля обозначения чрезвычайного правления, предусмотренного конституцией на ограниченный срок в случае экстренной ситуации и ограниченного 6 месяцами без права продления или исполнением конкретной задачи, то теперь слово «диктатор» стало использоваться для осуждения и поругания. Неслучайно Карл Шмитт[28] и Сартори[29]отмечают, что Гарибальди и Маркс все еще употребляли это слово без негативных коннотаций.

Если этот термин и имеет смысл сохранить для современного научного использования, его употребление следует ограничить описанием чрезвычайного правления, приостанавливающего или нарушающего на время конституционные нормы, касающиеся исполнения и передачи власти. Конституционная диктатура как тип правления основывается на статьях конституции, описывающих чрезвычайное положение (например массовые беспорядки или война) и по решению легитимного конституционного органа расширяющих полномочия отдельных органов власти или дающих им право исполнять их, когда их срок уже истек и должны состояться новые выборы. Такая экстраконституционная власть не обязательно становится антиконституционной, навсегда меняя политический строй. Она вполне может служить его защите в кризисной ситуации. Из-за неоднозначности выражения «конституционная диктатура» Сартори и другие ученые предпочитают термин «кризисное управление»[30]. Вообще говоря, революционные комитеты, которые берут на себя власть после падения традиционного строя или авторитарного режима с целью проведения свободных выборов и восстановления демократии, пока они остаются временным правительством, не утвержденным путем выборов, можно считать диктатурой в узком смысле слова. Многие военные перевороты против традиционных правителей, автократических правительств или разваливающихся демократий ради поддержания видимости преемственности власти путем фальсификации или задержки выборов получают широкую поддержку именно на основании этого шага — при том, что изначально отдельные лидеры таких переворотов могли искренне желть восстановить конкурентную демократию. Трудность выхода из режима правления военных, как показывает прекрасный анализ Самюэля Файнера[31] и Самюэля Хантингтона[32], позволяет понять, почему в большинстве случаев военные создают авторитарные режимы, а не обеспечивают возвращения к демократии. Еще один очень особый случай — явное принуждение из-за рубежа с целью установления демократии путем изгнания недемократических правителей. Япония, Австрия и Западная Германия после Второй мировой войны — уникальные тому примеры, поскольку главнокомандующие и администрации союзников не являлись демократическими правителями этих государств[33]. Однако их успех может быть связан с уникальными обстоятельствами, сложившимися в данных обществах, — других подобных примеров скорее всего нет. В этом узком смысле мы говорим только о тех диктатурах, которые Карл Шмитт[34] называл Kommissarische Diktatur, в отличие от «диктатур суверенных».

Однако в реальном политическом мире возвращение к конституционной демократии после разрушения демократической легитимности — даже путем так называемой конституционной диктатуры или вмешательства монархов или армий, действующих в качестве модернизирующего инструмента в чрезвычайной ситуации, — остается весьма сомнительным. Исключением, пожалуй, может считаться правительство национального единства во время войны, когда все основные партии соглашаются перенести выборы или не допустить подлинно конкурентных выборов, чтобы обеспечить почти единодушную поддержку правительству, ведущему общую для всех войну. Диктатуру как чрезвычайную власть, временно ограничивающую гражданские свободы и/или усиливающую власть отдельных органов, трудно отличить от иных типов автократических режимов, когда она выходит за рамки конкретной ситуации. Ученые не могут не принимать во внимание заявлений того, кто принимает на себя такую власть, даже если они сомневаются в его искренности или реалистичности его намерения вернуть власть народу, поскольку эти заявления скорее всего будут иметь необратимые последствия для легитимности устанавливаемого подобным образом недемократического правления. Ученый не a priori, а только ex post factoделает вывод о том, действительно ли правление индивида или группы было диктатурой в узком, римском, смысле. Как правило, подобные диктатуры — лишь переходные этапы к иным формам автократического правления, поэтому неслучайно ситуацию балканских государств, где короли отошли от конституционного правления, следует считать королевскими диктатурами, а не возвращением к абсолютной монархии. Как только от преемственности традиционной легитимации отказываются ради демократических норм, возвращение к ней кажется невозможным. Диктатура как промежуточная, чрезвычайная власть слишком часто переходит в более или менее институализированные формы авторитаризма. Не будем забывать, что уже римское конституционное правление было разрушено и преобразовано в авторитарное, когда Сулла в 82 году до нашей эры стал dictator reipublicae constituendae, а Цезарь в 48 году до нашей эры стал диктатором на ограниченный срок, а в 46-м — на десять лет. С тех пор свержение конституционного правительства выдающимся лидером называют цезаризмом.

Мы закрепим термин «диктатура» за временным кризисным правительством, которое не институализировало себя и представляет собой разрыв с институциональными правилами передачи и отправления власти, принятыми предыдущим режимом, будь он демократическим, традиционным или авторитарным. Временную приостановку этих правил в соответствии с конституцией такого режима мы будем называть кризисным правительством или конституционной диктатурой.

II. ТОТАЛИТАРНЫЕ СИСТЕМЫ

К определению тоталитаризма

В свете того, что тоталитаризм занимает центральное место в изучении современных неконкурентных демократических режимов, полезно будет начать с некоторых уже ставших классическими определений тоталитарных систем, после чего попытаться продвинуться в нашем понимании их, прислушавшись к критике, которой они подвергались[35]. Не так давно Карл Фридрих следующим образом переформулировал описательное определение, к которому они с Бжезинским первоначально пришли в 1965 году:

«Шесть черт отличают этот режим как от других, более старых автократий, так и от гетерократий. На сегодня это в целом общепринятый набор фактов: 1) тоталитарная идеология; 2) единственная партия, приверженная этой идеологии, во главе которой обычно стоит один человек, диктатор; 3) разветвленная секретная полиция и три типа монополии, или, точнее, монопольного контроля, а именно: а) над массовыми коммуникациями, б) над боевым оружием и в) над всеми организациями, в том числе экономическими, что включает в себя всю плановую экономику. [...] Следует добавить, что ради простоты эти шесть черт можно свести к трем: тоталитарная идеология, партия, подкрепленная секретными службами, и монополия на три основные формы межличностного взаимодействия в массовом индустриальном обществе. Эта монополия не обязательно находится в руках партии — это следует подчеркнуть с самого начала, чтобы избежать недоразумений, уже возникших в критических замечаниях к моим предыдущим работам. Здесь важно, что этот монопольный контроль находится в руках элиты (какой бы она ни была), управляющей данным конкретным обществом и, соответственно, олицетворяющей собой режим»[36].

Бжезинский предлагает более сущностное определение, указывающее на конечную цель таких систем:

«Тоталитаризм — это новая форма правления, подпадающая под общее определение диктатуры; система, в которой центральное руководство элитного движения, имеющее в своем полном распоряжении высокотехнологичные инструменты политического влияния, употребляет их ради совершения тотальной социальной революции (затрагивающей базовые условия человеческого существования) на основе некоторых произвольных идеологических принципов, провозглашенных этим самым руководством в атмосфере насажденной силой единодушной поддержки всего населения»[37].

Франц Нейман представил[38] похожий набор определяющих характеристик.

Следует подчеркнуть, что во всех этих определениях элемент террора — роль полиции и принуждения — не является ключевым (каковым он был, например, для Ханны Арендт[39]). В самом деле, можно показать, что до тех пор, пока власть может рассчитывать на лояльность вооруженных сил, тоталитарной системе для существования в относительно закрытом обществе вполне достаточно того, что громадная часть населения идентифицирует себя с властью и принимает активное участие в контролируемых ею и служащих ее целям политических организациях; власть может пользоваться распыленным контролем над обществом, возможным благодаря добровольному манипулируемому участию и тактике кнута и пряника. В некоторых отношениях именно к такому типу тоталитаризма приблизился коммунистический Китай; этой же модели соответствует и хрущевский опыт популистской рационализации партийного контроля, как его описывает Пол Кокс[40].

Явно или неявно эти определения указывают на постепенное стирание границы между государством и обществом, на возникновение «тотальной» политизации общества через политические организации — чаще всего партию и связанные с ней объединения. Тем не менее эта черта, отличающая тоталитарные системы от различных типов авторитаризма и особенно от демократического правления, никогда не проявляется в реальности в чистом виде — соответственно, трения между обществом и политической системой обязательно будут присутствовать, пусть и в усеченной форме, и в тоталитарных системах. Еще менее вероятно в реальности тотальное формирование индивида, полное усвоение идеологии массами и возникновение «нового человека», о котором постоянно вещают идеологи, хотя следует признать, что мало каким общественным системам, если не считать религий, удалось продвинуться в этом направлении так же далеко, как тоталитаризму.

Чертами, без которых политическую систему нельзя назвать тоталитарной, являются идеология, единственная партия с массовым членством вкупе с иными мобилизационными организациями и власть, сосредоточенная в руках одного человека и его сподвижников или небольшой группы, которые неподотчетны никаким сколь-нибудь широким кругам и не могут быть смещены со своих позиций институциализованными, мирными методами. Каждую из этих черт в отдельности можно обнаружить и в других типах недемократических систем, но тоталитарную систему создает лишь их совместное присутствие. Это означает, что не все однопартийные системы являются тоталитарными, что какая бы то ни было система не является тоталитарной, если в ней наличествует честная борьба за власть между свободно создаваемыми партиями, и что нельзя называть тоталитарной недемократическую систему, которая не является однопартийной — точнее, не находится под контролем одной активно действующей партии. Как признает в своем уточненном определении Карл Фридрих, суть не в том, что окончательные решения всегда принимает партийная организация или что у нее достаточно власти, чтобы их предопределить, пусть даже нам трудно поверить, что единственная массовая партия этого типа вместе с контролирующей ее бюрократией не является самой могущественной институцией в обществе — по меньшей мере, когда речь идет об отдельных ее членах и обычных гражданах.

Конечно, бывают диктаторы — цезаристские вожди, мелкие олигархии вроде военных хунт или объединения элит в разных институциональных областях, неподотчетные институциям и собственным членам, — но правление этих диктаторов тоталитаризмом мы называть не будем. Если их власть не реализуется во имя идеологии, так или иначе подчиненной каким-то коренным идеям или Weltanschauung, если они не прибегают к определенным формам массовой организации и вовлечения членов общества, отличным от военной угрозы или полицейского давления, то речь идет вовсе не о тоталитарной системе, а, как мы увидим позже, об авторитарных режимах. Каким бы прочным ни было единство верхушки, между приближенными к правителю и в среде его непосредственных подчиненных вполне может идти борьба за власть — равно как и между организациями, этим самым правителем и созданными. Подобного рода групповая политика не возникает из потребностей общества, в ней не участвуют институции или организации, существовавшие до захвата власти. Власть вовлеченных в эту борьбу людей, фракций или организаций не имеет корней в общественных структурах, не являющихся в строгом смысле политическими, даже когда сами участники этой борьбы за власть оказываются тесно связанными с какими-то определенными слоями общества. В этом смысле, когда речь идет о тоталитаризме, говорить о классовой борьбе в марксистском понимании невозможно. Исходные государственные позиции — заняв которые, конкурирующие за власть лица начинают бороться за расширение своего влияния путем установления связей с разными существующими в обществе запросами, — являются частью политической системы, то есть политических организаций вроде партии или связанных с ней массовых организаций, региональных партийных структур, партийных военизированных ополчений, правительства или полицейского чиновничества. В стабильных тоталитарных системах традиционные институции — например деловые объединения, церковь или даже армия — в борьбе за власть играют лишь вспомогательную роль, и если они вообще в ней участвуют, то лишь в той мере, в какой их привлекают для поддержки того или иного лидера или группы внутри политической элиты. На политическую власть их руководство претендовать не может — в лучшем случае оно может влиять на определенные решения и крайне редко получает даже в этой сфере право вето. В этом отношении одной из черт, отличающих тоталитарные системы от других недемократических систем, является подчиненное положение армии. На сегодняшний день ни одна из тоталитарных систем не пала благодаря военному перевороту, вмешательство военных еще ни разу не привело к фундаментальным переменам в тоталитарных системах, даже когда в момент кризиса одной из враждующих фракций удавалось усилить свое влияние благодаря поддержке армейской верхушки.

Подобную роль могла бы сыграть лишь крайне политизированная Народно-освободительная армия Китая (НОАК)[41] или же армия на Кубе[42]. Говорить, что какие-то отдельные включенные во властные структуры лидеры, фракции или бюрократические группы представляют интересы управленцев, сельхозпроизводителей, отдельных языковых или культурных образований, интеллектуалов и так далее, можно лишь в очень относительном смысле. Даже если каким-то лидерам или группам случается до некой степени представлять интересы отдельных сегментов общества, они остаются этим социальным сегментам неподотчетными, эти общественные слои не становятся фундаментальным источником их власти, сами лидеры чаще всего не являются выходцами из этих слоев и даже во властные элиты попали отнюдь не в силу своего высокого положения внутри одного из таких слоев. Разрушение или как минимум решительное ослабление всех институций, организаций и групп влияния, существовавших до захвата власти новой политической элитой и создания ею собственных политических структур, — одна из важнейших отличительных черт тоталитаризма, если сравнивать его с другими недемократическими системами. В этом смысле можно говорить о монополии на власть, о монизме, однако будет большой ошибкой считать монолитной эту концентрацию власти в политической сфере, в руках людей и организаций, назначенных политическим руководством. Плюрализм тоталитарных систем — это не общественный плюрализм, а плюрализм политический, причем исключительно внутри правящей политической элиты. Один пример: конфликты между SA и SS, DAF (Германским трудовым фронтом) и партией, четырехлетним планом Геринга и Организацией Тодта (впоследствии перешедшей под начало Шпеера) были конфликтами внутри нацистской элиты, столкновениями между разными ее организациями. Разумеется, участники этих конфликтов искали и находили союзников среди военных, бюрократов и бизнесменов, но было бы большой ошибкой считать перечисленных выше людей или организации представителями донацистских структур германского общества. То же самое, вероятно, можно сказать и о борьбе разных фракций Политбюро или ЦК после смерти Сталина.

Тем не менее можно показать, что в полностью установившейся тоталитарной системе, удерживающей власть в течение долгого времени, отдельные члены политических организаций, особенно партии, начинают ассоциироваться — в процессе дифференциации и разделения труда — с особыми участками административной работы и могут все чаще и чаще отождествляться с конкретными экономическими или территориальными интересами, представлять их чаяния и мнения при выработке каких-то административных мер — особенно в мирное время, когда перед всеми без исключения не стоит какой-то одной задачи первостепенной важности, а также в моменты передачи власти или кризиса в руководстве. Как только приняты все базовые решения о природе политической системы, все существовавшие ранее общественные структуры уничтожены или решительно ослаблены, а их наиболее влиятельные лидеры смещены, в тоталитарной системе может произойти трансформация, дающая возможности для возникновения плюрализма, ограниченного в своих пределах и автономности. В этот момент решающее значение в том, останется ли система по сути своей тоталитарной или превратится в нечто другое, будет иметь степень жизнеспособности идеологии, а также партии или других организаций, занимающихся поддержанием ее господства, плюс устойчивость высшего руководства. Разумеется, подобные преобразования внутри тоталитарных систем не происходят без трений и напряженности, поэтому их следует понимать скорее как циклические изменения, а не как гладкую последовательную эволюцию.

Всякой типологии тоталитарных систем придется учитывать относительную важность идеологии, партии и массовых организаций, а также политического правителя или правящих групп, присвоивших себе власть, а также сплоченность или разобщенность руководства. Кроме того, при типологизации необходимо проанализировать, как эти три параметра соотносятся с обществом и его структурой, историей и культурными традициями. Разные тоталитарные системы или одна и та же система в разных своих фазах могут оказаться в большей или меньшей степени идеологизированными, популистскими или бюрократизированными в зависимости от типа единственной партии — или в большей или меньшей степени харизматическими, олигархическими или даже феодальными в зависимости от внутреннего устройства высшей власти. Отсутствие одного из этих трех факторов или их достигшее определенного предела ослабление приводят к коренному изменению самой природы системы. При этом разнообразие самих этих факторов, конечно же, допускает возникновение самых разных типов тоталитарных систем.

Именно сочетание трех этих факторов объясняет многие другие черты, вероятность столкнуться с которыми в тоталитарных системах гораздо выше, чем в иных недемократических системах. Тем не менее какие-то из этих черт не являются ни достаточными, ни необходимыми для того, чтобы признать систему тоталитарной, и могут быть обнаружены также и в других типах политических систем.

Итак, я буду считать систему тоталитарной, если она удовлетворяет следующим условиям:

1. Наличествует единый, однако не монолитный центр власти, и любой плюрализм институций или групп, если он существует, получает свою легитимность именно из этого центра, им опосредуется и возникает в большинстве случаев в силу политической воли центра, а не является результатом развития общества в дототалитарный период.

2. Имеется единственная, автономная и более или менее проработанная в интеллектуальном плане идеология, с которой идентифицирует себя правящая верхушка или вождь, а также обслуживающая высшее руководство партия. Политика, которую проводит правительство, опирается на идеологию, любые проводимые меры оправдываются ссылкой на нее. Идеология имеет определенные границы, и преступить их — значит вступить в сферу инакомыслия, которое не остается безнаказанным. Идеология не сводится к какой-то конкретной программе или определению общего политического курса, но претендует на окончательное осмысление общества, понимание его исторической цели и объяснение всех общественных явлений.

3. Звучат постоянные призывы к активной мобилизации и широкому участию граждан в реализации политических и коллективных общественных задач; это участие реализуется через единственную существующую партию и множество подчиненных ей групп, оно поощряется и награждается. Нежелательными считаются пассивное подчинение и апатия, отход на позиции маленького человека, «хата которого с краю», характерные для авторитарных режимов.

Именно последняя из перечисленных черт сближает тоталитарное общество с идеалом, да в общем, и с реальностью многих демократий и в корне отличает его от большинства «нетоталитарных недемократических систем». Именно это участие и чувство сопричастности обществу так восхищает в тоталитарных системах демократически мыслящих наблюдателей, именно благодаря ему они начинают думать, что имеют дело с демократией — демократией, даже более совершенной, чем та, в условиях которой граждане вспоминают об общественных проблемах только (или главным образом) в преддверии выборов. Однако фундаментальное различие между политическим участием в условиях мобилизационного режима и в условиях демократии состоит в том, что в первом случае для каждой сферы жизни и каждой задачи имеется лишь один возможный канал участия, а общие цель и направление задаются из центра, который определяет и цели, возможные для общественных организаций, и, в конечном счете, их контролирует.

Тоталитарную систему характеризует именно это постоянное взаимодействие между господствующим и более или менее монистическим центром принятия решений, опирающимся в своей работе на идеологические постулаты или ссылающимся на них для оправдания собственных действий, с одной стороны, и гражданами, участвующими в работе контролируемых организаций ради реализации идеологических целей.

Прочие черты, на которые часто указывают при описании тоталитарных систем, можно вывести из указанных нами трех, что мы и сделаем, когда перейдем к подробному обсуждению важнейших научных работ, посвященных анализу отдельных тоталитарных систем. Здесь стоит привести лишь несколько элементарных примеров. Причиной напряженных отношений между интеллектуалами, художниками и политической властью[43] является, очевидно, помимо личных пристрастий и неприязни вождей вроде Гитлера и Сталина, упор на идеологию: требование приверженности этой идеологии исключает все прочие идейные системы, а ставить под вопрос лежащие в основе этой идеологии ценности попросту страшно — в особенности, когда речь идет о противопоставлении коллективных, общественных целей целям, индивидуальным и частным. Частный, замкнутый на себя человек представляется скрытой угрозой, а многие формы эстетического выражения обращены как раз к такому человеку. То же самое можно сказать и об эскалации обычных конфликтов между церковью и государством до конфликта между религией и политикой[44]. Важность идеологии имеет и позитивные стороны: огромной ценностью наделяется образование, возникает большая потребность в определенных культурных инициативах и последующем их массовом распространении. Это резко отличает тоталитарные системы от большинства традиционных автократий, где поддержкой пользуется лишь внушение религиозных идей (в случае религиозных автократий) или естественно-научное и техническое образование (в светских автократиях). Пропаганда, образование, обучение кадров, дальнейшая проработка и развитие идеологии, вдохновленная ею научная деятельность, награды интеллектуалам, идентифицирующим себя с системой, чаще оказываются важными именно в тоталитарных, а не в иных недемократических системах. Если не принимать во внимание ограниченность этих усилий и забыть об ограничении или полном отсутствии свободы, можно обнаружить здесь определенное совпадение с демократическими системами, где массовое участие в политической жизни тоже требует массового образования и массовых коммуникаций и где интеллектуалам предназначается важная роль, которой они не всегда, впрочем, рады.

Сосредоточенность власти в руках вождя и его приближенных или обособленной группы, сформировавшейся благодаря общему участию в борьбе за власть и в создании режима, обязательная социализация в политических организациях или кооптация из других секторов (по критериям лояльности и/или идеологической благонадежности) неизбежно приводят к ограничению автономии других организаций: промышленных предприятий, профессиональных групп, вооруженных сил, интеллектуалов и так далее. Приверженность идеологии, признание ее символов и убежденность, что любые решения должны приниматься с оглядкой на идеологию или ею обосновываться, отделяет эту группу от людей, испытывающих определенный скептицизм или вообще не интересующихся идеологией, а также от тех, кто в силу своего призвания, как например интеллектуалы, склонен ставить под вопрос лежащие в основе идеологии принципы. В то же время властная группа сближается с теми, кто готов развивать идеологию, не претендуя при этом на власть. Элемент элитизма, на который постоянно указывают при анализе тоталитарных систем, есть лишь логическое следствие стремления к монополизации власти. Тем же объясняется и ожесточенность конфликтов внутри элиты, а также чистки и гонения на тех, кто эту битву за власть проиграл. Власть — в большей степени, чем в демократических обществах, — становится здесь игрой на выбывание.

Приверженность идеологии, стремление к монопольному контролю и страх утраты власти, разумеется, объясняют и тенденцию к использованию в таких системах насильственных методов, а также высокую вероятность непрекращающегося террора. Соответственно, именно террор — особенно террор, направленный на саму элиту, а не на противников или потенциальных оппонентов системы, — и отличает тоталитарные системы от других недемократических систем. При объяснении характерной для тоталитарных систем тяги к полной вовлеченности, когда власть не удовлетворяют ни апатичность подданных, ни простое соглашательство бюрократов, идеологическое рвение имеет более важное значение, чем размер общества, который подчеркивает Ханна Арендт, или степень модернизации в смысле технологической развитости, связанной с индустриализацией.

Очевидно, что при анализе влияния (в поведенческих терминах) тоталитарных систем на разные общества важнейшим параметром оказывается природа и роль единственной партии. Важность, которой наделены партийная организация, возникающие из недр партии специализированные политические организации и связанные с партией массовые организации, объясняет многие основные характеристики этих систем. В первую очередь их способность проникать в общество, присутствовать во многих институциональных сферах и оказывать на них влияние, мобилизовывать людей для решения масштабных задач на добровольной или псевдодобровольной основе (а не в ответ на материальные стимулы и поощрения) дает тоталитарным системам возможность осуществлять важные изменения при ограниченных ресурсах, в силу чего они служат инструментом для определенного типа экономического и общественного развития. Кроме того, партийные структуры сообщают тоталитарным системам некоторый демократический характер — в том смысле, что они дают желающим (то есть всем тем, кто разделяет основные цели, сформулированные руководством страны, а не выдвигает собственные) шанс принять активное участие в жизни страны и ощутить сопричастность с ней. Несмотря на бюрократический характер государства, многих организаций и даже самой партии, массовое членство в партии и организациях, которые она поддерживает, может дать смысл, цель и чувство сопричастности многим гражданам. Этим тоталитарные системы разительно отличаются от многих других недемократических систем — авторитарных режимов, где правители полностью полагаются на бюрократов, экспертов и полицию, отделенных от всего остального населения, имеющего мало шансов (или вообще никаких) почувствовать себя активными участниками общественных и политических событий (им остается только работа и личная жизнь).

Партийная организация и масса существующих внутри нее невысоких руководящих должностей дают многим людям шанс причаститься власти — порой даже над людьми, стоящими выше них в других социальных иерархиях[45]. Это очевидным образом привносит элемент равенства, подрывающий другие общественные стратификации, но вводящий при этом новый тип неравенства. Кроме того, активная партийная организация, члены которой искренне вовлечены в ее деятельность, способствует резкому росту возможностей для контроля и неявного принуждения по отношению к тем, кто не желает в нее вступать или оказывается из нее исключенным. Тоталитарные системы ставят себе на службу всю ту массу энергии, которая в демократических обществах направляется не только в политическую жизнь, но и распыляется по множеству добровольных объединений, направленных на достижение общего блага. Едва ли не весь идеализм, связанный с ориентацией на коллектив, а не на себя лично (идеализм, в прошлом находивший свою реализацию в религиозных организациях, а в современных либеральных демократиях реализующийся в добровольных объединениях), в тоталитарных системах уходит в партийную деятельность и работу в связанных с ней организациях — как, очевидно, и оппортунизм тех, кого привлекают щедрые награды, связанные с партийной активностью, или доступ к власти и надежда ее обрести. Этот мобилизационный аспект является важнейшим для тоталитарных систем и отсутствует во многих (если не в большинстве) других недемократических системах. Люди определенного типа, при тоталитаризме с энтузиазмом решающие задачи, поставленные перед ними руководством, в других недемократических системах были бы пассивными подданными, которые интересовались бы лишь реализацией своих узких личных целей или переживали бы отчужденность в виду отсутствия каких-либо возможностей для участия в работе, направленной на перемены в обществе. Соответственно, привлекательность тоталитарной модели во многом объясняется именно этим мобилизационным, поощряющим всеобщее участие характером партии и массовых организаций. В то же время причина отчужденности и чувства неприятия, которые такие системы вызывают, чаще всего состоит в том, что выбор общественных целей обычному гражданину недоступен, свобода в выборе руководства организаций либо ограничена, либо точно так же недоступна в силу бюрократизма, существование которого оправдывается принципами коллективного руководства или демократического централизма.

Другие характеристики, часто встречающиеся в описаниях тоталитарных систем — например их тенденция к экспансии, — вывести из ключевых свойств тоталитаризма не так просто. Некая косвенная связь здесь, очевидно, присутствует, поскольку упор на единственно верную идеологию превращает в скрытую угрозу существование всех прочих идеологий и систем убеждений. Тем не менее здесь многое будет зависеть от конкретного содержания идеологии — как минимум природа и направление экспансии будут определяться этим в большей степени, чем другими структурными характеристиками[46].

В тоталитарных системах практически неизбежны стремление подчинять, запрет едва ли не на любые формы несогласия (особенно на те, что способны захватить сравнительно большие сегменты населения и предполагают какую-либо попытку самоорганизации), сжатие сферы частного и значительный объем полусвободного, если не прямо насильственного, участия в общественной жизни. При этом масштабный и произвольный террор в форме концлагерей, чисток, показательных процессов, коллективного наказания целых социальных групп или сообществ обязательной чертой тоталитаризма вовсе не является. Тем не менее мы можем сказать, что подобные формы при Гитлере и Сталине возникли не случайно, что они были характерны для этих режимов и широко распространены, чего ни в одной демократической системе не случалось никогда, и, наконец, что они наверняка отличались качественно и количественно от форм принуждения, практиковавшихся в других недемократических системах, если не считать периодов консолидации власти, гражданской войны и времени непосредственно после нее. Террор не является ни необходимой, ни достаточной характеристикой тоталитарных систем, однако вероятность его применения в таких системах, судя по всему, выше, чем в любых других, причем определенные формы террора представляются характерными для определенных форм тоталитаризма. Тем не менее целый ряд авторов совершенно верно говорят о тоталитаризме без террора.

В первых исследованиях тоталитаризма, особенно в «Перманентной революции» Зигмунда Ноймана[47], особо подчеркивалась роль лидера. Фашистская приверженность вождизму (Führerprinzip) и возвеличивание Duce, а также культ личности Сталина сделали эту черту очевидным элементом любого определения тоталитаризма. Тем не менее в последние годы мы видим примеры систем, в целом подпадающих под определение тоталитарных, однако не обнаруживающих бесспорного лидера, какого-либо культа или персонификации высшего руководства. И есть масса недемократических систем, не соответствующих описанному нами типу, в которых при этом центральное место занимает вождь со сложившимся вокруг него культом. Соответственно, мы смело можем сказать, что единственный лидер, который сосредотачивает в своих руках огромную власть, вокруг которого складывается культ личности и харизматический авторитет которого так или иначе признается как членами партии, так и населением в целом, появляется в тоталитарных системах с очень высокой вероятностью, однако его появление не является неизбежным или необходимым для сохранения стабильности таких систем. Кризисы передачи власти, которые, по мысли многих исследователей, угрожали стабильности или даже самому существованию таких режимов, на практике не привели к падению или упадку тоталитарных систем, хотя были в этом отношении очень опасными[48]. Можно было бы думать, что упор на вождизм характерен для тоталитарных режимов фашистского типа, что со всей очевидностью верно в случае Италии, Германии и еще некоторых мелких фашистских систем, однако роль Сталина в Советском Союзе показывает, что эта черта характерна не только для них. Понятно, что, если мы станем доказывать на манер некоторых диссидентствующих коммунистов и левых фашистов, что чисто функционально сталинизм был русским эквивалентом фашизма, эта сложность сама собой разрешится. Но такое решение больше похоже на софизм. В настоящий момент можно ответственно утверждать лишь, что в тоталитарных системах такого рода лидерство появляется с большей вероятностью, чем в других недемократических системах. Изменения в отношении между лидерством, идеологией и организованным массовым участием — те переменные, на основании которых следовало бы строить типологию тоталитарных систем и за счет которых можно было бы попытаться понять процессы консолидации, стабилизации, изменения и — возможно, развала — таких систем. Выдвигать какие-либо предположения относительно взаимосвязи этих относительно независимых переменных в любой тоталитарной системе было бы, пожалуй, слишком смело; только теоретико-эмпирический анализ конкретных типов, или даже отдельных случаев, может помочь справиться с этой теоретической проблемой на более высокой ступени абстракции.

[…]

IV. АВТОРИТАРНЫЕ РЕЖИМЫ

К определению авторитарного режима

В одной из предыдущих работ я обозначил все многообразие недемократических и нетоталитарных политических систем как авторитарные при условии, что они являются политическими системами с ограниченным, не подотчетным политическим плюрализмом без выраженной правящей идеологии, но с определенной системой ценностей, без широкой или интенсивной политической мобилизации, за исключением отдельных периодов развития, где лидер или иногда небольшая правящая группировка управляет в рамках формально плохо определенных, но вполне предсказуемых границ[49].

Это определение было сформулировано так, чтобы противопоставить эти системы конкурентным демократиями и типичным тоталитарным системам[50]. Оно четко отделяет авторитаризм от демократий, тогда как разница с тоталитаризмом кажется более размытой, поскольку под это определение вполне подходят до- и посттоталитарные ситуации и режимы. Дальнейшее разграничение требует исключения традиционных законных режимов, отличающихся источником легитимации правителей, и авторитарных олигархий. Режимы, которые мы назвали «султанским авторитаризмом», во многом похожи на те, что подпадают под наше определение авторитарных; их отличие — в произвольном и непредсказуемом применении власти и слабости пусть даже ограниченного политического плюрализма (а это важная черта «султанского авторитаризма»). По ряду причин нам удобнее исключить из определения авторитарных режимов полуконституционные монархии XIX века, сочетающие в себе элементы традиционного легитимного и авторитарного правления, где монархические, сословные и даже феодальные элементы смешиваются с зарождающимися демократическими институтами, и цензовых демократий, в которых ограниченное избирательное право — шаг вперед в сторону современных конкурентных демократий, основанных как минимум на всеобщем избирательном праве для мужчин. Олигархические демократии, сопротивляющиеся — особенно в Латинской Америке — попыткам дальнейшей демократизации, настаивая на ограничении избирательного права из-за неграмотности, контроля или манипуляции выборами через касиков, регулярного обращения за помощью к военным и создания почти идентичных партий, часто оказываются на грани между современными авторитарными режимами и демократией. Они ближе к демократии конституционно и идеологически, однако социологически схожи с авторитарными режимами. Но даже при более жестком определении, исключающем все лишнее, мы обнаруживаем множество современных политических систем, под него подпадающих, — что потребует, как мы увидим, введения нескольких подвидов авторитаризма.

Наше определение авторитаризма сосредоточено на способе употребления и организации власти, на связях с обществом, природе коллективных представлений, на которые опирается власть, а также на роли граждан в политическом процессе; при этом за пределами рассмотрения остается само содержание политики, цели и raison d'êtreподобных режимов. Мы практически ничего не узнаем из него об институтах, группах или социальных слоях, составляющих ограниченный плюрализм этого общества, или о тех, кто из него исключен. Акцент на строго политических аспектах дает почву для обвинений этого определения в формализме, которые уже звучали, когда речь заходила о наших определениях тоталитаризма или даже демократии. Нам, однако, кажется, что характеризуя режимы отдельно от проводимой ими политики, мы более четко видим проблемы, стоящие перед любыми политическими системами, — например отношения между политикой, религией и интеллектуалами. Условия их возникновения, стабильности, трансформации и возможного упадка тоже в таком случае видятся более явственно. Общий и абстрактный характер этого определения заставляет нас спуститься по лестнице абстракций к изучению множественных подвидов, чем мы здесь и займемся.

Мы говорим скорее об авторитарных режимах, а не об авторитарных правительствах, чтобы показать относительно низкую выраженность политических институтов: они проникают в жизнь общества, препятствуя — порой силой — политическому выражению интересов некоторых групп (например духовенства в Турции и Мексике после революции или рабочих в Испании) или формируя их путем политического вмешательства, как это происходит в корпоративистских режимах. В отличие от некоторых исследователей тоталитаризма, мы говорим не об обществах, а о режимах, потому что даже сами правители не хотят полностью отождествлять государство и общество.

Наиболее характерной чертой таких режимов является плюрализм, однако крайне важно подчеркнуть, что, в отличие от демократий с их почти неограниченным и политически институализированным плюрализмом, здесь мы имеем дело с плюрализмом ограниченным. Звучали даже предложения считать такие режимы ограниченным монизмом. На самом деле эти два обозначения задают довольно широкий диапазон, в котором могут действовать такие режимы. Ограничение плюрализма может достигаться за счет соответствующих законов, а может обеспечиваться de facto, оно может быть более или менее строгим, касаться только определенных политических групп или более широких слоев интересантов — главное, чтобы оставались группы, не созданные государством или не зависящие от него, несмотря на явное вмешательство государства в политический процесс. В некоторых режимах допускается институализированное политическое присутствие ограниченного числа независимых групп и даже поощряется создание новых, однако ни у кого не возникает сомнений, что правители сами решают, каким группам позволено существовать и на каких условиях. Кроме того, даже если власти реагируют на деятельность таких объединений граждан, они им de jure и/или de facto не подотчетны. Это отличает их от демократического правления, при котором политические силы формально зависят от поддержки на местах при всех возможных фактических отклонениях, описываемых «железным законом олигархии» Михельса. В авторитарных режимах представители различных групп и институций попадают во власть не просто потому, что они пользуются поддержкой соответствующей группы, а потому что им доверяет правитель или властная группировка, и они, безусловно, учитывают статус и влияние последней. У них может быть поддержка на местах — назовем ее потенциальной избираемостью, — но это не единственный, и даже не главный, источник их власти. Посредством постоянной кооптации лидеров разные секторы или институции становятся элементами системы, и это определяет природу элиты: разнородное происхождение и карьеры, а также меньшая доля профессиональных политиков — тех, кто строил карьеру только в политических организациях, — по сравнению с бывшими бюрократами, технократами, военными, лоббистами и иногда религиозными деятелями.

Как мы увидим, в некоторых из таких режимов одна правящая или привилегированная партия — это единственный более или менее важный компонент ограниченного плюрализма. На бумаге такие партии часто заявляют, что обладают такой же монополией на власть, что и тоталитарные партии, и как будто бы исполняют те же функции, но в реальности их следует четко различать. Отсутствие или слабость политической партии часто делает спонсируемые церковью или связанные с ней светские организации (например «Католическое действие» или «Opus Dei» в Испании) колыбелью лидеров для таких режимов; подобным же образом поставляют кадры для элит христианско-демократические партии[51]. Однопартийная система обычно строится на parti unifié, а не на parti unique, как говорят в Африке, то есть на партии, в которой переплетаются различные элементы и которая не является, таким образом, единым жестко организованным органом[52]. Такие партии часто создаются сверху, а не снизу, причем не в тоталитарном захватническом стиле, а некой находящейся у власти группой.

В определении авторитарных режимов мы используем понятие менталитета, а не понятие идеологии, имея в виду различение, проведенное немецким социологом Теодором Гайгером[53]. Он считал идеологии более или менее проработанными системами мысли, часто изложенными на письме интеллектуалами или псевдоинтеллектуалами (или с их помощью). Менталитет же — это способ мышления и чувствования, скорее эмоциональный, чем рациональный; он лежит в основе непосредственной, некодифицированной реакции на различные ситуации. Гайгер использует яркое немецкое выражение: менталитет он определяет как subjektiver Geist, субъективный дух (даже когда речь идет о коллективе), а идеологию — как objektiver Geist. Менталитет — это интеллектуальная позиция; идеология — интеллектуальное содержание. Менталитет — психическая склонность; идеология — рефлексия, самоинтерпретация. Сначала менталитет, потом идеология. Менталитет бесформен и подвижен — идеология четко оформлена. Идеология — это понятие из социологии культуры; понятием менталитета пользуются при изучении общественного характера. В идеологиях заключен сильный утопический элемент; менталитет ближе к настоящему или прошлому. Для тоталитарных систем характерны идеологические системы, основанные на неизменных элементах, имеющие мощное воздействие и закрытую когнитивную структуру, а также серьезную сдерживающую силу, важную для мобилизации масс и манипуляций ими. Консенсус в демократических режимах, напротив, основан на согласии по поводу процедуры его достижения, приверженность которой имеет некоторые черты идеологической веры.

Боливар Ламунье ставит под сомнение действенность и полезность различения идеологии и менталитета[54]. Он отмечает, что если взять их как реальные политические переменные, как когнитивные формы сознания, действующие в реальной политической жизни, особенно в процессе коммуникации, то обнаружить разницу между ними будет сложно. Ему представляется, что это различие вводится лишь для того, чтобы показать: господствующие в авторитарных режимах идеи не представляют никакого интереса для политической науки. Но это как раз совершенно не входило в наши намерения! Ламунье верно отмечает эффективность символической коммуникации, множественность референциальных связей между символом и общественной реальностью в авторитарных режимах.

Разногласия во многом зависят от философских соображений, касающихся определения идеологии, и этот вопрос мы здесь обсуждать не будем. Как идеологии, так и описанные выше ментальности являются частью более широкого феномена идей: они ведут к идеям, ориентированным на действие, что в свою очередь является аспектом институализации властных отношений, для обозначения которой Ламунье предпочитает пользоваться термином «идеология».

Важный вопрос звучит так: почему идеи принимают разные формы, разную последовательность, артикуляцию, охват, разную степень эксплицитности, интеллектуальной проработанности и нормативности? По всем перечисленным выше параметрам, идеологии и ментальности различаются, и различия эти часто имеют последствия для политического процесса. Ментальности сложнее описать как обязывающие, требующие безоговорочной приверженности и со стороны правителей, и со стороны подданных, даже если их реализация достигается ценой принуждения. Ментальности сложнее распространить в массах, труднее включить в процесс образования, они с меньшей вероятностью вступят в конфликт с религией или наукой, ими сложнее воспользоваться для проверки на лояльность. Сильно различаются спектр вопросов, ответы на которые можно извлечь из идеологий и ментальностей, точность этих ответов, логика процесса их извлечения, а также наглядность противоречий между проводимой политикой, ментальностями и идеологиями. Они, кроме того, в совершенно разной степени способны сдерживать или ограничивать законные или незаконные действия. При исследовании авторитарных режимов нам будет трудно найти ясные отсылки к идеям, ведущим и направляющим режим, в правовых теориях и судебных решениях по неполитическим делам, в художественной критике и научных спорах; свидетельств использования таких идей в образовании будет очень немного. Мы совершенно точно не обнаружим богатого и специфического языка, новой терминологии и эзотерического использования идеологии — трудного для понимания со стороны, но очень важного для участников процесса. Не столкнемся мы и с длинными полками книг и других публикаций идеологического характера, посвященных бесконечному и всестороннему разбору этих идей.

Имеет смысл признать, что идеология и ментальность — вещи разные, но что разницу эту нельзя описать четко и однозначно; скорее это крайние точки, между которыми имеется огромная серая зона. Естественно, военно-бюрократические авторитарные режимы с большей вероятностью будут отражать ментальность своих правителей. В других типах мы скорее всего обнаружим то, что Сьюзен Кауфманн называет программным консенсусом[55], а в третьих — набор идей, взятых из самых разных источников и перемешанных между собой случайным образом ради того, чтобы они создавали впечатление идеологии в том смысле, в каком о ней говорится применительно к тоталитарным системам. Естественно, авторитарные режимы, находящиеся на периферии идеологических центров, часто бывают вынуждены имитировать господствующие идеологические стили, так или иначе их инкорпорировать и приспосабливать к своим нуждам. Часто это приводит к серьезным недоразумениям при изучении таких режимов, когда акценты расставляются совсем не там, где требуется. В действительности вопрос следует ставить так: какие особенности внутреннего устройства власти мешают внедрить четкую идеологию в таких режимах? С моей точки зрения, сложная коалиция сил, интересов, политических традиций и институтов — а все это и составляет ограниченный плюрализм — вынуждает правителей отсылать как к символическому референту к наименьшему общему знаменателю этой коалиции. Таким образом правителям в процессе захвата власти удается нейтрализовать максимальное число потенциальных оппонентов (при отсутствии высокомобилизованной массы сторонников). Размытость ментальности смягчает расколы в коалиции, в силу чего правители получают возможность сохранять лояльность в корне несхожих между собой элементов. Что ментальность не утверждает раз и навсегда каких-то особых, четко сформулированных и однозначных постулатов, облегчает задачу приспособления к меняющимся обстоятельствам в условиях отсутствия поддержки со стороны окружения — особенно это характерно для авторитарных режимов, находящихся в сфере влияния западных демократий. Ссылки на предельно общие ценности вроде патриотизма и национализма, экономического развития, социальной справедливости или порядка, а также прагматичное и незаметное включение идеологических элементов, заимствованных у главных на данный момент политических центров, позволяет правителям, добившимся власти без поддержки мобилизованных масс, нейтрализовать оппонентов, кооптировать самых разных сторонников и принимать административно-политические решения исходя из чисто прагматических соображений. Ментальности, полу- или псевдоидеологии ослабляют утопическую устремленность политики, а вместе с ней и конфликт, который иначе потребовал бы либо институализации, либо более масштабных репрессий, — чего авторитарные лидеры не могут себе позволить. Тогда как некоторая доля утопичности вполне совместима с консервативным уклоном.

За отсутствие идеологии авторитарным режимам приходится расплачиваться тем, что они практически лишают себя возможности мобилизовать массы, чтобы заставить их эмоционально и психологически отождествить себя с режимом. Отсутствие проработанной идеологии, ощущения общей осмысленности общественной жизни, далеко идущих замыслов, априорной модели идеального общества снижает привлекательность таких режимов для людей, ставящих во главу угла идеи, смыслы и ценности. Отчуждение от таких режимов — при всей их успешности и относительном (по сравнению с тоталитарными системами) либерализме — интеллектуалов, студентов, молодежи и глубоко религиозных людей отчасти объясняется как раз отсутствием или слабостью идеологии. Одно из преимуществ авторитарных режимов, имевших серьезный фашистский элемент, состояло в том, что характерная для них вторичная идеология оказывалась привлекательной для каких-то из этих групп. Однако это преимущество превращалось в источник напряженности, как только становилось очевидным, что для определяющих режим элит эти идеологические элементы ничего не значат.

В теории мы должны уметь различать идейное содержание режима, в том числе его стиль, от идей, направляющих или оформляющих политический процесс в качестве реальной политической переменной. Можно было бы показать, что первый аспект, в связи с которым мы будем искать объективизации, в конечном счете не так важен, как субъективно схваченное и усвоенное, то есть многообразие форм сознания, действующих в реальной политике. Нам тем не менее кажется, что разница между ментальностью и идеологией вполне приложима и к тому, как они влияют на действия и процессы коммуникации в политике и обществе. Сложность взаимодействия между этими двумя уровнями анализа не дает возможности априори предсказать направление, в котором будут развиваться эти отношения. Вероятно, в тоталитарных системах содержание идеологии оказывает гораздо более глубокое влияние на реальные политические процессы, тогда как в авторитарных режимах ментальности правителей, которые не обязательно формулируются столь же ясно и четко, вероятно, в большей степени отражаются общественные и политические реалии.

В силу неуловимости ментальностей, из-за подражательности и вторичности так называемых идеологий авторитарных режимов ученые сравнительно мало занимались этой стороной авторитаризма. Придать этой теме важность можно лишь путем интервьюирования элит и проведения опросов среди населения, что сильно затруднено в силу ограниченности свободы выражения и создаваемых при авторитаризме коммуникационных препятствий. Типология авторитарных режимов, которую предлагаем мы, опирается в большей степени не на анализ типов ментальностей, а на характер ограниченного плюрализма и степень апатии или мобилизации масс.

***

В нашем изначальном определении авторитаризма мы подчеркивали фактическое отсутствие широкой и интенсивной мобилизации, однако признавали, что на определенном этапе развития таких режимов подобная мобилизация возможна. Соответственно, низкая и ограниченная мобилизация — общая для всех таких режимов характеристика, и на это есть ряд причин. Когда мы ниже перейдем к обсуждению подтипов, мы увидим, что в некоторых режимах деполитизация масс входит в намерения правителей, совпадает с их ментальностью и отражает содержание ограниченного плюрализма, на который они опираются. В других типах систем правители имеют исходные намерения мобилизовать тех, кто их поддерживает, и население в целом, чтобы добиться активного участия в жизни режима и его организациях. К этому их подталкивают публичные обещания, часто вытекающие из каких-то идеологических предпосылок. Исторический и социальный контекст установления режима благоприятствует такой мобилизации или прямо требует ее через массовые организации в рамках однопартийной системы. Борьба за независимость страны от колониальной державы или за полную самостоятельность, желание включить в политический процесс те слои общества, до которых не дотягивались руки ни у одного из прежних политических лидеров, или победа над сильно мобилизованным оппонентом в обществах, где демократия допускала и поощряла такую мобилизацию, приводит к возникновению мобилизационных авторитарных режимов националистического, популистского или фашистского толка. На практике такие режимы со временем становятся неразличимыми, несмотря на разные стартовые условия и пути развития. Однако это не должно заслонять крайне важных различий в их происхождении с точки зрения типа возникающего плюрализма, выбранной формулы легитимности, реакции на кризисные ситуации, способности к трансформации, источников и типов оппозиции и так далее.

В конечном счете, степень политической мобилизации и, соответственно, возможности участия в режиме для поддерживающих его граждан являются результатом двух других аспектов, которые мы рассматривали при определении авторитарных режимов. Мобилизацию и участие со временем все труднее и труднее поддерживать, если режим не начинает развиваться в сторону большего тоталитаризма или большей демократии. Эффективная мобилизация, особенно посредством массовых организаций в рамках однопартийной системы, будет восприниматься как угроза другими составляющими ограниченного плюрализма — обычно армией, бюрократией, церковью или лоббистскими группами. Для преодоления подобных сдерживающих обстоятельств потребуются шаги в сторону тоталитаризма. Неудачные попытки такого прорыва и способность ограниченного плюрализма препятствовать возникновению тоталитаризма хорошо проанализировал Альберто Аквароне. Он приводит примечательный диалог Муссолини с его старым другом-синдикалистом:

«Если бы вы могли представить, сколько сил у меня ушло на достижение баланса, чтобы не сталкивались соприкасающиеся друг с другом антагонистические ветви власти, ревнивые и не доверяющие друг другу правительство, партия, монархия, Ватикан, армия, милиция, префекты, лидеры партии в регионах, министры, глава Confederazioni [корпоративных структур], крупнейшие монополисты и т.д., вы поняли бы, что они остались не переваренными тоталитаризмом, в них я не смог сплотить то “наследие”, что мне без всяких ограничений досталось в 1922 году. Патологическую ткань, связывающую традиционные и случайные дефекты этих великих маленьких итальянцев, после двадцати лет непрестанной терапии удалось изменить лишь на поверхности»[56].

Мы уже описывали, как поддержание равновесия между ограниченными плюрализмами сдерживает эффективность мобилизации в рамках единой партии и, в конечном счете, приводит к апатии ее членов и активистов, поскольку такая партия дает лишь ограниченный доступ к власти по сравнению с другими каналами. Недоразвитость — особенно большой массы сельского населения, живущего в изолированных частях страны и занятого натуральным сельским хозяйством, что часто связано с традиционными и непотическими властными структурами в рамках единой партии, — несмотря на все идеологические заявления, организационные схемы и механизмы плебисцита, не создает основанной на участии политической культуры, даже если речь идет о контролируемом или фиктивном участии.

Как мы детально покажем далее, авторитарные режимы, возникающие после периода конкурентной демократии, приведшей к появлению неразрешимого конфликта в обществе, порождают деполитизацию и апатию среди населения, которое воспринимает это с облегчением после всех трудностей предыдущего периода. Изначально апатия охватывает проигравших новому режиму, но в отсутствие террора и осуществляющих его дисциплинированной тоталитарной массовой партии и ее организаций никто и не пытается интегрировать их в систему. По мере того, как уменьшаются напряженность и ненависть, изначально способствовавшие мобилизации, сторонники режима тоже впадают в апатию — часто к радости правителей, поскольку в такой ситуации им больше не нужно выполнять обещания, которые они раздавали в ходе мобилизации.

Отсутствие идеологии, неоднородность и компромиссный, а часто и подражательный характер главной идеи и — главным образом — менталитет правителей, особенно военных элит, бюрократов, экспертов и допущенных во власть политиков из прорежимных партий оказываются серьезным препятствием для мобилизации и привлечения к участию в общественной жизни. Без идеологии трудно мобилизовать активистов для добровольных кампаний, регулярного посещения партийных собраний, индивидуальных пропагандистских мероприятий и так далее. Без идеологии с ее утопическими компонентами сложно привлечь тех, для кого политика есть цель сама по себе, а не просто средство для достижения сиюминутных прагматических задач. Без идеологии молодежь, студенты, интеллектуалы с меньшей вероятностью будут заниматься политикой и обеспечивать кадры для дальнейшей политизации населения. Без утопического элемента, без привлечения широких слоев населения, которым требуется реально работающий, а не ограниченный, контролируемый плюрализм допущенных в элиты, призывы, основанные на бесконфликтном обществе консенсуса (за исключением моментов всплеска национализма или ситуаций прямой угрозы режиму), сводят политику к администрированию общественных интересов и фактическому выражению чьих-то частных интересов.

Ограниченный плюрализм авторитарных режимов и разная доля допустимых для них плюралистических компонентов в отправлении власти в разные моменты создают сложные системы полу- и псевдооппозиций в рамках режима[57]. Полуоппозицию составляют группы, не занимающие доминирующего положения и не представленные в правительстве; они критикуют режим, но при этом готовы участвовать во власти, отказавшись от фундаментальной критики режима. Не будучи институализированными, такие группы не являются нелегитимными, даже если для их деятельности нет законных оснований. Они могут выступать с резкой критикой правительства и некоторых институтов, однако проводят четкую разницу между ними и лидером режима и принимают историческую легитимацию или как минимум необходимость авторитарной модели. Есть группы, которые ратуют за иные политические приоритеты и способы их достижения, они поддерживают установление режима, но при этом надеются достичь целей, которых не разделяют их партнеры по коалиции. Бывает несогласие между теми, кто изначально отождествлял себя с системой, но не участвовал в ее становлении (обычно это радикальные активисты, своего рода «младотурки режима»), и теми, кто находится внутри режима и хочет достигнуть целей, не являющихся нелегитимными, — например восстановить прежний режим, возвращение к которому было объявлено, но так и не состоялось. Бывают приверженцы идеологии, на время отказавшиеся от нее ради победы над врагом; встречаются сторонники иностранной модели и/или даже иностранного государства, от которых стараются дистанцироваться правители; на поздних этапах развития такого режима появляются и те, кто противится его трансформации, а точнее, либерализации и отказу от его ограничительного характера. Полуоппозиция обычно возникает среди старшего поколения, участвовавшего в установлении режима ради реализации целей, которые они поставили перед собой еще до всякого переворота. Однако встречается она и среди интеллектуалов и молодежи, особенно студентов, всерьез воспринявших риторику руководства, но не обнаруживших действенных каналов участия во власти. Нередко полуоппозиция внутри режима становится не подпадающей под действие законов, алегальной, оппозицией. Отказавшись от надежды реформировать режим изнутри, она не готова перейти к нелегальной или подрывной деятельности и пребывает в состоянии неустойчивой терпимости, нередко основанной на прежних личных связах. Слабость попыток политической социализации и индоктринации в авторитарных режимах объясняет и тот факт, что, когда третье поколение, у которого не было шанса стать частью режима, открывает для себя политику, оно может обратиться именно к алегальной оппозиции. Автономия, допускаемая режимом для определенных общественных организаций, ограниченные попытки либерализации и повышения участия в институциях режима, а также относительная открытость другим обществам создают условия для появления алегальной оппозиции, которая иногда служит ширмой для нелегальной оппозиции и готова проникать в институты режима, не испытывая, в отличие от других его оппонентов, моральных сомнений по этому поводу. Часто оппозиция действует через формально неполитические организации — культурные, религиозные, профессиональные. В многоязыковых, мультикультурных обществах, где режим отождествляется с одной из национальных групп, выражением оппозиционности становятся такие культурные жесты, как использование неофициального языка. Особое положение католической церкви во многих обществах с авторитарным правлением и легальный статус многих ее организаций на основании соглашений между Ватиканом и правителями дают священникам и некоторым представителям светского общества определенную автономию, позволяя им стать каналом для выражения оппозиционных настроений определенных социальных классов и культурных меньшинств или трансляции поколенческих проблем, что также может способствовать появлению новых лидеров. В случае католической церкви роль религиозных групп в авторитарных режимах определяет ее транснациональный характер, моральную легитимацию относительно широкого диапазона идеологических позиций из-за отказа папы их осудить, легитимацию морально-профетического гнева по поводу несправедливости, особенно после Второго Ватиканского собора, а также озабоченность церковной верхушки гарантиями автономии религиозных организаций и свободы священников. Парадоксальным образом церковь обеспечила авторитарные режимы элитами через светские организации, но в то же время занималась защитой диссидентов и время от времени, как указывает Ги Эрме[58], играла роль трибуна, выступая против коррумпированного режима с позиций носителя моральных ценностей. Являясь организацией, которая переживет любой режим, даже если она отождествляется с ним в какой-то исторический момент, церковь имеет тенденцию дистанцироваться от режима и восстанавливать свою автономию при первых же признаках кризиса. То же самое относится к другим постоянным институтам, способным сохранять существенную автономию при авторитарном режиме — например судейству и даже профессиональным чиновникам.

Здесь следует подчеркнуть, что полуоппозиция — алегальная, но дозволенная оппозиция, относительно автономная роль различных институтов в условиях полусвободы — создает сложный политический процесс, имеющий далеко идущие последствия для общества и его политического развития. Либерализация авторитарных режимов может зайти далеко, но без изменения природы режима, без институционализации политических партий она все равно останется довольно ограниченной. Полусвобода, гарантированная при таких режимах, имеет свои последствия (несравнимые, конечно, с преследованием нелегальной оппозиции), и это объясняет фрустрацию, разобщенность, а иногда и готовность сотрудничать с режимом, что порой способствует устойчивости этих режимов в ничуть не меньшей степени, чем репрессии. Неопределенное положение оппозиции при авторитарных режимах резко отличается от четкого разграничения режима и его врагов в тоталитарных системах. Подчеркнем, однако, что ограниченный плюрализм, процесс либерализации и существование дозволенной властями оппозиции в отсутствие институциональных каналов для участия оппозиции в политике и получения доступа к населению в его массе ярко отличают авторитарные режимы от демократических.

Завершая общее обсуждение авторитарных режимов, обратим внимание на одну трудность их изучения. В мире, где крупными и наиболее успешными державами были либо стабильные демократии, либо коммунистические или фашистские политические системы — с их уникальной идеологической привлекательностью, организационными возможностями, видимой стабильностью, успехами в индустриальном развитии или в преодолении экономической отсталости, а также способностью преодолеть статус страны «второго сорта» на международной арене, — в таком мире авторитарные режимы находятся в неоднозначном положении. Ни один из них не стал утопическим образцом для других — за исключением, пожалуй, насеровского Египта для арабского мира в силу особых исторических обстоятельств. Наверное, таким образцом могла бы оказаться Мексика с ее революционным мифом в сочетании с прагматической стабильностью режима гегемонии одной партии. Ни один авторитарный режим не захватил воображения интеллектуалов и активистов за пределами своей страны. Ни один не вдохновил на создание международных партий в свою поддержку. Лишь оригинальные решения югославов вызывали у интеллектуалов определенный некритический интерес. В таких обстоятельствах авторитарные режимы и их лидеры не впадали в искус и не начинали воспроизводить привлекательные тоталитарные образцы, поскольку не хотели или не могли воспроизвести их ключевые черты. Лишь 1930-е с их идеологией корпоративизма в сочетании с различным идеологическим наследием и связью с консервативной социальной доктриной католицизма предложили действительную нетоталитарную и недемократическую идеологическую альтернативу. Наблюдаемый нами крах таких систем, тот факт, что ни одно крупное государство не пошло по этому пути, размытые границы между консервативным и католическим корпоративизмом и итальянским фашизмом и, наконец, отход церкви от своей приверженности органическим теориям общества свели на нет эту третью политическую модель. Авторитарные режимы, как бы они ни были укоренены в обществе, каких бы успехов они ни добивались, в итоге всегда сталкиваются с двумя привлекательными альтернативами, что ограничивает возможности их полной и уверенной в себе институционализации и дает силу их противникам[59].

Перевод с английского Ольги и Петра Серебряных

[1] Перевод выполнен по изданию: Linz J.J. Totalitarian and Authoritarian Regimes. Boulder; London: Lynne Riener Publisher, 2000. P. 49—63, 65—75, 159—171. Первоначально эти главы были опубликованы в 1975 году.

[2] Превосходное сравнительное исследование двух обществ в условиях разных политических режимов, а также анализ того, как они отражались на жизни отдельных советских и американских граждан, см. в: Hollander G.D. Soviet Political Indoctrination. New York, 1972. Впрочем, в посвященных Америке разделах чувствуется чрезмерное влияние поколенческого либерального радикализма, характерного для интеллектуального протеста 1970-х.

[3] Sartori G. Democratic Theory. Detroit, 1962. P. 135—157.

[4] О Муссолини и значении термина «тоталитаризм» в Италии см. Jänicke M. Totalitäre Herrschaft. Anatomie eines politischen Begriffes. Berlin, 1971. S. 20—36. Эта работа также является лучшим обзором истории употребления термина, его вариантов и связанной с ним полемики и, кроме того, содержит исчерпывающую библиографию. Следует отметить, что для обозначения сразу и фашистских, и коммунистических режимов этот термин использовали не только либералы, католики или консерваторы, но и социалисты вроде Хильфердинга, который писал об этом уже в 1939 году. В 1936-м Хильфердинг отошел от марксистского анализа тоталитарного государства (см.: Ibid. S. 74—75; Hilferding R. StateCapitalism or Totalitarian State Economy // Modern Review. 1947. Vol. 1. Р. 266—271).

[5] Schmitt C. Die Wendung zum totalen Staat // Positionen und Begriffe im Kampf mit Weimar—Genf—Versailles 1923—1939. Hamburg, 1940.

[6] Ludendorff E. Der Totale Krieg. München, 1935. О понятии тотальной войны см.: Speier H. Ludendorff: The German Concept of Total War // Earle E.M. (Ed.). Makers of Modern Strategy. Princeton, 1944.

[7] Jünger E. Die totale Mobilmachung. Berlin, 1934.

[8] Sabine G.H. The State // Seligman R.A., Johnson A. (Eds.). Encyclopedia of the Social Sciences. New York, 1934.

[9] Michels R. Some Reflections on the Sociological Study of the Oligarchical Tendencies of Modern Democracy. New York, 1928. P. 770—772.

[10] Trotsky L. The Revolution Betrayed. New York, 1937. P. 278.

[11] Сходство в восприятии советского и фашистского режимов у итальянских фашистов и Троцкого обсуждается в книге: Gregor A.J. Interpretations of Fascism. Morristown, 1974. P. 181—188. Еще один пример подобного анализа у испанского левого фашиста см.: Ledesma Ramos R. ¿Fascismo in España? Discurso a las juventides de España [1935]. Barcelona, 1968.

[12] Ziegler H.O. Autoritärer oder Totaler Staat. Tübungen, 1932; Vögelin E. Der Autoritäre Staat. Vienna, 1936.

[13] Shils E. Political Development in the New States. The Hague, 1960.

[14] Linz J.J. An Authoritarian Regime: The Case of Spain // Allard E., Littunen Y. (Eds.). Cleavages, Ideologies and Party Systems. Helsinki, 1964.

[15] Shils E. Op. cit.; Almond G., Coleman J.S. (Eds.). The Politics of the Developing Areas. Princeton, 1960; Almond G., Powell G.B. Comparative Politics: A Developmental Approach. Boston, 1966; Hungtinton S.P. Social and Institutional Dynamics of One-Party Systems // Huntington S.P., Moore C.H. (Eds.). Authoritarian Politics in Modern Society. New York, 1970; Hungtinton S.P., Moore C.H. Conclusion: Authoritarianism, Democracy, and One-Party Politics // Ibid; Moore C.H. The Single Party as Source of Legitimacy // Ibid; Lanning E. A Typology of Latin American Political Systems // Comparative Politics. 1974. Vol. 6. P. 367—394.

[16] Обзор существующих типологий политических систем см. в: Wiseman H.V. Political Systems: Some Sociological Approaches. London, 1966. Указанная выше работа Габриэла Алмонда и Джеймса Коулмана была первой в своем роде: эти соавторы, а также их коллеги Вайнер, Растоу и Бланкстен занялись изучением политики в Азии, Африке и Латинской Америке. Разработанную Шилсом типологию Алмонд использует в связи с функциональным анализом. В указанной выше работе (главы 9—11) Алмонд и Пауэлл строят свою типологию в зависимости от структурной дифференциации и секуляризации — от примитивных политических систем до современных демократических, авторитарных и тоталитарных. У Файнера можно найти еще одну интересную попытку классификации (Finer S.E. Comparative Government. New York, 1971. P. 44—51). У Блонделя сравнительный анализ построен на различении традиционных консервативных, либерально-демократических, коммунистических, популистских и авторитарных консервативных систем (Blondel J. Comparing Political Systems. New York, 1972). Растоу выделяет системы: 1) традиционные, 2) модернизирующиеся — персонально-харизматические, военные, однопартийные авторитарные, 3) современные демократические, тоталитарные и 4) системы, в которых отсутствует какое-либо управление (Rustow D. A World of Nations: Problems of Political Modernization. Washington, 1967). Предложенная Органским типология режимов (Organski A.F.K. The Stages of Political Development. New York, 1965) берет за основу стадию экономического развития, на которой они находятся, роль политики в этом процессе, а также тип элитных альянсов и классовых конфликтов. Среди прочих у него присутствуют «синкратические» режимы (от древнегреческого σ?ν — вместе, и κρ?τος — власть) в среднеразвитых странах, где промышленные и аграрные элиты достигли компромисса под давлением снизу. Аптер, много изучавший Африку, создал очень интересную и получившую широкое признание типологию политических систем на основе двух основных параметров: типа власти и типа ценностей, к которым конкретная система стремится (Apter D.E. The Politics of Modernization. Chicago, 1965). По первому признаку системы разделяются у него на иерархические (где центр контролирует все) и пирамидальные (системы с конституционным представительством), по второму — на преследующие консумматорные (сакральные) и инструментальные (секулярные) ценности. Соответственно, возникают два типа систем с иерархической властью: 1) мобилизационные системы (как в Китае) и 2) либо модернизирующиеся автократии, либо неомеркантилистские общества (примерами, соответственно, будут Марокко и кемализм в Турции); типы с пирамидальным распространением власти подразделяются на: 3) теократические или феодальные системы и 4) примирительные системы (reconciliation system). Мобилизационные и примирительные системы противопоставляются по степени принуждения/информирования, находящихся в обратных отношениях друг с другом. К сожалению, в силу сложности проблемы здесь не место разбирать, как Аптер применяет эти умозрительные типы при анализе конкретных политических систем и проблем модернизации.

[17] Banks A.S., Textor R.B. A Cross-Polity Survey. Cambridge, 1963.

[18] Dahl R.A. Polyarchy: Participation and Opposition. New Haven, 1971. Р. 331—349.

[19] Rustow D. A World of Nations…

[20] В этом разделе я пользуюсь рейтингом стран по численности населения, валовому национальному продукту и темпам его роста, а также данными о количестве населения, живущего в условиях разных режимов в Европе, представленными в таблицах 5.1, 5.4 и 5.5 в: Taylor C.L., Hudson M.C. World Handbook of Political and Social Indicators. New Haven, 1972.

[21] Young W.B. Military Regimes Shape Africa’s Future. The Military: Key Force [неопубл.].

[22] Наши определения и разграничения, связанные с демократией, опираются на следующие основные источники: Sartori G. DemocraticTheory; Kelsen H. Vom Wesen und Wert der Democratie. Tübingen, 1929; Schumpeter J.A. Capitalism, Socialism, and Democracy. New York, 1950; Dahl R.A. Op. cit. О вкладе Даля в теорию демократии или, как он сам теперь предпочитает ее называть, полиархии, см. критический обзор: Ware A. Polyarchy // European Journal of Political Research. 1974. Vol. 2. P. 179—199. Там идет речь о критических замечаниях, высказанных в связи с так называемой «элитистской теорией демократии» (cм., например: Bachrach P. The Theory of Democratic Elitism: A Critique. Boston, 1967). Поскольку эта критика касается в основном «демократизации» полиархий, а не их отличий от неполиархических систем, мы не станем углубляться в эти важные дискуссии. Наше понимание демократии мы более подробно изложили в контексте обсуждения пессимистического и в конечном счете неверного анализа Михельса (см.: Linz J.J. Michels e il suocontributo alla sociologia politica // Michels R. La sociologia del partitopolitico nella democrazia moderna. Bologna, 1966).

[23] Dahl R.A. Op. cit.

[24] Sartori G. Democratic Theory. P. 199—201.

[25] Самым спорным случаем является Мексика, где кандидат в президенты лишь в 1952 году получил меньше 75% голосов, а обычно получает свыше 90%. Лидеры оппозиции прекрасно понимают, что они обречены на поражение — будь то в борьбе за одно из 200 губернаторских мест или за одно из 282 сенаторских кресел. Единственная надежда оппозиционной партии (и это относительно новое явление) в том, чтобы добиться, в обмен на депутатское кресло или муниципальные административные позиции, признания их лидеров со стороны правительства — в форме контрактов, займов или услуг. Во многих случаях партии финансируются правительством и поддерживают правительственных кандидатов или заранее вступают с ними в борьбу, чтобы получить преференции для своих сторонников. «Таким образом они принимают участие в политической игре и в ритуале выборов», — как выразился один мексиканский политолог (см.: González Casanova P. Democracy in Mexico. New York, 1970). Другой пример критического анализа: Cosío Villegas D. El Sistema político mexicano: las posibilidades de cambio. Mexico City, 1972. Более ранняя работа, подчеркивающая олигархические характеристики режима: Brandenburg H.-C. HJ-Die Geschichte der HJ. Köln, 1968. Лучшая монография об авторитаристском процессе принятия политических решений в Мексике: Kaufman S.B. Decision-making in an Authoritarian Regime: The Politics of Profit-sharing in Mexico. PhD dissertation. Columbia University, 1970. Выборный процесс анализируется в: Taylor P.B. The Mexican Elections of 1958: Affirmation of Authoritarianism? // Western Political Quarterly. 1960. Vol. 13. P. 722—744. Тем не менее есть и другие интерпретации, указывающие на демократический потенциал — либо внутри партии, либо в долгосрочной перспективе: Scott R.E. Mexican Government in Transition. Urbana, 1964; Scott R.E. Mexico: The Established Revolution // Pye L.W., Verga S. (Eds.). Political Culture and Political Development. Princeton, 1965; Needler M. Politics and Society in Mexico. Albuquerque, 1971; Padgett V. The Mexican Political System. Boston, 1966; Ross S.R. (Ed.). Is the Mexican RevolutionDead? New York, 1966. Тот факт, что выборы не дают доступа к власти и что Partido Revolucionario Institucional занимает привилегированное положение, не означает полного отсутствия свободы выражения и создания ассоциаций. Ведущей оппозиционной партии, ее электорату и препятствиям, с которыми она сталкивается, посвящена работа: Marby D. Mexico's Acción Nacional: A Catholic Alternative to Revolution. Syracuse, 1973. P. 170—182. О разногласиях ученых по поводу природы политической системы в Мексике см.: Needleman C., Needleman M. WhoRules Mexico? A Critique of Some Current Views of the Mexican Political Process // Journal of Politics. 1969. Vol. 81. P. 1011—1084.

[26] Karpat K.H. Turkey's Politics: The Transition to a Multiparty System. Princeton, 1959; Weiker W.F. The Turkish Revolution: 1960—1961.Washington, 1963; Idem. Political Tutelage and Democracy in Turkey: The Free Party and Its Aftermath. Leiden, 1973.

[27] Sartori G. Dittatura // Enciclopedia del Diritto. Vol. 11. Milano, 1962.

[28] Schmitt C. Die Diktatur: Von den Anfängen des modern Souveränitätsgedankens bis zum proletarischen Klassenkampf. München, 1928.

[29] Sartori G. Dittatura. P. 416—419.

[30] Rossiter C. Constitutional Dictatorship: Crisis Government in the Modern Democracies. Princeton, 1948.

[31] Finer S.E. The Man on Horseback: The Role of the Military in Politics.New York, 1962.

[32] Hungtinton S.P. Political Order in Changing Societies. New Haven, 1968. P. 231—237.

[33] Gimbel J.H. The American Occupation of Germany: Politics and the Military, 1945—1949. Stanford, 1968; Montgomery J.D., Hirschman A.O. (Eds.). Public Policy. Vol. 17. 1968 (см. опубликованные в этом сборнике статьи Фридриха, Кригера и Меркля о правлении военных и реконструкции).

[34] Schmitt C. Die Diktatur….

[35] См.: Jänicke M. Op. cit.; Friedrich C.J. (Ed.). Totalitarianism: Proceedings of a Conference Held at the American Academy of Arts and Sciences, March 1953. Cambridge, 1954; Friedrich C.J., Brzezinsky Z.K. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. New York, 1965; Neumann S. Permanent Revolution: Totalitarianism in the Age of International Civil War.New York, 1942; Aron R. Democracy and Totalitarianism. London, 1968; Buchheim H. Totalitarian Rule: Its Nature and Characteristics. Middletown, 1968; Schapiro L. Totalitarianism. New York, 1972; Seidel B., Jenkner S. (Hg.). Wege der Totalitarismus-Forschung. Darmstadt, 1968.

[36] Friedrich C.J. The Evolving Theory and Practice of Totalitarian Regimes// Friedrich C., Curtis M., Barber B. (Eds.). Totalitarianism in Perspective: Three Views. New York, 1969. P. 126.

[37] Brzezinski Z. Ideology and Power in Soviet Politics. New York, 1962.

[38] Neumann F. The Democratic and the Authoritarian State. Glencoe, 1957. P. 233—256.

[39] Arendt H. The Origins of Totalitarianism. New York, 1966.

[40] Cocks P. The Rationalization of Party Control // Johnson C. (Ed.). Change in Communist Systems. Stanford, 1970.

[41] Joffe E. Party and Army-Professionalism and Political Control in the Chinese Officer Corps, 1949—1964. Cambridge, 1965; Idem. The Chinese Army under Lin Piao: Prelude to Political Intervention // Lindbeck J.M.H. (Ed.). China: Management of a Revolutionary Society. Seattle, 1971; Pollack J.D. The Study of Chinese Military Politics: Toward a Framework for Analysis // McArdle C. (Ed.). Political-Military Systems: Comparative Perspectives. Beverly Hills, 1974; Schurmann F. Ideology and Organization in Communist China. Berkley, 1968. P. 12—13; Gittings J. The Role of the Chinese Army.London, 1967.

[42] Domínguez J.I. The Civic Soldier in Cuba // McArdle C. (Ed.). Op. cit.; Dumont R. Cuba est-il socialiste? Paris, 1970.

[43] Об интеллектуальной и культурной жизни в Советском Союзе см.: Pipes R. (Ed.). The Russian Intelligentsia. New York, 1961; Swayze H. Political Control of Literature in the USSR, 1946—1959. Cambridge, 1962; Simmons E. The Writers // Skilling H.G., Griffiths F. (Eds.). Interest Groups in Soviet Politics. Princeton, 1971; Johnson P., Labedz L. (Eds.). Khrushchev and the Arts: The Politics of Soviet Culture, 1962—1964. Cambridge, 1965. Восточной Германии посвящена книга: Lange M.G. Wissenschaft im Totalitären Staat: Die Wissenschaft der Sowjetischen Besatzungszone auf dem Weg zum «Stalinismus». Stuttgart, 1955; коммунистическому Китаю: MacFarquhar R. The Hundred Flowers Campaign and the Chinese Intellectuals. New York, 1960; Chen S.H. Artificial Flowers During a Natural «Thaw» // Treadgold D.W. (Ed.). Soviet and Chinese Communism: Similarities and Differences.Seattle, 1967; случай Лысенко интересно разбирает Жорес Медведев: Medvedev Z. Rise and Fall of T.D. Lysenko. New York, 1969; нацистской Германии посвящены книги: Brenner H. Die Kunstpolitik des Nazionalsozialismus. Reinbek bei Hamburg, 1963; Mosse G.L. Nazi Culture: Intellectual, Cultural and Social Life in the Third Reich. New York, 1966; Wulf J. Literatur und Dichtung im Dritten Reich: Ein Dokumentation. Güterlosh, 1963; Idem. Die Bildenden Künste im Dritten Reich: Ein Dokumentation.Güterlosh, 1963; Idem. Musik im Dritten Reich: Ein Dokumentation.Güterlosh, 1963; Idem. Theater und Film Musik im Dritten Reich: Ein Dokumentation. Güterlosh, 1964; Strothmann D. Nazionalsocialistische Literaturpolitik. Bonn, 1963. Дальнейшая, очень поучительная библиография, касающаяся образования и сферы производства знания, представлена в: Tannenbaum E. The Fascist Experience: Italian Society and Culture, 1922—1945. New York, 1972. Теоретически не очень сильная работа, хотя представленные в ней иллюстрации прекрасно показывают разнородность и эклектичность официального итальянского искусства, что резко отличается от положения дел в Германии и еще раз ставит под вопрос тоталитарный характер итальянского фашизма: Silva U. Ideologia у Arte del Fascismo. Milano, 1973. Разница культурной политики при тоталитаризме и авторитаризме хорошо видна в исследовании интеллектуальной жизни франкистской Испании: Díaz E. Pensamiento español 1939—1973. Madrid, 1974.

[44] Об отношениях религии и государства в Советском Союзе см.: Curtis J.S. Church and State // Black C.E. (Ed.). The Transformation of Russian Society. Cambridge, 1960. Позднейшие изменения анализируются в: Bourdeaux M. Religious Ferment in Russia: Protestant Opposition to Soviet Religious Policy. New York, 1968; Idem. Patriarch and Prophets: Persecution of the Russian Orthodox Church Today. London, 1969. О коммунистическом Китае см.: Busch R.C. Religion in Communist China. Nashville, 1970; MacInnis D.E. Religious Policy and Practice in Communist China. New York, 1972; Welch H. Buddhism under Mao. Cambridge, 1972. Германии посвящены исследования: Conway J.S. The Nazi Persecution of the Churches, 1933—1945. New York, 1968; Zipfel F. Kirchenkampf in Deutschland. Berlin, 1965; Lewy G. The Catholic Church and Nazi Germany.New York, 1965; Buchheim H. Glaubenskrise im Dritten Reich: Drei Kapitel Nationalsozialistischer Religionspolitik. Stuttgart, 1953. Хорошо документированное региональное исследование: Baier H. Die Deutschen Christian Bayerns im Rahmen des bayerischen Kirchenfampfes. Nürenberg, 1968. Сравнить с Италией можно на материале: Webster R.A. The Cross and the Fasces: Christian Democracy and Fascism in Italy. Stanford, 1960.

[45] Уже в SA звания раздавали без учета армейских званий, до которых человек дослужился в военное время, см.: Gordon H.J. Hitler and the BeerHall Putsch. Princeton, 1972. Эта идеология прорыва сквозь все структуры общества нашла свое отражение в клятве SA: «Клянусь, что в каждом члене организации — невзирая на его классовое происхождение, профессию, богатство и собственность — я буду видеть только брата и настоящего товарища, с которым я буду связан и в радости, и в печали». Впоследствии это привело к тому, что высокопоставленный чиновник стал серьезно опасаться собственного дворника, занимающего в партии должность квартального (Blockwart).

[46] Здесь не место обсуждать сложную проблему взаимоотношений между политическими системами и внешней политикой. Разумеется, агрессивные действия, вмешательство во внутренние дела других стран, а также политический или экономический империализм не являются исключительными атрибутами какого-то одного режима. Но в то же время нельзя не согласиться с тем, что национал-социализм, его идеология и внутренняя динамика германского режима вели к агрессивной экспансии, войне и созданию гегемонистской системы эксплуатируемых и угнетенных стран и зависимых стран-сателлитов. В этой политике есть чисто нацистские элементы, особенно в том, что касается расистской концепции — ее не следует путать с идеями, восходящими к немецкому национализму (восстановление полного суверенитета после Версаля, аншлюс, аннексия приграничных территорий соседних государств с преимущественно немецким населением), и к политике обеспечения экономического господства Центральной Европы (Mitteleuropa). См.: Bracher K.D. The GermanDictatorship. New York, 1970. P. 287—329, 400—408 и библиографию на р. 520—523; Jacobsen H.-A. Nationalsozialistische Aussenpolitik 1933—1938. Frankfurt a.M., 1968; Hillgruber A. Kontinuität und Diskontinuität in der deutschen Aussenpolitik von Bismarch bis Hitler. Düsseldorf, 1971; Hildebrand K. The Foreign Policy of the Third Reich. London, 1973. Отношения между Гитлером и Муссолини прекрасно проанализированы в: Deakin F.W. The Brutal Friendship: Mussolini, Hitler and the Fall of Italian Fascism. Garden City, 1966; Wiskemann E. The Rome-Berlin Axis. London, 1966. Несомненно, фашистская Италия тоже проводила политику экспансии в Адриатике и Африке, однако, если абстрагироваться от чисто риторических заявлений, легко показать, что этот экспансионизм лежал целиком в русле еще дофашистского итальянского империализма. Обостренный национализм характерен для всех фашистских движений, но для них столь же характерны интернационализм, антипацифизм, одержимость военным величием, ирредентизм и часто даже паннационализм, которые противопоставляют идеологии левых и центристских демократических партий, даже когда некоторые из этих партий не оказывают никакого сопротивления колониализму, курс на рост национальной мощи и упор на политику престижа.

Вопрос о внешней политике коммунистических государств сталкивается с той же проблемой отделения национальных интересов СССР (унаследованных от Российской империи) от интересов, порожденных динамикой режима (главным образом опытом гражданской войны, иностранной интервенции, изоляции и блокады), и, наконец, от интересов, исходящих из соображений международной революционной солидарности и соответствующих продиктованному идеологией пониманию международного положения. Разные точки зрения на эту проблему см. в: Hoffmann E.P., Fleron F.J. (Eds.). The Conduct of Soviet Foreign Policy. Chicago, 1971. Part 3; а также в: Shulman M.D. Stalin’s Foreign Policy Reappraised. New York, 1969; Ulam A.B. Expansion and Coexistence: The History of Soviet Foreign Policy from 1917—1967. New York, 1968. Литература по советско-китайскому конфликту (Zagoria D.S. The Sino-Soviet Conflict 1956—1961. New York, 1969) демонстрирует сложное переплетение национальных интересов и политических трений. Вполне ожидаемо, работы, касающиеся коммунистических стран Восточной Европы (Seton-Watson H. Eastern Europe between the Wars 1918—1941.New York, 1967; Ionescu G. The Politics of the European Communist States.New York, 1967; Brzezinski Z. The Soviet Block. Cambridge, 1960), демонстрируют неотделимость формирования внешней и внутренней политики от советской гегемонии. В силу связей восточноевропейских коммунистических партий с КПСС, особенно когда Советский Союз был образцом социалистического государства, то есть в сталинскую эпоху, было невозможно отделить политику мирового революционного движения от политической линии единственной страны, где у власти находилась коммунистическая партия. Полицентризм очевидным образом поменял и усложнил эту ситуацию. Фашистские партии при всем их сходстве, взаимном влиянии и подражании друг другу никогда не связывала общая дисциплина, как это было в случае коммунистов. Идеологически связанные партии, не принимающие в расчет инстанции, от которых они зависят более прямым образом, несомненно, являются важным фактором внешней политики для опирающихся на массовые движения режимов. Режимы, обязанные считаться со свободной публичной критикой и открытым несогласием, не могут позволить себе тот же стиль и тот же тип международных политических реакций, что и режимы, подобным ограничением не обремененные. Тем не менее было бы ошибкой выводить внешнюю политику любого режима из идеологических убеждений, как наглядно показал пакт между Сталиным и Гитлером или отношения между США и коммунистическим Китаем, однако принимать их во внимание при анализе долгосрочных внешнеполитических стратегий вполне разумно. Связанная с этим тема, которой почти не уделяется внимания (и, пожалуй, зря), — это связь между внешнеполитическими кризисами и проблемами или полным упадком демократических режимов, особенно в случае подъема фашизма, но так же и при повороте к авторитаризму в странах «третьего мира». Упускается также и связь между готовностью к войне, а именно — тотальной войне, и разворотом к тоталитаризму.

[47] Neuman S. Permanent Revolution: Totalitarianism in the Age of International Civil War. New York, 1942.

[48] Проблема преемственности лидеров в недемократических конституционных режимах всегда рассматривалась как одна из их слабостей по сравнению с наследственными монархиями и парламентскими или президентскими демократиями (Rustow D.A. Succession in the Twentieth Century // Journal of International Affairs. 1964. Vol. 18. P. 104—113). На обсуждение этого вопроса серьезно повлияла последовавшая за смертью Ленина борьба за власть, а также личный характер власти и пожизненное руководство во многих однопартийных режимах. Уже в 1933 году Роберто Фариначчи в письме к Муссолини отмечал, что вопрос передачи власти от единственного в своем роде лидера, в окружении которого никакие другие лидеры возникнуть просто не могли, станет огромной проблемой для такого типа режимов (Aquarone A. L’organizzazione dello Stato totalitario. Torino, 1965. P. 173—175). По сути, считалось, что в отсутствие прямого наследника ожидать мирной передачи власти попросту не приходится и что можно институализировать действенный и законный метод смены пожизненных лидеров или ограничить их срок пребывания у власти. История не дала нам возможности проследить, как передают власть основатели фашистских режимов, а долголетие других основателей тоталитарных государств оставляет нам лишь возможности для спекуляций о будущем их режимов. При всех сопровождавших его конфликтах, приход к власти Хрущева (Swearer H.R., Rush M. The Politics of Succession in the U.S.S.R.: Materials on Khrushchev’s Rise to Leadership. Boston, 1964; Rush M. PoliticalSuccession in the USSR. New York, 1968) показал, что передача власти не обязательно приводит к краху системы и даже не сопровождается дополнительными чистками или новым периодом террора. Проблемы, связанные с передачей власти после смерти Мао, описаны в: Robinson T.W. Political Succession in China // World Politics. 1974. Vol. 27. P. 1—38. Тем не менее относительно институализированная передача власти от Хрущева, Хо Ши Мина, Насера или Салазара показывает, что институции в таких режимах способны справляться с этой проблемой лучше, чем предполагалось в политической науке. Еще более заметной является тенденция новых авторитарных режимов (как например в случае военной диктатуры в Бразилии) предотвращать появление вождей и ограничивать пребывание у власти определенным сроком. Предстоящий в недалеком будущем уход целого ряда основателей авторитарных режимов наверняка даст нам материал для сравнительного анализа в связи с этой проблемой.

[49] Linz J.J. An Authoritarian Regime: The Case of Spain // Allard E., Rokkan S. (Eds.). Mass Politics: Studies in Political Sociology. New York, 1970. P. 255.

[50] Ibid; Linz J.J. From Falange to Movimiento-Organización: The Spanish Single Party and the Franco Regime 1936—1968 // Hungtinton S.P., Moore C.H. (Eds.). Op. cit.; Linz J.J. Opposition In and Under an Authoritarian Regime: The Case of Spain // Dahl R.A. (Ed.). Regimes and Oppositions. New Haven, 1973; Linz J.J. The Future of Authoritarian Situation or the Institutionalization of an Authoritarian Regime: The Case of Brazil // Stepan A. (Ed.). Authoritarian Brazil: Origins, Policies, and Future. New Haven, 1973.

[51] Hermet G. Les fonctions politiques des organisations religieuses dans les régimes à pluralisme limité // Revue Française de Science Politique. 1973. Vol. 23. P. 439—472.

[52] Foltz W.J. From French West Africa to the Mali Federation. New Haven, 1965.

[53] Geiger T. Die soziale Schichtung des deutschen Volkes. Stuttgart, 1932.

[54] Lamounier B. Ideologia ens regimes autoritários: uma crítica a Juan J. Linz // Estudos Cebrap. Vol. 7. Sãn Paulo, 1974. P. 69—92.

[55] Kaufman S.B. Op. cit.

[56] Aquarone A. Op. cit. P. 302.

[57] Linz J.J. Opposition In and Under an Authoritarian Regime: The Case of Spain.

[58] Hermet G. Op. cit.

[59] Linz J.J. The Future of Authoritarian Situation or the Institutionalization of an Authoritarian Regime: The Case of Brazil.

Академик Гвишиани: "Пульс и нервы Земли"

Советский и российский геофизик, академик РАН, директор Геофизического центра РАН, иностранный член Национальной академии наук Украины и Румынской академии инженерных и технических наук Алексей Гвишиани.

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика Pravda. Ru. Писатель Владимир Губарев беседует с выдающимися учеными. Сегодняшний гость проекта "Чаепития в Академии" — советский и российский геофизик, академик РАН, директор Геофизического центра РАН, иностранный член Национальной академии наук Украины и Румынской академии инженерных и технических наук Алексей Гвишиани.

Ох, как тяжко нам, когда у планеты случается инфаркт или инсульт! То полотки лавы устремляются на поселки и города, то от подземных ударов рассыпаются в прах дома, рушатся мосты, сходят селевые потоки, то беспощадные волны затапливают дома и поля, — в общем, сразу множество бед обрушивается на невинных людей, а оттого их страдания еще сильнее. А тут к тому же и техногенные катастрофы — от взрывов атомных реакторов до отказа тормозов у автомобилей.

— Когда же все это кончится? — с надеждой спрашиваю у академика.

— Никогда! — печально отвечает он.

Казалось бы, именно Алексей Джерменович Гвишиани должен все знать о том, что происходит нынче с планетой и на планете, потому что в Геофизическом центре РАН, где он работает, постоянно прислушиваются к ее пульсу. А потому на встречу с ученым в Дом журналистов пришло любопытных множество — вдруг узнаем что-то новое и интересное. Наши надежды оправдались.

— Начнем с магнитного поля Земли, которое является основой нашей жизни, — заметил академик. — Оно защищает нас от солнечных лучей. Изучение магнитного поля Земли — это базовая составляющая нашей области науки. Это непростое дело, так как существуют магнитные бури, рождение которых связано с активностью Солнца. Влияние их весьма ощутимо, хотя бы потому, что в районе магнитных полюсов сразу же ухудшается радиосвязь. Пилоты самолетов испытывают проблемы с навигацией, поэтому во время сильных магнитных бурь перелеты в районе Северного полюса прекращаются.

— Как во время боевых действий?

— Похожая ситуация… Зарождение магнитной бури важно знать заранее. Пока не удается это делать более чем за шесть часов. Подчас "незнание" приводит к катастрофам. Случилось в Канаде, что целая провинция лишилась энергии на целых 12 часов, по сути "жизнь остановилась" там. Позже появились международные договора, которые помогают обеспечивать защиту трансформаторных подстанций от влияния крупных магнитных возмущений. Однако удовольствие это дорогое. Подчас половина произведенной энергии уходит на работу защитных систем. Поэтому важно знать, когда именно их следует включить.

Только факты: "Из русских летописей известно, что 5 апреля 1242 года, в разгар битвы русских воинов с рыцарями-крестоносцами, известной под именем Ледового побоища, в небе над Чудским озером появилось сияние в виде огненных копий и стрел. Решив, что это Божье знамение, предвещающее победу, витязи Александра Невского ринулись в бой с удесятеренной силой и победили.

Летописец повествует о том, что очевидцы единодушно приняло сполохи за "небесное воинство", пришедшее на помощь русским войскам".

— Говорят, что магнитные бури даже на добычу нефти и газа сказываются?

— Речь идет о бурении скважин. Залежи располагаются глубоко, к ним ведут наклонные скважины, и надо попасть точно в нефтяной или газовый слой. Для этого используют магнитное сопровождения бурения. Во время магнитной бури происходит искажение информации о ходе работ, и оператор может совершить ошибку. Специалистам приходится изучать эти аномалии, распознавать их, предугадывать время их прихода. Казалось бы, задача частная, но она может решаться только при фундаментальных исследованиях магнитного поля Земли.

— Надо знать его состояние?

— Конечно. И нам это известно благодаря наземным станциям и искусственным спутникам Земли. У нас обсерватории разбросаны по всей стране, а одна находится в Антарктиде. Данные от них поступают в центр, где анализируются и обрабатываются с помощью всех самых современных методов, включая "искусственный интеллект". Финансирование науки улучшилось в последние годы, что позволяет не только оснащать существующие обсерватории новым оборудованием, но и создавать новые. В частности, появилась новая обсерватория в Архангельской области. Там начинают вестись широкие магнитные исследования. Думаю, в ближайшее время она станет составной частью всемирной системы наблюдения за магнитным полем Земли. Очень интересные эксперименты идут и на околоземных орбитах. Сейчас запущено три спутника, которые образуют своеобразный "космический треугольник". Спутники европейские, но запущены с нашей помощью, и потому мы имеем полный доступ к информации, которая поступает от них… Почему я это все рассказываю? Я хочу подчеркнуть, что в нашем институте создана специальная система, самая современная, которая позволяет анализировать всю информацию, которую мы получает как на Земле, так и в космосе. И в результате — мы предупреждаем все ведомства, которые в этом нуждаются, о состоянии магнитного поля Земли и приближении магнитных бурь.

Только факты: "С доисторических времен полярные сияния интересовали человека. Но понять механизм их возникновения удалось лишь в ХХ веке, хотя еще Ломоносов за двести лет до этого верно предположил, что в это замешаны электрические силы. Сейчас доказано, что образование полярных сияний происходит в верхних слоях атмосферы на высоте от шестидесяти до тысячи километров… Интенсивные полярные сияния обычно вызывают мощные "магнитные бури" в эфире, нарушая нормальную работу радиоприборов и влияя на поведение стрелки компаса.

Иногда полярные сияния достигают исключительной силы и занимают огромные пространства небесной сферы. Например, сияние 4 февраля 1872года охватило почти все северное полушарие, а в ночь с 25 на 26 января 1938 года "небесные огни" наблюдались на всей территории Европейской России".

— Наверное, год от года интерес к подобной информации повышается?

— Безусловно. Мы делаем специальные установки, которые помогают ориентироваться в магнитном поле Земли, они наглядно представляют, что именно происходит. Есть у нас такие понятия как "большие" и "малые данные". Не буду расшифровывать эти понятия, но отмечу, что объем и разнообразие данных позволяют составлять более точные прогнозы. Мы занимаем промежуточную позицию — работаем со "средними данными", но и они уже позволяют четко представлять, что происходит в геосфере планеты. Разработанные в нашем институте алгоритмы позволяют определять места, где будут возникать наиболее сильные возмущения. Если мы будем это знать, то появится возможность создавать специальные карты. Они, в частности, помогут в определении мест строительства многих сложных сооружений. Тех же атомных станций, военных объектов, химических предприятий и так далее. Так что геофизики занимаются не только решением научных задач, но и сугубо практическими вещами.

— А землетрясения?

— Конечно, без геофизики их прогнозирование и изучение невозможно! Сейсмоопасные районы исследуются, ведется их картирование. Это все необходимо для создания сейсмостойких сооружений. Мы определяем те зоны, где могут произойти катастрофические землетрясения. К сожалению, наши прогнозы оправдываются…

Только факты: "Вероятность развития катастрофических землетрясений наиболее высока примерно в 35 странах. Речь идет только о землетрясениях с магнитудой 6-8 баллов по шкале Рихтера. За период с 1980 г. по 1990 г. наиболее сильные землетрясения, принесшие много жертв, произошли, главным образом, в Азии: Иране (7,3 балла, 50 000 погибших, 1990 г.), в б. СССР (7,6 балла, 25 000 погибших, 1988 г.), Турции (7,6 балла, 25 000 погибших, 1988 г.), а также в Мексике (8,1 балла, 10 000 погибших, 1988 г.). Риск катастроф в каждой из помянутых стран, конечно, велик, однако в настоящее время большие катастрофы практически непредсказуемы, и они могут произойти также и в других странах" (данные ак. К. Кондратьева и Ал. Григорьева).

— …Мы не только фиксируем землетрясения, но и пытаемся их прогнозировать. Делать это чрезвычайно трудно, но было несколько случаев, когда мы были точны. И это внушает определенный оптимизм. Причем система, созданная в нашем институте, работает не только по крупным землетрясениям. В частности, мы вели исследования по тому району, где строился мост, соединяющий Тамань с Крымом. Рекомендации геофизиков, конечно же, были учтены при осуществлении этого уникального проекта. Хочу обязательно сказать, что все наши исследования не были бы возможны, если бы не финансовая помощь Фонда фундаментальных исследований. Он работает уже четверть века. За это время Фонд зарекомендовал себя как прекрасная организация помощи науке и ученым.

— Как влияет магнитное поле на жизнь человека? Я имею в виду работы Чижевского и его последователей? Вы этим занимаетесь?

— Отчасти. У меня скептическое отношение к этой проблеме.

— Почему?

— Есть у некоторых людей зависимость от магнитного поля. Они чувствуют начало магнитных бурь, изменений поля, давления и так далее. Это связано, в частности, с потоками крови в организме. Но это незначительные влияния изменений магнитного поля по сравнению, к примеру, с воздействием его на атмосферу, на чистоту воздуха, на воду. Однако я не исключаю, что есть воздействие на физиологию живых организмов, и это надо изучать. Но влияние "Космоса", как это представляют многие, не следует преувеличивать. Это скорее психологическая проблема.

— Нас преследуют разнообразные аномальные явления. Их стало больше в последние годы?

— Сложный вопрос… На мой взгляд, точных данных пока нет, не накоплено. А потому мы говорим пока предположительно. Все, что происходит на Земле, связано с Солнцем, а оно сейчас весьма активное. Идут глобальные изменения на планете, не за всем мы способны уследить, хотя информации получаем очень много. Настолько, что даже не успеваем ее обрабатывать. Но это нужно делать, иначе мы не сможем не только прогнозировать катастрофы, но и бороться с ними. А это главная задача нашей науки…

Только факты: "Академик К. Кондратьев: В конце ХХ века человечество вступило в такой период своего развития, когда обретает черты реальности предсказание великого русского естествоиспытателя В. И. Вернадского о том, что хозяйственная деятельность человека становится геологической силой, способной изменить мир, поставив его на грань глобальной экологической катастрофы. Именно это и определяет исключительную актуальность проблем глобальной экологии и выдвижение политической концепции приоритета общечеловеческих ценностей".

Владимир Губарев, 15.08.2018

Источник: pravda.ru

Цены на жильё в Панаме остаются привлекательными для инвесторов

Стоимость недвижимости в государстве остаётся примерно на 10% ниже пика до начала глобального кризиса 2008 года, хотя спад не оказывал существенного влияния на страну примерно до 2012-го. Несмотря на рост продаж, цены остались низкими в значительной степени из-за падения арендных ставок.

По словам владелицы Panama Realtor Люсии Хейнс, худшие времена для местного рынка остались позади: объем продаж жилья неуклонно растет, с заметным увеличением во второй половине 2017 года. Но, вместе с тем, цены на собственность не спешат расти из-за шаткого рынка аренды, сообщает NY Times https://www.nytimes.com/2018/08/08/realestate/house-hunting-in-panama.html  .

Большинство иностранных покупателей ищут недвижимость в известных районах Панамы, таких как Punta Pacifica, Cinta Costera и Costa Del Este, а также в двух новых – Ocean Reef и Santa Maria, сказал управляющий директор Punta Pacifica Realty Джефф Бартон. Цены на квартиры в государстве варьируются в пределах $1 610 – 2 150 за квадратный метр в зависимости от района, отделки и размера помещения. Роскошные кондоминиумы в лучших районах столицы продают по цене от $300 000 до более $2 миллионов.

Прибрежных сообществ в Коронадо и вокруг него повышение продаж не коснулось – после возведения чрезмерного количества новостроек иностранцы не спешили инвестировать в пляжную недвижимость Панамы. В тихоокеанских прибрежных сообществах дома с двумя или тремя спальнями продают за $1 610 – 2 150 за квадратный метр или около $200 000 - 400 000 за собственность целиком.

Недвижимость в Панаме покупают граждане США и Канады, Венесуэлы, Колумбии, Бразилии, России и таких европейских стран, как Франция, Германия, Испания, Италия, Англия и Нидерланды. Многие инвесторы – пенсионеры, по словам брокеров. В последнее время также наблюдается приток китайских покупателей в связи с тем, что между странами были налажены дипломатические отношения в 2017 году.

Между тем, соседняя Мексика всё больше привлекает иностранных покупателей. По прогнозам, спрос на недвижимость в стране со стороны зарубежных инвесторов вырастет на 30% в 2018 году https://prian.ru/news/36984.html .

Перед бурением в Мексике «ЛУКОЙЛ» намерен провести геомеханическое моделирование.

LUKOIL International Upstream West Inc. ищет подрядчика на эти работы.

Тендер на проведение геомеханического моделирования и построение модели PPFG (градиент трещинноватости пластового давления) в рамках планируемого бурения на Блоке 12 в Мексике объявила LUKOIL International Upstream West Inc. от лица LUKOIL Upstream Mexico S. de R.L. de C.V. Претендент, говорится в материалах «ЛУКОЙЛа», должен иметь 10-летний международный опыт работы по анализу глубоководных структур, 3D геомеханического моделирования и консультационных услуг, предоставить доказательства геоаналитической поддержки и геомеханического моделирования не менее 4 глубоководных скважин за последние 3 года.

Компания рассчитывает получить информацию о пластовом давлении и температурах в различных геологических формациях в рамках рабочей зоны с учетом региональных тенденций и локально сложившейся специфики, идентифицировать проблемы устойчивости ствола скважины в предполагаемом месте ее заложения. Заявки от претендентов принимаются до 17 августа.

В июле 2017 года «ЛУКОЙЛ» по результатам лицензионного раунда приобрел в Мексике права пользования недрами разведочного Блока 12. В сентябре 2017 года было подписано соглашение о разделе продукции с Национальной комиссией по углеводородам Мексики (CNH). «ЛУКОЙЛ» является оператором проекта. Блок расположен в южной части Мексиканского залива на расстоянии 50 км от берега (г. Торно Ларго, Мексика) в нефтяной провинции Куэнкас дель Сурэсте. Площадь блока 521 кв. км, глубина моря в пределах блока в среднем 200 м. Близость к недавно открытому крупному месторождению Зама повышает вероятность успешности работ на Блоке, считает компания. Территория Блока изучена сейсмическими исследованиями 3D, по данным которых выделен ряд перспективных объектов.

Прорыв? В Норвегии уже научились превращать пластик в топливо

Этой осенью начнет работу первый европейский завод по переработке пластмассы в чистое низкоуглеродное топливо

Чего греха таить: пластик – это очень удобно. Он прочный, гибкий, легкий и мы производим его по 340 миллионов тонн в год, - заметил Кэтиль Бон, генеральный директор Quantafuel, основанной в Осло, компании, которая делает более чистые виды топлива из пластмассы и других отходов. Да, пластик убивает и землю, превращая океаны в «токсичный суп».

Ученые утверждают, что соотношение пластиковых отходов и морской жизни в океанах в настоящее время составляет 1:5, но к 2050 году оно составит 1:1. «Новости все негативные», — говорит Бон. «Люди устали видеть гибель китов и рыб, страдание тюленей. И мы можем исправить то, что происходит. То, как мы обращались с пластиковыми отходами до сих пор, смешно. Мы отправили много нашего мусора в Китай, но недавно Китай сказал „достаточно“ и это создало огромные проблемы. Около 70% пластика в Европе либо сжигается, либо собирается на свалках – и это в Европе, которая имеет самые высокие показатели утилизации в мире...»

Известно, что 90% всех пластиковых отходов в мире, которые попадают в океан, поступают из десяти рек в Азии, многие из которых китайские. Но, если вы встанете в конце одной из этих рек и внимательно посмотрите на проплывающий мимо пластик, вы увидите там и сумки Tesco из Великобритании, и пластмассы из Норвегии, которые, по заверениям компаний, были переработаны.

Только в Норвегии, с небольшим населением чуть более 5 миллионов человек, около 60 000 мусоровозов в год вывозят отходы в Германию. Некоторые из них вывозятся на кораблях, что еще более не экологично, потому как суда используют тяжелое дизельное топливо. Из пластика, который может быть переработан половина идет на частичное хранение в Германию или другие страны Европы или повторно используется. Половина, которая не перерабатывается, либо сжигается, либо отправляется в Китай.

Сегодня правительства во всем мире начинают ограничивать использование пластмасс, особенно тех, которые используются один раз, например, пластиковых стаканчиков для кофе. Сорок крупных предприятий в Великобритании обязались искоренить одноразовые пластмассы, используемые в розничной торговле (пищевые упаковки). Но это не решает проблему, ведь не ясно, что делать с тем пластиком, который у нас уже есть.

Проблема с пластиком заключается в том, что если он смешанный, грязный или на нем что-то напечатано, его сложно использовать повторно. ПЭТ-бутылки также нельзя использовать повторно. Еще одна проблема с пластиком заключается, как ни странно, в том, что мы изо всех сил пытаемся избавиться от него. По данным Бона, сейчас мы производим 340 млн тонн в год, и этот показатель будет увеличиваться: к 2050 году мы будем производить уже 1124 млн тонн в день!

Однако, у Quantafuel есть решение. Не пробуйте повторить это дома! Если вскипятить пластик в чайнике, можно увидеть, что он ломается и превращается в масло. Пластмасса по существу является углеводородом. Бон, основатель и бывший генеральный директор Agrinos AS, сельскохозяйственной биологической компании, имеющей представительства в 10 странах, собрал в общей сложности 250 миллионов норвежских крон (23 миллиона фунтов стерлингов) для финансирования расширения Quantafuel. Компания планирует появиться на фондовой бирже Осло к середине 2019 года. Quantafuel использует свою собственную каталитическую систему, чтобы изучать различные химические процессы, превращающие материалы, с низким содержанием углерода (не только пластик), в высококачественные синтетические топлива.

Этой осенью, Quantafuel открывает свой первый европейский завод в Скиве, в северной Дании. Он будет потреблять углеродные ресурсы, в основном из пластмассы, и использовать их для создания чистого низкоуглеродного топлива. Завод уже имеет свою фирменную технологию на пилотном заводе в Соноре, Мексика. Он производит 800 литров синтетического дизеля из каждых 1000 килограмм пластиковых отходов. Синтетический дизель снижает выбросы парниковых газов на 66%.

Планируется, что датский завод сначала будет производить 14 000 тонн чистого топлива в год, а затем увеличит мощности до 90 тонн топлива из 120 тонн пластика в день. Строят норвежский завод недалеко от Осло. Quantafuel ожидает, что компания сможет открыть заводы в Европе, а затем в США, поскольку уже сейчас к ней обратились некоторые европейские производители энергии, в связи с тем, что ЕС завил о намерении к 2020 году перейти на возобновляемые источники энергии. На ВИЭ будет приходится 20% от общего потребления энергии в Европе. Несмотря на некоторую оппозицию производителей пластмасс, стоит отметить, что мир нуждается в топливе и, вероятно, весьма логично использование углеводородов для производства энергии.