Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Призрак «ядерной зимы»

«треугольная дипломатия»: время испытаний

Александр Нагорный

В ночь с 13 на 14 сентября 2019 года неидентифицированные беспилотники с бомбами на борту атаковали самый крупный нефтеперерабатывающий завод Саудовской Аравии и фактически сожгли его. В результате добыча нефти в этой стране упала почти вдвое, с 10 до 5 млн. баррелей в день, а на устранение последствий проведенной атаки, как сообщается, может уйти несколько недель, что должно привести и уже привело к существенному росту мировых цен на "чёрное золото". Во всяком случае, только за день 16 сентября нефть сорта Brent подорожала более чем на 11%, с 60,2 до 67,5 долл. за баррель, не исключается и перспектива дальнейшего повышения — до планки в 80 или даже 100 долл. А, самое главное, — нет никаких гарантий того, что подобная атака не может повториться в любой следующий момент времени, причём с непредсказуемыми последствиями.

Это была тонкая и изощрённая военно-технологическая операция, в которой оказалось "завязано" и учтено сразу множество важных моментов. Прежде всего, главным бенефициаром такой операции сразу выглядят крупные нефтеэкспортирующие страны (за исключением пострадавшей Саудовской Аравии, у которой "железное алиби", и США, которые практически не продают свой "сланец" за рубеж). Вряд ли на что-то подобное могли пойти как далёкие от места действий страны типа Нигерии с Венесуэлой, так и монархии Персидского залива или Ирак. Отсюда виртуальный выбор вероятного организатора и заказчика данного инцидента фактически сужается до двух стран: это Иран и Россия.

Поскольку о своей ответственности за атаку на объекты нефтекомпании Saudi Aramco в Абкайне и Хурайсе сразу же заявила некая организация "Ансар Аллах", именующая себя хуситской, а "признание — царица доказательств", то все мировые масс-медиа, словно по команде, перевели стрелку "вины" на проиранских хуситов и на сам Иран. А официальный Вашингтон и официальный Израиль мгновенно высказались насчёт необходимости ответного удара по объектам, имеющим отношение к атомной и ракетной программам Тегерана, причём с намёком на их ядерное исполнение — правда, в тактическом варианте.

Насколько данная версия соответствует действительности — отдельный вопрос. В общем, мотив атаковать Саудовскую Аравию у хуситов, несомненно, есть, и такие атаки проводятся ими постоянно. Но боевые "дроны", способные преодолевать современные системы ПВО, — это достаточно сложная техника, эффективно использовать которую могут только весьма квалифицированные специалисты. И до сих пор хуситы ударные БПЛА, да ещё оборудованные средствами радиоэлектронной борьбы (РЭБ), не задействовали, как правило, атакуя саудитов ракетами класса "земля—земля". Не имели подобной практики и силовые структуры Ирана, которые ограничивались захватом иностранных "беспилотников" и разведывательными полётами. Зато большой опыт в этой сфере накоплен как раз военнослужащими и спецслужбами США и Израиля.

Это вовсе не означает, что йеменские повстанцы не могли оказаться третьими в этом ряду, позаимствовав тактику и даже технику у своих противников, но не отметить данный момент нельзя. Точно так же должен насторожить и второй момент: поразительная беспомощность систем ПВО, призванных защищать воздушное пространство Саудовской Аравии в целом, и её важнейшие объекты нефтедобычи и нефтепереработки в частности. Чтобы нанести такие существенные повреждения, ударные БПЛА должны были обладать не только совершенными системами наведения, но и достаточно большой грузоподъёмностью, а также дальностью полёта, а значит — и далеко не микроскопическими размерами. Как им в таком случае удалось подобраться туда, куда они подобрались, почему ни один атакующий дрон не был замечен и сбит, — загадка. Не меньшая, чем вопрос о том, почему бездействовала американская ПВО 11 сентября 2001 года, и почему все причастные к защите неба над Нью-Йорком и Пентагоном в тот день после трагедии не ушли в отставку, а пошли на повышение. Возможно, у этих вопросов один и тот же ответ.

В общем, если бы атаки 13 сентября не существовало, её стоило бы придумать. Ведь, помимо "нефтянки", где "цена вопроса" исчисляется, в общем-то, максимум сотнями миллиардов долларов, есть проблема глобального лидерства США, где речь идёт уже о десятках триллионов. Полыхающие в Саудовской Аравии нефтяные зарева явно освещают путь к другим заревам — ядерным. Ведь мечта ультра-радикалов Израиля во главе с Нетаньяху втянуть США (а по возможности — и Саудовскую Аравию) в прямой военный конфликт против Ирана почти сбылась или, если выражаться точнее, начала сбываться. Ведь Иран в ответ на заявления США и Израиля тут же объявил, что будет наносить ответные удары по американским базам и кораблям. А это означает перспективу перехода от каких-то ситуативных тактических ударов к полноценным конвенциональным боевым действиям или же вхождение в настоящую крупномасштабную ядерную войну. Ведь у Америки победить Иран без тактики тотальной выжженной земли — в любом случае не получится.

Хотя никто не знает, что на самом деле есть "в загашнике" у персов. И надо полагать, что очередной рабочий визит Нетаньяху в Россию, который он нанёс 12 сентября, вполне мог быть связан с этими обстоятельствами. При этом премьер-министр Израиля, как сообщалось, ждал встречи с российским президентом около трёх часов, а у того на встрече с дорогим гостем из Земли Обетованной было настолько печальное лицо, будто он потерял кого-то из самых близких, родных и любимых людей. Видимо, "иранский узел" и был центральной темой на прошедших в таком антураже переговорах. И, вероятнее всего, Путина не удалось подписать на привезённую хитроумным "Биби" комбинацию. Более того, российская сторона заявила, что будет сбивать израильские самолёты в воздушном пространстве Сирии. Для Саудовской Аравии, в отличие от Сирии, такая опция пока не предусмотрена, но, может быть, это только пока — тем более, что Владимир Владимирович предложил Эр-Рияду, по примеру Анкары, закупить комплексы С-400 и прикрыть ими свои нефтяные объекты вместо бесполезных, как выяснилось, "Пэтриотов". Тем самым не столько рассчитывая на новые контракты, сколько тестируя реальность заявленной версии с "атакой дронов" (или клонов?).

***

Вся эта ситуация разворачивалась на фоне важных изменений в структуре "большого геополитического треугольника" США—КНР—РФ.

Для тех, кто более или менее внимательно отслеживает ситуацию в отношениях между Вашингтоном, Пекином и Москвой, очевиден тот факт, что Белый дом за последние недели предпринял целый ряд шагов, направленных на нормализацию отношений с Кремлём, при сохранении и даже усилении давления на Чжуннаньхай. Вспомним хотя бы недавний саммит "Большой семёрки", на котором шла речь о возвращении России, но вовсе не о включении Китая. В эту же лузу падает шар таинственного визита в Москву неназванного высокопоставленного представителя властей США, которого в Кремле встретили "с красной дорожкой" и после переговоров проводили прямо к трапу его самолёта. Наконец, увольнение Болтона с поста помощника президента США по вопросам национальной безопасности произошло буквально на следующий день после его возвращения из поездки по маршруту Белоруссия—Украина—Молдавия, где этот заслуженный "ястреб" инспектировал новую геополитическую ситуацию и искал возможности переломить тенденцию усиления российского влияния в этих бывших союзных республиках. В этом отношении стоит отметить внезапно сдвинувшийся с "мёртвой точки" диалог Москвы с Киевом, итогом которого стало не только освобождение узников необандеровского режима (ранее в таких обменах были задействованы только народные республики Донбасса), но и подготовка очередной встречи в "нормандском формате" с выходом на реализацию Минских соглашений.

Но не надо забывать и о том, что сегодня политическая "верхушка" США находится в ситуации жёсткого внутреннего конфликта, который никак не удаётся преодолеть и прийти к какому-либо устойчивому консенсусу. "Линия баррикад" здесь пролегает не прямо между правящей Республиканской партией и её оппонентами из числа демократов — всё гораздо сложнее и запутаннее. В частности, тренд на сближение с Россией, при сохранении давления на Китай — плохо восприняли не только в Пекине, но и в Вашингтоне. Поэтому на поверхность выплыл скандал с "кротом ЦРУ в Кремле", на роль которого выдвинули сбежавшего из РФ в США ещё в 2017 году Олега Смоленкова, долгие годы работавшего под непосредственным руководством Юрия Ушакова, сначала — российского посла в Вашингтоне, а затем — помощника президента России по внешнеполитическим вопросам.

Эту информацию, которая по непонятным причинам не предавалась широкой огласке в течение более чем двух лет, через New-York Times и CNN явно вбросила группа Клинтонов (возможно, с участием китайских спецслужб, которым Трамп — из-за потенциальных потерь объёмом более 1 трлн. долл. после введения 45-м президентом США импортных пошлин — надоел хуже горькой редьки). В поданном таким образом "деле Смоленкова", которое экс-глава ЦРУ, а ныне госсекретарь США Майк Помпео охарактеризовал как "в целом недостоверное", судя по всему, присутствует слишком много "взрывоопасных" и куда более достоверных продолжений, которых и в Вашингтоне, и в Москве явно стараются избежать.

Практически параллельно в "Независимой газете", принадлежащей главному современному идеологу российских либералов Константину Ремчукову, публикуется статья высокопоставленного сотрудника РСПП и директора исследовательского центра ИНСОР Игоря Юргенса (давно сотрудничающего с западными структурами и, в частности, имеющего статус Почётного генерального консула княжества Монако), где автор рецензирует книгу известного писателя Святослава Рыбаса, посвящённую председателю КНР Си Цзиньпину. Рецензирует таким образом, что нынешний общественно-политический строй Китая предстаёт перед читателями как… разновидность национал-социализма, а "товарищ Си", таким образом, — как чуть ли не наследник и реинкарнация Гитлера.

Что ж, весьма "креативный" идеологический ход! Юргенс явно выполняет либеральный заказ, позволяя Ремчукову, Чубайсу, Грефу и Ко объяснить свою разрушительную деятельность на российском политическом поле как священную борьбу против "китайских нацистов" и, само собой, — против их "союзников, сидящих в Кремле", таким образом перетягивая на свою сторону весь антинацистский потенциал российского общества. Трактуя официальную формулу политики Пекина "социализм с китайской спецификой" через призму национал-социализма, союз либералов и "патриотов" стремится не только ослабить или даже разорвать российско-китайский стратегический союз, но и добиться смены власти в Кремле, реализовав тем самым озвученный ещё в середине 90-х годов сценарий "Веймарской России". Новое — это хорошо забытое старое…

***

Конечно, нарастание конфликтного потенциала в рамках "глобального треугольника" — ситуация абсолютно закономерная, предсказуемая и неизбежная. И в ней китайская сторона — впрочем, как и российская — предпочла бы мирный размен и урегулирование имеющихся противоречий с Вашингтоном. Для РФ это, безусловно, вопросы гонки вооружений, а у китайских товарищей налицо, по крайней мере, три задачи, которые поставил перед ними президент США Дональд Трамп. Это, во-первых, смягчение торгово-экономической "войны", которая сказывается на конъюнктуре всей глобальной экономики. Во-вторых, это деэскалация в Гонконге, где миллионы жителей под американскими звёздно-полосатыми и колониальными британскими флагами вот уже два с половиной месяца выходят с требованием независимости от КНР. Тем самым ставится вопрос о самом существовании единого китайского государства и власти КПК в нём. Многомиллионные массы в мегаполисах Китая с огромным вниманием следят за тем, как развивается ситуация в данном анклаве. Верхушка КПК не потерпит слабости Си в отношении взбунтовавшегося города, а применение силы, без которой запущенные процессы уже не остановить, нанесёт смертельный удар по лицу КНР на международной арене, скажется на экономике и на социальной ситуации внутри страны. И, наконец, в-третьих, Китаю хотелось бы иметь гарантии безопасности на территории сопредельных стран, где реализуется стратегия "Один пояс, один путь". Что Вашингтон легко ломает, активизируя, например, Индию и Вьетнам как традиционных противников Китая, к которым сейчас американские и, возможно, израильские стратеги решили подвязать ещё и Россию. Ведь понятно, что в случае "сдачи" официальной Москвой Ирана в ситуации после ударов 14 сентября — это вызовет не только разрыв с Тегераном, который, в частности, играет важную роль в сирийском конфликте, но и ухудшение взаимодействия с Пекином, который только что подписал крупный договор с Тегераном и укрепил отношения с Пакистаном, бросая тем самым вызов Вашингтону. А отказ от такой "сдачи", скорее всего, приведёт к тому, что Россия будет обвинена в причастности к ударам хуситов по Саудовской Аравии — например, через предоставление йеменским повстанцам современных средств РЭБ, спецдоступа к спутниковой навигации и т.д. Разумеется, подобные обвинения должны нанести России существенный финансово-политический урон — прежде всего, за счёт разрушения уже сформированного и эффективно работающего механизма OPEC+ (или, как его ещё называют, ROPEC, т.е. "Россия + OPEC).

Выбор для России здесь очевиден и, как показывают итоги очередного саммита Астанинского формата (Россия—Турция—Иран), прошедшего 16 сентября в Анкаре, он сделан. Россия не намерена менять свой внешнеполитический курс под влиянием провокаций, подобных "атаке дронов" 14 сентября. Однако действия либеральной прозападной оппозиции: как "несистемной", так и "системной", т.е. входящей в "вертикаль власти", — значительно увеличивают внутриполитические риски, подрывая социально-экономическую стабильность российского общества.

Как представляется, для России сегодня жизненно важно не только выдержать внешнее давление, но и провести давно назревшее "техобслуживание" всей "властной вертикали", освободив её от растущей либеральной "накипи". Без этого выстоять и победить в системных конфликтах современности и ближайшего будущего будет неизмеримо сложнее.

Саудовская Аравия. США. Иран > Нефть, газ, уголь. Армия, полиция > zavtra.ru, 19 сентября 2019 > № 3129659 Александр Нагорный

Сдерживание в новую эпоху

Как укрепить многостороннюю стратегическую стабильность

Сергей Караганов — ученый-международник, почетный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, председатель редакционного совета журнала "Россия в глобальной политике". Декан Факультета мировой политики и экономики НИУ ВШЭ.

Дмитрий Суслов - программный директор Фонда развития и поддержки Международного дискуссионного клуба «Валдай», заместитель директора Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», Россия

Резюме Мир вернулся в состояние естественного соперничества. Сдерживание – единственный способ предотвращения войны между ядерными странами и великими державами вообще. Укрепление взаимного многостороннего ядерного сдерживания должно стать долгосрочной стратегической целью, что автоматически исключает стремление к полному ядерному разоружению.

Данная статья кратко излагает основные идеи доклада «Новое понимание и пути укрепления многосторонней стратегической стабильности», который подготовлен авторами по итогам ситуационного анализа, проведенного факультетом мировой экономики и мировой политики НИУ «Высшая школа экономики» и Советом по внешней и оборонной политике при поддержке МИД России и Комитета по международным делам Государственной думы РФ. С полным текстом доклада можно ознакомиться на сайте www.globalaffairs.ru.

Стратегическая стабильность – показатель вероятности возникновения ядерной войны – находится под угрозой. Однако администрация президента США не проявляет интереса к серьезным переговорам по этому вопросу и отказывается даже от использования самого термина. В условиях конфронтации с Россией и Китаем Вашингтон стремится обеспечить себе свободу рук в области военной политики. Для этого он последовательно демонтирует традиционную архитектуру поддержания стратегической стабильности – систему соглашений по ограничению и сокращению ядерных вооружений. Более того, в Соединенных Штатах говорят о намерении установить ядерное оружие малой мощности на стратегические носители, то есть оно рассматривается как средство войны, а не сдерживания. Можно сказать, что впервые за несколько десятилетий мир рискует остаться практически без правил применения ядерного оружия.

Все это происходит на фоне изменений военно-стратегического ландшафта. Приобретение стратегических свойств неядерными вооружениями и стирание грани между ядерными и стратегическими неядерными вооружениями, развитие киберсредств, противоспутниковых и космических вооружений, а также формирование «ядерной многополярности» делают военно-стратегическую обстановку гораздо более сложной и менее управляемой. Общая угроза ядерной войны между ведущими державами нарастает, даже несмотря на отсутствие у руководства США, Китая или России желания ее развязывать.

Изменения военно-стратегической обстановки настолько существенны, что требуют внедрения в научный и политический оборот нового понятия – многосторонняя стратегическая стабильность – и проведения новой политики по ее укреплению. Прежнее понимание стратегической стабильности как отсутствия у России и Соединенных Штатов стимула нанести первый ядерный удар друг по другу уже не отражает положения вещей. Равным образом прежняя политика по ее укреплению – посредством поддержания количественного паритета стратегических ядерных сил и их последовательного верифицируемого сокращения, механизмы которых прописывались в «больших» двусторонних договорах об ограничении и сокращении ядерных вооружений, – перестает быть эффективной. Более того, в условиях стирания грани между ядерным и неядерным оружием, появления новейших стратегических вооружений и ядерной многополярности такая политика попросту невозможна.

Новая модель укрепления многосторонней стратегической стабильности должна ориентироваться на преодоление «стратегического паразитизма» обществ и элит, привыкших за 75 лет к отсутствую больших войн, и на предотвращение любых военных столкновений, в том числе неядерных и непреднамеренных, между ядерными державами. Эта политика должна основываться как на углубленных многоуровневых диалогах между ведущими ядерными державами, выработке правил игры в областях, где прямое военное столкновение наиболее вероятно, так и на фундаментальном пересмотре самой философии укрепления стратегической стабильности. Вместо того, чтобы пытаться преодолеть ядерное сдерживание посредством сокращения вооружений и разоружения, необходимо согласованно и многосторонне его укреплять.

Кризис системы соглашений

Два события последнего времени наглядно продемонстрировали быстро прогрессирующий кризис традиционной системы поддержания стратегической стабильности. Первое. 2 августа 2019 г. прекратилось действие одного из главных соглашений о контроле над вооружениями, символа окончания холодной войны – Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности наземного базирования от 1987 года (ДРСМД). Второе. Советник президента США по национальной безопасности Джон Болтон заявил, что продление до 2026 г. последнего российско-американского договора об ограничении и сокращении ядерных вооружений – ДСНВ-3 – не отвечает американским интересам и вряд ли состоится. Вместо ДСНВ-3 Белый дом предложил заключить трехсторонний договор о сокращении ядерных вооружений с участием Китая. По словам нового министра обороны Марка Эспера, этот документ должен контролировать не только стратегический, но и весь ядерный арсенал России, включая нестратегическое ядерное оружие и новейшие гиперзвуковые системы. Данные предложения, очевидно, нереализуемы и, скорее всего, нацелены на то, чтобы просто оправдать нежелание администрации Дональда Трампа продлевать ДСНВ-3, возлагая вину за его разрушение на Москву и Пекин.

Действительно, Китай категорически отказывается участвовать в договорах о сокращении ядерного оружия вместе с Вашингтоном и Москвой. Более того, подобное участие невозможно по объективным причинам: китайский ядерный арсенал значительно меньше и структурно отличается от российского и американского. Для России же неприемлемо требование Соединенных Штатов распространить ограничительные потолки на тактическое ядерное оружие и тем более сократить его количество до нынешних американских параметров (примерно в 10 раз).

Вашингтон не только последовательно отказывается от ограничений в области ядерных вооружений, но и начинает рассматривать ядерное оружие как средство войны, а не сдерживания. Возрождаются теории «ограниченной ядерной войны». В «Обзоре ядернои? политики США», принятом администрациеи? Трампа в 2018 г., поставлена задача воспроизводства ядерного оружия малой мощности и размещения его на стратегических носителях – чтобы, как заявляется, нейтрализовать приписываемую России доктрину «ядерной эскалации ради деэскалации». В документе «Ядерные операции», опубликованном Объединенным комитетом начальников штабов Вооруженных сил США в июне 2019 г., но быстро убранном с сайта, и вовсе говорится о готовности применять нестратегическое ядерное оружие в неядерных конфликтах ради достижения военной победы. Происходит опасное понижение порога применения ядерного оружия.

Наконец, в «Обзоре политики США в области ПРО», опубликованном в начале 2019 г., администрация Дональда Трампа не только заявила, что создаваемая Соединенными Штатами система ПРО в Европе и Азии нацелена на борьбу с «региональными ракетными угрозами», то есть с нестратегическими ракетами России и КНР, но и указала, что наиболее эффективный способ – уничтожение ракет еще до их старта. То есть, по сути, провозгласила доктрину упреждающих ударов в случае регионального военного конфликта с Россией в Европе и с Китаем в Азии. Москва и так подозревает, что уже размещенные в Румынии и планируемые в Польше и Японии пусковые установки ПРО США МК-41 пригодны для заряда ракетами средней дальности класса «земля – земля». А намерение уничтожать ракеты до старта и рассуждения в американских доктринальных документах о допустимости региональной ядерной войны и вовсе складываются в пугающую картину – в Вашингтоне рассматривают войну НАТО против России как реалистичный сценарий и допускают применение в этом конфликте ядерного оружия.

Таким образом, уже в феврале 2021 г., когда истекает срок действия ДСНВ-3, правил, регулирующих ядерную политику, скорее всего, не останется вовсе. После чего под вопросом окажется последняя опора традиционной системы контроля над ядерными вооружениями – Договор о нераспространении ядерного оружия.

Суть проблемы

Многие связывают действия США с субъективными особенностями администрации Трампа, включая патологическую неприязнь лично Болтона к любым ограничениям американской военной политики. С приходом в Белый дом демократов Вашингтон, мол, вернется к традиционной системе ограничения и сокращения ядерных вооружений. Однако проблема гораздо глубже. За последние годы военно-стратегический ландшафт претерпел настолько серьезные изменения, что возврат к прежней системе поддержания стратегической стабильности через паритетное ограничение и сокращение ядерных вооружений кажется невозможным вне зависимости от того, кто возглавит следующие администрации. Тем более что политика сдерживания России и Китая будет по всей видимости продолжена. Администрация Барака Обамы ведь не вернулась к участию в договоре по ПРО, из которого Соединенные Штаты вышли в одностороннем порядке в 2002 году. Так и возможная в будущем демократическая администрация не возродит ДРСМД и, вопреки обещаниям бывшего вице-президента Джо Байдена, скорее всего, не подпишет Договор СНВ-4 или же не станет продлевать Договор СНВ-3 бессрочно.

Изменения военно-стратегической ситуации настолько серьезны, что требуют пересмотра самого понятия «стратегическая стабильность». Классическое определение сформулировано в «Совместном заявлении СССР и США относительно будущих переговоров по ядерным и космическим вооружениям и дальнейшему укреплению стратегической стабильности» в 1990 году. В нем отмечается, что цель переговоров Москвы и Вашингтона – «уменьшить опасность возникновения войны, особенно ядерной войны, обеспечить стратегическую стабильность, траспарентность и предсказуемость посредством дальнейших стабилизирующих сокращений стратегических арсеналов обеих стран. Это будет достигнуто путем поиска договоренностей, повышающих выживаемость, устраняющих стимулы для нанесения первого ядерного удара и воплощающих соответствующую взаимосвязь между стратегическими наступательными и оборонительными средствами». Иными словами, стратегическая стабильность определялась как устранение стимулов для нанесения двумя странами первого ядерного удара.

В новых условиях такое определение уже не отвечает реальности. Во-первых, угроза внезапного ядерного нападения России и Соединенных Штатов друг на друга крайне мала: война, и тем более ядерная, не рассматривается сторонами как предпочтительный инструмент конфронтации. Основную опасность представляет неядерное военное столкновение между ядерными державами и переход конфликта на ядерный уровень. Во-вторых, стратегическая стабильность имеет уже не двусторонний российско-американский, а многосторонний характер. В-третьих, она более не ограничивается вопросами ядерных вооружений и стратегической ПРО. А «стабилизирующие сокращения стратегических арсеналов» России и США по принципу примерного количественного паритета в новых военно-стратегических условиях перестают выполнять задачу по стабилизации и становятся нереализуемыми ни политически, ни даже технически.

Изменение военно-стратегического ландшафта

Трансформация военно-стратегического ландшафта включает в себя два основных измерения – военно-технологическое и геополитическое. Первое заключается в том, что технологический прогресс наделяет неядерные вооружения стратегическими свойствами, и грань между ними и ядерными вооружениями стирается. Речь идет о высокоточных вооружениях в неядерном оснащении, способных уничтожать пусковые установки ракет с ядерным оружием и тем самым наносить обезоруживающий удар; о совершенствовании спутников, идентифицирующих мобильные носители ядерного оружия и превращающих их в мишени для контрсилового удара; о противоспутниковых вооружениях, выводящих из строя спутники системы предупреждения о ракетном нападении; о космических вооружениях, устраняющих как космические объекты, так и цели на Земле; о кибервооружениях, которые являются оружием массового поражения, поскольку могут повредить критическую инфраструктуру государства, нарушить систему коммуникаций, командования и контроля над вооруженными силами, вывести из строя спутники и так далее. В перспективе способность нанести стратегический ущерб будет также определяться арсеналом лазерного оружия, обладанием разработками в области искусственного интеллекта.

Это не позволяет рассматривать стратегическое ядерное оружие отдельно от неядерных средств и резко осложняет продолжение традиционного процесса ограничения и сокращения только ядерных вооружений. Распространение же ограничительных потолков сразу на все виды и типы стратегических вооружений – и ядерные, и неядерные, включая киберсредства, невозможно в принципе. Непонятно, какими должны быть эти потолки, как их рассчитывать при таком многообразии стратегических средств.

Стирание грани между ядерными и неядерными вооружениями отменяет расчет стратегического баланса и тем более паритета – центральный принцип традиционной системы ограничения и сокращения ядерных вооружений. Обычно они рассчитывались только на основе числа стратегических носителей ядерного оружия и ядерных боеголовок на них – без учета неядерных средств. Сегодня такое уже неприменимо. Равно как не придумать формулу расчета баланса и паритета, которая учитывала бы как ядерные, так и неядерные вооружения.

Наконец, приобретение неядерными вооружениями стратегических свойств существенно повышает опасность перехода военного конфликта на ядерный уровень и развязывания войны по ошибке, уменьшает способность контролировать эскалацию. Удар или угроза удара стратегическими неядерными вооружениями (в том числе мнимая) может с большой вероятностью подтолкнуть к применению ядерного оружия.

Также появляются новые средства доставки ядерного оружия, не укладывающиеся в схему традиционной ядерной триады. В марте 2018 г. Россия анонсировала создание новейших гиперзвуковых крылатых ракет большой дальности, гиперзвуковых ракетных планирующих комплексов и беспилотных подводных носителей ядерного оружия. По словам руководителей страны, некоторые из них уже поступают на боевое дежурство. В обозримой перспективе аналогичные системы, вероятно, появятся у США и у Китая. Их наличие тоже осложняет расчет стратегического баланса (невозможно определить, скольким традиционным межконтинентальным баллистическим ракетам равна одна гиперзвуковая ракета) и, главное, лишает военного смысла поддержание количественного паритета стратегических ядерных сил (СЯС).

Геополитическое изменение военно-стратегического ландшафта заключается в окончании эпохи, когда две ядерные сверхдержавы ориентировались в своей ядерной политике исключительно друг на друга. Сегодня Москва и особенно Вашингтон все в большей степени учитывают фактор третьих ядерных стран. В Соединенных Штатах официально заявляют, что сохранение ограничительных режимов для ядерных вооружений неприемлемо без участия в них Китая. В России постоянно напоминают о ядерных Франции и Великобритании, являющихся военными союзниками Америки (британское ядерное оружие де-факто контролируется Вашингтоном) и не охваченных никакими ограничительными режимами. Некоторые эксперты указывают на возможность наращивания китайского ядерного арсенала, технологические и экономические возможности для этого у Пекина есть. Распространение ядерного оружия за пределы официальных ядерных государств представляется практически необратимым.

В этих условиях стратегическая стабильность перестает быть двусторонним российско-американским делом, и дальнейшее ограничение СЯС только России и США без учета третьих ядерных держав невозможно. В подходах Кремля и Белого дома к этому вопросу есть существенное различие. Москва считает нежелательными дальнейшие сокращения стратегических ядерных сил после окончания договора СНВ-3 без учета ядерных арсеналов третьих стран и без распространения на них каких-либо режимов контроля. Вашингтон против даже нынешних двусторонних российско-американских ограничительных потолков. Придать многосторонний характер «большим» двусторонним соглашениям по сокращению и ограничению СЯС не получится. Ядерные арсеналы третьих стран и количественно, и качественно отличаются от российской и американской ядерных триад, а системы расчета потолков ядерных вооружений по принципу one size fits all попросту не существует.

Перечисленные изменения делают военно-стратегическую среду менее управляемой и стабильной. В условиях ядерной многополярности увеличивается число стимулов для гонки вооружений, и она приобретает многосторонний, а не двусторонний, как ранее, характер. Ограничивать многостороннюю гонку вооружений значительно сложнее. Большую опасность представляет гипотетическое применение ядерного оружия третьими странами друг против друга (например, Индия – Пакистан): оно уничтожит «ядерное табу», ядерное оружие станет восприниматься как допустимое к использованию в военном конфликте, что еще больше снизит порог его применения и ускорит дальнейшее распространение.

Приобретение неядерными вооружениями и киберсредствами стратегических свойств, как уже говорилось выше, усиливает вероятность превращения неядерного конфликта в ядерный. Ядерная война в этих условиях может начаться даже не вследствие первого ядерного удара, чего опасались в период холодной войны, а в результате ядерной эскалации неядерного конфликта или, например, кибератак против военной и критической социально-экономической инфраструктуры, против спутников, систем предупреждения о ракетном нападении. При этом речь может идти и о провокациях третьей стороны.

Таким образом, общая опасность ядерной войны и гонки вооружений нарастает. Однако технологические и геополитические факторы усугубляют ее не напрямую, а косвенно – за счет усложнения военно-стратегического контекста и ослабления способности контролировать ядерную эскалацию. Факторы же, напрямую повышающие опасность гонки вооружений и войны между ядерными державами, носят политический, международно-политический и политико-психологический характер. Именно они, а не изменение расстановки сил в мире и не технологический прогресс – главные вызовы стратегической стабильности.

Прежде всего, это опасное снижение у многих элит уровня компетентности, чувства ответственности, усугубление «стратегического паразитизма» – ощущения, что мир – это навсегда, ослабление сопротивления в обществах милитаристской политике. Ушло поколение лидеров, не понаслышке знавших, что такое война, и стремившихся избежать ее всеми способами. Обсуждение сценариев развязывания войны стало обыденным явлением. Война воспринимается как нечто похожее на компьютерную игру. Ведущие державы, прежде всего США, часто позволяют себе действия, чреватые столкновением с другой ядерной державой, исходя из убеждения, что столкновения не произойдет. Генри Киссинджер назвал это «стратегической фривольностью», которая по сути своей тоже является результатом «стратегического паразитизма».

Другой фактор, напрямую ослабляющий стратегическую стабильность, – переход США к конфронтации с Россией и Китаем как со странами, не захотевшими на правах младших партнеров вписываться в ориентированный на Соединенные Штаты международный порядок. В отношении России администрация Трампа, судя по всему, стремится воспроизвести «успех Рейгана» 1980-х гг. (нанести геополитическое поражение через угрозу гонки вооружений). С Китаем же – повторить рейгановский сценарий «обуздывания» Японии. Через требования изменения экономической политики стране была навязана стагнация, от которой она не может оправиться более 30 лет.

Следующим фактором нынешней конфронтации, объясняющим ее остроту, а подчас и истеричность, является политико-психологическое состояние элит западных стран. Они не понимают, как преодолеть внутренние расколы, остановить эрозию мировых позиций, нуждаются в образе врага, который создают в том числе через откровенно оркестрованные информационные кампании.

Большую тревогу вызывает возможность развертывания вблизи территории России и Китая высокоточных вооружений с малым временем подлета, особенно после выхода США из ДРСМД. Одним из мотивов подобного размещения может стать стремление Вашингтона консолидировать вокруг себя союзников в Европе и Азии, успокоить их подозрения, что в случае конфликта Соединенные Штаты не смогут их должным образом защитить. Интенсификация конфронтации, действительно, заставит американских союзников теснее прижаться к Вашингтону, прекратить разговоры о «стратегической автономии» (тем более за этими разговорами все равно ничего не следует), а также укрепит позиции традиционных элит. Влиятельные же антивоенные силы в западных обществах сегодня, в отличие от 1970-х – 1980-х гг., отсутствуют.

Но не все так безысходно. Да, система двусторонних соглашений об ограничении и сокращении ядерных вооружений не соответствует меняющемуся военно-стратегическому ландшафту и нуждается в ревизии. Однако это не равно кончине стратегической стабильности как таковой. Одновременно с рисками возникают обстоятельства, уменьшающие опасность гонки вооружений и преднамеренной войны между великими ядерными державами.

Во-первых, это приобретение Россией новейших вооружений, позволяющих гарантированно нанести ущерб США в ответном ядерном ударе при любом количественном и качественном развитии их стратегических наступательных и оборонительных сил в ближайшие 10–15 лет. Речь прежде всего о гиперзвуковых крылатых ракетах («Кинжал», «Циркон»), гиперзвуковых ракетных комплексах («Авангард») и подводных беспилотниках с ядерным оснащением («Посейдон»). Их наличие укрепляет стратегическое сдерживание (сократить потенциал ответного ядерного удара России в обозримой перспективе невозможно в принципе) и позволяет ей не участвовать в гонке вооружений, не тратить средства на поддержание количественного ракетно-ядерного «паритета» с Соединенными Штатами. Данные системы окончательно разрывают связь между ядерным сдерживанием, с одной стороны, и поддержанием количественного паритета СЯС, наличием ограничений на системы стратегической ПРО, с другой.

Во-вторых, укрепляется стратегическое партнерство России и КНР. Хотя их отношения формально не являются союзническими, они основываются не столько на сдерживании, сколько на доверии и взаимном понимании выгод сохранения позитивного взаимодействия. Вопреки ожиданиям многих западных экспертов, вероятность перехода российско-китайских отношений к соперничеству достаточно низка. В такой ситуации возможное увеличение ядерного арсенала КНР не будет представлять для России заметной угрозы.

В-третьих, политические элиты стран Запада не демонстрируют стремления развязать войну с другими великими державами. Они пытаются осуществить геополитический реванш в отношении России и КНР другими, прежде всего невоенными, средствами (санкции, торговые войны, информационное воздействие, давление на третьи страны – на партнеров Москвы и Пекина).

В-четвертых, распространяется асимметричное сдерживание – способность слабых стран сдерживать гораздо более могучие в военном отношении державы, используя фактор неопределенности. Наглядные иллюстрации – Китай, обладающий возможностью взаимного гарантированного уничтожения с США без количественного паритета СЯС, и Северная Корея, вынудившая Вашингтон начать диалог вскоре после заявленного испытания ракеты большой дальности.

Наконец, способность стратегического сдерживания заложена и в неядерных средствах, в том числе в кибероружии: с их помощью можно не только совершить нападение, но и нанести удар возмездия с большим ущербом. Подобные средства развиваются не только в США, но и в Китае и, вероятно, в России.

К новой философии многосторонней стратегической стабильности

Всё вышеперечисленное, с одной стороны, указывает на низкий уровень угрозы преднамеренной войны (особенно ядерной) между ядерными странами. С другой, существенно увеличивается опасность непреднамеренного военного конфликта, а также вероятность его перехода на уровень глобальной ядерной войны. Общее состояние стратегической стабильности гораздо более сложно и менее управляемо, подвержено разного рода случайностям и воздействию неядерных факторов и третьих стран. В целом угроза ядерной войны и уничтожения человечества возросла – даже при отсутствии у сторон намерений ее развязывать.

В новых условиях гарантом стратегической стабильности является способность великих держав не допускать любые прямые военные столкновения, в том числе неядерные и непреднамеренные. Это требует мер не только и не столько военного, сколько политического и международно-политического характера, включая снижение накала конфронтации между ядерными государствами и восстановление почти полностью утраченного доверия. Подобное переосмысление требует ввести в оборот новый термин. Понятие «стратегическая стабильность» слишком тесно связано с российско-американскими отношениями, ядерным оружием, количественным ядерным паритетом и необходимостью предотвращать стимулы для нанесения первого ядерного удара посредством «стабилизирующих сокращений». Показательно, что администрация Трампа уже отказывается его использовать, предлагая вместо него термин «стратегическая безопасность». Однако слово «безопасность» означает отсутствие угроз и удовлетворенность статус-кво, что не соответствует действительности. Кроме того, безопасность в высшей степени субъективна, относительна и, как правило, характеризуется нулевой суммой: укрепление безопасности одного означает снижение безопасности другого или других. Соответственно, данный термин неприменим как основа для переговоров.

Мы предлагаем термин «многосторонняя стратегическая стабильность» (МСС): состояние отношений между великими ядерными державами, при котором исключено их любое военное столкновение друг с другом – как намеренное, так и непреднамеренное, поскольку всякое такое столкновение способно перерасти в глобальную ядерную войну.

В основе МСС, как и классической стратегической стабильности, лежит сдерживание, основанное на осознании потенциальным агрессором неотвратимого возмездия и гарантированной способности объекта нападения нанести неприемлемый ущерб в ответном ударе. Однако прежде окончательной целью усилий по укреплению стратегической стабильности считалось преодоление состояния взаимного сдерживания между ядерными державами, выход из него (отсюда – упор на разоружение и выстраивание обязательно партнерских отношений между ядерными странами). В новых условиях фундаментом многосторонней стратегической стабильности может стать многостороннее взаимное стратегическое сдерживание, и задачей является его всемерное укрепление и совершенствование.

Лозунг об отказе от принципа сдерживания при всей его моральной привлекательности был лицемерен и раньше. Те же, кто в последние десятилетия говорил о полном ядерном разоружении всерьез, в большинстве своем намеревались сделать мир безопасным только для США, обладающих превосходством в области сил общего назначения. Так раньше не жаловали ядерное оружие некоторые советские генералы, потому что оно не давало им даже теоретической возможности победить в неядерной войне в Европе.

Либеральная утопия о качественно новой природе отношений между великими державами в рамках «основанного на правилах либерального международного порядка» (под которым на деле понималась гегемония Соединенных Штатов) потерпела крах. Это официально признали и сами американцы, провозгласившие в «Стратегии национальной безопасности» возвращение соперничества великих держав.

Соперничество является нормальным состоянием международных отношений, и оно не определяется идеологическими факторами. Мир вернулся к естественному положению вещей. В таких условиях сдерживание – единственный способ предотвращения войны между ядерными странами и великими державами вообще. Тем более в ситуации, когда неядерная война может легко и быстро перерасти в ядерную. Укрепление взаимного многостороннего ядерного сдерживания должно стать долгосрочной стратегической целью ядерных держав, что автоматически исключает полное ядерное разоружение.

Инструменты укрепления многосторонней стратегической стабильности

Предотвращение любых военных столкновений ядерных держав друг с другом в условиях ядерной многополярности и стирания грани между ядерными и стратегическими неядерными вооружениями требует иных инструментов, чем те, что применялись в период холодной войны для предотвращения первого ядерного удара между США и СССР.

Механизмы обеспечения стратегической стабильности в новых условиях должны носить многосторонний характер. Однако режимы ограничения и сокращения ядерного оружия, которые действовали между Россией и Соединенными Штатами, не могут распространяться на третьи страны. Ограничение и сокращение ядерных вооружений, а также поддержание примерного равенства стратегических ядерных сил уже не работает. Оно лишено смысла с военно-стратегической точки зрения, крайне маловероятно в многосторонних форматах и затруднено невозможностью рассчитать стратегический баланс и выделить подлежащие ограничению и сокращению вооружения в условиях развития военных технологий. Численный паритет потерял военно-политическое значение. В этой связи продолжение традиционного процесса ограничения ядерных вооружений нереалистично ни в двустороннем российско-американском, ни тем более в трехстороннем (Россия – Китай – США) и многосторонних форматах.

Традиционные переговоры по ограничению и сокращению вооружений могли бы сегодня дать только политико-психологический эффект – создание хотя бы видимости сотрудничества. Именно потому к ним, равно как и к договорам ограничительного характера, так плохо относятся американские «ястребы».

Поскольку риск непреднамеренного ядерного конфликта или обострения конфликта неядерного имеет тенденцию к росту, элементы сотрудничества остро необходимы. К ним относится, в первую очередь, налаживание устойчивых каналов связи между военными ведущих ядерных стран. Стоит продолжать настаивать на диалоге представителей Генерального штаба России со штабом Верховного главнокомандующего Объединенных вооруженных сил НАТО в Европе (SHAPE) и Военным комитетом НАТО, в то время как политический диалог с альянсом бессмыслен и вреден.

Другими первоочередными мерами укрепления международной стратегической стабильности являются:

упрочение многосторонних и двусторонних режимов транспарентности и предсказуемости в военно-стратегической сфере без обязательств по ограничению вооружений;

развитие диалогов «Россия – США» и «Китай – США» по их ядерным доктринам и военным стратегиям, дальнейшее углубление стратегического диалога «Россия – КНР»;

выработка правил поведения в военной сфере в наиболее опасных с точки зрения риска прямых столкновений областях – информационно-коммуникационные технологии, высокоточные неядерные вооружения, космос, искусственный интеллект, а также правил и кодексов поведение в региональных конфликтах;

разработка регламентов поведения (деэскалации), если военное столкновение ядерных держав все-таки произойдет;

и, разумеется, продление ДСНВ-3 в качестве временной меры сохранения предусмотренных им норм транспарентности в области ядерного оружия. Возможно, стоит даже рассмотреть вариант сохранения этих норм при ликвидации количественных ограничений.

В средне- и долгосрочной перспективе для укрепления МСС представляется важным запустить комплексные, концептуальные и не ориентированные на достижение быстрых договоренностеи? диалоги в «тройке» Россия – КНР – Соединенные Штаты по фундаментальным вопросам многосторонней стратегической стабильности в целом. Они могут касаться оценки военно-стратегической ситуации в мире и перспектив ее развития; определения и философии стратегической стабильности в новых условиях; механизмов сдерживания, доверия, предотвращения военных столкновений и ограничения гонки вооружений; ядерных доктрин и приоритетов развития вооруженных сил. Отдельное внимание стоит уделить развитию доверительного военно-стратегического диалога России и Китая. Эти диалоги следует вести с активным использованием неформальных, полуформальных и экспертных механизмов.

Не менее значимая мера укрепления МСС – содействие установлению качественно новых политических отношений между ядерными державами, прежде всего между Россией, США и Китаем, преодоление нынешней остроты конфронтации. Требуется принять принцип недопустимости любого военного столкновения друг с другом, договориться о скорейшем прекращении конфликта в случае, если он все же произойдет. Недопустимость любой, а не только ядерной, войны между ядерными странами необходимо провозгласить открыто и официально. Например, принятием соответствующей декларации хотя бы пятью официальными ядерными державами.

Наконец, пора начать «борьбу за мир», провозгласить задачу избавления от «стратегического паразитизма» – уверенности, что войны не будет, потому что ее не должно быть, – одной из важнейших целей российской внешней политики.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 сентября 2019 > № 3138479 Сергей Караганов, Дмитрий Суслов

Через тернии к миру

Сирийский кризис и его последствия

А.Г. Аксенёнок – Чрезвычайный и полномочный посол Российской Федерации, вице-президент Российского совета по международным делам (РСМД).

Резюме Как показывает мировой опыт гражданских войн, полная победа одной из сторон не гарантирует мира, если проблемы, ставшие источником конфликта, не решены и сохраняется недружественное для победителей внешнее окружение. К Сирии это относится в полной мере.

Данная статья – сокращенная версия материала, написанного по заказу Валдайского клуба и вышедшая в серии Валдайских записок в июле 2019 г. С полной версией можно ознакомиться здесь: http://ru.valdaiclub.com/a/valdai-papers/valdayskaya-zapiska-104/

Второе десятилетие 2000-х гг. началось с череды протестных взрывов на Ближнем Востоке и в Северной Африке, которые дестабилизировали весь регион. Он стал территорией насилия и террора, внутригосударственных потрясений и гуманитарных катастроф. В попытке исправить ситуацию в ряде стран запущены нужные, пусть и запоздалые, социально-экономические реформы с труднопрогнозируемым результатом (Египет, Тунис, Марокко, Иордания, Саудовская Аравия). В других государствах вопрос о власти решается через гражданские войны (Сирия, Ливия, Йемен). Выход из глубокого кризиса, носящего системный характер, до сих пор не найден.

Специфика конфликта

Сирийский кризис, хотя и отражает общее болезненное состояние Ближнего Востока, все же представляет собой особый случай. Он стал следствием глубинных перемен в расстановке сил на глобальном и региональном уровнях. Именно здесь сфокусировалось большинство геополитических, идеологических, социальных и этноконфессиональных катаклизмов XXI века.

Конфликт разворачивался в тот исторический период, когда отношения России и США от партнерства конца 1990-х – начала 2000-х гг. постепенно сползали к конфронтационной модели холодной войны. Нормы международного права подвергались ревизии в одностороннем порядке, а коллективный механизм «разрешения кризисных ситуаций», предложенный президентом России Владимиром Путиным на Ежегодном заседании Международного дискуссионного клуба «Валдай» в 2014 г., не появился. Такой механизм мог бы включать «внятную систему взаимных обязательств и договоренностей» и «четкие условия, при которых вмешательство является необходимым и законным».

Сирийский кризис поставил международное сообщество перед серьезным вызовом: способно ли оно совместными усилиями стабилизировать конфликты или верх возьмет соперничество в продвижении геополитических интересов и непомерные амбиции региональных центров силы. В этом смысле исход противоборства в Сирии будет иметь последствия, выходящие далеко за пределы региона. В годы националистического подъема Египет называли «головой арабизма», а Сирию – его «сердцем». С тех пор понятие «арабизм» потеряло прежнее значение, Египет утратил позиции лидерства, в Персидском заливе появились новые центры финансового и политического влияния, повысилась роль «неарабских регионалов», таких как Турция, Иран, Израиль. Изменившаяся расстановка сил сделала Сирию ареной столкновения суннитской Саудовской Аравии и шиитского Ирана – двух религиозных центров и апологетов ведущих течений в исламском мире. В гражданском конфликте в центре арабского мира переплелись где-то сталкивающиеся, а в чем-то и совпадающие интересы множества сторон, что затрудняло поиски взаимоприемлемых договоренностей и делало коалиционные связи подвижными и двусмысленными.

На территории Сирии в непосредственной близости находятся воинские контингенты и военные базы шести иностранных государств (России, Ирана, Турции, США, Франции и Великобритании). Причем только Россия и Иран – на легальном международно-правовом основании, то есть по приглашению сирийского правительства. Столь компактное иностранное военное присутствие, в том числе в виде негосударственных военизированных формирований (proxies), не только чревато непредсказуемыми рисками, но и дает каждому игроку военно-политические инструменты, позволяющие срывать любой неприемлемый для него исход. В зеркале сирийского кризиса отразился также рост влияния региональных акторов, ведущих собственные партии в большой ближневосточной игре, все чаще не совпадающие с интересами крупных держав.

Специфика сирийского кризиса состоит еще и в том, что многосторонние переговоры о будущем государственном устройстве проходили на фоне непрекращающихся военных действий с короткими перерывами на хрупкие соглашения о прекращении огня. В международной практике институциональные реформы обычно начинаются после завершения военной фазы конфликта. В сирийском урегулировании договоренности о реформах должны стать условием прекращения боевых действий и направления общих усилий против террористической опасности.

Текущее положение на карте военного противоборства

Сирийский кризис можно разбить на два этапа: до военного вмешательства России в сентябре 2015 г. и после того, как российские военно-космические силы начали операцию в Сирии. Последнее позволило Дамаску восстановить контроль над большинством потерянных территорий, уничтожить военную инфраструктуру ИГИЛ (запрещено в России. – Ред.) и других террористических группировок.

Спорадические антиправительственные выступления в конце февраля – начале марта 2011 г. носили изначально мирный характер. Протесты стали распространяться по всей стране после того, как верх в сирийском руководстве взяли силовики, потребовавшие перейти к подавлению восстания. В апреле–мае против демонстрантов применили тяжелые виды вооружений. Законодательные меры по частичной либерализации режима, призывы к началу национального диалога и даже принятие новой конституции в феврале 2012 г. уже не смогли разрядить обстановку.

Сирийская оппозиция, представленная эмиграцией и в основном подпольными организациями гражданского общества с разношерстными установками (от либералов до троцкистов и радикальных исламистов), сама по себе не представляла угрозу режиму с отлаженным механизмом авторитарной власти. Быстрый, по сути одномоментный, переход к военной фазе был результатом поразительной синергии стихийных протестов с широким применением современных технологий связи и непропорционального военного ответа властей, а также дезертирства из армии в сочетании с массовым притоком боевиков и вооружений из соседних государств при прямой поддержке Турции и финансовой подпитке со стороны арабских монархий Персидского залива, в первую очередь Саудовской Аравии и Катара. Региональные лидеры имели к тому же старые счеты с Башаром Асадом, отношения с которым в предшествующий период колебались от тесного сотрудничества до взаимных нападок и обвинений. Конфессиональные факторы существенной роли вначале не играли, но с расширением боевых действий и вовлечением новых участников использовались всеми сторонами в качестве мобилизационного ресурса.

Соединенные Штаты и ведущие страны Евросоюза объявили режим Асада нелегитимным, признали политическое крыло оппозиции законным представителем сирийского народа и начали давление на Дамаск через ООН и другие международные площадки. Лига арабских государств (ЛАГ) приняла беспрецедентное решение о приостановке членства Сирии. На тот момент антиасадовскую коалицию объединяла цель свержения режима по ливийскому сценарию. Со временем конфликт интересов между США и их региональными партнерами, а также между крупными игроками в регионе (Турцией, Саудовской Аравией, ОАЭ и Катаром) привел к переменам в конфигурации коалиционных связей, что придало кризису новое измерение.

Однако первая реакция стала крупным политическим просчетом. Соединенным Штатам не удалось создать прочную опору среди арабской части вооруженной оппозиции и отделить умеренных исламистов от террористов. Но настойчивые требования отставки Асада питали иллюзии оппозиции о возможности военной победы, разжигали соперничество в ее рядах в борьбе за политическое влияние и контроль над потоками вооружений и внешнего финансирования. Безоговорочная поддержка оппозиционного движения, в котором быстро набирали силу джихадисты, связанные с ИГИЛ и «Аль-Каидой» (запрещена в России. – Ред.), лишило американскую дипломатию свободы маневра. Вашингтон стал заложником непомерных требований эмигрантских политиков и их региональных спонсоров. Дело дошло до того, что политика США стала слишком явно играть на руку терроризму. Летом 2014 г. военные успехи ИГИЛ в Ираке и Сирии поставили администрацию Барака Обамы в щепетильное положение.

В 2012–2015 гг. внутренние ресурсы Дамаска постепенно истощались. Вооруженная оппозиция расширяла зоны территориального контроля не только на севере и востоке страны, куда прибывали радикальные исламисты из Ирака, но и в центральных густонаселенных районах. Сирийская армия не была готова к боям в городских условиях и переходила к обороне, сосредоточившись на защите дальних подступов к столице, стратегических узлов и важных транспортных коммуникаций.

Присоединение к боевым действиям отрядов ливанской «Хезболлы» в 2012 г. и наращивание прямой военной помощи Ирана, в том числе с привлечением шиитских ополчений из Ирака, Афганистана и Пакистана, позволило на время затормозить продвижение к жизненно важным центрам, но обострило межобщинные разногласия, придав конфликту особое ожесточение. Иран, установивший тесные отношения с Сирией еще в середине 1980-х гг., сумел закрепиться в Ираке и Ливане и создать протяженную военную инфраструктуру. Сирийская территория рассматривается Тегераном как ключевое звено в стратегии национальной безопасности, в основу которой заложено противодействие Саудовской Аравии и ее претензиям на лидерство в исламском мире. После того как США при администрации Дональда Трампа вышли в одностороннем порядке из Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) и перешли к тактике экономического и политического давления на Иран, его региональная стратегия подвергается серьезным испытаниям. На фоне растущих экономических трудностей и потерь в сирийской войне все чаще проявляется внутреннее недовольство. Возникают вопросы о пределах региональной безопасности Ирана и месте в ней Сирии как важного звена в стратегических отношениях с США и Саудовской Аравией.

Позиция Турции, сделавшей ставку на быструю смену режима в Дамаске и приход к власти идеологически близких партии Реджепа Эрдогана исламистских организаций, пережила в ходе конфликта метаморфозы. Смена акцентов происходила под воздействием осложнений в процессе перехода от парламентской республики к жесткой президентской власти, разочарований в сирийской политике США и Евросоюза, с одной стороны, и осознания преимуществ налаживания взаимодействия с Россией – с другой.

Региональную картину во многом определял курдский фактор, роль которого во внутренней политике Сирии, Турции и Ирака всегда оставалась значительной. Вскоре после начала военных действий правительство Сирии свернуло военное присутствие в северо-восточных районах страны, которые перешли под контроль курдского большинства. Проводимая Эрдоганом война на два фронта – с режимом Асада и курдскими формированиями – привела к наращиванию террористических атак ИГИЛ уже в самой Турции. Участились трения с американцами, которые сделали ставку на курдов, проявивших высокую боеспособность в операциях против ИГИЛ. В результате сирийские курды, впервые получившие возможность сомкнуть анклавы в Африне и Кобани, сочли момент благоприятным для создания на северных границах с Турцией автономного ареала (своего рода Западного Курдистана) с претензиями на независимость. После разрыва перемирия с Рабочей партией Курдистана и прекращения легальной деятельности курдской оппозиции внутри Турции курдские отряды самообороны и их политическое крыло в Сирии – партия «Демократический союз» – стали рассматриваться турецким руководством как террористические организации наравне с ИГИЛ.

Курс на зачистку от курдских отрядов пограничной территории к востоку от Евфрата, создание буферной зоны безопасности на территории Сирии и условий для возвращения беженцев стали официальным обоснованием совместных операций турецких вооруженных сил и Свободной сирийской армии на севере Сирии. Россия, поддерживающая партнерские отношения с Турцией в рамках «астанинской тройки», с пониманием относится к этим озабоченностям, исходя из заверений Анкары о приверженности принципу территориальной целостности Сирии как конечной цели политического процесса.

Роль Саудовской Аравии в сирийском конфликте также изменилась. Бурное развитие событий в регионе и расширение сферы иранского влияния в Ираке, Ливане и Бахрейне укрепили в Эр-Рияде представление о том, что Тегеран стремится окружить «шиитским поясом» святыни ислама и дестабилизировать саудовскую монархию. С началом конфликта усилия саудовцев были направлены на создание в Сирии противовеса Ирану путем консолидации идеологически близких к ним исламистских сил. Финансирование этой части вооруженной оппозиции и распространение саудовского влияния на структурирование ее политической части сыграли роль в эскалации военных действий не в пользу правительственных войск.

По мере того, как в развитии конфликта происходил перелом, баланс выигрышей и неудач складывался не в пользу группировок, находящихся под саудовским влиянием. Политика, направленная на подрыв законного режима в Сирии, вступала в противоречие с затянувшимся вооруженным вмешательством в Йемене под лозунгом восстановления «конституционной законности». Война на два фронта становилась все более обременительной. Закрепление ИГИЛ в Сирии и Ираке дало импульс к расширению террористической активности на юге Аравийского полуострова и в самой Саудовской Аравии. Переход от ставки на падение режима Асада к более реалистическому видению перспектив происходило на фоне осложнившихся отношений с Соединенными Штатами. Несмотря на общую антииранскую направленность, в Эр-Рияде усиливалось недовольство хаотичной и непредсказуемой политикой Трампа на Ближнем Востоке. Возникли опасения, что США готовятся уйти из региона, и, соответственно, ощущение неуверенности в поддержке, если Иран воспользуется образовавшимся вакуумом.

Параллельно разногласиям между Саудовской Аравией и Россией по Сирии шел процесс выстраивания отношений между ними на базе совместных интересов в региональной и глобальной политике. В ходе регулярных контактов, в том числе на высшем уровне, постепенно достигалось взаимопонимание и по принципиальным подходам к сирийскому урегулированию, таким как искоренение терроризма, скорейшее начало работы Конституционного комитета, содействие расширению гуманитарных поставок и возвращению беженцев.

Действия России – и это признается ее оппонентами – внесли коренной перелом в развитие сирийского кризиса. К моменту начала военной кампании в Сирии правительственная армия и лояльные ей милицейские формирования вели бои на окраинах столицы, с трудом сдерживая наступление боевиков на южном фронте. Приход к власти «зеленого интернационала» в центре арабского мира был вполне прогнозируем. Именно тогда, летом 2015 г., президент Асад произнес фразу о необходимости «сохранить полезную Сирию», то есть «алавитский коридор» в западной части страны вдоль побережья от Даръа на юге до Латакии на севере, то есть не более 30–35% сирийской территории.

Сегодня ситуация совершенно иная. Дамаск вернул контроль над большей частью страны (по различным оценкам 68–70%), оппозиция лишена возможности вести активные боевые действия, сохранив некоторые анклавы на северо-западе. «Арабский халифат» как квазигосударственное террористическое образование и его военная инфраструктура разгромлены. В то же время на пути к постконфликтному урегулированию предстоит преодолеть множество препятствий. Примерно треть сирийской территории контролируется Турцией (северный анклав от турецкой провинции Хатай до западного берега реки Евфрат) и «Сирийскими демократическими силами», получившими специальную подготовку и оснащение в США (северные и северо-восточные районы вдоль Евфрата). И, наконец, нерешенность проблемы провинции Идлиб на западе, где зона деэскалации захватывает часть провинций Халеб и Хама. Доминирующие позиции там удерживают радикальные исламисты, сгруппировавшиеся вокруг террористической организации «Хайат Тахрир Аш-Шам» (бывшая «Джебхат ан-Нусра» – запрещена в России. – Ред.).

Перипетии международного посредничества: между Женевой и Астаной

За восемь лет конфликта, который с самого начала был интернационализирован в первую очередь самими арабскими государствами, сменилось три специальных представителя генерального секретаря ООН по Сирии и предпринималось множество попыток найти пути урегулирования. Предметом международных дискуссий стали такие вопросы посреднической роли ООН, как: способен ли ее специальный посланник сохранять беспристрастность, если члены Совета Безопасности, перед которым он отчитывается, поддерживают разные стороны в конфликте, зависит ли успех миссии посредника от содержания его мандата и может ли «жесткий мандат», каким, например, располагал верховный представитель Евросоюза в Боснии, быть более эффективным для поддержания необходимого давления на противоборствующие стороны.

В первые месяцы вооруженных столкновений попытки посредничества предприняла ЛАГ, но они не увенчались успехом. Режим и оппозиция рассчитывали на скорую победу при поддержке извне, а сирийское руководство имело все основания не доверять Лиге, находящейся под влиянием Саудовской Аравии и Катара. С февраля 2012 г. началось посредничество по линии ООН. После того, как Совбез оказался неспособен выработать согласованные решения (курс Запада и арабских государств Персидского залива на международную легализацию вмешательства наталкивался на решительное вето России и Китая), Генеральная ассамблея поручила генеральному секретарю назначить специального представителя по Сирии. Им стал бывший генеральный секретарь ООН Кофи Аннан, имевший большой опыт миротворческой деятельности.

План из шести пунктов, разработанный международным посредником, предусматривал прекращение военных действий, развертывание наблюдательной миссии ООН и начало межсирийских переговоров при международном содействии. Однако этот простой и в теории правильный план не получил поддержки в СБ ООН, а его реализация была сорвана самими сирийцами. Наблюдатели ООН не смогли продолжать работу в условиях непрекращавшихся военных действий, провокаций и ограничений на передвижение. В июне 2012 г. Аннан подал в отставку, не проработав и шести месяцев. Вместе с тем миссия Аннана подготовила почву для выработки первого консенсусного международного документа, Женевского коммюнике от 30 июня 2012 г., и затем на этой основе – резолюции СБ ООН 2254 (2015 г.), заложивших правовую базу сирийского урегулирования. Ведущую роль в этой работе сыграло взаимодействие России и США, которые, несмотря на имеющиеся разногласия в рамках «Группы действий» по урегулированию в Сирии, смогли прийти к согласию в отношении главных принципов международного сопровождения усилий самих сирийцев по выходу из кризиса. Эти документы оставались основой мандата для последующих спецпредставителей генерального секретаря – бывшего министра иностранных дел Алжира Лахдара Брахими и Стаффана де Мистуры, возглавлявшего ранее миссии ООН в Ираке и Афганистане.

С самого начала ооновского посредничества политический процесс столкнулся с трудностями. Принятые международно-правовые документы содержали руководящие принципы урегулирования и «дорожную карту» с указанием ориентиров по времени для каждого из его этапов. Из всего комплекса причин, заведших в конечном счете переговорный процесс на женевском треке в тупик, наиболее существенными представляются следующие:

СБ ООН рассматривается как главный и единственный механизм имплементации и поддержки спецпредставителя. При расколе в рядах Совбеза политический капитал международного посредничества девальвировался.

Обострение российско-американских разногласий относительно трактовки положений Женевского коммюнике и резолюции СБ ООН 2254, относящихся к содержанию переходного периода и очередности шагов. В особенности по таким вопросам, как статус и полномочия «переходного управляющего органа», роль и место в этот период президента Асада. Вплоть до последнего времени США и оппозиция ставили его отставку условием начала прямых межсирийских переговоров. Для такой интерпретации в текстах основополагающих документов весомых оснований не было.

Отсутствие поддержки сирийскими сторонами, связывающими свои расчеты с военной победой. В сентябре 2016 г. российско-американское взаимодействие было прервано, что осложнило усилия по принуждению сирийцев к переговорам. Перерывы между раундами становились все продолжительней, эскалация насилия продолжалась, а политические вопросы затенялись гуманитарными проблемами.

Долгие дискуссии на тему, что вначале, а что потом: борьба с терроризмом или договоренности о параметрах переходного периода, то есть раздела власти.

Разрозненность политической оппозиции, внутренние трения и перестановки в ее рядах в борьбе за лидерство, неспособность заручиться поддержкой боевых командиров на местах, между которыми также разгорались конфликты, отражающие соперничество Саудовской Аравии, Катара и Турции.

Недостаточное внешнее давление на сирийские стороны. Если по мере успехов сирийской армии после российского вмешательства завышенные требования оппозиции сменились более умеренными, то Дамаск проявлял все меньше готовности к уступкам.

Фрагментация межсирийских и международных переговорных площадок снижала значимость женевского формата.

Двум крупным дипломатам, наделенным международным мандатом, не удалось добиться эффективного прекращения военных действий, обеспечить беспрепятственную доставку гуманитарной помощи и вывести правительство Сирии и оппозицию на прямые переговоры. В то же время во многом благодаря их усилиям вялый процесс в Женеве поддерживался на плаву и постепенно вырисовывались его слабые места. С начала 2017 г. стало понятно, что для выхода из политического тупика требуется стабилизация военной обстановки. Акцент с российской стороны был сделан на взаимодействие с Турцией, которая расширила к тому времени влияние на различные организации сирийских боевиков и, со своей стороны, проявляла желание сотрудничать с Россией. С подключением Ирана, также заинтересованного в деэскалации военных действий, образовался астанинский формат переговоров (по старому названию столицы Казахстана, где проходили первые встречи).

Работа в этом формате, в которой принимал участие и Стаффан де Мистура, имела свои особенности и преимущества. Представители сирийского правительства впервые сели за стол переговоров с командирами вооруженной оппозиции, теми самыми, которых называли в Дамаске «террористами». Россия, Турция и Иран выступали гарантами выполнения достигнутых договоренностей. Анкара обеспечивала «кооперабельное поведение» тех отрядов, на которых она имеет влияние, а Россия старалась добиться того же от Дамаска. Иран должен был сдерживать действия «Хезболлы» и отрядов шиитского ополчения. Важным итогом регулярных встреч «астанинской тройки» стали соглашения о четырех зонах деэскалации, которые позволили на время снизить накал военных действий, активизировать работу по достижению перемирия на местах. Оппозиция придавала большое значение вопросам, связанным с мерами доверия (освобождение заключенных, обмен пленными), разблокированием ряда населенных пунктов и оказанием гуманитарной помощи районам, находившимся в бедственном положении.

Повестка дня межсирийских переговоров в Астане стала расширяться. Это вызвало негативную реакцию США и ведущих стран Евросоюза, по заявлениям которых астанинский формат зашел на политическое поле, отведенное по резолюции СБ ООН 2254 Женеве. Вопрос о том, как соотносятся эти форматы, долгое время отягощал отношения с западными партнерами, которые высказывали недоверие к миротворческим усилиям Москвы, подозревая ее в попытках «обойти» ключевые положения ооновских документов и девальвировать роль ООН в сирийском урегулировании. С российской стороны при этом не раз давались разъяснения, что переговоры в Астане и встречи в верхах между Россией, Турцией и Ираном нацелены на «поиск компромиссных решений» с целью «помочь женевскому процессу», что политико-дипломатическому решению сирийского кризиса на международно-правовой основе нет альтернативы.

В то же время новые реалии в военном противостоянии и изменение соотношения сил между режимом и оппозицией потребовали внесения корректировок в порядок действий по выполнению ключевых положений резолюции 2254. Сирийское руководство, сотрудничая со спецпредставителем ООН, отказывалось обсуждать по существу вопрос о создании «переходного управляющего органа», способного «в полном объеме осуществлять полномочия исполнительной власти», как об этом сказано в Женевском коммюнике. Вместо этого выдвигались различные варианты проведения в Дамаске широкого диалога с целью формирования правительства национального единства – для оппозиции совершенно неприемлемые.

Отсюда возникла идея начать межсирийский диалог с обсуждения проекта новой конституции, принятие которой включено одним из центральных пунктов в «дорожную карту» политического процесса. С конца 2017 г. фокус работы спецпредставителя с сирийскими сторонами при содействии России, Турции и Ирана, проводивших регулярные встречи на высшем уровне, переместился на формирование состава Конституционного комитета. Значительный вклад внес Конгресс сирийского национального диалога в Сочи (январь 2018 г.), который принял решение о начале конкретной работы по линии ООН над подготовкой проекта конституции.

Усилия Стаффана де Мистуры в этом направлении, продолжавшиеся вплоть до его отставки в январе 2019 г., со всей очевидностью показали, насколько велика пропасть взаимного недоверия между всеми сторонами, имеющими рычаги политического влияния, и как трудно найти точки совпадения интересов. Россия стремилась выстроить широкое поле согласия на «сбалансированной и инклюзивной основе» вокруг кандидатур в состав «третьего списка», представляющего гражданское общество и независимых экспертов (состав членов Комитета от правительства и оппозиции был в конце концов представлен). Однако ее ведущая роль на этом направлении вызывала ревность западных партнеров. В то же время формирование окончательного состава Конституционного комитета осложнялось позицией Дамаска, который видит подготовку конституции как «чисто суверенное дело» сирийского народа без «какого-либо иностранного вмешательства».

Вместе с тем к началу 2019 г. сложилась обстановка, в целом благоприятствующая постепенному переходу от военного противостояния к политическому процессу. Наметился своего рода консенсус вокруг того, что в новой ситуации парадигма переговорного трека «Женева-2» по схеме «платформа режима versus платформа оппозиции» себя изжила и дальнейшее продвижение по этому пути малоперспективно. Новые военные реалии признаются Соединенными Штатами и европейскими партнерами России, которые в настоящее время не заостряют вопрос о смене режима, делая акцент на проведение конституционной реформы и последующие свободные выборы под эгидой ООН. Вопрос в том, как привести к единому знаменателю все составные части политического процесса и возможно ли это в условиях нарастающего конфликта между Россией и Западом.

Основные компоненты сирийского урегулирования

К числу базовых элементов, без которых возвращение Сирии к миру и национальному примирению не представляется возможным, относятся такие направления, как реформа конституционно-государственного устройства, экономическая реконструкция и гуманитарная помощь, возвращение беженцев, реорганизация армии и силовых структур, проведение выборов под надзором ООН и многое другое.

Государственно-политическое устройство послевоенной Сирии и его конституционная легитимация – один из ключевых вопросов, вокруг которого сталкиваются интересы внешних сил и концентрируются межсирийские разногласия. Определение графика и процедуры разработки проекта новой конституции записано в резолюции 2254 как одно из центральных положений перехода к «инклюзивному правлению на внеконфессиональной основе». При всех разночтениях, касающихся последовательности шагов в переходный период, в международном сообществе постепенно вырисовывается более или менее общее понимание – отправным пунктом должно быть начало конституционного процесса, ведомого, как предусмотрено резолюцией, самими сирийцами.

Среди сирийских юристов и политологов обозначилось два подхода – принятие новой конституции либо внесение поправок в ныне действующий закон 2012 года. Дамаск подвергает сомнению необходимость принятия новой конституции, полагая, что способен решить все вопросы самостоятельно, без существенных уступок. Сирийская оппозиция, раздираемая противоречиями по многим другим вопросам, выступала за разработку и принятие новой конституции. Одобренная на референдуме в условиях нараставшего гражданского конфликта конституция 2012 г., по мнению оппозиционеров, не может считаться продуктом национального консенсуса. Конституционная комиссия тогда была образована декретом президента. Проект конституции не прошел публичного обсуждения, что в условиях вооруженных столкновений вряд ли было возможно. Однако в последнее время многие реалистически мыслящие оппозиционеры соглашаются взять за основу конституцию 2012 г., но при условии внесения в нее существенных поправок. Их смысл, по существу, сводится к переходу от жестко президентской к президентско-парламентской форме правления с децентрализацией административно-государственного устройства, но при сохранении унитарного характера государства и гарантиях его территориальной целостности. Любые формы федерации рассматриваются как расчленение Сирии и категорически отклоняются как режимом, так и большинством в оппозиции.

Формирование Конституционного комитета, столкнувшееся с серьезными трудностями, показало, что выработка поправок в текст действующей конституции потребует немало времени. С учетом курдского фактора особое место занимает тема территориально-административного устройства страны.

За время военных действий курдам при поддержке американцев, сделавших на них ставку в борьбе с ИГИЛ, удалось создать сильную военную структуру и сформировать в северных и восточных районах Сирии систему местных органов власти, неподконтрольных Дамаску. Неопределенность с сохранением военного присутствия США в Сирии и непредсказуемость Вашингтона в качестве союзника поставили курдов перед выбором между отражением военной угрозы со стороны Турции и достижением договоренностей с Дамаском. Курдское руководство стремится сохранить автономность своих кантонов, где они имеют позиции де-факто, и не допустить расформирования подразделений «Сирийских демократических сил», которые могли бы взять на себя ответственность за обеспечение безопасности территорий к востоку от Евфрата.

Позиция правительства Сирии в отношении предоставления курдам особого административного статуса существенно не изменилась. Согласно заявлению министра по вопросам национального примирения Али Хайдара, ни одна из сирийских провинций не может иметь «преференции, отличающие ее от других провинций или этнических групп». Переговоры на этот счет продолжаются, и речь может идти о различных форматах децентрализации, в том числе на уровне местных сообществ, или о создании некой ассиметричной территориально-административной структуры. Подходящей основой для обсуждения комплекса этих вопросов мог бы стать приемлемый для оппозиции действующий закон №107 о местном самоуправлении.

Другой насущный вопрос – восстановление экономики. Из всех конфликтных очагов в регионе Сирия понесла наибольшие потери. За годы войны ВВП республики сократился более чем вдвое, в то время как по предвоенному экономическому плану он должен был вырасти на 40%. Бюджетный дефицит увеличился более чем в 16 раз. Общий ущерб от военных действий оценивается ООН в 250 млрд долларов, в то время как Дамаск говорит о 400 млрд, необходимых только для восстановления инфраструктуры. Нужда в гуманитарной помощи, по подсчетам экспертов, также составляет внушительную сумму – 20 млрд долларов. От недоедания страдают более 70% семей, жизнь 80% сирийцев опустилась ниже черты бедности, а ее продолжительность сократилась на 20 лет.

Сирия не может восстановиться без привлечения внешней помощи. Финансовый ущерб и разрушения достигли таких масштабов, которые делают задачу реконструкции экономики неподъемной ни для самой Сирии, ни для какого-либо одного государства или даже группы государств. Исходя из понимания важности экономической и гуманитарной составляющих в процессе урегулирования, Россия предложила США, ЕС и другим потенциальным донорам объединить усилия для мобилизации ресурсов на восстановление экономики и возвращение беженцев.

Однако при осознании масштабов материального ущерба и гуманитарной катастрофы, самой крупной со времени Второй мировой войны, согласованная линия на международном уровне, в том числе в системе ООН, по-прежнему отсутствует. США и Евросоюз отказываются финансировать реконструкцию районов, находящихся под контролем сирийского правительства (а это более 70% наиболее населенной территории с наиболее разрушенной инфраструктурой). В качестве условия выдвигается трансформация Сирии в соответствии с «заслуживающим доверия» политическим процессом.

Экономическую помощь Запад рассчитывает использовать как инструмент давления на Дамаск и его союзников. Отказ сотрудничать напрямую с сирийским правительством – кроме политических соображений – аргументируется необходимостью проведения реформ государственного управления, изменения законодательства в сфере собственности и инвестиций. В условиях действующей в стране «военной экономики» поступление международной помощи через официальные каналы, по мнению западных экспертов, неизбежно приведет к закреплению позиций обслуживающих интересы режима коррумпированных бизнесменов и различных связанных с ним структур, удерживающих власть на местах. Руководство Сирии, со своей стороны, также политизирует вопросы экономического восстановления, декларируя неготовность получать помощь от «пособников терроризма». Расчет при этом делается на то, что подходы ряда стран Евросоюза могут измениться, если Дамаск проявит твердость. Среди европейских стран в последнее время действительно наметились расхождения между теми, кто решительно против сотрудничества с «режимом, не подлежащим реформированию», и теми, кто придерживается примиренческого подхода в расчете на скорую стабилизацию и участие в выгодных проектах. Выработка согласованного проекта экономической реабилитации Сирии является задачей всего международного сообщества, учитывая, что политические и гуманитарные последствия конфликта вышли далеко за пределы региона.

С реконструкцией Сирии неразрывно связана проблема возвращения беженцев. Сирийские беженцы составляют сегодня не менее трети перемещенных лиц во всем мире. В результате конфликта, по данным ООН, мест постоянного проживания лишилось около половины довоенного населения Сирии (5,6 млн беженцев и 6,6 млн внутренне перемещенных лиц). Наибольшее число беженцев сосредоточено в Турции (3,5 млн), Ливане (1 млн) и в Иордании (650 тыс.). Эта проблема воздействует на экономику соседних стран, создает серьезные внутриполитические трудности. Для Ливана, где сирийцы составляют 20% населения, беженцы, по выражению премьер-министра Саада Харири, превратились в «бомбу замедленного действия». Рост реального ВВП Иордании в течение последних трех лет сокращается, а показатель дохода на душу населения с 2012 г. находится на нуле.

Правительство Сирии должно быть заинтересовано в создании благоприятных условий для возвращения беженцев по целому ряду причин. Это и восстановление доверия, и привлечение в экономику среднего предпринимательского класса, и нормализация отношений с Западом, и, что немаловажно, легитимность выборов (президентские выборы предстоят в 2021 г.). По призыву России и во многом благодаря ее инициативам в середине 2018 г. началось возвращение беженцев – в основном из Ливана и Иордании, а также из Турции – в районы, не контролируемые Дамаском. Полномасштабному возвращению препятствует ряд обстоятельств. В первую очередь, позиция США и ЕС, которые считают, что внутренние условия для добровольной и безопасной репатриации пока не созданы. Такой же позиции придерживается Управление верховного комиссара ООН по делам беженцев. Его представители добиваются от правительства Сирии более широкого присутствия в стране для оказания помощи беженцам на местах и повышения степени доверия. Согласно исследованию Фонда Карнеги, «несмотря на желание большинства беженцев вернуться домой, маловероятно, что они смогут сделать это в ближайшее время, даже в том случае, если прекратятся военные действия».

Международная практика свидетельствует, что для создания внутренней среды, которая стимулировала бы процесс возвращения, требуется соблюдение ряда условий. Среди них решение таких вопросов, как обеспечение безопасности, правовые гарантии прав собственности, возможность вернуться в прежние места проживания, амнистия уклонистов от призыва в армию, наличие рабочих мест и социальных услуг, восстановление системы здравоохранения и образования. То есть многое здесь зависит от самого правительства – насколько оно способно решать такие масштабные задачи и имеется ли для этого политическая воля.

Между тем представители оппозиции, склонной договариваться с правительством, и западные источники отмечают непоследовательность и противоречивость действий Дамаска. Большое недоумение вызвал принятый 2 апреля 2018 г. закон №10 о недвижимости, позволяющий правительству изымать ее и пускать под городскую застройку (редевелопмент) без соблюдения надлежащих процедур и выплаты компенсации владельцам. Жителям Сирии независимо от мест их фактического проживания предписывалось в течение 30 дней предоставить документы о собственности, что для беженцев практически невозможно. По многим оценкам, новый закон направлен против противников режима с целью заселить районы новых застроек в крупных городах «лоялистами». Хотя впоследствии давались успокаивающие пояснения и вносились поправки, факт принятия этого закона имел отрицательный резонанс.

Выполнение других условий, способствующих возвращению, потребует проведения реальных социально-экономических реформ, реорганизации спецслужб и армии, реинтеграции комбатантов в мирную жизнь, перестройки правовой системы и, что самое главное, – отказа от мышления категориями «победитель получает все» в пользу подлинного национального примирения по принципу «ни победителей, ни побежденных».

Перспективы послевоенной Сирии: интересы России

Россия, в том числе ее военная дипломатия, достигла многих стратегических целей, которые ставились перед сирийской операцией:

поставлен предел насильственной смене режима в Сирии;

предотвращен приход к власти радикальных исламистов с дальнейшей дестабилизацией всего региона и перетеканием воинствующего исламизма на территорию России;

ИГИЛ как террористическое образование и его военная инфраструктура разгромлены, и хотя совместную антитеррористическую коалицию, к чему призывала Москва, создать не удалось, Россия и США действовали в борьбе с ИГИЛ, пусть и раздельно, но на параллельных курсах;

под контроль правительства Сирии возвращено более двух третей территории страны;

закреплены позиции России в восточной части Средиземноморья, исторически важные для российского флота;

подтвержден статус России как мировой державы.

Возникает вопрос: что дальше? Какова должна быть последовательность действий в сочетании военных усилий и дипломатии?

Военно-политическая обстановка «на земле» ограничивает возможности Дамаска принимать самостоятельные решения о дальнейшем продвижении правительственных войск. Освобождение Идлиба, северных и восточных территорий силовым путем помимо трудностей военного и гуманитарного порядка сопряжено с достижением политических договоренностей и каких-то сложных компромиссных решений в более широком формате – не только между Россией, Турцией и Ираном. На этом этапе от России требуется дипломатическое искусство, чтобы сохранить взаимопонимание с партнерами по астанинскому процессу и в то же время не оттолкнуть Израиль. Совместить законные опасения Ирана и Израиля в сфере безопасности и не допустить столкновения между ними – непростая задача.

Нельзя сбрасывать со счетов и возможность налаживания рабочих отношений с США по постконфликтному урегулированию в Сирии, то есть за пределами военных каналов связи, которые, по оценкам обеих сторон, функционируют успешно. Несмотря на заявления Трампа, Соединенные Штаты не намерены сворачивать военное присутствие. Будет ли сокращение и, если будет, то насколько, не имеет значения, поскольку спецназ на востоке Сирии, как это уже показывали американцы, находится под постоянной защитой ВВС США. Сохранение ограниченного контингента в Сирии, по мнению большинства в американском военно-политическом истеблишменте, рассматривается как способ «держать флаг» в ходе многосторонних переговоров по Сирии и одновременно контролировать линии военных коммуникаций Ирана между Ираком, Иорданией и Ливаном.

Новый расклад сил в конфликте ознаменовал как бы завершение его военной фазы и создал предпосылки для политического продвижения. Вопрос в том, что понимать под политическим решением – урегулирование на долговременной основе или его имитацию поверхностными изменениями. Уже сейчас заметно, что рисуется картина одержанной победы. Это особенно проявляется в триумфаторских настроениях Дамаска. Военное решение, о невозможности которого твердили все участники конфликта, мол, уже состоялось, и дальнейший политический процесс должен проходить под диктовку победителей. Тактика сирийского руководства, как ее наметил президент Асад, состоит в том, чтобы добиваться примирения, а если это окажется недейственным, использовать военную силу для освобождения всей страны, в том числе и от «американской оккупации».

Как показывает мировой опыт гражданских войн, полная победа одной из сторон не гарантирует мира, если проблемы, ставшие источником конфликта, не решены и сохраняется недружественное для победителей внешнее окружение.

Запад фактически признает ключевую роль России, однако чинит препятствия, добиваясь от нее давления на Дамаск, который всегда был для Москвы нужным, хотя и трудным партнером. Тем самым на Дамаск и его «союзников» в определенной степени возлагается ответственность за конечный результат. Если получится найти точки соприкосновения с Россией на почве совместного видения послевоенной Сирии, то США и Европа будут готовы к взаимодействию, если нет – то любой из игроков на сирийском направлении имеет возможность дестабилизировать обстановку.

В интересах России – урегулирование на устойчивой основе, исходя из понимания, что политическое устройство Сирии не может оставаться таким, каким оно было до войны. Новая военная реальность должна закрепиться построением властной конструкции, основанной на действительно инклюзивной базе, представляющей широкий спектр национально-патриотических сил, в том числе интересы суннитского большинства. В противном случае плоды военного успеха со временем могут быть упущены.

Важное значение для достижения долговременного урегулирования имеет восстановление отношений Сирии не только с ближайшим окружением – здесь наметились некоторые сдвиги, – но и с внешним миром. В интересах России – добиваться урегулирования на основе международного согласия. Составной частью такого согласия должно быть признание легитимности реформированного сирийского режима и военного присутствия России в Сирии на долгосрочной основе. У Москвы имеется достаточно возможностей и военно-политического влияния для обеспечения своих интересов в Сирии неконфронтационным путем. Растопить лед взаимной вражды и ненависти после стольких жертв и гуманитарных катастроф можно только путем долгих и, главное, непрерывных многосторонних усилий.

Сирия. Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 сентября 2019 > № 3138487 Александр Аксененок

Диалектический реализм как мировоззрение

Почему России нельзя отказываться от советского идейного наследия

Даян Джаятиллека – доктор политических наук, чрезвычайный и полномочный посол Демократической Социалистической Республики Шри-Ланка в Российской Федерации.

Резюме Ирония состоит в том, что современная российская мысль, отвергающая по понятным причинам либеральный идеализм Фукуямы сотоварищи, решила взять за основу американский же реализм Киссинджера, Хантингтона и Миршаймера. Между тем советский стратегический реализм – гораздо более глубокая и аутентичная разновидность реалистической школы.

Какая идея или набор идей из области философии и истории мировой политики наилучшим образом подходит России в международном контексте? Какой внешнеполитический курс отвечал бы ее интересам? Концепция встраивания в мировой порядок, доминировавшая с конца 1980-х и в 1990-е гг., а также призрак «социализма в одной отдельно взятой стране», но без социализма – вот два образа мышления, мешающие России использовать свой потенциал, чтобы возглавить борьбу за демократический миропорядок.

Ирония в том, что современная российская мысль, отвергающая по понятным причинам либеральный идеализм Фрэнсиса Фукуямы, решила взять за основу американский, или же западный, реализм Генри Киссинджера, Сэмюэля Хантингтона и Джона Миршаймера. Между тем советский стратегический реализм – гораздо более глубокая и аутентичная разновидность реалистической школы, но он оказался погребен или растворен в сегодняшней российской дискуссии. Советские реалисты понимали принцип диалектики, состоящий в единстве противоположностей. Проводимая Западом односторонняя эскалация требует ответа в виде российского реализма, корни которого в диалектическом неосоветском реализме.

Гегемония как принцип

Надеюсь, читатели простят мне грех цитирования собственного высказывания, опубликованного в одном из московских журналов зимой 2012 г.: «США и их союзники не допустят по-настоящему многополярного мирового порядка. Даже минимальная роль России и Китая в мировой политике, которая отвечала бы их интересам, противоречит той максимальной роли, которую хотят играть в мировой политике США и их союзники, не готовые идти даже на минимальные уступки… Когда существовал параллельный стратегический проект, объединивший две основные евразийские державы, это способствовало достижению устойчивого баланса в мировом порядке. Но этот баланс был необратимо подорван… из-за некомпетентности руководства, что создало брешь, которой воспользовались Соединенные Штаты, переживающие относительный упадок. Нарушение этого уравнения или равенства означало разрушение евразийского противовеса и его замену уравнением “Запад – Восток” с целью изоляции России… Сегодня в интересах и России, и Китая сформировать неидеологический, светский стратегический альянс, обеспечивающий стратегическое пространство и глубину обороны для обоих государств». (Конец равновесия в мире: возражения со стороны Юга // Security index (Индекс безопасности), №1 (100), том 18, 2012 год.)

После холодной войны в международных отношениях можно обнаружить пять вех, которые демонстрируют, как Запад под руководством США понимал правила игры, когда Россия уже не была конкурентом, а считалась другом и партнером.

(1) Игнорирование франко-российской мирной инициативы накануне войны в Персидском заливе 1991 года.

(2) Игнорирование точки зрения и интересов России в войне в Косово 1999 года.

(3) Удар крылатыми ракетами по китайскому посольству в Белграде (когда США могли бы обсудить полученную от Китая информацию с китайскими лидерами, позвонив им по телефону).

(4) Вторжение в Ирак, которое явно не вписывалось в рамки «Войны с террором» в Афганистане, начавшейся после событий 11 сентября при поддержке мирового сообщества, России в том числе.

(5) Коварная и кровопролитная смена режима в Ливии, которая вышла за рамки резолюции Совета Безопасности ООН, одобренной Россией.

Мнения и интересы российских и китайских «партнеров» не только не принимались во внимание, но и грубо попирались. Что еще хуже, эти действия были прямо противоположны и враждебны их интересам. То, что подобные эпизоды имели место и при республиканской, и при демократической администрациях, придерживавшихся разных убеждений – от реализма и неоконсерватизма до неолиберализма, – и что все они (за исключением вторжения в Ирак) произошли не тогда, когда у руля российского государства стоял Владимир Путин, ясно показывают, каким мыслился мировой порядок после окончания холодной войны. Главная слабость этого порядка не в его либерализме, а в однополярности. А это, в свою очередь, означает, что Соединенные Штаты будут вести за собой мир или доминировать так, как сочтут нужным.

Мечта России о том, что Европа к ней присоединится или что она сама сможет присоединиться к Европе как автономное континентальное образование, не осуществилась. Она изначально была несбыточной (хотя некоторые до сих пор к этому стремятся). Бывший президент СССР Михаил Горбачёв согласился с мирным воссоединением Германии, получив гарантии, что НАТО не будет расширяться на Восток. Решающая роль, которую Германия затем сыграла в развале Югославии, роль Европы в войне альянса против Югославии, а также расширение самого блока за пределы отведенного ему поля действий в нарушение ранее достигнутых договоренностей многое говорят об этических нормах, возобладавших после холодной войны.

Величайший парадокс современности – в следующем. Запад, который ценит культурное многообразие и политический плюрализм внутри своих демократических стран, отвергает идею о том, что мировой порядок должен характеризоваться политическим плюрализмом и многообразием ценностей, норм и путей. Мировой порядок, провозглашающий равенство суверенитетов и дающий право на выбор пути, оказывается неприемлемым для стран, гордящихся созданием и поддержанием такого порядка внутри своих обществ. При этом они оправдывают сопротивление этому порядку тем, что их соперники не практикуют демократию и плюрализм в своем обществе.

Россия не может в полной мере разоблачить лицемерие Запада и эксплуатировать его, потому что пока не разрешила собственные противоречия. Главным является противоречие между ее представлением о демократическом миропорядке и ее самоощущением, что во многом объясняется беспрецедентно огромными размерами страны, представляющей собой целую вселенную. Россия не столько разделена на традиционные лагеря тех, кто ориентирован на Запад и Восток, сколько на разные менталитеты: одни видят ее частью мирового порядка под руководством Запада, тогда как их конкуренты считают ее самодостаточной «галактикой» или мини-империей. Концепция встраивания в мировой порядок, доминировавшая в конце 1980-х и 1990-х гг., а также призрак «социализма в одной отдельно взятой стране» без социализма – два образа мышления, мешающие России использовать свой потенциал.

От отдельно взятой к международно привлекательной

Социализм в отдельно взятой стране не был ошибочной концепцией. Напротив, она была исторически верна и имела гораздо больше смысла, чем то, что предлагалось ее критиками, такими как Лев Троцкий с его доктриной перманентной революции. Однако со временем эта концепция утратила актуальность, и ее главный адепт Иосиф Сталин без лишней шумихи отказался от нее, когда после Второй мировой войны сложилась совершенно иная историческая обстановка.

Социализм в одной отдельно взятой стране признавался дееспособной теорией прежде всего Лениным. В отличие от Троцкого он понимал: капитализм развивается так неравномерно, что это не только открывает возможности для победы социализма в одной стране, но и для стабилизации нового строя на длительное время, несмотря на враждебное окружение. Однако для Ленина это был путь Б, тогда как путем А в его понимании была мировая революция, особенно в Европе. После поражения восстаний в Германии и неудачного наступления Красной армии в Польше в 1920 г. ленинский путь А сместился с Запада на Восток, то есть на периферию мирового капитализма, тогда как путь Б, который тогда еще не назывался социализмом в отдельно взятой стране, все больше начал реализовываться в виде Генуэзской конференции и Рапалльского договора, нэпа и предложения концессий западным инвесторам на золотых приисках Сибири.

То, что в учении Ленина присутствовало в латентной форме, явно проявилось у Сталина, при котором А и Б поменялись местами. Это соответствовало фактическому раскладу сил и изоляции СССР. Социализм в одной стране стал доктриной и служил мобилизации народа на дело стремительного построения индустриального общества. Это сочетание национальных и классовых интересов, государственных и общественных устремлений создало фундамент для победы в Великой Отечественной войне.

Парадокс в том, что ментальность построения социализма в одной отдельно взятой стране жива до сих пор, хотя даже Сталин больше не упоминал об этой доктрине после победы над нацизмом. Он осознал послевоенные реалии и сформулировал стратегию, основанную на защите и максимизации завоеваний ВОВ и ее последствий. Он воспользовался историческим моментом, чтобы покончить с изоляцией русской революции в национальных границах и экспортировать социализм на Запад и Восток. Благодаря этому, удалось избавиться от геополитической и геостратегической изолированности советского государства.

После окончания холодной войны российские политики сначала бросились в одну крайность, питая иллюзии о том, что Россию можно встроить в мировой порядок под руководством Запада. Затем в другую – взяв на вооружение долгое эхо доктрины «социализм в одной стране». Но получилась неполная и раздробленная версия изначальной формулы: не «социализм в одной стране», а просто – «в одной стране». Данная ментальность принимала разные идеологические формы, такие как «великодержавный национализм в одной стране», «цивилизационный реализм в одной стране» или «суверенная демократия в одной стране». Подобное шараханье из одной крайности в другую напоминало «левый уклон» и «правый уклон» советского лексикона, который изначально ассоциировался, соответственно, с именами Льва Троцкого и Николая Бухарина. Философ Славой Жижек любит повторять со свойственной ему язвительной иронией ответ Сталина на вопрос журналиста: «Товарищ Сталин, что хуже: правый уклон или левый уклон?». «Оба хуже», – сказал Сталин, имея в виду, что существует правильная стратегическая перспектива, третий (ленинский) путь. Аналогичным образом, после окончания холодной войны у России был и третий путь, который не предусматривал ни воссоединения с Западом, ни самовлюбленного национализма.

Сталин заменил в свое время устаревший концепт «социализма в одной стране» концептом «социалистического лагеря “от Эльбы до Китая”». После холодной войны западный фланг полностью отпал, Советский Союз развалился, а затем даже его жизненно важные части превратились в плацдарм стратегического противника. Однако всё пошло не так уж плохо, если подумать о том, что Россия вполне могла бы получить угрозу и на восточном фланге, как это было на протяжении нескольких прошедших десятилетий. Вместо этого произошло сближение России и Китая, что сделало очевидной стратегическую, экзистенциальную и психологическую нецелесообразность возврата к принципу «в одной стране». Таким образом, главные столпы сталинской доктрины, взятой на вооружение после окончания Второй мировой войны и начала холодной войны, остаются неизменными и актуальными.

Важность Китая

Однако возникает вопрос, насколько эта доктрина оправдана с учетом прошлого опыта Компартии Китая с ее уклонами «вправо» и «влево». И не будет ли принцип «в одной стране» наилучшим образом соответствовать интересам России, поскольку дает максимальную свободу, не ограниченную стратегическим политическим лагерем, блоком, альянсом или объединенным фронтом.

Россия пытается решить две экзистенциальные проблемы большой стратегии: какую модель разработать и взять на вооружение в уравнении с Китаем и как не допустить своего возвращения в долгосрочной перспективе к обновленной версии политики умиротворения или тайного сговора с Западом. Последний стремится проводить эту политику посредством гибридной войны на российской периферии, смены поколений в российской политике и мирной смены режима (что китайцы называют «мирной эволюцией»).

На оба вопроса имеется единый ответ. Системный характер отношений с Китаем будет сдерживающим фактором возможной непредсказуемости в поведении китайцев, а также возможного возвращения к умиротворению со стороны России. Поскольку переменчивость китайской политики и крен в политике российской – исторически прослеживаемые факторы, не раз вредившие государственным интересам обеих стран, только структурный подход позволит упредить повторение подобных прецедентов.

Внимательное изучение истории Коммунистической партии Китая показывает, что отклонения влево и вправо имели место, но есть основания предполагать, что они были вызваны разрывом китайско-советских отношений. Конечно, этот разрыв произошел вследствие левого уклона руководства китайской Компартии под названием «Большой скачок», но в этом уклоне уже присутствовали зародыши его гибели, что стало очевидно после краткосрочной победы китайских реалистов во главе с Лю Шаоци. Мысль здесь двоякая: уклон влево стал причиной антагонизма и привел к разрыву отношений, потому что Никита Хрущёв явно перегнул палку, в одностороннем порядке отменив все планы и отозвав советских экспертов из Китая в 1959–1960 годах. А победа китайских реалистов после «Большого скачка» оказалась временным явлением из-за разрыва отношений с СССР. Если бы альянс сохранился, правление китайских реалистов могло бы быть более долговременным. Однако именно разрыв отношений с Москвой создал пространство для ультралевой ксенофобии эпохи «Великой пролетарской культурной революции». Анархия, ставшая следствием этого эксперимента, породила экстремальный крен вправо в виде теории о двух сверхдержавах, которая затем эволюционировала в представление о том, что СССР – чуть ли не главный и единственный враг и целесообразно создать квазиальянс с США.

В Компартии Китая всегда были реалисты – как в области экономики, так и в сфере международных отношений. Можно даже утверждать, что у отдельных лидеров – Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлая, Дэна Сяопина – были периоды политического реализма, предшествовавшие их «левым» и «правым» уклонам. Наиболее явно реалистские элементы проявлялись в периоды прочных китайско-советских отношений и были наименее отчетливыми, когда такие отношения разрывались.

Политика стратегического терпения и реализма, побуждавшая сохранять системное или структурное уравнение с Пекином, скорее всего, сделала бы невозможной поддержку Китаем Пакистана, который сыграл ключевую роль в противодействии СССР во время афганского конфликта. Без помощи Пакистана Збигнев Бжезинский не смог бы превратить Афганистан во «Вьетнам» для Советского Союза. Ослабление же престижа, влияния и роли Советской армии и ее представителей в правительстве и властных структурах по причине провала в Афганистане привело к нарушению баланса во внутренней политике СССР и позволило либеральным реформаторам насадить свое видение мира в конце 1980-х и в 1990-е годы.

Непостоянство политической линии Компартии Китая не должно быть сдерживающим фактором для союзнических отношений между Россией и КНР. Напротив, именно устранение альянса привело к уничтожению сдержек и противовесов для профилактики такого непостоянства. Потенциальная изменчивость политической линии Китая – аргумент не против союза, а за него. Не в последнюю очередь потому, что разрыв отношений между двумя странами позволил Китаю перекинуться к альянсу с Западом, который прямо повлиял на судьбы Советского Союза и России. Только прочные и продуманные структурные и системные отношения между Москвой и Пекином могут свести к минимуму вредные «отклонения» и быть достаточно сильным глобальным противовесом однополярному миру и стратегическому наступлению США на всех фронтах. Они могут также стать своего рода «повитухой» при рождении многополярного мирового порядка. Это вынудит Вашингтон смириться с новой реальностью и вести себя более сдержанно. Таков единственный способ добиться сдерживания или контрсдерживания Соединенных Штатов в их стремлении к гегемонии.

В своей статье «Отсталая Европа, передовая Азия» Ленин доказывал, что поднимающая голову азиатская буржуазия все еще борется за достижения классических задач национального строительства: национальную независимость и суверенитет, а потому противостоит империализму. В то же время на Западе буржуазия давно уже не решает этих задач и преследует прямо противоположные цели. Впоследствии он разъяснил, что верхняя прослойка рабочего класса подкуплена буржуазией и отказалась от борьбы.

В своем развороте на Восток Ленин не остановился на концептуально-стратегической стадии. После того, как Красная армия потерпела неудачу в Польше от рук католического националиста Юзефа Пилсудского и перешла к обороне на западном фронте, Ленин развернул советскую политику и Коминтерн в направлении Китая, предоставив военную помощь Сунь Ятсену – отнюдь не коммунисту, а националисту, выступавшему за модернизацию страны. В продолжение ленинской политики был создан Коммунистический университет трудящихся Востока. Одновременно советские инструкторы прибыли в Академию Вампу (военная школа для подготовки революционных офицерских кадров Китая), где работал наставником Чжоу Эньлай, уже вступивший к тому времени в ряды Коминтерна.

Сталин пошел еще дальше, аргументируя с легким сарказмом в 1925 г., что коль скоро лейбористская партия Британии получает выгоду от империализма и не протестует против него, то пока Афганистан все еще сражается с британским империализмом, эмир Афганистана прогрессивнее лейбористской партии Британии.

Эта точка зрения явно применима к подъему Азии в XXI веке и большому значению битвы за национальный и государственный суверенитет, которая не может не быть главным стержнем борьбы за сдерживание или контрсдерживание однополярного диктата.

Заветы Ильича

Сегодня у России и Китая есть три альтернативы. Первая связана с надеждой на встраивание в мировой порядок под руководством США, прежде всего в экономическом плане. Эта альтернатива ущербна. Кто бы ни стал американским президентом, генеральная линия этой страны – усиление давления на Китай и Россию, сжимание пространства для их политических маневров, пусть и несколько неравномерно в отношении этих двух стран. Даже если восстановится ранее существовавшее положение, это лишь будет означать, что Россия и Китай все также останутся заложниками политики «стой – вперед» в том, что касается военного строительства, двусторонних отношений и экономических санкций.

Вторая альтернатива – это идеология «в одной стране», то есть великодержавный национализм и цивилизационная исключительность, которая делает заявку на вроде бы естественную автономию, но уязвима для противника с глобальным размахом – контролирующего мировую экономику, обладающего всемирной сетью союзников и партнеров, проповедующего идеологию универсализма.

Третья альтернатива – адаптация теории итальянского философа Антонио Грамши, сказавшего, что ни одна общественно-политическая формация не может нацеливаться на гегемонию, если продвигает только свои узкие запросы: она должна представлять более широкие и всеобъемлющие интересы, общие для всех стран. Это единственный способ добиться достижения и более локальных целей. Грамши говорил о рабочем классе, углубляя и усложняя идею Ленина о том, что пролетариат не должен ограничиваться экономическими и отраслевыми требованиями, которые отстаивают профсоюзы («экономизмом» по его терминологии), но что ему следует выходить в политическую плоскость и отстаивать интересы всего социума, исключая, понятное дело, класс капиталистов.

Но, как говорил Ленин, для этого одних профсоюзов недостаточно, и только политическая партия, состоящая из высокообразованных кадров, способных видеть за нуждами конкретного рабочего картину в целом, способна справиться с такой задачей. То, что справедливо в отношении класса, действует и для страны, нации, государства. Лишь поднявшись на уровень представления интересов всего мирового сообщества, человечества, страна сможет устойчиво и последовательно отстаивать собственные национальные интересы.

Таким образом, третий вариант – мировая система, основанная на альтернативной сети альянсов, контрсистема, нацеленная на лучшее представительство интересов человечества в целом. Раньше это называлось «интернационализмом», который понимается не как абстрактный космополитизм, а как диалектическое уравнение двух аспектов бытия – национального и интернационального. У него географические корни, но он охватывает все человечество.

Высочайший престиж и статус, которые Россия имела в мировой истории и политике, пришлись на эпоху Советского Союза. Несогласные с таким тезисом историки утверждают, что если бы реформы Сергея Витте и Петра Столыпина были доведены до логического конца, развитие России не было бы прервано большевистской революцией, достигнутые темпы индустриализации позволили бы России добиться статуса сверхдержавы. Но этого никто точно не знает. Зато известно, что царская Россия рухнула, потому что единственное место, которое она могла занимать в империалистическом порядке – это быть младшим партнером западного империализма, который втянул ее в войну, тогда как понесенные потери и внутренняя репутация лишили ее идеологической легитимности. К сожалению, реформаторы 1990-х г. не усвоили этот исторический урок.

Сегодня Россия может лишь сохранять и возрождать то, что осталось от советской сверхдержавы. У США, Франции и Китая есть четкие даты перехода к современному государству: 1776, 1789 и 1949 годы. То, что все эти даты связаны с революциями, наделяет их романтическим ореолом универсализма. В России это событие стало наиболее драматичным из всех – 1917 г., породивший мощное историческое цунами, затронувшее множество умов и сердец. Отказавшись от наследия 1917 г., российское государство в одностороннем порядке удалило свои источники мягкой силы.

Движущая сила политики – феномен борьбы, иногда достигающий наиболее интенсивной и решительной стадии конфликта. Ни одна другая философская школа не понимает суть борьбы лучше, чем диалектическая. Поэтому подлинный реализм – это диалектический реализм (если можно его так назвать). Советские реалисты понимали принцип диалектики, борьбы противоположностей, концепцию противоречий, особенно ленинское разграничение на «противоречия» и «антагонизмы» (иначе их можно назвать дружественными и антагонистическими противоречиями – именно так это было перефразировано и популяризировано Мао). Они глубоко понимали принцип, сформулированный более тысячи лет назад Сунь Цзы: «Познай себя, познай своего врага». В каком-то смысле они были «экзистенциальными реалистами» – с точки зрения истории философии и понимания диалектики истории.

С учетом того, что Запад сегодня ведет себя более самонадеянно, чем в советские годы, наступательное развертывание не остановилось и уж тем более не обратилось вспять после падения Советского Союза, а только ускоряется, логично настаивать на том, что российский реализм должен иметь сильную неосоветскую составляющую. Тем более что односторонняя эскалация – это специфическое постсоветское явление.

Ни один политик не мыслил более диалектично и не был более способен точечно сосредоточить и собрать в кулак политическую волю, чем Ленин. Его можно воспринимать как превосходного теоретика и практика политической борьбы, так что Карл Маркс в данном контексте отходит на второй план. Ленина как политического мыслителя можно освободить от оболочки марксизма, а ленинизм следовало бы переосмыслить как политическую философию борьбы и конфликта. Можно даже отбросить термины «ленинизм» и «ленинист» из-за их догматических коннотаций, потому что Ленина следует воспринимать как отца диалектического реализма, выдающегося философа борьбы, конфликта и политических сражений.

Ленин был главным реалистом, потому что в период «позднего модернизма», наверное, не было никого, кто мог бы яснее и быстрее понять конкретную политическую ситуацию со всеми ее нюансами, точно диагностировать сложившийся баланс сил и мобилизовать политическую волю.

Российский интеллектуал Ленин до сих пор остается универсальным мыслителем, оказавшим наибольшее влияние на весь мир, на человеческие воззрения и действия. Не стоит отказываться от его наследия, не оценив при этом последствия утраты его интеллектуального вклада. Переоценка Ленина как политического философа должна быть предпринята в том же духе, что и переоценка наследия Никколо Макиавелли, а также его реабилитация, осуществленная Грамши. Или в духе самого Макиавелли, когда тот вернулся к летописям древнего историка и записал свои «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия».

Россия. Шри-Ланка > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 сентября 2019 > № 3138486 Даян Джаятиллека

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе совместной пресс-конференции по итогам переговоров с Министром иностранных дел Республики Индии С.Джайшанкаром, Москва, 28 августа 2019 года

Мы конструктивно и полезно провели переговоры с моим индийским коллегой. Эта наша первая полноформатная встреча с С.Джайшанкаром в качестве нового главы внешнеполитического ведомства Индии.

Сегодня договорились о том, как нам и далее наращивать наше особо привилегированное, стратегическое партнерство, в том числе во внешнеполитической сфере. Это партнерство является самоценным, оно не подвержено каким-либо конъюнктурным колебаниям и активно поддерживается на самом высоком уровне в ходе регулярных встреч Президента В.В.Путина и Премьер-министра Н.Моди. В прошлом году они встречались пять раз. А в текущем – дважды.

Сегодня основное внимание уделили подготовке визита Премьер-министра Индии Н.Моди в Российскую Федерацию для переговоров с В.В.Путиным и для участия в пятом Восточном экономическом форуме во Владивостоке в качестве главного гостя. Предметно обсудили содержательное наполнение этого визита. Пришли к выводу, что мы на верном пути.

Констатировали позитивную динамику торгово-экономических связей. По итогам прошлого года объем товарооборота вырос более, чем на 17%, достиг почти 11 млрд долл.США. Хорошие темпы сохраняются и в этом году. Вопросы нашего торгово-экономического и инвестиционного взаимодействия Министр иностранных дел Индии С.Джайшанкар рассмотрит подробнее после наших переговоров в ходе встречи с Вице-премьером Ю.И.Борисовым в качестве сопредседателя Межправительственной комиссии по торгово-экономическому, научно-техническому и культурному сотрудничеству.

У нас общая позитивная оценка состояния и перспектив военно-технического взаимодействия, включая возможности расширения совместного производства современных видов вооружений. Договорились наращивать многоплановую кооперацию в сфере освоения космоса, в сфере ядерной энергетики и в других высокотехнологичных областях.

С совпадающих или весьма близких позиций обсудили ключевые проблемы глобальной и региональной повестки дня. Мы едины в необходимости выстраивания межгосударственного диалога на принципах Устава ООН, при уважении права народов на самостоятельный выбор моделей развития. У нас тесное сотрудничество и координация в рамках ООН, в «Группе двадцати», по линии БРИКС, ШОС, РИК.

Рассмотрели ряд специфических вопросов, включая необходимость интенсифицировать работу в формате Россия-Индия-Иран по созданию Международного транспортного коридора «Север-Юг». Соответствующие ведомства продолжают предметные консультации по этой теме.

Также отметили, что углубление торгово-экономического взаимодействия с Нью-Дели находится в фокусе внимания Евразийского экономического союза. На сегодняшний день выполнены все необходимые процедуры для начала официальных переговоров по заключению соглашения о зоне свободной торговли между ЕАЭС и Индией. Скорейший запуск соответствующего переговорного процесса будет важным этапом на пути взаимодействия между Индией и ЕАЭС.

В целом, итоги встречи подчеркивают, как я уже сказал, особо привилегированный характер нашего стратегического партнёрства. С обеих сторон есть твердое намерение выполнять установки Президента России В.В.Путина и Премьер-министра Индии Н.Моди на углубление этих отношений.

Вопрос: Как Вы можете прокомментировать недавнее заявление Президента США Д.Трампа о том, что в определенный момент России и Индии придётся бороться с террористами в Афганистане?

С.В.Лавров: Борьба с терроризмом, с подпитывающим его наркотрафиком — в центре нашей позиции по Афганистану и цель всех наших усилий, которые мы предпринимаем и в Московском формате, и в рамках деятельности «тройки» Россия-США-Китай, к работе которой мы хотели бы подключить и другие страны, включая Индию, Пакистан, Иран. Все эти усилия нацелены на то, чтобы содействовать такому политическому урегулированию в Афганистане, которое было бы приемлемо для всех основных этноконфессиональных политических групп, опиралось бы на общенациональный консенсус и исключало бы угрозы терроризма, экстремизма, наркобизнеса, исходящие с территории Афганистана. Эта позиция, которая совпадает с основными подходами наших индийских друзей и большинства других стран, которые участвуют в работе по содействию достижению такого урегулирования.

В более предметном плане оказываем и продолжим оказывать содействие в оснащении афганской армии, сил безопасности Афганистана. Пока еще они не в состоянии самостоятельно действовать по искоренению террористической угрозы, поэтому такие усилия должны продолжаться. Безусловно, борьба с терроризмом должна проводиться без каких-либо «двойных стандартов».

В силу целого ряда причин, включая развязанные США и их союзниками войны в Ираке, Ливии и Сирии, т.наз. «Исламское государство» (ИГИЛ) уже расползается по другим странам, в том числе и в Афганистан, где игиловцы пытаются «окопаться» на севере и создать там плацдарм для проецирования своей деятельности на наших союзников в Центральной Азии. Есть беспокоящие сообщения, которые появились давно и не исчезают, о том, что некоторые наши западные коллеги проявляют «двойные стандарты» в отношении этой запрещенной Советом Безопасности ООН террористической группировки, пытаются их использовать для достижения своих односторонних геополитических задач в Афганистане. Не буду вдаваться в детали, мы такую дискуссию ведём с соответствующими государствами. Могу лишь заверить, что в том, что в части, касающейся афганских проблем, у нас практически полное совпадение позиций с индийской стороной. Договорились сегодня продолжать тесную координацию по этой теме.

Вопрос (С.В.Лаврову): Сергей Викторович, как в России оценивают инициативу Франции по смягчению санкционного режима против Исламской Республики Иран?

С.В.Лавров: Относительно инициатив по преодолению кризиса вокруг Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) по иранской ядерной программе, которое выдвинуло французское руководство, то был подробный разговор Президента России В.В.Путина и Президента Франции Э.Макрона неделю назад в Бергансоне на таком внеочередном российско-французском саммите. Президент В.В.Путин поддержал предложение Президента Э.Макрона, направленное на то, чтобы восстановить жизнеспособность СВПД и всех договоренностей, которые в нем закреплены. Что касается конкретных шагов на этом направлении (я не буду на них подробно останавливаться, т.к. это все-таки еще процесс переговоров и доверительных консультаций), то они, конечно же, будут успешными в том случае, если будут приемлемы для всех участников СВПД, включая Исламскую Республику Иран. Мы будем готовы содействовать достижению такого результата.

Вопрос (С.В.Лаврову): Во время грядущего российско-индийского саммита и экономического форума Вы собираетесь обсуждать новые сферы двустороннего сотрудничества. Собираетесь ли вы популяризировать российскую продукцию в Индии? Например, сыр, мед, травы и другие товары для потребителей, которые могут найти свой рынок в Индии.

С.В.Лавров: Спасибо, что упомянули сыр среди достижений российского сельского хозяйства. Это говорит о том, что политика импортозамещения не только работает в России, но уже получила признание во всем мире, по крайней мере, в крупнейшей демократии современного мира.

Мы не нуждаемся в том, чтобы специально популяризировать нашу продукцию в Индии, потому что индийские партнеры очень хорошо знают российский рынок. У нас очень тесные контакты по линии соответствующих министерств, ведомств, частных компаний и государственных корпораций. Рынок друг друга очень хорошо изучен. О наших возможностях в тех или иных областях — не только в сыроварении и производстве меда, но и в высокотехнологичных отраслях — индийские партнеры очень хорошо информированы. Более того, уже не один год реализуется целый ряд проектов по использованию российских технологий в Индии, в том числе и в гражданской области, и в военно-технической области. Мы стараемся в полной мере учитывать программу под названием «Делай в Индии», которую выдвинул Премьер-министр Н.Моди. Мы с удовольствием прорабатываем конкретные проекты. Думаю, что саммит во Владивостоке, который состоится на полях Восточного экономического форума (ВЭФ), принесет в этой связи дополнительные конкретные результаты.

Россия. Индия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 28 августа 2019 > № 3150302 Сергей Лавров

Сирийский кризис: тернистое движение от войны к миру

А.Г. Аксенёнок – Чрезвычайный и полномочный посол Российской Федерации, вице-президент Российского совета по международным делам (РСМД).

Резюме Восьмилетний сирийский кризис можно разбить на два этапа: до решительного военного вмешательства России в сентябре 2015 года и после того, как российские военно-космические силы развернули операции в Сирии, что позволило восстановить контроль Дамаска над большинством потерянных территорий, уничтожить военную инфраструктуру ИГИЛ и других террористических группировок.

Второе десятилетие 2000-х гг.началось с череды протестных взрывов на Ближнем Востоке и в Северной Африке, которые оказали дестабилизирующее воздействие на весь регион. Причём не только на страны, где произошла насильственная смена режимов. Выход из глубокого кризиса, носящего системный характер, до сих пор не найден. В большинстве стран начались нужные, пусть и запоздалые, социально-экономические реформы с трудно прогнозируемым пока результатом (Египет, Тунис, Марокко, Иордания, Саудовская Аравия). В других частях арабского мира вопрос о власти решается через гражданские войны (Сирия, Ливия, Йемен). Здесь сплелись в один запутанный узел «легитимные» и «нелегитимные» правительства, многочисленные «народные милиции» и террористические группировки, иностранные контингенты — все эти скрытые и явные инструменты геополитического соперничества «нового типа».

В итоге регион по-прежнему остаётся источником насилия и терроризма, тяжёлых внутригосударственных потрясений, гуманитарных катастроф мирового масштаба и миграционных волн. Цена революций, вызванных ими материальных разрушений и внешних вмешательств, оказалась слишком высокой, и нельзя исключать новых рецидивов.

Специфика конфликта

Сирийский кризис, хотя и отражает общую картину болезненного состояния широкого ареала Ближнего Востока, всё же представляет собой особый случай. Он стал следствием глубинных перемен в расстановке сил на глобальном и региональном уровнях, незавершённости и разнонаправленности мировых процессов. Можно без преувеличения сказать, что именно здесь сфокусировалось большинство геополитических, идеологических, социальных и этно-конфессиональных катаклизмов XXI в.

Стратегия «смены режимов» США и их европейских союзников в бывшей Югославии, Ираке, Ливии и, наконец, на Украине стала тем полем, где прошли линии размежевания между Россией и Западом. Образовался разрыв между политикой «свершившихся фактов» и «политической целесообразности», с одной стороны, и ключевыми принципами (национальный суверенитет, территориальная целостность, невмешательство во внутренние дела и неприменение силы вне рамок и процедур, установленных Уставом ООН) того миропорядка, который сложился по итогам Второй мировой войны — с другой. В плоскость острых международных дебатов был поставлен также вопрос о правовых основаниях лишения режимов, неугодных той или иной группе государств, статуса международной законности.

Конфликт в Сирии разворачивался в тот исторический период, когда отношения России и США от былого партнёрства конца 1990-х – начала 2000-х гг. постепенно, но неуклонно сползали к конфронтационной модели времён холодной войны, хотя и со своими новыми чертами. Общепризнанные нормы международного права подвергались ревизии в одностороннем порядке, а коллективного «механизма разрешения кризисных ситуаций», к чему призывала Россия, выработано не было. Такой механизм, как предлагал президент России в своём выступлении на Ежегодном заседании Международного дискуссионного клуба «Валдай» 2014 г., мог бы включать в себя «внятную систему взаимных обязательств и договорённостей» и «чёткие условия, при которых вмешательство является необходимым и законным»[1].

Затяжной сирийский кризис поставил международное сообщество перед серьёзным вызовом: способно ли оно стабилизировать взрывоопасные конфликтные очаги совместными усилиями или верх возьмёт силовое соперничество в продвижении геополитических интересов и непомерные амбиции региональных центров силы. В этом смысле конечный исход гражданского противоборства в Сирии будет иметь последствия, выходящие далеко за региональные рамки. В Москве убеждены: то, каким образом разрешится ситуация в этой стране, может стать в дальнейшем моделью реагирования мирового сообщества на внутренние конфликты в развивающихся государствах.

В годы националистического подъёма Египет называли «головой арабизма», а Сирию — его «сердцем». В этом есть что-то исторически предопределённое, хотя с тех пор многое изменилось. Понятие арабизма потеряло своё прежнее звучание, Египет утратил позиции лидерства, появились новые центры финансового и политического влияния в Персидском заливе, возвысилась роль «неарабских регионалов», таких как Турция, Иран, Израиль. Изменившаяся расстановка сил на региональном уровне сделала Сирию ареной, где опосредованно и уже в других исторических условиях развернулось столкновение суннитской Саудовской Аравии и шиитского Ирана — этих двух религиозных центров и апологетов ведущих течений в исламском мире[2]. На конфессиональной почве выросло и такое новое проявление международного терроризма, как средневековое государствостроительство в виде арабского халифата, что придало конфликту многомерный характер. С развёртыванием полномасштабной гражданской войны в центре арабского мира туго переплелись где-то сталкивающиеся, а в чём-то и совпадающие интересы множества вовлечённых сторон, что затрудняло поиски взаимоприемлемых договорённостей и делало коалиционные связи подвижными и двусмысленными. Всё это в конечном счёте предопределяло длительность, кровопролитность и жестокость противоборства.

На территории Сирии в отличие от других конфликтных очагов в Азии и Африке находятся в непосредственной близости воинские контингенты и военные базы шести иностранных государств (России, Ирана, Турции, США, Франции и Великобритании) со своими сферами политического притяжения. Причём только Россия и Иран — на легальном международно-правовом основании, то есть по приглашению сирийского правительства. В воздушном пространстве страны проведены линии раздела. Столь компактное иностранное военное присутствие, в том числе в виде негосударственных военизированных формирований (proxies), не только таит в себе непредсказуемые риски, но и даёт в руки каждого из этих игроков «на земле» военно-политические инструменты, позволяющие срывать любой неприемлемый для него финальный исход. В зеркале сирийского кризиса отразился также рост влияния региональных акторов, которые ведут собственные «партии» в большой ближневосточной игре, всё чаще не совпадающие с глобальными интересами крупных держав.

Специфика и вместе с тем трудноразрешимость сирийского кризиса состоит ещё и в том, что многосторонние переговоры о будущем государственном устройстве проходили на фоне непрекращающихся военных действий с короткими перерывами на хрупкие соглашения о прекращении огня и «зоны деэскалации». В международной практике региональных конфликтов институциональные реформы обычно начинаются после завершения военной фазы. В сирийском урегулировании договорённости о реформах такого рода между непосредственными участниками конфликта при международном содействии должны стать, по сути, условием прекращения военных действий и направления общих усилий против сохраняющейся террористической опасности.

В контексте революционных вызовов современного мирового развития сирийский кровопролитный конфликт стал ещё одним свидетельством того, к каким тяжёлым последствиям для государства и общества может привести недооценка важности проведения назревших политических реформ и допущенные просчёты с выработкой тактики дальнейших шагов после первых проявлений антирежимных настроений.

Режим Асада полагал, что после проведённых экономических реформ Сирия, как «бастион антиамериканизма» на Ближнем Востоке, в отличие от считавшихся прозападными Туниса и Египта, имеет особый иммунитет. Показательно в этом отношении интервью сирийского президента 31 января 2011 г. газете «Wall Street Journal», в котором он заявил, что, несмотря на все трудности, «Сирия остаётся стабильной», и для быстрых перемен «время ещё не пришло»[3]. Зная критическое отношение отца нынешнего президента Сирии Хафеза Асада к горбачёвским реформам и их последствиям вкупе с неудачным опытом демократизации Алжира[4], можно предположить, что этими соображениями в числе многих других объясняются колебания и непоследовательность Башара Асада задолго до начала массовых протестов, принятие им с запозданием ряда важных политических решений.

Кстати, Алжир конца 1980-х – начала 1990-х гг. даёт нам обратный пример. Искусственное форсирование демократических реформ в разделённом обществе также приводит к гражданскому противоборству, которое длилось в Алжире десять лет (1991–2000 гг.) и может начаться вновь.

Текущее положение на карте военного противоборства

Крупным планом восьмилетний сирийский кризис можно разбить на два этапа: до решительного военного вмешательства России в сентябре 2015 г. и после того, как российские военно-космические силы развернули операции в Сирии, что позволило восстановить контроль Дамаска над большинством потерянных территорий, уничтожить военную инфраструктуру ИГИЛ[5] и других террористических группировок.

Спорадические антиправительственные выступления в конце февраля – начале марта 2011 г. носили вначале мирный характер. Лозунги, выдвинутые оппозицией, не выходили за рамки политических требований расширения прав и свобод, продолжения начатых и ранее обещанных реформ. Критическая масса протестов стала волнообразно распространятся по всей стране после того, как верх в сирийском руководстве быстро взяли всесильные силовые структуры, требовавшие перейти от уступок к военному подавлению восстания. В апреле–мае против мирных демонстраций были задействованы тяжёлые виды вооружений. Законодательные меры по частичной либерализации политического режима, призывы к началу национального диалога и даже принятие новой конституции в феврале 2012 г. уже не смогли разрядить обстановку. Милитаризация конфликта стремительно нарастала.

Сирийская оппозиция, представленная политической эмиграцией и в основном подпольными организациями гражданского общества с разношёрстными идеологическими установками (от либералов до троцкистов и радикальных исламистов), сама по себе не могла представлять угрозу режиму с отлаженным механизмом жёсткой авторитарной власти. Быстрый, по сути одномоментный, переход к военной фазе был эффектом поразительной синергии, вызванной взрывом стихийных протестов с широким применением современных технологий связи, непропорциональным военным ответом властей, дезертирством из армии в сочетании с массовым вбросом боевиков и вооружений через границы соседних с Сирией государств при прямой поддержке Турции и финансовой подпитке со стороны арабских монархий Персидского залива, в первую очередь Саудовской Аравии и Катара. Лидеры регионального окружения Сирии имели к тому же «старые счёты» с Башаром Асадом, отношения с которым в предшествующий период колебались от тесного сотрудничества до взаимных нападок и обвинений. Конфессиональные факторы существенной роли вначале не играли, но с расширением военных действий и вовлечением новых участников использовались всеми сторонами в качестве мобилизационного ресурса.

США и ведущие страны Евросоюза сразу объявили режим Асада нелегитимным, признали политическое крыло оппозиции законным представителем сирийского народа и развернули давление на Дамаск через ООН и другие международные площадки. Лига арабских государств (ЛАГ) приняла беспрецедентное в своей истории решение о приостановке членства Сирии в этой организации. На тот момент цель свержения режима по ливийскому сценарию была объединяющим началом в сформировавшейся антиасадовской коалиции. Со временем конфликт интересов между США и их региональными партнёрами, а также между самими крупными игроками в регионе (Турцией, Саудовской Аравией, ОАЭ и Катаром) привёл к переменам в конфигурации коалиционных связей, что придало сирийскому кризису новые измерения.

Однако первая рефлекторная реакция, как это особенно видно с высоты сегодняшнего дня, стала крупным политическим просчётом, что признаётся сегодня солидными западными экспертами. Соединённым Штатам не удалось создать прочную военно-политическую опору среди арабской части вооружённой оппозиции — «оружие всё время попадало не в те руки» — и отделить «умеренных исламистов» от быстро размножавшихся террористических организаций. Но настойчивые требования об уходе Асада постоянно подстёгивали иллюзии оппозиции о возможности военной победы, разжигали соперничество в её рядах в борьбе за политическое влияние и контроль над потоками вооружений и внешнего финансирования. Безоговорочная поддержка оппозиционного движения, в котором быстро набирали силу «джихадисты», связанные с ИГИЛ и «Аль-Каидой»[6], предопределила слабость американской дипломатии, лишило её свободы манёвра. Это делало Вашингтон заложником непомерных требований эмигрантских политиков и их региональных спонсоров. Дело дошло до того, что политика США стала слишком явно играть на руку терроризму, которому американцы сами объявили войну. С особой очевидностью это проявилось летом 2014 г., когда военные успехи ИГИЛ в Ираке и Сирии поставили администрацию Барака Обамы в ещё более щепетильное положение.

В 2012–2015 гг. внутренние ресурсы Дамаска для отражения военного давления изнутри постепенно истощались. Вооружённая оппозиция расширяла зоны своего территориального контроля не только на севере и востоке страны, куда шёл перелив радикальных исламистов из Ирака, но и в центральных густонаселённых районах. Сирийская армия не была готова к тактике боёв в городских условиях и постепенно переходила к оборонительным действиям, сосредоточив усилия на защите дальних подступов к столице, стратегических узлов и важных транспортных коммуникаций.

Вступление в вооружённые действия отрядов ливанской «Хизбаллы» в 2012 г. и наращивание прямой военной помощи со стороны Ирана, в том числе с привлечением шиитских ополчений из Ирака, Афганистана и Пакистана, позволило на время затормозить продвижение к жизненно важным центрам, но обострило межобщинное взаимодействие, придав конфликту особое ожесточение. Иран, установивший тесные отношения с Сирией ещё с середины 1980-х гг., сумел за годы региональных потрясений закрепиться в Ираке и Ливане и создать протяжённую военную инфраструктуру под своим контролем. Сирийская территория рассматривается иранцами как ключевое звено в стратегии национальной безопасности, в основу которой заложено противодействие Саудовской Аравии и её претензиям на лидерство в исламском мире. После того как США при администрации Дональда Трампа вышли в одностороннем порядке из Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) и перешли к антииранской тактике экономического и политического давления, региональная стратегия Ирана подвергается самым серьёзным испытаниям. В условиях большого финансового бремени, растущих экономических трудностей и людских потерь в сирийской войне на поверхность всё чаще всплывают признаки внутреннего недовольства[7]. Возникают вопросы, где пределы региональной безопасности Ирана, каково в ней место Сирии как важного звена в более широких рамках стратегической линии в отношениях с США и Саудовской Аравией.

Позиция Турции, сделавшей ставку на быструю смену режима в Дамаске и приход к власти идеологически близких к правящей партии Реджепа Эрдогана исламистских организаций, пережила в ходе конфликта существенные метаморфозы. Смена акцентов в региональной политике происходила под воздействием осложнений в процессе перехода от парламентской республики к модели жёсткой президентской власти и разочарований в сирийской политике США и Евросоюза, с одной стороны, и осознания преимуществ от налаживания взаимодействия с Россией по Сирии в широких рамках двустороннего сотрудничества — с другой.

Меняющуюся региональную картину во многом определял курд­ский фактор, роль которого во внутренней политике стран «курдского треугольника» (Сирия, Турция, Ирак) всегда была и остаётся значитель­ной. Вскоре после начала военных действий правительство Сирии при­няло решение о свёртывании своего военного присутствия в северо-восточных районах, которые перешли под контроль курдского большинства. Проводимая Эрдоганом война на два фронта — с режимом Асада и курдскими вооружёнными формированиями — не только не принесла успеха, но и привела к наращиванию террористических атак со стороны ИГИЛ уже в самой Турции. Участились трения с американцами, сделавшими ставку на курдов, которые продемонстрировали свою высокую боеспособность в проведении антитеррористических операций против ИГИЛ. В результате сложилась ситуация, когда сирийские курды, впервые получившие возможность сомкнуть свои анклавы в Африне и Кобани, сочли этот исторический момент благоприятным для оформления на северных границах с Турцией автономного ареала (своего рода Западного Курдистана) с претензиями на провозглашение независимости. После разрыва перемирия с Курдской рабочей партией и прекращения легальной деятельности курдской оппозиции внутри Турции курдские отряды самообороны и их политическое крыло в Сирии — партия Национальный Союз — стали рассматриваться турецким руководством как террористическая организация наравне с ИГИЛ.

Курс на военное вмешательство собственными силами с целью очистить пограничную территорию к востоку от Евфрата от курдских отрядов, создать «буферную зону» безопасности на территории Сирии и подготовить условия для возвращения беженцев стали официальным обоснованием для совместных операций турецких вооружённых сил и Сирийской свободной армии на севере Сирии. Россия, поддерживающая партнёрские отношения с Турцией в рамках «астанинской тройки», с пониманием относится к этим озабоченностям, исходя при этом из заверений турецкого руководства о приверженности принципу территориальной целостности Сирии как конечной цели политического процесса.

Роль Саудовской Аравии в сирийском конфликте также претерпела значительные перемены. Бурное развитие событий в регионе и расширение сферы иранского влияния в Ираке, Ливане и Бахрейне укрепили в Эр-Рияде представление о том, что Иран вынашивает планы окружить «шиитским поясом» святыни ислама и дестабилизировать саудовскую монархию. С началом конфликта главные усилия саудовцев стали направляться на создание противовеса Ирану в Сирии путём консолидации идеологически близких к ним исламистских сил. Финансирование этой части вооружённой оппозиции и распространение саудовского влияния на структурирование её политической части сыграли свою роль в эскалации военных действий не в пользу правительственных войск.

По мере того, как в развитии конфликта происходил перелом, баланс выигрышей и неудач складывался не в пользу военно-политических группировок, находящихся под саудовским влиянием. Политика, направленная на подрыв изнутри законного режима в Сирии, вступала в открытое противоречие с затянувшимся вооружённым вмешательством в Йемене под лозунгом восстановления той же «конституционной законности». Война на два фронта становилась всё более обременительной. Закрепление ИГИЛ в Сирии и Ираке дало импульс к расширению террористической активности на юге Аравийского полуострова и в самой Саудовской Аравии. Переход от ставки на скорое падение режима Асада к более реалистическому видению перспектив происходил также на фоне осложнившихся отношений с Соединёнными Штатами. Несмотря на их общую антииранскую направленность, в Саудовской Аравии усиливалось недовольство хаотичной и непредсказуемой политикой администрации Трампа на Ближнем Востоке. Возникли опасения, что США готовятся к уходу из региона, и, соответственно, ощущение неуверенности в получении поддержки в нужный момент, если Иран воспользуется образовавшимся вакуумом.

Параллельно, несмотря на разногласия между Саудовской Аравией и Россией по Сирии, шёл процесс выстраивания отношений между ними на базе более широких совместных интересов в региональной и глобальной политике. На этой основе в ходе регулярных контактов, в том числе на высшем уровне, постепенно достигалось взаимопонимание и по принципиальным подходам к сирийскому урегулированию, таким как искоренение террористической угрозы, скорейшее начало работы Конституционного Комитета, содействие расширению гуманитарных поставок и возвращению беженцев.

Действия России — и это признаётся всеми её оппонентами — внесли коренной перелом в развитие сирийского кризиса. К моменту начала военной кампании в Сирии правительственная армия и различные лояльные ей милицейские формирования вели бои на окраинах столицы, с трудом сдерживали наступление боевиков на южном фронте, и приход к власти «зелёного интернационала» в центре арабского мира был вполне прогнозируем. Именно тогда, летом 2015 г., президент Асад сказал свою известную фразу о необходимости «сохранить полезную Сирию», то есть «алавитский коридор» в западной части страны вдоль побережья от г. Дераа на юге до Латакии на севере, то есть не более 30–35% сирийской территории.

На сегодняшний день сложилась совершенно иная военная реальность. Дамаск вернул контроль над большей частью территории (по различным оценкам 68–70%), вооружённая оппозиция лишена возможности вести активные боевые действия, сохранив некоторые свои анклавы на северо-западе. «Арабский халифат» как квазигосударственное террористическое образование и его военная инфраструктура разгромлены. В то же время на пути перехода к постконфликтному урегулированию предстоит преодолеть множество препятствий, предвиденных и непредвиденных. Примерно одна треть сирийской территории находится под контролем Турции (северный анклав от турецкой провинции Хатай до западного берега реки Евфрат) и «Сирийских демократических сил», получивших специальную подготовку и оснащение от США,в северных и северо-восточных районах вдоль Евфрата. И, наконец, нерешённость проблемы провинции Идлиб на западе, где зона деэскалации захватывает часть провинций Халеб и Хама. Доминирующие позиции там удерживают радикальные исламисты джихадистского толка, сгруппировавшиеся вокруг террористической организации «Хей’ат Тахрир Аш-Шам»[8].

Перипетии международного посредничества: между Женевой и Астаной

За восемь лет конфликта, который был с самого начала интернационализирован, в первую очередь самими арабскими государствами, сменилось три Специальных представителя Генерального Секретаря ООН по Сирии и предпринималось множество попыток найти пути к урегулированию совместными усилиями международного сообщества. Все они не привели к искомому результату, хотя, следует признать, внесли существенный вклад в мировую практику конфликтного урегулирования, дали богатый материал для объективного анализа причин неудач. В плоскость международных дискуссий были поставлены такие вопросы посреднической роли ООН, как: способен ли её специальный посланник, каким бы он ни был искусным переговорщиком, соблюдать беспристрастность, если члены Совета Безопасности (СБ ООН), перед которым он отчитывается, поддерживают разные стороны в конфликте, почему он постоянно обвиняется в пристрастности то одной, то другой из сторон, зависит ли успех миссии посредника от содержания его мандата и, наконец, может ли «жёсткий мандат», каким располагал Верховный представитель Евросоюза в Боснии, быть более эффективным для поддержания необходимого давления на противоборствующие стороны.

В первые месяцы вооружённых столкновений посредническую миссию предприняла ЛАГ, усилия которой не увенчались успехом и были быстро свёрнуты. Режим и оппозиция рассчитывали на скорую победу при поддержке извне, а сирийское руководство имело все основания не доверять Лиге, которая находилась под влиянием Саудовской Аравии и Катара. С февраля 2012 г.начался отсчёт международного посредничества по линии ООН.После того, как СБ ООН оказался неспособным выработать согласованные решения (линия Запада совместно с арабскими государствами Персидского залива на международную легализацию вмешательства встречала решительное вето со стороны России и Китая), Генеральная Ассамблея поручила Генеральному секретарю назначить своего специального представителя по Сирии. Им стал бывший Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан, имевший большой опыт миротворческой деятельности.

План из шести пунктов, разработанный международным посредником, предусматривал меры по прекращению военных действий, развёртывание наблюдательной миссии ООН и переход к межсирийским переговорам при международном содействии[9]. Однако этот простой и в теории правильный план не получил солидарной поддержки в СБ ООН, а его реализация была сорвана самими сирийскими сторонами. Наблюдатели ООН не смогли продолжать свою деятельность в условиях непрекращавшихся военных действий, провокаций с различных сторон и искусственных ограничений на передвижение со стороны сирийских властей. В июне 2012 г. Аннан подал в отставку, не проработав на своём посту и шести месяцев.

Вместе с тем, миссия Аннана подготовила почву для выработки первого консенсусного международного документа, Женевского коммюнике от 30 июня 2012 г., и затем на этой основе — резолюции СБ ООН 2254 (2015 г.), заложивших правовую базу сирийского урегулирования. Ведущую роль в этой работе сыграло деловое взаимодействие России и США, которые, несмотря на имеющиеся разногласия в рамках «Группы действий по Сирии», смогли в то время прийти к согласию в отношении главных принципов международного сопровождения усилий самих сирийцев по выходу из кризиса. Эти документы оставались основой мандата для последующих Специальных представителей Генерального Секретаря — бывшего министра иностранных дел Алжира Лахдара Брахими и Стефана де Мистуры, возглавлявшего ранее миссии ООН в Ираке и Афганистане.

С самого начала посредничества по линии ООН политический процесс столкнулся с трудностями. Принятые меж дународно-правовые документы содержали руководящие принципы урегулирования и «дорожную карту» с указанием ориентиров по времени для каж дого из его этапов (формирование переходного органа с исполнительными полномочиями, разработка проекта новой конституции, проведение свободных выборов под меж дународным контролем). Из всего комплекса причин, предопределивших в конечном счёте тупик переговорного процесса на Женевском треке, наиболее существенными представляются следующие:

• Согласно документам по сирийскому урегулированию, СБ ООН рассматривается как главный и единственный механизм имплементации и инструмент поддержки Спецпредставителя. При возникновении раскола в его рядах политический капитал международного посредничества девальвировался.
• Обострение российско-американских разногласий в трактовке положений Женевского коммюнике и резолюции СБ ООН 2254, относящихся к содержанию переходного периода и очерёдности шагов. Наибольшие столкновения вызывали такие вопросы, как статус и полномочия «переходного управляющего органа», роль и место в этот период президента Асада. Вплоть до последнего времени США и оппозиция ставили его отставку предварительным условием начала прямых межсирийских переговоров. Для такой натянутой интерпретации в текстах основополагающих документов весомых оснований не было.
• Отсутствие поддержки с сирийских сторон, связывающих свои расчёты с военной победой. В сентябре 2016 г. российско-американское взаимодействие было прервано, что осложнило усилия международного посредника по принуждению сирийцев к переговорам. Перерывы между раундами становились всё продолжительней, эскалация насилия продолжалась, а политические вопросы затенялись нараставшим комом гуманитарных проблем.
• Долгие дискуссии на тему, что вначале, а что потом: борьба с терроризмом или договорённости о параметрах переходного периода, то есть раздела власти.
• Разрозненность политической оппозиции, бесконечные внутренние трения и перестановки в её рядах в борьбе за лидерство, неспособность заручиться поддержкой со стороны боевых командиров на местах, между которыми также разгорались конфликты как отражение соперничества Саудовской Аравии, Катара и Турции.
• Отсутствие достаточного внешнего давления на сирийские стороны. Если по мере успехов сирийской армии на поле военных действий после российского вмешательства завышенные требования оппозиции склонялись к умеренности, то Дамаск проявлял всё меньше готовности к уступкам и даже ужесточал свои политические позиции.
• Фрагментация межсирийских и международных переговорных площадок, что снижало значимость Женевского формата.

Следует констатировать, что в ходе интенсивных переговоров в различных форматах и комбинациях участников двум крупным дипломатам международного уровня, наделённым международным мандатом, не удалось добиться эффективного прекращения военных действий, обеспечить беспрепятственную доставку гуманитарной помощи и вывести правительство Сирии и оппозицию на прямые переговоры. В то же время во многом благодаря их усилиям вялый политический процесс в Женеве поддерживался на плаву и постепенно вырисовывались его слабые места. С начала 2017 г. стало понятно, что для выхода из затянувшегося политического тупика требуется стабилизация военной обстановки. Акцент с российской стороны был сделан на взаимодействии с Турцией, которая расширила к тому времени сферу своего влияния на различные организации сирийских боевиков и, со своей стороны, проявляла желание сотрудничать с Россией в Сирии. С подключением Ирана, также заинтересованного в деэскалации военных действий, образовался такой переговорный механизм, как Астанинский формат (по названию столицы Казахстана, где проходили первые встречи).

Работа в этом формате, в которой принимал участие и Стефан де Мистура, имела свои особенности и преимущества. Представители сирийского правительства впервые сели за стол переговоров с командирами отрядов вооружённой оппозиции, теми самыми, которые назывались в Дамаске террористами. Россия, Турция и Иран, действуя скоординировано и на параллельных курсах, выступали гарантами выполнения достигнутых договорённостей. Турция обеспечивала «кооперабельное поведение» тех отрядов, на которые она имеет влияние, а Россия старалась добиться того же от Дамаска. Иран в этой сложной схеме должен был сдерживать неконтролируемые действия «Хизбаллы» и отрядов шиитского ополчения. Важным итогом регулярных встреч под эгидой «астанинской тройки» были соглашения о четырёх зонах деэскалации, которые позволили на время снять накал по линиям военных действий, активизировать работу по достижению перемирия на местах. Оппозиция придавала большое значение решению вопросов, связанных с мерами доверия (освобождение заключённых, обмен пленными), разблокированием ряда населённых пунктов и оказанием гуманитарной помощи районам, находившимся в бедственном положении.

Повестка дня межсирийских переговоров в Астане по мере их продолжения стала расширяться. Это вызывало негативную реакцию США и ведущих стран Евросоюза, по заявлениям которых Астанинский формат заходит на политическое поле, отведённое по резолюции СБ ООН 2254 Женеве при посредничестве Спецпредставителя Генерального секретаря ООН. Вопрос о том, как соотносятся между собой оба этих формата, долгое время отягощал отношения с западными партнёрами, которые высказывали недоверие к миротворческим усилиям Москвы, подозревая её в попытках «обойти» ключевые положения ооновских документов и девальвировать роль миссии ООН в сирийском урегулировании. С российской стороны при этом не раз давались разъяснения, что переговоры в Астане и встречи в верхах между Россией, Турцией и Ираном нацелены на «поиск компромиссных решений» с целью «помочь Женевскому процессу», что политико-дипломатическому решению сирийского кризиса на международно-правовой основе нет альтернативы.

В то же время новые реалии в военном противостоянии и изменение в соотношении сил между режимом и оппозицией потребовали внесения определённых корректировок в порядок и очерёдность действий по выполнению ключевых положений резолюции СБ ООН 2254. Сирийское руководство, сотрудничая со Спецпредставителем ООН, отказывалось обсуждать по существу вопрос о создании «переходного управляющего органа», способного «в полном объёме осуществлять полномочия исполнительной власти», как об этом записано в Женевском коммюнике. Вместо этого выдвигались различные варианты проведения в Дамаске широкого диалога с целью формирования правительства национального единства — для оппозиции совершенно неприемлемые.

Отсюда возникла идея начать предметный межсирийский диалог с обсуждения проекта новой конституции, принятие которой включено одним из центральных пунктов в «дорожную карту» политического процесса. С конца 2017 г. фокус работы Спецпредставителя с сирийскими сторонами при содействии России, Турции и Ирана, проводивших регулярные встречи на высшем уровне, переместился на формирование состава Конституционного комитета. Значительный вклад в эти усилия внёс Конгресс сирийского национального диалога в Сочи (январь 2018 г.), который принял принципиальное решение о начале конкретной работы по линии ООН над подготовкой проекта конституции.

Усилия Стефана де Мистуры в этом направлении, продолжавшиеся вплоть до его отставки в декабре 2018 г., со всей очевидностью показали, насколько велика пропасть взаимного недоверия между всеми сторонами, имеющими рычаги политического влияния, и как трудно найти точки совпадения интересов. Россия, со своей стороны, стремилась выстроить широкое поле согласия на «сбалансированной и инклюзивной основе» вокруг кандидатур в состав «третьего списка», представляющего гражданское общество и независимых экспертов (состав членов Комитета от правительства и оппозиции был в конце концов представлен). Однако её ведущая роль на этом направлении встречала ревностное отношение со стороны западных партнёров. В то же время формирование окончательного состава Конституци­онного Комитета осложнялось позицией Дамаска, который рассматривает подготовку конституции как «чисто суверенное дело» сирийского народа без «какого-либо иностранного вмешательства», тем самым в определённой степени дезавуируя ооновский трек.

Вместе с тем к началу 2019 г. сложилась обстановка, в целом благоприятствующая постепенному переходу от военной фазы к политическому процессу. Наметился своего рода консенсус вокруг того, что в новой обстановке парадигма переговорного трека «Женева-2» по схеме «платформа режима» versus «платформа оппозиции» себя изжила и дальнейшее продвижение по этому пути становится малоперспективным[10]. Новые военные реалии признаются Соединёнными Штатами и европейскими партнёрами России, которые в настоящее время не заостряют вопрос о смене режима, делают акцент на скорейшем проведении конституционной реформы и последующем проведении свободных выборов под эгидой ООН в соответствии с резолюцией СБ ООН 2254. Весь вопрос в том, как привести к единому знаменателю все составные части политического процесса и возможно ли это в принципе в условиях нарастающего конфликта между Россией и Западом.

Основные компоненты сирийского урегулирования

К числу базовых элементов, без которых возвращение Сирии к миру и национальному примирению не представляется возможным, следует отнести такие направления, как реформа конституционно-государственного устройства, экономическая реконструкция и налаживание срочной гуманитарной помощи, в чём нуждается более половины населения, возвращение беженцев, реорганизация армии и силовых структур, проведение выборов под надзором со стороны ООН и многое другое. Соединение всех этих элементов в одном стабилизационном пакете — важная, хотя и трудновыполнимая задача, требующая усилий многосторонней дипломатии при достижении минимального уровня международного взаимопонимания.

Государственно-политическое устройство послевоенной Сирии и его конституционная легитимация — один из ключевых вопросов, вокруг которого сталкиваются интересы внешних сил и концентрируются межсирийские разногласия. Определение графика и процедуры разработки проекта новой конституции записано в резолюции СБ ООН 2254 как одно из центральных положений в ходе перехода к «инклюзивному правлению на внеконфессиональной основе». При всех разночтениях, касающихся последовательности шагов в переходный период, в международном сообществе постепенно вырисовывается более или менее общее понимание — отправным пунктом должно быть начало конституционного процесса, ведомого, как предусмотрено резолюцией, самими сирийцами.

Среди сирийских юристов и политологов обозначилось два подхода — принятие новой конституции либо внесение поправок в ныне действующий закон 2012 г. Официальный Дамаск подвергает сомнению саму необходимость принятия новой конституции, полагая, что он способен решить все эти вопросы самостоятельно, без существенных уступок. Сирийская оппозиция, раздираемая разногласиями по многим другим вопросам, выступала в принципе за разработку и принятие новой конституции. Однако в последнее время многие её реалистически мыслящие представители выражают согласие взять за основу конституцию 2012 г., но при условии внесения в неё существенных поправок[11]. Их смысл, по существу, означает переход от жёстко президентской к президентско-парламентской форме правления с децентрализацией административно-государственного устройства, но при сохранении унитарного характера государства и закреплении в конституции необходимых гарантий его территориальной целостности. Любые формы федерации рассматриваются как расчленение Сирии и категорически отклоняются как режимом, так и большинством оппозиции. Это немногое, что их объединяет.

Одобренная на референдуме в условиях нараставшего гражданского конфликта конституция 2012 г., по мнению оппозиционеров, не может считаться продуктом национального консенсуса. Конституционная комиссия была образована прямым декретом президента, то есть путём назначения. Проект конституции не прошёл стадию публичного общественного обсуждения, что в условиях вооружённых столкновений, принимавших всё более масштабный характер, вряд ли было практически возможным. Возражения, по существу, сводятся к отсутствию недвусмысленной записи в конституции, указывающей на разделение властей, к требованиям ввести ограничения на полномочия института президентской власти (в этой части конституция претерпела незначительные изменения), расширить права местных органов власти и этнических меньшинств в сторону децентрализации, обеспечить независи­мость судебной власти[12].

Формирование Конституционного комитета, столкнувшееся с серьёзными трудностями, показало, что выработка поправок в текст действующей конституции займёт немало времени. Особое место занимает тема территориально-административного устройства страны, если учесть роль курдского фактора.

За время военных действий курдам при поддержке американцев, сделавших на них ставку в борьбе с ИГИЛ, удалось создать сильную военную структуру и сформировать в северных и восточных районах Сирии систему местных органов власти, неподконтрольных Дамаску. Неопределённость с сохранением военного присутствия США в Сирии и непредсказуемость Вашингтона в качестве союзника поставили курдов перед необходимостью сделать выбор между отражением военной угрозы со стороны Турции или достижением договорённостей с Дамаском. Курдское руководство стремится сохранить автономный статус своих кантонов, где они имеют позиции де-факто, и не допустить расформирования подразделений «Сирийских демократических сил», которые могли бы взять на себя ответственность за обеспечение безопасности территорий к востоку от Евфрата.

Позиция правительства Сирии в отношении предоставления курдам особого административного статуса существенно не изменилась. Согласно заявлению министра по вопросам национального примирения Сирии Али Хейдара, ни одна из сирийских провинций не может иметь «преференции, отличающие её от других провинций или этнических групп»[13]. Переговоры на этот счёт продолжаются, и речь может идти о различных форматах децентрализации, в том числе — о децентрализации на уровне местных сообществ или о создании некой ассиметричной территориально-административной структуры. Подходящей основой для обсуждений всего комплекса этих вопросов мог бы стать приемлемый для оппозиции действующий Закон №107 о местном самоуправлении.

Другой насущный вопрос урегулирования сирийского конфликта — это восстановление экономики. Из всех конфликтных очагов в регионе Сирия понесла наибольшие потери в виде материальных разрушений, людских жертв и снижения качества человеческого капитала. За годы войны ВВП республики сократился более чем вдвое, в то время как по предвоенному экономическому плану он должен был вырасти на 40%. Бюджетный дефицит увеличился более чем в 16 раз. Общий ущерб от военных действий оценивается ООН суммой в $250 млрд, в то время как сирийское правительство говорит о $400 млрд, необходимых только для восстановления инфраструктуры. Нужды в гуманитарной помощи, по подсчётам экспертов, также составляют внушительную сумму— $20 млрд. От недоедания страдают более 70% семей, жизнь 80% сирийцев опустилась ниже черты бедности, а её продолжительность сократилась на 20 лет.

В этих условиях Сирия не может восстановиться без привлечения внешней помощи. Финансовый ущерб и разрушения достигли таких масштабов, которые делают задачу реконструкции её экономики неподъёмной ни для самой Сирии, ни для какого-либо одного государства или даже группы государств. Исходя из понимания важности экономической и гуманитарной составляющих в процессе урегулирования, Россия обратилась к США, ЕС и другим потенциальным донорам с предложением объединить усилия в мобилизации ресурсов на восстановление экономики и в возвращении беженцев.

Однако при всём осознании масштабов материального ущерба и гуманитарной катастрофы, самой крупной со времени Второй мировой войны, согласованная линия на международном уровне, в том числе в системе ООН, по-прежнему отсутствует. США и страны Евросоюза отказываются направлять финансирование на цели реконструкции районов Сирии, находящихся под контролем сирийского правительства (а это более 70% наиболее населённой территории с наиболее разрушенной инфраструктурой). В качестве условия выдвигается трансформация Сирии в соответствии с «заслуживающим доверия» политическим процессом. При этом в первую очередь имеется в виду разработка и принятие новой сирийской конституции и проведение «свободных и справедливых выборов», организованных «под надзором со стороны ООН».

Политическую обусловленность помощи на цели реконструкции Запад рассчитывает использовать как инструмент давления на Дамаск и его союзников. Отказ сотрудничать напрямую с сирийским правительством кроме политических соображений аргументируется необходимостью проведения реформ государственного управления, изменения законодательства в сфере собственности и инвестиций. В условиях действующей в стране «военной экономики» поступление международной экономической помощи через официальные каналы, по мнению западных экспертов, неизбежно будет вести к закреплению позиций обслуживающих интересы режима коррумпированных бизнесменов и структур, различных аффилированных с ним милиций, удерживающих власть на местах[14]. Положение осложняется ещё и тем, что руководство Сирии, со своей стороны, также политизирует вопросы экономической реконструкции, декларируя неготовность получать помощь от «пособников терроризма». Расчёт при этом делается на то, что подходы ряда стран Евросоюза могут и измениться в случае, если Дамаск проявит достаточную твёрдость. Показательны в этом отношении заявления президента Асада о том, что «сирийцы способны самостоятельно восстановить свою страну» и «помощь стран Запада в этом им не понадобится»[15]. Среди европейских стран в последнее время действительно наметились расхождения в позициях между теми, кто решительно против сотрудничества с «режимом, не подлежащим реформированию», и теми, кто придерживается примиренческого подхода в расчёте на скорую стабилизацию или участие компаний своих государств в выгодных проектах[16].

Сегодня очевидно, что выработка согласованного проекта экономической реабилитации Сирии является задачей всего международного сообщества с учётом того, что тяжёлые политические и гуманитарные последствия конфликта вышли далеко за пределы ближневосточного региона. Здесь могла бы быть найдена та точка совпадения интересов, которая позволила бы увязать многосторонние действия на политическом треке в один стабилизационный пакет.

С реконструкцией Сирии неразрывно связана проблема возвращения беженцев. Сирийские беженцы составляют на сегодня не менее одной трети перемещённых лиц во всём мире. В результате конфликта, по данным ООН, лишилось мест постоянного проживания около половины довоенного населения Сирии (5,6 млн беженцев и 6,6 млн внутренне перемещённых лиц). Наибольшее количество беженцев сосредоточено в Турции (3,5 млн), Ливане (1 млн) и в Иордании (650 тыс.)[17]. Эта проблема продолжает оказывать депрессивное воздействие на экономику соседних стран, создаёт для них серьёзные внутриполитические и социальные трудности. Для Ливана, где сирийцы составляют 20% населения, беженцы, по выражению премьер-министра Саада Харири, превратились в «бомбу замедленного действия». Рост реального ВВП Иордании в течение последних трёх лет сокращается, а показатель дохода на душу населения с 2012 г. находится на нуле[18].

Правительство Сирии должно быть заинтересовано в создании благоприятных условий для возвращения беженцев по целому ряду очевидных причин. Это и восстановление доверия, и привлечение в экономику среднего предпринимательского класса, и нормализация отношений с Западом, и, что немаловажно, проведение выборов (президентские выборы предстоят в 2021 г.),которые были бы признаны как легитимные. По призыву России и во многом благодаря её инициативам в середине 2018 г. начался процесс возвращения беженцев, в основном из Ливана и Иордании, а также из Турции в районы, не контролируемые правительством Сирии. Началу полномасштабного возвращения препятствует целый ряд обстоятельств. В первую очередь, это позиция США и стран-членов ЕС, которые считают, что внутренние условия для добровольного и безопасного возвращения пока не созданы. Такой же позиции придерживается Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев. В контактах с правительством Сирии его представители добиваются более широкого присутствия в Сирии для оказания помощи беженцам на местах и повышения степени доверия[19]. Объективно говоря, сложная военно-политическая обстановка, сохраняющаяся неопределённость с перспективами политического процесса не создают достаточных условий для скорого возвращения беженцев, а с течением времени такая вероятность, как показывает, например, боснийский опыт, будет сокращаться. Согласно исследованию Фонда Карнеги, «несмотря на желание большинства беженцев вернуться домой, маловероятно, что они смогут сделать это в ближайшее время, даже в том случае, если прекратятся военные действия»[20].

Для создания внутренней среды, которая стимулировала бы начало широкомасштабного процесса возвращения, требуется, по международной практике в других конфликтных зонах, соблюдение целого ряда предварительных условий. Среди них решение таких вопросов, как обеспечение безопасности, правовые гарантии прав собственности, возможность возвращения к прежним местам проживания, амнистия уклонистов от призыва в армию, наличие рабочих мест и социальных услуг, восстановление системы здравоохранения и образования. То есть многое здесь зависит от самого правительства Сирии — насколько оно способно решать такие масштабные задачи и имеется ли для этого соответствующая политическая воля.

Между тем представители оппозиции, склонной договариваться с правительством, и западные источники отмечают непоследовательность и противоречивость действий официального Дамаска на этом направлении постконфликтной реконструкции Сирии. Большое недоумение вызвал принятый 2 апреля 2018 г. Закон №10 о недвижимости[21]. Новый закон даёт правительству Сирии возможность изымать недвижимость и пускать её под городскую застройку (редевелопмент) без соблюдения надлежащих процедур и выплаты компенсации владельцам. Жителям Сирии независимо от мест их фактического проживания предписывалось в течение 30 дней предоставить документы о собственности, что для беженцев представлялось практически нереальным. По многим оценкам, продвигаемый властями закон направлен против противников режима с целью создать условия для заселения районов новых застроек в крупных городах «лоялистами». Хотя впоследствии давались успокаивающие пояснения и вносились поправки в правоприменение, сам факт принятия этого Закона не способствовал восстановлению доверия и имел отрицательный резонанс.

Выполнение других условий, способствующих возвращению, потребует проведения реальных социально-экономических реформ, реорганизации множества спецслужб и армии, реинтеграции комбатантов в мирную жизнь, перестройки правовой системы и, что самое главное, — изменения самого менталитета от мышления категориями «победитель получает всё» на логику подлинного национального примирения по принципу «ни победителей, ни побеждённых». Такие перемены займут, разумеется, довольно продолжительное время с учётом сопротивления со стороны тех сил внутри режима, которые не заинтересованы в коренных реформах, и со стороны радикальных исламистов, не готовых к компромиссам.

Таким образом, реально складывающаяся обстановка подсказывает необходимость выстраивать целостный подход, подразумевающий движение одновременно по трём направлениям — конституционно-политическое устройство, экономическая реконструкция и возвращение беженцев. На определённом этапе первое звено в этой цепочке может и должно быть приоритетным.

Перспективы послевоенной Сирии: интересы России

За годы военных усилий Россия, в том числе её военная дипломатия, достигла многого из тех стратегических целей, которые ставились перед си­рийской операцией:

• поставлен предел насильственной смене режима в Сирии;
• предотвращён приход к власти радикальных исламистов с даль­нейшей дестабилизацией всего региона и переливом воинствую­щего исламизма на территорию России;
• ИГИЛ как террористическое территориальное образование и его военная инфраструктура разгромлены, и хотя совместную анти­террористическую коалицию, к чему призывала Россия, создать не получилось, Россия и США действовали в борьбе с ИГИЛ, пусть и раздельно, но всё же на параллельных курсах;
• под контроль правительства Сирии возвращено более двух третей сирийской территории;
• закреплены позиции России в восточной части Средиземноморья, исторически важные для российского флота;
• подтверждён статус России как мировой державы.

Возникает вопрос: что дальше? Какая должна быть последовательность действий в сочетании военных усилий и политической дипломатии?

Военно-политическая обстановка «на земле» ограничивает возможности Дамаска принимать самостоятельные решения о дальнейшем продвижении правительственных войск. Освобождение Идлиба, северных и восточных территорий силовым путём помимо трудностей военного и гуманитарного порядка сопряжено с достижением политических договорённостей и каких-то сложных компромиссных решений в более широком формате — не только между Россией, Турцией и Ираном. На этом этапе от России требуется проявить искусство дипломатического маневрирования, чтобы сохранить взаимопонимание со своими партнёрами по Астанинскому процессу и в то же время не оттолкнуть от себя Израиль. Совместить законные опасения Ирана и Израиля в сфере безопасности и не допустить столкновения между ними будет непростой задачей.

Нельзя сбрасывать со счетов и возможность налаживания рабочих отношений с США по постконфликтному урегулированию в Сирии, то есть за пределами военных каналов связи, которые, по оценкам обеих сторон, функционируют успешно. Несмотря на заявления Трампа, США отнюдь не намерены сворачивать своё военное присутствие. Будет ли сокращение и, если будет, то насколько, в данном случае не имеет значения, поскольку спецназ на востоке Сирии, как это уже показывали американцы, находится под постоянной защитой ВВС США. Сохранение ограниченного контингента в Сирии, по мнению большинства в американском военно-политическом истэблишменте, рассматривается как способ «держать флаг» в ходе многосторонних переговоров по Сирии и одновременно контролировать линии военных коммуникаций Ирана между Ираком, Иорданией и Ливаном.

Новый расклад сил в конфликте ознаменовал как бы завершение его военной фазы и создал предпосылки для продвижения на политическом треке. Вопрос в том, что понимать под политическим решением — урегулирование на долговременной основе или его имитация путём поверхностных изменений. Уже сейчас заметно, что рисуется картина одержанной победы. Это особенно проявляется в триумфаторских настроениях Дамаска. Военное решение, о невозможности которого твердили все участники конфликта, мол, уже состоялось, и дальнейший политический процесс должен теперь проходить под диктовку победителей. Тактика сирийского руководства, как её наметил президент Сирии Башар Асад, состоит в том, чтобы добиваться примирения, а если это окажется недейственным, то использовать военную силу для освобождения всей страны, в том числе и от «американской оккупации»[22].

Такой подход таит в себе немалые опасности. Как показывает мировой опыт гражданских войн, полная победа одной из сторон отнюдь не гарантирует наступление мира, если проблемы, изначально ставшие источником конфликта, остаются нерешёнными и сохраняется недружественное для победителей внешнее окружение.

Запад фактически признаёт,что России принадлежит «ключевая роль», но в то же время ставит препятствия, добиваясь от неё оказания давления на Дамаск, который всегда был для Москвы нужным, но трудным партнёром. Тем самым на Дамаск и его «союзников» в определённой степени возлагается ответственность за конечный результат. Если получится найти точки соприкосновения с Россией на почве совместного видения послевоенной Сирии, то США и Европа будут готовы к взаимодействию, если нет— то любой из действующих игроков на сирийском направлении имеет возможности дестабилизировать обстановку, сыграв роль спойлера.

В интересах России вести дело к урегулированию на устойчивой основе, исходя из того понимания, что политическое устройство Сирии не может оставаться таким, каким оно было до войны. Новая военная реальность должна закрепиться построением такой властной конструкции, которая опиралась бы на действительно инклюзивную базу, представляющую широкий спектр национально-патриотических сил, в том числе политические интересы суннитского большинства. В противном случае плоды военного успеха со временем могут быть упущены.

Важное значение для достижения долговременного урегулирования имеет также восстановление отношений Сирии не только с её ближайшим окружением — здесь наметились некоторые сдвиги, — но и с внешним миром. В интересах России добиваться такого урегулирования, которое было бы итогом международного согласия. Составной частью такого согласия должно быть признание легитимности реформированного сирийского режима и военного присутствия России в Сирии на долгосрочной основе. В том случае, если Россия более открыто и понятно обозначит свои стратегические интересы в Сирии и готовность к многосторонним компромиссам, у неё имеется достаточно возможностей и военно-политического влияния для обеспечения своих интересов неконфронтационным путём. Растопить лёд взаимной вражды и ненависти после стольких жертв и гуманитарных катастроф можно только путём долгих, терпеливых и, главное, непрерывных многосторонних усилий в различных комбинациях.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers

Сирия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 27 августа 2019 > № 3138497 Александр Аксененок

Закат демократии

Как свобода сдает позиции в мире

Лэрри Дэймонд – профессор социологии и политических наук в Стэнфордском университете, ведущий научный сотрудник Гуверовского института.

Резюме На протяжении трех десятилетий, начиная с середины 1970-х гг., мир переживал поразительную экспансию демократии – так называемую третью волну, когда по всему миру авторитарные режимы падали или реформировались.

На протяжении трех десятилетий, начиная с середины 1970-х гг., мир переживал поразительную экспансию демократии – так называемую третью волну, когда по всему миру авторитарные режимы падали или реформировались. К 1993 г. большинство государств с населением более миллиона человек стали демократиями. Уровень свободы, по шкале Freedom House, также неуклонно рос. С 1991 по 2005 г. больше стран обретали свободу, нежели утрачивали ее.

Однако примерно в 2006 г. победная поступь остановилась. Каждый год, начиная с 2007-го, количество стран, где степень свободы снижалась, существенно превышало число стран, которые становились более свободными. Таким образом, мы увидели обращение вспять тенденции, начавшейся после холодной войны. Власть закона терпит одно суровое поражение за другим, особенно в Африке и бывших коммунистических странах; гражданские свободы и избирательное право тоже деградируют. Проблема усугубляется тем, что демократия сворачивается и в крупных стратегических важных странах. Например, российский президент Владимир Путин давно уже использует вручаемые ему на выборах власть и полномочия для уничтожения демократии в России. В последние годы на тот же путь встал и турецкий президент Реджеп Тайип Эрдоган.

В некоторых странах главными проводниками уничтожения демократии стали избранные главы исполнительной власти, в других — военные. Генералы взяли под контроль правительство Египта в 2013 г., а в Таиланде – в 2014 г., они удерживают власть де-факто в Мьянме и Пакистане. В африканских государствах наметилась тенденция прихода к власти выборным путем авторитарных правителей, таких как президенты Кении Ухуру Кеньята и Танзании Джон Магуфули. Чтобы удерживать власть, они манипулируют выборами, подрывают независимые государственные институты, преследуют критиков и политических оппонентов. Большую озабоченность вызывает волна нелиберального популизма, захлестнувшая как развитые, так и развивающиеся государства – часто она служит реакцией на приток иммигрантов и растущее культурное многообразие. Предвестником тенденции стал венгерский премьер-министр Виктор Орбан, который председательствовал на первых похоронах демократии в еврозоне. Аналогичные тренды наблюдаются в Бразилии, на Филиппинах и в Польше.

Нелиберальные, ксенофобские партии укрепили позиции в таких устоявшихся либеральных европейских демократиях как Дания, Германия, Нидерланды и Швеция; одна из таких партий сделала серьезную заявку на президентство во Франции, другая вошла в правящую коалицию Италии. В США глава Белого дома – нелиберальный популист. Есть проблески надежды в таких странах, как Эфиопия, Малайзия и Нигерия, и демократия пока невероятным образом сохраняется в Тунисе и на Украине. Но общая тенденция не может не тревожить. Прошло 12 лет после того, как демократия впала в спячку, и пока нет признаков ее пробуждения; напротив, сон все глубже. Четверть века назад казалось, что распространение демократии гарантированно, и главная цель внешней политики США ускорить ее наступление – это было так называемое «распространение демократии» в 1990-х гг. и «продвижение демократии» в первом десятилетии этого века. Что пошло не так? Если сказать коротко, демократия потеряла своего ведущего пропагандиста.

Катастрофическое вмешательство на Ближнем Востоке остудило пыл американцев в смысле продвижения демократии по миру: сочетание опасений по поводу кризиса народовластия в собственной стране и экономический спад побудили обратить взоры на внутренние проблемы. Сегодня Соединенные Штаты еще быстрее сдают позиции мирового лидерства, освобождая место авторитарным странам, таким как Китай, который превращается в сверхдержаву, и Россия, возрождающая военную мощь и геополитические амбиции. Сворачивание демократии удастся обратить вспять, только если США снова возьмутся за ее продвижение в мире. Для этого им придется гораздо энергичнее конкурировать с Китаем и Россией, дабы распространять демократические идеалы и ценности и противодействовать авторитарным государствам. Но это станет возможно лишь после того, как Соединенные Штаты восстановят позиции демократии в собственной стране.

Американцы заняты своими проблемами

Временное замедление темпов демократизации в мире было неизбежным. В конце третьей волны демократия распространилась во многих странах Африки, Азии и Восточной Европы, где отсутствовали классические благоприятные условия для закрепления свободы: развитая экономика, высокий уровень образованности населения, многочисленный средний класс, развитое предпринимательство.

В 37 странах, где опрос проводился в 2017 г., средний процент респондентов, благожелательно отзывавшихся о Соединенных Штатах, снизился до 49%, тогда как в конце президентского срока Обамы позитивно были настроены 64 процента. Америке будет трудно продвигать демократию за рубежом, когда другие страны, да и многие граждане США, утрачивают веру в американскую модель. Отход Вашингтона от мирового лидерства подпитывает скептические настроения, создавая эффект домино.

Обещание Джорджа Буша-младшего поддержать людей, выступающих за свободу в других странах Ближнего Востока, отдавало фальшью. Например, в Египте администрация Буша ничего не предприняла, когда ее союзник – президент Египта Хосни Мубарак – усилил политические репрессии во время выборов 2005 г., итоги которых вызвали большие сомнения, и сразу после этих выборов. В январе 2006 г. палестинская администрация провела демократические выборы, отчасти реагируя на давление со стороны США, итогом которых стала неожиданная победа воинственной группировки «Хамас». А затем, уже в годы президентства Барака Обамы, так называемая «Арабская весна» пришла и прошла, оставив после себя лишь одну новую демократию в Тунисе и целую вереницу карательных мер и репрессий со стороны правящих режимов в остальных странах Ближнего Востока, вследствие чего ростки демократии в них были уничтожены на корню. Американцы, наблюдавшие за этими неутешительными итогами, полностью утратили всякое желание насаждать демократию в других регионах мира.

В сентябре 2001 г. 29% опрошенных американцев были согласны с тем, что продвижение демократии должно быть главным внешнеполитическим приоритетом, согласно опросу Центра исследования общественного мнения (Pew Research Center). Это число снизилось до 18% в 2013 г. и до 17% в 2018 году. Согласно опросу общественного мнения, проведенному в 2018 г. Freedom House, Институтом Джорджа Буша и Центром Пенна Байдена, семь из десяти американцев по-прежнему благожелательно относились к усилиям США по продвижению демократии и защите прав человека в мире. Однако большинство также весьма настороженно относилось к внешним интервенциям, которые могут истощить финансовые ресурсы, как это произошло во Вьетнаме и Ираке. Что еще важнее, американцы выражали озабоченность печальным состоянием демократии в самих Соединенных Штатах – две трети опрошенных высказали мнение, что демократия «теряет позиции». Люди также не скрывали обеспокоенность проблемами в американском обществе – больше всего их волновали слишком большие деньги в политике, расизм и транспортный коллапс. Половина опрошенных людей заявили, что, по их мнению, США грозит «реальная опасность стать недемократической, авторитарной страной».

Пессимизм по поводу состояния американской демократии усугублялся болезнями экономики. Американцы были потрясены финансовым кризисом 2008 г., который чуть не вверг весь мир в депрессию. Экономическое неравенство, которое в Америке уже хуже, чем в других развитых демократиях, продолжает углубляться. По американской мечте также нанесен серьезный удар: лишь половина детей, родившихся в 1980-е гг., зарабатывает больше, чем их родители в том же возрасте. В то же время, когда американцам, родившимся в 1940-е гг., было 30 лет, примерно 92% зарабатывали больше, чем их родители в том же возрасте. Граждане утрачивают веру в свое будущее, в будущее своей страны и в способность своих политических лидеров как-то изменить неблагоприятную динамику. Преобладает ощущение, что Соединенные Штаты переживают упадок, притом это мнение разделяют не только американцы. После инаугурации президента Дональда Трампа позиции и престиж США в мире сильно пошатнулись. В 37 странах, где опрос проводился в 2017 г., средний процент респондентов, благожелательно отзывавшихся о Соединенных Штатах, снизился до 49%, тогда как в конце президентского срока Обамы позитивно были настроены 64 процента. Америке будет трудно продвигать демократию за рубежом, когда другие страны, да и многие граждане США, утрачивают веру в американскую модель. Отход Вашингтона от мирового лидерства подпитывает скептические настроения, создавая эффект домино.

Отказ от лидерства

Продвижение демократии в мире никогда не было легким делом. Президенты США от Джона Кеннеди до Рональда Рейгана и Обамы изо всех сил пытались найти правильный баланс между возвышенными целями пропаганды демократии, прав человека и более жесткими требованиями к управлению мировым сообществом. При случае все они делали выбор в пользу не просто прагматичных, а теплых отношений с автократами ради доступа к рынкам, защиты союзников, борьбы с терроризмом и сдерживания распространения оружия массового уничтожения.

Президенты часто поддерживали силы, выступавшие за свободу, исходя из конъюнктурных соображений. Обама не предпринимал попыток свержения Мубарака, однако, когда египетский народ восстал, он решил поддержать восстание. Рейган не мог предвидеть, что ему придется бросить верных союзников США на Филиппинах и в Южной Корее; но происходившие события не оставили ему выбора. Джордж Буш-старший, наверное, не мог вообразить, что предсказание Рейгана о гибели советского коммунизма сбудется так быстро. Когда это случилось, он расширил границы демократического мира и предложил программы помощи в государственном управлении, чтобы поддержать и закрепить стремительные изменения.

По мере того, как риторический и символический акцент Белого дома на свободе и демократии неуклонно ослабевал в течение четырех десятилетий, миссию помощи и поддержки демократии в мире взяли на себя некоммерческие и неправительственные агентства. Речь идет о таких организациях как Национальный фонд поддержки демократии, Агентство международного развития США, а также Бюро по вопросам демократии, прав человека и труда при Госдепартаменте, которые взяли на себя многотрудную миссию помощи и поддержки демократии в мире. На программы содействия демократии за рубежом Соединенные Штаты ежегодно выделяют 2 млрд долларов в течение последнего десятилетия. Большие деньги, но лишь менее одной десятой процента от общего федерального бюджета.

Хотя правительству следует расходовать больше на эти усилия, главная проблема не в выделяемых средствах, а в несоответствии похвальных усилий США по содействию демократии заявлениям американских дипломатов, программе визитов официальных лиц и потокам финансовой помощи, которые зачастую посылают противоположные сигналы. Не прошло и года после того, как Джордж Буш-младший пообещал в речи по случаю вступления в должность «покончить с тиранией», как он приветствовал в Белом доме коррумпированного, автократического президента Азербайджана Ильхама Алиева, не произнеся публично ни слова критики по поводу характера его власти. Во время визита в Эфиопию в 2015 г. Обама дважды назвал правительство этой страны «демократически избранным», хотя правящая коалиция провела незадолго до этого фиктивные выборы.

Трудно не попасть в ловушку восхваления дружественных Америке автократов при одновременном игнорировании их злодеяний, и все прежние президенты время от времени в ней оказывались. Но большинство, по крайней мере, пытались найти баланс, оказывая давление, когда чувствовали, что это можно сделать, и формулируя общий принцип поддержки свободы в мире. Однако все изменилось после избрания Трампа, который даже не делает вид, что поддерживает свободу. Вместо этого Трамп тепло относится к таким диктаторам как Путин, лидер Северной Кореи Ким Чен Ым и кронпринц Саудовской Аравии Мохаммед бен-Салман (МБС), в то же время не скрывая презрительного отношения к европейским демократическим союзникам. Неуважение Трампа к демократическим нормам способствует усугубляющемуся и очень опасному ощущению вседозволенности среди диктаторов всего мира. Достаточно посмотреть на президента Уганды Йовери Мусевени.

В начале октября 2017 г. я получил расстроившее меня письмо от Николаса Опийо, одного из ведущих угандийских юристов в области защиты прав человека. В конце сентября того же года солдаты зашли в парламент и избили парламентариев, сопротивлявшихся принятию крайне непопулярной поправки к Конституции, позволявшей Мусевени, который уже находился у власти более 30 лет, править страной пожизненно. «Мне представляется, что весь регион переживает тяжелую рецессию демократии отчасти из-за красноречивого молчания западных союзников, – писал Опийо. – В прошлом государство не решалось действовать настолько жестоко, поскольку правителям было хотя бы немного стыдно. Теперь они потеряли всякий стыд».

Автократы всего мира улавливают те же сигналы, что и Мусевени: Соединенные Штаты больше не следят за ними, и они могут творить все, что захотят, если только прямо не посягают на интересы США. Президент Филиппин Родриго Дутерте, конечно, четко уловил сигнал, отстранив от должности председателя Верховного суда, арестовав своего главного противника в Сенате, начав запугивать журналистов и других критиков его мнимой войны с наркотиками, в ходе которой репрессиям подверглись как политические оппоненты, так и невинные люди. Освободившись от давления со стороны Вашингтона, президент Египта Абдель Фаттах аль-Сиси начал широкую кампанию зверского подавления всех форм оппозиции и диссидентства в стране, которая стала более репрессивной, чем при 29-летнем правлении Мубарака. А МБС фактически сошло с рук убийство: после того, как появились доказательства, что он приказал жестоко убить и расчленить тело журналиста Джамаля Хашогги в стамбульском консульстве Саудовской Аравии в октябре 2018 г., в отношении него не было введено никаких санкций.

Растущая самонадеянность крупных авторитарных государств также отбрасывает демократию назад. За последнее десятилетие Россия спасла режим президента Башара Асада в Сирии, захватила и аннексировала Крымский полуостров и дестабилизировала Восточную Украину. Тем временем Китай инвестирует колоссальные средства и энергию дипломатов в проецирование своей силы и влияния в мире – как на суше, так и на море. На горизонте замаячила новая эра глобальной конкуренции – не просто между конкурирующими державами, а между конкурентными способами мышления о силе и власти. Угроза далее усугубляется тем, что конкуренция между демократическими и авторитарными правительствами несимметрична. Китай и Россия стремятся проникать в институты и учреждения уязвимых стран и компрометировать их не с помощью легитимной «мягкой силы» (прозрачных методов убеждения, привлечения и вдохновения зарубежных участников большой политики), а посредством «острой или резкой» силы – термин, изобретенный Кристофером Уокером и Джессикой Людвиг из Национального фонда поддержки демократии.

«Резкая» сила предполагает использование информационной войны и вмешательство в чужие внутренние дела с целью ограничения свободного выражения, искажения политического ландшафта и размывания политических и гражданских институтов демократических стран. По словам бывшего премьер-министра Австралии, эта сила действует «завуалировано, понудительно или разлагающе». В Австралии и Новой Зеландии – западных демократиях, больше всего пострадавших от такой тактики – почти нет китайскоязычных средств массовой информации, которые бы действовали независимо от Пекина, а бывшие функционеры неплохо зарабатывают, продвигая китайские интересы. Австралии удалось дать некоторый отпор этим проискам законодательными методами. Однако попытки КНР проникать в СМИ, организации гражданского общества и политику не встречают решительного отпора в более уязвимых формирующихся рыночных демократиях, таких как Аргентина, Гана, Перу и ЮАР. Сегодня Китай пытается влиять на политическую ситуацию в Канаде и США, угрожая независимости и плюрализму китайскоязычных СМИ и общественных ассоциаций в этих странах, а также свободе слова и расследований в канадских и американских научно-исследовательских центрах и университетах.

Перезагрузка пропаганды демократии

Невозможно механически устранить препятствия на пути распространения демократии. Это большая и глубокая проблема, назревавшая уже долгие годы, поэтому реакция должна быть соответствующей. Для начала американским лидерам следует признать, что они снова втянуты в международное соперничество ценностей и идей. И китайская Компартия, и Кремль ведут борьбу цинично и энергично. Ключевая тактика Кремля — уничтожить само предположение о том, что существует объективная правда, не говоря уже о всеобщих ценностях. Если нет объективной истины, и отсутствуют более глубокие или фундаментальные нравственные ценности, чем голая сила и власть, тогда побеждает самый большой лжец, и это, конечно же, Путин. Руководство Китая играет в более долгую игру проникновения в демократические институты и медленного подрыва и разложения их изнутри. В его распоряжении более широкий арсенал методов и средств, чем у России – не в последнюю очередь, благодаря гигантской, тесно связанной между собой партийной и государственной бюрократии, а также формально негосударственным организациям.

Противодействие этим зловредным авторитарным кампаниям дезинформации, подрыва общественных устоев и институтов и идеологической войны будет важно для защиты демократии. Демократические правительства должны начать с обучения своих граждан, а также средств массовой информации, сотрудников университетов, научно-исследовательских центров, корпораций, местных правительств и этнических диаспор, объясняя им, какую опасность представляют операции авторитарных стран по воздействию на демократические институты. Нужно учить их «конструктивной бдительности», по выражению авторов доклада 2018 г. «Влияние Китая и американские инструменты». Доклад подготовлен группой китайских экспертов, собранных Институтом Гувера и Азиатским обществом. Я редактировал этот доклад вместе с Орвиллом Шеллом. Реакция должна быть конструктивной: важно не перегибать палку, не впадать в этноцентризм и стремиться как можно больше внимания привлекать к демократическим ценностям. Однако необходимо сохранять бдительность, понимая и вскрывая усилия Китая и России проецировать свою влияние во всем мире. Демократическим странам нужно настаивать на полной прозрачности в любых институциональных обменах, грантах, контрактах и иных видах взаимодействия с Китаем и Россией. И демократиям необходимо требовать большей взаимности в отношениях с этими странами.

Например, они не могут предоставлять якобы независимым журналистам и средствам массовой информации из этих авторитарных Джаггернаутов неограниченный доступ к своим странам, в то время как демократическим журналистам не дают доступа ко многим объектам в этих странах или отказывают им в визах. А у их кабельных новостных сетей нет возможности открыто вещать на информационных рынках Китая и России. Демократическим странам и организациям, таким как университеты и исследовательские центры, необходимо также теснее работать друг с другом и делиться информацией для защиты от авторитарной тактики «разделяй и властвуй».

Помимо этого, Соединенным Штатам необходимо активно присутствовать в странах, граничащих с авторитарными государствами, которые борются за умы и сердца жителей этих стран. Пора вернуться в эти страны, чтобы быть в курсе того, что там происходит. Нужно быть на передовой линии битвы за умы. Это означает резкое наращивание таких программ, как стипендии Фулбрайта (которые администрация Трампа неоднократно предлагала сократить), стипендии Борена, поддерживающие студентов США, изучающих за рубежом критически важные языки, а также других программ Госдепартамента, в рамках которых американцев отправляют за границу жить, работать, читать лекции, выступать на сцене и учиться. Необходимо также принимать жителей этих стран в Америке – например, приглашать больше журналистов, политологов, лидеров гражданского общества, избранных представителей и госслужащих для участия в программах партнерства и обучения. Сегодня крайне неподходящее время для того, чтобы замыкаться на своих внутренних проблемах и закрывать двери для иностранцев; не время заявлять, что Америке нужно сконцентрироваться только на своих делах.

Чтобы противостоять глобальному пропагандистскому ресурсу Китая и России, Соединенным Штатам потребуется перезагрузить и резко увеличить усилия на дипломатическом фронте. Китай дерзко стремится взять под контроль мировую информацию о себе, своих намерениях и своей модели управления. Россия гнет свою линию, представляя Россию и Путина поборниками традиционных христианских ценностей в эпоху феминизма, культурного плюрализма и защиты прав людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией, наряду с общим презрением к демократии и наглой лжи о США. Вашингтон должен в ответ проводить собственные информационные кампании, объясняя свои ценности, но с привязкой к местным условиям, чтобы быстро доносить правду до местного населения. В то же время он должен быть готов к более длительной борьбе, упорно распространяя информацию о ценностях, идеях и опыте людей, живущих в свободных демократических странах. Потребуется использовать инновационные методы, чтобы обходить систему защиты доступа в интернете, чтобы распространять в интернете авторитарных стран тексты и видео, проповедующие демократию, на местных языках, которые можно скачать на мобильные устройства и накопители. Необходимо также создавать новые инструменты, чтобы помогать людям в автократических странах безопасно и осмотрительно обходить цензуру и контроль.

Когда-то у Соединенных Штатов был эффективный инструмент для ведения таких информационных и идеологических битв: Информационное агентство США. Однако в 1999 г. оно было закрыто в рамках сделки между администрацией Клинтона и сенатором от Северной Каролины Джесси Хелмсом – консервативным республиканцем, стремившимся максимально свернуть деятельность Соединенных Штатов за рубежом. Чтобы избежать сокращения бюджета других программ американского участия в мировой политике, администрация Клинтона нехотя согласилась снизить финансирование этого агентства. Его бюджет и функции были без особого успеха переданы Госдепу: тем самым был нанесен серьезный урон важному инструменту распространения демократии. В 2016 г. администрация Обамы создала Центр всемирного взаимодействия – группу внутри Госдепа, задачей которой было противодействие иностранной пропаганде и дезинформации.

Однако Рекс Тиллерсон, незадачливый первый госсекретарь в администрации Трампа, не израсходовал выделенные средства; эта инициатива начинает реализовываться лишь теперь, при новом госсекретаре Майке Помпео, который понимает ее важность. Соединенным Штатам сейчас нужна не одна единственная программа, а информационное агентство, укомплектованное постоянными, энергичными, технологически подкованными сотрудниками – профессионалами в области информации или, как выразился Джеймс Клэппер, бывший директор разведывательного управления, необходимо «информационное агентство США на стероидах». Цель возрожденного ИА должна быть не в том, чтобы превзойти Китай и Россию в игре под названием «дезинформация». Скорее ему нужно будет, совместно с Агентством США по глобальным СМИ, надзирающим за независимыми корпорациями США, вещающими на внешний мир, такими как «Голос Америки» и «Радио Свободная Европа» / «Радио свободы», придерживаться золотого правила знаменитого журналиста Эдварда Мэрроу, директора этого Агентства при президенте Джоне Кеннеди: «Правда – лучшая пропаганда, а ложь — худшая». А правда в том, что люди предпочли бы жить в свободном мире. Самый действенный способ противодействия китайской и российской пропаганде – это раскрытие правдивой информацию о том, как в действительности осуществляется государственное управление в этих двух гигантских странах. Затем эти факты и аналитическая информация должны широко освещаться с использованием новаторских подходов уже внутри Китая, России и других закрытых обществ, а также внутри более открытых обществ, которые, будучи мишенью китайской и российской пропаганды, не получают полного и истинного представления о характере этих двух режимов.

Прозрачность может также играть важную роль в борьбе за демократию. Уязвимым местом всех злокозненных автократий, включая Китай и Россию, является их глубокая и неизлечимая коррупция. Ни одно государство не в состоянии по-настоящему сдерживать коррупцию, если в нем не действует власть закона. Но это просто немыслимо и неприемлемо для обеих стран, потому что в Китае правовое государство означало бы подчинение партии независимой судебной системе, а сегодняшний российский режим – это организованная преступная банда, маскирующаяся под государственную власть. Тем не менее, у ведущих демократий мира есть определенное преимущество, поскольку большая часть умопомрачительного личного богатства, накопленного благодаря коррупции, течет в банки, корпоративные структуры и рынки недвижимости США и Европы, благодаря лазейкам в законе, которые приносят выгоду лишь привилегированной элите. Эти лазейки позволяют диктаторам и приближенным к ним лицам накапливать и отмывать грязные деньги посредством анонимных оффшорных компаний и анонимного приобретения недвижимости. Со своей стороны, Соединенные Штаты могут покончить с этой практикой на законодательном уровне, если введут обязательное требование раскрытия конечных бенефициаров всех регистрируемых компаний, трастов и любых приобретаемых на территории США объектов недвижимости. Можно также запретить бывшим американским официальным лицам и членам Конгресса лоббировать иностранные правительства. Необходимо также расширить полномочия и бюджет таких агентств как Сеть по расследованию финансовых преступлений Министерства финансов США по выявлению случаев отмывания денег и преследования виновных.

Наконец, чтобы победить в глобальной битве за демократию, Соединенным Штатам необходимо начать с себя. Люди во всем мире должны снова увидеть в Америке демократию, достойную подражания. Этого не произойдет, если Конгресс не сможет свободно и беспрепятственно принимать необходимые решения, если американское общество будет разделено на враждующие политические лагеря, если избирательные кампании и дальше будут тонуть в «темных деньгах». Этого не произойдет, если две партии будут устраивать беспардонные предвыборные махинации в избирательных округах с целью получения максимальных преимуществ для своей партии, если одна из политических партий приобретет дурную репутацию вследствие неустанных попыток подавить голосование расовых и этнических меньшинств.

Американский пример

Не в первый раз свобода в мире оказывается под угрозой. В 1946 г., когда замаячил призрак холодной войны, дипломат Джордж Кеннан отправил свою знаменитую «длинную телеграмму» из американского посольства в Москве. Кеннан призвал Соединенные Штаты четко уяснить для себя неопределенный характер авторитарной угрозы, укреплять коллективную оборону и возможности демократий противодействовать авторитарным амбициям и сдерживать их, а также делать все возможное для разделения коррумпированных авторитарных правителей с народом. Но Кеннан понимал и нечто другое: что величайшее достояние США – это демократия, и что им необходимо обрести «мужество и самоуверенность», чтобы держаться своих убеждений и избежать уподобления тем, против кого они борются. Кеннан советовал: «Смелые и решительные действия по разрешению внутренних проблем нашего общества – это… дипломатическая победа над Москвой, которая дороже тысячи дипломатических нот и совместных коммюнике».

Сегодня, когда Соединенным Штатам противостоят не один, а два решительно настроенных авторитарных противника, неплохо вспомнить совет Кеннана. США стоят на краю обрыва, вступив в эру серьезных испытаний идеалов свободы и демократии. Сегодня больше, чем когда-либо, судьба американской демократии во многом зависит от глобальной борьбы за свободу. И исход этой борьбы зависит от обновления американской демократии, повышения ее качества и от веры в ее ценность и светлые перспективы.

Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 8 августа 2019 > № 3095818 Лэрри Дэймонд

Война и мир для Ирана

Исламская Республика не стремится стать региональной сверхдержавой, обладающей ядерным оружием

Саид Гафуров

Напряжение в Персидском заливе нарастает — Великобритания заявила, что её военный флот будет сопровождать проходящие через Ормузский пролив суда под "Юнион Джеком". После задержания 4 июля иранского танкера Grace I властями британского Гибралтара Вашингтон пытается сформировать коалицию для патрулирования Ормузского пролива. Тегеран, в свою очередь, прилагает усилия "по обеспечению безопасности не только в Персидском заливе и Ормузском проливе, но и в Баб-эль-Мандебском проливе и Индийском океане".

Рассуждая о динамике текущей военно-политической ситуации на Среднем Востоке, начинать, по всей видимости, следует с концепции политических целей войны, изложенных Карлом фон Клаузевицем: "Первоначальные политические намерения подвергаются в течение войны значительным изменениям и, в конце концов, могут сделаться совершенно другими именно потому, что они определяются достигнутыми успехами и их вероятными последствиями". И такие изменения мы наблюдаем в позициях всех участников конфликта. Важно понимать, что внешняя и внутренняя политика стран Среднего Востока — точно так же, как американская, российская, китайская и любая иная, — является результирующей от усилий множества самых разнообразных сил, имеющих часто противоположные интересы. И подковёрная внутренняя борьба за влияние на внешнюю политику бывает очень жёсткой.

О чём думают в Тегеране?

Через влиятельные, но ангажированные СМИ: и на Западе, и на Востоке, — идёт массовая пиар-кампания, инициированная, в основном, Саудовской Аравией, что Иран якобы поддерживает восстания в арабских странах, планируя создание "шиитского полумесяца" в западной части Азии.

В мировом общественном мнении ставится вопрос о способности Ирана оказывать решающее влияние в регионе после "арабской весны". Но если весь мир воспринимает Исламскую Республику в качестве мощного участника Большой игры, то в самом Иране, к удивлению автора этих строк, в общественном мнении, и даже во взглядах государственных деятелей широко распространено довольно унылое позиционирование своей страны как государства Третьего мира, не способного быть самостоятельным субъектом глобального развития и мировой политики. Конечно, иранцам лучше известны их проблемы, но ведь, с другой стороны, большие объекты, как говорил поэт Сергей Есенин, лучше видны на расстоянии.

Тут очевидна и ошибка в модальности: фраза "может оказывать влияние на ситуацию в других странах" вовсе не тождественно выражению "оказывает влияние" или "хочет оказывать влияние". Конечно, по Бисмарку, для политики важны не намерения, а потенциал той или иной страны. Но, странным образом, вопрос об интенциях и мотивациях Исламской Республики на нынешнем этапе забывается. Американцев и разных прочих саудовцев пугает сама возможность такого влияния.

В Иране, как и везде, нет "единой политической воли". Это демократическое государство, в котором существуют различные политические тенденции, в том числе — связанные с поддержкой (или с отказом от поддержки) шиитских движений во всем мире, причём действующий президент Хасан Рухани считается представителем умеренной линии, тогда как существует много более радикальных политических сил, полагающих, что Тегеран должен гораздо активнее поддерживать и защищать своих единоверцев по всему миру.

Иран давно отказался от самой идеи экспорта исламской революции, которая даже изначально предполагала не столько внешнеполитические акции, сколько построение в Исламской Республике такого общества, которое стало бы примером, образцом государственного и общественного устройства для мусульман всего мира.

Помимо прочего, война, в том числе и прокси-война, — дело весьма дорогое, не столько для национальной экономики (давно известно: "война повышает кредит"), сколько для бюджета воюющей страны. Поэтому в Иране, переживающем ситуацию финансового и бюджетного кризиса, войны категорически не хотят, хотя и не боятся её.

Конечно, навязывать шиитскую версию ислама суннитам — это абсурд, но глупо спорить, что стремления к лидерству в мусульманском мире у Ирана и ряда других исламских стран, включая Саудовскую Аравию, отсутствуют. Но это вопрос идеологии, а не вооружённой борьбы. В Иране, кстати, есть свои сунниты, хотя их не очень много, но нет никаких свидетельств о каких-либо нарушениях их прав.

Пройдя через множество расколов, обеспечивая религиозное обоснование самым разным социальным течениям: от революционных, до ультрареакционных, — шиизм встретил XXI век не только государственной религией Ирана, но и важнейшим элементом конфессиональной ситуации в Ливане, Азербайджане, Ираке, а в других странах обеспечивая религиозной идеологией социальное недовольство многих угнетённых или считающих себя угнетёнными этнических и социальных групп.

Конечно, когда шииты на протяжении истории приходили к власти, особо справедливого и прекрасного общества им построить не удавалось, но, тем не менее, правы те аятоллы, которые говорили, что шиизм — это "добрый ислам, терпимый ислам, равновесный ислам, умеренный ислам". Трудно пережить столько веков гонений (устойчиво расширяя своё влияние) — и не обладать этими качествами.

Исторически главным союзником Тегерана в регионе была Сирия. Сближению двух стран способствовали геостратегические причины: и Иран, и Сирия граничат с Ираком, который при Саддаме Хусейне проводил агрессивную политику по отношению к своим соседям. Президент Сирии Хафез аль-Асад не был согласен с претензиями Саддама на роль лидера "левого блока" арабских государств, подкреплёнными военной мощью Ирака. Правящие сирийское и иракское крылья общеарабской Партии арабского социалистического возрождения (Баас или ПАСВ) враждовали не на шутку, обвиняя друг друга в предательстве. С Ираном Ирак бессмысленно и кроваво воевал 8 лет только для того, чтобы подписать мир на условиях возвращения к довоенной ситуации.

После оккупации Ирака странами НАТО Тегеран стал проводить умную и тонкую политику, нацеленную, в конечном счёте, на возвращение мира в Ирак. Немаловажную роль в этом играла и взвешенная политика сирийского руководства.

Политическое фиаско США в Ираке открыло двери для усиления иранского влияния в этой стране. При этом ни один духовный лидер иракских шиитов не призывал к перенесению в Ирак персидской модели общественного и государственного устройства. Ирану также нужен дружественный Ирак, а не уменьшенный клон самого себя.

В результате к концу второго десятилетия XXI века Иран стал одним из наиболее влиятельных внешних игроков в богатом нефтью Ираке, что, помимо всего прочего, даёт Исламской Республике сухопутный коридор для выхода к Средиземноморью через сирийские порты.

Помимо требований realpolitik, важное значение имел тот факт, что важная часть сирийского руководства принадлежала к алавитам, а для межобщинных отношений в исламе, начиная, наверное, с конца XVIII века, характерно сближение разных течений шиизма. Таким образом, сирийско-иранский союз приобретал дополнительное религиозное измерение, способствующее политическим договорённостям о благоприятном региональном балансе сил.

Этот альянс впоследствии расширился за счёт включения "Хезболлы", которую создали наиболее обездоленные массы шиитов южного Ливана. Ирония истории заключается в том, что западные страны сначала радовались созданию "Хезболлы", считая своим главным врагом в арабском мире левые, секулярные силы, которые чаще всего возглавлялись немусульманами.

"Хезболла", опираясь на поддержку Сирии и инструкторов иранского Корпуса стражей исламской революции (КСИР), сформировала мощную базу в Баальбеке в непосредственной близости от сирийской границы.

Союз Ирана, Сирии и "Хезболлы" был основан на поддержке Палестинского движения сопротивления режиму в Тель-Авиве. Успехи "Хезболлы", отразившей в 2006 году очередную агрессию израильской военщины, вторгшейся в Южный Ливан, придали этому союзу беспрецедентное чувство веры в себя, которое нашло отражение и в союзе с фракциями Палестинского сопротивления, не поддерживающими ФАТХ. С другой стороны, именно в Палестине саудовская пропаганда наиболее сильна, и иранские бизнесмены при экспорте своих товаров вынуждены учитывать антииранские настроения палестинцев.

Влияние Исламской Республики в мусульманском мире на протяжении последних двух десятилетий носит мирный по своей природе характер, основанный на экономическом сотрудничестве. Даже американская разведка и Пентагон подчёркивают, что "иранская угроза" носит невоенный характер, поскольку оборонные расходы Ирана ниже, чем аналогичные расходы остальных стран региона; военная доктрина Исламской Республики является оборонительной по своему характеру, а потому Иран имеет "ограниченные возможности для ведения военных действий за пределами страны".

Нужна ли Ирану атомная бомба?

На Западе хорошо понимают, что ядерного оружия (ЯО) у Ирана не только нет, но и нет возможности его создать даже в среднесрочной перспективе. Американские и европейские спецслужбы многократно это подтверждали.

Если проанализировать региональное расположение Ирана, находящегося на стыке Ближнего Востока, Южной и Центральной Азии, то нельзя не заметить, что он с четырёх сторон окружён ядерными странами. На севере это Россия, к востоку — Индия и Пакистан, создавшие уже не только ядерные боеприпасы, но и баллистические ракеты для их доставки. На западе от Исламской республики у Тель-Авива, отказавшегося подписать Договор о нераспространении ядерного оружия, есть несколько сотен различных ядерных боезарядов, а в Катаре расположена база ВВС США, где размещаются бомбардировщики, способные нести ЯО.

Военные ядерные исследования везде направлены на разработку не только ЯО, но и средств защиты от него. Оборонные (включая и гражданскую оборону) разработки в этой области гораздо важнее, чем собственно бомба, они должны вестись и ведутся повсюду. ДНЯО против этого не возражает.

Стремление Ирана реализовать в атомной области свои права как участника Договора о нераспространении ядерного оружия вызывают на Западе опасения в возможности двойного использования ядерных технологий, производства компонентов для создания ЯО. Но возможность и её реализация — это очень разные вещи.

В качестве стратегического оружия сдерживания атомная бомба Тегерану просто не нужна — для неё нет целей. В то же время, Иран является региональной супердержавой в сфере конвенционального оружия, а его технологические достижения только увеличивают отрыв от соседей.

Страны НАТО (за исключением малообжитой части Турции) расположены слишком далеко, и без массового производства безумно дорогих для не очень большой страны баллистических межконтинентальных ракет или стратегических бомбардировщиков Иран не сможет угрожать потенциальным противникам. Россия, с нашей огромной территорией и редким населением, — вообще для применения иранского ЯО цель сомнительная (до крупных центров от Ирана далековато). Остаются Индия и Пакистан, но с ними, учитывая наличие у них ЯО, воевать, во-первых, дело безнадёжное, а во-вторых, хиндустанцам выходить за пределы своего великого полуострова не свойственно — слишком они самодостаточны.

Однако есть один очень важный момент, довольно трудный для понимания русского человека. Люди, конечно, везде одинаковые — мы один биологический вид. Где бы человек ни жил — повсюду он от боли плачет, а от радости улыбается, везде детей женщины рожают в муках. Но условия, в которых существуют разные человеческие сообщества, влияют на мировоззрение, мироощущение и миропонимание, а опосредованно и на оборонную политику разных стран.

Так сложилась российская история, что мы живём тонким слоем, распластанным по огромным равнинам, которые мало подвержены стихийным катаклизмам, где самым страшным природным бедствием являются холода зимой, речные наводнения и пожары. Редкость населения и благостность жизни на равнинах порождают в нашем национальном сознании ощущение (ложное) возможности одолеть чудовищные титанические силы, порождённые природой и человеком.

Но есть и другие страны — например, Япония или Иран, — где люди постоянно, ни на секунду не переставая, живут в страхе перед возможным стихийным бедствием. Цунами или землетрясения для них — не картинка из телевизора, а реальность, часто пережитая лично и, безусловно, ставшая частью национального мировоззрения. Они гораздо сильнее опасаются могущества природы, чем мы. Так что не следует забывать — в этом отношении персы от нас отличаются очень сильно.

И поэтому речи иранских политиков об имманентном зле, заключённом в военном атоме, следует понимать именно в этом контексте — человек в тщете своей возомнил себя богоравным и пытается разбудить чудовищные силы материального мира, подтолкнуть стихию.

Они не лукавят, когда предостерегают от чрезмерной горделивости бесхвостых приматов вида хомо сапиенс. Для нас такие особенности миропонимания звучат парадоксально, для японцев же или иранцев не менее удивительно то, что нам такие элементарные вещи нужно разъяснять. Любой ядерный взрыв в горах Ирана породит тектонические подвижки такого масштаба, что мало не покажется никому.

Даже если допустить, что кто-то в Тегеране задумывается о создании ЯО, то следует признать, что рационально мыслящие лица, принимающие решения, прекрасно понимают, что стоит только один раз попробовать применить атомную бомбу против соседей (даже купленную на мировом "чёрном рынке" — что дешевле), — тут же последует такое возмездие, что даже представить страшно.

Лишь бы не было войны

Сейчас первоочередной задачей американской администрации, если не считать предвыборных аспектов, является решение внутренних экономических проблем США в условиях экономического кризиса и безнадёжной торговой войны с Китаем. Открытие нового фронта, при наличии уже имеющихся в Ираке, Сирии и Афганистане, — это, в нынешних условиях, верный рецепт провала на выборах, что американский президент очень хорошо понимает.

Реальный прогресс в решении ядерной проблемы Ирана может начаться только тогда, когда США сменит приоритет со "смены режима в Иране" на конструктивное взаимодействие с Исламской Республикой: контроль над ядерной программой параллельно поэтапному снятию санкций и, прежде всего, возвращение Тегерану замороженных в банках США финансовых активов Ирана. Но в состоянии ли это сделать Вашингтон, не вызвав монетарного и бюджетного коллапса (замороженные иностранные активы вкладываются в считающиеся "безрисковыми" долговые обязательства США)?

В условиях санкционного режима против Ирана, с его вековыми традициями караванной торговли, спекулянты потирают руки от радости. От западных санкций простой народ может, конечно, и пострадать, но на практике в реальных условиях мировой торговли они просто не работают. Например, в Пекине сделали вид, что забыли об имеющихся с Тегераном торгово-экономических проблемах, и сориентировали китайский бизнес на расширение торговли с Ираном, пользуясь возможностью вышибить оттуда южнокорейских и европейских конкурентов. После победы на выборах правительство Индии тоже столкнулось с давлением США по ряду торговых вопросов.

Верно, что в отношениях с Западом у Ирана нет большого простора для манёвра. Условия realpolitik дают преимущество тому, кто сильнее. Но Тегеран — защищающаяся сторона, и там научились, как говорят боксёры, "держать удар".

Тем важнее становится роль России. Дело даже не в том, что Иран является важнейшим партнёром нашей страны в Каспийском регионе и на Среднем Востоке в целом, — дело в том, что наши народы веками жили рядом, а нашим детям и внукам предстоит рядом жить и дальше.

Мы можем и обязаны проводить самостоятельную политику, а политика независимого игрока на международной арене не должна быть чрезмерно практичной и даже, можно сказать, циничной — в плане получения сиюминутной выгоды, но в ущерб долгосрочным отношениям с соседями или применения столь любимых Западом двойных стандартов. Если Россия — страна, с которой должны считаться везде и всегда, то нам нужны решительные действия и уверенная политика. И дело тут вовсе не в кадровых назначениях, а в наличии политической воли.

Нам пора возвращаться в Иран в полном объёме. Верно, что, кроме самих иранцев, никто нашему возвращению туда не обрадуется. Но нас там ждут. И мы можем открыть новому иранскому правительству возможность выбора, которого он пока фактически лишён.

Иран. США. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > zavtra.ru, 31 июля 2019 > № 3076130 Саид Гафуров

Война и миф

военные интеллектуалы в тисках идеологий - круглый стол с участием Виктора Мураховского и Алексея Рамма

Владислав Шурыгин

Владислав ШУРЫГИН, заместитель главного редактора газеты "ЗАВТРА".

Коллеги, тема нашего обсуждения сегодня — военные мифы. В основе любой национальной военной системы находятся представления, а часто — даже иллюзии о противнике, о том, в каком состоянии он находится, каков его характер, психологическая устойчивость. Как он будет себя вести в ходе конфликта? И это не только вопрос разведки, добычи той или иной информации, о количестве танков, о его военных планах. А это оценка противника на гуманитарном уровне. На уровне национальных особенностей, привычек, пристрастий, традиций. Можно вспомнить, например, ошибочную уверенность части советского политического руководства в том, что в случае вооружённого конфликта с Германией, немецкие рабочие откажутся воевать с первой страной рабочих и крестьян и перейдут на сторону СССР. Вспомним и высокомерную уверенность американцев, считавших, что необразованные, плохо обученные и слабо вооружённые вьетнамцы будут быстро разгромлены. Эти ошибки дорого обошлись и СССР, и США. И в связи с этим, Виктор Иванович, первый вопрос к вам. Насколько, вообще можно говорить о точных оценках морально-психологического состояния противника в мирное время?

Виктор МУРАХОВСКИЙ, главный редактор журнала "Арсенал Отечества".

Ну, наверное, только гипотетически. Вы правы — есть разведка: различные технические средства, агентурная разведка и прочая. И они добывают некие объективные данные о количестве танков, самолётов, технических параметрах военной техники, системе организации военной службы, военных планах и так далее. Но эти данные всё же не дают полного представления о реальной боеспособности вооружённых сил противника. Она проверяется только практикой, реальными боевыми действиями. Причём, надо понимать, что характер боевых действий может быть совершенно разным: от широкомасштабной войны до каких-то локальных столкновений. Мы неоднократно видели, что прогнозы относительно реального хода и результата боевых действий — особенно те, которые публикуются в СМИ, — как правило, абсолютно не оправдываются. Мне запомнилось недавнее выступление командующего американскими войсками в Афганистане генерала Миллера, которое он сделал на некоем семинаре по стратегическому планированию в Вашингтоне, где собрались эксперты, аналитики с хорошим бэкграундом, экспертным и научным. Он сказал: "Вы тут, не знаю, какие планы и стратегические прогнозы пишете, а в реальности мы 18 лет воюем в самой малонаселённой и пустынной местности в мире. И ничего не можем сделать". "И мы вынуждены", — так он сказал, — "отступать". Это реальная оценка боеспособности противника — афганских талибов — со стороны генерала, который командует коалиционной группировкой, американскими войсками в Афганистане…

Поэтому я, например, стараюсь вообще не делать такого рода прогнозов и оценок в отношении каких-то вероятных боевых действий. Никакие симуляторы, тренажёры и командо-штабные учения не дадут реального понимания того, что же за противник нам противостоит. Насколько он мотивирован, насколько устойчив, насколько боеспособен.

Владислав ШУРЫГИН.

Алексей, перейдём к разговору о военных мифах. Ими заполнена медийная околовоенная среда. Их множество. Есть миф, что американские солдаты во время войны во Вьетнаме отказывались идти в бой, не поев мороженого. Что американцы не воюют лицом к лицу с врагом, только дистанционно. Что русская армия — технически отсталая, поэтому русские воюют людьми и не берегут своих солдат. Что британская армия давно закостенела и не отвечает современным требованиям. И это даже не уровень пропаганды, а уже некий штамп массового сознания. Откуда возникают такие мифы? Американцы действительно отказываются воевать без мороженого?

Алексей РАММ, редактор отдела армии газеты "Известия".

Да нет, конечно! Это пропагандистский штамп, который за годы настолько укоренился, что вот, американцы — это избалованные солдаты, а мы дисциплинированные и неприхотливые. Есть хороший документальный сериал — телегруппа провела год с американцами 173-й воздушно-десантной бригады в Афганистане. И там вполне ясно видно, что американцы неприхотливы и вполне стойко переносят все трудности. Там нет такого, что "мы сегодня без мороженого не пойдём", наоборот — ограниченное количество продовольствия, воды, периодические проблемы с амуницией, с формой. Впечатление, что ты смотришь фильм не об американцах, а про советский Афганистан. И техника изношена, и оружие затёртое, и выглядят солдаты явно не как на картинке вербовочного пункта. Но они продолжают выполнять свои боевые задачи.

У американцев — свои штампы, связанные с нами. Там тоже полно публикаций и рассуждений о том, что русские, по меркам армии США, недисциплинированны, что у нас творится анархия, что мы им уступаем. Но не надо путать такие штампы массового сознания с реальной оценкой состояния нашей армии. Тут уже всё совершенно иначе. В серьёзных справках и исследованиях нашей армии даются очень высокие оценки…

Виктор МУРАХОВСКИЙ.

Поддержу Алексея. Большая часть мифов — это продукт пропагандистской работы. Её цель — выработать в солдатах и офицерах чувство морального превосходства над противником, убеждённости в своей силе и, как следствие — в неизбежной победе. Что мы лучшие, мы можем вытерпеть большие лишения и трудности военной службы, чем противник. Но в реальной боевой подготовке, конечно, такого пренебрежения отнюдь нет. Я вспоминаю, как в годы службы в Германии у нас при каждой части фактически, на каждом полигоне были специальные городки, где были выставлены либо макеты, либо реальные образцы иностранного вооружения, в том числе — американского, где тщательно изучались их слабые и сильные стороны. Отрабатывались приёмы борьбы. На командирской подготовке мы тщательно изучали американские боевые документы.

Поэтому давайте различать две практически не пересекающиеся между собой сферы. Во-первых, это пропаганда и медийная сфера, в том числе — и художественная литература, как, например, произведения Тома Клэнси, или современная британская серия книг про войну с Китаем и Россией. Этакое военное фэнтези. Есть там, кстати, и достаточно качественные работы. Например "Ризингшторм", написанная на основе командно-штабного симулятора. Но, в то же время, есть и другой пласт, профессиональный. Рассчитанный на экспертное сообщество, на военных специалистов. Там очень высокого качества работы. Вот недавно я читал изданную в США книгу по обобщению советского боевого опыта в Афганистане "Когда медведь переходит горы". Очень профессиональная работа! Видно, во-первых, глубокое понимание нашей военной организации, того, как вообще работает наша военная машина. Каким образом проходит обучение, воспитание, прохождение службы офицеров. Проанализирована система управления боевыми действиями, с глубоким пониманием и видно, что с уважением. В частности, там отмечается некоторое преимущество нашей системы подготовки и ведения боевых действий. Но также вскрываются и недостатки.

Так что есть две сферы оценки противника. Профессиональная и вульгарно-пропагандистская. К сожалению, второй подход тоже проникает в некоторые руководящие документы армии США. Когда читаешь, например, сочинённое штабом армии США руководство по особенностям боевых действий российской армии, то просто поражаешься невежеству авторов. В этом руководстве американских военнослужащих всерьёз предупреждают: "вы не должны ни в коем случае на средства медицинской эвакуации наносить красные кресты, потому что это сразу станет первоочередной целью для русских военных, чтобы сбить этот вертолёт или уничтожить эту санитарную машину". Смотрю авторов, а там сержанты, сержанты, и самый старший какой-то капитан. То есть вот этот бред на таком уровне вылезает.

Алексей РАММ.

Виктор Иванович вспомнил книгу "Когда медведь переходит горы". Книга действительно очень профессиональная, но нужно добавить, что основой для неё стал наш советский сборник боевых примеров офицеров-участников боевых действий в Афганистане, написанный в Академии имени М.В.Фрунзе. У меня как раз есть оригинальная советская работа и, конечно, американское переиздание тоже есть. Они его, конечно, доработали, многие примеры пояснили для американского уровня понимания. Я поддержу Виктора Ивановича — в профессиональной среде никаких глупых штампов нет. Нас американцы оценивают очень высоко. Пожалуй, как никого другого. Вот интересный пример. Один из командиров "спецназа" "Дельта", очень уважаемый в армии США офицер с богатой боевой карьерой. Он вспоминал, в своих мемуарах, как в 2001-м году развёртывал первые разведывательные группы в Афганистане, ещё до ввода войск. И как одна из разведывательных групп, укрывшись в одной горной пещере, обнаружила следы пребывания там советского спецназа — закопанные баночки сухпайка, ещё что-то… И командир "Дельты" делает вывод: значит, это очень хорошая позиция, если русские её занимали, мы здесь можем себя чувствовать спокойно.

Владислав ШУРЫГИН.

Оценивая боеспособность той или иной армии, можно ли опираться на некую историческую перспективу? То есть, насколько армия себя воспроизводит и повторяется в своей морально-психологической матрице на протяжении, допустим, ста лет? Можно ли в этом промежутке сформировать некий общий психологический портрет той или иной армии?

Алексей РАММ.Я не считаю такой подход продуктивным. С одной стороны — да, есть устойчивая историческая связь поколений. Традиции, форма одежды, награды, ритуалы — они по замыслу призваны демонстрировать преемственность со всеми предыдущими поколениями. Но, с другой стороны, меняется социальная структура общества, меняется образование, меняется менталитет самого народа. Между русской императорской армией 1914 года и советской армией 1945 года — всего тридцать лет. Едва одно поколение. И даже форма советская, после введения погон, стала похожа на форму русской армии. Но ведь это две совершенно разные армии! С разным менталитетом, моралью и мотивацией. Такая же картина и в армии США. Армия 1917-го — это не армия в 1945-м и уж, тем более, не армия 2000 года. Что такое американская армия до начала 80-х годов? Это армия белых христиан, протестантов с отчётливыми мессианскими комплексами: "Мы спасём мир от коммунизма!" А сейчас американская армия — это интернациональный коктейль. Процент афроамериканцев и латиноамериканцев подбирается к половине. Даже в таких элитных частях, как полк рейнджеров, "Дельта", 6-я команда "Тюлени". Это уже не армия белого большинства.

Армия — это слепок общества. Меняется общество — меняется и армия.

Виктор МУРАХОВСКИЙ.

Это так! Армия, несмотря на свою консервативность как структуры, непрерывно меняется. Да, есть историческая преемственность — она выражается в праздновании определённых дат: битв, дней родов войск, юбилеев части. Но это — внешнее, а внутри у каждого поколения — свои герои, свои кумиры, свои цели в жизни, свой сленг, свои привычки. В 60-е годы американский флот был печально знаменит своими пьянками и драками, а теперь за это можно легко вылететь с флота, в моде спорт и "зож", не говоря уже о том, что в составе большинства экипажей служат женщины. Это уже другой флот, хотя название у него — то же, и задачи — те же самые.

Владислав ШУРЫГИН.

А есть ли штампы, которые соответствуют реальности? Мифы о других армиях, о вероятном противнике или о союзнике, неважно? Если возвращаться к Великой Отечественной войне, то многие ветераны вспоминают о немецкой пунктуальности. Есть множество рассказов о том, что немцы воевали по часам. Я разговаривал с участником боёв подо Ржевом генерал-лейтенантом Михаилом Титовым, ныне покойным. В ту пору он был капитаном. И он рассказывал, что наши солдаты почти наизусть знали немецкий распорядок: что в 10 утра немцы откроют огонь, в час они пойдут на обед, в два часа они опять начнут, в 17 закончат. Даже бомбардировщики налетали по часам…

Виктор МУРАХОВСКИЙ.

Как отслуживший в Германии офицер, могу подтвердить: миф о знаменитом немецком ordnung'е, оказался реальностью. Я в этом убеждался не раз. Одна только история. Котельные в наших полках топились углем. Его доставляли вагонами из Советского Союза. Однажды я убыл старшим на разгрузку. Немецкий кран скрепером зачерпывает уголь и высыпает в кузов подъезжающего самосвала. И вот в очередной раз кран набрал своим скрепером кучу угля и начал поворачиваться к подъехавшему самосвалу, и вдруг замер. После чего из его кабины вылез немец и ушёл на обед. На часах 13.30. Ровно через час — минута в минуту! — он продолжил работу.

Алексей РАММ.

Я скажу немного о другом, но близком к теме вопроса. Плохо, когда мифы кладутся в основу политических решений о применении Вооружённых сил и вдвойне плохо, когда эти мифы повторяются из раза в раз. Давайте вспомним, зачем США влезли во Вьетнам? Их главной задачей было остановить коммунизм и защитить демократию. А зачем они начали войну в Югославии? Тоже для защиты демократии. И вот этот миф: о непрерывной защите Америкой демократии, — является самым стойким американским мифом последних лет пятидесяти! Причём чаще всего именно он становился причиной их военных поражений. Что в Афганистане, что в Ираке, что в Сирии.

Давайте сравним ведение боевых действий в Афганистане СССР и США. Если прочитать мемуары советских военнослужащих, посвящённых войне, посмотреть отчёты и доклады того периода, то становится очевидно, что 40-я армия вела активные боевые действия, отыскивая и уничтожая бандформирования по всему Афганистану. Например, полк, развёрнутый под Кабулом, мог побывать за месяц на всей территории Афганистана, проведя целую серию операций и при этом иметь ещё свою зону ответственности, которую был обязан контролировать. Но наша главная задача была — обеспечивать нормальное функционирование общества. Мы помогали правительству, открывали школы, строили заводы.

А чем занимаются американцы в Афганистане? Американцы придумали себе мессианскую задачу: сделать из Афганистана Афганскую демократическую республику. И каким же способом? Типовая тактика —занимаем определённый район и контролируем его, не допуская туда талибов. Создаём так называемый "пузырь безопасности". При этом главная задача — провести за это время выборы, набрать местную полицию и отойти в сторону. Всё! Задача выполнена! Мы уходим. Теперь дело за местными. А у тех ничего нет. Ни денег, ни заводов, ни фабрик, ни тракторов — ничего! И район тут же снова занимают талибы.

Владислав ШУРЫГИН.

Но всё то же самое проходили и мы. Но только мы, как говорится, на 20 лет раньше…

Алексей РАММ.

Нет. Во-первых, при нас Афганистан был полноценным государством. У него была экономика, работали предприятия. Вспомните, Афганистан поставлял в СССР ткани, каракуль, овощи и даже газ в Узбекистан с местного месторождения, о чём сегодня мало кто знает. При нас был самый низкий за всю афганскую историю уровень производства наркотиков, а те, что производились, выращивались только на тех территориях, которые контролировали душманы.

Но, главное, нам в Афганистане противостоял целый интернационал: США, Пакистан, Китай. Оружие душманам шло со складов НАТО. И, тем не менее, страна развивалась. И после нашего ухода ещё три года правительство Наджибуллы сохраняло контроль над страной, пока Ельцин полностью не прекратил ему помощь.

А кто помогает талибам? Никто! Разве что тайно Пакистан. И, тем не менее, американцы уже восемнадцать лет сидят в этом капкане. Капкане своего мифа.

Виктор МУРАХОВСКИЙ.

То же самое мы видим и в Ираке. Там американцы тоже сбросили существующий режим Саддама Хусейна, который им никак не угрожал. А дальше взялись строить там демократию. Проводить выборы, делать "демократический Ирак" — и в итоге получили антиамериканское правительство. Потом взялись было за Сирию, с теми же лекалами. Но тут пришли мы…

Алексей РАММ.

Я с Виктором Ивановичем полностью согласен, вторжение в Ирак — это было абсолютно политическое решение. Как думали тогда американцы? Народ измотан санкциями и не любит диктатора Саддама. Если его свергнуть, сразу наступит демократия. А дальше союзное США государство сможет само себя кормить и будет всячески американцев поддерживать. Нужен был только повод. И они его нашли. Атака 11 сентября 2001 года. Разведка быстро выяснила, что Усама бен Ладен скрывается в Афганистане, но тут же включились политические советники Буша: мол, давайте привяжем сюда ещё и Хусейна, чтобы ударить и по нему. Есть очень хорошая книга, "Не лучший день для смерти" — про вторжение США в Афганистан в 2001 году. Там есть очень интересный момент. Почему, например, элитная 82-я парашютно-десантная дивизия не принимала участие в этом вторжении, а была отправлена 10-я горная и 101-я десантно-штурмовая? Да потому, что в этот момент 82-я уже вовсю готовилась к вторжению в Ирак. И как только была совершена террористическая атака, так сразу же был запущен план вторжения в Ирак. При этом военных особо не спрашивали. Всё решало политическое руководство. Мы принесём демократию в Ирак! И понесли!

Это и есть главный американский миф — вера в неизбежное торжество демократии по-американски во всём мире. Ни на какие объективные доказательства она не опирается. Жертвы этого мифа исчисляются уже миллионами человек.

Владислав ШУРЫГИН.

А дальше — как в рекламе: "Тогда мы летим к вам!"

Виктор МУРАХОВСКИЙ.

Да, и летят! К сожалению, вот эта тенденция веры без опоры на объективные факты проникает не только в политику, но и в американское военное дело. Если мы посмотрим на ключевую военную программу противоракетной обороны, прочитаем их отчёты, то увидим, что там всё опирается на слепую веру. На миф! Миф, что можно создать непроницаемую систему ПРО национальной территории США. Этому мифу скоро уже сорок лет! Его ещё при Рейгане выдумали! И с упорством, достойным лучшего применения, американцы снова и снова берутся за его реализацию и каждый раз, потратив впустую сотни миллиардов долларов, оказываются в точке "зеро". Сейчас идёт очередная реинкарнация этого мифа. Сначала разработчики обещали прикрыть США от ракет к 2010 году, потом — к 2020-му. Теперь это отнесено на период после 2027-го года. Но миф так и остаётся мифом. А отношения с Россией из-за этого безнадёжно испорчены.

Владислав ШУРЫГИН.

Насколько должно учитываться такое мифотворчество в нашем военном планировании?

Алексей РАММ.

Виктор Иванович очень правильно отметил: в оборонные структуры сегодня всё чаще проходят не профессиональные военные, а политики. И они приносят в них своё видение и политическую конъюнктуру, что влияет на боевое планирование, на применение войск, сил и средств. Невозможно себе представить, чтобы у нас в стране командующий войсками Центрального военного округа будет выступать перед Госдумой и объяснять депутатам, что вот тут он правильно врага сдерживает, поэтому ему нужно выделить ещё денег. А в США всё происходит именно так! Каждое командование — это отдельная строка финансирования. И для того, чтобы оно могло нормально функционировать, командующий вынужден выступать перед Конгрессом, доказывать, что те стратегии, которые он принимает для сдерживания врагов демократии, верны и нуждаются в финансовом обеспечении. И тут снова рождаются мифы. На этот раз те, о которых мы говорили в самом начале, — мифы о русской угрозе, которыми начинают пугать Конгресс генералы. И конгрессмены на всё это ведутся. Генералы же не могут врать! Русские — настоящая угроза! Вот это сейчас реальная проблема. И мы должны её учитывать.

Владислав ШУРЫГИН.

А как же защититься от таких ошибочных решений?

Виктор МУРАХОВСКИЙ.

Это очень сложный вопрос. Понятно, что у нас нет инструментов для того, чтобы как-то повлиять на США. Там в военном деле всё сильнее рулит конъюнктура и мифы. Сегодня уже хорошо известно, что, например, фейковые сообщения в СМИ повлияли на решение президента Трампа в апреле 2017 года нанести удар крылатыми ракетами по одному из военных объектов Сирии, аэродрому Шайрат. Можно ли исключить такое влияние? Практически нет. А вот из нашей военной среды, я думаю, мифотворчество надо выкорчёвывать железной рукой, не жалея ни пропагандистов, ни агитаторов, которые несут чушь, клише и штампы.

Американским мифам мы должны противопоставить объективность, выдержку и беспристрастность.

Они сильнее любых мифов — потому что позволяют принимать взвешенные и правильные решения.

Алексей РАММ.

Я с Виктором Ивановичем полностью согласен. Как говорится: одежду должен шить портной, а готовить еду — повар. Поэтому подпускать к военному делу дилетантов, а тем более — политических конъюнктурщиков, категорически недопустимо. За пропаганду пусть отвечают пропагандисты, а вот за боевое планирование должны отвечать профессиональные военные. Потому что они хорошо понимают цену ошибок и могут прогнозировать, каким будет итог тех или иных политических решений. Когда же в этот процесс управления вмешивается политика, тем более — мифологизированная, то это превращается в то, что мы сегодня видим в США.

США. Афганистан. Ирак. Россия > Армия, полиция. СМИ, ИТ > zavtra.ru, 13 июля 2019 > № 3060743 Виктор Мураховский, Алексей Рамм

Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний: очередная жертва ядерной политики США?

Григорий Берденников – Чрезвычайный и Полномочный Посол, Центр энергетики и безопасности (ЦЭБ); Глава российской делегации на переговорах по ДВЗЯИ (1993–1996 гг.), Постоянный представитель Российской Федерации при международных организациях в Вене (2001–2007) и при Конференции по разоружению в Женеве (1993–1998).

Ася Шаврова – Научный сотрудник ЦЭБ; участник Молодежной группы ПК ОДВЗЯИ.

Резюме В разгар целого ряда кризисов международного режима ядерного нераспространения и контроля над вооружениями, вопросы Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний долгое время находились на втором плане актуальной ядерной проблематики. Пока США не обвинили Россию в несоблюдении Договора.

В разгар целого ряда кризисов международного режима ядерного нераспространения и контроля над вооружениями (ядерная проблема Корейского полуострова, иранская ядерная сделка, ДРСМД), вопросы Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) долгое время находились на втором плане актуальной ядерной проблематики. Пока США не обвинили Россию в несоблюдении Договора.

29 мая 2019 г., выступая на мероприятии американского исследовательского центра Hudson Institute, директор Разведывательного управления Министерства обороны США генерал-лейтенант Роберт Эшли заявил, что существует вероятность того, что «Россия осуществляет испытательную деятельность, 
не соответствующую стандарту принятого «нулевого порога», тем самым модернизируя собственный ядерный арсенал». Никаких конкретных данных
в поддержку этого высказывания приведено не было, а отвечая на вопросы, генерал разъяснил, что, по оценке его ведомства, Российская Федерация лишь «располагает возможностями проведения такого рода испытаний»[1]. Тем не менее, после выступления генерала Эшли ряд американских СМИ запустил новую волну антироссийской риторики, интерпретируя слова генерала таким образом, что США обвиняют Россию в несоблюдении своих обязательств по Договору о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ).

Ситуация вокруг ДВЗЯИ 

Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний был открыт к подписанию 24 сентября 1996 г. По состоянию на 1 июня 2019 г. его подписали 184 государства, из которых 168 ратифицировали. В соответствии с Договором «каждое государство–участник обязуется не производить любой испытательный взрыв ядерного оружия и любой другой ядерный взрыв, а также запретить и предотвращать любой такой ядерный взрыв в любом месте, находящимся под его юрисдикцией или контролем»[2]. Для того, чтобы контролировать соблюдение этого запрета, Договором предусматривается создание верификационного механизма, в основе которого лежит формирование Международной системы мониторинга (МСМ) – сети станций, которые, используя целый набор технологий (сейсмическая, радионуклидная, инфразвуковая и гидроакустическая), позволяют осуществлять глобальный контроль. Помимо МСМ, Договор предполагает создание Международного центра данных (МДЦ), где проводится обработка и анализ данных МСМ, а также механизма Инспекций на месте (ИНМ). Для реализации Договора, включая контроль за его соблюдением, также предусмотрено создание соответствующего координирующего органа – Организации по ДВЗЯИ (ОДВЗЯИ) – со штаб-квартирой в Вене.

В связи с особой важностью этого Договора для поддержания безопасности государств и исключения получения кем-либо односторонних военных преимуществ в Договоре предусмотрен особый порядок его вступления в силу. Для этого необходимо, чтобы его ратифицировали все государства, обладающие ядерным оружием или потенциалом его создания (в Договор включён список из 44 таких стран). К сожалению, через 23 года после открытия ДВЗЯИ к подписанию, этого так и не произошло. К настоящему моменту из «списка 44-х» восемь государств не ратифицировали Договор: Египет, Израиль, Индия, Иран, Китай, КНДР, Пакистан и США[3]. Россия ратифицировала Договор в 2000 году; так же из ядерных держав поступили Великобритания и Франция.

Следует отметить, что уже после открытия ДВЗЯИ для подписания три страны провели ядерные испытания – Индия, КНДР и Пакистан. Каждая из пяти официально признанных Договором о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) ядерных держав ещё до открытия ДВЗЯИ для подписания объявила о моратории на ядерные испытания. Такие национальные моратории, однако, не являются правовыми обязательствами и не должны подменять собой ДВЗЯИ. Только со вступлением Договора в силу запрет на ядерные испытания приобретёт силу международного правового обязательства бессрочного действия, а верификационный механизм ДВЗЯИ станет универсально применимым для целей Договора[4].

Позиции Вашингтона и Москвы

США совместно с Россией являлись основными инициаторами переговоров по ДВЗЯИ, внесли главный вклад в их успешное завершение, одними из первых подписали Договор[5]. Президент США Уильям Дж. Клинтон тогда назвал этот Договор «самым большим призом в области контроля над вооружениями»[6]. Однако, ситуация, сложившаяся после отказа Соединенных Штатов Америки от ратификации Договора, вызывает особую озабоченность, т.к. Вашингтон обладает одним из крупнейших ядерных арсеналов и без его участия Договор теряет своё значение (слушания в Сенате США по ратификации ДВЗЯИ провалились в 1999 г). Президент США Барак Обама провозгласил ратификацию ДВЗЯИ в качестве одной из задач «нераспространенческой» повестки своей администрации, которые были обозначены в Пражской речи[7], однако прогресса в её решении не последовало. В вышедшем в феврале 2018 г. Обзоре ядерной стратегии США – Nuclear Posture Review – было прямо заявлено, что Соединенные Штаты не будут стремиться к ратификации ДВЗЯИ, хотя и продолжат оказывать поддержку ПК ОДВЗЯИ, Международной системе мониторинга и Международному центру данных [но не механизму Инспекций на месте – прим. авт.][8].

Показателем малой значимости для Конгресса США вопроса о ДВЗЯИ стало выступление в марте 2019 г. в Вашингтоне на крупном форуме по ядерной политике Председателя комитета по вооруженным силам Палаты представителей. Когда его спросили о перспективах формирования двухпартийной поддержки ДВЗЯИ, он не смог вспомнить, что означает аббревиатура «ДВЗЯИ»[9].

Ситуацию усугубляет и то, что тематика ДВЗЯИ практически не представлена в программе работ влиятельных научно-исследовательских центров в США, о чем неоднократно публично и на полях различных мероприятий отмечается американскими специалистами. Это, во-первых, отрицательно сказывается на уровне экспертизы американских специалистов-разоруженцев, а во-вторых, снижает шансы попадания ДВЗЯИ в повестку дня органов законодательной и исполнительной власти США.

Российская Федерация прилагает значительные усилия по продвижению Договора и содействию вступлению его в силу. Проблематика ДВЗЯИ регулярно затрагивается в двусторонних контактах, в том числе со странами, от которых зависит вступление Договора в силу. На территории России завершается создание объектов МСМ (28 станций уже сертифицировано). Подготовительная комиссия Организации по ДВЗЯИ (ПК ОДВЗЯИ) неоднократно давала высокую оценку России как государству, подписавшему, ратифицировавшему и соблюдающему ДВЗЯИ. Об уровне поддержки ДВЗЯИ в России говорит и тот факт, что в 2016 г. Президент Российской Федерации В.В. Путин сделал заявление в связи с двадцатилетием открытия Договора для подписания[10]. Заместитель Министра иностранных дел России С.А. Рябков в соавторстве с исполнительным секретарем ПК ОДВЗЯИ Лассиной Зербо опубликовал две развёрнутые статьи в мировых СМИ, посвященные важности вступления Договора в силу[11].

Что дальше?

Возникает вопрос: почему США, которые не ратифицировали ДВЗЯИ и не планируют связывать себя юридическими обязательствами по запрету ядерных испытаний, формируют впечатление, что Россия, ратифицировавшая ДВЗЯИ почти 20 лет назад, не соблюдает Договор? Почему вообще появился сюжет ДВЗЯИ, не пользующийся особенной популярностью ни в Белом Доме, ни на Капитолийском холме?

Очевидно, что ситуация вокруг ДВЗЯИ на самом деле является лишь частью более глобального среза состояния дел в области контроля над вооружениями и ядерного нераспространения в целом. Ни для кого не секрет, что с начала века Соединенные Штаты взяли курс на слом существующих договоренностей в ядерной сфере. Можно напомнить о судьбе Договора по ПРО, ДРСМД, СВПД. Нельзя исключать, что в скором времени этот список может пополниться и ДВЗЯИ, тем более что в США все громче звучат предложения о необходимости отозвать подпись США под этим Договором.

В течение ближайших двух лет ДВЗЯИ ждет, возможно, самая серьезная проверка на прочность – удастся ли Договору и режиму, сформированному им, выстоять под давлением деструктивных действий со стороны США? «Поводов» для новых таких действий будет немало. Ближайшие из них: 74-я сессия Генеральной ассамблеи ООН (откроется 17 сентября 2019 г.), где будет приниматься ежегодная Резолюция по ДВЗЯИ, которую, США, вероятно, в очередной раз не поддержат; Конференция по Статье XIV ДВЗЯИ (25 сентября 2019 г.)[12], участие США в которой под вопросом (что, тем не менее, может предоставить «окно возможностей» для остальных участников выступить с Итоговой декларацией по ее итогам, осуждающей курс США на дискредитацию Договора); встреча «ядерной пятерки» в Лондоне, запланированная на начало 2020 г., где вряд ли можно рассчитывать на согласование единой позиции по вопросу ускорения вступления ДВЗЯИ в силу.

Дальнейшие шаги США по подрыву Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний могут иметь крайне негативное влияние как на перспективы продления ДСНВ и предстоящую в 2020 г. Обзорную конференцию по рассмотрению действия ДНЯО, так и будущее режима ядерного нераспространения в целом. Связь между ДВЗЯИ и ДНЯО очевидна: в преамбуле последнего прямо поставлена цель «достичь навсегда прекращения всех испытательных взрывов ядерного оружия»[13]. ДНЯО, в свою очередь, является важнейшей опорой системы международной стабильности – за 50 лет своего существования Договор в целом выполнил задачу предотвращения расползания ядерного оружия по карте мира. Если США пойдут до конца в своем курсе на разрушение существующего режима ядерного нераспространения и контроля над вооружениями, то это нанесет серьезнейший удар по международному миру и безопасности.

Россия. Евросоюз. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 6 июля 2019 > № 3069861 Григорий Берденников, Ася Шаврова

Незаменимая держава

«Стальные коридоры» Евразии и роль России

Давид Тертри – кандидат географических наук, научный сотрудник Центра исследований Европа – Евразия (CREE) Национального института восточных языков и цивилизаций (INALCO, Париж).

Резюме Стремление Запада обойти Россию и Иран привело отчасти к несостоятельности его проектов, которые не получили достаточного финансирования. Уже в начале 1990-х гг. желание изолировать Россию не только проявляет свою неэффективность на уровне логистики, но несет негативные геополитические последствия для региона.

Еще в советское время Москва пыталась представить территорию СССР в качестве альтернативы морскому сообщению между Европой и Азией. Поэтому, когда Пекин запустил проект «Новый шелковый путь», Россия заняла двойственную позицию. Официально она с готовностью присоединилась к данной инициативе в надежде воспользоваться ее экономическими выгодами. В то же время она опасается негативных последствий для своего суверенитета, а также утраты влияния на соседние страны. Россия пытается развернуть китайский проект в благоприятном для себя направлении, что вполне оправданно, поскольку она обладает рядом преимуществ. Это единственная страна, имеющая общую границу и с Китаем, и с ЕС. В отличие от всех других потенциальных маршрутов на российской территории имеется работоспособная сеть железных дорог. Наконец, после стольких лет выжидательной политики Москва начала модернизацию инфраструктуры и вырабатывает автономную стратегию создания евразийских транспортных путей: коридор «Север – Юг» в направлении Индии, проекты сообщения с Японией и Южной Кореей. Таким образом, вырисовывается истинная российская стратегия, которая, будучи более скромной, чем в области энергетики, все же преследует важные геополитические и геоэкономические задачи.

Построенные в конце XIX века российские железные дороги определили транспортную структуру в Евразии. Однако начатое Пекином создание Нового шелкового пути, похоже, ставит под вопрос российскую монополию на континентальные связи между Европой и Азией. Если прежде в мировой торговле преобладали морские перевозки, то одним из наиболее амбициозных направлений китайского проекта является развитие континентальных экономических связей с использованием евразийских транспортных коридоров. Перед Пекином стоят две основные задачи: построить разветвленную транспортную сеть с центром в Китае и связать китайскую территорию с Европой наземными путями. Создание сухопутных маршрутов между двумя главными мировыми экономическими полюсами (Европой и Восточной Азией) – важный вызов для России и ее позиционирования как державы в сердце Евразии.

Евразийские коридоры: передовая роль России

Российская империя построила первые евразийские железные дороги в конце XIX – начале XX века. Закавказская железная дорога, соединившая Баку с Черным морем, закончена в 1883 г., а среднеазиатская магистраль между Каспием и Ташкентом открыта в 1899 году. Так появилась мультимодальная ось между Черным и Каспийским морями, необходимая как для нефтяного промысла в Баку, так и для нужд российской армии в Средней Азии. В 1903 г. железная дорога через Сибирь и северо-восток Китая (КВЖД) соединила Владивосток с европейской частью России. Строительство российской части Транссиба завершилось в 1916 году. Созданная Российской империей трансконтинентальная железнодорожная сеть с особым размером колеи (1520 мм) связала российские столицы с окраинами (Прибалтикой, Украиной, Кавказом, Средней Азией, Сибирью и Дальним Востоком) и по сей день играет важнейшую роль в сохранении общего евразийского экономического пространства.

Пораженный быстротой развития российских железных дорог, британский географ и политик Хэлфорд Джон Маккиндер подчеркнул значение трансконтинентального сообщения для мировой геоэкономики в своей знаменитой статье «Географическая ось истории» (1904): «Посредническая океанская торговля ведет (…) к формированию вокруг континентов зоны проникновения, чья внутренняя граница грубо обозначена линией, вдоль которой цена (…) океанской перевозки (…) равна цене (…) перевозки по континентальной железной дороге. (…) Российские железные дороги протянулись на 9 тыс. километров (…). Пространства на территории Российской империи и Монголии столь велики, а их потенциал (…) столь высок, что здесь, несомненно, разовьется свой, пусть несколько отдаленный, огромный экономический мир, недосягаемый для океанской торговли».

СССР развивал континентальную, отчасти автаркическую, экономику, в которой железные дороги играли ведущую роль. Но уже с 1970-х гг. Москва начинает рассматривать территорию страны в качестве альтернативы морским путям, связывающим экономики Азии и Европы. Именно тогда начинается быстрый рост товарных перевозок между Японией и Европой, достигший к 1983 г. 110 тыс. в двадцатифутовом эквиваленте (ДФЭ – условная единица измерения вместимости контейнеров, используемая для упрощения расчетов их объема). Однако японский транзит к концу 1980-х гг. идет на спад, а в 1990-е гг. терпит крах.

На то было несколько причин. С одной стороны, в результате распада Советского Союза железнодорожная сеть была поделена между новыми республиками, появились границы и таможенный контроль на них. С другой, кризис в России оказал влияние на качество управления железнодорожными магистралями (хищение товаров и оборудования, нехватка инвестиций). Наконец, в этот период быстро развиваются контейнерные морские перевозки, снижение их стоимости делает наземные пути менее конкурентоспособными. Однако в начале 2000-х гг. появление новых экономических держав в Азии, а также политическая стабилизация и экономический подъем в России позволяют отчасти компенсировать падение транзита из Японии. В 2001 г. перевозки из Азии в Европу через Транссиб составляли 100 000 ДФЭ, из которых 80% приходилось на Южную Корею и по 10% на Китай и Японию. Хотя Япония проигрывает Корее и Китаю в использовании евразийских коридоров, она сохраняет первенство в логистических технологиях: в 2008 г. японская компания Fujitsu в партнерстве с Siemens запустили первые контейнерные блок-поезда между Китаем и Германией. Именно Германия, крупнейшая промышленная держава Европейского союза, проявляет наибольшую активность в налаживании регулярного сообщения с Китаем, которое лишь расширяется с начала 2010-х годов.

Россия стала первой страной, создавшей евразийские транспортные коридоры для решения внутренних экономических нужд, а также для обеспечения товарного транзита между Европой и Азией. Однако распад СССР ознаменовался не только появлением новых границ, но и дал возможность внешним державам проникнуть в Евразию с юга, минуя Россию.

Новый шелковый путь в обход России?

С начала 1990-х гг. Запад стремится воспользоваться распадом СССР, чтобы положить конец российской монополии на евразийские связи. Он первым попытался воссоздать Шёлковый путь между Европой и Азией. С этой целью в 1993 г. Евросоюз запускает программу ТРАСЕКА (транспортный коридор «Европа – Кавказ – Азия»), которая объединяет 12 бывших советских республик и Турцию. Ее главная задача – вывести из изоляции Кавказ и Центральную Азию минуя Россию, которая не включена в программу. Несмотря на заявленные цели, Запад прежде всего демонстрировал заинтересованность в поставках углеводородов с Каспия, в связи с чем наиболее динамичное развитие получил именно энергетический аспект (программа INOGATE), что подтверждает, к примеру, открытие в 2005 г. нефтепровода «Баку – Тбилиси – Джейхан». Если говорить о транспорте, то здесь первые успехи достигнуты лишь в 2017 г. с открытием железной дороги «Баку – Тбилиси – Карс», связавшей Азербайджан и Турцию через Грузию (но в обход Армении). Впрочем, строительство дороги в основном оплачивалось Азербайджаном, а не западными партнерами. Стремление Запада обойти одновременно Россию и Иран отчасти привело к несостоятельности его проектов, которые не получили достаточного финансирования. Уже в начале 1990-х гг. желание изолировать Россию обнаруживает не только логистическую неэффективность, но и негативные геополитические последствия для региона, где игра с нулевой суммой приводит к постепенной дестабилизации по примеру нынешнего украинского кризиса.

Заведомо иную политику в отношении Москвы ведут китайские власти. Пекин, будучи заинтересован в экономическом и логистическом потенциале бывших советских республик, всегда старался привлечь Россию к своим инициативам. Так, созданная в 2001 г. Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) объединила Китай, среднеазиатские республики и Россию. Трехстороннее взаимодействие «Россия – Китай – Центральная Азия» позволило стабилизировать этот изначально наиболее бедный и конфликтогенный (если не считать Кавказ) регион бывшего Союза. Сегодня при прочих равных условиях относительная стабильность Центральной Азии резко контрастирует с Восточной Европой, расколотой украинским конфликтом и сопутствующим ему напряжением между Россией и Западом.

Тем не менее немало вопросов вызвал у Москвы в сентябре 2013 г. запуск проекта Пекина «Новый шелковый путь». О нем председатель КНР Си Цзиньпин заявил во время официального визита в Казахстан. Несмотря на подчеркиваемую близость с Владимиром Путиным, китайский лидер предпочел объявить о проекте континентального масштаба не в России, а в Казахстане, который Москва считает одним из своих ближайших союзников. Этот шаг Китая, вполне логичный, учитывая большой объем китайских инвестиций в инфраструктуру этой страны, вероятно, был воспринят в Кремле с настороженностью. И даже если не принимать во внимание контекст заявления, китайский проект сам по себе способен обеспокоить российские власти. В самом деле – основной маршрут новых сухопутных дорог, представленный китайским официальным информагентством «Синьхуа», в общих чертах повторяет западные проекты, стремящиеся обогнуть Россию с юга через Центральную Азию и Турцию. В плане, предложенном Китаем, даже предполагалось, что основной коридор будет выходить на Москву через Украину. Россия не только утратила бы ключевую роль в евразийских связях, но ее экономические отношения с Китаем оказались бы в зависимости от украинского транзита, в то время как с 1990-х гг. Москва приложила немало усилий, чтобы сократить свою зависимость от Киева в экономических отношениях с Европой. Тогда же, в сентябре 2013 г., украинское правительство согласовало текст соглашения об ассоциации с ЕС – договор, которому Москва всегда противилась, полагая, что он нанесет урон российско-украинской экономической интеграции.

Россия, казалось, была зажата в тиски между Евросоюзом и Китаем, тем более что Пекин анонсировал намерение осуществить масштабные вложения в глубоководные порты в Крыму. Реализация китайских проектов, объявленных в декабре 2013 г. во время визита украинского президента Виктора Януковича в Китай, рисовала неблагоприятный для Москвы сценарий, при котором Украина сближалась с Евроатлантическим сообществом и открывала двери Китаю. Такое развитие событий могло привести к маргинализации России в Евразии. Именно в этом весьма непростом геостратегическом контексте разгорелся украинский кризис. Он привел к беспрецедентному охлаждению в отношениях России с Западом и одновременно затормозил китайские проекты на Украине. Россия не только вернула Крым под свой контроль, но и ввела «контрсанкции» против товарных перевозок через Украину. Эти меры привели к катастрофическому падению украинского транзита в 2015–2016 годах. Несмотря на попытки Украины найти альтернативное решение через Закавказье, она оказалась практически исключена из планов развития евразийской транспортной сети.

Со своей стороны, власти КНР постепенно начали осознавать пределы своих возможностей в инфраструктурном строительстве за рубежом, в частности в создании маршрутов, обходящих Россию с юга. Преодоление горных районов Центральной Азии требует масштабных инвестиций в строительство многочисленных инженерных сооружений, которые при условии их реализации в Киргизии и Таджикистане скорее укрепят региональные связи (между Китаем и его соседями), нежели станут полноценными евразийскими коридорами. К тому же развитию этого маршрута мешает нестабильность, вызванная соседством с Афганистаном, приграничными конфликтами между Киргизией, Таджикистаном и Узбекистаном, а также закрытостью стран этого региона. Именно по этой причине появился средний вариант: маршрут через Казахстан, Каспий и далее через Кавказ в Турцию и в Причерноморье. Он воспроизводит европейские проекты (ТРАСЕКА). Основная проблема состоит в наличии большого числа перевалочных пунктов (на Черном и Каспийском морях), что повышает стоимость и увеличивает длительность пути. К тому же дополнительные препятствия создают многочисленные таможенные барьеры национальных операторов. Этот вариант выглядит больше как запасной, предназначенный для региональных обменов.

Именно к такому выводу пришли Соединенные Штаты и их партнеры по НАТО, когда в конце 2000-х гг. искали альтернативные Пакистану пути для снабжения своей армии в Афганистане. Поначалу предполагался маршрут через Закавказье и Каспий, но в конце концов пришлось обратиться к России. Москва и государства НАТО подписали несколько соглашений, обеспечивающих переброску грузов через российскую территорию, преимущественно по железной дороге. Со времен запуска «северного маршрута» в 2009 г. его обороты возрастали, достигнув в 2012 г. объема в 50 000 ДФЭ. Открытие Западом «северного маршрута» знаменовало относительный провал стратегии обхода России с юга, хотя при равных условиях объемы перевозок оставались сравнительно небольшими, а в распоряжении американских военных были и весьма значительные средства логистики.

Единственный путь, который мог бы серьезно конкурировать с российскими транспортными коридорами, пролегает к югу от Каспия, идет через Казахстан, Туркменистан и Иран в Турцию и далее в Евросоюз. И хотя в теории по данному маршруту могут ходить поезда, пока это неосуществимо по причине недоразвития инфраструктуры. Особенно на юге Центральной Азии и в Иране, значительно пострадавшем от американских санкций.

Коридоры между Китаем и Европой: подтверждение ключевой роли России

Пекин распространил проект «Нового шелкового пути» на морские перевозки, выдвинув в июле 2016 г. инициативу «Один пояс, один путь»», открытую для всех стран, желающих в ней участвовать. Интерес к этому проекту проявила и Россия, попытавшись повернуть его в сторону своих интересов на уровне евразийских связей. Но задача перед Москвой весьма сложная. Не желая оставаться в стороне от процессов, которые происходят в ближнем зарубежье, она опасается чрезмерного экономического влияния Китая на своей территории, в частности в Сибири и на Дальнем Востоке. Российские власти, осознавая эти риски, признают за китайскими проектами несколько преимуществ. Создание транспортных коридоров способствует развитию евразийских континентальных пространств, позволяя превратить зачастую бедные и нестабильные страны, которые несут угрозу безопасности России, в полноценных экономических партнеров. В более широком плане укрепление экономической роли континентальной Евразии, неподконтрольной западным державам, способствует формированию многополярного мира, к которому стремится не только Москва, но и Пекин. Именно в такой перспективе российские власти решили продемонстрировать добрую волю в отношении инициатив, выдвинутых КНР. Например, Россия стала третьим акционером (после Китая и Индии) Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ), созданного в конце 2014 г. по инициативе Пекина в рамках проекта «Новый шелковый путь».

Тем не менее именно по линии установления связей между Китаем и Европой российская держава демонстрирует, что с ней необходимо считаться: если быстро развивающийся евразийский коридор проходит через Казахстан, то дальше он идет в Европу по территории России. Этот путь рассматривается как некий компромисс между китайскими проектами в Средней Азии и стремлением России сохранить главенствующую роль в евразийских транспортных связях. На самом деле маршрут «Китай – Казахстан – Россия – Белоруссия – Европа» имеет много преимуществ. Это один из кратчайших путей, связывающих Китай с промышленными регионами северо-западной Европы. Выгодно, что он пересекает бывшую китайско-советскую границу в районе Джунгарских ворот, позволяя обогнуть горы Тянь-Шаня на юге и Алтай на севере и выйти сразу в казахские, а затем в российские степи и далее на равнины Восточной Европы. Этот путь соединяется с относительно плотной и развитой сетью железных дорог на севере Казахстана и в европейской части России.

В широком смысле практически все железнодорожное сообщение между Китаем и Европой, которое набрало обороты после 2013 г., проходит по российской территории: либо транзитом через Казахстан или Монголию, либо напрямую через российский Дальний Восток и Сибирь (по Транссибирской магистрали). В последние годы транзит между КНР и Европой через Россию показывает высокий рост: в 2017 г. транзит из Китая в Европу увеличился на 67% до 167 000 ДФЭ, тогда как транзит из Европы в Китай увеличился на 95%, до 98 500 ДФЭ, то есть общий транзит достиг 265 500 ДФЭ. Рост европейского экспорта отчасти позволяет решить проблему порожних составов в сторону Китая, хотя это по-прежнему снижает рентабельность евразийских железнодорожных сообщений, которые частично субсидируются китайскими регионами. В 2018 г. грузоперевозки между Китаем и Европой через Россию выросли еще примерно на 30% до 360 000 ДФЭ.

Существует множество причин, по которым Россия незаменима при создании евразийских транспортных коридоров. Это единственная страна, имеющая общую границу и с Китаем, и с Европейским союзом. Кроме того, на ее территории есть эффективная и развитая сеть железных дорог – в отличие от других описанных выше потенциальных маршрутов. Наконец, Россия укрепила позиции в связи с созданием в 2015 г. Евразийского экономического союза (ЕАЭС), который является общим экономическим пространством. Пять стран – членов Союза (Россия, Белоруссия, Казахстан, Киргизия и Армения) делегировали часть полномочий в области внешней торговли и макроэкономического регулирования евразийской комиссии (наднациональному органу) со штаб-квартирой в Москве. Таможенный союз ЕАЭС благодаря положению между Евросоюзом и Китаем значительно упрощает сообщение между двумя основными экономическими полюсами евразийского континента.

Несмотря на отдельные недоработки, интеграция в ЕАЭС продолжается. В частности, в начале 2018 г. вступил в силу единый таможенный кодекс. ЕАЭС оказывает существенное влияние на реальную интеграцию, и это несмотря на неблагоприятные условия, связанные с экономическим кризисом в России (2015–2016) и международными санкциями. С начала 2000-х гг. доля России во внешнеторговом обороте Казахстана неуклонно снижалась в пользу Китая, который в 2010 г. занял место главного коммерческого партнера этой страны (более 17% от общего оборота). Но теперь наблюдается обратная тенденция: в 2017 г. Россия прочно заняла первую позицию в товарообороте Казахстана (более 20% от внешнеторгового оборота), тогда как Китай опустился до 13,5 процентов.

Таким образом, евразийская интеграция оказывает существенное влияние на региональный обмен, что вынуждает Китай учитывать новую реальность: в 2015 г. Пекин подписывает с Москвой совместное заявление о сопряжении Нового шелкового пути с Евразийским экономическим союзом, а в 2018 г. Евразийский экономический союз заключил с Китаем договор о торгово-экономическом сотрудничестве.

Подписание равносильно признанию Пекином роли ЕАЭС и дает Москве возможность влиять на торгово-экономические отношения между государствами-членами и китайским соседом. Речь идет о значительной победе Москвы, которая в то же время противилась попыткам Китая превратить ШОС в зону свободной торговли. Российским дипломатам удалось добиться расширения ШОС за счет новых партнеров: в 2017 г. приняты Индия и Пакистан. Это ослабило вес Китая внутри организации и превратило ее в евразийский эквивалент Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), отодвинув реализацию экономической интеграции в рамках ШОС на далекую перспективу.

Москва и Пекин начали в регионе тонкую игру, сочетающую конкуренцию и сотрудничество. Россия, не обладающая ни промышленной мощью, ни финансовыми возможностями Китая, отвечает на предложенную Пекином логику транснациональной интеграции логикой интеграции наднациональной на уровне региональных институтов. Что позволяет ей оставаться значимым партнером для соседей, в том числе в экономическом плане, тем более что центральноазиатские государства рассчитывают на Россию в противодействии гегемонии Китая. Этому способствуют три основных фактора: репрессии против уйгурского населения в Синьцзяне (весьма отрицательно воспринятые в соседних мусульманских странах), миграционное давление со стороны Китая, первые разочарования, связанные с экономическим партнерством, предложенным Пекином в рамках «Нового шелкового пути». За последние годы долг Киргизии и Таджикистана Китаю стремительно возрос, этот феномен наблюдается и в Юго-Восточной Азии, что часто вызывает сомнения в обоснованности односторонней модели «развития», предложенной Пекином (это уже стало заметно в Киргизии).

Что касается России, то она предлагает своему китайскому партнеру иную форму отношений в области евразийских транспортных коридоров. Москва согласна на китайские инвестиции, но только в рамках проектов, в которых сохраняет контроль (например, «Ямал СПГ»). Симптоматично, что китайские инвестиции в строительство железных дорог пока существуют лишь на бумаге, поскольку Москва не может принять сформулированные Пекином предложения «под ключ». Российско-китайское партнерство по созданию Шелкового пути строится иначе: с одной стороны, Россия сама вкладывает деньги в модернизацию инфраструктуры, благодаря которой обеспечивает транзит товаров между Китаем и Европой. При этом она получает дополнительный бонус, связанный с повышением пропускной способности ее железнодорожной сети, оптимизацией норм и упрощением таможенных процедур. С другой, Россия содействует объединению евразийского пространства через ЕАЭС, который создает некий политико-экономический континуум от Китая до Европы. ЕАЭС является не только сдерживающим фактором для прямых контактов Китая и Средней Азии, но и мостом между Китаем и Европой.

Однако транспортное сотрудничество России с соседями не ограничивается институциональной интеграцией. Евразийский банк развития, контролируемый Россией и Казахстаном, вкладывает деньги в модернизацию инфраструктуры государств – членов ЕАЭС. К тому же Россия тесно сотрудничает в области железнодорожных перевозок с другими транзитными государствами (Казахстаном, Белоруссией и Монголией) через совместные предприятия. В 2014 г. РЖД совместно с казахской и белорусской национальными железнодорожными компаниями создала «Объединенную транспортно-логистическую компанию – Евразийский железнодорожный альянс» (ОТЛК ЕРА), чей капитал принадлежит трем партнерам в равных долях. Ее задача – увеличить пропускные мощности железнодорожного транзита через страны ЕАЭС, в частности между Китаем и Европой. ОТЛК ЭРА специализируется на сообщении между казахскими станциями Достык и Алтынколь (на границе с Китаем) и белорусскими пунктами Брест и Свислочь (на границе с Польшей), общее расстояние между которыми составляет 5430 км и преодолевается за пять дней. В 2018 г. Евразийский железнодорожный альянс обеспечил перевозки в 280 500 ДФЭ, что почти на 60% больше чем в 2017 г. (175 800 ДФЭ), а в 2019 г. планируется перевезти 350 000 ДФЭ.

Темпы увеличения товарного потока становятся испытанием для таможенной и железнодорожной инфраструктуры на польско-белорусской границе, где одновременно происходит смена таможенного пространства (переход из ЕАЭС в ЕС) и железнодорожной колеи (с «российского» на «европейский» стандарт), что может ограничивать число пересечений границы. Чтобы с этим справиться и предложить альтернативу, Альянс проложил новый мультимодальный маршрут через российский анклав в Калининграде с дальнейшим реэкспортом морским путем через Балтику.

На линии «Китай – Монголия – Россия» Москва также сохраняет конкурентное преимущество, контролируя монгольские железные дороги через совместное российско-монгольское АО «Улан-Баторская железная дорога» (50% акций принадлежат РЖД). Сейчас осуществляется модернизация, которая позволит монгольским железным дорогам получать прибыль от увеличения евразийского товарообмена: в первом полугодии 2018 г. РЖД зафиксировали рекордный рост контейнерных перевозок через российско-монгольскую границу (более 85%) именно между Европой и Китаем. Для поддержания этого роста российская компания планирует построить на китайско-монгольской границе новый контейнерный терминал.

Разработка самостоятельной российской стратегии

Однако Россия должна найти баланс между динамикой, связанной с грузоперевозками «Китай – Европа», налаживанием международных связей с другими партнерами и интересами собственной промышленности. Масштаб потребностей, как в плане модернизации существующих сетей, так и в создании новых дорог, настолько огромен, что инвестирование в транспортную инфраструктуру Владимир Путин назвал в числе приоритетных задач своего нового президентского срока (2018–2024). Президент поставил амбициозные цели: к 2024 г. увеличить в полтора раза грузооборот Транссиба и БАМа, сократить до семи дней время в пути для контейнерных поездов, курсирующих между Дальним Востоком и западными границами, в четыре раза увеличить транзит контейнерных перевозок.

Эти задачи отчасти опираются на показатели последних лет: за 2013–2018 гг. общий объем контейнерных перевозок показал впечатляющий рост (+160% за три года) и достиг в 2018 г. 550 000 ДФЭ. В 2018 г. доля транзита в общей структуре контейнерных перевозок в сети РЖД выросла с 10% до 12%. Рост обеспечен за счет резкого подъема европейско-китайского направления, которое в 2018 г. составило 67% от суммарного объема транзита. Россия продолжает обеспечивать большую долю товаропотока в Центральную Азию (единственный евразийский регион, не имеющий альтернативного пути по морю) как из Европы, так и из Восточной Азии. В 2018 г. доля поставок в Центральную Азию занимала 29% от всех транзитных перевозок РЖД.

Россия пользуется ростом грузопотока с Китаем для повышения собственного экспорта. Так, в мае 2017 г. был запущен первый регулярный железнодорожный маршрут для поставки в Китай российских товаров, и с тех пор прибавилось еще несколько подобных маршрутов. В январе 2018 г. с российского Дальнего Востока через китайскую территорию открыто сообщение «Россия – Вьетнам». Это стало результатом активизации российско-вьетнамских экономических связей после подписания в октябре 2016 г. договора о свободной торговле между ЕАЭС и Вьетнамом. В 2018 г. по сети РЖД отправлено на экспорт более 1,1 млн ДФЭ контейнеров, что больше на 16,9%, чем в 2017 году. Рост контейнерных перевозок наблюдается и на внутреннем, и на внешнем рынке. Эти данные свидетельствуют о том, что сегодня транзит осуществляется не в ущерб другим направлениям, но напротив – отчасти способствует оживлению российской экономики.

Россия старается влиять на формирование евразийских транспортных магистралей и налаживать партнерство с различными азиатскими странами. Одним из приоритетов является развитие транспортного коридора «Север – Юг», который призван связать Россию, Иран и Индию. Хотя на политическом уровне Москва поддерживает с Тегераном и Нью-Дели хорошие отношения, потенциал товарного обмена остается нераскрытым, в частности из-за проблем с логистикой: более 80% российско-индийского товарооборота проходит через порт Санкт-Петербурга. В связи с этим Индии предложено построить наземный маршрут в направлении России и Северной Европы. В сентябре 2000 г. подписано межправительственное соглашение между Ираном, Индией и Россией о его создании, но реализация столкнулась с трудностями. В отличие от Китая Индия не располагает промышленными и логистическими мощностями, необходимыми для массированных вложений в такого рода проект, тогда как Иран находится под американскими санкциями. Однако в последние годы благодаря совместным усилиям России, Ирана и Азербайджана произошли некоторые подвижки. Дело в том, что часть коридора «Север – Юг» проходит к западу от Каспийского моря по азербайджанской территории. Баку вкладывает нефтедоллары в амбициозные планы превращения страны в «перекресток», к которому будут стекаться региональные транспортные потоки. Однако железнодорожная линия, связывающая Иран с Россией через Кавказ, закрыта из-за армяно-азербайджанского конфликта. Поэтому необходима дорога от Ирана в Азербайджан. Баку выделил Тегерану кредит на 500 млн долларов на строительство 350 км железной дороги «Астара – Казвин», которая связала азербайджанскую сеть с Ираном. Первые контейнерные составы начали курсировать между Россией и Ираном в марте 2018 г., хотя на иранской территории дорога будет окончательно достроена лишь в 2021 году. Со своей стороны РЖД с 2012 г. приступили к электрификации иранских железных дорог: вторая фаза проекта (2018–2022) представляет инвестирование в 1,2 млрд долларов.

Москва стремится диверсифицировать партнерства в Восточной Азии. Это является одной из причин активизации в 2018–2019 гг. диалога о мирном договоре с Японией. Учитывая возрастающий вес Китая, сближение России и Японии кажется тем более логичным, что две страны дополняют друг друга на экономическом уровне. Москва и Токио совместно восстанавливают движение по Транссибирской магистрали, чтобы японские товары попадали в Европу и Центральную Азию, а также на российский рынок. Объем импорта, проходящий через Транссиб, составляет более 40% валового объема (60% по-прежнему идут морским путем до портов европейской части России). К тому же российские власти говорят о возможности строительства прямой железной дороги, которая пройдет через Сахалин до японского Хоккайдо. Однако проект пока остается гипотетическим, поскольку требует гигантских вложений (например, в строительство 50-километрового моста между Сахалином и Хоккайдо) при неочевидной рентабельности.

Россия также поддерживает прекрасные отношения с Южной Кореей, с которой хотела бы возобновить план строительства транскорейской железной дороги, соединив ее с Транссибом. Но этот проект, гораздо более реалистичный, чем железнодорожное сообщение с Японией, требует нормализации межкорейских отношений и хотя бы частичной отмены санкций против Северной Кореи.

Строительство транспортной инфраструктуры из Закавказья в Турцию и из Центральной Азии в Китай позволяет этим регионам преодолеть изоляцию и положить конец российской квазимонополии на их экономические связи с внешним миром. С этой точки зрения, китайский проект «Новый шелковый путь» оказывает большое влияние, которое в ближайшие годы будет распространяться в сторону юго-запада азиатского континента. В то же время выход из изоляции Центральной Азии и Кавказа открывает возможности для модернизации хозяйства этих стран, которые становятся для Москвы интересными экономическими партнерами. Поэтому все, что Россия теряет в плане эксклюзивного влияния, она приобретает в плане стабильности и экономического роста в сердце Азии. К тому же большинство евразийских потоков, генерированных китайскими проектами, касаются сообщения с Европой, которое, как оказалось, без России невозможно. Почти все стальные коридоры Евразии проходят по трем основным направлениям: через российский Дальний Восток (Транссибирская магистраль), через Монголию и, главным образом, транзитом через Казахстан. Казахстан же, как и Белоруссия, является приоритетным партнером Москвы в рамках ЕАЭС. Помимо того, что ЕАЭС формирует единое таможенное пространство между Китаем и Европейским союзом, а это важное преимущество для непрерывности сообщения, российские, казахстанские и белорусские железнодорожные компании объединились, чтобы обеспечить контейнерные перевозки между Европой и Китаем.

Таким образом, Шелковый путь не только не ведет к маргинализации России, но позволяет ей наладить взаимовыгодное партнерство с Пекином. Тем не менее практически взрывной рост сообщения между Китаем и Европой в последние годы отчасти поддерживается субсидированием Пекина, что ставит под вопрос устойчивость данного процесса. Поэтому российские власти стремятся нивелировать зависимость от Китая, расширяя партнерство в Северо-Восточной Азии (Япония, Южная Корея) и создавая альтернативные транспортные коридоры («Индия – Иран – Россия»). Но чтобы сочетать всестороннее развитие перевозок с требованиями национальной экономики, Москве придется решить одну из основных проблем российской экономики, то есть существенно увеличить инвестиции в инфраструктуру страны.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 4 июля 2019 > № 3069852 Давид Тертри

Евразийская хорда, океанское кольцо

Россия и Индия как третья сила нового миропорядка

Алексей Куприянов - научный сотрудник Сектора международных организаций и глобального политического регулирования Отдела международно-политических проблем ИМЭМО РАН.

Александр Королёв – младший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ.

Нандан Унникришнан – почетный член исследовательского фонда Observer Research Foundation (Нью-Дели).

Резюме События в мире подталкивают Россию и Индию к сотрудничеству и запуску новых форматов взаимодействия. Формирование Движения мирного развития может остановить начавшуюся холодную войну, не дать ей перерасти в горячую фазу, продемонстрировав США и КНР ущербность курса на противостояние в развивающемся мире.

Мир на пороге новой холодной войны. Ее уместно назвать Второй холодной войной, чтобы не спутать с первой, которая велась между СССР и Соединенными Штатами. Новая развернется между США и Китаем. Первая холодная война в значительной мере была столкновением идей: социализма и капитализма, войной за выбор пути мирового развития. СССР окончательно проиграл, как только отказался от социалистической идеи. Нынешняя война – сугубо империалистическая. Нет особой разницы между США и КНР – обе державы заинтересованы в распространении своего влияния, получении доступа к ресурсам, продвижении своих товаров на рынки зависимых стран и статусе мирового гегемона в мировой рыночной системе.

Обострение великодержавного «холодного» противостояния будет сопровождаться расширением практики применения инструментов «умной силы», которые по охвату и эффективности порой превосходят вооруженные действия. Все большую популярность приобретут торговые войны, кибершпионаж, локальные конфликты в странах «третьего мира», односторонние санкции и другие ограничительные меры, манипуляции с национальными валютами, подкуп элит малых и средних стран, предоставление экономической помощи региональным партнерам для формирования лояльной политической клиентелы.

Использование Пекином и Вашингтоном метода «кнута и пряника» будет создавать новые очаги напряженности, вынуждая другие страны идти на сложные компромиссы. Умышленно, случайно или вынужденно государства могут координировать политику и интересы с тем или иным центром силы. Выбор, который сделают эти государства, приведет к одному из двух возможных последствий: либо укрепит позиции Соединенных Штатов, либо придаст вес геополитическим устремлениям Китая. Так или иначе это будет разжигать вторую холодную войну, поскольку и США, и Китай стремятся к ограничению сфер влияния друг друга.

Для России и Индии этот выбор еще более важен. Обе страны являются крупными державами, которым предназначена значительная роль в любом будущем балансе сил. Кроме того, и Россия, и Индия непосредственно соседствуют с Китаем и оказывают влияние на огромные пространства Арктики и Индийского океана соответственно, равно как и на бескрайние равнины Северной Евразии.

Ответом Москвы и Нью-Дели на сложившуюся обстановку может стать формирование неофициального, невоенного альянса «Движение мирного развития» – пространства взаимодействия, ориентированного на продолжение курса позитивной глобализации с одновременным поиском более справедливых альтернатив существующему мировому порядку.

Вторая холодная война

Нынешняя ситуация в корне отличается от той, что сложилась в годы первой холодной войны. Полностью отсутствует идеологическое противостояние, бывшее неотъемлемой чертой конфликта между СССР и США. Вряд ли на эту роль может претендовать расплывчатая и неконкретная идея «сообщества единой судьбы человечества», предложенная Китаем, или «торжества демократии западной модели», которую отстаивают США. Пекин в ряде случаев слишком явно подчиняет «единую судьбу человечества» своим экономическим и политическим интересам. А Вашингтон чересчур прагматично вступает в союзы с откровенно недемократическими режимами. Происходящее сегодня скорее напоминает преддверие Первой мировой войны как войны империалистической, когда в основе политики государств лежали откровенно экономические интересы: борьба за колонии, ресурсные базы, рынки сбыта. Тогда тоже не было недостатка в красивых словах для обоснования этой борьбы: соперничающие стороны создавали друг про друга «черные легенды».

Новая холодная война разыграется между США и Китаем: гегемоном, который теряет власть, и его соперником – молодой державой с пятитысячелетней историей. Попытка Вашингтона при Бараке Обаме разделить мир между гигантами, предложив Пекину формат G2 (Группа двух), провалилась. В новом мире Второй холодной войны остальные державы оказываются перед сложным выбором. К кому примкнуть, чтобы не прогадать? Или лучше не примыкать ни к кому, ожидая возможности подороже продать нейтралитет? Особо остро стоит этот вопрос перед крупными развитыми и развивающимися странами: великие державы заинтересованы в том, чтобы привлечь их на свою сторону, поскольку каждая из них может перетянуть чашу весов.

Сценарии будущего

Есть несколько сценариев развития ситуации. Одни более оптимистичны для большинства участников и мира в целом, другие – менее. Но все эти сценарии можно разделить на две большие группы: в первой холодная война так и останется холодной, во второй – перерастет в горячую.

Холодная война остается холодной. Это наиболее оптимистичный вариант для всех сторон – и тех, кто вовлечен в противостояние, и тех, кто сумеет сохранить нейтралитет. Разумеется, в холодной войне потери понесут все, но они будут умеренными, в основном экономическими. Методами боевых действий станут торговые войны, перевороты, малые конфликты в странах «третьего мира», подкуп элит с целью привести к власти силы, которые либо безоговорочно капитулируют, либо сочтут издержки войны неприемлемыми и предпочтут заключить мир на невыгодных для себя условиях. Отдельно стоит отметить роль санкций как способа достижения внешнеполитических целей. Сегодня односторонние санкции США уже значительно дестабилизировали международные отношения и начали тормозить рост мировой экономики. По своим эффектам такие санкции, преимущественно экономические, приближаются к военным мерам, а по принципу использования превратились из «первого шага перед войной» в «первый шаг вместо войны».

В течение 10–15 лет использование данных инструментов будет лишь расширяться как на уровне области применения, так и на уровне санкционируемых государств. В этой ситуации обе стороны имеют шансы на победу: у США за плечами – победа в холодной войне против СССР, у Китая – тысячелетия цивилизации, интриг и опыт, воплощенный в стратагемах.

Холодная война становится горячей. По этому сценарию Пекин и Вашингтон рано или поздно вступят в открытую схватку, основные сражения которой развернутся в Тихом океане. Эта война мало будет напоминать Вторую мировую войну в Тихоокеанском регионе – прежде всего потому что на этот раз Соединенным Штатам и их союзникам не удастся обеспечить полный контроль над океанами, лишив Китай доступа к мировому сырью. По какому бы сценарию ни развивался конфликт – останется ли он в рамках конвенциональной войны, ограничится ли применением исключительно тактического компонента ядерного оружия (ТЯО) или перерастет в обмен ядерными ударами по мегаполисам, – он в любом случае останется только войной двух держав и их непосредственных союзников. Таким образом, ключевой вопрос – кто именно будет союзниками двух враждующих держав и какую позицию займут остальные страны.

Россия и Индия – ключевые государства

Россия и Индия должны делать выбор с осторожностью: любые изменения их позиции могут радикально сказаться на статус-кво вне зависимости от того, будет это горячая или холодная война. Географическое положение России позволяет ей контролировать как сухопутные, так и водные пути Северной Евразии, в то время как Индия – ключевая сила, контролирующая маршруты Южной Евразии. Без российского участия никто не сможет воспользоваться богатствами арктического шельфа, без Индии невозможно получить доступ к ресурсам Восточной Африки. В действительности, вместо того чтобы пытаться действовать как «колеблющиеся державы» (swing powers), обеим странам следует стремиться к такой политике и позиционированию, которые способствовали бы построению многополярного мира. В некоторых случаях это может повлечь за собой балансирование между США и Китаем. Оно потребует от Нью-Дели и Москвы создания коалиций для решения конкретных задач, что позволило бы предотвратить формирование однополярных или биполярных механизмов.

Таким образом, подобно тому как Индия становится ключевым государством Индо-Тихоокеанского региона, включающего весь Индийский океан и восточную часть Тихого, Россия уверенно идет к тому, чтобы стать ведущим игроком Аркто-Тихоокеанского региона (Аркто-Пацифики). В обоих мегарегионах выделяются два основных маршрута: торговый, из Азии в Европу, и энергетический – из центров добычи углеводородов в этих регионах в развивающиеся азиатские экономики. Индия и Россия не конкурируют за торговые пути, а дополняют друг друга, будучи заинтересованы в увеличении товарооборота между Европой и Азией.

От позиции, которую займет Нью-Дели во Второй холодной войне, зависит доступ враждующих государств к рынкам Индии и ресурсам Африки: не заручившись поддержкой Индии или хотя бы ее нейтралитетом, невозможно эксплуатировать Восточную Африку. Положение России обеспечивает доступ к ресурсам Сибири и Арктики, для Китая – к рынкам Европы. Изменение положения одного из пары ключевых государств будет означать и изменение положения второго. Так, если Россия вступит в союз с Китаем, он чрезвычайно усилится, если США вступят в союз с Индией, позиции Китая очень ослабнут. Если Россия или Индия внезапно примкнут к Соединенным Штатам – это будет означать поражение Китая, которому придется забыть о своих морских амбициях и заняться укреплением границы. Если Россия и Индия встанут на сторону Пекина – неминуемо поражение США, потому что ресурсы Китая окажутся неисчерпаемыми.

Насколько России и Индии, двум ядерным державам с большим научным, промышленным и экономическим потенциалом, это выгодно? Абсолютно невыгодно. Оптимально для них – максимально долго сохранять стратегическую автономию, чтобы получать плюсы от торговли с обеими сторонами, избегая обязательств. Более того, позиция Индии и России может оказаться принципиально важной, чтобы не допустить перерастания холодной войны в горячую. Она означает обширный доступ и США, и КНР к ресурсам и подразумевает невозможность блокады и быстрой победы, превращая любую конфронтацию в затяжной и крайне затратный конфликт.

Для Индии вступление в формальный военно-политический союз с любой из великих держав будет означать резкое обострение с другой. Сближение с США – ухудшение отношений с Китаем, которое проявится прежде всего в эскалации пограничных конфликтов. Крайне низкая вероятность такого сценария обуславливается его полным несоответствием целям развития Индии. Тесное сближение Нью-Дели и Пекина также маловероятно в обозримом будущем. Индии невыгодно входить в орбиту своего главного соперника в борьбе за звание регионального лидера, это противоречит ее стремлению стать великой державой. В этом отношении не вызывает удивления негативное отношение Китая к концепции Индо-Тихоокеанского региона, которая воспринимается в китайских официальных кругах как инструмент сдерживания Пекина. Кроме того, такое сближение негативно скажется на отношениях с Соединенными Штатами, которые являются одним из важнейших торговых партнеров Индии, поставщиком технологий в ее оборонной отрасли. Наконец, конструктивные отношения с Вашингтоном – ключевой фактор вступления Индии в Группу ядерных поставщиков (ГЯП).

Складывающаяся обстановка подталкивает Россию и Индию к формированию неофициального альянса – условного Движения неприсоединения 2.0, который лучше было бы назвать «Движение мирного развития» (ДМР).

Движение мирного развития

У Индии есть богатый опыт выживания и развития в условиях соперничества двух враждующих блоков: лидерство в Движении неприсоединения (ДН), которое превратилось, по сути, в прибежище тех, кто не хотел примыкать к Восточному или Западному блоку. Это не означало, что они не участвовали в той или иной форме в первой холодной войне. Однако страны ДН могли быть ситуативными союзниками государств обоих блоков, получая от них экономическую и военную помощь. Это придавало их политике известную гибкость, хотя и весьма ограниченную, ведь в те суровые времена господствовал принцип «кто не с нами – тот против нас».

С момента создания ДН существенно изменились сами принципы формирования международных альянсов. Теперь это все чаще «коалиции желающих», в которых участвуют государства, предпочитающие не связывать себя жесткими обязательствами. Традиционные форматы дипломатических переговоров уступают место неофициальным клубам и беседам. Постепенно истончаются нормы послевоенного права, расширяются рамки понятия «справедливая война». Достаточным поводом для нанесения удара по объектам суверенного государства является подозрение в совершении его военнослужащими военных преступлений против мятежников. Понятие «Обязанность защищать» (Responsibility to protect) трактуется все более широко.

В этих условиях нет смысла возрождать ДН и создавать ДН нового образца. Новое движение должно строиться с учетом изменившихся норм и правил игры. Имеет смысл положить в его основу то, что президент Дональд Трамп назвал «реализмом с принципами»: государства гарантируют, что будут руководствоваться прежде всего собственными интересами, но выдвигают определенный набор принципов, которые не будут нарушать.

Возможные принципы ДМР

Россия и Индия похожи. Это страны с федеративным устройством, многонациональные, чтящие и уважающие свои традиции. Они имеют позитивный исторический опыт взаимоотношений как в сфере межгосударственных связей, так и в области межкультурной коммуникации – восприятие населением обеих стран друг друга всегда было исключительно положительным. Кроме того, Индия из всех азиатских стран за пределами Содружества Независимых Государств, пожалуй, ментально ближе всех России – цивилизационно-культурный разрыв ощущается меньше всего. И Москва, и Нью-Дели поддерживают демократические ценности, отрицая попытки перестроить демократические режимы с национальной спецификой по иностранным шаблонам. Обе страны выступают за невмешательство во внутренние дела других стран и не спешат с поддержкой войн и восстаний, сколь бы справедливы на первый взгляд ни были их цели. Ведь, как показывает практика, такие акции часто поддерживаются зарубежными акторами, преследующими собственные интересы. Таким образом, принципами ДМР могли бы стать:

Первое. Поддержка демократии с учетом национальной специфики, неприятие переворотов как средства смены власти.

Второе. Невмешательство во внутренние дела других государств за исключением случаев массовых преступлений, совершаемых властью, и только после расследования этих случаев.

Третье. Продолжение курса на позитивную глобализацию с одновременным поиском более справедливых альтернатив существующему мировому порядку, включая реформирование ООН в интересах развивающихся государств.

Четвертое. Стремление избежать военных конфликтов, ставка на миротворчество и устойчивое развитие (что не означает безоглядного пацифизма: каждое государство имеет право на самооборону).

Пятое. Неприятие односторонних санкций, торговых войн и иных протекционистских мер в качестве способа ведения внешней политики.

Шестое. Неучастие в эксклюзивных глобальных или региональных военно-политических блоках, втянутых во вторую холодную войну.

Седьмое. Продвижение торгово-экономической либерализации путем заключения соглашений о зоне свободной торговли с зарубежными партнерами и поддержка многосторонних институтов и интеграционных структур.

В целом ДМР выступает как прогрессивное движение, противостоящее регрессу глобализации и переходу ко второй холодной войне. Методы достижения этих целей могут быть достаточно гибки для того, чтобы ДМР не проиграло соревнование государствам, исповедующим беспринципный реализм.

Кроме того, важно понимать, что это именно движение, неформальный альянс, участники которого объединены общими целями, а не жесткой структурой. Разумеется, никто не вправе запретить Индии налаживать отношения с США, а России – с Китаем. В данном случае важно, чтобы эти отношения не превращались в вассальные, что автоматически приведет к ликвидации самого ДМР. Наоборот, страны–члены ДМР должны стремиться к улучшению отношений товарищей по движению с партнерами вне движения. По сути, это расширение свойственной индийской внешней политике концепции многовекторности (multi-alignment).

Россия и Индия как столпы ДМР

Осью нового движения должны стать Россия и Индия. Десять лет назад Россия только начинала возвращение в мировую политику. Сейчас она восстановила позиции на Ближнем Востоке, нарастила влияние в Центральной Азии, стремится работать в Африке, на очереди – Тихий океан и Афганистан. Индия, со своей стороны, будучи крупной развивающейся страной, расширяет сферу интересов, претендуя на роль регионального центра и великой державы, и эта сфера неизбежно будет все больше соприкасаться с российской.

Обе стороны заинтересованы в максимальной стабилизации Евразии, что логически вписывается в национальные стратегии развития – индийскую политику «Действуй на Востоке» и российский поворот на Восток с формированием в долгосрочной перспективе Большого евразийского партнерства. Москва и Нью-Дели выступают за обеспечение безопасности на западе (противодействие терроризму и радикальному экстремизму на Ближнем Востоке), востоке (сотрудничество в сфере традиционной и нетрадиционной безопасности в Юго-Восточной Азии и поддержка асеаноцентричных многосторонних институтов) и в Центральной Евразии (купирование террористической угрозы в центральноазиатских республиках). При этом по мере усугубления угрозы безопасности в регионе будет возрастать роль Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), если удастся обеспечить ее функционирование в условиях регулярных кризисов в индо-пакистанских отношениях.

Россия и Индия в уникальной ситуации: ни одна пара стран сравнимого веса не имеет столь крепких исторических и политических связей при отсутствии конфликтов в прошлом и обозримом будущем. Благодаря этому все упомянутые точки соприкосновения априори могут стать зонами сотрудничества, а не конфликтов. Интересы Москвы и Нью-Дели совпадают по всему спектру. И Россия, и Индия могли бы, используя свое влияние, оказать друг другу помощь в ключевых точках. Так, Россия способна воспользоваться своим положением в Афганистане, чтобы гарантировать там индийские интересы, Индия – налаженными связями в Африке, чтобы помочь российскому бизнесу вернуться туда. По сути, в мире больше нет государств сопоставимого калибра – экономического, политического, военного, – которые могли бы стать столпами нового движения. ЮАР и Нигерия пока не в состоянии претендовать на статус великих держав; намерения Бразилии неясны, ее бросает из крайности в крайность.

Важную роль в структуре будущего ДМР должны сыграть средние страны: только с опорой на них движение приобретет устойчивость и системность. Речь в первую очередь об Иране, государствах Юго-Восточной Азии, ЮАР и Нигерии. ДМР также объективно было бы заинтересовано в наращивании отношений с группами государств, выступающих против перерастания холодной войны в горячую и участия в ней на стороне любого из блоков. В первую очередь это касается Европейского союза и Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), но также и других структур в Африке и Южной Америке, которые в целом разделяют нейтральную позицию ДМР.

Необходимые шаги

Чтобы Россия и Индия выстраивали отношения в предложенном формате, необходимо укрепление их взаимодействия в четырех областях: политической, торговой, военной, а также в сфере развития межчеловеческих контактов.

Политика. В том, что касается политической сферы, главная проблема – отсутствие взаимного доверия и понимания. Трудность не в редких контактах между первыми лицами государств или отсутствии «химии» в их отношениях: речь прежде всего о взаимопонимании на уровне элит и экспертных сообществ. В обществе существует известное непонимание взаимных позиций по ключевым вопросам. Так, в индийской прессе, в выступлениях экспертов можно встретить мнения о том, что Россия является или в ближайшее время станет китайским вассалом, нередки обвинения Москвы в смене политического курса и поддержке Пакистана. Аналогичным образом в публикациях российских СМИ, в выступлениях экспертов попадаются обвинения Индии в готовности согласиться на роль младшего партнера США, в проамериканской политике в ущерб развитию отношений с Москвой.

Наилучшим способом рассеять эти в основном добросовестные заблуждения могло бы стать наращивание контактов между политическими элитами двух стран, увеличение числа двусторонних и многосторонних экспертных мероприятий по типу Raisina Dialogue, предоставление СМИ возможностей для выступлений представителям другой страны.

Торговля. До последнего времени Россия и Индия были (хотя и в разной степени) бенефициарами глобализации. Отсутствие торговых барьеров способствовало притоку инвестиций в их экономику, позволяя наращивать темпы роста. Для обеих стран перспективным выглядело участие в мегапроектах, которые обещали стимулировать глобальную взаимосвязанность. Однако в условиях второй холодной войны глобальный мир распадается. Основными участниками новой экономической системы становятся государства-лидеры, аккумулирующие малые страны и создающие торговые блоки, а основным типом связей – торговля между этими блоками. Малым и средним странам, сумевшим вовремя объединиться (ЕС, АСЕАН), повезло. Горе тем, кто не успел, ибо они превратятся в вассалов крупных стран и объединений, ресурсную базу для них.

Россия и Индия являются лидерами таких блоков – Евразийского экономического союза (ЕАЭС), Южно-Азиатской ассоциации регионального сотрудничества (СААРК) и Инициативы стран Бенгальского залива по многоотраслевой технико-экономической кооперации (БИМСТЕК), соответственно. Эти блоки не имеют общей границы: между ними Иран, чья дорожная сеть недостаточно развита, и раздираемый войной Афганистан. Через Иран маршрут, наконец, проложен, и есть надежда, что он заработает в полной мере уже в ближайшие годы. Есть еще маршрут, который сейчас не задействован: Владивосток – Индия – водный путь через Малаккский пролив на российский Дальний Восток. Россия прикладывает огромные усилия для развития дальневосточного региона, и индийские инвестиции здесь были бы весьма полезны. В то же время Индии, пытающейся диверсифицировать свои углеводородные поставки, целесообразно сделать это при помощи расширения участия в российских нефтегазовых проектах.

Другим ограничением является недостаточная эффективность самих блоков. Так, в ЕАЭС разработано множество регулирующих норм, однако полнота и качество их исполнения оставляет желать лучшего. Здесь же важно отметить и разницу в уровне экономического развития между государствами-членами, а также значительное число внутренних противоречий. Названные проблемы характерны и для южноазиатских объединений, которые в основном лишь фиксируют индийскую сферу влияния.

Сильные стороны российской и индийской экономик удачно дополняют друг друга. Россия – экспортер углеводородов, держава с огромными запасами полезных ископаемых и мощным промышленным потенциалом, лидер в области ядерной энергетики, один из флагманов исследования космоса. Индия первенствует в секторе информационных технологий и сфере услуг. Индия могла бы вдохнуть новую жизнь в российскую экономику, а Россия – помочь Индии в ускоренном темпе пройти путь до признания великой державой.

Другими словами, Индию должны крепко связать с Россией два пути: сухопутный – с европейской частью, морской – с дальневосточной. Если в обозримой перспективе удастся совместными усилиями добиться умиротворения Афганистана, то возникнет третий путь – в Центральную Азию и Западную Сибирь. Резервным остается маршрут через Атлантику, который можно задействовать в случае проблем на центральном маршруте и обострения обстановки в Тихом океане. В любом случае приоритетом остается обеспечение безопасности торговых путей, в первую очередь морских.

Военная сфера. Нынешний уровень военного взаимодействия России и Индии совершенно недостаточен. Совместные ежегодные сухопутные и морские маневры – это тактический и оперативный уровень, в то время как для реализации предложенной идеи требуется стратегический подход. Он подразумевает, в частности, скоординированные во времени и пространстве масштабные учения флотов обоих государств в Арктике, Тихом и Индийском океанах, на которых отрабатывалось бы поддержание линий морских коммуникаций в рабочем состоянии, проводка конвоев, поисково-спасательные операции, совместные учения крупных войсковых соединений численностью до дивизии по восстановлению функционирования сухопутного торгового пути после террористических актов, мятежей, ударов с воздуха, прикрытие следующих по этому пути грузов от атак. Наконец, совместные учения военно-воздушных сил, на которых отрабатывалась бы переброска крупных войсковых соединений в места чрезвычайных ситуаций, сброс важных грузов, поддержка действий флота и сухопутных подразделений быстрого реагирования, занимающихся обеспечением проведения грузов в условиях как холодной, так и полномасштабной конвенциональной или ядерной войны.

Иными словами, военные силы России и Индии должны быть готовы к совместным или по меньшей мере скоординированным действиям для того, чтобы обеспечить функционирование мировых торговых путей в зонах своих интересов.

Человеческие контакты. Если на самом широком, бытовом уровне не сформировать позитивное отношение друг к другу, то все остальные меры останутся нереализованными. Необходимы масштабные программы по информированию населения обеих стран о взаимных реалиях, облегчение визового режима (определенные шаги в этом направлении сделаны), открытие новых культурных центров и формирование культурных программ, введение в вузах квот, создание системы обменов студентами и школьниками. Важно популяризировать лучшие элементы массовой культуры и разрушать сложившиеся еще с конца XX века стереотипы. России следует восстановить вещание на индийских языках и программу выпуска книг российских авторов и школьных учебников наподобие той, что существовала в советское время. Каждый рубль, вложенный в культурные проекты, обернется в будущем огромной политической и экономической выгодой.

Назрел вопрос укрепления контактов по линии бизнеса. Имеющийся историко-культурный и дипломатический актив слабо конвертируется в достижения в торгово-экономической сфере, о чем свидетельствует динамика товарооборота. Так, по данным Федеральной таможенной службы РФ, в 2018 г. объем двусторонней торговли составил 10,9 млрд долларов при постоянном увеличении доли минерального сырья в товарном экспорте в Индию. В настоящий момент этот показатель составляет 24%, тогда как еще в 2015 г. – 7 процентов.

Одним из способов повышения уровня взаимодействия между бизнес-сообществами обеих стран, как показывает мировой опыт, могут стать регулярные встречи российских компаний с менеджерами предприятий из Индии с презентацией перспективных проектов в России, в частности проектов на Дальнем Востоке, а также проектов, реализуемых на пространстве ЕАЭС. Они могут происходить в рамках существующих площадок, на которых уже идет совместное обсуждение данной проблематики: Петербургский международный экономический форум (ПМЭФ), Восточный экономический форум (ВЭФ), Красноярский экономический форум (КЭФ), а также новых площадок, к участию в которых представители Индии не привлечены или их присутствие ограниченно. Речь идет о Дальневосточном инвестиционном конгрессе во Владивостоке, Астанинском экономическом форуме, международном деловом форуме «Евразийская неделя». Особое внимание необходимо уделить информированию о возможностях малого и среднего бизнеса, поскольку существующие контакты осуществляются в основном на уровне крупных компаний.

Более того, стоит проработать вопрос о регулярных презентациях в Индии деловых кругов России, других государств–членов ЕАЭС и профильных департаментов Евразийской экономической комиссии по таким направлениям, как особенности ведения бизнеса (детальная информация по существующим барьерам, специфике технических регламентов и другое). Последнее направление представляет особую значимость в контексте ожидаемых переговоров между ЕАЭС и Индией по созданию зоны свободной торговли.

* * *

События в мире подталкивают Россию и Индию к сотрудничеству и запуску новых форматов взаимодействия. Формирование ДМР может остановить начавшуюся холодную войну, не дать ей перерасти в горячую фазу, продемонстрировав США и КНР ущербность курса на противостояние в развивающемся мире. В результате Россия сможет восстановить утраченные после распада СССР позиции в мире, а Индия – получить международное признание статуса великой державы.

Данная статья представляет собой сокращенную и слегка переработанную версию доклада, написанного по заказу Международного дискуссионного клуба «Валдай». Полную версию можно прочитать по адресу: www.ru.valdaiclub.com.

Россия. Индия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2019 > № 3069849 Алексей Куприянов, Александр Королев, Нандан Унникришнан

Конец гордыни

И новый век американской сдержанности

Стивен Уолт – профессор мировой политики Школы имени Кеннеди Гарвардского университета, автор книги «Ад добрых намерений: внешнеполитическая элита Америки и конец превосходства США».

Резюме Несмотря на стагнацию во внешнеполитическом истеблишменте, перспективы более реалистичной и сдержанной внешней политики США более радужные, чем за многие годы. При всех его недостатках Трамп облегчил предложение альтернатив либеральной гегемонии, выражая презрение к консенсусу элиты.

Современный мир полон нескончаемых вызовов: более могущественный и самонадеянный Китай, новые угрозы из киберпространства, нарастающий поток беженцев, возрождение ксенофобии, неослабевающий экстремизм с его жестокостью и насилием, изменение климата и многое другое. Но чем сложнее и запутаннее обстановка в мире, тем больше Вашингтон нуждается в ясном понимании своих жизненно важных интересов и внешнеполитических приоритетов. Прежде всего успешная большая стратегия США должна определить регионы, в которых стране следует готовиться к войне, и цели, которые эти военные действия должны преследовать.

При всех разговорах о том, что внешняя политика Соединенных Штатов и их место в мире никогда не будут прежними после президентства Дональда Трампа, оптимальная стратегическая дорожная карта нам хорошо знакома. Лучшим выбором остается реализм – сугубо практичный и трезвый подход, которым страна руководствовалась на протяжении большей части XX века. И он позволил ей стать великой державой. Четверть века назад после окончания холодной войны внешнеполитические элиты отказались от реализма в пользу либеральной гегемонии, ослабившей страну и причинившей США значительный ущерб на родине и за рубежом. Чтобы вернуться на правильный путь, следует снова взять на вооружение реализм и сдержанность, которые исправно служили в прошлом.

Если бы Вашингтон заново открыл для себя реализм, Соединенные Штаты стремились бы к сохранению безопасности и процветанию американского народа, а также к защите главной ценности США – свободы. Политики признавали бы важность военной силы, но учитывали бы и выгодное географическое положение страны, а заодно соблюдали принцип сдержанности в применении силы. Америка взяла бы на вооружение стратегию «офшорного балансирования» и воздержания от крестовых походов с целью переделать мир по своему образу. Вместо этого они бы сосредоточились на сохранении баланса сил в нескольких ключевых регионах. Там, где это возможно, Вашингтон воодушевлял бы иностранные державы нести основное бремя ответственности за собственную оборону и брался бы защищать лишь те регионы, где у Соединенных Штатов имеются жизненно важные интересы и где их мощь все еще необходима. Дипломатия вернулась бы на свое законное место, и американцы отстаивали бы свои ценности за рубежом, прежде всего демонстрируя ценности демократии у себя на родине.

Если все хорошо работает…

В XIX веке, когда США были слабы, лидеры страны – от Джорджа Вашингтона до Уильяма Маккинли – старались избегать участия в зарубежных конфликтах, наращивали экономическую мощь и возможности внутри страны, расширяя ее влияние в Северной Америке. В конце концов Соединенным Штатам удалось вытеснить крупные европейские державы из западного полушария. В первой половине XX века президенты Вудро Вильсон и Франклин Рузвельт использовали мощь, которую страна накопила к тому времени, чтобы восстановить баланс сил в стратегически важных регионах за пределами Западного полушария. Но при этом они позволили другим крупным державам выполнить большую часть тяжелой работы. По этой причине Соединенным Штатам удалось избежать серьезных последствий участия в двух мировых войнах, опустошивших Азию и Европу. США вышли из этих войн сильнее, чем когда-либо. Соединенные Штаты не могли не разделить с другими странами бремя холодной войны, поэтому они активизировались и возглавили альянсы, сдерживавшие Советский Союз.

Американские лидеры на словах пропагандировали демократию, права человека и другие идеалистические устремления; однако в своей основе политика была реалистичной. Посредством Бреттон-Вудской системы и ее последующих модификаций США также помогли создать более открытую мировую экономику, уравновешивая экономический рост стремлением к финансовой стабильности, национальной автономии и внутриполитической легитимности. Попросту говоря, на протяжении большей части истории страны американские лидеры остро ощущали баланс сил, перекладывали ответственность на других, когда это было возможно, и брали на себя решение трудных задач, если это было необходимо.

Но когда Советский Союз распался и США оказались, как выразился бывший советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт в 1998 г., «в одиночестве на вершине власти и силы… с редчайшей возможностью формировать новый мир», они отвергли реализм, который так хорошо служил Америке на протяжении нескольких десятилетий. Они попытались перестроить мировую политику в соответствии с американскими ценностями. Новая стратегия под названием «либеральная гегемония» преследовала цель распространения демократии и открытых рынков по всему земному шару. Эта цель была красной нитью, которая связала политику «взаимодействия и расширения» президента Билла Клинтона, «повестку свободы» президента Джорджа Буша и теплое приветствие президентом Бараком Обамой арабских восстаний 2010–2011 гг., когда он заявил, что «у граждан нет более фундаментального права, чем право выбирать своих лидеров и определять свою судьбу». Подобное мышление нашло широкую поддержку в обеих партиях, среди федеральных чиновников, занимающихся мировой политикой, а также в большинстве исследовательских центров, у лоббистов и представителей СМИ, составляющих внешнеполитический истеблишмент.

По своей сути либеральная гегемония – крайне ревизионистская стратегия. Вместо того чтобы добиваться сохранения благоприятного расклада сил в нескольких регионах, где сосредоточены их жизненно важные интересы, Вашингтон попытался трансформировать режимы во всем мире и включить новых членов в организации экономического сотрудничества и безопасности, в которых доминируют США. Последствия оказались удручающими: неудачные войны, финансовые кризисы, ужасающее неравенство, распадающиеся альянсы и осмелевшие недруги.

Гегемонистская гордыня

Когда в 1993 г. Клинтон стал президентом, Соединенные Штаты имели хорошие отношения с другими мировыми державами, включая Китай и Россию. Демократия распространялась повсеместно, Ирак удалось разоружить, а у Ирана не было возможностей для обогащения урана и других ядерных материалов. Соглашения в Осло, похоже, стали предвестником окончания палестино-израильского конфликта, а Вашингтон вполне был в состоянии взять на себя руководство этим процессом. Европейский союз принимал новых членов и продвигался к вводу единой валюты. Американская экономика динамично развивалась. Американцы считали терроризм второстепенной проблемой, а армия казалась непобедимой. Попутный ветер дул в спину, и жизнь была хороша.

Но эти обстоятельства породили у элит опасную самонадеянность. Убежденные в том, что США – «незаменимая страна», как заявила в 1998 г. госсекретарь Мадлен Олбрайт, они уверовали в то, что обладают правом и мудростью, чтобы формировать политическую систему в любой стране мира и что на них лежит такая ответственность. Этот план оказался высокомерной фантазией. Все попытки быть посредником на мирных переговорах между израильтянами и палестинцами провалились, а решение проблемы через создание двух независимых государств, к чему стремились три американских президента, больше не представлялось жизнеспособным вариантом. «Аль-Каида» нанесла удар по Соединенным Штатам 11 сентября 2001 г.; реакцией Вашингтона стало объявление глобальной войны с терроризмом, включая вторжение в Афганистан и Ирак. Эти кампании обернулись дорогостоящим фиаско, разрушив ауру непобедимости армии США. Сегодня конфликты бушуют почти по всему Ближнему Востоку. Жестокие экстремисты проводят операции на огромной территории от Африки до Средней Азии и за ее пределами. Тем временем Индия, Пакистан и Северная Корея испытали и развернули ядерное оружие, а Иран потенциально является ядерным государством. Крах жилищного ипотечного рынка в США в 2008 г. обнажил проблему повсеместной коррупции в финансовых учреждениях и запустил самый тяжелый экономический кризис со времен Великой депрессии. От этого потрясения мировая экономика еще полностью не оправилась.

В 2014 г. Россия захватила Крым и с тех пор осуществляет вмешательство во внутренние дела других стран, а ее отношения с Западом сегодня хуже, чем когда-либо после окончания холодной войны. Мы видим рост мощи и амбиций Китая; при этом сотрудничество Пекина и Москвы углубляется. Кризис еврозоны, решение Великобритании выйти из Евросоюза и энергичные популистские движения породили сомнения в будущем ЕС. Демократия отступает по всему миру; по мнению Freedom House, 2018 г. стал 13-м годом сворачивания свобод во всем мире, и это тревожная тенденция. В Венгрии и Польше у власти находятся нелиберальные лидеры, а аналитический отдел журнала The Economist в ежегодном «Индексе демократии» понизил статус США с «полноценной» демократии до демократии «с изъянами». Америка не единственная страна, несущая ответственность за эту неблагоприятную динамику, но она внесла немалую лепту.

Корнем многих из перечисленных выше неудач стало то, что Вашингтон взял на вооружение политику либеральной гегемонии. Для начала она расширила обязательства Соединенных Штатов в сфере безопасности, но не предусмотрела добавления новых ресурсов и средств для их исполнения. Политика «двойного сдерживания», нацеленная на Иран и Ирак, вынудила США держать многотысячный воинский контингент на Аравийском полуострове. Это было дополнительным бременем и убедило Усаму бен Ладена в том, что настал благоприятный момент для нанесения удара по Америке. Расширение НАТО заставило Вашингтон взять на себя обязательства по защите слабых и уязвимых новых членов альянса, в то время как Франция, Германия и Великобритания допустили полную атрофию своих вооруженных сил. Не менее важно и то, что усилия США по укреплению демократии, по сути бесконечное расширение НАТО и вынесение миссии альянса далеко за рамки его первоначальных параметров отравили отношения с Россией. А опасения некоторых стран, что Соединенные Штаты могут взять на себя руководство по смене находящегося у власти режима, побудили их обзавестись ядерными средствами сдерживания. Особенно преуспела на этом поприще Северная Корея. Когда США удавалось побеждать внешнего противника, как в Афганистане, Ираке и Ливии, это приводило не к появлению новых процветающих демократий, а к дорогостоящей оккупации, краху государственности и сотням тысяч погибших гражданских лиц. Если американские лидеры ожидали чего-то другого, то это было самообманом: создание функциональной демократии – тяжелый процесс даже при наличии благоприятных условий; но пытаться это сделать в расколотом обществе, культуру которого ты плохо знаешь и понимаешь, – миссия для глупцов. Наконец, глобализация не принесла обещанных результатов. Открытие рынков для торговли и инвестиций оказалось выгодно для бедного населения и среднего класса Китая, Индии и других развивающихся стран. Глобализация еще более выпукло высветила и без того невообразимое богатство одного процента богатейших семей мира. Однако доходы беднейших слоев и среднего класса США и Европы не росли, рабочие места в некоторых отраслях утекали за рубеж, а мировая финансовая система стала гораздо менее устойчивой.

Вот почему, когда Трамп в 2016 г. назвал американскую внешнюю политику «полной катастрофой», обвинив неприкасаемые и никому неподотчетные элиты в этом крахе, – многие согласились с подобной оценкой. Эти люди не были изоляционистами; они просто хотели, чтобы правительство прекратило попытки управлять миром и уделяло больше внимания внутренним проблемам. Похоже, что предшественники Трампа слышали эти призывы, по крайней мере когда баллотировались на президентский пост. В 1992 г. главной мантрой Клинтона была фраза «все дело в экономике, глупыш». В 2000 г. Буш высмеял попытки Клинтона заниматься «национальным строительством» за рубежом и призвал проводить «сильную, но скромную» внешнюю политику. Обама пообещал положить конец войнам за рубежом и сосредоточиться на «национальном строительстве на родине». Эти выражения сдержанности были понятны, поскольку опросы общественного мнения говорили о том, что большинство американцев против того, чтобы их страна играла роль мирового жандарма и помогала другим больше, чем должна это делать с учетом ее реальных возможностей. Согласно данным Исследовательского центра Pew, в 2013 году 80% американцев полагали, что «нам не следует так много думать о мировых проблемах и в большей степени сосредоточиться на решении внутренних, национальных проблем, наращивании силы и благополучия у себя на родине». А 83% участников опроса высказали пожелание, чтобы президенты больше внимания обращали на внутренние проблемы, а не на внешнюю политику. Клинтон, Буш и Обама прекрасно понимали, чего хочет американский народ, но не смогли удовлетворить его желания.

То же касается и Трампа. Хотя в Твиттере и публичных выступлениях он часто ставит под сомнение знакомые идеологические догмы и установки, США по-прежнему защищают богатых союзников по НАТО, сражаются в Афганистане, преследуют террористов по всей Африке, безоговорочно поддерживают проблемные, но дружественные страны на Ближнем Востоке и по-прежнему надеются свергнуть некоторые одиозные режимы.

Президентский стиль Трампа резко отличается от стиля его предшественников, но по сути его политика удивительно похожа на политику прежних президентов. В итоге мы имеем худшее из возможного: Вашингтон продолжает реализовывать бессмысленную, ничем не обоснованную большую стратегию, но при этом данным процессом руководит некомпетентный парвеню в Белом доме.

Реализм на практике

Четыре президента воплощали национальную стратегию, нацеленную на достижение американской гегемонии, и все они выглядели бледно. Как я доказывал ранее на страницах данного издания вместе с Джоном Миршаймером, пора уже Соединенным Штатам вернуться к традиционному подходу под названием «офшорное балансирование». Эта стратегия начинается с признания того, что США остаются самой защищенной державой в современной истории. У них имеются тысячи ядерных боеголовок и могущественные обычные вооруженные силы, так что в Западном полушарии у них нет серьезных соперников. Атлантический и Тихий океаны по-прежнему изолируют страну, защищая ее от многих угроз и давая огромный простор для маневра и правильного выбора, где и когда воевать. Для сохранения гегемонии в Западном полушарии американские политики стараются не допустить, чтобы другие великие державы доминировали в своих регионах, подражая Соединенным Штатам. Любая конкурентоспособная страна, не имеющая серьезных соперников поблизости, считала бы себя вправе проецировать силу по всему миру, что Вашингтон и делает на протяжении нескольких десятилетий. С точки зрения американцев лучше, чтобы евразийские державы пристально следили друг за другом, поскольку в этом случае им труднее вмешиваться в события, происходящие у берегов Америки. США вступали в мировые войны, чтобы не позволить Германии эпохи Вильгельма, нацистской Германии и императорской Японии доминировать в Европе и Азии. Тот же принцип вдохновил Америку взять на вооружение стратегию сдерживания в годы холодной войны, хотя в этом случае американцы не могли переложить ответственность на других и вынуждены были сами нести большую часть расходов. Сегодня, когда в Европе нет потенциального регионального гегемона, европейским странам следует постепенно взять на себя всю полноту ответственности за собственную оборону. В странах Евросоюза проживает свыше 500 млн человек, а его совокупный ежегодный ВВП превышает 17 трлн долларов, в то время как в России, считающейся главной внешней угрозой для стран ЕС, население менее 145 млн при годовом ВВП всего 1,6 трлн долларов. Более того, европейские члены НАТО вместе ежегодно тратят на оборону в три с лишним раза больше, чем Россия. Поэтому мнение, будто ЕС (в составе которого две ядерные державы) не имеет достаточного потенциала, чтобы защитить себя от угроз страны, экономика которой меньше итальянской, просто смехотворно.

У НАТО все еще много пламенных защитников по обе стороны Атлантики, но они живут в прошлом. Альянс сыграл бесценную роль в сдерживании СССР и недопущении возврата агрессивной, экспансионистской Германии. Но Советского Союза давно нет, а Германия сегодня – либеральная демократия, твердо приверженная нынешнему статус-кво. Лидеры блока работали сверхурочно, чтобы придумать новые задачи для альянса после падения Берлинской стены, но попытки национального строительства на Балканах, в Афганистане и Ливии не увенчались успехом. Если европейские члены блока не поддержат усилия США по уравновешиванию Китая (неясно, будут ли они это делать и следует ли им этим заниматься), Соединенным Штатам следует постепенно дистанцироваться от НАТО и переложить на европейцев ответственность за безопасность в Европе. Одновременно нужно начать согласованный вывод американских вооруженных сил из Европы и позволить европейскому офицеру стать верховным главнокомандующим НАТО. Нужно ясно дать понять, что Соединенные Штаты больше не будут первой линией обороны Европы. Вашингтону следует предпринять эти шаги без обиды, раздражения или негодования, но с чувством выполненного долга и обязательством сотрудничать в тех областях, где интересы американцев и европейцев совпадают. Это прежде всего изменение климата, борьба с терроризмом и управление мировой экономикой.

Вашингтону также следует вернуться к традиционному подходу на Ближнем Востоке. Чтобы обеспечить доступ к поставкам энергоносителей, от которых зависит мировая экономика, Соединенные Штаты давно уже стремятся не допустить доминирования какой-либо страны в богатом нефтью Персидском заливе. Но до конца 1960-х гг. они это делали, полагаясь на помощь Великобритании. После ее ухода Вашингтон опирался на страны-сателлиты в регионе, такие как Иран, Израиль и Саудовская Аравия. Вооруженные силы США не вторгались в страны региона до января 1991 г., они сделали это через несколько месяцев после того, как лидер Ирака Саддам Хусейн захватил Кувейт. Реагируя на эти действия Саддама, администрация Джорджа Буша-старшего собрала коалицию стран, которая освободила Кувейт, уничтожила армию Ирака и восстановила баланс сил в регионе.

Сегодня главная цель Вашингтона на Ближнем Востоке остается без изменений: не допустить, чтобы какая-либо страна препятствовала свободному поступлению нефти на мировые рынки. Мы видим глубокий раскол в регионе по нескольким линиям при отсутствии доминирующей державы. Более того, нефтедобывающие страны зависят от экспорта энергоносителей, поэтому они жаждут продавать их. Следовательно, поддержание регионального баланса сил не должно быть слишком трудным делом, особенно если США прекратят контрпродуктивные попытки изменить местную политику. Американские вооруженные силы должны быть полностью выведены из Ирака и Сирии, хотя Соединенные Штаты могут продолжать сбор разведданных, сохраняя ранее размещенное здесь оборудование, заключая соглашения и предпринимая меры на тот случай, если придется вернуться сюда в будущем. Но, как это делалось с 1945 по 1991 гг., так и сегодня Вашингтону нужно рассчитывать на то, что местные державы будут поддерживать региональный баланс сил сообразно своим интересам.

Как внешняя стабилизирующая сила, США должны установить нормальные отношения со всеми странами региона вместо «особых отношений» с некоторыми и глубоко враждебных с другими. Нет на Ближнем Востоке таких добродетельных или важных стран, которые заслуживали бы безусловной поддержки Соединенных Штатов, так же как и нет настолько омерзительных стран, чтобы считать их изгоями. США следует брать пример с Китая, Индии, Японии, России и ЕС, которые поддерживают нормальные рабочие отношения со всеми государствами региона, в том числе и с Ираном. Помимо прочего такая политика побудила бы соперничающие региональные державы конкурировать друг с другом за поддержку Соединенных Штатов вместо того, чтобы считать ее само собой разумеющейся. В данный момент Вашингтону также следует ясно дать понять, что он уменьшит поддержку местных партнеров, если они будут вредить интересам США или действовать вопреки их основным ценностям. Если возникнет угроза доминирования какой-либо страны в регионе, Соединенным Штатам следует помогать другим государствам в противодействии этому влиянию, корректируя уровень своих усилий и присутствия сообразно с опасностью.

После рационального пересмотра отношений с Европой и Ближним Востоком Соединенные Штаты как внешняя стабилизирующая сила могли бы сосредоточиться на той единственной стране, которая потенциально может на равных конкурировать с ними и быть единственным другим гегемоном, – на Китае. Если КНР станет региональным гегемоном в Азии, ей будет легче проецировать силу по всему миру и распространить влияние на Западное полушарие. Для противодействия такому развитию событий Соединенным Штатам следует поддерживать и углублять нынешние связи в сфере безопасности с Австралией, Японией, Филиппинами и Южной Кореей, а также продолжать развивать стратегическое партнерство с Индией, Сингапуром и Вьетнамом. Если США прекратят субсидировать богатых европейских союзников и транжирить триллионы долларов на дорогостоящие затяжные операции на Большом Ближнем Востоке, они смогут позволить себе содержание необходимого воинского контингента для сдерживания Китая.

Однако поддерживать действенную коалицию в Азии будет нелегко. Азиатские союзники Вашингтона отделены друг от друга водными просторами и большими расстояниями, а также не горят желанием ставить под угрозу торговые связи с Китаем. Тесное сотрудничество Японии и Южной Кореи затрудняется непростой историей отношений этих двух стран. У местных держав будет сильное искушение переложить на Вашингтон большую часть необходимой работы, и от американских политических лидеров потребуется тонкое и мудрое руководство, чтобы эта коалиция не распалась и чтобы каждый ее член вносил справедливую лепту в сотрудничество. Опрометчивые шаги Трампа – отказ от Транстихоокеанского партнерства, начало торговых споров с Японией и Южной Кореей и непрофессиональный флирт с Северной Кореей – не помогли.

Действия за рубежом – офшорное предприятие

Защитники сложившегося статус-кво, вне всякого сомнения, назовут такой курс возвратом к изоляционизму. Это полная чушь. В качестве внешней стабилизирующей силы Соединенные Штаты будут тесно взаимодействовать с миром по дипломатическим и экономическим каналам, а в некоторых регионах прибегать к военной силе. У них сохранятся самые мощные в мире вооруженные силы, даже если на них будет тратиться меньше денег. США продолжат работу с другими странами над решением серьезных мировых проблем, таких как изменение климата, терроризм и киберугрозы. Но Вашингтон больше не станет брать на себя главную ответственность за оборону богатых союзников, которые могут сами себя защитить; не станет субсидировать зависящие от него страны, если они не действуют в интересах Соединенных Штатов, и не будет стараться распространять демократию посредством смены режимов, тайных операций или экономического давления. Вместо этого Америка будет использовать свою силу, прежде всего для поддержания баланса сил в Азии, где все еще требуется существенное присутствие США, и уделит больше времени, внимания и ресурсов восстановлению американской силы на родных берегах. Подавая пример, который снова будет приводить в восхищение другие страны и которому те станут подражать, Соединенные Штаты будут лучше защищать и пропагандировать свои политические ценности в качестве внешней стабилизирующей силы.

При таком подходе страна будет меньше полагаться на силу и принуждение и придавать больше значения дипломатии. Военная мощь останется главным столпом в деле обеспечения национальной безопасности, но применяться она будет как самая крайняя мера, а не по первому побуждению. Стоит помнить о том, что некоторые из величайших внешнеполитических достижений Вашингтона – план Маршалла, Бреттон-Вудская система международных отношений, мирный договор между Египтом и Израилем и мирное воссоединение Германии – были дипломатическими достижениями, а не победами на поле боя. Однако в последние годы демократическая и республиканская администрации пренебрегали подлинной дипломатией; слишком многие американские официальные лица стали считать даже умеренные уступки противникам равноценными капитуляции. Поэтому они пытаются диктовать свои условия и прибегать к санкциям или мечу всякий раз, когда какая-то страна отказывается подчиниться. Но даже слабые страны неохотно уступают шантажу, а навязывание другим односторонних договоренностей повышает вероятность того, что они начнут жульничать или нарушать обещания, как только появится такая возможность. Чтобы дипломатия приносила плоды, обе стороны должны получить хотя бы что-то из того, к чему они стремятся.

Более того, офшорное балансирование требует тонкого понимания региональной политики, которым обладают лишь компетентные специалисты и эксперты по конкретному региону. В частности, создание действенной коалиции для сдерживания амбиций Китая в Азии – это не столько военная миссия, сколько дипломатическая задача, и успех ее зависит от наличия достаточного числа специалистов, хорошо знакомых с историей, языками, культурами и болевыми точками региона.

Возвращение к стратегии офшорного балансирования также должно сопровождаться серьезными усилиями в области профессиональной подготовки дипломатов и укрепления дипломатического корпуса. Послами в других странах должны быть квалифицированные дипломаты, а не ВИПы или спонсоры. Государственному департаменту необходимо развивать, совершенствовать и корректировать дипломатическую доктрину – способы применения ненасильственных методов влияния – подобно тому, как вооруженные силы постоянно совершенствуют военные доктрины и боевую тактику. Следует существенно увеличить число сотрудников во внешнеполитическом ведомстве, и по мере развития их карьеры профессиональные дипломаты должны получать те же возможности для повышения квалификации, которые имеются у старших армейских офицеров.

Покончить со старым мышлением

Несмотря на разочарования последних 25 лет, американская внешнеполитическая элита по-прежнему убеждена, что глобальное лидерство – неотъемлемое право США и что Вашингтон должен и дальше пытаться заставить другие страны подчиняться их диктату. Эта точка зрения – своего рода символ веры почти всех вашингтонских центров исследования внешней политики, на который опираются авторы обзорных статей, аналитических записок и докладов целевых рабочих групп. Аналогичное групповое мышление характерно для средств массовой информации, в которых закоренелые неоконсерваторы и необузданные либеральные интернационалисты занимают монопольное положение в качестве экспертов, а сторонники реализма, сдержанности и невмешательства появляются крайне редко.

В итоге внешнеполитические дебаты перекошены в пользу бесконечных интервенций. Чтобы вернуться к более реалистичной большой стратегии, необходимо расширить параметры дебатов и бросить вызов сложившимся интересам, из-за которых провальная внешнеполитическая повестка упорно продвигается и отстаивается. Клубный характер внешнеполитического истеблишмента также приводит к тревожному отсутствию отчетности. Хотя в дипломатическом сообществе имеется немало преданных своему делу, творчески мыслящих и уважаемых людей, первую скрипку играет каста инсайдеров, тесно связанных друг с другом и не желающих критиковать друг друга по принципу «рука руку моет». В результате лица, допускающие промахи, получают повышение по службе и возможность повторять прежние ошибки. Подумайте об официальных лицах, виновных в срыве мирного процесса на Ближнем Востоке (и о политических обозревателях, приветствовавших их действия), непродуманном расширении НАТО, бездарных войнах в Афганистане и Ираке, пытках, которым офицеры ЦРУ подвергали задержанных во время войны с терроризмом. Подумайте о слежке АНБ за американцами без санкции суда, провальной интервенции НАТО в Ливии и американских махинациях на Украине, которые дали России предлог для захвата Крыма. Никто из официальных лиц или политических обозревателей не понес профессиональной ответственности или наказания за свои ошибки и должностные преступления. Все они до сих пор занимают видные должности в правительстве, исследовательских центрах, СМИ или научных институтах.

Конечно, все ошибаются, и можно переусердствовать в стремлении призвать конкретных людей к персональной ответственности. Политики часто учатся на прошлых ошибках и со временем начинают работать более профессионально. Но когда одни и те же люди допускают те же самые грубые промахи и при этом не признают их и не выражают сожаления, пора искать новых людей с более конструктивными идеями.

Несмотря на стагнацию во внешнеполитическом истеблишменте, перспективы более реалистичной, более сдержанной внешней политики США сегодня более радужные, чем за многие годы. При всех его недостатках Трамп облегчил предложение альтернатив либеральной гегемонии, выражая презрение к консенсусу элиты. Молодые американцы более скептично настроены в отношении имперских притязаний своей страны, нежели старожилы внешнеполитического ведомства, а некоторые новые конгрессмены, похоже, настроены на то, чтобы частично вернуть под контроль внешнюю политику, которую американские президенты прибирали к рукам последние 70 лет.

Кроме того, могущественные структурные силы работают против либеральной гегемонии, продвигая повестку офшорного балансирования. Усиление Китая и частичное возрождение российской мощи вынуждают Соединенные Штаты уделять более пристальное внимание политике баланса сил, особенно в Азии. Трудноразрешимые проблемы Ближнего Востока остужают горячие головы, и в будущем наши президенты вряд ли захотят проливать там кровь американцев или транжирить средства налогоплательщиков – особенно под пение сирен о продвижении демократии. Вряд ли уменьшится давление на военный бюджет, особенно если придется вкладывать большие средства в борьбу с изменением климата, а также триллионы долларов в давно назревшие национальные проекты.

По этим причинам внешнеполитическая элита, в конце концов, заново откроет для себя ту самую национальную стратегию, которая помогала наращивать и сохранять американскую мощь на протяжении большей части нашей национальной истории. Пока неясно, каким образом мы вернемся к нашим корням, и вполне вероятно, что на это уйдет больше времени, чем следует. Но направление пути очевидно.

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2019 > № 3069847 Стивен Уолт

Корейский козырь Си Цзинпиня

первый визит китайского лидера в Пхеньян

Юрий Тавровский Андрей Фефелов

Андрей ФЕФЕЛОВ. Си Цзиньпин прибыл в Пхеньян. Это его первый визит в столицу Северной Кореи. Что стоит за встречей с Ким Чен Ыном? Каковы перспективы этого этапа сотрудничества двух стран?

Юрий ТАВРОВСКИЙ. Это действительно очень важный визит. Это первый государственный визит не только Си Цзиньпина, но и вообще руководителя КНР в Пхеньян. И это первый визит руководителя Китая в Северную Корею за 14 лет. Так что можно предположить, что начнется новая эпоха в китайско-северокорейских отношениях. Естественно, что Си Цзиньпин приехал не с пустыми руками. Речь не может идти об ослаблении очень жёстких санкций, в которых участвует Китай по линии ООН. Но ведь можно оказать гуманитарную помощь. Можно позволить зажиточным китайским туристам отправиться в Страну Утренней Свежести. Можно послать платных студентов в корейские университеты. Это, так сказать, надводная часть айсберга…

Но я бы рассматривал этот визит не изолированно, а в контексте нескольких других важных событий, произошедших за последние недели. Это участие Си Цзиньпина в Санкт-Петербургском экономическом форуме и в саммите ШОС в Бишкек, последовавшие за этим государственные визиты в Киргизию и Таджикистан.

Сразу три важные поездки, одна за другой. С одной стороны, они повышают престиж Си Цзиньпина в самом Китае. Поскольку не секрет, что далеко не все сейчас в восторге от политики, которую он проводит, и в частности, тем, что осложнились отношения с американцами. Да ещё довольно болезненный «прыщ» вскочил в виде гонконгских волнений.

Но гораздо важнее внешнеполитическое значение этих трёх визитов. Я имею в виду, конечно, предстоящий 28-29-го июня в Осаке, в Японии, саммит Большой Двадцатки.

Пекин сейчас занят конвертацией своего экономического влияния. Вот посмотрите, и в Петербурге, и на ШОС, и в Корее Китай выступает как мощная экономическая держава, и на этом строится его политическая роль, происходит конвертация китайских миллиардов в политику. Накануне встречи с Трампом, которая уже объявлена, Си Цзиньпин показывает, что у него на руках новые важные козыри. У него козырь российский и у него козырь корейский. Потому что сейчас американцы очень активно ведут пропагандистскую кампанию насчёт того, что никаких прорывов в Осаке не будет, что торговая война продолжится, санкции сниматься не будут. Если возможны какие-то компромиссы с Америкой, то только на ниве политики.

Андрей ФЕФЕЛОВ. На условиях Америки, я бы сказал…

Юрий ТАВРОВСКИЙ. На условиях Америки, безусловно. Вот Си Цзиньпин и заготовил для Трампа несколько козырных карт, хотя в Пекине знают из опыта, что у американцев в рукаве всегда припасено сразу несколько козырных тузов. Председатель Си укрепляет свою позицию понимая, что она пока слабее, чем у Трампа. Ему надо выиграть время.

Но свои проблемы есть и у Трампа -- началась предвыборная кампания, ему нужно сейчас тоже конвертировать свою агрессивную я бы сказал, авантюристическую политику в какие-то видимые и позитивные результаты. Ими могут стать экономические уступки от Си Цзиньпина, объявление новых переговоров по корейской проблеме, либо какие-то договорённости о предотвращении сближения Москвы и Пекина на фронтах грядущей холодной войны… Не секрет, что, Китай не ослабляет, например, финансовое давление на Россию, китайские банки, к сожалению, участвуют в этом…

Поэтому визит в Корею - это очень важный эпизод в очередном акте глобальной политической драмы.

Кульминация акта наступит в конце июня в Осаке. Будем ждать результатов. Будет интересно!

Андрей ФЕФЕЛОВ. Юрий Вадимович, возможно немножко дилетантский вопрос – а может КНДР войти в ШОС?

Юрий ТАВРОВСКИЙ. Вопрос ничуть не дилетантский. Стали же членами ШОС Индия и Пакистан, два других ядерных государства. Стали же наблюдателями Монголия и Афганистан. А еще есть ступеньки пониже – партнер по диалогу, кандидат в наблюдатели. В перспективе, после снятия санкций ООН, КНДР может начать двигаться по этим ступеням, причем довольно быстро, учитывая ее ракетно-ядерный удельный вес.. Короче говоря, ваше предположение выглядит очень интересно. Мне оно кажется весьма продуктивным…

Китай. КНДР > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 21 июня 2019 > № 3034769 Юрий Тавровский

Саммит ШОС и сердце мира

время оккупации Евразии подходит к концу

Андрей Фефелов

Ровно сто лет назад представитель тогдашней британской элиты, учёный, политик, профессор Оксфорда Хэлфорд Джон Маккиндер стал Верховным комиссаром Антанты на охваченной военной смутой Украине. Находясь при штабе генерала Деникина, он занимался обеспечением Белых армий финансовой и военно-технической помощью со стороны Великобритании, то есть, говоря языком современности, — "раздавал печеньки" на борьбу с большевизмом. Тогда же в Лондоне вышла вторая его работа по геополитике с характерным названием "Демократические идеалы и реальность". В этом труде Маккиндер разработал теорию Хартленда — то есть "сердцевинной земли". Именно тогда прозвучала знаменитая формула: "Кто контролирует Восточную Европу, тот контролирует Хартленд. Кто контролирует Хартленд, тот командует Мировым островом. Кто контролирует Мировой остров, тот владеет миром". Здесь следует отметить, что географически Хартленд совпадает с границами Большой России: Российской империи, СССР.

В терминах Маккиндера сердцевинную землю окружают территории "внутреннего полумесяца", протянувшиеся от Западной Европы через Ближний и Средний Восток, Индию и Китай. Эта основная материковая конструкция имеет ещё и внешний контур — так называемую периферию, куда входят Британия, Африка, Океания, Япония, Австралия и обе Америки.

Провидец Маккиндер заявил о скором завершении "колумбовой эпохи" — отрезка мировой истории, на котором доминировали морские державы и морская торговля. По Маккиндеру, развитие трансконтинентальных коммуникаций покончит с владычеством островных государств, создаст новую экономическую и политическую реальность на планете.

Казалось бы, причём здесь ШОС?

А вот причём: на днях в Бишкеке собрались лидеры России, Китая, Индии, а также Ирана, Белоруссии, Узбекистана, Пакистана, Казахстана, Таджикистана, Афганистана, Киргизии и Монголии. На наших глазах стремительно формируется новый евразийский порядок, создаётся политический каркас Великого континентального союза, куда в будущем неизбежно войдут Германия, Турция и другие страны Западной и Восточной Европы.

Да, да… и Украина тоже.

Это будущее не за горами! Время оккупации Евразии подходит к концу. Признаки этого мерцают во всей окружающей действительности. США и Британия поджимают щупальца, пакуют чемоданы. Уже завтра они начнут сворачивать здесь свои базы, выводить военные контингенты, вывозить агентуру влияния с семьями. Случится давно предсказанный закат доллара. Это неизбежно. Процесс этот можно замедлить, но нельзя остановить.

Зима недаром злится,

Прошла её пора —

Весна в окно стучится

И гонит со двора.

Евразийская весна близко! Но не всё так радостно. Уход США с континента, разрушение колониальных финансовых моделей управления приведут к хаосу. Начнутся "чудеса в решете". Ведь на Мировом острове проживает великое множество народов, трутся границами почти сотня государств. К тому же, заокеанские "партнёры", в силу своей пиратской сущности, склонны уничтожать всё, чем не владеют. Используя на протяжении всей своей истории технологии управляемого хаоса, они явно способны организовать хаос неуправляемый. Именно поэтому необходимо подхватить слабеющие нити американского влияния на пространства и потенциалы Евразии, создать своего рода континентальную ООН. Зародышем такой структуры и является ШОС.

В недрах именно этой организации зреет концепция "Созвездия центров" как доктрины развития величайшего из материков планеты.

ШОС — интересная структура. Её официальные языки — русский и китайский. Названия стран на табличках в зале заседаний сначала написаны по-русски, а ниже идут занятные китайские иероглифы. Главы государств выступают в порядке русского алфавита.

На нынешнем саммите большинство выступающих говорили на русском языке. О чём же шла речь?

Речь шла о взаимном доверии, о взаимной выгоде, о равенстве, о необходимости взаимных консультаций по ключевым вопросам, об уважении к разнообразию культур и традиций. О том, что нужно уходить от доллара и увеличивать объём торговли в национальных валютах.

Из важного: во время саммита китайский лидер встретился с иранским президентом и заявил, что Китай будет укреплять отношения с Ираном — "в любом случае".

Из архиважного: на саммите начались переговоры о со­здании общего информационного пространства, о сотрудничестве в области СМИ и информационных технологий.

Этот пункт — ключевой, ибо битва за Евразию будет происходить в области терминов, смыслов и образов. И рубка будет жестокой, как никогда. Невозможно одержать победу внутри системы, управление которой находится в руках противника. Невозможно выиграть бой на чужом поле и с чужими правилами (которые, к тому же, постоянно меняются).

Начало суверенной информационной политики, разработка её технического и идеологического обеспечения — дело экстренной важности и срочности.

Обесточить глобальные англосаксонские СМИ, вырвать жало у кобры — вопрос безопасности, вопрос будущего!

Проблемам больших инфраструктурных проектов, влияющих на экономику и геополитику нашего сверхрегиона, на саммите ШОС было уделено меньше внимания, но это не значит, что сами эти проекты отодвинуты.

"Географический разум" континента руками китайских рабочих каждые сутки, каждую минуту продвигает по не­удобьям Евразии нитки трубопроводов, автомобильные и железнодорожные магистрали.

Из Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР через Казахстан тянется ветка к Туркестано-Сибирской железной дороге, а от неё — к Транссибу.

Из Урумчи (КНР) началось строительство ветки через Алма-Ату, Бишкек, Ташкент, Самарканд, Ашхабад к Тегерану.

Грузовые поезда по мосту Хайратон уже движутся из Китая в Афганистан.

Завершена железнодорожная магистраль, идущая от западной границы КНР через Исламабад и Лахор до порта Карачи.

Всей мощью современного Китая осуществляется модернизация портов и аэропортов, нефтепроводов и газопроводов и линий электропередачи.

Приобретение Китаем порта Пирей в Греции и его мгновенная модернизация свидетельствуют о стремительном продвижении геоэкономических интересов Китая в Европу.

А что же Россия? Какова роль Москвы в этой великой архитектуре пространств? Пока Китай, как огромный шелковичный червь, оплетает своими нитями ломти земной поверхности, Россия куёт нерушимый ракетный щит Евразии, создаёт фантастические образцы оружия, превращает Мировой остров в неуязвимый броненосец, способный отбить любое посягательство на мир и свободу континента.

Таковы главные тренды современности, таков геополитический расклад!

Россия. Китай. Евросоюз. ШОС > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 20 июня 2019 > № 3026678 Андрей Фефелов

Потенциал сопряжения

Самарской области есть что предложить партнерам из стран ШОС

Текст: Любовь Сережина (Самара)

Страны - участницы ШОС и российские регионы активно реализуют совместные проекты, между ними появляются новые торговые пути. Об этом "РГ" рассказал губернатор Самарской области Дмитрий Азаров.

Идея налаживания прямых связей между государствами - членами ШОС и российскими регионами назревала давно. Расскажите, как она осуществляется и какие новые торговые инструменты появились?

Дмитрий Азаров: Самарская область активно сотрудничает со всеми странами, входящими в "шанхайскую восьмерку", при этом наши отношения характеризуются нарастающей динамикой. Нам есть что предложить нашим азиатским партнерам. Одним из крупнейших драйверов может стать "Великий шелковый путь" или транспортный коридор "Европа - Западный Китай", в который войдет Самарская область со строительством нового моста через Волгу. Собственно, для нас "Шелковый путь" не переставал существовать. По нему, как и много веков назад, продолжают идти на Восток сырье, товары и технологии, которыми богата самарская земля.

30 мая 2019 года со станции Безымянка Куйбышевской магистрали отправился первый ускоренный контейнерный поезд до станции Угольная Дальневосточной железной дороги. Он преодолел расстояние более восьми тысяч километров за девять суток. Раньше нормативный срок доставки грузов составлял около месяца. Примечательно, что для него действуют специально сниженные железнодорожные тарифы. Поезд доставил товары не только ведущих производителей Самарской области, но и грузоотправителей Пензенской, Оренбургской областей, Республики Татарстан. В ближайшей перспективе планируется организация экспортных мультимодальных перевозок в страны Азиатского-Тихоокеанского региона. Благодаря новому сервису сократятся временные и логистические затраты для бизнеса Поволжья. Важным решением станет и размещение в рамках федерального проекта на территории области транспортно-логистического центра, обеспечивающего инфраструктуру для организации грузовых скоростных перевозок.

Как сегодня осуществляются торговые связи со странами ШОС?

Дмитрий Азаров: Мы фиксируем позитивную динамику практически по всем направлениям. Растет торговый оборот, о чем красноречиво говорят данные таможенной службы. Стоимостный объем товаров, оформленных в самарской таможне, за 2018 год увеличился по сравнению с предыдущим годом на пять процентов и составил 7,5 миллиарда долларов. При этом экспорт вырос на 18,5 процента и составил 5,45 миллиарда долларов. Положительная динамика есть, и она носит устойчивый характер.

Свыше 35 процентов экспорта в прошлом году пришлось на продукцию нашей химической промышленности. Свой вклад вносит автомобилестроение в целом и, в частности, АвтоВАЗ. Металлы и изделия из них - еще один востребованный экспортный товар.

Внешнеторговый оборот Самарской области со странами ШОС по итогам 2018 года превысил 1,7 миллиарда долларов. География поставок самая широкая. Из стран ШОС в десятку наших постоянных экспортных партнеров входят Казахстан, Индия, Китай, Киргизия, Узбекистан. В прошлом году среди торговых партнеров Самарской области Китай вышел на второе место по объему внешнеторгового оборота, который составил более 590 миллионов долларов, это 7,9 процента от общего объема внешнеторгового оборота региона.

Китай с каждым годом все серьезнее влияет на экономическую ситуацию в мире. Как Самарская область взаимодействует с партнерами из КНР?

Дмитрий Азаров: Первое соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве Самарская область заключила с провинцией Хэнань еще в 1995 году. В настоящее время такие соглашения заключены уже с семью регионами Китая. Мы организуем экономические миссии, постоянно проходит реверсный обмен визитами официальных делегаций, последний из них состоялся в мае в город Чунцин КНР, где встречались представители стран - участниц Шанхайской организации сотрудничества.

Мы создаем инфраструктуру для расширения прямых поставок товаров из Китая. Самара - важнейший железнодорожный узел, а наш международный аэропорт объединяет 19 стран мира.

Расскажите о совместных инвестиционных проектах Самарской области и КНР.

Дмитрий Азаров: В Шанхае работает совместное предприятие "Куйбышевазот Инженерные Пластики". Предприятие выпускает инженерные пластики на основе собственного полимера, потребителями которых являются производители автокомпонентов, инструментов, бытовой техники и электротехнического оборудования. Введены в эксплуатацию три производственные линии общей мощностью 20 тысяч тонн в год.

С участием китайских инвесторов разработан проект по строительству современного производства керамического гранита на территории особой экономической зоны в Тольятти.

Примером успешного сотрудничества Самарской области и КНР является открытие 21 мая солнечной электростанции мощностью 75 МВт "Солар Системс" с участием китайской компании AMUR SIRIUS POWER EQUIPMENT CO., LTD. Правительства обеих стран осознают значение возобновляемых источников энергии, и сейчас это направление является одним из приоритетных.

Как выстраиваются отношения с новыми участниками ШОС - Индией и Пакистаном?

Дмитрий Азаров: Товарооборот с Индией за последние годы вырос почти в два раза. Самарская область экспортирует в Индию продукцию химической промышленности, машины, оборудование, текстиль. Из Индии ввозятся органические химические соединения, пластмассы и изделия из них, черные металлы, фармацевтическая продукция.

С Пакистаном отношения еще только выстраиваются. Мы интересны им как поставщик каучука, резины, текстильных материалов и металлов и готовы развивать сотрудничество по этим и многим другим направлениям. Полагаю, у наших отношений со странами - участницами ШОС есть большой потенциал.

Китай. ШОС. ПФО > Внешэкономсвязи, политика > rg.ru, 14 июня 2019 > № 3147427 Дмитрий Азаров

ШОС укрепила свой авторитет в мире

Экономическое взаимодействие усиливается и развивается все более динамично

Текст: Данияр Каримов

Премьер-министр Кыргызской Республики Мухаммедкалый Абылгазиев рассказал "РГ" о том, как республика в период своего председательства в Шанхайской организации сотрудничества развивала потенциал ШОС.

Господин премьер-министр, Кыргызская Республика сейчас председательствует в Шанхайской организации сотрудничества. Какими приоритетами она руководствуется?

Мухаммедкалый Абылгазиев: Приоритетными направлениями экономического сотрудничества в ШОС остаются электронная торговля, развитие промышленных связей, торговля услугами, сельхозпереработка и реализация совместных проектов в этой отрасли. Мы в рамках своего председательства делаем акцент на развитии практической составляющей - как в областях политики, безопасности, культурных и гуманитарных связей, так и в активизации экономического потенциала. Кыргызская Республика также считает приоритетным развитие транспортно-логистического потенциала на пространстве ШОС. Мы выступаем за создание новых и модернизацию действующих международных автомобильных и железнодорожных маршрутов, мультимодальных транспортных коридоров и реализацию других совместных инфраструктурных проектов, которые обеспечили бы эффективное использование транзитного потенциала стран организации. Немаловажное значение имеет эффективное межрегиональное сотрудничество, также включающее экономическую составляющую.

Буквально на днях мы провели бизнес-форум "ШОС: расширяя границы сотрудничества", собравший более трехсот участников и нацеленный на укрепление торгово-экономических связей, в том числе в продвижении бизнес-контактов, торговли и экспорта, а также реализации инвестиционных проектов и создании совместных предприятий. В эти же дни состоялось заседание делового совета ШОС, в котором в настоящий момент Кыргызская Республика также председательствует. Кроме того, мы выступаем за создание отдельной финансовой структуры ШОС в виде банка или фонда развития. Мы искренне надеемся, что это поможет странам организации начать реализацию конкретных проектов.

Какие проекты реализуются странами ШОС в энергетическом пространстве?

Мухаммедкалый Абылгазиев: Перед государствами ШОС прежде всего стоит задача координации совместных проектов и согласования направлений развития. Особый акцент делается на использовании возобновляемых и альтернативных источников энергии, более широком применении различных экономически эффективных и экологически чистых видов энергии, позволяющих снизить негативное воздействие на окружающую среду и способствующих переходу к энергоэффективной экономике. Проекты в этой сфере имеют большую перспективу - в свете растущего спроса на энергоресурсы. Региональное сотрудничество принесет сторонам выгоды. Кыргызская Республика готова к обсуждению конкретных проектов в сфере энергетики.

Как развивается сотрудничество ШОС с другими международными организациями, действующими в регионе?

Мухаммедкалый Абылгазиев: ШОС активно взаимодействует с международными организациями. Прежде всего это тесные контакты с ООН - как с секретариатом, так и учреждениями ее системы. В рамках председательства КР в "шанхайской восьмерке" в ноябре прошлого года на полях сессии Генеральной ассамблеи ООН прошло специальное мероприятие, посвященное развитию связей с ШОС во имя укрепления мира, безопасности и стабильности.

Развивается сотрудничество с такими региональными организациями как, ОДКБ, ЭСКАТО, АСЕАН и другими. Объективные предпосылки для этого существуют, ведь география и зона ответственности этих объединений совпадают. В рамках нашего председательства подготовлен солидный пакет проектов меморандумов о сотрудничестве с рядом международных организаций, включая Управление ООН по координации гуманитарных вопросов и Всемирную туристскую организацию. Кстати, не так давно в ШОС вступили Индия и Пакистан, что позволило организации укрепить свой авторитет на мировой арене.

Как сопрягается деятельность ШОС с инициативой КНР "Один пояс - один путь"?

Мухаммедкалый Абылгазиев: Государства ШОС принимают активное участие в реализации этой инициативы. В этом году лидеры России и стран Центральной Азии приняли участие во Втором форуме по международному сотрудничеству в рамках "Одного пояса - одного пути". У нас есть много точек соприкосновения. К примеру, соглашение между правительствами стран-участниц ШОС о создании благоприятных условий для международных автомобильных перевозок создаст современные торговые пути, которые будут проходить по большей части сухопутных дорог евразийского континента и на практике соответствует целям инициативы. Принципиально важным остается поиск путей сопряжения национальных стратегий развития государств - членов ШОС с концепцией "Одного пояса - одного пути".

Какие задачи, на ваш взгляд, стоят перед ШОС на ближайшее время?

Мухаммедкалый Абылгазиев: Перед ШОС стоит много важных задач, включая ряд вопросов развития торговли, таможенного сотрудничества, взаимодействия железнодорожных администраций. Надо полагать, что экономическое взаимодействие будет усиливаться и развиваться все более динамично. Мы ожидаем, что на саммите ШОС, который пройдет в Бишкеке, главы государств - членов организации договорятся о расширении межрегиональных связей, развитии сотрудничества в сферах цифровизации и информационно-коммуникационных технологий, средств массовой информации и здравоохранения, физкультуры и спорта. Также планируется утвердить план мероприятий по практической реализации Концепции сотрудничества в области охраны окружающей среды, рабочий план по реализации Антинаркотической стратегии на 2018-2023 годы и программу действий по выполнению антинаркотической стратегии на 2018-2023 годы.

Кыргызстан. ШОС > Внешэкономсвязи, политика > rg.ru, 14 июня 2019 > № 3147421 Мухаммедкалый Абылгазиев

Новые направления глобализации по оси Юг–Юг

Ярослав Лисоволик – Программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай», член Экспертного совета при Правительстве России.

Чжан Хэнлун - Доктор экономических наук, профессор Шанхайского университета.

Резюме Региональная экономическая интеграция, превратившаяся в главный фактор нейтрализации протекционистского давления на глобальную экономику, продолжит своё победное шествие и в 2019 году.

Прошедший 2018 год был отмечен эскалацией напряжённости в торговых отношениях между крупнейшими экономиками мира — в основном в форме введения взаимных торговых ограничений. Утраты были частично компенсированы успехами в региональной экономической интеграции, в особенности между странами «глобального Юга», причём наиболее значительным достижением в этой области стало образование Африканской континентальной зоны свободной торговли (АКЗСТ). Региональная экономическая интеграция, превратившаяся в главный фактор нейтрализации протекционистского давления на глобальную экономику, продолжит своё победное шествие и в 2019 г. В частности, одним из поборников торговой интеграции и экономической открытости сейчас выступает Китай: создаваемое им Всеобъемлющее региональное экономическое партнёрство (ВРЭП) имеет все шансы стать крупнейшим мегаблоком из тех, чей запуск ожидается в 2019 г. Кроме того, 30 декабря 2018 г. вступило в силу Всеобъемлющее и прогрессивное соглашение для Транстихоокеанского партнёрства (ВПТТП). В 2019 г. исполнение ВПТТП даст мощный толчок либерализации торговли.

Хотя региональные торговые объединения долгое время рассматривались как скорее потенциальные препятствия на пути к глобализации и многосторонности, в нынешней обстановке, характерной чертой которой является растущее протекционистское давление, регионализм может оказаться одним из немногих действенных средств распространения стимулов к либерализации по всей мировой экономике. Такая тенденция действительно наблюдается на фоне действий администрации Дональда Трампа по выстраиванию Соединёнными Штатами торговых барьеров, в частности путём пересмотра торговых соглашений в сторону усиления протекционизма. В качестве примеров можно привести Транстихоокеанское партнёрство — ТТП, НАФТА, а также двусторонние соглашения между США и Китаем. Всё это частично компенсируется заключением новых региональных интеграционных соглашений, таких как ВПТТП и ВРЭП.

Регионализм против протекционизма

В мире, где глобальные институты оказываются слишком слабыми перед лицом растущего протекционизма, с задачей поддержания продвижения к большей открытости и либерализации торговли в разных частях глобальной экономики успешно справляется регионализм. В сущности, страны, проводящие протекционистскую политику, теряют инициативу в деле формирования и расширения союзнических сетей, в то время как на других участках мирового пространства полным ходом идёт оформление всё более крупных торговых блоков. Соответственно, в ситуации, когда перестают действовать правила мировой торговли, подвижная комбинаторика региональных объединений может оказывать давление на протекционистские страны, заставляя их сменить политический курс из страха оказаться позади в гонке за построение разветвлённых сетей экономических партнёрств. Иными словами, страны, пострадавшие от протекционистской политики, могут структурировать свои двусторонние и региональные объединения таким образом, чтобы побудить протекционистские страны к изменению их курса, ведь в долгосрочной перспективе он может обернуться для протекционистов гораздо более значительными издержками, нежели применение против них контрмер в виде ответного протекционизма.

Положительное воздействие регионализма на мировую экономику ещё больше возросло бы, если бы в его эволюции не отсутствовали системность и координация действий между разными составными его частями. С отсутствием координации между региональными интеграционными объединениями можно было бы справиться на глобальном уровне посредством создания всеобъемлющей платформы регионального управления, которая объединит все основные региональные интеграционные организации. Этот новый региональный уровень управления может дублировать некоторые координационные механизмы, действующие между национальными государствами.

Возможно также привести доводы в пользу выработки набора основополагающих принципов, в опоре на которые будет осуществляться деятельность такой региональной платформы сотрудничества:

• Взаимное признание;
• Представительство во всемирных организациях;
• Невмешательство;
• Деполитизация;
• Возможность учреждения взаимных представительств/посольств.

Формирование общей региональной платформы может также сопровождаться выработкой повестки глобального управления, которая включала бы в себя следующие приоритеты:

• Урегулирование споров между региональными блоками и их членами;
• Связанность между региональными блоками, принадлежащими к одному и тому же региону/континенту;
• Разрешение финансовых кризисов посредством использования региональных финансовых механизмов (РФМ) с целью продвижения общерегиональных ответов на кризисы и панрегиональных мер по снижению экономических уязвимостей;
• Вопросы безопасности: работа над укреплением безопасности во взаимодействии с глобальными институтами;
• Регулирование финансового рынка;
• Сотрудничество по миграционным вопросам.

Наконец, перед лицом крепнущего протекционизма необходимо, чтобы региональные планы либерализации торговли были усилены путём укрепления многосторонней системы Всемирной торговой организации (ВТО). Члены «Группы 20» готовятся выдвинуть предложения по преобразованию некоторых ключевых аспектов деятельности ВТО, включая реформу Органа по разрешению споров, а также изменение объёма полномочий Организации в отношении региональных интеграционных объединений. Есть надежда на то, что в 2019 г. осознание экономических издержек протекционизма, включая растущую волатильность рынка, падение котировок на фондовых биржах, паническое ожидание рецессии, побудит крупнейших игроков мировой экономики произвести переоценку своих экономических приоритетов.

Новые импульсы к глобализации: интеграция по линии Юг–Юг

Введённые США недавние протекционистские меры нанесли развивающимся странам особенно тяжёлый удар. В поисках способов нейтрализации последствий американского протекционизма развивающийся мир достиг больших успехов. Одним из таких способов, уже приведших к ускорению экономического роста и хода модернизации, стало расширение торговли и выделение в качестве приоритета торгового и инвестиционного сотрудничества по линии Юг–Юг.

Растущее значение торговой и экономической интеграции Юг–Юг подтверждается цифрами торговой динамики в период с 1980-х гг. по настоящее время. Эти данные свидетельствуют о том, что за это время объём экспорта развивающегося мира вырос почти в пять раз, тогда как соответствующий мировой показатель увеличился в три раза. Более половины всего экспорта с Юга приходилось на торговлю по линии Юг–Юг[1], причём к 2014 г. её объём составил почти $5,5 трлн, что приближается к масштабу торговли Север–Север[2]. Своим более высоким потенциалом торговля в рамках «глобального Юга» обязана ряду факторов:

• Более высокая динамика роста и более высокий потенциал дальнейшего роста;
• Наличие больших возможностей для либерализации торговли при том, что импортные тарифы в развивающемся мире остаются завышенными;
• Наличие больших возможностей для обмена продукцией, учитывая схожесть уровней развития и конкурентоспособности;
• Значительный масштаб комплиментарности продукции и ресурсной базы между различными сегментами развивающегося мира, в том числе между экономиками БРИКС и странами с низким уровнем доходов[3].

Более высокий потенциал роста развивающихся стран, который, в свою очередь, может способствовать повышению темпов торгового обмена, отражён в прогнозах международных организаций. По данным ВТО, рост ВВП в развивающемся мире ускорится с 4,3% в 2017 г. до 4,6% в 2019 г., тог.да как соответствующие цифры по развитым экономикам указывают на замедление роста с 2,3% до 2,2%, что должно привести к расширению прогнозируемого дифференциала роста в 2017–2019 гг. с 2% до 2,4%. Что касается экспорта, то ожидается, что развивающиеся страны превысят траекторию роста развитых стран примерно на 2%, причём главным локомотивом роста торговых потоков станет Азия с показателем в 5% в год и более в период с 2017 по 2019 гг.

Совсем недавно сотрудничество по линии Юг–Юг получило новый импульс к росту от БРИКС, поскольку во всех экономиках этого блока в 2017 году отмечен положительный рост. Так, вопреки эпизодическим двусторонним трениям, Индия и Китай увеличили свой торговый оборот в 2017 г. почти на 20% до такой рекордной суммы, как $84,4 млрд. В 2017 году индийский экспорт в Китай вырос на 40%, а Китай со своей стороны значительно увеличил инвестиции в экономику Индии. Торговый оборот между Россией и Китаем вырос на 21% в 2017 г., достигнув $84 млрд. В январе–апреле 2018 г. рост составил более 20%, что позволяло надеяться на то, что объем взаимной торговли по итогам 2018 г. превысит $100 млрд.

Наряду с ускорением темпов торговли по линии Юг–Юг в развивающемся мире набирает обороты и региональная интеграция, что происходит на фоне потрясений в Европе и Северной Америке. В этом отношении проявляемая Евразийским экономическим союзом (ЕАЭС) активность в процессе заключения соглашений со странами Юго-Восточной Азии, такими как Вьетнам, подписание соглашения между МЕРКОСУР и Южноафриканским таможенным союзом (SACU) — первого соглашения на уровне «интеграции интеграций» — а также создание платформы БРИКС+, потенциально наиболее масштабной интеграционной платформы по линии Юг–Юг, — указывают на развитие важной тенденции в области экономической интеграции, способной поддержать рост мировой экономики в целом. Проведённый Конференций ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД) анализ региональных зон торговли Индии и АСЕАН с другими азиатскими развивающимися экономиками обнаруживает наличие возможностей для расширения экспорта и ускорения экономического роста. В то же время ЮНКТАД отмечает, что для достижения эффективности экономическим альянсам в рамках «глобального Юга» необходимо параллельно реализовывать задачи по развитию инфраструктуры и устранению нетарифных барьеров[4].

Несмотря на вызовы глобального протекционизма, наблюдающийся в последнее время рост торговли в рамках «глобального Юга» и продолжающаяся торговая интеграция по линии Юг–Юг заложили прочные основы для создания интеграционных платформ по всему развивающемуся миру[5]. Это могут быть стандартные зоны свободной торговли, инвестиционные платформы, созданные национальными и региональными банками развития, а также суверенные фонды благосостояния. России также следует принять во внимание эту важную тенденцию в процессе выработки своей внешнеэкономической стратегии. Стратегия поворота на Восток должна стать частью более масштабной стратегии партнёрства со всем развивающимся миром. На «глобальном Юге» имеются гигантские возможности для образования таких альянсов. То же самое можно сказать и о потенциале экономического роста и увеличения торговли, обусловленного взаимной открытостью и инклюзивной моделью развития.

2018 как прорывной год для «глобального Юга»

Прошедший 2018 г. можно смело назвать тем периодом, когда развивающийся мир совершил прорыв в сторону собирания и структурирования своих экономических интеграционных платформ. Достигнутый на сегодняшний день прогресс опровергает представление о «глобальном Юге» как о в высшей степени разделённом и раздробленном. Напротив, возможность формирования панконтинентальных интеграционных платформ уже не кажется неосуществимой, и, похоже, дан ход оформлению межконтинентальных союзов.

В частности, запущена панконтинентальная зона свободной торговли в Африке — АКЗСТ, укрепляются связи между Тихоокеанским альянсом и МЕРКОСУР в Латинской Америке. В июле 2018 г. состоялась первая встреча на высоком уровне между представителями этих двух крупнейших торговых блоков, на долю которых приходится до 90% латиноамериканского ВВП. Одним из главных событий на этой встрече стало подписание президентами обоих региональных блоков меморандума о намерениях по созданию регионального торгового соглашения.

На евразийском фронте также происходили значительные перемены. В 2017 г. Индия и Пакистан стали членами Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), в силу чего эта региональная группировка стала одним из крупнейших блоков в масштабах мировой экономики и приобрела черты потенциального ядра/ключевой платформы интеграции для развивающихся стран Евразии. За пределами ШОС развивающиеся страны Евразии также предпринимают шаги к установлению более тесного партнёрства. В частности, в мае 2018 г. Иран заключил временное соглашение о зоне свободной торговли с ЕАЭС, а последний подписал непреференциальное соглашение (о торгово-экономическом сотрудничестве) с Китаем.

Помимо этого, активно углубляются межконтинентальные связи с участием таких панконтинентальных группировок, как Сообщество стран Латинской Америки и Карибского бассейна (СЕЛАК), активно расширяющее кон.такты с Китаем и Россией. Другое важное измерение межконтинентального сотрудничества по линии Юг–Юг включает в себя укрепление партнёрства между Китаем и Африкой, а также инициативу БРИКС+, которая получила дополнительный импульс к развитию в 2018 г., когда в БРИКС председательствовала Южно-Африканская Республика.

Возникает картина растущей континентальной интеграции на всех трёх континентах оси Юг–Юг. Особенно заметный прогресс достигнут в 2018 г. в Южной Америке, Африке и Евразии. Из этих трёх континентальных группировок особенно большой объём работ по завершению выработки континентальной дорожной карты интеграции выпадает на долю Евразии, где по-прежнему нужно немало сделать для укрепления ШОС, наделения её большими полномочиями экономико-интеграционного характера и распространения её партнёрских связей на другие развивающиеся экономики Евразийского мира: Турцию, Иран, государства Персидского залива, а также АСЕАН на востоке.

Ввиду крупных успехов в процессе панконтинентальной экономической интеграции, достигнутых на всех трёх континентальных платформах, перед развивающимися экономиками открываются новые горизонты экономической интеграции, а именно межконтинентальная траектория, которая связывает воедино панконтинентальные торговые объединения Южной Америки, Африки и Евразии. Последовательные раунды интеграции и либерализации будут давать мощные импульсы, побуждающие мировую экономику, в которой всё шире используется политика протекционизма, к экономической открытости. Более того, если цели интеграции будут достигнуты, то развивающийся мир выиграет и в том отношении, что перед ним откроются стремительно растущие рынки, которые в то же время относительно лучше защищены, чем рынки развитого мира. А отсюда и более значительные преференциальные льготы, которые смогут получить развивающиеся страны, участвующие в либерализации торговли.

При формировании расширенной интеграционной платформы в рамках «глобального Юга» могут использоваться разная последовательность и разные алгоритмы, в том числе посредством объединения крупнейших на нынешний день интеграционных группировок во главе с экономиками БРИКС — в БРИКС+. Однако интеграцию можно ускорить, связав воедино пан-континентальные интеграционные платформы Южной Америки, Африки и Евразии (а именно ШОС+, СЕЛАК и Африканский союз, которые сформируют так называемую платформу ТРИА[6]). Немаловажно, что осуществление этой интеграционной инициативы не требует посредничества со стороны всемирных организаций или региональных группировок развитых экономик: она будет основываться на обмене торговыми преференциями по линии Юг–Юг.

Выгоды заключения трансконтинентального пакта силами континентальных платформ развивающегося мира состоят в том, что это сулит значительное сокращение раздробленности экономических альянсов развивающегося мира, а также их собирание и распространение на всю территорию «глобального Юга». Мировая экономика, в свою очередь, начнёт продвигаться к парадигме диверсифицированного развития, приходящей на смену косной логике взаимодействия «ядра–периферии». Кроме того, у «глобального Юга» появляются новые возможности для дальнейшего изменения соотношения сил в экономике в свою пользу, так как развивающийся мир вполне способен обогнать передовые экономики по темпам либерализации.

Заключение: в поисках алгоритма глобальной интеграции

Сила региональной экономической интеграции заключается не только в расширении возможностей экономического роста её участников посредством снижения торговых барьеров и удешевления потребительских товаров. Успешные и энергичные интеграционные блоки пожинают и внешние дивиденды в форме мягкой силы и силы притяжения, с помощью которых растущий экономический блок может улучшить условия торгово-инвестиционного взаимодействия с внешним миром.

В процессе экономической интеграции успех во многих отношениях порождает дальнейший успех, в том числе и за счёт того, что образуется критическая масса, чьё притяжение (в терминах гравитационной модели в международной торговле) всё более мощно воздействует на окружающие экономики. Примером в данном отношении может служить эволюция интеграции в рамках ЕС, которая пошла по пути создания критической массы крупных экономик (главными тяжеловесами были Франция и Германия) и перетянула торговые потоки из соседних экономик. В результате образовался «эффект домино», когда всё новые европейские страны стремились вступить в непрерывно расширяющийся и всё более массивный Европейский союз. С тех пор многое изменилось. Учитывая что сегодня ЕС столкнулся с вызовами Brexit, следующий цикл «интеграционного роста» может начаться на «глобальном Юге», где всё ещё наблюдается значительная раздробленность национальных государств и интеграционных блоков, особенно в Евразии.

Нынешняя система, характеризующаяся глубокой интегрированностью развитого мира и разобщённостью «глобального Юга», может просуществовать ещё довольно долго, если развивающиеся экономики не удвоят усилия, чтобы объединить существующие интеграционные блоки в единые интеграционные платформы. Первым шагом на этом пути могло бы стать создание критической массы в Евразии посредством объединения потенциалов Индии, Китая и России в рамках расширенного формата ШОС (ШОС+). Это заложит основу для привлечения в Евразию других региональных блоков «глобального Юга» (например АСЕАН) и создания самой обширной платформы развивающихся стран на континенте. В свою очередь, это позволило бы наладить более активное экономическое сотрудничество между ЕС и развивающимися экономиками Евразии. Одновременно расширенная ШОС+ могла бы содействовать созданию глобальной платформы по интеграции по линии Юг–Юг на основе либо БРИКС+, либо ТРИА[7].

Этапы создания глобальной структуры сотрудничества по линии Юг–Юг, пригодной для полномасштабного сотрудничества с развитым миром, могут быть следующими:

• Треугольник Россия—Индия—Китай: более тесная координация действий между Индией, Россией и Китаем по развитию ШОС как ключевой интеграционной платформы для развивающихся экономик Евразии;
• Большая Евразия: создание расширенной структуры ШОС+, достаточно масштабной для установления более тесных связей с ЕС, по.строения панконтинентального альянса, продолжения интеграции и усиления взаимосвязанности;
• Интеграция «глобального Юга»: создание структуры БРИКС+/ BEAMS[8] и/или ТРИА для привлечения других региональных блоков из развивающегося мира и формирования всё более широких коалиций и мегаблоков «глобального Юга»;
• Глобальная платформа Север–Юг: расширенная интеграционная платформа «глобального Юга», смогла бы обладать более мощной силой притяжения для воздействия на развитый мир, в том числе и в отношении координации усилий по созданию интеграционных структур/форумов по линии Север–Юг.

Отсюда следует, что при построении более сбалансированной глобальной экономической архитектуры нужно придерживаться определённой последовательности. Самое важное в этом контексте — преодолеть раздробленность и разрывы на региональном уровне глобального управления (особенно в рамках «глобального Юга»), которые на протяжении прошедших десятилетий превратились в большую проблему, препятствующую развитию и поддержанию макроэкономической стабильности. Налаживание более чёткой координации в отношениях между развитыми и развивающимися экономическими интеграционными платформами вряд ли сможет привести к прорывам в отсутствие более энергичных шагов со стороны «глобального Юга» по развитию интеграции по линии Юг–Юг. Развивающийся мир может установить более тесные связи с развитыми экономиками на основе использования двух ключевых интеграционных механизмов: ШОС+ (для развития сотрудничества с ЕС в Евразии) и БРИКС+ (для стимулирования развитых стран к более тесному сотрудничеству на глобальном уровне).

Устойчивую глобализацию и экономическую интеграцию вряд ли удастся обеспечить только на уровне глобальных экономических организаций без достижения прогресса в построении структуры, согласованной крупнейшими региональными интеграционными объединениями. Ключом к успешной перестройке глобальной экономической архитектуры может стать не внесение незначительных усовершенствований в систему глобальных институтов, а всесторонняя перестройка регионального уровня глобального управления и приведение его в соответствие с другими уровнями. В этом отношении «глобальный Юг», возможно, будет играть всё более важную роль в процессе развития регионализма и формирования глобальной экономической архитектуры будущего.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 31 мая 2019 > № 3037435 Ярослав Лисоволик, Чжан Хэнлун

Русским быть невыгодно?

Право на идентичность равнозначно праву на жизнь

Рыков Сергей

На одной из пресс-конференций, посвящённой проблеме миграции, удивила мысль, высказанная политологом Михаилом Ремизовым: «У России должно быть сильное русское ядро, и только в этом случае будет создаваться необходимая культурно-цивилизационная гравитация для сохранения единства страны». Русское ядро должно быть… Выходит, пока его нет. Почему? Ответить на этот и другие вопросы мы попросили президента Института национальной стратегии Михаила Ремизова.

– Михаил Витальевич, что в России мешает русскому человеку быть русским?

– Существует ложно понятый стандарт российской политкорректности, в соответствии с которым многим людям кажется, что их самоидентификация как русских в каком-то смысле ущемляет представителей других народов.

Можно дискутировать, насколько оправданно позиционировать Россию как государство русских. Здесь есть почва для конфликта притязаний. Но проблема в том, что самоцензура затрагивает не только сферу притязаний на государство, но и самоидентификацию. Право на идентичность равнозначно для народа праву на жизнь. Именно это право оказывается под угрозой, когда воспроизводство идентичности блокируется или затрудняется.

Русская идентичность вытесняется из массовой культуры, гражданского общества, системы образования под тем предлогом, что наша страна многонациональна. Но этот аргумент абсолютно неуместен. Ссылка на других не должна мешать нам быть собой.

– Сколько себя помню, мы всегда гордились, что мы – русские. Откуда вдруг такие рефлексии?

– К сожалению, сегодняшнее состояние русской идентичности выглядит довольно болезненным. Причины могут быть разными – от навязанных комплексов вины до ощущения слабости сообщества. В нашем случае скорее последнее. Симптоматично, что люди с активной потребностью в идентичности бегут в субкультуры или другие традиции. Есть экзотические случаи типа «русских мусульман» или «родноверов». Но, пожалуй, самым ярким симптомом болезненности нашего состояния является феномен «русского украинства». Я имею в виду «заукраинские» симпатии в среде интеллигенции и креативного класса. В основе этих симпатий – не любовь к украинскому государству, а ненависть или презрение к себе. К собственному прошлому, к собственным корням, к собственной исторической традиции.

Есть и другие версии отказа от русской идентичности. Например, региональные. Это когда люди говорят: мы не русские, мы казаки. Вырезать историю казачества из истории русского народа – это значит лишить историю русского народа львиной доли её энергетики и её содержания. Помимо казачества, есть, например, и активисты поморской идеи, которые позиционируют поморскую идентичность как отличную от русской.

В рамках российской национальной политики, которая берёт начало в советской национальной политике, статус отдельного народа, а не большинства, даёт большие возможности этническим активистам для отстаивания собственных интересов перед лицом Федерального центра. Если мы отдельный народ, то Федеральный центр должен говорить с нами по-другому. Он должен нам больше денег, уважения, престижа и так далее…

– Русским в России быть невыгодно?

– Выходит так. Стимулы к этническому обособлению создают угрозу целостности страны. Под воздействием этих факторов от русского народа откололась украинская и белорусская часть. Такой масштабнейший прецедент дерусификации десятков миллионов людей должен стать предостережением. Если возможно западнорусских отделить от русских, почему это не могут сделать северорусские, южнорусские, восточно-русские? Это может произойти, если мы принципиально не изменим модель национальной политики страны, не укрепим ядро русского самосознания.

У России должно быть сильное русское ядро, и только в этом случае будет создаваться необходимая культурно-цивилизационная гравитация для сохранения единства страны. Мы должны найти такую формулу интеграции, которая не будет требовать от русских, чтобы они перестали быть собой и растворились в какой-то наднациональной сущности.

– Как это сделать, Михаил Витальевич?

– На данном этапе методами гуманитарной культурной политики. Надо стремиться сделать русскую идентичность более привлекательной, более насыщенной, более объёмной, более интересной. Если угодно, нужно «продюсировать» русскую идентичность. Лучшее, на что мы можем рассчитывать в отношении государства к данному вопросу, – это нейтралитет. Если оно будет нейтральным – уже хорошо. Активную роль должны взять на себя гражданское общество и национальная интеллигенция.

Если Россия – многонациональная страна, то давайте признаем, что одна из этих наций – русские. И русские имеют право на самоидентификацию, на то, чтобы думать, говорить, заботиться о собственных интересах как исторического сообщества. Это уже будет большим шагом вперёд, не оспаривающим официальный канон многонациональности России, но использующим его.

Чтобы реализовывалось право на идентичность, необходимо раскрыть эту идентичность в тех самых публичных сферах, включая массовую культуру, школу, армию, организации гражданского общества.

– Мигранты ещё сильнее разжижают это ядро русскости?

– Скорее они его катализируют. Ощущение инаковости, известной угрозы активирует самоидентификацию. Но, безусловно, инокультурная этническая миграция, особенно на фоне депопуляции, – один из долгосрочных вызовов жизнеспособности общества.

В 2014 году, по опросам ВЦИОМ (это было на пике событий на Украине), люди среди угрозы номер один назвали «заселение России людьми других национальностей». Культурная, социально-бытовая среда становится менее комфортной. И эти ощущения связаны не с высокими представлениями об идентичности, а с банальными проявлениями повседневности.

– Пренебрежительно-раздражительное «понаехали тут…»?

– Да. Но на самом деле это «понаехали тут…» можно разложить на ряд бесспорных аргументов, связанных с реальными вызовами жизненному укладу. Ухудшение эпидемической обстановки, в том числе и по тяжёлым заболеваниям – гепатит и туберкулёз. Снижение общего образовательного уровня из-за того, что в школьных классах часть учеников плохо говорит по-русски. Перегрузка медицинской инфраструктуры (больниц, поликлиник, скорой медицинской помощи), изменение качества медперсонала, который начинает рекрутироваться из людей, качество дипломов которых не до конца понятно. Состояние рынка труда… На фоне массовой бедности в регионах и пенсионной реформы разговоры о том, что местные не готовы работать дворниками, продавцами или таксистами – по большей части искажают картину.

То есть речь идёт о вполне понятных, ощущаемых обывателем параметрах ухудшения качества жизненной среды. Обвинять обывателя в том, что он реагирует на это негативно, довольно странно. Вместо того чтобы менять структуру миграционных процессов и делать их более управляемыми и более выгодными для принимающей стороны, тратим большие усилия на попытки устранить их негативное восприятие обществом.

– Михаил Витальевич, президент страны утвердил Концепцию государственной миграционной политики на 2019–2025 гг. Задача этого документа – сформировать более комфортные условия для переселения в Россию соотечественников из-за рубежа, снизить, а то и устранить вовсе бюрократические барьеры. Плюсы и минусы этой Концепции?

– Если говорить об общей идеологии концепции, то есть вещи, которые отличают её от предыдущей в выгодную сторону. Всё-таки это мягкий отказ от модели замещающей иммиграции. В предыдущей прямо декларировалось, что у нас депопуляция и мы должны её компенсировать притоком людей извне. В новой концепции говорится о том, что основа демографической стратегии России – естественный прирост, а миграция – лишь вспомогательный элемент для решения ряда экономических и демографических проблем. Это разумный подход. Есть правильная декларация, что миграционная политика должна исходить из приоритета интересов нынешних граждан страны. Есть положительные частные вещи, связанные с развитием организованного рекрутинга рабочей силы. Безусловный плюс – стремление облегчить правила игры для соотечественников.

Чего остро не хватает? Селективности миграционной политики. Концепция декларирует политику открытых дверей, и эта открытость недостаточно избирательна.

Есть два сегмента – временная трудовая миграция и натурализация, приобретение гражданства. Ни в том, ни в другом случае в концепции не декларируются какие-либо критерии, по которым государство должно производить селекцию миграционного потока.

Цитирую одно из положений новой Концепции. «Миграционная политика должна быть направлена на создание благоприятного режима для добровольного переселения в Россию лиц, в том числе покинувших её, которые способны органично включиться в систему позитивных социальных связей и стать полноправными членами российского общества».

Формулировка ни о чём. Она не позволяет отделить желательные категории новых граждан от нежелательных. Миграционная политика должна быть основана на чётком разделении контингента по степени желательности для принимающей стороны. Особенно если мы говорим о натурализации. Натурализация – это брак без права развода.

То же отсутствие критериев отбора и в сфере временной трудовой миграции. То есть концепция принципиально не избирательна на уровне своих методологических основ. Высока вероятность, что она и на практике будет такой же.

– Это можно объяснить какой-то идеологической зашоренностью авторов концепции?

– Существует широкая система лоббизма миграционной открытости на международном уровне, кроме того, играют роль политические соображения, касающиеся отношений с государствами Средней Азии, которые являются основными донорами миграционного потока. Расплачиваемся за сохранение режима союзничества в военной области, например. Хотя, на мой взгляд, государства Средней Азии заинтересованы в союзничестве в военной области с Россией никак не меньше, чем Россия – с ними. Они живут в ситуации серьёзных рисков со стороны Афганистана и Пакистана. Со стороны международного терроризма. И нельзя сказать, что они делают нам одолжение, соглашаясь на военное сотрудничество. Это обоюдный интерес.

Казахстан, например, проводит намного более избирательную миграционную политику. Несмотря на то что у них тоже действует безвизовый режим с соседями, их требования к трудовой миграции из Таджикистана и Узбекистана более жёсткие.

– И мы могли бы применять опыт Казахстана…

– Почему нет? Кстати, он был бы актуален и в сфере репатриации оралманов (этнических казахов), которой Казахстан активно содействовал. Россия не проводила аналогичной политики в отношении русских за рубежом. Просто не ставилось такой задачи. В документах стратегического планирования миграционная политика вообще не рассматривается с точки зрения сохранения этнокультурного профиля страны и этнокультурного равновесия. Хотя это один из ключевых факторов устойчивости государства.

– Михаил Витальевич, представим, что с первого сентября мы ввели визы. Что изменится?

– Визовый режим – не самоцель и не панацея. Это только один из инструментов контроля над миграцией. Некоторые говорят, что он заведомо не будет работать. Я так не думаю. Скажем, визовый режим с Грузией после войны 2008 года работал вполне эффективно.

В случае со Средней Азией необходимо элементарное установление контроля над трудовой миграцией. Для этого нужен комплекс мер. Например, во многих государствах для въезда с целью трудоустройства требуется приглашение работодателя. Это предполагает определённую ответственность работодателя за тех, кто был приглашён. Дальше, если мы хотим, чтобы хоть какие-то правила действовали, необходимы действенные меры пресечения. Кстати, одним из преимуществ визового механизма могла бы стать возможность требовать обеспечительный депозит на случай выдворения. В целом, если государство поставит задачу контроля над миграционными процессами, оно с ней вполне способно справиться. Особенно учитывая современные технологии сбора и обработки информации. Было бы желание…

При этом, на мой взгляд, речь не должна идти о миграционном «железном занавесе» для Средней Азии. Ограничения стихийной миграции можно вводить параллельно с системой оргнабора, рекрутирования подготовленных рабочих кадров по отдельным направлениям и проектам.

– Как в России меняется профиль терроризма?

– Количество крупных терактов заметно сократилось. За последние лет десять можно говорить об успехе спецслужб в борьбе с организованным и профессиональным подпольем. Но на фоне этого успеха возникает другая угроза – так называемого «автономного джихада». Кустарного терроризма по формуле «сделай сам». Против этой концепции спецслужбам сложно бороться. Их инструментарий настроен на борьбу с профессиональным подпольем, а не на «одиночек». Сейчас в информационном пространстве доступно всё необходимое для такой автономной боевой единицы – от мотивационных вербовочных материалов до конкретных методичек по подготовке диверсий. Не нужно быть профессиональным подпольщиком, чтобы подручными средствами нанести непоправимый ущерб – направить на толпу грузовик, взорвать бытовой газ, условно говоря, отравить колодец…

Страшно представить, как много преступлений можно сделать в режиме кустарного терроризма. Кустарный терроризм очень гибок. Его могут практиковать одиночки и очень маленькие группы людей, по которым спецслужбы не работали и не работают. Одна из реакций государства на эту тактику – размывание темы в информационном поле, переквалификация статьи «терроризм» на бытовые статьи. Даже откровенно джихадистскую банду ГТА судят как обычных уголовников.

Такая линия реагирования годится только при низкой интенсивности угрозы. То есть когда таких ЧП относительно немного и они не сверхрезонансны. Логика в этом есть: переквалифицировать теракт в бытовуху – значит сбить информационную волну, которой пытаются добиться террористы. Но если эта деятельность станет нарастать, попытки замалчивания будут напоминать страуса, который прячет голову в песок.

Можно выделить две информационные и социальные стратегии в ответ на терроризм. Одна – стратегия успокоенного, усыплённого общества, «вязкого» информационного пространства, в котором коммуникационное послание террористов размывается и теряется. До какого-то уровня это годится. Но если уровень угрозы возрастает, то жизнеспособна только стратегия мобилизованного общества. Это модель, по которой живёт Израиль. Нам важно этот момент не упустить, если будет эскалация таких угроз.

Итак, первая трансформация профиля терроризма – от профессионального подполья к автономному джихаду. Вторая – трансформация этническая и региональная. Если раньше тон задавало северокавказское подполье, то сейчас всё больше инцидентов связано с выходцами из стран Средней Азии. В значительной части – с российским паспортом в кармане. Наличие паспорта облегчает такую деятельность. Это технически удобнее.

В совокупности две эти трансформации позволяют рассматривать само наличие большой, плохо контролируемой среды сообществ выходцев из Средней Азии в отдельных регионах России, в качестве долгосрочной угрозы. Актив исламистов переехал в Россию, и не только в неё, уже давно. В Узбекистане, Таджикистане, Казахстане действует более жёсткий антиисламистский режим, чем в РФ. Сейчас, как правило, вербовка, радикализация актива происходит здесь, в России. И сама ситуация, социальная и моральная, в которой оказываются иммигранты, этому способствует. То есть их сообщества становятся в той или иной степени зоной риска. Ограничения миграции и лучший контроль, лучшая наблюдаемость, лучшая организованность и подотчётность миграционных потоков в этом случае являются важным фактором безопасности.

– Много переселенцев с Украины… Может быть, стоит давать им статус политических беженцев?

– Была парадоксальнейшая ситуация, при которой Россия не могла предоставлять статус политбеженца выходцам из государств, с которыми у нас безвизовый режим, и государств с демократическими режимами. Это полнейший абсурд, потому что речь идёт об очень жёстких политических преследованиях людей на Украине именно за их политическую позицию. Относительно недавно эти ограничения были изменены. На мой взгляд, было бы важно содействовать формированию сообщества политэмигрантов с Украины как политической силы. Это было бы ещё одним фактором квалификации режима на Украине как режима, безусловно, дискриминационного.

– Президентом принято решение выдавать российские паспорта жителям ДНР и ЛНР…

– Мы пока не знаем, пойдёт ли речь о массовой паспортизации населения Донбасса. В качестве политической декларации это тоже важно. Этот политический шаг формально не противоречит Минским соглашениям, но, по сути, означает признание их несостоятельности. Это сигнал о том, что, если Запад хочет реинтеграции Донбасса в состав Украины, он должен делать какие-то шаги в поисках компромисса. Иначе всё закончится по абхазско-осетинскому сценарию. Примерно так этот сигнал может быть прочитан в существующих условиях.

Если говорить о реальном предоставлении гражданства, то здесь есть вопросы социальные и военно-политические. Это решение критикуют из-за роста социальной нагрузки. Но Россия в любом случае несёт социальную нагрузку по поддержке Луганска и Донецка. Только через серые схемы. Это плохо из-за большого груза побочных эффектов в виде криминализации и коррупции. Что, разумеется, не лучшим образом сказывается на качестве институтов в этих молодых республиках и на их репутации.

Принятие российского гражданства населением Донбасса будет способствовать выводу региона из тени. Но здесь нужны и другие меры, позволяющие компенсировать непризнанный статус самих республик. Я бы обратил внимание на тему аутсорсинга социальных услуг, которая активно развивается в мире – когда государство отдаёт общественным организациям ряд функций и ресурсов по предоставлению социальных услуг. Эту модель можно было бы выстроить в зонах правового вакуума в Донецке и Луганске. Дать ресурсы общественным организациям для того, чтобы они оказывали социальные услуги населению напрямую, в качестве гуманитарной миссии, подотчётно и официально. Кстати, есть аналогичный опыт работы в Приднестровье, когда была создана некоммерческая организация, через которую инвестиции в социальную инфраструктуру региона шли напрямую, минуя местные власти. На Донбассе это имело бы хороший эффект – и социальный, и имиджевый.

И, кстати, это показало бы Западу, что мы готовы к долгой осаде. Потому что сейчас на нас смотрят и думают: у них такая кривая конструкция, что они долго не протянут. Ну или как минимум будут платить за всё вдвое.

Второй момент – военно-политический. Если львиная доля населения Донецка и Луганска станет российскими гражданами де юре, то перед Россией в полный рост встанет вопрос об обеспечении безопасности своих граждан в зоне военных рисков. Есть и более тонкий момент, который сейчас обсуждается. Если массовая паспортизация будет происходить, то она начнётся с военных ДНР и ЛНР. Это значит, что в этих республиках появится непризнанная армия из российских граждан. Это не просто ЧОП или ЧВК (частные военные компании. – Ред.). Это пусть небольшая, но армия.

Это очень интересная правовая коллизия. И это фактор, который будет так или иначе подталкивать к определению статуса ДНР и ЛНР.

– В перспективе, может быть, в перспективе далёкой, Донецк и Луганск станут российскими?

– Я думаю, да. Тот тупик, в котором оказалось урегулирование конфликта, – проблема не только для Киева, но и для нас. Россия несёт и финансовые, и репутационные, и социальные потери от нынешней ситуации.

– Киев это понимает, а может быть, уже и смирился с этим?

– На мой взгляд, для Киева это является одним из приемлемых вариантов, который позволит ему требовать помощи от Запада и торговать российской угрозой. Я не считаю, что это замечательный вариант для России, но все другие ещё хуже. Варианта Донбасса как пророссийского троянского коня в составе Украины не существует. В том числе и потому, что там, на Донбассе, не останется ничего пророссийского. Часть людей, которая держалась пророссийской позиции, будет закопана в ближайших лесах и степях. Актив вынужден просто бежать. Все остальные будут деморализованы. Начнут ненавидеть Россию не меньше, чем Киев. Хотя и по другим причинам. Это будет удар по репутации не Кремля, а исторической России.

– Мы в их глазах окажемся предателями?

– И в собственных глазах – тоже. А это может быть чревато цивилизационным надломом. Есть вещи, которые держат человека в вертикальном положении, в дееспособном состоянии. Если бы мы в 2014 году смотрели, как «поезда дружбы» закатывают в асфальт русских в Севастополе, мы бы потеряли самоуважение как нация. А от потери самоуважения недолго до потери ресурсов, территории и так далее.

Поэтому ситуация с Донбассом, учитывая всё произошедшее, может быть для нас чревата моральной катастрофой. А она для такого народа, как наш, страшнее экономической. Тем более что экономическая катастрофа обязательно последует за моральной.

– Может быть, сейчас стоит вести себя более радикально?

– Я бы сказал, более осмысленно и активно. Мне не кажется, что Россия может долго занимать здесь выжидательную позицию. Запас прочности у Киева выше, чем запас прочности у Донбасса. Ущерб для России от тлеющего конфликта не меньше, чем ущерб для Украины. Поэтому Россия не заинтересована в сохранении сложившегося промежуточного положения, при котором крупный регион обречён на системную деградацию, деморализацию. Каждый день состояние больного ухудшается.

– Зеленский – это хорошо или плохо?

– В нынешних обстоятельствах фамилия президента Украины не имеет большого значения. Украина в ближайшее время будет оставаться в достаточно жёсткой колее. Во-первых, со стороны внешнего контроля. Для американцев эта тема важна, у них там достаточно инструментов, и они не пустят ситуацию на самотёк. Во-вторых, есть внутренняя колея. Националистический выбор Украины неоспорим на далёкую перспективу. Этот выбор принят ядром силовых структур, ядром интеллигенции, журналистского сообщества. Его использует в своих интересах крупный бизнес. В этой ситуации неважно, насколько этот выбор поддерживается большинством населения. Важно не арифметическое большинство, а политическое. У украинского национализма сегодня есть твёрдое политическое большинство.

Любой президент будет встраиваться в эту рамку. Американцы не обеспечат развития Украины, но обеспечат относительную устойчивость. Да и внутренние сложности совсем не означают социального взрыва или распада государства. Все ожидания, что Украина сама собой развалится или будет новый Майдан, беспочвенны. Накопление социально-экономических проблем отнюдь не всегда ведёт к политической революции. Пример тому наши 90-е годы. Обнищание населения было одним из факторов его деполитизации. За свои политические права люди борются не тогда, когда они занимаются выживанием.

– Не было сил держать вилы…

– Вот именно. Поэтому Украина консолидировалась как жёстко антироссийское государство на достаточно длительный период. Но здесь мы можем сказать себе только одно: если Украина – это надолго, то Россия – это навсегда. Если посмотреть на русскую историю, то борьба за судьбу западнорусских земель была одним из её главных сюжетов. Для нас это не в новинку.

«ЛГ»-досье

Ремизов Михаил Витальевич

Президент Института национальной стратегии. Родился 14 ноября 1978 года в Воронеже, окончил философский факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. Сфера экспертной и общественно-политической деятельности: национальная безопасность, промышленная политика в стратегических отраслях экономики, анализ этнополитических рисков и угроз. Сфера научных исследований и интересов: история политических идеологий (консерватизм и неоконсерватизм), теории экономического развития, теория государства (исследования категории суверенитета), национализмоведение («nationalism studies»).

Автор монографий «Русские и государство. Национальная идея до и после «крымской весны», «Опыт консервативной критики» и более 200 научных и научно-публицистических статей. Научный редактор и соавтор более 40 аналитических докладов по вопросам внутренней и международной политики.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > lgz.ru, 22 мая 2019 > № 3223380 Михаил Ремизов

По сути, а не по форме

Азербайджан и Узбекистан как пример нового формата интеграции

А.В. Караваев – научный сотрудник Института экономики РАН.

Станислав Притчин – кандидат исторических наук, руководитель аналитической группы Центра изучения Центральной Азии и Кавказа Института востоковедения РАН.

Резюме Развивая многосторонние форматы ЕАЭС и ОДКБ, Москва при возможности делает ставку и на двусторонние отношения с элементами интеграции, опробованными в многосторонних форматах. Формируется гибкий подход, позволяющий выстраивать расширенное евразийское партнерство, или политику «нового регионализма».

Успешные визиты Владимира Путина в Баку и Ташкент осенью 2018 г. дали основания говорить о формировании нового российского подхода к постсоветскому пространству и соседним странам в целом. Россия не отказывается от развития и продвижения традиционных многосторонних форматов ЕАЭС и ОДКБ. Но там, где это позволяют политические условия и где это более эффективно, Москва делает ставку на двусторонние отношения с использованием элементов интеграции, опробованных в многосторонних форматах. Таким образом, формируется гибкий подход, позволяющий выстраивать расширенное евразийское партнерство, или политику «нового регионализма».

Российские экономические орбиты и их пределы

Российская экономика составляет лишь 1,8% глобального ВВП. Для создания устойчивого ядра интеграции и выхода рубля на уровень международной валюты долю России, по оценкам экономистов, нужно поднять как минимум до 5–6%. При этом нельзя сказать, что сегодня государства-партнеры так же сильно привязаны к российскому пространству, как это было в 1990-е гг., а «проницаемость» экономики для глобальных потоков и кризисов наблюдается повсеместно. Мы взаимосвязаны. Однако наибольшую пользу от Москвы получают те страны СНГ, которые нашли баланс между глобализмом и российским притяжением.

Вокруг экономического пространства России к настоящему моменту сформировалось несколько орбит. Они не имеют строгой иерархии, какие-то проекты с партнерами из дальнего зарубежья могут носить более плотный и длительный характер, чем в ЕАЭС. Асимметрия Москву не смущает, а партнеров в целом скорее притягивает. Дело в принципиальной возможности и наличии неформальных механизмов экономического сближения, позволяющих говорить о едином поле отношений. Кто-то готов к союзу и высокому уровню финансово-таможенной, безбарьерной интеграции, где-то достаточно партнерства высокого уровня и стремления установить связи в отдельных сферах, где-то еще работают остатки советского единства, тридцать лет назад оформленные как единое пространство СНГ. Это и есть политика выращивания «нового регионализма».

Как выглядят орбиты интеграции вокруг России? На первом уровне – таможенно-экономическое пространство ЕАЭС и Союзное государство c Белоруссией. На втором – остатки зоны свободной торговли СНГ. На макроуровне – партнерство с громадным Китаем, осознанное понимание контрпродуктивности конкуренции и необходимости использовать его ресурсы. В этом цель «сопряжения» ЕАЭС и ШОС и стыковки российских проектов с «Один пояс – один путь».

Для ближайших соседей – минимизация барьеров между пространствами ЕАЭС и ЗСТ СНГ, где главную роль играют Узбекистан и Азербайджан (для них всегда остаются открытыми двери для движения на близкую орбиту интеграции). Наконец, географическая периферия интеграции, тем не менее играющая активную глобальную роль: Индия, Египет, Турция, Иран, Вьетнам, другие страны – их вектор движения: от ограниченной до расширенной ЗСТ с Евразийским союзом.

Эти орбиты имеют разный потенциал, кроме того, их участники не равнозначны внутри своих групп, если брать критерий торгово-экономических связей и нацеленности на сближение с Москвой. Тем не менее они устойчивы, во многом благодаря трезвой оценке Москвой новых глобальных реалий и реальному весу РФ на евразийском пространстве.

С другой стороны, нужно понять пределы и параметры нынешних евразийских процессов и посмотреть шире – каковы механизмы нового регионализма – российской внешнеполитической стратегии, формирующей разные орбиты партнерств и интеграции. Базовые параметры власти и управления в ЕАЭС и СНГ близки ввиду схожего генезиса власти и синхронных стадий трансформации от республик в составе СССР до независимых государств. Для всех характерно смещение от модели демократии условно «западного» плюралистического типа к «патерналистскому» варианту более жесткого контроля над политическими и экономическими процессами. Отсюда едва ли не главным фактором сближения становятся отношения между президентами как главами командно-бюрократических машин своих государств. Это означает, что глубокая, институциональная интеграция возможна только на постсоветском пространстве, а с учетом потери Украины как партнера по торгово-экономическому взаимодействию пространство позитивного сотрудничества и более глубокой интеграции для России свернулось до региона ЦА и стран Каспия.

В такой ситуации Азербайджан и Узбекистан, настороженно относившиеся к углубленной интеграции в рамках ЕАЭС, все же оставались важными экономическими партнерами России. Время от времени вставал вопрос об их вовлечении в интеграцию как логическом шаге углубления экономических отношений, но разговоры так и оставались разговорами.

В то же время понимание места Ташкента и Баку в орбитах российской интеграции носит как прикладной, так и концептуальный характер. С одной стороны, важно посмотреть, каким образом РФ взаимодействует с наиболее дееспособными государствами из пояса ближнего соседства ЗСТ СНГ (осколками бывшего постсоветского пространства). Нужно ли их переводить на более продвинутый уровень формальных институтов и общего таможенно-экономического пространства? Каковы задачи «мягких» форматов взаимодействия с ЕАЭС, предполагающие большее вовлечение в процессы интеграции (статус наблюдателя и партнера по диалогу)?

Москва-Баку: взаимодействие поверх барьеров

Почему наметилось политическое сближение Москвы и Баку? Многолетняя тонкая настройка отношений поверх барьеров карабахского кризиса стала возможна по тем же причинам, что и прочие проявления «симпатизирующего нейтралитета» Баку в отношениях с Россией. Ряд оснований в разных модуляциях можно свести к следующим: идейная близость элит – ставка на консерватизм в качестве квазиидеологии; поддержка модели «нелиберальной демократии» путем развития совместных инвестиционно-экономических проектов; ставка на сохранение преемственности – тесное взаимодействие спецслужб на фоне роста вызовов цветных революций и исламистских атак военизированного подполья Южного и Северного Кавказа.

Исходя из этих установившихся правил или негласной межэлитной коммуникации высшего уровня, многие сложности повестки последних 20 лет (например, связанные с доступом западных компаний к освоению каспийских ресурсов или характером взаимодействия по РЛС в Габале) имели частный характер и не превращались в кризис взаимного доверия. С другой стороны, отказ Ильхама Алиева принять участие в рижском саммите Восточного партнерства в 2015 г. стал маркером сохранения выработанной модели компромиссов с Москвой, притом что по вопросу Крыма Баку, естественно, «без высказываний» солидаризовался с Киевом.

Значительную роль в отношениях элит играют личные симпатии лидеров – Владимира Путина и Ильхама Алиева. Если поначалу источником положительной химии была атмосфера профессионального братства, связывающая всех людей, отдавших годы службе в разведке и системе безопасности, то впоследствии фундаментом для сближения становится приверженность консерватизму как идеологии. Сравнивая тезисы выступлений бывшего главы администрации президента России Сергея Иванова и бессменного главы администрации президента Азербайджана Рамиза Мехтиева, можно легко увидеть – оба подчеркивают значимость консервативных ценностей при ставке на светский характер государства, оба говорят о сложности сохранения суверенитета на различных уровнях государства и общества в условиях экспансии глобального мира.

Кстати, Рамиз Мехтиев поддерживает постоянный контакт с главами Совета безопасности России и на двусторонней основе, и как участник ежегодных саммитов секретарей Совбезов государств СНГ. Еще одна демонстрация идейной близости элит двух стран. В этом смысле лидеры новой революционной волны, взламывающие установившиеся правила коммуникации и хрупкого баланса интересов, такие как премьер-министр Армении Никол Пашинян, вряд ли будут для Путина такими близкими единомышленниками даже при сохранении стабильного характера отношений между двумя странами.

Владимир Путин и Ильхам Алиев по-прежнему ориентиры для корпорации власти в своих странах. Конечно, их эффективность зависит от способности сопротивляться патологиям бюрократических систем – от коррупции до других разлагающих систему противоречий. В случае с Азербайджаном, Узбекистаном, Россией есть еще фактор внешнего давления западно-либерального проекта, которому не нужны сильные конкуренты. Но есть и другая проблема, в полном объеме встающая перед этой тройкой – хаос исламистской реакции, вызванной в том числе безудержной западной экспансией. Чтобы удержаться в таких условиях, элите необходима действенная моральная мобилизация, поддерживаемая обществом.

Почему Азербайджан – приоритетный партнер на Южном Кавказе?

Сегодня Азербайджан – ведущий субъект торгово-экономического взаимодействия России с государствами Южного Кавказа. Товарооборот между странами составляет 2,627 млрд по итогам 2017 г. (Армения – 1,746, Грузия – 1,084). Ключевой партнер РФ среди стран СНГ – третье место после Украины и Узбекистана. С каждым годом укрепляется сотрудничество Москвы и Баку в строительстве и промышленно-логистической организации коридора «Север-Юг», соединяющего Россию с Ираном, странами Ближнего Востока и Индией. Также Азербайджан – ключевой и по ряду составляющих (наличию портовой и транспортной инфраструктуры) тесно интегрированный с Россией участник «каспийской пятерки», наравне с Казахстаном.

Особую роль играют связи Баку с ядром ЕАЭС. Двусторонние отношения Азербайджана с Белоруссией, Казахстаном и Россией представляют самостоятельный вектор внешней политики и торгово-инвестиционных связей Баку. В то же время эти линии суммируются в рамках общего таможенно-экономического пространства. Азербайджан, по сути, стал главным региональным инвестором в ненефтяной сектор Мангистауской области Казахстана. Крупные строительные компании Баку – Akkord и Evrascon – участвуют в реализации субподрядов транснационального автомобильного проекта Западный Китай – Западный Казахстан. Появляются инвестиции Азербайджана в Кызылординской и Шымкентской областях РК. Таким образом, развивая взаимосвязи с ЕАЭС, Баку не просто строит отношения с экономиками соседей, а по факту является участником евразийского экономического пространства.

Костяк российско-азербайджанского взаимодействия – экспортно-сырьевые, торгово-экономические, промышленные, транспортные и иные инвестиционные проекты в диапазоне от госкорпораций до малого бизнеса диаспоры. Их баланс, постепенно сдвигаемый от сырьевого в сторону промышленного взаимодействия и более масштабного взаимопроникновения в сфере услуг, туризма и коммуникаций, и составит «тело» российско-азербайджанской интеграции.

В сентябре 2018 г. серьезным шагом стало подписание пакета документов во время визита Алиева в Сочи. Судя по плотной сетке соглашений, партнерство Москвы и Баку выглядит лидирующим на фоне «кавказского периметра» Российской Федерации и почти догоняет уровень взаимодействия с Казахстаном, разница только в масштабах и наличии надсубъектных интеграционных механизмов. По следующим параметрам видна интеграционная перекличка на азербайджанском направлении: развитие автосборки (к прежним проектам теперь добавился ГАЗ); совместная работа на Каспии, к известным пакетам «ЛУКойла» в Шах-Дениз теперь добавилась разработка блока «Гошадаш»; общая поддержка малого-среднего бизнеса; подписание плана действий по развитию ключевых направлений сотрудничества и программы до 2024 года.

При этом отношения встроены в систему глобального макроэкономического взаимодействия. Очевидно, все большее влияние на сопряжение экономик Москвы и Баку будут оказывать разноформатные отношения с соседями. Последние два-три года проявилась тенденция умножения совместных проектов в рамках многосторонних гибких альянсов, иногда обозначаемых как «сетевые партнерства»: Азербайджан–Россия–Иран, Азербайджан–Россия–Турция.

Узбекистан – базовый партнер России в Центральной Азии

Узбекистан в силу своих размеров и географического положения – важнейший (после Казахстана) российский партнер в регионе. Это единственное государство, имеющее границы со всеми странами Центральной Азии. Таким образом республика может быть стержневым игроком для всех соседей или, наоборот, государством, тормозящим региональную интеграцию, как это было во времена Ислама Каримова. Узбекистан также крупнейшее по населению государство – 32 млн 900 тыс. человек по данным официальной статистики на середину 2018 года. У республики самая боеспособная армия в регионе, развитая и достаточно диверсифицированная экономика, значительные природные ресурсы, благоприятный для развития сельского хозяйства климат. Все это придает стране особую стратегическую важность и привлекательность для внешних игроков и России особенно. В такой ситуации отсутствие Узбекистана в интеграционных проектах заметно ослабляло их вес, эффективность, затрудняло логистику.

Визит Владимира Путина в Ташкент в середине октября 2018 г. по своим беспрецедентным результатам стал апофеозом изменений российско-узбекских отношений, начавшихся в конце августа 2016 года. Тогда после кончины первого президента независимого Узбекистана Ислама Каримова многолетний премьер-министр республики Шавкат Мирзиёев стал исполняющим обязанности, а потом и полновластным главой государства. Именно с приходом Мирзиёева к власти в отношениях двух стран начался новый этап, который можно охарактеризовать как вовлеченное стратегическое партнерство.

Ислам Каримов придерживался осторожной изоляционной модели внешней политики. Москва не была исключением, несмотря на важность России как экономического и военно-политического партнера для Узбекистана. Схожей модели Ташкент придерживался в отношениях с ключевыми внешними игроками – Пекином, Брюсселем, Вашингтоном, а также соседями по Центральной Азии. Это выглядело так, будто для Каримова суверенитет и независимость Узбекистана имели первостепенное значение почти всегда в ущерб взаимовыгодному экономическому сотрудничеству. Так, например, важнейший для двухсторонних отношений вопрос юридического статуса узбекских трудовых мигрантов, которых в России работало и работает несколько миллионов, официально не был частью межгосударственных переговоров. Другой пример – при создании Объединенной авиационной корпорации (ОАК) РФ предполагалось, что Ташкентское авиационное производственное объединение им. Чкалова станет частью крупной компании с передачей контрольного пакета России в обмен на получение заказов на производство транспортных ИЛ-78. Но контроль над предприятием оказался для Ташкента важнее, чем загруженность его мощностей, проект так и не был реализован, а в 2011 г. началась процедура банкротства.

Еще более радикально Ташкент действовал в отношениях с соседями. Так, из-за напряженных отношений с Таджикистаном был введен визовый режим, объявлена транспортная блокада соседней страны, разобрана железная дорога, а граница частично заминирована. А 137-километровая граница с Афганистаном и вовсе считалась самой укрепленной в мире.

Шавкат Мирзиёев кардинальным образом изменил внешнеполитические подходы. В течение нескольких месяцев на смену изоляционной модели пришло вовлеченное сотрудничество с соседями. После визитов в Туркменистан и Казахстан президент в апреле 2017 г. посетил Москву, а в мае Пекин. Смена стратегии позволила не только быстро реализовать невостребованный ранее потенциал, но и вывести отношения с партнерами на новый уровень.

Россия успешнее других воспользовалась открытием Узбекистана. Упомянутый визит Мирзиёева в апреле 2017 г. завершился заключением сделок на сумму более 15 млрд долларов и подписанием около 40 межправительственных соглашений. И очень важную роль сыграли личные отношения между новым главой республики и российским президентом. Мирзиёев на протяжении 13 лет возглавлял правительство Узбекистана, где в основном курировал вопросы сельского хозяйства и промышленности, которые в большей степени, чем, например, финансовый сектор, курируемый Рустамом Азимовым, завязан на тесное взаимодействие с Россией и соседями. Как глава правительства Мирзиёев регулярно представлял республику на различных саммитах СНГ, ЕврАзЭС и установил прямые контакты с руководителями соседних стран.

Возвращаясь к октябрьскому визиту российского президента в Ташкент, стоит отметить беспрецедентный охват тем. Более 800 соглашений на общую сумму около 27 млрд долларов подписаны в ходе первого межрегионального российско-узбекского форума, состоявшегося во время этого визита. В Узбекистане будут созданы 79 новых совместных предприятий, два десятка торговых домов, более десятка логистических центров. В 7–10-летней перспективе это увеличит торговый оборот почти в два раза, переведя его за отметку в 10 млрд долларов.

Бриллиантом в короне российско-узбекских договоренностей стало соглашение о строительстве российским «Росатомом» к 2028 г. первой в Центральной Азии атомной электростанции в Навоийской области. Два энергоблока АЭС общей мощностью 2,4 мегаватта позволят Узбекистану не только покрыть растущую потребность в электроэнергии, но и стать заметным региональным экспортером.

Особо можно выделить сотрудничество в области цифровых технологий и информатизации. По итогам визита «Яндекс» и мэрия Ташкента обсуждают внедрение новых сервисов для горожан: «Яндекс Махалля», по аналогу сервиса «Район» – сбор новостей, событий, информации о торговле с учетом местоположения устройства. В Ташкенте уже работает «Яндекс Такси», подключено более 4 тыс. машин. Узбекистан может стать третьим партнером в российско-казахстанском проекте казахстанского спутника KazSat-2R. Также планируется внедрение электронных журналов и дневников по модели российского проекта «Дневник.ру» (в Узбекистане – компания KUNDALIK).

Примечательно, что ни ОДКБ, ни ЕАЭС ни разу не упомянуты в официальных выступлениях лидеров. Возникло ощущение, что между сторонами достигнуто негласное соглашение использовать максимально комфортный двусторонний формат практически при том же уровне интеграции. Благо, существующая правовая база позволяет это реализовывать. В сфере безопасности это Договор о союзнических отношениях между Российской Федерацией и Республикой Узбекистан от 2005 г., подписанный несколько месяцев спустя после андижанских событий. Экономической базой сотрудничества является Зона свободной торговли СНГ, к которой Ташкент присоединился одним из последних в 2011 году.

Наносит такой подход урон статусу ЕАЭС и ОДКБ? Институционально и политически – скорее да. Например, для того же Казахстана успешные и глубокие отношения Москвы и Ташкента – пример того, что интеграция достижима и без неповоротливых и громоздких надгосударственных настроек в виде ЕАЭС, кстати широко критикуемых в Казахстане, хотя участие Узбекистана в союзе могло бы серьезно увеличить политический и экономический вес организации. В этой связи не случайно после масштабных двусторонних мероприятий в Ташкенте Путин и Мирзиёев заехали в Казахстан, где провели неформальную встречу с Нурсултаном Назарбаевым. Вероятнее всего, целью была попытка снять любые опасения Астаны, что прорыв в российско-узбекских отношениях может негативно отразиться на ее отношениях с Москвой. С другой стороны, Казахстан при интенсификации экономического сотрудничества России с Узбекистаном в любом случае останется в выигрыше, так как географически и логистически связывает эти две страны.

Параметры и перспективы квазиинтеграции для Баку и Ташкента

Интеграция – это не цель, а средство для модернизации, стабилизации и развития экспорта. Причем в этом комплексе взаимодействия все более активное участие принимают частные корпорации как носители новых технологических решений. Юридические рамки подобных конструкций обеспечены форматами ЗСТ и ЗСТ+ с полноценными интеграционными структурами. Формирование региональных объединений в этом формате давно не новость в мировой экономике. За несколько лет число ЗСТ в мире выросло в десятки раз. Если в 1991 г. насчитывалось всего 25 соглашений о свободной торговле, то в конце 2015 г. их стало около двухсот. Иными словами, речь о серьезной мировой тенденции, которая пришлась весьма кстати для российской внешней политики.

Предложение Путина, впервые высказанное на ПМЭФ в 2016 г., подумать о создании Большого евразийского партнерства с участием членов ЕАЭС, а также стран, с которыми у нас сложились тесные отношения – Китай, Индия, Пакистан, Иран и, конечно, партнеров в СНГ и других заинтересованных государств и объединений – лежит как раз в этом контексте. Один из вариантов более глубокого включения Азербайджана и Узбекистана в российскую модель интеграции находится в плоскости синтеза большого евразийского пространства. Здесь важна институциональная стыковка, которая может происходить в несколько этапов: снижение тарифов и определение графика создания ЗСТ, создание комплексного механизма сотрудничества, включающего всю Евразию.

Ключевыми областями сопряжения скорее всего будут социальная, таможенно-экономическая база ЕАЭС и масштабные проекты «Пояса и Пути» по линиям транспортной логистики; сотрудничество в различных сферах производства; развитие туризма, образования, медицины, культуры; взаимодействие в энергетике и сельском хозяйстве; развитие электронной коммерции; региональная безопасность.

Таким образом, квазиинтеграция Азербайджана и Узбекистана – это реальность, и она будет набирать обороты в предстоящее десятилетие. Ее активизация на нынешнем этапе обусловлена эффективным использованием Москвой политических возможностей в отношениях с Баку и Ташкентом, которые «капитализированы» в совместные долгосрочные проекты и программы сотрудничества. В этой связи, вероятнее всего, тренд на развитие отношений с Азербайджаном и Узбекистаном будет продолжен, как и обкатка модели «квазиинтеграции» для применения в отношениях с другими соседями в Евразии.

Азербайджан. Узбекистан. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 17 мая 2019 > № 2996629 Александр Караваев, Станислав Притчин

Было бы желание

Десять способов решения неразрешимого территориального спора

И.Ю. Окунев – кандидат политических наук, доцент кафедры сравнительной политологии МГИМО МИД России.

Резюме В международной практике накоплен достаточный инструментарий, позволяющий решить практически любой территориальный спор. Успех зависит только от компетенции переговорщиков и политической воли руководства.

Территориальные споры – одни из самых сложно разрешимых на свете. Так уж повелось, что именно территория воспринимается как наиболее ценный ресурс, значение которого со временем сакрализуется. Этот тезис хорошо иллюстрируется последними российско-японскими переговорами, в которых обе стороны явно готовы идти навстречу, но найти взаимоприемлемое решение пока не удается.

На наш взгляд, причина заключается и в том, что в современной политике доминирует представление о «неделимости суверенитета», т.е. что территория может принадлежать либо целиком одному государству, либо целиком и полностью другому. На самом деле это положение ошибочно, в мировой истории множество примеров смешанного суверенитета, позволяющего реализовывать национальные интересы двух народов на одной и той же территории. Данная статья представляет собой попытку показать исторические примеры таких форм управления территорией в надежде, что подобный экскурс поможет дипломатам и политикам расширить набор вариантов разрешения территориальных споров.

Создать трансграничный регион

Трансграничным регионом называют объединение сопредельных территорий стран, направленное на институционализацию пограничного сотрудничества. В географическом смысле трансграничные регионы представляют собой минимальную единицу интеграции. Однако это не означает наименьшую степень интегрированности данных объектов. Да, они иногда создаются как опорные зоны будущей межгосударственной интеграции (китайские трансграничные зоны торговли на границе с Россией и странами Центральной Азии). Но чаще уже являются стадией углубления межгосударственной интеграции, переводя ее на региональный и локальный уровень (еврорегионы в ЕС).

Создание трансграничных регионов решает комплекс взаимозависимых проблем: устраняет исторические барьеры, способствует социально-экономическому развитию приграничных территорий, находящихся в своих странах в периферийном положении, преодолевает барьерные функции государственной границы, повышает уровень безопасности и улучшает имидж страны.

Попытки институционализации трансграничного взаимодействия известны с XIX века (например, испано-французская комиссия по сотрудничеству в районе Пиренеев), но наибольшего развития они достигли в послевоенное время в Европе, и в первую очередь благодаря целенаправленной политике Евросоюза.

Можно выделить следующие виды трансграничных регионов:

рабочие трансграничные сообщества как формат широкого межрегионального сотрудничества, не предусматривающего создания надгосударственных органов управления (Ассоциация альпийских государств, Совет Баренцева/Евроарктического региона, Союз государств реки Мано);

трансграничные зоны передвижения, в которых для жителей соседних регионов отменяются визы для краткосрочных поездок (например, на российско-норвежском, российско-польском и российско-литовском пограничье);

трансграничные зоны торговли, стимулирующие приграничные торговые связи и товарооборот (особенно популярны в Китае; так, на российско-китайской границе существуют в Благовещенске-Хэйхэ, Пограничном-Суйфэньхэ, Забайкальске-Маньчжурии и Зарубино-Хуньчуне);

трансграничные агломерации, в которых сотрудничество идет в рамках разделенных границей городов (например, евроокруга Страсбург-Ортенау, Фрайбург-Эльзас, Саар-Мозель и Лилль-Кортрейк);

интегрированные трансграничные регионы с высокой долей кооперации и ее многофакторностью, с одной стороны, и постоянством и независимостью управленческой структуры, с другой (еврорегионы германо-нидерландский ЕВРЕГИО, Конференция Боденского озера).

Степень институционализации и активности трансграничных регионов разнится от континента к континенту: если в Европе почти невозможно найти регион, не участвующий в структурах такого рода, то для других континентов эта форма интеграции пока остается скорее исключением.

Сдать территорию в аренду

Арендованная территория – это суверенная территория, временно переданная другому государству для владения или пользования. Выделяются два типа:

Суверенные – суверенитет над которыми временно передан страной-арендодателем стране-арендатору (британский Гонконг в Китае в 1898–1997 гг.).

Несуверенные (концессии) – суверенитет над которыми остается у страны-арендодателя, а страна-арендатор получает лишь временные права на использование территории и распространения своего законодательства (российский Байконур в Казахстане в 1992–2050 гг.).

Аренда территории была характерна для периода усугубления внешнего влияния в Китае во второй половине XIX века. В это время в аренду Великобритании передан Гонконг, Португалии – Макао, Франции – Гуанчжоувань, Германии – Цзяо-Чжоу и Японии – Тайвань. Россия в 1898 г. на 25 лет получила в аренду Квантунскую область на юго-западной оконечности Ляодунского полуострова, включая военно-морской порт Порт-Артур, торговый порт Дальний (нынешний Далянь) и старую китайскую столицу области город Цзиньчжоу. После поражения в русско-японской войне эти земли отошли к Японии и вернулись уже Советскому Союзу после Второй мировой войны. Окончательная передача территории под китайскую юрисдикцию состоялась в 1955 году. Последние арендованные территории – Гонконг и Макао – в статусе специальных административных районов вернулись в состав Китая в 1997 и 1999 гг. соответственно.

Арендованные территории также являются важным фактором российско-финских отношений. В 1940–1950 гг. Советский Союз арендовал у северного соседа полуострова Ханко и Порккала-Удд и разместил там военно-морские базы. В обмен в 1942 г. Финляндия получила в аренду сектор Сайменского канала, находящийся в Ленинградской области. Канал соединяет озеро Сайма с Балтийским морем в районе бывшего финского города Выборг и имеет стратегическое значение, поскольку обеспечивает внутренним районам страны доступ к морской торговле. В постсоветское время аренда продлена до 2063 года. На территории канала действует финское законодательство, в частности в области судоплавания, и не применяются таможенные ограничения России. Использование канала для перевозки войск, вооружений и боеприпасов не допускается, а российским судам обеспечивается свободный проход по российской части канала.

Арендуемый Россией у Казахстана с 1992 г. город Байконур вместе с одноименным космодромом является крупнейшей арендованной территорией в мире и обладает уникальным политико-правовым статусом. Оставаясь суверенной территорией Казахстана, он существует в российском правовом поле. Обладая статусом города федерального значения Российской Федерации (наряду с Москвой, Санкт-Петербургом и Севастополем), Байконур при этом не имеет конституционного статуса субъекта Российской Федерации. В Совете Федерации РФ не представлены органы его законодательной и исполнительной власти. Глава администрации города назначается президентами двух государств, а представительные органы местного самоуправления не создаются. В Байконуре действует российский суд, полиция, школы, больницы и отделения почты.

Сделать поселения на территории свободными коммунами

Ряд территориальных сообществ в мире выпадает из единого политического пространства. Они образуют утопические самоподдерживающиеся поселения, называемые коммунами. Их жители, не претендуя на государственный суверенитет, устанавливают свои правила совместного проживания.

Типичная коммуна обладает следующими признаками:

наличие объединяющей утопической идеи (социально-политического, религиозного или экологического характера), часто связанной с намерением достичь идеального общества;

доминирование коллективной собственности;

социально-экономическая и экологическая замкнутость от внешнего мира.

Обычно в коммуне проживает от нескольких десятков до нескольких сотен человек. В основном это люди среднего и старшего возраста, занятые в общих сферах (чаще всего в сельском хозяйстве). Почти не осталось общин, самостоятельно обеспечивающих обучение детей, поэтому молодежь обычно покидает коммуны по мере взросления. Вопреки досужим слухам, большинство коммун гетеросексуальны и моногамны, хотя встречаются и сообщества «свободной любви» (например, ZEGG в Германии или Krista в США) или коммуны полного воздержания от половой близости. Большинство коммун управляются демократическими процедурами, хотя встречаются и анархические, авторитарные и даже тоталитарные примеры. Международная общественная ассоциация «Движение за идейные общины» (ДЗИО) обеспечивает взаимодействие между общинами всего мира.

Самыми старыми коммунами в мире, по-видимому, являются поселения гуттеритов (например, коммуна Bon Homme, существующая с 1874 г.). Течение, отстаивающее принцип общего имущества, возникло как ответвление анабаптизма в Германии, но после скитаний по Восточной Европе перебралось в Северную Америку. Гуттериты живут сельским трудом и мелким кустарным промыслом, сохраняют свой хуттерский язык (близкий к немецкому), придерживаются пацифизма и не служат в армии и, наконец, отстаивают право не фотографироваться даже на документы, поскольку это противоречит первой библейской заповеди. На коммуны гуттеритов похожи религиозно близкие сообщества брудерхоф, разбросанные по всему миру от Англии до Парагвая. А вот амиши и меннониты, также проживающие в США и Канаде и придерживающиеся традиционного образа жизни (в частности, первые не признают современные технологии), все же не являются типичными коммунами, потому что не придерживаются принципа обобществления собственности.

Другой старый пример коммун – израильские сельскохозяйственные кибуцы, первый из которых, Дгания, был основан в 1910 году. Сегодня их уже около 300, и в них проживает порядка 2,5% населения страны, что является самой высокой долей жителей коммун в мире. Больше всего коммун в США – более 2 тысяч. Кроме Америки и Израиля, они распространены в странах Западной Европы и Латинской Америки, в Австралии, Новой Зеландии и Индии. Некоторые коммуны столь активны в политической сфере, что даже начинают восприниматься в качестве квазигосударств (например, Христиания в Дании).

Сделать спорную территорию суверенным регионом

Из всех типов территориальных единиц государства самые широкие права имеют суверенные регионы. В отличие от других автономий, наделенных отдельными полномочиями, суверенные регионы обладают суверенитетом и представляют собой что-то вроде государства в государстве. Вершиной суверенности можно считать их право на сецессию – односторонний выход из состава материнского государства. Из-за столь широких полномочий такие образования часто путают с государствами (как Монашескую республику Афон), несамоуправляющимися территориями (как Аландские острова) или непризнанными государствами (как Азад Кашмир). Получается, что суверенные регионы объединяют отдельные черты всех этих понятий. Рассмотрим эти три примера подробнее.

Автономное монашеское государство Святой Горы (Афон) является суверенным регионом Греции. Его статус существенно отличается от других территориальных единиц страны, фактически регион обладает полной автономией и даже элементами суверенитета. Изолированно расположенный на полуострове Халкидики, Афон представляет собой крупнейшее в мире средоточие православных мужских монастырей. Особое сакральное значение полуострова для христианства (считается земным уделом Богородицы) предопределило то, что единственным разрешенным занятием на Афоне стало моление. Поэтому сюда не допускаются туристы, неправославные и женщины (и даже домашние животные женского пола), а всем остальным необходимо благословение на служение от поместной церкви. Для того чтобы попасть в Афон, нужно получить диамонитирион (аналог визы) в соседних греческих Салониках или Уранополисе. Фактически у данного государства нет ни политической, ни экономической системы, потому что жизнь ведется по монастырским уставам, и административный центр Карье наделен исключительно координирующими функциями. Традиции автономного существования на Афоне очень давние, ведут отсчет с VII в. и не прерывались ни османами, ни нацистами. Но исторически православные государства (в первую очередь Россия) претендовали на совместное управление территорией и даже в 1917 г. вводили сюда войска, а нахождение в составе Греции служит защитой от внешнего вмешательства.

Аландские острова в Балтийском море входят в состав Финляндии, но независимы от нее в вопросах образования, здравоохранения, культуры, транспорта, экологии и связи. Жители островов имеют отдельное гражданство и не служат в финской армии. Единственным официальным языком является шведский. Во время гражданской войны 1918 г. в Финляндии почти все жители Аландских островов проголосовали на референдуме за воссоединение со Швецией, но та хотела все оформить по международному праву и не нашла союзников, готовых портить отношения с новым государством в ситуации распада Российской империи. Аландские острова проводили референдум о вступлении в ЕС, на котором добились исключения из налогового союза. Благодаря этому все балтийские паромы, делая десятиминутную остановку на островах, могут торговать беспошлинно, что позволяет островитянам иметь один из самых высоких показателей уровня жизни в мире. На 30 тыс. человек на Аландах действует восемь консульств, и регион является членом Северного совета. Российское консульство на Аландских островах (бывшей самой западной провинции Российской империи) служит гарантом демилитаризованного (с 1856 г.) статуса архипелага.

Азад Кашмир возник в результате индо-пакистанского конфликта из-за северного княжества Джамму и Кашмир. Индия, основываясь на решении бывшего руководства преимущественно мусульманского княжества, претендует на всю его территорию, хотя отдельные его части контролируются Пакистаном и Китаем. Формально суверенный Азад Кашмир находится в западной части бывшего княжества и фактически управляется из Исламабада.

Суверенные регионы имеются и на постсоветском пространстве. Они являются наследием права республик СССР на выход из состава государства. Это положение способствовало юридическому закреплению подобного статуса за некоторыми автономиями новых независимых государств. Какие-то были позже отменены (как в Татарстане или Чечне в России), а некоторые де-юре сохраняются (как Гагаузия в Молдавии или Каракалпакия в Узбекистане).

Сделать спорную территорию ассоциированным государством

Резолюция ГА ООН 1541 (XV) определяет формы самоопределения несамоуправляющихся территорий: превращение в суверенное государство, слияние с другими государствами и, наконец, свободное объединение с независимым государством. Как раз третий вариант и реализуется в форме ассоциированного государства. Формирование ассоциации с другим государством должно быть результатом свободного и добровольного выбора населения страны, сделанного с применением понятных и демократических процедур.

Ассоциированное государство, передавая другому государству часть своего суверенитета и соглашаясь на зависимость в реализации тех или иных вопросов внутренней или внешней политики, сохраняет, во-первых, право на определение своего внутреннего устройства (при необходимой консультации с государством-партнером) и, во-вторых, право на односторонний выход из ассоциации посредством демократического волеизъявления.

Статус ассоциированных государств изначально использовался как переходный на пути деколонизации. В 1967 г. в ассоциацию с Великобританией вступили ее бывшие вест-индские колонии: Антигуа, Доминика, Гренада, Сент-Китс, Невис и Ангилья, Сент-Люсия и Сент-Винсент. По прошествии нескольких лет все они, кроме Ангильи, стали независимыми государствами. Ангилья же представляет собой пример инволюции: отказавшись от статуса ассоциированного государства в составе Сент-Китс и Невиса, она вернулась к положению зависимой британской территории.

Тем не менее статус ассоциированного государства может быть и вполне стабильным, что подтверждают существующие на современной политической карте ассоциированные государства США (Маршалловы острова, Микронезия, Палау) и Новой Зеландии (Острова Кука, Ниуэ).

Острова Кука и Ниуэ имеют статус ассоциированных государств Новой Зеландии с 1965 и 1974 гг., соответственно. Данный статус позволяет им, с одной стороны, получать финансовую поддержку из Веллингтона и доверять ему те вопросы внешней и внутренней политики, которые не являются существенными для островов, а с другой – там, где политические интересы присутствуют, их реализовывать. Несмотря на то что обе территории не входят в ООН, это не мешает им устанавливать дипломатические отношения с суверенными государствами, в т.ч. США, ЕС и Китаем, открывать посольства и вступать в международные организации, не разрывая при этом дружественных отношений с метрополией.

Ниуэ, пожалуй, обладает самым большим дипломатическим корпусом в мире относительно численности населения страны. На чуть более полутора тысяч человек имеется три посольства за рубежом, дипломатические отношения с дюжиной государств и членство в паре десятков международных организаций.

Статус ассоциированных государств США в 1986 г. получили Маршалловы острова и Микронезия, а в 1994 г. – Палау. Все три океанических государства были частями подопечной территории США в Тихом океане и после переходного периода решили стать ассоциированными государствами бывшей метрополии. Они обладают внутренним самоуправлением, ведут собственную внешнюю политику и даже входят в ООН, но в рамках ассоциации согласились на размещение военных баз на своей территории, передачу Америке части суверенитета, касающейся вопросов обороны, в обмен на что получили доступ к финансовой поддержке из бюджета США. При голосованиях на Генеральной ассамблее ООН эти страны почти всегда солидарны с патроном.

В еще одной зависимой территории Соединенных Штатов – Пуэрто-Рико – существует движение за самоопределение в форме ассоциированного государства (получило название «суверентизм»), однако в последнее время оно уступает движению за полное слияние с США в качестве 51-го штата. Пуэрториканцы несколько раз проводили референдумы, на которых подтверждали этот выбор, но американский Конгресс пока сопротивляется такому решению, поскольку оно потребует значительных финансовых ресурсов и изменит баланс сил между республиканцами и демократами на федеральных выборах в пользу последних.

Создать буферную зону

Буферная зона представляет собой узкую полосу земли шириной от нескольких метров до нескольких километров, созданную международными институтами для контроля линии разграничения между конфликтующими сторонами на период миротворческого процесса. С территории зоны обычно выселяется население и устанавливается демилитаризованный режим.

Буферные зоны появились в ходе гражданских конфликтов периода холодной войны – в 1953 г. по 38-й параллели между Северной и Южной Кореей, а в 1954 г. по 17-й параллели между Северным и Южным Вьетнамом. Обе зоны управлялись без международного участия и оказались крайне нестабильными. Вьетнамская постоянно была театром военных действий и окончательно упразднена в 1976 г. после объединения Вьетнама. Корейская же, несмотря на серию пограничных столкновений, существует по сей день, хотя степень ее демилитаризованности вызывает сомнения.

Впоследствии зоны создавались под эгидой миротворческих миссий ООН:

«Зеленая линия» – буферная зона, создана в 1964 г. ООН между Кипром и частично признанным Северным Кипром и управляется Вооруженными силами ООН по поддержанию мира на Кипре – ВСООНК;

«Пурпурная линия» на Голанских высотах создана в 1974 г. между Израилем и Сирией и управляется Силами ООН по разделению и наблюдению – СООННР;

между Израилем и Ливаном буферная зона создана в 1978 г. и управляется Временными силами ООН в Ливане – ЮНИФИЛ;

на ирако-кувейтской границе буферная зона создана в 1991 г. и до 2003 г. управлялась Ирако-кувейтской миссией ООН по наблюдению – ИКМООНН.

Существуют буферные зоны под эгидой и других международных организаций. В 1982 г., не получив мандата от ООН, США, Израиль и Египет создали собственную миссию Международных сил и наблюдателей для управления многоуровневой буферной зоной на Синайском полуострове.

С 1999 г. действует буферная зона на границе Сербии и Косово под контролем Сил для Косово НАТО (КФОР). В 2013 г. принято решение о 10-километровой буферной зоне под управлением Африканского союза на границе Судана и Южного Судана.

Передать территорию во временную внешнюю администрацию

Временная администрация вводится международными организациями (как правило, ООН) на суверенных территориях в целях миротворчества и государственного строительства. На определенный период часть полномочий, вплоть до осуществления законодательной, исполнительной и судебной власти передается специальной международной миссии. Обычно временная администрация создается в постконфликтный период для формирования новых институтов государственной власти и проведения демократических выборов.

Целый ряд миссий ООН служит для установления временной администрации в различных регионах мира:

временная администрация в Западном Ириане (о-в Новая Гвинея) создана в 1962–63 гг. для мирного перехода территории от Нидерландов к Индонезии (операция Временная исполнительная власть ООН – ЮНТЕА);

временная администрация в Камбодже создана в 1992–93 гг. для прекращения вьетнамской оккупации, принятия конституции и выборов в органы исполнительной власти (операция Временный орган ООН в Камбодже – ЮНТАК);

временная администрация в Восточной Славонии, Баранье и Западном Среме (ВАООНВС) создана в 1996–98 гг. для реинтеграции данных регионов в состав Хорватии после ликвидации самопровозглашенной Республики Сербская Краина;

временная администрация ООН в Восточном Тиморе (ВАООНВТ) создана в 1999–2002 гг. на период формирования органов государственной власти после референдума о независимости Восточного Тимора от Индонезии.

На сегодняшний день в мире под частичным международным управлением находятся Косово и округ Брчко (Босния и Герцеговина).

Временная администрация ООН в Косово (МООНК) создана в 1999 г. для формирования правительства в условиях широкой автономии региона в составе Сербии. После провозглашения независимости Косово задачи миссии значительно скорректировались, и в 2012 г. функции внешнего управления были прекращены, но миссия продолжает работать, сосредоточившись на вопросах безопасности, стабильности и прав человека. Отдельные задачи миссии переданы другим организациям – НАТО (безопасность), ОБСЕ (демократизация и создание институтов) и ЕС (законность, правопорядок, восстановление и экономическое развитие).

Миссия ООН в Боснии и Герцеговине (МООНБГ) действовала с 1995 по 2002 годы. В ее задачи входила координация по выполнению Дейтонского мирного соглашения, в частности переход власти к Совету по выполнению мирного соглашения. Совет принял решение о введении временной администрации Верховного представителя для округа Брчко, занимающего стратегическое положение в обеспечении связи между разрозненными частями Республики Сербской и Мусульмано-хорватской федерацией в составе страны.

Сделать спорную территорию свободной

Свободные территории выпадают из сложившейся системы международных отношений, в которой статус пространств определяется через понятие суверенитета. Это обособленные политические образования (суверенное государство или его часть), находящиеся под международным управлением. Свободные территории не являются полноценно суверенными, поскольку в ключевых вопросах, в первую очередь связанных с безопасностью и внешней политикой, управляются международным сообществом, но в то же время не являются и международными, поскольку не принадлежат всему мировому сообществу, сохраняя независимость в вопросах самоуправления. Свободные территории также следует отличать от зависимых территорий, находящихся под международным управлением – мандатных и подопечных территорий. Свободные территории изначально были суверенными, в то время как мандатные и подопечные территории создавались для наделения их суверенитетом или передачи под управление другого суверенного государства.

Как правило, свободные территории создаются для замораживания территориальных притязаний и смягчения напряженности в межгосударственных отношениях. Например, План ООН по разделу Палестины 1947 г. предполагал для Иерусалима и Вифлеема статус свободной территории под управлением ООН, однако он не реализовался из-за начала арабо-израильской войны. Особенно часто этот инструмент использовался в первой половине XX века.

Международная зона Танжер (1912–1956) появилась на южном побережье Гибралтарского пролива. Статус города был установлен Лигой Наций: номинально он оставался под контролем Марокко, но фактически управлялся Францией, Испанией и Великобританией. Власть в Танжере осуществлялась законодательным собранием в составе 4 французов, 4 испанцев, 3 англичан, 2 итальянцев, 1 американца, 1 бельгийца, 1 голландца и 1 португальца, назначаемых консулами соответствующих стран, и 9 подданных султана. Зона была ликвидирована после деколонизации Марокко.

Свободный город Фиуме (1920–1924) получил свой статус в результате подписания Рапалльского договора между Италией и Югославией. Важный порт в Адриатическом море стал причиной территориального спора двух стран после распада Австро-Венгерской империи. Формально независимый город-государство был признан США, Великобританией и Францией, однако с 1922 г. фактически управлялся Италией, а еще через два года присоединился к ней официально. После Второй мировой войны город вошел в Югославию, а сегодня под названием Риека входит в состав Хорватии.

Вольный город Данциг (1920–1939) на берегу Балтийского моря был образован после Первой мировой войны по Версальскому мирному договору. Он передавался под управление Лиги Наций и должен был войти в таможенный союз с Польшей, которая представляла его и во внешнеполитических сношениях. В самоуправлявшемся городе были очень сильны пронацистские настроения, и именно с атаки Берлина на Данциг 1 сентября 1939 г. началась Вторая мировая война, после которой город под именем Гданьск вошел в состав Польши.

Территория Саарского бассейна (1920–1935) и Протекторат Саар (1947–1956) возникли в результате франко-германского противостояния за обладание ресурсами Саарского угольного бассейна в ходе двух мировых войн. После Первой – Саар был передан на 15 лет под управление Лиге Наций. Район управлялся комиссией из представителей англо-французских оккупационных сил, но в 1935 г. на референдуме высказался за воссоединение с нацистской Германией. По итогам Второй Саар вошел в состав оккупационной зоны Франции, которая собиралась создать там буферное государство под совместным управлением Западноевропейского союза, но жители вновь высказались за воссоединение с Германией. Тем не менее именно в Сааре впервые удалось объединить угольную и сталелитейную промышленность двух вечных соперников, что стало первым шагом к созданию Евросоюза.

Мемельский край (1920–1923) в Восточной Пруссии также по Версальскому договору был отделен от Германии и перешел под мандат Лиги Наций с фактически французской администрацией. Однако планы по созданию вольного города нарушило восстание составлявших большинство в городе литовцев, в результате которого город на Балтийском море отошел Литве, где и находится до сих пор под названием Клайпеда.

Свободная территория Триест (1947–1954) в северной Адриатике была выделена под управление ООН из состава Италии после Второй мировой войны, чтобы разрешить территориальный конфликт с Югославией вокруг Истрии. Вскоре территория была разделена между двумя странами, при этом сам город остался в составе Италии, но Югославии был обещан свободный доступ к порту. После распада Югославии теперь уже в словенской и хорватской частях Истрии начали возрождаться ирредентистские настроения.

На современной политической карте мира, пожалуй, единственным примером свободной территории можно считать Шпицберген. Архипелаг вместе с островом Медвежьим в Северном Ледовитом океане до XX в. был ничейной территорией, на которой шла ограниченная экономическая деятельность различных государств, в первую очередь России и Швеции. В 1920 г. заключен Шпицбергенский трактат, по которому территория переходила под суверенитет отколовшейся от Швеции Норвегии, однако в отношении нее устанавливался международно-правовой режим, благами которого могли пользоваться все страны – подписанты трактата. За архипелагом закреплен демилитаризованный статус, и все государства – подписанты трактата имеют равные права хозяйствования, мореплавания и научной деятельности. На данный момент экономическую деятельность на острове продолжают только Норвегия и Россия. В единственном сохранившемся российском поселке Баренцбург работает российская государственная компания «Арктикуголь», которая не платит налоги Норвегии, использует только русский язык, а в расчетах – собственную валюту. Россияне могут посещать Шпицберген без визы при условии, что прибывают туда прямым чартерным рейсом из России. Стратегическая ценность Шпицбергена для России объясняется важностью контроля над демилитаризованным статусом архипелага, входящего в состав страны НАТО и находящегося в районе, примыкающем к российскому сектору Арктики.

Сделать спорную территорию ничейной

Ничейная территория (terra nullius) – пространство, не находящееся под чьим-либо суверенитетом, но и не являющееся международной территорией. Изначально данный термин относился к неизведанным землям, в отношении которых правовой режим был не определен. Однако в XX веке таких уголков земного шара не осталось, поэтому понятие используется только в узком смысле – для обозначения территорий, от суверенитета над которыми отказались другие государства. Отказ от территории происходит по одной из трех причин: либо под давлением международного сообщества, скажем, после поражения в войне, либо с целью организовать обмен территориями, либо из-за невозможности эффективного управления. Во всех случаях после отказа от территории одной страной ее не включило в свой состав никакое другое признанное государство, равно как и международное сообщество не признало эту территорию общей.

Так, например, ничейными территориями могли стать колониальные владения Японии, от которых та отказалась по Сан-Францисскому мирному договору. От некоторых территорий Япония отказалась без передачи конкретному государству – от Курильских островов и японского сектора Антарктиды (Земля Мэри Бэрд и Земля Элсуорта). Тем не менее статус данных земель был определен другими странами: Курилы входят в состав России, а за Антарктидой признан статус международной территории. Бывший японский сектор Антарктиды до сих пор остается единственным, на который не претендует ни одна держава мира, что делает его похожим на ничейную территорию.

Появление ничейных территорий, называвшихся нейтральными зонами, было характерно для определения границы между британскими колониями в Месопотамии и Саудовской Аравией (тогда султанатом Неджд). Определение таких зон по договору о границе 1922 г. было связано с невозможностью эффективно управлять границей в пустыне, которую регулярно нарушали кочевые племена с обеих сторон. Нейтральная зона на саудовско-кувейтской границе сохранялась до 1970 г., а на саудовско-иракской – до 1991 года.

Редкими примерами ничейных территорий на современной политической карте мира являются Горня Сига на сербо-хорватской и Бир-Тавиль на судано-египетской границах. Они появились из-за неудачных попыток урегулировать территориальные споры. После распада Югославии и войны за Сербскую Краину у Сербии и Хорватии есть взаимные территориальные претензии на некоторые пограничные территории. Однако ни одна из стран не претендует на лесистую ненаселенную область Горня Сига (7 км²) на берегу Дуная, чтобы не лишиться более важных спорных территорий. История сектора Бир-Тавиль связана с изменением в 1902 г. Британской империей границы между Египтом и Суданом, находившимися у нее в зависимости. Судану в обмен на незаселенный сектор Бир-Тавиль в пустыне был передан Халаибский треугольник с выходом в Красное море. Сегодня Египет не признает договор 1902 г. и, соответственно, свой суверенитет над Бир-Тавилем, сохраняя контроль за Халаибом. Судан же признает границу, установленную британцами, по которой Бир-Тавиль стране не принадлежит. В итоге оба государства отказались от суверенных прав на данную территорию, и здесь не действует какое-либо законодательство.

Установить режим совместного управления

Как правило, территория подпадает под суверенитет одного государства, однако в истории были примеры совместного управления двумя, тремя или даже четырьмя государствами. Кондоминиумы – очень эффективный способ разрешения территориальных конфликтов.

Кондоминиумы не стоит путать с международными территориями (например, Антарктидой), которые принадлежат всем странам мира, поскольку в кондоминиумах всегда четко определены управляющие страны. В ряде случаев кондоминиумы очень близки к свободным территориям и режимам управления замкнутыми морями, международными реками и озерами (Каспийское море, Боденское озеро, реки Дунай, Рейн и Мозель). Тем не менее в описанных случаях речь идет о регламентации договаривающимися сторонами деятельности только в отдельных вопросах (мирный транзит, свобода экономической деятельности), тогда как в кондоминиумах управляющие государства распространяют суверенитет на все аспекты функционирования территории. Отличаются кондоминиумы и от временных администраций (округ Брчко в Боснии и Герцеговине), поскольку не имеют временных ограничений.

Кондоминиумы существовали в трех видах:

Феодальные кондоминиумы – де-факто независимые микрогосударства, соуправляемые главами соседних крупных держав, возникших в эпоху феодальной раздробленности (испано-португальское Коуту Мишту в 1139–1868 гг., Маастрихт в 1204–1794 гг. под управлением епископа Льежского и герцога Брабантского);

Пограничные кондоминиумы – поселения под общим управлением, создававшиеся для урегулирования территориальных споров (русско-датский Фэлледсдистрикт на Кольском полуострове в 1684–1826 гг., бельгийско-германский Мореснет в 1816–1919 гг.);

Колониальные кондоминиумы – совместные зависимые территории, которыми не удавалось управлять в одиночку (русско-японский Сахалин в 1855–75 гг., англо-египетский Судан в 1899–1956 гг., англо-французские Новые Гебриды (нынешнее Вануату) в 1906–1980 гг.).

Соправление трех государств встречается редко, к незначительному числу примеров тридоминиумов можно отнести англо-австралийско-новозеландское Науру в 1923–1968 гг., англо-американо-германское Самоа в 1889–1899 гг. и прусско-австро-российский Вольный город Краков в 1815–1846 годах. Известен по меньшей мере один пример кватродоминума – Княжество Самос в Эгейском море в 1834–1912 гг. управлялось Турцией, Россией, Великобританией и Францией, но потом вошло в состав Греции.

Единственным дошедшим до нас примером феодального кондоминиума является Андорра. Главами государства в ней с момента создания в 1278 г. являются президент Франции (к нему эта должность после Французской революции перешла от графов де Фуа) и архиепископ Урхельский из Испании. Фактически страна является парламентской республикой, но формально все документы до сих пор утверждаются в Париже и Урхеле. В 1993 г. соправители расширили суверенитет Андорры: ей предоставили право самостоятельно заниматься внешней политикой (после чего она была принята в ООН) и, например, разрешено не накрывать ежегодный пир с обязательными местными сырами, петухами и куропатками, что четко оговаривалось в изначальном договоре. Единственная за многовековую историю попытка добиться полной независимости была предпринята андоррцами в 1934 г. под предводительством русского эмигранта и авантюриста Бориса Скосырева, который объявил себя королем Андорры, однако через несколько дней издал указ об открытии в столице казино и был арестован испанской жандармерией.

Кондоминиумы не обязательно должны быть формой управления зависимыми территориями. Сегодня встречаются примеры соправления частями инкорпорированной территории государства, которые близки к пограничному виду исторических кондоминиумов. Так, старейший существующий кондоминиум в мире – крошечный Остров фазанов – возник после подписания на нем Пиренейского мира между Испанией и Францией в 1659 году. Это уникальный пример не совместного, а поочередного управления двумя странами: полгода остров принадлежит испанскому муниципалитету Ирун, а вторую половину – французскому муниципалитету Андай. Во времена войны кондоминиум объявлялся нейтрализованной территорией, на которой проходили встречи монархов и обмен пленными. Еще пример – деревня Хадт, расположенная между Оманом и эксклавом Масфут эмирата Аджман (ОАЭ), находится под совместным контролем султана и эмира.

* * *

Представленный список решений и примеров, возможно, не исчерпывающий, но достаточный для того, чтобы понять, что в международной практике накоплен достаточный инструментарий, позволяющий решить любой территориальный спор. Успех зависит только от компетенции переговорщиков и политической воли руководства.

Россия. Весь мир. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 16 мая 2019 > № 2996627 Игорь Окунев

Норма и реальность

Непризнанные государства в поисках государственности

Александр Искандарян – директор Института Кавказа (г. Ереван).

Резюме Появление новых государств остановить невозможно, но реально разработать критерии их признания. Эти критерии могут быть очень сложными, но главное – они должны быть применимы на практике, не провоцируя новые конфликты и кровопролитие.

Непризнанные или частично признанные государства – спорный вопрос и в политических, и в научных дискурсах. Наглядный пример – вступление фактически греческой части Кипра в Евросоюз, по мнению многих, противоречившее правилам ЕС, поскольку другая часть острова, Турецкая Республика Северного Кипра, остается непризнанной (точнее, признанной только Турцией).

Причины непризнания или частичного признания государства чаще всего лежат в политической, а не научной плоскости. И хотя таких государств в мире множество, ученым пока не удалось изобрести новый подход к их дефиниции, так что наука продолжает пользоваться политизированными и пропагандистскими терминами. Учитывая, что многообразие государств, которые принято называть «непризнанными», сопоставимо с многообразием признанных, политическая наука в первую очередь задается вопросом, возможно ли последовательное применение этого (или, быть может, иного, более точного) термина. Иными словами, можно ли предложить научно обоснованное определение «непризнанного государства», и если да, то какие ныне существующие или уже исчезнувшие государства соответствуют этому определению?

Изучение непризнанных государств имеет научную значимость не только потому, что оно интересно само по себе и имеет целый ряд последствий для политической науки, но и по той причине, что помогает нам углубить свои представления об одном из ключевых, основополагающих понятий политической науки: государстве. Чтобы определить «непризнанность», нужно задуматься о том, что такое государство вообще, в современности и в истории. Чем отличается государство от не-государства? Каким путем тот или иной энтитет становится государством или перестает им быть? Каковы критерии государственности и каков источник их легитимности? Само по себе существование на современной политической карте мира непризнанных государств открывает путь к пересмотру всех этих классических вопросов.

Трудности определения

Разумеется, у отсутствия академического определения непризнанных государств есть причины. Отчасти они обусловлены самой природой научных исследований, а отчасти той средой, в которой работают ученые, и в частности тем, что наука, как правило, развивается в признанных устоявшихся государствах. Научный потенциал непризнанных или частично признанных государств ограничен. Даже если на их территории есть университет (чаще всего это наследие имперского присутствия или исчезнувшей политической системы), там в лучшем случае есть один-два специалиста международного уровня либо их нет вообще, и нет возможности поддерживать активное научное сообщество и необходимую для развития науки циркуляцию людей и идей. В большинстве случаев этим учебным заведениям не хватает средств. Ученый, живущий в непризнанном государстве, обычно аффилирован с университетом или исследовательским центром, не признанным мировым научным сообществом. Кроме того, в непризнанном государстве принято политизировать все, что касается его международного статуса. От ученого ожидается не анализ, а отстаивание интересов непризнанного энтитета. В противном случае он/она рискует лишиться работы или финансирования или стать объектом травли в СМИ.

В бывших метрополиях изучение этой темы менее тенденциозно, и необходимость легитимации отступает на второй план. Многое зависит от этнического фактора. Например, российские специалисты по Абхазии и Южной Осетии часто настроены критически, а вот строго научных, беспристрастных исследований по Нагорному Карабаху в Армении или Северному Кипру в Турции немного. Жителей этих непризнанных государств в армянском и турецком обществах воспринимают как членов своей этнической группы и включают их в свои этнические нарративы, рассматривая государственность как составляющую этнического проекта. В результате давление общества заставляет ученых и научные центры строить работу вокруг этих нарративов.

Не менее важно, что в непризнанных государствах дискурсы, как научные, так и общественные, сосредоточены в основном на своих же кейсах, чаще всего не выходят за пределы собственной проблематики, даже чаще всего эмпирики. Скажем, на Южном Кавказе в непризнанных и частично признанных государствах если и упоминаются примеры, скажем, Восточного Тимора или Южного Судана, о них говорят в связи с легитимацией признания непризнанных образований. Но и эти упоминания обычно встречаются в легалистском или политическом контексте как тезисы в поддержку собственной борьбы за признание. У специалистов отсутствует академический интерес к аналогичным случаям в других регионах. Даже если они обсуждаются, то как нечто далекое и схематичное, немногие знакомы с реальным контекстом событий, да и не хотят его знать.

В признанных государствах непризнанные часто воспринимаются в негативном свете как недогосударства, не обладающие легитимностью и не имеющие права на существование. Непризнанные государства редко видятся как часть политической реальности. Одна из причин в том, что они бросают вызов стабильности мирового порядка, являясь исключением из международного права, которое лучше всего игнорировать, чтобы их иррациональная природа не сказалась на международном правопорядке. Во многих признанных государствах считается политически некорректным даже использовать термин «непризнанное государство» как подразумевающий, что непризнанные государства на самом деле являются государствами, но некие силы или структуры этого не признают. Чтобы избежать подобной коннотации, вместо «государство» говорят «территория» или «образование», а слово «непризнанное» заменяют на «самопровозглашенное», «де-факто», или «сепаратистское». Все эти эвфемизмы не только не привносят ясности, но усложняют понимание ситуации.

Начнем с того, что большинство государств де-юре являются государствами де-факто. Кроме того, большинство стран на карте мира являются также и самопровозглашенными, созданными волеизъявлением своего народа или лидеров, а не внешними силами. Практически все современные государства появились в результате отделения от других в тот или иной момент, поэтому их можно назвать сецессионистскими или сепаратистскими. Понятие «де-факто государство» подразумевает наличие государственных институтов, которых в непризнанном государстве может и не быть. Терминологическая путаница свидетельствует о недостаточной разработанности предмета. Еще рано говорить о существовании серьезного научного подхода к этой тематике или о действенной парадигме, в которой ее можно рассматривать.

Когда государство становится государством?

Безусловно, сложность предмета – одна из причин, почему наука отстает от реальности. Появление непризнанных государств нужно рассматривать в более широком контексте появления государств вообще. А это тема бесконечных дискуссий политологов, философов и юристов. О несовершенстве международного права и практики свидетельствуют разные судьбы непризнанных государств – от полногоценного международного признания Восточного Тимора и Южного Судана до подвешенного статуса Северного Кипра и Абхазии или полного исчезновения Ичкерии и Сербской Краины. Мировое сообщество пока не выработало последовательного подхода к итогам гражданских войн. Оно признало исход гражданской войны в Китае, и поэтому коммунистическое правительство Китайской Народной Республики стало легитимным представителем китайского народа, в то время как власть талибов в Афганистане была ликвидирована путем военной интервенции. В том, чтобы признать коммунистов в Китае, но не талибов в Афганистане, есть политическая логика, а юридической нет.

Пример Китая особенно показателен. Материковый Китай, или Китайская Народная Республика, оставался непризнанным до 1971 г., его место в ООН занимал Тайвань (официальное название – Республика Китай). В 1971 г. Генеральная ассамблея приняла резолюцию 2758 «Восстановление законных прав Китайской Народной Республики в ООН», в которой КНР признавалась «единственным законным представителем Китая в ООН», а Тайвань был лишен представительства в ООН, так как «занимал это место незаконно». Теперь уже Тайвань стал непризнанным (или, точнее, частично признанным) государством, а КНР восстановлена в «законных правах», которые ей никогда не принадлежали.

Еще один сравнительно недавний прецедент создала деколонизация – фактически процесс управляемого распада колониальных государств и всей колониальной системы. Некоторые государства создавались на пустом месте. Случайно сложившиеся административные границы превращались в границы новых государств, созданных по принципу uti possidetis – сохранения существующего положения вещей. Властные полномочия передавались представителям разнородного населения территорий, оставляемых колонизаторами. Потребовались десятилетия, чтобы население стало нацией, кое-где процесс продолжается до сих пор. Попытка пересмотра результатов деколонизации, какими бы несправедливыми и неразумными они ни были, приведет к разрушению современной системы международного права. Важный результат деколонизации – то, что уже десятилетия существует целый ряд государств, из всех классических признаков государства обладающих только одним – признанностью. Легитимность государств, созданных в тот период, базировалась исключительно на их признании бывшими метрополиями. Сегодняшние непризнанные государства, многие из которых образовались в конце XX века по итогам распада коммунистического мира, столкнулись с противоположной проблемой: именно бывшие метрополии их и не признают.

Пытаясь понять природу непризнанных государств, мы сталкиваемся с проблемой дефиниций. Что такое государство и что такое «признанность»? Есть определения государства, подходящие к данному контексту, например, веберовская идея о том, что суверенитет государства определяется его правом применять власть и монополией на принуждение на определенной территории. В контексте мировой политики это означает, что государство само решает, как относиться к другим странам, в какие союзы и альянсы вступать и какие обязательства на себя брать. Понятно, что в реальности суверенитет государства подвержен многочисленным ограничениям, добровольным и нет, от наложения санкций до военных операций на его территории. Но все-таки с точки зрения международного права вмешательство во внутренние дела государства легитимно только в особых случаях, по крайней мере в теории.

Не так с государствами непризнанными. Они не могут обратиться за помощью в международные организации или к другим государствам, поскольку те не признают их существования. На бумаге непризнанных государств вообще не существует, к ним относятся как к временным техническим сбоям в системе международного права. Частично признанные государства – несколько иной, более сложный случай: будучи признаны хотя бы несколькими акторами, они могут взаимодействовать с ними, но это не уравнивает их в правах с остальным миром, преимущественно состоящим из признанных государств.

На практике непризнанным считается государство, обладающее несколькими, а иногда многими или даже большинством признаков обычного государства: контролем над территорией, политической системой с ветвями власти, правовой системой, армией, государственной символикой (гимном, гербом и флагом), системой социального обеспечения, границами и т.д., но не признанное другими странами. На самом деле непризнанное государство может обладать всеми известными параметрами государственности, кроме признания.

Однако не существует юридического определения признания, его процедуры или акторов. Взаимное признание непризнанных государств не имеет законной силы. Чтобы считаться признанным, государство должно быть признано государством, в свою очередь, признанного признанным государством, и т.д. Международное право не объясняет, какой длины должна быть эта цепочка или сколько стран должны признать государство, чтобы оно стало признанным.

Например, Косово уже признало более 100 государств, но это государство по-прежнему считается частично признанным, просто потому что «порог признания» не установлен международным правом или практикой мирового сообщества. Возможно, частично признанным можно считать государство, не являющееся членом ООН, но признанное некоторыми членами ООН. Но есть и пример Западной Сахары – государства, признанного более чем 60 членами ООН, а также частично признанной Южной Осетии. Для такого государства участие в международных отношениях ограничивается взаимодействием со странами, которые его признали, – одной или двумя, как в случае с Абхазией и Южной Осетией, или с десятками, как в случае с Косово, Западной Сахарой и Тайванем.

Однако есть и противоположные примеры, когда признанное государство не признается несколькими государствами. Так, Израиль не признан большинством арабских стран. Есть и индивидуальные аномалии: Пакистан по не вполне ясным причинам не признает Армению. Однако и Израиль, и Армения являются признанными государствами и членами ООН.

Исходя из вышесказанного, можно считать членство в ООН важным, но не универсальным критерием. До 2000 г. Ватикан и Швейцария не входили в ООН, а имели при ней статус наблюдателей, однако никто никогда не называл их непризнанными или частично признанными. С юридической точки зрения ООН не обладает полномочиями признавать или не признавать государства. Правом принимать такие решения обладают суверенные государства – члены ООН. Страна становится членом ООН по решению Генеральной ассамблеи после рекомендации Совета Безопасности, одобренной девятью из 15 его членов. Однако любой из постоянных членов Совета Безопасности может наложить вето на принятие государства в Организацию Объединенных Наций.

Хотя не входящие в ООН страны могут считаться признанными, именно членство открывает путь к признанию. Когда государство становится членом ООН, его положение в мире улучшается, оно может взаимодействовать с другими членами ООН, вступать в альянсы и т.д., хотя с какими-то государствами споры могут оставаться неразрешенными. Однако признание – пространственная переменная даже в отношениях суверенных государств, признавших друг друга. Даже в случае с членами ООН их суверенитет над определенной территорией иногда признается в различной степени, в зависимости от конкретной ситуации.

Одно государство может признать другое и при этом претендовать на часть его территории или считать эту часть оккупированной или сепаратистским образованием, как в случае с непризнанным или частично признанным государством. Соответственно, признание будет касаться только части территории государства. Например, США не признавали суверенитет СССР над странами Балтии. Современная Россия признает Грузию, но без Абхазии и Южной Осетии. Япония признает Россию, но не признает ее права на Курильские острова. Подобных примеров много.

Многие современные государства прошли через стадию непризнания. Непризнанными были США после 1776 г., Франция после революции 1789 г., Голландия с 1581 по 1648 год. В большинстве случаев эти государства возникли путем отделения от империи или метрополии. Они провозглашали независимость или принимали соответствующий закон, а метрополия отказывалась его признавать. За исключением случаев стремительного распада империй и появления множества новых государств, обычно метрополии требовалось время, иногда очень долгое, чтобы признать суверенитет отделившейся части.

Сторонники признания современных непризнанных государств часто ссылаются на вышеперечисленные примеры как прецеденты. В контексте международного права исторические примеры непоказательны, поскольку до XX века не было международных организаций, аналогичных ООН, и поэтому не существовало критериев признания помимо признания другими государствами. Поскольку надгосударственного органа, одобряющего признание, не было, любое государство, существовавшее до XX века, в современной терминологии можно считать частично признанным. Правильнее было бы сказать, что феномен международного признания/непризнания – современное явление, возникшее лишь в XX веке. Хотя в широком смысле взаимное признание государств существовало с середины XVII века – со времен Вестфальского мира.

Нет определения и международно признанного государства. Существует лишь политический консенсус ключевых игроков мировой политики (являющихся ключевыми игроками только потому, что остальные признают их таковыми). Механизм политического консенсуса настолько мощный, что признание может получить даже не существующее в реальности государство, например Сомали, а успешно функционирующее на протяжении десятилетий, например Тайвань, может остаться непризнанным. Переходные формы и ситуации – Турецкая Республика Северного Кипра, Косово и другие – настолько многочисленны и разнообразны, что зачастую неясно, к какой категории отнести тот или иной энтитет.

Генезис государств не вполне прозрачен юридически, но политически вполне определен. Исторически новые государства возникали вопреки воле метрополий, отказывавшихся их признавать и подолгу продолжавших претендовать на территории, которые уже не контролировали. С появлением более или менее формализованного мирового сообщества подобная ситуация стала приводить к возникновению непризнанных или частично признанных государств. Но генезис новых государств не изменился, изменилось международное право. Например, в XVII веке Эфиопия вряд ли бы переживала по поводу признания своего суверенитета Китаем. Эфиопская элита того времени, скорее всего, и не подозревала о существовании Китая. Сегодня Китай – постоянный член Совета Безопасности ООН, и для признания государства необходимо его согласие. Членство в ООН напрямую влияет на международные связи государства. Новым явлением, таким образом, является не непризнанное государство, а ООН.

Распад империй на примере Советского Союза

В начале 1990-х гг. в результате распада СССР и Югославии возникло множество новых государств. Оба энтитета распались из-за разрушения политического фундамента Ялтинской системы, созданной в конкретной ситуации для конкретной цели: поддержания баланса и предотвращения новой войны в биполярной Европе после Второй мировой войны. В 1945 г. в Потсдаме страны антигитлеровской коалиции договорились о послевоенном разделе Европы на сферы влияния. Ключевым стало требование нерушимости послевоенных границ, поскольку попытка пересмотра границ могла привести к нарушению военно-стратегического равновесия. Документы Хельсинкского Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) установили военно-стратегический и политический паритет на континенте и закрепили принцип нерушимости европейских границ. В качестве гаранта паритета выступали противостоявшие друг другу военные блоки – НАТО и ОВД.

Когда ОВД прекратила существование в конце1980-х – начале 1990-х гг., послевоенная система безопасности потеряла равновесие и стала разрушаться. Механизмы СБСЕ не могли эффективно работать в отсутствие политического и военного баланса. Затем произошло структурное изменение, имеющее прямое отношение к теме этой статьи: Запад более не мог рассматривать Восточный блок как нечто единое и неделимое. После Второй мировой войны прошло 40 с лишним лет, но мировое сообщество никогда не воспринимало Югославию или СССР как федеративные государства. Их внутренние границы никогда не были предметом международных отношений. Но теперь Запад столкнулся с появлением множества новых государств в Восточной и Южной Европе. Неожиданно Западу пришлось строить отношения не только с государствами с четко определенными границами (Болгарией или Польшей), но и с Боснией, Казахстаном и Литвой. Для этого нужно было включить их в систему международной безопасности.

Проблема системы международной безопасности заключалась в том, что она была создана для полностью сформированных государств с четко определенными границами. В системе возникали и сбои, например баскская, корсиканская и ольстерская проблемы, но в целом она работала. Однако пространство бывшего советского блока оказалось иным: в политическом отношении оно напоминало Западную Европу XVII–XIX веков, когда национальные государства только формировались. Нарождающиеся национальные государства или протогосударства посткоммунистической Европы плохо встраивались в систему безопасности. Их границы были нестабильными, кроме того, на фоне активного государственного строительства на территории бывшего советского блока вспыхнули межэтнические и этнополитические конфликты.

Отсутствие демократических традиций затрудняло урегулирование проблем мирным способом, некоторые конфликты привели к насилию. Коммунистические правительства не просто игнорировали права меньшинств, но и дискриминировали культуру и язык всех этнических групп, кроме доминирующей в регионе (так называемой титульной нации). Хотя административные границы СССР не игнорировали расселение этнических групп до такой степени, как это было, например, в Африке, все же советский режим усугубил многие старые проблемы и создал новые путем произвольного проведения границ, переселения народов и постановки одних народов в зависимость от других. Можно предположить, что возникновение непризнанных государств на посткоммунистическом пространстве стало следствием тех форм, которые принимало нациестроительство при коммунистах.

Советское нациестроительство – классическая иллюстрация того, как политические процессы могут воплощаться с точностью до наоборот, вопреки желаниям их создателей и адептов. Этот же процесс спустя десятилетия обернулся возникновением нескольких непризнанных государств. Российская империя распалась в одночасье: в 1917–1918 гг. практически вся ее территория превратилась в протогосударства. Некоторые из них, как ЛитБел и Объединенное монгольское государство, быстро исчезли, другие, как Армения и Украина, просуществовали несколько лет. В 1920-х гг. они были аннексированы Советским Союзом. Гражданская война 1918–1922 гг. и тогда, и сейчас воспринимается как война между социальными группами, но в большей степени она велась между формирующимися нациями, протонациями, этническими группами и религиозно-культурными конгломератами.

Политический проект белых – «единая и неделимая Россия» – на деле работал на распад страны, восстановив против себя практически все нерусские национальности и элиты. Большевики, напротив, провозгласили право народов на все виды свободы, включая «самоопределение вплоть до отделения», но в реальности, по крайней мере в первые годы власти, ставили своей целью мировую революцию, в результате которой исчезнут национальные границы. В итоге большевистский проект привел к восстановлению империи. При Сталине имперский компонент подкрепился символикой, от погон до почитания героев русской истории как общенациональных.

Еще одна империя, распавшаяся в то же время, – Османская – не смогла восстановиться, потому что фундамент кемалистского проекта был не социальный, а националистический. Кемалисты напоминали большевиков социально и даже культурно, но национализм лишил их возможности сохранить Османскую империю. Османизм младотурок оказался ими самими же и повержен, и логичным исходом было сохранение исключительно тюрконаселенных земель с этническим нивелированием населения. Кого-то убили, кого-то изгнали, кого-то ассимилировали. Можно было идти дальше по пути создания государства-нации – каковым Турция сейчас и является, если пренебречь курдской проблемой.

Победи националистический проект белых, Россия, очевидно, пошла бы по турецкому пути и превратилась в страну, населенную этническими русскими. Победившие большевики постарались взять под контроль как можно больше территорий бывшей Российской империи, а кое-где даже вышли за ее границы. Национальные элиты были слишком слабы, чтобы организовать эффективное сопротивление Красной армии, и через несколько лет империя возродилась в новом формате.

Национальное строительство в Российской империи тоже велось, но неравномерно. Российская империя, возможно, была самой неоднородной из всех континентальных империй: ни в Австро-Венгрии, ни в Османской империи не было такого многообразия народов. В морских империях типа Британской и Французской этническое многообразие присутствовало, но в отличие от континентальных империй им не нужно было создавать единое политическое пространство на всей своей территории. Для Российской/Советской империи во время Гражданской войны и после нее единственным способом контролировать всю территорию являлась федерализация, по крайней мере на формальном уровне и до затвердевания новых форм имперской государственности.

Образование СССР детально описано историками и политологами, включая сложный процесс вычерчивания внешних и внутренних границ, выстраивания сложных асимметричных иерархий территорий и этносов, «резания по живому» одних территорий и культур и объединения других. При детальном анализе каждый конкретный пример административного деления, делимитации границ и определения административных уровней неизменно занимателен, часто абсурден (как в случае с Карело-Финской и Еврейской автономиями), но всегда обладает качеством, важным в контексте этой статьи: советские территориальные единицы образовывались и строились по этнокультурному принципу.

В первые 15 лет существования Советский Союз был империей «позитивной дискриминации» в отношении этнических групп, объявленных титульными нациями. В 1930-х гг. политика ослабла, но общий подход сохранился. К моменту распада СССР, вопреки целям, поставленным его создателями, преуспел в трансформации ряда этнических групп в современные политические протонации. Эта трансформация продолжается и в независимых постсоветских государствах.

В Российской империи административно-территориальное деление не всегда происходило по этническому принципу: существовало Великое княжество Финляндское, но были и территории, где проживало несколько этнических групп, например Бухара (впоследствии поделенная между Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР). Этническое деление стало нормой и универсальным принципом в СССР; вся страна состояла из квазиэтнических регионов. Фактически управление было централизованным и осуществлялось органами коммунистической партии почти без связи с административным делением. Однако советские политические карты стали ментальными картами людей, живших в СССР. Этническая идентичность титульных наций всех уровней укреплялась или строилась с нуля. Языки кодифицировались, издавались учебники, публицистика и художественная литература, в том числе переводы русской и европейской классики. Возникла система культурных стандартов, основанная на административном статусе территории. Например, автономной республике (второе место в иерархии) полагался драматический театр и педагогический институт, а союзной республике (первое место в иерархии) – еще и академия наук, университет и опера. Показателен сам термин «титульная нация»: не та, что составляет большинство в административной единице, а та, чьим именем она названа. То есть «владелец домена» с соответствующими привилегиями.

В результате некоторым народам повезло больше, чем другим, потому что их административная единица была выше по статусу. Менее удачливые так и не стали в СССР титульной нацией, как лезгины или греки (и многие другие). Автономная Социалистическая Советская Республика немцев Поволжья была образована в 1918 г. в составе РСФСР и ликвидирована в августе 1941 г. после нападения Германии на СССР. Деление СССР на этнические регионы создало предпосылки для формирования и политических идентичностей. Вполне логично, что в советских республиках постепенно сформировались национальные элиты и националистические идеологии, вплоть до национального самоопределения. К 1960-м гг., после смерти Сталина, когда советский режим стал менее репрессивным, в разных регионах появились первые политические институты национализма, как в подпольно-диссидентском виде, так и в ослабленном, интеллигентском. Кроме того (что, может быть, важнее), национализмы начали проявляться и в среде официальной «привилигенции», т.е. признанной властью и пользовавшейся целым рядом привилегий художественной и научной интеллигенции, и отчасти даже среди собственно коммунистических элит. Естественно, нациестроительство не остановилось на уровне союзных республик, но продолжилось в автономиях. Политизация этничности пронизывала общество, охватив все уровни иерархии: союзные республики, автономные республики, автономные области и автономные округа. Независимо от статуса все административные единицы получали наименование по названию этнической группы и становились инкубатором ее языка, культуры и идентичности.

Когда в 1990-е гг. начался распад СССР, в границах административно-территориальных единиц уже сформировались будущие нации. За исключением Приднестровья, этнополитические конфликты вспыхнули вдоль этнических границ на ментальной карте СССР. Сегодняшние непризнанные республики – Нагорный Карабах, Южная Осетия, Абхазия – были автономиями разного уровня. Например, в Грузии в советское время армян и азербайджанцев по отдельности было больше, чем абхазов в Абхазии и осетин в Южной Осетии вместе взятых. Причем и армяне, и азербайджанцы в Грузии тоже жили компактно: армяне в Джавахети, азербайджанцы в Квемо-Картли. И в Джавахети, и в Квемо-Картли возникала межэтническая напряженность, но ничего похожего на кровопролитные осетинский и абхазский конфликты там не случилось, потому что в Джавахети и Квемо-Картли не были созданы этнические домены. Эти регионы не имели автономного статуса, соответственно, когда Советский Союз распался, там не было этнической элиты и политических проектов.

Когда власть Москвы ослабла, этнополитические проекты в регионах стали стремительно набирать силу. «Позитивная дискриминация» 1920–1930-х гг. приняла радикальные формы в 1990-е гг.: от правового давления на этнические и культурные меньшинства, как в Латвии и Эстонии, до различных способов дискриминации на всем постсоветском пространстве – вплоть до погромов и депортаций. Кое-где нетитульные народы пытались ассимилировать, кое-где – подвергнуть этнической чистке.

Цели были одинаковыми на территории всего бывшего Советского Союза: создание политических энтитетов на этнической основе. За исключением России, в большей мере сохранившей инерцию советского нациестроительства, все постсоветские независимые республики использовали этнические нарративы, символы и мифы как краеугольные камни проектов нациестроительства. Во всех постсоветских государствах с момента независимости рос процент представителей титульных наций, поскольку представители меньшинств уезжали или ассимилировались. Язык титульной нации стал официальным языком, поддерживался из бюджета и защищался государственной политикой. Новые государства бывшей империи по-прежнему воспринимаются как домены этнических групп, давших им название.

Процессы формирования национальной идентичности, основанные на советской административно-территориальной политике, не могли протекать гладко. В системе были заложены накладки. Учитывая «матрешечный» принцип советского административного деления, претензии двух или более этнических групп на одну территорию были неизбежны. Удивительно, что конфликтов оказалось не так и много, и десятки «накладок» удалось уладить мирным путем. Там, где конфликты вспыхнули и привели к насилию, образовались зоны, контролируемые сецессионистами – они в итоге и превратились в непризнанные государства.

Война – эффективный инструмент государственного строительства, поскольку для ее ведения необходимо рекрутировать армию, обеспечивать снабжение, управлять людьми и территориями, создавать и распространять идеологии. В результате войн сепаратистские зоны приобретают властные структуры, иерархию, национальные символы и идеологию. Качество всех этих институтов на постсоветском пространстве варьируется, но они в любом случае возникают, если сепаратистам удается победить в войне и консолидировать население. Яркий пример – Чечня: за время первой войны добиться централизации и консолидации не удалось, а вторая война была проиграна, в результате Чечня так и не стала независимым государством. Но даже там, несмотря на поражение и отсутствие независимости, идет подспудный процесс протонационального строительства, формируются институты и идеологии.

Там, где войны были выиграны, возникли непризнанные государства. Южная Осетия и Карабах превратились в этнически однородные территории в результате обмена населением. Абхазия – пример этнократии в полиэтничном государстве. Приднестровье все еще пытается создать новый тип идентичности. Все это отнюдь не уникальные ситуации, характерные исключительно для непризнанных государств. Примеры этнократии и этнических чисток можно обнаружить и в признанных государствах на территории бывшего СССР. Независимо от признания/непризнания, у всех этих государств есть одна общая характеристика – этнокультурный фундамент государственного строительства.

* * *

Непризнанное государство – это просто государство, по крайней мере на постсоветском пространстве. Оно может быть более или менее успешным, зрелым и устойчивым. Его внутренняя легитимность может варьироваться. С точки зрения происхождения непризнанные государства отличаются от признанных только тем, что административные единицы, из которых они сформировались, были не союзными республиками, а структурами второго или третьего уровня – автономными республиками или округами.

Изучая непризнанные государства, специалисты обычно сосредоточиваются на их отличиях от признанных. Я попытался показать, что их единственное отличие – это непризнанность. Во всех остальных отношениях изучение непризнанных государств – это изучение государств вообще: как они возникают, консолидируются, развиваются и иногда исчезают.

В свете сказанного выше непризнание можно рассматривать как один из этапов становления государства. Если метрополия отказывается признавать отделившуюся часть, новое государство будет непризнанным. Причины непризнанности связаны с особенностями метрополии, а не отделившегося государства. Поэтому гораздо больше общего можно обнаружить у метрополий, а не у непризнанных государств. Для последних непризнание – лишь этап становления, который они пытаются миновать, используя политические средства. Непризнание обусловлено развитием международного права и связанных с ним нарративов, а также принципами, положенными в основу международных отношений. Процесс возникновения и развития государств не меняется на протяжении столетий. Государства появляются в результате распада других государств, иногда по взаимному согласию, иногда нет. Поскольку признанные государства договорились поддерживать территориальную целостность друг друга, сложилась ситуация, когда де-факто существующие государства остаются непризнанными, а признанные иногда не соответствуют некоторым или даже почти всем объективным критериям государственности.

Наконец, многообразие промежуточных форм не позволяет четко разграничить признанные и непризнанные государства. В каждом конкретном случае критерии признания, во-первых, контекстуальные, а во-вторых, политические, а не правовые.

Несоответствия между правовыми и политическими реалиями, скорее всего, приведут к появлению новых «исключений», таких как Косово. Рано или поздно произойдет эволюция права и будет создана процедура контекстно обусловленного признания. В противном случае правовая система утратит смысл по мере накопления исключений. Появление новых государств остановить невозможно, но можно разработать критерии их признания. Возможно, эти критерии следует установить очень сложными, но главное – они должны быть применимы и не должны провоцировать новые конфликты и кровопролитие. Что касается научной парадигмы, нужно переходить от дихотомии признания/непризнания к изучению государственности и становления государств в широком смысле. Цель политологии – изучать реальность, а не норму.

Данный материал является сокращенным вариантом статьи, опубликованной по-английски одновременно в журнале и книге: Alexander Iskandaryan (2015) In quest of the state in unrecognized states, Caucasus Survey, 3:3, 207-218 ISBN 978-9939-1-0260-3, The unrecognized politics of de facto states in the post-Soviet space, Alexander Iskandaryan, In quest of the state in unrecognized states- Yerevan: Caucasus Institute and International Assosiation for the Study of the Caucasus. 2015, 17-35 p.

Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 мая 2019 > № 2996626 Александр Искандарян

Почему национализм работает и почему он не исчезает

Андреас Виммер – профессор социологии и политической философии в Колумбийском университете и автор книги «Национальное строительство: почему одни страны объединяются, а другие распадаются».

Резюме Национализм – не иррациональное чувство, которое можно изгнать из сегодняшней политики благодаря просвещению и образованию. это один из фундаментальных принципов современного мира, который распространен больше, чем считают его критики.

Сегодня у национализма плохая репутация. Многие образованные жители Запада считают его опасной идеологией. Некоторые признают достоинства патриотизма, понимая его как безвредную любовь к родине. В то же время они видят в националистах твердолобых и безнравственных людей, проповедующих слепую преданность одной стране вместо более глубокой приверженности идеалам справедливости и гуманности. В январе 2019 г., выступая перед немецким дипломатическим корпусом, президент Германии Франк-Вальтер Штайнмайер весьма резко высказался о национализме, назвав его «идеологическим ядом».

В последние годы популисты на Западе пытаются перевернуть эту нравственную иерархию вверх дном. Они гордо носят мантию национализма, обещая защищать интересы большинства против иммигрантских меньшинств и неприкасаемых элит. Между тем их критики по-прежнему придерживаются устоявшегося разграничения между злобным национализмом и достойным патриотизмом. В плохо завуалированном выпаде против президента США Дональда Трампа, представляющегося националистом, президент Франции Эммануэль Макрон заявил в ноябре прошлого года, что «национализм – это предательство патриотизма».

Популярное разграничение между патриотизмом и национализмом отражает точку зрения ученых, которые противопоставляли «гражданский» национализм, согласно которому все граждане страны, независимо от их культурных корней, считаются представителями одной нации, и «этнический» национализм, в котором национальная идентичность определяется предками и языком. Однако те, кто пытается четко разграничить хороший гражданский патриотизм и плохой этнический национализм, игнорируют общие корни обоих явлений. Патриотизм – это разновидность национализма, потому что они идейные братья, а не дальняя родня.

По сути, все разновидности национализма зиждутся на двух принципах: во-первых, представители нации, понимаемой как группа равноправных граждан с общей историей и политическим будущим, должны управлять государством, и во-вторых, они должны это делать в интересах государства. Таким образом, национализм противопоставляется иностранному правлению, которое имеет место в колониальных империях и во многих династических монархиях, а также правителям, которые не считаются с потребностями и взглядами большинства.

В прошедшие два столетия национализм объединялся с самыми разными политическими идеологиями. Либеральный национализм процветал в Европе и Латинской Америке XIX века; фашистский национализм победил в Италии и Германии между двумя мировыми войнами, а марксистский национализм вдохновлял антиколониальные течения, распространившиеся на «глобальном Юге» после Второй мировой войны. Сегодня почти все, и левые и правые, соглашаются с законностью двух главных постулатов национализма. Это становится понятнее при сопоставлении национализма с другими доктринами государственной легитимности. В теократиях государство должно управляться во имя Бога, как это происходит в Ватикане или халифате «Исламское государство» (или ИГИЛ). Династические монархии управляются одной семьей, как в Саудовской Аравии. В Советском Союзе государство управлялось во имя одного класса: международного пролетариата.

После распада СССР образовался мир национальных государств, управляемых в соответствии с националистическими принципами. Отождествление национализма исключительно с политическим правом означает непонимание природы национализма и игнорирование того, насколько глубоко он проник почти во все современные политические идеологии, включая либеральные и прогрессивные. Национализм служит идейной основой таких институтов, как демократия, государство всеобщего благополучия и государственное образование, существование которых оправдано именем единого народа с общими целями и взаимными обязательствами. Национализм был одним из стимулов, который помог дать отпор нацистской Германии и императорской Японии. Именно националисты освободили большую часть человечества от европейского колониального господства.

Национализм – не иррациональное чувство, которое можно изгнать из сегодняшней политики благодаря просвещению и образованию; это один из фундаментальных принципов современного мира, который распространен больше, чем считают его критики. Кто в США согласился бы отдать управление своей страной французским аристократам? Кто в Нигерии публично пригласил бы британцев вернуться? За редким исключением мы все сегодня националисты.

Рождение нации

Национализм – сравнительно недавнее изобретение. В 1750 г. огромные многонациональные империи – австрийская, французская, османская, российская и испанская – управляли большей частью мира. Но затем случилась американская революция 1775 г., французская революция 1789 года. Доктрина национализма – правления от имени определенного народа – постепенно распространяется по земному шару. В течение следующих двух столетий одна империя за другой распадаются на ряд национальных государств. В 1900 г. примерно 35% земной поверхности управлялось национальными государствами; к 1950 г. они охватывали уже 70% земной суши. Сегодня в мире осталось не более шести-семи монархий и теократий.

Откуда взялся национализм и почему он оказался таким популярным? Его корни восходят к началу образования современной Европы. Европейская политика в этот период – грубо говоря, с XVI по XVIII век – характеризовалась интенсивными войнами между все более централизованными и бюрократическими государствами. К концу XVIII века эти государства во многом вытеснили другие институты (такие как церковь) в качестве главных поставщиков общественных благ и устранили либо кооптировали конкурирующие центры силы и власти, такие как независимая аристократия. Более того, централизация власти способствовала распространению общего языка в каждом государстве, по крайней мере среди грамотного населения, а также поощряла формирование организаций гражданского общества, которые вовлекались в государственные дела. Европа, состоящая из многих государств, постоянно готовых к войне, была высококонкурентной средой, что побуждало правителей повышать налоги, а также роль простолюдинов в армии. В свою очередь, это позволило простолюдинам требовать для себя более активного участия в политической жизни, равенства перед законом и лучшего обеспечения общими благами. В конечном итоге сформировался новый договор: правители должны управлять государством в интересах всего населения, и до тех пор пока они будут добросовестно исполнять эту договоренность, управляемые сословия обещают сохранять политическую лояльность, служить в армии и платить налоги. Национализм тут же принял и обосновал этот новый договор: утверждалось, что правители и управляемые – граждане одной страны, поэтому у них общая история и будущая политическая судьба. Политические элиты должны заботиться об интересах простого народа, а не об интересах династии.

Почему эта новая модель государственности была такой привлекательной? Первые национальные государства – Франция, Нидерланды, Великобритания и США – сразу стали более могущественными, чем старые монархии и империи. Национализм позволил правителям собирать больше налогов. При этом они могли рассчитывать на политическую лояльность. Наверно, самым важным было то, что национальные государства оказались способны побеждать империи на поле боя. Всеобщая воинская повинность, изобретенная революционным правительством Франции, позволила национальным государствам набирать огромные армии, причем солдаты были мотивированы сражаться за свое отечество. С 1816 по 2001 гг. национальные государства победили в 70–90% войн с империями или династическими государствами.

Когда национальные государства Западной Европы и Соединенных Штатов стали доминировать в системе международных отношений, честолюбивые элиты всего мира попытались догнать Запад по военно-экономической мощи, ориентируясь на ту же националистическую модель государственного устройства. Наверно, самым ярким примером стала Япония, где в 1868 г. группа молодых аристократов свергла феодальную знать, централизованную власть при императоре, запустив амбициозную программу превращения страны в современное, индустриальное национальное государство. Эти реформы впоследствии стали известны как Реставрация Мэйдзи. Всего за одно поколение Япония смогла до такой степени нарастить военную мощь, что бросила вызов Западу в Восточной Азии.

Однако национализм распространялся не только потому, что казался привлекательным честолюбивым политическим элитам. Он вполне соответствовал интересам простого народа, потому что национальное государство сулило более выгодные отношения обмена с государством, нежели любые предыдущие модели государственности. Вместо градации прав на основе социального статуса национализм обещал всем равенство перед законом. На политическую карьеру теперь могли рассчитывать не только представители знати, но и талантливые простолюдины, которые также допускались к политическому руководству. Общие блага распределялись не гильдиями, поселковыми советами и религиозными организациями, а современным государством, в чем также была заслуга национализма. Вместо того чтобы увековечивать презрительное отношение элиты к необразованному плебсу, национализм возвысил статус простого человека, сделав его новым источником суверенитета и переместив народную культуру в центр символической вселенной.

Выгоды национализма

В странах, которые реализовали договор между правителями и управляемыми, население понимает нацию как большую семью, члены которой должны быть лояльны и поддерживать друг друга. Когда правители выполняли свою часть сделки, граждане принимали националистический взгляд на мир. Это заложило фундамент для целого ряда позитивных изменений.

Одним из них была демократия, которая процветала там, где национальная идентичность смогла вытеснить другие идентичности, такие как религиозная, этническая или племенная общность. Национализм дал ответ на классический вопрос демократии: кто те люди, во имя которых правительство должно править? Упорядочив избирательное право представителей нации и не допуская к голосованию чужеземцев, демократия и национализм заключили длительный брак.

В то же время национализм, установивший новую иерархию прав граждан и лиц, не имеющих гражданства (иностранцев), был склонен содействовать равенству внутри нации. Поскольку националистическая идеология утверждает, что народ един независимо от своего статуса, она способствовала закреплению идеала эпохи Просвещения, согласно которому все граждане должны быть равны перед законом. Другими словами, национализм вступил в отношения симбиоза с принципами равенства. В частности, в Европе переход от династического правления к национальному государству часто шел рука об руку с переходом к представительной форме правления и власти закона. Эти первые демократии поначалу давали право голоса и прочие гражданские права лишь мужчинам, имеющим собственность; однако со временем эти права распространились на всех граждан – в Соединенных Штатах сначала их получили белые бедняки-мужчины, затем белые женщины и, наконец, цветное население.

Национализм также помог в создании современных государств всеобщего благоденствия. Понимание взаимных обязательств и общей политической судьбы продвигало идею о том, что представители нации – даже абсолютные чужеземцы – должны поддерживать друг друга в трудное время. Первое современное государство с развитой социальной системой появилось в Германии в конце XIX века по воле консервативного канцлера Отто фон Бисмарка, который видел в этой системе способ гарантировать лояльность рабочего класса немецкой нации, а не мировому пролетариату. Однако подавляющее большинство государств всеобщего благоденствия создано в Европе после окончания эпохи националистической лихорадки – в основном после Второй мировой войны в ответ на призывы к национальной солидарности и с учетом общей беды, страданий и жертв европейских народов.

Кровавые знамена

Вместе с тем любому историку известны темные стороны национализма. Преданность государству может привести к демонизации других групп, будь то иностранцы или якобы нелояльные меньшинства. В мировом масштабе с появлением национализма участились войны: в последние два столетия создание первой националистической организации в стране ассоциировалось с ростом ежегодной вероятности того, что данной стране придется вести полномасштабную войну – в среднем такая вероятность выросла с 1,1% до 2,5%.

Около трети всех современных государств образовалось в ходе националистических войн за независимость против императорских армий. Создание новых национальных государств также сопровождалось самыми кровавыми событиями в истории – в частности, этническими чистками в отношении прежде всего меньшинств, которые считались нелояльными к национальному государству или подозревались в сотрудничестве с врагами. Во время двух балканских войн, предшествовавших Первой мировой войне, недавно образованные независимые страны, такие как Болгария, Греция и Сербия, поделили между собой европейскую часть Османской империи, изгнав миллионы мусульман за пределы своих вновь установленных границ – в мусульманские анклавы империи. Затем, в годы Первой мировой войны, правительство Османской империи инициировало массовое уничтожение граждан армянской национальности. В годы Второй мировой войны очернительство Гитлером евреев, которых он обвинял в возникновении большевизма и считал угрозой для планов создания германского мира в Восточной Европе, в конце концов привело к Холокосту. После окончания войны миллионы немецких граждан были изгнаны из вновь образованных стран – Чехословакии и Польши. А в 1947 г. произошли массовые убийства индусов и мусульман вследствие бытового насилия, когда Индия и Пакистан стали независимыми государствами.

Наверно, этническая чистка – самая чудовищная, но сравнительно редкая форма националистического насилия. Гораздо чаще происходят гражданские войны, которые ведут либо националистические меньшинства, желающие отделиться от существующего государства, либо этнические группы, воюющие друг с другом и борющиеся за доминирование во вновь образованном независимом государстве. С 1945 г. 31 страна пережила насилие по причине изоляционизма, а в 28 странах наблюдалась вооруженная борьба за изменение этнического состава национального правительства.

Инклюзивные и эксклюзивные модели

Хотя национализм имеет склонность к насилию, распределяется оно неравномерно. Многие страны остаются мирными после перехода к национальному государству. Для понимания причин насилия нужно изучить, как образуются правящие коалиции и где проводятся границы государств. В некоторых странах большинство и меньшинства с самого начала представлены на высших уровнях национального правительства. Например, Швейцария разработала соглашение о разделе властных полномочий между франкоговорящими, немецкими и итальянскими общинами, которое никто и никогда не подвергал сомнению с момента образования современного государства в 1848 году. Соответственно, все три языковые группы в Швейцарии считаются одинаково достойными членами национальной семьи. Ни франкоговорящие, ни итальянские меньшинства никогда не стремились к изоляционизму или выходу из швейцарской федерации.

Однако в других странах государственную власть захватили элиты конкретной этнической группы, которые затем не допускали к политической власти представителей других групп. Это не только воскрешало призрак этнической чистки, на которую могут решиться параноидальные государственные элиты, но и изоляционизма или гражданской войны: ее могут развязать исключенные группы, считающие, что государство нелегитимно, так как нарушает националистический принцип самоуправления. Современная Сирия являет собой пример такого сценария: президентская власть, кабинет министров, армия, тайная полиция и чиновники высокого уровня – всюду доминируют алавиты, составляющие всего 12% населения страны. Стоит ли удивляться, что многие представители суннитского арабского большинства Сирии готовы вести длительную и кровавую гражданскую войну против того, что они считают чужеземным правлением.

Развивается ли конфигурация власти в той или иной стране в направлении включения или исключения всех этнических групп населения, во многом зависит от истории страны задолго до возникновения современного национального государства. Инклюзивные правящие коалиции и, соответственно, национализм, охватывающий все группы населения, обычно формируется в странах с длительной историей централизованной, бюрократической государственности. Сегодня такие страны способны лучше обеспечить своих граждан общими благами. Это делает их более привлекательными в качестве партнеров по альянсу для обычных граждан, переключающих свою политическую лояльность с этнических, религиозных и племенных лидеров (вождей) на государство, что позволяет формировать более разносторонние политические союзы. Длительная история централизованного государства также способствует принятию общего языка, который опять же облегчает задачу построения политических альянсов и преодоления этнических барьеров. Наконец, в странах, где гражданское общество возникло сравнительно рано (как в той же Швейцарии), многонациональные альянсы для продвижения общих интересов гораздо более вероятны. В конечном итоге это приводит к появлению многонациональной правящей элиты и более всеобъемлющих национальных идентичностей.

Создание лучшего национализма

К сожалению, эти глубокие исторические корни означают, что в странах, где нет условий для продвижения инклюзивных правящих коалиций, как, например, во многих государствах развивающегося мира, создать их очень трудно; в первую очередь это относится к приезжим или этническим меньшинствам. Западные правительства и международные организации, такие как Всемирный банк, способны помочь в создании необходимых условий за счет проведения долгосрочной политики примирения. Цель такой политики – повышение возможностей правительств обеспечить граждан общими благами, содействовать процветанию организаций гражданского общества и языкового единства. Однако подобная политика должна укреплять государства, а не подрывать их и не подменять выполнение ими своих функций. Прямая помощь из-за рубежа может снизить, а не повысить легитимность национальных правительств. Анализ опросов, проведенных Азиатским фондом в Афганистане с 2006 по 2015 гг., показывает, что афганцы стали лучше относиться к движению «Талибан» с его принудительными и насильственными методами после того, как иностранцы спонсировали проекты по обеспечению гражданского населения общими благами в их районах.

В Соединенных Штатах и многих других старых демократиях проблема укрепления инклюзивных правящих коалиций и национальных идентичностей несколько иная. Крупные сегменты белого пролетариата в этих странах оставили левоцентристские партии, после того как эти партии взяли на вооружение принципы свободной иммиграции и торговли. Белый пролетариат также раздражен тем, что либеральная элита отводит ему маргинальный статус. Эта элита вроде бы защищает многообразие, но в то же время представляет белых, гетеросексуальных людей и мужское население врагами прогресса. Белый пролетариат считает куда более привлекательным популистский национализм, потому что в этой системе координат на первое место ставятся интересы рабочего класса, который ограждается от конкуренции со стороны иммигрантов или низкооплачиваемых работников за рубежом. Такой национализм восстанавливает центральное положение белых рабочих в национальной культуре, возвращая им достоинство. Популистам не пришлось изобретать идею о том, что государство должно заботиться прежде всего о ключевых представителях нации, поскольку эта идея всегда была неотъемлемой частью институциональной ткани национального государства, и ее можно было легко реанимировать после появления достаточно обширной потенциальной аудитории.

Для преодоления отчуждения и раздражения граждан нужны культурно-экономические решения. Западным правительствам следует разрабатывать проекты создания общих благ, от которых выиграют люди всех цветов кожи, всех регионов и социальных прослоек – только так можно избежать пагубного воздействия этнического или политического фаворитизма. Заверение рабочего класса и экономически маргинального населения в том, что эти люди могут рассчитывать на солидарность более зажиточных и конкурентоспособных граждан, может иметь далеко идущие последствия. Это снизит привлекательность антииммигрантского популизма, движущей силой которого является раздражение.

Подобные заверения должны идти рука об руку с новой формой инклюзивного популизма. В Соединенных Штатах такие либералы, как историк-интеллектуал Марк Лилла и современные консерваторы типа политолога Фрэнсиса Фукуямы, недавно высказали предположение о том, как можно сконструировать такую национальную политику. Прежде всего необходимо учесть интересы большинства и меньшинств, подчеркивая их общность вместо того, чтобы настраивать белое мужское население против коалиции меньшинств, как это делается сегодня прогрессистами и националистами популистского толка.

Национализму суждено еще долго оставаться основополагающим принципом – как в развитом, так и в развивающемся мире. Просто в настоящее время нет другого принципа, на котором могла бы основываться международная система (например, универсальный космополитизм нигде не рассматривается всерьез, за исключением философских факультетов западных университетов). И непонятно, смогут ли такие транснациональные образования, как Европейский союз, когда-либо взять на себя ключевые функции национальных правительств, включая обеспечение всеобщего благоденствия, безопасности и обороны, без чего их легитимность будет оставаться низкой в глазах большинства населения.

Главный вызов для старых и новых национальных государств – обновить национальный договор между правителями и управляемыми путем построения или воссоздания инклюзивных коалиций, способных объединить эти две группы едиными целями и задачами. Благожелательные формы общенародного национализма – следствие включения всех групп в политическую жизнь страны. Их нельзя навязать сверху посредством идеологического диктата. Невозможно также внушить гражданам посредством пропаганды и промывания мозгов, что именно они должны считать своими кровными интересами. Для продвижения лучших и более прогрессивных форм национализма национальным лидерам придется самим стать лучшими националистами и научиться заботиться об интересах всех групп населения своих стран.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 мая 2019 > № 2996624 Андреас Виммер

Китайский пазл

второе дыхание Шёлкового пути

Юрий Тавровский

В конце апреля в Пекине пройд'т II международный форум "Пояс и путь". В нём примут участие главы государств и правительств, в той или иной степени участвующих в реализации этой китайской инициативы. Как и на первом форуме, состоявшемся в мае 2017 года, Россию будет представлять президент Владимир Путин.

Проведение II форума "Пояс и путь" важно, по крайней мере, с двух точек зрения. Во-первых, Китай демонстрирует удовлетворение проделанной работой на нынешнем начальном этапе реализации своей долгосрочной стратегии. Инициатива "Пояс и путь" была выдвинута Си Цзиньпином осенью 2013 года. За минувшие годы Китай подписал соглашения о сотрудничестве со 106 странами (на днях их число пополнила Италия) и 30 международными организациями, инвестировал свыше 80 млрд. долл. в страны, расположенные вдоль "Пояса и пути". Объём торговли между Китаем и этими странами составил около 6 трлн. долл.

Успехов достигнуто немало, однако за два минувших года международная обстановка существенно ухудшилась как для самого Китая, так и для инициативы "Пояс и путь". Переход США к открытому сдерживанию КНР проявился в том числе и в массированной кампании против инициативы, ставшей одним из крупных раздражителей для Вашингтона. Неизбежные во всяком новом деле недостатки муссируются ради создания пропагандистского клише о "китайском неоколониализме". Накопился и вполне реальный негатив в некоторых проектах: в Шри-Ланке, Пакистане, Мьянме, Малайзии, Таиланде, Индонезии, Киргизии. Но Китай тем не менее не намерен сворачивать с Нового шёлкового пути.

Ещё один важный аспект проведения форума — стремление Пекина "сверить часы" с другими участниками инициативы. Возможно, некоторые главы государств и правительств выскажут не только слова одобрения и благодарности, но также свои сомнения и претензии. Возможно, они привезут интересные идеи и предложения. Я надеюсь, что в Пекине учтут возникшие трудности и внесут необходимые коррективы. В частности, будут чётче формулировать свои интересы в реализации как всей инициативы "Пояс и путь", так и её составных частей. Расплывчатые формулировки о всеобщем благе вызывают лишние подозрения. Желательно также чётче определять финансовые условия получения льготных кредитов и иных форм поддержки. Ведь причины проявившихся шероховатостей в ходе реализации "Пояса и пути" кроются не только в недостаточной технической проработке проектов с партнёрами. Нередко проявляется недопонимание финансовой основы сотрудничества с КНР. В некоторых столицах по привычке восприняли "Пояс и путь" как очередную возможность безвозвратно получить финансирование и примитивно присвоить часть средств. Когда же пришла пора рассчитываться даже по льготным кредитам, настроение там сильно ухудшилось…

"Оазисы успеха" на Новом шёлковом пути

За без малого шесть лет существования стратегии "Пояс и путь", известной также как "Новый шёлковый путь", её реализованные проекты стали напоминать разбросанные на карте мира фрагменты огромного пазла. Естественно, новых портов, железных дорог, шоссе, логистических центров и всевозможных предприятий больше всего в Азии. Кое-где из отдельных кусочков уже сложились целые картинки. Их ещё можно сравнить с оазисами на караванном пути через пустыню.

В самом Китае вдоль исторического маршрута Великого шёлкового пути построены высокоскоростные железные дороги и скоростные шоссе, быстро заполняются новые технопарки размером с целые города, протянуты нитки газо- и нефтепроводов, линии электропередач, развиваются зоны свободной торговли, научные и медицинские центры. Они не только помогают поднять отставшую от процветающих приморских районов "глубинку" — провинции Северо-Запада, но и ориентированы на торговлю и иные формы взаимодействия с ближними и дальними соседями. Проехав пару лет назад три тысячи километров по китайскому отрезку Нового шёлкового пути, я поражался скорости, с которой общенациональная стратегия претворяется в жизнь. И сильно завидовал съехавшимся со всей Поднебесной молодым рабочим, инженерам и учёным, которых переполняет энергия и энтузиазм, напоминающие наши времена покорения целины, строительства БАМа, студенческих стройотрядов.

Ещё одна зона концентрации объектов Нового шёлкового пути находится в Пакистане. От старинного центра караванной торговли Кашгара, что в китайском Синьцзяне, прямо на берег Индийского океана строятся не только шоссе и железная дорога длиной в 3 тыс. км, но и примыкающий к ним целый "экономический коридор" из различных объектов. Стратегическая выгода для Китая очевидна — этот "коридор" ведёт прямиком в глубоководный порт Гвадар на берегу Индийского океана, неподалёку от Персидского залива. Экспортные и импортные грузы для Ближнего Востока и Европы смогут выходить на внутреннюю транспортную сеть Китая быстрее и безопаснее, подальше от Малаккского пролива и американских авианосных групп. Для Пакистана капиталовложения Поднебесной в модернизацию экономики, оцениваемые в 46 млрд. долл., также имеют стратегическое значение. Обе страны даже готовы нести потери среди строителей и охранников из-за действий повстанцев в вечно неспокойном Белуджистане.

Фрагменты китайского "пазла" довольно быстро соединяются на просторах Центральной Азии, особенно в Казахстане. Объектов взаимодействия с Китаем там насчитывается 55, а сумма капиталовложений — 27 млрд. долл. Номенклатура объектов сотрудничества подбиралась с учётом национальных интересов. У казахов есть собственная программа транспортного строительства "Нурлы Жол" ("Светлый путь"). Установив сопряжение с китайскими проектами в этой области, наши партнёры по ЕАЭС создают новый стратегический путь, который соединит Китай, Казахстан, Азербайджан, Грузию и Турцию — в обход России. По этому Транскаспийскому транспортному маршруту к 2020 году надеются перевозить до 800 тысяч контейнеров в год, что лишь на 200 тысяч меньше, чем запланировано на другом пути, через Россию. Хороший доход (в 2017 году — 1,3 млрд. долл.) приносит и казахстанский участок действующей железнодорожной магистрали из Китая через Казахстан, Россию, Белоруссию, Польшу и Германию в разные страны Западной Европы. В качестве геополитического бонуса Казахстан получил свой собственный терминал в порту Ляньюньган на берегу Жёлтого моря, став "тихоокеанской державой". Из этого же китайского мультимодального транспортного хаба идёт и новое скоростное шоссе Китай — Западная Европа. Оно действует на территории КНР уже несколько лет, в конце 2017 года достроено по казахстанским землям вплоть до российской границы в районе Оренбурга.

Крупный кластер логистических и промышленных объектов возникает благодаря "Поясу и пути" в Белоруссии. На окраине Минска на площади в 11 250 га действует китайско-белорусский индустриальный парк "Великий камень". Президентским указом на него были распространены самые широкие льготы. По словам самого "батьки" Лукашенко, проводящего "многополярную" дипломатию, "Беларусь готова стать флагманом китайских интересов в регионе", а доходы от экспорта приходящих в "Великий камень" предприятий должны достичь 50 млрд. долл. в год. Повышенное внимание Пекина к сотрудничеству с Белоруссией можно объяснить прежде всего тем, что через неё проходит магистральный путь из Китая в Западную Европу.

Мост длиной в 9000 километров

Эта магистраль, получившая в Китае пышное наименование "Новый континентальный мост Азия — Европа", стала действовать ещё в 1992 году, когда какие-то мудрые деятели из транспортных министерств проложили контейнерный маршрут длиной в 9000 километров по уже существовавшим к тому времени железным дорогам КНР, республик только-только распавшегося Советского Союза и стран СЭВ. Обошлось без пышных церемоний, конференций высоколобых экспертов и хвалебных материалов в СМИ. Просто взяли, состыковали и повезли. За минувшие годы на этой трассе произошли немалые изменения. Приморский порт Ляньюньган стал могофункциональным узлом с быстро растущим числом контейнерных терминалов, с начинающимися у причалов шоссейными и железными дорогами. Весь китайский участок благодаря реконструкции теперь преодолевается за семь дней, вместо девяти дней ранее. Первоначальный маршрут Ляньюньган — Роттердам теперь заканчивается в десятках городов нескольких стран Европы. В разных провинциях Китая возникло несколько площадок, где собираются экспортные грузы, а главный хаб создаётся в Урумчи, близ границ наших среднеазиатских советских республик.

Значение "Континентального моста" в последние годы быстро повышается не только из-за роста объёма перевозок. Они, кстати, обходятся дороже, чем морские и дотируются из бюджета КНР. И дело даже не в скорости доставки — 14-20 дней по сравнению с 30-40 днями морем через Суэцкий канал. Хорошо зарекомендовавший себя маршрут остаётся единственным реальным путём наземной доставки грузов в Европу и обратно. В условиях развернувшейся торговой войны между США и КНР, а также надвигающейся холодной войны, пекинские стратеги просчитывают все возможные варианты развития событий, включая блокаду морских путей, по которым сейчас идёт около 90% внешней торговли Китая. В результате политики президента Трампа американский рынок может если не закрыться, то сильно сократиться. В любом случае, уменьшится положительное сальдо торгового баланса, достигшее в прошлом году 320 млрд. долл.

Важным и стабильным источником доходов для Китая являются страны Юго-Восточной Азии с объёмом двусторонней торговли 440 млрд. долл. в 2017 году. С учётом влияния проживающих в этом регионе богатых этнических китайцев-"хуацяо" американцам вряд ли удастся добиться там сжатия торговых каналов с КНР. Страны Южных морей останутся важным источником пополнения китайской казны: уже в 2020 году объём торговли может составить целый триллион долларов!

Ещё одним крупным и устойчивым источником средств призван оставаться Евросоюз. Здесь у китайцев есть несколько примеров успешного сотрудничества. В Португалии рады китайским деньгам, вложенным в заработавшие стабильно энергокомпании. Порт Пирей в Греции ожил благодаря китайским инвестициям. По его примеру итальянцы надеются получить льготные кредиты в рамках "Пояса и пути" на реконструкцию порта Триест. В европейских столицах сопротивляются призывам Вашингтона сворачивать взаимодействие с Китаем в разных областях: от закупок оборудования 5G-связи до участия в "Поясе и пути". Не только Италия, но и ещё 14 из 28 стран Евросоюза подписались на участие в китайской инициативе. Даже в условиях новой холодной войны европейские рынки останутся важным источников доходов. Объём двусторонней торговли в 2017 году составил 573 млрд. долл., а к 2025 году ожидается до 670 млрд. Но для движения товаров необходимо иметь удобные и, главное, безопасные пути их доставки.

Россия и Новый шёлковый путь

Обойти узкий и контролируемый американскими военными кораблями Малаккский пролив можно будет за счёт "китайско-пакистанского экономического коридора". Можно будет закрыть глаза на серьёзные недостатки Транскаспийского маршрута, с его многочисленными перегрузками контейнеров с поездов на корабли и обратно, попытаться оптимизировать и удешевить перевозки. Можно помечтать о проходе караванов судов т.н. "центральным маршрутом" Ледового шёлкового пути, который может возникнуть через несколько десятков лет благодаря таянию арктических льдов. Но это всё, так сказать, "журавли в небе". А "синица в руках" — всё тот же "Новый континентальный мост".

Российский участок железной дороги из Китая в Западную Европу является самым важным, поистине "золотым звеном". Без него просто перестанет действовать единственный транспортный коридор, реально связывающий "оазисы" успешных кластеров и разрозненные фрагменты пазла.

В течение минувшего года грузовые поезда-контейнеровозы на маршруте "Китай — Европа" совершили 4 тыс. рейсов между 35 городами Поднебесной и 34 городами Европы в 12 странах.

Даже на примерах Пакистана, Казахстана и Белоруссии можно удостовериться, насколько высоко ценят в Пекине добрые отношения с транзитными странами Шёлкового пути. Почему же тогда Россия не может конвертировать своё ключевое геостратегическое положение на маршруте? Российское "золотое звено" не приносит стране стратегических выгод, если не причислять к ним стандартной платы за транзит. Масштабных примеров "стратегического партнёрства" в области инфраструктуры, достойных двух сопредельных держав, пока так и не появилось. Разрекламированная высокоскоростная магистраль (ВСМ) Москва — Казань оказалась нерентабельной, а потому неинтересной для китайских инвесторов. Разговоры об их участии в модернизации БАМа и "Континентального моста Азия — Европа", как в Поднебесной именуют старый добрый Транссиб, замолкли ещё раньше. Единственный пример совпадения интересов: в 2016 году Фонд Шёлкового пути купил за 1 млрд. евро около 10% в проекте "Ямал СПГ" и за 1,3 млрд. долл. 10% действующей в Заполярье компании "Сибур". Возможны другие вложения в проекты связанные, во-первых, с углеводородами, а во-вторых — с Северным морским путём, который в Пекине назвали Ледовым шёлковым путём и рассматривают как ещё одну альтернативу традиционным торговым маршрутам. Но единичные удачи только подчёркивают общую картину фактического неучастия России в стратегии "Пояс и путь".

Никак не получается "поймать китайский ветер в паруса нашей экономики", как это несколько лет назад планировал В.В. Путин. То ли "ветер с Востока" слабоват, то ли паруса поставлены неправильно, а, может быть, и то, и другое. Возможны также и концептуальные просчёты. У нас с 2015 года много говорят о сопряжении ЕАЭС с инициативой "Пояс и путь". В прошлом году было подписано Соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве между ними, идёт неспешная работа над другими базовыми документами. Но мне кажется, что в Москве переоценивают эффективность ЕАЭС и её руководящих органов. Из-за этого меньше внимания уделяется двустороннему сотрудничеству с Пекином.

Лучше идти по Новому шёлковому пути на двух ногах, а не прихрамывать на одну из них. Чрезмерные надежды на "сопряжение" оставляют в тени некоторые крупные инфраструктурные проекты российско-китайского взаимодействия, отвечающие насущным интересам обеих держав.

Прежде всего, это продолжение строительства скоростной автодороги "Китай — Западная Европа". На территории Китая и Казахстана она уже работает, оживляя экономическую жизнь прилегающих районов. Но пересечь казахстанско-российскую границу трасса никак не может. Президент Владимир Путин в майских указах уже дал поручение построить трассу от Оренбурга до Петербурга к 2024 году. Будет ли этот "проектируемый проезд" проложен в столь сжатые сроки?

Если да, то он станет первым успешным примером нового инфраструктурного строительства в рамках "Пояса и пути" на нашей земле. Прокладка именно нового маршрута, а не расширения старых дорог между существующими городами позволила бы построить трассу кратчайшим путем, сэкономить на покупке отчуждаемой земли. Кроме того, строительство по "целине" способно дать толчок развитию новых территорий, создать новые индустриальные парки, начать прямой экспорт сельскохозяйственной и иной региональной продукции в Китай.

Новые фарватеры и старые айсберги

Ещё один проект возник в результате моей поездки по китайскому отрезку Нового шёлкового пути, бесед с руководителями провинций Северо-Запада КНР и отечественными специалистами по логистике ещё в 2016 году. Он предусматривает строительство высокоскоростной грузовой магистрали между Россией и Китаем через участок общей границы на Алтае. Спрямление маршрута и строительство современного пути с единой шириной колеи и, значит, без замены "тележек" на границе, позволило бы резко сократить время доставки грузов. Ускорения можно достичь, в том числе за счёт использования новых скоростных грузовых и почтово-багажных составов. Грузовые поезда со скоростью движения от 120 до 250 км/час намечено производить в Китае уже к 2020 году. Аналогичные разработки есть и у нас. Современная трасса существенно сократила бы время в пути до Санкт-Петербурга (примерно 5 тыс. км) для современных контейнерных составов из Урумчи, главного хаба китайского Шёлкового пути. Такой маршрут станет особенно востребованным для стремительно развивающегося международного рынка электронной торговли, облегчит выход российских товаров на всё более ёмкий китайский рынок.

Привлекательность для Китая северного направления видна хотя бы из того, что на Петербург уже нацелена частично действующая автодорога Китай — Западная Европа. С приходом скоростной автомобильной и высокоскоростной железной дорог существующая система портов в самом Санкт-Петербурге и в соседних Усть-Луге, Приморске, Выборге и Бронке, создаст здесь мощный мультимодальный хаб. Интересно, что доставка грузов из этих портов паромом до Германии занимает всего 36 часов, а по железной дороге, с учётом ставших недоброй традицией "пробок" на белорусско-польской границе и малой скорости движения по территории стран Европы, — целых 7 суток. Кроме того, Усть-Луга, где сходятся автомобильные, железнодорожные, трубопроводные магистрали, соседствует с Ленинградской АЭС. На этой энергетической базе возможно создание мощного индустриального парка. Получив скоростные железнодорожную и автомобильную трассы, "северная столица" России с ее развитой портовой системой может стать хабом всего Нового шёлкового пути.

Кроме того, весьма перспективно выглядит возможность стыковки трассы Урумчи — Санкт-Петербург с Мурманском, главным узлом Северного морского пути, что создало бы уникальное континентально-морское транспортное кольцо.

Привлекательность прямого сообщения между Китаем и Россией по высокоскоростной железной дороге объясняется не только чистой логистикой. Решаются ещё и проблемы геополитических рисков. Не секрет, что некоторые транзитные страны на международных инфраструктурных маршрутах используют своё положение для извлечения неоправданных доходов. Подчас речь заходит и о политических требованиях, и об элементарном шантаже. Достаточно вспомнить о спровоцированных Киевом энергетических кризисах из-за перекрытия трубопроводов в Западную Европу. Можно упомянуть недавние "неожиданные сложности" на погранпереходах России с Польшей, когда на несколько суток останавливалось движение автопоездов. С учётом высокой дисциплины Варшавы в отношениях с Вашингтоном нетрудно представить аналогичные "сложности" и для китайского экспорта в условиях вероятной американо-китайской холодной войны. Возникновение политической нестабильности или иные внеэкономические риски нельзя исключить и на других участках действующего "Нового континентального пути Азия — Европа".

Как ни странно, но политические препятствия существуют и на пути интенсивного использованию российского "золотого звена" Нового шёлкового пути, конвертации его преимуществ в новые масштабные инфраструктурные проекты с Китаем. Они, в сущности, сводятся к остаткам взаимного недоверия со времен советско-китайского противостояния в 60-х — 80-х годах прошлого века. "Стратегическое недоверие" тормозит и развитие отношений Китая с Европой, как признал сам председатель КНР Си Цзиньпин во время своего недавнего визита в Италию и Францию. В Москве и Пекине слово "недоверие" тоже произносят, но не на официальных мероприятиях, а в "коридорах власти" или же во время доверительных бесед экспертов.

Причины таятся не только в сложной истории минувших десятилетий или даже веков. Не только в накопившихся за последние годы разочарованиях деловых кругов из-за "неаккуратности" при выполнении уже подписанных соглашений. Не только в подчас жёстких до ультимативности условиях на переговорах или самоуверенности нового поколения предпринимателей и чиновников, выросших в период "головокружения от успехов" в последние пару десятилетий "мирного возвышения". Налицо неготовность политикоформирующих элит обеих стран перестать действовать с оглядкой на "вашингтонский обком" в надежде быть признанными "своими" на Западе. При этом наблюдается противоречивая картина. Одни сегменты этих элит идут на тесное взаимодействие в самых чувствительных сферах национальной безопасности, проводят совместные военные учения, обмениваются максимально доверительной информацией. Другие же сегменты тормозят сотрудничество в областях финансов и внешней торговли, в тех же транспортных проектах.

Хочется верить, что предстоящая встреча президента РФ Владимира Путина и председателя КНР Си Цзиньпина во время II международного форума "Пояс и путь", первая в нынешнем году, поможет устранить остаточное недоверие в двусторонних отношениях, даст новый старт новым крупным проектам, отвечающим национальным интересам России и Китая. Эта встреча должна также помочь придать второе дыхание инициативе "Пояс и путь" — начинанию межконтинентального масштаба и глобального значения.

Китай. Евросоюз. Казахстан. Азия. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Транспорт > zavtra.ru, 17 апреля 2019 > № 2958243 Юрий Тавровский

НАТО процветает вопреки Трампу

Нападки укрепляют альянс

Чарльз Капчан – профессор международных отношений Джорджтаунского университета, старший научный сотрудник Совета по международным отношениям.

Резюме Министры иностранных дел стран НАТО соберутся в Вашингтоне 4 апреля, чтобы отметить 70-летие альянса. Однако торжественные мероприятия не смогут замаскировать опасения по поводу будущего НАТО, которые нарастают по обеим сторонам Атлантики.

Министры иностранных дел стран НАТО соберутся в Вашингтоне 4 апреля, чтобы отметить 70-летие альянса. Однако торжественные мероприятия не смогут замаскировать опасения по поводу будущего НАТО, которые нарастают по обеим сторонам Атлантики. Президент США Дональд Трамп, безусловно, одна из главных причин беспокойства. Его нападки на союзников из-за недостаточных расходов на оборону, двусмысленные заявления по поводу готовности США выполнять обязательства по коллективной безопасности и желание вообще вывести страну из альянса усиливают опасения, что в 2019 г. придется отдавать НАТО последние почести.

Обличительные речи Трампа — не единственная причина обеспокоенности. Все больше стратегов-реалистов утверждает, что Соединенным Штатам необходимо сокращать расходы, а Европе давно пора самой ухаживать за своим садом. Даже упрямые сторонники НАТО сомневаются в будущем альянса. Одни опасаются, что сосредоточенность на Восточной Азии заставит США отвернуться от Европы и вызовет трансатлантические разногласия по поводу отношений с Китаем. Другие – что отступление от демократии в некоторых странах-членах подрывает основанную на ценностях солидарность альянса. Эксперты по НАТО обеспокоены тем, что усилия ЕС по более тесной интеграции внешней и оборонной политики в конце концов ослабят трансатлантические связи. Кроме того, по обе стороны Атлантики идут дебаты о том, укрепило ли расширение альянса стабильность в Европе или, напротив, разрушило ее и стоит ли продолжать экспансию, несмотря на издержки — отношения Запада с Россией.

Опасения безосновательны: НАТО и в 70 лет остается в отличной форме. Да, европейские союзники отстают по расходам на оборону, а некоторые члены — в особенности Венгрия, Польша и Турция — отошли от демократических идеалов. Но НАТО демонстрирует впечатляющую способность адаптироваться к изменившейся геополитической обстановке после окончания холодной войны, а США и Европа остаются надежными партнерами друг друга. Альянс открыл свои двери для новых демократий, которые появились после распада советского блока, и способствовал укреплению безопасности и демократии в Европе. После вторжения России на Украину в 2014 г. члены альянса предприняли важные шаги по сдерживанию авантюризма Кремля. Альянс наладил партнерские отношения по всему миру и выполняет амбициозные задачи за пределами стран-членов — на Балканах, в Афганистане и Ливии. В то же время альянс смог противостоять новым вызовам, включая киберугрозы, терроризм, гибридная война и миграция. Именно благодаря своей эффективности и жизнеспособности альянс пользуется политической поддержкой по обе стороны Атлантики, а Трамп фактически одинок в своей критике.

Более того, — что парадоксально — нападки Трампа на альянс на самом деле укрепляют НАТО. Сторонники альянса активизировались даже в американском Конгрессе. Регулярные атаки Трампа против союзников из-за неэффективных расходов на оборону дают результат. Европейцы стали больше инвестировать в вооруженные силы, а значит Европа останется для США предпочтительным партнером. Скептицизм Турции, в свою очередь, поможет преодолеть давние разногласия по поводу расширения, и союзники, возможно, придут к выводу, что открытую дверь в альянс пора закрыть.

Ценный альянс

НАТО вступает в восьмой десяток в хорошем состоянии благодаря успешному продвижению интересов стран членов. Российская агрессия на Украине заставила вернуться к традиционной задаче альянса — защите территории. На саммите в 2016 г. члены НАТО приняли решение о размещении батальонов в Эстонии, Латвии, Литве и Польше. Соединенные Штаты усилили присутствие на востоке, администрация Трампа согласилась увеличить расходы на европейскую оборону и разместить дополнительные войска на континенте. На саммите в 2018 г. было принято решение о создании двух новых командований для повышения безопасности морских путей между Северной Америкой и Европой и улучшения мобильности сил в Европе.

Североатлантический альянс помог остановить этнические конфликты на Балканах в 1990-е гг., и силы НАТО до сих пор обеспечивают мир в регионе. Несмотря на трудности и опасности миссии в Афганистане, с 2003 г. НАТО придерживается курса, взятого после 11 сентября 2001 г., и действует в соответствии со статьей 5 об обязательствах по коллективной безопасности. Альянс в значительной мере способствовал кампании против «Исламского государства» (ИГИЛ), направляя разведывательные самолеты и обеспечивая подготовку иракских войск. Альянс направил корабли в Эгейское и Средиземное моря, чтобы поддерживать безопасность и справляться с потоком мигрантов.

Кроме того, НАТО занимается повышением военных возможностей своих многочисленных партнеров. Программа «Партнерство ради мира» предусматривает подготовку военнослужащих и совместные учения со странами Евроатлантики, не входящими в альянс. В рамках «Средиземноморского диалога» и «Стамбульской инициативы сотрудничества» НАТО выступает в роли советника для многих стран Ближнего Востока, включая Египет, Израиль, Марокко, Кувейт и ОАЭ. У НАТО подписаны соглашения о сотрудничестве с Австралией, Японией, Южной Кореей, Пакистаном и другими странами. Альянс уже открыл европейский центр по противодействию гибридным угрозам и создает новый центр операций в киберпространстве.

Почему Трамп позитивно влияет на НАТО

Враждебное отношение Трампа к НАТО вместе с подходом «Америка прежде всего» сказываются на трансатлантической солидарности. Доверие европейцев к американскому руководству упало за годы президентства Трампа, 70% европейцев не доверили бы ему управление мировыми делами. Даже если Трамп ограничится одним сроком, а его преемник постарается восстановить трансатлантическое единство, европейцы вполне оправданно будут сомневаться в надежности США как союзника.

Трансатлантические разногласия отскуют усугубиться. Трамп может объявить о выводе американских войск из Европы, нарушив таким образом военные основы НАТО. Он также может принять решение о выходе Штатов из альянса. Североатлантический договор допускает выход страны-члена в случае заблаговременого предупреждения — как минимум за год. Сенат должен ратифицировать договоры двумя третями голосов, однако в Конституции США ничего не сказано о выходе из них, президенту предоставлен карт-бланш.

Президент Джордж Вашингтон в 1793 г. отказался от альянса США с Францией, Джимми Картер в 1979 г. прервал действие договора об обороне с Тайванем, Джордж Буш-младший в 2002 году вышел из Договора по ПРО — и все это было сделано без одобрения Конгресса. Иногда Конгресс пытался бороться и даже обращался в суд, но безрезультатно. Если Трамп захочет выйти из НАТО, как показывают прецеденты, Конгресс вряд ли сможет что-то предпринять.

Но, даже обладая необходимыми полномочиями, Трамп скорее всего не решится на выход из альянса. Идея разрушения НАТО не пользуется поддержкой ни в его собственной администрации, ни в американском обществе, ни в Конгрессе. Сменяющие друг друга советники Трампа по внешней политике придерживаются разных идеологических убеждений, но все достаточно компетентны, чтобы понимать: стратегическую значимость НАТО. Электорат тоже понимает ситуацию лучше, чем Трамп. Как показало исследование Чикагского совета по глобальной политике, 75% американцев полагают, что Соединенным Штатам нужно поддерживать или наращивать обязательства в рамках НАТО. То же самое было и в 2016 г., до избрания Трампа.

Конгресс, хотя межпартийное сотрудничество в настоящее время практически отсутствует, от реагировал на НАТО-фобию Трампа как единая группа поддержки альянса. Трамп испортил прошлогодний саммит НАТО, угрожая союзникам и оскорбляя их — говорят, его помощники согласовали итоговую декларацию заранее, чтобы уменьшить ущерб от его поведения, — тем не менее Сенат с результатом 97 против 2 принял резолюцию в поддержку НАТО. То же самое сделала Палата представителей, проголосовав единогласно, а тогдашний спикер Пол Райан (республиканец из Висконсина) назвал альянс «незыблемым».

В январе, после утечек о желании Трампа выйти из НАТО, Палата представителей подтвердила приверженность обязательствам по коллективной безопасности и проголосовал (357 голосов за и 22 против) за препятствование расходованию федеральных средств на выход из Североатлантического альянса. Законопроект был направлен в Сенат. По словам сенатора Джима Риша (республиканец из Айдахо), возглавляющего комитет по международным делам, «никто в Конгрессе не хочет покидать НАТО». Еще одним предостережением Трампу можно считать решение спикера Палаты представителей Нэнси Пелоси и лидера большинства в Сенате Митча Макконнелла пригласить генсека НАТО Йенса Столтенберга выступить на совместном заседании Конгресса, когда он прибудет в Вашингтон на юбилейные торжества в апреле.

По другую сторону Атлантики поддержка тоже высока. Почти две трети европейцев одобряют альянс. Большинство европейских демократий по-прежнему стремится в НАТО. Доверие к США снижается, но европейцы все еще хотят, чтобы гарант их безопасности был на месте. Европейские члены альянса наконец начали увеличивать расходы на оборону. 24 из 29 членов НАТО увеличили свои оборонные бюджеты в 2018 году, 9 участников альянса достигнут в этом году целевого показателя по оборонным расходам — 2% от ВВП. В 2014 году таких стран было всего четыре. Большинство стран выйдут на целевой уровень к 2024 году, как и запланировано.

Даже Трамп аплодирует Европе за увеличение военных расходов. В феврале в обращении к нации о положении дел в стране он отметил, что «мы сэкономили $100 млрд благодаря увеличению военных расходов членами НАТО». Рост расходов на самом деле начался еще до избрания Трампа — после вторжения России на Украину и саммита альянса в 2014 году, на котором и был установлен целевой показатель в 2%. Тем не менее если признание вклада Трампа в убеждение европейцев изменит его отношение к альянсу в лучшую сторону, будем считать это его заслугой.

Конечно, европейские лидеры подстраховываются. Евросоюз начал оборонные реформы, чтобы укрепить «стратегическую автономность», на случай если европейцам придется действовать в одиночку. Но такого варианта они предпочли бы избежать. Особенно в условиях Brexit и роста популизма, которые ставят под угрозу проект европейской интеграции. Последнее, что нужно европейцам в такой ситуации, — это уход США как защитника и умиротворителя. Готовность Европы больше вкладывать в оборону в конце концов усилит НАТО, а не приведет к стратегическому расколу: чем мощнее будут европейцы, тем больше США будут ценить трансатлантические связи.

Закрытие дверей в НАТО

Трамп прав, настаивая на увеличении вклада союзников в оборонные расходы и ставя под вопрос дальнейшее расширение альянса. Об этом он заявил после вступления Черногории в НАТО в 2017 году. После окончания холодной войны Североатлантический альянс принял в свои ряды 13 стран Центральной и Восточной Европы — эти действия серьезно ухудшили отношения с Россией. Реакция Кремля понятна: Соединенные Штаты вряд ли спокойно бы смотрели, как Россия заключает военные альянсы с Канадой и Мексикой и размещает свои войска у американских границ. Тем не менее расширение продолжается, и НАТО устремляет свои взоры на Балканы. Следующим новым членом альянса должна стать Северная Македония, урегулировавшая спор о названии страны с Грецией. Присоединение остальных стран Балканского полуострова имеет смысл, поскольку это позволит НАТО поддерживать стабильность в регионе, где по-прежнему сильны межэтническая напряженность и влияние России.

Однако после интеграции Балкан НАТО придется закрыть свои двери — особенно на востоке — и воздержаться от предоставления членства Грузии и Украине, которое было обещано еще в 2008 году. В противном случае существует риск открытого конфликта с Россией. Отчасти Россия пошла на захват территории Грузии в 2008-м и Украины в 2014-м, чтобы блокировать присоединение этих стран к НАТО. Кроме того, альянсу не стоит подрывать собственную прочность, расширяя свою территорию и слишком близко подходя к границам России, беря при этом на себя обязательства, которые будет сложно выполнить.

Последние 10 лет Североатлантический альянс воздерживался от четкого ответа по дальнейшему расширению и скорее всего будет продолжать в том же духе. Он будет утверждать, что двери открыты для всех стран, соответствующих требованиям, но на практике продолжит откладывать членство Грузии и Украины, осознавая риски такого шага. НАТО стоит принять во внимание сомнения Трампа и под этим предлогом объявить о закрытии дверей после вступления балканских государств. Это позволит странам постсоветского пространства рассмотреть другие варианты и ослабит давление России на соседей.

Пренебрежительное отношение Трампа к НАТО безрассудно и опасно. Но альянс вступает в восьмое десятилетие в отличной форме, невзирая на Дональда Трампа, а, может быть, и благодаря ему.

США. НАТО > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 апреля 2019 > № 2964844 Чарльз Капчан

Выступление Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на министерском сегменте 62-й сессии Комиссии ООН по наркотическим средствам, Вена, 14 марта 2019 года

Уважаемый г-н Председатель,

Уважаемые коллеги,

Дамы и господа,

Сегодня нам предстоит проанализировать результаты проделанной за десятилетие работы по противодействию глобальной проблеме наркотиков. Можно по-разному оценивать эффективность предпринятых усилий по выполнению одобренных Генеральной Ассамблеей ООН в 2009 г. Декларации и Плана действий. Однако очевидно, что поставленная в этих документах задача по избавлению человечества от наркотической зависимости в полной мере сохраняет свою актуальность. Наркобизнес по-прежнему служит питательной средой для организованной преступности и коррупции, порождает насилие. Появляются новые психоактивные вещества. Серьезное беспокойство вызывают такие современные высокотехнологичные угрозы, как «Даркнет», электронные средства платежей, т.н. бесконтактный наркотрафик.

С множащимися вызовами никто не справится в одиночку. Востребованы коллективные шаги всего международного сообщества, которое должно последовательно двигаться к достижению стратегической цели – построению мира, свободного от наркотиков, как это зафиксировано в Итоговом документе 30-й специальной сессии ГА ООН, которая провозгласила, что решение мировой проблемы наркотиков «остается нашей общей и совместной ответственностью».

К сожалению, сегодня предпринимаются попытки размыть эту ответственность или исказить ее суть. Глубокую тревогу вызывает легализация в ряде стран каннабиса под предлогом его употребления в «рекреационных или медицинских целях». Это – прямая дорога в «наркотический ад». Попытки «прикрыться» аргументами о правах человека не выдерживают критики. Необходимо самым строгим образом придерживаться положений трех профильных конвенций ООН, которые являются краеугольным камнем всей антинаркотической системы и должны оставаться незыблемыми.

На страже этих конвенций стоит Международный комитет по контролю над наркотиками (МККН), отметивший в прошлом году полувековой юбилей. Многолетняя деятельность МККН заслуживает высокой оценки со стороны Комиссии ООН по наркотическим средствам (КНС). Рассчитываем на одобрение соответствующей российской инициативы, которая выносится на текущую сессию Комиссии. В конце 2017 г. руководство МККН посетило нашу страну. Состоялся содержательный диалог по всем аспектам наркоситуации в России. Будем и впредь конструктивно взаимодействовать с Комитетом, соблюдая взятые на себя международно-правовые обязательства в сфере наркоконтроля.

Последовательно исходим из того, что только государства, добросовестно исполняющие предписания антинаркотических конвенций ООН, имеют моральное право на участие в работе КНС. Иной подход чреват подрывом авторитета Комиссии – главного директивного органа системы ООН в сфере контроля над наркотиками.

Противодействие наркоугрозе – важная составляющая обеспечения глобальной безопасности, включая ее региональные измерения. Свой вклад в эти усилия вносит ШОС, которая на прошлогоднем саммите в Циндао приняла Антинаркотическую стратегию и Программу действий по ее выполнению. Среди важнейших приоритетов – разрушение «смычки» между терроризмом и наркотрафиком и ослабление тем самым финансовой базы террористов.

Россия осуществляет целый ряд учебных антинаркотических программ. Совместно с Японией и УНП ООН продолжаем осуществление проекта по подготовке кадров для соответствующих служб Афганистана, стран ЦА, Пакистана, создаем кинологический центр в Кабуле.

Подтверждаем приверженность инициативе «Парижский пакт» – важному механизму сдерживания потоков наркотиков с афганской территории.

Очевидно, что усилия на международном уровне необходимо сопрягать с соответствующими национальными шагами. В России началась разработка Стратегии государственной антинаркотической политики до 2030 г., которая призвана выработать эффективные ответы на новые вызовы в этой области.

Продолжая бескомпромиссную борьбу с наркопреступностью, необходимо повышать доступность контролируемых субстанций для облегчения боли и страданий людей. 6 марта этого года Президент России В.В.Путин подписал Федеральный закон об оказании паллиативной медицинской помощи, который стал вкладом в реализацию Целей устойчивого развития ООН на территории Российской Федерации.

Борьба с наркотиками должна стать неотъемлемой частью деятельности всех органов ООН, занимающихся обеспечением прав ребенка. Хотел бы обратить внимание на научные исследования, подтверждающие наследственный характер наркотических недугов. В прошлом году по инициативе России Комиссия приняла резолюцию в защиту детей от наркотиков. Призываем продолжать работу на этом направлении.

В борьбе с наркотическим злом важная роль принадлежит гражданскому обществу. Рады приветствовать в Вене представителей НКО. В декабре 2017 г. в Москве состоялась представительная международная конференция «Парламентарии против наркотиков». Ее участники выступили за консолидацию усилий законодателей в их законотворческой деятельности в интересах более эффективного противодействия этому злу. Наши парламентарии планируют продолжать сотрудничество со своими зарубежными коллегами на антинаркотическом направлении.

Уважаемые дамы и господа,

Наркотическая тирания – в числе наиболее тяжких форм подавления человеческой личности. Избавление от этой «чумы» сделает наш мир более справедливым, гуманным и свободным. Россия будет и далее вносить активный вклад в решение этой масштабной задачи.

Уверен, что в нашей совместной работе мы все будем и впредь опираться на УНП ООН, которое на практике демонстрирует свою компетентность и эффективность.

Россия. ООН > Внешэкономсвязи, политика. Медицина > mid.ru, 14 марта 2019 > № 2944005 Сергей Лавров

Выступление Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на совместном мероприятии ШОС-УНП ООН по борьбе с наркотиками, Вена, 14 марта 2019 года

Уважаемый г-н Генеральный секретарь,

Уважаемый г-н заместитель Генерального секретаря,

Коллеги,

Друзья,

Прежде всего хотел бы выразить признательность за приглашение на это мероприятие и в целом за его организацию.

С удовлетворением отмечаем, что диалог между Шанхайской организацией сотрудничества и Управлением ООН по наркотикам и преступности носит устойчивый характер. В ноябре 2018 г. в Пекине на площадке ШОС дан старт работе совместной группы экспертов в рамках реализации инициативы «Парижский пакт» в интересах более эффективной борьбы с афганским наркобизнесом. Считаем это первым важным практическим шагом и выступаем за расширение сфер сотрудничества.

На саммите ШОС в Циндао в июне 2018 г. принята Антинаркотическая стратегия Организации и Программа действий по ее выполнению. Тем самым в распоряжении ШОС появился надежный международно-правовой инструментарий противодействия нарковызову, прежде всего в свете сохраняющейся непростой ситуации в Афганистане. На саммите ШОС Президент Российской Федерации В.В.Путин подчеркнул, что «важно сообща бороться с исходящей с территории Афганистана террористической угрозой, пресекать производство и транзит наркотиков». В России убеждены, что уничтожение афганского нарко-террористического альянса и его зарубежных подельников будет способствовать укреплению безопасности и стабильности во всей Евразии.

Хотел бы также отметить, что мы рассматриваем нарко- и террористическую угрозы в их неразрывной взаимосвязи в соответствии с базовыми документами международного сообщества. В этой связи хотел бы привлечь внимание еще раз к инициативе Президента России В.В.Путина о том, чтобы расширить полномочия и сферу деятельности региональной антитеррористической структуры ШОС, превратив ее, в конечном итоге, в комплексный механизм борьбы с новыми вызовами и угрозами. В качестве первого шага мы предложили создать в этой региональной антитеррористической структуре рабочую группу по пресечению подпитки терроризма за счет наркопреступности.

Сегодня на заседании Комиссии ООН по наркотическим средствам уже многие говорили о том, что вызывают тревогу попытки ряда государств переписывать положения международного антинаркотического права и тем самым – «открывать шлюзы» для легализации наркотических субстанций. Мы будем решительно и последовательно выступать против подобного рода «экспериментов». Продолжим защищать незыблемость трех основополагающих антинаркотических конвенций ООН. Россия вносит на рассмотрение 62-й сессии КНС проект резолюции в поддержку деятельности Международного комитета по контролю над наркотиками, который, надеюсь, получит широкую поддержку и наших партнеров, в том числе по ШОС.

В ходе нынешней сессии Комиссии будет распространено специальное совместное заявление государств-членов ШОС с изложением коллективной позиции в пользу непримиримой и бескомпромиссной борьбы с глобальным наркотическим вызовом.

В контексте возникновения новых наркотических угроз востребовано качественное укрепление международных механизмов, повышение их оперативности, усиление кадрового потенциала, в том числе на национальном уровне. Россия активно работает на данном направлении, осуществляя совместно с Японией под эгидой УНП ООН проект по подготовке в учебных заведениях МВД России высококвалифицированных кадров для партнеров из Центральной Азии, Афганистана и Пакистана. Это – реальный вклад в упрочение антинаркотического взаимодействия на пространстве ШОС.

Уверен, что углубление сотрудничества между ШОС и УНП ООН внесет полезный вклад в достижение нашей общей стратегической цели – построение мира, свободного от наркотиков. Решение этой задачи в полной мере отвечает как ценностям ООН, так и «шанхайскому духу» сотрудничества.

В заключение хотел бы еще раз подчеркнуть нашу поддержку деятельности УНП ООН во главе с заместителем Генерального секретаря ООН Ю.В.Федотовым и выразить признательность Генеральному секретарю ШОС В.И.Норову за постоянное и плотное внимание, которое он, как руководитель Организации, уделяет антинаркотическим и антитеррористическим задачам.

Россия. ООН > Внешэкономсвязи, политика. Медицина. Армия, полиция > mid.ru, 14 марта 2019 > № 2944004 Сергей Лавров

Интервью Министра иностранных дел России С.В.Лаврова «Вьетнамскому телевидению» и китайским телеканалам «ЦТВ» и «Феникс», Москва, 24 февраля 2019 года

Вопрос: Как Вы оцениваете взаимоотношения между Вьетнамом и Россией на нынешнем этапе? Есть ли совпадения интересов двух стран в Юго-Восточной Азии?

С.В.Лавров: Мы с Вьетнамом – стратегические партнеры. Это один из самых близких наших соседей. Наша дружба уходит корнями глубоко в историю, во времена освободительной борьбы вьетнамского народа. Впоследствии практически 70 лет мы были рядом с вьетнамскими друзьями, когда они в очень тяжелых условиях восстанавливали народное хозяйство после войны. Многие отрасли современной вьетнамской экономики, созданной при непосредственном участии специалистов из нашей страны, до сих пор вносят вклад в развитие Вьетнама. Мы очень ценим, что вьетнамские друзья помнят об этом, всегда напоминают о вкладе СССР в становление современного Вьетнама.

У нас очень хороший политический диалог. В прошлом году состоялись визиты Генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Социалистической Республики Вьетнам Нгуен Фу Чонга в Россию, Вьетнам посетил Председатель Правительства Российской Федерации Д.А. Медведев. Мы тесно координируем наши подходы к международным вопросам в ООН, различных структурах в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР) и в рамках стратегического партнерства России с АСЕАН.

В экономике в прошлом году товарооборот превысил 6 млрд. долл. США. Прирост более 16%. в значительной степени был обусловлен тем, что вступило в силу Соглашение о зоне свободной торговли между Вьетнамом и ЕАЭС. Я считаю весьма позитивными перспективы наших отношений в экономической сфере. Создана и эффективно приступила к выполнению своих функций рабочая группа высокого уровня, возглавляемая министрами промышленности и торговли. Она согласовывает целый набор крупных инвестиционных проектов в нефтегазовой, энергетической сферах, сфере высоких технологий, телекоммуникаций, цифровой экономики и целого ряда других областей.

Традиционно важную роль в наших отношениях играет военно-техническое сотрудничество. Мы готовы продолжать удовлетворять потребности Вьетнама в современных вооружениях для обеспечения безопасности страны, ее суверенитета.

Хорошее сотрудничество налажено и в такой сфере, как кибербезопасность. У нас есть специальные договоренности с Вьетнамом о сотрудничестве по этой очень актуальной для всего мирового сообщества теме как по двусторонней линии, так и в рамках ООН, где по инициативе России создана специальная рабочая группа, в которой могут участвовать все страны-члены ООН, по рассмотрению правил ответственного поведения в киберпространстве. Вьетнам активно поддержал эту инициативу.

Культура, гуманитарные связи – это то, что всегда объединяло наши народы. Вьетнам – один из лидеров по количеству студентов, обучающихся в Российской Федерации, их более 6 тыс. чел., из которых 2 тыс. обучаются за счет бюджета нашей страны. Если я не ошибаюсь, только на текущий учебный год в российские вузы приняты порядка 950 студентов из Вьетнама.

Мы очень довольны нашими отношениями, ценим их и видим, что наши вьетнамские друзья отвечают нам взаимностью.

Вопрос: В этом году исполняется 25 лет со дня подписания Договора об основах дружественных отношений, также отмечается перекрестный год России и Вьетнама. Какую работу Вы ведете на этом направлении?

С.В.Лавров: Мы договорились провести в 2019 и 2020 гг. перекрестные Годы России во Вьетнаме и Вьетнама в России. Они будут посвящены двадцатипятилетию Договора об основах дружественных отношений и семидесятилетию установления дипломатических отношений, которое будет отмечаться в январе 2020 г. У нас завершается создание Организационного комитета, его возглавит заместитель Председателя Правительства Российской Федерации М.А.Акимов. Рассчитываем, что и с вьетнамской стороны тоже будет соответствующий уровень. Буквально в ближайшее время будет завершена работа над проектом программы мероприятий. Вырисовывается очень насыщенный документ – несколько сотен мероприятий с обеих сторон, охватывающих все сферы нашего сотрудничества от серьезных инвестиционных проектов до гастролей конкретных театральных коллективов. Рассчитываем, что граждане России и Вьетнама получат удовольствие от культурной части этих перекрестных годов и реальную выгоду от инвестиционных и других материальных проектов, которые будут реализованы.

Вопрос: На следующей неделе состоится второй саммит США-КНДР. Как Вы оцениваете отношения между этими странами? Чего ожидаете от этой встречи? Почему её планируют провести именно в Ханое?

С.В.Лавров: Мы, как и все в мире, приветствовали нормализацию отношений между США и КНДР, саммит, который состоялся в прошлом году в Сингапуре, и объявленные договорённости Президента США Д.Трампа и лидера КНДР Ким Чен Ына о необходимости деэскалации, денуклеаризации и в целом нормализации обстановки на Корейском полуострове. Главное, чтобы эти слова перешли в практические дела. Как я понимаю, переговорщики со стороны США и КНДР по подготовке предстоящего на следующей неделе саммита занимаются именно этим – пытаются договориться о том, как на этом саммите зафиксировать уже практические договорённости с конкретными датами, сроками и обязательствами.

Мы надеемся на успех и стараемся ему способствовать. Не буду делать из этого секрета: представители США, которые отвечают за подготовку саммита, консультируются с нами. Мы также находимся в постоянном контакте с нашими северокорейскими друзьями. Искренне желая помочь, высказываем наши рекомендации в отношении того, как можно было бы двигаться к результатам.

Отмечу, что всё, что происходило в Сингапуре и после, все усилия сторон на данный момент развиваются в русле той логики, которая была заложена в российско-китайскую «дорожную карту». Ещё в 2017 г. эта «дорожная карта» была одобрена в ходе очередного саммита с участием лидеров России и Китая. Она предусматривает поэтапный, последовательный подход к решению проблемы Корейского полуострова – сначала отказ от риторики, действий, которые вызывают раздражение у противоположной стороны, и переход к контактам с целью выработать на последующих этапах обоюдоприемлемые подходы, обеспечивающие денуклеаризацию Корейского полуострова и безопасность всех стран Северо-Восточной Азии с учётом интересов развития КНДР.

По сути дела, отказ от риторики и действий, которые вызывают раздражение, произошёл. КНДР заморозила испытания ядерного оружия и ракетные пуски. США с Южной Кореей проявляют сдержанность в отношении проведения новых учений у берегов КНДР. Завязывается диалог.

Мы заинтересованы в том, чтобы события и дальше развивались по логике российско-китайской «дорожной карты». По деталям той или иной ситуации мы будем готовы консультироваться непосредственно с заинтересованными сторонами. Тем более, что, как мы с китайскими коллегами записали в нашей «дорожной карте», окончательная договорённость должна будет фиксироваться в многостороннем формате. Потому что проблемы Северо-Восточной Азии требуют согласия с договорённостями всех других участников – Южной Кореи, Китая, России и Японии.

Почему выбран Ханой? Думаю, потому что Вьетнам проводит очень ответственную внешнюю политику. Вьетнам – страна, которая открыта для сотрудничества со всеми, никогда не забывает друзей, но и не хочет искусственно вступать с кем бы то ни было в конфронтацию.

Многие страны видят во Вьетнаме комфортную атмосферу как для проведения политических переговоров, так и для простого посещения её гостеприимной столицы. Я, например, всегда испытываю большое удовлетворение от пребывания в Ханое.

Вопрос: После визита во Вьетнам Вы поедете в Китай на встречу министров иностранных дел России, Индии и Китая. Как Вы оцениваете значение встреч в формате РИК? Каковы Ваши ожидания от предстоящей встречи с министрами иностранных дел трёх стран?

С.В.Лавров: РИК – перспективный формат, который положил начало многим тенденциям в современной мировой политике. Одним из инициаторов создания этой «тройки» был Е.М.Примаков в его бытность в 1996-1998 гг. министром иностранных дел Российской Федерации. Он выступил с инициативой налаживания трёхсторонних контактов по линии Москва-Пекин-Нью-Дели. Эта инициатива в конечном итоге обрела практические очертания на уровне министров иностранных дел – состоялись предварительные, неофициальные контакты.

Но уже в 2006 г. прошёл первый саммит РИК. После этого сотрудничество развивалось в ходе регулярных встреч министров иностранных дел (они проводились ежегодно, либо раз в полтора-два года). В прошлом году «на полях» саммита «двадцатки» в Буэнос-Айресе состоялся второй саммит Россия-Индия-Китай, который подтвердил роль этих трёх стран в формирующейся, новой, более демократичной и справедливой системе международных отношений.

Когда Е.М.Примаков выдвигал эту идею, он предвидел, что рост Китая и Индии, способность России преодолеть те проблемы, которые она испытывала в середине 90-х годов, сделают эти страны неотъемлемыми участниками процессов формирования новой системы международных отношений – не однополярной или биполярной, а многополярной. Чем больше полюсов (а Китай, Индия и Россия – это самостоятельные полюса в мировых делах), тем больше необходимость обеспечивать устойчивость этой системы. Налаживание контакта в этом тройственном формате весьма показательно и служит примером для многих других частей формирующейся многополярной системы.

РИК положил начало такому наиболее заметному сейчас и бурно развивающемуся объединению, как БРИКС. Присоединение Бразилии к РИК сделало эту аббревиатуру известной. После присоединения Южной Африки структура превратилась в БРИКС. Сейчас она хорошо организована на уровне диалога первых лиц, регулярных встреч министров иностранных дел, отраслевых министров экономики и финансов. Кроме всего прочего, эта структура является одним из полюсов в «Группе двадцати», обеспечивая баланс внутри неё. Там есть «Группа семи», которая продвигает свою повестку дня, и есть БРИКС, который всегда поддерживается другими странами «двадцатки», такими, как Аргентина, Мексика, Саудовская Аравия и Индонезия. Они тоже настроены на те позиции, которые исповедует и продвигает БРИКС.

РИК также присутствует в целом ряде объединений – в ООН, Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС), диалоге «Азия-Европа» (АСЕМ), Восточноазиатском саммите и целом ряде других структур. Способность нашей «тройки» сохраняться во всех этих ипостасях, измерениях служит стабилизирующим фактором работы многосторонних площадок. Рассчитываю, что предстоящий на следующей неделе очередной министерский контакт будет насыщенным. Готовится совместное заявление. При всех нюансах в позициях между участниками РИК, у нас всегда есть способность находить совместные решения. Это пример того, как можно искать компромиссы.

Вопрос: В этом году отмечается 70-я годовщина образования КНР, а также семидесятилетие установления дипломатических отношений между Россией и Китаем. Китайско-российские отношения, достигшие наивысшего исторического уровня, стали образцом нового типа международных отношений. В начале марта в Пекине созываются две сессии, где будут обсуждаться все важные вопросы развития Китая, в том числе и дипломатические. Как Вы оцениваете деятельность китайской дипломатии за последние годы? Как Вы смотрите на будущее наших отношений? Каким образом мы должны всесторонне развивать отношения стратегического партнерства и взаимного сотрудничества?

С.В.Лавров: Мне кажется, это не преувеличение. Лидеры России и Китая не раз характеризовали нынешнюю стадию российско-китайских отношений как беспрецедентно дружественную, близкую, партнерскую и стратегическую. Я считаю, что интенсивность политического диалога между Москвой и Пекином находится на рекордном уровне. В прошлом году было четыре встречи Президента России В.В.Путина и Председатель КНР Си Цзиньпина. Они обменялись государственными визитами, дважды встречались «на полях» международных мероприятий БРИКС и «Группы двадцати». Всегда, когда наши руководители участвуют в каких-то многосторонних дискуссиях, они находят возможность уделить какое-то время двусторонней встрече. Это позволяет постоянно, как мы говорим, «сверять часы», ощущать нюансы в позициях друг друга. Тем самым становится легче вырабатывать коллективные подходы.

Помимо саммитов у нас ежегодно встречаются премьер-министры в рамках механизма регулярных встреч. Перед такими встречами заседают многочисленные органы, есть специальные комиссии по подготовке встреч премьеров. Есть пять межправительственных комиссий, возглавляемых заместителями Председателя Правительства, которые посвящены отраслевым направлениям нашего сотрудничества от инвестиций до гуманитарного и приграничного взаимодействия. Они охватывают все мыслимые формы кооперации, включая промышленность и высокие технологии и т.д.

Сейчас проходят годы регионального сотрудничества, которые тоже скрывают огромный потенциал наших сопредельных регионов. Кстати, есть специальная межправительственная комиссия по взаимодействию между российским Дальним Востоком и байкальским регионом с Северо-Востоком Китая.

Действительно, в этом году исполняется семьдесят лет установлению наших дипломатических отношений. Мы отмечаем этот юбилей и интенсификацию нашего сотрудничества. Будут специальные мероприятия, перечень которых сейчас согласовывается. В ООН, в структурах, о которых я упомянул выше (ШОС, восточноазиатские саммиты БРИКС, «группу Двадцати»), Россия и Китай очень тесно координируют свои подходы, во многих случаях являются локомотивами соответствующих межгосударственных структур.

Я очень надеюсь, что линия, которую сейчас проводят Москва и Пекин, сохранится и будет укрепляться. А линия заключается в том, чтобы максимально учитывать подходы всех участников тех или иных объединений, не навязывать свою точку зрения, как это иногда бывает в других организациях, стараться включить в нашу коллективную позицию все пожелания, которые высказываются другими участниками БРИКС, ШОС и иных структур, в которых Россия и Китай взаимодействуют. Я думаю, это показательный пример для лидерства в современных условиях.

Вопрос: В последнее время я много участвовал в экспертных дискуссиях по российско-американским отношениям. На этих встречах эксперты подводили итоги последних двух лет, то есть после того, как Д.Трамп вступил в должность президента США. Как ни странно, они не рассчитывают на улучшение российско-американских отношений и в этом году. Согласны ли Вы с их выводами? Как Вы думаете, когда наступит время для перезагрузки российско-американских отношений?

С.В.Лавров: Я уже упоминал, что у нас есть контакты с американскими дипломатами, военными. В Сирии создан канал т.н. деконфликтинга – снижения рисков непреднамеренных инцидентов. Он работает на регулярной основе. Есть и такие консультации, о которых особо не сообщается, но они продолжаются в целом по аспектам сирийского урегулирования. Это полезно, потому что США там находятся. Да, незаконно, нелегитимно. Но для того, чтобы не допустить каких-либо нежелательных инцидентов, такой диалог необходим. Сейчас он тем более необходим, учитывая объявление о том, что США будут выводить свои вооружённые силы из Сирии. Непонятно, как и когда. Многие вообще сомневаются, будут ли они осуществлять этот вывод. Тем не менее, такой диалог полезен. Отрадно, что США сохраняют настрой на выполнение резолюции 2254 СБ ООН, главный смысл которой заключается в том, что договариваться, решать судьбу Сирии должны сами сирийцы, без внешнего давления.

О второй теме, по которой у нас есть контакты, я уже говорил – это Корейский полуостров. Американцы заинтересованы в нашем совете, оценках, так же, как и в оценках Пекина. Они проводят тесные консультации и с Китайской Народной Республикой, с Республикой Корея.

Афганистан – тоже направление внешнеполитического календаря, где американцы поддерживают с нами контакты, причём сами их инициируют. Спецпредставитель Госдепартамента США по афганскому нацпримирению З.Халилзад уже несколько раз общался с моим заместителем И.В.Моргуловым, публично высказывал позитивную оценку тех усилий, которые Россия предпринимает по афганскому урегулированию, включая проведение встречи в т.н. Московском формате, где представлены Китай, Пакистан, Иран, Индия и все центральноазиатские страны. Как Вы знаете, на этот формат регулярно приглашаются и США, но, по крайней мере во время октябрьской встречи, они сочли возможным отказаться от приглашения. Уверен, что, когда продолжим встречаться в таком кругу, будем по-прежнему приглашать американских представителей.

Можно посмотреть и на другие вопросы повестки дня Совета Безопасности ООН, по которым поддерживаются наши контакты. К сожалению, это всё важные, но отдельные вопросы. А вот диалога, который бы был посвящён всему комплексу наших отношений, нет.

Да, в прошлом году в Хельсинки мы встречались с Госсекретарём США М.Помпео. Потом пару раз говорили по телефону. Договорились о том, что активизируем работу по инвентаризации всего состояния российско-американских отношений. Прежде всего с учетом того, что в них накопилось очень много искусственных раздражителей вплоть до ограничения работы дипломатических миссий, до ареста дипсобственности, на что пошли США. Мы, по законам дипломатии, были вынуждены ответить зеркальным образом.

По этой двусторонней повестке дня встречались наши представители. Перечисление нами всех тех проблем, которые искусственно создаются американцами, было зафиксировано, однако, к сожалению, никакой позитивной реакции в плане развязывания этих «узлов» не последовало. Позиция одна: Россия сама ухудшила отношения, поэтому, мол, она должна изменить своё поведение. Когда так говорят с трибуны Конгресса, я ещё могу понять, поскольку у них там идёт внутриполитическая борьба, в которой, как выясняется, все средства хороши. Но когда эта же фигура речи преобладает на закрытых консультациях, не остается ничего, кроме как сделать вывод, что американские партнёры пока не хотят работать конструктивно.

Наверное, дипломаты (они ведь тоже бюрократы) видят, что происходит между «большими людьми», как они дерутся, бьются так, что только «перья летят», и считают за благо вести себя потише, никаких инициатив не проявлять. Однако печально, что примерно такая же участь постигла и стратегическую стабильность – самую главную сферу с точки зрения глобальной безопасности, не только России или США.

Мы многократно предлагали американским коллегам – в ходе гамбургской встречи президентов В.В.Путина и Д.Трампа в 2017 г., их Хельсинского саммита в июле 2018 г., моих контактов с М.Помпео, визитов в Российскую Федерацию советника Президента США по национальной безопасности Дж.Болтона начать структурированный диалог по стратегической стабильности, который включал бы в себя темы ракет средней и меньшей дальности, Договора о стратегических наступательных вооружениях, космоса, который сейчас уже рассматривается как очередная сфера, где американцы хотят размещать оружие, что будет очень печально.

К сожалению, уже больше 10 лет российско-китайский проект Договора о неразмещении оружия в космосе «маринуется» в Конференции по разоружению в Женеве. Он представлен, проект добротный, хорошо проработан. У него много сторонников, включая страны Европы. Но США не хотят связывать себе руки. Теперь уже было объявлено об их намерении размещать оружие в космосе. Понятно, почему они отказывались поддерживать проект Договора, который был представлен Россией и Китайской Народной Республикой.

В любом случае мы приглашали к диалогу. Нам говорили, что пока время не пришло. Когда было объявлено о выходе США из Договора о ракетах средней и меньшей дальности (ДРСМД), мы многократно предлагали США сесть за стол переговоров и обсудить взаимные озабоченности. У них была обеспокоенность по поводу одной ракеты, данные о которой они нам несколько лет не давали – мы буквально вытягивали из них эту информацию. Когда они нам сообщили, что это за ракета, мы им сказали, что это не секретная вещь, и предложили её обсуждать, так как нам нечего скрывать. Американцы отказались от обсуждения, от участия в демонстрации ракеты, которую мы провели в январе, от участия в брифинге, в ходе которого объяснялось, что ракета вписывается во все требования Договора. У США позиция была одна: они не хотят ничего смотреть, а Россия должна просто уничтожить эту ракету под американским контролем. Это не очень вежливо даже в отношениях США с более мелкими странами, чем Российская Федерация. Но о манерах Вашингтона я могу долго отдельно говорить. Сейчас, наверное, мы не об этом.

У нас тоже были озабоченности в отношении некоторых вещей, которые делают США, нарушающих, по нашему убеждению, ДРСМД. В январе мы с большим трудом убедили их хотя бы встретиться и провести консультации. Но, может быть, лучше бы и не убеждали, потому что они заняли абсолютно неконструктивную, я бы даже сказал деструктивную, позицию, о которой я сказал. Они ничего не хотят слушать, ничего не хотят объяснять, показывать, смотреть из того, что мы показываем, но предлагают нам уничтожить ракету под их контролем, а также все пусковые установки и связанное с ней оборудование, после чего четыре раза в год будут приезжать к нам и смотреть, как обстоят дела.

Понятно, что это, во-первых, не вписывается ни в какие рамки самого Договора, да и просто элементарной дипломатической культуры, культуры ведения переговоров. Во времена «холодной войны» Советский Союз и США умели пользоваться такой культурой. Это позволяло достигать договорённостей.

Отвечая на Ваш вопрос, когда можно ожидать перемен: те, кто в США сейчас пытаются диктовать политику на российском направлении, всеми силами не допустить выполнения одного из предвыборных обещаний Президента Д.Трампа, а именно о нормализации отношений между Москвой и Вашингтоном, не хотят никаких улучшений. Они хотят только ухудшения. Недавно в очередной раз они ввели какие-то «санкции». Или собираются вводить – я уже перестал следить.

Причём вводят «санкции» (в их понимании «наказывают») за одно и то же. В частности, уже несколько раз – за то, что люди, живущие в Крыму, ужаснувшись той власти, которая пришла в Киеве благодаря поддержке самих США и Евросоюза, тому, что эта власть обещала искоренять русских в Крыму, проголосовали за воссоединение с Россией. Вот за это принимают какие-то санкции «в наказание и назидание». Печально.

Мы, как сказал Президент Российской Федерации В.В.Путин, в том числе в своём послании Федеральному Собранию 20 февраля 2019 г., открыты для конструктивного диалога. Разумеется, на основе равноправия, взаимной выгоды, а не по принципу «учителя и ученика». Так нельзя разговаривать ни с одной страной, тем более с Российской Федерацией.

Мяч – на стороне США. Не знаю, насколько этот мяч может «лететь», насколько они хотят «перебрасывать» его на нашу сторону, как они это могут сделать, «долетит» ли мяч – мне трудно сказать. Мы, повторю, открыты к конструктивному диалогу, как только США будут готовы к такому же равноправному разговору, к решению проблем на основе баланса интересов, а не на основе ультиматумов.

Вопрос: Скоро состоится открытие Международного арктического форума. Какие проекты будет предлагать Россия Китаю?

С.В.Лавров: 9-10 апреля 2019 года в Санкт-Петербурге состоится очередной форум «Арктика – территория диалога», на который традиционно приглашаются представители стран Арктического совета и другие страны, которые активно проявляют интерес к Арктике, хотят внести свой вклад в сотрудничество в этом перспективном регионе. У нас с КНР налажено тесное взаимодействие по арктической проблематике.

Я упоминал комиссию по подготовке встреч премьер-министров, возглавляемую вице-премьерами, в которой есть несколько подкомиссий, в том числе по торгово-экономическому сотрудничеству. В этой подкомиссии есть российско-китайская рабочая группа по сотрудничеству в Арктике. Взаимодействие осуществляется на основе конкретных проектов. Уже на практике мы сотрудничаем по строительству железнодорожной инфраструктуры в приарктической зоне Российской Федерации и модернизации портов. Например, морской порт Сабетта.

Сотрудничество по использованию Северного морского пути тоже весьма и весьма перспективно, равно как и по развитию туризма и научных исследований. Всё это происходит в рамках упомянутой мной рабочей группы и приносит существенную пользу. Китай активно участвует в проекте «Ямал СПГ». В конце прошлого года была введена в строй третья очередь этого рентабельного проекта. Уверен, что у такого подхода есть огромные позитивные перспективы. К слову, в этом же направлении сейчас готовится очередной проект «Арктика СПГ», в котором наши китайские партнеры также участвуют и, я думаю, подпишутся под ним.

В более широком плане в рамках многостороннего сотрудничества Россия и Китай участвуют в подготовке соответствующих документов. В октябре прошлого года на Гренландии страны Арктического совета и другие заинтересованные государства подписали соглашение о предотвращении нерегулируемого промысла в центральной части Северного Ледовитого океана. Россия и Китай являются участниками этого соглашения. Это подчеркивает, что, будучи заинтересованными в освоении Арктики, мы хотим заботиться о сохранении её экологии и биоресурсов. Между нашими Министерствами иностранных дел налажен регулярный диалог по всем аспектам взаимодействия в Арктической зоне.

Вопрос: Некоторые СМИ пишут, что у Вас очень тяжелый пост, Вам очень тяжело работать, и поэтому Вы хотите отдохнуть.

С.В.Лавров: Такие сообщения я читал ещё два года назад. Про меня много что пишут, и я предпочитаю это не комментировать. Если кто-то интересуется, всегда можно спросить. Вот Вы меня спрашиваете со ссылкой на того, кто что-то написал. У нас много что пишут.

Вопрос: Как Вы оцениваете слова Президента Белоруссии А.Г.Лукашенко о том, что его страна готова объединиться с Россией? Готова ли Россия к такому шагу?

С.В.Лавров: Вокруг этого вопроса слишком много эмоций. Журналисты многое додумывают и дописывают. У нас очень простая позиция, и она разделяется Президентом Белоруссии А.Г.Лукашенко. Есть договор о создании Союзного государства Белоруссии и России. В нём изложены те договорённости, которые легли в основу Союзного государства. Они касаются взаимодействия в экономике, финансах, в сфере политической и внешнеполитической координации. В декабре было принято решение создать рабочую группу, которая сейчас функционирует. Она должна посмотреть, насколько договорённости той эпохи на сегодняшний день выполнены, и что требуется сделать, учитывая современное состояние развития России и Белоруссии. Ровно об этом и идёт речь. Поэтому мы готовы продолжать сотрудничество настолько, насколько готова это делать сама Белоруссия. Видимо, из этого же исходит и белорусская сторона. Значит, мы договоримся о чем-то. Я уверен в этом.

Вопрос: Когда будут произведены совместные действия военных сил Турции, России и Ирана на территории Сирии?

С.В.Лавров: У нас не планируются совместные военные действия России, Турции и Ирана на территории Сирии. Россия и Иран действуют на территории Сирии по приглашению легитимного Правительства САР. Турция сослалась на озабоченность угрозой своей безопасности, а сирийское Правительство протестует против пребывания турецких военных на территории государства. Тем не менее, оно поддержало создание Астанинского формата. Это прагматичное решение, которое позволило добиться того, чего никому не удавалось, – обеспечить реальное прекращение огня на большей части территории Сирии и обеспечить начало прямого диалога между Правительством и вооружённой оппозицией. До этого её не привлекали к диалогу ни ООН, ни какие-либо другие структуры, ни западные страны. Они делали ставку на оппозицию, которая давно уехала из Сирии и живёт за границей (либо в странах Персидского залива, либо в Европе), а значит, является иммигрантской. Но качественное изменение ситуации было привнесено Астанинским форматом в том смысле, что за стол переговоров сели непосредственно те, кто друг другу противостоит на поле боя с оружием в руках. Это главное, потому что в конечном итоге именно от этих людей – от сирийской армии и вооружённой оппозиции – зависит развитие дел «на земле».

Как я уже сказал, на большей части территории Сирии соблюдается режим прекращения огня. Сохраняется проблема в Идлибе, где необходимо размежевать конструктивно настроенную вооружённую оппозицию и террористов, а также на северо-востоке, где США создали множество проблем, делая ставку на курдов, которыми стали заселять земли арабов, тем самым вызывая у них раздражение и озабоченность у Турции. Может, замысел Вашингтона и состоял в том, чтобы создать столько проблем с тем, чтобы потом, как там любят, руководить процессом. Но на последнем саммите по Сирии в Сочи обсуждалась проблема границы между Сирией и Турцией, а также озабоченность Анкары в том, что касается использования этой границы экстремистскими террористическими элементами. У нас нет единого понимания того, кого среди курдов считать террористами. У Турции особая позиция. Мы понимаем её обеспокоенность, но всё-таки необходимо отделять зёрна от плевел и посмотреть, какой из курдских отрядов на самом деле является экстремистским и создает угрозу безопасности Турецкой республики. Шла речь о создании буферной зоны на основе соглашения, которое было подписано между Турцией и Сирией ещё в 1998 году. Оно заключается в договорённости о сотрудничестве в искоренении террористических угроз на совместной границе, включая возможность для турецкой стороны действовать на определённых участках границы на сирийской территории. Сейчас окончательный формат этой буферной зоны досогласовывается с участием военных, и, конечно же, с учётом позиции Дамаска и максимально возможным учетом интересов Турции. Но о каких-то совместных военных мероприятиях речь не идёт. У нас в принципе есть опыт, когда договорённости на земле о прекращении огня, соблюдении мер безопасности и создании зон деэскалации сопровождались развертыванием российской военной полиции. Такая возможность сохраняется для упомянутой буферной зоны. Но ещё раз подчеркну, что военные сейчас завершают согласование деталей при учёте позиций Дамаска и Турции.

Вопрос: С одной стороны, России надо сохранять партнёрские отношения с Ираном, а с другой – сотрудничать с Израилем. Как России удаётся это делать?

С.В.Лавров: Это вам судить, как удаётся. Если удаётся, значит мы действуем правильно.

Вопрос: Вчера мы слышали о том, что Премьер-министр Израиля Б.Нетаньяху перенёс визит в Москву. Состоится ли вообще эта встреча?

С.В.Лавров: Что касается визита, то израильская сторона официально объявила об этом – тут секрета нет. У них, как я понимаю, сегодня решающий день с точки зрения подготовки к выборам. Они попросили отложить визит и сказали, что пожелания о конкретной дате выскажут дополнительно. Как только они это сделают, мы найдём возможность согласовать новую дату.

Вопрос: Планируется ли обсуждение совпадения интересов России и Вьетнама в Юго-Восточной Азии на российско-вьетнамской конференции Международного дискуссионного клуба «Валдай» в Хошимине?

С.В.Лавров: Ожидаем очень интересную дискуссию в Хошимине на конференции, которую проводит Международный дискуссионный клуб «Валдай», куда меня любезно пригласили. Я с удовольствием принял это приглашение.

У нас с Вьетнамом единая позиция в том, что касается развития отношений между Российской Федерацией и Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН). Именно Вьетнам был одним из главных сторонников заключения договоренности, подписанной в Сингапуре, о переводе наших отношений по линии Россия-АСЕАН в разряд стратегического партнерства. Вьетнам, среди прочих стран Юго-Восточной Азии, был инициатором проведения саммитов Россия-АСЕАН, создания целого ряда структур сотрудничества, включая Центр АСЕАН при МГИМО(У) МИД России, программы экономического и культурного сотрудничества Россия-АСЕАН. Главное, что наши подходы стопроцентно позитивные. Мы хотим больше взаимодействия и очень ценим те позиции, которые занимает АСЕАН по проблемам региона, никогда не уходя в конфронтацию с кем бы то ни было, всегда, по любой проблеме выступая за диалог, за то, чтобы заинтересованные стороны садились и договаривались.

Иногда АСЕАН упрекают в том, что она очень медленно рассматривает некоторые вопросы. В этом мы также схожи. В России есть пословицы: «Тише едешь – дальше будешь» и «Семь раз отмерь – один раз отрежь». Это гораздо надежнее, чем пытаться решить все проблемы одним «прыжком», только потому что через год у тебя выборы. У всех выборы, но жертвовать качеством решения международных проблем ради сиюминутного расчета на получение дополнительных голосов у себя дома, я считаю, безответственно.

Вопрос: Японская сторона выражала надежду на то, что во время визита Президента России В.В.Путина в Японию в июне этого года обе стороны подпишут рамочное соглашение о мирном договоре. Считаете ли Вы, что этот план может быть реализован? Кроме того, планы Японии по развертыванию системы противоракетной обороны США являются одной из важных проблем для российской стороны. Считаете ли Вы, что дипломатические усилия могут снять эту угрозу?

С.В.Лавров: Что касается объявления японской стороны о том, какие у них планы в отношении июньского визита Президента России В.В.Путина в Японию для участия в саммите «Большой двадцатки» и проведения очередной встречи с Премьер-министром Японии С.Абэ, я оставляю это на их совести. Никаких договоренностей не было и не могло быть, потому что и мы никогда не являемся сторонниками неких искусственных сроков ни по одной проблеме. Мы многократно объясняли это нашим японским коллегам. В последний раз я это делал не так давно в Мюнхене, когда мы встречались с моим коллегой, Министром иностранных дел Японии Т.Коно. Тем более, никто и никогда не видел никаких рамочных проектов. Я не знаю, что наши японские соседи имеют в виду.

Второе. Наша позиция очень проста. Для того, чтобы решать сложные вопросы, необходимо обеспечить не просто должную атмосферу, а реальное содержание отношений в экономике, политике, международных делах. Если мы посмотрим на реальную ситуацию, С.Абэ, выступая в Парламенте, говорит, что планирует обязательно решить вопрос с мирным договором на японских условиях. Честное слово, не знаю, откуда у него такое убеждение. Ни Президент России В.В.Путин, ни я, ни кто-либо другой из участвующих в российско-японских консультациях не давал оснований нашим японским коллегам для подобных заявлений. То, что в Сингапуре в ходе встречи «на полях» саммита «Большой двадцатки» В.В.Путин и С.Абэ объявили о необходимости ускорить работу над мирным договором на основе Декларации 1956 года, говорит об обратном: мы ведем разговор не на японских условиях, а на условиях этого документа. Там четко сказано: сначала заключение мирного договора. А это, как я уже многократно говорил, означает необходимость признания нашими японскими соседями результатов Второй мировой войны во всей их полноте, в том числе суверенитета Российской Федерации над всеми Курильскими островами. Достаточно странно, что наши японские коллеги не хотят соглашаться с итогами Второй мировой войны в том виде, в каком они закреплены в Уставе ООН. Там сказано, что все, что сделали державы-победительницы, не обсуждается. Даже если у японцев есть своя интерпретация Сан-Францисского мирного договора и других документов, касающихся этого региона, Устав ООН они ратифицировали. Отзывать свою ратификацию некорректно. Так не получится.

В более широком плане была договоренность прежде всего создавать новое качество отношений. Япония присоединилась, пусть не ко всем, но к целому ряду санкций против Российской Федерации. Едва ли это можно считать дружественной позицией. В ООН Япония голосует солидарно с США по всем резолюциям, направленным против России, выступает против или воздерживается по проектам, которые предлагает Российская Федерация, – в общем, координирует свою позицию в ООН с Вашингтоном. Мы не против того, чтобы Япония сотрудничала с другими странами, но США объявили Россию главным врагом – естественно, вместе с Китаем.

Вопрос: Чувствуется ли влияние американцев на Японию?

С.В.Лавров: Не знаю, насколько такое влияние существует, но наверняка это обсуждается. Недавно было объявлено, что в конце мая Президент США Д.Трамп собирается посетить Японию. Одной из тем переговоров будут вопросы мирного договора с Российской Федерацией. Если несамостоятельность Японии демонстрируется до такой степени, то мне тут нечего добавить. То, что у японцев есть военный союз с США – это тоже немаловажный фактор. Американцы имеют право размещать свои вооруженные силы где угодно в Японии и уже размещают там свою систему противоракетной обороны, которая создает риски и для России, и для Китайской Народной Республики (мы многократно говорили об этом). Повторю, это происходит в условиях, когда США объявляют нас своим главным противником. Не видеть того, что вместо объявленной цели это не улучшает, а сильно ухудшает качество наших отношений, было бы не очень правильно.

Мы готовы продолжать диалог с нашим соседом. Видим много перспективного. У нас очень хорошее культурно-гуманитарное сотрудничество: «Русские сезоны», Фестиваль российской культуры пользуются в Японии большой популярностью. У нас есть неплохие совместные экономические проекты. Но это совсем не одолжение Российской Федерации, это проекты, в которых заинтересован японский бизнес. Он даже был бы чуть больше заинтересован в присутствии в российской экономике, но, как я понимаю, его немного сдерживают по официальной линии. Периодически нам посылают сигналы о том, что, как только мирный договор будет подписан на японских условиях, на нас посыплется манна небесная в виде японских инвестиций. Это не то, о чем договаривались.

И последнее. Среди договоренностей о том, как надо улучшать качество отношений, есть пункт о необходимости создавать в общественном мнении позитивный образ друг друга. Как было закреплено в российско-японских соглашениях прошлых лет, решение по мирному договору должно быть таким, чтобы оно поддерживалось народами обеих стран. Когда же в Японии термины «северные территории», «незаконная оккупация» включены не только в школьные учебники, но и во многие правительственные документы, которые лежат в основе деятельности министерств и ведомств, – это как раз работа в противоположном направлении.

В последнее время, как вы знаете, японское правительство очень много говорит публично на тему того, что они вот-вот добьются результата. Если вы наблюдаете за тем, какую реакцию это вызывает в России, то знаете, что опросы общественного мнения показывают, насколько неправильно действовать так, как поступают наши японские коллеги, пытаясь навязать некое свое видение этого решения. Да еще и обещают не просить компенсации…

Как сказал Президент России В.В.Путин в своем послании Федеральному Собранию 20 февраля с.г., мы будем продолжать кропотливую работу, добиваясь выхода на договоренности, которые позволят создать условия для такого решения проблемы мирного договора, которое будет приемлемо для народов обеих стран. Пока мы видим, что эти условия отсутствуют полностью.

Россия. Вьетнам. Китай > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 24 февраля 2019 > № 2944170 Сергей Лавров

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе совместной пресс-конференции по итогам переговоров с Министром иностранных дел Киргизской Республики Ч.А.Айдарбековым, Бишкек, 4 февраля 2019 года

Уважаемый Чингиз Азаматович,

Дамы и господа,

Прежде всего хотел бы выразить признательность нашим хозяевам за гостеприимство, организацию нашей работа и, особенно, за очень насыщенную и важную беседу с Президентом Киргизской Республики С.Ш.Жээнбековым.

В ходе сегодняшних конкретных и предметных переговоров с моим коллегой Министром иностранных дел Киргизской Республики Ч.А.Айдарбековым в составе делегаций подтвердили нацеленность наших стран на всемерное укрепление отношений союзничества и стратегического партнерства, развитие и углубление взаимодействия в торгово-экономической, инвестиционной сферах как по двусторонним каналам, так и в рамках Евразийского экономического союза (ЕЭАС), СНГ.

Подтвердили приверженность нашим обязательствам в ОДКБ, саммит которой и встреча министров иностранных дел состоятся в этом году в Бишкеке. Получили информацию о том, как наши киргизские друзья готовят эти важные мероприятия.

Говорили мы и о гуманитарных контактах, которые действительно востребованы гражданами России и Киргизской Республики, о значении которых сегодня удалось еще раз воочию убедиться, когда меня пригласили выступить перед студентами Киргизско-Российского Славянского университета.

Обсудили значение русского языка в продвижении наших связей в обеспечении единого образовательного пространства, в интересах трудовых мигрантов и для многих других целей.

Отметили, что для наших отношений и дружбы многое сделал Ч.Т.Айтматов, 90-летие которого мы совместно отмечали в прошлом году. В декабре прошлого года в Москве Президентом Киргизской Республики С.Ш.Жээнбековым и Мэром Москвы С.С.Собяниным был открыт памятник Ч.Т.Айтматову.

Ожидаем хороших результатов от предстоящего 1 марта заседания Межправительственной комиссии по торгово-экономическому, научно-техническому и гуманитарному сотрудничеству. Сегодня подробно обозначили те вопросы, которые предстоит рассмотреть, с тем, чтобы максимально выйти на обоюдоприемлемые решения к государственному визиту Президента Российской Федерации В.В.Путина, намеченному на весну текущего года.

Подробно говорили о сотрудничестве в военно-технической сфере, а также о нашем взаимодействии на международной арене.

У нас много общих интересов и единых позиций в ООН, ОБСЕ, ОДКБ, СНГ, ЕАЭС, ШОС. Сегодня рассмотрели задачи по взаимной поддержке инициатив в этих организациях и о практических шагах по продвижению нашего взаимодействия на уровне послов, постоянных представителей при различных международных структурах.

Особое внимание уделили ситуации в Центральной Азии. Договорились и далее совместно работать в интересах обеспечения безопасности в этом очень важном регионе, объединять усилия в борьбе с терроризмом, наркотрафиком, другими проявлениями оргпреступности.

В целом, я считаю, что наши позиции существенно продвинулись во всех этих вопросах в интересах наших стран и народов.

Еще раз искренне благодарю за организацию этого визита. Рассчитываю, что его итоги будут способствовать упрочению российско-киргизского сотрудничества.

Вопрос (обоим Министрам): Поднимали ли вы тему Афганистана в контексте возможного вывода иностранных войск в следующем году? Обсуждалась ли во время встречи идея возможного открытия второй российской военной базы в Киргизии?

С.В.Лавров: По второму вопросу сразу скажу, что тема не затрагивалась. Мне сегодня задали этот вопрос во время выступления в Киргизско-российском Славянском университете. Официально каких-либо инициатив мы не получали.

Что касается Афганистана, когда мы говорим о Центральной Азии, мы во многом имеем в виду, прежде всего, те угрозы, которые по-прежнему исходят из этой страны. Это угрозы терроризма, наркотрафика и нестабильность в целом, которая подпитывается продолжающимся проникновением террористов из Сирии, Ирака и других стран Ближнего Востока на афганскую территорию. Причем они предпочитают окапываться на севере Афганистана, вплотную к границам наших центральноазиатских партнеров. Это, безусловно, требует повышенного внимания к задачам обеспечения безопасности, в том числе, и к вопросам функционирования объединенной российской военной базы в Киргизии, о чем мы сегодня подробно говорили. Мы также обсуждали пути ее укрепления в качестве, прежде всего, оплота ОДКБ в противостоянии угрозам центральноазиатским государствам. Мы ценим то внимание, которое Президент Киргизской Республики С.Ш.Жээнбеков уделил сегодня необходимости скорейшего решения этих вопросов.

Плюс, если говорить об Афганистане в более широком плане, помимо решения проблем безопасности, необходимо думать о политическом урегулировании. Россия, как Вы знаете, активно выступает за налаживание межафганского диалога с участием и правительства, и Движения талибов, поскольку они – часть афганского общества и от этого факта никуда не денешься.

Подтвердили сегодня востребованность т.н. «московского формата», в котором представлены все пять центральноазиатских стран: Россия, Китай, Индия, Пакистан, Иран и регулярно приглашаются США, но они предпочитают более узкие форматы. «Московский формат» уникален тем, что в нем сконцентрированы все страны, которые так или иначе могут влиять на различные политические силы в Афганистане. Разумеется, и сам Афганистан участвует в «московском формате», в том числе впервые осенью этого года наряду с представителями Высшего совета мира Афганистана приехали представители Движения талибов. То, что диалог между правительством и талибами неизбежен, сегодня признают все. Но некоторые страны, в частности США, пытаются этот диалог подмять под себя и вести его келейно, кулуарно. Например, они встречались с талибами в Катаре. Тем самым страны региона, которым далеко не безразлично, что будет с Афганистаном, остаются в неведении относительного того, какие планы вынашивают наши американские партнеры. Это, к сожалению, стиль, который проявляется не только в Афганистане. Такая односторонность, эгоистичность при проработке внешнеполитических инициатив характерна для нынешних деятелей, занимающихся внешней политикой в американской Администрации.

Вопрос (задан Ч.А.Айдарбекову): С момента Вашего вступления в должность Министра иностранных дел Вы совершили ряд визитов за рубеж. В первую очередь Вы посетили Россию, затем Казахстан, провели переговоры в Пекине. Можно сказать, что определены внешнеполитические приоритеты. Сегодня у нас ведется активный диалог с российской стороной, свидетельством чему является визит Министра иностранных дел России С.В.Лаврова, также планируется визит Президента России В.В.Путина в Кыргызстан. Вместе с тем в декабре прошлого – январе текущего года прошли антикитайские митинги. Как, на Ваш взгляд, такие акции протеста могут повлиять на сотрудничество Кыргызстана и Китая?

С.В.Лавров (добавляет после Ч.А.Айдарбекова): Добавлю коротко. Это не уникальный случай, когда кто-то, в основном извне, пытается дружить с Центральной Азией не ради дружбы, а ради того, чтобы подорвать отношения центральноазиатских государств с другими внешними партнерами. Такое случается не только в отношении Китайской Народной Республики, но и в отношении Российской Федерации.

Мы уверены, что наши центральноазиатские партнеры, которые развивают с целым рядом внешних игроков формат «5+1», умеют отличить тех, кто искренне заинтересован в реализации взаимовыгодных проектов, от тех, кто использует такие форматы исключительно для подрыва влияния традиционных союзников центральноазиатских государств, включая Китайскую Народную Республику и Российскую Федерацию.

Вопрос (обоим Министрам): Кыргызстан участвует в нескольких крупных энергетических проектах, в том числе в упомянутом совместном проекте с Душанбе «CASA-1000», в восстановлении советского проекта общего энергетического кольца в Центральной Азии. Хотелось бы узнать, будет ли Россия консультационно и финансово поддерживать эти проекты? И были ли запросы со стороны Правительства Кыргызстана?

С.В.Лавров: Я знаю, что на раннем этапе этого проекта и проекта «ТАПИ», который тоже достаточно энергетически интересен, наши компании выражали готовность подключиться, если в этом будет заинтересованность соответствующих стран – четырех и четырех в обоих случаях. Насколько мне известно, дальше этого дело не пошло. Но всегда, когда речь идет о крупных, интересных бизнес-проектах, наши компании будут готовы посмотреть, какие условия предлагаются для возможного сотрудничества.

Вопрос: В последнее время в СМИ появляется много информации о том, что Россия заключает и реализует крупные проекты, миллиардные контракты в Узбекистане и Казахстане в торгово-экономической и других областях. Хотелось бы узнать, планируется ли Россией реализация крупных инвестиционных проектов в Кыргызстане?

С.В.Лавров: Нет нужды говорить о том, что появляется информация в СМИ, потому что все сведения о наших проектах сотрудничества со странами Центральной Азии находятся в открытом доступе.

Мы сегодня обсуждали те проекты, которые уже успешно реализуются между Российской Федерацией и Киргизской Республикой. В частности, был создан Российско-Кыргызского фонд развития, в рамках которого уже больше трехсот миллионов долларов инвестированы в более чем 1600 проектов, прежде всего, средних и малых предприятий, что создает очень устойчивую основу для развития соответствующих производств. Помимо этого у нас есть проекты, нацеленные на инвестирование в пограничную инфраструктуру Киргизской Республики (тоже где-то порядка двухсот милн. долл. США) в рамках членства Киргизии в ЕАЭС и адаптации к условиям, существующим в союзе.

В более широком плане Вы знаете проекты, которые уже были реализованы – «Сангтудинская ГЭС-1», Верхне-Нарынский каскад ГЭС, к которому сейчас в новых условиях заинтересовано вернуться руководство Киргизской Республики. Рассматривается соответствующее обращение о том, как нам в новых условиях (еще раз отмечу) налаживать энергетическое взаимодействие, включая гидроэнергетику, что очень перспективно для Вашей страны. Договорились сегодня о том, как наши соответствующие ведомства будут действовать на этом направлении. Главное найти общеприемлемые подходы к соответствующим проектам. Думаю, нацеленность на это есть. А если она есть, то шансы договориться достаточно высоки.

Россия. Кыргызстан > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 4 февраля 2019 > № 2877427 Сергей Лавров

Подходы Индии к многостороннему сотрудничеству и евразийским институтам

Нандан Унникришнан – Почётный член исследовательского фонда Observer Research Foundation, Нью-Дели.

Ума Пурушотхаман – Старший преподаватель международных отношений Центрального университета Кералы, Индия.

Резюме Отношения между США и Россией сейчас переживают худшие с момента окончания холодной войны времена, между Китаем и США растёт напряжённость, Индия и Китай пытаются снова наладить отношения после периода напряжённости. Крупные державы напоминают сегодня несчастливые семьи из «Анны Карениной» Льва Толстого: «Каждая несчастливая семья (в данном случае великая держава) несчастлива по-своему».

Переменчивая природа мирового порядка и та неопределённость, которая в связи с этим возникает в международных делах, вынуждают разные страны перестраховываться, делая ставку одновременно на различные многосторонние и двусторонние проекты, а также создавая альянсы — как региональные, так и глобальные. Индия считает членство в таких ор.ганизациях очень полезным и за последнее время стала участником целого ряда таких фор.матов, хотя и по разным причинам. В настоящем исследовании рассматриваются прежние и нынешние подходы Индии к многосторонности, значение Евразии в контексте внешней политики страны и цели её вступления в некоторые многосторонние организации в Евразии.

Введение: многосторонность в международных отношениях

Структура системы международных отношений претерпевает масштабные измене.ния — беспрецедентные в новейшей истории. Эти трансформации стали следствием относи.тельного ослабления США и укрепления позиций таких держав, как Китай, Россия и Индия. Мир движется в направлении многополярности, пусть и асимметричной, которая в долго.срочной перспективе может трансформироваться в американо-китайскую биполярную систему. При нынешнем же раскладе своим положением не удовлетворена ни одна из великих держав: США хотят оставаться единственной сверхдержавой, Китай стремится к признанию себя в качестве второй сверхдержавы, Россия желает, чтобы США и Китай снова воспринимали её как равную, а Индия опасается гегемонистских претензий Китая. Эти устремления являются причиной сильного недоверия, существующего сегодня между крупнейшими державами: отношения между США и Россией сейчас переживают худшие с момента окончания холодной войны времена, между Китаем и США растёт напряжённость, Индия и Китай пытаются снова наладить отношения после периода напряжённости. Крупные державы напоминают сегодня несчастливые семьи из «Анны Карениной» Льва Толстого: «Каждая несчастливая семья (в данном случае великая держава) несчастлива по-своему».

Существует мнение, что недоверие и неудовлетворённость можно преодолеть путём расширения многостороннего взаимодействия, особенно на региональном уровне. Таким образом, страны вновь открывают для себя достоинства многосторонних форматов отношений[1] и видят новые преимущества слияния национальных суверенитетов в коллективных институционных объединениях[2], созданных с верой в то, что многосторонние организации и нормы могут способствовать урегулированию международных последствий стремительных перемен[3] и преодолению недоверия.

Такой подход к многосторонности зиждется на убеждённости в том, что государства, став членами одной организации, будут вынуждены друг с другом взаимодействовать: повышается их взаимозависимость, а издержки провокаций и актов агрессии друг против друга возрастают, вынуждая государства хорошо подумать, прежде чем решиться на враждебные действия. Государствам приходится сотрудничать, ибо они сталкиваются с общими проблемами, такими как истощение ресурсов, экологические трудности, пандемии, беженцы, незаконная миграция, а также традиционные угрозы безопасности. Впрочем, это увлечение многосторонними организациями основывается на реализме, понимании человеческой природы, что отражается в высказывании, приписываемом Сюнь-цзы, который советовал держать друзей близко к себе, а врагов ещё ближе. Вдобавок, членство в многосторонних организациях — вместе с враждебными государствами — позволяет добиваться не таких уж неблагоприятных результатов. Международные организации предоставляют информацию о целях других членов, что обеспечивает транспарентность, снижает уровень недоверия и пре.одолевает опасения, что их могут использовать в своих целях. Этим, вероятно, и объясняется взрывной рост региональных организаций в Евразии, ставшей главной ареной конкуренции между великими державами.

Подход Индии к многосторонности: краткий обзор

Индия является членом более 2000 международных организаций из 6000 существующих в мире в настоящее время. Но Индия не состоит ни в одном из коллективных оборонных союзов, в которых нападение на одного из участников альянса в силу самого этого факта считается нападением на всех остальных его членов.

В годы после обретения Индией независимости, когда мир пре.бывал в судорогах холодной войны, а сама страна оставалась ещё слабой и бедной, её руководство, осознавая силу многосторонности, сочло небесполезным присоединиться к ряду многосторонних и в основном крупных организаций, таких как Движение неприсоединения (ДН), «Группа 77», Межазиатская конференция (1947), Коломбская конференция (1954) и Бандунгская конференция стран Азии и Африки (1955). Лидеры Индии осознавали, что в одиночку страна мало что может сделать, чтобы заявить о себе. Однако в качестве участницы объединений, таких как ДН, Индия не только успешно доносила до мира свою точку зрения, к чему бывший в то время премьер-министром Джавахарлал Неру стремился в первую очередь. Как отмечают Мухерджи и Малоун, «на первых порах Индия взяла на вооружение принцип многосторонности, позволявший ей наращивать своё влияние в международных делах до тех пор,пока это влияние не станет приносить ощутимые результаты»[4].

А вот во вступлении в региональные группировки, наподобие Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), особенной заинтересованности у индийского руководства не было. Более того, Индия отказалась от приглашения стать членом АСЕАН, полагая, что АСЕАН создавалась под американским влиянием, в то время как Нью-Дели имел определённые идеологические разногласия с союзниками США в Юго.Восточной Азии. Руководство страны стало более активно добиваться членства в региональных организациях и содействовать созданию региональных союзов, вроде Ассоциации регионального сотрудничества Южной Азии (СААРК), лишь к концу холодной войны, так как они рассматривались как средства продвижения национальных интересов. Окончание холодной войны, а потом и закат эпохи глобализации также ознаменовались учреждением ряда региональных группировок, поскольку их члены, в том числе и Индия, чувствовали потребность в создании взаимозависимостей в интересах процветания и гарантии безопасности. Когда в 1990-х гг. экономика Индии приобрела открытый характер, руководство страны осознало значение региональных организаций для целей развития и обеспечения стабильности на периферии. Неотъемлемой частью расширенной периферии Индии является Евразия.

Значимость Евразии для Индии

Значение Евразии[5] признаётся специалистами по геополитике с тех пор, как в 1904 г. британский стратег Хэлфорд Маккиндер заключил: «Тот, кто правит Восточной Европой, владеет Сердцем земли; тот, кто правит Сердцем земли, владеет Мировым островом (Евразией); тот, кто правит Мировым островом, владеет миром». В более позднее время бывший совет.ник президента США по национальной безопасности Збигнев Бжезинский назвал Евразию «великой шахматной доской», на которой разворачивается борьба за преобладание в мире. По его словам, «держава, господствующая в Евразии, будет контролировать два из трёх наиболее развитых и экономически продуктивных региона мира»[6].

О значении региона заговорили вновь с началом экономического подъёма Китая и Индии и перемещения туда центра мировой геополитики и геоэкономики. В регионе находятся шесть из девяти ядерных держав, он обладает огромными запасами энергоносителей, в нём сосредоточено 70% населения мира. Он же является ареной многих конфликтов и, соответственно, соперничества крупнейших держав. У Индии как восходящей силы, расположенной в Евразии, нет иного выбора кроме участия в многосторонних и двусторонних форматах отношений, сложившихся в регионе. Это особенно важно ввиду отсутствия здесь какой-либо сложившейся архитектуры безопасности. Поэтому Нью-Дели придаёт большое значение членству в большинстве из важнейших многосторонних организаций Евразии.

Ниже рассматриваются наиболее значимые многосторонние форма.ты сотрудничества Евразии, в которых участвует Индия.

Организация регионального сотрудничества Южной Азии (СААРК)

К сожалению, успех не сопутствует СААРК, единственной региональной организации, объединяющей все южноазиатские страны в регионе, где во всех смыслах преобладает Индия. Южная Азия остаётся одним из наименее интегрированных регионов мира. Интеграции препятствует ряд факто.ров, том числе соперничество Индии и Пакистана; щедрые обещания Китая, соблазняющие ряд стран помельче играть в «неприсоединение»; неповоротливость Индии в осуществлении обещанных проектов и неспособность сравняться с Китаем в финансовых возможностях; а также отсутствие доверия между членами. Сейчас Индия и сама, как представляется, придаёт этой организации не столь большое значение, предпочитая иметь дело с другими региональными группировками, как, например, Инициатива Бенгальского залива по многоотраслевой технико-экономической кооперации (БИМТЭК), либо с субрегиональными группировками в рамках СААРК, наподобие Четырёхстороннего соглашения по развитию Южной Азии (South Asia Growth Quadrangle, SAGQ), в котором участвуют отдельные члены СААРК (Бангладеш, Бутан, Индия и Непал). Это, вероятно, объясняется желанием Индии сдержать распространение китайского влияния в Южной Азии, а также стремлением лишить Пакистан возможности препятствовать развитию этих объединений.

Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН)

Индия стала «секторальным» партнёром по диалогу АСЕАН в 1992 г., полноправным партнёром по диалогу— в 1995 г., членом Регионального форума АСЕАН (АРФ) — в 1996 г., и членом-основателем Восточноазиатского саммита (ВАС) — в 2005 г. АСЕАН представляет для Индии важность в нескольких отношениях. Она соответствует целям индийского политического курса «Действуй на Востоке» (ранее — «Смотри на Восток»), направленного на развитие связей Индии со странами к востоку от границ страны. Задача состоит в том, чтобы выстроить сеть взаимозависимостей между восточными и северо-восточными провинциями Индии, с одной стороны, и процветающими странами Юго-Восточной Азии — с другой, и таким образом решить проблему вековой отсталости этих районов.

Политика реализуется посредством заключения ряда торговых договоров и осуществления проектов по развитию связанности, а на политическом уровне — путём укрепления двусторонних и многосторонних контактов с регионом. АСЕАН представляет для Индии ценность в силу того, что на её площадке встречаются все страны Юго-Восточной Азии и крупнейшие мировые державы. Более того, членство Индии в АРФ и ЕАС есть признак её выхода на мировую сцену в качестве крупного политического и экономического игрока, что придаёт ей определённый глобальный статус. Кроме того, Индия начинает играть более значимую геополитическую роль в Индо-Тихоокеанском регионе. Обладание статусом партнёра АСЕАН также способствует сдерживанию полного доминирования Китая в регионе.

Треугольник Россия—Индия—Китай (РИК)

Концепцию РИК впервые сформулировал бывший премьер.министр России Евгений Примаков. РИК — это партнёрство трёх крупнейших стран Азии.Немаловажно то, что на эти три сопредельные страны приходится 19% мировой суши и примерно 37% мирового населения. Все три являются ядерными державами, а две — Россия и Китай — постоянными членами Совета Безопасности ООН, тогда как Индия также стремится получить такой статус. На первый взгляд, РИК едва ли может стать серьёзным объединением, учитывая не совсем безоблачные отношения, существовавшие в прошлом между Индией и Китаем и между СССР и Китаем. Однако «тройку» связывает воедино крепнущее партнёрство Пекина и Москвы и давние отношения дружбы между Россией и Индией. Поэтому в определённом смысле Россия играет роль моста между Индией и Китаем, с которыми у неё налажены прочные связи.

Достоинство такого трёхстороннего объединения заключается в том, что оно может стать важным форумом для обсуждения основ архитектуры безопасности в Евразии,так как все три страны уже являются,хотя и в разной степени, важными игроками на евразийской арене. Бывший посол Индии в России Аджай Малхотра считает, что РИК может быть также полезен для выработки региональных подходов к некоторым проблемам и для борьбы с региональными измерениями таких глобальных бедствий, как наркоторговля, терроризм, киберпреступность и других[7]. Постоянное взаимодействие между членами РИК могло бы позволить им выйти на сотрудничество по другим проблемам, по которым они имеют общие взгляды, таким как не.стабильность на Ближнем Востоке. Важная мысль, указывающая на потенциал данного формата, содержится в заявлении министров иностранных дел РИК 2016 г., призвавших к сотрудничеству во имя «установления мира и стабильности в Азиатско-Тихоокеанском регионе и построения открытой, инклюзивной, неделимой и транспарентной архитектуры безопасности и сотрудничества в регионе»[8]. Ранее также было выражено намерение прилагать усилия в рамках ВАС в деле построения региональной архитектуры безопасности в Азиатско-Тихоокеанском регионе[9].

Шанхайская организация сотрудничества (ШОС)

ШОС создавалась как второстепенная многосторонняя структура, призванная содействовать разрешению пограничных проблем между Китаем и государствами Центральной Азии. С тех пор она превратилась в главный инструмент развития отношений Китая с Центральной Азией и распространения сотрудничества за пределы экономической области в сферы политики и безопасности[10]. Индия стала в ШОС государством-наблюдателем в 2005 г., а полноправным членом — в 2017 г. ШОС обеспечивает Индии официальный и структурно оформленный доступ в Центральную Азию, которую Нью-Дели рассматривает как часть своего расширенного окружения. Индия также рассчитывает, что ШОС сыграет центральную роль в деле стабилизации обстановки в Центральной Азии и Афганистане и проследит за тем, чтобы последний не попал в тиски экстремизма. Индия долгие годы страдала от жестоких террористических атак и осознаёт, какое воздействие это оказало на психо.логическое состояние и развитие страны. Таким образом, искоренение религиозного экстремизма и терроризма является общей целью России, Китая и Индии.

Кроме того, Индия надеется, что стабильность в Центральной Азии будет способствовать освоению энергетических ресурсов региона, которые нужны ей для дальнейшего развития. Более того, ШОС предоставляет Индии дополнительную площадку для переговоров с Китаем, а также для того, чтобы отслеживать стратегию и тактику Пекина в регионе, которые могут иметь определённые последствия для Индии. Наконец, членство Индии в ШОС расширяет круг стран, вовлечённых в дела Центральной Азии, и предоставляет государствам региона более разнообразный выбор. Вдобавок, более деятельное участие Индии в жизни Центральной Азии является фактором, препятствующим появлению ка.кого-либо одного гегемона, а такое развитие событий, возможно, приветствовало бы большинство стран. Кроме того, в отличие от группировок типа АСЕАН, ШОС в большей степени сосредоточена на обеспечении безопасности, и в этом состоит её ценность для Индии[11].

Совещание по взаимодействию и мерам доверия в Азии (СВМДА)

Индия является одним из главных участников СВМДА с момента его учреждения. Значение СВМДА заключается в том, что оно могло бы стать матрицей азиатской системы безопасности. Этот формат объединяет страны СААРК, Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ), Китай, Россию,Турцию, Вьетнам, Монголию и Израиль, то есть представителей всех основных регионов Азии. Не считая ШОС, СВМДА является наиболее важной площадкой для международного сотрудничества в Азии, в состав которой не входят США и их главный союзник — Япония[12]. Впрочем, поскольку ООН, США и Япония участвуют в деятельности СВМДА в статусе наблюдателей, ни одна страна не может диктовать повестку дня. Индия считает СВМДА полезной площадкой, обеспечивающей реализацию мер доверия государствами-членами и способной содействовать постепенному построению «основанного на сотрудничестве и плюрализме порядка безопасности в Азии, который зиждился бы на принципах взаимного доверия, взаимопонимания и суверенного равенства»[13], а также мира и стабильности в Азии.

На заседаниях СВМДА Индия поднимает важные для себя вопросы, в том числе борьба с терроризмом, включая ядерный терроризм, глобальный финансовый кризис, изменение климата и ситуация на Ближнем востоке, так как руководство страны рассматривает эти явления в качестве трансрегиональных и транснациональных вызовов, справиться с которыми можно только совместными усилиями. Индию, претерпевшую непомерные страдания со стороны террористов, устраивает контртеррористическая нацеленность СВМДА. Индия проводит меры доверия в области энергетической безопасности и транспорта. Наряду с Азиатским банком инфраструктурных инвестиций (АБИИ) и Новым банком развития, СВМДА можно рассматривать как модель реализации совместных усилий Индии, Китая и других важнейших региональных держав в деле создания альтернативных структур[14]. Подобно ШОС, внимание СВДМА сосредоточено на обеспечении безопасно.сти, и это тоже важно для Индии. До сих пор Нью-Дели не придавал СВДМА большого значения, тогда как эта организация требует более пристального внимания с тем, чтобы не допустить появления в её повестке каких-либо во.просов, противоречащих индийским интересам. Возможно, в будущем ШОС и СВДМА могли бы координировать свою деятельность или даже проводить совместную работу, что также отвечает потребностям Индии[15].

Евразийский экономический союз (ЕАЭС)

ЕАЭС включает в себя Россию, Белоруссию, Казахстан, Киргизию и Армению и прежде всего сосредоточен на осуществлении региональной экономической интеграции. Индия ведёт с ЕАЭС переговоры о заключении соглашения о свободной торговле. Она надеется получить доступ к обширным запасам природных ресурсов ЕАЭС, таких как нефть, газ, электроэнергия, минеральные удобрения, уголь, железо, сталь и другие, а также выйти на рынок стран-членов объединения. Как только будет введён в эксплуатацию транспортный коридор Север — Юг, торговый оборот между Индией и ЕАЭС получит невиданный приток ввиду того, что расстояние между ней и странами ЕАЭС сократится на 40%, время товарообмена — на 50%, а транс.портные издержки — на 30%[16]. ЕАЭС становится важным игроком в регионе по нескольким причинам: а) он занимает обширное географическое пространство; б) он участвует в осуществлении инициативы «Один пояс, один путь» (ОПОП); в) растёт его экономический охват (уже заключено соглашение о свободной торговле с Вьетнамом, интерес к сотрудничеству проявляют Иран и Турция).

Четырёхсторонний диалог по безопасности (Quad)

Из всех евразийских многосторонних организаций с участием Индии одной из наиболее обсуждаемых в последнее время является Четырёхсторонний диалог по безопасности, включающий Индию, Австралию, Японию и США. Объединяет эти страны их общая озабоченность возвышением Китая и общие политические ценности, так как эти четыре страны являются демократическими государствами. Практически Четырёхсторонний диалог опирается на опыт сотрудничества ВМС участвующих государств при проведении спасательных операций и оказании помощи пострадавшим от цунами в 2004 г. Сама организация была создана в 2007 г., но просуществовала не.долго, поскольку из-за сопротивления Китая её вскоре покинула Австралия. Однако в 2017 г. во время проведения Регионального форума АСЕАН она получила новую путёвку в жизнь. Основу формата составляют трёхстороннее взаимодействие Индии, Японии и Австралии. Идейные принципы деятельности группировки изложены премьер-министром Японии Синдзо Абэ в книге 2006 г. «Вперёд, к прекрасной стране». Позднее, в 2007 г., выступая перед индийским парламентом, Абэ констатировал, что на глазах у всех, через «динамическое слияние» Тихого и Индийского океанов, происходит формирование «Большой Азии», и призвал к партнёрству между Японией и Индией (а также Австралией и США) на пути построения «дуги свободы и процветания»[17].

Члены Четырёхстороннего диалога заявили о своей приверженности «свободе и открытости» в регионе на основе «соблюдения между.народного права», а также верности «основанному на правилах порядку в Индо-Тихоокеанском регионе». Это открытый намёк на их обеспокоенность решительными действиями Китая в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях. Однако данный формат, хотя и был возрождён, находится всё ещё в зачаточном состоянии, а его члены, по-видимому, пока не определились с тем, каковы их основные задачи: безопасность на море, обеспечение связанности, противодействие действиям Китая в Индо-Тихоокеанском регионе и инициативе ОПОП, или все эти пункты[18]. Впрочем, ценность данного фор.мата в том, что, хотя он вряд ли станет орудием жёсткого сдерживания Китая, он продемонстрирует напористому Пекину — путём изложения высоких принципов и проведения регулярных военно-морских учений, — что имеется альтернативный центр, чей потенциал при необходимости можно будет задействовать[19].

В Четырёхстороннем диалоге воплощено желание Индии не допустить чьего-либо преобладания в Индо-Тихоокеанском регионе и повысить уровень доверия к Индо-Тихоокеанскому концепту, который помещает Индию в центр региональной системы безопасности. Это является ответом на угрозу безопасности, исходящую от бурно развивающегося Китая и проявление со стороны Индии готовности взять на себя большую ответственность за безопасность в регионе[20]. Вдобавок, некоторые политологи считают, что Индия должна заполнить бреши, остающиеся после отступления США, и что данный формат будет для этого подходящим орудием. Более того, Четырёхсторонний диалог вписывается в новую стратегию президента Дональда Трампа по восстановлению влияния США в Восточной Азии: он подчёркнуто говорит об «Индо-Тихоокеанском», а не «Азиатско-Тихоокеанском» регионе и проводит новую стратегию на Корейском полуострове, которая ослабляет позиции Китая.

Европейский союз

Если в интересах Индии предотвратить возникновение гегемонии, в особенности китайской, то последним полем боя в этой борьбе станет Европа. Хотя Форум «Азия—Европа» (АСЕМ) представляет общую площадку для диалога между Индией и другими азиатскими странами с европейскими партнёрами, у него пока отсутствует институциональная структура и чёткая ориентация. С учётом намерений Индии предотвратить китайскую гегемонию в Евразии, ей необходимо значительно усилить своё экономическое и политическое влияние в Европе.У Нью-Дели налажены прочные связи с ЕС, стороны проводят консультации по вопросам безопасности, в особенности кибербезопасности, но этот аспект пока не получил серьёзного развития. Также необходимо, чтобы Индия, в числе прочего, обсуждала с ЕС будущее Евразии. Таким образом, её экономические и политические связи с Европой должны быть подкреплены договорённостями в сфере безопасности.

Недавно Индия предприняла первые шаги в этом направлении, заключив соответствующие соглашения с Францией. В числе прочего подписана индийско-французская Совместная стратегическая концепция сотрудничества в регионе Индийского океана. Кроме того, обе страны обязались открыть друг другу доступ на свои военно-морские объекты. Между тем Нью-Дели необходимо достичь аналогичных договорённостей с другими крупнейшими европейскими державами, в первую очередь с Германией и Великобританией, для которых «индийская карта» в их отношениях с США и Китаем была бы выгодным направлением внешней политики.

Концепция многосторонности на море

В дополнение к названным многосторонним структурам Индия возглавила создание многосторонних институтов вроде Ассоциации стран бассейна Индийского океана (Indian Ocean Rim Association, IORA) и Военно.морского симпозиума стран Индийского океана (Indian Ocean Naval Symposium, IONS). В этих структурах отражаются желание и намерение Индии стать глобальным игроком в Индо-Тихоокеанском регионе, который она считает своей сферой влияния, и отстоять свои военно-морские интересы в условиях нарастания мощи военно-морского флота Китая. Некоторые политологи утверждают, что эти шаги «выдают желание Индии окружить себя коалициями со своим участием и выступить своего рода ‘координатором усилий по наращиванию военной мощи’, направленной против Китая».Указывается также, что обе эти инициативы «систематически исключали державы, которые, по мнению Индии, к не принадлежат к данному региону, включая Китай, США, Великобританию и Францию»[21]. Более того, Индия предпринимает меры для того, чтобы наглядно показать, что является крупной морской державой. Она стала инициатором проведения каждые два года военно-морских учений «Милан» с участием ВМС четырёх стран. В 2018 г. в этих учениях уже участвовали флоты 17 стран. Кроме того, совместно с ВМС США и Японии проводятся Малабарские военно-морские учения.

Заключение

Участие Индии в многосторонних форматах не означает, что двусторонние отношения отходят для неё на второй план. Многосторонняя дипломатия лишь дополняет её двусторонние усилия в Евразии и за её пределами. Отношение Индии к многосторонним организациям в Евразии является производным от потребности в наличии стабильной и процветающей периферии и обширного географического окружения, поскольку они влияют на её без.опасность и экономическое развитие. Более того, ввиду отсутствия в Евразии единой всеобъемлющей структуры безопасности Индия вынуждена развивать отношения со многими многосторонними организациями.

Нью-Дели надеется оказывать существенное влияние на экономическую динамику этих многосторонних форматов и предпринимаемые меры по обеспечению безопасности, влиять на формирование регионального по.рядка, уделяя особое внимание политике своих противников. С точки зрения Индии, членство в каждой многосторонней организации имеет собственные преимущества. Одни, такие как ЕАЭС, занимаются исключительно экономикой, другие, в частности Четырёхсторонний диалог, сосредоточены на обеспечении безопасности. Форматы, вроде РИК, позволяют Индии играть глобальную роль, а другие воплощают все три эти функции. Таким образом, Нью-Дели рассматривает многосторонность в Евразии с исключительно функциональной точки зрения. Подход Индии к многостороннему сотрудничеству и многосторонним институтам в Евразии нельзя назвать «обструкционистским» — в отличие от её отношения к Всемирной торговой организации или к переговорам по соглашению об изменении климата на их ранней стадии. Это означает, что она либо играет положительную роль в формировании повестки дня этих многосторонних организаций, либо её подходы получают признание других членов.

Можно заключить, что участие Индии в многочисленных евразийских многосторонних структурах можно рассматривать как, во-первых, подтверждение её возросшего авторитета на мировой арене и, во-вторых, как отражение потребности в демонстрации своего повсеместного присутствия, что создаёт ей репутацию серьёзного глобального игрока. Наконец, важен и двусторонний формат взаимодействия, который может повлиять на место Индии в Евразии, в частности с Китаем, Россией, Японией, Европой (либо с ЕС, если в его рамках будет развито измерение безопасности, либо с Францией, Германией или Испанией/Италией отдельно), Ираном и Саудовской Аравией, а на более низком уровне — с Индонезией, Австралией, Южной Кореей, Турцией, и рядом других. Однако настоящим испытанием на наличие у Индии статуса великой державы станет реализация способности самостоятельно создавать многосторонние организации, «защищающие её интересы и выражающие её ценности»[22], как это делали в послевоенную эпоху США, а сейчас — посредством проекта ОПОП и АБИИ — делает Китай.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers

[1] Роберт Кохейн определяет многосторонность как «практику координации национальных политик в группах из трёх и более государств». См.: Keohane R.O. Multilateralism: An Agenda for Research // International Journal. 1990. No. 45. P. 731.

[2] Hampson F.O., Heinbecker P. The "New" Multilateralism of the Twenty-First Century // Global Governance. 2011. Vol. 17. No. 3 ‘Emerging Powers and Multilateralism in the Twenty-First Century’. Pp. 299–310. P. 299.

[3] Ruggie J.G. Multilateralism: the anatomy of an institution // International Organization. 1992. Vol. 46. No. 3. Pp. 561–598. P. 561.

[4] Mukherjee R., Malone D.M. From High Ground to High Table: The Evolution of Indian Multilateralism // Global Governance. 2011. Vol. 17. No. 3 ‘Emerging Powers and Multilateralism in the Twenty-First Century’. Pp. 311–329. P. 311.

[5] Для целей настоящего исследования Евразия определяется как сплошное пространство от Лондона до Токио.

[6] Brzezinski Z. The Grand Chessboard. New York: Basic Books, 1997. P. 31.

[7] Malhotra A. India-Russia-China: Is there a Case for Strategic Partnership? New Delhi: Vij Books, 2015. P. 37.

[8] Mitra D. Consultations on Asia, Illegal Drug Trade and Cyber Security: Key Takeaways from Russia-India-China Summit // The Wire. 2016. April 20. URL: https://thewire.in/30443/consultations-on-asia-illegal-drug-trade.and-cyber-security-key-takeaways-from-russia-india-china-summit

[9] Ibid.

[10] Payne J.S. Eurasia: The Hype of Continentalism // The Diplomat. 2015. February 3. URL: https://thediplomat. com/2015/02/eurasia-the-hype-of-continentalism/

[11] Ayres A. Our Time Has Come: How India is Making Its Place in the World. New York: Oxford University Press, 2018. P. 174.

[12] Chunshan M. What is CICA (and Why Does China Care About It)? // The Diplomat. 2014. May 17. URL: https:// thediplomat.com/2014/05/what-is-cica-and-why-does-china-care-about-it/

[13] Statement by H.E. Mr. Anand Sharma, Minister of Commerce and Industry of India. Secretariat of Conference on Interaction and Confidence Building Measures in Asia. URL: http://www.s-cica.org/page.php?page_ id=292&lang=1

[14] Ayres A. Our Time Has Come: How India is Making Its Place in the World. New York: Oxford University Press, 2018. P. 174.

[15] Ibid

[16] India for Early FTA with Five-Nation Eurasian Economic Union // Business Standard. 2017. June 1. URL: http://www.business-standard.com/article/pti-stories/india-for-early-fta-with-five-nation-eurasian-economic.union-117060100621_1.html

[17] Choong W. The Revived ‘Quad’ – and an Opportunity for the US // International Institute for Strategic Studies. 2018. January 10. URL: https://www.iiss.org/en/iiss%20voices/blogsections/iiss-voices-2018-2623/january-c361/ the-revived-quad-opportunity-for-the-us-ab39

[18] Более подробно см.: Haidar S. Quad Confusion // The Hindu. 2017. November 23. URL: http://www.thehindu. com/opinion/op-ed/quad-confusion/article20723202.ece

[19] Choong W. The Revived ‘Quad’ – and an Opportunity for the US // International Institute for Strategic Studies. 2018. January 10. URL: https://www.iiss.org/en/iiss%20voices/blogsections/iiss-voices-2018-2623/january-c361/ the-revived-quad-opportunity-for-the-us-ab39

[20] Unjhawala Y.T. Quad Needs Both Economic & Military Plan for Indo-Pacific // Economic Times. 2018. February 23. URL: https://economictimes.indiatimes.com/news/defence/quad-needs-both-economic-military.plan-for-indo-pacific/articleshow/63049831.cms

[21] Alhasan H. Multilateralism in a Post-Hegemonic World // Asia Dialogue. 2017. June 19. URL: http:// theasiadialogue.com/2017/06/19/multilateralism-in-a-post-hegemonic-world/

[22] Sidhu WPS. Why Multilateralism Matters for India // Brookings. 2014. July 7. URL: https://www.brookings.edu/ opinions/why-multilateralism-matters-for-india-2/

Индия. Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 января 2019 > № 2915012 Нандан Унникришнан, Ума Пурушотхаман

Афганская игра без нулевой суммы

Георгий Асатрян – сотрудник кафедры Международной безопасности РГГУ. Эксперт Российского совета по международным делам (РСМД) и Института Ближнего Востока. Начальник департамента России и Евразии в Армянском институте исследований и разработок (ARDI).

Барнетт Рубин – директор Центра международной кооперации в Нью-Йоркском Университете. Преподает в Йельском и Колумбийском Университетах. Экс-советник спецпредставителя США Ричарда Холбрука по Афганистану и Пакистану. Занимал должность советника специального представителя ООН по Афганистану.

Нынешний год станет для Южной и Центральной Азии особенным. Афганистан вступил в качественно новый этап своего развития. Исламская Республика переживает переходный период, который потенциально может изменить ее облик в региональном и международном контексте. Тектонические сдвиги не могли остаться не замеченными великими и региональными державами. «Кладбище империй» демонстрирует, почему его еще называют и «шоссе империй». В афганскую проблему вовлечены ведущие акторы международных отношений, среди которых особое место география отвела России. Каковы интересы ключевых игроков? И почему вокруг афганского узла нет игры с нулевой суммой?

В Афганистане возникла ситуация стратегического тупика. Ни одна из сторон конфликта не в состоянии одержать полноценную военную победу. Несмотря на значительные успехи, движение «Талибан» (запрещено в РФ) не в состоянии возродить Исламский Эмират Афганистан и править всей страной. Официальный Кабул тем более не может нанести радикалам военного поражения. Стороны фактически заняли зоны своего естественного влияния. Талибы, скорее всего, не расширят присутствие в крупных городах. Кабул не уберет монопольную власть радикалов в сельской местности.

В то же время дестабилизация достигла небывалых масштабов. После вывода основной части американских войск в 2014 г. возник вакуум власти, который заполнили талибы. Радикалы пришли в города. Теракты стали обыденным статистическим явлением. Уровень насилия – рекордный, а количество смертей и ранений увеличивается в геометрической прогрессии. И самое важное: стороны конфликта, и талибы и Кабул, осознали наличие тупика и невозможности своей военной победы. Подобное понимание пришло и в мировые столицы.

В США изменились взгляды на внешнюю политику, это коснулось и Афганистана. Президент Дональд Трамп не видит смысла в иностранных военных кампаниях. В некоторой степени можно говорить об условном изоляционизме. По крайней мере, Трамп этого хочет. Речь о достаточно тонкой прослойке истеблишмента, которая убеждена в нерентабельности и бессмысленности войн в мусульманском мире. Эти современные реалисты, и хозяин Овального кабинета в их числе, убеждены: сдержанность Америки в мире снизит риски. Классические неоконсерваторы и интервенционисты выступают против самой постановки вопроса, видя в ней угрозу американскому доминированию.

В итоге, начало переговорного процесса стало отправной точкой к реструктуризации Афганистана. Он был запущен в феврале 2018 г., когда президент Афганистана Ашраф Гани призвал талибов принять участие в выборах и стать политической партией. Но переговоры – не самоцель. Их задача в достижении перемирия, снижении уровня насилия и, в конечном счете, интегрировании талибов в официальную афганскую политическую систему.

Вокруг афганской проблемы сконцентрированы интересы многих. Среди них великие державы – США, Россия и Китай. Региональные центры силы: Пакистан, Иран, Индия, Саудовская Аравия (СА), а также страны Центральной Азии (ЦА), в особенности Узбекистан. Деление на великих и региональных – одно из возможных. С точки зрения геополитических интересов можно предложить иную дихотомию. США (и Великобритания), Индия, СА и некоторые страны ЦА, с одной стороны, с другой – Россия, Иран, Китай и Пакистан. Данная классификация весьма условна, но она поможет понять общий вектор интересов ведущих акторов.

Для Пакистана, Китая, России и Ирана наиболее важный вопрос, касающийся политического урегулирования афганского кризиса, заключается в следующей дилемме: обеспечит ли оно стабильность для региональных акторов или процесс укрепит позиции США и позволит оказывать воздействие на регион?

Данная проблема имеет несколько измерений и факторов. Во-первых, большинство акторов не хотят одностороннего и немедленного ухода Штатов. Региональные игроки опасаются неконтролируемого хаоса, который останется после исхода американцев. В то же время они обеспокоены тем, что Вашингтон будет использовать свое присутствие в целях геополитического воздействия.

Это обстоятельство можно обозначить, как фактор «двойственного восприятия» военного присутствия. Москва, Пекин, Тегеран и даже Исламабад не хотят, чтобы талибы доминировали в Афганистане, однако им близка позиция движения о полном выводе войск США. Есть еще одно обстоятельство. Многие региональные силы уверены, что «Талибан» на данном этапе может быть более надежным партнером в борьбе против «Исламского государства» (запрещено в РФ), чем США. Страны региона разделяют цели Америки по борьбе с терроризмом. В то же время некоторые из них считают, что в определенных обстоятельствах Вашингтон может использовать некоторые экстремистские группы против интересов региональных держав.

Это не есть классический конфликт с нулевой суммой, так как общие интересы не менее важны, чем реальные и потенциальные противоречия. Напротив: это конфликт с ненулевой суммой и он создает переговорное пространство, которое дипломатия может использовать для достижения взаимной выгоды.

Индия, страны ЦА и СА надеются, что США останутся в Афганистане. Нью-Дели рассматривает присутствие Америки в качестве сдерживающего фактора Пакистана. В свою очередь, Эр-Рияд видит в американской кампании рычаг давления на Иран и с недавних пор Катар. Страны ЦА видят в США возможность геополитической и экономической диверсификации в первую очередь от Китая и России. «Зацикленность» на Иране, а также «дело Хашогги» не позволяют саудитам играть сколько-нибудь значимую конструктивную роль в афганском урегулировании. К тому же СА больше не пользуется религиозным уважением талибов.

Это связано с разрывом отношений в 2009 г. между одним из талибских лидеров Тайибом Ага и главой саудовской разведки принцем Мукрином. Отдельные внешнеполитические шаги подорвали авторитет СА у талибов. Среди их можно назвать отношения с Израилем, укрепление связей с США и ссора с Катаром. Кроме того, осведомленность саудовских стратегов в афганских реалиях оставляет желать лучшего. Расширение влияния или, в крайнем случае, качественное вмешательство арабского королевства в страну, где говорят по-персидски, маловероятно.

Смена руководства в Узбекистане позволяет этой стране надеяться на достаточно серьезные позиции в сфере экономики и даже геополитики, особенно на афганском севере. Так, в 2018 г. Ташкент при поддержке США провел консультации по Афганистану, чем повысил свое геополитическое значение в качестве ведущей региональной силы в ЦА. Это позволило узбекам начать процесс привлечения западных инвестиций. Да и в целом нужно сказать, что Ташкентская конференция по Афганистану является хрестоматийным примером успешной имплементации политики подряда. Грубо говоря, Соединенные Штаты провели разведку боем в виде регионального форума по афганскому урегулированию, воспользовавшись услугами видного местного игрока.

Парадоксально, но региональная динамика вокруг Афганистана подтолкнули к формированию определенной базы общих интересов у самых разных стран. В некоторых аспектах на тактическом уровне интересы весьма условного и, наверняка, временного «альянса четырех» сходятся. Речь идет о Пекине, Москве, Исламабаде и Тегеране.

Стратегия национальной безопасности 2017 г. определила Китай и Россию в качестве главных угроз национальным интересам США. На втором месте стоят «дестабилизирующие международную остановку режимы» Иран и КНДР, в то время как, транснациональный терроризм идет третьим. У этих стран есть определенные сомнения насчет реальных целей США в Афганистане.

Так, Пакистан рассматривает американские войска и специальные службы на афганской территории, как силу, блокирующую установление абсолютного влияния Исламабада. Действия Пакистана обусловлены понятием стратегическая глубина, которая заключается в установлении лояльного режима в Афганистане и создания благоприятного тыла. Это позволило бы Пакистану сконцентрировать все свои ресурсы в сдерживании своего главного стратегического соперника – Индии.

Москва в целом не против урегулирования ситуации в Афганистане, даже целиком и полностью по американскому проекту. Однако у России есть подозрения, что США хотят окружить и дестабилизировать регион ЦА. Соответственно имеются основания полагать, что Москва будет противодействовать афганскому урегулированию, если оно будет подразумевать долговременное присутствие военных баз и разведывательной сети в регионе.

В свою очередь, Иран убежден, что стратегическая цель политики Соединенных Штатов в регионе – смена режима в Исламской Республике. Одновременно с этим Тегеран жизненно заинтересован в стабилизации ситуации и окончательном урегулировании афганского кризиса. С недавних пор движение «Талибан» больше не рассматривается в качестве абсолютно непримиримого идеологического и политико-социального врага Ирана.

Китай долгое время не считал присутствие США в Афганистане угрозой своей национальной безопасности. Скорее речь шла о потенциальной проблеме, с которой можно иметь дело. Главная региональная проблема Пекина в сфере безопасности – сдерживание и купирование угрозы уйгурского сепаратизма в Синьцзяне. У китайских стратегов пока нет уверенности, что Америка разыгрывает эту карту, то есть поддерживает уйгурский экстремизм. Поэтому отношение Китая к американскому присутствию в Афганистане более позитивное, чем у России и Ирана. Но в связи с торговыми войнами и в целом антикитайским креном администрации Трампа, есть потенциал к определенному ужесточению позиции Поднебесной.

Не менее важным обстоятельством является противодействие США китайской стратегической инициативе «Один пояс и один путь». Глобальный китайский проект имеет прямое отношение к региону Центральной и Южной Азии. Тем более, теоретически территория Афганистана также может быть в нем задействована. Все это подталкивает нерешительных с точки зрения классической геополитики китайцев к большему пониманию российских, иранских и пакистанских (близкие союзники Пекина) взглядов.

И, наконец, фактор, который негативно рассматривается всеми региональными странами. Вашингтон запустил процесс полного перехода афганской армии и полиции на американское вооружение. С точки зрения стран региона, это претензия на долгосрочное военное присутствие.

В то же время у России нет сомнений, что одна из целей США – борьба с терроризмом. Но с каким? Москва полагает, что американцы борются с теми силами, которые намереваются нанести удар по Америке, но не с тем, которые представляют потенциальную или реальную угрозу России. Назовем эту страту международного подполья антиамериканским терроризмом. Таким образом, Россия, Китай и некоторые державы региона подозревают, что присутствие в Афганистане будет использоваться Соединенными Штатами не в целях борьбы с терроризмом, а для избирательного противодействия антиамериканскому терроризму и в целях геополитического давления на регион.

В последнее время наблюдаются сигналы, указывающие на то, что Москва усомнилась в реальном желании США бороться с ИГ в Афганистане. МИД РФ заявлял, что вертолеты без опознавательных знаков снабжают афганский филиал ИГ и даже перевозят боевиков из Сирии и Ирака. Явно прослеживался намек на Вашингтон.

При этом нужно обратить внимание на следующее. Несмотря на вышеперечисленные противоречия, ни один из великих или региональных акторов не ведет игру с нулевой суммой с главным игроком – Соединенными Штатами. Вокруг Афганистана возникает поистине уникальная атмосфера. Соответственно, при определенных обстоятельствах может возникнуть афганский концерт, состоящий из мировых и региональных держав. В него могут войти антагонисты и геополитические конкуренты (Китай-США, Иран-СА, Индия-Пакистан). Но необходимость стабилизации и определения правил игры способна заставить многих пойти на ограниченную кооперацию. Взгляды на разрешение афганского конфликта разные, а методы и вовсе расходятся. Но есть общие угрозы, интересы, вызовы и, наконец, усталость от вечной войны. Таким образом, игры с нулевой суммой, по крайней мере, пока нет.

США должны стать актором, идущим навстречу остальным. Во-первых, именно Америка наиболее влиятельный игрок в Афганистане. Во-вторых, афганская кампания – американская инициатива. Ввод войск на территорию этой страны был обусловлен необходимостью борьбы с терроризмом, который 11 сентября нанес удар в самое сердце Америки. В-третьих, действия или бездействие американцев на афганском треке могут потенциально затронуть (и зачастую так и происходит) интересы всех остальных. И, наконец, в-четвертых, именно Штаты запустили в начале 2018 г. переговорный процесс с «Талибаном».

Для успешного урегулирования афганского конфликта необходимо более или менее позитивное отношение всех без исключения влиятельных игроков. Без этого Афганистан обречен на перманентную дестабилизацию. Именно США, как первая скрипка афганской кампании должны добиться вовлечения остальных акторов в переговорный процесс. Для этого нужно убедить, что урегулирование не преследует геополитических целей усиления одних за счет интересов других.

Россия. Афганистан. Иран > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 16 января 2019 > № 2915008 Георгий Асатрян, Барнетт Рубин

Разрушающее равновесие страха

Упадок сдерживания

Эндрю Крепиневич – старший научный сотрудник Института Хадсона, доцент Центра новой американской безопасности и член Комиссии по стратегии национальной обороны США.

Резюме Эпоха беспрецедентного военного доминирования США, наступившая после завершения холодной войны, окончена. Вот почему мы видим новый виток соперничества между Соединенными Штатами и двумя великими ревизионистскими державами: Китаем и Россией.

«До сих пор главная цель нашего военного истеблишмента сводилась к победе в войнах, – писал в 1946 г. американский ядерный стратег Бернард Броуди. – С этого времени главная задача должна заключаться в предупреждении войн». Броуди как бы обобщил мрачный урок первых пяти десятилетия ХХ века: после двух ужасающих мировых войн и разработки ядерного оружия стало понятно, что в следующем крупном конфликте победителей не будет – только уцелевшие. Президент США Джон Кеннеди выразил ту же мысль спустя 15 лет в разгар кубинского ракетного кризиса. «Даже плоды победы будут пеплом у нас на зубах». На протяжении десятилетий политики следовали руководству Броуди и Кеннеди, сделав сдерживание – недопущение нападения соперничающих держав – краеугольным камнем оборонной стратегии Соединенных Штатов.

Эффективная политика сдерживания отбивает у неприятеля охоту предпринимать нежелательные для Америки действия. Она вынуждает его менять свои расчеты относительно издержек, выгод и рисков. Например, страна может убедить своих противников, что вероятность неудачи в случае нападения настолько велика, что не стоит рисковать: сдерживание через отказ от агрессии. Или что победа станет Пирровой: то есть, сдерживание через наказание. В любом случае здравомыслящий неприятель решит, что лучше не «дергаться».

Через угрозу отрицания или наказания сдерживание помогает сохранять мир между крупными державами вот уже более семи десятилетий. И даже через 30 лет после окончания холодной войны оно остается в сердце оборонной стратегии США. Например, Стратегия национальной обороны 2018 г. начинается с провозглашения, что «долгосрочная задача Министерства обороны заключается в обеспечении боеготовности вооруженных сил, необходимой для сдерживания войны и защиты безопасности нашей страны».

Эта декларация звучала так часто на протяжении десятилетий, что стала атрибутом веры. Подобно нескольким предыдущим администрациям, администрация Трампа не тратит много времени на объяснение того, как Соединенные Штаты намерены сдерживать имеющихся и будущих неприятелей. Исходная предпосылка сводится к тому, что и объяснять ничего не нужно: современные системы вооружений настолько разрушительны, что ни один трезвомыслящий лидер не рискнет начать большую войну, поэтому требования к сдерживанию сравнительно невелики.

Однако подобная уверенность совершенно неуместна. На самом деле сдерживание агрессии все труднее, а в будущем еще осложнится вследствие технологических и геополитических новинок. Эпоха беспрецедентного военного доминирования США, наступившая после завершения холодной войны, окончена. Вот почему мы видим новый виток соперничества между Соединенными Штатами и двумя великими ревизионистскими державами: Китаем и Россией. Военное соперничество распространяется на новые среды – от космоса и киберпространства до морского дна, а новые возможности все более затрудняют точное измерение баланса сил. Тем временем новые открытия в науке об организации человеческой психики бросают вызов теоретическому фундаменту доктрины сдерживания, переворачивая все наши представления о том, как люди ведут себя в ситуациях повышенного риска – например, сталкиваясь с возможностью войны. В совокупности новшества приводят нас к неизбежному, но тревожному умозаключению: главный стратегический вызов эпохи – не возвращение соперничества великих держав и не распространение передовых вооружений, а закат доктрины сдерживания.

Многополярный мир

В годы холодной войны военная мощь США и СССР намного превосходила мощь любого другого государства или группы стран. После крушения Советского Союза этот двухполюсный мир уступил место безальтернативному военному доминированию Соединенных Штатов, особенно в сфере обычных (неядерных) вооружений. В годы холодной войны оборонная стратегия Вашингтона строилась на сдерживании единственного великодержавного соперника, а после окончания холодной войны, американским политикам вообще не приходилось беспокоиться по поводу серьезных противников.

Однако сегодня Соединенным Штатам противостоит международная система не с одним или двумя, а с многочисленными центрами силы. Подумайте, что произошло с распределением ядерных сил. Большую часть холодной войны две сверхдержавы имели на вооружении более 20 тыс. боеголовок каждая, тогда как у британцев, китайцев и французов насчитывалось всего несколько сотен боеголовок. Однако ряд двусторонних соглашений между США и Россией о контроле над вооружениями резко сократили стратегические ядерные силы обеих стран до 1550 развернутых стратегических боеголовок у каждого из этих двух государств, в то время как ядерные арсеналы Китая, Индии, Северной Кореи и Пакистана растут в количественном отношении и по своей изощренности. Наибольшую тревогу вызывает ядерный арсенал Китая. На сегодняшний день он оценивается в 300 развернутых боеголовок, но у страны хватит ядерного топлива для производства нескольких сот ядерных боеголовок каждый год без ущерба для ядерной энергетики и ее потребностей. Китай также обновляет средства доставки, укомплектованные новыми подлодками с баллистическими ракетами на вооружении, а также ракетами наземного базирования. Как и во всех других областях военной конкуренции, Пекин вряд ли довольствует вторым или третьим местом.

В таком многополярном ядерном мире некоторые ключевые условия, когда-то обеспечивавшие относительную стабильность в отношениях между Москвой и Вашингтоном, уже неактуальны. Как справедливо отмечал ядерный стратег Альберт Вольштеттер, ядерное сдерживание времен холодной войны опиралось на «равновесие страха» или «взаимно гарантированное уничтожение». До тех пор, пока СССР и США могли нанести неожиданный удар друг по другу, но при этом сохранить ядерный потенциал для нанесения опустошительного ответного удара, ни одна из сторон не желала идти на риск и первой наносить удар: это было сдерживание через наказание в полном смысле слова. Для сохранения тонкого равновесия обе стороны стремились к примерному паритету в ядерных вооружениях, и эта цель до сих пор декларируется в новом договоре СНВ.

Формирование Китая в качестве крупной ядерной державы грозит вывести из равновесия этот баланс страха, поскольку Пекин, Москва и Вашингтон считают друг друга соперниками. Если Китай продолжит расширять свой ядерный арсенал, то Соединенные Штаты, вынужденные готовиться к возможному нападению не с одного, а с двух флангов, могут ответить значительным наращиванием собственного потенциала. Любое серьезное наращивание американских ядерных сил, вероятно, побудит Россию также включиться в эту гонку вооружений ради сохранения паритета с США. Попросту говоря, в мире с тремя великими ядерными державами ни одна из них не может сохранять паритет с объединенными силами двух других. В таком многополярном мире три соперника будут меньше уверены в том, что им не грозит ядерный удар, чем во время двухполюсного мира времен холодной войны.

Новые рубежи войны

Сдерживание буксует не только из-за новых держав. Новые вооружения также сделали свое дело. До этого высокотехнологичные вооружения работали на пользу США. Например, война в Заливе 1990-1991 гг. наглядно продемонстрировала силу в объединении высокотехнологичных систем разведки и наблюдения с высокоточными вооружениями. Российские военные теоретики опасались, что эти возможности предвозвещают то, что может случиться, и это вызывало у них сильную тревогу. Согласно их доводам, если Соединенные Штаты усовершенствуют эти возможности, они смогут нанести точечные удары, чтобы уничтожить ядерный арсенал России, не прибегая к использованию ядерного оружия. После такого удара Россия, конечно, могла бы нанести ответный удар уцелевшими ядерными боеголовками. Однако этот «неполноценный» удар будет еще больше ослаблен ПВО и ракетной обороной США и способен спровоцировать полномасштабный ядерный контрудар, который положил бы конец России как функциональному обществу.

Чтобы нейтрализовать это мнимое преимущество, Россия разработала ядерное (тактическое) оружие малой мощности и взяла на вооружение военную доктрину, согласно которой это оружие может быть применено, если Москва будет опасаться уничтожения своего ядерного арсенала, или если она будет терпеть поражение в войне обычными вооружениями. В Китае тоже может возобладать подобное мышление, поскольку военно-политические лидеры Китая уже намекали, что вполне приемлемо использовать некоторые виды ядерных вооружений даже в конфликте с использованием обычных вооружений – например, для создания электромагнитных колебаний, которые могут вывести из строя находящееся поблизости электронное оборудование неприятеля.

В результате барьер между войной с применением обычных вооружений и ядерным конфликтом медленно исчезает, что может иметь плачевные последствия для доктрины сдерживания. И Пекин, и Москва могут считать традиционную агрессию менее рискованной, поскольку всегда под рукой некоторые типы ядерных вооружений, которые они готовы задействовать, если дела пойдут плохо. Многие американские лидеры, напротив, до сих пор верят, что единственная цель сохранения ядерных вооружений – удерживать других от их применения. При такой доктрине происходит полное размежевание понятий ядерной и неядерной войны. В результате лидеры США могут ввязаться в войну с применением обычных вооружений, думая, что риск ее эскалации до масштабов ядерного противостояния невелик. Однако китайские и российские лидеры, оказавшись втянутыми в подобную войну, могут перейти ядерный порог с гораздо меньшими колебаниями, чем этого ожидают от них в Вашингтоне.

Кибероружие с его громадным, но неиспытанным потенциалом выводить из строя системы раннего оповещения и командования государства вносит еще больше неразберихи в доктрину сдерживания. Например, некоторые выдвинули предположение, что воздушный удар Израиля по строящемуся в Сирии ядерному реактору в 2007 г. сопровождался кибератакой, «ослепившей» сирийскую систему ПВО. Хотя ни один из самолетов Израиля не был сконструирован по технологии «Стелс» и они нанесли удар по очень ценной мишени, ни один самолет не был обстрелян сирийскими системами ПВО. Если другие государства решат, что могут вывести из строя системы раннего оповещения и командования противника, как это, похоже, удалось сделать Израилю в Сирии, то предполагаемые издержки и риски нанесения первого удара во время кризиса могут резко снизиться.

Географическое местоположение современных ядерных сил также подрывает доктрину сдерживания. В годы холодной войны ценные советские и американские внутренние цели находились достаточно далеко друг от друга, что гарантировало некоторое время ожидания перед нанесением удара. Распространение ядерных и других стратегических вооружений среди государств, расположенных сравнительно близко от их неприятелей означает, что время предупреждения нападения сегодня намного меньше. Это особенно справедливо в отношении ядерных стран, размещающих быстрые и точные баллистические ракеты, способные нанести удар по ядерным силам противника. Короткое время подлета может вынудить политиков привести свои стратегические силы в состояние повышенной готовности в любое время, а также передать полномочия по их применению командирам низшего ранга. Теоретически эти решения могли бы укрепить сдерживание, но они увеличат и риск случайного или несанкционированного применения стратегических сил, что подорвет сам принцип сдерживания: столкнувшись с риском в момент кризиса, неприятель может решить, что безопаснее будет первым нанести удар.

Проблемы сдерживания на этом не заканчиваются. Перенос военных действий в новые среды или стихии также размывает основы доктрины. Крупные современные державы построили свою военно-экономическую мощь на гигантской, но уязвимой сети спутников, а также водопроводов и кабелей, проложенных по морскому дну. В частности, боеспособность армии США зависит от государственных и коммерческих спутников. Их примеру последовали другие крупные армии, а национальная экономика стала полагаться на спутники, которые оказывают целый спектр услуг. Более четверти мировых поставок нефти и природного газа осуществляются по дну океана, где проложены трубопроводы. Экономики и армии зависят от Интернета, и почти все данные поступают по кабелям, проложенным по дну моря.

К сожалению, вся эта инфраструктура уязвима и может быть нарушена, а сдерживание агрессии против инфраструктуры – дело нелегкое. Вывести из строя спутник, испортить компьютерную сеть или обрезать подводный кабель часто легче, чем отразить нападение, выбрать нападение в качестве защиты или подорвать сдерживание через отрицание. Сдерживание через наказание также ненадежно в подобных случаях. Быстрое распознание агрессора и нанесение по нему удара возмездия дело гораздо более трудное, чем в случае ударов на суше, с воздуха или на море с применением обычных вооружений. А поскольку многие страны способны эффективно действовать в этих сравнительно новых средах, выявить виновника будет еще труднее.

Что-то потерять, что-то приобрести

В каком-то смысле сдерживание стало жертвой собственного успеха. Война остается главной проверкой военных систем, структуры вооруженных сил и доктрин трудоустройства. Отсутствие войны между крупными державами с 1945 г. означает неопределенность правильного баланса обычных, ядерных и кибервооружений. И если это справедливо для устоявшихся технологий, то справедливо вдвойне для новых возможностей, включающих искусственный интеллект, новые биологические вещества, лазерное оружие, гиперзвуковые системы и робототехнику. Поскольку новые возможности толком не проверены в боевых условиях, у воюющих сторон будущего могут быть несхожие представления об их выгодах и опасностях, что повышает вероятность выбора в пользу агрессии. Это в первую очередь касается лидеров, толерантных к риску, которые исходят из того, что неопределенность будет работать в их пользу, и тем самым подрывают наиболее хрупкие опоры доктрины сдерживания. Однако вызовы, которые современность бросает доктрине сдерживания, этим не ограничиваются. Последние открытия в области механизмов принятия решений разными людьми ставят под сомнение саму логику сдерживания.

Как теоретическая концепция, сдерживание опирается на предположение, будто в рискованной ситуации люди действуют рационально в том смысле, что основывают свои решения на расчетах выгод и издержек. Считалось, что рискованные решения принимаются лишь тогда, когда предполагаемые выгоды перевешивают издержки. Однако исследования последних 40 лет в области бихевиористской экономики бросили тень сомнений на эту исходную предпосылку. Оказывается, нельзя рассчитывать на то, что люди склонны максимизировать возможную выгоду. Даже когда они это делают, то остаются на удивление слепыми и неспособными понять, как противная сторона в конфликте рассчитывает свои издержки, выгоды и риски. Человеческая природа не изменилась, но изменилось наше понимание этой природы, и притом таким образом, что это не сулит ничего хорошего для оборонных стратегий, построенных на доктрине сдерживания.

Первая проблема кроется в нашем понимании того, как лидеры представляют себе возможные потери. Согласно теории перспектив, люди будут больше рисковать, чтобы не потерять то, что уже имеют, чем для приобретения чего-то другого равнозначной ценности. Например, политики пойдут на более серьезные риски для удержания своей территории, чем для захвата чужой территории равнозначной ценности. Теоретически это явление, казалось бы, должно усиливать сдерживание, поскольку лидеры в целом предпочитают держаться за ту землю и полезные ископаемые, которые у них уже имеются, а не пытаться захватить то, что принадлежит другим. Но не все так просто.

Люди, принимающие решения, устанавливают так называемую точку отсчета, когда им нужно определиться, считают ли они свою нынешнюю ситуацию потерей или приобретением. Можно ожидать, что люди всегда основывают свой базовый ориентир на статус-кво – положении дел на момент принятия ими решения. Например, после ряда приобретений люди обычно корректируют свою отправную точку, приводя ее в соответствие с новым статус-кво. Любое последующее отступление видится им потерей, а не отвергнутым приобретением. Следовательно, нужно ожидать, что они будут терпимы к риску в своих попытках защитить последние завоевания, которые они теперь рассматривают как потенциальную потерю.

Но эта закономерность – не палка о двух концах. После того, как люди что-то теряют, им уже не свойственно корректировать свои базовые ориентиры в соответствии с новой, менее благоприятной ситуацией, поэтому они склонны придерживаться бывшего статус-кво. Вот почему они рассматривают свои попытки вернуть то, что потеряно, не как погоню за новыми приобретениями, а как способ избежать потерь. В результате они часто готовы идти на большой риск и издержки для достижения этой цели. В качестве исторического примера можно вспомнить экономическое эмбарго США, наложенное на Японию летом 1941 г. и решение Японии напасть на Пёрл-Харбор через несколько месяцев после этого. Накладывая эмбарго, лидеры США попытались наказать Японию за агрессию против ряда государств Восточной Азии, так как США считали это потерями по сравнению с прежним статус-кво. Однако лидеры Японии обновили свои базовые ориентиры, включив в них недавно захваченные территории. Поэтому они рассматривали эмбарго как попытку американцев отнять у японцев то, что принадлежит им теперь по праву. Другими словами, обе стороны действовали в парадигме утрат, что сделало их лучше приготовленными к тому, чтобы пойти на риск и объявить войну.

Чтобы понять, как аналогичная закономерность может проявиться сегодня, достаточно взглянуть на Южно-китайское море, где Пекин занимает и укрепляет спорные территории, явно намереваясь создать новые факты на суше. Однако Соединенные Штаты и их союзники продолжают считать действия КНР незаконными и сохранять ранее существовавшее положение дел в качестве точки отсчета. Если спор достигнет критической точки, Китай и его противники будут действовать с точки зрения потерь. Поэтому обеим сторонам может быть трудно воздержаться от продавливания своей позиции.

Иррациональные умы

Логика сдерживания также во многом зависит от руководителей. Исследования науки об организации психики указывают на то, что политические лидеры на редкость оптимистичны и слишком уверены в своей способности контролировать события, проявляя те самые качества, которые помогли им прийти к власти. С учетом присущего им оптимизма, они также склонны идти ва-банк перед лицом неудачи вместо того, чтобы минимизировать потери. Нет нужды говорить о том, что любая из этих характеристик может подорвать принцип сдерживания. Предположение, будто неопределенность разрешится в чью-то пользу, искусственно раздувает предполагаемые выгоды, одновременно снижая прогнозируемые потери и делая рискованный путь действий еще более соблазнительным.

Этот крен в сторону оптимистичных ожиданий может быть особенно явным, когда лидер страны является диктатором. Чтобы подняться на вершину в беспощадной политической среде, такие политики должны быть чрезвычайно терпимыми к риску и верить, что смогут добиться успеха, несмотря ни на что. Оказавшись у власти, они часто окружают льстецами, которые подпитывают их эго и их представление о себе как искусных стратегах. Избыточный оптимизм может отчасти объяснить, почему Адольф Гитлер принял рискованное решение о повторной милитаризации земли Северный Рейн – Вестфалия и аннексии Австрии и Чехословакии, хотя Германия на тот момент все еще была слабее Франции, Советского Союза и Великобритании. Этим можно также объяснить попытку Иосифа Сталина отказать американцам в доступе к Западному Берлину в то время, когда его страна лежала в руинах, а США имели ядерную монополию. Готовность Саддама Хусейна к войне с Соединенными Штатами не один, а даже два раза, указывает на его склонность к высоким ставкам и рискованным играм – так же, как и решение Мао Цзэдуна ввергнуть Китай в Корейскую войну, когда еще не прошло и года после его прихода к власти.

На самом деле само понятие, будто у всех людей один и тот же когнитивный аппарат, одно и то же рациональное мышление, на поверку оказывается не фактом, а просто мнением. Исследование науки о поведении и человеческой психике показало, что культурная среда может вызывать глубокие различия в когнитивных процессах, в том числе в понимании людьми справедливости, издержек, выгод и рисков.

Экономические эксперименты демонстрируют эти различия в действии. В так называемой «игре ультиматумов», например, Игроку А выдается определенная денежная сумма, скажем 100 долларов, и ему велят предложить какую-то сумму наличными, от 1 до 100 долларов, Игроку Б, который может принять эту выплату или отказаться от нее. В последнем случае оба игрока остаются с пустыми руками. Американские подданные обычно соглашались с разделением денег, близким к 50 на 50. Когда они были в роли Игрока Б, то с большей вероятностью отвергали предложения поделить деньги не в равных долях, несмотря на то, что принятие любого предложения выше нуля улучшило бы их финансовое состояние. Однако в менее развитых обществах из некоторых регионов Центральной Азии и Латинской Америки люди, находившиеся в роли Игрока А, были гораздо менее щедрыми; однако Игрок Б редко отказывался даже от небольших сумм. Хотя в других случаях жители Центральной Азии, Восточной Африки и Новой Гвинеи, находившиеся в роли Игрока Б, иногда отказывались от денег, даже когда им предлагалось более половины суммы.

Иными словами, люди далеко не всегда являются машинами по максимизации пользы, рационально стремящимися к материальной выгоде и ожидающими, что другие будут делать то же самое. Они готовы отвергнуть то, что воспринимают как несправедливость или неуважение к их личному достоинству, даже отказавшись от существенной материальной выгоды для себя. Вот почему лидеры иногда отвергают беспроигрышные сделки в пользу внешне нерационального исхода, при котором обе стороны что-то теряют.

Последствия для доктрины сдерживания поистине отрезвляют. Наглядным примером может служить Кубинский кризис. Советского генсека Никиту Хрущева отчасти мотивировало ощущение несправедливости относительно баланса в размещении американских и советских ракет за рубежом. США разместили ядерные ракеты на южном фланге СССР в Турции, поэтому Хрущев ожидал, что Вашингтон смирттся с размещением советских ракет на Кубе. Когда Кеннеди потребовал от Хрущева убрать ракеты с Кубы, оба лидера начали играть в разновидность игры ультиматумов с повышенными ставками: Кеннеди дал гарантию, что США не вторгнуться на Кубу в обмен на вывод советских ракет с этого острова — взаимовыгодный исход, пусть и с небольшим бонусом для Советов. Если бы Хрущев отказался, вполне вероятным был заведомо проигрышный для обеих сторон исход: война.

По идее Хрущев должен был бы сделать очевидный выбор. С учетом колоссального ядерного превосходства США над Советским Союзом, ракеты США в Турции были сущим пустяком. Но поскольку Хрущев находился под давлением необходимости продемонстрировать своим коллегам в советском руководстве (и можно подозревать, что и самому себе также), что ему предлагают справедливую сделку, ракеты в Турции стали критическим вопросом на переговорах по разрешению кризиса. В конце концов, Кеннеди обещал тихо вывести ракеты из Турции, Советы вывезли ракеты с Кубы, и войну удалось предотвратить. Уроки кризиса ясны: даже в вопросах жизни и смерти понятие справедливости играет важную роль, и если с этим не считаться, можно поставить мир на грань ядерной войны, вопреки здравым расчетам, лежащим в основе сдерживания.

Памятуя о пробелах

С учетом всех этих теоретических и практических ограничений может показаться, что от политики сдерживания следует вообще отказаться – по крайней мере, в оборонной политике и стратегии. Но если перефразировать Уинстона Черчилля, сдерживание может быть худшим способом обороны, но лучше пока ничего не придумано.

Вместе с тем, политики должны переосмыслить стратегии сдерживания своих стран с учетом меняющихся условий: вызовов многополярного мира, появления передовых вооружений и новых открытий в области психологии принятия решений. Любая попытка укрепить политику сдерживания должна не отмахиваться от этих факторов, а принимать их во внимание.

Для США это означает всеобъемлющую оценку военного баланса сил. Нужно лучше понимать, как Китай и Россия, главные мишени американской политики сдерживания, рассчитывают военный баланс, а также издержки и риски агрессивных действий. Например, американские аналитики склонны оценивать стратегический баланс сил, исходя, в основном, из ядерных вооружений, имеющихся в наличии. С другой стороны, их российские коллеги включают в расчеты также системы противоракетной обороны, раннего оповещения, кибероружия и высокоточных обычных вооружений на стратегических носителях. Китайские стратеги обычно придерживаются такого же всеобъемлющего подхода к оценке стратегического равновесия.

На теоретическом уровне политики должны изменить свое мышление в отношении эскалации. Современные стратеги все еще пользуются метафорой времен холодной войны: лестница эскалации, ступени которой символизируют постепенное и линейное наращивание военных действий от низшего уровня конфликта с применением обычных вооружений до обмена ядерными ударами. В век высокоточных боеприпасов и кибератак данная линейная метафора нуждается в пересмотре. То, что в итоге получится, может меньше напоминать лестницу и больше быть похожим на паутину перекрещивающихся путей. На каждом перекрестке эскалация в одной области, будь то киберпространство, морское дно или космос, может спровоцировать эскалацию в другой области. Эта модель перекрестков и развилок позволила бы США определить области, где у них имеются преимущества над противниками, и области, где им нужно предпринять шаги для усиления сдерживания.

Соединенным Штатам также придется найти способы выиграть время, чтобы отсрочить неминуемые удары и усовершенствовать свою способность определять, откуда они нанесены. В конце концов, достижения в искусственном интеллекте и «больших данных» могут оказаться полезными для оперативного обнаружения следов агрессора. Лишая возможных агрессоров уверенности в своей способности действовать анонимно, эти инструменты сделают более вероятной угрозу наказания и тем самым усилят сдерживание.

Для снижения неопределенности по поводу новых, неиспытанных возможностей армии США необходимо также готовить личный состав к самым разным сценариям вооруженного конфликта. После 11 сентября вооруженные силы, в основном, уделяли внимание подготовке к контртеррористическим операциям и к обезвреживанию мятежников, а не к вызовам, связанным с действиями великодержавных противников. Проведение учений, приближенных к боевым действиям против передовых вооруженных сил, позволят проверить действенность различных военных доктрин, структуру и возможности вооруженных сил.

Что касается человеческой природы, то ее, конечно, не изменишь, но политикам следует, по крайней мере, отдавать отчет в том, как люди принимают решения в условиях повышенного риска. Это не означает, что они должны погружаться в исследование науки о поведении и психологии человека больше, чем их предшественники, которым, на заре ядерного века, приходилось развивать у себя более глубокое понимание квантовой физики. Однако у них должно быть четкое понимание того, что открытия в этих областях могут нести стратегии сдерживания и ее успешного применения в будущем. В частности, важно понимать, что больше всего ценят, и что боятся потерять отдельные их противники, особенно диктаторы. Такое знание позволяет лидерам отладить и откорректировать свои стратегии сдерживания на основе наказания.

Со времен Второй мировой войны оборонная стратегия США опиралась на доведение до сведения противников, что любая их агрессия либо обречена на неудачу, либо спровоцирует мощный ответный удар – то есть на доктрину сдерживания. Успех этой стратегии до недавнего времени убеждал многих лидеров в Вашингтоне, что большая война маловероятна. С их точки зрения сдерживание – беспроигрышная тактика, которую следует лишь немного усовершенствовать. Однако, по мере подъема великих ревизионистских держав, с учетом того, что конкуренция в военной сфере переносится также на новые виды вооружений и незнакомые области и среды, эффективное сдерживание становится все более трудной задачей. Страхи, которые однажды побудили стратегов и политиков принять доктрину сдерживания, по-прежнему актуальны. Новая война между крупными державами может быть связана с ужасающими человеческими и материальными потерями, и американские политики правильно делают, когда ищут стратегии, способные сдержать подобный конфликт. Но чтобы преуспеть на этом поприще, им, прежде всего, не нужно относиться к сдерживанию как к чему-то само собой разумеющемуся.

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 16 января 2019 > № 2915007 Эндрю Крепиневич

Интервью Посла Российской Федерации в Республике Таджикистан И.С.Лякина-Фролова информационному агентству "Азия-плюс"

Интервью Чрезвычайного и Полномочного Посла Российской Федерации в Республике Таджикистан И.С.Лякина-Фролова ИА «Азия-Плюс» (размещено 14 декабря 2018 г. на сайте www.news.tj, в газете «Азия-плюс» опубликован сокращенный вариант)

Прежде, чем ответить на Ваши вопросы хотел бы подвести некоторые итоги уходящего года, который стал очень насыщенным и в чем-то даже прорывным для российско-таджикских отношений. Отрадно отметить, что за прошедший период они достигли небывалого подъема, ярким свидетельством чего явилась активизация в последнее время наших двусторонних контактов, в том числе на высоком и высшем уровнях. Только за последние два года Президент России В.В.Путин дважды посетил Таджикистан. Дополнительный импульс наращиванию многопланового развития российско-таджикских связей придали визиты в республику в этом году Председателя Правительства Российской Федерации Д.А.Медведева и Председателя Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации В.И.Матвиенко.

Между нашими странами интенсивно развиваются политические контакты, торгово-экономические связи, взаимодействие в культурно-гуманитарной сфере. В целом мы удовлетворены итогами нашего сотрудничества в уходящем году. Оно вышло на качественно новый уровень всеобъемлющего стратегического партнерства. Создана такая договорно-правовая база двусторонних отношений, которая обеспечивает необратимый характер их поступательного развития.

А теперь давайте перейдем к конкретным вопросам.

Вопрос: Давайте поговорим о российских инвестициях в РТ: как обстоят дела у компании «Газпром Интернэшнл», об уходе которой неоднократно сообщали местные СМИ, но потом получали опровержения. Какие перспективы у развития сотрудничества между РТ и РФ в сфере поиска и добычи углеводородов?

Ответ: Я понимаю, что Вы имеете в виду. Да, действительно, некоторое время назад в таджикской прессе появились сообщения о том, что компания «Газпром-ЭП Интернэшнл Б.В.» якобы уходит с таджикского рынка нефте- и газоразведки. Однако это не так. В недавней беседе с директором представительства компании в Таджикистане И.О.Шаталовым он заверил меня, что в данном случае скорее всего произошло какое-то недоразумение, поскольку представительство никогда не заявляло о прекращении своей деятельности в РТ. Как известно, «Газпром Интернэшнл» за прошедшие годы проделал большую работу в Таджикистане, пробурена самая глубокая в Центральной Азии скважина – 6450 м. К сожалению, она не подтвердила возможности промышленной эксплуатации месторождения «Шахринав П-1». Тем не менее российские специалисты продолжают считать, и это подтверждается геологическими исследованиями еще советских времен –недра Таджикистана имеют месторождения углеводородов. Сейчас специальная рабочая группа рассматривает список перспективных объектов для дальнейшей работы компании «Газпром Интернэшнл», в который входит ряд месторождений на севере республике – в Согдийской области, а также на юге.

Вопрос: К октябрю 2018 года компания «Барки Точки» задолжала «Сангтудинской ГЭС-1» 110 млн. долл. США Как будет решаться этот вопрос?

Ответ: Эта проблема неоднократно поднималась на различных уровнях, включая 15-ое заседание российско-таджикской Межправительственной комиссии по экономическому сотрудничеству. Безусловно, обе стороны должны искать развязки этого узла. Российская сторона ожидает от партнёров согласования переданной им финансово-экономической модели деятельности Сангтудинской ГЭС-1, которая, напомню, на сегодняшний день является второй по мощности в республике после Нурекской ГЭС. В эту модель входят графики оплаты текущих платежей за электроэнергию и погашения общей задолженности.

Хотел бы отметить, что руководство «ИнтерРАО» и самого

ОАО «Сангтудинская ГЭС-1» предлагало таджикской стороне, как мне кажется, несколько интересных путей решения данного вопроса, включая самостоятельный экспорт излишков электроэнергии станции за рубеж (в Афганистан и Узбекистан), что помогло бы решить проблему задолженности. Кроме того, за счет экспортных доходов и других видов прибыли

ОАО «Сангтудинская ГЭС-1» могла бы вкладывать средства в развитие таджикской электроэнергетики.

Вопрос: В начале ноября Пакистан заявил, что готов поддержать участие России в проекте CASA-1000. Российская сторона рассматривает это сотрудничество, каким оно могло бы быть?

Ответ: Напомню, что российская сторона заявляла о своей готовности принять участие в международном энергетическом проекте CASA-1000, еще когда он только начинался. Думается, и сейчас наши компании могли бы выступать в качестве подрядчиков на различных стадиях реализации проекта, ведь у российских компаний имеется большой опыт прокладки подобных линий ЛЭП. К сожалению, осуществление данного проекта наталкивается на целый ряд трудностей, прежде всего, связанных со сложной военно-политической обстановкой в Афганистане, через территорию которого проходит 750 км маршрута ЛЭП.

Вопрос: Насколько за последние месяцы увеличился (снизился) объем торговли с Россией? Какие товары самые востребованные друг у друга?

Ответ: По данным Агентства по статистике при Президенте Таджикистана, за десять месяцев текущего года объем товарооборота между нашими странами составил около 845 млн. долл. США. Это на 10% больше по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Так что будем надеяться, что по итогам 2018 года товарооборот между Россией и Таджикистаном выйдет на 1 млрд. долл. США. Что касается наиболее востребованных товаров на рынках двух стран, то они хорошо известны: с российской стороны это нефтепродукты, продовольствие, древесина, металлоконструкции, различная машинотехническая продукция. Таджикские партнеры поставляют на наш рынок алюминий, хлопок, сухофрукты, плодоовощную продукцию.

Кстати, на стадии реализации находится проект создания на территории РТ оптово-распределительного центра (ОРЦ). Этот объект будет оснащен российским высокотехнологичным и инновационным оборудованием, что позволит увеличить сроки хранения произведенной сельхозпродукции и объемы её производства, расширить её поставки на российский рынок и, соответственно, приумножить прибыль агропромышленного сектора Таджикистана. Сейчас мы ждем от таджикских партнеров предложений по условиям реализации данного проекта.

Вопрос: Игорь Семенович, в каком состоянии сейчас находится обсуждение вопроса вступления РТ в ЕАЭС? Есть какие-то изменения в этом вопросе?

Ответ: В России хорошо известно, что наши таджикские партнеры с интересом изучают опыт евразийской интеграции и никогда не исключали для себя вероятность в определенной перспективе присоединиться к ЕАЭС. Мы понимаем, что это очень ответственный шаг, который необходимо всесторонне обдумать, взвесить все «за» и «против». Поэтому мы не торопим наших партнеров с принятием решения, давая им возможность изучить все стороны этого вопроса, в том числе опыт вступившей в ЕАЭС соседней Киргизии, чьи социально-экономические условия сходны с таджикскими.

В связи с этим российская сторона на высоком уровне предлагает Таджикистану присоединиться к ЕАЭС в качестве наблюдателя. Это не накладывает на республику никаких дополнительных обязательств, зато позволяет познакомиться с механизмом принятия решений в Союзе изнутри, получать необходимую информацию, изучать накопленный опыт.

Кстати, о Киргизии, вступившей в ЕАЭС. Могу сказать, что только за прошлый 2017 год её ВВП вырос почти на 5%. Сегодня экономический рост в КР обеспечивается всеми секторами экономики, и темпы роста по отраслям выше среднего по Союзу, что объясняется открывшимися для киргизского бизнеса возможностями свободно работать на евразийском экономическом пространстве.

Что касается социальной сферы, то в республике значительно сократилась доля населения, проживающего за чертой бедности (до 25,4%). В течение последнего десятилетия этот показатель не опускался ниже 30,6%. Уровень безработицы в 2016 году снизился на 0,4 процентных пункта по сравнению с уровнем 2015 года.

После вступления Киргизии в ЕАЭС значительные позитивные изменения произошли и в положении киргизских трудовых мигрантов в России. Им теперь не надо приобретать патент, и вообще они по существу приравнены в трудовом отношении к гражданам России. Это не могло не сказаться на объеме денежных переводов, отправляемых ими на родину (порядка 30% ВВП страны, что превышает размер доходов госбюджета). В 2017 г. только через банки и платежные компании мигрантами было переведено в КР более 2,48 млрд. долл. (98% – из России).

Как нам представляется, возможное вступление Таджикистана в ЕАЭС было бы весьма выгодно республике, поскольку это также, как и для Киргизии, во многом решит проблему мигрантов, поможет нарастить экспорт, в том числе сельскохозяйственный, в страны Союза и обеспечит рост инвестиций в таджикскую экономику.

Вопрос: Был ли решен вопрос финансирования строительства школ в Таджикистане? На какой стадии находится процесс строительства?

Ответ: В настоящее время вопрос строительства пяти российских общеобразовательных школ в Республике Таджикистан обсуждается на уровне руководства Министерства образования и науки Республики Таджикистан и Министерства просвещения Российской Федерации. В мае 2017 года в Таджикистане побывала российская межведомственная группа, которая осмотрела площадки под строительство школ в пяти городах Республики: Душанбе, Худжанде, Кулябе, Бохтаре и Турсунзаде.

В мае 2018 года таджикская сторона направила типовой проект школы на 1200 мест, а в июне – документы о выделении земельных участков под строительство. Проект Межправительственного соглашения о строительстве школ прошёл межведомственное согласование в Российской Федерации и во время визита в Таджикистан статс-секретаря Министерства просвещения Российской Федерации – заместителя Министра П.С. Зеньковича в ноябре

2018 года передан таджикской стороне. Насколько мне известно, в российский бюджет уже заложены ассигнования на возведение этих школ, а также составлен план реализации проекта, который завершится в течении 2019 – 2021 годов.

Вопрос: Как проходит второй год реализации проекта по отправке российских учителей в Таджикистан? Какие результаты были достигнуты, что было исправлено после первого года работы?

Ответ: Согласно договорённостям, достигнутым в ходе экспертных консультаций на заседании российско-таджикской Межправкомиссии по экономическому сотрудничеству в апреле 2018 года в Москве, Министерством просвещения Российской Федерации и Министерством образования и науки Республики Таджикистан был проработан и согласован план распределения 26 российских педагогов в школы республики в дополнение к уже работающим 25 учителям. По сравнению с прошлым годом география проекта расширилась: в г.Душанбе распределены 18 педагогов, в районы республиканского подчинения – 9, в ГБАО (г.Хорог) – 4, Согдийскую область – 9, Хатлонскую область – 9.

Посольство и представительство Россотрудничества в Таджикистане осуществляют регулярное взаимодействие с руководством Минобрнауки Таджикистана по реализации данного проекта.

«Пилотный» проект по направлению российских учителей для работы в средних школах Таджикистана является лишь частью многопланового гуманитарного взаимодействия между нашими странами, которое сейчас находится на подъеме.

Если брать ту же сферу образования, то стоит напомнить, что в г.Душанбе успешно действует такой флагман нашего сотрудничества в этой области как Российско-Таджикский (Славянский) Университет, а также филиалы МГУ им. М.В.Ломоносова, МИСиС и МЭИ.

Российской стороной в уходящем году бюджетная квота на прием таджикских граждан в российские ВУЗы увеличена до 618 мест. Всего же количество обучающихся в России студентов из Таджикистан достигло 22 тысяч человек. За два года в республику доставлено более 80 тысяч учебников и методических пособий на русском языке. Успешно функционируют Российский центр науки и культуры в столице и его филиал в Худжанде.

В общем, как видите, российско-таджикские отношения стратегического партнерства и союзничества активно развиваются на всех уровнях и во всех сферах.

Россия. Таджикистан > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 25 декабря 2018 > № 2877463 Игорь Лякин-Фролов

Кыргызская милиция на современном этапе

За почти вековую историю кыргызская милиция на всех этапах своей деятельности с честью выполняла возложенные на неё функции по защите государства и общества от преступности, укреплению правопорядка и законности. Современные вызовы и угрозы ставят перед стражами правопорядка новые задачи.

О сегодняшней ситуации в правоохранительной сфере, существующих проблемах и планах на будущее мы беседуем с Министром внутренних дел Кыргызской Республики генерал-майором милиции Кашкаром Джунушалиевым.

– Уважаемый Кашкар Астаканович, реформирование органов внутренних дел Кыргызстана ещё не завершено. Какие процессы идут сегодня в возглавляемом Вами ведомстве?

– Стабильное экономическое и социально-политическое развитие Кыргызской Республики в рамках мирового сообщества невозможно без надёжного обеспечения общественной безопасности, реальную угрозу которой в современных условиях представляет целый ряд дестабилизирующих факторов.

В обстановке противодействия этим негативным процессам значительно возрастают требования к правоохранительным органам. С целью повышения эффективности их работы Министерством внутренних дел Кыргызской Республики разработан проект Стратегии развития органов внутренних дел страны на 2019–2023 годы. Реализация Стратегии позволит повысить их потенциал путём совершенствования правовых и организационно-ресурсных основ деятельности милиции и внедрения современных технологий и информационных систем в её деятельность.

В целом реформирование системы органов внутренних дел нацелено на восстановление авторитета закона в обществе и возвращение доверия людей к органам правопорядка, в том числе путём налаживания тесного взаимодействия с государственными органами и институтами гражданского общества.

– Какие конкретно мероприятия были проведены в министерстве в рамках реформы правоохранительной системы?

– Во исполнение Указа Президента Кыргызской Республики «Об объявлении 2018 года Годом развития регионов» и Постановления Правительства Кыргызской Республики «О мерах по реформированию органов внутренних дел Кыргызской Республики» в Министерстве внутренних дел Кыргызстана была проведена оптимизация численности аппаратов МВД, ГУВД-УВД, в ходе которой были сокращены 625 единиц, которые переданы для укрепления в территориальные подразделения, в том числе в городские и айыльные отделы-отделения милиции.

Так, при оптимизации в структуре МВД были упразднены два подразделения: Управление по профессиональной и физической подготовке, функции и штаты которого переданы в Главное управление кадров и подразделения профессиональной подготовки ГУВД-УВД; Кинологический центр, который вошёл в состав полка специального назначения.

В структуре ГУВД города Бишкека упразднён мобильный батальон, 102 единицы которого переданы в полк патрульно-постовой службы милиции, где четыре роты усилены мобильными экипажами, а также реорганизована пятая рота: в качестве пилотного проекта в ней созданы два туристических взвода для обеспечения общественного порядка в туристических зонах Бишкека.

В целях упорядочения и исключения дублирования функций произведено слияние некоторых подразделений. Так, на базе криминалистического управления и управления оперативного анализа создано Управление криминалистического сопровождения и оперативного анализа. При этом укреплены территориальные подразделения криминалистического сопровождения и оперативного анализа ОВД республики.

Из состава Главного штаба выведено Управление по совершенствованию деятельности ОВД и передано в Управление правового обеспечения и международного сотрудничества, в котором создан отдел по выработке и сопровождению управленческих решений и реформированию деятельности ОВД, а также отделение государственного языка и редактирования.

Из состава службы криминальной милиции ОВД республики выведены специальные отряды быстрого реагирования, которые входят теперь в состав полка специального назначения.

В процессе оптимизации на 37 единиц сократилось количество должностей руководящего состава.

Анализ деятельности и штатной расстановки ОВД выявил большую нагрузку и острую нехватку штатных единиц в службах по обеспечению общественного порядка и дежурных частей низовых территориальных подразделений, в связи с этим высвобожденные штаты были переданы для укрепления в службу участковых уполномоченных милиции (100 единиц), инспекции по делам несовершеннолетних (25 единиц) и дежурные части (45 единиц).

– С 1 января 2019 года правоохранительная система Кыргызстана будет работать в условиях нового уголовного судопроизводства. На что направлены новые законы, какова готовность милиции работать по новым кодексам?

– Сегодня кыргызская милиция, как и все правоохранительные и судебные органы, готовится к работе в условиях новой модели уголовного судопроизводства. С начала 2019 года вступят в действие новые Уголовный, Уголовно-процессуальный, Уголовно-исполнительный кодексы, а также Кодекс Кыргызской Республики о проступках и Кодекс Кыргызской Республики о нарушениях.

Новый Уголовный кодекс и Кодекс о проступках направлены на гуманизацию законодательства, расширение видов наказания, не связанных с лишением свободы, что в итоге позволит сократить количество заключённых в исправительных учреждениях страны.

Впервые в Уголовный кодекс введены составы так называемых уголовных проступков, находящихся на «стыке» административного нарушения и преступления. Концепция нового уголовного законодательства направлена на то, чтобы разграничить правонарушения в уголовной сфере на преступления, проступки и нарушения. В новом Уголовном кодексе произошла градация наказаний путём расширения видов наказаний, не связанных с лишением свободы. Расследованием проступков будет заниматься специальное уполномоченное должностное лицо органа дознания. Несмотря на то, что расследование будет проводиться в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом, оно должно завершаться в короткие сроки – до 20 дней.

По новому законодательству будут упразднены стадии доследственной проверки и возбуждения уголовного дела. Теперь все сигналы о преступлениях или проступках будут немедленно регистрироваться (в течение 24 часов) в Едином реестре преступлений и проступков (ЕРПП), а с момента регистрации их в ЕРПП будет начинаться досудебное производство. Такая постановка вопроса потребует оперативности реагирования и рассмотрения, а также принятия правильного законного процессуального решения.

Важно отметить, что «Электронная книга учёта преступлений» стала первым этапом внедрения ЕРПП в рамках вступающих в силу 1 января 2019 года новых Уголовного кодекса и Кодекса о проступках Кыргызской Республики. «Электронная книга учёта преступлений» будет внедрена во всех правоохранительных органах, а также в прокуратуре и судах. Главная особенность системы – возможность отслеживания заявителем статуса своего заявления в режиме реального времени с помощью сканирования QR-кода, выданного системой.

Также в настоящее время в МВД Кыргызской Республики разработана и внедрена в деятельность органов внутренних дел республики автоматизированная информационная система (АИС) «Учёт правонарушений в сфере дорожного движения». Эта система предназначена для создания централизованного информационного пространства по административным материалам, принятым по ним решениям, а также статусам оплаченных штрафов.

Программа АИС позволяет вести учёт взысканных административных штрафов по административным делам, рассматриваемым ОВД, и отслеживать статус оплаты на отдельные аккумуляционные счета казначейства по штрафам за нарушения, выявленные с применением системы фотовидеофиксации, и по другим административным штрафам в режиме реального времени, при этом оплаченные штрафы в течение 24 часов перечисляются на казначейские счета.

Тем самым созданы условия для систематизации и ведения централизованного учёта, а также анализа всех выявленных административных правонарушений независимо от места их совершения. Программа автоматически составляет отчёт о деятельности как подразделения, так и отдельно взятого сотрудника за отчётный период либо за необходимый отдельно взятый промежуток времени.

Вместе с тем, на базе этой автоматизированной информационной системы планируется внедрить систему Единого реестра нарушений (ЕРН), адаптированную к Кодексу Кыргызской Республики о нарушениях.

В связи с вводом новых редакций Уголовного кодекса Кыргызской Республики, Кодекса Кыргызской Республики о проступках, Уголовно-процессуального кодекса Кыргызской Республики, Уголовно-исполнительного кодекса Кыргызской Республики, Закона Кыргызской Республики «Об основах амнистии и порядке её применения», в ОВД республики созданы подразделения по расследованию преступлений небольшой тяжести, общей численностью 255 единиц. Эти подразделения в установленные сроки будут реорганизованы в подразделения дознания.

Также были укреплены низовые подразделения Службы криминальной милиции ОВД республики, Службы по противодействию экстремизму и незаконной миграции.

Межведомственной рабочей группой разработан План мероприятий по реализации Уголовного кодекса, Кодекса о проступках, Уголовно-процессуального кодекса, Уголовно-исполнительного кодекса, Кодекса о нарушениях, Закона «О пробации» и Закона «Об основах амнистии и порядке её применения», утверждённого распоряжением Правительства Кыргызской Республики от 14 апреля 2017 года №120-р.

Согласно Плану мероприятий на 2018 год, МВД является основным исполнителем по 23 мероприятиям. Из них 13 – направлены на разработку новых проектов нормативно-правовых актов.

– Чтобы эффективно работать в сфере борьбы с преступностью, необходимы профессионалы своего дела. Как обстоят дела в главной «кузнице кадров» правоохранителей – Академии МВД Кыргызской Республики?

– В Академии большое значение уделяется развитию диалога с другими учебными заведениями и организациями, как в республике, так и за рубежом. С момента образования Академии МВД были установлены взаимные отношения с рядом высших учебных заведений МВД стран ближнего и дальнего зарубежья. На основании двусторонних соглашений в настоящее время курсанты и слушатели из Кыргызстана проходят обучение в высших учебных заведениях МВД Российской Федерации.

В 2008 году Академией управления МВД России совместно с Департаментом государственной службы и кадров МВД России была создана Ассоциация высших учебных заведений министерств внутренних дел (полиции) государств – участников Содружества Независимых Государств по подготовке, переподготовке и повышению квалификации руководящего состава милиции (полиции). Основная цель Ассоциации – повышение качества подготовки, переподготовки и повышения квалификации руководящего состава органов внутренних дел государств – участников СНГ.

В сентябре текущего года состоялась ежегодная встреча руководителей высших учебных заведений МВД государств – участников СНГ в Академии МВД Кыргызской Республики. В ней приняли участие руководители ведущих ведомственных вузов Армении, Беларуси, Казахстана, Кыргызстана, России, а также представители Департамента государственной службы и кадров МВД России. Участники встречи обсудили широкий круг научно-исследовательских, теоретико-методологических, управленческих вопросов организации обучения сотрудников правоохранительных органов на современном этапе.

Основное внимание они уделили процессу и перспективам развития подготовки специалистов по борьбе с организованной преступностью. Была определена актуальность совершенствования компьютеризованной подготовки кадров правоохранительных органов в процессе обучения. Участники встречи отметили, что идеи сотрудничества в области образования и подготовки кадров становятся важнейшим императивом дальнейшего устойчивого развития правоохранительных органов, и согласовали общую научную и практико-ориентированную позицию по этому вопросу, что отразилось в рекомендациях, подписанной руководителями вузов резолюции, принятой по итогам встречи.

Академия также активно поддерживает диалог с такими международными организациями, как Центр ОБСЕ в Бишкеке, Турецкое агентство сотрудничества и развития (ТИКА), которые неоднократно оказывали финансовую поддержку, направляемую на открытие большого количества учебных центров, оснащённых современной компьютерной техникой, учебно-методическими материалами и иными средствами обучения.

– Ещё одним из важных направлений в деятельности МВД, как известно, является сотрудничество с правоохранительными структурами других стран. Расскажите, пожалуйста, о деятельности вашего ведомства в этой области.

– С момента обретения страной независимости Министерство внутренних дел Кыргызской Республики активно развивает международное сотрудничество. Заново были выстроены отношения с правоохранительными органами суверенных постсоветских республик. Был подписан ряд двусторонних соглашений в сфере обеспечения безопасности и борьбы с преступностью с аналогичными государственными структурами стран ближнего зарубежья, в частности, Азербайджана, Армении, Беларуси, Грузии, Казахстана, России, Таджикистана, Узбекистана, Украины. Расширено партнёрство с полицейскими органами 12 стран дальнего зарубежья, в том числе Австрии, Великобритании, Венгрии, Ирана, Катара, Китая, Латвии, ОАЭ, Пакистана, Саудовской Аравии, США, Турции, Эстонии. Министерство активно работает в рамках региональных международных организаций, таких как ОДКБ, ШОС, ЦАРИКЦ.

На современном этапе развития особое внимание уделяется изучению положительного опыта правоохранительных органов зарубежных государств по применению современных технологий, новых подходов и стратегий в борьбе с преступностью. В рамках сотрудничества с партнёрскими международными организациями успешно реализуются проекты по совершенствованию деятельности органов внутренних дел республики.

6 октября текущего года в городе Чолпон-Ата Иссык-Кульской области состоялось расширенное совместное совещание министров внутренних дел государств Центральной Азии (Кыргызстан, Казахстан, Таджикистан, Узбекистан). Мероприятие в таком формате проводилось впервые. В ходе работы участники совещания обсудили вопросы и механизмы взаимодействия в сфере борьбы с организованной преступностью, противодействия проявлениям экстремизма и терроризма, в том числе в сети Интернет, взаимодействия органов внутренних дел в обеспечении общественного порядка и безопасности в приграничных районах.

– Какой наиболее яркий пример успешного международного сотрудничества Вы могли бы привести?

– Таким примером является комплексная оперативно-профилактическая операция «Канал», проходящая ежегодно под эгидой Совета коллективной безопасности ОДКБ и Координационного совета руководителей компетентных органов по противодействию незаконному обороту наркотиков (КСОПН).

В этом году решением Совета коллективной безопасности государств-членов ОДКБ ей придан статус региональной антинаркотической операции постоянного действия.

В 2018 году МВД Кыргызской Республики во взаимодействии с Исполнительным бюро КСОПН провело международную антинаркотическую операцию «Канал-Кордон».

В проведении операции приняли участие более 16 тысяч сотрудников антинаркотических ведомств, органов внутренних дел, органов безопасности, таможенных и пограничных служб, финансовых разведок Армении, Беларуси, Казахстана, Кыргызстана, России и Таджикистана. Наблюдателями стали сотрудники компетентных органов Ирана, Китая, Пакистана, а также представители Интерпола, УНП ООН, ЦАРИКЦ, Координационной службы Совета командующих Пограничными войсками государств – участников СНГ, Евразийской группы по противодействию легализации преступных доходов и финансированию терроризма.

В ходе операции достигнут серьёзный профилактический эффект. Апробированы новые формы антинаркотического взаимодействия. Впервые проведены антинаркотические учения кинологических служб Кыргызстана и Казахстана на базе Учебного центра профессиональной и кинологической подготовки Государственной таможенной службы при Правительстве Кыргызской Республики.

В результате скоординированных действий правоохранительных органов стран-участниц удалось заблокировать каналы нелегальной транспортировки наркотиков. Из незаконного оборота изъято более 5 т наркотических средств, психотропных и сильнодействующих веществ, из них: 4 т 753 кг опия, 418,4 кг гашиша, 84,4 кг героина, 189,2 кг марихуаны и 9,5 кг синтетических наркотиков. Выявлено 1199 наркопреступлений, возбуждено 4 368 уголовных дел, в том числе 937 – по преступлениям, связанным с незаконным оборотом наркотиков. Изъято 64 единицы огнестрельного оружия, 1296 боеприпасов, материальных ценностей на сумму около ста тысяч долларов США.

Благодаря чёткой и слаженной работе национальных межведомственных штабов государств – членов ОДКБ и правоохранительных органов государств-наблюдателей удалось нанести удар по транснациональным наркогруппировкам и значительно оздоровить общую криминальную ситуацию в регионах проведения операции.

Бакыт Сеитов

(Содружество № 4, 2018 г.)

Кыргызстан. Россия. СНГ. ОДКБ > Армия, полиция > mvd.ru, 22 декабря 2018 > № 2859897 Кашкар Джунушалиев

АЛЕКСАНДР НОВАК В ИНТЕРВЬЮ "ТАСС": ТЕКУЩИЙ ДИАПАЗОН ЦЕН КОМФОРТЕН ДЛЯ ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ И ПОТРЕБИТЕЛЕЙ

О том, что повлияет на решение ОПЕК+ сокращать добычу в 2019 году, будет ли Россия помогать Ирану экспортировать его нефть в условиях санкций и какая цена нефти устраивает производителей и потребителей, глава Минэнерго Александр Новак рассказал в интервью ТАСС.

- Не так давно прошло заседание мониторингового комитета ОПЕК+ в Абу-Даби. В отличие от ваших ближневосточных коллег вы не высказались в поддержку идеи снова сократить добычу в 2019 году. На сегодня есть окончательная позиция по этому вопросу?

- В принципе, на встрече в Абу-Даби все участники переговоров согласились, что пока нет необходимости консолидировано делать какие-либо серьезные заявления, так как у нас есть возможность посмотреть за ситуацией на рынке в ноябре.

Это позволит нам до совещания подойти к обсуждению сделки с уже согласованной в той или иной степени позицией.

- За чем именно будете следить?

- За тем, как обстоит ситуация с запасами, с экспортом иранской нефти, с добычей в других странах. Будем следить за динамикой цены нефти в этот период, за ситуацией с Китаем и США в сфере их торговых взаимоотношений. Не секрет, что по этому вопросу возможны решения на G20. Также на рынок может оказать влияние решения центробанков различных стран. То есть существует множество факторов.

- Вы упомянули, что цена нефти является одним из факторов, который оказывает влияние на позицию России. Текущий уровень цен нас устраивает?

- На мой взгляд, текущий диапазон цен - комфортен для производителей и потребителей. Скачок до 86 долларов носил краткосрочный характер, и был связан во многом с ажиотажем вокруг Ирана. Сейчас цены скорректировались, хотя неопределенность с Ираном сохраняется в некоторой степени.

- Фактор санкций против Ирана по-прежнему оказывает сильное влияние на рынок или ажиотаж уже спал?

- На мой взгляд, большая часть этого риска уже отыграна.

- С учетом того, что США разрешили некоторым странам экспортировать нефть из Ирана, остается ли еще опасность возникновения дефицита на рынке нефти? По вашим данным, что сейчас происходит с иранскими поставками?

- Мы не знаем точно, что прямо сейчас происходит с экспортом Ирана. Такая информация есть только у них и у их покупателей. Данные приходят не ежедневно, а с небольшим опозданием, поэтому сведения за ноябрь мы увидим только в середине декабря.

- В декабре в Вену вы поедете уже со сформированной позицией о том, что надо делать в 2019 году?

- Безусловно, нам к министерской встрече нужно окончательно сформировать свою позицию. Но даже к этому времени у нас не будет данных за ноябрь по Ирану. Поэтому в этом вопросе придется основываться на оценках технического комитета ОПЕК+. Независимых источников не будет.

- Саудовская Аравия считает, что было бы неплохо сократить добычу на 1 млн баррелей в сутки к уровню октября. Звучала даже цифра в 1,4 млн баррелей… Если будет принято решение о сокращении добычи, как в таком случае будут распределяются квоты между странами, если последние полгода наращивали только Россия и Саудовская Аравия?

- Если решение о таких объемах будет принято, то алгоритм распределения квот будет определен на министерской встрече (в декабре, прим. ТАСС). Сейчас об этом говорить преждевременно.

- Перед поездкой в Абу-Даби вы совещались с российскими нефтяниками. Какова их позиция по поводу дальнейшего участия в сделке ОПЕК+?

- Да, у нас была встреча с компаниями. Тогда все высказались в ключе, что соглашение показало свою эффективность для нефтяной отрасли, экономики и бюджета. Они также подтвердили, что продолжение сотрудничества в этом формате целесообразно и в дальнейшем.

- Предлагал ли кто-то из компаний выйти из сделки?

- Таких заявлений не было. На взгляд коллег, механизм показал свою эффективность, поэтому его надо использовать и в дальнейшем. Все также согласились с позицией, что сейчас рано принимать какие-либо решения по параметрам сделки в 2019 году. С другой стороны, компании сообщили, что готовы при необходимости изменить объем добычи нефти.

- Готовы ли российские компании в таком случае более гибко управлять своей добычей, чтобы сокращать или наращивать быстрее, чем это было в 2017 году?

- Эти решения принимают непосредственно компании. У них разная ситуация и возможности резко или плавно сокращать добычу нефти. Поэтому здесь все индивидуально.

- Какая сейчас добыча нефти в России?

- В ноябре она несколько ниже октября. Мы уже внесли свой вклад в стабилизацию ситуации на рынке.

За первые двадцать семь дней ноября добыча меньше октября на 40 тыс баррелей в сутки.

- До конца года добыча может вырасти?

- Резких колебаний быть не должно. В среднем уровень октября будет поддержан до конца года.

- Министр энергетики Саудовской Аравии Аль-Фалех говорил, что с июня королевство нарастило экспорт нефти и завоевало новые направления. Что можно сказать про нас?

- У нас увеличилась добыча, поэтому вырос и экспорт – примерно на 4,7% на текущий момент.

- Куда пошли эти объемы?

- В среднем 65% идет в западном направлении, 35% - в восточном. Что происходит с этими объемами дальше - отследить невозможно. Там огромное количество контрактов, трейдеров.

Нужно понимать, что мы отличаемся от Саудовской Аравии. Там одна компания – Saudi Aramco, которая собственно и собирает заявки. Объемы, которые мы нарастили, скорее всего, пошли в западном направлении, так как восточное у нас полностью загружено.

- Поговорим еще немного о будущем ОПЕК+. Саудовский министр в интервью ТАСС говорил, что у новой организации будет свой секретариат и его созданием должна заняться Россия. Делается ли уже что-либо в этом направлении?

- Сейчас это не обсуждается, и решений по созданию секретариата пока не принято. Думаю, что сохранится действующая система.

Скорее всего, сделкой будет продолжать заниматься секретариат ОПЕК. Также останется формат проведения технических комитетов, министерских встреч. Вероятнее всего, будет просто подписан некий документ о продлении взаимодействия с 2019 года на неопределенный срок.

- То есть, по сути, в 2019 году ничего не изменится?

- Мы действительно рассматривали вопрос создания новой организации, но сделка работает и в текущих условиях. Поэтому пока нет необходимости дополнительно наращивать чиновничий аппарат. Хотя тут тоже возможны варианты.

- Механизм работы мониторингового комитета ОПЕК+ может измениться?

- Как договоримся в декабре.

- Параллельно Россия обсуждает вопрос о вступлении в ОПЕК в качестве наблюдателя. Есть тут какой-то прогресс?

- Такая идея звучала, она не вызывает отторжения, но требует тщательного и взвешенного подхода. В этой части скоропалительных решений ждать не стоит.

- Говорят, что участникам соглашения даже раздавались устные рекомендации как можно меньше озвучивать прогнозы о ценах….

- Мы никогда не обсуждали этот вопрос.

- Если будет принято решение о сокращении, то наверняка будут обсуждаться и исключения для некоторых стран, как это было сделано в 2017 году для Ливии, Нигерии и Ирана. Какая ваша позиция по этому вопросу? Можно ли сохранить этим странам какие-то льготные условия, учитывая их положение?

- Это вопрос консенсуса и обсуждения.

Я бы исходил из того, что все страны должны участвовать в исполнении общих решений в рамках сделки. Но, естественно, после выработки консолидированной позиции. При этом за базу следует брать не уровни добычи октября 2016 года, а другие, более актуальные периоды.

- Много разговоров ходит о том, что Россия будет помогать Ирану экспортировать нефть через свою инфраструктуру. Так ли это?

- Мы этот вопрос не рассматриваем. Россия является страной-экспортером, а не импортером нефти.

- В то же время, Россия совместно с Ираном реализует программу «нефть в обмен на товары». Она может быть продлена? Сколько по итогам 2018 года из заявленных 5 млн тонн нефти было поставлено?

- Это коммерческие взаимоотношения. Если обеим сторонам будет выгодно продолжать работать, то механизм будет продлен.

Что касается объемов, то здесь нет каких-то жестких обязательств. Есть некие договоренности о максимальных объемах. Если они будут меньше, то это значит, что сторонам так было выгодно.

- Какую валюту мы будем использовать при взаиморасчетах с Ираном, учитывая санкционную историю?

- Перед нами поставлена задача увеличить расчеты в национальных валютах между нашими странами: в рублях и в риалах. В этом вопросе динамика положительная, объем только растет.

- А с другими партнерами, скажем, с Китаем, есть тенденция к увеличению использования нацвалют во взаиморасчетах за энергоресурсы?

- Делаем все возможное. Но это не так просто, так как должны создаваться определенные условия в финансово-экономических сферах. В этом направлении и работают наши финансово-экономические службы, ЦБ.

- Россия сохранит планы по строительству газопровода из Ирана в Индию протяженностью 1200 км?

- Проект на повестке дня, у нас постепенно заключаются межправительственные документы. Подписан в прошлом году меморандум с Ираном, в этом году с Пакистаном. Сейчас ведется работа по согласованию меморандума с нашими индийскими коллегами, а также четырехстороннего документа. После этого будет разрабатываться ТЭО.

- Кто будет финансировать проект, учитывая, что санкции запрещают это делать?

- Пока об этом говорить рано. Если стороны захотят реализовать этот проект, думаю, механизм финансирования будет найден.

- Сделка ОПЕК+, в которой участвует Россия, косвенно влияет и на ситуацию на внутреннем рынке топлива. Если мы снова пойдем на сокращение и цены на нефть вырастут, не возникнет ли тут конфликт с тем, что мы пытаемся сдержать цены на топливо?

- Более высокие цены в любом случае приносят дополнительные доходы государству и в первую очередь бюджету.

Что касается внутренней ситуации, то у нас уже есть принятые на законодательном уровне инструменты, которые вступят в силу с 1 января 2019 года. Это механизм отрицательного акциза, и его демпфирующего элемента, который позволяет нивелировать те колебания, которые могут быть на внешних рынках.

- Некоторые компании высказывались за то, что налоговый маневр, о котором вы говорите, нуждается в совершенствовании. Допускаете, что его параметры еще могут быть изменены?

- Те изменения, которые вступают в силу с 1 января, создают новые правила для компаний, налоговых органов, министерства финансов. Поэтому нужно посмотреть на эффект, и только после этого делать выводы.

Мы не исключаем, что эти правила при необходимости могут быть скорректированы при сохранении текущей базы.

- В целом демпфирующий механизм устраивает вас как долгосрочное решение, или он является лишь временной мерой стабилизации рынка?

- Мы обсуждали несколько вариантов и выбрали из них наиболее рациональный. С другой стороны, таким же демпфирующим механизмом мог бы стать плавающий акциз на нефтепродукты. Решений по нему пока нет, так как акцизы остаются источником наполнения дорожных фондов.

Мы считаем, что к этой теме нужно будет вернуться в будущем, так как гибкий акциз более простой, понятный и рыночный механизм.

- Как вы относитесь к идее обязать компании поставлять на внутренний рынок не менее 17,5% добытой нефти?

- Это предложение, действительно, было сформулировано. Есть поручение Дмитрия Николаевича Козака изучить этот вопрос вместе с нашими компаниями. В настоящий момент мы проводим анализ, оценку реализации такого механизма.

- Эти 17,5 процентов предлагается закрепить в добычных лицензиях. Означает ли это, что нужно будет вносить изменения в законодательство, а каждой компании придется менять свои лицензии на добычу?

- Сейчас рассматриваются разные варианты. В целом, речь идет о том, чтобы компании брали на себя обязательства поставлять продукцию на внутренний рынок.

- То есть без привязки к добыче?

- Еще не решен вопрос. Находится на стадии изучения.

- Обострение судебных споров с Украиной сказывается на шансах договориться по газу? Целесообразно ли продолжение трехсторонних переговоров в текущих условиях?

- Речь шла о том, что мы готовы рассматривать продление контракта и обсуждать конкретные параметры в случае урегулирования судебных споров, которые сейчас обсуждаются в Стокгольме. Сейчас же нарушен баланс интересов, рассматривается вопрос о досрочном расторжении транзитного договора.

Если будет подписано мировое соглашение, то уже в кратчайшие сроки стороны могут начать обсуждать конкретные параметры договора.

Вторым условием продолжения транзита и использования газотранспортной системы Украины является наличие экономической выгоды таких договоренностей. Оно должно быть конкурентоспособно по сравнению с другими маршрутами и направлениями. Это же коммерция, а не благотворительность.

Что касается министерских встреч с Еврокомиссией, то мы не отказываемся от таких консультаций и всегда готовы.

- Почему тогда не получилось провести трехстороннюю встречу в октябре, как это изначально планировалось?

- В сентябре мы провели встречу на экспертном уровне. Уже поступило предложение провести ее и на министерском уровне, сейчас согласовываем с нашими коллегами даты. Возможно, она состоится еще до конца этого года.

- Начинаются холода, поступали ли от ваших коллег с Украины сигналы о желании восстановить покупку газа непосредственно у России?

- Они не покупают у нас газ с осени 2015 года, и в Минэнерго нет сведений о том, что они хотят вернуться к этой практике. Изменений в этом плане я не вижу. Они продолжают спокойно покупать наш же газ реверсом, но чуть дороже.

Молекулы - российские, они несут дополнительные расходы, но по документам берут не у нас. И главное, это почему-то ни у кого не вызывает вопросов и удивления, как будто в розовых очках сидят. Для нас же это не так важно - объемы по факту остаются такими же.

Беседовали Юлия Хазагаева, Алексей Большов

Ссылка на интервью - https://tass.ru/interviews/5854636 

Россия. Иран. США. ОПЕК > Нефть, газ, уголь > minenergo.gov.ru, 30 ноября 2018 > № 2822135 Александр Новак

Выступление Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на Женевской международной конференции по Афганистану, Женева, 28 ноября 2018 года

Уважаемый господин Председатель,

Дамы и господа,

Коллеги,

Сегодняшняя встреча – хорошая возможность оценить результаты деятельности Правительства Исламской Республики Афганистан (ИРА) за последние четыре года, проанализировать происходящие в этом государстве политические процессы. И, разумеется, подтвердить готовность международного сообщества и далее оказывать содействие Афганистану в его становлении как мирного, независимого, самодостаточного государства, свободного от терроризма и наркопреступности.

Рассматриваем состоявшиеся в октябре текущего года парламентские выборы как важный этап в деле формирования афганского демократического общества. Вместе с тем нельзя не обратить внимание на многочисленные нарекания со стороны избирателей к организации волеизъявления, результаты которого до сих пор не объявлены и остаются неопределенными. Не было проведено голосование в провинциальные и уездные советы. Рассчитываем, что необходимые выводы будут сделаны при организации президентских выборов, когда они состоятся.

По-прежнему серьезно обеспокоены продолжающейся деградацией военно-политической обстановки в стране. Последовательно исходим из того, что афганский кризис можно урегулировать исключительно политическим путем. Востребован запуск широкого межафганского инклюзивного диалога с участием Правительства ИРА, Движения талибов (ДТ) и всего спектра общественно-политических сил.

Руководствуясь этими задачами, Россия организовала 9 ноября второе заседание Московского формата консультаций с участием Афганистана, Китая, Пакистана, Ирана, стран ЦА и представителей Движения талибов в целях создания благоприятных условий для налаживания прямых переговоров между Правительством Афганистана и Движением талибов. По решению Президента Ира А.Гани Кабул на этой встрече был представлен делегацией Высшего совета мира. Важно, что все участники заседания единодушно высказались за необходимость более тесного сотрудничества в борьбе против афганского крыла ИГИЛ, угрожающего безопасности не только Афганистана, но и региона в целом. Продолжим взаимодействие с региональными и другими заинтересованными партнерами в рамках Московского формата, помогая запуску инклюзивного межафганского диалога.

Россия будет и впредь вносить вклад в укрепление государственности Афганистана. Залогом стабилизации считаем наращивание боеспособности вооруженных сил страны. Между Россией и Афганистаном действует межправительственное соглашение о военно-технической помощи, в соответствии с которым оказывается содействие Кабулу на льготной и безвозмездной основе.

В качестве дополнительной меры экономической поддержки Россия ввела нулевую ставку ввозных таможенных пошлин для афганских товаров.

Продолжаем оказывать широкое содействие в подготовке кадров. Сегодня в российских университетах за счет выделяемых нами стипендий обучаются свыше 800 афганских студентов.

290 афганских военнослужащих и полицейских проходят подготовку в учебных заведениях Министерства обороны и МВД России.

Обучение сотрудников правоохранительных структур Афганистана ведется также в рамках антинаркотических проектов, осуществляемых Россией совместно с Японией, по линии Управления Организации Объединенных Наций по наркотикам и преступности (УНП ООН) и ОБСЕ. 12 ноября под эгидой ОБСЕ был запущен уникальный для Афганистана российско-японский проект создания кинологического центра в Кабуле. При финансовом содействии нашей страны УНП ООН реализует программу создания продовольственной зоны в провинции Бадахшан, нацеленную на расширение районов, свободных от выращивания наркокультур.

Возрождение мирного и стабильного Афганистана требует сопряжения усилий всего мирового сообщества, включая государства Центральной Азии и в целом обширного евразийского пространства. Продолжим способствовать углублению взаимодействия Афганистана с Шанхайской организацией сотрудничества, в том числе в рамках восстановленного механизма Контактной группы «ШОС-Афганистан».

Надеемся, что народ Афганистана в самом ближайшем времени добьётся прекращения братоубийственной войны и успешно реализует масштабную программу реформ. Мы будем оказывать самое активное содействие достижению этих целей.

Россия. Афганистан > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 28 ноября 2018 > № 2877490 Сергей Лавров

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе совместной пресс-конференции по итогам встречи с Начальником Федерального департамента (министром) иностранных дел Швейцарии И.Кассисом, Женева, 28 ноября 2018 года

Прежде всего хотел бы еще раз поблагодарить Начальника Федерального департамента иностранных дел Швейцарии И.Кассиса и всех его сотрудников за приглашение провести двустороннюю встречу «на полях» Женевской международной конференции по Афганистану.

Подробно обсудили наши двусторонние отношения, которые всегда носили конструктивный и прагматичный характер, основывались на взаимном уважении и учете интересов друг друга.

У нас устойчивый рост товарооборота. Приветствуем уверенное наращивание швейцарских инвестиций в России и российских в Швейцарии. Сегодня подтвердили нашу линию на то, чтобы поощрять деловые круги к дальнейшему углублению взаимодействия между российскими и швейцарскими предпринимателями. Новые решения в сфере торгово-экономического сотрудничества готовятся к очередному заседанию Смешанной межправительственной комиссии по торговле и экономическому сотрудничеству, которое состоится 4 декабря в Берне.

Как уже сказал мой коллега И.Кассис, мы с удовлетворением отметили возобновление контактов между нашими специальными службами, которые прошли в середине ноября в Москве. Я думаю, что это можно только приветствовать, потому что именно по профессиональным каналам на основе конкретных фактов можно рассматривать озабоченности друг друга. Их лучше обсуждать таким образом, а не ориентироваться на публичные заявления, сеющие порой недопонимание и сумятицу.

Приветствуем готовность швейцарской стороны перейти к профессиональному и деловому обсуждению любых возникающих озабоченностей.

У нас очень интенсивный и полезный диалог по линии внешнеполитических ведомств. Сегодня посмотрели на статистику проведения консультаций между министерствами иностранных дел по самым разным вопросам международной повестки дня. По-моему, я боюсь ошибиться, у нас нет другой страны-партнера, с которой бы мы консультировались также часто.

Подтвердили признательность нашим швейцарским коллегам за эффективное исполнение функций представительства интересов России в Грузии, а также предоставление площадки для проведения Женевских дискуссий по вопросам стабильности и безопасности в Закавказье.

Обменялись мнениями о той нездоровой ситуации, которая сложилась сейчас в Совете Европы из-за стремления некоторых стран игнорировать базовые и основополагающие положения Устава этой Организации, а также о ходе подготовки к очередному заседанию Совета министров иностранных дел (СМИД) ОБСЕ в Милане в начале декабря.

Наши друзья интересовались инцидентом, который произошел не в Азовском море, а в Черном море при попытке украинских военно-морских судов войти в Керчь-Еникальский канал в нарушение действующих правил безопасности. Мы привлекли внимание наших коллег к тем документам, которые были преданы гласности по итогам осмотра российскими пограничниками судов-нарушителей. Из них однозначно следует, что это была заранее спланированная провокация в расчете на скандал, с прицелом на достижение геополитических целей и решение внутренних проблем режима в Киеве.

Из международных проблем мы подробно говорили о Сирии. Ознакомили наших собеседников с теми усилиями, которые предпринимает Россия как в национальном качестве, так и в рамках Астанинского процесса. Россия вместе с Турцией и Ираном способствовали диалогу между Правительством Сирии и представителями вооруженных группировок оппозиции. Сегодня началась очередная встреча в Астане, которая продлится два дня. По ее итогам, надеюсь, мы получим дополнительные основания продвигаться к решению вопросов в сферах военно-политической стабилизации, увеличения гуманитарной помощи, содействия в модернизации инфраструктуры, необходимой для возращения беженцев, и, безусловно, в рамках политического процесса при подготовке к переговорам под эгидой ООН в Женеве.

Обсуждали ситуацию в Афганистане. Подробно проинформировали о проведении не так давно в Москве очередной встречи в т.н. Московском формате, которая стала первой площадкой, где представители Кабула и Движения талибов сидели за одним столом.

Привлекли внимание наших швейцарских коллег к тревожной тенденции, которая складывается в силу действий ряда западных государств, стремящихся подменить универсально-согласованные международно-правовые инструменты некими действиями, не являющимися консенсусными и нацеленными на вторжение в прерогативы, в том числе и Совета Безопасности ООН. В качестве примера мы говорили об очень нездоровой ситуации, которая сложилась в Организации по запрещению химического оружия (ОЗХО), а также об аналогичных намерениях в отношении Конвенции о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении (КБТО) и целом ряде других случаев.

Надеемся, что Швейцария, которая известна уважительным отношением к международному праву, внимательно посмотрит на складывающуюся ситуацию и сделает выводы для своей практической внешней политики.

Мы с удовольствием будем готовиться к церемонии открытия отреставрированного комплекса посольских зданий Швейцарии в Москве. По этому поводу проведем соответствующую церемонию и переговоры с Начальником Федерального департамента иностранных дел Швейцарии И.Кассисом.

Вопрос: На днях Госдепартамент США призвал в частности европейских союзников не ослаблять санкционный режим в отношении России из-за ситуации вокруг Украины. Является ли это поощрением киевских властей? Чревато ли это новыми провокациями со стороны Украины?

С.В.Лавров: Думаю, это отражает стремление Вашингтона потакать всем действиям киевского режима, даже подстрекать его на провокационные действия. Это прискорбно. На данную тему недавно высказался Президент России В.В.Путин.

Накапливается слишком много фактов, которые говорят о том, что в Вашингтоне и некоторых европейских столицах готовы исполнять любой каприз киевского режима. Мне бы очень хотелось, чтобы Спецпредставитель США по Украине К.Волкер все-таки играл роль действительно представителя, стремящегося, прежде всего, добиться согласия между конфликтующими сторонами, Киевом – с одной стороны – и Донецком и Луганском – с другой. Пока же К.Волкер выступает в роли ярого защитника любых провокационных действий киевского режима.

Вопрос (перевод с французского, адресован И.Кассису): Вы рассказали о спорных вопросах, в частности, касающихся шпионажа на швейцарской территории. Раньше речь шла о том, что до четверти дипкорпуса вовлечено в такую деятельность. Сейчас Вы говорите, что ситуация улучшилась. Каким конкретно образом? Какие системы Вы предусмотрели? Вы уже упомянули визит Главы швейцарской разведки

Ж.-Ф. Годена в Москву, но что будет дальше? Дал ли Министр иностранных дел России С.В.Лавров какие-либо гарантии со своей стороны?

С.В.Лавров (добавляет после И.Кассиса): Мы действительно узнали из швейцарских СМИ летом этого года, что у правительства Швейцарии есть какие-то опасения в отношении деятельности России на территории Конфедерации. Повторю еще раз, мы узнали об этом из СМИ и испытали некоторое удивление, учитывая, что у нас со Швейцарией всегда были конкретные, товарищеские, прагматичные отношения. Мы готовы профессионально рассматривать любые озабоченности, возникающие у наших швейцарских коллег. Но в данной ситуации никакого обращения к нам по соответствующим каналам не было, информация появилась в СМИ. Это значит, что кто-то в швейцарском руководстве, кто испытывал подозрения, «слил» это в СМИ. Нас это, правда, удивило. Значит, этот кто-то был заинтересован не в получении конкретных разъяснений, а в том, чтобы устроить медийный скандал. Когда мы встретились с И.Кассисом в Нью-Йорке, он затронул эту тему. Я откровенно сказал, что мы не понимаем, почему были избраны такие подходы, и посоветовал пользоваться существующими, эффективными каналами. Мы довольны тем, что швейцарская сторона задействовала такой канал. В середине ноября соответствующий представитель приезжал в Москву, встречался со своими коллегами. Как я понимаю, итоги этой встречи были приемлемы для обеих сторон. Надо и далее продолжать общение по этим каналам профессионально без какой-либо политизированности.

В последнее время Россию в чем только не обвиняют в самых разных странах мира. Но еще ни в одном случае не было предъявлено конкретных фактов. Все делается в стиле Премьер-министра Великобритании Т.Мэй и ее «хайли лайкли». Из доказанных фактов шпионажа мне известен, по крайней мере, один, который почему-то всеми был признан, но никак не комментировался. Я имею в виду то, как американцы шпионили за Канцлером Германии А.Меркель, включая прослушивание ее телефона. Это объективно установленный факт. Но почему-то те, кто тревожится о шпионской деятельности, на эту тему, опирающуюся на признанную всеми истину, разговаривать как-то не очень настроены.

Вопрос (адресован И.Кассису): Вы сейчас упомянули, что существует легальная и нелегальная деятельность. Не могли бы Вы пояснить разницу?

С.В.Лавров (добавляет после И.Кассиса): Это то, о чем я сказал. Когда прослушивали телефон Канцлера Германии, американцы это делали без разрешения немецких спецслужб и судов.

Вопрос: Сегодня Президент Афганистана А.Гани заявил о том, что сформирована «дорожная карта», создана спецгруппа для переговоров с талибами. Какова позиция России по этому вопросу? Как это может повлиять на процесс афганского урегулирования?

С.В.Лавров: Если Президент Афганистана А.Гани действительно формирует специальную группу для переговоров с талибами, значит, та логика, которую продвигала и продвигает Россия в рамках Московского формата консультаций по Афганистану, работает. Мы будем поддерживать прямой диалог между официальным Кабулом и Движением талибов. Конечно, этот диалог не может развиваться в вакууме. Он обязательно должен иметь международное сопровождение. По моему убеждению, состав участников Московского формата, в который входят все центральноазиатские страны, Китай, Пакистан, Индия, Иран, Россия (США, кстати, приглашены в этот формат), идеально подходит для внешнего сопровождения прямого инклюзивного межафганского диалога, в котором наряду с правительством и талибами, конечно, должны принимать участие и другие видные политические силы страны.

Вопрос (перевод с французского): Вы только что говорили об обвинениях в адрес России. Но украинская сторона представила факты – координаты и точные позиции кораблей в тот момент, когда российская сторона открыла огонь. Согласно этим координатам корабли находились в международной зоне. Будете ли Вы отрицать эти факты?

Сегодня один из высокопоставленных чиновников Евросоюза говорил о том, что проход через Керченский пролив должен быть открыт. Согласна ли с таким утверждением России?

С.В.Лавров: Мы будем отрицать т.н. «факты», которые предоставила украинская сторона, потому что факты задокументированы нашей пограничной службой, и они имеются в открытом доступе. Согласно этим фактам, даже если абстрагироваться от того, что произошло в марте 2014 г. в Крыму, нарушение украинскими судами территориальных вод Российской Федерации состоялось в той точке, которая и до 2014 г. официально признавалась всеми, включая Украину, началом территориальных вод Российской Федерации.

Что касается Керченского пролива, то порядок прохода по этому не очень комфортному руслу хорошо известен украинской стороне. В сентябре корабли ВМС Украины из Чёрного моря проходили по Керчь-Еникальскому каналу в Азовское море. Они направили соответствующее уведомление нашим пограничникам. Власти, которые контролируют безопасность в районе Керченского пролива, предоставили украинским судам лоцманские услуги, которые обязательны для осуществления прохода. Поэтому говорить о том, что украинцы не были осведомлены о том, как они должны действовать – по меньшей мере, некорректно.

Наши пограничники и следователи допросили находившихся на этих судах офицеров Службы безопасности Украины, которые руководили всей этой провокационной операцией, и обнаружили на этих судах документы (они имеются в открытом доступе), из которых ясно вытекает, что эти суда имели приказ не уведомлять власти морского порта Керчь и пытаться скрытно, в нарушение действующих правил, прорваться в Азовское море. То, что всё это подтверждает абсолютно провокационный характер этой затеи, ни у кого, кто ознакомился с имеющимися документами, сомнений вызывать не может.

Цель этого действа заключалась в том, чтобы не дать Западу забыть про Украину. Потому что от этого режима и властей в Европе, по меньшей мере, точно устали. В Америке, может быть, не устали, не знаю. Заодно, конечно, стремление решить внутриполитические проблемы. Рейтинг П.А.Порошенко просто катастрофичен.

Я уже сказал о том, какие существуют правила прохода по Керченскому проливу. Украинцам об этих правилах было прекрасно известно, потому что они этими правилами уже добросовестно пользовались и не встречали каких-либо препятствий для прохождения в Азовское море.

Мы уважаем международное право. В полном соответствии с принципом самоопределения народов, права наций на самоопределение, в Крыму прошел референдум, на котором присутствовали зарубежные наблюдатели, хотя и не представлявшие официальные правительства. Но это были люди, которые искренне хотели знать, что там происходит. Они убедились, что волеизъявление было свободным, крымчане выбрали путь возвращения в Россию. Тем самым Керченский пролив стал внутренними водами России.

Я понимаю, что некоторым нашим западным коллегам обидно, что в Крыму не удалось создать военно-морскую базу НАТО. Но ничего не поделаешь. Таков ход истории, такова воля крымского народа. Г-н Кассис сегодня сказал то же самое, что говорят в ЕС, НАТО и Вашингтоне: призываем Россию и Украину предпринять шаги по деэскалации этой ситуации. Считаю, что эти призывы, в том числе к Украине, являются однозначным подтверждением вины Киева за произошедшее. Если была бы хоть малейшая возможность, как говорят в народе, «отмазать» киевские власти, то призыва к Украине со стороны наших западных коллег вообще бы не последовало. Был бы только призыв к России.

Россия. Швейцария > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 28 ноября 2018 > № 2877489 Сергей Лавров

Великий южноазиатский поворот

Новое в отношениях Индии и Китая

Алексей Куприянов - Кандидат исторических наук, научный сотрудник сектора международных организаций и глобального политического регулирования отдела международно-политических проблем ИМЭМО РАН.

Резюме Происходящее китайско-индийское сближение вызвано объективными факторами; но не менее объективные факторы через 5–10 лет могут оттолкнуть Индию от Китая. К тому моменту Россия должна рассматриваться в Дели как надежный партнер и независимый полюс силы наравне с КНР и США.

Система международных отношений в Южной Азии находится на пороге больших перемен. Этот процесс не очень заметен извне, но Индия и Китай, два региональных лидера, уже полвека живущие в состоянии, близком к холодной войне, начали постепенное сближение, осторожно выстраивая взаимовыгодную систему двусторонних связей. И само это сближение, и конструкция, которая может получиться на выходе, нуждаются в осмыслении и анализе, чтобы понять контуры новой системы и осознать, как ее появление отразится на внешней политике России.

Путешествие в Ухань

«Я очень доволен встречей с председателем Си Цзиньпином в Ухане. Мы провели масштабные и продуктивные переговоры и обменялись мнениями по вопросу укрепления индийско-китайских отношений и других внешнеполитических вопросов». Этот пост, размещенный премьер-министром Индии Нарендрой Моди в китайской социальной сети Weibo по итогам двухдневного неформального саммита в апреле 2018 г., ознаменовал начало нового этапа в диалоге Нью-Дели и Пекина.

К моменту визита Моди в КНР китайско-индийские отношения были далеки от идеала. На границе Индии и дружественного Китаю Пакистана уже полтора года почти ежедневно происходили перестрелки, в памяти были еще свежи стычки (по счастью, без применения оружия) между китайскими и индийскими военнослужащими на плато Долам и в районе озера Бангонг-Цо летом 2017 года. Наконец, всего за два месяца до встречи своих лидеров Индия и Китай обменялись резкими заявлениями во время политического кризиса на Мальдивах, когда власти островного государства, традиционно находящегося в индийской сфере влияния, демонстративно обратились за поддержкой к Пекину. Неудивительно, что многие индийские и зарубежные эксперты восприняли уханьский саммит как тактический маневр, напоминание Вашингтону, что неплохо бы проявлять больше внимания к Южной Азии, а то интерес к этому направлению с приходом Трампа несколько угас. Но вскоре оказалось, что встреча Моди и Си была лишь первым шагом, с которого начался процесс сближения. С апреля 2018 г. отношения Нью-Дели и Пекина развиваются по восходящей, переговоры ведутся практически по всему кругу вопросов – от территориальных претензий до ликвидации торгового дефицита. На 2019 г. запланирован ответный визит Си Цзиньпина в Индию.

Западные и многие индийские аналитики, еще недавно писавшие о неминуемом альянсе Индии и США – двух крупнейших демократий и «естественных союзников», как принято их называть в западной прессе, – пребывают в некотором недоумении. Их можно понять: в экспертных рассуждениях общим местом стали пассажи о якобы изначально враждебных отношениях Китая и Индии. На самом деле это совсем не так.

Дружба и вражда

Вплоть до конца XIX века никакой синофобии в индийском обществе и элитах не было и в помине. Наоборот, индийцы и китайцы жили бок о бок несколько тысячелетий, Индия подарила Китаю буддизм, китайские паломники и торговцы были частыми гостями в индийских государствах. Кроме того, Индостан и Китай разделяли хребты Гималаев, между которыми располагалась цепочка горных королевств – Сикким, Бутан, Непал, тибетские княжества. Там, где могли пройти караваны и монахи, не прошла бы армия.

Однако на рубеже столетий отношение к Китаю в Индии начало меняться. Формирующаяся индийская национальная интеллигенция относилась к северным соседям с опаской, невольно перенимая взгляды британских колонизаторов. После проигранной Пекином японо-китайской войны к опасению добавилось презрение. Япония превратилась в глазах индийских националистов в символ прогресса, Китай – в олицетворение отсталости.

После того как Индия получила независимость, а китайские коммунисты одержали победу в гражданской войне, перед новым индийским руководством встал вопрос о том, как относиться к КНР. В тогдашней индийской элите шла борьба между условными синофилами, выступающими за сближение с Китаем и полагающими, что великие народы, освободившись от колониального гнета, вместе смогут построить светлое будущее, и синофобами, чьи взгляды сформировались под влиянием британских политиков, с опаской относившихся к перспективе возвышения Китая и рассматривавших его как потенциальную угрозу. Синофилы одержали победу: премьер Джавахарлал Неру и его ближайший советник Кришна Менон рассматривали союз с Пекином как потенциальную возможность сформировать третий полюс силы в условиях начавшейся холодной войны между СССР и Западом. Эта концепция, которую можно условно назвать Бандунгским миропорядком, предусматривала объединение азиатских и африканских стран на основе неприсоединения к враждующим блокам. Индия и Китай должны были выступать локомотивами этого объединения, причем очевидно было, что Индия, опережавшая на тот момент КНР по уровню экономического развития, играла бы главную роль.

В 1962 г., однако, все мечты пошли прахом. Нарастание взаимного недовольства привело к индийско-китайской пограничной войне, в которой Индия потерпела поражение. В задачу данной статьи не входит анализ причин конфликта, стоит лишь отметить, что в индийском обществе после него сложилось представление о том, что Индия стала невинной жертвой необоснованной китайской агрессии. Начало этой традиции положил сам Неру, назвав китайское вторжение «предательским ударом в спину».

В последующие два десятилетия отношения между странами оставались плохими, тем более что Индия в конце концов начала проводить дружественную СССР политику, а Китай наладил отношения с Западом и по сути занял антисоветскую позицию. В 1980-е гг. наметились первые признаки нормализации, в 1990-е гг. она уже шла полным ходом. Но к этому времени ситуация изменилась кардинально: КНР, успешно пройдя период реформ, стремительно превращалась в новую сверхдержаву, опередив Индию в экономическом развитии. Дели, в свою очередь, после распада дружественного советского блока изменил геополитические приоритеты, приняв в качестве ключевой концепцию Look East – разворота в сторону стран АСЕАН, где индийские политики надеялись найти необходимые для развития экономики инвестиции и технологии.

В настоящий момент Дели и Пекин соперничают, кажется, на всех фронтах. Индийские и китайские экономические интересы сталкиваются в Африке, Юго-Восточной Азии, островных странах Индийского океана. Индию тревожат китайские инфраструктурные проекты, благодаря которым КНР наращивает влияние в странах непосредственного соседства. Наконец, дает о себе знать неотболевшая рана проигранной войны. Частично ее залечили поражения китайцев в пограничном кризисе 1967 г., но по мере роста экономической и военной мощи Китая растут и опасения индийцев. Тем более что в последние десятилетия в индийско-китайском противостоянии, по сути, открылся второй фронт: Китай начал активное проникновение в Индийский океан. С точки зрения Пекина оно выглядит вполне логично: необходимо обеспечить безопасность основного маршрута поставки углеводородов, который проходит через два «бутылочных горлышка» – Ормузский и Малаккский проливы и в случае начала любого конфликта может быть легко перерезан, после чего экономика КНР окажется на грани краха. Неудивительно, что Китай пытается обезопасить себя, создавая на маршруте следования опорные пункты, посылая военные корабли для сопровождения судов через пиратские воды и отправляя подводные лодки в Индийский океан на боевое патрулирование.

Индийский политический истеблишмент все эти действия воспринимает как акт агрессии. Еще со времен Индиры Ганди считается, что ВМС Индии должны господствовать в Индийском океане, гарантируя свободу судоходства и являясь основным поставщиком безопасности. С постоянным военным присутствием США Индия мириться готова, тем более что сделать с ним она все равно ничего не может, но возможная китайская экспансия воспринимается с негодованием и опасением. Немалую роль в этом играет якобы существующая в КНР концепция «Нити жемчуга». Этот термин, предложенный некогда Пентагоном для обозначения китайской стратегии выстраивания сети торговых портов в Индийском океане, превратился под пером некоторых индийских экспертов-«ястребов» в агрессивную стратегию, нацеленную на создание условий для морской блокады Индии.

Очевидно, что в этих условиях Дели был нужен стратегический партнер, который уравновесил бы влияние Китая и гарантировал безопасность страны. Главным претендентом на эту роль выступили Соединенные Штаты. Процесс американо-индийского сближения начался в 2001 г.; отношения Вашингтона и Дели успешно развивались при Атале Бихаре Ваджпаи и Манмохане Сингхе. В 2010 г. началось форсированное сближение: после безуспешных попыток наладить взаимодействие с Китаем и создать «Большую двойку» США перешли к стратегии сдерживания, в которой Индия воспринималась как естественный союзник в регионе, антикитайский бастион, который вынудит Пекин тратить ресурсы на укрепление южной границы вместо того, чтобы уделять основное внимание увеличению морской мощи.

После прихода к власти Нарендры Моди процесс ускорился: между Бараком Обамой и индийским премьером установились дружественные отношения, для обозначения которых СМИ даже придумали термин «Мобама». Но когда президентом стал Дональд Трамп, интерес Вашингтона к Южной Азии заметно снизился. Если администрация Обамы играла на долгую перспективу и была готова к постепенному укреплению связей с Индией, то администрация Трампа ведет себя куда жестче, постоянно требуя ответных уступок и прибегая к шантажу, что показала история с антироссийскими санкциями, под которые едва не угодила Индия. В этих условиях у Дели не осталось иного выхода, кроме сближения с Пекином.

Парадокс состоит в том, что, даже не будь Трампа, сближение Индии и Китая все равно бы произошло. Оно носит объективный характер и объясняется не только естественным стремлением уравновесить слишком большой крен в сторону Вашингтона, но и насущными требованиями, с которыми столкнулась Индия на нынешнем этапе развития.

Экономика и безопасность

Существует два основных фактора, которые подталкивают Индию к улучшению отношений с Китаем.

1. Экономика. КНР является главным импортером товаров в Индию и одним из самых серьезных инвесторов. Торговля двух стран в последние годы непрерывно растет, причем политические разногласия на ней практически не отражаются: в 2016 г. она составила 71,18 млрд долларов, в 2017-м – 84,44 млрд долларов. Судя по цифрам за первый квартал 2018 г., в этом году она может превысить 90 млрд долларов. Без оглядки на все трения и разногласия растут и инвестиции: в 2017 г. они составили 13,7 млрд долларов, к апрелю 2018 г. уже превысили 8 млрд долларов. Причем Индия не скрывает, что в будущем рассматривает Китай как основного инвестора. В апреле этого года, выступая на конференции Chindia TMT Dialogue 2018, Амитабх Кант – исполнительный директор института NITI Aayog, правительственного органа, занимающегося планированием, – прямо заявил: «Нам нужно больше китайских инвестиций. У нас работают более 100 китайских компаний, но это число следует увеличить, и китайским компаниям нужно наверстать упущенное в плане инвестиций. Китай должен превратиться в первого инвестора в Индию… На данный момент около 15% индийских стартапов финансируются из Китая; это число, судя по всему, будет расти».

Слова Канта – не просто красивая фраза: Индия рассматривает КНР как основного инвестора, который предоставит необходимые средства для масштабных экономических реформ, задуманных Нарендрой Моди. От них зависит не только политическое будущее самого индийского премьера, но и будущее страны, которая в случае их успешной реализации сделает скачок вперед. Программа Make in India подразумевает интенсивный рост индийской экономики, профессиональную переподготовку миллионов рабочих, прорыв в области инноваций. Эти амбициозные планы осуществимы лишь в том случае, если Индия в ближайшие годы получит масштабный приток денег. Американцы при Трампе не спешат вкладывать средства в заграничное производство, предпочитая поднимать собственную экономику, так что у Индии не остается другого варианта, кроме как обратиться за помощью к Китаю.

Для Пекина, в свою очередь, увеличение товарооборота и инвестиций в Индию – возможность подстраховать себя в условиях начинающейся торговой войны с США, способной нанести серьезный урон китайской экономике.

2. Безопасность. Вопрос безопасности в отношениях с КНР – один из самых болезненных для индийского общества. Не в последнюю очередь потому, что Китай явно обгоняет Индию как в возведении инфраструктуры в приграничных районах, так и в разработке средств ведения конвенциональных боевых действий на больших высотах. Выдержать китайские темпы строительства дорог и разработки новых видов вооружений Индия физически не в состоянии: как из-за того, что ее экономика значительно уступает китайской, так и из-за трудностей с выделением средств на масштабные проекты.

Последние события – в первую очередь мальдивский политический кризис февраля 2018 г. – продемонстрировали уязвимость Индии на одном из важнейших направлений. Мальдивская Республика традиционно воспринимается в Дели как государство-клиент, контроль за внешней политикой которого критически важен для безопасности Индии. Однако в условиях наращивания китайского экономического присутствия в регионе Индия, чья экономика испытывает крайнюю нужду в инвестициях, не может соперничать с КНР. Государства бассейна Индийского океана, ранее безоговорочно ориентировавшиеся на Дели, начинают все активнее развивать связи с Пекином.

Если Индия не найдет адекватную стратегию реагирования, она обречена снова и снова попадать в «мальдивскую ловушку». Когда легитимное руководство страны-клиента меняет внешнеполитическую ориентацию и начинает сближаться с другим перспективным патроном, у Индии отсутствуют реальные возможности парировать это сближение за исключением морской блокады либо вооруженной интервенции. Оба варианта в случае отсутствия законных поводов для вмешательства приведут к потере Индией образа защитника малых стран региона от китайского империализма и сведут на нет многолетние усилия по созданию имиджа государства-покровителя.

Наилучшим для Индии решением, позволяющим устранить уязвимость, является достижение договоренности о разграничении сфер влияния с Пекином: гарантии соблюдения китайских экономических интересов при ответных гарантиях уважения индийских экономических интересов и интересов в сфере безопасности. Китай, как и Индия, не заинтересован в том, чтобы втягиваться в многолетнее противостояние, грозящее затормозить перспективные инфраструктурные и торговые проекты в рамках стратегии «Пояса и Пути».

Основой индийской внешней политики является принцип стратегической автономии – нежелания поступиться суверенитетом, быть младшим партнером в любом союзе и вообще заключать союзы, в которых индийские интересы будут подчинены интересам других стран. Страна планирует сохранять эту автономию и в дальнейшем, хотя делать это будет все сложнее: нарастание противоречий между Вашингтоном и Пекином потребует так или иначе определиться с местом в мире, где на фоне общей полицентричности конкурируют две сверхдержавы. В предшествующие годы маятник слишком сильно качнулся в сторону Америки, сейчас он движется в сторону Китая.

В этих условиях у России появляется дополнительное пространство для маневра – несколько лет до тех пор, пока индийская экономика не завершит процесс реформирования и пока Индия не начнет обратное сближение с Соединенными Штатами.

«Два плюс один»

Сама идея сближения Индии и Китая воспринимается Москвой традиционно положительно: еще Евгений Примаков мечтал о создании треугольника «Россия–Индия–Китай». Россия поддерживает отношения стратегического партнерства с обеими странами и заинтересована в установлении между ними максимально дружественных отношений. При этом очевидно, что Индия никогда не сблизится с КНР до степени союза и всегда будет искать державу, которая помогла бы ей обеспечить необходимый баланс.

Проблема в том, что Россию индийские элиты в качестве такого баланса не рассматривают. Отчасти это результат проамериканской пропаганды, которой подвержена часть индийского истеблишмента, отчасти – реакция на действия России на китайском и пакистанском направлениях (в частности, заключение с Исламабадом оружейных контрактов и проведение совместных учений). Многие индийские эксперты и политики всерьез опасаются, что Россия превратится в младшего партнера Китая и частично утратит субъектность. То, что кажется абсурдом из Москвы, совершенно иначе выглядит из Дели, особенно с учетом сравнительно пассивной политики России на южноазиатском направлении. Подобная утрата статуса крупного игрока – вроде того, каким обладал в годы холодной войны СССР – приводит к тому, что у Индии нет другого выхода, кроме как обращаться в поисках баланса к США.

Россия оказалась в трудной ситуации. На нынешнем этапе экономического развития она не может составить серьезной конкуренции ни Соединенным Штатам, ни Китаю. Более того, жертвовать хорошими отношениями с ближайшим стратегическим партнером и соседом ради успокоения тревог индийских элит Москва не готова, равно как и рвать с таким трудом налаженные связи с Пакистаном. Но каким-то образом необходимо продемонстрировать Дели независимость своей внешней политики, нежелание идти в фарватере Китая и становиться его младшим партнером.

Помимо очевидных мер наподобие наращивания экономического взаимодействия, увеличения военно-морского присутствия в бассейне Индийского океана, диалога на международных площадках, у России есть возможность эффективно задействовать один из форматов международного сотрудничества. Речь идет о формате «два плюс один», сиречь взаимодействии в рамках треугольника, где двумя углами являются Россия и Индия, а третьим – одна из средних стран региона, дружественно настроенная и заинтересованная в развитии экономического и политического сотрудничества с двумя основными акторами по принципу «друг моего друга – мой друг». Таких стран сравнительно немного, наиболее перспективными можно считать Вьетнам, Индонезию и Японию. Каждая из них имеет свою специфику, и формат «два плюс один» в каждом конкретном случае потребует ее учета.

Треугольник Россия–Индия–Вьетнам выглядит наиболее привлекательно. Ханой – давний друг и партнер Москвы, опасающийся, как и Дели, давления со стороны Пекина и ищущий сближения с теми, кто сможет гарантировать ему безопасность. Индия также воспринимает Вьетнам как перспективного союзника в регионе, налаживая с ним экономические, военные и политические связи. Помимо этого, Вьетнам – пока единственная страна, имеющая положительный опыт торгово-экономического сотрудничества в рамках ЗСТ как с ЕАЭС, так и с Индией. Как и Индия, Вьетнам является крупным импортером советского и российского оружия, сталкиваясь с аналогичными индийским проблемами из-за санкций CAATSA. Помимо этого Россия поддерживает тесные военные контакты с обеими странами, проводя с ними военные и военно-морские учения. Логично выглядит расширение их до формата трехсторонних.

Свою специфику имеют отношения с Индонезией, которая воспринимает себя как субрегионального лидера. В отличие от Вьетнама, она не испытывает опасений в отношении Китая, а в отличие от Нью-Дели и Вашингтона – имеет разработанный концепт Индо-Тихоокеанского региона, в котором ей по праву принадлежит ключевая роль: Индонезия контролирует или имеет возможности заблокировать все основные проливы, через которые осуществляется сообщение между Тихим и Индийским океанами. Отношения России и Индонезии далеко не так безоблачны, как отношения России и Вьетнама; тем не менее треугольник Россия–Индия–Индонезия, «партнерство трех сильных», в долгосрочной перспективе является самым многообещающим – особенно с учетом того, что Индонезия претендует на роль лидера АСЕАН. России выгодно максимальное усиление Индонезии и превращение ее еще в один независимый полюс силы, дружественный Москве.

Треугольник с участием Японии представляется наиболее проблемным, учитывая претензии Токио на Южные Курилы и специфический формат японской внешнеполитической деятельности в условиях нахождения на территории страны американских военных баз. В этом случае, однако, уже Индия, традиционно поддерживающая с Японией хорошие отношения, может выступить в качестве «общего друга» Токио и Москвы, облегчающего нахождение взаимоприемлемых решений.

Все эти форматы потребуют, очевидно, консультаций с Китаем. КНР не будет участвовать ни в одном из них, но в целом создание схем «два плюс один» выгодно Пекину, так как расширяет пространство маневра для стран – соседей Китая, позволяя им вместо США искать защиты у пары Россия – Индия. Москва, в свою очередь, сможет при помощи таких форматов улучшить позиции в Юго-Восточной и Южной Азии и укрепить отношения с Дели.

Сложно сказать, как долго продолжится китайско-индийское сближение. Оно вызвано объективными факторами; но другие не менее объективные факторы через 5–10 лет могут оттолкнуть Индию от Китая. Задача Москвы – добиться, чтобы к тому моменту Россия рассматривалась в Дели как надежный друг и партнер и независимый полюс силы наравне с Китаем и Соединенными Штатами.

Китай. Индия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826797 Алексей Куприянов

Ядерное табу исчезает?

Нина Танненвальд

Как разрушилась система разоружения

Нина Танненвальд – директор программы международных отношений Института Уотсона в Бостонском университете. Автор книги «Ядерное табу: США и неиспользование ядерного оружия с 1945 года» (The Nuclear Taboo: The United States and the Non-Use of Nuclear Weapons Since 1945).

Резюме После десятилетий, когда крепло понимание того, что ядерное оружие неприемлемо, мир движется в противоположном направлении. Государства вновь стали ценить ядерное оружие. Ядерное табу теряет силу. Но это нельзя считать необратимым, таков выбор лидеров.

Пятого апреля 2009 г. президент США Барак Обама, выступая в Праге, подтвердил свою приверженность «миру без ядерного оружия». Для достижения этой цели он обещал согласовать договор о сокращении вооружений с Россией, ратифицировать Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) и провести глобальный саммит по проблеме полного уничтожения ядерных арсеналов. Он признал, что мир вряд ли станет безъядерным в обозримом будущем, тем не менее американский президент впервые в истории представил план поэтапного отказа от ядерного оружия. Предшественник Обамы Джордж Буш-младший, напротив, увеличил ядерные запасы и отказался от контроля над вооружениями.

Мировое сообщество ликовало. Ядерное разоружение вновь вернулось в мировую повестку. В сентябре того же года Совет Безопасности ООН единогласно принял резолюцию, одобряющую идеи Обамы и подтверждающие различные меры разоружения и нераспространения ядерного оружия. В октябре Нобелевский комитет присудил Обаме премию мира за его стремление к ядерному разоружению. Спустя 60 лет после того, как человечество впервые увидело разрушительную силу ядерной реакции, единственная страна, когда-либо применявшая ядерное оружие, представила миру план, как вернуть джинна в бутылку.

Но вернемся в 2018 год. Спустя почти 10 лет ядерное разоружение остается далекой мечтой. Все ядерные державы тратят огромные средства на усовершенствование своих арсеналов. США и Россия лидируют, проводя масштабные программы модернизации, предусматривающие разработку новых боеголовок и средств их доставки. Китай стабильно увеличивает арсенал и разрабатывает новые системы доставки, включая ракеты с многозарядными боеголовками. Подобные разработки оказывают дестабилизирующее воздействие, поскольку у других стран появляется стимул ударить первыми, чтобы вывести эти системы из строя. Индия и Пакистан, давно соперничающие друг с другом, тоже расширяют и модернизируют арсеналы. Если нынешние тенденции сохранятся, в ближайшие 10 лет суммарные ядерные запасы Китая, Индии и Пакистана могут вырасти на 250 боеголовок – с 560 до 800. Кроме того, некоторые страны одобрили опасно агрессивные ядерные доктрины и смягчили правила применения ядерного оружия.

Одновременно начала разваливаться система соглашений по контролю над вооружениями. Сокращение вооружений США и России, на долю которых приходится 90% мирового ядерного оружия, застопорилось из-за роста напряженности между двумя странами. На многостороннем уровне глобальные усилия по предотвращению распространения ядерного оружия – в том числе предусмотренные Договором о нераспространении (ДНЯО) – тоже терпят крах. Нормы и механизмы мониторинга ДНЯО помогли остановить распространение ядерного оружия, благодаря им в мире сегодня всего девять ядерных держав – гораздо меньше, чем предсказывал Джон Кеннеди, который в 1963 г. говорил о «15, 20 или 25 государствах». Но основы этого договора рушатся. Государства, не обладающие ядерным оружием, согласились таковыми и оставаться в обмен на обязательство ядерных держав стремиться к разоружению, но сегодня возникло ощущение, что последние нарушили свою часть сделки.

Еще большую тревогу вызывает восхваление самого разрушительного оружия человечества некоторыми мировыми лидерами. Президент России Владимир Путин и северокорейский лидер Ким Чен Ын вновь превратили ядерное оружие в символ национальной мощи – они рассказывают о возможностях своих стран, проводят военные парады и даже прибегают к ядерным угрозам. Есть еще президент США Дональд Трамп, который хвастался размерами своей «ядерной кнопки», угрожал ответить КНДР «с яростью, которой мир никогда не видел», и поддержал масштабную программу наращивания американского арсенала.

Как после речи в Праге о «мире без ядерного оружия» мы оказались в нынешней ситуации? Дело не только в Трампе. При всем стремлении к ядерному превосходству он не создавал нынешний кризис в сфере разоружения и нераспространения, он лишь усугубил уже возникшие тренды. Еще до прихода Трампа к власти рост геополитической напряженности, агрессивные действия России, модернизация оружия и доминирование в Конгрессе республиканских «ястребов», враждебно относящихся к принципам международного права и многосторонним соглашениям, затруднили дальнейшее сокращение вооружений. Мощная волна противодействия поглотила идеи Обамы о безъядерном мире.

С момента наступления ядерной эпохи мир постепенно шел к консенсусу относительно того, что ядерное оружие настолько разрушительно и ужасающе, что его использование неприемлемо. Эту идею часто называют ядерным табу. Но сегодня нормы и институты ядерного нераспространения рушатся. Соглашения по контролю над вооружениями разорваны. На смену сотрудничеству пришел односторонний подход. На смену сдержанности пришла избыточность. Человечество рискует столкнуться с будущим, в котором ядерное табу – выстраданная норма, обеспечивающая мир на планете, – окажется забыто.

Долгосрочная стратегия

Усилия Обамы по разоружению стартовали успешно. В 2009 г. он отказался от плана администрации Буша-младшего разместить перехватчики системы ПРО в Европе, предложив более умеренную альтернативу, которая не так пугала Россию. В 2010 г. Соединенные Штаты и Россия заключили новый договор по СНВ – относительно скромное, но значимое соглашение, по которому стороны обязались сократить количество размещенных стратегических ядерных боеголовок почти на треть, до 1550. Договор должен был ознаменовать новый этап сокращения вооружений. Вскоре после его подписания администрация Обамы провела первый из четырех глобальных саммитов по ядерной безопасности, который принес ощутимые результаты в обеспечении сохранности ядерных материалов. В 2011 г., подчеркнув, что США сохранят потенциал для нанесения упреждающего ядерного удара, администрация Обамы пообещала не разрабатывать новые боеголовки. С 2012 г. американцы начали переговоры по иранской ядерной программе, которые через несколько лет завершились подписанием Совместного всеобъемлющего плана действий.

Предпринятые Обамой шаги также способствовали изменению представлений о применении ядерного оружия. В Обзоре состава и количества ядерных сил, опубликованном его администрацией в 2010 г., существенно сужены условия, при которых Соединенные Штаты допускали применение ядерного оружия. Речь шла лишь о «чрезвычайных обстоятельствах» для защиты жизненно важных интересов США и их союзников. В документе впервые официально одобрялось ядерное табу: «В интересах Соединенных Штатов и всех стран мира – продлить 65-летний период неприменения ядерного оружия навсегда».

Однако Обаме не удалось достичь амбициозных целей, заявленных в Праге. У Договора СНВ-3 не было продолжения. Несмотря на умеренную ядерную доктрину администрации, Пентагон продолжил мыслить категориями холодной войны и отдавал приоритет нанесению упреждающего ядерного удара. В конце 2010 г. администрация Обамы одобрила масштабную модернизацию арсенала, предполагалось выделить до 1 трлн долларов на разработку нового поколения бомб и систем доставки. Речь в том числе шла о небольших боеголовках для точечных ударов, которые, как опасались сторонники разоружения, проще использовать. Сотрудники делали вид, что наращивание ядерного потенциала не противоречит идеям разоружения, в результате неядерные государства стали более цинично относиться к заявлениям США.

Особенно удивительно, что администрация, говорившая о необходимости «моральной революции» в ядерной сфере, отказалась поддержать кампанию ООН, призванную привлечь внимание к «гуманитарным последствиям» применения ядерного оружия. Запущенная в 2012 г. отчасти под влиянием пражского выступления Обамы, она объединила активистов гражданского общества и неядерные государства. Была проведена серия конференций в поддержку уничтожения ядерного оружия. США вместе с другими постоянными членами Совбеза ООН бойкотировали мероприятия. Тем не менее в результате кампании под эгидой ООН начались переговоры и состоялось голосование по полному юридическому запрету ядерного оружия. К документу присоединились уже 60 подписантов. Сторонники запрета не ждут, что ядерные державы в ближайшее время подпишут документ. Их цель – осудить обладание ядерным оружием и его применение. Проигнорировав кампанию, США и другие постоянные члены Совета Безопасности упустили возможность возглавить движение за полный запрет ядерного оружия и сосредоточиться на мерах, позволяющих снизить ядерные риски, но при этом приемлемых для них самих.

Что пошло не так

Почему Обама не смог выполнить обещания по безъядерному миру? Ответ во многом связан с ухудшением отношений с Россией, главным партнером США в сфере разоружения. Для российского руководства решение администрации Буша-младшего о выходе из Договора по ПРО в 2002 г. означало начало новой гонки вооружений – причем качественной, основанной на новых возможностях, а не количественной. К 2011 г. Россия приступила к модернизации систем времен холодной войны – как стратегических, так и тактических. Началась разработка нового вооружения, в том числе крылатых ракет морского и воздушного базирования, способных нести обычные и ядерные боеголовки. Кроме того, Россия проводила военные учения с использованием обычного и нестратегического ядерного вооружения.

Ситуация ухудшилась после возвращения Владимира Путина на пост президента в 2012 году. Российское руководство давно выступало против расширения НАТО на Восток и размещения элементов американской системы ПРО в Европе. Но теперь упорство в ядерных вопросах достигло пика. (Из-за давления консерваторов Обама не был готов идти на уступки, ограничиваясь заверениями в том, что система ПРО не направлена против России.) В 2013 г. Обама предложил новое соглашение о дальнейшем сокращении стратегических ядерных вооружений, но Путин не заинтересовался этой идеей, а через год вторгся на Украину. Затем Россия вышла из программы Нанна-Лугара «Совместное уменьшение угрозы», в рамках которой США помогали России обеспечивать безопасность хранения ядерных материалов. Периодически Москва угрожала другим странам применением ядерного оружия. Так, посол России в Дании заявил в 2015 г., что, если Копенгаген присоединится к системе ПРО НАТО, датские военные корабли станут целью российских ракет. В 2016 г. Россия бойкотировала саммит по ядерной безопасности – глобальный форум, впервые организованный администрацией Обамы в 2010 году. Именно так были вбиты последние гвозди в гроб российско-американских отношений в сфере безопасности.

Но не только Россия блокировала инициативы Обамы, то же самое делали союзники Соединенных Штатов. На базах НАТО в Бельгии, Германии, Италии, Нидерландах и Турции насчитывается от 180 до 200 ядерных бомб. Некоторые члены альянса, в частности Германия и Нидерланды, с энтузиазмом отнеслись к идее отказа от ядерного оружия, но из-за агрессивных действий России европейские правительства перестали поддерживать уменьшение роли ядерных вооружений в политике безопасности НАТО. Особенно пренебрежительно к стратегии Обамы отнеслась Франция – Париж отказывался обсуждать предложения по разоружению в рамках НАТО, опасаясь, что речь пойдет и о его собственном арсенале. Польша и прибалтийские государства, напуганные действиями России, не поддержали отказ от ядерного сдерживания.

Американские союзники блокировали ядерные инициативы Обамы до конца его президентского срока. Когда летом 2016 г. Обама предложил политику «неприменения первым», Франция, Япония, Южная Корея и Великобритания высказались против изменения ядерной доктрины США и начали лоббировать свою позицию. Учитывая растущую напряженность в отношениях с Россией и КНДР, военные ведомства американских союзников опасались, что отказ от упреждающего удара будет воспринят как слабость. Белый дом отступил.

Повестка Обамы по контролю над вооружениями вызвала противодействие и внутри страны, особенно со стороны «ястребов» с Капитолийского холма и из Пентагона. В обмен на поддержку республиканцами в Конгрессе договора по СНВ 2010 г. Обама выделил миллиарды долларов на модернизацию ядерных вооружений, которую республиканцы считали давно назревшей. Контролируемый республиканцами Сенат выступил против ратификации ДВЗЯИ, хотя Соединенным Штатам не нужно проводить ядерные испытания, учитывая возможность симулировать их на суперкомпьютерах.

Пентагон никогда не поддерживал стратегию безъядерного мира Обамы. Там продолжали считать, что внушительный ядерный арсенал необходим, чтобы сохранить уверенность союзников в том, что США способны их защитить. Пентагон и Госдепартамент выступили против гуманитарной кампании ООН, расценив ее как попытку делегитимации ядерного сдерживания, от которого зависела безопасность Соединенных Штатов и их союзников. Сотрудники Госдепа отнеслись к пражской повестке с большим энтузиазмом, чем их коллеги из Пентагона, но опасались, что, поскольку кампания требует быстрых результатов, придется отказаться от терпеливого, пошагового подхода к разоружению. Белый дом хотел сохранить единство союзников и считал, что участие в кампании даст неверный сигнал и продемонстрирует слабость. (В итоге США приняли участие в одном мероприятии в Вене в 2014 году.) Даже американские эксперты по контролю над вооружениями в частных беседах признавали, что, поскольку Соединенным Штатам не удается добиться заявленных громких целей по разоружению, включая ратификацию ДВЗЯИ и дальнейшее сокращение вооружений совместно с Россией, пошаговый подход выглядит неубедительно.

Обама столкнулся с международными и внутриполитическими препятствиями при реализации пражской повестки, но на самом деле его действиям мешали внутренние противоречия. Во-первых, трудно сочетать масштабную программу модернизации и разоружение. Более того, продвигая стратегию безъядерного мира, администрация отдавала приоритет безопасности США, а основой американской оборонной политики оставалась угроза ядерного возмездия. Сотруднику Совета национальной безопасности удалось сформулировать это противоречие в беседе с колумнистом The Washington Post: администрация «постоянно ищет дополнительные пути достижения прогресса» по пражской повестке Обамы и при этом пытается «обеспечить надежный сдерживающий фактор для США, наших союзников и партнеров». Поэтому администрация выступила против гуманитарной кампании ООН, реальная командная работа – самый сложный аспект разоружения.

Заинтересованность Обамы в разоружении была искренней и глубокой, она возникла еще во время учебы в Колумбийском университете, когда в кампусе набирало популярность движение за замораживание ядерного оружия как ответ на военную программу Рейгана. На старших курсах, в 1983 г., он написал доклад о том, как договориться с СССР о сокращении вооружений, доклад был опубликован в студенческом журнале. К моменту прихода в Белый дом идеи ядерного разоружения зрели в его голове уже 26 лет.

Новая ядерная чрезмерность

Став президентом, Трамп открыл новый период – пугающей ядерной избыточности. Он не только с энтузиазмом поддержал программу модернизации Обамы, но и запланировал масштабное наращивание ядерного потенциала. Практически все элементы американского ядерного арсенала будут усовершенствованы за баснословную сумму – 1,7 трлн долларов за 30 лет. В частности, 100 млрд пойдут на программу межконтинентальных баллистических ракет, включая создание 666 новых ракет, разработку новейших «взаимозаменяемых» боеголовок, которую отложила администрация Обамы, создание 80 новых видов начинки для боеголовок в год. Кроме того, предусмотрено увеличение расходов на разработку, испытание и размещение нового ядерного вооружения. Эти изменения закреплены в доктрине, опубликованной в феврале 2018 г., а очередной Обзор состава ядерных сил США содержит призыв к разработке двух новых боеголовок и расширению способов использования ядерного оружия. Сегодня Соединенные Штаты активно наращивают военную мощь – самыми агрессивными темпами с момента окончания холодной войны.

Вряд ли стоит ожидать, что Трамп займется переговорами по контролю над вооружениями. Когда после избрания его спросили об увеличении арсенала, Трамп ответил: «Пусть это будет гонка вооружений. Мы опередим и превзойдем всех». Его советник по национальной безопасности Джон Болтон является последовательным критиком Договора СНВ-3, который он называл «односторонним разоружением», как и «ястребы» в Сенате. Пока администрация Трампа не отказывается от договора, срок действия которого истекает в феврале 2021 г., но США нужно начинать переговоры с Россией о его продлении. Если соглашение не будет продлено, американские и российские ядерные силы останутся без регулирования впервые с 1972 года.

В то же время Трамп разрушает нормы ядерной безопасности. Судя по различным интервью, он плохо понимает роль ядерного оружия и не беспокоится по поводу правил неприменения, нераспространения и разоружения. Трамп намекал, что у Японии и Южной Кореи должно появиться собственное ядерное оружие. Он не подтверждал обязательства США в качестве участника ДНЯО заниматься разоружением, как это делали все президенты с 1970-х годов. Его заявление о выходе Соединенных Штатов из иранской ядерной сделки нанесло еще один удар по режиму нераспространения. Если Иран решит разорвать сделку и вернется к работе над ядерной программой, на Ближнем Востоке развернется гонка вооружений. Решение Трампа также разрушило перспективы аналогичной сделки по ядерной программе КНДР, Пхеньян вряд ли может ожидать, что достигнутое соглашение просуществует долго. А эксцентричное поведение и агрессивная риторика Трампа заставляет опасаться, что США способны неожиданно нажать на ядерную кнопку. По сообщениям СМИ, Трамп как-то спросил эксперта по внешней политике, зачем ядерное оружие, если его нельзя применить. Впервые после окончания холодной войны вероятность того, что американский президент может всерьез задуматься о применении ядерного оружия, превратилась в пугающую реальность.

Основания для разоружения

Неприменение ядерного оружия с 1945 г. – единственное и самое важное достижение ядерной эпохи. Лидеры должны приложить максимум усилий, чтобы сохранить эту 73-летнюю традицию. Несмотря на некоторые отступления после обнародования пражской повестки Обамы, разоружение по-прежнему остается правильной целью для Соединенных Штатов.

В мире насчитывается 15 тыс. единиц ядерного оружия, многие из них – в состоянии повышенной боевой готовности. Риск ядерного пуска или обмена ударами из-за случайности или ошибки остается высоким, а последствия даже одного подобного инцидента окажутся катастрофическими. С начала ядерной эпохи произошло достаточно много потенциально опасных происшествий, которые могли привести к ядерной детонации или к ядерной войне. Происходящая сегодня качественная гонка вооружений, сочетающая усовершенствование обычного и ядерного вооружения в рамках стратегии сдерживания, повышает риск применения ядерного оружия. Новые технологии увеличивают вероятность того, что обычный удар спровоцирует ядерную атаку из-за неправильного восприятия или ошибочных расчетов. Угроза уничтожить миллионы людей ради национальной безопасности – плохая политика и моральное банкротство.

Многие утверждают, что ядерное оружие – это американский «инструмент мира», который удерживает великие державы от большой войны и поэтому необходим как гарантия безопасности. Но не нужно быть яростным противником ядерного оружия, чтобы прийти к тому же выводу, что и бывшие госсекретари Генри Киссинджер и Джордж Шульц, бывший министр обороны Уильям Перри и экс-сенатор Сэм Нанн: в 2007 г. они публично заявили, что разоружение – стремление к «глобальному нулю» – отвечает интересам США. Эти государственные деятели осознали, что ядерное сдерживание несет с собой огромные риски и затраты. Аргументы в пользу сдерживания не всегда оказываются обоснованными. Что случится, если сдерживание не сработает?

Растущие риски катастрофической ядерной войны перевешивают неопределенные преимущества сдерживания для Соединенных Штатов. Учитывая подавляющую обычную военную мощь США, реальный вызов им может бросить только другая держава, обладающая ядерным оружием. Это означает, что Соединенным Штатам будет комфортнее существовать в мире, где ни у кого не будет такого оружия.

Конечно, в нынешнем международном контексте ядерное разоружение вряд ли возможно. Сегодня все ядерные державы используют стратегию ядерного сдерживания. Но они могут предпринимать шаги по разоружению. Во-первых, им нужно вновь взять на себя обязательства по ядерным ограничениям. Например, отменить повышенную боевую готовность ядерных сил и начать диалог о переходе к политике взаимного отказа от упреждающего удара. США и Россия должны начать переговоры о продлении СНВ-3. Кроме того, ядерным державам пора искать пути конструктивного участия в договоре о запрете ядерного оружия, а не просто игнорировать его. Например, они могли бы предложить большую прозрачность и рассказать, насколько их планы ядерной войны соответствуют гуманитарным критериям. Эти шаги вписались бы в масштабные усилия – возможно, под эгидой ООН, – которые позволили бы возложить на ядерные державы ответственность за последствия реализации их ядерных доктрин и решений о применении оружия. Наконец, должно измениться само представление политиков и дипломатов об «ответственной ядерной державе»: это понятие может относиться только к государству, которое демонстрирует выполнение конкретных обязательств по разоружению.

После десятилетий действия соглашений о контроле над вооружениями, сотрудничества и растущего понимания неприемлемости ядерного оружия мир движется в противоположном направлении. Геополитическая напряженность обострилась. Возобновилась гонка вооружений. Государства вновь стали ценить ядерное оружие. Ядерное табу теряет силу. Но все эти тренды нельзя считать необратимыми, это выбор наших лидеров. Ядерное разоружение должно быть долгосрочным проектом. Сегодняшние политики, возможно, не реализуют поставленную задачу, но они обязаны к этому стремиться.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2018 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Россия. США. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 21 ноября 2018 > № 2826789 Нина Танненвальд

Один из крупнейших авиакосмических салонов в мире открывается во вторник в Джухае (Китай). Россия традиционно участвует в его работе, представляя весь спектр своих достижений в области военной и гражданской авиационной и космической техники.

Актуальность этого салона для России особенно важна сегодня, так как из-за санкций было принято решение ограничить российское участие в авиакосмических салонах, которые проходят в Европе, в частности, в Фарнборо (Великобритания) и Бурже (Франция). Поэтому Россия привезла на выставочную площадку в Джухай не только передовые образцы военной и гражданской авиационной и космической техники, но и новые предложения по сотрудничеству с зарубежными партерами в различных сферах, в том числе военно-технической.

О том, что это за предложения, какие вопросы российские представители будут обсуждать на форуме в Китае, руководителю профильной редакции МИА "Россия сегодня" Сергею Сафронову рассказал глава делегации Ростеха, директор госкорпорации по международному сотрудничеству и региональной политике Виктор Кладов.

— Виктор Николаевич, какой на сегодня портфель заказов Рособоронэкспорта?

— По итогам 2017 года объем военно-технического сотрудничества по линии Росооборонэкспорта составлял 13,4 миллиарда долларов. Портфель заказов достиг 45 миллиардов долларов. Год еще не заканчивается, но портфель заказов продолжает увеличиваться. Сейчас цифры больше 50 миллиардов. Сегодня Россия, во многом благодаря проактивной работе Ростеха, уверенно держит второе место в мире по объемам военно-технического сотрудничества.

— Можно предварительно сказать, какой будет объем продаж российского оружия по итогам этого года?

— Мы надеемся на то, что на конец года мы выйдем на показания прошлого года. То есть 13,4 миллиарда долларов.

— Насколько динамично развиваются сейчас отношения между Россией и Китаем? Как на них повлияли американские санкции?

— Между двумя странами идет масштабное военно-техническое сотрудничество в рамках наших отношений стратегического партнерства, которое укрепляется год от года, день ото дня.

Динамично развиваются контакты и по военно-технической линии. Это не пустая фраза. Вы спрашиваете, как повлияли санкции? Я был очень приятно удивлен, они, я бы сказал так, раззадорили, по-спортивному разозлили наших китайских партнеров. Нельзя с такой большой, великой страной, с крупным игроком на мировой арене разговаривать языком давления, угроз, ультиматумов.

Я недавно вернулся из Пекина. На всех уровнях звучала одна мысль: нашим ответом на санкции должно стать еще более тесное, более глубокое сотрудничество. Мы должны с Россией быть плечом к плечу, спина к спине, как они сказали. Знаете, как в голливудском боевике, спина к спине. И ответом на эти вызовы должно быть военно-техническое сотрудничество и в сфере совместных разработок, и в сфере поставок, и в сфере создания и налаживания производства новых образцов.

— Виктор Николаевич, можете привести конкретные примеры этого сотрудничества за последнее время?

— Мы ведем активное сотрудничество с КНР во всех средах военно-технического сотрудничества – земля, воздух и вода. Помимо успешной реализации двух контрактов по С-400 и Су-35 у нас есть масса других проектов. Я бы не хотел углубляться в детали, но скажу, что мы буквально недавно подписали еще три контракта с китайской стороной.

— Сохраняются ли даты окончания реализации контрактов по поставкам в Китай истребителей Су-35?

— Сохраняются, все идет в соответствии с согласованными сроками. И реализован контракт будет в срок.

Попутно хотел бы заметить, что истребители Су-35 вызывают самый позитивный отклик у китайских летчиков. Машины полюбили, хвалят за отменные тактико-технические характеристики, легкость в управлении, маневренность. В общем, понравились эти машины. И мы этим гордимся.

— Обсуждаем ли мы с Китаем схему расчетов в национальной валюте?

— Да, мы обсуждаем этот вопрос, поскольку мы хотели бы, чтобы наше сотрудничество с Китаем не зависело от капризов, прихотей, скажем так, третьих сторон. Поэтому соответствующий механизм обсуждается и создается.

— Вернемся к новым проектам сотрудничества. Чем еще можете похвалиться?

— Завершаются работы и вот-вот будет подписан контракт на совместную разработку тяжелого вертолета для КНР: это будет машина тяжелее Ми-17, но легче Ми-26.

Хочу особо отметить, что это чисто гражданский проект, как и проект создания ШДМС (широкофюзеляжного дальнемагистрального самолета — ред.), яркий пример российско-китайского сотрудничества в высокотехнологичной сфере. Область применения этого "передового тяжелого вертолета" — гражданские перевозки и спасательные работы в высокогорье. Ведь большую часть территории Китая составляют горы и высокогорные плато.

— Перейдем к вопросу о ВТС со странами Азиатско-Тихоокеанского региона. Некоторые СМИ сообщают о проблемах с реализацией недавно заключенного контракта на поставку в Индонезию 11 истребителей Су-35. Отложено ли его исполнение?

— Нет, не отложен. Но для того, чтобы он вступил в силу, необходимо решить некоторые технические вопросы.

— Значит тема поставки БТР-3Ф до сих пор актуальна?

— Да, эта тема остается актуальной. Эти машины поставлялись несколькими партиями, и они очень хорошо себя показывают в условиях Индонезии. Но что поставлено, то поставлено. В будущем кроме БМП-3Ф будут поставляться и новые БТР-3Ф.

Кроме того, проведены предварительные консультации специалистами дочернего холдинга Ростеха – "Техмаша" по локализации в Индонезии производства боеприпасов для этих боевых машин. Это было бы логично. Но пока переговоры не велись. Существует пока только проект. Опять-таки сроки зависят от воли, а также наличия финансирования. Мы готовы к продолжению обсуждения этой темы.

— В ходе визита министра обороны РФ Сергея Шойгу в Мьянму была достигнута договоренность о поставке в эту страну шести истребителей Су-30СМ. Подписан ли контракт?

— Да, подписан в этом году и уже реализуется.

— Мьянма закупила в России 10 учебно-боевых самолетов Як-130. Но была еще договоренность об опционе на шесть машин. Какова судьба этой договоренности?

— Действительно, мы поставили 10 самолетов, и сейчас реализуется опционная поставка еще шести машин.

— На каком этапе находится реализация контракта на поставку во Вьетнам партии из 64 танков Т-90С и Т-90СК?

— Идут отгрузки имущества, большая часть техники уже на месте.

— Сейчас идут активные контакты по линии ВТС с Филиппинами. Что сейчас обсуждают стороны?

— Эта страна десятилетиями закупала американскую военную технику. Но что делали американцы? Чтобы не везти обратно на континент оружие, они все передавали филиппинцам. Поэтому у них сейчас в большом объеме старое американское оружие, которое нуждается в ремонте и даже замене. Они разработали программу модернизации, есть планы вооружения. Одновременно президент Дутерте убедился, что он не может полагаться на заокеанских партнеров, поскольку они ведут себя некорректно. Например, они подписали контракт на поставку канадско-американских вертолетов. А канадский премьер Трюдо заявил, что мы еще подумаем, поставлять или не поставлять, мол, не все в порядке с правами человека у вас. Был скандал большой. Дутерте ответил в том духе, что мы не можем иметь дело с людьми, которые сначала получили аванс, а потом сказали, мы посмотрим на ваше поведение. И разорвал этот контракт на поставку вертолетов.

Соответственно, огромный интерес у филиппинского руководства к российскому вооружению. Огромный. Мы это видим. Очень представительные делегации были у нас на "Армии" в Кубинке. И есть интересы к вертолетной технике, и есть интерес к подводным лодкам. Мы знаем, что у них в планах строительство подводного флота. Поэтому, да, интерес имеется. Мы будем активно участвовать во всех тендерах, которые будут объявляться.

В этом году мы направили представительную делегацию на выставку в Манилу, мы в ней впервые участвовали.

Кстати, есть планы закупки вертолетов в варианте "спасателя" и у береговой охраны Филиппин. Для них это важно, потому что Филиппины расположены в зоне, где очень часто случаются тайфуны, смерчи, ураганы.

— Одним из главных, если не главным, покупателем российского оружия является Индия. Что сейчас стоит в повестке дня переговоров по линии ВТС? Какова судьба договоренности о закупке Индией 48 вертолетов Ми-17В5?

— Контракт не подписан, у индийской армии изменились приоритеты. Заключен крупнейшей в новейшей истории России контракт на поставку в Индию С-400. Соответственно сначала будет реализован этот контракт.

Затем идет активная работа по реализации проекта на совместное производство в Индии вертолетов Ка-226. Уже создано совместное предприятие, где индийской стороне принадлежит 50,5% акций, российской стороне – 49,5%. Оно заработало, идет активная проработка вопросов с министерством обороны Индии.

— Когда можно ждать начало производства?

— До конца года, я думаю. СП подготовило технический коммерческий проект, предложение к конечному пользователю, то есть к Минобороны. Сейчас Минобороны, как получатель продукта, уточняет детали. Затем оборонное ведомство должно заключить контракт с СП. Дальше юридическим лицом этого проекта выступает СП. Оно будет подписывать контракты, закупать оборудование, направлять средства и так далее.

— Осталась в силе договоренность о том, что из 200 машин 60 будут собраны в России, 140 в Индии?

— Да, пока так. Так это записано в "дорожную карту" проекта.

— Как развивается ВТС с Пакистаном? Заинтересован ли Исламабад в продолжении закупок российской вертолетной техники?

— Действительно, "Вертолеты России" поставили Пакистану четыре вертолета Ми-35М. Они крайне необходимы Пакистану для борьбы с терроризмом. Исламабад изначально хотел взять до 12 машин, но пока, в силу очевидно финансовых ограничений, закупил только четыре.

Хочу особо подчеркнуть, что эти вертолеты очень нужны Пакистану для борьбы с террористами в условиях горной местности, особенно на границе с Афганистаном. И в этом вопросе мы с Пакистаном союзники, это для нас общая угроза. Если от Пакистана будут дополнительные заявки, мы их рассмотрим.

Сергей Сафронов.

Россия. Китай > Авиапром, автопром > ria.ru, 6 ноября 2018 > № 2786694 Виктор Кладов

Интервью Посла России в Китае А.И.Денисова газете «Известия», опубликованное 31 октября 2018 года

Вопрос: После заметного спада в 2015 году российско-китайская торговля вновь демонстрирует устойчивый рост. С обеих сторон цифра в 100 млрд. долл., на которую в этом году должен выйти товарооборот, преподносится как беспрецедентный успех. Хотя объективно уровень экономических отношений явно не соответствует масштабу наших политических связей. На каких направлениях потенциал раскрыт не до конца, в каких сферах стоило бы подтянуться?

Ответ: Мы привыкли говорить о том, что материальная база наших отношений отстает от уровня наших политических связей. Это действительно так, но это не злая воля, это в значительной мере объективная реальность. Поэтому сокрушаться по этому поводу, на мой взгляд, нет оснований. А вот думать о том, как исправить положение, надо, тем более что возможности такие есть. Но они не очень широкие, и рассчитывать на какой-то скачок не приходится по одной простой причине – у нас просто нет таких товаров, поставки которых в Китай мы могли бы резко взять и нарастить. На каких-то направлениях действуют ограничения со стороны наших партнеров – это возможные поставки в Китай животноводческой продукции или некоторых видов растениеводства.

Хотя в последние годы, надо признать, сделан большой шаг вперед в достижении договоренностей с китайцами по открытию рынков для наших товаров. Сейчас довольно хорошо развивается наше сотрудничество в области сельского хозяйства. Здесь наметились неплохие и даже неожиданные для нас перспективы в некоторых областях. Это хорошо само по себе. Но так или иначе многое упирается в формы торгово-экономического обмена: здесь, как мне кажется, нужно более уверенно переходить от торговли товарами, экспортно-импортных операций к инвестиционному сотрудничеству. Определенные достижения здесь есть. Так называемые истории успеха случаются, но их пока мало.

Здесь назову такой элемент. Нормативная база, условия сотрудничества уже в значительной мере продвинуты, во всяком случае с нашей стороны каких-то крупных правовых препятствий мы не видим, а вот общий климат еще оставляет желать лучшего. Нельзя сказать, что наши китайские партнеры испытывают доверие к нам в той степени, в какой нам бы хотелось. Живы еще некоторые комплексы, идущие с 1990-х годов. Это тоже правда, и мы работаем над тем, чтобы их как-то преодолевать. Но, наверное, наши китайские партнеры должны убедиться сами, а не только опираясь на наши призывы и слова.

В общем, просто надо работать. Повторю, у нас есть для этого все условия. Скачков ожидать не приходится, но сделать нашу торговлю более стабильной и менее уязвимой от всякого рода превратностей на мировом рынке мы можем.

Вопрос: 7 ноября Д.А.Медведев прибудет в Пекин на традиционную встречу глав правительств России и Китая, до этого он побывает еще и на первой Шанхайской импортной выставке. Какие компании, а также контракты и соглашения Премьер везет в Китай?

Ответ: О соглашениях я бы побоялся говорить, это не в наших правилах, потому что иногда договоренности достигаются в последний момент и бумага ложится для подписания на стол буквально в последнюю секунду. Как правило, мероприятия такого уровня – визиты премьера, президента – ознаменовываются серьезными договоренностями. Собственно говоря, мы целый год работаем над ними для того, чтобы подвести к регулярным встречам. Это механизм, которым мы очень дорожим.

Кстати сказать, нынешняя встреча премьеров будет 23-й по счету, и мы ни разу не пропустили, не было года, чтобы такой встречи не состоялось, это уже само по себе хорошо. В этот раз приезд главы правительства сочетается с его участием в качестве главы делегации на ярмарке, где Россия – почетный гость, и мы, конечно, много от него ожидаем. Судя по тому, что мы видим сейчас, это будет грандиозное событие, патронируемое лично председателем КНР, это была его идея.

Мы ожидаем порядка 93 наших компаний, которые будут участвовать в выставочных мероприятиях, а всего участников с российской стороны будет более 130. Потому что есть отдельные регионы, которые хотят приехать в Шанхай, есть компании, которые приедут для переговоров и контактов, но не для участия в экспозиции.

На самой выставке будет один общий павильон, где Россия как почетный гость будет иметь весьма серьезную экспозиционную площадь.

Есть семь отраслевых павильонов, так вот в пяти из семи таких павильонов мы участвуем. Не участвуем в одном, где представлены бытовая техника и электроника, и еще в одном, где автомобили, а во всех остальных мы присутствуем. В том числе и в тех павильонах, где будут представлены инновации и высокие технологии. Ну а больше всего компаний (56) будет представлено в павильоне сельского хозяйства и продовольствия. Здесь мы чувствуем себя достаточно уверенно. Так что эта выставка даст хорошую возможность попытаться продвинуться на китайском рынке сверх тех ниш, которые мы на нем занимаем.

Вопрос: Некоторые в России утверждают, что в торговой войне США против Китая есть вполне реальные возможности для российских аграриев. Рассуждают, что мы, например, можем увеличить поставки соевых бобов и свинины в Китай. Как считаете, есть ли действительно в этом кризисе какие-то шансы для России?

Ответ: Возможности, конечно, есть, но я бы поостерегся от каких-то излишне радужных настроений. И вообще дело не в торговых войнах и в том, что мы подсуетимся и займем чье-то место. На такой линии поведения серьезную торговую стратегию не построишь. Ее надо строить независимо от разного рода факторов. Потому что эти торговые войны сегодня начались, а завтра закончились, мы же не знаем, как будет развиваться этот конфликт. Нам нужно вне зависимости от этого выстраивать свою стратегию. У нас есть для этого основания, но, конечно, в рамках того потенциала, которым мы обладаем. Мы не заменим американцев на китайском рынке сои, это невозможно в силу огромной разницы в цифрах. Китай закупает ежегодно свыше 90 млн. т сои, из которых примерно треть шла с американского рынка, а у нас весь урожай сои в 10 раз меньше, чем ее импорт Китаем из Штатов, – 3,5 млн. т. Поэтому если мы в прошлом году поставили порядка 500 тыс. т, а в этом году приблизимся к 1 млн. т, это уже рост на 50%, это уже удвоение.

Другое дело, что вряд ли мы сможем двигаться дальше такими же темпами – наш собственный урожай это не позволяет. И здесь выход в том, чтобы переводить сотрудничество на долгосрочную основу, на создание каких-то совместных хозяйств, которые способны будут работать на китайский рынок на перспективу вместо разовых сделок. Для этого у нас есть условия, наши сельскохозяйственные товары пользуются успехом на китайском рынке, у них хорошая репутация. Пускай объемы пока не слишком велики, но наши кондитерские изделия, растительное масло, наша мука, которая, кстати, дороже той, что продается на китайском рынке, – всё это пользуется спросом из-за своего качества. И я уж не говорю про мороженое, которое прорекламировали наши руководители. Пока это не ниши, а небольшие ячейки на китайском рынке. Но ничто не мешает их расширить, это зависит от нас самих, как мы сумеем организовать производство и поставки на экспорт. Скажем, в области зерновых у нас это получается.

Вопрос: Китайцы обещают, что угроза санкций со стороны США не отвернет их от дальнейшего сотрудничества с Россией. Но не так давно глава представительства Центробанка России в Китае В.Данилов признал, что финансовые учреждения КНР отказываются проводить трансакции с участием российских компаний из-за ограничений США и Евросоюза. По-вашему, может ли новая спираль американских санкций настроить Пекин на большую, скажем, сдержанность в отношении ведения торговых дел с Россией?

Ответ: Вы очень мягко высказываетесь. На самом деле это действительно вредит нашей торговле. Китайская экономика в значительной мере зависит от внешней торговли, и объем торговли КНР с западными партнерами, с США, финансовое сотрудничество с ними настолько велико, что Китай им действительно дорожит. И вряд ли можно обижаться на китайцев за то, что они пекутся о своих интересах. Другое дело, что в ряде случаев они «дуют на воду» и, скажем так, выдерживают определенные санкционные ограничения даже в тех областях, где они не введены. Или руководствуются принципом «от греха подальше». Это тоже есть. Это жизнь, это не повод для обиды. Это повод для того, чтобы, если мы заинтересованы в сотрудничестве, предусмотреть такие механизмы, которые позволили бы нас оградить от такого рода ограничений. А они, будем честными, в ряде случаев связаны с попытками неблаговидной конкуренции под политическими предлогами.

Самое главное, что ни один из наших китайских партнеров не заявляет о сворачивании сотрудничества из-за того, что нам кто-то мешает. Это, знаете, как в сельскохозяйственных работах – дождь идет, но сеять-то надо. Так что будем продолжать торговлю, будем искать развязки, тем более что на политическом уровне есть полное взаимопонимание по этой теме. Вопрос в том, как отстроить механизм, будем этим заниматься.

Вопрос: Совсем недавно Россия подписала контракт с Индией на поставку комплексов С-400 – как утверждается, они будут размещены индийцами в непосредственной близости к китайской границе. Мы все знаем, что у Нью-Дели и Пекина отношения не самые простые. Как в Пекине, по вашим ощущениям, отнеслись к поставкам таких вооружений Индии со стороны их стратегического партнера?

Ответ: Я бы сказал так: мы все понимаем и принимаем правила игры, и я не слышал от наших китайских партнеров каких-то обид в связи с этим. Есть определенное понимание, наверное, точно так же происходит и в Индии. Мы со своей стороны делаем всё, чтобы Китай и Индия сблизились и если не устранили, то сгладили те противоречия, которые между ними существуют. Мы активно поддержали членство Индии и Пакистана в ШОС, именно исходя из того, что членство в такой коллективной площадке поможет сторонам выработать правила игры, которые устранят имеющиеся противоречия. Правила игры выработаны, все их понимают, драматизировать ситуацию смысла не имеет.

Вопрос: В Китае периодически проводят опросы на тему, как его граждане относятся к В.В.Путину. В Китае его очень любят. А как, по Вашим ощущениям, китайцы воспринимают Россию и русских?

Ответ: Я бы слово «любовь» применительно к нашему руководителю не применял. Определенные положительные эмоции есть, но все-таки напрашивается слово «уважение» и признание того, что это крупный уважаемый лидер, осознающий интересы своей страны и умеющий их отстаивать. Вот это китайцы больше всего ценят, потому что именно этого они хотели видеть в мировых лидерах. Тем более что в столкновениях Китая с внешним миром не всё было гладко. В ближайшие годы будет 180-летие начала «опиумных войн», которые крайне болезненно воспринимаются нашими китайскими друзьями.

Так что сильный политический лидер – это по определению то, что в Китае пользуется уважением. И нас не может не радовать, что именно так наш президент воспринимается в КНР. Что касается обычных людей, то за долгие годы здесь и в качестве посла в последнее время – а я же ведь не только условно на лимузине проезжаю по китайским улицам, я и на рынки хожу, и с китайским обществом говорю, и друзей у меня много тут с давних времен, – кроме симпатий, никогда других чувств к нашей стране лично не наблюдал. Конечно, мы вовсе не обязаны любить друг друга, но определенный унисон душевных струн между нами и китайцами, на мой взгляд, существует.

Мне хочется, чтобы наша страна, которую достаточно хорошо знают в Китае, становилась еще более известной и желанной для наших китайских партнеров. Не только для старшего поколения, но и для молодежи, которые ориентированы на мировую культуру. Нам хочется, чтобы здесь понимали, что частью этой мировой культуры является современная Россия. В Китае продолжает пользоваться популярностью русский язык. После английского он занимает одно из первых мест среди иностранных языков, которые здесь изучают. Здесь есть школы русистики, переводят наши произведения. В кинотеатрах меньше наших фильмов, но это лишь потому, что их просто мало в сравнении с голливудской продукцией и собственными китайскими фильмами.

Нам стоит более активно присутствовать в китайских соцсетях. Блогосфера в КНР очень активная. Это сотни миллионов людей. Там высказываются самые разные мнения – не всегда и хорошие о нас, кстати сказать, хотя большинство всё-таки доброжелательные.

Суммируя всё вышесказанное: наша страна китайцам интересна. Об этом говорит в том числе количество туристов, приезжающих к нам из Китая, что порой создает и проблемы, поскольку наша туристическая сфера не совсем готова к приему такого количества гостей. Но то, что это отражает интерес, несомненно.

Россия. Китай > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 31 октября 2018 > № 2799205 Андрей Денисов

Интервью Министра иностранных дел России С.В.Лаврова программе «Москва. Кремль. Путин», Москва, 25 октября 2018 года

Вопрос: Зачем приезжал помощник Президента США по национальной безопасности Дж.Болтон?

С.В.Лавров: Поговорить. Вопросов накопилось немало. Мы ценим то, что именно помощник Президента США по национальной безопасности Дж.Болтон проявляет наибольшую инициативу в том, что касается поддержания связей с московскими коллегами.

Вопрос: Это Вы так шутите?

С.В.Лавров: Я не шучу. На самом деле, Дж.Болтон у нас наиболее частый гость. Он был в июле, сейчас приехал. Между этими приездами он встречался с Секретарём Совета безопасности Российской Федерации Н.П.Патрушевым в Женеве. Мы считаем важным, что чиновник такого высокого уровня проявляет конкретный интерес к конкретным вопросам нашей двусторонней повестки дня.

Вопрос: Довольно странная ситуация, когда приезжает один помощник Президента США по национальной безопасности и встречается с Секретарём Совета безопасности Российской Федерации Н.П.Патрушевым, Министром обороны Российской Федерации С.К.Шойгу, Министром иностранных дел Российской Федерации С.В.Лавровым и потом Президентом России В.В.Путиным. Больше в Администрации США никого нет? Дж.Болтон отдувается за всех?

С.В.Лавров: Не знаю, какая там у них внутренняя ситуация. Наверняка, что-то за этим стоит. Может быть, у них «разделение труда» или есть договорённость, что Госсекретарь США М.Помпео «брошен» на КНДР, прежде всего, готовить очередной саммит. Больше внешней политикой никто особо не занимается. Министр обороны США Дж.Мэттис и Министр обороны России С.К.Шойгу пересеклись «на полях» мероприятий АСЕАН в Сингапуре, пожали друг другу руки, выразили готовность общаться. Вот и всё.

Вопрос: При этом беседа с помощником Президента США по национальной безопасности Дж.Болтоном – ведь Вы его хорошо знаете много лет?

С.В.Лавров: Да, мы знаем друг друга с конца 90-х годов, когда я ещё работал в Москве, до отъезда в Нью-Йорк. Я был директором Департамента (тогда это называлось Управлением) международных организаций, а он занимался вопросами ООН от Госдепартамента США. Потом мы с ним пересекались в Нью-Йорке, когда я был Постоянным представителем России при ООН, а он работал в Госдепе помощником Госсекретаря по вопросам разоружения и контроля над вооружениями.

Вопрос: В 2001 г. он нам уже принёс дурную новость – как раз он же сообщил, что американцы выходят из Договора об ограничении систем ПРО.

С.В.Лавров: Это не означает, что нужно во всём винить «почтальона». Это было решение американского руководства. Тогда Президент США Дж.Буш в ответ на наши предостережения о том, насколько опасным может быть выход из Договора по ПРО, сказал Президенту России В.В.Путину, что они это делают не против нас – мы для них угрозы не представляем. Если нам нужно принять какие-то ответные меры, они тоже не будут их рассматривать как направленные против США. Тогда всё и началось. Президент России В.В.Путин на встрече с Дж.Болтоном, когда речь зашла о ситуации в сфере контроля над вооружениями, напомнил, что этот достаточно нехороший цикл был начат с выходом США из Договора об ограничении систем ПРО, что вынудило нас приступить к производству изделий, которые будут обеспечивать паритет и не позволят за счёт развёртывания глобальной системы ПРО США поставить под угрозу безопасность и сохранность наших стратегических сил ядерного сдерживания.

С выходом из ДРСМД, который пока ещё официально не заявлен, но заявлено намерение, а также по переговорам в Москве в ходе в том числе встречи Президента России В.В.Путина с помощником Президента по национальной безопасности США Дж.Болтоном стало понятно, что это решение принято и будет формализовано очень скоро, либо через месяц-полтора. Затем пойдёт шестимесячный отсчёт, который предусмотрен ДРСМД, и по истечении шести месяцев после официального внесения документа о прекращении он перестаёт действовать для стороны, которая это инициировала, и для другой стороны. Об этом говорили откровенно и прагматично, без какой-либо эмоциональности.

Да, это плохо, и Президент России подтвердил это вчера несколько раз в других своих выступлениях, в том числе на пресс-конференции с Премьер-министром Италии Дж.Конте. Если нынешний настрой американской Администрации, во-первых, на выход из ДРСДМ, во-вторых – относительно того, стоит ли продлевать Договор о стратегических наступательных вооружениях (СНВ-3), который истекает в 2021 г., материализуется, то не останется никаких правовых рамок для сдерживания гонки вооружений. Президент России В.В.Путин всегда подчёркивает, когда говорит о гонке вооружений, что мы будем вынуждены отвечать на неблагоприятные для нас изменения стратегической обстановки, но мы никогда не будем делать это настолько затратными методами, что будет означать опять повторение примера, когда СССР втянулся по полной программе и сильно надорвал свои экономические и финансовые возможности.

Вопрос: Вы говорили с Дж.Болтоном полтора часа. Он не привёз нам никаких оливок. Оливковых ветвей орлана нам не досталось.

С.В.Лавров: Мы вообще предпочитаем солёные огурцы, а не оливки.

Вопрос: Не могу представить себе Дж.Болтона, привозящего нам солёные огурцы.

О чём говорить полтора часа с человеком, который всю свою карьеру строил на том, что ничто не должно сдерживать американский военный потенциал, и который был против всех этих договоров с самого начала?

С.В.Лавров: Говорить нужно с любым человеком, который занимает соответствующую должность, пользуется доверием своего руководителя и проводит его линию. Да, говорят, что во многом Дж.Болтон сыграл решающую роль, убеждая Президента США Д.Трампа объявить о выходе из этого Договора. Не знаю, какая у них в Вашингтоне «кухня». Думаю, не обошлось без участия в дискуссии по этому вопросу глав Госдепартамента США М.Помпео и Пентагона Дж.Мэттиса. Это очевидно. То, что решение принято и выполняется – объективный факт для нас. Ещё раз повторю, эта ситуация обсуждалась на встрече в Кремле без каких-либо эмоций, погружения в то, кто первый начал. Люди взрослые и понимают, что если ситуация сложилась, то у нас есть своя оценка, у американцев – своя. Они считают, что одна из причин – невыполнение нами ДРСМД.

Вопрос: Вы после этого даже передали им тактико-технические характеристики ракеты.

С.В.Лавров: Мы уже много лет слышим обвинения в том, что ракета, которую обозначают как 9М729, была испытана на дальность, запрещённую Договором о РСМД. Об этом нам говорят уже много лет. Поначалу они нам даже не давали тип ракеты, который имеют в виду, а просто сказали, что знают, что мы её испытали, что мы должны отчитаться, почему этом сделали, и прекратить. С тех пор мы у них настойчиво и во всех форматах, включая формат Совместной контрольной комиссии, которая была создана для мониторинга выполнения обязательств по этому Договору, просили дать конкретику. Если они уверены, что мы нарушили дальность, значит, засекли со спутников. Пусть покажут, чтобы мы поняли, о чём они ведут речь. С большим трудом мы вытягивали из них конкретику. Сначала дали только номер ракеты, потом сказали, что это было два испытания, дали даты этих испытаний и сообщили, что это был Капустин Яр.

Буквально неделю назад, за несколько дней до того, как было объявлено о намерении выйти из ДРСМД, американцы через своё посольство в Москве передали в МИД России развёрнутый перечень вопросов, которые вызывают у них подозрения. Наконец, нам его дали – в ответ на наши просьбы предоставить то, что их беспокоит и на основании чего они делают вывод о нашем несоблюдении Договора. Мы разослали этот перечень в Министерство обороны России и другие ведомства, которые должны посмотреть на эти претензии, начали работу по подготовке ответа на американские озабоченности.

Вопрос: У них это заняло несколько лет с момента первого вопроса? Долго думают?

С.В.Лавров: Может быть, у них боязнь, что если они покажут какую-то информацию, то они скомпрометируют источники. Не занимаюсь профессионально этими вопросами, поэтому могу только гадать, но на поверхности получилось так, что, передав нам предельно подробный вопросник, на который можно уже каким-то образом реагировать (мы приступили к подготовке ответов), через несколько дней было объявлено, что вопросник вопросником, а они выходят. Это тоже не способствует устойчивому диалогу и предсказуемости.

Вопрос: Почему при фантастической открытости МИД, Вашей готовности отвечать на любые вопросы в этот раз не было никакой пресс-конференции? Журналистов не пустили.

С.В.Лавров: Как мы всегда это делаем в таких случаях? Нашим гостям предлагается традиционная схема – «засветка» начала переговоров, после этого сами переговоры, а потом выход к прессе. Дж.Болтон был гостем Секретаря Совета Безопасности России Н.П.Патрушева и провел с ним полный день. Там тоже не было каких-либо контактов с прессой, кроме съемки его приезда к месту встречи. Тем не менее, учитывая огромный интерес наших СМИ к переговорам Дж.Болтона в Москве, мы предложили ему все-таки начать ужин, в формате которого проходила встреча, в креслах в зале нашего особняка, обменяться вступительными словами и, может быть, ответить на реплики корреспондентов, как это обычно принято у американцев. Перед началом переговоров их приглашают, они могут «покричать»: «господин Президент, а что Вы думаете..?». Это часто бывает.

Вопрос: Да, я помню, кто-то Вам как-то крикнул. Вы ее срезали налету.

С.В.Лавров: Я не помню. Да, это было, наверное, с Р.Тиллерсоном.

Вопрос: У нас все ходы записаны.

С.В.Лавров: Ну, может, напомните потом.

В этот раз они попросили избежать какого-либо голосового и визуального контакта, кроме съемки входа Дж.Болтона в наш особняк, что мы и сделали. А полтора часа, потому что мы не только ужинали, но и, прежде всего, разговаривали о том, что договоренности президентов необходимо все-таки каким-то образом продвигать. В ходе своей пресс-конференции по итогам переговоров Дж.Болтон упомянул согласие работать по проблеме терроризма и смотреть, как и что мы можем сделать, чтобы обеспечить кибербезопасность, объявил о том, что надо будет создавать деловой совет. Все эти три направления были согласованы в Гамбурге полтора года назад, в июле, на полях саммита «двадцатки», когда президенты В.В.Путин и Д.Трамп впервые встретились для продолжительной беседы.

К сожалению, по терроризму, кибербезопасности и деловому совету никакого движения не было до самых последних минут, когда Дж.Болтон подтвердил, что Д.Трамп хочет все это реализовать, что мы будем над этим работать. Мы это приветствуем, но хотелось бы, чтобы не повторилась история после Гамбурга и Хельсинки, когда принципиальное согласие по целому ряду важных вопросов, причем не о том, что уже есть какая-то договоренность по существу, а просто по возобновлению каналов рассмотрения проблем потом дезавуировалось вашингтонской администрацией вопреки тому, что Д.Трамп поддержал такие подходы. Посмотрим, как будет на этот раз.

Но, возвращаясь к проблеме стратегической стабильности, на встрече в Кремле тоже говорилось о том, что диалог по всем её аспектам был признан нами и американской стороной, что подтвердил визит Дж.Болтона, очень актуальным. Потому что, как видите, уже исчез Договор по ПРО, все наши попытки даже в условиях отсутствия договора наладить какой-то вразумительный диалог с США и натовцами пока не находят отклик, да и ДРСМД скоро исчезнет, неясна судьба СНВ-3. В этой связи, говоря о том, насколько дела сходятся или расходятся со словами, вспоминаю предложение возобновить формат стратегического диалога на уровне заместителей глав внешнеполитических ведомств. Хочу упомянуть, что мой заместитель С.А.Рябков направил в июне этого года такое предложение новому заместителю Госсекретаря по контролю над вооружениями А.Томпсон. С июня она пока не может даже указать, какой удобный для нее день или дни могли бы быть объявлены для проведения таких консультаций. Я попросил Дж.Болтона ускорить реакцию на этот вопрос. Мне это обещал ещё Госсекретарь США М.Помпео, когда мы с ним разговаривали в Хельсинки, а затем в августе говорили по телефону. Я напоминал ему об этом в сентябре, когда состоялась встреча пяти министров иностранных дел стран-постоянных членов СБ ООН. Но пока, может быть, у М.Помпео «руки заняты» другими неотложными делами. Так что рассчитываю, что Дж.Болтон такой сигнал все-таки пошлет.

С нашей стороны, как я сказал, не было никаких обид. Вообще, «на обиженных воду возят». Президент России В.В.Путин очень четко сказал, что мы понимаем, что это их решение, что мы не можем на эти решения повлиять. Аргументы свои мы высказали, надеемся, что, принимая свое решение, они все-таки помнили о наших аргументах. Но раз они решают таким образом выводить из «оборота» все международно-правовые документы в области контроля над вооружениями, пусть скажут, что собираются делать в этой области. Просто бесконтрольно, нетранспарентно, чтобы никто опять не знал, что делает другой, так нельзя. Дж.Болтон сказал «нет», что они прекрасно понимают, что здесь нужна транспарентность, какая-то степень доверия и предсказуемости. По ДРСМД они спрашивают, почему нельзя вовлечь в этот процесс Китай, Индию, Пакистан, Иран?

Вопрос: А идея спросить об этом Китай, Индию, Пакистан, Ирана не пришла им в голову?

С.В.Лавров: Мы им так и ответили. Лет восемь-девять назад, а может и десять, в 2007-2008 гг., мы с американцами предлагали в ООН всем странам, которые обладают ракетами средней и меньшей дальности, присоединиться к Договору и сделать его универсальным. Отклик был негативный. Честно говоря, другого мы и не ожидали, но все-таки хотелось использовать все возможности для универсализации. Сейчас мы так и сказали Дж.Болтону, что в любом случае говорить о сдержанности в сфере стратегических и нестратегических вооружений той или иной страны нужно с соответствующим государством.

Вопрос: Дж.Болтон говорит, что, по большому счету, привез только «стрелы», что не привез «оливковой ветви». Президент России В.В.Путин говорит, что они нас все время давят, а мы им даже не отвечаем, что нужно успокоиться и прийти в чувства. Спецпредставитель Государственного департамента США по вопросам Украины К.Волкер заявляет, что каждые два месяца будут вводиться новые санкции против России. До сих пор на территории США остаются проблемы с нашими консульскими и посольскими учреждениями. Так они ничего и не вернули, непонятно что происходит. Чего мы от них ждем? Они выходят из всех возможных договоренностей. Им уже даже не нравится почта. Что это, по большому счету, означает? Что, мы смотрим на них с удивлением в духе: «что вы еще натворите»?

С.В.Лавров: Нет, мы не напрашиваемся в друзья. Мы прекрасно понимаем, что это крупнейшая страна на Земном шаре. Со всеми, в том числе с США, мы хотим иметь нормальные, деловые, взаимоуважительные отношения. Свои предложения о том, как выстраивать эти отношения, мы США передавали неоднократно. Это было сделано на уровне Президента, Госсекретаря, Секретаря Совета Безопасности. Они знают, на что мы готовы. Мы готовы обсуждать любые проблемы, которые есть в двусторонних отношениях, и острейшие вопросы международной повестки дня и делать это на равноправной, взаимоуважительной основе. Если есть какая-то сфера, в которой американцы и готовы равноправно и уважительно с нами разговаривать, мы к этому открыты. Мы им сказали, чтобы они указали, что их интересует. Стратегическая стабильность в данной ситуации их заинтересовала. Им важно, чтобы у нас не было искаженного представления о том, что они конкретно будут делать. А В.В.Путин спросил у Дж.Болтона, что конкретно они будут делать, потому что мы помним, как все это развивалось в Европе в 80-е гг., чем это закончилось. «Першинги», «Пионеры»… Потом этот вид ракет был уничтожен, но Европа пережила немало нервных мгновений.

Вопрос: Да и сейчас они стали нервничать.

С.В.Лавров: Сейчас европейцы занервничали. Мы видим реакцию. Мне вчера звонил мой германский коллега Х.Маас, который тоже высказывал озабоченности.

Когда готовился Договор о РСМД и вывозили «Першинги», переговорный трек вовлекал весь натовский коллектив. Сейчас в НАТО многие высказывают мнение, что и при решении судьбы ДРСМД тоже нужно посоветоваться с членами НАТО. Не знаю, как с этим разберутся в Североатлантическом альянсе, но, по крайней мере, Дж.Болтон достаточно откровенно говорил, что прежде всего США интересуются азиатским направлением, на котором им хотелось бы всё-таки компенсировать «несправедливое» отсутствие у них вооружений средней и меньшей дальности.

Как Вы знаете, когда в Вашингтоне ещё до визита Дж.Болтона объявляли о намерении выйти из этого Договора, там прямо упоминался Китай.

Вопрос: Упоминался, хотя вопросы всё равно остаются, тем более к американцам, у которых позиция меняется слишком часто.

С.В.Лавров: Я согласен.

Вопрос: Хорошо, я эту часть понял. А Дж.Болтон собирается сделать хоть что-то, чтобы к нам вернулась наша дипломатическая собственность в Америке? Чтобы санкции перешли хотя бы в какое-то разумное русло, чтобы была логика? Он собирается отстать от нас с вопросами о «нашем вмешательстве» в выборы и рассказать об их вмешательстве в наши выборы? Или это выглядит так, что он приехал, никого не слушая, излагает свою позицию, потом улыбается в седые белые усы и уезжает?

С.В.Лавров: Рыжеватые всё-таки (смеётся). Думаю, что они понимают ненормальность этой ситуации. Мы не раз говорили М.Помпео, сейчас это я повторил Дж.Болтону, что в качестве элементарных шагов (санкции – санкциями, это отдельная тема, мы в любом случае найдём возможности сделать так, чтобы минимизировать ущерб от них, а через какое-то время перестать зависеть от того, чем нас пытаются шантажировать) необходимо возвращать комфортабельные условия для работы дипломатов – отказаться от взаимных высылок, решить вопрос о том, чтобы визы для дипломатов выдавались в срок, а не «мариновались» месяцами, как это сейчас происходит по инициативе наших американских коллег (мы, естественно, отвечаем взаимностью), посмотреть на ситуацию с собственностью. Хотя бы начать с того, чтобы на взаимной основе разрешить нашим дипломатам в США, а американским – здесь, посетить те объекты, которые были арестованы, экспроприированы, как это ни назови. Они будут над этим думать, мы предложение сделали, мяч – на их стороне.

Конечно, мы говорили о визах для наших граждан, не являющихся дипломатами, для тех, кто хочет посещать США и Россию в качестве туристов, учёных, спортсменов, в рамках обменов и т.д. Сейчас в Москве и Екатеринбурге ожидание собеседования – до 300 дней, во Владивостоке – 50, что тоже зашкаливает. Наши американские коллеги ссылаются на то, что они были вынуждены выслать всех консульских работников. Мы от них этого не требовали и поинтересовались: значит, остались только те, кто пытается вмешиваться в наши внутренние дела? Потому что американские дипломаты не раз были замечены на публичных мероприятиях оппозиции, включая несистемную, с лозунгами смены режима и т.д.

Всё это наши американские коллеги пытались и пытаются обращать в шутку, говорят, что отношения нормализуются и «всё будет хорошо», но по фактам вмешательства никакой реакции нет. А мы в ответ им говорим, что у нас есть не просто какие-то подозрения в их отношении, а их закон, который называется «Закон о поддержке Украины», принятый в 2015 г. В соответствии с ним Госдепартаменту не просто предлагается, а приказано тратить 20 млн. долл. в год для того, чтобы продвигать демократию в России, включая финансирование российских НПО, выступающих за «демократизацию» всех сфер жизни. Закон существует. Хотя американцы говорят, что он есть, но они стараются не вмешиваться. Все организации, которые получают финансирование по этому закону, сейчас проверяются. Конечно, если эти гранты идут на то, что записано в законе, а именно на «продвижение демократии» в России, это означает изменение внутренней политики страны.

Вопрос: Не потому что мы недемократичны, но мы демократичны не по-американски.

С.В.Лавров: В том-то и дело. Забавнее всего был эпизод, когда Дж.Болтон на ужине со мной по касательной упомянул вмешательство. Я сказал ему, что нас обвиняют во вмешательстве не только в США, Испании (Каталонии), в связи с «брекзитом» и т.д., но сейчас уже модно обвинять нас во всём, что происходит на Западных Балканах: в Черногории мы «пытались учинить переворот». Забавно, что нас «в лоб» пытались критиковать за «попытки» сделать то же самое в Македонии и не дать этой стране проголосовать за вступление в НАТО и ЕС через извращённое формулирование вопреки македонским законам вопроса для референдума.

Мы привели примеры, что сами вообще молчали, когда готовился македонский референдум, а столицу Македонии Скопье посетили Генеральный секретарь НАТО Й.Столтенберг, Министр обороны США Дж.Мэттис, Канцлер Германии А.Меркель, Канцлер Австрии С.Курц, представители Еврокомиссии, которые публично, «в лоб», без всяких деликатностей требовали от македонских избирателей проголосовать за своё будущее, сказать «да» на референдуме о том, хотят ли они стать членами Евросоюза и НАТО путём «всего лишь» изменения названия страны. Эта лукавая формулировка нарушает многое, тем более, что в Македонии закон о референдуме требует выносить только один вопрос, а вынесли три.

Впоследствии, когда этот референдум не набрал кворума и не состоялся, несколько дней назад в Парламенте Македонии было голосование за то, чтобы начать процедуру изменения Конституции, и недостающие девять голосов (потому что оппозиционная партия была против) – это открыто заявлено в Македонии – были получены частично путём подкупа, частично обещанием не заводить уголовное дело. А троих депутатов даже выпустили из-под стражи. Там не хватало нескольких голосов, и были такие озорные, как они пишут, депутаты, которые «мутили воду». Их просто заперли в кабинетах и отняли мобильники. Всё это время в здании македонского парламента находился посол США и не просто находился. Я это сказал Дж.Болтону, он усмехнулся и ответил, что это «очень сложная страна».

Вопрос: Хороший ответ. Понятно. В самом конце очень короткий вопрос. Вы много лет общаетесь с политической элитой США. Сейчас у нас крайне непростой этап и многое зависит от личных контактов и качества западной элиты. Какие они, если их сравнивать с их предшественниками?

С.В.Лавров: Разные. Есть правило, которое подтверждается моими наблюдениями: они, естественно, заряжены на продвижение «линии партии», в том числе в прямом смысле – Республиканской партии, Демократической партии – а также линии партии, если они работают в Администрации.

Бывают люди, которые, если эта линия имеет антироссийский оттенок, заявляют её публично, а потом в частных беседах по-человечески пытаются согласовывать пути выхода из кризисных ситуаций по тому или иному вопросу. А бывают такие, которые и на публике, и в прямом общении без прессы выступают одинаково жёстко, «со сталью» в голосе. Однако в очень многих случаях, я бы даже сказал в большинстве, когда они уходят в отставку, начинают заниматься научной работой, они становятся другими и свой опыт общения, по крайнем мере, с нами переводят на анализ ситуации, работу в политологических центрах, становятся более объективными, настроенными на то, чтобы искать договорённости между такими странами, как Россия и США.

Лучше поздно, чем никогда. Всё-таки сейчас, по-моему, в американском обществе нет запроса на русофобию. Этот запрос очень агрессивно навязывается, в том числе путём измышлений, лживых обвинений, фейковых новостей про Россию, но всё больше приходит осознание того, что это – абсолютно искусственно подогреваемый напор и что с Россией лучше просто по-честному равноправно договариваться – не обязательно дружить, мы в друзья не набиваемся.

Если итогом приезда Дж.Болтона и его переговоров с Президентом России В.В.Путиным станет понимание, что надо возобновить договорённости о диалоге по стратегической стабильности и в рамках этого диалога посмотреть, а нельзя ли в нынешней ситуации подумать над каким-то новым договорным инструментом, это уже будет большой позитив.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 28 октября 2018 > № 2778462 Сергей Лавров

В Афганистане 20 октября после двухлетней отсрочки пройдут парламентские выборы. В преддверии этого события один из наиболее влиятельных политиков страны Мохаммад Исмаил-хан рассказал, какие шаги помогут новому руководству положить конец затяжной войне, почему были сдвинуты сроки проведения московской встречи по Афганистану, а также в чем состоит роль России в межафганском урегулировании. Исмаил-хан известен не только в качестве одного из лидеров партии "Джамиат-и-Ислами", но также как непримиримый критик действующей власти и движения "Талибан"*. Долгие годы он занимал пост губернатора стратегически важной провинции Герат, и его усилия позволили превратить этот регион в один из наиболее безопасных и процветающих в стране. В последнее время политик почти не дает интервью, однако для МИА "Россия сегодня" согласился сделать исключение. Беседовал Евгений Орел.

— Господин Исмаил-хан, Россия ведет активную подготовку к международной встрече по Афганистану, в которой, как ожидают в Москве, примут участие и представители официального Кабула, и радикального движения "Талибан"*. На ваш взгляд, стороны конфликта сегодня готовы к переговорам? Каковы ваши ожидания от предстоящей встречи?

— Как вам известно, война в Афганистане длится очень долго — афганский народ воюет уже почти 40 лет. Поэтому мы не считаем, что первые переговоры помогут кардинально изменить ситуацию в лучшую сторону. Тем не менее мы полагаем, что такие встречи оказывают положительное влияние.

Проведение встречи в московском формате станет первым случаем, когда правительство Афганистана сядет за стол переговоров с талибами. Ранее такого не случалось. Это станет возможным благодаря усилиям России. Если встреча состоится, она ознаменует собой один из важнейших шагов на пути межафганского урегулирования.

Россия, как одна из великих мировых держав, может способствовать тому, чтобы кровопролитие в Афганистане прекратилось и в стране наконец воцарился мир. Однако чтобы это произошло, обе стороны конфликта — и власти, и "Талибан"* — должны быть полностью искренними друг с другом. Они должны выработать доверие.

— Почему, на ваш взгляд, было принято решение о переносе сроков проведения встречи на площадке Москвы?

— Здесь возможны разные причины. Одна из них может состоять в том, что правительство Афганистана не хотело вступать в прямой диалог с талибами. Вторая возможная причина — Кабул считает, что Россия помогает "Талибану"*. Третья — США не испытывают доверия к этой встрече, особенно с учетом того, что она должна состояться в России.

— Очевидно, что нынешнее афганское правительство считает Россию своим основным партнером, однако, как мне кажется, тесное сотрудничество наших двух стран принесло бы пользу всему региону. Вы согласны с этим? Чем Москва может помочь Кабулу в нынешних условиях?

— И наш народ, и наша власть — все считают, что между афганцами должно наступить примирение. Россия, как великая держава, может в значительной степени посодействовать примирению в Афганистане, если искренне этого пожелает.

Россия — наш близкий сосед, и ее влияние здесь гораздо сильнее, нежели влияние других, более отдаленных государств. Наши две страны имеют много общих черт и обычаев. Я считаю, что если обе стороны конфликта в Афганистане — и правительство, и талибы — будут с искренностью и доверием относиться друг к другу и к таким встречам, как московская, это благотворно скажется на ходе национального примирения.

— Многие из политиков, с которыми мне довелось встретиться в Кабуле, полагают, что война в Афганистане уже давно вышла из-под контроля самих афганцев. По их мнению, если крупнейшие державы, в том числе РФ и США, не договорятся между собой, конфликт в стране завершить не удастся. Вы поддерживаете это утверждение?

— Не могу сказать, что полностью согласен с этим. Война ведется между афганцами, и гибнут в ней тоже афганцы. Помимо этого, как мы видим, в Афганистане сохраняют присутствие США, и это присутствие не нравится России. Обе страны при желании могут положить конец кровопролитию, однако эта война им не принадлежит.

Особую роль в этом процессе играет Пакистан, который обучает и готовит боевиков, после чего отправляет их напрямую в Афганистан. Стремясь посеять хаос в нашей стране, Пакистан оказывает значительную поддержку террористам. Это продолжается на протяжении вот уже 25 лет.

— Считаете ли вы, что столь масштабное присутствие США в Афганистане соответствует заявленным целям с учетом того, что война в стране не только не идет на спад, но, наоборот, охватывает все новые регионы?

— Любой, кто знаком с историей Афганистана, знает, что другие народы всегда вели борьбу на нашей земле. Александр Македонский, Чингисхан, Тамерлан и многие другие воевали здесь. По этой причине Афганистан никогда не был процветающей страной.

История показала, что чем дольше на афганской земле будут оставаться чужие войска, тем дольше будет продолжаться война. Наш народ всегда будет бороться за свою независимость.

Путь к миру в Афганистане лежит не через иностранную интервенцию, завоевание или насильное утверждение того или иного режима. Единственный путь — это национальное примирение. Кроме того, правительство страны должно быть избрано народом, а не назначено кем-либо извне. Другие страны не должны вмешиваться в наши внутриполитические процессы.

— Ожидаете ли вы положительных изменений в Афганистане после намеченных на 2019 год президентских выборов?

— Если следующий президент Афганистана будет избран народом, а выборы пройдут без вмешательства других стран, в том числе США и их союзников по НАТО, если новый глава государства будет выполнять свои обещания, я думаю, ситуация изменится к лучшему. Если все будет наоборот, хаос будет продолжаться и дальше.

Власть, которая не была избрана народом, а была навязана ему против его воли, никогда не держалась долго. В такой ситуации между властью и народом возникает конфликт, как это произошло в Афганистане.

— Какие шаги, на ваш взгляд, должен будет предпринять новый президент для того, чтобы восстановить мир в стране?

— Прежде всего очень важно, чтобы будущий президент чувствовал боль своих граждан. Кроме того, он должен навести порядок во всех сферах жизни общества, прежде всего в сфере безопасности и в экономике. Он должен бороться с наркоторговлей, безработицей и с коррупцией, сделать так, чтобы получить административные должности за деньги стало невозможно. Если говорить о международных отношениях, то новому главе государства будет необходимо развивать отношения с соседними странами.

При соблюдении этих условий народ будет поддерживать президента и его власть будет расти с каждым днем. Тогда народ и избранное им руководство совместными усилиями смогут положить конец войне.

* Запрещенная в России террористическая организация

Евгений Орел.

Афганистан. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 19 октября 2018 > № 2773280 Мохаммад Исмаил-хан

Страны-участницы Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) на фоне усиливающихся противоречий на международной арене все активнее укрепляют взаимодействие друг с другом. В преддверии очередного заседания Совета глав правительств ШОС, которое состоится в середине октября в Душанбе, генеральный секретарь организации Рашид Алимов побеседовал с корреспондентом РИА Новости в Пекине Анной Раткогло. Он рассказал о планах и результатах совместной борьбы с терроризмом, о планах по расширению ШОС, а также пояснил, почему многие считают ее антизападным альянсом.

— Как бы вы могли оценить перспективы развития международных отношений? Увидим ли мы в будущем два четко обозначенных лагеря — Запад и Восток?

— Признаюсь, что никогда не был сторонником блокового мышления, считаю, что в эпоху развития динамичных процессов старые идеологизированные понятия о противопоставлении двух блоков будут постепенно стираться и уходить в историю, уступая место концептуально новым, передовым подходам к выстраиванию межгосударственного взаимодействия. Проявлением этих процессов сегодня уже в полной мере стали ШОС и БРИКС, в которых отсутствует военно-политическая составляющая и превалирует многоплановое сотрудничество в области политики, безопасности, экономики и культуры.

— Что, по вашему мнению, на сегодняшний день является основными вызовами и угрозами на международной арене?

— На скрижалях нашей организации, я имею в виду Хартию ШОС, написано, что мы объявили войну трем силам зла — терроризму, сепаратизму и экстремизму, которые являются главными угрозами настоящего времени. Кстати, хотел бы напомнить, что ШОС была создана за три месяца до известных событий 11 сентября 2001 года. А это говорит о том, что руководители государств-членов пророчески предвидели опасность проявления международного терроризма.

К этому следует добавить согласованные действия на антинаркотическом фронте и всемерное противодействие международной преступности и незаконному обороту оружия. Немало уделяем внимания борьбе с киберпреступностью и мониторингу незаконных финансовых потоков, служащих подпиткой международному терроризму. Причем все наши действия стремимся соизмерять с деятельностью международных институтов, прежде всего с системой ООН.

— В последнее время руководство многих стран говорит о необходимости реформирования международных организаций, в первую очередь ООН и ВТО. На ваш взгляд, нуждаются ли они в изменении и нужны ли они международному сообществу в будущем, учитывая постоянные заявления о снижении их эффективности? Что необходимо реформировать в первую очередь? Может ли им быть какая-то альтернатива?

— Дискуссии о необходимости пересмотра роли этих международных организаций ведутся уже не первый год. Даже был создан новый формат в составе государств, претендующих на постоянное членство в СБ ООН в составе Индии, Бразилии, Германии и Японии — G4.

Более того, с усилением факторов нестабильности и неопределенности в мировой политике и экономике, обострением конфликтов в ряде регионов, а также резким ростом угроз терроризма и организованной преступности, действиям и эффективности ООН и ВТО даются самые разные оценки.

В контексте ШОС хотел бы отметить, что государства-члены подтверждают свою твердую поддержку усилиям ООН как универсальной международной организации в поддержании мира и безопасности на нашей планете, стимулировании глобального развития, продвижении и защите прав человека. Эта консолидированная позиция государств-членов ШОС была отражена в Совместной декларации, принятой по итогам саммита ШОС в Циндао.

В отношении ВТО государства-члены исходят из того, что она является ключевой площадкой для обсуждения повестки дня международной торговли и принятия правил многосторонней торговой системы.

— На саммите в Циндао все стороны заявили о его успехе и горячо приветствовали вступление в организацию в качестве полноправных членов Индии и Пакистана. Какие новые возможности и перспективы появились у организации с приобретением двух новых членов?

— За последние два года в организации действительно произошли события исторического значения. ШОС последовательно реализует принцип открытости, подтверждением тому стало принятие в 2017 году Индии и Пакистана. По всем параметрам организация стала самым крупным трансрегиональным объединением в мире.

— Учитывая непростые двусторонние отношения Индии и Пакистана, как бы вы оценили их взаимодействие в рамках ШОС?

— До вступления в ШОС обе страны прошли длительный и серьезный этап, работая с организацией в качестве государств-наблюдателей. Запуск процедуры вступления в ШОС подразумевал пошаговое присоединение этих стран ко всему комплексу действующих в ШОС документов, в которых в том числе прописаны основополагающие принципы долгосрочного добрососедства, дружбы и сотрудничества. Таким образом, Индия и Пакистан взяли на себя обязательство вести совместную работу в рамках объединения, а значит, находить и вырабатывать совместные договоренности и решения.

Сегодня Индия и Пакистан сидят за одним переговорным столом вместе с шестью государствами-учредителями, решая задачи общерегионального значения — обеспечения региональной безопасности, совместного противодействия вызовам и угрозам, устойчивого социально-экономического развития.

Солидный пакет документов и решений, принятый на историческом саммите в Циндао, является также результатом совместной и эффективной работы ШОС в новом формате.

— Стоит ли ожидать дальнейшего расширения ШОС? Нужны ли ей новые постоянные члены? Какие страны в перспективе могут присоединиться к организации в качестве постоянных и непостоянных членов?

— Сегодня на рассмотрении государств-членов есть немало заявок от государств, которые стремятся подключиться к сотрудничеству в рамках ШОС в различных статусах, начиная от партнера по диалогу до получения постоянного членства. Вместе с тем расширение ШОС не является самоцелью, главная задача в этом деле — гармоничное поступательное развитие объединения, обеспечение набранной динамики и повышение качества сотрудничества. Государства-члены ШОС постоянно ведут диалог с государствами, претендующими на повышение статуса в организации, все заявки, если можно так сказать, находятся на рабочем столе, и, конечно, по всем будут выработаны соответствующие консенсусные решения государств-членов. В этом отражается открытость ШОС, в этом мы видим и возможные перспективы для наших друзей, разделяющих принципы "шанхайского духа".

— На прошедшем в июне саммите присутствовали лидеры РФ, КНР и Ирана. США считают все три страны угрозой нацбезопасности. При этом в действительности мы видим, что эти три государства стремятся к глобализации и мирному сотрудничеству во всех сферах, выступают за мирное урегулирование проблем. С чем, как вам кажется, связана такая истерия и агрессия?

— Следует отметить, что негативные и искаженные оценки в адрес ШОС и участвующих в ней государств имеют место с самого начала создания организации. Ряд западных экспертов расценивают ШОС как антизападный альянс и любые ее решения рассматривают в антизападном ключе.

Замечу, что в Хартии ШОС написано, что деятельность организации не направлена против третьих стран. В лучшем случае подобные "эксперты" об этом не знают, в худшем — заранее позиционируют себя открытыми недоброжелателями. Мы это видим, чаще всего не реагируем на подобные глупости, но наш-то караван идет вперед, ориентируясь на собственную стратегию развития, принятую на саммите в Уфе в 2015 году.

Как я уже говорил, ШОС демонстрирует новую модель взаимоотношений и выступает за глобализацию, взаимовыгодное сотрудничество и мирное политико-дипломатические урегулирование проблем. В этом наша привлекательность, поэтому мы с оптимизмом смотрим в будущее.

— Ранее сообщалось, что заседание Совета глав правительств государств-членов ШОС пройдет в октябре этого года в Душанбе, известны ли уже точные даты? Какие вопросы будут на повестке дня у глав правительств? Ожидается ли подписание совместных документов?

— Семнадцатое заседание Совета глав правительств государств-членов ШОС состоится 11-12 октября 2018 года в Душанбе. В настоящее время подготовка к нему вышла на финишную прямую, завершается активная работа по планируемым к принятию документам, в числе которых касающиеся финансовых аспектов, развития экономического взаимодействия и культурно-гуманитарных связей. В первостепенном плане главы правительств обсудят состояние и ход реализации задач, поставленных главами государств-членов ШОС.

— Как вы оцениваете экономическое сотрудничество стран ШОС? Что необходимо предпринять для его активизации?

— Основной вектор усилий на этом направлении — создание благоприятных условий для развития государственно-частного партнерства на пространстве ШОС. Сегодня наблюдается значительный рост объемов двусторонней торговли и инвестиционного сотрудничества. Начинают работать механизмы эффективного взаимодействия в коммуникационной и инфраструктурной сферах. Усиливается координация транспортных потоков.

В ходе саммита ШОС в Циндао лидеры государств-членов обозначили конкретные задачи по активизации процессов, имеющих интеграционное значение, а именно свободное передвижение товаров, капиталов, услуг и технологий. Особое внимание обращено на вопросы поддержки микро, среднего и малого предпринимательства и стимулирования электронной торговли, на взаимодействие в транспортной сфере, сельском хозяйстве, что, несомненно, привнесет новые импульсы в динамику развития экономик, повышению занятости и роста благосостояния населения государств-членов.

Ключевая роль в практической работе на экономическом и инвестиционном направлениях отводится неправительственным структурам — Деловому совету ШОС и Межбанковскому объединению ШОС. А оттуда сегодня мы получаем достаточно оптимистические сигналы.

— Как продвигается работа по вопросу упрощения таможенных процедур между странами ШОС?

— С 2007 года нами наработана солидная правовая база. Работает на регулярной основе Специальная рабочая группа по таможенному сотрудничеству. Суть наших действий — максимально упростить соответствующие процедуры для ускорения транзита товаров на пространстве ШОС, например, стороны приступили к согласованию проекта Меморандума о взаимной интеграции национальных транзитных систем (в таможенной сфере).

— Этот вопрос сегодня особенно актуален в свете торговой войны США и КНР, многие говорят о новых возможностях по наращиванию экспорта в Китай для граничащих с ним стран. На ваш взгляд, могут ли трения КНР и США поспособствовать росту товарооборота Китая и стран ШОС, ускорению процесса упрощения таможенных процедур?

— Как вы знаете, между государствами-членами ШОС отсутствуют торговые войны и какие-либо санкционные барьеры. Мы не собираемся навязывать свои правила, мы их выполняем в рамках ВТО и других международных договоренностей, включая собственные, принятые в рамках ШОС.

К сожалению, сегодня отдельные государства видят в торговых войнах и прочих санкционных мерах чуть ли не панацею в решении назревших политических и экономических проблем. Обращает на себя внимание полное пренебрежение правовыми нормами экономических взаимоотношений, в том числе и в формате международных организаций. Очевидно их желание решать проблемы на двустороннем уровне по собственным правилам, да еще под силовым прессингом.

Убежден, что демонстрация силы посредством ввода ограничительных мер и санкций отнюдь не способствуют наращиванию товарооборота и установлению цивилизованных торговых и экономических взаимоотношений в целом.

ШОС нацелен на взаимодействие, основанное на принципах "шанхайского духа", основные посылы которого как никогда востребованы сегодняшними реалиями и могут служить в качестве достойного примера в развитии, прежде всего добрососедства, дружбы и сотрудничества, взаимного уважения культур, доверительного диалога и конструктивного партнерства.

Памятуя об этом, ШОС намерена продолжить работу по выработке соответствующих подходов к решению задач упрощения торговли с учетом важности объединения усилий всех его участников в поддержке и укреплении многосторонней торговой системы, основанной на нормах и принципах ВТО.

— Одним из ведущих направлений деятельности ШОС остается борьба с тремя силами зла — терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом. Учитывая нестабильность региона, каких успехов удалось добиться на этом направлении за последние годы? Стоит ли ожидать укрепления сотрудничества стран на этом направлении?

— Практическая работа по совершенствованию уже сложившихся и хорошо зарекомендовавших себя антитеррористических механизмов не прекращается ни на день. О ее успешности можно судить по сократившейся террористической активности экстремистских группировок на территории наших стран.

Самое главное в этом взаимодействии — решительная и бескомпромиссная ликвидация правовых, финансовых и социальных основ существования террористического подполья. У террористов должно быть понимание того, что у них не может быть какого-либо укрытия на пространстве ШОС.

Борьба с тремя силами зла в рамках ШОС поставлена на системную основу, проводятся совместные антитеррористические учения, расширяется международное сотрудничество, принимаются меры по совершенствованию договорно-правовой базы. Практическим шагом на этом направлении стала утвержденная на саммите в Циндао Программа сотрудничества государств-членов ШОС в борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом на 2019-2021 годы, а также Конвенция ШОС по противодействию экстремизму, подписанная по итогам астанинского саммита ШОС в июне 2017 года.

На качественно новый уровень выходит сотрудничество в области борьбы с преступлениями в киберпространстве, распространением террористической̆ идеологии и пропаганды, включая публичное оправдание терроризма с целью подстрекательства к совершению террористических актов.

— Каков уровень координации между военными ведомствами, антитеррористическими подразделениями стран ШОС?

— Межведомственное взаимодействие находится на должной высоте. В центре внимания указанных структур — военно-политическая обстановка внутри и по периметру наших границ, идет ее постоянный мониторинг и обмен информацией.

На саммите ШОС в Циндао подтверждена особая роль Региональной антитеррористической структуры ШОС в совместной борьбе с тремя силами зла в целях обеспечения региональной безопасности. Потенциал сотрудничества компетентных органов на этих направлениях будет наращиваться.

— ШОС создавалась как региональная организация по безопасности, но сегодня мы видим, что в организации активно реализуются и гуманитарные проекты, особое внимание уделяется молодежи и спорту, большой интерес общественности вызывает ежегодный марафон ШОС, культурные мероприятия. Какие цели у этих проектов и каковы результаты? Планируете ли вы организовать что-то новое и масштабное?

— Хочу подчеркнуть, что ШОС является организацией многопрофильного сотрудничества, поэтому важной сферой нашей деятельности является взаимодействие в информационной и культурно-гуманитарной сферах.

Соответственно, в рамках ШОС ведется работа в области культуры, образования, науки и техники, здравоохранения, туризма и спорта, охраны окружающей среды, молодежных обменов в интересах взаимообогащения и сближения народов государств-членов организации.

За последние два года перечень культурных и спортивных мероприятий существенно пополнился. Например, два года подряд проводится масштабное культурно-спортивное мероприятие — марафон ШОС, который уже стал ежегодным популярным, зрелищным, культурным и спортивным событием в жизни организации. Третий международный марафон ШОС состоится в Куньмине 2 декабря 2018 года. Ожидается, что в состязаниях примут участие около 20 тысяч любителей спорта из стран ШОС, а также других государств.

Анна Раткогло.

Китай. Россия. ШОС > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 2 октября 2018 > № 2773343 Рашид Алимов

В настоящее время в министерствах и ведомствах Таджикистана обсуждается новая редакция национального списка наркотических средств, в которую включено более 200 наименований новых психоактивных веществ, в том числе и спайсы. О том, как в республике борются с оборотом наркотиков, о "старении" наркомании в стране, а также о том, как преступники используют интернет для продажи наркотиков, в интервью корреспонденту РИА Новости в Душанбе Лидии Исамовой рассказал заместитель директора Агентства по контролю за наркотиками при президенте Таджикистана Муртазо Хайдарзода.

— Есть ли данные, сколько изъято наркотиков у контрабандистов за девять месяцев этого года? Сотрудничаете ли вы с Россией и Афганистаном по вопросу наркотрафика?

— Правоохранительные органы Республики Таджикистан за восемь месяцев 2018 года изъяли из незаконного оборота около 3108,8 килограмма наркотиков (в 2017 году — 3085,3 килограмма). В частности, оперативными подразделениями АКН за этот период было изъято 647,2 килограмма (в 2017 — 461,3 килограмма) наркотиков.

Также за это время оперативными подразделениями агентства было проведено пять совместных международных оперативно-розыскных мероприятий с правоохранительными органами Афганистана и РФ, в том числе в отношении организованных преступных групп, имеющих межгосударственные связи, причастных к незаконному обороту наркотиков и контрабанде наркотических средств. Три операции проведено с Россией и две — с Афганистаном. Из незаконного оборота изъято 122,8 килограмма наркотических средств. Также осуществляется обмен оперативной информацией с российскими и афганскими правоохранительными органами.

Агентством проведены три совместные операции с Главным управлением по контролю за оборотом наркотиков (ГУНК) МВД РФ, в результате которых на территории России изъято более 2 килограммов героина. Также сотрудниками АКН на территории Таджикистана пресечена преступная деятельность двух транснациональных организованных преступных групп (ОПГ) и одно организованное преступное сообщество (ОПС), в состав которых входили граждане России и Таджикистана.

Также агентством и МВД Афганистана в течение восьми месяцев текущего года проведено две совместных операции по пресечению контрабандных поставок наркотических средств из Афганистана в Таджикистан, в результате которых задержаны два афганца и из незаконного оборота изъято более 120 килограммов наркотиков.

— Какие наркотики изымались из незаконного оборота наиболее часто?

— С момента образования агентства с 1999 года по сентябрь 2018 года сотрудниками правоохранительных органов Таджикистан из незаконного оборота было изъято почти 111 тонн наркотиков, из них опийной группы героина около 33,82 тонны, опия — 31,65 тонны, наркотиков каннабисной группы — более 44,86 тонны; других видов наркотиков — 617,32 килограмма. Из этого следует, что за данный период времени в Республике Таджикистан больше всего было изъято наркотиков опийной группы (героина и опия).

Сотрудники правоохранительных органов уничтожают наркотики в антинаркотическом ведомстве Таджикистана. 2016 год

— Работу правоохранительных органов по борьбе с наркотрафиком осложняет использование новых технологий в схемах незаконного производства и распространения наркотических средств, в частности, преступники используют популярные мессенджеры, создавая в интернете тайные форумы и наркорынки, производят расчеты в криптовалюте через различные электронные средства платежей. Каким образом АКН планирует противостоять этой угрозе?

— Для борьбы в этом направлении в агентстве создано и функционирует отделение по борьбе с легализацией (отмыванием) доходов, полученных преступным путем, которое тесно взаимодействует и обменивается информацией с департаментом финансового мониторинга при Нацбанке Таджикистана.

На сегодняшний день агентством в тесном сотрудничестве с департаментом возбуждены два уголовных дела и к уголовной ответственности привлечены восемь человек — граждан Таджикистана. Группа, проходящая по первому уголовному делу, на протяжении последних двух лет посредством использования системы электронных платежей QIWI-Кошелек переправила в Таджикистан 30 миллионов рублей, другая группа, проходящая по второму уголовному делу, переправила из России в Таджикистан 503 миллиона рублей и один миллион долларов.

За восемь месяцев 2018 года АКН совместно с сотрудниками департамента финансового мониторинга Нацбанка Таджикистана и МВД РФ пресекли деятельность четырех ОПГ, занимающихся розничной торговлей наркотиков, используя QIWI-Кошелек.

После установления и ликвидации этих преступных групп резко сократилось число задержанных за незаконный оборот наркотиков граждан Таджикистана в РФ.

В ближайшем будущем АКН планирует активизировать сотрудничество с правоохранительными органами других стран, в первую очередь с Россией, в области борьбы с использованием системы электронных платежей для незаконного оборота наркотиков.

— Какие успешные спецоперации проведены в последнее время и насколько тревожна ситуация, связанная с распространением синтетических наркотиков (спайсов)?

— Правоохранительные органы и силовые структуры Таджикистана особое внимание уделяют противодействию незаконному распространению синтетических наркотических средств, выявлению и изъятию этих наркотиков. Так, в результате проведения успешных спецопераций по предотвращению распространения синтетических наркотиков в 2017 году из незаконного оборота изъято 10 тысяч 234 таблетки синтетических психотропных веществ.

Также за восемь месяцев 2018 года в результате успешных операций из незаконного оборота изъято 14 тысяч 393 таблетки синтетических психотропных веществ. По всем выявленным фактам возбуждены уголовные дела, виновные лица понесли наказания.

В настоящее время на обсуждение в компетентные министерства и ведомства направлена новая редакция Национального списка наркотических средств, психотропных веществ и прекурсоров, в которую включено более 200 наименований новых психоактивных веществ, в том числе и спайсы.

— Какова текущая ситуация с наркопотреблением в стране и как антинаркотическая служба собирается строить профилактическую работу?

— В первом полугодии 2018 года, по официальным данным министерства здравоохранения и социальной защиты населения, общее количество наркозависимых больных насчитывает 6 тысяч 888 человек. Таким образом, на 100 тысяч населения приходится 76,5 наркозависимых, что по сравнению с аналогичным периодом 2017 года уменьшилось на 3,1% (7102 наркозависимых) или 214 человек.

В последние годы наблюдается снижение наркомании среди населения республики — за последние пять лет число наркозависимых уменьшилось на 391 человек или 5,4%.

Из общего количества зарегистрированных наркоманов на Согдийскую область приходится 1108 человек (16,1%), на Хатлонскую область — 1269 человек (18,4%), на Горно-Бадахшанскую автономную область — 714 человек (10,4%), на районы республиканского подчинения — 1194 человека (17,3%) и на город Душанбе — 2603 человека (37,8%). Тревожным является уровень наркомании в ГБАО, Душанбе и областных центрах.

В то же время, вопреки мировой тенденции омоложения наркомании, в Таджикистане возрастная структура наркозависимости имеет свои особенности. Доля наркозависимых лиц в возрасте 18-34 лет составляет 1484 человека или 21,5%, в возрасте 35-59 лет — 5325 человек или 77,3%. В этом процессе наряду со старением наркомании снизились показатели первичной заболеваемости, что свидетельствует о стабильном снижении распространения наркомании.

Профилактика наркомании является неотъемлемой частью обширного комплекса мер, проводимого АКН в рамках борьбы с незаконным оборотом наркотиков. Основной задачей государственной политики в области снижения спроса на наркотики является профилактика наркопотребления среди различных слоев населения. Важнейшими факторами в достижении эффективных результатов в этом вопросе выступают планомерность, системность организации и сотрудничество в проведении антинаркотических профилактических мероприятий. Ежегодно в Международный день борьбы со злоупотреблением наркотическими средствами и их незаконным оборотом (26 июня) агентством проводятся массовые антинаркотические мероприятия. В сотрудничестве с местными органами исполнительной власти в городах и районах страны в честь этого Международного дня проводятся конкурсы рисунка на асфальте, на лучшее сочинение, викторины и спортивные соревнования. При проведении такого рода акций агентством привлекаются различные государственные ведомства, международные организации и общественные структуры.

— Посол Афганистана в Российской Федерации Абдулкаюм Кучи в преддверии празднования 99-й годовщины независимости Афганистана провел пресс-конференцию, в ходе которой заявил журналистам, что "международная мафия действует и в Таджикистане, и в других государствах Центральной Азии, Иране, Пакистане". Что вы можете ответить на обвинение афганского дипломата?

— АКН при президенте Таджикистана распространило официальное заявление, в котором опровергает высказывания посла Афганистана в России Абдулкаюма Кучи о том, что в Таджикистане якобы существует наркомафия.

Бесспорно, Таджикистан имеет протяженную границу с Афганистаном — одним из основных производителей наркотических средств в мире, поэтому Республика Таджикистан установила надежный барьер на пути транспортировки наркотиков. Правительством страны приняты необходимые меры по укреплению госграницы, ежегодно соответствующими органами Таджикистана изымается от 4 до 7 тонн наркотиков, произведенных в Афганистане, что значительно превышает количество наркотиков, изъятых в других странах, расположенных на северном маршруте транспортировки наркотиков.

АКН отмечает, что за последние два года ни один гражданин Таджикистана не был задержан на территории Афганистана по обвинению в причастности к незаконному обороту наркотиков. Напротив, за этот период наблюдается рост количества задержаний граждан Афганистана на территории Таджикистана, а также увеличение объема изъятых у них наркотиков.

В рамках усиления борьбы с незаконным оборотом наркотиков, противодействие преступным наркогруппам было названо приоритетным направлением деятельности правоохранительных органов. Выявляются преступные группы, занимающиеся транспортировкой наркотиков, их деятельность пресекается. Только за последние полтора года пресечена деятельность свыше 16 преступных наркогрупп.

За два последних года за пределами страны не зарегистрировано ни одного факта незаконного оборота наркотиков, при транспортировке которых из Таджикистана использовался воздушный и железнодорожный транспорт. Также количество задержаний граждан Таджикистана за рубежом, в том числе в соседних странах и России, сократилось на 36 %.

В результате мер, принятых правительством, и в том числе правоохранительными органами Таджикистана через северный маршрут, транспортируется небольшая часть наркотиков, производимых в Афганистане — 10%. Остальная часть — 90 % наркотиков афганского производства — переправляется по другим маршрутам.

Система государственности и деятельность правоохранительных органов Таджикистана налажена четко и эффективно, что не позволяет существованию и деятельности никакой "мафии в Таджикистане".

— 19 лет назад был подписан протокол между президентом Таджикистана и замгенерального секретаря ООН о создании Агентства по контролю за наркотиками, непосредственно подчиняющегося главе государства, расскажите о ваших достижениях за эти годы.

— За годы функционирования агентством проделана определенная работа — зарегистрировано 2802 преступления, связанных с незаконным оборотом наркотиков, из них 1680 — преступления, связанные со сбытом, и 303 — с контрабандой наркотиков. Сотрудниками агентства из незаконного оборота изъято более 17,8 тонны наркотических средств, в том числе 5,62 тонны героина.

АКН совместно с правоохранительными органами СНГ, Афганистана и Китая провели 350 операций и изъяли 25,44 тонны наркотических средств. Из общего числа операций 40 проведено с Россией (изъято 627,5 килограмма наркотиков), 28 — с Киргизией (изъято 393,82 килограмма наркотиков), 7 — с Казахстаном (изъято 426,25 килограмма), 3 — с Китаем (изъято около 6 килограммов наркотиков).

В хранилище вещественных доказательств по делам о контрабанде наркотиков (Агентство по контролю за наркотиками (АКН) при президенте Республики Таджикистан). 2007 год

За период с 2004 по 2018 годы в результате сотрудничества агентства с правоохранительными органами Афганистана было проведено 273 совместных операции, в ходе которых изъято 24 тонны наркотиков, из них героина — 2,225 тонны, опия- 19,84 тонны. Также изымались прекурсоры, оружие и боеприпасы.

В северо-восточных провинциях Афганистана выявлено и уничтожено 53 лаборатории по производству героина. За причастность к незаконному обороту наркотиков задержан 351 гражданин Афганистана.

Проведено 299 совместных операций с правоохранительными органами и силовыми структурами республики, изъято 4,64 тонны наркотиков, из которых 1,538 тонны составляет героин.

Проведено 4524 проверки правил законного оборота наркотических средств, психотропных веществ и прекурсоров в учреждениях здравоохранения, промышленных предприятиях, коммерческих фирмах, по результатам которых возбуждено 33 уголовных дела и внесено 244 представления об устранении выявленных недостатков.

АКН подписаны 21 межведомственных соглашений о сотрудничестве в сфере борьбы с незаконным оборотом наркотиков, в том числе с соответствующими правоохранительными органами и специальными службами Афганистана, Ирана, Казахстана, Китая, Киргизии, России, Узбекистана и Украины.

Агентством была разработана и подготовлена Национальная стратегия по борьбе с незаконным оборотом наркотиков в Республике Таджикистан на 2013-2020 годы, утвержденная президентом Эмомали Рахмоном.

С момента создания агентства были открыты и по настоящее время функционируют кинологический и учебный центры. Также, с учетом наркоситуации в отдельных регионах республики, по предложению агентства и поддержке правительства страны и государств-доноров были созданы новые межрайонные и районные отделы агентства в городах и районах республики, в том числе в Мургабе, Ишкашиме, Дарвазе, Ляхше, Исфаре, Турсунзаде, Истравшане и Фархоре, где были построены административные здания.

— Каков уровень сотрудничества с Россией после ликвидации ФСКН?

— После упразднения Федеральной службы Российской Федерации по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН РФ) и присоединения подразделений данной службы к МВД, с апреля 2016 года по 2017 год в рамках сотрудничества АКН Таджикистана и МВД РФ была проделана значительная работа по реализации соглашения в области противодействия незаконному обороту наркотических средств, психотропных веществ и прекурсоров на 2015-2017 годы.

Для развития сотрудничества, особенно в области организации оперативно-розыскной и следственной деятельности, а также для своевременного обмена информацией при МВД РФ было создано представительство АКН.

Также при финансовой поддержке МВД России в 2016-2017 годах для укрепления оперативного потенциала агентства было куплено и реконструировано здание для межрайонного отдела агентства в городе Турсунзаде, отремонтированы здания управления АКН по Хатлонской области и отдела оперативной службы в Согдийской области, помещения информационно-аналитического отдела АКН. В городе Истаравшан Согдийской области для создания межрайонного отдела агентства было приобретено новое современное здание.

В рамках этого соглашения для подготовки специалистов правоохранительной области в Сибирский юридический институт МВД России в Красноярск ежегодно направляется определенное количество учащихся. В настоящее время там обучаются 17 студентов из Таджикистана.

В соответствии с соглашением, сотрудникам агентства, имеющим положительные показатели, была выделена определенная сумма в качестве дополнительного материального стимулирования, АКН обеспечивалось транспортом и современной специальной техникой, запасными частями к служебным автомобилям, различными видами экипировки для сотрудников. Отдельные и совместные мероприятия поддерживались материально, налажен обмен информацией и оперативными сведениями. Также произведен частичный ремонт здания центрального аппарата агентства.

АКН Таджикистана постоянно проводятся совместные операции с МВД РФ на территории России и Таджикистана, в результате которых выявляются преступные группы и пресекается их деятельность.

Для укрепления двустороннего сотрудничества подготовлен проект соглашения между АКН Таджикистан и МВД РФ "Об оказании содействия Агентству по контролю за наркотиками при президенте Таджикистана в сфере противодействия незаконному обороту наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров на 2018-2020 годы", который в настоящее время находится на рассмотрении сторон.

Лидия Исамова.

Таджикистан. Россия > Армия, полиция > ria.ru, 1 октября 2018 > № 2773347 Муртазо Хайдарзода

Дмитрий Шугаев: Россия нашла способы привлечения новых партнеров по ВТС

В конце августа в России пройдет Международный военно-технический форум "Армия-2018", ставший в последние годы крупнейшей российской площадкой, где демонстрируются натурные образцы вооружений и военной техники, а также заключаются контракты как с российскими силовыми структурами, так и с зарубежными партнерами.

В преддверии этого мероприятия директор Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству (ФСВТС) Дмитрий Шугаев в интервью обозревателю РИА Новости Алексею Паньшину рассказал о новинках отечественной оборонки, которые будут представлены на форуме, новых партнерах России по ВТС и способах их привлечения в условиях санкций, а также раскрыл подробности переговоров с Индией по системам С-400.

- Дмитрий Евгеньевич, на прошлом форуме было подписано контрактов по линии ВТС на общую сумму порядка 300 миллионов долларов. На что рассчитываете в этом году?

— Прежде всего хочу сказать, что форум действительно стал крупнейшей в России площадкой для демонстрации военной техники. Более того, наверное, не будет преувеличением сказать, что он завоевал большую популярность и в мире в целом. На сегодняшний день уже более тысячи организаций подтвердили участие в этом мероприятии. Цифра, касающаяся количества экспонатов, тоже впечатляет — порядка 26 тысяч, что почти в два раза больше, чем в прошлом году.

Интерес со стороны партнеров к форуму "Армия-2018" растет. Эта площадка очень плотно используется нами, чтобы проводить переговоры по линии ВТС. В этом году запланировано значительное количество мероприятий официального характера. Речь идет прежде всего о межправительственных комиссиях, которые мы приурочили к этому форуму. Такие комиссии пройдут с Египтом, Узбекистаном, Туркменистаном, Ботсваной. Кроме того, будет подписано несколько межправсоглашений, коммерческих документов. Но пока форум не начался, я бы не хотел раскрывать все подробности.

- Какие новейшие и наиболее популярные экспортные образцы российской военной техники будут демонстрировать иностранцам на форуме в этом году?

— Мы сегодня имеем оружие, которое реально в боевых условиях показало свою эффективность, и это поспособствовало росту интереса к нему со стороны наших иностранных партнеров. Задолго до форума мы стали получать обращения от иностранных делегаций с просьбой ознакомиться с возможностями той или иной продукции военного назначения в рамках предстоящего форума. В частности, намечены несколько демонстрационных полетов на самолетах Су-30 и Су-34 с участием иностранных пилотов, в частности из Иордании.

На форуме будут также представлены самолеты Су-35, Як-130, самые востребованные современные ударные вертолеты Ка-52 и Ми-28, которые работают в любое время суток, в сложных метеоусловиях. Нельзя не сказать про систему С-400, аналогов которой в мире нет. Сравнение С-400 с другими системами ПВО, как, например, Patriot, в принципе некорректны, так как наш комплекс способен работать в намного большем диапазоне и позволяет создать реальный щит против практически всех воздушных целей. Конечно, будет показан и "Панцирь-С1", который используется, в частности, для защиты тех же "четырехсоток".

Не могу не сказать про новейшие "Бук-М3" и "Тор-Э2", которые совсем недавно получили паспорта экспортного облика и теперь могут продвигаться на экспорт. Для наших партнеров немаловажно, что все эти системы могут быть интегрированы в единый контур противовоздушной обороны. Это большое преимущество России в данном сегменте рынка вооружений: мало кто, кроме нас, сегодня может предложить такие комплексные решения. Новинки наверняка привлекут внимание потенциальных заказчиков. Я не сомневаюсь, что на форуме нам будут задавать много вопросов, в хорошем смысле этого слова, по данным комплексам ПВО.

- Сколько иностранных компаний и делегаций планируется в этом году на "Армии-2018"? Из каких стран?

— Как я уже сказал, в форуме будут участвовать порядка тысячи организаций. Что касается иностранцев, то это 84 организации из 18 стран, и это также превосходит показатели прошлого года. Важно отметить, что в этом году на форуме будет 8 национальных экспозиций из Армении, Белоруссии, Индии, Казахстана, Китая, Пакистана, Словакии, Турции. Из иностранных делегаций свое участие подтвердили эксперты, представители военных ведомств и военные атташе из 96 государств, причем порядка 20 стран будут представлены министрами обороны и столько же заместителями министра и начальниками генеральных штабов. Своих представителей отправили на форум в том числе Германия и Испания. Они будут участвовать на том уровне, на котором им, очевидно, разрешили, хотя, возможно, они хотели бы и шире. Впервые на "Армии-2018" выступит с показательным полетом пилотажная группа ВВС НОАК "1 августа". Названные мной цифры лишь подтверждают масштабы выставки, и, конечно, на этом фоне аргументы о якобы существующей изоляции России не выдерживают никакой критики.

- Что можно сказать о новых партнерах России по ВТС? Есть ли они? Какие регионы сейчас в приоритете?

— Говорить о том, что у нас есть приоритеты, это по меньшей мере не очень корректно. У нас нет вторых ролей, мы общаемся с партнерами абсолютно на равных, и они все у нас в приоритете. Особенно на фоне того, что, несмотря на практически неприкрытое давление стран Запада, все-таки здравый смысл и прагматизм торжествуют и многие страны по-прежнему делают выбор в пользу проверенного российского оружия. Мы стремимся этот диалог и уровень отношений поддерживать. Есть страны, которые закупают нашу технику регулярно и в значительных объемах, в их числе Китай, Индия, Египет, страны Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии. Но нельзя также не сказать о странах ОДКБ, отношения с которыми носят стратегический характер, и мы прекрасно осознаем, что должны этому сотрудничеству уделять внимание.

Есть, конечно, новые и перспективные партнеры. Прежде всего это те страны, которые видят результаты хотя и вынужденного, но весьма успешного применения наших вооружений в ходе контртеррористической операции в Сирии. В связи с обострением политической обстановки интерес к нашей технике растет, особенно в ближневосточном регионе. Это такие государства, как, например, Катар, с которым недавно подписано межправительственное соглашение по ВТС. Королевство Марокко также проявляет интерес к нашим вооружениям, Бахрейн с нами активно сотрудничает, с ним, кстати, в этом году проведено первое заседание межправительственной комиссии по ВТС. Среди новых партнеров вне ближневосточного региона могу назвать Филиппины, отношения с которыми находятся на старте, но мы рассчитываем на расширение сотрудничества. Нельзя не упомянуть страны Африки, в частности, Анголу, Эфиопию, Танзанию, Нигерию, Кению, Мозамбик, Экваториальную Гвинею. В частности, на форуме планируем подписать соглашение о ВТС со Сьерра-Леоне, что тоже является шагом вперед с точки зрения укрепления сотрудничества со странами этого региона.

- Меняется ли география поставок российских вооружений в условиях давления Запада?

— География у нас достаточно стабильная, если она и меняется, то происходит это не резко, что само по себе хороший показатель. Процентные соотношения от года к году могут немного меняться. По состоянию на данный момент на страны Северной Африки и АТР, включая Индию и Китай, приходится по трети нашего портфеля заказов. На страны Ближнего Востока и Аравийского полуострова вместе порядка 20 процентов, на Африку южнее Сахары около 10, на страны СНГ — 5 процентов.

- Возвращаясь к прошлому форуму, на нем было объявлено о подписании межправсоглашения о ВТС с Нигером. Что хочет покупать у нас эта страна? Какая конкретная работа велась с партнерами в течение года? Когда можно ожидать подписанных соглашений/контрактов?

— Мы готовы оказать этой стране всяческое содействие в вопросах оснащения национальных вооруженных сил, провести освидетельствование и организовать ремонт уже имеющейся техники российского и советского производства. Проведена серьезная работа по реализации договоренностей, которые у нас есть по поставке российских вертолетов. Сегодня на повестке дня рассмотрение интересующих их тем по авиационной тематике, в области приобретения стрелкового оружия, в том числе гранатометов и боеприпасов к ним. Поверьте, год это не очень большой промежуток времени в масштабах ВТС, поэтому для реализации всех намеченных планов нужно набраться терпения. Мы ведем с партнерами активную работу, и уверен, что выйдем на хороший результат.

- Традиционно сильные стороны российского оружия — эффективность, надежность в эксплуатации и стоимость в сравнении с конкурентами. Насколько эти параметры помогают продавать технику в непростых для России внешнеэкономических условиях или сегодня приходится дополнительно привлекать покупателей другими способами?

— Наши партнеры подтверждают, что российская техника действительно отличается надежностью, неприхотливостью, высокой ремонтопригодностью, что тоже очень важно. Не случайно все больше стран стремятся покупать именно ту технику, которая прошла боевое крещение и имеет опыт боевого применения. Одновременно с этим мы не стоим на месте и работаем по новым направлениям — создаем робототехнику, беспилотники, оружие нелетального действия, средства радиоэлектронной борьбы и так далее. В частности, на этом форуме будет представлен первый в России беспилотник большой продолжительности полета "Орион-Э", предназначенный для выполнения воздушной разведки в любых погодных условиях. Он работает надежно, продолжительность его полета 24 часа, взлетная масса достигает тонны, сделан полностью из композитов. К этому беспилотнику проявляют интерес наши инозаказчики, к слову говоря, мы уже получили первую заявку от одной из ближневосточных стран. Это говорит о том, что мы находимся в тренде и стараемся занимать новые и перспективные ниши оружейного рынка.

- Раскрывать алгоритм поиска новых партнеров и методы продвижения отечественной ПВН за рубеж — значит лишать себя конкурентных преимуществ, но тем не менее уже неоднократно говорилось и про возможность расплачиваться за технику в национальных валютах, и про встречную торговлю, и про скидки партнерам. Есть ли еще какие-то интересные способы, к которым вы прибегаете, чтобы сохранить объемы продаж военной техники?

— Я скажу так: чудес, конечно, не бывает, так или иначе методы всем известны, я хотел бы акцентировать внимание на другом. Сегодня к основной валюте расчетов по экспортным контрактам — доллару США — очень много вопросов. В первую очередь — насколько надежна эта денежная единица. Происходящее в мире говорит о том, что доллар нестабилен, поэтому нет никакой уверенности в том, что с ним будет завтра. Вся эта ситуация вкупе с санкциями, вводимыми против нас и наших партнеров, заставляет задуматься о необходимости поиска других способов расчета. Ведь ВТС — это та же экономика. Переход на национальные валюты — вопрос фактически решенный, только нужно понимать, в каких объемах его можно осуществлять. В целом мы сегодня говорим о диверсифицированном подходе к партнерству, тем более что многие государства стремятся создавать собственные производства, покупать не конечный продукт, а технологии. Таким образом, наше взаимодействие выходит на стадию индустриального партнерства. Мы готовы к обсуждению любых форм сотрудничества, готовы к предоставлению льгот, широко используем систему кредитования. Однако важно, чтобы эти формы были взаимовыгодны.

- Сказывается ли как-то на экспорте вооружений отказ России от участия в ряде зарубежных выставок, в частности в Фарнборо? Планируется ли и дальше сокращать российское участие в подобных мероприятиях. Несет ли такая смена географии выставочной деятельности угрозу имиджевых потерь?

— Конечно, такие выставки, как "Фарнборо", имеют давнюю историю, мы никогда их не игнорировали, но сегодня из-за известных весьма недружественных действий некоторых западных стран мы вынуждены ограничить свое участие в этих мероприятиях. Мы понимаем, что должны сконцентрироваться на других регионах, где выставки, пускай пока не такие крупные, но уже набирают обороты. Так, например, в прошлом году мы участвовали в выставке в Республике Кот-д'Ивуар, в Мексике, в Бахрейне, в Колумбии. Начинаем осваивать новые площадки, которые, по нашему мнению, будут развиваться. В декабре этого года в Каире состоится оружейная выставка, в которой мы планируем принять участие, на Филиппинах будет в сентябре подобное мероприятие. Мы не стали замыкаться и обижаться, это не в наших интересах. Ну не будет нашего участия на "Фарнборо" или где-то еще не по нашей вине, мы найдем другие выставки. В этой связи наш форум "Армия-2018" приобретает все большее значение, тем более что к нам едут, мы двери открыли для всех. Сегодня наша, российская, выставка становится одной из наиболее зрелищных и ключевых, поэтому если подводить какой-то итог, то ничего мы не теряем.

Российская техника на выставке вооружений "ArmHiTec-2018"

- Как прошло для России первое полугодие 2018 года? Выдерживаются ли графики поставок законтрактованной техники? На какую сумму уже продали оружия? Каков портфель заказов?

— Наверное, начну с последнего вопроса. Наш портфель заказов держится в среднем на уровне более 45 миллиардов, а это один из самых важных показателей. Если он стабилен, то это говорит о том, что по мере исполнения существующих контрактов заключаются новые, то есть идет постоянная и плодотворная работа. Что касается итогов первого полугодия, то я могу сказать, что мы находимся в графике и даже его немного опережаем. Это свидетельствует о том, что, вопреки всем санкционным воздействиям, мы являемся надежным партнером и свои обязательства перед партнерами полностью исполняем.

- Давайте немного поговорим о конкретике. Индия. Наш давний партнер по ВТС. Сейчас с ним ведутся переговоры по разным направлениям, но хотелось бы внести ясность в некоторые из процессов. В частности, когда все же будет заключен контракт на поставку ЗРС С-400 и строительство фрегатов проекта 11356?

— Индия сегодня, несомненно, находится под сильным прессингом. Несмотря на то, что ее внесли в список стран, которые якобы не будут подвергаться санкциям, давление все равно продолжается. Что касается "четырехсотки", то у нас уже подготовлена вся база, чтобы этот контракт подписать. Все основные технические и коммерческие аспекты согласованы, и я думаю, что мы близки к тому, чтобы это произошло. Оба контракта до конца года мы надеемся с нашими индийскими партнерами подписать.

- Как вы оцениваете шансы подписать данные контракты в ходе российско-индийского саммита в октябре?

— Да, это было бы логично и красиво. Тем более октябрь — это уже все-таки ближе к концу года. Мы со своей стороны полностью к этому готовы.

- Проходила информация, что стоимость контракта около 6,5 миллиарда долларов. Правда ли, что в результате переговоров стоимость контракта была существенно снижена?

— Индия для нас партнер стратегический, поэтому мы учитывали пожелания наших партнеров, пошли на уступки, не в ущерб себе, как говорится, но да, мы учли их пожелания в части ценовых вопросов.

- Удалось ли определить форму сотрудничества в рамках проекта по созданию производства автоматов Калашникова сотой серии на территории Индии? Кого из индийских компаний Россия видит в качестве партнера "Калашникова" по данному проекту?

— Мы предварительно договорились, что это будет совместное предприятие (СП). Предполагается участие Рособоронэкспорта и "Калашникова" в этой истории. Мы готовы работать как с государственной, так и с частной компанией, которую выберет Индия. Абсолютно уверены, что потребность в этих автоматах целесообразно удовлетворить именно с помощью СП. Это позволит не только в короткие сроки получить данный вид стрелкового оружия в необходимом для Индии количестве, но и в перспективе продавать этот вид современного оружия в третьи страны. Такая возможность не исключается.

- Индия сегодня планирует наращивать сотрудничество в области обороны в рамках парадигмы "Делай в Индии"? Получила ли Россия список уполномоченных индийских компаний и что вообще означает этот перечень? Понятна ли российским производителям схема будущего сотрудничества?

— Мы поддерживаем эту инициативу. Этот принцип давно реализуется нашими странами. За годы сотрудничества с помощью нашей страны Индия успешно освоила производство не одного наименования высокотехнологичных образцов ПВН. Однако до этого мы сотрудничали только с государственными компаниями. Программа "Делай в Индии" предполагает широкое привлечение индийских частных компаний. Да, мы действительно получили от индийской стороны перечень компаний, с которыми можно осуществлять сотрудничество, они именуются стратегическими партнерами министерства обороны. С рядом этих компаний мы уже работаем, но перед тем, как начинать реализацию проекта по созданию СП, любому инвестору нужны гарантии заказчика, в данном случае это Минобороны Индии. Если министерство обороны Индии постарается обеспечить так называемые якорные или твердые заказы, тогда эта сфера будет действительно привлекательной для российских субъектов ВТС.

- Правда ли, что Индия отказалась от проекта FGFA?

— Он пока заморожен. Но надеемся, что мы еще вернемся к диалогу по истребителю пятого поколения. К слову, наш самолет пятого поколения

Су-57 совершит демонстрационные полеты на "Армии-2018", уверен, вызовет большой интерес и станет предметом внимания многих иностранных партнеров.

- Еще одна интересная тема — это сотрудничество с Египтом. Мы выиграли тендер на поставку корабельных вертолетов со своим Ка-52К, они приобрели экс-наши "Мистрали" без необходимого оборудования связи и навигации. Когда можно ожидать подписания соответствующих контрактных документов?

— Мы тендер действительно выиграли, но теперь вопрос дооборудования корабля системами связи и навигации — один из основных. Это предполагает достаточно большой объем работ, включая необходимость сопряжения. Переговоры продолжаются, да, они не всегда простые, но тем не менее обе стороны подтверждают заинтересованность в скорейшей практической реализации этого проекта.

- Заключен ли контракт с Кувейтом на поставку танков Т-90МС/МСК?

— Нет, пока этого контракта нет, и эта тема тоже непростая.

- В прошлом году сообщалось, что с ОАЭ готовится к подписанию ряд крупных контрактов. Каков статус этих проектов? Действительно ли обсуждается возможность поставки в эту страну ракеты совместного российско-индийского производства "Брамос" и даст ли Россия разрешение на первый возможный экспорт этой техники в третью страну?

— У нас немало тем с Объединенными Арабскими Эмиратами, на сегодняшний день по всем направлениям идет переговорный процесс. Это касается авиации и сухопутных вооружений. Что же касается "Брамоса", то это продукция совместного российско-индийского предприятия, поэтому чтобы ее продать куда-то, нужно разрешение двух сторон. Сейчас действительно на повестке стоит вопрос о поставках продукции этой компании третьим странам, поэтому как только будет твердая заявка на покупку этих ракет, мы будем принимать совместное решение. Среди потенциальных клиентов ОАЭ тоже есть, но сказать, что сегодня что-то реализуется, не могу, так как заявки твердой нет.

- Когда планируется реализовать контракт на поставку С-400 в Китай?

— Мы работаем сегодня по Китаю в том графике, который утвержден, — и по поставкам самих установок, и по ракетам, и по вспомогательному оборудованию. Контракт поэтапный, и мы все сделаем вовремя в рамках наших договоренностей и установленных сроков его реализации.

- Будут ли в этом году завершены поставки в Китай истребителей Су-35?

— До конца года планируем завершить контракт.

- А в какие сроки можно ожидать поставок С-400 в Турцию и когда эти системы может начать получать Индия, если до конца года подпишем контракт?

— Турция обратилась к нам с просьбой ускорить процесс производства и поставки систем, мы пошли навстречу, и я надеюсь, в 2019 году они получат первые системы, так как и партнеры должным образом исполняют свои обязательства. Что касается Индии, то если до конца года подпишем контракт, то я думаю, что в 2020 году поставки реальны.

- В китайских СМИ нередко звучит информация о том, что образцы вооружений китайского производства более технологичны, чем российские. Мы как-то отвечаем на этот негатив?

— С точки зрения ведения бизнеса, это понятно, конкуренция — принцип рыночной торговли. Мы относимся к этому спокойно, знаем, какого качества наша техника, а главное, это знают наши партнеры. Поэтому реагировать на подобного рода публикации, наверное, можно, но сильно переживать по этому поводу смысла нет.

- Ну и в целом, несмотря на непростую и не всегда в пользу России конъюнктуру мирового рынка вооружений, как вы оцениваете перспективы России? Оптимистичны ли вы в оценках возможностей российских экспортеров ПВН в этом году?

— Оптимист — это информированный реалист. Я отношусь к такому типу людей. Понятно, что все предугадать невозможно, так как нам каждый день мир преподносит какие-то сюрпризы. В любом случае мы работаем в достаточно жестких условиях, и нам нужно быть готовыми, что неблагоприятная конъюнктура сохранится и в будущем.

Российская Федерация — один из крупнейших игроков на рынке вооружений. Наши партнеры уверены в надежности поставляемой техники. Новые контракты заключаются, о чем говорит портфель заказов, и спрос на нашу технику остается стабильным. Плюс к тому сохраняется и расширяется рынок модернизации, ремонта, послепродажного обслуживания, который точно никуда не денется. Этому сегменту мы уделяем повышенное внимание, понимая, что эта область весьма перспективна. Конечно, не все субъекты ВТС сразу одинаково хорошо справляются с новыми вызовами, нелегко резко выйти из зоны комфорта.

Но нам есть что предложить с технологической точки зрения, поэтому очень важно, чтобы субъекты ВТС научились это все красиво упаковывать, предлагать комплексные решения. Такие мероприятия, как "Армия-2018", позволяют нам создать с точки зрения маркетинговой работы полный цикл — продемонстрировать современные вооружения российского производства и провести переговоры с потенциальными заказчиками.

Россия. Весь мир. ЦФО > Армия, полиция > ria.ru, 20 августа 2018 > № 2712059 Дмитрий Шугаев

Выступление и ответы на вопросы Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на Всероссийском молодежном образовательном форуме «Территория смыслов на Клязьме», Владимирская область, 30 июля 2018 года

Добрый день,

Скажу честно: вышли из вертолета, пошли по деревянным мостовым, и стало приятно вновь оказаться здесь, потому что это очень хорошее место, как говорят, «намоленное», с прекрасной энергетикой. В этом огромная заслуга организаторов – Росмолодежь, Владимирская область – и всех, кто помогает содержать лагерь в прекрасном состоянии, постоянно его улучшая. Конечно же, в этом заслуга и тех, кто проводит здесь смены на «Территории смыслов на Клязьме».

Еще раз повторю, мне приятно общаться с людьми, которые интересуются внешней политикой. Мы очень ценим поддержку, демонстрируемую нашим обществом, в том числе молодежью, в отношении внешнеполитического курса Президента Российской Федерации В.В.Путина, который мы стараемся максимально эффективно претворять в жизнь. Безусловно, в этом корни всех тех задач, которые мы реализуем, добиваясь максимально благоприятных внешних условий для развития страны, для того, чтобы ее граждане жили лучше и чувствовали себя безопасно, на равных, когда они покидают свою страну и путешествуют по миру.

Ситуация в мире сложная. Я не буду ее подробно излагать. Если вы занимаетесь политическими вопросами, наверняка, представляете, что происходит.

В двух словах. Объективный процесс формирования того, что мы называем «полицентричным миром», предполагает появление новых центров экономической и финансовой мощи, а с ними, конечно, приходит и политическое влияние. Этот процесс развивается естественным образом. Одним из его воплощений является феномен БРИКС. Пару дней назад его саммит завершил работу в Йоханнесбурге, были одобрены документы, подтверждающие нацеленность всех пяти стран на решение задач, которые Россия активно продвигает на международной арене: отстаивание международного права, норм, принципов и целей Устава ООН, включая уважение суверенитета, равенства государств, обеспечение исключительно мирного решения споров и конфликтов, неприемлемость применения силы или угрозы силой в обход Устава ООН и многое другое.

Конечно, не все довольны, когда происходит такая объективная перестройка мировой системы и экономического, финансового ландшафта. Наши западные коллеги (их можно понять) много столетий вершили судьбы мира, «заказывали музыку», определяли моду, правила. Теперь они должны более демократично подходить к этой ситуации, потому что жизнь заставляет, и у них нет возможности решать все в одиночку. Этот процесс болезненный. Они, конечно, в итоге придут к необходимости договариваться, но пока этого еще не произошло. Пока еще они надеются по инерции как-то вернуть то, что уходит безвозвратно. Процесс будет длительным. Это целая эпоха, которая началась с развитием полицентричных тенденций, с подъемом стран – таких ныне экономических гигантов, как Китай, Индия, но и, конечно же, с момента, когда Россия перестала стесняться своей самобытности, корней и культурно-цивилизационной идентичности. Все это, безусловно, вызывает резкое отторжение.

Культура договариваться подменяется угрозами, ультиматумами, санкциями. Это сейчас происходит в сфере международной торговли, где буквально разворачиваются торговые войны между США и Китаем, США и ЕС. Угрозы сменяются договоренностями начать диалог, искать какие-то компромиссы, но, в целом, очень напряженная ситуация сохраняется не только в сфере международной торговли, но и мировой политики. Культура диалога как-то отходит на второй план. Когда наши американские коллеги выдвигают какую-то инициативу, а мы предлагаем им ее обсудить, потому что она нам не очень подходит, то в большинстве случаев американцы отвечают, что мы стоим на пути прогресса, решения сложных проблем и они будут применять против нас те или иные санкции. Это сплошь и рядом.

Повторю, процесс формирования полицентричного, демократического и более справедливого миропорядка неизбежен так же, как неизбежно и то сопротивление, которое старые силы оказывают новым тенденциям в мировой политике. Это жизнь. Утешает то, что все-таки тех, кто «за» коллективные подходы к мировым делам, большинство. Большинство разделяет нашу позицию о том, что нужно друг друга уважать. Какими бы большими или малыми ни были страны, они должны разговаривать на основе взаимного учета интересов, уважения. Когда на таких основах строится диалог, то многое получается.

Упомяну нашу заинтересованность в дальнейшем укреплении Организации Объединённых Наций и её Совета Безопасности ООН, который является опорой справедливого миропорядка. По большому счету, еще в 1945 г. в Уставе ООН уже были заложены те принципы функционирования мира, которые востребованы сегодня. В эпоху «холодной войны» эти принципы были в «полуспящем» состоянии. Сейчас они, безусловно, остаются актуальными, в том числе, исходя из того, о чем я сказал: это констатация незыблемости суверенного равенства государств, необходимости избегать вмешательства во внутренние дела и многое другое. Сейчас Устав ООН в контексте тенденции к многополярности на мировой арене обретает новое дыхание и становится гораздо более востребованным в практических делах.

Поддерживаем также ОБСЕ, которая должна вернуться к принципам, заложенным в Хельсинкском Заключительном акте и других документах, принимавшихся на высшем уровне. Они должны лежать в основе ведения дел в Евроатлантическом регионе. Эти принципы тоже пытаются ревизовать явочным порядком. В Евроатлантике пытаются действовать на основе неких ультиматумов, но это подрывает, как я уже сказал, то, о чем договаривались раньше.

Такие объединения, как СНГ, ОДКБ, Евразийский экономический союз, сближают нас с теми, кто многие столетия жил в одном государстве с Россией, кто является нашими братьями, соседями, с которыми мы переплетены тысячами нитей – экономически, инфраструктурно и чисто в человеческом плане, порой даже и в семейном. Множество семей объединяет наше т.н. постсоветское пространство.

Я уже упомянул БРИКС, ШОС. Как говорил Президент Российской Федерации В.В.Путин в ходе пресс-конференции в Йоханнесбурге, они не предполагают подчинения какому-то одному лидеру, а подразумевают выработку общеприемлемых договоренностей, уважение культуры консенсуса.

В заключение упомяну «Группу двадцати», которая была создана, когда западная «Группа семи» осознала, что не сможет одна решать проблемы мировой экономики и международной валютно-финансовой системы. Сейчас «Группа двадцати», которая с 2010 г. ежегодно проводит встречи на высшем уровне, включает в себя западную «Большую семерку», всех членов БРИКС и их единомышленников, выступающих с единых позиций по вопросам международных финансовых и экономических отношений с такими странами, как Индонезия, Египет, Саудовская Аравия, Мексика.

«Группа двадцати» – это очень интересный феномен, который замышлялся для того, чтобы договариваться по принципиальным вопросам функционирования мирового хозяйства. В ситуации, когда к экономике неизбежно приплетаются крупные политические проблемы, «Группа двадцати», наверное, будет все более активно заниматься и ими. Не случайно, уже три года подряд наряду со встречами на высшем уровне и министров экономики двадцати стран стали проводится встречи министров иностранных дел. Это здоровый процесс, потому что, повторю, «Группа двадцати» работает не на основе каких-то сложных и замысловатых правил и процедур, а на основе консенсуса. Чтобы решение было принято, должны согласиться все. Если кто-то не согласен, то, значит, и решения не будет. Это стимул к выработке общеприемлемых подходов.

Остальное время я бы предпочел заполнить интерактивно. Я в вашем распоряжении.

Вопрос: Западные СМИ, болельщики и главы государств высоко оценили организацию Чемпионата мира по футболу в России. На встрече в г.Хельсинки Президент России В.В.Путин подарил Президенту США Д.Трампу официальный мяч турнира. Повлиял ли прошедший Чемпионат мира на репутацию России в глазах Запада, или это всего лишь временное потепление отношения к нашей стране?

С.В.Лавров: Вы и все присутствующие сами знаете ответ. Его знают и все те, кто хотя бы раз посмотрел репортаж по телевидению о том, как проводили здесь время болельщики. Это был, без преувеличения, по-настоящему всплеск, взлёт народной дипломатии. Сотни тысяч иностранцев смогли посетить более десятка российских городов, собственноручно или «собственноглазно» убедиться в том, как живёт Россия и наши граждане. Это величайшее достижение. По тем сюжетам, которые показывали по телевидению, материалам в Интернете и обсуждениям в ходе личного общения с иностранными болельщиками было видно, что подавляющее большинство иностранных болельщиков, за какими-то единичными исключениями, были здесь искренне счастливы и хотят вернуться, потому что они поняли знаменитое гостеприимство нашего народа.

Хотелось бы, чтобы эта атмосфера сохранялась и впредь, но, понятно, что месяц, который отводится на Чемпионат мира, всё-таки особенный. В отсутствие такого рода крупнейших международных мероприятий не будет постоянных танцев, песен и шашлыков на улице Никольской или в каких-то других фан-зонах. Для меня абсолютно очевидно, что приехавшие сюда люди убедились в надуманности тех рассказов о России, которые сейчас модно выставлять для потребления массового читателя и зрителя на Западе.

То же самое относится не только к Чемпионату мира, а к любому другому вопросу, который волнует западных лидеров на территории России. Например, слышим много разговоров про Крым. Ответ тот же самый – надо приехать и посмотреть своими глазами. Уже всё больше представителей общественности, журналистов и бизнесменов едут в Крым и видят, что там люди живут так, как они решили, а не так, как это происходит, когда кто-то оккупирует или аннексирует ту или иную территорию. Крым вернулся, и то, что 19 апреля теперь будет Днём принятия в Россию Крыма, Тамани и Кубани, что произошло в 1783 г., отражает чаяния крымчан и всех наших граждан.

Вопрос: Ежегодно проводятся Российский-Японский, Российско-Индийский молодёжные форумы. По их итогам готовятся резолюции, но постоянной внесессионной работы не существует. Могли бы мы совместно с Росмолодёжью и при кураторстве МИД создать с российской стороны комитеты, которые будут поддерживать постоянное взаимодействие с Японией, Индией и Китаем?

С.В.Лавров: Росмолодёжь здесь представляет руководитель А.В.Бугаев, который работает не только в этом лагере, но и по другим направлениям реализации молодёжной политики. МИД России тесно сотрудничает с Росмолодёжью. Я посмотрю, в чём там проблема и, если есть какая-то бюрократическая заковырка, которую надо ликвидировать и открыть шлюзы для прямого общения, мы, конечно, это сделаем. Но, воспринимая на слух предложение о том, чтобы как-то активизировать работу молодёжных форумов от сессии к сессии, чтобы в промежутках между заседаниями и принятием резолюций осуществлялись контакты, не вижу никаких проблем. Если у молодых людей, которые реально участвуют в работе форумов с Индией, Японией и Китаем, есть какой-то недостаток поддержки, хочу понять, в чём проблема. Например, всегда есть вопрос денег, требуемых для поездок. Здесь надо просто понять, о чём идёт речь. Если Ваша инициатива на этих и других направлениях сковывается какими-то бюрократическими препонами, дайте знать, какими конкретно, и мы с Росмолодёжью обязательно будем всё это рассматривать и преодолевать.

Вопрос: Как Вы видите развитие российско-украинских отношений?

С.В.Лавров: Вы имеете в виду отношения в целом?

Вопрос: Да, тенденции и перспективы.

С.В.Лавров: Мы – братские народы с тысячелетней совместной историей. То, что сейчас происходит – аномалия. Это к вопросу о том, как в современном мире выстраивать дела.

Все международно-правовые документы, начиная с Устава ООН, требуют суверенного равенства государств, уважения права народов самим выбирать своё будущее и не вмешиваться во внутренние дела друг друга, решать все проблемы исключительно мирно, без применения силы или угрозы силой. Это концептуальный подход, предполагающий коллективность, взаимоуважительную совместную работу и исключающий попытки достигать каких-то плюсов для себя за счёт других.

У нас был пример в рамках ОБСЕ и Совета России-НАТО. На саммитах президенты и премьеры стран-членов ОБСЕ принимали торжественные политические декларации о том, что безопасность должна быть равной и неделимой, и никто не должен обеспечивать свою безопасность за счёт безопасности других. Этот принцип был одобрен и действовал примерно с 1991 г., когда впервые за существование ОБСЕ группа её стран-участниц осуществила агрессию против другого члена Организации (имею в виду бывшую Югославию). Мы стали задавать вопросы о том, как это соотносится с теми заклинаниями, которые наши западные коллеги произносили вместе с нами. Чтобы преодолеть эту двусмысленность, мы предложили сделать политический принцип о том, что никто не должен укреплять свою безопасность за счёт безопасности других, юридически обязывающим и принять договор о евроатлантической безопасности, который бы кодифицировал соответствующие положения о равной и неделимой безопасности. Члены НАТО нам возразили, что они готовы предоставлять юридические гарантии безопасности только в рамках НАТО, то есть по сути дела, этим они стимулировали не только сохранение в Европе разделительных линий, но и их продвижение всё дальше на Восток. Они поощряли тех, кто раздумывает, как вести свои внешнеполитические дела, к выстраиванию в очередь на приём в НАТО. Этот подход подрывает очень многое из того, к чему человечество изначально стремилось.

Говорю это применительно к Украине, потому что ещё в 2004 г., когда был первый «майдан», наши западные коллеги в разгар подготовки к выборам и тех демонстраций, которые сопровождали предвыборный период на «майдане», стали публично, не стесняясь, заявлять в микрофон, что украинский народ должен сделать выбор: он либо с Россией, либо с Европой. Сам по себе такой вопрос является провокационным и абсолютно неприемлемым в современном мире.

Эти «рачители» верховенства права настояли на том, чтобы исход тех выборов на Украине решался с нарушением Конституции этой страны. Если помните, тогда состоялись два тура с одним результатом, а они заставили Конституционный суд Украины принять решение о проведении третьего тура, не предусмотренного украинской Конституцией, который в итоге поменял результаты первых двух туров. Это надругательство над международным и национальным правом.

Логика в стиле «Украина либо с Россией, либо с Европой» никуда не исчезла и до сих пор продолжает оставаться в умах наших западных коллег, хотя они стали немного задумываться над причинами происходящего. Их подопечные категорически отказываются выполнять Минские договорённости и даже требования Запада о том, чтобы нынешние украинские власти навели порядок в своей экономике, начали всерьёз бороться с коррупцией и запустили осуществление необходимых реформ, если хотят получить кредиты от МВФ.

Истоки этого кризиса лежат, как неоднократно говорил Президент России В.В.Путин, в событиях лета 2013 г., когда украинское руководство завершало переговоры по соглашению об ассоциации с ЕС. Поскольку это наш ближайший экономический торговый партнёр, мы поинтересовались, нет ли в этом соглашении об ассоциации с ЕС чего-то такого, что каким-то образом затрагивало бы наши с Украиной договорённости о торговом режиме. Когда мы ознакомились с этим документом, который нам не сразу показали, выяснилось, что там есть целый ряд вопросов, создающих серьёзные проблемы не столько и не только для российско-украинских торговых и в целом экономических отношений, но и для функционирования зоны свободной торговли СНГ, которая включала в себя Россию, Украину и целый других стран Содружества. В проекте соглашения об ассоциации между Украиной и ЕС предусматривалось фактическое обнуление тарифов по большинству позиций, а в наших отношениях с ЕС в ходе изнурительных восемнадцатилетних переговоров о вступлении в ВТО был согласован целый ряд защитных мер.

Мы предложили не допускать анархизма в этой сфере, сесть и обсудить, как это обнуление будет сочетаться с тем, чтобы мы могли защищать свой рынок. ЕС обязался соблюдать эти договорённости. Условились, чтобы Россия, Украина и ЕС сели и посмотрели, как гармонизировать то, что Украина уже обязалась делать в рамках зоны свободной торговли СНГ, и то, к чему она только приступала в тот момент. Еврокомиссия категорически и высокомерно отказалась даже обсуждать эту тему.

Экс-президент Украины В.Ф.Янукович понял, что здесь нужно ещё подумать, потому что, если бы он подписал эти «нулевые тарифы» с ЕС, то мы были бы вынуждены закрыть границы с Украиной для того, чтобы понять, как мы можем и дальше защищать свои отрасли экономики от товаров ЕС в той степени, в которой Европейский Союз с нами договорился при вступлении в ВТО. Он даже не то, чтобы отменил подписание, а попросил отложить его, чтобы все эти вопросы проанализировать в более спокойной обстановке. Этого ему не простили, и именно это послужило причиной взрыва народного гнева, который мы наблюдали на майдане, активно поощряемого европейцами и, конечно, американцами. Оттуда всё потекло. Когда 20 февраля была подписана договорённость, соглашение об урегулировании между экс-президентом В.Ф.Януковичем и лидерами оппозиции, и под ним поставили подписи министры иностранных дел Германии, Польши и Франции, нас просили это соглашение поддержать, и мы это сделали.

Высказались в пользу того, что раз уж договорились, то надо соблюдать эти договоренности, хотя по тому соглашению экс-президент Украины В.Ф.Янукович отказывался от всех своих полномочий, по сути дела, соглашался на досрочные выборы не позднее осени 2014 г. То есть все, по-моему, уже было согласовано для того, чтобы оппозиция на внеочередных выборах пришла к власти, и все бы оставалось так, как оно происходило – и в том, что касается газовых цен, и во многом другом.

Однако на утро после подписания этого соглашения произошел государственный переворот, и наши западные коллеги, которые своими подписями гарантировали действенность этого документа, просто замолчали. Как будто «набрали в рот воды». И когда мы стали их немножечко стыдить и говорить о том, почему же они за ночь поменяли свою позицию, то услышали в ответ, что экс-президент Украины В.Ф.Янукович уехал из Киева. Во-первых, он уехал в Харьков, во-вторых, это никак не связано с тем, что было записано в Соглашении. Первый пункт гласил, что Президент Украины и оппозиция договариваются создать в качестве первого шага преодоления кризиса правительство национального единства. А когда произошел вооруженный путч, то А.П.Яценюк пошел на майдан и призвал поздравить их с формированием «правительства победителей». Есть разница – «правительство национального единства» и «правительство победителей»?

К тому же эти «победители» первым своим актом приняли закон (который, правда, не был подписан, но это прозвучало на всю страну и на весь мир), резко ограничивавший право на использование русского языка. Это был сигнал, сразу воспринятый русскими и русскоязычными на Украине. Когда бывший в то время лидером «Правого сектора» Д.А.Ярош, являвшийся движущей силой этого майдана, через несколько дней после переворота заявил, что русский никогда не будет думать как украинец, чествовать украинских героев, имея в виду Р.И.Шухевича и С.А.Бандеру, и поэтому русский должен быть изгнан из Крыма. Вот почему-то об этом говорить не хотят.

Д.А.Ярош в то время был достаточно влиятельным националистическим радикалом, именно он стал организовывать «поезда дружбы» в Крым, как он их называл, с хорошо вооруженными боевиками, которых крымчане останавливали в меру своих сил, а также стоял за попыткой захвата здания Верховного совета Украины. Так что гносеология этой истории хорошо известна.

Прошу прощения, что так долго отвечаю на этот вопрос, можно было просто сказать, что мы с украинцами хотим быть друзьями, как всегда это и было, но тут нужно понимать предысторию этого конфликта.

Несмотря на всю пропагандистскую машину, которая работает в Киеве и в западных столицах и вдалбливает обывателю через телевизионные экраны, страницы газет, Интернет и социальные сети, что Россия – агрессор и оккупант, что Россия будет под санкциями, пока не отдаст Крым, и многое другое, несмотря на все эти годы оболванивания общественного мнения на Западе, считаю, что большинство нормальных украинских граждан понимают всю нелепость, антиисторичность происходящего. А тот факт, что не один миллион украинских граждан ежегодно отдыхает в Крыму, по-моему – одно из лучших свидетельств того, что не удастся вбить клин между нашими народами. Чем скорее временщики, незаконно захватившие в Киеве власть и пытающиеся сейчас держаться за нее и высасывать последние «соки» из украинского народа, будут разоблачены самим украинским народом, тем, наверное, будет полезнее для украинцев и для наших отношений.

Вопрос: «Ленинский комсомол», Липецкая область. Мы говорим о доверии, я полагаю, на самом высоком уровне, на международной арене, но сегодня вокруг России сжимается кольцо враждебных военных баз. Системы ПРО развертываются у наших границ, НАТО движется на восток, в связи с этим вопрос: как отразилось на безопасности России решение Президента России о закрытии наших военных баз на Кубе и во Вьетнаме? Считаете ли Вы это решение правильным?

С.В.Лавров: Я тоже был комсомольцем. Даже был секретарем комитета комсомола Министерства иностранных дел с 1976 по 1980 гг., но, правда, не «освобожденным», а это была общественная нагрузка. У нас тогда не было «освобожденных» секретарей.

Что касается решений о военных базах на Кубе, во Вьетнаме, Вы знаете, они принимались в определенные исторические периоды на основе анализа, который в то время российское руководство, Генеральный штаб провели относительно факторов, влияющих на безопасность Российской Федерации. С тех пор ситуация в мире, конечно же, изменилась, но могу Вас заверить, я просто знаю, о чем говорю, что те функции, которые выполняли наши базы на Кубе и во Вьетнаме и которые сейчас сохраняют свою актуальность, не были затронуты. Наш флот имеет возможность посещать Камрань, а также и другие точки, которые расположены в этой части мира и в других океанах.

Наша обеспеченность информацией о том, какие планы вынашиваются в отношении Российской Федерации военными США и других западных стран, гарантирована. Вы упомянули противоракетную оборону: думаю, всем уже известна оценка нашего Президента России В.В.Путина той ситуации, которая складывалась вокруг Договора по ПРО. В 2002 г. США в одностороннем порядке решили выйти из этого «краеугольного» документа, как его все называли, с точки зрения международной стабильности, и нам было заявлено, что это не против нас, поэтому мы можем делать все, что считаем нужным в ответ, а они будут считать, что это не против них. Кстати, противоракетная оборона тогда обосновывалась грядущей иранской угрозой, потом к ней добавилась северокорейская, а наши военные и дипломаты изначально показывали американским партнерам прямо на картах, пальцах, что все это выглядит не очень убедительно, что на самом деле глобальная система противоракетной обороны США создается таким образом, чтобы опоясывать Россию, а затем и Китай. В ответ нам говорили, что это не так. Все наши предложения о том, чтобы сесть и разработать такую противоракетную оборону, которая будет общей для России, США и Европы и будет нацелена против ракетных угроз, исходящих из-за пределов нашего общего географического пространства, были отвергнуты без объяснения внятных причин.

Иранская ядерная угроза была купирована Совместным всеобъемлющим планом действий, из которого сейчас американцы вышли. Корейская ядерная угроза также перестала набирать свою остроту, учитывая прямой диалог между Президентом США Д.Трампом и Председателем Госсовета КНДР Ким Чен Ыном, между Северной и Южной Кореей. Когда мы задаем вопрос, не пора ли немного сбавить обороты в развертывании глобальной системы ПРО, нам уже говорят, что нет, так как могут быть рецидивы, а некоторые более честные политики в США задаются вопросом, зачем им сбавлять обороты, когда нужно сдерживать Китай и Россию. То есть, как говорится, «на воре и шапка горит». Это не в первый раз.

Но тот ответ, который был подготовлен нашим Генеральным штабом, военно-промышленным комплексом, презентован Президентом России В.В.Путиным 1 марта в ходе послания Федеральному Собранию, по-моему, убедительный. Он лишний раз показывает – что бы ни происходило в мире, безопасность нашего государства и наших граждан, а также наш суверенитет, будут надежнейшим образом защищены. Это неоднократно подтверждал Президент России В.В.Путин. Заверяю вас, что это основывается на реальных материальных переменах, которые происходят в нашей стране и в нашей армии.

Вопрос: Магистральная цель данной смены – выявить и определить тренды современного политического поля, механизмы принятия решений. Какие новые эффективные инструменты политики могут появиться в ближайшем будущем?

С.В.Лавров: По-моему, во вступительном слове я постарался кратко повторить то, что мы уже не раз излагали, а именно тенденции к формированию многополярного мира, которые сейчас наблюдаются в мире. Когда Е.М.Примаков, став министром иностранных дел, впервые заговорил в 1996 г. о том, что мир будет многополярным, что целый ряд новых быстроразвивающихся центров будут играть все более важную роль и уравновешивать друг друга, тем самым обеспечивая сбалансированность международной системы, многие скептически улыбались. Но это было очень прозорливое наблюдение, как и много другое, что делал Е.М.Примаков.

Сейчас уже никто даже не подвергает сомнению происходящее в мировой экономике и финансах, а также в мировой политике. Поэтому этот тренд – позитивный. Он внесет больше демократии в международные дела, справедливости.

Кстати, про демократию и верховенство права. Когда мы ведем переговоры по резолюциям будь то в ООН, в ОБСЕ или где-то еще и когда наши западные коллеги везде – к месту, не к месту – включают фразу о необходимости поддержки демократии и верховенства права внутри каждой страны, мы неизменно говорим, что согласны, только просим добавить: «и на международной арене», чтобы демократия и верховенство права были на международном уровне, они всячески пытаются от этого «отрулить» – вот, мол, внутри стран это сделаем, а там посмотрим. Не случайно сейчас, если Вы обратили внимание, они уже не употребляют термин «международное право», а предпочитают говорить «rules-based order» – «порядок, основанный на правилах». Думаю, что это не оговорка, вернее, это оговорка «по Фрейду», потому что всем понятно, что такое международное право. Это Устав ООН, подписанные, ратифицированные и действующие договоры, а «порядок, основанный на правилах» – там не поймешь, кто эти правила устанавливает.

Россию обвиняют в том, что она «ревизионистская держава», потому что ревизует некий порядок, который всех устраивал. Примеров не приводится. Здесь в одну кучу валят и то, что мы самим фактом своей независимой внешней политики бросаем вызов Западу, а также пытаемся насильно удержать вокруг себя страны бывшего СССР в рамках СНГ, ОДКБ, теперь и ШОС. Пытаются демонизировать эту Организацию в немалой степени потому, что она приросла новыми членами – Индией и Пакистаном – и превратилась в достаточно мощный структурный механизм, который будет притягивать к себе все больше и больше стран. Нас обвиняли, как вы знаете, в том, что мы поубивали всех мирных граждан в Сирии.

Американская коалиция действует там крайне нетранспарентно. Они стараются скромно молчать о том, что сотворили с г.Ракка, который почти стерт с лица земли и где еще не убраны трупы мирных граждан и не разминированы огромные территории. «Дело Скрипалей», отравление всех и вся, вмешательство в выборы и т.д. Это все при том, что относительно вмешательства в выборы мы многократно говорили о необходимости вернуться к существовавшей договоренности, которую американцы решили не выполнять – имею в виду создание рабочей группы по кибербезопасности, в рамках которой рассматривают любые претензии друг к другу. Это актуально потому, что есть такая тема, как международная информационная безопасность. Киберпространство сегодня становится сферой злоупотребления очень многими группами людей – начиная от террористов, заканчивая просто мошенниками. Недавно «Фейсбук» не обеспечил режим конфиденциальности десятков миллионов пользователей. «Кембридж Аналитика», получив доступ к данным, использовала их в нечистоплотных целях, связанных с внутриполитическими делами, в т.ч. с выборами. Мы уже достаточно давно предлагаем разработать в ООН правила ответственного поведения в киберпространстве. Сейчас, как вы знаете, там нет правил. Страна, которая препятствует этому – США. Это не удивительно, потому что они имеют доминирующие позиции вообще в том, что касается управления Интернетом.

Кстати про Интернет. Есть такая организация, специализированное учреждение ООН, Международный союз электросвязи (МСЭ). В рамках МСЭ уже значительно больше 10 лет ведется диалог о необходимости демократизации управления Интернетом. Наверное, излишне говорить о том, какая страна стоит на пути договоренности на этот счет. Помимо ежегодных резолюций, которые «пробивают» идею правил в сфере международной информационной безопасности, в этом году внесен проект Конвенции о предотвращении использования киберпространства в преступных целях. Наши коллеги настаивают на том, что нужно всем соблюдать некие правила, на которых зиждется мир, избегая термина «международное право». Они так одержимы этой идеей, но при этом очевидны отсутствие правил в киберпространстве, стремление России каким-то образом начать обсуждать эти правила (это совместная инициатива с ШОС и БРИКС) и блокирование американцами данных предложений.

То же самое касается целого ряда других сфер, о чем сейчас говорили на саммите БРИКС. Одна из тем, отраженных в итоговой Декларации, – это необходимость активизировать усилия, чтобы не допустить вывод оружия в космос. С конца 2000 г. существует российско-китайское предложение, выдвинутое на Конференции ООН по разоружению – проект договора о неразмещении оружия в космическом пространстве. Его готовы обсуждать развивающиеся страны, Европа, но США в одиночку возражали и возражают против такого предложения. Сейчас появились сообщения о том, что у них в рамках новых бюджетных выкладок Пентагона планируется ассигнование на тему подготовки к выводу оружия в космос. Это еще одна сфера, где правил нет, и наши западные коллеги, прежде всего Вашингтон, хотели бы сохранить это отсутствие правил, потому что им так проще решать свои задачи.

Можно привести много примеров. Я упомянул тему ревизионизма, нас обвиняют, что мы ревизуем все и вся, но за последний год главными ревизионерами были США. Они вышли из Совместного всеобъемлющего плана действий по иранской ядерной программе, ЮНЕСКО и Совета ООН по правам человека, который был создан на основе предложений Вашингтона. Раньше была Комиссия ООН по правам человека, они превратили ее в Совет ООН по правам человека. Он был реформирован на основе предложений наших западных коллег. США ревизовали своими действиями все международно-правовые основы, одобренные в ООН и касающиеся урегулирования на Ближнем Востоке, прежде всего между палестинцами и израильтянами, а также подвергли сомнению необходимость ВТО и многое другое.

Я старался не повторяться и дать вам несколько примеров, которые показывают, что процесс относительного снижения влияния Запада в мире и увеличения влияния стран, входящих в БРИКС и ШОС, вызывает сопротивление со стороны тех, кто утрачивает свою долю влияния. Этот процесс будет сопряжен с конфликтами и кризисами, потому что растущие экономики и центры влияния в мире не захотят мириться с тем, что их будут искусственно ограничивать в своем развитии, они не согласятся с тем, что их право определять собственные пути развития будет подвергаться сомнению и их право торговать с кем и чем они хотят будет предметом ультиматумов и угроз, как это сейчас происходит с контрактами на поставку российского вооружения в целый ряд государств: Турцию, Индонезию, Индию, когда Вашингтон в открытую требует от этих контрактов отказаться.

Подмена культуры дипломатии, диалога и умения договариваться на культуру «ультиматумов и угроз» печальна. Это создает непредсказуемость и дополнительный конфликтный потенциал. Но мы люди не только вежливые, но терпеливые и настойчивые, поэтому у нас немало союзников. Будем продвигаться по пути, который начертан историей и объективен, а не выдуман кем-то в кабинете.

Вопрос: Рад приветствовать Вас от лица Всероссийской общественной организации «Молодая Гвардия Единой России». Наша организация ведет активную работу на международном уровне, мы выстраиваем контакты с молодежными крыльями политических партий, общественными организациями, журналистами, блогерами. И такая деятельность имеет плоды. Например, завтра сюда к нам на форум приедет делегация молодых депутатов от партии «Баас» из Сирии. С уверенностью можно сказать, что у нас и нашей страны есть очень много друзей по всему миру. «Молодая Гвардия» – не единственная организация, которая занимается подобной деятельностью, и у нас есть в связи с этим предложение создать на базе МИД реестр общественных организаций, которые занимаются такой деятельностью с указанием не только названия, но и вида деятельности для консолидированной работы в этом направлении.

С.В.Лавров: Мы только за общественную дипломатию, за расширение наших контактов с общественной дипломатией, особенно с молодежными организациями, потому что за вами будущее. Чем плотнее вы общаетесь со сверстниками из других стран, тем больше устойчивость нашей внешней политики на долгие годы вперед. Конечно, в этом смысле отмечу небывалый успех XIX Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в октябре прошлого года в Сочи, который действительно помог сближать, объединять молодых людей из самых разных стран. Что касается конкретно Вашего вопроса, я так сходу сейчас не могу пофантазировать. Изложите это на бумаге, чтобы мы поняли, как это структурно, организационно можно устроить.

Вопрос: Как Вы оцениваете роль Парламентской ассамблеи Совета Европы, Парламентской ассамблеи ОБСЕ? Нужно ли Российской Федерации участвовать в таких организациях?

С.В.Лавров: В любой ситуации парламентское измерение структур, которые создаются государствами, наверное, позитивно. Парламент — это орган, который формируется напрямую народами, парламентарии обличены полномочиями от своих избирателей. Замечу (и не в скобках, а с восклицательным знаком), что это просто неприемлемо, когда говорят, что наложенные на Россию санкции, в том числе в отношении парламентариев, применяют за то, что крымчане изъявили свое желание вернуться на Родину, что Россия защищает в Донбассе жителей Донецка, Луганска и соответствующих территорий от национал-радикалов.

У нас недавно была делегация американских сенаторов, один из которых находился в нашем ответном списке, но мы, тем не менее, проявили добрую волю и разрешили ему приехать в составе этой группы. Он, кстати сказать, излагал достаточно разумные взгляды, как и большинство из них, за исключением одного сенатора, который и в Вашингтоне потом возвращался к этой теме, имею в виду Дж.Кеннеди (это однофамилец). Он достаточно сурово спрашивал, чего мы хотим от них, США, в отношении Сирии, Украины. Я ему сказал, что мы не только от них, мы хотим от всех выполнения тех договоренностей, которые были достигнуты. По Сирии есть резолюция Совета Безопасности ООН, которая говорит, что только сами сирийцы определяют судьбу своей страны, включая её руководителей, а это не вполне вписывается в позицию Запада, который эту резолюцию, кстати, пытается трактовать узко. Что касается Украины, тоже есть резолюция, одобрившая минский «Комплекс мер», в соответствии с которым Киев должен решать свои вопросы и договариваться обо всем напрямую с Донецком и Луганском, что там записано. Это все, больше мы от них ничего не хотим, что касается Сирии и Украины. Знаете, что он мне сказал? Спросил, что они получат от нас взамен. Я ответил, что взамен они получат то, что мы будем выполнять эти резолюции, тем более, что они уже выполняются нами.

Поэтому насчет парламентских контактов, я считаю, что их нужно всячески поощрять. Но, конечно, нужно видеть, что попытки спекулировать и злоупотреблять парламентскими контактами, в том числе в рамках парламентских ассамблей, которые Вы упомянули, есть. Они нагнетаются и будут продолжаться, потому что хотя большинство парламентариев в Совете Европы и в ОБСЕ все-таки проявляют разумные, прагматичные подходы, как минимум понимают, что в силу самого факта существования России без нее очень трудно о чем-то договариваться на нашем общем пространстве, но есть и агрессивное, русофобское меньшинство (примерно знаете, наверное, о каких странах происхождения таких парламентариев я говорю). Они требуют всячески нас антагонизировать, маргинализировать, изолировать.

Есть разница между Парламентской ассамблеей Совета Европы и Парламентской ассамблеей ОБСЕ. Парламентская ассамблея ОБСЕ — это орган рекомендательный, он вырабатывает решения, которые являются ориентиром, как и Генеральная ассамблея ООН. Совет Европы — это структура, которая базируется не на политических, а на международно-правовых договоренностях, на двух с лишним сотнях конвенций. Большинство из них применяются в Российской Федерации, мы их подписали, ратифицировали. И Парламентская ассамблея также является частью этого механизма, в рамках которого создано единое правовое поле для всех европейских стран.

После того, как Парламентская ассамблея Совета Европы в нарушение основополагающего принципа, закрепленного в статуте Совета Европы (а именно, что все делегации во всех органах Совета Европы должны иметь равные права), лишила прав российскую делегацию, мы думали, что озарение, отрезвление, придет быстро. Ждали год, но оно не пришло. Тогда мы сказали, что, если они не хотят, чтобы мы участвовали в процессе принятия решений, тогда мы будем задерживать наши взносы. Вы видели, какой шум поднялся? Но никакого платежа без представленности. Этот принцип еще американцы придумали, когда удерживали свои взносы в ООН, причем у них ситуация была иная, их никто никуда не выгонял. Получилось так, что в период нашего неголосования и неучастия в работе Парламентской ассамблеи Совета Европы (этот орган, при всей его «рекомендательности», все-таки выбирает должностных лиц Совета Европы) уже выбраны больше половины членов Европейского Суда по правам человека, Комиссар Совета Европы по правам человека. В будущем году предстоят выборы Генерального секретаря Совета Европы. Если он тоже будет избран без нас, то нам будет очень трудно в своих шагах опираться на легитимность органов, которые были сформированы в ситуации, когда российские парламентарии были дискриминированы и не имели возможность голосовать.

Говоря о Совете Европы, не могу не упомянуть не очень позитивные тенденции в деятельности Европейского Суда по правам человека. Он постоянно пытается возвращаться к обвинению России в том, что происходит на неподконтрольных нам территориях, в частности в Приднестровье. Они еще в нулевые годы применили так называемую концепцию «эффективного контроля», приняли постановление о том, что Россия контролирует Приднестровье, и теперь нам пытаются инкриминировать всё, что там происходит с правами человека. Это очень плохой путь, он не доведёт ни до чего хорошего эту структуру.

Иногда неолиберализм, одержимость новыми либеральными ценностями, которые Запад сейчас пытается противопоставить традиционным ценностям, закрепленным в универсальных документах, такими как Всеобщая декларация прав человека, захлёстывает и Европейский Суд по правам человека. Я с изумлением узнал, что был такой эпизод: в 2010 г. в одном украинском городе некая дама жарила яичницу на Вечном огне. Её осудили условно за осквернение могил, памятников. Она стала судиться в судах высшей инстанции, прошла украинскую цепочку, суды везде подтвердили приговор, условное наказание. Она пошла в Европейский Суд по правам человека, который несколько месяцев назад вынес постановление о том, что были нарушены её права, и присудил заплатить ей несколько тысяч евро. Считаю, что если судебная система будет основываться на такой логике, то это просто возмутительно. Это подрывает само доверие к такого рода судебным решениям.

Вопрос: Как Вы знаете у нас под боком, в 200 км, уже на протяжении четырех лет идет гражданская война. Я видел эту войну, периодически езжу туда, потому что доставляю гуманитарную помощь. Я был на передовой, под обстрелами. У меня вопрос по поводу Минских соглашений. Они ведь не соблюдаются. Каждый день летят снаряды, не было такого дня, чтобы это не происходило. ОБСЕ это регистрирует, но толку пока не особо видно, потому что умирают мирные граждане, военные. Когда Украина наносит удар по Донецкой Народной Республике, ДНР говорит, что не может в ответ ударить, тем самым подставляя «вторую щеку». Как это можно решить?

С.В.Лавров: Вы абсолютно правы, Киев саботирует свои обязанности. Началось это с того, что он сделал вид, будто в Минских соглашениях ничего не записано о необходимости прямого диалога между Киевом, Донецком и Луганском. Стали изобретать какие-то посреднические структуры, так появилась контактная группа, которую Киев упорно называет «трехсторонней», дескать, это Киев, Москва и ОБСЕ, хотя в контактной группе есть на полных правах четвертая сторона – Донецк и Луганск. Они там представлены. Даже в презентационном плане говорить «трехсторонняя контактная группа» – это какая-то иллюзия жизни в вымышленном мире. Это плохо и показывает, что менталитет заточен совсем на другое.

Я уже касался основ этого кризиса. Считаю, что европейские страны, которые своими подписями гарантировали соглашение между экс-президентом Украины В.Ф.Януковичем и оппозицией, несут прямую ответственность за то, что происходит сейчас. Мы проявили максимум доброй воли. Несмотря на то, что эти власти совершили массу преступлений, в мае 2014 г. мы признали избрание П.А.Порошенко Президентом Украины, исходя из того, что он декларировал себя «президентом мира» и готовность немедленно сесть за стол переговоров и решить все эти проблемы. Он обманул нас, Запад и, главное, свой народ. Я уже говорил о том, какие звучали первые решения, как пытались захватить Крым, когда произошёл незаконный захват власти. Но надо помнить еще и о том, что те районы, которые сейчас называют «отдельные районы Донецкой и Луганской областей», никаких агрессивных действий не предпринимали. Они увидели нарушение Конституции и попросили дать им возможность разобраться в чём дело, не трогать их. У них была такая позиция. Да, там переизбрали нескольких губернаторов, потому что они поддержали этот путч. Но эти же люди были объявлены террористами за то, что они попросили оставить их в покое и дать понять, о чём идёт разговор. Была объявлена антитеррористическая операция, и на них напали. Они же не нападали на власти, на авторов переворота.

Такая «жизнь в зазеркалье» воспринимается нашими западными коллегами как аргумент для того, чтобы занимать ту позицию, которую они занимают. Мы много раз говорили с ними откровенно, доверительно, открыто. У меня уже устойчивое впечатление, что подавляющее большинство из них прекрасно понимает, что происходит. А происходит то, что Президент Украины П.А.Порошенко был объявлен светочем демократии, а его режим – образцовым, поскольку он стремится к современным ценностям, на Запад. Подспудно, конечно, основную роль играло то, что он будет выступать частью программы, проекта сдерживания России. Об этом не говорится, но подразумевается в качестве одной из основных предпосылок происходящего.

По мере того, как они понимают, что он недоговороспособен в отношении любого пункта Минских договоренностей, осознают также, что он не может контролировать национал-радикалов. Совсем недавно пять западных международных НПО – «Хьюман Райтс Уотч», «Фридом Хаус», «Международная амнистия» и ряд других опубликовали открытое письмо Президенту Украины П.А.Порошенко, в котором перечисляли преступления, совершенные национал-радикалами только за 2018 г. Там идёт речь о нападении на женский марш 8 марта, поджоге венгерского центра в Ужгороде и подобных действиях в Ивано-Франковске, Львове и других городах Украины. Никакой реакции нет.

Запад убедился, что т.н. «добровольческие батальоны», включая печально известный «Азов», которому даже Конгресс США запрещал продавать оружие, никуда не делись, а формально они были включены в ВС и Национальную гвардию Украины, хотя реально не подчиняются центральным военным штабам, а, может быть, даже и наоборот, задают тон тем позициям, которые занимают военные и силовики в Киеве. Запад, конечно, за это время убедился, что Президент Украины П.А.Порошенко недоговороспособен также в том, что касается реформ, которых требует Международный валютный фонд. Единожды сказав, что это победа демократии, заявив, что выполнять Минские договорённости должна прежде всего Россия и вложив такой политический, не говоря уже о финансовом, капитал в украинские власти, Запад уже не может без потери лица, как ему кажется, сказать, что он был не прав, и что нужно оказывать воздействие прежде всего на Киев. Не знаю, насколько эти соображения ложно понятого престижа и угрозы потери репутации будут доминировать. По моим оценкам и данным, когда западные коллеги, по крайней мере, европейские, общаются с руководителями нынешней Украины без прессы, то они высказывают достаточно нелицеприятные вещи и добиваются какой-то реакции, но мы её, по большому счету, не видим.

Возвращаясь к вопросу о том, что же делать, то, как бы это ни казалось банальным, нужно требовать выполнения Минских договоренностей, так как в них отражены законные чаяния дончан и луганчан. Минские договорённости согласованы с их участием и участием Германии и Франции, которые представляют весь Европейский союз. Более того, через неделю после подписания этих договорённостей мы обеспечили единогласное принятие резолюции Совета Безопасности ООН, утвердившей эти Минские договорённости в полном соответствии с духом и буквой той бумаги, на которой они изложены. Надо добиваться этого. Я об этом говорил нашим коллегам в Европе.

Сейчас мы с начальником Генерального штаба ВС Российской Федерации В.В.Герасимовым ездили, в том числе в Берлин и Париж. Там говорили в основном про сирийских беженцев. Это острая тема для европейцев и стран ближневосточного региона. Мы хотим согласовать принципы общей работы. Также затрагивалась Украина. Они предложили собрать новый саммит «нормандской четверки» (Германия, Франция, Россия, Украина), задающей тон в этой работе и поддерживающей процессы, которые затем должны получить оформление в Контактной группе, где уже есть представители Донбасса. Напомнили им, что в октябре 2016 г. очередной саммит проходил в Берлине, за год до этого в Париже. Тогда в Берлине лидеры четырех стран с указкой на карте смотрели, что там происходит, и сошлись на необходимости не просто начать отвод тяжелых вооружений, но и развести силы и средства. Договорились начать с трех пилотных участков – Петровское, Золотое и Станица Луганская, и сделать это в течение месяца. За это время из двух первых населенных пунктов силы и средства были отведены на согласованное расстояние. В отношении Станицы Луганской украинская делегация стала требовать недели полной тишины до того, как состоится такое разведение. На вопрос, почему в двух предыдущих случаях это не было выделено в качестве требования, ответа нет – здесь, мол, такая специфика, нужна неделя.

С тех пор миссия ОБСЕ двадцать два раза официально докладывала, что в Станице Луганской, в этом районе, было семь и более дней соблюдения режима прекращения огня. Украинская сторона говорила, что это не их статистика, а они насчитали пару выстрелов. Я не утрирую. До сих пор эта договорённость лидеров не выполняется. Более того, в первые два пункта, откуда в свое время были разведены силы с обеих сторон, опять входят и начинают в этих «серых» зонах окапываться. Пока такая не абстрактная, а сугубо конкретная договорённость первых лиц государств «нормандской четверки» о трех конкретных населенных пунктах не будет выполнена, считаю, что проводить очередной саммит будет не очень хорошо для репутации «нормандского формата». Не говоря о том, что в политической области такая элементарная вещь, как известная может быть многим «формула Ф.-В.Штайнмайера» не может быть положена на бумагу уже два с половиной года (скоро будет три).

В октябре 2015 г. занимавший в то время пост Министра иностранных дел ФРГ Ф.-В. Штайнмайер предложил примирить позиции о том, что должно быть первым – принятие закона об особом статусе Донбасса и его вступление в силу или проведение выборов. Он предложил компромисс: закон об особом статусе вступает в силу на временной основе в день голосования и на постоянной – в день опубликования доклада ОБСЕ об этих выборах (обычно это занимает пару месяцев). Подразумевалось, что этот закон вступит в силу на постоянной основе, если доклад ОБСЕ подтвердит, что выборы были свободными и справедливыми, но украинцы пытались под этим предлогом оттянуть выполнение договорённости. Скоро будет уже три года, как я сказал, как эта договорённость наряду со Станицей Луганской блокируются нашими украинскими коллегами и на встречах экспертов «нормандского формата», и в Контактной группе. Они категорически отказываются класть ее на бумагу. Ещё раз скажу, в этих условиях надо просто требовать. По-моему, наши западные партнеры, по крайней мере, в своих внутренних дискуссиях и приватных контактах с Киевом это осознают.

Вопрос: После 1991 г. Россия простила долгов на 140 миллиардов. Почему наша страна всем прощает долги? Эти деньги могли бы пойти на увеличение пенсии нашим ветеранам. Мы помогаем тушить пожары в Греции, а они высылают наших дипломатов. Может быть, пора переходить к прагматичной реальной политике?

С.В.Лавров: Во-первых, насчет 140 миллиардов. Здесь нужно принимать в расчет, что тогда долги калькулировались в ситуации, когда СССР не был неотъемлемой частью международной валютно-финансовой системы, рубль не был в нее интегрирован и курс просто устанавливался Госбанком Советского Союза. Некоторые могут помнить, когда доллар стоил 63 копейки. Если считать по этому курсу долги, а их СССР раздавал немало, прежде всего, странам, боровшимся против колониализма, за независимость (в основном это была военная помощь), то, конечно, это далеко от реальности.

Во-вторых, такого рода кредиты, которые предоставлялись борцам за независимость, по определению не опирались на какие-то международно-правовые договорённости. В значительной степени это были деньги, выдаваемые негосударственным субъектам.

В-третьих, как я понимаю, значительная часть этой суммы касается также долгов бывших советских республик. Они действительно были погашены Россией по договорённости, которая называлась «нулевой вариант» и предполагала, что Россия оплатит все долги, которые советские республики, ставшие независимыми, имели на тот момент, и в обмен получит всю заграничную собственность СССР за рубежом.

Не думаю, что те суммы, о которых Вы говорите и которые унаследованы от СССР, решили бы какие-то внутренние проблемы или существенно помогли бы их урегулированию, потому что эти долги на девяносто с лишним процентов, так я думаю, были невозвратными. До сих пор сохраняются некоторые долги, унаследованные от советской эпохи. Несколько лет назад мы списали африканским странам долгов, остававшихся с советских времен, на несколько миллиардов долларов, которые мы бы никогда не получили, потому что юридически очень трудно доказывать, по какому курсу предоставлялись эти деньги.

Насчет реальной политики и вопроса относительно того, не пора ли вернуться к прагматизму – да, пора. Мы стараемся действовать именно так. Все-таки наряду с прагматизмом у нас есть еще качества, которые определяют наши ценности – это добрососедство, стремление к справедливости, готовность поддержать близких людей. Все это проявляется, в том числе в рамках ОДКБ. Но такая готовность наших союзников по ОДКБ, конечно, должна тоже к чему-то обязывать и быть встречной. Здесь я с Вами абсолютно согласен.

По Греции мы уже делали комментарий. Могу еще раз сказать, у нас нет оснований сомневаться, что эти решения принимались под жестким давлением тех, кто хочет формировать из любой страны участника антироссийского фронта.

Россия. ЦФО > Образование, наука. Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 30 июля 2018 > № 2694601 Сергей Лавров

Интервью Посла России в Индии Н.Р.Кудашева международному информационному агентству «Россия сегодня», 19 июля 2018 года

Вопрос: Вы официально были назначены послом в Индии чуть меньше года назад. Как вы оцениваете в целом нынешнее состояние российско-индийских отношений и на какие направления в своей работе вы намерены в дальнейшем делать акцент?

Ответ: Действительно, я прибыл в Индию примерно год назад, сменив моего великого предшественника, к несчастью, безвременно нас покинувшего Александра Михайловича Кадакина. Индии в этом смысле вообще повезло — послами в этой стране были далеко незаурядные люди, такие, как Кадакин, Вячеслав Трубников, Юлий Воронцов и многие другие, которые на славу потрудились во имя и ради развития наших двусторонних отношений и сотрудничества между Москвой и Нью-Дели на международной арене. Моя задача — это, конечно, продолжить их славное дело, послужить интересам отечества, послужить интересам взаимодействия двух наших стран во благо мира, прогресса и процветания.

Несколько слов о двусторонних отношениях между Россией и Индией. Эти отношения носят особый характер, совершенно исключительный, недаром им присвоено определение отношений особо привилегированного стратегического партнерства. В минувшем году мы отмечали 70-летие установления дипломатических отношений между Россией и Индией, однако история двусторонних отношений уводит нас вглубь веков.

Характерная черта двусторонних связей — это особо доверительные отношения и контакты между лидерами двух стран, между президентом РФ Владимиром Владимировичем Путиным и премьер-министром Индии Нарендрой Моди. Они встречаются ежегодно по четыре-пять раз — это дело нечастое в практике межгосударственных отношений, — в том числе в рамках обязательного ежегодного регулярного двустороннего саммита. В октябре этого года в Нью-Дели ожидается очередной такой саммит. Кроме того, практика общения наших лидеров пополнилась новым форматом. Это неформальные саммиты. Первый такой саммит состоялся совсем недавно в Сочи.

Естественно, диалогом на высшем уровне палитра двусторонних отношений не исчерпывается. У нас проходят регулярные министерские контакты, контакты между министрами иностранных дел Сергеем Лавровым и Сушмой Сварадж, заседают двусторонние межправительственные комиссии по торгово-экономическому сотрудничеству и по военно-техническому сотрудничеству. В ближайшие месяцы — поздним летом и осенью — предстоят эти два заседания. Естественно, поддерживаются контакты по линии многочисленных профильных ведомств и активно работают механизмы двусторонних консультаций, я даже перечислять их не берусь — их слишком много. Так что можно смело сказать, что отношения между нашими странами носят прочный, проверенный временем и глубоко эшелонированный характер.

Вопрос: А как обстоят дела во взаимодействии наших стран на международных площадках?

Ответ: Вообще наши связи в международной сфере характеризуются общностью позиций по ключевым проблемам современности, таким, как необходимость укрепления центральной координирующей роли ООН в международных делах, строгого соблюдения международного права, приверженность разоружению и нераспространению. Кстати, как вам наверное известно, недавно на внеочередной конференции государств-участников КЗХО (Конвенция о запрещении химического оружия) Индия проголосовала против деструктивного английского проекта резолюции. Нас объединяет неприятие односторонних санкций, заинтересованность в гуманизации международного экономического порядка, политическом урегулировании кризисов, в том числе в Сирии и на Украине.

Естественно, этим общность наших взглядов не исчерпывается. Она подтверждается на площадках таких влиятельных форматов и организаций, как БРИКС, ШОС, РИК. БРИКС в наших глазах и глазах наших коллег — это, прежде всего, новая модель построения межгосударственных отношений. Формат этот живет, развивается. Наша повестка в нем хорошо известна — проблематика информационной безопасности, энергетики, освоения космического пространства, привлечения женщин к экономической активности, консолидации межрегиональных связей в рамках БРИКС. По всем этим пунктам мы встречаем понимание наших индийских коллег и партнеров. В ШОС Индия вступила недавно вместе с Пакистаном и при прямой поддержке РФ. Нью-Дели — активный участник обеспечения региональной безопасности в Центральной Азии и вокруг нее, участник Контактной группы ШОС — Афганистан. РИК — Россия, Индия, Китай — столь же многообещающий формат, который характеризуется диверсификацией своих связей. Помимо контактов на высоком уровне, он обогащается диалогом рабочего уровня по региональным сюжетам, в частности по проблематике Азиатско-Тихоокеанского региона, контактами по линии молодых дипломатов.

Кроме того, Индия вместе с нами активно участвует в диалоге по проблематике строительства в Азии, на Тихом Океане новой архитектуры региональной безопасности. Диалог этот ведется на разных уровнях, в том числе в Джакарте, мы связываем с этим диалогом большие надежды. Надежды эти подкрепляет тесное сотрудничество между Россией и Индией в асеаноцентричных механизмах, таких, как система диалогов АСЕАН, Асеановский региональный форум и механизм Восточно-Азиатских саммитов.

Вопрос: Вы как раз упомянули регулярный двусторонний саммит. Известна ли уже дата его проведения, а также сроки проведения заседаний межправкомиссий? А также не могли бы рассказать, готовятся ли к подписанию какие-то двусторонние соглашения?

Ответ: Я бы, наверно, предпочел ответить так. Позвольте мне рассказать о наших двусторонних отношениях в целом, отсюда вытекает повестка дня саммита и повестка дня заседаний межправительственных комиссий. Что касается саммита, то, насколько мне известно, состоится он в октябре. Было бы не совсем правильно, если бы я стал анонсировать дату этой встречи прежде соответствующих президентских структур, это должны сделать они, но октябрь текущего года уже утвержден в качестве периода проведения встречи. В канун саммита, летом — в начале осени, мы ожидаем проведения заседаний двух межправительственных комиссий.

Что касается наших двусторонних отношений, то они стремительно развиваются. Обогащается новыми формами политический диалог на высшем, высоком и рабочем уровнях. Растет двусторонняя торговля, ее нынешний объем составляет примерно 10 миллиардов долларов в год. Много это или мало? Конечно, немало. Достаточно ли для двух стратегических партнеров, двух огромных, стремительно развивающихся государств? Конечно, недостаточно. И практика подтверждает такое наблюдение — наша торговля увеличивается темпами до 20% в год. В текущем году мы выйдем за показатели 10 миллиардов долларов. И думаю, что если дело будет идти таким образом, а есть все основания надеяться на это, в ближайшие три-четыре года наш товарообмен достигнет 30 миллиардов долларов и более.

Торговля и инвестиционное сотрудничество развиваются как по традиционным направлениям, так и по новым. Если говорить о традиционных, то это, конечно, атомная энергетика. Успешно продвигается проект "Куданкулам". Индийская сторона подтверждает заинтересованность в продолжении этого позитивного опыта нашего сотрудничества и ведет активную работу по подбору второй площадки для строительства следующей очереди нашего совместного атомного проекта. Наше взаимодействие с Индией в области атомной энергетики вышло за рамки двустороннего — оно обретает жизнь в третьих странах. В частности, состоялся запуск строительства АЭС в Бангладеш в Руппуре, трехсторонний проект Россия-Индия-Бангладеш. Это хороший позитивный опыт, большой комплексный проект, который связан и со строительством, и со значительным заделом в локализации производства.

Помимо атомной энергетики у нас в последнее время получили хорошее развитие связи в сфере нефти и газа. Россия стала поставщиком сжиженного природного газа в Индию, заключен первый контракт между индийскими партнерами и Газпромом. Он рассчитан на 20 лет, и, если я не ошибаюсь, его совокупный объем превышает 23 миллиарда долларов — это крупный контракт, но с учетом растущих энергозапросов Индии. Можно ожидать, что это всего лишь первая ласточка. У нас развивается сотрудничество в нефтяной сфере. Речь идет не только о поставках нефти, но и об инвестициях. Как вам известно, Роснефть, наш нефтяной гигант, — это один из крупнейших инвесторов в индийский нефтяной сектор. Сделка по приобретению компании Essar Oil объемом 13 миллиардов долларов — беспрецедентна для истории индийского рынка. С участием Роснефти создана новая компания Nayara, которая имеет большие планы по расширению своей активности в Индии.

Надо прямо сказать, что Индия нам отвечает взаимным интересом. Она — крупный инвестор в нефтегазовые проекты Сахалина, в угольные проекты Дальнего Востока. Индийские компании, предприниматели интересуются энергетическими ресурсами российской Арктики и, соответственно, судьбами Северного морского пути. Так что нас с Республикой Индия все больше и больше связывает не только общность политических воззрений, но и уплотнение наших торговых и инвестиционных связей и складывание, если хотите, своего рода единого или общего народно-хозяйственно комплекса. Недаром Россия заинтересованно отнеслась к анонсированным правительством Моди программам "Делай в Индии", сейчас в рамках 21 приоритетного инвестиционного проекта идет активная работа по вхождению в этим планы, будь то в области нефтехимии, инфраструктуры или фармацевтики.

Вопрос: Сейчас много говорится о том, что подписание соглашения о зоне свободной торговли между Индией и Евразийским экономическим союзом тоже может внести некий вклад в активизацию торгово-экономического обмена между РФ и Индией. Параллель достаточно долго прорабатывается, но пока еще не реализован проект коридора "Север-Юг", который также состыкован с такой идеей, как режим "зеленого коридора" в таможенном регулировании. Не могли бы вы рассказать, какой, с вашей точки зрения, будет экономический эффект от ЗСТ между Индией и ЕАЭС для двусторонней торговли и на каком этапе находится реализация проектов "Север-Юг" и "зеленый коридор"?

Ответ: Индия — великая азиатская держава, которая с растущим интересом присматривается к предложению президента РФ Путина о создании Большого евразийского партнерства с участием ЕАЭС, стран ШОС и государств АСЕАН. Очевидно, что интересы безопасности, стабильного, предсказуемого экономического развития такого гиганта, как Индия, немыслимы, невозможны в изоляции от евразийского пространства, его основных игроков, в частности России. По моим ощущениям, понимание этого в индийском руководстве крепнет, хотя некоторые наши геополитические конкуренты подсказывают и нашептывают Индии другие варианты в обход очевидных реальностей. Из общего интереса Индии к поддержанию нормальных отношений со своими ближайшими соседями, обеспечению устойчивого, поступательного экономического роста, вытекает и интерес к развитию отношений с ЕАЭС. У нас состоялся первый раунд переговоров, пока они носили технический характер, то есть это были переговоры о модальностях дальнейших переговоров, что тоже очень важно: чтобы понимать друг друга, добиваться результата, нужно понимать, о чем мы говорим, как мы говорим, в каком формате. Переговоры были хорошими, результативными. На мой взгляд, стоит ожидать ускорения этого переговорного процесса и повышения интереса Индии к нему как в силу общей востребованности партнерских идей в Евразии, так и в силу сужения поля сотрудничества в результате санкционных воздействий на ряде других направлений.

Естественно, для их реализации нам нужно преодолеть дефицит связуемости. Коридор "Север-Юг" — это один из приоритетов России, один из приоритетов Индии. Индия многое делает для развития этой идеи, несмотря на сложную ситуацию, складывающуюся вокруг Ирана. Уверен, перспектива этого проекта очень хорошая, потому что он не имеет искусственного характера, а востребован жизнью, тысячелетиями истории отношений между нашими странами.

Вопрос: В последнее время ВТС России и Индии, несмотря на то, что связи эти остаются достаточно прочными, подвергается критике со стороны США, вплоть до угроз санкциями, как, например, происходит с планами Индии закупить российские системы С-400. Как мы оцениваем это давление, действительно ли оно имеет место, насколько серьезную создает угрозу для ВТС РФ и Индии и что говорят индийские партнеры по этому поводу?

Ответ: Во-первых, не могут сказать, что отношение США к советско-индийским и российско-индийским отношениям, в том числе в оборонной сфере, когда-либо было особо дружелюбным. Нынешний этап не является исключением. Характерная примета нынешнего времени — это санкции против российских производителей, являющиеся приемом недобросовестной конкуренции и преследующие цель оттеснить нас от оборонного сектора, вытеснить из индийского военно-политического пространства. Наше отношение, конечно, отрицательное. Мы готовы к равноправной, честной и открытой конкуренции, но это явно не конкуренция, а нечто совершенно ей противоположное.

Оказывает ли это влияние на наши военно-технические связи? Принципиального влияние не оказывает. Мы остаемся ближайшими партнерами, и все наши договоренности в военно-технической сфере продолжают работать. Это касается и закупок С-400, и совместного производства вертолетов Ка-226, и многих других проектов. Создают ли санкции сложности? Да, создают, определенного рода, но я вам честно скажу, что эти сложности имеют преодолимый характер. И поиск развязок проблем ведется, и они, несомненно, будут найдены.

Вопрос: Можно много говорить о российско-индийских отношениях в культурно-гуманитарной сфере. Какие сейчас направления сотрудничества в этой сфере наиболее актуальны сегодня? Кинематограф в последние годы был на слуху, но какие направления вы считаете сегодня самыми динамичными?

Ответ: Колоссальные перемены в российском и индийском обществах привели к тому, что к развитию двусторонних отношений оказались привлечены ранее не участвовавшие в этом слои населения — миллионы людей. Из этого вытекает то, что интерес к узнаванию друг друга, к культурному обмену, туристическому обмену растет. И растет не от случая к случаю, а обретает характер традиции, явления. Совсем недавно, осенью прошлого года, в Индии прошла неделя российского кино. Уже осенью этого года мы ожидаем повторения этой практики, проведения очередной недели российского кино в Дели, Мумбаи, может, где-то еще — это определят наши кинематографисты. Успех огромный. Естественно, мы ожидаем звезд Болливуда, индийского кинематографа здесь, в Москве. В этом году, где-то с сентября по декабрь, можно ожидать большого фестиваля российской культуры в Индии. Он пройдет по нескольким точкам, в том числе в Дели. Там будут и инструментальная музыка, и танцы, и другие виды искусств. Вообще симпатия, интерес российского и индийского народов друг к другу — это не общие слова, а практика. Эта симпатия выдержала испытание временем и является силой, питающей наши политические, экономические и любые другие контакты.

Россия. Индия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 19 июля 2018 > № 2763031 Николай Кудашев

Николай Кудашев: санкции США принципиально не влияют на ВТС России и Индии

Посол России в Индии Николай Кудашев рассказал в интервью РИА Новости о взаимодействии Москвы и Нью-Дели на двустороннем и международном уровнях, сотрудничестве в торговле и энергетике, а также о попытках США вытеснить РФ с индийского рынка вооружений.

- Вы официально были назначены послом в Индии чуть меньше года назад. Как вы оцениваете в целом нынешнее состояние российско-индийских отношений и на какие направления в своей работе вы намерены в дальнейшем делать акцент?

— Действительно, я прибыл в Индию примерно год назад, сменив моего великого предшественника, к несчастью, безвременно нас покинувшего Александра Михайловича Кадакина. Индии в этом смысле вообще повезло — послами в этой стране были далеко незаурядные люди, такие, как Кадакин, Вячеслав Трубников, Юлий Воронцов и многие другие, которые на славу потрудились во имя и ради развития наших двусторонних отношений и сотрудничества между Москвой и Нью-Дели на международной арене. Моя задача — это, конечно, продолжить их славное дело, послужить интересам отечества, послужить интересам взаимодействия двух наших стран во благо мира, прогресса и процветания.

Несколько слов о двусторонних отношениях между Россией и Индией. Эти отношения носят особый характер, совершенно исключительный, недаром им присвоено определение отношений особо привилегированного стратегического партнерства. В минувшем году мы отмечали 70-летие установления дипломатических отношений между Россией и Индией, однако история двусторонних отношений уводит нас вглубь веков.

Характерная черта двусторонних связей — это особо доверительные отношения и контакты между лидерами двух стран, между президентом РФ Владимиром Владимировичем Путиным и премьер-министром Индии Нарендрой Моди. Они встречаются ежегодно по четыре-пять раз — это дело нечастое в практике межгосударственных отношений, — в том числе в рамках обязательного ежегодного регулярного двустороннего саммита. В октябре этого года в Нью-Дели ожидается очередной такой саммит. Кроме того, практика общения наших лидеров пополнилась новым форматом. Это неформальные саммиты. Первый такой саммит состоялся совсем недавно в Сочи.

Естественно, диалогом на высшем уровне палитра двусторонних отношений не исчерпывается. У нас проходят регулярные министерские контакты, контакты между министрами иностранных дел Сергеем Лавровым и Сушмой Сварадж, заседают двусторонние межправительственные комиссии по торгово-экономическому сотрудничеству и по военно-техническому сотрудничеству. В ближайшие месяцы — поздним летом и осенью — предстоят эти два заседания. Естественно, поддерживаются контакты по линии многочисленных профильных ведомств и активно работают механизмы двусторонних консультаций, я даже перечислять их не берусь — их слишком много. Так что можно смело сказать, что отношения между нашими странами носят прочный, проверенный временем и глубоко эшелонированный характер.

- А как обстоят дела во взаимодействии наших стран на международных площадках?

— Вообще наши связи в международной сфере характеризуются общностью позиций по ключевым проблемам современности, таким, как необходимость укрепления центральной координирующей роли ООН в международных делах, строгого соблюдения международного права, приверженность разоружению и нераспространению. Кстати, как вам наверное известно, недавно на внеочередной конференции государств-участников КЗХО (Конвенция о запрещении химического оружия) Индия проголосовала против деструктивного английского проекта резолюции. Нас объединяет неприятие односторонних санкций, заинтересованность в гуманизации международного экономического порядка, политическом урегулировании кризисов, в том числе в Сирии и на Украине.

Естественно, этим общность наших взглядов не исчерпывается. Она подтверждается на площадках таких влиятельных форматов и организаций, как БРИКС, ШОС, РИК. БРИКС в наших глазах и глазах наших коллег — это, прежде всего, новая модель построения межгосударственных отношений. Формат этот живет, развивается. Наша повестка в нем хорошо известна — проблематика информационной безопасности, энергетики, освоения космического пространства, привлечения женщин к экономической активности, консолидации межрегиональных связей в рамках БРИКС. По всем этим пунктам мы встречаем понимание наших индийских коллег и партнеров. В ШОС Индия вступила недавно вместе с Пакистаном и при прямой поддержке РФ. Нью-Дели — активный участник обеспечения региональной безопасности в Центральной Азии и вокруг нее, участник Контактной группы ШОС — Афганистан. РИК — Россия, Индия, Китай — столь же многообещающий формат, который характеризуется диверсификацией своих связей. Помимо контактов на высоком уровне, он обогащается диалогом рабочего уровня по региональным сюжетам, в частности по проблематике Азиатско-Тихоокеанского региона, контактами по линии молодых дипломатов.

Кроме того, Индия вместе с нами активно участвует в диалоге по проблематике строительства в Азии, на Тихом Океане новой архитектуры региональной безопасности. Диалог этот ведется на разных уровнях, в том числе в Джакарте, мы связываем с этим диалогом большие надежды. Надежды эти подкрепляет тесное сотрудничество между Россией и Индией в асеаноцентричных механизмах, таких, как система диалогов АСЕАН, Асеановский региональный форум и механизм Восточно-Азиатских саммитов.

- Вы как раз упомянули регулярный двусторонний саммит. Известна ли уже дата его проведения, а также сроки проведения заседаний межправкомиссий? А также не могли бы рассказать, готовятся ли к подписанию какие-то двусторонние соглашения?

— Я бы, наверно, предпочел ответить так. Позвольте мне рассказать о наших двусторонних отношениях в целом, отсюда вытекает повестка дня саммита и повестка дня заседаний межправительственных комиссий. Что касается саммита, то, насколько мне известно, состоится он в октябре. Было бы не совсем правильно, если бы я стал анонсировать дату этой встречи прежде соответствующих президентских структур, это должны сделать они, но октябрь текущего года уже утвержден в качестве периода проведения встречи. В канун саммита, летом — в начале осени, мы ожидаем проведения заседаний двух межправительственных комиссий.

Что касается наших двусторонних отношений, то они стремительно развиваются. Обогащается новыми формами политический диалог на высшем, высоком и рабочем уровнях. Растет двусторонняя торговля, ее нынешний объем составляет примерно 10 миллиардов долларов в год. Много это или мало? Конечно, немало. Достаточно ли для двух стратегических партнеров, двух огромных, стремительно развивающихся государств? Конечно, недостаточно. И практика подтверждает такое наблюдение — наша торговля увеличивается темпами до 20% в год. В текущем году мы выйдем за показатели 10 миллиардов долларов. И думаю, что если дело будет идти таким образом, а есть все основания надеяться на это, в ближайшие три-четыре года наш товарообмен достигнет 30 миллиардов долларов и более.

Торговля и инвестиционное сотрудничество развиваются как по традиционным направлениям, так и по новым. Если говорить о традиционных, то это, конечно, атомная энергетика. Успешно продвигается проект "Куданкулам". Индийская сторона подтверждает заинтересованность в продолжении этого позитивного опыта нашего сотрудничества и ведет активную работу по подбору второй площадки для строительства следующей очереди нашего совместного атомного проекта. Наше взаимодействие с Индией в области атомной энергетики вышло за рамки двустороннего — оно обретает жизнь в третьих странах. В частности, состоялся запуск строительства АЭС в Бангладеш в Руппуре, трехсторонний проект Россия-Индия-Бангладеш. Это хороший позитивный опыт, большой комплексный проект, который связан и со строительством, и со значительным заделом в локализации производства.

Помимо атомной энергетики у нас в последнее время получили хорошее развитие связи в сфере нефти и газа. Россия стала поставщиком сжиженного природного газа в Индию, заключен первый контракт между индийскими партнерами и Газпромом. Он рассчитан на 20 лет, и, если я не ошибаюсь, его совокупный объем превышает 23 миллиарда долларов — это крупный контракт, но с учетом растущих энергозапросов Индии. Можно ожидать, что это всего лишь первая ласточка. У нас развивается сотрудничество в нефтяной сфере. Речь идет не только о поставках нефти, но и об инвестициях. Как вам известно, Роснефть, наш нефтяной гигант, — это один из крупнейших инвесторов в индийский нефтяной сектор. Сделка по приобретению компании Essar Oil объемом 13 миллиардов долларов — беспрецедентна для истории индийского рынка. С участием Роснефти создана новая компания Nayara, которая имеет большие планы по расширению своей активности в Индии.

Надо прямо сказать, что Индия нам отвечает взаимным интересом. Она — крупный инвестор в нефтегазовые проекты Сахалина, в угольные проекты Дальнего Востока. Индийские компании, предприниматели интересуются энергетическими ресурсами российской Арктики и, соответственно, судьбами Северного морского пути. Так что нас с Республикой Индия все больше и больше связывает не только общность политических воззрений, но и уплотнение наших торговых и инвестиционных связей и складывание, если хотите, своего рода единого или общего народно-хозяйственно комплекса. Недаром Россия заинтересованно отнеслась к анонсированным правительством Моди программам "Делай в Индии", сейчас в рамках 21 приоритетного инвестиционного проекта идет активная работа по вхождению в этим планы, будь то в области нефтехимии, инфраструктуры или фармацевтики.

- Сейчас много говорится о том, что подписание соглашения о зоне свободной торговли между Индией и Евразийским экономическим союзом тоже может внести некий вклад в активизацию торгово-экономического обмена между РФ и Индией. Параллель достаточно долго прорабатывается, но пока еще не реализован проект коридора "Север-Юг", который также состыкован с такой идеей, как режим "зеленого коридора" в таможенном регулировании. Не могли бы вы рассказать, какой, с вашей точки зрения, будет экономический эффект от ЗСТ между Индией и ЕАЭС для двусторонней торговли и на каком этапе находится реализация проектов "Север-Юг" и "зеленый коридор"?

— Индия — великая азиатская держава, которая с растущим интересом присматривается к предложению президента РФ Путина о создании Большого евразийского партнерства с участием ЕАЭС, стран ШОС и государств АСЕАН. Очевидно, что интересы безопасности, стабильного, предсказуемого экономического развития такого гиганта, как Индия, немыслимы, невозможны в изоляции от евразийского пространства, его основных игроков, в частности России. По моим ощущениям, понимание этого в индийском руководстве крепнет, хотя некоторые наши геополитические конкуренты подсказывают и нашептывают Индии другие варианты в обход очевидных реальностей. Из общего интереса Индии к поддержанию нормальных отношений со своими ближайшими соседями, обеспечению устойчивого, поступательного экономического роста, вытекает и интерес к развитию отношений с ЕАЭС. У нас состоялся первый раунд переговоров, пока они носили технический характер, то есть это были переговоры о модальностях дальнейших переговоров, что тоже очень важно: чтобы понимать друг друга, добиваться результата, нужно понимать, о чем мы говорим, как мы говорим, в каком формате. Переговоры были хорошими, результативными. На мой взгляд, стоит ожидать ускорения этого переговорного процесса и повышения интереса Индии к нему как в силу общей востребованности партнерских идей в Евразии, так и в силу сужения поля сотрудничества в результате санкционных воздействий на ряде других направлений.

Естественно, для их реализации нам нужно преодолеть дефицит связуемости. Коридор "Север-Юг" — это один из приоритетов России, один из приоритетов Индии. Индия многое делает для развития этой идеи, несмотря на сложную ситуацию, складывающуюся вокруг Ирана. Уверен, перспектива этого проекта очень хорошая, потому что он не имеет искусственного характера, а востребован жизнью, тысячелетиями истории отношений между нашими странами.

- В последнее время ВТС России и Индии, несмотря на то, что связи эти остаются достаточно прочными, подвергается критике со стороны США, вплоть до угроз санкциями, как, например, происходит с планами Индии закупить российские системы С-400. Как мы оцениваем это давление, действительно ли оно имеет место, насколько серьезную создает угрозу для ВТС РФ и Индии и что говорят индийские партнеры по этому поводу?

— Во-первых, не могут сказать, что отношение США к советско-индийским и российско-индийским отношениям, в том числе в оборонной сфере, когда-либо было особо дружелюбным. Нынешний этап не является исключением. Характерная примета нынешнего времени — это санкции против российских производителей, являющиеся приемом недобросовестной конкуренции и преследующие цель оттеснить нас от оборонного сектора, вытеснить из индийского военно-политического пространства. Наше отношение, конечно, отрицательное. Мы готовы к равноправной, честной и открытой конкуренции, но это явно не конкуренция, а нечто совершенно ей противоположное.

Оказывает ли это влияние на наши военно-технические связи? Принципиального влияние не оказывает. Мы остаемся ближайшими партнерами, и все наши договоренности в военно-технической сфере продолжают работать. Это касается и закупок С-400, и совместного производства вертолетов Ка-226, и многих других проектов. Создают ли санкции сложности? Да, создают, определенного рода, но я вам честно скажу, что эти сложности имеют преодолимый характер. И поиск развязок проблем ведется, и они, несомненно, будут найдены.

- Можно много говорить о российско-индийских отношениях в культурно-гуманитарной сфере. Какие сейчас направления сотрудничества в этой сфере наиболее актуальны сегодня? Кинематограф в последние годы был на слуху, но какие направления вы считаете сегодня самыми динамичными?

— Колоссальные перемены в российском и индийском обществах привели к тому, что к развитию двусторонних отношений оказались привлечены ранее не участвовавшие в этом слои населения — миллионы людей. Из этого вытекает то, что интерес к узнаванию друг друга, к культурному обмену, туристическому обмену растет. И растет не от случая к случаю, а обретает характер традиции, явления. Совсем недавно, осенью прошлого года, в Индии прошла неделя российского кино. Уже осенью этого года мы ожидаем повторения этой практики, проведения очередной недели российского кино в Дели, Мумбаи, может, где-то еще — это определят наши кинематографисты. Успех огромный. Естественно, мы ожидаем звезд Болливуда, индийского кинематографа здесь, в Москве. В этом году, где-то с сентября по декабрь, можно ожидать большого фестиваля российской культуры в Индии. Он пройдет по нескольким точкам, в том числе в Дели. Там будут и инструментальная музыка, и танцы, и другие виды искусств. Вообще симпатия, интерес российского и индийского народов друг к другу — это не общие слова, а практика. Эта симпатия выдержала испытание временем и является силой, питающей наши политические, экономические и любые другие контакты.

Россия. Индия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 19 июля 2018 > № 2696092 Николай Кудашев