Машинный перевод:  ruru enen kzkk cnzh-CN    ky uz az de fr es cs sk he ar tr sr hy et tk ?
Всего новостей: 4173485, выбрано 269 за 0.187 с.

Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

?
?
?
?    
Главное  ВажноеУпоминания ?    даты  № 

Добавлено за Сортировать по дате публикацииисточникуномеру


отмечено 0 новостей:
Избранное ?
Личные списки ?
Списков нет
Сирия. Ближний Восток. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 6 декабря 2014 > № 2913958 Александр Аксененок

Новый глобальный консенсус ответственных сил

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме Весь накопленный опыт общечеловеческих достижений и катастроф должен напомнить мировым политикам, как важно на этапе смены вех уловить суть происходящих глобальных перемен и строить политику, исходя из новых реалий

Весь накопленный опыт общечеловеческих достижений и катастроф должен напомнить мировым политикам, как важно на этапе смены вех уловить суть происходящих глобальных перемен и строить политику, исходя из новых реалий. Альтернатива этому – геополитические потрясения, которых, как потом выясняется, никто не хотел и не ожидал.

Весь накопленный опыт общечеловеческих достижений и катастроф должен напомнить мировым политикам, как важно на этапе смены вех уловить суть происходящих глобальных перемен и строить политику, исходя из новых реалий. Альтернатива этому – геополитические потрясения, которых, как потом выясняется, никто не хотел и не ожидал.

Выступление российского президента в Сочи состоялось именно в такой момент или, как он выразился, на исторической развилке. Тот факт, что в сегодняшнем мироустройстве происходят глубинные сдвиги, ни у кого ни в России, ни на Западе сомнений не вызывает. Взаимное отчуждение вплоть до антагонизма связано с разными оценками причинно-следственных связей между теми или иными явлениями. Кто повинен в том, что за последние два десятилетия произошёл отход от «стратегического партнёрства» к конфронтационной политике?

Обращения государственных деятелей к миру в кризисные периоды никогда не воспринимались однозначно. Так было и с посланием, прозвучавшим на Валдайском форуме, что вполне естественно. Не естественно другое – когда негативная реакция Запада выстраивается из старых пропагандистских клише.

Если обобщить большинство западных откликов, то бросаются в глаза поспешные и легковесные оценки. Что касается содержания речи, то главный акцент делается на «беспрецедентном антиамериканизме», а если говорить о тональности, то на «ядовитом сарказме» ряда высказываний российского президента (New York Times, Washington Times). Мол, корень всех мировых бед – Соединенные Штаты, а Россия – «жертва американского вероломства». Некоторые западные комментаторы усматривают в выступлении В.Путина даже «скрытые угрозы» переписать правила в одностороннем порядке и «разжечь нестабильность», если Запад не начнёт играть по новым устраивающим Россию правилам (Financial Times, 27.10.2014, Putin makes west an offer wrapped up in a warning). Высказывается и оценка, что в выступлении не было ничего нового: «Путин поёт старую песню». (New York Times)

То есть в ответ на российский, пусть и предельно резкий, анализ развития международных отношений после окончания холодной войны западные партнёры не представили широкого видения картины современного мира со всеми его несовершенствами. Вместо развёрнутого обоснования политики Запада по острым вопросам мироустройства в постконфронтационный период, поднятым в выступлении, оппоненты российского президента пошли по пути реагирования на отдельные частности, вырывая их подчас из общего контекста. Скорее на следствия конфликтных ситуаций, чем на их глубинные причины.

Украинский кризис, арабские революции и распад государственности в регионе, столкновения вокруг моделей национального развития, всплеск международного терроризма, амбиции НАТО за пределами зоны ответственности этой организации, сокращение ядерных вооружений и проблемы глобальной безопасности – всё это лишь отдельные части большой геополитической мозаики. Собрать ее в новую картину справедливого демократического мироустройства – таков был призыв, прозвучавший на Валдайском клубе. Как следует из текста выступления, сочинские сигналы несут в себе немалый позитивный заряд. К сожалению, конструктивизм путинского послания на Западе остался или оставлен без должного внимания.

Всё зависит от того, кто и как читает и что хочет увидеть в тексте. В этом смысле при наличии политической воли, реализма и чувства исторической ответственности выступление дает много пищи для серьёзных размышлений. Государственные деятели США и Евросоюза могли бы заметить в словах президента России желание подвести черту под чередой конфликтных ситуаций последних двух десятилетий. Что же осталось недочитанным и недопонятым? Именно на этих вопросах необходимо остановиться особо.

Первый посыл В.Путина состоит в том, что холодная война не завершилась заключением мира и прозрачными договорённостями о соблюдении имеющихся или создании новых правил и стандартов. Тем самым ясно дано понять, что Россия не цепляется за нормы международного права, если они устарели, и готова реформировать систему международных отношений вместе со своими западными партнёрами, то есть на коллективной основе. Этот общий тезис получил дальнейшее развитие в призыве к созданию «внятной системы взаимных обязательств и договорённостей», к выстраиванию «механизма разрешения кризисных ситуаций». Что здесь имеется в виду? Какие кризисные ситуации? Ответ на эти вопросы также даётся, причём довольно прозрачно.

Революционные вызовы современности стали, по оценке Путина, тем самым полем, где прошли линии размежевания между Россией и Западом. Говоря о «цветных революциях» в контексте внешнего вмешательства, президент России в то же время продемонстрировал открытость для поиска общих решений и ответов на последствия социально-политических катаклизмов 21 века. Иначе как расценить слова о необходимости «чётко определить, где пределы односторонних действий и где возникает потребность в многосторонних механизмах»? Более того, президент видит, что существует дилемма между действиями международного сообщества в сфере безопасности и принципом национального суверенитета и невмешательства во внутренние дела.

Все эти вопросы, в том числе содержание суверенитета, де-факто давно вышли на уровень глобальной проблематики. В каких случаях внутренние дела перестают быть внутренними? Являются ли критерием этого подавление гражданских свобод, применение силы в ходе внутренних конфликтов, нарушения прав человека и международного гуманитарного права? Что приоритетней – силовое принуждение к демократии или эволюционное развитие в условиях стабильности? Признавая всю сложность дискуссии на эту тему, В.Путин подчёркивает важность согласования «чётких условий, при которых вмешательство является необходимым и законным». Отсутствие таких условий, по мнению российского президента, гораздо опасней для мировой стабильности. Принцип суверенитета должен сохраняться, но его содержание может стать предметом коллективного обсуждения в мире, где нет «конца истории», но её «правильная сторона» пока не найдена. При непредвзятом прочтении заявления российского президента в его словах можно услышать призыв начать договариваться и увидеть контуры возможных компромиссов. Иными словами, вместо споров о частностях предлагается искать «новый глобальный консенсус ответственных сил». Россия не требует для себя исключительной роли. Речь идёт о соблюдении её законных национальных интересов – общепризнанной категории, которой так любят оперировать сами Соединённые Штаты.

Вопрос о том, с чего и как начинать движение к этой цели, остался за скобками выступления. И это вполне объяснимо. Из-за столкновений вокруг Украины Россия и Запад, пока еще сохраняющие тонкую переговорную нить, приблизились к потере взаимного доверия и обречённости на неуспех. Вместе с тем они воздерживаются от игры на дальнейшее обострение, придерживаясь своих интерпретаций договорённостей, достигнутых в Женеве и Минске.

Киев, со своей стороны, продолжает разжигать антироссийские настроения на Западе, видя в этом свой дипломатический ресурс и способ политического выживания. Понадобится, видимо, немало времени, чтобы в Америке и Европе объективно оценили истоки конфликта и пришли к осознанию того, что урегулирование украинского кризиса на долговременной основе невозможно без России и тем более в ущерб её жизненным экономическим интересам, за счёт её национальной безопасности. Такова объективная реальность. С другой стороны, Россия совместно с Западом могла бы способствовать не только умиротворению ситуации, но и построению на Украине подлинно демократического, не враждебного ей государства с самодостаточной экономикой и на новой конституционной основе.

Поэтому в сложившейся ситуации было бы преждевременно говорить о формате глобальных договорённостей, которые подвели бы черту под нынешней конфронтацией. Для начала важно, не зацикливаясь на украинском кризисе, двигаться к восстановлению доверия на тех внешнеполитических направлениях, где позиции России, США и Европы близки или совпадают. Судя по тому, как проходят последние российско-американские встречи на уровне министров иностранных дел, такое понимание начинает складываться. Несмотря на расхождения по Украине, у России и США по-прежнему имеются инструменты и неиспользованный потенциал взаимодействия по Ближнему Востоку, иранскому «ядерному досье», проблеме международного терроризма. Обе страны объявили о повороте к Азии, где также возможна координация шагов в вопросах региональной безопасности, особенно после ухода США из Афганистана. Всего этого уже немало для продолжения совместной работы.

Объявление о создании средневекового «исламского халифата» в центре арабского мира расценивается в Москве и Вашингтоне как общая угроза. Получивший идеологическое обоснование терроризм ускоренно распространяется на другие регионы – Африку, Юго-Восточную Азию. Чтобы остановить эту экспансию, необходимо избегать прежних ошибок, допущенных американцами в ходе арабских революций. Сегодня это открыто признают не только на Ближнем Востоке, но и в самих Соединённых Штатах, причём как реалисты, так и интервенционисты. В дискуссиях на стратегическом форуме в Абу-Даби (19-20 октября 2014 г.), в которых автору довелось принимать участие, звучала критика политики США в связи с поспешностью их действий по продвижению демократии в регионе в ущерб безопасности и экономической стабильности, а также по поводу двойных стандартов поведения. Американские политологи все чаще отмечают необходимость выработки более «практичной» политики, которая учитывала бы новые региональные реалии. В этом смысле показательны оценки известного политолога Ф.Фукуямы и бывшего посла США в Афганистане К.Эйкенберри. Они пишут в газете «Файнэншл таймс», что «Соединённые Штаты не имеют инструментов, способных обеспечить политическое урегулирование, которое установило бы настоящую демократию в Сирии или хорошую систему правления в Ираке. Они могут только надеяться, что вооружённая междоусобица не продлится так долго, как 30-летняя война между протестантами и католиками в Европе 17 века» ( Financial Times, 24 Sept, 2014, Comment, Friendless Obama…..).

С учётом новых террористических вызовов структурирование российско-американского диалога по ситуации в Сирии и Ираке, где в подходах обеих стран имеется много общего, помогло бы найти правильную тактику в противодействии угрозам со стороны исламистов из ИГИЛ. Россия и США согласны в том, что у сирийского конфликта не может быть военного решения, что его продолжение чревато распространением межконфессиональной гражданской войны на соседние государства и разрастанием гуманитарного кризиса домасштабов катастрофы. Главный пункт разногласий - роль президента Б. Асада в переходном процессе: должен ли он уйти, как того требуют США и вооружённая сирийская оппозиция, или этот вопрос следует решать самим сирийцам. Именно этот пункт стал камнем преткновения на переговорах при международном посредничестве «Женева-2».

Образование «исламского государства» должно внести новые элементы в антитеррористическую стратегию. Созданная Вашингтоном коалиция исходит из возможности ведения военных действий одновременно на два фронта – против ИГИЛ и против сирийского правительства. Роль ударной силы «на земле» в Сирии отводится курдским отрядам «пешмерга» и разрозненным подразделениям оппозиции, которая будет усилена при помощи военных инструкторов и поставок вооружений. Такая тактика вряд ли принесёт успех и может лишь сыграть на руку исламистам, давая им свободу политического маневрирования ввиду неоднородности сирийской оппозиции и сохраняющегося соперничества в борьбе за влияние на неё между Саудовской Аравией, ОАЭ, Катаром и Турцией.

В этих условиях Россия и США, действуя скоординировано, если не совместно, то на параллельных треках, могли бы работать на ближневосточном поле по трём ключевым направлениям, где имеется больше совпадений, чем разногласий.

Первое – возобновление переговорного процесса во внутрисирийском формате. Здесь есть шансы на продвижение вперёд, если российская сторона уже в новой обстановке сможет убедить Дамаск не относить всю сирийскую оппозицию к категории террористов, а американская – добиться согласия от оппозиции не связывать начало переговоров о переходном периоде с отставкой Б.Асада. В этом случае вопрос о том, что вначале – борьба с терроризмом или договорённости по параметрам переходного периода, может быть решён на компромиссной основе.

Второе – нормализация отношений между Саудовской Аравией, Турцией и Ираном – крупными региональными игроками, чья борьба за сферы влияния и конфессиональная рознь способствовали разрастанию конфликта после революционных взрывов на Арабском Востоке. Россия вместе с США конструктивно участвует в многосторонних переговорах по урегулированию иранской ядерной проблемы и одновременно предпринимает шаги к сближению с Саудовской Аравией. Успех этих общих усилий позволит смягчить напряжённость в регионе Персидского залива, заложить основу для формирования там новой архитектуры региональной безопасности.

Третье – скоординированные действия на палестино–израильском треке, где ситуация периодически накаляется с угрозой перерастания в «третью интифаду».

Взаимодействие или хотя бы параллельные шаги на этих направлениях способствовали бы восстановлению утраченного доверия, что в свою очередь создаст почву для начала диалога по глобальной проблематике, в том числе о будущем украинской государственности.

Сирия. Ближний Восток. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 6 декабря 2014 > № 2913958 Александр Аксененок


Сирия. США. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > arafnews.ru, 2 декабря 2014 > № 1240700 Владимир Соловьев

Культурный геноцид США и ИГИЛ стран Ближнего Востока. Гость - Семен Багдасаров, директор Центра изучения стран Ближнего Востока и Центральной Азии. Ведущие "Вестей ФМ" - Владимир Соловьёв и Анна Шафран.

Багдасаров: Я хотел рассказать о деятельности группировки "Исламское государство", которая очень сильно напоминает то, что еще недавно делали США на Ближнем Востоке. Сейчас почему-то считается, что основным доходом "Исламского государства" является нефть и это влияет на нефтяные рынки. Могу расстроить - это далеко не так. Общее количество нефти, которое они продают, это не более 100 тысяч баррелей в день. На фоне 30 миллионов баррелей ОПЕК, согласись, это ничто.

Соловьев: Ничто.

Багдасаров: Но при этом они зарабатывают до 2,5 миллионов долларов в день. Но значительную часть денег они получают от продажи артефактов. Дело в том, что они взяли под контроль очень богатые регионы Сирии и Ирака, скажем, в археологическом плане. Я бы хотел немножко остановиться на американцах. Когда они в 2003 году вторглись в Ирак, то расхищение исторических ценностей достигало фантастического характера. Достаточно сказать, что штаб-квартира оккупационных сил находилась на месте раскопок Вавилона. Неплохое место нашли!

Соловьев: С ума сойти!

Багдасаров: Мало того, когда они вошли в Багдадский музей, где хранятся артефакты, то оттуда были изгнаны все смотрители, все охранники, все специалисты по антиквариату. Но люди потом рассказывали, что у них явно были карты расположения не только залов музея, но и хранилищ. А в хранилищах только тысячи и тысячи разных артефактов. Но о чем идет речь? Есть такая скульптура, которую официально продали - это "Львица из Мемнона". Это 7 сантиметровая каменная статуэтка львицы, где-то 3 тысячелетие, это Шумер, ее продали официально за 57 миллионов с хвостиком долларов. Можно представить, что это такое.

Соловьев: Какой ее размер?

Багдасаров: 7 сантиметров, маленькая.

Соловьев: То есть можно в кармане вынести.

Багдасаров: Да, можно в карман, - и все.

Соловьев: 57 миллионов долларов?

Багдасаров: 57 с хвостиком. Это официально продано. Но значительная часть продается неофициально. Многие хранители музея говорят, что вывозили конкретные вещи, потом вошли солдаты и просто вырывали золото. Сейчас в Соединенных Штатах по самым скромным подсчетам находится 90 тысяч артефактов. Стоимость некоторых превышает стоимость маленькой скульптуры, о которой я сказал. То есть вывезено было колоссальное количество различных артефактов. Прямо на территорию музея садились вертолеты, загружались ящики с этими ценностями, и затем это все вывозилось в Соединенные Штаты, а потом расходилось или на черном рынке, или специально была создана система, которая их легализовала, то есть создавались сертификаты, что якобы они были найдены.

Сирия. США. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > arafnews.ru, 2 декабря 2014 > № 1240700 Владимир Соловьев


Сирия. Ирак > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230702 Ринат Мухаметов

Феномен «Исламского государства»

Причины и последствия кризиса на Ближнем Востоке

Р.М. Мухаметов – кандидат политических наук, заместитель директора фонда «Альтаир»

Резюме «Исламское государство» – квинтэссенция сложнейших и противоречивых проблем глобального развития в эпоху, когда разрушаются не только привычные принципы мироустройства, но и базовые категории международных отношений

Летом 2014 г., когда весь мир напряженно следил за событиями на Украине, в центр глобального внимания ворвалась организация «Исламское государство». Осенью эту структуру, отличающуюся беспрецедентной и демонстративной жестокостью, уже называли среди главных угроз мировой стабильности. Феномен «Исламского государства» – квинтэссенция сложнейших и крайне противоречивых проблем глобального развития в эпоху, когда разрушаются не только привычные принципы мироустройства, но и некоторые базовые категории международных отношений.

«Исламское государство» в цифрах

Численность – 10–20 тыс., попутчики – 15–20 тыс., мобилизационный потенциал – 15 тысяч. Точные данные о численности «Исламского государства» (оно же «Исламское государство Ирака и Леванта» или «Исламское государство Ирака и Шама», ИГИЛ или ИГИШ, араб. аббревиатура – ДАИШ) отсутствуют. Экспертные оценки сильно разнятся. Встречаются цифры от 10 до 80 тыс. человек.

Наиболее близкими к реальности представляются цифры в 10–20 тыс. профессиональных комбатантов, т.е. тех, кто на постоянной основе принимает участие в боевых действиях. Это подтверждают такие серьезные эксперты, как Колин Кларк, специализирующийся на изучении массовых волнений и международного терроризма, и Лорен Скуайрз из Института изучения войн.

Относительно небольшая численность объясняет то, что ИГ не вполне контролирует все занятые территории. Многие участки фронта остаются открытыми. Боевики заняли основные позиции, а в отдаленные районы периодически совершают рейды.

Проблема в оценке численности, помимо прочего, заключается в том, кого конкретно считать боевиком. В ИГ принято несколько ступеней своего рода посвящения. Политолог из Колумбийского университета и бывший советник многонациональных сил в Ираке Остин Лонг считает, что число «истинно верующих» не превышает нескольких тысяч. Чтобы стать полноценным членом организации, требуется кровью на поле боя или же в ходе расправ над пленными и населением оккупированных территорий доказать свою верность и профессиональные качества.

За ИГ воюют и те, кто предпочитает быть на стороне сильного и побеждающего. Тем более что это дает возможность неплохо заработать по меркам стран, разоренных многолетней гражданской войной. Количество попутчиков достигает 15 тыс., хотя цифра 20 тыс. тоже весьма вероятна. В случае дальнейших успехов организация располагает мобилизационным потенциалом еще примерно в 15 тыс. местных добровольцев.

Продолжается приток сторонников и из-за рубежа. ИГ начинает черпать поддержку не только у самых радикальных исламистов мусульманских стран и Европы, но и, например, в среде арабских футбольных ультрас. Если фанаты на Западе и в России зачастую испытывают симпатии к нацизму, то в исламском мире болельщики-радикалы разделяют аналоги этой идеологии, сформировавшиеся в ином культурно-цивилизационном ландшафте.

Дневной доход: от 1 до 4 млн долларов. Стабильный и крупный доход – одна из сильных сторон организации. Боевикам удается извлекать прибыль из множества различных источников.

В отличие от современной «Аль-Каиды», получающей большую часть финансирования от своих покровителей из стран Персидского залива, ИГ в основном генерирует доход самостоятельно. Группа действует как мафия. Не брезгует никакими средствами, приносящими прибыль. Нелегальная торговля нефтью, угон автомобилей, ограбления банков, вымогательство, похищение людей с целью получения выкупа – все это средства, которыми активно пользуются террористы.

Назвать конкретные цифры доходов ИГ довольно сложно. По некоторым оценкам, они составляют около миллиона долларов в день, по другим – от 25 до 30 млн долларов в год. Лорен Скуайрз и ее коллеги из Института изучения войн называют цифру от 2 до 4 млн долларов ежедневно. Но, какими бы ни были конкретные цифры, финансовые поступления в казну ИГ безусловно намного превосходят то, чем располагает «Аль-Каида».

Между тем усиление и расширение ИГ сопряжено с расходами. Организация растет, вербует новых членов, боевики получают зарплату (порядка 200 долл. в месяц) + «премии». Таким образом, деньги находятся в постоянном обороте.

Оружие и военная техника: порядка трех дивизионов. «Если сравнивать с обычными военными формированиями, то можно сказать, что они обладают примерно таким же количеством оружия и техники, что и три дивизиона западной армии, – говорит Скуайрз. – Но в руках террористов это оружие приносит гораздо больше жертв».

По мнению Кларка, более существенно даже не количество, а качество оружия. ИГ произвел ряд нападений на иракские военные склады, заполучив самые разные виды оружия, включая снайперские винтовки, минометы, тяжелые пулеметы, противотанковые орудия, гранатометы РПГ, танки и армейские вездеходы. Особое беспокойство внушают такие «приобретения» террористов, как ПЗРК, способные сбивать самолеты, летящие на высоте до 5000 метров. В Интернете пропагандисты ИГ уже хвастаются якобы уничтоженными американскими истребителями и тем, что на их вооружении скоро также появятся самолеты.

Территория под контролем: 90 тыс. кв. км. Эта цифра меняется чуть ли не каждый день, говорит Колин Кларк. Сейчас ИГ контролирует обширную территорию на севере и северо-востоке Сирии, закрепляется на сирийско-турецкой границе. Кроме того, ИГ держит важную часть границы между Сирией и Ираком. В Ираке под властью организации – северные и северо-западные регионы страны вплоть до городов Эль-Фалуджа и Киркук, периодически передовые части нависают над Багдадом. Таким образом, общая территория, находящаяся под полной или относительной властью ИГ, составляет около 90 тыс. кв. км, что сопоставимо с размером Иордании. Говорят также о захвате порядка трети Ирака и четверти Сирии.

Сеть ИГ: тысячи сторонников во всех ключевых точках региона. При удачном наступлении «спящие ячейки» готовы поднять восстание. Эмиссары разбросаны по всему Ближнему Востоку. Есть сообщения о попытках похищения людей в Турции. Ведется работа в соцсетях, экстремисты, вербуя единомышленников, не сразу раскрывают свою принадлежность.

«Исламское государство»: история, состав, идеи и практика. Происхождение. ИГ (тогда ИГИЛ) в Сирии появилось в 2012–2013 гг. и сразу заявило о себе как самая жестокая группа в ряду вооруженной оппозиции режиму Башара Асада. В основном рекрутировало членов в других организациях, чем внесло раскол и конфликт в ряды единого фронта.

Эта организация постепенно выделилась среди всех наиболее радикальных групп и вступила в вооруженную борьбу с ними, избегая крупномасштабных действий против армии, подконтрольной официальному Дамаску. Призывы лидеров «Аль-Каиды» (Айман Аз-Завахири и др.) вернуться под общее командование, разобрать разногласия на шариатском суде или же прекратить деятельность в Сирии и сосредоточиться на Ираке ИГ проигнорировало.

Объективно усиление ИГ в Сирии способствовало ослаблению оппозиции и сыграло на руку режиму Асада. Считавшаяся еще год назад самой перспективной исламистской структурой «Джабхат ан-Нусра» (ее Завахири назвал представительством «Аль-Каиды» в стране) сегодня в упадке – многие ее боевики перетекают в ИГ, а лидеры убиты, – равно как и «Исламский фронт». Также значительно дискредитирована и уязвлена светская «Свободная армия».

В Ираке ИГ вышла из группы Мусаба аз-Заркауи («Аль-Каида» в Ираке) во второй половине нулевых. Долгое время организация была известна борьбой с властями Багдада, оккупационными силами, шиитской вооруженной милицией и суннитским племенным ополчением.

ИГ Ирака и ИГ Леванта. Организацию условно можно разделить на две большие группы – ИГ Ирака и ИГ Леванта. В Сирии численность международных добровольцев выше, чем в Ираке, где преобладают местные. В основном добровольцы представлены арабскими странами, Турцией, но встречаются также приезжие из СНГ, в том числе с Северного и Южного Кавказа, из Средней Азии, Европы, индо-пакистанского региона и Юго-Восточной Азии.

Число кавказцев в ИГ составляет от нескольких сотен до тысячи человек, в основном чеченцев (среди них много кистинцев из грузинского Панкиси), но есть дагестанцы и азербайджанцы. Кавказцы приезжают на Ближний Восток также из Европы. Цифра продолжает расти. Второе лицо в организации Умар Шишани (он же Умар Грузини) – чеченец, выходец из Панкиси. Из-за слабого контроля Тбилиси джихадистские идеи получили серьезное распространение в этом районе.

Сегодня, когда две части ИГ имеют все возможности поддерживать полноценный контакт, грань между ними все больше стирается. Хотя определенные оттенки в подходах остаются. Так, в Ираке организация допускает союзные отношения с неисламскими, как она сама определяет, силами, а в Сирии за это же выносится такфир («провинившиеся» объявляются немусульманами, неверными) противникам, например, членам организации «Джабхат аль-Нусра».

Идеология. ИГ и «Аль-Каида». Формально в идеологии ИГ и «Аль-Каиды» разница едва уловима. Тот же доведенный до крайности джихадистский салафизм. Единственное – ИГ активно использует такфир. По сути, он поставлен на службу военным интересам организации. Неверным объявляется любой, если в этом возникает необходимость. Алькаидовские группы в Сирии к этому сегодня склонны меньше.

Информации об идеологии ИГ крайне мало. Есть основания предполагать, что организация, по крайней мере частично, заимствовала идеи и однозначно практику ранних хариджитов, наиболее жестких и непримиримых, тех, которые считали правыми и мусульманами только самих себя, даже в споре с халифом Али, и других аналогичных течений.

Ключевая разница в деталях, причем, скорее, не в идеологии, а в методологии. «Мелочи» и привели к разрыву и войне на уничтожение между двумя ветвями некогда единого фронта.

«Нусра» всегда считалась самой крайней в Сирии. Но выяснилось, что бывают еще более жестко настроенные. Учитывая исторический опыт того же хариджизма, можно предположить на новом витке возникновение силы радикальнее, чем даже ИГ. Процесс, по всей видимости, собственных пределов не имеет. «Нусра» (сирийская ветвь «Аль-Каиды») при всех оговорках и условности – это джихадистское развитие «ихванизма» (движение «Братьев-мусульман»), если совсем точно – экстремистское прочтение идей Саида Кутба, продолжение классического джихадизма XX века. Аз-Завахири, нынешний лидер «Аль-Каиды», в свое время руководил группой «Гихад» («Джихад»), отколовшейся от «Братьев-мусульман» по причине умеренности последних. При всех противоречиях с «братьями» у экстремистов осталась их методология, пусть и превратно понятая. Наряду с террористическими методами они сохранили склонность к политической интриге и своеобразному участию в политических процессах тех или иных государств посредством рационализированного насилия.

Иными словами, «Аль-Каида» поставила насилие на службу политике и идеологии. Для ИГ, напротив, политика второстепенна, первично насилие во имя «светлого будущего». Это предопределило разногласия относительно действий джихадистов в Сирии.

1. «Нусра» и другие, исходя из ситуации и политической целесообразности, откладывают до победы объявление шариата и халифата. ИГ вводит шариат (в своей интерпретации) сразу же по занятии территории.

2. «Нусра» идет на коалиционные отношения с умеренными исламистами из числа «Братьев-мусульман», а также суфиями и даже светскими демократическими группами, вроде «Свободной армии». Есть связи с западными и арабскими спецслужбами. Причем это оправдывается теологически с позиций исламского права. ИГ же объявило такие отношения вероотступничеством и развязало войну против «Нусры». Однако ИГ, скрыто и не оправдываясь никак публично, само в Ираке активно взаимодействует и с суфиями, и с арабскими национал-социалистами, и, по всей видимости, в Сирии с различными спецслужбами (в том числе шиитского Ирана).

3. И самое главное. «Нусра» при всей верности идеям глобального джихада воюет за исламское государство в Сирии (!), т.е. вовлечена в военно-политический процесс внутри определенного государства, в то время как ИГ сражается за трансграничный халифат, начало которому лишь по стечению обстоятельств было положено в Ираке и Сирии.

Если отбросить идеологическую надстройку, отношения между ИГ и «Аль-Каидой» можно сравнить с отношениями «красных кхмеров» Пол Пота и других коммунистических экстремистов или же, скажем, большевиков времен гражданской войны и левых эсеров. В этой логике «ихваны» – «братья-мусульмане» – будут умеренными европейскими социал-демократами. С позиций конфликтологии вообще выявляется общность в развитии всех радикально-революционных движений.

Принципы организации. В ИГ поддерживается строжайшая дисциплина. Вертикаль власти пронизывает всю военно-политическую структуру управления. Недопустимы самодеятельность, совещательность, несанкционированный героизм снизу. Жесткость компенсируется финансовыми премиями и фактическим поощрением со стороны руководства немотивированной жестокости, насилия над мирным населением и пленными, грабежами и участием низового состава в разделе военных трофеев. Лидер ИГ (халиф) Абу Бакр Багдади также не лишен чувства стяжательства – во время проповеди в мосульской мечети на его руке были сфотографированы швейцарские часы ценой в несколько тысяч долларов.

Ставка – на тотальное насилие, в которое вовлечены все полноценные боевики через систему круговой поруки, террор и запугивание мирного населения. Это сплачивает ряды и способствует эффективному управлению. Боевик связан с лидером (халифом ИГ) не только идейно, но и финансово, и корпоративно. Фактически они все несут свою долю ответственности за содеянное и поэтому заинтересованы друг в друге.

Фанатизм, возведенный в абсолют, служит внутренним обоснованием любых действий во имя ИГ и халифата. Принципы: «никаких полутонов, условностей, недоговоренностей, сложных объяснений и долгосрочных обещаний», «кто не с нами, тот против нас» (на языке ИГ: «кто не с нами, тот неверный, а значит, его жизнь и имущество открыты для посягательства» – т.е. человека можно убить и ограбить), «никаких политических маневров – шариат и халифат здесь и сейчас» – необходимы не только во имя продвижения власти, но и ради поддержания боеспособности собственных рядов. Оправдание грубой военно-политической целесообразности соображениями высшего порядка (религией в данном случае) снимает с низового состава любую моральную ответственность.

Цинизм и беспринципность в отношении противника, принципы «победа все спишет» и «цель оправдывает средства и жертвы» балансируются фактической легализацией для рядового состава любых действий. Так, в отчете ООН и в многочисленных сообщениях СМИ приводятся данные о функционировании самых настоящих рынков невольниц на подконтрольных ИГ территориях. Всего за 10–20 долларов боевики обзаводятся «наложницами» из числа пленных курдских женщин, принимавших участие в боевых действиях, или же мирных жителей.

Популизм. ИГ говорит и дает своим сторонникам то, что они хотят слышать и получать. Религиозная демагогия подкрепляется вполне конкретными земными «благами».

При всей экзотике именно эти принципы позволяли одерживать победу в таких конфликтах, как сейчас мы имеем в Сирии и Ираке. Пример жесткости, жестокости и железной последовательности большевиков в российской гражданской «войне всех против всех» хрестоматиен.

Тип организации. ИГ объединяет в себе элементы сетевой террористической организации, крупного незаконного вооруженного формирования, организованной преступной группировки, мафиозной сети, радикально-революционного движения и, конечно, тоталитарной сети. Это пока плохо изученный феномен.

ИГ также представляет собой очередной этап в развитии джихадизма. Это его ребрендинг. Новая версия джихадизма является одной из привлекательных сторон для новых членов организации.

Коалиционный потенциал. В Сирии ИГ противопоставило себя всем остальным группам, прежде всего оппозиционным. Ведется война на уничтожение. С правительственными силами до определенного предела поддерживается нейтралитет. В Ираке у ИГ ряд союзников: баасисты во главе с Иззатом Ибрагимом ал-Дури (крупный военный и государственный деятель саддамовского Ирака), армия последователей суфийского тариката «Накшбанди», ополчение суннитских племен, все недовольные шиитским правительством в Багдаде.

Коалиция представляет собой достаточно непрочное образование. Уже есть информация о недовольстве союзников жестокостью ИГ, о переходе части суннитских племен в оппозицию к нему (ранее именно они при поддержке США активно противодействовали укреплению ИГ и других джихадистов). Тем не менее это – серьезная сила, которая заставила весь мир вспомнить об Ираке.

«Исламское государство» наступает

Всплеск активности, факторы успеха. Весной-летом 2014 г. ИГ стремительно заняло обширные территории в Ираке. С тех пор об организации заговорил весь мир. Успех способствовал объединению двух ветвей ИГИЛ, и в итоге – провозглашение халифата во главе с халифом Абу Бакром аль-Багдади и переименование в ИГ.

Резкий всплеск активности ИГ в Ираке произошел на волне т.н. «суннитского восстания». Многие специалисты и политики, в том числе бывший вице-президент Ирака Тарик аль-Хашими, винят в произошедшем бывшего премьера Нури аль-Малики. При нем сунниты были окончательно вытеснены из органов власти и превратились в угнетаемое второсортное меньшинство. Волнения и восстания происходили регулярно (Анбар, Фаллуджа, Хавидж) все годы после свержения Саддама. Они жестоко подавлялись. Особенно выделяется резня 2005–2006 г., учиненная шиитской «Армией Махди».

Хашими, сам приговоренный Малики к смертной казни и бежавший из страны, приводит цифру в 1,6 млн пострадавших суннитов. «Крайне важно понять, что ситуация в Ираке сегодня не сводится исключительно к “Исламскому государству”. В стране сегодня есть два вида терроризма: суннитский крайний фанатизм, представленный ИГ, и шиитский крайний фанатизм, под знаменем которого находятся 15 военизированных формирований, связанных с Ираном. Последние используют те же методы насилия и подавления, что и ИГ. Почему Запад сфокусировал свою политику на том, что называют “суннитским терроризмом”? Почему никто не обращает внимания на терроризм шиитских групп?» – заявил политик в интервью в прессе.

Причины «суннитского восстания» косвенно признаны США и арабскими странами, которые надавили на Багдад, пытаясь отстранить от власти Нури аль-Малики и сформировать новое правительство, имеющее более широкое представительство. Однако новый премьер Хайдар аль-Абади принадлежит к той же партии, и серьезной смены курса не наблюдается.

В течение 2012–2014 гг. ИГ на неподконтрольных никому территориях сумело нарастить серьезный военный, людской и технический потенциал и воспользоваться глубочайшим кризисом в Ираке (Барак Обама публично признал, что США недооценили «Исламское государство»). Во многом организации удалось оседлать, по крайней мере пока, волну недовольства суннитов однобокой политикой багдадского правительства.

Организация оказалась в центре восстания, став его стержнем. Местами, по некоторым данным, ее бойцы не составляют большинства от всех суннитских ополченцев и не являются решающей силой. Если раньше суннитские племена не принимали ИГ, давали ей отпор, не пускали в свои населенные пункты, сотрудничая с властями, то сейчас они больше не доверяют американцам, багдадскому правительству и вообще никому. В результате политики Аль-Малики объединились все – от джихадистов до светских баасистов. Многие сунниты в самых разных странах злорадно поддерживают ИГ не из симпатий к организации, а из ненависти к шиитскому правительству в Багдаде.

В Сирии успехам ИГ способствовал кризис светской и исламистской оппозиции, отсутствие серьезных побед, усталость боевиков от прежних лидеров и недоверие им, а также привлекательная для многих люмпен-джихадистов новой волны (посталькаидовского поколения) идеология (точнее методология), даже по сравнению с «Аль-Каидой». Огромную роль сыграла неспособность различных сил договориться между собой на какой-то позитивной основе. Отсутствие единства спровоцировало фрустрацию.

Сейчас в рамках ИГ и родственных ей организаций в разных странах («Боко Харама» в Нигерии, «Аш-Шабаб» в Сомали, группы в Ливии, индо-пакистанском регионе, на Северном Кавказе, в Юго-Восточной Азии) находят себя те, кто оттеснены на вторые роли «ветеранами джихада». Последних упрекают в политических играх, тайных связях, коррупции, неискренности, подмене цели (халифат) – средством (борьбой во имя его). Т.е. старые лидеры обвиняются в том, что, став выгодоприобретателями джихада, они превратились в заложников процесса и перестали заботиться о конечной цели, т.к. в случае победы в них отпадает необходимость. Отступлением от прямого пути джихада объясняются все неудачи последних лет.

В итоге ИГ спутало карты всем ведущим в регионе игрокам. Общий язык на платформе борьбы с этой организацией нашли самые непримиримые силы – США, Иран, «Хезболла», Асад, «Аль-Каида».

Скрытые связи. Лидеры сирийской оппозиции (как исламисты, так и светские) публично заявляют о масштабной и разносторонней поддержке (финансовой, военной, технической, информационной) ИГ со стороны Ирана и режима Асада. Хасан Абуд, глава одной из крупнейших вооруженных исламистских групп в Сирии, незадолго до смерти в сентябре 2014 г. заявил, что боевиков ИГ тренировали инструкторы из Корпуса стражей исламской революции. Многие на Западе также исходят из того, что организация – проект Дамаска и Тегерана.

По этой версии, ИГ поддерживался и частично контролировался Асадом и Тегераном в целях разжигания внутри повстанческой борьбы и дискредитации оппозиции перед мировым сообществом. Однозначно утверждать это невозможно. Но не исключено, что договоренности о некоем разделе сфер влияния могли иметь место. Двойная игра на Ближнем Востоке сегодня – распространенное явление.

За время своего существования ИГ в основном вела боевые действия не против правительственных сил, а против «Нусры» и других сирийских оппозиционных групп. Более того, действия членов этой организации нередко давали режиму Асада повод представлять перед всем миром его противников безумными террористами, вырезающими христиан, и проч. В итоге помощь сирийской оппозиции сегодня действительно заметно сократилась.

Если версия о руке Тегерана и Дамаска в становлении и укреплении ИГ верна, то сегодня те, кого они считали почти своими марионетками, вышли из-под контроля. ИГ ударил по Багдаду, который, так же как и режим Асада, находится под плотной опекой Ирана. Тегеран в сложившейся ситуации активно помогает Багдаду. Естественно, это углубляет шиитско-суннитское противостояние в регионе, увеличивая угрозу перерастания его в большую войну.

Есть подозрения и относительно помощи ИГ со стороны Вашингтона. В Сирии – в рамках общей поддержки сирийской оппозиции, воюющей с Асадом (как минимум имеются данные о продаже вооружения, предназначенного светским силам, коррумпированными командирами «Свободной армии»). В Ираке – в рамках концепции раздела страны на три слабых и подконтрольных независимых государства (шиитское, суннитское и курдское). Согласно этой версии, одной рукой Вашингтон поддерживает шиитов, другой – суннитов. Аль-Хашими говорит, что сценарий раскола страны находит понимание у супердержавы. Обычно в этой связи вспоминают, что Аль-Багдади в 2009 г. был отпущен американцами из военной тюрьмы, т.к. его признали неопасным.

Со ссылкой на источники Эдварда Сноудена также распространяется версия, что изначально ИГИЛ являлся проектом ЦРУ и МОССАДа «Осиное гнездо». Его цель – собрать все наиболее крайние элементы, действующие в Сирии и Ираке, в одной организации с тем, чтобы контролировать и манипулировать ею.

Встречается конспирологическое объяснение возможных связей ИГ с американцами (в частности, Багдади с ЦРУ). Согласно ему, организация пользуется поддержкой неоконов, которые таким образом добиваются дискредитации Обамы. Публикация ужасающих роликов с резней западных граждан в Интернете призвана перечеркнуть все обещания президента «перезагрузить» испорченные при Буше отношения с исламским миром. Сегодня Обама оказался неспособен выполнить даже свое самое главное предвыборное обещание – прекратить войну в Ираке. Речь идет о возвращении американцев в страну.

В подтверждение этой версии в сеть вброшена фотография, на которой человек, похожий на Багдади, в окружении помощников изображен во время переговоров с сенатором Джоном Маккейном.

Есть информация об определенной поддержке ИГ со стороны Эр-Рияда и сочувствующих организации отдельных граждан королевства, в том числе членов королевской фамилии. Эр-Рияд мог пытаться делать ставку на ИГ в целях заполучить инструмент воздействия на ситуацию в Сирии, т.к. «Нусра» и светская оппозиция больше ориентируются на Катар, США и Турцию.

ИГ и массовое мусульманское сознание. Феномен ИГ хорошо укладывается в архетип коллективного сознания масс Большого Ближнего Востока. Сетевые технологии расширения влияния – создание, помимо территориального, надгосударственного пространства идей – часто встречаются в исламской истории (халифат Фатимидов, карматы, хашишины, радикальные хариджиты). Это «негативная легитимность», но тем не менее она усиливает организацию.

Вызов для России

ИГ и Северный Кавказ. С самого начала конфликт в Сирии привлек к себе значительное внимание мусульманской молодежи Северного Кавказа. Даже большее, чем палестино-израильский конфликт, который гораздо важнее с точки зрения ислама. Это объясняется довольно плотными историческими и современными связями северо-восточного Кавказа с Сирией.

Новый фронт джихада дал возможность реализации для горячих голов, которые уже не видели перспектив «лесной» войны с полицией у себя на родине. Что касается конфликта в Палестине, то он длится более 60 лет без видимых результатов. Отношение к нему во многом стало ритуальным, ненависть к Израилю имеет мало практического смысла. Тем более что ни ХАМАС, ни ФАТХ не занимаются рекрутингом иностранцев.

В 2011 г., когда начались волнения, большое число дагестанцев, вайнахов и других кавказцев находились в Сирии. Они прибыли туда в основном в качестве студентов, а потом осели. Некоторые имеют связи и родственников, переселившихся в страну еще после Кавказской войны XIX века. Часть кавказцев сразу оказалась в рядах оппозиции. Другие приехали специально для участия в боевых действиях. Отток радикалов в Сирию стал важной причиной спада джихадистской активности в Дагестане, Ингушетии и КБР в последние годы.

Раскол в рядах радикальной сирийской оппозиции нашел живой отклик в кавказской среде. Причем не только у тех, кто непосредственно принимал участие в боевых действиях, но и сочувствующих на родине. В соцсетях (равно как и в очном режиме) уже около года бурлят жесткие дискуссии, доходящие до угроз, обвинений и такфира. Этот конфликт несет значительный взрывоопасный потенциал. Ориентация на ИГ или «Нусру» определяется по преимуществу ситуативно, исходя из обстоятельств и личных предпочтений.

Популярность ИГ растет не только в среде т.н. «кухонных экстремистов». Можно говорить об известной усталости радикальной молодежи от прежних лидеров джихада, некоторого разочарования из-за отсутствия успехов «Имарата Кавказ» (ИК). Это и ощущение бесперспективности его многолетней борьбы, а также информация о вовлеченности в криминальные махинации, связи с местной элитой, коррупции и моральной нечистоплотности. Отклонениями от «истинного пути» объясняются неудачи и необходимость вернуться к «чистому джихаду».

Кстати, кризис ИК и необходимость внутренних реформ косвенно признал его новый лидер Али Абу Мухаммад Кебеков, пришедший на смену Доке Умарову. Он открыто провозгласил новую стратегию, которую можно оценить как более умеренную, чем та, что реализовывалась прежде. Сторонники же ИГ в качестве выхода из кризиса кавказского джихадизма предлагают, наоборот, линию ужесточить.

Если в Сирии раскол разделил кавказцев примерно поровну, то на самом Северном Кавказе сторонников ИГ пока не так много. Между тем появились слухи, что отдельные лидеры второго порядка (всего пять-восемь человек), в частности амир Центрального сектора Вилаята Дагестан ИК Абу Тахир Кадари и амир махачкалинского сектора Арсланали Камбулатов (Абу Мухаммад Агачаульский или Шамилькалинский) принесли присягу халифу Багдади. В ИГ не скрывают, что ведется работа с молодым поколением по безболезненной интеграции ИК в ИГ. Как считают противники, ИГ намерено склонить лидера ИК Али Абу Мухаммада Кебекова на свою сторону под давлением уже обработанных региональных амиров. Есть слух, что один из амиров уже предъявил ультиматум Кебекову.

Публичных подтверждений происходящего в «лесу» нет. Сторонники ИГ в основном скрывают принадлежность к организации. Считается, что эмиссаров Умара Шишани достаточно много в ИК, но действуют они скрытно, осторожно и хитро, чтобы избежать вооруженного конфликта и репрессий в свой адрес раньше времени, прежде чем они окрепнут, не брезгуя провокациями и любыми методами, если это необходимо для распространения власти и влияния.

В кавказском джихадистском Интернете действует ряд популяризаторов идей и практики ИГ. Очень активен некий Абу Баруд. Он переписывается с админами сайтов, ориентирующихся на ИК, общается с кавказскими диаспорами в Европе, собирает всех, кто настроен на изменение методологии ИК на более жесткую и такфиристскую. На форумах встречается информация касательно того, что этот Абу Баруд имеет прямой выход на отдельных боевиков ИК.

Пропагандисты ИГ вообще не пропускают происходящего на Северном Кавказе. Так, они пытались трактовать в свою пользу задержание в начале октября известного в Дагестане салафитского проповедника Надира абу Халида.

Большинство региональных амиров «Имарата Кавказ» радикально негативно относятся к ИГ. При его усилении в регионе возможна резкая дестабилизация по сирийскому сценарию, т.е. межджихадистская война. ИГ привлекает сторонников на Кавказе успешным брендом и возможностью получать серьезное и стабильное финансирование. Кавказцы нужны халифату в качестве кадрового боевого ресурса и дополнительного рычага воздействия на региональную геополитику.

Вряд ли само ИГ придет на Кавказ. Но стоит ожидать серьезных попыток «открыть» в регионе его филиал – привлекая новых сторонников или же переманивая боевиков ИК. Аналогичные заявки на «франшизу» уже прозвучали от различных групп в Африке, Пакистане, Афганистане, Юго-Восточной Азии. Тамошние группы второго порядка, в том числе те, кто ранее ориентировался на «Аль-Каиду», присягают амиру ИГ в надежде получить поддержку, в то время как лидеры уже зарекомендовавших себя структур во всех этих регионах, как правило, жестко выступают против притязаний ИГ и сохраняют верность «старой школе» джихада.

Наибольшее опасение вызывает неподтвержденная информация о присоединении к ИГ «Исламского движения Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана», ИДУ), официально признанного в России и во многих других странах террористической организацией. Вероятно, в ИДУ возник раскол из-за отношения к новой силе в Ираке и Сирии, чем объясняются противоречивые сообщения. Если присяга главы движения Усмона Гози халифу Аль-Багдади подтвердится, это означает, что ИГ уже непосредственно угрожает интересам России, как минимум в Центральной Азии.

Будущее «Исламского государства»

Перспективы ИГ в Сирии и Ираке. Крайне маловероятно, что авиаудары коалиции приведут к уничтожению ИГ. На полномасштабную же наземную военную операцию Запад вряд ли решится. В лучшем случае боевики под бомбардировками рассредоточатся, как талибы в Афганистане в 2001 г., чтобы в нужный момент напомнить о себе. Более того, по мнению бывшего вице-президента Ирака Аль-Хашими, это, а тем более военная интервенция, только увеличит приток иракских суннитов в группировку. Бомбардировки часто приводят к массовым жертвам среди гражданского населения. Но самое главное – иностранное давление в глазах многих делает ИГ меньшим злом.

Использование курдов против ИГ, как предполагает Запад, также малоэффективно. Курдское ополчение эффективно действует на своей земле, но не за ее пределами. С сирийской оппозицией перспективы еще более призрачны.

Иран, скорее всего, не пойдет на открытое вторжение, так как это будет означать агрессию шиитов против суннитов и резко увеличит угрозу глобальной шиито-суннитской войны. Турция сейчас балансирует на грани ввода войск в Сирию в целях защиты курдов. Если Эрдоган на это решится, то речь может зайти о реанимации проекта турко-курдской конфедерации, провалившегося в 2012–2013 годах. Эта идея вызывает значительное отторжение у националистического сектора турецкого общества и сопряжена с огромными рисками. Отказ же от введения войск вызывает волнения у турецких курдов. Сложившаяся с усилением ИГ обстановка серьезно дестабилизирует Турцию на длительный срок.

Таким образом, ИГ надо признать долгосрочным и серьезным элементом регионального ландшафта. Уход со сцены этого квазигосударства возможен только при урегулировании глубинных противоречий Ирака и Сирии. Вовлечение России в воздушную и наземную военную кампанию в этих странах бесперспективно и вредно.

ИГ в Сирии и Ираке. Перспективы для России. В краткосрочной перспективе наличие ИГ дает России определенные выгоды. Оттягивает силы Запада, расшатывает позиции сильных региональных игроков – Турции, Ирана, ослабляет фронт противников Асада – союзника Москвы, отвлекает мировое общественное мнение от событий на Украине, создает условия для возвращения цен на нефть на прежние высокие показатели. То есть появляется дополнительное пространство для геополитического маневра. В том числе есть повод говорить об улучшении испорченных отношений с Западом из-за общей необходимости борьбы с террористической угрозой.

Кроме того, война в Сирии и Ираке канализирует радикалов с Северного Кавказа с большой долей вероятности их невозвращения обратно – не только по причине смерти. Судя по Вазиристану (горный северо-западный Пакистан), большинство джихадистов из Центральной Азии и России оседают там и не стремятся на родину.

Однако в долгосрочной перспективе укрепление «Исламского государства» несет масштабную угрозу нашей национальной безопасности. Прежде всего потому, что, как показал опыт Ирана, США, Саудовской Аравии, любое попустительство и подыгрывание этой организации быстро доказывает свою ошибочность. Она выходит из-под контроля и ведет только ей понятную игру.

Ждать, пока организация дорастет до уровня хотя бы непризнанного государственного образования, с которым можно как-то работать, бесполезно. Ваххабитскому эмирату, который на начальной стадии был очень похож на ИГ, потребовалось 150 лет, чтобы превратиться в Саудовскую Аравию. России нужен вменяемый и сильный сосед, который мог бы стать в перспективе центром силы формирующегося в конфликте с США многополярного мира.

В среднесрочной перспективе в интересах России для стабилизации ситуации в Сирии и Ираке и противодействия ИГ представляется необходимым:

Способствовать расширению представительства суннитов и всех других меньшинств в органах власти Ирака, в том числе силовых; содействовать прекращению дискриминации суннитской общины; однозначно поддерживать единство иракского государства через реальный диалог всех общин и сил.

Содействовать реальному политическому урегулированию и мирному процессу в Сирии. Недопустимо самоустранение ведущих держав от «забытой войны» в этой стране.

Укреплять и расширять сотрудничество с кругами умеренных исламистов, которые сегодня разочарованы в политике Запада и находятся в поисках привилегированного партнера. Они обвиняют США и их союзников в поддержке их врагов в Ливии, Египте, Сирии, Тунисе и Йемене и вообще в срыве «арабской весны». Этот поворот на региональном поле дает Москве очередной шанс расширить зону своего влияния, повысить коалиционный потенциал, восстановить позиции, утраченные в ходе революций 2010–2012 гг., ослабить позиции Запада. Россия сможет держать руку на пульсе в еще одном центре ближневосточной политики и стимулировать позитивные и выгодные ей тенденции в среде умеренных исламистов.

«Исламское государство» – вызов исламской цивилизации

Успехи ИГ и цивилизационный кризис исламского мира. Провал «арабской весны» и в целом умеренно-исламистского проекта на данном этапе привел к появлению в исламском мире гиперрадикального «Исламского государства». Сегодня о чисто светских путях развития мусульманских стран речи не идет. Грубо говоря, альтернативой условно-коллективному Эрдогану (в арабских странах «Братьям-мусульманам» в широком смысле – не как организации, а мировоззрению) является даже не условно-коллективный бен Ладен, а Абу Бакр Багдади с его реальными головорезами. Ослабление одной тенденции будет неизбежно вызывать усиление другой. На смену ИГ придет еще более радикальная сила.

На Большом Ближнем Востоке почва для гиперрадикализации более чем подготовлена. Несколько поколений выросли в условиях бесконечного беспредела, войн, диктатуры, нищеты, угнетения и коррупции.

«Если мы скажем в нынешней ситуации: нет мира без возмездия, то, учитывая масштаб претензий, с которым мы имеем дело, о мире все могут забыть на долгое время, – говорит один из крупнейших в мире улемов, заместитель главы Всемирного союза мусульманских ученых Абдулла бин Байя. – Мир должен быть прежде всего установлен в наших сердцах. После этого можно начинать работать с накопленными обидами, питающими те или иные группировки».

Две магистральные тенденции в исламском мире подпитываются двумя глубинными социально-цивилизационными запросами: на интеграцию и коренные реформы в экономике, политике, культуре. По соцопросам, практически во всех мусульманских странах, в том числе в богатых, высок уровень критических оценок всех сторон организации жизни.

Интеграция и реформы могут пойти по гиперрадикальному сценарию, могут – по умеренно-исламистскому. Светские национально-социалистические или либерально-капиталистические альтернативы стали историей, частично растворившись в религиозных концепциях.

Исламский мир переживает сегодня масштабный цивилизационный кризис, сравнимый с временами Крестовых походов и монгольского нашествия, когда само его существование было поставлено под вопрос. Еще в конце XVII века Османская империя – стержень уммы – была лидирующим государством на планете (аналог США). В XX веке она была поставлена на грань колонизации Западом. А сегодня исламский мир отстает на несколько параметров не только от «языческой» Японии, но и от Южной Кореи и Китая. Массовое мусульманское сознание, крайне уязвленное происходящим, пытается нащупать выход. Мы имеем дело с проблемой глубинного залегания. Решение ее растянется на десятилетия и будет очень болезненным.

Россия заинтересована в успешном завершении интеграции и реформ в исламском мире, в том, чтобы он вышел из кризиса современным мощным межгосударственным объединением с сильной развитой экономикой, здоровым стабильным обществом, суверенной военно-политической стратегией. Такой «суннитский халифат» мог бы быть партнером в противодействии гегемонистской политике Запада, экспансии Китая и продолжению усиления неоперсидской империи, выступающей сегодня под флагом Исламской Республики Иран. Последняя далеко не всегда будет оставаться союзником Москвы. Уже сегодня ее отношения с США не могут не вызывать в России тревогу.

Политика Турции при умеренных исламистах на протяжении почти 15 лет, когда на несколько порядков поднялся уровень отношений с Россией во всех областях – от торговли до геостратегии, – дает основания полагать, что возможности для серьезного взаимодействия существуют. Эти отношения выдержали проверку южноосетинским, сирийским и украинским региональными кризисами.

Сирия. Ирак > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230702 Ринат Мухаметов


США. Сирия > Армия, полиция > ria.ru, 17 октября 2014 > № 1200836 Даниэль Зубов

Вашингтон: индульгенции на агрессию выписаны

Даниэль Зубов (США), Центр международной журналистики и исследований

14 октября Барак Обама принял в Вашингтоне военных руководителей 21 ближневосточной страны. Разговор шел о возможных вариантах дальнейших действий: удары с воздуха по позициям боевиков оказались не слишком эффективными.

В отсутствие законодателей вашингтонский военно-промышленный мозговой центр продолжает усиленно трудиться, штампуя для администрации все новые индульгенции, оправдывающие бесконечную войну. Да, среди политиков существуют небольшие разногласия по поводу того, направлять ли в регион сухопутные силы, или же просто "купить", вооружить, обучить и пустить в бой "аборигенов". Однако при этом в Вашингтоне царит полное единодушие в том, что установление контроля над так называемым "Исламским государством" станет первым шагом на пути смены режима в Сирии и дестабилизации Ирана.

На правом крыле спектра — Фредерик Каган, ведущий исследователь Американского института предпринимательства и его жена, Кимберли Каган, президент Американского института по изучению войны. В своем материале, опубликованном 6 октября в "Лос-Анджелес таймс", они призвали разместить в регионе американские войска: "После 50 дней очевидных неудач настало время подумать о подходе, который может сработать. Необходимо перебросить на место американские силы специального назначения, которые проучат суннитов". Брат Фредерика, Роберт Кэйган — муж печально известного помощника государственного секретаря Виктории Нуланд.

Другой крупный мозговой центр вашингтонской администрации, "Фонд наследия" ("Heritage Foundation"), в этот же день объявил, что "колебания с размещением войск в месте конфликта указывают на недостаточное желание исполнять взятые на себя обязательства". "Существуют и другие особенности, специфические для Сирии, — предупреждает представитель фонда, доктор Тед Бромунд. — Региональная политика настолько запутана и исковеркана, что Соединенным Штатам будет весьма сложно заставить работать хотя бы какую-нибудь стратегию. Это совершенно не зависит от того, кого мы поддерживаем и кого бомбим". Несмотря на подобные заявления, Тед Бромунд настаивает, что отказ от направления дополнительных американских военных контингентов для "длительной войны" чреват опасными последствиями.

Фредерик Хоф, ранее занимавший пост специального советника Барака Обамы по проблемам переходного периода в Сирии, сейчас работает ведущим исследователем в Атлантическом совете. 10 октября он опубликовал статью, в которой сокрушается об отсутствии стратегии смены режима в Дамаске. Как он замечает, "надежды на внезапную материализацию переговоров о политической передаче власти не являются стратегией".

Далее он уверяет, что "Асад, по сути, является основной причиной того, что "ИГ" смогло вырасти в Сирии, а затем продвинуться до самых ворот Багдада". По его категоричному убеждению, действия группировки — составная часть иранской стратегии по вооружению движения "Хезболла", с тем, чтобы оно могло "грозить Израилю ракетами".

Его рецепт включает в себя запрет на действия сирийской авиации путем введения бесполетной зоны, подталкивание Турции к созданию буферной зоны на границе с Сирией, оказание помощи в реализации военных планов сирийской националистической оппозиции, продолжение снабжения всем необходимым сирийских боевиков и стимулирование "Сирийского национального конгресса" и "Временного правительства" к действиям по смещению Башара Асада.

Центр новой американской безопасности, на идеи которого традиционно ссылаются выступающие за интервенцию демократы, 9 сентября опубликовал свои рекомендации по Сирии. Озвучивший их доктор Марк Линч также заявил, что "американские удары с воздуха не создают приемлемого пути к достижению политического или стратегического успеха". Вместо этого он рекомендует следующее: Барак Обама должен убедить антиправительственную оппозицию в Сирии, что в ее интересах сейчас поддержать Башара Асада в противодействии "ИГ". Эти шаги, по его мнению, будут "способствовать возникновению легитимной и, в большей степени, единой оппозиции".

Еще одна крупная исследовательская организация, выступающая за вторжение, Институт Брукингса, уже с января 2014 года высказывается в пользу смены режима в Сирии. Недавно содиректор Центра безопасности и разведки XXI века этого института, Майкл О'Хэнлон — основная движущая сила поддержки демократами вторжения 2003 года в Ирак — предложил Бараку Обаме убедить Тегеран в том, что "с Асадом покончено".

Как только иранцы решат довериться американцам больше, чем своему союзнику в Дамаске, "у них возникнет сильный побудительный мотив принять участие в новом политическом процессе, а также оказать давление на алавитскую общину, с тем, чтобы и она тоже пошла этим путем — единственным, который может сохранить ей безопасность и обеспечить достойную роль в новом политическом процессе, идущем в Сирии".

После возвращения конгрессменов с каникул их будет ждать широкий набор рекомендаций от различных мозговых центров по выбору дальнейшей ближневосточной стратегии. Законодателям надо будет ответить на вопрос: "Следует ли Соединенным Штатам начать бесконечную войну на Ближнем Востоке?".

Конгрессменам предложат как самые фантастические, так и уже провалившиеся, сегодня лишь завернутые в другие фантики, сценарии. Однако конечная цель у всех этих разномастных разработок одна: свержение правительства Башара Асада.

США. Сирия > Армия, полиция > ria.ru, 17 октября 2014 > № 1200836 Даниэль Зубов


США. Сирия > Армия, полиция > ria.ru, 11 сентября 2014 > № 1173568 Дмитрий Косырев

Бомбить можно кого угодно и когда угодно - Обама разрешил

Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"

Если свести к одной фразе выступление президента Барака Обамы минувшей ночью, то получается так: будем бомбить территорию Сирии, не спрашивая у Дамаска, потому что иначе — никак. Конечно, ситуация попросту смешная, ведь наносить воздушные удары будут по врагам прежде всего президента Сирии Башара Асада, а уж потом это враги Барака Обамы и многих, многих других людей.

Но признать, что США оказались фактически союзниками Сирии (и ее союзника Ирана), Обама не может. И здесь, наверное, выявилась главная слабость Америки — идеологическая: она считает себя вправе делать что угодно, но не может произнести очевидные вещи вслух.

Враг моего врага мне не друг

Из полного текста президентского выступления можно увидеть что угодно, кроме того, откуда пошла эта война, которая сейчас привела к захвату больших территорий Ирака экстремистской армией IS ("исламского государства").

Эту историю начали друзья и союзники США, Саудовская Аравия, Катар и прочие монархии Ближнего Востока — сначала в виде подстрекательства революций по всему региону, а потом дошло дело до переворотов и войн. США в этом деле участвовали в лучшем случае вяло и без желания, но дальше монархии начали втягивать их в полномасштабную войну, и прежде всего с ненавидимой ими Сирией. Сегодня картина в регионе чрезвычайно усложнилась, подстрекатели переворотов переругались между собой… но ничего этого вслух президент Обама не произносит. У него другая проблема.

Она в том, что создание на территории двух государств — Ирака и Сирии — террористического государства, куда как на сафари повадились ездить повоевать мусульмане из Европы и даже США, терпеть невозможно. США были просто вынуждены помочь правительству Ирака ударами с воздуха, что немного отодвинуло фронт от столицы. Но дело в том, что IS базируется в Сирии, на территории другого суверенного государства, оттуда террористы IS и пришли в Ирак — раз уж не смогли победить правительство Асада. И если не "достать" этих людей там, в Сирии, победить их будет невозможно.

В экспертных кругах уже несколько месяцев пишут, что Америка оказалась в смешной ситуации. Враг ее врага оказался ее врагом. Наметился полноценный боевой союз США с Сирией и Ираном. Которые и были мишенями всей операции бывших друзей США, ближневосточных монархий, под названием "арабская весна". И почему бы не признать, что такова новая реальность, мы, Америка, теперь дружим с Тегераном и Дамаском, потому что у нас общая — и действительно страшная — угроза?

Но Обаме проще бомбить территорию суверенного государства, чем ломать идеологические модели, созданные даже не им.

А что, за пределами США кто-то есть?

Самое интересное в его выступлении не то, что он сказал, а что он старательно обходит. Насчет Сирии: в этой войне "мы не можем полагаться на режим Асада, который терроризирует свой собственный народ — на режим, который никогда не вернет легитимности, которую он потерял". И, фактически, все.

Минуточку, а кого там Асад терроризирует — да как раз тех самых IS, которые захватили сначала две трети его страны (зверствуя там точно так же, как они это делают сейчас в Ираке), а потом были отбиты на ее северо-восток и оттуда, раз уже не получается взять Дамаск, пошли на Ирак.

Обама в своем выступлении сказал, что будет помогать "третьей силе" в Сирии, чтобы она в итоге победила всех, и Асада, и IS. Как будто уже не помогали. Но на самом деле Америке сейчас просто не до Сирии. Разбомбят IS на сирийской территории, помогая этим Асаду вернуть свои захваченные земли? Но это ведь будет только завтра, и тем временем что-то придумается. Будет шанс свергнуть правительство в Дамаске — свергнут.

И ведь всего-то было надо проявить уважение к международному праву и позвонить Башару Асаду: можно нам уничтожить вашего врага на вашей территории? Он бы, наверное, не возражал.

Так вот, во всей речи Обамы вообще нет практически ничего насчет международного права, суверенитета. Не считая того самого упоминания о легитимности сирийского режима. Но ведь не США определяют, кто легитимен, а кто нет. Дальше, конечно, где-то в ООН Америка что-то скажет, но уже как бы для порядка. А может, и не скажет.

И что у нас в таком случае получается: допустим, России неприятен Уругвай. Нет, на самом деле он нам очень даже приятен, но просто для примера: какая-то банда захватила часть Уругвая и вторглась в Бразилию, Россия хочет помочь Бразилии и начинает бомбить Уругвай, приговаривая при этом: а он нелегитимен, что хотим, то и делаем. Хотя — почему только Россия? Кто угодно может бомбить кого угодно, Обама разрешил. Ведь международное право одно для всех.

И самое, наверное, интересное, что не только президент США обходит правовой аспект дела, а и все остальные в Америке. В первых американских откликах на его речь — практически никаких размышлений на эту тему.

Вот "юридическая консультация" в Washington Post. Эксперт размышляет на одну лишь тему — а имеет ли Обама право наносить удары по Сирии, да еще заявляя, что ему не нужно в этой ситуации спрашивать разрешения у Конгресса. Но речь, как выясняется, только об одном — об этом самом разрешении! Эксперт находит даже оправдание президенту, акт Конгресса от 2002 года — перед войной в Ираке времен Джорджа Буша, тщательно анализирует его… Про мир за пределами США — ни слова.

А вот оценки внутриамериканской ситуации с этой войной: если год назад общественное мнение США было резко против агрессии против Сирии, то сейчас поддержка бомбежек вдвое больше: 71% за удары по IS на территории Ирака и 65% за такие же удары на территории Сирии…

А насчет суверенитета, международного права и т.д. — ни-че-го! Нет, есть одна забавная публикация в New York Times. Здесь особый жанр — искусство диалога, блеск злословия двух интеллектуалов, начинают они с того, кто и зачем читал Диккенса, со вздохом переходят к Обаме — и тут один из собеседников говорит: самое сложное — объяснить американскому народу, что такое международная система. Вы ее еле видите или чувствуете. Хотя она создает "подсознательный фон поведения для всех, для хороших парней и плохих тоже".

Да нет никакой "международной системы", и права тоже нет. И правил поведения. Вот только пусть кто-то о таковых в следующий раз упомянет, и мы вместе посмеемся и заговорим о Диккенсе.

США. Сирия > Армия, полиция > ria.ru, 11 сентября 2014 > № 1173568 Дмитрий Косырев


Сирия. Россия > Армия, полиция > premier.gov.ru, 19 сентября 2013 > № 908253 Дмитрий Медведев

Дмитрий Медведев ответил на вопрос о ситуации в Сирии во время встречи с участниками Генассамблеи ОАНА

Д.Медведев: Я попробую чуть более широко порассуждать на тему ситуации в вашей стране. Она, конечно, сверхдраматическая и начала осложняться в тот период, когда я был президентом. И, как сейчас помню, на одной из пресс-конференций мне задали вопрос о том, готова ли Россия вместе с другими странами принять решение в отношении Сирии, аналогичное решениям, которые были приняты в связи с событиями в Ливии. И тогда я сказал, что мы на это никогда не пойдём. По нескольким причинам. Прежде всего потому, что события в Ливии обернулись тоже чрезвычайно драматическим образом, когда под прикрытием решений, принятых Советом Безопасности Организации Объединённых Наций (мы в какой-то момент эти решения поддержали, решения, напомню, абсолютно гуманитарного характера, для того чтобы обеспечить сохранение жизни людей), по сути, была предпринята интервенция и безотносительно к тем силам, которые этим занимались, по сути, произошло внешнее вмешательство в очень сложный конфликт.Россия никогда не поддерживала военное решение вопросов, которые должны разрешаться другими способами в суверенных государствах. Иными словами, любое вмешательство извне, кроме случаев, прямо предусмотренных уставом Организации Объединённых Наций, включая соответствующее право на самооборону, мы считаем недопустимым и в целом преступным. Ровно этими соображениями я руководствовался, когда тогда сказал, что считаю недопустимым подобное развитие событий в Сирии. К сожалению, события стали развиваться драматическим образом, и, на наш взгляд, они лишь подтверждают недопустимость военных сценариев решения тех проблем и гражданских проблем, которые накопились в вашей стране. Сирийцы сами должны с ними разобраться в рамках межконфессионального диалога, в рамках тех процедур, которые могут происходить и внутри страны, и на международных площадках. Но в любом случае если всё это происходит под прикрытием решений ООН и сопровождается массированными поставками оружия – это не наш выбор. Именно поэтому ни я, ни действующий Президент Владимир Путин такие решения никогда не поддерживаем.

В настоящий момент ситуация весьма сложная, естественно, она обострилась после известных событий вокруг применения химического оружия. Наша позиция была сформулирована российским Президентом. Нужно провести максимально тщательное расследование того, что произошло. Безусловно, применение химического орудия, кто бы его ни применял, – это преступление против человечества и должно рассматриваться как международное преступление. Но само по себе расследование должно пройти в тех формах, которые будут предусмотрены международными правилами.

Что же касается российско-американских переговоров, а также российской инициативы, то, мне кажется, это своевременная инициатива. Эта инициатива позволила, по сути, в настоящий момент предотвратить эскалацию насилия, позволила уйти из военного сценария хотя бы к настоящей перспективе, в мирный процесс. Мы надеемся, что всё, что было предложено, будет исполнено, включая и отказ от химического оружия, а также те решения по подписанию конвенции, которые были предприняты сирийской стороной, будут исполнены. Это самый правильный путь. Я рад, что наша инициатива, российская инициатива, нашла определённый отклик у наших международных партнёров, включая Соединённые Штаты Америки. Посмотрим, что из этого всего выйдет. Самое главное сейчас – обеспечить реализацию тех договорённостей, которые были достигнуты в Женеве, тех договорённостей, которые в настоящий момент обсуждались на других площадках.

Вы упомянули роль региональных государств. Здесь присутствуют представители соответствующих региональных государств – и арабских, и неарабских. Вы знаете, мне кажется, что самое главное – чтобы каждое государство осознавало свою ответственность за развитие событий у соседей. Нам могут нравиться или не нравиться иностранные правители, у нас может быть личное отношение к тем или иным процессам, которые происходят в соседних странах, – это абсолютно нормально, тем более, когда в этих странах живут братья по вере или просто близкие люди. Но в то же время, на наш взгляд, на взгляд руководства России, это не должно служить основанием для вмешательства во внутренние дела. Мы исходим из того, что устав Организации Объединённых Наций, вообще весь международно-правовой опыт человечества, накопленный за период с конца ХIX века по нынешний период, свидетельствует о том, что ничего кроме международного права для решения подобных конфликтов применяться не может. Всё остальное – путь в никуда. Мы знаем, что в результате целого ряда конфликтов, который был в вашем регионе, благополучие не пришло, благоденствие не наступило, процветание не случилось. Но террористические группировки типа Аль-Каиды и упомянутых других распространяются по всему региону. Стал ли от этого мир безопасен? Ни в коей мере нет! Поэтому наша позиция – переговоры, отказ от химического оружия и на этой основе решение целого ряда других проблем, как мне представляется, является безальтернативной. А все государства, включая и важнейшие региональные государства, должны помогать этому процессу, а не блокировать его. Такова позиция Российской Федерации.

Сирия. Россия > Армия, полиция > premier.gov.ru, 19 сентября 2013 > № 908253 Дмитрий Медведев


США. Сирия > Внешэкономсвязи, политика > thedailybeast.com, 10 сентября 2013 > № 950389 Барак Обама

Obama's Syria Speech: Read the Transcript

'Sometimes resolutions and statements of condemnation are simply not enough," the president said Tuesday night.

My fellow Americans, tonight I want to talk to you about Syria, why it matters and where we go from here.

Over the past two years, what began as a series of peaceful protests against the oppressive regime of Bashar al-Assad has turned into a brutal civil war. Over 100,000 people have been killed. Millions have fled the country. In that time, America’s worked with allies to provide humanitarian support, to help the moderate opposition, and to shape a political settlement, but I have resisted calls for military action because we cannot resolve someone else’s civil war through force, particularly after a decade of war in Iraq and Afghanistan.

The situation profoundly changed, though, on August 21st, when Assad’s government gassed to death over 1,000 people, including hundreds of children. The images from this massacre are sickening: men, women, children lying in rows, killed by poison gas, others foaming at the mouth, gasping for breath, a father clutching his dead children, imploring them to get up and walk.

On that terrible night, the world saw in gruesome detail the terrible nature of chemical weapons and why the overwhelming majority of humanity has declared them off-limits, a crime against humanity and a violation of the laws of war.

This was not always the case. In World War I, American G.I.s were among the many thousands killed by deadly gas in the trenches of Europe. In World War II, the Nazis used gas to inflict the horror of the Holocaust. Because these weapons can kill on a mass scale, with no distinction between soldier and infant, the civilized world has spent a century working to ban them. And in 1997, the United States Senate overwhelmingly approved an international agreement prohibiting the use of chemical weapons, now joined by 189 governments that represent 98 percent of humanity.

On August 21st, these basic rules were violated, along with our sense of common humanity. No one disputes that chemical weapons were used in Syria. The world saw thousands of videos, cell phone pictures, and social media accounts from the attack, and humanitarian organizations told stories of hospitals packed with people who had symptoms of poison gas.

Moreover, we know the Assad regime was responsible. In the days leading up to August 21st, we know that Assad’s chemical weapons personnel prepared for an attack near an area where they mix sarin gas. They distributed gas masks to their troops. Then they fired rockets from a regime-controlled area into 11 neighborhoods that the regime has been trying to wipe clear of opposition forces. Shortly after those rockets landed, the gas spread, and hospitals filled with the dying and the wounded.

We know senior figures in Assad’s military machine reviewed the results of the attack and the regime increased their shelling of the same neighborhoods in the days that followed. We’ve also studied samples of blood and hair from people at the site that tested positive for sarin.

When dictators commit atrocities, they depend upon the world to look the other way until those horrifying pictures fade from memory, but these things happened. The facts cannot be denied.

The question now is what the United States of America and the international community is prepared to do about it, because what happened to those people -- to those children -- is not only a violation of international law, it’s also a danger to our security. Let me explain why.

If we fail to act, the Assad regime will see no reason to stop using chemical weapons. As the ban against these weapons erodes, other tyrants will have no reason to think twice about acquiring poison gas and using them. Over time, our troops would again face the prospect of chemical warfare on the battlefield, and it could be easier for terrorist organizations to obtain these weapons and to use them to attack civilians.

If fighting spills beyond Syria’s borders, these weapons could threaten allies like Turkey, Jordan and Israel. And a failure to stand against the use of chemical weapons would weaken prohibitions against other weapons of mass destruction and embolden Assad’s ally, Iran, which must decide whether to ignore international law by building a nuclear weapon or to take a more peaceful path.

This is not a world we should accept. This is what’s at stake. And that is why, after careful deliberation, I determined that it is in the national security interests of the United States to respond to the Assad regime’s use of chemical weapons through a targeted military strike. The purpose of this strike would be to deter Assad from using chemical weapons, to degrade his regime’s ability to use them, and to make clear to the world that we will not tolerate their use.

That’s my judgment as commander-in-chief, but I’m also the president of the world’s oldest constitutional democracy. So even though I possess the authority to order military strikes, I believed it was right in the absence of a direct or imminent threat to our security to take this debate to Congress. I believe our democracy is stronger when the president acts with the support of Congress, and I believe that America acts more effectively abroad when we stand together. This is especially true after a decade that put more and more war-making power in the hands of the president and more and more burdens on the shoulders of our troops, while sidelining the people’s representatives from the critical decisions about when we use force.

Now, I know that after the terrible toll of Iraq and Afghanistan, the idea of any military action -- no matter how limited -- is not going to be popular. After all, I’ve spent four-and-a-half years working to end wars, not to start them. Our troops are out of Iraq. Our troops are coming home from Afghanistan. And I know Americans want all of us in Washington -- especially me -- to concentrate on the task of building our nation here at home, putting people back to work, educating our kids, growing our middle class. It’s no wonder then that you’re asking hard questions.

So let me answer some of the most important questions that I’ve heard from members of Congress and that I’ve read in letters that you’ve sent to me. First, many of you have asked, won’t this put us on a slippery slope to another war? One man wrote to me that we are still recovering from our involvement in Iraq. A veteran put it more bluntly: This nation is sick and tired of war.

My answer is simple. I will not put American boots on the ground in Syria. I will not pursue an open-ended action like Iraq or Afghanistan. I will not pursue a prolonged air campaign like Libya or Kosovo. This would be a targeted strike to achieve a clear objective, deterring the use of chemical weapons and degrading Assad’s capabilities.

Others have asked whether it’s worth acting if we don’t take out Assad. Now, some members of Congress have said there’s no point in simply doing a pinprick strike in Syria.

Let me make something clear: The United States military doesn’t do pinpricks. Even a limited strike will send a message to Assad that no other nation can deliver.

I don’t think we should remove another dictator with force. We learned from Iraq that doing so makes us responsible for all that comes next. But a targeted strike can makes Assad -- or any other dictator -- think twice before using chemical weapons.

Other questions involve the dangers of retaliation. We don’t dismiss any threats, but the Assad regime does not have the ability to seriously threaten our military. Any other -- any other retaliation they might seek is in line with threats that we face every day. Neither Assad nor his allies have any interest in escalation that would lead to his demise, and our ally, Israel, can defend itself with overwhelming force, as well as the unshakable support of the United States of America.

Many of you have asked a broader question: Why should we get involved at all in a place that’s so complicated and where, as one person wrote to me, those who come after Assad may be enemies of human rights?

It’s true that some of Assad’s opponents are extremists. But Al Qaida will only draw strength in a more chaotic Syria if people there see the world doing nothing to prevent innocent civilians from being gassed to death.

The majority of the Syrian people, and the Syrian opposition we work with, just want to live in peace, with dignity and freedom. And the day after any military action, we would redouble our efforts to achieve a political solution that strengthens those who reject the forces of tyranny and extremism.

Finally, many of you have asked, why not leave this to other countries or seek solutions short of force? As several people wrote to me, we should not be the world’s policemen.

I agree. And I have a deeply held preference for peaceful solutions. Over the last two years, my administration has tried diplomacy and sanctions, warnings and negotiations, but chemical weapons were still used by the Assad regime.

However, over the last few days, we’ve seen some encouraging signs, in part because of the credible threat of U.S. military action, as well as constructive talks that I had with President Putin. The Russian government has indicated a willingness to join with the international community in pushing Assad to give up his chemical weapons. The Assad regime has now admitting that it has these weapons and even said they’d join the Chemical Weapons Convention, which prohibits their use.

It’s too early to tell whether this offer will succeed, and any agreement must verify that the Assad regime keeps its commitments, but this initiative has the potential to remove the threat of chemical weapons without the use of force, particularly because Russia is one of Assad’s strongest allies.

I have therefore asked the leaders of Congress to postpone a vote to authorize the use of force while we pursue this diplomatic path. I’m sending Secretary of State John Kerry to meet his Russian counterpart on Thursday, and I will continue my own discussions with President Putin.

I’ve spoken to the leaders of two of our closest allies -- France and the United Kingdom -- and we will work together in consultation with Russia and China to put forward a resolution at the U.N. Security Council requiring Assad to give up his chemical weapons and to ultimately destroy them under international control.

We’ll also give U.N. inspectors the opportunity to report their findings about what happened on August 21st, and we will continue to rally support from allies from Europe to the Americas, from Asia to the Middle East, who agree on the need for action.

Meanwhile, I’ve ordered our military to maintain their current posture to keep the pressure on Assad and to be in a position to respond if diplomacy fails. And tonight I give thanks, again, to our military and their families for their incredible strength and sacrifices.

My fellow Americans, for nearly seven decades, the United States has been the anchor of global security. This has meant doing more than forging international agreements; it has meant enforcing them. The burdens of leadership are often heavy, but the world’s a better place because we have borne them.

And so to my friends on the right, I ask you to reconcile your commitment to America’s military might with the failure to act when a cause is so plainly just.

To my friends on the left, I ask you to reconcile your belief in freedom and dignity for all people with those images of children writhing in pain and going still on a cold hospital floor, for sometimes resolutions and statements of condemnation are simply not enough.

Indeed, I’d ask every member of Congress and those of you watching at home tonight to view those videos of the attack, and then ask, what kind of world will we live in if the United States of America sees a dictator brazenly violate international law with poison gas and we choose to look the other way?

Franklin Roosevelt once said, “Our national determination to keep free of foreign wars and foreign entanglements cannot prevent us from feeling deep concern when ideas and principles that we have cherished are challenged.”

Our ideals and principles, as well as our national security, are at stake in Syria, along with our leadership of a world where we seek to ensure that the worst weapons will never be used.

America is not the world’s policeman. Terrible things happen across the globe, and it is beyond our means to right every wrong, but when with modest effort and risk we can stop children from being gassed to death and thereby make our own children safer over the long run, I believe we should act.

That’s what makes America different. That’s what makes us exceptional. With humility, but with resolve, let us never lose sight of that essential truth.

Thank you, God bless you, and God bless the United States of America.

США. Сирия > Внешэкономсвязи, политика > thedailybeast.com, 10 сентября 2013 > № 950389 Барак Обама


США. Сирия. Россия > Армия, полиция > ria.ru, 4 сентября 2013 > № 887491 Игорь Коротченко

Заявление главы Пентагона Чака Хейгела относительно поставок в Сирию химоружия из РФ является откровенной ложью и даже с точки зрения информационной войны выглядит абсолютно непрофессионально, сообщил РИА Новости в среду член общественного совета при Минобороны РФ, главный редактор журнала "Национальная оборона" Игорь Коротченко.

Министр обороны США на слушаниях в конгрессе в среду сказал, что Россия и другие страны снабжают режим президента Сирии Башара Асада химическим оружием.

"Заявление шефа Пентагона является откровенной ложью из разряда той самой пресловутой пробирки со спорами сибирской язвы из арсенала Саддама Хусейна, которой тряс в Совете безопасности тогдашний госсекретарь США Колин Пауэлл", - сказал Коротченко. По его словам, подобные заявления министра обороны США его дискредитируют как профессионала.

"США располагают сильными и эффективными спецслужбами, обратившись к которым, Хейгел мог получить исчерпывающую информацию о том, что РФ ни сейчас, ни в прошлом не поставляла оружие массового поражения кому бы то ни было и даже своим ближайшим союзникам", - сказал Коротченко.

Более того, отметил он, РФ завершает процесс уничтожения химоружия, которое ей досталось от СССР. Такой же процесс происходит и в США.

"Заявление главы Пентагона находится за гранью здравого смысла и вызывает сожаление, что он прибегнул к тем нецивилизованным методам, которые в конечном счете дискредитируют сами США", - добавил он.

США. Сирия. Россия > Армия, полиция > ria.ru, 4 сентября 2013 > № 887491 Игорь Коротченко


Турция. Сирия. Ирак > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 29 июня 2013 > № 885379 Ольга Жигалина

Курдский вопрос – вновь на повестке дня

Опасности и перспективы

Резюме: Эскалация региональной конфликтности может консолидировать силы курдского национально-демократического движения этнического Курдистана под лозунгом борьбы за свои права и самоуправление курдских ареалов Турции, Ирака, Сирии и Ирана.

Курды стран Западной Азии, этнического Курдистана (курдские ареалы Турции, Ирана, Сирии и Ирака условно в научной литературе именуются Турецкий, Иранский, Сирийский, Иракский Курдистан) утверждают свое принципиальное отличие от персов, равно как от турок и арабов. Они всегда стремились к национальному самоопределению. Их сплачивает мечта о создании курдского государства. Однако курдские лидеры больше внимания уделяют партикулярным целям и настраивают курдов на мирное решение курдской проблемы. Между тем напряженность в Сирии и вокруг Ирана, а также в Турции, способная перерасти в широкий международный конфликт, делает актуальным решение курдского вопроса, в том числе и реализацию общекурдского объединительного национального идеала (провозглашения курдского государства) при условии поддержки извне.

НЕСБЫВШИЕСЯ НАДЕЖДЫ

После того как американо-британская коалиция свергла в 2003 г. диктаторский режим Саддама Хусейна и создала федеративный Ирак, Курдистанский регион, объединивший три иракские провинции Эрбиль, Сулейманию и Дохук, стал субъектом рыхлой иракской федерации. Его «специальный» (полунезависимый) статус был зафиксирован в Конституции в 2005 году. Иракский Курдистан получил уникальную возможность поступательного социально-экономического, политического и культурного развития. В Курдистанском регионе был избран президент (Масуд Барзани, глава авторитетного клана), сформировано региональное правительство и национальная ассамблея, подготовлен проект местной Конституции. Курдистанское руководство стало проводить самостоятельную экономическую и социальную политику, осуществлять международные контакты со многими странами мира, были даже введены некоторые внешние атрибуты суверенного государства – флаг, гимн, денежные знаки, штемпели в паспортах посещающих регион иностранцев, создана национальная армия (пешмерга), построен аэропорт, оснащенный по последнему слову техники, и т.д.

Иракские курды добились больших успехов благодаря продаже нефти и иностранным инвестициям в курдистанскую экономику. Это вселило надежду на возможность провозглашения курдского независимого государства. (Еще в 2005 г. во время выборов президента Курдистанского региона был проведен неофициальный референдум о независимости, в результате которого почти все население региона поддержало эту идею.) Осенью 2012 г. Барзани попытался заручиться поддержкой Вашингтона. Но накануне президентских выборов американская администрация не решилась начать изменение конфигурации традиционных границ государств Западной Азии, указав курдам, чтобы они не мешали осуществлению «демократического эксперимента в Ираке». Масуду Барзани объяснили, что в современной геополитической ситуации он не может рассчитывать на поддержку Соединенных Штатов и Турции в деле провозглашения курдского государства, потому что сегодня «США не поддерживают движения, нацеленные на отделение от Ирака». В современных геополитических условиях американская администрация как будто заинтересована в сохранении стабильного и целостного Ирака. Однако некоторые авторитетные американские политики выражают иное мнение. Курдам, мол, «лучше быть независимыми, чем застрять в Ираке навсегда», а Курдистан может стать независимым государством в ближайшие 10 лет.

В этой связи премьер-министр Курдистанского региона Ирака Нечирван Барзани, племянник Масуда Барзани, призвал сплотиться всем политическим силам Иракского Курдистана перед лицом внутренних и региональных угроз и в целях выработки общей позиции. Он подчеркнул, что спорные вопросы с Багдадом будут решаться без вмешательства извне. Нечирван Барзани считает, что наступает время, когда решается судьба курдской нации. Поэтому курдам необходимо национальное единство для осуществления стратегической политики во имя самоопределения. «Все другие интересы – вторичны». Он признает, что стремление курдов к независимости огромно, но даже туркоманы и ассирийцы-халдеи якобы ожидают и надеются на провозглашение независимости Иракского Курдистана. Пока руководство иракских курдов сосредоточено на решении проблемы спорных территорий и своих противоречий с Багдадом, носящих экономический характер.

Проблему возможной сецессии Иракского Курдистана Анкара рассматривала с точки зрения объединения Курдистанского региона Ирака с курдским ареалом Турции. Турецкое руководство не могло не считаться с возможностью этого сценария и пыталось корректировать свою курдскую политику, исходя из учета этого фактора. В 2009 г. оно разработало так называемую «дорожную карту» демократического переустройства Турции, осуществление которой способствовало бы и урегулированию курдского вопроса. Однако, несмотря на провозглашенную тогда правительством Реджепа Тайипа Эрдогана «курдскую инициативу», направленную на широкое общественное обсуждение проблемы, до недавнего времени дальше дискуссий и демонстративного признания культурно-лингвистических особенностей курдов, отличающих их от турок, политических решений и законодательного закрепления таких прав не происходило. В то же время турецкое руководство не могло воспрепятствовать усилению трансграничных контактов и взаимодействия курдов Турции, Ирака и Сирии. Анкара всеми средствами препятствовала повторению иракского сценария в Сирии, опасаясь обострения курдского вопроса в самой Турции.

Возможное обретение независимого статуса Иракским Курдистаном могло нанести удар по гордости и престижу Турции и ослабило бы ее положение как региональной державы, лишило контроля над богатыми водными ресурсами юго-восточной Анатолии, а также сократило ведущую роль в будущем экономическом развитии Западной Азии. Путем укрепления экономических и торговых связей с Курдистанским регионом Ирака турецкое руководство стремилось сдерживать тенденции, способствующие созданию там независимого курдского государства.

Курдские политологи полагали, что выход Турецкого Курдистана из состава Турецкой Республики предоставит ей большие преимущества. По их мнению, Турция сможет гармоничнее развиваться экономически, если избавит себя от решения курдской проблемы, что облегчит ей задачу вступления в Европейский союз. Они подчеркивали, что объединение Иракского и Турецкого Курдистана продвинет идею создания курдского государства. Потеря Турцией Курдистана действительно существенно ослабит ее геополитическое значение в Западной Азии и станет препятствовать осуществлению стратегических планов в отношении Центральной Азии, Кавказа и России. Объединенное курдское государство (состоящее из курдских районов Турции и Ирака) будет доминировать в юго-восточных и восточных районах Турецкой Республики и преградит ей доступ к Азербайджану, Кавказу и тюркским республикам Средней Азии. Однако сегодня некоторые американские политтехнологи утверждают, что распад Турции может произойти только к 2030 г., и прогнозируют создание курдского государства, объединяющего курдские ареалы Ирака, Сирии и Ирана.

Усиление турецких позиций в Иракском Курдистане заботит Иран и Армению, которые, как и Турция, не заинтересованы в провозглашении иракскими курдами независимости. Они стремятся к развитию своих экономических, торговых и политических отношений с Курдистанским регионом Ирака, сдерживая националистические устремления иракских курдов, а также с целью снижения турецких поползновений относительно Кавказа и Средней Азии.

РАДУЖНЫЕ МЕЧТЫ

В последнее время в зарубежных СМИ и среди курдской общественности распространилось суждение о том, что курды этнического Курдистана будто бы стремятся создать федеративное государство, состоящее из четырех автономных районов с центрами в Эрбиле, Камышлы, Диарбакыре и Мехабаде.Оно должно обеспечить себе коридор к Средиземному морю для транспортировки нефти и газа из Курдистана на мировой рынок. Этот сценарий напоминает рассуждение Абдуллы Оджалана, лидера Рабочей партии Курдистана (РПК), томящегося в заключении, о создании четырех курдских мини-государств в этническом Курдистане. Стали говорить о начале «курдской революции», которая в конечном итоге должна привести к созданию независимого и объединенного Курдистана.

Актуализация решения курдского вопроса не остается без внимания руководства региональных и мировых держав, мирового общественного мнения, поскольку этнический Курдистан расположен в центре Западной Азии, изобилующей локальными конфликтами, отягощенными активностью исламистских вооруженных группировок. Лоббирование идеи курдского государства всегда совпадает с очередной попыткой американских политиков использовать курдов для дестабилизации региона ради собственных интересов. К примеру, когда в 90-е гг. ХХ века американские военно-политические круги строили планы относительно Ирака, они использовали курдов, обещая им широкую автономию или даже провозглашение государства. Но осуществление этих обещаний, очевидно, не входило в планы американских покровителей курдов, поскольку последних, по-видимому, не удалось заставить в полной мере играть по американским правилам. Хотя официальный Вашингтон и призывает курдов к сдержанности, американская и израильская пропаганда, напротив, направлена на обострение их националистических устремлений. Так, например, некоторые израильские политологи стараются убедить курдов, что изменение конфигурации границ стран Ближнего и Среднего Востока якобы не за горами и курды непременно добьются своих целей, в том числе и выхода к морю.

С 90-х гг. ХХ века мировоззрение и политическая культура курдов существенно изменились. Курдское общество и его политическая элита стали воспринимать современные методы политической деятельности, которые исходят из признания сложившейся системы международных отношений. Окрепли демократические тенденции, а лидеры выступают за региональную стабильность, заявляя о приоритете мирных способов решения курдской проблемы в каждом ареале стран Западной Азии, в соответствии со спецификой национального развития курдов. Они осознают авантюристичность и сложность практического воплощения сегодня проекта четырехсоставного курдского государства.

Современный этнический Курдистан не является географически, экономически, культурно, лингвистически, религиозно гомогенным. Процесс национального развития курдов в каждом ареале стран их проживания осуществляется в соответствии со спецификой этих государств и особенностями курдского национального движения. Находясь в разных социокультурных, экономических и политических условиях и системах, курды подвергались в своих географических подразделениях воздействию самых разнообразных факторов и по-разному реагировали на вызовы времени. Как в прошлом, так и теперь курдское национальное движение локально. В разных частях этнографического Курдистана периоды его подъема и упадка не совпадают, что указывает на неравномерность этнонационального развития в курдских ареалах Турции, Ирака, Сирии и Ирана, разновеликих по территории и численности курдского населения. Это существенно затрудняет процесс консолидации курдов на общенациональном уровне. Однако руководство иракских курдов мыслит общекурдскими категориями, рассматривая Иракский Курдистан как ядро, центр будущего независимого курдского государства. Оно стремится к экономической независимости от Багдада.

СОВРЕМЕННЫЕ РЕАЛИИ

Стремление руководства Иракского Курдистана подхлестнуть рост экономики региона стимулирует создание благоприятного инвестиционного климата для иностранных компаний. Особенно активно развиваются курдистано-турецкие отношения в области добычи нефти и ее транспортировки в Турцию и на мировой рынок в обход Багдада. Недавно курдистанское руководство подписало соглашение на поставку Турции 420 тыс. баррелей сырой нефти по новому трубопроводу, строительство которого планируется завершить к 2014 году. Курдистано-турецкое сотрудничество в сфере энергетики, с одной стороны, способствует экономическому развитию Иракского Курдистана, а с другой – вызывает опасения части курдского населения в том, что Курдистан попадет в зависимость от политической воли Турции. Отсутствие экспортных маршрутов и современной инфраструктуры (Иран и Сирия не смогут в ближайшее время восполнить этот пробел) и ставка на добычу нефти (продажа которой составляет 95% бюджета региона) действительно делают курдистанское руководство весьма уступчивым в отношениях с Анкарой. Это позволяет некоторым аналитикам сделать предположение, что «нефтяная независимость» от Багдада не способствует автономизации Курдистанского региона, а делает его «экономическим вассалом Турции». А оппозиционные правящей коалиции (ДПК и ПСК) курдские политики заявляют, что Турция якобы «оккупировала Курдистан своим бизнесом, а не танками». Это является питательной средой для критики регионального правительства Курдистана, политики действующего президента региона Барзани накануне парламентских и президентских выборов в Иракском Курдистане, назначенных на сентябрь 2013 года. Руководство Курдистанского региона полагает, что сотрудничество с Турцией продвигает реализацию идеи курдской экономической независимости от Багдада и способствует процветанию региона.

В то же время развитие курдистано-турецкого сотрудничества затягивает процесс разрешения противоречий между Эрбилем и Багдадом. Если различные политические силы региона не достигнут консенсуса в предвыборный период, то возможно углубление разрыва между теми курдскими политическими течениями, которые поддерживают тесное сотрудничество с Анкарой, и теми, которые выступают против него.

Дистанцированию Эрбиля от Багдада способствует и нерешенность проблемы спорных территорий. Правительство Нури аль-Малики, возглавляющего шиитскую правящую группировку, медлит с реализацией ст. 140 иракской Конституции, способной разрешить эту проблему. Курды намерены присоединить к своему региону нефтеносный район Киркука и его окрестностей. С точки зрения курдов, Киркук – курдский город, который должен стать столицей расширенной курдской автономии или государства. Не случайно курдистанское руководство рассчитывает на присоединение и некоторых других территорий, населенных преимущественно суннитами, что чревато ослаблением влияния политических позиций шиитов. Но Масуд Барзани стоит на своем, ультимативно заявляя, что отказ может спровоцировать выход Курдистанского региона из состава Ирака.

Подобного рода конфликты, иногда происходящие с участием вооруженных подразделений, способны обострить суннито-шиитские противоречия. Президент Ирака Джаляль Талабани прилагал усилия для смягчения отношений между Эрбилем и Багдадом. Кроме того, третейским судьей выступают Соединенные Штаты, заинтересованные в сохранении Иракского Курдистана в качестве зоны своего влияния и призывающие курдов к сдержанности.

Региональный политический климат, как известно, в значительной степени определяет позиция Вашингтона. Перевыборы президента Барака Обамы на второй срок подразумевают корректировку американского политического курса и в отношении курдов этнического Курдистана. Оставаясь доминирующим центром политического влияния на курдов Ирака и некоторые курдские политические течения Сирии и Ирана, США как будто заинтересованы в поддержании политического равновесия и стабильности курдских ареалов стран Западной Азии, о чем свидетельствует наметившаяся тенденция переговорного процесса в Сирии и Турции. Вместе с тем в последнее время наблюдаются попытки крупных американских нефтяных корпораций и отдельных дельцов (в числе которых военные и политики, работавшие в Ираке) при посредничестве Турции добиться долевого участия в нефтедобывающей промышленности Иракского Курдистана. При этом министр природных ресурсов региона Ашти Хаврами заявил о беспрецедентном увеличении добычи нефти: 1 млн баррелей в 2015 г. и удвоении ее реализации в 2019 году. С увеличением объемов добычи нефти и газа стратегическое значение региона неуклонно возрастет. В то же время это несет в себе опасность истощения природных ресурсов, что может привести к нивелировке его углеводородной значимости в ходе борьбы за контроль над ним между региональными и мировыми державами.

Проамериканская позиция курдистанского руководства позволяет некоторым российским аналитикам делать заключение, что сегодня его интересы в высокой степени интегрированы в региональную заинтересованность Соединенных Штатов и Великобритании, и что оно уже не только «инструментарий», но и в определенной степени партнер этих держав. Но с этим можно согласиться лишь отчасти, поскольку в курдском национализме преобладает одна генеральная линия – борьба за независимость исторической родины курдов – Курдистана, освобождение курдов от векового гнета и порабощения чужой властью, какой бы она ни была по географической, этнической, культурной или религиозной принадлежности.

Об этом свидетельствует, в частности, ситуация в Сирийском Курдистане. Вывод правительственных войск из Сирийского (Западного) Курдистана позволил вооруженным формированиям Партии демократического единства, руководствующейся идеологией Абдуллы Оджалана, захватить над ним контроль. Курды хотят расширить территорию своего доминирования с населением в 490 тыс. человек, находящуюся на пути к Средиземноморью. Сирийские курды, составляющие десятки организаций, объединившихся в два блока, стремятся мирным путем добиться национально-культурной автономии, признания своих гражданских прав и гарантий в новой Конституции страны. Отсутствие единства сирийских курдов составляло серьезное препятствие на пути к достижению поставленных целей. Однако при содействии Масуда Барзани произошло объединение двух блоков – Курдского национального совета и Национального совета Сирийского Курдистана. Они подписали соглашение о единстве действий и создании Высшего совета Курдистана. Безопасность этого региона обеспечивают подразделения, готовящиеся в Иракском Курдистане, где расположены тренировочные базы.

Между тем руководящий орган сирийской оппозиции – Сирийский национальный совет неоднократно обращался к Барзани с предложением войти в него и склонить курдов присоединиться к сирийской оппозиции, в составе которой действуют также радикально-исламистские группировки («Джабат аль-Нусра»), аффилированные с «Аль-Каидой». Однако Барзани уклончиво отреагировал на это предложение, поскольку подобный альянс вряд ли приблизит курдов к намеченной цели.

Сегодня сирийские курды находятся в изоляции и испытывают острую потребность в продуктах питания, тепле и лекарствах. Раскол Сирии по этническому принципу и создание федеративного государства ослабит влияние ИРИ на сирийских шиитов, и федеративные округа (сирийские курды, друзы, алевиты, суннитские арабы), по-видимому, не будут заинтересованы в сотрудничестве с Ираном. В то же время усиление во властных структурах организации «Братьев-мусульман» составит новые вызовы для Израиля и Запада. Если удастся перевести процесс сирийского урегулирования в переговорную стадию, то ВСК, по всей видимости, выступит как самостоятельная политическая сила с программой мирного решения курдского вопроса в новой Сирии.

Эскалация сирийского кризиса и обострение ситуации на турецко-сирийской границе (протяженность которой составляет 500 км, где проживают преимущественно курды) требовало от Эрдогана принятия более решительных мер. Втягивание Турции в широкомасштабные международные и региональные действия с целью ограничения иранского влияния на Дамаск могло осложнить турецко-российские отношения и усугубить вооруженную конфронтацию с РПК, возглавляемой Оджаланом, объявленной турецким руководством террористической и находящейся на нелегальном положении. Опасаясь обострения курдского вопроса в Турции и создания курдского самоуправления на части территории Сирийского Курдистана, турецкое руководство было вынуждено сдерживать свои экспансионистские намерения в отношении Сирии, а также выступить с беспрецедентной инициативой начала переговоров с Оджаланом, несмотря на сопротивление турецких националистов и армии.

Турецкое руководство попыталось создать новую «курдскую» политику, основанную на синтезе особенностей национализма турецких курдов и неолиберальных исламских ценностей. Этому способствовали заинтересованность Эрдогана в обуздании возможного подъема курдского национализма в Турецком Курдистане и сохранении власти Партии справедливости и развития в преддверии президентских выборов.

В ходе переговоров, начатых курдским парламентским блоком с участием представителей турецких спецслужб, достигнуто соглашение, направленное на сдерживание националистических устремлений курдов. Впервые турецкое правительство признало, что Оджалан является политическим лидером, а не террористом; оно сочло возможным начать переговоры с ним по курдскому вопросу. Оба политика как бы отказались обсуждать его с позиций национализма, стремясь вернуться к состоянию турецко-курдских отношений, характерных для докемалистского периода истории Османской империи, когда Курдистан имел особый статус. Подчеркивался тезис об «общей родине для турок и курдов» на основе религиозного единства, т.е. суннитского ислама. При этом Эрдоган намекал, что в дальнейшем возможно обсуждение создания федеративной структуры. Вместе с тем в своем послании (март 2013 г.) Оджалан заявил, что прекращение вооруженной конфронтации курдских бойцов с турецкой армией и согласие на конституционные гарантии прав курдов означает перевод демократической борьбы на политический уровень.

Объявление перемирия стало главным и долгожданным результатом переговоров и консультаций между правительством Турции и Оджаланом. Часть националистически настроенных курдских интеллектуалов рассматривают его позицию как «пораженческий шаг» и ждут от правительства встречных шагов: права получения курдами образования на родном языке, всеобщей амнистии для партизан, признания курдской идентичности Конституцией и в перспективе – предоставления большей автономии местным муниципальным образованиям. Замирение Турецкого Курдистана, являющегося воротами на Кавказ и Среднюю Азию, способствует укреплению турецких позиций в районах, граничащих с Арменией и Иранским Курдистаном, имеющим общую границу с Азербайджаном.

Достигнутые договоренности сглаживают остроту создания национально-территориальной автономии в Турецком Курдистане и вовсе отодвигают вопрос о формировании курдского государства. Очевидно, что в нем не заинтересованы ни Турция (как и другие региональные державы), ни Соединенные Штаты, всегда охотно способствовавшие неизменности курдского вопроса, используя который, им удавалось поддерживать необходимый для них баланс сил в регионе.

Между тем идея независимого Курдистана живет как в среде простых курдов, так и интеллектуалов и местных элит и не только Турецкого, но и соседнего Иракского Курдистана. Не случайно турецкое руководство обеспокоено усилением политической роли и влияния Барзани в этническом Курдистане. Несмотря на идеологические и прочие расхождения, с ним считается, например, руководитель РПК Мурат Карайылан. Турецкие курды в лице РПК и руководство Курдистанского региона Ирака поддерживают усилия сирийских курдов в борьбе за свои национальные права в новой Сирии, с одной стороны, а с другой – преследуют цель осуществления и собственных интересов. Не имеющий выхода к морю, Курдистанский регион Ирака нуждается в нем, и решение этого вопроса может состояться с помощью курдов Сирии. В то же время экономические и торговые отношения с Курдистанским регионом, в частности заключение соглашений по нефти и газу в обход Багдада, подкрепляются заявлениями турецкого руководства о важности единства Ирака.

Таким образом, политическое размежевание характерно для каждого курдского ареала в Западной Азии, являющихся зонами локальных конфликтов. Хотя окончательное решение курдского вопроса связано с проблемой создания государства, ее реализация осложняется отсутствием консолидированного общекурдского национально-демократического движения. Курды представляют светское и прозападное движение в Ираке, левосоциалистическое – в Турции, коалиционное в Сирии (при доминировании прозападной ориентации). Однако идеологические расхождения не играют столь уж существенной роли для решения общей цели.

Разобщенность действий, отсутствие единой политической платформы и общенационального лидера делают уязвимым курдское движение за самоопределение в форме государства. Это способствует втягиванию курдов как в турецко-иранское региональное соперничество, так и в перспективные планы США и Израиля в отношении Сирии, Ирана, кавказских республик, Центральной Азии и России.

Вместе с тем мощным фактором, консолидирующим курдов Сирии, Ирака и Турции (а также Ирана), являются их антиисламистские позиции. Масуд Барзани направил усилия на развитие интеграционного национализма, солидаризуясь и поддерживая курдов Сирии и Турции. Курдское движение является секулярным, и оно более прогрессивно и либерально, чем активизировавшиеся в регионе ретроградные силы. Просматриваются также тенденции политического объединения действующих разрозненно, но ставящих сходные цели иранских курдов. Они выступают против режима ИРИ и требуют автономного статуса Иранского Курдистана. Выборы в Иране нового президента Хасана Роухами, известного своими умеренными взглядами, вселяет надежду на начало переговорного процесса с оппозицией иранских курдов, состоящей из конгломерата политических партий, авангардом которых выступает Демократическая партия Иранского Курдистана.

Вероятность расширения войны в Сирии, обострение социально-политической напряженности в Турции и Ираке могут усилить значимость курдского фактора. В обмен на обещания Запада поддержать провозглашение независимости Иракского Курдистана его территория может быть использована в качестве плацдарма военных операций и подрывной деятельности против сохраняющего власть режима Башара Асада в Сирии. Это может активизировать борьбу за лидерство между двумя направлениями курдского национального движения и вызвать конфликт между иракскими и сирийскими курдами. В то же время эскалация региональной конфликтности, напротив, способна консолидировать силы национально-демократического движения этнического Курдистана под лозунгом борьбы за свои права и самоуправление курдских ареалов Турции, Ирака, Сирии и Ирана. Направление развития политического процесса в этническом Курдистане полностью зависит от исхода разрешения сирийского кризиса.

О.И. Жигалина – доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института востоковедения РАН, заведующая сектором курдоведения и региональных проблем, Центра изучения стран Ближнего и Среднего Востока, автор шести книг по новой и новейшей истории курдов и Курдистана.

Турция. Сирия. Ирак > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 29 июня 2013 > № 885379 Ольга Жигалина


Франция. Сирия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885403 Барах Микаил

Неиспользованные возможности

Арабские революции: какие стратегические вызовы они бросают Франции

Резюме: Хотя Франция была одним из главных действующих лиц в ливийском и сирийском конфликте, она забыла, что подход должен базироваться на общей стратегии и четких принципах.

Арабские революции зимы-весны 2011 г. стали полной неожиданностью для подавляющего большинства западных стран, включая Францию. Открытое сотрудничество с авторитарными режимами арабского мира долгое время не сулило ничего, кроме выгод. С точки зрения правительств Европы и США только диктаторы могли эффективно бороться с исламизмом, выступая гарантами западных интересов и стабильности в регионе. Поэтому потеря двух ближайших союзников, Зин эль-Абидина Бен Али и Хосни Мубарака, не могла не внушить Западу опасения. Действительно, с трудом верилось, что свергнутых диктаторов могут сменить столь же энергичные альтернативные лидеры. Создавалось впечатление, что стабильность и безопасность в регионе внезапно оказались под угрозой.

Подобные опасения не совсем рассеялись до сих пор. «Арабская весна» стала серьезным вызовом для всех держав, имеющих влияние в регионе, в том числе и для Франции. Париж в состоянии принять брошенный вызов, если сумеет пересмотреть стратегию решения возникающих проблем. Необходимо прояснить позицию по отношению к арабскому миру, направление эволюции которого по-прежнему не до конца ясно.

ФРАНЦИЯ И «АРАБСКАЯ ВЕСНА»: ОТСУТСТВИЕ ЕДИНОЙ РЕАКЦИИ

Падение первых двух президентов, ставших жертвами «арабской весны», стало для Парижа тяжелым ударом. Франция традиционно делала ставку на эти образчики умеренной политики и стабильности. На подавление главой Туниса Бен Али политических свобод и прав граждан предпочитали закрывать глаза, а что касается египетского лидера Мубарака, то именно Париж содействовал его назначению сопредседателем Средиземноморского союза. Чтобы привыкнуть к новым реалиям, Франции потребуется много времени. Но последствия первого шока удалось преодолеть, когда Париж выступил в пользу военного вмешательства в дела Ливии. Несмотря на все знаки внимания, которые Николя Саркози оказывал в прошлом своему коллеге Муаммару Каддафи, тот не оправдал ожиданий Франции в плане французских инвестиций. Поэтому для Елисейского дворца его уход обещал гораздо больше выгод, чем неприятностей.

Западные государства, а также примкнувшие к ним страны, наподобие Катара и Объединенных Арабских Эмиратов, поспешили взять курс на свержение Каддафи. Франция поддержала это начинание, хотя во главе операции в результате оказалась НАТО. Но приходится признать, что, избавившись от Каддафи, державы, которые, вмешавшись, взяли на себя обязательства относительно Ливии, не нашли времени для решения подлинных проблем страны. Их внимание приковано теперь к другой горячей точке региона – Сирии.

Нет сомнений, что Николя Саркози решил воспользоваться возможностями, которые открылись в арабском регионе, и компенсировать выжидательную позицию, занятую перед революциями в Тунисе и Египте. При этом он подчеркивал огромные прибыли, которые-де после падения Каддафи можно будет извлечь из дешевой ливийской нефти. Но главным следствием уничтожения диктатора оказалось погружение региона в хаос: отсутствие традиций выборов в арабских странах делает их будущее крайне неустойчивым. Ситуация в Ливии показала, что безопасность в этой части мира подвержена многочисленным угрозам, что не соответствовало обязательством по содействию стабильности на Ближнем Востоке и в Северной Африке, которые взяла на себя Франция.

Можно найти немало причин, толкнувших Саркози к разрыву с Каддафи. Среди них и задетое самолюбие. Во время визита ливийского лидера в Париж в декабре 2007 г. французский президент устроил ему очень теплый прием, однако Каддафи, в сущности, проигнорировал его предложения о сотрудничестве. Он даже не побоялся раскритиковать продвигаемый Францией проект Средиземноморского союза и объявить ему бойкот. Поэтому Франция не видела причин не участвовать в операции, которая могла бы придать ей статус союзника ливийцев, протестовавших против режима. «Освобождение» Ливии должно было открыть Парижу доступ к нефтяным месторождениям и к участию в восстановлении страны, сулящему немалые доходы. Проявив инициативу, Саркози, как казалось, обошел даже самих американцев. Подобное положение дел не ново. После прихода к власти в 2007 г. французский президент также проявил бÓльшую жесткость относительно «ядерной программы» Ирана, чем администрация Джорджа Буша.

Однако в ливийском случае Соединенные Штаты решили вернуть себе пальму первенства. Они приняли участие в разработке стратегии борьбы с Каддафи, а затем передали эстафету НАТО. Франция отошла на второй план. Кстати, что касается широко обсуждавшейся роли французского интеллектуала Бернара-Анри Леви в решении Саркози разыграть военную карту, то она кажется сильно преувеличенной. В противном случае бывший французский президент прислушался бы к рекомендациям этого философа и по сирийскому вопросу.

Ливийская акция значительно осложнила ситуацию с безопасностью в регионе. Вскоре после свержения Каддафи возрос поток мигрантов в соседние страны (прежде всего в Египет и Тунис), равно как и обратное движение в сторону Ливии; люди, желающие покинуть зону нестабильности, пытались воспользоваться царящим вокруг хаосом, чтобы достичь Европы. Одновременно с этим на юге страны, где еще при Каддафи процветала нелегальная торговля и контрабанда, утвердились вооруженные исламисты, способные перемещаться и в другие страны-соседи. Эхо ливийских событий отзывается не только в Египте, но и в Республике Мали.

Как бы то ни было, «арабская весна» продемонстрировала стремление Франции занять ведущую позицию среди государств, имеющих интересы в этой части мира. Идея о вмешательстве в ливийские дела активно продвигалась Саркози, пока ему не пришлось согласиться на коллективную стратегию и признать главенство НАТО (то есть Соединенных Штатов). К тому же обстоятельства, сопровождавшие преобразования в Ливии, показали, что Франция отдает предпочтение связям и действиям, которые подчеркивают ее роль. Вовсе не стремясь отмежеваться от Европейского союза, Франция проводила собственную политику, и точно так же она поступала во время сирийских событий, когда постаралась направить в нужное ей русло деятельность Сирийского национального совета (СНС), оппозиционного режиму Башара Асада. Но такая стратегия не позволяет увидеть ясные перспективы в новой политике Франции в отношении Ближнего Востока.

Особая заинтересованность сирийским вопросом Франсуа Олланда и его министра иностранных дел свидетельствует об их преемственности курсу Николя Саркози и Алена Жюппе: поддержка оппозиции, осуждение репрессий Асада, стремление урегулировать ситуацию – одинаково приоритетные задачи для обоих президентов.

Тем не менее Олланд стремится подчеркнуть свое отличие от предшественника в сирийском вопросе. Вопреки официальным заявлениям, Париж стал одним из первых активных союзников вооруженной сирийской оппозиции. Больше того: первый председатель СНС Бурхан Гальюн и его официальная представительница Басма Кодмани не один десяток лет жили во Франции. Подчеркивая роль и значение СНС, выражая поддержку его действиям, Париж делал ставку на альтернативу Асаду в расчете на влияние, которое сможет оказывать на политику Сирии после его падения.

Но этим надеждам не суждено было сбыться. Совет запутался в противоречиях. Хуже того, он, в сущности, перестал представлять кого-либо, кроме самого себя. В Национальной коалиции Сирии, пришедшей ему на смену, Франция пользуется меньшим авторитетом. Однако это не заставит Париж отказаться от попыток подчеркнуть свой интерес: именно Коалиции позволено назначить сирийского посла. К этому можно добавить недавно принятое обязательство оказывать вооруженным отрядам оппозиции помощь в материально-техническом обеспечении. Франция явно склонна считать, что особые отношения, которые установились у нее с Ливаном, точнее с частью политического класса этого государства, в сочетании с влиянием на будущую Сирию позволят держать под контролем одну из «болевых точек» региона.

НЕОБХОДИМОСТЬ ПЕРЕСМОТРА «АРАБСКОЙ» ПОЛИТИКИ ФРАНЦИИ

Наблюдатели часто обращали внимание на тот факт, что линия Франции на Ближнем Востоке фактически является «проарабской». Отбросив идеологические аспекты, такие, например, как соблюдение прав человека, Париж до настоящего времени неизменно строил отношения в регионе на прагматизме и «реальной политике». Но это не мешало с большим недоверием относиться к исламистам, особенно с того момента, когда их популярность стала резко расти.

Одним из краеугольных камней восприятия арабского мира Париж всегда считал защиту собственных интересов. Положение не особенно изменилось с приходом к власти нового президента – социалиста Франсуа Олланда. Поэтому французам стоило бы пересмотреть некоторые аспекты отношения к данному региону. Во главу угла надо поставить несколько четких принципов. Например, декларируемая приверженность идее справедливости должна быть подтверждена конкретными делами.

Текущие события требуют от Франции ревизии взглядов касательно исламистов и их политики. Среди противоречий французской стратегии можно отметить, что Париж неизменно отказывается доверять исламистам, пришедшим к власти путем избрания, и, напротив, уже много лет находит общий язык с невыборными исламистскими властями (например, в Саудовской Аравии). Вот и рост влияния исламистов в Марокко, какую бы тревогу ни вызывало это событие, оправдано в глазах Франции «умеренной политикой» короля Мухаммеда VI. Но если крах исламистов в Алжире и низкие результаты, полученные ими на выборах в Ливии, кажутся Парижу обнадеживающими, не стоит забывать, что среди прочих сил, борющихся против Асада в Сирии, он поддерживает исламистов. Тот же курс Франция проводила и во время ливийских событий, оказывая содействие Национальному переходному совету. По нашему мнению, Парижу стоило бы из прагматических соображений отказаться от вечных страхов в отношении исламистских политиков в целом. Недавние преобразования в регионе продемонстрировали, что исламисты могут быть легальной и легитимной силой, если их власть санкционирована волей избирателей. Отсюда вытекает необходимость готовиться к повторению такого сценария без излишней настороженности.

Что касается экономики, она по-прежнему во многом связана с политикой, и именно в этой сфере Франция могла бы извлечь большую выгоду, четко определив принципы своего курса. Конечно, Париж заинтересован в создании сильной общеевропейской внешней политики. Но это нисколько не отменяет задачи декларировать бÓльшую ясность относительно того, что Франция ждет от своих партнеров из арабского мира. Как бы хорошо ни было замаскировано красивыми фразами направление французской дипломатии, создается стойкое впечатление, что никто не понимает, насколько важно сохранять последовательность в подходе к Ближнему Востоку, находящемуся в переходном периоде. То, что Франция официально приветствует (пусть иногда и с оговорками) политические перемены в Тунисе, Египте и Ливии, достойно, конечно, всяческих похвал, ибо это соответствует общественным настроениям упомянутых стран. Однако Парижу нужна более четкая (и более решительная) позиция по событиям в Бахрейне, в Иордании, а также в Йемене, в котором дела принимают серьезный оборот. С другой стороны, злоупотребления, имеющие место в Саудовской Аравии и ОАЭ, заслуживают более серьезного осуждения. Впрочем, то же можно сказать и в отношении Алжира и Марокко: Франция уже много лет воздерживается от критики в их адрес, чтобы не упускать возможностей в экономической и политической сферах, так же как и в области туризма.

Экономические интересы Франции в арабском мире следует рассмотреть более внимательно. Годовой оборот торговли с регионом составляет около 50 млрд евро, то есть примерно 15% от общего объема внешней торговли. Но ближайшими торговыми партнерами Французской республики являются страны Магриба (начиная с Алжира), а Ближний Восток и государства Персидского залива значительно отстают.

В июле 2012 г. Франция устами министра иностранных дел Лорана Фабиуса предложила строить отношения с другими государствами на основании т. н. «изменяемой геометрии». Подразумевается применение в каждом конкретном случае особой политики – в зависимости от страны, от ее условий и перспектив. Тем не менее Франции следует освободиться от слишком тесной связи с Магрибом. Не то чтобы их надо было оставить и забыть. Напротив, необходимо активно укреплять связи со странами – членами Союза арабского Магриба. Но та же тенденция должна прослеживаться и на уровне всего Ближнего Востока и Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива. Особый характер отношений, которые Франция поддерживает со странами Магриба и с Ливаном, мешает раскрыться потенциалу, скрытому в других частях арабского мира.

Впрочем, не всегда ясно, к чьему мнению прислушивается Франсуа Олланд, определяя ближневосточную стратегию, особенно в сфере политики. Разумеется, на него влияет советник по Ближнему Востоку Эммануэль Бонн. А тот факт, что в июле 2012 г. Олланд опроверг заявления своего министра Лорана Фабиуса относительно проекта закона об отрицании геноцида в Османской империи, свидетельствует об отсутствии согласованности позиций. Но если верить окружению президента, он сам принимает окончательное решение в соответствии с собственной оценкой фактов. События, связанные с Сирией, подтвердили это. После вступления в должность Олланд получил массу предложений о необходимости ужесточения позиции Франции по сирийскому вопросу. Он не остановился ни на одном из них, полагая, что ситуация взрывоопасна. Но его действия становятся все более решительными. На это указывает принятое в ноябре 2012 г. решение позволить «сирийской оппозиции» назначить посла во Франции. Сначала, вероятно, политическое чутье, потом консультации с советниками и экспертами убедили французского президента в необходимости занять более уверенную позицию в отношении режима, который, по его мнению, «исчерпал себя».

НАВСТРЕЧУ «ВЕСНЕ» ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ДИПЛОМАТИИ?

Некоторые из противоречий, характерных для Ближнего Востока и Северной Африки, заметно обострились с наступлением «арабской весны». Хотя Франция, со своей стороны, выражает достойную похвалы поддержку желанию Палестины занять место государства-наблюдателя при Генеральной ассамблее ООН, палестино-израильский конфликт продолжает оставаться эпицентром нестабильности в регионе. Терроризм принимает более опасные формы, как свидетельствует наличие ячеек исламского джихада в Алжире, Ливане, Сирии, Ираке и Йемене. Отметим также угрозу этнического изоляционизма: Ирак эволюционирует в сторону федерализации, предела которой не видно, тогда как в Ливии возрастают племенные и клановые различия. В то же время в Ливане и Сирии сохраняются конфессиональные барьеры, а разрыв между суннитами и шиитами на Аравийском полуострове, похоже, достиг наивысшей точки.

Беспокойство вызывает Иран. Его радикализация и политические амбиции, связанные со стремлением стать ядерной державой, сочетаются с неким региональным курсом на Среднем Востоке, который многие считают крайне опасным. Таким образом, «арабская весна» является синонимом глубоких противоречий.

Данный контекст благоприятствует «французской весне» в ближневосточной дипломатии. Серьезное участие Парижа продолжает ощущаться в сирийских делах, равно как и в проблемах Мали. Особую активность проявляет министр иностранных дел Лоран Фабиус. Тем не менее в глобальном плане голос Франции звучит не столь громко, как при президенте Саркози. А между тем Париж должен сегодня не только решительнее отстаивать свои приоритеты в области внешней политики, но и подчинить более жестким критериям участие в международных альянсах.

Тенденции, проявившиеся в последние годы, продемонстрировали особый характер отношений между Францией и Катаром. Такой политики Николя Саркози придерживался с момента прихода к власти. Об этом свидетельствует, например, присутствие эмира Катара рядом с президентом во время парада 14 июля 2007 года. Благодарность Дохе за роль, которую она сыграла в освобождении болгарских медсестер, осужденных в Ливии, тесный диалог между Саркози и эмиром о позиции, которую следует занять относительно «арабской весны», приобретение Катаром бÓльшей части акций футбольного клуба «Пари Сен-Жермен», объявление об инвестициях Катара в парижские пригороды – вот лишь некоторые подтверждения «особых отношений».

Суждено ли этой тенденции стать долгосрочной? Ничто не говорит об обратном. Но позволим себе усомниться в том, что Парижу удалось извлечь значительные дивиденды. Открыто афишируя близость к Катару, Франция сужает для себя поле политического маневра. Эмират все чаще критикуют за политическую неразборчивость. К тому же сакрализация исключительных отношений с Катаром не может не вызвать раздражения Саудовской Аравии, страны, которая терпеть не может, когда соседнее маленькое полуостровное государство выступает в качестве ее соперника. Разрыв франко-катарских связей, разумеется, крайне нежелателен. Но – идет ли речь обо всем арабском мире или только о странах Персидского залива – Париж должен строить отношения с партнерами на равных условиях. Без этого заметная всем исключительность связей с Катаром может обернуться против Франции.

У Парижа мало шансов отделить собственную стратегию от общеевропейского контекста. Активно продвигающая идею сильной европейской внешней политики Франция будет и дальше придерживаться этой линии. Но некоторые направления ее действий, вытекающие из понятия национального интереса, придется корректировать. Речь идет прежде всего об отношениях с арабскими странами Персидского залива, а также с Ираном. Переговоры с Тегераном по вопросам ядерной безопасности не принесли значительных результатов, не в последнюю очередь потому, что Париж начинал их с излишней настороженностью. Престижа Франции это тоже не прибавило. Такая позиция не позволила ей добиться популярности среди арабских монархий. Иначе говоря, Франция оказалась в тупике, но сближение с определенными государствами Персидского залива (в данном случае – с Саудовской Аравией и ОАЭ) позволило бы ей получить бÓльший доступ к остальной части арабского мира (Ливан, Сирия, Иордания, Египет, Тунис, Марокко, все государства Аравийского полуострова). Таким образом, Франция производит впечатление страны, которая плетется в хвосте у некоторых западных партнеров, включая США. Требуется изменить эту ситуацию.

Перед Францией также стоит задача переоценки отношений, связывающих ее с другими мировыми державами – как в целом, так и в том, что касается ближневосточных проблем. Во время событий в Сирии Франция сделала выбор в пользу вооруженных повстанцев, что сближает ее с Америкой, отдаляя от России и Китая. Теперь уже можно констатировать, что плоды такой политики оказались одновременно и опасными (невинные жертвы, отсутствие единства во взглядах оппозиционеров), и скудными в смысле конкретных результатов. Отбросив мысль, что у всех заинтересованных сторон должно наблюдаться единство взглядов, Франция могла бы перейти к более интенсивным переговорам, в частности с Россией, у которой есть преимущество в виде доступа к сирийскому президенту. Каким бы справедливым ни казался бойкот режима Асада, будущее Сирии требует смелых решений. Все чаще звучат слова о необходимости переговоров между Асадом и оппозицией, что продиктовано прагматическими соображениями. При условии, что подобный сценарий будет развиваться успешно, Франция (а через нее и весь Евросоюз), оказавшись на первых ролях, многое выиграет.

Что касается стремления Франсуа Олланда реанимировать проект средиземноморского сотрудничества, важно, чтобы оно воплотилось в жизнь. Для начала Франция должна выйти за рамки чисто технических вопросов и энергично взяться за решение политических проблем. Приоритет имеет арабо-израильский конфликт, хотя не стоит забывать и о ситуации в Западной Сахаре. Главный просчет Саркози состоял в том, что он верил в способность экономики разрешить политические разногласия. Однако его ставка оказалась неверной. Если Олланд совместит политический волюнтаризм с прагматизмом, он покажет, какую возможность дают последствия «арабской весны» Ближнему Востоку, Европейскому союзу, а также самой Франции.

* * *

Традиционно оставаясь незаменимым участником событий на Ближнем Востоке, Франция, несмотря на явный волюнтаристский подход, не до конца воспользовалась выгодами, которые можно было извлечь из «арабской весны». Хотя Франция была одним из главных действующих лиц в ливийском конфликте, а сейчас сосредоточила усилия на решении проблем Сирии, она как будто забыла, что ее подход должен базироваться на общей стратегии, основанной на четких принципах.

В арабском мире и сейчас не завершился переходный период, и будущее может таить немало сюрпризов. Но это должно служить для Парижа лишним стимулом к тому, чтобы проявлять последовательность в политике и быть готовым принять сегодняшние и будущие вызовы; иначе он может быстро потерять позиции в регионе. Благодаря своей истории и дипломатической активности Франция находится в центре пересечения интересов Ближнего Востока, Европы и всего мира. «Арабская весна» должна послужить стимулом к модернизации методов ее деятельности и пересмотру некоторых ключевых моментов в дипломатии и стратегии.

Барах Микаил – руководитель программы исследований Северной Африки и Ближнего Востока в Фонде международных отношений и внешнего диалога (FRIDE, Мадрид), автор книги «“Арабская весна”: необходимость повторного прочтения» (Editions du Cygne, 2012).

Франция. Сирия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885403 Барах Микаил


Россия. Сирия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885401 Петр Стегний

Неопределенные перспективы

«Арабская весна»: вызовы для России и Европы

Резюме: В силу разного понимания задач внешние игроки действуют в ходе «арабский весны» разрозненно, в режиме более или менее острой конкуренции.

В начале января 2011 г., вскоре после событий в Тунисе, искры от которых уже зажигали первые пожары в Египте, Йемене и на Бахрейне, один из европейских послов отловил меня на дипломатическом приеме, взял за пуговицу и спросил: «Почему Тунис?». При этом на лице его было написано искреннее недоумение коварной логикой истории, не делающей различий между «своими» и «не своими» диктаторами. Я, признаться, и сам до сих пор не понимаю, почему цунами, вскоре накрывшее половину арабского мира, началось с Туниса, страны вполне прозападной и сравнительно благополучной по своим базовым показателям.

И здесь мы подходим к банальному на первый взгляд, но на самом деле важному выводу. «Арабская весна», переименованная вскоре в «арабскую осень», а затем и «зиму» – явление по своей природе стихийное. Оно развивается по своим не всегда понятным законам. К приходу демократии на Ближний Восток, как к обильному снегопаду в этом году в Иерусалиме, мало кто оказался готов. Все вроде знали, что это может случиться, но что сугробы на время парализуют жизнедеятельность, заинтересованные лица и организации, включая метео- и дипломатические службы, надежно спрогнозировать оказались не в состоянии.

За два прошедших года «арабская весна» преподнесла миру немало сюрпризов. Главным, но не единственным из них стал уверенный выход на политическую арену исламистов. Вопреки всем прогнозам они удивительно легко отодвинули от власти в Египте военных и продавили на плебисците шариатскую конституцию. В случае их успеха на предстоящих парламентских выборах – а для этого есть серьезные предпосылки, – придется констатировать, что исламисты пришли в Каире, а следовательно, и в арабском мире в целом, всерьез и надолго.

Это совершенно новая ситуация, несущая в себе очевидные риски для регионального и мирового порядка, затрагивающая интересы широкого круга стран, и особенно – в силу географической близости – России и Европы. Становление политических свобод, как показало развитие событий в мире после 1991 г., неизбежно проходит через периоды хаоса, усиления центробежных тенденций, обострения национально-этнических и межконфессиональных противоречий. В какой мере новые, неоднородные по своему составу арабские элиты смогут справиться с этими и другими копившимися десятилетиями проблемами – основной вопрос, поставленный «арабской весной» перед международным сообществом.

Поиск ответа на него – сложная, многоуровневая задача. Учитывая масштаб и остроту проблемы, решать ее надо общими усилиями, имея в виду меняющиеся индивидуальные и групповые интересы и новые реалии. Нельзя забывать и об усложняющемся геополитическом контексте международной конкуренции на Ближнем Востоке, где сосредоточены значительные энергоресурсы, а следовательно, и серьезные политические и стратегические риски для глобальной стабильности.

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

В России и на Западе «арабскую весну» восприняли по-разному. На Западе – как победу демократии, в России – как победу Запада. Что до определенной степени закономерно, поскольку в процессе переформатирования мира после окончания холодной войны за Западом и Россией закреплены разные роли. Грубо говоря, демократизатора и демократизируемого.

Это обстоятельство в значительной мере предопределило характер реагирования на непростые события «арабской весны». Для американцев поддержка массовых выступлений в арабских странах под демократическими лозунгами стала безальтернативной прежде всего по идейным (а затем уже по геополитическим и деловым) соображениям. У нас же практика «цветных революций» в ближнем зарубежье при скрытом или явном внешнем содействии еще задолго до начала «арабской весны» обострила собственные фобии, порой вполне обоснованные. В результате уже в марте 2011 г., после начала вооруженной интервенции НАТО в Ливии, Россия твердо выступила против курса на силовое продвижение демократии, увидев в нем не только проявление недобросовестной конкуренции на рынках Ближнего Востока, но и рецидив «двойных стандартов», компрометирующих демократический выбор в целом.

Исходя из этого, уже на раннем этапе «арабской весны» Россия выдвинула идею диалога как единственного приемлемого пути разрешения конфликтов. Более того, до эксцессов гражданской войны в Ливии в российском руководстве (и тем более в общественном мнении) преобладало стремление не конфликтовать с Западом по такому деликатному вопросу, как демократическая трансформация Ближнего Востока. Россия (вместе с Китаем, Индией, Бразилией и Германией) воздержалась при голосовании по резолюции 1973 СБ ООН относительно установления «бесполетной зоны» в Ливии. Но американцы вступали в предвыборный цикл, Бараку Обаме был нужен быстрый и несомненный успех на Ближнем Востоке. А у европейцев в силу логики вовлеченности в, прямо скажем, нравственно небезупречную ситуацию разыгрались колониальные рефлексы времен борьбы за нефть Киренаики. В результате Ливия получила полномасштабную гражданскую войну с иностранной интервенцией, а Россия была вынуждена жестко расставить акценты, заявив о категорическом неприятии смены режимов при вмешательстве извне.

Существенную роль сыграло и то, что к осени 2011 г. Россия также вступила в выборный цикл. Ставки в полемике с Западом и собственной «болотной» оппозицией возросли. В своей программной статье «Россия и меняющийся мир» Владимир Путин, напомнив, что симпатии граждан России с начала «арабской весны» были на стороне тех, кто добивался демократических реформ, резко критически оценил поддержку западной коалицией одной из сторон конфликта в Ливии. Осудив «даже не средневековую, а какую-то первобытную расправу с Каддафи», он жестко предупредил Запад о возможности «дальнейшей разбалансировки всей системы международной безопасности» в случае осуществления силового сценария в Сирии без санкции СБ ООН.

Реакция за рубежом и внутри страны – со стороны либерального сегмента российского креативного класса – на откровенное, в стиле «мюнхенской речи», изложение российской позиции была предсказуемо нервозной. Путинская Россия, мол, снова не желает идти в ногу с демократическим сообществом. Хотя было вполне очевидно, что «путинская Россия» не желала двигаться в фарватере решений, принимавшихся без ее участия, ибо так, не ровен час, можно строем промаршировать к тоталитарной демократии, прямиком в светлое прошлое Джорджа Оруэлла. Разумеется, было бы опасным упрощением, если не ханжеством, рассматривать эволюцию отношения Москвы к «арабской весне» только под углом реакции на «двойные стандарты» Запада. Россия, как и Запад, вполне прагматически шла за событиями, пытаясь удержаться на крутых поворотах быстро менявшихся событий. Важно, однако, что при этом ее позиция базировалась на достаточно четкой иерархии решаемых задач.

Применительно к «арабской весне» можно говорить о трех уровнях таких задач:

• глобальный уровень – ответственность за поддержание глобальной и региональной безопасности в силу постоянного членства в СБ ООН, участия в квартете международных посредников в ближневосточном урегулировании, переговорах «пять плюс один» с Ираном;

• региональный уровень – стремление защитить широкий круг исторически сложившихся интересов в регионе, сохранить развитые отношения с арабскими странами и Израилем в политической, торгово-экономической, военно-технической и культурно-гуманитарной сферах;

• «третья корзина» – поддержка демократических реформ в арабском мире как части процесса глобальной демократической трансформации суверенных государств.

Можно без особой натяжки констатировать, что те же группы задач, только иначе интерпретированные и выстроенные в иной последовательности, определяли политику и других крупных внешних игроков – США, Евросоюза, Китая. Для американцев, к примеру, демократия и права человека («третья корзина»), как правило, имели приоритет не только над суверенитетом, но порой и над глобальной ответственностью. У европейцев (это особенно ярко проявилось в ливийском кризисе) нередко доминировали над соображениями глобальной ответственности двусторонние интересы, связанные с обеспечением доступа к близко расположенной и качественной нефти. Триада стратегических интересов Китая, напротив, на всех этапах «арабской весны» была близка или совпадала с российской.

Что касается России, то приоритетом ее политики на всех этапах «арабской весны» было именно осознание глобальной ответственности. Как ни парадоксально, именно этот, сформировавшийся еще в советские времена, императив геополитического мышления обусловил восприятие нашей позиции как едва ли не обструкционистской в отношении того, что делали западные державы. Надо думать, сыграло роль и то обстоятельство, что при очевидных внутренних проблемах, незавершенных реформах, резком сокращении военно-стратегического присутствия в мире Россия, казалось бы, должна была повести себя более сговорчиво. Но мы повели себя так, как повели, отказываясь от участия в действиях, результатом которых могла бы стать смена режимов. Москва призывала к безусловному уважению государственного суверенитета, невмешательству во внутренние дела, улаживанию конфликтов путем диалога. В этом другие игроки увидели сначала рецидив неоимперской логики, а затем – в Сирии – попытку любой ценой сохранить за собой рынки вооружений.

Между тем последовательность, с которой проводилась наша линия, особенно в сирийском вопросе, во многом способствовала удержанию ситуации в рациональной плоскости. Более того, рискнем предположить, что роль «конструктивных оппонентов», которую взяли на себя Россия и Китай, придала новое качество коллективному взаимодействию в региональных делах. Дискуссии в Совете Безопасности ООН, полемика с представителями различных фракций сирийской оппозиции стали реальными шагами в направлении большей демократизации международных отношений.

Далеко не утрачен, несмотря на пессимистические оценки части экспертного сообщества, и наработанный за десятилетия потенциал двустороннего и коллективного взаимодействия России как с арабским миром, так и с Израилем. Конечно, в ходе ливийского и сирийского кризиса мы порой значительно расходились в оценках с Лигой арабских государств. Но в политике регионалов – это приходится признать – соображения глобальной ответственности далеко не всегда играют доминирующую роль.

Сложнее обстояли – и обстоят – дела с отношением в России к ближневосточной «третьей корзине». С одной стороны, Москва никогда не защищала диктаторов ни в Египте, ни в Ливии, ни в Сирии. С другой – собственный непростой опыт прошедших двух десятилетий побуждал нас внимательнее и осторожнее подходить к таким аспектам «арабской весны», как роль социальных сетей, интернета, НПО с зарубежным финансированием в организации протестных выступлений. Этому способствовала и резко активизировавшаяся в России в предвыборный период деятельность как оппозиции прозападного, либерального толка, так и исламистских группировок на Северном Кавказе и в Поволжье.

В целом Россия достаточно уверенно прошла первые два года «арабской весны». Их главный итог заключается в том, что в стратегическом плане – и это показало быстрое окончание декабрьской операции Израиля в Газе – региональная ситуация остается под контролем. Не пора ли посмотреть, что мы могли бы сделать вместе для ее коренного оздоровления?

VIRIBUS UNITIS

В силу разного понимания задач, встававших на различных этапах «арабской весны», внешние игроки действовали – и действуют – разрозненно, как правило, в режиме более или менее острой конкуренции. Это не только существенно осложняет и затягивает урегулирование конфликтных ситуаций, но и формирует благоприятные предпосылки для активизации экстремистов всех мастей и оттенков – от джихадистов, отвергающих ценности «прогнившей западной цивилизации», до агентов «Аль-Каиды», выступающих под лозунгами всемирного исламского халифата.

Возьмем, к примеру, ситуацию в Сирии. Политически режиму Башара Асада противостоит «креативный класс», но военные действия ведет пестрый конгломерат оппозиционных сил, которыми руководят исламисты. В сложнейшей обстановке гражданской войны Асад выполнил, казалось бы, требования оппозиции по демократизации внутренней жизни, послал ясные сигналы о готовности к широкому диалогу на платформе Женевского коммюнике. Но вооруженная борьба приобрела в Сирии такую инерцию, интересы исламских экстремистов и соседних стран сплелись в столь тугой клубок, что урегулированию кризиса на основе приоритетов глобальной и региональной безопасности пока нет места.

Почему? Не потому ли, что в лукавой логике политизированных подходов к демократии и правам человека амплуа раскаявшегося грешника для Асада, как и для других символов постсоветского прошлого, не предусмотрено? Или все же дело обстоит проще – сирийская оппозиция, для значительной части которой демократические лозунги – не более чем конъюнктура, эффективно играет на нестыковках в позициях внешних игроков?

Вопросы эти, понятно, звучат вполне риторически, хотя цена ответов на них весьма высока. Забуксовав в Ливии, в Сирии «арабская весна» оказалась на развилке. Вполне очевидно, что дальнейшее развитие событий в значительной мере зависит от того, по какой модели будет урегулирована ситуация в этой ключевой арабской стране. По йеменской, открывающей возможности мягкой смены режима, или ливийской, оборачивающейся то сентябрьскими выступлениями, жертвой которых стал посол США в Триполи, то «ливийским следом» в теракте малийских исламистов в Алжире.

Ясно одно: свержение Асада (с прямым или косвенным внешним участием) существенно облегчило бы задачу экстремистов, делающих ставку на «талибанизацию» Ближнего Востока. И напротив – невмешательство в дела Сирии способствует сохранению ситуации в поле международного права и в принципе открывает возможность рационализировать переход региона от авторитаризма к демократии.

Но для того чтобы сделать правильный выбор, необходимо коренным образом переосмыслить подходы внешних игроков к событиям, происходящим в контексте «арабской весны». Необходима позитивная, ориентированная на решение стратегических задач программа коллективных действий. Прежде всего по нейтрализации двух главных угроз, способных уже в обозримой перспективе не просто дестабилизировать обстановку в районе Большого Ближнего Востока, а развернуть ее в сторону межцивилизационного конфликта.

Говоря коротко, речь идет о следующем.

Первое. Удержать Израиль от нанесения удара по Ирану. Вероятность силового сценария в отношении «режима аятолл» не просто сохраняется, она нарастает. Осенью прошлого года премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху с трибуны Генассамблеи ООН заявил, что «точка невозврата» в ядерных планах Тегерана наступит весной 2013 г., и предупредил, что в случае отсутствия прогресса в сдерживании ядерных амбиций Ирана Израиль оставляет за собой право действовать в одиночку. Это не риторика, а ясное, ответственное предупреждение на высочайшем возможном уровне. Ослабление позиций правых в результате январских парламентских выборов в Израиле снижает, но не снимает опасность силового сценария в отношении Ирана.

Можно по-разному относиться к угрозам ядерного государства–не члена ДНЯО в адрес государства–члена ДНЯО, чьи ядерные объекты находятся под контролем МАГАТЭ. Но иррациональность ситуации не снижает ее опасности. Иранцы явно стремятся в своей ядерной программе выйти на положение «без пяти минут двенадцать», видя в этом единственную гарантию защиты своего суверенитета. Израиль не готов сосуществовать с ядерным Ираном, руководство которого неоднократно призывало к уничтожению еврейского государства. В результате израильско-иранское противостяние является сегодня тем самым слабым звеном, разрыв которого может спровоцировать цепную реакцию большого взрыва.

США и Евросоюз ввели против Тегерана беспрецедентные санкции, которые начали давать определенный эффект (экспорт иранской нефти снизился к концу 2012 г. на 40%). Но видимых политических дивидендов такая линия пока не дает. Санкционное давление в сочетании с угрозой удара по ядерным объектам консолидируют иранцев вокруг режима. Причем в начавшейся игре нервов иранцы порой переигрывают оппонентов, опираясь на широкую поддержку своего права на мирный атом в исламском мире и Движении неприсоединения, которое Тегеран возглавил с августа 2012 года.

Ситуация выглядит как патовая. В сфере нераспространения накопилось слишком много конструктивных и не очень конструктивных двусмысленностей, чтобы можно было рассчитывать на решение проблемы ИЯП в этом формате.

Приходится считаться и с наметившимися изменениями в балансе сил на Ближнем Востоке, которые в том числе связаны с ростом активности в региональных делах Саудовской Аравии и стран Персидского залива, где традиционно сильны антииранские, антишиитские настроения. Вокруг этого фактора ведутся опасные в своей недальновидности игры, в основе которых лежит расчет на то, что сунниты поддержат силовой сценарий в отношении Ирана. Это тревожная, но, к сожалению, очень характерная для преобладающего поверхностного понимания сложившейся вокруг Ирана ситуации иллюзия.

Сохранить положение под контролем можно лишь на базе двухтрекового подхода, в рамках которого параллельно с переговорами в формате «пять плюс один» (с возможным подключением Турции и представителя ЛАГ) должна быть выработана консолидированная позиция в пользу недопустимости силового решения проблемы. При этом и Израиль, и Иран должны получить международные гарантии, снимающие их озабоченности. Это может дать дополнительное время для кардинального решения вопросов нераспространения ядерного оружия на Ближнем Востоке в соответствии с требованиями ДНЯО.

Второе. Помочь палестинцам и Израилю перезапустить мирный процесс на основе двухгосударственного подхода. Это вторая по значимости региональная проблема, требующая срочных действий регионалов и мирового сообщества. «Арабская весна» со всей остротой поставила вопрос о том, будут ли новые исламистские элиты соблюдать мирные соглашения с Израилем, включая неформальные договоренности. Вопрос далеко не праздный потому, что для арабов в целом и для исламистских партий и группировок в особенности палестинская проблема является стержневым элементом национального самосознания. Ее решение воспринимается как общенациональная задача, способная при определенных условиях сплотить арабский мир – как суннитов, так и шиитов – на антиизраильской основе.

Это реальная опасность, возможно, не сегодняшнего, но завтрашнего дня и одновременно центральное направление, на котором будет решаться ключевой вопрос о том, сможет ли регион развиваться в русле глобальных трендов как содружество демократических наций.

Определенные предпосылки для позитивного сценария формируются, как ни парадоксально, процессами, запущенными «арабской весной». Среди них – сравнительно быстрое, без потери лица одной из сторон окончание операции «Облачный столп», эффективное посредничество в этом исламистского Египта, наметившаяся тенденция к смягчению блокады сектора Газа, включая первый визит туда лидера ХАМАС Халеда Машааля. И, наконец, достаточно взвешенная реакция Израиля на предоставление Палестине статуса государства-наблюдателя при ООН.

В целом есть ощущение, что какие-то пока скрытые от нескромных взоров механизмы приходят в движение. Обнадеживающие сигналы поступают из обновленной администрации Барака Обамы, французы намерены обнародовать после парламентских выборов в Израиле собственную ближневосточную инициативу. Да и в Израиле Эхуд Барак, Шауль Мофаз, а совсем недавно и Ципи Ливни призвали к срочному разблокированию мирного процесса.

Это, разумеется, не означает, что новый коалиционный кабинет, который, судя по всему, предстоит сформировать Биньямину Нетаньяху, окажется в состоянии изменить жесткие подходы прежнего правого правительства к проблеме строительства в поселениях, блокирующей возобновление израильско-палестинских переговоров. Но если взглянуть на ситуацию в историческом контексте, то становится очевидным, что прорывные идеи в БВУ (поездка Садата в Иерусалим, соглашения в Осло) возникали как бы на пустом месте, совершенно неожиданно, во всяком случае, для широкой публики. На самом деле они были результатом негласной, часто длительной работы экспертов и политиков, правильно уловивших тенденции времени.

Думается, сейчас сложилась именно такая ситуация. Изменившийся статус Палестины актуализирует вопрос о границах палестинского государства. Движение вперед становится политически безальтернативным, поскольку отсутствие прогресса в израильско-палестинском переговорном процессе может существенно радикализировать расстановку сил в обновленном регионе. Налицо и субъективные предпосылки: политическая ничья, которой завершилась операция «Облачный столп», в принципе напоминает ситуацию после войны 1973 г., с блеском использованную Киссинджером для выхода на Кемп-Дэвидские соглашения, а затем и на мирный договор между Израилем и Египтом.

В общем, шансы для дипломатии на Ближнем Востоке есть. При условии, что поиск развязок будет вестись сообща, на встречных курсах с региональными державами. Собственно, главная задача сегодня заключается в том, чтобы попытаться выяснить параметры возможного понимания. ЛАГ в принципе подтвердила готовность договариваться с еврейским государством на основе саудовской инициативы, которая не была с ходу отвергнута Израилем. Для палестинцев (включая ХАМАС) важно получить легитимные границы своего государства. В этих условиях нельзя исключать, что и новый израильский кабинет сочтет за благо попытаться договориться по границам в обмен на гарантии безопасности со стороны палестинцев и арабского мира в целом.

Основа для переговоров по формуле «мир в обмен на территории» есть. Это «дорожная карта» 2003 г., скорректированная в соответствии с меняющимися «фактами на местности» и, возможно, саудовской мирной инициативой. Имеется и переговорный формат, созданный в связи с «дорожной картой», – квартет международных посредников, который было бы логично дополнить региональными державами, допустим, Египтом, Саудовской Аравией и Турцией. В рамках расширенного квартета было бы логично попытаться договориться о порядке обсуждения других вопросов окончательного статуса – Иерусалим, право на возвращение, безопасность.

С одной только оговоркой. Для реализации столь оптимистичного сценария нужно в корне переломить мотивацию подходов региональных и внерегиональных игроков, ориентировав их на общие задачи, главной из которых является плавная, органическая инкорпорация Ближнего Востока в глобальное содружество демократических наций.

Должна же когда-нибудь и на Ближнем Востоке наступить эра здравого смысла. Когда все мы, наконец, поймем, что этот многострадальный регион может и должен превратиться из арены вражды и соперничества в площадку строительства нового, более справедливого и надежного мира. Ведь альтернатива этому – межцивилизационный конфликт. Вирус джихадизма уже ведет свою разрушительную работу. Остановить его можно только коллективными усилиями.Viribus unitis.

П.В. Стегний – доктор исторических наук, чрезвычайный и полномочный посол, член Российского совета по международным делам.

Россия. Сирия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885401 Петр Стегний


Сирия > Армия, полиция > mn.ru, 13 июня 2012 > № 571422 Федор Лукьянов

Дейтон для Сирии?

Полномасштабная операция по ливийскому сценарию маловероятна

Федор Лукьянов

События в Сирии перешли в новую стадию — война, по сути, возобновилась. Кто несет большую ответственность, уже неважно, обострение добавляет аргументов сторонникам силового вмешательства и выбивает почву из-под ног приверженцев дипломатического процесса. Полномасштабная операция по ливийскому сценарию маловероятна — резолюции Совбеза ООН воспрепятствует Россия, а воевать без санкции желающих пока не наблюдается, несмотря на воинственные заявления западных и арабских политиков. Поэтому возможны два сценария.

Первый — мощное наращивание внешней помощи сирийской оппозиции, с тем чтобы она одержала военную победу. Для этого потребуется признание Сирийского национального совета в качестве единственного легитимного органа власти. В марте прошлого года Франция, а затем Катар признали таковым Переходный национальный совет в Ливии, что позволило неограниченно снабжать повстанцев и оказывать им любую поддержку. На практике это означает эскалацию гражданской войны, которая может длиться долго, — в Ливии решающим фактором были авианалеты НАТО, а не действия противников Каддафи. К тому же сирийская армия, даже ослабленная дезертирством, качественно сильнее ливийской, в том числе по техническому оснащению, а Асад по-прежнему пользуется немалой поддержкой в стране.

Второй — международная политико-дипломатическая операция по созданию новой модели управления Сирией. В качестве примера чаще всего приводят йеменский сценарий — отставку президента Али Абдаллы Салеха в обмен на гарантии неприкосновенности. Но даже если Башар Асад на это согласится, на что пока не похоже, так просто сирийский кризис не разрешить. Сирия — страна намного более сложная по составу, главной задачей будет обеспечение безопасности не Асада и его сподвижников, а религиозных и этнических меньшинств, которые скорее всего станут объектом мести в случае прихода к власти суннитского большинства.

Наиболее близким аналогом того, что потребуется в Сирии, может служить Дейтонский договор, которым в декабре 1995 года завершилась трехлетняя боснийская война. Сегодня это соглашение обычно критикуют за то, что оно не решило политических проблем, а Босния и Герцеговина и поныне остается искусственным образованием, существующим, по сути, в режиме протектората. Критика во многом справедлива, но 17 лет назад предложенный план «кантонизации» под международным контролем позволил остановить жестокую междоусобицу, которая приводила в ужас всю Европу.

Боснийское урегулирование стало переходным случаем. Это была первая крупная миротворческая акция после окончания биполярной конфронтации, то есть в отсутствие глобального баланса сил и идеологий. Начиная с Боснии, сформировалась модель, согласно которой умиротворение локального либо междоусобного конфликта означало не поиск компромисса между сторонами, как прежде (например, на Кипре), а принуждение одной из сторон к определенному решению, одобряемому внешними силами, точнее Западом. В югославских войнах сразу был определен главный обвиняемый — сербы. К ним и применялись меры принуждения. Правда, в боснийском случае этот подход еще только формулировался, поэтому задействовались и классические дипломатические инструменты. А Слободан Милошевич, несмотря на резко негативное к нему отношение, стал равноправным участником переговоров, и с Белградом вели длительный торг, хотя и с демонстративным применением авиации НАТО против сербских подразделений.

Четыре года спустя в Косово подход был уже другим — с сербской стороной разговаривали методом ультиматумов, НАТО открыто воевало на стороне Освободительной армии Косово, переговоры велись исключительно о капитуляции. Кстати, непосредственным поводом к войне стала тогда резня в селе Рачак, ответственность за которую возложили на Югославскую народную армию, хотя впоследствии звучали сомнения в непредвзятости проведенных расследований. Происходящие в сирийских городах массовые убийства мирных жителей, расследовать которые в условиях информационной войны невозможно, заставляют вспомнить о событиях 1999 года.

В отличие от Дейтонского соглашения, которым завершилась война в Боснии, гипотетический «сирийский дейтон» имеет шанс стать более сбалансированным. В середине 1990-х Россия не играла заметной роли — страна с трудом выбиралась из глубочайшего кризиса. (Кстати, даже тогда Москва по мере своих ограниченных возможностей пыталась сдерживать односторонне антисербский настрой Запада и не следовала в фарватере только американской позиции.) Сегодня Россия — ключевой игрок на сирийском поле, и у нее достаточно влияния, чтобы отстаивать альтернативную позицию. Более того, если в Боснии архитекторами умиротворения стали европейцы (тогдашний спецпредставитель ЕС Карл Бильдт) и американцы (Ричард Холбрук по прозвищу Бульдозер), то сейчас инициатива вполне может исходить от российских дипломатов. Благо за несколько месяцев сирийского кризиса они доказали, что виртуозно владеют всем профессиональным инструментарием. Но действовать надо быстро, прежде чем события необратимо свернут в колею окончательного разрушения Сирии.

Сирия > Армия, полиция > mn.ru, 13 июня 2012 > № 571422 Федор Лукьянов


Сирия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 мая 2012 > № 735577 Андрей Бакланов

Сирия как системный сбой механизмов безопасности

Почему на Ближнем Востоке нужны принципиально новые подходы

Резюме: Глядя на события в Сирии, трудно не задаться вопросом: а что делать, если все стороны междоусобного конфликта не на высоте – как говорил один из отечественных руководителей, «оба хуже»? Как сделать правильный выбор, если его по существу нет?

Кризис в Сирии как следствие общего роста напряженности в регионе быстро превратился в острую проблему международного масштаба. Противостояние, начавшееся с внутреннего конфликта, сегодня затрагивает интересы многочисленных стран, включая великие державы. И от его исхода во многом зависит дальнейший ход событий не только на Ближнем Востоке, но и в мире в целом.

В последние месяцы мне не раз доводилось встречаться с представителями противоборствующих сторон в Сирии, слышать их аргументы. Президент страны Башар Асад, его ближайшие помощники, лидеры оппозиции, в том числе и непримиримой, конфессиональные и общественные деятели – все ссылаются на то, что действуют во имя «высших интересов народа и нации». Однако выдвигаемые ими варианты развития страны, прямо скажем, не впечатляют. Оценки, как правило, очень конъюнктурны, подходы старомодны и грешат оторванной от жизни декларативностью. Отсутствует современное перспективное видение цели. Люди как будто продолжают жить где-то на рубеже 1980-х годов. Как ни странно, столь же архаичные в своей основе идеи высказывает и молодежь, новое поколение тех, кто претендует на ведущую общественно-политическую роль в стране.

В целом на данный момент противостояние носит клановый характер. Сражаются друг с другом не платформы и программы, а личные и групповые амбиции. Пока рано говорить о наличии в Сирии каких-то сил, способных предложить и возглавить модель развития, ориентированную на будущее. И поэтому вряд ли стоит проявлять поспешность в выборе долгосрочных партнеров, велик риск сделать неверный шаг.

Многие в мире упрекают Москву в том, что она поддерживает «силы прошлого» – режим Асада, который все больше утрачивает почву под ногами. Россия выдвигает встречные обвинения в адрес ряда стран, в частности в том, что они встали на сторону лидеров оппозиции, слабо представляя, куда могут привести страну эти люди. Возникает вопрос: а что делать, если все стороны конфликта не на высоте – как говорил один из отечественных руководителей, «оба хуже»? Как сделать правильный выбор, если его по существу нет? И такая ситуация возникает не впервые. Достаточно вспомнить прискорбные для всего международного сообщества события периода крушения Югославии, когда многие крупные государства спешили найти «правильного» партнера среди преступных, по сути, элементов в стане противодействующих сил – сербов, хорватов и так называемых мусульман.

Сирия сегодня – страна, которая постепенно погружается в гражданскую войну. Авторитет власти невысок. Но многие поддерживают режим, опасаясь, что последствия его ухода будут еще хуже. Основания для таких предположений существуют. На сегодняшний день в Сирии, казалось бы, нет броских примеров технического прогресса, экономического процветания. Однако имеются важные для каждого жителя достижения более приземленного характера. Так, уровень цен на продукты питания и предметы первой необходимости – один из самых низких в мире. Сохранится такая ситуация при новых лидерах? Едва ли.

В самой Сирии отсутствуют предпосылки для динамичного преодоления нынешнего опасного тупика. Национальный диалог под «присмотром» властей идет вяло, реформы носят запоздалый и вымученный характер. Но и оппозиция не предлагает ничего дельного, как будто после свержения «ненавистной диктатуры» все наладится само собой.

Дисфункция международного сообщества

В таких условиях многое зависит от внешнего фактора. Однако события в арабских странах, в том числе в Сирии, высветили плачевное состояние механизмов обеспечения безопасности. И на международном, и на региональном уровне. Скажем откровенно – ООН и ее Совет Безопасности действовали на ближневосточном направлении неповоротливо и неубедительно.

Так, первые решения СБ ООН относительно ситуации в регионе (по вопросу Ливии) принимались не на основе выверенных серьезных данных о реальном развитии обстановки, а с использованием эмоционально окрашенных кино- и фотоматериалов, комментариев СМИ. Можно смело говорить о предвзятости и субъективности оценок большинства публикаций относительно событий в Ливии, Сирии, других странах. Но долгое время не предпринималось даже попыток организовать мониторинг положения дел, направить на место событий международных инспекторов, миссии по выяснению фактов и т.п. Целый год потребовался только для того, чтобы принять решение о назначении спецпредставителя Генерального секретаря ООН и Лиги арабских государств по вопросам разблокирования ситуации в Сирии.

Невразумительная и несбалансированная позиция ряда членов ООН, Совета Безопасности в этот период дополнялась фактическим отсутствием региональных структур, которые могли бы эффективно содействовать укреплению мира и стабильности в странах этого важного района мира. Лига арабских государств вновь продемонстрировала разобщенность, подверженность внешнему воздействию. Других же механизмов регионального масштаба на Ближнем Востоке в наличии не оказалось. Стороны конфликта соревновались в продавливании через СМИ своих версий происходящего. Победителем оказывался тот, кто имел непосредственный выход на каналы информации, прежде всего западные. Это были, как правило, представители оппозиции. В таких условиях остро ощущалось отсутствие механизма региональной безопасности по мониторингу ситуации и содействию сторонам в преодолении кризиса.

Между тем уместно напомнить, что Российская Федерация приложила в свое время немало усилий, чтобы создать такой механизм. Именно в Москве в январе 1992 г. – 20 лет назад – был осуществлен запуск многостороннего формата мирного ближневосточного процесса, который включал проблематику взаимодействия в сфере региональной безопасности на Ближнем Востоке.

Мне довелось принимать непосредственное участие в подготовке и проведении этой встречи стран – участниц ближневосточного мирного процесса на уровне министров иностранных дел, давшей старт созданию пяти многосторонних рабочих групп, в том числе группы по контролю над вооружениями и региональной безопасности на Ближнем Востоке (РГКВРБ).

Московская встреча не только провозгласила начало деятельности РГКВРБ, но и способствовала формированию конструктивного, без излишних эмоциональных всплесков режима работы этой группы. Сопредседателями ее были Россия и Соединенные Штаты. В 1992–1996 гг. состоялось шесть пленарных заседаний. До 1994 г. они проходили поочередно в Москве и Вашингтоне. В мае 1994 г. группа встретилась в Дохе, а в декабре того же года – в Тунисе. В 1993 г. был дан старт межсессионным мероприятиям на уровне экспертов, условно разделенным на две корзины – «концептуальную» и «оперативную».

В зоне «концептуального» внимания (прошло три заседания) находились вопросы контроля над вооружениями и создания системы региональной безопасности, специально обсуждались границы региона. Наибольшее признание получала «расширительная» трактовка с включением в зону будущей системы безопасности таких стран, как Турция и Иран. В такой интерпретации просматривается прямая связь с выдвинутой президентом США Джорджем Бушем концепцией «Большого Ближнего Востока» (2004 год).

Россия высоко оценила внесенное в рамках «концептуальной» корзины предложение Иордании об учреждении регионального центра по контролю над вооружениями и региональной безопасности. Была достигнута договоренность о том, что такой центр будет функционировать в столице Иордании – Аммане, а в Тунисе и Дохе откроются его филиалы. Реализация этих идей должна была привести к формированию отработанной системы быстрого реагирования на любые события, представляющие угрозу безопасности того или иного государства. Если бы такая система существовала в регионе, сегодня можно было бы оперативно задействовать готовый механизм проверки и мониторинга ситуации, направить на место событий миссию по оказанию добрых услуг и т.п.

Однако плодотворная работа в рамках РГКВРБ, направленная на создание таких механизмов, была приостановлена в 1996 году. Руководители ряда арабских стран, и прежде всего Египта, исходили из того, что многосторонний формат, дававший израильтянам «законный» выход на арабские страны, якобы имел большую ценность для Израиля, чем для арабских стран. На фоне драматических событий того периода на палестинских территориях арабы по инициативе Каира приняли решение вести дело к отказу от участия в деятельности рабочих групп. Это явилось серьезной ошибкой.

По предложению Российской Федерации в начале февраля 2000 г. в Москве после четырехлетнего перерыва было проведено заседание участников многосторонних переговоров по Ближнему Востоку на уровне министров иностранных дел. В нем приняли участие представители коспонсоров – России и США, а также главы внешнеполитических ведомств Египта, Израиля, Иордании, Туниса, Норвегии, Швейцарии, Канады, Японии. Присутствовали председатель Совета ЕС, представители Палестинской национальной автономии, Саудовской Аравии, Китая, Швейцарии, специальный координатор ООН по ближневосточному мирному процессу. В качестве заместителя директора департамента Ближнего Востока и Северной Африки МИД России мне было поручено руководить работой группы по подготовке и проведению этого мероприятия.

Примечательно, что встреча стала первым международным форумом, который провел Владимир Путин, только что приступивший к исполнению обязанностей президента Российской Федерации. В своем выступлении он выразил надежду, что московский форум поможет восстановить полноформатные переговоры по общерегиональной проблематике. Речь идет, отмечал он, о возвращении к совместной работе, нацеленной на мирное обустройство Ближнего Востока путем формирования коллективной системы безопасности и сотрудничества при соответствующих международных гарантиях. На встрече приняли решение о возобновлении мирного процесса в его многостороннем измерении. Однако импульс, полученный тогда, был утрачен, так как вновь выявились расхождения в позициях сторон, обострилась ситуация на палестинских землях.

Пути выхода из тупика

Что можно было бы предложить сейчас, чтобы придать динамику работе на ключевом для Ближнего Востока направлении – создании системы межгосударственных отношений на основе обеспечения мира и безопасности? После «арабской весны» выявились два блока проблем региональной безопасности на Ближнем Востоке.

Первый – противостояние между арабскими странами и Израилем, связанное с базовой неурегулированностью арабо-израильских отношений по всем направлениям.

Второй – конфликтные ситуации, в основном внутреннего характера, обусловленные сменой режимов в ряде арабских стран.

В первую очередь необходимо определиться, в каком состоянии находятся идеи арабо-израильского урегулирования. К сегодняшнему дню удалось добиться успеха по тем сегментам кризиса, которые относительно легко поддавались решению на основе стратегии размежевания, в том числе территориального (мирные договоры между Египтом и Израилем, Иорданией и Израилем). Но данный метод выявил свою ограниченность в некоторых крайне сложных случаях. Прежде всего это относится к ключевой проблеме – палестино-израильской.

Все более очевидно, что нужна новая стратегия поисков формулы безопасности на палестинских и израильских землях. Пора наконец признать ограниченность попыток разделить все аспекты функционирования властных структур на весьма ограниченной территории палестино-израильского противостояния. Линию на размежевание требуется дополнить стратегией синтеза усилий сторон и поиска общих схем безопасности и мирного переустройства. Необходимо ставить вопрос о создании единого пространства безопасности на всех палестинских и израильских землях. И здесь могут быть востребованы достаточно сильные и авторитетные органы совместного мониторинга ситуации и принятия решений как законодательного, так и оперативно-распорядительного характера, включая эффективную систему скоординированных практических мероприятий (совместное патрулирование и т.п.). Эта двусторонняя или даже многосторонняя (в случае привлечения представителей третьих стран) система безопасности должна быть органично связана с региональной системой коллективной безопасности.

Необходимо определиться по ряду сложных вопросов, в частности, в отношении ядерных программ Ирана, вызывающих серьезные опасения у многих государств. С учетом озабоченности Израиля, а также принимая во внимание целый набор других международных и региональных факторов, иранскую ядерную проблематику целесообразно рассматривать в сочетании с формированием надежных режимов нераспространения на Ближнем Востоке.

Конечно, трудно на все сто процентов оспорить точку зрения, согласно которой развитие даже сугубо мирных ядерных программ объективно ведет к созданию предпосылок (интеллектуальных, технических, промышленных) для укрепления оборонного потенциала. Вместе с тем вряд ли развивающиеся страны примут тезис о том, что из-за гипотетической возможности создания ими ядерных вооружений необходимо сдерживать исследовательские и иные работы по мирному использованию ядерной энергии. Более логичной выглядит не чисто запретительная схема, а совокупность мероприятий, направленных на оказание помощи неядерным государствам – при достаточно жестком механизме контроля и сопровождения их ядерных программ. Внесенное Россией предложение о подобном сотрудничестве предстоит дополнить соответствующими работающими механизмами.

Другим аспектом является упреждающее создание таких региональных и международных условий, при которых побудительные мотивы для трансформации мирных ядерных программ в военные полностью утратили бы свою актуальность. Помимо этого система региональной безопасности должна дать надлежащий ответ на новые вызовы, прежде всего создав систему мониторинга и оказания добрых услуг противостоящим силам в случаях кризисного развития в отдельных странах.

В целом встает задача активизации работы по формированию концептуальной базы, способной обслуживать будущую интегральную региональную систему безопасности на Ближнем Востоке. Как показывает опыт, для создания такой системы требуется как минимум три основных компонента:

политический документ, закрепляющий принципы взаимоотношений расположенных в регионе государств и общие правила функционирования региональной системы безопасности;механизм практического взаимодействия в сфере безопасности, охватывающий систему соответствующих обязательств и предполагающий наличие органов, призванных разрабатывать общие подходы в сфере безопасности и реализовывать их на практике;достаточно развитая «периферия» мер доверия, включающая проверочные мероприятия по установлению фактов соблюдения государствами на практике взятых обязательств и декларируемых ими правил поведения, в том числе в отношении своего собственного населения. Должны быть разработаны и элементы мер доверия нового поколения, способствующие разрешению внутриполитических кризисов и конфликтных ситуаций.

Итак, как подступиться к формированию новой системы межрегиональной безопасности на Ближнем Востоке? Необходимо вести дело к возобновлению многостороннего измерения мирного ближневосточного процесса. С соответствующей инициативой могла бы выступить Россия. Начать стоит с осуществления программы из четырех последовательных шагов.

Первый шаг – возобновление многостороннего формата переговоров по Ближнему Востоку, в том числе деятельности рабочей группы по проблематике безопасности.

Второй шаг – разработка всеобъемлющей ближневосточной концепции безопасности, рассчитанной на взаимный учет и взаимную увязку интересов и озабоченности всех основных расположенных здесь государств. Такая концепция должна учитывать уроки «арабской весны».

Третий шаг – проведение международного общественно-политического форума, призванного утвердить выработанную концепцию региональной безопасности. В нем предполагается участие специалистов по Ближнему Востоку, политических, общественных и религиозных деятелей. Заинтересованным сторонам (государственным структурам) по итогам будет передан пакет документов, разъясняющих сущность подготовленной концепции.

Четвертый шаг – созыв международной конференции по всеобъемлющему урегулированию на Ближнем Востоке с участием представителей властных структур заинтересованных государств.

В рамках такого форума можно завершить создание инструментов поддержания мира и безопасности в регионе, к примеру, таких, как Центр по профилактике конфликтов, проведению мониторинга и осуществлению миротворчества. Все более очевидна необходимость комплексного решения проблем безопасности Ближневосточного региона на основе принятия уже в самом ближайшем будущем программы действий расположенных здесь стран, международного сообщества в целом. Это позволит предотвратить наметившийся новый разлом в регионе по поводу событий в Сирии и преодолеть последствия нынешнего сбоя в механизмах обеспечения безопасности.

А.Г. Бакланов – начальник управления международных связей Совета Федерации Федерального собрания РФ, чрезвычайный и полномочный посол, заместитель председателя Совета Ассоциации российских дипломатов.

Сирия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 мая 2012 > № 735577 Андрей Бакланов


Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 16 апреля 2012 > № 537228 Ареф Далиле

В понедельник в Москву прибыли представители Национального координационного комитета Сирии, представляющие "внутреннюю" оппозицию страны. О целях визита оппозиции и том, какие вопросы они обсудили в понедельник и планируют обсудить во вторник с главой МИД РФ Сергеем Лавровым в эксклюзивном интервью РИА Новости рассказал представитель внутренней сирийской оппозиции доктор Ареф Далиле.

- Расскажите, пожалуйста, о повестке первого рабочего дня в Москве. Какие темы удалось вашей делегации обсудить, в частности, с заместителем министра иностранных дел России Михаилом Богдановым?

- Делегация сирийской оппозиции находится в Москве по приглашению заместителя министра иностранных дел Михаила Богданова с официальным визитом. Делегация прибыла для того, чтобы обсудить с Богдановым причины и осложнение сирийского кризиса, который продолжается уже больше года. В ходе встречи мы обсуждали наши позиции, представленные внутренней, региональной и международной оппозицией и способы выходы из этого кризиса. В первую очередь - прекращение насилия со стороны властей. Это позволило бы перейти на реализацию плана специального посланника ООН и ЛАГ Кофи Аннана, который был одобрен резолюцией СБ ООН и содержит призыв прекратить огонь.

По нашему мнению, необходимо выводить военную технику из городов, где проходили военные действия, и начать оказывать помощь жителям районов, которые в течение года страдали от военных действий, а также раненым, и просить людей возвращаться в свои дома. Также следует освободить и военнопленных, которые были арестованы в ходе этих событий.

Кроме того, стоит дать разрешение на мирные демонстрации, чтобы все стороны оппозиции могли пойти на переговоры с теми представителями власти, чьи руки не были испачканы кровью, с целью обозначить план на будущее, план перехода действующей власти на новый режим, а также его исполнение. Этот новый режим должен быть создан на основе конституции и законности.

Помимо этого, властям следует разрешить демократические свободы всем слоям общества. Это создало бы благоприятную атмосферу для перехода к выборам законодательной власти. Затем, следует ввести новую конституцию страны, подходящую для гражданского общества.

Для реализации и воплощения всех этих перемен и демократических реформ следует выбрать подходящих руководителей. По нашему мнению, такие перемены невозможно осуществить на основе тех реформ и резолюций, которая приняла действующая власть без участия граждан страны.

- Завтра состоится встреча представителей оппозиции с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым. Какие темы вы планируете обсудить с главой российского МИД?

- Мы будем обсуждать с ним те же вопросы, также планируем обменяться мнениями относительно путей выхода из кризиса в Сирии. Считаем, что для того, чтобы коренным образом изменить ситуацию, необходимо действовать быстро Необходимо воплощать в жизнь план Кофи Аннана, который является последней возможностью наладить ситуацию. Власти Сирии не должны упустить эту возможность, как упустили возможность урегулировать ситуацию при помощи плана Лиги Арабских Государств (ЛАГ).

Для успешной реализации плана Аннана необходимо, чтобы ООН отправляла в Сирию группы международных наблюдателей. Они смогут оценить, как действительно обстоят дела в стране.

Мы просим о том, чтобы Россия сыграла важную и необходимую роль в воплощении в жизнь плана Кофи Аннана, чтобы сирийский народ добился того, чего ожидает.

Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 16 апреля 2012 > № 537228 Ареф Далиле


Сирия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 16 апреля 2012 > № 536367 Хасан Абдель-Азым

«Численность наблюдателей в Сирии нужно довести до трех тысяч»

Лидер сирийского Национального координационного комитета рассказал «МН» о перспективах урегулирования ситуации в стране

Елена Супонина

Мирный план Кофи Аннана в Сирии, похоже, начинает работать. Вчера в Дамаск прибыла первая группа международных наблюдателей, за размещение которых проголосовал в субботу Совет Безопасности ООН. Сначала наблюдателей будет не более десяти, затем — 250 человек. Завтра министр иностранных дел РФ Сергей Лавров примет в Москве делегацию сирийской оппозиции, которую возглавляет лидер Национального координационного комитета Хасан Абдель-Азым. О перспективах и проблемах сирийского урегулирования Хасан АБДЕЛЬ-АЗЫМ рассказал в интервью «МН».

— В Сирии установился хотя и шаткий, но мир. Однако в ряде районов продолжаются столкновения, а некоторые оппозиционеры продолжают обвинять в них правительство.

— Мы с самого начала приветствовали усилия Кофи Аннана. Его план был поддержан Лигой арабских государств (ЛАГ), ООН и, главное, Россией и Китаем. Асад может хитрить с ООН, с ЛАГ, но с Москвой и Пекином поостережется. Теперь нужны следующие шаги, о чем мы и будем говорить в Москве с министром Сергеем Лавровым. Мы расскажем о своей позиции, о своих планах и обсудим, как вместе достичь мира в Сирии.

— А другая часть оппозиции, например лидер Сирийского национального совета Бурхан Гальюн, поначалу критично отнеслась к плану Аннана?

— Большинство оппозиционеров, особенно те, кто работает в самой Сирии, поддержали план Аннана. Более того, мне известно, что и в Сирийском национальном совете многие активисты к его миссии отнеслись с доверием и надеждой. План Кофи Аннана — это последний и реальный шанс на урегулирование кризиса в Сирии. Ситуация все еще очень опасна, но шанс на мир появился.

— А зачем оппозиция уже после объявления перемирия устроила в минувшие выходные демонстрации в Сирии? Не провокация ли это в отношении режима?

— Эти мирные, подчеркиваю, демонстрации — законное право народа на выражение своего мнения. Наша организация среди выдвинутых к режиму требований указала и это — разрешить мирные демонстрации и не подавлять их силой. Другие пункты также есть в плане Аннана — это прекращение насилия, вывод войск из городов, освобождение политических заключенных. Только после выполнения всех этих условий можно начинать диалог с властью о дальнейших шагах и преобразованиях. Не надо путать мирные демонстрации с акциями насилия, к прекращению которых мы стремимся. Демонстрации — это совсем другое. А вот продолжение насилия чревато гражданской войной, причем не исключено, что и с религиозным оттенком.

— Первая группа международных наблюдателей почти из десяти человек прибыла в Сирию в воскресенье. Считаете ли вы, что наблюдатели чем-то помогут? Пример длительной гражданской войны в Ливане, к сожалению, показывает, что наблюдатели не всегда могут остановить такой конфликт?

— В Сирии все-таки пока нет гражданской войны. У нас есть правительство, которое пытается подавить протесты выходящих на улицы людей, да еще представляет дело так, что оно противостоит некоему заговору извне или каким-то бандам внутри. А это конечно же не так. Да, по мере развития конфликта люди стали покупать оружие, чтобы защитить себя и свои семьи. Чем дольше длились протесты, тем чаще на сторону противников режима стали переходить солдаты и офицеры армии. Они сформировали «Свободную сирийскую армию», которая воюет против правительства. Но до масштабов гражданской войны, слава богу, не дошло. А это значит, что на этом этапе деятельность наблюдателей в Сирии может оказаться эффективной.

По оценке нашей организации, даже наблюдатели ЛАГ, хотя работали они во время этого кризиса в Сирии и недолго (чуть более месяца. — «МН»), сделали много полезного. Их присутствие и мониторинг в ряде районов помогли остановить акции насилия, а в некоторых случаях они зафиксировали нарушения, что тоже важно.

Сейчас я удивляюсь, почему не используют их опыт. Можно же было объединить их усилия с приезжающими в страну международными наблюдателями. Кроме того, необходимо, чтобы международных наблюдателей было больше. Как минимум 1,5 тыс., а вообще нужно довести их численность до 3 тыс. Нужно, чтобы они дислоцировались в наиболее горячих районах Сирии. Они должны выезжать на места событий и проверять, насколько оправданы обвинения с той или другой стороны. У них должны быть полномочия воздействовать на правительственные войска, чтобы предотвращать столкновения.

— Вы также добиваетесь открытия гуманитарных коридоров для помощи населению. Зачем?

— Наша организация не ведет речь о коридорах. Мы говорим о необходимости оказания гуманитарной помощи населению — медицинской, продовольственной и другой. Чтобы были разблокированы те районы, где армия проводила свои операции. Чтобы туда был доступ гуманитарным организациям, тому же Международному Красному Кресту, и представителям СМИ. Чтобы вновь поступали электричество и вода.

— Обсуждается ли сейчас возможность отставки президента Башара Асада?

— Целью миссии Аннана было остановить насилие. В его плане об отставке Асада ничего не говорится. С другой стороны, Аннан является спецпосланником не только ООН, но и ЛАГ. А до этого ЛАГ разработала инициативу, где был пункт о передаче власти от президента его заместителю или другому чиновнику, не участвовавшему в подавлении протестов. Аннан начал с попытки остановить насилие. Это важно. Но для того чтобы эти усилия привели к стабильности, надо искать политическое решение конфликта.

Сирия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 16 апреля 2012 > № 536367 Хасан Абдель-Азым


Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 3 марта 2012 > № 505618 Сергей Сафронов

Россия и Китай воспользовались 4 февраля правом вето при голосовании в Совбезе ООН по резолюции, предполагающей в том числе вмешательство извне во внутренние дела Сирии.

Сейчас весь мир судорожно задает вопрос, не повторится ли ливийский сценарий в этой независимой арабской стране? В минувшее воскресенье в стране прошел референдум по проекту новой Конституции, в которой теперь нет положения о монополии партии "Баас" - сирийского аналога "руководящей и направляющей силы". Наш специальный корреспондент Сергей Сафронов в составе группы наблюдателей побывал в эти дни в Сирии и встретился с Верховным муфтием Сирийской арабской республики (САР) Ахмедом Бадр-эд-Дином Хасуном, который рассказал о том, чем живет Сирия, на что надеется и в кого верит.

- Уважаемый господин муфтий, как Вы оцениваете происходящие в стране события?

- Я должен признать, что в нашей стране органы власти допустили некоторые ошибки, и это вызвало протест населения.

Но сейчас этот протест хотят использовать для интервенции, а не для проведения реформ и решения проблем.

Сегодня весь регион - Ливия, Египет, Судан, Ирак, Ливан - как будто рождается заново. Враги Сирии опасаются, что эти страны будут развиваться не так, как они этого хотят.

Некоторые сирийские эмигранты также стоят на похожих позициях. Например, председатель переходного Национального совета Сирии Бурган Гальюн, француз сирийского происхождения. Он учился в Сорбонне, живет и работает во Франции.

Я спрашиваю, почему он не возвращается в Сирию, не вступит в диалог с властью, чтобы улучшить положение в нашей стране? Так же ведут себя и другие члены этого совета. Большинство из них вообще никогда не жили в Сирии. Мы предлагаем им приехать и искать пути решения проблем вместе с сирийским народом.

Я сам их не раз приглашал, но они говорят, что приедут только после свержения режима Башара Асада.

Но это же неконструктивно. Вы убедите народ, убедите меня, и я первый скажу о необходимости ухода в отставку президента. Я просто скажу Асаду: "Возвращайся к своей медицинской практике". (Асад по образованию врач-офтальмолог - ред).

Но они не приезжают, предпочитая действовать контрпродуктивно и на расстоянии.

- Откуда оппозиция, которая выступает за свержение режима Асада, берет оружие, чтобы воевать против сирийской армии?

- У Сирии границы с пятью государствами, и оттуда идет поток оружия.

Здесь важно понять другое. Если народ не хочет жить при данном режиме, то он давно бы уже рухнул.

Ведь власть - это не только Асад, это и армия, и полиция, одним словом весь народ, который сам решает, как и с кем ему жить.

Да, наш народ хочет реформировать страну, и мы, священники, поддерживаем его в этом. Мы против коррупции, против диктата. И мы сделали первый шаг: на референдуме отменили монополию одной партии "Баас". Убрали это положение из Конституции.

Теперь на выборах (в мае в Сирии пройдут парламентские выборы - ред) победит та партия, которая лучше защищает интересы народа.

- У Вас есть какие-то предположения по поводу будущего победителя на выборах?

- Должна победить патриотическая партия, потому что патриотические партии, в отличие от религиозных, народ объединяют.

В Европе сегодня существуют семь стран под управлением христианских демократов. Почему в Германии побеждает ХДСС? Почему не светские партии или не мусульманско-демократическая партия? Я против религиозных партий. Ислам - это отношение между человеком и Богом, а демократия - это отношения между человеком и властью.

Я демократ. У нас в стране проживают 23 миллиона граждан, и все они для меня равны: и мусульмане, и христиане, и иудеи.

- Господин муфтий, я знаю, в прошлом году у Вас случилась трагедия - погиб сын. Скажите, найдены ли убийцы?

- 10 месяцев назад мне предъявили ультиматум с требованием покинуть Сирию. Пообещали встречать меня в любой стране мира, Европы, арабского мира, как эмира, только для того, чтобы свергнуть режим Асада.

Тогда я задал им вопрос: какая будет альтернатива? Но они ушли от ответа, только повторили: "Ты сначала уходи, а потом посмотрим". Такие доводы меня не устраивали. И они еще раз повторили, что если не уйду, меня уничтожат. Но сделали хуже - они убили не меня, они убили моего сына. Это был их ответ на мое предложение вести диалог. На следующий день после убийства моего сына я сказал, что прощаю их, но Аллах и народ будет им мстить. В ответ я услышал, что доберутся и до меня.

Я пытался с ними разговаривать, вести дискуссию, а в ответ слышал угрозы применить оружие и насилие. Но если они начнут стрелять, народ их возненавидит. И здесь неважно, на чьей ты стороне - оппозиции или власти.

- Но почему ультиматум был направлен именно Вам?

- Потому что Верховный муфтий Сирии олицетворяет весь народ.

Я не муфтий только для мусульман, я пастырь для всех, кто живет в Сирии в мире и согласии - и для мусульман, и для христиан, и для иудеев... Я могу молиться и в мечети, и в церкви, и на горе, и в ущелье. Я молюсь не для Мухаммеда и не для Христа, а во имя Бога.

Миссия любого пророка заключается в том, чтобы дать людям представление о Боге, а не в том, чтобы строить церкви и мечети. Священным является именно человек. Мечеть и церковь - это места для молитвы. А мы превращаемся в тех, кто тратит миллионы на строительство церквей и мечетей и забываем про самого человека.

Я не понимаю тех, кто говорит о своем желании жить там, где был их пророк. Евреи говорят, что хотят жить в Израиле, потому что там жил Моисей. Но тогда все христиане должны ехать в Иерусалим, потому что там жил Христос. А мусульмане должны ехать в Мекку, потому что там жил Мухаммед. Если так, то все коммунисты мира должны ехать в Ленинград, потому что там был Ленин.

Это большое заблуждение, что Бог обещал кому-то землю, и поэтому нужно убивать людей ради этой земли. Нет земли иудейской, мусульманской, христианской. Мы должны пересмотреть все эти тезисы.

Бог - он кто, мусульманин, христианин или еврей? У Бога нет национальной принадлежности. Христиане и в Москве, и в Сирии молятся одному Богу. Мы одна семья, мы братья и телом, и душой.

Электричество тоже не бывает мусульманским или христианским. Есть лампочка, и она может быть сделана в разных странах, только в этом ее отличие.

Мы должны вернуться к духовному братству. Ведь солнце светит для всех одинаково и в Москве, и в Буэнос-Айресе, и в Дамаске, и оно дает энергию нашему телу.

Мы должны вернуть людям любовь, как основу основ.

Сирия сегодня - единственная страна, которая имеет обновленную Конституцию и идет по пути развития. А все соседние страны - это клановая власть - или религиозная, или этническая.

Мы видим, что Европа, которая пережила две мировые войны, пытается избавиться от границ, А нас она заставляет устанавливать новые границы. Европейцы разрушили Берлинскую стену, но в нашей стране они возводят другую стену и разжигают огонь войны. В регионе только Сирия осталась светским государством, которое основывается на гуманитарных ценностях. У нас есть религиозное и этническое разнообразие. И как только мы встали на защиту, они сказали: "Мы будем вас убивать".

- И все-таки, почему именно Вам был предъявлен ультиматум?

- Они подумали, что если я покину страну, то режим Асада будет разрушен.

- Вы часто употребляете слово "они". А кто такие эти "они"?

- Они - это враги Сирии. Я не вижу здесь различия по какому-то религиозному или этническому признаку.Они хотят войну, а не реформы. Мы отстояли единство Ливана, хотим, чтобы Ирак остался единым государством. Мы не хотим раздела Сирии. Поэтому сейчас ведем бой не с оппозицией, а с наемниками. И, надеюсь на Аллаха, мы победим.

- Иностранные СМИ сообщают о большом количестве погибших в провинции Хомс со стороны оппозиции. Так ли это?

- Погибших среди военнослужащих армии и сил безопасности намного больше, чем среди боевиков и оппозиции. И они все наши сыновья. А какая мать хочет, чтобы убили ее сына? Они рассчитывают на то, что армия и силы безопасности встанут против власти, как это было в Египте и Ливии. Но этого не происходит.

У вооруженных группировок предельно простая тактика - они пересекают границу, входят в нашу страну, нападают и возвращаются обратно. Они не остаются здесь. Поэтому большинство погибших - это армия и спецназ.

- Но тогда почему мир живет информацией о том, что в Хомсе все наоборот?

- Недавно я давал интервью журналу "Шпигель". Интервью длилось около полутора часов, но опубликовали всего семь минут. И кроме того, переврали мои мысли и идеи. Я спросил корреспондента, почему так сделали. Он ответил, что передал полностью материал, но редакция выбрала то, что им интересно.

И так действуют 800 мировых средств массовой информации.

Поэтому я всегда говорю, что журналисты, как пророки, должны нести людям только правду. Кто врет, тот - враг человечества.

Мы не хотим чего-то навязывать, вы только пишите то, что видите. Денег мы платить не будем - мы совесть не покупаем. Вы должны быть верны самим себе.

Вот 800 СМИ говорят, что Сирия горит, а вы ходите по улицам Дамаска и других городов и видите совсем иную картину.

Ложь тех журналистов, к сожалению, влияет на наш народ, вызывает страх, поэтому мы стараемся сделать все возможное, чтобы сохранить мир. А они хотят здесь создать бездушное вакуумное пространство.

- А какова роль США в этом процессе?

- США хотят раскрыть над регионом свой зонтик. Хотят разрушить нашу страну и регион в целом, интернировать его, чтобы превратить его в область инвестиций. Но мы не капитулируем.

Может, мы еще не дошли до того уровня демократии, которая нужна, но когда мы приняли социализм, выбрали тот, который соответствовал нашим условиям. И сейчас мы воспринимаем такую демократию, которая соответствует условиям нашей жизни.

Президент Буш говорил: "Кто не с нами, тот против нас". То есть они диктуют нам свои условия и хотят выгнать всех несогласных.

Но Бог дал человеку право выбора. Прав или не прав - это другое дело... Но диктовать нельзя. Ты не вправе даже своему сыну диктовать, что ему кушать.

Американцы думают только о себе, о своей экономике и гегемонии, а не об интересах человека. Если бы они думали иначе, то мы бы не видели миллионы голодающих по всему миру.

Я думаю, что американцы скоро потеряют этот регион. А выиграют Китай и Россия.

Вспомните, кто создал Талибан и Аль-Каиду, которые порочат мусульман? Наши страны? Нет.

Талибану платили деньги США, чтобы он воевал против СССР, Бен-Ладен учился в США и проживал там. И теперь исламу на этих примерах приписывают образ террориста. Вторая цель американцев - оправдать гегемонию в регионе Арабского Востока.

- Вы упомянули Россию...

- Потому что происходящее сейчас в Сирии - это начало того, что будет с другими независимыми государствами, с Россией, в частности. Это будет новый миропорядок на религиозной основе.

Если Сирия рухнет, вслед за ней погибнут другие независимые государства, а затем и Россия. Потому что США хотят разжечь новую мировую войну. Об этом я говорил Патриарху Кириллу. Если Сирия падет, то для России не останется даже стакана пресной воды в Средиземноморье.

- С какими словами Вы сейчас обращаетесь к своей пастве? Что Вы им говорите?

- Мы всегда призываем к диалогу, потому что борьба и война ослабят нас. Между церквями и мечетями в Сирии нет борьбы. У нас есть столкновения между патриотическими силами и деструктивными. А народ у нас един, и мы решим сами, как нам жить дальше.

Но я хочу еще раз посетить Россию, другие независимые государства, чтобы сказать им: "Боритесь за Россию, потому что они хотят разрушить и вас". Холодная война продолжается. Они сейчас борются против Сирии, потому что Сирия - союзник России. Если мы позволим США создать их базы против России у нас, то они нас очень полюбят. Но нам такая любовь не нужна.

Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 3 марта 2012 > № 505618 Сергей Сафронов


Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 17 октября 2011 > № 419606 Бурхан Гальюн

«Российское вето только подстегнуло сирийский режим к насилию»

Сирийская оппозиция не верит в обещания властей провести реформы

Елена Супонина

Президент Сирии Башар Асад объявил на днях о разработке нового проекта конституции, который через четыре месяца должен быть вынесен на референдум. Однако оппозиция не верит в обещания властей провести реформы. Об этом «МН» рассказал председатель Сирийского национального совета Бурхан ГАЛЬЮН. Эта организация, созданная в Турции 2 октября, объединяет основные оппозиционные силы Сирии.

— Когда состоится ваш визит в Москву? МИД России ранее заявлял, что делегация Сирийского национального совета должна прибыть до конца октября.

— Мы пока не получили приглашения. Мне даже интересно, где его получить? Через посольство России или как? Может, вы знаете?

— Я думала, что вы уже его получили Некоторые ваши коллеги считают, впрочем, что ваш визит в Москву бесполезен: недавно Россия вместе с Китаем не пропустила в Совбезе ООН резолюцию с осуждением властей Сирии.

— Диалог и обмен мнениями — это всегда полезно. Тем более с такой важной страной, как Россия. И возражений по визиту в Москву я не слышал. Мы ждем усиления давления на сирийский режим. Невозможно просто наблюдать за происходящим и ничего не делать. Большинство арабских стран, например, понимают это и поэтому делают жесткие заявления в адрес режима.

— Однако ранее Лига арабских государств (ЛАГ) требовала установить бесполетную зону над Ливией, после чего началась операция НАТО.

— Такой же, как в Ливии, повестки дня в Сирии нет. Военную операцию никто даже не обсуждает — ни оппозиция, ни Запад, ни ЛАГ, ни ООН. Мы хотели бы, чтобы международное сообщество заставило руководство Сирии принять независимых наблюдателей. Чтобы режим прекратил использовать силу против оппозиции. И чтобы было проведено независимое расследование.

— Ранее в этом месяце МИД России принимал делегацию лояльной режиму оппозиции. Вы считаете, что вашу делегацию тоже должны принять в МИДе, или же вы удовлетворитесь встречей со спецпредставителем президента Михаилом Маргеловым?

— Нам бы хотелось встретиться с людьми, влияющими на внешнюю политику России. Важны встречи и в МИДе, и со спецпредставителем президента. Что касается посетившей Москву делегации, которую вы упомянули, то никакого отношения к оппозиции она не имеет. Это все равно что властям разговаривать самим с собой.

— По нашим данным, у Москвы тоже есть претензии к оппозиции. Российские власти обеспокоены протестами у посольств России в арабских странах. Могла бы ваша структура повлиять на этих демонстрантов?

— Так это же зависит от того, какой будет политика России! В Сирии происходит революция. Хотелось бы, чтобы Россия это поняла. Наш народ заслужил демократию. Авторитарный режим Сирии утратил легитимность.

Еще хотелось бы, чтобы нам помогли остановить насилие, развязанное режимом. Странно, что Россия отказалась поддержать резолюцию Совбеза, в которой осуждались действия властей, а об иностранном вмешательстве не шло и речи. Ведь российские чиновники не раз говорили, что президенту Сирии надо поторопиться с реформами. Российское вето только подстегнуло сирийский режим к новому насилию.

— Вы живете в Париже, но на ваших родственников в Сирии оказывают давление. В начале октября из своего дома в городе Хомс на глазах у матери была выкрадена ваша племянница. Удалось ли ее вернуть?

— Она пробыла в заложниках несколько дней. По правде говоря, произошел обмен заложниками. То есть несколько пострадавших семей тоже захватили девушек из семей похитителей и обменяли их на своих родственников.

— Вы уехали в эмиграцию еще при прежнем президенте Хафезе Асаде. А вот на его сына Башара вы надежды возлагали. Почему же сейчас вы считаете, что он не способен на реформы?

— Через несколько месяцев после того, как в 2000 году власть унаследовал Башар Асад, я в числе 99 общественных деятелей Сирии подписал обращение, в котором мы требовали многопартийности, демократии, уважения прав граждан. Режим не захотел ничего менять. Представители интеллигенции образовали кружки, где обсуждались реформы. Но члены этих кружков очень скоро подверглись арестам. Сын-президент начал прибегать к методам еще более жестким, чем его отец. Мы утратили веру в то, что этот режим готов к реформам.

Даже когда 15 марта этого года начались первые выступления, народ бы еще принял реформы сверху. Но режим своим поведением показал, что не хочет диалога. А после семи месяцев насилия диалог и в самом деле стал невозможен. Сейчас, когда погибло более 10 тыс. человек, ни одна уважающая себя оппозиция уже не сядет за стол переговоров с представителями режима.

— Но по данным ООН, погибло около 3 тыс. человек.

— Данные ООН основываются только на официальных списках. Многие люди числятся без вести пропавшими, некоторых раненых похитили из больниц. У нас информация о гораздо большем количестве убитых. В таких условиях невозможно о чем-либо разговаривать с властями.

— Возможна ли гражданская война в Сирии?

— Если все будет идти как сейчас, то, конечно, гражданская война возможна. В армии начался раскол. Были случаи, когда службы безопасности открывали огонь по армейцам, отказывавшимся стрелять в протестующих. Надо скорее добиться свержения режима с помощью мирных демонстраций и давления международного сообщества.

Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 17 октября 2011 > № 419606 Бурхан Гальюн


Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 28 июня 2011 > № 365322 Михаил Маргелов

«Россия могла бы оказать давление на Асада»

Спецпредставитель президента Михаил Маргелов сегодня примет делегацию сирийской оппозиции. Такие консультации проводятся впервые в истории отношений между Россией и Сирией. Раньше российская сторона избегала контактов с проживающими на Западе оппозиционерами, чтобы не раздражать сирийские власти. Да и сейчас МИД заявил, что вопреки слухам никаких встреч российских дипломатов с оппозицией не будет. Свою позицию в интервью «Московским новостям» изложил один из руководителей делегации, член координационного комитета оппозиции и член руководства сирийской организации «Братья-мусульмане» 47-летний Мульгам АЛЬ-ДРУБИ. Он живет в Канаде, но в последнее время работает в Саудовской Аравии.

— Какова ваша цель? Вы хотите помочь Башару Асаду проводить реформы? Или хотите уговорить Москву полностью встать на вашу сторону и добиваться отставки Асада?

— Россия — крупная держава, которая могла бы поддержать сирийский народ, оказав давление на Башара Асада и убедив его подать в отставку. Он мог бы временно передать власть своему заместителю. Одновременно оппозиция создает сейчас временный переходный совет, который сможет управлять Сирией в течение года. За этот период должны быть внесены изменения в конституцию, проведены реформы, подготовлены президентские и парламентские выборы.

В переходный совет могли бы войти также представители нынешних властей, например спикер парламента, премьер, начальник генштаба, министр обороны и руководители других силовых ведомств. В его состав могли бы быть также включены известные общественные деятели. Этот совет управлял бы страной не более чем год, то есть то необходимое время, за которое страна может крепко встать на ноги, пойдя по пути демократии.

Мы объясняем сейчас в Москве, что в интересах россиян — быть на стороне сирийского народа. Более 1500 сирийских граждан было убито за последние месяцы в противостоянии с властями. Десятки тысяч людей пропали без вести, мы даже точно не знаем о некоторых из них, арестованы они или тоже убиты. Тысячи беженцев бегут из Сирии в Турцию, Ливан, Иорданию.

— Однако в апреле президент Асад отменил действие чрезвычайного положения, пойдя навстречу требованиям оппозиции. А в эти дни на правительственном сайте появился проект закона о партиях, который вынесен на обсуждение. То есть что-то все-таки делается?

— Да, он объявил об отмене чрезвычайного положения, и на следующий же день правительственные силы безопасности убили 112 сирийцев. Разве это отмена чрезвычайного положения, ведь люди даже не могут спокойно выходить на демонстрации! Мы утверждаем, что большинство сирийцев уже не хотят видеть Башара Асада президентом. А если, как он полагает, мнение общества разделилось, то тогда пусть проведет свободные выборы — и посмотрим, будут ли за него голосовать! На выборы можно было бы пригласить международных наблюдателей, в том числе из России, Турции, Малайзии, из стран Евросоюза.

— Но ведь в Дамаске мы видели демонстрации в поддержку Асада?

— По нашим данным, большинство этих людей выходят на демонстрации вынужденно. Конечно, кто-то из них искренне выступает за него. По нашим оценкам, сторонников президента в Сирии не более 15 или 20%. Остальные демонстранты — это были студенты и служащие, которых заставили выйти на улицы. У нас есть копии директив из некоторых ведомств в адрес начальников со словами о том, что они понесут ответственность, если их подчиненные не выйдут на демонстрации. Елена Супонина

Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 28 июня 2011 > № 365322 Михаил Маргелов


Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 20 июня 2011 > № 345550 Башар Асад

«Источник нестабильности в Сирии — это цепляющийся за власть режим»

Сирийские оппозиционеры в изгнании верят, что Москва не наложит вето на голосование в Совбезе ООН

Сегодня президент Сирии Башар Асад должен объявить о новых реформах, с помощью которых власти собираются стабилизировать обстановку в стране. Пока же ситуация только ухудшается. Службы безопасности подавляют выступления оппозиции, многие сирийцы бегут в Турцию. Свои инициативы по урегулированию конфликта на следующей неделе в Москве представит делегация сирийской оппозиции во главе с 35-летним правозащитником Радваном Зияди — это будет первый в истории визит сирийской оппозиции в Россию. В 2007 году Зияди выехал из страны, едва избежав ареста. С тех пор он занимается политологическими исследованиями в Вашингтоне.

— В Москву нас пригласил спецпредставитель президента Михаил Маргелов. Мы благодарны российской стороне за приглашение. Россия должна смотреть в будущее, чтобы выстроить еще более крепкие отношения с Сирией. В делегацию войдут люди, которые были избраны в координационную группу оппозиции на конференции, состоявшейся в начале июня в турецком городе Анталья. Ту конференцию, прошедшую под лозунгом «За перемены в Сирии», профинансировали сирийские бизнесмены. В составе делегации будут независимые активисты и представители почти всех оппозиционных партий. От курдских партий будет Радван Бадини, у которого, кстати, есть российское гражданство. Я и Наджиб Гадбан представляем независимых оппозиционеров. От организации «Братья-мусульмане» будет Мульгам аль-Друби. Еще к делегации присоединятся проживающие в Москве оппозиционеры, которых возглавляет Махмуд Хамза. Из Молдавии приедет бывший консул Бадар Джамус, он тоже с российским гражданством. Будет еще несколько оппозиционеров.

— Вы должны были приехать еще неделю назад, в чем интрига?

— Возникли технические проблемы с визами для некоторых делегатов, они решаются. Это вообще будет первый зарубежный визит объединенной делегации сирийской оппозиции. И нам приятно, что первой страной станет Россия. Нам важно, чтобы россияне поддержали сирийский народ, чтобы эта поддержка выразилась в том числе в положительном голосовании в Совбезе ООН по резолюции, осуждающей насильственные действия властей.

— Но вы помните сказанные еще в мае слова президента Медведева о том, что он не поддержит никакую резолюцию по Сирии?

— В Нью-Йорке я недавно более часа общался с первым секретарем представительства России при ООН. Он рассказал, что в Москве опасаются повторения в Сирии ливийского сценария, когда принятие резолюции Совбеза дало возможность странам НАТО начать там боевые действия. Но ничего похожего в Сирии не планируется. Проект резолюции предполагает только осуждение властей за кровавые методы подавления оппозиции.

Уже убито более чем 1,5 тыс. оппозиционеров, только в минувшую пятницу погибло 16 человек. Еще 15 тыс. человек стали политическими заключенными. Аресты нередко производятся в массовом порядке. Однако никто из сирийских оппозиционеров не выступает за военное вмешательство извне. Мы лишь надеемся, что Россия не будет выступать с поддержкой столь жестокого диктаторского режима. Это же несовместимо с репутацией России как демократической страны! После беседы в Нью-Йорке у меня сложилось впечатление, что Россия если и не проголосует за проект резолюции, то все-таки не применит своего право вето.

— С какими еще просьбами вы будете обращаться к российским властям?

— Россия — одна из немногих стран, которая поддерживает хорошие отношения с сирийским режимом. Мы бы хотели, чтобы Москва воздействовала на сирийские власти. Необходимо прекратить репрессии. Это первая просьба. А вторая заключается в том, чтобы Россия вместе с другими государствами содействовала мирному переходу власти в Сирии, превращению диктатуры в демократический многопартийный режим. Россия имеет влияние на сирийский режим и может сыграть такую роль.

— Возможен ли такой переход при президенте Башаре Асаде?

— Нет, конечно. Башар Асад уже неприемлем, его правление утратило легитимность. Слишком многими жизнями уже заплатили противники режима! Россия прилагает посреднические усилия в Ливии, теперь и мы надеемся на ее помощь. Если Асад останется, то насилие продолжится.

— То есть вы призываете Россию помочь в свержении сирийского режима?

— Ни Россия, ни другая страна не должна и не в состоянии менять режим в Сирии. Это дело самих сирийцев. Россия и другие страны могли бы сделать что-то для уменьшения числа жертв и восстановления стабильности. Мы разделяем опасения россиян насчет того, что в Сирии может разгореться гражданская война. Но надо понять, что источник нестабильности — это цепляющийся за власть режим, военные подразделения которого превратились в карательные. Ведь пытки в нашей стране применяются уже и к подросткам!

— Намерены ли вы по примеру тех же ливийцев создать что-то вроде переходного оппозиционного Национального совета?

— Такой совет должен быть создан на базе оппозиционных сил внутри страны. Мы же представляем оппозицию за рубежом. Мы ежедневно находимся на связи с нашими единомышленниками в Сирии. Мы вместе обсуждаем, какие вопросы затронуть во время поездки в Москву. Так, нам известна озабоченность России по поводу безопасности находящихся в Сирии российских граждан. Не случайно среди членов нашей делегации трое имеют российское гражданство. Мы напомним о письме, с которым на днях обратилась к президенту Медведеву и премьеру Путину россиянка, вышедшая замуж за сирийца и во время последних событий потерявшая сына. Его убили власти в городе Хама. Ее обращение с рассказом о том, что происходит в Сирии, размещено в Интернете.

— На днях глава МИДа Сергей Лавров заявил, что в составе оппозиции действуют вооруженные группировки.

— Это повторение версии сирийских властей. Посмотрите на демонстрантов — разве это вооруженные группировки? А если это банды, а не восставший народ, то почему режим не может с ними справиться уже три месяца? Во время визита в Москву 26–27 июня у нас, скорее всего, будут встречи в Министерстве иностранных дел, правда, не с самим министром. И мы объясним, как обстоят дела в Сирии. Елена Супонина

Сирия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 20 июня 2011 > № 345550 Башар Асад


Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter