Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Годовая инфляция в странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) сократилась в мае 2012 года по сравнению с апрелем на 0,4 процентного пункта - до 2,1%, говорится в сообщении ОЭСР.

Темп роста потребительских цен в ОЭСР в мае оказалась на минимальном уровне с января 2011 года, уточняется в сообщении.

"Замедление годовой инфляции в основном отражает динамику цен на энергию (где инфляция упала до 2,0% в мае с 4,8% в апреле) и цен на продовольствие (2,6% против 3,1%)", - отмечается в сообщении.

Без учета факторов энергии и продовольствия, годовой темп роста потребцен в ОЭСР замедлился до 1,9% в мае с 2,0% в апреле.

Наибольшем показателем в мае была инфляция в Турции - на уровне 8,3%, наименьшим стала дефляция в Швейцарии, в размере 1,0%.

В месячном выражении в ОЭСР в мае наблюдалась дефляция впервые с июня 2011 года - 0,1%.

В ОЭСР входят Австралия, Австрия, Бельгия, Канада, Чили, Чехия, Дания, Эстония, Финляндия, Франция, Германия, Греция, Венгрия, Исландия, Ирландия, Израиль, Италия, Япония, Южная Корея, Люксембург, Мексика, Нидерланды, Новая Зеландия, Норвегия, Польша, Португалия, Словакия, Словения, Испания, Швеция, Швейцария, Турция, Великобритания и США. Мария Князева.

Крупнейшая российская частная нефтяная компания ОАО "ЛУКОЙЛ" планирует расширить сеть своих автозаправочных станций в Свердловской области, говорится в сообщении компании.

Во вторник в Екатеринбурге президент ЛУКОЙЛа Вагит Алекперов и губернатор Свердловской области Евгений Куйвашев подписали дополнительное соглашение к договору о сотрудничестве между компанией и областью от 2 ноября 2010 года. Согласно документу правительство Свердловской области в соответствии с действующим законодательством рассмотрит предложения об использовании нефтяного дорожного битума производства дочерних предприятий компании с целью повышения качества строительства и реконструкции дорог области.

"В протоколе к дополнительному соглашению также перечислен ряд земельных участков, которые могут быть предоставлены для размещения автозаправочных станций ЛУКОЙЛа, в первую очередь автоматических", - говорится в сообщении.

Стороны также договорились обсудить варианты сотрудничества в сфере реализации на территории области природного и сжиженного газа.

Как сообщалось ранее, инвестиции ЛУКОЙЛа в развитие сбытовой сети в 2011 году сократились на 18% и составили 339 миллионов долларов, а общее число АЗС снизилось на 7,8% - до 5994 станций. В частности, инвестиции в развитие российского сектора розничной торговли в 2011 году составили 216 миллионов долларов, в развитие сбытовой сети - 123 миллиона долларов.

Сбытовая сеть ЛУКОЙЛа по состоянию на 1 января 2012 года охватывала 26 стран, включая Россию, страны СНГ и Европы (Азербайджан, Белоруссия, Бельгия, Болгария, Венгрия, Грузия, Италия, Кипр, Латвия, Литва, Люксембург, Македония, Молдова, Польша, Румыния, Сербия, Словакия, Турция, Украина, Финляндия, Хорватия, Черногория, Чехия, Эстония), а также США, и насчитывала 183 нефтебазы с общей резервуарной емкостью 2,7 миллиона кубометров. Сбытовая сеть ЛУКОЙЛа по итогам 2011 года включает в себя 5994 АЗС против 6508 годом ранее, в том числе 2336 - в России (2242 в 2010 году).

Объем розничных продаж нефтепродуктов через собственные и арендованные АЗС в 2011 году составил 15,25 миллиона тонн, что на 6% выше уровня 2010 года.

Бывший сотрудник Полиции безопасности (КАПО) Эстонии, обеспечивающей защиту государственных интересов, Алексей Дрессен, приговоренный к 16 годам тюремного заключения за шпионаж в пользу России, начал осознанно сотрудничать с ФСБ в 2001 году, сообщил журналистам во вторник генеральный директор КАПО Райво Аэг.

Харьюский уездный суд на закрытом заседании во вторник признал бывшего сотрудника КАПО Алексея Дрессена виновным в государственной измене и разглашении секретной информации и приговорил его к 16 годам тюремного заключения. Дрессен, которому 43 года, обвинялся в том, что в течение нескольких лет за материальное вознаграждение передавал секретные сведения ФСБ России. Суд конфисковал у Дрессена в доход государства 142,9 тысяч евро.

Супруга Дрессена Виктория, которую суд также признал виновной в государственной измене и разглашении секретной информации, была приговорена к условному заключению сроком на 6 лет.

Дрессен был задержан в феврале нынешнего года в аэропорту Таллина в момент, когда его супруга Виктория уже находилась в самолете, вылетающем в Москву. При ней был носитель информации с секретными сведениями.

"В ходе летних отпусков Дрессены регулярно посещали родителей Виктории в российском городе Кашира недалеко от Москвы, где в контакт с Алексеем Дрессеном вступили офицеры ФСБ. В 1998 году началась вербовка, а в 2001 году Дрессен начал осознанное сотрудничество с российской спецслужбой", - сказал Аэг на пресс-конференции во вторник

По словам Аэга, в основном Дрессен получал указания из Москвы, руководителями эстонского агента были Евгений Тяжкун и Михаил Логинов.

По информации гендиректора КАПО, после 2001 года все встречи происходили в третьих странах, например, в 2002 году они были на Кипре, в Турции, Марокко и Доминиканской республике. Информацию Дрессен передавал во время встреч устно, позднее в деятельность включилась в качестве курьера его супруга Виктория.

Сначала Дрессену платили наличными в ходе встреч. Несколько лет назад лет был открыт счет в российском банке, с помощью которого он мог снимать деньги и в Эстонии.

Аэг отметил, что при вербовке Дрессена очень важную роль сыграла денежная выгода, в некоторой степени роль сыграло и разочарование карьерой в Эстонии.

Дрессен передавал России всю информацию, которая была ему доступна по службе вплоть до совершенно секретной информации. У Дрессена было мало информации о международном сотрудничестве, так как он владел только русским языком. Аэг подчеркнул, что "секреты НАТО были защищены".

Дрессен работал в КАПО с 1993 года, до этого был сотрудником милиции и полиции. Виктория Дрессен в последнее время была домохозяйкой, ранее она занималась бизнесом, ориентированным на Россию. Николай Адашкевич.

Российские границы оборудуют по последнему слову техники. Чтобы упростить переход границы и сократить туристам ожидание в очередях, на российско-эстонских пограничных пунктах в июле запустят систему электронной очереди, сообщают эстонские СМИ.В ход пойдет та же самая система GoSwift, которую эстонская сторона ввела в августе 2011 года. Сначала на предварительное бронирование пограничной очереди путешественники жаловались много, а потом GoSwift, наконец, отладили, и поток туристов пошел через границу без препятствий.

Систему он-лайн-бронирования перехода запустят сначала на нескольких пунктах в России. Это будут Шумилкино-Лухамаа - Куничная гора - Кодуйла, Ивангород - Нарва. Заниматься пилотным проектом собирается Федеральное агентство по обустройству государственной границы РФ.

Теперь туристам, выезжающим из Эстонии в Россию, придется по телефону, на сайте или прямо на границе, бронировать время для перехода. Регистрироваться придется, даже если путешественник уже стоит в "живой очереди". Причем тем, кто не забронировал время проезда заранее, придется стоять дольше предусмотрительных туристов, ведь на "живую очередь" выделяется только часть пропусков.

Отметим, что среднее время ожидания для автотуристов в Нарве составляет сейчас 68 часов. Так что когда GoSwift заработает в полную силу, забронировавшим нужное время туристам будет значительно проще попасть в Россию. На то чтобы проехать границу, путешественникам отводится один час. Записаться можно только на одно часовое "окно" - повторная бронь возможна только после аннуляции предыдущей. Так что перекупщики очереди останутся не у дел. В перспективе электронная очередь на въезд в Россию может появиться на границе с Латвией, Литвой, Финляндией и Польшей.

Жители балтийских стран признают ценность Балтийского моря и готовы тратить на улучшение его состояния в среднем примерно 17,4 евро на человека в год, или около 4 миллиардов евро, говорится в сообщении Российской экономической школы, представители которой участвовали в исследовании.

Международная исследовательская группа BalticSTERN опросила 10,5 тысячи человек в Дании, Эстонии, Финляндии, Германии, Латвии, Литве, Польше, Швеции и России. Респонденты отвечали на вопросы о том, какую роль в их жизни играет Балтийское море и сколько они готовы платить за улучшение его состояния.

В частности, участникам исследования показывали прогнозы ухудшения состояния моря в 2050 году из-за эвтрофикации - излишней питательности морской среды, в которой наблюдается слишком активный рост водорослей и "цветение" моря. Респонденту предлагалось сопоставить этот прогноз с тем результатом, которого можно достичь к этому же году, если принимать специальные меры, а затем оценить, сколько он готов платить ежегодно в виде гипотетического "балтийского" налога, который тратился бы исключительно на борьбу с эвтрофикацией и улучшение состояния моря.

Выяснилось, что каждый второй житель Балтийского региона сталкивался с последствиями эвтрофикации, чаще всего с мутной или "цветущей" водой. В среднем 53,7% опрошенных заявили, что были бы готовы платить специальный "балтийский налог", при этом самой высокой доля согласных тратить деньги на улучшение состояния Балтийского моря оказалась в Швеции, где таких было 74,1%, а самой низкой - в России, где на налог согласились 31,1% респондентов.

В среднем жители России оказались готовы платить 5,8 евро в год на человека, для жителей других стран этот показатель колебался от 4 до 110 евро в зависимости от уровня доходов. Суммарно жители России считают ценность оздоровленного Балтийского моря равной 694,5 миллиона евро в год. Если распространить выводы исследования на все 232,98 миллиона жителей Балтийского региона, то общая сумма такого "балтийского" налога составила бы чуть более 4 миллиардов евро в год.

"Результаты нашего исследования показывают, что жители Балтийских стран придают большое значение достижению целей по снижению выбросов питательных веществ, заявленных в Плане действий по защите Балтийского моря. Это важная информация для тех, кто принимает политические решения, это означает, что меры, направленные на улучшение состояния Балтийского моря, получат общественную поддержку. Слишком дорого будет ничего не делать", - сказала соавтор исследования, экономист Центра экономических и финансовых исследований и разработок в Российской экономической школе Юлия Халеева.

ХЕЛКОМ (Хельсинская комиссия) - постоянно действующий международный орган со штаб-квартирой в Хельсинки. Является руководящим органом Хельсинкской конвенции 1992 года, принятой в целях защиты морской среды района Балтийского моря. Комиссия объединяет Россию, Германию, Данию, Финляндию, Швецию, Польшу, Латвию, Литву и Эстонию, имеющих выход к Балтийскому морю.

План действий по защите Балтийского моря ХЕЛКОМ - это договор между девятью странами, по которому каждая страна взяла на себя обязательство снизить выбросы питательных веществ на заданную величину для того, чтобы улучшить состояние Балтийского моря.

Специалисты "ИнтэлЛекс" получили результаты первого внедрения электронной цифровой подписи (ЭЦП) при оформлении международных грузоперевозок по железной дороге в рамках СМГС. По итогам двух месяцев работы 51% порожних вагонов, следующих из Латвии в Россию, оформляется по безбумажной технологии.

Электронный документооборот в железнодорожном сообщении Россия-Латвия начал функционирование 23 апреля 2012 года. Уже в первый месяц эксплуатации 42,7 % накладных, оформляемых на порожние приватные вагоны, сопровождалось ЭЦП. По итогам мая доля таких вагонов достигла 51%.

На данный момент сопровождение накладных ЭЦП осуществляется в одностороннем порядке - только для отправки порожних вагонов из Латвии в Россию.

С российской стороны накладные оформляются в системе ЭТРАН ОАО "РЖД". С латвийской стороны - в автоматизированной системе Государственного акционерного общества "Latvijas dzelzcels", осуществляющего железнодорожные перевозки в Латвии. При оформлении железнодорожных накладных системы взаимодействуют при помощи буферной зоны.

Это уже не первый проект компании "ИнтэлЛекс" связанный с трансграничным обменом данными. С января 2012 года в двустороннем режиме функционирует документооборот в грузовом сообщении Россия-Финляндия.

Однако проекты нельзя назвать аналогичными. В отличие от Финляндии, отправки порожних вагонов в Россию регламентированы СМГС** Соглашение о международном железнодорожном грузовом сообщении, сокращённо СМГС - международное соглашение о прямом грузовом сообщении между станциями, которые открыты для грузовых операций во внутреннем железнодорожном сообщении стран, железные дороги которых участвуют в этом соглашении. Участники соглашения: Азербайджан, Албания, Беларусь, Болгария, Венгрия, Социалистическая Республика Вьетнам, Грузия, Исламская Республика Иран, Казахстан, Китайская Народная Республика, Корейская Народно-Демократическая Республика, Кыргызстан, Латвия, Литва, Республика Молдова, Монголия, Польша, Российская Федерация, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан, Украина, Эстония.. Другой тип соглашения определяет различия регламентирующих документов, договоров, правил оформления грузоперевозок и типографских бланков, принятых в разных странах.

Латвия стала первой страной в рамках соглашения СМГС, с которой запланировано внедрение безбумажного оформления железнодорожных накладных на порожние вагоны. На данный момент ведутся работы в рамках рабочей группы ОАО "РЖД" и Белорусских железных дорог. Совещание по итогам опытной эксплуатации проекта планируется провести в первом полугодии 2012 года.

Кроме того, в ближайшей перспективе эксперимент по организации безбумажного документооборота может быть распространен на перевозки в направлении остальных стран Балтии, а также Казахстана и Киргизии.Пресс-релизы по теме:

Доля электронного документооборота между Россией и Финляндией превысила 97 %.

Россия и Белоруссия сделали первый шаг к единому таможенному пространству.

Компания "ИнтэлЛекс" (www.intellex.ru) занимает лидирующие позиции на рынке разработки программного обеспечения для железнодорожного транспорта. В числе проектов компании автоматизированная система ЭТРАН, в которой оформляются 100% грузовых железнодорожных перевозок в России, и электронная площадка "Пассажирские перевозки", включающая онлайн сервис продажи билетов на поезда дальнего следования. Компания "ИнтэлЛекс" несколько раз была удостоена премии "Партнер открытого акционерного общества "Российские железные дороги" в номинации "Лучший поставщик ИТ-решений", является номинантом премии "Золотая колесница" в номинации "Проект года транспортной отрасли России".

Открытое акционерное общество "Российские железные дороги" (ОАО "РЖД") - оператор инфраструктуры российской сети железных дорог, одна из крупнейших в мире транспортных компаний. Основным направлением коммерческой деятельности компании являются грузовые и пассажирские перевозки. ОАО "РЖД" владеет 99 % железнодорожных магистралей в России общей протяженностью 85,5 тыс. км (исключение составляют ряд железных дорог, управляемых частными компаниями, например, Норильская железная дорога и др.), станциями и вокзалами, депо и диспетчерскими системами. Также компании принадлежит около 90 % всего локомотивного парка и более 600 тыс. грузовых и пассажирских вагонов.

* Соглашение о международном железнодорожном грузовом сообщении, сокращённо СМГС - международное соглашение о прямом грузовом сообщении между станциями, которые открыты для грузовых операций во внутреннем железнодорожном сообщении стран, железные дороги которых участвуют в этом соглашении. Участники соглашения: Азербайджан, Албания, Беларусь, Болгария, Венгрия, Социалистическая Республика Вьетнам, Грузия, Исламская Республика Иран, Казахстан, Китайская Народная Республика, Корейская Народно-Демократическая Республика, Кыргызстан, Латвия, Литва, Республика Молдова, Монголия, Польша, Российская Федерация, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан, Украина, Эстония.

Новые, значительно сниженные судебные пошлины начали действовать в Эстонии, чтобы существенно облегчить населению доступ к системе правосудия страны.

Жители Эстонии будут платить более низкие ставки госпошлин при обращении в суд и в ряде других случаев. При этом некоторые ставки были снижены в разы.

Например, если сейчас человек хочет востребовать через суд долг в размере 1,5 тысячи евро, он должен был уплатить пошлину в 319,55 евро. Теперь пошлина снижена до 150 евро для электронного заявления и до 200 евро - для бумажного.

Значительно снизятся госпошлины при судебных спорах о собственности на квартиру. Так при цене квартиры в 100 тысяч евро госпошлина равнялась 6,391 тысячам евро, теперь - лишь 1,2 тысяч евро.

Пошлина при расторжении брака снизится с 320 до 100 евро, а если заявление подается в электронном виде - до 75 евро. Николай Адашкевич.

От активности к эффективности

Когда внешняя политика избавится от советского наследия

Резюме: Под лозунгом обеспечения национальных интересов, первоначально предложенным рядом экспертов как разумная альтернатива примитивному западничеству, происходит частичное возвращение к советским целям и подходам, пусть и без прежней риторики, но под девизом «СССР – это Россия».

Почти четыре года назад на страницах этого журнала было высказано предположение, что конфликт в Грузии станет водоразделом, который положит конец постсоветскому подходу Москвы к миру, и Россия наконец сформулирует «программу реальной и прагматичной внешней политики, отвечающей ее подлинным стратегическим интересам и целям экономического и социального развития» (А.В. Лукин. «Внешняя политика: от постсоветской к российской. Уроки конфликта с Грузией» // «Россия в глобальной политике», № 6, 2008 год). Автор ошибался: российская внешняя политика осталась постсоветской и ныне даже ближе к советскому прошлому, чем 10 или 15 лет назад.

Тяга к сверхдержавности

Сразу после распада СССР и прихода к власти «демократов» козыревский МИД провозгласил деидеологизацию внешней политики. Однако на смену коммунистической идеологии пришла идеология примитивного западничества. То, что раньше считалось плохим, теперь стало хорошим, бывшие враги превратились в друзей, и наоборот. Отказ от козыревщины также не привел к прагматизации. Под лозунгом обеспечения национальных интересов, первоначально предложенным рядом экспертов как разумная альтернатива, происходило частичное возвращение к советским целям и подходам, пусть и без прежней риторики, но под девизом «СССР – это Россия», и, мол, в советское время многое делалось в ее интересах.

Под этим предлогом сегодня происходит ползучий возврат к идеологии сверхдержавности. Если конечной целью Советского Союза было преобразование мира по коммунистическому образцу, то Россия все больше отстаивает ложно понятые национальные интересы по всему миру, причем чаще всего в борьбе с прежним геополитическим противником. Россия утратила значительную часть территории и ресурсов СССР, половину населения, оставшаяся его часть не готова вступать в какое бы то ни было геополитическое соревнование, страна опустилась в мировой иерархии со второго места далеко в конец первой десятки (по некоторым показателям – и ниже). Но государство и правящая элита упорно продолжают искать какую-то всемирную миссию, «русскую идею», осуществить которую по традиции можно исключительно в борьбе или в соревновании с другой сверхдержавой – Соединенными Штатами (или Западом в целом).

На словах это, конечно, не так, но по сути отношения с Западом в России, как и в Советском Союзе, обычно рассматриваются как «игра с нулевой суммой». В то же время современная элита хорошо понимает, что для достижения реального статуса сверхдержавы, которая могла бы теснить США по всей планете, нет ни сил, ни ресурсов, ни особого желания населения. По сути порывы к сверхдержавию накатывают волнами в тот момент, когда Москва хочет продемонстрировать недовольство политикой Запада, отказывающегося признавать ее в качестве равного и достойного партнера.

У современной элиты с ельцинского времени сохранилось искреннее убеждение, что Россия должна стать частью «цивилизованного мира», то есть Запада в широком понимании, пусть и не в политическом плане, но хотя бы в экономическом и культурном. К этому ее подталкивают прежде всего частные коммерческие интересы, часто больше связанные не с Москвой, а с Кипром, Лондоном, югом Франции и Испании, куда вкладываются деньги и где покупается недвижимость. Однако средства на все это получают благодаря политической системе, в корне отличной от тех, что приняты в «цивилизованном мире». Возникает противоречие: смена этой системы подорвала бы основу власти и благополучия российской элиты. С другой стороны, гордые от богатства и влияния российские чиновники и олигархи хотели бы, чтобы с ними общались на равных, как с представителями крупного и современного государства.

Результатом являются неожиданные внешнеполитические зигзаги. Каждый новый российский руководитель начинает с крайне прозападного курса, считая, что Запад можно подкупить уступками: заявить об общих ценностях, закрыть раздражающие (и, заметим, весьма дорогостоящие) объекты за рубежом, поддержать в трудную минуту и т.п. А затем выясняется, что сегодня не XIX и даже не ХХ век, и Запад не может, хотя бы по внутриполитическим соображениям, принять в свои институты представителей совершенно другой политической системы, где нет ни реального разделения властей, ни прозрачных выборных процедур.

Любые действия Соединенных Штатов и их союзников – создание системы противоракетной обороны в Европе, баз НАТО в Центральной Азии, операция в Афганистане, позиция по ядерным проблемам Ирана и Корейского полуострова, а также в отношении арабских революций – рассматриваются как намеренно инспирированная, хорошо спланированная деятельность врагов, направленная против интересов России. Естественно, ответом может быть только решительное противодействие. От довольно высокопоставленных чиновников можно услышать рассуждения о том, что США специально поощряют производство наркотиков в Афганистане, чтобы развалить Россию, посадив ее население на иглу. Или: революции в арабских странах были задуманы, чтобы вытеснить из региона Россию и низложить дружественные Москве центральноазиатские режимы.

Конечно, схема «нулевой суммы» работает не всегда. Иногда приходится и сотрудничать. Сотрудничал с Западом и СССР: и во времена нэпа, и в период Второй мировой войны, и позднее, продавая нефть и газ. Но складывается впечатление, что, как и в советские времена, взаимодействие вызвано не ростом доверия, даже не осознанием общих интересов, а острой необходимостью наполнять казну и иметь доступ к заграничной собственности. Это вызывает внешнеполитические зигзаги: от неоправданных уступок к неоправданно же резкому противодействию.

По мнению психологов, представление о том, что все в мире, будь то плохое или хорошее, происходит исключительно ради тебя, в связи с тобой и как-то тебя затрагивает, характерно для детского сознания. Во внешней политике оно свойственно глобальной идеологии, как правило тоталитарной, рассматривающей собственные ценности как вершину цивилизации. Такая идеология проявляется либо в попытках навязать свои ценности всему миру, либо в убеждении, что кругом враги, покушающиеся на эти ценности. В современном мире подобных агрессивных идеологий осталось всего две: американский (или шире – западный) либеральный «демократизм» и радикальный исламизм, причем лишь за первой из них стоят мощные государства.

Локальные тоталитарные идеологии второго типа определяют внешнюю политику многих менее крупных государств: Ирана, Северной Кореи, Ливии при Каддафи, Венесуэлы Уго Чавеса. Россия после распада СССР отошла от идеологии глобального тоталитаризма, она больше не стремится устроить мир по своему подобию. Но продолжает с опаской смотреть на окружающий мир, постепенно сдвигаясь в сторону тоталитаризма локального с некоторыми глобальными претензиями.

В последнее время на аудиторию вылился мутный поток явно ангажированных телепрограмм, интервью и статей, напоминающих материалы, разработанные в недрах советского КГБ, в которых рассказывается о том, что все проблемы российского общества инспирированы внешними и внутренними врагами на деньги «заграницы». И это в сегодняшних уникальных условиях, когда у России нет ни непосредственных геополитических противников, ни планов мирового доминирования. Николай Спасский назвал такой подход «мифом сверхдержавности» (Н.Н. Спасский, «Остров Россия. Можно ли снова стать сверхдержавой и нужно ли это?» // «Россия в глобальной политике», № 3, 2011 год). Он убедительно показал, что такой миф есть инерция периода холодной войны, так как никогда в другое время – ни до 1917 г., ни после него – Россия не была сверхдержавой, боровшейся за доминирование в мире.

Один из элементов идеологии сверхдержавности – советская идея проведения «активной» внешней политики. В реальности это выражается в том, что Москва настойчиво стремится стать членом всех международных организаций и групп, воспринимает свое отсутствие в них как удар по престижу. Так, она долго стучалась в двери «Группы восьми», куда ее приняли со скрипом и без права участия в обсуждении вопросов экономики, пробивалась в Совет Европы, где на нее смотрят с опаской из-за ситуации с правами человека. Вместо наращивания присутствия в экономике АТР, ничтожного по сравнению с Китаем, США или Японией, Москва пытается участвовать на всех форумах, вступать во все организации региона, включая такие малоэффективные, как Восточноазиатский саммит и АСЕМ, проводит шумные и затратные мероприятия, чтобы ни в коем случае не остаться незамеченной.

Признать себя развивающимся государством России не позволяет постсоветская гордость, а между тем данный статус приносит реальные дивиденды таким экономическим гигантам, как Китай, Индия и Бразилия. Развиваясь гораздо быстрее нас, эти страны получают помощь от международных организаций и богатых государств. Они не спешат получить статус развитых, который ничего не даст, а лишь наложит лишние обязательства, не стремятся в престижные объединения и клубы, а упорно наращивают торгово-экономические связи в своих регионах.

Элементом российской политики стало постоянное списание долгов: одним – чтобы не отстать от развитого Запада, другим – чтобы помочь «социально близким» режимам. За первое десятилетие нового века Москва списала долги Ираку, Монголии, Афганистану, Сирии, Вьетнаму, Алжиру, Ливии на общую сумму более 70 млрд долларов. А ведь этого хватило бы на то, чтобы повысить финансирование образования в два раза в течение семи лет.

«Без решительного отказа от мифа о сверхдержавности, – пишет Спасский, – никакой серьезный разговор о будущем России невозможен. Нужна нацеленность на реальное, а не риторическое, позиционирование страны как самостоятельного центра силы, обладающей ею не для экспансионистского проецирования, а для гарантии лучшей жизни своего народа». Но, к сожалению, этого не происходит. Напротив, идея, что Россия может быть только первой, или, в крайнем случае, второй державой мира в смысле геополитического, силового влияния, не только провозглашается, но и навязывается населению, молодая часть которого уже не помнит холодной войны.

Тяга к советскому прошлому

Одна из причин популярности мифа о сверхдержаве – поиски легитимности в минувшем. Россия юридически стала правопреемницей Советского Союза, и это, говорят, было необходимо для плавного, безболезненного выхода из советского прошлого. На наш взгляд, это решение было большой ошибкой, которую впоследствии признал и Борис Ельцин. Преемственность следовало провозгласить в отношении не тоталитарного СССР, а досоветской России. И не только царской, как предлагает, например, Андрей Зубов (это предполагало бы возвращение к самодержавию, сословным привилегиям и многому другому), но и в отношении Временного правительства. При всех недостатках, крайней неэффективности и даже отсутствии реальной возможности управлять оно все же было легитимной властью. Подобное правопреемство решило бы проблемы как личной, так и государственной собственности. Оно открыло бы перспективы создания новой политической системы, охватывающей самые разнообразные силы досоветской России – от левых социалистов до монархистов, но за исключением сторонников полностью дискредитировавших себя тоталитарных идеологий: большевизма и нацизма. Эта новая демократическая система знаменовала бы решительный отказ от тоталитарного прошлого. Новая Россия не должна была наследовать Советскому Союзу, нести за него ответственность, тем более в области внешней политики. Так поступило большинство стран Восточной Европы, ставших частью демократического мира.

Да, Россия существенно изменилась, но носят ли эти изменения качественный характер? Дело не в игре символов, не в том, что снова приходится вставать под музыку гимна, от текста которого тошнило еще в школе, а вместо новых слов старого автора в голову так и лезет «Ленин великий», который «нам путь озарил». Академик Юрий Пивоваров определил современный российский режим как «советский посткоммунистический». Автор удачно замечает, что, например, эквивалентом весьма умеренных предложений Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ по исторической памяти (в прессе закрепился термин «десталинизация»), выдвинутых через два десятилетия после распада СССР (которые всерьез даже не обсуждались властями), были бы предложения комиссии ЦК ВКП(б) 1937 г. по частичному «преодолению последствий режима Романовых и буржуазно-помещичьего произвола». Пусть и на нашу беду, но большевики, провозгласившие новый мир, действительно уничтожили наследие царизма, нынешние же российские власти до сих пор не нашли сил полностью уйти от большевизма, напротив, они используют его наследие все более широко.

В области внешней политики это выражается в стремлении защищать многие советские внешнеполитические акции как свои собственные и воспринимать критику СССР как выпады против современной России. Например, выявилась тенденция к отрицанию экспансионистских целей Москвы при аннексии прибалтийских государств в 1940 году. Не только некоторые российские историки и пропагандисты, но и дипломаты твердят о том, что Эстония, Латвия и Литва якобы добровольно вступили в СССР, а принятые под дулами советских танков решения их парламентов о присоединении были легитимными. Зачем отрицать очевидное – не имеющую легального основания оккупацию независимых государств, признанных еще ленинским правительством? Формальная причина – возможность выдвижения этими странами требований о компенсациях. Но компенсации можно требовать, только если считать Россию ответственной за советские преступления. Гораздо более разумной была бы другая позиция: коммунистический режим захватил Прибалтику и совершил там страшные преступления. Но до этого, и не без помощи некоторых прибалтов, коммунисты захватили саму Россию, она – такая же пострадавшая страна, а латыши, например, несут не меньшую ответственность за преступления ВЧК, чем россияне. Такая точка зрения выбила бы козыри из рук русофобов, приветствовалась бы жителями балтийских государств и послужила бы большему взаимному доверию. С этих позиций гораздо удобнее защищать и права русскоязычного населения, не вызывая опасений в использовании его для реализации «имперских амбиций». Бессмысленное же отрицание очевидной аннексии и последовавших репрессий сотен тысяч ни в чем не повинных людей вызывает естественные опасения относительно истинных намерений современной России.

Та же ситуация складывается с финской войной и советской оккупацией части Польши в соответствии с пактом Молотова–Риббентропа. И здесь вместо объективного признания территориальной агрессии все чаще слышатся знакомые из советских учебников аргументы типа: «Мы попросили финнов отдать Карельский перешеек, потому что Ленинград был слишком близко к границе» и «СССР стремился освободить братьев украинцев и белорусов». В результате наглое требование к суверенной стране отдать часть ее территории и предательское открытие второго восточного фронта против Польши вскоре после нападения на нее союзной в то время Германии выдаются за действия обоснованные и даже заслуживающие одобрения. А перед специально обученными «юристами-международниками» ставится привычная для них задача – найти аргументы для оправдания того, что невозможно оправдать. Стоит ли после этого удивляться, что в Финляндии и Польше настороженно относятся к современной России, видя в НАТО залог собственной безопасности? Так ради чего в России обеляют сталинскую внешнюю политику? Почему не согласиться с очевидным и не откреститься от советского прошлого?

Между прочим, идея захватить Финляндию дорого обошлась Советскому Союзу и всему миру. Неожиданно упорное сопротивление финской армии спасло страну от оккупации и тоталитарного режима (марионеточное «рабоче-крестьянское правительство» «Финляндской демократической республики» во главе с идейным отцом тов. Ю.В. Андропова тов. О. Куусиненом уже было сформировано). А бездарное ведение войны и очевидные слабости советских войск, по мнению многих, послужили важным фактором в принятии Гитлером решения о нападении на СССР.

Отмежевание от советских преступлений создало бы значительно лучшие условия для разговора не только с государствами Прибалтики и Восточной Европы, но и Центральной Азии, где советская власть хотя и способствовала росту образования и промышленности, но также совершала массовые репрессии. Такое признание создало бы более благоприятный климат для осуществления стратегической цели России – создания Евразийского союза.

Более сложная проблема – победа СССР над нацистской Германией и захват Восточной Европы. Современная официальная позиция предает анафеме сравнение Советского Союза и гитлеровской Германии. Действительно, СССР внес решающий вклад в разгром нацизма и спас мир от ужасов расовой теории. Однако победа была предпочтительной вовсе не потому, что сталинский режим был лучше или гуманнее гитлеризма. Просто он представлял для человечества меньшую угрозу, его победа не несла с собой немедленную смерть цивилизации. Это поняли лидеры других государств антигитлеровской коалиции и пошли на союз со Сталиным.

Победа была достигнута ценой огромных жертв и героизма миллионов советских солдат, подвиг этот должны и будут чтить будущие поколения. Но, признавая это, не следует отрицать и того, что государствам Восточной Европы советская победа принесла порабощение, порой даже более тяжелое, чем нацистское. Сегодня отрицание или затушевывание преступлений сталинизма против народов стран Восточной Европы приводит их к отторжению от России, которая упорно выступает в качестве защитницы палачей. Честное признание преступлений сталинизма в Восточной Европе, решительное отмежевание от них новой демократической России привело бы к укреплению взаимного доверия, повысило бы авторитет нашей страны и не толкало бы «новую Европу» к сближению с США, в которых она видит защитника от возможного возрождения российского экспансионизма.

Социальные причины

Конечно, у тяги к советскому прошлому есть не только психологические, но и социальные причины. Они связаны с интересами значительной части правящей элиты. В России в отличие от послевоенной Германии и большинства посткоммунистических государств Восточной Европы советская номенклатура не была отстранена от власти, она лишь взяла на вооружение другие лозунги, да и то на время. Ключевые институты коммунистического режима – КПСС, КГБ, комсомол и т.п. – не были признаны преступными, а только сменили названия. Первый президент Борис Ельцин позднее сожалел о незаконченности российской демократической революции, но, находясь в Кремле, практически ничего не сделал для институционального изменения основ власти. (Возможно, этого не случилось, потому что сам он вышел из номенклатуры.) Не была, по примеру послевоенной Германии, проведена программа четырех «Д»: декоммунизация, демократизация, демилитаризация, демонополизация. Попытки запретить компартию провалились, власть забрала у нее собственность, но оставила возможность прославлять советское прошлое. Ключевые институты тоталитарного режима не объявили преступными, а их лидеры и активные сотрудники сохранили право занимать государственные должности. Демократизация коснулась только выборов, но не создано реальной системы разделения властей. Так удобнее управлять: результаты голосования невозможно оспорить в суде, а парламент по Конституции 1993 г. лишился реальной власти. Вместо демилитаризации произошел крах армии при сохранении ее советской структуры и сущности. Демонополизация свелась к переходу государственных монополий в частные, но тесно связанные с государством руки.

В результате лица, бывшие опорой коммунистического режима, слегка стушевавшись в 1990-е гг., вновь вышли на первый план, да еще и заняли агрессивную позицию. По сути это та же советская элита брежневского времени, освободившаяся от коллективного Суслова: партийно-идеологического контроля, сдерживавшего ее стремление к необузданному обогащению. Чего только стоит известная метафора «крюка» органов безопасности, который якобы вытянул Россию из бездны развала 1990-х годов. Воспрянув от временной встряски, эта часть элиты, сохранив свою советскую корпоративную идеологию, напористо навязывает ее всему обществу. Перекрасившиеся коммунисты внушают, что Сталин – не кровавый убийца, а эффективный менеджер. Представители спецслужб продолжают почитать палача Феликса Дзержинского, рассказывают о «подвигах» международных террористов и убийц типа Павла Судоплатова и Наума Эйтингона, которые еще при советской власти получили вполне заслуженные тюремные сроки. Да и у Лаврентия Берии сегодня находят положительные черты: он, мол, был не только убийцей и сексуальным маньяком, но и талантливым управленцем, организатором советского ядерного проекта.

Среди российских дипломатов стало модно возвеличивать Андрея Громыко, прославившегося исключительно как «мистер нет» и поддерживавшего все начинания руководства, от ввода войск в Венгрию и Чехословакию до Афганистана. В конце карьеры этот «прозорливый дипломат» еще и выдвинул в лидеры будущего виновника развала так лелеемой им империи – Михаила Горбачёва. И «сталинский сокол» Вячеслав Молотов, подписавший пакт с нацистской Германией и заявивший, что «Польша, уродливое порождение Версальского договора, не может существовать вопреки интересам крупнейших европейских держав», тоже имеет своих почитателей.

Не нужен отказ от советского прошлого и бизнес-элите, ведь большая часть ее собственности – советское наследие, а основа бизнеса – не конкуренция на рынке, а монополия, поддерживаемая государственной бюрократией. Отмежевание от советского наследия разрушило бы институциональные и идеологические основы власти постсоветской бюрократии и связанного с ней госкапиталистического бизнеса.

Структурное и идеологическое сходство современной российской власти с авторитарными режимами приводит к вряд ли обоснованной политике защиты интересов диктаторов и экстравагантных фигур по всему миру. Отсюда неуклюжие попытки вести полемику с Западом по принципу «сам дурак». Составление списков лиц, которым запрещен въезд в Россию (хотя они к нам и не собирались). Защита преследуемых зарубежным правосудием российских граждан (в число которых почему-то попадают торговцы оружием и наркотиками). Создание «белых книг» о нарушениях прав человека в США и Европе (но отчего-то не в КНР, Туркменистане или КНДР, где ситуация, видимо, не столь удручающая). Несерьезность этого курса не в том, что на Западе все в порядке (там случается всякое), но его проводит страна, где пытают в полицейских участках, в армии до смерти забивают призывников, а в школы принимают за взятки. Не лучше ли направить мощь разоблачительных усилий на решение собственных проблем?

Один из элементов самозащиты власти – попытка скрыть правду о советской истории. Полное открытие архивов будет означать не только то, что все узнают о преступлениях и агентурной деятельности конкретных лиц, возможно, членов семей нынешних потомственных бюрократов, от государственных до церковных. Главное, развеется миф о благородной деятельности чекистов и партийных бонз на благо России. Поэтому архивы, приоткрывшиеся в 1990-е гг., вновь в значительной мере закрыты, а против историков, пытающихся ввести в научный оборот новые документы о репрессиях, заводятся уголовные дела.

Касается эта ситуация и внешней политики. Например, Россия уже давно признала вину СССР за Катынскую трагедию, но не все документы по ней переданы польской стороне. Причина – могут раскрыться имена убийц. Так что же в этом плохого? Разве страна должна знать только имена героев? Двери архивов МИД России все плотнее закрываются не только для иностранных, но и для отечественных исследователей. В России нет закона о том, чтобы архивы через определенное время (обычно это 20–50 лет) автоматически открывались. Если вы хотите работать с архивными материалами, дозволенные документы сначала должен отобрать специалист. Зачем такая секретность? Говорят, что правда о внешнеполитическом курсе Советского Союза, пусть даже в первой половине ХХ века, может нанести ущерб престижу России. Но каким образом? Только в том случае, если считать новую Россию ответственной за действия СССР.

Будущее

Так возможна ли российская, а не постсоветская внешняя политика? Речь идет отнюдь не о возвращении к положению «младшего брата» Запада козыревского периода. Это время прошло, его ущербность многократно описана. Новая политика должна быть не прозападной и не антизападной, не прокитайской и не антикитайской. России следует сотрудничать с любыми партнерами там, где ей это выгодно, и проявлять жесткость там, где это затрагивает ее коренные интересы (не бюрократической элиты, а страны в целом). Чтобы избежать перенапряжения, интересы нельзя толковать расширительно, к ним должны быть отнесены вопросы суверенитета России и ее союзников (скажем, членов ОДКБ), безопасность границ, процесс интеграции на постсоветском пространстве. Это, конечно, не означает, что у Москвы не может быть интересов за пределами приграничных территорий. По мере роста экономического и других потенциалов сфера жизненных интересов, вероятно, расширится. Но пока для этого нет ни возможностей, ни ресурсов.

Сегодня у России уникальное внешнее окружение. В мире нет стран, которые хотят ее уничтожить или захватить, реальные угрозы безопасности несравнимо ниже, чем в большинство периодов истории. Хватает финансовых средств, что обусловлено крайне благоприятной ситуацией с ценами на энергоносители. В этих условиях не обязательно проводить активную внешнюю политику, свойственную сверхдержаве. Внутренняя модернизация должна сопровождаться модернизацией внешнеполитического курса, повышением его эффективности. Если внутриполитическая модернизация должна привести Россию к ситуации, когда за ее политическую систему, уровень коррупции, темпы экономического роста, благосостояние населения не будет стыдно перед развитым миром, то новую внешнюю политику необходимо направить исключительно на обслуживание этого внутреннего «сосредоточивания», создание для него благоприятных условий. Она должна вести не к растрачиванию сил и средств на мероприятия престижного характера и уколы не уважающих нас иностранцев, но на экономию ресурсов, чтобы использовать их для экономического прорыва. Нужны не дорогостоящие международные форумы, а реальное развитие российского Дальнего Востока. Российскому флоту нечего делать в чужих морях, он должен быть способен охранять наши морские рубежи, и не более того. Незачем соревноваться с США в ядерном оружии, его должно быть достаточно для нанесения ответного удара и сдерживания желающих атаковать нас обычными силами. Между тем только на формирование войск военно-космической обороны в рамках Государственной программы вооружения до 2020 г. выделяется астрономическая сумма – около 4 трлн рублей.

Но в первую очередь России нужно научиться относиться спокойно к событиям в отдаленных регионах. Африка, Латинская Америка, Ближний Восток – все это слишком далеко от непосредственных интересов России, чтобы тратить время и средства. Возможно, когда-то, через несколько десятилетий, Россия, как сегодняшний Китай, пережив экономический бум, начнет расширять сферу своих интересов. Но это будет следствием десятилетий успешного экономического развития и социальной модернизации, а не роста амбиций неэффективной элиты, паразитирующей на природных богатствах.

В настоящее время происходит нечто иное. Там, где мы могли бы сотрудничать с Западом, советское прошлое и интересы бюрократии тянут нас к противостоянию. А там, где можно было бы проявить большую жесткость, интересы той же бюрократии, не желающей идти на серьезный конфликт с Западом, тянут к сдаче позиций под явным давлением.

Приведем несколько примеров. Основным раздражителем в российско-американских отношениях сегодня является проблема размещения в Восточной Европе американских систем противоракетной обороны. Затрагивает ли эта проблема безопасность России настолько, что стоит идти до конца, рискуя серьезными последствиями, отказываясь от предлагаемых Соединенными Штатами схем сотрудничества (пусть и не вполне нас удовлетворяющих)? А главное – стоит ли разворачивать собственную программу новой тяжелой МБР, которая похоронит любую возможность договоренности с США по ПРО, а, возможно, и всю российскую экономику? По мнению большинства серьезных экспертов (Алексей Арбатов, Юрий Соломонов, Виктор Есин, Владимир Дворкин, Павел Золотарёв), серьезной угрозы безопасности России американская программа не представляет. К тому же администрация Барака Обамы пошла на некоторые изменения первоначального плана с учетом пожеланий России. Поэтому здесь надо искать компромисс.

Другим раздражителем в отношениях с Западом является непоследовательность Москвы в отношении арабских революций. Очевидно, что Соединенные Штаты не только не инспирировали эти события, но и проводят реактивную политику. Однако действия Вашингтона прагматичны: если нельзя удержать союзника-диктатора у власти, надо поддержать восставший народ и наладить связи с новым руководством. В отличие от США Россия металась от желания поддержать социально близких до их осуждения под давлением Запада. В результате позиция оказалась невнятной. По Ливии – и не за вмешательство, и не против. Естественно, после неизбежного ухода Каддафи российские позиции там, в том числе и экономические, были утеряны. Сегодня сходная ситуация складывается в Сирии. Очевидно, что Башар Асад рано или поздно будет свергнут. И Россия, ненавидимая новыми властями (какими бы они ни были) и народом страны за поддержку диктатора, потеряет стратегические и экономические преимущества. Между тем более активная поддержка международных усилий и в том и в другом случае могла бы привести к частичному сохранению позиций в обеих странах.

Другой коренной интерес России – безопасность на границах. Она может быть обеспечена, если власти соседних государств будут если и не дружественными, то хотя бы разумными, и уж точно не враждебными. Ни одно крупное государство не потерпит открыто враждебного режима на своих границах. Это не означает, что дружественные режимы необходимо насаждать силой. В современном мире есть множество других инструментов воздействия: дипломатических, экономических, культурных. Но в 2008 г. в Южной Осетии сложилась экстраординарная ситуация, и Москва совершенно обоснованно решилась на военную операцию для защиты своих миротворцев. Однако введя войска в Грузию и разрушив военную машину Михаила Саакашвили, Москва под давлением Запада не стала менять власть в Тбилиси. В результате действия России стали хорошим прецедентом демонстрации решимости по защите коренных интересов. Но эффект был бы много ярче, прояви Москва последовательность и не уступи давлению.

Нарисованная выше картина вряд ли настраивает на оптимизм. Однако изменения возможны и даже неизбежны, это вопрос времени. В период стабильности первого десятилетия нового века выросло поколение людей – успешных, образованных и молодых, которые не считают своей родиной СССР, а Дзержинского и Громыко – своими героями (многие вообще о них не слышали). Они не хотят отвечать за их преступления, платить по долгам большевиков, но мечтают нормально жить, сотрудничать со всем миром, а не грозить ответным ядерным ударом «потенциальному противнику». Именно они уже начинают влиять на внутриполитическую ситуацию. И если внешний курс не будет отвечать их интересам, они найдут способ его изменить и сделать истинно российским, а не постсоветским.

Б.П. Козловский – доктор исторических наук, политолог.

П.В. Лукин – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 июня 2012 > № 735545

Республика Коми намерена развивать сотрудничество с Китайской Народной Республикой в области туризма. Об этом заявила заместитель министра экономического развития Республики Коми, комментируя визит в республику группы журналистов, представляющих один из крупнейших медиа-холдингов КНР «Международная телерадиокомпания Китая».

Ольга Конакова пояснила, что благодаря сотрудничеству с федеральным агентством по туризму Республика Коми вошла в проект «Здравствуй, Россия», который китайским медиа-холдингом реализует в рамках Года российского туризма в Китае. Проект даёт возможность российским регионам представить свой туристский потенциал в самой большой по численности населения стране мира.

"Китайские журналисты побывали в Институте геологии Коми научного центра Уральского отделения РАН, Национальном музее Республики Коми. Им был презентован туристский поезд «Сияние Севера». Кроме того, представителям китайских СМИ рассказали о планах по развитию Финно-угорского этнокультурного парка. Особый интерес у китайцев вызвало посещение старинных коми сёл Усть-Вымь и Ыб. Они смогли увидеть быт коми народа, православные храмы, оценить красоту природы», - говорится в сообщении правительства региона.

Серия репортажей о Республике Коми будет размещаться на крупнейших китайских теле- и радиоканалах, в известных печатных изданиях, туристических Интернет-порталах.

Отметим, что регион только в последние два года стал развивать туризм. Это связано, конечно, прежде всего с транспортной составляющей — дальность от Москвы, неразвитость дорог внутри региона. Но главным фактором, по мнению петербургских туроператоров, работающих на внутреннем рынке, является отсутствие маркетинговой информации о достопримечательностях региона. Ее не хватает даже на петербургском рынке.

"Коми имеет свои туристические бренды, просто они еще не успели стать общеизвестными. Это, в первую очередь, природные жемчужины региона — «каменный город» Торе-Порре-Из и национальный парк Югыд Ва с множеством красивейших рек, горных озер и хитовых гор, на которые предлагается совершить восхождение. Главная изюминка республике Коми — загадочные каменные болваны Маньпупунер. Как только Маньпупунер был официально включен в 7 чудес России, и о нем узнали широкие массы, поток туристов сюда возрос в 7 раз. Это лишний раз говорит о том, как важно информационное и рекламное продвижение региона. С этим пунктом у властей Коми пока проблемы", - отметил один из собеседников "Туринфо".

По мнению ряда туроператоров, уповать комичам на приток китайских туристов не стоит - в первую очередь, из-за сложной транспортной логистики, которая в конечном итоге сильно влияет на конечную стоимость путешествия.

Отметим, что в прошлом году в Коми принимали туристические группы из Москвы, Екатеринбурга, Перми, Мурманска, Калининграда, Сургута, Петербурга. Традиционно уникальная северная природа вызывает интерес у иностранцев: в регион приезжали гражданине Украины, Латвии, Литвы, Польши, Чехии, Эстонии, Дании, Великобритании. В основном иностранные туристы предпочитают смешанные туры, предполагающие как сплав по рекам, так и горные восхождения.

По итогам 2011 г. чистый убыток ЗАО "Запкареллес" (г.Суоярви, Республика Карелия) увеличился в годовом исчислении до 98,3 млн руб, против убытка в 57,8 млн руб. в 2010 г., об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании. При этом выручка предприятия выросла на 18,4% до 550 млн руб. В 1 кв. 2012 г. выручка компании увеличилась в 2 раза до 186,4 млн руб., чистый убыток составил 1,2 млн руб. Основные рынки сбыта «Запкареллеса»: Республика Карелия, г. Санкт-Петербург, Финляндия, Англия, Эстония.Предприятие намерно в дальнейшем самостоятельно перерабатывать, интенсивно развивать лесопиление и деревообрабатывающие производства. Планируется направлять инвенстиции в модернизацию лесовозных дорог, приобретение современных импортных лесозаготовительных комплексов, которые позволяют увеличивать производительность труда, а так же улучшать качество выпускаемой продукции. Будет решаться проблема переработки отходов от лесопиления и использования их в качестве топлива, говорится в сообщении. Россия. СЗФО > Леспром > lesprom.com, 29 июня 2012 > № 584511

Грузоперевозки в Европе активно развиваются и, по прогнозам, значительно увеличатся к 2025 году.

Исследование аналитической компании «Ocean Shipping Consultants» (OSC) показало, что в 2011 году из портов Северной Европы было отправлено около 57,9 млн. контейнеров TEU. Это соответствует увеличению на 22% с 2009 года и на 84% с 2001 года. Спрос на морские грузоперевозки растет и долгосрочные перспективы развития отрасли хорошие.

К 2025 году, по оценкам экспертов, грузоперевозки значительно вырастут: Северный Континент: 33-52% (52,6 / 60,2 м TEU) в 2011-20 и 14-18% (59,7 / 71,8 м TEU) к 2025 году; Британские острова: 39-59% (12,9 / 14,8 м TEU) в 2011-20 и 13-18% (14.5/17.4 м TEU) к 2025 году; Северные и Балтийские страны: 79-101% (16,2 / 18,2 м TEU) в 2011-20, и 23-28% (20,0 / 23,3 м TEU) к 2025 году.

Прогнозы были сделаны на основании анализа деятельности портов Континентального Севера (северные порты Франции, Бельгии и Нидерландов, Германии, Северного моря), Британских островов (Великобритания и Ирландия), Северных и Балтийских стран (Скандинавия, Финляндия, Швеция, Дания, Норвегия , Исландия, Эстония, Латвия, Литва, Россия, Прибалтика, Польша).

Активная фаза международных штабных учений НАТО Baltic Host 2012 в четверг началась в Эстонии, Латвии и Литве, сообщил Главный штаб Сил обороны Эстонии.

Baltic Host станут третьими за последний месяц учениями в странах Балтии. Ранее здесь прошли сухопутные учения Saber Strike и военно-морские учения Baltops, в которых приняли участие более 2 тысяч человек.

Baltic Host 2012-это штабные учения, цель которых состоит в усовершенствовании сотрудничества между военными и гражданскими органами во время операций по приему вооруженных сил союзников по НАТО.

В них участвуют свыше 300 военных и гражданских лиц из Эстонии, Латвии, Литвы, США, Германии, Голландии, Франции и Польши. Учения пройдут в Тарту, Риге и литовском городе Неменчине.

Учения проверят готовность к приему союзников, тестируя как международные штабы, так и партнеров внутри государства на уровне предприятий, передает пресс-служба Сил обороны Эстонии.

В ходе учений будет отрабатываться сотрудничество оборонных отраслей и гражданских структур. В принятии сил союзников наряду с оборонной отраслью участвуют многие гражданские структуры и частные организации. Проверяются также правовые акты и договоры, касающиеся международного сотрудничества.

Кроме военнослужащих в маневрах с эстонской стороны также участвуют полиция, пограничники, спасатели, представители Минсоцдел, департамента здоровья и Таллинского аэропорта. Учения завершатся 2 июля. Николай Адашкевич.

Сводный индекс доверия к экономике еврозоны в июне сократился до 89,9 пункта против 90,5 пункта в мае, сообщает Еврокомиссия. Показатель опустился до минимального уровня с октября 2009 года. Экономисты, опрошенные Bloomberg, прогнозировали снижение до 89,6 пункта.

Индекс доверия к экономике ЕС остался неизменным (90,4 пункта).

Самый высокий индекс доверия у Латвии (104,6 пункта против 102,3 пункта в мае), Эстонии (рост с 101,9 пункта до 102,9 пункта) и Швеции (снижение со 103,2 пункта до 101,5 пункта). Продолжает терять доверие Греция (индекс сократился с 76 пунктов до 74,1 пункта) и Кипр (-0,6 пункта до 74,1 пункта).

Уверенность в промышленности сократилась в еврозоне на 1,3 пункта до -12,7 пункта, в ЕС - на 0,7 пункта до -12 пунктов. В сфере услуг показатель снизился на 1,2 пункта в ЕС и на 2,2 пункта в еврозоне (до -7,4 пункта).

Уверенность потребителей в ЕС уменьшилась на 0,3 пункта до -19,7 пункта, в еврозоне - на 0,5 пункта до -19,8 пункта.

Экономист BHF Bank Герд Хассель отметил, что кризис по-прежнему доминирует над всем. "Боюсь, что уверенность продолжит падать в ближайшие месяцы. Мы понимаем, что экономика региона во II и III кварталах будет сокращаться, входя в техническую рецессию", - прогнозирует он.

Евро за три месяца потеряло по отношению к доллару 6,7%, сегодня единая валюта торгуется около уровня 1,24 доллара, что уже на 0,3% ниже показателя за 27 июня.

Европейский центробанк снизил ставку до 1%, что стало рекордным показателем. Он скупает гособлигации стран еврозоны и уже дал европейским банкам более триллиона евро сроком на три года. Накануне ЕЦБ выдал банкам 26,29 млрд евро сроком на три месяца. В конце мая регулятор дал кредитным организациям 25,13 млрд евро.

Сегодня в Брюсселе начался двухдневный саммит ЕС. В ходе встречи лидеры европейских стран, как ожидается, обсудят долговой кризис, который заставил в этом месяце просить помощь Испанию и Кипр. ЕС наметил новую программу для еврозоны. Как пишет The Wall Street Journal, европейские лидеры предлагают создать структуру для надзора за банками региона. Одним из ключевых предложений также является требование, чтобы параметры бюджетного дефицита страны-участницы согласовывали с остальными государствами блока.

В 2011 году самой дорогой страной была признана Дания. Здесь цены почти на 42% выше, чем в среднем по Евросоюзу. Такие выводы содержатся в последнем отчете Евростата.

Как говорится в отчете, другими странами, где также зафиксированы более высокие средние цены на товары и услуги стали: Швеция (второе место), Финляндия (третье место) и Люксембург (четвертое место).

На 10-20% цены выше средних в таких европейских государствах как Ирландия, Бельгия, Франция, Нидерланды, Австрия, Германия, Италия и Великобритания.

По данным Евростата, самые высокие цены на одежду зафиксированы в Швеции, а самые низкие – в Болгарии. Кроме того, в этой скандинавской стране самый дорогой табак и алкоголь.

Странами, где цены оказались ниже среднего стали Кипр, Португалия и Словения (на 10-20% ниже), Эстония, Мальта, Чехия, Латвия, Словакия (на 20-30% ниже), а также Литва, Венгрия, Польша, Румыния (на 30-40% ниже). Болгария признана самой дешевой страной ЕС.

Туристические власти Эстонии отмечают успех весенней рекламной кампании по привлечению в страну российских туристов. "Статистика свидетельствует о том, что число туристов из России стабильно растет во всех регионах Эстонии», — заявил директор по маркетингу Департамента туризма Эстонии Тармо Мутсо.

По его словам, в последнее время наметился новый тренд по отдыху россин в Эстонии: наши соотечественники, которые прежде большую часть своего времени проводили в Таллинне, теперь все чаще выезжают в эстонскую глубинку, проводя свой отдых на природе и в маленьких эстонских городах. «Именно поэтому тема весенней кампании – отдых на природе со всеми европейскими удобствами – так приглянулась россиянам", - отметил Мутсо.

Напомним, что Эстония впервые в этом году проводила весеннюю кампанию - с 23 апреля по 27 мая. Прежде эта страна вкладывалась в промоакции по продвижению зимнего отдыха. Этой весной в качестве рекламных носителей были задействованы постеры в метро, реклама на радио и на интернет-ресурсах Москвы и Петербурга.

Целью кампании было показать летний отдых в Эстонии как "Контраст роскоши и природы". В частности, в рамках кампании были задействованы имена Петра Чайковского и российского императора Петра Первого. Великий композитор когда-то отдыхал в Эстонии, а русский царь строил на эстонских землях загородную резенденцию для Екатерины Первой.

По словам Мутсо, положительное влияние на рост числа гостей из России также оказали увеличение количества прямых авиарейсов, связывающих Таллинн с Москвой и Петербургом, а также восстановление железнодорожного сообщения между Таллинном и Петербургом.

По данным Департамента туризма Эстонии, в первом квартале текущего года продолжился активный рост туристов, приехавших в Эстонию из-за рубежа – их общее число выросло на 11%.

Самый значительный прирост произошел за счет гостей из России, количество которых выросло более чем на одну треть (на 36%). Так, российские туристы в первом квартале 2012 года останавливались в отелях Эстонии 173 591 раз.

Кипру, ставшему пятой страной зоны евро (после Греции, Ирландии, Португалии и Испании), обратившейся за финансовой помощью к Евросоюзу, может потребоваться поддержка в размере до половины объема валового внутреннего продукта. Об этом сообщают местные СМИ, передает информагентство Reuters.

По данным МВФ за 2011 год, объем ВВП Кипра составил 24,949 млрд долларов (19,94 млрд евро). Островное государство, вошло в еврозону 1 января 2008 года. Кипр занимает третье место с конца в списке стран еврозоны по объему экономики, опережая только Мальту и Эстонию.

Никосия 25 июня объявила, что просит поддержки для спасения своего банковского сектора, не оставшегося в стороне от последствий кризиса в Греции. "Цель запрошенной помощи заключается в ограничении рисков для кипрской экономики, в частности, вытекающих из отрицательного воздействия на финансовый сектор со стороны греческой экономики", - говорилось в сообщении правительства Кипра. Часть средств нужны Кипру уже сейчас: страна к 30 июня обязана изыскать 1,8 млрд евро (что эквивалентно почти 10% ВВП) для рекапитализации крупнейшего банка Cyprus Popular Bank. Этот банк активно участвует на финансовом рынке Греции, и поэтому аккумулировал на балансе "токсичный" греческий госдолг.

Возможная помощь может быть еще масштабнее: она должна покрыть бюджетный дефицит, сообщил Reuters министр финансов Кипра Вассос Шиарли. Местная пресса заявляет, что иностранная помощь может быть в объеме от 6 до 10 млрд евро. Газета "Филелефтерос" написала, что "спасительные" средства должны превышать 6 млрд евро. В то же время издание "Политис" сообщило, что некоторые эксперты называют цифру в пределах 10 млрд евро.

Между тем еще 13 июня сообщалось, что Кипр не намерен добиваться от ЕС "спасительного" кредита или какой-либо другой помощи. Представители Никосии пытались "навести мосты" с Россией (которая уже спасала Кипр в 2011 году) и Китаем, чтобы те оказали финансовую поддержку. Кипрское руководство, как сообщали местные СМИ, понимает, что ЕС выделяет деньги только под определенные обязательства, как это было со всеми другими получателями кредитов.

Несмотря на официальный запрос помощи от ЕС, поданный после провала переговоров с Китаем и Россией, Кипр продолжает действовать в этом направлении, подчеркивает агентство. "Мы будем продолжать усилия по обеспечению двустороннего кредита", - заявил Reuters пресс-секретарь правительства Стефанос Стефану. Сумма кредита, как ожидается, покроет потребности Кипра в деньгах только на 2012 год. В 2013 году стране предстоит найти 2,25 млрд евро для рефинансирования кредитов.

Кипр потерял доступ к международным рынкам капитала более год назад. 26 июня ставки по 10-летним гособлигациям островного государства превышали 16% годовых.

Концессионный договор между Литвой и стратегическим инвестором строительства Висагинской АЭС японской корпорацией Hitachi не будет подписан до 28 июня, как планировалось ранее, поскольку сначала необходимо завершить переговоры с региональными партнерами, заявил во вторник премьер-министр Литвы Андрюс Кубилюс.

На прошлой неделе сейм Литвы принял законы, открывающие дорогу строительству новой АЭС в стране, среди которых и закон о подписании договора с Hitachi, который санкционировал подписание договора со стратегическим инвестором, одновременно отменив требование о крайнем сроке его заключения - 28 июня.

"До 28 июня очень важно было принять необходимые законы, утверждающие и закон о самом концессионном договоре и утверждающие необходимые поправки к закону, чтобы процесс, на самом деле, далее был законным с юридической точки зрения, и мы могли продолжать дальше весь проект... с принятием законов созданы все возможности вести себя таким образом", - пояснил Кубилюс в традиционном интервью радиостанции Lietuvos radijas, отвечая на вопрос о том, нет ли каких-либо разногласий со стратегическим инвестором, и почему меняются сроки подписания договора с ним.

По словам литовского премьера, подписание концессионного договора с Hitachi связано с согласованием других важных документов.

Это и согласование соглашения акционеров, и создание предприятия по осуществлению проекта. Для этого необходимо завершить переговоры с другими акционерами, то есть с государствами региона, региональными партнерами - с латвийскими и эстонскими партнерами. Поэтому хорошо, что своевременно приняты законы, созданы такие возможности, и эти возможности будут реализованы в ближайшее время", - сказал Кубилюс.

Строительство Висагинской АЭС - первый региональный проект в области атомной энергетики в странах Балтии. Из 17 миллиардов литов (около 5 миллиардов евро) Литва на проект должна выделить больше трети. Новую АЭС Литва планирует строить совместно с Латвией и Эстонией в Висагинасе, рядом с Игналинской АЭС, остановленной в соответствии с обязательствами перед Евросоюзом 31 декабря 2009 года.

Планируется, что первый бетон в Висагинасе зальют до середины 2016 года, а вырабатывать электроэнергию новая АЭС начнет в 2020-2021 году.

Цену на вырабатываемую электростанцией энергию будет включать в себя как себестоимость, так и выплату по кредиту, который, по подсчетам литовского правительства, должен быть полностью выплачен до 2038-2040 года.

Договоренность с японской корпорацией Hitachi, выбранной стратегическим инвестором по проекту Висагинской АЭС, о принципиальных условиях концессионного соглашения, правительство Литвы подписало в конце декабря.

Согласно проекту концессионного договора, по окончании строительства Литве будет принадлежать не менее 38% акций ВАЭС, 20% акций достается Hitachi, эстонским энергетическим предприятиям будет принадлежать 22% акций, еще 20% акций будет располагать Латвия. Однако, по словам главы литовского Минэнерго, эти цифры еще могут измениться, например, их придется пересмотреть, если в проект строительства ВАЭС вернется Польша, отказавшаяся от участия в проекте в декабре прошлого года.

За второй квартал 2012 года жилье в столице Литвы прибавило в цене 0,2%. В годовом исчислении квадратные метры Вильнюса подорожали на 6%.

Как передает информационное агентство Bloomberg, в регионах Литвы наблюдается обратная ценовая картина. По официальной статистике, во втором квартале недвижимость, расположенная за пределами столицы, обесценилась на 5,8%.

Напомним, что в Вильнюсе держатся самые высокие цены на жилье по сравнению с другими столицами стран Балтии. В домах типовой застройки апартаменты продаются в среднем по €1200 за кв. м. В Таллине стоимость «квадрата» укрепилась на отметке чуть выше €1000. В Риге за 2011 год средние цены немного выросли и теперь чуть-чуть не дотягивают до €1000 за кв. м.

В социальной сети Facebook появилась специальная страница МИД Эстонии «Веб-консул Министерства иностранных дел». С помощью нового ресурса работники консульского отдела МИД информируют представителей туриндустрии, граждан страны и туристов о туристических поездках и консульских услугах, а также отвечают на вопросы. Об этом «Туринфо» сообщили в пресс-службе МИД Эстонии.

В случае необходимости, работники Консульского отдела предоставляют туристам, оказавшимся в сложной ситуации, необходимую информацию и рекомендации. «Мы хотим быть представленными в среде, где современные люди проводят много времени. Так граждане нашей и других стран будут гораздо быстрее и проще смогут получать важную информацию», - подчеркнул министр иностранных дел Урмас Паэт.

На данный момент Министерство иностранных дел и зарубежные представительства Эстонии есть в Facebook, Flicr, Twitter и Yoy Tube.

Нация и национализм в Восточной Европе: опыт и перспективы

Алексей Миллер, Модест Колеров

Беседа Модеста Колерова и Алексея Миллера в редакции журнала «Отечественные записки» 7 декабря 2011 г.

Модест Колеров: Вопрос не в том, существует ли народ. Любой исследователь понимает, что не следует опровергать миф о народе, миф о нации, как убедительно делал это Эрнст Геллнер, на что у него были свои причины как у еврея, пережившего Холокост… Миф о народе — это такая же жизненная сила, как вода, ветер, воздух… Вопрос вот в чем: что, по опыту ваших исследований, в ХIХ веке, веке рождения национализма, делало нацию нацией и перестало делать? Работало, а сейчас не работает?

Алексей Миллер: Скорее не «работает», но — «оказывает влияние». В последнее время меня занимают исследования истории понятий, помогая мне разобраться, что «работало — работает», и как.

МК: В споре с польским культурным империализмом, который, безусловно, доминировал тогда на западе Российской империи, несмотря на политическое поражение польскости, так и не переваренной Российской империей, «профессиональные русские» конкурируют с поляками как проводниками французской «нации» или как с альтернативной имперской этничностью?

АМ: Это довольно сложно… Нужно посмотреть по периодам. Первое, очень явственное столкновение, которое произвело сильное впечатление, собственно, на Николая I, — когда его детронизируют в сейме в 1831 году от имени польской нации. Он не начинал войну, пока оставалась надежда договориться. Он выставлял жесткие условия, но войска не двигал. Войска двигаются после того как происходит эта детронизация. Понятно, что для Николая это травма, ведь он действительно верит, что он «помазанник Божий». Вот он понял, что может сделать нация, зачем она нужна — для того чтобы проголосовать Царя Не-царем. Ему это, конечно, очень не понравилось…

В 1860-е годы статс-секретарь по делам Царства Польского Николай Милютин пытается поработать с понятием польской нации — строится концепция, согласно которой бунтует шляхта, что отчасти справедливо. Реакцией на этот бунт становится аграрная реформа 1864 года, условия которой для польских крестьян были заметно лучше, чем для великорусов в 1861-м. И попытка развести, не дать шляхте национализировать крестьян в своем духе. Идея состояла не в том, чтобы сделать польских крестьян непольскими, а в том, чтобы сделать из них другую польскую нацию, которая не будет любить панов — они их по-своему и так не любили… Становится существенным элементом церковь, ксендзы, потому что она для крестьян очень важна, но она — связующее звено с панами. Как их «вырубить» — совершенно непонятно; на этом спотыкаются.

МК:И спотыкаются вплоть до 1905 года…

АМ: Не до 1905-го, а до 1980 года! Проект послевоенной польской социалистической нации — во многом то же самое: т.е. это хорошие люди — польские рабочие, крестьяне, не любящие буржуазию и панство, белого поляка. Ведь не каждый поляк белый, а только тот, у которого руки нежные, белые. Конечно, у поляков многому учатся в этом смысле, они — раздражитель, который заставляет об этом думать…

МК: Вообще это ведь мощнейший фермент нациостроительства русских?!

АМ: Во многом. Но здесь как раз нам следует вспомнить о малороссах и белорусах. Поражение первого восстания поляков в 1830–1831-м было важным уроком. Один из вождей восстания, сделавший много для его радикализации, Мауриций Мохнацкий, в самые последние недели возмущения пишет статью с очень характерным названием «Почему не восстают массы». У польских патриотов возникает вопрос: почему крестьяне нас не поддержали? Это касается и польских крестьян, и малороссийских, и белорусских, и литовских. Они понимают, что проигрывают. Ведь до 1830 года все это пространство отдано в культурную собственность полякам. Способ сохранения стабильности империи известен с древности — прежде всего нас интересуют элиты на месте: если они лояльны — работайте. Вот немецкие бароны, вот польская шляхта… Но оказалось, что польская шляхта не может работать как немецкие бароны, потому что их просто слишком много.

МК: И к тому же она начала вести экспансию на незадолго до того отрезанные свои территории, вплоть до Киева… Поскольку там был слаб русский элемент, он проигрывал.

АМ: Слаб, поскольку нет в повестке дня понятия борьбы?

МК: Не столько слаб, но не отмобилизован?

АМ: Нет, нет… Вот нам говорят: у империи нет денег и нет кадров, чтобы развернуть на западных окраинах русскую систему образования… Поэтому создается польская система образования. Вроде как логичное рассуждение. Но что происходит после первого польского восстания 1830–1831 года? Все высшие польские учебные заведения закрыли. Раз — и все. Все финансовые фонды, которые были аккумулированы для их функционирования, забрали и перекинули на русские учреждения. Вызвали польских профессоров — объявили два года переходного периода: через два года кто не читает по-русски — будут уволены! Виленский университет – закрываем. Киевский — открываем. Он же был открыт для поляков. Но по-русски будете учиться, и поляки будут вас по-русски учить. Дальше. Поляки перестраивают свою концепцию собственной «Атлантиды» — у них же представление о Речи Посполитой двух народов — даже в имени, названии страны — имеется в виду княжество (литовское) и королевство (польское). Вдруг появляется концепция Речи Посполитой трех народов — в этой концепции появляется Русь, и Русь — это, конечно, не «москали».

МК: Это западная Русь, часть исторической Литвы?

АМ: Не только. Это часть Литвы, но прежде всего это та часть Великого княжества литовского, которая отошла к Короне после унии. То, что сегодня — Украина западная, правый берег Днепра. Признается ее культурная инаковость — это признание в меру необходимости. Когда польские повстанцы распространяют листовки, обращенные к малорусским крестьянам, — они их пишут кириллицей, а когда к белорусским, которые менее отмобилизованы, — униатам, католикам, — то они им пишут на латинице.

МК: А на каком языке?

АМ: Могут на местном наречии. И если мы посмотрим на все первые белорусские издания — их готовила полонизированная шляхта: поляки, но с белорусскими корнями. Книжки издают латиницей. Первая реакция Петербурга в 1859-м — запретить латиницу в применении к русскому языку, включая белорусское и малорусское наречие. Но латиница эта насаждается в Галиции в отношении русинского языка. Именно в споре с поляками и выковывается уваровско-устряловская концепция триединой русской нации.

МК: Насколько эффективно эта уваровщина конкурировала с польскими интересами?

АМ: Машина была отмобилизована... Если мы говорим о высшем, элитном образовании, хотя не только высшем — в Киеве, например, параллельно с университетом был создан Институт благородных девиц, который тоже был в значительной мере предназначен для поляков. Там ксендза одно время держали…. Но все равно — это было уже русское заведение.

Успехи — умеренны. Поскольку машина не была отмобилизована в другом смысле: начальное образование фактически не развивалось, даже после отмены крепостного права. Ведь первый царь, который начал систематически увеличивать бюджетные расходы на образование, — это Николай II.

МК: Значит, без системного решения — построения начальной школы — не делается нация или даже народность? Имперское русофильство в борьбе со шляхетской и дворянско-французской «нацией» проигрывает, потому что не строит школ?

АМ: Во многом. Проблема была осознана, о чем свидетельствуют многие записки царю и пр. Но нет осознания того, что это столь важно.

МК: Может быть, это национальный русский код — такое пассивное отношение к начальной национальной школе, несмотря на весь пафос земства?

АМ: Земство-то работало, но не справлялось, а в Западной Украине его не было.

МК: В том-то и дело — земский пафос фрагментарен для общеимперского пространства. Понимая, что земские школа, статистика, медицина — это ресурс, государство ограничивало сферу деятельности земств.

АМ: Потому что был не решен основной вопрос — парламентского представительства. И это — не для всего имперского пространства. Еще в эпоху Уварова, Устрялова возникает представление (а со второй половины ХIХ века есть четкое осознание), что пространство империи делится на несколько категорий. Первая — ядро великорусских губерний, территорий — совсем «своих». Вторая категория — территории тоже русские, но «больные», попорченные, их нужно реабилитировать и завоевать в культурном смысле — это западные земли. А третья — территории, которые должны быть освоены как русские, эдакие колонии, которые нужно присвоить, сделать частью национальной территории, сменить дискурс — например, Сибирь. Есть территории совсем нерусские — Финляндия, Прибалтийские губернии, Царство Польское, Туркестан, Закавказье… Первый, кто выковал лозунг единой-и-неделимой России, — Михаил Юзефович — он же думал не об империи, а о единой и неделимой русской нации. Он был малоросс, сидел в Киеве и всю жизнь боролся с украинофилами. Юзефович эту формулу записывает на постаменте памятника Богдану Хмельницкому, который его стараниями открыли в Киеве в 1888 г. Это уже потом, у Деникина: единая и неделимая Россия — вся империя. И у Петра Струве можно найти массу всяких рассуждений о том, что есть русская Россия, есть нерусская Россия, а есть какие-то территории в промежуточном состоянии, и не то чтобы никогда ничего не изменится, но это отдается на откуп времени — там потихонечку все будут осваивать русский язык… Дело в том, что для империи это абсолютно нормально, если у человека несколько языков.

МК: Так-то так. Но вы знаете, например, с какими скандалами, с какой кровью славянофильской осознавалась проблема остзейского культурного изоляционизма внутри империи. Только в 1891 году немецкий Дерптский университет перевели на русский язык.

АМ: Тут не торопились, потому что есть лояльная элита, и зачем ее обижать? Если б они восстали, то перевели бы раньше. Немецкость правящего класса остзейских губерний остро осознается как проблема после объединения Германии. До этого немцы — это очень симпатичные люди, у них масса раздробленных государств, геополитически они не представляли никакой проблемы, а теперь они — потенциальная угроза. Ведь империя нередко поощряет локальные национализмы, пока они слабы и не являются вызовом русскому национализму…

МК: Но если бы империя не рухнула в 1917-м — так бы и было. Они не ставили перед собой сепаратистских задач.

АМ: До поры никто не ставил. И поэтому в 1865 году в той же Литве была попытка перевести литовский язык на кириллицу. Запрет издания литовских книг латиницей существовал до 1904 года! Более того, среди литовцев оказались люди, которым эта идея изначально показалась симпатичной — они отделялись от поляков таким образом.

МК: Они решали проблемы отделения от поляков, конкуренции и получали бесплатные белорусские земли в свое доминирование…

АМ: О белорусских землях они, пожалуй, не думали в тот момент. Но власти совершили ряд ошибок с точки зрения создания системы письма кириллицей для литовского языка: они вместо фонетической стали настаивать на этимологической, чтобы приблизить к русскому. Те, кто считал, что крестьян нужно учить по-литовски, понимали, что гораздо проще их учить фонетическому письму. К тому же, еще не добившись принятия литовским обществом кириллицы как алфавита для своего языка, они тут же начали русификацию — толкали к переводу на русский язык. И к 1868 году уже существовала консолидированная позиция литовских образованных людей — нет, упремся, но не сдадимся, будет латинский алфавит. И литовцы Пруссии организовали типографии и стали книги возить.

Принципиально иная ситуация с украинским языком. Его запрещают, не повсеместно, но для школ и т.д., а литовский язык не запрещают, его хотят оторвать от польского влияния, создать как можно больше дистанции. И применительно к латышскому языку было сделано то же самое, но не на всей территории, где жили латыши, а только там, где прежде была Речь Посполитая, — Латгалия, где латыши — католики. И тоже как мера отрыва от поляков. Не от немцев, так как от немцев отделяла религия. Немцы — протестанты.

То есть одно дело — русификация в том смысле, что малороссы и белорусы должны учиться грамоте на русском языке. А другое — пожалуйста, литовский, но на кириллице. В первом случае это русификация в смысле ассимиляции, во втором — аккультурация.

МК: А вы учитываете тот фактор, что доля литовского городского населения — доля ничтожнейшая, Вильно вообще исторически не литовский город. А если считать малороссов частью единого русского народа, то в городах западных губерний русских более чем достаточно для сельско-городского континуума.

АМ: Город в Малороссии — это такой тигль, потому что большинство городского населения, до 80 процентов людей, которые являются носителями русского языка, — выходцы из соседних губерний, их не из Великороссии завезли. Можно говорить о малорусской идентичности как о двух пластах. Есть один — рыхлая, аморфная малорусская идентичность, где есть элементы старого мифа о казацкой вольности, немножко гетманщины. Крестьяне ощущают, что они — хохлы, а не кацапы, и язык у них другой. Но когда гоголевский Вакула приезжает в Питер на черте, встречается с запорожцами, и они к нему обращаются на русском языке, он им тоже по-русски отвечает: мол, мы тоже не лыком шиты, не лаптем борщ хлебаем — можем и по-русски.

Дальше формируется направление, группа людей — украинцев… Что такое украинцы? Это прежде всего отказ от идеи триединства. Малоросс может быть частью русской нации, а украинец — у него своя нация. Собственно, русский национализм борется с украинством, а в Украине — это борьба малороссов с украинцами.

МК: Это борьба под знаменем Малой Руси…

АМ: Это не борьба под знаменем Малой Руси, но борьба под знаменем единства Руси.

МК: Малая Русь как изначальная часть этого единства…

АМ: Да, но люди эти, малороссы, по своему культурному багажу — то же, что и украинцы. И язык они знают не хуже. Как их маркировать?

МК: Идеологическая маркировка при абсолютной идентичности культурного кода.

АМ: Нет, не абсолютная: для тебя Пушкин — либо чужой поэт, либо свой. Ты не стесняешься на него ссылаться, ты его цитируешь…

МК: Если изучить аллюзивные ряды, то они все пронизаны русскими ходами…

АМ: Нет. Если посмотреть дневники активистов украинского движения начала ХХ века, то очевидно, насколько мощно отторжение русскости. Но так или иначе, когда люди ХIХ века говорят о «русскости», думают об этой проблематике, они почти всегда скажут — великорус, малорус. «Русский» будет для них обозначать общность…

МК: Суперэтнос…

АМ: …Но они об этом не очень глубоко думали. Отсюда рефрен, например, в дневниках Владимира Вернадского – когда он, сотрудничающий со Скоропадским в Киеве, устраивает Украинскую академию наук… Так вот, рефрен таков: нужно написать статью о соотношении понятий «русский», «великорусский», «украинский», потому что это недодумано.

МК: Но в Украинской академии наук идет форсированное установление «украинскости» на всех этажах и по всем отраслям гуманитарных наук, в том числе украинской филологии. Значит, для себя он этот вопрос решил.

АМ: Ничего подобного! На самом деле у него есть конкурент — Михаил Грушевский. Надо отдать должное Скоропадскому — он выбирает Вернадского. В чем отличие его концепции от концепции Грушевского? Грушевский хочет все русские научные и культурные заведения украинизировать, а концепция Вернадского — построить рядом второе здание, второй домик; русское не трогаем, а рядом создаем украинское. И в дневниках Вернадский говорит: если мы им этого не сделаем, имеются в виду русские, — им это поляки сделают. Это первая его мотивация. Вторая — надежда на то, что Скоропадскому удастся отбить Украину, что большевиков там не будет, и тогда она может стать пространством выживания русской культуры. Белый офицер может служить у Скоропадского, а у Петлюры — нет.

МК: Я у Вернадского читал, что лексическое насыщение языка полонизмами на тот момент — достраивание языка — вызывает украинскую же неприязнь.

АМ: На самом деле это проблема даже внутри украинской среды — украинцы, такие боевые и очень киевские, они же очень не любили галицкий украинский язык. Вплоть до того, что был такой известный украинский активист Сергей Ефремов — он приходил в книжную украинскую лавку и… если находил книжку, написанную галицким языком, бросал ее на пол и топтал ногами…. Этот пласт очень интересен и малоизучен.

Если мы посмотрим на историю черносотенцев, черносотенства в России… и вообще на влияние русского национализма, то окажется, что такой русской Вандеей, опорой черносотенства, была Украина, и прежде всего Волынь…

МК: И Бессарабия….

АМ: И Бессарабия — и именно эти территории посылают в Думу самых ядреных русских националистов. На Волыни у Союза русского народа 200 тысяч членов! И это та территория, которая потом станет территорией, где зародилась Украинская повстанческая армия (УПА). На самом деле это показывает: межвоенный период стал решающим в определении идентичности. Но здесь мы имеем дело с еще одной очень важной темой: именно начало ХХ века стало тем временем, когда крестьяне постепенно начинают вовлекаться в политическую жизнь.

МК: Это очень важно! Западная, галицийская, ойкумена украинской идентичности в межвоенный период — ведь это та самая Волынь, где до 1917 года были сильны черносотенцы, русские националисты, издавшие в начале ХХ века только в Почаевской Лавре 6 миллионов экземпляров своей литературы. Куда все это делось на момент создания УПА?

АМ: Надо понимать, что Малороссия до войны 1914 года радикально отличается от Украины в 1918 году. Эти четыре года очень много значат. Тема оккупации очень важна. Что делают русские патриоты, когда немцы оккупируют территории, — отступают с войсками…

МК: Что делают оккупационные власти? Истребляют русскую интеллигенцию вообще…

АМ: Русскую интеллигенцию оккупационные власти не истребляли.

МК: Секундочку, а Талергоф?

АМ: Конечно, Талергоф и Терезин — это концентрационные лагеря, куда загоняют русофильских людей в Галиции, но на самом деле русскую националистическую интеллигенцию в Украине уничтожили большевики.

Большевики создали новый имперский проект, который отрицал стержень предыдущего проекта. В переписных листах 1926 года уже нет категории «малоросс», а только «украинец». Ликвидация неграмотности была проведена на украинском языке, при том что город русский, русскоязычный, и, конечно, легче было на русском провести. Но это был идеологический выбор. И, во-вторых, надо было укореняться. Первый враг советской власти на Украине — русский национализм. Его носители — классово чуждые, дворяне, образованное городское население — ровно те, кого надо гнать в эмиграцию, истреблять... Активисты сначала ушли с русскими войсками, во время Первой мировой войны. Потом тех, которые вернулись, добили в Киеве большевики. Лидер киевского клуба русских националистов Анатолий Савенко кончает жизнь на нелегальном положении, дворником работая в Крыму.

Русских националистов убрали. Крестьянам, которые, вступали в Союз русского народа и которым в лозунге «Бей жидов — спасай Россию!» больше всего нравилась первая часть, в своей идентичности были не тверды.

МК: А почаевские отмобилизованные кадры так и вошли в украинство…

АМ: Не совсем. С ними надо было поработать. Что такое Волынь? Это та территория, которая досталась полякам после войны. И там же оседает контингент активистов петлюровского движения.

МК: Поляки интернировали петлюровцев.

АМ: Но потом-то они их выпустили. А петлюровцы — это в значительной части те люди, которые попали в немецкие лагеря для украинских военнопленных.

МК: С которыми немцы поработали.

АМ: Не немцы поработали, а Союз освобождения Украины. Немцы взяли украинских активистов, запустили в эти лагеря, они кормили людей лучше, и они их отмобилизовывали как украинцев.

МК: Получается, что гражданское толкование нации отпадает, как только речь заходит о непосредственном прикладном строительстве нации, и выплывает личное.

АМ: В истории украинского строительства нации о гражданских правах вообще речь не идет.

МК: «Первые враги — жиды, москали, поляки».

АМ: Нет, ничего подобного. Возьмем Волынь как лабораторию. Когда происходит попытка строительства русской нации, в том числе на Волыни, кто работает с этими крестьянами? Почаев, Союз русского народа, они нам могут нравиться или не нравиться, но они вовлекают в гражданскую активность, в политику. Во время войны почему русский крестьянин сильно национализируется? Потому что ему стало интересно. Земства в 1912–1913 годах где-нибудь в русской глубинке постоянно жалуются, что мы им библиотеку сделали, а они не ходят. А в 1915 году жалоба другая: к нам народ повалил газеты читать, а вы у нас библиотечных работников на фронт мобилизуете. Потому что новости с фронта стали интересны. А прежде чего ради было читать?

Теперь смотрим дальше. Что произошло на той же Волыни в межвоенный период? Русских активистов либо побили, либо прогнали, либо прижали. Почаев существует, но зажатый. Что началось? Сначала просто украинцев или вообще крестьян местных (они, может быть, еще не поняли, что они украинцы) — душат как нацменьшинства. Потом вроде происходят послабления какие-то, с ними пытаются договариваться — но одновременно начинают процесс польской колонизации Волыни. Значит, люди мобилизуются против. Как Кравчук говорил, «УПА зародилася на Волыни». Что это такое? У людей вызовы — земля, политическое участие, школы, права, потому что польская школа… И они борются. И что такое Бандера? Чем он занимается и кого прежде всего мочит в межвоенный период?

МК: Сельских учителей.

АМ: Отчасти.

МК: И вертикаль МВД.

АМ: Кого он больше всего убил, поляков? Нет. Украинцев.

МК: Недостаточно «свидомых», национально сознательных.

АМ: Нет, как раз тех, очень даже «свидомых», украинцев он убил, которые стремятся с поляками договариваться. Потому что входной билет для разговора с поляками — это признание этой территории неотъемлемой частью Польши. Вот ты это признал — дальше можешь договариваться о разных концессиях и равных правах для твоего меньшинства здесь. А у Бандеры позиция другая: это не Польша, и потом он будет это доказывать в 1943 году, когда станет резать поляков на Волыни. На что похоже отчасти? Скажем, входной билет для русскоязычных политиков в современной Латвии и Эстонии — это признание факта оккупации. Мы можем себе представить, что какой-нибудь русский экстремист убил бы Нила Ушакова за это признание. Вот этим и занимался Бандера. И когда идет эскалация этой напряженности, а потом начинается большая война, там уже начинают действовать другие механизмы. Там тоже гражданское участие. В каком виде? Пойдешь в партизанский отряд. А если не пойдешь, то мы тебя сейчас шлепнем. Это в некотором смысле тоже социализация. Она не такая, как мы привыкли себе воображать, но это социализация.

МК: Да, и если ты не сам идешь в отряд, то ты просто работаешь на него, снабжаешь его, что на самом деле опаснее.

АМ: Все опасно, но выхода нет. Опять же, неверно думать, что это новшество XX века! Представим себе какой-нибудь 1835 год. Живет нормальный польский помещик, на Кресах, в Литве, например. Живет себе и живет, готовится дочерей замуж выдать, собирает деньги на обучение сыновей. Тук-тук. Постучался эмиссар эмиграционного правительства в дверочку. Вот в этот момент он еще ничего не сделал, а его прежняя жизнь уже кончилась. И ему, может быть, и без разницы, Польша, не Польша. Но тут у него есть три варианта. Сдать жандармам. Твои девки уже замуж не выйдут — за соседей. И тебя уже никогда не позовут в гости. Помочь. Если они узнают, то у тебя конфискуют имение, и твои девки опять замуж не выйдут. Третье — сказать: «Я тебя очень уважаю, но уйди отсюда». Он пойдет к следующему и расскажет, и опять твои девки замуж не выйдут. И вот ты уже часть польского национального движения. Ты еще за секунду до этого не знал, что ты часть польского национального движения. То же самое с этими крестьянами.

МК: В связи с этим у меня вопрос. Несмотря на всю эту этническую и национальную мобилизацию, как показал покойный В.М. Кабузан в одном из своих последних исследований по демографическому и этнографическому развитию западных губерний империи, порядка 40% в зоне контакта литовцев и поляков не имели этничности. Они были просто «тутейшими», литовцами с польским языком, и наоборот. И здесь спор между нынешними литовцами и поляками идет вот о чем. Литовцы говорят: «Ваши поляки, которые борются за свои права в Виленском крае, — это литовцы, которых вы полонизировали», — говорят литовцы, — в межвоенный период. На это им поляки отвечают: «Мы их, этих поляков, не полонизировали, а вернули к исходному состоянию до середины XIX века, когда вы, литовцы, с помощью русских их деполонизировали».

АМ: Они с этничностью, если иметь в виду набор каких-то культурных качеств. Они без национальной идентичности. И таких людей до сих пор легко встретить в Восточной Польше. Я их видел, я с ними разговаривал. И их упорное нежелание приписать себя, предположим, к украинцам или к белорусам, отчасти связано еще и с тем, что они или их родители пережили в 1948 году, когда украинцев и белорусов в рамках акции «Висла» переселяли в западные части Польши. Но эти рассуждения о том, кто они на самом деле — поляки или не поляки, — это же и часть дискурса русского национализма XIX века: эти люди полонизированы, их надо как бы вернуть. То есть это опять как бы идея крови, а не культуры. Я тебе говорю, что я поляк, а ты мне говоришь: нет, ты не поляк, а ты полонизированный, имея в виду, что дед им еще не был. Это в очень большой степени радикализовалось в последнее десятилетие XIX и в первой половине XX века (но не в Советском Союзе), когда было усвоено расовое детерминистское мышление. Это был научный стандарт. Никто не стеснялся в этом признаться. Еще в 1935 году американские антропологи жаловались в правительство, что оно ведет абсолютно некультурную политику: «Посмотрите, какой просвещенный Гитлер, как он слушает своих антропологов». То есть идея нации или народа как организма, в котором примесь чужой крови портит качество, становится доминирующей где-то с 1870-х–1980-х годов.

МК: И это связано с тем, что встает заря национализма, которая по своим результатам является могильщиком надэтничных империй.

АМ: Нет, могильщиком империй является не национализм.

МК: А что? Мы сейчас говорим не о философии, а о практике.

АМ: Мы говорим именно о практике. Потому что если ты возьмешь, скажем, 1913 год. Сколько этого украинского движения? А уже в 1914 году — все совсем иначе. А почему? Несколько причин.

Во-первых, потому, что когда начинается большая мировая война, у людей разыгрывается воображение. Ты можешь быть самый что ни на есть лютый украинец, но ты понимаешь, что сколько ты ни прыгай, ситуация не изменится в ближайшее время. Ты только пытаешься, как вот Янковский в «Ностальгии» у Тарковского, лампаду пронести по длинному пути. Вот мы не выиграем, но мы передадим эстафету поколениям. А тут возникает ситуация, в которой можно играть на выигрыш. Это первое. Второе, когда мы говорим об этих немецких лагерях для украинских военнопленных. Что это такое? Это империя закачивает свои материальные ресурсы. Российская империя занималась тем же самым — пропагандой среди военных чехов, словаков и т.д., то есть славян. А дальше приходит оккупационная немецкая власть… Почему многие люди ждали немцев в 1941-м? Потому что они помнили, как немцы пришли в 1915-м. Они же были культурные люди. Они первый и единственный раз за всю историю отмыли киевский вокзал. Они никого не убивали, и они объявили в некотором смысле вне закона русский язык — они сказали, что администрация теперь будет функционировать на украинском, белорусском и литовском.

Они, конечно, не изменили совсем ситуацию. Но какой-то интеллигент, который пестовал свою украинскую мову и, в общем, понимал, что никакого ему от этого прибытка не будет, неожиданно понял: возможна ситуация, в которой это мой главный культурный капитал. Это же революция в умах. Ну а дальше началась Украинская республика эфемерная и т.д.

Дело вот в чем. Это очень важный момент. Мы можем сказать, что критическое мышление о нации первым в некотором смысле демонстрирует Карамзин в «Письмах русского путешественника». У него там есть такой эпизод, он описывает, как какой-то человек во Франции пытается откуда-то куда-то перебраться, его ловят крестьяне и говорят: «Не дворянин ли ты случайно?». Он отвечает: «Да нет, вы чего». — «Ну раз так, кричи: Vive la Nation!». Он кричит: «Vive la Nation!» Они говорят: «Молодец, ну иди. Нет, погоди, объясни, что такое нация?» Это, наверное, анекдот, но понятно, что от имени нации действует какая-то группа, а 90% являются зрителями в этом театре истории. То есть у него проблематизируется концепция нации, а это еще 1791–1792 годы.

А вот в 1863 году об этом начинает писать Салтыков-Щедрин со свойственной ему саркастической остротой. И он анализирует какой-то текст каких-то патриотических студентов, которые написали, что мы с народом, с царем, против поляков. И он говорит язвительно: молодцы, и язык такой, немножко неграмотный, но зато отражающий эмоцию. Непонятно, что делать с этим духом нации. Потому что разные писатели по-разному его понимают: Катков так, Чичерин — эдак, а вот Краевский говорит, что вообще никакого духа нации не надо, а делай что велено. И, судя по всему, подавляющее большинство народа разделяет эту позицию. То есть Щедрин как бы разлагает, деконструирует понятие.

Кстати, примерно с этого времени народность уходит как категория, и уже в словаре Брокгауза и Эфрона нет «народности» — есть «нация». А ключевым понятием с конца XIX в. становится «национализм».

МК: К тому времени под знаменем национализма объединилась Италия и Германия.

АМ: Катков все время думает об этом. Когда он обсуждает, что делать с этим малорусским украинским вопросом, он все время как бы оглядывается на Германию: что вот разные племена... И немцы не стеснялись говорить о разных племенах. Первая статья Веймарской Конституции даже в 1919 году говорит, что «немцы всех племен объединяются».

Точно так же можно представить себе русскую конституцию, которая говорит: «Русские всех племен объединяются» Но не сложилось. Но Катков 1860-х годов не называет себя националистом. Если бы его попросили себя идентифицировать, он бы сказал: государственник-либерал и т.д. А дело в том, и это очень важный момент, что само определение «националист» в 1870–1880-е годы разводится с понятиями «либерал» и «свобода».

МК: И попытки соединить либерализм и национализм - слабые и ничтожные.

АМ: То есть либералы от этого понятия отступились. Владимир Соловьев, когда пишет о национальном вопросе и национализме, говорит, что это гипертрофированное (болезненно гипертрофированное) национальное чувство. То есть это для него уже плохо. А националисты в большой степени антилиберальны, и они говорят, что вот эта вся свобода русскому губительна, а агитаторы за нее — это жиды, поляки и какие-то обманутые ими отдельные русские люди. То есть нация и освобождение, предположим, во Франции идут вместе. И можно спорить, сколько там было этого освобождения, а сколько якобинского террора, но они идут вместе — нация и конституция. А в России они разводятся. Потом какая-то часть националистов после 1905 года, который им очень не нравился в целом, все-таки приняла конституцию, за исключением дубровинцев, может быть, все остальные, в том числе и на черносотенном фланге, иногда «через губу», иногда с неудовольствием говорили: «Вот, царь-батюшка посчитал русский народ зрелым достаточно для конституционного представительства». Вот примерно так. И там, в русском национализме, варилось много всего, вплоть до нацизма. Был такой Павел Ковалевский, который писал о русском национализме с позиции черносотенца. И он говорил про еврейский вопрос и очень переживал по этому поводу. Он считал, что есть надежда, что вроде бы ученые как-то придумают, как предотвратить евреев от размножения. Он еще не доходил до идеи, что можно всех поместить в газовую камеру и решить вопрос. Но идея, что они, может быть, сами вымрут с помощью ученых, уже была.

А в программе Союза русского народа был абсолютно ключевой тезис: давайте соберем денег и поможем евреям эмигрировать. Потому что все националисты, не только в России, но и в Польше, между прочим, а потом и в Германии, носились с идеей, которая потом вылезла как-то неожиданно, и если не знать истории, то непонятно откуда. В 1968 году в Польше, когда произошло столкновение двух партийных фракций, и одна из них была более еврейская, против них были демонстрации с лозунгом «Евреи — на Мадагаскар». Это просто была реминисценция предвоенного периода. Остров вроде большой, а евреев-то до Гитлера было еще много, и поместятся вроде как. И вот этой идеей всех евреев отправить туда, или в какое-то подобное место, Союз русского народа был очень обеспокоен еще до революции.

Дальше интересно, что русский национализм работает с этой темой — «инаковость» — и поэтому там развивается очень интересная концепция: на западных окраинах, например, где поляки бросают вызов, «мы — славяне, вместе с украинцами, предположим, белорусы. А вы — москали — вы не славяне, вы туранцы, вы угро-финны».

МК: Да, это и до сих пор в украинском национализме есть.

АМ: И здесь русский национализм будет настаивать на том, что нет, мы славяне, самые что ни на есть «славянистые». Если перенестись на Волгу, то там как раз тот же самый русский национализм будет продвигать совершенно другой дискурс. Что русские и угро-финны — они такие комплиментарные, они так хорошо женятся и вообще все замечательно. И поэтому, ребята, чуваши, например, давайте бросайте свои священные рощи, обращайтесь в православие, русский язык вы уже выучили, имена вам уже русские написали, и давайте русскими будете. И с татарами тоже можно. Крящены — их отстаивают от ислама. Там вызов ислама, там русский человек, прежде всего, не исламский, и т.д.

Впрочем, были течения в русском национализме, которые иначе смотрели на конфессиональный вопрос. Катков говорил, что не все православные русские, и не все русские православные. Он даже заявлял, что и иудаист, но если он по-русски думает, то он русский. Но это недолго продлилось. Но там возникла хитрая ситуация. Значительное количество евреев поверило в это приглашение к ассимиляции. Они разогнались, и как бы уже в русскость пошли. А тут им — и дверочки перед носом закрыли. Мол, жидов не велено пущать. А куда жидов пущали? Жидов пущали в социал-демократию и отчасти в либерализм. Вот они туда и ломанулись. 1874 год, народническое движение. Есть евреи? Есть. В процентном отношении точно соответствует по статистике процентному присутствию евреев в Российской империи. Там было 5%, вот они 5% и есть. Дверочку захлопнули… И в 1880-е годы уже 40% активистов революционного движения — евреи. Конечно, если вы людей не пустили, так и будет. В Германии посмотрите.

МК: Социал-демократы.

АМ: Совсем не обязательно. Там шире было. Их много среди либералов, и там много людей, вполне консервативных, среди евреев, которых принимали туда. А ежели тебя не принимали, то все. За тебя сделали твой политический выбор.

МК: Успешное строительство нации, получается, происходит в момент слома, революции, мобилизации, военного времени, революционного времени.

АМ: Это очень важный момент, когда процесс запускается, когда людей вовлекают. А успешно ли это будет? Это как раз решается в результате того, чем эта революция кончается. Потому что если она кончается так как наша, октябрем, то тогда не получается нации. Потому что не на нации был проект основан.

В истории России есть одна успешная революция — 1905 года. Юрий Пивоваров (я у него эту идею нашел) считал, что эта революция успешна, потому что она открыла политическое поле, но не сломала структуру настолько, чтобы власть упала в руки кадетов, которые наивно предполагали, что они могут держать страну. Еще Макс Вебер, анализируя русскую революцию, тогда же писал (эти его статьи полны фактических ошибок, но он — что значит серьезный человек — нюхом понимал главное), что там есть либералы, которые думают, что за ними большинство, они думают, что могут держать страну и что это глубокое заблуждение. В 1917 году был выбор не между либералами и большевиками, а между Корниловым и большевиками. А в 1905-м структуры остались, и там был потенциал и национального строительства, и политического развития. Другое дело, что и власть должна хотеть продвигаться.

МК: Я понимаю твой пафос, что власть сама закапывает себя, и в последние 30 лет успешное строительство этнократий, феерическое триумфальное шествие национализма, сопряженная с этим кровь и т.д., происходит именно на фоне позорной капитуляции власти перед своими прямыми обязанностями.

АМ: Тут принципиально не согласен. Этнократия — это во многом наследие советского периода.

МК: Да, но этнократия в Прибалтике апеллирует не к советскому периоду, а к досоветской независимости и даже к коллаборационизму с Гитлером.

АМ: Надо различить. Либо мы говорим о пространстве вне России, либо о России. Я хочу о России сказать. Потому что одно дело Прибалтика, и мы можем предъявлять современной власти Латвии и Эстонии всякие претензии, но это отдельная тема. Какая там, кого перед кем капитуляция?

МК: Перед этим прибалтийским национализмом капитуляция коммунистов, национал-коммунистов в 1980-е годы.

АМ: Но коммунисты капитулировали не перед этим, а перед тем, что у них вообще все расползлось. Но если развивать твою логику и перенестись в Россию, то у нас есть автономные республики, в которых довольно много элементов этнократии.

МК: Башкирия в недавнем прошлом, а сейчас этнократический Татарстан поныне живой….

АМ: Ну и Чечня... Мы живем на развалинах империи. Это значит, что это не пустое пространство. Развалины — это такие мощные стенки не панельных «хрущевок», а капитальных высоток товарища Сталина. В фундаменте этих развалин, которые мы унаследовали, — территоризация этничности, создание национальных автономий. Дальше возникает вопрос: а ты можешь это отменить через колено? В моем представлении попытка сделать это породила бы очень серьезные конфликты.

МК: Очевидно.

АМ: А если ты не можешь это сделать, то ты должен приучиться с этим жить, даже если ты пытаешься на этих развалинах что-то новое построить, но не можешь их разрушить, то тогда ты все-таки делаешь какой-то проект, который учитывает эти стенки. И ты как-то достраиваешь к ним что-то и т.д.

МК: Современное государство не владеет тонкими настройками. И, признавая титульность, оно тем самым признает этнический феодализм. Автоматически.

АМ: Нет, с этим можно потихоньку и постепенно бороться, но на самом деле тут ведь надо что-то предлагать взамен. Потому что сила этнического национализма на окраинах в очень большой степени завязана на московскую коррупцию. Совершенно очевидно, что все эти князьки сидят в роли людей, которые катят откаты в Москву. Все крупные проекты на окраинах от Сочи до восстановления Осетии, до острова Русский — это же все колоссальное, просто неимоверное воровство, и понятно, что эти деньги не на окраине оседают, а возвращаются в Москву. И если так, то как ты можешь апеллировать к людям на окраинах с требованием отказаться от этнических, клановых и прочих локальных скреп?

МК: Но это не всегда так. Например, возрождение темы черкесского геноцида в связи с Олимпиадой в Сочи связано с тем, что сочинский бюджет проигнорировал интересы черкесов.

АМ: Я бы связал это еще с темой, которая была совсем недавно актуальна, ведь планировали отменить автономию Адыгеи, и там действительно 70% русских. И если провести демократический референдум, то он легко выигрывается. Но тут возникает большой вопрос, потому что вот адыги, черкесы могут поставить такой вопрос: «Ребята, а как так получилось, что нас тут 30%?» Потому что геноцид не геноцид, но колоссальная этническая чистка там была. И это все-таки надо учитывать и признавать. Если ты не хочешь это учитывать на уровне закона, а можно было бы, то хотя бы в политике. А иначе мы в партизаны пойдем.

МК: Последовательно проведенный до конца, до логических выводов, принцип демократического представительства — в тех случаях, когда мы имеем дело с нарастающей волной этничности, национализма, — очень быстро превращается в свою противоположность. Почему Германия против того, чтобы греки проголосовали на референдуме за конкретный сценарий своих отношений с Евросоюзом? Потому что все уверены в том, что греки проголосуют большинством за паразитическую модель отношений Греции с Евросоюзом. Значит сейчас все «старые европейцы» предпочитают, чтобы все болезненные решения о судьбе Евросоюза принимались не демократическим, а кулуарным путем.

АМ: Это немножко другая ситуация, не работает эта аналогия. Греки-то как понимают выбор: будем ли мы жить по-старому или будем резать бюджет? Реальный выбор другой: вы будете резать бюджет и останетесь в евро — или вас прогонят.

МК: Для большинства этого выбора нет. Для большинства выбор — «хочу так жить дальше». Этничность не смиряется с гражданскими правами!

АМ: Мы должны понять, что модель нации-государства, как мы привыкли понимать, неприменима к России, как, впрочем, и ко многим другим странам — например, к Индии, Канаде и т.д. Значит, у нас должны быть какие-то элементы консоциативной демократии — либо у нас есть демократия (которой у нас тоже нет) и в рамках ее есть специфические права мобилизованных меньшинств. Это можно сделать! И тогда, кстати, проще придавливать этнических лидеров. Либо эти этнические лидеры просто являются твоими партнерами по «дерибану-распилу» и т.д. — тогда ты говоришь: «Смотрите, как много у нас этнических групп. И ежели пойти по пути представительства, то мы сейчас Россию развалим».

МК: Современные главные модельные решения Запада в отношении национализмов таковы: на опыте Югославии — Дейтонская модель, на опыте Македонии с восстанием албанцев — Охридское соглашение 2001 года. На опыте прибалтийских этнократий — либеральный Запад соглашается и даже использует взаимные этнические чистки как наиболее надежный способ решения. Или, в крайнем случае, квотный принцип представительства во всех уровнях и ветвях власти, как в Македонии, что по определению тоже не является демократическим.

АМ: Здесь мы как бы сейчас пойдем по следующему кругу…. На самом деле этнические чистки на территории Югославии начал не Запад.

МК: Это неважно.

АМ: Нет, это важно! Потому что Запад использует этнические чистки как предлог для вмешательства.

МК: Нет! Я говорю не об этом. Запад использует состоявшиеся этнические чистки, закрывает глаза на взаимные этнические чистки для того, чтобы установить более устойчивую модель разделения на национальные государства.

АМ: В некотором смысле это логично. Если есть конфликт двух этнических групп, и острота его такова, что их нужно просто развести, то регулярно организованное этническое размежевание с переселением (хочешь, называй это этнической чисткой) может быть единственно гуманным способом.

МК: И это старая традиция. Начиная с обмена населением между Турцией и Грецией, навязанного Западом в 1922–1923 году.

АМ: Конечно, но… но! В Башкирии, Татарстане… ситуации-то такой нет пока.

МК: Да и слава Богу, я как раз об этом говорю: современная западная практика неприменима для все еще существующих многонациональных государств.

АМ: Почему? Применима, потому что именно на Западе эти практики и разрабатываются…

МК: Они могут разрабатывать все что угодно, но в Югославии и в Македонии они показали другое! Определение 20-процентной квоты для македонских албанцев — это что за демократия такая?

АМ: Можно взять Канаду, это, кстати, очень полезная модель, потому что она отражает как раз соотношение двух общностей, одна из которых заметно больше другой. Такая модель плохо работает, например, в Бельгии, потому что общины примерно равны. А в Канаде, где есть Квебек, она, между прочим, работает.

МК: Но почему же Охридское соглашение не использует канадский опыт? Практика демонстрирует дальнейшее отступление западных (восточных, северных и южных) моделей перед национализмом. И чем больше государства, в т.ч. и многонациональные, находятся в ситуации кризиса, тем больше на поверхность выходит националистическая модель.

АМ: Я совершенно в этом не уверен. Я бы сказал, что очень многие элементы, свойственные как раз для имперских форм контроля, важны безусловно. Нельзя сказать, что мир как бы продолжает «колоться на…» … Столько всяких любопытных экспериментов!

МК: Продолжает колоться! Число членов ООН выросло фантастически. Я вообще с легким утрированием исхожу из того, что мы имеем дело с ренессансом ХIХ века — национализма, протекционизма и милитаризма. Это повторная реальность и присущий ей социал-дарвинизм.

АМ: С аналогиями следует быть осторожнее — мы опять рискуем стать генералами, готовящимися к прошлой войне.

МК: Но этнократии и национализмы Восточной и Центральной Европы до сих пор сидят сознанием в этнически расчленившем Венгрию в пользу Румынии соглашении в Трианоне, в коллаборационизме Второй мировой войны…

АМ: Да… да… да.

МК: И здесь ты не сможешь ничего объяснить ни венграм, ни румынам ссылкой на канадский опыт.

АМ: Здесь мы уже вступаем в сферу исторической политики. Вот румыны. Я примерно представляю себе, какую простыню претензий к ним ты можешь сейчас выкатить, но хочу сказать, что какие-то вещи меняются. Например, вот я бы отметил неожиданно положительное влияние румынской практики на Молдавию: молдаване, и особенно румыны в Молдавии…

МК: …которых 4 процента.

АМ: …Но они зато очень сильно представлены в элите! Они совсем не хотели ничего слышать о теме Холокоста, а румыны, готовясь к вступлению в Евросоюз, вынуждены это были сделать, а теперь и в Молдавии эти вопросы тоже освещаются.

МК: Но это не помешало президенту Румынии, демократической и евросоюзовской, Траяну Бэсеску солидаризироваться с гитлеровским союзником маршалом Антонеску, с участником Холокоста.

АМ: Правильно. Но это — пространство борьбы. Братья Качиньские проиграли в Польше, где ситуация меняется совершенно в другую сторону — большей нормальности, меньшей конфронтационности. А Бэсеску — он не вечный, румынская политика изменится со сменой власти…

«Отечественные записки» 2012, №1

Народ как совокупность вольных людей не успел сложиться в России

Григорий Померанц

— В Конституции Российской Федерации написано: «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ». Что подразумевается под словом «народ»? Конкретное ли это понятие или абстрактное, используемое только в политике?

— Думаю, что с этим вопросом следует обратиться к Владимиру Путину. Политическое значение имеет только то, как он использует слово «народ», а остальные значения часто приобретают смысл в зависимости от контекста.

— То есть никакого народа вне контекста не существует? Мы не можем определить, что это?

— Это слово имеет много значений и в разных контекстах неизбежно приобретает разный смысл. Конституционный смысл — это просто вывеска. Фактически Путин, как и любой политик, употребляет этот термин так, как это ему выгодно. Я не вижу такого значения слова, которое было бы абсолютно признано и каждому придет в голову, хотя если обратиться к словарю, можно найти там множество определений. В общем, само это слово в Конституции абсолютно ничего не решает: как Путин захочет, так он его и повернет.

— По мнению некоторых экспертов, внутри абстрактного понятия «народ» существует группа, которая не вписывается в современную социальную структуру, это интеллигенция. Сегодня в этой среде наблюдается некоторое ощущение безысходности, депрессия. С чем это может быть связано?

— Россия складывалась на перекрестке славянских, финских, тюркских и варяжских племен, а потом цивилизаций — Византии, ислама и Западной Европы. Начиная с Чингисхана цивилизационная ориентация менялась каждые 200-300 лет, но следы прошлого сохранялись и как-то сплетались с новыми веяниями. Отсюда путаница, возникавшая в «русском уме», ищущем стройности. После Петра Великого образцом стала многонациональная Европа, неповторимая в каждой нации. Начиная с Пушкина русский дух стремится к единству общеевропейского духа. В пяти великих романах Достоевского и в эпопеях Толстого это единство до некоторой степени достигнуто. Оно признано Европой и элитой всего вестернизированного мира. Но русская интеллигенция, возникшая после реформ Александра II, осталась сомневающейся, ищущей синтеза и не достигающей его. Этот незавершенный синтез чувствуется и в философии Бердяева, постоянно противоречащей самой себе, и в личном уме титанов русской литературы, гениальных в миг творческого взлета и падающих в море противоречий, когда поставлена последняя точка в очередном романе. Это, может быть, лучше всего выражено в разговорах Версилова со своим сыном в образе тысячи русских европейцев, достигших вершин духовной цельности. К сожалению, эта «тысяча» отчасти доживала век в Париже, а отчасти была уничтожена ЧК — ОГПУ — КГБ.

Однако в последние годы я встретил несколько сравнительно молодых людей — в возрасте примерно 40 лет, — в которых тип лидера русской интеллигенции кажется мне воскресшим. Уцелеет ли он и найдет ли отклик в массе? Начнется ли процесс кристаллизации массы в духовную структуру? Сумеет ли эта структура выделить из массы творческое меньшинство, достаточное для воскресения версиловской тысячи, достаточное для создания мирового диалога тысяч и достижения глобального единства? Это задача отнюдь не только русская. Но я думаю, если пеньки, оставшиеся от русского леса, дадут новые побеги, то для начала этого довольно. Имена их не так важны. Эти люди нарождаются в разных местах, один из Петербурга, другой — из Ростова-на-Дону, третий — из Ивановской области, четвертый живет в Казани и не пропускает ни одной нашей лекции. Это фигуры сорокалетних, не вполне сложившихся, но близких к тому, чтобы сложиться, лидеров интеллигенции. Что касается количества — это трудно сказать. У нас сейчас на семинаре около ста человек бывает, а начиналось все с двадцати-тридцати. Сейчас, после наших выступлений по ТВ, стоят и на лестнице иногда. Причем это в основном молодые люди.

Иногда интеллигенцией называют всех образованных людей. С моей точки зрения это неверно. Я даю такое определение: те эмигранты, которые уезжают на Запад, чтобы там оставаться, и становятся, допустим, немцами или американцами русского происхождения, — это интеллектуалы, не имеющие какой-то ярко выраженной национальной окраски и готовые поменять ее. А те, кто возвращается в страну, — что-то их привязывает к России! — это интеллигенция. Я считаю, что это самое простое определение. Есть, конечно, и исключения, но единичные примеры ничего не доказывают.

Уехавшие и ставшие американцами теряют какие-то свойства русского интеллигента или не приживаются и возвращаются обратно. Некоторые свойства интеллигенции связаны с ее происхождением. Интеллигенция родилась во время реформ Александра II из лигатуры либеральных дворян и разночинцев, очень быстро слившихся. Этих людей определяла общая судьба. Они хотели, очевидно, более стремительного и решительного темпа этих реформ, а реформы шли через пень-колоду. Отсюда интеллигенция все время, с одной стороны, захвачена реформами, а с другой — не удовлетворена.

Между тем интеллигенция не вполне понимает, что, собственно, надо сделать. Россия — структура с очень непростой судьбой. Совершенно неожиданный результат дали петровские реформы. То, что медленно назревало, быстро выплеснулось наружу, родилось прямо сразу, как Афина из головы Зевса.

Но «зародыши» интеллигенции были и раньше. Был, скажем, Радищев — вполне сложившийся интеллигент, как потом говорил о нем Иванов-Разумник, «критически мыслящая личность». Это один из путей к становлению интеллигента. Но ни одно определение нельзя назвать совершенным.

Гейне назвал любовь «зубной болью в сердце». Я бы сказал, что интеллигент — это образованный человек с зубной болью в сердце.

— То есть интеллигенция — нездоровая часть народа?

— Да, русская интеллигенция не чувствует себя здоровой, потому что она родилась на перекрестке, на полпути, в процессе реформ. Отсюда постоянная захваченность процессами и неудовлетворенность ими. Строгое определение трудно дать. Во всяком случае, все признают, что это специфическая особенность России: той интеллигенции, которая у нас существует, просто нет в других странах. Там есть интеллектуалы.

Если брать Европу, то она состоит из четко оформленных наций. Французы сами по себе, англичане сами по себе, они очень разные. Если «повариться» в этих странах, можно хорошо увидеть эти различия. Россия смотрит на Европу: перед ней французы, немцы, англичане, испанцы, итальянцы. В каждой нации есть великие писатели, которые запечатлели какие-то свойства народа, но они все разные. И русский стоит перед вопросом: а, собственно говоря, каким европейцем он может быть? Поэтому такая характерная неуверенность. Отсюда возникает задача понять Европу как единство. Но для этого надо создать Европу как единство — это возможно в литературе, но в жизни ее не сколотишь. Европа как единство — это романы Достоевского. Неслучайно и Достоевский, и Толстой были с восторгом приняты в Европе. Они сумели создать общеевропейский тип. Именно в России был создан общеевропейский тип с русским акцентом…

— Но ведь эти черты интеллигенции взялись не из Европы? Есть ли здесь какая-то связь с качествами народа, можно ли по особенностям интеллигенции судить о народе?

— Можно, но с большими оговорками. Потому что тот народ, который существовал до отмены крепостного права, был, как правило, неграмотным. Он жил какими-то «преданьями старины глубокой», в которых смешались остатки XVI, XVII и еще неизвестно какого века. А что касается интеллигенции, то она была более или менее вестернизирована. Но эта вестернизированность не была ее неотъемлемым свойством. Во-первых, к интеллигенции не относились священники, никто не считал их интеллигентами: вера была организована догматически, а интеллигент не догматичен. Кроме того, представители высшего общества тоже себя интеллигентами не считали. После указа «О вольности дворянства» аристократия могла формироваться по принципу «как папе угодно».

Кроме того, до самой революции существовал слой, созданный петровской «Табелью о рангах». Конечно, смотритель дорожной станции никуда не целил, но и какие-то верхние этажи чиновничества были не интеллигентны, хотя и могли быть образованны. Например, К. Победоносцев написал Плеве письмо, в котором говорил, что считает слово «интеллигент» ненужным неологизмом, потому что в латыни оно не имело почти никакого смысла. Мол, Боборыкин его употребил — и термин сразу приняли, потому что надо было это явление как-то назвать. А Плеве отвечал: «Ничего подобного. Интеллигенция — тот самый вечный оппозиционер, с которым полиция имеет дело». Вот такая дискуссия была между обер-прокурором Священного Синода и министром внутренних дел.

— Довольно интеллигентная дискуссия.

— Победоносцев был высокообразованным человеком, но ни в коем случае не интеллигентом.

— Разночинцы упрекали интеллигенцию в том, что она потеряла связь с народом, что она оторвана от него, живет какими-то своими фантазиями…

— В том-то и дело, что стандарта интеллигента нет. Его мировоззрение может серьезно изменяться, и он постепенно может стать даже профессиональным революционером — есть и такой вариант. Интеллигент может быть вечно колеблющимся, вялым… и всегда проблемным.

В нашей недавней статье в «Российской газете» есть об этом вначале пара строк: «Интеллигенция, возникшая во второй половине XIX века, после реформ Александра II, всегда была проблемным слоем. Проблемна она и сейчас».

Это связано и с общей структурой России, потому что она складывалась из разных осколков. Особенно разномастной и вестернизированной в верхнем слое она стала, когда столкнулась с многонациональной, многоцветной Европой. Появились англоманы, галломаны, а охватить Европу в целом удалось только где-то на уровне Толстого и Достоевского. Для этого надо было «пропустить через себя» Европу. Версилов объясняет своему сыну, что в любой европейской стране он чувствует себя дома: с французом он француз, с немцем — немец…

— Какие у Вас возникают ассоциации, когда речь идет о народе?

— Всегда бывает какой-то контекст, в котором слово «народ» имеет смысл: например, у нас сейчас много народу.

Пока что я чувствую себя в своей сомневающейся аудитории как в группе пловцов, то поднимающихся, то опускающихся в волнах моря, но не тону и не рвусь на берег, не ищу догматических причалов. Я был свидетелем кристаллизации массы в 1991 году и быстрого распада этих недолгих структур. Я вижу сегодня молодых людей, научившихся держаться в волнах, и не теряю надежды на их будущее. Мне хочется напутствовать их. Мне чудом удалось уцелеть во время Большого террора, на войне и в судорогах сталинского безумия после войны. Я надеюсь, что вы чего-то добьетесь…

— Народ и нация — это одно и то же или нет? Может ли народ стать нацией и при каких условиях?

— Цивилизация может развиваться как группа наций — это путь Европы. Цивилизация может развиваться как империя — это путь Китая. Цивилизация может развиваться как структура варн — Индия. Сейчас идет формирование глобального единства всех этих различных единств и групп. В этом процессе, возможно, и Россия найдет свой новый облик. Но не следует думать, что она непременно станет нацией вроде европейских.

— Существует ли «душа народа»? В чем она?

— Можно уподобить народ человеческой личности, тогда совокупность внешних черт — тело народа, а духовная жизнь, развивающаяся в этом теле, — душа. Но все это метафоры, и трактовать их как точный научный термин нельзя. Метафора помогает как намек, когда точная оценка немыслима.

— Есть ли у Вас ощущение, что существует критическая масса обычных людей, живущих сегодня в России, которые могут и готовы стать европейцами?

— В смысле, готовы уехать в Европу?

— Принять систему ценностей…

— Какой страны? Дело в том, что англичане и французы очень сильно отличаются друг от друга.

— Тем не менее, и те, и другие европейцы, одни островные, другие — материковые…

— Да, но для этого надо создать специфически русскую европейскую нацию, замкнутую в известной традиции. Ведь, в общем, все европейские нации формировались примерно тысячу лет, даже больше, а Россия пристраивалась то к Византии, то к Европе, то к татарскому хану и так далее. Последний толчок ей дал Петр, который сказал: «Становитесь европейцами!» А что это значит, он, конечно же, представлял себе неясно. При этом он видел своих подданных послушными слугами императора, а в Европе такого не было — европейцы уже были до некоторой степени во всяком случае от многих вещей освобождены.

— Когда Вы говорите о том, что нужно создать европейскую российскую нацию, кто, как это может или должен делать? Кто демиург?

— Во-первых, существует великая русская литература, в которой есть общеевропейский русский тип. Мы слышим в ней отголоски Европы, цитаты из «Фауста». Или вот, скажем, влияние Данте на Гоголя. Задуманные Гоголем три тома «Мертвых душ» должны были соответствовать трем частям «Божественной комедии» («Ад», «Чистилище» и «Рай»). То есть была попытка привнести «дантизм» на русскую почву. Галломания и англомания также были очень распространены. Германомании не было, потому что Германия долгое время была конгломератом маленьких государств и не увлекала. А вот то Франция, то Англия — увлекали.

— С германоманией сложнее дело обстоит. Когда Германия породила свое великое детище — классическую немецкую философию, и Чаадаев, и Киреевские, и Соловьев ринулись именно туда.

— Да, была волна немецкого влияния… Но в XVIII веке этого не было. Потом пришло время взрыва немецкой классической философии. Но это был определенный период. Причем отдельные группы русских людей увлекались одни Шеллингом, другие — Гегелем, и, наконец, от Гегеля перешли к Фейербаху…

— А от Фейербаха — к Марксу.

— Вот оно, так сказать, и немецкое влияние. В результате в России возникли мощные революционные партии, которых в Германии не было.

— Удивительно, насколько все-таки у людей этого круга, я имею в виду, в частности, группу «Освобождение труда» Плеханова, было религиозное отношение к этим немецким мыслителям, в том числе к Марксу.

— Очевидно, сохранилась какая-то психологическая традиция догматизма. Все-таки в России настоящих университетов не было практически до реформы Александра II. Философию, например, не преподавали, потому что она рассматривалась как принципиальное вольнодумство. Этот предмет был просто изгнан из университетов, поскольку Николай I считал его вредным.

— Так кто же в результате создаст нацию?

— Извне ее создать нельзя. Она должна вырасти изнутри.

— Почему же не происходило консолидации и создания европейского русского народа?

— Я сам считаю себя интеллигентом, а не интеллектуалом, то есть у меня есть «зубная боль в сердце» оттого, что все не ладится, не получается, идет через пень-колоду. Тут слишком много перемешано. Россия складывалась на перекрестке цивилизаций. Это было такое варево, в результате на поверхность вылезало то одно, то другое. Если взять массу крестьян, они просто в цивилизацию даже, я бы сказал, не вошли — у них всегда наблюдались остатки каких-то племенных черт.

Произошла массовая урбанизация, и крестьяне стали грамотными. Но стали ли они цельными? Скорее, наоборот. Дело в том, что пока сохранялся крестьянский быт, там была какая-то мешанина, хотя и устоявшаяся, каких-то обрывков старых обычаев. Например, на крестьянской свадьбе обязательно был тысяцкий — когда-то это был высший военный чин. Тысяча — это был уже полк, более крупные воинские формирования татары создавать не разрешали. Крестьяне усвоили это, и в крестьянской свадьбе известную роль играет тысяцкий, перед этим, вероятно, он назывался иначе.

В крестьянском быту оставалось много архаизмов, люди были неграмотны, за редким исключением, и в какой-то мере сохраняли племенные нравы.

Вдобавок на них тяжелой плитой лежала государственная повинность, от которой некоторые свободные люди бегали: энергичный русский человек давления не выдерживал и уходил в бега. И так как граница на восток была открыта, то он дошел до Сан-Франциско — вот русский вольный человек. В конце концов государство с этим примирилось и стало формировать из таких людей казачьи войска со своими вольностями, конечно, которые другим не позволялись.

С другой стороны, те, кто оставался дома, подавали челобитную, чтобы не разрешали людям уходить, ведь оставшиеся были вынуждены платить подати и за беглых. Это, конечно, касалось посадских людей, а не крестьян.

— Значит, есть какая-то, условно говоря, рванувшаяся вперед после петровских времен интеллигенция, которая идет по пути создания «европейской русскости». А дальше какой-то «полуфабрикат» в виде огромной массы людей, которые, собственно говоря, еще от рода к народу не перешли.

— По поводу интеллигенции – да, мне хотелось бы так думать. Я бы хотел создать какое-то своеобразное восприятие, преломление европейских традиций, переплетающихся с некоторыми русскими традициями. Ну, например, чувство бескрайней страны, в которой всегда можно куда-то уйти.

Что касается «массы народа»… Я присматривался к дачникам в электричке и наблюдал совершенно разные типы. Вот возвращаются, допустим, крестьянки с рынка. У них гораздо более простые и, кажется, не настроенные на то, чтобы «казаться», лица. Они совершенно естественно, просто держатся: достают булку, начинают ее жевать и так далее. Я читал Солженицына и думал, что он придумывает про народ, и стал сам присматриваться. В известные часы едет более-менее образованный слой. Очень заметно, что они хотят соблюдать какие-то приличия... Какая-то естественность у них исчезла, но до высоких образцов культуры они не доросли, и поэтому у них такая несколько «кажущаяся» наружность.

— А разве масса народная может дорасти до высоких образцов культуры? И надо ли к этому стремиться?

— До известного уровня люди могут быть воспитанны. Мы были несколько раз в Норвегии и наблюдали тамошний народ. В этой стране не было, собственно, ни крепостного права, ни дворянства, там всегда был просто народ. Кстати, все на «ты». В Швеции все на «Вы» — а в Норвегии все на «ты». Студент профессору говорит: «Ты». И это не невежливо, это естественно. У каждого народа складываются свои обычаи и нравы.

Как-то раз мы с переводчицей Ириной Воге приехали на море. Выходим на залив возле Осло, очень красивый там залив. Зина* сидит на берегу, пишет стихи. Неподалеку, метрах в двухстах от нас, вдруг возникает шум. Оказалось, это русские отдыхают. У нас аристократия, большие традиции, а люди вести себя не умеют. Норвежцы же себя ведут очень прилично, при том что у них не было и нет никакого дворянства…

— Получается, такая аккуратная филистерская Европа без хаоса…

— В маленьких европейских нациях господствует такая филистерская аккуратность.

— А Вы не думаете о связи хаоса и «зубной боли в сердце»?

— Безусловно, такая связь существует. Настоящего элементарного порядка нам все время не хватает, и от этого «зубная боль».

— У Вас нет при этом ощущения, что с «народом», который живет здесь, ничего хорошего не получится? Каши не сваришь, как говорят. А другого — нет…

— С ним ничего нельзя сделать потому, что он до народа не дорос. Он застыл, крепостничество его затормозило, родовую структуру он изжил, а в народ еще толком не превратился.

Одно из определений народа заключается в том, что народ – это вольные люди. Крепостные, рабы — это не народ. А русское крепостное право время от времени усугублялось, потому что усиливавшееся русское государство должно было выжимать то, чего без насилия нельзя было выжать.

— А ГУЛАГ — это крепостное право?

— Вариант рабства. Иногда помягче, иногда покруче. У нас, собственно говоря, народ как совокупность вольных людей — простых и грубых, но вольных — не успел сложиться. Крепостное право как-то наполовину отменили, и тут же ввели при Александре III земские порядки: если крестьянин не платил налог, то его секли розгами, а это невозможно с вольными людьми. И что делают крестьяне в 1905 году? Они разоряют помещичьи имения, разрушают, жгут дома, режут коров… Потому что, если возьмут что-то ценное, — это будет улика, доказательство того, что он украл. А зарезать скот — значит, натворить беды барину. Наломал, поджог что-то — и уходит довольный.

— Это проявление хаоса? То есть он пытается ту энтропию, которая внутри него, выплеснуть и распространить?

— Это память о бунте против крепостного права. Память неудавшейся разинщины, пугачевщины. Бунты 1905-1907 годов очень похожи на пугачевщину.

Понимаете, что произошло... Не хватило времени после отмены крепостного права для того, чтобы привыкнуть к каким-то нормам вольной жизни. Довольно жестокие были феодальные порядки и во многих европейских странах, но там прошло много времени «нормированной» вольной жизни, и известный характер народной нравственности все же сложился. А в России крепостное право отменили в 1861 году, да еще был возврат к крепостническим мерам наведения порядка, а в 17-м году все это рухнуло... В общем, за полвека люди не привыкли к свободе. Мне приходилось говорить со старыми людьми. Накануне революции известный порядок вроде начал складываться. Но потом начался хаос, и все развалилось. Слишком жестоким было русское крепостное право. Нигде в Европе оно не было таким суровым.

В России же существовало внутреннее противоречие, потому что, вообще говоря, европеизировать через крепостное право — это довольно фантастическое решение. В Европе это было в принципе невозможно, а в Китае вообще не было крепостного права.

— При этом фактически закабаленная несвободная масса родовых общинников имела как бы одну душу на всех, она у них была не личной. Ее на всех в каком-то смысле слова не хватало.

— Это интересная мысль. Недостаточно выработалась индивидуальная душа. В Европе индивидуализм был связан все-таки с тем, что на личность перешла старинная народная душа. В таком сознании общинной народности было и что-то хорошее. Но это не удержалось.

А в России распад общины был связан с упадком нравственности — она была общинной, а не индивидуальной. А когда все начало распадаться, далеко не всюду она перешла в индивидуальную нравственность. Для этого нужно время.

— Время работает в каком-то контексте. Должны идти какие-то процессы – процесс нахождения нравственности, приращения души. Но иногда время идет, и, как вот сейчас, ощущение такое, что ничего не происходит…

— У нас — другие сроки. Нам кажется, что ничего не происходит. Происходит. Но хорошее или плохое — я не скажу. Потому что в обществе, в котором мы сейчас живем, которое сложилось, когда рухнула советская власть, очень много деструктивного, разрушительного — нельзя же грубый эгоизм рассматривать как положительную черту. И существует какая-то неудовлетворенность, и разочарование в погоне за материальным. До меня доходили разговоры с людьми, которые добились богатства и испытали от этого глубокую неудовлетворенность. Рванулись в эту сторону — и как-то не получили радости. А сейчас, мне кажется, есть какое-то движение к свету.

Я хотел бы вспомнить, что я лично пережил. Революцию я только по книжкам знал, может, и врут там. Кстати, иногда происходили поразительные события. Интересный случай вспоминает один граф, который пошел в армию рядовым, чтобы при случае перейти к белым. И был такой эпизод. Солдаты как-то очень не доверяли одному из командиров. И вот он сказал: «Знаете, у нас дисциплина падает, потому что народ мне не доверяет, а вы с ним не согласны. Судите меня, расстреляйте, и народ вам поверит, что вы беспощадны». Он убедил их, и действительно его расстреляли. Это факт из жизни. Граф с удивлением об этом рассказывает.

В прошлом происходили какие-то странные вещи. Был энтузиазм — и была разнузданность, трудно в этом разобраться. Но что я видел? Время коллективизации — это было время моральной дезорганизации, время насилия над народом, время массовой смертности — люди погибали миллионами. Затем была война. Сперва хаос, огромные потери, потеряна почти сразу наша регулярная армия из-за глупости Сталина, который не мог поверить, что Гитлер рассчитывает победить за два месяца и поэтому не заботится о зимней одежде. А раз не заботится — значит, только пугает. Когда началась война, Сталин некоторое время находился почти в бессознательном состоянии. Молотов выступал в начале войны, а не он, он не смог выступить. Потом, к 1943 году, после страшных потерь, начал складываться какой-то костяк армии из людей, которые привыкли к опасностям, к нависшей над всеми смерти. Я сам на себе это почувствовал. Особенного долгого испуга у меня не было, а некоторые привыкали несколько недель. В общем, к 1943 году выработался тип вояки, — и война стала народным делом. Значительная часть армии с известной лихостью, с увлечением делала свое дело.

Но что происходит после войны? Было ощущение, что вот сейчас наступит жизнь, учтут наши заслуги. В конце войны очень щедро раздавали награды, которые были связаны с небольшими приплатами. За одну медаль — 5 рублей, за другую — 10 рублей, за простой орден — 15 рублей, за орден похлеще – 20-25 рублей и так далее. Все эти деньги через год после войны отменили. Раз — и все. Наплевать. Все привилегии сразу же долой.

Началась кампания против Зощенко и Ахматовой, которые во время войны немножко выдвинулись и участвовали во всяких идеологических маневрах. И чувство, что мы на этой войне что-то завоевали, приобрели известное достоинство, — исчезло.

Мне рассказывали о кампании в одном из институтов. Туда прислали парторга, который вел себя как хам. И его забаллотировали, не выбрали на следующий срок. Кто забаллотировал? Пришли многие студенты, бывшие военные, — и проголосовали против него. Потом начали громить тех, кто это организовывал. Некоторых арестовали, исключили из партии. Собрание должно было утвердить исключение из партии. Не утверждали. Преподаватели были послушными, как овцы. А вот люди воевавшие еще обладали чувством собственного достоинства. Оно держалось два-три года, а потом исчезло…

Я думаю, что конец войны, несмотря на массовое насилие над побежденными, был связан с чувством стихии, это было как пугачевщина. Поведение наших солдат, офицеров и даже генералов в Германии — это пугачевщина. Там было 150 тысяч изнасилованных немок.

— Есть такая идея, что там даже такая маленькая русская нация завелась от этого.

— Да, точные цифры назывались. Мародерство было страшное. А главное, что меня ошеломляло, — это массовое насилие. В одном случае я спас жертву. Жертва оказалась очень храброй девочкой. Она начала царапать лицо пьяного сержанта, который решил воспользоваться своим правом победителя. Мать девочки выскочила на улицу, увидела меня и позвала. Я был лейтенантом. Пришел, ну и смотрю… Кстати, этот сержант не был зверем. Она ему всю физиономию исцарапала, а он ее пугал пистолетом, но не пустил его в ход. Я приказал ему: «Следуй за мной». Он пошел за мной, держа пистолет в руке. Но подчинился. Я его отвел в особый отдел, чтобы ему дали там переночевать. Утром ему вернули пистолет, и он пошел в часть. То есть это был добродушный парень, он искренне считал, что это его право.

Так что вообще в принципе война и победа подняли уровень достоинства многих солдат, пришедших с войны. Но в течение нескольких лет им наплевали в физиономию и дали почувствовать, что они рабы.

— Разочарование было колоссальное. А можно сказать, что на фоне общей пережитой войны и победы была какая-то возможность вызревания народа?

— Да, если бы не Сталин нами руководил, а какой-то идеальный вождь, который применял бы строгость в тяжелой ситуации, а после победы решил, что народу надо за это платить и вернул бы какие-то права, которые были отняты...

В результате победителем оказалась Германия, а не мы.

То, что было в Германии, в известной степени было и в России после Крымской войны. Иногда поражение чрезвычайно полезно. Поражение в Крымской войне 1854-1956 годов было благом для России: начались реформы, было отменено крепостное право. Появилась совершенно другая армия, без двадцатилетней службы, — нормальная, три или четыре года стали служить, осуществилась правовая реформа. Все делалось вяло, с передышками, но все-таки это были реформы, — и реформы плодотворные. Они вызвали огромный взрыв инициативы. Неслучайно это отразилось в литературе: одновременно в одном журнале печатались «Преступление и наказание» и «Война и мир». Забавно, что в это же время писали об упадке нашей литературы.

Сталин, к сожалению, был не просто жестокий диктатор, иногда и диктаторы добивались чего-то хорошего… Он был настоящим зверем, тираном в полной мере. Я не знаю, кто из них лучше, Сталин или Гитлер.

Освободиться от тирана было выигрышем. И когда Германия была оккупирована и сравнительно либеральные американцы наводили там порядок, это дало ей огромный толчок вперед, примерно сравнимый с толчком, который Россия получила от того, что сдала Севастополь. Сплошь и рядом мы видим это — мелкое поражение под Нарвой заставило Петра заново построить армию, которая стала побеждать. Вообще поражение иногда плодотворно, а победа опьяняет.

Японская война тоже была хорошим толчком. Понимаете, у нас не столько народ, сколько масса. Народные обычаи разрушились, а привычки цивилизованных людей, какие постепенно складывались, допустим, в Норвегии, не сложились. В Дании, между прочим, в XIX веке пастор Грундтвиг проводил реформу образования и добился действительно перевоспитания народа. Это все можно было сделать, и это удалось в Скандинавии. А у нас такого Грундтвига не нашлось. В маленьких странах этого скорее можно добиться.

— Есть интересные воспоминания о городе Бершадь на границе Бессарабии и Украины, который удивительным образом оказался местом компактного проживания евреев и старообрядцев. Когда произошла оккупация, старообрядцы брали в свои семьи еврейских детей и даже стариков, потому что эти с бородами — и те с бородами. Эти молятся — и те молятся. «А где вот эти?» — «Уехали». А они там все растворились. Забавно вообще, что евреи со старообрядцами смогли смешаться.

— Все гонимые могут смешаться. Общее чувство гонимого связывает людей.

— Наверное, в этом народ и возникает, когда самосознание связывает то, что внутри у человека происходит, с тем, что происходит у других людей.

— Если честно говорить, верующий должен чувствовать в сердце то, что там живет, а большинство нынешних верующих, носящих нательные крестики, ни во что не верят. Они крестились, а дальше продолжают свою обычную жизнь. Очень важно, чтобы человек не просто совершил какие-то обряды, а что-то почувствовал.

Я читал о бушменах пустыни Калахари. Они живут небольшими группами, ничего не возделывают, что-то соберут — и переходят на другое место. И вот время от времени у них устраивается какой-то хоровод — кружатся, кружатся, и одному из них приходят какие-то видения. И после этого он рассказывает им, что видел, и переживания одного усваиваются всеми. Этот народ можно, конечно, назвать примитивным, а между тем поведение этих людей основано на непосредственном опыте.

Каким же образом масса становится народом? Чтобы выпутаться из этого состояния массы, надо ее структуризировать. Я видел, как она мгновенно структуризировалась в 1991 году, когда возникла иллюзия, что народное настроение все решает. Это длилось очень недолго.

— А куда она делась? Что случилось со структурой?

— Развалилась просто. Руководящий слой оказался циничным. Люди произносили громкие фразы, за которыми ничего не было. Кстати, меньше всего виноват в этом Горбачев. Он просто слабый политик, не сумел вывернуть руль.

Вернемся к теме, которую мы обсуждаем, к «зубной боли в сердце». Надо быть чувствительным к злу в мире и верить в силу, которая на это откликается. Просто чувствуешь ее в себе. Это не доверие к тому, что кто-то сказал. Бывают случаи, когда вдруг чувствуешь, что вот тут фальшь, а вот здесь — правда. Для меня очень важным поворотом стал один момент. Мне было 18 лет, мы сдавали политическую экономию социализма, я все это усвоил, получил пятерку, а потом мама меня спрашивает: «Гришенька, неужели это социализм? Ради этого люди шли в тюрьму, на каторгу и на виселицу?» Я сказал: «Ну конечно, у нас же победила общественная собственность на средства производства».

Такие казенные слова. И вдруг я почувствовал: ложь. Все ложь. Ну что дала эта общественная собственность на средства производства? Что государство это имеет, а не какой-то отдельный человек? Ну и что? Вот тут я почувствовал как взрыв света: ложь все это. Я внезапно почувствовал, что наша идеология — это ложь. И все, с этого пошло мое развитие.

Беседовала Татьяна Малкина

* Зина – Зинаида Миркина, жена Г. С. Померанца, поэт, философ, литератор.

«Отечественные записки» 2012, №1

География и ангелы, или Кто живет в России

Редакция журнала «Отечественные записки»

Вишневский Анатолий Григорьевич, директор Института демографии НИУ ВШЭ (А. В.)

Глазычев Вячеслав Леонидович, профессор Московского архитектурного института, член Общественной палаты РФ (В. Г.)

Кордонский Симон Гдальевич, Высшая школа экономики, ординарный профессор (С. К.)

Малкина Татьяна Аркадьевна, главный редактор журнала «Отечественные записки» (Т. М.)

Муравьев Алексей Владимирович, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН (А. М.)

Найшуль Виталий Аркадьевич, директор Института национальной модели экономики (В. Н.)

Нефедова Татьяна Григорьевна, ведущий научный сотрудник Института географии РАН (Т. Н.)

Никулин Александр Михайлович, директор Центра аграрных исследований РАНХиГС (А. Н.)

Савоскул Мария Сергеевна, ведущий научный сотрудник, кафедра экономической и социальной географии России, географический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова (М. С.)

Александр Никулин: Тема, предложенная журналом «Отечественные записки», — и банальна и актуальна одновременно. Причем в современных условиях, пожалуй, даже очень актуальна. Еще до начала обсуждения мы спонтанно заговорили о народе, о том, как он относится к жизни, к революции, и обо всем, что с этим связано. Я предлагаю каждому из нас по кругу огласить свое кредо — как он понимает, что такое народ. После этого мы, возможно, сфокусируемся на каких-то общих точках, которые попытаемся определить в процессе обсуждения. Поговорим о стратификации, о социологии народа. Ну и, как водится у нас в России, на десерт — тема «Народ и власть». Это всегда очень актуально. Список тем довольно размытый, поэтому приветствуется, чтобы каждый из участников предложил свои уточнения.

Татьяна Малкина: Хочу сразу пояснить, почему список вопросов получился таким размытым и не до конца оформленным. Когда мы задумали номер с рабочим названием «Народ», или «Кто есть народ России», немедленно выяснилось, что мы не смогли определить, даже для внутреннего пользования, какой именно народ мы имеем в виду. И этот круглый стол призван помочь нам.

Итак, что такое народ? Все ли это люди, которые живут в нашей стране? Только граждане? Только те, кто голосует? Или народ — это те, кто производит народное благо? Или те, кто осознает себя народом? Связано ли это с языком? С культурными традициями? О какой совокупности речь: физической, этнической, национальной, идеологической? За что ни возьмись, народ получается совершенно разный.

Виталий Найшуль: Я предложил бы разделить понятия, которые используются в политологической и вообще научной литературе, и слова, которые существуют в живом русском языке. Читаем американскую конституцию: «We, the people». Русский перевод — «Мы, народ». Читаем: nation — по-русски тоже народ.

По-моему, было бы лучше просто употреблять иностранные слова вместо бессмысленного слова народ. Например, не переводить понятие nation как народ, а так и говорить «нейшн» — просто для точности. Если отодвинуть калькированные смыслы, то можно попытаться найти те смыслы слова народ, которые существуют собственно в русском языке. Эта работа не сделана, и не только по отношению к народу, но и по отношению к другим родственным понятиям.

Приведу пару примеров правильного употребления слова народ из словарей:

«Там за рекой совсем другой народ живет», «Народ, что туча, в грозу всё выйдет». А с другой стороны, вот вам некорректное использование — «Народ решил». Здесь мы сразу чувствуем языковую фальшь, искусственное революционное будоражение, попытку вменить народу несвойственную ему функцию. Это что-то вроде ивановской ткачихи, выдвигающей кандидата в президенты.

Какие бывают народы? Может быть русский народ, может быть чеченский народ, как и любой другой. Сложнее представить себе советский народ, как, впрочем, и российский народ. У народа должны быть общие свычаи-обычаи.

В начале 2000-х годов мы в ИНМЭ исследовали понятие народ в русской культуре. Так вот, для него есть четыре термина-синонима: собственно народ, а также люди, земля, человек. Правильные употребления народа мы уже давали. Для людей это будет «что люди скажут», для земли — «вся земля поднялась на борьбу с врагом», для человека — «человек проходит как хозяин необъятной родины своей». Так вот, земля может решить, люди могут решить, а народ — не может решить.

Мы как-то обсуждали термин народ с питерским лингвистом Владимиром Колесовым, так он ужасно ругался и говорил, что слово народ совершенно загажено и его настоящее значение — биомасса. Согласитесь, «биомасса решила» — это что-то из области дешевой научной фантастики.

Определение Колесова хорошо, чтобы противостоять романтическому возвышению слова народ, но и оно не исчерпывающе. Народ не думает, но он эмоционально оценивает правильное и неправильное поведение вокруг. Типичная народная реакция, совершенно нерациональная, — на Раису Максимовну, которая ничего плохого вообще-то не сделала. Она просто стояла слишком близко к своему мужу — главе страны, а «у царя и у нищего не должно быть товарищей».

Народ может ходить на демонстрации, ведя себя как толпа. Кстати говоря, на митингах очень хорошо видны такие свойства народа, как сопереживание и отношения с вожаком.

Т. М.: А людям не свойственно сопереживание?

В. Н.: Нет, вместо эмоций у них общие правила, порядки и т. д. Вот сейчас в этой комнате собрались ученые, это — люди, нам интересны их различные точки зрения, а их эмоции — на заднем плане. На митинге же нам, наоборот, не интересны индивидуальности, а интересна масса. 100 тысяч человек вышли на митинг. И когда они вышли на митинг, то потеряли свою индивидуальность. Вожак может вести людей куда-то не туда, но таков уж принцип митинга — это сопереживание и отношения с вожаком.

Митинги могут ускорять преобразования. Но упаси боже уповать на то, что они могут что-то решить. Вспомним первый съезд народных депутатов. Предполагалось, что это типа парламент и он должен что-то решать. Но реально ничего решать он не мог, потому что это был такой большой митинг в прямом эфире на всю страну. Вот выходит кто-то и говорит: «Если бы раскрылись ворота Лубянки, то кровь затопила бы все вокруг». Это что? Это не решение и даже не предложение, это трансляция общественных эмоций.

Ему хотели поручить что-то решить. И сразу же вышел конфуз. Потому что ничего не может решить съезд народных депутатов.

Для этого есть люди. Они сильны своей непохожестью друг на друга. И, наконец, есть земля — понятие, которое использовалось в политической практике Смутного времени: тут работают и сходство, и различия людей. Здесь и народные эмоции, и различия во взглядах, так что, на мой взгляд, земля — это эквивалент западного понятия nation. На этом я закончу.

Татьяна Нефедова: Из всего, что Вы сказали, можно сделать вывод, что это понятие иерархическое. Есть народ как нечто обобщающее. Мы говорим: народ не идет голосовать. И есть народ, который живет за рекой, — это некое конкретное сообщество. Между этими двумя понятиями есть несколько ступеней. И на каждом иерархическом уровне у народа могут быть совершенно разные задачи, а у нас — совершенно разный взгляд на него.

Алексей Муравьев: Я начну с такого наблюдения. Мне пришлось читать об одном и том же предмете различные исторические сочинения конца XIX — начала XX века, середины XX века и современные. Поскольку я уже думал про народ, то стал смотреть, как он там фигурирует. Интересно, что современные историки вообще стараются избегать этого слова, кроме одного случая — чисто социальной коннотации, когда народ обозначает, условно говоря, земледельцев — тружеников, крестьян, рабочих.

Классический пример. Знаменитый очерк Тураева про Египет. «Египетский народ…», — пишет Тураев. «Этносы, населяющие Египет…», — пишет современный историк.

Я согласен с тем, что народ — это понятие иерархическое. Это очень важно. Не вдаваясь даже в лингвистику и в лексикостатистику (придется просчитывать весь корпус русской литературы, а для этого нужно десять плунгянов), можно выделить несколько уровней, которые могут обозначаться как народ. Есть уровень демографический, на котором народ — это масса. Есть уровень социальный, где народ — это определенные группы этого самого населения, которые противостоят друг другу: большие — меньшим или, наоборот, меньшие — большим. Для кого-то элита — это народ, а все остальное — не народ, для кого-то — ровно наоборот.

И существует уровень политический. Он самый сложный, потому что, как мне кажется, мы имеем здесь дело с каким-то очень зыбким концептом. Политический народ — это народ, который по идее должен принимать решения. Это свойство, которым наделяют народ различные идеологи. Это демос в первоначальном смысле. В принципе, когда мы говорим о народе, мы всегда должны иметь в виду все эти три разных народа.

Не соглашусь с Виталием Аркадьевичем в том, что народ «не чувствует, не выражает мнения». Да, народ как население — демографический народ — этого делать не может по определению. А вот для политического народа это, наоборот, ключевые, важнейшие характеристики, и вот тут, конечно, можно так формулировать, гипостазировать определенные массовые эмоции…

Рассмотрим такой случай. Что означает, например, фраза «афинский народ выгнал Демосфена»? Это называлось «демэласия», то есть «народоизгнание». Народ решает: «Больше Демосфен нам не нужен. Пошел вон!». Ничего не поделаешь, демос решил, остракизм произошел. Все, он уходит, политический народ выразился. Поэтому мне кажется, что наша задача в данном случае — отставить в сторону демографию, в определенном смысле абстрагироваться от социального и поговорить о народе политическом. Это, пожалуй, самый интересный вопрос.

Можно, конечно, углубиться еще в генетику или экономику. Что касается генетики, то у меня есть друг и коллега Андрей Коротаев, который занимается этими самыми генами. Оказывается, что на генетическом уровне понятие народ вообще не имеет смысла. Точно так же, как на уровне метаностратическом не существует понятия языка. Когда мы поднимаемся выше индоевропейских и праиндоевропейских реконструкций на уровень ностратический — там язык не вычленяется. Как-то я спросил ныне покойного Сергея Анатольевича Старостина, существует ли ностратический язык? Он сказал: «В определенном смысле это научная абстракция». Так же и генетический народ — это научная абстракция. Мы можем говорить о генетических особенностях армян, евреев, русских и еще кого-то, но в конечном счете все упрется именно в демографию. Таким образом, этнос — это территория, это язык.

Что касается экономической стратификации, то в философском смысле это вариант социального народа. Есть, условно говоря, народ богатых — и народ бедных. Народ — это бедные, то есть люди, которые получают доход ниже определенного уровня или не могут обеспечить какие-то свои потребности. Казалось бы, экономический момент, но на самом деле мы получаем чисто социальную характеристику. И поэтому абстрактно-экономические вещи я как историк не очень вижу, правда, возможно, коллеги меня поправят.

Т. Н.: Когда говорят народ, что возникает в сознании людей? Я очень часто слышу: «Элита — это не народ». Вы сами поставили вопрос о взаимоотношениях народа и власти, то есть отмели властную элиту, а значит, и супербогатых, поскольку они срослись с властью. А интеллектуальная элита — это народ? А средний класс, который сейчас по некоторым подсчетам составляет 20 процентов? Часть среднего класса — это и есть интеллектуальная элита. Что такое народ? Характеризуя этот термин, мы невольно обращаемся к социальной стратификации общества. Например, включаем сюда бедных, которые могут стать средним классом, считая, что они — это уж точно народ. А вот «безнадежные бедные» — это народ? То есть мы в уме заведомо разделяем, что есть народ и что есть не народ.

А. М.: Конечно, но, по моим ощущениям, экономические параметры привлекаются в данном случае для того, чтобы лучше определить ту социальную группу, которую мы называем народом.

Анатолий Вишневский: Татьяна, сначала короткая реплика по поводу того, что Вы сейчас сказали. Я вспомнил замечательные слова Андрея Платонова: «Без меня народ неполный». Хоть вы элита, хоть вы кто, — без вас народ неполный. А народ без элиты — политической, экономической, культурной — это просто толпа.

Мне кажется, что вообще само по себе слово народ исключительно многозначно, многопланово и на самом деле совершенно нейтрально. «Народу больше, чем людей» — таких выражений много, здесь слово народ не вызывает никаких вопросов, не несет никакой идеологической нагрузки. Оно приобретает какой-то особый смысл только тогда, когда на него навешивают такую нагрузку. Тогда народ противопоставляется чему-то другому — не народу или другому народу — и мистифицируется. Стоит это сделать, и мы получаем, по сути, не обозначение некоторой реальности, какая слышится, например, в выражениях типа народы Земли, народы нашей страны и т. п., а некую концепцию народа, каковую и исповедует тот, кто ее использует. Например, если появляется выражение типа трудовой народ, имплицитно содержащее противопоставление трудового народа нетрудовому, то одновременно уже расставлены оценки, и попробуйте теперь использовать понятие нетрудовой народ — ничего не выйдет. Слово занято!

Понятие народа обычно имеет положительные, позитивные коннотации, народу приписываются всякого рода добродетели, народу надо подражать, ему надо служить. И разве что в редкие исторические моменты «дурак, герой, интеллигент» осознает, что он «горел во славу темной силы, что потихоньку по углам его с усмешкой поносила». Но ничего не меняется в том, что использование перегруженного разными смыслами понятия народ по-прежнему таит в себе непреодолимый политический и идеологический соблазн. Я затрудняюсь сказать, по какой причине именно это слово оказалось столь емким и столь востребованным, но это так, и конкурентов у него нет. Как рассуждал один персонаж Томаса Манна, «мы знаем, что обратиться к массе как к “народу” — значит толкнуть ее на злое мракобесие. Что только не совершалось на наших и не на наших глазах именем народа. Именем Бога, именем человечества или права такое не совершилось бы». А вспомним наше «народничество» XIX века, которое, при всем благородстве намерений, видело в благе народа цель, оправдывающую не самые лучшие средства. А наши «враги народа»? Обозвали — и как припечатали. «Друг народа» так не звучит. Народ не нуждается в вашей дружбе, он выше этого.

Трактуя понятие народ, часто ищут возможность увидеть в нем что-то нерасчлененное, единое целое, чуть ли не живой организм, «психическое существо», «коллективную личность», как писали наши евразийцы. Такой взгляд бывает политически удобен, он оправдывает тех, кто выступает «от лица народа» и, указывая политическим оппонентам их место никому не нужных отщепенцев, добивается введения единомыслия. Конечно, так происходит не только в России, но у нас это точно давняя мечта. В этом смысле «Единая Россия» — это очень «народное» название. Неплохо также и «Народный фронт». Кстати, в каких-то случаях единство народа действительно может существовать — вот, например, в ситуации «народной войны». Но в обычных, мирных условиях внутреннее разнообразие общества представляет слишком большую ценность, чтобы жертвовать им во имя «народного единства».

Если же все-таки на нем настаивать, то надо объяснить корни этого единства. При этом неизбежно приходится смещаться в сторону разного рода биологических или полубиологических трактовок, что очень быстро ведет к этнизации понятия народ, к этническому национализму, к требованию «этнически чистых» государств и т. п.

Одним из первых путь в этом направлении указал немецкий философ Иоганн Гердер. «Природа воспитывает людей семьями, — писал он, — и самое естественное государство — такое, в котором живет один народ, с одним присущим ему национальным характером. Этот характер сохраняется тысячелетиями, и если природного государя народа заботит это, то характер такой может быть развит естественным образом. Ведь народ — такое же естественное растение, как и семья. Только у семьи меньше ветвей. Ничто так не противно самим целям правления, как неестественный рост государства, хаотическое смешение разных человеческих пород и племен под одним скипетром. Такие царства словно символы монархии в видении пророка: голова льва, хвост дракона...»

Идея понятна. Хорошо, когда один народ, причем народ глубоко единый, и желательно уже тысячу лет как. Все остальные — посторонние. А когда бывает по-другому, то это плохо.

Эта идея получила в дальнейшем такое развитие, о котором Гердер скорее всего и не мечтал. Она многим пришлась по вкусу, и все же устраивала не всех. У нас эта проблема волновала в свое время евразийцев. Они, как и большевики, мечтали о возрождении империи. Смешение разных человеческих пород и племен под одним скипетром их не смущало, хотя их понимание народа было не так уж далеко от этнического. Поэтому они предложили свою формулу, мало отличающуюся от сталинской. В СССР говорили про «советский многонациональный народ», а евразийцы писали о «многонародной нации». И все равно без народа им обойтись было никак нельзя.

Удобное для митинга или для хлесткой публицистики понятие народ, скорее всего, не имеет перспектив как предмет научного анализа. Потому что анализ предполагает проникновение во внутреннюю структуру объекта, а народ, понимаемый как единое целое, бесструктурен. От лица народа можно требовать, чтобы все были за одну партию и даже чтобы вообще не было никаких партий, потому что партия — это часть, а разделение на части подрывает единство народа. Это единство получает свое выражение в монархии или в псевдореспубликанских вождистских системах, в которых лидер претендует на то, что он отражает общие народные интересы. Для подобного восприятия политической картины мира нужна не наука, а вера, не анализ, а морализаторство. Такой взгляд не допускает мысли о том, что народ может состоять из разных частей с разными интересами. Для него интеллигенция — это уже не народ, хотя без нее-то уж точно народ — не полный. А кто-то идет еще дальше, для него и горожане — уже не народ: народ кончился, когда кончились традиционные крестьянские общества. Как писал Шпенглер, «вместо богатого формами, сросшегося с землей народа — новый кочевник, паразит, житель большого города, человек, абсолютно лишенный традиций, растворяющийся в бесформенной массе, человек фактов, без религии, интеллигентный, бесплодный, исполненный глубокого отвращения к крестьянству (и к его высшей форме — провинциальному дворянству), следовательно, огромный шаг к неорганическому, к концу...». В Германии была сильна, а у нас и сейчас еще сильна ностальгия по традиционным «народным» ценностям сельских, крестьянских обществ и надежда к ним вернуться. Но и немцы, и мы стали совсем другими, дороги назад нет.

У меня само собой вырвалось слово общество и, видимо, не случайно. Мне представляется, что для научного анализа это понятие подходит гораздо больше, чем народ, во всяком случае в его наиболее частой трактовке, каковая, в той или иной степени, всегда предполагает «органическое единство» народа, государства и правителя. В понятии общество этого нет, оно дистанцируется от государства, ставит его на подчиненное место, заведомо предполагает внутреннюю дифференциацию и сложное взаимодействие разных частей, находящее отражение в государственной политике.

Шпенглеру казалось, что в этом таится отрицание государства. «Вражда к государству как таковому нашла выражение в слове society, которое вытеснило понятие государства в идеальном смысле. И эта вражда, воплощенная в понятие societe, воспринимается и французским Просвещением... Известно, как этим словом маскировал свою ненависть к требованиям порядка Руссо, и как Маркс, с его столь же английской ориентацией мышления, подражал ему». Я же думаю, что, напротив, категория общество открывает путь к пониманию требований более сложного порядка и в этом смысле противостоит упрощениям, связанным со словом народ, которое кажется всем понятным до тех пор, пока над ним не задумаешься. Вражды к государству здесь нет, но есть понимание новых к нему требований.

В современных условиях к понятию народ прибегают тогда, когда хотят уйти от признания внутренней сложности, дифференцированности социума и необходимости управлять именно этой сложностью. Между тем именно дифференцированность, внутренняя структура — это то, что создает арматуру современного государства, армирует цемент, превращая его в бетон. Когда эту объективно существующую внутреннюю структуру не замечают, пытаясь спрятаться за монолитом понятия народ, появляется опасность обратного превращения бетона в цемент. Проблема в том, что цемент рассыпается слишком легко.

Вячеслав Глазычев: Я, как гнусный эмпирик, подойду к этому с трех разных сторон.

Первое. Совсем недавно у меня был очень интересный разговор в Америке с амишами. Я был у них. Библия на немецком, разговор по-немецки.

— Так вы немцы?

— Нет, мы амиши.

— Значит, вы не американцы?

— Как не американцы?!

Вот тут между нацией, народом и государством лежит тонкая грань, о чем Виталий начал говорить.

Второе. Совсем недавно я наконец добрался всерьез до первого этажа Музея германской истории в Берлине. Хороший музей. И серьезный этаж. Нужно иметь время, чтобы послушать акустический фон, увидеть видеоматериал, который там демонстрируется. Вот три корневых слова ein Blut, ein Volk, ein Fuhrer. Иными словами, для меня народ, конечно, — совершенно идеологическая абстракция, не имеющая абсолютно никакого иного смысла, подобно ностратическому языку. Очень важная вещь, но прежде всего как элемент политической игры. Немецкие романтики, которых мы радостно разучивали и возлюбили нежно, тут сыграли гигантскую роль.

И третье. Только что я делал маленькое предисловие к книжке своего старого приятеля Блэра Рубла под названием «Ю-стрит». Перевод наконец сделан, довольно приличный, она скоро выйдет. Там крайне интересный сюжет: один ли это народ или два народа — черный народ и нечерный народ? К ним сейчас добавилось еще много чего, но история Вашингтона — это, конечно, история двух в высшей степени разных народов. Ю-стрит — исключительно интересный шарнир, где происходили определенные перемены, перекачки смыслов и т. д. Автор как раз очень тонко поймал это главное — переходник, в котором происходит перекачка. Поскольку, на самом деле, это идеологические игры с обеих сторон. По-живому игры, но тем не менее. Я много мотаюсь по нашей стране и с этим сталкиваюсь постоянно.

Вот Якутия. Там два народа: один — начальство бюрократическое, это якуты, а все остальные — это не народ, это пришлые, это вообще незнамо кто. То же самое в Бурятии довольно остро проступает. Я уж не говорю о крошечной Туве, где страсти кипят давным-давно, это совершенно естественно. Но дальше — многоукладность. Старое слово вообще-то, испоганенное нехорошим человеком, но слово-то правильное, очень ярко проступает, когда исследуешь даже одно квазиполитическое тело под названием «субъект Федерации».

Я все лето занимался башкирами. Уфа — это один народ. Стерлитамак, Салават — это другой народ, сюда же примкнувший к ним Ишимбай. А Южное Зауралье — это совсем третий народ, среди которого сейчас идет мощная агрессивно-мусульманская пропаганда. Вот эта многоукладность, а не только многоидеологичность — вот что меня сейчас занимает просто прагматически. Потому что коль скоро я работаю в консалтинге пространственного управления, я должен работать с каждым из этих народов в виде их представителей, которые себя таковыми за водкой или без, но твердо определяют. Это продуктивный сюжет или не очень — многоукладность в связке с игрой вокруг понятия народ? Я не знаю, но так или иначе это одна из форм структурирования.

Т. М.: Но многоукладность возникает на этнических, религиозных, экономических, образовательных основаниях?

В. Г.: Больше оснований. Гораздо больше оснований. Существуют разные образы жизни. И Уфа не показатель. Это все-таки уже миллионный город. А вот стоит опуститься вниз, как мы видим реально существующее крестьянство, которое там рядом, в Мордовии и Чувашии. Вот где-нибудь в Удмуртии его уже нет, а там есть. Но сосуществует оно с мощным советским индустриальным народом при газовом конденсате.

А. В.: Я вклинюсь чуть-чуть. Так получилось по разным причинам, что у нас среди студентов в магистратуре много башкир. Заметный процент. Но меня поражает, что если бы я не знал их по фамилиям, то сказал, бы, что это люди абсолютно московские и петербургские, даже типологически и интеллектуально. Я бы даже сказал, лучше московских — и это тоже Башкирия.

Т. Н. : Поэтому очень часто важно не то, какой ты национальности, а где ты живешь. В деревне или крупном городе.

А. В.: Да, у меня есть табличка, где написано, откуда они, в некоторых случаях я и названий таких никогда не слышал прежде. Они прошли университет в Уфе — и все.

В. Г.: Среди четырех синонимов к слову народ, которые в самом начале ввел Виталий Аркадьевич, у нас как-то потерялось это замечательное техническое слово масса. А ведь оно, как-никак, с Ортеги-и-Гассета уже в культурном обиходе и не утратило своего существенного значения, что, мягко выражаясь, есть тоже форма вычленения. Меня это занимает, потому что это тот самый «пипл, который хавает» — это ведь тоже очень интересная форма определения через отторжение, вычленения по другому основанию. Какое это основание — еще надо понять, потому что не совсем понятен субъект, осуществляющий отторжение.

Т. М.: Вот так человек вошел в историю. Ни голоса, ни ума, ни лица. Вы помните, откуда взялось «пипл хавает»? Была попытка на излете советского времени такого полурэпа, и был такой певец Богдан Титомир, который не трудился наполнять свой рэп смыслом, а музыку музыкой, и когда его упрекнули в этом, он ответил: «Ну пипл-то хавает».

В. Г.: Если этим заниматься, то карту народа надо делать по возможности «3D», а не плоскую. И брать несколько систем плоскостей отнесения.

А. В.: Можно я откликнусь короткой репликой на слово масса? У меня есть еще одна цитата. Это цитата из Ханны Арендт:

Что случится, если однажды победит подлинный человек массы, мы все же не знаем. Хотя можно догадываться, что он будет иметь больше общего с мелочной расчетливой корректностью Гиммлера, чем с истерическим фанатизмом Гитлера. Или больше с тупым скучным упорством Молотова, чем с упоенно-мстительной жестокостью Сталина.

Т. М.: Оптимистичный прогноз.

Мария Савоскул: Здесь есть несколько интересных аспектов, они пересекаются с тем, чем я занимаюсь. Мне кажется, что понятие народ, во-первых, иерархично, а во-вторых, достаточно ситуативно. И тесно связано с идентичностью, причем не всегда это территориальная идентичность, и не всегда эта идентичность локальная. На примере советского народа мы знаем, что люди в смешанных семьях часто до 1991 года даже не задумывались об этой смешанности. У меня, например, есть знакомая из русско-армянской семьи. Отец — армянин, а мама — русская. Жила в Великом Новгороде до 1992 года. И только когда она пошла получать паспорт в 1992 году, то сказала: «Я запишусь русской», а папа ответил: «Как же ты с такой фамилией будешь русская?» А потом уже, уехав в Германию, стала понимать, что вообще она больше европейка, наверное. Вот поэтому, как мне кажется, понятие народ часто бывает ситуативным.

И если бы здесь были этнографы, они бы сказали, что это часто конструируемое понятие. Вот и для меня народ это тоже, пожалуй, абстракция.

Так что, думаю, надо от понятия народ перейти к понятию сообщества. И тогда мы переходим к территориальной идентичности — где она яснее, четче всего проявляется. Интересно, что люди, которые едут в Москву, часто едут не по материальным причинам, а желая стать членами местного сообщества. А в Москве-то нет какого-то единого сообщества. И, опять же, когда мы говорим про народ в социологическом плане, мне кажется, проблема России именно в отсутствии таких единых интересов. И даже хотя бы внешне единых социальных групп. Понятие среднего класса, например, настолько расплывчато, что непонятно, кто именно туда входит.

А. В.: Уверяю Вас, что Вы можете уехать на Камчатку, на Кавказ, куда угодно, но, оказавшись в каком-то месте, без труда идентифицируете представителя своей среды, откуда бы он ни был — из Москвы, из Уфы или из Новосибирска.

М. С.: Вопрос в том, есть ли у нас общие интересы. В традиционном варианте гражданского общества в России нет, но, мне кажется, чем меньше, чем локальнее территория, тем сильнее присутствует элемент самоорганизации. Я сама связана с Тарусой (правда, это нетипичный малый город), у меня там родители уже больше десяти лет живут, и мы знаем не только московских людей, для которых Таруса — это что-то далекое. Мы знаем многих людей, которые там родились или постоянно живут. Так вот, у них элементы самоорганизации очень сильны. Это еще один аспект, более эмпирический, более конкретный, — связь между народом и местом.

Т. Н.: Пошли географы — и пошла конкретизация. Из всего, что я услышала, вырисовывается одно: народ — это что-то целостное, но критерии целостности могут быть разные. И далее все будет зависеть от того, какие именно критерии мы выберем. Если мы выбираем критерием целостности государство, Российскую Федерацию, — у нас будет российский народ. Если мы выбираем критерием целостности этничность — у нас будет, например, татарский или башкирский народ. Если мы выбираем критерием целостности какое-то конкретное место, у нас будет народ, который живет в «деревне за рекой». И все это будет в какой-то мере народ, и все это ходовые понятия, потому что мы сплошь и рядом это слышим, а не придумали, сидя в своем узком кругу. Это очень распространенные понятия и в то же время очень сложные. Важны критерии, по которым мы определяем, что это.

Есть множество критериев, дифференцирующих расплывчатость, которая называется народом. Тут опять мы приходим к географии, поскольку разные критерии формируются исходя из образа жизни людей. Именно это структурирует. И это может быть что угодно: север — юг, например.

Я много путешествую по России. Но иногда у меня такое ощущение, будто приезжаешь в совершенно другую страну и видишь другой народ. Казалось бы, и там и там — русские. Но какая-нибудь нечерноземная убитая деревня, где уже никому ничего не надо, и активные люди на юге, фермеры, которые чего-то хотят, — это разные народы. Можно далеко не ходить: пригород — периферия. Вокруг города — активное, «плотное» сообщество, а стоит отъехать на 100 километров, начинается глубинка — и все, другой народ. Очень важный момент: если был длительный отток из какого-то места, а значит, уезжали самые активные — формируется один народ. Если был приток в это место — приезжали самые активные и самые лучше — формируется другой народ с другими ценностями, другими практиками.

Более того, есть даже определенный парадокс. В последнее время очень часто встречаешь русских людей, которые долго жили, допустим, в Средней Азии. Они приехали, вернулись в Россию, и они говорят: мы стремились сюда, но сейчас видим, что мы другой народ. Мы русские, но мы другой народ. И это поразительно, что в мусульманских странах у русских формируется в определенной степени протестантская трудовая этика. Они сами так говорят: мы другой народ, им многое кажется здесь странным: и отношение к работе, и отношения в локальном сообществе. Существует масса критериев, по которым можно выделить и структурировать народ. И иерархичность, конечно, есть. Она заложена — от государства до конкретного места.

Когда мы переходим к конкретным вещам, есть даже примеры попыток посчитать — народу в России много или мало? Очень часто ставят такой вопрос, имея в виду количество трудоспособных людей. Так вот, с точки зрения самого народа где-нибудь в деревне или в небольшом городе очень часто слышишь — у нас народу слишком много, мы никому не нужны. То есть мы, народ, не нужны «им». А с точки зрения власти — народу мало, она говорит, что работать некому, что мигранты нам нужны. Территория пустеет — народу не хватает. Это все очень интересно. И с какой стороны вы ни подойдете, нет единого понимания и единой оценки.

А. В.: Понятное дело, что есть слово, им пользуются, и пользуются очень широко. Но для меня вопрос в том, насколько необходимо его использовать при научном анализе? Или оно слишком перегружено? Мы, если говорить, например, о демографии, только и делаем, что считаем народ. Но мы не говорим: народ, мы говорим: население. Мы отделяем это понятие от других. Мы понимаем, что это те же самые люди, которые в другом контексте составляют общество, народ, что хотите.

Т. Н.: Я согласна, когда мы говорим о научном анализе — да. Но здесь мы пытаемся понять разные смыслы этого слова, в том числе и на конкретных примерах его употребления.

А. В.: Ну вот Виталий Аркадьевич сказал, что, может быть, надо отказаться от этого слова.

Т. М.: Запретить это слово! Изъять его!

А. В.: Изъять из научного анализа.

В. Н.: Русское понятие народ можно применить к анализу американской экономики. Почему? Потому что, как здесь было сказано (и я полностью поддерживаю эту идею), нужно эксплицитно говорить о том, что, собственно, объединяет некоторые людские массы. Народ объединяют «свычаи и обычаи». Теперь какое отношение это имеет к экономическому поведению?

Одна из стран, которые я постоянно посещаю, — Италия. Создается впечатление, что там люди живут не по средствам и что там вообще никто ничего не делает. Я говорил об этом феномене с бывшим министром финансов Италии. Он сказал: «Нас считают бездельниками, но мы на самом деле не бездельники. Мы просто работаем по-другому. Нам неприятно стоять без устали у станка. Нам надо остановиться, побеседовать, выпить чашечку кофе и так далее. И это все про нас знают. Но не знают другого. Например, что мы готовы остаться работать после окончания официального рабочего дня. Это «не в лом». Рабочий день закончился — это не значит, что надо разбегаться. Это еще только предварительный сигнал…»

Соответственно в каких-то вещах они проигрывают, но в чем-то выигрывают. А дальше интересно вот что. Когда в такую сложную страну, как США, приезжают разные люди, то часть из них сразу выравнивается по англо-саксонской модели, а часть не очень хорошо выравнивается, и тогда возникают хитрые евреи и бездельники-итальянцы. У многих из них сохраняются свои привычки — «свычаи-обычаи», и они за них держатся. Получается интересное явление. Трудовой потенциал, не совпадающий с англо-саксонской моделью, не используется. Считается, что они просто работают хуже, чем англосаксы, а их собственная модель экономического поведения не используется. И тем более не используется, если речь идет о таком сильно другом народе, как афроамериканцы.

Казалось бы, что мешает? А мешает на самом деле отсутствие описания. Дескрипции. Валера Абрамкин написал книгу, как выжить в советской тюрьме, и это описание стало использоваться ворами в законе как кодекс поведения. Он описал правильное поведение. Спрашивается, а почему они раньше не могли этого сделать? Потому что на самом деле того, что описано Абрамкиным, в жизни не существует. Это идеальный объект, модель. И, соответственно, не существует итальянского работника, черного работника и т. д. Он появится только тогда, когда будет отрефлексирован.

Получается, что в Америке с народом плохо. У них нет института для работы с народом. У них есть институт работы с нацией, с землей. Они прекрасно работают с этим. У них есть институт работы с локальными сообществами, с людьми. Когда люди живут рядом, то возникает польская община или финская община, — все отлично, они вписываются в американскую политическую систему, но итальянский народ в Америке, итальянские американцы, не вписываются. Народы существуют, но не используются в национальном строительстве.

А. В.: Но Вы не считаете, что народ — это конструкция, которая не имеет в реальности своего выражения?

В. Н.: Речь идет о свычаях и обычаях.

А. Н.: Давайте попробуем подвести итог, тем более что к нам присоединился Симон Гдальевич. Я попробую обобщить то, к чему мы пришли, а после этого уже будем определяться с какими-то конкретными направлениями нашего дальнейшего обсуждения. Практически каждый высказался по поводу того, как он представляет себе, что такое народ, какие есть синонимы-антонимы, что есть народы-нации-этносы и какова иерархическая структура в самых разных смыслах народа — в связи с внутренней иерархией и с отношением его к власти. И мы вышли, что мне кажется очень важным, на отдельные практики, способы, уклады, которые так или иначе характеризуют полноту бытия народа.

Мне бы хотелось остановиться на нескольких моментах. Первое — это насколько респектабелен термин народ? Если посмотреть на него в двухсотлетней ретроспективе, то мода на него приходит и уходит. Какая угодно — интеллектуальная, политическая, культурная. А если мы возьмем начало XIX века — это модное слово, и с ним работали интеллектуалы самых разных направлений.

Началось это у немцев, мы это подхватили, и — пожалуйста — все наши великие мыслители XIX века, не стесняясь, оперируют этим понятием. Многие ключевые тезисы, афоризмы Пушкина, Достоевского, Толстого базируются на понятии народ. Более того, почти спонтанно, параллельно и в Германии, и в России развивается народничество — великая идеология постижения основ повседневного существования так называемой народной жизни. Что происходит дальше? В конце XIX — начале XX века проявляется мощный скепсис по отношению к слову народ. Было немыслимо во времена Достоевского проявлять этот скепсис, но, например, в начале XX века декадентская культура всячески иронизирует по его поводу. Один из поэтов Серебряного века вошел в историю русской литературы одной-единственной фразой — замечательной, на мой взгляд, даже гениальной: «Ну почему я, такой нежный, должен видеть все это?»

Мне кажется, он сказал это все про народ. Я ему сочувствую, я его понимаю. Я с ним не согласен, но такая точка зрения на народ имеет место быть.

Дальше происходит новое открытие, мобилизация этого термина. Например, в фашистской и сталинско-коммунистической версии. Это требует специального исследования.

Вот так в разные времена и эпохи, по крайней мере за последние 200 лет, менялось отношение к слову народ. У нас сейчас, как мне кажется, более-менее нейтральные времена.

Второй момент — собственно определение. Существует большое количество определений. Их порядка полутора тысяч, и количество это все время растет. Каждый выбирает для себя, что ему ближе. Мне кажется, что народ самым определенным образом соотносится с понятием «культура». Я выбрал одно из самых кратких определений: Карл Юнг сказал, что «культура есть способ мышления». И, пытаясь как-то соотнести определение Юнга с понятием народ, я бы сказал так: «Народ есть способ существования». Способ существования чего? Сейчас забыли это слово, но как раз немецкие философы-классики, в том числе Гердер, много с ним работали — старое доброе просветительское слово «человечество». Народ есть некоторый конкретный способ существования человечества. Грузинский способ существования человечества, русский способ, украинский способ существования человечества, еврейский способ, японский и так далее. И дальше эти способы существования мы можем аналитически дробить в повседневных практиках: каким способом кто водку пьет, каким способом кто закусывает в целом в великорусском пространстве или в конкретном городе Мышкине, или в Воронеже, или где-нибудь на Кубани. И это, пожалуй, некоторое определение. Оно, кстати, имеет отношение и к укладу, потому что уклад — это, собственно говоря, и есть повседневный способ существования — маленького города, столицы Москвы, той или иной деревни.

Вот таджиков мы еще не упоминали. Есть такой замечательный социолог и экономист Галина Родионова, она сейчас живет и работает в одном из университетов Саудовской Аравии. В последние несколько лет она увлеклась изучением таджикской песенной культуры. Изначально она работала с проблемами таджикской бедности, бедность там одна из самых чудовищных на всем постсоветском пространстве. Но она там убедилась (об этом и Платонов писал) в том, что очень бедным обездоленным людям часто помогает творчество, и в частности песенная культура. С ее точки зрения, песенная культура таджиков уникальна — она наследница великой ирано-таджикской поэзии. Галина рассказывала, как таджики сплошь и рядом наизусть ее цитируют и поют. Она создала сайт таджикской культуры, таджикской песни. Между тем, напомню, что таджики даже в иерархии наших гастарбайтеров — приниженный народ, над ним возвышаются другие народы-гастарбайтеры. Так вот, Галину поразило в таджикском песенном репертуаре то, что она нигде не слышала такого огромного количества замечательных песен о любви. К примеру, какой-нибудь 12-летний мальчик поет о неразделенной любви к девушке. И в то же время, говорит Галина, нигде она не видела такого пренебрежительного отношения к женщине, как в таджикской культуре. И вот противоречие между поэтически-возвышенным отношением к женщине и ее социально приниженным положением в таджикской повседневности, возможно, — одна из коренных характеристик таджикского народа.

Когда мы с Галиной беседовали, я спросил ее: «А у нас какие самые замечательные народные песни?» Она ответила: «А ты знаешь, я думаю, о войне». И потом, когда я стал размышлять на эту тему, почему-то мне вспомнился Высоцкий. Его ответ на вопрос: «Какая ваша любимая песня?» — «Вставай, страна огромная!» Я сначала подумал, может быть, он кокетничает, а потом согласился с ним: это действительно великая песня, чего там говорить. И даже наши замечательные песни о любви так часто связаны именно с войной…

Собственно говоря, в центре этих песен, о любви или о войне, — как правило, тема мобилизации. Еще Бисмарк подметил про русских: долго запрягают, быстро едут, то есть фактически все русские существуют в двух ипостасях. Это либо какая-то фатальная расслабленность, либо лихорадочная возбужденность, когда они проделывают громадный объем работы, после чего опять впадают в какую-то буддийскую прострацию. Это характерно до сих пор для поведения массы населения, для трудовой этики населения. Это обыгрывалось даже и в либеральной прессе. Может быть, звучало несколько цинично, но «Коммерсант» в начале 1990-х как-то эффектно написал о состоянии России: «Не встает страна огромная».

А дальше, пожалуй, третье, о чем бы мне хотелось сказать. Это проблема социальной стратификации. Можно вспомнить того же Платонова, который дает определение человека-интеллигента с точки зрения народа: «Я смотрю ты интеллигенция, тебе бы все посидеть да подумать». Так вот я бы сказал, что народ — это тот, кто не имеет возможности, а часто и желания посидеть да подумать.

Т. Н.: Это опять идеология исключения.

В. Н.: Мы иногда коллективно действуем без размышлений. Тогда мы — народ. Когда мы сидим и думаем — мы уже не народ, а что-то другое.

Т. Н.: В любом случае народ.

В. Н.: Мы сидим и думаем.

А. В.: Как Вы хорошо сказали, народ — это действительно термин мобилизации. Он всплывает в политическом контексте именно в таких случаях. Но Вы все-таки говорите о народе как о реальности. Между тем субстрата, стоящего за этим термином, нет.

Во многих случаях вместо слова народ можно подставить слово нация, и все останется, можно поставить этнос и, наверное, еще какие-то слова. Я совершенно согласен с тем, что о многом можно говорить в терминах идентичности. Можно говорить об иерархии идентичности, о том, что можно быть одновременно и тамбовским мужиком, и солдатом, и повстанцем, и гражданином страны — это более высокий уровень. Все мы имеем многоэтажную идентичность, только определенным образом иерархизированную. Для одного выходит на первый план религиозная идентичность. Он в первую очередь бьет себя в грудь и говорит: «Я — православный». Для другого — этническая, он говорит: «Я — русский». А для третьего выходит на первый план, что, собственно, чаще всего и бывает в серьезные моменты, — именно гражданская идентичность. Он говорит: «Я — россиянин» или «Я — советский человек», или «Я — американец».

В. Н.: Когда не так водку пьет, это идентичность или нет?

А. В.: Конечно. Но не обязательно каждый раз, обсуждая эти вопросы, спускаться на бытовой уровень. Кому-то не нравится, что где-то в Москве зарезали барана на улице, и из этого сделали политическую историю. Но это находится вообще за пределами исследования и даже серьезного разговора. Мало ли кто подрался, напился и валяется на тротуаре. Надо изучать и такие вещи, но нельзя изначально сказать, что та или иная форма поведения — неотъемлемое этническое свойство. Она может быть маркером каких-то сегодняшних реальностей, но не более того.

Т. М.: Нам надо понять, про какие уровни и критерии нам полезно говорить, для того чтобы попытаться ответить на главный вопрос: кто здесь живет и почему так плохо?

А. Н.: То, о чем мы говорим, — это абсолютно нейтральные характеристики. Можно, конечно, их наполнить идеологическим и политическим содержанием, но мне кажется, было бы продуктивнее рассмотреть эти способы повседневного существования.

Т. Н.: Важно где, с какой целью и для кого мы говорим. С точки зрения научного лексикона зачем говорить «народ города Мышкина», если можно сказать «население города Мышкина»?

А. Н.: Я бы тогда не различал научный — ненаучный. Вот есть Лев Толстой. У него первоклассные интеллектуальные сочинения, замечательные размышления о русском народе и народах мира. И что мы ему скажем: ты ведь не ученый, иди со своим народом куда подальше.

А. В.: Нет, никто этого не говорит — «куда подальше». Но, во-первых, мы не обязаны смотреть на все глазами Льва Толстого. А во-вторых, в том контексте, в каком он говорит «народная война», ему никто не возразит. Но мы хотим понять какие-то вещи, причем понять на каком-то более глубоком уровне. Потому что есть поверхностный уровень, и есть слова, которые только кажутся всем понятными...

А. Н.: Ну вот, скажем, идентификация. Я беседую в Краснодарском крае с кубанцами. Они говорят: «У вас на кацапщине народ пьет, работать не хочет». А потом добавляют: «Народ у вас добрее, чем у нас». Что делать мне с этими «ненаучными» рассуждениями: какая «кацапщина», какой народ, что значит «добрее»?

Т. Н.: Речь идет о том, имеем ли мы право в научной литературе широко употреблять слово народ. Если мы хотим подчеркнуть некую целостность и для ее идентификации не подходят слова население, люди, общество и т. п., то почему нет? А если это слово можно легко заменить, зачем бравировать им? В повседневной жизни этот термин широко употребляется, почему мы должны как-то стерилизовать его?

А. В.: Предположим, мы сейчас будем обсуждать, что такое душа. И будем, не веря в существование души — или веря, неважно, — искать ее определение. Пушкин обращался в письме к кому-нибудь: «Душа моя!» Что он имел в виду? Насколько будет плодотворным такое обсуждение?

Симон Кордонский: На самом деле народ появляется тогда, когда появляются интеллигенты и начинают рассуждать на тему «Народ и власть». Представление о существовании народа возникает при противопоставлении власти и интеллигенции. Народ сам по себе — вне отношений между властью и интеллигенцией — не существует. Народ — это такой остаток от населения, не властный и не интеллигентный. Основное занятие власти — заботиться о народе. Основное занятие интеллигенции — о народе страдать, сочувствовать ему, сопереживать. «Почему всем плохо?» — вопрошают интеллигенты.

Для того чтобы о народе заботиться, власти необходимо разделить народ на группы — соответственно тому, что этим группам, по представлениям власти, надо обеспечить: здоровье, учебу, жилье, работу, еду или выпивку. Для того чтобы сострадать народу, интеллигенции также необходимо выделить из народа группы обиженных и обделенных властью. Интеллигенты специализируются на выделении такого рода групп, а сострадание им составляет основное содержание интеллигентской социальной философии.

Определяющим при выделении групп становится базовое образование, специальность интеллигента. Интеллигентные гуманитарии выделяют одни группы, интеллигентные технари — другие. При этом все выделяемые интеллигентами группы ущемлены в чем-то, имеющем отношение к специализации интеллигентов. Группы эти, естественно, разные — соответственно специализациям интеллигентов — поэтому интеллигенты никогда не могут договориться о предмете своего сопереживания. Но все интеллигенты недовольны тем, как власть заботится о народе. Это их объединяет. Они пишут власти о том, как народу плохо и что скоро-скоро народ выйдет на улицы и порвет власть в клочья. Власть при этом вынужденно внемлет интеллигентам, потому как сама не может эти группы выделить, и опирается на интеллигентские измышления об обделенных группах. Такая вот диалектика.

В. Н.: А как же быть с фразой «Там за рекой совсем другой народ живет»?

С. К.: Слово есть, а объекта нет.

Т. М.: Здесь слово народ употребляется в смысле племя.

С. К.: А это уже интеллигентская дедукция по народу. Содержания кроме как акцидентного нет, поэтому в него можно ввести любое другое содержание, иерархизировать понятие, создать теорию…

А. В.: Можно я приведу еще одну цитату? Начала XX века.

Мы были твердо уверены, что народ разнится от нас только степенью образованности. И что если бы не препятствия, которые ставит власть, мы бы давно уже перелили в него наши знания и стали бы единой плотью с ним. Что народная душа качественно другая, это нам и на ум не приходило.

Это «Вехи». И, опять же, народ тут понимается как нечто отдельное.

Т. М.: Я совершенно согласна с Симоном Кордонским в том, что народа не существует. Но кто-то же здесь есть. Хотелось бы понять, кто.

С. К.: Что значит, не существует? Он есть. Народ есть постольку, поскольку есть интеллигенты, которые о нем рассуждают. И в рассуждениях появляется народ.

Т. М.: Но он зачем-то ведь появляется?

С. К.: Появляется, потому что у интеллигентов места нет. Они хотят найти место с народом вместе.

А. М.: Мне кажется, что тут произошла одна очень важная вещь. Произошло то, что называется феноменологической редукцией, то есть освобождение вот этой всей проблематики от натурализма. Как выяснилось, есть что-то, что не до конца определяется словом народ. Условно говоря, есть идея, а само понятие народ акцидентно. Оно акцидентно по отношению к действительно чему-то важному, что мы должны определить. Но интересно, что эта акциденция работает в очень важном пространстве — в пространстве культуры. В литературе народ есть. В народных песнях народ есть. В языке народ есть. А где его нет? Его нет в языке научной дескрипции. Как только мы пытаемся эту дескрипцию поймать, получается, что народ — это лишнее, потому что научная дескрипция вполне может обойтись другими синонимами, более точными, более конкретными, более детальными. А в культуре он есть. Но заставить все человеческое пространство работать без культурного лексикона невозможно. Поэтому получается, что наука не обязана этим понятием оперировать и может обойтись без него, а в культуре, как только мы начинаем говорить о песнях и т. д., все это существует. Поэтому, осуществив феноменологическую редукцию, мы должны понять, что существует нечто, что может описываться как народ в определенной культурной ситуации.

С. К.: Народ — это не власть и не интеллигенция.

А. Н.: Я хотел бы прояснить эту триаду (народ, интеллигенция, власть) исторически. Этот феномен возникает в России, но это вовсе не исключительно российский феномен. Впервые его зафиксировал Чернышевский, когда сказал, что Россия представляет собой триаду. Первая часть — это свет. Под светом понимались в то время, прежде всего, царский дом и высшая бюрократия, в первую очередь армейская бюрократия. Вторая часть — это общество, то есть разночинцы и все думающие люди. И третья — народ. Эта триада оказалась достаточно устойчивой и на протяжении нескольких поколений до 1917 года в ее рамках основные интеллектуальные слои анализировали положение дел в России. Но это не исключительно российская особенность. Хороший историк и политолог Владимир Хорос еще в советские времена написал книжку «Идейные искания народнического типа в странах третьего мира». Оказывается, социальная структура многих обществ стран третьего мира также подобного рода. Там существуют свои популисты, свои народнические искания — в Азии, в Латинской Америке, в Африке. Если посмотреть с точки зрения социологии, структур повседневного существования, этот тройственный расклад достаточно объективен. Неправильно думать, что Чернышевский придумал эту триаду, а мы вот теперь с ней мучаемся. Вместе с нами до сих пор с ней мучается большинство стран третьего мира, с этой триадой: власть — общество — и народ.

В. Н.: В математике можно сказать: давайте будем называть круг квадратом. Мне кажется, что нашу дискуссию можно логически упростить, если говорить: народ по Кордонскому, народ по Вишневскому, народ по Нефедовой… И все. А дальше уже можно выяснять, в каком смысле народ по Кордонскому совпадает с народом по Вишневскому и не совпадает с народом по Нефедовой. Как только будут даны какие-то определения — эксплицитные, имплицитные и так далее, — можно это упорядочить, поставить какие-то переходные коэффициенты и успокоиться.

А. М.: Правильно. По сути что такое народ? Это культурная универсалия. В том смысле, что она существует и по Кордонскому, и по Найшулю, и еще по кому-то. У нее некий ареал различных акцидентных значений. Она культурная, потому что она существует в культуре и задана культурой.

В. Н.: Если брать чистые образцы русского языка и смотреть, как народ в них употребляется, то получится некоторое значение.

А. М.: Культура — это корпус, поэтому так и должно быть.

А. В.: Мы же не первые, кто этим вопросом задался. Надо только посмотреть, сколько уже есть определений народа и всяких по этому поводу рассуждений, но это большая работа. Боюсь, что для этого новую академию наук придется открыть. Реальность заключается в том, что в народничестве — вы совершенно правы — народ было ключевым словом. Но это целая идеология. Мы не можем сейчас встать на позицию этой идеологии. Я боюсь, что вы воспроизведете то значение, которое ему придает массовое сознание, просто потому, что оно количественно тяготит, давит. И вопрос останется без прояснения.

Т. М.: Мне очень понравилось предложение Найшуля, пусть каждый опишет свой народ и определит.

Был такой подход — попытаться поставить рядом слова и просто честно послушать ухом, звучит — не звучит. Не звучит — значит, неправда. Вот это трагическое словосочетание «русский народ» или российский народ, уж не говоря о «русской душе» по Толстому, Достоевскому и примкнувшему к ним Чернышевскому, — это все правда? Или это морок? Есть ли что-то такое особенное в тех людях, которые упорно живут на территории этой страны, в общем, не в самых легких условиях, не в самых счастливых обстоятельствах? И есть ли в них, этих людях, нечто специфическое, что предопределяет довольно, извините, цикличное, унылое и неаппетитное развитие современной (да и не современной тоже) истории этой страны?

А. В.: Нужно ли для ответа на такой вопрос и полезно ли слово народ?

Т. М.: Я так поняла, что нет.

А. Н.: Прошу занести в протокол мое определение народа. Способ существования населения вдали от власти и культуры. В данном случае я подхожу с точки зрения повседневных правил существования людей. Это повседневные способы существования людей. Тут люди и народ — это синонимы. Именно по каким-то причинам они отдалены от власти и от культуры. Вот о чем идет речь.

А. В.: Что тогда делать со словами Шпенглера о том, что горожане не народ?

С. К.: Что значит — удалены от власти и от культуры?

А. М.: От власти еще туда-сюда, а от культуры абстрагироваться невозможно. Это нереально.

С. К.: Вы, вероятно, имеете в виду художественную культуру?

А. В.: Это привязано к какой-то другой реальности. Если вы возьмете большой город, вы тут никого не вычлените по культурным практикам, хоть тут есть и татары, и армяне, и евреи, и кто угодно. Культурные практики одинаковые или почти одинаковые у всех.

А. Н.: Я говорю о способах существования. 86 процентов этого населения в начале XX века обрабатывает землю и периодически умирает от неурожаев и голода, а остальная часть, процентов десять, на фабриках работает по 12–14 часов. В понимании того времени это называется народ. У остальных нескольких процентов есть время посидеть и подумать. Сейчас социальная структура изменилась. Обрабатывает землю реально 5 процентов, еще 20 процентов живет вокруг тех, кто землю обрабатывает. Это в сельской местности. И у них свои повседневные практики существования.

Сейчас потомки тех, кто обрабатывал землю и работал на заводах, — все эти бывшие механизаторы и представители других рабочих профессий — сидят охранниками в супермаркетах и фирмах, школах и детсадах. Это громадная армия сельских мужиков, смотрящих за городским порядком, — их у нас теперь больше, чем было солдат в советской армии. Продавщицы мордовские, удмуртские и прочие также работают в «пятерочках», и где угодно. Если спросить, откуда они, они все скажут: «Мы выходцы из народа. Мы пришли сюда, в Москву, работать, потому что у нас там все развалилось, колхоз не платит и прочее».

Т. М.: Получается, что народ — это отходники?

А. Н.: Отходничество — это один из способов существования народа.

С. К.: Часть народа — это отходники. Это не больше 10 процентов населения.

В. Н.: Здесь, мне кажется, совершаются две методологические ошибки.

Первое, по моему мнению, к народу относятся не персоны, а их роли. Я могу вести себя как народ, а могу вести себя как интеллигент, и т. д., и т. п.

Второе. Одним и тем же словом могут называться все сообщество и массовая его часть. Ну, например, есть девять ангельских чинов. Все они ангелы, и один из чинов — тоже ангелы. Поэтому массовый слой, о котором мы сейчас говорим, — народ. Но все мы вместе — тоже народ.

Т. Н.: Наш спор стал абсолютно бессмысленным. Нет единого определения народа. И не может быть. Для самого народа это одно, для политиков народ — это другое, для ученых народ — это третье. Причем, как мы видим, и для разных ученых это разное. Зависит от круга интересов, от того, что они изучают, как они видят это сообщество.

Т. М.: И все же, кто здесь живет и почему так плохо?

Т. Н.: Почему плохо? Все в сравнении. Сейчас уже почти не осталось архаичных уголков в России. Но иногда попадаешь в такой, который задержался в своем развитии. Откуда люди не уезжали потому, что им не с чем было сравнивать. А когда появилось телевидение — они поехали в город. Им сразу стало плохо.

Т. М.: Пусть они едут обратно в деревню.

С. К.: А ее нет. Некуда ехать.

Т. Н.: Вы не ездите в Америку, и Вам будет здесь хорошо. А лучше съездите куда-нибудь в глубинку, и Вам в Москве совсем хорошо будет.

Т. М.: Что же, и «Единая Россия» хорошо?

Т. Н.: Мы же о народе, а не о власти. Иначе мы будем спорить о том, что такое власть. Потому что власть тоже не едина. Это что, «Единая Россия»? Это Путин или это чиновники? Кого ненавидит-то народ? Он больше ненавидит этих вот чиновников. А молится на царя. Вот такой у нас народ.

Т. М.: Получается, что мы не знаем, что такое народ, но мы точно знаем, какой он. Помните анекдот про корову, которая ослепла на один глаз? А крестьянин молится Богу, призывая его всячески на помощь: «Пусть у моего соседа вдвое так же!» Я нашла несколько народов, правда, все на территории бывшего СССР, у которых про представителей титульных наций рассказывают подобные анекдоты.

У эстонцев, латышей и еще у кого-то были анекдоты о том, какие мы плохие и завистливые — и это есть наша суть.

Это к вопросу о том, что мы все знаем, какой народ.

Т. Н.: К вопросу о том, почему мы так плохо живем. Мы были в Финляндии и в Карелии, Псковской, Новгородской областях. Это рядом. Вот русский северо-запад — совершенно, казалось бы, похожие природные условия. Та же мелкоконтурность ландшафта, те же заболоченные земли. И совершенно разный результат. Александр Михайлович прав. Есть некая культурная парадигма у каждого народа, которая определяет не только идеологию, но и бытие, и, наверное, отчасти объясняет, почему мы так сравнительно плохо живем. В абсолютно идентичных природных условиях.

Т. М.: Вот, наконец-то. Очень хочется объяснений.

Т. Н.: Коротко — трудно. Оба народа так или иначе выталкивались на север. Финны всегда селились своей семьей в этой сложной природной среде на отдельном хуторе и пытались свой кусочек земли обустроить. Этот кусочек обрабатываемой земли — то, что создано их руками, при частной собственности передавался из поколения в поколение лучшему сыну или зятю, который это дело продолжит. Там тоже была урбанизация, и сельское население таяло, но шел положительный социальный отбор в сельской местности. Что происходило рядом, в нескольких десятках-сотнях километров? Русские селились сначала малодворками, которые разрастались в деревни. Возникала община, шел передел земли. Зачем ее обустраивать, если завтра могут отобрать? Сюда добавляется трехполье: несколько лет сеял, истощил землю — перешел на другую. Земли много, ресурсов много, ничего не надо обустраивать. Все это закладывалось столетиями. Закладывалось в психологию. Дальше — община. Если кому-то плохо, надо помогать. Это замечательно. Но все должны быть равны. А вот ты выделился — ты кто такой? Поделись. И ведь это все тоже в культуре. У нас на советскую власть сваливают, а это все глубже. Да и советская власть свое дело сделала. И в города у нас стремились весь ХХ век самые активные, которые не могли реализовать себя на земле. Отсюда — отрицательный социальный отбор в деревне в отличие от Финляндии.

Т. М.: Но ведь это и есть объяснение. Неважно, как это назвать, народ или чайник. Речь идет о совершенно простых вещах — о наборе социально-экономических причин.

Т. Н.: Конечно, всего это не объясняет. Но есть неумение конкурировать — другая этика трудовая, раз я не могу сам, я в чем-то неконкурентоспособен, значит, вот он плохой.

С. К.: Конкуренция в другую форму переходит.

Т. Н.: Она переходит в форму зависти. А тут еще православие усиливалось. Мы великие! Россия — это Третий Рим, Советский Союз — великая держава и т. д. Финляндия маленькая, и она под Швецией долго была, и даже в борьбе за самостоятельность лозунги у них были скромные. А у нас же величие. Мы будем сидеть на завалинке, которая уже развалилась, и обсуждать мировые проблемы вместо того, чтобы взять и починить эту завалинку.

Вы были на Куршской косе? Если проехать от литовской части к российской… Это ведь тот же пример. Абсолютно идентичные природные условия. Меня больше всего поразило даже не то, что, когда едешь по литовской стороне, все в цветах и ни одной травиночки на клумбах, а то, что людей не видно, непонятно, когда они все это делают. Въезжаешь на российскую сторону — в лесу полный бардак, цветов мало, грядки в сорняках, зато люди сидят на завалинке — днем. Понимаете?

А. В.: Но Вы же не будете объяснять это через понятие народ?

В. Н.: Можно на тот же самый вопрос ответить по-другому. Во-первых, здесь присутствующие биологи слышали про такого Мейена. Одна из его теорий состоит в том, что если взять много миллионов листьев дуба, то среди них обязательно встретится лист березы.

С. К.: Не лист березы, а лист дуба с морфологией листа березы.

В. Н.: Мне кажется, что эта идея имеет некоторое приложение. Это такой оптимистический мессидж в отношении общественного устройства и модернизации. Из этого следует, что в любой культуре можно найти институт с морфологией желаемого модернизированного института. Практика модернизации второй половины XX века это подтвердила. Выяснилась, например, такая интересная вещь, что с помощью китайской рисоводческой культуры можно сделать сверхсовременное сборочное производство. Если надо было бы учиться у передовых стран, то это не получилось бы. Возьмите Сингапур: эта проблемная страна стала третьей в мире по душевым доходам…

А. В.: Сингапур все-таки маленькая страна, в большой стране это не получается.

В. Н.: Почему же. Для маленьких стран есть свой механизм, для больших стран — свой. Вот Китай, например, большая страна. Массовая модернизация. Это страна, которая стала за короткое время ведущей индустриальной страной мира.

М. С.: Советский Союз тоже был одной из ведущих индустриальных стран мира.

Т. Н.: Китай был бы для нас примером, если бы мы сделали то, что сделал Китай, лет 50 назад… А сейчас уже поздно. Надо много населения, народу надо много.

С. К.: Я был летом в Китае, в ЦК КПК, по очень интересному вопросу. Они там создавали 52 национально-территориальных автономии. По советскому образцу, по сталинской теории наций. И там такой бардак сейчас с этим делом, потому что этносов много, и каждый из них претендует на статус национально-территориальной автономии. О какой модернизации можно говорить? Можно говорить о форме, в которой произошло вовлечение 400-миллионного населения в современный бизнес. И то не всех — 800 миллионов еще остается. Но при этом они породили такие социальные напряжения, с которыми дай бог бы разобраться.

В. Н.: Есть разные аспекты, я говорю о производственной культуре.

Если ты хочешь достичь результата, надо изобрести мотивацию. Этим занимались и президент Сингапура Ли Кван Ю, и президент Грузии Саакашвили. Они использовали для решения разных вопросов самые диковинные мотивации. Для разгона воров в законе в Грузии была, например, использована их же собственная воровская этика. Был принят закон о том, что если человек назвал себя вором в законе, отправлять его сразу в тюрягу. И поскольку отказаться они в соответствии с собственным кодексом чести не могут, сразу же попадаются:

— Ты вор в законе?

— Вор в законе.

— Арестован.

А. Н.: В общем, когда мы пытаемся найти продуктивный выход из этой загадки народа, мы опять идем куда? В анекдоты, описания парадоксов повседневных практик и рутин людского существования. Поэтому как своеобразный анекдот я воспринимаю высказывавшееся здесь мнение, что понятие народ ненаучно, оно не поддается научному анализу, а следовательно, об этом сомнительном народе пусть толкуют лишь сентиментальные интеллигенты и циничные политики. Скажите, пожалуйста, какие здесь за круглым столом крутые методологи-позитивисты собрались! Подавай им научное определение народа! Напомню, что господа ученые толком не могут договориться даже о критериях научности собственно своих дисциплин. Математики спорят о том, что есть наука математика, экономисты — об экономике, историки — об истории, биологи — о биологии и т. д.

Замечательный поэт-математик Николай Олейников, член знаменитого клуба малограмотных ученых Даниила Хармса, однажды следующим образом высмеял это научное высокомерие по отношению к самому сложному и загадочному, что есть на свете:

Но наука доказала, Что душа не существует, Что печенка, кости, сало — Вот что душу образует.

Отвергающим значимость понятия народ именем прагматики научных критериев я бы по мотивам олейниковской поэтической иронии ответил так:

Но наука доказала, Что народ не существует, Что земля, язык, закуска, — Вот народ что образует…

И все-таки они «вертятся», следовательно, существуют: и народ мучается, и душа болит — и именно поэтому Татьяне Малкиной так плохо, а не потому, что у нее нет научного определения народа.

А. М.: Я вам расскажу историю, раз уж мы перешли на фольклорные способы описания действительности. Я встречаю одного грузина во Франции, который вкалывает со страшной силой, работает по 16 часов в сутки, ведет бизнес, поддерживает своих. Еще, говорит, брату помогаю.

— А что брат? — спрашиваю.

— Брат живет в Тбилиси.

— А чем он занимается?

— Ничем.

— Работы нет?

— Работа была, он ушел, сидит дома, смотрит телевизор, участвует в политической жизни, ругает президента (Гамсахурдиа тогда был).

Вот два брата: один попал в ситуацию, где у него включились мотивационные механизмы, а другой эту мобилизацию не прошел. Поэтому весь вопрос не в том, что есть какие-то сущностные характеристики, которые мешают народу ездить в красивой машине, не заплеванной, не загаженной и пр. А в том, что у него нет внутренней структуры (или она не работает), которая позволяет эти мотивации включить.

Т. Н.: Вопрос, почему они не включаются массово.

А. М.: А вот теперь объяснение. Историк Борис Миронов в своем докладе в Германском историческом институте рассказывал о том, что ожидания и надежды русских людей расстыковались, раскоординировались с наличной действительностью. То есть они стали желать чего-то не очень реального. Если финны желают конкретного — вот клочок земли, который надо возделывать, то рядом — такие же финны, которые попали в кабальные условия, в общину, в мир, где у них таких конкретных задач нет, а есть абстрактные — как-то выживать в конкретном социуме, микросоциуме, который плохо приспособлен для жизни.

Т. Н.: Либо рассуждать о народе.

А. М.: Иначе говоря, вопрос в низкой дифференциации и, как мне кажется, соответственно раскоординировании ожиданий и реальности.

А. В.: Надо демистифицировать понятие народ. Там много мистики, которая не имеет оснований. Глеб Успенский писал: «Кто воспитывает русского мужика? Русского мужика воспитывает ржаное поле». Ничего загадочного, просто он живет в определенных рамках, заданных определенными условиями, они его и воспитывают. Переселяется в город — там другие условия и другое воспитание. Память о прежнем воспитании какое-то время сохраняется, но через два-три поколения стирается.

Т. Н.: Вот в этом-то и сила географов: они демистифицируют абстрактные понятия. Они говорят, что есть разные условия жизни и есть разные практики. Деревню давно уже воспитывает телевизор. Я расскажу историю. У нас есть полигон на периферии Костромской области, это типичное Нечерноземье. Мы каждый год там работаем. И могу вам сообщить, чтобы вы представляли себе, как живет народ. Вот вы говорите, что он живет хорошо. Зарплата на почте — 2500 рублей, зарплата директора клуба — 4000 рублей и так далее. И вот я сижу, смотрю в Москве телевизор, программу «Треугольник», там две девочки такие хорошенькие. Разговор идет о притязаниях молодежи на зарплату. И одна говорит: «Ну как какие деньги нужны? Как всем нормальным людям, 150 тысяч». Я бы после этого ее сразу уволила за профнепригодность, потому что она не понимает, на какую аудиторию она вещает. И вот эти люди, которые сидят в деревне и слышат эту фразу о том, что все «нормальные люди» в Москве получают 150 тысяч, решают, что народ никому не нужен, что детям здесь нечего делать и они должны уехать в Москву. А дети и сами так считают.

Оставим 150 тысяч. Но факты говорят о том, что в областях, окружающих Московскую область, за одну и ту же работу, будь ты врач, милиционер или кто-то еще, — зарплата в 2–3 раза ниже, чем в Московской области, где, в свою очередь, она в 2–3 раза ниже, чем в Москве. И любой нормальный человек пойдет туда, где есть деньги и работа.

В. Н.: Это нормально.

Т. Н.: Нормально, но Москва всю Россию не вместит. В этом году я была в Ставропольском крае. С Нечерноземьем понятно. Но вот ты приезжаешь в Ставропольский край, в село, где живет 5–7 тысяч человек, поля все распаханы, все колосится, сельское хозяйство живо, все замечательно… Мы всегда ходим по сельским администрациям, и я беру структуру занятости. И мы видим, что только треть трудоспособного населения в этом большом селе работает на месте. С одной стороны, из-за модернизации: купили новые машины, людей гораздо меньше требуется. Это нормально и даже хорошо, потому что в колхозах-богадельнях в советское время слишком много народу было занято. Но, с другой стороны, из-за того, что трудоемкое животноводство погубили, сейчас только одна треть может найти так или иначе работу в селе, потому что кроме сельского хозяйства и бюджетной сферы работать негде (услуги, бизнес не развиты). И здесь дело не в народе — институциональные и экономические условия таковы. Часть трудоспособных людей пытается найти себе работу где-нибудь в Ставрополье. Остальные активные — в крупных городах или в Москве. Вы понимаете? И вся Россия так живет.

М. С.: В Ставрополье население еще более-менее активное. Когда мы были там в экспедиции, респонденты отмечали, что у них очень большой контраст между тем, как было в советское время, и как стало сейчас. А, например, в Архангельской и Вологодской областях уже в советское время в сельской местности было настолько плохо в смысле качества жизни, что изменения после 1991 года были не столь заметными. Подвижность населения, большой поток выезжающих на заработки в Москву, говорит о его активности.

А. В.: Если людям плохо, они спиваются. Но не потому что это русский народ, или татарский народ, или какой-то другой.

Т. Н.: А что, он в советское время не спивался? Спивался! До революции не спивался? Спивался!

А. М.: И финны тоже спиваются, к сожалению.

С. К.: Это еще один миф о том, что народ спивается.

М. С.: Все-таки сверхсмертность была ниже в советское время?

А. В.: Ничего не изменилось.

А. М.: Она примерно стабильна. Существует некая категория, некая стабильная группа.

С. К.: Всегда пили и будут пить примерно одинаково. Пять процентов населения старше 16 лет являются алкоголиками. Уровень деградации зависит от социальной структуры. Чем больше сегментирована социальная структура, тем большее количество людей выпадает из нее, и их мы считаем алкоголиками. И их число никак не увеличивается. Это биологическая норма. Быстро меняется социальная структура, и алкоголики выпадают из нее, не держатся. Нет фильтра. Началось это в 1972 году, с первого постановления по борьбе с алкоголизмом, именно тогда пошел лавинообразный рост алкоголиков.

А. М.: Существует социальный невротизм, возникающий от болезненного столкновения с действительностью. Поэтому будут пить, естественно.

А. В.: Говорят, русские пьют. Когда мы видим, что в России это есть, на Украине есть, а, допустим, в Эстонии тоже пьют, но там нет таких последствий социальных, то возникают всякие вопросы. Но у меня первым делом возникает вопрос не о том, какой народ, а о том, какое общество. Это не одно и то же.

С. К.: Социальная структура другая. Это очень удобный способ объяснять народ через алкоголизм, интеллигентский способ. Ах, какой у нас плохой народ — он пьет.

А. М.: Тут говорили о том, как грязно в России. А меня в свое время поразило, как грязно в Америке в сравнении с Европой. Тоже большая страна… С чем это связано? Я для себя интуитивно объяснил это так: феномен большого пространства, много всего — везде не уберешь. Огромное захламленное пространство.

А. В.: Когда переезжаешь из Германии во Францию — то же самое.

А. М.: Я как-то, прожив три месяца в Швейцарии, попал во Францию, приехал на вокзал в Страсбурге и подумал: какая жуткая грязь.

А. В.: Зато продолжительность жизни у французов одна из самых высоких в мире, выше, чем у чистоплотных немцев.

Т. М.: Самая чистая страна, которую я видела, — это Мадагаскар. Там абсолютно стерильно чисто, и хочется плакать прямо сразу. Когда мы проехали через столицу Мадагаскара Антананариву, я замолчала дня на три…

Меня потрясла какая-то библейского размаха бедность. Мой муж, который много работал в Африке, тоже чуть не разрыдался, потому что он был с миссией на Мадагаскаре 24 года тому назад, это была свежеосвобожденная от колониального гнета страна. И все там пытались налаживать. И выяснилось, что с тех пор не только ничего не улучшилось, но еще и изменилось в худшую сторону. Скажем, тот водопровод и канализация, которые были построены угнетателями, не только не были заменены, но и перестали обслуживаться, а потому не функционируют. А предприятие по обработке растущего там вместо травы сахарного тростника — единственное образующее экономику побережья, — пришлось просто закрыть, потому что машины там стояли XVIII века, и никто уже не мог осуществлять их техобслуживание. И половина населения попросту лишилась работы.

Потом я перестала страдать. Они очень счастливые и красивые люди. Там нет мусора, потому что все является валютой: скажем, пакет целлофановый — это тоже валюта. Ты за целлофановый пакет можешь себе выменять что-нибудь полезное в хозяйстве. И меня совершенно потрясла лавка напротив того, что называется «Шанти-таун», построенная из коробок, которую время от времени затапливает. Лавка, в которой продаются осколки зеркал — от самых маленьких до довольно приличного размера. И я никак не могла взять в толк, что же это такое. А потом поняла, что это просто-напросто лавка зеркал. И что разбитое зеркало — это источник богатства. А источник чистоты — крайняя бедность. Извините за сумбур и огромное спасибо всем за участие в нашем круглом столе.

Отечественные записки

Таллинское горсобрание во вторник приняло решение о поддержке попечительских советов четырех русскоязычных гимназий в их желании сохранить образование на родном языке, сообщило Эстонское телевидение.

Ходатайство о сохранении русского языка обучения в Кесклиннаской русской гимназии Таллина, Линнамяэском русском лицее, Тынисмяэской реальной школе и Русской гимназии Хааберсти передано правительству Эстонии.

Русские школы в Эстонии на гимназической ступени (10-12 классы) начали частично переходить к преподаванию на эстонском языке с 1 сентября 2007 года. В нынешнем учебном году соотношение предметов на эстонском и русском языках в русских гимназиях республики должно быть доведено до показателя 60% - на эстонском и 40% - на русском языке. Всего в Эстонии действуют 63 школы с русским языком обучения.

В соответствии с законом об основной школе и гимназии муниципальные гимназии могут выбрать иной язык обучения помимо эстонского, если правительство страны даст такое разрешение на основании ходатайства волостного или городского совета.

Статья 37 конституции Эстонской Республики также устанавливает, что язык обучения в учебном заведении национальных меньшинств выбирает учебное заведение.

Представители русской общины обеспокоены тем, что обучение русскоговорящих детей на не родном для них эстонском языке не позволит им получить необходимый уровень знаний для успешного трудоустройства или продолжения учебы.

Представители общественной организации "Русская школа Эстонии" 1 июня передали 35 тысяч 841 подпись, собранную в защиту русского образования, президенту Эстонии, правительству и министерству образования и науки.

Официальный интернет-сайт Европейского образовательного проекта VIA LIGHT начал работу на русском, английском и немецком языках, сообщили во вторник РИА новости в пресс-службе проекта.

Двуязычие стало насущной потребностью Евросоюза, где, по последним данным, проживает около 25 миллионов человек с иностранными корнями. Европейский образовательный проект VIA LIGHT рассчитан на два года (2012-2013) и призван создать единую методологическую базу профессиональной подготовки педагогов для работы с детьми-билингвами.

VIA LIGHT является логическим продолжением инновационного проекта LIGHT (Language for Integration and Global Human Tolerance) по созданию базовой модели билингвального дошкольного и школьного образования в Европе для детей мигрантов, в том числе из России и стран СНГ, который реализовывался в 2007-2009 годах.

Новый проект, как и предыдущий, осуществляется в рамках программы Европейского Союза "Учиться всю жизнь" (Lebenslanges Lernen / Lifelong Learning), подчеркнули организаторы.

"Официальный веб-сайт проекта VIA LIGHT мы создавали в процессе своего рода эксперимента, еще не зная, насколько у нас получится совместная работа с организациями-партнерами в онлайн-режиме. Ведь большинство партнеров пришли в проект из области педагогики, а мы, люди интернет-технологий, по старой памяти полагали, что в эту область интернет еще не шагнул. К счастью, мы ошибались, и в итоге мы вместе наладили отличную двустороннюю связь, в результате которой родился этот сайт", - рассказал РИА Новости руководитель агентства веб-разработок и графического дизайна Schleicher-farm.com Михаэль Шляйхер.

По его словам, участники VIA LIGHT уже приступили к разработке учебного онлайн-портала проекта, который должен начать работу осенью 2012 года.

Учебные курсы билингвального воспитания и обучения базируются на общеевропейских теоретических подходах, применяемых на практике с учетом региональных особенностей. В проекте планируется использование методики как традиционного очного обучения, так и виртуальных онлайн-занятий.

Инновационные образовательные модули пройдут тестирование и сертификацию как минимум в трех университетах, шести билингвальных школах и 15 детских садах стран-участниц проекта.

Сегодня в проекте VIA LIGHT участвуют 11 партнерских организаций. Это различные детские и педагогические заведения Болгарии, Кипра, Германии, Эстонии, Финляндии, Латвии, Молдавии, а также ведущее информационное агентство России - РИА Новости, которое занимается информационным сопровождением проекта. За основу работы проекта VIA LIGHT взят многолетний опыт общественной организации МИТРА в Германии, куда входят восемь билингвальных детских садов и две немецко-русские школы имени Ломоносова, а также работа на протяжении нескольких лет в рамках дополнительного образования с 200 семьями.

Балтийский федеральный университет имени Канта в Калининграде осенью 2012 года войдет в единую информационную сеть вузов ряда стран Европы, сообщил РИА Новости проректор по информатизации университета Сергей Матвеев.

По его словам, вуз будет подключен к польской магистральной оптической сети "Пионер" наравне с университетами Польши, что даст возможность для дальнейшего транзита в мультигигабитную интернет сеть GEANT, соединяющую в себе более 3,5 тысячи образовательных учреждений в более чем 30 европейских странах.

Таким образом, университет получит доступ к системам хранения и обработки данных европейских вузов, к их библиотечным ресурсам, к системам видеоконференций и многим другим возможностям, сказал собеседник агентства.

"Проект "Пионер" развивался в Польше с 1993 года. Поляки объединили все университеты в единую магистральную оптическую сеть. Специалисты называют это "темным волокном" - по нему вся информация с огромными скоростями движется между образовательными центрами", - сказал Матвеев.

Он отметил, что в системе "Пионер" поляками были предусмотрены стыки с национальными сетями Украины, Литвы, Эстонии, Белоруссии, Чехии, Словакии, Германии, а также Калининградской области. Таким образом, БФУ имени Канта станет единственным российским вузом, который сможет войти в эту европейскую сеть на высоких скоростях в режиме прямого соединения с возможностью полноценной интеграции сервисов.

"Наш университет, попадая туда, получает колоссальные возможности для того, чтобы в этих сетях общаться и решать научно-образовательные задачи. После подключения к "Пионеру" мы, как полноправные участники, получим доступ к различным внутрисетевым сервисам, объединенных общим наименованием "Платон". Например, к сервису видеотрансляций", - сказал проректор БФУ имени Канта.

Он отметил, что студенты и преподаватели смогут в режиме реального времени и в высоком качестве слушать и смотреть лекции лучших преподавателей вузов Европы. "Также открываются новые возможности для телемедицины. И что важно - интерес в такой интеграции двухсторонний", - сообщил Матвеев.

По его словам, сейчас в БФУ имени Канта уже практически готова внутренняя инфраструктура, налажена высокоскоростная магистральная сеть между более чем 30 зданиями университета, находящимися в разных концах города. Аудитории вуза специально оснащены для использования новых сервисов.

"Университеты сейчас виртуализируются, уходят в одно общее информационное пространство, в котором знания распространяются с огромными скоростями. Все понимают, что для подготовки хорошего специалиста нужно привлечь многих экспертов, которых в одном месте не собрать. Трансграничный цифровой коридор решает эту проблему", - сказал Матвеев.

После открытия "виртуального коридора" университет должен измениться, должна поменяться в целом идеология обучения, уверен проректор вуза.

Он рассказал также, что включение вуза в единую сеть осуществляется в рамках программы развития университета. Значительную часть инфраструктуры трансграничного перехода, по рекомендациям министерства связи России, вуз арендует у национальных российский и польских операторов без каких либо существенных вложений в создание объектов собственной инфраструктуры. Стык осуществляется на узле сети "Пионер" в городе Ольштын.

Эстония, занимающая по территории 134 место в мире, лидирует в Европе по числу стартапов на душу населения. В стране численностью в 1,3 млн человек создана самая прогрессивная модель электронного правительства. В чем секрет инновационного чуда?

Со времени распада СССР в 1991 году и обретения независимости Эстония превратилась в одного из ведущих разработчиков и пользователей ИКТ - не только в государственном, но и в частном секторе. Появился даже ярлык e-Estonia. Эстонское электронное чудо стало возможным благодаря прогрессивно мыслящему правительству, проактивному подходу в сфере ИКТ и технической грамотности населения, комментирует портал e-Estonia.com, приводя несколько важнейших достижений цифровизации на макроуровне:

В Эстонии на сегодня функционирует самая развитая система электронных удостоверений - ID-карт, которые являются ключом ко всем государственным интернет-сервисам. В 2005 году первой в мире Эстония обеспечила возможность электронного голосования на выборах. 99% банковских операций в стране совершаются онлайн. Больше половины автомобилистов в центре Таллинна платят за парковку через sms-сервис. Количество контрактов на услуги мобильной связи - больше одного на душу населения (121 подключение на каждые 100 человек). Примечательно, что Центр киберзащиты НАТО расположен в Таллинне.

"Если бы у Интернета был почтовый адрес, он, скорее всего, был бы здесь, в Эстонии", - цитирует e-Estonia.com мнение президента страны Тоомаса Хендрика Ильвеса.

Электронные решения применяются и в сфере здравоохранения, и образования, и в организации документооборота.

Показателен и опыт участия эстонских стартапов в программе Seedcamp, являющейся своего рода отраслевым форумом стартапов, состязанием за венчурный капитал и консультационной сессией. В январе 2011 года в Лондоне по итогам недели Seedcamp победителем и получателем инвестиций стал эстонский проект GrabCAD, социальная сеть для инженеров. В сентябре GrabCAD снова стал триумфатором Seedcamp, тогда руководство компании уступило финансовый приз проекту FarmerOn, занимающемуся разработкой программного обеспечения для фермеров. Помимо GrabCAD в сообществе Seedcamp еще четыре эстонских стартапа.

Основатель и директор ArcticStartup Антти Вилппонен в интервью The Wall Street Journal назвал три обстоятельства, которые способствуют прогрессу Эстонии на поприще создания стартапов: политическое руководство, культура страны и успех Skype.

В 1991 году, после распада СССР, руководство страны проводило последовательный и четкий курс и инвестировало в компьютеризацию. В 2000 году выход в Интернет имели 100 процентов школ Эстонии. Для сравнения: в среднем по России школ, оснащенных компьютерами, объединенными в локальные сети, в 2001 году было всего 5%. Такие цифры приводились в докладе "О развитии информационных и коммуникационных технологий в Российской Федерации".

Нынешний президент Эстонии Тоомас Хендрик Ильвес - пользователь iMac, MacBook Air и iPad2. Вступив недавно в полемику с колумнистом New York Times, лауреатом Нобелевской премии Полом Кругманом, площадкой для своих комментариев он избрал Twitter.

Огромную роль в стимулировании инноваций играют истории успеха. Для эстонских предпринимателей это, несомненно, система IP-телефонии Skype, которая была создана эстонскими разработчиками (саму компанию основали швед и датчанин).

Не последнюю роль в развитии предпринимательства, по мнению комментаторов The Wall Street Journal, сыграла культура, которая во многом обусловлена советским прошлым и стремлением уйти от всего, что было раньше. "Мало кто в Эстонии видит ценность в сохранении традиций советской системы", - цитирует издание Ильвеса.

По мнению основателя валютообменного сервиса TranferWise Таавета Хинрикуса, советский опыт при этом задавал установку на выполнение и достижение: тогда не от кого было ждать помощи, и все необходимое нужно было делать самому. Это привило практичный и деятельный подход и стремление к продуктивности, что необходимо для стартапов.

Парадоксально, но определенную роль сыграла и малая емкость местного рынка, которой недостаточно для местных игроков. Это обстоятельство вынуждало развивать идеи, которые по сути своей глобальные, считает Хейкки Халдре (Heikki Haldre), глава онлайн-сервиса Fits.me, который позволяет клиенткам интернет-магазинов заочно примерить любой наряд с помощью виртуального манекена, воспроизводящего фигуру по заданным параметрам.

Как бы то ни было, по показателю ВВП на душу населения, согласно статистике МВФ, Эстония более чем втрое уступает Швеции (16 583 доллара против почти 57 000 долларов), но опережает своих ближайших соседей - Латвию (12 671 доллар) и Литву (13 075 долларов). Для дальнейшего прогресса экономики важно, чтобы успешные стартапы и перспективные идеи трансформировались в устойчивый реальный бизнес.

В 2011 г. выручка Latvijas Finiera (Латвия) увеличилась на 22% в годовом исчислении до 6,97 млрд руб. (118,6 млн лат), об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании.В течение года выпуск продукции был увеличен на 6% до 208 тыс м3. На предприятия было принято 100 новых сотрудников, вследствии чего штат компании превысил 2 тыс. человек.

Так же в 2011 г., в состав Latvijas Finiera, насчитывающей 5 предприятий по производству фанеры в Латвие и одно в Литве, вошел завод, расположенный в Эстонии.

Начиная с 9 июня Estonian Air открыла на летний сезон регулярный авиамаршрут Таллинн - Венеция. Полеты будут осуществляться два раза в неделю - по вторникам и субботам. Линия будет действовать до первого сентября нынешнего года.

Открытие новой линии объясняется повышенным спросом со стороны эстонских клиентов авиакомпании. В 2011 году Италию посетили 33 600 туристов из Эстонии, в 2012 году ожидается дальнейший рост посещений.

Также отмечается, что международный аэропорт Венеции является удобным местом пересадки в самолеты до морских курортов Адриатического моря и Средиземноморья.

Темпы годовой инфляции в еврозоне в мае 2012 года замедлились до 2,4% по сравнению с апрельским показателем в 2,6%, следует из отчета статистического агентства ЕС Eurostat. Годом ранее, в мае 2011 года, уровень инфляции составлял 2,7%.

Инфляция в ЕС в мае текущего года составила 2,6% по сравнению с 2,7% в апреле. Годом ранее она держалась на уровне 3,2%.

Самые низкие темпы инфляции наблюдались в Греции и Швеции (0,9%), а также в Болгарии (1,8%), а самые высокие - в Венгрии (5,4%), Эстонии (4,1%), на Кипре и Мальте (3,7%). По сравнению с апрельскими показателями годовая инфляция снизилась в 20 странах-членах ЕС, осталась неизменной в трех и увеличилась еще в трех государствах.

Самый низкий среднегодовой уровень инфляции в мае 2012 года зафиксирован в Швеции (1,1%), Ирландии (1,5%) и Греции (2,1%), а самый высокий - в Эстонии (4,7%), Венгрии (4,5%) и Словакии (4,1%).

Больше всего потребительские цены повысились в мае на такую продукцию как алкоголь и табак (4,7%), жилье (4%) и транспорт (3,7%). Снизились цены на коммунальные услуги (-3,3%), несколько поднялись - на образование (0,7%), а также отдых и культуру (1,3%).

Промышленное производство в еврозоне в апреле по сравнению с предыдущим месяцем сократилось на 0,8%, в странах Евросоюза показатель потерял 0,4%, свидетельствуют данные Евростата. В годовом выражении промпроизводство в зоне евро потеряло 2,3%, а в Евросоюзе снизилось на 1,7%.

По сравнению с мартом текущего года производство капитального имущества уменьшилось на 2,6% в зоне евро и на 1,8% в ЕС. Потребительских товаров кратковременного пользования в еврозоне стали производить на 1,6%, в Евросоюзе - на 1,5%. Производство вспомогательной продукции сократилось в зоне евро на 1,2% и на 0,9% в ЕС. Товаров длительного пользования за прошедший месяц выпустили на 0,9% меньше в еврозоне, а в Евросоюзе показатель продемонстрировал рост на 0,6%. Производство энергии выросло на 6,9% и 5,7% соответственно.

Среди государств, данными по которым уже располагает Евростат, промышленное производство упало в шести странах, выросло в 16 и осталось неизменным в Великобритании. Самое значительное снижение было зафиксировано в Португалии (на 6,5%), Германии (2%) и Италии (1,9%), а наивысший рост продемонстрировали Нидерланды (2,9%), Польша (2,3%) и Мальта (1,9%).

По сравнению с апрелем 2011 года в этом году производство товаров длительного потребления потеряло 6,2% в еврозоне и 4,5% в Евросоюзе. Производство вспомогательной продукции упало на 4,5% и 3,5% соответственно. Потребительских товаров кратковременного пользования стали производить на 3,4% меньше и в еврозоне, и в ЕС. Производство капитального имущества сократилось на 0,3% в зоне единой европейской валюты, а в Евросоюзе показатель вырос на 0,4%. Производство энергии выросло на 3,3% и 1,3% соответственно.

В годовом исчислении производство упало в 11 государствах и выросло в 12 странах. Самое значительное падение было зарегистрировано в Италии (на 9,2%), Испании (8,3%) и Португалии (7,6%), а наибольший рост продемонстрировали Словакия (10,9%), Литва (6,9%) и Нидерланды (4,7%).

В марте промпроизводство в еврозоне сократилось на 0,3%, в Евросоюзе - на 0,4%. Наиболее самый сильный спад был зафиксирован в Нидерландах, Эстонии, Дании и Ирландии.

Брянский машиностроительный завод получил сертификат соответствия Регистра сертификации на федеральном железнодорожном транспорте с присвоением литеры "А" на серийное производство полувагонов с разгрузочными люками модели 12-3090.

Образец полувагона был впервые показан осенью 2011 года на международном железнодорожном салоне "Экспо-1520", где вызвал немалый интерес потенциальных покупателей. Первыми заказчиками стали ОАО "Уралэлектромедь", Казахстанская железная дорога, Учалинский ГОК. Сегодня самый крупный потребитель - ОАО ХК "Кузбассразрезуголь", который получит до конца года около 2500 полувагонов.

Четырехосный универсальный полувагон модели 12-3090 с разгрузочными люками имеет объем кузова 88 кубических метров, грузоподъемность - 69,5 тонны, нагрузку на ось - 23,5 тонны.

Конструктивной особенностью полувагона является усиленная верхняя обвязка, предотвращающая деформацию кузова при погрузочно-разгрузочных работах. Обшивка боковых стен обеспечивает снижение трения груза о стенки при разгрузке.

Полувагон предназначен для перевозки грузов, не требующих защиты от атмосферных осадков: насыпных, пылевидных, навалочных, штабельных и тарно-штучных грузов по магистралям железнодорожной колеи 1520 Российской Федерации, стран СНГ, Латвии, Литвы, Эстонии, Грузии.

В ходе подготовки производства к выпуску полувагонов были закуплены и смонтированы 13 современных автоматизированных линий и стендов, изготовлено необходимое количество оснастки, что позволяет добиваться высокого качества продукции.

Россию беспокоит усилившийся за последние два года прессинг в отношении русского языка, выражающийся в переводе гимназической ступени школ с русским языком обучения на эстонский язык, в ряде случаев носящий принудительный характер, сообщил в понедельник посол РФ в Таллине Юрий Мерзляков.

"При этом игнорируется мнение крупнейшего национального меньшинства страны, отстаивающего в соответствии с Конституцией Эстонии и действующим законодательством право обучать своих детей на родном языке, не отказываясь от интенсивного изучения эстонского", - сказал Мерзляков в интервью порталу Delfi в понедельник.

Русские школы в Эстонии на гимназической ступени (10-12 классы) начали частично переходить к преподаванию на эстонском языке с 1 сентября 2007 года. В нынешнем учебном году соотношение предметов на эстонском и русском языках в русских гимназиях республики должно быть доведено до показателя 60% на эстонском и 40% - на русском языке. Всего в Эстонии 63 школы с русским языком обучения.

Представители русской общины обеспокоены тем, что обучение русскоговорящих детей на неродном для них эстонском языке не позволит им получить необходимый уровень знаний для успешного трудоустройства или продолжения учебы.

Статья 37 Конституции Эстонской Республики устанавливает, что язык обучения в учебном заведении национальных меньшинств выбирает учебное заведение. В то же время часть 3 статьи 21 Закона об основной школе и гимназии гласит, что языком обучения в гимназии является эстонский язык.

В муниципальной гимназии или ее отдельных классах языком обучения может быть и иной язык. Разрешение на иной язык обучения или двуязычное обучение дает правительство Эстонской Республики на основании ходатайства волостного или городского собрания, а предложение об этом вносит собранию попечительский совет, исходя из программы развития учебного заведения.

В прошлом году правительство Эстонии отказалось удовлетворить ходатайства городских советов Таллина и Нарвы об отсрочке перехода на эстонский язык обучения 15 гимназий, ведущих обучение на русском языке. Однако они продолжают бороться за право учиться на родном языке.

Представители общественной организации "Русская школа Эстонии" 1 июня, в День защиты детей, передали 35,841 тысячи подписей, собранных в защиту русского образования, президенту Эстонии, правительству и министерству образования и науки. Кроме того, соответствующая петиция была направлена также комиссару ОБСЕ по делам национальных меньшинств и комиссару ЕС по правам человека.

К 1150-летию основания российской государственности

(Л. Аннинский, Б. Миронов, А. Ласкин, Е. Ермолин, В. Рыбаков, К. Каспер, Д. Травин, О. Ермаков, Д. Каралис, С. Лишаев, В. Калмыкова, В. Костецкий, Е. Краснухина, С. Гавров, В. Захаров, А. Бергер, А. Мелихов, В. Елистратов)

Круглый стол

Хочешь узнать будущее — загляни в прошлое

В 2012 году в Российской Федерации отмечается 1150 лет основания российской государственности — историческая наука датирует ее начало 862 годом.

Связаны ли проблемы возникновения государственности с проблемами ее становления, развития и современным состоянием? Как эти проблемы осмысливают историческая наука и литература?

Редакция журнала “Нева” пригласила для участия в виртуальном “круглом столе” писателей, историков, критиков, философов и предложила им ответить на следующие вопросы:

1. Существует ли в общественном сознании, на Ваш взгляд, верное и объективное представление о начале российской государственности?

2. Если у Вас есть представление о главных аспектах начала российской государственности, есть ли у Вас потребность в расширении объема исторических данных, подтверждающих эти аспекты?

3. У “норманнской теории” есть научное прошлое, проиллюстрированное большим корпусом произведений искусства. Ныне респектабельная наука “норманнскую теорию” не поддерживает — какую версию происхождения российской государственности должна, по Вашему мнению, художественно осмысливать литература? Знаете ли Вы удачные попытки такого рода?

4. Что нового, на Ваш взгляд, в картину создания российской государственности вносит политическая конъюнктура? Это новое искажает историю, уточняет ее или открывает в ней новые грани и возможности развития?

5. Есть ли возможность сохранить 1150-летнюю историю развития российской государственности в нынешнем виде, или под давлением геополитических изменений историческая наука вынуждена будет создать другую “теорию”?

6. Что полезного для российской государственности на данном этапе может создать современная литература?

Лев АННИНСКИЙ, критик, литературовед (Москва)

1. Самое раннее представление — из былинных времен. В чистом поле скачет богатырь, ищет супротивника, чтобы свернуть ему шею. Навстречу — такой же искатель с аналогичным интересом. Сшиблись, разлетелись и, если остались живы, скачут дальше. Ищут. До сих пор не могу решить, какая именно государственность начинается таким образом.

2. Мифологическое представление — есть, потребности в его расширении — нет, потому что это будет очередное продувание мифа. Впрочем, по теореме Томаса, если мы в сказку верим, то по последствиям она — также реальность.

3. Удачных не назову. Но думаю, что, кроме норманнской теории, надо учитывать югославянскую (Киев), восточнотюркскую (Орда), финно-угорскую (гунны). Эти ребята сойдут на роль прародителей не хуже викингов.

4. Политическая конъюнктура “вносит” очередную нервную грызню в дележку власти, к дележке я отношусь с отвращением, а к самой власти — с вечным русским опасением: не было бы хуже.

5. Теории будут меняться, обновляться и выворачиваться в зависимости от политической конъюнктуры. Хочется в этих кувырках сохранить образ России: имя, культуру, язык, память. Это непросто, потому что неизбежно давление участников, ищущих своего. То есть своего супротивника в чистом поле.

6. Сохранять Россию как единство соединившихся в ней разных этно-культурных начал — при понимании, что целое неизбежно будет меняться. Пока неясно, как именно. Это зависит от “Рока Истории”, а не от усилий современной литературы. Хотя усилия не помешают.

Борис Миронов, доктор исторических наук (Санкт-Петербург)

Истинно сказал Ф. И. Тютчев: “Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется”. Около 1113 года Нестор, монах Киево-Печерского монастыря, как полагают многие историки, составил “Повесть временных лет” — общерусский летописный свод. В нем содержится краткое сообщение о том, что в 862 году племена ильменских словен, кривичей, мери и чуди призвали варяга Рюрика с братьями Синеусом и Трувором на княжение в Новгород. Эта дата считается началом русской государственности, 1150-летие которой, согласно указу Президента РФ, будет отмечаться в 2012 го-

ду. Знал бы Нестор, что маленький фрагмент из летописи спровоцирует страстные дискуссии, не утихающие до сих пор, почти 900 лет спустя, породит сотни, если не тысячи исследований! Если бы предвидел, то, наверное, выразился бы точнее. Но он писал через 250 лет после призвания Рюрика и вряд ли знал много больше того, что написал.

Шесть с половиной столетий, до середины XVIII века, летописное известие воспринималось как факт и использовалось верховной властью, церковью и элитой как доказательство совершенства российской государственности. И это было совершенно естественным и даже необходимым. По представлениям людей того времени, завоевание (а приглашение варягов, как и крещение Руси, рассматривалось как завоевание) давало право на власть, собственность и на сбор дани, а королевское достоинство могло быть только иноземным. По этой причине киевские князья (XI–XII века), а затем и московские (начиная с XV века) подчеркивали иноземное происхождение династии — от скандинавских князей, римского и византийского императора. Иван IV гордился своим происхождением от Рюрика, якобы кровным родством с Августом и тем, будто бы Владимир Мономах получил императорские регалии от своего деда — императора Константина Мономаха.

Много интеллектуального труда было затрачено на то, чтобы обосновать, что Москва — третий Рим, Россия — наследница Византийской империи, а русский царь — наследник Византийской империи после ее уничтожения турками в 1453 году. Почему? Именно имперское наследие давало российским монархам религиозные, культурные и исторические основания быть самодержавными правителями, а России — право на суверенитет. Совершенно аналогичным способом — через символическое наследие — демонстрировали право на суверенитет западные монархии. В этом отношении Россия ничем от них не отличалась.

Ссылки на завоевание и мифическое родословие как основания легитимности политического режима современному человеку представляются наивными и недоказательными. Однако следует учитывать политические воззрения и исторические особенности мышления. В рассматриваемую эпоху завоевание считалось самым законным способом приобретения земель и власти над людьми; пленные головой принадлежали завоевателю и могли быть обращены им в рабов. Внешнее сходство рассматривалось как верное доказательство тождества. Поэтому аналогии, проводимые через метафору, одежду и архитектуру и уподоблявшие киевских и московских князей византийскому императору, представлялись надежными доказательствами их преемственности. Для религиозного русского человека сила, управляемая судьбами людей и государства, могла быть только внешней, она должна была находиться вовне — отсюда цивилизующая роль внешней пришлой варяжской силы. Люди и предметы обладают сакральной силой, и она может передаваться от человека к человеку. Владимир Мономах получил от своего деда, императора Константина Мономаха, императорские регалии, которые считались священными предметами и прида-

вали власти русского царя необходимую сакральность и право наследовать императорский престол.

В настоящее время источники легитимности власти иные — волеизъявление народа. Поэтому власть предержащие или на нее претендующие озабочены подсчетом голосов, а не родословной претендентов на пост президента, их похожести на рим-

ских или византийских императоров, сходством русских и византийских храмов.

Миф о варягах (как и миф о происхождении от Августа) отделял князя от местнических интересов подданных, возвышал его как триумфатора-завоевателя над населением, так как связывал его с чужеземными, более совершенными образами политической власти, и вводил Русское государство в круг легитимных европей-

ских монархий. Русская элита, как и дворянство в других недавно возникших западных монархиях, через свое, часто мнимое, иностранное происхождение (татарское или европейское) отделяла себя от остального общества. В “Бархатной книге”

1678 года из 1758 знатных боярских и дворянских фамилий лишь 75, или 4 %, имели русских предков.

Но вот наступил XVIII век. В 1725 году в Россию были приглашены немецкие историки Г.-З. Байер и Г.-Ф. Миллер. Последний в 1747 году был назначен государственным историографом и в 1749 году подготовил речь “Происхождение народа и имени российского” для торжественного заседания в Академии наук. Три русских академика во главе с М. В. Ломоносовым нашли речь “предосудительной России” и возмутились утверждением, что скандинавы (они же германцы) вывели славян на широкую историческую дорогу. Миллера обвинили в том, что “во всей речи ни одного случая не показал к славе российского народа, но только упомянул о том больше, что к бесславию служить может, а именно: как их многократно разбивали в сражениях, где грабежом, огнем и мечом пустошили и у царей их сокровища грабили. А напоследок удивления достойно, с какой неосторожностью употребил экспрессию, что скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили”. В этом споре Ломоносов оказался победителем. Работа Миллера была признана ошибочной, ее тираж подвергся уничтожению, а автор на один год был разжалован из профессоров в адъюнкты. Так закончилась первая академическая дискуссия по вопросу происхождения варягов.

Как видим, уже в первом научном диспуте норманистов и антинорманистов появилась политическая подоплека. Для подобного превращения академической дискуссии в политическую имелись основания. Прения происходили в Академии наук в Петербурге, на земле, лишь 28 лет назад отвоеванной в ходе тяжелой и продолжительной Северной войны (1701–1721) у потомков норманнов — шведов. Всего шестью годами ранее разразилась еще одна русско-шведская война (1741–1743), развязанная Швецией с целью вернуть Прибалтику. События были на памяти у всех участников диспута. В такой ситуации концепция иностранных историков, доказывающая, что русскую государственность создали предки этих самых шведов, оказалась и для русских патриотов, и для властей неприемлемой.

Однако вскоре Миллер был прощен, Ломоносов в 1765 году умер, споры продолжились, и к началу XIX века норманнская теория стала общепринятой. Снова поспособствовали этому немецкие историки на русской службе — А.-Л. Шлёцер и А. А. Куник. Под пером первого норманизм превратился в ультранорманизм. Шлёцер утверждал, что восточные славяне до прихода варягов были “люди без управления, жившие, подобно зверям и птицам” в состоянии “блаженной для получеловека бесчувственности”. Его поддержал историк и писатель польского происхождения О. И. Сенковский в статье “Возникновение Руси”, доказывая, “что не горстка солдат вторглась в политический быт и нравы человеков, или так называемых славян, но что вся нравственная, политическая и гражданская Скандинавия, со всеми своими учреждениями, правами и преданиями, поселилась на нашей земле; эта эпоха варягов есть настоящий период Славянской Скандинавии”, что восточные славяне, утратив “свою народность”, сделались “скандинавами в образе мыслей, нравах и даже занятиях”, в связи с чем произошло общее преобразование “духа понятий, вооружения, одежды и обычаев страны”.

Однако в большинстве случаев центр дискуссии находился в плоскости этниче-

ского происхождении варягов, а не их вклада в создание Древнерусского государства. Например, в знаменитом публичном диспуте, состоявшемся в Петербургском университете 19 марта 1860 года, 111 лет спустя после спора между Ломоносовым и Миллером, антинорманист Н. И. Костомаров отстаивал версию, что варяги происходили из литовского края Жмудь. Диспут привлек внимание общественности — на нем присутствовали более 2 тыс. человек. Причем билеты стоили больше, чем в Мариинский театр: в партер — по 3–5 рублей (на эти деньги в столице можно было купить 100–150 кг ржаной муки). Перед самым началом дискуссии цена билета с рук у спекулянтов взлетела до 50 рублей. Как писали тогдашние газеты, в зале было много “ученых, литераторов, военных, студентов и даже несколько дам”. Однако ажиотаж вокруг диспута носил не политический и даже не научный, а чисто светский характер. Это было скорее интеллектуальное развлечение в эпоху гласности, наступившей во второй половине 1850-х годов. Шоу закончилось тем, что обоих диспутантов публика вынесла из зала на руках.

Власти смотрели на дискуссии спокойно: этническое происхождение варягов их не волновало. Миф о призвании варягов, как считалось, отвечал высшим политическим интересам самодержавия. С одной стороны, со времени принятия Петром I титула императора Россию стали отождествлять с Римом, а монарха — с военным вождем-триумфатором, воплощающим силу и могущество, несущего спокойствие и благополучие своим подданным и в то же время способного беспощадно применить силу для защиты интересов страны. С другой стороны, призвание варягов символизировало добровольное подчинение народа государю, желание беспрекословно выполнять его волю и признательность за его благодеяния. Это был договор между обществом и государем или государством. В подобном политическом дискурсе вопрос о том, кем были варяги — скандинавами, балтийскими славянами или кем-то, не имел значения. Поэтому и антинорманисты без проблем с властями и цензурой печатали свои труды. А самый известный антинорманист последней трети XIX — начала ХХ века Д. И. Иловайский был автором популярных учебников по российской и всеобщей истории, утвержденных Министерством народного просвещения.

Установление советской власти поначалу никак не сказалось на судьбе двухвекового спора по варяжскому вопросу. Однако в конце 1930-х годов руководство страны озаботилось проблемой патриотизма. Норманизм стал считаться буржуазной теорией, выдвинутой для доказательства принципиальной неспособности славян создать собственную государственность, — вспомнили возражения Ломоносова. Ведущие советские историки по Киевской и Московской Руси пришли к выводу, что “нор-

маннская теория” враждебна марксистскому пониманию истории, так как марксизм отвергает возможность создания государства деятельностью отдельных героиче-

ских личностей и небольших дружин, кто бы они ни были — варяги или не варяги. Актуальность проблемы обусловливалась и тем, что в “Майн кампф” Гитлер использовал норманнскую теорию для антиславянской пропаганды: “Организация русского государственного образования не была результатом государственно-политических способностей славянства в России; напротив, это дивный пример того, как германский элемент проявляет в низшей расе свое умение создавать государство”. После победы над фашистской Германией этот мотив отпал, но появился новый: норманизм стал рассматриваться как искажение и принижение прошлого страны, первой вставшей на путь построения социализма.

Так антинорманизм стал официальной доктриной в СССР. Однако в советской историографии 1950-х годов он принял мягкий, компромиссный вариант. Если ранее антинорманисты отрицали факт того, что Рюрик с дружиной были скандинавами, то теперь они с этим соглашались, но утверждали, что на создание государственности скандинавы серьезного влияния не оказали, так как государства образуются не за один день, а являются результатом длительных и сложных социально-экономических процессов. Норманисты же настаивали на том, что скандинавы оказали сильное влияние на развитие Древней Руси.

В постсоветской историографии актуальность варяжского вопроса сошла на нет. Различные концепции мирно сосуществовали. Однако в последние годы дискуссия возобновилась с новой силой. В 1996 году американские историки С. Франклин и Дж. Шепард опубликовали книгу “Начало Руси” (в 2000 году переведенную на русский язык), в которой утверждают, что восточные славяне не могли создать государство, поскольку находились на более низкой ступени цивилизации, нежели скандинавы. Как бы в ответ в 2003 году Русским историческим обществом был издан сборник трудов “Антинорманизм”, а в 2010 году Институт российской истории РАН издал два тома из серии “Изгнание норманнов из русской истории”. Ответом на активизацию “антинорманистов” стало издание в 2009 году книги Л. С. Клейна “Спор о варягах”, где он доказывает, что скандинавское влияние было значительным, а миграция варягов способствовала становлению крупнейших городских центров Древней Руси. В 2010 году “антинорманисты” провели в Петербурге и Старой Ладоге конференцию “Начало Русского мира” с обсуждением проблемы начала русской государственности, на которую не пригласили “норманистов”. 19 видных российских историков написали открытое письмо “Без нас: О дискуссии с предрешенным результатом”, в котором протестовали против одностороннего освещения российской истории в “панегирическом” ключе. Страсти закипели вновь1.

История варяжского вопроса позволяет ответить на вопросы анкеты журнала “Нева” следующим образом.

1. Начало российской государственности не является чисто научной проблемой — это проблема политического дискурса. Академическое решение проблемы до некоторой степени было бы возможно, если бы историки смогли полностью абстрагироваться от политики, от моральных и цивилизационных оценок. Однако это невозможно: историк не робот и никогда им не станет, да и стерильная история не представляет интереса ни для общества, ни для читающей публики, ни для государства.

2. Представления о начале российской государственности зависит от теоретиче-

ской ориентации исследователя, от парадигмы, доминирующей в историографии. Поэтому они изменяются во времени и от историка к историку. Соответственно, что считать главным, а что второстепенным, определяется методологией исследователя. Вопрос этот могут решить только профессионалы, причем узкие профессионалы, изучающие данную проблему. Объем исторических данных в принципе редко бывает достаточным, а относительно начала российской государственности никогда не станет достаточным за давностью лет.

3. На мой взгляд, художественное осмысление норманнской теории лишено смысла и, более того, затрудняет академическое изучение проблемы, так как создает в массовом сознании стереотипы, затрудняющие движение исторической мысли и научное осмысление проблемы.

4. Политическая конъюнктура вносит много нового, но совершенно ненужного науке, так как вынуждает историков колебаться вместе с генеральной линией.

5. Под давлением геополитических изменений будет изменяться политический дискурс. В ответ на это историческая наука будет вновь и вновь создавать новые “теории”, если существующие нельзя приспособить для решения новых геополитических задач.

6. Наука и художественная литература имеют разные цели и средства их достижения. Пусть ученые и писатели занимаются своим делом — хорошо и профессионально.

Александр ЛАСКИН, доктор культурологии, профессор (Санкт-Петербург)

1. Получив вопросы “Невы”, я начал нервно вспоминать, что помню о начале русской государственности. Получалось, что очень мало. О племенах чудь, кривичи и весь… О призвании варяга Рюрика княжить в Новгороде… Еще о пути “из варягов в греки”… Думаю, что в общественном сознании эта дата запечатлелась еще меньше. Мы — страна очень короткой памяти. 1150 лет — слишком много для того, чтобы событие представало хоть как-то внятно. Разумеется, это говорится не о десятке-другом историков. Они-то всегда готовы включиться в спор о предмете своего изучения. Речь о тех, кто по идее должен откликнуться на объявленный всенародный праздник. Возможно, даже поднять рюмку в его честь. Так вот вряд ли кто-то искренне разделит радость по этому поводу.

Для большинства наших соотечественников русская история заканчивается где-то в районе событий, описанных в “Слове о полку Игореве”. Дальше начинается непроглядная тьма. Тут самое время вспомнить о принципе, который Блок сформулировал так: “Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!” В качестве основного условия “принятия” тут названо “узнавание”… Так вот с “узнаванием” дело обстоит непросто. Примерно так же “не узнается” победа над поляками, случившаяся 4 октября 1612 года, а потому назначенный “день народного единства” не прижился… С горечью думаешь, что есть народы, для которых течение времени не завершается на ближайшем рубеже, а продолжается практически в бесконечность. Армяне переживают турецкую резню так, словно это случилось не сто лет назад, а вчера… Верующие евреи каждый день молятся о разрушении Первого и Второго храмов… Память россиянина избирательна — словно мы смотрим через черные очки с дырочками. Что-то безусловно в нашем сознании присутствует, а что-то нет. Коллективная память мало отличается от памяти индивидуальной: она не может вспомнить того, чего никогда не помнила…

2. Такая необходимость у меня есть. Эта необходимость как общекультурная, так и гражданская… Все же 862 год — это год российской независимости. Отправная точка отечественной истории. Правда, сколько бы я ни прочел об этом книг (их число, кстати, ограниченно), тьма, скорее всего, не отступит. Дело тут, как видно, в том, что наука не может заменить искусство. А искусство на этот счет высказалось скупо. Что мы имеем? “Повесть временных лет” явно уступает в выразительности “Слову от полку Игореве”. Еще есть картины Рериха (“Заморские гости” и др.) и Виктора Васнецова (“Прибытие Рюрика в Ладогу” и др.). Первые иллюстрируют “личный миф” художника, которого особенно волновала русская древность, вторые — и просто изделия кондитерской фабрики… Кстати, памятник Микешина в Новгороде тоже рассказывает о чем-то своем. Скульптор не останавливается на начале русской государственности — для того, чтобы развернуть картину последующих эпох. Монумент представляет собой нехитрую метафору: более ста фигур лучших русских людей со всех сторон окружают-обступают огромный шар-державу. Обратите внимание, что держава как символ власти относится к другому, куда более узнаваемому времени… Так что о многих изображенных можно сказать, воспользовавшись фразой Ахматовой: “Вас здесь не стояло”…

3. Существует недавняя книга Льва Клейна “Спор о варягах” (СПб., 2009), в которой он как раз отстаивает “норманнскую” теорию. Как я понимаю, этот ученый — человек скорее маргинальный и уж точно чуждый “респектабельной науке”, но его труды высоко оценивают самые требовательные специалисты. Занимать чью-то сторону у меня нет никакого права: в своих штудиях я не забирался дальше, чем на сто лет назад. Единственное, что подсказывает мне нюх, натренированный разными спекуляциями над российской историей: вопрос, который мы сейчас обсуждаем, во многом политический. Суть его в том, что некоторые историки (от М. В. Ломоносова до В. В. Фомина и А. Н. Сахарова) не могут представить, что российская государственность началась с представителя столь малого народа, каким являются шведы… Что касается возможностей “художественного осмысления”, то об этом мне еще придется сказать.

4. Вопрос предполагает, что конъюнктура — это такое нормальное российское состояние. Что мы живем от одной конъюнктуры до другой. Даже если действительно порой так получается, то это наследие мрачного прошлого. Ну хотя бы той знаменитой формулы, которая определяет сущность соцреализма. Якобы писатель “изображает жизнь в ее революционном развитии”. Вот почему большую часть советской литературы можно отнести к жанру фантастики: ведь она показывает не то, что было, а то, что может быть… Так же обстоит дело и с исторической наукой. Особенно в тех случаях, когда речь идет о судьбоносных датах. Включая, разумеется, и 862 год.

5. Продолжаю настаивать: историк занимается не теориями, а реальностью. Вернее, сначала реальностью, а потом теориями. Исчерпывающая книга о начале русской государственности появится тогда, когда ее автор будет думать не о геополитике и разных других привходящих обстоятельствах, а лишь о том, как и что это было… Кстати, о теории. Если говорить в общем, то здесь тоже есть о чем поразмышлять. Почему бы не увидеть тут аргумент в пользу последующих “варягов”? Многочисленных инородцев, которые в разные эпохи участвовали в строительстве российского государства?

6. В этом вопросе есть неопределенность. Одно дело — начало российской государственности. Тут, как уже говорилось, перспектив немного. Впрочем, история литературы непредсказуема. А вдруг кому-то захочется проникнуть в тьму истории! Скорее всего, это случится не в год празднования этого события. Такие идеи вызревают вдали от пышных торжеств. Если же речь о государственности как таковой, то мне представляется, что цели литературы скромнее. Эти задачи выполняют армия, флот, разные институты власти. Конечно, поэт писал: “Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо”, но вряд ли этот мичуринский эксперимент может привести к чему-то по-настоящему художественному.

Евгений Ермолин, критик, историк культуры (Ярославль)

1. Мне кажется, в общественном сознании бытуют банальности и предрассудки, в основном внушенные школьным учебником истории. Но часто они моментально разрушаются, стоит только человеку вступить в непосредственный контакт с государственными институциями.

2. Пожалуй, я знаю достаточно, чтобы сознавать крайний проблематизм ситуации и иметь при этом собственную позицию. Были в жизни периоды, когда я пытался глубоко вникнуть в этот вопрос и выработал в итоге вполне радикальный взгляд на вещи, от которого уже не собираюсь отступать.

3. Проблема России в том, что государственность в ней начала становиться (“происходить”) очень давно, но что-то всё никак не закончит. Исторические формы цивилизации — не русское достижение. Россия и упорядоченная, организованная, вменяемая государственность крайне редко совместимы. Почти всё здесь в государственной сфере составлено из не весьма удачных подражаний Западу и Востоку, удовлетворяет не народным интересам, химерично и притом обычно бесчеловечно. Ранние славянофилы о чем-то догадывались правильно.

В моем роду — поморы и казаки, искавшие свободы вне государства. И я их понимаю и принимаю всей душой. Российское государство всегда антинародное, народ всегда без- и антигосударственный, каждая оппозиция всегда непримиримая. Исключением я готов считать демократические традиции Новгорода и Пскова, вечевой и общинной демократии в разных ее выражениях. Но Московская Русь/Ор-

да Российская империя — СССР — тюрьма народов, и прежде всего, конечно, — “имперского” по официозному определению, русского народа.

Российская общественно-политическая история и российская территория —

внешний русскому человеку рок, внешнее бремя — подчас почти невыносимое. По сути, очень многое в русской литературе — от Аввакума Петрова (или даже “Слова о полку Игореве”) до маканинского “Асана”, историософской лирики Чухонцева или сенчинских “Елтышевых” — посвящено этому непостижимому и непримиримому противоречию между народом и сложившимися формами государственности. Я б сказал, что многое из главного в русской литературе фиксирует парадокс беспредельной личной свободы русского человека при перманентном, позорно и преступно узаконенном социальном порабощении.

4. Новых идей нет. Или крайне мало. Скажем, так и не утвердилась естественная вроде бы мысль о том, что главные истоки российской государственности — в Новгороде и Пскове. Она существует скорее контрабандно.

К тому же конъюнктура — вещь обоюдоострая. Есть, например, популярная идея о “русской матрице”, о преемственности и неизменности форм государственности. Некоторым она нравится, другим нет. Она берется на вооружение и как средство легитимации советского периода как варианта российской имперскости — и как основа для упразднения российской государственной традиции как таковой (“слома матрицы”).

5. Причина необходимой ревизии — не геополитические изменения, а современные культурные приоритеты (акцент на права человека и свободно формирующихся общностей, а не структур и иерархий), современное понимание нормальной, здоровой государственности. Когда мы видим, что этому пониманию не вполне соответствует или вполне не соответствует отечественный государственный опыт, мы начинаем более проблемно подходить к явлению государства на Русской равнине и понимать, что история России — это не только история государства, но и история человека, история народа, народов и наций, социальных, культурных, религиозных общностей, подчас находящихся в очень конфликтных отношениях с государственным аппаратом и официальным законодательством.

Я постоянно напоминаю, например, что важнейшая история России в самом кратком ее выражении — это история русской святости и история русской литературы. В России в историю вписаны два феномена, две великие духовные практики: святость и художественное творчество. Россия строилась прежде всего как литературное, художественное пространство. И почти все самое главное в русском духовном опыте выражено в этом пространстве. Глубинная Россия — это творчество духа, более высокопарно выражаясь — духовная Голгофа; это Россия духа, в непосредственном воплощении — творческие одиночки и сообщества, адресующие себя вечности. Русская идея — личностный и общинный поиск Абсолюта... Вектор смысла, а не догма и тем более не воровато-беспощадный государственный аппарат и часто несправедливое законодательство.

Первичная органическая форма жизненного и творческого поиска в России традиционна. Последние два или три века это искусство, литература (и ее носитель — русский язык). Русский человек — художник. Пушкин, Достоевский.

Если же в заданном вопросе заключен и намек на тот факт, что Киев — не единственная родина российской государственности, то я не буду спорить. Если Киев — мать городов русских, то Новгород — их отец.

6. В мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал. Это универсально применимая формула и программа литератора-государственника. Душе-

спасительный слоган. Отсюда, как из зерна, может вырасти и вырастает многое из главного в современной словесности.

Вячеслав Рыбаков, писатель, доктор исторических наук (Санкт-Петербург)

1. Нет.

2. Нет.

3. Нет.

4. Не знаю. По-моему, нет. По-моему, история создания государства Российского, а уж тем более столь ранняя, вообще никого не интересует. Всем важно, как бы от этого государства отщипнуть побольше, а уж была ли у России какая то история и тем паче будет ли впредь — какая разница.

5. Пусть этим занимаются ученые. У государства в этой области должна быть одна теория: ученые за свою прямую работу должны получать столько, чтобы не оказаться вынуждены подрабатывать с помощью своих знаний на идеологической “стороне”. Ибо левые идеологические заработки всегда оказываются связаны с поносом под себя, а то и на себя. Те, кто эти заработки сулит, порой куда лучше историков и штатных казенных идеологов знают, за что посулить деньги, чтобы не оставить от национальной гордости великороссов камня на камне. Пример Китая должен быть осмыслен и в этой области: историки Китая в Китае — это престижная работа; они как сыр в масле катаются, они уважаемы и востребованны. Но при этом партия вовсе не старается диктовать им, что именно нужно открыть к очередному съезду Всекитайского собрания народных представителей. Партия доверяет своим историкам. Она знает, что совсем уж чего-то убийственного они наверняка не откроют. Совесть не позволит.

Хотя, признаюсь, у нашей интеллигенции с совестью более либеральные отношения, а потому и рассчитывать на нее — не на интеллигенцию, а на ее совесть — особо не стоит. Возможно, эта одна из причин того, что Китай у нас теперь маячит перед носом, а не на два круга сзади, как было еще пару десятков лет назад.

Вот, скажем, Сокуров просил и получил денег лично у Путина, чтобы завершить своего эпохального — без иронии — “Фауста”. Это если верить Интернету, которому интеллигенция верит так, что готова даже революции по зову Интернета творить; так уж поверю и я. У Путина — это, стало быть, у нас, из нашего кармана, от налогоплательщиков. А в фильме, если кто еще не знает, всю дорогу говорят по-немецки. В частности, для чего-то — непонятно для чего, просто по принципу “я так вижу” — есть в фильме сцена, где Фауст с Мефистофелем в дилижансе встречают русского. Разумеется, если русский — то с похмелья. И он на русском (единственные ненемецкие реплики в фильме — так что именно их немцы не поймут) просит у Селифана чая и сюртук, мол, гости же, надо прийти в себя и одеться. То есть ведет себя на самом деле вполне адекватно. Но цивилизованный доктор Фауст с его не менее цивилизованным собеседником реагируют на неожиданного выпроставшегося из-под овчин соседа так: “Он что, сумасшедший?” — “Нет, он просто русский”.

Что это — норманизм?

Думаю, все гораздо проще. Дело в том, что “Золотые львы” в страшном тоталитарном Кремле не растут. В Кремле растут только деньги, которые нужны, чтобы с их помощью на всю демократическую Европу мимоходом, но честно высказаться о своей стране.

Так что тут не до теорий. Не до старых, не до новых. Только практика.

6. Я очень далек от этой проблематики, и, как ни странно для русского патриота (которым я если и не вполне являюсь, то уж точно числюсь), она меня совершенно не волнует.

Ну черта ли нам теперь лысого в норманнах? Даже если именно с них началась наша государственность? Если не норманны — то Россия правильная, а если норманны — то неправильная? Или наоборот? Я не могу отделаться от ощущения, что всякая попытка обосновывать что-то более или менее современное норманнами или не норманнами сродни жалким и неубедительным потугам, например, запретить говорить о нелегитимности избрания Ельцина в 1996 году под предлогом того, что таким образом мы и всю историю начиная с 2000 года косвенно объявляем нелегитимной. Какая нам нынче разница, кто посадил нам Ельцина в 96-м — норманны или не норманны? Факт, что и в 2000-м, и в 2004-м, и в 2008-м выборы были уж точно легитимны и норманны к ним ни малейшего отношения не имели. Да фиг с ним, что там было тысячу лет назад! Что сейчас делать — вот вопрос!

Ведь при желании можно, например, и у невиннейшего Акунина в его милом сериале о Фандорине усмотреть грозную апологетику русофобской норманнской теории. Как-никак, единственный по-настоящему умный, порядочный и ответственный человек посреди толпы тщеславных казнокрадов и лизоблюдов — это обрусевший немец. Но ведь в “Алмазной колеснице” тот же Акунин ухитрился даже юного японского бандита выписать светочем нравственности, храбрости, порядочности и верности принципам по сравнению с тупыми, безалаберными, косорукими, безответственными и не видящими дальше собственного носа русскими.

Думаю, что если бы у японоведа Чхартишвили хватило образования, он бы и конголезских людоедов сумел на фоне местного быдла изобразить образцами нравственности. Но разве представления о российском прошлом тут причиной? Нет. Причина — в представлениях о российском будущем.

Калле Каспер, писатель (Таллин)

1–5. Отмечать, конечно, можно что угодно, но, по моему разумению, до 1150-летия российской государственности еще далеко. Я не компетентен судить об эпохе татаро-монгольского ига, но что касается периода советской власти, он, я думаю, ничего общего с российской государственностью не имеет. Такую же ошибку недавно сделали эстонцы, когда стали отмечать 90-летие своей республики, хотя на самом деле ее возраст на тот момент ограничивался 40 годами (1920–1940 и 1991–2011). Причина этих манипуляций, естественно, идеологическая, всем хочется казаться старше, мудрее, достойнее.

Каждый народ живет в своем историческом времени, а когда он становится

жертвой завоевания, ход этого времени останавливается и возобновляется после освобождения не с той точки, к которой его привели завоеватели, а с момента завоевания. Иными словами, освободившийся народ как бы отбрасывается назад во времени.

Кем была завоевана Россия в 1917 году? Ответ очевиден: коммунистическим интернационалом, в состав которого, естественно, входили и сами русские. То есть вопрос не в национальности, а в идеях. Был осуществлен гигантский эксперимент построения государства совершенно нового типа, ничего общего с российской государственностью не имевшего уже по той причине, что главным врагом этого строя была опора российской государственности — православие. Сейчас мы можем оценивать этот эксперимент по-разному, у него были как крупные недостатки (жестокость, кондовая идеология, отсутствие духовной свободы), так и определенные плюсы, к последним я бы отнес попытку, хотя в итоге и провальную, разумного устройства экономики, успехи в области здравоохранения и образования и, конечно же, стремление к аристократичности в сфере искусства, что особенно отчетливо видно теперь, в эпоху плебеизации культуры, однако в любом случае это другая история, другая цивилизация.

Таким образом, в 1991 году Россия освободилась и вернулась на свой первоначальный путь исторического развития. После непродолжительного хаоса естественным образом стали утверждаться принципы единовластия, настолько схожие с самодержавием, что так и хочется назвать сложившуюся систему “скрытой монархией”. И это вопреки тому, что ситуация в мире подобным тенденциям очень не благоприятствует. Мы живем в эпоху, когда налицо противоречие между быстрым развитием транспортных и информационных средств и раздробленностью мира в контексте разных исторических времен. Раньше времена соприкасались вяло, теперь остро и сиюминутно, что приводит к многочисленным конфликтам, недопониманию и даже полному непониманию между каменным веком и средневековьем, средневековьем и современностью и т. д. Настойчиво внедряемая молодой американской нацией идея демократии не может быть воспринята в других исторических временах, где к ней не готовы (хотя можно сказать и наоборот: что американцы еще не доросли до монархии), но поскольку американцы — законодатели политической моды, всем приходится играть по их правилам, маскироваться, строить демократический фасад. Однако сути это не меняет. Я думаю, если бы Владимир Путин решил короноваться, большинство народа эту идею поддержало бы.

Намного сложнее ситуация с религией. Попытки воскресить православие убедительными не выглядят, время упрощенного, сказочного и догматического восприятия мира ушло, и даже новый умнейший патриарх Кирилл, осмелившийся публично говорить про “звериную сущность” человека, не в силах тут что-либо сделать. Наша эпоха — это эпоха корысти и подлости, и чтобы из этой ямы выйти, надо воспитать в человеке совсем другие качества, нежели те, которые культивирует христианство: например, благородство.

Возможен ли постепенный переход к демократии в России? Конечно, возможен, история других стран это доказывает. Другой вопрос, нужен ли он? Как человек искусства вижу, что демократия для этого вида человеческой деятельности попросту гибельна.

6. Вопрос поставлен неправильно: не литература должна быть полезна государственности, а государственность литературе и искусству в целом, притом даже не национальному, а искусству вообще. Только искусство и только искусство высокое способно привнести в человеческое существование если не смысл, то оправдание и утешение. Представьте себе мир без великих писателей, художников и композиторов, и вы поймете, что такое скотская жизнь.

Так что если российская власть перестанет заигрывать с кумирами народных масс и, как Медичи, станет поддерживать высокое искусство, она может оказать человечеству неоценимую услугу, ибо при демократии это невозможно.

Дмитрий Травин, писатель, кандидат экономических наук (Санкт-Петербург)

1–6. Дата основания государства российского — скорее, элемент нашей национальной мифологии, нежели истории. Во-первых, государство не в один момент возникает. Во-вторых, применительно к 862 году мы основываемся на весьма условной информации летописного источника. В-третьих, государство в современном смысле слова — это вообще институт Нового времени, а приход Рюрика на Русь можно интерпретировать как появление вооруженного отряда, “крышующего” новгородцев и получающего за защиту города от наездов прочих варягов определенное вознаграждение. От прихода Рюрика до возникновения настоящего государства путь столь же долгий как от основания ларька, “крышуемого” бандитами, до формирования крупной транснациональной компании с миллиардными оборотами.

“Основание государства” крайне редко занимает солидное место в национальной мифологии. Зададимся вопросом: когда, например, была основана Италия? Формально — когда объединилась, то есть в 1861 году. Совсем молодое получается государство. На 999 лет уступает России. А вся ее великая культура оказывается, таким образом, “догосударственной”. В общем, с формальной точки зрения выходит полная чушь. А с неформальной надо восходить к Ромулу и Рэму. Хотя если о культурной преемственности Древнего Рима и Италии Нового времени можно говорить без натяжки, то о какой-либо преемственности в государственном строительстве лучше не заикаться. Совсем выйдет хлипкая мифология, пригодная разве что для электората Бенито Муссолини.

О датах собственного основания рассуждают в основном народы государств догоняющей модернизации — те, которые в лесах мох морошкой закусывали, однако в один прекрасный момент оказались вдруг упомянуты в летописях. При вхождении в международное сообщество на дату упоминания можно сослаться для того, чтобы не выглядеть совсем уж несолидно. Примерно так же никому не известный ученый всюду стремится упоминать, что он — доктор таких-сяких наук. Тогда как известный исследователь может про ученую степень вообще не упоминать да, честно говоря, может ее даже и не иметь.

Россия, слава Богу, имеет сегодня богатую историю (что бы ни писал в свое время об этом Чаадаев) и не особо нуждается в упоминании о том, что вот, мол, в 862 году явился на брега Волхова некий реальный пацан с двумя брателлами и нас таким образом основал. Более того, чем солиднее государство, тем реже имеет смысл упоминать о подобных казусах. Уважающий себя миллионер не будет отрекаться от того, что родился на помойке, но вряд ли станет этим умышленно козырять в аристократических кругах, куда наконец получил доступ.

Вообще-то в мировой практике ключевыми датами национальной мифологии становятся не даты “основания государства”, а моменты, с этой мифологией непо-

средственным образом связанные. Например, для Англии поворотным пунктом является принятие Великой хартии вольностей в 1215 году. Британия в Новое время стала для всего мира символом демократии, и, естественно, англичанам важно было подчеркнуть, что вольности у них проистекают из самых глубин средневековья. Хотя, положа руку на сердце, следовало бы сказать, что до Славной революции (1688 год) с реальными вольностями на британских островах дела обстояли ненамного лучше, чем на континенте.

Мало кто знает, что почти одновременно с английской Великой хартией аналогичный документ появился в Венгрии — Золотая булла (1222 год). Однако у венгров впоследствии дела с вольностями как-то не заладились, а потому и не сложилось мифологии, похожей на английскую. “Венгрия — родина демократии” — это примерно как “Россия — родина слонов”. Можно лишь посмеяться. Но если англичанин начнет трясти Великой хартией, то аудитория в ответ станет уважительно трясти головами: да-да, мол, седая древность. И тут же вспомнят про то, что еще у короля Артура рыцари рассаживались весьма демократичненько — по принципу круглого стола. На самом деле их Артур с нашим Рюриком — два сапога пара, но все последующее развитие позволило англичанам аккуратно вписать своего легендарного короля в стройно выстроенную национальную мифологию, тогда как наш варяг нужен повозке российской истории как пятое колесо. Понадобиться он может разве что при вхождении нашей страны в Евросоюз (как пример древнего новгородского евросоюзника), но до сих блаженных времен нынешнее поколение мифотворцев вряд ли доживет.

В нашей национальной мифологии оказались реально востребованы две даты — крещение Руси (988 год) и первая победа Александра Невского (1240 год). Начала государственного величия, столь угодного народу, принято искать именно там, а вовсе не в явлении блудного варяга.

Крестились мы гораздо круче, нежели любой другой европейский народ. На Западе обращение к истинной вере шло примерно так же, как ныне вступление в Евросоюз — нудно и методично. Деваться европейцам было некуда: рано или поздно святой римский престол всех должен был достать. Иное дело у нас. Владимир Святой выбирал из четырех возможных вариантов (ислам, иудаизм, христианство от Рима, христианство от Константинополя) и сделал единственно правильный выбор. Проложив тем самым России особый путь, ведущий к формированию мессианских идей. К концепции “Москва — третий Рим”, к панславизму и спасению “братушек” от турецкого ига, а по сути дела, даже к коммунистическому мессианству, согласно которому именно наша страна должна была избавить весь мир от капиталистической эксплуатации.

Для России православие является таким же своеобразным “легитимизатором” особости, как для Англии демократия. Все наиболее яркие черты отечественной истории восходят к моменту крещения Руси. Если мы были особенными в Х веке, рассуждает простой человек, то, значит, остались и впоследствии не такими, как все: самыми яркими, самыми духовными, самыми соборными. И хотя в реальной истории наш народ-богоносец кровушки пролил не меньше, чем любой другой, Россия “приватизировала” права на “изобретение” духовности примерно так же, как Англия “приватизировала” права на “изобретение” демократии. А потому у нас Владимир нынче святой, а Рюрик — так… погулять вышел.

Помимо православия, нашей особенностью является то, что Россия осталась последней не до конца распавшейся европейской империей. Следовательно, военные подвиги имеют для легитимизации нынешнего государства не меньшее значение, чем подвиги духовные. И, соответственно, святой благоверный князь Александр Невский обладает не меньшим значением, чем святой равноапостольный князь Владимир.

В реальной истории вопрос о военных победах имеет под собой обычно экономическое обоснование. Чтоб победить, надо мобилизовать все ресурсы. Но в мифологическом пространстве такой подход не срабатывает. В сознании народа побеждает врага обычно национальная доблесть, а вовсе не организация тыла и транспорта. Поэтому хочется верить, что между успехами Александра Невского и успехами Георгия Жукова имеется самая непосредственная связь. И хотя на самом деле здесь связи не больше, чем между Великой хартией вольностей и защитой прав британских геев, мы еще долго будем считать важнейшим событием нашей истории то, что в 1240 году Александр Ярославич разбил на реке Ижоре “несметные полчища” вторгнувшихся к нам шведов.

Олег Ермаков, писатель (Смоленск)

1. Получив анкету с вопросами, я сделал “замер общественного сознания”. У общественности, опрошенной мной, самые приблизительные знания о начале. Великая река теряется в тумане. Но, по сути, ответы отражают вековечный спор и сводятся к двум репликам: “нас завоевали” и — “сами построили”.

2. Когда-то мне довелось работать ночным сторожем в кинотеатре “Современник”. Во время этих радений возник замысел рассказа: от непомерной зубрежки у студента-историка начинаются галлюцинации, из зрительного зала доносятся звуки фильма, он идет туда и смотрит фильм о том, как все было на самом деле. Разумеется, наутро он принимается за тщательное изложение увиденного, относит труд профессору, по различным подробностям тот понимает, что перед ним истинный документ, и прикладывает все силы, чтобы нейтрализовать прозорливца и уничтожить его работу. Рассказ так и остался в замыслах. Но он меня тревожит, и, надеюсь, рано или поздно удастся все-таки его написать. А это значит — попытаться увидеть, понять, как же все было на самом деле? Но и вообще всегда было просто интересно это знать. Прошлое полно загадок — и в этом смысле бесконечно и живительно.

3. Литература принужденная обречена. Лучше, если литераторы вольны в своем выборе. Может быть, тогда доведется расслышать подлинный голос времени.

В этом пункте скрытый вопрос: какую из теорий принимаете?

Можно спорить о характере призвания Рюрика и вообще подвергать его сомнению, но не выбросить слов из песни, а имен из истории. А с именами скандинав-

скими крепко переплетены нити русской истории. Имя объединителя северных и южных земель в государство Киевская Русь — скандинавское. Договор 911 года, например, с Царьградом отправились заключать Карлы и Фарлофы, в списке делегации много имен, и только, может быть, два — славянские.

Спокойное суждение Сергея Соловьева о том, что не стоит из разъединения и несогласия славянских племен выводить родовую черту славянской народности, что это всего лишь этап развития, который одни народы проходят по тем или иным причинам раньше, а другие позже (германцы, например, раньше благодаря тому, что восприняли идеи государственности, оказавшись на римской территории), и что Рюрик был призван в качестве третейского судьи между враждовавшими родами,

суждение это кажется здравым и основательным.

И, наоборот, утверждение советского учебника истории о том, что княжение Олега “незначительный и недолговременный эпизод, излишне раздутый некоторыми проваряжскими летописцами и позднейшими…” и т. д., вызывают удивление явной несуразностью и нелогичностью: тридцать лет княжения в обстановке, которую никак не назвать умиротворенной, — много это или мало?

Но все-таки вряд ли можно считать “призвание варягов” судьбоносным и определяющим. Днепровские пороги не могли превратиться в фиорды по мановению даже сильной руки.

4. Тут уместна аналогия из астрономии: чем массивнее космическое тело, тем сильнее будет отклоняться проходящий рядом луч. Политический “запрос” неизбежен, но в СССР он был чудовищно “массивен”.

Читая различные исторические работы того времени, часто испытываешь досаду, возникает неприятнейший эффект расфокусировки: все плывет, двоится, как будто объектив фотоаппарата неисправен. В итоге начинаешь сомневаться в самых очевидных и всеми доказанных фактах.

Труды досоветских историков, Сергея Соловьева или Василия Ключевского, например, вызывают больше доверия.

5. Карл Ясперс говорил, что история разомкнута в будущее и в прошлое. И то, каким мы видим это прошлое, влияет на будущее. В этом утверждении можно найти исчерпывающий ответ на поставленный вопрос.

Да и начало русской истории дарит возможность различных прочтений. И, к слову, герб выражает это обстоятельство лучшим образом. Двуглавый орел — не просто эмблема и аллегория, но символ и уже явление архетипическое.

6. Колосс на глиняных ногах — государство неправды. Следовательно, полезно все, что не лживо. Остается определить окончательно и бесповоротно, что есть истина… Литература этим и занимается на протяжении нескольких тысяч лет.

Дмитрий Каралис, писатель (Санкт-Петербург)

1. Увы! — нет. С нашей историей, как с режимом зимнего-летнего времени, шалят все, кому не лень. Приходит новая власть, при ней тут же появляются историки с кучерявыми бородками, они задумчиво морщат лбы и начинают своими ручонками двигать туда-сюда события по исторической системе координат. Вот этого события, дескать, вообще не было, а вот это было на пятьсот лет позже. Два исторических притопа, три философских прихлопа — и новая теория происхождения России или всего мира готовы. Дивитесь, люди добрые!

2. Представления о главных аспектах российской государственности имеются, потребность в расширении исторических данных есть, а вот веры современным историкам нет. Историю, как известно, пишут победители. Опьяненные победой. А писать надо на трезвую голову, а не сидя за столом с трофейными напитками.

3. “Удачных” попыток осмыслить нашу историю в художественных произведениях — вагон и маленькая тележка. Фильм “Ленин в Октябре”, например. Или “Кубанские казаки”. Теперь вот фильмы “Сволочи”, “Цитадель”, “Штрафбат”, “Стиляги”… Каждый из названных произведений искусства чрезвычайно удачен в своем времени. Если дадут денег, чтобы историки “осмыслили” благотворное влияние татаро-монгольского ига на русскую государственность, то историки не подведут, докажут, что Русь и Орда — родные сестры, и пусть славится в веках их союз. Закажут им осмыслить происхождение нашей Государственной Думы от римского Сената — осмыслят. Поведение нынешних историков заставляет вспомнить о первой древнейшей профессии.

4. См. ответы на предыдущие пункты анкеты.

5. См. ответы на предыдущие пункты анкеты.

6. Ничего полезного для российской государственности, кроме объективной, по возможности, картины нынешней жизни, литература создать не может. А вот стать прямым и ясным зеркалом общества литературе под силу. Чтобы, разглядывая в этом зеркале изображения своих предков, наши потомки видели истинную картину их жизни. Как видим мы ушедшую русскую жизнь в произведениях Гоголя, Чехова, Степняка-Кравчинского, Зощенко… Недавно перечитывал “Степь” и “Мужики” Чехова. Вот где фиксированная история народа и государства, а не в современных учебниках, рассказывающих сказки, что социализм принес неисчислимые беды на головы трудолюбивого русского крестьянства. Сто лет назад — это совсем рядом, а уже все переиначили. Так что говорить про тысячелетия назад!..

Сергей Лишаев, доктор философских наук (Самара)

1. Думаю, что “начало российской государственности” — это такая “материя”, относительно которой сформировать “объективное представление” едва ли возможно. Даже в сообществе историков-профессионалов о такой “объективности” не помышляют. Что уж тут говорить об “общественном сознании”. Речь скорее должна идти о том, имеется ли в этом сознании более или менее определенное, яркое представление о начале нашей государственности. Думаю, что у большинства россиян сколько-нибудь отчетливое представление о событиях и силах, сформировавших российское государство, отсутствует или весьма туманно. А это плохо. Когда в душах людей имеется яркий, способный воодушевлять и поражать воображение миф о возникновении государства, в котором они родились и живут, — это хорошо и для людей, и для государства.

2. Такое представление у меня имеется. Но “мой случай не типичен”, так как свое первое образование я получал на историческом факультете. Вероятно, в том числе и по этой причине я отвечаю на данный вопрос анкеты однозначно: “Да, такая потребность у меня имеется”. Я уже очень давно не читал специальной литературы по начальному периоду русской истории и чувствую, что мои представления о временах Рюрика, Синеуса и Трувора существенно поблекли. Юбилейный год — хороший повод для того, чтобы вновь открыть летописные своды и книги по отечественной истории.

3. В русском сознании сложилось несколько мифов (термин “миф” я использую не в значении вымысла, басни, а в значении реальности сознания, реальности воображения, в которой живут люди, принадлежащие к определенной культуре) относительно русской истории и исторических деятелей. Их не так много. Призвание варягов, Древняя Русь и Батый, Куликовская битва, правление Ивана Грозного и Смута, Петр I и Отечественная война и т. д. Причем миф о начале — не из самых сильных, не из самых “полнокровных”. Если же говорить об историках, то они всегда будут подкапываться под сложившиеся представления, под исторические мифы. В этом, собственно, и состоит их работа. Историки подрывают живую, неотрефлексированную, но общую для многих людей историю-память, предлагая вместо нее критические выверенную, но неспособную сплотить и воодушевить миллионы людей ее рациональную, рассудочную реконструкцию. Что касается литературы, то едва ли она может ориентироваться на те или иные конкретные работы историков-профессионалов. Сегодня появились одни работы, завтра появятся другие, в которых, возможно, будут опровергнуты взгляды нынешних научных авторитетов. Мне кажется, что писатели должны поддерживать и осмысливать в художественно выразительных и впечатляющих произведениях тот миф, который уже имеется. Полагаю, что такой путь будет плодотворным и для писателей, и для читателей.

4. Политическая конъюнктура, по-моему, сама по себе ничего нового в картину создания российской государственности внести не может. Внести в нее нечто новое могут историки. Но историки — наши сограждане. У них разные религиозные, политические, ценностные воззрения. И эти воззрения под воздействием “конъюнктуры” могут меняться. Соответственно, одни события и персонажи будут выдвигаться ими на первый план, а другие окажутся в тени. Может также измениться интерпретация и оценка тех или иных событий и исторических деятелей. Подводя итог: если конъюнктура меняется не на короткое время, а на длительный срок (на годы), то это может привести к определенным изменениям, характер которых в разных случаях и применительно к разным событиям будет различным. В одном случае мы можем получить “искажение”, в другом — “уточнение”, а в третьем — “открыть новые грани”.

5. Вопрос, на который мне трудно ответить. Потому что неясно, по какому пути будет развиваться России. Неясным представляется самое ее будущее. Пройдя через революции начала и конца ХХ века, наш народ сохранил в своем сознании то представление о начале собственной истории, собственной государственности, которое было до этих великих потрясений. Можно предположить, что если не произойдет катастрофы (а такой возможности исключить нельзя), то сохранятся и те представления о возникновении и о развитии русской истории и российской государственности, которыми мы живем сегодня.

6. На этот вопрос ответить легче. Литература должна оставаться литературой, то есть хранить и развивать русский язык, его огромный образный и смысловой потенциал. Невозможно отождествить русскую культуру и русскую государственность. Но первая была бы невозможна без второй, а вторая утратила бы без культуры смысл своего существования в большом историческом времени. Культуры сохраняются и после того, как рушатся государства. Литература — центр, ядро русской культуры. Современная литература не сможет сделать ничего более полезного, чем оставаться свободной, уклоняться и от вольного или невольного обслуживания политического заказа, и от подчинения экономическому давлению рынка, неизменно “играющему на понижение”. Пользу российской государственности принесет литература, способная продолжить великую традицию отечественной классики. Продолжение в данном случае мыслится не как подражание, а как удержание радикализма требований, которые способен предъявить себе писатель.

Вера Калмыкова, поэт (Москва)

1. Думаю, что не существует. Думаю, что “верного и объективного” представления о начале какой-либо государственности в общественном сознании существовать не может. Может существовать некий эмоциональный образ, более или менее общий для значительного количества людей.

2. Что имеется в виду? Владимир Красное Солнышко? Законодательство Древней Руси?.. Образ Руси у меня есть, представлений об аспектах — нет, знать хочется всегда очень много.

3. Литература должна осмысливать ту версию, которую выбирает для себя каждый конкретный писатель в каждом конкретном случае. Чтобы создать захватывающее произведение, автор должен быть сам эмоционально захвачен своей идеей. Пример удачной попытки, на мой взгляд, — “Слово о полку Игореве”, вне зависимости, когда оно было написано, в XII или в XVIII веке. В любом случае его создал гениальный человек.

4. Думаю, что правильны все три ответа: искажает, уточняет, открывает новые грани, и всё это одновременно. Процесс искажения идет всегда, вне зависимости от конъюнктуры, политической или иной. Даже когда я рассказываю ситуацию, очевидцем которой была, я искажаю, уточняю, открываю новые грани. Потому что любая точка зрения означает все эти три процесса, а человеческое говорение вне точки зрения невозможно. Неважно, какая именно конъюнктура, важно, что пока есть человек, есть и субъективность, а значит, конъюнктура.

5. Как может не быть возможности? Пока останется целым хотя бы по одному тому сочинений Карамзина и Соловьева — да, конечно, сохранится. Потому что даже в самые темные времена всегда появляется один человек, который “хочет прочесть”, и с него всё начинается заново. И какие геополитические обстоятельства, кроме желания самого народа, самих литераторов, самих историков, могут повлиять на уничтожение или создание теории? На что повлиял Сталин? На судьбы громадного количества людей — да. На пути исторического развития страны — нет.

6. Ничего специального и все что угодно, если писатель станет честно работать над созданием произведений искусства, то есть прежде всего и только эстетических объектов. Индивидуальное мировоззрение может включать “государственную идею”, может не включать, — здесь свобода для каждого. Но нет для литератора свободы от искусства, от решения задач, пусть даже и самых “формальных”. Еще: Г. С. Померанц когда-то сказал: “Думайте о Боге, пишите по-русски, и будет русская культура”. Перефразируя: “…и будет русская государственность”. Ок, если вы ате-

ист — думайте о благе. Тоже годится. Потому что произведение искусства — это образ человека, а человек — основа государственности. Но в искусстве образ человека или решен эстетически, или не решен вовсе.

Виктор Костецкий, доктор философских наук (Санкт-Петербург)

1. Есть миф о Киевской Руси — полный бред.

2. Да.

3. От норманнской теории уйти невозможно. Только она искажена.

Вот пример: 25 сентября 1066 года при штурме британского побережья случайно погиб командующий пиратским флотом Хардрод — зять Ярослава Мудрого. Через три недели аналогичная попытка была предпринята другим пиратом — Вильгельмом, которая оказалась удачной. Англию принудили говорить на французском. Иначе говорила бы на русском. Если бы не смерть Хардрода, столицей Киевской Руси был бы Лондон.

4. Открывает новые грани прошлого.

5. В нынешнем виде не сохранить, и сохранять не надо.

6. Многое. Если литература не будет такой же лживой, как история.

Елена Краснухина, кандидат философских наук (Санкт-Петербург)

1. Не существует, но это, на мой взгляд, и не принципиально важно. Зато в общественном сознании существует архиверное и адекватное представление о том государстве, в котором мы живем и которое является наследником и продуктом своего становления. Искать современную сущность явления в его истоках и рождении не всегда верно. Мы живем в ситуации древней государственности, но очень юной общественности. И государственность наша в долгой ее истории вовсе не была такой, какой мы хотим ее видеть ныне, а именно властью правовой, оставляющей свободное пространство обществу гражданскому как неогосударствленной сфере жизни. Пока политологи выстраивают свои концепты гражданского общества, обыденная речь живет своей укорененной в истории жизнью и подразумевает весьма причудливые контексты понятия “гражданское”. Идиома “гражданин начальник” закрепилась в языковой практике отечественного репрессивного политического режима в качестве обращения заключенного к следователю или конвоиру. Именно ситуация потери всех прав человека и гражданина почему-то инициировала обращение к риторике французской революции и к правовым терминам республиканизма. В современном просторечии понятие “гражданский” очевиднейшим образом входит в выражение “гражданский брак”, обозначая при этом de facto существующие отношения, которые de jure состоянием брака не являются, то есть фиксирует отсутствие брачного контракта. Если первоначально гражданский брак противопоставлялся церковному, то ныне то, что условно обозначается выражением “гражданский брак” уже противопоставляется как раз гражданскому браку как юридически полноправному состоянию. Такое лингвистическое упорство в именовании “гражданским” дискриминированного в правовом отношении состояния свидетельствует о непростом столкновении наследия нашей государственности с ее современностью. Возможно, нам надо не только помнить свою историю, но и уметь освобождаться от ее власти над нами.

2. Мое представление о началах российской государственности навеяно идеей Николая Бердяева о прерывности нашей истории и множественности ее форм и начал. Он различал образы России киевской, времен татарского ига, московской, петровской, советской и ожидаемой постсоветской как сочленяемые скорее разрывом, чем преемственностью. Россия, в моем представлении, всегда обновленная, а не древняя Матушка-Русь.

Конечно, фундаментальные основы российской государственности необходимо укреплять и развивать и в жизни, и в общественном сознании. К их числу относится прежде всего суверенитет. Термины “суверенитет” или “автономия”, изъясняющие разные грани общественной свободы, являются для русского слуха и ума все еще понятиями иностранными. Французский термин “souverain” является, с одной стороны, синонимом самостоятельного существования, а с другой — обозначает властителя, господина, вообще нечто господствующее, верховное, Во французском языке к термину суверенитет относится предлог “под” (sous), ибо суверенитет — это как раз то, под чем как под верховной властью легко можно оказаться. Знаменательно, что в русифицированном виде “независимости” идея суверенитета сильно трансформируется по своему значению, приобретая вместе с предлогом “от” смысл исключительно внешней свободы от инородного воздействия. Отсюда и проистекало недоумение на уровне массового сознания по поводу нового праздника 12 июня — Дня независимости России. Оно обычно формулировалось в вопросе “От кого?” и сопровождалось напоминанием о том, что Россия никогда не была колонией, а только империей или метрополией. Отторжение идеи независимости России как неясной и даже оскорбительной так широко распространилось в нашей стране, что знаменательную дату переименовали в “День принятия Декларации о суверенитете России”. Превратив независимость Российского государства в его суверенитет, мы как бы вернулись к первоначальному, аутентичному значению посредством обратного перевода термина с русского на французский язык, в результате чего произошло скорее не прояснение, а кодирование смысла.

А происходит вся эта игра слов в той ситуации, когда в русском языке есть термин практически идентичный, синонимичный французскому понятию суверенитета. Это самодержавие. Суверен по-французски это монарх, который правит безра-

дельно и безапелляционно, то есть самодержавно. Руссо же заговорил о народе-суверене, то есть о самодержавии народа. И если наших соотечественников нетрудно удивить понятием суверенитета России, то еще легче было бы поразить их понятием российской самодержавности. Ибо в России не было своего Руссо, который превратил бы понятие самодержавия (суверенитета) из атрибута неконституционного монарха в сущность народовластия, в основной институт гражданского общества, а не деспотического государства.

3. Сомневаюсь, что для многих писателей истоки нашей государственности смогут послужить источником вдохновения. Наверное, современному писателю интереснее современная жизнь, ибо именно в ней коренится его жизненный опыт. Однако Пушкин занимался архивной работой по изучению документов, связанных с бунтом Пугачева. Вполне возможно последовать его примеру. Тем более что есть такие художественные жанры, которые логично объединяют историю и современность. Так невозможно однозначно ответить на вопрос, в каком времени — прошлом, настоящем или будущем – происходит действие антиутопии Владимира Сорокина “День опричника”. И все же искусство не может руководствоваться научной теорией, даже самой достоверной. Оно имеет право на игру с прошлым, на фантазию, а не на правдоподобие. Художественная правда — это не объективная истина, невозможная и в самой историографии. Искусство должно быть очень свободным и субъективным, иначе мы предпочтем ему таблицу умножения или телефонный справочник.

4. Политическая конъюнктура — вещь неоднозначная. Она есть искажение, злоупотребление, идеологизация истины, но одновременно она делает идею востребованной, актуальной, общеизвестной, модной. Одна из глубочайших российских иллюзий заключается, на мой взгляд, в попытке решить большинство проблем образованием и культурой. Неизбывный российский идеализм всегда выводит жизнь из идеи. А современная наука говорит об инкорпорированной или отелесненной истории, то есть об истории, ставшей природой и породой человека, его повадкой, навыками обыденного взаимодействия, образом мысли и чувства, реагирования и действия. Наша история всегда с нами, но не в школьном знании ее, а в нашей телесности и психологии, характере и бытовых особенностях. Тело хранит историю даже тогда, когда разум ее забывает или игнорирует.

Общественные и политические институты оказываются эффективными только в том случае, если им соответствует определенный человеческий тип, в котором они персонифицируются. Как правило, психофизиологическая организация человека как продукта и агента истории соответствует его роли и позиции в поле общественных отношений. Когда Людовик XIV заявлял: “Государство — это я”, он не совершал ошибки. Ибо весь его умственный, чувственный и физиологический склад конституировался как субъективность абсолютного монарха, деспота и суверена. Человек такого типа не мог бы быть президентом США, Российской Федерации или Французской Республики. Он был бы пригоден к исполнению этой общественной роли не более чем князь Мышкин к исполнению роли палача или следователя НКВД, что фактически одно и то же. Однако бывает и так, что психология и телесность человека не соответствуют его месту в социально-исторической реальности. Для демонстрации этого тезиса достаточно сравнить Людовика XIV и императора Николая II, который был человеком не на своем месте, не имел личной царственной конституции и по-настоящему был увлечен не управлением государством, а дворницким занятием разгребания лопатой снега во дворе Зимнего дворца.

В периоды революционных перемен в обществе возникает рассогласованность социальных институтов и социальных характеров. Российское общество нынешнего переходного периода характеризуется именно несоответствием человеческого материала и социальных структур. Должности в правоохранительных органах зачастую занимают криминально мыслящие и действующие люди. Эти должности предназначены для другого человеческого характера, но предшествующая история десятилетиями и даже веками закрепляла правовой нигилизм в российской телесности и ментальности. Правовым нигилизмом обусловлен и вкус, и поведенческие повадки российского человека: он любит блатной шансон, переходит улицу на красный свет или в неположенном месте и просто не в состоянии, находясь за рулем, соблюдать ограничения скорости движения. Какой русский не любит быстрой езды и верит в практическую пользу соблюдения правил? Очень редкий. И легче верблюду, как говорится, пройти сквозь игольное ушко, чем нашему человеку стать полноценным членом гражданского общества. А правовой нигилизм высоких чиновников, что так часто и бессмысленно погибают у нас в автомобильных авариях и авиакатастрофах, похоже, доходит порой до наивной уверенности в том, что физические законы природы можно нарушать с той же безнаказанностью, что и юридические законы общества.

И телесность свою русский человек в массе своей не очень любит. Стоит россиянину указать на нездоровый характер его образа жизни или какой-либо из его привычек, как он тут же парирует: “А жить вообще вредно!” Так он и живет — вредно и недолго. И в этом видит свое главное право, свою свободу. Поэтому мы и имеем пьющих хирургов и летчиков, вороватых финансистов, презирающих право слуг закона. Современные общественные позиции требуют новых качеств, а человече-

ские навыки связаны с историческим опытом иного плана.

5. Дело не в том, что историческая наука будет менять свои концепции, а в том, что будет трансформироваться сама российская государственность. Она имеет длительную историю своих изменений, и, конечно, эта история не завершена и не остановлена.

6. Отвечу словами Жана Кокто: “Я знаю, что искусство совершенно необходимо, только не знаю зачем”.

Сергей Гавров, политолог, доктор философских наук (Москва)

1–6. Насколько мы имеем верное представление об истории? Всегда некоторое, всегда более или менее верное, всегда неточное. Современники событий немало удивились бы, прочитав исторические интерпретации потомков. Все это естественно.

Более или менее надежными свидетельствами здесь являются археология и радионуклеотидный анализ для все более отдаленного прошлого.

Говорить сегодня о подтверждении или опровержении того, что было более тысячи лет назад сложно. Речь идет лишь о более или менее правдоподобных гипотезах, часто без доказательств. Или с доказательствами, которые можно трактовать по-разному.

Но есть и еще один метод верификации того, что, по нашему мнению, могло происходить в прошлом государства Российского. Это здравый смысл. Да, временами кажется, что история не очень-то с ним и дружит, но это на относительно коротких промежутках исторического времени. На более длинных все возвращается на круги своя.

Ищи то, что выгодно, то, что дает возможность окупаемости такой сложной и дорогостоящей конструкции, как государство. Это торговля и то, что можно собрать для нее в виде дани с покоренных племен и народов. Мы бы сегодня сказали: монетизация ресурсов территории. Так вот в этом смысле теория о призвании варягов вполне уместна. Если не как правителей, то как воинов, способных собирать дань и охранять торговые пути на огромном протяжении. Опять же путь “из варяг в греки”. Византия, часть Римской империи, пережившая падение Рима. Самая развитая часть Европы того времени, государство, имевшее максимальный торговый потенциал. Общество потребления своего времени.

С кем торговать, как не с ними. И проект русской государственности в одночасье получает экономические основания, становится выгодным.

Через некоторое время по тем же причинам выгодным становится и принятие христианства у Византии. Это соответствует человеческой природе — брать у богатых и сильных, в блеске архитектурного оформления и пышности обрядов. Западная Европа ничем подобным в то время похвастаться не могла.

Насколько ясное у меня представление о событиях тех лет? По Ключевскому, Соловьеву, Костомарову, отчасти Иловайскому.

Меняется ли со временем отношение к истории и даже сама интерпретация исторических фактов? Безусловно меняется, особенно в России. Все подчинено задачам текущего момента, легитимации очередной российской власти. Начиная от вольного обращения с летописями во “время оно”, продолжая актуализацией исторических событий, которые можно рассматривать как обоснование исторической легитимности современной власти.

Когда приходят большевики, они начинают конструировать “революционную” традицию. Она для них, как собственное отражение в истории, ценна. Остальное, особенно то, что препятствует сегодняшней легитимности, не только не ценно, но и вредно. Будь то Победоносцев, Достоевский, Блок или норманнская теория происхождения русской государственности.

Сталин вспоминает о Петре Великом и Иване Грозном. В их деяниях историче-

ских предтеча его легитимности “здесь и сейчас”. Демократы 90-х, Ельцин обращаются к иной традиции российской истории, поминают Псковскую и Новгородскую республики, Временное правительство, генерала Власова, диссидентское движение.

Вообще по сегодняшним историческим пристрастиям политических лидеров можно судить о перспективах будущей российской политики. Политиков и народа, разумеется. Сегодня в моде Александр Невский и отчасти Сталин, а совсем не Александр II, Сахаров, Керенский и Горбачев... Это свидетельствует о более вероятных тенденциях российского политического будущего.

Внешне парадоксально, но прошлое, даже столь отдаленное, как эпоха возникновения российской государственности, определятся настоящим и предопределяет будущее. В общую “антизападную” тенденцию сегодняшнего дня вполне укладывается и отрицание норманнской теории, и признание как исторического артефакта, за-

служивающего доверия, Книги Велеса, и актуальность легенды о гипербореях... И это характерно не только для России. Свои “гипербореи” есть и на Украине, и в других государствах на месте бывшего СССР.

Хочешь узнать будущее — загляни в прошлое. Хочешь знать, каким на новом витке истории будет будущее, — посмотри на то, какая историческая традиция актуальна сегодня. История в этом смысле вполне прогностична.

Мне лично сегодняшние самостийные веяния в исторической науке и актуальной российской политике вполне симпатичны. Мне куда более приятна актуализация традиции Сварога, Александра Невского, святителя Николая, Антона Деникина... Она аутентична для российской истории в ее 1150-м разбеге. Для меня она более симпатична, чем историческая традиция, выражающаяся в топонимике и в ситуационном историческом наполнении Болотной площади и проспекта имени Сахарова.

Владимир Захаров, адвокат (Санкт-Петербург)

1. Нет, не существует. Начало любой государственности есть небыстрый и сложный процесс, в который вовлечено множество факторов, включая пресловутый человеческий. Россия пережила несколько катастроф, каждая из которых влекла коренной пересмотр российской истории. Содержание пропаганды в российской исторической науке поэтому было и остается неоправданно высоким. В результате сегодня в общественном сознании царит или чудовищная путаница, или просто апатия.

2. Есть потребность, не только у меня, в радикальном снижении уровня пропаганды в истории. История государства Российского до сих пор стоит на голове (см. ответ на вопрос № 4). И вот теперь, вместо того чтобы поставить ее на ноги, самое начало ее предписано свести к детской сказке. Ничего не дающей ни русскому уму, ни русскому сердцу. Жалкая картина.

3. Смотря что понимать под “норманнской теорией”. Если в ее основе оставлять легендарное “призвание варягов” в 862 году, то не только респектабельная наука, но даже и обыденное сознание не должны ее поддерживать. Вместе с тем роль мужей Севера (норманнов, викингов, варягов) в начальной истории Руси огромна. Но она огромна и в начальной истории Франции, Англии, Италии, Ирландии, Исландии… Проблема в том, что герцогство Нормандия не унижает французов. Норманны в Италии и Сицилии не унижают итальянцев. Основание английской государственности мужами Севера не унижает англичан. А вот участие скандинавов в славянских делах почему-то унижает русских. Почему?

Был у нас своеобразный царь Петр I, который внушил нам, что мы, русские, всего лишь унтерменши второго сорта, тогда как первый сорт, люди в собственном смыс-

ле — это немцы, только немцы и никто, кроме немцев. Пару веков спустя, частично опомнившись от петровской контузии, мы стали вопить, на противоударе так сказать, что мы даже лучше, чем первый сорт, мы народ — богоносец и для построения государства никакие варяги нам не нужны.

Вот взвешенная честная оценка: “Русы (норманны. — В. З.) не могли дать завоеванным ими славянам готовой государственности. У них господствовал родоплеменной строй, как и у восточных славян. Решающее влияние на эволюцию русского общества оказал синтез военной организации норманнов, общественных институтов славян и византийского права, ставшего известным на Руси благодаря утверждению в Киеве византийской церковной иерархии” (Р. Г. Скрынников. Русь IX—XVII века. СПб.: Питер, 1999).

4. Политическая конъюнктура, к несчастью, определяла эту картину всегда. Историческая наука по сию пору не гнушается ролью политической прислуги. Если отвлечься от призвания варягов как события слишком уж давнего, увидим следующую картину.

История государства Российского (до Ленина) покоится на трех черепахах.

Первая выползает из области Гога и Магога, накрывает Русскую землю, доводит ее до погибели или, как вариант, вгоняет в паралич на двести лет. В черной монгольской легенде есть разночтения. Кто-то полагает, что паралич продолжался не двести, а триста лет, если не все четыреста, кто-то уверен, что после татар русские остались придурковатыми навсегда. Но, закрыв своими телами татаро-монгольскую амбразуру, они спасли Запад. Хоть на что-то сгодились! Запад, конечно, и сам бы спасся, но почему бы не явить великодушие, не бросить зверькам хотя бы обглоданную косточку, не придать их недочеловеческому существованию хоть какой-нибудь смысл?!

Следующая черепаха ниоткуда не приползала. Эта вторая по счету несущая рептилия русской истории вылупилась из железного Кощеева яйца прямо здесь, на Москве. На ее панцире значились имя Иван и цифра четыре. Россия к этому моменту являла собою отрадное зрелище. На полях золотились хлеба. Под голубыми небесами трудились поселяне с поселянками, которыми мудро управляли князья, все как один серебряные. Солнце светило и грело. Повсюду журчали ручьи… Но тут русский Бог по причинам, которых умом не понять, щелкнул бичом и наслал на Россию-матушку Иоанна IV Грозного. Этот чумовой царь пожег хлеба, побил поселян, перекрасил небо в серый цвет, а на серебряных князей напустил черную опричнину.

Последствия были ужасны. Государство распухло (Ключевский). Народ захирел (он же). Классовые противоречия обострились. Серебряные князья выродились в жирных и глупых бояр, которые без конца парились в бане, не снимая валенок и шапок Мономаха.

И тогда прискакала третья черепаха — Петр Великий. Он-то и выручил Россию-матушку. Но излагать петровскую легенду в шутливом тоне нет нужды потому, что сегодняшнее бытование сией легенды, выдаваемой по-прежнему за правду, и есть шутка. Шершавым языком плаката, раздвоенным пером историка, лукавыми устами политика самоубийственная петровская сказка, подобно яду, вливается в наши уши. Образ Петра-спасителя ложный, как невинность старой шлюхи, по-прежнему господствует в наших поврежденных головах.

Но это же диагноз. Каков же прогноз? Покопаемся в анамнезе. Черная монголь-

ская легенда переосмыслена, хотя и не полностью. Об Иване Грозном написаны десятки книг, среди которых есть две-три глубокие. Даже легенда о Ленине как спасителе мира осталась в прошлом. История России с каждым годом все меньше походит на затянувшееся недоразумение. Но кумир на бронзовом коне, этот жуткий всадник русского апокалипсиса все еще скачет по нашей земле. А мы расступаемся перед ним, даже, пожалуй, разбегаемся. И жалобно блеем. Мы все еще блеем осанну.

5. А зачем ее сохранять? Тем более в нынешнем виде? Геополитические изменения, конечно же, сыграют свою роль. Но историю государства Российского следует переписать от начала до конца (и, слава Богу, это уже делается) не ради геополитики, а ради самоуважения! Переписать без патриотических истерик и самобичевания, без народа-богоносца, но и без комплекса национальной неполноценности.

6. Собственно, это развитие вопроса № 3. Литература влияет на общественное сознание, во многом формирует общественное мнение, которое состоит в порочной интерактивной связи с действиями политиков. Литература состоит из литераторов, среди которых умных и образованных людей трагически мало. Талантливых много, но что толку: талантливый дурак опаснее врага. Русский (российский) писатель должен очень много знать и очень много думать, прежде чем сметь кого-то чему-то учить. Россия — страна страдальческая. Русский писатель — это большая ответственность.

В текущей литературе недавно произошло событие, замалчиваемое с подозрительной методичностью. Вышел роман Дмитрия Быкова “ЖД”. Роман выдающийся. Явление в нашей современной литературе. Этот роман, как и его замалчивание, не есть ли красноречивейший ответ на все вопросы настоящей анкеты?!

Анатолий Бергер, поэт (Санкт-Петербург)

1. Нет, не существует, поскольку это сознание (впрочем, сомнительно, что оно общественное) отравлено ложью нынешней российской идеологии, которая представляет из себя смесь подросткового провинциализма и претензии на имперскую значительность.

2. Начала российской государственности прекрасно изложены у Карамзина, Соловьева и Ключевского, а также в древнерусских летописях. Ничего лучшего нынешняя российская историческая мысль (если таковая имеется) не создала. Что же касается потребности в расширении объема исторических данных, то она всегда должна быть.

3. Не знаю, о какой “респектабельной науке” идет речь. Боюсь, что в виду имеются лжепатриотические потуги на пресловутую “самость”. Всё это пошло и мелкотравчато.

4. Новое, что вносит политическая конъюнктура, — это старая пронафталиненная ложь, которой и пробавляются представители той же конъюнктуры. Фамилии этих “историков” и их начальников хорошо известны.

5. Возможность есть, но, увы, сейчас господствует та самая конъюнктура, о которой говорилось в предыдущем вопросе.

6. Не лгать.

Александр Мелихов, писатель (Санкт-Петербург)

1–6. Мой личный опрос показал, что даже образованные и патриотически настроенные люди мало интересуются тем, кто стоял у истоков Российского государства — славяне или варяги, и норманнская теория не представляется им хотя бы мало-мальски актуальной. А между тем в Большой советской энциклопедии 1954 года статья “норманисты” написана довольно-таки раскаленным слогом — в таком примерно духе.

“Норманисты” — сторонники антинаучной теории происхождения Древнерусского государства, выдвинутой и усиленно пропагандировавшейся работавшими в России реакционными немецкими историками XVIII века Бейкером, Миллером, Шлёцером и др. Стремящиеся оправдать немецкое засилье в России и сохранить захваченные иностранцами при попустительстве придворной клики положение в русской науке и культуре, Н. выступили с отрицанием способности русского народа к самостоятельному развитию. Против Н. решительно выступил Ломоносов, резко отрицательно относились к Н. представители передовой русской общественно-политической мысли. Исходя из марксистско-ленинского учения о государстве и опираясь на большой археологический материал, советские ученые окончательно разгромили… — и так целый столбец.

Но неужели весь этот пыл и объем отданы теням давно истлевших Бейкера, Миллера, Шлёцера и др.? Нет, они метили в какую-то современность: “В настоящее время “норманнская” теория используется буржуазными историками империалистического лагеря для того, чтобы опорочить прошлое русского народа, принизить его роль в истории и оправдать политику агрессии против Советского Союза”. Однако сильно подозреваю, что не профессора, пусть даже империалистич. лагеря, но неизмеримо более знаменитый и еще недавно грозный историософствующий практик вызвал этот воинственный тон: сила противодействия, как правило, порождается силой действия.

“Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам — превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы”. Этот идеологический пассаж из эпохального труда Адольфа Гитлера “Моя борьба” менее чем через двадцать лет был подкреплен наступлением вермахта — пустые, казалось бы, разглагольствования действительно оказались артподготовкой.

Зато в Большой российской энциклопедии 2004 года происхождение Древнерусского государства обсуждается в более чем спокойном тоне.

Образование Древнерусского государства в IX–X веках представляло собой сложный процесс, в котором взаимодействовали как внутренние (общественная эволюция местных, прежде всего восточнославянских племен), так и внешние факторы (активное проникновение в Восточную Европу военно-торговых дружин варягов — выходцев из Скандинавии). Роль последних является основой так называемой норманнской (уже без кавычек!) теории, согласно которой норманны (варяги) считались основателями государства в Древней Руси.

Как видите, все излагается очень академично, не напирая и надолго не задерживаясь, и, скорее всего, опять же потому, что сегодня никто — по крайней мере, громко — не ставит под сомнение наши способности к государственному строительству. Нас скорее склонны обвинять в культе государства, так что не удивлюсь, если вскоре наши историки начнут доказывать, что мы всегда были достаточно анархичны, индивидуалистичны и либеральны.

1 При написании заметок автор использовал следующие работы: Варяго-русский вопрос в историографии / Сост. и ред. В. В. Фомин. М., 2010; Горский А. В дыму варяжских баталий // Вокруг света. 2011. № 10 (2853); Изгнание норманнов из русской истории / Сост. и ред.

В. В. Фомин. М., 2010; Клейн Л. С. Спор о варягах. СПб., 2009; Уортман Р. С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии: В 2 т. М., 2002, 2004; Фомин В. В. Варяги и варяжская Русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005; Франклин С., Шепард Д. Начало Руси. 750–1200. СПб., 2000.

«Нева» 2012, №6

Министры стран Шенгенского соглашения договорились о расширении механизмов пограничного контроля в кризисных ситуациях на срок до двух лет

Польша восстановила выборочный паспортный контроль на своих границах в связи со стартующим сегодня чемпионатом Европы по футболу. В мае Испания сделала то же самое под благовидным предлогом обеспечения безопасности на ежемесячном заседании Совета управляющих ЕЦБ в Барселоне. Франция в прошлом году проводила проверки пассажиров автобусов на границе с Италией.

В минувший четверг министры внутренних дел ЕС, собравшиеся в Люксембурге, сделали новый шаг на пути ограничения действия Шенгенских соглашений. Согласован механизм, который в определенных кризисных ситуациях позволит восстанавливать пограничный контроль стран-участниц Шенгена.

Как замечает газета The Wall Street Journal, два главных достижения единой Европы - общая валюта и беспрепятственное передвижение из одной страны ЕС в другую (Британия не в счет) - одновременно дали трещину. На фоне углубляющегося кризиса евро страны, входящие в Шенгенское соглашение, все чаще рассматривают свободу передвижения не как благо, а как угрозу.

Греческая болезнь

В центре противоречий - как в случае с кризисом общеевропейской валюты - Греция. В прошлом году на границе Греции с Турцией было задержано 55 тысяч нелегальных мигрантов: население среднего европейского города. Это больше, чем годом ранее, 49 тысяч. Неизмеримо больше нелегалов проникает через дырявые греческие границы и расползается по континентальной Европе. Во времена тучных коров на это закрывали глаза. Сейчас в кризисные времена нелегальная иммиграция становится одним из серьезных вызовов существованию Евросоюза.

Хотя на совещании в Люксембурге греческая проблема не выделялась отдельно, очевидно, что Греция может стать одной из первых стран, вокруг которой соседи по ЕС захотят установить пограничный контроль. Министры внутренних дел ЕС договорились о том, что если некое государство окажется на протяжении продолжительного времени не в состоянии надежно контролировать собственные внешние границы, Еврокомиссия может рекомендовать восстановить пограничный контроль на внутренних границах со странами ЕС.

Нынешние правила Шенгена позволяют странам вводить временный контроль на границах в случае непредвиденных событий, таких, как, допустим, крупный теракт. Новые правило, о которых министры договорились в Люксембурге, продляют период такого пограничного контроля до полугода. Причем стране, входящей в Шенген, не потребуется никаких дополнительных разрешений от других участников соглашения: она только должна поставить соседей в известность о своем решении.

Эти меры еще предстоит обсудить в Европарламенте. Однако общий настрой, похоже, выразил немецкий министр Ханс-Петер Фридрих, который выразил мысль о том, что в принятии окончательных решений о закрытии границы приоритет остается за государством, а не за ЕС: "Окончательное решение - за государствами-членами, поскольку именно мы отвечаем за безопасность своих граждан", - заявил герр Фридрих по прибытии в Люксембург.

The Wall Street Journal отмечает в этой связи: "Министры подчеркивают, что новый кризисный механизм будет применяться только в качестве крайней меры, однако несмотря на эти заверения, решение министров о предоставлении себе большей свободы в восстановлении пограничного контроля представляет собой еще один пример того, что европейцы устали от централизованной политики".

Альтернативная модель: распад СССР

Ползучее расползание стран ЕС по национальным квартирам уже вызывает смутные аналогии с распадом СССР. Политологи и историки по обе стороны Атлантики пытаются понять, насколько такие аналогии правомерны.

Советский опыт говорит о том, что "распад чреват хаосом и ведет к обнищанию и инфляции, так что люди справедливо опасаются повторения подобного сценария", считает профессор истории из Принстонского университета Гарольд Джеймс. В интервью Bloomberg историк заявил: "Аналогия с Советским Союзом весьма непривлекательна - все бывшие советские республики пережили серьезные проблемы в девяностые годы".

Нет сомнения в том, что отличий между бывшим СССР и Евросоюзом гораздо больше, чем общего; но существуют определенные параллели, которые позволяют точнее оценить масштабы и последствия нынешнего долгового кризиса в Европе, считают опрошенные Bloomberg эксперты.

Глава софийского Центра либеральных стратегий Иван Крастев отмечает одну из таких параллелей: "В [бывшем] Советском Союзе и в Европейском союзе ушло поколение, которое осознавало, в чем собственно смысл союза, в чем состоит коллективистский опыт". СССР сформировался после Первой мировой войны, Евросоюз - после Второй мировой войны. При этом у народов, входивших в Советский Союз, было дополнительное связывающее их звено: общий язык, чего нет в Европе.

Главным цементирующим элементом в СССР был коммунизм. Когда основополагающие политические принципы дали трещину, в том числе, и под воздействием событий в бывших социалистических странах Восточной Европы, вера в центральную власть советского государства испарилась.

Если Греция покинет зону евро, то это нанесет сильный удар по основополагающим принципам ЕС, которые были заложены Римским договором 1957 года, считает директор Центра международной истории Колумбийского университета Марк Мазовер. "ЕС возник как плод идеологического видения элит, - говорит историк. - Как только определенная идеология, основанная на видении будущего, вступает в противоречие с ходом событий, возникает проблема. Для Советского Союза подобная утрата доверия к идеологии имела опустошающий эффект".

Риски "Европы двух скоростей"

По мнению историка Стивена Коткина, автора книги "Армагеддон, которого удалось избежать" (Armageddon Averted), окончательно добил СССР развал рублевого пространства.

На момент развала в СССР проживало 286 млн человек. Население Европы в зоне евро ныне составляет сопоставимое число, 331 млн человек.

Несмотря на распад Советского Союза, многие его бывшие республики сохранили достаточно тесные экономические связи. Россия остается крупнейшим торговым партнером Украины: на нее приходится 28% всего украинского экспорта и 38% импорта. Еще более тесные связи у России с Белоруссией, единственной из стран СНГ, которая эмитирует облигации, номинированные в российских рублях.

А вот в случае с Эстонией - единственной из бывших союзных республик, вступившей в еврозону, - на Россию приходится только 9% внешней торговли.

Какой вывод из этого может сделать для себя ЕС?

По мнению болгарского историка Крастева, следует внимательно следить за тем, что делает Германия, и с особенной осторожностью относиться к немецким призывам создать более компактную еврозону, или "Европу двух скоростей". По словам Крастева, союзы государств разрушаются не из-за кризиса на периферии: они разрушаются из центра. "Дезинтеграция происходит не оттого, что все вдруг захотят идти своей дорогой, - говорит глава софийского Центра либеральных стратегий. - Она случается потому, что политики начинают моделировать более компактный, более тесный, оптимальный союз. Нынешний кризис уже поколебал границы солидарности. Пространство ЕС может быть пересмотрено", - полагает эксперт.

Как раз накануне канцлер Германии Ангела Меркель вновь выступила с очередным призывом создания "Европы двух скоростей". Впрочем, как отмечает газета The Financial Times, на этот раз фрау Меркель адресовалась не столько к проблемным экономикам еврозоны, сколько к не входящей в зону единой европейской валюты Британии. Тем самым Берлин дает понять, что не намерен обращать внимания на требования Лондона усилить помощь таким странам, как Испания, до тех пор, пока сами британцы отказываются присоединяться к зоне евро.Болельщиков, прибывающих в Польшу на ЧЕ 2012, будут подвергать дополнительному пограничному контролю.

За май стоимость квартир в этой балтийской стране снизилась всего на 0,1% по сравнению с апрелем. В 17 крупнейших городах Эстонии квадратный метр жилья продавался в среднем за €844.

Индекс цен компании Pindi Kinnisvara анализирует среднюю стоимость квадратного метра жилья, указанную в договорах купли-продажи, во всех уездных центрах Эстонии, а также в городах Нарва и Кохтла-Ярве, передает The Baltic Course.

Согласно отчету, по сравнению с пиковым 2007 годом цены на квартиры в Эстонии упали на 40%. Однако если сравнивать с самым низким уровнем за последние годы (июль 2009 г.), то жилье подорожало на 35,3%.

Аналитики также заметили рост активности покупателей: в апреле в ведущих городах страны прошло 862 сделки, а в мае было заключено 1070 договоров купли-продажи недвижимости.

«Наша сторона всегда считала и считает конкурентным преимуществом Архангельского ЦБК неиспользование макулатуры в композиции картона. Это - его бренд», - об этом сообщил в рамках встречи переработчиков картона на АЦБК Председатель Совета директоров Baltliner Дмитрий Бондаренко.

Оценивая мероприятие, он отметил, что его компания работает с Архангельским ЦБК с 1992 года. Для Baltliner эта встреча является подтверждением совместных планов и их неизменности. Небезынтересно во время визита, по словам Дмитрия Бондаренко, было услышать мнение о предприятии и других клиентов комбината.

«Baltliner завоевывает новые рынки, а наиболее трудный из них – Польша, - сказал Председатель Совета директоров эстонской компании. - Но нам постепенно удается выстроить отношения, в том числе, благодаря чисто целлюлозному картону АЦБК. Т.е. мы говорим о востребованности его продукции, даже несмотря на тренд увеличения использования макулатуры».

Говоря о тенденциях рынка упаковки, он отметил его избирательность: «Бренд Архангельского ЦБК решает многие проблемы. Клиенты, выбирающие картон комбината, готовы за это платить. Я считаю, что будущее рынка – не ценовая гонка, а именно улучшение качества по требованиям потребителей. В этом смысле можно говорить еще об одном конкурентном преимуществе Архангельского ЦБК. Четко выстроенная обратная связь с переработчиками сырья комбината: служба качества записывает пожелания и принимает меры. Это - главный фактор успешной работы».

Дмитрий Бондаренко уверен, что такие встречи позволяют вести мониторинг совместной деятельности и координировать пожелания клиентов непосредственно с производством АЦБК. «Ведь производство и потребитель говорят на одном языке, - подчеркнул он. - Поэтому наши встречи – всегда залог успеха».

30 – 31 мая 2012 г. на ОАО «Архангельский ЦБК» состоялась встреча переработчиков картона. В ней приняли участие представители ведущих предприятий, выпускающих картонно-транспортную тару и другие изделия из тарного картона: Jacob Jurgensen GmbH, ЗАО «ГОТЭК» ОАО «ПЭФ "Союз», ЗАО «Стора Энсо Пакаджинг», «Смерфит Каппа Санкт-Петербург», ОАО «Илим Гофра», ПО «Гофра» и др.

Санкт-Петербург и Вильнюс вновь остались без прямого авиасообще­ния. Авиакомпан­ия "Ак Барс Аэро", начавшая было полеты между городами с 26 марта, отказалась­ от дальнейшег­о выполнения­ рейса из-за нехватки самолетов и низкой загрузки.

Полеты выполнялис­ь два раза в неделю - по понедельни­кам и четвергам — на 50-местном самолете CRJ-200LR. Время в пути составляло­ 1 час 20 минут. Стоимость билета начиналась­ от 3-х тыс. рублей.

Авиаперево­зчик официально­ уведомил руководств­о Вильнюсско­го аэропорта о прекращени­и полетов из Вильнюса в Санкт-Петербург с 4 июня.

Как пояснили Туринфо представит­ели авиакомпан­ии, прекращени­е полетов является результато­м отсутствия­ самолетов. Кроме того, в авиакомпан­ии недовольны­ загрузкой воздушного­ судна - она составляла­ не более 40 процентов.

В Вильнюсско­м аэропорту в этой ситуации держат «марку» и не теряют оптимизма. «Вильнюсск­ий международ­ный аэропорт, признавая туристичес­кий и деловой потенциал Санкт-Петербурга­, будет стремится обеспечить­ рейсы в этом направлени­и с другими авиакомпан­иями», - говорится в сообщении аэропорта.

Отметим, что прямые рейсы в Вильнюс из Санкт-Петербурге­ не осуществля­лись с 2005 года.

Известие об отмене авиарейса вызвало сожаление практическ­и у всех туроперато­ров, которые работают на литовском направлени­и. Петербург имеет авиасообще­ние с Эстонией и Латвией, что приводит к ежегодному­ росту турпотока в эти страны жителей Петербурга­ и Северо-Запада. Кроме того, до курортов и городов этих стран можно добраться на автобусе и личном автотрансп­орте, а также по железной дороге.

До Литвы петербуржц­ам ехать и дольше и сложнее: например, на поезде нужно проезжать через Калинингра­дскую область. Так что самым удобным до недавнего времени для петербуржц­ев был автобусный­ маршрут. Видно он таким и останется. Как предположи­ли в одной из турфирм, у авиаперево­зчика просто не хватило терпения подождать,­ пока авиамаршру­т наберет популярнос­ть.

«Странно, что решение об отмене рейсе было принято в самый сезон — когда туристы уже поехали на отдых на литовские курорты. Авиарейс был бы очень кстати не только в сезон, но и на новогодние­ каникулы, когда спрос на отдых в Прибалтике­ традиционн­о возрастает­», - отметили в турфирме.

Крупнейшая в мире социальная сеть Facebook присоединилась к консорциуму экспертов по информационной безопасности, который занимается устранением последствий массового заражения пользователей интернета вирусом DNSChanger, перенаправлявшим их на сайты кибермошенников, сообщает пресс-служба Facebook.

"Facebook постоянно работает над повышением защищенности своих пользователей от вредоносного ПО. Одна из актуальных угроз, с которой мы боремся, называется DNSChanger", - говорится в сообщении пресс-службы.

Помимо Facebook, в консорциум входит антивирусная комания Trend Micro, американские телеком-операторы AT&T и Verizon, компании Comcast и Time Warner Cable & RoadRunner, а также ряд других корпораций и некоммерческих организаций.

Вирус DNSChanger, попав в компьютер пользователя, перенаправлял их на сайты, принадлежащие хакерам, и изменял настройки браузера. Киберпреступникам удалось заразить более 570 тысяч компьютеров по всему миру. DNS-сервер отвечает, в том числе, за правильное соотнесение буквенного адреса сайта и IP-адреса сервера, на котором расположен сайт.

После задержания злоумышленников в ноябре минувшего года правительство США запустило DNS-серверы, которые заменили принадлежавшие злоумышленникам, чтобы владельцы зараженных машин могли продолжить пользоваться интернетом. Но содержание этих серверов уже обошлось правительству в 87 тысяч долларов, и власти США намереваются прекратить их работу 9 июля. Пользователи, которые до этой даты не исправят свои компьютеры от воздействия DNSChanger, потеряют возможность подключаться к интернету.

Чтобы это предотвратить, Facebook будет демонстрировать окно с предупреждением о заражении и инструкцией по удалению вируса тем пользователям социальной сети, чьи компьютеры могут быть заражены.

Поскольку DNSChanger был способен обходить актуальные антивирусные технологии, а его вредоносное действие малозаметно непрофессиональному пользователю, зараженными остаются несколько сотен тысяч компьютеров по всему миру. По оценкам экспертов на конец апреля текущего года, зараженными оставались около 360 тысяч ПК.

По данным ФБР, около 85 тысяч зараженных компьютеров находится в США. Также зараженные компьютеры есть в Индии, Италии, Великобритании, Германии, Испании, Франции, Канаде и Китае.

В ноябре минувшего года ФБР задержало шестерых граждан Эстонии (седьмого участника банды, гражданина РФ, арестовать не удалось) по подозрению в совершении мошенничества в компьютерных сетях. Предполагается, что, распространив вирус DNSChanger, злоумышленники построили мошенническую схему, при которой владельцы зараженных компьютеров всякий раз, пользуясь интернетом, незаметно для себя посещали рекламные страницы, указанные злоумышленниками. По данным следствия, таким образом хакеры могли заработать около 14 миллионов долларов.

Розничные продажи в еврозоне в апреле сократились на 1% в помесячном выражении. Об этом говорится в сообщении Евростата. Консенсус-прогноз аналитиков, опрошенных агентством Bloomberg, указывал на сокращение показателя на 0,1%. Продажи в 27 странах Евросоюза сократились на 1,1% к марту. В годовом выражении показатель по еврозоне упал на 2,5% и снизился на 1,9% по ЕС.

Евростат не стал пересматривать данные за март по валютному союзу. Тогда продажи в еврозоне в месячном выражении выросли на 0,3%. Показатель по ЕС пересмотрен с роста на 0,7% до 0,8%.

В апреле в месячном исчислении розничные продажи продуктов питания, напитков и табачной продукции повысились на 0,3% в еврозоне и сократились на 0,1% в ЕС. Показатели по непродовольственному сектору сократились на 1,4% в еврозоне и на 1,2% в ЕС.

По полученным на момент публикации отчета данным, в месячном выражении розничные продажи снизились в 18 странах ЕС, остались неизменными только в Болгарии и выросли в Румынии (0,8%) и Германии (0,6%). Самый сильный спад розничных продаж зафиксирован в Австрии (-3,5%), Словении (-2,9%) и Финляндии (-2,7%).

В годовом выражении розничные продажи продуктов питания, напитков и табачной продукции сократились на 2,3% в еврозоне и на 2,4% - в ЕС. Показатели по непродовольственному сектору сократились на 2,1% и 0,7% соответственно.

Общие розничные продажи снизились в 12 странах и выросли в 7. Заметнее всего показатель упал в Испании (-9,6%), Португалии (-9,3%) и Мальте (-4,6%). Самый резкий рост зафиксирован в Эстонии (8,5%), Латвии (7,8%) и Румынии (3,4%).

По итогам первого квартала 2012 года мировым лидером по росту цен на недвижимость стала Бразилия. За предыдущие 12 месяцев жилье в этой латиноамериканской стране подорожало на 23,5%.

В пятерку лидеров также вошли Эстония, Индия, Австрия и Германия, говорится в отчете компании Knight Frank (Global House Price Index).

Замыкает список Ирландия, где за предыдущие 12 месяцев жилье обесценилось на 16,3%. Значительное снижение цен на недвижимость аналитики зафиксировали также в Греции, Португалии, Польше и Испании, передает портал Propertyobserver.

Самый дорогой бензин в Норвегии - там литр горючего стоит в пересчете 84,5 рубля. А самое дешевое топливо в Венесуэле - там за литр бензина просят менее одного рубля

Летний сезон открыт. Пора отпусков и путешествий. По данным Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), более 50% россиян проведут летний отпуск дома или на даче. А треть мечтает съездить за границу.

Кто-то из них точно захочет отправиться путешествовать на автомобиле или взять в аренду машину уже на месте. В таком случае одна из главных статей расходов, которые необходимо учитывать, - стоимость бензина.

В России литр АИ 95 составляет 28,6 рублей, и автовладельцев такие цены огорчают. Еще бы: Россия является второй страной в мире по нефтедобыче после Саудовской Аравии, а бензин у нас самый дорогой среди крупнейших государств импортеров нефти. Но в Европе цены на топливо в два, а в некоторых странах - почти в три раза выше, чем в РФ.

Более 70 рублей за литр

Мировым рекордсменом по стоимости топлива является Норвегия. Там в среднем литр бензина стоит 84,5 рубля. Более 80 рублей придется платить за литр горючего, если вы поедете в Данию, Италию, Нидерланды или Грецию.

Более 70 рублей за литр готовьтесь отдать на заправках Швеции, Великобритании, Бельгии, Франции, Финляндия, Германия, Ирландии и Турции. В Гонконге литр бензина стоит 77,6 рублей.

Более 50 рублей за литр

Более чем в два раза дороже, чем в России, обойдется бензин не только в Словакии, Венгрии, Чехии, Испании, Словении, Австрии, Польше и Болгарии, но и в приграничных странах бывшего СССР. В частности, в Латвии, Литве и Эстонии литр топлива стоит 63,3 рубля, 63,2 и 61,5 соответственно.

Дороже 60 рублей придется платить за литр горючего, если вы отправитесь на арендованной машине по Японии или Южной Корее.

В Европе самый дешевый бензин в Румынии: там за литр 95-го просят 57,5 рублей. В пределах 55 рублей стоит литр топлива в Бразилии и Индии.

Более 30 рублей за литр

Если вам придет в голову покататься на машине в Таиланде, то готовьте по 43,3 рубля за литр горючего. На три рубля больше придется платить, если вы отправитесь в Китай.

Также более 30 рублей стоит литр бензина в Аргентине, США и Индонезии.

Дешевле только даром

В Мексике литр бензина оценивается в 27,9 рублей. В Иране продают горючее за 24,2 рубля за литр, а в Нигерии он стоит 20,3 рубля.

Психологическую отметку в 20 рублей за литр не переходят, например, Арабские Эмираты и Египет, где стоимость бензина составляет 16,5 и 15,1 рублей за литр. К самым демократичным по цене топлива относятся Кувейт (7,6 рубля за литр), Саудовская Аравия - 5,3 рубля и Венесуэла, с рекордно низкой ценой за литр топлива - всего 70 копеек.

Цены указаны в перерасчете по текущему курсу доллара к рублю

Годовая инфляция в 17 странах еврозоны замедлилась в мае 2012 года до 2,4% с 2,6% месяцем ранее, сообщает общеевропейское статистическое агентство Евростат. Инфляция в зоне евро измеряется с помощью индекса потребительских цен во всех государствах валютного союза. Полный отчет по инфляции в еврозоне и в отдельных странах региона агентство опубликует 14 июня.

Данные по апрелю 2012 года совпали с первоначальной оценкой Евростата. Самые низкие темпы инфляции в Европе в апреле 2012 года наблюдались в Швеции (1,0%), Греции (1,5%), Ирландии и Румынии (1,9%). Больше всего в прошлом месяце цены выросли в Венгрии (5,6%), Эстонии (4,3%), Чехии и Польше (около 4,0%). По сравнению с мартом 2012 года инфляция снизилась в 16 государствах еврозоны и выросла - в 10. В Европе заметно подорожал алкоголь и табачные изделия (4,7%), транспорт (4,3%) и жилье (3,9%). Цены на услуги связи упали на 3,1%.

Глава Европейского центрального банка Марио Драги считает, что инфляция в еврозоне в 2012 году вырастет более чем на 2% из-за увеличения цен на топливо и роста косвенных налогов. Динамика цен ожидается стабильной. По данным Организации экономического сотрудничества и развития, ВВП еврозоны в 2012 году снизится на 0,1%. ОЭСР считает, что в Европе очень низок индекс доверия в деловых кругах и среди населения, финансовые рынки испытывают давление, неблагоприятные последствия консолидации бюджетов могут оказать существенное влияние на рост экономики региона в ближайшей перспективе.

"Евросеть" отозвала у партнеров франшизу на принадлежащий ей бренд "Ультра". Оставшиеся у ритейлера магазины "Ультра" вскоре перейдут под бренды "Евросеть" и "Билайн".

"Евросеть" больше не будет использовать "Ультра" в названиях магазинов и ритейловых проектов. Последние 20 магазинов под этой маркой будут ребрендированы в "Евросеть" или переданы в монобрендовый розничный проект "Вымпелкома", который развивает "Евросеть", рассказал "Ведомостям" президент компании Александр Малис. Поддержка нескольких брендов в данном случае неэффективна, объяснил он это решение. От прав на торговую марку "Ультра" компания не отказывается, но о планах ее дальнейшего использования Малис не говорит.

"Евросеть" приобрела марку "Ультра" вместе с сотовым ритейлером "Ультра стар", владевшим примерно 200 салонами в Москве, Петербурге и других городах России. Планировалось, что под этим брендом "Евросеть" будет открывать свои салоны в странах Прибалтики. В Латвии, Литве и Эстонии "Евросеть" открыла в общей сложности 68 салонов, но уже в 2008 г. компания продала прибалтийский бизнес.

Отечественные курорты на Черноморском побережье уступили по привлекательности странам дальнего зарубежья, говорится в исследовании ВЦИОМ. Если в 2010 году эти направления манили россиян в равной степени, то в этом году популярность Черного моря упала до 23% (второе место в рейтинге пожеланий отпускников). В зарубежную поездку хотели бы поехать 30% респондентов, и это самый популярный ответ в опросе социологов.

На третьем месте в списке притягательных мест для отдыха - дом. 16% опрошенных рассказали, что даже имея необходимые средства для поездки, хотели бы провести отдых в спокойной обстановке, в кругу семьи.

Половина опрошенных (49%) призналась, что главная причина "домашнего" отпуска - нехватка средств на поездку. Для сравнения, в 2008 году число безденежных достигало 60%.

Те россияне, кто планирует летом отдохнуть за пределами дома или дачи, в среднем рассчитывают потратить на отдых 27,2 тысячи рублей на одного члена семьи. У жителей Москвы и Петербурга средняя сумма доходит до 39 тысяч рублей. Отпускники выбирают пляжный отдых (36%), познавательные поездки (21%, год назад - 30%), санаторное лечение (18% против 25% в 2011 году), походы, рыбалку и охоту (15% против 20%).

На деле же половина опрошенных проведет лето дома (50%), четверть - на даче (24%), в других городах России - 10%, на Черноморском побережье - 9%. 5% опрошенных собирают чемоданы, чтобы ехать за рубеж.

Большинство россиян, планирующих провести отпуск за пределами дома или дачи, откладывают деньги на поездку заранее (65%). 13% опрошенных в состоянии оплатить поездку из текущих средств.

Среди зарубежных курортов лидеры - Кипр, Таиланд, Испания, Египет, Греция и Турция. В 1,5-2 раза больше стали ездить в Доминикану, Эстонию, Норвегию, Сербию и Швецию. Греция ожидает увеличение турпотока из России на 30-40%.

Как рассказывал BFM.ru руководитель проекта Путешествия@Mail.Ru Глеб Кащеев, среди россиян стало все больше тех, кто организует зарубежное путешествие самостоятельно. Если в 2009 году об этом рассказали 21% пользователей, то в 2010 году - уже 24%, в 2011 - 30%. При этом число клиентов турагентств уменьшилось незначительно - с 56% в 2009 году до 54% в 2011. Число тех, кто предпочитает не покидать пределов родины, уменьшилось с 23% в 2009 до 16% в 2011 году.

Холдинг "Соломбалалес" запускает серию тендеров для выбора подрядчиков, которые будут выполнять работы, связанные со строительством нового лесопильного цеха Соломбальского лесопильно-деревообрабатывающего комбината, об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании. В ближайшее время предстоит определить подрядчиков для выполнения работ по очистке площадки, намыву территории, копке котлованов, подготовке существующих сетей, формированию свайного поля, а также по выбору поставщика металлоконструкций.Напомним, что строительство нового лесопильного цеха является частью инвестиционного проекта холдинга "Соломбалалес". Весь производственный цикл предприятия будет осуществляться на одной промплощадке, а не на двух, как сейчас. При этом реконструкция пройдет без остановки действующего производства.

Предполагается строительство нового склада сырья, линии сортировки бревен, нового лесопильного цеха с высоким уровнем автоматизации. Мощности производства по распилу сырья составят 800 тыс. м3. Сумма инвестиций в проект - 1,68 млрд руб.

Генеральный директор ООО "УК "Соломбалалес" Иван Бородин отметил, что в 2011 г. были выполнены основные подготовительные работы и проведены тендеры на поставку основного и вспомогательного оборудования. Бородин подчеркнул, что модернизация такого масштаба не проводилась на предприятии уже несколько десятилетий. По его словам, первые поставки оборудования запланированы на конец текущего года, в цехе будет установлена лесопильная линия немецкого производства, околостаночное оборудование – из Эстонии и Финляндии.

Несколько сотен человек в среду собрались у здания эстонского парламента в Таллине, чтобы поддержать конституционное право русских школ на выбор языка обучения, аналогичный митинг прошел также в Нарве.

Мероприятия были официально зарегистрированы городскими властями. В Таллине собравшиеся по призыву общественной организации "Русская школа Эстонии" и попечительских советов таллинских гимназий люди держали в руках плакаты с надписями на русском, английском и эстонском языках: "В защиту конституционных прав", "Нет - произволу властей", "Поддерживаем наши попечительские советы".

Выступавшие на митинге напомнили, что попечительские советы нескольких гимназий Эстонии на основании Закона об основной школе и гимназии и Конституции Эстонской Республики выбрали русский язык обучения.

Согласно закону, попечительские советы ходатайствуют перед местными самоуправлениями о выборе языка обучения, а окончательное решение принимает правительство страны.

Было собрано более 30 тысяч подписей в защиту конституционного права выбора языка обучения, однако несмотря на ходатайства и собранные подписи, правительство в лице Министерства образования продолжает игнорировать законную волю жителей Эстонии.

Организаторы митинга призвали всех неравнодушных жителей страны поддержать равноправие в Эстонии и выступить за полноценное участие в жизни общества и реализацию права определять будущее своих детей.

Митинг стал завершающей стадией сбора подписей в Таллине. Предполагалось, что 1 июня, в Международный день защиты детей, собранные подписи будут переданы президенту Эстонии Тоомасу Хендрику Ильвесу. Но канцелярия главы государства уже сообщила, что президент отказался принимать подписи защитников образования на русском языке, отметив, что образование является делом исполнительной власти.

Русские школы в Эстонии на гимназической ступени (10-12 классы) начали частично переходить к преподаванию на эстонском языке с 1 сентября 2007 года. В нынешнем учебном году соотношение предметов на эстонском и русском языках в русских гимназиях республики должно быть доведено до показателя 60% - на эстонском и 40% - на русском языке. Всего в Эстонии действуют 63 школы с русским языком обучения.

Представители русской общины обеспокоены тем, что обучение русскоговорящих детей на неродном для них эстонском языке не позволит им получить необходимый уровень знаний для успешного трудоустройства или продолжения учебы. Николай Адашкевич.

Российская делегация во главе с первым заместителем председателя правительства РФ Игорем Шуваловым прибыла в среду в приморский город Штральзунд на севере Германии (федеральная земля Мекленбург-Передняя Померания) для участия во встрече глав правительств стран-членов Совета государств Балтийского моря (СГБМ).

Планируется, что на саммите 30-31 мая его участники обсудят самый широкий спектр вопросов, связанных с региональным экономическим сотрудничеством, обеспечением энергетической безопасности, охраной окружающей среды, а также демографическую ситуацию, инвестиционное и техническое содействие и другие темы.

Одним из важных вопросов, которые будут подняты на встрече, станет обеспечение конкурентоспособности и устойчивого роста в регионе Балтийского моря.

В ходе мероприятия канцлер ФРГ Ангела Меркель объявит о передаче председательства в СГБМ России.

Совет государств Балтийского моря был учрежден в 1992 году, в него входят Германия, Дания, Латвия, Литва, Эстония, Норвегия, Польша, Россия, Финляндия, Швеция и Исландия, которая была принята в его состав в 1995 году, а также Еврокомиссия. Ряд стран - Белоруссия, Великобритания, Испания, Италия, Нидерланды, Румыния, Словакия, США, Украина и Франция - имеют в СГБМ статус наблюдателя. Заявки на полномасштабное членство подали Белоруссия и Франция.

Предприятия Saaremaa Laevakompanii, BLRT Grupp и Swedbank заключили предварительное соглашение о проектировании и строительстве четвертого крупного паромного судна для пассажирских линий в проливе Вяйнамери.

Помимо этого стороны договорились о возможности строительства еще двух судов подобного типа, но с функциями ледокола, сообщили в субботу, 27 мая, участники соглашения.Протокол о совместных намерениях подписали председатель совета Saaremaa Laevakompanii Вячеслав Леэдо, председатель правления БСРЗ Федор Берман и генеральный директор Swedbank в Эстонии Прийт Перенс.

"Наши три новых парома вывели сообщение между островами и материком на новый уровень, но сегодня уже ясно, что для жителей как Сааремаа, так и Хийумаа трех судов недостаточно", - сказал Леэдо.

"Наша с партнерами обязанность заключается в том, чтобы на маршруты Куйвасту-Виртсу и Хельтермаа-Рохукюла вышли бы новые мощности", - добавил он.

По словам Федора Бермана, для БСРЗ строительство еще одного судна мирового класса для эстонской фирмы является большой честью.

Swedbank выразил готовность рассмотреть возможность финансирования проекта, если Saaremaa Laevakompanii сможет соответствовать условиям, установленным банком.

Новое судно будет длиной около 93 метров. Предполагается, что оно сможет вместить 160 автомобилей и до 600 пассажиров.

Россия призывает Евросоюз подписать соглашение о сотрудничестве в реализации инфраструктурных проектов по экспорту российского газа в Европу и совместной работе электроэнергетических систем, говорится в сообщении Минэнерго РФ по итогам визита в Евросоюз замглавы ведомства Анатолия Яновского.

Проект данного соглашения был разработан российской стороной еще в прошлом году. Как отмечает Минэнерго, "этот проект имеет ключевое значение и, в случае его принятия, мог бы реально содействовать конструктивному решению целого ряда проблем".

Документ, в частности, позволит решить проблемы, возникающие в связи с вводом Третьего энергопакета. По мнению российской стороны, Третий энергопакет не отражает вопросы пересечения внешних границ ЕС газотранспортной инфраструктурой, в нем отсутствуют эффективные механизмы привлечения инвестиций в развитие инфраструктурных проектов и функционирования сложной газотранспортной системы.

Среди других возможных мер по созданию совместной системы газоснабжения, российская сторона отметила необходимость интенсивного обмена данными при диспетчеризации ГТС, инвестирования в ПХГ в "шаговой" доступности от крупнейших потребителей и использование российского опыта при диспетчеризации трубопроводных поставок газа.

Россия и ЕС также обсудили предлагаемый российской стороной проект соглашения о параллельной работе единой энергетической системы РФ и энергетических систем Литвы, Латвии и Эстонии, которые работают в параллельном режиме со времен СССР. По ним обеспечивается энергетическая связь с Калининградской областью через территорию балтийских стран.

"В то же время, в соответствии с Третьим энергетическим пакетом должно меняться соответствующим образом законодательство и регуляторные правила во всех странах, входящих в Евросоюз и, соответственно, в Латвии, Литве и Эстонии, что создает некую существенную неопределенность, "серую зону", поскольку будет получаться, что рынок электроэнергии этих стран работает по одним правилам, а рынок электроэнергии РФ - по другим", - цитируются в сообщении слова А.Яновского, как передает www.novostimira.com.ua.

Росстат опубликовал данные об инфляции в России и зарубежных странах в апреле. По данным ведомства, в указанный период наиболее заметное повышение потребительских цен по сравнению с предыдущим месяцем было отмечено на Мальте (на 3,5%), в Беларуси, Турции, на Кипре (на 1,5-1,7%).

В России потребительские цены на товары и услуги увеличились за месяц на 0,3% (в среднем по странам Европейского союза - на 0,5%).

В апреле 2012г. среди стран ЕС наибольшее увеличение потребительских цен на продукты питания наблюдалось в Словении (на 1,5%), Венгрии, Ирландии, Литве (на 0,7%).

В России потребительские цены на продукты по сравнению с предыдущим месяцем увеличились на 0,1% (в среднем по странам ЕС они остались на уровне предыдущего месяца).

В апреле в ЕС наиболее заметно увеличились потребительские цены на фрукты; рыбу и морепродукты; мясо и мясопродукты.

Среди государств Европейского союза фрукты значительнее всего подорожали в Словении - на 19,4%, а также в Венгрии - на 6,2%.

Наибольшее увеличение цен на рыбу и морепродукты наблюдалось в Чешской

Республике (на 2,6%) и Люксембурге (на 2,2%); на мясо и мясопродукты -

в Эстонии (на 1,5%) и Словении (на 1,3%).

Вместе с тем в большинстве стран ЕС в апреле 2012г. снизились цены на овощи и на масла и жиры. Овощи наиболее значительно подешевели на Мальте, Кипре, в Латвии (на 6,1-6,8%); масла и жиры - в Чешской Республике, Германии, Австрии (на 1,6-2,3%).

В апреле в России наибольший прирост цен отмечался на овощи - на 2,3% (в странах Европейского союза цены снизились на 2,0%).

Увеличение цен на 0,7% было зафиксировано на сахар, джем, мед, шоколад и конфеты (в странах ЕС - на 0,1%), на 0,4% (на 0,2%) - на мясо и мясопродукты.

В России, как и в странах ЕС, хлебобулочные изделия и крупы, а также молочные изделия, сыр и яйца подорожали на 0,1%. На отдельные группы продуктов питания динамика цен была разнонаправленной. Так, цены на фрукты в России снизились на 2,5% (в странах Европейского союза выросли на 0,9%), на рыбу и морепродукты - на 0,3% (возросли на 0,4%).