Всего новостей: 4257580, выбрано 75574 за 1.051 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев встретился с президентом Чешской Республики Вацлавом Клаусом, который по дороге в Китай сделал полуторачасовую остановку в Астане. В ходе встречи президенты обменялись мнениями по широкому кругу международных вопросов, обсудили состояние торгово-экономического сотрудничества. Назарбаев интересовался ходом процесса вступления Чехии в ЕС, которое повлечет за собой автоматическое распространение на ее территории принципов единой европейской политики в области торговли, в частности, введение лимитов на импорт некоторых товаров из Казахстана. С учетом этих изменений между двумя странами готовится новое соглашение в торгово-экономической области. В 2003г. объем товарооборота между двумя республиками составил 67,3 млн.долл. Общий объем инвестиций из Чехии в экономику Казахстана за последние десять лет достиг 54 млн.долл.
Европарламентарии подавляющим большинством голосов утвердили вчера Доклад баронессы Э.Никольсон по Румынии. Предупреждение о том, что «завершение переговоров с Румынией в 2004г. и вступление ее в ЕС в 2007г. не возможны, если румынское правительство не примет все необходимые меры по борьбе с коррупцией, обеспечению независимости системы правосудия, гарантированию свободы прессы, искоренению злоупотреблений в полиции» стало официальным.Доклад содержит рекомендацию для Европейской комиссии – переориентировать стратегию интеграции в отношении Румынии, уделяя больше внимания соблюдению политических критериев вступления в ЕС.
Несмотря на серьезное предупреждение и критику, Европейский парламент подтвердил календарь вступления Румынии в ЕС, принятый в дек. 2003г., одновременно рекомендовав Европейской комиссии срочно разработать детальный план по мониторингу за внедрением европейских норм и правил, особенно в области правосудия и деятельности министерства внутренних дел. Еврокомиссия должна не только контролировать, но и оказывать помощь в борьбе с коррупцией. От румынского правительства требуется строгое соблюдения прав человека.
В окончательной редакции из доклада убрали параграф, в котором говорилось, что «румынское правительство сознательно ввело в заблуждение европейские структуры относительно международного усыновления детей».
Между первоначальной резолюцией, требовавшей прервать переговоры, и нынешней рекомендацией – «переориентировать стратегию переговоров в рамках установленного календаря интеграции» – существует большая разница. И в этом смысле, официальные румынские лица интерпретируют вчерашнее решение Европарламента, как победу. Доклад Эммы Никольсон остается серьезным и последним предупреждением румынским властям о необходимости принятия срочных мер по проведению реформ не только в экономической, но и в политической области.
Президент ЧР В.Клаус 4 марта с.г. посетил с рабочим однодневным визитом Бельгию, в ходе которого он встретился с председателем Европейской комиссии Р.Проди, комиссаром Евросоюза по вопросам внешней политики X.Соланой и председателем Европейского парламента П.Коксом. На переговорах были обсуждены вопросы, связанные с функционированием органов Евросоюза после его расширения, увеличением бюджета ЕС, возможными инвестициями ЕС в ЧР и принятием Конституции ЕС.
Председатель правительства ЧР В.Шпидла 3 марта с.г. посетил с официальным визитом Ирландию, в ходе которого он обсудил с премьер-министром Ирландии Б.Агерном вопросы, связанные с процессом интеграции Чехии в ЕС, либерализации рынка трудовых ресурсов ЕС, проведением межправительственной конференции странами ЕС.
Министры иностранных дел Индии, Бразилии и ЮАР встретятся 3 марта в Нью-Дели для разработки общей стратегии борьбы с «богатыми странами», играющими ведущую роль в глобализации. Эти три страны сыграли ведущую роль в группе из 20 государств, блокировавшей на переговорах в Мексике предложение США и Евросоюза по снижению налогов на с/х продукцию в сент. 2003г. Индия, Бразилия и ЮАР совместно ищут пути для превращения глобализации в «позитивную силу». Стороны также стремятся укрепить торговые отношения и партнерство в военной сфере. В последние годы Индия стремится играть все более важную роль на международной арене. Индийцы стремятся стать постоянным членом Совета безопасности ООН.
Премьер-министра Бельгии Г.Верхофштадт 2 марта с.г. посетил Чехию с официальным визитом. В ходе переговоров с председателем правительства ЧР В.Шпидлой были обсуждены вопросы вступления Чехии в ЕС, а также введения Бельгией ограничений на перемещение специалистов из стран-кандидатов в ЕС на рынок рабочей силы Бельгии.
Общая стоимость контрактов, подписанных Агентством SAPARD с исполнителями 650 проектов, достигает 548,3 млн. евро. Но только 2% от этой суммы, т.е. 10,2 млн. евро, были освоены до сих пор. В этом году реализация уже действующих проектов составит 150 млн. евро. Если эти деньги не будут использованы до конца года, то они вернутся в Европейскую комиссию.Большинство проектов предназначены на развитие и модернизацию инфраструктуры в сельской местности: дороги, водопроводы, канализация – 543 проекта, стоимостью 435млн. евро.
Министр иностранных дел ЧР Ц.Свобода 29 фев. с.г. посетил с официальным визитом Сирию для участия в подписании ассоциативного договора между Сирией и ЕС. Одновременно он провел переговоры с президентом Сирии Б.Асадом и министром иностранных дел Сирии Ф.Шарой, в ходе которых обсудил вопросы, связанные с ситуацией на Ближнем Востоке, положением в Ираке, борьбой с терроризмом, нераспространением оружия массового уничтожения, а также с дальнейшим развитием экономического сотрудничества между Чехией и Сирией.
Европейское статистическое агентство «Евростат» провело исследование потребительских цен в странах-участницах ЕС. Исследования проводилось в пяти городах каждой из стран ЕС по различным группам товаров. За исходные 100% были приняты потребительские цены в г.г.Берлин и Лондон.Португалия по уровню потребительских цен стоит на одном уровне с такими странами как Бельгия и Нидерланды. Этот уровень составил 105% от базового. По сравнению с вышеназванными странами где размер минимальной оплаты труда составляет 1186 и 1265 евро, в Португалии этот показатель составляет 416 евро.
Среди европейских столиц потребительские цены в Лиссабоне по своему уровню сравнялись с ценами в Париже и на 4% выше чем в Мадриде, где минимальная зарплата равна 526 евро. Уровень же средней зарплаты в Португалии составляет 887 евро, в то время как в Испании – 1485 евро, во Франции – 1663, в Великобритании – 2133 евро и в Германии – 2498 евро. По итогам анализа в Германии отмечен самый низкий уровень потребительских цен, при самом высоком уровне средней зарплаты.
По итогам работы группы Pro Teste, которая занималась непосредственным анализом ситуации, отмечается, что переход на единую валюту повлек за собой рост цен во всех странах ЕС. Для Португалии характерны два фактора явившиеся причиной такого роста. Первый – это повышение НДС с 17% до 19% и второй это значительная составляющая транспортных расходов в конечной потребительской цене. Отмечается, что на общий индекс потребительских цен также оказывает влияние низкий уровень конкуренции на португальском рынке и торговая политика фирм и предприятий, представленных на местном рынке.
По степени же предпочтительности осуществления покупок различных групп товаров на первом месте в Европе стоит Андорра, страна с наиболее благоприятным налоговым режимом. Португалия по этому показателю стоит на последнем месте в Европе. Отмечается, что на среднеевропейском уровне в Португалии держатся только цены на наушники, аппаратуру класса Hi-Fi, детские игрушки и игровые приставки.
После добровольного отказа М.Кужварта от должности первого чешского комиссара в ЕС, что вызвало значительный негативный резонанс в руководящих органах Евросоюза, правительство ЧР на этот пост рекомендовало П.Теличку. Кандидатура П.Телички 25 фев. с.г. была одобрена председателем Еврокомиссии Р.Проди и была направлена на утверждение в парламент ЕС.
«С самого раннего возраста дети должны получать поддержку при использовании родного языка в школе, – заявил в своем послании по случаю Международного дня родного языка гендиректор ЮНЕСКО Коитиро Мацуура, – Самые последние исследования неопровержимо доказывают, что сочетание родного и официального языка в школьном обучении позволяет детям добиваться лучших результатов в учебе, развивает их интерес к познанию и способности к обучению». Данные ЮНЕСКО говорят, однако, о том, что, несмотря на более широкое использование родных языков в образовании, невелико число стран, включивших такой подход в национальные системы образования.Один из мировых лидеров по развитию многоязычных образовательных систем – Индия, где на разных уровнях школьного образования используется 80 языков. В то же время в Африке, где говорят, по подсчетам специалистов, на 2011 языках, доминирующее положение в образовании занимают языки бывших метрополий – английский, французский, испанский и португальский. Схожая ситуация и в Латинской Америке. В Европе образование ограничивается языками стран-членов Европейского Союза.
Правительство ЧР 18 фев. с.г. в соответствии с требованиями ЕС приняло решение о введении с 1 июля 2004г. регулированной квоты на производство крахмала из картофеля в 33 660т. Одновременно правительство ЧР постановило выделить 250 тыс.т. кормового зерна из госрезервов в связи с недостатком его на чешском рынке и предотвращения повышения цен.
В соответствии с правительственной программой реструктуризации сталелитейной отрасли промышленности, направленной на выполнение требований ЕС в отношении экологических норм, чешские сталелитейные предприятия в течение последующих 3 лет должны инвестировать 35 млрд. крон (1,1 млрд. евро) в закупку нового технологического оборудования. Еще 15 млрд. крон (460 млн. евро) запланировано инвестировать в модернизацию очистного оборудования: газовые фильтры, установки для очистки сточных вод, складирования и переработки твердых отходов. По сообщению министерства промышленности и торговли ЧР, выделение средств из госбюджета на эти цели не предусмотрены, поэтому все инвестиции чешские производители должны будут осуществить самостоятельно. К концу 2007г. все сталелитейные предприятия должны получить от соответствующих служб разрешение на продолжение дальнейшей деятельности.
Председатель правительства ЧР В.Шпидла 17 фев. с.г. посетил с официальным визитом Германию, в ходе которого он обсудил с Канцлером ФРГ Г.Шредером вопросы, связанные с финансовыми дотациями из бюджета ЕС на интеграцию новых государств в Евросоюз и свободным перемещением рабочей силы в этих странах. В.Шпидла изложил собственную точку зрения на способ голосования в совете ЕС. Во время визита председатель правительства ЧР В.Шпидла выступил с лекцией в университете Фридриха Эберта, в которой выразил отношение Чехии к вопросам внешней политики, обеспечения коллективной безопасности и организации обороноспособности Евросоюза. Также отметил, что введение евро, как денежной единицы, в Чехии реально возможно в 2009-10гг.
Правительство ЧР 16 фев. с.г. утвердило проект развития транспортных сетей в Чехии, в соответствии с которым до 2010г. на восстановление и модернизацию транспортной инфраструктуры планируется выделить 300 млрд. крон (9,2 млрд. евро). В 2004г. госфонд транспортной инфраструктуры ЧР (ГФТИ) имеет в наличии 44 млрд. крон (1,4 млрд. евро), большая часть средств выделяется на строительство новых автомагистралей и ж/д путей. Основные поступления средств идут из следующих источников: фонд национального имущества – 20 млрд. крон; транспортный налог – 5,9 млрд. крон; акцизы на моторное топливо – 13,1 млрд. крон; налог за пользование автомагистралями – 2,2 млрд. крон; госбюджет ЧР – 2,8 млрд. крон. В соответствии с рекомендациями ЕС, Чехия на уход за автомобильными и железными дорогами должна выделять средств в 2,5% от ВВП. Пока эта величина составляет 1%. Еще одним источником поступления средств в ГФТИ в будущем будет «электронный сбор» с тяжелых грузовых автомобилей за проезд по автомагистралям, объем которого планируется в 1,7 млрд. крон (52 млн. евро).
Португалия остается страной, получающей наибольшую помощь ЕС. Представленный Еврокомиссией проект бюджета на 2007-13гг. предусматривает его увеличение до 143.1 млрд.евро в 2013г. против 100 млрд.евро в наст.вр. При этом Брюссель полагает, что в связи с расширением ЕС и принятием новых стран-членов Португалия может потерять лишь 3-5% из 125 млрд.евро, которые получает по действующим программам.
Государственный с/х интервенционный фонд ЧР 11 фев. с.г. сообщил об аккредитации в апр. с.г. нового «Платежного агентства», которое начнет свою деятельность еще до вступления Чехии в ЕС. Основной задачей агентства будет распределение дотаций ЕС, предназначенных для аграрной отрасли ЧР, размер которых в 2004-05гг. составит 50,7 млрд. крон (1,5 млрд. евро).
Парламент ЧР 11 фев. с.г. в соответствии с указаниями ЕС утвердил в первом чтении проект Закона «Об охране природы». По расчетам министерства охраны окружающей среды, в результате принятия этого Закона из госбюджета ЧР ежегодно будет выплачиваться владельцам лесных массивов 320 млн. крон (9,7 млн. евро), а с/х угодий 31 млн. крон (0,94 млн. евро) за ограничение их хоздеятельности. В случае не принятия этого Закона, Чехия должна бы была платить штраф в 50 тыс. евро в день и лишилась бы права на получение дотаций из фондов ЕС.
По предварительным данным Союза предпринимателей в строительной отрасли ЧР, в 2003г. объем выполненных стройработ, по сравнению с пред.г., увеличился на 20 млрд. крон (604 млн. евро) и составил 297 млрд. крон (9 млрд. евро). По заявлению минфина ЧР, в последующие 3г. объем строительных работ в ЧР должен значительно вырасти за счет выделения Чехии средств из различных фондов ЕС в 2327,5 млн. евро, из которых 1,8 млрд. евро выделяется на строительство транспортной инфраструктуры и на проекты в области окружающей среды. Из спецфонда ЕС будут финансироваться крупные инвестиционные проекты, имеющие большое значение для ЕС, прежде всего в области охраны окружающей среды и транспорта. По каждому проекту, подлежащему обязательному утверждению комиссией ЕС, будет выделяться 10 млн. евро. Из структурных фондов ЕС будут финансироваться проекты на региональном уровне.На получение проекта европейского значения могут рассчитывать только крупные стройфирмы. Поэтому в Чехии стали появляться стройконцерны, возникшие в результате слияния нескольких фирм, например, VCES, объединивший 7 восточно-чешских стройфирм, группа SSZ объединила 13 фирм, в т.ч. такие, как Silnice Nepomuk и Silnice aviecky Zlin. По мнению экспертов Союза предпринимателей в стройотрасли ЧР, эта тенденция будет продолжаться и в дальнейшем. ЭН, 11.02.2004г.
По сообщению ЧСУ, объем экспорта ЧР в страны ЕС в 2003г. составил 957,6 млрд. крон (28,7 млрд. евро), а импорта из стран ЕС – 854,2 млрд. крон (25,6 млрд. евро), что от общих объемов экспорта и импорта ЧР составило соответственно 69,8% и 59,2%.Положительный баланс внешней торговли ЧР со странами ЕС в 2003г. составил 103,3 млрд. крон (3,1 млрд. евро), что на 43,3 млрд. крон (1,3 млрд. евро) больше, чем в 2002г. Наибольший объем чешского экспорта приходится на Германию – 507,1 млрд. крон (15,2 млрд. евро), что составляет 53% от общего объема экспорта в страны ЕС, далее идут: Австрия (8,9%) – 85,6 млрд. крон (8,9 млрд. евро), Англия (7,7%) – 73,9 млрд. крон (2,2 млрд. евро), Франция (6,8%) – 64,9 млрд. крон (1,9 млрд. евро), Италия (6,3%) – 60,8 млрд. крон (1,8 млрд. евро), Голландия (5,9%) – 56,7 млрд. крон (1,7 млрд. евро), Испания (3,0%) – 28,9 млрд. крон (0,9 млрд. евро).
Вооруженные силы России и ее геополитические приоритеты
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Февраль 2004
С.Б. Иванов – министр обороны Российской Федерации.
Резюме Российское военное ведомство обладает четким видением приоритетов строительства армии и флота. Это видение основано на учете места и роли России в современной системе международных отношений, а также на том принципиальном положении, что военное планирование должно отныне строиться, исходя из реальных потребностей в области национальной безопасности.
Мы последовательно выступаем за то, чтобы значение военной силы при решении международных проблем было сведено к минимуму, а ее функции ограничивались сдерживанием войн и вооруженных конфликтов. Однако с учетом тенденций мирового развития российское военно-политическое руководство вынуждено корректировать свое видение роли и места военной политики и военных инструментов. Наличие у России достаточного военного потенциала, прежде всего современных и эффективных Вооруженных сил, становится одним из условий ее успешной и безболезненной интеграции в строящуюся систему международных отношений.
ГЛОБАЛЬНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ МИРОВОГО РАЗВИТИЯ
Во-первых, в глобальной системе военно-политических отношений наиболее актуальным становится противодействие вызовам, стимулированным процессами глобализации. В числе этих вызовов распространение оружия массового поражения и средств его доставки, международный терроризм, демографические проблемы и этническая нестабильность, деятельность радикальных религиозных сообществ и группировок, незаконный оборот наркотиков, организованная преступность. Характер вызовов таков, что с ними невозможно эффективно бороться в рамках отдельных государств. В связи с этим резко повышается важность международного сотрудничества силовых структур, включая спецслужбы и вооруженные силы.
Во-вторых, реальностью становится осуществление международных силовых операций вне традиционных военно-политических организаций и институтов. Военная сила все чаще применяется в рамках коалиций, сформированных на временной основе. Такая практика, вероятно, станет расширяться и в дальнейшем. Россия продолжает настаивать на строгом соблюдении норм международного права при формировании подобных коалиций и будет вступать в них только в том случае, если этого потребуют ее национальные интересы.
В-третьих, экономические интересы государств становятся приоритетными по сравнению с интересами военно-политическими. Больше того, возникает все более сложное сочетание экономических интересов отдельных государств и интересов крупных транснациональных компаний. В результате, если раньше основанием для принятия решения об использовании военных средств, как правило, служило наличие прямой угрозы безопасности, то сейчас военная сила все чаще применяется и для обеспечения экономических интересов. Это объективно расширяет сферу востребованности военной силы.
В-четвертых, произошло сращивание внутреннего и международного терроризма. Попытки разделения террористической активности на внутреннюю и международную становятся бессмысленными. Это касается как подходов к политической оценке террористической угрозы, так и силовых мер по ее нейтрализации. Очевидно, что доля ответственности вооруженных сил, в частности Вооруженных сил России, в противодействии терроризму существенно увеличилась.
В-пятых, в определении характера внешнеполитических приоритетов различных государств мира все большую роль играют негосударственные субъекты системы международных отношений. Неправительственные организации, международные движения и сообщества, межгосударственные организации и неформальные «клубы» оказывают значительное, зачастую противоречивое, воздействие на политику отдельных государств.
Данные тенденции дополняют, а порой и видоизменяют процессы, разворачивающиеся на уровне двусторонних политических отношений, а также в рамках традиционных межгосударственных организаций.
Важнейшим аспектом, определяющим подходы к строительству и развитию Вооруженных сил России, является также характер отношений нашей страны с наиболее значимыми институтами современной системы международных отношений.
Россия стремится к активному участию в основных международных организациях для обеспечения различных аспектов своих внешнеполитических интересов.
Организация Объединенных Наций и Совет Безопасности ООН рассматриваются Россией в качестве важнейших инструментов, обеспечивающих глобальную стабильность. Принижение их роли и переход к практике применения вооруженных сил на основании решений, принятых отдельными государствами, представляются крайне опасной тенденцией. В перспективе она способна создать серьезную угрозу политическим и военно-политическим интересам России.
Развитие отношений с Содружеством Независимых Государств (СНГ) является для России одним из приоритетных направлений внешней политики. Наша страна стремится и впредь укреплять потенциал координации военно-политической деятельности стран СНГ в рамках существующих структур и институтов, и прежде всего Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Россия и в дальнейшем будет выступать за ее превращение в эффективную межгосударственную организацию, оказывающую стабилизирующее влияние на общую военно-политическую обстановку в Содружестве Независимых Государств и прилегающих к нему регионах.
Отношения России с Организацией Североатлантического договора (НАТО) определяются Римской декларацией 2002 года. Россия внимательно следит за процессом трансформации НАТО и рассчитывает на полное изъятие из военного планирования и политических деклараций стран – членов НАТО как прямых, так и косвенных компонентов антироссийской направленности. Но если НАТО сохранится в качестве военного альянса с действующей сегодня наступательной военной доктриной, то российское военное планирование и принципы строительства российских Вооруженных сил, включая их ядерную составляющую, будут адекватно пересмотрены.
Россия готова к дальнейшему развитию конструктивного и взаимовыгодного сотрудничества со странами Европейского союза (ЕС) при безусловном признании территориальной целостности Российской Федерации и уважении ее права на борьбу со всеми проявлениями международного терроризма.
Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) играет важнейшую роль в обеспечении стабильности в Центральной Азии и в Дальневосточном регионе. Дальнейшее укрепление потенциала ШОС позволит сформировать зону мира и стабильности на юго-восточном и дальневосточном направлениях, что, в свою очередь, исключит или сделает маловероятным возникновение там крупномасштабной военной угрозы.
В случае неблагоприятного развития военно-политической ситуации на данных направлениях Россия вынуждена будет рассматривать регион как потенциальный источник нестабильности.
Особое значение для России имеют ее отношения с Соединенными Штатами Америки. Мы рассчитываем на расширение разностороннего сотрудничества с США, в том числе по проблемам обеспечения глобальной и региональной стабильности, а также укрепления режима нераспространения оружия массового поражения и средств его доставки. Россия исходит из того, что компромиссные решения по любым международным проблемам должны достигаться на основе строгого соблюдения норм международного права и взаимного уважения национальных интересов.
Итак, современная международная обстановка характеризуется динамизмом, противоречивостью, а также эволюцией ряда ключевых международных институтов. Эта ситуация требует по-новому оценить систему угроз безопасности Российской Федерации и сформулировать приоритеты военного строительства, соответствующие международному статусу России и имеющимся у нее ресурсам.
УГРОЗЫ БЕЗОПАСНОСТИ РОССИИ
Существует три типа угроз, нейтрализация которых является в той или иной степени функцией Вооруженных сил Российской Федерации: внешние, внутренние и трансграничные.
При этом необходимо отметить, что даже традиционные внешние угрозы приобретают новые аспекты. В частности, относительно новыми для российского военного планирования следует считать такие из них, как вмешательство во внутренние дела Российской Федерации со стороны иностранных государств или организаций, ими поддерживаемых, нестабильность в приграничных странах, порожденную слабостью их правительств, и некоторые другие.
Возрастает роль Вооруженных сил в противодействии таким угрозам, как осуществление государствами, коалициями государств или общественно-политическими движениями программ по созданию оружия массового поражения либо получение ими доступа к наиболее опасным видам вооружений.
Особенности современных внешних угроз требуют от российских Вооруженных сил выполнения задач различного характера в разных регионах мира. Нельзя абсолютно исключать и превентивное применение силы, если этого будут требовать интересы России или ее союзнические обязательства.
К наиболее важным внутренним угрозам, нейтрализация которых относится к числу задач Вооруженных сил, следует причислить:
попытки насильственного изменения конституционного строя и нарушения территориальной целостности России;
создание, оснащение, подготовку и функционирование незаконных вооруженных формирований;
незаконный оборот на территории Российской Федерации оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ;
широкомасштабную деятельность организованной преступности, угрожающую политической стабильности в масштабах отдельных субъектов Российской Федерации;
деятельность сепаратистских и радикальных религиозно-националистических движений.
Особо следует остановиться на трансграничных угрозах, которые, будучи внутренними по форме проявления, являются внешними по своей сути.
Например, такие из них, как:
деятельность на территории России структур, связанных с международным террористическим сообществом;
подготовка на территории других государств вооруженных формирований для действий на территории России или ее союзников;
трансграничная преступность, контрабандная и иная противозаконная деятельность.
Необходимость противодействия трансграничным угрозам будет возрастать, что должно найти отражение в военном планировании. Вооруженные силы будут участвовать в нейтрализации внутренних и трансграничных угроз совместно с другими силовыми структурами, действуя на основе Конституции РФ и законодательства России. В столь сложный для страны период было бы безответственно ограничивать деятельность Вооруженных сил только внешней сферой. Опыт Чечни нас многому научил. Ведь именно здесь, противодействуя угрозе, которая имела форму внутреннего мятежа, Россия столкнулась с внешней агрессией со стороны международных террористических организаций.
Особо следует учитывать возможность возвращения ядерному оружию свойств реального военного инструмента. Это крайне опасная тенденция, подрывающая глобальную и региональную стабильность. Даже незначительное понижение порога применения ядерного оружия потребует от России перестройки системы управления войсками и принципов их боевого применения.
В целом можно констатировать, что ни одна из существующих конфликтных ситуаций за пределами территории России не создает прямой военной угрозы ее безопасности. Однако необходимо просчитывать ситуацию, которая может сложиться в будущем.
В обозримой перспективе российское военное планирование будет определяться существованием ряда факторов неопределенности, то есть конфликтов или процессов, развитие которых может существенно изменить геополитическую обстановку в приоритетных для интересов России регионах или создать прямую угрозу ее безопасности. К таким факторам относится, например, внутренняя ситуация в ряде стран СНГ и приграничных с ними районах.
Современное военное планирование должно учитывать и опыт, полученный в ходе вооруженных конфликтов конца прошлого – начала нынешнего века. Правильное усвоение этого опыта требует отказа от привычных стереотипов.
За прошедший период не выявилось какого-либо одного доминирующего типа вооруженного конфликта. Это означает, что боевая подготовка, планирование операций, военно-техническое обеспечение должны быть максимально гибкими. Ясно и то, что прежняя концепция обычных войн, как ограниченных, так и широкомасштабных, претерпевает значительные изменения. Поэтому необходимо готовиться и к боевым действиям в их классической форме, и к борьбе с терроризмом. Большинство конфликтов последнего времени развивались на ограниченной территории в пределах одного театра военных действий, но с широким использованием сил и средств, размещенных за его пределами. Это требует готовности не просто обороняться в случае внешней агрессии, а и умения тем или иным способом перенести боевые действия на территорию противника.
Совершенно ясно, что ход и исход вооруженной борьбы будут определяться главным образом противоборством в воздушно-космической сфере и на море, а сухопутные группировки закрепят достигнутый успех и непосредственно обеспечат достижение политических целей. Тот, кто до сих пор считает, что в современной войне по-прежнему решающими станут удары танковых клиньев, живет устаревшими представлениями.
Ясно также, что успех будет на стороне того, кто сможет функционально интегрировать все информационные потоки и в режиме реального времени корректировать планы боевого применения войск в зависимости от меняющейся обстановки. Поэтому в оперативном построении группировки войск должны присутствовать разведывательно-информационный центр, автоматизированная, высокозащищенная система управления войсками и оружием, а главное – воздушно-космический эшелон, выполняющий как разведывательные, так и ударные функции.
Особенности современных войн и вооруженных конфликтов заставляют сформулировать новые задачи Вооруженных сил Российской Федерации. Эти задачи должны учитывать как уже проявившиеся особенности развития военно-политической обстановки в зонах интересов России, так и возможные направления развития принципов вооруженной борьбы.
ЗАДАЧИ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ РОССИИ
Задачи российских Вооруженных сил классифицируются по четырем основным направлениям:
1. Сдерживание военных и военно-политических угроз безопасности, включая обеспечение стратегической стабильности и территориальную оборону страны.
2. Обеспечение экономических и политических интересов, что может включать в себя проведение по решению президента РФ операций с использованием Вооруженных сил.
3. Осуществление силовых операций мирного времени, включая выполнение союзнических обязательств, а также проведение миротворческих операций по мандату ООН или СНГ. Замечу, мы прорабатываем вопрос о создании в 2004 году действующей на постоянной основе отдельной миротворческой бригады в составе Сухопутных войск.
4. Применение военной силы для нейтрализации военной угрозы, в том числе и в условиях использования оружия массового поражения.
С учетом всего этого можно констатировать, что российские Вооруженные силы должны быть способны:
в мирное время и в чрезвычайных ситуациях успешно решать задачи силами постоянной готовности одновременно в двух вооруженных конфликтах любого типа, сохраняя потенциал стратегического сдерживания и без проведения дополнительных мобилизационных мероприятий, а также осуществлять миротворческие операции как самостоятельно, так и в составе многонациональных контингентов;
в случае обострения ситуации обеспечить стратегическое развертывание и сдерживать эскалацию обстановки за счет стратегических сил и маневра силами постоянной готовности;
в военное время наличными силами отразить воздушно-космическое нападение противника, а после полномасштабного стратегического развертывания решать задачи одновременно в двух локальных войнах.
Таким образом, геополитические потребности развития России и характер задач, возлагаемых на ее Вооруженные силы в сфере обеспечения национальной безопасности, позволяют сформулировать основные приоритеты строительства и развития российских армии и флота с учетом их нынешнего состояния.
АРМИЯ И ФЛОТ РОССИИ: ОСНОВНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ
За годы, прошедшие после обретения Российской Федерацией суверенитета, ее Вооруженные силы прошли сложный путь. Они, как и страна в целом, находились в процессе активного реформирования, связанного с глобальными изменениями геополитической обстановки в мире и становлением обновленной российской государственности. В условиях незавершенных преобразований социально-экономической структуры общества политическое руководство страны поставило задачу по осуществлению масштабных количественных и качественных изменений армии и флота России. И несмотря на все сложности, были достигнуты серьезные результаты.
Прежде всего сформированы правовая база развития Вооруженных сил и основы системы политического и общественного контроля их деятельности. Создана система взаимодействия армии и флота с другими силовыми структурами страны.
Осуществлены структурные преобразования, обеспечившие повышение эффективности системы военного управления. Вооруженные силы перешли на новую структуру, которая в большей степени соответствует сегодняшним требованиям.
В основном завершилось и сокращение численности армии и флота. Данный процесс был болезненным, в значительной мере из-за его масштабности. Напомню, что в 1993-м Вооруженные силы России составляли 2 млн 750 тыс. военнослужащих. Отрицательно сказывался и экономический кризис прошедших лет. Однако российские Вооруженные силы с честью выдержали испытание. В дальнейшем крупных сокращений не предусматривается, численность ВС выведена на уровень оборонной достаточности, соответствующей примерно миллиону военнослужащих.
Значительным изменениям подверглась система комплектования Вооруженных сил. Начат активный переход к контрактному принципу комплектования должностей солдат и сержантов.
Созданы предпосылки для развертывания современной системы социального обеспечения военнослужащих, хотя пока не решен ряд сложных вопросов, в частности обеспечения военнослужащих жильем.
В целом можно констатировать: масштабные изменения в Вооруженных силах, связанные с коренной перестройкой в рамках военной реформы, завершены. Достигнутые результаты дали возможность перейти от решения проблем выживания Вооруженных сил к полноценному военному строительству.
Перед военно-политическим руководством страны, Министерством обороны встала новая масштабная задача – разработка концепции дальнейшего развития армии и флота. И она была разработана.Ее основные положения изложены 2 октября 2003 года на совещании с участием военно-политического руководства страны и высшего командного состава Вооруженных сил России и обнародованы в доктринальном, по сути, документе «Актуальные задачи развития Вооруженных сил Российской Федерации».
Теперь мы можем с полным основанием заявить, что российское военное ведомство обладает четким видением приоритетов строительства армии и флота, основанным на учете места и роли России в современной системе международных отношений и на том принципиальном положении, что военное планирование должно отныне строиться, исходя из реальных потребностей в области национальной безопасности.
ПРИОРИТЕТЫ СТРОИТЕЛЬСТВА И РАЗВИТИЯ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ РОССИИ
Сохранение потенциала стратегических сил сдерживания. Главной целью политики Российской Федерации в области стратегического сдерживания является недопущение любого вида силового давления и агрессии против нашей страны или ее союзников. Сдерживание будет основываться на способности ответными действиями нанести ущерб, размеры которого поставили бы под сомнение достижение целей возможной агрессии. В любом случае ни у кого не должно вызывать сомнений, что будет задействован весь потенциал, гарантирующий защиту суверенитета, территориальной целостности и других жизненно важных национальных интересов России или ее союзников.
Наращивание количества соединений и частей постоянной готовности и формирование на их основе группировок войск. Долгосрочной задачей военного строительства с учетом опыта боевого применения войск является создание группировок, объединенных единым управлением и способных выполнять боевые задачи составом мирного времени. Основу таких группировок войск (сил) должны составлять соединения и воинские части постоянной готовности.
К соединениям и воинским частям постоянной готовности относятся те, что способны в мирное и военное время выполнять боевые задачи без проведения мероприятий по доукомплектованию мобилизационными ресурсами. Группировки сил постоянной готовности создаются на всех стратегических направлениях. Их состав различен, но адекватен степени угроз национальной безопасности. Как один из главных приоритетов развития Вооруженных сил России на ближайшие годы следует рассматривать увеличение числа частей и соединений постоянной готовности, повышение их способности к переброске на большие расстояния силами военно-транспортной авиации.
Активизация перевода Вооруженных сил на контрактную основу. Перевод Вооруженных сил на контрактную основу является не самоцелью, а средством повышения боеготовности Вооруженных сил. Принята федеральная целевая программа «Переход к комплектованию военнослужащими, проходящими военную службу по контракту, ряда соединений и воинских частей» на 2004—2007 годы. При этом реализация программы частичного перехода Вооруженных сил на контракт не снимает необходимости сохранения подготовленного мобилизационного резерва.
Совершенствование оперативной и боевой подготовки войск. Оперативная и боевая подготовка Вооруженных сил должна проводиться с учетом военных и иных угроз для России, гарантированного выполнения задач по обеспечению военной безопасности страны, новых тенденций в характере вооруженной борьбы и способов действий войск, оперативного предназначения группировок, особенностей театра военных действий и вероятного противника.
За последнее время сделан серьезный рывок в улучшении качества боевой подготовки. Количество учений и мероприятий боевой подготовки в 2003 году по всем видам Вооруженных сил превысило показатели 2002-го почти в два раза.
В проекте бюджета Министерства обороны на 2004 год на развитие системы боевой подготовки планируется направить около 16 % всех средств. В ходе проведения учений в 2004-м акцент будет сделан на отработку вопросов мобильности разнородных сил и средств, в том числе на проверку возможности осуществить межтеатровую перегруппировку. Мы должны исходить из того, что нашим войскам в большинстве возможных вооруженных конфликтов будет противостоять противник, чаще всего состоящий из разнотипных формирований, активно применяющий тактику партизанских и диверсионно-террористических действий.
Важным направлением военного строительства является интеграция всего обеспечивающего процесса Вооруженных сил и других войск Российской Федерации через переход к межведомственным системам технического и тылового обеспечения.
Главная цель такого перехода – повышение эффективности технического и тылового обеспечения всех воинских формирований на основе интеграции соответствующих органов силовых министерств и ведомств России, а также рационального использования материально-технической базы и инфраструктуры.
Задачу своевременного оснащения Вооруженных сил современным вооружением и военной техникой не решить без оптимизации системы заказов вооружения и военной техники в соответствии с требованиями времени. Уже сегодня для Вооруженных сил установлено двадцать генеральных заказчиков вооружения и военной техники (на 1997 год их было пятьдесят семь, на 1999-й – двадцать девять). В целях сокращения заказывающих структур во всех видах Вооруженных сил и родах войск оставлено по одной.
Для централизации заказов и поставок вооружения и военной техники в Министерстве обороны и других органах, имеющих войсковые формирования, Указом Президента России № 311 от 11 марта 2003 года при Министерстве обороны учрежден Государственный комитет по оборонному заказу.
Совершенствование военного образования. Модернизация Вооруженных сил требует постоянного совершенствования профессиональных знаний и мастерства офицерского корпуса. Реформы в системе военного образования необходимы, в том числе в связи с частичным переводом должностей сержантского и рядового состава на контрактную основу. Офицеры должны быть способны эффективно руководить подчиненными, имеющими порой большой жизненный опыт и высокий образовательный уровень.
Для решения наиболее сложных проблем военного образования Правительством Российской Федерации 27 мая 2002 года принята Федеральная программа «Реформирование системы военного образования в России на период до 2010 года». В ближайшие годы система военного образования будет совершенствоваться с учетом формирования межведомственной системы подготовки кадров по военным специальностям для Вооруженных сил Российской Федерации, других войск, воинских формирований и органов страны.
Перспективной представляется уже опробованная практика подготовки будущих офицеров на военных кафедрах гражданских вузов с обязательным призывом их в ряды Вооруженных сил.
Особая тема – подготовка офицеров запаса на военных кафедрах. Их количество не соответствует плановым цифрам, устанавливаемым для военных кафедр вузов, и сегодня востребован только каждый десятый специалист, подготовленный на этих кафедрах. Количество военных кафедр, готовящих фактически не востребованных Министерством обороны специалистов по малочисленным военным специальностям, неоправданно возросло. Очевидно, следует ставить вопрос об оплате функционирования военных кафедр, исходя из фактического выполнения плановых заданий, что должно или стимулировать сохранение военных кафедр, или поставить вопрос об их сокращении в связи с нецелесообразностью.
Совершенствование системы социального обеспечения. Основой социальной политики Министерства обороны, помимо повышения уровня денежного довольствия военнослужащих, является решение жилищной проблемы.
Понятно, что за год или два эту проблему не решить. Действующая система обеспечения военнослужащих жильем требует кардинальных изменений. Необходимо не только увеличить ассигнования на строительство жилья, но и незамедлительно начинать переход на накопительную систему обеспечения военнослужащих жильем.
В настоящее время фонд служебного жилья Минобороны составляет всего 98 тыс. квартир. А для того чтобы каждый человек, пока он служит в армии, гарантированно имел крышу над головой, требуется около 450 тыс. служебных квартир.
Расчеты показывают, что полностью проблема предоставления военнослужащим служебного жилья будет решена к 2012—2015 годам. Для этого, помимо строительства новых квартир, под служебное жилье будут активно перестраиваться казармы и другие здания, освободившиеся в ходе планового сокращения численности войск. Только ускоренное формирование фонда служебного жилья в сочетании с продолжением рассчитанной на 2002—2010 годы программы «Государственные жилищные сертификаты» и реализацией накопительной системы обеспечения военнослужащих жильем даст возможность выйти из ситуации, кажущейся сегодня тупиковой.
Правительство Российской Федерации одобрило план подготовки нормативных правовых актов и проведения мероприятий по переходу к накопительной системе обеспечения военнослужащих жильем. Разрабатываемая Минобороны, Минфином и Минэкономразвития программа позволит создать принципиально новый механизм. По сути, предусматривается накопление бюджетных средств на счету каждого военнослужащего с таким расчетом, чтобы по достижении 20 лет выслуги он мог приобрести собственное благоустроенное жилье в различных регионах России. А после этого срока предусматриваются так называемые бонусные начисления на лицевой счет, что будет стимулировать дальнейшее пребывание военнослужащего в рядах Вооруженных сил.
Переход к накопительной системе обеспечит социальную справедливость и на деле подтвердит, что военнослужащие – это граждане, имеющие особый государственный статус.
Совершенствование системы воспитания и морально-психологического обеспечения военнослужащих, патриотическое воспитание граждан России. Во все времена успех в бою решала не техника, а люди. От их боевого духа и моральной силы зависит решение поставленных задач. Поэтому воспитание личного состава, поддержание высокого уровня воинской дисциплины всегда были, есть и будут одной из основных задач военных руководителей всех уровней.
Высокий боевой дух и моральная сила военнослужащих не возникают вдруг. Они представляют собой результат сознательного, целенаправленного воздействия на мировоззрение, интеллект, моральное состояние и психику.
Несмотря на массированное воздействие всего комплекса факторов, негативно влияющих на обстановку в войсках, личный состав Вооруженных сил продолжает оставаться одним из самых законопослушных социальных слоев общества. Известно, что уровень преступности среди военнослужащих в два раза ниже, чем в целом по Российской Федерации.
* * *
Руководство страны, Министерства обороны имеют четкую программу развития и повышения эффективности Вооруженных сил, основанную на реалистичном понимании возможностей государства, а также задач, которые стоят перед Россией в процессе ее интеграции в современную систему международных отношений.
Применение военной силы мы рассматриваем как вынужденную крайнюю меру, целесообразную только в том случае, если исчерпаны все другие возможности. Взаимодействие с различными международными институтами существенно облегчает реализацию внешнеполитических целей России, но не дает полной и безусловной гарантии безопасности. Такую гарантию может дать только наличие высокоэффективных армии и флота.
Сегодня можно с уверенностью констатировать, что период кризисного развития российской военной организации завершился. Проблемы, имевшие место в недалеком прошлом, относятся к неизбежным трудностям роста. Теперь главное – модернизировать военную организацию в рамках обозначенных приоритетов ее развития.
В XXI веке Вооруженные силы России должны соответствовать статусу нашей великой державы.
Россия > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 2 февраля 2004 > № 2911812
Сергей Иванов
Миссия России в эпоху второго «кризиса Гутенберга»
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Февраль 2004
М.Г. Делягин – д. э. н., председатель президиума, научный руководитель Института проблем глобализации. В данной статье использованы материалы его книги «Мировой кризис. Общая теория глобализации» (М.: Инфра-М, 2003).
Резюме Действия развитых стран в отношении наследства СССР на территории России напоминают дележ шкуры еще не убитого, но уже слабеющего и утратившего способность самостоятельно передвигаться медведя. Тем не менее он велеречиво и глубокомысленно рассуждает о своей роли в мировой истории и об организации конструктивного взаимодействия с группами охотников и мародеров.
Глобальное телевидение, «финансовое цунами» спекулятивных капиталов, сметающее и воздвигающее национальные экономики, виртуальная реальность, интерактивность – все это проявления глобализации, процесса стремительного формирования единого общемирового финансово-информационного пространства на базе новых, преимущественно компьютерных технологий.
Его внешние атрибуты не должны заслонять главного – влияния информационных технологий на общество и человечество в целом. Благодаря этим технологиям преобразование живого человеческого сознания – как индивидуального, так и коллективного – превратилось в наиболее прибыльный и потому массовый бизнес. Если на протяжении всей предшествующей истории человечество изменяло окружающий мир, то теперь (по крайней мере в последние десять лет) оно изменяет себя. Это революция, трансформировавшая сам характер человеческого развития. Распространение новых технологий, обусловленное резким ростом объема информации, создает огромные проблемы для общественных структур, прежде всего систем управления, которые катастрофически не успевают за стремительными изменениями.
Между тем однажды человечество – по крайней мере, западная цивилизация – уже попадало в такую ситуацию. Изобретение книгопечатания в XV веке привело к подлинному «информационному взрыву» – резкому увеличению количества информации, повышению ее доступности и быстрому росту числа людей, размышляющих на абстрактные темы.
Управляющие системы того времени оказались не приспособленными к «информационной революции», вызванной книгопечатанием и не смогли справиться с порожденными ею проблемами. Результатом стали Реформация и серия чудовищных религиозных войн, которые в относительном выражении принесли на порядок больше жертв и разрушений, чем даже Вторая мировая (в ходе Тридцатилетней войны население Германии сократилось вчетверо – с 16 до 4 миллионов человек). Тот факт, что из горнила этих потрясений вышла современная западная цивилизация, представляется слабым утешением.
Сегодня, как и полтысячи лет назад, «информационный взрыв» превышает возможности сложившихся управляющих структур и создает для человечества серьезные системные опасности. Это не значит, что второй «кризис Гутенберга» обязательно ввергнет нас в противостояние, подобное религиозным войнам Средневековья. Однако мы должны понимать, что многие из болезненных проблем сегодняшнего дня есть не что иное, как проявления общей тенденции – неприспособленности управляющих систем к новому информационному и коммуникативному скачку. Связанный с этим кризис носит всеобъемлющий характер, и его преодоление требует не только осторожности и терпения, но и многократного наращивания усилий. Ведь в общих чертах известно, чтЧ может произойти, если выход не будет найден.
КРИЗИС УПРАВЛЯЮЩИХ СИСТЕМ
Современные системы управления сложились до того, как технологии формирования сознания получили повсеместное распространение. Использование этих глобальных технологий ввергает управляющие системы в тяжелый кризис: управленческих ошибок совершается все больше, а их последствия носят более пагубный характер.
Первым фактором кризиса традиционных управляющих систем является самопрограммирование. Управление при помощи формирования сознания основано на убеждении. Тот, кто активно убеждает в чем-то других, может настолько утвердиться в собственной абсолютной правоте, что утратит объективность. Вопреки классической узбекской пословице, если сто раз произнести слово «халва», во рту действительно станет сладко.
С самопрограммированием связан второй фактор управленческого кризиса, а именно стремление преобразовать не реальность, а ее восприятие, что, казалось бы, значительно проще. В ограниченных масштабах такой подход эффективен, но его доминирование в стратегии управляющих систем также ведет к их неадекватности. Наглядный пример – политика администрации президента России, которая, насколько можно судить, к настоящему времени почти отказалась от прямого, непосредственного воздействия на реальные процессы общественного развития, предпочитая действовать в информационной сфере.
Эскалация безответственности – третий фактор кризиса управляющих систем. Работая с отвлеченными представлениями и телевизионной «картинкой», управленец просто теряет понимание того, что его работа влияет на реальную жизнь реальных людей. Снижение ответственности при эрозии адекватности – это поистине гремучая смесь!
И, наконец, четвертый фактор кризиса традиционных управляющих систем – вырождение демократии. Причина не только в ослаблении и «размывании» государства, являющегося несущей конструкцией современных демократий. Ведь для формирования сознания общества достаточно воздействовать на элиту – относительно небольшую его часть, участвующую в принятии важных решений или являющуюся примером для подражания. Концентрированные усилия по формированию сознания элиты приводят к тому, что она отрывается от общества и теряет эффективность. При этом исчезает сам смысл демократии, так как элита перестает воспринимать идеи и представления, рожденные в недрах общества. Насколько быстро происходит этот процесс, можно видеть на примере России: уже к 1998 году, то есть за семь лет нахождения у власти, демократы оторвались от народа значительно дальше, чем коммунисты за предыдущие семьдесят.
Ситуацию осложняет тот факт, что круг элиты в информационном обществе, как раз там, где широко применяются технологии формирования сознания, значительно уже круга элиты в обществе прежнего типа. Это вызвано технологическими причинами: небывалой мобильностью и одновременно концентрацией ресурсов. Классический пример – современный фондовый рынок. Изменение сознания не более чем сотни его ключевых игроков способно изменить всю финансовую ситуацию в мире.
Таким образом, в силу объективных причин, которые невозможно устранить в обозримом будущем, эффективность традиционных систем управления драматически падает, они всё хуже справляются даже с рутинными, повседневными функциями.
КРИЗИС НЕРАЗВИТОГО МИРА
Угроза глобальной стабильности, связанная с кризисом управляющих систем, усугубляется тем, что разрыв между развитыми странами и остальным миром приобрел технологический характер и в сложившейся парадигме мирового развития непреодолим.
Это обусловлено четырьмя основными факторами.
Прежде всего повсеместным обособлением групп людей, работающих с «информационными технологиями», в «информационное сообщество», которое по материальным причинам неизбежно концентрируется в наиболее развитых странах.
Вторым фактором формирования технологического разрыва являются принципиально новые «метатехнологии», применение которых исключает возможность конкуренции с их разработчиком. Это, например, комплексы оружия со скрытыми и не подлежащими уничтожению системами опознавания «свой – чужой», которые исключают их применение против государства-разработчика; сетевой компьютер (рассредоточение его памяти в сети дает разработчику доступ ко всей информации пользователя); современные технологии связи, позволяющие анализировать в режиме он-лайн телефонные сообщения (вялотекущий скандал между Европой и США вокруг системы Echelon вызван именно коммерческим использованием результатов этого анализа).
К данной категории относятся и технологии формирования сознания. Они представляют собой сложнейшее динамическое сочетание различных инструментов воздействия на информационное поле (СМИ, реклама, действия общественно значимых персон и структур, слухи, активные мероприятия), основанное на достижениях психологии и математики. Эти технологии нуждаются в постоянном обновлении, так как сознание быстро привыкает к внешнему воздействию и теряет чувствительность к нему. Прекращение обновления механизмов такого воздействия может привести к потере управляемости. Образуется жесткая зависимость потребителя от разработчика новых технологий.
Третья причина формирования технологического барьера: под воздействием информационных технологий меняются основные ресурсы развития. Теперь это не просто пространство с жестко закрепленным на нем производством, а в первую очередь мобильные финансы и интеллект, что принципиально изменило характер сотрудничества между развитыми и развивающимися странами. Созидательное освоение вторых первыми (а именно оно являлось содержанием как британского колониализма, основанного на политическом господстве, так и американской модели неоколониализма, базирующейся на экономическом контроле) уступает место разрушительному освоению посредством обособления и изъятия финансов и интеллекта развивающегося общества. Таким образом, прогресс развитого общества достигается (в большинстве случаев неосознанно) за счет деградации «осваиваемого», причем масштабы деградации, как всегда при «развитии за счет разрушения», превосходят выигрыш развитого общества.
Именно осмысление реалий и последствий этой трансформации породило разнообразные политкорректные (и оттого затушевывающие, а не проясняющие ситуацию) понятия вроде «упавших», «падающих» стран и «несостоявшихся государств», которые применяются по отношению к обществам, безвозвратно утратившим не только важнейшие интеллектуальные ресурсы развития, но и способность их производить.
Наконец, четвертой причиной возникновения технологического разрыва между развитыми странами и остальным миром является проблема глобального монополизма транснациональных корпораций (ТНК), которые еще более эффективно, чем в прежние времена, ограничивают, а то и полностью блокируют передачу технологий. Немалую роль в этом процессе сыграл институт защиты интеллектуальной собственности, который во многом превратился в инструмент прикрытия и обоснования жесточайшего злоупотребления монопольным положением.
В силу изложенного неразвитые страны не имеют ресурсов для достижения успеха; обреченность концепции «догоняющего» развития вполне очевидна (в частности, после работ Владислава Иноземцева). Из механизма воспитания и развития слабых обществ конкуренция выродилась в механизм их уничтожения. Таким образом, пока глобальные СМИ обеспечивают широчайшее распространение по всему миру стандартов потребления развитых стран, ужесточение конкуренции, вызванное глобализацией, убеждает ширящиеся массы людей в принципиальной недоступности распространяемых стандартов не только для них, но и для их детей и внуков.
Вызываемые этим отчаяние и безысходность порождают нарастающую глобальную напряженность. Международный терроризм – частное и не самое опасное ее проявление: он является лишь аспектом глобального протеста, высокоэффективным транснациональным бизнесом и не в последнюю очередь инструментом воздействия наиболее развитых государств как на правительства менее развитых стран, так и на свои собственные общества.
КРИЗИС ГЛОБАЛЬНОГО МОНОПОЛИЗМА
Неблагополучие сконцентрировано не только в экономически слабых странах, оно является общей проблемой. Причина этого – происходящее вполне по Марксу загнивание глобальных монополий, которые не поддаются действенному регулированию со стороны государств и международной бюрократии. Последние были бессильны даже перед лицом традиционных производственных ТНК; сейчас же им противостоят во многом неформальные – и соответственно далеко не всегда «видимые» – финансово-информационные группы. Наиболее примитивными и потому заметными структурами такого рода можно признать, например, коммерческую империю Сильвио Берлускони или сообщество, иногда называемое «техасско-саудовской нефтяной группой», в котором переплетены интересы американских нефтяных гигантов и правящей династии Саудовской Аравии.
Первый признак загнивания глобальных монополий заключается в том, что в 90-е годы ХХ века, впервые после Второй мировой войны, накопление богатства перестало само по себе вести к прогрессу в решении основных гуманитарных проблем человечества, таких, как загрязнение окружающей среды, нехватка воды, неграмотность, болезни, бедность, дискриминация женщин, эксплуатация детей и т. д. Это свидетельствует об исчерпании традиционного механизма развития человечества и объективной необходимости смены его парадигмы.
Второй признак – структурный кризис развитых экономик, а в силу их преобладания в мире – и всей мировой экономики. Высокая эффективность информационных технологий внезапно привела к глобальному «кризису перепроизводства» продукции, создающейся на их основе. Этот кризис усугубляется наличием сразу двух барьеров, препятствующих расширению сбыта такой продукции. Первый из них общеизвестен: распространение новых технологий затрудняется вследствие того, что они оказываются слишком сложными, избыточно качественными и неприемлемо дорогими. Это лишает развитые страны ресурсов для продолжения технологического прогресса на рыночной основе. Именно поэтому так называемое «цифровое неравенство» (неравенство в доступе к информационным технологиям. – Ред.) ограничивает перспективы не только развивающихся, но и развитых стран.
Наличие второго барьера связано с ориентацией информационных технологий на сознание человека. Принадлежность объекта воздействия к иной культуре снижает эффективность информационных технологий и ограничивает спрос на соответствующую продукцию. В результате культурный барьер, нисколько не препятствующий распространению изделий, скажем, компании Ford, оказывается непреодолимым, например, для продукции CNN.
Поэтому борьба за расширение рынков информационных технологий автоматически становится борьбой за вестернизацию традиционных обществ. А это, в свою очередь, вызывает крах государственности в слабых странах (даже в России с ее значительным «западным» культурным пластом попытки форсированной вестернизации привели лишь к национальной катастрофе, начавшейся в 1991 году, и финансово-идеологическому краху 1998-го) и обострение противостояния между относительно сильными незападными обществами и Западом.
Сегодня это обострение используется последним для решения проблемы финансирования технологического прогресса. Ведь рост напряженности в мире, в том числе в результате активизации международной террористической деятельности, способствует росту военных расходов, а те являются не только инструментом оживления национальных экономик в рамках своего рода «военного кейнсианства», но и наиболее эффективным механизмом стимулирования технологических прорывов.
Однако такой метод ускорения прогресса может быть только краткосрочным, поскольку представляет собой лекарство более опасное, чем сама болезнь. Ведь он разжигает конфликт не столько между развитыми и неразвитыми странами, сколько между странами, относящимися к различным цивилизациям.
КРИЗИС МЕЖЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ КОНКУРЕНЦИИ
Социализм и капитализм конкурировали в рамках единой культурно-цивилизационной парадигмы, и силовое поле, создаваемое биполярным противостоянием, удерживало в ее рамках остальное человечество, оказывая на него мощное преобразующее влияние. Исчезновение биполярной системы уничтожило это силовое поле, высвободив два глобальных цивилизационных начала: исламское и китайское.
В настоящее время мировая конкуренция стремительно приобретает характер конкуренции между цивилизациями, и кошмарный смысл этого только еще начинает осознаваться человечеством. Проще всего понять его по аналогии с межнациональными конфликтами, особенно страшными вследствие своей иррациональности: стороны существуют в разных системах ценностей, что крайне затрудняет достижение соглашений.
Участники межцивилизационной конкуренции разделены еще глубже: они не только преследуют разные цели разными методами, но и в массе своей не способны полностью понять ценности, цели и методы друг друга. Финансово-технологическая экспансия Запада, этническая – Китая и социально-религиозная – ислама не просто развертываются в разных плоскостях. Они воспринимают друг друга как глубоко чуждое явление, враждебное не в силу естественной борьбы за власть, а по причине самого образа жизни.
При этом, в отличие от внутрицивилизационных конфликтов, понимание позиций друг друга не только не является универсальным ключом к достижению компромисса, но и может уничтожать саму его возможность, так как лишь выявляет несовместимость конфликтующих сторон. Каждая из трех осуществляющих ныне экспансию цивилизаций, проникая в другую, не обогащает, но, наоборот, разъедает и подрывает ее (о чем свидетельствуют, например, этнический раскол американского общества и имманентная шаткость прозападных режимов в исламских странах). Компромисс возможен только при изменении образа жизни, то есть уничтожении участника противостояния как цивилизации. По сути, эта борьба бескомпромиссна, она нарастает даже при видимом равенстве сил и отсутствии шансов на чей-либо успех.
Вместе с тем мы являемся свидетелями процесса еще более драматического, чем столкновение западной и исламской цивилизаций, – начавшегося разделения Запада, цивилизационного (а не экономического) трансатлантического расхождения. Уже сегодня раскол между США и Евросоюзом не дает им создать единый фронт борьбы даже с такими очевидными угрозами, как, например, наркомафия. Так, еще в 2002 году Вашингтон отказался ввести санкции за наркоторговлю против Афганистана, посчитав это противоречащим американским интересам. Между тем после победы США над талибами производство наркотиков в Афганистане, направляемых прежде всего в Европу и Россию, выросло в десятки раз. Однако видимость стабильности в Афганистане, базирующейся на хрупком согласии с тамошними «полевыми командирами» (читай: наркобаронами) для Вашингтона важнее, чем проблемы, например, европейцев. Иными словами, интересы глобальной конкуренции перевешивают интересы борьбы с глобальными угрозами.
Помимо прочего, конкурирующие цивилизации борются за право определить «повестку дня», то есть конкретную область и принципы противостояния. В предпочтительном положении по-прежнему находятся США, чей комплекс финансово-экономических целей наиболее универсален, а также значительно меньше, чем у европейцев, отягощен гуманитарными ценностями. В отличие от идеологического, религиозного или тем более этнического подчинения, финансовая экспансия сама по себе никого не отталкивает a priori, поэтому круг ее потенциальных сторонников и проводников максимально широк, как и возможности выбирать лучший человеческий и организационный «материал».
Проводником финансовой экспансии объективно служит почти всякий участник рынка, что обусловлено природой его деятельности. Сторонник той или иной цивилизации (а не ее отдельных аспектов) – это тот, кто считает единственно правильным образ жизни, предусмотренный этой цивилизацией. Поэтому универсальность и комфортность западных ценностей особенно важны при анализе одной из ключевых компонент глобальной конкуренции – ориентации элит вовлеченных в нее стран.
РОЛЬ СОЗНАНИЯ ЭЛИТЫ
Если государство является мозгом и руками общества, то элита служит его центральной нервной системой: она отбирает побудительные импульсы, заглушая одни и усиливая другие, концентрирует и передает их соответствующим группам «социальных мышц». Выражаемые элитой мотивация и воля общества определяют конкурентоспособность нации в долгосрочном плане. А поскольку в эпоху глобализации конкуренция переместилась прежде всего в сферу формирования сознания, важнейшим фактором конкурентоспособности общества становятся те, кто формирует сознание его элиты. Часто сознание элиты формируется извне. Это завуалированная форма внешнего управления. Если такое управление осуществляется стратегическими конкурентами соответствующего общества, оно становится неадекватным, а цели элиты – разрушительными для самого этого общества.
Но даже формирование сознания элиты ее собственным обществом еще не гарантирует ориентацию на национальные интересы. Для представителей элиты естественно стремиться к либерализации, предоставляющей им новые возможности, но зачастую подрывающей конкурентоспособность их страны и несущей беды их народам. Глобализация, которая приносит большие возможности сильным и большие несчастья слабым, объективно разделяет недостаточно развитые общества, принося благо их элитам и проблемы рядовым гражданам.
Еще один фактор разделения элиты и нации: в относительно слабо развитых обществах традиционная культура, да еще и с учетом давления консервативной бюрократии, способствует отторжению инициативных, энергичных людей, порождая в них естественное чувство обиды. В результате, даже преодолев сопротивление среды и пробившись в элиту, инициативные люди не могут избавиться от чувства чужеродности. Это провоцирует враждебность активных представителей элиты к своему обществу, воспринимаемому как скопище несимпатичных, а то и опасных людей. Такие настроения имеют богатейшую традицию в России, но характерны и для многих других стран. Более того, эта тенденция приобретает все больший масштаб по мере распространения западных стандартов образования и переориентации части элиты и прежде всего молодежи неразвитых стран (особенно незападных цивилизаций) на западные ценности. Даже вполне искренняя и предпринятая из лучших побуждений попытка оздоровить свою родину путем механического переноса на ее почву реалий и ценностей развитых стран способна разрушить общество не только тогда, когда оно не готово усвоить внедряемые ценности, но и в том случае, если эти ценности цивилизационно чужды ему. Именно с элиты и молодежи начинается размывание собственной системы ценностей, которое ведет к размыванию общества.
Практический критерий патриотичности элиты – форма ее активов. Как целое, элита обречена действовать в интересах сохранения и приумножения именно собственных активов (материальных или нематериальных – влияния, статуса и репутации в значимых для нее системах, информации и т. д.). Если критическая часть этих активов контролируется стратегическими конкурентами (например, представители элиты стремятся заслужить одобрение не своего народа, а со стороны лидеров конкурирующих обществ), элита начинает реализовывать интересы последних, превращаясь в коллективного предателя.
РОССИЯ: РЕШАТЬ ГЛОБАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ КАК СВОИ ВНУТРЕННИЕ
Россия переживает глубочайший кризис. Национальная катастрофа, начавшаяся в ходе распада СССР, продолжается. Население вымирает и не демонстрирует сколько-нибудь заметных признаков самоорганизации; эффективность государственного управления заметно снижается.
Освоение российских ресурсов как «мировым сообществом», так и самими российскими капиталами носит «трофейный» характер и просто не предусматривает последующего воспроизводства экономики. Действия развитых стран в отношении наследства СССР на территории России напоминают дележ шкуры еще не убитого, но уже слабеющего и утратившего способность самостоятельно передвигаться медведя, который, тем не менее, велеречиво и глубокомысленно рассуждает о своей роли в мировой истории и об организации своего конструктивного взаимодействия с группами охотников и мародеров.
Вместе с тем Россия при всей ее очевидной слабости по-прежнему контролирует целый ряд уникальных и критически важных в современных условиях ресурсов: территорию евро-азиатского транзита, уникальные природные ресурсы Сибири и Дальнего Востока, навыки создания новых технологий. Это делает ее ключевым объектом практически всех цивилизационных экспансий, источники которых – что также очень существенно – расположены в непосредственной близости от России.
Таким образом, главная проблема сегодняшнего дня – столкновение цивилизаций – приведет к тому, что Россия, как минимум, в ближайшие полтора десятилетия станет для мира важнейшим «местом действия». Здесь будет решаться судьба человечества: именно на территории России конкуренция цивилизаций примет форму непосредственного столкновения (причем всеобщего, «всех со всеми») по вопросам, связанным с контролем над ее ресурсами. Более того, «фронт» цивилизационного единоборства пройдет не по географическим рубежам, а внутри самогЧ российского общества, которое становится поэтому одним из ключевых – возможно, даже структурообразующих – факторов развития человечества.
В том, что наша страна, наш дом станут местом решения глобальных проблем, заключены и наша слабость, и наша сила. Ведь досконально зная поле боя, мы сможем влиять на ход развития всего человечества. Однако цена этого «могущества от слабости» – жизнь, ибо любая ошибка может стать смертельной. В практическом плане перед российским обществом стоит задача гармонизации интересов и сбалансирования усилий различных цивилизаций, осуществляющих экспансию на нашу территорию.
Итак, вне зависимости от нашего желания внутренняя российская политика станет в обозримом будущем инструментом решения даже не международных, а глобальных проблем. При этом миссия России ни при каких обстоятельствах не может являться внешней; вектор развития общества должен быть направлен внутрь, на себя, а не наружу, – просто потому, что ни на что иное ни у сегодняшней, ни у завтрашней России элементарно не хватит сил.
Это вынужденное самоограничение, обусловленное слабостью, надеюсь, преодолимой, ни в коей мере не должно возводиться в ранг добродетели и тем более становиться основой изоляционистских концепций наподобие популярной в последнее время доктрины «конструктивного изоляционизма». По сути, она представляет собой демонстративное игнорирование Запада и всего внешнего мира в стиле не то Брежнева, не то китайских императоров середины позапрошлого века.
Любые внешние силы, способные помочь, следует безоговорочно приветствовать и привлекать. Но и они, и мы сами должны понимать, что такое привлечение возможно только в рамках реальной общности интересов, ибо платить за эту помощь (в том числе встречными уступками) нам из-за нашей слабости попросту нечем. Мы должны энергично влиять на цивилизации, развертывающие свою экспансию на нашей территории, но, во-первых, осознавать при этом относительную мизерность своих ресурсов и, во-вторых, осуществлять это влияние исключительно для решения собственных проблем, а не ради абстрактных геополитических схем.
Единственная оформленная идея последнего времени, связанная с поиском нашей роли в развитии человечества («либеральный империализм»), сводится, по сути, к попытке превращения РФ в «региональную державу» на основе реализации на территории СНГ американских интересов, глубоко чуждых как самой России, так и ее соседям. Эта идея обречена на неудачу не только в силу расхождения позиций Москвы и Вашингтона по целому ряду вопросов или наличия конкурирующих (в первую очередь европейских) интересов в отношении этого региона, но и из-за элементарной слабости России. Пора осознать наконец, что наше общество только тогда сможет проводить сколько-нибудь значимую, направленную вовне политику, когда у него появятся для этого реальные ресурсы, то есть когда оно наведет порядок у себя дома. Россия способна отработать модели и алгоритмы решения глобальных проблем на уровне своей внутренней политики. Обустраивая свою жизнь, она привнесет гармонию в мир.
Весьма вероятно, что задача оздоровления российской экономики потребует реализации мер, не укладывающихся в стереотипы «либерального фундаментализма», включая некоторое усиление протекционизма (являющееся сейчас общемировой тенденцией) и предоставление государственных гарантий на непосильные для бизнеса, но необходимые экономике инвестиционные проекты (согласие на это МВФ, например, дал России еще в апреле 1999 года). Этого не надо пугаться, пока подобные действия будут вызываться не идеологическими, а исключительно прагматическими подходами при полном понимании их временности. По мере укрепления экономики и восстановления конкурентоспособности страну следует все больше открывать для внешней конкуренции. Но так, чтобы в каждый момент времени интенсивность конкуренции была достаточной для стимулирования эффективности национальной экономики, но не разрушения ее.
Стратегической, долгосрочной целью должно быть возрождение России как самостоятельной мощной цивилизации, на равных участвующей в глобальной конкуренции. Но путь к этому лежит через промежуточные этапы. От сегодняшнего положения «поля боя» нам еще предстоит пройти длительный путь даже к промежуточному по своей сути положению «моста» между ключевыми, наиболее мощными в экономическом и политическом отношении цивилизациями.
Россия > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 2 февраля 2004 > № 2909720
Михаил Делягин
Европа задает вопросы
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Февраль 2004
Карл Бильдт – премьер-министр Швеции в 1991—94 годах, выполнял ответственные миссии ООН и ЕС на Балканах. Член попечительского совета корпорации RAND (США), член совета лондонского Центра европейских реформ, член редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике». В основе данной статьи – выступление автора в декабре 2003 года на конференции в Москве, посвященной первой годовщине основания журнала.
Резюме Конкурентоспособная экономика, основанная на широкой отраслевой базе, вряд ли совместима с полуавторитарной политической системой. Зато экономика, базирующаяся на экспорте сырья, с ней вполне сочетается. Поэтому выбор типа экономического развития предопределяет и выбор того или иного политического режима.
Нынешний год будет, без сомнения, решающим для дальнейшего развития «широкой Европы» – пространства, связанного географией, историей и культурой. Чтобы понять, каким станет наше общее будущее, нужно ответить на два главных вопроса. Во-первых, как будет развиваться европейская интеграция? Во-вторых, каким путем пойдет Россия?
Начну со второго, поскольку тональность обсуждения российских событий в западных столицах сейчас заметно отличается от той, что была всего пару месяцев назад. Москве не стоит обольщаться дипломатическими формулировками, которые звучат в официальных заявлениях правительств стран Запада. Масштаб реальной озабоченности будущим России весьма велик. Все мы в Европе привержены идее дальнейшего развития, упрочения и углубления отношений между Российской Федерацией и Европейским союзом. Но сегодня эта важная задача представляется нам куда более трудновыполнимой, чем казалось еще недавно.
На следующий день после декабрьских выборов в Государственную думу председатель Парламентской ассамблеи ОБСЕ Брюс Джордж заявил: «Главное впечатление от всей избирательной кампании в том, что процесс демократизации в России обратился вспять». Подобные оценки звучат после нескольких месяцев непрерывных дискуссий, которые вызвал во всем мире арест главы ЮКОСа Михаила Ходорковского. Возникает вопрос: не произошла ли в России смена курса, а если произошла, то какие последствия это может иметь для отношений с внешним миром?
ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН
Текущий год станет годом перехода к новому качеству европейской политики. Первого мая к Европейскому союзу присоединятся десять новых членов, в июне уже все 25 государств-участников выберут новый Европейский парламент. По итогам этих выборов будет сформирован и новый состав Европейской комиссии, которой предстоит руководить Европой до конца десятилетия. На Еврокомиссию ляжет огромная ответственность. Ей придется довести до конца трудный процесс заключения Конституционного договора, который потерпел неудачу на саммите ЕС в минувшем декабре. Начнутся переговоры о новом долгосрочном бюджете Евросоюза. А ближе к концу 2004 года Европейский совет примет чрезвычайно важное решение о том, целесообразно ли начинать переговоры с Турцией о ее членстве в ЕС.
Одновременно будет дана оценка переговорам с Румынией и Болгарией, а также рассмотрены уже полученное заявление от Хорватии и заявка, которую к тому времени, вероятно, подаст Македония. Предполагаю, что в этом насыщенном году политическая энергия Европейского союза будет направлена в основном на внутренние перемены и преобразования. Но сохранится и особое внимание, уделяемое отношениям с так называемой «широкой Европой», а также с Россией. После масштабного расширения сложившуюся ситуацию необходимо оценить по-новому.
Текущий год станет переходным и с других точек зрения. Только после мартовских президентских выборов в России мы сможем получить более точное представление о том, какой будет политика Москвы в предстоящие годы. По другую сторону Атлантики идет почти непрерывная избирательная кампания: с первых праймериз в январе до президентских выборов в ноябре.
ВМЕСТЕ ИЛИ ПОРОЗНЬ?
Некоторые сигналы, поступающие из России, настораживают. Кое-кто, очевидно, не прочь начать опасную игру, которая поставит под угрозу основу наших взаимоотношений – Соглашение о партнерстве и сотрудничестве между Россией и Европейским союзом. События конца 2003 года продемонстрировали: в нестабильных регионах, граничащих с Россией и Евросоюзом, существует угроза кризиса и политической конфронтации. Усилия следует сосредоточить на том, чтобы избежать возникновения этих проблем и одновременно добиваться структурного улучшения взаимоотношений, а это возможно даже в период преобразований и неопределенности. На протяжении этого периода – не слишком, как мы надеемся, продолжительного – ЕС и Российская Федерация должны дать более четкие и вразумительные ответы на некоторые фундаментальные вопросы.
Готов ли Европейский союз действительно сыграть стратегическую и ключевую роль в расширенной Европе, на Ближнем Востоке, в Африке и в других регионах, находящихся в сфере его интересов? Намерена ли Россия продолжать политику реформ, которая превратит в реальность идею интеграции и сотрудничества с остальной Европой? Станет ли она утверждать власть закона и строить более демократическую политическую систему? Будет ли стремиться к созданию более открытой и конкурентной экономики?
Если ЕС и Россия дадут утвердительные ответы на эти вопросы, мы вступим в новую эру больших совместных возможностей. Если же ответы будут отрицательными, то перспективы сотрудничества окажутся довольно безотрадными. Возможно, тогда в разных частях расширенной Европы нам не избежать противостояния, грозящего вылиться в открытый конфликт.
В общей Стратегии европейской безопасности, принятой на саммите Евросоюза в декабре 2003-го, намечен путь к проведению более активной и последовательной политики при решении проблем в области безопасности. Речь идет об угрозах, связанных с терроризмом, распространением оружия массового уничтожения, а также с проблемами непрочных, слабеющих или разваливающихся государственных образований.
Европейский союз создал и стремится расширять зону стабильности, власти закона, разумного управления и демократии в Европе и вокруг нее. Усилия сосредоточены прежде всего на интеграции стран – членов самого Евросоюза (по мере расширения ЕС задача осложняется). Но больше внимания мы будем уделять и вопросам разумного управления, стабильности и власти закона в «широкой Европе», то есть за пределами непосредственных границ ЕС.
Очевидно, что в интересах Европейского союза развивать партнерство с Российской Федерацией, а также стремиться к тому, чтобы Соединенные Штаты играли активную роль там, где это приносит пользу. Такое партнерство действенно лишь при наличии достаточной общности интересов и ценностей. И при взаимном признании того, что к стабильным решениям можно прийти только путем совместных действий.
В этом смысле обеим сторонам не удалось избежать ошибок. В начале 1999 года западным странам казалось, что они смогут решить косовскую проблему без полноценного участия России. Попытка была неудачной: мы получили войну и с тех пор так и не добились мирного решения.
Во время недавнего кризиса вокруг Молдавии ту же ошибку повторила Москва, посчитавшая, что России одной, без вовлечения других ключевых международных игроков под силу добиться политического урегулирования конфликта. Ее дипломатия потерпела фиаско, а неразрешенная кризисная ситуация в Молдавии способна стать серьезным бременем как для региона, так и для отношений России и Европы.
События в Грузии тоже вызывают опасения. Там есть силы, обращающиеся за поддержкой к США и Европе, но есть и те, кто не менее настойчиво ищет помощи у России. Если между ключевыми игроками на международной арене не будет налажен конструктивный диалог, результатом станет расчленение Грузии с долгосрочными плачевными последствиями для всех.
Европейский союз и Россия в равной мере заинтересованы в стабильности их общего «ближнего зарубежья». В наших совместных интересах остерегаться неверных шагов, подобных упомянутым ранее, и развивать более тесное партнерство. Однако ситуация может развиваться в другом направлении. При обсуждении положения в Молдавии и Грузии на совещании министров ОБСЕ в Маастрихте (декабрь 2003 года) Россия оказалась в полной изоляции. Это тревожный сигнал. Важно как можно скорее устранить недоразумения в конструктивном духе.
Общие интересы распространяются и на другие области. Раздираемый конфликтами Афганистан является источником почти всего героина, поступающего в Москву; оттуда же приходит более трех четвертей всего объема этого наркотика, потребляемого в остальных европейских городах. Если мы не сумеем стабилизировать положение в Афганистане, это ударит не только по уязвимым государствам Центральной Азии, но и по нашим странам.
И Россия, и Евросоюз граничат с регионом, который часто называют Большим Ближним Востоком. Если в прошлом говорили, что Балканы начинаются на окраинах Вены, то сегодняшний Ближний Восток начинается в пригородах Парижа, Лондона и Москвы, где имеются значительные мусульманские общины.
Наглядным подтверждением нашей совместной заинтересованности в решении этой проблемы служит тот факт, что ЕС и Россия конструктивно взаимодействуют в рамках «ближневосточного квартета». Мы стремимся к тому, чтобы постсаддамовский Ирак стал государством, уважающим принципы территориальной целостности, власти закона и демократии, а не источником соперничества, очагом напряженности или рассадником терроризма. В этом наши интересы совпадают с американскими. Возможности стратегического партнерства увеличатся, если Европейский союз будет проявлять бЧльшую активность, последовательность и дееспособность на международной арене.
ИЗБАВИТЬСЯ ОТ НЕФТЯНОЙ ЗАВИСИМОСТИ
В начале минувшего столетия Россия была одной из самых быстрорастущих экономик мира. Промышленная революция начала преображать страну. Санкт-Петербург и Москва превратились в шумные европейские столицы. Художники и предприниматели, например, из моей родной Швеции спешили на заработки на восток, в бурно развивающееся Российское государство.
Если бы эта тенденция продолжилась, Россия сегодня стояла бы в одном ряду с лидерами мирового экономического развития. Вместо этого она остается одной из наиболее бедных среди тех стран, где сто лет тому назад совершилась промышленная революция.
Пока Россия не станет в полном смысле слова частью Европы и мира, она не выберется из бездны нищеты и отчаяния, в которой оказалась после семи трагических десятилетий коммунистической тирании и изоляции. А если Россия не преодолеет это ужасное наследие, наши общие усилия, направленные на достижение стабильности, будут значительно затруднены. Поэтому цель Европы – сильная и стабильная Россия, уверенная в своем будущем.
На недавнем саммите ЕС — Россия в Риме была предпринята попытка обозначить четыре общих пространства для долгосрочного политического взаимодействия.
Во-первых, концепция Общего европейского экономического пространства, которая без особого успеха дискутируется вот уже около двух лет. Во-вторых, общее пространство свободы, безопасности и правосудия, где многое предстоит сделать. (К этому же разделу относится и важный вопрос о визах.) В-третьих, общее пространство внешней безопасности. Наконец, общее пространство научно-исследовательской деятельности, образования и культуры, в котором, особенно в области космических исследований, достигнут заметный прогресс, хотя потенциал сотрудничества намного шире. К этому перечню я бы добавил пятое, не менее необходимое пространство – демократии, власти закона и прав человека.
С европейской точки зрения несколько странно, что Китай является членом Всемирной торговой организации (ВТО), а Россия – нет. Если Россия не вступит в ВТО, неизбежны ограничения экономической интеграции между ЕС и Россией. В то же время российская экономика вынуждена будет покориться закону джунглей на мировых рынках.
Первоочередная цель – завершить переговоры между Россией и ВТО до конца 2004 года. Россия должна отбросить протекционистские интересы, препятствующие ее интеграции в мировую экономику. Необходимо найти формулу соответствия цен на природный газ на внешнем и внутреннем рынках. Кстати, недавние события в российской внутренней политике затруднят для Москвы поиск союзников по газовому вопросу в Конгрессе США.
Не исключено, что понятие «общее экономическое пространство» так и не наполнится практическим содержанием и останется лишь на бумаге. Главную причину следует искать в политической неразберихе, которая так долго удерживает Россию за пределами ВТО. Без членства России в этой организации крайне трудно и нелогично обсуждать создание зоны по-настоящему свободной торговли и прочие шаги в этом направлении.
Частью запутанного политического положения, сдерживающего прогресс, является ситуация неопределенности, сложившаяся вокруг экономических отношений между государствами СНГ. Один за другим декларируются амбициозные планы, но структурных сдвигов незаметно. Конечным результатом реализации различных схем взаимодействия под эгидой СНГ является замедление процесса вступления в ВТО и ограничение возможностей создания общего экономического пространства с Европейским союзом.
Хотя за последнее десятилетие Россия несколько снизила свою чрезмерную зависимость от экспорта нефти и газа, ее экономика по-прежнему ориентирована на вывоз сырья. Прогресс явился главным образом результатом успешной деятельности новых российских нефтяных компаний, сумевших выправить положение в старой, распадавшейся советской нефтяной индустрии и добиться роста производства, а также следствием высоких цен на нефть.
Однако предстоящий этап предъявит более высокие требования — не в последнюю очередь это касается притока капитала. Увеличится потребность в огромных инвестициях для финансирования геолого-разведочных работ и эксплуатации новых высокорентабельных, но отдаленных месторождений.
Газовая отрасль, гораздо более важная в долгосрочной перспективе, явно отстает в развитии. Какие-то реформы проведены, но старая структура, по сути, так и не демонтирована. Здесь также потребуются гигантские инвестиции в новые месторождения и в создание инфраструктуры для экспорта газа на «голодные» рынки Западной Европы, Китая и Японии.
В последние месяцы в России все громче звучат голоса, призывающие к сохранению или воссозданию того или иного вида государственного и национального контроля и даже к национализации природных активов. Такая модель развития имеет право на существование. Но надо отдавать себе отчет в том, что она повлечет за собой ограничение возможностей поступления капитала и технологий из других стран, а необходимое развитие добывающих отраслей значительно замедлится.
Главный для России вопрос заключается в том, сумеет ли она преодолеть нефтяную зависимость и превратится ли в поистине конкурентоспособную современную экономику с широкой базой. Если Россия пойдет этим путем, откроется огромный потенциал для интеграции и сотрудничества на всем европейском пространстве. В противном случае ее развитие будет все больше зависеть от экспорта колоссальных природных ресурсов, в основном нефти и газа (благо спрос на них в Европе, скорее всего, будет расти). При этом у нее не окажется возможности привлечь достаточно внутренних и зарубежных инвестиций для настоящей модернизации и расширения своей экономической базы.
Участники «круглого стола» промышленников ЕС — Россия, который прошел в Москве в декабре 2003-го, нарисовали мрачную, но, как мне кажется, верную картину состояния дел. «Несмотря на очевидные успехи экономического роста и некоторые институциональные реформы, системные риски инвестирования в российскую экономику остаются высокими. Основные структурные, правовые и институциональные реформы не завершены или проводятся неэффективно… Несмотря на повышение суверенного рейтинга, произошедшее благодаря высоким доходам от нефти и газа, Россия по-прежнему занимает нижние строчки международных инвестиционных рейтингов и общий объем прямых зарубежных инвестиций катастрофически мал в сравнении с масштабом российской экономики и ее потенциалом».
Далее отмечалось, что «за последние десятилетия страна, по сути дела, не пополнила свои основные производственные фонды и в настоящий момент переживает структурный кризис и технологические катастрофы во многих областях. Модернизация российской промышленности и реконструкция ее гигантской инфраструктуры потребуют колоссальных инвестиций, которые невозможно полностью профинансировать за счет внутренних источников. Инвестиционный климат и связанные с ним вопросы институциональной и структурной реформ остаются ключом к достижению высоких и устойчивых темпов долгосрочного экономического роста в России».
Только осуществляя эти реформы, Россия постепенно добьется освобождения от нефтяной зависимости и сможет превратиться в современную экономику, стать полноценным участником интеграции и сотрудничества в Европе, что так необходимо и россиянам, и европейцам.
ФУНДАМЕНТ ДЛЯ ДЕМОКРАТИИ
Экономическая и политическая системы взаимосвязаны. И если нефтяная экономика, безусловно, сочетается с полуавторитарной политической системой, то современная, основанная на широкой отраслевой базе и конкурентоспособная экономика с ней вряд ли совместима. Есть множество примеров того, как авторитарные и полуавторитарные режимы в разных странах мира развиваются до определенного уровня, но после этого потребность в эффективной власти закона, прозрачной и открытой политической системе и здоровом гражданском обществе, функционирующем помимо государства и господствующих экономических структур, диктует необходимость полноценной демократической системы.
Если Россия выберет современную экономику с широкой базой вместо малоперспективной нефтяной экономики, это будет выбор в пользу долгосрочного экономического развития, интеграции и сотрудничества с остальной Европой, а со временем – и в пользу соответствующего политического режима.
Я принадлежу к поколению, которое формировалось в эпоху холодной войны, возведения Берлинской стены и вооруженной экспансии советской коммунистической системы к самому сердцу Европы. Но я принадлежу и к поколению, которому посчастливилось увидеть чудо мирного распада империи, основанной на оккупации, освобождения самой России и окончания былой конфронтации…
Задача нашего поколения — построить новую систему безопасности, сотрудничества и демократии, охватывающую как можно большую часть нашего континента. Постепенно мы продвигаемся к созданию федерации национальных государств, которая будет включать в себя всю Европу к западу от России и Украины, простираясь от Северного Ледовитого океана до Средиземного моря. Этот процесс, разумеется, дается не легко, он не проходит гладко и бесконфликтно. Ничего подобного история не знает, и мы уже прошли половину пути к достижению целей, которые история возложила на нас после великих перемен 1989 и 1991 годов.
Превращение России из государства, охватывающего 11 часовых поясов, но обреченного на упадок, в современную европейскую демократию, граничащую с Китаем и Большим Ближним Востоком, очевидно, потребует времени. Но этот процесс столь же важен для построения новой Европы, сколь и поддержание и укрепление отношений с Соединенными Штатами.
Захочет ли Россия в один прекрасный день стать членом нашей федерации национальных государств — это открытый вопрос, ответ на который должна найти она сама. Я убежден, что такой масштабной стране, как Россия, будет трудно отказаться от суверенитета в решении широкого спектра вопросов, а ведь у себя в ЕС мы пытаемся делать именно это. Но свою судьбу должны определить именно сами россияне.
Внешний мир до сих пор не вполне понимает, в каком направлении движется Россия. Многим в России, как, впрочем, и в других странах, трудно понять непростую структуру Европейского союза и идущие в нем преобразования. И мы все стоим перед очередными вызовами и угрозами, которые нашли отражение в новой Стратегии европейской безопасности.
Какое-то время главная задача будет состоять в том, чтобы не допустить обострения напряженности в наших отношениях, признаки которой мы наблюдаем сегодня. Впоследствии нам всем следует потрудиться над обновлением и укреплением этих отношений. Если Россия проявит готовность, Евросоюз, я уверен, не замедлит с ответом. Но для того чтобы это стало возможным, обе стороны должны сделать свой выбор.
Евросоюз. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 февраля 2004 > № 2851557
Карл Бильдт
Чешское Государственное ветеринарное управление сообщило, что в результате проверки экспертами Еврокомиссии чешских производителей продуктов питания было обнаружено только 6 случаев несоблюдения санитарных норм ЕС, в результате чего они подлежат закрытию. Остальным чешским фирмам даны разрешения свободной торговли в странах ЕС после вступления ЧР в Евросоюз. Результаты контроля будут опубликованы Еврокомиссией до конца фев. с.г.До начала работы экспертов Еврокомиссии Государственное ветеринарное управление ЧР провело проверку 4200 чешских производств продуктов питания, из которых было закрыто 500 предприятий.
Cоздано новое агентство «Мальта Энтерпрайз» (Malta Enterprise), в комплексе отвечающее за весь круг вопросов развития промышленности, заменившее 3 других агентства, регулировавшие развитие индустрии. «МЭ» начало работу 6 янв. 2004г. во главе с новым главным управляющим Филипп Микалеф. Председателем «Мальта Энтерпрайз» станет Джо Заммит Табона. Вся деятельность, которая в прошлом осуществлялась Мальтийской корпорацией развития, Мальтийской корпораций внешней торговли (Метко) и Институтом по развитию малых предприятий, с этого времени проводится корпорацией «Мальта энтерпрайз».«Мальта энтерпрайз» будет играть роль координатора при выработке совместной стратегии Правительством и предприятиями относительно развития местной промышленности. Новому агентству переданы функции управления рядом программ по развитию средних и малых предприятий Мальты и удовлетворению их работы стандартам, принятым в ЕС.
Модель на выброс
© "Россия в глобальной политике". № 4, Октябрь - Декабрь 2003
Н.К. Арбатова – д. п. н., директор научных программ Комитета «Россия в объединенной Европе», завотделом Центра европейской интеграции ИМЭМО РАН.
Резюме Статья Тимофея Бордачёва и Татьяны Романовой «Модель на вырост», опубликованная в журнала «Россия в глобальной политике» (2/2003), посвящена важной теме – стратегии России в отношении Европейского союза (ЕС). Оговорюсь сразу: в статье много верного и заслуживающего внимания. Однако интересна она не столько с точки зрения конкретных проблем, существующих в отношениях России и ЕС, сколько в свете мировоззрения авторов, представляющих новую внешнеполитическую философию, завоевывающую все больше сторонников в российском экспертном сообществе и политической элите.
Статья Тимофея Бордачёва и Татьяны Романовой «Модель на вырост», опубликованная в журнала «Россия в глобальной политике» (2/2003), посвящена важной теме – стратегии России в отношении Европейского союза (ЕС). Оговорюсь сразу: в статье много верного и заслуживающего внимания. Однако интересна она не столько с точки зрения конкретных проблем, существующих в отношениях России и ЕС, сколько в свете мировоззрения авторов, представляющих новую внешнеполитическую философию, завоевывающую все больше сторонников в российском экспертном сообществе и политической элите.
Вследствие деидеологизации нашей политической науки после распада СССР образовался вакуум, который заполнили самые разные школы внешнеполитической мысли. По прошествии первого десятилетия в истории постсоветской России этот калейдоскоп мнений постепенно приобрел четкий рисунок, который и при отсутствии традиционных красных тонов до боли напоминает прежнюю картину.
Очевидно, что при анализе внешней политики любого государства наиболее важными критериями являются природа, интересы и соответственно цели государства, отвечающие его внутри- и внешнеполитическим потребностям, а также определение ресурсной базы для достижения этих целей и выработка стратегии и тактики. С каких же позиций рассматривают авторы статьи европейское направление во внешней политике России и перспективы ее отношений с ЕС?
Представления авторов об интересах и целях внешней политики России, в том числе на европейском направлении, можно свести к одному тезису: не ограниченная Европейским союзом «свобода действий» России на международной арене для осуществления ее «геополитических амбиций» (с. 55, 57). Именно этот критерий «ограничивает – не ограничивает» принципиален для авторов в оценке отношений России и ЕС, в частности возможности включения России в Общее европейское экономическое пространство (ОЕЭП).
Прежде всего представляется неудачным сам термин «амбиция» (который во всех европейских языках имеет негативный оттенок, означая обостренное самолюбие, спесь, чванство), не говоря уже о пугающем словосочетании «геополитические амбиции». Но даже если заменить «амбиции» на «интересы», то и здесь возникает закономерный вопрос: что такое свобода действий в современном взаимозависимом мире? Даже США – самое сильное и в экономическом, и в военном отношении государство – не могут полностью игнорировать позиции своих союзников и партнеров. А если они и осуществляют такие попытки, то это создает им больше проблем, нежели преимуществ, о чем свидетельствует сегодняшняя ситуация в Ираке.
Россия, как постоянный член Совета Безопасности ООН, член ОБСЕ, Совета Европы и участник многочисленных международных соглашений, связана определенными обязательствами, что, в свою очередь, накладывает ограничения на ее внешнеполитическую деятельность, но дает ей и существенные преимущества. Очевидно, что для проведения в жизнь национальных интересов, в том числе геополитических, помимо ресурсной базы нужны союзники и партнеры. Как говорил Гарри Трумэн, «тот, кто имеет союзников, уже не вполне независим». Однако без этого не обойтись. Более того, как правило, выбор союзников, будь то, скажем, Швеция или Северная Корея, является проявлением и политических преференций государства, и пределов его морально-политической гибкости. Неловко было бы даже писать о столь очевидных вещах, если бы не повторяемые авторами предупреждения о том, что следствием экономической интеграции с ЕС станет «политическая обусловленность» действий России и (о, ужас!) «более тесная координация внешней политики, включая формирование единой позиции по ключевым международным проблемам» (с. 57).
Кроме того, участие в процессах глобализации – и в сфере социально-экономической модернизации, и в области международной безопасности – диктует государствам, которые не хотят остаться на обочине мирового развития, условия для их включения в эти процессы. Это, кстати, признают и авторы (с. 61), цитируя высказывание Владимира Путина о том, что «для России проблема выбора – интегрироваться в мировое экономическое пространство или нет, не интегрироваться – такая проблема перед нами уже не стоит».
Европейская интеграция – неотъемлемая часть этих процессов. Хотя европессимизм существует столько же времени, сколько и сама европейская интеграция, оглядываясь назад, нельзя не удивляться динамизму процесса европейской интеграции. Всего лишь за пятьдесят лет – а это меньше, чем одна человеческая жизнь, – европейская интеграция прошла путь от узкопрофильных структур, таких, как Европейское объединение угля и стали (ЕОУС, 1951), постепенно перерастая в институты более широкого профиля: Европейское экономическое сообщество (ЕЭС, 1957), Европейское сообщество (ЕС, 1965) и, наконец, Европейский союз (ЕС, 1992). Несомненно, что и в дальнейшем на пути углубления и расширения интеграции возникнет много проблем, будут неудачи и разочарования. (Кстати, и для России чрезвычайно важным является вопрос о том, каким ЕС будет после глубинных преобразований – более сильным или, наоборот, ослабленным и менее привлекательным партнером.) Вместе с тем Европейский союз сегодня – это не просто реальность; прежде всего это главный институт, ответственный за преобразование постбиполярной Европы, неотъемлемой частью которой является и Россия.
Это несколько обреченно признаюЂт и авторы статьи «Модель на вырост», отмечая, «что отгородиться от “трудного” соседа и строить свой курс без оглядки на него у Москвы не получится» (с. 61). На это можно возразить: «Почему же? Все зависит от того, какой Россия хочет быть в ХХI веке». Во всяком случае, та Россия, которую рисуют Бордачёв и Романова, вполне может обойтись и без ЕС, и без Общего европейского экономического пространства, и без сближения законодательств – словом, без всего, что может ограничить свободу действий. Что же это за Россия?
Во-первых, это Россия, по-прежнему лелеющая миф о своей исключительности, который веками служил утешением народу, жившему в нищете и бесправии: «зато мы не такие, как все!». Так, авторы размышляют о сложностях, с которыми при создании Общего европейского экономического пространства может столкнуться Россия «в связи с ее историческим наследием и восприятием мира, а также особым, отличным от большинства европейских стран подходом к концепции суверенитета» (с. 61). Поразительно, насколько популярна идея «российской особости», несмотря на многочисленные заявления высшего руководства о европейских корнях России.
Во-вторых, это Россия, которая не исключает для себя нарушение принципов демократии и несоблюдение прав человека. Как пишут авторы статьи, принцип политической обусловленности, вытекающий из взаимодействия России и ЕС, «позволяет приостанавливать помощь и даже вводить санкции при нарушении партнером принципов демократии или несоблюдении им прав человека» (с. 55).
В-третьих, это Россия, демонстрирующая пренебрежительное отношение к интересам человека и общества в целом во имя так называемых высших государственных интересов, а попросту интересов государственной бюрократии. «…Сближение в вопросах корпоративного права или политики в области конкуренции приведет к восприятию Россией других разделов acquis communautaires (вторичного законодательства ЕС), включая и такие непопулярные, как защита потребителя и окружающая среда» (с. 53). Авторы приводят цитату из Ивана Самсона без комментариев, разделяя, по всей видимости, мнение о том, что принципы защиты прав потребителя и окружающей среды останутся чуждыми российскому руководству.
В-четвертых, это Россия, которая, несмотря на все заявления о желании интегрироваться в мировое экономическое пространство, на деле продолжает политику протекционизма. Авторы статьи пишут о «переоценке возможностей российско-европейского сближения», приводя в качестве иллюстрации письмо Паскаля Лами вице-премьеру Алексею Кудрину, в котором комиссар ЕС по вопросам торговли «жестко поставил вопрос о допуске европейских страховщиков в Россию» (с. 51). Несомненно, рыночная экономика и глобализация не только могут дать многочисленные преимущества для поддержания устойчивого экономического роста, развития технического прогресса и общества в целом, но и таят риски неблагоприятных внешних воздействий на национальную экономику и экономическую безопасность государств (см.: Между прошлым и будущим: Россия в трансатлантическом контексте. М., 2001. С. 69—70). Найти правильный баланс между огромными возможностями и рисками является важнейшей задачей внешней и внутренней хозяйственной политики любого государства. Несомненно также и то, что нужно поддерживать и отечественный рынок услуг, и российских производителей, но только не за счет российского потребителя.
Иными словами, образ сегодняшней России, который вырисовывается в статье Тимофея Бордачёва и Татьяны Романовой, больше напоминает Советский Союз, разве что «приправленный» рыночной экономикой. Тем более парадоксальным представляется вывод авторов о том, что «норвежский» сценарий отношений с ЕС является наиболее благоприятным для России. Правда, авторы признаюЂт, что для осуществления этого сценария Россия пока не обладает экономическим потенциалом, сопоставимым с норвежским. Однако проблема не только в экономической слабости России. Норвегия (в которой, кстати, постоянно возрастает число сторонников ее членства в ЕС) не планирует нарушать «принципы демократии или не соблюдать права человека», и она придает первостепенное значение защите окружающей среды и прав потребителя. И для Норвегии, в отличие от России, членство или нечленство в ЕС является вопросом ее собственного выбора, а не объективных ограничений.
В свете вышесказанного вызывает сомнение и другая рекомендация авторов – сделать ставку в ЕС на страны Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) для продвижения российских интересов. Как представляется, Россия, имея опыт взаимодействия с расширенной НАТО, сегодня обеспокоена тем, что характер ЕС как партнера России может измениться после расширения ЕС за счет стран, все еще испытывающих «советский синдром». Образ России, живописуемый авторами, лишь подтвердил бы наихудшие подозрения стран ЦВЕ относительно направленности системной трансформации сегодняшней России.
К счастью, наша действительность сложнее, чем та, которую описывают авторы. Есть политические силы, заинтересованные в реставрации в каком-либо варианте советской модели. Но есть и такие силы, которые понимают, что, несмотря на все трудности построения эффективной демократии и рыночной экономики, восстановление «подправленного» прошлого – тупиковый путь и что залогом успешной интеграции России в Европу является ее демократизация. В то же время последовательная интеграция России в евроатлантическое партнерство, а не избирательное, поверхностное сотрудничество является важнейшим внешним фактором демократизации России. Быть партнером – значит вести себя в соответствии с определенными нормами поведения и, следуя этим правилам у себя дома, влиять на поведение других.
Дискуссии об «особости» России отражают объективную реальность постбиполярных международных отношений – нерешенность вопроса о месте России в Европе, и они будут продолжаться до тех пор, пока этот вопрос остается открытым. Таким образом, главным в отношениях России и ЕС по-прежнему является вопрос о степени, до которой Россия может быть интегрирована в расширяющийся и углубляющийся Европейский союз.
В принципе отношения ЕС с соседними государствами предполагают три уровня отношений – сотрудничество, интеграцию и полное членство. (Как отмечал еще в 1994-м Отто фон Ламбсдорф, председатель Либерального интернационала, «даже ниже уровня членства (в ЕС) может быть достигнут очень высокий уровень интеграции».) Юридически каждому уровню отношений соответствуют определенные соглашения: о партнерстве и сотрудничестве, об ассоциации и членстве в ЕС.
Очевидно, что вопрос о членстве России в ЕС не стоит на повестке дня ни России, ни ЕС, поскольку и та, и другая сторона не готова к этому. Россия не отвечает копенгагенским критериям, ЕС сосредоточен на внутренних проблемах, возникающих в связи с новым этапом расширения и углубления европейской интеграции. Более того, ставить вопрос о членстве России в ЕС даже в чисто теоретическом плане контрпродуктивно, так как сегодня это выглядит пугающе в глазах и брюссельской, и московской бюрократии. Зачастую данный вопрос сознательно выносится на обсуждение противниками сближения России и ЕС с обеих сторон.
Сегодняшние отношения между Россией и ЕС находятся юридически на нижнем уровне – уровне сотрудничества. Соглашение о партнерстве и сотрудничестве (СПС) вступило в силу 1 декабря 1997 года. Между тем отношения России и ЕС в политической области давно перешагнули рамки этого документа. Что касается сферы экономического сотрудничества, то, как отмечал известный российский экономист Иван Иванов, продвинувшись вперед на некоторых направлениях, и Россия, и ЕС не смогли реализовать весь потенциал СПС. Некоторые положения Соглашения о партнерстве и сотрудничестве безнадежно устарели, некоторые не выполняются ни той, ни другой стороной. В целом под эту классификацию попадают 64 положения СПС (см.: Иванов И.Д. Какая интеграция нужна России? // Россия и Европа: курс или дрейф? Дискуссии. М.: Комитет «Россия в объединенной Европе», 2002. С.7–8.)
Решения последнего саммита Россия – ЕС в Санкт-Петербурге свидетельствуют о решимости переместить сотрудничество России и ЕС на новый уровень – уровень интеграции России в «европейские пространства», прежде всего в Общее европейское экономическое пространство. Авторы статьи выделяют на этом направлении лишь одну проблему для России – потерю части суверенитета, как будто само включение России в ОЕЭП – дело решенное. Между тем здесь существует множество практических проблем (от неоднородности российского экономического пространства до вопроса о долговременной специализации российской экономики), без решения которых участие России в ОЕЭП останется лишь благим намерением.
Вообще, «пасторальность внешнего вида» отношений России и ЕС, о которой пишут авторы, – явное преувеличение. Проблемы в отношениях России и ЕС (на самых разных уровнях – от концептуального до практического) – предмет самого пристального внимания российского экспертного сообщества, в частности Комитета «Россия в объединенной Европе». Вместе с тем необходимо сказать и о российском «европессимизме», выразителями которого являются авторы статьи «Модель на вырост» и который самым необычным, если не парадоксальным образом подтверждает «европейскость» России. Часть политической элиты и в странах ЕС, и в России продолжает страдать от так называемых фантомных болей – утраты особых отношений с США времен биполярности. Для России, как и для Европы, отношения с США самоценны и не являются альтернативой европейской интеграции. Надежды некоторых российских политиков и экспертов на то, что только США могут гарантировать России особый международный статус, иллюзорны. Это, пожалуй, последнее, что волнует сегодня администрацию Буша. Статус России как великой державы может быть обеспечен ее последовательной интеграцией в Европейский союз, выступающий в качестве мирового экономического, а в будущем и военно-политического центра силы, не противостоящего США, но гораздо более независимого и имеющего собственный проект рационального мироустройства.
Россия. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 9 декабря 2003 > № 2906791
Надежда Арбатова
Международная финансовая система: конец единовластия
© "Россия в глобальной политике". № 4, Октябрь - Декабрь 2003
О.В. Буторина – д. э. н., заведующая кафедрой европейской интеграции МГИМО МИД РФ, член научно-консультативного совета журнала «Россия в глобальной политике»
Резюме В ближайшие десять-пятнадцать лет мировая гегемония доллара будет разрушена. Костяк новой международной системы составят два-три десятка наиболее значимых валют, замкнутых в высокоэффективную сеть скоростных расчетов. Такая смена формата может кардинально улучшить позиции российского рубля и сменить ориентиры национальной валютной политики.
В ближайшие десять-пятнадцать лет мировая гегемония доллара будет разрушена. Ей на смену придет не единая мировая валюта, как предлагали Кейнс и Манделл, не множественность денежных единиц в рамках одного государства, как считал Хайек, и не раздел мира на несколько валютных зон. Костяк новой международной системы составят два-три десятка наиболее значимых валют, которые посредством новейших технологий будут замкнуты в высокоэффективную сеть скоростных расчетов. Такая смена формата может кардинально улучшить позиции российского рубля и сменить ориентиры национальной валютной политики.
Если Россия войдет в число стран, денежные единицы которых подключатся к общемировой паутине политвалютных платежей, то отечественные предприятия смогут расплачиваться рублями за импортные товары. Одновременно российский рубль станет главной валютой СНГ. Это резко расширит сферу его применения, понизит спрос на иностранные валюты и спровоцирует выведение долларов из внутреннего обращения. Как следствие, значительно увеличатся внутренние инвестиционные источники, а также возрастут количественные и качественные характеристики российского фондового рынка. Банку России не придется иметь огромные валютные резервы ради поддержания стабильности рубля. В целом же Россия сможет воспользоваться многими благами рыночной экономики, которые сейчас для нее не доступны из-за того, что в условиях глобализации ее валюта и финансовая система ежедневно вступают в конкуренцию с неизмеримо более сильными соперниками.
Чтобы подобный шанс был реализован, России следует уже сегодня делать три вещи. Во-первых, всеми доступными способами расширять сферу обращения рубля. Во-вторых, максимально использовать современные технологии расчетов. И в-третьих, быть готовой к системным изменениям в международных валютных отношениях, включая масштабные и плохо поддающиеся оценке перемены в глобальной роли американского доллара.
ОТ ЗОЛОТА К ДОЛЛАРУ
История человечества знает четыре международные валютные системы. Первая – Парижская – была создана в 1867 году и просуществовала до Первой мировой войны в общей сложности 47 лет. Самой недолговечной оказалась Генуэзская: возникнув в 1922-м, она распалась уже в 1931 году с началом Великой депрессии. Бреттон-Вудская система продержалась с 1944 по 1971 год, когда США прекратили размен долларов на золото, – то есть 27 лет. Ровно столько же действует нынешняя Ямайская система, официально оформленная совещанием стран – членов МВФ в Кингстоне в январе 1976 года.
Смена валютной системы всегда означала упразднение одних элементов международного денежного устройства и введение других. Закат Парижской системы – это отмена золотомонетного стандарта. С расстройством Генуэзской системы обменные курсы перестали фиксироваться по отношению к золоту. По Бреттон-Вудским соглашениям лишь доллар сохранил связь с золотом, а все остальные валюты привязывались к нему. Ямайская система упразднила последнее звено в цепи, связывавшей деньги с золотом, – мир раз и навсегда перешел к плавающим курсам.
Современный мировой валютный рынок невообразимо далек от того, каким он был в момент создания Ямайской системы. Однако способ его регулирования остался тем же, что и в 1976 году. Тогда, вспомним, в Китае прощались с Великим кормчим, в Москве открылся XXV съезд КПСС, а в Калифорнии два приятеля собрали в гараже первый персональный компьютер.
ВАЛЮТНО-ФИНАНСОВЫЕ РЫНКИ: ГЛОБАЛЬНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ КЛИМАТА
В последней четверти XX века валютные рынки оказались под воздействием пяти новых факторов: 1) всеобщая либерализация движения капиталов, 2) развитие информационных технологий, 3) изменение природы курсообразования, 4) распад социалистической системы и 5) введение евро.
О размахе валютной либерализации говорит следующий факт: в 1976 году обязательства по VIII статье Устава МВФ (она запрещает ограничения по текущим платежам, дискриминационные валютные режимы и барьеры на пути репатриации средств иностранных инвесторов) выполняла 41 страна, в 2002 году – 152. Сравнительно недавно даже самые развитые страны Запада имели множество валютных ограничений. Так, например, в Англии до середины 1970-х резидентам запрещалось приобретать наличную иностранную валюту сверх установленного крайне низкого лимита, а во Франции в 1983 году были введены жесткие правила репатриации экспортной выручки, покупки валюты для импорта, покрытия валютных сделок на срок финансирования инвестиций за границей.
Для многих развивающихся стран и стран с переходной экономикой результаты валютной либерализации конца прошлого века оказались далеко не однозначными. По утверждению МВФ, валютная либерализация должна была содействовать интеграции в мировую экономику и росту конкурентоспособности. На практике же отмена валютных ограничений часто выпадала из макроэкономического контекста и ее темпы не соизмерялись с темпами формирования механизмов и институтов рынка. Как следствие, была создана почва для долларизации, утечки инвестиционных ресурсов, беспорядочного движения спекулятивных капиталов.
Революция в средствах связи и обработки информации сделала международные финансовые потоки еще более подвижными. В 1970–1980-е годы во многих странах были созданы общенациональные системы расчетов в режиме реального времени (Real Time Gross Settlement – RTGS). В 1990-е между ними возникли связующие звенья. Например, в Гонконге существуют такие системы расчетов в гонконгских долларах, в долларах США, а с апреля 2003-го – в евро, причем все они функционально дополняют друг друга. Кроме того, усовершенствованы традиционные системы международного клиринга, повышена их надежность, увеличены лимиты кредитования, расширен круг участников и набор функций. Это позволило перемещать огромные суммы денег из одной точки мира в другую простым нажатием клавиши.
За последнюю четверть века произошел и другой серьезный качественный сдвиг: обменный курс той или иной валюты перестал формироваться во внешней торговле. Это было вызвано стократным увеличением объемов международных валютных рынков. Действительно: если в 1970-е ежедневный объем валютных операций в мире составлял 10–20 млрд дол. (то есть приближался к стоимости ВВП, производимого в развитых странах в течение одного рабочего дня), то в 2001 году эта цифра равнялась 1,2 трлн долларов. На обслуживание товарных сделок теперь приходится всего 2 % от совершаемых в мире валютообменных операций. Поэтому возможность отклонения рыночного курса валюты от паритета покупательной способности (по которому курсовое соотношение двух валют должно отражать соотношение цен в данных странах) намного возросла. К примеру, на один доллар в России можно купить вдвое больше товаров, чем в США. То есть рыночный курс рубля составляет 50 % от паритета его покупательной способности (ППС). Такое положение характерно для большинства государств Центральной и Восточной Европы. В некоторых странах курс национальной валюты занижен еще больше, например, в Индии и Китае он находится на уровне 20 % от ППС.
Если в 1971 году обменные курсы оторвались от золотого якоря, то потом они оторвались и от казавшегося естественным товарного якоря. Несмотря на глобализацию и наличие развитого мирового рынка (который, правда, составляет менее 20 % от мирового ВВП), в настоящее время нет и намека на выравнивание внутренних цен между странами. Иначе говоря, коридор возможных колебаний курса той или иной валюты резко расширился. Моментальное обесценение валюты в два или в четыре раза, как это было с российским рублем, теперь никого не удивляет.
На рубеже 1980–1990-х годов распалась социалистическая система, бывшие страны СЭВ начали переход к рыночной экономике. Большинство из них сразу сделали конвертируемыми свои валюты и сняли основные ограничения по текущим операциям. В России в 1992 году был принят закон «О валютном регулировании и валютном контроле», разрешивший конверсионные операции и трансграничное движение капиталов. К мировым валютным рынкам добавился не существовавший ранее сегмент. Это серьезно изменило облик международной валютной системы, хотя на указанные регионы приходится только 2 % совершаемых в мире конверсионных операций. Достаточно вспомнить, что все новые валюты пережили периоды высочайшей инфляции и резкого обесценения. Одновременно произошла глубокая долларизация постсоветского пространства. Американские деньги, будучи гораздо сильнее и надежнее, чем встававшие на ноги местные валюты, выдавили последние из большой части внутреннего оборота. А в 1998 году Россию поразил финансовый кризис.
Еще один новый фактор современных валютно-финансовых отношений – введение с 1 января 1999 года единой европейской валюты. Два первых года своей жизни она теряла в цене, а уже на рубеже 2002–2003 годов евро стал стоить дороже доллара. Это показало частным и государственным инвесторам, что европейская валюта может использоваться как средство диверсификации их накоплений. Никогда еще европейские денежные единицы не использовались в международном масштабе столь широко, сколь теперешний евро. И если курс единой валюты останется стабильным, то ее привлекательность будет расти и впредь. С прежними национальными денежными единицами этого не могло случиться в принципе.
В то же время для мировых финансовых рынков евро стал еще одним фактором турбулентности. Связано это с тем, что у операторов появилась реальная альтернатива доллару (пусть не во всех сферах), а у Евросоюза – возможность проводить более независимую от США экономическую и валютную политику. В 2001 году, по данным Банка международных расчетов в Базеле, волатильность (краткосрочная изменчивость) курса евро по отношению к доллару США была в три раза (!) больше, чем аналогичный показатель для немецкой марки в 1998 году. Одновременно увеличилась амплитуда и частота колебаний в большинстве других важнейших валютных пар. Введение евро, конечно, явилось не единственной причиной, обусловившей нестабильность валютных рынков, однако налицо его «вклад» в сложившуюся ситуацию.
Все эти процессы привели в 1990-е годы к росту нестабильности международной валютной системы. Серию региональных кризисов открыл кризис Европейской валютной системы 1992–1993 годов. Тогда атакам впервые подверглись валюты даже тех стран, правительства которых придерживались вполне адекватного и грамотного курса. Экономисты заговорили о кризисах «второго поколения», когда решающим оказывается не качество национальной политики, а соотношение денежных средств, которые правительство с одной стороны и валютные спекулянты с другой готовы бросить в схватку. Спекулянты рассчитывают, какую сумму государство может потратить на интервенции, и если их собственные возможности оказываются весомее, то игра на понижение начинается.
В 1997–1998 годах на мир обрушился очередной ряд финансовых потрясений. Началось с Юго-Восточной Азии и России, дальше завибрировали валютные системы Латинской Америки, в 2001 году разразился кризис в Турции, в 2002-м – в Аргентине. Как бы ни хотелось считать эти события случайными, они, увы, таковыми не являются. Дело здесь не в безответственности властей и не в фатальном стечении обстоятельств, а в изменении глобального валютно-финансового климата как такового.
Что же мировое сообщество готово предпринять в ответ?
УПРАВЛЕНИЕ ВАЛЮТНЫМИ КУРСАМИ: КЛАССИКА ЖАНРА
Основными методами управления курсами до сих пор являлись валютные интервенции, изменение процентной ставки, регулирование текущего баланса и привязка национальной денежной единицы к более сильной. Однако с каждым из них в последние полтора десятилетия произошла глубокая метаморфоза.
Количество средств для интервенций снизилось. Не то чтобы их число в целом сократилось (напротив, с 1990 по 2002 год совокупные валютные резервы всех стран мира увеличились с 640 до 1730 млрд СДР (специальные права заимствования, расчетная единица МВФ. – Ред.) – почти в 3 раза) – их мало относительно объема рынка. Если потребуется поддерживать курс евро или доллара, то имеющихся запасов (все валютные резервы Европейской системы центральных банков составляют 300 млрд евро, а Федеральной резервной системы (ФРС) США – 60 млрд дол.) хватит лишь на косметические мероприятия. Осенью 2000 года Европейский центральный банк четырежды проводил интервенции в поддержку евро. Результат оказался минимальным: после первой интервенции, проведенной совместно с ФРС и Банком Японии, курс поднялся с 0,86 до 0,89 доллара за один евро, а после последней – котировки колебались вокруг отметки 0,85. О размере средств, потраченных зоной евро на интервенции, косвенно можно судить по тому, что за ноябрь 2000 года валютные резервы ЕЦБ (без золота, СДР и резервной позиции в МВФ) уменьшились на 13 млрд евро.
Крупнейшими в мире держателями золотовалютных резервов являются страны Юго-Восточной Азии. В середине 2003 года официальные валютные запасы Японии выросли до 540 млрд дол., Китая – до 350 млрд дол., Тайвань, Южная Корея и Сянган (Гонконг) имели по 100 с лишним миллиардов каждый. Получается, что главные мировые валюты эмитируют одни страны, а основной частью резервов владеют другие. Асимметрия налицо. В случае падения курса доллара или евро едва ли азиатские государства пожертвуют сколько-нибудь крупными средствами ради укрепления хотя и важных для них, но все-таки чужих валют.
Что касается процентной ставки, то ее влияние на обменный курс тоже довольно ограниченно. Связь между двумя показателями прослеживается более или менее отчетливо только для валют, имеющих широкое международное признание, в основном для доллара и евро. (В Японии последние годы процентные ставки близки к нулю, и на фоне вялой конъюнктуры власти не скоро смогут их повысить. В Великобритании естественным ограничителем роста ставки является высокая задолженность домохозяйств, большинство британских семей выплачивает ипотеку. В Швейцарии ставка традиционно низка благодаря банковской тайне, владельцы капиталов сомнительного происхождения мирятся с нулевой или отрицательной доходностью депозитов, обеспечивая швейцарским предприятиям дешевый доступ к внешнему финансированию.) Но и это происходит не всегда. Так, с лета 2001 года рыночные ставки в зоне евро превысили американские, но подъем евро начался полтора года спустя. Для нерезервных валют повышение ставки рефинансирования мало способствует притоку иностранных капиталов, затрудненному не только в силу отсутствия доверия, но и вследствие слабости местных финансовых рынков. Внешние операторы резонно опасаются, что, вложившись в редкую валюту или номинированные в ней ценные бумаги, они не смогут в нужный момент продать данные активы по прежней цене. Ведь резкие колебания конъюнктуры – обычное дело для неразвитых рынков.
Важнейшим фактором курсообразования считается состояние баланса по текущим операциям. Выдача кредитов на урегулирование текущих балансов стран-членов – один из основных инструментов МВФ в деле содействия курсовой стабильности. Однако неотрицательный баланс по текущим операциям в странах, чьи валюты не участвуют в международном обороте, на практике не гарантирует ровной курсовой динамики, хотя и благоприятствует ей (в 1998 году Россия имела положительное сальдо в размере 700 млн дол., но это никак не уберегло рубль от девальвации). В государствах же, чья валюта доминирует в мире, отрицательный текущий баланс может вполне компенсироваться притоком долгосрочного капитала, что и происходит в США уже многие годы.
До кризисов в Юго-Восточной Азии и России МВФ с подачи США настойчиво рекомендовал развивающимся странам и странам с переходной экономикой жестко привязывать свои валюты к наиболее сильным валютам мира, главным образом к американскому доллару. Считалось, что такой режим валютного курса быстро восстанавливает доверие инвесторов к местной денежной единице, подавляя инфляцию и увеличивая приток капиталов из-за рубежа. События 1997–1998 годов показали, насколько тяжелыми могут быть средне- и долгосрочные последствия такой политики. Обязательства правительств поддерживать жесткие паритеты и прозрачность сведений о работе центральных банков (в том числе о величине официальных резервов) позволили спекулянтам «правильно» сориентироваться на местности, точно определить время и характер наступательных действий.
НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ – НОВЫЕ РЕЦЕПТЫ
Если испытанные методы действуют все с меньшей эффективностью и явно не соответствуют вызовам времени, значит, нужны новые решения. Их усиленно ищут, особенно после 1997 года. Новые или значительно модернизированные в последнее время способы валютно-финансовой стабилизации можно разделить на три группы: 1) региональное сотрудничество, 2) международное регулирование и 3) использование новых операционных технологий. Кроме того, в стадии обсуждения находится еще одно средство международной валютной стабилизации – увязка курсов основных валют.
Валютная стабилизация в рамках отдельного региона – процесс, в принципе, отработанный. Таким путем шла Западная Европа после Второй мировой войны: в 1950 году был создан Европейский платежный союз, в 1972 году – уже под эгидой Европейского экономического сообщества – «валютная змея», в 1979 году – Европейская валютная система, наконец, в 1999 году – Экономический и валютный союз. Упорство европейцев диктовалось хозяйственной необходимостью: для большинства стран региона торговля с соседями составляла больше половины всего внешнеэкономического оборота, а разнонаправленное движение курсов после распада Бреттон-Вудской системы нарушало традиционные товарные потоки.
Европейский опыт давно стал образцом для подражания: им попытались воспользоваться в Центральной Америке (в 1964 году Гватемала, Коста-Рика, Никарагуа и Сальвадор подписали Соглашение о Центральноамериканском валютном союзе) и в Африке (в 1975 году 16 стран Экономического сообщества Западной Африки (ЭКОВАС) создали Западноафриканскую клиринговую палату). В ноябре 1997 года 14 стран Юго-Восточной Азии создали Манильскую рамочную группу (Manila Framework Group), которая должна была разработать механизмы управления кризисами. Затем Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур и Таиланд заключили СВОП-соглашение (ASEAN Swap Arrangement) о кредитах. Система (аналогичная действовавшей в ЕС в 1980–1990-е годы) позволяет стране, валюта которой подверглась атаке, получить иностранную валюту для интервенций под залог государственных ценных бумаг. В мае 2000 года все страны АСЕАН, а также Китай, Япония и Южная Корея подписали в Таиланде соглашения о соответствующем расширении зоны действия данного механизма. Документы получили название «Инициативы Чианг-Май» (Chiang Mai Initiative). К весне 2003 года действовало уже 10 двусторонних кредитных линий на общую сумму 29 млрд дол. и еще три находились в процессе согласования.
Как видно, объем кредитов, предоставляемых в рамках инициативы, совсем не велик. Тем не менее организаторы считают, что она дает важный сигнал рынкам, так как центральные банки, не увеличивая резервы, получают дополнительные возможности противостоять спекуляциям. По мнению азиатских экономистов, ценно и то, что данные средства доступны по первому зову, тогда как финансовая помощь МВФ приходит с большим опозданием. Кроме того, кредиты МВФ всегда являются жестко обусловленными. Правительства не спешат обращаться за ними, боясь морального давления, вмешательства во внутреннюю политику и усиления оттока капиталов из страны.
Из остальных регионов мира, где имеются планы валютного сотрудничества, реальный шанс есть, разве что, у СНГ. Хотя в ближайшие 20–30 лет единая валюта здесь наверняка не появится, тем не менее страны Содружества способны значительно продвинуться по пути консолидации своего валютно-финансового пространства. Определенные результаты уже достигнуты. В 2000 году начали действовать банковская ассоциация «Объединенная платежная система Содружества» и Международная Ассоциация бирж (МАБ) стран СНГ. В 2001 году Межпарламентская ассамблея СНГ приняла модельные законы «О рынке ценных бумаг» и «О валютном регулировании и валютном контроле», также было разработано Соглашение о принципах организации и функционирования валютных рынков стран Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭс). В 2002 году девять стран СНГ договорились о создании Совета руководителей государственных органов по регулированию рынков ценных бумаг, была разработана Конвенция об интеграции фондовых рынков стран СНГ.
Перечисленные шаги сегодня имеют лишь косвенное отношение к проблеме стабилизации валютных курсов. И все же они содействуют увеличению масштабов и степени развития национальных валютно-финансовых рынков, что является одной из ключевых предпосылок для повышения их устойчивости. В перспективе введение коллективной расчетной единицы (подчеркну – не единой валюты), совместные действия по дедолларизации и реализация мер, аналогичных азиатской инициативе, могли бы заметно укрепить позиции валют СНГ.
Из международных инструментов валютно-финансовой стабилизации наиболее известным является налог Тобина. В 1972 году американский экономист, будущий лауреат Нобелевской премии Джеймс Тобин выступил с идеей обложить в масштабах всего мира спекулятивные движения капиталов особым налогом в размере до 0,1 % от суммы операции, а вырученные средства направить на нужды развивающихся стран. После финансовых кризисов 1997–1998 годов дискуссия об этом налоге наконец перешла в практическую плоскость. О его необходимости официально заявили правительство Финляндии, парламент Канады, президент Бразилии, а также различные парламентские фракции США, Великобритании, Франции, Бельгии, Италии. В 2001 году 40 членов Европейского парламента и национальных парламентов Евросоюза призвали ввести в ЕС налог Тобина, установив его на двух уровнях: нормальном и экстренном. Последний мог повышаться до 50 % при угрозе резкого обесценения той или иной валюты. Однако руководство Союза отклонило инициативу, сославшись на то, что налог вынудит бизнес уйти в офшорные зоны и в результате он скорее дестабилизирует рынки, нежели упорядочит их. Сейчас меры, аналогичные налогу Тобина, применяются на некоторых фондовых площадках: в Сингапуре сделки облагаются налогом в размере 0,2 %, в Сянгане – 0,4 %, в США – 0,0034 %, во Франции – от 0,3 до 0,6 %. Перспективы того, что налог Тобина будет введен сразу во всем мире – а только в этом случае он имеет смысл, – весьма призрачны.
Наконец, еще один тип методов валютной стабилизации – применение новых информационных технологий. Здесь основную нагрузку несет частный бизнес, а не государство. Как отмечалось выше, в 1990-е годы многие страны создали системы скоростных расчетов, сначала национальные, а потом трансграничные. В ЕС сейчас действует две крупные международные системы. Первая из них – ТАРГЕТ – проводит двусторонние расчеты между банками из разных стран через их центральные банки и специальную стыковочную платформу. Вторая – Евробанковская ассоциация – работает на основе многостороннего клиринга между коммерческими банками-участниками, а роль расчетной палаты выполняет Европейский центральный банк. Эти системы не только сократили время прохождения платежей (до нескольких минут), но и устранили валютные риски, поскольку по своей природе они могут работать только в одной валюте.
Что касается страхования валютных рисков, то это еще одна сфера, где требуются и уже начались перемены. Такие давно существующие на рынках инструменты страхования валютных рисков, как форварды, фьючерсы, опционы, уже не способны удовлетворить растущие требования бизнеса к инфраструктуре рынка. С сентября 2002 года в США начал действовать БПСР – Банк продолженных связанных расчетов (Continuous Linked Settlement Bank), созданный крупнейшими банками мира при взаимодействии с семью центральными банками. Данный механизм позволяет значительно снизить риск при проведении многовалютных платежей (возникающий из потенциальной возможности не получить купленную валюту после поставки проданной). В системе участвуют финансовые институты США, Европы и Юго-Восточной Азии – их число возросло с 42 в ноябре 2002 года до 70 в июле 2003 года. За это же время доля нового банка в общем объеме мирового валютообменного рынка увеличилась с 16 до 50 %, теперь он ежедневно осуществляет сделки на сумму более 600 млрд долларов. Операции ведутся в семи валютах: долларах США, евро, японских иенах, фунтах стерлингов, швейцарских франках, канадских и австралийских долларах. К ним планируется добавить еще шесть валют: шведскую, датскую и норвежскую кроны, а также сингапурский, гонконгский и новозеландский доллары.
Еще одно широко обсуждаемое средство международной валютной стабилизации – увязка курсов доллара, евро и, возможно, иены. В 1985 и 1987 годах страны «большой семерки» заключили сначала Соглашение «Плазы» (Plaza Agreement), а потом Луврское соглашение (Louvre Accord) с целью снизить завышенный тогда курс доллара и выровнять курсовую динамику. При отклонении котировок на 2,5 % начинались добровольные односторонние интервенции, при отклонении на 5 % – обязательные многосторонние. Больше подобные действия никогда не предпринимались.
В конце 1998 года – перед введением евро – идея увязать курсы двух или трех основных валют снова вышла на авансцену. Возможность создания коридора долго обсуждалась лидерами США, ЕС и, отчасти, Японии, но в конце концов она была отвергнута. Главное препятствие состоит в том, что модели рыночной экономики в США, ЕС и уж тем более Японии, сильно отличаются друг от друга. Не совпадают и не будут совпадать их экономические циклы, что делает невозможной синхронизацию инфляции и процентных ставок. Кроме того, объявление пределов колебаний наверняка дало бы повод спекулянтам для атак на одну из валют, а средства центральных банков США и ЕС не достаточны для результативных интервенций. Вопрос об увязке курсов вновь поднимался на недавней встрече «большой восьмерки» в Эвиане, однако вероятность того, что такая увязка действительно состоится, минимальна. Лучшим исходом данной дискуссии может быть закрытая договоренность о координации общих направлений валютной политики, например об управлении официальными резервами.
Казалось бы, в решении специфических валютных проблем развивающихся стран и стран с переходной экономикой одну из ключевых ролей должны играть МВФ и другие международные организации. Тем не менее они почти ничего не сделали в этой области. Наличие у развивающихся и «переходных» стран особых механизмов курсообразования, отличных от тех, что характеризуют промышленно развитые государства, до сих пор не получило официального признания. Им все еще предлагаются рецепты, пригодные для доллара, евро, иены и других международных валют. При этом игнорируются очевидные факты – а именно то, что инфляция там может расти и при зажиме денежной массы (она пополняется за счет иностранной валюты); что вследствие долларизации целые сегменты денежного рынка выводятся из-под влияния центрального банка; что импорт не оплачивается национальной валютой, а валютные рынки неглубоки и плохо держат удар.
Региональные кризисы конца 1990-х годов, вернее, неспособность их предвидеть и купировать, стали основанием для резкой критики МВФ со стороны как пострадавших государств, так и лидеров промышленно развитых стран, деловых кругов и мировой элиты в целом. Выяснилось, что фонд, располагавший первоклассными специалистами и проводивший жесткую «воспитательную работу» с развивающимися странами, оказался беспомощным в ситуации, когда от него требовались решительные действия.
В конце 2001 года МВФ опубликовал доклад о реализованных и готовящихся инициативах по предотвращению кризисов. Представленные в нем меры в основном касаются финансовых рынков, а непосредственно валютному регулированию посвящен всего один подраздел – о золотовалютных резервах. Точно так же в центре внимания Форума финансовой стабильности, созданного в 1999 году «большой семеркой», находится не что иное, как финансовый и пруденциальный надзор, координация действий и обмен информацией в данной области. (Форум собирается дважды в год на уровне министров финансов, представителей центральных банков и органов банковского надзора стран «большой семерки», Нидерландов, Сингапура, Австралии и Гонконга.) Бесспорно, курсовая динамика зависит от экономической политики, от состояния финансовой сферы и поведения зарубежных инвесторов. Но дело не только в этом. В 1990-е природа валютных кризисов изменилась. Теперь они имеют собственные причины, далеко не всегда проистекающие из слабой бюджетной дисциплины и безответственной государственной политики.
НА ПУТИ К ПЯТОЙ ВАЛЮТНОЙ СИСТЕМЕ
Последовательная смена четырех международных валютных систем включала в себя два параллельных процесса: вытеснение из обращения золота и переход валютного лидерства от одной страны к другой. В первом случае мы имеем дело с эволюцией собственно денег, во втором – с использованием национальной валюты в качестве мировой.
Выше было показано, что современная Ямайская система становится все менее эффективной. Ее конструктивные элементы не справляются с возрастающей нагрузкой. Пустоты, возникающие из-за снижения активности традиционных инструментов, заполняются лишь в небольшой части. Что может спровоцировать закат системы? До сих пор таким толчком являлись войны или тяжелые экономические кризисы, однако, как показал опыт Югославии и Ирака, локальный характер военных конфликтов XXI века, в которых к тому же применяются точечные удары и высокотехнологичное, нелетальное оружие, только лишь деформирует траекторию обменных курсов. К счастью, невелика и возможность глубочайшей депрессии в мире или в США.
Ямайскую систему подточат не катаклизмы, а высокие технологии. Они заявят о своих институциональных правах. До XIX века, когда мировыми деньгами были серебро и золото, покупателя и продавца не интересовало, чей герб красовался на монетах. По мере отступления золотого стандарта одни валюты приобретали функции мировых, а другие уходили с международной арены. Критерием отбора было то, насколько те или иные национальные валюты могли выполнять функции денег на внешних рынках. К концу XX века большинство национальных денежных единиц стали конвертируемы, однако они по-прежнему не обслуживают мировую торговлю. Россия не покупает китайские товары за рубли, а Китай не продает их за юани, хотя ни та ни другая сторона не ограничивает движение капитала по текущим операциям. Двусторонний бартер крайне неудобен, а многосторонний возможен только в общей расчетной единице.
Таким образом, доллар, евро и несколько других общепризнанных валют работают в качестве мировых денег именно потому, что урегулирование гигантской паутины международных платежей технически невозможно в поливалютном режиме. Это касается не только торговли и инвестиций, но и валютных рынков, на которых девять сделок из десяти совершаются с целью купли или продажи долларов. Поскольку большинство валют не обмениваются друг на друга напрямую, доллар США выполняет функцию денег на рынках, где продаются и покупаются деньги других стран.
Как только удастся наладить поливалютные многосторонние платежи, спрос на главенствующие валюты, особенно на доллар, уменьшится, а международное значение прочих валют начнет возрастать. Искомое техническое решение, скорее всего, будет найдено в течение десяти лет – к нему, как видно на примере применения оптико-волоконных технологий, уже подбираются. Балансировать платежи в 150 валютах не обязательно – для радикального перелома достаточно сделать это в валютах 20–30 стран, на которые приходится более 4/5 мировой торговли и финансовых потоков. Третьи страны, например Грузия, смогут перевести свою внешнюю торговлю с долларов на валюты основных партнеров – евро, российские рубли, турецкие лиры.
Данная система значительно сократит трансакционные издержки. Новая парадигма, кроме того, будет означать, что мировые деньги совершат виток в развитии, вернувшись в ином качестве на линию, от которой они начали движение при отмене золотомонетного стандарта. Единой мировой валюты не потребуется. А в процессе интернационализации имеющиеся центростремительные силы (региональные валютные организации) будут сочетаться с валютной полифонией.
В целом пятая валютная система может иметь следующий вид: развитая сеть поливалютных платежей для двух-трех десятков наиболее значимых денежных единиц плюс несколько региональных ареалов продвинутого валютно-финансового сотрудничества. Первый, ключевой элемент схемы имеет шанс материализоваться до конца десятилетия. Возможно, это произойдет и раньше, по крайней мере в отдельных сегментах финансовых рынков. Ждать осталось недолго.
США. Весь мир. Россия > Финансы, банки > globalaffairs.ru, 28 ноября 2003 > № 2911758
Ольга Буторина
Стратегическая стабильность в эпоху глобализации
© "Россия в глобальной политике". № 4, Октябрь - Декабрь 2003
Ю.Н. Балуевский – первый заместитель начальника Генерального штаба ВС РФ, генерал-полковник.
Резюме Международная стабильность времен холодной войны, в основе которой лежал принцип гарантированного взаимного уничтожения СССР и США в случае ядерного конфликта, ушла в прошлое. Как теперь обеспечить стратегическую стабильность? И насколько вообще устойчиво мироустройство, в котором больше нет соперничества двух сверхдержав?
Каким будет мир в XXI веке? Как в условиях глобализации обеспечить безопасность и стратегическую стабильность? Эти вопросы, давно превратившиеся из теоретических рассуждений в проблемы самого что ни на есть практического свойства, с предельной остротой встают сегодня перед мировым сообществом.
Сегодня мир сталкивается со следующими глобальными вызовами безопасности:
• глобальные и региональные военные угрозы в зонах нестабильности, таких, как Ближний и Средний Восток, в первую очередь – в Ираке и Афганистане;
• международный терроризм, экстремизм;
• распространение оружия массового уничтожения (ОМУ) и ракетных технологий;
• неравномерность развития, бедность, отсталость.
В современном мире практически не осталось непреодолимых экономических, культурных и информационных границ, и решить каждую из этих проблем в отдельности невозможно. Да и не связанными друг с другом они могут показаться разве что на первый взгляд. Масштаб и характер современных военных угроз требуют поиска новых, зачастую нетрадиционных форм и способов защиты национальных интересов. Возрастает роль экономики, научного и культурного потенциала, информационных возможностей государств. Если страны действительно заинтересованы друг в друге, они найдут такие механизмы разрешения конфликтов и защиты национальных интересов, которые сначала отодвинут силовые методы на второй план, а затем сделают их и вовсе ненужными. Но одно условие является обязательным: прежде всего необходима работающая международная система безопасности, базирующаяся на добровольно принятых всеми правилах и механизмах.
Между тем в условиях роста взаимозависимости государств у наиболее сильных может появиться желание воздействовать на другие страны для обеспечения собственной безопасности и решения тех или иных вопросов межгосударственных отношений. При этом военные способы поддержания безопасности начинают приобретать все большее значение, в том числе и в свете борьбы с международным терроризмом.
СТАРАЯ И НОВАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ
Политические перемены последних двух десятилетий, стимулировавшие процесс глобализации, приводят к быстрым геополитическим изменениям. Новое наполнение получил и термин «стратегическая стабильность» – понятие, появившееся в эпоху холодной войны. Изначально оно затрагивало только отношения двух ядерных сверхдержав – Советского Союза и Соединенных Штатов Америки. Стратегическая стабильность означала такое состояние советско-американских отношений, при котором обе стороны имели возможность в случае глобальной ядерной войны многократно уничтожить друг друга, а заодно и весь остальной мир. Итогом гонки ядерных вооружений стал паритет стратегических наступательных арсеналов СССР и США, иными словами – «ядерный пат». Стремясь превзойти оппонента в количестве и качестве ракетно-ядерного оружия, каждая сторона одновременно боялась неосторожными шагами спровоцировать противника на опережающие действия.
«Стабильность глобального страха» поддерживалась идеологическим противостоянием, глубоким взаимным недоверием, нежеланием военно-политического руководства обоих государств идти на какие-либо компромиссы, тем более на договоренности по снижению угрозы. Отвлечение огромных ресурсов на смертоносные вооружения, способные в один миг уничтожить планету, препятствовало решению жизненно важных проблем каждой из стран. Начавшееся в период разрядки движение навстречу друг другу имело целью снизить уровень противостояния, уменьшить затраты на ядерные вооружения, то есть добиться стратегической стабильности не прибегая к использованию силовых механизмов. Система двусторонних и многосторонних договоров определила параметры сначала ограничения стратегических вооружений, а затем и их постепенного сокращения. Критерий «достаточности для обороны» стал ключевым при определении требований к системам стратегических вооружений.
Сегодня мы являемся свидетелями и участниками перехода от старого типа стратегической стабильности времен холодной войны и двухполюсного мира к новому типу стабильности. На чем может быть основана стабильность в мире, который, по мнению многих, будет однополюсным? Реален ли вообще сегодня однополюсный мир? И устойчив ли он?
ЛИДЕРСТВО ЕДИНОЛИЧНОЕ И КОЛЛЕКТИВНОЕ
Прежние механизмы обеспечения международной безопасности, основанные на сложной системе договоров по ограничению и сокращению ядерных и обычных вооружений, фактически прекратили существование после выхода США из Договора по ПРО 1972 года и принятия ими концепции превентивных силовых действий. Вот что предлагается нам взамен:
• однополюсный мир;
• ничем не ограничиваемое наращивание военной мощи единственной сверхдержавы;
• «право силы, а не сила права»: односторонние превентивные силовые действия без оглядки на международные нормы;
• снижение роли международных институтов и договоренностей.
Стоит добавить, что в этой новой модели Россия все чаще сталкивается с политикой двойных стандартов (отношение к чеченскому терроризму, нежелание списывать советские долги, хотя ряду бывших социалистических стран, например, Польше, долги списывались и т. п.), заметна тенденция к ее изоляции. Особенно в этом усердствуют «молодые» члены НАТО.
Неудивительно, что модель, предлагаемую фактически одним, пусть даже самым мощным в политическом, экономическом и военном отношении государством, Россия оценивает как потенциально опасную, способную нести угрозу ее безопасности.
Между тем Россию и Америку связывает долгий путь взаимодействия, который пролегает от эпохи разрядки через разрушение Берлинской стены к построению новой системы коллективной безопасности, призванной уберечь человечество от угроз XXI века. Не случайно именно руководители России и США проявили политическую волю и возглавили борьбу с международным терроризмом.
Сама жизнь сняла вопрос о том, в каком мире нам предстоит жить – многополюсном или однополюсном? Мир может быть только многополюсным, иначе он неустойчив. С уверенностью могу утверждать, что Вашингтон как единственный полюс силы просуществовал всего полтора года – с 11 сентября 2001 года, когда произошли террористические акты в Нью-Йорке и Вашингтоне, до 20 марта 2003 года, начала войны в Ираке. Лишь в этот период США обладали не только самой большой военной мощью, но и легитимностью безусловного лидера, несомненным моральным правом возглавлять мировое сообщество в борьбе с международным терроризмом. Однако подчеркнутое стремление к игнорированию мнения других стран и откровенное нежелание хоть в чем-то поступиться собственными интересами не способствует укреплению морального авторитета. К тому же дальнейший ход событий показал, что в одиночку с ролью всемирного лидера не могут справиться даже США.
Россия, как и Соединенные Штаты, в силу своего военного, научно-технического, ресурсного и человеческого потенциала просто обречена на то, чтобы занимать лидирующие позиции в грядущем многополюсном мире. И вместе с США Россия может сыграть ключевую роль в решении многих глобальных проблем.
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
Как отметил бывший глава Европейской Комиссии Жак Сантер, Россия слишком велика, чтобы стать полноправным членом Европейского союза. И если она велика даже для столь крупной организации, то едва ли «уместится» в рамках других. Так что, с одной стороны, России предначертано самостоятельное плавание по волнам истории, с другой – ей никуда не деться от участия в решении важнейших проблем современного мира. Это очевидный факт, с которым, нравиться это или нет, придется считаться всем.
Как государственное образование Россия существует более тысячи лет. Каков же ее вклад в решение проблем человечества за этот период?
История
Россия защитила европейскую цивилизацию от монголотатарского нашествия в XIII–XIV веках, тем самым фактически обеспечив возможность европейского Возрождения;
• освободила Европу от Наполеона;
• сыграла важнейшую роль в Первой мировой войне (многократно выручала союзников в безвыходных ситуациях);
• внесла решающий вклад в победу над фашизмом во Второй мировой войне;
• установила ядерный паритет с США, благодаря чему стратегическая стабильность была обеспечена на протяжении более полувека.
Современность
• инициировала разрядку и перестройку;
• способствовала разрушению Берлинской стены;
• проводит политику партнерства, равноправного сотрудничества и интеграции в европейские структуры;
• сохраняет твердый курс на ограничение и сокращение вооружений;
• стремится к сохранению правовых основ стратегической стабильности и международной безопасности.
Цели и задачи России в будущем
• стать своего рода мостом между Европой и Азией, а в каком-то смысле и между Старым и Новым светом (учитывая наметившиеся трения в трансатлантических отношениях);
• добиться полноправного членства в европейских и мировых структурах;
• явиться одним из полюсов будущего многополярного мира, который при этом не противостоит остальным полюсам, а взаимодействует с ними.
ОРУЖИЕ БЕДНЫХ
На России и США, какие бы трения и разногласия ни возникали между двумя государствами, лежит особая совместная ответственность за укрепление режима нераспространения ОМУ, предотвращение утечек «чувствительных технологий» в ядерной и ракетной области. Эволюция системы международных отношений в последнее десятилетие привела к заметному ослаблению режима нераспространения, стабильность которого обеспечивалась ранее двумя сверхдержавами. После разрушения биполярной системы во многих государствах появились или усилились стимулы к приобретению ОМУ, одновременно снизилась способность мирового сообщества этому противодействовать. Во времена холодной войны биполярная система обеспечивала странам Третьего мира определенные гарантии от нападения. Сверхдержавы ревниво следили за действиями друг друга, препятствуя применению силы против «нейтралов», которое могло привести к усилению противостоящего блока. Сегодня, когда роль международных организаций в вопросах контроля за применением силы резко снизилась, появляются объективные стимулы для создания или приобретения ОМУ государствами, не вошедшими в «зону американского влияния».
Ядерное оружие, возникшее в середине прошлого века, как оружие богатых государств, превращается в оружие бедных, которое обеспечивает им возможность парировать военные угрозы со стороны более развитых стран. Быстрая эволюция обычных вооружений, отрыв по качеству ведет к тому, что страны, опасающиеся силового вмешательства, ищут возможности приобретения ОМУ. Технический прогресс делает более доступными ядерные технологии, не говоря уже о химических и бактериологических. Новые угрозы и вызовы безопасности заставляют многие страны больше полагаться на ядерные арсеналы, что увеличивает вероятность ядерного распространения.
С этой точки зрения нас не может не беспокоить стремление США и Великобритании приписать ядерному оружию роль сдерживания других видов ОМУ, что противоречило бы принципу «негативных гарантий» для неядерных государств. В ряду таких же тревожных сигналов и намерение США создать в соответствии с их новой ядерной доктриной ядерные боезаряды малой и сверхмалой мощности для нанесения точечных, в том числе превентивных, ударов в борьбе с терроризмом.
Напомню, что согласно нашей Военной доктрине Россия рассматривает свое ядерное оружие как средство ответа на ядерную агрессию или агрессию с применением других видов ОМУ, а также на крупномасштабную агрессию в критических для ее национальной безопасности ситуациях. При этом Россия гарантирует неприменение ядерного оружия против государств – участников Договора о нераспространении ядерного оружия (это не касается случаев прямого нападения на нее).
Таким образом, нераспространение ядерного оружия и других видов ОМУ должно стать одним из приоритетных направлений политики национальной безопасности ядерных государств. При этом наше несогласие с тем или иным решением администрации США вовсе не означает, что мы отказываемся от стратегического партнерства или недооцениваем его важность.
НАШИ ПРИОРИТЕТЫ
Как писал еще в 20-х годах XX века выдающийся русский военный теоретик Александр Свечин, в военной сфере «стратегическая линия поведения должна являться проекцией на вооруженный фронт общей политической линии поведения». Долгосрочные политические и экономические приоритеты России определяют ее стратегические приоритеты в военной сфере.
Российская Федерация проводит твердый курс на интеграцию в мировое сообщество, на поиск взаимоприемлемых и взаимовыгодных форм сотрудничества со всеми, кто в нем заинтересован.
В прошлогоднем послании президента Российской Федерации Федеральному Собранию говорится: «Наши цели неизменны – демократическое развитие России, становление цивилизованного рынка и правового государства. И самое главное – повышение уровня жизни нашего народа. ... Мы должны сделать Россию процветающей и зажиточной страной. Чтобы жить в ней было комфортно и безопасно. Чтобы люди могли свободно трудиться, без ограничений и страха зарабатывать для себя и своих детей». В послании-2003 сказано еще более конкретно: «Все наши решения, все наши действия необходимо подчинить тому, чтобы уже в обозримом будущем Россия прочно заняла место среди действительно сильных, экономически передовых и влиятельных государств мира».
Главный национальный интерес России – это развитие экономически мощного, пользующегося уважением в мире государства, ориентированного на удовлетворение потребностей и чаяний всех социальных групп, всех народов и народностей Российской Федерации. Это невозможно без обеспечения оборонной мощи страны, поддержания ее военного потенциала на уровне, адекватном существующим и возможным угрозам.
В целом политическое и военное руководство страны исходит из того, что у России нет прямых врагов, но сохраняются потенциальные угрозы, которые должны учитываться во всех расчетах и планах развития государства и его армии.
К таким угрозам относятся, в частности:
• развертывание группировок сил и средств, имеющих целью военное нападение на Российскую Федерацию или ее союзников;
• территориальные претензии к России, угроза политического или силового отторжения от РФ отдельных территорий;
• осуществление государствами, организациями и движениями программ по созданию оружия массового уничтожения;
• наращивание группировок войск, ведущее к нарушению сложившегося баланса сил вблизи границ Российской Федерации или границ ее союзников и прилегающих к их территории морских водах;
• расширение военных блоков и союзов в ущерб военной безопасности Российской Федерации или ее союзников.
Недооценка военных угроз очень опасна, но не менее опасна и переоценка их. Она неизбежно приведет к ошибкам и во внешней, и в оборонной политике. В последней сфере это означает попытки создания таких Вооруженных сил, которые не могут быть обеспечены экономическими возможностями государства.
Национальные интересы Российской Федерации были обозначены в докладе министра обороны Сергея Иванова об актуальных задачах развития Вооруженных сил Российской Федерации, сделанном в октябре 2003 года, а также в документах, принятых на российско-американском саммите в Москве 24 мая 2002-го. Это «Совместная декларация Президента В.В. Путина и Президента Дж. Буша о новых стратегических отношениях между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки» и «Договор между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки о сокращении стратегических наступательных потенциалов».
Признав, что нынешняя ситуация в области безопасности коренным образом отличается от эпохи холодной войны, Россия и США предпринимают шаги, чтобы отразить в военной области изменившийся характер стратегических отношений между ними, сформировать новую систему обеспечения стратегической стабильности и международной безопасности.
Данная система должна основываться на общепризнанных нормах международного права и использовать существующие международные институты, в первую очередь ООН. Вполне реально взаимодействие при ликвидации очагов нестабильности и проведении миротворческих операций, основанное на мандате Совета Безопасности ООН.
Ближайшие два года являются решающими на этом пути. Президенты России и США завершают первые сроки своего пребывания у власти и должны определить свои позиции на будущее. Вполне естественно, что каждый из них хочет победить на предстоящих выборах, чтобы продолжить начатые преобразования. Второй срок для президентов – это традиционно этап решительных действий, когда можно работать без оглядки на следующие выборы. Лидерам необходимо оставить достойный след в истории, обеспечить преемственность курса.
Стратегические национальные приоритеты России включают в себя следующее:
Внутри страны
• создание демократического правового общества, в котором будут обеспечены политические, экономические, социальные и гуманитарные потребности общества целом и каждого члена общества в отдельности;
• экономическое процветание и гражданское согласие всех слоев общества, всех движений, организаций и политических партий;
• обеспечение суверенитета и территориальной целостности, безопасности и обороноспособности Российской Федерации;
• продолжение военной реформы и переход преимущественно к профессиональной армии по контракту при сокращении службы по призыву.
На мировой арене
• обеспечение стратегической стабильности в мире, предотвращение кризисов и вооруженных конфликтов, сохранение позиций России как одного из самых надежных гарантов международной стабильности;
• расширение стратегического партнерства с США в политической, военно-политической и экономической сферах, продолжение сотрудничества по обеспечению стратегической стабильности и демонтажу наследия холодной войны;
• сугубо прагматичная внешняя политика, исходящая из наших возможностей и национальных интересов – военно-стратегических, экономических, политических. (Особо следует выделить развитие отношений со странами СНГ как главный внешнеполитический приоритет России, а также активную работу с Евросоюзом, направленную на формирование единого экономического пространства.);
• завоевание сильных позиций в условиях суровой мировой конкуренции – за рынки, за инвестиции, за политическое и экономическое влияние; ориентация на жесткие требования мирового рынка, на завоевание собственных новых ниш;
• поиск надежных союзников и укрепление репутации России как надежного союзника.
У Соединенных Штатов Америки, безусловно, свои приоритеты. Однако очевидно, что обеспечение безопасности в мире останется одним из важнейших приоритетов американского военно-политического руководства. Россия готова пройти свою часть пути, внести свой вклад в построение новой системы международной безопасности. Главное в такой работе, на наш взгляд, это наличие общего понимания проблемы и стремления разных стран к выработке единых подходов к парированию угроз и предотвращению конфликтов.
Не следует разрушать единство Европы от Атлантики до Урала, и вместо того, чтобы стараться исключить Россию из мирового сообщества, надо строить единую систему безопасности с участием всех стран. Тем более что основа для этого имеется. Она заложена год назад в Римской декларации.
Военный аспект такой работы должен обеспечить:
• укрепление взаимодействия между, прежде всего, постоянными членами Совета Безопасности ООН, на которых возложена особая ответственность за судьбу мира, странами – членами НАТО и Европейского союза, всеми другими государствами и международными организациями на основе принципов сотрудничества, взаимного учета позиций и взаимной выгоды, отказа от попыток получить односторонние преимущества;
• продолжение процесса радикальных, контролируемых, необратимых сокращений стратегических наступательных вооружений во взаимосвязи с ограничениями на стратегические оборонительные системы;
• укрепление режима нераспространения ОМУ;
• выработку и согласование мер, направленных на повышение предсказуемости и доверия в военно-стратегической деятельности, в том числе путем установления постоянного диалога в военной области.
Все это потребует серьезной работы и ответственного отношения со стороны каждого из государств мирового сообщества. Безопасность стоит недешево, однако обеспечивать ее необходимо. Эту задачу мы сможем решить тем успешнее, чем глубже будет наше взаимопонимание и теснее наше сотрудничество. Сложение научно-технических, финансовых и организационных возможностей России, США и всех других государств облегчит достижение поставленной цели.
Россия > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 28 ноября 2003 > № 2907521
Юрий Балуевский
Будущее свободы. Нелиберальная демократия дома и за границей
Fareed Zakaria. The Future of Freedom. Illiberal Democracy at Home and Abroad. New York: W. W. Norton & Co., 2003. 286 p. (Фарид Закариа. Будущее свободы. Нелиберальная демократия дома и за границей.)
Резюме Демократия – это лишь форма организации политического процесса, но не его содержание, утверждает в нашумевшей книге «Будущее свободы» известный американский аналитик Фарид Закариа. Автор приходит к выводу, что, вопреки утверждениям идеологов Белого дома, демократия не способна предложить адекватное решение современных проблем.
Несвободные от будущего
За столетия трудной и непредсказуемой истории люди создали множество концепций, призванных не столько усовершенствовать окружающий мир, сколько убедить самих себя в возможности и даже неизбежности его изменения к лучшему. Теории, предлагающие наиболее убедительные обоснования такой возможности, по сей день надежно защищены даже от непредвзятой научной критики. Их единственным, но бескомпромиссным критиком оказывается именно история, всякий раз демонстрирующая человечеству несбыточность его надежд на безоблачное будущее.
На протяжении последних столетий мечта о справедливом обществе, основанном на принципах демократического правления, обретает все большую власть над умами людей. Вера в то, что демократия способна изменить мир к лучшему, соперничает по своей распространенности и истовости разве что с основными мировыми религиями. Но почему демократию наделяют чуть ли не сверхъестественными качествами? Этим непростым, но своевременным вопросом задается в новой книге Фарид Закария, один из наиболее оригинальных политических аналитиков современной Америки, главный редактор журнала Newsweek и автор нескольких бестселлеров.
Со всей определенностью он заявляет, что демократия лишь форма организации политического процесса, но не сущностный его элемент. Уже сам по себе этот тезис заслуживает пристального внимания, поскольку чуть ли не каждый внешнеполитический шаг США обосновывается потребностями борьбы за расширение зоны демократии. Но система аргументов и выводов автора оставляет еще большее впечатление.
Закария утверждает, что демократическое правление не обязательно должно считаться справедливым (см. рр. 18–19), а одних лишь демократических процедур далеко не достаточно, чтобы говорить о либеральном порядке и соблюдении гражданских свобод (см. р. 25–26). Многие успешно развивающиеся территории, как, например, Сингапур и Гонконг, строго говоря, не являются демократическими, но отвечают требованиям, предъявляемым к либеральному правовому государству (см. р. 86). Напротив, соблюдение формально демократических принципов в Югославии не помешало установлению там автократического режима Милошевича и развязыванию этнических чисток и гражданской войны (см. р. 113–114). Анализируя пути демократии в современном мире, автор приходит к выводу, что адекватное решение нынешних проблем может быть предложено не демократией, а республиканской системой в ее кантовском понимании, где имеют место «разделение властей, сдержки и противовесы, верховенство закона, защита прав личности и определенная степень представительства (но отнюдь не всеобщее избирательное право)» (р. 116). Ценности современного западного мира, пишет Закария, берут свое начало не в греческих традициях, где «демократия зачастую предполагала… подчинение индивида власти сообщества», а в римских установлениях, главным из которых было «равенство всех граждан перед законом». «Римская республика, – продолжает он, – с ее разделением властей, избранием должностных лиц на ограниченный срок и акцентом на равенство перед законом с тех времен служит образцом [политической] организации, наиболее последовательно [принятым за основу] при создании Американской республики» (р. 32).
Исходя из таких посылок, Закария предлагает свою типизацию демократии, основанную на противопоставлении либеральной демократии (liberal democracy), явления всецело позитивного, демократии нелиберальной (illiberal democracy), препятствующей, по мнению автора, формированию республиканских порядков, адекватных современным требованиям. Термин «нелиберальная демократия» вряд ли достаточно полно передает смысл английского illiberal democracy. Говоря о «нелиберальной демократии», мы подчеркиваем не ее враждебность либеральной демократии как институту или как распространившейся практике (и потому не обозначаем ее как non-liberal democracy), а то обстоятельство, что этот тип демократии не «впитал в себя» истинные ценности либерализма (illiberal в том же смысле, в каком неграмотный человек называется illiterate). На первый взгляд некоторые тезисы автора позволяют предположить, что нелиберальная демократия чаще всего возникает в условиях копирования демократических порядков в странах, не имевших продолжительной демократической традиции, – так, едва лишь заговорив о ней, Закария приводит в качестве примера Китай и Россию (см. р. 89–96). Но фактически автор идет дальше – к утверждению, что нелиберальная демократия может возникнуть и там, где прежде существовала демократия либерального типа.
В начале XXI века, утверждает Закария, пути демократии и свободы, прежде «переплетенных в политической ткани западных обществ, во все большей степени расходятся повсюду в мире» (р. 17). Оказывается, что дефицит демократии отнюдь не всегда может вызывать сожаление, а избыток ее – удовлетворение. Автор доказывает, что демократические процессы в Югославии привели к гражданской войне, что в современной России демократически избранный президент урезает свободу прессы и способствует становлению умеренно авторитарной системы (см. р. 92). Он считает, что проблемы ряда африканских и азиатских государств, которые иногда объясняются недостаточным усвоением демократических принципов, обусловлены неспособностью их руководства реализовать меры, давно претворенные в жизнь в десятках менее демократических, но более развитых стран (см. р. 98). Автор отмечает, что демократизация арабского мира может оказаться предельно опасной, так как сегодня демократические выборы здесь могут привести лишь к победе исламистов и утрате тех немногочисленных достижений вестернизации, которые мы видим сегодня (см. р. 136–140). Наконец, он решительно отвергает спекуляции о якобы антидемократической природе Европейского союза. Институты ЕС, утверждает Закария, получили уникальную возможность принимать рациональные решения без учета популистских соображений, что в значительной мере и обусловило успех европейской интеграции (см. р. 242–243).
На протяжении многих десятилетий либеральная традиция утверждала, что демократия самоценна, как таковая, а ассоциирующиеся с ней проблемы порождены лишь ее недостаточной развитостью. «Лекарство от болезней демократии, – писал еще в 1927 году известный американский философ Джон Дьюи, которого цитирует в своей книге Закария, – это бЧльшая демократия» (р. 240). Анализируя опыт недавней истории, автор приходит к выводу об ошибочности этого рецепта. Распространение демократии «по-американски», которое он удачно сравнивает со столь типичным для американских корпораций франчайзингом (см. там же), способствует становлению режимов, основанных на нелиберальной демократии. Но «в целом, за пределами Европы, нелиберальная демократия не стала эффективным средством формирования демократии либеральной» (р. 100), и потому подобные режимы гораздо менее прогрессивны по сравнению с теми, что не вполне демократическими методами утверждают принципы гражданского общества (Фарид Закария называет их «либерализирующими автократиями», см. р. 56).
Система либерального и при этом «не вполне демократического» общества рассматривается в рецензируемой книге как оптимальная для нынешней ситуации политическая форма. Обосновывая ее достоинства, автор апеллирует к историческому опыту не только западных демократий, сформировавшихся на базе аристократических режимов, но и стран Третьего мира, среди которых последовательно придерживаются демократических принципов только бывшие британские колонии (см. р. 57). Политическое устройство, которое должно опираться на демократические процедуры, но не подменяться нелиберальной демократией, Закария определяет как конституционный либерализм: «На протяжении большей части современной истории характерной чертой правительств Европы и Северной Америки, отличавшей их от правительств в других частях мира, была не демократия, а конституционный либерализм» (р. 20). В начале 30-х годов XIX века в Британии право голоса на выборах в Палату общин имело лишь 1,8 % населения, а избирательное законодательство 1832-го, казавшееся в то время чуть ли не революционным, повысило долю избирателей всего до 2,7 %. Лишь в 1884 году она выросла до 12,1 %, а с 1930-го было введено всеобщее избирательное право. В США ситуация была несколько лучше – в 1824 году на президентских выборах могли голосовать около 5 % взрослых граждан страны, – но это не меняло ситуацию коренным образом (см. р. 20, 50). Не демократические плебисциты, а твердое установление законов и четкое следование им – вот что, по мнению автора, привело к тому, что демократия стала оптимальным дополнением конституционализма в западном мире.
Некритическое отношение к демократии рассматривается в книге как главная угроза, с которой сталкиваются западные общества, угроза тем более опасная, что она исходит изнутри самих этих обществ и редко анализируется с должным вниманием. В последнее время большинство населения стран Запада не готово признать, что у них «демократия процветает, свобода – нет» (р. 17). Сегодня для Запада становится особенно актуальной мысль Гёте, уверенного, что в самом жестоком рабстве пребывает тот, кто ошибочно считает себя свободным.
По мнению Закария, упадок свободы в условиях укрепляющейся демократии наиболее заметен именно в Соединенных Штатах. Он иллюстрирует эту мысль самыми разнообразными примерами. Так, «демократизация» финансовой сферы привела к тому, что солидные и уважаемые банки поглощаются новыми, ориентированными исключительно на предоставление стандартизированных услуг массовому клиенту (см. р. 200). Юристы все больше становятся бизнесменами, и их деятельность способна породить скорее пренебрежение к закону, чем уважение к нему (см. р. 232). Люди на выборных должностях быстро утрачивают интерес к чему бы то ни было, кроме собственного переизбрания (см. р. 172). Политические партии, которые прежде имели четко различающиеся идеологии и подходы, сегодня не располагают сколь-нибудь ясными программами и оказываются придатками своих лидеров (см. р. 181). Даже Церковь уступает свою роль десяткам сект и течений, единственная задача которых – вербовка все новых последователей (см. р. 205–206, 214–215).
Причины всех этих явлений автор видит в изменении отношения общества к заслугам граждан, что привело к «самоубийству элит». Этот момент в его рассуждениях настолько важен, что я остановлюсь на нем подробнее. Какой бы эгалитарной ни считала себя Америка, утверждает Закария, элиты присутствовали в ней всегда; сохраняются они и поныне. Но «прежние элиты представляли собой закрытый круг и основывались на родословной, родстве и этнической близости. Новая система более демократична: людей возвышают их богатство, таланты или известность – и этот процесс отбора, несомненно, является более открытым и предпочтительным. Однако другое важное отличие в том, что прежние элиты ощущали бЧльшую социальную ответственность, в том числе и потому, что их статус был незыблем. Новые элиты действуют в гораздо более открытом и конкурентном мире… Их интересы не простираются далеко и оказываются ограниченными, их горизонтом становится не отдаленное будущее, а непосредственное завтра. В результате они не думают и не действуют так, как должны были бы думать и действовать элиты, и это печально, поскольку они всё еще являются таковыми» (р. 228). Величайшее достоинство демократии, несомненно, состоит в том, что она дала народу возможность контролировать власть и ограничивать ее в действиях, которые большинство считает неправомерными. Величайший же недостаток демократии в том, что она отождествила неправомерные действия с неправильными и отдала большинству на откуп решение вопроса относительно того, что считать верным, а что – ошибочным. Возникшая в результате система сузила горизонты верхушки общества до горизонта низов, свела совершенные интересы к примитивным, сделала логику действий прямолинейной, а ответы на нестандартные вызовы недопустимо шаблонными и упрощенными.
Гражданин Соединенных Штатов, Закария критикует их за выхолащивание принципа демократии и вспоминает в данной связи Индию – свою историческую родину. Как известно, эта страна добилась независимости под руководством Махатмы Ганди, одного из самых выдающихся гуманистов и политиков ХХ века. Затем на протяжении более пятнадцати лет ею руководил Джавахарлал Неру, получивший образование в Хэрроу и Оксфорде по специальности «английская история и литература», человек, не чуравшийся называть себя «последним англичанином, которому довелось управлять Индией». Под его руководством были заложены основы самого большого демократического государства современного мира, где число голосующих избирателей в 3,5 раза больше, чем в США. Но каков результат? Сегодня в правительстве крупнейшего штата Индии, Уттар-Прадеша, каждый третий министр ранее подвергался уголовному преследованию, а каждый пятый обвинялся или даже был осужден за предумышленное убийство. При этом процент явки на избирательные участки в штате (откуда, кстати, избирались в национальный парламент сам Неру и его дочь Индира Ганди) остается наиболее высоким в стране (подробнее см. р. 105–113). В США, разумеется, вряд ли мыслимо что-то подобное. Но не стоит судить о возможных перспективах слишком поспешно.
Каковы же основные выводы рецензируемой книги? На мой взгляд, их два. Во-первых, создание демократического общества в странах нынешней периферии не требует немедленной «демократизации» в традиционном понимании. Автор проводит своеобразную параллель между политической демократизацией и экономической модернизацией. На протяжении последних десятилетий экономические успехи стран, где практикуются преимущественно авторитарные методы руководства, оказываются гораздо более впечатляющими, чем в государствах, начавших с реформирования политической сферы. В книге подчеркивается, что в современных условиях автократические режимы, приверженные соблюдению строгих законов, открывают перед своими народами больше перспектив, чем нелиберальные демократии.
Во-вторых, желание США максимально способствовать распространению демократии служит опасным дестабилизирующим фактором. Американская демократия стремительно вырождается в некий особый тип нелиберальной демократии, и сегодня, когда в самих США «в политической жизни необходимо допускать не больше, а меньше демократии» (р. 248), американцам нечему учить остальной мир. Более того, Фарид Закария находит фундаментальное различие между началом и концом ХХ столетия. Тогда основной целью было «сделать мир более безопасным для демократии», теперь же главной задачей стало «сделать демократию менее опасной для мира» (р. 256).
Справится ли Запад с этой задачей? Если это ему и удастся, главенствующая роль в данном процессе не будет принадлежать Соединенным Штатам. И даже если многим странам придется копировать демократические порядки, то лучше с европейского оригинала, а не с американской копии. Хотя именно она и предлагается сегодня гораздо более настойчиво, но это никого не должно вводить в заблуждение: везде и всегда копии тиражировались в избытке, но ценились дешевле.
США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 сентября 2003 > № 2906339
Фарид Закария
Совет Безопасности: в чем причина провала?
© "Россия в глобальной политике". № 3, Июль - Сентябрь 2003
Майкл Гленнон – профессор международного права во Флетчеровской школе права и дипломатии при Университете Тафтса, автор недавно изданной книги «Limits of Law, Prerogatives of Power: Interventionism After Kosovo».
Данная статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 3 (май-июнь) за 2003 год. © 2003 Council on Foreign Relations, Inc.
Резюме Иракский кризис наглядно доказал, что грандиозный эксперимент XX века – попытка установить законы, регулирующие применение силы, – провалился. Вашингтон продемонстрировал: государствам следует рассматривать не то, насколько законно вооруженное вмешательство в дела другой страны, а то, действительно ли интервенция является наилучшим выбором. Структура и правила Совета Безопасности ООН на самом деле отражают не столько реальную политику государств, сколько надежды основателей ООН. Но эти надежды не отвечают намерениям американской сверхдержавы.
ДЕКЛАРАЦИЯ В ТЕРТЛ-БЭЙ
«Шатры собраны, – объявил премьер-министр Южной Африки Ян Кристиан Смутс по случаю основания Лиги Наций. – Великий караван человечества снова в пути». Поколение спустя все еще казалось, что это массовое движение к международной законности и правопорядку активно продолжается. В 1945 году Лига Наций была заменена более основательной Организацией Объединенных Наций, и не кто иной, как государственный секретарь США Корделл Халл, приветствовал ее как способную «добиться воплощения лучших чаяний человечества». Мир снова был в пути.
В начале этого года караван, однако, увяз в зыбучих песках. Драматический раскол в Совете Безопасности ООН показал, что историческая попытка подчинить силу закону провалилась.
По сути, прогресса не наблюдалось уже на протяжении многих лет. Правила применения силы, которые были изложены в Уставе ООН и за соблюдением которых следил Совет Безопасности, стали жертвой геополитических процессов, слишком мощных, чтобы их воздействие могла выдержать организация, приверженная легализму. К 2003-му основной проблемой стран, решавших вопрос о применении силы, была не законность, а разумность ее применения.
Начало конца системы международной безопасности наступило несколько раньше, 12 сентября 2002 года, когда президент Джордж Буш неожиданно для многих вынес вопрос об Ираке на обсуждение Генеральной Ассамблеи и призвал ООН принять меры против отказавшегося разоружиться Багдада. «Мы будем работать с Советом Безопасности ООН, добиваясь необходимых резолюций», – сказал Буш, предупредив, однако, что он собирается действовать в одиночку в случае невыполнения ООН своих обязательств.
Угрозы Вашингтона были подкреплены месяцем позже, когда Конгресс наделил Буша полномочиями применить силу против Ирака без санкции ООН. Идея Америки казалась вполне ясной: как выразился тогда один из высокопоставленных чиновников в администрации США, «мы не нуждаемся в Совете Безопасности».
Спустя две недели, 25 октября, США официально предложили ООН резолюцию, которая подразумевала вынесение санкции к началу военных действий против Ирака. Вместе с тем Буш снова предупредил, что отказ Совета Безопасности принять эти меры его не остановит. «Если ООН не обладает ни волей, ни мужеством для того, чтобы разоружить Саддама Хусейна, и если Саддам Хусейн не разоружится, – указал он, – США возглавят коалицию с целью его разоружения». После интенсивных кулуарных торгов Совбез ответил на вызов Буша, приняв резолюцию 1441, которая подтвердила, что Ирак «серьезно нарушил» предыдущие резолюции, ввела новый режим инспекций и вновь предупредила о «серьезных последствиях», если Ирак не разоружится. Вместе с тем резолюция не содержала открытого разрешения применить силу, и представители Вашингтона пообещали вернуться в Совет Безопасности для повторных обсуждений перед тем, как обратиться к оружию.
Поддержка резолюции 1441 стала громадной личной победой госсекретаря США Колина Пауэлла, который использовал все свое влияние, чтобы убедить администрацию попытаться действовать через ООН, и вел тяжелые дипломатические сражения за международную поддержку. Между тем вскоре возникли сомнения в эффективности нового режима инспекций и стремлении Ирака к сотрудничеству. 21 января 2003 года сам Паэулл заявил, что «инспекции работать не будут». Он вернулся в ООН 5 февраля и обвинил Ирак в том, что он все еще скрывает оружие массового уничтожения (ОМУ). Франция и Германия настаивали на предоставлении Ираку дополнительного времени. И без того высокая напряженность в отношениях между союзниками стала расти; разногласия еще больше усилились, когда 18 европейских стран подписали письмо в поддержку американской позиции.
14 февраля инспекторы вернулись в Совет Безопасности ООН с докладом, согласно которому за 11 недель поисков им не удалось обнаружить свидетельства наличия в Ираке ОМУ (хотя многие стороны этого вопроса остались непроясненными). Через десять дней, 24 февраля, США, Великобритания и Испания внесли в ООН проект резолюции. В соответствии с главой VII Устава ООН (статья, касающаяся угрозы миру) Совету Безопасности предлагалось заявить, что «Ирак не воспользовался последней возможностью, предоставленной ему резолюцией 1441». Франция, Германия и Россия вновь предложили дать Ираку больше времени. 28 февраля Белый дом, еще более раздраженный происходящим, поднял ставки: пресс-секретарь Ари Флейшер объявил, что целью Америки является уже не только разоружение Ирака, но и «смена режима».
После этого последовал период напряженного лоббирования. 5 марта Франция и Россия заявили, что заблокируют любую резолюцию, санкционирующую применение силы против Саддама. На следующий день Китай заявил, что придерживается той же позиции. Великобритания предложила компромиссный вариант резолюции, но единодушия пяти постоянных членов Совета Безопасности добиться так и не удалось. Деятельность Совбеза, столкнувшись с серьезной угрозой международному миру и стабильности, зашла в фатальный тупик.
СИЛОВАЯ ПОЛИТИКА
Сам собой напрашивался вывод, прозвучавший в устах президента Буша: неспособность ООН решить проблему Ирака приведет к тому, что вся организация «канет в Лету, как неэффективный, ни на что не способный дискуссионный клуб». На самом деле судьба Совбеза была предрешена задолго до этого. Проблема заключалась не столько во второй войне в Заливе, сколько в предшествовавшем ей сдвиге в мировом раскладе сил, и сложившаяся конфигурация оказалась просто несовместимой с функционированием ООН. Не иракский кризис, а именно становление американской однополярности в совокупности со столкновениями культур и различными взглядами на применение силы постепенно подорвали доверие к Совбезу. В более спокойные времена Совету Безопасности удавалось выживать и адекватно функционировать, но в периоды испытаний обнаруживалась его несостоятельность. Ответственность за провал несут не отдельные страны. Скорее всего, это неизбежное следствие современного состояния и эволюции мировой системы.
Реакция на постепенный рост превосходства США была вполне предсказуемой: возникла коалиция противоборствующих сил. С самого окончания холодной войны Франция, Китай и Россия стремились вернуть мир к более уравновешенной системе. Бывший министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин открыто признал эту цель в 1998 году: «Мы не можем принять… политически однополярный мир, поэтому ведем борьбу за многополярный». Президент Франции Жак Ширак без устали добивался этой цели. По словам Пьера Лелуша, в начале 1990-х советника Ширака по международной политике, шеф стремится «к многополярному миру, в котором Европа выступала бы противовесом американской политической и военной мощи». Сам Ширак объяснял свою позицию, исходя из тезиса о том, что «любое сообщество, в котором доминирует лишь одна сила, опасно и вызывает противодействие».
В последние годы Россия и Китай также выразили подобную озабоченность. Это нашло отражение в договоре, подписанном двумя странами в июле 2001 года. В нем недвусмысленно подтверждается приверженность «многополярной модели мира». Президент Владимир Путин заявил, что Россия не смирится с однополярной системой, аналогичную позицию высказал бывший председатель КНР Цзян Цзэминь. Германия хотя и присоединилась к этому начинанию позже, в скором времени стала заметным партнером по сдерживанию американской гегемонии. Министр иностранных дел ФРГ Йошка Фишер заявил в 2000-м, что «в основе самой концепции Европы после 1945 года было и остается неприятие… гегемонистских амбиций отдельных государств». Даже бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт недавно привел решающий довод в поддержку этой позиции, высказав мнение, что Германия и Франция «одинаково заинтересованы в том, чтобы не стать объектом гегемонии нашего могущественного союзника – США».
Столкнувшись с оппозицией, Вашингтон ясно дал понять: он сделает все возможное, дабы удержать свое превосходство. В сентябре 2002-го администрация Буша обнародовала документ, уточняющий ряд позиций стратегии национальной безопасности. После этого не оставалось сомнений относительно планов США исключить для любого другого государства всякую возможность бросить вызов их военной мощи. Еще большую полемику вызвала провозглашенная в этом теперь уже скандальном документе доктрина упреждения, которая, кстати, прямо противоречит принципам Устава ООН. Статья 51, например, позволяет применение силы только в целях самообороны и только в случае «вооруженного нападения на члена Организации». В то же время США исходят из той предпосылки, что американцы «не могут позволить противнику нанести первый удар». Поэтому, «чтобы предвосхитить или предотвратить… военные действия со стороны наших противников, – говорится в документе, – Соединенные Штаты будут в случае необходимости действовать на опережение», то есть нанесут удар первыми.
Кроме неравенства сил, Соединенные Штаты отделяет от других государств – членов ООН еще один, более глубокий и протяженный водораздел – различие культур. Народы Севера и Запада, с одной стороны, и народы Юга и Востока – с другой, расходятся во взглядах на одну из наиболее фундаментальных проблем: в каких случаях допустимо вооруженное вмешательство? 20 сентября 1999 года генеральный секретарь ООН Кофи Аннан призвал членов ООН «сплотиться вокруг принципа, запрещающего массовые и систематические нарушения прав человека, где бы они ни происходили». Эта речь вызвала в стенах ООН бурные дебаты, длившиеся несколько недель. Примерно треть стран публично заявила о поддержке при определенных условиях вмешательства в гуманитарных целях. Другая треть выступила категорически против, оставшаяся отреагировала неопределенно или уклончиво. Важно отметить, что в поддержку вмешательства выступили в основном западные государства, против – главным образом латиноамериканские, африканские и арабские.
Вскоре стало ясно, что разногласия не сводятся только к вопросу о гуманитарных интервенциях. 22 февраля сего года министры иностранных дел стран – членов Движения неприсоединения провели саммит в Куала-Лумпуре и подписали декларацию против применения силы в Ираке. Эта организация, в которую входят 114 стран (прежде всего развивающихся), представляет 55 % населения планеты, ее участники – почти две трети членов ООН.
Хотя ООН претендует на то, чтобы отражать единую, глобальную точку зрения, – чуть ли не универсальный закон, устанавливающий когда и где применение силы может быть оправданно, – страны – члены ООН (не говоря уже об их населении) отнюдь не демонстрируют взаимного согласия.
Более того, культурные разногласия по поводу применения силы не просто отделяют Запад от остального мира. Они все больше отделяют США от остального Запада. В частности, европейские и американские позиции не совпадают по одному из ключевых вопросов и с каждым днем расходятся все больше. Речь идет о том, какую роль в международных отношениях играет право. У этих разногласий две причины. И первая из них касается вопроса о том, кто должен устанавливать нормы – сами государства или надгосударственные организации.
Американцы решительно отвергают надгосударственность. Трудно представить себе ситуацию, при которой Вашингтон позволил бы международным организациям ограничивать размеры бюджетного дефицита США, контролировать денежное обращение и монетную систему или рассматривать вопрос о гомосексуалистах в армии. Однако эти и множество подобных вопросов, касающихся европейских стран, регулярно решаются наднациональными организациями, членами которых они являются (такими, как ЕС и Европейский суд по правам человека). «Американцы, – писал Фрэнсис Фукуяма, – не склонны замечать никаких источников демократической легитимности выше нации-государства». Зато европейцы видят источник демократической легитимности в волеизъявлении международного сообщества. Поэтому они охотно подчиняются таким покушениям на свой суверенитет, которые были бы недопустимы для американцев. Решения Совета Безопасности, регулирующие применение силы, лишь один из таких примеров.
СМЕРТЬ ЗАКОНА
Другой основной источник разногласий, размывающий устои ООН, касается вопроса о том, когда должны устанавливаться международные нормы. Американцы предпочитают законы корректирующие, принимаемые по факту. Они склонны как можно дольше оставлять открытым пространство для соперничества и рассматривают принятие норм в качестве крайней меры, лишь на случай краха свободного рынка. Напротив, европейцы предпочитают превентивное законодательство, нацеленное на то, чтобы заблаговременно предотвратить кризисные ситуации и провалы рынка. Европейцы стремятся определить конечную цель, предвидеть будущие трудности и принимать меры к их урегулированию, прежде чем возникнут проблемы. Это свидетельствует об их приверженности к стабильности и предсказуемости. Американцы, кажется, чувствуют себя более комфортно в условиях инноваций и хаоса случайностей. Резкое несовпадение реакций по обе стороны Атлантического океана на возникновение высоких технологий и телекоммуникаций – это наиболее яркий пример различия в образе мышления. Точно так же по обе стороны Атлантики расходятся взгляды и на применение силы.
Однако наибольший урон функционированию системы Объединенных Наций нанесло расхождение во взглядах на необходимость подчиняться правилам ООН, регулирующим применение силы. Начиная с 1945 года число государств, применявших военную силу, было таким большим и случаи ее применения были столь многочисленны, – а это само по себе вопиющее нарушение Устава организации, – что можно лишь констатировать крах системы ООН. В процессе работы над основными положениями Устава международному сообществу не удалось с точностью предвидеть случаи, когда применение силы будет сочтено неприемлемым. Кроме того, не было предусмотрено достаточных мер по сдерживанию такого ее применения. Учитывая, что ООН является добровольной организацией и ее функционирование зависит от согласия государств, подобная недальновидность оказалась фатальной.
На языке традиционного международного права этот вывод может быть сформулирован несколькими способами. Многочисленные нарушения соглашения многими государствами в течение продолжительного времени можно рассматривать как приговор этому соглашению – он превратился в закон на бумаге и больше не имеет обязательной силы. Можно также предположить, что на основе этих нарушений складывается обычай как предпосылка нового закона. Он заменяет собой старые нормы соглашения и допускает поведение, которое некогда считалось нарушением. Наконец, не исключено, что противоречащая соглашению деятельность государств создала ситуацию non liquet, приведя закон в состояние такой неразберихи, что правовые нормы больше не ясны и авторитетное решение невозможно.
Долгое время в международном праве «по умолчанию» срабатывает правило, согласно которому при отсутствии каких-либо авторитетно обоснованных ограничений государство свободно в своих действиях. Следовательно, какая бы доктринальная формула ни была выбрана для описания текущего кризиса, вывод остается тем же. «Если вы хотите узнать, религиозен ли человек, – говорил Витгенштейн, – не спрашивайте у него, а следите за его поведением». Так же следует поступать, если вы захотите узнать, какому закону подчиняется государство. Если бы государства когда-либо действительно собрались зафиксировать обязательность правил ООН о применении силы, дешевле было бы подчиняться этим правилам, чем нарушать их.
Однако они не сделали это. Тому, кто сомневается в справедливости этого наблюдения, достаточно задаться вопросом, почему Северная Корея так упорно стремится сейчас заключить с США пакт о ненападении. Предполагается, что это положение является краеугольным камнем Устава ООН, но никто не мог бы всерьез ожидать, что эта гарантия успокоит Пхеньян. Устав ООН последовал примеру пакта Бриана – Келлога, заключенного в 1928 году, согласно требованиям которого все крупные государства, впоследствии принявшие участие во Второй мировой войне, торжественно поклялись не прибегать к военным действиям как средству продолжения государственной политики. Этот пакт, отмечает историк дипломатии Томас Бейли, «стал памятником иллюзии. Он не только не оправдал надежд, но и таил в себе опасность, так как… внушал общественности фальшивое чувство безопасности». В наши дни, с другой стороны, ни одно разумное государство не даст ввести себя в заблуждение, поверив в то, что Устав ООН защищает его безопасность.
Удивительно, но факт: незадолго до иракского кризиса, несмотря на тревожные симптомы, некоторые юристы, занимающиеся международным правом, настаивали на отсутствии причин бить тревогу по поводу ситуации вокруг ООН. Буквально накануне объявления Францией, Россией и Китаем о намерении использовать право вето, которое Соединенные Штаты твердо решили игнорировать, 2 марта Энн-Мэри Слотер (президент Американского общества международного права и декан принстонской Школы им. Вудро Вильсона) писала: «Происходящее сегодня – это именно то, что предполагали основатели ООН». Другие эксперты утверждают, что, поскольку страны не выступили открыто против обязательного следования заявленным в Уставе ООН правилам применения силы, последние все еще должны считаться подлежащими исполнению. Однако самым наглядным свидетельством того, что именно государство считает обязательным, часто являются действия самого государства. Истина заключается в том, что ни одно государство – и тем более США – никогда не считало, что старые правила следует менять только после открытого объявления их недействительными. Государства просто ведут себя иначе, они избегают излишних противостояний. Наконец, государства никогда вслух не заявляли о том, что пакт Бриана – Келлога больше не действует, однако лишь немногие будут оспаривать этот факт.
И все же некоторых аналитиков беспокоит вопрос: если правила ООН о применении силы признаны более не действующими, не означает ли это полного отказа от международной законности и правопорядка? Общественное мнение заставило президента Буша обратиться к Конгрессу и к ООН, а это, как далее утверждают эксперты, свидетельствует: международное право все еще оказывает влияние на силовую политику. Однако отделить правила, действующие на практике, от правил, существующих только на бумаге, совсем не то же самое, что отказаться от законности. Хотя попытка подчинить применение силы букве закона явилась выдающимся международным экспериментом ХХ века, очевидно, что этот эксперимент не удался. Отказ признать это не откроет новых перспектив для подобного экспериментирования в будущем.
Разумеется, не должно было стать неожиданностью и то, что в сентябре 2002 года США сочли возможным объявить в своей программе национальной безопасности, что больше не считают себя связанными Уставом ООН в той его части, которая регулирует применение силы. Эти правила потерпели крах. Термины «законное» и «незаконное» утратили свое значение в том, что касается использования силы. Как заявил 20 октября Пауэлл, «президент полагает, что теперь он облечен полномочиями [вторгнуться в Ирак]… как мы это сделали в Косово». Разумеется, Совет Безопасности ООН не санкционировал применение сил НАТО против Югославии. Эти действия были осуществлены явно в нарушение Устава ООН, который запрещает как гуманитарные вмешательства, так и упреждающие войны. Между тем Пауэлл все же был прав: США фактически имели полное право напасть на Ирак – и не потому, что Совет Безопасности ООН это санкционировал, а ввиду отсутствия международного закона, запрещающего подобные действия. Следовательно, ни одна из акций не может считаться незаконной.
ПУСТЫЕ СЛОВА
От бури, развалившей Совет Безопасности, пострадали и другие международные организации, включая НАТО, когда Франция, Германия и Бельгия попытались помешать Североатлантическому альянсу защитить границы Турции в случае войны с Ираком. («Добро пожаловать к концу Атлантического альянса», – прокомментировал Франсуа Эйсбур, советник Министерства иностранных дел Франции.)
Почему же рухнули бастионы приверженцев легализма, спроектированные в расчете на мощнейшие геополитические бури? Ответ на данный вопрос, возможно, подскажут следующие строки: «Нам следует, как и прежде, защищать наши жизненные интересы. Мы без посторонней помощи способны сказать ‘нет’ всему, что для нас неприемлемо». Может удивить тот факт, что они не принадлежат «ястребам» из администрации США, таким, как Пол Вулфовиц, Доналд Рамсфелд или Джон Болтон. На самом деле эти строки вышли в 2001-м из-под пера Юбера Ведрина, бывшего тогда министром иностранных дел Франции. Точно так же критики американской «гипердержавы» могут предположить, что заявление «Я не чувствую себя обязанным другим правительствам», конечно же, было сделано американцем. В действительности его сделал канцлер Германии Герхард Шрёдер 10 февраля 2003 года. Первой и последней геополитической истиной является то, что государства видят свою безопасность в стремлении к могуществу. Приверженные легализму организации, не обладающие достаточным тактом, чтобы приспособиться к таким устремлениям, в конечном итоге сметаются с пути.
Как следствие, в погоне за могуществом государства используют те институциональные рычаги, которые им доступны. Для Франции, России и Китая такими рычагами, в частности, служат Совет Безопасности и право вето, предусмотренное для них Уставом ООН. Можно было предвидеть, что эти три страны не преминут воспользоваться этим правом, чтобы осадить США и добиться новых перспектив для продвижения своего проекта: вернуть мир к многополярной системе. В ходе дебатов по проблеме Ирака в Совете Безопасности французы были вполне откровенны относительно своих целей, которые состояли не в разоружении Ирака. «Главной и постоянной целью Франции в ходе переговоров», согласно заявлению посла Франции при ООН, было «усилить роль и авторитет Совета Безопасности» (и, он мог бы добавить, Франции). В интересах Франции было заставить США отступить, создав впечатление капитуляции перед французской дипломатией. Точно так же вполне разумно ожидать от США использования (или игнорирования) Совета Безопасности для продвижения собственного проекта – поддержания однополярной системы. «Курс этой нации, – заявил президент Буш в последнем обращении к нации, – не зависит от решений других».
По всей вероятности, окажись Франция, Россия или Китай в положении США во время иракского кризиса, каждая из них точно так же использовала бы Совет Безопасности или угрожала бы игнорировать его, как США. Да и Вашингтон, будь он на месте Парижа, Москвы или Пекина, вероятно, тоже воспользовался бы своим правом вето. Государства действуют с целью усилить собственную мощь, а не своих потенциальных конкурентов. Эта мысль не нова, она восходит, по меньшей мере, к Фукидиду, по сообщению которого афинские стратеги увещевали злополучных мелосцев: «Вы и все другие, обладая нашим могуществом, поступили бы так же». Это воззрение свободно от каких-либо нормативных суждений, оно просто описывает поведение отдельных наций.
Следовательно, истина кроется в следующем: вопрос никогда не ставился так, что судьба Совета Безопасности зависит от его поведения в отношении Ирака. Непопулярность Америки ослабила Совет Безопасности в такой же степени, как биполярность парализовала его работу во времена холодной войны. Тогдашний расклад сил создавал благоприятные условия для действий Советского Союза по блокированию Совета Безопасности, так же как нынешний расклад сил предоставляет Соединенным Штатам возможность обходить его решения. Между тем сам Совет Безопасности остается без выбора. В случае одобрения американского вмешательства могло создаться впечатление, что за отсутствием собственного мнения он «штампует» решения, которым не в силах воспрепятствовать. Попытка осудить военные действия была бы блокирована американским вето. Отказ Совета Безопасности предпринимать какие-либо действия был бы проигнорирован. Он был обречен не из-за расхождений по поводу Ирака, а вследствие геополитической ситуации. Таков смысл необычного и, казалось бы, противоречивого заявления Пауэлла от 10 ноября 2002 года, в котором утверждалось, что США не будут считать себя связанными решениями Совета Безопасности, хотя и ожидают, что поведение Ирака будет признано «серьезным нарушением».
Считалось, что резолюция 1441 и факт выполнения ее требований Ираком обеспечат победу ООН и триумф законности и правопорядка. Но так не случилось. Если бы США не пригрозили Ираку применением силы, новый режим инспекций был бы наверняка им отвергнут. Однако сами угрозы применения силы являлись нарушением Устава ООН. Совбез никогда не давал санкций на объявленную Соединенными Штатами политику смены иракского режима или на осуществление каких-либо военных действий с этой целью. Следовательно, «победа» Совета Безопасности на самом деле была победой дипломатии, за которой стояла сила или, точнее, угроза одностороннего применения силы в нарушение Устава ООН. Незаконная угроза односторонних действий «узаконила» действия многосторонние. Совет Безопасности воспользовался результатами нарушения Устава ООН.
Резолюция 1441 стала триумфом американской дипломатии и одновременно поражением международного правопорядка. Одобрив эту резолюцию после восьми недель дебатов, французские, китайские и российские дипломаты покинули зал заседаний, заявив, что не дали Соединенным Штатам права нанести удар по Ираку, так как резолюция не содержит элементов «автоматизма». Американские дипломаты в свою очередь настаивали на обратном. Что же касается содержания резолюции, то она одинаково поддерживала обе эти версии. Такая особенность языка резолюции не есть признак эффективного законодательства. Главной задачей любого законодателя являются внятность языка, изложение четких правил словами, которые общеизвестны и общезначимы. Члены ООН, согласно Уставу, обязаны подчиняться решениям Совета Безопасности и имеют право ожидать, что последний четко изложит свои решения. Уклонение от этой задачи перед лицом угроз лишь подрывает законность и правопорядок.
Вторая резолюция, принятая 24 февраля, каково бы ни было ее значение с точки зрения дипломатической практики, лишь упрочила процесс маргинализации Совета Безопасности. Ее расплывчатый язык был рассчитан на привлечение максимальной поддержки, но ценой юридической бессодержательности. Велеречивость резолюции, как и предполагалось, давала повод для всевозможных толкований, однако правовой инструмент, который можно истолковать любым образом, не имеет никакого значения. Охваченному агонией Совету Безопасности было важнее сказать хоть что-нибудь, чем сказать что-то действительно важное. Предлагавшийся компромисс позволил бы государствам вновь, так же как и после принятия резолюции 1441, заявить, что бессодержательным резолюциям Совбеза придают смысл частные замечания и побочные толкования. Спустя 85 лет после провозглашения Вудро Вильсоном «Четырнадцати пунктов» память самых священных обязанностей международного права почтили в обстановке намеков и экивоков келейным заключением секретных сделок.
ИЗВИНЕНИЯ ЗА БЕССИЛИЕ
В ответ на поражение Совета Безопасности государства и комментаторы, намеревающиеся вернуть мир к многополярной структуре, разработали различные стратегии. Некоторые европейские страны, такие, как Франция, полагали, что Совбез мог бы путем наднационального контроля за действиями Америки преодолеть дисбаланс сил и неравенство в сферах культуры и безопасности. Точнее говоря, французы надеялись использовать Совет Безопасности в качестве тарана, чтобы испытать Америку на прочность. Если бы эта стратегия сработала, то через наднациональные институты мир вернулся бы к многополярности. Но такой подход неизбежно вел к затруднительному положению: в чем бы тогда состоял успех европейских приверженцев наднациональных структур?
Разумеется, французы могли наложить вето на иракский проект Америки. Однако успех в этом был бы равносилен поражению, так как США уже объявили о своем намерении действовать невзирая ни на что. И, таким образом, была бы разорвана единственная цепь, позволяющая Франции сдерживать Америку. Неспособность Франции разрешить эту дилемму сводит ее действия к дипломатическому кусанию за лодыжки. Министр иностранных дел Франции мог перед камерами грозить пальцем американскому госсекретарю или застать его врасплох, подняв тему Ирака на встрече, посвященной другому вопросу. Однако неспособность Совбеза действительно остановить войну, против которой Франция громогласно протестовала, столь же явно демонстрировала слабость Франции, сколь и бессилие Совета Безопасности.
Тем временем комментаторы разработали стратегии словесной войны, предвосхищая предполагаемую угрозу международному правопорядку со стороны Америки. Некоторые рассуждали, в духе сообщества, что страны должны действовать во всеобщих интересах, вместо того чтобы, говоря словами Ведрина, «принимать решения в соответствии с собственными интерпретациями и в собственных интересах». США должны оставаться в ООН, утверждала Слотер, так как другим государствам необходим «форум… для сдерживания США». «Что же случилось с консервативными подозрениями в отношении неограниченного могущества?.. – вопрошал Хендрик Хертцберг из The New Yorker. – Где консервативная вера в ограничение власти, контроль и баланс сил? Берк перевернулся бы в гробу! Мэдисон и Гамильтон – тоже». Вашингтон, утверждал Хертцберг, должен добровольно отказаться от своего могущества и лидерства в пользу многополярного мира, в котором восстановится баланс сил, а США окажутся на равных с другими странами.
Никто не сомневается в пользе контроля и сохранения баланса сил внутри страны, необходимых для обуздания произвола. Сталкивать амбиции с амбициями – такова формула поддержания свободы, предложенная «отцами» Конституции США. Проблема эффективности такого подхода на международном уровне, однако, заключается в том, что Соединенным Штатам пришлось бы действовать вопреки собственным интересам, защищая дело своих стратегических соперников, в частности тех, чьи ценности значительно отличаются от их собственных. Хертцберг и другие, кажется, просто не могут признать, что им изменяет чувство реальности, когда они полагают, что США позволят контролировать себя Китаю или России. В конце концов, способны были бы Китай, Франция, Россия или любая другая страна добровольно отказаться от неоспоримого превосходства, окажись они на месте США? Не следует забывать также, что сейчас Франция стремится сократить собственное отставание от США, но отнюдь не дисбаланс с другими, менее влиятельными странами (некоторые из них Ширак пожурил за «невоспитанность»), которые могли бы сдерживать мощь самой Франции.
Более того, нет веских причин полагать, что какой-либо новый и еще не обкатанный центр силы, находящийся, возможно, под влиянием государств с длительной историей репрессий, окажется более внушающим доверие, нежели лидерство США. Те, кто решился бы вверить судьбу планеты какому-то расплывчатому образу стража глобального плюрализма, как ни странно, забывают об одном: кто будет стражем самого стража? И как этот последний собирается блюсти международный мир – вероятно, попросив диктаторов принять законы, запрещающие оружие массового уничтожения (как французы Саддама)?
В одном отношении Джеймс Мэдисон был прав, хотя международное сообщество и не смогло это оценить. Создавая проект Конституции США, Мэдисон и другие отцы-основатели столкнулись с дилеммой, напоминающей ту, с которой сталкивается ныне международное сообщество в условиях гегемонии Америки. Творцы Конституции США задались вопросом: почему могущественные люди должны иметь какой-нибудь стимул подчиняться закону? Отвечая на него, Мэдисон объяснял в «Записках федералиста», что эти стимулы заключаются в оценке будущих обстоятельств – в беспокоящей перспективе, когда в один прекрасный день сильные станут слабыми и прибежище закона понадобится им самим. Именно «шаткость положения», писал Мэдисон, побуждает сегодня сильных играть по правилам. Но если будущее определено заранее, или если сильные мира сего в этом уверены, или если это будущее гарантирует стабильность их могущества, им незачем подчиняться закону. Следовательно, гегемония находится в конфликте с принципом равенства. Гегемоны всегда отказывались подчинить свою власть сдерживающей узде закона. Когда Британия правила морями, Уайтхолл сопротивлялся вводу ограничений на применение силы при установлении морских блокад – ограничений, которые энергично поддерживали молодые Соединенные Штаты и другие более слабые государства. В любой системе с доминирующей «гипердержавой» крайне трудно поддерживать или установить подлинную законность и правопорядок. Такова великая Мэдисонова дилемма, с которой сегодня столкнулось международное сообщество. И именно эта дилемма сыграла свою драматическую роль в Совете Безопасности в ходе судьбоносного столкновения нынешней зимой.
НАЗАД, К ЧЕРТЕЖНОЙ ДОСКЕ
Высокой обязанностью Совета Безопасности, возложенной на него Уставом ООН, было поддержание международного мира и безопасности. В Уставе ООН изложен и проект осуществления этой задачи под покровительством Совета Безопасности. Основатели ООН воздвигли настоящий готический собор – многоярусный, с большими крытыми галереями, тяжеловесными контрфорсами и высокими шпилями, а также с внушительными фасадами и страшными горгульями, чтобы отгонять злых духов.
Зимой 2003 года все это здание рухнуло. Заманчиво, конечно, было бы пересмотреть проекты и во всем обвинить архитекторов. Однако дело в том, что причина провала Совета Безопасности кроется не в этом, а в смещении пластов земли под самой конструкцией. В этом году стало до боли ясно, что земля, на которой высился храм ООН, дала трещины. Она не вынесла тяжести величественного алтаря законности, который воздвигло человечество. Несоразмерность сил, различие культур и разные взгляды на применение силы опрокинули этот храм.
Как правило, закон влияет на поведение. Таково, разумеется, его предназначение. Однако приверженные легализму международные организации, режимы и правила, касающиеся международной безопасности, в большинстве случаев являются эпифеноменами, отражающими более глубинные причины. Они не определяют самостоятельно и независимо поведение государств, а становятся лишь следствием деятельности более мощных сил, формирующих это поведение. По мере того как движение глубинных потоков создает новые ситуации и новые отношения (новые «феномены»), государства позиционируют себя так, чтобы воспользоваться новыми возможностями для укрепления своего могущества. Нарушения правил, касающихся международной безопасности, происходят в тех случаях, когда такое позиционирование приводит к несоответствию между государством и застывшими организациями, не способными адаптироваться к новым условиям. Так, ранее успешно действовавшие правила превращаются в правила на бумаге.
Этот процесс коснулся даже наиболее разработанных законов, поддерживающих международную безопасность, которые некогда отражали глубинную геополитическую динамику. Что же касается законов худшего толка, созданных без учета этой динамики, то их жизнь еще более коротка, от них часто отказываются, как только возникает необходимость их выполнять. В обоих случаях, как показывает деградация ООН, юридическая сила таких законов недолговечна. Военно-штабной комитет ООН утратил силу практически сразу. С другой стороны, установленный Уставом ООН режим применения силы еще несколько лет формально продолжал действовать. Сам Совет Безопасности хромал на протяжении всего периода холодной войны, ненадолго воспрянув в 1990-х, а Косово и Ирак привели его к полному краху.
Когда-нибудь политики вернутся к чертежной доске. И тогда первый урок, который они извлекут из поражения Совета Безопасности, станет первым принципом создания новой организации: новый мировой правовой порядок, если он предназначен для эффективного функционирования, должен отражать положенную в его основание динамику права, культуры и безопасности. Если это не так, если его нормы вновь окажутся нереалистичными, не будут отражать действительное поведение государств и влияющих на них реальных сил, сообщество народов вновь породит лишь ворох законов на бумаге. Дисфункция системы ООН была в своей основе не юридической проблемой, а геополитической. Юридические искажения, ослабившие ее, явились следствием, а не причиной. «ООН была основана на допущении, – замечает, отстаивая свою точку зрения, Слотер, – что некоторые истины выходят за пределы политики». Именно так – в этом и заключается проблема. Если приверженные легализму институты намерены получать в свое распоряжение работающие, а не бумажные законы, они, как и «истины», которые они считают основополагающими, должны исходить из политических обязательств, а не наоборот.
Второй урок из провала ООН, связанный с первым, состоит в том, что правила должны устанавливаться в зависимости от реального поведения государства, а не от должного. «Первейшим требованием к разумной совокупности правовых норм, – писал Оливер Уэнделл Холмс, – является то, что она должна соответствовать действительным устремлениям и требованиям сообщества вне зависимости от того, правильны они или ошибочны». Это воззрение выглядит анафемой для тех, кто верит в естественное право, для кабинетных философов, которые «знают», какие принципы должны лежать в основе управления государствами, принимают они эти принципы или нет. Но эти идеалисты могли бы вспомнить, что международная правовая система все-таки добровольна. Хорошо это или нет, но ее законы основываются на согласии государств. Государства не связаны законами, с которыми они не согласны. Нравится это или нет, но такова вестфальская система, и она все еще действует. Можно сколько угодно делать вид, что система может быть основана на субъективных моральных принципах самих идеалистов, но это не изменит положение дел.
Следовательно, создатели истинно нового мирового порядка должны покинуть эти воздушные замки и отказаться от воображаемых истин, выходящих за пределы политики, таких, например, как теория справедливых войн или представление о равенстве суверенных государств. Эти и другие устаревшие догмы покоятся на архаических представлениях об универсальной истине, справедливости и морали. Сегодня наша планета, как это было редко в истории, раздроблена на части противоборствующими истинами, выходящими за пределы политики, людьми на всех континентах, которые – вместе с Цезарем Бернарда Шоу – искренне веруют, что «обычаи его племени и острова суть законы природы». Средневековые представления о естественном праве и естественных правах («нонсенс на ходулях», как назвал их Бентам) мало что дают. Они расклеивают удобные ярлыки для свойственных той или иной культуре предпочтений и, тем не менее, служат боевым кличем для всех воюющих.
Когда мир вступает в новую, переходную эру, необходимо избавляться от старого моралистического словаря, чтобы люди, принимающие решения, могли прагматически сосредоточиться на том, сколь действительно велики ставки. Правильные вопросы, ответы на которые необходимо дать, чтобы гарантировать мир и безопасность, совершенно очевидны: каковы наши цели? какими средствами мы собираемся их осуществлять? насколько действенны эти средства? если они неэффективны, то почему? существуют ли альтернативы? если они существуют, то чем для них придется пожертвовать? готовы ли мы пойти на такие жертвы? какова цена и выгода прочих альтернатив? какой поддержки они потребуют?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, не требуется никакой запредельной метафизики легализма. Здесь не нужны великие теории и нет места для убежденности в своей непогрешимости. Закон, говорил Холмс, живет не логикой, а опытом. Человечеству нет нужды достигать окончательного согласия относительно добра и зла. Перед ним стоит эмпирическая, а не теоретическая задача. Добиться согласия удастся быстрее, если отказаться от абстракций, выйти за пределы полемической риторики «правильного» и «неправильного» и прагматически сосредоточиться на конкретных потребностях и предпочтениях реальных людей, возможно испытывающих страдания без всякой необходимости. Политические стратеги, вероятно, пока не в состоянии ответить на эти вопросы. Те силы, которые разрушили Совет Безопасности, – «глубинные источники международной нестабильности», как назвал их Джордж Кеннан, – никуда не исчезнут, но, по меньшей мере, политики смогут задать себе правильные вопросы.
Крайне разрушительной производной естественного права является идея равной суверенности государств. Как указал Кеннан, представление о равенстве суверенитетов – это миф, и фактическое неравенство между государствами «выставляет на посмешище» эту концепцию. Предположение, что все государства равны, повсюду опровергается очевидностью того, что они не равны – ни по своей мощи, ни по своему благосостоянию, ни с точки зрения уважения международного порядка или прав человека. И тем не менее, принцип суверенного равенства одновременно пронизывает всю структуру ООН и не позволяет ей эффективно браться за разрешение возникающих кризисов, например, вследствие доступности ОМУ, которая вытекает именно из предположения о суверенном равенстве. Отношение к государствам, как к равным, мешает относиться к людям, как к равным. Если бы Югославия действительно имела такое же право на неприкосновенность, как и любое другое государство, ее граждане не пользовались бы сегодня теми же правами человека, что и граждане других государств, поскольку их права могли быть защищены только вторжением. В этом году абсурдность обращения со всеми государствами, как с равными, стала очевидна как никогда, когда обнаружилось, что решение Совета Безопасности может зависеть от позиции Анголы, Гвинеи или Камеруна – стран, представители которых сидели рядом и голос которых весил столько же, что и голоса Испании, Пакистана и Германии. Принцип равенства фактически даровал любому временному члену Совбеза возможность воспользоваться правом вето, лишив большинство того критического, девятого голоса, который был необходим для поддержки резолюции. Разумеется, в предоставлении Уставом ООН юридического права вето пяти постоянным членам Совета Безопасности подразумевалось создание противоядия против необузданного эгалитаризма. Но этот подход не сработал: юридическое право вето одновременно опускало США до уровня Франции и поднимало Францию над Индией, которая не была даже временным членом Совета Безопасности в момент обсуждения иракской проблемы. А между тем юридическое вето ничуть не уравновесило фактическое вето временных членов Совбеза. В результате получилось, что Совет Безопасности отразил действительный расклад сил в мире с точностью кривого зеркала. Отсюда третий великий урок этой зимы: нельзя ожидать, чтобы организации могли исправить искажения, кроющиеся в самой их структуре.
ВЫЖИВАНИЕ?
Есть немного причин полагать, что Совет Безопасности вскоре возродится, чтобы заниматься важнейшими вопросами безопасности вне зависимости от того, чем закончится война против Ирака. Если война окажется быстрой и успешной, если США обнаружат иракское ОМУ, которое будто бы не существует, и если создание государства в Ираке пройдет благополучно, стимулов возрождать Совет Безопасности будет крайне мало. В этом случае он отправится вслед за Лигой Наций. После этого американские стратеги станут относиться к Совету Безопасности примерно так же, как и к НАТО после Косово: never again. Его заменят коалиции единомышленников, создаваемые для определенных целей.
Если же, с другой стороны, война окажется затяжной и кровопролитной, если США не найдут в Ираке ОМУ, если создание там государства начнет пробуксовывать, это пойдет на пользу противникам войны, которые будут утверждать, что США не сели бы на мель, если бы оставались верны Уставу ООН. Однако неудачи Америки не пойдут на пользу Совету Безопасности. Возникнут и окрепнут враждебно настроенные коалиции, занявшие в Совбезе выжидательную позицию и парадоксальным образом затрудняющие попытки Америки в полном соответствии со своим долгом принимать участие в этом форуме, где для нее всегда будет наготове вето.
Время от времени Совет Безопасности все еще будет полезен для рассмотрения вопросов, не затрагивающих непосредственно высшую иерархию мировых сил. Достаточно сказать, что всем ведущим странам угрожает опасность терроризма, а также новая волна распространения ОМУ. Никто не выиграет, если допустит, чтобы эти угрозы осуществились. Но даже если требуемое решение проблемы не будет военным, стойкие взаимные подозрения постоянных членов Совбеза и потеря доверия к нему самому подорвут его эффективность в решении этих вопросов.
Чем бы ни окончилась война, на США, скорее всего, будет оказываться давление в целях ограничения возможности применения ими военной силы. Этому давлению они смогут противостоять. Несмотря на увещевания Ширака, война далеко не «всегда... наихудшее средство». В том, что касается многочисленных тиранов, начиная с Милошевича и кончая Гитлером, применение силы протиы них было лучшим выбором, чем дипломатия. К сожалению, может так статься, что применение силы окажется единственным и, следовательно, оптимальным способом решения проблемы распространения ОМУ. С точки зрения страданий мирного населения применение силы во многих случаях может оказаться более гуманным решением, чем экономические санкции, вследствие которых, как показало их применение к Ираку, умирают от голода больше детей, чем солдат. Наибольшей опасностью после второй войны в Персидском заливе будет не применение силы Соединенными Штатами, когда в этом нет необходимости, а то, что, капитулировав, испугавшись ужасов войны, дрогнув под напором общественных протестов и экономической конъюнктуры, они не станут применять силу тогда, когда это необходимо. Тот факт, что мир подвергается опасности из-за разрастающегося беспорядка, возлагает на США все большую ответственность: Америке следует неуклонно использовать свою мощь для того, чтобы остановить или замедлить распад.
Все те, кто верит в законность и правопорядок, с надеждой ждут, что великий караван человечества вновь продолжит свой путь. Выступая против центров беспорядка, Соединенные Штаты только выиграют от того, что направят часть мощи на создание новых международных механизмов, предназначенных для поддержания мира и безопасности во всем мире. Американское лидерство не будет длиться вечно, и благоразумие подсказывает необходимость создания организаций с реалистической структурой, способных защищать или поддерживать национальные интересы США даже в тех случаях, когда военная сила неэффективна или неуместна. Подобные организации способствовали бы усилению неоспоримого превосходства Америки и потенциальному продлению периода однополярности.
Между тем приверженцы легализма, должны реалистично оценивать перспективы создания в ближайшее время новой международной структуры на смену обветшавшему Совету Безопасности. Силы, приведшие к закату Совбеза, никуда не денутся. Со щитом или на щите – у Соединенных Штатов в новых условиях больше не появится причин вновь подчинить себя старым ограничениям. Победят или будут посрамлены их соперники, у них не найдется достаточных причин, чтобы отказаться от усилий по сдерживанию США. Нации по-прежнему будут стремиться к наращиванию могущества и поддержанию безопасности за счет других. Они продолжат спор о том, когда следует применять силу. Нравится нам это или нет, но так устроен мир. Первым шагом к возобновлению шествия человечества в направлении законности и правопорядка будет признание этого факта.
Ирак. США. ООН > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 августа 2003 > № 2906404
Майкл Гленнон
Эволюция или революция
© "Россия в глобальной политике". № 2, Апрель - Июнь 2003
Г.Д. Булычёв – научный руководитель Центра изучения современной Кореи при ИМЭМО РАН.
Резюме Должна ли КНДР сохраниться как государство, постепенно меняясь в сторону более приемлемого для мира режима, или разрешение кризиса возможно только в случае устранения «страны чучхе»? Этот вопрос – ключевой в нынешнем противостоянии на полуострове.
Целенаправленная информационно-психологическая работа администрации США по формированию общественного мнения привела к тому, что не только большинство рядовых граждан, но и значительная часть мирового политического истеблишмента убеждена: единственная причина напряженности на Корейском полуострове – безумное желание «агрессивного, непредсказуемого диктатора» Ким Чен Ира обзавестись, вдобавок к миллионной армии, еще и ядерным оружием. Цель Кима-младшего, утверждают приверженцы такой версии, – угрожать соседям и, возможно, даже завоевать процветающий юг Кореи. Тем более что его отец Ким Ир Сен в начале 1950-х годов именно это и пытался сделать. Решение проблемы кажется очевидным: навалиться всем миром на опасного авантюриста и шантажиста, вырвать у него не только «ядерное жало», но и химическое, биологическое и прочие.
Вроде бы логично. А что дальше? Оставить в покое диктатора, лишенного его главного оружия? Как показала модель, по которой Вашингтон действует в Ираке, – это полумера. Ведь мириться с существованием тоталитарного режима, даже поставленного на колени, нельзя – от его потенциальной угрозы мир надо обезопасить, а угнетенному народу дать свободу и демократию. Однако в случае с КНДР речь идет не просто о падении нынешнего режима и замене его другим. Результатом станет исчезновение северокорейской государственности, как таковой, поглощение Севера Югом. Но зато тогда, уверены сторонники устранения «государства чучхе», на Корейском полуострове наконец настанет тишь да благодать.
Однако «простые рецепты» не учитывают того, что после Второй мировой войны на основе единой (впрочем, всегда раздираемой региональными противоречиями) корейской нации сформировались не просто два государства – две различные цивилизации. Общего, базирующегося на национальных традициях, в северо- и южнокорейском социумах совсем немного – лишь 20–30 %. Все остальное – чуждое и непонятное друг для друга. Готовы ли более двадцати миллионов северокорейцев к радикальным переменам, можно ли рассчитывать на их покорность южнокорейским «господам»? Готова ли Южная Корея немедленно взять на себя ответственность за их судьбу, пойдя при этом на немалые экономические потери? Как все это скажется на международной безопасности в непростом регионе, где пересекаются интересы США, Японии, Китая, России?
«Ядерный кризис», начавшийся осенью 2002-го, обнаружил, что нет простых способов для того, чтобы разрубить узел проблем, связанных со всей историей раскола Кореи, полувековым противоборством социальных систем и американо-северокорейской конфронтацией. И прежде чем начать раскручивать клубок, дернув за ядерную «ниточку», надо ответить на принципиальный вопрос: мы за одномоментное исчезновение КНДР или против? В этом и состоит подоплека «ядерного спора», именно здесь проходит водораздел между позициями вовлеченных в него государств.
«Чучхейская» специфика
Что такое Северная Корея начала XXI века? Страна, лишенная собственных ресурсов, с отсталой и замкнутой полуразрушенной экономикой, с жестким политическим режимом, базирующимся не столько на коммунистических принципах, сколько на конфуцианско-феодальной традиции и национализме. Закрытое и изолированное общество живет по законам сталинского СССР. Прибавьте к этому восточное преклонение перед носителями высшей власти да архаические административно-командные методы управления – и тогда станет очевидно, что жизнь в такой стране крайне тяжела не только из-за нищеты, но и из-за отсутствия элементарной свободы. И для самих граждан КНДР, и для их соседей было бы лучше, если бы порядки на севере полуострова стали более цивилизованными и ориентированными на интересы личности (хотя не надо забывать, что восточное, конфуцианское, понимание свободы личности гораздо уже, чем западное, и это заметно на примере той же Южной Кореи). Северокорейское общество откровенно устало от многолетнего застоя, в нем начинается глухое брожение, означающее, что оно пригодно к модернизации, если ему будет предложен разумный курс.
Опасен ли Пхеньян для соседей? Сомнительно. Во-первых, за всю тысячелетнюю историю корейцы ни разу не пытались кого-то завоевать. Во-вторых, никаких причин для агрессии – например, стремления навязать свою идеологию, захватить территорию или экономические ресурсы – и ни малейших шансов на победу у КНДР нет. Военная риторика и признаки милитаризации, столь поражающие воображение заезжих журналистов и мирных западных обывателей, призваны обеспечить жесткий контроль над обществом и отпугнуть возможных агрессоров, страх перед которыми очень велик в северокорейской верхушке. Если Ким Ир Сен, глубоко травмированный неудачей в войне 1950-х годов, и мог питать иллюзии относительно возможности насильственного объединения Кореи, то Ким Чен Ир и его окружение озабочены прежде всего проблемой самосохранения. Но это не мешает им прощупывать возможности перемен.
Нынешний застой рано или поздно должен разрешиться выходом из тупика, и для этого есть два пути – эволюционный и революционный. Эволюционный путь, оказавшийся невозможным для стран европейского соцлагеря, не стоит сбрасывать со счетов в КНДР. Ведь Северная Корея – страна, по сути, не «ортодоксально-советская», а бюрократическо-монархическая. Можно представить себе, что высшее руководство благословит ползучую приватизацию госсобственности. В ней участвовали бы основные структуры власти: руководство армии и спецслужб, партийная верхушка, местные чиновники. В итоге появились бы хозяйственные конгломераты по образцу южнокорейских «чеболей», в которых государство играло бы более значительную роль. Привлекая иностранный, прежде всего южнокорейский, капитал и ориентируя экономику на экспорт (дешевизна труда в КНДР может сделать продукцию конкурентоспособной на внешнем рынке), такие конгломераты в состоянии стать основой развития страны. При этом авторитарный абсолютистский политический режим сохранялся бы, постепенно отказываясь от социалистической риторики в пользу националистической. Такой ход событий не сулит особого процветания трудящимся Северной Кореи, но, по крайней мере, гарантирует их от угрозы голода и поспособствует ослаблению всевластия государства. При этом переход к новой модели не будет сопровождаться опасными катаклизмами. Через 15—20 лет наследнику Ким Чен Ира (а его по северокорейской традиции надо начинать выбирать уже сейчас) достанется совсем другая страна – госкапиталистическая, экономически тесно связанная с Южной Кореей, далекая от демократии, но приемлемая для мирового сообщества. После смены одного-двух поколений можно будет ставить вопрос и об объединении Кореи: на начальном этапе на основе конфедерации, или союза, государств, а дальше – как подскажет жизнь.
В Вашингтоне, однако, предпочитают революционный путь, так или иначе предусматривающий внешнее вмешательство. На внутреннюю оппозицию в КНДР рассчитывать не приходится: всякое диссидентство подавляется железной рукой, к тому же в условиях тотальной слежки и информационной закрытости условий для формирования оппозиции нет. «Верхушечный» переворот чреват либо усугублением прежней политики противостояния внешнему миру (к власти придут еще более консервативные лидеры, чем Ким Чен Ир), либо хаосом, который закончится капитуляцией перед внешними силами со всеми вытекающими последствиями. То есть революционный вариант означал бы ликвидацию всей системы управления в КНДР и замену его «оккупационной» южнокорейской администрацией. Часть сеульского истеблишмента, даже с учетом прихода к власти «прогрессивного» президента Но Му Хёна, похоже, не возражала бы против этого, надеясь на мирный характер оккупации и создание жесткой системы контроля и эксплуатации северокорейского населения. Однако южане не учитывают степень отчуждения северян, в основе которого не только идеологическая, но и традиционная региональная рознь, а также их нежелание стать «людьми второго сорта» в объединенной Корее. Оставшаяся не у дел многочисленная армия северокорейских кадров и военные опасались бы репрессий, поэтому нельзя исключать и вспышку вооруженной борьбы, причем население отнеслось бы к ней, как минимум, с сочувствием. Тлеющий конфликт, учит многовековая корейская история, может затянуться на десятилетия, что отбросит процветающую сегодня Южную Корею далеко назад без шансов вернуться на лидирующие позиции в мировой экономике.
Можно сказать, что нынешнее обострение ситуации на Корейском полуострове вызвано конфликтом между приверженцами эволюционного и революционного пути. Китай, Россия, а вслед за ними и сеульская администрация экс-президента Ким Дэ Чжуна и японское правительство Дзюнъитиро Коидзуми убедились в реалистичности и преимуществах эволюционного пути, хотя разногласия в частностях остаются. Однако Джордж Буш с существованием «режима-парии» мириться не хочет.
Зачем Ким Чен Иру атомная бомба?
Упрочив свою власть во второй половине 1990-х, Ким Чен Ир начал искать путь выхода из «чучхейского» тупика. Он не мог провести открытую ревизию идеологического наследия отца (хотя отдельные прорывы были, в частности извинение перед японцами за похищения людей) и рисковать дестабилизацией устоявшейся системы власти. Однако он вывел страну из изоляции (решающую роль в этом сыграла Россия), решился на сближение с Югом и нормализацию отношений с Японией и ЕС, попытался начать реформы путем увязки оплаты труда с его результатами и создания «открытого сектора» в экономике. Тем самым Ким ясно показал, куда направлен вектор его интереса. Именно поэтому президент Путин назвал Кима «абсолютно современным человеком» и поддержал его курс, в том числе и в вопросе о противостоянии с США.
При этом, однако, Ким Чен Ир не забывал об укреплении военного компонента – системы сдерживания врагов, которые могли бы воспользоваться переменами для свержения его режима. Конечно, он хочет сохранить власть и страну. Но мечтает не о казарменном социализме, а о чем-то вроде султаната Бруней – просвещенной монархии, независимой и хотя бы относительно зажиточной.
Почему этот вариант, в реализацию которого вложили немало сил и правительство Ким Дэ Чжуна, и российская дипломатия, не устроил президента Буша? Ведь Билл Клинтон, начавший с планов военного решения ядерной проблемы, в итоге разобрался в ситуации и стал энтузиастом «вовлечения» КНДР в диалог. Возможно, дело в стойкой идеологической неприязни Буша и его команды к «последнему оплоту дьявольского коммунизма». Укреплению режима помогать нельзя, считают в Белом доме, даже если есть надежда на его постепенное изменение. Возможно, перспектива сближения двух Корей поставила бы под угрозу стратегические интересы США в Северо-Восточной Азии, включая сдерживание Китая и контроль над Японией. Но главное – для американцев оскорбительна сама идея о торге на равных с «режимами-париями». Это противоречит концепции «мира по-американски», а в ее рамках у Буша и его команды есть вполне определенный рецепт (и Ирак не оставляет в этом сомнений) относительно того, как поступать с «плохими парнями». А Ким Чен Ир по своему происхождению и биографии, равно как и из-за своей неуступчивости по отношению к США, в «хорошие парни» попасть уже не сможет. Поэтому администрация Буша новаторство Кима не только не поддержала, а, напротив, взяла стратегический курс на борьбу с ним. Найти для этого повод труда не составило. Было использовано безотказное средство – обвинить «изгоев» в разработке оружия массового поражения (ОМП). И это несмотря на то, что именно американское вмешательство спровоцировало размораживание ядерной программы КНДР. В результате возникла реальная опасность создания здесь военного ядерного потенциала, а с таким развитием событий не может согласиться и Россия, поскольку все это грозит «эффектом домино».
К сожалению, КНДР не исключает варианта обладания ОМП в качестве средства сдерживания, а к международным нормам на этот счет относится так же, как США – к международному праву вообще. Пример Югославии и Ирака убедил северокорейское руководство, что полагаться можно только на себя. Еще незадолго до нормализации отношений между Москвой и Сеулом в начале 1990-х годов главе МИДа СССР Эдуарду Шеварднадзе было прямо заявлено, что, утратив советскую поддержку, Пхеньян будет вынужден пойти на разработку «оружия сдерживания». Ядерные программы КНДР, несомненно, носили военный характер – вопрос только в том, насколько они успешны. Многие российские специалисты считают, что технико-экономической возможности создать атомную бомбу у КНДР нет. Нет в этом и особой необходимости: обычных средств сдерживания у нее, способных нанести значительный ущерб войскам США в Южной Корее, самой Южной Корее и Японии, достаточно для предотвращения агрессии. Поэтому Рамочное соглашение 1994-го было чрезвычайно выгодно для северокорейцев: они, по сути, продали несуществующий товар (США, идя на сделку по созданию Организации энергетического развития Корейского полуострова /ОЭРК, КЕDO/, видимо, рассчитывали на скорый коллапс режима). Теперь американцы хотят убить двух зайцев. Во-первых, не платить по счетам, обвинив партнера в нарушении договоренностей и расторгнув Рамочное соглашение. Во-вторых, создать условия для последующей замены режима в случае обострения обстановки.
Американский «план кампании»
В октябре 2002 года американский эмиссар Джеймс Келли обвинил северокорейцев в том, что они тайно закупали оборудование для обогащения урана. Правда это или нет – теперь, в общем-то, неважно: в глазах администрации США на государства «оси зла» не распространяется презумпция невиновности, а на иракском фоне КНДР тем более «не отмылась» бы. Понимая это, Пхеньян затеял опасную игру – решил заставить американцев понервничать и в конечном итоге согласиться на переговоры. Северная Корея заявила, что «может обладать не только ядерным, но и более мощным оружием», чтобы противостоять американской угрозе. Расчет строился на опыте общения с администрацией Клинтона, которую такое заявление, скорее всего, заставило бы искать компромисс.
Но северокорейцы не поняли, с кем имеют дело на сей раз,– нынешним обитателям Белого дома такое поведение только на руку. Несмотря на туманность заявления Пхеньяна и его явный пропагандистский характер, американские представители расценили его как «признание» КНДР в разработке секретной ядерной программы (никаких доказательств этого как не было, так и нет), и ситуация начала обостряться. США прекратили поставки мазута по Рамочному соглашению, КНДР разморозила реально имевшуюся у нее плутониевую ядерную программу и вышла из Договора о нераспространении ядерного оружия.
При этом северокорейцы открыто заявляют – и призывают в свидетели Китай и Россию, – что готовы «внести ясность» в вопрос о своей ядерной программе, даже допустить инспекции, если только США дадут им гарантии неприкосновенности (по их логике, тогда и средства сдерживания будут не нужны). Вашингтон, однако, гарантий давать не хочет, от переговоров с КНДР, несмотря на давление со стороны не только России и Китая, но и Японии и Южной Кореи, отказывается и не спешит воспользоваться предложенной ему возможностью узнать истину о ядерной программе «изгоя». Штаты предлагают перенести дискуссию в ООН, надеются сколотить международную коалицию против КНДР, но пока не форсируют событий. Северокорейцы из этого делают вывод: США просто тянут время, пока не закончилась иракская кампания, но после своей победы возьмутся и за них.
До войны дело, скорее всего, не дойдет, так как ущерб от возможного ответного удара Пхеньяна может быть слишком велик. Но изолировать и экономически удушить КНДР США в состоянии, тем более что здесь Вашингтон может надеяться и на международную поддержку – ведь Северная Корея своими действиями сама провоцирует санкции со стороны мирового сообщества. Лишенный гуманитарной помощи, подпитки от экспорта оружия и переводов от соотечественников, задыхающийся без сырья и энергии, «режим чучхе» в конце концов рухнет, а Север будет поглощен Югом. Это, конечно, потребует времени, но Вашингтон не спешит, поскольку в глубине души американские руководители знают: угроза, исходящая от северокорейского ОМП, на самом деле не столь серьезна.
У Ким Чен Ира есть два выхода: либо почетно капитулировать, либо начать «игру на грани фола», постаравшись поставить США перед непосредственным выбором,– военный конфликт или начало переговоров с КНДР. Последовательные шаги северокорейцев по повышению ставок (запуск реактора в Ёнбeне, демонстративная подготовка к переработке ядерных отходов в целях производства оружейного плутония, перехват американского самолета-разведчика) свидетельствуют о том, что они избрали второй сценарий – нагнетания напряженности и провоцирования американцев. При этом сами они не уступают ни на йоту, не делая даже символических уступок американским «голубям» в виде, например, согласия на контакты в рамках Совета Безопасности ООН. Эта игра чревата серьезными последствиями, в том числе и для России. До сих пор Москва поддерживала Пхеньян, а если он пойдет на дальнейшее обострение, Россия может оказаться заложником политики Северной Кореи. К призывам «быть благоразумным» Ким Чен Ир не прислушивается, но если переговоры с США не начнутся или будут безуспешными, у него попросту не останется выбора, а загнанный в угол режим способен на отчаянный шаг. Что ждет Корею – мир или война, станет ясно в ближайшие месяцы, причем России и мировому сообществу важно, с одной стороны, удержать Кима от непоправимых действий, а с другой – помочь Бушу спасти лицо и решить дело миром. Но не всякий диалог будет эффективным. Модель решения, к которой стремится КНДР, – отказ от ОМП в обмен на гарантии неприкосновенности – предполагает сохранение статус-кво. Американская же модель – переговоры в многостороннем формате – имеет целью наращивание давления на Пхеньян и в конечном итоге изменение этого статус-кво. Последнее, однако, для Пхеньяна неприемлемо, и поэтому, если США будут продолжать настаивать на своем, на Корейском полуострове может вспыхнуть конфликт, по сравнению с которым иракский кризис покажется малозначительным инцидентом.
КНДР > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 24 июля 2003 > № 2911746
Георгий Булычев
Разговор о будущем
© "Россия в глобальной политике". № 2, Апрель - Июнь 2003
Материал подготовлен Л.М. Григорьевым и А.В. Чаплыгиной по итогам закрытой дискуссии, организованной журналом «Россия в глобальной политике». В ней принимали участие ведущие отечественные специалисты в энергетической области.
Резюме К началу XXI века Россия и Европа экономически больше привязаны друг к другу, чем когда-либо в истории. Энергетический экспорт впервые приобрел для континента столь серьезную роль, и в перспективе она будет возрастать. Россия при этом не меньше зависит от своего главного клиента, чем ЕС – от своего основного поставщика.
Рубеж тысячелетий ознаменовался ростом политических рисков в мировом энергоснабжении. Связаны они и с последствиями событий 11 сентября 2001 года, и с иракской кампанией. Эти факторы, наряду со структурными сдвигами в энергопотреблении (особенно от угля к газу), интеграционными процессами в Европе и на постсоветском пространстве, обусловили повышение интереса к России как крупнейшему в мире экспортеру углеводородов. Основные мировые потребители энергоресурсов (Европейский союз, США, Япония, Китай) потенциально могут даже оказаться конкурентами за право обеспечить будущие поставки газа и нефти из России, а также участвовать в развитии экспортной инфраструктуры страны.
Первым углубленный энергодиалог с Москвой начал Евросоюз. Диалог стартовал на фоне замедления экономического роста в развитых странах и обострения конкуренции на мировых рынках. Россия же после десятилетия упадка обрела к осени 2000-го политическую стабильность и продемонстрировала высокие темпы роста. Признание России страной с рыночной экономикой, хотя и затянувшееся до осени 2002 года, стало частью возврата нашей страны в мировое сообщество на новой пореформенной основе.
Конъюнктура на энергетическом рынке складывается в результате взаимодействия различных, часто противоречащих друг другу интересов стран, энергокомпаний и производителей энергоемкой продукции. Сложность ситуации требует от российских политиков поиска сбалансированного и ответственного решения в пользу долгосрочных национальных интересов. При этом в отношениях с ЕС Москва лишена возможности маневрировать между позициями различных стран: единственным партнером по переговорам выступает Еврокомиссия (исполнительный орган ЕС) выражающая консолидированную волю 15, а в скором будущем и 30 государств. Сама эта позиция – результат сложного согласования интересов правительств (бюджеты), различных директоратов Еврокомиссии (по энергетике и по конкуренции), потребителей, крупных компаний по торговле энергоносителями; и наконец, собственных производителей. Иллюзий быть не должно: партнер станет проявлять максимальное упорство и неуступчивость, отстаивая интересы европейцев в понимании Еврокомиссии. Вести успешный диалог с единой Европой Россия сможет только в том случае, если внутри страны, где тоже есть различные интересы (бюджет, экспортеры энергоносителей, экспортеры энергонасыщенных товаров, экономика в целом как область реинвестирования экспортных доходов), будет достигнут устойчивый консенсус относительно существа национальных интересов в области энергетики.
Европа и Россия – взаимозависимость
Диалог России и ЕС по энергетическим проблемам начался на саммите в Париже в октябре 2000-го, хотя сама идея интеграции нашей страны в европейское экономическое и социальное пространство была включена в Общую стратегию ЕС в отношении России от 4 июня 1999 года. Эти шаги последовали за Соглашением о партнерстве и сотрудничестве, которое вступило в силу в декабре 1997-го, однако не принесло значительных результатов. В мае 2001 и мае 2002 годов вице-премьером правительства России Виктором Христенко и главой генерального директората Еврокомиссии по энергетике и транспорту Франсуа Ламуре были подготовлены два «Обобщающих доклада». Основными целями ЕС в энергодиалоге являются устойчивость энергоснабжения в условиях жестких требований к экологии и повышение конкурентоспособности европейской промышленности.
В ближайшие годы в непосредственной близости от России образуется единый рынок, потенциально включающий в себя 30 стран. (Здесь и далее данные приведены в расчете на 30 стран будущего ЕС: нынешние 15 членов, 12 кандидатов от Центральной и Восточной Европы, Прибалтики и Средиземноморья, а также Турция, Норвегия, Швейцария, поскольку наша политика должна строиться с перспективой на поколения.) Этот массив с 450 миллионами жителей (около 8 % от мирового населения в 2001-м) и 22-процентной долей в мировом ВВП (по паритетам покупательной способности в 2001-м) ввозит преобладающую часть российского энергетического экспорта. Сложилась ситуация, когда столь важные поставки энергии идут из европейской страны, но не регулируются по европейским правилам. И если, например, нефть и газ из Африки, c Ближнего Востока Евросоюз может воспринимать как импорт из отдаленных источников, то близость России позволяет ЕС взглянуть на проблему под углом потенциальной интеграции.
В последние 12 лет реинтеграция России в глобальную экономику при распаде «социалистического лагеря» сопровождалась шоковой ликвидацией значительной части рынков для нашей обрабатывающей промышленности. На мировых рынках машиностроения страна сохранила конкурентные позиции лишь в сфере вооружений и в некоторых отдельных нишах.
Преодоление переходного кризиса, финансирование развития и достижение положительного торгового баланса обеспечиваются сегодня в России за счет небольшого набора энергоемких и энергетических товаров. Интеграция в Европейское экономическое пространство (ЕЭП) через энергетику важна для России как способ ускорения развития, модернизации и – в конечном итоге – относительного сокращения роли энергетического экспорта в национальной экономике.
В 1990-е годы сформировалась устойчивая модель торговых отношений России с Европой. В экспорте доминируют две группы товаров: энергоносители (преимущественно нефть и газ), а также такие энергоемкие товары, как металлы и химическая продукция.
Российский импорт из Европы включает товары потребления, машиностроительную продукцию, а также такую массовую и дорогостоящую услугу, как туризм. Миграция рабочей силы из России в Европу не столь существенна. Движение капиталов характеризуется вывозом его из России в различных формах и ввозом в форме кредитов и облигационных займов (частично собственно российских средств).
К началу XXI века Россия и Европа оказались более привязаны друг к другу экономически, чем когда-либо в истории. Энергетический экспорт впервые приобрел столь серьезную роль в экономике континента, и в перспективе она будет, скорее всего, возрастать. Одновременно ввиду чрезвычайно высокой доли энергоносителей в экспорте (65 %) возникает новый вид зависимости нашей страны. Посол ЕС в Москве Ричард Райт в целом прав, когда подчеркивает, что у России нет иного выбора, кроме постепенного сближения ее нормативной базы с ЕС. В то же время сближение с Европой не снимает вопроса о приспособлении российского бизнеса к реалиям рынков в Азии и других регионах мира, где роль экспорта продукции обрабатывающей промышленности России заметно выше, чем в Европе.
С российской стороны движение в сторону европейского законодательства во многом объективно задано как собственно рыночными реформами, так и ожидаемым вступлением во Всемирную торговую организацию. Правда, вряд ли стоит рассчитывать на возможность селективно брать от соседей те или иные положения вне системы. Но именно энергетические рынки в наименьшей степени подвержены регулированию в ВТО, что делает сферу энергодиалога более инновационной и двусторонней по своей природе. Ожидаемый рост спроса на энергоносители в Европе в последующие 20 лет предполагает капиталовложения со стороны компаний, которые (независимо от страны принадлежности) должны будут продавать энергоносители внутри ЕС, а добывать их вне его. Чем больше схожи условия инвестиционного климата, тем меньше издержки развития бизнеса, о чем заранее печется Еврокомиссия. Специфика многомиллиардных инвестиций в добычу и доставку больших масс энергоносителей на расстояния, исчисляемые в тысячах километров, требует учета политических факторов, коммерческих рисков, длительности строительства, конкуренции не только между компаниями, но и между странами, чье благосостояние зависит от экспорта энергоресурсов.
Существо диалога с Европой невозможно понять без учета объективных тенденций спроса на различные виды энергоносителей в «тридцатке» будущей большой Европы. Последние четверть века Европа быстро смещается от потребления традиционных видов топлива, прежде всего угля и нефти, к газу и отчасти атомной энергии. Если сравнить с 1973-м, последним годом дешевой нефти, то к 2000-му доля угля упала с 25 % до 14 %, нефти – с 60 % до 42 %, доля природного газа выросла с 10,5 % до 23 %; а атомной энергии – с полутора до 15 % с лишним. (Остальное приходится на гидроэлектроэнергию и прочее.) В 1990-х годах по экологическим причинам, а также в связи с требованиями эффективности резко усиливается тенденция к более интенсивному выводу угля и переходу на газ.
Внутри расширенной Европы только Великобритания, Голландия и Норвегия представляют собой величины сколько-нибудь значимые в энергетике. В Голландии пик добычи газа уже пройден. Великобритания, оставаясь экспортером нефти, станет к 2005 году или чуть позже нетто-потребителем газа. В Норвегии добыча нефти стабилизируется, хотя есть перспективы роста добычи газа.
Прогноз спроса на газ в Европе, млрд м3
| 2000 г. | 2010 г. | 2020 г. | |
| ЕС-15 | 400 | 470–550 | 540–660 |
| Новые страны-члены | 100 | 130–170 | 170–240 |
| ЕС-30 | 500 | 600–720 | 700–900 |
| Добыча в ЕС-30 | 310 | 300 | 250–310 |
| Импорт в ЕС-30 | 190 | 300–420 | 450–590 |
Экспертная оценка – международные источники дают разброс показателей в пределах 10–15 %. Под новыми странами-членами подразумеваются Болгария, Венгрия, Кипр, Латвия, Литва, Мальта, Норвегия, Польша, Румыния, Словакия, Словения, Турция, Чехия, Швейцария, Эстония.
Если в мире потребление газа за последнее десятилетие выросло на 20 %, то в Европе – почти на 40 %. Правда, европейские страны прилагают усилия по развитию собственных возобновляемых ресурсов (энергия ветра, биомасса, солнечная энергия). Однако в обозримой перспективе использование возобновляемых видов энергоносителей не решит энергетические проблемы. Появились теории роста при стабильных, не увеличивающихся объемах энергии. Франция и Германия добились в этом направлении успехов, но темпы их роста оставались низкими, к тому же одновременно приходилось увеличивать долю газа. Так что повышения спроса на российский газ можно ожидать и в условиях стабильного общего потребления энергии.
Решение основных проблем своего энергетического сектора – повышение конкурентоспособности продукции ЕС и минимизация негативного влияния на окружающую среду – Европа видит в увеличении доли газа в энергобалансе. Это подразумевает переход на импортный ресурс: к 2020 году от 60 % до 70 % газоснабжения Европы будет обеспечиваться за счет импорта. И один из его главных источников – импорт из России и СНГ.
Реформы энергетических рынков Eвропы
Европейские рынки электроэнергии и газа переживают реформы, которые сначала назывались дерегулированием, а теперь – либерализацией. До недавнего времени в таких странах, как Франция и Италия, доминировали национальные монополии, защищенные государством. В Германии, где действует строгое антимонопольное законодательство, ключевые позиции занимали несколько крупнейших компаний. Подобная структура газовой отрасли была связана с тем, что ее развитие на протяжении последних 30 лет (активное использование газа в Европе началось в 70-е) происходило при непосредственном участии государства. Газ поступал преимущественно из внешних источников на основании межправительственных соглашений. Мощная инфраструктура доставки и потребления газа создавалась с помощью всевозможных преференций, в результате в данной сфере действовали экономические механизмы, от которых давно отказались в других отраслях.
Дорогие энергоресурсы – один из серьезнейших минусов для конкурентоспособности Европы. Решение этой проблемы пытаются найти на путях сокращения доли посредников, либерализации рынка и пр. Успешная либерализация газового рынка была проведена в Великобритании, но там этот процесс облегчало наличие собственных месторождений и отсутствие столь сложной налоговой системы, как на континенте.
Другой пример – либерализация электроэнергетики ЕС. Ранее каждая страна полагалась на самодостаточность: для Германии основой ее был уголь, для Италии – мазут и так далее. Это противоречило основополагающим принципам Европейского союза (единство рынков, конкуренция в масштабах ЕС и т.п.), и реформы в электроэнергетике в последние годы развивались стремительно. Там, где физически возможны перетоки, страны с избыточным внутренним производством электроэнергии стали экспортировать ее за границу, что привело к падению цен до 50 %. Избыток мощностей электроэнергетики существует сейчас во всей Центральной и Северной Европе. Сложившиеся в результате этого низкие цены (например, в Германии – 2,5 цента за кВт) отражают, видимо, только переменную часть затрат и не способствуют окупаемости новых мощностей. По оценкам, потребность в новых инвестициях в электроэнергетику ЕС может появиться не ранее 2010 года, тогда и цены могут вырасти. Именно поэтому в Европе пока не наблюдается серьезной активности в связи с вопросом о выходе на единый рынок РАО «ЕЭС России». Этот пункт энергодиалога пока в тени, но интерес к нему может повыситься, когда при нынешнем низком уровне инвестиций возникнет угроза нехватки мощностей. Важно, что либерализация электроэнергетического рынка ЕС произошла в условиях избытка мощностей и на базе собственного производства внутри ЕС – в этом существенное отличие от ситуации с газом.
Директивы ЕС, направленные одновременно на либерализацию и создание единого общеевропейского рынка (1996 год – электроэнергетика, 1998-й – газ), запустили процессы, которые на десятилетия вперед будут влиять на условия поставок энергоносителей. В 2002 году было принято решение, что процесс либерализации завершится в 2005-м (а не в 2008-м, как планировалось изначально). За разделением счетов по видам деятельности следует организационное разделение компаний, являющихся одновременно крупными газотранспортными и газосбытовыми, на два самостоятельных типа компаний.
Решение ЕС носило политический характер и предусматривало запуск процесса либерализации, не слишком вдаваясь в такие вопросы, как налоги, поведение поставщиков и др. Логика процесса предусматривала право потребителя на доступ к транспортным мощностям, на заключение и перезаключение любых контрактов. Но, как оказалось, газовый рынок нелегко вписать в подобные схемы. Он никогда не базировался на биржевой торговле, его основу составляют устойчивые долгосрочные связи. Торговля газом (кроме сжиженного природного газа) невозможна без системы крайне дорогостоящих трубопроводов, требует долгосрочных вложений как в трубы, так и в добычу. Переходя от рынка поставщиков к созданию рынка покупателей, Еврокомиссия рассчитывает одновременно решить две проблемы: добиться надежности долгосрочных поставок (с вероятным значительным ростом объемов импорта) и снижения цен на газ для крупных потребителей (химия и энергетика) и населения.
Либерализация газового рынка идет не слишком быстро и с трудом. Если в электроэнергетике производителями являются местные и довольно мощные компании, обладающие реальной конкурентоспособностью на общеевропейском рынке, то в газовой отрасли местные компании не склонны разрушать сложившиеся связи, а поставщики представляют собой внешний по отношению к ЕС фактор. Крупные покупатели и транспортировщики газа поняли, что им больше не гарантирована комфортная ситуация в рамках национальных границ, и стараются закрепиться на новом рынке. Но даже крупнейшие из этих компаний, такие, как Ruhrgas, недостаточно велики, чтобы легко стать общеевропейским игроком. Идет крупная реструктуризация, происходит покупка компаний, имеют место попытки создания альянсов. Рынок реагирует на либерализацию не лобовой конкуренцией и снижением цен, как это бывает в других случаях, а реорганизацией и укрупнением компаний. Для нас важно, что речь идет о начальной стадии длительного динамического процесса, а не о сложившейся системе, к которой можно было бы приспосабливаться. Внешним поставщикам трудно рассчитать саму эффективность крупных долгосрочных вложений в добычу и транспортировку газа, поскольку условия на европейском рынке постоянно меняются.
Готовится вторая газовая директива ЕС. Первая директива была нелегким компромиссом между отдельными странами, что нашло отражение в положении о взаимности (синхронизация степени открытости энергетических рынков страны А и страны Б друг другу). Сейчас это положение является частью внутреннего регулирования ЕС, затем может стать элементом единого экономического пространства (например, для Норвегии), а впоследствии важным элементом энергодиалога между ЕС и Россией.
Примером изменений в позиции ЕС в процессе внутренней трансформации может служить история с Транзитным протоколом к Энергетической хартии, подписанной Россией в 1994 году, но еще не ратифицированной. Комплекс вопросов регулирования транзита сам по себе сложен: положения о наличных мощностях, о тарифах за транзит, о «праве первого отказа» в отношении сторон действующего транзита и т. д. По существу, обсуждалась прозрачность для российского поставщика процедур доставки газа в страны ЕС в рамках долгосрочных контрактов, то есть де-факто «дедушкина оговорка».
Совсем иная ситуация сложилась в отношении вопроса о применимости Транзитного протокола к странам – членам ЕС. Вопрос этот возник достаточно неожиданно осенью 2001-го, когда делегация Евросоюза предложила внести в текст этого протокола конкретное указание о применении его к ЕС как единому образованию. Согласно этой поправке о «региональных экономических объединениях», под определение понятия транзита подпадают только такие случаи перемещения энергоносителей, когда они пересекают территорию ЕС как целое. Тем самым ЕС снимает с себя связанные с транзитом обязательства в отношении внешних поставщиков, поскольку движение газа должно будет регулироваться внутренними законами ЕС, а не международным договором. Такое понимание транзита означает, что в отношении экспорта газа из России оно будет применяться в считанном числе случаев – например, транзит через страны ЕС в Швейцарию. С учетом расширения ЕС в 2004 году в данном случае для экспортируемых российских энергоносителей сфера применимости положений Транзитного протокола практически сводится к транзиту через Белоруссию, Молдавию и Украину, а эти вопросы могут решаться и на двусторонней основе. В то же время вопросы транзита энергоносителей через Россию из третьих стран стали бы покрываться этим протоколом в полной мере, что сделало бы его международным договором о транзите через территорию России.
Попытки поставщиков сохранить долгосрочные газовые контракты и ясность своих перспектив вполне сродни желаниям западных инвесторов найти в России устойчивый инвестиционный климат, получить «дедушкину оговорку» по крупным контрактам или заключить контракт на условиях раздела продукции. Трудные переговоры о содержании будущего режима торговли газом в ЕС шли несколько лет. За это время со скрипом, но все-таки во «Втором обобщающем докладе» Христенко и Ламуре была подтверждена важность долгосрочности контрактов: «Комиссия ясно понимает незаменимость долгосрочных контрактов на условии “бери или плати”». (Неясно, является ли это окончательной позицией Еврокомиссии, – антимонопольный директорат имеет особое мнение.)
Важное отличие газового рынка от нефтяного – это очень высокая доля транспортных издержек. Прежний баланс интересов между поставщиками и потребителями базировался на том, что производитель газа имел гарантированный многолетний сбыт и мог рассчитывать на окупаемость инвестиций. Ценовой риск у поставщика оставался, поскольку газовые цены привязаны к нефтяной корзине, что не позволяет давать четких прогнозов. Но зато поставщику не приходилось думать о розничном сбыте. Теперь газотранспортные компании ожидает трудный период адаптации, сократится число посредников.
В будущем российские поставщики смогут вести конкурентную борьбу за конечного потребителя, но риск увеличивается. Это потребует высокой эффективности управления и проработки нового подхода, доступа к местной инфраструктуре. В принципе поставщики могут и остаться в выигрыше, но твердо предсказать это невозможно. Уход от долгосрочных контрактов, переход на биржевую торговлю, на краткосрочные сделки являются одной из основных целей либерализации. И хотя политически существование долгосрочных контрактов пока подтверждено в ходе энергодиалога, в будущем определение цены на основе краткосрочных сделок – как спотовый рынок на нефтяном рынке – может переложить риски на производителя. В этом случае газотранспортная компания берет свой тариф, а разница между спотовой ценой и тарифом окажется выручкой производителя газа. Последняя может колебаться столь же заметно, как и цена нефти. Если это цель либерализации ЕС, то для обеспечения такого рынка желателен избыток газа на основных региональных рынках. Цена поставки газа в Германию (115 дол.) при высокой цене на нефть (23 дол. за баррель) гарантирует достаточно высокую прибыль. Но в случае 16 дол. за баррель нефти цена газа опускается до 80 дол., что за вычетом стоимости доставки дает 10—15 долларов. На месторождении многие новые проекты этой цены уже не выдержат. Высокие риски поставщиков с учетом коммерческого риска неизбежно отражаются на желании инвестировать.
В настоящий момент определяется будущее инвестиций в снабжение развитых или быстро развивающихся стран с большой потребностью не столько в нефти, сколько именно в природном газе. Европейское пространство – попытка объединения ради повышения конкурентоспособности континента в соперничестве с Юго-Восточной Азией (включая Китай) и НАФТА. Либеральный рынок, конкуренция среди его участников – это принятые в Европе принципы. Однако высокая цена газа для конечных потребителей в Европе – результат не столько дорогого импорта, сколько внутриевропейской системы перераспределения и высокого налогообложения.
Газ, поставляемый в центр Европы примерно по 100 дол. за тысячу кубометров, доходит по цепочке до конечного потребителя по цене 120–150 для крупных и 300–350 дол. для отдаленных и мелких потребителей. Разница между ценой поставки энергетического сырья и конечными ценами для потребителей обусловлена налоговой и социальной политикой. За счет налогов на энергоносители частично решаются социальные задачи или поддерживаются капиталовложения в энергетику следующего поколения, хотя несбалансированность налоговых систем разных стран ЕС является очевидным препятствием для торговли энергоресурсами. В каком-то смысле за счет полученных прибылей и налогов осуществляется модернизация Европы. Этому надо учиться, и это надо использовать в целях собственного развития, сделать предметом энергодиалога.
Защита экономических интересов Европы должна превратиться во взвешенную и надежную защиту интересов всех участников единого экономического пространства, если уж Россия решает к нему присоединиться. Скорость внутренних изменений в ЕС растет, и требуется все более глубокий анализ ожидаемых последствий этих изменений для России и ее компаний, чтобы четко представлять себе состояние нашего основного рынка сбыта на следующее поколение.
Российские интересы и перспективы
Формулирование целей российской энергетической политики в Европе, масштабы нашего участия в снабжении ЕС, ограничения и риски в этом процессе, использование доходов от экспорта для развития страны – на все эти принципиальные вопросы четкие ответы еще не получены. Вряд ли кто-то в России сомневается в том, что цель торговли энергоресурсами – не максимизация объема экспорта того или иного отдельного энергоносителя, а получение и реинвестирование стабильных доходов в долгосрочном плане (на 20–30 лет). Изначально позиция России была проста: как часть Европы, Российская Федерация несет определенную долю ответственности за энергетическую безопасность континента. Поэтому она вступила в энергодиалог с ЕС и готова рассматривать возможности увеличения поставок энергии при определенных условиях:
* дополнительные поставки электроэнергии сопровождаются инвестициями и передачей России технологий;
* особое внимание уделяется технологиям сбережения энергии, которое рассматривается как самостоятельный источник расширения поставок;
* свобода транзита всех наших энергоносителей в ЕС-15 через Восточную Европу (которая сейчас растворяется в ЕС);
* расширение поставок энергии охватывает не только первичные энергоносители, но и электроэнергию (в том числе с АЭС), ядерное топливо, энергоемкие товары (удобрения, металлы), нефтепродукты и так далее.
В области нефти и угля значительное число частных российских компаний конкурируют на европейском рынке, стремясь закрепиться в Восточной Европе перед ее вхождением в ЕС. Доля бывшего СССР в европейском импорте нефти составляет примерно 37 %. С учетом проектов по выходу российской нефти на рынки США и Китая эта доля будет расти, скорее всего, за счет экспорта казахстанского сырья. Российские компании, видимо, будут увеличивать поставки нефтепродуктов, хотя не обязательно с российских НПЗ. В этом смысле врастание российского бизнеса в ЕЭП идет полным ходом.
В области электроэнергии Россия заинтересована в создании мостов в Европу для повышения устойчивости систем энергоснабжения, возможности маневрировать ресурсами в течение дня, обеспечивать выход вероятного (вследствие реформы электроэнергетики) избытка мощностей на рынки Европы. Программа строительства АЭС в России может иметь и экспортную составляющую. Ситуация по ядерному топливу – отдельная проблема, потому что в данном случае все соответствующие закупки лицензируются и тем самым искусственно сдерживается доля российского экспорта, хотя это и нарушает статью 22-ю СПС. Рано или поздно российская сторона должна будет сформулировать свои приоритеты в отношении всех видов и форм поставок на экспорт.
Внутренние интересы России по тарифам на электроэнергию и газ состоят в том, чтобы избежать серьезного конфликта между экспортерами металлов и удобрений, с одной стороны, экспортерами чистой энергии – с другой, и бюджетом – с третьей. Современная система ценообразования в газовой отрасли построена на том, что вся наша газовая инфраструктура была создана в 1970–80-е годы за счет государства и в ущерб другим социальным факторам. Чтобы создать экспортную отрасль, деньги «изымались» из других отраслей и из сферы потребления населения. Советский Союз ежегодно вкладывал в газовую промышленность порядка 10–12 млрд дол. Кажущаяся дешевизна тарифов сегодня – это игнорирование стоимости строительства тогдашней инфраструктуры. Условно можно сказать, что дешевый газ внутри страны есть не только результат наших естественных преимуществ (богатые ресурсы), но и «подарок» от жителей СССР: все построено на их скрытые сбережения.
Недавно Еврокомиссия выдвинула определенные требования именно в этой области по переговорам о вступлении в ВТО. Позиция ЕС выражена комиссаром по торговле Паскалем Лами: «Ключевым вопросом для ЕС является вопрос двойного ценообразования на энергопродукты. Стоимость энергии в России искусственно занижена. Стоимость природного газа составляет лишь одну шестую мировой цены. В результате низкие цены приводят к ежегодному субсидированию российской промышленности в размере около $5 млрд. Производители могут экспортировать свои товары по неоправданно низким ценам. Этот вопрос слишком важен для ЕС, чтобы игнорировать его» (цитируется по газете «Коммерсант»).
В Евросоюзе, судя по всему, хотят, чтобы российские энергонасыщенные товары стоили дороже. В печать просачивались неофициальные сведения, что целью переговоров со стороны ЕС является цена 45–60 дол. за тысячу кубометров для российской промышленности. В результате наши энергетики получили бы больше доходов для вложения в экспортные проекты, а конкуренция для европейской металлургической и химической промышленности снизилась бы.
Резкое повышение тарифов на газ стало бы в России, во-первых, разовым ценовым шоком внутри экономики, для которой крайне важно в ближайшие годы сократить уровень инфляции. Во-вторых, здесь не учитывается эффект кросс-субсидирования промышленностью российского частного потребителя в условиях колоссального социального неравенства. Заметим, что различие между уровнем ВВП на душу населения в ЕС и России (21 тысяча дол. к 2,5 тысячи по текущим курсам) слишком велико, чтобы его можно было бы игнорировать в контексте европейского экономического пространства. Наконец, для России важны процессы либерализации внутреннего рынка газа и электроэнергии, которые приведут к естественному росту тарифов, возможно, до уровня в 40 дол. против сегодняшней цифры в 21 дол., названной в неопубликованном докладе Всемирного банка по этому вопросу (приводится по The Financial Times).
Российская позиция состоит в том, что низкие внутренние цены на энергию – естественное преимущество богатой ресурсами страны. Иными словами, население, которое десятилетиями инвестировало (через плановую систему) в развитие энергетики, имеет право на более низкие энергетические цены. Россия сегодня в основном добывает еще «старый советский» газ, но замещает его частично «новым российским». Растет потребность в ремонте трубопроводов, а с 2010 года нужно будет осуществлять масштабные проекты – освоение новых регионов и строительство транспортных систем. Повторить вложения в советских масштабах при нынешних ценах (не только низких внутренних, но и экспортных, скажем, 100 дол.) сложно, поскольку значительная часть новых ресурсов газа пойдет на замещения выбытия, а не на прирост объемов.
Для долгосрочного планирования нужны ответы на целый ряд политических вопросов. Важно знать: как будет работать консорциум на Украине и сможет ли он обновить трубы в разумные сроки? Тянуть ли балтийскую трубу в обход всех стран, что приведет к росту начальной стоимости проекта, но позволит сократить территориальные тарифы? Получат ли в процессе реформы газовой отрасли нефтяные и другие компании приемлемые финансовые условия для добычи газа внутри России? Опыт США, например, подсказывает, что для рационального долгосрочного использования энергоресурсов целесообразно осваивать малые и средние месторождения. Новый газ нефтяных компаний или небольших месторождений, разрабатываемых независимыми компаниями, в будущем мог бы помочь упорядочить газовый баланс страны и разгрузить экспортные направления. Этой же цели объективно служит и программа строительства АЭС, которая снижает будущий спрос на газ в европейской части России.
Отдельной проблемой является вопрос о том, какую долю внутреннего потребления газа ЕС готов допустить из одного источника. Официально ограничений нет, но на уровне рекомендаций говорится о 30 %, особенно в связи с большой зависимостью от российского газа будущих членов ЕС. В Большую Европу Россия поставляет сейчас 36 % газа (31 % приходится на Великобританию, 16 % на Норвегию, далее по убывающей идут Алжир, Нидерланды, Нигерия), причем внутренняя добыча ЕС, скорее всего, не превысит в обозримом будущем 300 млрд кубометров. В целях сохранения своей доли (порядка 30 %) на расширяющемся европейском рынке требуется увеличение поставок с 130 млрд куб. м до 200–210 в 2010 году. Это означает необходимость строительства примерно трех ниток трубопроводов (по 30 млрд куб. м в год каждая) и расширение добычи до уровня обеспечения таких поставок плюс учет постепенного оживления спроса в России и СНГ. В этом случае остается неясной возможность одновременного выхода на другие экспортные рынки.
Трудным вопросом остается и соотношение между поставками собственных энергоресурсов и транзитом «чужих» в Европу. Россия, конечно, будет обеспечивать пропуск энергоресурсов через свою территорию. С точки зрения обслуживания старого «советского» капитала, вложенного в трубопроводный транспорт, при различных моделях ценообразования тарифы должны бы включать стоимость его обновления.
Учитывая будущую ситуацию в ЕС-30, Еврокомиссия пытается создать в перспективе «рынок покупателя» (то есть избыток предложения) газа в ЕС путем вывода на рынок максимальных объемов сырья из отдаленных регионов: Ирана, Катара, Нигерии, Центральной Азии. При этом создать избыток могут только сами страны или компании-поставщики, если они пойдут на «опережающие» долгосрочные инвестиции в расчете на быстро растущий европейский рынок. Альтернативой для поставщиков является переход на производство сжиженного газа, что позволит экспортировать его на весь мировой рынок, как это сложилось постепенно в нефтяной промышленности. Правда, стоимость доставки пока высока, а первоначальные вложения в строительство заводов и причалов сравнимы по стоимости с новыми газопроводами. Поскольку речь идет об огромных затратах, цена ошибки в прогнозе для инвесторов здесь поистине колоссальна.
Российский энергетический экспорт в Европу пока не имеет альтернативы для обеих сторон. Необходимо определиться с экспортными приоритетами, маршрутами, стоимостью и источниками финансирования проектов. До сих пор публично не проводилось сколько-нибудь детальной проработки схем и источников крупных европейских инвестиций в экономику России. При этом нужно четко понимать, что ответственные решения по стратегии сотрудничества придется принимать, не дожидаясь, пока российская правовая среда «дорастет» до европейских стандартов. Либо поставщики, желающие расширять экспорт, инвестируют сами и несут все риски, выбирая, на какой рынок им ориентироваться. Либо европейцы инвестируют свои средства, получив гарантии того, что добываемое сырье будет поступать именно в ЕС. Чем выше неопределенность с будущими условиями продаж в Европе, тем сложнее мобилизовать для таких проектов финансовые ресурсы.
Обязанности, которые накладывает на Россию участие в общем экономическом пространстве, должны дополняться правами. Например, инфраструктурные гранты ЕС на развитие бедных районов могли бы быть частью совместного финансирования в развитие России там, где вложения в добычу энергоресурсов затрагивают экологию и условия жизни местного населения.
Мы исходим из того, что в ближайшее десятилетие ЕС и Россия будут двигаться к формированию общего экономического пространства, предусматривающего более глубокую интеграцию. Но они сохранят различия, взаимно дополняя друг друга именно на энергетическом рынке. Россия имеет полное моральное право больше знать о будущем газового рынка в Европе, поскольку всегда, даже в условиях тяжелого кризиса 1990-х годов, оставалась абсолютно надежным партнером по устойчивому снабжению континента энергией.
Решение вопроса об инвестициях в добычу и экспорт энергоресурсов возвращает нас к целям Энергетической стратегии России в целом. В большинстве стран при выработке долгосрочной стратегии необходимо учитывать меньшее количество факторов. Это одна, максимум две энергетические отрасли, обрабатывающая промышленность (цена на энергоносители), интересы населения (тарифы) и государства (налоги). В России же полноценных энергетических отраслей сразу четыре (электричество, нефть, газ, уголь), их интересы где-то совпадают, а где-то конфликтуют, причем формы собственности на компании разных секторов различны.
Речь идет о существенных для населения вопросах, поэтому России жизненно необходима долгосрочная энергетическая политика, стратегия собственного развития, увязанная с ее внешнеэкономическими аспектами, а значит, и с энергодиалогом Россия – ЕС. В конечном итоге государство, озабоченное модернизацией экономики России в целом, будет интересовать не физический объем экспорта и даже не его стоимостной объем, а реинвестируемые в развитие российской экономики доходы от экспорта.
Россия. Евросоюз > Нефть, газ, уголь. Электроэнергетика > globalaffairs.ru, 16 июня 2003 > № 2908009
Леонид Григорьев, Анна Чаплыгина
Из выступления В.Д.Рябчука, торгового советника посольства РФ в Португалии на конференции «Формирование рыночной экономики в Лиссабоне 15 апр. 2002г.История российско-португальских отношений – большая и интересная книга. В 1724г. император России Петр I распорядился послать в Лиссабон консула для налаживания торговли с Португалией. В авг. 1725г. отряд русских военных кораблей впервые в истории нанес визит в Лиссабон и находился здесь неделю. В архивных книгах порта Лиссабон есть запись о том, что с 21 марта по 4 апр. 1739г. в порту находился русский торговый корабль, который привез лес, лен и пеньку для продажи португальцам. Этот – самый ранний из известных документ подтверждает факт прямого торгового контакта между двумя странами. В 1779г. в Санкт-Петербург прибыл первый португальский посол. Это случилось при правлении королевы Марии I. Первый русский посол граф Нессельроде прибыл в Лиссабон 4 июня 1780г. во время правления императрицы Екатерины II. Первый русско-португальский договор был подписан 20 дек. 1787г., и назывался он «Договор о дружбе, мореплавании и торговле».
После революции в России в 1917г. дипотношения не восстанавливались до 1974г., а торговля велась на уровне отдельных сделок, которые реализовывались через третьи страны (Франция, Австрия). В июне 1974г. были восстановлены дипотношения, а в дек. того же года в Москву прибыла португальская правительственная делегация, которая подписала долгосрочный торговый договор под названием «Соглашение о торговле и мореплавании между СССР и Республикой Португалией». Соглашение было заключено сроком на 5 лет с дальнейшим ежегодным продлением.
В 1975г. товарооборот составлял 120 млн.долл., к 1985г. он увеличился до 164 млн.долл., а к 1990г. сократился до 106 млн.долл. Это – минимальный уровень. Советский экспорт в Португалию состоял из сырой нефти, стоимостный объем которой в общем объеме экспорта составлял в отдельные годы 80-90%, а также судового оборудования, тракторов, лома черных металлов, свежемороженой рыбы (треска), хлопка, синтетического каучука, асбеста, медицинского оборудования и приборов. Основными статьями португальского экспорта были: суда типа «река-море», томатная паста, пробка и изделия из нее, рыбные консервы, обувь, ткани и швейные изделия.
К 90г. взаимная торговля сократилась на одну треть, чему были объективные причины: с одной стороны, Португалия, став в 1986г. членом «Общего рынка», существенно изменила свои торгово-политические приоритеты, с другой стороны, в экономике Советского Союза в этот же период стали нарастать негативные тенденции, которые неизбежно влияли на развитие внешней торговли. Исторические перемены в России на рубеже 90гг.: падение социалистического общественного строя, ликвидация госмонополии во внешней торговле, начало процесса строительства рыночной экономики объективно и радикально изменили условия торговли. Появление вместо трех десятков государственных внешнеторговых предприятий десятков тысяч предпринимателей, отсутствие необходимого законодательства, регулирующего внешнеторговую деятельность в новых условиях, слабая профессиональная подготовка пришедших во внешнюю торговлю людей, расширение кризисных явлений в экономике России в целом, неустойчивость финансово-кредитной сферы, ухудшение криминогенной обстановки в отдельных регионах России – все это создало для наших португальских партнеров серьезные проблемы.
Товарооборот между нашими странами с 1990г. показывал ежегодный рост в 20-25%. Если в 1990г. он составлял 106 млн.долл., то в 1997г. – 387 млн.долл.
Из-за дефолта авг. 1998г. товарооборот сократился до 215 млн.долл., т.е. почти в два раза по сравнению с 1997г. Авторитет российских участников внешнеэкономической деятельности, в равной степени как и авторитет государственных структур России оказался существенно подорванным, и потребуются годы, чтобы восстановить утраченное доверие.
Объем взаимной торговли в 2001г. составил 443 млн.долл., показав значительный рост по сравнению с 2000г. (247 млн.долл.). Основной статьей российского экспорта остаются нефть, минеральные масла и битумы, а также рыбопродукция и с/х сырье, синтетический каучук, кожевенное сырье и металлопрокат. На долю этой группы товаров приходится более 90% российского экспорта в Португалию.
В российском импорте в последние годы преобладают пробка и изделия из нее, обувь и продукты питания (томатная паста, фрукты, вино). Они составляют 85% объема российского импорта. Сохраняется также в относительно небольших количествах импорт одежды, мебели, тканей, прессформ для изготовления изделий из пластмасс.
В Португалии существуют нормальные условия торговли, полностью адаптированные к требованиям ЕС, стабильная и основательно разработанная правовая база, достаточно благоприятные условия для иностранных капвложений.
За последние три года в стране не открывались какие-либо антидемпинговые процедуры в отношении российских товаров и товаропроизводителей, не отмечалось каких-либо недружественных актов со стороны португальских властей в отношении российских деловых людей или товаров, не зарегистрировано сколько-нибудь серьезных нарушений таможенного законодательства страны российскими предпринимательскими структурами.
Несмотря на традиционную ориентацию португальской стороны на страны ЕС, структура взаимной торговли имеет перспективы для расширения. Позитивные сдвиги во взаимной торговле и, прежде всего, машинами и оборудованием, во многом будут зависеть от активности российских предпринимателей на португальском рынке и, соответственно, португальских на российском.
Важным и необходимым фактором роста взаимного товарооборота должно стать возобновление возможности для португальских предпринимателей страхования в государственном страховом секторе внешнеторговых сделок с российскими фирмами.
Среди других назревших необходимостей надо назвать создание в России действенной системы поддержки внешнеэкономической деятельности малого и среднего предпринимательства, особенно ее рекламной и выставочной составляющей.
После закрытия в г. Лиссабоне в 1996г. представительства российской ТПП, что, по нашему мнению, было стратегической ошибкой, до настоящего времени на португальском горизонте не появлялись ни представители «главной» ТПП России, ни представители региональных ТПП.
Эпизодическое мелькание 1-2 российских фирм раз в 2-3 года на стендах международных и региональных выставок и ярмарок, проводимых в Португалии, вряд ли может повлиять на структуру и объем товарооборота между нашими странами.
Торгово-экономические интересы Португалии в России нельзя назвать приоритетными. В то же время емкость российского рынка также как и заинтересованность Португалии в организации стабильного импорта энергоносителей, (нефти, газа, угля), ряда сырьевых товаров (лес, рыба, удобрения) и побуждают наших партнеров к поискам новых подходов в решении вопросов расширения взаимной торговли и инвестиционного сотрудничества. Важным побудительным мотивом является большое отрицательное сальдо нашего товарооборота (российский экспорт в последние годы в 20-25 раз превышает импорт из Португалии).
Португалия, производя 100-120 млн. пар обуви в год, имеет все возможности и проявляет заинтересованность в организации ее совместного производства в России. В свою очередь, российская обувная промышленность, располагая сырьевой базой и кадровыми ресурсами, заинтересована в увеличении производства современной обуви. Представляется также важным, что такое сотрудничество объективно может быть ориентировано прежде всего на малые и средние предприятия России, созданию и развитию которых отдают приоритет многие национальные и международные программы. Видимо, необходима межправительственная договоренность о стимулировании этого направления, в том числе через эффективную схему финансовой поддержки и гарантий с использованием возможностей международных экономических программ для России.
Сухо-соленая треска является традиционным продуктом питания в Португалии. Страна импортирует около 100 тыс.т. такого продукта в год. Основными районами лова трески являются Белое и Баренцево моря, в том числе в экономической зоне России. Организация совместного производства сухо-соленой трески по португальской технологии на территории России могла бы обеспечить значительный рост экспорта готовой продукции в Португалию на долгосрочной основе.
Развитие туристического обмена между нашими странами сегодня носит односторонний характер. В 2001г. Португалию посетило 18 тыс. туристов из России, в то время как число туристов из других стран превысило 9 млн. чел. Россию посетило в том же году менее 400 туристов из Португалии.
Португальские туристические фирмы проявляют повышенный интерес к сотрудничеству, причем не только в развитии туристического обмена, но и в подготовке в России специалистов соответствующего профиля, в развитии и модернизации материально-технической базы туризма; проявляется интерес к инвестированию в эту отрасль португальских капиталов, в использовании российской рабочей силы на туристических объектах.
По мнению португальских партнеров, эта отрасль имеет хорошие перспективы для совместной деятельности, однако при условии снятия отдельных проблем, среди которых – сложная криминогенная обстановка в ряде регионов России, слабость материально-технической базы многих российских туроператоров, недостаточная информированность португальцев о российском туристическом рынке.
Многие эти проблемы могли бы быть решены при поддержке правительств двух стран, на основе национальных программ развития туризма, при условии совместного привлечения для их реализации фондов и кредитов в рамках международных экономических программ, в чем у Португалии имеется большой положительный опыт.
Существуют перспективы развития сотрудничества в космической области. Речь идет прежде всего об использовании российских носителей для запуска португальских спутников связи, а также исследовательских спутников для изучения мирового океана. Для подготовки таких совместных программ есть хорошая база – «Соглашение о сотрудничестве в космических исследованиях», подписанное в 1994г.
Существуют хорошие перспективы экспорта или лизинга российской авиатехники, приспособленной для мониторинга земной поверхности и тушения лесных пожаров. Хорошие перспективы имеет совместная разработка программного обеспечения, в особенности, для автоматизации обработки данных и анализа результатов научных исследований, использования в современных цифровых системах связи и в сетях мониторинга окружающей среды.
Минсельхоз Чехии начал выплату дотаций сельхозпроизводителям с целью финансирования весенних работ и возмещения ущерба от наводнения пред.г. и компенсации убытков, связанных с потерей части урожая озимых культур из-за зимних заморозков. Размер дотаций на покрытие «непроизводственной сферы» составил 352 млн. крон. Всего на эти цели предполагается выделить 1,79 млрд. крон, а остальные из запланированных 2,56 млрд. крон, будут выделены для поддержки аграрного сектора в виде прямых дотаций, в т.ч. на целевые программы развития животноводства – 420 млн. крон.Финансирование аграрного сектора предусмотрено по линии Госфонда сельхозинтервенций, в частности, для содействия экспорту молочной продукции и пшеницы. Руководители Фонда объявили о намерении отказаться от централизованной закупки пшеницы у сельхозпроизводителей в т.г. в связи с тем, что предполагаемые убытки из-за низких мировых цен составят 1 млрд. крон. Из закупленных Фондом в 2002г. 759 тыс.т. пшеницы реализовано 37 тыс.т. с убытками, составившими до 1 тыс. крон за тонну (закупка пшеницы у производителей осуществлялась по цене 3,5 тыс. крон за 1 т.).
Минсельхоз Чехии также объявил, что соглашение между ЧР и ЕС о либерализации торговли продукцией сельского хозяйства, Double Profit подписано и вступит в силу с 1.05.2003г.
Согласно сообщению минтруда и соцвопросов ЧР в марте с.г. уровень безработицы в Чехии составил 10%, что меньше, чем в фев. – 10,2%. Наибольшее количество безработных отмечено в Устецком крае (17,4%) и Моравско-Силезском крае (16,4%), а наименьшее – в г. Праге и пригородах – 3,8%. На снижение уровня безработицы повлияло расширение спроса на сезонные работы. В конце т.г., однако, прогнозируется дальнейший рост безработицы.По информации чешского МИДа иностранные рабочие (в т.ч. из Украины) и в дальнейшем должны будут получать разрешение на работу в ЧР, хотя с момента присоединения Чехии к ЕС для граждан стран Евросоюза такое разрешение не понадобится. Чехия проводит переговоры с Польшей с целью снижения количества польских шахтеров, работающих по найму в Остравском крае.
По данным минтруда ЧР количество безработных на 1.04.2003г. составляло 538 тыс.чел., в то время как ЧСУ сообщило о 390 тыс.чел.
Чешский нацбанк изменил макроэкономический прогноз, объявленный в янв. с.г. Согласно последнему прогнозу рост ВВП ЧР в 2003г. составит 2,3-2,9% (ранее 2,2-3,5%), а в 2004г. – 1,7-3,3% (ранее 2,5-4,5%).ЧНБ ожидает, что к апр. 2004г. инфляция составит 2,9-4,3%, а к окт. 2004г. достигнет 3,9-5,3%. Прогноз по инфляции строится на предположении, что будет прекращено падение цен на продукцию сельского хозяйства, подорожает импортная продукция, а также произойдет повышение ставок акцизов и НДС на ряд товаров и услуг в связи со вступлением Чехии в Евросоюз.
По данным минфина Чехии рост экономики в 2003г. составит 2,3% (ранее 3,3%). ОЭСР и МВФ прогнозируют рост чешского ВВП в т.г. в 3% и 2,7%.
В связи с прошедшим визитом в Москву министра иностранных дел ЧР Ц. Свободы в прессе опубликован ряд статей, касающихся двусторонних чешско-российских внешнеэкономических связей.Со ссылкой на интервью Ц. Свободы подчеркивалось, что «чешская экономика открыта для российских фирм, хотя приватизация (в ЧР) уже заканчивается», а также, что «до конца т.г. необходимо вновь провести переговоры с Россией по пересмотру торгового договора и других соглашений с тем, чтобы они соответствовали нормам ЕС».
Президент и исполнительный директор Чешской палаты по сотрудничеству со странами СНГ Владимир Плашил и Франтишек Масопуст считают, что с ростом российской экономики будут расширяться и торговые связи. Было объявлено о решении открыть представительство Палаты в Москве, а также сосредоточить усилия по содействию чешским предпринимательским структурам прежде всего в г.г. Санкт-Петербурге, Москве, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде и районе Тольятти-Самара. К числу перспективных регионов Палатой причислены Московская, Ленинградская, Свердловская, Тульская и Нижегородская области, в определенной степени – Удмуртия и Камчатка.
Исходя из приведенных данных чешской таможенной статистики по итогам 2002г. дефицит двустороннего товарооборота для Чехии составил 1327,8 млн.долл. (российский экспорт – 1843,9 млн. долл.; импорт из ЧР – 516,1 млн. долл.).
В I кв. с.г. дефицит для Чехии составил 443,9 млн. долл. (российский экспорт – 565,9 млн. долл.; импорт из ЧР – 122 млн. долл.). При этом, отмечается, что за три первых месяца т.г. российский экспорт в ЧР по сравнению с аналогичными показателями пред.г. вырос на 41%, а импорт из ЧР увеличился на 11%.
Минпромторг объявил о намерении создания нового «суперагентства» по поддержке предпринимательства на базе существующих агентств «ЧехИнвест» (штат – 84 чел., 8 отделений за рубежом, годовой бюджет на содержание – 165 млн. крон), «ЧехИндастри» (21 чел., бюджет – 15,8 млн. крон) и «Агентства по развитию предпринимательства» (25 чел., бюджет – 12,2 млн. крон).Предполагаемая новая структура с предварительным названием «ЧехИнвест» должна начать свою деятельность не позднее 1.01.2004г.
По словам первого замминистра промышленности и торговли ЧР В.Петржичека через новое агентство будет оказываться поддержка малым и средним предприятиям в размере до 1 млрд. крон. До 30-40% от общего объема финансирования предусматривается получать из источников Евросоюза, а остальные средства – из бюджета государства и коммерческих банков. Со ссылкой на директора «ЧехИнвест» М.Яна сообщается, что в течение 3 последующих лет Чехия получит из фондов ЕС 160 млн. евро, из которых на поддержку предпринимательства планируется выделить до 110 млн. евро.
16.04.2003г. в ходе саммита Евросоюза в г.Афины Чехия, в числе 10 стран-кандидатов, подписала Соглашение о присоединении к ЕС с 1.05.2004г. От имени Чехии документ подписали президент В.Клаус, председатель правительства В.Шпидла и министр иностранных дел Ц.Свобода. Соглашение, включая приложения, насчитывает 5 тыс. страниц.
Палата депутатов парламента ЧР одобрила сроки проведения всенародного референдума по вопросу вступления ЧР в ЕС. Голосование предусмотрено провести 13 и 14 июня с.г. Сроки референдума должны быть одобрены сенатом и утверждены президентом, однако, обозреватели считают это всего лишь необходимой формальной процедурой.Расходы бюджета на проведение референдума правительством оценены в 500 млн. крон. С целью экономии средств принято решение, что в голосовании не смогут участвовать граждане Чехии, которые будут находиться 13 и 14 июня за рубежом, в т.ч. военнослужащие, командированные в другие страны для выполнения различных международных миссий.
Три четверти населения Чехии проголосуют «за» присоединение к ЕС. В противном случае, согласно законодательству, повторный референдум может состояться только через 2г.
В ходе прошедшей в минпромторге ЧР конференции по вопросам чешско-словацких торговых и экономических связей была выражена уверенность сторон в сохранении эксклюзивности двустороннего сотрудничества и в период после присоединения обеих стран к ЕС.Словакия является вторым после Германии торговым партнером Чехии. Годовой двусторонний товарооборот в 2002г. составил 165,9 млрд. крон (чешский экспорт – 96,7 млрд. крон; импорт – 69,2 млрд. крон) при положительном для Чехии сальдо в 27,5 млрд. крон. За первые 2 мес. т.г. чешско-словацкий товарооборот составил 25,8 млрд. крон, причем чешский экспорт превысил импорт на 4,4 млрд. крон.
В конце пред.г. Постоянный секретариат Совета таможенного союза между ЧР и СР объявил о ликвидации остававшихся квот на некоторые товары, за исключением сахара, начиная с 1.01.2003г.
28-30 марта с.г. в ЧР состоялся съезд правящей социал-демократической партии, на котором председателем был переизбран председатель правительства Владимир Шпидла (51г.), получивший 299 голосов из 545 или 54,9%. Основным соперником выступал бывший министр промышленности и торговли Иржи Руснок, собравший 147 голосов.Посты зампредов партии сохранили Станислав Гросс (33г., первый зампред правительства и министр внутренних дел), Зденек Шкромах (46 лет. зампред правительства и министр труда и социальных вопросов) и Мария Соучкова (49 лет, министр здравоохранения). Новыми зампредами партии избраны Мартин Старец (40 лет, бывший депутат парламента, партийный функционер) и Мартин Тесаржик (48 лет, мэр г. Оломоуц).
В качестве почетного гостя на съезде присутствовал и выступал комиссар ЕС по вопросам расширения Понтер Ферхойген. Большинство депутатов съезда осудили военные действия в Ираке, хотя правительство не изменило своей позиции по поддержке США.
В.Шпидла, признав свои ошибки в ходе проигранных партией недавних президентских выборов, в первых интервью после своего переизбрания заявил, что приоритетами в экономической сфере остаются экономический рост Чехии и намечаемая реформа государственной финансовой системы.
В Венгрии насчитывается 1289 термальных источников, температура воды в которых превышает 30С°. Вода 270 источников поступает в плавательные бассейны. 139 минеральных источников имеют официально подтвержденные лечебные свойства, на их базе работает 39 водолечебниц. Среднегодовой коэффициент их загруженности составляет 41%.Среди традиционных курортно-бальнеологических центров страны выделяется Будапешт, на территории которого построено 50 купален, в т.ч. более 10 водолечебниц. Бальнеологический курорт Хевиз, находящийся в 160 км. к юго-западу от Будапешта, работает на базе крупнейшего термального озера Европы. В последние годы здесь были построены отели – водолечебницы, где лечатся главным образом больные с заболеваниями суставов и опорно-двигательного аппарата. Термальные источники курортного центра Хайдусобосло (180 км. от Будапешта) дают положительные результаты при лечении больных с заболеванием опорно-двигательного аппарата и нервной системы.
За последние два года государство выделило на развитие курортного туризма 29,3 млрд.фор. (120 млн. евро). На основании тендеров, объявленных на строительство термалышх водолечебниц и оздоровительных центров, субсидии получили 48 фирм, которые, прибавив к субсидиям свои собственные средства в количестве 39,7 млрд. фор., вложили 89 млрд.фор. в строительство 11 новых отелей и модернизацию 13 гостиниц.
С помощью государства расширяется водолечебный комплекс в г.Шарвар (160 км. к западу от Будапешта), где лечатся в основном гинекологические заболевания. Продолжается реконструкция бальнеологического центра в г.Бюккфюрде, специализирующегося на лечении остеопороза. Были выделены средства для реконструкции водолечебницы в г.Тапольце, специализирующейся на заболеваниях нервной системы и лечения переутомления. Продолжается модернизация водолечебницы г. Дюла, где лечат гинеколопгческие заболевания. Реконструируется бальнеологический центр Орошхаза-Дьопарош, специализирующийся на лечении суставов. Ведется работа по расширению и реконструкции и в целом ряде менее крупных водолечебниц.
Развитие уникальных запасов термальных вод Венгрии важно как для отечественного здравоохранения, так и для развития лечебного туризма, После вступления Венгрии в ЕС доходы от лечебного и оздоровительного туризма должны существенно возрасти. Авторы концепции считают, что венгерские бальнеологические центры могли бы принимать больше туристов из Австрии, Германии и Италии за счет сотрудничества с зарубежными страховыми компаниями.
Водолечебница в Хевизе уже заключила соглашение с немецкой фирмой соцстрахования. Потенциальными клиентами являются граждане Франции и Швейцарии, где оздоровительный туризм пользуется растущей популярностью. Авторы концепции указывают, что, благодаря активному строительству новых автомагистралей, в лечебный туризм могут включиться и восточные области страны. Наибольшую конкуренцию венгерским бальнеологическим курортам могут оказать Россия и Польша.
Со ссылкой на ЧСУ сообщается, что дефицит внешнеторгового баланса Чехии в фев. с.г. составил 4,3 млрд. крон. В янв. с.г. дефицит составлял 2,8 млрд. крон. Дефицит товарооборота Чехии в первые два месяца т.г. увеличивался не только из-за слабого уровня спроса в Германии и других странах ЕС, но также в связи с сокращением поставок чешской продукции в арабские страны, за исключением Ирана. По мнению независимых чешских экономистов к концу года дефицит во внешней торговле ЧР может достичь 95 млрд. крон.
Земледельческий союз ЧР, Аграрная палата ЧР и минсельхоз ЧР сошлись во мнении, что убытки в отрасли в 2002г. составили 3 млрд. крон.От 30 до 50% фермерских хозяйств находятся в тяжелом положении, и без поддержки со стороны государства не смогут восстановиться.
Главными причинами столь значительного ущерба отрасли являются последствия наводнения в авг. 2002г. снижение цен на продукцию сельского хозяйства на внутреннем рынке (на 9,5%), слабая конкурентоспособность чешской с/х-продукции на зарубежных рынках, низкий уровень эффективности производства, медленное обновление законодательства в аграрной сфере (закон о создании Земельного банка может быть представлен на рассмотрение правительства ЧР не ранее нояб. с.г.), задержка предусмотренной финансовой помощи Чехии по линии структурных фондов ЕС.
Энергия без границ
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Март 2003
Ж.И. Алфёров — вице-президент РАН, академик РАН, лауреат Нобелевской премии, председатель Международного комитета по присуждению премии «Глобальная энергия».
Е.П. Велихов — президент Российского научного центра «Курчатовский институт», академик РАН, член Международного комитета по присуждению премии «Глобальная энергия».
Резюме Ключ к развитию России и всего мира – энергетика. В этом убеждены два выдающихся физика, которые представляют новую международную премию. Ее цель – стимулировать исследования в энергетической области.
С тех пор как человек научился добывать огонь, он постоянно овладевает все новыми видами энергии, включая и ту, что рождается в недрах звезд. «Властелином природы» человек стал именно благодаря своему господству над огненной стихией, понятие «энергия» испокон века определяет его бытие, как таковое. А сегодня уровень развития цивилизации определяется уровнем потребления энергии на душу населения. Без поиска новых источников энергии, совершенствования технологий ее производства и доставки не создать условий для нормальной жизни. Иными словами, качество жизни напрямую зависит от развития энергетики, а оно невозможно без активного вклада ученых.
Особенно остро энергетическая проблема встанет через пару десятилетий, когда спрос на энергию увеличится на две трети по сравнению с нынешним. Получение электроэнергии потребует огромных капиталовложений. По подсчетам Международного энергетического агентства (IEA), в ближайшие 30 лет только электроэнергия обойдется населению планеты в 4 биллиона 200 миллиардов долларов. Причем половина производимого объема будет потреблена в развивающихся странах, что в два раза больше, чем за последние 30 лет.
До 90 % получаемой энергии придется на органические носители (нефть и особенно природный газ, спрос на который вырастет вдвое). В то же время загрязнение воздуха продуктами сжигания органических веществ вызывает немалое беспокойство в связи с угрозой окружающей среде и перспективой изменения климата на планете. Согласно прогнозам упомянутого агентства, выброс углеводорода, как ни парадоксально, все время будет опережать рост потребления энергии. Продолжая сжигать органическое топливо, мы накапливаем углеводород в атмосфере, забывая о том, что требуется не менее ста лет, чтобы его концентрация в атмосфере сократилась. Глобальное потепление, к сожалению, уже нельзя объяснить только циклическими процессами потепления и охлаждения, присущими развитию планеты. Уже нет сомнения, что нынешняя фаза потепления – результат деятельности человека. Углекислый газ, метан, некоторые другие продукты жизнедеятельности поглощают тепловое излучение Земли, и когда их концентрация увеличивается, происходит сначала незначительное, а затем все более заметное изменение температуры поверхности планеты. Разрушая тепловой баланс, мы, по сути, без всяких войн ведем человечество к гибели.
Солнце, ветер и вода
Одним из настоятельных требований времени являются поиск новых источников энергии, разработка методов ее преобразования. Эта задача определяет направления работы ученых, инженеров, изобретателей в России и за рубежом. Однако новые источники энергии — это чаще всего не те, которые нам неизвестны, а те, которые пока не нашли своего применения. Важнейшим условием современного применения новых источников энергии являются их экологическая чистота, особые методы преобразования одного вида энергии в другой. При этом акцент делается на энергосберегающих технологиях, возобновляемых источниках, таких, как солнце, ветер, водная стихия. Например, в Европейском союзе поставлена цель: к 2010 году получать 22 % электроэнергии с помощью новых источников. Не случайно ветряная энергия – надежная, экологичная, а в ряде случаев и экономически весьма рентабельная – играет все более значительную роль в жизни многих регионов мира. Так, по данным на конец 2001-го, в Германии с помощью ветровой энергии было получено 8 000 МВт, или 3,5 % всей электроэнергии; в Испании — 3 000 МВт; в США —1 700 МВт. Впечатляют многокилометровые сооружения из ветряков в районе Сан-Франциско. Очевидные успехи в развитии такого вида энергии достигнуты в Дании. Эта страна, где энергетическая политика традиционно направлена на сохранение окружающей среды, стала одной из первых, в которой реализованы программы использования новых источников энергии. Энергия ветра составляет там прямую конкуренцию природному газу. Уже в 2000 году 12,6 % электроэнергии Дания получала с помощью ветряных турбин – больше, чем любая другая страна.
России предстоит многое сделать в этой области, чтобы создать экономически приемлемые системы и найти способы их применения. Действие ветра распределено по планете очень неравномерно, и там, где его скорость незначительна, ветровые станции вообще нет смысла строить. Материковые станции способны обеспечить очень скромный запас ветровой энергии. Зато, скажем, Курильские острова представляют собой, что называется, природную «ветряную ферму», и там есть возможность получать значительное количество электроэнергии.
Водная стихия так же с давних пор привлекает внимание ученых. Вода становится одним из источников энергии. Через какие-то десятилетия в связи с нехваткой нефти и проблемами загрязнения окружающей среды возникнет вопрос об источниках горючего для автомобилей. Сейчас ученые озаботились этой проблемой и думают о воде как источнике получения водорода, размышляют над тем, как в соответствии с требованиями, которые предъявляет водородное топливо, создать более эффективную концепцию двигателя. Существует совместный российско-японский проект, в основе которого лежит идея превращения воды в водород путем электролиза. Получаемый таким образом водород уже как моторное топливо будет перекачиваться по трубопроводам и доставляться на рынок непосредственно потребителю.
Совместные усилия мировой науки стимулировали прогресс и на других важных направлениях. Например, применение международного опыта позволило российским ученым повысить КПД и одновременно удешевить способы получения электроэнергии из природного газа с помощью газотурбинного цикла. Это один из наиболее эффективных способов использования природного газа. Достаточно сказать, что в мире работа в этом направлении позволила повысить коэффициент полезного действия до 50 %. С другой стороны, предстоит изучить другие аналогичные природному газу ископаемые источники, например гидраты, запасы которых превышают объем месторождений природного газа, но надо научиться их добывать, перерабатывать и использовать.
Остров в океане
Несмотря на поиски новых источников энергии, на «издержки», связанные с угрозой изменения климата на Земле, в обозримой перспективе нет равноценной альтернативы такому жидкому топливу, как нефть. Согласно прогнозам IEA, потребление нефти не снизится, а только возрастет (транспортные нужды почти целиком будут удовлетворяться за счет нефти, расход которой будет расти в среднем на 2,1 % в год). Это заставляет правительства разных стран широко использовать достижения науки и технологии, чтобы освоить получение нефти не только путем ее непосредственной добычи, но и также из угля, битумных сланцев, нефтеносных песков и даже из растений. Тем не менее цивилизация продолжает зависеть от дешевых источников природных ресурсов. А это грозит кризисами, связанными с нехваткой нефти, продолжением борьбы за энергоресурсы, время от времени переходящей в политическую плоскость и нередко приводящей к военным конфликтам. Поэтому только развитие науки, технологии, предсказание энергетических кризисов и нахождение технологических способов их предотвращения обеспечат нормальное, самоподдерживающееся развитие экономики. Важно также научиться использовать сочетание различных источников энергии, что позволит избежать зависимости от импорта нефти.
При всем при том на сегодняшний день основными источниками электроэнергии остаются тепловые электростанции, которые работают за счет использования все того же естественного топлива: нефти, газа, угля. В связи с этим полезно вспомнить предупреждение Дмитрия Менделеева о том, что нефть не топливо, топить можно ассигнациями. Нещадно эксплуатируя природные виды топлива, мы, словно доисторические люди, разводим костры на нашей Земле — с той лишь разницей, что теперь они стали гигантскими, в них сгорает все наше достояние.
Есть ли необходимость столь варварски относиться к ресурсам планеты? Ведь мы говорим, что возможности человеческого разума безграничны. Человечеству по силам генерировать поистине особую энергию — интеллектуальную. Совершенно очевидно, что неуклонный рост потребления энергии требует вложения не только капиталов, но и интеллекта. У нас буквально из-под ног бьют разнообразные источники энергии, которые человек способен поставить себе на службу. Как выразился американский ученый Джон Уилер, мы живем на острове знания, окруженном океаном нашей неосведомленности. Так давайте предоставим науке возможность использовать богатства, хранящиеся в недрах этого «острова». Задача, которую предстоит решать международному научному сообществу, под силу только одержимым, целеустремленным, обладающим четким видением проблемы ученым, знающим, как ее решать. Требуется мощный интеллектуальный прорыв, постоянный поиск алгоритмов, применимых в каждом конкретном случае, правильно отражающих пространственную и временную локализацию поставленной проблемы. От этого зависит, насколько эффективным будет вклад науки в развитие цивилизации.
Энергия интеллекта
Энергетика – это сфера, в которой Россия располагает огромным потенциалом. И дело не только в богатстве природных ресурсов, но и в мощной научной базе. Сохранить наше научное лидерство чрезвычайно важно и в экономическом плане. Вклад России признан международным сообществом, наша страна всегда была пионером в области энергетических исследований. Сегодня это и термоядерные реакторы, и система ТОКАМАК, и единственный в мире коммерческий реактор ВФ-600 на быстрых нейтронах с натриевым охлаждением, и решение такой задачи поистине космических масштабов, какую представляет собой создание Единой энергетической системы. В России сейчас насчитывается 98 крупных ГЭС, есть возможности для строительства еще нескольких станций суммарной мощностью 12—14 млн кВт. Но эффективность использования наших природных ресурсов на самом деле зависит от того, насколько мы сможем связать их с наукой и производством.
Известный американский ученый Томас Кун писал об относительном недостатке конкурирующих школ в развитых науках, об уникальной в своем роде аудитории научного сообщества, об узком круге их идей. История науки свидетельствует о том, что ее необходимо стимулировать, и исследования в области энергетики – как фундаментальные, так и прикладные – не исключение. Наиболее престижными стимуляторами науки всегда являлись международные премии, такие, как, например, Нобелевская, присуждаемая Шведской академией наук, и ряд других. Достойное место в этом ряду должна занять новая международная энергетическая премия «Глобальная энергия», которая начиная с этого года будет ежегодно вручаться в Санкт-Петербурге.
В выдвижении первых номинантов примут участие около 300 крупнейших специалистов всего мира. Учрежден Международный комитет из ведущих российских и зарубежных ученых, в состав которого включены пять нобелевских лауреатов. Выбор энергетики не случаен: ведь это локомотив истории, мотор прогресса, та сфера деятельности, которая приводит к серьезным изменениям в социальной сфере, к развитию наукоемких технологий, определяет развитие любой отрасли промышленности, мирового хозяйства в целом.
Сам механизм присуждения «Глобальной энергии» напоминает механизм отбора и рассмотрения работ Нобелевскими комитетами – простой и открытый. Ведь что определяет престижность Нобелевской премии? Конечно, то, что каждое ее присуждение – это веха, фиксирующая действительно самые выдающиеся достижения. Нобель точно выбрал те области фундаментальных исследований, которые по сей день определяют развитие мировой науки: это физика, химия, физиология и медицина. Известно, что XX век стал веком физики, потому что квантовая физика сформировала современную философию познания. Энергетика вполне может претендовать на звание науки XXI века, так что учреждение международной энергетической премии в дополнение к Нобелевской вполне закономерно. Эта награда будет не только способствовать международному признанию деятельности отдельных ученых и научных коллективов, но и станет «катализатором» процесса превращения исследований в разных странах в единый поток знаний. Наука интернациональна по своей природе, сама жизнь давно раздвинула в ней национальные границы, тем более когда речь идет о такой всеобъемлющей проблеме, как энергетическая. Знаменательно, что идея «Глобальной энергии» возникла именно в России. Отечественная наука занимает прочные позиции на всех основных направлениях энергетики, однако для ее плодотворного развития необходим постоянный обмен идеями с зарубежными коллегами. Премия даст новый импульс развитию энергетики в нашей стране, а это, в свою очередь, позволит приблизиться к решению проблем, с которыми мы сталкиваемся в последние годы, удовлетворить растущий спрос на энергию, от чего напрямую зависит осуществление экономической реформы.
От энергии звезд — к квантовым компьютерам
В середине прошлого века американский физик-теоретик, нобелевский лауреат Ханс Бете высказал гипотезу о том, что источником энергии, которую излучают Солнце и звезды, является термоядерный синтез. А совсем недавно Нобелевской премии были удостоены физики, экспериментально подтвердившие протекание термоядерной реакции в недрах Солнца. По сути, наше светило – это колоссальный термоядерный реактор. Строго говоря, жизнь на планете существует за счет одного главного источника – термоядерной реакции Солнца. Дальше продукты этой реакции поступают на Землю в виде световой энергии, которая нас согревает, преобразуется в электричество либо аккумулируется в виде нефти, газа, угля. Именно благодаря такому огромному потоку энергии, в той или иной форме поступающей от Солнца, можно вообще говорить о таком сложном явлении, как жизнь. Человек нуждается в этом непрерывном потоке энергии, можно сказать, живет в нем, как рыба в потоке воды.
Одним из направлений энергетики будущего является солнечная энергетика. На сегодняшний день наиболее эффективным способом преобразования солнечной энергии является полупроводниковый фотоэффект. С 1876 года, когда в Великобритании был создан первый фотоэлемент, до наших дней ученые работают над совершенствованием этой технологии, повышением ее эффективности. Однако подлинная история использования полупроводниковых преобразователей началась в 1958-м, когда на третьем советском спутнике и американском спутнике «Авангард» в качестве источника энергии были установлены солнечные кремниевые батареи, с тех пор основной источник энергии в космосе. В 1974 году наши ученые приступили к промышленному производству солнечных батарей на гетероструктурах, тогда же этими батареями стали оснащаться искусственные спутники. Гетероструктуры позволили создать фотоэлементы с КПД 30—35 %. Сейчас в мире идет работа над удвоением мощности солнечных фотоэлектрических установок. Это наиболее перспективный способ получения и использования энергии на Земле. Пока, правда, это самый дорогой вид энергии, но в перспективе ее стоимость будет сравнима с той, что вырабатывается на атомных станциях. Тем более что такая энергия экологически безупречна и запасы ее практически неисчерпаемы.
Уже сейчас много направлений, на которых солнечная энергия может найти широкое применение. Например, развитие мобильной телефонной связи потребует создания автономных станций для питания антенн, а в нашей огромной стране это также будет способствовать налаживанию широкого производства солнечных батарей. Однако следует признать, что на данный момент результаты наших научных разработок востребованы за рубежом, а не в России. В ближайшем будущем можно ожидать достижения КПД солнечных батарей на гетероструктурах в 40—45 %. По оценкам специалистов, в 2030 году до 10 % мировой электроэнергии будет производиться за счет фотоэлектрического преобразования солнечной энергии.
Наше термоядерное будущее
Усилиями международного коллектива ученых, в том числе россиянина Игоря Курчатова, загадка получения энергии с помощью термоядерной реакции была успешно разрешена. Однако использование термоядерной энергии оказалось задачей необычайно сложной. Много лет назад на одной из первых конференций по термоядерной энергетике руководителю британской программы, лауреату Нобелевской премии Джону Кокрофту, одному из создателей первого ускорителя протонов, был задан вопрос: когда начнется промышленное использование термоядерной энергии? Кокрофт ответил: через 20 лет. Спустя семь лет на аналогичной конференции журналисты задали тот же вопрос, и профессор Кокрофт слово в слово воспроизвел свой прежний ответ. Тогда его упрекнули в том, что он повторяется. На что Джон Кокрофт невозмутимо возразил: «Вот видите, я не меняю свою точку зрения». Сегодня специалисты-термоядерщики оценивают перспективы начала промышленного использования этой технологии как 30—50 лет.
Но уже сейчас те сдвиги, которые происходят в науке, позволили поставить беспрецедентную задачу – создание международного проекта атомной термоядерной электростанции. Одной из глобальных задач, которые будут способствовать выполнению этого проекта, является создание более безопасных реакторов – на быстрых нейтронах (с энергиями свыше 100 кэВ), которые сжигают весь уран без остатка. Не просто в земных условиях получить температуру 150 миллионов градусов, а чтобы ее изолировать, требуются особые магнитные ловушки – тотальные камеры с магнитным полем (ТОКАМАКи). Образующееся магнитное поле необходимо для равновесия и термоизоляции плазмы. Идея крупного международного проекта по созданию реактора с магнитной ловушкой впервые была высказана советскими академиками Игорем Таммом и Андреем Сахаровым. На сегодняшний день проделана большая работа, чтобы продемонстрировать надежность этой технологии, умение управлять термоядерной реакцией. Теперь важно научиться технологически использовать продукт этой реакции — нейтроны, превращать их, к примеру, в электроэнергию, пресную воду, моторное топливо, углеводород. Сейчас закончился этап проектирования первого экспериментального термоядерного реактора (проект стоил около 2 млрд долларов), в котором приняли участие США, Япония, Европа, Канада и Россия. Идут переговоры о его строительстве. После завершения строительства и освоения реактора можно будет приступить к созданию первой в мире атомной термоядерной электростанции.
Современная наука постоянно обогащается. Чем больше решений вы находите, тем больше возникает проблем, потому что жизнь не останавливается. Энергия нужна везде: в компьютере, в биодатчике, в кардиостимуляторе, а в недалеком будущем – и в церебростимуляторе. Потребности растут быстрее, чем наука может их обеспечивать. Пока у нас нет четкого понимания того, как подойти к кардинальным проблемам наподобие аккумулирования электрической энергии, сверхпроводимости. Есть задачи, которые многие годы ждут своего решения. Например, в свое время академик Герш Будкер высказал идею о возможности передавать энергию на большие расстояния без потерь посредством электронного пучка. Сейчас мы стоим накануне решения этой проблемы, что позволит с помощью алюминиевой трубки диаметром в несколько сантиметров передавать гигаватты электрической энергии.
Итак, в распоряжении человечества уже имеются многие новые способы получения и передачи энергии. Это прежде всего управляемый термоядерный синтез, высокотемпературная сверхпроводимость и фотоэлектрическое преобразование солнечной энергии. Осталось только не покладая рук работать в этом направлении. Цель международного научного сообщества – превратить безопасную и доступную энергию в основу стабильности мира и достойного будущего для людей нашей планеты. Для России же это будет означать решение основной задачи развития – используя средства, получаемые от природных ресурсов, возродить промышленность, и прежде всего ее наукоемкие отрасли.
Россия > Нефть, газ, уголь. Образование, наука. Электроэнергетика > globalaffairs.ru, 27 февраля 2003 > № 2913968
Жорес Алферов, Евгений Велихов
Правительство ЧР одобрило разработанную минпромторгом концепцию поддержки экспорта до 2006г. Предполагается увеличение бюджетного финансирования программ и мероприятий по поддержке экспорта (в 2003г. – 1,4 млрд. крон, в 2004г. – 2,6 млрд. крон), усиление содействия развитию малого и среднего предпринимательства (в т.ч. создание информационных служб, помощь предпринимателям по поиску потенциальных иностранных партнеров), предоставление долгосрочных кредитов для финансирования проектов фирм стоимостью до 50 млн.долл. (на эти цели в 2003г. выделено 0,5 млрд. крон; в 2005г. – 1,5 млрд.крон).Ключевым направлением внешнеэкономической политики ЧР остается Евросоюз. В то же время, в качестве приоритетных перспективных направлений для чешского экспорта определены Китай, США, Россия, Италия и Франция. Чехия намерена участвовать в потенциальных, прежде всего касающихся машиностроения, проектах в Индии и Бразилии, а также проявляет заинтересованность в программах оказания экономической помощи Вьетнаму и Югославии.
По данным ЧСУ дефицит внешнеторгового оборота ЧР в янв. с.г. составил 3,8 млрд. крон, что чешскими экспертами рассматривается как положительный фактор, свидетельствующий о сохранении достаточного уровня конкурентоспособности чешской продукции при учете пониженного спроса на западноевропейских рынках. Для сравнения напоминается, что дефицит товарооборота ЧР в дек. 2002г. составлял 18,8 млрд. крон.
Решением от 24.02.2003г. правительство ЧР продлило срок действия квотирования импорта сахара до конца 2004г. или до момента вступления ЧР в ЕС. Дальнейшее ограничение импорта сахара в ЧР связано с мерами по защите отечественных производителей. Годовая квота на импорт сахара в ЧР составляет 23.400 т.
Со ссылкой на минсельхоз Чехии сообщается о вступлении в силу с 1.04.2003г. двустороннего соглашения с ЕС по торговле продукцией сельского хозяйства, предусматривающее беспошлинную торговлю на такие товары, как мед, мак, горчица, коренья, отдельные виды овощей, фруктов и некоторых джемов, растительное масло, яйца, хмель и фруктовые соки.По подсчетам специалистов данное соглашение Double Profit позволит чешским и европейским экспортерам сэкономить на пошлинах 780 и 680 млн. крон. Важным фактором для обеих сторон является обязательство неиспользования государственных дотаций при экспорте вышеперечисленных товаров. Ведется подготовка еще одного аналогичного соглашения с ЕС в отношении «переработанных изделий», т.е. продуктов питания, которое, в случае своевременного подписания, вступит в силу с 1.07.2003г.
Глобализация и неравенство: что – причина, что – следствие?
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Март 2003
В.Л. Иноземцев – д. э. н., научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества, председатель научно-консультативного совета журнала «Россия в глобальной политике», заместитель главного редактора журнала «Свободная мысль–XXI».
Резюме Современное неравенство – результат не столько внешней экспансии западного мира, сколько его внутреннего прогресса. Впервые в истории оно порождается личными усилиями и успехами представителей одной части общества или цивилизации – потому «новое неравенство» нельзя признать несправедливым.
Рассуждения о глобализации стали приметой нашего времени. Этот не вполне четкий термин, появившийся в литературе в начале 1980-х годов, распространился по страницам научных работ и публицистических статей не менее стремительно, чем в свое время «постиндустриальное общество» или эпоха «модернити». Прошедшие двадцать лет дискуссий о глобализации резко поляризовали отношение исследователей к феномену, скрывающемуся за этим словом. Оказалось, что многие фундаментальные проблемы теории глобализации (если можно говорить о наличии таковой) остались нерешенными. Так, например, до сих пор остается вопросом, не представляет ли собой понятие «глобализация» лишь более «политкорректную» версию термина «вестернизация». Следует ли считать феномен глобализации новым явлением международной и социальной жизни? Ведь общественные науки доказывают, что сегодняшние процессы могут рассматриваться, по меньшей мере, как третья волна глобализации, что масштабы взаимодействия крупнейших национальных экономик в конце XIX столетия по большинству параметров были солиднее, чем в канун XXI века. Наконец, вопрос о связи глобализационных процессов и углубления неравенства в мире не только не имеет вразумительного ответа, но и, как я полагаю, даже не сформулирован пока адекватным образом.
Современная глобализация представляется мне процессом преобразования региональных социально-экономических систем, уже достигших высокой степени взаимозависимости, в единую всемирную систему, развивающуюся на базе относительно унифицированных закономерностей. Используя термины, введенные в научный оборот Фернаном Броделем, можно сказать, что глобализация представляет собой превращение ряда обособленных мирохозяйств (l’Economie-monde) в мировую экономику (l’Economie mondiale).
В то же время следует иметь в виду, что сами по себе различия между l’Economie-monde и l’Economie mondiale не слишком очевидны; любое l’Economie-monde потому и выступает в качестве такового, что границы самого мира (monde) представляются совсем не такими, какими они кажутся нам сегодня. Становление Римской империи, проникновение венецианской торговли на Восток и утверждение европейских позиций на американском континенте были для современников не менее «глобальными» процессами, чем опутывание земного шара сетями Интернета. Рассматривая динамику глобализации, необходимо не упускать из виду два важнейших обстоятельства.
Во-первых, каждый из ее этапов – начиная с развития средиземноморской торговли и до наших дней – был непосредственно обусловлен технологическими достижениями и поступательной сменой доминирующих социальных укладов. Каждое из великих технических новшеств – от косого паруса до паровой машины, от электричества до современных информационных технологий – открывало новую страницу в летописи глобализации. Не менее важно и то, что все эти новшества могли реально повлиять на динамику общемировых процессов лишь в том случае, если они оказывались востребованными обществом. Ни для кого не секрет, что вплоть до начала XIX века Китай оставался наиболее могущественной державой, чей хозяйственный потенциал превосходил суммарную экономическую мощь всех стран Европы [1] и где наука достигала невиданных успехов. Между тем специфика социальной структуры стран Востока, которую можно отчасти охарактеризовать как закоснелую, препятствовала их активной экспансии, как политической, так и культурной. Напротив, склонная к постоянной модернизации западная модель социального устройства способствовала беспредельному расширению границ monde, что в конечном счете и превратило европейское l’Economie-monde в l’Economie mondiale.
Во-вторых, процессы глобализации были четко направлены от «центра» – наиболее динамично развивающегося региона мира – к его «периферии». Тем, кто пытается, используя понятие глобализации, завуалировать «вестернизаторский» аспект нынешних социальных процессов, не следует забывать об этом очевидном обстоятельстве. Историческая правда не должна приноситься в жертву политической корректности; говоря словами Дайнеша Д’Сузы, полезно помнить, что «именно Колумб и его корабли пустились в опасный путь и достигли побережья Америки, а не американские индейцы высадились на берегах Европы» [2]. Выдающийся исследователь экономической истории Энгас Мэддисон имеет все основания называть страны, возникшие за пределами Европы и первоначально населенные европейскими колонистами, – США, Канаду, Австралию и Новую Зеландию – «боковыми ветвями Запада» (Western offshoots) [3]. Элементарные подсчеты свидетельствуют, что из 188 стран, в начале 2000 года входивших в ООН, 36 представляли европейский континент, а еще 125 – территории, в то или иное время находившиеся под управлением европейцев [4].
Таким образом, оценивая глобализацию в историческом контексте, можно без преувеличения рассматривать ее как продолжительный процесс установления европейского доминирования над миром. Даже соглашаясь с критикой сегодняшней ее стадии, проходящей «по сценарию Соединенных Штатов», нужно учитывать, что, хотя «сегодня много говорится об “американском мире”, словосочетание “европейский мир” более подходит для описания двух предшествующих mondialisations, поскольку именно Европа рассеяла по всем континентам свои капиталы, свою технику, свои языки и своих жителей» [5].
Рассматривая глобализацию в историческом контексте, нельзя не заметить, что одной из ее особенностей было формирование новой социальной и хозяйственной культуры в отдаленных регионах мира. Этот процесс способствовал, как правило, ускоренному развитию населявших эти регионы народов. Среди современных антиглобалистов распространено мнение, что отсталость большинства стран Третьего мира порождена в первую очередь разрушительными последствиями европейского колониального господства и варварской эксплуатацией европейцами материальных и людских ресурсов целых континентов. На мой взгляд, этот тезис в значительной степени ошибочен.
Колониализм и его последствия остаются сегодня одной из наиболее спорных проблем мировой истории. Что принесла европейская колонизация народам Африки, Латинской Америки и Азии? Безусловно, во многих своих проявлениях она обернулась позором для европейцев. В колониальных войнах гибли массы коренного населения; введенная колонизаторами в практику работорговля привела в XVI–XIX веках к сокращению населения африканского континента на 16 млн человек [6]. В Европу в гигантских объемах экспортировались золото и драгоценные камни, редкие породы дерева, полезные ископаемые и т. д. Но именно колонизаторы положили начало тем отраслям промышленности и сельского хозяйства, которые подчас и сегодня остаются важнейшими для экономики стран «периферии». Разработка алмазов в Африке, металлов в Латинской Америке, даже возделывание чая на Цейлоне и выращивание каучуковых деревьев в Малайзии – все это было бы невозможно без вмешательства европейцев. Накануне Первой мировой войны хозяйственным лидером планеты стали США, объединившие, как известно, бывшие британские, французские и испанские колониальные владения, а Аргентина, также бывшая испанская колония, заняла седьмую строку в списке крупнейших экономик.
История не знает сослагательного наклонения. Поэтому успехи и неудачи одних стран приходится сравнивать с успехами и неудачами других, а не с тем, какими могли бы быть их собственные успехи и неудачи при ином повороте событий. В таком свете современное положение Третьего мира выглядит удручающим. Но многие ужасы этого положения следует поставить «в заслугу» правительствам и народам самих этих стран. Людские потери в колониальных войнах были огромны, но лишь с 1988 по 2001 год в семи основных конфликтах в Африке было убито не менее 6,3 млн человек [7]. Начиная с 1973-го население континента растет быстрее валового национального продукта (ВНП) составляющих его стран; как следствие, уровень жизни и даже ее продолжительность, считавшаяся главным завоеванием постколониальной эпохи, начинают снижаться [8]. При этом потери природных ресурсов несопоставимы с любыми грабежами, на которые были способны колонизаторы.
Мы далеки от того, чтобы рассматривать европейскую колонизацию как благо для народов стран мировой «периферии», но остается фактом, что именно после того как распались европейские колониальные империи, разрыв в благосостоянии граждан «первого» и Третьего мира стал расти особенно быстрыми темпами. Если в начале XIX века средние доходы в расчете на душу населения в развитом мире превосходили показатели стран, ныне относящихся к развивающимся, в 1,5–3 раза, а в середине ХХ – в 7–9 раз, то существующий в наши дни разрыв составляет 50–75 раз [9]. В какой мере новый виток глобализации ускорил данный процесс? Вызвано ли нарастание разрыва обнищанием населения периферийных регионов? Отличается ли современная глобализация от ее предшествующих стадий?
Начавшийся в 60-е годы прошлого века новый этап развития глобализационных процессов не только не опроверг закономерности, обнаруживаемые на более ранних этапах, но и подтвердил их.
Во-первых, современная глобализация со всей очевидностью продемонстрировала, что экономическое развитие «периферии» в еще большей степени, нежели прежде, зависит от хозяйственных потребностей (и возможностей) великих держав. Нуждаясь в сокращении издержек производства и будучи заинтересованы в импорте дешевых качественных товаров, западные предприниматели обратили взоры к периферийным экономикам, способным освоить значительные инвестиции и обеспечить высокую эффективность производства. В результате выявились новые «точки роста», прежде всего в Юго-Восточной Азии, где, однако, темпы роста ВНП всегда оставались ниже темпов роста внешних инвестиций (которые увеличились в 1987–1992 годах в Малайзии в 9 раз, в Таиланде – в 12, а в Индонезии – в 16 раз [10]); большинство технологий импортировалось, а устойчивость экономического развития целиком определялась возможностями экспорта производимой продукции в развитые страны (так, в 1980-е экономический рост Южной Кореи и Тайваня соответственно на 42 % и 74 % был обусловлен закупками их продукции со стороны одних только США [11]; доля экспорта в ВНП составляла в Южной Корее 26,8 %, на Тайване – 42,5, в Малайзии – 78,8, а в Гонконге и Сингапуре – соответственно 117,3 и 132,9 % [12]). Напротив, в странах Африки, расположенных к югу от Сахары, где совокупные инвестиции в 90-е годы не превосходили объема безвозмездной помощи, предоставляемой по линии гуманитарных программ, хозяйственный рост практически остановился.
Во-вторых, как прежде, так и во второй половине ХХ века неучастие той или иной страны в процессе глобализации представляло собой серьезное препятствие для развития. Согласно данным Всемирного банка, 24 развивающиеся страны, в которых отношение объема экспорта к ВНП в 1960–90-х в среднем удвоилось, повысили темпы роста среднедушевого ВНП с 1 до 5 % в год. В то же время, согласно тем же данным, в 30 странах, наименее активно вовлеченных в международное разделение труда, показатель ВНП на душу населения снизился по сравнению с серединой 1970-х [13]. Последние десятилетия продемонстрировали, что даже мощные экономики не способны обеспечить устойчивое развитие, оставаясь обособленными от мирового хозяйства. Доказательством этого тезиса может служить банкротство советской хозяйственной модели, приведшее к тому, что в 1999–2000 годах Россия, занимая 11,47 % площади на карте мира, обладала лишь 1,63 % мирового ВНП и обеспечивала 1,37 % мирового экспорта, представленного в основном сырьевыми товарами. О негативных последствиях обособленности от мирового хозяйства свидетельствует и затяжной экономический кризис в Японии, долгое время отгороженной от остального мира высокими таможенными барьерами. В этой стране вот уже десять лет темпы роста производства балансируют около нулевой отметки, государственный долг приближается к 170 % ВНП, а дефицит бюджета достигает почти 40 % его доходной части.
В-третьих, как и на более ранних этапах, глобализация остается однонаправленным процессом: иллюзорное единение мира определяется усилиями развитых стран, в то время как активность Третьего мира проявляется лишь в том, что известный американский социолог Сейла Бенхабиб удачно назвала «обратной глобализацией» [14], – в банальной миграции населения «периферии» в страны «центра», принимающей угрожающие масштабы. Так, с 1846 по 1924 год из Великобритании, Италии, Австро-Венгрии (до 1918-го), Германии, Португалии, Испании и Швеции эмигрировали не менее 43 млн человек [15]. Ныне же Европа сама становится прибежищем иммигрантов (8–11 % населения Великобритании, Франции, Голландии, Бельгии и Австрии [16]). В США в середине 1990-х наибольшее число иммигрантов прибывало из 10 стран, среди которых не было ни одной европейской и ни одного государства с продолжительной демократической традицией. Интерес к культурным и социальным традициям стран «периферии» сегодня, как и прежде, носит в развитых странах подчеркнуто антропологический характер. Такие традиции не воспринимаются в качестве значимого источника общецивилизационного прогресса [17].
Итак, процессы, называемые глобализацией, на поверку оказываются естественным результатом освоения сначала европейцами, а затем и представителями Western offshoots все новых регионов планеты. По сути, единственной особенностью современного этапа глобализации является то, что границы «периферии», осваиваемой западным миром, простираются в наши дни на весь земной шар. Постоянно расширявшаяся в прошлом «зона интересов» западной цивилизации достигла естественного предела.
В то же время существенно изменились механизмы глобализации. Во-первых, с каждым новым столетием снижалась и продолжает снижаться роль военной силы в обеспечении позиций западных стран в периферийных регионах. Глобализация, носившая первоначально преимущественно политический характер, сейчас охватывает главным образом экономическую и финансовую сферы. Во-вторых, усилия стран Запада по поддержанию своих доминирующих позиций в мире постоянно сокращаются. Эффективность использования западными странами политического и экономического влияния на периферийные регионы сегодня намного выше, чем двести, сто или даже пятьдесят лет тому назад. Затрачивая минимальные усилия, Запад весьма уверенно контролирует ситуацию в масштабе всей планеты.
Однако установление контроля над остальным миром, достигаемое в ходе нынешнего этапа глобализации, не предполагает включения всей «периферии» в состав единой цивилизации, строящейся на западных принципах демократии и экономического либерализма. Как мы уже отмечали, собственно Western offshoots возникли там, где выходцы из Европы не просто серьезно видоизменили те или иные общества, а скорее создали их с нуля, составив абсолютное большинство населения. Ныне подобная перспектива не кажется сколько-нибудь реалистичной. Более того, любой этап глобализации предполагал наличие центра и провинций, метрополии и колоний, экономического ядра и периферии. Единый и унифицированный мир не был, не является и не может быть целью глобализационного процесса, хотя, как это ни парадоксально, именно против этой угрожающей унификации и направлены наиболее пафосные выступления противников глобализации.
Таким образом, глобализация вполне допускает неравенство и даже предполагает разделение мира на «центр» и «периферию». Однако является ли глобализация причиной неравенства? Основывается ли хозяйственное могущество «центра» на эксплуатации «периферии», или же оно обусловлено внутренними закономерностями развития экономик ведущих стран? Этот вопрос оказался своего рода центральной идеологической проблемой нашего времени, ибо тот или иной ответ на него определяет позиции ученого и политика даже более отчетливо, чем тот или иной ответ на пресловутый основной вопрос философии. Так чем же, если не глобализацией, обусловлено то неравенство, современные масштабы которого представляют собой главную угрозу стабильности существующего мирового порядка?
Глубокий анализ проблемы неравенства объективно затрудняется двумя особенностями субъективного восприятия этого феномена. Во-первых, абсолютное большинство исследователей, глубоко убежденных в несправедливости неравенства, как такового, обходят стороной вопрос о том, какое неравенство может считаться несправедливым и почему. Во-вторых, говоря о материальном неравенстве, обществоведы считают самым очевидным его проявлением бедность, и потому борьба с неравенством сплошь и рядом сводится к борьбе с бедностью.
Западная философская традиция считает неравенство чуть ли не противоестественным – идет ли речь о неравенстве моральном, политическом, экономическом или социальном. Само возникновение христианской религии стало в определенной мере реакцией на несовершенство общества, а идея равенства («человек создан Господом одним и единственным для того, чтобы показать, как приятно Ему единство среди множества» [18]) заняла в ней центральное место. Уже в эпоху Средневековья распространились представления о равенстве людей с точки зрения морали, в XVI–XVIII веках с формированием гражданского общества утвердились принципы политического равенства граждан, к концу XIX – началу ХХ столетия относятся первые радикальные шаги, направленные на преодоление экономического неравенства. В наши дни приверженцы идей мультикультурализма утверждают равную ценность различных существующих в современном мире культурных и мировоззренческих традиций.
Хотя на протяжении большей части ХХ века имущественное неравенство в пределах западного мира уверенно сокращалось (с начала 30-х до середины 70-х доля национального богатства, принадлежавшая одному проценту наиболее состоятельных семей, снизилась в США с 30 до 18 %, в Великобритании – с 60 до 29 %, во Франции – с 58 до 24 % и т. д. [19]), в последние 30 лет тенденция сменилась на противоположную во всех без исключения странах Запада. В 1989–1997 годах доходы одного процента граждан США, составляющего самую богатую часть общества, росли в среднем на 10 % ежегодно. В этот же период доходы наименее обеспеченных [20] процентов росли не более чем на 0,1 % в год 20. К 1981-му упомянутый один процент американского населения увеличил свою долю в национальном богатстве до 24 %, к 1984-му – до 30, а к середине 90-х годов – до 39 %, вернув ее к уровню начала ХХ века [21]. Исходя из представлений о ведущей роли Запада в глобализирующейся экономике, я полагаю, что именно эти тенденции нарастания неравенства в развитых странах и являются основной предпосылкой роста неравенства во всемирном масштабе.
Проблема неравномерности распределения богатства ставилась в социологической литературе крайне редко; вплоть до XIX столетия причину этой несправедливости усматривали в принуждении, основанном на силе. В XIX веке сначала Анри Сен-Симон, а затем Карл Маркс показали соответственно, что предприниматели, новый поднимающийся класс, имеют реальное право претендовать на значительную часть общественного продукта и что капиталистическое производство базируется на непривычном для предшествующих эпох принципе эквивалентного обмена. Таким образом, вот уже более ста лет признается, что имущественное неравенство основано на объективных законах общественного развития, а не порождено чьей-то злой волей.
Чем же обусловливается неравенство в ту или иную эпоху? На мой взгляд, ответ на этот вопрос достаточно прост, но выглядит весьма неожиданным.
Неравенство (и в этом сходятся все его исследователи) определяется тем, что одна социальная группа обретает в обществе особые позиции, позволяющие ей перераспределять в свою пользу непропорционально большую часть общественного богатства. Такую возможность открывает перед ней контроль над наиболее редким ресурсом того или иного общества, наиболее редким фактором производства. На ранних этапах социального прогресса важнейшим ресурсом служила военная сила, монополия на нее определяла доминирующий класс общества. Вся история Древнего мира свидетельствует, что контроль над армией обеспечивал все необходимые рычаги управления. В более поздний период, когда прямое принуждение было дополнено некоторыми элементами экономического, важнейшим ресурсом стали земля и другие условия сельскохозяйственного производства, а собственность на землю определяла принадлежность к доминирующему феодальному классу. По мере того как возникала возможность аккумулировать значительные богатства методами, отличными от эксплуатации крестьянства, роль земли как основного фактора производства снижалась – вплоть до того, что претензии ее собственников на государственную власть стали восприниматься как совершенно безосновательные. Буржуазный строй, при котором все элементы общественного богатства стали товаром, предопределил превращение капитала в решающий фактор производства, а владение им – в главную предпосылку социальной поляризации.
Чего же можно было ожидать дальше? Маркс и его последователи заявили, что новым доминирующим классом должны стать пролетарии, но этот вывод радикально противоречил всей логике предшествующего развития. Труд – то единственное, чем владели представители рабочего класса, – никогда не был редким ресурсом в отличие от военной силы, земли или капитала. А поскольку именно редкость ресурса определяла его ценность и ограничивала численность контролировавшей его социальной группы, труд не мог стать новым доминирующим фактором производства.
В то же время гипотеза Маркса была в целом правильна, так как предполагала, что новый основной фактор производства будет заключен в самих людях и в их способностях. Таковым стали знания – способность человека усваивать информацию и применять полученные навыки и умения в различных сферах своей деятельности.
Переход от индустриальной экономики к экономике знаний считается главной чертой той постиндустриальной трансформации, начало которой относится к 70-м годам ХХ века. Масштаб перемен, порожденных этим процессом, долгое время не представлялся достаточно отчетливо. В 70–80-е многие с восторгом говорили, что информационное общество станет самым свободным и демократическим, так как «информация есть наиболее демократичный источник власти» [22] и открывает возможность участия в общественном производстве без существенного накопления первоначального капитала. Однако вскоре стало ясно, что приобретение и потеря знаний, в отличие от иерархических статусов или денежных богатств, – процесс гораздо более длительный и сложный. Хотя информация и становится все более доступной, но она оказывается наименее демократичным фактором производства, ибо доступность отнюдь не то же самое, что обладание. Знания превращаются в одну из наиболее настоятельных потребностей современного общества (доля американцев, поступающих в колледж после окончания школы, выросла с 15 до 62 % только за последние 50 лет [23]), что определяется в том числе и открывающимися в результате их получения экономическими преимуществами. Так, начиная с середины 1980-х годов в США устойчивый рост доходов прослеживался только у высокообразованных групп населения; в 1998 году 96 % наиболее обеспеченных граждан имели высшее образование. Как отмечал Фрэнсис Фукуяма, «существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия объясняются главным образом разницей в полученном образовании; социальное неравенство возникает в результате неравного доступа к образованию, а необразованность становится вечным спутником граждан второго сорта» [24].
Неравенство доходов, порождаемое в конечном счете неравенством интеллекта и знаний, гораздо труднее осуждать, нежели определяемое любыми иными факторами. По сравнению с прошлыми историческими эпохами углубление неравенства имеет в наши дни качественно иную природу, и едва ли возможно остановить этот процесс. Но если тенденции, прослеживающиеся в западных странах, определяют облик глобализирующегося мира, то логично предположить, что именно информационное неравенство, не имеющее к пресловутой глобализации прямого отношения, и определяет современный раскол мира на «золотой миллиард» и остальное человечество.
Информационная революция в странах Запада, с одной стороны, резко ослабила их заинтересованность в природных и трудовых ресурсах государств «периферии», а с другой – создала ресурс, практически бесплатное тиражирование которого позволяет западным корпорациям получать многомиллиардные прибыли. В последние десятилетия усиливается не «эксплуатация» «центром» «периферии», а его безразличие к ней. Это иллюстрируется тем, что в начале 90-х годов индустриально развитые государства направляли в страны того же уровня развития 76 % общего объема экспорта и импортировали из развивающихся стран товаров и услуг на сумму, не превышавшую 1,2 % своего суммарного ВНП [25]; суммарные инвестиции Соединенных Штатов, европейских стран и Японии друг в друга, а также в быстро развивающиеся индустриальные страны Азии составляли 94 % общемирового объема прямых иностранных инвестиций [26].
Ситуация в странах «периферии» становится все более катастрофической еще и потому, что выработка новых знаний, в отличие от накопления капиталов, не только не боится конкуренции и общения, но и предполагает их. Поэтому если собственники капитала объективно стремятся расширить сферу своего влияния, то носители знаний, напротив, тяготеют к концентрации и консолидации. Если потоки капиталов и сегодня остаются разнонаправленными, то потенциальные создатели знаний мигрируют исключительно из «периферии» к «центру». Процесс социальной поляризации во всемирном масштабе становится поэтому неконтролируемым и необратимым.
Таким образом, современное углубление мирового неравенства не вызывается изменением интенсивности и направленности финансовых и торговых потоков, которые обычно ассоциируются с инструментами глобализации, а сопровождается таковым. Оно представляется результатом не столько внешней экспансии западного мира, сколько его внутреннего прогресса. Впервые в истории неравенство порождается личными усилиями и успехами представителей одной части общества или одной части цивилизации, и потому в соответствии с традиционными представлениями о справедливости «новое неравенство» нельзя признать несправедливым. Возможно, что по мере осознания этого обстоятельства желание реформировать складывающийся мировой порядок будет угасать. В этом контексте мы хотим еще раз подчеркнуть, что глобализация не является причиной роста неравномерности мирового развития, – скорее она как раз не способна стать значимым фактором его преодоления.
Этим и объясняется изменение ориентиров, которые ставят перед собой современные политики и экономисты. Если в 70-е и в начале 80-х сторонники теорий «догоняющего» развития выступали с позиций необходимости сокращения экономического неравенства между «первым» и Третьим миром, то сегодня акцент ставится на искоренение бедности в странах «периферии». Между тем преодоление неравенства и борьба с бедностью – это далеко не одно и то же. Преодоление неравенства предполагает обеспечение условий для самостоятельного развития периферийных стран, сокращение масштабов бедности – увеличение размеров гуманитарной и иных видов помощи. За изменением акцента стоит важнейшая проблема: в современных условиях даже ускоренное развитие отсталых стран не способно обеспечить сокращение мирового неравенства.
Этот тезис нуждается в конкретизации. Речь идет прежде всего о том, что быстрый экономический рост в отдельных регионах, когда бы он ни инициировался, начинается, как правило, в условиях крайне низкого уровня ВНП (около 300 — 400 дол. на душу населения). Так, в Малайзии он составлял не более 300 дол. в начале 50-х годов, в разрушенной войной Корее – около 100 дол. в конце 50-х, на Тайване – 160 дол. в начале 60-х, в Китае, двинувшемся по пути преобразований в 1978 году, – 280 дол., а во Вьетнаме уровень в 220 дол. был достигнут лишь к середине 80-х [27]. Даже если исходить из того, что ВНП на душу населения в успешно развивающихся странах «периферии» достигает сегодня 3–4 тыс. дол., приходится признать, что для реального сокращения имущественного разрыва с гражданами ведущих западных стран, где этот показатель составляет 20–25 тыс. дол., новым индустриальным странам необходимо обеспечить его рост на 15–20 % в год при 2–3-процентном росте в развитых странах. Неудивительно, что итогом блестящих 80-х годов для Таиланда, Малайзии и Индонезии стало нарастание разрыва в показателе роста ВНП на душу населения по сравнению с показателем, рассчитанным для стран «большой семерки». Этот рост составлял соответственно 7, 23 и 34 % [28]. Таким образом, даже если в относительном выражении сокращение неравенства и может иметь место, разрыв в объеме потребляемых благ между гражданами «первого» и Третьего мира будет лишь увеличиваться.
Более того. Перенос акцента с проблемы неравенства на проблему бедности вызван также и тем, что 1990-е – один из наиболее успешных в ХХ веке периодов развития мировой экономики – ознаменовались дальнейшим ростом численности населения, живущего в условиях крайней бедности (менее чем на 1 дол. в день). Несмотря на то, что его доля в совокупном населении планеты снизилась в 1987–1998 годах с 28,3 до 24,0 %, абсолютная численность увеличилась с 1,18 до 1,2 млрд человек. При этом прирост численности населения, живущего за гранью бедности, составил за эти годы в Южной Азии 10,1 %, а в регионах Африки, прилегающих к Сахаре, – 33,9 % [29]. На протяжении второй половины 90-х среднегодовой объем помощи африканским странам, расположенным к югу от Сахары, составлял 18,36 млрд дол., в то время как суммарные иностранные инвестиции в экономику этих государств не превышали 2 млрд дол. в год [30]. Сегодня в США и странах Западной Европы действуют более 8 тысяч неправительственных организаций, деятельность которых целиком связана с реализацией программ содействия повышению уровня жизни в Третьем мире. При этом безвозмездные поставки обеспечивают до 18 % продовольствия и до 60 % лекарственных препаратов, потребляемых в 60 беднейших странах планеты [31]. Подобная практика становится самовоспроизводящейся, и, таким образом, период надежд на «развитие» завершился, а перспективы многих развивающихся стран связаны лишь с благотворительностью западного мира.
Международный аспект проблемы бедности до известной степени воспроизводит ситуацию, имевшую место в самих развитых странах. Возьмем пример самой богатой из них – Соединенных Штатов Америки. В 1959 году 23,2 % американцев находились за чертой бедности, а беспорядки и насилие достигали уровней, не виданных со времен Гражданской войны 1861–1865 годов [32]. Правительство вынуждено было принять беспрецедентную программу увеличения социальных расходов. Так, в период с 1960 по 1975 год суммы прямых денежных трансфертов и пособий малоимущим выросли более чем вдвое, ассигнования на социальное страхование – в 3,5 раза, средства, направляемые на выделение бесплатного питания и медицинских услуг, – в 4 раза [33]. Как следствие, в 1976-м, когда суммарный объем средств, направляемых на реализацию социальных программ, достиг 18,7 % ВНП, доля бедных американцев снизилась более чем вдвое – до 10,5 % населения [34]. Масштабы предпринятого перераспределения средств поражают воображение: только с 1992 по 1996 год доля расходов на субсидирование малоимущих увеличилась в США с 290 до 420 млрд долларов. Данные пособия довели суммарные доходы 20 % наименее обеспеченных американцев до 5,2 % национального дохода, в то время как без их учета соответствующий показатель не превышал бы 0,9 % [35]. При этом сегодня совершенно очевидно, что социальные программы не приводят к росту экономической самостоятельности и социальной активности наименее обеспеченных групп населения, а лишь консервируют сложившуюся ситуацию.
Подводя итоги, мы можем отметить, что, несмотря на очевидные экономические причины, наиболее существенной из которых оказывается развертывание технологической революции, неравенство, как и прежде, воспринимается как сугубо социальная, а чаще даже морально-этическая проблема. Однако (и это следует подчеркнуть) в начале XXI века, в отличие от предшествующих эпох, неравенство порождается принципиально новыми обстоятельствами, которые оказываются общими для всей цивилизации.
Основанием современных форм неравенства является неравное участие отдельных групп населения и отдельных стран в развертывании технологической революции. Нынешняя глобализация не порождает неравенства между «первым» и Третьим миром, а лишь распространяет на весь мир действие тех механизмов, которые вот уже несколько десятилетий обусловливают углубление неравенства в рамках самой западной цивилизации. При этом, если ведущие западные страны, как мы показали выше, имеют в своем распоряжении существенные ресурсы, позволяющие смягчить наиболее вопиющие последствия имущественной поляризации общества, в мировом масштабе соответствующие механизмы отсутствуют, и это приводит к резкому обострению проблемы.
Концепции глобализации, в рамках которых предпринимаются попытки осмыслить современный мир, в основных своих чертах сформировались во второй половине 80-х и в 90-е годы ХХ века. Характеризуя этот период, можно прибегнуть к аналогии с часто используемым историками приемом выделения так называемых «длинных столетий» (the long centuries) [36], границы которых определяются не формальным наступлением нового века, а событиями, отграничивающими его от предшествующего и последующего. При таком подходе началом «длинных 90-х годов» следует назвать вечер 9 ноября 1989-го, когда была разрушена Берлинская стена, а моментом завершения – утро 11 сентября 2001 года, когда рухнули небоскребы в Нью-Йорке. Между этими событиями заключен самый благополучный, а потому и самый наивный период истории ХХ века. Тогда казалось, что глобализация обусловлена экспансией общечеловеческих ценностей, что неравенство является проблемой нравственного прогресса цивилизации, что информационная революция приведет к распространению демократии, а экономическое развитие обретет бескризисный характер.
Сегодня «длинные 90-е» суть достояние истории. И поэтому становятся все более актуальными задача пересмотра многих социологических концепций, казавшихся фундаментальными, отказ от поверхностных объяснений реальности и попытка глубже понять, почему все более глобализирующийся мир был, есть и остается «расколотой цивилизацией».
1 Рассчитано по: Kennedy P. The Rise and Fall of Great Powers. Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. London: Fontana Press, 1988, p. 190.
2 D’Souza D. What’s So Great About America. Washington (DC): Regnery Publishing Inc., 2002, p. 39.
3 См.: Maddison A. Monitoring the World Economy 1820-1992. Paris: OECD, 1995, pp. 19-21.
4 Abernethy D. B. The Dynamics of Global Dominance. European Overseas Empires, 1415-1980. New Haven (Ct.), London: Yale University Press, 2000, p. 12.
5 Revel J-F. L'obsession anti-amПricaine. Son fonctionnement, ses causes, ses incon-sПquences. Paris: Plon, 2002, р. 80.
6 См.: Braudel F. Civilisation matПrielle, Пconomie et capitalisme, XVe – XVIIIe siПcle, t. 3, рр. 377-378.
7 См.: SIPRI Yearbook 2002: Armaments, Disarmament and International Security. Oxford: Oxford University Press, 2002, pp. 24, 27, 33, 36, 64 и др.
8 См.: Lancaster C. Aid to Africa: So Much to Do, So Little Done. Chicago, London: University of Chicago Press, 1999, p. 19; Human Development Report 2001. New York: United Nations, 2001, p. 169.
9 См.: Сohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. Cambridge (Ma.): MIT Press, p. 17.
10 См.: McLeod R. H. and Garnaut R. East Asia in Crisis. From Being a Miracle to Needing One? London, New York: Routledge, 1998, p. 50.
11 См.: Thurow L. Head to Head. The Coming Economic Battle Among Japan, Europe, and America. New York: Warner Books, 1993, p. 62.
12 См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis: Causes, Cures and Systemic Implications. Washington (DC): Institute for International Economics, 1998, p. 27.
13 См.: Globalization, Growth and Poverty. Building an Inclusive World Economy. Washington (DC): The World Bank, 2002, рр. 4-5.
14 См.: Benhabib S. The Claims of Culture. Equality and Diversity in the Global Era. Princeton (NJ), Oxford: Princeton University Press, 2002, р. 182.
15 См.: Nugent W. Crossings. The Great Transatlantic Migrations, 1870-1914, table 8, p. 30; table 9, p. 43.
16 См.: Sassen S. Guests and Aliens. New York: New Press, 1999, table 1, p. 161.
17 См.: Wallerstein I. The End of the World as We Know It. Social Science for the Twenty-First Century. Minneapolis (Mn.), London: University of Minnesota Press, 1999, pр. 171-176.
18 St. Augustinus. De civitate Dei, XII, 21.
19 См.: Pakulski J. and Waters M. The Death of Class. London: Sage Publications, 1996, p. 78.
20 См.: Gephardt R. with Wessel M. An Even Better Place. America in the 21st Century. New York: Public Affairs, 1999, p. 33.
21 См.: Nelson J. I. Post-Industrial Capitalism. Exploring Economic Inequality in America. Thousand Oaks (Ca.), London: Sage Publications, 1995, pp. 8-9.
22 Toffler A. Powershift: Knowledge, Wealth and Violence at the Edge of the 21st Century. New York: Bantam Books, 1991, p. 12.
23 См.: Bell D. Sociological Journeys: Essays 1960-1980. New Brunswick (NJ), London: Transaction Books, 1982, p. 153; Mandel M. J. The High-Risk Society. Peril and Promise in the New Economy. New York: Random House, 1996, p. 43.
24 Fukuyama F. The End of History and the Last Man. London: Penguin, 1992, p. 116.
25 См.: Krugman P. Peddling Prosperity. Economic Sense and Nonsense in the Age of Diminishing Expectations. New York, London: W. W. Norton, 1994, p. 231; George Kenwood, and Alan Lougheed. The Growth of the International Economy 1820-1990. An Introductory Text. London, New York: Routledge, 1992, p. 288; Krugman P. ‘Does Third World Growth Hurt First World Prosperity?’ in Kenichi Ohmae (ed.). The Evolving Global Economy: Making Sense of the New World Order. Boston: Harvard Business School Press, 1995, p. 117.
26 См.: Heilbroner R. and Milberg W. The Making of Economic Society. 10th ed. Upper Saddle River (NJ): Prentice Hall, 1998, p. 159.
27 См.: Mahathir bin Mohammad. The Way Forward. London: Weidenfeld & Nicolson, 1998, p. 19; Yergin D. and Stanislaw J. The Commanding Heights. New York: Simon & Schuster, 1998, p. 169; Robinson R. and Goodman D. S. G. (eds.). The New Rich in Asia. London, New York: Routledge, 1996, p. 207; Murray G. Vietnam: Dawn of a New Market. New York: St. Martin's Press, 1997, p. 2.
28 См.: Рalat R. A. (ed.) Pacific-Asia and the Future of the World System. Westport (Ct.): Avon, 1993, pp. 77-78.
29 Рассчитано по: World Development Report 2000/2001. Attacking Poverty. Washington (DC): World Bank, 2001, table 1.1, р. 23.
30 Рассчитано по: Lancaster C. Aid to Africa. So Much to Do, So Little Done. Chicago, London: Univ. of Chicago Press, 1999, table 5, p. 70.
31 См.: Gardner G. ‘Food Aid Falls Sharply’ in Brown L. R., Renner M., Flavin Ch. (eds.). Vital Signs. The Environmental Trends that are Shaping Our Future 1997-1998. London: Earthscan Publications Ltd., 1997, p. 110.
32 См.: Lind M. The Next American Nation. The New Nationalism and the Fourth American Revolution. New York: Free Press, 1995, p. 111.
33 См.: Burtless G. ‘Public Spending on the Poor: Historical Trends and Economic Limits’ in Seldon Danziger. Sandefur G., and Weinberg D. (eds.). Confronting Poverty: Prescription for Change. Cambridge (Ma.): Harvard Univ. Press, 1994, pp. 57, 63-64.
34 См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? The New Political Economy of Welfare. Cambridge: Polity Press, 1995, p. 128; Jencks Ch. ‘Is the American Underclass Growing?’ in Jencks Ch., Peterson P. E. (eds.) The Urban Underclass. Washington (DC): Brookings Institution, 1991, p. 34; Madrick J. The End of Affluence. The Causes and Consequences of America’s Economic Dilemma. New York: Random House, 1995, p. 152.
35 См.: Fischer C. S., Hout M., Jankowski M. S., Lucas S., Swidler A. and Voss K. Inequality by Design. Cracking the Bell Curve Myth. Princeton (NJ): Princeton Univ. Press, 1996, p. 132; Luttwak E. Turbo-Capitalism. Winners and Losers in the Global Economy. London: Weidenfeld & Nicolson, 1998, pp. 86-87.
36 См., напр.: Briggs A. and Snowman D. (eds.). Fins de SiПcle: How Centuries End 1400-2000. New Haven (Ct.), London: Yale Univ. Press, 1996; Arrighi G. The Long Twentieth Century. London: Verso, 1994, и др.
США. Евросоюз. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 19 февраля 2003 > № 2911858
Владислав Иноземцев
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter