Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Мигранты в странах Бенилюкса

"Вестник Кавказа" совместно с "Вести FM" реализует проект "Национальный вопрос", пытаясь понять, как решают в разных странах разные народы, разные правительства в разные времена проблемы, возникающие между разными национальностями. Сегодня в гостях у ведущих Владимира Аверина и Гии Саралидзе заведующий отделом социальных и политических исследований Института Европы РАН, доктор исторических наук Владимир Швейцер. После терактов в Брюсселе он рассказывает о том, как в последние десятилетия решались национальные вопросы в странах Бенилюкса.

Швейцер: Политики, собственно говоря, никогда и не было, потому что считалось, что все идет своим путем. В Бельгии селились выходцы из Африки, в частности, из Конго. Это была большая африканская колония с запасами урановой руды, которая стала потом причиной сложных отношений между Советским Союзом и Западом. Борьба шла за уран, за рудники, за источники ядерной энергии. Выходцы из Африки трудились в Бельгии на черных работах, но они жили лучше, чем в Африке.

Но в Бельгии был стык двух национальных вопросов. С одной стороны – переселенцы из Африки, католики, говорившие по-французски, с другой Фландрия, власти которой поставили вопрос о том, что работать и жить во Фландрии могут те, кто владеет их языком. А фламандский язык для африканцев, которые приехали с французским языком, совсем нелегок. Фландрия сейчас самая экономически развитая часть – там и нефтеперегонные заводы, и вся электроника. Фламандские националисты считали, что там рабочие места для фламандцев.

Бельгия разделена не только по языковому, этнолингвистическому принципу, но и по социальному. Фландрия – преуспевающая часть, вполне обеспеченная и дающая большую часть ВВП в бюджет Бельгии. Раньше от фламандцев требовали знания французского, сейчас фламандцы требуют знания фламандского. Все развернулось в обратную сторону.

Брюссель, кстати, тоже находится во Фландрии, но там все говорят по-французски, и именно там сконцентрировалось очень большое количество людей с темным цветом кожи. При этом, если ехавшие из «черной» Африки, из Конго, были католиками, то сейчас в Бельгию приезжают люди из Марокко и Алжира, исповедующие ислам. В Брюсселе есть районы, тот же Моленбек, где люди ходят в исламских одеждах, где можно услышать муэдзина, это совсем другой мир. Те кто там живет, становятся объектами интереса террористических организаций.

Есть и третий уровень проблем - Брюссель это город, в котором разместились примерно 150 тысяч европейских чиновников и людей, работающих в европейских фирмах. Это уже не Бельгия, это уже некая интернациональная часть Европы. Проблемы возникли во многом из отторжения многими людьми, живущими в Брюсселе, раздвоенности города на чиновничью, процветающую часть, и на менее процветающие, которые смотрят на первых с некой завистью. Думаю, мигранты на себе это и ощутили. В итоге террористы взрывают бомбы в самом центре Брюсселя, рядом со зданиями, в которых находится Европейский парламент и Европейская комиссия, и масса банков.

Аверин: Считается, что в Бенилюксе многие аспекты жизни синхронизированы. Можно ли говорить о том, что в Бельгии, Нидерландах и Люксембурге синхронизирована и национальная эта политика, или в каждой из стран есть свои особенности?

Швейцер: Решение о создании Бенилюкс было принято еще в период Второй мировой войны в 1943 году договорились. Потом это было развито все на уровень создания европейского сообщества. У них длительно время очень много было общего, сейчас стало меньше, но одно время даже можно было, например, с бельгийскими франками спокойно ехать в Люксембург - у них была почти одна валюта. Но с точки зрения вопроса об иммиграции и национального вопроса в целом надо иметь в виду следующее, что Нидерланды - страна, которая имела очень большие колониальные владения. Сегодня в Амстердаме вы увидите массу людей вполне европейского типа, но угадывают черты Юго-восточной Азии. Они говорят: "Наши деды, наши прадеды были чиновниками, ездили туда, и там заводили семьи". Поэтому Нидерланды были толерантны к людям, которые приезжали, даже жили там. У них кальвинизм, это ветвь протестантства, которая предполагает братство, радушие, близость. Воспитанные в таком духе люди воспринимали приезжих не как чужаков, а с состраданием и гуманностью. Это у них было, пока начался сильный приток в Нидерланды именно людей из Марокко, из Алжира. Они говорят по-французски, но недавно были приняты определенные дополнения к иммигрантскому законодательству, который требуют от всех мигрантов – из Сирии, из Афганистана – учить язык.

Саралидзе: В свое время для Нидерландов стало шоком убийство режиссера Теодора Ван Гога, который снял 10-минутный фильм о том, как угнетаются женщины в мусульманских странах "Покорность".

Швейцер: да, но многие забывают, что было еще другое убийство - лидера нидерландских националистов Пима Фортёйна. Убил его не мусульманин, а представитель партии "Зеленых", которого возмутило высказанное Фортёйном мысль о возможности умерщвления каких-то лисиц. (Активист радикальной экологической группы Ван дер Граф заявил вскоре после ареста, что отомстил Фортёйну за его слова о позволительности ношения шуб из натурального меха, - прим. ред.). Фортёйн ходил без охраны, у них та принято, двери раньше никто не закрывал на замки, они жили довольно открыто. В этих убийствах есть элемент агрессии и элемент обособления, характерный для мусульманской части. Они стали не попадать в канву голландской экономики, которая основана на высоких технологиях, и чтобы работать в этой сфере необходимо

Говорить о мультикультурализме можно, когда все живут вперемешку, как у нас было в Советском Союзе. У нас были отдельные районы, где жили те или иные народы, но если брать Москву или Ленинград, там все жили вперемешку. Там не было армянского квартала, или еврейского квартала. Жили все вместе и как-то люди притирались. Имели, конечно, определенные национальные особенности, никто их никогда не скрывал, но это была общность. Это то, что создалось в нашей сложной, противоречивой стране, а в Европе этого нет.

Аверин: Практически во всех европейских странах есть проблемы национального характера, которые не связаны ни с мигрантами, ни с приезжими с Северной Африки или черной Африки или Юго-Восточной Азии, а проблемы давние, исторические. Довольно сильны традиции национализма, если говорить о Франции. Когда валлоны разбираются с фламандцами или наоборот, они достаточно жестко это делают. В противостоянии Каталонии с Мадридом, басков с Мадридом, шотландцев в Великобритании идет мужской разговор с применением соответствующей лексики, риторики. В у националистов Бельгии, Франции этого нет.

Швейцер: Явление, о котором вы говорите, это не национализм, а региональный сепаратизм. В Каталонии всегда говорили, что их насильно присоединили к Испании. Сейчас я вижу угрозу для Европы как раз в том, что активизируются силы, стремящиеся расколоть ее. Идет раздрай между Западом и Востоком. Оживление ИГИЛ совпало по времени с ситуации вокруг Украины. Как только увидели, что есть такая зона, где начинают цепляться Запад и Восток, радикалы активизировались.

Но и когда мы говорим о Европе и о сепаратизме шотландцев, фламандцев, которые не хотят единого государства, можно говорить о Каталонии, можно говорить о Севере Италии, о Корсике, но, разумеется, в меньшей степени, очевидно, что все это разрушает Европу. Они думают уже не о Европе как о целом, а о своем. Они уверены, что они будут жить хорошо, будучи отдельным государством. Но распад СССР всем показал - учитесь на наших ошибках, у нас случилась эта беда, эта беда ухудшила жизнь большинства людей. Зато появилась элита, которая шикарно живет. Никто в СССР никакого Абрамовича или Березовского на пушечный выстрел не пустил бы… Яхты, футбольные клубы - совершенно другой уровень. Это отрицательно влияет на психологию большинства людей. Они чувствуют свою ничтожность.

Если бы европейцы поучились, они бы поняли что не надо уничтожать собственное государство. Нужно добиваться улучшения в языковой сфере, в экономической, в социальной, повышать качество жизни в каждом регионе, но не выходя из государства. Сохраните государство! Оттого и ЕС сейчас сыпется, что оказался колоссом на глиняных ногах. Эти ноги сейчас подпилены исламскими террористами, которые обрушают ЕС. И как из этого выходить, никто не знает.

Аверин: То есть, общая беда не будет объединять Европу?

Швейцер: Это сложно. Люди сейчас запуганы - немцы, голландцы, чехи, поляки боятся повторения терактов уже в своих странах. Сейчас можно очень грамотно поставить вопрос о восстановлении единства Европы, о выработке определенных принципов, причем, даже не европейских, а международных - нерушимость границ, сохранение территорий, недопустимость сепаратизма, борьба с любыми отклонениями от этих норм общими усилиями. Создайте миротворческие силы и введите их туда, где опасно. Это необходимо сделать, причем, в масштабе всей Европы.

Саралидзе: Почему в Европе, в частности, в Германии, идет усиление правых партий?

Швейцер: Германия гордилась, что у нее навечно прививка от фашизма, навечно прививка от тех элементов нацизма, которые имели место в прошлом. Но как только ослабла политика Берлина, и той же Меркель, появились люди, которые говорят - никакой указки из Брюсселя, будем жить по нашим немецким законам. И это при том, что у них экономически все нормально.

Поэтому сейчас речь идет о том, чтобы найти какой-то общий знаменатель. Его надо искать на путях сотрудничества европейцев по хотя бы тем вопросам, в которых они не расходятся. При том, что есть безусловные вещи, которые сложно соединить - та же история с этими санкциями. Хайнц Фишер, который еще месяц будет президентом Австрии, сказал очень правильную вещь: «Мы против санкций. Но мы против того, что породило эти санкции». Если подумать над этой мыслью, можно понять, что надо искать мирные пути решения вопросов, региональных, национальных, не делать резких шагов. Любой резкий шаг ведет, к сожалению, к тому, что мы видим сейчас в том же самом Брюсселе. Ответом на удары по Сирии стали удары по Европе, по европейской цивилизации. Это очень важный момент, который надо учитывать. И Россия, и Бельгия, и Германия - единая европейская цивилизация. Не надо говорить о том, что вы особые, вы хуже, мы лучше. Искать надо общее.

Бельгия. Евросоюз. Африка > Внешэкономсвязи, политика > vestikavkaza.ru, 28 марта 2016 > № 1701629 Владимир Швейцер

Полигон будущего

Руслан Пухов

Российская воздушная кампания в Сирии: первые выводы

Руслан Пухов – директор Центра АСТ.

Резюме Если в результате короткого конфликта с Грузией в 2008 г. началась радикальная реформа ВВС, то участие российской военной авиации в сирийской кампании будет иметь ещё более глубокие последствия, поскольку полученный опыт неизмеримо больше.

Российская воздушная операция в Сирии остается наиболее ярким военно-политическим событием современности. Она стала первым реальным боевым развертыванием Вооруженных сил России за пределами границ бывшего СССР в постсоветский период. Сирийская кампания – самое крупномасштабное задействование отечественных военно-воздушных сил со времен войны в Афганистане, а по сложности и интенсивности боевого применения, удаленности района действия вообще не имеет аналогов для российской и советской авиации.

Пожалуй, наиболее удивительным для наблюдателей, особенно за рубежом, стала способность России поддерживать на протяжении длительного времени довольно высокую частоту вылетов, а также отсутствие до настоящего времени боевых и эксплуатационных потерь (за исключением фронтового бомбардировщика Су-24М, сбитого ВВС Турции). Это свидетельствует об очень высоком качестве организации боевой деятельности российской авиационной группировки в Сирии на всех уровнях, что воочию демонстрирует современный облик Воздушно-космических сил России.

Ситуация резко контрастирует с действиями ВВС России в «пятидневной войне» с Грузией в августе 2008 года. Тогда, имея слабого противника, российская авиация за четыре дня потеряла семь боевых самолетов сбитыми (включая дальний бомбардировщик Ту-22М3) и четыре серьезно поврежденными. Большая часть этих потерь, по известным данным, пришлась не на противодействие грузин, а на свой же «дружественный» огонь. Достаточно указать, что 368-й штурмовой авиационный полк с аэродрома Буденновск, совершив всего 86 боевых вылетов, потерял три штурмовика Су-25 сбитыми и два поврежденными и затем списанными. То есть темп потерь составил один самолет на каждые 17 боевых вылетов, что соответствует худшим периодам 1941 года. В целом действия ВВС в августе 2008 г. отличались неудовлетворительной координацией и очень слабым взаимодействием с сухопутными войсками.

Семь лет, прошедшие с тех пор, стали для ВВС России (с 1 августа 2015 г. переименованных в Воздушно-космические силы – ВКС) периодом быстрого прогресса во всех областях – от технического оснащения и организации до управления и боевой подготовки.

Реформирование ВВС России

ВВС России оказались в центре осуществлявшейся с 2008 г. военной реформы и подверглись глубоким и масштабным преобразованиям. Главным образом это является следствием большого количества застарелых проблем, накопившихся в этом виде вооруженных сил. В организационном отношении предреформенный облик ВВС сложился еще в конце прошлого века, когда в 1997–2000 гг. прошла предыдущая масштабная волна слияний и расформирований полков ВВС и Противовоздушной обороны (ПВО), а сами ВВС и ПВО были объединены в единый вид вооруженных сил. Передача в состав ВВС армейской авиации в 2003 г. существенно не повлияла на их общий облик. К началу реформы осенью 2008 г. ВВС и ПВО на бумаге являлись внушительной силой. В их составе числилось до 2800 самолетов и вертолетов и около 100 дивизионов комплексов ПВО. Однако в реальности ВВС, как все Вооруженные силы России, сталкивались с целым рядом проблем, их реальный боевой потенциал был весьма невысок.

Одной из главных проблем ВВС к 2008 г. являлась значительная техническая отсталость, вызванная 15-летними «закупочными каникулами». Поставки новых самолетов и вертолетов резко сократились в первые же годы после распада СССР и обнулились в 1994–1995 годы. Таким образом, даже самая молодая авиационная техника к 2008 г. имела возраст не менее 15–20 лет. Основная же часть летательных аппаратов и комплексов ПВО еще старше. За время после прекращения массовых поставок техника физически и морально устарела, выработала ресурс. Процент исправности к 2007 г. не превышал 40%. В целом для российских ВВС время как будто застыло на уровне середины восьмидесятых годов. Серьезным недостатком было отсутствие современного авиационного вооружения.

Структурные преобразования

Основными направлениями реформирования ВВС и ПВО России в 2008–2012 гг. стали:

отказ от существовавшей еще с 1938 г. структуры «воздушная армия – корпус (дивизия) – полк» с заменой ее на структуру «авиационная база – авиационная группа» и последующим постепенным сокращением числа авиабаз. К 2012 г. после ряда реорганизаций фактически сложилась система, в которой немногочисленные авиабазы (в ВВС их осталось восемь, не считая армейской авиации) были «зонтичной» структурой, объединявшей несколько авиационных групп, каждая из них базировалась на своем аэродроме;

сокращение численного состава ВВС за счет избавления от балласта в виде старой техники. Происходило и сокращение числа аэродромов базирования;

ВВС и ПВО передана часть сил войсковой ПВО (фактически осуществлена еще в 2007 г.) и морской авиации;

в рамках более общей политики реформирования военного образования произошла концентрация учебных заведений и частей по подготовке кадров;

созданы четыре командования ВВС и ПВО, соответствующие четырем новым военным округам, созданным в 2010 г., тактические части ВВС переданы в подчинение новым четырем военным округам (объединенным стратегическим командованиям) и снижена роль Главного командования ВВС;

реорганизация и сокращение сил ПВО, созданы бригады воздушно-космической обороны (ВКО) в качестве единой структуры организации ПВО;

процесс реформирования на этом этапе увенчался созданием нового вида вооруженных сил – войск Воздушно-космической обороны (ВКО).

К концу 2012 г. сформирован «новый облик» ВВС и ПВО, значительно более компактный и соответствующий наличным ресурсам. Сокращение численности ВВС вкупе с быстрым увеличением военных расходов позволило значительно улучшить финансирование и перейти к наращиванию интенсивности боевой подготовки и росту налета. Значительно повысился уровень материально-технического обеспечения ВВС и оплата личного состава. Наконец, в 2009 г. после 15-летнего перерыва началось и стало быстро ускоряться переоснащение ВВС новой авиационной техникой и вооружением.

Однако не все решения, принятые в период создания «нового облика», были сочтены оптимальными. Поэтому после смещения в ноябре 2012 г. министра обороны Анатолия Сердюкова и прихода на эту должность Сергея Шойгу начался новый этап реформирования ВВС.

В 2013–2015 гг. основными направлениями мероприятий по реорганизации ВВС и ПВО России стали:

восстановление с 1 декабря 2013 г. структуры «авиационная дивизия – авиационный полк». Стоит, однако, отметить, что фактически это было осуществлено в виде переименования сложившихся к тому времени авиационных баз и авиационных групп соответственно;

восстановление полков армейской авиации и начало формирования бригад армейской авиации;

восстановление в 2014–2015 гг. армий ВВС и ПВО вместо командований (при сохранении, по сути, их структуры);

частичное изменение дислокации частей ВВС с расширением аэродромной сети;

частичное возвращение морской авиации в состав ВМФ;

децентрализация учебных заведений и частей по подготовке кадров с началом восстановления системы отдельных летных училищ;

переформирование бригад ВКО (ПВО) в дивизии ПВО;

переформирование с 1 августа 2015 г. Военно-воздушных сил (ВВС) в Воздушно-космические силы (ВКС).

Кроме того, с 2014 г. впервые с конца 1980-х гг. начато наращивание численности частей ВВС за счет формирования новых боевых полков. Этот процесс стартовал в Крыму, где была сформирована новая 27-я смешанная авиационная дивизия в составе нескольких созданных с нуля полков. Затем начато формирование нескольких новых авиаполков и в других регионах. Таким образом, ВВС России впервые почти за 30 лет стали расти в количественном отношении.

Закупки новой техники

Закупки новой авиационной техники стали одним из главных приоритетов Государственной программы вооружений на 2011–2020 годы (ГПВ-2020), утвержденной 31 декабря 2010 года. Общая стоимость программы составляет около 20,7 трлн рублей, из которых 19,4 трлн рублей были запланированы на закупки в интересах Министерства обороны. Из этих средств на закупки авиационной техники предполагалось выделить 4,7 трлн рублей. В рамках ГПВ-2020 планируется приобретение для всех видов вооруженных сил более 600 самолетов и 1100 вертолетов, и до настоящего времени эта программа в своей авиационной части реализовывалась достаточно последовательно.

Результатом стал быстрый рост поставок авиационной техники в войска. Так, если с 2000 по 2008 гг. Министерство обороны получило лишь четыре (!) боевых самолета, то уже в 2009 г. ВВС приобрели 33 боевых и учебно-боевых самолета – правда, 31 из них были истребителями МиГ-29СМТ/УБ, от которых отказался Алжир. С 2010 г. начались поставки серийных боевых и учебно-боевых самолетов по заказам уже Министерства обороны. В 2010 г. поставлены 19 самолетов, в 2011 г. – 24, в 2012 г. – 35, в 2013 г. – 51, в 2014 г. – 102 и в 2015 г. – 91. В 2016 г. ожидаются поставки на том же уровне около 100 машин в год.

К настоящему времени Министерство обороны заключило контракты на поставку 387 боевых самолетов фронтовой и морской авиации новой постройки (12 Су-27М3, 20 Су-30М2, 80 Су-30СМ, 129 Су-34, 98 Су-35С, 20 МиГ-29СМТ/УБ, 24 МиГ-29КР/КУБР), а также 101 учебно-боевого самолета Як-130, из которых уже поставлено 234 (12 Су-27М3, 24 Су-30М2, 56 Су-30СМ, 74 Су-34, 48 Су-35С, шесть МиГ-29СМТ/УБ, 24 МиГ-29КР/КУБР) и 79 самолетов Як-130.

Кроме того, ВВС России получили один новый стратегический бомбардировщик Ту-160 и четыре дальних самолета наблюдения и разведки (два Ту-214ОН и два Ту-214Р).

Важнейшей программой в боевой авиации остается создание Перспективного авиационного комплекса фронтовой авиации (ПАК ФА) – российского истребителя пятого поколения Т-50. С 2010 г. и по настоящее время построены пять прототипов ПАК ФА – самолетов Т-50, проходящих испытания, а в 2016 г. должны быть переданы на испытания еще четыре прототипа. Всего же до 2020 г. нынешними планами предусматривается постройка 14 опытных и предсерийных и 12 первых серийных истребителей Т-50, а массовое производство начнется уже в следующем десятилетии.

После 2020 г. ожидаются первые результаты и двух других программ создания принципиально новых самолетов – Перспективного авиационного комплекса дальней авиации (ПАК ДА, новый стратегический бомбардировщик) и Перспективного авиационного комплекса транспортной авиации (ПАК ТА, тяжелый транспортный самолет). В ожидании ПАК ДА планируется возобновить производство модернизированных стратегических бомбардировщиков Ту-160М2, а в ожидании ПАК ТА осуществлен перенос производства из Ташкента в Ульяновск модернизированного военно-транспортного самолета Ил-76МД-90А. Последних для Министерства обороны заказано 39. Кроме того, планируется закупка самолетов-заправщиков Ил-78М-90А на их базе.

Важным направлением стала модернизация остающейся в строю части парка боевых самолетов. К 2020 г. должны быть модернизированы суммарно до 100 истребителей Су-27, до 150 истребителей МиГ-31, до 200 фронтовых бомбардировщиков и разведчиков Су-24М/МР, до 180 штурмовиков Су-25, до 30 дальних бомбардировщиков Ту-22М3, до 60 стратегических бомбардировщиков Ту-95МС и Ту-160. Начата модернизация парка самолетов дальнего радиолокационного обнаружения и управления А-50 и ведется создание самолета данного назначения нового поколения А-100.

Особенно бурное обновление происходит в армейской авиации. В последние несколько лет количество новых вертолетов, поставляемых Министерству обороны, превышает 100 машин в год. К настоящему времени законтрактованы более 450 новых боевых вертолетов Ми-28Н, Ми-35М и Ка-52, из которых уже поставлено более 250. Ведутся постоянные закупки новых транспортных вертолетов серии Ми-17, закуплено 18 новых тяжелых транспортных вертолетов Ми-26 и более 70 легких вертолетов Ка-226 и «Ансат». Начиная с 2012 г. для ВВС приобретается широкая гамма новых управляемых авиационных вооружений, включая ракеты РВВ-СД и РВВ-МД класса «воздух-воздух».

Большое внимание уделяется развитию беспилотных летательных аппаратов (БЛА). Первыми шагами здесь стали закупка большого количества легких БЛА малой дальности различных отечественных производителей, а также приобретение и лицензионная сборка израильских тактических БЛА. Одновременно развернуты обширные программы создания в России различных БЛА большой дальности со взлетным весом от 1 до 5 т, хотя практические результаты в виде принятия на вооружение здесь, видимо, будут получены ближе к концу десятилетия. Начата и разработка перспективных реактивных ударных БЛА.

В целом с учетом известных планов закупок в составе ВВС и Морской авиации ВМФ России к 2020 г. по оптимистичному сценарию может насчитываться до 1500 боевых самолетов:

до 130 бомбардировщиков (16 Ту-160, 50 Ту-96МС, до 70 Ту-22М3);

до 820 истребителей (12 Т-50, 100 Су-35, 200 Су-30СМ, 20 Су-30М2, 100 модернизированных и новых Су-27СМ/СМ3, 120 немодернизированных Су-27 и Су-33, 150 модернизированных МиГ-31, 36 МиГ-35, 50 МиГ-29СМТ, 24 МиГ-29КР/КУБР);

до 350 ударных и разведывательных самолетов (до 150 Су-34, до 200 модернизированных Су-24М и Су-24МР);

до 180 штурмовиков (модернизированных Су-25СМ/Су-25УБ).

Это будет означать, что фактически ВВС России сохранят второе место в мире по боевому потенциалу после военной авиации США.

Проблемы

Вместе с тем стоит отметить и серьезные проблемы реформирования и функционирования ВВС (ВКС) России, среди которых необходимо выделить следующее:

нестабильность организационной структуры последних лет, вызванная практически непрерывным реформированием с 2008 г.;

неясная эффективность сложившейся к настоящему времени структуры с подчинением большей части ВВС оперативно-стратегическим командованиям (военным округам). В частности, остается открытым вопрос, не ведет ли это к регионализации воздушной мощи вместо ее концентрации;

не вполне ясный статус и перспективы развития созданных войск Воздушно-космической обороны;

сохраняющаяся в значительной мере отсталость методов применения ВВС на оперативном и тактическом уровнях, отсутствие опыта проведения современных крупных воздушных операций при сколько-нибудь значимом противодействии противника;

нехватка (которая, видимо, сохранится на длительное время) современного авиационного вооружения;

слабость современных средств разведки и целеуказания – в частности, отсутствие в ВВС подвесных прицельных контейнеров;

недостаточная отработанность поступающих на вооружение многих новых видов современной авиационной техники, которая, видимо, сохранится на длительное время;

сохранение в ВВС значительного количества устаревшей авиационной техники, что порождает проблемы с обслуживанием, ресурсом, аварийностью и т.д.;

сохраняющаяся слабость беспилотной авиации, которая, видимо, сохранится надолго в отношении БЛА с большой дальностью и ударных дронов.

Российская воздушная операция в Сирии

В этих условиях и с отмеченными достижениями и недостатками ВКС России неожиданно для многих пошли в бой в Сирии. Операция стала первой серьезной практической проверкой итогов реформирования и возрождения российской военной авиации, и уже можно констатировать, что эту проверку ВКС России выдержали с высокой оценкой.

Политические проблемы российского военного вмешательства в войну в Сирии неоднократно описывались, и тут нет смысла на них подробно останавливаться. Отметим только, что в военно-политическом отношении основной сложностью российской операции в Сирии видится ее двоякий характер. С одной стороны, официальной целью кампании заявлено противодействие возникшему в огне сирийской и иракской гражданских войн «Исламскому государству» (ИГ, запрещено в России), грозящему изменить всю карту Ближнего Востока и ставшему открыто действующим террористическим государственным образованием. С другой стороны, достаточно очевидно, что едва ли не главной задачей российской интервенции в Сирии является поддержка сирийского президента Башара Асада и если не радикальное улучшение военного положения этого режима (что вряд ли возможно), то по крайней мере консолидации его военных и территориальных позиций, что создаст предпосылки как для мирного урегулирования в Сирии, так и для снятия вопроса о смещении Асада в качестве предпосылки этого урегулирования.

Хотя очевидно, что пребывание российской авиационной группировки в Сирии затянется на долгие месяцы, для России чрезвычайно важно не втягиваться в длительную войну, всеми силами минимизировать собственные потери, тщательно и гибко выбирать «политические» цели для воздушных ударов, избегать военной конфронтации с западными военными силами в регионе, и, наконец, принципиально необходимо вовремя выйти из этой кампании.

Для ВКС России действия в Сирии стали беспрецедентно важной операцией, позволившей впервые получить опыт обширной наступательной кампании во взаимодействии различных видов авиации, при координации с сухопутными войсками и с иностранными партнерами (Сирия, Иран, Ирак). Большое значение имеет беспрецедентный для Вооруженных сил России опыт развертывания и обеспечения действий экспедиционной авиационной группировки на значительном удалении от национальной территории.

Авиационная группа ВКС России в Сирии развернута на сирийской авиабазе Хмеймим (ранее использовавшейся в качестве базы немногочисленной сирийской морской вертолетной авиации) близ Латакии в сентябре 2015 года. Первоначальный состав авиагруппы включал 12 фронтовых бомбардировщиков Су-24М (модернизированных по вариантам М2 и Гефест-Т), 12 модернизированных штурмовиков Су-25СМ и Су-25УБ, четыре новых фронтовых бомбардировщика Су-34, четыре новых многоцелевых истребителя Су-30СМ, один самолет радио- и радиотехнической разведки Ил-20М1, а также 12 боевых вертолетов Ми-24П и пять транспортно-боевых вертолетов Ми-8АМТШ. Характерно, что все самолеты и вертолеты прибыли с экипажами из различных строевых частей ВКС России, то есть авиагруппа представлена «рядовыми» летчиками на строевых машинах.

В дальнейшем произошло наращивание самолетов группировки. В частности, 6 декабря 2015 г. из России переброшены четыре дополнительных фронтовых бомбардировщика Су-34, а 30 января 2016 г. – четыре новейших многофункциональных истребителя Су-35С. Для замены Су-24М, сбитого турецким истребителем 24 ноября, в январе 2016 г. на Хмеймим прибыл бомбардировщик того же типа. Таким образом, к февралю 2016 г. число российских боевых самолетов в Сирии было доведено до 40 единиц. Усиливалась и вертолетная группировка – в конце 2015 г. доставлены четыре новых боевых вертолета Ми-35М и несколько транспортных Ми-8.

С 17 ноября 2015 г. российская группировка ВКС на Хмеймим именуется авиационной бригадой особого назначения, и ее штаб управляет также авиацией, действующей по целям в Сирии с территории России. Командиром российской авиационной группировки в Сирии с самого начала является генерал-майор Александр Максимцев.

Для обороны авиабазы Хмеймим привлечена довольно крупная группировка российских наземных сил (не менее 1,5 тыс. человек, а теперь, возможно, до 3 тыс. человек), включая части спецназа, 810-й бригады морской пехоты Черноморского флота, 7-й десантно-штурмовой дивизии из Новороссийска и ряда частей сухопутных войск. Группировка имеет танки Т-90А, различную бронетехнику и 152-мм буксируемые гаубицы Мста-Б. Для прикрытия аэродрома с воздуха создана группировка современных средств ПВО, включающая зенитные ракетные системы «Бук-М2» и зенитные ракетно-пушечные комплексы «Панцирь-С». В конце ноября ПВО усилена дивизионом новейшей зенитной ракетной системы С-400.

Снабжение российской военной группировки организовано как по воздуху через территории Ирана и Ирака военно-транспортными самолетами Ил-76 и Ан-124, так и морем – постоянными транспортными рейсами больших десантных кораблей и вспомогательных и транспортных судов ВМФ из Новороссийска и Севастополя в сирийский порт Тартус. Морской путь ввиду высокой интенсивности использования кораблей и судов на нем получил название «Сирийский экспресс». В больших масштабах привлекаются военно-транспортные самолеты. Только самолеты Ан-124 ВКС с сентября по декабрь 2015 г. совершили в Хмеймим 113 рейсов и перевезли 10,2 тыс. т грузов.

Особенностью действий российской авиации в Сирии стало относительно масштабное применение высокоточного вооружения класса «воздух-поверхность». В частности, впервые российской стороной применены корректируемые авиационные бомбы КАБ-500С со спутниковой системой наведения. Однако при этом основную роль в поражении целей продолжают играть неуправляемые авиационные средства. Боевые вертолеты Ми-24П и Ми-35М и штурмовики Су-25СМ активно используют неуправляемые авиационные ракеты, при этом неизбежно подставляясь под огонь имеющихся в распоряжении повстанцев и исламистов маловысотных средств ПВО.

К началу февраля 2016 г. общее число боевых вылетов ВКС России в Сирии достигло оценочно 6,6 тысяч. В целом интенсивность действий столь ограниченной авиационной группировки высока и достигает 100 вылетов в сутки, а в конце ноября доходила до 150 (с учетом привлечения самолетов с российской территории). 7 октября 2015 г. к операции в Сирии впервые были привлечены корабли ВМФ, когда ракетные корабли «Дагестан», «Град Свияжск», «Великий Устюг» и «Углич» применили высокоточные крылатые ракеты комплекса «Калибр» из акватории Каспийского моря с дистанции примерно 1,5 тыс. километров. Произведено 26 пусков по 11 целям на территории Сирии. В дальнейшем пуски крылатых ракет «Калибр» производились с этих кораблей (20 ноября, 18 ракет) и с дизельной подводной лодки «Ростов-на-Дону» (8 декабря, четыре ракеты). Всего в трех ударах было выпущено 48 крылатых ракет «Калибр», что стало первым применением этого оружия отечественным флотом.

17 ноября 2015 г. впервые с начала операции в Сирии была задействована российская дальняя авиация – самолеты Ту-160, Ту-95МС и Ту-22М3. Ту-95МС и Ту-160 взлетали с аэродрома Энгельс Саратовской области, а Ту-22М3 – с аэродрома Моздок в Северной Осетии. Этот день стал по-настоящему историческим для Вооруженных сил России: стратегические бомбардировщики Ту-160 и Ту-95МС, никогда до этого не участвовавшие в боевых действиях, получили боевое крещение.

В ходе боевых вылетов в Сирию самолеты Ту-160 используют новейшие крылатые ракеты воздушного базирования Х-101, самолеты Ту-95МС – крылатые ракеты Х-555 (переоборудованные в неядерный вариант ракеты Х-55), а бомбардировщики Ту-22М3 действуют по старинке свободнопадающими бомбами. Всего к настоящему времени самолетами дальней авиации совершено с территории России 187 боевых вылетов в Сирию. Самолеты Ту-95МС и Ту-160 произвели 97 пусков крылатых ракет воздушного базирования.

Безусловно, удары крылатых ракет морского и воздушного базирования по объектам в Сирии не были вызваны военной необходимостью и стали чистой военно-политической демонстрацией потенциала Вооруженных сил России.

Для сопровождения бомбардировщиков дальней авиации привлекались истребители Су-27СМ и Су-30СМ с дозаправкой в воздухе. С декабря 2015 г. над Сирией действует самолет дальнего радиолокационного обнаружения и управления А-50, обеспечивающий контроль воздушного пространства и, возможно, также играющий роль воздушного командного пункта. Машина совершает полеты с аэродрома Моздок.

Некоторые итоги и оценки действий ВКС России в Сирии

Пока действия группировки ВКС России не привели к поражению ИГ и сирийской оппозиции. Однако очевидно, что российские воздушные атаки медленно, но оказывают воздействие, постепенно склоняя чашу весов в пользу сирийских правительственных сил, которые перешли от стратегической обороны к наступательным действиям, пока в основном тактического масштаба.

При беспрецедентно высокой для ВКС России интенсивности действий группировка до сих пор не понесла боевых или небоевых потерь. Исключением стало уничтожение российского фронтового бомбардировщика Су-24М2 турецким истребителем F-16С в результате инцидента в районе сирийско-турецкой границы 24 ноября 2015 года. При попытке спасения экипажа Су-24М2 огнем протурецких повстанцев с земли был подбит и после вынужденной посадки на земле добит российский вертолет Ми-8АМТШ. Это единственные потери авиации России в ходе сирийской кампании.

Российские ВКС впервые в своей истории в относительно больших количествах применяют высокоточное оружие, включая новейшие бомбы со спутниковой коррекцией КАБ-500С. Впервые в боевых действиях используются неядерные крылатые ракеты, в том числе новейшие авиационные Х-101, модифицированные Х-555 и морские «Калибр». Для разведки, корректировки, целеуказания и оценки эффективности ударов в ходе воздушной кампании в Сирии достаточно активно применяются БЛА, причем не только российские, но и иранские.

В целом ВКС России продемонстрировали беспрецедентно высокий уровень боевой и эксплуатационной готовности и способности поддерживать высокий темп боевых действий даже с удаленной от территории страны авиабазы. Впечатляет отсутствие эксплуатационных потерь и потерь в ходе собственно вылетов.

Напротив, результаты непосредственного воздействия на противника выглядят пока довольно умеренными. По всей видимости, мятежникам нанесен меньший, нежели ожидалось, ущерб, а сирийская правительственная армия пока весьма медленно эксплуатирует плоды авиаударов. Взаимодействие ВКС с сирийскими правительственными сухопутными войсками, похоже, оставляет желать лучшего. Эффективность непосредственной поддержки войск со стороны российской авиации выглядит невысокой. В целом операция ВКС демонстрирует лимиты воздушной мощи, но с этим обстоятельством ранее столкнулись и западные державы.

Несмотря на демонстрируемый прогресс, в техническом отношении ВКС России в сирийской кампании находятся на уровне американских ВВС периода операции «Буря в пустыне» 1991 года. То есть сильно отстают от США и в целом современной западной военной авиации. В части высокоточного оружия ВКС России в ходе кампании применяют главным образом боеприпасы со спутниковой коррекцией. Этот способ наведения имеет ограничения, в том числе по точности. Сами бомбы КАБ-500С калибра 500 кг и крылатые ракеты зачастую излишне мощны для типовых целей в этой войне. У российской авиации очень мало (а то и вовсе отсутствуют) высокоточных средств борьбы с движущимися, малоразмерными и хорошо укрепленными целями.

Российская авиация испытывает острую нехватку средств целеуказания для применения высокоточного оружия – фактически эту роль могут играть только электронно-оптические системы «Платан» новых фронтовых бомбардировщиков Су-34. Отсутствуют возможности целеуказания и у используемых в настоящее время российских БЛА. На вооружении ВКС России до сих пор нет подвесных контейнеров целеуказания, являющихся типовыми уже 25–30 лет для западной военной авиации.

По всей видимости, эффективность действий ВКС России в Сирии ограничена главным образом дефицитом разведывательных возможностей, а не недостатком самолетов или средств поражения. Российской авиации не хватает специализированных самолетов-разведчиков, БЛА с широким спектром аппаратуры и большой дальностью полета, современных эффективных космических средств разведки. Полностью отсутствуют в российской авиации и БЛА с ударными возможностями. Из-за недостаточной отработанности в Сирию пока не были посланы новые российские боевые вертолеты Ми-28Н и Ка-52.

Несмотря на указанные недостатки, Сирия стала отличным полигоном для масштабной отработки новой тактики и нового вооружения ВКС. Впервые задействованы самые современные самолеты Су-30СМ и Су-34 (а теперь и Су-35С), используются крылатые ракеты, высокоточное оружие, начато применение БЛА, отрабатываются сложные формы взаимодействия между различными силами и средствами. ВКС получают богатейший боевой и эксплуатационный опыт. Судя по всему, операция в Сирии пока что обходится России относительно дешево.

Если короткий конфликт 2008 г. с Грузией имел следствием радикальную военную реформу ВВС, то участие российской военной авиации в сирийской кампании в долгосрочной перспективе будет иметь еще более глубокие последствия, поскольку полученный опыт неизмеримо больше. В связи с этим можно ожидать, что ряд направлений развития ВКС будет в ближайшие годы интенсифицирован.

Сирия. Россия > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 7 марта 2016 > № 1682559 Руслан Пухов

Выступление заместителя Министра иностранных дел России А.Ю.Мешкова на конференции «Дни безопасности ОБСЕ: укрепление связи между национальным и региональным реагированием в контексте миграции и безопасности», Рим

Уважаемый господин Председатель,

Уважаемые дамы и господа,

Рассматриваем сегодняшнюю конференцию, проводимую по инициативе уважаемого Генерального секретаря Л.Заньера, как важный и своевременный шаг на пути повышения внимания ОБСЕ к миграционному кризису в Европе, анализа возникших проблем и выработки конкретных предложений по максимально эффективному задействованию потенциала Организации для содействия государствам, столкнувшимся с беспрецедентным наплывом мигрантов и беженцев из государств Ближнего Востока и Северной Африки. По сути, в ОБСЕ это первая попытка открыто посмотреть на данную проблему в широком ракурсе. С учётом всеобъемлющей концепции безопасности ОБСЕ и межизмеренческого характера темы миграции Организация имеет определённый потенциал в разрешении современного миграционного кризиса в Европе. Поэтому давайте постараемся сегодня совместно, как говорят в России, «копнуть поглубже» и, соответственно, сформировать общую картину.

Мы внимательно следим за складывающейся по сути критической ситуацией, связанной с наплывом беженцев на европейский континент, и, как и наши партнёры по региону, серьёзно обеспокоены.

Считаем, что нынешний миграционный кризис по многим своим проявлениям фактически уже приблизился к гуманитарной катастрофе. Речь, в первую очередь, идёт об обострении социально-экономических проблем. Одновременно серьёзно выросли взаимная нетерпимость, шовинизм и ксенофобия. Согласно данным Еврокомиссии, среди всех форм дискриминации в ЕС наиболее распространенной во всех без исключения государствах-членах является дискриминация на почве этнического происхождения. В целом по странам Евросоюза именно эти мотивы лежат в основе 64 % случаев нарушения принципа равенства. Под видом беженцев в европейские страны проникают сотни, а возможно и тысячи экстремистов и, как вы прекрасно понимаете, не с самыми добрыми намерениями. В этом разрезе стоит со всей серьёзностью воспринимать появившиеся от соответствующих спецслужб сообщения о беженцах, уличенных в связях с террористами. Существенно вырос уровень преступности, число случаев насилия, включая сексуального характера (пример - известные события в Кёльне в канун Нового года). Возникла угроза вспышек инфекционных заболеваний. Остро проявились экономические проблемы, когда многие беженцы не стремятся к реальной интеграции в общество, а хотят только получать пособия, либо, напротив, дешёвый труд мигрантов вытесняет местную рабочую силу.

Не случайно поэтому 15 января в Брюсселе на пресс-конференции, посвящённой итогам 2015 г., Председатель Еврокомиссии г-н Ж.-К.Юнкер подчеркнул, что Евросоюз движется от миграционного кризиса к «колоссальному кризису доверия к евроинтеграционному проекту».

Причин возникновения нового миграционного потока, своего рода очередного переселения народов, достаточно много, и они тесно связаны между собой. Но главным, своего рода, «детонатором», обрушившим лавину беженцев и мигрантов на казалось бы благополучные страны Западной, Северной и Центральной Европы, стало безответственное силовое вмешательство определённых держав во внутренние дела суверенных государств Ближнего Востока и Северной Африки в целях их дестабилизации и смены неугодных правительств. Итоги всем хорошо известны - подрыв экономик, разрушение социально-экономической инфраструктуры и т.д. Безуспешные попытки пересадить модельные, западные образцы демократии в совершенно неподготовленную социальную среду привели к разрушению целых государств, превратили огромные территории в зоны постоянных военных действий. В странах, которые покидают коренные жители, резко деградирует человеческий капитал, и как результат - тают перспективы развития. На смену «арабской весне» быстро пришла «исламистская осень».

На этом фоне вызывает обеспокоенность позиция ключевых государств Европы и США, безответственная политика которых в значительной степени предопределила развитие ситуации в ближневосточном регионе по наихудшему сценарию. И если в своей политике в Восточном и Южном Средиземноморье европейцы в основном шли в кильватере Вашингтона или, как минимум, действовали совместно, то теперь они остались один на один с возникшими последствиями своих действий. При этом, оказавшись на пороге миграционного коллапса, они пока так и не пришли к единому решению по поводу путей выхода из созданного их же руками положения.

Однако, помимо искусственно созданных, есть причины и более фундаментального характера, которые набирали силу давно, но были многократно усилены разрушением государственного устройства стран Средиземноморья.

В экономическом плане это бедность, безработица (особенно среди молодежи), неравномерное распределение богатства между различными странами и регионами, существенные диспропорции в уровне жизни, социально-экономическом, образовательном, научном и духовном развитии обществ целых континентов. По данным Программы развития ООН, разница в ВВП между пятью самыми богатыми и пятью самыми бедными странами мира увеличилась с 30 раз в 1960-х гг. до более чем 70 раз в 2000-х.

Нельзя забывать и о диспропорциях в демографическом развитии индустриально развитых и развивающихся государств, во многом определяющих направление основного вектора миграционных потоков. Колоссальный рост рождаемости в странах Ближнего Востока, Азии и Африки проходит при практически «нулевом приросте» в Европе, чьё население стареет. В следствие чего количество мигрантов в ближайшие десятилетия, по прогнозам учёных-демографов, вырастет в разы.

Наконец, свой вклад в рост миграции вносят и современные технологии, прежде всего интернет и мобильная телефония. Люди в «странах исхода» получили возможность «видеть мир вокруг себя» и просто стремятся к лучшей жизни. Неведомые «заморские земли» в одночасье стали для них ближе и доступнее. Маршруты туда - проще и понятнее.

Итог известен: только в 2015 г. в странах-членах ЕС подано 1,3 млн. ходатайств о предоставлении убежища. При этом было зарегистрировано 1,04 млн. попыток нелегального въезда. Основным маршрутом оставалось Восточное Средиземноморье. На греко-турецкую границу пришлось 880 тыс. пересечений. Второй по интенсивности маршрут нелегальной миграции– Центральное Средиземноморье. С территории Ливии в Италию по морскому пути перебралось порядка 120 тыс. человек

Однако предпринимаемые Евросоюзом меры по управлению миграционным кризисом пока носят паллиативный, фрагментарный характер. Согласованные решения реализуются далеко не в полной мере и к качественному исправлению ситуации не приводят. Нет чёткой общей политики.

В этих условиях страны-члены ЕС все больше идут по пути принятия самостоятельных мер на национальном уровне, направленных на ужесточение миграционной политики, введение ограничений на внутришенгенских границах, укрепление контроля на внешней границе ЕС, что автоматически негативно сказывается на соседних странах.

В то же время осознание необходимости комплексного, скоординированного подхода к этой беспрецедентной проблеме постепенно приходит. Всё чаще слышны здравые призывы перейти от «режима реагирования» к выработке общей стратегии управления массовыми миграционными потоками. Необходимо создавать условия нормальной жизни в тех странах, откуда идут миграционные потоки, помогать возрождению экономики этих стран, достижению мирных договорённостей там, где идут конфликты.

Мы стоим перед необходимостью поиска оптимальных, экономически, социально и политически выверенных решений проблем в области миграции, в том числе в рамках принятых международных обязательств - и в гуманитарной сфере, и в области безопасности.

Во-первых, как представляется, не должен подвергнуться эрозии режим международной защиты беженцев, основой которого являются Конвенция ООН о статусе беженцев 1951 года и Протокол 1967 года. Даже в условиях массового экстренного прибытия людей важно не допустить «размывания» института убежища. Мы хотели бы рассчитывать, что наши европейские партнёры будут действовать в строгом соответствии с международным правом.

Во-вторых, необходимо создать дополнительные каналы законной миграции, наладить механизмы реадмиссии. При этом необходимо четко проводить различие между беженцами по смыслу упомянутых Конвенции и Протокола, и нелегальными экономическими мигрантами, которые попросту пользуются сложившейся ситуацией.

В-третьих, должен быть установлен надлежащий контроль за миграционными потоками. Необходимо сделать все, чтобы исключить возможность для проникновения в европейские страны террористов вместе с людьми, действительно нуждающимися в помощи.

В-четвёртых, должно быть налажено взаимодействие со всеми странами Средиземноморья, направленное, прежде всего, на противодействие терроризму.

В-пятых, т.н. принимающим государствам должно оказываться содействие в плане соблюдения прав человека, беженцев и мигрантов.

У России в силу известных причин имеется солидный опыт по решению различных вопросов, связанных с миграционными процессами. Мы готовы им поделиться с нашими коллегами по ОБСЕ. В настоящее время на территории нашей страны находится порядка 10 млн. иностранных граждан, из которых более 2,5 млн. являются выходцами с Украины, в частности почти 2 млн. беженцев с Юго-Востока.

В июне 2014 г. после начала боевых действий в Донбассе в Ростовскую область ежедневно бежало порядка 8,5 тыс. человек. Более половины из них - дети. Для их приёма в 76 российских регионах были сформированы 1002 пункта временного пребывания, предусматривавших питание и медицинское обслуживание. Детям проводили диспансеризацию, делали прививки. Самолётами, поездами и автоколоннами беженцев переправляли вглубь страны. К началу учебного года для детей беженцев были подготовлены места в школах и детских садах. Одновременно в срочном порядке были переработаны административно-правовые акты о представлении беженцам убежища.

Сейчас украинским мигрантам также оказывается содействие в вопросах оформления их законного пребывания в России и неограниченного перемещения на ее территории. Кроме того, Федеральной миграционной службой была введена система т.н. трудового патента для граждан стран, имеющих с Россией безвизовый режим, что позволило существенно снизить процент осуществляющих незаконную трудовую деятельность. При этом эффективная система охраны госграницы исключает возможность проникновения на российскую территорию людей без официальных документов.

Вне всякого сомнения, наиболее подходящей международной площадкой для взаимодействия по проблематике миграции, по нашему твердому убеждению, является Организация Объединенных Наций. На ооновской площадке уже много лет работают специализированные структуры, каждая из которых вносит свой вклад в решение соответствующих вопросов миграционной проблематики.

И всё же, по нашему убеждению, и ОБСЕ с её экспертным потенциалом и развитым инструментарием не должна оставаться в стороне от работы на миграционном треке.

Отправной точкой могло бы стать проведение силами Департамента по транснациональным угрозам Секретариата ОБСЕ всестороннего анализа ситуации на внутренних и внешних границах Евросоюза с выработкой соответствующих рекомендаций. Возможно, стоит более активно задействовать в этих целях функционирующую с 2006 г. Сеть национальных координационных пунктов ОБСЕ по вопросам безопасности границ и пограничного режима.

Ожидаем вклад в эту работу Центра по предотвращению конфликтов Секретариата, а также Верховного комиссара по делам национальных меньшинств, которые в соответствии со своими мандатами должны оценивать риски потенциального возникновения конфликтных и кризисных ситуаций, вырабатывать рекомендации заинтересованным государствам-участникам.

Такой институт ОБСЕ, как Бюро по демократическим институтам и правам человека с его авторитетными экспертами, незаменим для анализа ситуации в области соблюдения основных свобод и прав человека в странах транзита и назначения беженцев. Бюро могло бы также проанализировать и высказать рекомендации по совершенствованию или адаптации к современным реалиям законодательства стран ЕС в миграционной сфере, разработке единых алгоритмов мониторинга проявлений этнической и расовой нетерпимости. Работа с указанным правочеловеческим «недугом» по линии евроинститутов фактически так и не вышла из стадии проведения «первичной диагностики».

Опыт трёх личных представителей Действующего председателя ОБСЕ по борьбе с антисемитизмом, расизмом, ксенофобией и дискриминацией христиан и мусульман крайне востребован в условиях привнесения мигрантами отличных от европейских стран культуры, традиций, религиозных убеждении, представлений о правах человека, месте женщин в обществе. Их интеграция в культурную и социальную среду Европы крайне затруднительна, а без продуманной стратегии и чёткой системы её реализации просто невозможна. Остро в этой связи стоит и проблема антисемитизма. По данным Агентства ЕС по основным правам человека, каждый пятый представитель еврейских общин в ЕС на протяжении последнего года становился объектом расистских высказываний; 46 % рассматривают себя в качестве потенциальной мишени преступлений на почве этнической ненависти; 33 % опасаются стать жертвой актов физического насилия. При этом свыше половины жертв антисемитизма в есовских странах не обращались в полицию из-за опасений дальнейших преследований.

Очевидна и востребованность деятельности Офиса Спецпредставителя и координатора ОБСЕ по борьбе с торговлей людьми. Женщины и дети являются самыми уязвимыми группами беженцев. По статистика Европола, более 10 тыс. детей мигрантов, прибывших в Европу без сопровождения взрослых, пропали без вести за последние два года. Многие из них весьма вероятно стали жертвами сексуальной эксплуатации или рабского труда.

В случае необходимости Постоянный совет ОБСЕ мог бы принять консенсусное решение 57-ми государств-участников о направлении в те страны Европы, где кризис проявляется наиболее остро, миссий по установлению фактов или учредить полевое присутствие.

Важно также, чтобы ОБСЕ активизировала взаимодействие со средиземноморскими партнёрами по сотрудничеству - Алжиром, Египтом, Израилем, Иорданией, Марокко и Тунисом. Эти страны принимают на себя основной удар в плане наплыва беженцев из затронутых кризисами стран региона. Средства имеющегося Фонда партнёрства можно было бы направить на проведение соответствующих конференций и тренингов по повышению потенциала правоохранительных органов.

Со своей стороны готовы принять самое активное участие в детальной проработке указанных предложений с исполструктурами ОБСЕ, прикомандировать авторитетных экспертов.

Закончить своё выступление хотел бы приглашением всем государствам-участникам ОБСЕ объединить усилия. Повторю: для решения проблем беженцев необходимо достижение устойчивого политического урегулирования текущих конфликтов с учётом законных интересов всех вовлечённых сторон, оказание помощи в экономическом восстановлении пострадавших государств и обеспечении базовых потребностей их населения. В той же мере, как нам нужен единый фронт борьбы с международным терроризмом, столь же необходимы совместные стратегия и действия в решении миграционной проблемы.

Благодарю за внимание!

Россия. Евросоюз > Армия, полиция > mid.ru, 4 марта 2016 > № 1677970 Алексей Мешков

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе совместной пресс-конференции с Министром иностранных дел ОАЭ А.Аль Нахайяном и Генеральным секретарем ЛАГ Н.Араби по итогам заседания третьей сессии Российско-Арабского Форума сотрудничества, Москва

Уважаемые дамы и господа,

Сегодня мы провели третье заседание Российско-Арабского Форума сотрудничества, который был создан в 2009 г.

Мы одобрили развернутое заявление, которое будет распространено, и План действий по реализации принципов, целей и задач Российско-Арабского Форума на 2016-2018 гг. В этих документах мы изложили совместные подходы России и стран-участниц Лиги Арабских государств (ЛАГ) к наиболее «жгучим» проблемам международной политики, прежде всего, в отношении кризисов в регионе Ближнего Востока и Северной Африки.

Особое внимание мы уделили проблеме международного терроризма. У нас единые позиции, которые заключаются в необходимости бескомпромиссной борьбы с этим абсолютным злом военными методами, путем пресечения каналов подпитки террористов, в частности т.н. «Исламского государства» и, конечно, в необходимости борьбы с распространением идеологии экстремистов и террористов.

В заявлении поддерживается инициатива Президента Российской Федерации В.В.Путина по формированию широкого антитеррористического фронта на универсальной международно-правовой основе и под эгидой ООН. Приветствуются усилия на треке борьбы с терроризмом, которые предпринимаются в рамках ОДКБ, СНГ, ШОС, и те меры, которые принимают государства-члены ЛАГ по антитеррористической пропаганде, формированию основ для недопущения ситуации, когда терроризм будет пускать корни в новых странах.

Отмечаются действия, которые предпринимаются в Египте, ОАЭ, Алжире, на Бахрейне, в других странах региона по противодействию террористической идеологии. Мы считаем это очень важной сферой дальнейшего развития нашего сотрудничества, в том числе в рамках Группы стратегического видения «Россия-Исламский мир», которая создана по линии нашего взаимодействия с Организацией исламского сотрудничества (ОИС).

Мы рассмотрели конкретные кризисы и конфликты в регионе, но делали это на основе общих принципов, которые предполагают признание права народов самим определять свою судьбу и судьбу своих стран, недопустимость вмешательства извне во внутриполитические процессы, необходимость уважения независимости, суверенитета и территориальной целостности всех государств региона.

Под этим углом зрения мы рассмотрели усилия международного сообщества, в которых участвуют Россия и страны арабского мира, по содействию урегулированию кризисов в Сирии, Йемене, Ливии, по нормализации ситуации в Ираке, Сомали, других странах региона.

Все три участника сегодняшней пресс-конференции являются членами Международной группы поддержки Сирии (МГПС). Сегодня мы подтвердили приверженность всем договоренностям, которые были достигнуты в рамках т.н. «Венской группы», СБ ООН. Подтвердили поддержку российско-американской инициативе о прекращении боевых действий, начиная с 00.00 часов (по Дамаску) завтрашнего дня.

При всей значимости и остроте конфликтов в Сирии, Йемене, Ливии, других странах этого региона на центральное место в нашем заявлении вынесена задача скорейшего возобновления усилий по мирному урегулированию палестино-израильского конфликта. Подтверждена позиция в пользу существенной активизации усилий в рамках «квартета» международных посредников. Российская сторона вновь подчеркнула, что считает крайне важным наладить теснейшее повседневное взаимодействие между «квартетом» и ЛАГ. Это является тем более необходимым, что именно Арабская мирная инициатива наряду с соответствующими резолюциями СБ ООН создает абсолютно четкую недвусмысленную основу для долгосрочного, устойчивого, всеобъемлющего урегулирования палестино-израильского и в более широком плане арабо-израильского конфликта. Арабская мирная инициатива должна служить основой для восстановления палестинского единства. Россия активно стремится содействовать достижению соответствующих договоренностей между ФАТХ и ХАМАС. В этом же направлении предпринимали и предпринимают усилия многие арабские страны. В свое время этим активно занимался Египет, сейчас соответствующие усилия предпринимает Катар. Мы договорились сотрудничать и на этом направлении.

Россия также подтвердила свою приверженность всем решениям международного сообщества, которое нацелено на создание на Ближнем Востоке зоны, свободной от оружия массового уничтожения. Мы в тесном контакте со всеми заинтересованными сторонами продолжим продвигать задачу скорейшего начала соответствующего процесса.

Сегодня мы также подтвердили готовность продолжать нашу линию на оказание содействия нашим арабским друзьям в нормализации отношений между ними и Исламской Республикой Иран. Считаем это очень важной задачей, которая самоценна сама по себе, но решение которой существенно способствовало бы продвижению в урегулировании различных кризисов в регионе, включая сирийский, йеменский и ряд других. На это направлена наша известная концепция обеспечения безопасности в районе Персидского залива. Мы будем продолжать продвигать соответствующие инициативы в расчете на то, что в итоге сформируется необходимая критическая масса для завязывания предметного диалога по всем этим вопросам.

Вопрос: Каких конкретных результатов удалось достичь за время существования Российско-Арабского форума?

С.В.Лавров: Наверное, необходимо выслушать не только наши оценки, но и оценки наших арабских друзей. Думаю, что они во многом совпадают. Мы позитивно оцениваем развитие этого важного механизма. Сейчас, когда регион Ближнего Востока и Северной Африки буквально бурлит, перенасыщен кризисами и конфликтный потенциал в нем, к сожалению, не уменьшается, регулярный диалог имеет важнейшее значение. Мы проводим такой диалог на разных уровнях. Есть договоренность как минимум о ежегодных встречах министров иностранных дел, есть механизм встреч старших должностных лиц (это, как правило, уровень директоров департаментов). Сегодня мы договорились, что этот механизм будет регулярным, и его участники будут встречаться не реже, чем раз в 6 месяцев. Все это позволяет сделать системным наш политический диалог с Лигой арабских государств, заранее планировать повестку дня, причем не просто в контексте абстрактных академический дискуссий, а с прицелом на конкретный результат и практическую координацию действий в различных международных форматах.

Второе направление, где налицо конкретные результаты, – это торгово-экономические и инвестиционные связи. Помимо заметного устойчивого роста объемов взаимодействия в этой сфере по двусторонней линии, у нас создан и многосторонний механизм – Российско-Арабский деловой совет. Это очень полезная зонтичная структура, под эгидой которой проводятся форумы бизнесменов России и отдельных стран региона.

Со всеми странами ЛАГ у нашей страны давние добрые исторические связи, которые уходят корнями еще в эпоху середины прошлого столетия. Общение между людьми занимает очень важное место в наших сегодняшних отношениях. Как сказали мои коллеги, мы стремимся отразить в работе нашего форума обоюдные интересы наших граждан. В частности, гуманитарные и культурные связи будут стимулировать нас к созданию соответствующих рамок, которые сделали бы эти контакты более удобными. Мы поддержали идею наших арабских друзей по созданию в Москве центра арабской науки и культуры. Я убежден, это поможет расширению гуманитарных и образовательных обменов. Мы заинтересованы во всемерном поощрении туризма, готовы с этой целью к дальнейшему прогрессу в деле либерализации визовых режимов, которые у нас и так облегчены со многими странами региона.

Российско-Арабский форум – весьма полезная структура. Тот факт, что мы сегодня наблюдаем такое присутствие на министерском уровне, думаю, говорит сам за себя.

Вопрос: В контексте прекращения огня, насколько сейчас важно восстановить политический процесс, чтобы сирийские оппозиционные и правительственные делегации вернулись в Женеву 7 марта?

С.В.Лавров: С созданием Международной группы поддержки Сирии, т.н. «Венской группы», был действительно достигнут новый качественный уровень в усилиях мирового сообщества по содействию сирийскому урегулированию. Работа «Венской группы» была поддержана Советом Безопасности ООН, который принял резолюцию 2254, закрепив три приоритетных направления работы: облегчение гуманитарной ситуации в Сирии, скорейшее согласование условий перемирия и начало настоящего инклюзивного политического процесса. При этом было четко зафиксировано, что все три направления усилий должны развиваться параллельно, что никаких предварительных условий для политических переговоров не должно и не может быть.

С тех пор достигнут заметный и всеми признаваемый прогресс в доставке гуманитарной помощи нуждающемуся населению, в том числе в районах, блокированных как оппозицией, так и правительственными войсками. В соответствие с решениями Мюнхенской встречи Международной группы поддержки Сирии Россия и США как ее сопредседатели разработали документ об условиях прекращения боевых действий, который также позитивно был встречен в международном сообществе и сегодня будет одобрен Советом Безопасности ООН и заседанием МГПС в Женеве. Конечно, никаких стопроцентных гарантий никто дать не может, но есть очень серьезные основания, чтобы закрепить этот позитивный сдвиг и сделать его устойчивым.

Единственное направление, согласованное в рамках Венского процесса, по которому нет никаких позитивных перемен, – это политические переговоры. Связано это с тем, что отдельные группы оппонентов режима и их зарубежные покровители пытаются выторговать себе привилегированное положение, обеспечить какие–то позиции, которые будут создавать преимущество по сравнению с другими оппозиционерами. Все это, безусловно, не красит тех, кто этим занимается. Но теперь, когда достигнут реальный прогресс на гуманитарном направлении, когда согласованы условия по прекращению боевых действий, у этой группы «саботажников» политических переговоров не осталось никаких предлогов для того, чтобы продолжать выдвигать предварительные условия для начала межсирийского диалога. Будем надеяться, что те, кто имеют на них решающее влияние, сделают соответствующие выводы и снимут препятствия на пути всестороннего полноценного осуществления договоренностей, закрепленных в резолюции 2254 СБ ООН.

Вопрос: Уже через несколько часов в Сирии начнется выполнение режима прекращения огня. Каковы перспективы положительного начала? Какие группировки на данный момент готовы присоединиться к прекращению огня? Не считаете ли Вы, что объявленные Президентом САР Б.Асадом на 13 апреля парламентские выборы в Сирии, противоречат резолюции 2254 Совета Безопасности ООН?

С.В.Лавров: Я уже сказал, что, к сожалению, никто не может дать стопроцентных гарантий выполнения договоренности о прекращении огня. Договоренность достигнута и сегодня будет одобрена Советом Безопасности ООН, но это не значит, что она будет выполняться сама собой. Требуются повседневные усилия по сопровождению этой договоренности, по ее воплощению в практические шаги «на земле».

Успех зависит от целого ряда факторов. Во-первых, от способности всех внешних игроков поставить интересы сирийского народа и стабильности в регионе выше собственных неоимперских и прочих геополитических амбиций. Это означает, что все «внешние игроки» должны надавить на силы внутри Сирии, которые опираются на поддержку извне с той или иной стороны. Такое давление должно идти в одном направлении: все обязаны выполнять условия прекращения огня, как они были одобрены Советом Безопасности ООН. Такое одобрение сегодня последует.

Успех в деле реализации договоренности о прекращении боевых действий будет зависеть и от способности мирового сообщества выполнять уже принятые решения, включая резолюции 2199 и 2253 Совета Безопасности о пресечении потоков в Сирию из-за границы иностранных террористов-боевиков, о пресечении контрабандной торговли нефтью и прочими товарами, благодаря которой ИГИЛ получает существенную финансовую подпитку. Это предполагает установление жесткого контроля на внешних границах Сирии. Соответствующий механизм имеется в Совете Безопасности ООН. Важно, чтобы этот механизм честно и объективно докладывал СБ ООН, а не пытался прятать от Совбеза факты, как это иногда случается. Успех также будет зависеть от способности самих сопредседателей МГПС выполнять свои обязанности четко и без каких бы то ни было двусмысленностей. Не должно быть, в частности, спекуляций вокруг того, что «Джабхат Ан-Нусра», возможно, и не заслуживает исключения из режима перемирия сразу.

В рамках возглавляемой США коалиции не должно быть других двусмысленных разговоров про какой-то план «Б», подготовку наземной операции, создание каких-то буферных бесполетных зон, которые уже давным-давно были признаны абсолютно неприемлемыми. Необходимо, чтобы в рамках возглавляемой США коалиции прекратились попытки спекулировать на теме борьбы с террором. Например, вчера в ходе своего выступления по вопросам борьбы с ИГИЛ Президент США Б.Обама сказал, что невозможно мобилизовать мировое сообщество на эффективную борьбу с терроризмом, пока Президент САР Б.Асад находится у власти. Это полностью противоречит всем решениям, под которыми США подписались в Совете Безопасности ООН и которые гласят, что терроризм не может быть ничем оправдан. Наряду с подобным вольным или невольным оправданием терроризма есть попытки как бы с противоположного направления использовать антитеррористические лозунги для оправдания линии на прямое вооруженное вмешательство в дела суверенных государств и на уничтожение политических оппонентов у себя дома. Как Вы знаете, именно этим занимается нынешнее турецкое руководство. Мы солидарны с позицией ЛАГ, которая выразила резкий протест против попыток вмешательства Турции во внутренние дела Ирака. Ираком это не ограничивается. Здесь, наверное, тоже должна быть употреблена некая блоковая дисциплина.

Тем не менее, еще на этапе до вступления в силу прекращения боевых действий в предложенные сроки уже целый ряд участников конфликта заявляют о своем присоединению к режиму перемирия. Это уже сделало сирийское Правительство. Убежден, что аналогичным образом поступят и те, кто находится в Сирии с оружием в руках по приглашению законных властей САР. Это уже сделала Партия демократического союза и другие группировки сирийских курдов, а также целый ряд из многочисленных отрядов сирийской оппозиции на востоке страны, в том числе суннитские отряды, которые вышли на контакт с российскими военными. Об этом, кстати, можно почерпнуть информацию из репортажей российского телевидения. В поддержку перемирия выступили участники встреч сирийской оппозиции, которые проходили в течение последнего года в Каире и Москве. Я слышал, что т.н. «Высший комитет по переговорам», сформированный на встречах оппозиции в Эр-Рияде, тоже заявил о своем согласии с перемирием, но в отличие от всех других сделал это с оговоркой, что они будут соблюдать режим перемирия только две недели, хотя каких-либо предварительных условий и оговорок российско-американская инициатива не предусматривает.

Россия твердо привержена договоренностям, закрепленным в решениях «Венской группы» и в резолюции 2254 Совета Безопасности ООН. Там четко изложен график политического процесса. Он начинается с переговоров между сирийским Правительством и всем, подчеркну, спектром оппонентов режима. Первые шесть месяцев отводятся на то, чтобы Правительство и все оппозиционеры на основе взаимного согласия договорились о формировании исполнительной структуры, которая подготовит новую конституцию, на основе которой должны состояться всеобщие выборы. На весь политический процесс отводится восемнадцать месяцев. Это график, с которым Совет Безопасности ООН призвал согласиться всех участников сирийского конфликта, разумеется, включая сирийское Правительство.

С.В.Лавров (добавляет после Министра иностранных дел ОАЭ А.Аль Нахайяна): Как видите, дискуссия продолжается. Тема относительно принадлежности тех или иных группировок к террористическим активно обсуждалась в Международной группе поддержки Сирии. Пока единственным общим для этого критерием является решение к тергруппировкам относить ИГИЛ, «Джабхат ан-Нусра» и связанные с ними структуры, как они определены в резолюциях Совета Безопасности.

Хотел бы искренне поблагодарить наших друзей из Лиги арабских государств за сегодняшнюю совместную работу, которая нам позволила конкретно продвинуться вперед по целому ряду очень важных проблем и создать условия для более эффективного взаимодействия по их решению.

Россия. ОАЭ. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 26 февраля 2016 > № 1677978 Сергей Лавров

Постоянный представитель Венесуэлы при ООН, министр энергетики в 2002-2014 годах (при президенте Уго Чавесе) и глава государственной нефтегазовой компании Petróleos de Venezuela Рафаэль Рамирес рассказал в интервью РИА Новости о позиции страны по заморозке добычи нефти и о том, продолжат ли падать цены на нефть.

— Согласно представленному на этой неделе докладу Международного энергетического агентства (МЭА), корректировка упавших нефтяных цен может начаться в 2017 году после выравнивания соотношения спроса и предложения на рынке энергоносителей. Значит ли это, что на протяжении нынешнего года цены продолжат падать?

— Это зависит от того, придут ли производители нефти к соглашению по поддержанию уровня добычи. На нефтяном рынке, как и на других, идут манипуляции. Смысл существования ОПЕК — контролировать рынок. По крайней мере, полтора года назад некоторые производители имели перепроизводство нефти из геополитических соображений, чтобы ослабить РФ, Иран, Венесуэлу и другие страны.

Перепроизводство на рынке, по меньшей мере 2 миллиона баррелей (в сутки — ред.), и у производителей нет соглашения. Первый шаг был сделан в Дохе (16 февраля — ред.), когда РФ, Саудовская Аравия, Катар, Венесуэла согласились удерживать добычу на одном уровне. Это хороший сигнал, но нам нужно двигаться дальше, возможно, к сокращению добычи. То есть мы должны послать сигнал рынку, что мы привержены защитить цену на нефть. Иначе впереди еще один очень плохой год.

— Вы говорите о сокращении добычи, хотя пока обсуждается лишь ее замораживание на уровне января. То есть вы настаиваете на более радикальных мерах?

— Да. Заморозка добычи это первый шаг, вторым шагом должно стать сокращение.

— Так и первый шаг еще не всеми одобрен.

— Он одобрен основными странами, и основные производители должны присоединиться. Главные игроки — Россия, Саудовская Аравия, а также Венесуэла, Ирак и Иран. Раньше ведь никто не говорил о необходимости защищать цену на нефть. Сейчас сделан хороший шаг, надо убедить других производителей и двигаться в сторону соглашения о сокращении добычи (нефти — ред).

— Каковы ваши ожидания, кто присоединится к соглашению?

— Такие переговоры ведутся в частном, двустороннем порядке. Наш министр продвигает эту идею. Надо подождать. Наступит такой момент, когда все согласятся сократить добычу.

Нефтяной рынок имеет цикл. В конце 90-х годов цены также были очень низкими. Никто не мог инвестировать, повышать возможности добычи нефти. Затем в период 2004-2006 годов, после встреч ОПЕК в Каракасе, цена восстановилась и мы получили 7-10 лет, когда баррель стоил 100 долларов.

— Вы верите, что цикл высоких цен на нефть вернется?

— По крайней мере, нам нужно установить минимальную цену. Какова стоимость, которая нам необходима, чтобы поддержать нынешнее производство, а также возможность производить больше. Это дискуссия для ОПЕК и стран-производителей. Если, как у России и Венесуэлы, есть "тяжелая" нефть, нужно инвестировать большие средства, иначе добыча будет сокращаться. Для поддержания производства и увеличения возможностей нам нужна хорошая цена. В Венесуэле, например, мы работаем над развитием главного месторождения в мире — более 270 млрд баррелей резервов. Мы будем нуждаться в нефти еще долгое время. Экономика будет основываться на развитии углеводородов.

— Какую минимальную цену может позволить бюджет Венесуэлы?

— Дело не в бюджете. Есть бюджет в национальной валюте, можно как-то управлять на разнице в курсах. Это вопрос справедливой цены для производителей нефти. Мы считаем, это 100 долларов. Сегодня мы представляем расчеты на уровне хотя бы 70 долларов за баррель. Хотя еще два года назад 100 долларов (за баррель — ред.) принималось рынком без проблем.

— А какой, по вашей оценке, может быть цена в этом году при самом худшем прогнозе, учитывая, что соглашения по заморозке добычи пока нет?

— Когда начинаешь предсказывать, можно скатиться на спекуляции. Я вижу, что в один момент, и, может быть, в этом году, многие компании, в частности в США, сократят производство. Сланцевая нефть и фрекинг это дорогие технологии, и месторождение живет недолго. Мировой экономике нужно активное производство нефти, потому что это двигает индустриальный сектор.

Если цены упадут до 20 долларов, это будет катастрофа. Это худший сценарий для нефтяной индустрии. Многие нынешние производства закроются, и через 2-3 года мы получим скачок цен.

— Венесуэла настаивает на соглашении о заморозке уровня добычи и выступила инициатором встреч с Россией, Саудовской Аравией и Катаром. Что намерена сделать страна для продвижения соглашения? Верите ли вы, что его все же удастся достичь?

— Моя последняя встреча (в качестве министра энергетики — ред.) в ОПЕК была в 2014 году. В тот момент все цифры фьючерсов показывали, что цены рухнут. Тогда я посетил Алжир, встретился с президентом страны, встретился с российскими высокопоставленными чиновниками в Москве, с представителями Саудовской Аравии, с президентом Ирана. Я объяснял, исходя из нашего собственного опыта, что, если ничего не предпринять, цены упадут. Мы провели встречу в формате Россия, Саудовская Аравия, Мексика и Венесуэла в Вене. По возвращении я сказал своему президенту, что наступит коллапс. Что в итоге и случилось.

Венесуэла всегда настаивала — и нужно настаивать, — чтобы все производители оставили политические расхождения и сконцентрировались на нашем общем интересе. Крайне важно, чтобы страны Персидского залива были с нами заодно по этому соглашению. Важно, чтобы Россия была заодно.

Венесуэла продолжит настаивать на соглашении. Если его не будет, невозможно будет восстановиться. Мы говорим о природных ресурсах, и в один момент они закончатся. Мы должны управлять, контролировать, чтобы иметь хорошие цены и достаточно резервов. Если нет, мы получим мировой кризис из-за нефти.

До существования ОПЕК "семь сестер" устанавливали цены. Всегда есть кто-то, кто устанавливает цены. Не свободный рынок установит цену на нефть.

Необходимо вмешиваться, потому что это природные ресурсы. Нам также нужно соглашение и с потребителями, чтобы иметь понимание, как дальше двигать экономику.

Наша национальная позиция, особенно при президенте (Уго — ред.) Чавесе и теперь при (президенте Николасе — ред.) Мадуро, — настаивать на политическом соглашении. Это не технический вопрос. Это не зависит от того, добывается ли "легкая" нефть или "тяжелая", используется ли фрекинг или другие (технологии — ред.). Это политический вопрос. Когда глава государства решит, что уже потеряли много денег, тогда будет соглашение.

— Если это политический вопрос, кто выступает против такого политического решения?

— Посмотрите на карту конфликтов на Ближнем Востоке. Я не хочу никого называть, со всеми странами — производителями нефти у нас действительно очень хорошие отношения. Но посмотрите на Ближний Восток, кто кому противостоит, это ответ. Мы надеемся, что политические напряженности удастся снять.

Конечно, надо сказать, что правительство США всегда пытается ослабить производителей нефти, чтобы получить больший доступ к нефтяным резервам. США сейчас на пике производства, потому что они разрабатывают сланцевую нефть. Но у них недостаточно нефти для дальнейшей стабильности. Они же являются крупнейшими потребителями.

В будущем будет необходимо больше нефти. Но у США остается политическая мотивация, чтобы ослабить производителей нефти, потому что тогда американские компании смогут контролировать резервы страны, как, например, произошло в Ираке.

— Ирак, кстати, высказывался за соглашение о заморозке, в отличие от Ирана. Ожидаете ли вы, что Иран поддержит?

— С Ираном ситуация совершенно иная. Страна пострадала от санкций и потеряла долю на рынке как минимум в 2 миллиона баррелей. Теперь они говорят, что имеют право восстановиться. Но другие страны уже имеют перепроизводство и пытаются вытеснить с рынка других, таких как Иран. Здесь ОПЕК должна сократить добычу, и страна должна восстановить свою долю на рынке.

При этом для Ирака, например, есть проблема, так как у них есть контракт, который ограничивает сокращение добычи. В стране присутствует много международных компаний. Проблема в балансе национального интереса с интересами частных нефтяных компаний, а также интересами потребителей и производителей.

— То есть Венесуэла как член ОПЕК готова поддержать Иран и его право не сокращать добычу, так как страна ранее не имела выхода на рынок?

— После иракской войны ОПЕК договорилась исключить Ирак из системы квот. Я считаю, что ОПЕК должна обсудить, как найти баланс и кто должен сократить (добычу — ред), чтобы другие страны смогли восстановить уровень (добычи — ред.). Пока сейчас действует нынешняя система квот.

— Вероятно ли пересмотреть систему квот?

— Возможно, нам нужна новая карта квот. Сейчас же квоты существуют на бумаге, не в реальности. И некоторые страны их превышают.

— Данные последних месяцев показывают, что ОПЕК добывает более 32 млн баррелей в сутки. В случае понижения доли, какое количество устроит Венесуэлу?

— Наша страна поддерживает тот же уровень добычи. У нас есть договоренности с ОПЕК и нет перепроизводства. В последней резолюции мы установили потолок производства, договорившись на 30 млн (баррелей в сутки — ред.). Это значит, что ОПЕК признает, что существует по меньшей мере 2 млн перепроизводства. На ком оно? Все в ОПЕК знают. Значит, эта страна должна сократить (добычу — ред.) и уравнять. Необходим очень серьезный разговор.

— Президент Николас Мадуро ранее заявил, что направит странам ОПЕК новые предложения по стабилизации цены на нефть. О чем может идти речь?

— Наш министр имеет возможность обсудить детали. Эта дискуссия политически необходима, и это должна быть дискуссия внутри ОПЕК, закрытая встреча. А также с Россией. Надеюсь, что Россия будет присутствовать на этой встрече (внеочередной встрече ОПЕК — ред.), чтобы добиться соглашения.

— Ожидаете ли, что Россия сможет оказать политическое влияние в контактах с другими странами?

— Россия — очень важный производитель нефти. И у Венесуэлы очень хорошие политические и стратегические отношения с Россией. Я рассчитываю, что президент Путин, возможно, позволит этой дискуссии состояться. Но это произойдет в секрете. Рынок все еще подвержен спекуляциям.

Самое важное в достигнутом в Дохе соглашении то, что главные страны договорились о заморозке производства. Договоренности были достигнуты, потому что были получены инструкции от глав государств. Сейчас, при наличии этого соглашения, нужно вместе сесть, оценить ситуацию и переосмыслить, как двигаться вперед. Это произойдет, страны не совершат самоубийство. Соглашение — это вопрос времени.

— Самоубийством вы ранее назвали 20 долларов за баррель.

— Или 10 долларов, говорят же. Помните, когда президент Чавес созывал встречу ОПЕК в 2000 году, цена была 10 долларов.

— При заключении соглашения как это стабилизирует цены с нынешних 34-35 долларов?

— В сентябре 2008 года цена нефти была 148 долларов за баррель. На тот период было много спекулятивной деятельности. Затем, с началом финансовых проблем в США, цена обрушилась. К январю 2009 года цена была 35 долларов. В тот момент, в декабре, мы встретились в Алжире и единогласно решили сократить (добычу — ред.) на 4,5 млн баррелей в день. И ни у кого не было вопросов или сомнений. Цена восстановилась через десять месяцев.

— Тогда будем ждать, что и в 2016 году произойдет сокращение.

— Я очень на это надеюсь. Рынок нуждается во вмешательстве ОПЕК и стран-производителей нефти, включая Мексику и Россию.

Венесуэла. Саудовская Аравия. Россия > Нефть, газ, уголь > ria.ru, 26 февраля 2016 > № 1665711 Рафаэль Рамирес

Новое правительство Аргентины по-прежнему привержено выполнению договоренностей с РФ в области мирного атома, окончательный контракт на строительство нового блока АЭС "Атуча" может быть подписан до конца текущего года: в настоящий момент специалисты работают над деталями будущего межправительственного соглашения. Об этом, а также о том, как скажется отмена Аргентиной экспортных пошлин на сельскохозяйственную продукцию на наращивание поставок аргентинских продуктов в РФ, в интервью РИА Новости рассказал посол России в Аргентине Виктор Коронелли.

— Как, на ваш взгляд, скажутся экономические реформы в Аргентине (свободный курс песо, снятые ограничения на покупку иностранной валюты, отмена экспортных пошлин) на торговых отношениях с РФ?

— Либерализация валютного рынка в Аргентине способствовала оживлению местного бизнеса. Если говорить о наших двусторонних торговых связях, то, на мой взгляд, более существенно не снятие валютных ограничений, а отмена экспортных пошлин практически на всю сельскохозяйственную продукцию, за исключением сои. Это должно благоприятно сказаться как на традиционных экспортных поставках в Россию, которые идут из Аргентины – фрукты, овощи, свинина, говядина, так и на ценах. Но нельзя сбрасывать со счетов ситуацию в России – ослабление курса рубля объективно не стимулирует поставщиков импортной продукции.

— А мы ожидаем в текущем году увеличения поставок сельхозпродукции из Аргентины?

— В прошлом году, к сожалению, аргентинский экспорт несколько снизился, в значительной степени это было связано с ситуацией вокруг нашего рубля. Окончательных данных об уровне товарооборота в 2015 году у нас пока нет, но по итогам 11 месяцев он достиг 1-1,5 миллиарда долларов.

В этом году не исключаю, что за счет отмены экспортных пошлин экспорт подрастет. Но в немалой степени это будет зависеть и от ситуации на российском валютном рынке. Интерес у аргентинских партнеров к наращиванию поставок в нашу страну есть, и большой, особенно в условиях санкций и контрсанкций, когда появляются дополнительные ниши на нашем рынке. В конце прошлого года в Аргентине активно поработали специалисты Россельхознадзора, которые сертифицировали ряд экспортных предприятий, производящих мясную продукцию: говядину, свинину и субпродукты, и которые готовы поставлять свою продукцию в РФ. Большой интерес есть у производителей фруктов по наращиванию экспорта к нам яблок, груш и отдельных видов цитрусовых: лимоны, мандарины, грейпфруты.

— Как продвигаются переговоры о подписании окончательных документов по сооружению нового блока АЭС "Атуча"? Насколько новое правительство во главе с Маурисио Макрипо по-прежнему привержено этому контракту?

— Планы остаются, и никуда они не делись. На сегодняшний день в Аргентине функционируют три атомных станции и в проекте строительство еще трех блоков, один из них в сотрудничестве с РФ. В настоящее время идет работа по подготовке и согласованию соответствующего межправительственного соглашения. Работают эксперты, регулярно приезжают сюда представители Росатома, процесс идет. Пока говорить о конкретных сроках преждевременно, но я не исключаю, что документ может быть подготовлен до конца текущего года. Однако не хочу забегать вперед, во многом все зависит от специалистов, которые сейчас работают.

— Ранее были подписаны документы по поставкам из РФ низкообогащенного ядерного топлива и его компонентов для исследовательских нужд. Были ли осуществлены первые поставки?

— Это относительно новое направление сотрудничества, оно появилось между нашими странами только в последнее время, и речь идет прежде всего о поставках металлического урана для нужд аргентинских исследовательских реакторов и циркониевой продукции. Первый шаг был сделан в конце 2015 года, когда был подписан первый контракт на поставку металлического урана для реактора, сконструированного по аргентинскому дизайну в Алжире. В текущем году этот контракт должен быть реализован, и в целом перспективы в этой области не плохие.

Говоря о нашем взаимодействии в атомной области, хочу напомнить, что в течение двух последних лет развивается сотрудничество и в сфере ядерной медицины. В частности, в Аргентину поставляется изотоп "молибден-99" российского производства, который используется в онкологии, неврологии, кардиологии.

— Российские компании не раз выражали заинтересованность в совместной разработке месторождений нефти и природных ископаемых в Аргентине, какие конкретные проекты сейчас ведутся?

— Идут интенсивные контакты, связанные с углеводородными полезными ископаемыми, довольно плотно идет сотрудничество, подписаны меморандумы о намерениях между аргентинской нефтегазовой компанией YPF и "Газпромом", и контакты продолжаются. Пока говорить о начале реализации конкретных проектов рано, но интерес с обеих сторон сохраняется очень большой.

— Страны Латинской Америки предпринимают совместные шаги для борьбы с распространением вируса Зика, насколько Аргентине интересно сотрудничество с РФ в этом вопросе?

— Аргентина сегодня не относится к очагу активного распространения этой лихорадки. По информации официальных источников, в стране зарегистрированы всего несколько случаев заражения и то они импортированы, в основном из Бразилии.

— Пока обращений к РФ с просьбами о практическом взаимодействии по этой проблеме не поступало?

— Таких обращений не было, по крайней мере, ни через наше посольство, ни, насколько мне известно, через аргентинское посольство в Москве. Я исхожу из того, что если такая просьба будет, то мы будем рассматривать ее с должным вниманием.

— Какие официальные контакты на высшем и высоком уровнях запланированы на 2016 год?

— После вступления Маурисио Макри в должность президента Аргентины состоялся его телефонный разговор с президентом России. Владимир Путин не только поздравил Макри, но и пригласил его посетить Россию, так что приглашение есть. Пока преждевременно говорить о сроках. Также есть приглашение от нашего министра иностранных дел Сергея Лаврова своей аргентинской коллеге Сусанне Малькорре посетить Россию. Помимо этого, у ряда членов аргентинского правительства на сегодняшний день есть приглашения на крупные мероприятия, которые пройдут в РФ в этом году. Например, министр обороны Аргентины недавно получил приглашение от своего коллеги Сергея Шойгу принять участие в конференции по международной безопасности, которая пройдет в Москве в апреле. А министр промышленности Аргентины приглашен на ежегодную выставку, которая будет проходить в Екатеринбурге. Рассчитываем, что приглашения будут приняты.

Следует отметить и то, что очередное заседание российско-аргентинской межправкомиссии должно пройти в Буэнос-Айресе ориентировочно в сентябре-октябре, разумеется, приедет председатель российской части комиссии, глава Россельхознадзора Сергей Данкверт.

Следует учитывать, что новое аргентинское правительство только сформировано и в первую очередь оно стремится разобраться с внутренними делами, но при этом очевиден интерес и стремление к развитию контактов с Россией и поддержанию достигнутого нами уровня всеобъемлющего стратегического партнерства, который был утвержден президентами наших стран в прошлом году. В новом правительстве мне неоднократно подтверждали заинтересованность в дальнейшем подъеме уровня, на который выведены наши двусторонние отношения.

— Как вы отмечаете День дипломата и поздравляют ли вас с профессиональным праздником зарубежные коллеги?

— Отмечаем праздник регулярно, обязательно всем коллективом. Особо отмечается этот праздник в школе при посольстве – учащиеся организуют линейку, поздравляют сотрудников нашей дипмиссии. Традиционно проводим и спортивные турниры, например, в этом году у нас проходят чемпионаты для сотрудников росзагранучреждений по настольному и большому теннису. Из зарубежных коллег в основном поздравляют те, кто знают, главным образом наши коллеги из посольств стран СНГ.

— Какой был самый запоминающийся случай в вашей дипломатической практики?

— В нашей профессии нередко возникают нестандартные ситуации, которые требуют оперативного реагирования. С другой стороны, это неотъемлемая составляющая нашей работы и надо быть к ним готовыми. Какой-то один случай назвать сложно.

Аргентина. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 11 февраля 2016 > № 1646260 Виктор Коронелли

«В жизни меняются только декорации»

Худрук театра «Геликон-опера» Дмитрий Бертман

Светлана Полякова

В нынешнем сезоне «Геликон-опера» справляет свои первые четверть века. Лучшим подарком к юбилею стало открытие отреставрированного здания бывшего Дома медика, в стенах которого зарождалась будущая оперная труппа. Бессменный худрук «Геликона» Дмитрий БЕРТМАН, основавший оперный театр, когда ему стукнуло 23 года, рассказал «НИ» об истории перестройки, об обретениях и потерях «Геликона», а также о репертуарной политике, которую диктует жизнь.

– Мне кажется, что интерьер нового Геликона получился избыточно красивым – зеркала, фонтан, эклектика стилей.

– Попадая в театр с улицы, зритель должен оказаться в новом пространстве – будто открыв ключиком дверь в каморке Папы Карло, попасть в другой мир. Ведь когда вы идете по Большой Никитской, то видите фасад старинной усадьбы и не представляете объема, который вас ждет внутри! Вы попадаете в другое измерение – этот эффект был достигнут, я этому рад.

– В то время как в тренде – неоштукатуренные кирпичные стены, которые не отвлекают зрителя от цели его визита...

– Кирпичные стены у нас тоже есть. Знаете, если бы княгиня Шаховская-Глебова-Стрешнева, которая перестраивала это здание 17 раз, жила сегодня, она бы это здание снесла и построила железобетонную конструкцию со стеклянными перекрытиями. Она была фанаткой перестройки: что-нибудь увидит в архитектуре – и тут же приглашает к себе архитектора на перестройку. Перестраивать главный дворец усадьбы она пригласила архитектора Рязанова, который строил храм Христа Спасителя, – и вступила с ним в конфликт, требуя все время ухода от первоначального стиля ампир (просто рисовала и говорила: хочу здесь вот так!). Он ушел и снял свое имя с проекта. И гонорар она заплатила не ему, а ученику Шехтеля Терскому – за право дать проекту его имя. У нее было имение Сан-Донато в Италии, в котором была мраморная лестница, и она захотела пристроить эту лестницу к московской усадьбе. (Тем более что ей была известна история графа Феликса Юсупова, который купил дворец в Италии, чтобы изъять оттуда лестницу для своего петербургского дворца). Так появилась наша парадная мраморная лестница. В начале ХХ века, когда в моду вошел псевдорусский стиль, начинает строиться второй фасад, который сейчас внутри зрительного зала – красное крыльцо, которое никак не вяжется с ампиром. Княгине настолько нравилось все новое, что сегодня она, наверное, сказала бы: «Что вы здесь реставрируете? Давайте снесем и построим новое!»

– Здание открылось с опозданием на пять лет. Что так затянуло ремонт?

– Реставраторы влюблялись в здание, в его историю, внутри театра была сделана скульптурная мастерская, которая делала лепнину из гипса – ни о каком пластике речи быть не могло. Научная реставрация была сделана за полтора года на высочайшем уровне. А до этого много лет шла дикая борьба за землю. Лакомый кусочек в центре Москвы.

– В этом дворе находилось же около 20 фирм…

– Плюс коммуналки! В одной из коммуналок жила женщина, которой было 98 лет, и она работала когда-то прислугой у Шаховской...

– Вы не взяли ее на работу в качестве живой реликвии?

– Ее – нет, но в свое время я взял на работу ассистентом Зою Григорьевну Соловьеву, исполнительницу роли Татьяны в спектакле Станиславского, подарившую мне прижизненный портрет Константина Сергеевича, который висит в моем кабинете. Позвонил вахтер и сказал, что внизу стоит женщина, которая принесла разорванный веер и хочет продать – это было начало 1990-х. Я спустился. Увидел бабушку, она мне назвала свою фамилию – а я ее знал по упоминаниям в мемуарах! Пожаловалась, что ее не пускают бесплатно в театр Станиславского, поскольку уже не помнят. Спросила, можно ли приходить бесплатно к нам на спектакли? И предложила мне веер, с которым играла спектакль «Чио-чио-сан» в постановке Станиславского. Зоя Григорьевна была во втором составе «Онегина», а в первом составе Станиславский с ней делал «Чио-Чио-сан». Я понял, что ей сейчас тяжело жить, и пригласил ее у нас работать. Она очень испугалась (ей было уже 97), что не справится. Но я ей сказал, что ее задача – только общаться с нашими Татьянами и рассказывать про Станиславского.

– «Евгений Онегин» – одна из премьер первого сезона нового «Геликона». Это ваша восьмая постановка оперы Чайковского и третья попытка возобновить версию Станиславского. Какой интерес каждый раз возвращаться к «Онегину»?

– Процесс бесконечный, дело темное. Можно возобновить внешний облик – мизансцену, которая зафиксирована на фотографии. Но мизансцена ведь – всего лишь финал работы, которую провел Станиславский с живым артистом. Как возобновить то, что внутри? Я занимаюсь изучением метода Станиславского всю жизнь и сам преподаю, поэтому пошел по такому пути: я приду к этим мизансценам – финальным точкам, работая с артистом по тому методу, которым шел Константин Сергеевич. Это не значит, что в моей постановке все – Станиславский. Но все сделано по его методу. Станиславский ставил «Онегина» в костюмах 1922 года, то есть в современных ему. У нас бал в Петербурге танцуют в костюмах позднего ар-деко. Постановки в джинсах могут быть такими же «вампучными», как, если бы на Радамеса надеть древнеегипетский костюм. Кстати, когда говорят «древнеегипетский костюм», забывают, что Древний Египет существовал в течение нескольких тысячелетий, и костюмы отличались очень существенно.

– Еще одну премьеру в новом здании – «Садко» – желающие могут увидеть, заглянув в незакрытое окно на задние сцены, – это концептуальное решение?

– Так это же здорово! Есть закон психологии: человек никогда не будет смотреть в открытую дверь, ему интереснее подглядывать в щелочку. Задник сцены – историческая стена, которая тянется вдоль Калашного переулка и в которой есть окна, которые, конечно, можно завесить. Но на «Садко» происходящее за окнами – часть спектакля. Ведь то, что мы видим за окнами, схоже с фантасмагорией, происходящей в этом эпосе. В жизни меняются только декорации, все остальное повторяется из века в век.

– Намечаются ли какие-то конъюнктурные перемены репертуара на новообретенных площадях?

– Перемены происходят в стране, и они, конечно, касаются театра. Потому что все это хозяйство приходится содержать – мы должны зарабатывать деньги, бюджет не покрывает всего. Я планировал, например, в будущем году сделать «Катю Кабанову» Яначека по «Грозе» Островского – в память о своем педагоге Георгии Павловиче Ансимове, который начинал ее делать в Большом театре, но не завершил. Достал уникальные материалы, Наталья Зимянина перевела на русский язык. Собирался сделать это с легендарным художником Виктором Вольским, который работал с Ансимовым, чтобы возобновить внешний облик, задуманный моим педагогом. Но пришлось отказался от «Кати» в нынешнем сезоне – это название не гарантирует продаж! То есть сегодняшняя экономическая ситуация грозит репертуарными потерями. Сейчас можно ставить только те спектакли, которые «медийны», на которые гарантированно пойдет публика.

– 23 года назад «Геликон» впервые привлек массового зрителя вашей постановкой оперы «Паяцы» – во дворе усадьбы. Скоро это название вновь появится на афише «Геликона» – надеетесь, что название вновь принесет удачу?

– Просто у нас давно не было веристских опер. Делать «Паяцев» будет Дмитрий Белянушкин – позапрошлогодний победитель нашего конкурса НАНО-ОПЕРА, Гран-при за который – постановка в нашем театре. Молодой режиссер, который, пока мы ждали открытие нового здания, успел осуществить постановки в Большом театре и в театре Станиславского и Немировича-Данченко.

– Вторая постановка нынешнего сезона – никому не известная опера «Доктор Гааз». Думаете, это будет кассовый спектакль?

– Может оказаться кассовым – во-первых, потому, что либретто впервые в своей жизни написала Людмила Улицкая. Во-вторых, история интересная, в-третьих, мировая премьера. И ставит очень востребованный сегодня молодой режиссер Денис Азаров, который много работает на российских сценах. Хотя режиссер он драматический, но – сын ректора Академии хорового искусства в Москве. То есть из очень музыкальной семьи и с музыкальным образованием. Людмила Евгеньевна сама нашла композитора – талантливейшего молодого парня Алексея Сергунина – и принесла мне готовое произведение. «Доктор Гааз» – потрясающая документальная история уникального человека, который перестроил всю систему тюремной медицины в начале XIX века и спас жизни многих людей в застенках тюрем. Федор Петрович Гааз в этом году канонизирован Католической церковью. И до сих пор к его могиле приходят люди за исцелением – эта история мне тем более интересна, что мы находимся в стенах бывшего Дома медика.

– В ожидании ремонта девять предыдущих лет «Геликон» существовал в неправдоподобно тяжких для театра условиях – в помещении без репетиционных залов. Какие потери понес театр?

– Наш театр лишился замечательных теноров – Николая Дорожкина, Алексея Косырева и Димы Иванчея, лауреата «Золотой маски», замечательного сопрано Анны Казаковой – все они сегодня поют по всему миру. Мы потеряли Максима Миронова, россиниевского тенора, который теперь живет в Италии, его недавно приглашали спеть премьеру «Итальянки в Алжире» в театре Станиславского и Немировича-Данченко. Но мы все в прекрасных отношениях. Ведь век певца – очень короткий. Связки – живые струны, их нельзя заменить. Это инструмент, и возраст этого инструмента очень важен. Оперный голос в мире очень ценится – за один спектакль за рубежом певец получает сумму, равную заработной плате за несколько месяцев в России. Недавно в это помещение на Новом Арбате временно переехал театр «Эрмитаж» Левитина. Я пришел – и поразился: как это было возможно – там выжить? Две гримерные комнаты на 600 человек и два туалета.

– Как в тюрьме...

– Да! Отсидели срок! Но это было важно! Войдя в новое здание, мы очень резво открылись по той причине, что мы – здоровый коллектив с большим репертуаром. Мне не приходится искусственно придумывать, что нам теперь сделать с этим зданием. И мы продолжаем омолаживать труппу – в новое здание приняли четырех новых певцов при конкурсе 520 человек на место. Тот же «Онегин» вышел в молодежном составе. Наталья Загоринская – потрясающая артистка в отличной форме, певшая совсем недавно Татьяну, поет помещицу Ларину. А саму Татьяну – две молодые певицы. Свой конкурс был у хористов – все обязательно с высшим музыкальным образованием, с обязательным знанием иностранных языков и с обязательным владением инструментом. Хор у нас – высокоинтеллектуальный. В нашем театре это – звезда.

– Вы уже освоили все возможности сцены, или есть какие-то хитрые вещи, которых нет нигде?

– У нас есть то, чего, действительно, пока нигде нет. У нас на сцене новое поколение машинерии, немецкая система serapid – 26 подъемных площадок, накатной круг и платформы. Конечно, мы всего еще не показали.

– В афише нынешнего сезона больше нет ваших премьер – что будете делать?

– Сейчас еду в Хельсинки – ставить в Национальной опере Финляндии «Похождение повесы» Стравинского. После этого – в Дюссельдорфе буду ставить «Золотого петушка» в Deutsche Oper. А новую постановку в «Геликоне» начну в начале будущего сезона.

Россия > СМИ, ИТ > newizv.ru, 8 февраля 2016 > № 1666652 Дмитрий Бертман

Что пошло не так

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме Женевские переговоры: Есть ли шансы остановить сирийскую катастрофу?

В последних числах января в Женеве стартовали переговоры, призванные выработать вариант политического урегулирования продолжающегося уже без мало пять лет сирийского конфликта. Хотя эта встреча долго готовилась, а международные посредники приложили немало усилий, чтобы посланники официального Дамаска и его противники вступили в диалог, продлился он всего несколько дней. 3 февраля спецпосланник ООН по Сирии Стаффан де Мистура объявил, что переговоры переносятся на конец февраля. О том, почему межсирийский диалог заморожен и какие у этого могут быть последствия, читайте в статье опытного дипломата и арабиста Александра Аксененка.

После долгого и изнурительного подготовительного марафона спецпосланник Генерального Секретаря ООН Стеффан Де Мистура назначил жесткую дату начала переговоров в Женеве между представителями сирийского правительства и различными отрядами оппозиции. Как того и требовала резолюция 2254 Совета Безопасности ООН. Разосланные приглашения были из разряда тех, от которых невозможно отказаться без потери политического лица. Сирийцам всем в равной степени дано понять, что отсрочки на этот раз неприемлемы. На «обскурантистов» будет возложена вся полнота ответственности.

Однако через два дня после официального открытия непрямые переговоры, проходящие через международного посредника, были приостановлены — до 25 февраля. Де Мистура признал отсутствие какого-либо продвижения вперед и сослался на необходимость «проделать дополнительный объем работы». Хотя эту отсрочку нельзя, по его словам, считать провалом.

Известно, что короткие переговоры, прошедшие два года назад, так называемая «Женева-2», закончились полной неудачей. Дьяволом, который кроется в деталях, стала трактовка ключевых положений женевского коммюнике от 30 июня 2012 года. Что вначале, а что потом: борьба с терроризмом или договоренности о параметрах переходного периода, то есть о разделе власти? И то и другое входило составной частью в текст этого документа, формально принятого сторонами, за исключением радикальной оппозиции джихадистского толка.

Что же изменилось с тех пор? Чем нынешние межсирийские переговоры отличаются от предыдущих, хотя на первых порах они и не будут прямыми? Появились ли предпосылки к успеху или ставка на военное решение по-прежнему возьмет верх?

Конечно, взаимное ожесточение и милитаризованное мышление никуда не исчезли. По мере эскалации военных действий спираль насилия набирала обороты. Становилась все более неконтролируемой. И главное — начала приобретать свою собственную убийственную динамику. Война в Сирии из регионального конфликта, суннитско-шиитской войны «по доверенности» превратилась в реальную угрозу глобальной безопасности.

Как следует из первых заявлений, стороны прибыли в Женеву с теми же запросными позициями и сразу развернули пропагандистскую войну, чтобы заранее снять с себя ответственность за возможный срыв. Сирийская оппозиция устроила настоящее политическое шоу. Это и многодневные ночные заседания в Эр-Рияде, и выдвижение предварительных условий, и угрозы бойкота, и требования предварительных гарантий, и многое-многое другое.

Вместе с тем нельзя не видеть, что за последнее время давление в пользу политического урегулирования этого затянувшегося кризиса шло по нарастающей. Военное соотношение сил в самой Сирии и настроения мирового сообщества сильно изменились. Фактор «Исламского государства» (террористическая группировка, запрещена в РФ) и творимых им злодеяний, расползающаяся гуманитарная катастрофа, распад национальной государственности и разрушения в самой стране, миграционный поток, захлестнувший Европу, — все это приобрело масштабы, абсолютно нетерпимые для современной цивилизации. Россия и США, несмотря на кризисное состояние отношений между ними, первыми остро ощутили необходимость решительных действий, чтобы переломить эту опасную ситуацию, чреватую непредсказуемыми последствиями. Первоначальные разногласия в отношении приоритетов и организационно-правовой основы антитеррористической кампании, совместной или раздельной, решались в прагматическом ключе. Постепенно Москва и Вашингтон сошлись на том, что требуется наращивать давление на сирийские стороны, чтобы вновь усадить их за стол переговоров, предварительно определив, с кем из отрядов вооруженной оппозиции вести переговоры, а кого занести в черный список террористических организаций. И уже на этой основе объединять усилия самих сирийцев в борьбе с очагом международного терроризма в Сирии и Ираке.

Формированию такого подхода, пусть еще не столь устойчивого, во многом способствовало смелое, хоть и рискованное, прямое вступление ВКС России в сирийскую бойню на стороне правительственных войск. За последние четыре месяца интенсивные действия российской авиации значительно стабилизировали обстановку на наиболее уязвимых направлениях, позволили несколько расширить зону контроля в окрестностях Дамаска, в густонаселенных районах вокруг Латакии, Алеппо, Хомса и на юге страны. Угроза падения сирийского режима и неминуемого прихода к власти воинствующих исламистов была снята. США со своей стороны оказались вынужденными активизировать воздушные удары по позициям «Исламского государства» и начали вносить коррективы в свою антитеррористическую стратегию.

В ходе российско-американских контактов на высшем уровне и регулярного делового общения по каналу Лавров — Керри расширилось взаимопонимание о том, по каким линиям выстраивать параллельные шаги. Один из осведомленных американских политологов сказал мне, что в настоящее время между Россией и США гораздо больше точек соприкосновения, чем между США и их ближневосточными союзниками — Саудовской Аравией, Турцией, Катаром. То есть теми региональными игроками, которые предоставляют оппозиции, в том числе ее террористическим группировкам, вооружения, финансовую помощь и политическую поддержку.

Разговоры экспертов о двух коалициях, американо-суннитской и российско-шиитской, не совсем адекватно и нюансированно отражают реальное положение вещей. Хаотическое развитие событий на Ближнем Востоке создало своеобразный политический момент. Крупные мировые державы начинают тяготиться тем, что региональные акторы в средневековом соперничестве между собой ведут собственные партии, делая Россию и США заложниками своих эгоистических интересов и играя на их столкновениях. В последние годы отношения США со своими ближневосточными союзниками, в том числе с членом НАТО Турцией, периодически проходят через серьезные испытания на прочность.

Совпадение подходов России и США к урегулированию сирийского кризиса охватывает немало вопросов, причем принципиального характера. Стороны согласны в том, что военного решения конфликта быть не может. «Исламское государство» как общая угроза должно быть разгромлено. Договариваться о политическом устройстве своего государства предстоит самим сирийцам при международном содействии. Между достижением таких договоренностей и искоренением международного терроризма существует неразрывная связь. Россия и США выступают также за сохранение территориальной целостности Сирии и такое проведение внутренних преобразований, которое бы не разрушало государственные институты. То есть речь идет не о смене режима, как это произошло в Ираке и Ливии, а о его реформировании на базе национального примирения.

Имеется и другая не менее важная особенность новой попытки подвести противоборствующие стороны к компромиссу. Миротворческие усилия опираются теперь на международно-правовую основу, к чему давно призывала Россия. В первую очередь это совместные заявления по результатам многосторонних встреч в Вене от 30 октября и 14 ноября, закрепленные 18 декабря резолюцией 2254 Совета Безопасности ООН. В этих документах содержатся не только руководящие принципы, которые должны быть положены в основу урегулирования и будущего устройства сирийского государства, но и подробная «дорожная карта» переходного периода с указанием временных ориентиров для каждого из его этапов: формирование переходного органа с исполнительными полномочиями, разработка проекта новой конституции, проведение под международным контролем свободных выборов. Такого инструмента политического воздействия не было прежде в распоряжении предшественника де Мистуры и международного сообщества в целом. В этом процессе в рамках Международной группы поддержки Сирии теперь участвуют также влиятельные региональные страны, в том числе Иран, без которых урегулирование этого конфликта не представляется практически возможным.

Реально оценивая обстановку в Сирии и вокруг нее, следует понимать, что наличие предпосылок к какому-то продвижению вперед само по себе не должно слишком обнадеживать. Впереди множество «подводных скал», о которые этот пока еще хрупкий механизм может разбиться в любой момент. Но пока, несмотря на объявленную паузу, как бы на размышление, сам переговорный процесс не прерван. Уже на первых порах возникли трудности с формированием единой делегации от «разноцветной» оппозиции, куда входят представители светских демократических сил и платформа в основном исламистского толка, собранная в Эр-Рияде под названием Высший комитет по переговорам. Из-за противодействия Турции подвешен также вопрос об участии представителей курдской партии «Демократический союз», вооруженные отряды самообороны которой внесли большой вклад в борьбу с ИГ и пользуются международной поддержкой. Кроме того, переговорный процесс был поставлен на грань срыва выдвижением со стороны Высшего комитета предварительных условий о немедленном выполнении пунктов 12 и 13 резолюции 2254 СБ ООН, касающихся доставки гуманитарной помощи в осажденные районы, прекращения бомбардировок гражданского населения и освобождения заключенных. Эти требования действительно содержатся в резолюции, но относятся они к мерам доверия, порядок выполнения которых в качестве условий прекращения огня де Мистура собственно и планировал обсуждать уже на первых заседаниях.

Правительственная делегация со своей стороны представляла дело таким образом, что это только подготовительный этап к началу «межсирийского диалога», продолжается, мол, рутинная процедурная работа. Ее представители увязывали продвижение вперед, в том числе в вопросах согласования условий прекращения огня, с отсечением от переговорного процесса террористов. При этом их критерии, кого относить к террористам, а кого нет, оставались слишком широкими, что мешает сузить разногласия, исходя из реального понимания ситуации, сложившейся на «военном поле».

Таким образом, по прошествии первых дней женевских встреч ни одна из сирийских сторон не проявила готовности к компромиссам, к чему призывают их Россия и США как две главные движущие силы женевского процесса. Ни правительство, ни оппозиция, особенно ее наиболее сильное исламистское крыло, не пришли к пониманию того, что военной победы быть не может. Ряд арабских военных экспертов высказывают предположение, что вооруженная оппозиция, подконтрольная Саудовской Аравии и особенно Турции, не оставившей еще планов по созданию своих буферных зон на границе с Сирией, намерена затягивать время вплоть до президентских выборов в США в надежде на победу кандидата из числа консерваторов. Опыт подобного рода конфликтов, когда никто не способен взять верх, показывает, что политическим путем можно добиться большего, но не всего, на что каждая из сторон рассчитывает.

В этих условиях особая ответственность ложится на Россию и США. Только они, действуя, если не скоординировано, то на параллельных курсах, могут оказывать влияние на непосредственных участников переговоров, поддерживая тем самым непрерывность переговорного процесса, несмотря на первоначальный фальстарт. Для этого важно вести дело так, чтобы у сирийских сторон не было иллюзий о безграничной поддержке со стороны их союзников.

Сирия. ООН. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 5 февраля 2016 > № 2913953 Александр Аксененок

Внешняя политика в футляре экономики

Сценарии будущего

Яков Миркин – доктор экономических наук, зав. отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН.

Резюме Экстремальность внешней политики, личные амбиции людей, принимающих решения, способны довести напряжение слабой или даже растущей экономики до предела, вызвав ее быстрое разрушение или подтолкнув к угасанию на десятилетия.

Хитрость, искусство дипломатии, способность заставить считаться с собой – все это во внешней политике имеет пределы. Все, что может ужасать или восхищать «партнеров», определяется ресурсами, которые обеспечивает экономика страны. Внешняя политика Китая при ВВП на душу населения в 307 долларов (1980) не может не отличаться от сегодняшней, когда этот показатель достиг 8300 долларов (прогноз на 2015 г.) и впервые пересечется с Россией. Китай, формирующий 2,7% мирового ВВП (1980), и Китай, «весящий» 15,5% ВВП всего мира (прогноз 2015 г.) – разные фигуры в геополитике.

Эта азбука часто забывается. Преувеличенные представления об экономической мощи, размерах, прошлая слава, число всего того, что бьет, летит и поражает, – все это туманит головы, заставляя того, кто должен сберегать силы и быть осторожным на длинных дистанциях, бросаться вперед, как будто его мощь и влияние безграничны. Экстремальность внешней политики, личные амбиции людей, принимающих решения, способны довести напряжение слабой или даже растущей экономики до предела, вызвав ее быстрое разрушение или подтолкнув к угасанию на десятилетия. Примеров тому в мировой истории сколько угодно.

Какова экономическая реальность России и какую внешнюю политику эти реалии должны создавать?

Кто мы?

Мы – экономика 1 (одного) трамвая и 4 (четырех) троллейбусов в месяц. За месяц мы делаем чуть больше 200 металлорежущих станков и 200 плугов. Великая промышленность России производит в год 1 (одно) пальто на 140 человек, 1 (одну) пару трикотажных носков/колготок на одного человека, 1 (одно) платье на 20 женщин, 1 (одну) пару брюк на 12 человек, 1 (одну) деревянную кровать на 100 человек в год (Росстат, 2015).

Это – деиндустриализация. По продолжительности жизни мы на 122-м месте в мире (ВОЗ, 2013). В Палестинской автономии живут дольше, чем в России.

Мы – слабеющая экономика. Доля России в мировом ВВП, стартовав от 0,8% в 2000 г., достигла при высоких ценах на сырье 2,8% в 2013 г., а затем упала до 2,4% в 2014 г. и 1,7% в 2015 г. (прогноз МВФ). Мы – кризисная экономика. В 2015 г. снижение промышленного производства на 4–5%, розничной торговли – на 7–9%, экспорта-импорта товаров – на 35–40%, реальной заработной платы – до 10%, при инфляции в 15–16%, падении курса рубля в 2014–2015 гг. в два раза, фактическом сжатии кредита на 10–15% (Росстат, ЦБР).

Мы – огосударствленная экономика. Доля государства в реальном секторе выше 50%, в банках – 60%. Это экономика «слонов» – крупнейших компаний и корпораций, олигополий, со сверхконцентрированной собственностью, со слишком низкой долей среднего и малого бизнеса. Мы – сырьевая экономика. Она очень зависит от «внешних поводков» – цен на нефть и газ (65% экспорта товаров (2014)), от курса доллара к евро (чем он сильнее, тем ниже мировые цены на сырье), от ключевого клиента – Евросоюза. До 2015 г. 49–50% экспорта-импорта приходилось на ЕС, сегодня – 44–46% (ФТС). Но этот клиент хотел бы оторваться от нас. Документированная политика Евросоюза и Соединенных Штатов – сокращение доли России как поставщика сырья.

Риски старения экономики

Крупнейший риск – санкции, но не финансовые, а запреты на поставки оборудования. За месяц в России производят 200–250 металлорежущих станков (Росстат). В десятки раз ниже потребностей. Их ежегодное выбытие – десятки тысяч. 75–80% парка металлообрабатывающего оборудования эксплуатируется более 20 лет.

Это экономика, потерявшая за четверть века сотни научных школ и технологий. Критически зависимая от импорта: «Станкостроение (доля импорта в потреблении, по разным оценкам, более 90%), тяжелое машиностроение (60–80%), легкая промышленность (70–90%), электронная промышленность (80–90%), фармацевтическая, медицинская промышленность (70–80%), машиностроение для пищевой промышленности (60–80%)». Это оценка Минпромторга. «Доля импорта во внутреннем потреблении составляла в 2011–2012 гг. 62–66% по горячекатаному листовому прокату, 84,4–91,6% по холоднокатаному листовому прокату и 36,2–48% по сортовому прокату».

А как там санкции? Закупки машиностроительной продукции в дальнем зарубежье – прежде всего в ЕС – сократились на 46–48% в 2015 г. (ФТС). Импорт механического оборудования упал на 40–45%. Это значит, что экономике, которая была на технологическом пике к началу 2014 г., грозит если не коллапс, то устаревание, по образцу «Большого Ирана». Дать денег – не значит совершить модернизацию, даже если дать очень много. За четверть века мы во многом утратили способность производить средства производства для производства средств производства. Закупали технологии и оборудование, но не способность делать их.

В России 1,3–1,5 млн единиц механообрабатывающего оборудования, 50% оборудования старше 20 лет, ежегодно выбывает 60 тыс. станков (2011 г.). Доля импорта – почти 90% (2011 г.). Производство (2014 г.) – 6–7 тыс. станков в год. В 10 раз ниже минимальной потребности.

Получить технологии в Китае? Вопрос – каков уровень технологий, не являются ли они вторичными, будут ли они из первых рук, не запрограммированы ли мы на еще большее отставание? Еще один вопрос – насколько это вообще возможно? Китай находится в стратегическом диалоге с США и входит в тройку их крупнейших торговых партнеров. Потихоньку углубляются и военные связи между этими странами.

Доля Китая во внешнеторговом обороте добралась до 11,7% (январь-август 2015 г.). Пару лет назад – примерно 10%. Но в абсолютных объемах товарооборот с Китаем упал за год на 30%! И еще – пока это очень невыгодный клиент. У нас с Китаем – отрицательное сальдо экспорта-импорта. За январь-август 2015 г. – 3 млрд долларов в минусе. Не мы зарабатываем на Китае, а он зарабатывает на нас. Нужно вложить еще миллиарды, чтобы обрушить на КНР потоки сырья и выйти в плюс. Или не выйти. Сырье – против готовой продукции из Китая. Это уже реальность.

Взять технологии в Японии и Южной Корее? Но эти страны – стратегические партнеры Соединенных Штатов и находятся под их «военным зонтиком». Импорт технологий из этих стран, нравится нам это или нет, будет сталкиваться с ограничениями.

Финансовая реальность

У нас недостаточная финансовая глубина. Монетизация (широкие деньги/ВВП) – 52–55% ВВП (2013 г.), в Китае – почти 200%, в развитых экономиках – в среднем 80–120%. Доля России в глобальных финансовых активах (1–1,5%) в 2 раза ниже, чем ее доля в мировом ВВП. Еще ниже доля рубля в международном финансовом обороте.

Двузначный процент, невыносимый для бизнеса, высокая инфляция, зависимость от денег нерезидентов, склонность к «финансовым инфекциям», передаваемым из-за границы с двукратным усилением. Спекулятивная модель финансового рынка, живущего по закону американских горок. Или «русских горок», как их называют в США. Низкая насыщенность кредитами. Встроенная в экономику высокая немонетарная инфляция. Норма инвестиций – 18–20% ВВП вместо 25–30%. Это экономика увядания.

Двадцать лет (кроме 2006–2007 гг.) в России – чистый вывоз капитала. Мы создали уникальную по офшоризации экономику. Финансовый сектор – по сути, нерыночная среда. Он сверхконцентрирован (пять банков – 50% банковских активов, 20 банков – 75%, 60–70% денежных ресурсов в Москве). Сеть банков и других финансовых институтов сокращается со скоростью 8–10% в год.

После 2008 г. все более проблемны государственные финансы (дефицит бюджета, долги регионов, сжатие социальных/гражданских расходов, мегапроекты). Налоговая нагрузка в 37–40% ВВП сопоставима с развитыми странами ЕС, растущими с темпами 0,5–1% в год. При такой нагрузке в России просто не может быть сверхбыстрого роста и модернизации.

Мало денег. Мало инвестиций. Утлая финансовая лодочка. Мелкая, деформированная финансовая система, которая не способна поднять инвестиции для быстрого роста и модернизации.

Милитаризация экономики?

4,5% ВВП (2014 г.) – это очень высокий уровень военных расходов, и он возможен и даже необходим во времена «наверстывания упущенного», ускоренной модернизации армии, но на длинных горизонтах может стать железным вычетом из ВВП, резко ограничивающим рост экономики и гражданское потребление, что бы ни говорили о трансфере военной продукции в мирные сферы.

Этот уровень военных расходов (4,5% ВВП) – примерно 10-е место в мире среди почти 200 государств, сразу после Омана (11,6% ВВП), Саудовской Аравии (10,4%), Южного Судана (9,3%), Ливии (6,2%), Конго (5,6%), Алжира (5,4%), Анголы (5,2%), Израиля (5,2%), Азербайджана (4,6%) (2014, SIPRI). Почти все эти государства – на грани военных конфликтов или внутри них.

И еще одно «но». Нам еще только предстоит совершить свое собственное «экономическое чудо». Но все случаи сверхбыстрого роста и модернизации после 1945 г. произошли в странах с низкими военными расходами, при очень высокой доле инвестиций в ВВП.

Конечно же, у России особая роль и ответственность. Пусть будет все, что нужно для армии. Экономно, эффективно, не скупясь – самое современное, чтобы летало, доставало, поражало. Но российская экономика не имеет права становиться жестко милитаризованной. В ней не должно быть перебора пушек. Это утопит ее. Танки вместо трамваев. Корветы и фрегаты вместо речных пассажирских судов.

Из интервью президента ОАК Юрия Слюсаря: «В “Объединенной авиастроительной корпорации” военные программы обеспечивают порядка 80% выручки… и для авиастроительной корпорации являются основой бизнеса…». Авиастроение – военная отрасль? В «Объединенной судостроительной корпорации» 90% доходов – от военного судостроения. Вот что ОСК пишет в своем годовом отчете за 2014 г. (с. 51). В России речной флот – более 23 тыс. судов (2012). Большей частью они построены в 1970-е – 1980-е годы. Их средний возраст – 30–40 лет. К 2020 г. 80% судов должны быть выведены из эксплуатации. Но пассажирские суда (речные, морские, на подводных крыльях) в России строят по штуке-две в год.

Мы рискуем получить к 2020-м гг. нечеловеческую экономику с уровнем милитаризации выше, чем это было в 1980-е годы. В ней будет делаться меньше «гражданской продукции», чем даже в это трижды поминаемое время, потому что утеряна способность производить многое из того, что можно купить в обмен на сырье. Мы резко ограничены в гонке вооружений возможностями экономики, в которой не делаются самые простые вещи. Российская экономика, переходящая к формуле «сырьевая + аграрная + военная» – неправильная экономика.

Давление глобальных финансов

Российская экономика жестко коррелирована с мировыми ценами на сырье – нефть, газ, металлы, продовольствие. С 2000-х гг. сырье стало финансовым товаром. Мировые цены формируются на биржах товарных деривативов Нью-Йорка, Чикаго, Лондона, Канзас-Сити, Миннеаполиса. Они очень зависят от доллара как мировой резервной валюты. Цены – в долларах, основная часть расчетов – в долларах. Когда курс доллара к евро падает, цены на нефть и другое сырье, при прочих равных, растут. Когда доллар укрепляется – наоборот, падают.

Но у доллара с 1970-х гг. – длинные 15–17-летние циклы «ослабления – укрепления». 2001 г. – середина 2008 г. были золотым временем для России. Многолетнее ослабление доллара к евро, когда цены на сырье многократно росли. После кризиса 2008 г. доллар стал циклически укрепляться. В 2011 г. началось падение цен на металлы. С 2011 г. алюминий, медь, золото, черные металлы намного подешевели. Медь – в два раза, алюминий – на 45%, золото – на 42%, серебро – на 70%. C 2012 г. падают цены на зерно (примерно на 45%). С лета 2014 г. резко снизились цены на нефть и газ. Нефть сегодня в два раза дешевле, чем год с хвостиком назад. Все это – товары российского экспорта.

Прогнозируется, что укрепление доллара к евро продолжится в 2015–2018/2019 годах. Впереди – «эпоха сильного доллара». При прочих равных, это означает в будущем «территорию низких цен» на сырье. В 2016–2018/2019 гг. высока вероятность дальнейшего снижения цен на сырье до 70–80% от уровня конца 2015 г. или, по меньшей мере, стабилизации их на сегодняшних «внизу», несмотря на рост спроса, связанный с оживлением мировой экономики.

Это – плохие новости для нашей экономики. Облегчения (циклическое ослабление доллара, рост цен на сырье как на финансовый товар) можно ждать с 2020–2021 годов.

А что замечательного?

Мы – великая сырьевая экономика. Россия занимает в мире по производству нефти – 1–2-е места; алмазов – 1-е место; природного газа – 2-е место; ячменя – 1-е место; алюминия – 2-е место; титана – 2-е место; золота – 3-е место; серебра – 4-е место; стали – 5-е место; пшеницы – 5-е место; ржи – 2-е место; лесоматериалов – 6-е место; меди – 7-е место; цинка – 11-е место. 2-е место по экспорту вооружений; один из крупнейших производителей минеральных удобрений (2010–2014 гг.).

Макроэкономические сценарии будущего

Когда перебираешь – кубик за кубиком – все то, что составляет существо российской экономики, становится ясно – она на перекрестке. Перед ней острые, может быть, отчаянные вызовы, частью внешние, частью – внутренние, сложившиеся в результате ее эволюции за четверть века как не слишком удачного экономического проекта. На эти вызовы нужно дать убедительные ответы.

Тот сценарий, который будет реализован, жестко определит и внешнюю политику России в 2016–2025 гг. Она будет внутри его «футляра». Можно прогнозировать четыре сценария макроэкономического будущего.

«Цунами». Вероятность – 10–15%. Внешний удар (доллар до 1,0–0,95 к евро, цены на нефть до 25–30 долларов за баррель, финансовая инфекция от шока на рынке акций США, приступа долгового кризиса в Европейском союзе или иного системного риска). Обострение кризиса внутри России, политический шторм, замыкание, антизападничество, маргинализация идей, уход в «башню из слоновой кости». Бойкот, страна, завернутая в санкции. Похоже на то, что марксисты называли азиатским способом производства. «Большой Иран».

Заповедник раритетной техники. Милитаризованная экономика, существующая по формуле: «сырьевая + аграрная + военная». Морально устаревающая держава. Негативный кадровый отбор. Сверхвысокие политические риски. Страна – надлом.

Попытка «рвануть вперед» (ежегодный рост ВВП на 5–7%, норма накопления – до 30–35% (сегодня – 19–20% ВВП), бум военных расходов, мегапроектов. «Упремся лбом» в технологический тупик/бойкот. Техническое отставание до 30–40 лет. Рост конечного потребления государства до 20–22% ВВП (сегодня –

18% ВВП). Сокращение потребления домашних хозяйств. Пустые полки магазинов.

На горизонте в 5–10 лет – резкое замедление экономики до 0–2% (или минуса).

Печатный станок. Дефицит бюджета покрыт нерыночными кредитами/займами Банка России. Фиксированный валютный курс. Замораживание цен. Продуктовый дефицит. Дальнейшее огосударствление. 80–90% экономики – в руках государства. Сжатие финансового рынка в десятки раз. Неконвертируемая валюта, закрытый счет капитала. Снижение производительности труда и реальных доходов населения.

«Замороженная экономика». Вероятность – 45–50%. Полузакрытая стагнационная экономика с устаревающими технологиями, большими амбициями и со все большей концентрацией сил и средств в ВПК. Стабилизация на более низком уровне. Все процессы заморожены, заграница потихоньку сокращает зависимость от России как якорного поставщика сырья. Типичная латиноамериканская экономика, со сверхвысокой концентрацией собственности, огосударствлением, избыточными регулятивными издержками. Полурыночная среда, олигополии.

На горизонте в 5–10 лет? Технологическое устаревание год от года. Изощренная изоляция со стороны индустриальных стран, сохраняющих, тем не менее, потоки сырья из России. Дальнейшее упрощение структуры экономики. Деиндустриализация. Естественно низкие темпы роста в 0–2%. Норма накопления – 18–24% ВВП. Волатильность экономики. То резко вниз, то прыжком вверх вслед за мировыми ценами на сырье, динамикой мегарасходов в России (ВПК, мегапроекты).

Вечные скачки курса рубля, условно говоря, от 40 до 100 руб. за доллар и ниже. Ежегодно заносимые финансовые инфекции, шоки. Финансовые рынки, капитализация пляшут от плюс 20–30% до минус 20–30%. Холодные, спекулятивные рынки. Рост рисков неконвертируемости рубля, закрытия счета капиталов (полного или частичного). Низкая монетизация (М2/ВВП) – 40–55% ВВП, кредиты – 35–45% ВВП. Процент – выше 10–20%.

Инфляция стремится за 10%. Встроенный немонетарный рост цен. Высокое налоговое бремя. Доходы правительства/ВВП – 36–40% и выше. Конечное потребление государства – 17–19%. Редкие острова иностранных инвестиций в сырьевые проекты. Утечка мозгов, капиталов, низкий рост производительности труда, «замораживание» реальных доходов населения.

Рапорты о трудовых победах и успехах экономики. Сползание к дестабилизации в будущем.

«Управляемый холод». Вероятность – 30–35%. Замена большинства управляющих во всех эшелонах власти, приход команд молодых технократов под лозунгом рациональности, развития, модернизации. Кадровые перестановки в рамках неизменной системы ценностей и вертикали власти. Аналог – Испания Франко середины 1950-х – начала 1960-х годов.

Последствия – менее однозначный, более «хитрый», но аналог второго сценария. Та же модель экономики с элементами модернизации, реконструкции, «новыми деталями». Эффективность – чуть выше, волатильность – чуть мягче, сползание к дестабилизации – чуть замедленнее.

«Внезапный поворот». Вероятность – 5–10%. Попытка создать собственное «экономическое чудо», уйти в финансовый форсаж, совершить максимум для того, чтобы высвободить энергию бизнеса и среднего класса, создать все, чтобы центром экономической политики было качество и продолжительность жизни, рост имущества семей из поколения в поколение.

Другая риторика. В экономике – быть «либеральнее самых либеральных». Тезис для тех, кто снаружи – «ведь у нас очень либеральная проевропейская страна». Политика дешевого кредита, дешевого процента, умеренно заниженного валютного курса рубля, сильных налоговых стимулов за рост и модернизацию, сокращение налогового бремени, урезание регулятивных издержек, подавление немонетарной инфляции, твердое антимонопольное регулирование, максимум льгот для среднего и малого бизнеса в пользу роста активов среднего класса.

В политическом плане – новый взгляд на эволюцию Европы (мост «ЕС + Россия» = интегрированная экономическая система). Замораживание внеэкономических конфликтов. Курс США и Германии на реальную интеграцию России. «Вбирание» России как противовес радикализму, набирающему силу на Востоке.

Выход на устойчивую, долгосрочную траекторию роста в 5–8%. Норма накопления – 30–34% ВВП. Рост – все менее сырьевой. Новая индустриализация. Активный трансфер технологий и мозгов в Россию.

Налоговая нагрузка – 28–32% ВВП, конечное потребление государства – 14–15% ВВП. Монетизация (М2/ВВП) осторожно растет с 40–45% до 80–100%. Насыщенность кредитами – до 70–80%. Инфляция снижается до 2–4%. Валютный курс – стабилизация сначала в районе 65–67 руб./доллар, затем все медленней, в меру ослабления инфляции, годами ползет ниже к 70–90 руб./доллар и т.д. Рубль – «умеренно ослаблен» к доллару и евро. Капитализация рынка акций – до 100–120% ВВП. Огосударствление экономики падает с 50–60% до 20–30%. Взрывной рост прямых иностранных инвестиций. Доля инвестиций через офшоры сокращается с 70–80% до 20–30%. Уверенный рост доли среднего и малого бизнеса в ВВП, производительности труда, реальных доходов. Россия – чистый экспортер капитала – становится на 10–15 лет его чистым импортером, прежде всего в части прямых иностранных инвестиций.

Только четвертый сценарий смешивает все карты на столе. Он дает возможности смягчить, а в будущем – урегулировать геополитические конфликты. Создает энергетику, которая «съедает» все риски, оставляет людей и капиталы дома, собирает вокруг Москвы бизнесы и государства и делает невозможной саму мысль об отъезде. Из удачного проекта не уходят и не уезжают. В него стремятся.

Первый-третий сценарии делают экономическую и социальную стабильность все более хрупкой. Заранее известно, что неизбежны ее сломы. Если не сегодня, то через пять лет. Не через пять, так через десять. По статистике, в развивающихся экономиках кризисы происходят с частотой 1–2 раза в 10–15 лет, особенно когда страна так зависит от курсов иностранных валют, цен на сырье, доступа к импорту технологий и при этом находится под растущим внешним идеологическим и силовым давлением.

Четыре сценария внешней политики

«Цунами». Новая холодная война, гонка вооружений, но с опорой на значительно меньшие ресурсы и сферу влияния, чем СССР. Воинственная риторика, яркий антиамериканизм. Попытка создать мировую сеть военных присутствий. Булавочные уколы, дипломатия канонерок, риски случайных прямых столкновений, прямые линии, переговоры о разоружении, запрещении и предупреждении. Демонстрации силы, втягивание в региональные, точечные конфликты. Главная политика – ядерное сдерживание. Дипломатия – ее оболочка.

Россия обложена санкциями, запирающими ее в собственном доме. Мир белого и черного. Мир империй зла и добра. Россия теряет влияние на постсоветском пространстве, расширяет связи с государствами, находящимися в самых напряженных отношениях с Западом. Работа с партиями крайне правого или левого спектра. Изображение мини-СССР начала 1980-х годов.

Эта политика имеет жесткие экономические границы. Ее «не потянуть» – ни по уровню технологий, ни по человеческому капиталу и материальным ресурсам. Стремительно устаревающая милитаризованная экономика после четверти века утечки мозгов и утраты научных школ. Перекрыт доступ к новым технологиям и оборудованию. Прямая изоляция. Результат – надлом, конфликт, риски распада, угроза лобовой войны на изломе.

«Замороженная экономика». Оттенков в российской политике многим больше. Она – смешанная. В ней – 40–50% от первого сценария, а на 50–60% – остатки интеграции 1990-х – 2000-х гг., мотивы экономической экспансии (ЕАЭС, поворот на восток), удержание ниши в G-20 и в системе глобального регулирования (финансы, торговля, налоги, климат, Арктика и т.п.), «холодный мир» с ЕС (ключевой клиент российской экономики), посыпание «песка под ногами США» в любых возможных точках, минимальное, холодное партнерство с ними там, где интересы совпадают. Мучительные попытки перетянуть на себя Китай, опровергаемые самой природой этого существа.

Игра в великую державу. Политика треугольников, четырехугольников, любых мини-союзов, в которых дружат против кого-то. Поиск «несимметричных ответов» – точечных ударов, неожиданных ходов как рычагов для достижения целей малыми силами. Рекультивация идей 1970-х – 1980-х гг. – «разрядка», «паритет».

Дефицит идеологии, идей, которые можно было бы экспортировать. Православие, особая цивилизационная роль, примитивно толкуемое «евразийство» как способ отгородиться от Запада – все это экспортные товары ограниченного применения. Спецпропаганда во всей своей красе.

Попытки использовать еще советские опорные площадки, с которых осуществлялось влияние (арабский мир, Латинская Америка), апеллировать к XIX веку (панславизм), «традиционным связям» (Индия, Африка и т.п.). В повороте на Восток, в разной степени близости и диалогах с Китаем и другими индустриальными государствами Азии под оболочкой геополитики будет все больше скрываться «обмен сырья на бусы», а лучше – сырья на технологии и оборудование. Чем дальше от экономики, тем формальнее будут союзы и партнерства, основанные на остатках российской влиятельности. Самый широкий промышленный шпионаж, чтобы возместить нехватку идей и инноваций.

Всему этому будет решительно мешать дефицит ресурсов и экономика. Если бы она росла до 3–5% мирового ВВП, успешно проходила бы все стадии открытости и модернизации и если бы при взгляде на нее разгорался аппетит глобальных инвесторов, то все эти танцы встречали бы возрастающий интерес и уважение в мире.

Это внешняя политика перенапряжения, которая, как и в первом сценарии, неизбежно, пусть и на более дальних расстояниях, приводит российскую экономику к милитаризации и надлому. Тем более что курс США и ЕС в этом сценарии – мягкая изоляция, уход от сырьевой зависимости от России, прорывающаяся конфликтность, огораживание, отбуксировка в док, пока естественная ржавчина и закрытость не съедят все то, что гарантированно в ответ уничтожает. И, как и в первом сценарии, огромные, постепенно нарастающие риски прямого столкновения.

«Управляемый холод». Похоже на политику Франко конца 1950-х гг., поддержанную Соединенными Штатами и Европой (этому есть документальные свидетельства). Именно тогда были заложены основы испанского экономического чуда эпохи «после Франко».

Внешняя политика России становится мозаичнее, многоцветнее, в ней есть что-то от первого сценария (20–30%), от второго (50–60%), но появляются новые элементы (10–30%), рассчитанные, скорее, на будущее. Ноты сотрудничества чуть ярче. Потихоньку возвращаются глобальные инвесторы и крупные иностранные финансовые институты, возобновляется перенос производств в Россию.

Все это требует, чтобы дипломатия обслуживала, скорее, рост экономического и человеческого оборота между странами, чем полемику. Прекращаются взаимные публичные истерики в военной области. Чуть менее жестким становится идеологическое противостояние. Зоны противоречий замораживаются. Меньше настроя на конфронтацию «Россия–Запад» в институтах глобального регулирования. Начинают вновь вспыхивать точки военного сотрудничества.

Однако базовый конфликт не решен. Стагнирующая, слабеющая, устаревающая экономика с растущим военным механизмом внутри и работающая на пределе возможностей как основа внешней политики. Здесь нет ничего для роста российского влияния. Дипломатия «сдавлена» естественными барьерами, которые создает хаотичная экономика и идеология государства «латиноамериканского типа».

«Внезапный поворот». Эта внутренняя политика немедленно приводит в ступор глобальных игроков. В стране – почти изгое, которую костерят на всех перекрестках, возникает «проевропейская политика». Воистину чудо – или экономическое чудо. Начинают слабеть темы противостояния, антиамериканизма, евразийства, особого пути. На первое место выносятся качество и продолжительность жизни, обогащение семей, рождаемость, здоровье, собственность и успех, рост экономики, свобода бизнеса, низкие риски, Россия как дом, обустраиваемый по лучшим стандартам.

Во внешней политике России это означает рациональность, жизнь в границах, очерченных экономикой. Временный отказ от глобальных амбиций, от попыток реально влиять в каждой значимой точке мира. Это отход от политики перенапряжения сил, растраты жизней и уничтожения национального богатства, которая триста с лишним лет делала из России военную экономику, из бюджета – военный бюджет, из населения – мобилизационный корпус.

Рациональность – не значит неучастие. Это участие, но только в ключевых, принципиальных для безопасности России точках. Всего лишь двадцать лет спокойствия. Двадцать лет замороженных конфликтов, роста и модернизации экономики, приумножения населения, свободы бизнеса. Двадцать лет «вооруженного нейтралитета».

«Нейтралитет»? Утопия, смешно – объявление Россией о нежелании вмешиваться в конфликты за ее границами? А бросать вызов в почти каждой возможной точке – не смешно? «Нейтралитет» не предполагает слабой армии. Наоборот, это сильная, современная ядерная триада.

Эта политика – другой взгляд на каждого из нас. Мы – не «население», не расходный ресурс. В этой модели мы – что-то другое. Каждый из нас – огромная ценность. Каждый – «швейцарский гном», который сидит на богатствах России. Каждый – тот, кто, вместо того чтобы тратить бесчисленное время на дебаты и манифестации, должен иметь все прелести природной ренты, работать, работать беспредельно, приумножая семейные капиталы – и тем самым те активы и бизнес, которые называются «российскими». Мы можем стать «нейтральными», чтобы создать Швейцарию и Швецию, умноженные на десять. Мы в этой модели – ресурсная территория всего мира, держатели потенциала, торговцы со всем миром, золотых дел мастера.

Но что же даст это «экономическое чудо» в области внешней политики? Конфликты на постсоветском пространстве будут заморожены. «Новая Россия» – сигнал для возобновления интеграции «ЕС–Россия». Будет – не сразу, может быть, в течение 5–10 лет – перезаключен контракт с Западом, дана «отмашка» на прямые инвестиции в Россию. Взаимопроникновение экономик и обществ по линии «Россия–Китай, новые индустриальные государства Азии» происходит не только и не столько по модели «обмен сырья на бусы». Со временем восточный вектор получит иное качество – обмен знаниями, технологиями, продукцией с высокой добавленной стоимостью как основа будущих «союзов» и «партнерств» в Азии. Возникнет нечто новое – центростремительное движение к России вместо центробежного 1989–2010-х годов. Совсем другая внешняя политика, в которой будут меряться не только и не столько силами армий, сколько весом и качеством экономики. Германия, Япония, Китай, Южная Корея – примеры из этой серии.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 13 января 2016 > № 1616159 Яков Миркин

Кельнские нападения поставили под угрозу будущее ЕС

По данным правоохранительных органов, почти все участники нападений на женщин, организованных в новогоднюю ночь, — мигранты. Случившееся может сказаться как на судьбе Германии, так и Евросоюза в целом

Почти все участники кельнских нападений — мигранты. Об этом говорится в заявлении МВД Северного Рейна-Вестфалии. Среди нападавших были и соискатели статуса беженцев, которые приехали в Германию за последний год, заявил представитель властей, подводя предварительные итоги расследования. В основном нападения совершали выходцы из Северной Африки.

Власти изучили показания очевидцев и отчеты местной полиции. По словам главы регионального МВД, в целом среди мигрантов, въезжающих в Германию, довольно много преступников. Полиция Кельна, по мнению министра, допустила множество серьезных ошибок в том, как она пыталась справиться с беспорядками в новогоднюю ночь.

В немецком правительстве уже изучают возможность ограничения в выборе места жительства для тех, кто уже получил убежище в Германии — мера может быть принята в ближайшее время. Как новогодние события могут отразиться на будущем Германии и ЕС в целом? Комментирует корреспондент представительства МИА «Россия сегодня» в Берлине Ангелина Тимофеева:

Ангелина Тимофеева: Проблема с беженцами и мигрантами делит, можно сказать, разрушает ЕС не первый год, и события в Кельне и не только в Кельне приводят к новой эскалации этого конфликта на уровне Европы. Восточная и Центральная Европа просто торжествуют, потому что они и раньше говорили, что не нужно брать столько мигрантов, беженцев фрау Меркель. Так что вполне возможно, что это будет иметь очень значительные последствия и для ЕС, и для Германии.

Насколько обоснованны предположения о том, что массовые нападения были организованы заранее?

Ангелина Тимофеева: Есть заявления официальных немецких лиц, глава Минюста господин Маас прямо сказал о том, что, скорее всего, речь идет о том, что это такая структурированная атака. С какой целью это делается? Ну, с какой целью террористы ИГИЛ в центре Парижа взрывают и расстреливают людей? Это попытка бросить тень на беженцев, на всех беженцев, которые въезжают в ЕС, что все они потенциальные террористы, и обострение общей ситуации. Сейчас ЕС готов сделать этот шаг и усилить охрану своих границ, это значительный удар по той Европе, где гарантирована была свобода передвижения для всех граждан, видимо, от этой мечты придется все-таки отказаться.

В новогоднюю ночь в Кельне произошла серия нападений на женщин, также подобные случаи были зафиксированы в других городах Германии. Всего полиция сообщила о 516 преступлениях, из которых 40% связаны с сексуальными домогательствами. Пострадавшие также жаловались на ограбления и нанесение телесных повреждений.

По мнению полиции, нападения в новогоднюю ночь были спланированы. Среди нападавших были уроженцы Алжира, Марокко, Ирана, Сирии, а также двое граждан Германии и один американец. После в Кельне прошла серия протестов. Антиисламисты и крайне правые демонстранты обвиняли полицию и власти города в бездействии.

Накануне ночью, по данным РИА Новости, в Кельне были избиты несколько мигрантов из Сирии и Пакистана. Канцлер Германии Ангела Меркель ранее заявила, что процедура депортации для мигрантов должна быть изменена.

Германия. Евросоюз. Ближний Восток > Миграция, виза, туризм > bfm.ru, 11 января 2016 > № 1610021 Ангелина Тимофеева

В настоящее время многие эксперты предупреждают, что, несмотря на существенное снижение цен на некоторые виды энергоносителей и сложную макроэкономическую ситуацию в России, снижение инвестиций в геологоразведку негативно скажется на функционировании всего добывающего комплекса страны в будущем. О перспективах российской геологоразведочной отрасли, а также необходимой помощи со стороны государства в интервью РИА Новости рассказал гендиректор Росгеологии Роман Панов. Беседовала Елена Давыденко.

— Ожидается ли снижение объемов геологоразведочных работ по итогам текущего года? Каковы ваши прогнозы на следующий год? Каковы перспективы отрасли, проблемные места?

— Действительно, нашими специалистами прогнозируется некоторое снижение объемов по итогам года и прорабатываются возможности по тому, как компенсировать это в следующем году.

Рынок геологоразведочных работ в РФ в денежном выражении в 2014 году составил более 300 миллиардов рублей. По итогам 2015 года мы ожидаем снижения до 260 миллиардов рублей. В следующем году по оптимистичному сценарию объемы останутся прежними, по консервативному — сократятся еще до 230 миллиардов рублей. Тем не менее мы уверены, что ситуация со снижением финансирования в отрасли временная. Геологоразведка — это инвестиции в будущее, в развитие. Без вложений в эту сферу, реализации крупных геологоразведочных проектов невозможно нормальное функционирование добывающего комплекса. Поэтому мы надеемся, что на горизонте 2020 года объемы рынка в России увеличатся до 324,4 миллиарда рублей. Это оптимистичный сценарий, заложенный в долгосрочной программе развития холдинга. Но нужно быть готовыми и к тому, что он останется на нынешнем уровне — порядка 260 миллиардов рублей.

Если говорить о проблемах геологоразведки, то они хорошо известны. Недофинансированность отрасли с начала 90-х годов прошлого века привела к технологическому отставанию отечественных предприятий, оттоку специалистов, старению кадров, падению престижа горно-геологических профессий. Сейчас ситуация постепенно выправляется. Государство уделяет пристальное внимание проблемам отрасли, была признана ее стратегическая значимость. Росгеология активно участвует в этой работе. Стать драйвером развития отечественной геологоразведки — вот основная задача, которая была поставлена перед холдингом на этапе его формирования. Мы по-прежнему намерены активно заниматься НИОКР, чтобы компенсировать технологическое отставание, уже сейчас реализуется программа технического перевооружения, также активно работаем над решением кадровых проблем в геологоразведке. Запущено несколько совместных с профильными вузами программ, привлекаем на работу и практику студентов, ведем профориентационную деятельность.

— Вы как-то сказали, что одна из задач Росгеологии заключается в привлечении внебюджетного финансирования в поисково-оценочную стадию. Удается ли привлекать инвесторов из внебюджетного сектора на фоне сокращения госфинансирования (на 20% в 2015 году)? Как относятся такие инвесторы к вложениям в российскую геологоразведку? Нужна ли помощь государства?

— Проекты с высокой ставкой доходности и приемлемым NPV (чистой приведенной стоимостью) всегда востребованы рынком. У нас есть, что предложить потенциальным инвесторам. Сейчас мы ведем активную работу, обсуждаем возможности реализации ряда достаточно интересных проектов. От государства, конечно, нужно многое для стимулирования притока частных инвестиций в геологоразведку. Прежде всего, налоговые льготы и изменения в законодательстве, которые снижали бы риски для инвесторов. Определенные позитивные изменения в этом отношении, нужно отметить, за последний год уже произошли. Например, нормативно-правовая база была усовершенствована так, что теперь недропользователь имеет гарантированное право получения лицензии на разведку и добычу открытого им месторождения.

— Вы ведете обработку данных зоны арктического шельфа. На каком этапе работа сейчас? Каковы результаты? Испытываете ли вы нехватку иностранного оборудования при выполнении этих работ?

— В настоящее время Росгеология осуществляет сейсморазведку на арктическом шельфе (преимущественно в транзитных зонах) по четырем государственным контрактам. Все задачи решаются согласно утвержденному графику. Несмотря на сложные климатические условия региона, отставаний нет, со всем справляемся.

Ведем изучение углеводородного потенциала зоны сочленения структур Полярного Урала, Пай-Хоя и Западно-Сибирской плиты. Это морское продолжение нефтегазоносной Ямальской области. Также проводится оценка перспектив нефтегазоносности дна Енисейского залива и Куршского залива Балтийского моря. Холдинг и дальше намерен развивать контрактную базу по работам на шельфе. У нас здесь есть определенные уникальные компетенции, в частности, в области работ в зоне мелководья. Это перспективный регион, рассчитываем на рост интереса инвесторов к таким проектам. В то же время мы активно занимаемся совершенствованием технологий и по другим направлениям морских работ. Ставим перед собой цель стать конкурентоспособным игроком не только на отечественном, но и на мировом рынке морской сейсморазведки.

Если говорить о перспективах российской Арктики, ее изучению существенно помогло бы возобновление программы параметрического бурения на арктических островах и шельфе. Для того чтобы получить наиболее точные данные по полезным ископаемым региона, представляется целесообразным пробурить шесть скважин как в нераспределенном, так и в распределенном фондах недр, поэтому реализовать проект возможно не только за счет федерального бюджета, но и с привлечением средств недропользователей в рамках государственно-частного партнерства. Росгеология готова взять на себя роль оператора данных работ. Пока проект находится в проработке.

Росгеология также обсуждает возможности изучения ряда территорий в транзитных зонах и в более северных широтах Арктики. Выполнение работ на перспективных участках северной окраины Арктического шельфа и континентального склона весьма дорогостояще ввиду необходимости привлечения ледоколов. Холдинг испытывает нехватку качественного оборудования нового поколения, неважно, импортного или отечественного производства, нового класса судов для ведения геологоразведки. Мы рассчитываем на решение этой проблемы за счет реализации программы модернизации. Отмечу, что и на имеющемся оборудовании такие предприятия холдинга, как "Дальморнефтегеофизика", "Севморнефтегеофизика", получают впечатляюще качественные результаты.

— Глава Минэнерго РФ ранее заявил, что считает возможным в текущих условиях расширение числа компаний, которые допущены к работам на шельфе, в первую очередь в области геологоразведки. Ожидаете ли вы роста конкуренции?

— Реализация проектов на шельфе требует наличия целого ряда компетенций, серьезного технического оснащения, опыта реализации таких проектов, специалистов высокого уровня в штате. Я не думаю, что допуск к таким работам сильно увеличит конкуренцию.

— Какие зарубежные проекты Росгеологии в приоритетах в текущем году? Какие будут в приоритете в следующем? Какова может быть в будущем доля зарубежных проектов в общем портфеле заказов Росгеологии?

— Все-таки главная задача Росгеологии — развитие минерально-сырьевой базы России. За рубежом мы в настоящее время устанавливаем отношения, ищем оптимальные варианты для выхода на международный рынок геологических и сервисных услуг. В приоритете — Африка и Ближний Восток. Прорабатываются проекты в Алжире, Иране, Ираке, Пакистане, ЮАР. Пока находимся на этапе согласования контрактов. В будущем году ориентируемся на страны Юго-Восточной Азии, в Африке — на Анголу, Гану, Мозамбик. Вероятно, на Судан. Возможность и необходимость выхода на тот или иной уровень сотрудничества за рубежом определяются целым рядом экономических и политических условий. Не только интересами бизнеса.

Как один из наиболее перспективных мы рассматриваем пакистанский рынок. В рамках рабочих визитов делегации Росгеологии в Пакистан 8 сентября было подписано соглашение о взаимопонимании между холдингом и компанией Oil and Gas Development Company Limited, в конце сентября аналогичное соглашение было заключено также с компанией Pakistan Petroleun Limited.

В рамках реализации подписанных меморандумов Росгеология готова выполнить для нефтегазовых предприятий Пакистана значительные объемы полевых работ по 2D и 3D сейсморазведке и интерпретации данных, провести поиски и геологоразведку на УВС, внедрить методы повышения нефтеотдачи пластов. Также важным направлением сотрудничества является обмен опытом и переподготовка кадров. Помимо этого, наши специалисты ведут переговоры с пакистанскими партнерами по возможному сотрудничеству в области гидрогеологии и проведению поисково-разведочных работ на твердые полезные ископаемые.

— Как обстоят дела с привлечением целевого кредита на совместные с PetroSA проекты через Новый банк развития БРИКС? Какие совместные проекты рассматриваются?

— Пока организация находится на этапе создания. Также идет работа и над пулом перспективных проектов.

— В последнее время бытует мнение, что в России в нераспределенном фонде по золоту ничего не осталось, кроме Сухого Лога, сейчас его лицензируют, и всё. Каково ваше экспертное мнение о состоянии минерально-сырьевой базы России по золоту? Есть ли еще у нас крупные месторождения драгоценных металлов и если есть, то какие, в каких регионах, на каких вы ведете ГРР? Есть ли такие месторождения, которые вы в ближайшее время можете передать в Роснедра для лицензирования — какие это месторождения, какие у них ресурсы/запасы, в каких они регионах? Каковы инвестиции в эти геологоразведочные работы?

— В существующей статистической отчетности прочно укоренилось представление о масштабности минерально-сырьевой базы золота в нашей стране. И по его запасам (около 12,7 тысяч тонн) мы действительно занимаем второе, после ЮАР, место в мире, а по учитываемому ресурсному потенциалу (Р1 + Р2 — 16,5 тысяч тонн, Р3 — 23,6 тысяч тонн) имеем значительные перспективы новых открытий. В соответствии с такой масштабной МСБ драгоценного металла Россия занимает и лидирующие позиции в мире по его добыче и производству (второе место после Китая). Имеются все основания надеяться, что в 2016-2017 годах, несмотря на кризис и санкции, мы преодолеем 300-тонный рубеж добычи в год, в первую очередь за счет активного вовлечения в разработку золоторудных и комплексных месторождений на Дальнем Востоке и юге Сибири.

Между тем считать, что проблем с сырьевым обеспечением подотрасли золота не существует, было бы глубоким заблуждением. В настоящее время большая часть коренных месторождений находится в распределенном фонде. В перечне нераспределенных запасов золота России (около 25%) основная доля принадлежит бедным рудам гигантского месторождения Сухой Лог в Иркутской области.

Таким образом, созданная к настоящему времени МСБ золота России характеризуется резким преобладанием коренных собственно золоторудных месторождений, которые и составят основу ее золотодобывающей промышленности на многие десятилетия вперед.

Крупные и сверхкрупные месторождения золота прогнозируются в труднодоступных регионах северо-востока, Дальнего Востока, Якутии и юга Сибири. На всех этих территориях Росгеология активно ведет поисковые работы. Хочу еще раз отметить: в портфеле Росгеологии есть перспективные объекты, но, чтобы они стали месторождениями, на них надо еще провести оценочные и разведочные работы. А это огромные инвестиции в десятки миллиардов рублей. И здесь без частногосударственного партнерства не обойтись.

Замечу, что, несмотря на существенную минерально-сырьевую базу, уровень обеспеченности запасами золотосодержащих руд в сопоставлении с уровнями ежегодной добычи вызывает серьезную озабоченность. В условиях реального увеличения до прогнозируемых объемов в 300-350 тонн золота в год обеспеченность драгоценным металлом (даже с учетом потенциала прогнозных ресурсов) не превышает 20-25 лет.

На госбалансе сегодня порядка 12,7 тысячи тонн, при этом, по ряду экспертных оценок, не менее 40% — это нерентабельные или условно рентабельные для освоения на среднесрочную перспективу запасы. Из оставшихся 7,6 тысячи тонн активных запасов не менее 25% составят потери по причине несовершенства технологий обогащения и извлечения. Это еще практически 2 тысячи тонн. Остается 5,6 тысячи тонн активных запасов, которых при ежегодной добыче в 300 тонн хватит на 20 лет.

Таким образом, буквально через 15-25 лет вместо реально возможного увеличения производства золота в стране мы столкнемся с обратной картиной. Как уже было сказано, причиной тому послужат недостаточное внимание к технологическим аспектам, а также необоснованное снижение геологоразведочных работ по воспроизводству МСБ коренного золота как со стороны государства, так и частных компаний. Думаю, при должном внимании к проблеме ее вполне можно решить: потенциал для открытия новых месторождений в нашей стране огромен.

Россия. Арктика > Нефть, газ, уголь > ria.ru, 23 декабря 2015 > № 1592239 Роман Панов

Статья и.о. начальника Аналитического управления ФТС России Александра Васильева "Дело о "трубе" в журнале "Таможня" (выпуск № 23, декабрь 2015 года).

Сегодня мы продолжаем публикацию материалов, подготовленных Аналитическим управлением ФТС России. Первая аналитическая статья была посвящена проблемам состояния мирового нефтяного рынка и причинам, которые привели к кризису не только в этой отрасли, но и в экономике в целом. На этот раз мы предлагаем читателям анализ ситуации на мировом рынке, которая касается торговых операций с природным газом и его компонентами.

О состоянии рынка природного газа.

Первое место в рейтинге крупнейших российских экспортеров занимает компания «Роснефть», второе – «Газпром». Такое распределение, естественно, соответствует иерархии номенклатуры вывозимых из России товаров, как по весу, так и по стоимости. Сперва – нефть и нефтепродукты, а затем – природный газ. Очевидно, что на сегодня торговля газом является одним из важнейших секторов экономики. И от этого во многом зависит экономическая система нашей страны.

Мировую энергетику характеризует, в том числе направленность на поступательное расширение использования возобновляемых источников энергии и уменьшение доли применения углеводородов и атома. В списке причин – стремление снизить выбросы в атмосферу парниковых газов, уменьшить объемы радиоактивных отходов, а, следовательно, нивелировать риски экологических катастроф.

Однако в условиях быстрых темпов развития промышленного производства, роста населения, увеличения в целом потребностей мирового сообщества, альтернативная энергетика не в состоянии полностью решить эти задачи. Такая ситуация и сохраняет пока «незыблемыми» позиции традиционных энергоносителей.

И все же, если отказываться или хотя бы ограничивать использование привычной базы энергообеспечения, то вполне реально осуществлять переход на менее вредные для окружающей среды виды топлива, в частности на природный газ.

Статистика показывает, например, что, в странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), доля газа в выработке электричества за последние 40 лет выросла с 13 процентов до 24 процентов, а доля нефти снизилась с 22 до 3 процентов, угля – с 39 до 33 процентов. Аналогичные процессы происходят и в остальных регионах мира, хотя динамика и процентные показатели различаются. Прогнозируемый компанией British Petroleum на ближайшие 20 лет ежегодный рост мирового потребления газа составит 1,9 процента, причем он затронет все сферы – промышленность, электро- и теплоснабжение, транспорт.

Параллельно с увеличением потребления будет расти и добыча – предположительно на 1,5 процента в год. Таким образом, на первый взгляд получается, что дисбаланс между предложением и спросом будет положительно развернут в сторону спроса. Однако, кажущийся обнадеживающим для экспортеров такой вывод весьма обманчив. И вот почему.

Рынок газа в некоторых аспектах напоминает современный рынок нефти. Прежде всего, тем, что крупнейшие производители и поставщики «черного золота» по совместительству являются таковыми и в области газа, а основные потребители, лишенные самодостаточной ресурсной базы, расположены в тех же регионах – Европа и АТР.

Соответственно с учетом этих аспектов между экспортерами разворачивается и борьба за покупателей, сохранение собственной доли на рынке, а также за ограничение доступа к «пирогу» новым участникам рынка. Похожие процессы усиленного наращивания выпуска продукта происходят в условиях замедления темпов потребления (что противоречит прогнозам международных исследовательских организаций). Весьма схоже развивается этап так называемой «сланцевой революции» и, в целом, использования технологий добычи газа из нетрадиционных источников. Наконец, существует ряд своего рода «темных лошадок» рынка, информация по которым требует детальнейших перепроверок, и которые в одночасье могут перекроить текущую конъюнктуру с непредсказуемым для всех эффектом, выбросив на рынок значительные объемы газа.

Если взглянуть на таблицу, то многое станет понятнее. Как и в случае с нефтью видно, что ситуация для некоторых экспортеров, в том числе и для Российской Федерации, складывается не вполне позитивно. Более актуальная информация, применительно к нашей стране, дает такие результаты. За девять месяцев 2015 года, по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, от сокращения физических объемов экспорта ( –12,902 миллиарда кубометров, без учета сжиженного природного газа) и снизившейся средней цены (с 360 до 270 долларов за тысячу кубометров), федеральный бюджет недополучил порядка 4,23 миллиарда долларов по линии экспортных пошлин.

Негатив усугубляется тем, что основным рынком сбыта российского газа является Европа, страны которой как раз и формируют сейчас отрицательную статистику спроса. Конечно, наиболее серьезную роль в сложившейся обстановке сыграло колоссальное сокращение поставок Украине ( –11,01 миллиард кубометров). Почему так произошло вполне понятно. Это прежде всего результат усиления экономического кризиса и стремление украинских политиков обозначить свою «энергетическую независимость». Все это привело к тому, что потребление газа Украиной сократилось примерно на треть.

В то же время, снижение объемов российского экспорта происходит на фоне того, что некоторые импортеры, причем весьма крупные (Италия, Нидерланды) наращивают объемы ввоза и потребления газа. То есть, возникает косвенный признак перехода зарубежных потребителей с российского газа на продукцию других производителей.

Детальный анализ географической структуры импорта ряда стран показал следующее. В первом полугодии 2015 года Италия сократила ввоз газа из России на 3,03 миллиарда кубометров, а совокупные поставки в это государство газа из Норвегии, Ливии и Катара выросли на 2,032 миллиарда кубометров. То же самое по Великобритании: сокращение импорта российского газа на 2,71 миллиарда кубометров, и увеличение закупок у Норвегии и Катара на 2,63 миллиарда кубометров. Для полноты картины добавим Грецию (сокращение на 0,51 миллиарда кубометров, и рост поставок в нее из Великобритании, Норвегии, Алжира, Нигерии на 0,574 миллиарда кубометров) и Нидерланды (сокращение на 0,71 миллиарда кубометров, увеличение из тех же стран на 1,027 миллиарда кубометров).

В ряд стран (Словения, Румыния) российский газ в текущем году вовсе не поступал. И если Румыния объективно увеличивает собственное производство и переходит на самообеспечение, то Словения (наращивающая и потребление и импорт) получает газ от своих партнеров по ЕС. Проследить реальное происхождение этого газа довольно затруднительно. Со значительной долей вероятности он может быть российским, ранее закачанным в ПХГ Австрии или Германии, демонстрирующих сейчас самую заметную положительную динамику по импорту газа из России. Кстати, по аналогичному со Словенией пути действуют Чехия, а ткже Украина и другие восточноевропейские государства.

В самой краткосрочной перспективе (до конца 2015 года) позитивных сдвигов по объемам экспорта ожидать не стоит. Несколько выправить ситуацию сможет отопительный сезон. Но и это не станет кардинальной переменой, особенно если учесть факты достаточно теплых зим в Европе. Приходится констатировать, что снижение экспорта – это не единичный случай текущего периода, а тенденция, получившая в последние три года устойчивый характер.

О причинах такого положения дел... Естественно, европейские политические круги на протяжении длительного времени говорят о необходимости снижения тотальной энергозависимости своих государств от России. Причем значимость газа для европейской энергосистемы не ставится под сомнение. По крайней мере, так свидетельствует разработанная до 2050 года Европейской комиссией «дорожная карта» по энергетике. Разумеется, доля газа вполне может снижаться ввиду важности расширения присутствия в энергобалансе возобновляемых источников энергии, но ресурс сохраняет свою страховочную роль.

Вторая, также нередко озвучиваемая причина, это высокая и нерыночная цена российского газа. Разговоры об этом интенсивно ведутся примерно с 2010 года, то есть с возникновения так называемого «сланцевого бума». Тогда США удалось организовать масштабную добычу сланцевого газа. В процентном отношении объем выдачи газа увеличился на 267 процентов с 107,69 миллиарда кубометров в 2009 году до более чем 400 миллиардов кубометров в 2014 году. В результате такой «сланцевой революции» – снижение импортозависимости США, а затем и снижение цены на газ для американского континента. По состоянию на начало октября 2015 года стоимость газа с терминала Henry Hub на нью-йоркской бирже NYMEX составила 101,42 долларов за тысячу кубометров, а на бирже ICE (Европа) – 264,69 долларов за тысячу кубометров.

Методика противодействия европейцев «российскому газовому засилью» сводится к следующему. Принимается так называемый Третий энергетический пакет – сборник документов, предусматривающий необходимость допуска третьих компаний к транспортно-распределительному процессу, разграничивающий функции поставщика и транспортировщика. Исходя из разногласий касательно этих положений, был остановлен проект «Южный поток».

Кроме того постоянно ищутся альтернативные поставщики. И такие поставщики, безусловно, есть. Однако связь с ними через газопровод в большинстве случае отсутствует. Это значит, что возрастает вектор направленности европейского энергетического кластера на сжиженный природный газ (СПГ).

В силу предыдущего пункта большее внимание уделяется развитию соответствующей инфраструктуры по регазификации и увеличению роли спотового сегмента рынка в торговле газом.

Рассматриваются варианты добычи сланцевого газа. Особенно усердно над этой проблемой трудились в Восточной Европе (Польша, Украина, страны Балтии). Но в результате предварительных исследований, проведенных, например, Exxon Mobil, многие инициативы еще в 2013 году были признаны нерентабельными. Необходимость соблюдения жестких норм экологического законодательства и вовсе законсервировала соответствующие проекты в странах Западной Европы, поскольку технология гидроразрыва пласта, применяемая для добычи сланцевого газа, оказывает сильное загрязняющее воздействие на водные и почвенные ресурсы.

Принимается установка на снижение общего объема потребления газа за счет уменьшения потребления тепла и электроэнергии как таковых, а также за счет расширения использования энергосберегающих технологий. Эффективность здесь пока больше ощущается в сфере ЖКХ. Но критичными для российской внешней торговли газом являются все приведенные пункты, если они будут успешно реализовываться.

Понятно, что запрещать европейцам проводить инновационные исследования, экономить энергию и устанавливать правила доступа на их энергетический рынок не представляется возможным. Вот почему сегодня следовало бы сосредоточиться как раз на проблематике СПГ и факторах ценообразования. СПГ – это тот же природный газ, обладающий большей мобильностью. То есть развитие этого сегмента является одним из действенных средств диверсификации маршрутов экспорта и доступа на новые рынки.

Безусловно, потребуются серьезные вложения, строительство дополнительной инфраструктуры, но так и только так может быть обеспечена конкурентоспособность.

Объем российской торговли СПГ на данный момент невелик. В январе-сентябре 2015 года экспорт вырос по отношению к аналогичному периоду прошлого года на 12 миллионов кубометров и составил 8,968 миллиарда кубометров. Основными внешнеторговыми партнерами являются Япония (76,9 процента), Республика Корея (21,83 процента), КНР (один процент).

Средняя цена на экспортируемый в АТР российский СПГ в январе-сентябре 2015 года по сравнению с аналогичным периодом прошлого года выросла с 277 долларов за тысячу кубометров до 285,96 доллара за тысячу кубометров. В основном это было достигнуто за счет увеличения более чем на 90 долларов цены газа, предназначенного для поставки в Республику Корею. При этом на 57,9 доллара за тысячу кубометров была снижена цена для КНР. Без учета китайского фактора средняя цена российского СПГ составляет 407,5 доллара за тысячу кубометров.

Доходы от продаж СПГ по сфере компетенции таможенных органов весьма невысокие, в связи с нулевой ставкой экспортной пошлины. Между тем доход от налога на прибыль организаций, осуществляющих экспорт СПГ, и подлежащий включению в федеральный бюджет, может составлять по предварительным расчетам до 100-105 миллионов долларов в ценах 2014 года. В текущей непростой экономической ситуации это нелишние дополнительные средства.

Прогноз по экспорту СПГ из России на ближайшие годы варьируется в пределах 13-15,5 миллиарда кубометров. Понятно, что эти объемы не могут быть превышены, так как производство товара ведется фактически в рамках одного проекта – «Сахалин-2». Только к 2020 году при благоприятных условиях могут быть введены в эксплуатацию еще шесть проектов, что позволит нарастить объем экспорта до 77,985 миллиарда кубометров. На данный момент это значение позволило бы сравняться с показателями Индонезии и Нигерии.

Что касается потенциальных рынков сбыта российского СПГ, то здесь, конечно, могут возникнуть проблемы, поскольку основные потребители – Китай, Япония и Корея – уже загружены предложением от широкого спектра поставщиков, представленных также в АТР (Австралия, Индонезия, Бруней, Малайзия, Папуа-Новая Гвинея). Но с другой стороны, представляется возможность охвата ряда территорий Западной Европы (Португалия, Испания) и Южной Америки (Бразилия, Аргентина, Чили). Ниша СПГ в европейском и китайском импорте по различным прогнозам может увеличиться с текущих пяти до перспективных десяти процентов.

Важность расширения производства СПГ в России продиктована также следующими факторами. Приведенные выше данные свидетельствуют, что разворот ряда европейских потребителей газа в сторону иных рынков сопровождался массовой закупкой именно СПГ.

Многие международные аналитические агентства сходятся во мнении, что доля СПГ в мировой торговле газом будет нарастать примерно на четыре-пять процентов ежегодно. Рынок ресурса будет постепенно превращаться в глобальный. Это, в свою очередь, означает вероятность унификации, или, по крайней мере, устранения большой разницы в газовых ценах, характерных для того или иного региона.

Цены на газ – это второе яркое отличие газового рынка от рынка нефти. Первое – недостаточная мобильность и региональный характер.

Сейчас суммарное мировое производство газа составляет более 3,5 триллиона кубометров, а потребление – примерно 3,4 триллиона кубометров. Резкий дисбаланс как таковой отсутствует. Однако даже если бы он и наблюдался, скорее всего, это не имело бы серьезного влияния на механизм ценообразования.

Рассмотрим Иран и Туркменистан с крайне высоким уровнем производства газа и низким уровнем потребления. Обе страны имеют гарантированные возможности расширения выдачи газа, но не имеют масштабного выхода на иные рынки, кроме среднеазиатского, китайского и закавказского. У них отсутствует необходимая инфраструктура и оба государства географически зажаты небольшим количеством газопроводов. Без инфраструктурных преобразований этот немобильный газ, даже увеличиваясь в запасах, не может резко изменить рынок где-нибудь в Японии, Северной Америке и пока даже в Европе.

Гораздо важнее соотношение спроса и предложения в конкретном регионе с наличием газораспределительных терминалов (хабов) и обширных газохранилищ. Именно в таких местах формируется спотовый сегмент рынка, где региональный покупатель имеет возможность получить необходимый объем сразу, произведя оплату в течение нескольких дней. Считается, что только здесь может быть определена наиболее объективная цена.

Возможность покупки газа по спотовым ценам является камнем преткновения в энергетических взаимоотношениях Европы и России. Дело в том, что компания «Газпром» крайне неохотно делает шаги в сторону спотового механизма ценообразования, предпочитая оперировать долгосрочными контрактами. Такой подход вполне обоснован. Долгосрочный контракт выступает определенного вида страховым инструментом, гарантирующим, что инвестиции в газодобывающие проекты окупятся. Возможно, цена и завышена, но необходимо принимать во внимание протяженность маршрута и способ поставки.

Логика европейцев при этом тоже понятна. Зачем покупать заранее оговоренный объем в течение какого-то количества лет, если вдруг из-за теплой зимы или успеха в энергосбережении, этот объем может и не понадобиться, или же цена этого объема уже не вполне соответствует объективной ситуации на региональном хабе или биржевым котировкам.

В связи с прогнозируемым увеличением присутствия СПГ в мировой торговле газом доля спота также будет возрастать. Однако аналитики сходятся во мнении, что полностью вытеснить долгосрочный контракт это не сможет. Потому что оба механизма отражают в равной степени необходимые подходы к поддержанию приемлемого энергобаланса и обеспечения энергетической безопасности: краткосрочный (тактический), обеспечиваемый спотом, и долгосрочный (стратегический).

Европейская риторика сводится также к дискуссиям о номинальных значениях цен на газ. Утверждается, что применительно к европейскому рынку спотовые цены примерно на 100 долларов ниже тех, что заложены в контрактах с «Газпромом». В этом есть своя доля правды. Между тем стоит признать, что средние цены на российский газ как для европейского, так и для азиатского рынков гораздо меньше по сравнению с предлагаемыми другими странами-экспортерами.

К вопросу о номинальных значениях газовых цен: как они формируются?

Единая биржевая цена газа, на которую бы ориентировался весь мир, как уже говорилось выше, отсутствует. Естественно влияние на цену оказывают себестоимость добычи, соотношение спроса и предложения, транспортировка, цены на внутреннем рынке того или иного региона, стоимость процессов сжижения и регазификации (в связи с чем СПГ является более дорогим по сравнению с трубопроводным газом). Однако для газа характерна еще одна особенность. По крайней мере для европейского и азиатского рынков цена газа формируется с учетом стоимости других источников энергии – нефти и нефтепродуктов и их доли энергобалансе страны.

Так как цены на нефть в настоящее время существенно снизились по отношению к прошлому году, та же участь, правда, с замедлением постигла и газ. В ближайшей перспективе эта тенденция сохранится. Для российской экономики в целом и для таможенной сферы ответственности в частности это означает, что возможности для преодоления кризисных явлений и пополнения федерального бюджета будут прямо пропорциональны динамике движения нефтяных котировок.

Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь > customs.gov.ru, 2 декабря 2015 > № 1608223 Александр Васильев

Между кризисом и катастрофой

Ближний Восток и будущее мира

Евгений Сатановский – президент Института Ближнего Востока.

Резюме К середине второго десятилетия XXI века ясно, что мир движется к соотношению сил, более характерному для XVII–XVIII столетий. Запада в плане его возможностей и влияния становится меньше, Востока и Юга больше.

Чем хороша текущая эпоха – исторических тайн все меньше. Что позволяет напомнить читателю о российско-британском Санкт-Петербуржском соглашении 1907 г., по которому Тибет оставался за Китаем, протекторат над Афганистаном получали англичане, а Иран они с русскими делили, так что Каспийское море становилось российским водоемом. И если б не октябрь 1917-го, так бы и закончилась «Большая игра». Благо от Оттоманской Порты после Первой мировой войны мало что осталось, соглашение Сайкса-Пико прирезало России дополнительные пространства в Восточной Анатолии (не говоря о Черноморских проливах, контроль над которыми Российской империи был оговорен особо), а присутствие США на Ближнем и Среднем Востоке было в ту пору несущественным: главную роль там играли Британия и Франция.

Османская империя не пережила потрясений столетней давности, но рухнула и Российская, воскреснув как Советский Союз, который к концу ХХ столетия распался на составные части, не слишком отличаясь в этом от всякой большой империи. Впрочем, еще до того рассыпались и соперничавшие с ним колониальные империи: Британская и Французская. К середине второго десятилетия XXI века ясно, что мир движется к соотношению сил, более характерному для XVII–XVIII столетий с понятными геополитическими поправками. С точки зрения возможностей и влияния, в том числе в военной сфере, Запада становится меньше, Востока и Юга – больше. Россия балансирует между ними, Китай, Индия, Турция и Иран возвращают свое место на международной арене, Япония и Южная Корея вернулись в клуб экономической элиты много раньше.

Новые игроки – латиноамериканские государства (среди которых выделяется Бразилия), ЮАР, Канада и Австралия – занимают свои ниши в системе мироустройства. Соединенные Штаты пытаются сохранить если не положение единственной сверхдержавы при соперничестве с Китаем, то монополию на статус глобального гегемона, чьи интересы распространяются на всю планету. Они ввязываются в одну локальную войну за другой только для того, чтобы, потерпев очередное поражение, уйти, оставить за собой хаос. Украина стала новым полем соперничества Запада с Россией. Центральная Азия превращается в такое же пространство с опорой США на Туркменистан и попытками расширить зону влияния на другие государства региона, в первую очередь Узбекистан. Страны арабского мира дестабилизированы, направленная против светских режимов «арабская весна», наступившая при активной поддержке Саудовской Аравии и Катара, переросла в борьбу за власть между исламистами и военными.

Хантингтон оказался прав, Фукуяма – нет. Война цивилизаций идет полным ходом, а «конца истории» и окончательной победы либеральной западной демократии нет и не предвидится. Глобализация не сулит Европе ничего хорошего: миллионы переселенцев из Африки и стран Ближнего и Среднего Востока, которые живут в государствах ЕС, и десятки миллионов, готовые переселиться ближе к европейским пособиям при первой возможности, намерены не ассимилироваться, а подогнать Старый Свет под свои стандарты. Европа при этом не испытывает недостатка ни в правых радикалах всех типов, ни в исламистах, постепенно становясь не заповедником социал-демократического либерализма, а полем столкновений радикалов. Причем балансирование континента между, условно говоря, Брейвиком и бен Ладеном в конечном счете ни для кого не окончится хорошо. К тому же при сохранении текущих темпов миграции к 2050 г. соотношение коренных и «пришлых» жителей Евросоюза изменится фундаментально.

Отдельная тема – по какому пути идет Россия и чем это для нее закончится. Ее исторический опыт свидетельствует о том, что в 30-е, максимум 40-е гг. текущего столетия, после смены по естественным причинам правящей в настоящий момент элиты, страну ожидают немалые потрясения. Проблемы ее экономики, образования и прочих ключевых для успешного функционирования государства и страны сфер деятельности – секрет только для правительства, усилиями которого эти процессы развиваются именно так, как развиваются. Однако настоящая статья посвящена не России (хотя не упоминать ее нельзя), а текущей ситуации и потенциальным перспективам развития Ближнего и Среднего Востока (БСВ) и его периферии: африканской и европейской, Центральной Азии и Закавказья. Ибо все в мире связано, и связи эти проявляются быстрее, чем в прошлом.

Это продемонстрировал спровоцированный Турцией кризис беженцев. В дополнение к непрерывному потоку беженцев из Африки и стран БСВ, прибывающих в Италию через Ливию, Грецию и Балканы, в Западную Европу, в первую очередь в Германию, был направлен поток в несколько сотен тысяч человек. К концу года он может достичь миллиона. Судя по заявлениям ответственных чиновников ООН, согласно которым в мире насчитывается около 60 млн беженцев и перемещенных лиц, а более 200 млн готовы стать мигрантами в силу экономических причин и невыносимых условий жизни, – это только начало. В способность европейских политиков найти адекватные механизмы реагирования на этот вызов автор поверить не готов.

Турция в европейском кризисе беженцев преследовала несколько целей. Президенту Реджепу Тайипу Эрдогану нужно было продемонстрировать к парламентским выборам 1 ноября способность справиться с критической ситуацией, к которой привела поддержка Анкарой гражданской войны в Сирии. А именно: разгрузить Турцию от части более чем трех миллионов беженцев, живущих на ее территории. Кроме того, оказывая давление на ЕС, он стремился получить от Брюсселя деньги (они на беженцев выделены), перекладывая на Европу (с прицелом на Германию) эту проблему. Наконец, пытался толкнуть европейских членов НАТО к удару по войскам Башара Асада (безрезультатно, с учетом появления в этой стране российских ВКС). Сама ситуация показывает, насколько западный мир уязвим перед процессами, происходящими на Ближнем и Среднем Востоке. Рассмотрим их чуть подробнее – ибо, как известно, дьявол кроется в деталях.

Неформальные альянсы и конфликты

«Арабская весна» – падение авторитарных правителей, которых заменили не либерально-демократические круги, молодежь, женщины, технократы и правозащитники, а исламисты – как и предполагалось, пошла на спад. В Тунисе «Братья-мусульмане» в лице партии «Ан-Нахда» утратили монополию на власть по итогам парламентских выборов. В Египте «Братьев» свергли военные. В Ливии исламисты разного толка воюют между собой, опираясь на поддержку Саудовской Аравии или Катара, а Каир поддерживает генерала Халифа Хафтара и его сторонников из бывшей армии Каддафи. Йемен стал одним из наиболее опасных для суннитских монархий Аравийского полуострова региональных плацдармов Ирана, хотя противостоят в этой стране Эр-Рияду и его «группе поддержки» не иранцы, а йеменские хоуситы и экс-президент Али Абдала Салех.

Проект свержения Асада завяз и имеет все шансы провалиться, хотя Дамаск, если бы не поддержка Ирана и действия российских ВКС, находился бы в одном шаге от падения под напором террористических группировок, поддерживаемых Турцией, Саудовской Аравией и Катаром. В регионе оформились два военно-политических и экономических альянса: Турция–Катар и Египет–Саудовская Аравия. Вооруженные силы, промышленность и значительное население, составляющие основной стратегический резерв Анкары и Каира, дополняют финансовые авуары Дохи и Эр-Рияда, гарантируя им безопасность в случае возникновения серьезных проблем. Авантюрная же политика катарцев и саудитов на протяжении первой половины 2010-х гг., почувствовавших при попустительстве США и европейцев вкус к переформатированию БСВ по собственной прихоти, эти проблемы гарантирует.

Турецко-катарский союз основан на единстве подходов к «группам внешней поддержки». Обе страны патронируют «Братьев-мусульман» всех типов, включая ХАМАС, и «Исламское государство» (ИГ), хотя у каждой есть и собственные креатуры, вроде «Ахрар аш-Шам» у Катара и туркоманов у Турции на сирийской территории. Правда, Анкара полагает для себя главной опасностью курдов, государственность или территориальная автономия которых в Ираке и Сирии чревата резким усилением сепаратизма в восточных провинциях Турции. В противоположность этому альянсу, АРЕ и Саудовскую Аравию сближает общий враг, в роли которого выступают «Братья-мусульмане» и ИГ. Их союз выглядит менее прочным. Для египетских военных салафитские радикальные группы – такой же естественный противник, как и все прочие исламисты. Для саудовской династии – скорее союзник (кроме «продавшегося» Катару ИГ), что в близкой перспективе чревато конфликтом интересов.

Возможно, главную проверку на прочность египетско-саудовская ось пройдет после ввода в эксплуатацию в 2017 г. четырехкаскадной плотины «Возрождение» в Эфиопии, на Голубом Ниле. На время заполнения водохранилища, которое должно занять 6 лет, объем стока Нила, получаемого Египтом, снизится на 30% (после чего сток Нила будет меньше «лишь» на 20% – если не будут построены другие гидроузлы). Выработка электроэнергии на Асуане, по предварительным расчетам, должна упасть на 40%. В АРЕ с ее демографией это может вызвать экономическую и социальную катастрофу. Сможет ли Каир без масштабной внешней поддержки выдержать этот удар, сомнительно, как и то, хватит ли для этой поддержки ресурсов Эр-Рияда, которые он истощает в ходе интервенции «Аравийской коалиции» в Йемене, борьбы с Катаром в Ливии, глобального противостояния с Ираном и поддержки группировок, борющихся против Асада, не говоря о ценовой войне на нефтяном рынке с США, разорительной для саудовского бюджета не меньше, чем для американских производителей сланцевой нефти.

Главные загадки на БСВ в текущий момент: курс, который после победы на внеочередных парламентских выборах Партии справедливости и развития выберет президент Эрдоган; перспективы развития ситуации в Афганистане и «Центральноазиатской весны» за его пределами, а также будущее исламистских группировок после начала действий в Сирии российских ВКС. Последнее может самым непредсказуемым образом сказаться на салафитских монархиях: Саудовской Аравии, на протяжении четверти века опирающейся на них в проведении внешней политики, и конкурирующем с ней в этом два десятка лет Катаре.

Турецкие загадки

Эрдоган с его взрывным конфликтным характером и амбициями по превращению Турции в новую Оттоманскую Порту, получив возможность сохранить контроль над однопартийным правительством, может сосредоточиться на изменении конституции, пытаясь реализовать проект превращения парламентской республики в президентскую – и, не исключено, добьется успеха. С другой стороны, он с такой же вероятностью способен начать очередную внешнеполитическую авантюру в Сирии, будь то попытка выкроить там «буферную зону» под предлогом защиты интересов туркоманского населения, удар по позициям курдов либо масштабная поддержка исламистов в районе Алеппо, традиционно считающемся зоной турецких интересов. Причем первый и третий сценарии сталкивают Турцию с Ираном в условиях, когда ее действия не поддержит Вашингтон, о чем Эрдоган знает, а второй – прямо противоречит планам Соединенных Штатов ударить по «столице ИГ» Ракке, который они готовят, имея в запасе в качестве главной атакующей силы именно курдов.

Коалиция, возглавляемая США, не может позволить себе продолжать вялотекущую борьбу против ИГ с неясными результатами и временной перспективой: на фоне успехов российских ВКС в Сирии это выглядит как потеря инициативы на БСВ в целом. Как следствие, несмотря на лоббирование со стороны аравийских монархий тех или иных исламистских группировок в качестве «умеренной оппозиции», идея использовать исламистов для свержения Асада или в качестве противовеса Ирану и шиитскому режиму в Багдаде может принести ее сторонникам в западных столицах больше минусов, чем плюсов. Заинтересованность Турции и ее президента в сохранении ИГ как партнера (контрабанда нефти, зерна и муки, археологических артефактов, продажа оружия и выкуп заложников – многомиллиардный бизнес для некоторых турецких фирм) и противника сирийских и иракских курдов до определенного времени сдерживала контртеррористическую коалицию, членом которой Анкара является, но личная неприязнь Эрдогана и Обамы зашла слишком далеко, чтобы Вашингтон перестал с этим считаться.

Опасения насчет возможного столкновения России и Турции в Сирии рассматривать всерьез не стоит: шантаж и угрозы – обычный стиль Эрдогана, который привел к его фактической изоляции в руководстве стран НАТО. Политика «ноль проблем с соседями», выдвинутая в начальный период его правления бывшим главой МИДа и нынешним премьер-министром Ахметом Давутоглу, за последнее десятилетие привела к тому, что нет ни одного соседнего с Турцией государства, у которого не было бы с ней конфликта той или иной степени. Анкаре не имеет смысла всерьез накатывать на Москву в условиях острого противостояния с Ираном из-за разногласий по Сирии. Доставка нефти и природного газа из Ирана в Турцию в настоящее время под угрозой из-за взрывов трубопроводов на востоке страны, ответственность за которые несет Рабочая партия Курдистана (РПК) – притом что разрывать перемирие с ней ради внутриполитических спекуляций Эрдогана никто не заставлял.

Отметим также, что строить в Турции АЭС «Аккую» на условиях, которые согласовал «Росатом», не будет больше никто. Превращение Турции в энергетический хаб мирового значения и главный транзитный узел по поставке газа в Южную и Восточную Европу зависит именно от России с ее проектом «Южный поток», трансформированным в «Турецкий поток». Для того чтобы эта задача была реализована, мало действующей трубопроводной системы, которая связывает Турцию с Азербайджаном, и надежд на Транскаспийский газопровод, призванный вывести на рынок ЕС природный газ Туркменистана (ТКГ). Последний проект на текущий момент в условиях жесткого оппонирования его реализации со стороны России и Ирана и заинтересованности Китая в ресурсной базе ТКГ не более реален, чем трубопровод в Турцию с Аравийского полуострова. В свое время Асад отказался дать Дохе, Эр-Рияду и Анкаре согласие на его прокладку, что во многом стало первопричиной кампании по его свержению.

Лихорадка в Центральной Азии

«Трубопроводные войны» в Центральной Азии, судя по всему, еще впереди. Конкуренция за туркменский газ идет не только между Европой, поддерживаемой Соединенными Штатами, и Китаем: проекты ТКГ и ТАПИ (Туркменистан–Афганистан–Пакистан–Индия) конкурируют между собой. Заявления Туркменистана о том, что природного газа в недрах республики хватит на всех возможных потребителей, имеют мало общего с реальностью. Осенью 2015 г. вместо китайских компаний на газовое месторождение-гигант Галкыныш пришли японские, что стало, помимо прочего, следствием отказа Пекина предоставить туркменскому руководству очередные льготные кредиты для покрытия острого дефицита финансов, вызванного затратами на Азиатские игры. У Туркменистана нет другого выхода, кроме роли разменной монеты в новой «Большой игре».

Попытка играть на всех направлениях одну и ту же игру провалилась: провозглашенный еще президентом Сапармурадом Ниязовым нейтралитет не предполагает предоставления США базы ВВС в Мары, переговоры о чем практически завершены. Реализация этого плана ставит Ашхабад в сложное положение в отношениях с Москвой, Пекином и Тегераном, не решая проблем безопасности перед угрозами со стороны Афганистана. Кабул не контролирует не только пуштунские районы юга, но и север страны, населенный туркменами, узбеками и таджиками. Иран «держит» районы, населенные шиитами-хазарейцами, и с большим или меньшим успехом прикрывает границу в провинции Систан и Белуджистан от проникновения наркоторговцев и боевиков просаудовской белуджской террористической организации «Джондалла».

Правительство Афганистана не может защитить бывшую афгано-советскую границу от проникновения талибов, расколовшихся после смерти их лидера муллы Омара, но не ставших менее опасными, пока их поддерживают Саудовская Аравия и Пакистан, и боевиков движений, финансируемых Катаром и Турцией, частично объявивших о присоединении к ИГ, как Исламское движение Узбекистана и исламистские движения и партии таджиков и уйгуров. Очевидно, что приближающиеся попытки дестабилизации Центральной Азии и свержения контролирующих постсоветские республики светских режимов – вне зависимости от уровня их авторитаризма и контактов с Западом – будут автоматически поддержаны «сирийской тройкой» (Дохой, Анкарой и Эр-Риядом), имеющей в регионе прочные позиции. Не приходится сомневаться, что эту деятельность поддержат США и ЕС просто в силу проблем, которые это создаст для России и Китая.

Система коллективной безопасности региона, будь то ШОС или ОДКБ, неполна: Ашхабад и Ташкент ее игнорируют, пытаясь играть собственную игру. Проблема легитимной передачи верховной власти в государствах Центральной Азии между тем достаточно остра. Традиция, если не считать наследования умершему национальному лидеру (как в Туркменистане) или свержения действующего (как в Киргизии), отсутствует. Парламентская оппозиция является фикцией или просто не существует. Уровень коррупции высок. Происламские настроения населения сильны, а движения, которые на них опираются, ориентированы на джихадизм и тесно связаны с крайними радикалами исламского мира и их спонсорами. Влияние на текущую ситуацию в странах Центральной Азии региональных элит, криминальных кланов и наркомафии стоит учитывать: оно значительно превышает возможности Соединенных Штатов.

Особый вопрос – проблема афганских наркотиков, являющихся главной статьей дохода населения и элиты этой страны. Афганистан, превратившийся за время международной оккупации в монополиста-производителя опиатов и героина, сохранит это место при любом правительстве. Тем более что претензии на контроль над ситуацией в этой стране Пакистана, поддерживаемого Саудовской Аравией, способствуют этому. Причем саудовско-пакистанский альянс, сложившийся на протяжении более трети века в рамках сотрудничества в Афганистане со времен борьбы с советскими войсками, имеет тенденцию к упрочению за счет расширения партнерства этих государств в ядерной сфере.

Ядерное измерение

Говоря проще, Саудовская Аравия финансирует расширение ядерных арсеналов Пакистана средней дальности, которые он пополняет в рамках противостояния с Индией и поддержания с ней ядерного баланса, как делал и ранее. Разница в том, что Иран, заключивший «ядерную сделку» с США и другими членами «шестерки» переговорщиков, на протяжении длительного периода пытавшихся выстроить баланс интересов с Тегераном, после снятия санкций представляет значительно большую угрозу для Эр-Рияда. Эксперты полагают, что Саудовская Аравия может в короткий срок получить от Пакистана небольшие, но готовые к бою ядерные запасы, не столько намереваясь их применить в случае внешней угрозы, сколько для того, чтобы гарантировать себе защиту на крайний случай. Ведь США, их официальный гарант безопасности, продемонстрировали в ходе переговоров с Ираном свое истинное отношение к старым ближневосточным союзникам.

Превращение Ближнего Востока в «безъядерную зону» в любом случае изначально имело основной, если не единственной, целью разоружение Израиля. Разработка ядерной программы Тегерана превратила безъядерную идею в фикцию, которой она, впрочем, была с самого начала, учитывая, что тесно связанный с консервативными арабскими монархиями Персидского залива ядерный Пакистан только географически является частью Южной Азии, составляя на протяжении всей своей истории неотъемлемую часть БСВ. Гонка ядерных вооружений в этом регионе – естественный итог провала санкционной политики в отношении Ирана и договора этой страны с мировым сообществом, фактически легитимировавшего его будущий ядерный статус. С этой точки зрения наилучшим выходом для обеспечения безопасности региона могло бы стать соглашение о ненападении между Израилем и Ираном. Однако Иран, в отличие от Израиля, пойти на него в обозримом будущем явно не готов.

При этом Израиль не имеет претензий к соседям и не претендует ни на что, помимо обеспечения собственной безопасности, но готов жестко реагировать на любые попытки ослабить его обороноспособность, с чьей бы стороны они ни исходили. В этой связи появление ВКС России в Сирии, мешающее Ирану взять ее под полный контроль, расценивается израильским руководством с позиции позитивного нейтралитета. Не случайно Израиль стал первой страной западного сообщества, наладившей с Москвой координацию по ситуации в Сирии. Отметим, что это прервало опасные попытки Саудовской Аравии втянуть израильский ЦАХАЛ в войну с Ираном, предпринимавшиеся на протяжении длительного времени не без определенных успехов.

Палестина и беженцы

Наконец, в рамках данной статьи нельзя не сказать о провале палестино-израильского «мирного урегулирования». Позиции сторон оказались абсолютно и окончательно несовместимыми – и были таковыми изначально. Односторонние уступки для поддержания иллюзии переговорного процесса не одобряются израильским обществом, в том числе вследствие поддержки антиизраильского терроризма руководством ХАМАС в Газе и Палестинской национальной администрации в Рамалле. Неготовность палестинской стороны к обсуждению вопросов, которые должны были быть разрешены еще в мае 1999 г., зашкаливающая в ПНА коррупция и явное нежелание строить собственное государство, притом что Израиль не демонтирует механизмы палестинского самоуправления, чтобы не брать на себя ответственность за палестинских арабов, контрастируют с надеждами 1990-х годов.

При этом катастрофическая ситуация с беженцами, в том числе арабскими, в ближайшее время может привести к унификации программ их поддержки международным сообществом, лишив палестинцев статуса «беженцев первого сорта». Тем более что положение Иордании, граничащей с Ираком и Сирией, а также Ливана более чем шатко. Алжир с его правящей геронтократией и борьбой за власть в элите нестабилен. Судан расколот, он так и не вышел из гражданской войны, несмотря на отделение Джубы. Сомали разделен на враждующие анклавы. Эритрея все больше ориентируется на Саудовскую Аравию и ОАЭ. Опорой Джибути служат иностранные военные базы. Все эти страны и территории представляют собой еще одну зону нестабильности. То же можно сказать об африканской периферии БСВ – Сахаре и Сахеле, сепаратистские и радикально-исламистские движения которых дестабилизируют зону от Марокко до Мавритании и значительную часть Черной Африки.

Пожалуй, единственная «хорошая» новость, касающаяся БСВ, состоит в том, что Балканы и Закавказье по сравнению с Сахелем и Аф-Паком являют буквально оазис спокойствия. Что само по себе демонстрирует, насколько запущена ситуация в регионе, несмотря (а скорее благодаря) попыткам его «демократизации». Демонтаж Шенгенской зоны из-за направляющихся в Германию через Балканы беженцев может стать началом конца Евросоюза. На Закавказье влияют Турция и Иран, а также противостояние между Вашингтоном и Брюсселем, с одной стороны, и Москвой – с другой. Но по сравнению с тем, что там могло бы происходить, их положение сравнительно стабильно. В Афинах, Белграде или Будапеште с этим вряд ли кто-нибудь согласится, однако, вспоминая хотя бы о проблеме рабства в Ираке, Судане и Мавритании и геноциде христиан в Сирии и Ираке и курдов-йезидов в Ираке, понятно, в чем состоит разница между кризисом и катастрофой.

Россия. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 23 ноября 2015 > № 1582318 Евгений Сатановский

Сирия: С кем договариваться

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме Дипломат Александр Аксененок о том, что позиция Москвы не должна зависеть от позиции Дамаска

Развитие событий на Ближнем Востоке, особенно в Сирии, подошло к критической черте. Конфронтацией между Россией и Западом пользуются их региональные партнеры, и порочный круг насилия стал практически неконтролируемым. Мировое сообщество не может больше созерцать, как происходит саморазрушение государств региона, нарастают волны беженцев и масштабы гуманитарной катастрофы, уродуется человеческое сознание. На почве всего этого хаоса террористический интернационал, закрепившийся в Сирии и Ираке, начал тотальную войну против современной цивилизации. Подтверждение тому – серия терактов в небе над Синаем, в Ираке, Ливане, Париже, за которые взяло на себя ответственность запрещенное в России «Исламское государство». Если еще два-три года назад Ближний Восток рассматривался как зона региональной напряженности, то теперь новые очаги терроризма и религиозной вражды создают риски для глобальной безопасности.

В этих условиях прямое военное вовлечение России в сирийский кризис с призывами к выстраиванию широкой антитеррористической коалиции должно действительно дать импульс к координации в той или иной форме международных усилий, к налаживанию на этой почве взаимопонимания с США, но может иметь и обратный эффект, вызвав еще большее взаимное недоверие и отчуждение. Цена ошибок здесь неизмеримо высока. Превратятся ли Россия и США из потенциальных союзников в борьбе с общим вызовами со стороны воинствующего исламизма в амбициозных соперников, зависит не только от выбора Соединенных Штатов, но и от линии поведения самой России.

На начальной стадии акция России имела определенный тактический успех. Удалось предотвратить обвал государственных структур на территориях, контролируемых сирийским правительством. В противном случае вооруженная оппозиция, в первую очередь воинствующие исламисты из числа ИГ, «Джабхат ан-Нусра» (также запрещена в России) и других многочисленных террористических группировок имели весомые шансы прорваться к власти. Как бы то ни было, вялотекущий процесс конфликтного урегулирования был сдвинут с точки замерзания. Активизировались воздушные удары по позициям ИГИЛ со стороны коалиции во главе с США, которые в свою очередь начали вносить коррективы в антитеррористическую стратегию. При активной роли России и США, действовавших на параллельных курсах, наметились сдвиги на фронте многосторонней дипломатии.

В то же время нельзя не отметить, что действия России подвергались критическим оценкам со стороны Запада, Турции и ряда арабских государств Персидского залива, возникло множество спекуляций и недоуменных вопросов. Каковы реальные цели российской операции? Борьба с терроризмом или спасение Асада? Не ведет ли вмешательство России в пользу «шиитской оси» к укреплению проигиловских настроений среди суннитского большинства в Сирии и к дальнейшей эскалации насилия? Это серьезная попытка установить деловое взаимодействие с США или игра на повышение престижа «сильной России» за счет «слабеющей Америки»? Вызывал вопросы и выбор целей для авиаударов, что давало почву для ложных интерпретаций позиции России в том смысле, что Москва, как и официальный Дамаск, всю вооруженную оппозицию считает террористами. Некоторые двусмысленные заявления официальных лиц и пропагандистские выступления в СМИ действительно наводили на мысль, что на поле военных действий правительству Сирии противостоят исключительно террористы. Как будто и не было у России политических консультаций с самым широким спектром оппозиционных сил, связанных с различными отрядами вооруженной оппозиции. Надо отдать должное российской ближневосточной дипломатии. Она своевременно реагировала на сигналы непонимания и информационной войны, исходящие извне, стараясь вносить те или иные корректировки в политическое обеспечение военных усилий.

Линия разрыва между «войной и политикой» прослеживалась также в постановке приоритетов. Что вначале, а что потом: разгром ИГ или продвижение по пути политического урегулирования сирийского кризиса? Этот важный вопрос был одним из пунктов разногласий. По мере налаживания многосторонних консультаций становилось понятней, что ключевое звено в международных антитеррористических усилиях, в каком бы формате они ни проводились, составляет именно Сирия. Даже Ирак в меньшей степени. Там есть хоть и хрупкое, но всеми признанное правительство. То есть

до тех пор, пока самими сирийцами при международном содействии не будут согласованы параметры переходного периода и не начнется реальный политический процесс с отсечением действительно террористических группировок, трудно ожидать решающих успехов в борьбе с ИГ.

Только при сохранении Сирии как территориально целостного светского государства с реформированной политической системой возможно направить внутренние военные силы на искоренение терроризма.

В ходе второй встречи международной «Группы поддержки Сирии» наибольшие разногласия сохранялись по двум вопросам: кого считать террористами и какова роль Башара Асада в политическом процессе. От договоренностей по этим вопросам во многом зависит организация переходного периода в разделе власти и выстраивание общей стратегии в борьбе с ИГ и «Джабхат ан-Нусрой». Эти две организации признаются террористическими практически всеми. Но есть сотни других сильных группировок, часть из них спонсируются влиятельными региональными игроками, как, например, Саудовская Аравия, Турция, Катар. Конгломерат больших и малых террористических группировок исламистского толка в Сирии (по различным оценкам, их от 400 до 1000) представляет в военном отношении большую силу.

Вместе с тем в рядах вооруженной оппозиции есть отряды и полевые командиры, которые вполне разделяют видение Сирии как единого государства со светской правовой системой правления, обеспечивающей равные гражданские права независимо от этнической или конфессиональной принадлежности. Это могут быть Свободная сирийская армия, подразделения, входящие в «Южный фронт», суннитские племена, часто меняющие союзников в зависимости от развития военной ситуации. Поиск партнеров по переговорам в этой среде после отсечения группировок, отнесенных к террористическим, представляется перспективным направлением совместной работы, разумеется, с участием России.

Что касается будущего сирийского президента, то на нынешнем этапе участники венского процесса, похоже, согласны не ставить этот вопрос в качестве условия продолжения переговоров. Но рано или поздно наступит момент, когда именно он станет камнем преткновения. И Россия должна быть готова к тому, чтобы сделать какие-то шаги навстречу и со своей стороны. После многолетнего ожесточенного конфликта с таким большим количеством жертв и человеческих страданий трудно ожидать, что президент, при котором это произошло, станет центром национального примирения.

На этом пути еще множество подводных камней. И не все из них связаны с внешними факторами. Правительство Сирии и разношерстная оппозиция сами по себе сложные партнеры. Инструменты влияния на них со стороны России или США не всегда действенны.

Для России важно, чтобы ее позиция не ассоциировалась с негибкостью официального Дамаска, который, судя по заявлениям президента Асада и министра иностранных дел Муаллема, предпочитает свести реальный политический процесс к ни к чему не обязывающему диалогу. При такой линии поведения нашего сирийского союзника России будет трудно взаимодействовать с внешними партнерами.

Стратегия выхода из военной операции тоже зависит от этого. Ослабленная сирийская армия, какой бы ни была российская поддержка с воздуха, нанести поражение ИГ уже не способна. Для этого необходимо объединение всех антитеррористических сил внутри Сирии и координация действий в международных рамках.

Сирия. Россия. США. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 17 ноября 2015 > № 2913954 Александр Аксененок

«Может начаться самая настоящая резня»

Александр Аксененок о том, что происходит в Сирии

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме Россия начала активные действия по усилению своего военного присутствия в Сирии: военные корабли проводят маневры у ее берегов, доставляется военная техника, приезжают специалисты.

Россия начала активные действия по усилению своего военного присутствия в Сирии: военные корабли проводят маневры у ее берегов, доставляется военная техника, приезжают специалисты. Это вызывает озабоченность США и стран Запада, которые против помощи России режиму Башара Асада даже в борьбе с исламистами. Для чего в Сирии нужно российское военное присутствие, «Газете. Ru» рассказал член Российского совета по международным делам (РСМД) дипломат-арабист Александр Аксененок.

Александр Аксененок — чрезвычайный и полномочный посол России, арабист, член РСМД, в 1980-е годы — советник-посланник, временный поверенный в делах СССР в Сирии. В 1991–1995-х годах посол СССР (затем — России) в Алжире. Также занимал пост спецпредставителя России на Балканах. Автор многих публикаций о взаимоотношениях России с арабским миром ответил на вопросы «Газеты.Ru».

— Как вы оцениваете развитие ситуации вокруг Сирии, учитывая сообщения о присутствии там российских военных и укреплении нашей базы в Тартусе?

— Насколько мне известно, пока в Тартусе базы как таковой не существует, а тот пункт заправки и снабжения, что функционирует, базой назвать нельзя. Даже американцы характеризовали его как facilities (помещения технического характера). Но возможности развертывания базы там есть. То, что Россия поставляла технику, никогда не было секретом. Об этом говорит и российский МИД, и Минобороны. У меня нет причин не верить заявлениям российской стороны, да и самого Дамаска, что боевых подразделений России в Сирии нет. Поставки могут сопровождаться временным увеличением присутствия военных специалистов, которые оказывают содействие в освоении техники. Однако о каком-то высаживании «экспедиционного корпуса» на сирийском побережье в Тартусе, Баньясе или в Латакии, как об этом сенсационно сообщают некоторые иностранные агентства, речь определенно не идет. Видимо, можно говорить лишь о том, чтобы помочь самим сирийцам организовать оборонительные линии.

— Зачем, по вашему мнению, нужно такое укрепление?

— В предгорьях Латакии идет наращивание сил оппозиции из конгломерата различных вооруженных группировок в основном исламистского толка, в том числе известной террористической организации «Джабхат ан-Нусра» и протурецкой «Ахрар Аш-Шам». Есть опасность и для Дамаска — как с северо-запада, так и с юга.

На юге действует так называемый Южный фронт, штаб которого, укомплектованный американскими и саудовскими советниками, находится в Иордании. А со стороны северо-запада, в районе Забадани и в провинции Идлиб, идут бои с отрядами так называемой Свободной сирийской армии, запрещенной в России ИГИЛ и «Джабхат ан-Нусра». Причем между ними самими время от времени происходят боестолкновения.

— Если в военных действиях мы участвовать не собираемся, то какова политическая цель России в Сирии?

— Мне представляется, что политическая цель — предотвратить наихудший вариант развития событий. Ситуация на театре военных действий развивается от плохого к худшему. Это известно всем, кто внимательно следит за развитием ситуации в Сирии. В этом наши оценки совпадают и с оценками американцев, и с оценками саудитов. Главное — не допустить крушения государственных структур Сирии. Об этом официально заявлял в Москве министр иностранных дел Саудовской Аравии. Тезис о необходимости сохранения устоев государственности в ходе политического процесса прозвучал также в тексте совместного коммюнике по итогам недавнего визита в Вашингтон короля Саудовской Аравии Салмана.

Иначе, как предупреждал предыдущий спецпредставитель ООН по Сирии Лахдар Брахими, произойдет «сомализации Сирии». При нынешнем раскладе сил альтернатива Асаду — приход к власти воинствующих исламистских и джихадистских сил: либо в лице ИГИЛ, либо в лице организаций подобного рода.

— Сегодня многие эксперты говорят, что распад Сирии неминуем и цель России — «спасти, что осталось», то есть ту часть, которая в большей степени населена алавитами и христианами. Как вы оцениваете такой вариант событий?

— Вы правы, де-факто раздел Сирии, который можно назвать «кантонизацией», уже состоялся. Но пока еще нет четких линий разграничения. Они очень подвижны. Театр военных действий напоминает лоскутное одеяло. Постоянно идет война за сферы влияния, за кусочки территории, расположенные ближе к крупным центрам, таким как Дамаск, Хомс, Хама, Латакия. Если линии разграничения будут расчерчены, уже вряд ли можно ожидать, что единое сирийское государство когда-то будет восстановлено.

Сейчас в театре военных действий существует четыре сферы контроля: правительство контролирует от 20–25% территории, а это в основном крупные города, вторая сфера контроля — за ИГИЛ и «ан-Нусрой» — примерно 60% территории, которые в основном представлены сельскохозяйственными или пустынными землями. Они находятся в основном в районе Междуречья. Третья часть территории — курдские анклавы, и курдам удалось соединить их в отдельный курдский пояс вдоль границы. Четвертая часть находится под контролем оппозиции всех цветов и оттенков — от умеренной до радикально исламистской, среди которых есть и салафиты, и различные суннитские племена, которые находятся на содержании у различных региональных сил.

— Есть опасения, что исламисты уничтожат алавитов, если падет Дамаск?

— Нет никаких сомнений в том, что идет борьба за выживание алавитского меньшинства. В случае обвального развития событий может начаться самая настоящая резня, гуманитарная катастрофа даже в большем масштабе, чем та, которая происходит до сих пор. Это будет сравнимо с резней между племенами хуту и тутси в Руанде, из-за которой Европа до сих пор посыпает себе голову пеплом.

— Некоторые западные и арабские эксперты высказывали предположения, что у Дамаска и Тегерана имеется какой-то «план Б», который предусматривает создание вдоль побережья алавитского коридора от Дамаска до Латакии для обеспечения безопасности местного населения. Но если такой анклав и будет создан, это означает конец территориальной целостности Сирии и продолжение кровопролития с новой силой. Именно поэтому Россия проявляет такое беспокойство, и не из-за судьбы Асада, а именно из-за последствий для региона Ближнего Востока в случае силовой смены власти.

— Вы хорошо знали Хафеза Асада, отца нынешнего президента. В случае если бы сегодня главой страны был он, могли ли события пойти по другому пути?

— Он был выдающейся фигурой, и мне представляется, что прежде всего он не допустил бы появления тех раздражителей, которые подстегнули революцию в марте 2011 года. Хафез Асад мог бы подняться выше клановых и родственных соображений и привлечь к ответственности тех сирийских «силовиков», которые несут ответственность за события на юге страны в городе Дераа, ставшие триггером последующим народным выступлениям, вначале вполне мирным. Милитаризация этого внутреннего конфликта началась позже с вмешательством региональных держав Турции и Саудовской Аравии.

— Как вы видите фигуру Асада-младшего?

— С одной стороны, он пытался реформировать страну, но оказался неспособен это сделать. Сирия запоздала с реформами как минимум на 10 лет. В Алжире, где я с 1991 года более четырех лет возглавлял наше посольство, всплеск исламистского террора начался в основном как результат поспешного проведения демократических реформ в горбачевском стиле. В Сирии, наоборот, ситуация хаоса возникла из-за запоздания с политическими реформами после того, как была проведена некоторая экономическая либерализация. Монополия партии «Баас» на власть осталась, по существу, в неизменном виде.

Когда Башар Асад пришел к власти, многие надеялись, что произойдут политические перемены, поскольку баасистская панарабская идеология под лозунгами «единство, свобода, социализм» быстро теряла свою былую привлекательность в арабском мире. Там уже шли тенденции к национально-этническому, конфессиональному обособлению пока в рамках национального государства. Думаю, если бы Асад-старший оставался у власти, он бы сумел не допустить разрастания конфессионально-клановых отношений, используя свой авторитет и государственный опыт. Он мог бы уловить пульс времени, не повторяя при этом ошибок Горбачева.

— Нет ли у вас ощущения, что США готовы согласиться с присутствием России в Сирии, даже несмотря на противоречия по Украине?

— Я далек от излишнего оптимизма, но и не склонен рассматривать дальнейшие перспективы в одних лишь черных красках. Концепция широкой коалиции в борьбе с ИГИЛ, которую предложила Россия, является очень своевременной.

— Почему она нужна и зачем надо объединить усилия всех?

— Да, бомбардировки с воздуха сыграли свою роль: удалось помочь курдским отрядам, отстоять районы вдоль границы с Турцией — город Кобани, а также продвинуться в сторону Ракки, так называемой столицы Исламского халифата. Удалось установить и контроль правительства над городом Тикрит, но дальше наступил ступор. И в США уже стали говорить, что борьба с «Исламским государством» займет десятилетия, что нужна долговременная стратегия. Но у международного сообщества нет столько времени.

Сегодня есть реальная недооценка глобальной опасности в лице ИГИЛ и самой идеологии «халифатизма», что гораздо серьезнее, чем угроза «Аль-Каиды».

И дело даже не столько в проникновении джихадистов в Европу или Россию, в том числе под видом беженцев. Нельзя в условиях продолжающейся террористической экспансии и распространения исламофобии исключать, что конфликт перерастет в межцивилизационный, по пророчеству Хантингтона (Самуэль Хантингтон, автор концепции «Столкновение цивилизаций». — «Газета.Ru»).

— Готов ли к участию в этой коалиции сам Асад?

— Правительство Сирии занимает в чем-то двойственную и не всегда реалистичную позицию. Я хотел бы в связи с этим провести параллель с балканским кризисом. Все внутренние конфликты, как бы они ни различались по странам и регионам, имеют свою внутреннюю закономерность. В период конфликта в Югославии президент страны Слободан Милошевич тоже занимал очень негибкую позицию, не желая считаться с реальным развитием событий. Он все время отставал с политическими инициативами. На это всегда обращал внимание Примаков, тогда глава МИДа, который говорил ему: «Вы отстаете, а если выступаете, то уже поздно — они уже теряют значимость». Что произошло с Милошевичем, мы знаем. Если бы Дамаск занимал более гибкую позицию, у России появились бы тогда политические козыри, которые бы позволили добиваться от США симметричных действий и в отношении сирийской оппозиции. Это бы позволило реанимировать политический процесс, который не получился во время Женевы-2 .

— Женевский процесс мог бы помочь урегулированию, но почему сторонам так и не удалось договориться?

— На словах, принимая женевское коммюнике, сирийское правительство выдвигает приоритетом борьбу с терроризмом. В свою очередь, оппозиция в лице зонтичной структуры — коалиции Национальных оппозиционных и революционных сил — ставит на первое место положение коммюнике о создании переходного правительства, то есть, по сути дела, о разделе власти .

Но политический процесс пока пробуксовывает, а борьба с терроризмом идет очень медленно. В региональном плане, а именно этот угол приобретает сейчас наиважнейшее значение, каждая из сторон, несмотря на хорошие слова, преследует свои эгоистические интересы, прежде всего связанные с национальными, конфессиональными и государственными амбициями. Если так будет и дальше, то экспансия ИГИЛ будет продолжаться.

Позиция России, как мне представляется, состоит в том, чтобы пустить переговорный процесс по двухтрековому пути: это борьба с терроризмом параллельно с политическим процессом. У крупных игроков, таких как ЕС, Россия и США, помимо разногласий немало общих точек соприкосновения. Это недопустимость обвала государственных институтов, так, как это произошло в Ираке и Ливии, сохранение территориальной целостности, защита национальных и конфессиональных меньшинств, проведение политических реформ на базе положений женевского коммюнике от 2012 года.

— Соседние страны признают опасность ИГИЛ и борются с этой организацией. Готовы ли они действовать совместно с Россией?

— Внешние игроки, особенно региональные, преследуют свои собственные интересы. Возьмите Турцию — это страна, признавая с самого начала террористическую опасность, тем не менее открыла свои границы перед исламскими боевиками. Затем, согласившись войти в антитеррористическую коалицию и предоставив Соединенным Штатам базу ВВС в Инджирлике, она вместо того, чтобы бомбить исламистов, направила воздушные удары против Курдской рабочей партии.

Позицию Израиля тоже нельзя назвать нейтральной. Эта страна воспользовалась ситуацией, чтобы установить каналы связи с террористической организацией «Джабхат ан-Нусра».

Израиль принял на своей территории более тысячи раненых боевиков в пограничных с Сирией госпиталях и возвращал их обратно на поле боя.

Саудовская Аравия, в свою очередь, направила огромные средства в поддержку салафитских групп, которые могут стать инструментом саудовского влияния. Все региональные страны пытаются извлечь для себя выгоду. И это был один из факторов, который подтолкнул Россию к конкретным действиям. Реальность же сегодня такова, что есть две крупные силы: это сирийское правительство и ИГИЛ, а также «ан-Нусра», хотя между обеими группами в последнее время случаются вооруженные столкновения. И если общая цель сторон Саудовской Аравии, Ирана, Турции, США — борьба с «Исламским государством», надо исходить из реального положения вещей, из которого исходит сейчас Россия.

Сирия. Россия. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 15 сентября 2015 > № 2913955 Александр Аксененок

Война есть мир

Андрей Быстрицкий - декан факультета коммуникаций, медиа и дизайна ВШЭ, председатель совета Фонда развития и поддержки клуба "Валдай"

Существует немало расхожих штампов, распространенных преимущественно в интеллигентской среде и связанных с крайне наивным пониманием современного мира вообще и России, в частности. Один из этих умственных шаблонов заключается в утверждении, что Россия проигрывает в некой «информационной войне», которая в последние годы ведется широко понимаемым Западом во главе с США, причем особенно интенсивно после начала украинских событий. Интересно, что расхожее, якобы «либеральное» понимание, свойственное нескольким десяткам тысяч человек, проживающих преимущественно в крупных городах, крайне двойственно трактует саму эту «информационную войну»: с одной стороны, настаивают «либералы», «агрессивную пропаганду» ведут именно российские СМИ, а «западные медиа всего лишь честно исполняют свой профессиональный долг», а с другой – все-таки идет «война», то есть противоборство имеет место, и именно в нем Россия проигрывает. То есть, войны как бы и нет, но тем не менее, в ней есть и победители, и побежденные.

На мой взгляд, эта странность есть следствие некоторого недостатка понимания современного мира.

Собственно, мой тезис сводится к следующему: в наблюдаемой сегодня информационной конкуренции между различными типами медиа, так или иначе национально или территориально атрибутированными (российскими, американскими, английскими, европейскими, западными, азиатскими, китайскими и тд), российские медиа никак не проигрывают. И никакого поражения в сложном процессе, называемом «информационной войной» ни Россия, ни российские медиа не несут. А напротив того, действуют успешно и добиваются довольно впечатляющих результатов.

Об этом, кстати, прямо говорят очень многие западные и политики, и аналитики. Цитат можно привести немало.

Но для того, чтобы понять, почему известный успех сопутствует российским медиа вообще и российской политической журналистике в частности, стоит все-таки структурировать эту самую «информационную войну».

Во-первых, где, в каком пространстве упомянутое противоборство происходит. То есть, поговорить о том, что есть современное информационно-коммуникационное пространство, как оно устроено.

Во-вторых, понять, а на каких фронтах «война» ведется, что и где и кто завоёвывает, захватывает или отдает, если это война.

В-третьих, а что это за мировое пространство вообще, в котором таки е «войны», как считается некоторыми, возможны. Ведь любят у нас употреблять выражение, например, «сетевое общество», сводя его к системе социальных сетей, хотя, на самом деле, понятие сетевого общества возникло до всяких социальных сетей (Георг Зиммель фактически ввел такое понятие (и даже использовал слово паутина) еще на рубеже Х1Х-ХХ веков, хотя и до него о чем-то подобном писал Эмиль Дюркгейм, можно сказать, отец современной социологии).

Так уж, кстати, создание социальных сетей стало не причиной, а следствием формирования сетевого общества.

Медиапространство: новые и старые медиа

Если и была когда-либо медиареволюция вообще, то сегодня в ней точно наступил брюмер, даже не термидор.

В новой информационно-коммуникационной среде установилась новая иерархия распространения информации, господствующее положение в которой занимают профессиональные СМИ, сумевшие интегрировать и переварить все последние достижения коммуникации.

Среди широкой публики, включающей в себя и многих государственных служащих, существует некоторый миф о том, что так называемые новые медиа, особенно социальные (то есть сети, вроде «вконтакте» или фейсбук) обладают каким-то особым могуществом и постепенно выигрывают информационное пространство у традиционных медиа. Полагаю, что это не так.

Начнем с того, что само определение и новых, и социальных медиа довольно относительно, к тому же все элементы, из которых эти медиа состоят были и прежде.

В сущности, мой тезис, безусловно спорный, сводится к тому, что социальные медиа обогатили человеческую коммуникацию, но не изменили ее суть и не придали ей, коммуникации, новых сущностных качеств.

Можно было сравнить социальные медиа с таким приспособлением, как экзоскелет, который сейчас используют в некоторых армиях мира. Экзоскелет, конечно, усиливает человека, позволяет ему поднимать бетонные блоки или там прыгать метров на пять в высоту, но это количественно усиленная проекция того же самого человека. Автомобиль, в отличие от экзоскелета, куда как более качественно изменил жизнь.

Получается, что социальные медиа просто мультиплицировали кухню и сплетню, что само по себе интересно, но невольно наводит на мысль о неизбежном появлении новых луддитов – тех, кто сознательно минимизирует свое присутствие в социальных сетях, хотя бы из соображений безопасности. Потому что во времена фашистской оккупации Голландии или России в середине прошлого века поймать расклейщика листовок с информацией БиБиСи или Совинформбюро было не в пример труднее, чем сегодня вычислить какого-либо злобного юнца или старикашку, занятого скотским завистливым троллингом. Пример Сноудена или Ассанжа – всем наука.

И потому вопрос, а создание социальных медиа сопоставимо ли с изобретением колеса? Паровой машины? К примеру, ядерная энергия оказалась важной прежде всего с точки зрения военной угрозы. Так, она позволяет, с одной стороны, разным странам, вроде Северной Кореи вытворять разные фокусы, а с другой, является важнейшим элементом взаимного сдерживания. Но вот в экономической жизни ядерная энергия не сыграла такой уж важной роли. Не есть ли социальные медиа своего рода ядерная энергетика? Вроде бы волнующая вещь, великая совершенно, но – не очень работающая. Та же космонавтика – потрясающе, конечно, но фактически человечество отказалось от этого. Зато ведет себя совершенно скотски на земле. Айзек Азимов написал роман «Конец Вечности», роман о выборе между управлением временем и космическими полетами, забавно, что – согласно автору — ядерная энергия - актив, который то используется, то ли нет. Но еще важнее гениальная шутка Эйнштейна о том, что после третей мировой войны четвертая будет вестись палками и камнями.

То есть, социальные медиа никак не устраняют основные угрозы – жуткие войны, жажду власти, подлость. Впрочем, этого от них я и не ждал.

Вот, например, нужны ли социальные медиа новому государству ИГИЛ (исламское государство Ирака и Леванта)? Ну да, наверное – раздать картинку казни журналиста Фоули. Но для управления и мобилизации – автомат и убежденность сподручнее.

Итак, чтобы разобраться в воздействии социальных медиа можно вычленить несколько шкал и попытаться окинуть общим взглядом изменения последних лет.

Если взять политическую жизнь общества, то существенного влияния социальн ые медиа не оказали. Это можно утверждать с уверенностью. Последние исследования показывают, что повсеместно телевидение и радио (понимаемые вполне традиционно) куда как более мощный инструмент влияния на общество, чем социальные сети. Так согласно исследование Евробарометра самым интегрирующим Европу СМИ остается радио, вне зависимости от того, какими средствами оно распространяется. И в России, и в Европе, и в США, согласно исследованиям самых различных служб (от Арбитрона, ТНС до ВЦИОМА или Левада-центра) главным источником информации и новостей остается телевидение. На круг, около трех четвертей населения пользуется именно ТВ для получения информации.

Иными словами, человеческое поведение куда более стабильно, чем кажется. Так события на площади Тахрир в Каире, - там был отключен интернет, - в основном объяснились мобилизующей ролью муллы и мечети. А Стамбуле (в Турции запрещены социальные сети) основными мобилизующими институтами были студенческие организации и профсоюзы.

В 1848-1849 годах в Европе вспыхнул целый пожар революций. А тогда не было не только интернета, радио и телевидения. Выходило некоторое количество газет, а почта доставлялась преимущественно на лошадях.

Когда рушился Советский Союз миллионы москвичей выходили на улицу, не имея не только никакого твиттера, но даже сколь-нибудь свободного телевидения и радио. При всей вовлеченности нынешних жителей столицы в соцсети, оппозиции собрать больше десятки - другой тысяч не удается. А средние показатели вообще куда скромнее.

Есть и другие примеры, довольно внятно рисующие происходящее. Мне уже доводилось писать, что и ополченцы на Украине и военные в Таиланде в критические минуты атакуют вовсе не квартиры блоггеров и их серверные, а теле- и радиостанции. То есть, социальные медиа не могут собой подменить массовидные СМИ. И, наверное, потому, что социальные медиа в значительной степени дробят общество и не создают эффекта эксплозии. Конечно, фейсбук имеет аудиторию большую, чем у любого телеканала. Но эта аудитория разбита, как правило, на маленькие сегменты. Блоггер, имеющий 100 тысяч подписчиков получает, как правило, совсем немного перепостов, так что волна очень быстро затухает. И хотя таких волн много, когеренции среди них нет.

Таким образом, объем общего для всех актуального знания о происходящем, распространяемого социальными медиа очень невелик. Те или иные наборы представлений и фактов циркулируют преимущественно среди сравнительно небольших, фактически субкультурных общностей, сформированных как ответвления социальных сетей.

Есть, конечно, обстоятельства, которые необходимо учесть. И эти обстоятельства хоть и не критичны для высказываемого мною представления о роли социальных медиа, но все же их необходимо учесть, поскольку они существенны.

Первое – соотношение доверия и ответственности в социальных медиа. Конечно, это общая проблема коммуникации: собственно, ложь появилась именно благодаря коммуникации, особенно письменной. И не зря Сатана – отец лжи.

Но социальные медиа обострили необыкновенно эту ситуацию. Объем недостоверного, полу- или прямо лживого огромен. Справиться с этой проблемой не представляется возможным. Более того, чем выше потребность в точной и достоверной информации, тем более высок уровень вранья.

Второе – исключительно упрощенный доступ к различного рода базам данных, библиотекам, собраниям сочинений и так далее. Возможно, хотя это вообще достижение новой информационно-коммуникационной среды (интернета), это одно из самых существенных качественных проявлений.

Социальные медиа предоставили уникальную возможность распространения вообще-то качественного знания. Но природа человека умело сделала социальные медиа прежде всего способом раздачи поразительного интеллектуального мусора. В результате, общая структура потребления человеком качественного знания практически не изменилась.

Третье – решительное изменение моделей потребления контента. Причем, новые модели потребления контента сравнительно независимы от метода создания самого контента. Просто появилось то, что ранее технически было крайне затруднено: многократное перераспределение контента, отложенное потребление, возможность формирования собственного информационного профиля и так далее. Конечно, в той или иной форме все эти явления были и прежде – например, можно было собирать досье из газетных вырезок или записать полюбившуюся программу на видеомагнитофон, но, конечно же, масштабы и возможности нынешней системы распределения контента несопоставимы с прежними.

В общем, на мой взгляд, развитие медиа перешло в эволюционную и некоторым образом управляемую стадию. Да потому, что в мире медиа вновь установилась иерархия. На вершине – профессиональные медиа, производящие львиную долю контента, внизу – сложная и крайне дробная система дополнительного распределения контента среди пользователей социальных сетей. То есть, говоря о социальных медиа, фактически мы имеем дело, повторю, с технически совершенными структурами, роль которых сводится, тем не менее, к обеспечению сложившихся давно типов коммуникации. Конечно, следует понимать, что за последние 10 лет профессиональные СМИ мутировали, сумели освоить все достижения новой информационно- коммуникационной среды, превратились в симбиоз новых технологий коммуникации и создания контента.

Как писал Мануэль Кастельс: «Изменились не виды деятельности человечества, а технологическая способность использовать в качестве прямой? производительной? силы то, что отличает человека от других биологических созданий, а именно способность об рабатывать и понимать символы.»

Фронты войны

Когда говорят об успехах или поражениях в пресловутой «информационной вой не», то как минимум, надо разделить фронты, на которых идет борьба. Например, географически, или же по типам информационных источников.

Если говорить географически, то вот некоторое сопоставление положения дел в России и США. Американское общество практически не доверяет своим медиа. Во всяком случае, если поверить Гэллапу, то с 1994 года доверие к телевидению упало с 36% до 22%, а газетам с 30% до 18% в 2014 году. Интернет же стартовал с показателя в 21% и к 2014 достиг 19%. Характерно, что более или менее сбалансированными свои медиа считает 34%, слишком либеральными – 44%, слишком консервативными – 19%. В переводе на человеческий язык это означает, как ни странно, глубокое несовпадение ожиданий аудитории от того, что ей предлагают медиа. Я бы обратил особое внимание на 44% американцев, которые полагают свои СМИ слишком либеральными. Чуть ниже мы к этому вернемся, поскольку, на мой взгляд, это весьма существенный показатель.

В России же, напротив, наблюдается своего рода консенсус. По данным того же Гэллапа 76% российского населения считает российские медиа в освещении событий, например, на Украине, довольно надежными. Характерно, что негосударственные медиа полагают заслуживающими доверия всего 30%, а западные аж 5%. Положим, конечно, что эти показатели являются не более, чем индикаторами для размышления, но все же довольно важными и интересными индикаторами.

Но еще важнее эти же показатели с разбивкой по социально-образовательным показателям. Так вот, молодежь России ничуть не лучше и не хуже тех, кому за 60. И среди тех, кому от 15 до 44 и среди тех, кому за 60 – практически нет различий в степени доверия: в первом случае – 74%, во втором – 75%. Только лишь среди тех, кто протянул более 45 лет, но еще не дотянул до 60, поддержка и доверие выше – аж 80%. Конечно, эти показатели были получены во время и по поводу освещения событий на Украине. Но они никак не противоречат иным данным иных организации.

Просто говоря, российское общество довольно сплоченно и едино в отношении к источникам информации. Иными словами, на внутреннем фронте никакого проигрыша нет, а есть исключительно выигрыш. И по существу, и в сравнении с иными странами.

Конечно, можно сказать: это внутри, а вот что снаружи, как российская точка зрения проявляется на мировом информационном рынке.

Но ведь и тут ситуация совсем недурна. И это при учете такого простого обстоятельства, что Россия располагает весьма скромным набором международных СМИ вещающих хотя бы на английском.

Тем не менее, расхожим, общим мнением, высказываемом на самых авторитетных международных политических форумах стало утверждение – российские СМИ выигрывают «информационную войну». Так, на форуме в Аспене и Анджела Стент, и Стивен Хэдли вполне внятно это утверждали, более того, сетовали на малую эффективность СМИ тех же США. Конечно, в этих утверждениях немало лукавства – от стремления скрыть некоторое удивление от восприятия мировой общественностью положения дел в мире до банального желания усилить финансирование некоторых средств массовой информации. Конечно, сами по себе российские СМИ в международном информационном пространстве имеют не самый высокий индекс цитирования. Но тут важнее другое – российские медиа оказались – фактически – одним из самых существенных оппонентов, хотя, подчас, оппонирование идет в скрытом виде. Наиболее яркий пример даже не Украина, а Сирия, освещение событий в которой оказалось в своего рода четырехугольнике, образованном СМИ США, СМИ Западной Европы, СМИ арабского мира и российскими. Например, выяснилось, что именно российские СМИ, как сугубо международные, так и преимущественно внутренние смогли, фактически, задать тон, которые позволил изменить повестку дня в дискуссии о химическом оружии Сирии. Внятный рассказ об особенностях сирийской оппозиции, трезвое описание ее морального состояния, внутренних противоречий, в конце концов, возобладал. Конечно же я далек от наивного утверждения, что это произошло только благодаря российским СМИ, но то, что их вклад в это дело существенен не вызывает сомнений, причем, не только у меня.

Не менее важно отметить азиатско-тихоокеанский информационный рынок, особенно, индийский. При всей скудости ресурсов, направляемых на поддержку медиа, вещающих тем или иным способом в этом регионе, можно просто изумляться эффективности отечественных СМИ. Конечно, тут играет известную роль общее умонастроение в регионе, но, когда читаешь, например, Asian Times, то мало сомнений в том, что авторы этого гонконгского издания внимательно следят за тем, что за информацию производят в России.

В общем, я с трудом могу указать рынок, на котором российская информация не потребляется активно и не является существенным компонентом в информационной дискуссии.

Почему так

В начале статьи я упоминал известную наивность некоторых российских интеллектуалов, склонных к упрощению, причем злокачественному, реальности.

И природа этого упрощения то ли в нежелании, то ли в неспособности принять во внимание очень серьезные изменения, которые на наших глазах происходят в мире.

Основа этих изменений, кстати, технологическая, отчасти информационно-технологическая. Как я уже отмечал выше, сетевое (и глобальное!) общество возникло до всяких социальных сетей. Основу этой глобальности в развитии, конечно же, составили электронные коммуникации. Интернет лишь позднее, хотя и заласканное дитя коммуникационной эволюции. А эта эволюция привела к тому, что мировая система стала функционировать в режиме реального времени, в режиме он-лайн. Основу, конечно, составил телеграф, но затем он существенно развился – в радио, телевидение, наконец, в интернет.

И именно эти достижения сделали нынешнюю позицию российских СМИ довольно уникальной. И это вовсе не следствие каких-то нечеловеческих талантов российских журналистов, а одного обстоятельства, но обстоятельства весьма важного: сегодняшняя Россия находится в состоянии формирования своей политической, российской нации, в то время как страны Западного мира переживают совершенно иную стадию своего существования.

Ключевое слово тут идентичность. Под идентичностью я понимаю процесс, в котором человек осознает себя как некоторую укорененную в истории уникальность, как ответ на вопрос, кто я такой в мироздании. Причем, персональный ответ.

Позволю себе довольно протяженную цитату из Мануэля Кастельса, весьма вдумчивого аналитика современных информационно-политических и информационно-социальных процессов.

«Политические системы охвачены структурным кризисом легитимности, периодически сотрясаются скандалами, существенно зависят от освещения в средствах массовой информации и личностных качеств лидеров, становясь все более изолированными от граждан. Общественные движения обнаруживают тенденцию к фрагментации, локальности, узкой ориентации и эфемерности, либо погружаясь в свой внутренний? мир, либо вспыхивая всего на мгновение вокруг популярного символа. В мире, где происходят столь неконтролируемые и беспорядочные изменения, люди склонны группироваться вокруг первичных источников идентичности: религиозных, этнических, территориальных, национальных. Религиозный фундаментализм - христианский, исламский, иудаистский, индуистский и даже буддистский (что едва ли не выглядит терминологическим нонсенсом) - стал, вероятно, самой внушительной силой, обеспечивающей личностную безопасность и коллективную мобилизацию в эти беспокойные годы. В мире, пронизанном глобальными потоками богатств, власти и образов, поиск идентичности, коллективной или индивидуальной, приписанной или сконструированной, становится фундаментальным источником социальных значений. Это не новый тренд, ибо идентичность, особенно религиозная и этническая идентичность, лежала у корней значения с начала человеческого общества. Однако в исторический период, характеризуемый широко распространенным деструктурированием организаций, делегитимизацией институтов, угасанием крупных общественных движений и эфемерностью культурных проявлений, идентичность становится главным, а иногда и единственным источником смыслов. Люди все чаще организуют свои смыслы не вокруг того, что они делают, но на основе того, кем они являются, или своих представлений о том, кем они являются. Тем временем, с другой стороны, глобальные сети инструментального обмена селективно подключают или отключают индивидов, группы, районы, даже целые страны согласно их значимости для выполнения целей, обрабатываемых в сети, в непрерывном потоке стратегических решений. Отсюда следует фундаментальный? раскол между абстрактным, универсальным инструментализмом и исторически укорененными партикуляристскими идентичностями. Наши общества все больше структурируются вокруг биполярной оппозиции между Сетью и "Я"».

Должен заметить, что упомянутая сеть – вовсе не фейсбук и не «в контакте».

Так что нам надо бы сделать некоторый вывод о понимании западного общества и о воздействии на него информации. Строго говоря, получается, что нам необходимо выделить три сегмента и все три будут внутренне разделены.

Во-первых, элиты. Они расколоты очень сильно: и в Западной Европе, и в США. Возвращаясь к разговору о пресловутой «информационной войне», то видно, что она стала мощнейшим катализатором внутри-элитной дискуссии. Один из видных европейских политиков согласился со мной, что сегодня важнейший вопрос, который решает во всяком случае элита Европейского Союза можно было бы сформулировать, как вопрос – 14 или 38? То есть, что за модель может описать конфликт, резвившийся из-за событий на Украине? Если 14, то есть 1914 год, то тогда дело обстоит неплохо, поскольку, в целом, Первая мировая война была своего рода недоразумением. Если же 38, то есть 1938 год, то тогда ситуация куда хуже, куда опаснее и масштабы развивающегося конфликта могут стать чудовищными, витально важными для самого существования цивилизации. Но ведь сама постановка вопроса имеет основание именно в проблеме идентичности. Именно потому ложны утверждения об изоляции России, о ее каком-то проигрыше в информационной войне. Именно активная информационная политика России и дает основания элитам Западного мира стремиться максимально интенсифицировать контакты для того, чтобы идентифицировать ситуацию, современную Россию и самое себя. И раскол в элите Запада пролегает ровно между теми, кто сомневается в типологии действующих в мире идентичностей и теми, кто почему-то считает, что эти идентичности нам даны чуть ли не от века и будут сохраняться в неизменном виде.

Любопытно, что многие современные российские либералы наотрез отказывают собственной стране в возможности и нового само-понимания, и нового глобального осмысления мира.

Во-вторых, собственно западное общество, которое расколото довольно сильно. Упомянутые 44% американцев, которые считают свои медиа слишком либеральными неплохо коррелируют с миллионными демонстрациями в Париже против однополых браков. Дело совсем не в том, хороши или плохи эти браки. Эка невидаль гомосексуализм. Он и у гусей есть! Дело именно в идентичности. Люди ищут ответ на вопрос, а кто мы? Откуда и куда идем? И потому Мари Ле Пэн – согласно последним опросам - оказывается второй в президентской гонке во Франции (и это во втором туре!). А она ведь довольно правый, едва ли не радикальный деятель. И вот тут срабатывает то, о чем пишут многие западные аналитики – образ нынешний России консолидировал многие правые, националистические политические партии. Для них, как ни странно, новая российская, пока только возникающая самоидентификация, нацеленная на консолидацию на основании сравнительно консервативных ценностей оказывается востребованной и, даже, для некоторых правых европейских политиков, - модельной. Именно поэтому существует раскол в восприятии России. Да, конечно, сегодня большинство, к примеру западноевропейцев, критически и с опаской относятся к Российской Федерации. Но, все же, это далеко не все, и далеко не все.

Кстати, когда писался этот текст, не были еще известны результаты выборов в Греции. Исход этих выборов (риск прихода к власти левых) весьма серьезно беспокоит западный истеблишмент, который, одновременно, и пугает греков угрозой выхода их Евросоюза, и завлекает их различными преференциями. Но самый кризис в Греции, приведший к досрочным парламентским выборам есть ровно и кризис идентичности, и следствие глубокого раскола элиты. Таким образом, даже возможная только победа Алексиса Ципраса (СИРИЗА, радикально левые) иллюстрирует глубокую драматичность нынешнего состояния мира и сравнительно низкую сплоченность греческой части западного общества.

В-третьих, наконец, мы имеем дело с медиа Западного мира. По моему мнению, это совершенно отдельный субъект, хотя, конечно, тесно связанный и с элитами, и с широким обществом. Руководство западных медиа, в большинстве, настроено несколько левовато, правозащитно и слегка лицемерно. Именно потому во многих странах, при полном господстве в СМИ преимущественно левых, последователи покойного голландца Пима Фортейна имеют поразительные показатели. Конечно же, можно много рассказывать о терпимости, но когда политика зарезает исламист или в маленьком английском городке годами происходят изнасилования христианских девушек, то несколько уклонистская и лицемерная позиция ведущих СМИ, склонных замазывать природу конфликта, вызывает раздражение у существенной части населения. Знаменитая фраза Ангелы Меркель о крахе мультикультурализма взялась ровно из того, что новой, приемлемой идентичности для новой, объединенной Европы не возникло.

И потому главный выигрыш российских СМИ в текущей ситуации в том, что они преподносят Россию как страну новой идентичности, нового баланса между глобальностью и национальной особенностью. И потому все три упомянутые сферы: элитная, общественная и медийная, при всей своей перемешанности, вынуждены на это реагировать. Украинские события стали всего лишь катализатором этого процесса, обострили его, но процесс начался раньше: возможно даже до распада СССР.

Тот же Кастельс пишет: «Важно, что фундаментализм, будь он исламским или христианским, распространился и будет распространяться в мире в тот самый исторический момент, когда глобальные сети богатства и власти связывают узловые точки и представителей глобальной элиты, одновременно обрывая связи и исключая большие сегменты обществ, регионы и даже целые страны. Почему Алжир, одно из самых модернизированных мусульманских обществ, внезапно повернулся к своим фундаменталистским спасителям, которые стали террористами (как и их предшественники - антиколониалисты), когда у них отняли их победу на демократических выборах? Почему традиционалистские учения папы Иоанна-Павла II находят неоспоримый отзвук среди обнищавших масс "третьего мира", так, что Ватикан может позволить себе игнорировать протесты феминистского меньшинства в нескольких развитых странах, где именно прогресс права на аборты уменьшает число душ, нуждающихся в спасении?»

Вопрос был задан не вчера, но ответ с тех пор не изменился: суть дела в том, что глобализм не позволяет личности ответит на вопрос об идентичности, глобализм как бы затирает личность. В сравнительно недалеком прошлом личность существовала в малом мире, люди жили в системе множества иерархий. Двести лет назад человек мог быть успешным поэтом (или мясником) в небольшом африканском городке и чувствовать себя счастливым, ничуть не менее, чем такой же поэт (мясник) в соседнем городке. Сообщества обоих городков были самодостаточны и комфортны – для личностной самореализации – поэтов. То есть мир состоял из множества социально-иерархических пирамид. Сегодня же – пирамида одна. И именно недостаток пространства для личности и есть ответ на вопросы Кастельса. Сетевое общество коварно.

Реймонд Барглоу указывает на следующий парадокс: в то время как информационные системы и сети увеличивают человеческие силы в организации и интеграции, они одновременно подрывают традиционную западную концепцию сепаратного, независимого субъекта: «Исторический сдвиг от механических технологий к информационным помогает подорвать понятия суверенности и самостоятельности, понятия, которые давали идеологическую основу для индивидуальной идентичности с тех пор, как греческие философы выработали концепцию более двух тысячелетий назад. Короче, технология помогает разрушать то самое видение мира, которое она в прошлом лелеяла.»

Кризис куда серьезней противостояния Запада с Россией по поводу Украины. Он касается положения человека в современной мироустройстве. И это человек сейчас информационно жаден. Он ищет ориентиры и опоры. Мы, я имею в виду нас, людей России, не должны быть провинциальны в восприятии мира. Центра больше нет, а значит, нет и периферии. Во всяком случае, такова тенденция.

Иными словами, никакой «информационной войны» Россия не проигрывает, хотя бы потому, что в реальности в мире идет не «информационная», а настоящая мировая гражданская война. В нее втянут уже практически весь мир, война эта, слава Богу, вялотекущая, сравнительно малой интенсивности, но, тем не менее, настоящая. В этой войне решается каким образом в рамках сетевого мира (не путать социальными сетями) сложатся наши идентичности и наши отношения, какие системы ценностей будут сосуществовать и в какой иерархии. В ходе этой мировой гражданской войны перемалываются все идентичности – религиозные, национальные, этнические, да какие угодно. А вот что возникнет – вопрос?

Но вот что внушает доверие:

Нынешняя мировая гражданская война закончится миром, или мира не будет. Так что, война есть мир.

Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ. Образование, наука > globalaffairs.ru, 19 августа 2015 > № 2911762 Андрей Быстрицкий

Что нужно Африке?

Александра Архангельская, Йен Тэйлор

Александра Архангельская - ведущий научный сотрудник НИУ ВШЭ; научный сотрудник Центра исследований Юга Африки Института Африки РАН; член Национального комитета по исследованию БРИКС; Исполнительный секретарь и член "Форум а-диалог Россия– Южная Африка"

Йен Тэйлор - Профессор международных отношений и африканистики университета Сент-Эндрюс; Профессор Китайского Народного университета; Профессор Университета Стелленбош, Южная Африка; Почетный профессор Института Африки РАН; Почетный профессор Чжэцзянского педагогического университета, Китай; Приглашенный исследователь университета науки и технологии Мбабара, Уганда

Резюме Быстрый экономический рост, продемонстрированный странами Африки в последнее время, позволил говорить о «подъеме» и отойти от прежней риторики «безнадежного континента».

Аннотация

Быстрый экономический рост, продемонстрированный странами Африки в последнее время, позволил говорить о «подъеме» и отойти от прежней риторики «безнадежного континента». В связи с этим у глобальных акторов появились возможности и желание влиять на развитие африканских рынков, продвигать свои бренды, участвовать в формировании целых отраслей, потребительских предпочтений и устанавливать долгосрочные деловые отношения . Тем не менее, быстрый рост отнюдь не означает успешную реализацию политических реформ и улучшение структуры управления. Африканские экономики по-прежнему сильно зависят от торговли энергоресурсами, а в мировой экономической и финансовой системе, Африка остается слабым партнером. Кроме того в настоящее время только 4 % африканцев имеют доход, превышающий $ 10 в день. Таким образом, ключевым остается вопрос , каким образом африканские лидеры могут использовать открывающиеся перед ними возможности на благо рядового гражданина. До сих пор единственным «решением» являлась «диверсификация зависимости» от других стран, которую вряд ли можно назвать перспективным проектом развития континента. Сегодня по своей структуре экономический рост Африки нельзя назвать ни инклюзивным, ни устойчивым. То, что нужно Африке – это отказ от теории сравнительного преимущества и разработка модели развития, основанной на развитии производства несырьевых товаров.

До недавнего времени многие считали Африку «безнадежным континентом» ( The Economist, 13 мая 2000 г.), территорией, которая якобы «находится в отрыве от международной системы на краю ойкумены» (Bayart, 2000: 217). В центре внимания исследований об Африке находится вопрос о том, почему этот континент находится в состоянии «перманентного кризиса», а его жители живут в условиях конфликта, бедности, страдают от болезней и преступности. Продолжая эту логическую цепочку, можно было бы прийти к выводу, что в Африке имеют место только гуманитарные катастрофы, а каких-либо существенных политических процессов не происходит.

Однако под влиянием процесса глобализации многие исторически сложившиеся мнения приходится пересматривать. Несмотря на то, что с 1990-х гг. мировая общественность постоянно выступает за коренное изменение системы глобального управления, краеугольным камнем которой является Организация Объединенных Наций, созданный на основе результатов Второй мировой войны миропорядок остается незыблемым. Это во многом объясняется позицией ведущих держав, в особенности западных стран, которые, в случае изменения расклада сил в международных организациях, утратили бы то влияние, которое получили по результатам Второй мировой войны. Наиболее активно за такие перемены выступают некоторые развивающиеся страны. В современном мире становится все сложнее игнорировать их требования. Таким образом, необходимость реформирования системы глобального управления ощущается все более остро.

По мере роста политического и экономического влияния на международной арене таких стран как Россия и Китай, а также таких быстроразвивающихся стран как Бразилия и Индия, наблюдается снижение эффективности задействованных в глобальном управлении международных организаций, в которых Запад играет несоразмерно более важную роль, чем другие не менее могущественные страны. Одним из последствий этих изменений стала активизация деятельности этих новых мировых держав в Африке.

Благодаря высоким темпам экономического роста, отношение к Африке в последнее время кардинально изменилось. Теперь ее считают «восходящей звездой» (The Economist, 3 декабря 2011 г.). Став чем-то вроде «духа времени» в определенных кругах, это мнение нашло свое отражение в журнале Time, который 3 декабря 2012 вышел под заголовком «Подъем Африки». Некоторые обозреватели теперь утверждают, что «час Африки настал» (Severino and Ray, 2001), а также что теперь «очередь за Африкой» (Miguel, 2009). «Африка переживает стадию подъема» (Rotberg, 2013), а «экономическое развитие положило конец эпохе мрака» (Clarke, 2012), благодаря чему Африка теперь «занимает лидирующие позиции» (Radelet, 2010). Нас даже уверяют, что «Африка станет новой Азией» (French, 2012: 3) за счет «африканского экономического чуда» (Young, 2012). Доходит даже до утверждений, что «в XXI-м господствовать будет Африка» (African Business, January 2013: 16). Опубликованные ранее исследования о политических и экономических проблемах в Африке теперь отвергнуты за их «афропессимизм», на смену которому пришел оптимистический взгляд на новую Африку, которую также называют «последним формирующимся рынком» (Matean, 2012). На обложке опубликованной недавно книги об «африканском экономическом скачке» изображен супергерой наподобие Супермена (см. Robertson, 2012). Все это говорит о том, что «время Африки пришло» (Ernst and Young, 2011).

Повышение качества государственного управления как средство раскрытия потенциала?

В этой связи можно услышать утверждения, что по всей Африке качество государственного управления растет. Появление таких заявлений можно объяснить стремлением обнадежить «нервных» инвесторов. В качестве показательного примера можно привести слова экономиста Renaissance Capital Ивонн Мханго, которая отметила: «Власти [африканских стран] проводят очень правильную политику, которая позволила существенно улучшить макроэкономическую ситуацию, обеспечить низкий уровень государственного долга и инфляции, что в совокупности стало залогом экономического роста». При этом в число сторонников такой точки зрения входят не только сотрудники инвестиционных компаний. Недавно президент Либерии Элен Джонсон-Серлиф сказала, что «через десять лет быстроменяющаяся Африка вступит в индустриальную эпоху».

Экономический подъем наблюдается по всему континенту. В 27 из 30 наиболее экономически развитых странах Африки темпы экономического роста ускорились после 2000 г. Этому способствовали все отрасли экономики, включая добывающую промышленность, финансовый сектор, розничную торговлю, сельское хозяйство, транспорт и телекоммуникации. На добычу полезных ископаемых с 2000 по 2008 г. приходилось всего 24% ВВП Африки. Этот скачок в экономическом развитии континента стал результатом повышения политической и макроэкономической стабильности, а также проведения микроэкономических реформ. В будущем, залогом экономического развития региона может стать повышение уровня интеграции в мировую экономику. Спрос на сырье постоянно растет, и природные богатства Африки все более востребованы на мировом рынке, участники которого готовы дорого платить за полезные ископаемые и возможность сотрудничать с местными добывающими компаниями. Одновременно, Африканским странам теперь легче получить доступ к рынкам международного капитала. Так, иностранные капиталовложения в Африку выросли с 15 млрд долларов в 2000 г. до 87 млрд долларов в 2007 г (McKinsey, 2010). Экономический рост в Африке открывает перед бизнесом новые возможности, однако, международные компании не всегда готовы воспользоваться ими. По оценкам Глобального института McKinsey (MGI), совокупная выручка компаний, работающих в сегментах B2C (бизнес для потребителя), сельском хозяйстве, занимающихся добычей полезных ископаемых и развитием инфраструктуры, может достигнуть в 2020 г. 2,6 триллионов долларов в год, что на целый триллион больше, чем сейчас.

Сейчас коэффициент окупаемости инвестиций в Африке гораздо выше, чем в каком-либо другом развивающемся регионе. Инвестирование в африканские рынки на раннем этапе их развития дает возможность влиять на их развитие, продвигать свои бренды, участвовать в формировании целых отраслей, потребительских предпочтений и устанавливать долгосрочные деловые отношения. Таким образом, компании могут сыграть важную роль в развитии Африки будущего. Долгосрочному росту в Африке также может способствовать рост городского населения. В настоящее время 40% африканского населения живет в городах, что соответствует аналогичному показателю в Китае. При этом процент городского населения продолжает расти. По прогнозам, количество домохозяйств, обладающих дискреционным доходом, вырастет на 50% в течение следующих десяти лет и достигнет 128 млн, а к 2030 совокупная покупательная способность жителей 18 крупнейших городов континента может достигнуть 1,3 триллиона долларов (Доклад Глобального института McKisney, 2010 г.).

В то же время, доступные эмпирические данные по экономическому росту и политике скорее подтверждают гипотезу о том, что проводившиеся на протяжении последних двадцати лет политические реформы мало повлияли на темпы и устойчивость экономического развития стран Африки южнее Сахары. Скорее причиной наблюдавшегося во второй половине 2000-х гг. стремительного экономического подъема стали рост цен на сырье, снижение долговой нагрузки и урегулирование ряда локальных конфликтов. В этом можно убедиться, сопоставив данные Всемирного банка по годовому росту ВВП (в местных валютах с округленным уровнем доходов) с Индексом цен на сырьевые товары. А согласно данным Стокгольмского института исследования проблем мира (SIPRI) в последнее десятилетия наблюдалось уменьшение количества конфликтов в Африке. В 1999 г. в страны Африке южнее Сахары переживали 11 конфликтов, к 2009 г. их число сократилось до 4[1].

Показатели экономического роста стран Африки южнее Сахары превысили уровень 1996 г. в 2004-2008 гг., что совпадает со всплеском спроса на сырьевые ресурсы в Индии и Китае (а также других развивающихся экономиках), о чем свидетельствует Индекс цен на сырьевые товары. Что касается энергоресурсов, опасения о снижении запасов нефти, ожидание достижения «пика добычи нефти», сохранение нестабильности на Ближнем Востоке и спекуляции на нефтяных биржах привели к росту цен, которые достигли максимальных значений в 2008 г. (однако, затем произошел спад в результате крупнейшей за последние сто лет рецессии на ключевых рынках). Такая характеристика экономического развития Африки существенно отличается от заявлений Goldman Sachs, Renaissance Capital и других инвестиционных компаний, которые настаивают на том, что экономический рост стал результатом проведения «исключительно правильной» политики. Эта позиция легла в основу докладов различных международных организаций, которые объясняют «возрождение экономики» Африки тем, что континент смог восстановиться после мирового кризиса быстрее других регионов. Такая точка зрения в целом правильна, однако, необходимо понимать, что наблюдавшийся на протяжении последнего десятилетия в Африке экономический рост происходил на фоне роста мировой экономики, опережая среднемировые показатели всего на один процент. Это конечно, существенный, но далеко не фантастический результат.

В ходе обсуждения темы «подъема Африки» появилось невероятное утверждение о том, что на средний класс в Африке якобы уже приходится более трети населения континента. Оказывается, что этот показатель относится к примерной доле населения (по весьма сомнительным статистическим данным), у которого расход на душу населения составляет от двух до четырех долларов в день. То есть планка принадлежности к среднему классу была установлена чрезвычайно низко. Получение такого результата позволило Африканскому банку развития также заявить, что континент находится на пороге великих свершений, что худшее позади и т.д. На самом деле, лишь у 4% жителей Африки ежедневный доход превышает 10 долларов.

Тема неизбежности возрождения Африки поднималась неоднократно. Например, за четырнадцать лет до публикации журналом Time в конце 2012 года статьи о «Подъеме Африки», а именно 30 марта 1998 г., в этом же издании вышел номер под ровно таким же заголовком. Тогда журнал писал, что «надежду можно считать самым дефицитным ресурсом Африки, однако, несмотря на царящее на континенте отчаяние, сейчас настрой там куда более оптимистичный, чем в прошлые десятилетия». Как говорится, сегодня лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Приведем выдержки из ряда докладов Всемирного банка.

Из доклада Всемирного банка 1981 г. «Ускоренное развитие Африки южнее Сахары» (с. 133): «Сочетание политических мер с иностранной помощью станет залогом развития континента и повышения доходов его населения в ближайшем будущем». Из доклада Всемирного банка 1984 г. «Обеспечение устойчивого развития в Африке южнее Сахары» (с. 2): «Этот оптимизм обусловлен недавним опытом Африки…, где некоторые страны проводят политические и институциональные реформы».

Из доклада Всемирного банка 1986 г. «Рост финансирования с поправкой на рост в Африке южнее Сахары» (с. 15): «Уже достигнуты ощутимые успехи. В особенности за последние два года в ряде стран происходят гораздо более основательные перемены, чем когда бы то ни было раньше». Из доклада Всемирного банка 1989 г. «Африка южнее Сахары: от кризиса к устойчивому росту» (с. 35): «С середины 1980-х гг. в Африке произошли существенные перемены в том, что касается государственной политики и функционирования экономики». Из доклада Всемирного банка 1994 г. «Адаптирующаяся Африка» (с. 3): «Африканские страны многого достигли в политической сфере и восстановлении темпов экономического роста». Из доклада Всемирного банка 2000 г. «Займет ли Африка доминирующее положение в XXI веке?»: «С середины 1990-х годов появились первые признаки того, что улучшение качества управления хозяйственной деятельностью начало приносить плоды». Из доклада Всемирного банка 2002 г. «Показатели развития Африки»: «Африканские лидеры… осознали необходимость повышения эффективности проводимой ими политики, что нашло отражение в Новом партнерстве для развития Африки».

В 2008 г. утверждалось, что Африка достигла «переломного момента», а в 2011 г. было высказано мнение, что континент находится «на пороге … экономического подъема, прямо как Китай 30 лет назад».

Поворотный момент или торг за новый статус?

Современный виток всплеска интереса к Африке, по всей видимости, обусловлен активизацией стран, которые раньше не уделяли этому континенту особого внимания. Появления в 2009 г. такой организации как БРИКС, объединяющей Бразилию, Россию, Индию, Китай и Южную Африку, вызвало оживленные споры о влиянии этой организации на политические, экономические и даже социальные аспекты происходящих в мире изменений. Экономический потенциал стран БРИКС огромен: в них проживает 43% мирового населения, тогда как по территории они занимают чуть более четверти суши. На страны БРИКС приходится 21% мирового ВВП, а их совокупные резервы составляют около 3 триллионов долларов.

На фоне необходимости решения насущных проблем и преодоления общих угроз и трудностей набирает популярность идея многосторонней дипломатии, а необходимость принятия ведущими державами решений с учетом потребностей других стран становится все более очевидной. В свете последних событий, включая дестабилизацию мировой экономики, неэффективность существующей архитектуры глобального управления, не способной централизовано решать все проблемы, становится все более очевидной. Мир все больше осознает необходимость деидеологизации международных отношений, в связи с чем укрепление основ мирового правопорядка стало жизненной необходимостью.

Высокие темпы экономического роста в Африке необходимо рассматривать в контексте повышения значимости некоторых «развивающихся стран» в мировой политике и экономике. Интерес этих «новых» сил к Африке привел к повышению значимости континента в глазах стратегов так называемых «традиционных» партнеров (как правило, бывших колониальных метрополий). Как отметил один французский министр, «благодаря китайцам, мы осознали, что Африка – не континент непрекращающихся кризисов и нищеты, а регион с 800 миллионами потребителей». Хотя этот комментарий относился к укреплению Китаем своих позиций в Африке, его можно рассматривать и в контексте изменения структуры экономических и политических связей региона с внешним миром. Африка оказалась в центре «процесса трансформации системы международных отношений и изменения баланса между традиционными и новыми силами», в силу чего теперь континент играет более важную роль в международных делах.

В настоящее время позиции Африки «как никогда сильны», поскольку к укреплению своих позиций на континенте стремится так много разных сил. Расширение круга партнеров и их разнообразие может открыть перед Африкой «замечательные возможности», «поскольку выходящие на африканский рынок страны привносят основной капитал, делятся опытом в сфере развития, предоставляют товары и технологии, а также создают условия для торговли и обмена знаниями». Налаживание торговли с быстроразвивающимися странами и получение от них инвестиций может привести к утрате странами Севера доминирующих экономических позиций в Африке и тем самым «усилить переговорные позиции [африканских] стран, которые получат возможность извлекать из своей деятельности максимальную пользу».

Со времен раздела африканского континента европейскими империалистическими державами прошли многие десятилетия, и вот теперь Африка снова стала ареной борьбы за природные и стратегические ресурсы. Очередной виток этой гонки можно было бы назвать новой битвой за Африку. Соединенные Штаты расширяют свое влияние в Африке посредством АФРИКОМа (Африканское командование вооружённых сил США), официальными целями которого являются борьба с терроризмом и обеспечение стабильности, тогда как стремление США обеспечить себя необходимыми ресурсами замалчивается. Однако США – далеко не единственная страна, стремящаяся усилить свои позиции в Африке. В течение последних десяти лет Китай не только догнал, но и обогнал почти вдвое США по объему торговли с Африкой. В развернувшейся таким образом битве за Африку используются не столько методы силового давления, сколько экономическая и гуманитарная помощь, беспроцентные займы, торговые преференции, а также инвестиции в инфраструктурные проекты от развитых и быстроразвивающихся стран, стремящихся усилить свои позиции в регионе. Индия, Бразилия и Россия стремятся включиться в определение настоящего и будущего Африки, тогда как такие бывшие империалистические державы как Франция пытаются сохранить хоть какое-нибудь влияние на свои бывшие колонии.

Место крупнейшего торгового партнера Африки занял Китай, объем торговли с которым в 2013 году составлял 200 млрд долларов (120 млрд фунтов), в два раза превысив товарооборот с Соединенными Штатами, которые также уступают по этому показателю Европе. В Африку переехали более миллиона китайских мигрантов. Это говорит о многом. Началось все с ненасытного спроса со стороны Китая на природные богатства Африки, продолжилось переездом на континент большого количества китайцев для строительства необходимой для добычи и транспортировки полезных ископаемых промышленной и транспортной инфраструктуры и вылилось в значительный рост взаимной торговли различными товарами и услугами.

Но пока Африка остается более слабым партнером. Слабость позиций Африки объясняется зависимым положением континента в системе международных отношений и исторически сложившейся роли Африки в глобальной капиталистической экономике. Однако эта «историческая зависимость должна стать стимулом к действию», которое должно быть обусловлено изменениями системы международных отношений и происходящими в Африке политическими процессами. Этому может способствовать ускорение экономического роста и диверсификация международных связей континента. В то же время, есть и существенные препятствия на этом пути. На африканских производителей приходится лишь малая доля мирового рынка. Так, на экспорт товаров легкой и тяжелой промышленности из стран южнее Сахары приходится всего 0,9% и 0,3% мирового экспорта соответственно. Рост экспорта из Африки за последние больше чем десять лет во многом происходил за счет добывающих отраслей, что является не столько стимулом, сколько препятствием для развития. Ведь, например, стремительный подъем в странах Азии был как раз результатом увеличения количества производителей и наращивания ими экспорта. Африке до этого далеко.

К углублению сотрудничества с Африкой теперь стремятся как страны севера, так и юга. Это повышает значимость местных элит, которые решают, кому предоставлять доступ на рынок, а кому нет. В этом есть как положительные, так и отрицательные моменты. В каждой отдельной стране, в зависимости от ее отношений с внешними партнерами, ситуация может складываться по-разному. Заинтересованность таких объединений как БРИКС в содействии развитию Африки неочевидна. Хотя позиции Африки в настоящее время как никогда сильны, остается неясным, как лидерам африканских стран воспользоваться этим влиянием на благо обычных людей. Ответ на этот вопрос пока не найден. По данным проведенного недавно опроса «Афробарометр», несмотря на стабильные темпы роста ВВП на протяжении последнего десятилетия и непрекращающиеся заявления о «подъеме Африки», «восприятие ситуации обычными африканцами и международным сообществом сильно разнятся». По мнению большинства респондентов (53%), экономическая ситуация в их странах «удовлетворительная» или «очень плохая». При этом, всего только треть участников опроса (31%) отметили улучшение экономической ситуации за последний год, тогда как 38% заявили, что ситуация ухудшилась. Примечательно, что в том, что касается оценки деятельности политической элиты своих стран, «африканцы поставили своим властям неудовлетворительные оценки за экономическую политику (56% назвали ее «удовлетворительной» или «очень плохой»), действия, направленные на улучшение качества жизни малообеспеченных слоев населения считают «удовлетворительными» или «очень плохими» (69%), создание рабочих мест (71%), а снижение разрыва уровня доходов (76%)» (Hofmeyr, 2014). Таким образом, общественное мнение не разделяет пользующуюся популярностью среди государственных деятелей и международных инвесторов идею о «подъеме Африки».

Главным вопросом при обсуждении роли БРИКС в Африке и возможного влияния этих отношений на развитие континента является степень самостоятельности Африки, которая зависит от ряда конъюнктурных факторов. При рассмотрении взаимодействия каждой из стран БРИКС с африканским континентом этот аспект нельзя упускать из виду.

В структуре торговли быстроразвивающихся стран с Африкой нет ничего исключительного. В целом, она сопоставима с отношениями континента с ведущими капиталистическими державами по модели «малой колониальной открытой экономики», которая сложилась еще в эпоху капитализма. Доминирующую роль в торговле между странами БРИКС и Африкой играет сырьевой экспорт. Африка является основным поставщиком природных ресурсов для Китая, Индии и Бразилии. Так, 70% африканского экспорта в Китай приходится на минеральное топливо, а в Индии и Бразилии аналогичный показатель достигает 80% и 85% соответственно. При этом на поставки ископаемого топлива из Африки в США приходится 83% от экспорта по этому направлению. Казалось бы, африканские страны могли бы заняться структурными реформами за счет притока доходов наподобие стран Ближнего Востока, существенно повысивших уровень жизни своего населения. Однако такой вариант развития событий представляется маловероятным.

Кто правит балом? – Нефть и газ

На протяжении последних двух десятилетий в Африке наблюдался беспрецедентный всплеск инвестиций в нефтегазовый сектор. В последние пятнадцать лет, в то время как международные компании потеряли доступ к ближневосточным месторождениям или предпочитают не инвестировать в них, в Африке им предложили гораздо более благоприятные условия доступа к нефтяным месторождениям. Так, континент привлек инвестиции таких ведущих компаний как ExxonMobil и Shell, которые оказались очень заинтересованы в разработке огромных и практически нетронутых месторождений, в особенности в Гвинейском заливе и Северной Африке. Кроме того, Африка располагает самыми крупными запасами легкой малосернистой нефти, которая пользуется большой популярностью среди нефтеперерабатывающих компаний развитых стран. 83% нефтедобычи приходится на месторождения с объемом добычи свыше 100 млн баррелей.

При этом, происходящие в мире изменения могут привести к парадоксальной ситуации: на фоне снижения экспорта в западные страны (в особенности, в Соединенные Штаты), зависимость Африки от энергоресурсов может вырасти. За последние несколько лет прогнозы по нефтедобыче и запасам нефти в США постоянно пересматривались в связи с началом добычи так называемой легкой нефти плотных коллекторов (LTO) из плотной устойчивой породы, включая сланцевые бассейны (в связи с чем LTO нередко называют сланцевой нефтью). В настоящее время вопрос о перспективах сланцевой нефти и ее влиянии на спрос и предложение на нефтяном рынке находятся в центре внимания отрасли. Нефтяные компании стали добывать нетрадиционные углеводороды и смогли ввести в коммерческий оборот ряд крупных и недостаточно разработанных нефтяных и газовых месторождений. К таким проектам относятся добыча сланцевой нефти в США, разработка нефтеносных песков в Канаде, высоковязкой нефти в Венесуэле, а также добыча нефти из подсолевых пластов в Бразилии. В результате, опасения неминуемого снижения добычи нефти (теория «пика добычи нефти»), которое бы привело к дефициту нефти, росту котировок и, возможно, «нефтяным войнам», утратили свою актуальность. Сейчас можно с большой долей уверенности утверждать, что благодаря «энергетической революции» добычи энергоносителей из нетрадиционных ресурсов будет достаточно, чтобы удовлетворить мировой спрос. Теперь в центре внимания находится вопрос о том, насколько скоро и по какой цене будут добываться такие энергоносители.

По прогнозу Министерства энергетики США, добыча сырой нефти и других жидких углеводородов в 2014 г. достигнет в среднем 11,4 млн баррелей в день, что сопоставимо с объемом добычи в Саудовской Аравии, где в 2013 г. он составлял 11,6 млн баррелей в день. По некоторым прогнозам добыча нефти в США может достигнуть 13 -15 млн баррелей к 2020 г. По оценкам Международного энергетического агентства (2012 г.), Соединенные Штаты могут даже опередить Саудовскую Аравию как крупнейшего производителя нефти в мире. Однако нельзя забывать, что добыча нефти в Саудовской Аравии обходится гораздо дешевле, чем извлечение сланцевой нефти, которая должна стоить не менее 70 долларов за баррель для обеспечения самоокупаемости (как правило, уровень самоокупаемости для сланцевой нефти находится на уровне 40-60 долларов за баррель). В любом случае, важно понимать, что на нефтяном рынке США произошли существенные перемены, которые обернуться значительными последствиями для Африки (как и для всего мира). Соединенные Штаты будут покрывать текущий и будущий спрос на нефть внутренними ресурсами, что неизбежно выльется в снижение импорта из традиционных нефтедобывающих стран. Это уже привело к резким переменам на международном рынке.

Так, перед проблемой необходимости поиска альтернативных рынков сбыта оказалась Нигерия, которой, в результате, пришлось пойти на снижение цен. На фоне низкого спроса в начале 2013 г. Нигерия была вынуждена реализовать ряд поставок ниже официальной цены, теряя на каждом нефтегрузе по 380 000 долларов. «В результате беспрецедентного роста запасов газа в США, они перестали быть рынком сбыта для газа из Нигерии». Наращивая запасы газа, США смогли восстановить лидирующие позиции в нефтехимической отрасли, производстве удобрений и т.д., что негативно сказывается на перспективах развития таких отраслей в Нигерии.

Еще одним аспектом вышеупомянутых изменений является наличие тесной связи между властями конкретной страны и соответствующим нефтяным ведомством или компанией. Поскольку в каждой стране постоянно идет борьба за нефтяные доходы, контроль за их распределением, как правило, централизован. Это приводит как к «горизонтальной» конкуренции за доступ к нефтяным доходам, так и, что еще более важно, к борьбе между маргинальными и притесняемыми группами с коррумпированными иностранными бизнесменами, эгоцентричными политиками и сливками нефтяной отрасли. Такая борьба является отражением того факта, что в нефтедобывающих странах формирование классов обусловлено примитивным процессом накопления ресурсов. В такой системе крайне важно обладать политической властью, что сводит на нет любые стимулы или перспективы для демократизации отношений между государством и обществом. Такие черты присущи политической жизни в Нигерии, Анголе, Алжире, Южном Судане, Судане, Чаде, Габоне, Экваториальной Гвинее и многих других странах.

Что же нужно Африке?

С дискуссиями о «подъеме Африки» вышеприведенные рассуждения связаны следующим образом: снижение экспорта африканских стран в Северную Америку может привести к перестройке всего мирового нефтяного рынка. Такие изменения представляют большую угрозу для стран, получающих значительную часть своих доходов и валюты от экспорта нефти. Избежать негативных последствий снижения импорта африканской нефти в США можно было бы за счет переключения экспортных потоков на быстроразвивающиеся рынки, особенно на страны Азии (в особенности, Китай и Индию). Такой переход не лишен трудностей. Африканские производители легкой малосернистой нефти могут оказаться не в состоянии занять существенную долю азиатского рынка, поскольку местные нефтеперерабатывающие компании уже наладили переработку тяжелой нефти, которую они получают из стран ОПЕК Персидского залива. Однако другого пути, кроме азиатского, у африканских нефтяных компаний нет. В этой связи показательно заявление министра нефтяной промышленности Анголы Жозе Марии Ботельо де Васконселоса, который сказал: «Такие быстроразвивающиеся рынки как Индия и Китай продолжают расти, на них приходится большая часть экспорта из Анголы». Пока, меры, направленные на преодоление последствий «энергетической революции», сводятся к дальнейшему повышению зависимости от сырьевых ресурсов. Идея заключается в том, чтобы диверсифицировать рынки сбыта для снижения негативных последствий от происходящих на рынке перемен. Такую политику не назовешь ни состоятельной, ни проницательной.

Дело в том, что жить на ренту вместо реализации стратегии развития, как правило, чревато негативными последствиями. По крайней мере, об этом свидетельствует опыт африканских нефтяных стран. Более вероятной представляется ситуация, описанная Джулиусом Ньерере более тридцати лет назад. Он отметил: «по отношению к развитому миру все мы – зависимые, а не взаимозависимые страны. Наши экономики развивались как придаток промышленного севера и ориентированы на внешние рынки. Мы не играем решающей роли в определении собственного будущего». Главная проблема заключается в том, что «производство сырья на экспорт создает спрос в других отраслях, включая транспорт, строительство и сферу услуг, что несовместимо с задачей сбалансированного развития и приводит к вложению и без того небольших доходов от продажи сырья в сферы, которые не способствуют развитию других секторов экономики».

Африка должна переосмыслить свои стратегии, чтобы они в большей степени соответствовали целям устойчивого развития. «Для обеспечения устойчивого экономического роста Африке необходимо повысить свою производительность и конкурентоспособность за счет инвестиций в инфраструктуру, технологии, высшее образование и здравоохранение; диверсификации и повышения стоимости экспорта, развития производства и развития торговли. Все эти меры подразумевают сотрудничество всех заинтересованных сторон под руководством приверженных стратегии развития властей». Необходимо разработать новую концепцию экономического роста, которая бы включала структурные трансформации наподобие данного Саймоном Кузнецом определения экономического роста страны, под которым понимается «расширение возможностей в долгосрочной перспективе по обеспечению населения все более разнообразными экономическими благами, тем самым открывая перед страной новые возможности за счет развития технологических и сопутствующих институциональных и идеологических перемен» (1971)». Такое определение показывает полную несостоятельность восхваления высоких темпов экономического роста в Африке как какого-то поворотного события в истории континента.

На примере неафриканских стран было убедительно доказано, что изменение структуры экономики, то есть переход от менее к более эффективным секторам, является залогом экономического развития. Однако данных о структурных реформах в Африке пока недостаточно, поскольку большинство ее стран обрело независимость всего полвека назад.

Согласно докладу ЮНКТАД «Экономическое развитие в Африке в 2014 году», без диверсификации источников экономического роста, как с точки зрения спроса, так и предложения, устойчивый рост в Африке невозможен. В докладе говорится, что важным условием структурных перемен является наличие инвестиций, которые в средней и долгосрочной перспективе необходимы для обеспечения устойчивых темпов экономического роста, снижения безработицы и уровня бедности. В этой связи огромное значени е имеют государственное управление, политические решения и функционирование государственных институтов в том, что касается привлечения и использования инвестиций. Важность этих аспектов связана с тем, что объемы инвестиций в Африке в настоящее время недостаточны для реализации государственных программ по развитию. На протяжении последнего десятилетия африканские страны показывали достаточно высокие темпы роста, однако, это не привело к снижению безработицы или снижению уровня бедности, поскольку главным источником экономического роста было потребление. По мнению авторов доклада ЮНКТАД, «основанная на потреблении стратегия роста должна сопровождаться наращиванием инвестиций, которые должны позволить развивать производство необходимых товаров, снизить вероятность несбалансированности счета текущих операций в будущем и диверсифицировать источники роста как с точки зрения спроса, так и предложения».

Таким образом, по своей структуре экономический рост Африки нельзя назвать ни инклюзивным, ни устойчивым. «Тому есть ряд причин. Во-первых, экономический рост в африканских странах в значительной степени обусловлен наличием у них природных ресурсов. При этом большинство этих богатств, будь то энергоносители, рудные и нерудные ископаемые, являются невозобновляемыми ресурсами, которые очень быстро расходуются, что впоследствии не может не сказаться на темпах и устойчивости роста. Кроме того, сырьевой характер экономики создает большие трудности для африканских политиков, поскольку ценам на сырье присуща высокая волатильность и зависимость от колебаний спроса на мировом рынке. Нестабильность сырьевых цен негативно сказывается на инвестициях и затрудняет макроэкономическое планирование». Вдобавок, «высокая зависимость от сырьевых доходов ведет к росту коррупции», в результате чего по всему континенту могут распространиться вотчинные порядки государственного управления.

Отправной точкой любых действий должно стать проведение объективного анализа политической и экономической ситуации в Африке. Речь идет о предпринимаемых изнутр и мерах по обеспечению самоподдерживающегося развития. Дело в том, что «пространство для маневра, которым обладают африканские страны, определяется раскладом сил и соотношением интересов на международной арене». В этой связи необходимо подробно проанализировать взаимодействие общества и государства в каждой стране Африки, включая положительные и негативные аспекты влияния извне. За счет этого можно избежать «сведения проблемы к вопросу о свободе действий» и «структурного пессимизма». Результаты «будут зависеть от текущих и будущих схваток: социальных конфликтов (порабощенные классы против господствующих классов) со всеми возможными политическими последствиями, а также международных конфликтов между ведущими объединениями государств. Единый сценарий развития ситуации спрогнозировать невозможно. Возможны варианты». Учитывая глобальный характер капитализма, действовать нужно как на национальном, так и международном уровнях. В этой связи, гражданское общество Африки должно осознать наличие противоречия между курсом на поддержку режима свободной международной торговли и стремлением изменить правила, по которым функционирует эта система, для обеспечения большего равенства. Вместо этого прогрессивным силам Африки следует требовать подчинения внешних отношений логике внутреннего развития, а также, чтобы национальное развитие не было обусловлено потребностями мирового капитала. Такая позиция подразумевает отказ от теории сравнительного преимущества и разработку модели развития, основанную на развитии производства несырьевых товаров.

В идеале, появление в Африке таких «новых» внешних сил как БРИКС открывает перед континентом большие возможности. Рост конкуренции за природные ресурсы Африки приводит к снижению операционных издержек и может сделать товары и услуги более доступными для африканцев. Во-вторых, заинтересованность этих новых сил в африканских рынках может способствовать их развитию. Например, благоприятное влияние на континент может оказать строительство инфраструктурных объектов Китаем и другими странами. Ведь без необходимой инфраструктуры странам Африки никогда не удастся применить на практике научные достижения, технологии и инновации в целях развития.

Африка может играть более активную роль в определении своего будущего за счет роста поступлений от сырьевого экспорта, выхода на новые рынки и использования новых финансовых механизмов. Однако само собой это не произойдет. Хотя ситуация в разных странах не одинакова, в целом текущий прогноз не обнадеживает. В очень немногих странах Африки элита имеет (или будет иметь) возможность выделять часть доходов от сырьевого экспорта на цели долгосрочного развития. Это не значит, что у Африки нет будущего. Речь идет о том, чтобы показать несостоятельность идеи о «подъеме Африки».

Вряд ли стоит доказывать, что расширение круга стран, от которых зависят африканские страны, бесперспективно, даже если не подвергать сомнению идею о том, что страны БРИКС могут каким-то образом повлиять на исторически сложившиеся отношения Африки со странами севера. То есть Африке не стоить уповать на БРИКС, если африканские политики не готовы встать на путь структурных реформ и добиваться серьезных, глубинных перемен. Вопрос не столько в том, будет ли Африка самостоятельно определять свое будущее, сколько в том, что африканцы должны контролировать природные ресурсы континента, использовать их для борьбы с неравенством и содействовать устойчивому развитию.

Внешние условия явно не способствуют развитию, поскольку ВТО, опираясь на множество соглашений, препятствует проведению странами промышленной политики, благодаря которой развитые страны некогда добились таких высоких результатов. В результате, ведущие капиталистические державы сохранят свои доминирующие позиции в мире, а страны БРИКС явно стремятся войти в их ряды. Получается что-то вроде современной версии «отбрасывания лестницы» по Фридриху Листу. Соответственно, обеспечение «подъема» активизацией добычи ископаемых и расширением круга партнеров при росте неравенства и безработицы и продолжении промышленного упадка никак не укладывается в концепцию «подъема Африки». Не существует героя, который бы пришел извне, чтобы спасти Африку. Страны БРИКС такой роли не сыграют. «Национальное освобождение происходит только тогда, когда внутренние производительные силы обретают полную свободу от любых видов иностранного господства». Понимание этого должно стать отправной точкой для определения потребностей Африки и обеспечения ее подлинного подъема.

Библиография

Bayart, J-F. (2000) ‘Africa in the World: A History of Extraversion’, African Affairs, 99.

Clarke, D. (2012) Africa’s Future: Darkness to Destiny: How the Past is Shaping Africa’s Economic Evolution New York: Profile Books.

Ernst and Young (2011) It’s Time for Africa: Ernst & Young’s 2011 Africa Attractiveness Survey London: Ernst and Young.

French, H. (2012) ‘The Next Asia Is Africa: Inside the Continent’s Rapid Economic Growth’, Atlantic Monthly, May 21.

Hofmeyr, J. (2014) Africa Rising? Popular Dissatisfaction with Economic manage ment Despite a Decade of Growth Cape Town: Afrobarometer.

Matean, D. (2012) Africa: The Ultimate Frontier Market: A Guide to the Business and Investment Opportunities in Emerging Africa Petersfield: Harriman House Publishing.

McKinsey Global Institute (2010) Lions on the Move: The Progress and Potential of African Economies London: McKinsey and Company. http://www.mckinsey.com/insights/africa/lions_on_the_move

Miguel, E. (2009) Africa’s Turn? Cambridge, MA: MIT Press.

Radelet, S. (2010) Emerging Africa: How 17 Countries are Leading the Way Washington DC: Center for Global Development.

Robertson, C. (2012) The Fastest Billion: The Story Behind Africa’s Economic Revolution London: Renaissance Capital.

Severino, J-M. and Ray, O. (2001) Africa’s Moment Cambridge: Polity Press.

US Energy Information Administration (2014) U.S. Imports by Country of Origin http://www.eia.gov/dnav/pet/pet_move_impcus_a2_nus_ep00_im0_mbbl_m.htm

Young, A. (2012) ‘The African Growth Miracle’, Journal of Political Economy, vol. 120, no. 4.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publication/

[1] Figures from Stockholm International Peace Research Institute SIPRI Yearbook 2000 Stockholm: SIPRI, 2000 and Stockholm International Peace Research Institute SIPRI Yearbook 2010 Stockholm: SIPRI, 2010

США. Китай. Африка > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 июля 2015 > № 2906801 Александра Архангельская, Йен Тэйлор

Межид Кахлауи: Тунис потратит 500 млн долларов на безопасность и восстановление туристического имиджа

Совсем недавно процветающий туристический сектор Туниса сегодня находится в депрессии. 26 июня на пляже в курортном городе Сусс бывший аниматор расстрелял 40 иностранных граждан. Тремя месяцами ранее террористы захватили туристов в заложники в тунисском музее Бардо. Это интервью с Межидом Кахлауи, руководителем тунисского национального туристического офиса в России, мы записали в день, когда в стране было объявлено чрезвычайное положение.

Межид Кахлауи: Проблемы начались не 26 июня и не после весеннего теракта в музее Бардо. Сначала были политические и экономические потрясения 2014 года: дестабилизация на Ближнем Востоке оттолкнула европейских туристов, падение российских туроператоров и девальвация рубля обрушила турпоток из России, одного из важнейших туристических рынков Туниса.

Туринфо: Сколько вы потеряли туристов после того, как одна за другой обанкротились компании «Лабиринт», «Солвекс», «Верса»?

Межид Кахлауи: Порядка 45 тысяч туристов. Это без малого пятая часть от всего русского турпотока. Потерять такой объем в короткий период ощутимо для любой страны. Это же произошло буквально за 2 месяца. Хуже то, что мы почувствовали настоящую фобию у российских туристов по отношению к туроператорам. А мы ориентированы на пакетный туризм. Нам важно чтобы туроператоры работали стабильно. Да и вспомним, что творилось в России в конце 2014 – начале 2015 года. Финансовая паника. Мы со своей стороны готовы были помогать и помогали. Туристические компании в России, которые сотрудничают с нами знают – что мы надежные партнеры. Разработали план для поддержания чартерных перевозок. Помогали рекламой. Но тогда мы еще не знали, что весной 2015 года нам придется решать проблемы совершенно другого порядка.

- Захват заложников в музее Бардо?

- Да. Инцидент произошел во время международной туристической выставки MITT в Москве. Погибло 20 иностранных туристов. Это был огромный удар для нас. Никогда до этого в Тунисе не было ничего подобного. Туристы знали, что Тунис очень дружелюбное, гостеприимное, светское государство. При этом у нас древняя история, сохранен аутентичный колорит, вкусная еда, ласковое море, прекрасная талассотерапия, хорошее обслуживание в отелях – так мы позиционировали Тунис, старались соответствовать запросам туристов и получали хороший результат. И вот вдруг в один момент в сознании людей Тунис становится регионом повышенной опасности. Как? Почему? Вы не представляете насколько тяжело нам было переживать этот удар. Теракт произошел 18 марта. В преддверии начала сезона. Перед нами встала задача в короткий срок принять ряд спасательных мер, чтобы не потерять сезон. Мы провели масштабные рекламные компании в странах Европы. Чтобы минимизировать сокращение полетных программ из России, мы предложили чартерным туроператорам компенсировать 30% непроданных кресел, помогали в организациях воркшопов, провели рекламный мега-тур в мае, в котором приняло более 100 представителей работников турагентств и прессы. Важно было как можно быстрее снять напряженность и продолжить работать на восстановление потока.

- Эти меры принесли результаты?

- По сравнению с 2014 годом программа туроператоров сократилась на 50 %. Но к этому и мы, и туроператоры были готовы. Полетная программа компаний была сверстана согласно этому. Но мы смогли удержать поток после весеннего инцидента в Бардо. К июню он стал вполне сопоставим с тем объемом, что мы и планировали увидеть еще до теракта. Туроператоры были довольны нашими мерами. Ситуация более менее стабилизировалась. Рейсы были заполнены. Мы с коллегами радовались и строили планы на рост. Англия и Ирландия уже выросли на 20%. Мы делали ставку на эти рынки… Ну и, конечно, рассчитывали, что вслед за европейскими начнет подниматься и российский.

- Все изменилось 26 июня?

- Теракт в Суссе действительно изменил все. И дело не в том, что он парализовал туризм в Тунисе. Я повторюсь, мы не знали раньше, что это такое. Мир уже привык к террористической угрозе. Теракты были в России, в США, в Великобритании, экстремисты постоянно устраивают атаки в местах боевых конфликтов. Но мы привыкли слышать об этот из СМИ. И вот столкнулись сами, лицом к лицу. Лично я испытал шок! Я не мог смотреть людям в глаза, хотя ни в чем не виноват. Никто не виноват в этой трагедии, кроме тех, кто взял на себя ответственность за произошедшее. У терроризма, как известно, нет ни национальности, ни гражданства. Это явление, как злокачественная опухоль, расползается по планете. Кто знает, какую мишень в какой стране террористы выберут в следующий раз? Но я занимаюсь продвижением туристических возможностей Туниса в России. И я несу ответственность профессионально и чисто по-человечески за свою страну и наш турпродукт. Удар был направлен на святое для каждого жителя Туниса – на наших гостей. Это сделано для того, чтобы уничтожить имидж Туниса, как мирового туристического центра. Но мы не позволим сделать это!

- Какая есть последняя информация о террористе? Кто он?

- Это тунисский парень. Он работал аниматором, танцевал хип-хоп. Друзья не подозревали о том, что он как-то связан с террористами. Он приехал на пляж на машине. Шел по берегу пока не дошел до отеля Riu Imperial Marhaba, автомат был спрятан в пляжный зонт. Известно, что перед тем, как расстреливать туристов, он искупался в море. Экспертиза показала, что террорист был под воздействием наркотических средств. В результате его действий было убито 40 человек. Еще 40 человек классифицируются, как пострадавшие. Как известно, среди погибших есть и российская туристка.

- Вы уже встречались с семьей погибшей?

- Да. И еще раз приносим свои глубочайшие соболезнования членам семьи погибшей Татьяны Хоменко. Екатерина, (дочь Татьяны Хоменко, пострадавшая от теракта в Суссе – ред. ) проходит сейчас лечение в Москве. Чуть позже мы с послом Туниса в России Али Гутали поедем еще раз к семье. Поможем, чем сможем в этой ситуации.

- Многие страны сразу же призвали своих граждан покинуть Тунис. Некоторые даже ввели режим запрета на поездки в Тунис…

- К сожалению, это так. Благо, большинство стран нас поддержали и МИДы не стали вводить ограничения, отреагировав только общим коммюнике. МИД России также не стал вводить запрет. Президент Путин вообще очень поддержал нашу страну в этой ситуации. Россия не раз сталкивалась с терроризмом и имеют большой опыт в борьбе с терроризмом – нам была предложена помощь в этом процессе. Ну и кроме того, Тунис и Россию объединяет вековая история очень плотных отношений. В Тунисе живет большая русская диаспора, около 700 русско-тунисских семей. Было бы странным, если бы Россия запретила своим гражданам посещать страну, с которой у них тесные связи. Этого не произошло. И мы ценим эти дружеские шаги российского правительства.

- Как вы планируете работать в условиях кризиса?

- Сейчас в Тунисе приведены в действие ряд жестких превентивных мер. Мы демонстрируем готовность не допустить повторных атак. Это и политические, и экономические меры. Главная – это введение режима Чрезвычайного Положения до 4 августа. За этот месяц будут проведены проверки всех структур, которые по данным спецслужб имеют связи с экстремистскими организациями. Мы работаем с местными жителями. Объявлено финансовое вознаграждение за информацию о людях связанных с террористами. Мы закрыли 80 мечетей, которые проповедовали радикальный ислам. Пляжи, отели и места туристического показа находятся под усиленной охраной. Для этого, плюс к туристической полиции, мы ангажировали 1300 сотрудников МВД. Это вооруженная охрана. У туристической полиции не было оружия. Теперь будет. Охрана будет курировать все объекты, где могут быть туристы. Там где не проедет автомобиль, они будут объезжать территорию на квадрациклах и лошадях. Контроль за территорией будет тотальный.

- Вы не думаете, что введение ЧП и вооруженная охрана еще больше напугает туристов?

- Конечно, мы понимаем, что это не способствует привлечению туристов. Люди хотят релакса, и не хотят видеть людей в форме. Но сейчас это вынужденная мера, которая поможет сделать нашу страну безопасной. Сейчас эти меры необходимы. Мы не будем рисковать. Со временем обеспечение безопасности будет носить более дискретную форму – будет много камер слежения, организована работа сотрудников в штатском и так далее. Но сейчас нам необходимо показать свою силу. Кстати, помимо охраны объектов внутри страны, усилена защита наших южных границ. В 500 км от нас Ливия, где сегодня бесчинствует ИГИЛ. Правительство Туниса, наши пограничные войска делают все, чтобы исключить проникновение на нашу территорию оружия и бандформирований. Не могу вдаваться в детали, но правительством Туниса предпринимаются очень серьезные шаги.

- Как российский туристический рынок отреагировал на события?

- Как и другие. Турпоток в первые дни после события практически встал. Были массовые аннуляции. Естественно правительство Туниса пошло на разного рода мотивационные меры. Мы упразднили систему «Solidarity Tax» - 15 евро, которые раньше собирали с иностранных граждан при въезде в страну. Чтобы поддержать российских чартерных перевозчиков мы продлили программу компенсации непроданных кресел до сентября - ранее мы объявляли эту программу до августа. При этом мы увеличили объем компенсации – возьмем теперь на себя 40% кресел, а не 30%, как было ранее. Мы уже связались с «Библио Глобус», «Пегас», «Coral Travel», «Экспресс Тур» - начали работать по новой схеме. Некоторые компании сокращают полетную программу. В данный момент остается 6 рейсов в неделю.

- А что с отелями? Многим придется закрыться?

- Конечно, многие отели сейчас стоят полупустые. Мы заморозили отельерам выплаты по кредитам сроком на 2 года и чтобы поддержать этот сегмент турбизнеса снизили НДС до 9%. Сотрудникам закрывшихся отелей будет выплачиваться пособие. Так что в этом секторе не будет волнений и люди спокойно переживут период кризиса.

- Будет ли снижаться цена на отельные услуги?

- Я не могу отвечать за отели – это частный бизнес и каждый отельер сам будет принимать решение, как ему привлечь туристов. Но с большой вероятностью могу предположить, что цена опустится. Тем более, что сейчас заканчивается месяц Рамадан, после которого всегда наблюдается высокая активность на внутреннем рынке, приезжает обычно много туристов из Алжира и других мусульманских стран. Сейчас и на этих рынках спрос упал. Поэтому чтобы создать спрос в этом непростом сезоне отели будут снижать цену.

- Как вы думаете, сколько понадобиться времени и денег, чтобы вернуть иностранных туристов в Тунис?

- Конечно, нам понадобится время для того, чтобы ситуация, что называется, отстоялась. Мы рассчитываем, что к осени ажиотаж спадет, и бархатный сезон мы проведем с нормальной загрузкой. В прошлые годы в сентябре-октябре мы фиксировали порядка 40 тыс. русских туристов ежемесячно. В этом году цифра будет скромнее, конечно. Но мы надеемся, что русский рынок станет восстанавливаться быстрее, чем классические европейские рынки. До этого момента Россия по количеству туристов была на четвертом месте, после Франции, Англии и Германии и третьей по количеству проведенных ночей – 12 ночей, в среднем. Русские туристы в плане покупательской способности гораздо активнее тех же немцев или англичан. К тому же возраст российских туристов ниже, чем, в среднем, у путешественников из других европейских стран. Ну и цена на отдых в Тунисе будет более чем привлекательна. Все эти характеристики в комплексе дают нам повод предполагать, что россияне вернуться в Тунис достаточно быстро. С октября наш национальный перевозчик раз в неделю будет осуществлять регулярный рейс из Москвы. Это тоже будет способствовать стабилизации потока на направлении. Мы в свою очередь постараемся как можно быстрее преодолеть негатив и сделаем так, чтобы Тунис, как и всегда, ассоциировался только с прекрасным отдыхом. В туризме же главное – это продукт. У нас он прекрасный. И будет еще лучше, потому что сейчас правительство страны прилагает максимум усилий для совершенствования всех систем обеспечения. По предварительным подсчетам, на поддержку туристического сектора Тунис потратит 500 млн долларов. Но деньгами такие раны не затягиваются, к сожалению. Мы скорбим со всеми людьми, понесшими невосполнимую утрату. Но мы хотим объяснить миру, что Тунис – это мирная страна, где гостеприимство и человеколюбие всегда стоит на первом месте. Мы ждем наших гостей и готовы радовать их прекрасным отдыхом!

Тунис. Россия > Миграция, виза, туризм > tourinfo.ru, 13 июля 2015 > № 1551632 Межид Кахлауи

Саудовская Аравия – Иран: есть ли шансы на историческое примирение

Развитие событий на Ближнем Востоке протекает под знаком противоборства Эр-Рияда с Тегераном

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Как показывает весь ход постреволюционных потрясений на Ближнем Востоке, без снятия напряженности между Саудовской Аравией и Тегераном – двумя региональными центрами влияния – разорвать порочный круг насилия и террора, братоубийственных гражданских войн и разрушения государственности становится едва ли возможным. К такому выводу приходят многие эксперты-ближневосточники, хотя политики мирового уровня пока избегают говорить об этом из соображений дипломатической деликатности.

Крушение прежних устоев в арабском мире произошло в тот период, когда парадигма международных отношений, обеспечивающая при биполярной системе баланс относительной устойчивости, в том числе за счет более или менее контролируемого поведения «малых государств» (союзников, партнеров великих держав), окончательно осталась в прошлом. Новые правила, соответствующие изменившемуся миропорядку, так и не сложились. Региональные государственные и негосударственные субъекты, к тому же окрепшие экономически в условиях глобализации, стали вести себя более автономно, а порой даже и вопреки интересам мировых держав. Такие тенденции особенно проявились на Ближнем Востоке, чаще всего в последние годы, с началом разрушительных процессов, вызванных арабской весной.

Взлет протестной активности изначально под демократическими лозунгами и социально-политические катаклизмы, охватившие весь регион, существенно изменили соотношение сил между ведущими региональными игроками. Роль и влияние Египта, пережившего за четыре года две революции, временно ослабла. Сирия и Ирак раздираются внутренними кровопролитными противоборствами на конфессионально-этнической почве. Турция, претендовавшая на универсальность своей модели «исламской демократии», по мере нарастания оппозиционного движения и проблем с соседями перестала рассматриваться как пример для подражания.

Арабские государства, не затронутые напрямую радикальными переменами, были вынуждены срочно изыскивать дополнительные внутренние ресурсы для выживания, вносить коррективы в свою внешнеполитическую стратегию. В отличие от монархических режимов в Иордании и Марокко, вставших на путь политической модернизации, Саудовская Аравия почувствовала себя наиболее уязвимо. Негибкость архаической системы власти в королевстве – хранителе святых мест ислама отягощалась традиционно сильным влиянием жесткой ваххабитской его ветви на все области общественной жизни и нарастающими проблемами престолонаследия.

Свержение режима Хосни Мубарака в Египте было воспринято в Эр-Рияде как потеря предсказуемого союзника и, что более болезненно, как свидетельство ненадежности американского покровительства.

Заигрывание США с пришедшими к власти умеренными «братьями-мусульманами», соперниками ваххабитов на поле толкования ислама, вызвало у саудовцев еще большую настороженность. После того как революционная волна захлестнула Сирию и Йемен, ощущение внешних угроз только усилилось. Саудовско-иранские отношения и до арабской весны были напряженными, но с началом внутригосударственных конфликтов в соседних арабских странах Иран занял в Саудовской Аравии место главного противника, а последующее развитие событий в регионе стало протекать под знаком этого противоборства.

Шиитскому Ирану действительно удалось значительно укрепить свои позиции в Ираке (этому парадоксально способствовало американское вторжение в эту страну в 2003 году, изменившее конфессиональный баланс во власти в пользу шиитского большинства), опрокинуть расчеты на быстрое свержение близкого к нему режима Башара Асада в Сирии и создать опору в Ливане в виде шиитского движения «Хезболлах», располагающего крупной военной силой. Одновременно активизировалась шиитская оппозиция суннитскому правящему меньшинству в Бахрейне, а также партия хоуситов в Йемене, считающиеся, хотя и с известной долей преувеличения, креатурой Тегерана.

Все это создало в Эр-Рияде устойчивое представление о том, что Иран преследует цель окружить шиитским поясом святыни ислама и дестабилизировать саудовскую монархию через шиитское меньшинство на востоке страны.

Во внешнеполитическом плане усилия саудовцев были направлены на то, чтобы выбить Сирию из цепочки иранского влияния и создать в Ираке противовес Ирану путем консолидации близких к ним суннитских племен и политических деятелей в правящей коалиции. Саудовское финансирование исламистской части сирийской и иракской оппозиции сыграло главную роль в изменении характера внутренних конфликтов в сторону борьбы за власть на конфессионально-этнической почве. Катастрофическая эскалация насилия в Йемене также показывает, что борьба за сферы влияния на региональном уровне уходит корнями не столько в соперничество мировых держав, сколько в историческую вражду на поле самого ислама. На фоне йеменского кризиса враждебная риторика между этими двумя религиозными центрами приобрела, пожалуй впервые, именно такую окраску.

Трудности адаптации Саудовской Аравии к новому внешнему окружению усугубляются в еще большей степени изменившимся характером ее отношений с американским союзником. Стало очевидным, что их интересы далеко не во всем совпадают, а по отдельным направлениям даже расходятся.

Сближение США с Ираном в процессе переговоров по ядерной проблематике, стремление американцев избавиться от нефтяной зависимости от непредсказуемого Ближнего Востока и занять лидирующие позиции на глобальном энергетическом рынке, отказ президента Барака Обамы от планов прямого военного вмешательства в Сирии по ливийскому сценарию (на это очень рассчитывали саудовцы), критика силового подавления бахрейнской оппозиции – все это вело к накоплению множества раздражителей, хотя американцы и старались спокойно реагировать на сигналы недовольства из Эр-Рияда.

Дело дошло до радикальных демаршей с саудовской стороны, призванных возложить на международное сообщество и администрацию США всю ответственность за катастрофическое развитие событий в регионе. Бывший глава саудовской разведки принц Бандар даже заявил о том, что отношения с США могут быть коренным образом пересмотрены. О воздушных ударах по Йемену Вашингтон, например, был поставлен в известность только за три часа до начала бомбардировок.

Возникают вопросы: не слишком ли далеко зашла такая конфронтация, каким образом можно ее остановить, способны ли внешние акторы, в первую очередь США и Россия, внести элементы разрядки? Переговоры США о финализации «ядерного соглашения» с Ираном выходят за рамки проблемы нераспространения ядерного оружия. Американская администрация вкладывает свой политический капитал также в выработку новых подходов к решению ближневосточных проблем, получивших название «стратегии саморегулирующегося баланса». По этим расчетам Иран, вышедший из международной изоляции, будет вести себя более умеренно, проявлять склонность к компромиссам по Сирии, Ираку, Йемену и по вопросам безопасности в Персидском заливе. В свою очередь, аравийские монархии, получив заверения в готовности защитить их от иранской агрессии, станут проводить в регионе более ответственную политику с учетом новых реалий.

По мере того как две противоборствующие силы в регионе истощают свои ресурсы, а международное сообщество чувствует усталость и бессилие остановить порочный круг насилия, появляются некоторые предпосылки к достижению пакетных договоренностей по урегулированию очагов ближневосточных конфликтов. Иран жизненно заинтересован в снятии экономических и финансовых санкций и, со своей стороны, подает сигналы готовности к переговорам. Саудовская Аравия пока не идет навстречу, хотя баланс выигрышей и неудач складывается в целом не в ее пользу. Многое здесь будет зависеть от того, по какому сценарию пойдет развитие ситуации в Сирии и Йемене. Эти два кровопролитных конфликта, вызвавшие беспрецедентные гуманитарные катастрофы, не могут продолжаться до бесконечности.

Другим фактором, способствующим поискам примирения, может стать наличие общего противника в лице международного терроризма, который с образованием «Исламского государства» (ИГ) получил как бы духовный ореол, апеллирующий к памяти мусульман о славных временах арабского «Халифата». Иран через своих советников и подконтрольные ему части шиитского ополчения де факто принимает участие в вооруженных действиях против ИГ в Ираке и Сирии, не входя в состав образованной Америкой международной коалиции. Саудовская Аравия осудила создание ИГ и его действия как террористические, а также присоединилась к коалиции. Новая волна воинствующего исламизма бьет бумерангом и по ее интересам. Идеология «халифатизма» имеет своих приверженцев в самой Саудовской Аравии, где в последнее время начались теракты от имени ИГ. Вооруженная борьба в Йемене с участием Саудовской Аравии под флагом защиты «конституционной законности» ведет к дальнейшему усилению террористических группировок на юге Аравийского полуострова, уже в самой непосредственной близости от ее границ.

Саудовская Аравия. Иран. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 29 июня 2015 > № 2913956 Александр Аксененок

Далеко ходить не надо?

Андрей Фролов

Возможности России по проекции и защите национальных интересов военными средствами

А.Л. Фролов – главный редактор журнала «Экспорт вооружений».

Резюме Либо у России отсутствуют национальные интересы, простирающихся за пределы ближнего зарубежья, находящегося в досягаемости имеющихся типов военной техники, либо их невозможно действенно и независимо защищать своими силами.

Ряд факторов, определяющих нынешнее положение России, формирует потребность в отстаивании конкретных интересов (национальных или субнациональных) на глобальном уровне.

К таким факторам следует отнести географическое положение – самая большая территория в мире и общие границы с двумя крупнейшими экономическими и военными державами (США и КНР), сравнимый с Соединенными Штатами потенциал ядерного оружия, место постоянного члена Совета Безопасности ООН и размер экономики, которая по паритету покупательной способности входит в десятку ведущих.

Резонно поставить вопрос о средствах и возможностях отстаивания национальных интересов, которыми располагает руководство страны. Их стоит разделить на стратегические и оперативные.

Ядерная составляющая

Наибольшим потенциалом обладают стратегические ядерные силы, сегодня это единственный показатель, по которому Россия обладает паритетом с США, а также единственный инструмент, который позволяет проецировать силу (а значит, и интересы) в любую точку земного шара. Причем в исключительно сжатые сроки, исчисляемые в худшем случае десятками минут. Применение этих средств возможно только в гипотетической Третьей мировой войне, тем не менее стратегическая триада (стратегическая авиация, межконтинентальные баллистические ракеты и атомные подводные ракетоносцы) остается залогом сохранения суверенитета России и возможности проводить независимую политику.

По состоянию на 1 января 2015 г. российский стратегический арсенал насчитывал оценочно 305 межконтинентальных баллистических ракет (МБР) с 1166 боеголовками, восемь атомных подводных крейсеров стратегического назначения со 128 баллистическими ракетами подводных лодок (БРПЛ) (512 зарядов) и 66 стратегических бомбардировщиков, которые могут применить 200 зарядов. Сразу следует отметить, что в отличие от Соединенных Штатов, которые в середине 2000-х гг. заявляли о планах оснастить свои БРПЛ конвенциональной боевой частью (кассетный боеприпас) для оперативного поражения особо важных целей, у РВСН и ВМФ России, насколько можно судить, подобной альтернативы не существует, поэтому российские МБР и БРПЛ остаются элементом ответного ядерного удара и не могут быть применены в каком-либо ином качестве.

Группировка РВСН насчитывает в своем составе 46 МБР Р-36М2, 60 УР-100УТТХ, 72 «Тополь», произведенных еще в советское время, и несмотря на продление сроков эксплуатации они будут стоять на вооружении максимум до 2022 года. Другая часть наземной группировки состоит из ракет уже российского производства: 60 шахтных и 18 мобильных «Тополь-М», 45 мобильных и четыре шахтных РС-24 «Ярс». В последние годы активно разворачивается серийное производство МБР и БРПЛ – в 2014 г. Вооруженным силам России поставлены 38 межконтинентальных баллистических ракет, из них 16 наземных и 22 для подводных лодок, а в 2015 г. количество закупаемых МБР должно быть доведено до 50.

В последние годы инициирован ряд программ по созданию новых и модернизированных ракетных систем. В наиболее активной стадии разработки – тяжелая МБР РС-28 «Сармат», которая сменит на боевом дежурстве систему Р-36. Уже произведен ряд комплектующих для первого экземпляра новой ракеты, сборку планируется завершить в 2015 году. В 2018 г. после проведения летных испытаний начнется серийный выпуск новой системы, и объем производства, видимо, будет не меньше, чем число стоящих на вооружении Р-36М2, то есть несколько десятков.

Параллельно с «Сарматом» разрабатывается МБР «Рубеж» (также известна как «Авангард»), отличающаяся повышенной точностью, улучшенными возможностями преодоления ПРО и относительно малыми габаритами. Предполагается, что она придет на смену МБР «Тополь-М» и «Ярс», и, судя по отдельным фактам, к настоящему времени ведется отработка опытных экземпляров. Отдельно следует упомянуть разработку боевого железнодорожного комплекса «Баргузин» (будет оснащен шестью МБР «Ярс»), которая должна завершиться к 2018–2019 годам.

Морская составляющая ядерных сил сдерживания не столь многообразна, хотя в боевом составе флота находится три типа атомных подводных лодок с баллистическими ракетами (ПЛАРБ): проекта 955 (три), 667БДРМ (шесть) и 667БДР (две), на вооружении которых также имеется три БРПЛ (Р-30 «Булава», Р-29РМУ2.1 «Лайнер» и Р-29Р соответственно). После вывода в ближайшие годы из боевого состава ПЛАРБ проекта 667БДР основой триады станут восемь ПЛАРБ проекта 955/955А и шесть 667БДРМ. БРПЛ к обоим проектам отработаны и выпускаются серийно, новых разработок, согласно имеющимся данным, пока не планируется.

Авиационная компонента триады в ближайшие годы останется стабильной – в составе боевых частей сохраняется максимум 15 стратегических бомбардировщиков Ту-160М, которые сейчас проходят модернизацию, а также не больше 55 Ту-95МСМ, причем оба типа должны пройти модернизацию. Из всех трех составляющих Стратегических ядерных сил (СЯС) только авиация может применять неядерные вооружения и проецировать силу в конвенциональном конфликте, причем практически на любом удалении от России.

В рамках модернизации самолеты смогут применять свободнопадающие бомбы, а также новые крылатые ракеты, Х-555, Х-101 и Х-102, вероятно, имеющие и неядерное исполнение (массово стоящие на вооружении сегодня ракеты Х-55 еще советской разработки оснащены только ядерной боеголовкой). Начиная с 2020-х гг. им на смену должен прийти новый стратегический бомбардировщик – разрабатываемый в настоящее время по программе ПАК ДА (перспективный авиационный комплекс дальней авиации). Согласно самым последним заявлениям, первый опытный экземпляр должен быть создан к 2019 году.

Таким образом, можно констатировать, что возможность демонстрировать и поддерживать суверенитет, защищать страну в глобальном конфликте с применением стратегического ядерного оружия у России есть и сохраняется на обозримую перспективу за счет разработки и серийного производства новых и модернизированных систем доставки. При этом область применения этих систем, за исключением стратегической авиации, довольно узка, причем при таких сценариях, которые кажутся маловероятными.

При рассмотрении другого уровня возможностей – неядерного стратегического проецирования силы (оперативного) – ситуация не столь очевидна.

Недостаток инфраструктуры

Основа воздушной ударной мощи – около ста дальних бомбардировщиков Ту-22М3, которые могут действовать над Европой, значительной частью Китая и Ближнего Востока. Эти самолеты не способны применять высокоточное оружие, следствием чего могут быть тяжелые потери (что и показал факт уничтожения слабой грузинской ПВО одного Ту-22М3 в ходе августовской войны 2008 г.). До 2020 г. предполагается модернизировать 30 самолетов в вариант Ту-22М3М, который будет применять новые ракеты Х-32, а также повысит потенциал прицельного комплекса по применению свободнопадающих бомб, возможно, управляемых. Он станет своеобразным аналогом американского B-1B Lancer как самолета непосредственной поддержки войск с большой дальностью и продолжительностью полета.

Некоторой заменой Ту-22М3 может стать фронтовой бомбардировщик Су-34, который относительно массово по постсоветским временам закупается ВВС России, и к началу 2015 г. их имелось уже около 50 в серийном исполнении. Предусмотрена закупка еще 78 бомбардировщиков, таким образом, к 2020 г. в частях должно быть 130–140 самолетов этого типа, способных применять высокоточное оружие (в виде корректируемых авиабомб) в условиях противодействия ПВО на удалении до 2 тыс. км от границ России без учета дозаправки. Хотя этот самолет изначально рассматривался как замена фронтового бомбардировщика Су-24М, сокращение числа Ту-22М3 и более совершенный бортовой радиоэлектронный комплекс вкупе со значительной бомбовой нагрузкой позволяет расценивать его как эрзац дальнего бомбардировщика, хотя в условиях сокращения парка Су-24М полностью заменить Ту-22М3 он не сможет.

Как видим, возможности проецирования силы в виде поражения отдельных целей на значительном удалении от границ у России присутствуют. Наличная и перспективная группировка позволяют делать это даже в условиях противодействия ограниченных сил противника. Однако слабым элементом воздушного компонента является практически полное отсутствие у России аэродромов за рубежом, а также мизерное даже для имеющегося авиационного парка число самолетов-заправщиков.

В первом случае Россия может полагаться на несколько аэродромов в странах СНГ. Так, авиабаза в киргизском Канте позволит использовать небольшую группировку самолетов для действия в Центральной Азии. С конца 2014 г. Россия также получила возможность разместить один полк истребителей Су-27СМ3 на белорусской авиабазе Барановичи, российские самолеты также базируются в Армении. За пределами СНГ, точнее ОДКБ, у России нет баз, хотя в последние годы велись переговоры о доступе к аэродромам во Вьетнаме и Джибути, которые не увенчались успехом.

С самолетами-заправщиками такая же непростая ситуация. На сегодняшний день в ВВС имеется всего 19 самолетов-заправщиков Ил-78 и Ил-78М, кроме того, теоретически с помощью подвесных агрегатов заправки передачу топлива однотипным машинам могут осуществлять бомбардировщики Су-24М. Потенциальными «потребителями» являются не только стратегические и фронтовые бомбардировщики (Ту-22М3 лишены соответствующей аппаратуры в соответствии с Договором ОСВ-2, и неясно, будет ли она устанавливаться в варианте Ту-22М3М), но также истребители МиГ-31, Су-27СМ3, Су-33, Су-30СМ/М, Су-35, МиГ-29СМТ, МиГ-29К/КУБ и самолеты ДРЛО А-50. Соответственно возможности поддержания в воздухе значительного числа самолетов для проведения массированных ударов на значительном удалении от России ограниченны. Ситуация должна несколько улучшиться за счет получения к 2020 г. 31 нового заправщика Ил-78М2-90 (однако, скорее всего, сроки передачи самолетов уйдут «вправо»), а также минимум двух Ил-96-400ТЗ (должны быть переданы в 2016 г.), то есть при условии продления ресурса и модернизации имеющихся Ил-78/78М к 2020–2025 гг. число самолетов-заправщиков превысит 50 единиц, что позволяет планировать крупномасштабные операции в дальних регионах. Однако и в данном случае отсутствие аэродромов за пределами бывшего СССР ограничивает применение авиации, а следовательно, и возможности по проецированию силы и защите национальных интересов.

Вышесказанное относится и к военно-транспортной авиации (без учета гражданских эксплуатантов аналогичной техники). Хотя ее группировка продолжает оставаться значительной – порядка 26 сверхтяжелых военно-транспортных самолетов Ан-124 (из них 17 на хранении), которые проходят ремонт и модернизацию, около 130 (включая 42 на хранении) средних военно-транспортных самолетов Ил-76МД, 30 из которых до 2020 г. должны пройти ремонт и модернизацию в вариант Ил-76МДМ. Все эти самолеты оснащены турбореактивными двигателями, что ограничивает их применение только аэродромами с твердым покрытием.

В 2012 г. Министерство обороны заказало 39 новых самолетов Ил-76МД-90А, которые должны поступить в ВВС также до 2020 года. Слабой стороной российских военно-транспортных самолетов является относительно небольшая дальность полета, невозможность дозаправки в воздухе, что в условиях отсутствия аэродромов ограничивает переброску войск и грузов в стратегическом масштабе за пределами СНГ. Внутри России возможности по стратегическому маневру регулярно отрабатываются, а транспортный потенциал ВВС был продемонстрирован во время войны с Грузией и крымских событий 2014 г., но переброска войск и снабжение российской группировки в отдаленных частях земного шара в течение продолжительного времени (по аналогии с участием сил НАТО в афганской кампании) вызывает вопросы.

Имеющийся парк самолетов не позволяет высаживать войска и технику на неподготовленные грунтовые аэродромы, что также сужает возможности глобального присутствия и оперативного реагирования на кризисы. Этот недостаток проявился в ходе войны с Грузией. Тогда выяснилось, что российские ВВС не способны доставить тяжелое вооружение прямо на театр военных действий. Ближайший аэродром, на котором мог приземлиться Ил-76МД, находился во Владикавказе, в 100 км от столицы Южной Осетии Цхинвала, но он отделен Кавказским хребтом. Разрабатываемый еще с советских времен военно-транспортный турбовинтовой самолет Ан-70, который обладает возможностью взлета и посадки с грунтовых полос, был включен в Государственную программу вооружения на период до 2020 г. в количестве 60 экземпляров, но не может более рассматриваться при нынешнем состоянии украинско-российских отношений. Серийный завод для него в России отсутствует. Чисто российских аналогов нет даже на этапе проектирования.

В то же время российские Ил-76 могут сбрасывать воздушно-десантные войска (ВДВ) с техникой, которая допускает беспосадочный сброс. В настоящее время в ВДВ имеются две воздушно-десантные дивизии, две десантно-штурмовые, четыре отдельные десантно-штурмовые бригады и одна бригада специального назначения. С 2014 г. начато наращивание численности ВДВ, которую к 2020 г. предполагается увеличить вдвое – с 36 до 72 тыс. человек, в основном за счет роста штатов имеющихся соединений.

Наращивание численности ВДВ не будет соответствовать потенциалу военно-транспортной авиации, поэтому возможности по выброске десанта (парашютным или посадочным способом), а также его последующего снабжения практически не изменятся. При отсутствии баз за рубежом Россия будет зависеть от выдачи разрешений на использование воздушного пространства других стран, которое вряд ли легко получить. Может повториться ситуация 1999 г., когда наземный бросок российских десантников в Приштину был эффективно блокирован НАТО за счет запрета на пролет дополнительных сил из России.

Как ни странно, аналогичные сдерживающие факторы применимы и к подразделениям специального Командования сил специального назначения (ССН). ССН изначально задумывалось как «суперспецназ» для решения самого широкого круга задач. Их состав планировалось довести до девяти бригад. Фактически, насколько можно судить, ССН довольно незначительны, способны к успешному проведению локальных операций, однако проблемы с логистикой и имеющимися транспортными возможностями значительно ослабляют их потенциал в глобальном масштабе.

Таким образом, несмотря на наличие в России хорошо вооруженных и многочисленных подразделений ВДВ и ССН, их способность эффективно выполнять свою роль ограничивается радиусом действия самолетов военно-транспортной авиации, то есть фактически пределами стран СНГ и ближнего пограничья. Меры по модернизации и производству самолетов военно-транспортной авиации повышают процент исправной техники, что влияет на скорость, реагирование и число перебрасываемых войск, однако потенциал эффективной защиты российских интересов в глобальном масштабе путем экстренной переброски значительных контингентов войск по воздуху вызывает сомнения.

Остается рассмотреть возможности проецирования силы на море. Современный российский флот – это конгломерат кораблей постройки 1980-х и 1990-х гг. по проектам, разработанным еще во времена СССР, а также новых, которые стали массово поступать в последние пять лет, но при этом по большей части страдают «детскими болезнями» и требуют доводки. Сегодня флот практически не способен наносить высокоточные удары неядерными вооружениями, за исключением нескольких кораблей и подводных лодок, оснащенных ракетным комплексом «Калибр» (причем вооруженные этим комплексом один сторожевой корабль и три малых ракетных корабля несут службу в составе Каспийской флотилии), который можно считать аналогом американской крылатой ракеты BGM-109 Tomahawk, активно применяемой ВМС США и Великобритании для ударов по наземным целям. Наличие в составе флота единственного авианосца проекта 11435 «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов» носит скорее символический характер. Находящиеся на его борту около 10 истребителей Су-33 обладают незначительными ударными возможностями, которые должны расшириться с получением и освоением летчиками палубной авиации 24 новых многофункциональных истребителей МиГ-29К/КУБ. Однако это обновление может надолго «обнулиться» постановкой авианосца в долгосрочный ремонт с модернизацией, который был запланирован еще на 2012 год.

В то же время имеются корабли по переброске войск и грузов на дальние расстояния. Несмотря на значительные сокращения по сравнению с советскими временами, в составе ВМФ России есть четыре больших десантных корабля (БДК) проекта 1171 и 15 проекта 775, правда, в значительной степени устаревших и разбросанных по четырем флотам. Возможности этого универсального инструмента были продемонстрированы в ходе поставок российских вооружений в Сирию, когда использование коммерческого тоннажа и авиации оказалось затруднено, а также в ходе наращивания российской военной группировки в Крыму весной 2014 года. Впрочем, концепция БДК, которая предусматривает высадку войск на побережье при помощи аппарели, сильно ограничивает их возможности (являясь неким аналогом ситуации с военно-транспортной авиацией и аэродромами с твердым покрытием) и является явно устаревшей по сравнению с универсальными десантными кораблями (УДК), которыми располагают не только ведущие морские державы, но и такие страны, как Южная Корея и Алжир.

В то же время физический износ большей части БДК и отсутствие им замены в обозримой перспективе (флот в 2016 г. в лучшем случае получит один БДК проекта 11711, второй однотипный корабль заказан). С этой точки зрения закупка во Франции двух десантных вертолетных кораблей-доков (ДВКД, российский вариант классификации УДК) типа Mistral с перспективой заказа еще двух таких кораблей значительно расширяло возможности по проецированию силы и проведению «заморских операций». Эти корабли были бы оснащены боевыми и транспортными вертолетами, а также десантными катерами для использования с док-камер, что преумножало бы потенциал российской боевой группы на борту. То есть получение этих кораблей объективно усиливает российский флот и не имеет альтернативы.

* * *

Подводя итог, можно отметить следующее. Имеющиеся военные возможности позволяют России сохранять суверенитет и не допускать безнаказанного применения против нее ядерных средств поражения, тем самым эффективно выполняя роль средств стратегического сдерживания. Однако этот инструмент узкоспециализирован и не может быть использован в условиях неядерного конфликта.

При данном сценарии потенциал России по отстаиванию своих интересов (поражение отдельных целей на значительном удалении, ведение боевых действий самостоятельно в отрыве от границ России, высадка десантов и захват территории, защита граждан и их имущества, проведение гуманитарных операций и др.) намного более ограниченны. Известные на сегодня программы модернизации и закупки вооружений, несколько улучшая картину на качественном уровне, не решают ее принципиально. В отсутствие значительного числа союзников в различных регионах мира, своих баз и аэродромов возможности глобального присутствия ограничиваются дальностью самолетов военно-транспортной авиации и числом исправных БДК советской постройки.

Таким образом, приходится констатировать: либо у России отсутствуют действительные национальные интересы, простирающиеся за пределы во всех смыслах ближнего зарубежья, которое находится в досягаемости имеющихся типов военной техники, либо страна не может действенно и независимо защищать их своими силами. Эта ситуация фактически нашла отражение в руководящих стратегических документах, которые декларативно озвучивают планы военно-политического руководства. Наличие реальных возможностей по проецированию силы в ближайшие 10 лет в составе Российской армии малореально, так как подобного рода закупки не предусмотрены ни в действующей ГПВ-2020, ни, насколько можно судить, в разрабатываемой ГПВ 2016–2025.

Кроме того, ожидаемый секвестр бюджета, в том числе и на военные расходы, переведет в долгий ящик такие малореализуемые проекты, как проектирование и строительство авианосцев, эскадренных миноносцев, нового бомбардировщика (ПАК ДА) и ряда других систем. Упор будет сделан на поддержание и возможное наращивание стратегических ядерных сил и тактического вооружения для Сухопутных войск и фронтовой авиации, а это надолго законсервирует возможности по проецированию силы и защите национальных интересов ближним зарубежьем.

Россия > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 7 июня 2015 > № 1395135 Андрей Фролов

Сирия-Ирак-Йемен: ключ к умиротворению «арабской бури»

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

По прошествии четырёх лет после начала революционных взрывов на Ближнем Востоке об «арабской весне» в мире, если и вспоминают, то с иронической улыбкой или лёгкой тоской по лучшим временам. Теперь «весна» обернулась настоящей «бурей». И в этом смысле «Буря решимости» – название операции, проводимой в Йемене коалицией во главе с Саудовской Аравией, глубоко символично.

Арабский мир, охваченный жестоким насилием, чередой братоубийственных гражданских войн и эпидемией распада государственности, погружается в пучину беспрецедентных гуманитарных катастроф. Из этого хаоса, собственно, и вышел такой средневековый монстр, как «Исламское государство».

Арабский мир, охваченный жестоким насилием, чередой братоубийственных гражданских войн и эпидемией распада государственности, погружается в пучину беспрецедентных гуманитарных катастроф. Из этого хаоса, собственно, и вышел такой средневековый монстр, как «Исламское государство». Борьба с международным терроризмом, до тех пор нацеленная на «Аль-Каиду», теперь приобретает многие другие измерения – идеологическое, социальное, теологическое, культурологическое, то есть не только военно-оперативное, чисто силовое. Возрождение «арабского халифата», ассоциирующегося в исторической памяти мусульман с временами могущества ислама, находит питательную почву не только на Ближнем Востоке, но и среди мусульманского населения Европы, Азии и Африки. Многие воспринимают проект «исламского государства» не как терроризм, а как ответ Западу, который, мол, виновен во всех бедах и несчастьях мусульманского мира. Такие настроения получили дополнительный импульс после того, как течение «политического ислама», поддержанное Западом, потерпело фиаско. Воинствующий исламизм стал альтернативой умеренности и современному толкованию ислама. Тупиковая ситуация на переговорах по палестинской проблеме также сыграла свою роль.

Развитие внутригосударственных конфликтов и вызванное ими нарушение межгосударственных балансов на Ближнем Востоке подошло к опасной черте. Порочный круг насилия приобрёл свою внутреннюю инерцию. Международные миротворческие усилия каждый раз терпят неудачу, а внешнее вмешательство только ожесточает внутренние противоборства, как это видно на примере Ирака, Сирии и Ливии. Сами государства региона тем временем ведут собственные рискованные игры, возлагая ответственность на мировое сообщество. То на Россию, то на Соединённые Штаты, которые каждый раз вольно или невольно оказываются в заложниках чужих интересов. Это относится в равной степени и к государствам, и к негосударственным политическим субъектам, считающимися союзниками России или США. Дамаск и Тегеран продолжают рассчитывать на безграничную поддержку России, в том числе в ущерб её глобальным интересам, а умеренная сирийская оппозиция – на то, что США и Саудовская Аравия не допустят победы Башара Асада, хотя бы из соображений престижа. Отсюда бескомпромиссность непосредственных участников конфликта. Дамаск не желает придерживаться на деле буквы и духа Женевского коммюнике от 30 июня 2012 г. о начале переговоров по созданию переходного органа власти и запуску политического процесса. Оппозиция, со своей стороны, отказывается от партнёрства с сирийским правительством в борьбе с терроризмом. А ведь после провозглашения халифата в рядах вооруженной оппозиции произошло укрупнение террористических организаций и их исламизация. Боевики из «Исламского государства» и «Джабхат Ан-Нусра» доминируют теперь на поле военных действий.

К четырёхлетнему кровопролитию в Сирии и расползанию влияния джихадистов на части сирийской и иракской территорий в последнее время добавился йеменский кризис, где задействованы те же региональные игроки. В первую очередь Саудовская Аравия и Иран. Резкий разворот от общенационального политического диалога в Йемене к односторонним силовым действиям со стороны одного из его участников – движения хуситов в союзе с бывшим президентом Али Абдаллой Салехом встретил жесткую ответную реакцию. Саудовская Аравия, традиционно проводившая теневую дипломатию, открыто поддержала свергнутого йеменского президента Абд Раббо Мансура Хади, начав кампанию воздушных ударов по «хуситским мятежникам», которых, хотя и с некоторой долей преувеличения, относят к креатуре Ирана в силу их близости к шиитскому толку ислама.

После Ирака и Сирии катастрофическая эскалация насилия в Йемене стала ещё одним свидетельством того, что современная борьба за сферы влияния на региональном уровне уходит корнями не столько в соперничество внерегиональных держав, сколько в эпоху становления и распространения ислама как мировой религии. До последнего времени считалось как бы неприличным затрагивать столь деликатную тему, как шиитско-суннитские отношения, принимавшие на отдельных отрезках истории враждебный характер. И Саудовская Аравия, претендующая на лидерство среди мусульман-суннитов, и шиитский Иран старались не заострять внимание на этой стороне межгосударственных отношений. Однако «арабские революции» внесли свои коррективы в региональный баланс сил. По мере того, как в эпицентре арабского мира раскручивался виток гражданских войн, становилось понятным, что межобщинные факторы играют не последнюю роль. Скрывавшееся прежде стало явным. Йеменский кризис, если рассматривать его под углом зрения саудовско-иранских отношений, является продолжением противостояния двух крупных религиозных центров в мусульманском мире. Если в Сирии и Ираке Тегеран и Эр-Рияд напрямую не принимают участие в вооружённом конфликте, оказывая поддержку своим союзникам, сирийскому правительству и оппозиции исламистского толка, то в Йемене саудовцы решились на прямое вмешательство в защиту «конституционной законности».

Такая реакция не была спонтанной. К этому вела вся цепочка бурных, порой неожиданных перемен, потрясающих регион с начала «арабских революций».

Укрепление позиций Ирана в Ираке после ухода оттуда американцев и подключения шиитского ополчения к операциям иракской армии против ИГИЛ, провал расчётов на быстрое падение режима Башара Асада в Сирии наряду с превращением шиитского военно-политического движения «Хезболла» во влиятельный фактор ливанской политики… Всё это воспринималось в Эр-Рияде как создание Ираном подконтрольной ему «шиитской оси» на Ближнем Востоке, угроза национальной безопасности Королевства, хранителя святых мест ислама. Начавшееся сближение между Ираном и Соединенными Штатами на фоне переговоров по «ядерному досье» ещё усилило у саудовцев чувства беспокойства и неопределённости. Возникли опасения, что США готовятся к уходу из региона, а Иран воспользуется образовавшимся вакуумом силы.

Свержение близкого к Эр-Рияду президента Мансура Хади в Йемене и провал проводимого им политического процесса стало последней каплей, которая укрепила решимость Саудовской Аравии применить силу. Угроза в понимании официального Эр-Рияда теперь возникла не только с севера, но и с юга.

Целью операции «Буря решимости» объявлено подавление «мятежа» и создание условий для продолжения политического процесса на основе национального диалога. Вместе с тем, приняв такое решение, новое саудовское руководство во главе с королём Салманом отдаёт себе отчёт в том, что затяжную войну в Йемене Королевству не выдержать. Кардинально изменить ситуацию в свою пользу можно только с помощью военной операции, на которую Саудовская Аравия в военном плане не способна. Поэтому с самого начала был взят курс на привлечение союзников из числа суннитских государств таких, как Египет и Пакистан. Срочно приняты дипломатические шаги по наведению мостов с Турцией, отношения с которой были основательно испорчены из-за поддержки Анкарой египетских «братьев-мусульман», отстранённых от власти не без помощи саудовцев. В международном плане Саудовская Аравия добилась принятия Советом Безопасности «сильной» резолюции 2216 по 7-ой главе Устава ООН, предусматривающей возможность операции по принуждению к миру.

Саудовская печать приписывает Ирану имперские амбиции времён правления династии «сефевидов» в XVI веке, когда шиизм был объявлен государственной религией. Некоторые иранские комментаторы также используют подобную риторику, навешивая на саудовское Королевство ярлык «такфирии», то есть государства, считающего мусульман другого толка неверными.

Одна из отличительных особенностей йеменского кризиса в том, что именно на этой волне общинно-религиозный контекст в отношениях Саудовской Аравии и Ирана приобрел громкое и опасное звучание. Саудовская печать приписывает Ирану имперские амбиции времён правления династии «сефевидов» в XVI веке, когда шиизм был объявлен государственной религией. Некоторые иранские комментаторы также используют подобную риторику, навешивая на саудовское Королевство ярлык «такфирии», то есть государства, считающего мусульман другого толка неверными.

Следует отметить, что союзники Саудовской Аравии из числа суннитских государств, оказавших ей политическую поддержку, как, например, Пакистан, Турция, Оман, осторожно отнеслись к нагнетанию арабо-персидской вражды. Вместо игры на историческом соперничестве внутри ислама они предпочли взять на себя умиротворяющую и даже посредническую роль.

Этому во многом способствовала осмотрительность в поведении Ирана на официальном уровне. Осудив «агрессию» и предупредив о её серьёзных последствиях, Тегеран воздержался от прямого вмешательства. Ставка была сделана на дипломатические усилия, призывы ко всем воюющим сторонам прекратить огонь и дать новый старт национальному диалогу. В момент, когда тяжёлые переговоры по ядерной программе вступили в решающую стадию, Иран показывает Соединённым Штатам, России и мировому сообществу, где находятся его стратегические приоритеты.

В обстановке патриотического подъёма, смешанного с тревогами неизвестности из-за затягивания конфликт, Саудовская Аравия занимает двойственную позицию. Публично она отклонила мирный план, предложенный Ираном. Как заявил посол Саудовской Аравии в США, «Иран не должен играть никакой роли в определении будущего Йемена». За кулисами официальной дипломатии саудовцы дают между тем понять, что они не против посреднических усилий. Главное – найти такую формулу урегулирования, которая позволила бы всем участникам «сохранить лицо».

В политических кругах Персидского залива последнее время запускаются пробные шары для зондирования шансов на пакетные договорённости, включающие в себя урегулирование внутренних конфликтов в Сирии и в Ираке, в том числе координацию в борьбе с ИГИЛ. Характерно, что осторожный намёк на такую возможность прозвучал также из Тегерана. Причём из уст самого верховного лидера аятоллы Али Хоменеи. «Если другая сторона будет вести себя на ядерных переговорах более определённо, этот опыт покажет, что с ними можно иметь дело и по другим вопросам», - заявил он 9 апреля.

Становится заметно, что в ближневосточной стратегии администрации Обамы возобладал региональный подход. Окончательное соглашение с Ираном должно способствовать переформатированию отношений между соперничающими центрами силы – военно-политическим блоком арабских государств Персидского залива во главе с Саудовской Аравией и Ираном, имеющим в регионе своих союзников. В последнее время Соединённые Штаты изменили тональность в отношении сирийского президента Асада. Госсекретарь США Джон Керри рассуждал в том смысле, что никто не хочет развала государственных институтов в Сирии и поэтому на каком-то этапе переговоров о разделе власти в соответствии с Женевским коммюнике придётся иметь дело с Башаром Асадом. В этом же пакетном ключе, видимо, можно рассматривать и состоявшийся по инициативе саудовской стороны телефонный разговор президента России с королём Саудовской Аравии Сальманом, в ходе которого король высоко оценил усилия России по урегулированию ситуации в Йемене и выразил признательность за позицию России при принятии СБ ООН 14 апреля резолюции 2216 ( в отличие от голосования санкционных резолюций по Сирии, когда Россия применяла свое право вето, по Йемену она воздержалась, и Совет Безопасности ООН принял резолюцию, налагающую эмбарго на поставки вооружений хуситам и содержащую жёсткие к ним требования под угрозой применения международных санкций). С региональным подходом к конфликтному урегулированию связана также предстоящая встреча Обамы в Кэмп-Дэвиде с главами Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива.

С учётом объективной природы конфликтных очагов в Сирии, Ираке и в Йемене, их взаимосвязанности поиск решений именно в таком ключе имеет свою логику и немалый смысл. Оба полюса стратегического и религиозно-общинного соперничества в регионе используют двойные стандарты. Саудовская Аравия тратит миллиарды и прилагает настойчивые политические усилия к смене конституционно законного режима в Сирии через поддержку лояльных к ней сил в составе сирийской оппозиции, но в то же время она решается на вооружённое вмешательство в Йемене под лозунгом восстановления той же «конституционной законности». Подобный подход в значительной мере просматривается и в региональной политике Ирана, который в силу тех же соображений встал на сторону хуситского движения, решившегося на незаконный захват власти. Если бы не его глобальные интересы в выходе из международной изоляции, реакция на саудовскую акцию могла быть более жесткой, на грани военной конфронтации. Эта горькая реальность так или иначе признаётся в самих мусульманских государствах, не желающих перерастания этих «клиентских войн» (proxy wars) в открытую суннитско-шиитскую войну.

Именно ведущие региональные игроки должны нести свою долю ответственности через достижение исторического компромисса в мире ислама. Международные усилия, безусловно, важны, но после целого ряда неудач во многом из-за отсутствия согласия на региональном уровне их роль видится скорее как вспомогательная и балансирующая.

В специфических условиях Йемена международная операция по принуждению к миру не принесет успех. Скорее наоборот. Российский представитель в своём выступлении по мотивам голосования в Совете Безопасности от 14 апреля подчеркнул, что принятая резолюция не должна использоваться для дальнейшей эскалации вооружённого конфликта. Исход проходящих в настоящее время закрытых дипломатических контактов по Йемену имеет ключевое значение в более широком плане – в поиске путей к политическому урегулированию затяжных и кровопролитных конфликтов в Сирии и Ираке и к координации действий в борьбе с террористическими вызовами.

В интересах России сохранить влиятельное участие в этом новом раунде многосторонней ближневосточной дипломатии, используя свои широкие доверительные отношения со странами этого региона. Взаимодействие между Россией и США в скреплении множества нитей, ведущих к умиротворению «арабской бури», по-прежнему имеет решающее значение. Если не полноценная координация миротворческих усилий, чему мешает разлад вокруг Украины, да и сама Украина, то, по крайней мере, работа на параллельных курсах.

Не подлежит сомнению, что в интересах России не только поддержать такие подходы, но и сохранить влиятельное участие в этом новом раунде многосторонней ближневосточной дипломатии, используя свои широкие доверительные отношения со странами этого региона. Взаимодействие между Россией и США в скреплении множества нитей, ведущих к умиротворению «арабской бури», по-прежнему имеет решающее значение. Если не полноценная координация миротворческих усилий, чему мешает разлад вокруг Украины, да и сама Украина, то, по крайней мере, работа на параллельных курсах. Это, безусловно, поможет постепенному восстановлению утерянного доверия и в спорных вопросах европейской повестке дня.

Сирия. Ирак. Йемен. Ближний Восток. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 30 апреля 2015 > № 2913957 Александр Аксененок

Интервью Министра иностранных дел России С.В.Лаврова МИА «Россия сегодня», Москва, 6 апреля 2015 года

Вопрос: По Ирану договорились. Европейцы, похоже, даже счастливы и благодарны России за позитивное участие. Но в России уже говорят, что «все плохо, теперь Иран будет продавать газ, мы сами себе выстрелили в ногу, ничего не понимаем, что происходит», предрекая в общем чуть ли не закат России в результате этих договоренностей с Ираном. Насколько это так?

С.В.Лавров: Странная логика получается: в интересах развития экономики России нужно либо наших конкурентов держать под санкциями, либо чтобы их кто-нибудь разбомбил, как Америка хотела бомбить Иран. Это, наверное, позиция людей, которые не верят, что страна может слезть с нефтяной и газовой «игл». Такую задачу поставил Президент России, Правительство имеет все необходимые поручения. Её никто не отменял, и она остается приоритетной.

Что касается конкретно состояния рынка газа и нефти. Во-первых, иранские газ и нефть никогда с рынка не исчезали. Напомню, что никаких международных санкций Совета Безопасности ООН в отношении нефти и газа Ирана не существует. Нефть и газ этой страны являются объектом односторонних незаконных санкций, которые ввели Соединенные Штаты, Евросоюз и некоторые их союзники типа Австралии. Но даже в отношении этих санкций, запрещающих покупать иранскую нефть, были сделаны исключения. Те же китайцы, индийцы, ряд других стран, если не ошибаюсь Япония, «полюбовно» договаривались с Америкой, что они будут продолжать покупать у Ирана определенные объемы, соответствующие прошлым закупкам, но не будут их наращивать.

По большому счету, иранская нефть никогда с рынка не уходила. Как говорят эксперты, ее увеличение, по крайней мере, на весьма обозримую перспективу на мировых рынках возможно в незначительных объемах. Против иранского газа каких-либо жестких мер не принималось. Многие годы иранский газ поставляется, в частности, в Турцию. Каждую зиму, и наши эксперты об этом говорили, случаются перебои, турки обращаются с просьбой возместить недополученные объемы иранского газа. Те, кто так меркантильно подходят к достигнутым на данном этапе решениям по Ирану, по-моему, недооценивают как фактическое состояние на рынках углеводородов, так и, самое главное, не могут «приподняться» над утилитарным подходом: «Как же так, Россию обидит то, что Иран выйдет из-под санкций?». Наоборот, если говорить о чисто экономических интересах, за эти годы у нас с Ираном сложилась очень прочная база сотрудничества.

В прошлом году был подписан масштабный пакет документов, который ставит наше сотрудничество в сфере мирного использования ядерной энергии и строительства большого количества блоков АЭС в Иране как на площадке Бушер, так и на новой площадке, на долгосрочную весьма выгодную основу. Будет эта ли выгода взаимной? Безусловно! Иран получит гарантированные объемы электроэнергии, независимо от того, что произойдет с запасами нефти и газа. Эта страна смотрит далеко вперед, не хочет разбазаривать свое природное богатство, и мы ему в этом помогаем. Росатом получил выгоднейшие контракты. Конечно, снятие экономических и финансовых санкций с Ирана позволит ему по полной расплатиться с Росатомом, а, соответственно, в наш бюджет пойдут миллиардные платежи.

Не надо смотреть узко на происходящее и так уж переживать. У нас много общего с Ираном. Это наш очень давний сосед, страна, с которой у нас огромное количество общих интересов в двусторонних отношениях, на Каспии, в борьбе с терроризмом, в том, что касается недопущения суннитско-шиитского разлома в исламском мире. Не надо переживать по поводу того, что наш сосед, дружественная нам страна выйдет из-под гнета как санкций Совета Безопасности ООН, так и незаконных, односторонне принятых Соединенными Штатами и Евросоюзом рестрикций.

Вопрос: Вы договорились о развитии иранской атомной энергетики под контролем МАГАТЭ. Там есть пункты, легко проверяемые, а есть позиции типа ядерного компонента, которые можно толковать достаточно произвольно. Все-таки насколько окончательно договорились по ИЯП, и не будет ли затяжек с подписанием соглашения до 30 июня?

С.В.Лавров: Очень важно проводить различия между тем, о чем мы – Россия - договорились с Ираном по мирному атому, и всем остальным. Ни первый блок АЭС в Бушере, ни все остальные блоки, которые будут там сооружаться, ни атомная электростанция на другой площадке в Иране, о чем уже подписаны соглашения, контракты и так далее, никоим образом не подпадают под ограничения, которые ввел Совет Безопасности ООН. Не подпадают наши планы и уже ведущееся строительство ни под какие-либо односторонние ограничения Соединенных Штатов и Евросоюза. На протяжении всей переговорной работы наше двустороннее сотрудничество с Ираном по мирному атому было надежно выведено за рамки любых репрессалий как международных, легитимных, так и односторонних незаконных. В любом случае, при строительстве атомных электростанций предполагается контроль МАГАТЭ. Это верно для Ирана и для того, что мы делаем в Турции, европейских странах, что будем делать во Вьетнаме. Есть стандарты МАГАТЭ, которые применяются при строительстве объектов атомной энергетики. Но эти объекты не находятся ни под какими санкциями.

Теперь что касается обсуждения рестрикций, введенных на собственную деятельность Ирана без нашего участия, которую наши западные партнеры как раз хотели сделать более транспарентной. Мы уверены, что это обязательно нужно было сделать: были достаточно серьезные подозрения, их важно было развеять и убедиться в исключительно мирном характере иранской ядерной программы. Повторю, это касается именно того, что иранцы делали сами. У них были несколько точек, где они занимались обогащением урана, строили реактор на тяжелой воде, который может и производит оружейный плутоний. Это все, конечно же, вызывало обеспокоенность.

Достигнутая договоренность предполагает ограничение количества центрифуг, обогащение будет осуществляться только на одном объекте, другой подземный объект Фордо также сохранит определенное количество центрифуг, но будет работать исключительно в научных целях (производство медицинских изотопов и т.д.) – не будет обогащения в промышленном смысле этого слова. Третий объект - реактор на тяжелой воде - будет реконфигурирован таким образом, чтобы он не мог производить оружейный плутоний и не представлял собой каких-либо угроз с точки зрения распространения ядерных технологий. Параллельно иранцы в принципе дали добро на применение к их программам всего спектра мер проверки со стороны МАГАТЭ - это дополнительный протокол и документы (так называемые «модифицированные коды»), что предполагает доступ ко всем этим объектам и полное сотрудничество со стороны, полную транспарентность. За это будут сняты санкции Совета Безопасности ООН и односторонние санкции отдельных государств западного лагеря.

Ключевые компоненты этой сделки были согласованы достаточно рано, на завершающей финишной неделе, которая прошла в Лозанне. То, что было согласовано, когда я второй раз приезжал в Лозанну, вошло в документ, на данный момент являющийся единственным официальным итогом прошедшего этапа переговоров, которые зачитали Высокий представитель Евросоюза Ф.Могерини и Министр иностранных дел Ирана М.Дж.Зариф. Это можно было сделать на ранней стадии той завершающей недели, но возникла задержка.

Поскольку многие задают вопросы, хотел бы воспользоваться интервью и немного подраскрыть причины этой задержки. Как условились в ноябре 2013 года, когда договаривались, как работать над этой проблемой, окончательный пакет всеобъемлющих договоренностей должен быть готов к 30 июня 2015 г. До конца марта с.г. была факультативная цель достичь понимания о том, какие компоненты будут у этого пакета: ограничение количества центрифуг, концентрация обогатительных работ только на одном объекте, второй объект - только научные исследования, третий объект реконфигурируется таким образом, чтобы он не был реактором на тяжелой воде, не производил плутоний. В дополнение к этому будут очень жесткие контрольные меры МАГАТЭ по всему спектру имеющихся практик, а в обмен - сняты санкции. Это все зафиксировали.

Думаю, большого секрета не раскрою, но наши американские и европейские коллеги хотели в дополнение к этим принципиальным компонентам пакета расшифровать те его части, которые прежде всего им были нужны, чтобы зафиксировать Иран на каких-то нужных им позициях, не дожидаясь конца июня. Мы тоже были к этому готовы, потому что, в конце концов, чем дальше мы продвинемся в плане конкретных цифр, конкретных объемов, тем лучше. Но в ответ иранцы сказали - давайте будем столь же конкретны в отношении снятий санкций: когда, в каком объеме, каковы гарантии, что вы нас не обманете. И тут наши западные партнеры оказались не готовы, но все равно пытались еще несколько дней «выматывать душу» из переговорщиков и журналистов, стараясь в одностороннем порядке детализировать нужное им и всячески уйти от детализации того, что просил Иран. Собственно в этом и была причина задержки.

Все важные для нас компоненты, включая полное изъятие российско-иранского ядерного сотрудничества из-под процессов, идущих в рамках «шестерки», мы достигли на очень раннем этапе той переговорной недели.

Вопрос: В Эр-Рияде говорят, что это соглашение даст старт «гонке вооружений» в регионе, поскольку другие страны могут попросить для себя такие же условия и получить право на развитие атомной энергетики, а под прикрытием этого что-то еще и затевать…

С.В.Лавров: Для «гонки вооружений» нет никаких поводов. Достигнутая договоренность, которую еще предстоит оформить - а это далеко не простой вопрос – отнюдь не решенное дело. Вы знаете, как эта промежуточная политическая рамочная договоренность воспринята в разных кругах, в том числе многими в американском конгрессе, в Израиле, Саудовской Аравии. Так что, мы еще должны добиться того, чтобы эти принципы все-таки были переведены на язык очень конкретных, вплоть до одного цифрового знака, договоренностей. Но в любом случае, то, что решено, что должно воплотиться, и я очень надеюсь, воплотится в документ юридического звучания, одобряемый Советом Безопасности ООН, не даёт никакого повода, чтобы говорить о провоцировании «гонки вооружений». Наоборот, договоренность закрывает возможности каким-либо образом искать «лазейки» для того, чтобы открывать военное измерение в иранской ядерной программе. Иранцы политически взяли на себя обязательства, что этого нет и не будет. Они взяли на себя обязательства и по линии своего верховного духовного лидера, который даже издал специальную фетву. А теперь уже в светском русле «доверяй, но проверяй» создается документ, который гарантированно будет это обеспечивать.

Я слышал, что Саудовская Аравия заявила о том, что это вызовет «цепную реакцию» в том смысле, что другие страны региона захотят таких же условий развития ядерной энергетики. Не вижу в этом ничего невозможного. Если существует интерес к легитимному, юридически легальному развитию ядерной энергетики, я убежден, что Россия будет это поддерживать. При заключении с нашими партнёрами соглашений в сфере мирного атома, как правило, заключаются договоренности, согласно которым Россия строит АЭС, готовит персонал, поставляет топливо, а потом отработавшее топливо увозит к себе для утилизации. Иран получил право обогащать уран. Но рассматривать это как какое-то «из ряда вон выходящее» явление нельзя, потому что обогащение урана для целей производства топлива, которое поставляется на атомные электростанции, никем нигде не запрещено. Договор о нераспространении ядерного оружия этого не запрещает. Да, технологии обогащения позволяют потом наращивать опыт, потенциал и выходить на более высокие проценты, вплоть до оружейного урана. Но на то и существует МАГАТЭ и договорные процессы, чтобы решать эти вопросы. Если стране нужно гарантированное развитие ядерной энергетики, и она готова делать это на основе получения топлива из-за рубежа, это проще. Если страна захочет обогащать уран сама, то опыт Ирана показывает, что это тоже возможно. И тогда надо будет согласовывать какие-то гарантии.

Вопрос: Мы говорили о том, что другие страны могут попросить для себя такие же условия. А если зайти с другой стороны, может ли международное сообщество попросить таких же условий, прозрачности, способов контроля в отношении других стран, например Израиля? И может ли это соглашение стать первым шагом к созданию безъядерной зоны в регионе?

С.В.Лавров: Мы всегда говорили и будем подчеркивать на остающемся этапе переговоров, что сверхинтрузивные меры, предусмотренные в отношении ядерной программы Ирана, не будут прецедентом, потому что Иран – это все-таки особый случай. Многие годы - прошлые, позапрошлые, поза-позапрошлые - правительства Ирана вообще скрывали от МАГАТЭ наличие у них ядерной программы. И хотя на первый взгляд, когда, наконец, стали с этим разбираться, казалось, что это просто обогатительная программа, для целей топлива. Во-первых, почему ее скрывали, когда обязаны были сразу же сказать МАГАТЭ? Во-вторых, появились подозрения, что у нее все-таки были военные измерения и т.д. Это недоверие накапливалось, и сейчас для того, чтобы развеять его, идет процесс между «шестеркой» и Ираном и между МАГАТЭ и Ираном на основе совершенно конкретных документальных фактов, которые вызывают подозрение.

Поэтому предельная интрузивность, согласованная с Ираном, но повторю, в принципе ещё подлежащая детализации, к сожалению, не стопроцентная (но надо этого добиваться) объясняется именно прошлыми «грешками». Если страна будет начинать разговор «с чистого листа», не обремененная какими-либо подозрениями, то не вижу необходимости поступать «один в один». Иран не должен создавать никаких негативных прецедентов для режима нераспространения в принципе, для экспертно-контрольного режима и для деятельности МАГАТЭ по проверке обычных мирных ядерных разработок, поскольку, повторю, у него всё-таки особая ситуация.

Вопрос: Значит, никаких подозрений в отношении других стран, например Израиля, нет?

С.В.Лавров: Если берется пример мирной ядерной энергетики, то нужно понимать, что Израиль не является участником Договора о нераспространении ядерного оружия. Израиль не отвечает на вопрос о наличии у него ядерного оружия – это его официальная позиция. Но известны и подозрения многих стран региона, которые, в том числе по этой причине, выступают за создание на Ближнем Востоке зоны, свободной от оружия массового уничтожения и средств его доставки. Речь идет о зоне, которая была бы посвящена отказу не только от ядерного, но и от других видов оружия массового уничтожения, включая химическое оружие. Здесь тоже не все страны региона являются участниками Конвенции о запрещении химического оружия. Дело уходит глубоко в историю, когда много лет назад Совет Безопасности ООН, рассматривая очередную ситуацию по урегулированию конфликтов между странами Ближнего Востока в регионе Персидского залива, зафиксировал такую задачу, понимая, что она может стать системообразующим фактором, который будет стимулировать позитивные тенденции. Впоследствии задача создания на Ближнем Востоке зоны, свободной от оружия массового уничтожения, была закреплена на Конференции по обзору действий Договора о нераспространении ядерного оружия в 2010 г. как часть пакета, позволяющего обеспечить бессрочное продление этого очень важного документа. К сожалению, 2012 год, который был обозначен в качестве даты созыва такой конференции, прошел, как прошли и два следующих года. Через несколько недель откроется очередная Обзорная конференция по рассмотрению действий Договора о нераспространении ядерного оружия, на ней будут докладывать, что это принятое консенсусом решение не выполнено. Считаем, что это большая ошибка, и побуждаем все без исключения страны региона (а только с универсальным участием можно рассчитывать на какой-то результат) преодолеть остающиеся между ними уже больше процедурно-организационные разногласия и созвать такую конференцию. Работаем с Лигой арабских государств, Израилем, конечно же с Ираном, потому что только весь спектр участников может обеспечить вразумительный диалог, конечно, при поддержке стран, не входящих в этот регион, которые будут оказывать содействие в ходе этого важного мероприятия.

Вопрос: Все-таки фиксируем подозрения в адрес Ирана и в адрес Израиля, о которых Вы только что сказали. Нет ли здесь двойных стандартов? Ведь Иран, по выражению Б.Обамы, самая контролируемая и инспектируемая сейчас страна мира, а Израиль не отвечает на вопросы.

С.В.Лавров: Ещё раз хочу сказать, что Иран будет самой контролируемой и инспектируемой страной, если те принципы, которые согласовали в Лозанне (а это очень большое дело), будут переведены на язык практических договоренностей. Язык этот может быть только взаимным, а поэтому надо еще послушать, как наши американские коллеги видят процесс снятия санкций.

Иран постоянно подчеркивал, что готов выполнять свои обязательства по Договору о нераспространении ядерного оружия. Израиль не является участником этого Договора. Но в силу того, что постоянно возникают вопросы о наличии у Израиля ядерного оружия, на которые Израиль не отвечает – такова его государственная политика – и была предпринята попытка выйти на более откровенный разговор через созыв конференции, посвященной созданию во всем этом регионе зоны, свободной от оружия массового уничтожения. Израиль согласился начать участвовать в этом процессе, а он будет не однодневным, даже не одногодичным - это будет долгий процесс, сопоставимый, может быть, с созданием ОБСЕ. Сейчас израильтяне немного, простите, «бодаются» с арабами по поводу того, как построить повестку дня конференции. Арабы считают, что нужно обсуждать только зону, ее параметры – у кого есть ядерное оружие, должны сознаться и от него отказаться. Израиль говорит, что готов вести диалог на тему создания зоны, но ему не менее важно понимать, как в целом будут обеспечиваться вопросы безопасности в этом регионе. Я считаю, что резон в такой постановке вопроса есть. Зона нужна нам не для того, чтобы сказать «а, вот, мы создали зону!». Зона нужна именно для того, чтобы мы обеспечивали безопасность. Мы все – Россия, как один из учредителей этой конференции, вместе с США и Великобританией, Финляндия, которая предоставила свою площадку для этой конференции и назначила под эгидой ООН своего рода «фасилитатора», посредника – считаем, что развязку можно найти, повестку дня можно скомпоновать таким образом, чтобы обсуждать зону, но с прицелом всё-таки на повышение общего уровня безопасности в регионе. Надеюсь, что эти процедурные споры и кое-где споры, объясняемые престижем, поутихнут.

Вопрос: Какие у Ирана появляются перспективы в ШОС после отмены санкций?

С.В.Лавров: Хорошие перспективы. Мы выступаем за это. Наряду с Индией и Пакистаном, которым, убеждены, на саммите ШОС в Уфе должны быть переданы не просто приглашения, а документы, запускающие в соответствии с их обращениями процесс присоединения к ШОС. В Организации достаточно длительное время разрабатывался пакет документов, их три или четыре: критерии, обязательства, перечень договоров, которые были заключены в рамках ШОС и которые «страны-аспиранты» должны подписать и ратифицировать. То есть это процесс.

В зависимости от того, как пойдет дело с детализацией договоренностей по Ирану, если никакого срыва не произойдет, если мы будем видеть, что принципы переведены на язык практических договоренностей, то лично я считаю (конечно, я ещё не советовался со своими коллегами по ШОС), что мы, министры иностранных дел, вполне можем порекомендовать президентам и главам правительств стран-членов ШОС рассмотреть такой документ и в отношении Ирана.

Вопрос: Насколько законна операция в Йемене сейчас?

С.В.Лавров: Сейчас она не имеет под собой никакой международно-правовой основы. Нас, конечно же, немного разочаровало, мягко говоря, то, что операция была начата даже без каких-либо консультаций в Совете Безопасности ООН или по двусторонним каналам и что наши партнеры (мы очень ценим наши отношения с Саудовской Аравией и другими участниками этой коалиции) лишь задним числом пришли в СБ ООН и стали просить задним же числом одобрить начатое ими. Это нам сделать невозможно, поскольку речь идёт о просьбе одобрить одну сторону конфликта, а другую объявить чуть ли не вне закона.

Мы занимаем иную позицию. Сейчас активно работаем с нашими саудовскими, египетскими коллегами, другими странами, принимающими участие в этой операции, призываем их вернуться на путь мирного урегулирования, для чего потребуются шаги с обеих конфликтующих сторон: хуситы должны прекратить операцию на юге Йемена, где достаточно активно идут военные действия, предпринимаются попытки захватывать новые территории; прекращение огня должно быть безусловным; коалиция должна прекратить, соответственно, удары с воздуха; силы, противостоящие хуситам «на земле», тоже должны присоединиться к прекращению огня. После этого все йеменские стороны должны сесть за стол переговоров. Это не за пределами наших возможностей.

Уже всерьез обсуждают конкретные столицы в странах региона и не только, которые могут быть приемлемы для всех йеменских сторон и позволят вернуться к диалогу с учетом мирных инициатив, которые в свое время (до того, как Совет начал операцию по ударам с воздуха) были выдвинуты Советом сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ). Там надо создавать правительство национального единства, готовить новые выборы. Все это мы проходили на примере Украины.

Вопрос: Президент США Б.Обама заявил, что образование «Исламского государства» было непреднамеренным последствием вторжения в Ирак. Не получится ли так, что теперь появится некий непреднамеренный продукт этих бомбардировок: хуситов ослабят, «Аль-Каида» захватит Йемен? Он сказал, надо целится, прежде, чем стрелять.

С.В.Лавров: Там уже этих непреднамеренных продуктов политической деятельности больше, чем достаточно. После Ливии более десятка стран продолжают страдать от потоков незаконного оружия, боевиков. Вся эта террористическая компания блокируется друг с другом: «Аш-Шабаб», «Боко-Харам». Что недавно произошло в Кении – там требовали процитировать Коран, прежде чем помиловать, а кто не смог, тот был приговорен на месте, и приговор был приведен в исполнение.

Нас очень тревожит, что в том же Йемене опять создается новая глубокая трещина между суннитами и шиитами. Весь геополитический расклад в регионе Персидского залива крутится вокруг этого противостояния. Когда на самой заре так называемой «арабской весны» в своих публичных комментариях мы предостерегали от подхода к этим событиям таким образом, чтобы противопоставлять суннитов и шиитов, некоторые страны региона обвиняли нас в том, что мы как раз стали об этом упоминать, чтобы спровоцировать такой конфликт. Но теперь все признают, что это очень опасное развитие событий. Гораздо опаснее, чем даже деятельность или анализ, который пытается противопоставить ислам христианству. Если «рванет» внутри ислама, если дать выйти наружу подспудно накопленной ненависти, не успокоив ситуацию, не создав рамки для возобновления диалога внутри исламского мира, это будет страшно. На всем геополитическом пространстве Персидского залива и Ближнего Востока шииты и сунниты обязательно в том или ином конфликте каким-то образом противостоят друг другу все более агрессивно. Однако были примеры, когда они сосуществовали в таких странах, которые принято считать диктаторскими, авторитарными, как Ирак С.Хусейна. Надо выбирать.

Что касается непреднамеренного ущерба (“collateral damage”, как они говорят), то у него слишком дорогая цена. Взять, к примеру, случившееся с Ираком, где государство, по сути дела, ослаблено до такой степени, что может рассыпаться. Или Ливию, где вообще не существует никакого государства. В САР хотят сделать то же самое, хотя Госсекретарь США Дж.Керри постоянно убеждает меня, что они не допустят повторения ливийского сценария в Сирии, сохранят там институты, чтобы государство не развалилось, а продолжало функционировать, но уже без Б.Асада. Как это сделать на практике, никто не знает. Здесь опять одержимость судьбой одного человека, который стал им вдруг несимпатичен. Так же, как было с Президентом Сербии С.Милошевичем – человек не понравился, и страны нет. Не понравился С.Хусейн – и страна вот-вот может развалиться на три части. В Ливии М.Каддафи был приемлем, а потом стал много о себе воображать – нет государства. Сейчас на очереди Йемен, где, по большому счету, очень персонифицированы действия тех, кому не нравится то, что происходило не так давно. К этой ситуации надо ответственно подходить.

Как Вы сказали, непоправимый ущерб обрел также форму «Аль-Каиды». Проявился он 11 сентября 2001 г. – это последствия созданного американцами движения моджахедов и т.д., переродившегося потом в «Аль-Каиду». Сейчас эти «щупальца» широко забрасываются, все созданные «франкенштейнами» существа сплетаются воедино, наращивают свои амбиции. Там ведь идет разговор не конкретно о Йемене, Ливии, Мали, Чаде, Алжире, Египте, а об исламском мире, о святынях исламского мира – Мекке и Медине. Все это прекрасно понимают, поскольку сейчас уже об этом говорят открыто. Лидеры так называемого «Исламского государства» не зря убрали из названия слова «Ирак и Левант». Им этого мало, им нужно быть вершителями судеб в исламском мире.

Нужны какие-то вдумчивые разговоры историков, ответственных политиков, которые видят значительно дальше горизонта очередной выборной кампании, на которой избирателям нужно предъявить что-то победоносное, пусть и с каким-то непредвиденным продуктом. Есть серьезные и умные люди, пытающиеся искать объяснения такому достаточно воинственному ренессансу ислама в том, что ислам – молодая религия, примерно на 600 лет моложе христианства. У христиан были свои крестовые походы, когда они хотели утверждаться в мире. Наверное, и у ислама наступает такой исторический период. Это интересно слышать и анализировать, но происходящее требует не только теоретического осмысления, а весьма предметного, политического, прикладного разговора с участием лидеров западного мира, исламских стран – как шиитов, так и суннитов – и, конечно же, таких стран, как Россия и Китай, которые непосредственно сталкиваются с исламом внутри своих государств. Ислам в России – не импортный «товар», мусульмане жили с нами бок о бок всю жизнь. В Китае тоже есть свои мусульмане. Поэтому такой разговор постоянных членов Совета Безопасности ООН, ведущих стран исламского мира вполне назрел.

Вопрос: В прикладном плане, что стоит и кто стоит за разграблением нашего консульства в Йемене? Это точно не входило в наши планы, и российские дипломаты вынуждены были последними эвакуироваться оттуда. Как это все-таки получилось? Было полной неожиданностью для нас?

С.В.Лавров: Это произошло уже после того, как консульство было «законсервировано», и все дипломаты и другие сотрудники консульства покинули его территорию и даже территорию Йемена на находящемся там корабле Военно-морского флота России. Поэтому мне трудно сказать. Когда происходят такие события (бомбардировки с воздуха, одни объявляют других вне закона, призывая сдаваться под угрозой бомбардировок «до победного конца»), то неизбежно появляются мародеры и просто те, кто хотят поживиться. Сейчас, наверное, уже невозможно определить.

Вопрос: Украина, П.А.Порошенко...

С.В.Лавров: Украинцев мы тоже эвакуировали из Йемена.

Вопрос: Да, вчера мы об этом сообщили. К сожалению, они даже не поблагодарили, в отличие от поляков. Президент Украины П.А.Порошенко уже неоднократно громко повторял, буквально анонсировал, что сейчас состоится новая встреча министров иностранных дел в «нормандском формате». Насколько правомерны такие анонсы?

С.В.Лавров: В принципе, «нормандский формат» сыграл очень полезную роль, прежде всего, в подготовке комплекса мер по выполнению минских договоренностей, который, как известно, текстуально согласовывался лидерами России, Германии, Франции и Украины, и потом ими же был рекомендован для подписания членами Контактной группы, в которой представлены Киев, Донецк, Луганск при участии ОБСЕ и Российской Федерации. В этом комплексе мер, который был поддержан отдельной декларацией, принятой президентами России, Украины, Франции и Канцлером Германии, предусмотрены последовательность шагов, механизм мониторинга за их выполнением по линии ОБСЕ и общий «пригляд» со стороны самого «нормандского формата» - где сказано, что на уровне министерств иностранных дел будет создан такой обзорный мониторинговый механизм, чтобы всё, о чем договорились и поддержали Москва, Берлин, Париж и Киев, выполнялось.

Уже состоялись две встречи на уровне заместителей министров иностранных дел/политдиректоров, в ходе которых рассматривалось, как выполняются зафиксированные в Минске 12 февраля с.г. договоренности.

Последняя встреча прошла в конце марта. На ней обсуждалась возможность подключения министров, и было заявлено, что на каком-то этапе, когда этого потребуют обстоятельства, мы этого не исключаем. Никто ни с кем не согласовывал какую-либо повестку дня или дату. Поэтому для меня было немного удивительно читать вчера о том, что Президент Украины П.А.Порошенко заявил, что министры иностранных дел будут рассматривать миротворческую операцию ООН, которая будет опираться на полицейскую миссию Евросоюза.

Мы готовы обсуждать любые предложения и, конечно, не уйдем от реакции на те или иные идеи, будь то украинские, германские, французские или какие-либо еще. Однако миротворческая операция, которую хотели бы видеть в Киеве, по их заявлению, касается и линии разъединения между украинскими силовиками и силами самопровозглашенных Донецкой и Луганской республик, и всей протяженности российско-украинской границы. Но в этом случае, конечно же, первое, что приходит в голову, – идею такой миротворческой операции при всех обстоятельствах нужно обсуждать с Луганском и Донецком.

Когда мы впервые услышали об этом через два дня после завершения 12 февраля минской встречи на высшем уровне итогами, которые все приветствовали, нашей первой реакцией было: как же так, в Минске никто не упоминал «ни сном, ни духом» про каких-то миротворцев. Весь пафос был сконцентрирован на необходимости существенно укрепить специальную мониторинговую миссию ОБСЕ и оснастить ее, добавить персонала, выделить в ее распоряжение беспилотники и другую технику, чтобы она могла эффективно мониторить и прекращение огня, и разведение тяжелых вооружений. И, вдруг, два дня спустя, заявляется о необходимости миротворческой миссии. На вопросы, почему так неожиданно, не выполнив даже того, о чем договорились в отношении укрепления миссии ОБСЕ, нужно продвигать эту идею, П.А.Порошенко сказал, что в Киеве убеждены, что без безопасности ничего не получится. Трудно спорить с этой фразой. Мы ровно этим и пытаемся заниматься. Иногда бывают случаи на переговорах, когда одной стороне нужно как-то потянуть или выиграть время. Тогда вбрасывается новая идея, которую никто и никогда ни с кем не согласовывал, и начинает отвлекать внимание от работы над тем, о чем уже договорено.

Мне бы очень не хотелось, чтобы произошел очередной пример такой тактической уловки. Не так давно Президент России В.В.Путин сказал в телефонном разговоре Президенту Украины, и я говорил своему украинскому коллеге П.А.Климкину (мы с ним довольно долго в течение четырех дней общались по телефону), что мы готовы это обсуждать, но на Украине должны отдавать себе отчет, что у нас будут вопросы, и они уже озвучены. Прежде всего, чем это будет отличаться от роли ОБСЕ? Если вы хотите ввести именно миротворческий контингент, это уже бронетранспортеры, оборудованные лагеря миротворческих сил. Это какая-то более изолирующая структура, которая будет присутствовать на линии соприкосновения. К тому же иногда приходится слышать новости с Украины о том, что большая часть населения вообще хотела бы забыть про этот самопровозглашенный регион, что было бы очень печально. Это стало бы серьезной конфронтационной тенденцией - не хочу даже думать об этом.

Вопрос: «Ампутация» части страны…

С.В.Лавров: Да. Я просто пытаюсь понять, к чему может привести эта идея и что за ней может стоять. Одно из объективных объяснений, которое лежит на поверхности – если хотят этот регион отрезать, наверное, нужно вводить войска ООН и держать эту границу. Вопрос, зачем это нужно? Почему нельзя сконцентрироваться на укреплении ОБСЕ? Надо обязательно это обсуждать с Луганском и Донецком. И, наконец, последнее. Они же настаивают на том, чтобы не только линия разъединения контролировалась такой гипотетической миротворческой операцией, но и российско-украинская граница. При этом в Минских договоренностях четко сказано, что завершение процесса восстановления контроля над границей с Россией произойдет не только после того, как на эти территории будет распространен закон об особом статусе и проведены выборы в местные органы власти (прежде всего муниципальные), но и когда этот особый статус будет закреплен в конституции, в изменениях, которые должны рассматриваться с участием Луганска и Донецка. И так далее и тому подобное.

Поэтому выдвижение сейчас на самый первый план этой миссии ООН и разговоры, что особый статус будет только тогда, когда она перекроет границу, загоняют нас в тупик. И то, что сейчас по-прежнему в рамках Контактной группы идут достаточно конструктивные консультации по согласованию количества рабочих подгрупп, их мандатов и персонального состава, это проявление очень большой доброй воли ополченцев. Потому что они ведь заявили, что принятые в Верховной раде законы, которые перевернули с ног на голову всю последовательность Минских договоренностей, по сути дела, подрывают усилия глав государств и правительств «нормандской четверки». Но мы все-таки рассчитываем и работаем с Берлином, Парижем, пытаемся работать с Вашингтоном, чтобы они вразумили киевские власти и заставили все-таки на этот-то раз выполнить договоренности.

Как известно, невыполнение нынешней киевской властью (в то время оппозицией) Соглашения от 21 февраля прошлого года просто было воспринято сквозь пальцы. Никто из западных лидеров, которые гарантировали те договоренности, даже не пожурил Киев. Сейчас продолжается то же самое. Но мы не можем допустить провала Минских соглашений, теперь уже закрепленных не на уровне европейских министров, а на уровне глав государств.

Вопрос: У Вас нет ощущения, что П.А.Порошенко просто-напросто обманывает, а Москва, Париж и Берлин идут у него на поводу? Ведь он устраивает смотры боевой техники, ходит в камуфляже, проводит мобилизацию и откровенно готовится к войне. Получается, мягко говоря, какая-то двойная игра. Адекватно ли действуют ведущие европейские державы? Я имею в виду Францию, Германию и Россию.

С.В.Лавров: Мы-то не сильно обманываемся и об этом говорим открыто. Германия, Франция - могу уверенно сказать после совсем недавно состоявшихся у меня в Лозанне разговоров с Министром иностранных дел Франции Л.Фабиусом и Министром иностранных дел Германии Ф.-В.Штайнмайером - тоже прекрасно понимают, что принятые решения, которые, по большому счету, П.А.Порошенко даже не пытался оспаривать (он сам их инициировал, хотя они шли вразрез с тем, что подписал в Минске), серьезно препятствуют урегулированию ситуации.

Киев заявляет - мы будем заниматься политическим процессом только когда полностью прекратится любое нарушение прекращения огня, и ОБСЕ скажет, что оно полностью удовлетворено отводом всех видов вооружений. Хорошо. Это правильно, и это нужно делать независимо ни от чего, чтобы было меньше рисков возобновления боевых действий. Потом Киев говорит: мы будем заниматься политическим процессом после того, как восстановим свою полную власть и полный контроль над этими территориями.

Но тогда не нужно будет никакого политического процесса. Они всех «построят», как «построили» остальную Украину и пытаются ее держать в достаточно авторитарных, «ежовых» рукавицах. Это трудно не признать. В этой ситуации Берлин и Париж, конечно же, понимают, что такие законы и такая позиция идут полностью вразрез с Минскими договоренностями. Я спрашиваю своих партнеров, почему они об этом не скажут публично? Ведь они уже промолчали 22 февраля 2014 года, и вот что произошло. Если сейчас опять там готовится «план Барбаросса», то вы будете виноваты, потому что мы призываем не допустить этого, отойти от линии, которая нагнетает конфронтацию, а вы молчите. Но они нас заверяют, что работают с Киевом по своим каналам, Но, видимо, американцы работают активнее и эффективнее. И то, что Вашингтону совершенно не хочется видеть успех Минских договоренностей и преодоление нынешнего кризиса в отношениях между Россией и Европой, для меня это тоже очевидно. Хотя Госсекретарь США Дж.Керри мне постоянно говорит об обратном. Но практические действия, которыми руководят несколько чиновников гораздо более низкого уровня, да и всякие неправительственные организации, разные фонды, сейчас правят бал на Украине. Информация растекается достаточно широко и активно.

Еще один интересный момент. Решение не вводить новые санкции против России, а заявить, что полное выполнение Минских договоренностей является критерием отказа от санкционного давления, преподносятся, как величайшее завоевание европейских ответственных политиков. Но сейчас Минские договоренности не то что не выполняет, а блокирует Украина. Получается, у Украины сейчас в руках ключ к нормализации отношений России с Евросоюзом.

Вопрос: А Украина под контролем США.

С.В.Лавров: Видите, тут такие головоломки, хотя и достаточно простенькие. Это не «многоходовки».

Вопрос: Откровенная конфронтация с американцами (я понимаю, что у Вас с Госсекретарем США Дж.Керри хорошие отношения, но это отдельно) во всем мире ощущается все жестче и жестче. Более того, американцы позволяют себе высказывать недовольство большими китайскими проектами и участием в них других стран. Завтра в Москву приезжает Министр иностранных дел Китая Ван И, состоятся полноформатные переговоры. В какой степени американцы оказывают влияние на наши отношения? Сдерживают ли они Китай? Если отношения развиваются, то они должны проходить какие-то этапы. Какой может быть следующий уровень отношений с Китаем? Как Вы себе это представляете?

С.В.Лавров: Американцы, в принципе, пытаются сдерживать отношения всех без исключения стран с Российской Федерацией. Неоднократные настойчивые демарши, с которыми они обращались в том числе и к Китаю, с призывом не слишком «активничать» на российском направлении, заставляют меня серьезно сомневаться в адекватности решений, которые принимаются в Государственном департаменте, уж не знаю, на каком уровне. Все партнеры, с которыми встречаемся – куда я езжу, мои коллеги, которые к нам приезжают – перед этим контактом (с нами) все обязательно на себе испытывают воздействие либо американского посла, либо кого-то еще ниже уровнем, обращающихся с соответствующим требованием, либо эмиссар из Вашингтона ездит по региону и всем что-то говорит.

Вопрос: Предостерегает.

С.В.Лавров: Да, предостерегает. Посол США в Праге Э.Шапиро с сожалением заявил, что Президент Чехии М.Земан поступает недальновидно, отправляясь в Москву. Кошмар! Я даже комментировать это не могу. По-моему, Вы это сделали уже достаточно подробно. М.Земан – человек, у которого есть собственные достоинство и гордость. К сожалению, не все такие. Не понимаю, когда примерно с таким же, может быть, менее аррогантным демаршем обращаются в Пекин. Непонятно, кто там тогда изучает китайскую политику, китайское позиционирование в современном мире, российско-китайские отношения.

У нас с Китаем отношения вышли на небывало хороший уровень. По-настоящему уровень многоплановый, всеохватывающий, стратегический. Инфраструктурные проекты, о которых Вы упомянули, как я понимаю, Азиатский банк инфраструктурных инвестиций. Это часть философии современного Китая по продвижению концепции экономического пояса «Шелкового пути».

Необходимо сказать, что Президент Российской Федерации В.В.Путин и Председатель КНР Си Цзиньпин на своих встречах регулярно рассматривают ход регионального и многостороннего взаимодействия – Шанхайская организация сотрудничества, БРИКС и все, что так или иначе связано с развитием Евразийского пространства и его сопряжения с Азиатско-Тихоокеанским регионом, с одной стороны, и с Европой - с другой. Это огромный мост. Раньше это называлось «Шелковым путем». Сейчас таких символов гораздо больше. Есть проекты модернизации Байкало-Амурской и Транссибирской магистралей. На уровне экспертов по указанию лидеров России и Китая ведется очень предметное обсуждение того, как обеспечить сопряжение всех этих проектов. Думаю, что в этом ряду будут идеи, которые сейчас закладываются в Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, участником которого стала Россия вместе с первой группой стран. Будем активно использовать конструктивный, кооперативный механизм для продвижения проектов, в том числе, выгодных для подъема наших Сибири и Дальнего Востока.

Вопрос: На этой неделе в Москву приезжают не только Ваш коллега из Китая, но и из Бельгии, а также новый Премьер-министр Греции А.Ципрас. И все это на фоне разговоров об изоляции России. Как это все сочетается?

С.В.Лавров: Мне уже даже неловко все это комментировать. В свое время мне было стыдно за некоторые образчики советской пропаганды, хотя она в целом была достаточно убедительной, но иногда, конечно, выходила за рамки того, что умный человек воспринимает. Сейчас я также отношусь к продолжающемуся вдалбливанию в течение полутора лет в мысль обывателей, что Россия находится в изоляции. Жизнь показывает – все совсем наоборот. Мы знаем способности ведущих телекомпаний, которые не хотят делиться своим монопольным правом на мировом медийном рынке.

Вопрос: В какой степени Китай может ощутить себя в новой позиции, в новом качестве, статусе после визита 9 мая в Москву лидера КНР на празднование 70-летия Победы?

С.В.Лавров: Мне кажется, свой новый статус Китай осознал уже достаточно длительное время. Это статус державы, которая, конечно же, очень ценит свое богатейшее прошлое, свою культуру и свои традиции. Страна, которая осознает свое возрождение после Второй мировой войны, победы над японским милитаризмом. Это очень большая часть современного китайского самосознания. 70-летний юбилей окончания Второй мировой войны для Китая – очень серьезный рубеж, который сопряжен с необходимостью не допустить какой-либо ревизии той войны. Здесь наши интересы полностью совпадают. Президент России В.В.Путин пригласил Председателя КНР Си Цзиньпина на празднование 9 Мая. К визиту будет приурочен полноформатный раунд переговоров. Председатель КНР Си Цзиньпин пригласил Президента России В.В.Путина в начале сентября с.г. посетить Китай, где будут проводиться мероприятия по случаю 70-летнего юбилея победы на Тихом океане.

Убежден, что это очень важная связка наших стран, позволяющая отстаивать нерушимость итогов той войны, неприемлемость предания забвению истории и героев, попыток переписать ее таким образом, чтобы поставить на одну доску героев с нацистскими и милитаристскими преступниками.

Вопрос: Как Вы оцениваете свистопляску, которая идет вокруг 9 Мая? Я абсолютно убежден, что ее провоцируют американцы, держат буквально «за штаны» – не приезжайте, отговаривают, предостерегают, запугивают, как они это умеют – ломают буквально через колено. С Вашей точки зрения, что это такое?

С.В.Лавров: Как говорили древние: «Юпитер, ты сердишься? Значит, ты неправ». Можно ограничиться этим ответом. От наших американских коллег я не ожидал ничего другого, зная их повадки на нынешнем этапе мирового развития. Меня больше тревожат некоторые наши обозреватели из отдельных средств массовой информации, которые начинают как бы потирать руки и говорить: «То ли Лавров, то ли Сергей Иванов насчитали 25 участников. Давайте посмотрим, что за качество этих приглашений». Знаете, эта гаденькая логика означает только одно – для этих людей качественными партнерами могут быть только те, кто на Западе принимают решения, которые должны затрагивать судьбы всего остального мира. Мне немного стыдно за такие «аналитические материалы».

Россия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 6 апреля 2015 > № 1336531 Сергей Лавров

Алексей МАЛАШЕНКО

Заметки по национальному и иным вопросам

Алексей Всеволодович Малашенко — востоковед, исламовед, политолог, профессор Московского государственного института международных отношений (МГИМО). Сопредседатель программы «Межнациональные отношения в России и СНГ», член научного совета Московского Центра Карнеги.

Почему я определил этот материал как «заметки»1? Поверьте, автор в силах написать нормальную статью с введением, заключением и, как это теперь модно делать в зарубежной научной литературе, с рекомендациями — что и кому надлежит делать в сложившемся положении. Таких статей написано много, большинство похожи друг на друга, и читать каждую до конца не всегда интересно.

Жанр же заметок позволяет, перескакивая с одного сюжета на другой, порой игнорируя логику, высказываться безответственнее. Мне нравится читать именно заметки, в которых больше парадоксов и дерзостей.

Предложенная журналом для разговора тема звучала так: «Формирование межнациональной и межконфессиональной толерантности и воспитание чувства взаимодействия между народами России». Правильная тема. Но есть два изъяна: во-первых, она обсасывается четверть века — писать и говорить принялись еще в канун развала Советского Союза. Далее — тема стала слишком пафосной. Впрочем, не только в России. Лет 10 тому назад я оказался на евромусульманском диалоге в Гааге. Был зал в огромном храме, в нем долгие ряды столов… можно было курить. Веяло добром и миролюбием. В первый день все любили и даже каялись друг перед другом. На следующий — переругались. Да-да, светочи терпимости перешли на взаимные оскорбления типа «ты экстремист», «сам ты экстремист». Встречи такого рода ритуальны и в большинстве своем бессмысленны.

Во-вторых, советами и директивами (в нашей стране все официальные советы директивны) по улучшению состояния отношений между народами и религиями положения не поправить. Говорим, говорим, а воз и ныне там. Даже не там, а в еще более глубоком, со скользкими краями овраге. Выбираться надо, дело делать надо. А как?

Как говорил устами Сатина (пьеса «На дне») Максим Горький, «человек — это звучит гордо». «Это не ты, не я, не они… нет! — это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном». Так что мы человеки, а не толпа на площади и даже не «электорат». Каждый из нас отвечает за себя. Следовательно, ведет свой собственный диалог с другим человеком. Или не ведет.

Но прежде чем говорить об отношении к другому, подумай, как ты относишься к себе. Ты себя уважаешь? Кем ты себя полагаешь? Не разобравшись в себе самом, не выстроишь нормальных отношений с другим.

Чем гордиться русскому человеку? Тем, что он русский? Сталинградом, Куликовской битвой, Гагариным? Но тогда надо проклинать себя за поражения, за варварство, за Сталина. Сын за отца не отвечает. Или все-таки русский сын отвечает за русского отца? Отвечать надо только за себя — так порядочнее и разумнее.

Можно гордиться газом и нефтью. Например, в арабском мире придерживаются мысли, что нефть в неимоверных количествах ниспослана арабам Всевышним за то, что они первыми приняли ислам. В России тоже много углеводородов, так может и это есть «божий дар» за наше православие?

Еще можно гордиться тем, что Россия спасла Европу от кочевников — пожертвовала собой. Но вот что интересно: Европу спасли, заложили ее грядущее процветание, обеспечили ей славную жизнь. Теперь же европейцев, нами же спасенных, проклинаем.

За границей нас любят каждого по отдельности, но всех чохом… не получается. В связи с украинским кризисом эта любовь иссякает быстрее. Это напоминает Чехословакию после 1968 г.: до оккупации русских в этой стране искренне любили, после — стали искренне не любить. Чехам не понравилось, что их приехали учить, как надо жить, на танках.

В 2014 г. в четырехзвездочный отель «Бриони» в чешском городе Острава русских туристов не пустили. За это хозяина судили местным чешским судом. (Но ведь и в Москве в объявлениях пишут — сдам квартиру только русской семье.) Неужто лицам русской национальности в Европе теперь придется пояснять, что, дескать, мы — «хорошие русские», ни в кого не стреляем, чужого, в том числе землю, не отбираем?

Есть мнение, что в последние годы нас полюбили за то, что мы вдруг стали богаты и денег не считаем. С другой стороны, аборигены в Европах, как в Китае, и даже на признавшем независимость Абхазии и Южной Осетии острове Тувалу, над русскими пальцами врастопырку посмеивались. Ведь любят не русских, а наши деньги. Деньги любили всегда и везде. Тем более, что наши приезжают за кордон не с рублями и евразийскими таньгами, а с евро и долларами. Как там у Маяковского — «я достаю из широких штанин…» (далее текст мой. — А.М.) «пачку зеленых тугриков, чтоб разом увидели все вокруг, я — из Российской республики». В конце 2014 г. рубль упал так, что гордиться содержанием широких штанин не приходится.

Первый, кто обязан критиковать русских, — сами русские. «Скучно все вокруг, солнца нет, люди все невеселые, улыбаются редко, смеются еще того реже, ходят лениво, нехотя. В полях везде растут розги. Везде много пьяных». Это — Максим Горький. Подмечено в 1914-м году. Почему я привел именно это высказывание? Да потому, что сто лет спустя, спускаясь в московское метро, вижу те же самые неулыбчивые лица. И еще тяжелые взгляды.

Слава богу, у нас еще с советских времен сохранилась самоирония. Помните песенку «Зато мы делаем ракеты…»? Без скепсиса относительно самих себя мы останемся «великим», но пошлым антиподом Запада, мессией верхом на «жигулях».

Вот Антон Павлович Чехов всю жизнь смеялся над нашей «физиологиче-ской» любовью к власти, сочетавшейся с животным страхом перед нею. Сходу назову десяток рассказов, хотя бы из школьной программы — «Смерть чиновника» и «Хамелеон» и далее — «Торжество победителя», «На гвозде» (где муж терпит ухажеров жены, потому что все они его начальники), «Водевиль». Представляете, что бы писал Антон Павлович о советской, да и о нынешней нашей любви к власти? Он же отмечал две самые распространенные в нашем отечестве болезни: злая жена и алкоголизм. Русофоб, понимаашь.

У Юлиана Семенова в старинной книжке «ТАСС уполномочен заявить…» есть замечательный диалог. Советский разведчик Виталий Славин спрашивает у прогрессивного американского журналиста Пола Дика:

— Слушайте, а почему вы меня зовете Иваном?

— Для меня все русские Иваны. Это же замечательно, когда нацию определяют именем. Нас, например, Джонами не называют, а жаль.

— Почему?

— А потому что мы идем враскосяк, каждый за себя, в нас нет общей устремленности. Вы же монолит, как вам скажут, так и поступаете.

Советский разведчик начинает, ссылаясь на Толстого и Достоевского, оправдываться, дескать, русские такие разные, но делает это как-то лапидарно и не убедительно.

Интересно другое: устами этого журналиста читателю внушается, что его (уже народа, а не читателя) сила именно в том, что он — ведомый начальством монолит, и в этом его преимущество перед американцами. Без этого монолита мы — ничто. Кто бы в 1980 г., когда был издан юлиан-семеновский роман, мог подумать, что советский монолит рухнет в одночасье? Но вот что интересно: спустя четверть века после его обрушения обществу стараются внушить, что он возродился, но уже на русской основе.

На Русском Соборе, в 2014 г. состоявшемся сразу после праздника народного единения 4 ноября, патриарх Кирилл заговорил о величии русского народа, о его особой роли по сравнению со всеми прочими. Он покусился на понятие «россияне», противопоставив его слову «русские». Потом на том же Русском Соборе все выступавшие после патриарха светские политики, в том числе спикер госдумы Сергей Нарышкин, председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко, микшируя патриарший пафос, настаивали на том, что Россия все-таки многонациональная, поликонфессиональная страна. Контраст очевиден. Была ли речь патриарха спонтанной или все-таки осознанной, знаковой?

Владимиру Михайловичу Гундяеву не откажешь в последовательности. Еще будучи митрополитом, занимая пост главы Отдела внешних церковных связей (ОВЦС), он утверждал, что Россия — «православная страна с национальными религиозными меньшинствами». Предположим, Кирилл прав. Но тогда, попадая на Северный Кавказ, в Чечню или Дагестан, надо признать, что оказываешься вообще в другой, мусульманской стране со своим собственным национальным и религиозным меньшинством, то есть русскими. Когда-то я определил Северный Кавказ как «внутреннее зарубежье», за что неоднократно подвергался критике. Однако получается, что и я, и патриарх — мы оба правы, только, так сказать, с «разных концов», он — с русско-православного, я — с кавказско-мусульманского.

Проблему своей идентичности автор упростил: я — москвич, причем не только коренной, но даже потомственный. Знаю людей, которые считают себя прежде всего питерцами, казанцами, иркутянами, парижанами, каирцами, и эта городская идентичность им роднее, чем этническая или конфессиональная. А вам не приходило в голову, что идентичность можно и выбрать, или отказаться от неприемлемых для себя черт своей, так сказать, исконной, «родовой» идентичности?

Отступление: в условиях изоляции России и ухудшения ее экономического положения на церковь возлагается трудная миссия — подготовить людей к наступлению еще более тяжких времен. На праздничных мероприятиях в честь дня единения народа обращение патриарха для меня ассоциировалось со сталинским текстом сорок первого года, начинавшимся с испуганного «Братья и сестры…». «Человек особенно напряженно начинает думать о своем благополучии, когда возникают экономические трудности. <…> Нет денег, работы. <…> Курс (доллара. — А.М.) растет…» Это — из «Слова Святейшего в праздник Казанской иконы Божией Матери». «Нужно сделать нравственный выбор: повернуться от себя к ближним <…> служить другим сейчас, жертвуя чем-то»/ Это уже из патриаршего послания ко Дню народного единства.

Накануне 4 ноября 2014 г. в Пятигорске члены Общественного совета Северо-Кавказского федерального округа обсуждали вопрос о формировании у местного населения «общегражданской идентичности в обстановке противостояния враждебным влияниям западного глобализма и восточного фундаментализма». Почему, чтобы сформировать идентичность, надо обязательно чему-то и кому-то противостоять? Тем более, что отвергать глобализм невозможно, ибо в противном случае можно закиснуть в беседке своей идентичности.

С «восточным фундаментализмом» тоже не все так просто. По сути дела речь идет об исламском фундаментализме, который многолик, амбивалентен и вместе с членами Общественного совета СКФО также противостоит «западному глобализму». И еще как противостоит!

На том же мероприятии полпред президента в СКФО Сергей Мерзликов предложил провести ревизию музейных экспозиций и поддержал унификацию учебников истории. Ныне в соответствии с последними идеологическими установками чиновники и близкие к ним профессора эту идею заобожали. Но ведь ясно, что впоследствии этот единый учебник будут менять и переписывать. Было в прежних советских, тоже единых, учебниках «татарское иго»? Было. Потом оно стало татаро-монгольским, потом ордынским, похоже, в очередном едином учебнике никакого «ига» вообще не останется. Вместо него пропишут «средневековые цивилизационные основы евразийской интеграции». Дарю эту формулировку составителям новейшего учебника истории.

Государство всеми этими проблемами крайне обеспокоено, выделило 7,2 млрд. руб. на принятую в 2013 г. федеральную целевую программу «Укрепление единства российской нации и этнополитического развития народов РФ до 2020 г.» и будет еще выделять деньги. В октябре 2014 г. в Ярославле на заседании Совета по национальной политике предлагалось создать патриотический молодежный телеканал, поддержать интернет-портал «Этнорадио», объявить для СМИ конкурсы на лучшее освещение вопросов по укреплению межнациональных отношений. Но, пока суд да дело, по признанию директора Центра политических исследований Майи Аствацатуровой, в конфликтных ситуациях «этническая и конфессиональная принадлежность, как правило, берет верх».

Действительно, сплочение быстрее происходит при наличии внешнего врага. Так оно понятнее. Звучит как-то неловко: нынешняя антизападная в определенном смысле ксенофобия позитивна, потому что консолидирует еще не сформировавшиеся и российскую нацию, и русский этнос. Ни реформы, ни то, что у нас принято именовать демократией, народ не сплотили, а только рассорили. Неужели мы обречены воссоединяться только на основе неприязни, вражды к чему-то, в «боевой обстановке»? Не приведет ли это в конце концов к одиночеству нас, «сплоченных»? Не опасна ли такая консолидация?

Любая авторитарная власть заинтересована в ксенофобии. А российская с ее претензиями на сверхдержавность и вечной боязнью потерять свои позиции, — тем более. Величия в истории ищут только идеологи с комплексом неполноценности, с неуверенностью в нем (величии).

На ум приходит вдруг совсем уж кощунственный вопрос: а что, Великая Отечественная война привела к абсолютному сплочению советского народа, как нам многократно показывали в художественных фильмах? Ответ-то непростой. Полтора миллиона советских граждан сражались на стороне немцев; сколько миллионов сочувствовало оккупантам, сколько надеялось, что немцы сломают советскую власть? Никто и никогда не считал.

Из письма немецкого солдата: «Здесь царит страшная нужда. Два столетия здесь терзали и угнетали людей. Нет уж, лучше умереть, чем принять муку и нищету, выпавшую на долю этого народа»2. Были немцы, которые нас жалели. Гуляют рассказы о шоколадке, которую Ганс и Курт протянули маленькой русской девочке.

Еще война привела к этническим катастрофам. Чеченцы, балкарцы, ингуши, крымские татары свою депортацию в «мертвых вагонах» не забудут никогда. Даром такое не проходит. После аннексии Крыма на местных татарских кладбищах появилось несколько свежих могил. В них похоронили тех, кто помнил высылку 1944 г. и боялся, что она может повториться. Историческая память намного сильнее, чем может показаться, особенно если ее реанимации способствует политика. «Пепел Клааса стучит в мое сердце».

Философ Александр Неклесса, перечисляя имеющиеся в наличии у России «цивилизационные ресурсы», называет: 1) христианство как таковое, которое связывает нас с Европой, 2) православное христианство, которое «дает возможности для взаимодействия, особенно в таких острых горячих точках как Грузия, Украина и — в перспективе, учитывая некоторые наметившиеся трещинки — в ситуации с Белоруссией», 3) «евразийский капитал»5. Теоретически Неклесса, возможно, прав. Но на самом деле все происходит с точностью до наоборот. Сегодня эти самые «цивилизационные ресурсы», точнее, то, как они используются государством, отдаляют Россию от остального христианского мира. Тверды различия между западным и восточным христианством. Одно из них, возможно, не самое важное, но в чем-то символическое, упоминает в своей работе «Восток-Запад в споре вер» архиепископ Русской православной церкви в Западной Европе при Вселенском Патриархате священник Владимир Зелинский. Западные христиане, пишет он, «удивляются нашей постоянной озабоченности потусторонним, тому наваждению страха перед загробной судьбой, присущему если не всякой "восточной" душе, то всей нашей духовной, молитвенной, литургической традиции. Зачем сорок раз взывать "Господи, помилуй!", если Бог и так нас любит?»4.

Что касается «евразийского капитала», то его еще придется «капитализировать». В 2014 г. выяснилось, что сделать это очень непросто. Украинский кризис выявил зыбкость этого капитала. Тем более искусственным представляется евразийство как некая общая культура, принадлежность к которой дружно признают «евразийские народы». Вы слышали от нормального «среднего русского» (Александр Дугин не в счет), казаха, белоруса, узбека, армянина, что он, дескать… евразиец, тем более «неоевразиец»?

Ну а как заговорим о миграции, на нас, русских, да и нерусских, а вообще на коренных жителей, обрушиваются цифры. Я цифры не люблю. Я им не полностью доверяю. Хотя бы вот почему: в свое время накануне прихода к власти в Иране аятоллы Хомейни какие-то умники провели опрос среди местного населения. И выяснили, что а) никакой исламской революции в этой «мусульманской Франции» быть не может и б) никакому Хомейни там ничего не светит. А он, наплевав на социологические проценты, взял да и стал тем, кем он стал. Про учиненную им революцию можно спеть советскую песню с припевом — «есть у революции начало, нет у революции конца».

Но полностью игнорировать социологические опросы не надо, особенно если они проводятся систематически. Так вот, по данным Фонда общественного мнения, положительно относятся к мигрантам из Закавказья 19% россиян, Средней Азии — 16, Северного Кавказа — 14. Опросы ВЦИОМ выявили, что 53% требуют ужесточения закона миграции, и только 6% предлагают облегчить въезд. По данным «Левада-Центра», 73% — за выдворение мигрантов, причем с 2006 г. число таких ответов выросло на 20%. Согласно данным Исследовательского центра портала Superjob.ru, 52% уверены, что иммигранты повышают уровень преступности. (Впрочем, среди 587 тыс. заключенных России мигранты составляют лишь 4,5%.)

По мнению аналитиков из Института национальной стратегии, подготовивших материал «Социальные риски миграции», мигранты подкладывают под российские города «демографическую бомбу». Наиболее активную часть мигрантов составляют молодые мужчины; среди мигрантов-киргизов их 30,1%, среди таджиков (и вьетнамцев) — 31%, среди узбеков (и афганцев) — 32%. Кровь бурлит, поведение становится чересчур активным. Спрос рождает предложение. В результате, если в 2000 г., по данным МВД, число проституток в России колебалось от 267 до 400 тыс. штук, то сейчас их 1 млн. Еще одним печальным следствием омоложения миграции стал рост количества изнасилований.

У пожухшего юмориста Михаила Задорнова в одном концертном номере был такой текст: «…но тут пассажир из Узбекистана (дело происходит в самолете) снял ботинки…» После этого сообщения все понимающе смеялись. Прошли годы. И вот на Первом канале в программе «Жить здорово» ее ведущая Елена Малышева объясняет телезрителю, с представителями каких народов и рас не следует пить водку, в частности, по ее мнению, не следует садиться за алкогольный стол с «узкоглазыми» и «луноликими». Тема, с кем пить, всегда была приватна. Тем более выносить ее на обсуждение с расовым уклоном во всю ширь федерального телевизора как-то неприлично.

Помните песенку из «Иронии судьбы...» — к нам «ходят в праздной суете разнообразные не те»? Ну, прямо про иммигрантов. И все же без паники! Мы не одни такие. Есть Европа, где ситуация — кто говорит, лучше, кто — хуже. Далее, попробуйте отнестись к миграции… ну, как к неизбежным изменениям климата. Слышу в ответ: нашел, с чем сравнивать, климат-то от Солнца, от космоса, от Бога наконец. Но, заметьте, и человеческая история тоже есть в немалой степени следствие климата, рельефа местности, природы. Кочевники шли туда, где больше травы, мигранты едут туда, где больше денег.

Взглянем на миграцию чуть шире, отрешившись от бытовых стереотипов (понимаю, как это трудно). Тогда легче догадаться, что миграция — не только перемещение людей в поездах, на самолетах и лодках, но это еще и движение народов, причем не обязательно самых, как теперь модно говорить, креативных. Вспомните гуннов и их вождя Атиллу. Радуйтесь, что киргизы с узбеками — не гунны, разломавшие Римскую империю, и не монгол Тимур, которого в современном Узбекистане почитают родоначальником тамошнего государства.

История покатилась вспять: то мы осваивали их, теперь они — нас. А может, она пошла по кругу: в средние века шли с Востока на Запад, потом Запад шел и осваивал Восток, теперь освоенный или полуосвоенный им Восток потянулся на Запад? Есть в этом движении смирение, признание восточной неполноценности, но есть и вызов: мы будем жить у вас, но по нашим правилам, а коли получится, то и вас заставим жить по нашим. Некоторые мусульманские богословы, например, знаменитый теолог Юсуф Карадави, говорят о европей-ском шариате для меньшинств, полагая при этом, что шариат для меньшинства когда-нибудь обернется и шариатом для большинства. В России в 2014 г. адвокат Дагир Хасавов заявил, что в России попытки помешать выполнению решений

шариатского суда приведут к насилию и «Москву зальет море крови». «Мусульмане, — развивал он впоследствии свою мысль, — не хотят ввязываться в многоступенчатую судебную систему, она им чужда». За это высказывание его, конечно, осудили российские имамы и муфтии, но в чьей-то памяти хасавовский эпатаж сохранится надолго.

Задуматься о том, что миграционный процесс необратим, диалогизировать с входящими в нашу жизнь новыми этнокультурными социумами все равно придется. Не нам, так внукам, правнукам уж точно придется. Да и правнуки эти будут более «полиэтничными».

Самая многочисленная и проблемная миграция — мусульманская. Раньше к нам устремлялись несчастные, просто узбеки и таджики, исподволь пившие водку. Теперь в Россию на работу приезжают не узбеки-таджики-киргизы, но мусульмане, и как мусульмане они ощущают себя уже по-иному. Чем отличается средний мигрант 2014 г. от мигранта десятилетней давности? Тем, что он молится по несколько раз в день, что ему нужна мечеть. Социологических опросов сам не проводил. Но наблюдаю, как творят мусульмане на моем участке молитву, и я отхожу в сторону… чтоб не отвлекать. В Москве 4 мечети на — по разным данным — от одного до полутора миллионов мусульман. По мнению чиновников, если город будет строить мечети, то получится, что — для «чужих», еще больше поощряя их приезжать. Но они и так будут приезжать. При мизерном количестве мечетей на праздник Курбан-байрам вокруг Московской соборной мечети, что вВыползовом переулке, собирается до 100 тыс. верующих. Это создает напряженность, вызывает раздражение у окрестных жителей, которые не могут пройти к своим домам. Возникают нелицеприятные межэтнические и межконфессиональные диалоги.

Сами москвичи в своем большинстве против строительства новых мечетей. Конфликты в этой связи уже случались. Например, на митинг против строительства мечети в районе Митино вышла одна тысяча человек. Митинг был почти спонтанным. Много это или мало? Не знаю. Зато коммунистам, чтобы собрать 200 чел. пришлось проводить длительную идейно-организационную работу.

В России складываются самостоятельные, живущие по своим законам «параллельные» этнорелигиозные ареалы. В 2011—2013 гг. поговаривали о возможности появления «мусульманских гетто». Между прочим, на опасность такого развития событий указывал Совет муфтиев России. Россия и Европа, при всех исторических различиях, сталкиваются с одной и той же проблемой — как вписать мигрантов в свою страну и общество. Механизм пока не найден. Не сработала ни адаптация, ни ассимиляция, ни даже мультикультурализм, на который еще недавно так сильно уповали.

Ситуация архитревожная. Правда, по данным Центра изучения национальных конфликтов и федерального агентства «Клуб регионов», с апреля по сентябрь 2014 г. проявления межнациональной вражды сократились на 35% (притом, что интернет-экстремизм вырос на 24%5). Однако такое понижение не слишком утешает, поскольку произошло оно в результате переориентации ксенофобских настроений с внутренних «врагов» на внешних — Запад и Украину. В российском лексиконе утвердилось подленькое «укры», или «укропы». Раньше, чтобы обидеть, говорили «хохлы». «Хохлы» не обижались, и киевские друзья моего папы именовали матч 1964 г. между киевским «Динамо» и «Селтиком» из Глазго (киевляне были первой командой, участвовавшей в Кубке европейских чемпионов) «Хохляндия-Шотландия». И все смеялись.

Проведенный в декабре 2014 г. опрос Фонда общественного мнения засвидетельствовал: плохо к Украине относятся 59% россиян, и рост враждебности только за минувший год составил 33%. Да что проценты! Покупаю водку в рыночной палатке. Вижу, стоит украинская «перцовка». Прошу две бутылки. Тетка дает одну и говорит, что это — последняя, и продолжает: «Больше ее не будет, мы у них не покупаем, вы ж знаете, что они нам отравленную водку продают».

Я обозвал ее дурой и ушел с одной бутылкой. А тетка-то не виновата. Даже при голосовании среди либеральных слушателей «Эха Москвы» (22 дек. 2014 г.) обнаружилось, что более 20% считают, будто Украина готовит теракты в России.

Однако переориентируя свою ненависть на американцев и «укров», неприязнь к «азиатам» мы все же сохраняем. Лидер объединения «Русские» Дмитрий Демушкин на Русском марше, в ноябре 2014 г. напомнил, что от борьбы с миграцией националисты отказываться не собираются.

Признаем и признаемся, что в России происходит интенсивное проникновение национализма в гражданское общество или как у нас там эта штука называется. Гражданское общество считалось панацеей от всех бед. Но это не совсем так. Государство заражает это наше хлипкое гражданское общество национализмом, а противопоставить этому нечего. Нет у нас нужного иммунитета.

Делать-то что? Будет ли найден оптимальный, «один на всех» выход, чтобы раз и навсегда установилась дружба народов? Сомневаюсь, что ООН или «Всемирный совет мудрецов» изобретет идеальную модель человеческого общежития. Последней такой попыткой была Вавилонская башня. Но испуганный консолидацией созданных им же по своему образу и подобию творений Всевышний конструкцию обрушил, а людей разделил так, что они до сих пор не могут договориться между собой.

Между делом мы ищем выход сами, на подсознательном уровне. Два года тому назад в нашем дачном кооперативе, что под городом Наро-Фоминск, появился мужчина из Узбекистана по имени Али. Мигрант как мигрант, только обращался он к моей жене не иначе как «сестра Наташа». Мы посмеялись, стали называть его брат Али. Брат Али честно и хорошо выполнял разного рода ремонтные работы, начал трудиться на благо всего кооператива. Он стал своим. Если хотите, «своим мигрантом», но все же упор я бы сделал на прилагательном — «свой». Мы и ругаемся с ним по-свойски, но мы притерлись психологически. Наш сосед по московскому дому под Новый год притащил дворникам-киргизам шампанское. Не подумайте только, что наша семья представляет символ «дружбы народов», а «брат Али» — идеальный образчик мигранта. Скорее всего, у обеих сторон, так сказать, оказался пониженным порог ксенофобии. Впрочем, как и у многих других людей.

Кстати, по дороге между нашим кооперативом и Наро-Фоминском года три тому назад построили очень добротную и солидную по меркам Московской области мечеть, в этом году на нее водрузили небольшой купол с полумесяцем. И никому не стало от этого хуже.

Что такое толерантность? Это когда ты терпишь другого, даже того, кто тебе малосимпатичен. Василий Розанов в «Опавших листьях» говорит: «Есть дар слушания голосов и дар видения лиц. Ими мы проникаем в душу человека»8. Проникать в душу не обязательно, но слушать и пытаться понять… Чем сильна Америка? Там все изначально были приезжими. И привыкли к тому, что нужно терпеть соседа. С индейцами и неграми промашка вышла, их за людей не считали. Обстановка немного разрядилась благодаря романам Гарриет Бичер-Стоу и Фенимора Купера. Но ведь и индейцам все эти ирландцы, немцы, англичане и прочие «шведы» виделись наглыми и жестокими «гастарбайтерами».

Ты меня терпишь, я — тебя. Приучаться к терпению нужно, начиная с себя, с семьи. Если не воспитывать человека с раннего детства, то еще до школы ребенок быстро усвоит, кто свой, кто чужой, кто плохой. Но помимо семейного воспитания существуют и школа, и улица, и пропаганда — раньше советская, а теперь постсоветская, которая упорно навязывала и навязывает ксенофобию коренным жителям — славянам и не только. Известно, что для наших татар иной незваный гость из Центральной Азии или Северного Кавказа «хуже татарина».

С другой стороны, и «гости» слишком часто ведут себя неадекватно. И потому, когда я говорю о необходимости воспитывать уважение к иному, то имею в виду все семьи, к какому бы народу они ни принадлежали. Молодых выходцев с гор их отцы, матери, набравшиеся житейского опыта старшие братья должны предупреждать, что Москва и Санкт-Петербург — не большой аул, а нечто другое. В противном случае гласный и негласный запрет на вход кавказцев в бары и ночные клубы, что практикуется в Москве, Орле, Санкт-Петербурге, Саратове, Твери, Якутске будет иметь свои оправдания.

По данным ВЦИОМ, в 2014 г. 33% россиян признавали, что за последние годы люди друг к другу стали более нетерпимы9, и кривая нетерпимости растет2.

Терпимость, однако, имеет свои границы. Где они проходят, сказать трудно. Терпимость — обоюдоострый инструмент, поскольку порой терпимость одной стороны воспринимается другой стороной как слабость. В сознании российских граждан сохраняется убежденность, что «Кавказ признает только силу».

В СССР с диалогом культур дело обстояло сравнительно просто. Мы вступали в него по официальным праздникам и декадам советских народов. Приезжали на юбилейные даты местные творческие коллективы — плясали, пели на родном языке (в основном, конечно, плясали). Злобный Михаил Веллер об этом писал так: «Во Дворце съездов шло супердейство "Великому Октябрю — пятнадцать декад национального искусства пятнадцати братских республик!". И республики прогибались и пыжились счастьем будьте спокойны (пунктуация и синтаксис оригинала. — А.М.). Плясуны выкаблучивали, хористки вскрикивали, музыканты лязгали, граждане выключали телевизоры и шли чистить зубы перед сном»6. В советском просторечье народная среднеазиатская музыка именовалась «один палка, два струна». Впрочем, и русская гармошка не встречала понимания у декхан Ферганской долины. «Этнические танцы» — дело скучное, нудное, если, конечно, самому в них не участвовать.

Однако был и иной диалог. В Махачкале стоит памятник русской учительнице — молодая женщина в сапогах, с раскрытой книгой в одной руке, другой опирается на глобус. Я говорил со многими моими дагестанскими друзьями, они помнят, как звали их учительниц.

Коллега-этнолог поведала мне историю о «русской среднеазиатке», которая, вернувшись на свою историческую родину, зашла в церковь и попросила священника помолиться за ее родных. «Батюшка был выпивши, стал ругаться. А у нас (в Таджикистане. — А.М.) как хорошо было — зайдешь к мулле, дашь ему рубль, он и помолится». Отдельным людям разных религий куда проще договориться между собой, чем самим религиям.

Диалог происходил и при очень печальных обстоятельствах. Писатель Георгий Пряхин рассказал, как в село Николо-Александровское (на границе Калмыкии и Дагестана) большевики пригоняли тысячи азиатов, по большей части узбеков — «баев», «басмачей» и их «пособников»7, а на самом деле самую обыкновенную бедноту, как потом та же власть гнала сюда уже русских «кулаков» и «подкулачников». Как гнобили и тех и других — «смерть усердно прореживала и узбеков, и русских». И как поддерживали, спасали люди друг друга. В общем, создали большевики все условия для диалога цивилизаций. Потом «прощенные» советской властью узбеки вернулись домой. От них осталось кладбище, в котором лежат кости семи тысяч человек. Кладбище превратилось в пустырь. Нельзя ли узбекским властям, состоятельной диаспоре обратить внимание на эту, по выражению Пряхина, «акупунктурную» точку на безбрежном российском пространстве?

Думаю, что позаботиться об остатках кладбища обойдется не дороже, чем монумент Тимуру.

«Официальный» диалог религий и цивилизаций больше выглядит фикцией. Каким может быть диалог между религиями, если каждая заведомо уверена, что она мудрее и «истиннее», чем та, что напротив. Ислам — последняя религия, протестантизм — самая успешная, православие — самая духовная, буддизм — тот вообще вобрал в себя все религии… Мы — за мир, вы — за мир, они тоже за мир. Но мы за мир больше, чем вы. Может, правильнее говорить о монологе цивилизаций, каждой цивилизации? «Монолог цивилизации» звучит естественнее.

Религии — конкурирующие системы в борьбе за человека, за общество и за государство. Они схожи своим стремлением присутствовать на мирском — социальном и политическом — пространстве, они борются за место под солнцем.

В Евангелии от Матфея приводятся слова Христа: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю, не мир пришел Я принести, но меч» (Мф., 10:34). Сказано честно. Можно давать разные теологические и «светские» толкования этому месседжу, но суть высказывания не изменится. Николай Бердяев писал, что «самая крайняя реакционность и самая крайняя революционность одинаково готовы оправдать себя христианством»8. А в исламе разве не так? А в других монотеизмах? Да, сегодня крайности наиболее ярко обозначены в исламе. Хотя что здесь неожиданного? Ислам всегда был самой обмирщенной, самой политизированной религией. Пророк Мухаммад был политиком, ставившим перед собой политические задачи и добивавшимся на этой стезе успеха.

Исламское государство есть, а христианского нет, исламская экономика тоже есть, есть исламский банк, а православной (хотя есть придуманная в РПЦ православная бизнес-этика) и буддийской экономик нет, как нет и католического банка. Впрочем, ошибаюсь: пока готовился материал, в РПЦ додумались и до православного банка. В декабре 2014-го, в самый канун Нового года председатель Синодального отдела по взаимодействию церкви и общества Московского патриархата протоиерей Всеволод Чаплин заявил, что «у группы российских финансистов есть конкретный план по развитию православного банкинга». Бог им всем судья, но зато какие перспективы для партнерства с Исламским государством!

Другой вопрос, что исламского государства, как исламской экономики, никто в глаза не видел. Зато борьба за него идет и будет идти вечно, что в Иране, что в Афганистане, что на Ближнем Востоке, что на Северном Кавказе.

Диалог подразумевает желание понять другого, в данном случае — целую цивилизацию, в том числе разобраться, в чем она может оказаться лучше твоей собственной. А оно нам нужно? Без знакомства с другой цивилизацией, без уразумения ее преимуществ жить спокойнее. Конечно, кое-какая потребность в чужом опыте имеется. Каждому нужна передовая технология, изобретать которую одни цивилизации научились, а другие нет. Во всех цивилизациях люди хотят иметь iРad’ы и компьютеры. Зато не хочется заимствовать чужие цивилизационные ценности. Это правильно, ибо научиться стучать пальцем по клавишам проще, чем разобраться, в чем причины успеха обитающего по соседству создателя клавиш. Вдруг придется признать, что одна из глубинных — культурных, исторических — причин материального успеха — это религиозное реформаторство или приоритет личности над общиной, или контроль общества над государством. Вдруг придется признать, что твоя цивилизация «попроще» «ихней», что она заметно отстает!

Скрепя сердце приходится соглашаться, что самой успешной является еврохристианская (западная) цивилизация, ныне без устали проклинаемая идеологами Исламского государства и российской телепропагандой. Кстати, и исламские халифатисты, и кремлевские идеологи вовсю пользуются результатами западных достижений.

Запад «прорезает» Восток. Под его воздействием с начала XIX века медленно, а затем все быстрее там формируются вестернизированные элиты, которые становятся локомотивами развития Востока. Восток, конечно, тоже проникает в Запад. Но делает это куда в меньших масштабах, точечно, что ли. Счет принявшим ислам европейцам идет на тысячи (число русских оценивается от 6 до 10 тыс.), в ислам перешел, например, великий океанолог Жак-Ив Кусто, кто-то увлечен буддийскими штудиями, кто-то — китайской философией. Но речь идет, скорее, о любопытстве, о тяге к экзотике. Говорить о серьезном количественном внедрении Востока в Запад я бы не стал.

Экспансия Запада привела к обострению обстановки внутри Востока, где непонимание, трения между частью общества, погруженной в традицию, и «модернизаторами» становятся все более заметными. Напрашивается, пусть и зыбкое, сравнение с «западниками» и «славянофилами» в России.

Введение демократических норм в мусульманском обществе в некоторых случаях способствует усилению в нем фундаменталистских сил. На выборах в Иране, Палестине, Тунисе, Египте, да мало ли где еще, победу одерживали фундаменталисты. И кто знает, каких успехов они могли бы достичь в других мусульманских странах, если бы там существовали демократические нормы. Однажды в 2002 г. имам одной мечети в Ферганской долине, проникшись ко мне доверием, сказал, что, если бы выборы в его стране были честными, то Бен Ладен победил бы уже в первом туре. Преувеличение, конечно, но, если серьезно, то в те годы мусульманские радикалы пользовались в Центральной Азии, и особенно в Узбекистане, значительной популярностью. Вот ведь как получается: именно с утра до ночи нарушающие права человека авторитарные режимы оказываются последней инстанцией на пути исламистов.

Следствием — понятно, не единственным — разногласий между модернистами и «арабофилами» оказалась «Арабская весна», в ходе которой главной атакующей стороной стали приверженцы радикального ислама, сторонники исламской альтернативы. Это был прежде всего внутрицивилизационный конфликт, что было признано в принятой в начале 2013 г. «Концепции внешней политики РФ», где арабская весна трактовалась как «стремление [арабов. — А.М.] вернуться к цивилизационным корням» и констатировалось, что «политическое и социально-экономическое обновление общества зачастую проходит под лозунгом утверждения исламских ценностей»9. Впрочем, главным тезисом российской официальной идеологии остается то, что арабские революции есть продолжение «революций оранжевых» и спланированы они Западом.

Каждая отдельная цивилизация лепится из этносов, конфессий, локальных и региональных культур, и противоречия внутри нее не менее остры, чем «столкновение между цивилизациями». Только два примера: Варфоломеевская ночь 1572 года и неприязнь между суннитами и шиитами. Внутри христианства диалог между протестантами и католиками состоялся, в исламе возникшее в Средние века взаимное отторжение сохраняется, а в некоторых случаях переходит в нескрываемую ненависть. Внутрицивилизационный конфликт поставил на повестку дня внутрицивилизационный диалог, который не менее важен, чем «общение» между цивилизациями.

Что случится, если в отношениях между цивилизациями вдруг возникает равенство материальных сил? Очевидно, в исторически короткое время такое может произойти между Западом и Китаем. Внутренний валовой продукт КНР уже превзошел американский. Китай не только страна, это цивилизация, единственная полноценная цивилизация, имеющая государственные границы. Китай как был загадкой, так ею и остался. Возникает чувство, что между китайцами и всеми прочими стоит Великая Китайская стена, за которую можно заглянуть, но которую нельзя пересечь. Китай, китайцы настолько самодостаточны, что никакой диалог им вообще не нужен. Они без него обошлись. Я имею в виду не экономическое сотрудничество, сборку в Китае «пежо», «фольксвагенов», а теперь еще и аэробусов. За китайцами можно подсматривать, но не

более того.

Что отделяет китайцев от некитайцев? Иероглифы. Вот именно ими и выложена Китайская стена. Понравится вам сия метафора или нет, не знаю. Но может ли не-китаец мыслить иероглифами? Можно думать по-французски, по-английски, даже по-арабски, но чтоб иероглифами…

И уж коль речь зашла о языке, точнее, о языках. Никогда не мог уразуметь, для чего Бог устроил смешение языков? Наказать публику за гордыню, конечно, следовало. Но вводить такие жесткие санкции… Останься для всех один-единственный язык, было бы проще верить в Единого творца. И диалог упростился бы, да и на переводчиков, этих «ямщиков литературы», не надо было бы тратиться. А так ведь что получилось? Во французском языке есть слово «l’amour». Амур он и есть Амур, голый нагловатый человечек с большим луком, посредник между мужчиной и женщиной, секс-провокатор. Во франко-русском словаре против «amour» написано русское слово «любовь». Слово тяжелое, не в меру «филозофичное». В разных языках слова «стул», «стол», «шкаф», «кровать» разного рода — где мужского, где женского. И получается, что, разбирая перед сном кровать, одни разбирают ее, а другие его. Лично мне приятнее спать на ней, а не на нем.

Нашел о чем писать, только бумагу переводит, — возмутится читатель и будет прав. Но я заранее предупредил, что текст этот не более чем заметки. Это раз. А два — это то, что наша национальная традиция, культура каждого народа формируется не только на базе великих побед и поражений, но также из мелочей, к которым мы привыкли, на которые не обращаем внимания или обращаем, когда они вдруг попадают в перекрестье политики и их подкармливают конфликты. Ну, посмотрите хотя бы на оказавшуюся в центре диалога (да и не диалога, а целого скандала) цивилизаций проблему головного платка или хиджаба — что носить, кому носить, где носить…

Но продолжим о языке, теперь уже только о русском языке. Разве селившиеся в Средней Азии, Прибалтике русские стремились хоть как-то выучиться местным языкам? Пришельцы, простите за выражение, иммигранты (внутренние, разумеется), относились к коренному языку снисходительно. Существовал некий «комплекс колонизатора». Сразу оговорка: комплекс был условным; «наши колонизаторы» не разгуливали в колониальных шлемах. Как-то в середине 1970-х попал я на ташкентский шинный завод, где, трудясь на вредном производстве, губили здоровье русские бабы. Лучше уж носить хиджаб…

Отстраненность от местного мира была естественной. В разных регионах это было обусловлено разными причинами. Например, в Средней Азии русские были заняты почти исключительно в современном секторе экономики, тогда как местные жители работали в традиционных секторах — аграрном, в торговле. Бесконечно долго можно говорить о культурных различиях. Но была и общая причина, состоявшая в том, что советская власть, главными носителями которой были русские, навязывала свою волю силой, разрушала существовавшие до нее социальные, человеческие связи. С этой точки зрения, уничтожение в 1930-х гг. до полутора миллионов кочевников-казахов, а до того сотни тысяч декхан-«басмачей», высылки латышей (126 тыс. человек), литовцев (130 тыс.), эстонцев (20 тыс.) — явления однопорядковые. Это можно считать и формой колонизации, но прежде всего это была советизация, под нож которой попадали не столько по этнической, сколько по социальной принадлежности.

Итак, советизация приводила к естественному отторжению русских, но, с другой стороны, столь же естественной была и русификация, главным аспектом которой было распространение русского языка. Знание языка «метрополии» стало обязательной ступенькой для карьеры. В восточных и южных регионах СССР для местной молодежи русский язык открывал новые культурные пространства, через русский в местную культуру вводились новые термины и понятия. В какой-то степени его миссию можно сопоставить с миссией английского языка.

Вот и не было у «понаехавших» русских мотивации изучать местный язык. Не было даже простого интереса к овладению местными «наречиями». Редкие попытки обучить русских чужому языку оказались безуспешны. Однажды это попробовал сделать Сергей Довлатов, решив познакомить русских детей с эстонским языком. Он организовал в «Вечернем Таллине» «Эстонский букварь», где напечатал такое стихотворение:

У опушки в день ненастный

Повстречали зверя (на картинке был изображен мишка. — А.М.).

Мы ему сказали: «Здравствуй!»

Зверь ответил: «Тере!»

И сейчас же ясный луч

Появился из-за туч.

Инструктор местного Центрального комитета партии назвал это «шовинистической басней», в которой намекается на то, что эстонцы — звери. Довлатову дали по шапке, и дело тем кончилось.

В трудные годы царизма работавшим в Туркестане русским чиновникам за знание местных языков полагалась доплата к жалованью, если не ошибаюсь, до 15%. Спросите теперь, сколько сотрудников российского посольства в Казахстане знают казахский язык, в Узбекистане — узбекский, а в Азербайджане — азербайджанский. А ведь, не зная языка, не поймешь, до конца не прочувствуешь, где живешь, где работаешь. Классиком было отмечено, что русские вообще «не любопытны». Образцом нелюбопытности мне долго служил один трудившийся в Алжире полковник, гордившийся тем, что в городке, где он проживал, дальше рынка нигде не был. К тому же он призывал своих подчиненных.

Был совершенно не любопытен и не способен к диалогу коммунизм, на котором воспитывалось три советских поколения. Позиционировавший себя как религия, как совершенная общественная цивилизация советский коммунизм был агрессивен больше, чем любая другая религия, но все равно уверял, что именно он и есть «религия мира». Вот характерные высказывания советских политиков: «мир капитализма обречен», «у нас с вами (Западом. — А.М.) главное разногласие по земельному вопросу — кто кого раньше зароет», «мы еще покажем последнего попа». Нас систематически отучали от диалога, да и просто не пускали за границу, для чего существовала так называемая «выездная виза».

Коммунизм схож с атеизмом, последователи которого честно заявляют, что Бога нет, что они не нуждаются в этой «гипотезе». Дело, однако, в том, что при советской власти атеизм из частного убеждения превратился в государственную политику и стал почти таким же страшным, как и коммунизм.

«У советских собственная гордость», и далее: «на буржуев смотрим свысока». Но смотрели свысока не только, и даже не столько на буржуев — своих истребили, а до чужих было не доехать. «Свысока» смотрели вообще на все. Официально смотрели. Неофициально всему чужому, «буржуйскому» завидовали.

Как долго сами приучались, приучали и приучили остальные народы СССР к тому, что русские им старшие братья! Мы и китайцев к этому чуть не приучили, но Хрущев нарвался на Мао Цзэдуна, который живо объяснил Никите Сергеевичу, что его, китайца, учить не надо. После одной из встреч с Никитой Сергеевичем Мао говорил своим приближенным: «Их истинные намерения контролировать нас. Они пытаются связать нас по рукам и ногам, но ведут себя как идиоты…» Интересно, что бы сказал председатель КНР о нынешних российско-китайских отношениях?

В Восточной Европе почему памятники советским солдатам крушат и передвигают с глаз долой? Потому что у местных жителей эти памятники вызывают ощущение, будто «старший брат» навсегда у них обосновался в роли надзирателя. Да к тому же еще до сих пор назойливо требует благодарности за совершенное 70 лет тому назад. В 1968 г., когда СССР оккупировал Чехословакию, появился анекдот: что думает чех, когда утром видит под своими окнами танк? — Брат приехал.

И будто в наказание за советское политхамство, при Путине, «встав с колен», Россия превращается в младшую сестру Китая.

Когда братья-славяне от имени РСФСР, УССР и БССР в 1991 г. подписывали в Беловежской Пуще известный договор, они, как потом выяснилось, не хотели разрушать Советский Союз. Они были уверены, что не разваливают страну, но просто ее переделывают, а все прочие неславяне (короче — «чурки») прибегут, приползут и подпишут все, что им повелят. Но не приползли.

Между прочим, есть мнение, что стань в то тяжелое время президентом лежавшего в коме СССР неславянин Назарбаев, недавняя история могла оказаться иной. Не хочу ни с кем на этот счет спорить, но что-то подсказывает реальность «назарбаевского сценария» выживания Союза.

Образ «старшего брата» намертво встроен в отечественную политическую культуру. Порой он переносится на другие культуры и народы. Как страстно убеждает Кремль французов с немцами, у них тоже есть старший, «большой брат» — американцы! Потребность европейцев в «большом брате» оригинально истолковал национал-подросток и большевик Эдуард Лимонов, однажды утверждавший, что Запад обожал Сталина, «его сапоги, усы, трубку, фуражку и звезды генералиссимуса и (западники. — А.М.), как нашкодившие дети, грезили о наказании, чтобы суровый отец народов снизошел до их порки». И далее: «Запад зайдется в экстазе, если в России восторжествует суровый и красивый, молодой, стройный хищный зверь без лишних мышц»10. Ошибся писатель. Пришел и суровый, и стройный, но мазохистских настроений в Европе и Америке незаметно. Да, в паре рейтингов «сурового и стройного» поставили на первое место среди мировых политиков. Но ведь это первое место «со знаком минус».

Обидно другое. По лености Россия теряет свое культурное, как принято называть, русскоязычное пространство. Она оказалась неспособной защитить эту культуру, точнее, правящий класс не захотел ее защищать. Ведь пользы для его личного кармана от этого никакой. Разговоры на эту тему на девяносто девять процентов остаются формой популизма и пропаганды одновременно. Произносимые словеса благородны, но за ними ничего не стоит, не считая парадных мероприятий и награждений. Понятно, противостоять натиску английского, этого тарана западной культуры и западных технологий, невозможно. Да и незачем. А вот сохранить заповедник, лучше сказать, оазис русской культуры, было возможно. Что стоило повысить за счет федерального бюджета зарплату преподавательницам русского? Понятно, что это смотрится не так помпезно, как оказавшийся неподъемным мост через Керченский пролив. Не то обидно, что через 30 лет наши постсоветские внуки будут общаться между собой на английском. Плохо, если русский останется совсем уж маргинальным, ненужным.

Пока что русский где-то сохраняется как второй официальный, где-то — как язык межнационального общения. Практика показывает, что договориться о статусе языка всегда возможно. Другое дело, что этот вопрос оказывается инструментом политической интриги. Его разыгрывают как местные националисты, так и российские «патриоты», включая тех, кто состоит в политическом истеблишменте. В результате русский становится каким-то «обиженным», вечно нуждающимся в защите языком, а то и «языком оппозиции», в чем также мало хорошего.

Правда, в какой-то мере русский язык поддерживают мигранты, которые, с одной стороны, овладевают им в рамках производственной необходимости, зато с другой, будут нуждаться в его освоении по мере того, как какая-то их часть оседает на российских просторах. И посылает своих детей в московские, санкт-петербургские, саратовские и прочие школы.

Заметки подходят к концу. Они далеко не эвристичны. Я ничего не открыл, нового ничего не предложил. Однако выводы делать придется, хотя я этого не люблю. Выводы эти относятся к лицам всех национальностей, включая азиатскую, кавказскую, русскую и пр.

Вывод первый. Сосуществование народов, культур, религий — вечная и всеобщая проблема. Мы — не враги, мы просто разные.

Вывод второй. Берегитесь собственных фобий, этнических и религиозных. Да, фобии заложены в человеческой натуре. Но учитесь сдерживать их. Одергивайте «своих» ксенофобов.

Вывод третий. Меньше верьте политикам и нынешней телепропаганде, вдалбливающим, что вокруг нас одни враги и американцы.

Вывод четвертый. Не проклинайте миграцию. Движение народов было, есть и будет, ибо оно — один из движителей нашей общей цивилизации.

Вывод пятый. Не брезгуйте чужим. Заимствуйте то, что вам подходит. Когда-нибудь оно станет вашим.

Вывод шестой. Воспитывайте в себе любопытство, интерес к чужому. Попробуйте понять, почему одни тянутся к хиджабу, а другие к мини-юбкам. Почему одна цивилизация запрещает вино, а для другой — выпивка неизбежная часть культуры общения.

Вот видите, как все просто…

И все же…

P.S. Несмотря на всю мою терпимость, есть на постсоветском пространстве один народец, который мне (и не только мне) несимпатичен. Он держится сплоченно, ведет себя вызывающе и постоянно дает тебе понять о своем превосходстве. Я сталкивался с выходцами из него в Казахстане, Азербайджане, Кыргызстане, Таджикистане, в Москве, в Казани — словом, повсюду. Несмотря на дисперсность, у этого «этноса» единые поведенческие нормативы, психология и даже одежда. Это — гаишники. Про российских даже не говорю. Но однажды я переезжал из Алматы в Бишкек, а спустя несколько дней обратно. Шофера-казаха сразу остановили киргизские «полиционеры», на обратном пути шофер-киргиз был схвачен их казахстанскими коллегами. Оба водителя отозвались о стражах порядка одинаково — «ну и народ!».

Опубликовано в журнале:

«Дружба Народов» 2015, №3

Россия > Внешэкономсвязи, политика > magazines.gorky.media, 10 марта 2015 > № 1458925 Алексей Малашенко

Что ждать России от нового саудовского короля

Петр Акопов - журналист

Резюме На похоронах короля Саудовской Аравии Абдаллы Россию будет представлять премьер Медведев. Столь высокий уровень делегации призван обозначить то значение, которое Россия придает развитию отношений со страной, являющейся не просто одним из лидеров исламского мира, но и важнейшим игроком во всем глобальном геополитическом пасьянсе.

Владимир Путин в послании новому королю Салману назвал покойного правителя Саудовской Аравии мудрым и последовательным государственным деятелем и лидером, пользовавшимся любовью и уважением своих подданных, заслуженным авторитетом на международной арене. Президент особо отметил плодотворный характер своих встреч и бесед с королём в Москве и Эр-Рияде, «которые подтвердили традиционно дружественный характер двусторонних российско-саудовских отношений, обоюдный настрой на их последующее укрепление и развитие во всех областях».

Скончавшийся на 91-м году жизни Абдалла фактически руководил Саудовской Аравией почти два десятилетия – с 1996-го, когда его брат Фахд утратил работоспособность, а взошел на трон в 2005-м. Именно Абдалла по сути и восстанавливал отношения наших стран на высшем уровне – в качестве наследного принца он приехал в Москву в 2003-м, а спустя четыре года, уже став королем, принимал в Эр-Рияде Путина. С новым королем Салманом наш президент познакомился как раз в ходе этого визита – таким образом, впервые в истории наших двусторонних отношений можно говорить об устойчивых связях на высшем уровне. Человеческий фактор играет в мировой политике очень важную роль, тем более в такое время, как наше, и тем более в отношениях с таким уникальным явлением, как клан Саудитов, правящих ключевой страной арабского мира.

Сейчас, когда Саудовскую Аравию у нас зачастую подают только как едва ли не главного виновника падения мировых цен на нефть или противника сирийского президента Башара Асада, важно понимать, что наши отношения гораздо сложнее, чем это пытаются представить силы, заинтересованные в том, чтобы Россия и Саудовская Аравия были противниками, а не партнерами. Между тем у нас есть множество общих интересов, как двусторонних, так и глобальных.

Саудовских принцев принято воспринимать или как вестернизированных нуворишей, или как средневековых мракобесов, но эти карикатуры имеют мало общего с реальностью. Свалившиеся на страну огромные деньги и длившееся долгие годы союзничество с англосаксонскими элитами не привели к потере национальной идентичности – саудиты всего лишь бедуинская часть общеарабского поиска, поиска своего собственного пути в ситуации, когда ты уже не можешь и дальше просто жить традиционным укладом.

Еще с конца 19 века в Джидде (которая, как и вся Аравия, тогда была частью Османской империи) работало российское консульство, в 1926 году СССР стал первой неарабской страной, признавшей Королевство Хиджаза и Неджа, которое возглавил основатель династии Саудов Абдельазиз. Уже тогда наши страны начали сотрудничать, несмотря на все идеологические разногласия. Причем СССР продавал королевству нефтепродукты, а король просил о поставках оружия. В 1932 году он даже направил в Москву наследного принца Фейсала (осенью того же года королевство было переименовано в Саудовскую Аравию).

Наши связи оборвались в конце 30-х, после того как наша миссия в Джидде была закрыта (по советской инициативе). Вскоре Саудовская Аравия стала важнейшим элементом англосаксонской игры в регионе – нефтяные запасы привлекли внимание США, которые стали оттеснять англичан от влияния на Эр-Рияд, монархию использовали и для противовеса революционным арабским движениям, социалистическим и антиимпериалистическим. В 60-е годы Саудовская Аравия и Египет схлестнулись в рамках гражданской войны в Йемене, саудовцы конфликтовали и с Саддамом Хусейном, и с Муаммаром Каддафи, и с другими харизматичными арабскими лидерами.

Многие арабы считали пустынную монархию символом реакционного, прозападного режима, хотя, конечно, в первую очередь для всех мусульман эта страна оставалась местом расположения двух главных исламских святынь, Мекки и Медины, родиной Мухаммеда и началом халифата. Сакральный характер своей власти подчеркивали и сами саудиты – неслучайно еще предшественник Абдаллы поменял королевский титул на «Хранителя двух святынь».

Отношений с СССР не было даже дипломатических – советскую власть обвиняли в атеизме и угнетении мусульман, что, впрочем, скорее было удобной отговоркой. В реальности в Саудовской Аравии не любили СССР потому, что он поддерживал светские революционные режимы в арабском мире – Сирию, Египет, Ирак, Южный Йемен, Ливию, Алжир. При этом отношения Москвы с арабскими странами вовсе не определялись идеологическими предпочтениями – речь шла о геополитике, СССР поддерживал антиимпериалистический, то есть антизападный курс любой арабской страны, независимо от того, выбирала она социалистический путь или нет (да и социализм был свой, арабский, что в Москве прекрасно понимали). Но для патриархальных, религиозных жителей пустыни вся эта городская арабская увлеченность социализмом казалась непонятной, неестественной и, главное, угрожающей их укладу жизни, вере и власти.

Тем более что и Запад (а он помогал создавать и обслуживать все, от нефтяной отрасли до армии) говорил, что Советы – это безбожники и исчадие ада, которые хотят захватить родину пророка.

Таким образом, саудиты становились союзниками Запада как бы вынужденно – чтобы защитить свой уклад от идеологии безбожников – союзников Москвы, а свою территорию – от угрозы со стороны более мощных в военном плане соседей и даже самого СССР. Но при этом в Эр-Рияде видели, что происходящее в регионе не вписывается в схему борьбы доброго Запада со злым СССР – в первую очередь это было заметно по палестинской проблеме и арабо-израильскому конфликту.

После войны 1967 года СССР однозначно поддержал арабов, а Запад встал на сторону Израиля. После следующей войны, в октябре 1973 года, терпение короля Фейсала (того самого, за 40 лет до этого ездившего в Москву) лопнуло, и он прекратил поставки нефти на мировой рынок, вызвав мировой энергетический кризис и рост цены на энергоносители в четыре раза. Позицию США это не изменило, но стало серьезнейшим ударом по всей экономике Запада, и через два года короля застрелил его племянник (долгое время живший в Штатах).

Так что Саудовская Аравия никогда не была не только марионеткой, но и даже простым партнером для США – и англосаксонская элита ради экономических и геополитических выгод вынуждена была считаться с интересами саудитов. Но при этом у Штатов получалось использовать религиозное рвение бедуинов в своих интересах при каждом удобном поводе – как это произошло после ввода советских войск в Афганистан в 1979 году. Штаты привлекли саудовские деньги на «джихад», которым они прикрывали собственную операцию по подрыву просоветского режима в Кабуле с целью все большего втягивания СССР в войну на его южных рубежах. Саудиты давали деньги и людей на войну за веру, а в итоге приносили американцам геополитические выгоды.

Реальные выгоды – в отличие от мифической истории об «американо-саудовском сговоре против СССР по обвалу цены на нефть в 1985 году, который в итоге привел к краху СССР». Действительно, в 85-м Эр-Рияд снял ограничения на добычу нефти, и цена резко упала, но она устойчиво снижалась и в предшествующие годы, а экономику СССР подорвало не падение экспортной выручки, а безграмотные реформы Горбачева.

К концу 80-х, когда СССР ушел из Афганистана, раскрепостил религиозную жизнь внутри страны, при этом продолжая помогать арабам в борьбе за Иерусалим, вроде бы сложились все предпосылки для сближения Москвы и Эр-Рияда. Тем более что в то, что Москва хочет натравить на Саудовскую Аравию ее революционных арабских соседей, не верили уже и сами саудиты. И действительно, в 1990 году наши страны восстановили дипломатические отношения, но для нашей страны это уже не имело никакого значения.

Потому что в начале 1990 года СССР фактически отказался от статуса сверхдержавы, позволив США атаковать Ирак, подставившийся оккупацией Кувейта. Хусейн был союзником Москвы, и подобный исход означал крушение двухполярного мира и прелюдию к большому хаосу на Ближнем Востоке, о чем тогда, впрочем, мало кто догадывался.

Вторжение в Ирак созданной Вашингтоном международной коалиции осуществлялось с территории Саудовской Аравии и, казалось бы, отвечало и ее интересам, ведь ставился на место один из двух ее сильнейших соседей, идеологический противник. Ирак побили, обложили санкциями, и вскоре Саудовская Аравия обнаружила, что она становится номером один в арабском мире. Как минимум финансовым и религиозным, потому что светские полусоциалистические режимы оказались в кризисе, а исламистские течения еще не вышли из полуподполья. СССР исчез, и это серьезнейшим образом повлияло и на расстановку сил в арабском мире.

Но парадоксальным образом и США в 90-е годы не смогли сильно упрочить свои позиции в арабском мире – они пытались урегулировать арабо-израильский конфликт, но арабы видели, что Вашингтон не собирается по-настоящему давить на Израиль ради создания независимой Палестины и возвращения Восточного Иерусалима. Саудиты осознали, что их используют, и это в итоге привело к 11 сентября. Конечно, бен Ладен не действовал по указке Эр-Рияда, но джихад развернулся с востока на запад.

То, что США разнесли Афганистан и Ирак, не сделало Саудовскую Аравию стабильнее и сильнее, точно так же, как борьба с Асадом, которую вели саудиты вместе с американцами, не работает на величие Саудовского королевства. И конфронтация с Ираном, из которого изображают стратегического противника Эр-Рияда, не идет во славу династии Саудов. И американские беспилотники, охотящиеся за йеменскими повстанцами, не облегчают жизни Саудовской Аравии. Ровно наоборот: поднимается песчаная буря, из которой на северные границы королевства выходит «Исламский халифат», а на южные – «Партизаны Бога»...

Потому что все это – игра атлантических колонизаторов, которые, разделяя и стравливая, намереваются и дальше властвовать и контролировать арабский мир. Им не важно, панарабский социалист или ваххабит, исламист или суфий – пускай все воюют со всеми. Никаким надежным союзником для Саудовской Аравии англосаксы не являются – в удобный момент она будет принесена в жертву. И династия, и созданное ею единое государство будут скормлены хотя бы тем же радикальным исламистам. Государство бедуинов, зависящее от одной лишь нефти, где треть населения составляют эмигранты, у границ которого бушует несколько войн и конфликтов, чья система власти строится на балансе интересов внутри одной большой семьи, насчитывающей уже несколько тысяч принцев – чрезвычайно уязвимо.

Саудовские принцы понимают это с каждым годом все лучше и лучше, судя по тому, что они демонстративно хлопнули дверью в позапрошлом году, отказавшись от места в Совете Безопасности ООН, по их практически открытому недовольству Вашингтоном, по их поддержке фельдмаршала ас-Сиси в Египте, судя по неоднократным визитам в Москву принца Бандара, генсека Совета национальной безопасности. Успеют ли они выстроить свою игру до того момента, как хаос, поднятый их англосаксонскими партнерами, накроет их собственную страну?

Сегодня у Саудовской Аравии и России нет серьезных противоречий – Сирия и Иран не могут помешать нам вместе работать над новой глобальной архитектурой. Саудовская Аравия выступает сейчас как неформальный руководитель арабского мира – не столько в силу безусловного авторитета династии Саудов для остальных арабов, сколько в силу ослабления таких традиционных тяжеловесов, как Египет, Ирак и Сирия. И в качестве такого представителя Эр-Рияд может формулировать арабскую заявку на новые правила игры – не на рынке энергоресурсов, и даже не на финансовом. А на геополитической арене, потому что, только изменив расстановку сил на ней, и русская, и арабская цивилизации добьются мира на своих землях.

Россия. Саудовская Аравия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 25 января 2015 > № 2913946 Петр Акопов

Новый глобальный консенсус ответственных сил

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме Весь накопленный опыт общечеловеческих достижений и катастроф должен напомнить мировым политикам, как важно на этапе смены вех уловить суть происходящих глобальных перемен и строить политику, исходя из новых реалий

Весь накопленный опыт общечеловеческих достижений и катастроф должен напомнить мировым политикам, как важно на этапе смены вех уловить суть происходящих глобальных перемен и строить политику, исходя из новых реалий. Альтернатива этому – геополитические потрясения, которых, как потом выясняется, никто не хотел и не ожидал.

Весь накопленный опыт общечеловеческих достижений и катастроф должен напомнить мировым политикам, как важно на этапе смены вех уловить суть происходящих глобальных перемен и строить политику, исходя из новых реалий. Альтернатива этому – геополитические потрясения, которых, как потом выясняется, никто не хотел и не ожидал.

Выступление российского президента в Сочи состоялось именно в такой момент или, как он выразился, на исторической развилке. Тот факт, что в сегодняшнем мироустройстве происходят глубинные сдвиги, ни у кого ни в России, ни на Западе сомнений не вызывает. Взаимное отчуждение вплоть до антагонизма связано с разными оценками причинно-следственных связей между теми или иными явлениями. Кто повинен в том, что за последние два десятилетия произошёл отход от «стратегического партнёрства» к конфронтационной политике?

Обращения государственных деятелей к миру в кризисные периоды никогда не воспринимались однозначно. Так было и с посланием, прозвучавшим на Валдайском форуме, что вполне естественно. Не естественно другое – когда негативная реакция Запада выстраивается из старых пропагандистских клише.

Если обобщить большинство западных откликов, то бросаются в глаза поспешные и легковесные оценки. Что касается содержания речи, то главный акцент делается на «беспрецедентном антиамериканизме», а если говорить о тональности, то на «ядовитом сарказме» ряда высказываний российского президента (New York Times, Washington Times). Мол, корень всех мировых бед – Соединенные Штаты, а Россия – «жертва американского вероломства». Некоторые западные комментаторы усматривают в выступлении В.Путина даже «скрытые угрозы» переписать правила в одностороннем порядке и «разжечь нестабильность», если Запад не начнёт играть по новым устраивающим Россию правилам (Financial Times, 27.10.2014, Putin makes west an offer wrapped up in a warning). Высказывается и оценка, что в выступлении не было ничего нового: «Путин поёт старую песню». (New York Times)

То есть в ответ на российский, пусть и предельно резкий, анализ развития международных отношений после окончания холодной войны западные партнёры не представили широкого видения картины современного мира со всеми его несовершенствами. Вместо развёрнутого обоснования политики Запада по острым вопросам мироустройства в постконфронтационный период, поднятым в выступлении, оппоненты российского президента пошли по пути реагирования на отдельные частности, вырывая их подчас из общего контекста. Скорее на следствия конфликтных ситуаций, чем на их глубинные причины.

Украинский кризис, арабские революции и распад государственности в регионе, столкновения вокруг моделей национального развития, всплеск международного терроризма, амбиции НАТО за пределами зоны ответственности этой организации, сокращение ядерных вооружений и проблемы глобальной безопасности – всё это лишь отдельные части большой геополитической мозаики. Собрать ее в новую картину справедливого демократического мироустройства – таков был призыв, прозвучавший на Валдайском клубе. Как следует из текста выступления, сочинские сигналы несут в себе немалый позитивный заряд. К сожалению, конструктивизм путинского послания на Западе остался или оставлен без должного внимания.

Всё зависит от того, кто и как читает и что хочет увидеть в тексте. В этом смысле при наличии политической воли, реализма и чувства исторической ответственности выступление дает много пищи для серьёзных размышлений. Государственные деятели США и Евросоюза могли бы заметить в словах президента России желание подвести черту под чередой конфликтных ситуаций последних двух десятилетий. Что же осталось недочитанным и недопонятым? Именно на этих вопросах необходимо остановиться особо.

Первый посыл В.Путина состоит в том, что холодная война не завершилась заключением мира и прозрачными договорённостями о соблюдении имеющихся или создании новых правил и стандартов. Тем самым ясно дано понять, что Россия не цепляется за нормы международного права, если они устарели, и готова реформировать систему международных отношений вместе со своими западными партнёрами, то есть на коллективной основе. Этот общий тезис получил дальнейшее развитие в призыве к созданию «внятной системы взаимных обязательств и договорённостей», к выстраиванию «механизма разрешения кризисных ситуаций». Что здесь имеется в виду? Какие кризисные ситуации? Ответ на эти вопросы также даётся, причём довольно прозрачно.

Революционные вызовы современности стали, по оценке Путина, тем самым полем, где прошли линии размежевания между Россией и Западом. Говоря о «цветных революциях» в контексте внешнего вмешательства, президент России в то же время продемонстрировал открытость для поиска общих решений и ответов на последствия социально-политических катаклизмов 21 века. Иначе как расценить слова о необходимости «чётко определить, где пределы односторонних действий и где возникает потребность в многосторонних механизмах»? Более того, президент видит, что существует дилемма между действиями международного сообщества в сфере безопасности и принципом национального суверенитета и невмешательства во внутренние дела.

Все эти вопросы, в том числе содержание суверенитета, де-факто давно вышли на уровень глобальной проблематики. В каких случаях внутренние дела перестают быть внутренними? Являются ли критерием этого подавление гражданских свобод, применение силы в ходе внутренних конфликтов, нарушения прав человека и международного гуманитарного права? Что приоритетней – силовое принуждение к демократии или эволюционное развитие в условиях стабильности? Признавая всю сложность дискуссии на эту тему, В.Путин подчёркивает важность согласования «чётких условий, при которых вмешательство является необходимым и законным». Отсутствие таких условий, по мнению российского президента, гораздо опасней для мировой стабильности. Принцип суверенитета должен сохраняться, но его содержание может стать предметом коллективного обсуждения в мире, где нет «конца истории», но её «правильная сторона» пока не найдена. При непредвзятом прочтении заявления российского президента в его словах можно услышать призыв начать договариваться и увидеть контуры возможных компромиссов. Иными словами, вместо споров о частностях предлагается искать «новый глобальный консенсус ответственных сил». Россия не требует для себя исключительной роли. Речь идёт о соблюдении её законных национальных интересов – общепризнанной категории, которой так любят оперировать сами Соединённые Штаты.

Вопрос о том, с чего и как начинать движение к этой цели, остался за скобками выступления. И это вполне объяснимо. Из-за столкновений вокруг Украины Россия и Запад, пока еще сохраняющие тонкую переговорную нить, приблизились к потере взаимного доверия и обречённости на неуспех. Вместе с тем они воздерживаются от игры на дальнейшее обострение, придерживаясь своих интерпретаций договорённостей, достигнутых в Женеве и Минске.

Киев, со своей стороны, продолжает разжигать антироссийские настроения на Западе, видя в этом свой дипломатический ресурс и способ политического выживания. Понадобится, видимо, немало времени, чтобы в Америке и Европе объективно оценили истоки конфликта и пришли к осознанию того, что урегулирование украинского кризиса на долговременной основе невозможно без России и тем более в ущерб её жизненным экономическим интересам, за счёт её национальной безопасности. Такова объективная реальность. С другой стороны, Россия совместно с Западом могла бы способствовать не только умиротворению ситуации, но и построению на Украине подлинно демократического, не враждебного ей государства с самодостаточной экономикой и на новой конституционной основе.

Поэтому в сложившейся ситуации было бы преждевременно говорить о формате глобальных договорённостей, которые подвели бы черту под нынешней конфронтацией. Для начала важно, не зацикливаясь на украинском кризисе, двигаться к восстановлению доверия на тех внешнеполитических направлениях, где позиции России, США и Европы близки или совпадают. Судя по тому, как проходят последние российско-американские встречи на уровне министров иностранных дел, такое понимание начинает складываться. Несмотря на расхождения по Украине, у России и США по-прежнему имеются инструменты и неиспользованный потенциал взаимодействия по Ближнему Востоку, иранскому «ядерному досье», проблеме международного терроризма. Обе страны объявили о повороте к Азии, где также возможна координация шагов в вопросах региональной безопасности, особенно после ухода США из Афганистана. Всего этого уже немало для продолжения совместной работы.

Объявление о создании средневекового «исламского халифата» в центре арабского мира расценивается в Москве и Вашингтоне как общая угроза. Получивший идеологическое обоснование терроризм ускоренно распространяется на другие регионы – Африку, Юго-Восточную Азию. Чтобы остановить эту экспансию, необходимо избегать прежних ошибок, допущенных американцами в ходе арабских революций. Сегодня это открыто признают не только на Ближнем Востоке, но и в самих Соединённых Штатах, причём как реалисты, так и интервенционисты. В дискуссиях на стратегическом форуме в Абу-Даби (19-20 октября 2014 г.), в которых автору довелось принимать участие, звучала критика политики США в связи с поспешностью их действий по продвижению демократии в регионе в ущерб безопасности и экономической стабильности, а также по поводу двойных стандартов поведения. Американские политологи все чаще отмечают необходимость выработки более «практичной» политики, которая учитывала бы новые региональные реалии. В этом смысле показательны оценки известного политолога Ф.Фукуямы и бывшего посла США в Афганистане К.Эйкенберри. Они пишут в газете «Файнэншл таймс», что «Соединённые Штаты не имеют инструментов, способных обеспечить политическое урегулирование, которое установило бы настоящую демократию в Сирии или хорошую систему правления в Ираке. Они могут только надеяться, что вооружённая междоусобица не продлится так долго, как 30-летняя война между протестантами и католиками в Европе 17 века» ( Financial Times, 24 Sept, 2014, Comment, Friendless Obama…..).

С учётом новых террористических вызовов структурирование российско-американского диалога по ситуации в Сирии и Ираке, где в подходах обеих стран имеется много общего, помогло бы найти правильную тактику в противодействии угрозам со стороны исламистов из ИГИЛ. Россия и США согласны в том, что у сирийского конфликта не может быть военного решения, что его продолжение чревато распространением межконфессиональной гражданской войны на соседние государства и разрастанием гуманитарного кризиса домасштабов катастрофы. Главный пункт разногласий - роль президента Б. Асада в переходном процессе: должен ли он уйти, как того требуют США и вооружённая сирийская оппозиция, или этот вопрос следует решать самим сирийцам. Именно этот пункт стал камнем преткновения на переговорах при международном посредничестве «Женева-2».

Образование «исламского государства» должно внести новые элементы в антитеррористическую стратегию. Созданная Вашингтоном коалиция исходит из возможности ведения военных действий одновременно на два фронта – против ИГИЛ и против сирийского правительства. Роль ударной силы «на земле» в Сирии отводится курдским отрядам «пешмерга» и разрозненным подразделениям оппозиции, которая будет усилена при помощи военных инструкторов и поставок вооружений. Такая тактика вряд ли принесёт успех и может лишь сыграть на руку исламистам, давая им свободу политического маневрирования ввиду неоднородности сирийской оппозиции и сохраняющегося соперничества в борьбе за влияние на неё между Саудовской Аравией, ОАЭ, Катаром и Турцией.

В этих условиях Россия и США, действуя скоординировано, если не совместно, то на параллельных треках, могли бы работать на ближневосточном поле по трём ключевым направлениям, где имеется больше совпадений, чем разногласий.

Первое – возобновление переговорного процесса во внутрисирийском формате. Здесь есть шансы на продвижение вперёд, если российская сторона уже в новой обстановке сможет убедить Дамаск не относить всю сирийскую оппозицию к категории террористов, а американская – добиться согласия от оппозиции не связывать начало переговоров о переходном периоде с отставкой Б.Асада. В этом случае вопрос о том, что вначале – борьба с терроризмом или договорённости по параметрам переходного периода, может быть решён на компромиссной основе.

Второе – нормализация отношений между Саудовской Аравией, Турцией и Ираном – крупными региональными игроками, чья борьба за сферы влияния и конфессиональная рознь способствовали разрастанию конфликта после революционных взрывов на Арабском Востоке. Россия вместе с США конструктивно участвует в многосторонних переговорах по урегулированию иранской ядерной проблемы и одновременно предпринимает шаги к сближению с Саудовской Аравией. Успех этих общих усилий позволит смягчить напряжённость в регионе Персидского залива, заложить основу для формирования там новой архитектуры региональной безопасности.

Третье – скоординированные действия на палестино–израильском треке, где ситуация периодически накаляется с угрозой перерастания в «третью интифаду».

Взаимодействие или хотя бы параллельные шаги на этих направлениях способствовали бы восстановлению утраченного доверия, что в свою очередь создаст почву для начала диалога по глобальной проблематике, в том числе о будущем украинской государственности.

Сирия. Ближний Восток. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 6 декабря 2014 > № 2913958 Александр Аксененок

Крушение миропорядка?

Куда повернет Россия

А.Г. Арбатов – академик РАН, глава Центра международной безопасности ИМЭМО РАН., член редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике».

Резюме Москва не готова к полицентризму, поскольку еще не осознала его главного правила, которое хорошо понимали российские канцлеры XIX века. Частные компромиссы нужны, чтобы иметь более благоприятные отношения с другими центрами силы, чем у тех между собой.

В России и за рубежом широко распространилось ощущение, что украинский кризис подорвал систему международных отношений, которая строилась после окончания холодной войны и даже с более давних времен – после завершения Второй мировой войны в 1945 году. Это ощущение подкрепляется впечатляющими аналогиями.

Тогда яблоком раздора стал раздел послевоенной Европы между Советским Союзом и Соединенными Штатами, а теперь – борьба за влияние на постсоветском пространстве и в его самой большой после России стране – Украине. В те времена геополитический конфликт происходил под сенью непримиримого идеологического противостояния коммунизма и капитализма. После двадцати лет забвения идеологическая схизма как будто вновь вышла на передний план: между духовными ценностями российского консерватизма и западным либерализмом (который представляют в виде однополых браков, легализации наркотиков и проституции, меркантильного индивидуализма). Еще больше усиливают ассоциации небывалый подъем великодержавных настроений и ползучая (но от этого не менее безнравственная и пагубная) реабилитация сталинизма в России, а за океаном – безответственный курс экспорта американских канонов свободы и демократии в докапиталистические страны.

Трудно отделаться от впечатления, что в начале XXI века с его глобализацией и информационной революцией мир вдруг вернулся в первую половину XX века и даже в XIX столетие с их территориальными захватами и геополитическим соперничеством. Слов нет, разрушающийся ныне миропорядок был далеко не совершенным, и у России, как и у многих других государств, к нему накопилось немало претензий. Но отнюдь не ясно, возможно ли новое издание холодной войны, будет ли грядущее мироустройство лучше прежнего и в чем, собственно, была суть того, что ушло в прошлое.

Мир и порядок холодной войны?

Система международных отношений строится не на основе международно-правовых норм и институтов, а в зависимости от реального распределения и соотношения сил ведущих держав и их союзов, наличия у них общих интересов. Именно это определяет, насколько эффективны и реализуемы упомянутые нормы и механизмы. Самый наглядный пример дал период после окончания Второй мировой войны.

Миропорядок того времени был заложен в 1945 г. комплексом договоренностей держав-победительниц в Ялте, Потсдаме и Сан-Франциско. Тогда на пространствах рухнувших империй Германии, Италии и Японии были определены границы европейских стран и государств Дальнего Востока, создана ООН, решены другие послевоенные вопросы. Замысел состоял в том, что великие державы будут совместно поддерживать мир и сообща разрешать международные споры и конфликты на основе Устава ООН во имя предотвращения новой мировой войны. Но этот миропорядок так и не был реализован – он быстро разбился о противостояние СССР и США в Европе, а затем и по всему миру.

В освобожденной Советской армией Центральной и Восточной Европе Советский Союз за несколько лет установил социалистический строй и инициировал массовые репрессии, что вызвало возмущение Соединенных Штатов, которые, в свою очередь, помогли подавить коммунистическое движение в ряде стран Западной Европы. Затем зоны оккупации Германии превратились в два государства – ФРГ и ГДР. Потом была создана НАТО, а в ответ на принятие в нее ФРГ – Организация Варшавского договора. Со временем по обе стороны от внутригерманской границы были развернуты беспрецедентные для мирного времени контингенты вооруженных сил и тысячи единиц ядерного оружия.

Важнейшие европейские границы (между ГДР и Польшей по Одеру–Нейссе, между ФРГ и ГДР, как и граница Советского Союза вокруг балтийских стран) юридически не были признаны Западом – в первом случае до соглашений 1970 г., во втором – до 1973 г., а в третьем – никогда. Статус Западного Берлина служил источником опаснейших кризисов (1948, 1953, 1958 гг.), а один из них, в августе 1961 г. (когда советские и американские танки стояли друг против друга на прямой наводке), едва не привел к вооруженному конфликту СССР и США. Берлинский вопрос урегулирован лишь соглашениями от 1971 года. Холодная война парализовала Совет Безопасности ООН и превратила его в форум пропагандистской полемики, а не институт поддержания международного мира и безопасности.

Готовые к применению ядерные потенциалы породили страх перед лобовым столкновением в зоне прямого военного противостояния двух мощных альянсов, что на время заморозила конфликты и фактические границы в Европе. (Что сделало неизбежным их размораживание после окончания холодной войны.) Но на протяжении первой четверти века существования того миропорядка европейский континент постоянно трясло от напряженности и кризисов между двумя блоками, а Советский Союз к тому же периодически силой подавлял мирные и вооруженные восстания в социалистическом лагере (в 1953 г. в ГДР, в 1956-м в Венгрии, в 1968-м в Чехословакии).

Относительной стабилизации удалось достичь только двадцать с лишним лет спустя – в ходе первой временной разрядки напряженности между двумя ядерными сверхдержавами, зафиксированной Договором по ПРО и соглашением ОСВ-1 от 1972 года. На этой волне в 1975 г. в Хельсинки был подписан и Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), закрепивший нерушимость европейских границ и десять принципов мирного сосуществования государств на континенте (включая территориальную целостность, суверенитет, неприменение силы и право народов на самоопределение).

Однако вне Европы миропорядок холодной войны вплоть до ее окончания заключался в его отсутствии. Сорок лет мир жил в постоянном ужасе перед глобальной войной. Помимо берлинского кризиса 1961 г., великие державы как минимум трижды подходили к грани ядерного катаклизма: во время Суэцкого кризиса 1956 г., в ходе ближневосточной войны 1973 г. и во время Карибского кризиса в октябре 1962-го, когда эту черту едва не переступили. Компромисс был достигнут за пару дней до момента намеченного авиаудара США по кубинским базам советских ядерных ракет, часть которых была приведена в боеготовность для ответного удара, о чем не знали в Вашингтоне. Тогда человечество было спасено не только благодаря осторожности Кремля и Белого дома, но и просто по счастливому случаю.

Не было никакого совместного управления миром двумя сверхдержавами – просто ужас перед ядерной катастрофой заставлял стороны избегать прямого столкновения. Тем не менее, за этот период произошли десятки крупных региональных и локальных войн и конфликтов, унесших жизни более 20 млн человек. Военные потери самих Соединенных Штатов в те годы составили около 120 тыс. человек – столько же, сколько в Первой мировой войне. Зачастую конфликты разражались неожиданно и завершались непредсказуемо, в том числе поражением великих держав: война в Корее, две войны в Индокитае, пять войн на Ближнем Востоке, войны в Алжире, войны между Индией и Пакистаном, Ираном и Ираком, на Африканском Роге, в Конго, Нигерии, Анголе, Родезии, Афганистане, не говоря уже о бесчисленных внутренних переворотах и кровавых гражданских катаклизмах.

В глобальном соперничестве стороны совершенно произвольно нарушали международно-правовые нормы, включая территориальную целостность, суверенитет и права наций на самоопределение. Под идеологическими знаменами военная сила и подрывные операции применялись регулярно, цинично и массированно. Вне Европы границы государств постоянно менялись, силовым путем страны распадались и воссоединялись (Корея, Вьетнам, Ближний и Средний Восток, Пакистан, Африканский Рог и пр.). Почти в каждом конфликте США и СССР оказывались по разные стороны и предоставляли прямую военную помощь своим партнерам.

Все это сопровождалось беспрецедентной гонкой ядерных и обычных вооружений, противостоянием вооруженных сил сверхдержав и их союзников на всех континентах и во всех океанах, разработкой и испытанием космических вооружений. Это соперничество принесло всем огромные экономические издержки, но более всех подорвало советскую экономику. Лишь в 1968 г. был заключен Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), с конца 1960-х гг. начались серьезные переговоры по ядерным вооружениям, а затем о сокращении обычных вооруженных сил в Европе.

Мировая экономика была разделена на две системы: капиталистическую и социалистическую. В этих условиях было невозможно применять друг против друга какие-то экономические санкции, поскольку они присутствовали постоянно в виде жестких торговых и технических барьеров (как, например, КОКОМ). И только в 1970-е гг. началось избирательное экономическое взаимодействие в виде экспорта советских углеводородов в Западную Европу и скромного импорта оттуда промышленных товаров и технологий. Экономические кризисы на Западе вызывали радость на Востоке, а хозяйственные трудности СССР встречали удовлетворение Соединенных Штатов и их союзников. Впрочем, экономическая независимость (автаркия) и опора на оборонный комплекс как локомотив развития в конечном итоге закономерно загнали социалистическую экономику в хозяйственный и научно-технический ступор.

Сорокалетний период биполярной системы международных отношений и холодной войны наглядно продемонстрировал, что международное право и институты действуют лишь как исключение – в тех редких случаях, когда ведущие державы осознают общий интерес. А в остальном игра с нулевой суммой превращает эти нормы и организации не более чем в средства оправдания своих действий и форумы для пропагандистских баталий.

С конца 1990-х гг. в России присутствует ощущение растущей угрозы, и даже на официальном уровне была высказана мысль, что окончание холодной войны не укрепило, а ослабило национальную безопасность. Это не что иное, как политико-психологическая аберрация. Частично она объясняется тем, что когда самая страшная угроза – вероятность глобальной ядерной войны – отошла далеко на задний план, вопреки наивным надеждам начала 1990-х гг., всеобщей гармонии не наступило. Ужасы сорока лет холодной войны заставили всех забыть, насколько опасным был мир до нее (приведя, помимо всего прочего, к двум мировым войнам). Кроме того, ностальгия по былому лидирующему положению своей страны – как одной из двух глобальных сверхдержав –

побуждает многих в России, кто работал в годы холодной войны, и тем более тех, кто пришел в политику после нее, подменять реальность историческими мифами и сожалеть об утерянном «миропорядке», который на деле был балансированием на грани всеобщей гибели.

Новое мироустройство

Как всегда бывало в истории, фундаментальное изменение расстановки сил на мировой арене сопровождалось изменением миропорядка, как бы сомнительно ни было применение этого понятия к периоду холодной войны. Крушение советской империи, экономики, государства и идеологии означало конец биполярной системы международных отношений. Вместо этого США на протяжении 1990-х и в следующем десятилетии пытались реализовать идею однополюсного мира под своим руководством.

Нельзя не отметить, что благодаря окончанию холодной войны начала складываться глобальная система безопасности: за это время были заключены важнейшие соглашения по контролю над ядерными и обычными вооружениями, нераспространению и ликвидации оружия массового уничтожения. Резко активизировалась роль ООН в миротворческих операциях (в течение 1990-х гг. было предпринято 36 таких операций из 49 проведенных ООН в общей сложности до 2000 года). За два с лишним десятилетия число международных конфликтов и их разрушительные масштабы не увеличились, а значительно уменьшились по сравнению с любым из 20-летних периодов холодной войны.

Россия, Китай и другие бывшие социалистические страны, несмотря на различия политических систем, были интегрированы в единую мировую финансово-экономическую систему и институты, хотя оказывали на них недостаточное влияние. За пределами этой системы остались лишь несколько государств (как КНДР, Куба, Сомали). Кризис 2008 г. как бы от обратного продемонстрировал финансово-экономическое единство мира. Начавшись в Америке, он быстро охватил остальные страны, в том числе тяжело ударил по экономике России (вопреки ее первоначальным, по старой привычке, надеждам остаться «островом стабильности»).

Предпринимались попытки юридически оформить новую расстановку сил: через договор об объединении Германии между ФРГ, ГДР, СССР, США, Великобританией и Францией (1990 г.), создание ОБСЕ на месте СБСЕ (1995 г.), развитие положений Хельсинкского акта в Парижской хартии (1990 г.) и Основополагающем акте России–НАТО (1997 г.), активно обсуждалась реформа ООН. Был адаптирован Договор по сокращению обычных вооружений в Европе (АДОВСЕ – 1999 г.), велись переговоры о совместном развитии систем ПРО.

Однако эти попытки во многих случаях были неуспешны или остались незавершенными, как и строительство всей системы международной безопасности, прежде всего из-за глобальных претензий Соединенных Штатов. С начала 1990-х гг. у США был уникальный исторический шанс возглавить процесс созидания нового, многостороннего, согласованного с другими центрами силы миропорядка. Но они этот шанс бездарно упустили. Неожиданно ощутив себя «единственной мировой сверхдержавой» и пребывая во власти эйфории, Соединенные Штаты стали подменять международное право правом своей силы, легитимные решения Совета Безопасности ООН – директивами американского Совета Национальной Безопасности, а прерогативы ОБСЕ – действиями НАТО.

В результате под новый миропорядок были заложены мины замедленного действия: расширение Североатлантического альянса на восток, силовое расчленение Югославии и Сербии, незаконное вторжение в Ирак, пренебрежительное отношение к ООН, ОБСЕ, контролю над вооружениями (выход США из Договора по ПРО в 2002 г. и отказ от ратификации Договора 1996 г. о запрещении ядерных испытаний). К России относились как к проигравшей державе, хотя именно она покончила с советской империей и холодной войной.

Первое двадцатилетие после биполярности убедительно показало, что и однополярный мир не приносит стабильности и безопасности. Как внутри стран, так и в международных отношениях монополизм неизбежно ведет к правовому нигилизму, произволу, стагнации и в конечном итоге – к поражениям.

Растущее противодействие «американскому порядку» стали оказывать Китай, Россия, а также новые межгосударственные организации: ШОС, БРИКС, региональные государства (Иран, Пакистан, Венесуэла, Боливия) и даже некоторые союзники Вашингтона (ФРГ, Франция, Испания). Помимо наращивания военного потенциала и соперничества в мировой торговле оружием Россия начала открыто противодействовать США в отдельных военно-технических сферах (развитии систем преодоления ПРО). В августе 2008 г. впервые за многие годы Москва применила военную силу за рубежом – на Южном Кавказе.

В российском публичном дискурсе «империализм» ныне утратил прежний негативный флер и все чаще используется с героическим пафосом. Исключительно позитивный смысл придается ядерному оружию и концепции ядерного сдерживания (и негативный – сокращению ядерных вооружений), поиску военных баз за рубежом, соперничеству в торговле оружием, воспевается политика наращивания и демонстрации военной силы, обосновывается отказ от договоров по контролю над вооружениями – все то, что раньше ставилось в вину «мировому империализму».

Китай, в свою очередь, приступил к последовательному наращиванию и модернизации ядерных и обычных вооружений, развернул программы преодоления ПРО США и соревнования с их высокоточными неядерными системами. КНР бросила вызов соседним странам и американскому военному доминированию в акваториях к западу и югу от своих берегов, заявила права на доступ к природным ресурсам Азии и Африки и на контроль над морскими коммуникациями их доставки в Индийском и Тихом океанах.

Однополярный «порядок» подорван фактическим поражением Вашингтона в иракской и афганской оккупационных войнах, а также глобальным финансово-экономическим кризисом 2008 года. Он закончился растущей интенсивностью военно-политического соперничества Соединенных Штатов с Китаем в Азиатско-Тихоокеанском регионе и жестким противостоянием США с Россией вокруг украинского кризиса.

Украинский момент истины

С точки зрения реальной политики при всем драматизме гуманитарной стороны кризиса и насилия на юго-востоке Украины суть происходящего проста: США и Евросоюз тянут Украину к себе, а Россия ее не пускает, стремясь оставить страну (или хотя бы ее части) в орбите своего влияния. Впрочем, теория реальной политики дает далеко не полную картину событий, поскольку не учитывает социально-экономическое и внутриполитическое измерение происходящего.

Большинство украинского общества выступает за демократические реформы и интеграцию с Западом, видя в этом перспективу выхода из многолетнего социально-экономического застоя и нищеты, преодоления коррупции, смены неэффективной системы власти. Проживающее на юго-востоке значительное меньшинство (составляющее до 10–15% всего населения) настроено против курса на Запад и за сохранение традиционных связей с Россией. Решения президента Виктора Януковича подписать, а затем отменить соглашение об ассоциации с ЕС резко обострили внутриполитический раскол: последовали Евромайдан и его расстрел, насильственное свержение законной власти, отделение Крыма и гражданская война на юго-востоке.

Хотя Вашингтон сейчас огульно обвиняет во всех бедах Москву, она имеет лишь косвенное отношение к интернационализации кризиса до крымских событий. В 2012–2013 гг. массовые протестные движения в России были восприняты ее новым правящим классом как инспирированная Западом попытка «цветной революции». Судя по всему, из этого сделали вывод об опасности дальнейшего сближения с США и Евросоюзом. Потому был отменен курс на «европейский выбор России», который многократно официально провозглашался в 1990-е гг. и в первый период правления Путина, начиная с Петербургского саммита Россия–ЕС в мае 2003 г. и вплоть до 2007 года. На смену «европейскому выбору» пришла официальная доктрина «евразийства».

Вовне она предполагает первоочередную интеграцию России в Таможенном и Евразийском союзе с постсоветскими республиками: прежде всего Белоруссией, Казахстаном и другими, которые пожелают присоединиться. А вместо получения инвестиций и передовых технологий Запада (на которые была рассчитана концепция «партнерства ради модернизации» президента Дмитрия Медведева) взят курс на реиндустриализацию экономики с опорой на оборонно-промышленный комплекс, получивший финансирование в 23 трлн рублей до 2020 года. Этот поворот сопровождался небывалой со времен холодной войны кампанией о военной угрозе Запада. Именно на фоне отмеченной смены российской ориентации намерение Киева подписать соглашение с ЕС было воспринято в Москве как серьезная угроза ее «евразийским» интересам. Ведь ранее заявки президентов Кравчука, Кучмы, Ющенко на членство в НАТО и Евросоюзе не вызывали жесткой реакции России.

Консервация сложившегося в России за последние двадцать лет государственного строя, отказ от существенных экономических и политических реформ получили доктринальное обоснование в философии консерватизма, возврата к традиционным духовным ценностям и государственно-политическим канонам. Что бы ни думали об этом в Кремле, легионы активистов в политическом классе и СМИ открыто призывают возродить великодержавно-православную Россию (не преминув использовать и сталинский опыт), присоединить Абхазию и Южную Осетию, после Крыма занять населенные соотечественниками юг и юго-восток Украины (Новороссию), Приднестровье, при случае – Северный Казахстан и части Балтии (ведущий идеолог такой философии Александр Проханов назвал это «империей обрубков».)

Вашингтон и его союзники по НАТО (кроме Польши и стран Балтии) в течение ряда лет не отвечали на новые веяния в российской политике. Однако после присоединения к России Крыма и начала войны на юго-востоке Украины их реакция была вдвойне жесткой, особенно со стороны администрации президента Обамы, которого консервативная оппозиция изначально обвиняла в излишнем либерализме и мягкотелости по отношению к Москве. Трагедия с малазийским лайнером в июле 2014 г. придала кризису небывалую эмоциональную остроту глобального масштаба, хотя причины катастрофы до сих пор не выяснены.

При всех огромных сложностях ситуации варианты решения по существу тоже просты, и определяться они будут не только на переговорах Киева и юго-востока, а в Москве, Брюсселе и Вашингтоне. Или Россия и Запад договорятся о каком-то взаимоприемлемом будущем статусе Украины и характере ее отношений с ЕС и Россией при сохранении нынешней территориальной целостности, или страна будет разорвана на части с тяжелейшими социальными и политическими последствиями для Европы и всего мира.

Что дальше?

На смену несостоявшемуся однополюсному миру идет полицентричный миропорядок, который опирается на несколько основных центров силы. Однако, в отличие от «концерта наций» (Священного союза) XIX века, нынешние центры силы не равновелики и имеют различное общественное устройство, которое во многих аспектах еще не устоялось. Соединенные Штаты, хотя их удельный вес постепенно снижается, остаются ведущим глобальным центром в экономическом (около 20% мирового ВВП), политическом и военном отношениях. По всем параметрам их стремительно догоняет Китай (13% мирового ВВП). Евросоюз (19% мирового ВВП) и Япония (6%) могут претендовать на такую роль в экономическом плане, но в политическом и военном аспектах зависят от США и интегрированы в американские альянсы вместе с рядом региональных государств (Турция, Израиль, Южная Корея, Австралия).

Россия строит свой центр силы вместе с некоторыми постсоветскими странами. Однако, имея глобальный ядерный и политический статус, укрепляя региональные силы общего назначения, она все еще не соответствует финансово-экономическим стандартам мирового центра ввиду относительно скромного объема ВВП (3% от мирового) и еще более – из-за экспортно-сырьевого характера экономики и внешней торговли.

Индия – ведущий региональный центр (5% мирового ВВП), как и некоторые другие страны (Бразилия, ЮАР, группа АСЕАН, в перспективе – Иран). Но между Россией, Китаем, Индией, Бразилией нет и не предвидится военно-политического союза, а по отдельности они заметно уступают военно-политическому и строящемуся экономическому альянсу США, Евросоюза, Японии и Южной Кореи.

В последнее десятилетие в полицентричном мире вновь наметились линии коллективного размежевания. Одна проходит между Россией и НАТО/ЕС по поводу расширения этих альянсов на восток, программы ЕвроПРО и особенно остро в последние месяцы – в связи с кризисом на Украине. Другая линия напряженности обозначилась между Пекином и Вашингтоном в борьбе за военно-политическое доминирование в западной части Азиатско-Тихоокеанского региона, контроль над природными ресурсами и путями их транспортировки, а также по финансово-экономическим вопросам.

Объективно по закону полицентричного мира это подталкивает Россию и Китай к более тесному партнерству, стимулирует курс СНГ/ОДКБ/ШОС/БРИКС к созданию экономического и политического противовеса Западу (США/НАТО/Израиль/Япония, Южная Корея/Австралия). Впрочем, эти тенденции едва ли выльются в новую четкую биполярность, сравнимую с эпохой холодной войны. Экономические связи с Западом основных членов ШОС/БРИКС и их зависимость от него в получении инвестиций и новейших технологий намного шире, чем существует у них между собой. (Например, объем торговли России и Китая в пять раз меньше торговли России и Евросоюза и в 10 раз меньше, чем у Китая с США, ЕС и Японией). Внутри СНГ/ОДКБ/ШОС/БРИКС есть более глубокие противоречия, чем между государствами этих сообществ и Западом (Россия и Украина, Индия и Китай, Армения и Азербайджан, Казахстан и Узбекистан, Узбекистан и Таджикистан). Также немало разногласий между Соединенными Штатами и европейскими странами по многим экономическим и политическим темам, особенно в части отношений с Россией.

Кризис вокруг Украины пока не разрешил противоречие между тенденциями к полицентричности и новой биполярности. Скорее он наглядно продемонстрировал специфику складывающейся асимметричной и весьма размытой полицентричности. Как показало голосование в ООН по крымскому референдуму, Россию однозначно поддержали 10 государств, США – 99 (включая все государства НАТО и ЕС), но при этом 82 страны (40% членов ООН) предпочли остаться вне конфронтации и не портить отношения с Москвой и Вашингтоном. Ни одно из государств ШОС/БРИКС не встало на сторону России, а из стран СНГ и ОДКБ лишь Белоруссия и Армения недвусмысленно поддержали Москву, причем президент первой вскоре поехал в Киев и призвал к возвращению Украине Крыма в каком-то неопределенном будущем. Три страны СНГ, помимо вышедшей из него Грузии, выступили против России (Азербайджан, Молдавия и Украина), Москву не поддержали и такие традиционные партнеры, как Сербия, Иран, Монголия, Вьетнам. Вместе с тем в лагере США тоже нет единства, к ним не присоединились Израиль, Пакистан, Ирак, Парагвай, Уругвай. Еще больший разлад в НАТО и Евросоюзе проявился по вопросу о санкциях и новой политике сдерживания России.

Исключительно важно и то, что все эти государства и группировки интегрированы в единую мировую финансово-экономическую систему. С одной стороны, это позволило Западу принять против России ощутимые, особенно в долгосрочном плане, экономические санкции. Но с другой – применение еще более жестких широких «секторальных» санкций по той же причине грозит нанести большой ущерб их инициаторам и потому не находит единой поддержки среди союзников Соединенных Штатов, да и в кругах американского бизнеса. Ответные санкции России против продовольственного импорта затронули экономику стран Запада, но могут еще больнее ударить по российскому потребителю, несмотря на обещания найти новых поставщиков и развить собственное производство (чего не удалось СССР за 70 лет и России за следующие четверть века).

Общий экономический базис, в отличие от периода холодной войны, по идее должен служить служит мощным стабилизирующим фактором. Однако опыт последнего времени продемонстрировал огромное обратное влияние политики: обострение отношений России и Запада разваливает их экономическое сотрудничество и глобальную систему безопасности.

Если Украина будет разорвана и по какой-то внутриукраинской границе пройдет новая линия конфронтации между Россией и Западом, то между ними надолго возродятся многие элементы отношений холодной войны. Авторитетный американский политолог Роберт Легволд подчеркивал: «Хотя новая холодная война будет основательно отличаться от первоначальной, она будет крайне разрушительна. В отличие от прежней, новая не охватит всю глобальную систему. Мир более не биполярен, крупные регионы и ключевые игроки, как Китай и Индия, будут избегать вовлечения… И все же новая холодная война скажется на всех сколько-нибудь важных аспектах международной системы». Среди вопросов, по которым будет прервано сотрудничество, Легволд выделяет согласование параметров систем ЕвроПРО, разработку энергетических ресурсов Арктики, реформу ООН, МВФ и ОБСЕ, урегулирование локальных конфликтов на постсоветском пространстве и вне его. К этому списку можно добавить взаимодействие в борьбе с международным терроризмом и оборотом наркотиков, противоборство с исламским экстремизмом – главной общей угрозой глобального и трансграничного характера для России и Запада, о которой напомнило наступление исламистов в Ираке.

В таких условиях неизбежно ускорение гонки вооружений, особенно в сферах высоких технологий: информационно-управляющие системы, высокоточные неядерные оборонительные и наступательные вооружения, ракетно-планирующие и, возможно, частично-орбитальные средства. Однако это соревнование едва ли сравнится с масштабом и темпами гонки ядерных и обычных вооружений времен холодной войны, прежде всего по причине ограниченности экономических ресурсов ведущих держав и союзов. Даже в условиях беспрецедентно острого украинского кризиса США продолжают сокращать военный бюджет и не могут заставить союзников по НАТО увеличить военные расходы. Тем более ограниченны экономические и научно-технические возможности России, а издержки гонки вооружений будут для нее относительно выше. Вместе с тем в такой обстановке практически неизбежен тупик на переговорах по контролю над вооружениями и весьма вероятен распад существующей системы ограничения и нераспространения вооружений (прежде всего Договор РСМД от 1987 г., возможно – новый Договор СНВ от 2010 г. и даже ДНЯО).

Если к этому добавится кризис между КНР и США с их союзниками на Тихом океане, то Китай сдвинется ближе к России. Однако Пекин не будет склонен к жертвам ради российских интересов, но постарается всемерно использовать ее ресурсы для соперничества с противниками в Азии и на Тихом океане (китайцы называют Россию своим «ресурсным тылом», вероятно, думая, что это ей льстит). Впрочем, Китай едва ли пойдет теперь на обострение с Вашингтоном: напряженность отношений России и Запада ставит его в самое выигрышное положение в полицентричном мире. Как ни парадоксально, именно Китай занял сейчас позицию балансира между Западом и Востоком (в лице России), к чему всегда стремилась Москва.

Российские внешнеполитические практики и теоретики двадцать лет отстаивали концепцию полицентричного мира в качестве альтернативы американской монополярности. Но на деле Москва оказалась не готова к такой системе отношений, поскольку еще не осознала ее главного правила, которое хорошо понимали российские канцлеры XIX века Карл Нессельроде и Александр Горчаков. А именно: нужно идти на частные компромиссы с другими державами, чтобы иметь более благоприятные отношения с остальными центрами силы, чем у тех между собой. Тогда они будут больше заинтересованы в сотрудничестве с Россией, и можно получать уступки от всех, выигрывая по сумме реализованных интересов.

Между тем ныне отношения России с Соединенными Штатами и Евросоюзом хуже, чем у них с Китаем и тем более между собой. Это чревато для Москвы большими проблемами в обозримой перспективе. В отношениях с США и их союзниками в Европе и на Тихом океане надолго вбит клин. Над Сибирью и Дальним Востоком нависает гигантский Китай, дружить с которым можно лишь на его условиях. С юга к России примыкают неустойчивые авторитарные государства, которым угрожает исламский экстремизм. В европейской части соседи представлены, мягко выражаясь, не вполне дружественными странами в лице Азербайджана, Грузии, Украины, Молдавии, Польши, Балтии и не очень предсказуемыми партнерами (Белоруссия). Конечно, несмотря на новую американскую политику сдерживания, России не грозит международная изоляция или военная агрессия. Но Советскому Союзу в 1991 г. это тоже не угрожало, причем он был намного больше, сильнее в экономическом и военном отношениях, имел защищенные границы и не так зависел от мировых цен на нефть и газ.

Если по вопросу о будущем Украины между Россией и Западом будет достигнут компромисс, разумеется, приемлемый для Киева и юго-востока страны, то возврат к сотрудничеству не произойдет быстро. Однако со временем противостояние будет преодолено и возобладает процесс формирования полицентричного мира. Он может стать основой нового, более сбалансированного и устойчивого, пусть намного более сложного и динамичного миропорядка. Он призван заниматься проблемами XXI века, а не возвращаться к политике прошлого столетия и более ранних времен: свержению неугодных режимов, вооруженному навязыванию другим народам своих ценностей и порядков, геополитическому соперничеству и силовой перекройке границ для исправления исторических несправедливостей.

Только на новой базе станет возможным существенное повышение роли и эффективности международных норм, организаций и наднациональных институтов. Фундаментальная общность интересов многополярного мира диктует большую солидарность и сдержанность в выборе инструментов достижения интересов, чем страх перед ядерной катастрофой в прошлом веке. Этого требуют новые проблемы безопасности – распространение оружия массового уничтожения, подъем исламского экстремизма, рост международного терроризма. К тому же подталкивают обостряющиеся климатические, экологические проблемы, дефицит энергоресурсов, пресной воды, продовольствия, демографический взрыв, неуправляемая миграция и угроза глобальных эпидемий.

Курс Евросоюза, Индии, Японии предсказуем в весьма узком диапазоне вариантов. Решающую роль в формировании будущего мироустройства будет играть выбор политического курса Соединенными Штатами, Китаем и Россией. США придется, не впадая в неоизоляционизм, приспосабливаться к реалиям полицентричного и взаимозависимого мира, в котором силовой произвол подобен бросанию камней в стеклянном доме. Как самый сильный участник такого мироустройства они могут играть очень важную роль, действуя в рамках международного права и легитимных институтов. Но любые претензии на гегемонию и «право силы» встретят саботаж союзников и отпор других глобальных и региональных держав. Китаю следует избежать соблазна наращивания вооружений, проведения силовой политики и выдвижения геополитических претензий для обеспечения своих растущих ресурсных потребностей – это может сплотить против него соседние страны на западе, юге и востоке под руководством США. Растущая стремительно экономическая мощь КНР предполагает адекватное повышение глобального экономического и политического влияния страны, но это должно осуществляться только мирным путем, на основе взаимоприемлемых договоренностей с другими странами.

Что касается России, то, лишь перейдя от экспортно-сырьевой к высокотехнологичной экономике, она способна стать полновесным глобальным центром силы. Это предполагает энергичные усилия по выходу из наметившегося экономического и политического застоя, грозящего перейти в упадок. Но он невозможен на путях великодержавной риторики, самолюбования на основе метафизических духовных традиций, экономической автаркии и наращивания военного потенциала сверх пределов разумной достаточности. Все это скорее усугубит проблемы России, даже если и вызовет на время патриотический отклик общества. Для реального экономического прорыва прежде всего нужны политические и институциональные реформы демократического характера: реальное разделение и регулярная сменяемость властей, честные выборы, четкое отчуждение чиновников и депутатов от бизнеса, активное гражданское общество, независимые СМИ и многое другое. Никаким иным способом в России не появятся крупные инвестиции и высокие технологии – они не будут генерироваться из внутренних источников, не придут с Запада и не будут присланы из Китая, который сам является получателем этих активов от стран инновационной экономики.

Пожалуй, мало кто из критиков нынешней философии и политики «евразийства», консерватизма и национал-романтизма смог бы более ясно и убедительно выразить идею европейского выбора, чем сам Владимир Путин. Несколько лет назад (в 2007 г.) он писал: «Этот выбор во многом был задан национальной историей России. По духу, культуре наша страна является неотъемлемой частью европейской цивилизации… Сегодня, выстраивая суверенное демократическое государство, мы в полной мере разделяем те базовые ценности и принципы, которые составляют мироощущение большинства европейцев… Мы рассматриваем европейскую интеграцию как объективный процесс, являющийся составной частью нарождающегося миропорядка… Развитие многоплановых связей с ЕС – это принципиальный выбор России».

Согласно этой идеологии, которая является фундаментом общественной жизни и менталитета, Россия должна вернуться на европейский путь, который не следует путать с торговыми потоками и маршрутами трубопроводов. Вектор развития вовсе не обязательно предполагает интеграцию России в Евросоюз или Евроатлантическую зону свободной торговли и инвестиций. Вполне вероятно сохранение России (основываясь на экономике высоких технологий) вместе с рядом постсоветских республик как самостоятельного центра силы в тесном сотрудничестве с США, ЕС, Китаем, Японией, Индией. Европейский путь – это прежде всего преобразование российской экономической и политической системы на основе передовых европейских норм и институтов, разумеется, сообразуясь с российскими потребностями и национальными традициями.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 сентября 2014 > № 1209584 Алексей Арбатов

Слушать музыку революции?

Что несут социально-политические катаклизмы XXI века

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

И.Д. Звягельская – доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института востоковедения РАН

Резюме Без понятных норм международного поведения в контексте «революционных вызовов» мир рискует скатиться к глобальному противостоянию не из-за системных противоречий, а из-за суетного игнорирования реальных общих угроз.

Конец прошлого – начало нынешнего столетия отмечены глубинными сдвигами в геополитике, мировой экономике и финансах. Парадигма международных отношений периода холодной войны, казалось, ушла в прошлое. Однако новые правила поведения государств, соответствующие изменившемуся миропорядку, так и не сложились.

Как показала практика, при всех идеологических и военно-политических издержках двухполюсная система все же была относительно устойчивой. Она обеспечивала баланс за счет довольно жестких ограничений, налагаемых на более слабые государства в регионах (союзников, партнеров великих держав). Существовала признанная всеми «красная черта», которую нельзя было переступать, а именно: провоцировать столкновение на глобальном уровне. Местные силы пытались добиться поддержки своего покровителя, порой не слишком обращая внимание на его собственные озабоченности, но в конечном итоге опасения неприемлемых рисков заставляли великие державы действовать сообща, оказывая давление на региональных союзников и вынуждая их к сдержанности.

Распад биполярной системы и невозможность соблюдать прежние правила игры в полицентричном мире сделали международные отношения более хаотичными. Региональные государственные и негосударственные субъекты стали вести себя активно, ориентируясь во многих случаях на поведение уже не сдерживаемых другим полюсом Соединенных Штатов. Вашингтон нередко проводил безответственную политику, не пытаясь просчитывать последствия собственных действий. Казалось, наступил период международного аутизма, когда, погрузившись в собственный мир и игнорируя интересы окружающих, международные игроки начали перекройку ялтинской системы.

Такие понятия, как суверенитет и территориальная целостность или национальное самоопределение, давно вступающие в коллизию друг с другом, размываются де-факто, превращаясь скорее в юридическую фикцию. Но нельзя рассматривать эти понятия и как взаимоисключающие. Право на самоопределение может быть реализовано в различных формах, в том числе в рамках федеративного государства или предоставления автономии отдельной этнической группе, что не нарушает территориальной целостности государства. Однако на практике рост этнонационализма, активность новых элит, заинтересованных в доступе к власти и собственности, приравняли понятие самоопределения к сецессии.

В сложившихся условиях могущественные государства все чаще используют принципы территориальной целостности и национального самоопределения для оправдания собственных «суверенных» решений, исходя из политической целесообразности. То есть так, как они видят ее на данный момент, в конкретно взятой ситуации или в порядке импульсивного реагирования на неправоправные, с их точки зрения, действия другой стороны.

Налицо столкновение двух разнонаправленных потоков: хаотизация мировой политики с применением военной силы «по выбору» и объективная потребность человечества в сохранении с таким трудом выстроенных интеграционных связей, которые предполагают определенную степень как финансово-экономической, так в каких-то вопросах и политической взаимозависимости.

Почему захлебывается «четвертая волна»?

Кризис вокруг Украины стал самым опасным эпизодом в череде конфликтов четверти века, хотя уже «арабская весна» послала крупным игрокам достаточно сигналов, чтобы те попытались неидеологизированно осмыслить объективные тренды, провели анализ допущенных просчетов и ошибок. И если до сих пор никто всерьез не воспринимал локальные конфликты современности, будь то югославский, иракский, ливийский и даже сирийский (воинственная риторика США в Совете Безопасности ООН в ответ на российские вето скорее была данью внутреннему и внешнему имиджу) как реальную угрозу международной безопасности, то противоборство на украинской почве заставило задуматься: а не скатывается ли мир вновь в пропасть холодной войны? Причем в ее худшем виде, когда теряется та степень взаимного доверия и способность слышать друг друга, которая в период системной конфронтации все-таки позволяла американским и советским руководителям находить развязки самых запутанных узлов напряженности напрямую.

Почему же отношения Россия–Запад дошли до крайнего предела? Скатывание от «стратегического партнерства» к новому витку противостояния предопределило количественное накопление взрывной массы раздражителей, непонимание или ложную интерпретацию мотивов друг друга. События, приведшие к столкновению вокруг Украины, развивались ползучим путем, но последовательно и с направленностью все дальше на восток, все ближе к границам России, к ее историческому культурно-национальному ареалу.

Если расширение НАТО на государства Восточной Европы, воспринимавшееся в России болезненно, со временем потеряло остроту конца 1990-х гг., то положение стало стремительно меняться с приближением амбиций Запада к границам постсоветского пространства. В то время как связи с Восточной и Центральной Европой в последнее десятилетие в целом были отмечены позитивной динамикой, под политической крышей так называемого «Восточного партнерства» велась работа по вовлечению бывших советских республик в орбиту Евросоюза. С учетом опыта трех предыдущих волн расширения Россия не могла рассматривать это иначе, как подготовку к их последующему вхождению в евроатлантический альянс (по сути, сложилось неписаное правило, по которому членом НАТО не может стать страна, не прошедшая через горнило сложнейших процедур вступления в Евросоюз).

Вслед за Грузией и Молдавией в эту очередь поставили и Украину. К политике сдерживания России Запад таким образом вернулся задолго до нынешнего украинского кризиса, прикрывая этот курс разговорами о партнерстве и недопустимости возврата борьбы за сферы влияния. В качестве одного из инструментов использовалась стратегия смены режимов, испытанная на Балканах, в Грузии, опробованная с тем или иным успехом в ряде других переходных стран. На Украине соблюсти демократические приличия не удалось. Когда там при откровенном вмешательстве Запада произошла силовая смена режима, в России, державшей до тех пор оборонительные позиции, сочли, что этот вызов не может остаться без ответа. Украина в российском общественном мнении и в официальной стратегии – это не только национальная безопасность и жизненно важные для экономик обеих стран кооперационные связи, но и многовековое духовное родство, культурная и языковая общность.

Важную роль в российской реакции сыграли соображения чисто охранительного свойства. В последние годы на Западе развернулась антироссийская кампания по самым различным поводам. Ужесточилась критика сложившихся здесь общественно-политических устоев, что, в свою очередь, вело к усилению консервативного уклона в самой России, в том числе и в качестве ответа на провал попыток сближения с Западом.

Во всей причинно-следственной цепочке действий и противодействий между Россией и Западом должно было существовать какое-то ключевое звено. Одним из таких звеньев стали принципиальные расхождения в восприятии революций современности и вызванных ими новых локальных или региональных угроз.

После завершения эпохи биполярного противостояния по Восточной и Центральной Европе, постсоветскому пространству и Ближнему Востоку прокатились три волны революций с совершенно разным балансом плюсов и минусов, потерь и приобретений. На рубеже 80-х –

90-х гг. прошлого века и Россия была вовлечена в движение обновления, полное внутренних противоречий, шагов вперед и откатов назад. Такие новые вызовы, как международный терроризм, всплеск этнических национализмов, наркотрафик, трансграничная преступность и иммиграционная активность вкупе с глобальным финансовым кризисом показали уязвимые места в функционировании политических систем и механизмов рыночной экономики даже в развитых государствах.

Если идеология коммунизма потерпела неудачу в мировом масштабе, а эволюционная модель постсоветской России не дала пока привлекательной альтернативы, то в системе либеральной демократии также вскрылись серьезные дефекты и дисфункции. Многие западные эксперты отмечают снижение качества демократии в США и Великобритании, участившиеся институциональные сбои, рост числа «дефектных демократий». Институт выборов, эта основная составляющая демократического правления, теряет в глазах избирателей, особенно молодежи, былую ценность (в Англии в парламентских выборах 2010 г. приняли участие лишь двое из пяти британцев в возрасте до 30 лет).

По прошествии четверти века стало окончательно понятно: «конца истории», предсказанного Фрэнсисом Фукуямой, не произошло. Позднее, анализируя «драматические перемены» в постиндустриальную эпоху в книге «Великий разрыв», он сам убедительно показал, что «история» в смысле победы либерализма как самой совершенной модели государственного устройства далеко не закончилась. На фоне «тяги к свободе выбора во всем» с конца второй половины XX века «глубокий упадок претерпевает доверие к общественно-политическим институтам». Демократия в том виде, как она исторически сложилась на Западе, раскрыла внутренние противоречия, что делает мессианские претензии большей части американского истеблишмента по меньшей мере наивным преувеличением.

Соединенным Штатам, внешняя политика которых скована идеологическими клише, не раз приходилось расплачиваться за свой «интервенционизм» или идеализацию революционной смены режимов сумбурными шагами на ближневосточном поле. Явные промахи допущены в оценках такого общественно-политического феномена, как «арабское пробуждение» XXI века. Революции в Египте и Тунисе как бы рефлекторно расценены как некое универсальное явление в победном шествии демократии. Проводились даже аналогии с «бархатными революциями» в странах Восточной и Центральной Европы. Вскоре для всех стало ясно – арабские революции не могут быть «бархатными».

Если европейские страны имели опыт буржуазно-демократического развития и строили свою идентичность во многом на отталкивании от коммунизма, видя Евросоюз как центр притяжения, то на Ближнем Востоке таких ориентиров не существовало. Нет их в достаточной степени и в большинстве республик бывшего Советского Союза. Украина здесь не исключение.

Национальное развитие территорий, на которых в силу особого исторического стечения обстоятельств образовалось нынешнее украинское государство, всегда проходило под влиянием двух тенденций – к самостийности и к государственно-культурной общности с Россией при явном преобладании последней. Искусственно слепленная из двух частей в результате военного рывка СССР на Запад в конце 1930-х гг., Украина так и осталась культурно и политически фрагментированной. Разные исторические нарративы и национальные герои, разная ментальность и специфика занятости, характерное для части жителей Западной Украины отторжение от России – все это выплеснулось наружу в эпоху самостоятельного национального существования. Украинская политическая элита, к сожалению, продемонстрировала неспособность к поискам общенационального сплочения, эксплуатируя украинский раскол и подменяя национальное служение жаждой обогащения и эгоистическими интересами. Самоуверенная политика нажима со стороны Евросоюза поставила Украину перед выбором, который она по определению была не способна сделать.

Бесцельное вмешательство

Говоря о нациестроительстве, имеющем много общего независимо от региональной специфики, нельзя не вспомнить провальный опыт первых попыток буржуазного реформаторства на Ближнем Востоке в конце XIX – начале XX веков. Политические системы Египта, Сирии и Ирака, скроенные тогда в основном по образцу западных, не привились на арабо-мусульманской почве. Как следствие, они были сметены чередой военных переворотов 50-х – 60-х годов прошлого века. Кардинальные перемены нынешнего столетия также разрушили миф о том, что развитие идет по магистральному пути от «авторитаризма» к «демократии», понимаемой большей частью политической элиты США как чисто американский продукт. Этакий «протестантский фундаментализм».

Новое поколение арабов, как и украинской молодежи, потрясло мир массовыми призывами к обновлению общественных устоев, к уважению человеческого достоинства и гражданских свобод, к социальной справедливости. Вскоре, однако, революционное переустройство Ближнего Востока перестало вписываться в демократический контекст. По мере нарастания неуправляемых процессов ближневосточная политика Соединенных Штатов и Европейского союза все чаще испытывала серьезные затруднения, становясь в целом ряде случаев заложницей традиционного мышления.

Мощный размах народных выступлений был вызван комплексом социально-экономических причин. Внешние факторы, конечно, работали, но на первых порах они играли скорее опосредованную роль. Вместе с тем по мере распространения «эффекта домино» Запад, как это бывало и в прошлых региональных конфликтах, априори взял курс на поддержку оппозиционных сил, не особенно считаясь с тем, насколько неоднороден их состав и сколь противоречивы политические установки. С этого момента внешнее вмешательство на стороне одной из конфликтующих сторон пошло по нарастающей, а расчеты приобрести политический капитал солидарностью с арабскими «демократическими революциями» все менее сообразовывались с тем, как разворачивались трансформационные процессы по региону в целом.

Судьба Ирака, оказавшегося на грани потери государственности и религиозной войны, явилась, теперь и на Западе, поводом для осмысления пагубных последствий американского вторжения в 2003 году. По признанию крупного специалиста в ближневосточных делах Ричарда Хааса, политика США в Ираке вела к «укреплению скорее конфессиональной, чем национальной идентичности». Подобно тому как Суэцкий кризис (1956) подстегнул подъем панарабского национализма, война западной коалиции против мусульманской страны спровоцировала небывалый взлет насилия со стороны радикального ислама и создала условия для расцвета «Аль-Каиды». Хрупкий баланс между правящим суннитским меньшинством и шиитским большинством, поддерживавшийся железной рукой Саддама Хусейна, в одночасье оказался нарушен в пользу шиитов. В итоге насаждение в Ираке парламентаризма западного типа обернулось образованием шиитского режима. Премьер-министр Нури аль-Малики проводил узкоконфессиональную политику, затруднявшую инклюзивное участие во власти других конфессиональных и этнических групп. Курды стали активно строить собственную автономию, а сунниты и христиане оказались лишены политического представительства. После роспуска армии и партии Баас, являвшейся стержнем политической системы, возникла мощная энергия внутреннего протеста.

Не меньший вред принесло активное, но беспорядочное американское участие в сложных переходных процессах в Египте. После недолгих колебаний Вашингтон бросил все свои политико-информационные ресурсы на поддержку египетской революции, вынудив Хосни Мубарака подать в отставку. Впоследствии, когда революционную волну оседлали исламисты, ставка была сделана на умеренное крыло «Братьев-мусульман», которые в новой обстановке сумели быстро стать влиятельной политической партией и одержать победу на парламентских и президентских выборах. Как и в ходе подъема исламизма в Алжире в 1990-е гг., вылившегося в десятилетнюю гражданскую войну, американцы оказывали постоянный нажим на возглавившую переходный процесс египетскую армию, вынуждая ее форсировать переход к гражданскому правлению, а по сути дела передачу власти исламистам. Поэтому «второе пришествие» армии в июле 2013 г. и отстранение демократически избранного президента-исламиста Мурси в результате событий, которые трудно назвать иначе как военный переворот, вновь поставили Белый дом в затруднительное положение.

Действия армии, пусть и по призыву вновь вышедших на улицы миллионных масс, не укладываются в антитезу – переворот против демократии или движение в защиту демократии от «исламской диктатуры». Просто потому, что демократии как таковой в Египте не было.

В мусульманском мире, где на почве отношения к политическому исламу произошел раскол, метаморфозы политики США вызвали отторжение как со стороны приверженцев нового военного режима, так и его противников, выступивших в поддержку «Братьев-мусульман».

Просчеты видны и в сирийском конфликте. Безоговорочная поддержка разношерстного оппозиционного движения в Сирии, в котором набирали силу «джихадистские» организации, связанные с «Аль-Каидой», и объявление априори нелегитимным правящего режима Асада предопределило не столько силу, сколько слабость американской дипломатии, лишило ее свободы маневра. Это сделало Вашингтон заложником непомерных амбициозных требований эмигрантских сирийских политиков и их региональных спонсоров, осложнило работу по подготовке Женевской конференции. Дело дошло до того, что политика Соединенных Штатов уже слишком явно стала играть на руку терроризму, которому американцы сами объявили войну. Это с особенной очевидностью проявилось летом 2014 г., когда военные успехи террористической организации «Исламское государство Сирии и Леванта» в Ираке поставили администрацию Обамы в еще более щепетильное положение.

В краткосрочном историческом плане баланс pro и con в смене режимов на Ближнем Востоке складывается не в пользу революций. Основная причина силового свержения власти кроется в неспособности удовлетворить базовые социально-экономические или политические запросы общества и выполнить данные обещания. Весь набор причин сконцентрировался в одно целое в арабском регионе, хотя за прошедшее десятилетие – и это нельзя не отметить – там шло развитие по пути модернизации и интеграции в мировую экономическую систему. Но эта эволюция, во-первых, значительно отставала от темпов развития в других регионах, например, Юго-Восточной Азии и Латинской Америки. Во-вторых, она не затронула ключевые проблемы роста. Экономические реформы в Египте, Тунисе и Сирии создали прослойку среднего класса, но не смогли сузить пропасть имущественного неравенства. Плодами реформ воспользовалась узкая группа лиц, приближенных к власти. Представительные политические институты претерпели лишь имитационные изменения. При демократическом фасаде консервировались авторитарные методы правления, приобретавшие все более клановый непотический характер. Законы революционного хаоса заработали тогда, когда власть оказалась окончательно неспособна к регенерации политической системы, расширяющей участие граждан в выработке государственных решений, затрагивающих их жизненные интересы.

Революционные вызовы для всего мира

Переустройство обширного Арабского Востока протекает неравномерно, волнообразно, с попятными движениями. Тем не менее уже можно попытаться обобщить некоторые уроки, а также провести параллели с кризисами в других регионах.

Революции приходят не только в случаях консервации отживших форм государственно-политического устройства. Если в Сирии, например, монополия партии Баас на власть давно стала анахронизмом, а ее лозунг «Единство, свобода, социализм» потерял былую привлекательность, то десятилетняя гражданская война в Алжире во многом была следствием неподготовленных реформ и поспешных темпов демократизации, проведенной в конце 1980-х – начале 1990-х гг. под влиянием перемен в России, в Центральной и Восточной Европе.

Кризис унитарной модели государственности на Украине в сочетании с коррупционным и моральным разложением в верхах также показывает необходимость своевременного проведения реформ. Альтернативой этому стал революционный хаос, вооруженный конфликт на юго-востоке Украины и гуманитарный кризис.

За демократию в арабо-мусульманском регионе на Западе часто принимались существенные, но, как оказалось, формальные признаки, такие как организация избирательного процесса. При этом вне поля зрения оставались столь же, если не более, важные вопросы: способна ли политическая сила, победившая на выборах, строить общество в соответствии с надеждами революционных масс, можно ли продвигать демократию недемократическими методами. Выборы, конечно, важный инструмент демократии, но в отсутствии развитых институтов они не могут гарантировать перехода к демократическому правлению. В обществах, не разделяющих общедемократических ценностей, выигравшей оказывается сила, предлагающая наиболее простые рецепты переустройства, понятные и приемлемые для наиболее консервативной и многочисленной части электората. На палестинских выборах 2005 г. победило исламское движение ХАМАС (в считавшемся наиболее секулярном арабском обществе), а в ведущей арабской стране Египте с его «гибридным режимом» к власти пришли «Братья-мусульмане». Первое, что они сделали – внесли изменения в Конституцию, чтобы остаться у штурвала на неопределенно долгое время.

Означает ли такой опыт, что в политически незрелых обществах, не осознающих в своей массе собственного социального интереса, выборы проводить бесполезно? Очевидно, вопрос нужно ставить иначе. Не просто выборы, а гарантия сменяемости власти (в результате тех же выборов) может постепенно сделать ее более ответственной и национально ориентированной.

Развитие событий в Египте, где за три года произошли две «революции», заставляет задуматься и над тем, сможет ли военный переворот стать катализатором возвращения к стабильному эволюционному развитию. Исламисты, прибегающие к террору для восстановления «конституционной законности», и секуляристы, призвавшие военных к власти, глубоко ошибаются, надеясь построить новый Египет без достижения национального согласия.

Не все ветры перемен можно объяснить внешним вмешательством, но все же важную роль в том, насколько упорядоченно проходит переходный послереволюционный период, играет сам способ разрешения внутреннего конфликта – вооруженным путем или через мирный раздел власти. Как показывают конфликты в Ираке, Сирии и Ливии, насилие и гражданские войны, к тому же при интервенции или мощной поддержке извне, наносят колоссальный ущерб созидательным усилиям.

Опыт большинства мировых революций свидетельствует, что к власти приходят не те силы, которые их делали, а те, которым при внешней поддержке или по стечению обстоятельств удавалось «поймать волну». Смена режимов в арабском мире, прошедшая под демократическими лозунгами, еще раз явила эту историческую закономерность. С начала массовых выступлений исламские лозунги на улице отсутствовали, но со временем тунисские и египетские исламисты оседлали революционно-демократические выступления, используя опыт организационной работы в массах, проповеди в мечетях, разобщенность в рядах светской оппозиции. По сути дела, египетская революция прошла через два «Тахрира», как, впрочем, и украинская, где тоже было два «Майдана». Один «Майдан» умеренный, проевропейский, направленный против прогнившего правящего режима, другой – радикально-националистический «западэнческий», придавший смене власти характер вооруженного мятежа с враждебным настроем к России, к русскоговорящему населению востока.

На фоне затормозившегося переходного периода практически во всех арабских странах, затронутых революционными потрясениями, демократические иллюзии все больше уступают место поправкам на региональную, в том числе исламскую, специфику. Многие арабские политологи задаются вопросом, «готовы ли мы к демократии», какая модель развития приживется на Ближнем Востоке, где подорваны основы социального контракта между властью и обществом. Все известные варианты – египетский, турецкий, саудовский, иранский – оказались дискредитированными или теряют привлекательность. «Политический ислам» на нынешнем этапе потерпел фиаско. Дальнейшее продвижение по пути западного парламентаризма маловероятно.

В отличие от западного политического процесса, сформировавшегося в обществах, для которых свойственен структурирующий характер частнособственнических отношений, доминирование товарного производства, отсутствие централизованный власти, в восточных обществах политический процесс всегда оказывался результатом доминирования государственной и общинной собственности. Власть там была эквивалентна собственности, а общество занимало подчиненную позицию относительно государства. Абсолютизация государства означала, в частности, что его мощь не трансформировалась в благоденствие граждан, которые оставались подданными, подчиненными слившемуся с государственным общинному интересу.

Несбывшиеся надежды на быстрое улучшение жизни после свержения старых режимов оборачиваются тяготением к «сильной руке», к порядку. Этот феномен проявился в Египте, где победивший на президентских выборах фельдмаршал Абдель Фаттах Ас-Сиси воспринимается большинством египтян как «спаситель нации». В последнее время сильная личность появилась и в Ливии. Генерал Халифа Хафтар, с началом революции вернувшийся на родину из эмиграции, сумел бросить вызов переходной власти, объединив часть армии, племен и местных «милиций» под флагом борьбы с исламистами.

Формирование новых властных структур может идти по долгому пути достижения национального консенсуса под эгидой персонифицированной политической силы, взявшей верх во внутриполитической борьбе, что означает сохранение авторитаризма, и не обязательно в более просвещенных формах.

* * *

Современные революции стали важнейшими факторами, влияющими на систему международных отношений. Очевидно, что подход к ним ведущих мировых держав может быть разным, но при этом взвешенным и ответственным. Повторения кризисных ситуаций в отношениях России и Запада можно и нужно постараться избежать. В этом, собственно, и состоит их историческая ответственность. Позитивную роль, по нашему мнению, могло бы сыграть согласование общих принципов урегулирования внутригосударственных конфликтов, порождающих этнический, конфессиональный или чисто политический экстремизм.

Вопрос о характере революций современности давно стал предметом острых дискуссий. В каких случаях внутренние дела перестают быть внутренними? Являются ли критерием этого подавление гражданских свобод, несоразмерное применение силы при массовых оппозиционных выступлениях, акты насилия или другие нарушения прав человека и международного гуманитарного права? Не подвергая сомнению базовый принцип суверенности и невмешательства во внутренние дела, следует признать, что многие из таких вопросов уже де-факто вышли на уровень глобальной проблематики.

Если международное сообщество не сумеет установить приемлемые и понятные нормы международного поведения в контексте «революционных вызовов», мир имеет шансы скатиться к новому витку глобального противостояния, который будет вызван не системными противоречиями времен холодной войны, а суетным игнорированием реальных общих угроз.

Россия. США. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 сентября 2014 > № 1209572 Александр Аксененок, Ирина Звягельская

Новый взрыв «джихадизма»: почему сейчас и что дальше?

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме 10 июня 2014 года в Ираке произошло событие, приравненное к политическому землетрясению.

10 июня 2014 года в Ираке произошло событие, приравненное к политическому землетрясению. Угроза появления нового Афганистана в центре Ближнего Востока стала приобретать вполне реальные очертания. В считанные дни террористическая организация «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ), известная в Сирии и Ираке своей особой жестокостью и воинствующим фанатизмом, заняла двухмиллионный город Мосул, второй по численности населения, и объявила о начале победного шествия на Багдад.

Под полным или частичным контролем ИГИЛ оказались три северо-западных провинции страны (Ниневия, Самара, Салах Эд-Дин) или около одной трети территории Ирака. На захваченных территориях от Алеппо на северо-западе Сирии до провинции Диала на востоке Ирака объявлено об образовании средневекового теократического государства под названием «исламский халифат».

История повторяется дважды

Будучи занятым украинским кризисом, внешний мир как-то не сразу адекватно воспринял произошедшее. Террористические акты и вооружённые столкновения на конфессиональной почве не прекращаются в Ираке более десяти лет, а в последнее время вспыхнули с новой силой. Вскоре, однако, стало понятно – на этот раз речь идёт не о каком-то отдельно взятом эпизоде в этом порочном круге насилия. Такой оборот событий, пусть вначале и выглядел как исламистский блицкриг, на самом деле не был столь неожиданным. Тем более на фоне войны в Сирии, где ИГИЛ за последний год превратилась в крупную силу.

По мере новых военных успехов исламистов, развала иракской армии и государственной неуправляемости [1] у международного сообщества возникло множество вопросов: почему такое стало возможным, каков на самом деле военно-политический потенциал этой организации, устоит ли и без того распадающийся Ирак как единое государство, насколько серьёзны катастрофические прогнозы о грядущей перекройке карты Ближнего Востока. Ответы на эти вопросы лежат в нескольких плоскостях. Одни уходят корнями к 2003 году, когда Ирак был оккупирован антисаддамовской коалицией во главе с США, другие связаны с соперничеством крупных региональных держав, третьи с продолжающимся сирийским внутригосударственным конфликтом.

Судьба Ирака, оказавшегося на грани потери государственности и разгорающейся религиозной войны, явилась, теперь и на Западе, новым поводом к тому, чтобы до конца осмыслить последствия американского вторжения в эту страну. Западные политологи всё больше приходят к выводу, что это была «катастрофическая ошибка» предыдущей американской администрации, что именно США несут ответственность за распространение волны воинствующего исламизма по всему региону. Подобно тому, как Суэцкий кризис 1956 года подстегнул подъём панарабского национализма, война западной коалиции против мусульманской страны спровоцировала небывалый влёт радикального ислама, создала условия для укрепления «Аль-Каиды». Поддерживавшийся твёрдой рукой С. Хусейна хрупкий баланс между находившимся у власти суннитским меньшинством и шиитским большинством в одночасье оказался нарушен в пользу шиитов. Свержение режима, стержнем которого было монопольное правление партии БААС, вызвало коллапс всей политической системы. Межконфессиональная вражда быстро перебросилась на Сирию и Ливан на западе вплоть до Пакистана на востоке. В итоге после насаждения в Ираке парламентаризма западного образца эта арабская страна, раздираемая к тому же исторической враждой соседних региональных держав, в первую очередь Саудовской Аравией и Ираном, оказалась на грани распада.

ИГИЛ — «Аль-Каида» 2.0?

В отличие от многих других порождённых «Аль-Каидой» террористических организаций ИГИЛ с самого начала имела чётко выраженную и открыто заявленную стратегическую цель - образование исламского халифата в географически очерченном ареале не только Ирака и Сирии, но и всего Леванта (это историческое название охватывает территорию также Ливана, Иордании, бывшей подмандатной Палестины и даже части Египта). Боевой опыт в Сирии, где боевики ИГИЛ с апреля 2013 года вели кровопролитные бои не только с правительственными войсками, но и с группировками вооруженной оппозиции – светскими (т.н. сирийская свободная армия) и исламистскими («Джабхат Ан-Нусра») - позволил этой организации наработать военную тактику, овладеть искусством выстраивания союзов с суннитскими племенами с использованием материальных стимулов и системы социальной помощи местному населению при условии принятии им жёстких норм шариата.

Эффективной оказалась воспринятая от афганских талибов тактика удержания захваченных территорий. Общая численность боевых отрядов ИГИЛ, по различным оценкам, не превышает 15 тыс., из которых около 2 тыс., преимущественно иностранцев, считаются ударной силой. Армия «муджахедов» далеко неоднородна. Под её флагами сражаются также туркмены и курды, так называемая «накшабандия», бывшие офицеры прошлого режима и даже баасисты. В то время как элитное ядро задействовано в боях, контроль за территорией осуществляется скрытыми ячейками, шейхами местных племён, присягнувшими на верность исламистам.

Организация располагает крупными финансовыми ресурсами. Причём не только за счёт частных пожертвований из фондов государств Персидского залива. Важным источником поступления денежных средств были доходы от контрабанды, грабежей, от выкупов за освобождение заложников, в том числе из западных стран, а также от введения шариатских налогов. С захватом нефтяных скважин на северо-востоке Сирии (провинция Ракка) резервы ИГИЛ пополнились доходами от продажи нефти. Недаром эта организация считается самой богатой из всех ответвлений «Аль-Каиды» и финансово от неё не зависящей. Её активы, по данным западных источников, оцениваются в один млрд. долл. США (Financial Times, June 23 2014 Unrivalled riches help ISIS aspire to role of state). Захват банков Мосула и брошенного иракской армией военного имущества значительно «обогатил» исламистов.

После последних территориальных приобретений ИГИЛ получила трансграничный простор для создания суннитского эрзац-государства в междуречье Тигра и Евфрата, от восточных районов Сирии до северо-западных районов Ирака, где идёт практически свободный переток боевиков и вооружений в обе стороны. Иракских суннитов на помощь антиправительственным силам в Сирии, а сирийских и ливанских шиитов в ряды противников ИГИЛ в Ираке. Если учесть взаимосвязи между Ливаном и Сирией, то можно считать, что внутренние конфликты в этих трёх странах как бы слились в одну религиозную войну между последователями двух главных ветвей ислама – суннитской и шиитской.

Одна из причин столь быстрых успехов исламистов ИГИЛ состоит не только в получаемой ими скрытой помощи извне, в чём Н. Аль-Малики обвиняет Саудовскую Аравию. То, что внутренние конфликты в Сирии и Ираке во многом следствие «клиентской войны» между Саудовской Аравией и шиитским Ираном, укрепившим своё влияние на Багдад, само по себе не новость. За время двух конституционных сроков у власти иракский премьер-министр с присущим ему авторитарным стилем и сильной конфессиональной приверженностью оттолкнул от сотрудничества с возглавляемым им правительством большинство влиятельных суннитских политических и религиозных деятелей, шейхов племён. Именно этим многие аналитики объясняют быстрое расширение сферы влияния ИГИЛ. Исламисты сумели оседлать волну возмущения иракских суннитов монополизацией власти по конфессиональному признаку и заручиться поддержкой местного населения.

Ключевое значение приобретает сейчас курдский фактор. Курды могут стать главной выигравшей стороной. Располагая широкой автономией и собственными военными формированиями (пешмерга) на севере Ирака, они после захвата Мосула исламистами быстро установили свой контроль над нефтедобывающим районом Киркука, который давно является яблоком раздора с центральной властью в Багдаде. Курдское руководство осторожно избегает сепаратистских заявлений, но в последнее время всё чаще даёт понять: если обстановка ухудшится, может быть поставлен вопрос о проведении референдума в Курдистане и в других районах, на которые курды могут претендовать. В этом плане характерно недавнее заявление курдского лидера М. Барзани для CNN: «Ирак распадается. Пора народу Курдистана определить своё будущее …» Конечно, об образовании независимого Курдистана речь пока не идёт, хотя эта цель всегда была и остаётся вековой мечтой курдского народа.

А судьи кто?

Эскалация иракского кризиса бросает новый серьезный вызов всему международному сообществу. В первую очередь это касается США, на которых после ухода из Ирака лежит особая моральная ответственность. Вместе с тем, как и в случае с Сирией, администрация Б. Обамы поставлена перед лицом затруднительных выборов. Здесь ситуация для нее, пожалуй, даже более щепетильная. Возникает вопрос о двойном отношении к терроризму. Режим Б.Асада был объявлен Б.Обамой «нелегитимным», и действия исламистов из ИГИЛ в Сирии не встречали должного отпора. Н. Аль-Малики, хотя и поддерживает тесные связи с Ираном, считается союзником Вашингтона. Но нанесение удара по исламистам в Ираке означало бы прямое участие американцев в конфессиональной войне на стороне шиитов, что сыграло бы на руку террористам. Отказ от поддержки Малики в условиях, когда под вопрос поставлена судьба созданной американцами политической системы, нанес бы значительный ущерб авторитету США в арабском мире, и без того пошатнувшемуся после свержения Х. Мубарака.

С учетом всех этих соображений, США, судя по последним заявлениям Б. Обамы и Дж.Керри (Financial Times, June 23 2014), избрали линию на политические усилия при одновременной подготовке к нанесению ударов с воздуха в случае оперативной необходимости. О прямой военной интервенции речи пока не идет, и такой вариант представляется маловероятным. На данном этапе американцы ограничились направлением группы военных инструкторов в составе 300 человек с миссией оказания помощи иракской армии и сбора разведывательной информации для возможного использования авиации. Дж. Керри срочно прибыл в Багдад с миссией склонить Н. Аль-Малики к формированию представительного правительства «национального согласия», включающего в себя влиятельных суннитских и курдских политических и религиозных деятелей. Это выбило бы из-под ног исламистов базу поддержки на местах. В этом случае военная поддержка правительственных войск со стороны американцев не выглядела бы как участие в конфессиональной войне.

В самом Ираке положение осложняется еще и тем, что удары исламистов были нанесены в тот момент, когда позиции самого премьера сильно пошатнулись. Поэтому дальнейшие сценарии развития ситуации, помимо внешних факторов, будут определяться ещё и тем, каким образом разрешится внутриполитический кризис самой власти. Будет это с Н. Аль-Малики или без него.

Исламистская угроза самому существованию иракского государства напрямую затронула стратегические интересы крупных региональных игроков. От того, каким образом разрешится эта новая проблема, зависит также дальнейшее развитие сирийского конфликта – в сторону обострения или политического урегулирования.

Поиск договорённостей о согласованных действиях идет главным образом между Саудовской Аравией, Ираном и Турцией – тремя соседними государствами, имеющими наиболее сильные рычаги влияния в Ираке. При всем их соперничестве за лидерство в регионе, расшатанном «арабскими революциями», эти государства рассматривают перспективу расчленения Ирака как неприемлемую угрозу с непредсказуемыми последствиями. Похоже, многолетний взаимосвязанный конфликт в Сирии и Ираке достигли такого предела, когда каждая из вовлеченных в него сторон начала более трезво взвешивать баланс выгод и потерь и больше задумываться о возможном ущербе для своих собственных интересов.

Саудовская Аравия выступила в поддержку политического решения на базе формирования правительства «национального спасения» и категорически отмежевалась от терроризма. В рядах ИГИЛ имеется большое количество боевиков, которые со временем создадут угрозу самому Королевству. Еще до исламистского наступления саудовцы и иранцы стали обмениваться сигналами о готовности возобновить диалог по ситуации в регионе. Крайне заинтересованный в успешном завершении женевских переговоров по «ядерному досье», Иран, со своей стороны, проявляет осмотрительность, избегая прямого военного вмешательства. К этому он призывает и США, хотя и принимает меры предосторожности на случай обвального развития событий. Турция также высказалась против вооруженного вовлечения в конфликт на той или иной стороне, в том числе против бомбовых ударов из опасений больших жертв среди мирного населения. Р. Эрдоган прямо заявил: «Поскольку иракская армия покинула свои позиции на севере Ирака, ситуация стала скорее войной между конфессиями, чем борьбой организации ИГИЛ и правительством Ирака. Это суннитско-шиитская война, и мы её не принимаем и не одобряем.»

Резкое обострение и без того взрывоопасной обстановки в Ираке поставило под вопрос существование государства, спешно построенного в условиях иностранной оккупации и по западным конституционным рецептам. Демократические ценности в их либеральном понимании не вписываются в социальную психологию и политическую культуру арабского многоконфессионного и полиэтнического общества. В этом не вина, а скорее беда Н. Аль-Малики, ставшего частью нефункциональной политической системы.

Со стороны внешних акторов видно понимание опасности интервенционистских действий. Тем более в ситуации, когда внутриракский конфликт принимает открыто межконфессионный характер. Опыт «арабских революций» показал правильность позиции России в том, что применение военной силы в мусульманском мире хоть и может принести временный успех, в конечном счете не обеспечивает стабильное развитие на долгосрочную перспективу, создавая очаги новых потрясений.

Что дальше?

В данном случае исламисты из ИГИЛ бросили вызов практически всем вовлеченным в конфликт сторонам, будь то внутри Ирака или вне его. Если отражение исламской угрозы пойдет по пути согласования международных и региональных усилий на базе общих интересов, а такая тенденция начинает прослеживаться, то это могло бы привести к выстраиванию новой региональной конфигурации. В этой системе координат режим Б. Асада может показаться Западу не таким «большим злом» по сравнению с существованием исламского халифата в этой стратегически важной части Ближнего Востока. Полная координация действий США с Ираном в решении этой проблемы вряд ли возможна, но взаимное понимание пределов односторонних шагов, судя по всему, уже налаживается. Для суннитских союзников США в арабских государствах Персидского залива важное значение имеют американские заверения в готовности Вашингтона сдерживать региональные амбиции Ирана.

Составной частью согласованных шагов в этой новой кризисной ситуации являются происходящие именно в это время позитивные сдвиги в отношениях России и Саудовской Аравии. Начавшийся между ними политический диалог на высоком уровне должен способствовать появлению взаимопонимания в подходах к сложному комплексу региональных и международный проблем. В ходе визита в Саудовскую Аравию министра иностранных дел России С.В. Лаврова саудовское руководство подчёркивало «глубокую заинтересованность в существенном наращивании партнёрства Россией».

Российско-саудовское и американо-иранское сближение, происходящее на параллельных курсах, может создать благоприятную атмосферу для восстановления согласованных шагов на ближневосточном треке с акцентом на продолжение поисков политического урегулирования внутренних конфликтов в Сирии и Ираке, тесно связанных между собой.

1. На прошедших 30 апреля с.г. парламентских выборах партия «Государство закона», возглавляемая премьер-министром Нури Аль-Малики, в третий раз одержала победу, но не смогла получить достаточное количество мест, чтобы создать правящую коалицию. Формирование правительства затянулось, и к моменту обострения военной обстановки страна оставалась в состоянии политического кризиса.(прим.автора)

Ирак > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 8 июля 2014 > № 2913959 Александр Аксененок

Конкурентное преимущество Америки в энергетике

Геополитические последствия сланцевой революции

Резюме: Из всех правительств, которые почувствуют на себе удар, больше всего потеряет Москва. Приток североамериканского газа даст европейским потребителям рычаг, который они используют, чтобы договариваться с российскими производителями о лучших условиях.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 2, 2014 год.

Всего пять лет назад казалось, что предложение нефти в мире достигло максимума. Поскольку добыча газа традиционным методом в США снизилась, складывалось впечатление, что страна попадет в зависимость от импорта дорогого природного газа. Однако прогнозы не сбылись. После того как по всему миру – от прибрежных вод Австралии, Бразилии, Африки и Средиземноморья до нефтеносных песков канадской провинции Альберта – были открыты запасы нетрадиционного газа и нефти, добыча энергоресурсов начала сдвигаться от привычных поставщиков в Евразии и на Ближнем Востоке. Однако самая большая революция произошла в Соединенных Штатах, где производители воспользовались двумя новыми эффективными технологиями добычи углеводородов, которые раньше считались недоступными: горизонтальное бурение, обеспечивающее глубокое подземное проникновение в сланцевые слои, и гидроразрыв пласта, при котором в горные породы под большим давлением нагнетается жидкость для высвобождения нефти и газа.

Результатом стал резкий рост производства энергии. С 2007 по 2012 гг. добыча сланцевого газа в США ежегодно увеличивалась на 50%, и его доля в общем производстве подпрыгнула с 5% до 39%. Терминалы, когда-то построенные для поставок американским потребителям сжиженного природного газа (СПГ) из-за рубежа, теперь переоснащаются для экспорта американского СПГ за границу. С 2007 по 2012 гг. гидроразрыв пласта также позволил увеличить в 18 раз добычу так называемой легкой, труднодоступной и высококачественной нефти, залежи которой находятся в сланцевых и известняковых породах. Этот бум обратил вспять длительную тенденцию к снижению добычи сырой нефти. Она выросла на 50% с 2008 по 2013 годы. Благодаря этой динамике Соединенные Штаты могут стать энергетической супердержавой. В прошлом году они обошли Россию, став крупнейшим в мире производителем энергоресурсов, а в следующем году, по прогнозам Международного энергетического агентства, опередят Саудовскую Аравию в качестве главного производителя сырой нефти.

В последнее время много пишут об обнаружении месторождений нефти и газа по всему миру; однако другим странам будет нелегко повторить успех Америки. Революция в области гидроразрыва потребовала большего, чем просто благоприятные геологические условия. Были нужны финансисты, готовые пойти на риск, определенный режим прав на собственность, который позволял землевладельцам претендовать на подземные ресурсы, необходимая сеть поставщиков услуг и транспортная инфраструктура, диверсификация промышленности, в структуре которой действуют тысячи предпринимателей, а не одна-единственная национальная нефтяная компания. Хотя многие страны имеют подходящие горные породы, ни одна из них, за исключением Канады, не может похвастаться такой же благоприятной индустриальной структурой, как США.

Американская энергетическая революция имеет не только коммерческие, но и далеко идущие геополитические последствия. Мировые карты торговли энергоресурсами уже пересматриваются, поскольку американский импорт продолжает снижаться, а экспортеры находят новые рынки сбыта. Например, большая часть южноафриканской нефти сегодня поставляется не в Соединенные Штаты, а в Азию. Рост добычи в США оказывает понижающее давление на мировые цены, лишая некоторые энергетические державы того козыря, который они использовали на протяжении многих десятилетий.

Большинство государств – производителей энергии, не имеющих диверсифицированной экономики, такие как Россия и монархии Персидского залива, будут терпеть убытки, тогда как потребители энергоресурсов, наподобие Китая, Индии и других стран Азии, окажутся в выигрыше. Но самую большую выгоду получат Соединенные Штаты. Начиная с 1971 г., когда нефтедобыча в США достигла пика, энергетика считалась стратегически уязвимым местом, поскольку постоянно растущая потребность в ископаемом топливе по разумным ценам иногда вынуждала Вашингтон идти на нелепые союзы и принимать на себя сложные обязательства. Но эту логику удалось обратить вспять, вновь открытые запасы энергоресурсов неизбежно дадут импульс экономике, и у американцев появится рычаг, который можно использовать в разных регионах мира.

Правильная цена

Хотя предсказывать будущее энергетических рынков всегда трудно, главное последствие североамериканской энергетической революции уже сейчас очевидно: мировое предложение энергоресурсов продолжит расти и диверсифицироваться. Первыми это прочувствовали рынки газа. В прошлом цены на газ существенно различались на трех основных рынках: в Северной Америке, Европе и Азии. Например, в 2012 г. газ в США стоил 3 доллара за миллион британских тепловых единиц (бте) (107,4 доллара за тысячу кубометров), тогда как немцы платили 11 (393,8 доллара), а японцы – 17 долларов (608,6 доллара).

Но по мере того как Соединенные Штаты расширяют экспорт СПГ, рынки будут все более целостными и сбалансированными. Инвесторы уже запросили одобрения правительства США на открытие более 20 новых мощностей для экспорта СПГ. Когда большинство терминалов построят, предложение СПГ на мировом рынке существенно возрастет. Австралия уже скоро опередит Катар, став крупнейшим поставщиком сжиженного газа в мире, а к 2020 г. Соединенные Штаты и Канада вместе смогут экспортировать примерно столько же СПГ, сколько сегодня Катар. Хотя объединение газовых рынков Северной Америки, Европы и Азии потребует многолетних инвестиций в инфраструктуру, и даже после этого вряд ли удастся добиться такой же степени интеграции, как на рынке нефти, в течение следующего десятилетия рост ликвидности окажет понижающее давление на цены в Европе и Азии.

Наиболее драматичное из возможных геополитических последствий энергетического бума в Северной Америке состоит в том, что он может привести к снижению цен на нефть на 20 или более процентов. Сегодня цена на нефть определяется в основном ОПЕК, которая регулирует уровень добычи в странах – членах этой организации. Когда случается неожиданный сбой в производстве, страны ОПЕК (в основном Саудовская Аравия) пытаются стабилизировать цены, наращивая добычу, что снижает объем незадействованных производственных мощностей в мире. Когда добыча падает более чем на два миллиона баррелей в день, рынок реагирует нервно, цены быстро растут. Когда резервные производственные мощности увеличивают добычу более чем на шесть миллионов баррелей в сутки, цены начинают падать. В последние пять лет члены ОПЕК пытаются уравновесить потребность в наполнении государственной казны и необходимость обеспечивать достаточно большие поставки нефти, позволяющие функционировать мировой экономике, и им удается удерживать цены в диапазоне 90–110 долларов за баррель. Но когда на рынок хлынет нефть из Северной Америки, способность ОПЕК контролировать мировые цены существенно снизится.

Согласно прогнозам Управления энергетической информации США, с 2012 по 2020 гг. американцы ежедневно будут добывать более трех миллионов баррелей новой нефти и другого жидкого топлива – прежде всего легкой, трудноизвлекаемой нефти. Эти объемы плюс новые поставки из Ирака и других стран способны вызвать кризис перепроизводства и падение цен, особенно с учетом снижения потребности в нефти по мере повышения энергоэффективности или в связи с замедлением экономического роста. В этом случае ОПЕК трудно будет поддерживать дисциплину в своих рядах, поскольку немногие захотят снижать объем добычи перед лицом растущих социальных запросов и политической неопределенности. Длительное снижение цен на нефть приведет к дефициту госбюджета стран ОПЕК.Победители и проигравшие

Если цены на нефть рухнут и останутся на низком уровне долгое время, все правительства мира, полагающиеся на доходы от углеводородов, окажутся в стесненном положении. Особенно непросто придется такРоссия в Евразии, Колумбия, Мексика и Венесуэла в Латинской Америке, Ангола и Ним странам, как Индонезия и Вьетнам в Азии, Казахстан и игерия в Африке, Иран, Ирак и Саудовская Аравия на Ближнем Востоке. Их способность выдерживать такое падение будет зависеть от того, как долго продлится эра низких цен и насколько гибкой окажется экономика. Даже при более умеренном снижении рост объемов поставок и их диверсификация выгодны потребителям во всем мире. Влияние государств, любящих использовать энергоносители во внешнеполитических целях, которые обычно противоречат интересам США, ослабеет.

Из всех правительств, которые почувствуют на себе удар, больше всего потеряет Москва. Хотя Россия обладает значительными месторождениями сланцевой нефти, которые она рано или поздно начнет осваивать, в краткосрочной перспективе глобальный сдвиг поставок ослабит страну. Приток североамериканского газа на рынок не сможет полностью освободить Европу от влияния России, поскольку она останется самым крупным поставщиком энергоресурсов на континенте. Но новые предложения дадут европейским потребителям рычаг, который они смогут использовать, чтобы договариваться с российскими производителями о лучших условиях, чем было возможно в 2010 и 2011 годах. Европа еще больше выиграет от этих перемен, если продолжит интеграцию своего рынка природного газа и построит больше терминалов для импорта СПГ. Таким образом она избежит кризисов вроде тех, что случились в 2006 и 2009 гг., когда Россия перекрывала поставки газа на Украину. Еще больше поможет Европе освоение ее собственных значительных запасов сланцевого газа.

Устойчивое падение цен на нефть может дестабилизировать российскую политическую систему. Даже при нынешнем уровне 100 долларов за баррель Кремль снизил официальный прогноз ежегодного роста экономики на следующее десятилетие до 1,8% и начал сокращать бюджетные расходы. Если цены продолжат падать, стабилизационный фонд вскоре иссякнет, что вынудит Москву пойти на драконовский секвестр государственного бюджета. Влияние президента Владимира Путина может снизиться, что создаст возможности его политическим оппонентам внутри России и ослабит позиции страны в мире.

Западу не стоит с радостью потирать руки при мысли о том, что Россия окажется в таком напряжении, ее ослабление вовсе не обязательно означает уменьшение числа вызовов. Москва уже пытается компенсировать потери в Европе повышением активности в Азии и на мировом рынке СПГ, и она активно возражает против попыток европейцев осваивать собственные энергоресурсы. Российские государственные СМИ, монополист «Газпром» и даже сам Путин предупреждают о негативных последствиях гидроразрыва пластов. Как писала The Guardian, «это довольно странно слышать от страны, которая всегда отодвигала вопросы экологии на задний план». Чтобы отговорить Европу от инвестиций в инфраструктуру, необходимую для импорта СПГ, Россия может предложить европейским потребителям более выгодные условия газовых поставок, как она предложила Украине в конце 2013 года. Но события могут развиваться еще более драматично. Если низкие цены на энергоресурсы приведут к ослаблению позиций Путина и усилению националистических сил, Россия попытается укрепить влияние в регионе более грубыми методами, вплоть до проецирования военной силы.

Производители энергоресурсов на Ближнем Востоке также утратят былое влияние. Особого внимания заслуживает Саудовская Аравия как неизменный регулятор резервных мощностей ОПЕК и региональный лидер. Страна уже сталкивается с растущим дефицитом бюджета. Эр-Рияд отреагировал на «арабскую весну» повышением государственных расходов внутри страны, предложением экономической помощи и гарантий безопасности суннитским режимам. В итоге, по данным Международного валютного фонда, после 2008 г. цена на нефть, позволяющая Королевству сводить бюджетный баланс, подскочила более чем на 40 долларов за баррель – почти до 90 долларов в 2014 году.

В то же время правительство испытывает давление чрезвычайно молодого населения, которое требует улучшения системы образования, здравоохранения, инфраструктуры и увеличения числа рабочих мест. А поскольку огромные внутренние потребности в энергоресурсах продолжают расти, при сохранении нынешней траектории развития примерно к 2020 г. страна начнет потреблять больше энергоресурсов, чем экспортирует. Эр-Рияд уже пытается диверсифицировать экономику. Но длительное снижение цен на нефть поставит под вопрос способность режима оказывать государственные услуги, на которых держится его легитимность. Другие ближневосточные государства, включая Алжир, Бахрейн, Ирак, Ливию и Йемен, уже прошли точку безубыточности в бюджетных расходах и фактически транжирят свои резервы и запасы.

Иран, сгибающийся под грузом экономических санкций и долгих лет плохого управления экономикой, может столкнуться с еще более серьезными вызовами. Страна занимает четвертое место в мире по добыче нефти и газа и зависит от продажи энергоносителей для проецирования влияния в регионе. Из всех стран – членов ОПЕК у Ирана самый высокий порог фискальной безубыточности: более 150 долларов за баррель. Хотя падение нефтяных цен может еще больше снизить легитимность режима и тем самым проложить путь для прихода к власти более умеренных лидеров, судьба недавно произошедших на Ближнем Востоке революций, а также этнический, религиозный и другие расколы в Иране не позволяют предаваться подобному оптимизму.

Для Мексики последствия менее понятны. С учетом снижения добычи нефти и сильной зависимости бюджета от нефтяных доходов страна может пострадать при падении цен на нефть. Прилагаемые в последнее время усилия по реформированию энергетики могли бы позволить Мексике увеличить добычу до уровня, позволяющего нивелировать влияние более низких цен на мировом рынке. Однако для этого правительству придется продолжить работу над законом о реформе, принятом в декабре прошлого года. Необходимо подготовить законодательство, которое будет больше благоприятствовать частным инвестициям в энергетику, включая вложения в разработку собственных сланцевых резервов и ускоренное реформирование государственной нефтяной компании «Пемекс».

В отличие от производителей, потребители должны приветствовать революцию в энергетике. Растущая добыча в Северной Америке уже стала своеобразной подушкой безопасности, обеспечив дополнительную добычу во время недавнего срыва поставок из Ливии, Нигерии и Южного Судана. Особым благом низкие цены на энергоресурсы станут для Китая и Индии, которые уже являются крупнейшими импортерами и, по данным Международного энергетического агентства, будут испытывать растущие потребности в импорте нефти. С 2012 по 2035 гг. у Китая запросы вырастут на 40%, а у Индии – на 55%. Поскольку две страны импортируют большую часть энергоресурсов с Ближнего Востока и из Африки, их заинтересованность в этих регионах будет расти.

Китай получит и другое преимущество: его отношения с Россией могут резко улучшиться. В течение нескольких десятилетий история и идеология мешали Москве и Пекину найти общие интересы, несмотря на очевидные выгоды, на которые могут рассчитывать в случае более тесного сотрудничества крупнейший в мире производитель энергоресурсов и крупнейший в мире их потребитель. Тем более что у них имеется общая граница протяженностью более четырех тысяч километров. Но по мере наращивания энергетического потенциала Северной Америки потребность в энергии развитого мира остается на одном уровне, а на развивающихся рынках Азии спрос продолжает расти, и в этих условиях Россия будет все больше стремиться застолбить твердые позиции на восточных рынках.

Москва и Пекин могли бы оживить сотрудничество по давно буксующим энергетическим сделкам, строительству трубопроводов, а также по вопросам разработки энергоресурсов Центральной Азии. Соответствующие договоренности способны стать фундаментом для расширения геополитических отношений, в которых Китай будет тем не менее иметь преимущество.

Для Индии и других стран Азии выгоды также не ограничатся лишь экономикой. Рост объемов нефти и газа, перевозимого через Южно-Китайское море, обеспечит общность интересов государств, стремящихся противодействовать пиратству и другим угрозам беспрепятственного потока поставок энергоресурсов. Это даст Китаю больше стимулов сотрудничать по вопросам безопасности. В то же время союзники США в Восточной Азии, такие как Япония, Филиппины и Южная Корея, получат возможность наращивать импорт энергоресурсов напрямую из Соединенных Штатов и Канады. Уверенность в североамериканских партнерах, в поставках нефти и СПГ по более коротким и прямым морским путям должна также успокоить эти страны.Преимущество США

Крупнейшим бенефициаром североамериканского энергетического бума, конечно, являются Соединенные Штаты. Первым прямым следствием станет постоянное создание новых рабочих мест и процветание энергетического сектора. Кроме того, поскольку американский газ – ?один из самых дешевых в мире, конкурентные преимущества получат отрасли промышленности, зависящие от газа в качестве исходного сырья, такие как нефтехимическая и сталелитейная. Энергетический бум также будет подстегивать инвестиции в инфраструктуру, строительство и сферу услуг. По оценкам Всемирного института Маккинзи, к 2020 г. нетрадиционная добыча нефти и газа может способствовать ежегодному росту американского ВВП на 2–4% или примерно на 380–690 млн долларов, а также появлению до 1,7 млн постоянных рабочих мест. Кроме того, поскольку на импорт энергоресурсов приходится более половины торгового дефицита в размере 720 млрд долларов, снижение импорта энергоресурсов улучшит сальдо торгового баланса США.

Уменьшение доли импорта не следует путать с полной энергетической самодостаточностью. Но неожиданная прибыль от продажи энергоресурсов позволит покончить с мышлением прошлого, когда считалось, что добыча углеводородов в Соединенных Штатах неуклонно снижается. Более того, конец зависимости от поставок энергоресурсов из-за рубежа, а также от стран-производителей, с которыми у Вашингтона нередко обострялись отношения, даст американцам большую степень свободы в реализации генеральной линии. Связи с мировыми рынками энергоресурсов останутся прочными. Любые серьезные перебои с поставками нефти на мировом рынке, например, будут влиять на цену бензина на автозаправках США и тормозить рост экономики.

Следовательно, Вашингтон сохранит заинтересованность в стабильности мировых рынков, особенно на Ближнем Востоке, где у Соединенных Штатов остаются стратегические интересы – борьба с терроризмом, противодействие распространению ядерного оружия и укрепление региональной безопасности для защиты союзников, таких как Израиль, а также обеспечение потока энергоресурсов. США по-прежнему нужно будет охранять как общемировое достояние основные морские пути, по которым проходят потоки энергоносителей и других товаров.

Однако многие этого не понимают. Американским политикам нужно начать объяснять как внутренней, так и зарубежной аудитории, что, хотя энергетический ландшафт меняется, национальные интересы остаются прежними. Открытие новых способов добычи нефти и газа не заставит Вашингтон прекратить взаимодействие с мировым энергохозяйством. Вне всякого сомнения, Соединенные Штаты останутся почти по всем меркам самой могущественной державой на планете. Однако им никогда не удастся обезопасить себя от потрясений в международной экономике, поэтому они продолжат участвовать во всех политических и экономических процессах. Эту истину должны усвоить прежде всего государства Ближнего Востока с учетом ухода Вашингтона из Ирака и Афганистана и объявленном смещении внешнеполитических приоритетов в направлении Азии.

Американским политикам также нужно будет позаботиться о защите источников энергетического благополучия. Хотя мотором преобразований, которые вызвали бум в энергетике, является частный сектор, его успех был бы невозможен без благоприятного правового режима и регулирования рынка. Политикам на уровне отдельных штатов и федеральным чиновникам придется найти сбалансированный ответ на законную озабоченность по поводу экологии и других рисков, связанных с гидроразрывом пластов, с одной стороны, и экономическими выгодами применения новых технологий – с другой.

Лидерам американской энергетики следует работать в тесном взаимодействии с властями для соблюдения стандартов прозрачности, защиты окружающей среды и безопасности, чтобы не подрывать общественного доверия к своей деятельности и учитывать все риски при разработке сланцевых ресурсов. И стране в целом придется обновлять и расширять энергетическую инфраструктуру, чтобы в полной мере использовать возможности добычи нефти и газа нетрадиционными методами. Эти преобразования потребуют значительных инвестиций в строительство и модификацию трубопроводов, железных дорог, барж и экспортных терминалов.Нефтегазовая дипломатия

Энергетический бум не только укрепит американскую экономику, но и позволит отточить инструменты внешней политики. Когда дело доходит до применения экономических санкций, диверсифицированные поставки энергоресурсов дают явные преимущества. Например, ввести беспрецедентные ограничения на экспорт иранской нефти было бы почти невозможно, если бы не возросло предложение углеводородов на североамериканском рынке. В отличие от санкций против Ирана, Ирака, Ливии и Судана, объявленных в недавнем прошлом во время глобального перепроизводства нефти, нынешние антииранские санкции были одобрены в период превышения спроса над предложением и высоких цен на нефть.

Вашингтону пришлось приложить неимоверные усилия для того, чтобы убедить страны, не желавшие применять столь строгие меры против Тегерана, что вывод иранской нефти с мирового рынка не приведет к скачку цен. Санкции, одобренные Конгрессом в декабре 2011 г., потребовали от американской администрации все тщательно перепроверить и удостовериться, что на мировом рынке достаточно нефти и можно попросить другие государства ограничить импорт.

Хотя Конгресс разрешил Белому дому в случае крайней необходимости временно снять эмбарго на поставки иранской нефти, к этому прибегать не пришлось благодаря неуклонному росту добычи легкой и трудноизвлекаемой нефти в США, которая компенсировала ежедневное изъятие более одного миллиона баррелей иранской нефти в соответствии с санкциями. Новая американская нефть позволила Вашингтону успокоить другие правительства по поводу резкого роста цен и благодаря этому добиться поддержки мировым сообществом жестких санкций. Они нанесли серьезный ущерб иранской экономике и подтолкнули Тегеран к столу переговоров. Если бы не было новых поставок американской нефти, санкции, скорее всего, никогда не были бы одобрены.

Возрождение энергетики также дает Соединенным Штатам новый рычаг на торговых переговорах, поскольку другие страны конкурируют за доступ к американскому СПГ. Вашингтон ведет переговоры о двух крупных многосторонних сделках: Трансатлантическом партнерстве по торговле и инвестициям (с 28 странами ЕС) и Транс-Тихоокеанском партнерстве (с 11 странами Азиатско-Тихоокеанского региона и Канадой).

Когда речь заходит об экспорте СПГ, США автоматически дают добро на использование терминалов, предназначенных для поставки газа, странам, подписавшим с Вашингтоном соглашения о свободной торговле. Другие же государства должны пройти процедуру тщательной проверки с целью определения, отвечает ли такая торговля национальным интересам Соединенных Штатов.

Для многих стран Азии и Европы, которые хотят пополнить свою энергетическую смесь американским природным газом, достижение особого торгового статуса приобретает дополнительную ценность. По сути, это подтолкнуло Японию к участию в переговорах о присоединении к Транс-Тихоокеанскому партнерству. После катастрофы на «Фукусиме» пришлось временно вывести из эксплуатации всю инфраструктуру атомной энергетики, и страна остро нуждалась в газе.

Сдвиг в мировой энергетике также дает Вашингтону новый способ укрепления союзов. Многие страны теперь надеются последовать примеру США и начать разрабатывать нетрадиционные залежи газа и нефти на своей территории, и американское правительство начало использовать собственный опыт на дипломатическом фронте. Два проекта государственного департамента – Программа технического взаимодействия по нетрадиционному газу и Инициатива в области управления энергетическими мощностями – позволяют различным американским министерствам и ведомствам помогать другим странам (до сих пор это были небольшие развивающиеся государства) создавать собственную нефтегазовую индустрию.

Правительству необходимо расширять усилия и связывать их с более широкой стратегией, поддерживая, например, Польшу и Украину в их стремлении использовать имеющиеся сланцевые резервы. Новые добывающие мощности не только снизят риск конфликта по поводу скудных запасов, но также помогут государствам добывать и потреблять больше энергоресурсов, избегая влияния на климат, и при этом не жертвовать экономическим ростом, который им жизненно необходим. Вашингтону следует разъяснять, какая именно политика привела к буму на американской земле, и, если другие страны попросят, посоветовать, как создать аналогичный правовой режим.

Соединенным Штатам также нужно начать использовать свои новые энергоресурсы, чтобы не допустить запугивания союзников менее дружественными поставщиками. Рассматривая заявки на импорт американского СПГ и оценивая их значение для национальной безопасности, Министерство энергетики должно принимать во внимание, поддержат ли предлагаемые проекты союзников США. В первую очередь необходимо давать добро на поставки в такие страны, которым это поможет сопротивляться давлению России или других поставщиков. Американское правительство и его партнеры также должны поддерживать регулярно проводимые форумы, на которых встречаются специалисты из частного сектора и инвесторы, чтобы помочь другим государствам освоить сланцевые месторождения. Хотя подобный расширенный диалог между частным и государственным сектором не приведет к немедленному увеличению объемов добычи (даже при самых благоприятных условиях на это уходят годы), подобные консультации тем не менее демонстрируют солидарность Америки с другими странами, заинтересованными в обеспечении энергетической безопасности.

Американскому правительству также следует использовать накопленные знания по нетрадиционной энергетике для прямого взаимодействия с иностранными правительствами, особенно с Пекином. У Соединенных Штатов много общих интересов с Китаем. Обе страны потребляют значительные объемы энергии. Обе желают видеть стабильную и растущую мировую экономику, которая зависит от надежного потока энергоресурсов по разумным ценам, хотят минимизировать последствия для климата и стремятся к диверсификации поставок.

Подобное совпадение интересов двух главных потребителей энергии в мире создает условия для сотрудничества. В декабре США и Китай вновь подтвердили взаимную заинтересованность в «надежных энергетических рынках с адекватным предложением» и обсудили перспективы совместного освоения энергетических ресурсов Китая, в том числе месторождений сланцевого газа. Китайские компании уже вкладывают миллиарды долларов в разработку сланцевых залежей у себя на родине и в Соединенных Штатах. Но Вашингтону и Пекину следует ускорить прогресс на этом фронте, расширив стратегический и экономический диалог и включив в него вопрос о легкой и трудноизвлекаемой нефти. Необходимо выделять реальные ресурсы на разработку методов ответственного экспорта сланцевого газа и нефти без ущерба для окружающей среды. Если отношения между США и КНР улучшатся, обе стороны могли бы скоординировано работать с другими потребителями для усиления энергетической безопасности в мире – ?например, путем расширения операций против пиратства в районе Африканского Рога.

Наконец, сланцевая революция может подкрепить лидерство Вашингтона в борьбе с изменением климата. Предприятия, работающие на природном газе, выбрасывают на 40% меньше углерода, чем работающие на угле, и Соединенные Штаты сегодня достигают своих целей не в силу смелых решений Вашингтона, а просто благодаря тому, что экономика газа оказывается значительно более благоприятной, чем экономика угля. Начавшаяся тенденция к снижению эмиссии углекислого газа в атмосферу с территории США позволяет Вашингтону рассчитывать на более высокий уровень доверия к его инициативам на переговорах по климату. Белому дому следует использовать этот кредит доверия для ужесточения давления на страны, отказывающиеся снижать выбросы углерода.

Распространение сланцевой технологии может стать хорошей новостью для защитников климата еще и в другом смысле. Некоторые экологисты опасаются, что повсеместная замена угля газом, хотя и приведет к снижению выбросов в краткосрочной перспективе, позволит политикам отмахнуться от требования более масштабных реформ. Действительно, переход с угля на газ не решит полностью проблему, но позволит выиграть время для разработки и утверждения следующего поколения технологий и стратегий, а эти нововведения приведут к еще более резкому снижению вредных выбросов.Энергетика и влияние

Североамериканская энергетическая революция уже случилась, важность ее будет лишь расти, пока США приближаются к тому, чтобы стать чистым экспортером энергоресурсов. Произойдет это примерно в 2020 году. Сдвиг в мировых поставках будет выгоден странам-потребителям и приведет к размыванию власти традиционных производителей. Может снизиться привычная роль ОПЕК в качестве регулировщика мировых цен на энергоносители, поскольку этой организации вряд ли удастся предотвратить падение цен.

В свою очередь, сдвиг, вероятно, почувствуют все страны, бюджет которых зависит от продажи углеводородов. Даже без такого резкого падения цен продолжится трансформация мировых потоков энергоресурсов, а вместе с ними – экономических и геополитических связей. Тем временем Соединенные Штаты окажутся в уникальном и выгодном положении и воспользуются возможностями, которые связаны с этим сдвигом в мировой энергетике.

Энергетический бум подстегнет экономическое возрождение страны, а снижение зависимости от импорта энергоресурсов даст ей больше свободы и влияния на дипломатическом фронте. Это не станет ответом на все вызовы, которые стоят перед американскими стратегами: Вашингтону придется справляться с последствиями более чем десятилетней войны в Афганистане и Ираке, финансовой расточительности, слишком явными политическими пристрастиями по обе стороны Потомака, снижением доверия многих союзников после обнародования сведений о шпионаже США и в связи с усилением Китая. И все же эти проблемы, колоссальный нефтегазовый бум в сочетании с другими источниками военной, экономической и культурной силы должны в будущем усилить глобальное лидерство Америки, но только если Вашингтон защитит источники этой вновь обретенной силы у себя на родине и воспользуется новыми возможностями, чтобы отстоять свои постоянные интересы за рубежом.

Роберт Блэкуилл – старший научный сотрудник в Совете по внешним связям, специалист по внешней политике и помощник Генри Киссинджера. С 2001 по 2003 гг. он служил послом США в Индии, а в 2003–2004 гг. был помощником Советника по национальной безопасности, отвечая за стратегическое планирование. Служил в Совете национальной безопасности в администрации Джорджа Буша-младшего.

США. Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь > globalaffairs.ru, 27 апреля 2014 > № 1110705 Роберт Блэкуилл

Политическая геология

Как перекроить мировую энергетику в пользу США

Резюме: Во всех идеологических построениях американских политологов в сфере энергетики прослеживаются такие же ключевые подходы, как и в общей политике. Вечные двойные стандарты и очевидное стремление посеять управляемый хаос.

Можно сколько угодно перекраивать мировую энергетическую карту, пытаться по-иному расставить основных игроков, уверовав в могучий потенциал нетрадиционных углеводородов, как это делают наши американские коллеги. Но одной искренней веры для серьезных изменений мировой энергетики явно недостаточно. Зато ее вполне хватит для убеждения аудитории, чьи надежды на обретение нового и – что важно – дешевого энергоресурса лишают ее желания трезво оценивать реалии. Собственно, такой информационный напор из-за океана мы наблюдаем последние лет пять, и статья двух американских авторов – яркий тому пример. Идеологи сланцевой революции остаются верны себе – аудитории надо постоянно напоминать: мировая энергетика уже не та, что пять лет назад, и главный игрок на этом поле – Соединенные Штаты.

Соглашаясь с тем, что энергетика меняется, предлагаем трезво и спокойно взглянуть на действительное положения дел в секторе нетрадиционной добычи Северной Америки, благо материала для анализа накопилось немало.

Самый успешный PR

Первый серьезный информационный вброс, когда человечество вдруг узнало, что стало богаче разом на 456 трлн кубометров сланцевого газа, произошел в 2009 г. с публикацией очередного прогноза Международного энергетического агентства WEO2009. Только самые дотошные читатели отыскали первоисточник этих фантастических данных, превышающих доказанные запасы газа в мире на тот момент более чем вдвое. Это небольшая статья в университетском сборнике 1997 г., где ее автор Ханс-Хольгер Рогнер, будучи человеком честным, после своих кабинетных расчетов традиционных и нетрадиционных ресурсов углеводородов по всему миру делает столь же честный вывод: эти данные надо считать гипотетическими, спекулятивными (он так и пишет – «speculative»), и именно так их и надо понимать, особенно в части региональных оценок.

Эта важная авторская оговорка отсутствует в отчете МЭА, хотя именно такое определение «speculative» во многом характеризует всю дальнейшую информационную кампанию вокруг сланцевого газа, а затем и нефти. Заметим, что на долю энергодефицитной Европы МЭА в 2009 г. отводит 16 трлн куб. м сланцевых ресурсов, а на долю Центральной Азии и Китая – 100. Дальше – больше. В апреле 2011 г. под эгидойEnergy Information Administration выходит масштабное исследование «Ресурсы сланцевого газа в мире: первоначальная оценка 14 регионов за пределами Соединенных Штатов» («World Shale Gas Resources: An Initial Assessment of 14 Regions Outside the United States») с детальным расчетом для 32 стран мира. Общая их оценка выросла по сравнению с прежней на 57%, а Европе «досталось» уже более 70 триллионов. Очевидно, что практических результатов разведочного бурения на тот момент не имела ни одна страна, кроме США, и такие данные были вновь получены по открытым геологическим источникам путем нехитрых арифметических операций, но такой способ оценки вновь никого не смущает.

В апреле 2013 г. те же авторы добавляют к оценкам ресурсов сланцевого газа еще и сланцевую нефть, расширив географию до 41 страны. Магия цифр для газа стала чуть спокойнее – авторы пересчитали ресурсы в пласте в технически извлекаемые, что составило 207 трлн кубометров, плюс к этому 345 млрд баррелей нетрадиционной нефти. Таким образом,PR-кампания по всем законам жанра шла с постоянным развитием – тему газа дополняет экспорт дешевого американского СПГ и тема нефти, также с последующим ее выходом на мировые рынки.

Ситуация со сланцевой нефтью оказалась еще более запутанной, чем со сланцевым газом. Впервые широкая общественность столкнулась с этим понятием в отчете WEO2010 Международного энергетического агентства, причем авторы отнесли к сланцевой нефти только синтетическое топливо, получаемое из керогена (а вовсе не ту легкую нефть, которая уже активно добывалась к тому моменту на американском плее Bakken), ограничившись скромной оговоркой, что нефть, добываемую на сланцевых формациях с гидроразрывом пласта, следует относить к традиционной. Технически извлекаемые запасы керогеновой нефти были оценены в 1000 млрд баррелей только для США против 1600 млрд баррелей доказанных запасов нефти во всем мире. После нескольких лет путаницы мировое сообщество, наконец, пришло к выводу, что керогеновая нефть, несмотря на огромные потенциальные ресурсы, – вопрос далекого будущего, а главный фактор развития мирового рынка нефти – Light Tight Oil (LTO), или в русском варианте – нефть низкопроницаемых коллекторов, география добычи которой полностью совпала с географией добычи сланцевого газа, то есть практически полностью сконцентрировалась в Соединенных Штатах и Канаде.

Результатом усилий Администрации по энергетической информации США и Международного энергетического агентства, подхваченных СМИ и бесконечными обсуждениями, далеко вышедшими за рамки отраслевых дискуссий, стала сланцевая лихорадка по всему миру: Европа, Китай, Австралия, Индия, Латинская Америка, Алжир, далее – везде. Уникальный по своим масштабам результат достигнут в кратчайший срок и практически без затрат, что позволяет говорить о самой успешной PR-кампании в мире. Добавим, что на волне ажиотажных поисков нового энергоресурса американские сервисные компании получили практически неограниченный рынок сбыта своих услуг по бурению на сланцевый газ и LTO. До сих пор 80% всего специализированного сухопутного бурового парка сосредоточено в США. Но это лишь побочный результат, главная цель куда масштабнее.Американские реалии

С начала промышленной добычи сланцевых ресурсов в Соединенных Штатах прошло всего шесть-семь лет – ничтожно малый срок для развития новой подотрасли энергетики. А с учетом того, что добыча сланцевого газа, как и нефти, пока так и не перешагнула границы США и Канады (за исключением пилотных проектов в Китае, Австралии и пр.), становится очевидно – пока слишком рано судить о масштабах и влияниях этого явления в глобальном охвате и на долгосрочную перспективу. И сколько бы ни говорили о «величайшей революции» ее идеологи, пока это только американский феномен.

Очевидным и неоспоримым аргументом, ставшим реальным основанием «сланцевой революции», был и остается рост добычи сланцевого газа в Соединенных Штатах – с 54 млрд куб. м в 2007 г. до 319 млрд в 2013 году. Эти новые поступления на энергодефицитный прежде американский рынок уже кардинально изменили ситуацию в стране, сократив импорт газа до необходимых трансграничных перетоков с Канадой и Мексикой, преобразовав структуру внутреннего потребления в сторону газа, дав новый импульс энергоемким производствам, что в целом резко повысило энергобезопасность региона.

Нефтяной баланс здесь также претерпел значительные изменения. Рост добычи LTO с практически нулевой отметки в 2007 г. достиг 2,3 млн барр./сутки к 2013 г., что позволило США переломить прежнюю тенденцию на снижение собственной нефтедобычи и сократить импорт (кроме Канады и Мексики) с 476 млн т в 2007 г. до 327 млн т в 2012 году.

Однако при общем росте сланцевой газодобычи в этой стране темпы ее прироста уже третий год подряд падают. Если в 2010 г. они составляли рекордные 48%, то в 2011 г. – 44%, в 2012 г. – 22%, а по итогам минувшего года – только 15 процентов. Анализ добычи по основным группам месторождений показывает, что хорошую положительную динамику сейчас демонстрируют лишь два самых «молодых» из них –Marcellus и Eagle Ford; почти не прибавляют Fayeteville и Woodford, а старейшие Barnett и Haynesville начали сокращать объемы добычи.

В качестве объяснения этому факту проще всего привести давний аргумент противников нетрадиционной разработки – у сланцевых промыслов короткий жизненный цикл. Действительно, продуктивность новых скважин резко падает в первый год и почти до нуля в течение трех лет, а для поддержания добычи требуется все новое и новое бурение. Точно такая же картина наблюдается и на нефтяных промыслах.

Но стремление к объективности подсказывает еще два объяснения. Компании могут сознательно сдерживать добычу в условиях переполненного внутреннего рынка и низких цен, и дебиты вновь вырастут к началу экспорта. Либо же экономика получения сланцевого газа при текущих низких ценах все-таки такова, что операторы переносят внимание в сектор жидких углеводородов, сокращая бурение новых газовых скважин. Развитие событий уже в два-три ближайших года покажет, какое из объяснений верно, хотя, видимо, отчасти верны все три.

Вообще, об экономике добычи сланцевого газа надо говорить особо – уж слишком безапелляционно звучат утверждения американских коллег о том, что их газ – «самый дешевый в мире». Разобраться тут непросто – отчетность компаний прямых ответов о стоимости добытого сланцевого газа не дает, официальная статистика – тем более. Притом что стоимость газа отличается для каждого месторождения, скважины, компании. Однако все авторитетные отраслевые источники (МЭА, BP, Bloomberg,OIES, WoodMac) почти единодушны – стоимость сухого сланцевого газа в США составляет в среднем от 150 до 200 долларов за тысячу кубометров, что в разы выше стоимости традиционного газа.

Цена безубыточности проектов по добыче LTO также весьма внушительная – от 50 до 80 долларов за баррель, для сравнения – глубоководные офшоры Бразилии оцениваются в 40–60 долл./барр., а доступные источники традиционной нефти на Ближнем Востоке – в 35–50 долл./баррель. И если экономику нефтяных промыслов преимущественно спасает высокая рыночная цена этого сырья, то баланс газового рынка Северной Америки в условиях низких цен обеспечивает целый ряд, по сути, уникальных факторов. Относительно неглубокое залегание пластов, одновременная добыча газа и жидких углеводородов, развитая инфраструктура, правовой режим, близость к потребителю, огромное число компаний, стремящихся к максимальному снижению издержек в сочетании с возможностями глубокого финансового рынка – и это еще неполный перечень условий текущего функционирования газовой отрасли Соединенных Штатов.

Но даже при таком счастливом сочетании условий говорить о благополучии отрасли не приходится. Эксперты отмечают все больше тревожных признаков, прежде всего в финансовой сфере. Так, целый ряд компаний сектора (Chesapeake, Devon, BP, BHP, Encana) за последние годы списали не оправдавших надежды активов на 35 млрд долларов. Исследование Администрации энергетической информации Министерства энергетики США (EIA DOE) по результатам 2012 г. показывает отрицательную динамику доходности капитала для компаний, работающих преимущественно с газом. Отчетность многих компаний, имеющих нефтяные и газовые сланцевые активы, демонстрирует отрицательную динамику по денежному потоку в расчете на одну акцию.

Важно отметить, что, несмотря на рост нефтедобычи, цены на нефть в Соединенных Штатах все еще тесно связаны с внешними рынками через значительные объемы импорта нефти и нефтепродуктов, что и поддерживает высокие цены на нефть в регионе. По мере увеличения «дешевого» предложения собственной нефти цена на рынке США пойдет вниз, отрываясь от цен в других регионах, что приведет к потерям доходов американских производителей сланцевой нефти. Не исключено, что экономика этих проектов, как и проектов по добыче сланцевого газа, окажется отнюдь не столь привлекательной для инвесторов и добывающих компаний.

Аналитики, склонные к спокойным рассуждениям, не отказывают сланцевой нефте- и газодобыче в праве на существование, но призывают к взвешенному анализу, вполне допуская, что добытые таким образом нефть или газ слишком дороги. Таков общий тон одной из последних работ – «Сланцевый газ и нефть низкопроницаемых коллекторов в Соединенных Штатах: вызовы и возможности» («US shale gas and tight oil industry performance: challenges and opportunities»), которую в марте 2014 г. выпустил авторитетный Институт энергетических исследований в Оксфорде (OIES).

И еще одно утверждение, бытующее в экспертном сообществе, представляется весьма точным при описании американских сланцевых парадоксов. От обилия газа, переполнившего рынок и уронившего цены в Америке, несомненно выигрывают потребители, но откровенно проигрывают добывающие компании-операторы, что неизбежно приведет к пересмотру этой временной неустойчивой модели.

Добавим к экономике еще и несколько слов об экологии, которая в случае сланцевой нефтегазодобычи вызывает обоснованные вопросы. Относительно неглубокое залегание сланцевых пластов в Северной Америке является явным плюсом при сокращении затрат на добычу, но имеет и оборотную сторону. Что бы там ни говорили компании-операторы, стремясь успокоить общественность, они ведут работы вблизи водоносных слоев. Так, по данным Артура Бермана, верхняя граница крупнейшего плея Marcellus начинается как раз на отметке в 400 футов, и именно на такой глубине обычно залегает питьевой водоносный слой.

Вопросы экологии в данном случае – прерогатива национального правительства и населения. Если их устраивают огромные площади бывших разработок, все больше напоминающие пастбище кротов-переростков, это их выбор. Если они уже привыкли к виду огромных прудов-отстойников с отработанным буровым раствором, об опасности которого честно предупреждают надписи на ограждении, – это тоже их выбор. А еще – нежелание думать, что при естественном испарении под солнцем и ветром весь этот раствор при первом дожде выпадет им на головы. При этом любое ужесточение экологических требований приведет к новому повышению цен добытого сырья. Трудно себе представить, что большинство граждан Америки мечтают превратить в такой «отстойник» большую часть территории своей страны, что неизбежно при реализации масштабных и долголетних планов добычи и экспорта сланцевого газа и нефти. Достаточно посмотреть на карту Соединенных Штатов, где показаны площади плеев и нефтегазоносных бассейнов – как раз половина и будет…Масштабы и цена американской экспансии

В условиях явного избытка газа на рынке Северной Америки очевидным выходом для добывающих компаний стало предложение о его экспорте в виде СПГ, совпавшее с периодом самых низких цен в первой половине 2012 г. – 70 долл./тыс. куб. м (2 долл./MBTU). Произведенный на таком дешевом сырье СПГ, будучи доставленным на дорогой азиатский рынок, обещал, по подсчетам компании Cheniere Energy, маржу в 200 долларов с каждой тысячи кубометров. Поставки в Европу представлялись менее доходными – на уровне 150 долларов, а самые высокие прибыли мог дать рынок Латинской Америки – без малого 300 долларов за счет короткого транспортного плеча и высоких цен. Подобные подсчеты вела каждая компания сектора, вынужденная считать каждый цент, что в итоге обернулось валом заявок в Федеральную энергетическую комиссию США на получение экспортных лицензий.

Однако время шло, и рынок хоть сколько-то отыгрывал вопиющий разрыв между ценами добычи и реализации, в итоге средняя цена на ключевом хабе США Henry Hub в 2013 г. уже практически удвоилась от мусорного уровня апреля 2012 г., составив около 130 долл./тыс. куб. метров. Соответственно удорожанию исходного сырья изменились и меркантильные расчеты потенциальных экспортеров – маржа в Азию сократилась до 140 долларов, в Европу – до 104, с сохранением высокой привлекательности поставок в Латинскую Америку – 230 долл./тыс. куб. метров. Это данные той же Cheniere, но уже от февраля текущего года. Подсчеты сколь просты, столь и очевидны: американский СПГ, буде он произведен, больше всего прибылей принесет оператору при продажах в Латинскую Америку и в Азию, поставки же в Европу по экономическим соображениям маловероятны.

И второй столь же очевидный вывод: американские компании, уже который год работающие в условиях очень плохого для себя рынка и понесшие огромные затраты на переоборудование старых приемных терминалов в заводы по производству СПГ, менее всего будут склонны демпинговать, придя на платежеспособные рынки. Логичнее предположить, что они будут стремиться извлечь максимум прибыли после долгого периода воздержания. Продавать с таким трудом произведенный и доставленный газ по ценам ниже рынка компании может заставить только политическая воля. Но в этом случае стоит забыть второе самое любимое американцами слово после «демократии» – «рынок». Если и экспорт не принесет компаниям ожидаемых прибылей, то сланцевую добычу больше спасать некому.

Согласно многим прогнозам, внутренняя цена Henry Hub к 2016 г. окажется на уровне 6 долл./MBTU против нынешних 4, что окончательно сведет всю потенциальную прибыль от экспортных поставок в Европу к нулю. Пока ничего не слышно и о создании специализированного танкерного флота под обеспечение этих поставок – а его за один день не построишь. Вспомним и о сильном антиэкспортном лобби в самих Соединенных Штатах – промышленники, энергетики, экологи делают все возможное, чтобы сократить масштабы будущего экспорта, стремясь сберечь это топливо для себя либо вовсе запретить его добычу.

Говоря об экспорте, подчеркнем еще раз неопределенности по добыче сланцевого газа как такового: к 2016 г. его объемы могут оказаться недостаточны для вывоза за рубеж либо цена извлечения будет слишком высока. Таким образом, вторая волна сланцевой революции, основанная на ожиданиях огромных объемов дешевого североамериканского СПГ, – пока не более чем идеологема. Крупным европейским и азиатским потребителям вновь дают некий аргумент для диалога с традиционными поставщиками, который на поверку может оказаться пустышкой. Какие-то объемы американского СПГ на рынке появятся, но явно меньше заявленных и уж точно не дешевых.

Рынок нефти, в силу его глобального характера, живет по своим законам, однако и здесь все куда трезвее и спокойнее, нежели видится американским коллегам. Исходные цены добычи сланцевой нефти в Северной Америке достаточно высоки. Дополнительные ее объемы к 2035–2040 гг. оцениваются в 200–300 млн тонн (разброс прогнозных оценок слишком велик). Даже если предположить, что все эти объемы пойдут на экспорт, что вряд ли произойдет при аппетитах внутреннего рынка, этого количества североамериканской нефти и мощностей по ее производству недостаточно, чтобы серьезно повлиять на мировые цены. Так, добыча нефти в Северной Америке в 2008–2012 гг. выросла более чем на 100 млн тонн, однако снижения мировых цен за этот период не наблюдается (см. рисунок).

Более того, в резком падении мировых цен не заинтересованы и сами Соединенные Штаты, чья нефтяная промышленность прибыльна при стоимости нефти свыше 90 долларов за баррель. При более низких ценах ни сланцевой нефти, ни нефти битуминозных песков, ни большей части добычи на шельфе Чукотского моря и в Мексиканском заливе, ни высоковязкой нефти компании добывать не смогут. И биотопливо производить тем более...

После этого все упражнения по перекраиванию энергетической карты мира представляются и вовсе бессмысленными. Разумеется, с появлением нового источника поставок какие-то сдвиги на рынке вероятны, но один игрок с ограниченными возможностями, неопределенными перспективами и весьма недешевыми ресурсами не в состоянии заметно повлиять на рынок. Поэтому легко понять торопливость, с которой заокеанские аналитики спешат разыграть эту карту. У них совсем немного времени, чтобы попытаться раскачать ситуацию, максимально подвинув традиционных поставщиков. Через пару лет ситуация прояснится, и целевая аудитория, будем надеяться, придет в себя.

Источники: ОПЕК, EIAЗа морями сланца пока нет

Поразительное легковерие энергодефицитных регионов в ответ на щедрые сланцевые посулы тоже можно понять. На фоне постоянной зависимости от внешних поставок вдруг звучит благая весть – ну как тут не поверить? По большому счету цена, которую уже заплатила та же Европа и Китай за проверку своих надежд, не так уж и велика – надо же в самом деле разобраться, есть что-нибудь в их недрах или нет.

Пример Польши – иллюстрация того, как развивается сланцевая революция за пределами Соединенных Штатов. Поиски сланцевого газа здесь начались практически одновременно с появлением первых оценокEIA по сланцевому газу для этой страны – свыше 5 трлн куб. метров. В марте 2012 г. Государственный институт геологии Польши (PIG) совместно с Геологической службой США переоценили извлекаемые ресурсы сланцевого газа в Польше в среднем до 550 млрд куб. м, что почти в 10 раз меньше ранее озвученных оценок. Всего за время интенсивных поисков в Польше, где было выдано более 100 лицензий и пробурено 50 разведочных скважин, лишь одна из них дала промышленный приток в объеме 8 тыс. куб. м в сутки. Надежда еще остается, но крупные компании уже свернули работы. Добавим, что с геологической точки зрения украинские сланцы – это продолжение польских.

Сейчас акцент изысканий в регионе сместился в Великобританию, где на конец 2013 г. пробурено четыре скважины. Именно по этой стране имеется единственный сколько-нибудь официальный прогноз добычи сланцевого газа, сделанный европейским объединением сетевых операторов ENTSOG: 1 млрд куб. м к 2020 г. и 2 млрд – к 2022 году. Такие незначительные объемы останутся на острове, никоим образом не повлияв на европейский рынок.

Понимание того, что сланцевым надеждам европейцев, скорее всего, не суждено сбыться, а то немногое, что может быть найдено, будет существенно дороже американских ориентиров, пожалуй, уже оформилось. Но зачем на волне сланцевой эйфории, еще ничем не подкрепленной, надо было портить отношения с традиционными поставщиками? В этом смысле куда более взвешенно ведет себя Китай: и сланцевый газ с нефтью у себя ищет, и все внешние поставки поддерживает, и новые переговоры ведет, да еще и обеспечивает вход своих компаний в добычные проекты по всему миру.

Европа же поступила как капризная барышня, которой разом надоели старые кавалеры, как только в деревню приехал новый гармонист. Но, как известно, гармонисты – парни ветреные и ненадежные, пообещал жениться, да исчез. А девушка уже успела насмерть рассориться с прежними кавалерами.

Третий энергопакет приняла, неудобный для внешних поставщиков донельзя. Настаивает на привязке поставок к споту, который в больших количествах противоречит самой природе газового бизнеса, основанного на долгосрочных проектах и договорах. Обыскала офисы «Газпрома» и всячески противодействует новым российским трубопроводным проектам. В своем стремлении снизить цены европейские потребители за два последних года растеряли почти половину портфеля поставок СПГ – с 65 млн тонн в 2011 г. до 33,8 в 2013 году. Любые объемы, которые могут быть перенаправлены, экспортеры СПГ отправляют на ненасытный азиатский рынок. И чем прижимистее будут европейцы, тем скорее они растеряют оставшиеся СПГ-контракты.

И пора бы уже опомниться, да тут давешний гармонист письмецо прислал – не волнуйся, дорогая. Жди скоро дешевого СПГ из Северной Америки. Но об этом мы уже говорили – американский газ придет сюда в последнюю очередь, опять-таки если будет проявлена политическая воля по поддержке европейских соратников. И об этом лишний раз напоминают наши сегодняшние оппоненты, советуя «в первую очередь давать добро на экспорт СПГ в те страны, которым это поможет сопротивляться давлению со стороны России или других поставщиков».

Вторым регионом, активно включившимся в поиски сланцевого газа на своей территории, стал Китай, поспешившим включить его добычу в объеме 6,5 млрд кубометров к 2015 г. в текущий пятилетний план. Пекин сделал все возможное, чтобы обеспечить успех – привлек иностранные компании, проводит тендеры, ввел льготный платеж за каждый кубометр добытого сланцевого газа. Точных данных о количестве пробуренных скважин нет, но работы идут масштабные, вот только результат пока очень скромный. По итогам 2013 г. добыто 0,2 млрд кубометров сланцевого газа, о цене не сообщается. Результаты разведочного бурения показывают, что геология и характеристики китайских сланцев совсем иные, чем в США. Это не означает, что добыча газа здесь невозможна, но цена его извлечения будет другой. Кроме того, пока так и не появились промышленные технологии по добыче сланцевого газа без применения воды, что для вододефицитного Китая критически важно. Уже сейчас ясно, что весь сланцевый газ, который потенциально может быть произведен в Китае, останется на его внутреннем рынке.

Были короткие сообщения об успешных тестах на сланцевый газ в Австралии, Аргентине и Алжире, но дальнейшего подтверждения и тем более развития они не получили. Поиски сланцевой нефти также начаты в Китае и Австралии, громкие заявления слышатся из Марокко, Аргентины и даже Израиля, однако о конкретных результатах пока говорить рано.Энергетики без политики не бывает

Разумеется, энергетики без политики не бывает, но в статье американских авторов, увы, одна политика без энергетики. Если из всех описанных ими новых геополитических конструкций во главе с США и слабыми ОПЕК и Россией убрать весьма ненадежное энергетическое основание, а именно сланцевую революцию, которая еще неизвестно чем обернется, то как раз и останется голая политика. Какие же цели преследуют Соединенные Штаты в трактовке бывших сотрудников администрации Джорджа Буша? Лишь одну из заявленных ими целей можно назвать политически нейтральной и в целом позитивной – за счет большего использования природного газа бороться с изменениями климата. Никаких возражений.

А дальше начинаются те самые откровения, которые лучше давать в цитатах, из первых рук. «…У Вашингтона появится новый рычаг, который можно использовать в разных регионах мира. Влияние стран, любящих использовать поставки энергоносителей во внешнеполитических целях, которые обычно противоречат интересам США, ослабеет». «Если цены на нефть упадут и останутся на низком уровне долгое время, все правительства мира, полагающиеся на доходы от углеводородов, окажутся в стесненном положении». «Из всех правительств, которые почувствуют на себе удар, больше всего потеряет Москва. …Влияние российского президента Владимира Путина может снизиться, что создаст новые возможности для его политических оппонентов внутри России и ослабит позиции Москвы на мировой арене».

«Колоссальный нефтегазовый бум в сочетании с другими источниками военной, экономической и культурной силы должны в будущем усилить глобальное лидерство США».

Все сказано настолько прямо и откровенно, что комментарии излишни. Но все-таки хочется ответить откровенностью на откровенность. Во всех идеологических построениях американских политологов в сфере энергетики прослеживаются те же ключевые подходы, что и в общей политике. Все те же двойные стандарты, когда государства – ?крупные экспортеры углеводородов жестко осуждались за использование энергетического рычага во внешней политике. Такова была основная претензия в адрес «Газпрома» на рынке СНГ и Европы. Но как только представилась возможность обзавестись таким же инструментом влияния, неважно, реальная или мнимая, – Вашингтон ее не только не упустит, но использует по максимуму.

Второй подход, особенно актуальный в свете последних событий, – очевидное стремление посеять управляемый хаос, на сей раз в одной из самых чувствительных сфер – мировой энергетике. Поколебать позиции традиционных поставщиков, разрушить многолетние связи, создав тем самым реальные угрозы как поставщикам, так и потребителям энергоресурсов – что это как не хаос, руководить которым на правах главного и собираются Соединенные Штаты? За Россию и бюджеты стран ОПЕК можно не беспокоиться – пережили и провал цен на нефть 2009 г., и азиатские кризисы конца 1990-х, а вот что будет с Европой, которая не без влияния США оказалась практически перед угрозой газового дефицита и с очевидными слабыми звеньями в своем энергобалансе. Следующая на очереди – Япония, которая под гипнозом будущих дешевых поставок из Северной Америки затевает дискуссии с поставщиками и переход к споту, которого в Азии отродясь не было. Насколько подобные трансформации могут оказаться критичными для этой предельно уязвимой в энергетическом плане страны, объяснять не надо. Но вряд ли эти вопросы тревожат Соединенные Штаты, когда впереди замаячила перспектива мирового господства – не только экономического или военного, но на сей раз и энергетического.

P.S. 26 марта 2014 г. на саммите США–Евросоюз в Брюсселе Барак Обама пообещал руководству ЕС «дать Европе американского газа столько, сколько надо».

Д.А. Грушевенко – научный сотрудник Центра изучения мировых энергетических рынков ИНЭИ РАН.

С.И. Мельникова – научный сотрудник Центра изучения мировых энергетических рынков ИНЭИ РАН.

США. Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь > globalaffairs.ru, 27 апреля 2014 > № 1110704 Дмитрий Грушевенко, Светлана Мельникова

Владимир Власюк: «Российский рынок будет наиболее рискованным для украинского экспорта»

В эксклюзивном интервью UGMK.INFO директор ГП «Укрпромвнешэкспертиза» Владимир Власюк рассказал о перспективах развития мировых стальных рынков и потенциале украинского экспорта в 2014 г.

Экспорт

– Расскажите об основных итогах украинского экспорта металлопродукции в 2013 г. – объемы, динамика к уровню 2012 г., изменения в товарной структуре.

– По нашим предварительным оценкам, по итогам текущего года Украина экспортирует 23,1 млн. т проката по сравнению с 22,43 млн. т в 2012 г. При этом товарная структура осталась неизменной – 46,2% приходится на полуфабрикаты, 29,3% – на плоский прокат, 24,4% – на длинный прокат.

В 2014 г. мы прогнозируем также незначительный рост экспорта – до 23,6 млн. т. Соответственно, за два года прирост экспортных поставок составит 1,2 млн. т, или почти 5% по отношению к уровню 2012 г.

– Какова географическая структура экспорта? Какие страны в настоящее время являются крупнейшими покупателями украинской стали, какова здесь динамика?

– В 2013 г. Украина увеличила поставки в Евросоюз: с 4,897 до 6,1 млн. т. Выросли поставки в Турцию – с 2,5 до 3,2 млн. т. В страны СНГ экспортировано дополнительно 360 тыс. т металлопродукции, почти на 640 тыс. т увеличились поставки в Африку, прежде всего, Северную.

Вместе с тем, большие потери понесли наши металлурги на рынке Ближнего Востока, поставки куда упали более чем на 2,1 млн. т. Экспорт в Азию, не считая Китай, сократился на 144 тыс. т.

По итогам ушедшего года в региональной структуре украинских поставок доля ЕС выросла до 26,1%, доля СНГ – до 19,5%, доля Европы (не ЕС) – до 14,9%, Африки – до 14,3%. При этом доля экспорта на Ближний Восток в общем объеме внешних отгрузок сократилась до 15,3%, Азии – до 8,4%.

– Какова динамика последнего года на ближневосточном направлении (регион MENA)?

– В 2013 г. экспорт в страны Ближнего Востока упал на 38%, прежде всего, из-за роста политической напряженности в регионе. Больше всего сократился объем поставок в Ливан (-1,6 млн. т) и Сирию (-260 тыс. т), экспорт в ОАЭ упал на 130 тыс. т.

Намного лучше ситуация с экспортом в Северную Африку, где постепенно восстанавливается экономическая активность, сильно упавшая с начала «арабской весны». В Египет мы нарастили поставки на 766 тыс. т в текущем году, в Тунис – на 90 тыс. т, в Ливию – на 44 тыс. т, Алжир – на 10 тыс. т.

– Какова ситуация с поставками в страны СНГ и Тамсоюза, в частности, в сегменте длинномерной продукции?

– В текущем году экспорт прутков в страны ТС составит около 1,3 млн. т (в 2012 г. – 958 тыс. т), в т.ч., незначительно выросли поставки в Беларусь, более значительно – в Россию, и сократился экспорт в Казахстан. Экспорт в Беларусь за 11 месяцев 2013 г. составил 143 тыс. т по сравнению с 115,3 за весь 2012 г. В Казахстан за 11 месяцев поставлено всего 7,53 тыс. т (19,36 тыс. т). В Россию за 11 месяцев 2013 г. экспортировано 1045,1 тыс. т по сравнению с 826,3 тыс. т за весь 2012 г.

В целом на рынке СНГ крупнейшими импортерами проката из Украины остаются страны ТС, прежде всего, Россия, в которую за 11 месяцев текущего года было поставлено 3,1 млн. т (+8,2% к АППГ), и Беларусь – 411,22 тыс. т (+7,8%). Поставки в Казахстан составили за этот период всего 29,1 тыс. т (+4,9%).

Из других стран СНГ важными для нашего экспорта сегодня являются Азербайджан, в который за январь-ноябрь 2013 г. отгружено 341,7 тыс. т (+12,5% к АППГ), Грузия – 121 тыс. т (+31%), Туркменистан – 81,35 тыс. т (+-21%) и Армения – 62,25 тыс. т (+4,4%).

– Видите ли Вы стабильные долгосрочные перспективы сбыта на рынке РФ, учитывая растущую конкуренцию со стороны ряда мини-заводов?

– В связи с запуском новых предприятий, ориентированных на производство длинномерного проката, можно прогнозировать последовательное вытеснение украинской продукции с российского рынка.

В целом, учитывая многочисленные политические и экономические сложности во взаимоотношениях двух стран, а главное, курс на импортозамещение в РФ, я предполагаю, что этот рынок станет наиболее рискованным для украинского экспорта.

– В случае блокирования Россией украинского метэкспорта, как это было в отдельные периоды 2013 г., какие объемы поставок могут быть утрачены? Существуют ли сегодня рынки, на которых можно компенсировать эти потери?

– В нынешнем году объем поставок металлопроката и труб в Россию составит около 3,7 млн. т, это 14,6% всего украинского экспорта. Потеря таких объемов, конечно, весьма негативно сказалась бы на отечественных метпредприятиях. Однако я не вижу пока оснований ожидать быстрого и резкого обвала экспорта в РФ.

Ввиду договоренностей о прекращении антидемпингового расследования в отношении экспорта прутков из Украины в страны ТС, сокращение украинского экспорта данного вида проката в регион маловероятно в ближайшей перспективе. В то же время, запуск новых электросталеплавильных заводов в южных регионах России будет обуславливать сокращение ниши для украинского длинномерного проката в регионе уже в ближайшие 1-2 года.

Компенсировать утраченные на рынке РФ объемы можно в том случае, если будет расти спрос на металлопродукцию в других регионах.

В частности, стабилизация ситуации на Ближнем Востоке дала бы возможность увеличить украинский экспорт в этот регион на 1 млн. т. Есть основания рассчитывать на дальнейший рост поставок в Северную и Центральную Африку. По ЕС возможности роста экспорта менее значительны. В случае подписания соглашения об ассоциации с ЕС мы смогли бы увеличить поставки на 200-300 тыс. т, опираясь на ожидаемое там восстановление экономической активности. Если соглашения не будет, хорошо будет удержать хотя бы нынешние объемы экспорта.

– Есть ли шанс увеличить поставки в страны Северной Америки, где сейчас наиболее высокие цены на прокат?

– Шансы эти невелики. Поставки в страны Северной и Южной Америки в 2013 г. продолжают падение, составляя 260 тыс. т против 479 тыс. т в 2012 году. По предварительным оценкам, экспорт из Украины в США составит всего 7,4 тыс. т, в Мексику 55,2 тыс. т.

Ввоз широкого спектра проката из Украины в США ограничен антидемпинговыми мерами, а львиная доля потребностей в полуфабрикатах закрывается в рамках внутрирегиональной торговли NAFTA (Канада-Мексика-США), плюс поставки из Бразилии.

Мировые рынки и цены на металл

– Какие макроэкономические факторы в экономике будут определять тонус мировой металлургии в 2014 г.

– В числе таких факторов выделю следующие:

- умеренное улучшение общемирового макроэкономического фона в условиях положительной динамики развивающихся рынков;

- невысокие темпы роста потребления стали в мире и выход Китая на траекторию развития, характерную для развитых экономик мира;

- минимальное снижение себестоимости проката на большинстве региональных рынков в условиях разнонаправленной динамики цен на металлургическое сырье (уголь +3-4%, руда -5%, лом -2%);

- сохранение понижающего влияния Китая на мировые цены на прокат через экспортную экспансию на рынках проката;

- отсутствие запаса прочности у меткомпаний с точки зрения рентабельности.

В настоящее время сохраняется профицит предложения стали по сравнению со спросом, таким образом, это рынок покупателя, а не продавца, и это не позволяет расти ценам на металлопродукцию.

Важным вопросом остается давление избыточных мощностей. В 2012 г. в мире при мощностях в 2,102 млрд. т было выплавлено всего 1,603 млрд. т, то есть «лишние» объемы составляют почти 500 млн. т. По оценкам McKinsey, чтобы снять напряженность на рынке, нужно вывести из эксплуатации минимум 300 млн. т избыточных мощностей, что даст возможность достичь уровней рентабельности EBITDA порядка 17%, необходимых для поддержания устойчивого роста в отрасли.

– На каких ключевых потребительских рынках ожидается рост спроса на сталь, какие регионы покажут отрицательную динамику?

– В 2014 г. на фоне ожидаемого ускорения темпов роста глобальной экономики потребление стали также продемонстрирует лучшую динамику развития по сравнению с предыдущим годом. Более высокие темпы роста, как ожидается, покажут страны Африки (8,2%), Ближнего Востока (5,9%), а также регион Центральной и Южной Америки (4%). В то же время, более медленными темпами потребление будет расти в развитых странах, обремененных долговыми проблемами и слабым внутренним спросом: в Японии (1,1%), ЕС (1,6%), а также КНР (3,5%) на фоне ожидаемого замедления темпов экономического роста. В целом, совокупное потребление стали в мире в 2014 г. вырастет на 3,1% и достигнет 1650,4 млн. т. Главный прирост будет обеспечен Китаем (+26,1 млн. т), другими азиатскими странами (+5,3 млн. т) и Северной Америкой (+4,4 млн. т).

– Каковы, на Ваш взгляд, перспективы роста цен на металлопродукцию в следующем году? Какие факторы будут определять ценовые колебания на ключевых рынках?

– Прогнозируемое увеличение потребления проката в мире в 1-м квартале 2014 г., необходимость пополнения сниженных в конце года складских запасов, более высокие экспортные предложения китайских поставщиков и ожидаемое сохранение высокого уровня спотовых цен на ЖРС в совокупности позволят производителям нарастить цены на прокат.

Кроме того, контрактные цены на руду и коксующийся уголь вырастут в 1 квартале 2014 г., что приведет к росту себестоимости.

Поддержку росту цен на прокат из СНГ в конце 2012 г. – начале 2013 г. также окажет планируемое сокращение производства в январе из-за новогодних и рождественских праздников в регионе.

Отмечу, в 2013 г. стоимость украинской металлопродукции продолжила снижаться. Так, сляб подешевел до $478/т (здесь и далее на условиях FOB Черное море) по сравнению с $519/т в 2012 г., г/к рулон - до $538/т ($564/т), заготовка - до $514/т ($560/т), арматура - до $578/т ($617/т).

Прогнозируемая ценовая динамика по основным видам метпродукции, $/т fob порты Черного моря:

Источник: УПЭ

– Насколько ожидаемый в 2014 г. рост китайского экспорта повлияет на мировую стальную торговлю?

– В КНР себестоимость выпуска металлопродукции продолжает снижаться, что создало условия для дальнейшей экспортной экспансии. В 2013 г. нетто-экспорт Китая достигнет 47,9 млн. т.

В этом году существенно выросли китайские поставки на азиатский рынок (+4,6 млн. т), Африку (+1,1 млн. т) и СНГ (+1 млн. т). В 2014 г. столь быстрого прироста экспорта из КНР, очевидно, не будет, хотя вероятно дальнейшее увеличение поставок на Ближний Восток и в Африку.

– Вероятен ли рост антидемпинга на ключевых рынках?

– В ЕС и США применение защитных мер против китайской продукции в предыдущие годы уже обусловило прекращение наращивания экспорта из Китая. Импорт из КНР в ЕС в 2013 г. сократился.

Учитывая, что наибольший прирост китайских поставок в 2012-2013 гг. зафиксирован на рынки Азии, именно здесь можно ожидать роста антидемпинга. Малайзия уже ввела антидемпинговые пошлины на катанку из КНР и ряда других стран, возможны аналогичные действия и со стороны других стран региона.

Беседовал Игорь Жигир

Украина. Россия > Металлургия, горнодобыча > ugmk.info, 25 декабря 2013 > № 976725 Владимир Власюк

Хватит кормить кого?

Северный Кавказ: от проблемы региона к общероссийскому сюжету

Резюме Северный Кавказ – территория этнополитического и религиозного взаимодействия, которая может сыграть немалую роль в укреплении России и ее позиций в мире. Но она имеет шанс превратиться и в опасный фронтир, который останется вызовом, даже если Москва посчитает его «кормление» слишком затратным проектом.

Ситуация на Северном Кавказе остается одной из самых остро дискуссионных в российском экспертном сообществе и у зарубежных авторов. При этом в последние годы происходят серьезные сдвиги в определении приоритетов для обсуждения. Если раньше происходящее рассматривалось прежде всего в контексте межэтнических отношений и региональной политики, то сегодня данная тема превратилась в сюжет общероссийского масштаба. На первый план выходят не Чечня, Ингушетия или Дагестан сами по себе, а их восприятие «ядром России».

Какова цена Северного Кавказа для Российской Федерации? Не только и не столько материальная, но и политическая. Усиливает или ослабляет страну этот проблемный регион? Расширяет ли Северный Кавказ возможности России в международной политике? В какой степени можно доверять северокавказским региональным элитам и готовы ли жители Москвы и других центральных территорий воспринимать выходцев из республик турбулентного региона в качестве сограждан, а не «чужаков»? Нужно ли «кормить Кавказ», поддерживая дотационные субъекты Юга России? И не только кормить, но и призывать оттуда солдат в Вооруженные силы, привлекать управленческие, научные кадры, студентов и аспирантов, взаимодействовать с местным бизнесом? Вот круг вопросов, которые оказываются в фокусе северокавказской повестки дня.

Все эти проблемы возникли не сегодня. Они формировались с того момента, как новая Россия, едва отразив попытки взять реванш сторонниками советского проекта, столкнулась с сепаратистским вызовом в Чечне, а затем и с многочисленными этнополитическими и религиозными проблемами в южной части страны. И за два десятилетия после распада Советского Союза обращение к северокавказским сюжетам раз за разом происходило не только в актуально-политическом, но и в историческом контексте. Чего стоит одна лишь «черкесская проблема», ставшая особенно актуальной в период подготовки к проведению XXII зимних Олимпийских игр в Сочи. И все это, не говоря уже о многочисленных «войнах» исторической памяти и памятников, в которых генералы Ермолов, Засс, адмирал Лазарев и имам Шамиль из кумиров и антигероев прошлого превращаются в участников современной общественно-политической дискуссии. Только осенью 2013 г. в поле внимания СМИ и экспертов попали два характерных события. Первое – открытие реконструированного мемориала «Дади-юрт» в Чечне в память о жертвах одного из эпизодов Кавказской войны (1819). В ответ на эту акцию, всецело поддержанную Рамзаном Кадыровым, активисты организации «Офицеры России» предложили президенту Владимиру Путину установить памятник известному генералу императорской России Алексею Ермолову. Второе – критическое заявление главы Дагестана Рамазана Абдулатипова по поводу гимна Краснодарского края, в котором, по его мнению, содержатся признаки межнациональной розни (в тексте есть слова: «на врага, на басурманина мы идем на смертный бой»).

Сегодня остроту ситуации добавляет практически повсеместный рост идей сепаратизма, при котором не только окраины, но и центр просчитывают возможные издержки и приобретения от совместного проживания. Между тем нахождение адекватных ответов на обозначенные выше вопросы по своему значению выходит далеко за рамки северокавказской географии. Во многом это определение российской гражданско-политической идентичности, активная фаза формирования которой еще не завершилась. Разрешение кавказских головоломок – не в последнюю очередь вклад в будущий российский государственный проект. И во внутренней, и во внешней политике.

Северный Кавказ vs Россия?

Уже стало трюизмом говорить о большой стратегической ценности Северного Кавказа для России и Евразии. По справедливому замечанию академика Юрия Полякова, «Кавказ – не ворота, которые можно открывать и закрывать». Это в первую очередь территория этнополитического и религиозного взаимодействия. При определенных обстоятельствах она может сыграть роль в укреплении России и ее позиций в мире. Но Северный Кавказ имеет шанс превратиться и в опасный фронтир. За последние 20 лет в направлении реализации «фронтирного» сценария уже сделано немало. Однако ситуация еще не стала необратимой. И для того чтобы приостановить нарастание негативных тенденций, требуется содержательный разговор о северокавказском измерении современной российской государственности.

Социологические исследования последних лет приводят к неутешительным выводам. В российском обществе нарастает негативное восприятие (вплоть до полного неприятия) Северного Кавказа. Нахождение его в составе России не воспринимается либо не рассматривается как ценность. В качестве цены сохранения российского единства предлагается введение фактического апартеида. Как правило, резкие всплески негатива происходят после резонансных террористических атак, таких как теракт в московском аэропорту Домодедово 24 января 2011 г. (крупнейшая акция в аэропортах мира по количеству жертв – 37 убитых). Согласно исследованию Левада-центра, проведенному по горячим следам трагического события (февраль 2011 г.), 24% респондентов заявили, что поддерживают идею закрытия административных границ между республиками Северного Кавказа и остальной Россией. Отвечая на вопрос о том, какие инструменты следует использовать для проведения политики на северокавказском направлении, 36% опрошенных заявили, что требуется ужесточить контроль над внутренней миграцией, а 18% поддержали отделение Северного Кавказа. Но и вне привязки к тем или иным террористическим атакам реакция респондентов на «северокавказские вопросы», как правило, жесткая. Согласно исследованию Левада-центра, специально посвященному «воображаемым врагам» (декабрь 2012 г.), «чеченские сепаратисты» и «исламские фундаменталисты» заняли, соответственно, второе и пятое место с 39 и 20% (в то время как США, НАТО и «западные силы» получили первое, третье и пятое). Согласно данным Института социологии РАН (2012 г.), около 10–15% респондентов поддержали лозунг «Россия для русских», а порядка 30% высказались за предоставление самому крупному этносу политико-правовых привилегий. В опросе Левада-центра (октябрь 2013 г.), проведенном в 130 населенных пунктах 45 регионов, 71% опрошенных поддержали идею «Хватит кормить Кавказ»; 63% высказались за ужесточение правил регистрации для приезжих, а также передвижения по стране в целом. На вопрос о том, когда респонденты испытывают неприятие и страх (согласно заявлениям – 61,5%), это происходит при встрече с выходцами из северокавказских регионов и мигрантами из республик Центральной Азии. Между этими двумя категориями (одна из которых представляет граждан России, а другая – иностранцев) респонденты не видят существенной разницы.

Один из главных теоретиков постсоветского транзита Дмитрий Фурман так описал этот феномен: «Мы добились на Кавказе чистой формальности. В низовом русском массовом сознании присутствует понимание того, что Северный Кавказ – это не Россия. Опросы показывают, что люди Северного Кавказа для простых русских людей более чуждые, чем, скажем, украинцы или белорусы. Всякие идеи по ограничению миграции относятся к азиатам, представителям азиатских, кавказских республик и к нашему Северному Кавказу тоже».

Запрос на политико-правовое обособление Северного Кавказа или введение норм апартеида в отношении этой части России существует и среди определенных общественных движений и во властных структурах. В последние годы в России сформировался общественно-политический тренд, который можно определить как «новый русский национализм» или «русский сепаратизм» («Русский гражданский союз», «Русское общественное движение», «Русская платформа», партия «Новая сила»). Он еще не стал в полной мере институциональным, хотя некоторые шаги сделаны. В отличие от предшествующих политиков, выступавших под лозунгами защиты русского народа и обеспечения ему преференций, «новые националисты» не отрицают ни демократии, ни федерализма. В выступлениях их представителей и идеологов находится место и для правозащитной риторики.В последнее время наибольшую активность проявляет партия «Новая сила». На ее счету акция «Стоп, миграция» и кампания «Ставрополье – не Кавказ». В 2010 г. был проведен интернет-опрос по поводу перехода Ставрополья в состав Южного федерального округа (ЮФО). Тогда число сторонников данной идеи достигло 10,5 тыс. человек. Ее озвучивали разные общественные организации края. Она была представлена и в ходе ставшего традиционным ноябрьского «Русского марша» в том же 2010 году. Предлагалось даже переименовать край в Ставропольскую русскую республику. Кампания 2013 г., организованная «Новой силой», закончилась после нескольких попыток превратить ее в общероссийское событие. Особенно резонансной стала тематическая массовая акция в Невинномысске 26 января 2013 г., когда правоохранительные структуры задержали 139 участников несанкционированного собрания.

Ряд идей, активно защищаемых «новыми националистами», вводится в публичный оборот и представителями исполнительной власти, и «системными» политиками, представляющими российский депутатский корпус. Отделение Ставрополья от Северного Кавказа поддерживал депутат Госдумы РФ от ЛДПР, член комиссии по делам СНГ Илья Дроздов. 2 августа 2012 г. губернатор Краснодарского края Александр Ткачев выступил с инициативой о создании на территории Кубани «казачьей полиции». На расширенном заседании коллегии краевого управления МВД Ткачев объяснил, что полицейские казаки должны не допустить массового переселения в подведомственный ему регион представителей северокавказских республик. Своей сверхзадачей кубанский губернатор обозначил превращение края в своеобразный «миграционный фильтр», поскольку, с его точки зрения, соседнее Ставрополье с этой ролью не справляется. «Здесь кубанцы, здесь у них свои законы, здесь они достаточно жесткие ребята», – резюмировал глава края.

Краснодарский край в 2014 г. будет принимать зимнюю Олимпиаду в Сочи. И это событие по своему значению уже сегодня вышло далеко за рамки очередного международного спортивного форума. Сочинские игры имеют важное символическое значение. Они призваны утвердить возвращение России в «высшую лигу» международной политики. Крайне важно и стратегическое значение Кубани в целом – третий показатель по численности населения после Москвы и Московской области (около 5,5 млн человек). Край включает в себя территорию черноморского побережья, оставшуюся в России после распада Советского Союза, а новороссийский и туапсинский порты занимают первое и третье место в стране по грузообороту.

К экстравагантным высказываниям вице-спикера Государственной думы и многолетнего лидера Либерально-демократической партии Владимира Жириновского все уже успели привыкнуть. Однако его призывы к ограничению рождаемости в республиках Северного Кавказа (посредством введения штрафа за третьего ребенка) и ограждению региона «колючей проволокой», высказанные в ходе телевизионного шоу Владимира Соловьева «Поединок» (26 октября 2013 г.), вызвали широкий общественно-политический резонанс и недовольство как северокавказских элит, так и правозащитников. Таким образом, идея отделения или как минимум обособления Северного Кавказа начинает рассматриваться «системными» политиками как потенциально привлекательная в работе с электоратом.

Сплошь и рядом представители российского чиновничества и депутатского корпуса применительно к жителям северокавказских республик используют термин «диаспора», хотя так называется землячество граждан одного государства на территории другого.

На этом фоне высшая российская власть последовательно отстаивает политическое единство граждан и территориальную целостность страны. Это нашло отражение и в создании Совета при президенте РФ по межнациональным отношениям (24 августа 2012 г. прошло его первое заседание), и в утверждении Стратегии государственной национальной политики до 2025 г. (19 декабря 2012 года). В этом документе в качестве главного приоритета обозначена необходимость упрочить «общероссийское гражданское самосознание и духовную общность многонационального народа России (российской нации)». То же выступление Жириновского не осталось без реакции президента. 6 ноября 2013 г. Владимир Путин на встрече с лидером ЛДПР недвусмысленно заявил собеседнику: «У вас устойчивый электорат, и нет необходимости обращаться к части своего электората, чтобы укрепить свои позиции в ущерб фундаментальным интересам страны». Однако, последовательно защищая принципы единой гражданской нации и отвергая ксенофобию, первые лица в некоторых выступлениях вводили определенные элементы противопоставления Северного Кавказа остальной России. Так, 21 декабря 2010 г. после резонансной акции на Манежной площади Владимир Путин (на тот момент глава правительства) заявил: «У каждого есть малая родина, мы гордимся ею. Но я 10 копеек не дам за здоровье человека, который, приехав из средней части России в республики Северного Кавказа, невежливо обойдется там с Кораном». Он призвал ужесточить правила регистрации для приезжих в крупных городах, если ими будут нарушаться «местные обычаи и законы». Выступая на форуме «Машук-2013» (август 2013 г.), глава правительства Дмитрий Медведев заявил о необходимости «переходного периода», прежде чем ввести прямые выборы глав регионов в тех случаях, «когда политическая культура еще несколько иная».

Не только ксенофобия

В выступлениях правозащитников и представителей американо-европейского экспертного сообщества растущее противопоставление Северного Кавказа остальной России объясняется укреплением ксенофобских настроений в центральной части страны. Это зачастую видится как наследие «имперской традиции» или проявление «великодержавного шовинизма». Спору нет, ксенофобия и русский этнический национализм играют свою роль в этом процессе. Однако было бы крайним упрощенчеством ограничивать анализ только такими сюжетами.

Во-первых, Северный Кавказ воспринимается как регион, несущий опасность и политическую нестабильность. И для таких выводов есть серьезные основания. Достаточно сказать, что в «Едином федеральном списке организаций, признанных террористическими Верховным судом Российской Федерации», среди 19 структур три связаны с Северным Кавказом (остальные 16 – иностранного происхождения, главным образом из стран Ближнего Востока, Афганистана, Пакистана). При этом «Кавказский Эмират» («Имарат Кавказ») стал единственной структурой, действующей на российской территории, которая была включена в «террористические списки» американского Госдепа, а действия лидера «Эмирата» Доку Умарова объявлены угрозой для интересов не только России, но и США. За 2012 г. на Северном Кавказе жертвами вооруженного насилия стали 1225 человек (700 убито и 525 ранено). Сегодняшний Северный Кавказ экспортирует нестабильность далеко за пределы самого региона. Террористические атаки северокавказских джихадистов имели место на железной дороге (поезд «Невский экспресс» между Москвой и Санкт-Петербургом в 2009 г.), в Москве (московское метро в 2010 г., аэропорт Домодедово в 2011 г.), в Волгограде (взрыв автобуса в 2013 году). Джихадисты Северного Кавказа также заявили о распространении активности на территорию Поволжского федерального округа. В последние несколько лет исламистские группы, включая и радикалов, стали намного более значимым фактором в социально-политической жизни Волжско-Уральского региона.

Во-вторых, за период между последней Всесоюзной (1989) и второй Всероссийской переписью населения (2010) произошло резкое изменение этно-демографического баланса в республиках Северного Кавказа. Некоторые авторы говорят о его «дерусификации» и даже определяют его как «внутреннее зарубежье России». Как бы то ни было, многие связующие нити между русским этническим большинством и северокавказским миром (в широком культурном смысле) оказались обрублены. Из семи республик Северного Кавказа только в маленькой Адыгее (окруженной Краснодарским краем) не произошло резкого снижения доли русских в общем составе населения. Эта тенденция наметилась еще в советский период (о чем свидетельствуют данные переписей 1959–1989 годов). Однако в последние два с половиной десятилетия она приобрела качественно иные масштабы. Так, в Дагестане доля русского населения сократилась с 9 до 3,5%, в Кабардино-Балкарии – с 31,95 до 22,55%, в Карачаево-Черкесии – с 45 до 31,4% (при этом из первой по численности группы русские в КЧР стали второй).

Отдельная строка – положение в Чечне и в Ингушетии. В 1989 г. русские составляли более 24% от населения Чечено-Ингушской АССР. По данным Всероссийской переписи 2010 г., русских в Чечне осталось 1,92%, а в Ингушетии – 0,78%. При этом выдавливание русского населения из Чечни сопровождалось массовыми эксцессами, которые не попали в фокус внимания ни отечественных, ни западных правозащитников. В одном из интервью председатель Форума переселенческих организаций Лидия Графова сделала очень непростое признание: «Мы виноваты перед русскими беженцами из Чечни. Мы – это в целом правозащитное движение. Именно с нашей подачи общественное сострадание замкнулось только на чеченцев. Это, наверное, заскок демократии – поддерживать меньшинство даже ценой дискриминации большинства».

Укрепились опасения по поводу внутренней миграции выходцев из региона в различные части большой России. Это далеко не единственная, но одна из причин того, что переселенческие программы по привлечению выходцев из трудоизбыточных Дагестана и Ингушетии в регионы, имеющие недостаток трудовых ресурсов (в одном из районов Тверской области – Наровчатовском – между 2002 и 2010 гг. население сократилось на 13,4%), так и не заработали хотя бы даже в частичном объеме. В 2010 и 2011 гг. удалось организовать переселение в Пензенскую область 150 человек из Дагестана и Ингушетии. Однако проект полпреда президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александра Хлопонина (2010 г.) по переселению трудовых мигрантов из Ингушетии в Свердловскую область не увенчался успехом.

В-третьих, северокавказские республики неблагополучны с экономической и социальной точек зрения. Показатели экономического развития этих субъектов – самые низкие по России (с исключением для некоторых видов сельскохозяйственной продукции). Бывшие крупные предприятия тяжелой промышленности либо закрыты (Тырныаузский горно-обогатительный комбинат в Кабардино-Балкарии), либо с трудом выживают, резко сократив объемы производства («Электроцинк» в Северной Осетии, Каспийский завод в Дагестане, выпускающий продукцию ВПК). Символично, что в октябре 2010 г. в одной из заброшенных шахт Тырныаузского комбината спецназом ФСБ и МВД России проводилась спецоперация по ликвидации засевших там боевиков. Северокавказские республики сохраняют и первые строчки в рейтингах по уровню безработицы. СКФО в целом занял в 2012 г. первое место по количеству безработных (14,6%). Особенно высок уровень безработицы среди молодежи. Все это требует внимания федеральной власти, которое на фоне сложностей в соседних регионах (Ставропольский край) или в центре страны воспринимается как отдача приоритета Кавказу в ущерб остальной России.

В-четвертых, в последние два десятилетия критически снизился уровень участия республик Северного Кавказа в общероссийских процессах. Самый яркий показатель – служба в армии. За весь период после распада СССР так и не была решена проблема призыва из этого региона в ряды Вооруженных сил РФ. Явнус Джамбалаев, возглавляющий отдел призыва призывного пункта Дагестана (самый крупный субъект федерации на Северном Кавказе), считает, что до 31 декабря 2013 г. в российскую армию должны быть призваны 1335 человек. Это в два раза больше, чем призвано весной. Однако планы планами, а в ноябре к местам службы было отправлено две группы (170 и 149 призывников, соответственно). И это притом что Дагестан считается одним из самых «молодых» субъектов Российской Федерации. Таким образом, «успехи» по количественному увеличению призыва можно считать более чем скромными. В июле 2012 г. впервые за многие годы 150 чеченцев были призваны на военную службу в 249-й специальный моторизованный батальон внутренних войск России. Эта часть дислоцируется в Чечне на постоянной основе. Тогда новость из Чеченской Республики рассматривалась едва ли не как сенсация, несмотря на то что, по данным республиканского военкомата, численность граждан призывного возраста на подведомственной территории составляла около 80 тыс. человек.

В-пятых, сама российская власть поощряет управленческий партикуляризм на Северном Кавказе, что, с одной стороны, способствует решению ряда тактических проблем, но не помогает всесторонней интеграции региона в общероссийское политическое, правовое и культурное пространство. На сегодняшний день вопрос о выходе Чечни из состава России перестал быть политически актуальным. Чечня – единственная из непризнанных республик, отколовшихся от новых независимых постсоветских государств, которая была возвращена под контроль центральных властей. И не просто возвращена, а превращена в витрину образцовой лояльности центру. Политическая стабильность ставится в заслугу Кадырову как федеральной властью, так и экспертным сообществом. В 2009 г. в Чечне отменен режим КТО (контртеррористической операции) республиканского значения. Количество террористических атак, несмотря на то что они по-прежнему сохраняют актуальность, уменьшается. В 2012 г. от них пострадало 174 человека (82 убитых), что незначительно меньше, чем за 2011 г. (186 жертв, 92 убитых). Для сравнения, в соседнем Дагестане в 2012 г. жертвами терактов стали 695 человек (405 убитых). Осенью 2011 г. объявлено, что Кадыров окончательно искоренил кровную месть – вековой институт, побороть который не удалось ни царской, ни советской власти. За год Кадыров примирил 450 семей и уже распустил созданную им специальную комиссию по примирению за ненадобностью. Благодаря масштабным федеральным трансфертам республика стала региональным инвестиционным лидером.

Однако у этой блестящей вывески есть обратная сторона. Прежде всего следует вести речь о цене инкорпорирования Чечни в состав России. В республике де-факто установлен особый политический режим. На ее территории законы Российской Федерации действуют далеко не в полном объеме (фактически игнорируется конституционный принцип отделения религии от государства и образования, гендерное равенство). Более того, федеральные власти (суды, прокуратура и воинские части на территории Чечни) могут выполнять свои прямые функции лишь в определенной степени. Сегодня правоохранительные органы Чечни де-факто подчинены главе республики. Кампании по борьбе с радикальным подпольем проводит сама же республиканская власть. При этом благодаря «эффекту Кадырова» группы боевиков просто передислоцируются в другие республики Северного Кавказа (Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария) и за пределы России. Отдельные категории преступлений в Чечне не могут расследоваться находящимися в Чечне российскими следственными органами (убийства, похищения людей), а сроки наказания уроженцы республики отбывают только в исправительных учреждениях на территории Чечни (в случае их задержания за пределами республики их должны доставить этапом на историческую родину). Чеченские призывники не проходят действительную военную службу за ее пределами в других субъектах РФ, а сам призыв охватывает лишь небольшой круг призывной молодежи. Особый неформальный статус Чечни также вносит вклад в укрепление восприятия Северного Кавказа как государства в государстве.

Вне всякого сомнения, одним из главных событий 2013 г. стал арест бывшего мэра Махачкалы Саида Амирова, который долгие годы являлся одним из центральных персонажей в дагестанской элите. У него имелся прямой выход на высшее политическое руководство и крупный бизнес в Москве в обход республиканской власти. Было и свое слово в принятии важнейших управленческих решений не только в сфере его непосредственной компетенции. И свои «силовые ресурсы» (помимо административного влияния). Так, в 1999 г. во время рейда Шамиля Басаева и Хаттаба на Дагестан Амиров выставил собственный отряд в поддержку федерального центра. И эта поддержка, как и аналогичная помощь со стороны других региональных «баронов», была существенным фактором, обеспечившим России успех в борьбе с распространением сепаратистских метастазов по всему Северному Кавказу. Амиров не просто много лет занимал свой пост, но и получал высокие правительственные награды, а также публичную поддержку сверху. Его арест, если судить по первым месяцам после этой акции, не стал началом системных изменений в подходах федерального центра к организации власти и управления на Северном Кавказе.

Фигуры, подобные Амирову, возникли не в вакууме. Они оказались востребованными, когда самая крупная северокавказская республика была предоставлена самой себе и развивалась, имея по соседству сепаратистскую Ичкерию, а также была вынуждена разрешать непростой «лезгинский вопрос» с новым независимым Азербайджаном и урегулировать ситуацию с переселением кварельских аварцев из Грузии. Не говоря уже о проблемах приватизации и перехода от плановой советской системы к новым формам хозяйственности.

В-шестых, растущая обособленность Северного Кавказа (сопровождаемая ростом этнического национализма в 1990-х гг. и исламизацией в начале 2000-х гг.) связана не столько с усилиями местных или иностранных проповедников, сколько с распадом светской системы регулирования различных сфер жизни. В этом контексте следует особо отметить земельный дефицит и продолжающуюся урбанизацию. Сельские населенные пункты пустеют из-за того, что нет работы. Привычные этнические ареалы размываются, а принципы частной собственности вступают в противоречие с представлениями о собственности этнической, когда представители «своего народа» могут иметь преференции при доступе к имущественным и властным ресурсам на той или иной территории. И все это на фоне недостаточно эффективной судебной и управленческой системы. Отсюда и апеллирование к мечети, шейхам или салафитским группам как к возможным арбитрам. В итоге такая «конкуренция юрисдикций» ведет и к конфликтам, и к насилию, ибо есть проблемы с признанием того или иного религиозного авторитета единственно легитимным.Отделение и апартеид: опасные перспективы

Проблема сохранения Северного Кавказа в качестве полноценной части России налицо. Но в ее решении крайне важно избежать упрощений. Идея «отделить Кавказ» волевым решением центра или создать для него некие «особые условия» (де-факто апартеид), ставшая популярной в блогосфере, при ближайшем знакомстве с конкретикой не выдерживает критики. Во-первых, отделение не остановит этнической миграции (главная фобия москвичей и жителей крупных центральных городов России). Регион не является однородным, и вопреки некоторым устойчивым медийным штампам он не объединен некоей общей идеей противостояния Москве. Следовательно, в случае гипотетического отделения неизбежно встанет вопрос о границах, о количестве возможных государств и де-факто образований. На «отделенном Кавказе» не появится сильная государственность, зато вероятна «война всех против всех» (суфии против салафитов, исламисты против светских националистов, не говоря уже о противостоянии разных национальных проектов). Российский Кавказ в «свободном плавании» – это не Алжир начала шестидесятых. Здесь Российскому государству просто не с кем будет договариваться. Или придется вести переговоры с каждым мало-мальски значимым полевым командиром.

Во-вторых, встает вопрос о русских же, еще проживающих в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Адыгее и в небольшом количестве в Дагестане, Чечне и Ингушетии, а также о представителях народов Кавказа, находящихся на территории остальной части РФ от Ставрополья до Владивостока.

В-третьих, немаловажной является военная инфраструктура (части Каспийской флотилии, пограничные заставы, подразделения Министерства обороны). Данный вопрос опровергает мнение сторонников «экономии финансовых средств» для России путем прекращения финансирования Северного Кавказа. Проблема «хватит кормить» будет лишь трансформирована в другие приоритетные статьи расходов (строительство казарм, выделение квартир для военнослужащих и их семей, обустройство потенциальной госграницы и обеспечение ее функционирования). При этом сторонники идеи обособления Кавказа забывают о том, что в самом регионе есть значительное количество людей, заинтересованных в сохранении российской юрисдикции. Среди них те, кто воевал в 1990-х гг. на стороне России в Чечне, а в 1999 г. – в Дагестане, не говоря уже о представителях властных структур, полиции, бизнеса, простых обывателях.

В-четвертых, потеря Кавказа неизбежно обострит вопросы, которые ранее оставались в тени. В «урезанной» России на первый план выйдут проблемы других национально-государственных образований – Татарстан, Башкортостан, Тува, Якутия... Даже среди деятелей неоказачьего движения есть те, кто не считают себя русскими, а казачество рассматривают как уникальный народ. Следовательно, «отделение» Кавказа будет восприниматься как прецедент. И совсем не отвлеченно, как в случае с Косово, Абхазией или Южной Осетией.

В-пятых, утрата Северного Кавказа чревата серьезными издержками для российской внешней политики. Нахождение северокавказских республик с мусульманским населением в составе России давало и дает Москве возможность играть на многих геополитических досках и иметь влияние не только на Западе, но и в исламском мире. Учитывая растущую роль Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии в мировой политике, от такого инструмента было бы странно отказываться. И тем более выстраивать свое позиционирование на противопоставлении исламу и его приверженцам.

И последнее (по порядку, но не по важности). Следует отметить, что воплощение в современных условиях практики апартеида нереально. И не только в силу моральных или этических соображений. Расовая сегрегация былых времен в США, Австралии или Южной Африке могла работать при одном условии – гигантском образовательном разрыве между белым и «цветным» населением. Заметим, что как только уровень образования среди последнего вырос, началось движение за равные гражданские права и отмену апартеида.

Идеи «особого» или «закрытого» статуса Кавказа базируются на неадекватных представлениях о якобы имманентном «традиционализме» этого региона, преобладании там кровнородственных отношений. В действительности традиционные общественные структуры кавказских народов переживают серьезный кризис и трансформацию. Тот же чеченский тейп более не проживает компактно, не владеет общей землей. Институт старейшин вырождается, будучи подорван вооруженными конфликтами, когда обладание оружием становилось важнее возраста. Процесс исламского возрождения сопровождается конфликтом поколений. И для салафитской молодежи старшее поколение «неправильных», «поверхностных» мусульман не является авторитетом. По-видимому, прав российский исламовед Владимир Бобровников, утверждающий: «Дореволюционная мусульманская идентичность кавказских горцев резко и необратимо изменилась в ходе сначала дореволюционных российских реформ второй половины XIX века, а затем коллективизации и советских национально-языковых преобразований 1920–1950-х годов. Сами “горцы” в большинстве своем уже не горцы, а далекие потомки людей, когда-то живших в горах».

Более того, в начале XXI века мы имеем достаточно образованное общество в различных субъектах России вне зависимости от этнического происхождения. Добавим к этому их включенность в общероссийское и мировое информационное пространство. В этой связи любая попытка де-факто отменить в России равное гражданство и ввести апартеид вызовет ответную реакцию, спровоцирует девятый вал сепаратизма и разнонаправленного, но одинаково разрушительного для единства страны этнического национализма. Кто, в самом деле, добровольно согласится с введением «миграционных фильтров» для жителей Северного Кавказа, если таковые будут установлены в Ставрополье, на Кубани или в Москве официально? Риторический вопрос.

Отгородиться от миграции «чужаков» не получится и по другим причинам. Против этого работают объективные законы экономики, географии и демографии. Если население северокавказских республик увеличивается, земельных ресурсов в Чечне, Дагестане или Ингушетии физически не хватает, а уровень безработицы (особенно среди молодежи) высок, то выезд трудоизбыточного населения не остановить никакими кордонами. Более того, он желателен как социальная профилактика: без внутренней миграции у кавказского «котла» намного больше шансов взорваться.

***

Таким образом, идеи «русского сепаратизма» или введения апартеида не решат ни одной из актуальных проблем сложного региона и России в целом. Напротив, их практическая реализация способна спровоцировать новые конфликты, подстегнуть обособление различных частей и этнических групп России, а также дробление страны в целом. Однако констатация данного тезиса вовсе не означает, что власти, защищающие нынешний статус-кво, могут ограничиваться одной лишь дежурной критикой экстремистов. Идея «бегства от Кавказа» питается не только броскими популистскими лозунгами, но и бездействием тех, кто по своему статусу и положению должен заниматься профилактикой этнических и религиозных эксцессов, правовым разрешением имущественных, бытовых и иных споров.

Следовательно, главнейшей задачей сегодняшнего дня остается реальный, а не формальный приход Российского государства на Северный Кавказ. В виде интегрирующей силы, справедливого арбитра и гаранта безопасности. Взять хотя бы такой сюжет, как призыв в российскую армию юношей из северокавказских республик. В полиэтничном государстве призывная армия становится не просто силовой структурой, а важнейшим инструментом интеграции разных сегментов общества. Для перенаселенного и трудоизбыточного Кавказа с его высоким уровнем безработицы и средним возрастом в 26–28 лет армия может стать хорошим социальным лифтом и реальной альтернативой подполью и криминальному бизнесу. Говоря же о социально-экономическом развитии региона, следует ориентироваться в первую голову не на интересы крупных столичных бизнесменов, а на проекты, которые предоставят возможности местному населению (рабочие места, вовлечение малого бизнеса), что в свою очередь создаст дополнительные «якоря» для лояльности. И, конечно, с помощью эффективных программ внутренней миграции государство решит сразу несколько задач (освоение запущенных и малонаселенных регионов, снижение демографической нагрузки на Кавказ, втягивание ее жителей в общероссийские процессы). Государственная поддержка институтов гражданского общества в кавказских республиках смогла бы создать массовую опору для противодействия клановости и коррупции. Однако, рассуждая об этих мерах, следует иметь в виду: вне общероссийского контекста изменения на Северном Кавказе не получатся. Без качественных изменений всего государственного механизма и коренной реформы национальной политики, превращения ее из комплекса фольклорно-этнографических праздников в стратегию формирования российского гражданина оазиса процветания не создашь.

С.М. Маркедонов – приглашенный исследователь Центра стратегических и международных исследований (CSIS, г. Вашингтон).

Россия. СКФО > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 декабря 2013 > № 966395 Сергей Маркедонов

ДЕМОКРАТИЯ, КОТЕЛ И ВЕЛИЧИЕ

Беседовала Александра БЕЛУЗА

Россия между Англией, Китаем и Португалией

О дилемме Восток - Запад в беседе с "МН" размышляет директор Центра исследований постиндустриального общества, постоянный участник Валдайского клуба Владислав Иноземцев.

- Темой юбилейного заседания клуба "Валдай" станет российская идентичность. С вашей точки зрения, это именно то, что нужно, или мы пока еще не готовы к полноценному разговору о том, что мы и куда идем?

- Нация почти никогда не бывает готова к таким разговорам, но вести их нужно. Тема идентичности исключительно важна для страны. Учитывая специфику аудитории, которая собирается на Валдае, думаю, что дискуссия может оказаться содержательной - ведь будут присутствовать и ведущие западные специалисты по России, и придерживающиеся разных точек зрения отечественные политологи. Я даже не исключаю, что по многим вопросам, так или иначе касающимся проблемы идентичности, возникнет консенсус. Хотя там будут и либералы, и державники, все они рационально мыслящие люди. По крайней мере видят и понимают проблемы схожим образом.

- Что именно может послужить базой для консенсуса между либералами и державниками?

- Консенсус возможен не относительно путей решения проблемы, а вокруг самой ее постановки. Сегодня и те и другие готовы признать, что формирование российской идентичности должно стать важнейшим пунктом повестки дня на ближайшие годы. Точки, откуда должна расти российская государственность, как мы должны себя ощущать и представлять себя в мире, - эти проблемы сейчас в центре внимания. К ним так или иначе привязаны все важные вопросы, которые обсуждаются в обществе. При этом существует абсолютная неопределенность "национального концепта", непонимание, например, того, каким образом выстраивать федеративные отношения. Не секрет, что становится все больше и больше перекосов, связанных с перетоком капитала, с огромным объемом денег, уходящих из одних регионов в другие при распределении через пресловутую вертикаль, но четкого ответа на вопрос, что с этим делать, нет, и искать его нужно.

БЫТЬ САМИМИ СОБОЙ

- Какие аспекты российской идентичности вы бы назвали наиболее дискуссионными?

- Национальный. После распада СССР Россия стала мононациональной страной. Советский Союз был сообществом различных народов, соединял три славянских народа (русских, украинцев и белорусов), неславянские европейские народы (населявшие, например, прибалтийские республики), тюркские народы Центральной Азии и Кавказа, а также многие другие. Идея новой исторической общности была по тем временам одной из самых передовых в мире. Но сегодня русские составляют 82% населения России. Поэтому, на мой взгляд, абсолютно разумно было бы сказать о том, что русские - это государствообразующая нация. Почему французы, немцы, итальянцы, испанцы не боятся этого говорить, а мы боимся? Мы ведь не Америка и не Канада, мы не нация мигрантов. Русское государство самостоятельно развивалось тысячу лет, объединяет много народов, которые, конечно, должны быть равноправными, но выстраивать из-за этого конструкции "российскости" смешно. - То есть идея плавильного котла нам не подходит.

- Она подходит только нациям, сложившимся как плавильный котел, - Австралии, Бразилии, Канаде, США. Для того чтобы страна работала как плавильный котел, никто из тех, кто варится в этом котле, не должен считать ее по праву своей, никто не должен считать себя в ней чужим и национальные элиты должны быть приблизительно равны - вот три условия. В зависимости от того, как вы отвечаете на этот вопрос, у вас выстраивается остальное. Если вы говорите, что современная Россия - это государство, возникшее в результате тысячелетнего развития русского народа, то отсюда автоматически вытекает, что Россия - часть Европы. Если же вы говорите, что Россия - это плавильный котел от таджика до абхаза, вы переходите к идее евразийства: Россия не то Европа, не то Азия. Это фундаментальная развилка. - И это главный дискуссионный вопрос? - Да. Нам нужно точно определиться, кто мы. Чтобы быть самими собой. Проблема России в том, что мы всегда пытаемся определить себя по отношению к слабым "иным". Возьмем Украину: у нее с идентичностью все намного лучше, чем у России. Почему? Потому что украинцы смотрят на себя и спрашивают: с кем мы - с Россией или с Европой? Очень понятная дилемма, которая будет решена, очевидно, уже в ноябре, на саммите "Восточного партнерства" в Вильнюсе, где может быть подписано соглашение об ассоциации Украины с ЕС. Россия почему-то не может таким образом спросить себя.

- Спросить, с Европой мы или с Азией? - Не совсем, Азия ведь очень большая. В Азии есть две Кореи, есть Япония и есть Пакистан и Арабские Эмираты.

Если ты говоришь, что ты с кем-то, то этот кто-то должен быть сильнее тебя. Мы должны определять себя в системе координат, которые задаются не Киргизией, Таджикистаном или Арменией. А в той системе координат, которая определяется большими игроками: Америкой, Европой и Китаем. Мы с ЕС, с Америкой или с Китаем - в этой системе координат мы где, куда мы ближе? Вот первый главный вопрос идентичности. Второй главный вопрос: кто мы с точки зрения культуры и нации? Мы помесь или национальное государство? В поиске ответов на эти вопросы и сформируется наша идентичность.

РОССИЯ УДАЧЛИВЕЕ ЕВРОПЫ

- Необходимо ли национальное примирение по наиболее спорным вопросам истории?

- У французов должен быть консенсус в отношении наполеоновских войн или в отношении французской революции? Нет. У нас то же самое. Какое отношение к противоречиям между либералами и сторонниками авторитарной власти имеет, например, оценка роли Ивана Грозного в русской истории? Никакого.

- Франция нет, но, например, современная Германия сформировалась на базе национального покаяния.

- Да, германская нация была переформатирована на основе консенсуса. Но я почти уверен, что лет через 50 его уже не будет. Если вы начнете очернять подвиги советских солдат в годы Великой Отечественной войны, то 99,9% населения России сегодня скажут: "Руки прочь от святого". А лет через сто, может, и не скажут. Национальное единство не строится на короткой исторической памяти. Оно строится на традициях, глубоких исторических и культурных ценностях. А все, что касается недавней истории, очень быстро меняется. И как раз пример Германии показывает, насколько быстро конструируется новая идентичность. А мы 20 лет разговариваем и почти ничего не делаем.

- А помимо Германии у каких стран мы могли бы поучиться объединению? - У постколониальных держав. У Англии, Испании, Франции. Смотрите, французы потеряли Алжир, который даже не был колонией - он был территорией Франции. И что? Французы выстроили систему, при которой они, мягко говоря, не плачут по Алжиру. Скорее многие алжирцы жалеют, что им не довелось родиться еще французами.

Россия - абсолютно европейская страна. Поэтому учиться нам надо у Европы. При этом я в данном случае говорю не о ценностях - не о толерантности, не об однополых браках, не о демократии и правах человека. Это все наносное последних лет. Я говорю о глубокой истории. Возьмем последние 500 лет - наша история повторяет европейскую во всех возможных позициях.

- В чем конкретно вам это видится? - Сначала европейцы открывают Америку, затем на протяжении 200 лет колонизируют Северную и Южную Америку, вытесняют индейцев и создают там свои поселения. Россия делает то же самое: Ермак идет на Иртыш, через сто лет мы на Камчатке. Российская поселенческая империя была больше, чем испанская в Латинской Америке. По сути, европейская экспансия представляла собой единое целое, только западные европейцы пошли на Запад, а восточные - на Восток.

Что происходит дальше? Через 150-200 лет европейцы, переселившиеся за океан, понимают, что они здесь живут так нормально, что им Лондон, Париж и Лиссабон уже не нужны. И в конце XVIII века после американской революции, восстания Симона Боливара и отделения Бразилии европейские державы с тех континентов уходят.

Замечу, что у России Сибирь остается. Вот идентичность: мы европейская страна, которая удачливее Европы.

Дальше - повтор. В XIX веке европейцы начинают новую экспансию - захватывают Индию, Индонезию, делят Африку, но они уже не могут туда переселять сотни тысяч человек, а военным образом оккупируют эти территории и ставят там свои форпосты. Что делает Россия? Оккупирует Северный Кавказ, Среднюю Азию, доходит до Гиндукуша и в 1885 году, когда европейцы подписывают в Берлине договор о разделе Африки, Россия выходит на английские владения в Афганистане. Это логика развития великой европейской державы. Европейцы ушли с оккупированных территорий в 1960-е годы, мы ушли из Средней Азии в 1991-м. По сути, Россия сегодня - это Португалия, если бы у нее осталась Бразилия, и Англия, если бы у нее осталась Северная Америка.

Повседневная жизнь России сегодня тоже абсолютно европейская. Такое же индивидуалистическое общество, как и там. И даже более. Нет больших индивидуалистов, чем русские.

СОЗДАНИЕ НАЦИИ - ЭЛИТНЫЙ ПРОЕКТ

- Есть, однако, существенные отличия в политических системах.

- А идентичность никак не связана с демократией. В Греции 35 лет назад была диктатура - сегодня страна может быть сколь угодно православной, но она совершенно точно не хочет черных полковников. Испанцы оставались испанцами и при Франко. Как только Франко умер, "нормальная" европейская жизнь вернулась.

Мы все время пытаемся вставить какой-то политический элемент в процесс формирования идентичности, а эти вещи как раз надо развести. Страны с разной идентичностью могут иметь близкие политические системы и наоборот. Скажем, в Бразилии абсолютно мультикультурное общество, в Аргентине - общество, я бы сказал, некоторым образом даже ксенофобское. Но в политическом плане это две демократических страны. А недавно они обе были диктатурами.

- Но каким путем мы сейчас пойдем - это все-таки вопрос политического выбора. - Это всегда вопрос политической конъюнктуры, но только отчасти. Например, от того, кто в Германии выиграет на выборах в бундестаг - социал-демократы или консерваторы, немцы не перестанут жениться на итальянках и Германия не выйдет из зоны евро.

Мы все-таки 25 лет живем в эпоху глобализации. Уже сегодня число межнациональных браков внутри ЕС больше, чем было в СССР. Потому что мобильность населения колоссальная.

В 1960 году число межнациональных браков в странах нынешнего ЕС составляло 0,6%. Сейчас - 5,6%. Это семьи между финнами и итальянцами, немцами, испанцами и т.д. За 40 лет прорыв в десять раз. Как только таких семей станет 20%, через два поколения это будет единая нация.

В России тоже процессы идут сами собой. Еще несколько лет назад нам говорили, что выборы губернаторов вернутся лет через сто. Но они вернулись гораздо быстрее. То же самое с гомофобским законом - сейчас кажется, что он будет определять отношения России с Западом, а он, может, вообще "проживет" год или два. Мы живем в глобальную эпоху и должны осознать: наши возможности влиять на ситуацию гораздо меньше, чем кажется. В современном мире возможно не все, а только то, что не противоречит тренду. Мы должны уловить тренд, понять, чего мы хотим, и немножко его скорректировать. Если мы пойдем против тренда, нас снесет. Если будем просто плыть по течению и бездействовать, может занести немножко не в ту сторону.

- Кто должен направлять процесс формирования идентичности?

- По большому счету создание нации - это всегда элитный проект. Он может быть разного рода. Либо элита создает нацию под себя, чтобы самой укрепиться. Либо она создает нацию, понимая, что процесс идет естественным путем и его просто нужно возглавить. Так, например, было во Франции: разные народности (бургундцы, норманны и др.) объединялись, и французы выстраивали идею единого государства, потом единой нации, пропагандировали величие Франции в мире как державы и как цивилизаторской силы. Элита, просчитав ситуацию, вела людей вперед неким единым отрядом.

Альтернативная линия - когда элита понимает, что для того, чтобы ей удержаться у власти, ей нужно разжигать национализм. Яркий пример - режим Милошевича: мы, великие сербы, проведем этнические чистки, потому что иначе мы распадемся. Это второй вариант. Но в обоих случаях эти процессы проходят достаточно быстро. За два поколения, за 40-50 лет. Южная Корея и Северная Корея за этот срок сформировались как государства с совершенно противоположными идентичностями.

Проблема формирования идентичности имеет два главных аспекта: один связан с прошлым, другой - с будущим. Историю мы изменить не можем, поэтому мы должны понять, какое мы для себя хотим будущее. И не противореча логике собственной истории, выстроить стратегию построения идентичности.

- Обсуждение в рамках Валдайского клуба как этому процессу может помочь? - Обсуждение российской идентичности с привлечением западных экспертов полезно само по себе. Во-первых, на Западе, и особенно в Европе, есть хорошее понимание этой темы. У них накоплен и позитивный, и негативный опыт мультикультурализма и интеграции. Мы должны учиться у людей, которые в этом направлении и многого добились, и наломали разных дров.

Во-вторых, у западных специалистов отличная от нас система обсуждения и выработки позиции - они умеют по-настоящему дискутировать, обсуждать без эмоций и штампов. А эти вопросы обсуждать надо именно так, желательно с использованием цифр и статистики. Например, сколько граждан России имеют вид на жительство в Евросоюзе и сколько в Китае? В ЕС - почти 4 млн, в Китае - несколько тысяч. Российский народ смотрит на Китай? Где доказательства? Тогда почему от Пекина не может оторвать глаз наша элита?

В целом для форума этого года выбрана очень острая повестка дня, и это рациональный выбор людей, которые видят проблемы и пытаются их обсудить.

И либералы, и державники готовы признать, что формирование российской идентичности должно стать важнейшим пунктом повестки дня на ближайшие годы

По сути, Россия сегодня - это Португалия, если бы у нее осталась Бразилия, и Англия, если бы у нее осталась Северная Америка

Интерес иностранцев к современной России растет, но ее восприятие все еще искажается шлейфом советских аллюзий и стереотипов. Фото: Кирилл Каллиников/РИА Новости

ВЛАДИСЛАВ ИНОЗЕМЦЕВ директор Центра исследований постиндустриального общества

Россия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 2 сентября 2013 > № 889718 Владислав Иноземцев

Неопределенные перспективы

«Арабская весна»: вызовы для России и Европы

Резюме: В силу разного понимания задач внешние игроки действуют в ходе «арабский весны» разрозненно, в режиме более или менее острой конкуренции.

В начале января 2011 г., вскоре после событий в Тунисе, искры от которых уже зажигали первые пожары в Египте, Йемене и на Бахрейне, один из европейских послов отловил меня на дипломатическом приеме, взял за пуговицу и спросил: «Почему Тунис?». При этом на лице его было написано искреннее недоумение коварной логикой истории, не делающей различий между «своими» и «не своими» диктаторами. Я, признаться, и сам до сих пор не понимаю, почему цунами, вскоре накрывшее половину арабского мира, началось с Туниса, страны вполне прозападной и сравнительно благополучной по своим базовым показателям.

И здесь мы подходим к банальному на первый взгляд, но на самом деле важному выводу. «Арабская весна», переименованная вскоре в «арабскую осень», а затем и «зиму» – явление по своей природе стихийное. Оно развивается по своим не всегда понятным законам. К приходу демократии на Ближний Восток, как к обильному снегопаду в этом году в Иерусалиме, мало кто оказался готов. Все вроде знали, что это может случиться, но что сугробы на время парализуют жизнедеятельность, заинтересованные лица и организации, включая метео- и дипломатические службы, надежно спрогнозировать оказались не в состоянии.

За два прошедших года «арабская весна» преподнесла миру немало сюрпризов. Главным, но не единственным из них стал уверенный выход на политическую арену исламистов. Вопреки всем прогнозам они удивительно легко отодвинули от власти в Египте военных и продавили на плебисците шариатскую конституцию. В случае их успеха на предстоящих парламентских выборах – а для этого есть серьезные предпосылки, – придется констатировать, что исламисты пришли в Каире, а следовательно, и в арабском мире в целом, всерьез и надолго.

Это совершенно новая ситуация, несущая в себе очевидные риски для регионального и мирового порядка, затрагивающая интересы широкого круга стран, и особенно – в силу географической близости – России и Европы. Становление политических свобод, как показало развитие событий в мире после 1991 г., неизбежно проходит через периоды хаоса, усиления центробежных тенденций, обострения национально-этнических и межконфессиональных противоречий. В какой мере новые, неоднородные по своему составу арабские элиты смогут справиться с этими и другими копившимися десятилетиями проблемами – основной вопрос, поставленный «арабской весной» перед международным сообществом.

Поиск ответа на него – сложная, многоуровневая задача. Учитывая масштаб и остроту проблемы, решать ее надо общими усилиями, имея в виду меняющиеся индивидуальные и групповые интересы и новые реалии. Нельзя забывать и об усложняющемся геополитическом контексте международной конкуренции на Ближнем Востоке, где сосредоточены значительные энергоресурсы, а следовательно, и серьезные политические и стратегические риски для глобальной стабильности.

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

В России и на Западе «арабскую весну» восприняли по-разному. На Западе – как победу демократии, в России – как победу Запада. Что до определенной степени закономерно, поскольку в процессе переформатирования мира после окончания холодной войны за Западом и Россией закреплены разные роли. Грубо говоря, демократизатора и демократизируемого.

Это обстоятельство в значительной мере предопределило характер реагирования на непростые события «арабской весны». Для американцев поддержка массовых выступлений в арабских странах под демократическими лозунгами стала безальтернативной прежде всего по идейным (а затем уже по геополитическим и деловым) соображениям. У нас же практика «цветных революций» в ближнем зарубежье при скрытом или явном внешнем содействии еще задолго до начала «арабской весны» обострила собственные фобии, порой вполне обоснованные. В результате уже в марте 2011 г., после начала вооруженной интервенции НАТО в Ливии, Россия твердо выступила против курса на силовое продвижение демократии, увидев в нем не только проявление недобросовестной конкуренции на рынках Ближнего Востока, но и рецидив «двойных стандартов», компрометирующих демократический выбор в целом.

Исходя из этого, уже на раннем этапе «арабской весны» Россия выдвинула идею диалога как единственного приемлемого пути разрешения конфликтов. Более того, до эксцессов гражданской войны в Ливии в российском руководстве (и тем более в общественном мнении) преобладало стремление не конфликтовать с Западом по такому деликатному вопросу, как демократическая трансформация Ближнего Востока. Россия (вместе с Китаем, Индией, Бразилией и Германией) воздержалась при голосовании по резолюции 1973 СБ ООН относительно установления «бесполетной зоны» в Ливии. Но американцы вступали в предвыборный цикл, Бараку Обаме был нужен быстрый и несомненный успех на Ближнем Востоке. А у европейцев в силу логики вовлеченности в, прямо скажем, нравственно небезупречную ситуацию разыгрались колониальные рефлексы времен борьбы за нефть Киренаики. В результате Ливия получила полномасштабную гражданскую войну с иностранной интервенцией, а Россия была вынуждена жестко расставить акценты, заявив о категорическом неприятии смены режимов при вмешательстве извне.

Существенную роль сыграло и то, что к осени 2011 г. Россия также вступила в выборный цикл. Ставки в полемике с Западом и собственной «болотной» оппозицией возросли. В своей программной статье «Россия и меняющийся мир» Владимир Путин, напомнив, что симпатии граждан России с начала «арабской весны» были на стороне тех, кто добивался демократических реформ, резко критически оценил поддержку западной коалицией одной из сторон конфликта в Ливии. Осудив «даже не средневековую, а какую-то первобытную расправу с Каддафи», он жестко предупредил Запад о возможности «дальнейшей разбалансировки всей системы международной безопасности» в случае осуществления силового сценария в Сирии без санкции СБ ООН.

Реакция за рубежом и внутри страны – со стороны либерального сегмента российского креативного класса – на откровенное, в стиле «мюнхенской речи», изложение российской позиции была предсказуемо нервозной. Путинская Россия, мол, снова не желает идти в ногу с демократическим сообществом. Хотя было вполне очевидно, что «путинская Россия» не желала двигаться в фарватере решений, принимавшихся без ее участия, ибо так, не ровен час, можно строем промаршировать к тоталитарной демократии, прямиком в светлое прошлое Джорджа Оруэлла. Разумеется, было бы опасным упрощением, если не ханжеством, рассматривать эволюцию отношения Москвы к «арабской весне» только под углом реакции на «двойные стандарты» Запада. Россия, как и Запад, вполне прагматически шла за событиями, пытаясь удержаться на крутых поворотах быстро менявшихся событий. Важно, однако, что при этом ее позиция базировалась на достаточно четкой иерархии решаемых задач.

Применительно к «арабской весне» можно говорить о трех уровнях таких задач:

• глобальный уровень – ответственность за поддержание глобальной и региональной безопасности в силу постоянного членства в СБ ООН, участия в квартете международных посредников в ближневосточном урегулировании, переговорах «пять плюс один» с Ираном;

• региональный уровень – стремление защитить широкий круг исторически сложившихся интересов в регионе, сохранить развитые отношения с арабскими странами и Израилем в политической, торгово-экономической, военно-технической и культурно-гуманитарной сферах;

• «третья корзина» – поддержка демократических реформ в арабском мире как части процесса глобальной демократической трансформации суверенных государств.

Можно без особой натяжки констатировать, что те же группы задач, только иначе интерпретированные и выстроенные в иной последовательности, определяли политику и других крупных внешних игроков – США, Евросоюза, Китая. Для американцев, к примеру, демократия и права человека («третья корзина»), как правило, имели приоритет не только над суверенитетом, но порой и над глобальной ответственностью. У европейцев (это особенно ярко проявилось в ливийском кризисе) нередко доминировали над соображениями глобальной ответственности двусторонние интересы, связанные с обеспечением доступа к близко расположенной и качественной нефти. Триада стратегических интересов Китая, напротив, на всех этапах «арабской весны» была близка или совпадала с российской.

Что касается России, то приоритетом ее политики на всех этапах «арабской весны» было именно осознание глобальной ответственности. Как ни парадоксально, именно этот, сформировавшийся еще в советские времена, императив геополитического мышления обусловил восприятие нашей позиции как едва ли не обструкционистской в отношении того, что делали западные державы. Надо думать, сыграло роль и то обстоятельство, что при очевидных внутренних проблемах, незавершенных реформах, резком сокращении военно-стратегического присутствия в мире Россия, казалось бы, должна была повести себя более сговорчиво. Но мы повели себя так, как повели, отказываясь от участия в действиях, результатом которых могла бы стать смена режимов. Москва призывала к безусловному уважению государственного суверенитета, невмешательству во внутренние дела, улаживанию конфликтов путем диалога. В этом другие игроки увидели сначала рецидив неоимперской логики, а затем – в Сирии – попытку любой ценой сохранить за собой рынки вооружений.

Между тем последовательность, с которой проводилась наша линия, особенно в сирийском вопросе, во многом способствовала удержанию ситуации в рациональной плоскости. Более того, рискнем предположить, что роль «конструктивных оппонентов», которую взяли на себя Россия и Китай, придала новое качество коллективному взаимодействию в региональных делах. Дискуссии в Совете Безопасности ООН, полемика с представителями различных фракций сирийской оппозиции стали реальными шагами в направлении большей демократизации международных отношений.

Далеко не утрачен, несмотря на пессимистические оценки части экспертного сообщества, и наработанный за десятилетия потенциал двустороннего и коллективного взаимодействия России как с арабским миром, так и с Израилем. Конечно, в ходе ливийского и сирийского кризиса мы порой значительно расходились в оценках с Лигой арабских государств. Но в политике регионалов – это приходится признать – соображения глобальной ответственности далеко не всегда играют доминирующую роль.

Сложнее обстояли – и обстоят – дела с отношением в России к ближневосточной «третьей корзине». С одной стороны, Москва никогда не защищала диктаторов ни в Египте, ни в Ливии, ни в Сирии. С другой – собственный непростой опыт прошедших двух десятилетий побуждал нас внимательнее и осторожнее подходить к таким аспектам «арабской весны», как роль социальных сетей, интернета, НПО с зарубежным финансированием в организации протестных выступлений. Этому способствовала и резко активизировавшаяся в России в предвыборный период деятельность как оппозиции прозападного, либерального толка, так и исламистских группировок на Северном Кавказе и в Поволжье.

В целом Россия достаточно уверенно прошла первые два года «арабской весны». Их главный итог заключается в том, что в стратегическом плане – и это показало быстрое окончание декабрьской операции Израиля в Газе – региональная ситуация остается под контролем. Не пора ли посмотреть, что мы могли бы сделать вместе для ее коренного оздоровления?

VIRIBUS UNITIS

В силу разного понимания задач, встававших на различных этапах «арабской весны», внешние игроки действовали – и действуют – разрозненно, как правило, в режиме более или менее острой конкуренции. Это не только существенно осложняет и затягивает урегулирование конфликтных ситуаций, но и формирует благоприятные предпосылки для активизации экстремистов всех мастей и оттенков – от джихадистов, отвергающих ценности «прогнившей западной цивилизации», до агентов «Аль-Каиды», выступающих под лозунгами всемирного исламского халифата.

Возьмем, к примеру, ситуацию в Сирии. Политически режиму Башара Асада противостоит «креативный класс», но военные действия ведет пестрый конгломерат оппозиционных сил, которыми руководят исламисты. В сложнейшей обстановке гражданской войны Асад выполнил, казалось бы, требования оппозиции по демократизации внутренней жизни, послал ясные сигналы о готовности к широкому диалогу на платформе Женевского коммюнике. Но вооруженная борьба приобрела в Сирии такую инерцию, интересы исламских экстремистов и соседних стран сплелись в столь тугой клубок, что урегулированию кризиса на основе приоритетов глобальной и региональной безопасности пока нет места.

Почему? Не потому ли, что в лукавой логике политизированных подходов к демократии и правам человека амплуа раскаявшегося грешника для Асада, как и для других символов постсоветского прошлого, не предусмотрено? Или все же дело обстоит проще – сирийская оппозиция, для значительной части которой демократические лозунги – не более чем конъюнктура, эффективно играет на нестыковках в позициях внешних игроков?

Вопросы эти, понятно, звучат вполне риторически, хотя цена ответов на них весьма высока. Забуксовав в Ливии, в Сирии «арабская весна» оказалась на развилке. Вполне очевидно, что дальнейшее развитие событий в значительной мере зависит от того, по какой модели будет урегулирована ситуация в этой ключевой арабской стране. По йеменской, открывающей возможности мягкой смены режима, или ливийской, оборачивающейся то сентябрьскими выступлениями, жертвой которых стал посол США в Триполи, то «ливийским следом» в теракте малийских исламистов в Алжире.

Ясно одно: свержение Асада (с прямым или косвенным внешним участием) существенно облегчило бы задачу экстремистов, делающих ставку на «талибанизацию» Ближнего Востока. И напротив – невмешательство в дела Сирии способствует сохранению ситуации в поле международного права и в принципе открывает возможность рационализировать переход региона от авторитаризма к демократии.

Но для того чтобы сделать правильный выбор, необходимо коренным образом переосмыслить подходы внешних игроков к событиям, происходящим в контексте «арабской весны». Необходима позитивная, ориентированная на решение стратегических задач программа коллективных действий. Прежде всего по нейтрализации двух главных угроз, способных уже в обозримой перспективе не просто дестабилизировать обстановку в районе Большого Ближнего Востока, а развернуть ее в сторону межцивилизационного конфликта.

Говоря коротко, речь идет о следующем.

Первое. Удержать Израиль от нанесения удара по Ирану. Вероятность силового сценария в отношении «режима аятолл» не просто сохраняется, она нарастает. Осенью прошлого года премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху с трибуны Генассамблеи ООН заявил, что «точка невозврата» в ядерных планах Тегерана наступит весной 2013 г., и предупредил, что в случае отсутствия прогресса в сдерживании ядерных амбиций Ирана Израиль оставляет за собой право действовать в одиночку. Это не риторика, а ясное, ответственное предупреждение на высочайшем возможном уровне. Ослабление позиций правых в результате январских парламентских выборов в Израиле снижает, но не снимает опасность силового сценария в отношении Ирана.

Можно по-разному относиться к угрозам ядерного государства–не члена ДНЯО в адрес государства–члена ДНЯО, чьи ядерные объекты находятся под контролем МАГАТЭ. Но иррациональность ситуации не снижает ее опасности. Иранцы явно стремятся в своей ядерной программе выйти на положение «без пяти минут двенадцать», видя в этом единственную гарантию защиты своего суверенитета. Израиль не готов сосуществовать с ядерным Ираном, руководство которого неоднократно призывало к уничтожению еврейского государства. В результате израильско-иранское противостяние является сегодня тем самым слабым звеном, разрыв которого может спровоцировать цепную реакцию большого взрыва.

США и Евросоюз ввели против Тегерана беспрецедентные санкции, которые начали давать определенный эффект (экспорт иранской нефти снизился к концу 2012 г. на 40%). Но видимых политических дивидендов такая линия пока не дает. Санкционное давление в сочетании с угрозой удара по ядерным объектам консолидируют иранцев вокруг режима. Причем в начавшейся игре нервов иранцы порой переигрывают оппонентов, опираясь на широкую поддержку своего права на мирный атом в исламском мире и Движении неприсоединения, которое Тегеран возглавил с августа 2012 года.

Ситуация выглядит как патовая. В сфере нераспространения накопилось слишком много конструктивных и не очень конструктивных двусмысленностей, чтобы можно было рассчитывать на решение проблемы ИЯП в этом формате.

Приходится считаться и с наметившимися изменениями в балансе сил на Ближнем Востоке, которые в том числе связаны с ростом активности в региональных делах Саудовской Аравии и стран Персидского залива, где традиционно сильны антииранские, антишиитские настроения. Вокруг этого фактора ведутся опасные в своей недальновидности игры, в основе которых лежит расчет на то, что сунниты поддержат силовой сценарий в отношении Ирана. Это тревожная, но, к сожалению, очень характерная для преобладающего поверхностного понимания сложившейся вокруг Ирана ситуации иллюзия.

Сохранить положение под контролем можно лишь на базе двухтрекового подхода, в рамках которого параллельно с переговорами в формате «пять плюс один» (с возможным подключением Турции и представителя ЛАГ) должна быть выработана консолидированная позиция в пользу недопустимости силового решения проблемы. При этом и Израиль, и Иран должны получить международные гарантии, снимающие их озабоченности. Это может дать дополнительное время для кардинального решения вопросов нераспространения ядерного оружия на Ближнем Востоке в соответствии с требованиями ДНЯО.

Второе. Помочь палестинцам и Израилю перезапустить мирный процесс на основе двухгосударственного подхода. Это вторая по значимости региональная проблема, требующая срочных действий регионалов и мирового сообщества. «Арабская весна» со всей остротой поставила вопрос о том, будут ли новые исламистские элиты соблюдать мирные соглашения с Израилем, включая неформальные договоренности. Вопрос далеко не праздный потому, что для арабов в целом и для исламистских партий и группировок в особенности палестинская проблема является стержневым элементом национального самосознания. Ее решение воспринимается как общенациональная задача, способная при определенных условиях сплотить арабский мир – как суннитов, так и шиитов – на антиизраильской основе.

Это реальная опасность, возможно, не сегодняшнего, но завтрашнего дня и одновременно центральное направление, на котором будет решаться ключевой вопрос о том, сможет ли регион развиваться в русле глобальных трендов как содружество демократических наций.

Определенные предпосылки для позитивного сценария формируются, как ни парадоксально, процессами, запущенными «арабской весной». Среди них – сравнительно быстрое, без потери лица одной из сторон окончание операции «Облачный столп», эффективное посредничество в этом исламистского Египта, наметившаяся тенденция к смягчению блокады сектора Газа, включая первый визит туда лидера ХАМАС Халеда Машааля. И, наконец, достаточно взвешенная реакция Израиля на предоставление Палестине статуса государства-наблюдателя при ООН.

В целом есть ощущение, что какие-то пока скрытые от нескромных взоров механизмы приходят в движение. Обнадеживающие сигналы поступают из обновленной администрации Барака Обамы, французы намерены обнародовать после парламентских выборов в Израиле собственную ближневосточную инициативу. Да и в Израиле Эхуд Барак, Шауль Мофаз, а совсем недавно и Ципи Ливни призвали к срочному разблокированию мирного процесса.

Это, разумеется, не означает, что новый коалиционный кабинет, который, судя по всему, предстоит сформировать Биньямину Нетаньяху, окажется в состоянии изменить жесткие подходы прежнего правого правительства к проблеме строительства в поселениях, блокирующей возобновление израильско-палестинских переговоров. Но если взглянуть на ситуацию в историческом контексте, то становится очевидным, что прорывные идеи в БВУ (поездка Садата в Иерусалим, соглашения в Осло) возникали как бы на пустом месте, совершенно неожиданно, во всяком случае, для широкой публики. На самом деле они были результатом негласной, часто длительной работы экспертов и политиков, правильно уловивших тенденции времени.

Думается, сейчас сложилась именно такая ситуация. Изменившийся статус Палестины актуализирует вопрос о границах палестинского государства. Движение вперед становится политически безальтернативным, поскольку отсутствие прогресса в израильско-палестинском переговорном процессе может существенно радикализировать расстановку сил в обновленном регионе. Налицо и субъективные предпосылки: политическая ничья, которой завершилась операция «Облачный столп», в принципе напоминает ситуацию после войны 1973 г., с блеском использованную Киссинджером для выхода на Кемп-Дэвидские соглашения, а затем и на мирный договор между Израилем и Египтом.

В общем, шансы для дипломатии на Ближнем Востоке есть. При условии, что поиск развязок будет вестись сообща, на встречных курсах с региональными державами. Собственно, главная задача сегодня заключается в том, чтобы попытаться выяснить параметры возможного понимания. ЛАГ в принципе подтвердила готовность договариваться с еврейским государством на основе саудовской инициативы, которая не была с ходу отвергнута Израилем. Для палестинцев (включая ХАМАС) важно получить легитимные границы своего государства. В этих условиях нельзя исключать, что и новый израильский кабинет сочтет за благо попытаться договориться по границам в обмен на гарантии безопасности со стороны палестинцев и арабского мира в целом.

Основа для переговоров по формуле «мир в обмен на территории» есть. Это «дорожная карта» 2003 г., скорректированная в соответствии с меняющимися «фактами на местности» и, возможно, саудовской мирной инициативой. Имеется и переговорный формат, созданный в связи с «дорожной картой», – квартет международных посредников, который было бы логично дополнить региональными державами, допустим, Египтом, Саудовской Аравией и Турцией. В рамках расширенного квартета было бы логично попытаться договориться о порядке обсуждения других вопросов окончательного статуса – Иерусалим, право на возвращение, безопасность.

С одной только оговоркой. Для реализации столь оптимистичного сценария нужно в корне переломить мотивацию подходов региональных и внерегиональных игроков, ориентировав их на общие задачи, главной из которых является плавная, органическая инкорпорация Ближнего Востока в глобальное содружество демократических наций.

Должна же когда-нибудь и на Ближнем Востоке наступить эра здравого смысла. Когда все мы, наконец, поймем, что этот многострадальный регион может и должен превратиться из арены вражды и соперничества в площадку строительства нового, более справедливого и надежного мира. Ведь альтернатива этому – межцивилизационный конфликт. Вирус джихадизма уже ведет свою разрушительную работу. Остановить его можно только коллективными усилиями.Viribus unitis.

П.В. Стегний – доктор исторических наук, чрезвычайный и полномочный посол, член Российского совета по международным делам.

Россия. Сирия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885401 Петр Стегний

Доктора вызывали?

Леонид Рошаль — о том, чем отличается медицина катастроф от катастрофы в медицине, об ужасах чеченской войны, безумии «Норд-Оста» и кошмарах Беслана, о том, как шел в Белый дом, а попал в операционную и как, поссорившись с тремя министрами, подружился с одним президентом, а кроме того — о роли аппендицита в выборе будущей профессии

Всем известно, что детский доктор Рошаль не привык опускать глаза ни перед министрами, ни перед террористами. Рубит с плеча, режет правду-матку, наживая и недругов, и друзей. Последних, к слову, неизмеримо больше. Свой восьмидесятилетний юбилей Леонид Михайлович встречает как и все предыдущие — весь в белом, — в привычном докторском халате с красным крестиком у самого сердца...

— Леонид Михайлович, давайте проведем инвентаризацию ваших жизненных достижений...

— Во-первых, я лечу детей. Лечу уже 56 лет после окончания мединститута. Во-вторых, родил неплохого сына, а он подарил мне внучку. В-третьих, построил Институт неотложной детской хирургии и воспитал учеников. И четвертое — отговорил жителей Беслана от безрассудного шага, когда они собрались штурмовать захваченную террористами школу, чтобы освободить детей. Последнее я считаю одним из самых главных своих жизненных достижений.

— Оно может быть выражено в цифрах?

— В мясорубке могли погибнуть 500—600 человек. Это было на третий день захвата заложников, утром. Когда я шел в штаб, меня встретил Зураб Кекелидзе из института Сербского, работавший с родственниками заложников: «Родители собрались идти в школу освобождать детей. Я не могу их остановить. Помогите». Я представил, сколько будет трупов, когда сотни людей направятся к школе с голыми руками, а их начнут косить выстрелами боевики. Мы пошли в клуб, где собрались родственники детей. Толпа кипела — одни боялись штурма, другие его хотели. Я стал отвечать на вопросы. Рассказал про переговоры, сказал, что к этому моменту ни один ребенок не погиб. Передал свой разговор с директором школы — она сообщила мне, что дети в тяжелом, но удовлетворительном состоянии. Постарался дать родителям надежду: сказал, чтобы, когда они получат детей, сразу не кормили их, не давали много воды. При этом я ни разу не воскликнул: «Не делайте глупостей, не идите туда, вас убьют!» Потом одна женщина спросила: «Как вы думаете, сколько дети могут пробыть без воды?» Я прокрутил в голове ситуации, с которыми сталкивался во время землетрясений. Знаю случаи, когда на девятые-десятые сутки из завалов доставали живых детей, пробывших все это время без воды. Чтобы успокоить родителей, я назвал цифру: 8—9 суток. По совести, и сейчас сделал бы то же самое. Представляете, что было бы, если бы я сказал — два дня? Родители вскочили бы и кинулись на штурм. Но, услышав мои доводы, они остались на месте. В тот момент кровопролитие удалось остановить.

— Легко было найти нужные слова?

— Когда я приехал в Беслан, специальный человек в штабе попробовал дать мне инструкции — что и как говорить. Я отказался от советов. Наверное, к этому разговору с родителями заложников вела меня вся моя жизнь. Понимаете, детский доктор просто обязан быть хорошим психологом. Надо найти общий язык с ребенком, с его родителями. Не секрет, что взрослые, когда с их сыном или дочкой случается беда, могут потерять голову. Это нормально. Но хороший врач просто обязан установить с ними контакт.

— Наверняка в тот момент вы вспомнили и своих родителей.

— Счастлив, что они у меня были. Говорю это не просто так. Мой отец Михаил Филиппович практически не помнил отца и мать — в три года остался сиротой. Не знал, что такое родительская ласка, поэтому старался отдать нам всю свою любовь. Но в то же время был очень требовательным. Он родился в Челябинске, затем судьба забросила его в Одессу. Был беспризорником, попал в детский дом — хорошую жизненную школу прошел. Интересно, что дружбу свою детдомовцы сохранили надолго. Отцу шел седьмой десяток, а они все встречались. Замечу: среди них не было ни одного шалопая. Улица и детдом закалили характер. Отец все в своей жизни сделал сам. О таких говорят: настоящий мужик.

— У вас такая же репутация...

— Я дорожу дружбой. Как и отец, до сих пор встречаюсь с ребятами, с которыми когда-то учился в школе. Недавно с однокурсниками отмечали 55 лет окончания мединститута. Представляете, как танцевали и веселились старички, каждому из которых стукнуло почти 80! Очень трепетно отношусь к своим сотрудникам. Каждый день начинаю врачебную конференцию словами: «Доброе утро, друзья!» И это не просто вежливое обращение. Дружу с бывшими коллегами. Для меня важны люди, которые не умеют предавать. Чтобы по жизни не было фальши и лжи. Вышло и так, что моими друзьями оказались многие деятели культуры. Много лет дружу с Пахмутовой и Добронравовым — для меня они Аля с Колей. Очень давно дружу с прекрасной семьей Роберта Рождественского. С Женей Евтушенко, Леней Шинкаревым, современным композитором Сашей Чайковским, с Андреем Дементьевым. Долгие дружеские отношения связывают меня со всей семьей Иосифа Кобзона. Он очень мощный человек — я преклоняюсь перед его мужеством и отношением к делу. Дружу с Валерой Гергиевым, с Юрой Башметом, Володей Спиваковым — все замечательные, талантливые, но очень разные люди. Дружил с замечательной парой — Тамарой Синявской и Муслимом Магомаевым. И сейчас у меня с Тамарой очень хорошие отношения. Причем ее я знал еще до того, как она вышла замуж за Муслима. Дружу с Зурабом Церетели, долгие годы — с художником Александром Шиловым. Он еще в 1980 году написал мой портрет и подписал: «Детский доктор». Только что был на дне рождения Никаса Сафронова. Это все известные не только в России имена. Но много и других — уникальная семья Зильберквитов, Танечка Качалова, Лева Гинзбург, Таня Крайкина из Ярославля. У меня очень теплые многолетние отношения с семьей замечательного дипломата Александра Алексеевича Авдеева. Всех не перечислишь.

— Вернемся к вашей семье. Подозреваю, что ей пришлось непросто...

— Это так, жизнь была трудной. В Одессе отец устроился работать на канатный завод, потом его призвали в армию. К тому времени он уже ухаживал за мамой, Эмилией Лазаревной. Наверное, они не поженились бы так скоро. Но на юге в те годы была безработица. Если мужчина уходил в армию, на его место брали кого-нибудь из семьи. Думаю, это и подтолкнуло их к тому, чтобы раньше расписаться. После свадьбы отец ушел в казарму, мама вернулась домой в маленькую восьмиметровую комнатку, в которой жили шесть человек. Поженились они в 1930-м, а я появился на свет в 1933-м. Позже я подшучивал над ними: «Чем же вы занимались три года?» А теперь только рад: сейчас мне не 82, как могло бы быть, а 80... Впрочем, мама моя тогда времени не теряла и окончила школу рабочей молодежи. Замечу, что она была внутренне удивительно интеллигентным человеком, хотя и не получила высшего образования. Позже она легко общалась с известными художниками, поэтами, музыкантами и говорила с ними на одном языке. Ну а тогда, в начале 30-х, отца перевели служить в город Ливны Орловской области, и мама поехала с ним, уже беременная мною. Когда я родился, отец был на службе, поэтому нас забрала домой из больницы бабушка. Она часто рассказывала, как везли нас в бричке, а вокруг был яркий солнечный день. Всего через пару месяцев после моего рождения отца перевели в Москву. Сначала папа работал в военкомате, что в саду Баумана, мы жили там же в какой-то каморке. Потом он перевелся в Военно-воздушные силы и получил маленькую квартирку на Покровке. В ней жили отец и мама, два ее младших брата, бабушка и я. Помню булочную на Покровке — меня посылали туда за горчичным хлебом. С тех самых пор очень его люблю.

— Где застала вас война?

— 22 июня мы с отцом оказались в Кубинке — он был на сборах на военном аэродроме. Затем вернулись в Москву. Позже мы поехали в эвакуацию, а отец отправился в войска. В первый класс я пошел в Чистополе. Кстати, недавно был в этом городке на Каме, искал школу, где учился... Потом мы жили под Ульяновском в деревне Чердаклы в обычной деревенской избе. Комнату разделили на две части простыней на веревке. С одной стороны наша семья, с другой — хозяева. Знаете, удивительно, насколько сердечными оказались эти люди. Кстати, до сих пор, если иногда хочу себя побаловать, пью чай так, как делала наша хозяйка. Наливаю его в блюдце, которое поддерживаю четырьмя пальцами, и прихлебываю. Вкусно! Конечно, нам приходилось не очень-то сладко. Когда я просил сахару в чай, бабушка предлагала: «А ты возьми ложечку, помешай сто раз в одну сторону, сто раз в другую». И я, маленький дурачок, мешал и пробовал, не станет ли слаще. В конце концов сам себя уговаривал: сладко. Там же произошел со мной один случай. В первый день после приезда в Чердаклы я отправился в школу. Это была простая изба с деревянными лавками вдоль стен. У меня заболел живот, пришел военный доктор, сказал, что это аппендицит, и велел везти меня на операцию в Ульяновск. Пошли за санками, а бабушка спросила: «Не хочешь по-маленькому на дорожку?» Я освободил мочевой пузырь, и все прошло. Теперь, когда смотрю детей с болями в животе, всегда вспоминаю эту историю.

— После войны вы вернулись в Москву?

— Что вы, отец был военный. Мы продолжали мотаться по стране. Жили в Туле, в Ярославле, в военном городке под Монино... Я поменял семь школ, пока учился. Аттестат получил в подмосковном поселке Чкаловский.

— Пойти в медицинский — это решение отца?

— Тут была загвоздка. Я мечтал стать врачом — у мамы хранилось мое сочинение пятого класса, где я писал, что хочу быть хирургом и вырезать аппендициты. Когда мы жили в Чкаловском, я даже договорился о том, чтобы присутствовать на операциях в гарнизонном госпитале. Помню, военный хирург был грузин огромного роста — всегда в накрахмаленном колпаке, в белоснежном халате. Я подавал ему инструменты, можно сказать, ассистировал. Мне нравилось в операционной: было ясно, что это мое дело. Но у отца на мой счет были другие планы. Он очень хотел, чтобы я стал военным. Спорить с ним было трудно. Тогда я решил схитрить и сказал папе, что буду поступать в Военно-медицинскую академию. Убью двух зайцев — стану и военным, и доктором. Но когда я, приехав на экзамены, попал в казарму, то понял: это не мое. И еще раз схитрил — завалил экзамены. Приехал отец, пошел к начальнику академии, упросил допустить меня к экзаменам еще раз. Я опять завалил. Папа расстроился, но не мог ничего поделать. И я поехал в Москву — поступать во Второй медицинский институт имени Сталина. Дальше все было гладко. Я подал документы и легко сдал экзамены на педиатрический факультет. Мог подать документы и на другие факультеты, но ноги несли меня на педиатрический. Почему? Если честно, не знаю. Но в результате я не пожалел — совместил и педиатрию, и хирургию. На первом курсе увлекся анатомией. На третьем курсе пришел на кафедру детской хирургии, на заседание студенческого кружка. Меня поначалу отправили восвояси: «Молодой еще, придешь на пятом курсе!» Но я явился на следующее заседание. «Ладно, оставайся, от тебя не отделаешься!» — махнул рукой руководитель кружка, милейший российский интеллигент доцент Алексей Евгеньевич Звягинцев. Позже я стал старостой этого кружка и даже, набравшись смелости, однажды заявился к руководителю кафедры, великому Терновскому, и предложил провести Всесоюзную студенческую конференцию по детской хирургии. Удивительно, что он не послал меня куда подальше... С тех пор конференции кафедры детской хирургии проводятся уже больше 50 лет. После окончания вуза меня распределили на участок. Я работал педиатром в 32-й московской поликлинике. Бегал с чемоданчиком, часто калоши забывал — обходил по сорок вызовов за день. Сейчас многие говорят, что распределение в медицинских вузах не нужно. Я так не считаю. Врач обязан отработать на государство, если учится за казенный счет.

— Кого можете назвать своим гуру в медицине?

— Первым был Сергей Дмитриевич Терновский — основоположник детской хирургии в нашей стране. Сколько под его крылом выросло академиков, руководителей институтов!.. Он был очень доступным, простым в общении. Я еще студентом однажды ассистировал ему на операции. Интересно, что он был беспартийный, но получилось так, что на его кафедре по очереди работали все секретари парткома Второго меда. Это давало ему определенную защиту, ведь время тогда было непростое. В 1953 году знаменитое «дело врачей» аукнулось на судьбе многих. Моему отцу тогда неожиданно дали выговор по партийной линии и выгнали из НИИ авиации. После этого он два года работал директором издательства «Советский сокол» и лишь потом вернулся в свою профессию. Отец не любил говорить об этом факте своей биографии, но очень переживал незаслуженную обиду. Ну а я познакомился с еще одной яркой личностью — Станиславом Яковлевичем Долецким. Это был поистине неординарный человек, полный ярких идей. В Русаковской больнице он организовал центр хирургии новорожденных, по тем временам это был абсолютно передовой опыт. Я тоже принимал в этом участие. Мне, тогдашнему ординатору, он поручил провести цикл занятий для врачей.

Прошло два года, мне предстояло новое распределение. Но меня никуда не брали — ни на кафедру, ни в одну детскую больницу. Несколько месяцев я оставался безработным. Потом мне позвонила Маргарита Николаевна Степанова из Московского областного научно-исследовательского клинического института (МОНИКИ) и пригласила на должность младшего научного сотрудника. Я был ей безмерно благодарен: МОНИКИ славился хирургией очень высокого уровня. С этим институтом у меня связан большой кусок жизни — 20 лет. Там я тоже организовал центр хирургии новорожденных, написал докторскую по хирургии легких и создал соответствующую лабораторию, делал и другие сложные операции — по вызовам объездил всю область. После того как на «скорых» несколько раз попал в аварию, стал водить машину сам. Однажды мне позвонил директор Института педиатрии Митрофан Яковлевич Студеникин — позвал заведовать отделением неотложной детской хирургии и травматологии. База Института педиатрии располагалась в больнице № 20. Позже больницу преобразовали в НИИ неотложной детской хирургии и травматологии. С тех пор я уже 30 лет работаю здесь. Кстати, это место с историей. В начале XX века тут построили больницу при Иверской общине сестер милосердия. С 1934 года эта больница стала детской.

— Иверские сестры милосердия, как известно, отличились во время эпидемии холеры, были на фронте, имели награды... Вы, врачи детской клиники, тоже попали на передовую — я имею в виду медицину катастроф. Как так вышло?

— Это было не так уж неожиданно, как может показаться. Детские врачи и без катастроф постоянно имеют дело с травмой. Если посмотреть структуру детской смертности, то у детей старше 7—8 лет травмы и несчастные случаи находятся на одном из первых мест. В свое время я не попал в Ташкент, где произошло разрушительное землетрясение. А вот в 1988 году, когда беда случилась в Армении, я понял, что детских хирургов там не хватает, и обратился к коллегам на утренней конференции врачей в институте: «Ребята, землетрясение в Армении. Пострадавших много, среди них дети. Я еду. Кто со мной?» Никогда не забуду, как в ответ на мои слова поднялся лес рук. Все хотели, но надо же было кому-то остаться работать в больнице. Некоторые обиделись, что их не взяли. Когда мы прилетели с бригадой, я консультировал и оперировал по всей Армении. Потом пошли другие землетрясения и войны. Постепенно при нашем институте сформировался отряд врачей. Сейчас я передаю полномочия и готовлю себе преемников — очень хочется, чтобы это дело не пропало. Мы практически прошли по экватору — работали на Гаити, в Алжире, в Египте, в Турции, Армении, Грузии, Иране, Афганистане, Пакистане, Индонезии, Японии. Сначала местные относились к нам настороженно. Но знаете, стоит побыть десять минут у постели тяжелобольного, как сразу становится ясно, кто есть кто. Нам не стыдно за то, что мы делали. Когда в первый раз летели в Ереван, многие из нас даже билеты на самолет покупали за свой счет. Потом, чтобы спонсировать поездки, мы создали Международный фонд помощи детям при катастрофах и войнах. Этот фонд не занимается коммерческими делами — все его сотрудники волонтеры. Сейчас, когда что-то случается и требуется наша помощь, мы обзваниваем коммерческие структуры и банки. На наш счет переводят средства. Потом отчитываемся по каждому пункту расходов. Те, кто выезжает на катастрофы от государства, получают неплохие деньги. Мы же — волонтеры — иногда берем отпуск, иногда оформляем поездку как командировку. Институт сохраняет за выезжающими на катастрофу средний заработок, и все.

— В дни августовского путча 1991 года вы вновь оказались на передовой...

— Если честно, я вовсе не собирался защищать Ельцина или Горбачева. Но меня волновало, что московский комитет здравоохранения не знал, что делать с таким множеством людей, если начнется заваруха. Они выделили две-три «скорые», стоявшие на набережной. Но что было делать в гуще толпы? И я начал действовать. Собрал в больнице две сумки медикаментов, перевязочные материалы, необходимые инструменты, сложил все это в свой жигуленок. Приехав, оставил машину на Садовом кольце напротив американского посольства и дальше пошел пешком. Причем так торопился, что даже не запер двери. Добровольцев-медиков у Белого дома собралось очень много, около 800 человек. Постепенно получилось, что я стал координировать их работу. Мы сделали несколько передвижных медицинских пунктов, где оказывали первую помощь. Там, где сейчас бюро пропусков — мы сразу окрестили это здание «сарай», — устроили операционную. Еще одна операционная была в самом Белом доме на первом этаже. Помню, до утра добывали кислородные баллоны — чтобы в случае чего пациентам можно было давать наркоз. Еще один медпункт устроили в булочной неподалеку. Мы разработали схему путей эвакуации — расписали, кто и куда будет доставлять раненых, если штурм начнется. Помню, часов в 12 ночи, когда я был в Белом доме, внутри по громкоговорителю прозвучало предупреждение: «Внимание, идут танки!» К окнам встали автоматчики в касках. Сейчас, вспоминая об этих днях, я думаю: интересно, что все люди, возглавлявшие защиту Белого дома, давно ушли с политической арены, причем некоторые некрасиво, с мутными историями. Многие герои августовского путча вообще ушли из жизни. Их сожрала та самая система, которую они хотели построить. Ну а я, когда горячие дни закончились, просто вышел из Белого дома, дошел до американского посольства, перешел улицу и увидел свой жигуленок. Все это время он так и простоял нетронутым. Никто не попытался даже открыть дверь. Я сел в него и уехал.

— А как вы оказались на первой чеченской?

— Тогда мне помог президент Ингушетии Руслан Аушев. Мы с ним были знакомы, поэтому я решил проехать в Чечню через Ингушетию. Перебрался через границу, со стороны боевиков проехал Урус-Мартан, Ачхой-Мартан, Самашки. Я увидел местные больнички, на которые падали бомбы, — там без разбора лежали русские, украинцы, чеченцы, один какой-то боевик. Люди были без медикаментов, без нормального медицинского обслуживания, иногда даже без воды.

В Ачхой-Мартане меня задержали местные ополченцы: в это время в Чечне начиналась шпиономания. Долго допрашивали — кто я и что я. Спас меня хирург из местной больницы. Когда меня задержали, я предложил — чем сидеть просто так, давайте поеду в больницу. Чем могу, помогу. Меня отправили — под конвоем, с автоматчиками. И тут меня увидел хирург: «Здравствуйте, доктор! Я вас знаю, читал вашу книгу». Он что-то долго объяснял автоматчикам по-чеченски. После этого они ушли. Незадолго до чеченской войны я действительно написал книжку по гнойной хирургии детского возраста. Получается, эта книга спасла мне жизнь.

— В 90-е годы вы начали свою собственную войну: за здание института. Бороться пришлось с коррупционной машиной...

— Нам надо было развиваться. В старом здании условия были неважные и для пациентов, и для врачей. В начале 90-х мы решили выстроить рядом новый корпус. Но не тут-то было. Началась дикая борьба за здание, стоявшее рядом с институтом. Мы боролись с очень мощными силами — ни у кого не было сомнений, что они нас раздавят. Это здание раньше принадлежало НПО «Астрофизика». Помните нефтяную компанию «Гермес»? «Астрофизика» и «Гермес» организовали компанию «Технопарк Астро-Гермес» и продали ей здание за бесценок. По 10 долларов за квадратный метр — за дом в центре Москвы площадью пять тысяч квадратных метров. Здание попросту украли у государства и присвоили. Цель была одна — получив строение по дешевке, впоследствии заработать на нем миллионы. Мы ратовали за то, чтобы здание вернули государству, а оно отдало бы его Москве и детской больнице. Чтобы доказать свою правоту, нам потребовалось 27 судов и 10 лет. Причем мы никому не заплатили ни копейки. Люди помогали нам. Даже адвокаты делали свою работу бесплатно. Выиграв дело, мы снесли старое здание и на его месте создали единственный в России и в мире Научно-исследовательский институт неотложной детской хирургии и травмы.

— А правда, что ваши врачи «в карман» денег не берут? Просто это в Москве такая редкость...

— У нас проходит по 40 тысяч детей в год, и вы не найдете ни одной мамы, которая заплатила бы медикам в карман хоть копейку. Но можно и деньги не брать, а работать плохо. У нас высокая квалификация врачей. И реанимация, и травматология, и нейротравма на должном уровне. Мы — единственное в России учреждение, где почти 100 процентов перитонитов оперируют лапароскопическим путем. И оборудованы мы мощно — и МРТ, и КТ. Могу с гордостью сказать: сейчас это институт-игрушка.

— Вас не гнетет бремя славы? Ведь после трагедии «Норд-Оста» в России не осталось человека, который не знал бы, кто такой доктор Рошаль.

— Популярность — вещь преходящая. Сегодня она есть, а завтра нет. Я не обольщаюсь на этот счет.

— И все же как вышло, что именно вы оказались одним из героев Дубровки?

— Как и для всех, «Норд-Ост» стал для меня полной неожиданностью. Вечером я включил телевизор и сначала просто не поверил тому, что услышал. Так и просидел у экрана до утра, пытаясь разобраться в ситуации. Потом подумал: там ведь и взрослые, и дети. Им нужен доктор. Об участии в переговорах я не мыслил — только о помощи. Думаю, таких, кто хотел пойти, было много. Просто я оказался чуть упорнее. Стал звонить Лужкову, тот не отвечал. Решил набрать номер Иосифа Кобзона, он тоже был недоступен. Тогда я еще не знал, что он в этот момент находился на Дубровке и вывел нескольких заложников. Потом дозвонился до помощника Лужкова, тот долго не мог понять, что мне нужно. Говорил, что докторов достаточно. Но я настаивал на том, что хочу пройти внутрь. Потом террористы потребовали двух врачей-иорданцев. В Москве нашли одного. Ну а вторым оказался я. Позже я узнал, что Лужков и Кобзон настояли, чтобы меня пропустили. Я сказал террористам, что я детский доктор, что лечил детей во время первой чеченской войны. Меня не очень приветливо встретили. Спросили, где мой чемоданчик и медикаменты. Оказалось, что им понадобились врачи, потому что у одного боевика была ранена рука. Но сначала нам с иорданским доктором предложили вытащить на улицу Олю Романову, которую они застрелили. Потом меня провели на балкон, и я увидел огромный зал, в котором раньше никогда не был. Это 700—800 мест внизу, 200—300 наверху. Свет горел, все сидели. Кто-то спал, кто-то читал, кто-то лежал между стульями на полу. Вроде бы все были спокойны. Но я-то знал, что внутри каждого есть ощущение, что жизнь висит на волоске. Ведь только что мы вытащили из фойе убитую девушку. Войдя на балкон, я громко поздоровался с сидящими в зале. Многие посмотрели на меня с удивлением — не поняли, откуда я взялся. Я спросил, есть ли в зале врачи. Одна женщина отозвалась сразу. Это была Фатима Шахова. До сих пор считаю, что после «Норд-Оста» ее несправедливо обошли в наградах. Она абсолютно героический человек. Все дело в имени-фамилии — поначалу ее даже причислили к боевикам.

Потом я вернулся в фойе и стал искать место, которое было лучше всего освещено. Оказалось, что это туалет. Мы поставили в предбаннике столик, я стал осматривать обширную рану на руке боевика. Вокруг стояли террористы. Неожиданно мы услышали стрельбу. Две девчонки, воспользовавшись тем, что боевики отвлеклись, прыгнули вниз со второго этажа. По ним стали стрелять. Войска, окружившие здание, начали ответную пальбу. Я выскочил в коридор, увидел там съежившуюся от страха маму с ребенком, уложил их на пол. Боевики разозлились на нас — вы, мол, специально отвлекли внимание. Грозили Фатиме, которая мне помогала: если что не так, расстреляем. Однако потом разрешили нам с Шаховой пройти на балкон и опросить заложников — у кого какое самочувствие. Выяснилось, что проблемы есть у многих. У кого-то разыгрался насморк, кому-то нужны были капли для глазных линз, у кого-то больные почки, у кого-то начались женские проблемы. Мало ли что... Мы опросили на балконе человек 300, составили список необходимого. Сообразив, что в зале внизу сидит в два раза больше народу, я смог прикинуть количество нужных медикаментов. После этого мы с иорданским врачом направились к выходу. Но боевики задержали нас. В сущности, оставили в зале как заложников. Нас спас корреспондент The Sunday Times Марк Франкетти, который попал в здание в 11 вечера. Он спросил: «А где же врачи?» Наверное, боевики испугались международной огласки. Они вообще следили за реакцией СМИ — смотрели новости, репортажи. Кто-то из боевиков махнул нам рукой: «Свободны!» Я спросил, можно ли прийти еще раз и принести лекарства для заложников. Тот разрешил.

— Даже не спрашиваю, было ли вам страшно...

— Если честно, говорить о «Норд-Осте» мне всегда нелегко. Эти воспоминания не из приятных. Сейчас, в ретроспективе, конечно, понимаешь, что риск для жизни существовал. Но в тот момент думать о себе и своем страхе было просто некогда. Я ведь до этого занимался неотложной помощью. В каком-то смысле у меня был привычный настрой: надо работать, сделать все, что зависит от врача, остальное потом. И я был спокоен. Вышел из здания со своим списком, за час-полтора мне собрали все необходимое. Руководитель комитета здравоохранения Андрей Сельцовский сработал оперативно. Была ночь, пришлось открывать аптеки, но все нашли очень быстро. В полвторого я снова отправился в Театральный центр. С собой у меня были две коробки с лекарствами для заложников и мешок со средствами гигиены. Я понял, что один все это не унесу, и попросил сотрудников Международного Красного Креста помочь. Те отказались — сказали, что не знают, что в коробках, и боятся провокаций. Меня выручили корреспонденты НТВ, которые тоже направлялись в здание. Потом я приходил туда несколько раз. Мне помогали Фатима Шахова и Александр Панов, военврач. В последний вечер перед штурмом я вновь вернулся туда с Анной Политковской из «Новой газеты». Помню, увидел ее — она стояла, прислонившись к стене в коридоре штаба. Я спросил: «Что ты здесь делаешь?» — мы были хорошо знакомы до этого. Она ответила, что хочет попасть в зал Театрального центра. Я решил ее проводить и помог ей донести три больших пакета с водой для заложников. Когда увидел, что ей ничто не угрожает, вернулся назад.

— Через год у вас снова вышел конфликт с Международным Красным Крестом, когда эта организация не дала согласия на гуманитарный коридор, чтобы вывезти больных детей из осажденного Багдада...

— Когда американцы окружили Багдад, мы получили сообщение, что в больницах находятся тяжелобольные дети. Для их лечения не было медикаментов, и мы предложили организовать зеленый коридор. Договорились с соседними странами о том, куда перевезем детей. Я летал в Нью-Йорк — договорился с ООН. Нужно было получить согласие только от американского командования и от Красного Креста. В Красном Кресте были напуганы тем, что накануне в Багдаде убили их сотрудника. Но мы бы все сделали сами, от них нам нужно было подтверждение полномочий, чтобы нас не убили по дороге. Однако они отказали. Американцы — тоже. До сих пор не могу принять это решение. Ведь детей можно было спасти.

— Вернемся к «Норд-Осту». Вы пришли туда как врач, но стали переговорщиком...

— Никаких политических требований никто через меня не передавал. Моя главная цель была — постараться, чтобы выпустили детей. Еще я хотел договориться о передаче заложникам пищи. Кое-что удалось сделать. Выйдя от террористов в первый раз, я сказал по телевидению, что в зале есть больные дети. Бараеву, руководившему боевиками, это не понравилось. Когда я в следующий раз пришел в Театральный центр, он сказал, помахивая револьвером у меня под носом: «Зачем ты сказал, что тут лежат больные дети? Зачем говоришь, что мы их не кормим?» Я ответил, что не вру и что так оно и есть. Вскоре восьмерых детей отпустили. Капля по капле Иосиф Кобзон, я и другие переговорщики воздействовали на бандитов. Вообще могу сказать, что я не врал террористам. Всегда говорил прямо, не заигрывал, не пытался их обмануть. А они врали. Вот спрашиваю у Бараева, есть ли у него дети. Он ответил, что есть — двое, одному годик, другому три. Я продолжаю: «А если бы твои дети попали в заложники, разве ты не постарался бы их вызволить? Почему дети должны отвечать за дела взрослых?» Он говорит: «Ладно, завтра я всех детей отпущу». Но так этого и не сделал. Еще я уговаривал боевиков принять пайки с едой для заложников, которые специально наготовили для них по распоряжению Лужкова. Они увиливали: «Ну ты же видишь, мы сами ничего здесь не едим, только пьем воду!» Потом я узнал, что они принесли с собой мешок фиников. Дали мне их попробовать. Финики — полноценная еда, один из лучших продуктов, сохраняющих силы. На них можно было протянуть долго.

— До сих пор идут споры: можно ли было избежать жертв среди заложников? Что вы сами об этом думаете?

— Кое-что можно было сделать иначе. Но для этого понадобились бы 800 носилок и 1600 человек, чтобы эти носилки нести. Каждого заложника нужно было уложить на носилки, поставить капельницу, спуститься с носилками по ступеням. Все это за короткое время. Реально такое? Нет. Были накладки — в этом нет сомнений. А вы знаете, что в ночь перед штурмом у штаба по освобождению заложников поймали лазутчика? Операция была строго секретной. Ведь если бы о ней стало известно террористам, все 800 человек вместе с фугасом взлетели бы на воздух. К тому же у входа в здание Театрального центра было припарковано множество машин — на них люди приехали на спектакль. И в том числе машина, на которой привезли боевиков. Никто не знал, сколько из них может быть заминировано. Отгонять машины было опасно. Поэтому убрать их и подогнать кареты «скорой помощи» ближе к подъезду оказалось фактически невозможно. В этой неразберихе погибли люди — 130 из 800. Я не хочу сказать, что это мало. Но ведь большая часть осталась в живых. Каждый год в день памяти жертв «Норд-Оста» я с раннего утра, задолго до митинга, прихожу на Дубровку. Приношу цветы и, как идиот, вновь и вновь перечитываю весь этот список из 130 фамилий. Думаю о том, что я мог бы быть в нем 131-м. В последний раз мы были там вместе с Фатимой Шаховой.

— В 2004 году в Беслане вас позвали в захваченную школу уже сами боевики...

— Вы знаете, об этом до сих пор идут споры. 1 сентября я был в школе у внука моей сестры — поздравлял детей с началом учебного года. После этого пришел на работу. Около полудня у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонили из «Интерфакса»: «Террористы захватили школу в Беслане и зовут вас. Вы едете туда?» Я сначала не мог понять, где находится этот Беслан. Но через два часа уже сидел в самолете. Теперь некоторые утверждают, что боевики требовали не меня, а бывшего министра внутренних дел Рушайло — вместе с Муратом Зязиковым и Александром Дзасоховым. Записку под их диктовку писала врач Лариса Мамитова. Наши фамилии и вправду звучат похоже. Позже Мамитова рассказывала мне, что террорист долго не мог вспомнить фамилию: «Ру... Ру... Ру...» Как бы то ни было, я рад, что поехал. Потому что в результате сделал больше, чем мог бы сделать Рушайло. Получилось так, что я вел все переговоры с террористами в первую ночь. Потом каждый день разговаривал с ними раз по 10, может быть, больше. Я только удивлялся: зачем они меня позвали? Во время переговоров они постоянно требовали привести Мурата Зязикова, Асламбека Аслаханова, Александра Дзасохова. А я, в свою очередь, просил о возможности прийти в одиночку и осмотреть заложников, принести им медикаменты, что-то для них сделать. Однако боевики сказали, что если я подойду на 30—40 метров один, без тех людей, которых они хотели видеть, меня убьют. Их реакция на мои слова вообще была просто странной с точки зрения нормального человека. Создавалось впечатление, что эти люди зомбированы. Я им говорю: «Там маленькие дети. Давайте принесем для них немножко воды, сухого молока». Они в ответ: «Все дети объявили сухую голодовку». Однажды предупредили: «Если в здании школы выключится свет, через минуту начнем расстреливать». А в Северной Осетии тогда и без всяких терактов случались постоянные перебои с электричеством. В другой раз позвонили мне и сказали, что видят какое-то движение около гаражей. Мол, если это не прекратится, будут расстреливать детей. К концу вторых суток, когда я неизвестно в какой раз просил дать детям воду, медикаменты, они ответили: «Вашу воду и лекарства они не хотят». Я был в отчаянии: пытался сделать все возможное, чтобы облегчить положение заложников, но результатов не было. Разве что только наши разговоры про питание, воду, лекарства создавали тот предохранитель, который удерживал боевиков от импульсивных решений...

— Вы помните момент штурма?

— В это время я находился в Детской республиканской больнице Северной Осетии — мы готовились к приему большого количества пациентов. Услышав о штурме, я поехал прямо в больницу Беслана — туда к тому времени уже начали привозить детей. Увидел, как над городом закружили вертолеты. Пришлось добираться окольными путями — на улице стояли танки. Когда я подъезжал к больнице, в соседнем лесочке услышал перестрелку. Видимо, кто-то из террористов все же сумел уйти из здания школы, я так думаю. Количество жертв поразило меня, хотя я на своем веку повидал многое. Когда тебе приносят ребенка, изрешеченного пулями, с разорванными и залитыми кровью легкими, с грудной клеткой и брюшной полостью, развороченными осколками, что можно сказать о тех, кто это сделал? Звери!

— Вам снится Беслан?

— Я страшно переживаю, что мне не удалось сделать там то, что я сделал в «Норд-Осте», хотя я и очень старался. Но моя совесть перед заложниками и их родными чиста.

— Во второй половине нулевых вы схлестнулись уже не с боевиками, а с чиновниками от здравоохранения. Все началось с министра Юрия Шевченко...

— Да, я критиковал его. А что еще можно сказать о человеке, который, зная, что его пребывание в ранге министра будет продолжаться недолго, ограбил здравоохранение страны, построив для себя Национальный медико-хирургический центр имени Пирогова за 1 миллиард 700 миллионов рублей? На эти деньги можно было создать 8—10 крупных медицинских подразделений для детей и оснастить все реанимационные отделения России современным оборудованием.

— Вы были и суровым критиком Зурабова.

— Надо отдать ему должное — он очень умный человек: у него голова-компьютер. Просто компьютер свой он не для того использует. Владимиру Путину нельзя отказать в определенном остроумии — когда он встречался с представителями Общественной палаты, я сказал: «Посмотрите, как люди относятся к Зурабову. Едешь в такси — его ругает водитель, придешь в магазин — обсуждают в очереди, войдешь в больницу — против него и пациенты, и врачи. А он все сидит!» Путин улыбнулся: «Да нет, Зурабов еще не сидит...»

— Когда Татьяна Голикова пришла в министерство, многим казалось, что вы нашли общий язык. Когда стало ясно, что вы по разные стороны баррикад?

— Однажды Голикова сказала мне фразу, которую я сначала недопонял: «Леонид Михайлович, вне зависимости от того, как будут развиваться наши отношения, я все равно буду относиться к вам хорошо». Именно тогда началась чехарда с законами, когда Минздравсоцразвития стал выдавать на-гора один законопроект за другим, не имея концепции. При этом создавали их без всякого общественного обсуждения: часто складывалось впечатление, что законы писали на коленке. И получилось, что то, что не доделал Зурабов, успешно довершила Татьяна Голикова. Преемственность была полной. Но окончательный разрыв произошел, когда начала набирать силу созданная нами Национальная медицинская палата — профессиональная организация медиков, которая, как мы планируем, будет отвечать за качество медицинской помощи в стране. Это ее взбесило — она даже попыталась создать параллельную организацию с похожими функциями, но только под контролем министерства.

— Не секрет, что у вас сложились особые отношения с Владимиром Путиным. Как это получилось?

— В первый раз был у Путина после «Норд-Оста». Тогда он сам предложил встретиться. Мы не касались профессиональных вопросов, но я поинтересовался, можно ли прийти еще раз и поговорить уже о здравоохранении. Он согласился. И я пришел. Потом было несколько встреч, когда я входил в состав президентской комиссии по правам человека. Тогда, кстати, я высказал сомнения в правильности ареста Ходорковского. Несколько раз я общался с Путиным в рамках встреч с представителями Общественной палаты. После того как я ушел из ОП, чтобы создать Национальную медицинскую палату, я встречался с президентом уже по ее делам.

— Планы на будущее все так же грандиозны?

— Мне 80 лет, время идет. Я должен выбирать главное, хотя по сравнению с тем, что было 10 или 20 лет тому назад, количество планов и желаний не уменьшилось. Мне очень хочется, несмотря на возраст, быть полезным нашему Институту неотложной детской хирургии. Но больше всего, и это не красивые слова, хочу увидеть в России такое здравоохранение, которым было бы довольно большинство россиян.

— Говорят, врачи помнят тех пациентов, которых вылечить не удалось...

— Таких случаев в жизни у меня было немного. Я всегда борюсь до конца и отхожу от больного последним. Но для врача самое тяжелое — состояние полного бессилия. Когда ты стоишь у постели погибающего ребенка и понимаешь, что невозможно ничего сделать.

— Наше здравоохранение до этого состояния еще не дошло?

— Уверен, что нет. Его еще можно вылечить.

Алла Астахова

Досье

Леонид Михайлович Рошаль

Родился 27 апреля 1933 года в городе Ливны Орловской области.

В 1957 году окончил 2-й МОЛГМИ по специальности «педиатрия».

С 1959 по 1961 год обучался в ординатуре на кафедре детской хирургии Института усовершенствования врачей.

В 1961—1981 годах работал в отделении детской хирургии МОНИКИ.

В 1964 году защитил диссертацию кандидата медицинских наук, а в 1970 году — докторскую диссертацию.

В 1981 году стал заведующим отделением неотложной хирургии и травмы детского возраста НИИ педиатрии РАМН.

С 2003 года по настоящее время — директор НИИ неотложной детской хирургии и травматологии департамента здравоохранения Москвы.

В 1990 году стал председателем Международного комитета помощи детям при катастрофах и войнах, возглавил Международный благотворительный фонд помощи детям при катастрофах и войнах.

В 2010 году организовал Национальную медицинскую палату и стал ее президентом.

Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени, орденом Мужества, медалью «Защитнику свободной России», знаком отличия «За заслуги перед Москвой», медалью «Во славу Осетии», орденом «Полярная звезда» (Монголия).

Имеет звания: «Детский доктор мира» (1996 год), «Россиянин года» (2004 год), «Европеец года — 2005», «Звезда Европы — 2005».

Россия > Медицина > itogi.ru, 22 апреля 2013 > № 805079 Леонид Рошаль

Доклад Министра энергетики России Александра Новака на 49-й Мюнхенской конференции по безопасности

Министр энергетики России Александр Новак выступил с докладом на 49-й Мюнхенской конференции по безопасности «Геополитические изменения в контексте американской нефтегазовой революции». Ниже представлен текст выступления.

Уважаемые дамы и господа!

Тема, которую нам сегодня предстоит обсудить, весьма актуальна – практически по всех странах мира, как производителях, так и потребителях энергоресурсов, активно обсуждается влияние сланцевой революции на различные аспекты нашей жизни – это и энергобезопасность, и экономика и политика.

Еще раз убедился в этом по пути в Мюнхен из Москвы, познакомившись с полемикой на эту тему на страницах ведущей немецкой деловой газеты «Хандельсблатт».

Остановлюсь на нескольких ключевых тезисах, раскрывающих влияние сланцевой революции на геополитику.

Первое. Феномен «сланцевой революции» существенно меняет баланс на мировых энергетических рынках.

Успехи в добыче сланцевого газа и нефти снизили опасения международной общественности перед скорым истощением запасов углеводородного сырья, выраженной в известной теории пиковой нефти - «peak oil».

Новые технологии позволяют нам сегодня получать доступ к огромным запасам углеводородов, которые ранее считались неизвлекаемыми. В этой связи мы ожидаем сохранения роли традиционных углеводородов в глобальном энергобалансе на обозримую перспективу. В своих долгосрочных прогнозах мы исходим из того, что общемировая потребность в энергоресурсах, причем экологически чистых и эффективных, будет возрастать.

Технологический прорыв в добыче природного газа повысил доступность этого энергоресурса в ключевых регионах – потребителях.

Крупнейший производитель сланцевого газа – США, еще недавно являвшиеся нетто-импортером голубого топлива, в ближайшие годы могут стать нетто-экспортером этого сырья.

Одновременно США существенно снижают свою зависимость от импорта нефти - в 2012 г. чистый импорт нефти составил всего 7,5 миллионов баррелей в день. По оценкам экспертов, возможно снижение объемов импорта до незначительных или даже нулевых показателей через 12-15 лет.

Наконец, возрастает конкуренция между видами топлива – как мы видим, подешевевший американский уголь активно замещает газ в европейской генерации, несмотря на опасения экологов за состояние окружающей среды. Другой пример – растущий интерес к газомоторному топливу как альтернативе бензина.

Второй важный момент. Добыча «Сланцевого газа» влияет на международные торговые потоки.

Уход с рынка крупнейшего импортера углеводородного сырья – Соединенных Штатов – существенно меняет карту традиционных маршрутов экспортных поставок и всей структуры мировой торговли углеводородами.

В балансе мирового спроса на энергоресурсы большую роль станут играть страны АТР, и прежде всего, Китай и Индия. Именно на них будут переориентироваться производители углеводородного сырья из Ближнего Востока, а также Россия, Канада, Австралия и Восточная Африка.

Новые технологии добычи сланцевого газа и нефти могут получить широкое распространение в мире, хотя это процесс не быстрый – всем известны сложности технологического, юридического, инфраструктурного, экологического и даже политического свойства.

Тем не менее, в перспективе это также повлияет на международные энергетические потоки, поскольку процесс добычи может максимально приблизиться к местам потребления.

По мере расширения танкерного флота и мощностей по регазификации СПГ газовый рынок будет постепенно трансформироваться в единый глобальный рынок. Соответственно, как на рынке нефти, так и на рынке природного газа, мы ожидаем существенного увеличения конкуренции, появления новых поставщиков и более широкой диверсификации поставок.

В конечном итоге, все это будет способствовать укреплению глобальной энергобезопасности, в чем заинтересованы и производители, и потребители.

Третий тезис, на котором я хотел бы акцентировать внимание - влияние сланцевой революции на мировую экономику в целом.

Очевидно, что американская промышленность за счет использования дешевого газа и снижения тарифов на электроэнергию увеличивает свою конкурентоспособность. Это касается энергоемких производств, например, нефтехимии.

В свою очередь, снижение импортозависимости приводит к сокращению дефицита платежного баланса. Как вы хорошо помните, все последнее десятилетие именно дефицит бюджета и счета текущих операций США считался одной из главных причин дисбалансов в мировой экономике.

В этой связи многие аналитики предсказывают ренессанс американской экономики и ее реиндустриализацию.

Оценивая эти последствия, правительства разных стран стараются стимулировать инвестиции в развитие технологий нетрадиционной добычи и транспортировки газа, создают условия для перехода на этот вид топлива автотранспорта, объектов энергетики и коммунального хозяйства. Однако процесс расширения сферы применения газа связан с проблемой перенастройки инфраструктуры и конкуренцией других видов сырья.

Мне часто задают вопросы относительно стратегии адаптации России к последствиям сланцевой революции.

Прежде всего, хочу напомнить, что Россия является крупнейшей энергодержавой и занимает, соответственно, первое и второе место в мире по объемам добычи нефти и газа.

По итогам 2012 г. объем национальной добычи нефтяного сырья увеличился по сравнению с 2011 г. на 1,3% и составил в абсолютном выражении 518 млн. т, установив новый максимальный уровень в истории России.

Добыча природного газа в 2012 г. составила 654,4 млрд. куб. м.

Во-первых, в своей политике мы исходим из принципа реалистичности. Мы внимательно отслеживаем изменения, происходящие на мировом энергетическом рынке, включая изменения в энергобалансе, инфраструктуре, маршрутах поставок и технологическом развитии отрасли.

Поэтому решения о векторе развития нефтегазовой отрасли принимаются с учетом ключевых перспективных рынков и технологических рубежей.

Основным приоритетом роста экспорта на перспективу мы видим рост потребления энергоресурсов в странах Азиатско-Тихоокеанского региона, и прежде всего в Китае.

Мы будем ускоренно инвестировать в развитие ресурсной базы и реализацию инфраструктурных проектов, которые позволят нам удовлетворять потребности этих рынков в углеводородном сырье. Создание стимулов для работы в восточном направлении является нашим стратегическим приоритетом на десятилетия вперед.

Например, мы стимулируем добычу нефти и газа в восточных регионах страны, активно строим нефтегазотранспортную инфраструктуру в восточном направлении, развиваем СПГ-проекты.

В то же время Европейский союз остается для нас также стратегическим партнером.

Россия обеспечивает около 34% импорта природного газа странами ЕС, 33% – импорта сырой нефти, 27% - импорта каменного угля. Хотел бы акцентировать, что в случае резких и непредвиденных скачков спроса на природный газ в Европе – будь то из-за экстремальных погодных условий, техногенных аварий или террористической активности, как в недавнем случае с Алжиром, только Россия способна и готова выступать в качестве поставщика «последней инстанции», в полной мере удовлетворяя спрос наших потребителей. Тем более, в контексте увеличения импортозависимости Европы в долгосрочной перспективе.

Считаем, что реализация масштабных инфраструктурных проектов – таких, как газопроводы Северный и Южный поток - отвечает интересам европейских потребителей и улучшает безопасность энергоснабжения ЕС. Надеемся, что Евросоюз положительно отреагирует на сделанное нами предложение о заключении специального соглашения о трансграничной энергетической инфраструктуре. Тем более, что многие эксперты обращают внимание на необходимость совершенствования законодательной базы Евросоюза в сфере энергетики, поскольку Третий энергопакет ЕС содержит ряд экономически необоснованных и нерыночных требований, которые ухудшают условия для инвестиций в столь необходимую Европе инфраструктуру.

Европейскому союзу предстоит еще многое сделать для создания единого интегрированного рынка природного газа. Рынка с достаточным уровнем ликвидности, разветвленной инфраструктурой и равными возможностями для поставщиков и потребителей. Считаю, что в этот переходный период участники рынка должны иметь возможность самостоятельно выбирать приемлемый для них вариант сотрудничества – будь то спотовые цены или долгосрочные контракты с привязкой к нефтепродуктовой корзине.

Во-вторых, в своей деятельности мы исходим из принципа открытости и необходимости интеграции в мировую энергетику.

Мы открыты для совместной работы и будем продвигать кадровую и научную интеграцию российского нефтегазового сектора в мировую отрасль. Для нас это действительно приоритетная задача.

И последнее, чему мы намерены придерживаться сами и ожидаем со стороны наших партнеров – это соблюдение принципов рыночности, взаимности и равноправия отношений.

Стратегическое сотрудничество в области энергетики будет в значительной мере способствовать не только экономическому благополучию на международном уровне, но и глобальной безопасности. Такое сотрудничество предполагает устранение проблем, связанных с несовершенством регулирования энергорынков и недостаточной проработанностью международной правовой базы.

Россия будет активно способствовать дискуссии на эту тему в рамках своего начавшегося председательства в«Группе двадцати».

США. Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь > minenergo.gov.ru, 3 февраля 2013 > № 805613 Александр Новак

Закат исламизма?

Победит тот, кто обеспечит развитие мусульманам

Резюме: Исламисты не в состоянии вывести общество из многолетнего кризиса, их влияние пойдет на спад. События в Египте – начало этого процесса. Будущее – за теми силами, которые смогут предложить работающую программу социальных и экономических реформ.

Исламисты не в состоянии вывести общество из многолетнего кризиса, их влияние пойдет на спад. События в Египте – начало этого процесса. Будущее – за теми силами, которые смогут предложить работающую программу социальных и экономических реформ.

Не в первый раз в новейшей истории в арабских странах происходят бурные события, которые в силу размаха и активного участия сотен тысяч людей называют революцией. При этом есть существенное отличие нынешних событий от арабских революций прошлого. Силы, которые борются за власть, не имеют серьезных альтернативных социальных и экономических концепций национального развития.

После Второй мировой войны главный лозунг массовых выступлений был четко сформулирован лидерами освободительных движений: ликвидация всех форм зависимости арабских стран от стран-метрополий, обретение государственного суверенитета, завоевание свободы действий во внутренней и внешней политике.

В 1950-е годы – новый общественный подъем и новый призыв, теперь уже к смене феодальных монархических режимов на республиканские. В Египте, Ливии, Ираке такая трансформация была осуществлена. От этого времени остались названия многочисленных улиц, скверов, предприятий – «Джумхурийа» («Республика»). Правда, ряд государств, прежде всего Саудовская Аравия, Марокко, Иордания, сумели найти свой путь достаточно продуманных и радикальных реформ и спасти систему престолонаследия.

Третья волна преобразований, затронувшая Египет, Алжир, Южный Йемен и (в меньшей степени) другие страны – увлечение «арабским социализмом». Это попытки президента Египта Гамаля Абдель Насера и его последователей «подправить» местный капитализм, укрепить госсектор, консолидировать финансы, дать толчок развитию промышленности, улучшить жизнь широких слоев населения.

Все эти волны национального подъема немало дали для развития арабских стран, хотя каждый раз выяснялось, что лозунги с течением времени ветшали, и у власти в конце концов оказывались отнюдь не самые лучшие и бескорыстные люди.

В течение более чем трех последних десятилетий в Египте, как и в ряде других ведущих арабских стран, у власти находился блок сил, включавший в себя представителей крупного и среднего капитала, верхушки госаппарата и госсектора, а также высших чинов армии и служб безопасности. Этот период характеризовался несменяемостью высших руководителей, которые, сделав в начальный период своего правления немало полезного, в дальнейшем все более начинали думать не о благе народа, а об укреплении собственных имущественных позиций и обеспечении преемственности нахождения у власти своей семьи или клана. Естественно, рано или поздно такие режимы должны были взорваться.

Сейчас, с легкой руки одного из наших ведущих политологов, распространение получил тезис в отношении того, что «эксперты не предвидели» нынешних коллизий в арабском мире. Позволю себе с этим не согласиться. Сошлюсь лишь на пару примеров. В середине 1990-х годов мне довелось участвовать по линии Совета Евроатлантического партнерства (СЕАП) во встречах экспертов-ближневосточников в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. Основными темами, которые уже тогда выносились на обсуждение, были: «смена поколений» в ближневосточных странах, роль религиозного фактора в будущих событиях и т. п. Примечательно, что участники бурно обсуждали судьбу конкретных личностей – Мубарака, Асада, Салеха и в целом правящих элит, рассматривая возможные варианты отстранения их от власти. Скажу откровенно, на меня тогда произвели достаточно сильное впечатление экспертный ресурс и прогностический настрой натовских специалистов. Многое, о чем говорилось на тех встречах, подтвердилось реальным развитием событий. Столь же «пророческими» были выступления ряда участников Валдайских форумов, которые состоялись на Мертвом море (2009 г.) и на Мальте (2010 год). Ближе всего к истине оказались экспертные оценки специалистов из Каирского центра стратегических исследований «Аль-Ахрам». Они, в частности, прямо говорили о приближающемся социальном взрыве в арабском мире, который приведет к устранению прежних и возникновению новых режимов.

Среди наиболее важных, ключевых тем последнего десятилетия – религиозный фактор в арабских странах, в частности, возможность прихода к власти исламистов и создания жестких режимов, фундаменталистских в своей основе. При этом до последнего времени превалировало мнение, что роль религии в политической жизни арабов будет и далее возрастать, а шансы на успех фундаменталистов увеличиваться. Были, однако, и те, кто ожидал неминуемого падения со временем авторитета и влияния исламистов. Так, в 2000 г. в Париже появилась книга Жиля Кепеля с красноречивым названием «Джихад. Экспансия и последующий закат исламизма», в которой было спрогнозировано вероятное снижение популярности радикальных мусульманских идей, сокращение числа их последователей. Ряд специалистов выступили в поддержку этих идей. Вопрос, однако, заключался в том, когда и где такого рода прогноз начнет сбываться.

Именно сегодня, с учетом происходящих в Египте событий, можно – теперь уже в практическом плане – поставить вопрос о «закате исламизма» как о нарастающей тенденции развития обстановки.

Мне довелось жить и работать в Египте при трех президентах – Насере, Садате и Мубараке, наблюдать и анализировать подъемы и спады различных идей национального развития. Происходящее в Египте – ведущей стране арабского мира – всегда оказывало огромное воздействие на все арабские государства, развитие региона в целом. И сегодня массовые волнения в Каире и других крупных населенных пунктах представляются весьма симптоматичными.

«Братья-мусульмане», придя к власти на волне острого политического и социально-экономического кризиса, оказались не в состоянии выдвинуть серьезной социально-экономической платформы преодоления создавшегося положения. И это все более очевидно для представителей различных слоев населения Египта, требующих перемен. Надо сказать, что исламисты, «Братья-мусульмане» борются за власть уже несколько десятилетий. Примечательно, что они получали относительно большую поддержку в периоды, когда ни у каких иных политических сил не было достаточно убедительной программы реформ. Религия при этом оставалась единственной опорой и надеждой для миллионов людей. Эти настроения и использовали исламисты. В те же периоды, когда появлялись привлекательные и эффективные социально-экономические лозунги, инициатива довольно легко переходила к новым лидерам нации. Наиболее яркий пример – годы реформ, проводившихся под руководством Насера.

Чего же можно ожидать?

Будущее – за теми силами, которые смогут возглавить программу реальных реформ, направленных на выход из затяжного экономического кризиса. Египту нужен новый Гамаль Абдель Насер, нужна программа работающих реформ в экономической и социальной сфере. Что касается исламистов, то они, конечно, отнюдь не настроены признавать свою несостоятельность и отдавать инициативу другим. С учетом этого предстоит еще немало битв.

Что же все это означает для России?

Первое. Исламисты, в особенности наиболее радикальные, экстремистские элементы по мере «выдавливания» из арабских стран могут хлынуть в другие регионы, в том числе на Кавказ. Уже сегодня необходимо принимать превентивные меры на этот счет.

Второе. Нам следует серьезно активизировать диалог со всеми силами, борющимися за власть в арабских странах, своевременно определиться с партнерами из числа нового поколения политиков в арабском мире.

Полагаю, что имеющийся у нас экспертный потенциал и исторические связи с арабскими странами помогут решению этой задачи.

Андрей Бакланов – начальник управления международных связей Совета Федерации Федерального собрания РФ, чрезвычайный и полномочный посол, заместитель председателя Совета Ассоциации российских дипломатов.

Египет. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 23 декабря 2012 > № 735256 Андрей Бакланов

Что ждет Дом Саудов?

«Арабская весна» и Эр-Рияд

Резюме: «Арабская весна» не достигла саудовской улицы. Но если Эр-Рияд и Джидда не так уязвимы для массовых восстаний, как Тунис, Каир или Сана, это еще не гарантирует долгосрочной стабильности и благополучия саудовской правящей системы.

На фоне «арабской весны», которая распространилась как минимум на шесть арабских стран, вызвав революции, восстания и даже полномасштабную гражданскую войну, не заметно ни малейших признаков того, что протестный дух перекинется на Королевство Саудовская Аравия (КСА). Академические и правительственные круги на Западе и вовсе отрицают такой вариант развития событий, ссылаясь на особенности политической культуры королевства и незыблемость Дома Саудов. Однако очевидно, что даже у столь устойчивого режима нет иммунитета от внутренней нестабильности.

Саудия накануне «весны»

В 2000-е гг. к исламскому Востоку, несмотря на его консерватизм и периферийность по отношению к современным социально-политическим процессам, подступила реформаторская волна. В Кувейте женщинам разрешают голосовать, в Катаре принята масштабная программа преобразований, в Бахрейне терпимо относятся к массовым демонстрациям, а в Объединенных Арабских Эмиратах появилось подобие свободной прессы.

На этом фоне изменения, происходящие в Саудовской Аравии, оплоте исламского консерватизма, не столь масштабны. Эта монархия по-прежнему с глубокой подозрительностью относится к любым новшествам. Правящий дом Саудов настолько боится поколебать статус-кво, что даже запрещает использование во внутренней политике и публичных обсуждениях самого слова «реформа» («ислях»), поскольку оно предполагает, что существующая политическая и общественная системы несовершенны. Предпочтение отдается термину «развитие» («татаввур»).

Однако, несмотря на противодействие и даже преследование, реформаторское движение набирает обороты. Под давлением западных патронов и внутренних процессов саудовская элита все же решается на некоторые корректировки политической системы, как, например, проведение первых муниципальных выборов. При этом власти по-прежнему не допускают никакого влияния независимого общественного мнения на перспективы развития и реформирования политической системы.

Саудовское общество далеко не однородно. Его основной составляющей являются верующие, то есть большая часть населения глубоко ориентирована на ислам, но политически пассивна. Следующий важный элемент – корпорация улемов (исламских ученых), проповедников, имамов и судей. Особо стоит выделить так называемых «придворных улемов», прежде всего членов Совета высших улемов, назначаемых королем. Этот орган служит опорой правящего режима, а верховный муфтий издает фетвы, как правило, в поддержку политического курса королевского двора.

Особую группу в общественной и даже политической системе Саудовской Аравии составляют оппозиционно настроенные религиозные деятели. Оппозиционность неравномерна и колеблется от несогласия с некоторыми мерами правительства до его полного неприятия. Две основные категории оппозиционных религиозных деятелей, с которыми сегодня сталкивается правящий режим, – это консервативные исламисты («аль-ислямийюн»), и либеральные реформаторы. Наиболее решительная часть либералов сформировала одно из самых активных ответвлений оппозиции, которое находится за пределами страны, в частности, в Великобритании. Здесь сформировались достаточно активные и эффективные структуры, выступающие за исламскую реформу.

Третью и наиболее решительную часть оппозиции составляет религиозное антиправительственное подполье, относящееся враждебно к режиму и Соединенным Штатам и практикующее крайние формы борьбы, в том числе терроризм. Ее активность может расти по мере обострения обстановки в других странах, как, например, это происходило во время войны в Афганистане, боевых действий в зоне Персидского залива, Чечне, Ираке.

От изоляции и невежества к просвещению

Долгое время саудовское общество было изолировано не только от Запада, но и от остального исламского мира. Внутренняя Аравия не имела представления о событиях в мусульманских странах, о крупных реформаторских движениях и культурно-историческом потенциале других государств. Традиционное религиозное образование оставалось примитивным и ограниченным, сужало потенциал самого Ислама, подвергая забвению всесторонний и универсальный характер и широкие возможности шариата с его способностью давать положительные ответы на события современного общества.

Король Абд аль-Азиз, основатель государства, не был заинтересован в расширении системы образования, опасался появления политической оппозиции и возможности восстания против власти. Его сыновья, управляющие страной до сих пор, унаследовали эту стратегию и любую критику воспринимали как угрозу единству и безопасности королевства.

Неуклонный рост уровня образования населения, укрепление связей с Западом являются наиболее значимыми факторами, влияющими на формирование и развитие саудовской оппозиции. В 1980-е и 1990-е гг. многие воспользовались возможностями получить высшее образование в университетах королевства или в престижных учебных заведениях США и Западной Европы. В основном это было академическое образование с глубоким изучением религии. Появилось новое поколение молодых улемов, которые осваивали традиционные программы обучения наряду с получением университетского образования. В этом они в известной степени следовали примеру зарубежных богословов из числа «Братьев-мусульман» в Египте и различных деятелей движения исламского возрождения конца XX века. Кроме того, многие улемы делали вполне светские карьеры. Они не только глубоко понимали фундаментальные религиозные дисциплины, но и были способны анализировать современные события, осознавать характер вызовов, стоящих перед исламским сообществом. Серьезных оснований для проявления инакомыслия или ереси между мусульманскими учеными нового и традиционного толка не было. Это обстоятельство защищало молодых ученых от преследования государством.

Большой интерес представляет форма оппозиционного противодействия, избранная молодыми религиозными реформаторами. Речь идет о посланиях. В прежние времена богословы обращались к правителям со своеобразными наставлениями и увещеваниями. Конечно, в условиях современной Саудовской Аравии эти послания несколько по-иному составлялись, а главное – совершенно неадекватно были восприняты властями. В начале 1990-х гг. было обнародовано несколько обращений к королю. Наибольший резонанс получил так называемый «Меморандум о наставлении» («Музаккарат ан-Насиха»), представленный королю Фахду в мае 1991 г. и распространенный по всей стране.

Меморандум и реакция

Меморандум поддерживал идею создания Консультативного совета и открытия его филиалов на местах. Говорилось о необходимости более независимых и открытых средств информации, гарантирования личных и общественных свобод, начала открытого и свободного диалога в мусульманском обществе. Важной темой стало открытое и справедливое функционирование судебно-правовой системы, основанной на шариате, обеспечение равенства и гарантий каждому его прав, чтобы «наше общество было благородным отражением современного исламского государства». В королевстве «отсутствует серьезность» в соблюдении норм шариата, при выработке стратегических решений улемы рассматриваются как второстепенные люди, их независимость ограничивается. Авторы считали необходимым ввести независимую экспертизу финансовой и экономической деятельности, не соответствующей требованиям шариата, повысить эффективность работы правительственных служб. Подписавшие документ лица требовали создания истинно независимых религиозных организаций с негосударственными источниками дохода и с правом лишать силы любой закон или соглашение, нарушающие установления шариата.

В меморандуме содержался ряд критических замечаний относительно ситуации после войны в Персидском заливе – вторжение в Ирак сил международной коалиции во главе с США зимой 1991 года. Например, подчеркивалась необходимость искоренить практику предоставления займов «неисламским» режимам типа «баасистской Сирии и светского Египта», указывалось на недопустимое финансирование Ирака в ходе его войны с Ираном. Характерно, что правительство осуждалось не за поддержку исламских движений за пределами страны, а за помощь государствам, которые воюют против таких движений, например, Алжиру. Власти критиковались и за тесные отношения с западными режимами, «которые ведут борьбу против ислама», в особенности за контакты с Соединенными Штатами «в процессе разрядки с иудеями».

Авторы требовали извлечь уроки из войны в Заливе, увеличить армию до 500 тыс. человек (то есть по меньшей мере на 400%), ввести обязательное военное обучение, диверсифицировать источники закупок вооружений и принять меры для создания собственной военной промышленности. По свидетельствам очевидцев, получив меморандум, король испытал, вероятно, наиболее сильный удар в жизни. Шок вызвало не столько содержание документа, сколько количество подписантов, представлявших далеко находящиеся друг от друга области королевства. Невозможно было вообразить, как столь масштабное и организованное действие могло произойти при полном отсутствии информации от спецслужб. Власти сразу же назначили встречу с несколькими авторами – докторами Ахмадом ат-Тувейджри, Тауфиком аль-Кассером, шейхами Абд уль-Мухсином аль-Убайканом и Сайидом Зуайром. Однако она не состоялась, поскольку стало известно, что послание уже распространено по всей стране.

Публичный характер документа стал вторым серьезным ударом по правящему клану. Король издал указ, запрещающий всем поддержавшим меморандум выезд из страны. Так власти пытались предотвратить утечку копий письма за пределы королевства. Это решение свидетельствовало о непонимании правящей элитой характера современного мира, сравнимого с «глобальной деревней», где невозможно ограничить распространение информации. Текст послания оказался за границей еще до его массового распространения в Саудовской Аравии. Зато запрет на выезд лишний раз показал характер правящего режима, ориентированного на ограничения и репрессивные меры.

Совет высших улемов обнародовал заявление с резкой критикой меморандума, который «противоречит шариатским нормам уведомления».

Полиция и силы безопасности проводили аресты, ограничивали передвижения активистов оппозиции, ужесточали над ними контроль, запрещали собрания и встречи, задерживали распространителей меморандума. В сентябре 1994 г. были арестованы два главных лидера оппозиции Сальман аль-Ауда и Сафар аль-Хавали, а вместе с ними, по неофициальным данным, около 1300 человек. Кроме того, власти предпринимали активные попытки объявить деятельность оппонентов нелегитимной, характеризуя их действия как запрещенное новшество (бид’а). Тем не менее, само широкое обсуждение в прессе письма реформаторов даже в форме нападок сделало наличие оппозиции публично подтвержденным фактом.

Король Фахд дал понять, что власти больше не будут воспринимать критику и предложения. Однако меморандум и предшествовавшие ему инициативы достигли социальной, политической и культурной цели. Многие в королевстве осознали, что активность улемов и исламских интеллектуалов мотивировалась защитой их законных прав. Список людей, подписавших меморандум, свидетельствовал о широком согласии интеллигенции с выдвинутыми требованиями. Вместе с тем проявилась и готовность масс к восприятию давно назревших реформ. И режим не мог игнорировать изменения ситуации.

К примеру, отвечая на вызов необходимости увеличения открытости политической системы, король Фахд в 1993 г. создал Консультативный совет («Маджлис аш-Шура»), предоставил различным слоям населения больше гражданских прав, а правительственные назначения стали осуществляться в зависимости от конкретных заслуг кандидатов.

В феврале 2000 г. в Мекке саудовские власти провели Международный симпозиум по правам человека в исламе. Почти 200 делегатов из 43 стран попытались в историческом контексте выявить особенности соблюдения прав человека в исламе и предложить уточнения в действующее в этой области международное законодательство. Кроме того, Эр-Рияд пошел на организацию и проведение первых в стране муниципальных выборов.

Последствия давления оппозиции на саудовский режим еще будут сказываться, противостояние реформаторов и клана Саудидов, вероятно, продолжится и обострится. В прежние годы саудовские монархи просто уничтожали своих противников, сегодня это практически невозможно. В современных условиях, когда существуют организации по защите прав человека, независимые средства информации, рычаги внешнего давления, например, через зарубежных исламистов, проведение такой политики не только сомнительно, но и опасно.

Основные оппозиционные группы

Движение, известное как «Ас-Сахва аль-Исламийя» («Исламское возрождение»), является, пожалуй, самым передовым и в то же время самым влиятельным модернизационным движением в Королевстве. «Ас-Сахва» зародилась в 1970-е гг. в университетах и других элитных институтах, но ее корни уходят еще глубже, как минимум в 1960-е годы. Тогда Саудовская Аравия испытывала влияние из-за рубежа – в особенности через идеи египетских «Братьев-мусульман», которые начали прибывать в КСА в 1950-е и 1960-е гг., спасаясь от преследований в своей стране. Эксперты характеризуют идеологическую силу, стоящую за движением, как сплав традиционного саудовского мышления и философии «Ихван аль-Муслимин» (т.е. «Братьев-мусульман»).

«Ас-Сахва» раздроблена на несколько конкурирующих течений, не поддающихся структуризации. Ее можно охарактеризовать как неоднородное социорелигиозное (а начиная с 1990-х гг. и политическое) движение, состоящее из т.н. «ваххабитского» религиозно-культурного ядра и сильных модернизационных течений «салафитского» типа, выборочно придерживающееся методов «Братьев-мусульман». Последняя черта обрела первостепенную важность, когда активисты движения вышли на политическую арену и начали устанавливать и поддерживать отношения с партнерами за пределами королевства.

В то же время способность «Ас-Сахвы» к сплоченным действиям остается под вопросом. По мнению экспертов, это движение оказалось в тисках «ваххабитской» теологии и завязло в решении «частных вопросов» вместо призывов к «реальным политическим изменениям».

Еще одна заметная категория оппозиционеров, возникшая после первой войны в Персидском заливе 1991 г., – организованные исламисты. Это явление связано с именами Саада аль-Факиха и Мохаммада аль-Массари, находящихся в эмиграции. Оба сыграли важную роль в подготовке меморандума. В 1993 г. Факих и Массари сформировали Комитет защиты легитимных прав – пожалуй, первую организованную оппозиционную группу исламской ориентации в Саудовской Аравии. После высылки в Соединенное Королевство в середине 1990-х гг. Факих и Массари ненадолго возродили Комитет, но вскоре повздорили и пошли каждый своей дорогой.

Факих, чья политико-религиозная философия представляет собой смесь идеологии «Братьев-мусульман» и ключевых идей «салафитов», является одним из самых убежденных и несгибаемых оппонентов Дома Саудов, придерживающихся ненасильственной тактики. В 1996 г. он создал «Движение за исламские реформы в Аравии», открыто противопоставившее себя саудовским властям. В одном из интервью Факих заявил, что стремится к свержению режима Саудов и установлению исламской республики.

Массари стал одним из ключевых лидеров «Хизб ут-Тахрир» на Аравийском полуострове. «Хизб ут-Тахрир», с самого начала имевшая «неместное» происхождение, представляет собой еще одну организованную оппозиционную группировку. Согласно некоторым данным, «Хизб ут-Тахрир» тесно сотрудничала с активистами «Ас-Сахвы» в 1960–1980-е гг., а во время первой войны в Персидском заливе всецело использовала открывшиеся политические возможности. Группировка пустила корни в университетах Эр-Рияда, Дахрана и Джидды. С точки зрения саудовских властей, «Хизб ут-Тахрир» является опасной подрывной организацией. Любые акции, предпринятые ею, вызывают жесткие ответные действия. Последний раз они имели место в 1995 г., когда саудовская разведка арестовала шесть активистов группировки во главе с доктором Мохаммадом Саифом ат-Турки. За этим последовала серия арестов, на этот раз направленная против сети в Университете Короля Сауда в Эр-Рияде. Саудовцы опасаются «Хизб ут-Тахрир» не столько из-за ее организационного потенциала, сколько за ее способность толкать к радикальности более умеренные течения.

Значение приобретает и такое маргинальное явление, как «либерализм» (при этом, конечно, следует понимать, что его саудовское понимание далеко не всегда совпадает с западной трактовкой). Это течение возникло в 1990-е гг., когда в стране появилась открытая оппозиция. Многие активисты, которых западные ученые и журналисты называют «либеральными», начинали свою карьеру в движении «Ас-Сахва», а многие, как ни странно, придерживались радикально салафитских взглядов. Одними из ключевых деятелей этого течения являются Абдулла аль-Хамед (70-летний профессор арабского языка, отбывающий тюремное заключение), ученый Хассан аль-Малики и Мансур аль-Нукайдан, который в юности за особую радикальность получил прозвище «хариджит» (т.е. человек, отвергнутый всем исламским сообществом за крайние религиозные взгляды).

«Либералы» стремятся не только к реформам общества, но и к реформированию самого ислама в Саудовской Аравии. Некоторые, подобно Абдул Азизу аль-Касиму (ранее «оппозиционер-салафит», теперь по саудовским меркам считающийся «либералом»), хотят придать т.н. ваххабизму более либеральное звучание, настаивая на «внутреннем многоголосии ваххабитской традиции». Многие из этих мыслителей и активистов просто придерживаются гибкой позиции по религиозным и политическим вопросам.

В глазах закоренелых оппозиционеров «либералы» не заслуживают доверия – отчасти из-за их неорганизованности и идеологического разброда, но главным образом из-за подхода к реформам, который совпадает с риторикой режима. «Либералы» выступают за преобразования, не заходя за политическую черту, определенную властями. Это неизбежно ограничивает их влияние на политическую жизнь, какими бы оригинальными и инновационными ни были идеи. Тем не менее в долгосрочной перспективе «либералы» могут стать катализатором социокультурных изменений и, сами того не ведая, подготовить почву для более бескомпромиссных оппозиционеров.

Шииты в Саудовской Аравии, по большей части сконцентрированные в Восточной провинции, часто становятся объектами внимания из-за жесткой дискриминации со стороны властей и общества. В последние месяцы шииты Восточной провинции вышли на улицы, бросая вызов силам безопасности и выражая солидарность с духом восстания, охватившего арабский мир. Аравийские шииты черпают особое вдохновение в потерпевшей крах мини-революции в соседнем Бахрейне, конец которой положила военная интервенция возглавляемого саудовцами Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива.

Шиитская оппозиция тесно связана с именем шейха Хассана ас-Сафара, лидера «Исламского движения за реформы». В 1993 г. он заключил с саудовским режимом сделку, позволившую ему и его окружению вернуться в Восточную провинцию. Однако ни одно из условий сделки не было выполнено, вместо этого власти попытались внести раздор в ряды шиитских активистов, усилив группировку Сафара в ущерб другим организациям. В 2008 г. образована новая оппозиционная структура под названием «Халас» («Избавление»), многие ее участники раньше входили в группу Сафара.

Саудовский режим не только искусно расколол шиитскую оппозицию, но и, что более важно, продолжает использовать шиитскую проблему для подавления других оппозиционных движений, лишая их массовой общественной поддержки. Апеллируя к страхам суннитского большинства, опасающегося усиления шиитов на Аравийском полуострове, саудовцы дискредитируют и лишают легитимности призывы к серьезным реформам.

Саудия в международном контексте

Роль КСА в современной системе глобальных и региональных отношений в исламском мире необычайно велика. Историческое положение и наличие главных мусульманских святынь сделали Саудовскую Аравию центром ислама, что во многом определяет ее внешнеполитический курс и претензии на лидерство в мусульманском мире. КСА является по существу главным полицейским в регионе. Его способность использовать принудительную власть, пожалуй, не имеет аналогов в этой части мира.

В водовороте революций одной из важных задач стало устранение режимов, ориентированных на Иран (Башар Асад в Сирии), подрыв секуляристских режимов (Хосни Мубарак и его возможные последователи в Египте) и отстранение от власти непредсказуемых самодуров (Муаммар Каддафи в Ливии). Как пишет Геворг Мирзаян, у КСА, а также у некоторых малых стран Персидского залива был и более прагматичный интерес в поддержке смены светских арабских правителей. Долгое время светские националистические режимы (прежде всего Египет, Ливия и Сирия) не только оспаривали у той же Саудовской Аравии главенство в арабском мире, но и пытались организовать «социалистические революции» в ней и других монархиях Залива. После свержения Мубарака, Каддафи и Асад оставались единственными преградами на пути к практически безграничной власти теократий Залива на всем пространстве от Марокко до Иордании.

С другой стороны, революции в арабском мире вызывают опасения у руководства Саудовской Аравии: усугубление внутриполитической ситуации в соседнем Бахрейне привело к вспышке антиправительственных настроений среди шиитов, которые жестким образом были подавлены введенными туда саудовскими войсками. Призрак политической власти шиитов, замаячивший в Бахрейне, потребовал срочного превентивного вмешательства.

Благодаря обширным нефтяным запасам, центральной роли в исламском мире и большому геополитическому весу в регионе КСА сохраняет первостепенную важность для процветания Запада и поддержания западного, особенно американского, политического влияния на Ближнем Востоке. Именно ввиду этой значимости для западных политических и экономических интересов за событиями в Саудовской Аравии следит обширный круг западноевропейских и североамериканских экспертов, а также публика в целом. Опасения по поводу долгосрочной стабильности КСА и ее роли инкубатора для антизападных боевиков получили особенно драматическую окраску на фоне событий 11 сентября 2001 года. Кроме того, международные правозащитные организации высказывают опасения по поводу самой природы саудовского общества.

Отчасти в качестве реакции на растущее давление извне саудовские правители начали осторожные преобразования и поддержали призывы к расширению дебатов и диалога. Процесс реформ тесно связан с именем короля Абдуллы, который наследовал престол в августе 2005 года. Однако, несмотря на широкомасштабные дискуссии обо всех аспектах национальной и публичной жизни и некоторые изменения, в стране отсутствуют политические партии и профсоюзы, религиозные меньшинства (особенно шииты) продолжают испытывать дискриминацию, а на социокультурном уровне жесткие ограничения наложены в самых разных сферах, в частности, женщинам по-прежнему запрещено водить автомобиль.

«Арабская весна» не достигла саудовской улицы, несмотря на активные усилия самых убежденных противников Дома Саудов. Но если Эр-Рияд и Джидда не так уязвимы для массовых восстаний, как Тунис, Каир или Сана, это еще не гарантирует долгосрочной стабильности и благополучия саудовской правящей системы. Саудовский режим стоит лицом к лицу с рядом религиозных оппозиционных движений, группировок и отдельных активистов. В стране усиливаются разногласия по поводу всех аспектов жизни. На этой стадии непонятно, сможет ли официальный реформистский настрой властей преодолеть их.

Дом Саудов нельзя недооценивать. Эр-Рияд занимает особое место и в планах Вашингтона по «переформатированию» Ближнего Востока: после падения Ирака Саудовская Аравия как наиболее последовательный союзник американцев в регионе стала единственным противовесом Ирану. Как считает политолог Андрей Манойло, этим КСА дает пример и сигнал «братским» государствам Персидского залива и всему исламскому миру (или по крайней мере суннитской его части). Нужно следовать параллельным курсом с политикой Соединенных Штатов на Ближнем Востоке и в Северной Африке, поскольку в целом это отвечает задачам мусульман-суннитов по расширению влияния.

Имея обширные нефтяные запасы и тесный стратегический альянс с Соединенными Штатами, монархия не раз искусно справлялась с оппозиционными настроениями и массовым недовольством. Посредством изощренной комбинации принуждения, подавления, взяток, приспособленчества и перевербовки режим сумел уничтожить или вытеснить на обочину политической жизни самых опасных оппонентов, одновременно создавая отдушины для выражения «безопасных» протестных настроений. Хотя религиозная оппозиция значительно окрепла за последние два десятилетия, четкий водораздел между лояльными и нелояльными режиму течениями так и не оформился. Большинство оппозиционеров можно по-прежнему считать «лояльными», поскольку они не выступают с публичными заявлениями о нелегитимности правящего дома. На данном этапе падение Дома Саудов сложно себе представить ввиду полного доминирования королевской семьи во всех аспектах жизни.

Стоит ли вообще желать такого исхода? Ведь коренные сдвиги, смещения и перераспределение власти и ресурсов неизбежно повлекут за собой непредсказуемые сценарии, вплоть до гражданской войны. Центробежные силы, бурлящие на Аравийском полуострове, могут привести и к распаду страны.

Более вероятный сценарий предполагает медленное расширение политического пространства и постепенную потерю Саудами способности контролировать общественную полемику. Таким образом, долгосрочной задачей оппозиции фактически становится не свержение или обезвреживание Дома Саудов, а адаптация повестки дня и программы к растущим социокультурным и политическим амбициям аравийской общественности. Тем более что смена поколений во власти – вопрос уже недалекого будущего в силу естественных причин, ведь королевством до сих пор управляют сыновья его основателя.

Как пишет Игорь Алексеев, саудовский ваххабизм, о котором сейчас столько говорят, будет неотвратимо сдвигаться в более либеральную сторону под влиянием реформ, которые медленно, но неуклонно проводит правящая династия. В этой связи неизбежным кажется обострение конфликта между властями королевства и радикальными салафитами.

Р.В. Курбанов – кандидат политических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН.

Саудовская Аравия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 5 сентября 2012 > № 735533 Руслан Курбанов

Заседание Комиссии по вопросам военно-технического сотрудничества с иностранными государствами.

Обсуждались состояние и перспективы военно-технического сотрудничества с зарубежными странами.

В.ПУТИН:Добрый день, уважаемые коллеги.Сегодня мы проводим первое заседание Комиссии по вопросам военно-технического сотрудничества с зарубежными странами в обновлённом составе.

Заместителями председателя Комиссии назначены Дмитрий Анатольевич Медведев и Сергей Борисович Иванов, секретарём – Юрий Викторович Ушаков, его заместителем – Александр Васильевич Фомин.

Не сомневаюсь, что в работе Комиссии будет обеспечена преемственность, а значит и динамичное продвижение всех ранее намеченных проектов, программ, решение системных вопросов, призванных повысить эффективность такой стратегической сферы, как военно-техническое сотрудничество.

Сегодня предлагаю в комплексе проанализировать состояние и перспективы военно-технического сотрудничества с зарубежными странами, причём как с нашими традиционными, так и с новыми партнёрами.

Подчеркну: мы должны ориентироваться на расширение присутствия России на глобальном рынке вооружений и военной техники. Это касается и географии наших поставок, и перечня продукции и сервисных услуг.

Кроме того, нужно в полной мере использовать механизмы ВТС (военно-технического сотрудничества) для приобретения зарубежных технологий, отдельных образцов техники, необходимых для развития нашего собственного оборонно-промышленного комплекса, для решения точечных, неотложных задач оснащения российских Вооружённых Сил.

Рынок вооружений – сложный, конкуренция здесь очень высокая. И тем весомее успехи России, которая сейчас уверенно занимает второе место в мире по объёмам экспорта вооружения и специальной техники. Считаю это важным показателем промышленных, технологических, научных, да и политических возможностей нашей страны.

По данным Стокгольмского международного института исследования мировых проблем, Россия занимает второе место – 24 процента на мировом рынке. У Соединённых Штатов – 30 процентов по объёмам вооружений, далее следует Германия (девять процентов), Франция – восемь, Великобритания – четыре процента. То есть задел у нас достаточно солидный.

У России проверенная временем репутация первоклассного производителя самой сложной военной техники. И, что особо подчеркну, мы всегда строго выполняем все обязательства, которые на себя берём, неотступно следуем требованиям международного права, режимов нераспространения и контроля над вооружениями.

При этом исходим из того, что эффективное военно-техническое сотрудничество – это действенный инструмент продвижения наших национальных интересов, причём как политических, так и экономических. Это растущий спрос на продукцию отечественного ОПК и смежных гражданских отраслей, серьёзные финансовые поступления в государственный бюджет и новые рабочие места.

Отмечу, что экспорт российской военной продукции за первое полугодие 2012 года превысил 6,5 миллиарда долларов, что на 14 процентов выше аналогичного показателя прошлого года. Такую позитивную динамику нам, безусловно, нужно сохранить. Но в целом за последние семь лет объём ежегодных продаж продукции ВТС увеличился более чем в два раза: с 6 миллиардов в 2005 году до 13,2 миллиарда долларов США в 2011 году. В целом мы за эти годы продали вооружения более чем на 44 миллиарда долларов.

Сегодня нашу технику и системы вооружений закупают 55 иностранных государств, в том числе Индия, Алжир, Китай, Вьетнам, Венесуэла и Соединённые Штаты Америки, а в общей сложности военно-техническое сотрудничество осуществляется более чем с 80 государствами мира.

Уже в текущем году заключены новые экспортные контракты на сумму в 5,7 миллиарда долларов – на 2,4 миллиарда долларов больше, чем в первом полугодии 2011 года. В целом портфель экспортных заказов составляет порядка 43 миллиардов долларов. Это значит, что наши оборонные и смежные предприятия получат дополнительные ресурсы для развития и модернизации.

Мы сейчас направляем значительные средства на техническое обновление оборонно-промышленного комплекса и, как вы знаете, выделили из федерального бюджета на ближайшие годы на эти цели около трёх триллионов рублей. Главная задача – обеспечить готовность наших предприятий к выполнению масштабных программ перевооружения Российской армии и флота. Но, несомненно, эти инвестиции должны укреплять и экспортный потенциал нашей «оборонки».

Для того чтобы выйти на новые рубежи, нам необходимо оптимизировать работу всех участников системы ВТС. Ключевое требование – это повышение качества поставляемой продукции, обновление номенклатуры военной техники, которую мы предлагаем нашим зарубежным партнёрам. В этом плане ждём серьёзной отдачи от крупных профильных холдингов с государственным участием, таких, например, как «Ростехнологии» – компании, которая создавалась как раз для решения этих задач.

Кроме того, нужно серьёзно усовершенствовать систему послепродажного и сервисного обслуживания. Это очень выгодный рынок, и, конечно, его нельзя упускать. Имею в виду поставку запчастей, содействие в ремонте и модернизации техники. И в этой связи отмечу общую, системную проблему – это работа с потенциальными клиентами и заказчиками.

Подготовка контрактов, рассмотрение официальных обращений от покупателей, разного рода согласования порой тянутся слишком долго. Мы об этом много раз говорили и постоянно возвращаемся к этой теме. Нам нужен чёткий и оперативный механизм согласования и принятия решений, сами принципы работы должны стать более гибкими. На сегодняшнем заседании рассмотрим конкретные предложения на этот счёт.

Считаю обоснованными и абсолютно правильными уже принятые решения и шаги по передаче предприятиям и органам власти дополнительных полномочий в сфере ВТС, естественно, при повышении ответственности за их реализацию. Практика показывает, что такой подход эффективно работает.

Так, отдельные предприятия ОПК получили право на прямой экспорт запчастей, осуществление ремонта и обслуживания ранее поставленной техники. В результате объёмы экспорта таких сервисных услуг возросли и в 2011 году достигли 2,5 миллиарда долларов.

Качественный сервис, послепродажное обслуживание техники, обучение специалистов – это важнейший фактор продвижения нашего оружия на внешние рынки. Сегодня посмотрим, как выполняются решения Комиссии по созданию современной учебной и материальной базы для подготовки иностранных военных специалистов.

Отмечу, что по линии Минобороны проведена значительная работа: учебная база пополнилась новыми образцами вооружения (более 170 единиц), введены в эксплуатацию новые учебные классы (более 300 аудиторий). На эти цели из федерального бюджета было направлено более одного миллиарда рублей. В итоге за последние три года количество иностранных специалистов, обучающихся в вузах Минобороны России, выросло более чем на 50 процентов.

Необходимо отметить, что российская школа обучения военных специалистов широко востребована. К примеру, в рамках контракта на поставку вертолётов «Ми-17» для нужд Афганской национальной армии подготовка технического состава афганских ВВС осуществляется именно нашими преподавателями, и это естественно. Но это не единственный пример.

Считаю, что нужно подумать о разработке концептуальных подходов к подготовке в России военных кадров иностранных государств. Мы их продолжаем готовить, как это и раньше было, но эта система нуждается в совершенствовании. Нужно создать самостоятельное направление в рамках системы военно-технического сотрудничества. При этом важно исходить из того, что работать с иностранными кадрами должны высококвалифицированные социалисты – преподаватели, инструкторы, военные переводчики.

В общем, здесь вопросов много. Давайте обсудим.

Россия > Армия, полиция > kremlin.ru, 2 июля 2012 > № 588434 Владимир Путин

Нет у революции конца

Демократизация Ближнего Востока и новые вызовы

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме оссия вынужденно пошла на риск обострения отношений с Западом и с нефтяными монархиями Персидского залива. Соображения внешнеполитического позиционирования как государства, с которым нельзя не считаться, совпали с экспертными оценками региональных последствий.

Пошел второй год с тех пор, как началась череда массовых народных выступлений, которая смела целый ряд несменяемых арабских правителей (Тунис, Египет, Ливия, Йемен). Другим странам (Марокко, Иордания, Сирия) пришлось пойти на частичные политические реформы, промедление с которыми в Сирии было одной из причин разгоревшегося внутреннего конфликта. Третьи восприняли «арабскую весну» как сигнал серьезной опасности, с которой нужно бороться финансовым «пряником» и «мечом» одновременно (нефтяные монархии Аравии). Вновь, как и в начале прошлого века, когда первое «пробуждение арабов» было поставлено под англо-французский протекторат, или во время подъема освободительного движения 1950–1960-х гг. под руководством националистически настроенного офицерства, этот регион, жизненно важный для всего человечества, вошел в полосу затяжных потрясений. Эволюционный путь развития в последние два-три десятилетия вылился в авторитарную стабильность, и теперь вступили в силу законы революционного хаоса. Мощная энергия массовых протестов, выплеснувшаяся на поверхность, создает атмосферу неопределенности, повышенных конфронтационных рисков.

Новое поколение арабов потрясло мир страстным призывом к отстаиванию человеческого достоинства, социальной справедливости, права на свободное национальное развитие. Вместе с тем нельзя не видеть и другой стороны этой медали. Завязался тугой клубок острых противоречий и сталкивающихся интересов. Естественная тяга к давно назревшим переменам и открытость перед внешним миром переплетаются с живучестью исторических и религиозных традиций, завышенные ожидания – с отсутствием реальных возможностей для их быстрой реализации, интервенционизм Запада – с непомерными амбициями ближневосточных игроков, не затронутых «арабской весной». В результате теряется или затушевывается видение конечных целей, а справедливые демократические лозунги, провозглашаемые протестными движениями, поиски национальной идентичности превращаются в банальное средство борьбы за власть и перехват революционной волны на регилнальном уровне. По мере снижения государственной управляемости международные террористические группировки укрепляют свои опорные базы в Северной Африке, Йемене, Ираке и последнее время Сирии, что вносит в переходные процессы дополнительные элементы непредсказуемости.

Революционные всплески на всем пространстве арабского мира от Марокко до Бахрейна высветлили три слоя напряженности, воспроизводя все новые очаги конфликтогенности на страновом, региональном и глобальном уровнях.

И после распада биполярного мира, когда «игра с нулевой суммой», казалось бы, закончилась, международное сообщество демонстрирует неспособность согласованно реагировать на политический форс-мажор. Эксперты-ближневосточники и ранее прогнозировали смену правящих элит, но скорость обвала прежних режимов и формы, в которые это вылилось, захватили врасплох практически всех. Политические решения принимались в условиях острого дефицита времени, причем скорее интуитивно, чем продуманно. Спустя год пора не только трезво осмыслить происходящее, но и попытаться найти общие подходы, которые за истекший период так и не наметились.

В чем, собственно, заключаются расхождения? Действительно ли Россия и ее западные партнеры заняли места по разные «стороны истории»? Или проблема здесь в том, что сама история, в том числе арабская, не закончилась, имеет свое пока неясное продолжение, а в мире, как справедливо заметил Фрэнсис Фукуяма, происходит что-то странное. Важно проследить последовательность международной реакции на системные сдвиги в регионе, определиться с процессом адаптации к их побочным негативным последствиям.

«Свой – чужой»

С самого начала «арабская весна» выглядела как демократический вызов авторитаризму и воспринималась на Западе как некое универсальное явление. Нередко проводились даже аналогии с разрушением Берлинской стены и демократическими революциями в странах Восточной и Центральной Европы на рубеже 1980-х и 1990-х годов. Одним словом, инерционно возобладала тенденция к идеологизации сложных и далеко неоднозначных событий в мусульманском мире. Настолько велик был соблазн подкрепить «пробуждением арабов» тезис о победном шествии демократии по всему миру. В условиях, когда сама либеральная модель мирового капитализма переживает кризисные времена, такие упрощенные трактовки представлялись особенно своевременными.

Сегодня очевидно, что арабские революции не были и не могут быть «бархатными». В каждой из трансформация власти проходила своим путем, а в Ливии и Сирии эти процессы приняли характер вооруженного противостояния. В Египте взрыв народного протеста, во многом стихийный, вынудил армию, которая не применила жесткую силу, взять на себя управление страной в переходный период.

В тех особых условиях логика действий свелась к необходимости принести в жертву крупную фигуру, чтобы спастись от сползания в анархию. Режим Каддафи в Ливии был свергнут повстанческим движением племен, вылившимся в многомесячную гражданскую войну, однако решающую роль сыграло вооруженное вмешательство НАТО. Социально-политические причины, вызвавшие взрыв в Египте и Тунисе, налицо и в Сирии. Особое ожесточение конфликту между баасистским режимом и оппозицией придал конфессиональный фактор: алавитское меньшинство, сконцентрировавшее в своих руках власть и финансово-экономические ресурсы, против суннитского большинства. Нарастающее напряжение в Бахрейне также развивается по линии межконфессионального разлома с той разницей, что там все зеркально – правящее суннитское меньшинство противостоит требованиям раздела власти со стороны шиитского большинства. В Йемене затянувшееся отречение Али Абдаллы Салеха от власти, хотя и имело под собой политически договорную основу и одобрение Совета Безопасности ООН, проходило в обстановке внутреннего конфликта, немалых человеческих жертв и по сути латентной гражданской войны.

В отличие, например, от США и Франции, которые по идеологическим причинам быстро начали идеализировать «арабские революции», Россия сразу сделала акцент на недопустимости иностранного вмешательства и необходимости решать проблемы внутреннего развития – такие, как характер и темпы реформ – через политический диалог. Возможно, с российской стороны декларации солидарности с демократическими устремлениями арабских народов звучали и не столь громко. Исчерпавшая в минувшем столетии лимит на революции и войны и имевшая свой, не во всем успешный опыт на Ближнем Востоке, Россия не пошла по пути продвижения демократии на риторическом уровне. Тем более что российское экспертное сообщество в отличие от западных политиков не рассматривало происходящее в черно-белых тонах. В общем и целом падение режимов в Тунисе и Египте не повлекло за собой заметных противоречий в позициях России и Запада. И это нужно отметить особо.

В международную повестку дня арабская тема вошла только на волне ливийских и сирийских событий. И дело здесь не в том, что одни альтруистически встали на сторону «демократии», а другие своекорыстно выступили в поддержку «диктатур», как об этом в пылу полемики всерьез заявляли солидные официальные лица Соединенных Штатов, Франции и Англии. Предмет спора видится гораздо шире, и дело вовсе не в спасении старых режимов, боровшихся или борющихся за выживание. По большому счету речь идет о том, будут ли и дальше действовать такие фундаментальные нормы международного права, как государственный суверенитет и невмешательство во внутренние дела, или правила поведения государств меняются де-факто в зависимости от политической, экономической или иной целесообразности. После военного удара НАТО по Сербии и американской оккупации Ирака именно эти уставные принципы вновь подверглись серьезному испытанию в Ливии и Сирии. Объявление правящих там режимов априори нелегитимными и поспешная поддержка оппозиционных внутренних сил вплоть до прямого или косвенного, как в Сирии, вооруженного вмешательства. Привлечение Организации Объединенных Наций, имеющей немалый опыт миротворчества, к легитимации операций совсем иного рода – «по принуждению к демократии». Все это не могло не вызвать в России подозрений, не используется ли «арабская весна» для перекраивания геополитического ландшафта.

Мышление категориями «свой – чужой» превалировало в период холодной войны и блокового противостояния, особенно в регионах, где переплетались интересы двух сверхдержав. В новых постконфронтационных условиях многополярного мира глобальная управляемость утрачивается, и региональные процессы стали развиваться зачастую бесконтрольно, подчиняясь собственной внутренней логике.

В период 1990–2000 гг. Ближний Восток не числился среди приоритетов России, переживавшей трудности собственной трансформации в условиях распада государства и внутренних конфликтов. Соединенным Штатам, в свою очередь, не удалось воспользоваться моментом для укрепления позиций в регионе. Политика США попала в заложницы двух трудносовместимых противоречий – приверженности союзническим отношениям с Израилем на базе общих ценностей и осознанию того, что продолжение ближневосточного конфликта наносит ущерб коренным интересам Америки в мусульманском мире. Это противоречие особенно обострилось после того, как администрация Джорджа Буша инициировала две войны – в Афганистане и в Ираке.

Возвращение России

Возвращение России на Ближний Восток в последнее десятилетие происходило уже в иных условиях. Отношения с арабскими государствами более или менее выровнялись, развиваясь по широкому спектру. Во главе угла стояли соображения прагматического свойства, в первую очередь экономика и региональная безопасность. На этой основе строились, и довольно успешно, отношения с традиционно дружескими арабскими режимами (Алжир, Египет, Сирия, Ирак), начали выходить на стратегический уровень взаимовыгодные связи с новыми партнерами в регионе Персидского залива. Наметилось совпадение подходов России и США к решению практических вопросов палестино-израильского урегулирования, что позволило наладить конструктивное взаимодействие в рамках «ближневосточного квартета» при признании за Вашингтоном ведущей роли международного посредника. Словом, Россия, поставившая своей целью обеспечение национальных интересов на более ограниченном поле, отошла от системного противоборства.

В этом духе российская дипломатия действовала и в ходе ливийского кризиса. И даже два вето на проекты резолюций Совета Безопасности ООН по ситуации в Сирии Москва не рассматривает как повод для возвращения к давно минувшим баталиям. Российские мотивировки заслуживают того, чтобы быть услышанными.

С самого начала реакция России на конфликт в Ливии, как и ранее в Тунисе и Египте, отражала международную озабоченность судьбой мирного гражданского населения и призывала к общим усилиям по предотвращению насилия. Особенно после того, как против повстанцев была задействована тяжелая артиллерия и даже авиация. Россия поддержала резолюцию 1970 Совета Безопасности ООН, которой вводилось эмбарго на поставку в Ливию вооружений с целью обеспечить условия для начала политического диалога. Когда это не помогло, и считанные часы отделяли войска Каддафи от взятия Бенгази, было принято решение не блокировать резолюцию 1973 Совета Безопасности о введении бесполетной зоны. Москва показала, что помимо стремления избежать человесческих жертв для нее имеют значение соображения глобальной политики, сохранения авторитета ООН и действенной роли Совета Безопасности.

Дальнейшие действия западных партнеров, вольно трактовавших резолюцию ООН для легализации военной операции по смене режима (Каддафи или кого-то другого – не имело значения), были расценены не только как намеренный выход за пределы мандата совершенно в иных целях, но и как удар по международному престижу самой России. Этим, в частности, объяснялась позиция при рассмотрении в Совете Безопасности ООН сирийского кризиса. Россия вынужденно пошла на риск обострения отношений с Западом и с нефтяными монархиями Персидского залива. Для совершения такого серьезного и даже драматического шага в большой политике требуются, как правило, весомые основания. В данном случае соображения внешнеполитического позиционирования как государства, с которым нельзя не считаться, совпали с экспертными оценками региональных последствий от неконтролируемого развития событий. Свою роль сыграло и крайне негативное восприятие натовских ударов российским общественным мнением, что не могло не учитываться в непростой предвыборной обстановке.

Силовая смена режима в Ливии, и сегодня это очевидно всем, повлекла за собой тяжелые гуманитарные и политические последствия, прежде всего для самих ливийцев, вновь вернула страну в состояние полураспада, дестабилизировала обстановку южнее Сахары (события в государстве Мали, которое фактически развалилась, тому свидетельство), подстегнуло нелегальную иммиграцию в Европу. Сирия в отличие от «отдаленной» Ливии находится в сердце ближневосточного региона. Нарушение хрупких конфессиональных и этнических балансов в случае продолжительной гражданской войны чреват риском ее перетекания в соседние страны. Возрастет вероятность новых вспышек палестино-израильского противостояния. Наихудший из возможных сценариев: международному сообществу придется иметь дело с внутримусульманским конфликтом по линии шиитско-суннитского разлома.

Ставка таких крупных региональных игроков, как оформившийся союз арабских государств Персидского залива, на победу сирийской оппозиции, где ощутимо влияние воинствующих исламистов, судя по всему связана не столько с поддержкой демократии, сколько с осуществлением антииранской стратегии. В сирийской головоломке присутствует и цивилизационный аспект с учетом международной озабоченности судьбой христианского населения, численность которого на Святой земле неуклонно сокращается. Для России с ее двадцатимиллионным мусульманским населением и исторической ролью покровителя ближневосточного православия перенос внутренних конфликтов в плоскость религиозно-конфессиональных крайне чувствителен. В этой связи особую опасность для выстраивания эффективных международных подходов представляет разыгрывание конфессиональных карт в борьбе за сферы регионального влияния.

Экспертные оценки негативных последствий гражданской войны в Сирии в основном совпадают. Суть же разногласий на официальном уровне сводится к тому, как добиться прекращения кровопролитного внутреннего конфликта – через вооружение оппозиции и насильственные действия по свержению режима или путем внутрисирийского диалога о политических реформах, нацеленных на достижение соглашения о разделе власти. По российским оценкам, поощрение оппозиции к движению по первому пути чревато неоправданными региональными рисками, оно перегружает международные отношения конфронтационными элементами. К пониманию этого постепенно пришел и Генеральный секретарь ООН, который, вопреки своему статусу высшего международного чиновника, поначалу занял несбалансированную позицию. Теперь и он признает: «Вооруженный конфликт в Сирии может серьезно сказаться на ситуации во всем ближневосточном регионе… привести к непредсказуемым глобальным последствиям».

В многосторонних контактах по сирийскому кризису Россия пытается снизить конфронтационный тон, заданный западными и некоторыми арабскими партнерами. Ее дипломатические усилия направлены по сути дела на то, чтобы наладить скоординированную параллельную работу влиятельных внешних игроков с сирийским режимом и оппозицией, побуждая обе стороны к политической гибкости. Не остаются без внимания и просчеты, допущенные сирийскими властями. Дамаск с трудом расстается с иллюзиями о том, что в быстро меняющемся мире можно сохранить монопольную власть одной партии.

Международная адаптация к политическим катаклизмам, сотрясающим арабский мир, проходит столь же болезненно, сколь и сами трансформационные процессы. Государствостроительство началось практически с нулевого цикла. В первую очередь это касается Ливии, где единоличный режим Каддафи, прикрывавшийся фасадом народовластия, оставил после себя политический вакуум. Египет также находился в шаге от послереволюционного хаоса, если бы армия не взяла на себя роль стабилизатора. Другой сколько-нибудь монолитной силы к тому времени не было, но даже военным вынужденным в ходе перехода к гражданскому правлению маневрировать между различными политическими силами, с большим трудом удается контролировать ситуацию. Если напор улицы выйдет за рамки законности, реакция Высшего военного совета может быть жесткой. Призывы ко «второй революции» раздаются и в Йемене уже после ухода Салеха и проведения президентских выборов. Если смена нынешней власти партии БААС в Сирии произойдет обвальным, а не реформистским путем, эту страну, как и соседний Ирак, ожидает долгая полоса нестабильности с более трагическими последствиями.

Легализация исламистов

Революционные потрясения в арабском мире с новой силой поставили перед мировым сообществом такие вопросы, как роль и перспективы политического ислама. Причем уже не столько в академическом аспекте, сколько в плане практической внешней политики и дипломатии. Исламские движения и партии, находившиеся многие годы в подполье, получили легальный статус. Не будучи главными движущими силами массовых выступлений, они сумели оседлать революционную волну и одержать победу на парламентских выборах в Египте и Тунисе, закрепиться в рядах ливийских повстанцев и разрозненной сирийской оппозиции, сформировать правительство в Марокко и получить более трети мест в парламенте Кувейта.

Побед с таким широким региональным охватом не одерживало ни одно политическое движение со времени подъема националистической волны на Ближнем Востоке в 50–60-е гг. прошлого столетия. Тогда перемены в регионе происходили в результате военных переворотов, теперь же исламистские партии пришли во власть через всеобщие выборы, получив международную легитимность.

Особое внимание этот феномен привлекает к себе в Египте. От того, какая модель развития там возобладает, зависит, как можно полагать, и ход трансформаций в других частях арабского мира. Если успех умеренных «братьев-мусульман» в целом прогнозировался, то поистине ошеломляющего результата добились кандидаты от спешно образованной крайне консервативной исламистской партии «Ан-Нур» (Свет), представляющей так называемых салафитов – около четверти голосов египетских избирателей. В итоге исламистское движение в Египте получило более двух третей парламентских мест.

Неожиданный приход во власть салафитов вносит существенные коррективы в расстановку политических сил. Поле борьбы за влияние на принятие политических решений пролегает теперь не только в треугольнике между военными, исламистами и светской частью общества. Следует ожидать усиления борьбы внутри самого исламистского движения.

Программы «братьев-мусульман» и салафитов во многом расходятся. Лидеры салафитских группировок в своих проповедях вообще отвергали демократию представительного типа. Приняв участие в выборах, они несколько смягчили эти акценты. Суть требований осталась, однако, прежней: добиваться принятия такой конституции, которая гарантировала бы исламский характер египетского государства и распространение жестких норм шариата, пусть и постепенное, на все стороны общественной жизни, гражданские и личные свободы. Египетский салафизм берет за основу саудовскую ваххабитскую модель государства. По данным египетской печати, благотворительные фонды этого толка в прошлом году получили от доноров из арабских государств Персидского залива более 65 млн долларов. Для Египта с его светскими устоями и традициями веротерпимости такая исламизация неминуемо сопряжена с новыми всплесками массовых выступлений уже против тех, кто «украл революцию». Реакция египетского гражданского общества на монополизацию исламистами конституционного процесса показывает, насколько революция далека от завершения.

Помимо умеренного и жестко исламского крыла в составе салафитского течения легализацию получили и так называемые джихадисты, то есть активисты находившихся ранее в подполье многочисленных террористических организаций. Такой пестрый расклад сил еще более обостряет внутриполитическую борьбу в Египте вокруг президентских выборов и принятия новой конституции.

Руководство «братьев-мусульман», заявляющих о готовности играть по современным демократическим правилам, опасается соперничества со стороны радикальных исламистов, которые могут потеснить их именно на религиозном фронте. В этом случае они окажутся перед дилеммой – либо рисковать сужением своей социальной базы, либо поставить под угрозу отношения с Западом, в финансовой помощи которого Египет остро нуждается. Придерживаясь принципов социально ориентированной рыночной экономики, умеренные исламисты видят в жесткой исламизации серьезные преграды на пути иностранных инвестиций и угрозу для туристического сектора, одного из главных источников валютных поступлений.

Разногласия в исламистской среде имеют также серьезный внешнеполитический аспект. Теперь, когда исламисты стали доминирующей силой в египетской политике, возникают вопросы о судьбе мирного договора с Израилем, об отношениях Египта с палестинцами, о корректировках планов сдерживания исламского экстремизма и великодержавных амбиций Ирана. Конечно, быстрое возвращение Египта в глобальную политику вряд ли возможно. Слишком тяжел груз внутренних проблем. Вместе с тем появляются признаки того, что на региональном направлении новый Египет будет пытаться проводить более самостоятельный и нюансированный курс. Хотя истоки египетской революции находятся внутри страны, свою роль сыграли и такие общественные настроения, как недовольство слишком большой зависимостью от США и Израиля, а также принижением ведущей роли Египта на Ближнем Востоке.

Победу политического ислама на международной арене оценивают противоречиво. Существуют две крайние точки зрения. Согласно одной из них, умеренные исламисты представляют собой некий аналог христианско-демократических партий Европы. Соответственно, со временем, после прихода к власти, они будут вынуждены демонстрировать прагматизм и развиваться по пути секуляризации. Сторонники противоположных оценок утверждают, что исламистские партии в силу самой природы ислама склонны к догматизму, испытывают комплексы антизападничества и не способны адаптироваться к мировым реалиям.

Реакция на американскую инициативу «Большой Ближний Восток» показала, что к идее ускоренной демократизации по западным рецептам исламский мир отнесся скептически. На фоне революционного подъема, когда эти вопросы стали неотъемлемой частью повестки дня, вновь разворачиваются дискуссии вокруг того, до какой степени современная демократия соотносится с нормами шариата, не является ли демократизация синонимом вестернизации, очередной попыткой Запада навязать свои ценности. По мере того как проходит эйфория в лексиконе арабских политологов все чаще фигурирует такое понятие, как «хассыя арабия», то есть «арабская особость». И в этом есть свой резон. Демократические ценности в их либеральном понимании не во всем ложатся на арабо-мусульманскую почву. Регион имеет специфический менталитет, свои глубоко укоренившиеся традиции правления и бытовой жизни, отличные от западных. Реформирование Ирака даже в условиях иностранной оккупации показало, что парламентаризм в многоконфессиональной и многоэтнической арабской стране прививается с трудом. Египет также трудно представить парламентской республикой европейского образца. Эффективную, зачастую харизматическую власть арабское сознание не рассматривает как автократию, скорее как способ национально-государственного существования. От семьи до государственных институтов в арабском мире укоренены такие негласные нормы, как патернализм и консенсусное принятие решений по принципу «ни победителей, ни побежденных», что не укладывается в русло строго регламентированных демократических процедур.

Как бы ни сужались возможности внешнего воздействия на стихийные процессы в регионе, их интернационализация уже произошла. Причем в немалой степени по инициативе самих арабских государств. Какие-то уроки из ливийского, йеменского, бахрейнского и особенно сирийского кризисов уже можно извлечь. В первую очередь это касается характера вмешательства извне. Силовой способ решения деликатных внутренних проблем значительно осложняет проведение реформ на переходном этапе. Внешнее воздействие, пусть и по просьбе самих государств региона, имеющих свои особые интересы, должно быть направлено на поиск разумных компромиссов, на достижение общенационального примирения. Без этого накопившуюся протестную энергию арабов трудно направить в русло конструктивных программных действий по реализации их справедливых чаяний.

Ливия. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 мая 2012 > № 2913960 Александр Аксененок

Нет у революции конца

Демократизация Ближнего Востока и новые вызовы

Резюме: Россия вынужденно пошла на риск обострения отношений с Западом и с нефтяными монархиями Персидского залива. Соображения внешнеполитического позиционирования как государства, с которым нельзя не считаться, совпали с экспертными оценками региональных последствий.

Пошел второй год с тех пор, как началась череда массовых народных выступлений, которая смела целый ряд несменяемых арабских правителей (Тунис, Египет, Ливия, Йемен). Другим странам (Марокко, Иордания, Сирия) пришлось пойти на частичные политические реформы, промедление с которыми в Сирии было одной из причин разгоревшегося внутреннего конфликта. Третьи восприняли «арабскую весну» как сигнал серьезной опасности, с которой нужно бороться финансовым «пряником» и «мечом» одновременно (нефтяные монархии Аравии). Вновь, как и в начале прошлого века, когда первое «пробуждение арабов» было поставлено под англо-французский протекторат, или во время подъема освободительного движения 1950–1960-х гг. под руководством националистически настроенного офицерства, этот регион, жизненно важный для всего человечества, вошел в полосу затяжных потрясений. Эволюционный путь развития в последние два-три десятилетия вылился в авторитарную стабильность, и теперь вступили в силу законы революционного хаоса. Мощная энергия массовых протестов, выплеснувшаяся на поверхность, создает атмосферу неопределенности, повышенных конфронтационных рисков.

Новое поколение арабов потрясло мир страстным призывом к отстаиванию человеческого достоинства, социальной справедливости, права на свободное национальное развитие. Вместе с тем нельзя не видеть и другой стороны этой медали. Завязался тугой клубок острых противоречий и сталкивающихся интересов. Естественная тяга к давно назревшим переменам и открытость перед внешним миром переплетаются с живучестью исторических и религиозных традиций, завышенные ожидания – с отсутствием реальных возможностей для их быстрой реализации, интервенционизм Запада – с непомерными амбициями ближневосточных игроков, не затронутых «арабской весной». В результате теряется или затушевывается видение конечных целей, а справедливые демократические лозунги, провозглашаемые протестными движениями, поиски национальной идентичности превращаются в банальное средство борьбы за власть и перехват революционной волны на регилнальном уровне. По мере снижения государственной управляемости международные террористические группировки укрепляют свои опорные базы в Северной Африке, Йемене, Ираке и последнее время Сирии, что вносит в переходные процессы дополнительные элементы непредсказуемости.

Революционные всплески на всем пространстве арабского мира от Марокко до Бахрейна высветлили три слоя напряженности, воспроизводя все новые очаги конфликтогенности на страновом, региональном и глобальном уровнях.

И после распада биполярного мира, когда «игра с нулевой суммой», казалось бы, закончилась, международное сообщество демонстрирует неспособность согласованно реагировать на политический форс-мажор. Эксперты-ближневосточники и ранее прогнозировали смену правящих элит, но скорость обвала прежних режимов и формы, в которые это вылилось, захватили врасплох практически всех. Политические решения принимались в условиях острого дефицита времени, причем скорее интуитивно, чем продуманно. Спустя год пора не только трезво осмыслить происходящее, но и попытаться найти общие подходы, которые за истекший период так и не наметились.

В чем, собственно, заключаются расхождения? Действительно ли Россия и ее западные партнеры заняли места по разные «стороны истории»? Или проблема здесь в том, что сама история, в том числе арабская, не закончилась, имеет свое пока неясное продолжение, а в мире, как справедливо заметил Фрэнсис Фукуяма, происходит что-то странное. Важно проследить последовательность международной реакции на системные сдвиги в регионе, определиться с процессом адаптации к их побочным негативным последствиям.

«Свой – чужой»

С самого начала «арабская весна» выглядела как демократический вызов авторитаризму и воспринималась на Западе как некое универсальное явление. Нередко проводились даже аналогии с разрушением Берлинской стены и демократическими революциями в странах Восточной и Центральной Европы на рубеже 1980-х и 1990-х годов. Одним словом, инерционно возобладала тенденция к идеологизации сложных и далеко неоднозначных событий в мусульманском мире. Настолько велик был соблазн подкрепить «пробуждением арабов» тезис о победном шествии демократии по всему миру. В условиях, когда сама либеральная модель мирового капитализма переживает кризисные времена, такие упрощенные трактовки представлялись особенно своевременными.

Сегодня очевидно, что арабские революции не были и не могут быть «бархатными». В каждой из трансформация власти проходила своим путем, а в Ливии и Сирии эти процессы приняли характер вооруженного противостояния. В Египте взрыв народного протеста, во многом стихийный, вынудил армию, которая не применила жесткую силу, взять на себя управление страной в переходный период.

В тех особых условиях логика действий свелась к необходимости принести в жертву крупную фигуру, чтобы спастись от сползания в анархию. Режим Каддафи в Ливии был свергнут повстанческим движением племен, вылившимся в многомесячную гражданскую войну, однако решающую роль сыграло вооруженное вмешательство НАТО. Социально-политические причины, вызвавшие взрыв в Египте и Тунисе, налицо и в Сирии. Особое ожесточение конфликту между баасистским режимом и оппозицией придал конфессиональный фактор: алавитское меньшинство, сконцентрировавшее в своих руках власть и финансово-экономические ресурсы, против суннитского большинства. Нарастающее напряжение в Бахрейне также развивается по линии межконфессионального разлома с той разницей, что там все зеркально – правящее суннитское меньшинство противостоит требованиям раздела власти со стороны шиитского большинства. В Йемене затянувшееся отречение Али Абдаллы Салеха от власти, хотя и имело под собой политически договорную основу и одобрение Совета Безопасности ООН, проходило в обстановке внутреннего конфликта, немалых человеческих жертв и по сути латентной гражданской войны.

В отличие, например, от США и Франции, которые по идеологическим причинам быстро начали идеализировать «арабские революции», Россия сразу сделала акцент на недопустимости иностранного вмешательства и необходимости решать проблемы внутреннего развития – такие, как характер и темпы реформ – через политический диалог. Возможно, с российской стороны декларации солидарности с демократическими устремлениями арабских народов звучали и не столь громко. Исчерпавшая в минувшем столетии лимит на революции и войны и имевшая свой, не во всем успешный опыт на Ближнем Востоке, Россия не пошла по пути продвижения демократии на риторическом уровне. Тем более что российское экспертное сообщество в отличие от западных политиков не рассматривало происходящее в черно-белых тонах. В общем и целом падение режимов в Тунисе и Египте не повлекло за собой заметных противоречий в позициях России и Запада. И это нужно отметить особо.

В международную повестку дня арабская тема вошла только на волне ливийских и сирийских событий. И дело здесь не в том, что одни альтруистически встали на сторону «демократии», а другие своекорыстно выступили в поддержку «диктатур», как об этом в пылу полемики всерьез заявляли солидные официальные лица Соединенных Штатов, Франции и Англии. Предмет спора видится гораздо шире, и дело вовсе не в спасении старых режимов, боровшихся или борющихся за выживание. По большому счету речь идет о том, будут ли и дальше действовать такие фундаментальные нормы международного права, как государственный суверенитет и невмешательство во внутренние дела, или правила поведения государств меняются де-факто в зависимости от политической, экономической или иной целесообразности. После военного удара НАТО по Сербии и американской оккупации Ирака именно эти уставные принципы вновь подверглись серьезному испытанию в Ливии и Сирии. Объявление правящих там режимов априори нелегитимными и поспешная поддержка оппозиционных внутренних сил вплоть до прямого или косвенного, как в Сирии, вооруженного вмешательства. Привлечение Организации Объединенных Наций, имеющей немалый опыт миротворчества, к легитимации операций совсем иного рода – «по принуждению к демократии». Все это не могло не вызвать в России подозрений, не используется ли «арабская весна» для перекраивания геополитического ландшафта.

Мышление категориями «свой – чужой» превалировало в период холодной войны и блокового противостояния, особенно в регионах, где переплетались интересы двух сверхдержав. В новых постконфронтационных условиях многополярного мира глобальная управляемость утрачивается, и региональные процессы стали развиваться зачастую бесконтрольно, подчиняясь собственной внутренней логике.

В период 1990–2000 гг. Ближний Восток не числился среди приоритетов России, переживавшей трудности собственной трансформации в условиях распада государства и внутренних конфликтов. Соединенным Штатам, в свою очередь, не удалось воспользоваться моментом для укрепления позиций в регионе. Политика США попала в заложницы двух трудносовместимых противоречий – приверженности союзническим отношениям с Израилем на базе общих ценностей и осознанию того, что продолжение ближневосточного конфликта наносит ущерб коренным интересам Америки в мусульманском мире. Это противоречие особенно обострилось после того, как администрация Джорджа Буша инициировала две войны – в Афганистане и в Ираке.

Возвращение России

Возвращение России на Ближний Восток в последнее десятилетие происходило уже в иных условиях. Отношения с арабскими государствами более или менее выровнялись, развиваясь по широкому спектру. Во главе угла стояли соображения прагматического свойства, в первую очередь экономика и региональная безопасность. На этой основе строились, и довольно успешно, отношения с традиционно дружескими арабскими режимами (Алжир, Египет, Сирия, Ирак), начали выходить на стратегический уровень взаимовыгодные связи с новыми партнерами в регионе Персидского залива. Наметилось совпадение подходов России и США к решению практических вопросов палестино-израильского урегулирования, что позволило наладить конструктивное взаимодействие в рамках «ближневосточного квартета» при признании за Вашингтоном ведущей роли международного посредника. Словом, Россия, поставившая своей целью обеспечение национальных интересов на более ограниченном поле, отошла от системного противоборства.

В этом духе российская дипломатия действовала и в ходе ливийского кризиса. И даже два вето на проекты резолюций Совета Безопасности ООН по ситуации в Сирии Москва не рассматривает как повод для возвращения к давно минувшим баталиям. Российские мотивировки заслуживают того, чтобы быть услышанными.

С самого начала реакция России на конфликт в Ливии, как и ранее в Тунисе и Египте, отражала международную озабоченность судьбой мирного гражданского населения и призывала к общим усилиям по предотвращению насилия. Особенно после того, как против повстанцев была задействована тяжелая артиллерия и даже авиация. Россия поддержала резолюцию 1970 Совета Безопасности ООН, которой вводилось эмбарго на поставку в Ливию вооружений с целью обеспечить условия для начала политического диалога. Когда это не помогло, и считанные часы отделяли войска Каддафи от взятия Бенгази, было принято решение не блокировать резолюцию 1973 Совета Безопасности о введении бесполетной зоны. Москва показала, что помимо стремления избежать человесческих жертв для нее имеют значение соображения глобальной политики, сохранения авторитета ООН и действенной роли Совета Безопасности.

Дальнейшие действия западных партнеров, вольно трактовавших резолюцию ООН для легализации военной операции по смене режима (Каддафи или кого-то другого – не имело значения), были расценены не только как намеренный выход за пределы мандата совершенно в иных целях, но и как удар по международному престижу самой России. Этим, в частности, объяснялась позиция при рассмотрении в Совете Безопасности ООН сирийского кризиса. Россия вынужденно пошла на риск обострения отношений с Западом и с нефтяными монархиями Персидского залива. Для совершения такого серьезного и даже драматического шага в большой политике требуются, как правило, весомые основания. В данном случае соображения внешнеполитического позиционирования как государства, с которым нельзя не считаться, совпали с экспертными оценками региональных последствий от неконтролируемого развития событий. Свою роль сыграло и крайне негативное восприятие натовских ударов российским общественным мнением, что не могло не учитываться в непростой предвыборной обстановке.

Силовая смена режима в Ливии, и сегодня это очевидно всем, повлекла за собой тяжелые гуманитарные и политические последствия, прежде всего для самих ливийцев, вновь вернула страну в состояние полураспада, дестабилизировала обстановку южнее Сахары (события в государстве Мали, которое фактически развалилась, тому свидетельство), подстегнуло нелегальную иммиграцию в Европу. Сирия в отличие от «отдаленной» Ливии находится в сердце ближневосточного региона. Нарушение хрупких конфессиональных и этнических балансов в случае продолжительной гражданской войны чреват риском ее перетекания в соседние страны. Возрастет вероятность новых вспышек палестино-израильского противостояния. Наихудший из возможных сценариев: международному сообществу придется иметь дело с внутримусульманским конфликтом по линии шиитско-суннитского разлома.

Ставка таких крупных региональных игроков, как оформившийся союз арабских государств Персидского залива, на победу сирийской оппозиции, где ощутимо влияние воинствующих исламистов, судя по всему связана не столько с поддержкой демократии, сколько с осуществлением антииранской стратегии. В сирийской головоломке присутствует и цивилизационный аспект с учетом международной озабоченности судьбой христианского населения, численность которого на Святой земле неуклонно сокращается. Для России с ее двадцатимиллионным мусульманским населением и исторической ролью покровителя ближневосточного православия перенос внутренних конфликтов в плоскость религиозно-конфессиональных крайне чувствителен. В этой связи особую опасность для выстраивания эффективных международных подходов представляет разыгрывание конфессиональных карт в борьбе за сферы регионального влияния.

Экспертные оценки негативных последствий гражданской войны в Сирии в основном совпадают. Суть же разногласий на официальном уровне сводится к тому, как добиться прекращения кровопролитного внутреннего конфликта – через вооружение оппозиции и насильственные действия по свержению режима или путем внутрисирийского диалога о политических реформах, нацеленных на достижение соглашения о разделе власти. По российским оценкам, поощрение оппозиции к движению по первому пути чревато неоправданными региональными рисками, оно перегружает международные отношения конфронтационными элементами. К пониманию этого постепенно пришел и Генеральный секретарь ООН, который, вопреки своему статусу высшего международного чиновника, поначалу занял несбалансированную позицию. Теперь и он признает: «Вооруженный конфликт в Сирии может серьезно сказаться на ситуации во всем ближневосточном регионе… привести к непредсказуемым глобальным последствиям».

В многосторонних контактах по сирийскому кризису Россия пытается снизить конфронтационный тон, заданный западными и некоторыми арабскими партнерами. Ее дипломатические усилия направлены по сути дела на то, чтобы наладить скоординированную параллельную работу влиятельных внешних игроков с сирийским режимом и оппозицией, побуждая обе стороны к политической гибкости. Не остаются без внимания и просчеты, допущенные сирийскими властями. Дамаск с трудом расстается с иллюзиями о том, что в быстро меняющемся мире можно сохранить монопольную власть одной партии.

Международная адаптация к политическим катаклизмам, сотрясающим арабский мир, проходит столь же болезненно, сколь и сами трансформационные процессы. Государствостроительство началось практически с нулевого цикла. В первую очередь это касается Ливии, где единоличный режим Каддафи, прикрывавшийся фасадом народовластия, оставил после себя политический вакуум. Египет также находился в шаге от послереволюционного хаоса, если бы армия не взяла на себя роль стабилизатора. Другой сколько-нибудь монолитной силы к тому времени не было, но даже военным вынужденным в ходе перехода к гражданскому правлению маневрировать между различными политическими силами, с большим трудом удается контролировать ситуацию. Если напор улицы выйдет за рамки законности, реакция Высшего военного совета может быть жесткой. Призывы ко «второй революции» раздаются и в Йемене уже после ухода Салеха и проведения президентских выборов. Если смена нынешней власти партии БААС в Сирии произойдет обвальным, а не реформистским путем, эту страну, как и соседний Ирак, ожидает долгая полоса нестабильности с более трагическими последствиями.

Легализация исламистов

Революционные потрясения в арабском мире с новой силой поставили перед мировым сообществом такие вопросы, как роль и перспективы политического ислама. Причем уже не столько в академическом аспекте, сколько в плане практической внешней политики и дипломатии. Исламские движения и партии, находившиеся многие годы в подполье, получили легальный статус. Не будучи главными движущими силами массовых выступлений, они сумели оседлать революционную волну и одержать победу на парламентских выборах в Египте и Тунисе, закрепиться в рядах ливийских повстанцев и разрозненной сирийской оппозиции, сформировать правительство в Марокко и получить более трети мест в парламенте Кувейта.

Побед с таким широким региональным охватом не одерживало ни одно политическое движение со времени подъема националистической волны на Ближнем Востоке в 50–60-е гг. прошлого столетия. Тогда перемены в регионе происходили в результате военных переворотов, теперь же исламистские партии пришли во власть через всеобщие выборы, получив международную легитимность.

Особое внимание этот феномен привлекает к себе в Египте. От того, какая модель развития там возобладает, зависит, как можно полагать, и ход трансформаций в других частях арабского мира. Если успех умеренных «братьев-мусульман» в целом прогнозировался, то поистине ошеломляющего результата добились кандидаты от спешно образованной крайне консервативной исламистской партии «Ан-Нур» (Свет), представляющей так называемых салафитов – около четверти голосов египетских избирателей. В итоге исламистское движение в Египте получило более двух третей парламентских мест.

Неожиданный приход во власть салафитов вносит существенные коррективы в расстановку политических сил. Поле борьбы за влияние на принятие политических решений пролегает теперь не только в треугольнике между военными, исламистами и светской частью общества. Следует ожидать усиления борьбы внутри самого исламистского движения.

Программы «братьев-мусульман» и салафитов во многом расходятся. Лидеры салафитских группировок в своих проповедях вообще отвергали демократию представительного типа. Приняв участие в выборах, они несколько смягчили эти акценты. Суть требований осталась, однако, прежней: добиваться принятия такой конституции, которая гарантировала бы исламский характер египетского государства и распространение жестких норм шариата, пусть и постепенное, на все стороны общественной жизни, гражданские и личные свободы. Египетский салафизм берет за основу саудовскую ваххабитскую модель государства. По данным египетской печати, благотворительные фонды этого толка в прошлом году получили от доноров из арабских государств Персидского залива более 65 млн долларов. Для Египта с его светскими устоями и традициями веротерпимости такая исламизация неминуемо сопряжена с новыми всплесками массовых выступлений уже против тех, кто «украл революцию». Реакция египетского гражданского общества на монополизацию исламистами конституционного процесса показывает, насколько революция далека от завершения.

Помимо умеренного и жестко исламского крыла в составе салафитского течения легализацию получили и так называемые джихадисты, то есть активисты находившихся ранее в подполье многочисленных террористических организаций. Такой пестрый расклад сил еще более обостряет внутриполитическую борьбу в Египте вокруг президентских выборов и принятия новой конституции.

Руководство «братьев-мусульман», заявляющих о готовности играть по современным демократическим правилам, опасается соперничества со стороны радикальных исламистов, которые могут потеснить их именно на религиозном фронте. В этом случае они окажутся перед дилеммой – либо рисковать сужением своей социальной базы, либо поставить под угрозу отношения с Западом, в финансовой помощи которого Египет остро нуждается. Придерживаясь принципов социально ориентированной рыночной экономики, умеренные исламисты видят в жесткой исламизации серьезные преграды на пути иностранных инвестиций и угрозу для туристического сектора, одного из главных источников валютных поступлений.

Разногласия в исламистской среде имеют также серьезный внешнеполитический аспект. Теперь, когда исламисты стали доминирующей силой в египетской политике, возникают вопросы о судьбе мирного договора с Израилем, об отношениях Египта с палестинцами, о корректировках планов сдерживания исламского экстремизма и великодержавных амбиций Ирана. Конечно, быстрое возвращение Египта в глобальную политику вряд ли возможно. Слишком тяжел груз внутренних проблем. Вместе с тем появляются признаки того, что на региональном направлении новый Египет будет пытаться проводить более самостоятельный и нюансированный курс. Хотя истоки египетской революции находятся внутри страны, свою роль сыграли и такие общественные настроения, как недовольство слишком большой зависимостью от США и Израиля, а также принижением ведущей роли Египта на Ближнем Востоке.

Победу политического ислама на международной арене оценивают противоречиво. Существуют две крайние точки зрения. Согласно одной из них, умеренные исламисты представляют собой некий аналог христианско-демократических партий Европы. Соответственно, со временем, после прихода к власти, они будут вынуждены демонстрировать прагматизм и развиваться по пути секуляризации. Сторонники противоположных оценок утверждают, что исламистские партии в силу самой природы ислама склонны к догматизму, испытывают комплексы антизападничества и не способны адаптироваться к мировым реалиям.

Реакция на американскую инициативу «Большой Ближний Восток» показала, что к идее ускоренной демократизации по западным рецептам исламский мир отнесся скептически. На фоне революционного подъема, когда эти вопросы стали неотъемлемой частью повестки дня, вновь разворачиваются дискуссии вокруг того, до какой степени современная демократия соотносится с нормами шариата, не является ли демократизация синонимом вестернизации, очередной попыткой Запада навязать свои ценности. По мере того как проходит эйфория в лексиконе арабских политологов все чаще фигурирует такое понятие, как «хассыя арабия», то есть «арабская особость». И в этом есть свой резон. Демократические ценности в их либеральном понимании не во всем ложатся на арабо-мусульманскую почву. Регион имеет специфический менталитет, свои глубоко укоренившиеся традиции правления и бытовой жизни, отличные от западных. Реформирование Ирака даже в условиях иностранной оккупации показало, что парламентаризм в многоконфессиональной и многоэтнической арабской стране прививается с трудом. Египет также трудно представить парламентской республикой европейского образца. Эффективную, зачастую харизматическую власть арабское сознание не рассматривает как автократию, скорее как способ национально-государственного существования. От семьи до государственных институтов в арабском мире укоренены такие негласные нормы, как патернализм и консенсусное принятие решений по принципу «ни победителей, ни побежденных», что не укладывается в русло строго регламентированных демократических процедур.

Как бы ни сужались возможности внешнего воздействия на стихийные процессы в регионе, их интернационализация уже произошла. Причем в немалой степени по инициативе самих арабских государств. Какие-то уроки из ливийского, йеменского, бахрейнского и особенно сирийского кризисов уже можно извлечь. В первую очередь это касается характера вмешательства извне. Силовой способ решения деликатных внутренних проблем значительно осложняет проведение реформ на переходном этапе. Внешнее воздействие, пусть и по просьбе самих государств региона, имеющих свои особые интересы, должно быть направлено на поиск разумных компромиссов, на достижение общенационального примирения. Без этого накопившуюся протестную энергию арабов трудно направить в русло конструктивных программных действий по реализации их справедливых чаяний.

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Россия. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 мая 2012 > № 735567 Александр Аксененок

О влиянии личностного фактора на развитие российско-итальянских отношений, поставках энергоресурсов из России в Италию и перспективах безвизовых поездок россиян на Апеннины в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Елизавете Исаковой рассказал посол Италии в РФ Антонио Дзанарди Ланди.

- Господин посол, ожидаете ли Вы изменений в отношениях России и Италии после смены руководства наших стран?

- Нет, не ожидаю. Я не думаю, что что-либо в нашем диалоге изменилось. Столь дружеские, столь позитивные отношения между вашим нынешним премьером Владимиром Путиным и нашим бывшим премьером Сильвио Берлускони представляют собой лишь верхушку айсберга. Ту часть, которую видно и которая освещается в газетах и на телевидении лучше всего, но которая при этом тесно связана с другими сферами нашего взаимодействия - экономической, культурной, университетской. Наши отношения очень широки и в последние годы очень активно развивались.

Безусловно, личные связи также очень важны. Но все же наши двусторонние отношения и сотрудничество не ограничиваются дружбой между Путиным и Берлускони, и я уверен, что они продолжат развиваться и укрепляться и в будущем.

- Есть ли на сегодняшний день проблемы в наших отношениях?

- Проблемы есть всегда и везде. Но в наших отношениях нет серьезных проблем. У некоторых наших импортеров возникают вопросы с таможней, есть также некоторые итальянские инвесторы, которые порой сталкиваются с трудностями на этапе запуска производства. Но, принимая во внимание важность и широкий спектр отношений между нашими странами, все эти вопросы можно назвать не очень значимыми, маргинальными.

- Тем не менее, в начале этого года у европейских потребителей вновь возникли разногласия с "Газпромом" по поводу поставок российского газа. Действительно ли Италии не хватает российского топлива и как Рим намерен решать эту проблему с Москвой?

- Италия бедна природными энергетическими ресурсами, поэтому нам приходится закупать нефть и газ у остального мира. Традиционно Италия обеспечивает около 30 процентов своих энергетических потребностей за счет поставок из России, еще треть - из стран Северного моря и столько же из государств Северной Африки. Прошлогодние события "арабской весны" привели к прекращению или замедлению поставок энергоресурсов через Средиземное море, поэтому остро встал вопрос о поставках из России. Этой зимой из-за волны холода, прокатившейся по Европе, наши потребности в газе возросли, однако наши партнеры из РФ не смогли поставить нам энергоресурсы в необходимом количестве. Это в какой-то степени понятно, потому что, к примеру, газ из Ямало-Ненецкого автономного округа проходит большой путь, прежде чем оказаться у конечного потребителя в Италии. И я понимаю позицию "Газпрома" и других российских операторов, которые в ответ на просьбу об увеличении поставок газа замечали, что это сложно сделать в короткие сроки.

Мы знаем, что "Газпром" намеревается инвестировать в подземные хранилища газа, в том числе, и для того, чтобы разрешить технические проблемы, связанные с пиками запросов на сырье. Естественно, мы приветствуем эти усилия. Итальянская сторона также собирается увеличить объемы хранения газа. Но вообще-то потоки энергоресурсов из Африки возобновились, и мы вернулись к сбалансированному состоянию. К слову, когда "Южный поток" станет реальностью, он будет важным вкладом в усиление европейской энергобезопасности.

- Идет ли речь о возможных поставках газа из Сирии?

- Я не думаю, что в Сирии достаточно газа для поставок в Италию. Кроме того, мы работаем с Алжиром, который находится прямо напротив Италии. С точки зрения логистики, более эффективными и быстрыми являются поставки как раз из Алжира.

- Продолжая сирийскую тематику: остаются ли еще, по вашему мнению, шансы урегулировать сирийский кризис политико-дипломатическими средствами?

- Мы в Италии, несомненно, понимаем всю серьезность сирийской проблемы для стабильности в регионе. Это территории, где у Италии есть свои интересы, и мы там широко представлены. Естественно, мы очень озабочены происходящим в Сирии, в том числе возможностью возникновения межрелигиозного конфликта. Такой конфликт не в наших интересах и не в интересах РФ, так как на Ближнем Востоке проживают и христиане, и мусульмане, и люди других вероисповеданий. Межрелигиозные расхождения могут породить новую нестабильность в регионе. И поэтому мы продолжаем очень внимательно следить за происходящим.

- При каких условиях Италия готова возобновить дипломатические отношения с Сирией?

- Мы не прерывали дипломатических отношений с Дамаском. Мы просто отозвали персонал, в том числе, и в связи с проблемами с безопасностью для иностранных дипломатов.

Да, в Дамаске сейчас нет итальянского посла, но посольство работает. Наше представительство в Сирии очень сильно сократилось. Там теперь находится один сотрудник из Рима и несколько местных сотрудников.

Но правительство Италии может пересмотреть это решение, если ситуация с безопасностью в Сирии улучшится и там прекратятся убийства мирных жителей.

- Вернемся к тематике наших двусторонних отношений. Эти отношения давно сложились не в последнюю очередь благодаря большому количеству взаимных поездок наших граждан. Может ли правительство Италии ввести безвизовый режим для россиян до того, как это сделают все страны Шенгенского соглашения?

- Италия входит в Шенгенское соглашение, поэтому мы не можем в одностороннем порядке отменить визы с РФ. Но мы можем всячески способствовать переговорам по отмене виз, которые ведутся в Брюсселе. Президент РФ Дмитрий Медведев во время визита в Рим в феврале прошлого года на переговорах с нашим тогдашним премьером Сильвио Берлускони признал, что Италия в течение многих лет открыто выступает в пользу отмены виз. А пока мы используем все возможности Шенгенского соглашения для того, чтобы облегчить и ускорить процедуру выдачи виз. Например, в 2009 году наше генконсульство в Москве выдало россиянам около 315 тысяч виз. В 2010-м количество выданных виз составило уже 436 тысяч, в 2011-м - более 560 тысяч. Необходимо также учитывать, что мы выдаем и многолетние визы. К примеру, если турист уже пару раз был в Италии, следующую визу мы выдадим уже годовую.

- Есть ли надежда на то, что отмены виз можно будет достигнуть в ближайшие годы?

- Мы все надеемся на лучшее, потому что наличие визового вопроса тормозит наши отношения. Мы здесь пытаемся улучшить политическое, культурное, экономическое взаимодействие Рима с Москвой. И понятно, что проблема виз тормозит все это развитие. Поэтому мы надеемся, что визовый режим будет отменен как можно скорее.

- Перекрестный год культуры России и Италии завершился с большим успехом. Планируете ли вы повторить подобный опыт?

- Год итальянской культуры в РФ оказался огромной работой для посольства и итальянского Института культуры в Москве. Мы организовали 400 мероприятий в 35 городах РФ, для чего привлекли огромные финансовые ресурсы - государственные, региональные, банковские, частные. Пока трудно говорить о повторении такого опыта, но мы все же надеемся продолжить нашу культурную работу на таком же высоком уровне.

Мы привозили в Москву произведения Караваджо, Боттичелли, Рафаэля. В этом году мы будем делать чуть меньше, но все-таки хотим организовать большую и очень важную выставку осенью, будем проводить различные концерты, привезем театральные труппы. Привезем также и итальянские продукты, наши технологии, в общем, все, чем сильна Италия. Все это будет проходить в период с июля по декабрь, так что последние шесть месяцев года будут очень насыщенными и, надеемся, понравятся москвичам.

- В каких еще сферах Италия заинтересована в сотрудничестве с Россией?

- Я бы выделил прежде всего межуниверситетское сотрудничество, потому что я верю, что инвестиции в эту сферу означают инвестиции в будущее, возможности роста для нашей молодежи. Поэтому мы стараемся вкладывать как можно больше в такое межуниверситетское сотрудничество. Еще одна тема - переводы итальянских авторов в России. Есть опасность в том, что Италию в России будут знать только благодаря моде, современной музыке и классическому искусству. Но мы надеемся, что это знакомство можно углубить и расширить, в том числе, благодаря переводам итальянских авторов на русский язык.

Италия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 16 апреля 2012 > № 537376 Дзанарди Ланди

Война в Иране начнется в конце месяца?

По мнению экспертов, война может начаться 30 января. В этот день Еврокомиссия ЕС собирается объявить эмбарго на иранскую нефть.

И Америка, дескать, сразу нанесет упреждающий удар по Ирану, чтобы тот не успел блокировать Ормузский пролив.

Но что на самом деле ищут янки в стране далекой, за тысячи миль от берегов США?

Орлу сломали коготь

Противостояние началось в 1979 году. Тогда янки проворонили исламскую революцию в Иране. Их ставленник шах Пехлеви бежал. Студенты (среди них, говорят, был и нынешний президент Ахмадинежад) захватили посольство США в Тегеране. Потребовав от администрации Картера выдать беглого шаха, извиниться за преступления перед Ираном и возместить ущерб. США отправили элитный спецназ. Но операция «Орлиный коготь» закончилась полным провалом. Спецназ заплутал в пустыне и ретировался восвояси, оставив тела погибших в авиакатастрофе - не в бою! - летчиков и вертолеты. Конфуз был на весь мир. Не помогли и экономические санкции США против Ирана. Полсотни американских дипломатов освободили спустя 444 дня путем переговоров - при посредничестве Алжира. Шах к тому времени умер от рака на чужбине.

С тех пор Иран развивается без оглядки на США, подавая «дурной пример» другим странам богатого углеводородами региона. Ныне это космическая держава со своей ядерной программой, гигантскими запасами нефти и газа, второй экономикой в исламском мире после Турции.

Сейчас, похоже, для орла с герба США настал момент отмстить за давнее унижение, свой сломанный коготь. Формальный повод - угроза Ирана заблокировать Ормузский пролив, главный транспортный коридор на мировой рынок для нефти из стран Персидского залива. Это будет вынужденный ответ Ахмадинежада Западу, если тот введет эмбарго на нефть иранскую и устроит экономическую катастрофу Ирану. Запад объясняет эмбарго благородными целями - последней попыткой принудить Тегеран отказаться от ядерной программы.

- Налицо чистая политика двойных стандартов. Америка плевать хотела на режим нераспространения, - заявил «Комсомолке» директор Центра изучения современного Ирана Раджаб САФАРОВ. - У Израиля есть ядерное оружие, он не член МАГАТЭ, однако международных инспекторов там никогда не бывало. Ядерная программа Ирана волнует США лишь как выгодный бизнес. Здесь планируют строительство АЭС примерно на $65 миллиардов. Неужто янки отдадут такой жирный кусок России, другим странам?! Сами построят. Но для этого надо сменить независимый режим в Тегеране на своих марионеток. А пока под разными предлогами блокируют развитие атомной энергетики Тегерана.

- Но Обаме зачем конфликт в год выборов? Он еще не расхлебался с Ираком, Афганистаном, а уже замаячила новая война. Легкой она не будет.

- Вывод войск за океан потребует гигантских расходов. Да и нельзя оставлять без присмотра регион. Не забывайте, большинство населения Ирака - шииты. Уйди США совсем - богатый энергоресурсами Ирак попадет под влияние шиитского Ирана.

Колокол звонит по России

- Есть мнение, что война Запада с Ираном выгодна российским властям. Мировые цены на нефть тут же взлетят. Новые миллиарды в наш бюджет на выполнение предвыборных обещаний. А крупная заварушка у границ России заморозит болотные ростки демократии.

- Цены действительно взлетят. До 200 - 300 долларов за баррель. Но лишь на очень короткое время. Большая наивность - пытаться заработать на этом. Иран - не просто очередная страна Ближнего Востока, где режим может рухнуть под давлением США. Эта война может вызвать колоссальные изменения в геополитике. Обернуться катастрофой для многих государств. И в первую очередь - для России.

Если Америке удастся сменить режим в Тегеране, посадить своих марионеток, через пару месяцев страны Центральной Азии пере­ориентируются на Вашингтон - Казахстан, Узбекистан, Киргизия, Туркмения, Таджикистан. На Каспии появится военный флот США. Грузия вступит в НАТО. Следом - Азербайджан. Армения отдаст ему Нагорный Карабах и тоже вступит в НАТО.

Разумеется, от СНГ ничего не останется. Уйдет в небытие ОДКБ (Организация Договора о коллективной безопасности). Хотя мы потратили миллиарды долларов на общую систему безопасности. На территории Ирана создадут военные базы, центры подготовки экстремистских террористических групп для засылки в Россию. Будет усилена работа с нашим протестным электоратом, внутренней оппозицией, сепаратистскими национальными общинами. Энергоресурсы Центральной Азии и Каспия пойдут на мировые рынки, минуя Россию. Спрос на наши нефть и газ упадет, как и цены. Ведь рубильник под названием «регулятор мировых цен на нефть» окажется в руках США.

Колокол звонит по России

- Есть мнение, что война Запада с Ираном выгодна российским властям. Мировые цены на нефть тут же взлетят. Новые миллиарды в наш бюджет на выполнение предвыборных обещаний. А крупная заварушка у границ России заморозит болотные ростки демократии.

- Цены действительно взлетят. До 200 - 300 долларов за баррель. Но лишь на очень короткое время. Большая наивность - пытаться заработать на этом. Иран - не просто очередная страна Ближнего Востока, где режим может рухнуть под давлением США. Эта война может вызвать колоссальные изменения в геополитике. Обернуться катастрофой для многих государств. И в первую очередь - для России.

Если Америке удастся сменить режим в Тегеране, посадить своих марионеток, через пару месяцев страны Центральной Азии пере­ориентируются на Вашингтон - Казахстан, Узбекистан, Киргизия, Туркмения, Таджикистан. На Каспии появится военный флот США. Грузия вступит в НАТО. Следом - Азербайджан. Армения отдаст ему Нагорный Карабах и тоже вступит в НАТО.

Разумеется, от СНГ ничего не останется. Уйдет в небытие ОДКБ (Организация Договора о коллективной безопасности). Хотя мы потратили миллиарды долларов на общую систему безопасности. На территории Ирана создадут военные базы, центры подготовки экстремистских террористических групп для засылки в Россию. Будет усилена работа с нашим протестным электоратом, внутренней оппозицией, сепаратистскими национальными общинами. Энергоресурсы Центральной Азии и Каспия пойдут на мировые рынки, минуя Россию. Спрос на наши нефть и газ упадет, как и цены. Ведь рубильник под названием «регулятор мировых цен на нефть» окажется в руках США.

ЧЕРНЫХ Евгений

Иран. США > Внешэкономсвязи, политика > kp.ru, 18 января 2012 > № 487209 Евгений Черных

Человек слова

Ясен Засурский — о том, почему Фурцева не давала ему ходу, что общего у Сталина с туканом, что вынюхивал Берия на Моховой, почему американские журналисты не ходят на митинги, о роли эротики в полиграфическом деле, а также о том, с кем из президентов было интереснее общаться студентам журфака МГУ

Факультет журналистики МГУ в последнее время принято поругивать — и не те кадры кует, и оплотом свободомыслия и прогресса, как когда-то, уже больше не является. Но все это не отменяет того факта, что почти в каждой редакции, будь то федеральные издания и каналы или скромная районная газета, найдется хотя бы один выпускник журфака. Причем со стопроцентной вероятностью учился он в эпоху Ясена Засурского — другой у факультета журналистики не было. Засурский работает на факультете с момента его основания, несколько десятилетий занимал должность декана, а сейчас является президентом факультета и до сих пор читает лекции. При нем случались и маленькие революции, и закручивание гаек, и перестройка учебного курса на новые, уже демократические рельсы. Как это было и чего от жизни ждет новое поколение его студентов?

— Ясен Николаевич, биография у вас для советского времени нетипичная: молодого специалиста вдруг выпускают за рубеж, причем сразу в капстрану. Как это получилось?

— В конце 1958 года я как стипендиат ЮНЕСКО поехал на целых два месяца во Францию и Англию. Рекомендовал меня первый декан факультета журналистики Евгений Лазаревич Худяков. Это было целое дело — собрать все характеристики, но поскольку в 1958 году оттепель еще ощущалась, с оформлением затруднений не возникло. Я смог побывать в редакциях многих газет, параллельно читал в вузах лекции о советской журналистике. В это же время во Франции случился кризис колониальной системы, шла война в Алжире. В обществе на эту тему развернулись довольно острые дискуссии, чувствовалось напряжение. Помню, главный редактор газеты «Монд» делился со мной: «Владелец издания Юбер Бёв-Мери намекает, что нас в любой момент могут закрыть. Потому что мы критикуем колониальную политику французского правительства».

На стенах другой редакции — газеты «Фигаро» — красовались надписи: «Фигаро = флик». Флик в переводе с французского — «шпик». Один журналист рассказывал, что ему под дверь подложили пластиковую бомбу в коробке из-под обуви. К счастью, его жена успела отпихнуть ее, и та взорвалась на лестничной клетке, никто не пострадал. Примерно в то же время в Париже подложили бомбу около входа в отделение ТАСС, взрывом снесло ворота. Журналистика находилась в эпицентре новостей!

В Англии все было спокойнее, я побывал в редакциях «Таймс», «Дейли телеграф». У редактора «Таймс», помню, поинтересовался: влияет ли газета на политику правительства? И получил удивительный для нас по тем временам ответ: «Мы не влияем на политику, мы делаем ее».

Позже, в 70-е годы, я поехал в Америку как спецкор «Литературной газеты». Та поездка получилась очень продуктивной, удалось пообщаться с Олби, с Воннегутом. Причем Эдуард Олби как раз был в зените славы. Он только-только вернулся из Франции и находился под впечатлением от митингов французской молодежи в Нантере: бунтовщики скандировали, что им не нужны телевизоры и стиральные машины, что они хотят быть людьми. Сейчас бы их назвали антиглобалистами. Курт Воннегут к моменту нашей встречи тоже уже был очень известен. Я оказался у него дома на 42-й улице. Он рассказывал мне о том, как пришел в литературу, как давались ему первые рассказы. Признался, что не стоит воспринимать их всерьез, поскольку писал он исключительно для того, чтобы публика его узнала и это дало бы возможность дальше создавать серьезные вещи. А еще он рассказывал о том, как во время войны находился в плену в Дрездене. Как во время налетов авиации союзников вытаскивал убитых из-под обломков. Как был освобожден из плена советским майором. Долго копался в альбомах, искал фотографию, но оказалось, что ее забрала жена, с которой он развелся.

Но я отвлекся, а ведь дело в том, что в США я оказался в самый разгар войны во Вьетнаме и сам стал свидетелем студенческого бунта.

Бунтовали учащиеся Колумбийского университета, и весь Нью-Йорк был обклеен лозунгами против властей. На улицах молодые люди раздавали антиправительственные листовки, устраивали пикеты. Свобод требовали все, вплоть до студентов-юристов, которых упорно ассоциируют с истеблишментом. Единственный факультет, остававшийся спокойным, был… факультет журналистики. Я очень удивился, но мне все объяснили. Студенты уже знали, в какие газеты после окончания учебы будут направлены, и выступления грозили им лишением потенциальной работы. Они не хотели бунтовать, поскольку были привязаны к истеблишменту больше, чем кто-либо еще, а протестующие активно выступали в том числе и против газетных корпораций. Так что ситуация, когда журналисты остаются индифферентными к происходящему, потому что зависят от своих работодателей, встречается во всем мире.

— Но у себя на журфаке вы учите другому.

— У журналиста должно быть два качества — он должен быть любопытным и сомневающимся. Если не сомневаешься, никогда не узнаешь правды. Эту мысль мы нашим студентам всегда старались внушить.

— Кстати, охота к перемене мест — это у вас наследственное?

— Да, мои родители познакомились в Польше, где оба работали в советском посольстве. Мама — секретарем-машинисткой, а отец — представителем в Совпольторге. Это было в 1927—1928 году. Маме не исполнилось еще и 20 лет, когда они с моим будущим отцом начали встречаться, поженились там же, в Польше. Точнее, не поженились, а соединились. Они не были зарегистрированы, жили по принципу того времени: ты мой муж, я твоя жена. Но это не помешало им прожить вместе много лет — вплоть до смерти моего отца. Именно благодаря папе у меня проснулся интерес к международным делам, географии, истории, литературе. В 30-х годах отец работал инженером Главкровли в Наркомтяжпроме, а в 1939 году был отправлен изучать американскую отрасль производства строительных материалов. Побывал он и на знаменитой промышленной выставке в Нью-Йорке, откуда привез мне красочный каталог, который я помню в деталях до сих пор. Пока он путешествовал по Америке и Европе, от него приходили открытки из разных городов, и так я получил представление о размерах вселенной. Присылал отец и письма. Первые из них пришли перевязанные веревочкой со штампом: «Проверено английской цензурой». К тому времени началась Вторая мировая война, и из Америки отец возвращался через Италию, поскольку она еще сохраняла нейтралитет.

— Война вас застала в Москве?

— Детские воспоминания о том времени связаны с постоянными учебными тревогами. В мои обязанности входило заботиться о бабушке, которая плохо слышала. Я нередко посещал библиотеку в Георгиевском сквере, и одна из воздушных тревог застала меня в библиотеке. Помню, как я что есть силы бежал домой, чтобы успеть отвести бабушку в бомбоубежище. Жили мы тогда в деревянном доме в Кабанихином переулке. Это недалеко от того места, где сегодня расположен вход на новую территорию зоопарка со стороны Зоологической улицы. Дом был достаточно прочный, его строил еще мой дед, рожденный за год до освобождения крестьянства. Бабушка была бесприданницей, но ее дядя — лесопромышленник Филимонов — в качестве приданого подарил ей средства на этот дом. Так дед стал домовладельцем, мещанином. После революции ему пришлось дом отдать новым властям, и там сделали ЖАКТ — жилищно-арендное кооперативное товарищество.

С началом войны моего отца перевели на работу в Комитет стандартов, и в июле 41-го эту структуру эвакуировали в Барнаул, так мы с семьей отправились в Сибирь. Ехали в теплушках — товарных вагонах с нарами по стенам. Ехали через разные города — Казань, Новосибирск… Остановки случались как придется, и я все время очень боялся потеряться — остаться на станции, если поезд вдруг отправится.

В Барнауле нас поселили в деревянном здании школы. Там я учился у очень хороших учителей, тоже эвакуированных из разных городов. В свободное время вместе с отцом я ходил в кабинет партпросвета читать журналы. В «Вопросах истории» печатали много материалов о войне, откуда мы узнавали о боях под Москвой, о том, как немцы вышли к каналу Москва — Волга.

Кругом все что-то делали для фронта, нам с ровесниками тоже хотелось поучаствовать. Помню, нам давали огромный ствол сосны, который надо было распилить и нарубить дров. Однажды я один двуручной пилой справился сам чуть ли не с целой сосной. По дому тоже помогал, как мог. Прожили мы в Барнауле до мая 1943 года, а потом вернулись в Москву. Осенью я поступил в школу. Поначалу долго отставал. Приходилось много читать, чтобы нагнать одноклассников. Зато понял, что самостоятельно программу можно осваивать быстрее. И решил попробовать сдать экзамены экстерном в 110-й школе. Она знаменита тем, что ее оканчивал наш нобелевский лауреат Андрей Сахаров. Получилось: в 1944 году стал выпускником и поступил в Институт иностранных языков. Правда, чтобы поступить, мне надо было получить разрешение комитета по делам высшей школы. На прием я попал к начальнику Отдела высших гуманитарных учебных заведений, весьма известному филологу Николаю Чемоданову. Он был мягкий человек, и я очень легко убедил его разрешить мне сдавать экзамены. По окончании иняза поступал сразу в две аспирантуры — в аспирантуру иняза на лингвистику и в аспирантуру Московского университета. Зачислили меня и туда и туда. В результате остановился на американской литературе на филфаке МГУ. А потом по распределению пошел работать в Издательство иностранной литературы, которое делало переводы иностранных писателей.

— Наверное, работа литературного редактора была не слишком увлекательной?

— Не скажите. Одной из книг, которую я редактировал, был сборник стихов кубинского поэта Николаса Гильена. А предисловие к ней написал Илья Эренбург, человек строгих нравов, как сейчас сказали бы — крутой. Он сразу заявил, чтобы ни одной строки, ни одной запятой в его статье поправлено не было. Пока работал над текстом, пару раз общался с ним по телефону, но беседы наши были, мягко говоря, краткими. В результате со сборником вышел курьез. Вызывает меня к себе главный редактор издательства Павел Вишняков и начинает возмущаться, мол, посмотрите, что вы пропустили. В стихотворении, посвященном Сталину, оказались такие строки: «Долгий нос твой, тукан…» Вишняков сам не свой: «Вы что, над Сталиным издеваетесь?» Я отвечаю, что тукан, мол, это воробей кубинский, но если что не так, давайте заменим эту птичку на орлана, но, говорю, учтите, что орлан питается падалью. В результате все-таки поставили орлана.

Интересно, что Эренбург потом был в числе писателей, к чьему мнению прислушивались в ЦК, когда рассматривалось предложение о создании факультета журналистики МГУ. Считается, что он был создан по личному приказу Сталина, но это не совсем верно. Решение принимали в ЦК в 1947 году. До этого проводились специальные встречи с писателями, на которых они высказывались о том, каким должен быть факультет. В стране тогда был дефицит журналистов, поскольку те специалисты, которых готовила партшкола и которые занимали руководящие должности, скажем так, не очень дружили с литературой. Отделение журналистики должно было влить новую кровь в профессию, подготовить современных корреспондентов. Одним из первых выпускников набора 1947 года, кстати, стал Алексей Иванович Аджубей, который потом работал редактором «Известий». Конечно, ему помогало то обстоятельство, что он был знаком с дочерью Хрущева Радой и потом женился на ней. Но все равно лично я считаю его очень смелым человеком, который обновил «Известия». Если до этого они издавались утром, то он превратил их в вечернюю газету. К тому же начали выходить два издания — московское и союзное, на тот момент это было в новинку.

— Как вас судьба привела на факультет журналистики?

— Одновременно с работой редактором в издательстве я на филфаке читал лекции по истории литературы. А на созданном отделении журналистики не было преподавателя зарубежной журналистики, и эту должность предложили мне. К 1951 году, когда я окончил аспирантуру и защитил кандидатскую, уже вовсю читал лекции для будущих журналистов. В 1952 году основали факультет журналистики, а в феврале 1953 года он получил право создавать новые кафедры, и я перешел сюда на полную ставку. Правда, именно в тот момент моя судьба могла кардинально измениться и пойти по партийной линии, но этому помешала сама Фурцева. Я входил в комитет комсомола Института иностранных языков. Там меня приняли в партию и хотели продвигать по этой линии, для чего вызвали на бюро райкома, секретарем в котором была Фурцева. Очень приятная женщина, вежливая, такой нормальный партийный бюрократ. Посмотрела она на меня, 18-летнего, и говорит: «Молод еще, пускай работает в комсомоле». Кстати, много лет спустя я руководил дипломной работой ее дочери…

Фурцева не дала мне ходу, а я и не возражал, поскольку, честно говоря, особо в партийную деятельность не стремился. Потом, правда, мне снова предлагали партийную работу — в международном отделе ЦК. Я даже заполнил необходимую анкету и благополучно забыл об этом. Вдруг через какое-то время звонок: «Выходите на работу». Я учился в аспирантуре и сказал, что должен поговорить со своим руководителем. Пошел к профессору Геннадию Николаевичу Поспелову, и он сказал без обиняков, хотя, наверное, и рисковал: «Нечего там делать, учитесь в аспирантуре». Я позвонил и отказался. Об этом решении не жалею до сих пор. Мне всегда было интереснее заниматься журналистикой и литературой.

— Эти события происходили в середине 50-х. Умер Сталин, прошел ХХ съезд, началась оттепель. На характере «новорожденной» советской журналистики это не могло не отразиться.

— Еще как отразилось! К тому времени, как был развенчан культ личности, я стал заместителем декана по заочному отделению и помню выступление на факультете секретаря ЦК по идеологии Дмитрия Шепилова. «Нужно менять журналистику,— говорил он, — пора перестать называть американских журналистов акулами империализма». У прессы, по его словам, появляются другие задачи, она должна поднимать внутренние проблемы, главная из которых — накормить народ. Слушать все это было чрезвычайно интересно, студенты воодушевились — они устраивали собрания, где очень резко выступали в защиту решений XX съезда, практически взбунтовались против некоторых преподавателей, которые, с их точки зрения, придерживались консервативных взглядов. В первую очередь это касалось преподавателей истории и партийной советской печати, чей курс во многом основывался на решениях партии. Студентам хотелось нового, и они открыто об этом говорили. Я отлично помню, как на собрании в Коммунистической аудитории — сейчас она называется Чеховской — горячо выступала наша студентка Оля Кучкина, которая впоследствии стала известной журналисткой. Правда, вскоре страсти поутихли. Райком партии устроил разбирательство, которое повлекло за собой отчисление студентов. Особенно активных отчисляли за различные прегрешения, например за то, что кто-то не пошел на выборы. Спорить с чиновниками было очень трудно, и мы, увы, не могли помешать отчислениям. Впрочем, все эти события подробно описал в своем романе «От весны до весны» преподаватель нашего факультета Василий Петрович Росляков. Но с другой стороны, в результате волнений было принято решение издавать факультетскую газету «Журналист», которая выходит до сих пор. Так мы пытались создать условия для новой журналистики, которую требовали студенты. Тогда же построили типографию, которая располагалась в здании на Моховой, 11.

После смерти Сталина территории Московского университета расширились, и факультеты начали переводить из центра на Ленинские горы. Переехали естественно-научные факультеты. Но гуманитарным факультетам, которые оставили в исторических зданиях, все-таки было тесновато. Тогда решили возвести первый гуманитарный корпус. Когда его построили, все известные факультеты получили в нем площади. Тогда всем хотелось находиться на Ленинских горах, потому что преподавателям там давали квартиры. В новый корпус переехал и экономический факультет, который как раз занимал нынешнее здание факультета журналистики. В результате это здание — аудиторный корпус по Моховой, 9 — никто не хотел брать. Мы ничего не просили, а просто скромно сказали, что хотели бы тут разместить журфак. И нам его отдали без боя, тихо-спокойно. Зато сейчас многие возмущаются, что журналисты получили историческое здание.

Тогда нам многое пришлось перестраивать. На первом этаже в огромном атриуме стояли две статуи — Сталина и Ленина. Сталина убрали сразу после XX съезда. А вот статуя Ленина простояла дольше. Интересно, что ни Сталин, ни Ленин, насколько мне известно, в этом здании никогда не были. А вот Берия рядом появлялся часто. Время от времени он проезжал мимо здания на Моховой в машине, причем она ехала так медленно, что его без труда можно было разглядеть. Говорят, охотился на женщин, высматривал, чтобы потом послать к ним своих гонцов.

— После того, как вы стали деканом идеологически важного факультета, часто приходилось отбиваться от указаний сверху?

— На этот пост меня избрали в 1965 году. Однако до этого я нередко исполнял обязанности декана, поскольку Евгений Лазаревич Худяков часто болел. Должность декана журфака непроста уже хотя бы потому, что каждый раз, когда возникали какие-то политические сложные ситуации, это так или иначе отражалось на нас. Помню, когда начались гонения на церковь, у нас возникли проблемы с верующими студентами. Заставляли их отчислять. Нас упрекали в том, что мы нарушаем советские принципы, когда принимаем на учебу этих молодых людей. Конечно, когда они поступали, о вероисповедании особо не распространялись. В результате нам удалось обойтись малой кровью — отчислять ребят мы все-таки не стали, а перевели их на заочное отделение, чтобы не так бросались в глаза, и они все-таки окончили факультет. Такие решения всегда давались с трудом, потому что давление со стороны инстанций было очень сильным. Например, по поводу того же самиздата. Не знаю, участвовали ли наши студенты в самиздате, но точно интересовались им и читали. А как же иначе? Помню, в Союзе журналистов мне высказывали: «Что вы такое себе позволяете? Ваши выпускники приехали на практику в Ивановскую область, и у них нашли Солженицына. Чему вы там учите у себя на факультете?» Кому нападать, находилось всегда. Но мы сами за себя заступались, к тому же даже в ЦК люди понимали, что журналистов не удержишь на голодном пайке. Потому, наверное, нам позволили создать на факультете телевизионное отделение. Специальных решений на этот счет наверху не было. Мы добились создания отделения при поддержке методического отдела Комитета по телевидению и радиовещанию, нам помогли получить оборудование и построить телевизионную студию. Особо в этом деле нам помог Ираклий Андроников. Он не просто приходил на факультет в качестве гостя и читал свои рассказы о Лермонтове, но и работал со студентами отделения, наставлял их. Андроников был человеком, хорошо понимавшим аудиторию, был весьма артистичен, что очень важно для телевидения. Этому он и пытался научить студентов.

Мы все время стремились улучшить изучение журналистики, например, пригласили читать лекции по социальной психологии известного философа и социолога Бориса Андреевича Грушина. Потом он уехал в Прагу работать в журнале «Проблемы мира и социализма», а на его место пришел Юрий Александрович Левада. Он читал курс лекций по социологии и по-своему толковал роль журналистики — говорил, что она не может никого поменять, а лишь усилить настроения. В то время в МГУ секретарем парткома был Владимир Ягодкин, который называл все это большой крамолой. Нас начали обвинять в том, что мы преподаем буржуазную науку и используем при этом буржуазную терминологию. Дело ограничилось устными замечаниями, однако лично на Леваде это все-таки отразилось — под давлением горкома партии ВАК отменил ранее принятое решение о присуждении ему звания профессора. Вернуть его удалось, не поверите, только после 1991 года.

— В это время вообще все изменилось. Тогда именно выпускники журфака создавали новую российскую журналистику и новое телевидение.

— На баррикадах у Белого дома в 1991 году оказалось немало наших студентов, несмотря на то что это был август и многие находились на каникулах. На факультете в это время проходила научная конференция с участием американских журналистов. Они приехали, а тут танки стоят. Кстати, путч дал нам повод гордиться одним из наших давних выпускников Борисом Панкиным. В свое время он сделал блестящую карьеру в «Комсомольской правде» — от простого корреспондента до главного редактора, а потом стал дипломатом. Ко времени путча он был послом в Чехословакии и отказался признавать ГКЧП. В результате он оказался едва ли не единственным послом, который не признал путчистов.

Все произошедшие в обществе перемены мы только приветствовали — отказались от предметов, связанных с марксистской концепцией, начали разрабатывать новые курсы. Считаю, что то время было золотым веком журналистики, когда газеты фактически принадлежали журналистам. Но уже в 1993 году выяснилось, что интерес к газетам большой, люди хотят читать, а денег на то, чтобы их печатать, нет. Поэтому пошли на поклон к олигархам, в результате олигархизация прессы практически привела к ее гибели. Газеты публиковались, но больше не концентрировались на интересах общества. За три-четыре года тиражи с 300 миллионов упали до 25.

— В 2000 году Михаил Горбачев рассказывал об этих проблемах на своей лекции перед первокурсниками журфака. Вы близко знакомы?

— Сейчас уже и не вспомню, когда произошла наша первая встреча. Возможно, когда Михаил Сергеевич приходил на экскурсию, чтобы осмотреть старое здание университета. Он оканчивал юридический факультет и бывал в этом здании на лекциях. В целом у меня он оставил впечатление очень живого, приятного и творческого человека. Когда мы предложили ему выступить в качестве лектора, он согласился, не колеблясь ни минуты. Дело в том, что его очень интересовала реакция студентов на прошлые события. По ходу лекции ему задавали самые разные вопросы, был и неприятный момент, когда кто-то из присутствующих в аудитории начал его оскорблять. Конечно, он воспринял это негативно, но я все равно не жалею о решении пригласить Горбачева выступить.

— Как-то у вас на факультете не складывается с президентами...

— Когда приходят такие люди, как президент, то служба охраны обеспечивает максимальную защиту. Проход на подобные мероприятия строго регламентирован, списки, наверное, составляются. Получилось так, что когда к нам пришел Дмитрий Медведев, студенты хотели задать ему вопросы, но не смогли. Дело в том, что это была не встреча со студентами, а встреча с людьми, которых пригласили на беседу с президентом. Мы выступали здесь не как факультет журналистики, а как место, где имеется большой зал для проведения этой встречи. Поэтому до вопросов от наших студентов дело не дошло.

— Как вы считаете, выживет ли печатная пресса?

— Популярность газет падает. Говорят, это связано с тем, что люди теперь все узнают в Интернете. Это досадно, потому что культура вдумчивого чтения прививается с чтением газет. Вы можете вникнуть в суть событий и обдумать их, а в Интернете информация мелькающая. Я связываю уменьшение популярности газет с падением интереса в том числе к политической жизни, с известной апатией. Газетам нужна поддержка в смысле большей социальной активности общества. Я даже специально спросил у Медведева, читает ли он газеты, потому что в советское время часто показывали руководителей за чтением газет. Он ответил, что читает онлайновые издания.

— В последнее время факультет журналистики поминается чаще всего в связи с не самыми приятными вещами. То студенты календарь выпустят, то установочный диктант завалят.

— Я был очень огорчен, когда увидел этот календарь: вместо того чтобы заниматься творчеством, студенты решили организовать коммерческий проект. И не очень изящные, честно говоря, были там дамы. Это чистая коммерция, а не журналистика.

Что же касается установочного диктанта по русскому языку, то тут свою роль сыграл ЕГЭ, необходимый для поступления. Он построен на тестах — заучил, ткнул пальцем, и все в порядке. Язык же позволяет шире смотреть на мир, расковывает мышление. Мне не нравится новый закон о высшем образовании, поскольку переход на систему бакалавров-магистров сковывает личность, творческий момент сокращается до критической отметки. Видимо, нам нужно делать процесс обучения в университете более творческим, меньше времени уделять лекциям и больше оставлять его студентам для самостоятельной творческой работы, для контактов с профессорами и преподавателями.

— А может, их уже мало интересует творчество, куда важнее другое — поскорее устроиться в жизни? Как тем американским студентам-журналистам, которые не хотели «вылезать»?

— Студентам надо «вылезать», участвовать во всех формах молодежной и студенческой жизни. Тут опасность может быть одна: слишком много знать. Но это, я считаю, хорошо.

Анастасия Резниченко

Досье

Ясен Николаевич Засурский

Родился 29 октября 1929 года в Москве. В 1948 году окончил факультет английского языка Московского государственного педагогического института иностранных языков. В 1951—1953 годах работал научным редактором в Издательстве иностранной литературы.

С 1953 года начал работать на недавно созданном факультете журналистики МГУ.

С 1957 года — заведующий кафедрой зарубежной журналистики и литературы.

С 1965 по 2007 год занимал должность декана, а с 2007 года — президент факультета журналистики МГУ. Доктор филологических наук.

Награжден двумя орденами «Знак Почета», орденом Трудового Красного Знамени, орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени, Золотой медалью ЮНЕСКО имени Махатмы Ганди. Два раза становился лауреатом Ломоносовской премии.

Женат, имеет сына и двоих внуков, один из которых, Иван Засурский, возглавляет кафедру новых медиа и теории коммуникации на факультете журналистики МГУ.

Россия > СМИ, ИТ > itogi.ru, 9 января 2012 > № 468062 Ясен Засурский

«Риск создания газового картеля есть, но его имеет смысл принять»

Британская компания ВР привезла в Россию свой очередной, 60-й по счету отчет по мировой энергетике. Главный экономист и вице-президент компании Кристоф Рюль по сложившейся уже традиции приезжает в Москву, чтобы сделать несколько презентаций BP Statistical Energy Review, а также провести эксклюзивные мероприятия для российских чиновников и корпораций. В его напряженном графике нашлось время для «Московских новостей». О том, что происходит с ценами на нефть и почему потребителям не следует бояться создания газового картеля, Кристоф Рюль рассказал в интервью обозревателю «МН».

— ВР— единственная нефтегазовая компания, публикующая статистический отчет по мировой энергетике. Скакой целью вы это делаете?

— В этом году исполнилось 60 лет с момента, когда ВР, выпуская годовой статистический обзор, начала снабжать рынок данными о развитии мировой энергетики. Другие энергетические компании представляют свои взгляды на будущее, сценарии развития отрасли на 20 лет вперед. Но реальные цифры, представление о том, как развивается рынок, на мой взгляд, более полезны его участникам, чем любые прогнозы. Поэтому наши статистические доклады традиционно пользуются большой популярностью в отрасли и среди общественности. Энергетикачрезвычайно важная часть мировой экономики, но до сих пор мы имеем дефицит открытых оперативных данных о том, как она развивается. Врезультате масса дискуссий ведется без адекватной информации о ситуации.

— Тем не менее вы пошли вслед за трендом и в этом году впервые выпустили свои сценарии развития энергетики до 2030 года.

— В компании мы начали готовить такие долгосрочные сценарии чуть раньше, полтора года назад. Иочень быстро раскрыли свое видение рынку. При этом мы не просто представили наши прогнозы развития энергетики, но и сделали публичными подробные расчеты, на которых эти прогнозы базируются, чего другие компании не делают. На наш взгляд, ценность для отрасли представляет не столько сам наш прогноз, сколько эти подробные данные, которые все желающие могут использовать для разработки собственных альтернативных сценариев. Наш подход к прогнозированию, мне кажется, более прозрачен, более содержателен и честен.

— Почему именно сейчас появился прогноз ВР? Какова выгода от него коммерческой компании ВР?

— Мы искренне хотим улучшить качество обсуждения сценариев развития мировой энергетики. Мы считаем, что получение рынком более полной и достоверной информации повысит уровень дискуссий. Иэто в конечном счете пойдет на пользу бизнесу ВР.

— Что вы думаете о последствиях аварии на АЭС в Японии? Станет ли она фактором развития энергетики в глобальном масштабе?

— Смотря что считать глобальным эффектом. С одной стороны, японская ситуация уже повлияла на отказ Германии от атомной энергетики. С другой— я считаю, что «Фукусима» будет иметь в большей степени региональный и среднесрочный эффект, но не станет долгосрочным драйвером для мировой энергетики.

— Входе презентации статистического отчета вы сказали, что не даете прогнозов по цене на нефть даже своему боссу. Почему?

— Экономисты могут оценить условия, при которых цены изменяются, или описать пограничные ситуации, когда цены могут меняться очень быстро. Но они не могут и не должны называть точные цифры. Если кто-то вам будет говорить, что нефть будет стоить столько, то следует относиться к таким людям с осторожностью. Мы не делаем прогнозов, а даем оценки развития рынков. Что касается цен, то наша команда дает руководству предположения об их уровне, коридор, у которого дистанция между нижней и верхней границей довольно существенная.

— На днях страны-члены ОЭСР приняли решение выпустить на рынок часть нефти из стратегических резервов. Как вы оцениваете этот шаг?

— Такое решение принято всего третий раз в истории организации. Первые два раза ОЭСР реагировала на катаклизмы, которые приводили к краткосрочным сбоям поставок нефти после вторжения в Ирак и после урагана «Катрина». Сейчас, на мой взгляд, это стратегическое решение, направленное на балансировку рынка в среднесрочной перспективе. В2011 году наблюдаются самые высокие в номинальных долларах средние цены на нефть. Тем не менее на последней встрече ОПЕК не было принято решения увеличить уровень добычи. В условиях роста спроса на нефть, потери ливийской добычи и снижения добычи в странах, не входящих в картель экспортеров, стало понятно, что высокие цены— это результат реального дефицита сырья. ОЭСР пытается его сократить, остановить дальнейший рост цен и в то же время надавить на те страны ОПЕК, которые отказываются наращивать добычу.

— А какие у ОПЕК есть свободные мощности по добыче?

— Этого никто достоверно не знает, но они есть. Их достаточно, чтобы сбалансировать рынок при растущем спросе. То есть сегодняшний дефицит создан искусственно. По нашим оценкам, страны ОПЕК могут увеличить добычу примерно на 4,5 млн баррелей в сутки.

— Какой же должна быть справедливая цена на нефть? И каков порог цены, при котором экономики развитых стран не способны производить добавленную стоимость?

— Не существует справедливых цен, есть рыночные и нерыночные. Предельный уровень цен для каждой страны разный. К примеру, американская экономика более чувствительна к росту цен на нефть, чем европейская. И как правило, мы понимаем предел, когда экономика начинает страдать от нефтяного ралли. Большинство экономистов согласится, что 100 за баррель и выше— слишком дорого, чтобы поддерживать восстановление экономики США. А когда в прошлом году цены длительное время держались в районе 70, никто не возмущался. По-видимому, в этом диапазоне— между 70 и 100— сегодня находится приемлемый для развития стран-импортеров уровень цен.

— Как долго ОЭСР может использовать стратегические резервы для балансирования рынка?

— По действующим правилам члены организации должны иметь запасы нефти, полностью покрывающие их импортные потребности в течение 90 дней. Сейчас принято решение выпускать на рынок 2 млн баррелей в день в течение 30 дней. Теоретически запасов при таком их использовании хватит на два года. Но, конечно, никто не собирается опустошить стратегические резервы полностью.

— Вы говорите, что высокие цены на нефть— следствие искусственно созданного членами ОПЕК дефицита. Производители со своей стороны винят в этом рыночных спекулянтов. Кто прав?

— Влияние финансовых инвесторов на нефтяной рынок очень ограничено, оно незначительно для того, чтобы повлиять на направление движения цен. Они могут ускорить движение цен, но не способны изменить тренд. Например, на угольном рынке финансовых инвесторов гораздо меньше, чем в нефти, но колебания цен там более сильные.

— В начале июня Международное энергетическое агентство (МЭА) выпустило новый прогноз под заголовком «золотой век газа» со знаком вопроса. Что вы думаете об этом?

— История этого доклада сама по себе интересна. Он появился в дополнение к основному прошлогоднему прогнозу МЭА, в котором перспективы роста потребления газа толком не были описаны. Умногих это вызвало удивление, и у агентства стали спрашивать, почему оно игнорирует роль газа в энергобалансе будущего. Вответ на эту критику МЭА пришлось подготовить дополнительное исследование. Что касается содержания нового газового доклада и выводов агентства, то они во многом схожи с нашей точкой зрения. Роль газа в мировом балансе будет увеличиваться. Рост потребления газа будет опережать рост спроса на другие виды ископаемых энергоносителей. Эта тенденция будет поддерживаться развитием технологий добычи и транспортировки газа, а также энергетической политикой стран.

— Давайте поговорим о ценах на газ.

— Их сложно предсказать (смеется).

— Сейчас в Европе много говорят о необходимости убрать из долгосрочных газовых контрактов нефтяную привязку. Не приведет ли это к созданию в газовой отрасли газового картеля, который из-за небольшого числа участников сможет диктовать свои условия потребителям?

— Уход от привязки газовых цен к нефтяным и ценообразование на основе спроса и предложения выгодны потребителям. Цены, возможно, станут более волатильными, но в долгосрочном плане они будут ниже, чем при сохранении существующего механизма. По сути, потребители газа уже сейчас (пусть и опосредованно) зависят от решений нефтяного картеля. Риск создания газового картеля после того, как газовые цены будут отвязаны от нефтяных котировок, есть, но его имеет смысл принять.

— Влияние ОПЕК на газовый рынок все же опосредованное. А для работы эффективного газового картеля достаточно будет двух-трех участников— России, Катара и, может быть, Алжира.

— Я считаю, что любые картели вредны. И с ними нужно бороться. Но я не понимаю логику, когда говорят, давайте оставим все как есть и не будем противостоять существующему картелю только потому, что на его место может прийти другой. Нельзя исключить, что при отсутствии нефтяного индексирования могут возникнуть новые проблемы, о которых мы пока не догадываемся, но сегодняшняя ситуация сама по себе плоха, чтобы согласиться на ее сохранение. Рынок газа быстро развивается, хотя он все еще сильно сегментирован. Новые технологии добычи, рост производства сжиженного газа и расширение его географии способствуют рыночной диверсификации. В условиях диверсификации нескольким поставщикам будет не так просто договориться о манипулировании рынком. В то же время история глобализации мировой торговли— это история создания и разрушения разных картелей.

— А как быть с огромными инвестициями в добычу и транспортную инфраструктуру, которые требуются в газовом бизнесе? Кто их будет гарантировать при отсутствии привязки цен к нефти?

— Пример США, где функционирует ликвидный газовый рынок, показывает, что инвестировать в добычу газа можно и не имея привязки к нефтяным ценам. Более того, уход от нефтяной привязки— необходимое условие создания нормального газового рынка. Сейчас его нет. Инвестиции можно и нужно обосновывать, оценивая потребности рынка в газе и готовность потребителей платить за него. Цены на нефть тоже сложно предсказать, и нет никаких гарантий, что они не упадут в будущем. Это задача банкиров и нефтегазовых компаний— правильно оценить условия прибыльной продажи газа. Сейчас газовые проекты приходится рассматривать в контексте ситуации на рынке нефти, что усложняет процесс их планирования и оценки. Газовый рынок должен развиваться по своим закономерностям.

— Все больше говорят о необходимости разрабатывать нефтяные запасы в Арктике, развивать глубоководное бурение. Но опыт ВР свидетельствует, что риски— экологические, технологические и финансовые— здесь слишком велики. Есть ли реальная потребность спешить с разработкой таких сложных и дорогих запасов?

— Я согласен с тем, что это очень сложные задачи. Но нужно учиться их решать, если мы хотим гарантированно обеспечивать человечество энергоносителями. Вмире еще много легкоизвлекаемой нефти, но, к сожалению, эти ресурсы труднодоступны с политической точки зрения. Поэтому компании вынуждены браться за новые более рискованные проекты, заниматься глубоководным бурением, разрабатывать Арктику и так далее. Инам предстоит научиться управлять всеми возникающими здесь рисками.

— При каких ценах на нефть арктические проекты станут экономически привлекательными?

— Это трудно оценить: цены на нефть и затраты на разработку не являются независимыми друг от друга. Многие дорогостоящие шельфовые проекты начинались при цене 20 за баррель, и в тот момент они были эффективны. Но по мере роста цен на нефть увеличивались и аппетиты сервисной индустрии. Случилось то, что называется инфляцией издержек. Вто же время я считаю, что совершенствование технологий на горизонте 2030 лет сделает арктическую добычу привлекательной. Однако если не начать заниматься этим сейчас, то будущий технологический прорыв отложится.

Беседовал Алексей Гривач

Великобритания > Нефть, газ, уголь > mn.ru, 28 июня 2011 > № 365327 Кристоф Рюль

Когда «сбываются» мечты

Израиль на другом «новом Ближнем Востоке»

Резюме: Многолетние грезы о демократизации в арабском мире в силу, как казалось, их заведомой недостижимости позволяли Западу рассчитывать на вечное моральное превосходство и возможность смотреть на окружающий мир сверху вниз. Однако мечтания иногда становятся явью – но к этому, как оказалось, не готов никто.

В 1990-е гг. Шимон Перес, а в 2000-е – Джордж Буш-младший рисовали радужные картины будущего «нового Ближнего Востока». Тогдашний министр иностранных дел, а ныне – президент Израиля делал упор на взаимовыгодной экономической кооперации. Его книга так и называлась: «От экономики, работающей на нужды войны, к экономике мира». Джордж Буш верил, что цементирующим фактором «нового Ближнего Востока» будут процессы демократизации. Едва ли не любимой книгой Буша и его помощницы по национальной безопасности, а затем госсекретаря Кондолизы Райс стало сочинение израильского политика Натана Щаранского «В защиту демократии» с жизнеутверждающим подзаголовком «Свобода победит тиранию и террор». Речь самого Джорджа Буша о путях урегулирования палестинской проблемы, произнесенная 24 июня 2002 г., объявлялась в этом произведении образцом «ясности моральных критериев» и «нового смелого политического курса».

«Если цветок свободы распустится на каменистой почве Западного берега и Газы, это вдохновит миллионы мужчин и женщин на земле, которые также устали от нищеты и угнетения, которые также имеют право на демократическое правительство», – упоенно цитировал Щаранский бесконечно пафосные слова тогдашнего американского президента.

«Величайшей ошибкой арабов в XX веке – ошибкой, которая до сих пор так и не исправлена, – явилась их приверженность тоталитарным военным или президентским режимам», – писал, в свою очередь, Шимон Перес. Он убеждал читателей в том, что «только подлинная демократизация, и ничто иное, принесет настоящую пользу арабскому миру и не в последнюю очередь – палестинскому народу». В 1993 г. нынешний президент Израиля полагал, что «наиболее эффективное оружие палестинских организаций против ХАМАСа – демократические выборы: они должны привести к созданию властной структуры законно избранного большинства, которая поставит заслон вооруженному и фанатичному меньшинству».

Сегодня это звучит как издевка, ибо многопартийные демократические выборы в Палестинской администрации, прошедшие в январе 2006 г., ХАМАС как раз уверенно выиграл. А вот проверить тезис о желательности падения «тоталитарных военных или президентских режимов», вероятно, удастся теперь. Впервые в истории региона конец нескольким авторитарным правлениям был положен путем мирного протеста, в котором приняли участие широкие слои населения. Оказалось, однако, что выглядит «новый Ближний Восток» совсем не так, как его принято было рисовать. Израильтянам, нравится им происходящее или нет, совершенно необходимо понять, что же представляет собой «новый Ближний Восток», появившийся вокруг них.

В израильской прессе отмечалось, что «израильское политическое и военное руководство… вяло отреагировало на политическое цунами. Израильские лидеры не удостоили нас серьезным анализом происходящего». Известный политический обозреватель Ярон Декель выделяет несколько важных вопросов: как Израиль готовится к существованию в новой ближневосточной реальности? Предпринимают ли руководители какие-либо действия в связи с происходящим в арабских странах? Имеется ли опасность разрыва дипломатических отношений с Египтом и Иорданией, с которыми Израиль подписал мирные договоры? Стоит ли, несмотря на происходящие события, попытаться добиться мирного урегулирования с палестинцами и Сирией? Однако «молчание наших руководителей вызывает подозрение, что они просто-напросто не знают, что делать, – отмечает Декель. – У них нет ни малейшего представления о том, как Израиль должен готовиться к новой реальности».

Забудьте об Израиле и Палестине

Еще полгода назад никто не предвидел падения режимов Зина аль-Абидина Бен Али в Тунисе и Хосни Мубарака в Египте, не обсуждалась даже теоретическая возможность массовых демонстраций протеста по всему арабскому миру. А те, кто предсказывал всплеск напряженности на Ближнем и Среднем Востоке, почти единодушно связывали его с вероятным обострением палестино-израильского конфликта.

События в регионе кардинально меняют привычную систему понятий: то, на чем десятилетиями заостряли внимание едва ли не все, кто писал о Ближнем Востоке, в настоящее время точно не является наиболее важным. В течение долгого времени три принципиально разных понятия – «ближневосточный конфликт», «палестино-израильский конфликт» и «арабо-израильский конфликт» – практически приравнивались друг к другу и воспринимались как синонимы.

Очевидно, что арабо-израильский конфликт не исчерпывается его палестинским измерением. Он включает в себя также проблемы отношений с Сирией и Ливаном – странами, с которыми мирных договоров нет до сих пор, а также многими другими арабскими государствами – от Алжира до Саудовской Аравии – до сих пор не признавшими право еврейского государства на существование в каких бы то ни было границах. Очевидно и то, что наиболее сложными на сегодняшний день являются отношения Израиля с Ираном – страной мусульманской, но не арабской. Используя словосочетание «ближневосточный конфликт» для описания исключительно проблем отношений Израиля с кем бы то ни было, мы лишаемся адекватной терминологии для понимания того, что в настоящее время происходит на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Ведь к Израилю (как и к палестинцам и даже к Ирану) все это не имеет практически никакого отношения. Как справедливо отметила в этой связи профессор кафедры востоковедения МГИМО Марина Сапронова, «взрыв Ближнего Востока и всего арабского мира прогнозировался уже давно, но источник опасности видели в тупиковой ситуации ближневосточного урегулирования, расколе Палестины и подъеме исламского движения. Классический народный бунт, тем более в самой развитой и европеизированной арабской стране, стал неожиданностью».

Волна беспорядков, причины и механизм которых, если говорить начистоту, по-прежнему не вполне прояснены, прокатилась по большинству стран Северной Африки и Ближнего Востока. Нечто подобное происходит впервые, и это требует серьезного переосмысления реальности. Центральная и непререкаемая аксиома на протяжении многих лет состояла в том, что для урегулирования ближневосточных проблем необходимо прежде всего решить именно палестинскую проблему. Действительно, даже те арабские страны, которые не имеют ни территориальных, ни водных, ни иных претензий к Израилю, как, например, Алжир или Саудовская Аравия, из чувства солидарности с палестинцами не идут на примирение, однако факт состоит в том, что нынешний кризис никак не связан с этими вопросами. С 1973 г., когда крайне тяжелый для развитых стран Запада нефтяной кризис был спровоцирован именно арабо-израильской войной, ситуация изменилась кардинальным образом.

Сейчас совершенно ясно, что проблемы Ближнего Востока отнюдь не сводятся к палестино-израильскому конфликту и его разрешение не приведет к успокоению региона. Как не без иронии отмечалось в редакционной статье газеты «Ха’арец», «кого сейчас интересует мирный процесс, демонтаж поселений, разметка границ между Израилем и Палестиной или урегулирование вопросов безопасности [между ними]? Палестинская администрация также оказалась в новой для себя ситуации. Неожиданно для палестинцев их конфликт с Израилем был вытеснен на периферию общественного внимания».

В мире много проблем, и палестино-израильская – никак не ключевой фактор международной напряженности. Более того: на самих палестинских территориях никаких волнений нет, в настоящее время это удивительно спокойное место. Для снижения напряженности в регионе «большого Ближнего Востока» мировой дипломатии нужно заниматься другими вопросами.

В то же время нельзя не обратить внимание на «фестиваль признаний» несуществующей палестинской государственности, открытый 3 декабря 2010 г. завершавшим свою каденцию президентом Бразилии Луисом Инасио Лула да Силвой и продолженный в последующие два месяца еще шестью странами Южной Америки, вследствие чего количество государств, признавших независимость Палестины, перевалило за 110. Все это ни на йоту не изменило реальную ситуацию: с одной стороны, все границы территорий Палестинской администрации (ПНА) контролируются Израилем, с другой – сами власти ПНА ни в малейшей степени не контролируют сектор Газа. На Западном берегу у палестинцев одно правительство во главе с Саламом Файедом, в котором нет представителей ХАМАСа. В Газе – другое, во главе с Исмаилом Ханийей (который на самом деле подотчетен находящему в Дамаске Халеду Машалю), в котором нет никого, кроме активистов ХАМАСа, и между ними нет никакого взаимодействия.

Учитывая, что четырехлетний срок полномочий Махмуда Аббаса на посту главы ПНА истек еще в январе 2009 г., а пятилетний срок полномочий Законодательного совета ПНА закончился в январе 2011 г. (при этом никакие новые выборы не назначены), речь идет о распавшемся надвое несостоявшемся государстве, не имеющем легитимных органов власти и управления. Ситуация вернулась к «до-ословским» временам, когда реальные руководители палестинцев находятся за пределами Палестины. Перед нами – второе Сомали, государство также де-факто давно распавшееся, но в Палестине еще и все границы контролируются внешней силой – Израилем. Признание в этих условиях государственного суверенитета Палестины наглядно демонстрирует, насколько далека от реальности политико-правовая риторика на Ближнем Востоке.

Крах международно-правовых механизмов региональной безопасности

После каждой из двух мировых войн были предприняты попытки сформировать международные структуры, которые ставили целью переход от «права кулака» к «праву мира». Лига Наций, ООН, ее Генеральная Ассамблея и Совет Безопасности, Международный суд – все эти и многие другие организации были созданы, чтобы решать межгосударственные споры не силой, а путем достижения коллективного согласия.

На Ближнем Востоке эти структуры, прямо скажем, никогда не работали идеально. Примеров тому много, ограничимся двумя наиболее наглядными. Решение Генеральной Ассамблеи ООН от 29 ноября 1947 г. о разделе территории бывшего британского мандата, согласно которому создавались палестинское и еврейское государства, а Иерусалим объявлялся международным городом, выполнено было лишь в части создания Израиля. Другой пример – вопреки консультативному заключению Международного суда, принятому в июле 2004 г. четырнадцатью голосами против одного, Израиль продолжил строительство стены безопасности.

Нынешний кризис вновь показал ограниченность международно-правовых механизмов. Как справедливо отметила Марина Сапронова, Лига арабских государств практически бездействует, и это лишний раз доказывает ее слабость, демонстрируя силу дезинтеграционных процессов в арабском мире, вследствие которых правящая элита каждой страны исходит из своих собственных интересов. Совбез ООН начал 22 февраля обсуждение ситуации в Ливии, но многочисленные жертвы среди мирного населения при разгоне демонстраций в Египте, Сирии, Йемене и других странах региона не удостоились никакого внимания. Показательно в этой связи удивительное равнодушие всех стран мира, кроме Ирана, к судьбе участников выступлений протеста шиитов (составляющих три четверти населения страны, но лишенных доступа к власти) в Бахрейне и вводу туда объединенных войск Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ). События не обсуждалось ни на Генассамблее, ни в СБ ООН.

Иным оказался расклад применительно к ситуации в Ливии, где между войсками, верными Муаммару Каддафи, и силами оппозиции началась гражданская война. Хотя Каддафи в Совете Безопасности не поддержал никто, крупнейшая страна Европы – Германия, а также все страны БРИК – Бразилия, Россия, Индия и Китай – при голосовании воздержались. Это превратило операцию против Ливии едва ли не в личный проект президента Франции Николя Саркози, поддержанный новым правительством Великобритании, к которому с оговорками и, что называется, «на расстоянии» присоединилась администрация Барака Обамы. О готовности поддержать операцию по установлению зоны, запретной для полетов военной авиации, объявили Норвегия, Дания, Канада, Польша, Катар, ОАЭ, а позднее и Швеция – для демонстрации мирового единства этого, конечно, мало.

Раскол в международном сообществе очевиден, как очевидно и то, что в существующей сегодня вокруг Ливии ситуации торжествует «право кулака». Международно-правовая система обеспечения безопасности потерпела полный крах: Ливию, по инициативе президента Франции, бомбит авиация НАТО, в Бахрейн введены войска Саудовской Аравии и других стран – членов ССАГПЗ, в Египте власть захватило местное военное командование… Для Израиля, не имеющего мирных договоров с подавляющим большинством стран региона, все это – плохие новости. В Израиле хорошо помнят события мая 1967 г., когда Гамаль Абдель Насер закрыл для израильского судоходства Тиранский пролив, блокировав порт Эйлат на Красном море, и никакая международная организация не встала на защиту интересов еврейского государства – что в итоге привело к Шестидневной войне, перекроившей контуры ближневосточной политической географии. Как оказалось, с тех пор мир изменился меньше, чем многие предполагали и надеялись.

Без сверхдержав: Ближний Восток в эпоху бесполярного мира

Ближний Восток перешел к новому геополитическому состоянию: никакая внешняя сила не сможет реально влиять на происходящее в регионе.

И Соединенные Штаты, и Европейский союз, и Россия были застигнуты врасплох событиями в арабских странах. При этом и в Египте, и в Тунисе с политической арены ушли светские и лояльные Западу режимы, и пока неясно, какие силы придут им на смену. Способность американского руководства воздействовать на происходящие процессы минимальна. Администрация вначале поддерживала Хосни Мубарака, а затем, видя, что маятник качнулся в противоположную сторону, «сдала» его, при этом 11 февраля президент Барак Обама заявил, что руководству Египта следует «четко и недвусмысленно встать на путь демократии». Верховный совет вооруженных сил Египта, получивший власть в стране после отставки Мубарака, это пожелание фактически проигнорировал. В конце марта, спустя полтора месяца после ухода президента, объявлено, что парламентские выборы пройдут только в сентябре 2011 г., а президентские пока не назначены вовсе. Предполагается, что они состоятся лишь летом 2012 г., т.е. более чем через год!

Равнодушно отнеслись к американским призывам не только в 80-миллионном Египте, но и в Бахрейне, население которого в сто раз меньше и на территории которого находится база Пятого флота ВМС США, которая позволяет контролировать нефтяной экспорт из Персидского залива. 15 марта король Бахрейна Хамад ибн Иса аль-Халифа объявил о введении чрезвычайного положения сроком на три месяца. Действия преданных королю сил, разгромивших при поддержке войск Саудовской Аравии и ОАЭ палаточный лагерь оппозиции, вызвали резкую реакцию Вашингтона, представители которого призвали к политическому диалогу с оппозицией. Однако монархии региона проигнорировали пожелание Белого дома. Барак Обама в телефонном разговоре с королем Бахрейна выразил «глубокую озабоченность» методами подавления протестных выступлений и потребовал от властей «максимальной сдержанности». Резкой критике действия официальной Манамы подвергла и Верховный комиссар ООН по правам человека Наванетхем Пиллэй. Но никакого эффекта это не возымело.

Кроме того, определились границы американского силового участия. Объясняя 28 марта в телевизионном обращении к согражданам позицию правительства относительно военной операции в Ливии, Барак Обама публично пообещал, что американские самолеты там не задержатся. О наземной операции, как не устают повторять в Белом доме, речь и вовсе не идет. Итак, стало очевидно: ближневосточные походы Соединенных Штатов закончились в Афганистане и Ираке. Период, когда США пытались играть роль «мирового полицейского», завершился. Двадцать лет назад на смену эпохе противостояния двух сверхдержав, Соединенных Штатов и Советского Союза, пришла эпоха фактически однополярного мира, однако на наших глазах завершается и она. Страны и народы Ближнего Востока, и в том числе Израиль, где многое «завязано» на партнерстве с США, должны адаптироваться к жизни в «бесполярном» мире.

На сегодняшний день никто не знает, какими будут новые режимы Ближнего Востока. 75-летний Мохаммед Хуссейн Тантауи, возглавивший Египет после ухода Хосни Мубарака, едва ли может рассматриваться в качестве долгосрочного президента. Ключевыми фигурами в диалоге между политическими элитами Египта и Израиля со стороны Каира на протяжении многих лет были Осама эль-Баз, ближайший советник Мубарака, и глава Службы общей разведки в 1993–2011 гг. Омар Сулейман. В конце января он был назначен вице-президентом, но уже в день отставки Мубарака 11 февраля 2011 г., о которой он же и объявил, потерял этот пост и с тех пор не появлялся на публике. Все эти люди – очень пожилые: Осаме эль-Базу исполняется 80 лет, Омару Сулейману – 75. Ровесник Сулеймана – еще один многолетний член «команды Мубарака» Амр Муса, на протяжении последних десяти лет – генеральный секретарь ЛАГ, а до этого десять лет возглавлял египетский МИД. 70-летний премьер-министр маршал авиации Ахмед Шафик, фактически последний назначенец Хосни Мубарака (утвержден на высший пост в правительстве 29 января 2011 г.), 3 марта отправлен в отставку. На его место назначен 59-летний инженер Эссам Абдель-Азиз Шараф, который до этого лишь однажды на протяжении полутора лет работал в правительстве в должности министра транспорта, а с декабря 2005 г. не входил в руководство страны. Наработанных контактов с ним ни у кого на Западе (равно как и в Израиле) нет, непонятно, сколько он продержится на посту, каков будет круг его полномочий и есть ли у него президентские амбиции и перспективы.

На данный момент невозможно спрогнозировать и кто именно придет к власти в Тунисе. И.о. президента Фуад Мебаза и премьер-министр Каид Эс-Себси в силу возраста вряд ли могут на это претендовать (первому – 78 лет, второму – 85). Как отмечает бывший посол РФ в Тунисе Алексей Подцероб, вернувшийся из эмиграции руководитель Конгресса за республику Монсеф Марзуки широкой известностью в стране не пользуется. Легальные оппозиционные организации – Партия народного единства, Прогрессивная демократическая партия, «Ат-Тадждид», Демократический форум за труд и свободы и другие массовой поддержки не имеют. И в Египте, и в Тунисе весьма вероятно существенное увеличение представительства исламистов в высших органах власти.

Неизбежность исламизации

Идея всемирной демократизации как способа решения существующих, в том числе на Ближнем Востоке, проблем потерпела крах. Представляется, что такие активные сторонники этой идеи, как Кондолиза Райс и Натан Щаранский, фатально путали понятия «политическая культура» и «форма правления», причем второе в их понимании вытесняло первое. Демократические режимы там, где они реально существуют, являются следствием самостоятельного социально-политического развития этих стран и народов. Пожалуй, лишь в Японии «работающая» либеральная демократия оказалась привнесенной извне.

Политическая культура куда важнее формы правления. Культура толерантности и уважения прав национальных, конфессиональных, сексуальных и иных меньшинств значительно важнее демократической формы правления и связанных с нею процедур, например, свободных многопартийных выборов. Однако подобной либеральной политической культуры в арабо-мусульманском мире нет – и введение новой, формально демократической, формы правления не приведет к торжеству либеральных ценностей и отказу от насилия как средства разрешения внешних и внутренних конфликтов.

Наиболее свободные выборы в странах Ближнего Востока – в Турции, Иране, Ливане и Палестинской администрации – привели к власти значительно более фундаменталистские силы, чем те, что находились у руля правления до этого. Даже в Израиле от выборов к выборам усиливаются позиции традиционалистов и религиозных фундаменталистов, хотя в целом страна остается единственным примером либеральной демократии в регионе.

В этой связи важно трезво оценивать перспективы проведения многопартийных демократических выборов в Египте. Эти выборы, даже если не приведут к победе «Братьев-мусульман», усилят их позиции. Движение «Братья-мусульмане», основанное в 1928 г., с 1954 г. находилось в Египте под запретом. Это осложняло их деятельность, одновременно окружая ее ореолом мученичества, по традиции весьма позитивно воспринимаемого широкими слоями общества. По существу, в ходе демонстраций января-февраля 2011 г. «Братья-мусульмане» впервые за много лет по-настоящему вышли из подполья, открыто участвуя в публичных массовых акциях. Кстати, нынешний глава Египта министр обороны Мохаммед Хуссейн Тантауи, выступая на площади Ат-Тахрир, во всеуслышание заявил, что «Братья-мусульмане» достойны хотя бы одного портфеля в будущем правительстве. В комитете, названном «Коалиция за перемены» и насчитывавшем пятьдесят членов, «Братья-мусульмане» представлены четырьмя делегатами. 15 февраля лидеры движения объявили о планах по созданию политической партии.

Сразу после обнародования этих намерений 67-летней руководитель «Братьев-мусульман» Мохаммед Бади, отсидевший девять лет в тюрьме за общественно-политическую деятельность, дал интервью, в котором призвал арабские и исламские страны к кооперации «для осуществления проектов против колониализма, вестернизации и сионистской гегемонии». Вот что, в частности, сказал Бади: «Мы обращаемся к нации с просьбой объединиться перед лицом сионистского образования [так Бади, как и многие другие в арабо-мусульманском мире, именует Израиль. – Авт.] и западного проекта». 11 февраля 2011 г. Сами Абу-Зухри от имени ХАМАСа поздравил «Братьев-мусульман» с «победой над режимом Мубарака» и выразил надежду, что новые египетские власти помогут снять израильскую осаду сектора Газа.

Интенсификация контактов «Братьев-мусульман» с ХАМАСом в непосредственной близости от границ с Израилем может привести (а, возможно, уже и привело) к разработке совместных планов действий против еврейского государства, что способно спровоцировать локальное или масштабное вооруженное противостояние. Совершенно очевидно, что в случае прихода исламистов к власти в Египте существует реальная вероятность возникновения угрозы Израилю. Как справедливо отмечает Григорий Косач, для египетского общества мир с Израилем «всегда оставался “холодным”, а сохранение этого мира всегда определялось авторитарным характером египетской власти (да и власти в любой другой стране арабского мира), которая едва ли не полностью игнорировала общественные настроения, проводя свой внешнеполитический курс».

На Ближнем Востоке мы оказываемся перед замкнутым кругом, когда исламисты в любом случае усиливаются если не в краткосрочной, то в средне- и долгосрочной перспективе. С одной стороны, Марина Сапронова права, утверждая, что сегодня на Ближнем Востоке «исламизация … равнозначна демократизации». С другой стороны, противодействие демократизации тоже не способно изменить общий вектор. Как указывает Рупрехт Поленц, эксперт по Ближнему Востоку и глава комитета Бундестага по внешней политике, «чем дольше авторитарное правительство находится у власти, тем выше вероятность того, что исламистские движения становятся сильнее». Авторитарные правительства не допускают свободу слова, печати, однако они не в силах запретить религию, поэтому общественные дискуссии, невозможные в СМИ, перемещаются под своды мечетей. Там ислам обретает высокий градус политизированности. Либеральным странам поддерживать на Ближнем Востоке некого: и военная хунта, и исламисты не соответствуют западной политической культуре, а приверженцы западного пути развития постепенно оказываются в арабо-мусульманском мире просто нерелевантными.

В прошлом, когда речь заходила о том, что военные являются заслоном перед исламистами, в пример всегда ставились Алжир и Турция. Однако очевидно, что нельзя говорить о «демократичности» режима, который держится исключительно на военных; «гарнизонное государство» – не синоним, а антоним демократии. В любом случае, для западного мира и для Израиля оба сценария – и длительное правление в Египте военной хунты, и резкое усиление исламистов – означает существенное ухудшение ситуации.

Вероятно, прав директор Института востоковедения РАН Виталий Наумкин, который полагает: даже если предположить, что «Братья-мусульмане» станут влиятельной легальной силой, они не будут требовать денонсации мирного договора с Израилем и примут этот договор как политическую реальность. Пример Турции, где исламисты пришли к власти, но не прервали дипломатические отношения с Израилем, свидетельствует в пользу такого вывода. Однако правительство Реджепа Тайипа Эрдогана направило в Газу флотилию солидарности, следствием чего стали трагические события, в которых погибли девять человек, а израильско-турецкие отношения оказались на грани разрыва. Если подобным же курсом будет следовать и новое египетское руководство, то это уже точно будет совсем другой Ближний Восток, у Израиля не останется ни одного стратегического союзника во всем регионе.

В Израиле с особым вниманием следят за тем, что происходит в соседней Иордании, где опасность прихода к власти исламистов давно считается высокой (в 1970-е – 1980-е гг. в Израиле так же считали весьма вероятным падение Хашимитской династии, однако под натиском ООП). Критическое значение имеет для Израиля сохранение Иордании в качестве независимого государства, не рассматривающего свою территорию как плацдарм для нападения на еврейского соседа. На протяжении многих десятилетий сохранение в Иордании статус-кво считается судьбоносным для Израиля.

Как отмечал политический обозреватель израильской газеты «Маарив» Шалом Иерушалми еще в середине февраля, «Биньямин Нетаньяху наблюдает за происходящим в Египте и видит перед собой два сценария: Турция-1 и Турция-2. Первый сценарий – Турция Ататюрка и продолжателей начатой им секулярной революции, которая превратила страну в модернизированное и относительно либеральное общество, где ислам перестал играть центральную роль. Второй вариант – Турция Эрдогана и правящей исламской партии. Турция-1 всегда поддерживала прочные связи с Израилем. Турция-2 вступила с Израилем в конфликтные отношения, однако не стала окончательно разрывать связь с Иерусалимом». Иерушалми считает, что и такая модель устроила бы Израиль, однако существует опасность развития событий в Египте по иранскому сценарию. «То, что в Тегеране 1979 г. началось как революция интеллектуалов, молодежи и представителей среднего класса, выступавших против шаха Резы Пехлеви, очень быстро переродилось в радикальный исламский режим, который наводит ужас на весь ближневосточный регион. В последние дни Нетаньяху часто упоминает имя Шахпура Бахтияра, первого иранского премьер-министра периода антишахских волнений, правившего в Тегеране до тех пор, пока аятолла Хомейни и его соратники окончательно не взяли власть в свои руки. Подобный сценарий, опасаются в Израиле, может иметь место и в Египте, если “Братья-мусульмане” будут принимать участие во властных структурах или просто-напросто захватят власть силой».

Традиционно пользующийся большим влиянием в израильских интеллектуальных кругах аналитик Ари Шавит опасается, что под прикрытием лозунгов о демократизации значительная часть арабских стран Персидского залива перейдет под фактический контроль Ирана. «Под лозунгами освобождения от гнета диктаторов радикальный ислам возьмет под контроль значительную часть арабских стран. Мир между Израилем и палестинцами, между Израилем и Сирией станет невозможным. Мирные соглашения с Иорданией и Египтом постепенно сойдут на нет. Исламистские, неонасеристские и неоосманские силы будут формировать облик Ближнего Востока. С арабской революцией 2011 г. может произойти то, что произошло с революцией 1789 г. в Европе: ее узурпирует какой-нибудь арабский Наполеон, использует революционные чаяния и превратит революцию в серию кровавых войн», – предполагает Шавит.

Дилемма, возникающая в связи с тем, что демократизация неизбежно приводит к исламизации, оказывается для автора – и отнюдь не для него одного – неразрешимой. С одной стороны, Шавит пишет, что «американцы правы, становясь на сторону народных масс, требующих прав и свободы, это верный подход, с исторической точки зрения». Однако прямо за этим он утверждает, что «американцы ошибаются, способствуя развалу тех режимов, которые были их союзниками на Ближнем Востоке, собственными руками прокладывая путь к победе “Братьям-мусульманам” и Ирану». Как и почему правота вдруг превращается в ошибку, Ари Шавит не объясняет, и это в полной мере отражает смятение умов, которое царит в Израиле и в западном мире относительно происходящих на «большом Ближнем Востоке» событий. Многолетние мечты о демократизации в арабском мире в силу, как казалось, их заведомой недостижимости позволяли рассчитывать на вечное моральное превосходство и возможность смотреть на окружающий мир сверху вниз. Однако мечты иногда сбываются – но к этому, как оказалось, не готов никто.

Алек Эпштейн – доктор философских наук, преподаватель Открытого университета Израиля, Еврейского университета в Иерусалиме и Института стран Азии и Африки при МГУ им. М.В. Ломоносова, эксперт московского Института Ближнего Востока.

Израиль. Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 апреля 2011 > № 739775 Алек Эпштейн

Восстание арабов

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме На протяжении всей современной истории Египет был и остается лидером арабского мира, центром, из которого расходятся круги политических перемен. От того, каким путем будет преодолен кризис власти в Каире, зависит геополитический расклад на всем мусульманском Востоке и в более широком глобальном масштабе.

«Жасминовая революция» в Тунисе, начавшаяся самосожжением 20-летнего юноши, быстро перекинулась на запад (Алжир, Мавритания), юг (Судан) и восток (Египет, Иордания, Йемен) арабского мира. И хотя масштаб внутренних потрясений в этих странах различен и в каждой из них своя специфика, ясно одно. Социальная почва для народных выступлений созрела, и созрела давно. Свержение режима Зин эль-Абидина Бен Али в Тунисе сыграло лишь роль неожиданного катализатора.

Социально-политические причины взрыва

Уличные демонстрации, митинги и другие проявления массового протеста сотрясали Арабский Восток и раньше, особенно часто в 50–70-е гг. прошлого столетия. Тогда, на этапе становления национальных государств, гнев «арабской улицы» был направлен против внешних сил – Израиля и империализма США. Отдельные протестные выступления последнего десятилетия носили в основном экономический характер. Теперь же, после того, как впервые в современной истории смена режимов в двух арабских странах произошла не в результате военного переворота, внешнего или внутреннего «дворцового заговора», а под давлением снизу, на повестку дня встал вопрос о кардинальных политических переменах, возможно, на всем Ближнем Востоке, включая смену «несменяемых» арабских правителей.

Как быстро, в каких формах и насколько радикально перемены будут происходить в каждой отдельно взятой арабской стране, пока трудно спрогнозировать. В то же время глубинные процессы внутреннего развития, которые подготовили эту «социальную бомбу», уже давно были предметом экспертных обсуждений. В этом смысле при всех различиях в затронутых волнениями арабских государствах имеется много общего.

Прежде всего это часть арабского мира с более низким уровнем жизни большинства населения, особенно Египет и Йемен. Если в Алжире и Ливии – странах – экспортерах нефти – правительствам удалось на время нейтрализовать народное возмущение ростом цен, а граждане Кувейта даже получили по 3,5 тыс. долларов США разовых денежных дотаций и дополнительные добавки к социальному пакету, то, к примеру, в Египте финансовые лимиты на популистские меры оказались исчерпанными.

Социальную базу протестных движений составила молодежь, отчаявшаяся улучшить свое материальное положение, и зарождающийся средний класс, недовольный коррупцией в верхах, непотизмом и авторитарными методами правления.

Как отмечалось на Давосском форуме по Ближнему Востоку (Мертвое море, 18–20 мая 2007 г.), занятость среди молодежи в этом регионе катастрофически низка (не более 30%) даже по сравнению с такими неблагополучными в этом отношении регионами, как Центральная и Восточная Европа и республики бывшего Советского Союза. При этом уже сегодня очевиден дисбаланс спроса и предложения на рынке труда, а в перспективе прогнозируется только усугубление этой проблемы. Дефицит требуемой рабочей силы на Арабском Востоке в ближайшие два десятилетия должен, по подсчетам экономистов, составить от 80 до 90 млн рабочих мест. Как заполнить этот дефицит – самый большой вызов социально-экономическому развитию всего региона, где общая численность молодых людей в возрасте до 30 лет приближается к 70% населения, и большинство из них, по проведенным опросам, мечтает о выезде за границу.

Другим серьезным раздражителем на уровне субъективного восприятия политической реальности в массах стала несменяемость власти и всего правящего класса. Бен Али оставался президентом Туниса более 23 лет, а Мубарак возглавлял Египет неполные 30 лет. Нынешние главы двух других арабских государств, Ливии и Йемена, пришли к власти в результате военных переворотов еще раньше – соответственно в 1969 и 1978 годах.

Кроме того, во всех этих четырех странах были широко известны планы передачи власти по наследству. В Тунисе ходили слухи о властных амбициях жены президента и ее клана, установившего свой контроль практически над всеми жизненно важными сферами национальной экономики. Сценарий передачи власти от отца к сыну получил одиозную огласку и в Египте. Банкир Гамаль Мубарак, сын президента, вошедший в руководство правящей Национально-демократической партии (НДП), символизировал срастание финансовых интересов бизнеса и официального политического класса.

За последние годы имущественная поляризация в Египте шла настолько быстро, что образовавшаяся пропасть между богатством верхов и бедностью большинства населения выглядит сегодня особенно разительной. В окрестностях Каира по соседству с трущобами, называемыми «народными кварталами», выросли коттеджные поселки новой бизнес-элиты из числа бывших военных и партийных функционеров. И это в стране, где 40% населения живет за чертой бедности и 30% продолжает оставаться неграмотными. Стабильность поддерживалась репрессивными методами традиционно разветвленных в стране спецслужб и путем дотирования продуктов питания. В результате бюджетный дефицит достиг 8%, а государственный долг вырос до 72% ВВП.

Широкое недовольство в Египте вызвали результаты состоявшихся в ноябре 2010 г. парламентских выборов. В отличие от предыдущих выборов 2005 г., когда «Братья-мусульмане», выступавшие как «независимые» кандидаты, получили 20% мест, на этот раз НДП практически полностью монополизировала законодательный орган власти (97% мест). Оппозиция объявила итоги сфальсифицированными. Накануне президентского голосования, намеченного на сентябрь 2011 г., было изменено конституционное законодательство, что сделало участие в выборах независимых кандидатов практически невозможным. Все это наряду с социальными факторами также повлияло на рост антирежимных настроений, предопределив перерастание чисто экономических требований в радикально политические.

Говоря о побудительных мотивах народных волнений, особенно в Тунисе и Египте, следует отдельно отметить рост современных коммуникационных технологий. У многих экспертов и наблюдателей возник вопрос: как поддерживалась организованность народных выступлений в условиях разобщенности оппозиции и давления репрессивного аппарата? К тому же до сих пор не вполне понятно, какие политические силы стояли за этим, или поначалу больше сработали элементы стихийности и подверженности эмоциональному взрыву. По свидетельству очевидцев, для координации действий использовался Интернет, особенно такие социальные сети, как Facebook, мобильная связь. Разумеется, подобные средства коммуникации на Арабском Востоке распространены не столь широко, как в Западной Европе, но даже 8–10% в Египте (в Тунисе этот процент выше) оказалось вполне достаточно для общения среди активистов. Не случайно власти не раз прибегали к блокированию Интернета и мобильной связи.

Маневры армии

Если в Тунисе после бегства Бен Али из страны контуры переходного периода в основном согласованы, что позволило временному правительству сбить волну народных выступлений и заручиться сотрудничеством оппозиции в подготовке новых парламентских и президентских выборов, то в Египте ситуация, вероятно, долго останется неопределенной.

Под давлением протестов и западной реакции президент сделал ряд шагов навстречу требованиям народа. Впервые за время его правления был назначен вице-президент (этот пост оставался вакантным с момента, когда в 1981 г. его покинул сам Хосни Мубарак), которому предполагалось передать часть президентских полномочий. Произведена замена правительства, начался переговорный процесс с оппозиционными партиями и новыми молодежными движениями о политических и конституционных реформах. К числу приоритетов нового правительства отнесено удовлетворение жизненных потребностей народа, то есть главных экономических требований протестующих.

Вместе с тем президент Египта сначала решительно отказался немедленно покидать свой пост, ограничившись обещанием не выдвигаться на предстоящих в конце этого года президентских выборах.

Тактика президента и военно-политического истеблишмента в разгар кризиса заключалась в следующем:

ослабить накал народных выступлений, опираясь на массовое присутствие армии на улицах в качестве стабилизирующей силы;

не допустить падения режима, обеспечив условия для его упорядоченной мирной эволюции с «сохранением лица»;

в диалоге с оппозицией договориться об условиях «достойного» ухода президента в течение «переходного периода», возможно, до новых президентских и парламентских выборов.

Однако эти расчетам не суждено было оправдаться. Количество манифестантов достигло критической массы, а требования отставки президента стали распространяться по всей стране, поставив государство на грань коллапса. Экономические потери катастрофически нарастали (150 млн долл. США в день, 1 миллиард от оттока туристов). Беспрецедентной силы достигло внешнее давление со стороны главного союзника Египта Соединенных Штатов и примкнувшей к ним Западной Европы. В этих условиях президент Египта по договоренности с армейским командованием, а, возможно, и под его нажимом вынужден был покинуть свой пост 11 февраля 2011 года и передать верховную власть Высшему военному Совету. Первым шагом этого коллективного органа было объявление о приостановке действия конституции и роспуске парламента.

Важная особенность ситуации в Египте заключается в той роли, которую играет там институт армии. Она традиционно является не только военной организацией, но и политической корпорацией, источником верховной власти, пользуется авторитетом в народе как гарант национального суверенитета. Многие генералы в отставке возглавляют государственные и частные компании, правительственные агентства, местные органы власти, образуя своего рода «внутренний круг», который гораздо шире, чем непосредственное окружение президента. От того, как поведет себя армия, во многом зависит дальнейшее развитие событий, особенно теперь, когда они вышли за конституционные рамки.

С другой стороны, и оппозиции не удалось быстро заполнить политический вакуум. Она также оказалась застигнутой врасплох силой и размахом народного гнева. Опасения в Израиле и на Западе насчет вероятности прихода к власти организации «Братья-мусульмане» вполне понятны, хотя и представляются несколько преувеличенными. С самого начала исламские лозунги на улице полностью отсутствовали, а сама организация египетских исламистов переживает период раскола на почве разногласий в отношении тактики поведения после парламентских выборов в ноябре 2010 года.

В этих условиях руководство «Братьев-мусульман» предпочло действовать совместно со светскими партиями, присоединившись к образованной ими коалиции оппозиционных сил. Шансы этого объединения выступить единым фронтом на переговорах с официальными властями представляются малозначительными, особенно когда энергия народного гнева начнет сходить на нет. Другое дело, что исламисты со временем обязательно попытаются оседлать волну антирежимных настроений, используя опыт организационной работы в массах и спекулируя на антиамериканских чувствах, широко распространенных в Египте (по последним опросам, рейтинг доверия к США не превышает 30%).Но и в этом случае «Братья-мусульмане», по прогнозам египетских политологов, могут рассчитывать только на 20% голосов избирателей.

Оппозиция разрозненна и многоцветна. Политический спектр простирается от старейшей правой египетской партии «Вафд» до радикалов из находящейся вне закона организации «Братья-мусульмане». В состав этой широкой коалиции входит и образованная манифестантами аморфная демократическая ассоциация «За перемены», выдвинувшая своим лидером нобелевского лауреата, бывшего генерального директора МАГАТЭ Мохаммеда эль-Барадеи. Разумеется, оппозиционерам будет нелегко договориться даже между собой о формировании переходного «правительства народного единства» для внесения поправок в конституцию, обеспечивающих проведение «свободных выборов».

Нынешний этап политического развития Египта является по-настоящему переломным. Центр внутренних борений сосредоточен вокруг того, кто будет контролировать переходный период. Останется ли контроль в руках армии или же под давлением толпы стихийно перейдет к старым и новым политическим силам, в том числе родившимся на волне массовых выступлений. В первом случае шансы на мирный переход к демократическим переменам значительно выше. Во втором – внутренний хаос может затянуться надолго.

11 февраля Египет совершил «прыжок в неизвестность».Как бы ни развивались события дальше, драматический уход президента (а верховная власть в Египте со времен Гамаля Абдель Насера освящена ореолом если не божественности, как при фараонах, то во всяком случае непререкаемости) знаменует собой начало качественно новой эпохи. Переход к демократии, как показывает мировой опыт революционных потрясений, отнюдь не гарантирован ни при диктатуре армии, ни при диктатуре народа.

Турецкая модель?

Если свержение Бен Али в Тунисе дало импульс народным выступлениям египтян (барьер страха был преодолен), то от того, каким путем и как быстро будет преодолен кризис власти в самом Египте, во многом зависит геополитический расклад на всем мусульманском Востоке и в более широком глобальном масштабе. На протяжении всей современной истории Египет был и остается лидером арабского мира, центром, из которого расходятся круги политических перемен. На Египте, этой первой арабской стране, заключившей мирный договор с Израилем, покоится вся, пока еще шаткая, система региональной безопасности. Также велика его роль в сдерживании исламского экстремизма и великодержавных амбиций Ирана.

Если демократические реформы в Египте примут обвальный характер, то такой оборот событий повысит градус напряжения в арабских странах – экспортерах нефти и газа с непредсказуемыми последствиями для мировой экономики и финансов. В любом случае обширный регион Ближнего Востока и Северной Африки ожидает время болезненных перемен. По прогнозам Генерального секретаря Лиги арабских государств, этот волатильный период продлится от двух до пяти лет. Арабские правители, получившие столь тревожный сигнал снизу, уже вряд ли смогут управлять прежними методами. Другое дело, какой характер примут внутриполитические преобразования, насильственный или мирный, как они отразятся на перспективах урегулирования арабо-израильского конфликта и архитектуре международной безопасности в целом.

С точки зрения внутреннего расклада сил, модели дальнейшей трансформации в каждой из арабских стран, не затронутых модернизационными процессами по децентрализации власти и внедрению политического плюрализма, могут быть различными. Выработка работоспособных механизмов представительной демократии с учетом специфики мусульманского Востока и будет составлять содержание переходного периода.

По мнению многих комментаторов, для Египта и Алжира с сильными светскими традициями и стабилизирующей ролью армии более приемлема была бы турецкая модель. Насер, как и Кемаль Ататюрк, заложил традиции обновления сверху при сохранении консолидирующей роли армии, но ни при нем, ни при Анваре Садате и далее Мубараке не возникло гибкой политической системы, в которой институционально сочетались бы интересы широкого спектра сил, порожденных современным развитием. Насеровский Арабский социалистический союз и Национально-демократическая партия Садата и Мубарака не выдержали испытания временем как правящие партии, представляющие интересы коррумпированной государственной бюрократии и крупного капитала.

В Йемене армия, приведшая к власти Али Абдаллу Салеха, также может сыграть роль страховочного инструмента от сильных потрясений в условиях политического вакуума. Чисто местная особенность выражается здесь в сохраняющейся племенной структуре общества. Президент Салех поспешил объявить о том, что он отказывается выдвигаться на очередной срок. До сих пор ему удавалось лавировать между запросами племен в попытках, не всегда успешных, удовлетворить интересы поглощенной им южной части Йемена и северян, завязанных больше на Саудовскую Аравию, а также поддерживать внешние атрибуты современной государственности. Со временем делать это будет гораздо труднее.

Монархические режимы в Иордании и Марокко имеют свои глубоко укоренившиеся династические традиции, восходящие к пророку Мухаммеду. Эти страны в отличие от большинства монархий Аравийского полуострова далеко продвинулись по пути политической модернизации. Поэтому можно полагать, что устои этих режимов менее уязвимы, хотя сами верховные руководители, судя по всему, восприняли происходящее в высшей степени серьезно.

Иранская модель «теократической демократии» – это скорее шиитский феномен, она вряд ли способна стать притягательным примером для арабских государств с преобладанием ислама более мягкого суннитского толка. Вместе с тем противопоставление современного развития национальным и религиозным традициям – гарантия неудачи. Политические реформы в большинстве мусульманских стран не будут успешными, если они осуществляются как альтернатива исламу и, следовательно, воспринимаются мусульманским сообществом в качестве угрозы религиозным ценностям. Линия на искусственную демократизацию и переориентацию традиционного мусульманского общества с целью внедрения либеральных ценностей несет опасность дестабилизации и играет на руку исламским экстремистам.

Международному сообществу, реакция которого на события в Тунисе и особенно в Египте была непоследовательна и противоречива, предстоит еще пройти между Сциллой и Харибдой, чтобы найти разумные балансы между требованиями сохранения стабильности и демократизации. Заявления ряда руководителей западноевропейских государств на конференции по безопасности в Мюнхене в феврале 2011 г. о том, что не все критерии западной демократии применимы к Арабскому Востоку, внушают некоторый оптимизм. В то же время мировые державы демонстрируют очевидную растерянность перед лицом мощной волны социально-политического пробуждения, которая поднимается на Ближнем Востоке.

Египет. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 2913961 Александр Аксененок

Государственный капитализм достиг совершеннолетия

© "Россия в глобальной политике". № 3, Май - Июнь 2009

Иан Бреммер – президент Eurasia Group, соавтор книги The Fat Tail: The Power of Political Knowledge for Strategic Investing («Непредвиденные риски: сила политических знаний для стратегического инвестирования»). Статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 3 за 2009 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Резюме По всему миру свободный рынок оттесняется государственным капитализмом – системой, в которой государство является ведущим экономическим игроком. Как Соединенным Штатам следует на это реагировать?

Волна актов государственного вмешательства, прокатившаяся недавно по Соединенным Штатам, Европе и большинству развитых стран мира, преследовала цель смягчить тяжесть нынешней глобальной рецессии и оздоровить больные экономики. Преобладающая часть правительств развитых стран не имеют намерения осуществлять управление экономикой бесконечно долго. И все же в развивающихся странах за подобным вмешательством кроется несколько иная тенденция: там сильное влияние государства на экономику свидетельствует о стратегическом отказе от доктрины свободного рынка.

Правительства, а не частные акционеры уже владеют крупнейшими мировыми нефтяными компаниями и контролируют 75 % общемировых запасов энергоносителей. В странах с наиболее бурно развивающейся экономикой компании, находящиеся в собственности государства или связанные с ним, оказывают все большее влияние на рынок в основных секторах экономики. На так называемые фонды национального благосостояния (этим недавно появившимся термином обозначают инвестиционные портфели, находящиеся в собственности государства) приходится одна восьмая общемировых инвестиций, и данный показатель возрастает. Такие тенденции ведут к перестройке международной политики и глобальной экономики, так как все больше рычагов экономической власти и влияния передаются центральной государственной власти. Эти тенденции способны усилить такой внушительный и сложный феномен, как государственный капитализм.

Менее 20 лет тому назад ситуация представлялась совершенно иначе. После того как Советский Союз рухнул под тяжестью своих многочисленных противоречий, новое кремлевское руководство вскоре взяло на вооружение западную экономическую модель. Молодые правительства бывших советских республик и государств-сателлитов стали следовать западным политическим ценностям и вступать в западные союзы. Тем временем в Китайской Народной Республике либеральные рыночные реформы, начатые на десяток лет раньше, способствовали обновлению Коммунистической партии Китая (КПК). Страны с формирующейся рыночной экономикой, такие, к примеру, как Бразилия, Индия, Индонезия, Турция и Южно-Африканская Республика решили ослабить государственное регулирование своих «спящих» экономик и укрепить свободное предпринимательство. По всей Западной Европе прокатились волны приватизации, покончившие с государственным управлением многими компаниями и секторами экономики. Резко возросли объемы торговли. Глобализация сетей потребительского спроса и предложения, потоков капитала и прямых иностранных инвестиций, технологий и инноваций еще больше усилили эти тенденции.

Сейчас свободный рынок отодвинулся на второй план. На смену пришел государственный капитализм – система, при которой государство выступает в качестве ведущего экономического агента и использует рынки главным образом в политических целях. В результате развития этой тенденции разгорелась новая фаза глобальной конкуренции, в которую оказались вовлечены не противоборствующие политические идеологии, а соперничающие экономические модели. При этом присутствие политической составляющей в процессе принятия экономических решений полностью изменило состав выигравших и проигравших.

Во времена холодной войны решения, принимаемые в рамках командных экономик Советского Союза и Китая, практически не оказывали влияния на западные рынки. Нынешние поднимающиеся рынки еще не сформировались. Но сегодня экономические решения государственных чиновников в Абу-Даби и Анкаре, Бразилиа и Дели, Мехико, Москве и Пекине (о стратегических инвестициях, государственной собственности, регулировании) заставляют реагировать мировые рынки. Проблемы, создаваемые этой мощной разновидностью капитализма, управляемого государством, обострились из-за мирового финансового кризиса и глобальной рецессии. Теперь сторонники свободной торговли и открытых рынков вынуждены доказывать преимущества данной системы все более скептически настроенному международному сообществу.

Это не просто следствие спада мощи и влияния США в сравнении с мощью и влиянием поднимающихся экономик. Если бы правительства последних отдали предпочтение либеральному капитализму, то сокращение присутствия Соединенных Штатов на мировом рынке компенсировалось бы ростом эффективности и производительности в мировом масштабе. Однако подъем государственного капитализма привел к широкому распространению неэффективности на мировых рынках и привнес элементы популизма в принятие экономических решений.

ГЛАВНЫЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ СИЛЫ

При государственном капитализме на авансцену выходят четыре важнейших экономических агента: национальные нефтяные корпорации, государственные предприятия, частные «национальные чемпионы» и фонды национального благосостояния (ФНБ).

«Большая нефть» у большинства американцев ассоциируется прежде всего с транснациональными корпорациями, такими, в частности, как BP, Chevron, ExxonMobil, Shell, Total. Однако 13 крупнейших нефтяных компаний мира (по оценке их запасов) находятся в собственности государств и управляются государствами. К ним относятся Saudi Aramco (Саудовская Аравия), National Iranian Oil Company (Иран), Petroleos de Venezuela (Венесуэла), «Газпром» и «Роснефть» (Россия), China National Petroleum Corporation (Китай), Petronas (Малайзия) и Petrobras (Бразилия).

Перечисленные государственные компании контролируют более 75 % запасов и добычи нефти в мире. Некоторые правительства, осознав, какие мощные рычаги воздействия дает доминирование государства в осуществлении контроля над энергоресурсами, распространили свое влияние и на другие, так называемые стратегические активы. На долю частных транснациональных компаний ныне приходится всего 10 % мировой добычи нефти, и они владеют лишь 3 % ее запасов. В большинстве стран частным компаниям необходимо как-то выстраивать отношения с правительствами, владеющими и управляющими их конкурентами – компаниями, которые превосходят их по размерам и лучше финансируются.

В таких совершенно различных отраслях, как нефтехимия, производство электроэнергии, горнодобывающая, сталелитейная промышленность и черная металлургия, управление портами и судоходство, производство вооружений, автомобилестроение, тяжелое машиностроение, телекоммуникации и авиация, все большее число правительств уже не довольствуются простым регулированием рынка. Они делают ставку на использование рынка в целях укрепления политических позиций в собственных странах.

Государственные предприятия выступают здесь в качестве серьезного подспорья отчасти благодаря тому, что способствуют объединению целых отраслей промышленности. Endiama в Анголе (алмазы), AzerEnerji в Азербайджане (производство электроэнергии), Kazatomprom в Казахстане (уран) и Office Cherifien des Phosphates в Марокко – все эти госкомпании являются крупнейшими игроками в соответствующих отраслях своих стран. Некоторые государственные предприятия достигли особенно больших размеров: среди них выделяются монополии постоянной телефонной связи и экспорта вооружений в России, а также монополия по производству алюминия, дуополия по передаче электроэнергии, крупные телекоммуникационные компании и авиалинии в Китае и национальные железные дороги в Индии – компания, которая является одним из крупнейших работодателей в мире в гражданской сфере, где занято более 1,4 млн человек.

Данное явление осложнилось вследствие недавно возникшей тенденции. В некоторых развивающихся странах крупные компании, которые остаются в частном владении, зависят от покровительства государства, которое выражается в форме кредитов, контрактов и субсидий. Эти частные, но пользующиеся поддержкой правительства компании – «национальные чемпионы» получают льготы от правительства. Оно видит в них средство для ведения конкурентной борьбы с чисто коммерческими иностранными соперниками, позволяя подобным компаниям играть доминирующую роль во внутренней экономике и на экспортных рынках. Они также используют свое влияние на правительства для поглощения более мелких конкурентов внутри страны, что укрепляет их мощь как столпов государственного капитализма.

В России любой крупный бизнес, чтобы преуспеть, должен иметь хорошие отношения с государством. «Национальные чемпионы» контролируются небольшой группой олигархов, которые лично пользуются расположением Кремля. Компании «Норильский никель» (горнодобывающая промышленность), Новолипецкий металлургический комбинат и НМК Холдинг (металлургия), группа «Евраз», «Северсталь» и «Металлоинвест» (сталелитейная промышленность) подпадают под эту категорию.

Такая же картина наблюдается и в Китае – за тем исключением, что основа собственности здесь более широкая и не столь явно выраженная: империя AVIC (самолетостроение), Huawei (телекоммуникации) и Lenovo (компьютеры) стали гигантами, фаворитами государства, которыми управляет узкий круг бизнесменов с нужными связями. Разновидности «национальных чемпионов», т. е. компаний, которые находятся в частной собственности, но пользуются поддержкой государства, появились и в других странах, в том числе в тех, где экономику можно считать относительно рыночной: Cevital (агроиндустрия) в Алжире, Vale (горнодобывающая отрасль) в Бразилии, Tata (автомобили, сталь и химическая продукция) в Индии, Tnuva (мясные и молочные продукты) в Израиле, Solidere (строительство) в Ливане и San Miguel Corporation (продовольствие и напитки) на Филиппинах.

Задача финансирования этих компаний частично возложена на ФНБ, благодаря чему размер и роль последних значительно возросли. Для правительств очевидна невозможность финансирования своих «национальных чемпионов» путем дополнительной эмиссии денег: инфляция в конечном счете понизит стоимость их активов. А выделение средств напрямую из госбюджетов при ухудшении экономических условий могло бы привести к дефициту в будущем.

Таким образом, фонды национального благосостояния стали играть более важную роль. Они превратились в хранилища избыточной иностранной валюты, полученной от экспорта товаров либо промышленной продукции. Но ФНБ – это не просто банковские счета. Они представляют собой государственные инвестиционные фонды со смешанными портфелями, состоящими из иностранных валют, государственных облигаций, недвижимости, ценных металлов, а также прямых долей в уставном капитале многих отечественных и иностранных фирм (иногда они являются и их основными собственниками). Как все инвестиционные фонды, ФНБ стремятся к получению максимальной выгоды. Но для государственных капиталистов эта выгода может быть не только экономической, но и политической.

Хотя ФНБ и вышли на передний план только в последние годы, но они не представляют собой что-то новое. Кувейтский совет по инвестициям, четвертый по величине ФНБ в мире, был создан еще в 1953 году. Сам термин «фонд национального благосостояния» впервые применен в 2005-м, что стало отражением растущей значимости этих фондов. С тех пор в игру вступили еще несколько стран: Вьетнам, Катар, Ливия, Объединенные Арабские Эмираты и Южная Корея. Самые крупные ФНБ находятся в эмирате Абу-Даби (ОАЭ), Саудовской Аравии и Китае. Россия их догоняет. Среди десяти крупнейших ФНБ только один принадлежит демократическому государству – Норвегии.

ТЕСНЫЕ СВЯЗИ

Одна из существенных черт государственного капитализма – наличие тесных связей между теми, кто правит страной, и теми, кто управляет ее предприятиями. Бывший российский премьер-министр Виктор Зубков стал председателем совета директоров «Газпрома», российской монополии природного газа. Бывший председатель Совета директоров «Газпрома» Дмитрий Медведев стал президентом России. Такое динамичное изменение ролей между клиентами и патронами способствовало внесению политических мотивов и вовлечению политиков и чиновников в процесс принятия экономических решений, невиданному со времен холодной войны. И эта взаимосвязь создает несколько угроз для функционирования мировых рынков.

Во-первых, коммерческие решения зачастую отдаются на откуп политическим чиновникам, которые имеют мало опыта в эффективном управлении коммерческими операциями. Часто их решения делают рынки менее конкурентоспособными и потому менее продуктивными. Но поскольку эти предприятия пользуются поддержкой влиятельных политических покровителей и обладают конкурентными преимуществами, которым сопутствуют государственные субсидии, они представляют большую и возрастающую угрозу для своих соперников в частном секторе.

Во-вторых, мотивы принятия решений по инвестициям могут быть скорее не экономического, а политического характера. Например, руководство Коммунистической партии Китая понимает, что содействие экономическому процветанию – существенный фактор сохранения политической власти. Руководители компартии отправляют национальные нефтяные корпорации Китая за границу для обеспечения долгосрочных поставок нефти и газа, которые нужны КНР, чтобы поддерживать тенденцию на экономического роста. Благодаря государственному финансированию эти национальные нефтяные корпорации имеют больше средств, чем их конкуренты из частного сектора, и платят поставщикам по ценам выше рыночных, с тем чтобы не упустить подписание долгосрочных соглашений. Если национальным нефтяным корпорациям нужна дополнительная помощь, руководство Китая готово гарантировать займы на развитие стране-поставщику.

Такое поведение нарушает функционирование рынков энергоносителей, увеличивая цену, которую всем приходится платить за нефть и газ. В результате частные энергетические транснациональные компании лишаются дополнительного дохода, который может понадобиться им в целях вложения в дорогостоящие долгосрочные проекты, такие, например, как изыскания и добыча ресурсов на морских глубинах. При этом замедляется разработка новых запасов углеводородов, поскольку лишь у немногих госкорпораций имеются оборудование и технический опыт, необходимые для такого рода работ. В конечном счете госкапитализм, привнося политический элемент и зачастую коррупцию на высоком уровне в функционирование рынков, увеличивает стоимость производства и уменьшает его эффективность.

Если бизнес и политика тесно взаимосвязаны, то тогда внутренняя нестабильность, несущая угрозу правящим элитам (а более конкретно – национальным интересам в их понимании и внешнеполитическим целям, которые они преследуют), начинает играть существенную роль в бизнесе. Более глубокое понимание политических мотивов подобного поведения стало определять стратегию иностранных акторов. Многие частные компании, занимающиеся бизнесом в формирующихся рыночных экономиках, осознали, как важно не жалеть времени на установление тесных контактов как с руководителями государств, которые заключают крупные контракты, так и с чиновниками, которые отвечают за соблюдение правовых и административных рамок выполнения этих контрактов. Транснациональным корпорациям такая трата времени и денег в период глобальной рецессии может показаться непозволительной роскошью, но чтобы защитить свои инвестиции и позиции на рынках, им приходится на это идти.

НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ГОСУДАРСТВО

Государственный капитализм начал формироваться в период нефтяного кризиса 1973 года, когда члены Организации стран – экспортеров нефти (ОПЕК) договорились сократить добычу нефти в ответ на поддержку Соединенными Штатами Израиля в войне Судного дня. Почти мгновенно самый важный товар в мире стал геополитическим оружием, придав правительствам стран – производителей нефти беспрецедентный международный вес. В качестве политического средства сокращение добычи нефти членами ОПЕК действовало как эмбарго против конкретных стран – особенно против США и Нидерландов. В экономическом плане нефтяной кризис выразился в том, что он полностью изменил прежнее направление движения капитала, когда страны – потребители нефти покупали дешевую нефть во все больших объемах и в свою очередь продавали товары странам – производителям нефти по завышенным ценам. С точки зрения членов ОПЕК, кризис положил конец десятилетиям их политической и экономической несостоятельности и колониальной эпохе, как таковой.

Нефтяной кризис показал производителям нефти, что путем совместных действий они могут и контролировать уровни добычи, и присваивать гораздо большую долю доходов, получаемых основными западными нефтяными компаниями. Этот процесс проходил легче в тех случаях, когда национальные правительства могли использовать отечественные компании для добычи и очистки своей нефти. Со временем национальные нефтяные компании перешли под более строгий правительственный контроль (например, Saudi Aramco не была полностью национализирована до 1980-го) и в конечном счете вытеснили частные западные компании. Нефтяной кризис привел к образованию современной национальной нефтяной корпорации, и с тех пор эта модель получила широкое распространение, в том числе в отрасли природного газа.

Вторая волна госкапитализма пришлась на 1980-е годы. Она была вызвана подъемом развивающихся стран, где у власти стояли правительства, придерживавшиеся ценностей и традиций, ориентированных на государство. В то же время крах правительств, которые считали, что стимулирование роста наилучшим образом обеспечивается плановой экономикой, вызвал глобальное повышение спроса на возможности предпринимательства и либерализацию торговли. Эта тенденция в свою очередь дала толчок бурному росту индустриализации в нескольких развивающихся странах в 1990-х. Бразилия, Индия, Китай, Мексика, Россия и Турция, наряду со странами Юго-Восточной Азии и многими другими, с разной скоростью проходили путь от статуса развивающихся стран к развитым.

Хотя многие из формирующихся рыночных экономик прежде не входили в коммунистический блок, на протяжении своей истории они испытали сильное воздействие государства на экономику. В ряде стран несколько крупных предприятий, находившихся, как правило, в семейной собственности, являлись фактическими монополистами в стратегических отраслях. Индия при Неру после Второй мировой войны, Турция после Ататюрка, Мексика в период правления Революционно-институционной партии (PRI) и Бразилия при сменявших друг друга военных и националистических правительствах никогда полностью не разделяли точку зрения, согласно которой при капитализме только свободные рынки могут обеспечить устойчивое процветание. Политические убеждения привели эти режимы к идее, что определенные отрасли экономики должны оставаться под управлением государства, не в последнюю очередь с тем, чтобы избежать эксплуатации со стороны западных капиталистов.

Когда в указанных странах начался процесс либерализации, они лишь частично стали следовать принципам свободного рынка. Политические деятели и законодатели, которые инициировали частичные реформы, формировались как личности в образовательных и государственных учреждениях, созданных для пропаганды национальных ценностей в том виде, как их определяло государство. В большинстве этих стран экономический прогресс достигался в условиях значительно меньшей прозрачности и менее строгого соблюдения законов, чем в признанных рыночных демократиях. Вследствие этого вряд ли стоит удивляться, что вера нового поколения в ценности свободного рынка оказалась недостаточно твердой.

Учитывая относительную незрелость институтов управления государств с формирующимся рынком, таковыми можно считать страны, в которых для функционирования рынка политика значит, по меньшей мере, то же самое, что и основополагающие экономические принципы. Правительства богатых держав в прошлом уделяли мало внимания этим странам, поскольку последние почти не влияли на мировые рынки.

Третья волна госкапитализма была отмечена ростом фондов национального благосостояния, которые в 2005-м бросили вызов доминированию Запада в мировом движении капитала. Эти хранилища капиталов были порождены значительным увеличением объема экспорта из формирующихся рыночных экономик. Большинство ФНБ по-прежнему управляются государственными чиновниками, которые относятся к сведениям об их резервах, инвестициях и управлении государственными активами почти как к государственной тайне. По этой причине неясно, в какой степени на решения ФНБ по инвестированию и приобретению активов влияют политические соображения.

Международный валютный фонд сейчас возглавляет кампанию за более высокие стандарты прозрачности и последовательного поведения для ФНБ, но такие попытки будут не более успешными, чем любые малообязывающие инициативы. Те фонды, которые отличаются особой закрытостью, так и останутся непрозрачными, а политические лидеры будут и впредь управлять ими для извлечения как политической, так и финансовой выгоды. В качестве оправдания управляющие фондами указывают на откровенно политические призывы изъять капиталовложения из Дарфура или Ирана, с которыми выступают западные аналоги ФНС, такие, в частности, как Государственный пенсионный фонд Норвегии и Система пенсионного обеспечения государственных служащих штата Калифорния.

Сейчас мир столкнулся с четвертой волной государственного капитализма, приход которой был ускорен недавним глобальным замедлением темпов экономического роста. На сей раз вмешательство в экономику осуществляют правительства не только формирующихся рыночных экономик, но и самых богатых стран мира. В Соединенных Штатах в экономику вмешиваются законодатели, несмотря на исторически сложившиеся в обществе недоверие к государству и веру в частное предпринимательство. Примеру США последовали Австралия, Япония и другие тяжеловесы свободного рынка. В Европе с ее историей этатизма и социал-демократии национализация и финансовая помощь бизнесу в политическом плане кажутся более приемлемыми.

Однако ведущие индустриальные державы взяли на вооружение госкапитализм не без оговорок. В Соединенных Штатах и Европе «невидимая рука» рынка остается символом веры. Правительства по обе стороны Атлантики знают: для того чтобы сохранить поддержку народа, они должны сдержать свои обещания и вернуть в частные руки банки и крупные предприятия, как только произойдет их оздоровление. Но до тех пор пока меры экономического стимулирования занимают главное место в политических соображениях Вашингтона, европейских стран, Индии, Китая и России, центральную роль в мировой финансовой системе будут играть те, на ком лежит ответственность за принятие политических решений.

Чтобы стимулировать экономику, министерства финансов и казначейства будут спасать частные банки и компании, впрыскивать наличные средства и печатать деньги просто потому, что никто больше не может это делать. Центральные банки, немногие из которых действительно независимы, уже больше не являются кредиторами, к которым обращаются в последнюю или даже в первую очередь; они – единственные кредиторы. Такой ход событий привел к неожиданному и важному смещению центра тяжести в глобальной финансовой системе.

До недавнего времени Нью-Йорк являлся финансовой столицей мира. Сейчас его уже нельзя назвать финансовой столицей даже Соединенных Штатов. Эта миссия возложена на Вашингтон, где члены Конгресса и представители исполнительной власти принимают решения, имеющие долгосрочные последствия для рынка в масштабах, невиданных с 1930-х годов. Подобное смещение экономической ответственности происходит по всему миру: от Шанхая к Пекину, от Дубая к Абу-Даби, от Сиднея к Канберре, от Сан-Паулу к Бразилиа и даже от Мумбаи к Дели в относительно децентрализованной Индии. В Лондоне, Москве и Париже, где финансовая и политическая жизнь сосуществуют, такое же смещение происходит в сторону правительства.

СТАВКИ ВЫСОКИ

Экономики, взявшие на вооружение государственный капитализм, по всей вероятности, выйдут из глобальной рецессии, контролируя экономическую активность, достигающую беспрецедентно высокого уровня, несмотря на то, что в 2008–2009 их финансы годах также подверглись мощным ударам. Китай и Россия в равной степени поддерживают государственные предприятия и частных «национальных чемпионов». В обеих странах снижение затрат достигается путем консолидации основных отраслей промышленности.

Вследствие падения цен на нефть с 147 долларов за баррель в июле 2008-го до менее 40 долларов в феврале 2009-го Россия рискует столкнуться со своим первым бюджетным дефицитом за десять лет. Китай, основной импортер и потребитель нефти, получил некоторое облегчение от падения нефтяных цен. Но глобальное снижение экономической активности сделало правительства обеих стран уязвимыми перед лицом роста безработицы и связанной с этим социальной нестабильностью. Реакция обоих правительств состояла в основном в ужесточении государственного контроля над экономикой.

Несмотря на глобальную рецессию, фонды национального благосостояния, которые уже являются крупными игроками в мировой экономике, сохранят свою роль в ближайшем будущем. Хотя их общая чистая стоимость упала с 4 трлн долларов в 2007 году, когда, по оценкам, она достигла пика, до менее 3 трлн долларов к концу 2008-го, последняя цифра приближается к общей сумме резервов в иностранной валюте всех центральных банков мира и превышает общую сумму всех активов хедж-фондов мира, вместе взятых. На ФНБ приходится около 12 % общемировых инвестиций, что вдвое выше показателя пятилетней давности. Эта тенденция наверняка сохранится, и, согласно некоторым авторитетным прогнозам, вероятная стоимость активов ФНБ к 2015 году составит 15 трлн долларов.

Подводя итоги, можно констатировать, что, несмотря на мировой финансовый кризис, национальные нефтяные компании всё еще контролируют три четверти основных стратегических ресурсов планеты; государственные предприятия и частные «национальные чемпионы» пока обладают существенными конкурентными преимуществами по сравнению с их соперниками в частном секторе, а ФНБ пользуются изобилием наличных средств. Эти компании и организации действительно слишком крупные, чтобы рухнуть.

Усиление государственного вмешательства в экономику означает, что излишние расходы бюрократического аппарата, неэффективность и коррупция, скорее всего, будут тормозить экономический рост. Эти негативные тенденции сильнее всего ощущаются в автократическом государстве, где политическим лидерам легче принимать коммерческие решения, так как подобные действия не подлежат контролю со стороны свободной прессы, политически независимых регулирующих органов, судов или законодателей.

Тем не менее продолжающаяся мировая рецессия повсеместно подорвала доверие к модели свободного рынка. Какова бы ни была подлинная причина нынешнего кризиса, правительства Китая, России и других государств имеют веские причины обвинять капитализм американского образца в спаде экономической активности. Поступая таким образом, они избегают ответственности за рост безработицы и снижение производительности труда в своих странах и могут отстаивать свою приверженность госкапитализму, пришедшему туда задолго до наступления нынешнего кризиса.

В ответ разработчики политического курса США должны постараться доказать ценность свободных рынков, хотя сейчас сделать это нелегко. Если Вашингтон займет протекционистскую позицию и будет жестко контролировать экономическую деятельность на протяжении долгого времени, правительства и граждане во всем мире ответят тем же. Ставки высоки, поскольку масштабное привнесение популизма в международную торговлю и инвестирование будет мешать усилиям по оживлению мировой торговли и сократит экономический рост в будущем.

Протекционизм порождает протекционизм, а субсидии ведут к новым субсидиям. Дохийский раунд переговоров по мировой торговле в 2008 году провалился отчасти потому, что Соединенные Штаты и Европейский союз настаивали на сохранении высоких сельскохозяйственных тарифов, а Индия и Китай выступали в защиту своих фермеров и ряда недавно созданных отраслей, которые не могут конкурировать самостоятельно. Из-за тупика в Дохийском раунде уже потеряны сотни миллиардов долларов, легко осваиваемых в случае роста мировой торговли.

На торговле также сказываются и другие инициативы протекционистского характера. Китай восстановил налоговые льготы для некоторых экспортеров. Россия ограничила иностранные инвестиции в 42 «стратегических секторах» и ввела новые пошлины на импортируемые автомобили, свинину и мясо птицы. Индонезия установила импортные тарифы и лицензионные ограничения более чем на 500 видов зарубежной продукции. Индия на 20 % увеличила пошлины на импорт соевого масла. Аргентина и Бразилия открыто рассматривают вопрос о введении новых тарифов на импорт текстильных товаров и вина. Южная Корея отказывается отменить торговые барьеры в отношении импорта американских автомобилей. Франция объявила о создании государственного фонда для защиты отечественных компаний от их поглощения иностранными компаниями.

Уже сейчас со стороны ряда стран в разных регионах мира ощущается давление с требованием поднять тарифы до максимальных уровней, разрешенных Уругвайским раундом Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ). На смену всеобъемлющим глобальным соглашениям и механизмам разрешения споров приходит пестрый набор из примерно 200 двусторонних и региональных соглашений. (Еще 200 или около того находятся в стадии разработки.) Такая раздробленность препятствует конкурентоспособности в мировой экономике, ставит в невыгодные условия потребителей и ослабляет многостороннюю систему – все это в то время, когда мировая экономика нуждается в новых стимулах.

ЧТО НАС ЖДЕТ ВПЕРЕДИ

Все больше американцев приходят к убеждению, что глобализация уводит их рабочие места в другие страны, снижает зарплату и вынуждает их покупать некачественные иностранные товары. К 2012 году в Соединенных Штатах, наверное, появится по меньшей мере один кандидат на пост президента, который будет выступать с неоизоляционистской программой под лозунгом «Покупай американское!». Законодателям, чтобы не попасть в эту протекционистскую ловушку, полезно освежить в памяти урок, преподанный Законом о тарифах Смута–Холи (1930), по которому таможенные тарифы на 20 тыс. видов импортируемых товаров были подняты до рекордного уровня; этот закон вызвал ответные меры и, таким образом, усугубил и продлил Великую депрессию.

Мировой финансовый кризис породил иллюзию всеобщего единения, основанную на ложных представлениях о том, что все тонут в одной лодке. Год назад в политических кругах заговорили о «расстыковке» (decoupling). Имелся в виду процесс, при котором формирующиеся рыночные экономики обрели бы достаточно широкую базу для экономического роста, позволяющую им преодолеть зависимость от спроса в США и Европе. Но прогнозы, связанные с «расстыковкой», оказались преждевременными. Экономические проблемы, возникшие в основном в Соединенных Штатах, тяжело отразились и на десятках развивающихся стран, нанеся удар по спросу на их экспортную продукцию.

Но если посмотреть глубже, то процесс «расстыковки» все же происходит, а выражается он в расширении внутренних рынков Бразилии, Индии, Китая и России, в инвестициях, которые правительства этих стран осуществляют за границей, в регионализации потоков капитала и в вероятности того, что в более долгосрочной перспективе Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, члены Ассоциации государств Юго-Восточной Азии и некоторые правительства Южной Америки введут жизнеспособные региональные валюты и станут более независимы в экономическом плане.

США больше не могут рассчитывать на то, что их долг будут скупать стратегические партнеры, как это делали Западная Германия и Япония в 1980-х годах. Сейчас Соединенные Штаты должны ориентироваться на стратегических соперников, в особенности на Китай, который не верит, что США могут неопределенно долго сохранять свою роль глобального экономического якоря спасения. Накопление долларовых запасов помогло Пекину удержать на низком уровне курс китайской валюты, увеличить объем экспорта и выйти на рекордный уровень положительного сальдо торгового баланса.

Отныне основная задача КНР заключается в построении внутреннего рынка, который позволит создать новую модель экономического роста, менее зависимого от экспорта в Соединенные Штаты и Европу и в большей степени – от спроса внутри страны. Когда и если Пекин преуспеет в этом, понятие «расстыковка» приобретет больший смысл и у Китая будет меньше стимулов скупать американские долги. По мере того как стран, желающих приобретать краткосрочные облигации казначейства США, будет становиться все меньше, придется поднимать учетные ставки, чтобы сделать облигации привлекательными для покупателей, а американскую задолженность – более долгосрочной. В результате экономическое оздоровление Соединенных Штатов, когда оно начнется, пойдет медленнее, а процесс ослабления позиций доллара как мировой резервной валюты ускорится.

Американское правительство, возможно, придет к выводу, что его способность устанавливать правила в мировой экономике и добиваться их исполнения ослабевает. Во всяком случае, оно не будет столь уверенно рассчитывать на продолжение лидерства США в «Группе двадцати» (крупнейшие экономики мира). А поскольку этот форум включает в себя таких гигантов с собственными формирующимися рынками, как Индия и Китай, которые не были введены в состав «Группы семи» (высокоразвитые индустриальные государства), то естественные различия между их экономическими интересами и интересами развитых государств затруднят процесс достижения консенсуса по самым сложным экономическим вопросам. Эта проблема усугубляется тем, что при разработке комплекса мер по стимулированию экономики политики как в развитых, так и в развивающихся странах склонны ориентироваться не на необходимость исправить макроэкономические дисбалансы, а на предпочтения избирателей в своих странах.

В долгосрочной перспективе возможности госкапитализма, скорее всего, окажутся ограниченными, в особенности если две ведущие страны, взявшие его на вооружение, не смогут обеспечить работающую модель устойчивого экономического роста. В Китае в конечном счете чиновникам будет не под силу справиться с надвигающимися серьезными социальными и экологическими проблемами. Они наконец поймут, что свободный рынок с большей вероятностью поможет им накормить и обеспечить жильем население страны, которое составляет 1,4 млрд человек, и создавать необходимые ежегодно 10–12 млн новых рабочих мест. В России разработчики политического курса в условиях сокращения численности населения и состояния экономики, сильно зависимой от экспорта нефти и газа, возможно, придут к выводу, что экономическое процветание в будущем потребует возобновления рыночных реформ.

Соединенные Штаты должны подтвердить свою приверженность расширению торговли как с Евросоюзом (самый крупный и наиболее сплоченный блок свободного рынка), так и с набирающими экономическую силу странами, в том числе Бразилией, Индией, Турцией, ЮАР, членами Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива и с формирующимися рыночными экономиками Юго-Восточной Азии, – не в последнюю очередь для того, чтобы предотвратить сползание всех этих стран к госкапитализму, что грозит усугубить неэффективность мирового рынка и ограничить коммерческие возможности США.

В то же время те, кто принимает политические решения в Вашингтоне, должны стремиться к получению новых коммерческих возможностей в государствах госкапитализма. Следует также помочь американским компаниям, работающим в Китае, России, странах Персидского залива и в других регионах, принять на вооружение стратегии страхования от рисков, возникающих в результате закрытия доступа на рынки там, где предпочтение отдается отечественным компаниям. Американским транснациональным корпорациям необходимо изучить в качестве модели эффективного страхования от рисков (хеджирование) японскую стратегию диверсификации «Китай плюс один», которая предусматривает инвестирование, помимо КНР, также и в других странах. Не рассчитывая на то, что один только китайский рынок даст львиную долю будущих прибылей, американским компаниям нужно расширять число объектов для инвестиций, включая страны с формирующимися рынками в Азии и в других регионах.

Сейчас для США настало время привлекать новые иностранные инвестиции, в том числе от ФНБ. Некоторые предложения об инвестировании уже требуют тщательного анализа, с тем чтобы избежать причинения ущерба национальной безопасности. Объективный анализ, не продиктованный политическими намерениями «отпугнуть» иностранных инвесторов, будет их только стимулировать. Необходимость защищать свои инвестиции повысит заинтересованность иностранных правительств и компаний в стабильности финансовой системы Соединенных Штатов. Страх перед взаимно гарантированным финансовым уничтожением заставит страны госкапитализма понять, что экономическое благополучие США отвечает их интересам.

Останется ли капитализм свободного рынка жизнеспособной долгосрочной альтернативой, во многом зависит от последующих действий разработчиков политического курса Соединенных Штатов. Успех здесь зависит не только от правильных шагов в области экономической политики, но и от того, насколько привлекательным будет оставаться образ США в целом. Следует сохранить огромное военное преимущество Соединенных Штатов (по расходам в этой сфере США в 10 раз превосходят Китай и все остальные государства мира, вместе взятые). Важно также удержать преимущество в «мягкой силе» (здесь администрация Обамы добилась многого, улучшив международный имидж Америки).

Государственный капитализм не исчезнет в ближайшее время. Возведение барьеров, перекрывающих доступ на американские рынки, не изменит ситуацию. А вот извлечение выгоды из коммерческих отношений со странами госкапитализма отвечало бы американским интересам на ближайшую перспективу. Ради долгосрочных интересов Соединенных Штатов и мировой экономики в целом защита свободного рынка должна оставаться обязательной составляющей политического курса. Чтобы гарантировать существование свободного рынка как самой мощной и прочной альтернативы госкапитализму, нет иного пути, кроме как собственным примером поощрять свободную торговлю, иностранные инвестиции, прозрачность и открытость рынков.

США. Весь мир > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 5 июля 2009 > № 2910264 Иэн Бреммер

Век без Европы?

© "Россия в глобальной политике". № 2, Март - Апрель 2009

А.Б. Давидсон – профессор МГУ и ГУ – ВШЭ, заведующий Центром африканских исследований Института всеобщей истории РАН, заслуженный деятель науки.

Резюме Роль не-Европы растет очень быстро: экономически, политически, культурно и – особенно – демографически. Те, кого принято называть «белыми», сегодня составляют менее одной шестой человечества. Да и в самой Европе – уже миллионы и миллионы выходцев из Азии и Африки.

Идея о том, что XXI век будет веком Азии и Африки, зародилась уже давно – вследствие распада колониальных империй, возникновения новых государств на месте колоний и укрепления суверенитета стран, которые были зависимыми. Последовавшие затем перемены в мировой экономике и политике уже не раз способствовали распространению этой идеи.

Новым стимулом стали события последних месяцев. Появление «цветного» президента в Соединенных Штатах, которые еще не так давно считались оплотом расизма, конечно, привело к дальнейшему самоутверждению афро-азиатских народов, которые из столетия в столетие считали себя ущемленными. Мировой экономический кризис вызвал те же чувства, хотя и по другой причине. Азия и Африка винят в кризисе США и Западную Европу. И их репутация ухудшается.

Все это лишь делает более явным, более очевидным возрастание роли Азии и Африки – в народонаселении мира, мировой экономике, политике, культуре, даже в спорте. Конечно, исторически справедливо, что для азиатов и африканцев, составляющих четыре пятых населения Земли, закончилось существование в условиях европоцентризма. Но как это отразится на судьбе Европы? Прогнозы делаются уже давно. Есть и тревожные, даже мрачные.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ПЕССИМИЗМ ЕВРОПЫ

«Азия просветила Европу, и Европа покорила Азию. Теперь Европа просвещает Азию. Повторит ли Азия ту же операцию над Европой?» – так более ста лет назад, в мае 1904-го, писал историк Василий Осипович Ключевский.

Еще полувеком раньше Александр Герцен утверждал, что Европа «выродилась». «Все мельчает и вянет на истощенной почве – нету талантов, нету творцов, нету силы мысли, – нету силы воли; мир этот пережил эпоху своей славы, время Шиллера и Гёте прошло так же, как время Рафаэля и Бонаротти (в виду имеется Микеланджело Буонарроти. – Ред.), как время Вольтера и Руссо, как время Мирабо и Дантона; блестящая эпоха индустрии проходит, она пережита так же, как блестящая эпоха аристократии; все нищают, не обогащая никого».

И заключал: «Прощай, отходящий мир, прощай Европа!»

Потом закат Европы с ее имперским величием, как известно, предрекали многие. Освальд Шпенглер – с бесстрастным анализом. К его выводам, в сущности, присоединились, выразив при этом безнадежную горечь, российские философы Николай Бердяев, Яков Букшпан, Фёдор Степун, Семён Франк. Они посвятили его книге «Закат Европы» сборник статей и назвали Шпенглера «мужественным пророком». Степун так охарактеризовал труд Шпенглера: «Содержание его пророчества – смерть европейской культуры. Пройдет немного столетий, и на земном шаре не останется ни одного немца, англичанина и француза, как во времена Юстиниана не было больше ни одного римлянина».

Особенно выделил Степун слова Шпенглера: «Умирая, античный мир не знал, что он умирает, и потому наслаждался каждым предсмертным днем, как подарком богов. Но наш дар – дар предвидения своей неизбежной судьбы. Мы будем умирать сознательно, сопровождая каждую стадию своего разложения острым взором опытного врача».

Все эти предсказания сделаны в прошлом и позапрошлом веках. Однако подобные мысли характерны и для сегодняшнего дня.

В международном журнале JaLOUSE был дан прогноз – каким станет XXI век. «Эпоха блистательной, триумфальной Европы, сиятельных капиталистических империй, правивших три века всей планетой огнем, мечом и паровыми двигателями, заканчивается, как некогда заканчивалась, растворяясь во мраке “темных веков”, эпоха великого Рима». И далее: «Судьба современного Запада навевает грустные аналогии с трагическим упадком Римской империи...»

Авторы утверждают: «Не пройдет и пятидесяти лет, как эпоху Брежнева, Никсона и Вилли Брандта будут вспоминать, как утраченный человечеством парадиз. Просто потому, что основ, на которых стоял наш мир, уже не будет». Каким же станет будущее? Ответ: «Без Запада», «Без белых», «Без государства», «Без демократии», «Без равенства», «Без смысла». И «Без России».

К разного рода страшилкам человечество вроде бы привыкло. И все же от статьи в JaLOUSE трудно просто отмахнуться. Тот номер подписан в печать 30 августа 2001-го, а читатели получили его как раз к тому злосчастному 11 сентября…

НЕБЕЛЫЙ РАСИЗМ?

Начало нового столетия открылось и публичным выступлением, которое привлекло внимание во многих странах мира.

«Мы должны потребовать от белых компенсации за колонизацию и геноцид, которые они устроили на нашей земле», – заявил ливийский лидер Муамар Каддафи 22 апреля 2001 года на форуме в Триполи. Он призвал Африку избавиться от культурного наследия белых людей. «Их языки и традиции не могут выразить наши чувства и мысли, поэтому мы должны говорить только на языках наших предков». Каддафи напомнил об опыте Ливии, которая в конце 1960-х добилась изгнания из страны более 20 тысяч белых, в основном итальянцев.

В своей речи Каддафи подчеркнул, что говорит от имени всего небелого населения, от лица униженных и угнетенных, от имени Африки. Правда, по классификации антропологов, он, араб, относится к той же расе «белых», которых он обвиняет. И если уж встать на позицию противопоставления рас, как это делает Каддафи, то придется вспомнить, что арабская работорговля возникла намного раньше европейской и стоила Черной Африке миллионов человеческих жизней.

Но, так или иначе, эта речь подогрела, усилила антибелые, антиевропейские настроения в Третьем мире. Правда, они и без того давали и дают о себе знать. На ряде международных форумов выдвигаются требования, чтобы Европа заплатила за столетия колониализма и работорговли.

Что, разве легко африканцам забыть, как корабли с невольниками веками бороздили Атлантику, а на плантациях Америки гибли их предки?

Легко ли забыть китайцам, как кайзер Вильгельм II напутствовал немецкий экспедиционный корпус, отправляя его в 1900 году в Китай: «Пощады не давать! Пленных не брать! Убивайте, сколько сможете! Как тысячу лет назад, когда гунны во главе с королем Аттилой заслужили славу, которая и сейчас в легендах и сказках вызывает ужас, так слово “германец” должно ужасать Китай в следующую тысячу лет. Вы должны действовать так, чтобы китаец уже никогда не посмел косо посмотреть на германца»?

Что уж говорить об Африке! По приказу того же императора Вильгельма восставший против немецкого господства народ гереро (Юго-Западная Африка) загнали под пулеметным огнем в пустыню Калахари и обрекли десятки тысяч людей на гибель от голода и жажды. Даже германский рейхсканцлер Бюлов, возмутившись, сказал императору, что это не соответствует законам ведения войны. Вильгельм II невозмутимо ответил: «Законам войны в Африке это соответствует».

Народы Третьего мира оскорблены не только этими чудовищными преступлениями, взглядами, которые привычны для европейцев и не кажутся им расистскими. Например, неевропейцев возмущает такое вошедшее во все школьные и университетские учебники понятие, как «Великие географические открытия»: «Почему это вы нас открывали? Мы тут жили».

Европейцу нелегко понять, насколько недоверие к Европе глубоко укоренилось в умах и сердцах жителей бывших зависимых и колониальных стран. А ведь достаточно обратиться к фольклору. Он свидетельствует убедительнее и ярче, чем труды идеологов.

У народа ньякюса (Танзания):

Кому поклоняются европейцы?

Кому поклоняются европейцы?

Деньгам, деньгам.

У народа эве (Гана, Того, Дагомея), в песне о ребенке:

Младенец – это европеец.

Ему до ближних дела нету,

Тиранит он отца и мать.

А вот стихи Бернара Дадье (Кот-д’Ивуар), классика западноафриканской литературы:

От Европы, о нашей свободе пекущейся,

Избавь нас, Господь.

Он осуждает даже предметы европейского быта:

Я ношу узорный ошейник,

Ошейник галантной Европы,

Галстука я не люблю.

…

Я смерть на руке ношу,

Смерть бредовой Европы,

Я не люблю часов.

Нигериец Воле Шоинка, лауреат Нобелевской премии по литературе, высказался еще резче:

Знакомство я вожу

Лишь со своими.

Мне белизна лица

Антипатична.

ПРОТИВОВЕС ЕВРОПОЦЕНТРИЗМУ

Стоит ли удивляться, что в противовес европоцентризму усиливаются различные виды востокоцентризма, арабоцентризма, исламоцентризма, афроцентризма. Конечно, эти идеи и настроения родились не сегодня. Еще в 1923 году афроамериканец Маркус Гарви, основатель движения «Назад, в Африку», утверждал: «Когда Европу населяла раса каннибалов, раса дикарей, варваров и язычников, в Африке жила раса культурных черных людей, прекрасно владевших искусствами, наукой и литературой».

В последние годы идеи борьбы с европоцентризмом распространяются очень широко. Многие из них вполне заслуживают уважения, поскольку восстанавливают историческую справедливость. Но в очень многих видна лишь неприязнь к белому человеку, проявляется желание сыграть на обидах небелых народов, на их стремлении к расовому самоутверждению.

Обучение истории в школах и университетах многих африканских стран основано на книгах историка Шейха Анта Диопа. Он считает, что основой античной средиземноморской цивилизации был Египет, а египетская цивилизация создана африканцами, людьми с черной кожей. Среди доказательств – древнеегипетские монеты с изображением фараонов, на лицах которых видны негроидные черты.

Большой популярностью пользуются и идеи Франца Фаннона, уроженца Мартиники, поселившегося полвека назад в Алжире. Его книга «Проклятьем заклейменные» стала настольной не только во многих странах Африки и Арабского Востока, но и у афроамериканцев. «Проклятьем заклейменные» у Фаннона – это население стран, которые были колониальными и зависимыми.

Фаннон одним из первых ввел выражение «антирасистский расизм». По его словам, «антирасистский расизм как стремление защитить свою кожу и как ответ колонизованного на колониальное угнетение – это и есть основание для борьбы».

Франц Фаннон разоблачал «европейские модели», «европейский дух», поддерживал спонтанный протест против ценностей западной культуры. «На ложь колониализма колонизованный отвечает ложью. Откровенность возможна лишь с соплеменниками, а в отношениях с колонизаторами – замкнутость и непроницаемость… Правда – это то, что помогает туземцам и губит чужеземцев… Хорошо все, что плохо для них».

На стремление колонизатора навязать свои культурные ценности колонизованный отвечает отказом от них, отказом полным, безоговорочным. «Язык угнетателей вдруг начинает жечь губы». Наступает «глобальный отказ от ценностей захватчика». И даже когда речь идет о современной науке и технике, «слова специалиста всегда воспринимаются с предубеждением».

Утверждая это, Фаннон объявил, что для колонизованных вполне правомерен «самый элементарный, самый грубый, самый всесторонний национализм». Все вышесказанное было написано под впечатлением происходившей тогда кровопролитной войны в Алжире. Но многие утверждения Фаннона повторяются и сейчас.

В становлении еврофобии немалую роль сыграл Луис Фаррахан, объявивший себя лидером афроамериканского населения. Он обвинил в расизме всех белых, в том числе и Авраама Линкольна, президента США, который боролся за отмену рабства. Созданное Фарраханом движение черных мусульман «Нация ислама» разделило население Америки на потомков рабовладельцев и потомков рабов. В соответствии с этим Фаррахан объявил, что Соединенные Штаты надо расчленить на два государства – и пусть государство потомков рабовладельцев помогает государству потомков рабов, пока оно не встанет на ноги. В политической Мусульманской программе Луиса Фаррахана сказано, что смешанные браки черных и белых должны быть запрещены, черных детей могут обучать только черные учителя, а идея интеграции – это лицемерие.

Как известно, многие афроамериканцы меняют свои имена на африканские и азиатские. Боксер Кассиус Клей стал Мохаммедом Али. Профессор афроамериканских исследований Темпльского университета Филадельфии, назвав себя Молефи Кете Асанте, стал главным идеологом афроцентризма. Его книга «Афроцентризм» издавалась уже бесчисленное количество раз. Своим читателям он дает совет: если европейцы называют вам как лучшего писателя Шекспира, а как лучших композиторов – Баха, Бетховена, Моцарта, вы должны парировать сразу же: назвать имена африканских писателей и композиторов. В 2007 году Асанте издал объемную «Историю Африки», в которой отрицаются какие-либо заслуги Европы, – все только отрицательное, пагубное.

Многократно переиздавалась книга Ани Юругу (она также изменила имя на африканское) «Афроцентристская критика европейской культуры и поведения». Текст предваряет эпиграф:

Всем африканцам,

Которые борются за простую Правду:

Прежде всего – Раса!

Многие неевропейские политики широко используют как эти идеи, так и бытующие настроения, чтобы, подогрев их, завоевать популярность. А придя к власти, отвлекать от себя гнев своих народов, снова и снова повторяя, что все тяготы и беды – результат (только и исключительно) европейского расизма. И свалить на это собственные промахи, а то и преступления. Так, Сукарно, первый президент Индонезии, написал книгу «Индонезия обвиняет». Подобным образом поступили многие афро-азиатские политики.

Пример последних лет – продолжающееся изгнание белых из Зимбабве. Президент Роберт Мугабе, заведя страну в экономический тупик, стал поощрять «стихийный» захват ферм, принадлежащих белым. В итоге – развал сельского хозяйства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но для Мугабе главное – отвести от себя народный гнев, направив его на белых – «оккупантов», «захватчиков».

СМЕНА РОЛЕЙ?

В предисловии к книге Франца Фаннона «Проклятьем заклейменные» Жан-Поль Сартр писал: «Европейцы, откройте книгу, вчитайтесь! Сделав несколько шагов в ночном мраке, вы выйдете к костру, вокруг которого сгрудились незнакомые вам люди. Подойдите к ним, прислушайтесь к их разговору. Они говорят о том, чтó им предстоит сделать с вашими конторами, с наемниками, их охраняющими... Их освещает и обогревает огонь, но это не ваш огонь. Вы держитесь от него на почтительном расстоянии… оглядываетесь, дрожите от холода. Смена ролей».

Не хочется верить в такое предвидение. Но роль не-Европы растет очень быстро: экономически, политически, культурно и – особенно – демографически. Те, кого принято называть «белыми», уже составляют менее одной шестой человечества. Да и в самой Европе – уже миллионы и миллионы выходцев из Азии и Африки. В Соединенных Штатах – из Латинской Америки.

Эпоха мононациональных европейских государств заканчивается. Можно ли считать таковой Францию, если там уже почти семь миллионов мусульман – азиатов и африканцев?

Надо сосуществовать, надо уживаться друг с другом. Избегать межрасовых конфликтов или хотя бы ослаблять их, уменьшать их число, делать их менее опасными для всех, менее трагическими. А как? Слишком уж быстро идут в мире эти процессы. Так быстро, что и ученым, и политикам трудно за ними поспевать, осмысливать их.

Выход – диалог, взаимопонимание. Но для этого необходимо знать друг друга, знать корни взаимных предрассудков. Не считать себя неизменно правыми. Понимать и уважать в том числе и чужую правду, даже если не очень хочется.

Но велики ли в Европе знания о не-Европе? Не слишком ли сосредоточена европейская система народного образования на собственной истории, собственной культуре? Ведется ли борьба с собственными расовыми предрассудками?

Если этого не будет, не одолеть и «антирасистский расизм».

…Да, для нашей родной старушки-Европы настали сложные времена. Но были ли они когда-нибудь легкими и простыми? Хочется верить, что она найдет достойное место и в нынешнем мятущемся мире. Ведь пессимистическое пророчество Герцена все же не сбылось, хотя с тех пор прошло уже больше полутораста лет. Так не лучше ли помнить напутствие другого знаменитого европейца – Уинстона Черчилля: «Я, конечно, оптимист, потому что какой смысл быть кем-нибудь другим?»...

Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика. Миграция, виза, туризм > globalaffairs.ru, 26 апреля 2009 > № 2909694 Аполлон Давидсон

Новая Антанта

© "Россия в глобальной политике". № 6, Ноябрь - Декабрь 2008

С.К. Дубинин – доктор экономических наук, профессор.

Резюме Многополярность является для России не стратегической победой, а новым стратегическим вызовом: она несет в себе и многие риски, и «многие печали». Мир вступает в период пересмотра старых догм, перегруппировки существующих союзов и формирования новых альянсов.

Развеялись гарь и дым спалённых в войне кавказских городов и сел, в зоне конфликта постепенно налаживается мирная жизнь. Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Подписаны документы об оказании этим государствам экономической и военной помощи.

Вполне очевидно, что итоги столкновения на Кавказе выходят далеко за пределы данного региона. Внимание российского общест-венного мнения было все это время сосредоточено не столько на проблемах отношений с Южной Осетией, Абхазией или Грузией – нас интересовало и интересует, как недавние события повлияли на отношения России с Соединенными Штатами и Европейским союзом. Резкое обострение риторики заставило многих говорить о начале новой конфронтации. Но если отвлечься от сиюминутных эмоций, станет понятно, что объективно необходимость сближения с Западом вплоть до обязывающего союза только возросла.

ПРОБЛЕМА «ГАРАНТИРОВАННОГО УНИЧТОЖЕНИЯ»

Российский аналитик в области международной безопасности Павел Золотарёв писал на страницах этого журнала: «Фундаментальным фактором взаимного недоверия является высокая готовность стратегических ядерных сил сторон к применению из-за сохранения задачи взаимного ядерного сдерживания. Оба государства оказались заложниками средств, созданных в период холодной войны, прежде всего межконтинентальных баллистических ракет наземного базирования, которые не могут быть переведены в состояние пониженной готовности к пуску без нарушения штатного режима эксплуатации» («Россия в глобальной политике», т. 6, № 3, май – июнь 2008, сс. 134–135).

Наиболее важная, я бы даже сказал, экзистенциальная проблема, которая разделяет Россию и США, – это стремление Вашингтона лишить Москву ракетно-ядерного паритета, унаследованного от советской эпохи.

Такое желание вполне объяснимо. Россия – единственная держава в мире, способная в прямом смысле уничтожить Соединенные Штаты. И хотя никто не собирается начинать ядерную войну, само наличие такой возможности оказывает огромное влияние на политическую ситуацию и восприятие сторонами друг друга. Так, именно существование паритета позволило Российской Федерации сохранить за собой место постоянного члена Совета Безопасности ООН, помогло ей еще в период экономического упадка стать равноправным участником «Большой восьмерки».

Одновременно тот же фактор сыграл решающую роль в политике расширения НАТО на Восток, а также развертывания элементов национальной системы ПРО США в непосредственной близости от российских границ. После завершения дискуссий на саммите Североатлантического альянса, а также на встрече в верхах Россия – НАТО в Бухаресте (апрель 2008 г.) Дмитрий Медведев и Владимир Путин высказывались в том духе, что для НАТО было бы более целесообразно заняться поисками возможности достичь соглашения с Москвой, чем форсировать дальнейшее расширение за счет вступления в альянс Украины и Грузии. Однако этот вполне обоснованный призыв не был услышан, точно так же как ранее были проигнорированы и многие иные предложения России. Вашингтон отвергает и все ее инициативы о совместном создании и коллективном управлении силами противоракетной обороны.

Возьму на себя смелость предположить, что происходит это именно потому, что российские предложения включают в себя в качестве обязательного условия сохранение ракетно-ядерного паритета между Россией и Соединенными Штатами. Администрация Джорджа Буша в текущем десятилетии выбрала для себя иную стратегию – изматывания Москвы как в ходе конфронтации в области стратегических вооружений, так и в бесконечных противостояниях по периметру российских границ. Сегодня, когда авторитет нашей страны в мире вырос, Соединенные Штаты, по сути, пытаются навязать России новую гонку вооружений, которую она заведомо не сможет выиграть, как когда-то не смог ее выдержать Советский Союз. Логика, видимо, в том и заключается, чтобы Москва пошла на неприемлемо высокие затраты бюджетных, интеллектуальных и человеческих ресурсов.

Именно исходя из этих расчетов, Соединенные Штаты вышли из Договора по ПРО. В 2009 году истекает срок действия Договора СНВ-1, затем придет черед и ряда других соглашений, ограничивающих число ядерных боезарядов сторон (сегодня оно установлено на уровне 1700–2200) и носителей ядерного оружия. В том же ряду размещение на территории Польши и Чехии американских средств противоракетной обороны, способных контролировать активность российских стратегических сил на всей европейской территории нашей страны и в акваториях Белого, Баренцева и Карского морей.

Нет оснований надеяться, что со сменой американской администрации в 2009-м политика США радикально изменится. Приостановка сотрудничества по линии НАТО – Россия и общее обострение отношений с Вашингтоном в результате недавних событий в Южной Осетии означают долговременное свертывание всяких переговоров по проблемам ПРО на двустороннем уровне.

Через десять-пятнадцать лет мы сможем реально оценить, удался ли американцам прорыв в средствах противоракетной обороны и космических вооружений, который они запланировали. Вероятность того, что средства уничтожения ракет-носителей на активных участках полета и боевых блоков на пассивных участках будут созданы, испытаны и начнут развертываться, очень высока. Еще несколькими годами позже Россия, видимо, утратит ракетно-ядерный паритет с Америкой.

Разумеется, Россия по-прежнему будет мощной ядерной державой, способной осуществить доставку и взрыв на территории любого противника нескольких ядерных боеприпасов. Но мы станем лишь одной из многих таких стран. У Соединенных Штатов может возникнуть опасная иллюзия защищенности и безнаказанности в случае применения ими первыми своего оружия.

Оставаясь в ранге «потенциального противника», наша страна будет обоснованно опасаться американской агрессии. Как США, добившись после изнурительной гонки вооружений доминирования в сфере стратегических наступательных вооружений и противоракетной обороны, распорядятся этим достижением?

После того как самолеты НАТО бомбили Белград, непросто убедить кого-либо в нашей стране, что такое никогда не произойдет с Москвой и Санкт-Петербургом. Мы нуждаемся в надежной защите от подобного рода угроз. Но в какой именно?

В момент осознания невозможности поддержания на долгий период ядерного паритета с Вашингтоном у Москвы останется не очень богатый выбор альтернатив.

Во-первых, немедленная атака «пока не поздно». Надеюсь, Бог не лишит российское руководство разума и этого не случится.

Во-вторых, заключение союза с противниками Соединенных Штатов, чтобы разделить с ними затраты по созданию «контр-ПРО». Едва ли это станет эффективным ответом на усилия всех стран НАТО, вместе взятых, но такие действия будут крайне дорогостоящими, приведут к новому изданию холодной войны. Впрочем, как в России, так и в США, вероятно, найдутся желающие развернуть новую гонку вооружений.

Эскалация военно-политического противостояния, в том числе и в ядерной области, потребует сосредоточения всех сил на военном строительстве, что, собственно говоря, и делал СССР после Второй мировой войны. Втянуться сейчас в такую конфронтацию – значит подвергнуть себя военной угрозе без надежды на успех и обречь Россию на растрату материальных ресурсов, остро необходимых для решения социально-экономических проблем.

Наконец, в-третьих, Москва может инициировать переговоры с Вашингтоном о новом modus vivendi. Но переговорные позиции окажутся к тому времени заведомо слабее, чем сегодня. К тому же и российская, и американская стороны затратят колоссальные средства на реализацию военных программ.

Самое разумное – начать эти переговоры уже сегодня. Предлагаю назвать такой путь «новой Антантой», поскольку он подразумевает поиск возможности для заключения военно-политического союза с теми, кого традиционно привыкли считать историческими противниками. Так, в конце ХIХ – начале ХХ века правительство Российской империи сделало выбор в пользу союза с Францией, а затем с Великобританией, посчитав его более выгодным и перспективным, чем альянс со старинным и традиционным «другом» – германским кайзером. Сегодня же решением проблемы на долгосрочную перспективу стало бы заключение союза России с Соединенными Штатами.

ЗАЧЕМ НУЖЕН СОЮЗ С АМЕРИКОЙ?

Боевые действия на Южном Кавказе в августе 2008 года резко осложнили для России выбор в пользу «новой Антанты». Российскому обществу очень трудно понять и принять позицию Соединенных Штатов и их европейских союзников в отношении конфликта в Южной Осетии. И все же президенту и правительству России необходимо проявить стратегическое видение на перспективу не одного избирательного цикла, а на 25–30 лет вперед. И в этом свете оценить плюсы и минусы данной альтернативы, равно как и последствия отказа от нее.

Однополярной системы, в которой доминирует Америка, больше не существует. Но и многополярность является для России не стратегической победой, а новым стратегическим вызовом: она несет в себе и многие риски, и «многие печали». Мир вступает в период пересмотра старых догм, перегруппировки существующих союзов и формирования новых альянсов. Речь, без сомнения, пойдет не только об экономических, но и военно-политических блоках. Для гарантий безопасности в этих условиях России нужны сильные союзники. Как показали недавние события, сейчас их нет и Москва получила неприятные (и почему-то для нее неожиданные) свидетельства неспособности обеспечить поддержку своих интересов и действий на мировой арене.

Совсем недавно многие в России утверждали, что отсутствие недвусмысленных взаимно обязывающих отношений с теми или иными государствами является сознательным выбором и явным преимуществом российской позиции. Коалиции якобы могут гибко меняться от случая к случаю по мере потребности и по ситуации. И вот страны СНГ, ШОС, ОДКБ и даже Белоруссия как часть единого с Россией Союзного государства весьма «гибко» отказали в поддержке. Мы заслужили в лучшем случае «понимание».

Нынешние российские власти не готовы платить за присоединение к Западу сколько-нибудь значимую цену. Пока мы согласны сотрудничать с западными структурами на наших собственных условиях. Только вот отечественная элита пока оказалась неспособна четко сформулировать желательные для России правила такого сотрудничества. Еще более сложной оказывается задача стабильно следовать ранее провозглашенным подходам. Волюнтаризм и ad hoc пересмотр ранее принятых решений разрушительны для любых альянсов.

После того как иллюзия однополярного мира, в котором одна великая держава, Соединенные Штаты, может определять течение международных событий, рассеется окончательно, мы окажемся перед реальностью хаоса. В целом ряде взрывоопасных регионов Земли уже сегодня царит соперничество между двумя-тремя региональными «сверхдержавами», которые одна за другой встают на путь гонки вооружений, включая ядерное оружие.

Позиция ведущих ядерных держав вызывает все большее недоверие основной части стран – участниц Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Они видят, что провозглашенные ранее цели дальнейшего сокращения и полной ликвидации оружия массового уничтожения, по существу, отброшены. Число государств желающих обзавестись собственным ядерным арсеналом, будет непрерывно возрастать.

В непосредственной близости от границ России уже находятся как реальные ядерные державы – Китай, Индия, Пакистан и, очевидно, Северная Корея, так и потенциальные – Иран. В случае превращения последнего в ядерную державу «эффект домино» в регионе практически неизбежен. Готова ли Россия к ядерной гонке вооружений, в которой ей придется учитывать совокупный потенциал всех этих государств? Можем ли мы позволить себе соперничество с западными ядерными державами в то же самое время?

После двадцати лет вооруженных конфликтов на Юге с вполне определенным противником – исламским экстремизмом (Афганистан, Таджикистан, Чечня) мы всё еще готовимся к войне вовсе не там и не с теми. Настоящий противник отступил, но не разгромлен. Завтра исламисты могут перейти в наступление не только где-нибудь в Ферганской долине. После признания поражения США в Ираке и вывода оттуда американских войск они попытаются взять под контроль ядерное оружие и ракетную технику в Пакистане либо Иране.

Необходим реальный прорыв в определении национальной стратегии. Уже сегодня России нужно сделать выбор, с каким сообществом обладателей оружия массового уничтожения сблизиться, с кем сотрудничать в военной сфере, с кем заключать союзы. Убежден, что здравый смысл возобладает и руководство страны пойдет на сближение с сильнейшей группировкой, которую принято называть «Западом». Как патриот своей Родины я убежден, что нашему государству необходим политический и военно-оборонительный союз с Соединенными Штатами. Но не вступление в НАТО, а прямой договор о совместной обороне и военно-техническом сотрудничестве Россия – США.

Несомненный плюс альянса с Америкой – возможность сосредоточить силы и средства на модернизации Вооруженных сил и обеспечить их подготовку к такому характеру противостояния, которое наиболее вероятно и на тех направлениях, где угроза выше. Союз с Соединенными Штатами позволит сэкономить огромные средства на одном стратегическом направлении, но, увы, не гарантирует, что на другом не придется создавать крупную военную группировку с участием ряда союзных стран. Разве не будет это легче сделать вместе с США, чем без их участия?

Конечно, между дипломатическими и военными элитами обеих стран существует глубоко укоренившееся недоверие. Наследство холодной войны живо, да и период после ее окончания совсем не способствовал взаимопониманию. Однако властям двух стран предстоит в ближайшие годы произвести переоценку многих ценностей. Пора дать себе отчет в том, что кроме вчерашних проблем уже имеется масса сегодняшних. В глобальном плане у России и Соединенных Штатов гораздо больше общих интересов, чем спорных вопросов. Потенциальный противник у них тоже общий. Разброд и шатания в многополярном мире станут нарастать. Москва и Вашингтон будут нуждаться друг в друге. Кстати, военные действия на Кавказе продемонстрировали всему миру, что российские Вооруженные силы могут быть ценным союзником.

Обеспечить приемлемое для России содержание союзнического договора – дело, безусловно, не простое. Главное в нем – взаимные гарантии того, что в случае нападения какой-либо третьей страны на одного из союзников агрессору совместно будет нанесен удар, обеспечивающий его разгром. Это необходимо распространить и на ядерный, и на неядерный акты агрессии. Договор должен содержать такие меры доверия, которые обеспечивали бы подготовку общих действий и исключали бы саму возможность использования ракетно-ядерного оружия друг против друга.

Желательно предоставление аналогичных гарантий со стороны обоих участников договора и странам-союзницам, то есть европейским государствам – членам НАТО, а также бывшим республикам Советского Союза, при условии, что они захотят получить такие гарантии.

Сама возможность заключения подобного договора будет определяться достижением соглашения между США и Россией по стратегическим вооружениям. Выход из противостояния на основе паритета должен быть четко спланирован и скоординирован с созданием коллективно управляемой системы ПРО. Она будет сочетать в себе национальные элементы, управляемые с участием военных специалистов союзников, центры обмена данными между участниками договора, станции слежения, а также противоракеты наземного и космического базирования, размещаемые в оптимальных точках.

ОТВЕТЫ РОССИИ

Антанта начала ХХ столетия победила в войне на европейском континенте, но России не оказалось среди держав-победительниц. В силу внутренних слабостей она не выдержала испытание войной и погрузилась в пучину еще бЧльших бедствий вследствие социальных революций и Гражданской войны 1917–1922 годов. Россия оказалась «слабым звеном». Чтобы новая Антанта принесла нам успех, Россия должна быть сильной современной державой.

Теоретически есть два варианта реагирования на происходящее сегодня в мире, в том числе и на финансово-экономический кризис.

Первый – попытаться самоизолироваться. По существу, это сыграет на руку нашим открытым противникам, облегчит им осуществление всевозможных антироссийских мер. Но сторонники такой позиции имеются, их аргументы громко звучат в отечественной дискуссии. Им мнится возможность повторить сталинскую индустриализацию в условиях государства, закрытого от мира. «Изоляционисты» стараются не вспоминать, что сталинский «эффективный» менеджмент базировался на эксплуатации дармовой рабочей силы в колхозах и в ГУЛАГе. Как только советское руководство отказалось от этого ресурса, плановая государственная система обнаружила свою низкую эффективность. Может быть, господа-товарищи «изоляционисты» честно скажут, кого теперь они предложат массово «стереть в лагерную пыль»?

Второй вариант – активное участие в глобализированной экономике. Развитие событий в мировой финансовой сфере оставляет глубокий след в любой национальной экономике. В период экономического роста речь чаще всего шла о положительных эффектах глобализации. Казалось, что любой масштабный инвестиционный проект может быть профинансирован за счет мобилизации ресурсов на мировом рынке. IPO российских компаний сопровождались переподпиской инвесторов на их акции. ОАО «Газпром» удалось «поднять» деньги совместно с ENI и построить газопровод «Голубой поток» по дну Черного моря. Не было сомнений и в том, что средства найдутся для других «потоков» – северного и южного направлений. Многие российские компании получили кредиты на хороших условиях под залог собственных акций. Говоря шире, все экономические успехи последнего десятилетия основаны на международном разделении труда и экономическом росте в открытой экономике благодаря присоединению к мировому финансовому рынку.

Финансовый кризис демонстрирует негативные стороны глобальной экономики. Стало очевидно, что подключение к международным товарным и денежным потокам требует от национальной финансово-экономической системы зрелости и прочности. Выяснилось, что российская экономика не готова к таким испытаниям в полной мере.

Инвестиционное сообщество оценивает Россию как страну с «формирующимся рынком», повышенными экономическими и политическими рисками. По сути, так наша экономика оценивалась всегда. Но подчеркнуто громкая публичная конфронтация с Западом в ходе и после войны в Закавказье усугубила ситуацию. Инвесторы побежали с нашего рынка быстрее, чем в предшествовавшие месяцы кризисного года. Кризис вскрыл слабости модели глобализации в целом и российские проблемы.

России необходимо осуществить массовое обновление основных производственных фондов и добиться качественно нового уровня развития человеческого капитала. Руководители страны это ясно понимают и открыто говорят о неизменности курса на международное сотрудничество и открытую экономику. Российская экономика стала рыночной и быстрорастущей, но она не стала эффективной. Без современных технологий переход в новое, постиндустриальное качество и вовсе может не состояться. Нам нужны современные технологии, а их реальными носителями являются иностранные инвесторы. Масштаб необходимых инвестиций таков, что национальному капиталу не справиться с этими задачами даже с подключением государственных бюджетных средств.

Мы не можем позволить себе и остановку важнейших социальных программ. В ближайшие 15 лет перед российской экономикой стоит задача обеспечения гражданам достойного уровня пенсий. В недалеком будущем на одного занятого в экономике будет приходиться один пенсионер, чего в истории страны никогда еще не было.

Для решения поставленных задач российская экономика нуждается в кардинальном снижении того, что принято называть «политическими рисками». Грубо говоря, если мы угодим в состав «оси зла» и наши враги добьются введения реальных экономических санкций, то с надеждами на модернизацию экономики и международную конкурентоспособность российской продукции придется проститься надолго.

И не надо «сказок для взрослых» о передовых достижениях отечественных ученых и конструкторов на всех направлениях. В современном мире такой тотальный охват всех отраслей научно-технического прогресса не способна обеспечить ни одно государство. Вспомним лучше о возвращенных из Алжира боевых самолетах, авионика которых не дотягивала до современных требований. Подумаем, что нам делать с газовыми турбинами ГТ-110 для электростанций производства фирмы «Сатурн», которые она не может уже десять лет запустить в серию и чертежи которых украинские соавторы и партнеры, видимо, успешно продали в Китай. Там уже производят машины, которые совершенно аналогичны ГТ-110. Кстати сказать, китайские руководители отказались и от закупок российской боевой авиационной техники, предпочитая ее бесплатное копирование на собственных предприятиях.

СССР не сумел создать эффективную экономику и распался под грузом проигранной гонки вооружений. А ведь масштаб затрат на военные и научно-технические разработки он позволял себе такой, что ресурсов на молоко и мясо (в том числе даже куриное) для собственного населения не хватало. Мы рискуем сегодня повторить эти «успехи». Нам это нужно? Нет. Президент страны Дмитрий Медведев ясно заявил, что Россия не позволит повторно втянуть себя в эту изматывающую гонку.

ПРЕДЕЛЫ ВОЗМОЖНОСТЕЙ США

А нужен ли союз с Россией Соединенным Штатам?

Еще вчера заносясь в гордыне в качестве единственной страны-гегемона, американцы пренебрегали мнением не только потенциальных партнеров, в том числе и России, – они наплевательски отнеслись к предупреждениям действующих союзников, в частности Германии и Франции. Сегодня и республиканцы, и демократы в США активно обсуждают механизмы коллективных действий на мировой арене.

В ходе кризиса на Южном Кавказе не только Москва, но и Вашингтон столкнулись с очевидными свидетельствами ограниченности своих возможностей. Притязания американской элиты изначально были явно шире амбиций российского истеблишмента. С приходом в Белый дом администрации Джорджа Буша-младшего во властных структурах воцарилась уверенность в том, что единственная сверхдержава способна одновременно выдерживать конфронтацию и побеждать в соперничестве с любым количеством противников во всем мире.

Соединенные Штаты явно внушили президенту Грузии Михаилу Саакашвили собственную уверенность в том, что никто, включая Россию, не решится противодействовать стране, которую Вашингтон публично называет своим важнейшим партнером. Тбилиси, «инфицированный» этими фантомными «гарантиями», предпринял военную авантюру в Южной Осетии. Однако оказалось, что США не обладают реальными рычагами влияния и способностью контролировать ситуацию и действия российских властей.

Необходимость пересмотра позиций Соединенных Штатов стала особенно очевидной для их собственной элиты на фоне масштабного финансового кризиса, начавшегося как американское потрясение, но быстро ставшего общемировым. Американские финансовые институты обслуживают в настоящее время мировой оборот капитала, когда этот капитал принимает денежную, финансовую форму. Трансформация сбережений в инвестиции протекает во всем мире по новой, «глобализированной» формуле: национальные сбережения накапливаются, выходят на мировой финансовый рынок и, только пройдя этот международный этап, вкладываются в ту или иную национальную экономику.

К числу самых общих проблем, от которых страдают не только Соединенные Штаты или какие-либо другие страны, но и весь международный рынок, относится отсутствие адекватного регулирования мирового финансового рынка. Попытки американских регулирующих властей ужесточить требования к раскрытию информации и регистрации игроков и участников на рынках США привели к переносу операций в иные юрисдикции. Развитие инновационных операций с производными финансовыми инструментами разорвало связь финансовых сделок с базовыми реальными активами.

Видимо, национальное законодательство сможет быстро сделать в этой сфере только одно – ввести запрет для национальных юридических лиц иметь на своем консолидированном балансе определенные виды рисковых активов. После этого предстоит договариваться, как оценивать риски активов по единой методике и регулировать работу с ними общими усилиями многих стран. А в течение переходного этапа наиболее рисковые операции будут продолжаться в офшорном «Лас-Вегасе». Односторонние меры для преодоления кризиса и регулирования мировой финансовой сферы недостаточны, даже если затраты на эти цели будут определяться многими сотнями миллиардов долларов.

Пришло время обсуждать методы международного регулирования. Объективно в условиях кризиса американская сторона заинтересована не в нагнетании военно-политического соперничества на мировой арене, а в конструктивном взаимодействии, в том числе и с Россией.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 декабря 2008 > № 2899032 Сергей Дубинин