Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Программа национального примирения: сильные и слабые стороны

В любой стране, столкнувшейся с проблемой террористического подполья, борьба с ним включает в себя три механизма его ликвидации: уничтожение его активистов в боях, арест (или, если угодно, пленение) и изоляция террористов от общества посредством судебных механизмов и, наконец, побуждение боевиков к добровольному прекращению войны. Афганские власти и Международные силы содействия безопасности (ISAF) применяют в борьбе с отрядами Талибана все три подхода, но в последний год в центре внимания афганской общественности находится заключительный из упомянутых методов, получивший широкое распространение в качестве Программы национального примирения.

Как следует из самого названия данной инициативы правительства Афганистана, Программа направлена на возвращение талибов к мирной жизни. В настоящее время развитие боевой обстановки в стране способствует её осуществлению.

Боевики явно деморализованы, на что указывает увеличение доли арестов в потерях повстанцев при проведении боевых операций. Если в 2009 году доля арестованных в потерях Талибана составляла менее 40%, то в 2010 этот показатель возрос примерно до 50%. Данная тенденция сохраняется и в настоящее время.

Только за первые 4 месяца 2011 года доля «пленных» в структуре потерь выросла до 80%, так что все большее число повстанцев предпочитает арест гибели в бою.

Данные изменения во многом обусловлены военными успехами: успешной серией боевых операций в Герате, Гельманде и Кандагаре, эффективной тактикой захвата и уничтожения полевых командиров в северных провинциях, интенсивными прямыми столкновениями, при которых хуже вооруженные талибы несут заведомо более высокие потери, чем их противники. При этом подавлены и запуганы не только рядовые бойцы движения, но и представители командования.

Успешные операции Международных сил содействия безопасности по уничтожению лидеров Талибана лишают воли к борьбе руководителей повстанческих отрядов. Полевым командирам приходится постоянно находиться в движении, менять дислокацию, опасаясь бомбового удара или десанта. Тем не менее, подобный ритм жизни не позволяет избежать частых атак со стороны правительственных и коалиционных сил, так что многие талибы с большим опасением относятся к возможному повышению статуса в движении. Показательным в этом плане является случай кандагарского полевого командира маулави Абдул Азиза. Будучи назначенным на пост «теневого губернатора» Кундуза, командир не обрадовался «повышению», а поспешил включиться в Программу примирения вместе со своим отрядом из 50 человек.

Однако при этом Программа, формально утвержденная летом 2010 года, но фактически начавшая работу еще в 2009, оказала влияние на достаточно небольшую часть повстанцев. За почти полтора года в Программе приняли участие лишь 1200 – 1700 человек. Нельзя исключать, что в эту статистику не входят боевики, капитулировавшие в рамках других мирных инициатив президента и Высшего совета мира, хотя маловероятно, что они сильно повлияют на итог.

Для сравнения: в период борьбы с бандподпольем на Украине в 1944 году было выпущено воззвание республиканского правительства к членам УПА (Украинской Повстанческой Армии), призывающее повстанцев сдаваться властям под гарантии личной безопасности. За первый год украинской «программы примирения» сдалось более 29 тысяч человек, что составило 21% годовых потерь украинских националистов.

Доля участников мирного процесса среди потерь Талибана не превышает 10%, хотя, в отличие от украинской кампании прошлого века, Программа предусматривает преференции и помощь в трудоустройстве для участников. Здесь уместно вспомнить, что Программа примирения – далеко не первая мирная инициатива властей, предпринятая после свержения талибов. Несколько общенациональных программ и множество более мелких региональных инициатив коснулись десятков тысяч людей, однако не оказали никакого существенного влияния на уровень безопасности в стране. Предоставление «примиренцам» материальной помощи и поддержки в сфере трудоустройства часто вызывали подозрения в том, что действительные итоги примирения еще скромнее, так как часть включившихся в программу вообще никогда не являлись активными участниками отрядов Талибана.

С другой стороны, не следует недооценивать успехи действующей программы, проявившиеся, в частности, в беспокойстве самих талибов. Уже известны случаи разоружения и ареста талибами командиров, которые проявляли интерес к переговорам с властями. Также в прессу попали сообщения о том, что террористы начали охоту на своих бывших соратников, включившихся в Программу примирения. В частности, в сентябре прошлого года на территории северной провинции Баглан смертник произвёл взрыв у ворот штаба бывших боевиков группировки «Хизб-и-Ислами». В результате инцидента погибли командир, за три месяца до атаки включившийся в Программу примирения вместе со своим отрядом из 80 человек, и ещё один «примиренец» из этого отряда.

Если убийство бывших боевиков Исламской Партии (Хизб-и-Ислами), тем не менее, может быть истолковано как обычное проявление конфликта между враждующими повстанческими группировками, недавнее происшествие в соседней провинции Кундуз, в результате которого погибли бывший полевой командир Мохаммад Наби и трое его телохранителей, практически не оставляет сомнений в том, что «примиренцы» пали жертвами мести со стороны соратников. Впоследствии с прессой связались представители движения «Талибан», заявившие, что командир был наказан за отступничество.

Стоит отметить, что в Кундузе это, по меньшей мере, второй случай убийства повстанцев, вступивших в Программу, хотя ранее движение «Талибан» достаточно лояльно относилось к случаям тактического «примирения», позволявших избежать смерти или ареста. Можно предположить, что с точки зрения ряда террористов призывы властей к примирению теперь падают на благодатную почву.

Представляется, что Программа примирения потенциально является действительно сильной стратегией, но в настоящее время, однако, отягощена рядом слабых сторон, снижающих ее эффективность. Прежде всего, недостатком является искусственное сужение целей и форм данного проекта. Судя по имеющимся данным, в текущем виде программа преимущественно ориентирована на переговоры с полевыми командирами вооруженной оппозиции, чтобы склонить их к отказу от войны, переходу на сторону правительства и интеграции в мирную жизнь вместе с подчиненными.

Разумеется, переговоры с командирами нужны, более того они создают позитивный информационный фон для государственных антитеррористических программ. Опросы «Фонда Азии» от 2010 года показали, что большинство населения поддерживает мирную политику правительства, причем этот взгляд не связан с поддержкой боевиков. Отношение рядовых боевиков к переговорам правительства с вооружённой оппозицией можно косвенно оценить по взглядам мужской молодежи южных провинций, являющейся демографическим резервом незаконных антиправительственных формирований. Недавний опрос организации «Международный совет безопасности и развития» показал, что из мужчин призывного возраста, проживающих в южных провинциях Афганистана и в большинстве своём придерживающихся проталибских позиций, 60% поддерживают тактику переговоров и более 50% – политику реинтеграции талибов.

Тактика переговоров с вооруженной оппозицией, не связанных с прекращением боевых действий, традиционно полезна тем, что апеллирует к усталости общества от войны и ее бедствий. В этом случае власть демонстрирует своеобразную силу, веру в свой курс, готовность интегрировать бывших оппозиционеров в проектируемую общественную модель, а оппозиция вынуждена выдвигать новые аргументы за продолжение войны, разъяснять сторонникам свои принципиальные разногласия с властью, предлагать альтернативную модель общественного устройства. Ко всему этому современный Талибан уже не готов: предлагаемые им политические проекты и «шариатская судебная система», утратившая репутацию «оперативной и неподкупной», потеряли доверие общества, в настоящее время предпочитающего решать конфликты посредством государственных судов или племенных институтов арбитража.

Но, говоря о пропаганде примирения, нужно понимать, что сами по себе полевые командиры являются слишком «проблемной» аудиторией Программы. Лидеры боевиков – лица, завоевавшие, часто буквально, определенное положение и социальный статус в рамках системы вооруженной оппозиции. Для них место в повстанческом движении предполагает не только набор определенных материальных благ, но и личный авторитет, власть, самооценку, которые теряются при столь кардинальной смене деятельности и образа жизни как такового. Фактически талибскому «офицеру» необходимо начинать жизнь с нуля, причем в новой карьере большинство его навыков неприменимы. Восстановить свой статус и достаток, даже пройдя обучение в рамках Программы, в новой среде он сможет нескоро, а прием бывших боевиков на командные посты армии и полиции, несмотря на желание ряда «примиренцев», недопустим по соображениям безопасности и элементарной социальной справедливости. Кроме того, вероятно противодействие попыткам такой интеграции со стороны части образованного класса и политической элиты, настроенных наиболее непримиримо в отношении к вооруженной оппозиции.

Более того, Программа примирения даже может служить стимулом для продолжения террористической деятельности для части полевых командиров. Ведь этот шанс на «почетный мир» и интеграцию в будущую политическую систему ставит новые, вполне реальные цели войны: повышение собственного статуса в глазах властей и уничтожение потенциальных политических противников. Можно предположить, что ряд терактов последнего времени, включая убийство Мохаммада Дауда Дауда, преследовали именно эту цель – «расчистку» афганской политической сцены для намеренных отказаться от боевых действий радикалов и их сторонников, «талибов в галстуках».

Переговоры с командирами являются не самоцелью, а, прежде всего, способом оказания влияния на рядовых боевиков, которые должны утратить веру в цели войны и однозначную неприемлемость власти. Этот подход оказался успешным и на Украине 1940-х – 1950-х, и в Чечне 2000-х годов, где власти выражали готовность к диалогу с оппозицией на условиях капитуляции и гарантиях неприкосновенности рядовых боевиков. Отказ представителей командования от переговоров в обоих случаях был предопределен, но стал важным фактором правительственной пропаганды, направленной на рядовой состав противника.

Однако ориентация мирного процесса на рядовых талибов в современном Афганистане представлена крайне слабо, напротив, представители Высшего совета мира заявляют, что вовсе не ставят своей целью ослабление Талибана. Вероятно, неудачи предыдущих мирных программ создали у властей и иностранных специалистов предубеждение против работы с рядовыми боевиками, которых даже при явке с повинной трудно идентифицировать. По британским данным, в 2008 году выборочные оперативные проверки показали, что от 40 до 60% «сдавшихся» участников мирных программ не являлись реальными членами бандформирований, а лишь пытались получить работу и подъемные средства от правительства.

По мнению авторов, в настоящее время необходим пересмотр социального аспекта Программы примирения. Социально-экономические проблемы страны должны решаться комплексно, а не в индивидуальном порядке для «особо отличившихся» боевиков, тем более что материальная помощь не исключает случаев возвращения в ряды вооружённой оппозиции и участия в чисто уголовных преступлениях, за которые уже были арестованы некоторые участники Программы.

Следует разработать новый подход для работы с индивидуальными участниками Программы. Государству необходимо предоставлять им поддержку только при условии сдачи оружия, сотрудничества со следствием, участия в антиталибской пропаганде. Конечно, это не будет создавать потока желающих встать на учет в качестве бывших боевиков, но Программа примирения ставит своей целью не пополнение полицейских баз данных, а выход максимального числа участников из рядов Талибана.

Однако существующая государственная политика плохо подходит для этих целей. Она ориентирована на заигрывание с командирами-талибами, причем высшие лица страны допускают примиренческие высказывания даже в адрес формальных лидеров Талибана. Например, Хамид Карзай неоднократно в своих обращениях называл муллу Омара своим «братом», что не приносит никакой пользы, а лишь деморализует силы правопорядка и лояльных граждан.

Существующая пропаганда Программы примирения также в значительной мере «беззуба»: национальные СМИ в лучшем случае сообщают о численности и командире перешедшей на сторону правительства группе и приводят несколько их миролюбивых высказываний в адрес правительства. При этом не предпринимаются попытки получить и растиражировать заявления о преступлениях Талибана, побуждающих боевиков и население отвернуться от лидеров движения, хотя практика показывает, что участники Программы, как правило, охотно общаются с журналистами. Отсутствует классическая военная пропаганда по образцу той, что успешно применялась американцами в Ираке против местного вооруженного сопротивления.

Наравне с позитивными образами достижений мирного строительства, которые неплохо представлены в афганских СМИ, она должна включать и негативную пропаганду, ориентированную на боевиков и их близких. Обычно данный вид пропаганды выражается в представлении угрозы смерти в качестве единственной альтернативы капитуляции, а также дискредитации движения и его лидеров путем рассказов, в том числе исходящих от бывших боевиков, о реальных или вымышленных негативных явлениях. При этом в агитации следует использовать образы обманутых повстанцев, привлечённых к борьбе с правительством посредством принуждения и лжи. Отождествляя себя с этими образами, боевики должны ощутить себя жертвами произвола командиров. Таким образом, сам переход на сторону правительства должен быть представлен как освобождение, а сама возможность возвращения к мирной жизни – как помощь со стороны правительства.

Также следует расширить собственно позитивную пропаганду, уделив особое внимание демонстрации позитивных примеров капитуляции, описанию жизни сдавшихся повстанцев. Заметим, что последний элемент в национальных СМИ почти отсутствует, так что широкая общественность может только догадываться о том, что происходит с участниками Программы примирения. Упоминания о деятельности укрытий и курсов профессионального обучения для бывших боевиков начали поступать в прессу сравнительно недавно и пока не приобрели достаточного уровня подробности и массовости. Кроме того, есть указания на то, что до сих пор не решена проблема безопасности «примиренцев», которым угрожает месть бывших коллег. Наконец, элементы негативной и позитивной пропаганды совмещает демонстрация побед правительственных войск.

Информационная борьба с афганской вооруженной оппозицией была проиграна Советским Союзом и НДПА в 1979 – 1989 гг. во многом благодаря содействию антиправительственным силам со стороны США. В частности, техническая поддержка позволила оппозиции создать сети электронных СМИ, вещающих на всей территории страны, в том числе в районах, недоступных для советских передатчиков. Однако в настоящее время проправительственные средства массовой информации не испытывают подобных проблем, в основном доминируя в эфире, что позволяет широко и эффективно вести в нем борьбу за умы людей.

Пропаганда, при сравнительно небольших расходах на ее ведение, может давать весьма значительный эффект при борьбе с терроризмом. Причем современная структура афганского государства позволяет вести ее одновременно из множества формально не связанных источников. Отдельные направления пропаганды могут быть распределены между государственными и финансируемыми коалицией СМИ, а также материалами, выпускаемыми от имени советов мира, гуманитарных организаций и т.п.

Другим важным достоинством информационной войны является ее гуманность, где целью является не уничтожение, а убеждение человека, которое не несет смерть, а помогает ее избежать, что очень важно для такой измученной многолетними войнами страны как Афганистан.

Однако для реализации всех этих мер необходима политическая воля афганского руководства и представителей международных сил, воля, направленная на разгром террористов, а не на попытки примирить афганское общество с экстремизмом.

На предстоящей встрече Дмитрия Медведева и Хамида Карзая «на полях» юбилейного саммита Шанхайской организации сотрудничества в Астане российская сторона планирует обсудить вопросы двустороннего взаимодействия в экономической сфере.

Российско-афганские переговоры состоятся 15 июня. «Ожидается, что в ходе беседы Медведев и Карзай обменяются мнениями по приоритетным направлениям развития торгово-экономического взаимодействия, с упором на реализацию крупных совместных проектов по восстановлению и модернизации инфраструктуры Афганистана», – сообщил помощник президента РФ Сергей Приходько.

В настоящее время Россия и Афганистан расширяют сотрудничество в сфере торговли. По данным Кремля, объем товарооборота между странами за первые 3 месяца текущего года увеличился почти на 60% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, составив примерно 150 миллионов долларов, сообщает газета «Взгляд».

Также страны осуществляют тесное взаимодействие в сфере образования. В настоящее время в российских вузах проходят обучение более 400 афганских студентов, из них 350 получают образование за счет федерального бюджета. Как отметил Приходько, в 2011 – 2012 учебном году число бюджетных мест для абитуриентов из Афганистана увеличено до 115.

На встрече президентов, как и в ходе многосторонних дискуссий саммита, будут обсуждаться текущие проблемы безопасности в ИРА и пути их решения, в том числе задача повышения усилий международного сообщества в борьбе с афганским наркотрафиком.

Накануне в городе Джелалабад, административном центре восточной афганской провинции Нангархар, произошел крупный пожар, в результате которого сгорел местный рынок древесины и строительных материалов.

«В понедельник загорелся древесный рынок в Джелалабаде,.. что привело к серьезному ущербу для владельцев магазинов», – сообщил на условиях анонимности представитель местных властей. Пожар произошел в дневное время, и уже за час весь рынок был практически полностью разрушен стихией, передает информационное агентство «Синьхуа».

Пресс-секретарь губернатора провинции Нангархар Ахмад Зия Абдулзай подтвердил факт пожара, заявив, что ущерб, нанесенный бедствием, составил несколько миллионов долларов. В настоящее время проводится расследование причин пожара.

Пакистан надеется на поддержку стран-членов Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) при вступлении в организацию, сообщила во вторник пресс-служба главы Казахстана по итогам встречи президента республики Нурсултана Назарбаева с президентом Пакистана Асифом Али Зардари.

Во вторник глава Пакистана прибыл в Астану для участия в юбилейном саммите ШОС, который состоится в среду, 15 июня.

"Пакистан хочет вступить в ряды ШОС и надеется на поддержку всех членов организации. Я убежден, что у ШОС большие перспективы", - приводит пресс-служба слова президента Пакистана.

В ходе встречи глав двух государств были обсуждены различные аспекты региональной безопасности, дальнейшего развития двусторонних отношений, а также актуальные вопросы международной повестки дня.

Пакистан имеет статус наблюдателя в ШОС. Членами ШОС являются Казахстан, КНР, Киргизия, Россия, Таджикистан, Узбекистан. Иран, Индия, Монголия также как и Пакистан имеют статус наблюдателей. В настоящее время заявки о вступлении в организацию подали Индия, Пакистан и Иран. Афганистан обратился в ШОС с просьбой предоставить статус наблюдателя.

На предстоящем саммите Казахстан передаст председательство в организации Китаю.

На фоне недавних заявлений американцев о том, что вторжение в свое информационное пространство они могут расценить как объявление войны, сами США готовятся активно разносить "добро" и прочую демократию в другие страны. Даже против воли властей этих стран.

Как пишет американская The New York Times, госдеп США уже выделил грант в $2 млн. на разработку неких "теневых систем связи". Суть их в том, что когда то или иное государство вводит ограничения или полный запрет на интернет-сообщение или мобильную связь, "добрые дяди" из самой демократической в мире страны должны будут развернуть свои "волшебные чемоданчики" и дать очередному "угнетенному народу" возможность общаться по мобильникам и через Сеть. А заодно получать самую объективную в мире информацию и инструкции по проведению революций.

Однако как это будет решено технически - большой вопрос. Афганский опыт, когда такие ретрансляторы раскиданы по американским базам, вряд ли поможет янки в большинстве других стран. Ведь в странах "оси зла" и прочих обителях "репрессивных режимов" военных баз США нет. Как в старину отправлять туда засланцев в париках и черных очках, что ли, будут? Или на эти деньги (кстати, по масштабам американских затрат на различные новые разработки - весьма смешные) какие-нибудь умельцы доведут до "красивой обертки" пару-тройку хакерских технологий.

На прошлой неделе в Пакистан совершила визит афганская правительственная делегация во главе с президентом ИРА Хамидом Карзаем. В ходе афгано-пакистанских переговоров стороны обсудили вопросы сотрудничества в сферах безопасности и экономики.

Президенты выразили готовность объединить свои усилия в деле борьбы с повстанцами. «Все мы должны работать вместе – США, Афганистан, Пакистан и все остальные – чтобы уничтожить терроризм и его пережитки вокруг нас ради всеобщего блага», – заявил на недавней пресс-конференции Хамид Карзай.

В свою очередь, Асиф Али Зардари подчеркнул, что мир в Афганистане является необходимым условием мира во всем регионе. Пакистанский премьер-министр Юсуф Реза Гилани также выразил готовность своей страны оказать содействие переговорам с вооруженной оппозицией, передает телеканал «Лемар».

По итогам переговоров 11 июня была подписана Исламабадская декларация, направленная на развитие сотрудничества в областях безопасности и экономики, в том числе в сферах торговли, энергетики, связи и инфраструктуры, сообщает сайт “Central Asia Online”.

Важным достижением для Афганистана стало вступление в силу двустороннего соглашения о транзитной торговле, подписанного еще в конце прошлого года. Благодаря ратификации афганские предприниматели получат возможность сокращения затрат на импорт товаров из Пакистана.

Железная дорога Хайратон – Мазари-Шариф в ближайшее время должна быть введена в эксплуатацию, сообщают представители государственной акционерной железнодорожной компании «Узбекистон темир йуллари» («Узбекские железные дороги»).

В настоящее время проходит обсуждение условий соглашения об эксплуатации железной дороги, построенной данной компанией еще в ноябре прошлого года при содействии Азиатского банка развития.

«Ожидается, что после подписания этого документа начнет функционировать первая железнодорожная магистраль в Афганистане», – сообщил информационному агентству “REGNUM” представитель узбекской ГАЖК. В более отдаленной перспективе планируется продлить железную дорогу до города Герат.

Между тем в ходе недавнего визита в Пакистан афганская правительственная делегация договорилась с властями страны о строительстве железной дороги Пешавар – Джелалабад. Данная договоренность была зафиксирована в Исламабадской декларации, подписанной по итогам переговоров.

Развитие железнодорожной сети внутри Афганистана и ее соединение с внешними дорогами в дальнейшем должно стать значимым фактором развития экономики страны. Строительство железных дорог позволит сделать перемещение пассажиров и грузов более быстрым и удобным, что должно заложить основы для повышения роли ИРА в региональной торговле.

Глава КНР Ху Цзиньтао прибыл с официальным визитом в Казахстан, в ходе которого обсудит перспективы китайско-казахстанского сотрудничества в сфере экономики и безопасности, а также примет участие в юбилейном саммите ШОС.

"В аэропорту Астаны главу КНР встречал президент Казахстана Нурсултан Назарбаев", - сообщил РИА Новости пресс-секретарь казахстанского МИД Ильяс Омаров.

Глава КНР пробудет в Казахстане с 12 по 15 июня. Китайский лидер проведет встречи с президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым и премьером Каримом Масимовым, в ходе которых обсудит перспективы китайско-казахстанского сотрудничества в сфере экономики и безопасности. Ожидается, что в ходе визита, будет подписан ряд двусторонних документов.

Пятнадцатого июня Ху Цзиньтао примет участие в юбилейном саммите ШОС, который пройдет в Астане.

На повестке саммита в Астане стоят вопросы: продовольственной безопасности, ситуация в Африке, также будет обсуждаться просьба Афганистана о предоставлении ему статуса наблюдателя в организации.

По итогам саммита планируется подписание ряда документов, в том числе, Антитеррористической стратегии, меморандума о принципах расширения организации, и итогового документа - Астанинской декларации, определяющей политические принципы развития ШОС.

В ШОС входят: Казахстан, Китай, Россия, Киргизия, Таджикистан, Узбекистан. Статус наблюдателей имеют: Иран, Индия, Монголия, Пакистан. Партнеры по диалогу: Белоруссия и Шри-Ланка

После дуумвирата: внешняя политика Москвы

Россия в зоне турбулентности

Резюме: То, как Россия преодолеет рубеж 2012 г., станет определяющим и с точки зрения эффективности ее внешней политики. Менее важен результат, конкретная персона на вершине властного Олимпа, нежели сам процесс выборов, их способность (или неспособность) обеспечить легитимность следующего президентства.

Второе десятилетие XXI века началось в мировой политике с трагедии маленького человека в провинциальном тунисском городке Сиди-Бузид – самосожжения молодого торговца, который не вынес оскорбления, нанесенного ему местной чиновницей. В других обстоятельствах это событие, вероятно, осталось бы лишь темой пересудов в лавках и кафе тамошней медины, но на сей раз оно в считанные недели превратилось в ураган, охвативший весь арабский Восток. И хотя предпосылки обрушения режимов Бен Али и Мубарака, гражданской войны и операции международных коалиционных сил в Ливии являются системными, именно крошечный камешек столкнул лавину фундаментальных изменений в одном из ключевых регионов планеты.

Глобальная турбулентность-2011

Революционные потрясения в странах арабского Востока уже стали предметом политического анализа, причем сторонники тех или иных подходов спешат увидеть в этих событиях подтверждение своих идей либо повод для их корректировки. Очень многое определяется тем, как описывать международную ситуацию в целом – как процесс нелинейный, многовариантный и не имеющий заранее предрешенного результата в духе «конца истории» Фрэнсиса Фукуямы, либо как общее следование за цивилизационным авангардом, который, разумеется, знает, куда идет. Происходящее уместнее описывать в терминах не «волн демократизации», а политической турбулентности. Малые события порождают цепную реакцию массового, низового протеста, за которым организованные политические силы – от партий и движений в самих арабских странах до зарубежных государств, международных организаций и военно-политических блоков – вынуждены следовать, пытаясь направить его в нужное русло. И с куда большим основанием нынешние катаклизмы могут быть интерпретированы как предвестники вступления мирового сообщества в область неизведанного, где его, возможно, ожидает еще более сильная встряска.

Наиболее значительный вклад в разработку идеи турбулентности в мировой политике внес Джеймс Розенау. Свою основную работу по этой теме он опубликовал в самом начале событий, обваливших Берлинскую стену, а вскоре – и Советский Союз. Идя по пути радикализации теорий взаимозависимости, Розенау писал о вступлении мира в эру «постмеждународной» политики, когда глобальные политические процессы начинают определяться разнонаправленными действиями немыслимого прежде множества коллективных акторов, руководствующихся разными целями и использующих для их достижения новейшие технические возможности. Результатом становится длительная хаотизация международных процессов, сохраняющаяся и даже нарастающая в условиях, когда продолжают функционировать стабильные структуры политического управления. При этом турбулентность превращается в неотъемлемый атрибут мировой динамики, указывающий не только на потрясения, сопровождающие те или иные «штатные» сдвиги в основных переменных составляющих локальных или глобальных процессов, но и на изменения, опрокидывающие все устоявшиеся правила, модели и закономерности.

С тех пор прошло два десятилетия. Тем не менее мир явно остается во власти все того же потока, мощь и продолжительность которого заставляют задуматься о фундаментальном характере глобальных изменений. За эти двадцать лет были периоды относительного затишья, но их мимолетность показывала, что источники турбулентности не только не иссякают (как ожидали многие после окончания холодной войны), а множатся, возникая порой и там, где никто не ждал их появления.

Похоже, что сегодня мы имеем дело с новым качеством турбулентности, обусловленным двумя взаимосвязанными процессами. Один из них – глобализация. Другой – поствестернизация – еще только утверждается в мировом социально-научном дискурсе. Его не надо смешивать с девестернизацией. Речь идет о том, что, опираясь на полутысячелетний опыт доминирования Запада, учитывая и перерабатывая его, мировая цивилизация будет далее развиваться совсем не как глобальный Запад. Причем конкретные параметры новой фазы цивилизационного развития еще до конца не ясны, а то, что мы наблюдаем сейчас – это длительный и турбулентный переход, «междуцарствие модерна», тревожное преддверие новой эры.

Основные характеристики турбулентности XXI века (начавшегося, впрочем, в 1991 г., по истечении «короткого двадцатого века», по выражению Эрика Хобсбаума) связаны не только с завершением эпохи доминирования Запада, но и с глобальностью мировых процессов. Речь теперь идет не просто об усиливающейся тенденции к взаимозависимости и транснационализации, но о таком качественном состоянии, когда мир-система, обретя единство, оказалась закрытой, замкнутой, не имеющей внешней периферии. Новое качество состоит в том, что турбулентность происходит в системе, лишенной возможностей внешней экспансии и, следовательно, снижения внутреннего давления.

Разумеется, внутри замкнутой глобальной системы сохранилось еще довольно много внутренних переборок и перегородок, остаточных рудиментов разделенного на части мира, в котором при необходимости всегда можно было найти новые пространства для хозяйственного освоения, оттока «избыточного» населения или хотя бы для загрязнения отходами индустриальной деятельности. Сохранение подобных рудиментов суверенитета и партикулярности само по себе создает перепады внутреннего давления и, следовательно, турбулентные потоки. И здесь уже многое зависит от того, насколько устойчивы эти унаследованные от Вестфальской эпохи перегородки: или это всего лишь бесполезные руины, или же старомодные, но еще относительно надежные укрепления, способные служить защитой от вихревых потоков средней мощности. Во всяком случае, в поисках причин современной турбулентности следует очень серьезно отнестись к асимметрии суверенитетов в системе международных отношений и увеличивающемуся разнообразию существующих типов государственности.

Экономические факторы, как и в прежние эпохи, играют определяющую роль в обеспечении стабильности или дестабилизации социальных систем и политических режимов. Однако в «замкнутом» мире движение потоков капитала менее чем когда-либо соответствует идеальным представлениям о «естественном регуляторе» экономических процессов. Напротив, мгновенные перетоки капитала, нередко обусловленные спекулятивной игрой или конъюнктурными обстоятельствами, в считанные дни могут поставить процветавшие нации на грань экономического коллапса и социального взрыва. При этом сокращающиеся возможности пространственной экспансии капитала, прежде всего финансового, компенсируются лихорадочным стремлением к экспансии во времени, то есть к различным формам «жизни взаймы», «надуванию пузырей» во всех областях экономики и финансов, где это только возможно – от сырья и недвижимости до сектора высоких технологий. На протяжении первого десятилетия XXI века большинство из этих пузырей последовательно лопались. И сегодня последним рубежом экспансии капитала во времени становится надувание пузыря государственного долга. В случае США – крупнейшей в мире экономики и страны-эмитента мировой валюты – оно чревато глобальным коллапсом, размеры которого могут значительно превзойти масштабы кризиса 2008–2009 годов. Но турбулентность способны спровоцировать и меры экономического оздоровления, которые будут означать значительное сокращение расходов в государственном и частном секторах Соединенных Штатов, что приведет к схлопыванию потребительского спроса в глобальном масштабе и сделает реальной угрозу новой рецессии мировой экономики.

Турбулентность в международной политике в настоящее время как никогда прежде связана и с тем, что можно назвать турбулентностью естественной – возрастающей уязвимостью социотехнических систем перед природными катаклизмами, часть из которых, по всей видимости, обусловлена антропогенным воздействием на климат планеты и критически важные для равновесия глобальной окружающей среды экосистемы. Множатся свидетельства того, что через природные аномалии и катастрофы биосфера все чаще предопределяет поведение человека и социальных общностей. К числу прямых следствий этих процессов относятся повсеместное обострение проблемы продовольственной безопасности, растущее неравноправие в доступе к пресной воде, все менее контролируемые миграционные потоки и появление очагов социальной нестабильности даже в прежде «благополучных» обществах. Однако и в тех случаях, когда положительная обратная связь между масштабом природных катастроф и антропогенным воздействием отсутствует, можно все чаще наблюдать феномен, когда природная катастрофа с большим количеством разрушений и человеческих жертв в одной из частей планеты порождает комплексные и долгосрочные последствия. Один из последних трагических примеров – землетрясение и цунами в Японии, спровоцировавшие самую серьезную после Чернобыля аварию на объекте атомной энергетики. Это событие будет иметь долгосрочные последствия для мировой энергетической политики, по сути дела, еще более сужая и без того ограниченный набор возможностей в решении энергетических проблем человечества.

На этом фоне положение России противоречиво, поскольку она уже значительно интегрирована в глобальные процессы, но вовлеченность не является тотальной, и часть потоков мировой турбулентности обходит нас стороной. Разумеется, не все. Расчеты российских соправителей на особое положение «тихой гавани» были, как известно, с легкостью опрокинуты кризисным штормом 2008 года. Но все же с потоками менее сильными пока вполне успешно справляются старомодные бастионы суверенного государства, а некоторые из более сильных ветров затрагивают нас, скорее, по касательной. После распада СССР нынешнее поколение россиян чуть раньше других народов ведущих стран успело накопить свой собственный опыт выживания в эру «великих потрясений», и адаптивные способности в этом отношении у нас развиты лучше. Более того, во многом благодаря достаточно высокой степени внешнеполитической маневренности России в хаотизирующемся мире удалось достичь по-своему уникального состояния, когда отношения с большинством стран являются хорошими или удовлетворительными. Даже в экономическом отношении ниша крупнейшего поставщика энергоносителей оказалась более надежной, чем почетные позиции флагмана экономики знаний. Вероятнее всего, это состояние ситуативно, преходяще, оно подобно штилю внутри «глаза тайфуна». Но пока России удается умещаться внутри этой зоны – нам в самом деле, как заметил недавно Сергей Караганов, «везет». Вопрос, однако, состоит в том, как долго Россия сможет оставаться в достаточно выигрышном положении при продолжающемся усилении турбулентности.

Здесь есть по меньшей мере две составляющих. Во-первых, способность и далее умело вести лайнер российской внешней политики через зону турбулентности, опираясь на представления о мире, адекватные современным глобальным процессам. Во-вторых, и это главное, – не допустить того, чтобы Россия сама превратилась в новый мощный источник мировой дестабилизации. Именно последнее обстоятельство является определяющим в дискуссии о возможной эволюции российской внешней политики после думских выборов 2011 г. и президентских выборов 2012 года.

Идеологемы и групповые интересы. Российский случай

В первые три года существования путинско-медведевского дуумвирата внешняя политика в основном оставалась вне сферы реальных или мнимых противоречий между соправителями. Мюнхенская программа-минимум – длительная приостановка продвижения НАТО на постсоветском пространстве – была выполнена еще в 2008 году. Вслед за этим при сохранении прежних ориентиров Москве было необходимо продемонстрировать снижение накала полемики, готовность к диалогу и выстраиванию партнерских отношений с Западом в контексте совместных усилий по преодолению последствий глобального экономического кризиса. Президент Дмитрий Медведев эффективно решал эти задачи, которые, несомненно, были частью совместной стратегии дуумвиров.

На этом фоне неожиданностью стал всплеск заочной полемики между Владимиром Путиным и Дмитрием Медведевым по поводу резолюции ООН № 1973, открывшей путь военной операции против режима Каддафи. Любопытно, что полемика вспыхнула уже после того, как Кремль принял решение (скорее, все-таки принципиально согласованное) не накладывать вето на эту резолюцию. Причем это явно было решение, основанное на расчете выгод и издержек ситуации, когда Москва не препятствует Западу втянуться в очередную войну в исламском мире. Разница, очевидно, заключалась в том, что Путин сразу после начала авиаударов по ливийским военным объектам не чувствовал себя связанным какими-либо обязательствами перед новой коалицией и использовал стандартный оборот антизападной риторики, тогда как Медведев выступил с оправданием если не действий Запада, то, во всяком случае, принятой резолюции.

В потоке суждений и комментариев экспертов, стремившихся в очередной раз увидеть признаки бесповоротного раскола тандема, мало кто обратил внимание, что президент России аргументировал свою позицию с использованием терминологии гуманитарного интервенционизма. Ранее подобная линия аргументации использовалась во время пятидневной войны в августе 2008 года. Но в целом идеи гуманитарного интервенционизма явно не относились к числу популярных в России внешнеполитических дискурсов. И прежде чем задаться вопросом о его перспективах, стоит подумать о том, почему кроме политического реализма у нас явно отсутствуют устойчивые течения или школы внешнеполитической мысли, сопоставимые с либеральным вильсонианством или популистским джексонианством в США? Нельзя ведь сказать, что подобные идеи у нас вовсе не звучат. Напротив, российское экспертное сообщество вполне в состоянии предлагать эти идеи a la carte, или по крайней мере транслировать их от внешних источников генерации. Однако помимо предложения необходим спрос.

Но каковы же источники и механизмы формирования такого спроса? Те или иные направления внешнеполитической мысли будут устойчивыми, только если они связаны со стабильными и влиятельными группами интересов, а сами эти интересы выражены в соответствующих идеологемах. Понятно, что из-за разрывов исторической преемственности в XX веке у нас нет прямых соответствий течениям масштаба джексонианства или вильсонианства. Могли бы они появиться, если бы не эти разрывы? Несомненно, да. Ведь уже в установочном для русского консерватизма тексте – карамзинской «Записке о древней и новой России» – историософская аргументация в пользу самодержавной «вертикали власти» спроецирована на вполне конкретные обстоятельства европейской политики после Тильзитского мира. Но если идеи Карамзина относительно природы российской власти отчасти применимы и к внутриполитической ситуации в начале XXI века, то и его оценки турбулентной эпохи Французской революции и наполеоновских войн будут поучительными для тех, кто пытается сориентироваться в бурлящем мире поствестернизации.

Сложнее будет с «опрокидыванием» в современность внешнеполитических идей дореволюционных либералов. Скорее, случайностью выглядит аналогия между империалистическими устремлениями кадетского лидера Павла Милюкова и чубайсовской идеей «либеральной империи», которая в свое время вызвала непродолжительную оживленную полемику, но серьезного концептуального развития так и не получила.

Устойчивость и востребованность внешнеполитических идей напрямую определяются интересами влиятельных сил и артикуляцией этих интересов в публичном пространстве. В постсоветскую эпоху появились принципиально новые группы интересов, которые на протяжении 1990-х гг. вполне успешно осваивали публичное пространство. Воссоздание вертикали власти не означало устранения групп интересов – напротив, происходила их дальнейшая консолидация. Однако формы артикуляции и механизмы согласования различных интересов и разрешения конфликтов существенно изменились, будучи в период путинского президентства тесно привязанными к власти. Пожалуй, наилучшим образом специфику этой ситуации описывает предложенная Юрием Пивоваровым метафора «властной плазмы», способной объединять даже несовместимые друг с другом кластеры российской элиты на основе специфического регулирования отношений «власть-собственность». Именно в этой аморфной субстанции разрешаются и возникают вновь конфликты между основными группами интересов. «Властная плазма» служит питательной средой для дальнейшего структурирования и дифференциации групп интересов, часть из которых имеет уже вполне определенные геоэкономические и геополитические предпочтения (постсоветское пространство, Европейский союз, США, Китай и страны АТР). Впрочем, эти предпочтения артикулированы пока довольно невнятно.

Политические дискуссии предвыборного года, распространившиеся и на сферу российской внешней политики, свидетельствуют о том, что «властная плазма» как механизм политико-экономического управления и «разруливания» конфликтов перестает устраивать многие влиятельные силы, равно как и массовые группы, на которые эти силы хотели бы или могли бы опереться. Сама ситуация реконфигурации власти и начала первого «длинного» (шестилетнего) президентства означает не только завершение промежуточного периода тандемократии, но и возможность эмансипации основных групп интересов. Если «после дуумвирата» они заявят о себе, перейдя из состояния «властной плазмы» к полноценному существованию в публичном политическом пространстве, то, по всей вероятности, будет запущен и процесс формирования устойчивых внешнеполитических доктрин. Доктрин, опирающихся не на предпочтения отдельных экспертов, а на спрос, формируемый стабильными структурами, укорененными в российском обществе.

Основой процесса являются как общие макросоциальные изменения, связанные с укреплением российского среднего класса и формированием его идентичности, так и с дальнейшей трансформацией структуры элитарных групп. По всей видимости, в ближайшие годы средний класс, как и другие крупные социальные группы, еще не будет в состоянии сформировать четкий запрос на то или иное направление внешней политики. Скорее, запрос останется размытым и внутренне противоречивым, в чем-то отдаленно напоминающим весьма эклектичные внешнеполитические устремления тех широких слоев американского общества, на которые опираются сегодня оппоненты президента Обамы, в том числе пассионарии из «партии чаепития». В Америке, однако, элитарные группы способны артикулировать запросы широких слоев, сопрягать их с интересами бизнеса, военно-промышленного комплекса, различных меньшинств и т.д. Группы российской элиты, погруженные во «властную плазму», варятся в собственном соку, не испытывая (до последнего времени) сильной потребности во взаимодействии с массовыми группами. В конечном счете речь идет о качестве нынешней российской элиты, о степени ее укорененности в современном обществе и об осознании ответственности перед этим обществом.

Российский городской средний класс, или «новые сердитые», как метко назвал его представителей Алексей Чадаев, информационно и технологически уже вполне интегрирован в глобализированный мир, но это не значит, что при жестком критицизме в отношении собственной власти и элиты он заведомо будет генерировать прозападный и промодернизационный запросы. Скорее, это будет установка на то, чтобы отношения России с внешним миром начали реально работать на его, среднего класса, интересы. Но представители критически настроенного среднего класса в числе первых откажутся поддержать политику, которая при всех декларациях открытости Западу и стремления к модернизации будет реально работать лишь в интересах нескольких элитарных групп.

Не исключено, что в среднесрочной перспективе появятся основания говорить о формировании широких коалиций в поддержку стабильности или обновления, коалиций, отражающих и массовые запросы, и интересы тех или иных групп элиты. Формирование таких коалиций могло бы стать основой трансформации социально-политического порядка, преодоления нынешней модели «властной плазмы». Одним из множественных последствий появления таких коалиций, по всей видимости, станет и «укоренение» в российском публичном пространстве различных школ внешнеполитической мысли. Вопрос состоит в том, будут ли эти изменения ускорены электоральными кампаниями 2011–2012 гг. или же они окажутся сопряжены с другими, возможно, тревожными событиями эпохи «после дуумвирата».

Выборы и турбулентность

От того, какой будет новая конфигурация власти после выборов в 2011-м и 2012 г., зависит не столько радикальное изменение российского внешнеполитического курса (довольно маловероятное), сколько то, станет ли Россия новым источником глобальной турбулентности. И здесь обнаруживается, что менее важен результат, конкретная персона на вершине властного Олимпа, нежели сам процесс выборов, их способность (или неспособность) обеспечить легитимность следующего президентства. Потребность в новой полноценной легитимности вызвана уже тем, что модель «властной плазмы» утрачивает эффективность, переставая отвечать нуждам ряда влиятельных групп и массовым социальным запросам.

Следует подчеркнуть, что это должна быть легитимность в глазах граждан России (критерии ОБСЕ или других наднациональных институций, дающих оценки электоральным процедурам, являются в данном случае не более чем субсидиарными). А она не сводится лишь к чистоте процедуры выборов, но складывается также из соответствия политики избранного президента массовым ожиданиям. В этом смысле легитимность президентства Бориса Ельцина обеспечивалась не только победой в реальной конкурентной борьбе на выборах 12 июня 1991 г., но прежде всего огромным потенциалом надежд, которые возлагали на него самые разные слои населения. Выборы 1996 г. едва ли укрепили эту легитимность, но изначального запаса надежд хватило на все 1990-е годы. В случае Путина наибольшую роль в легитимации власти сыграли не конкурентные выборы, но соответствие изменившемуся социальному запросу. Легитимность дуумвирата Путин–Медведев была инерционной, продолжающей легитимность путинского президентства.

Основная проблема нынешних выборов состоит именно в необходимости получения новой легитимности, и сейчас все большее количество представителей самых разных политических взглядов сходятся в том, что наилучшим инструментом решения этой задачи могут быть выборы, выигранные в реальной конкурентной борьбе. В нынешних условиях одержать победу с использованием административного ресурса способен любой располагающий им кандидат. Но такая победа практически не создаст новому президенту легитимности. На эксплуатацию остатков прежнего доверия мог бы в лучшем случае рассчитывать Владимир Путин, опираясь на патерналистски ориентированный электорат, но предложив ему некий новый социальный контракт в духе обновленного политического консерватизма или модифицированного солидаризма. Ну а если при полном использовании всех административных рычагов победа будет обеспечена кандидату, декларирующему либеральные ценности, то с высокой степенью вероятности можно ожидать либо полной делегитимации нового президентства (со всеми последствиями, известными по последним годам горбачевского правления), либо радикального поворота, означающего отказ от принципа «свобода лучше, чем несвобода».

Альтернативные свободные выборы – совсем не панацея; использование этого инструмента в условиях «вегетарианского», по выражению Ивана Крастева, авторитаризма способно привести и к непредсказуемым последствиям. Но сегодня в российской политике необходим «гамбургский счет», нужно понять реальное соотношение сил и интересов (в т.ч. внешнеполитических), а не пытаться усыплять себя разговорами о безальтернативности модернизации либо о непреходящей ценности политической стабильности. Обеспечение представительства сил самой разной направленности, реально присутствующих в обществе, но не существующих в официальном политическом ландшафте, является средством предупреждения внутренней турбулентности.

Между тем признаки утраты контроля и проявлений делегитимации явно обозначились уже в конце 2010 г., когда стало ясно, что на арену общественной и политической жизни выходит новая внесистемная сила. Акция болельщиков «Спартака» на Манежной площади 11 декабря 2010 г. стала симптомом нарастания внутренней политической турбулентности, продемонстрировав спонтанность, потенциал массового участия, быстроту мобилизации, неподконтрольность легально действующим политическим силам и растерянность властей. Особенно тревожным показателем неблагополучия явилась направленность протестного потенциала. Москвичи наблюдали не просто выплеск ксенофобских настроений, в основе которого лежит примитивное деление на «своих» и «чужих», но готовность провести это деление по карте страны, отгородиться (а то и осуществить сецессию) от части территории российского государства. «Национал-изоляционизм» – так можно назвать это направление, если оно получит серьезное идеологическое обоснование – представляет собой исключительно опасную утопию, попытка осуществления которой автоматически превратит Россию в одну из основных зон мировой турбулентности.

Протест, прорвавшийся на поверхность в конце прошлого года, сразу же обнажил то, что ни для кого не было секретом, – структурную и конструктивную уязвимость нынешнего Российского государства. Обрушение Советского Союза не могло не привести к появлению опасных трещин и в государственной конструкции Российской Федерации. На протяжении 1990-х гг. центральная власть стремилась не допустить, чтобы эти трещины расширились до критического уровня. В следующем десятилетии как будто удалось большее: трещины замазали и подштукатурили. Теперь штукатурка начала осыпаться, и сотрясение даже средней силы способно эти трещины вновь расширить. В таких обстоятельствах конкурентные выборы как наиболее эффективный способ легитимации власти и обеспечения представительства основных групп интересов могли бы стать средством укрепления государственности, нахождения разумного баланса между стабильностью и модернизацией, упрочения позиций России в турбулентном мире.

Внешнеполитические опции после 2012 года

Внутренняя уязвимость государственной конструкции и внешняя турбулентность – вот рамочные условия следующего президентства. Любые усилия по разработке российской внешнеполитической стратегии во втором десятилетии XXI века окажутся тщетными, если завершение периода дуумвирата будет способствовать нарастанию тенденций внутренней дестабилизации, напряжения в межэтнических и федеративных отношениях и превращению России в новый источник глобальных потрясений. То, как Россия преодолеет рубеж 2012 г., станет определяющим и с точки зрения эффективности ее внешней политики.

Очевидно, что избранный президент (неважно, кто персонально им окажется) должен иметь новый полноценный мандат, а не пытаться закрепиться у власти, эксплуатируя остатки прежней легитимности. Разумеется, укреплению новой легитимности будут способствовать и ключевые внутриполитические мероприятия начального периода следующего президентства. И если консолидация власти пройдет успешно, не вызывая нарастания социального недовольства и политической напряженности, то вновь избранный президент, очевидно, захочет обладать максимально полным набором инструментов внешнеполитической деятельности.

В этом смысле едва ли оправданно идти на самоограничение политического маневра, следуя какой-либо нормативной доктрине. Глобальную турбулентность после произнесения присяги российского президента никто не отменит. Скорее, напротив, следует ожидать новых потрясений, вызванных прежде всего мировой экономической динамикой, а именно тем, что ни одну из основных причин кризиса 2008–2009 гг. устранить не удалось, болезнь загнана внутрь. Наверняка и процессы поствестернизации породят немало новых шквальных порывов.

Если фундаментальную неопределенность «междуцарствия модерна» и глобальную турбулентность рассматривать как Zeitdiagnose (диагноз времени. – Ред.) начала XXI века, то для российской внешней политики это означает необходимость решения трех взаимосвязанных задач:

предотвращать либо минимизировать дестабилизирующее воздействие глобальной турбулентности на внутриполитические процессы;насколько возможно использовать глобальную турбулентность в российских интересах;добиваться полноценного участия России в определении будущих правил игры – нового мирового порядка, который рано или поздно придет на смену «междуцарствию модерна».

Первые две задачи представляют собой попытку продлить «момент везения», подольше удержаться внутри «глаза тайфуна». Их решение потребует сохранения максимальной степени внешнеполитической маневренности, открытости к конструктивному взаимодействию со всеми влиятельными акторами мировой политики и недопущения поспешного встраивания в ту или иную жесткую конфигурацию военно-политических союзов и интеграционных механизмов, где Россия окажется на положении ведомого.

Усиление конкурентной борьбы между США и Китаем за глобальное лидерство станет, очевидно, одним из основных трендов предстоящего десятилетия. Объективно Россия обладает потенциалом, способным обеспечить стратегический перевес одной из сторон. Однако Москве есть здесь чему поучиться у того же Пекина, который в последние два десятилетия холодной войны пребывал в сходном положении. Избранная Мао Цзэдуном и его наследниками тактика «обезьяны, наблюдающей за схваткой двух тигров», оказалась выигрышной, причем торжествующая обезьяна так и не присоединилась ни к одному из участников схватки. В нынешних обстоятельствах Россия может максимизировать выгоды, не присоединяясь ни к одному из соперников, но стремясь выстроить партнерские отношения с каждым из них.

К настоящему моменту, несмотря на серьезные достижения политики перезагрузки, российско-американские отношения так и не приблизились к уровню отношений между Москвой и Пекином. Основная трудность состоит здесь в неспособности Москвы и Вашингтона согласовать принципиально новую повестку двусторонних отношений, отвечающую современным реалиям. В результате к концу (первых?) президентских сроков Барака Обамы и Дмитрия Медведева определяющей дальнейшую повестку двусторонних отношений может стать проблема противоракетной обороны, которая, по всей видимости, выявит пределы российско-американской перезагрузки, а то и вовсе ее похоронит. Вместе с тем возвышение Китая рано или поздно заставит Москву и Вашингтон выработать новый формат взаимодействия, причем имя и партийно-политическая принадлежность будущих лидеров России и США едва ли значительно повлияют на этот процесс.

Существенное изменение формата российско-американских отношений также будет связано с возможностью полноценного участия России в определении рамочных условий и институциональных механизмов нового международного порядка. Однако поиск в этом направлении не может вестись только по линии Москва – Вашингтон. В кратко- и среднесрочной перспективе речь идет о возможности совместных действий ключевых международных игроков для обеспечения относительной управляемости на фоне накопления конфликтного потенциала в ряде важных регионов планеты, турбулентности на товарных и финансовых рынках, новых миграционных волн, растущей активности различных сетевых сообществ, деградации окружающей среды, техногенных катастроф и т.д.

Процесс поиска новой модели глобального управления является многосторонним и конкурентным, и в этом смысле он также может продуцировать турбулентность. В последние годы мы стали свидетелями лихорадочного поиска тех механизмов глобального управления, которые окажутся достаточно работоспособными в условиях экономического кризиса. Мы видели и попытки оживить институты Вашингтонского консенсуса, и усилия сформировать более представительный клуб ведущих мировых экономик (G20), и новые структуры многостороннего сотрудничества (БРИКС). Очевидно, что в интересах России активное участие в большинстве возможных конфигураций, ориентированных на формирование новой системы глобального управления. Исключением могут быть те политические структуры, участие в которых ведет к прямому вовлечению России в региональные конфликты либо в соперничество за мировое лидерство на стороне одного из основных претендентов.

Многовекторность российской дипломатии, скорее всего, сохранится после выборов 2012 года. Даже если внешнеполитическая деятельность будет жестко подчинена задачам модернизации, понимаемой преимущественно в инструментальном смысле, все равно потребуются и быстрое реагирование на турбулентность, и готовность к ситуативным коалициям, и использование различных доктринальных установок, позволяющих обосновать те или иные действия, оправданные в соответствующих обстоятельствах. Следовательно, идеи и риторику гуманитарного интервенционизма также желательно сохранять в арсенале на случай, когда придется предпринимать соответствующие действия на постсоветском пространстве (а вероятность подобного поворота событий, к сожалению, сбрасывать со счетов нельзя). Но было бы, конечно, странно, если именно эти идеи станут краеугольным камнем внешнеполитической философии нового президентства.

По всей видимости, России в период первого «длинного» президентства следует быть готовой к возникновению угрожающей турбулентности на постсоветском пространстве либо в непосредственной близости от него. Прежде всего, нельзя исключать возможность дестабилизации положения в Центральной Азии, что может быть связано как с массовыми социальными протестами и межэтническими столкновениями, так и с естественной сменой поколений политических лидеров (уже произошедшей в Туркменистане и приближающейся в остальных странах региона). Даже если сам регион в эти годы сохранит видимую стабильность, постоянным источником турбулентности останется Афганистан, где после ликвидации Усамы бен Ладена могут быть реализованы различные сценарии, позволяющие значительно сократить или вовсе завершить западное военное присутствие.

Крайне опасна для Москвы была бы и расконсервация таких региональных конфликтов, как карабахский и приднестровский. Возобновление открытого противоборства их участников привело бы если не к прямому вовлечению России, то, во всяком случае, к серьезному нарушению хрупкого равновесия на всем постсоветском пространстве и к открытому вмешательству отдельных стран Запада либо его военно-политических институтов в дела СНГ.

Одним из несомненных политических достижений периода дуумвирата стало формирование Таможенного союза и создание фундамента для Единого экономического пространства России, Белоруссии и Казахстана. В настоящее время, однако, ситуация остается недостаточно устойчивой, и связано это как с экономическими, так и с политическими причинами, прежде всего, с проблемой стабильности режима Александра Лукашенко. Очевидно, что закрепление этих успехов России на постсоветском пространстве станет важной задачей следующего президентства, неизбежно сопряженной с попытками стабилизирующего воздействия на положение в странах – участницах Таможенного союза и ЕЭП.

Позитивные изменения в российско-украинских отношениях после избрания президентом Украины Виктора Януковича относятся к числу наиболее ярких событий 2010 года. Но есть опасность растратить этот потенциал, если Москва и Киев будут ориентироваться на существующие шаблоны межгосударственных связей на постсоветском пространстве. «Бегство от Москвы» – альфа и омега политики прежней украинской власти – оказалось прорывом не в Европу, а в геополитический тупик. Но и резкие движения в противоположном направлении не сулят Киеву больших дивидендов, особенно если опираться они будут на существующие институциональные формы сотрудничества постсоветских государств. России следовало бы помочь нынешней украинской власти в определении особого места Украины в Большой Европе, где она могла бы играть действительно активную и уникальную роль, к которой с равным уважением будут относиться и в Москве, и в Брюсселе, и в Вашингтоне. В стратегическом плане стабильность и перспективы развития постсоветского пространства напрямую будут зависеть от нахождения новой формулы российско-украинского партнерства.

***

Роль России в мире «междуцарствия модерна» будет в первую очередь определяться тем, удастся ли ей избежать внутренней дестабилизации. Если внутренняя стабильность сохранится, активность Москвы на международной арене станет возрастать независимо от имени человека, который в 2012 г. принесет в Большом Кремлевском дворце президентскую присягу. Вместе с тем внутриполитическая эволюция будет способствовать постепенному формированию спроса со стороны основных групп интересов на те или иные доктрины, которые станут оказывать большее влияние на российскую внешнюю политику. Иначе говоря, в среднесрочной перспективе внешняя политика России уже не будет выражением консенсуса «властной плазмы» по поводу отношений с внешним миром, но начнет отражать более эксплицированные интересы влиятельных групп, как массовых, так и элитарных. Вместе с тем, мировая турбулентность и коллизии эры поствестернизации внесут свои, возможно, очень серьезные коррективы и в повседневную внешнеполитическую деятельность, и в теоретическое осмысление ее основных задач.

Д.В. Ефременко – доктор политических наук, зав. отделом социологии и социальной психологии Института научной информации по общественным наукам РАН.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 июня 2011 > № 739741 Дмитрий Ефременко

В ожидании мистера Z

Почему «новый стратегический нарратив» не содержит стратегии

Работа двух офицеров Корпуса морской пехоты США – капитана Уэйна Портера и полковника Марка Майклби, – напечатанная в этом номере нашего журнала, была торжественно презентована минувшей весной в Вашингтоне. Особую значимость мероприятию должно было придать присутствие американского военного номер один – адмирала Майкла Маллена, главы Объединенного комитета начальников штабов. В обсуждении участвовали знаковые представители разных идеологических течений. Да и жанр авторы заведомо определили таким образом, чтобы максимально выпукло обозначить свои претензии на весомый вклад в осмысление курса Соединенных Штатов. Документ делает заявку на создание нового «стратегического нарратива», то есть на изменение направления дискуссии о внешней политике США. А псевдоним авторов – «Мистер Y» – без ложной скромности отсылает к, вероятно, самой знаменитой аналитической записке прошлого века – «длинной телеграмме» временного поверенного в делах Соединенных Штатов в СССР Джорджа Кеннана. Она была направлена из Москвы в феврале 1946 г., а годом позже опубликована в виде статьи «Источники советского поведения» на страницах журнала Foreign Affairs за подписью «Мистер X». Эта публикация и изложенная в ней концепция стратегического сдерживания Советского Союза на поколения определила стиль мышления американского военно-политического руководства.

Встревоженные генералы

Ниже мы остановимся на том, почему, на наш взгляд, авторам в погонах не удалось подобраться к планке, заданной Кеннаном, одним из самых блестящих американских дипломатов и внешнеполитических мыслителей ХХ столетия. Однако стоит отметить, что само по себе появление этого материала и в особенности тот факт, что он вышел из недр Вооруженных сил США, весьма симптоматичны.

По объективным причинам военные глубже других понимают масштаб проблем, с которыми приходится сталкиваться Соединенным Штатам в начале второго десятилетия ХХI века. Что такое «имперское перенапряжение», о котором применительно к США заговорили в середине 2000-х гг., солдаты, офицеры и генералы знают на собственной шкуре. Если для дипломатов, стратегов в мировых столицах и политических аналитиков провал попытки установления «однополярного мира», в котором доминировала бы Америка, – это схема большей или меньшей степени умозрительности, то для военных она означает каждодневные потери и недостаток средств для выполнения все новых задач. Не случайно адмирал Маллен не устает повторять, что главной угрозой национальной безопасности Америки является не «Аль-Каида», Китай или Иран, а гигантский дефицит государственного бюджета. Министр обороны Роберт Гейтс до последнего сопротивлялся вступлению Соединенных Штатов в ливийскую войну, предложив отправить к психиатру того из его преемников, кто захочет еще раз послать американских солдат на Ближний Восток.

Практики в военной форме, которым по определению положено не теоретизировать, а выполнять приказы, остро ощущают концептуальную неразбериху, которая царит в головах их политических руководителей с подачи тех, кто призван обеспечивать гражданскую власть профессиональными оценками и стратегическими рекомендациями. Эпоха после холодной войны знаменовалась на мировой сцене калейдоскопической сменой декораций, которая (а не чьи-то заранее обозначенные намерения) в основном и определяла фабулу разыгрывавшегося действия. Скорость, с которой раскручивался маховик сюжета, застала врасплох всех тех, кто считал себя авторами пьесы, и довольно скоро им не осталось ничего иного, кроме как попытаться формулировать собственную линию поведения вдогонку поворотам интриги. Видимо, в силу общей растерянности и недостатка времени на размышления вместо стройной картины получилась рассыпчатая мозаика из произвольно подбираемых элементов различных стратегических подходов – от старых добрых концепций из классической теории международных отношений до новомодных фантазий околополитических беллетристов.

Вне зависимости от качества нарратива, то, что действующие военные предпринимают попытку предложить собственное осмысление политических проблем и способов их решения, – тревожный звонок для всех тех, кому это положено по должности. Им, по сути, дают понять, что они свою работу не выполняют, создавая тем самым растущие проблемы для тех, кто обязан нести на себе тяготы и лишения, связанные с проведением американской национальной стратегии в жизнь. И политической элите Соединенных Штатов стоит обратить внимание на этот сигнал, который, если он не будет услышан, может в перспективе превратиться в основание для более серьезного и системного недовольства, которое «служивые люди» станут испытывать в отношении своих политических представителей.

Бессистемная взаимозависимость

Вызов, с которым сталкивается в наши дни вся мировая академическая и политическая элита, заключается в полном отсутствии ясности относительно того, что действительно важно, а что не очень. В чем разница между повествованием Мистера Y и очерком Мистера X помимо различий в литературном стиле, который у последнего отмечен непревзойденным изяществом? В том, что Кеннан всегда четко знал, о чем и для чего пишет. Он анализировал конкретный субъект действия – Россию/СССР, что позволяло делать недвусмысленные предсказания и давать ясные рекомендации, благодаря такому же концептуально безупречному исследованию истории и структуры изучаемого вопроса. Именно поэтому анализ Мистера X так хорошо служил интересам американской внешней политики в течение десятилетий. Кроме того, его умозаключения вносили существенный вклад в обеспечение структурной стабильности мира, поскольку именно на них основывалась стратегия США, крайне важного участника международной политики.

Изобретатели нарратива, напротив, не стремятся идентифицировать главное явление или событие, заслуживающего приложения интеллектуальных способностей с опорой на определенную методологию. Вообще, создается впечатление, что авторы избегают того, чтобы прямо и четко сформулировать свою мысль, пряча ее за бесконечным повторением идеологических клише. Это свойственно многим американским документам, в которых суть надо искать под толстым слоем обязательной риторики. Но здесь офицеры как будто бы опасаются, что их обвинят в отходе от незыблемых догматов представления Соединенных Штатов о себе, а в то же время и сами боятся в них усомниться, поэтому текст местами напоминает самовнушение. Констатация, которая подспудно угадывается за рассуждениями авторов, заключается в признании, что США должны ограничить свои устремления и не в состоянии играть роль безоговорочного мирового лидера. Однако артикулировать это невозможно, ибо на презумпции глобального лидерства строится все здание американской внешней политики, особенно после исчезновения СССР. Поэтому, давая понять, что Вашингтону нужно быть более сдержанным и повернуться к собственным внутренним проблемам, авторы в то же время горячо доказывают: именно это и есть путь к лидерству на международной арене.

Между тем, «динамичная и взаимосвязанная мировая система», несколько раз упоминаемая в нарративе, не представляется академически продуманным и серьезным понятием, на которое можно было бы ссылаться при дальнейших теоретических исследованиях. Скорее это констатация некоего важного эмпирического факта, которая, тем не менее, не дает нового инструмента анализа и не делает мировую политику яснее ни с точки зрения действующих лиц, ни с точки зрения структуры.

Очевидно, что система международных отношений меняется. Мировая политика, какой мы видим ее сегодня, – это продукт фундаментальных перемен, происходящих как на структурном уровне, так и на уровне действующих лиц. Вопрос в том, какие структурные перемены следует считать наиболее важными и какой из акторов вносит наиболее заметный вклад в стабилизацию или дестабилизацию ситуации?

Десять лет назад в стержень международных отношений попытались было превратить терроризм, олицетворяемый Усамой бен Ладеном. Результат говорит сам за себя – за истекшее время международная ситуация стала еще менее объяснимой и предсказуемой. А теперь не стало и самого бен Ладена. Его устранение было довольно смелым и решительным шагом. Ведь он хотя бы имитировал «системного оппонента», для противостояния которому могли сплотиться «ответственные участники мировой политики». Теперь нет и этого. Ни одна другая личность и ни одно иное государство не готовы выступить в этой роли. И на первый план снова выходит вопрос о том, на какой платформе строить политический анализ и как проводить избранную линию.

Из наблюдений Мистера Y не вытекают выводы о конкретном действующем лице мировой политики, относительно которого Соединенным Штатам следует рассчитывать свою силу и возможности. Во второй половине прошлого века Джордж Кеннан и Америка сумели правильно определить врага, собственно, он был очевиден. В каком-то смысле им повезло в том, что по воле истории у них был один явный и хорошо известный противник – «соперник, а не партнер на политической арене».

Нарратив также не помогает лучше понять устройство международной системы, тем более что ни авторы, ни прочие эксперты в этой сфере не могут решить, какие из «мировых взаимосвязей» действительно важны и фундаментальны, а какие вторичны. Следовательно, данное определение не способствует лучшему пониманию того, развитию каких возможностей должно уделить первостепенное внимание современное государство, чтобы составить точный перечень задач во внутренней и внешней политике.

Можно ли обойтись без этого при проведении государственной политики? Едва ли. Что будет делать политический истеблишмент, если интеллектуалы не обеспечат его надлежащей методологией? Неизбежно скатится либо к импульсивному авантюризму в суждениях и действиях (сначала на не вполне понятных основаниях бомбят Муаммара Каддафи, виновного в гибели сотен человек, а затем безучастно наблюдают за тем, как стремительно растет число убитых в Сирии или Йемене), либо под видом нового курса продолжит проводить традиционную политику. Обычно она преследует цель превратить страну в «сильнейшего конкурента» на мировой арене, хотя при этом неустанно подчеркивается, что мы живем в мире, где не может быть победителей и проигравших. В общем, всегда опасно оставлять политиков без четкого руководства, и военные это инстинктивно понимают.

Более того, отсутствие методологии для адекватной оценки того, какие вопросы или страны заслуживают главного внимания, может очень скоро привести к широкому плюрализму в отношениях, иными словами – к бессистемным связям, в которых отсутствует иерархия партнеров. Концепция «взаимозависимости» как раз и подталкивает к такому положению. Само по себе это может стать мощным фактором, подрывающим возможности и влияние конкретного государства на международной арене.

Как справедливо заметил Морис Эш в 1951 г., сила и влияние – «субъективный фактор, который во многом зависит от отношений». (Иными словами, они проявляются только в процессе структурированного взаимодействия государств.) В этом их кардинальное отличие от фактора вооружений, которые считаются «объективным понятием». Однако поддержание слишком большого числа связей практически равноценно отсутствию отношений. Притворное чувство удовлетворенности от связей со многими партнерами в разных областях («относительная влиятельность») не способно заменить наличие четких и продуманных контактов хотя бы в одной сфере. Поэтому, например, Россия и США держатся за консервативный и, казалось бы, устаревший процесс сокращения ядерных вооружений – это эталон глубоких, выверенных и полностью просчитываемых отношений.

Вышеупомянутое отличие X и Y – понимание главного стержня анализа в одном случае и отсутствие такого понимания в другом – не вина энтузиастов и авторов нарратива. Это отражение того, насколько современный мир отличается от мира, в котором жил и творил Джордж Кеннан. На него требуется конкретный ответ, ведь безопасность и стабильность зависят от того, как страны понимают и истолковывают действия и реакции других. То есть, как они оценивают допустимые границы действий на внешнеполитической сцене, за которыми эти действия принимают угрожающий характер. И как страны принимают решения, с каким государством-партнером нужно срочно обсудить тот или иной вопрос, а на какие страны можно не обращать внимания, ничем не рискуя ни сегодня, ни в будущем.

Неадекватное понимание или восприятие нередко приводило к началу войны. Большинство войн, если не считать структурных причин, начинались из-за неверного представления о том, насколько важно для противника то или иное обстоятельство. Вот почему исследователь международных отношений никогда не может считать неверное понимание (истолкование) намерений второстепенным или легко преодолимым фактором. Однако ошибочное восприятие становится особенно опасным, когда страна переоценивает свои возможности или неправильно оценивает силу и потенциал противника. Вот почему так важно правильно рассчитать и понять, из чего конкретно вырастает политическая власть (влияние). Это принципиально при выборе друзей и построении правильных отношений с врагами в большой политике, особенно в эпоху так называемого взаимозависимого мира, что делает его еще более опасным и непредсказуемым.

Неуловимый баланс

Пятисотлетняя идея баланса сил, которую политики и аналитики как минимум трижды в течение прошлого века – в 1919, 1945 и 1991 гг. – хоронили в колумбарии интеллектуальной истории, похоже, возрождается из пепла. Этому способствует крах практически всех концепций 1990-х гг. и угасание «избалованных чад холодной войны» – международных организаций, какими мы их знаем. Возвращению идеи баланса сил предшествовали яркие дебаты о «смещении центра силы и влияния» и временами серьезные, а временами не очень попытки воссоздать подобие биполярной конструкции путем противопоставления «рыночной демократии» и «рыночной автократии». Сегодня идея баланса сил – это не просто следствие нового международного контекста. Факторы, составляющие этот контекст, оказывают качественное влияние на ее теоретические и практические аспекты.

К этим факторам следует, во-первых, отнести снижение роли военного превосходства как системообразующего элемента межгосударственных отношений в мировом и во многих случаях в региональном масштабе. Во-вторых, с некоторыми оговорками, наблюдается возникновение подлинно «мировой экономики» – некоей независимой реальности, доступной для теоретических изысканий. В-третьих, можно говорить о качественном повышении значимости (внешнего и внутреннего) восприятия совокупных возможностей государства в процессе поиска им своего места в системе международных отношений. И, в-четвертых, демократизация мировой политики и появление новых, быстро усиливающихся стран со своей уникальной культурой, непохожей на известные нам, и c собственным представлением о справедливости. Последний фактор ставит под сомнение традиционные инструменты, с помощью которых можно определить намерения государств на мировом и региональном уровне.

Первый из вышеупомянутых факторов означает постепенное, но неуклонное снижение действенности военной силы как главного регулирующего механизма в международных отношениях. Исторически структуру мировой системы предопределяла именно военная мощь государств. Раймон Арон полагал, что международные отношения «строятся в тени войны». В своем классическом труде Эдвард Карр нисколько не сомневается в том, что из всех факторов, определяющих положение стран на мировой арене, военная мощь является первичным и важнейшим. Главный вопрос даже не в наличии военной силы как таковой и не в высокой вероятности ее применения, а в ключевой роли военной силы как главного элемента, определяющего поведение стран и способность системы международных отношений независимо функционировать.

В наши дни мы видим, как значение этого фактора постепенно снижается. Роковой удар по системе международных отношений, основанных на военной силе, был нанесен в 1991 г., когда закончилась конфронтация между Советским Союзом и США. Чтобы понять, до какой степени снизилось значение военной силы, достаточно сопоставить военный потенциал Соединенных Штатов, который превосходит совокупную военную мощь всех остальных стран мира вместе взятых, с весьма ограниченной способностью Вашингтона добиваться целей на мировом или даже региональном уровне.

Ситуация становится еще драматичнее, если посмотреть на масштаб угроз и вызовов, которые исходят от сравнительно небольших и отнюдь не самых продвинутых стран, таких как Иран и Северная Корея. Их твердая, порой истеричная решимость использовать все возможности, в том числе и военные, чтобы сопротивляться диктату из-за рубежа, означает, что даже самая сильная страна или группа стран не может считаться всемогущим лидером. Оказывается, что сегодня и абсолютного военного превосходства недостаточно для того, чтобы привести в исполнение угрозы и примерно наказать непокорные режимы. Яркой иллюстрацией является противостояние США, самой мощной военной державы в мировой истории, с Афганистаном, наиболее отсталым государством планеты. Все больше признаков того, что это противостояние завершится в пользу последнего.

Наиболее важная особенность нового мира состоит в нерациональности выбора в пользу применения силы как средства достижения политических целей. Это происходит не потому, что под влиянием внутренних преобразований или растущей зависимости от окружающего мира государства стали менее агрессивными и хищническими по своей природе. И фактор военной силы все еще играет роль последнего и решительного аргумента в любом споре (см. Россия – Грузия, 2008 г.). Аналогичным образом изменение роли военной силы не означает торжества тех, кто несостоятелен в военно-стратегическом отношении. Страны и региональные группы, не имеющие реальной военной мощи, не считаются важными игроками. Китай это прекрасно понимает и поэтому наращивает оборонительные возможности, чтобы они соответствовали его экономическому потенциалу. С другой стороны, как видно на примере России, даже отсутствие экономической, политической и идеологической силы и привлекательности можно отчасти компенсировать военной мощью. В то же время отношения между государствами в сфере безопасности, основанные на военной угрозе, перестали быть главным стержнем мирового порядка.

Второй из вышеперечисленных факторов – рождение новой «мировой экономики» – создает принципиально иные рамочные условия, в которых страны используют свои экономические ресурсы, в том числе такие блага, как природные запасы энергоносителей. Экономика в ее глобальном измерении приобретает все более ярко выраженный внешний характер. Похоже, она даже начинает играть роль некой входящей независимой переменной, которая трансформирует старую систему международных отношений, опиравшуюся на баланс сил. Таким образом, необходимо серьезно размышлять над тем, какое влияние экономическая взаимозависимость оказывает на межгосударственные отношения, и каковы механизмы этого влияния.

Третий фактор – качественное повышение важности (внешнего и внутреннего) восприятия совокупных возможностей страны – открывает новую дискуссию о том, как связаны между собой материальная и социальная мощь государства. Как уже говорилось, сила в международных отношениях проявляется скорее как субъективный фактор социальной нормы, и самое важное здесь – фактическое признание или непризнание этой нормы большинством конкретного сообщества. Только ее признание другими дает силе, наряду с самим фактом отношений, право на существование.

В совокупности эти три фактора, формирующие контекст современных отношений, ставят исследователей и политиков перед серьезной дилеммой. Бесконечное умножение параметров силы, которые необходимо принимать во внимание, ограничивает возможности анализа. Но самая важная проблема сегодня заключается в том, какие отношения могут служить подходящим инструментом для тестирования правильности восприятия силы и представления об имеющемся балансе сил. Это особенно важно потому, что все три вышеупомянутых фактора серьезно ограничивают применимость самого традиционного метода проверки – конфликта как универсального способа ранжирования стран.

Во многих научных и политологических статьях сегодня можно найти признание того факта, что конфликт больше не должен и не может считаться наиболее адекватным инструментом урегулирования в международных отношениях. Оно также включено в работу Мистера Y в качестве главного американского внешнеполитического императива («от сдерживания к устойчивости»). Однако неохотное вычеркивание конфликта из списка первоочередных и наиболее рациональных внешнеполитических решений само по себе ничего не значит, а лишь подводит нас к самой трудной задаче, которую человечеству когда-либо приходилось решать на протяжении всей своей истории. Речь идет о беспрецедентной мирной трансформации системы международных отношений. Наш прямой долг – определить возможности и инструменты для ее осуществления, а также подумать о том, что могут предпринять государства, чтобы изобрести эти инструменты. Конечно, прежде всего им нужно признать необходимость подобной трансформации, которая подразумевает большие изменения как на уровне мира в целом, так и на уровне действующих лиц и, по всей видимости, исключает саму возможность того, что некоторые государства обречены на роль «самого сильного конкурента и самого влиятельного игрока».

Но похоже, что с этими проблемами придется разбираться уже Мистеру Z.

* * *

Если не углубляться в теоретические дебри и не придираться к глубине научных изысканий, которые по определению не должны относиться к числу добродетелей действующих офицеров Вооруженных сил, сама задача, стоявшая перед авторами нарратива, вполне понятна. Это попытка привлечь внимание к обеспокоенности военных неудовлетворительной ситуацией с осмыслением мировых процессов и перевести дискуссию на более прикладные рельсы (хотя сам текст, как мы убедились, мало что привносит в этом плане). Соединенные Штаты достигли предела своих возможностей и нуждаются в новом выстраивании приоритетов и обозначении стратегических целей. Авторы текста желают примирить две основные тенденции американской внешней политики – упор на национальные интересы и, соответственно, отказ от интервенционизма, если он не связан с их непосредственной защитой, и мессианское желание распространять по всему миру «правильную» политическую модель. Симпатии Мистера Y явно на стороне первого подхода, однако он понимает, во-первых, невозможность изоляционизма в современном мире, во-вторых, укорененность мессианства в политическом сознании соотечественников. Поэтому все силы авторов уходят на доказательство того, что необходимое самоограничение никоим образом не подорвет способность и желание Америки служить маяком свободы и демократии для остального мира, даже наоборот, укрепит ее.

Однако дискуссия, начатая нарративом, без сомнения, будет набирать обороты в нынешнем десятилетии, к концу которого всем ведущим мировым акторам, вероятно, придется принимать серьезные решения о собственном месте в мире будущего. И поскольку Соединенные Штаты останутся игроком, от поведения которого на международной сцене зависит больше, чем от кого бы то ни было, изыскания американских авторов достойны как минимум заинтересованного внимания.

Т.В. Бордачёв – кандидат политических наук, директор Центра комплексных международных и европейских исследований НИУ ВШЭ.

Ф.А. Лукьянов - главный редактор журнала «Россия в глобальной политике». Выпускник филологического факультета МГУ, с 1990 года – журналист-международник, работал на Международном московском радио, в газетах "Сегодня", "Время МН", "Время новостей". Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 июня 2011 > № 739736 Тимофей Бордачев, Федор Лукьянов

Стратегический разворот на 180 градусов

Что делать Америке: помириться с Ираном и укрепить Пакистан

Резюме: Американо-иранское сближение вызовет величайшее потрясение в политике обеих сторон. Но если когда-либо существовала необходимость в достижении секретных договоренностей, то она, несомненно, актуальна сегодня. Америке нужно найти выход из тупика, в котором она оказалась, а Ирану важно избежать подлинной конфронтации с Соединенными Штатами.

Данная статья основана на главе из книги «Следующее десятилетие», она выходит по-русски в серии «Библиотека “КоммерсантЪ”» издательства «Эксмо», которое любезно предоставило нам этот материал. Публикуется в журнальной редакции.

Огромный регион, простирающийся от восточного побережья Средиземного моря до Гиндукуша (за исключением особой зоны, где господствует Израиль), по-прежнему создает колоссальные трудности для политики США. Здесь у американцев три основных интереса: поддержание регионального баланса сил, обеспечение бесперебойных поставок нефти и разгром исламистских групп, которые угрожают Америке. Всякий ход Соединенных Штатов, преследующий любую из указанных целей, должен предприниматься при учете двух других, что существенно усложняет достижение каждой из них.

Поддержание регионального расклада сил усугубляется тем, что в этом регионе существуют три противоборствующие пары: арабы и израильтяне, индийцы и пакистанцы, иракцы и иранцы. Силовое соотношение в этих парах соперников нарушено, а самый важный баланс – между иранцами и иракцами – совершенно уничтожен в результате развала иракского государства и иракской армии, ставшего следствием американского вторжения 2003 года. Также далек от совершенства «дуэт» Дели и Исламабада, поскольку война в Афганистане продолжает дестабилизировать Пакистан.

Баланс Индии и Пакистана

Афганистан – крайне сложная зона боевых действий, где американские войска преследуют две взаимоисключающие (по крайней мере, в том виде, в каком они официально заявлены) цели. Первая из них – предотвратить использование этой отсталой территории «Аль-Каидой» в качестве оперативной базы. Вторая – создать в Афганистане стабильное демократическое правительство. Но попытки лишить террористов в этой стране убежища ни к чему не привели, поскольку группировки, следующие принципам «Аль-Каиды» (собственно, в том виде, в каком она сложилась вокруг Усамы бен Ладена, ее более не существует), могут появиться где угодно, от Йемена до Кливленда. И это особенно важный фактор в условиях, когда попытки разгромить «Аль-Каиду» требуют дестабилизации страны, управления зарождающейся афганской армией и состоящей из афганцев полицией, а также постоянного вмешательства в местную политику. Если где-то приходится выполнять подобную силовую роль, успешная стабилизация ситуации там невозможна.

Распутывание клубка противоречий начинается с признания того факта, что США абсолютно все равно, какая форма правления возникнет в Афганистане, а также с констатации, что президент не допускает мысли о том, будто борьба с терроризмом станет главной силой в формировании национальной стратегии.

Установлению баланса сил в следующем десятилетии в еще большей степени поможет признание того, что Афганистан и Пакистан образуют в действительности одну сущность. В обеих странах проживают разнородные этнические группы и племена, а политическая межгосударственная граница играет самую незначительную роль. В совокупности население двух стран превышает 200 млн человек, и США, военный контингент которых в регионе составляет приблизительно стотысячную армию, никогда не смогут напрямую диктовать там свою волю и устанавливать свои порядки.

Более того, главной стратегической проблемой является на самом деле не Афганистан, а Пакистан, и подлинное влияние на расстановку сил оказывает степень противостояния Пакистана и Индии, ядерных держав, относящихся друг к другу с маниакальной подозрительностью. Индия сильнее, но рельеф местности облегчает Пакистану оборону, хотя его внутренние районы более уязвимы для вторжения. Тем не менее, обе страны находятся в состоянии статичного противостояния, а это вполне устраивает Соединенные Штаты.

Очевидно, в следующем десятилетии можно ожидать еще более крупных конфликтов как следствия необходимости поддерживать столь сложный баланс сил. Пакистан будет проигрывать в противостоянии Индии по мере того, как ему придется уступать давлению США, требующих от Исламабада помощи в борьбе с «Аль-Каидой» и сотрудничества с американскими войсками в Афганистане. В результате Индия превращается в единственную державу, господствующую в регионе. Афганская война неизбежно перекинется на Пакистан, вызвав в этой стране внутренние конфликты, способные ослабить исламабадское правительство. Не имея серьезных противников, кроме китайцев, изолированных по другую сторону Гималаев, Индия получит все возможности использовать свои ресурсы для установления господства над акваторией Индийского океана. Велика вероятность, что для достижения этой цели она использует свой военно-морской флот. Триумф Дели уничтожит баланс сил, столь необходимый Вашингтону. Поэтому важность проблемы Индии в действительности намного превосходит значение борьбы с терроризмом и государственного строительства в Афганистане.

Вот почему в ближайшее десятилетие американская стратегия в этом регионе должна быть нацелена прежде всего на создание сильного и жизнеспособного Пакистана. Самым важным шагом в этом направлении станет ослабление давления на Исламабад в результате прекращения войны в Афганистане.

Усиление Пакистана поможет не только восстановить баланс с Индией, но и возродит его как модель госструктуры для афганцев и их собственного государства. Обе эти мусульманские страны буквально нашпигованы разношерстными, нередко враждующими между собой группировками, которые зачастую преследуют противоречивые интересы. Соединенным Штатам подчас нелегко справиться с ними. Однако Вашингтон мог бы проводить ту же стратегию, которую он избрал после падения СССР. В какой-то мере возможно восстановление в Афганистане естественного баланса, который существовал там до американского вторжения. Известный объем ресурсов мог бы быть направлен на содействие созданию сильной пакистанской армии, которая и будет поддерживать восстановленный баланс внутренних сил.

Скорее всего, джихадистские группы в Пакистане и Афганистане по-прежнему будут возникать, но это в равной мере вероятно и при продолжении американского военного вмешательства, и при выводе оттуда американских войск. Война никак не влияет на эту динамику. Возможно, пакистанские военные, стимулируемые поддержкой Вашингтона, смогут несколько успешнее вести борьбу с террористами, но в конечном счете это невозможно просчитать. И снова повторюсь: главной целью является поддержание равновесия сил Индии и Пакистана.

Президент США не сможет открыто декларировать свою стратегию в отношении Афганистана, Пакистана и Индии. Разумеется, нет способа создать видимость триумфа Соединенных Штатов, и война в Афганистане закончится, в общем, так же, как закончилась война во Вьетнаме – переговорами, которые позволят повстанцам (в данном случае талибам) восстановить контроль над страной. У нарастившей мощь пакистанской армии не будет потребности в том, чтобы сокрушить «Талибан»; она довольствуется установлением контроля над ним. Пакистан сохранится как государство, уравновешивающее Индию. Это позволит Америке сосредоточиться на других балансах сил в регионе.

Сделка с Ираном

Между Тегераном и Багдадом существовало равновесие сил, нарушенное в 2003 г., когда в результате американского вторжения были уничтожены армия и правительство Ирака. С тех пор главной силой сдерживания Ирана остается Америка, заявившая, впрочем, что намеревается уйти из Ирака. Учитывая состояние иракского правительства и вооруженных сил, вывод американских войск сделает Иран державой, господствующей в районе Персидского залива. Под угрозой окажется стратегия США, да и весь крайне сложный регион. Рассмотрим союзы, которые могут сложиться после ухода из Ирака.

Население Ирака составляет примерно 30 млн человек, а всего Аравийского полуострова – порядка 70 миллионов. Население Саудовской Аравии – около 27 млн человек, а Йемена – около трети совокупной численности населения Аравийского полуострова, и Йемен удален от уязвимых аравийских нефтепромыслов. Напротив, в одном Иране проживает 65 миллионов. В Турции насчитывается около 70 млн человек. В самом широком смысле эти цифры и то, как население может объединяться в те или иные союзы, определит будущую геополитическую реальность в районе Персидского залива. Население и богатство Саудовской Аравии, объединенные с населением Ирака, способен стать противовесом либо Ирану, либо Турции, но не обеим этим странам одновременно. Во время ирано-иракской войны 1980-х гг. именно поддержка со стороны Саудовской Аравии позволила Ираку добиваться успехов.

Хотя Турция – многонаселенная и весьма динамичная держава, мощь ее все еще ограничена, страна лишена возможности проецировать свое влияние на отдаленный от нее район Персидского залива. Возможно давление на Ирак и Иран с севера, дабы отвлечь внимание этих стран от Персидского залива, но Анкара не в состоянии осуществить прямое вмешательство и защитить аравийские нефтепромыслы. Более того, стабильность Ирака в его нынешнем виде в значительной степени зависит от Ирана. Установление в Багдаде проиранского режима невозможно, однако Тегерану вполне по силам дестабилизировать любое багдадское правительство.

Поскольку Ирак нейтрализован и лежит в развалинах, а его 30-миллионное население ведет междоусобную войну, Иран впервые за многие века избавился от внешней угрозы со стороны соседей. Ирано-турецкая граница проходит в горах, что практически не позволяет вести наступательные действия. На севере Иран защищен от России буферной зоной, в которую на северо-западе входят Армения, Азербайджан и Грузия, а на северо-востоке – Туркменистан. К востоку от Ирана лежат Афганистан и Пакистан, охваченные хаосом. Уйдя из Ирака, Соединенные Штаты избавят Иран от опасений по поводу непосредственной угрозы со стороны их войск. Тегеран, по меньшей мере в настоящий момент, находится в исключительном положении: защищенный от сухопутных вторжений, он обладает абсолютной свободой действий на юго-западе.

В отсутствии США Иран является господствующей военной державой в районе Персидского залива. После развала Ирака страны Аравийского полуострова уже не способны сопротивляться Ирану, даже если будут действовать согласованно. Следует иметь в виду, что ядерное оружие к этой реальности отношения не имеет, Тегеран будет господствовать в Персидском заливе и без него. Удар, нанесенный исключительно по ядерным объектам Ирана, может привести к крайне нежелательным последствиям и заставить его прибегнуть к весьма неприятным для соседей и Америки ответным мерам. Будучи спровоцирован, Тегеран способен помешать установлению любого правительства в Багдаде, создать в Ираке хаос, даже если там будут находиться американские войска, которые попадут в ловушку нового витка внутренней войны, располагая меньшим числом военнослужащих, чем раньше.

Крайней формой ответа на удар по ядерным объектам Ирана станет попытка блокировать узкий Ормузский пролив, через который проходит около 45% мировых перевозок нефти морским путем. У Тегерана есть противокорабельные ракеты и, что еще важнее, мины. Если Иран минирует пролив, а Соединенные Штаты не смогут достаточно надежно разминировать этот морской узел, линия поставок окажется перекрытой, что вызовет резкое повышение цен на нефть и сорвет выздоровление мировой экономики.

Любой отдельный удар по ядерным объектам (а такой удар мог бы совершить собственными силами Израиль) обречен на неудачу и сделает Иран еще более опасным, чем когда-либо в прошлом. Поэтому необходимо нанесение одновременного удара по иранским ВМС и использование военной мощи для ослабления его обычного военного потенциала. Для осуществления подобной операции потребуется несколько месяцев (если под прицелом окажется иранская армия), а эффективность удара (как и любых боевых действий) все равно останется неопределенной.

Для достижения стратегических целей в этом регионе США должны найти способ уравновесить мощь Ирана и сделать это без дальнейшего развертывания вооруженных сил. Масштабное использование ВВС – нежелательная перспектива. Иран не допустит восстановления Ирака в качестве собственного противовеса. Соединенным Штатам остается только уйти из Ирака, чтобы заняться обеспечением своих интересов в других районах мира. Но при выводе войск придется провести радикальное переосмысление американской внешней политики.

Оптимальным в следующем десятилетии мог бы явиться шаг, представляющийся сегодня невероятным. Так в свое время поступили и Франклин Рузвельт, и Ричард Никсон. Пытаясь найти выход из немыслимых стратегических ситуаций, каждый из них сблизился с державой, к которой прежде относился как к источнику стратегических и моральных угроз. Рузвельт заключил союз со сталинской Россией, а Никсон – с маоистским Китаем. Каждая из этих держав блокировала третью, считавшуюся более опасной. В обоих случаях у США имелись острые идеологические разногласия с новыми союзниками, которых многие обвиняли в крайностях и предельной негибкости. Тем не менее, когда Соединенные Штаты сталкивались с неприемлемыми альтернативами, стратегические интересы брали верх над моралью. Для Рузвельта альтернативой была победа Германии во Второй мировой войне, для Никсона – использование Советским Союзом слабости Америки после войны во Вьетнаме для изменения мирового баланса сил.

Условия, сложившиеся в регионе сегодня, ставят США в аналогичную позицию по отношению к Ирану. Вашингтон и Тегеран презирают друг друга. Ни Америка, ни Иран не могут рассчитывать на легкую победу. Однако кое в чем их интересы совпадают. Проще говоря, ради достижения стратегических целей американскому президенту необходимо установить контакты с Ираном. И сделать это в момент, когда Соединенные Штаты должны сократить свое военное присутствие в районе Персидского залива.

Главная причина, по которой Тегеран будет готов пойти на примирение, состоит в том, что иранское руководство считает США опасной и непредсказуемой державой. Действительно, менее чем за десятилетие Иран оказался в тисках американских войск, окружавших его с востока и запада. Главным стратегическим интересом Тегерана является сохранение режима, а стало быть, уклонение от сокрушительного американского вмешательства и предоставление гарантий, что Ирак никогда вновь не станет угрозой. Тем временем шиитскому Ирану необходимо наращивать свой авторитет в исламском мире, где он соперничает с суннитами.

Пытаясь представить себе вероятность сближения Соединенных Штатов и Ирана, стоит обратить внимание на совпадение целей этих стран. США ведут войну лишь с определенной категорией суннитов, как раз той, которая также враждебна и шиитскому Ирану. Иран не хочет, чтобы на его восточных и западных границах находились американские войска (но ведь, в сущности, этого не хотят и в Вашингтоне). Точно так же, как Соединенные Штаты заинтересованы в беспрепятственных поставках нефти через Ормузский пролив, Ирану выгодно получать прибыль от этих поставок, а не прерывать их. Наконец, в Тегеране понимают, что только от Вашингтона исходит наибольшая опасность: надо лишь решить проблему Америки – и выживание иранского режима будет гарантировано. Соединенные Штаты осознают (или должны осознавать), что восстановление Ирака как противовеса Ирану, некогда считавшееся «Планом А», в краткосрочной перспективе невозможно. Если американцев не устраивает долгосрочное присутствие крупного воинского контингента в Ираке (а их оно явно не устраивает), очевидное решение американских проблем в регионе заключается в договоренности с Ираном.

Главной угрозой, которая может возникнуть в результате стратегии примирения с Тегераном, является возможность того, что он попытается оккупировать нефтедобывающие страны Персидского залива. Учитывая слабость системы снабжения иранской армии, можно сказать, что такая операция для нее не из легких. К тому же агрессия вызовет молниеносное вмешательство американцев, поэтому она бессмысленна и обречена на провал. США нет нужды блокировать косвенное влияние Тегерана на соседей, он и без того уже является господствующей в регионе державой. Статус Ирана многоаспектен: это и финансовое участие в региональных проектах, и способность воздействовать на квоты ОПЕК, и определенное проникновение во внутреннюю политику арабских стран. Проявляя лишь малую сдержанность, он способен приобрести безусловное господство и снова вывести свою нефть на рынок после длительного эмбарго. Иранцы еще смогут увидеть, как в их страну вернутся иностранные инвестиции.

Таким образом, даже если сближение с Ираном состоится, параметры его господства в регионе должны быть четко очерчены: сфера влияния Тегерана находится в зависимости от того, как будут складываться отношения с США при их сближении, что означает соблюдение ограничений, нарушение которых вызовет прямую оккупацию Америкой. Со временем рост мощи Ирана в рамках таких ясных договоренностей принесет выгоды и Вашингтону. Подобно соглашениям со Сталиным и Мао Цзэдуном, американо-иранский союз непригляден, но необходим, вдобавок он будет временным.

Больше всего от этого союза пострадают, конечно, сунниты Аравийского полуострова, в том числе и Саудовская династия. Без Ирака они не способны защитить себя, а поскольку ни одна держава не контролирует весь регион и его нефтепромыслы, у Соединенных Штатов нет долгосрочной заинтересованности в экономическом и политическом благополучии Саудовской Аравии. Таким образом, американо-иранское сближение приведет к переформатированию исторических отношений Вашингтона с Эр-Риядом и правящей там династией. Саудовской Аравии необходимо начать рассматривать Америку как гарантию своих интересов и добиться какого-то политического урегулирования с Ираном. Геополитическая динамика Персидского залива изменится для всех.

Угроза возникнет и для Израиля, хотя ее проявления не будут столь открытыми, как для Саудовской Аравии и других монархий Персидского залива. Со временем антиизраильские выступления иранского руководства приобрели предельно острые черты, что, однако, не выражается в открытых действиях. Иран ведет осторожную игру на выжидание, прикрывая свое бездействие риторикой. В конце концов, американское решение готовит для израильтян ловушку. Неядерные силы Израиля недостаточны для ведения обширной воздушной кампании, необходимой для уничтожения иранской ядерной программы. Разумеется, Тель-Авиву не хватает военной мощи, чтобы определять геополитические союзы в Персидском заливе. Более того, Иран, грезящий о господстве в регионе и безопасности своих западных границ, вполне может пойти на примирение. По сравнению с такими возможностями Израиль становится мелким, отдаленным вопросом символического порядка.

До сегодняшнего дня у израильтян все еще был выбор: они могли нанести удар по Ирану самостоятельно, в надежде, что это вызовет ответные действия Тегерана в Ормузском проливе. Такой сценарий предусматривал бы вовлечение в конфликт Америки. Но если США и Иран достигнут взаимопонимания, у Тель-Авива не будет прежнего влияния на американскую политику. Удар, нанесенный Израилем, может вызвать совершенно нежелательную реакцию Вашингтона, а не эффект домино, на который мог некогда рассчитывать Израиль.

Примирение с непримиримым

Американо-иранское сближение вызовет величайшее потрясение в политике обеих сторон. Во время Второй мировой войны советско-американское соглашение глубоко шокировало американцев. Сближение Никсона и Мао Цзэдуна, считавшееся в то время совершенно невероятным, потрясло всех, однако когда оно стало фактом, то начало казаться вполне рациональным, даже удобным.

Когда Рузвельт заключил союз со Сталиным, он подвергся резкой критике справа. Наиболее крайние представители правого крыла считали Рузвельта социалистом, благосклонно относящимся к СССР. Никсону, критиковавшему коммунизм справа, было легче. Президента Обаму ждет участь Рузвельта, но у него не будет никакого идеологического прикрытия и он не сможет сослаться на угрозу, которая могла бы идти в какое-либо сравнение с таким злом, какое представляла собой нацистская Германия.

Политическую позицию президента Обамы скорее усилил бы удар по иранским объектам с воздуха, нежели циничная сделка. Для президента Соединенных Штатов сближение с Ираном будет особенно трудным решением, поскольку в нем увидят слабость, а не хитроумие или непреклонность. Президенту Ирана Махмуду Ахмадинежаду будет легче примирить свой народ с таким поворотом событий. Но если предстоит выбор между ядерным Ираном, затяжной воздушной войной, долгосрочным и крайне нежелательным присутствием американских войск в Ираке, то такой «нечестивый» союз представляется вполне разумным.

Курс Никсона в отношении Китая показал, что серьезные внешнеполитические сдвиги могут происходить неожиданно. Нередко прорыву, вызванному изменившимися обстоятельствами или талантами переговорщиков, предшествуют долгие закулисные дебаты. Нынешнему президенту потребуется значительное политическое искусство, чтобы представить подобный альянс как необходимость в рамках войны с «Аль-Каидой». Для этого Обама должен продемонстрировать, что шиитский Иран враждебен не только американцам, но и суннитам. Президент столкнется с противодействием двух могущественных лобби – саудовского и израильского. Израиль будет раздражен, тогда как Саудовская Аравия окажется напуганной до смерти, что придаст еще большую цену самому маневру.

С недовольством Тель-Авива во многих отношениях легче справиться, хотя бы потому, что израильские военные и секретные службы издавна рассматривали иранцев как потенциальных союзников в борьбе с арабской угрозой, несмотря на поддержку Ираном «Хезболлы». Давление, которое Америка окажет на арабский мир, будет привлекательно для Израиля. И, напротив, еврейская община в Соединенных Штатах рассуждает не так изощренно и цинично, как в Израиле, и ее представители будут выступать с громкой критикой действий Вашингтона. Саудовская Аравия осудит США, еще большие трудности возникнут с саудовским лобби, которое пользуется поддержкой американских компаний, ведущих бизнес в королевстве.

Но в целом описанный выше поворот во внешней политике сулит много преимуществ. Во-первых, этот шаг, не создавая фундаментальных угроз интересам Израиля, продемонстрирует, что Израиль не контролирует Америку. Во-вторых, покажет непопулярной среди американского населения Саудовской Аравии (государства, привыкшего находить поддержку в Вашингтоне), что у Соединенных Штатов есть и другие варианты. При этом Эр-Рияду некуда обращаться, кроме как к США, и он будет цепляться за любые гарантии, которые ему предоставит Америка в связи с дрейфом к Ирану.

Памятуя о 30-летней вражде с Ираном, американская общественность будет возмущена. Президенту придется урезонивать американцев рассуждениями об общей сложности отношений между Израилем и Саудовской Аравией, а также о защите территории самих Соединенных Штатов от большей угрозы. Разумеется, президент будет использовать сближение США с Китаем в качестве примера успешного примирения с непримиримым.

В качестве прикрытия будет использована отчаянная, вынесенная на публику борьба иностранных лобби. Но, в конце концов, президент должен сохранить нравственные ориентиры, помня о том, что Иран не в большей степени друг Америки, чем в свое время Сталин или Мао Цзэдун.

Если когда-либо существовала необходимость в достижении секретных договоренностей, то она, несомненно, актуальна для нынешних американо-иранских отношений, причем большая их часть останется необнародованной. Ни иранское руководство, ни руководство Соединенных Штатов не захотят нести внутриполитические издержки, сопряженные со ставшими достоянием общественности встречами и рукопожатиями. Но в конечном итоге Америке необходимо найти выход из тупика, в котором они оказались, а Ирану — избежать подлинной конфронтации с США.

В сущности, Иран обороняется. Он недостаточно силен ни для того, чтобы стать опорой американской политики в регионе, ни для того, чтобы превратиться в долгосрочную проблему. Иранское население сосредоточено в горных районах, лежащих вдоль внешних границ, тогда как значительная часть центра населена минимально. При определенных условиях (например, таких, какие предоставляются в настоящий момент) Иран сможет проецировать свою мощь, но в долговременной перспективе либо окажется жертвой внешних сил, либо останется в изоляции.

Союз с Соединенными Штатами временно предоставит Ирану возможность взять верх в отношениях с арабами, но через несколько лет Вашингтону придется восстановить баланс сил на Ближнем и Среднем Востоке. Пакистан не может распространить свое влияние на запад. Израиль слишком мал и отдален, чтобы уравновесить Иран. Аравийский полуостров слишком раздроблен, а Вашингтон, поощряя наращивание военной мощи стран полуострова, проводит явно двуличную политику, так как эти государства никогда не смогут стать реальным противовесом Ирану. Более реалистичной альтернативой является поощрение России к усилению ее влияния на границах с Ираном. Такое развитие событий произойдет в любом случае, но это вызовет серьезные проблемы в других районах мира.

Турецкий противовес

Единственная страна, способная быть противовесом Ирану, – Турция, которая независимо от того, что будут предпринимать Соединенные Штаты, достигнет в течение 10 лет статуса региональной державы, а в долгосрочной перспективе, возможно, и господствующей в регионе. Экономика Турции – 17-я в мире и крупнейшая на Среднем Востоке. Турецкая армия – самая сильная в регионе и (если не считать России и, возможно, Великобритании) сильнейшая армия Европы. Как и большинство исламских стран, Турцию в настоящее время раздирает конфликт между сторонниками светского развития и исламистами. Но их борьба протекает в гораздо более сдержанных формах, чем у других.

Господство Ирана над Аравийским полуостровом не соответствует интересам Турции. Анкара нуждается в нефтяных богатствах региона, которые позволят ей снизить зависимость от поставок российской нефти. К тому же не в ее интересах, чтобы Иран стал могущественнее, чем она сама. В Турции, в отличие от Ирана, проживает множество курдов, которые считают юго-запад страны своей родиной. Тегеран может воспользоваться этим обстоятельством. Региональные и мировые державы находят в курдах опору для давления на Ирак, Турцию и Иран или для дестабилизации обстановки в этих странах. Курдскую карту разыгрывают давно, что представляет постоянную угрозу для указанных государств.

В следующем десятилетии Тегерану придется отвлекать значительные ресурсы на противодействие Турции. Тем временем арабский мир будет искать защитника от шиитского Ирана, и, несмотря на тяжелые воспоминания арабов о турецком иге в эпоху Османской империи, суннитская Турция – наилучший кандидат на эту роль.

США в течение следующего десятилетия должны гарантировать, что Анкара не будет враждебна американским интересам, и что Иран и Турция не вступят в союз с целью господства и раздела арабского мира. Ведь чем сильнее в обеих странах страх перед Америкой, тем выше вероятность того, что такой союз состоится. В краткосрочной перспективе иранцев успокоит сближение с Соединенными Штатами, но от них вряд ли укроется тот факт, что оно преследует цели удобства, а не долговременной дружбы. Турция же открыта для более продолжительных отношений с Вашингтоном, но может представлять ценность также в других районах, в особенности на Балканах и на Кавказе, где она блокирует поползновения России.

Тегеран будет угрозой для Анкары до тех пор, пока США продолжат соблюдать основные условия соглашения с Ираном. Каковы бы ни были планы турок, им придется защищать себя. Делая это, они непременно станут предпринимать действия, направленные на подрыв иранского господства над Аравийским полуостровом, а также в Ираке, Сирии и Ливане. Поступая так, турки не только будут сдерживать Иран, но и облегчат доступ к находящимся к югу от Турции источникам сырья, потому что нуждаются в нефти и захотят получать от нее прибыль.

В долгосрочной перспективе Ирану не по силам сдерживать Турцию. В экономическом плане это гораздо более динамичная страна, способная благодаря этому содержать более совершенные в техническом отношении вооруженные силы. Еще более важный момент: если возможности Ирана ограничивает сама география региона, Турция имеет выходы на Кавказ, Балканы, в Центральную Азию и, наконец, к Средиземному морю и Северной Африке, что обеспечивает ее дополнительными возможностями и союзниками, в которых отказано Тегерану. В наступающем десятилетии мы увидим начало восхождения Турции к региональному господству. Она не станет ввязываться в конфликты и продолжит проводить осторожную внешнюю политику, свойственную ей в последнее время. При этом влияние Анкары на регион не будет определяющим. США должны рассматривать Турцию в долгосрочной перспективе и избегать давления, которое могло бы подорвать ее развитие.

* * *

В качестве решения сложных проблем Ближнего и Среднего Востока американский президент должен пойти на временную договоренность с Ираном, которая даст последнему то, чего он хочет, а Америке – возможность вывести войска из региона. Такие договоренности легли бы в основу отношений, построенных на враждебности обеих стран по отношению к суннитским фундаменталистам. Другими словами, нужно оставить Аравийский полуостров в сфере иранского влияния, но ограничить его прямой контроль над полуостровом, что, несомненно, поставит Саудовскую Аравию, в числе прочих, в крайне невыгодное положение.

Такая стратегия означает признание реальности, а именно могущества Ирана, и одновременно попытку повлиять на эту реальность. Независимо от результата, более отдаленным решением проблемы равновесия сил в регионе станет возвышение Анкары. Мощная Турция будет противовесом и Ирану, и Израилю, что стабилизирует Аравийский полуостров. Со временем Турция начнет реагировать на иранское преобладание и бросать ему вызов. За этим последует восстановление равновесия и стабилизация положения, что, правда, уже не в этом десятилетии, создаст новый региональный баланс сил.

Джордж Фридман – основатель и руководитель аналитической группы Stratfor.

США. Иран > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 июня 2011 > № 739735

Нужно ли расширять ШОС?

Россия и стабильность в Центральной Азии

Резюме: До недавнего времени все государства ШОС и большинство экспертов придерживались мнения, что от количественного роста числа участников стоит воздерживаться. Но бурное развитие событий в «регионе ответственности» делает актуальным вопрос о расширении организации.

За 10 лет существования Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) превратилась в активную и уважаемую региональную структуру, интерес к которой проявляют многие государства. Заметные успехи достигнуты в координации усилий по обеспечению региональной безопасности. Осуществляется военное сотрудничество, проводятся многосторонние антитеррористические учения, спецслужбы обмениваются чувствительной информацией, согласовывают общий список террористических организаций, ведут совместную борьбу с наркоторговлей. 20 лет назад едва ли можно было представить такой уровень доверия и сотрудничества между, например, Москвой и Пекином. Определенные достижения, хотя и не столь впечатляющие, есть в сфере экономики, культуры и образования.

Однако время ставит перед организацией новые задачи. По сути, сегодня решается вопрос: будет ли ШОС развиваться как клуб государств, деятельность которого ограничивается в основном заседаниями и громкими заявлениями, или же превратится в серьезный международный механизм, сравнимый по влиянию с АСЕАН или АТЭС, а, возможно, и превосходящий их. С учетом трудно предсказуемой ситуации в Центральной Азии, где нельзя исключить события, аналогичные «арабскому пробуждению», ШОС как наиболее весомая региональная организация может скоро оказаться более чем востребованной.

Кого принимать?

До недавнего времени все государства ШОС и большинство экспертов придерживались мнения, что от количественного роста организации до поры до времени стоит воздерживаться, так как первоначально необходимо укрепить ее в существующем составе, наладить механизмы работы, набраться опыта. Именно поэтому в мае 2006 г. на заседании Совета министров иностранных дел (СМИД) ШОС была достигнута негласная договоренность о моратории на прием новых членов. Негласной она была потому, что, по сути, противоречила Хартии организации, провозглашавшей ее открытой. Этот мораторий подтверждался на заседаниях Совета глав государств ШОС (СГГ) в июне 2006 г. в Шанхае, в августе 2007 г. в Бишкеке и в июне 2010 г. в Ташкенте.

Между тем, интерес к ШОС в мире растет, прежде всего среди государств-наблюдателей. Еще в 2006 г. с просьбой о предоставлении статуса полноправного члена обратился Пакистан, в 2007 и 2008 гг. Иран, в 2010 г. Индия. Правда, вероятно, опасаясь отказа, что было бы для такой крупной страны сильнейшим ударом по самолюбию, Дели сделал это не в форме, зафиксированной в документах организации, а направив официальные письма министрам иностранных дел государств-членов. В 2009 г. на саммите в Екатеринбурге введен новый статус – «партнера по диалогу», его предоставили Шри-Ланке и Белоруссии. Интерес к установлению контактов проявляют Египет, Непал, Сербия, Катар, Азербайджан, Турция и другие страны.

Нежелание принимать новых членов объясняли техническими причинами: отсутствием механизма присоединения. Однако в июне 2010 г. на заседании СГГ в Ташкенте одобрено Положение о порядке приема новых членов. В документе четко сформулированы критерии, которым должен соответствовать претендент. Согласно Положению, государство, желающее стать полным членом ШОС, должно принадлежать к Евро-Азиатскому региону, иметь дипломатические отношения со всеми странами ШОС и поддерживать с ними активные торгово-экономические связи, обладать статусом наблюдателя или партнера по диалогу, не находиться под санкциями СБ ООН. Последний пункт на неопределенное время отсекает одного из активных заявителей – Иран. В сфере безопасности международные обязательства государства-претендента не должны противоречить международным договорам и иным документам, принятым ШОС. Кроме того, оно не должно находиться в состоянии вооруженного конфликта с другим государством или государствами.

После того как глава государства-кандидата направляет официальное обращение председателю Совета глав государств, СГГ по представлению СМИД принимает решение о начале процедуры приема. В «Меморандуме об обязательствах государства-заявителя в целях получения статуса члена» фиксируются обязательства по присоединению к международным договорам, действующим в рамках ШОС, а также организационно-финансовые условия членства. После выполнения содержащихся в Меморандуме обязательств СГГ принимает решение о предоставлении статуса государства-члена ШОС, а в случае их невыполнения может приостановить или прекратить процедуру приема. На саммите в Астане в июне 2011 г. предполагается принять типовой Меморандум, что станет последним шагом в создании формальной базы для приема новых членов.

В последнее время ряд государств изменил отношение к мораторию на прием новых членов. Так, Таджикистан по культурно-историческим причинам поддерживает заявку Ирана. Именно поэтому в Душанбе до последнего возражали против включения в Положение о порядке приема новых членов критерия об отсутствии санкций СБ ООН. Однако, в конце концов, Таджикистану пришлось уступить давлению остальных, опасавшихся, что принятие Тегерана поведет организацию к серьезной конфронтации с Западом.

После отсечения Ирана основным сторонником расширения стала выступать Россия. На саммите в Душанбе в 2008 г. она инициировала создание специальной группы экспертов, которая и подготовила проекты документов о вступлении. На саммите в Астане Россия, скорее всего, выступит за прекращение временного моратория на прием новых членов.

Российская позиция связана с активной поддержкой кандидатуры Индии, которая зафиксирована в тексте российско-индийской декларации об углублении стратегического партнерства, подписанной во время официального визита в Россию в декабре 2009 г. премьер-министра Республики Индия Маномохана Сингха. Присоединение такой крупной и в целом успешно развивающейся страны, как Индия превратило бы ШОС в самую большую международную структуру в мире после ООН по совокупному населению входящих в нее государств. Значительно увеличился бы политический вес организации, а также ее экономическая привлекательность для развивающихся стран.

Одна из основных задач ШОС – интенсификация сотрудничества в Центральной Азии (ЦА). Члены ШОС разделяют следующие общие цели: 1) поддержание политической стабильности в государствах региона; 2) сохранение у власти светских режимов как альтернативы радикальному исламизму, 3) ускоренное экономическое развитие государств ЦА как основы политической стабильности. Для достижения этих целей Россия активно сотрудничает в рамках ШОС с Китаем, причем Пекин признает традиционные российские интересы в регионе, а Москва приветствует стабилизирующее китайское экономическое присутствие. Тем не менее, некоторые в России опасаются слишком быстрого усиления экономической роли Китая в ЦА. Вступление Индии с этой точки зрения можно только приветствовать, так как она способна внести значительный вклад в развитие стран региона и способствовать диверсификации их внешнеэкономических связей.

Интересы Дели в ЦА полностью совпадают с интересами членов ШОС, а задачи развития самой Индии вполне отвечают задачам организации. Индия – светское государство, активно борющееся с этническим национализмом, сепаратизмом и религиозным экстремизмом. Она на своем опыте хорошо знает, что такое угроза терроризма. Последние десятилетия Индия успешно развивает экономику, причем ее уникальная, ориентированная на внутренний рынок экономическая модель, показавшая свои преимущества во время нынешнего мирового кризиса, дополняла бы другие варианты развития государств – членов ШОС. Для самого Дели отношения с Россией, Китаем и Центральной Азией всегда были приоритетными.

Прием Индии способствовал бы стабилизации положения и ускоренному экономическому развитию государств Центральной Азии. Страна имеет длительную историю взаимоотношений с этим регионом. Были времена, когда ЦА, Афганистан и северные области Индии входили в состав одного государства. Индия и сегодня активно развивает связи с Центральной Азией, осуществляет здесь серьезные инвестиции. Укрепление ее экономических позиций в ЦА не противоречило бы интересам других государств ШОС, но служило бы общей цели – экономическому развитию региона, одновременно уравновешивая растущее влияние Запада, в особенности Европейского союза. Не следует сбрасывать со счета и позитивное политическое влияние Дели, ведь Индия – крупнейшая в мире демократия, сумевшая сохранить собственные ценности и специфику.

Индия способна внести большой вклад и в деятельность ШОС по стабилизации положения в Афганистане. Дели уже вложил в проекты реконструкции Афганистана более миллиарда долларов и мог бы оказать значительную поддержку программам ШОС, направленным на развитие афганской экономики. В геополитическом плане важным результатом полноценного подключения Индии к деятельности ШОС стало бы смещение ее заинтересованности в партнерстве от Запада к России и государствам Азии.

Главным оппонентом идеи о приеме Индии в ШОС выступает Пекин. Первый из выдвигаемых им аргументов сводится к тому, что прием такой крупной страны изменит лицо сравнительно молодой организации и еще более затруднит и так непростой процесс принятия решений. С этим аргументом ранее соглашалась и Москва. Действительно, в ШОС придется вводить третий язык – английский, расширять состав Секретариата и Региональной антитеррористической структуры и т.п. Но учитывая в том числе и значительный финансовый потенциал Дели, проблемы можно решить. Вероятно, Индия будет обладать равной с российской и китайской квотой в постоянно действующих органах, но вносить и соответствующую долю в общий бюджет. В любом случае, перечисленные выше выгоды от присоединения значительно превышают организационные трудности.

Реальная причина сомнений Китая – сложные двусторонние отношения с Индией. Однако в последнее время на этом направлении наметилось улучшение. А работа этих двух великих азиатских держав в одной международной организации способствует интенсификации конструктивного диалога Пекина и Дели.

Конечно, России и Китаю, которые просто по своим масштабам считаются лидерами ШОС, придется потесниться. Но необходимо принять стратегическое решение. Что важнее: собственное влияние внутри ШОС или рост ее влияния в мире? Если для страны важнее исключительно собственное влияние, зачем вообще вступать в международные объединения? Между тем, влиятельность международной организации, в которой та или иная страна состоит, ведет и к росту международного престижа самого этого государства.

Именно так рассуждали в большинстве наиболее значимых международных структур, принимая решение о расширении: в НАТО, ЕС и АСЕАН. Расширение действительно принесло им некоторые проблемы: рост бюрократии, сложности в достижении консенсуса при принятии решений, снижение уровня управляемости и оперативности, изменение соотношения сил внутри организаций, часто не в пользу основателей. Тем не менее, во всех трех упомянутых объединениях решение о расширении было принято, так как позитивный эффект перекрывал негативный.

С той же точки зрения можно было бы приветствовать и вступление в ШОС Пакистана, подавшего официальную заявку раньше Индии. Конечно, экономическая роль Пакистана была бы не столь велика, однако Исламабад играет ключевую роль в афганском урегулировании и обладает значительным экономическим и политическим весом в регионе. Кроме того, присоединение Пакистана, поддерживающего тесные отношения с КНР, могло бы способствовать согласию Пекина на принятие Индии. Во время визита в Москву президента Пакистана Асифа Али Зардари в мае 2011 г. Дмитрий Медведев публично выскзался за прием Исламабада в ШОС.

Конечно, перенесение в ШОС индо-пакистанских разногласий несет вызов молодой организации. В то же время необходимо учитывать, что и Индия, и Пакистан состоят в Южно-Азиатской ассоциации регионального сотрудничества (СААРК), что не мешает ее работе. Как и в случае с Китаем, взаимодействие Индии и Пакистана в еще одной международной структуре должна способствовать налаживанию конструктивного диалога между Дели и Исламабадом.

Пекин также настроен на подключение к ШОС Монголии и Туркменистана. В принципе, против этого никто не возражает. Принятие Монголии, довольно активно сотрудничающей в качестве наблюдателя, закрыло бы единственную территориальную брешь в самом центре пространства ШОС. Туркменистан, обладающий, как и Монголия, значительными природными ресурсами, мог бы играть важную роль в энергетическом сотрудничестве. Кроме того, последнее время эта страна проявляет активность на афганском направлении, и недавно выступила с инициативой начать в Ашхабаде переговоры в рамках внутриафганского диалога, ссылаясь на опыт проведения переговоров по урегулированию в Таджикистане. Впрочем, ни Монголия, ни Туркменистан большого интереса к полноправному членству в ШОС не проявляют и официального обращения по этому поводу не направляли. Можно было бы только приветствовать усилия Пекина по стимулированию интереса Улан-Батора и Ашхабада к участию.

Последнее время ШОС активно подключается к решению проблем вокруг Афганистана. В связи с этим представляется, что существующий механизм контактной группы ШОС – Афганистан уже недостаточен, необходимо подумать о предоставлении Афганистану по крайней мере статуса наблюдателя.

Как работать?

Противники расширения ШОС говорят, что чем больше участников, тем сложнее управление организацией и менее эффективен ее аппарат. Однако это не всегда так. Аппарат изначально страдает недостаточной эффективностью, и расширение парадоксальным образом может дать толчок к его реформе. Принятие других стран уже будет означать серьезные изменения, к тому же новички посмотрят на устройство постоянных органов свежим взглядом.

В чем проблема постоянных органов, прежде всего Секретариата, расположенного в Пекине? Сегодня он, по сути, не является самостоятельным органом международной организации, проводящим собственный курс. Это конгломерат представителей государств-членов, МИДы которых могут в любое время направить туда на работу любого сотрудника или отозвать его. Естественно, такие сотрудники в реальности подчиняются в большей степени не генеральному секретарю, а национальным министерствам. Любой мельчайший вопрос, типа командировки на мероприятие в другой стране или выделения небольшой суммы из бюджета, должен согласовываться со СМИД. В этих условиях в Секретариате отсутствует корпоративная этика, у структуры нет собственного лица и корпоративных интересов. От такого органа вряд ли можно ожидать разработки стратегических планов и предложений, отличных от тех, что предлагает та или иная страна.

Между тем, опыт большинства эффективных международных организаций (ООН, ЕС, АСЕАН и др.) показывает, что сотрудники их постоянных органов должны быть международными чиновниками, то есть не зависеть от своих правительств. Для проведения линии государства, например, в ООН, существует национальный представитель. Сотрудник же ООН, будь он гражданином России, Франции, США или Камеруна, подчиняется руководителю в организации, а не посольству своей страны. Только в этих условиях он может думать об интересах организации в целом и активно продвигать их.

Для реформы Секретариата ШОС нужно, во-первых, предоставить этому органу право без оглядки на СМИД и МИДы стран-членов распоряжаться бюджетом ШОС, и, во-вторых, организовать прием на все должности по конкурсу и по контракту, действие которого раньше срока его истечения можно прекратить лишь по решению самого Секретариата. Нужно предусмотреть возможность обжалования трудовых конфликтов в суде государства пребывания Секретариата либо в специально созданном органе ШОС. При этом квоты на занятие должностей гражданами той или иной страны вполне могут быть сохранены.

Конечно, в этом случае правительства потеряют полный контроль над своими гражданами, работающими в Секретариате. Но это послужит оздоровлению организации. Ведь не секрет, что порой Секретариат рассматривается как место, куда можно направить не лучшего работника, а того, кто не слишком необходим МИДу (либо перед пенсией, либо в связи с его недостаточной активностью, либо по другим причинам).

Другой организационный вопрос – реформа консенсусного метода принятия решений. Уже сегодня формальное понимание консенсуса позволяет Узбекистану фактически блокировать сотрудничество в экономической и культурной сферах. Ташкент категорически отказывается участвовать в образовательных программах (в частности, в Университете ШОС), а также в Молодежном совете ШОС. Конечно, позицию всех членов ШОС необходимо уважать, вызвана ли она нежеланием чуждого влияния в молодежной среде или реальными опасениями относительно качества образования в других странах. Например, в Узбекистане нежелание идти на взаимное признание дипломов о высшем образовании объясняют тем, что в некоторых странах ШОС дипломы продаются в подземных переходах.

Но отсутствие интереса к совместным проектам со стороны одного члена не должно блокировать возможность сотрудничества между остальными. Здесь можно воспользоваться опытом других международных организаций. Например, в Уставе АСЕАН (ст. 20) имеется положение о том, что если не удается достичь консенсуса по какому-то вопросу, он может быть передан на рассмотрение саммита. На практике действует механизм, согласно которому государства, не заинтересованные в том или ином проекте, просто не участвуют в нем, не мешая при этом другим. Опыт же Евросоюза показывает, что расширение организации ведет к постепенному отходу от принципа консенсуса.

Экономика – наиболее слабое направление деятельности ШОС, многосторонние программы фактически отсутствуют. В отчетах обычно фигурируют цифры двустороннего сотрудничества, которое, в принципе, развивалось бы и без ШОС (хотя ее существование и оказывает стимулирующее воздействие). О необходимости интенсификации экономического взаимодействия президент Дмитрий Медведев говорил как на Екатеринбургском (2009), так и на Ташкентском (2010) саммитах организации.

Подключение таких крупных экономик, как индийская и пакистанская, к ШОС могли бы стимулировать экономическое сотрудничество, дать толчок к началу реализации многосторонних проектов. Обе эти страны обладают солидным потенциалом в экономической, научной и культурно-образовательной области.

Основная проблема экономического сотрудничества – отсутствие механизма финансирования многосторонних проектов. Бюджет ШОС слишком скромен, да и не предназначен для этих целей. Давно ведутся разговоры о Фонде или Банке развития ШОС, однако пока безрезультатно. Китай фактически настаивает на создании банка, в котором голоса распределялись бы в зависимости от размера взноса. Другие опасаются, что взнос Китая окажется наибольшим, и Пекин будет контролировать банк и использовать его средства в своих интересах.

Россия предлагает Фонд развития (специальный счет) как механизм финансирования предпроектных работ, прежде всего в таких областях, как энергетика, транспорт, высокие технологии. При этом предполагается, что реализация самих проектов будет фиксироваться Межбанковским объединением ШОС. Ряд российских министерств полагает, что в случае создания банка Китай, обладающий бЧльшими финансовыми возможностями, будет в нем доминировать, а российским интересам скорее отвечает активное использование созданного в рамках ЕврАзЭс Евразийского банка развития, в котором российская доля значительно превышает доли других участников.

Такая позиция представляется недальновидной. Банк ШОС с участием Китая обладал бы более значительными финансовыми возможностями, чем Евразийский банк развития (где активным участником кроме России является лишь Казахстан), причем часть средств можно было бы направлять и на проекты в России. Кроме того, Москва получила бы возможность влиять на китайское финансовое участие в проектах в рамках ШОС, тогда как сегодня Пекин и так уже в одностороннем порядке выделяет значительные средства на льготные кредиты среднеазиатским членам ШОС (на данный момент более 10 млрд долларов), но исключительно в собственных интересах, без какого-либо участия Москвы. Как раз сегодняшняя ситуация, а не создание банка, ведет к экономическому доминированию Китая в регионе. Что касается способности и желания финансировать крупные многосторонние проекты Межбанковским объединением ШОС, то оно представляется сомнительным. К тому же соотношение сил в нем не отличается от соотношения финансовых возможностей государств ШОС в целом.

В интересах России согласиться на создание банка развития ШОС, предусмотрев при этом, чтобы Китай и Россия вносили в его капитал равные доли (по образцу бюджета ШОС), и, соответственно, обладали равным числом голосов. Принятие Индии в ШОС с этой точки зрения было бы также крайне полезно, так как и она могла бы внести в банк долю, равную китайской и российской, и тем самым исключить возможность чьего-либо одностороннего доминирования.

А.В. Лукин – д. и. н., директор Центра исследований Восточной Азии и Шанхайской организации сотрудничества Института международных исследований МГИМО (У) МИД России.

Понять Пакистан

Почему простые рецепты там не работают

Резюме: Политическое устройство Пакистана зиждется на покровительстве и родственных связях, и коррупция неразрывно с ними связана, поэтому для победы над ней пакистанское общество должно быть выпотрошено, как рыба на кухне. Это именно то, что хотели бы сделать исламские революционеры.

Анатоль Ливен - автор книги «Пакистан. Трудная страна» (Pakistan. A Hard Country), вышедшей в 2011 г. в издательстве Public Affairs (Нью-Йорк). В основе данной статьи лежат выдержки из этой книги.

По своей значимости в глазах Запада, да и всего мира Пакистан как региональная держава намного превосходит Афганистан. Эта оценка базируется на трезвом расчете, а не на эмоциях. В Пакистане проживает 170 млн человек, то есть в шесть раз больше, чем в Афганистане или Ираке, в два раза больше, чем в Иране, его население составляет почти две трети населения всего арабского мира. В Великобритании (а значит, и в ЕС) присутствует большая пакистанская диаспора. Некоторые ее представители присоединились к мусульманским экстремистам и участвовали в терактах на британской территории.

Пакистанские разведывательные службы оказали неоценимую помощь в ходе выявления связей потенциальных террористов с группами на родине и предотвращения новых терактов в Великобритании и Европе. Таким образом, хотя Исламабад лишь частично присоединился к «войне с террором», он играет в ней важную и незаменимую роль союзника. Ибо нам нужно помнить, что в конечном итоге никому, кроме законных мусульманских правительств и служб безопасности, не под силу справиться с террористическими заговорами в собственных странах. Возможно, Западу не обойтись без того, чтобы оказывать определенное давление на эти режимы, подталкивая их в нужном направлении. Но важно не переусердствовать, поскольку, унизив союзнические правительства в глазах собственного народа, мы рискуем подорвать их легитимность или даже способствовать тому, что они будут низложены.

Наконец, Пакистан обладает ядерным оружием и одной из самых мощных армий в Азии. Стало быть, вариант ввода американских сухопутных войск с целью заставить пакистанцев оказывать давление на афганский «Талибан» был бы крайне опасен, и это давно осознали в Пентагоне и среди пакистанских военных. Как бы это ни раздражало Запад, экономические стимулы и угроза отказа в их предоставлении остаются единственным способом как-то влиять на Исламабад. Однако и такие санкции сомнительны, поскольку экономический крах Пакистана на руку «Талибану» и «Аль-Каиде».

Талибы местные и неместные

Отношения Пакистана с Индией, конечно, остаются главным фактором, определяющим поведение Исламабада на международной арене. Страх перед Индией служил одновременно и катализатором сотрудничества, на которое Пакистан пошел с США в Афганистане, и фактором, его сдерживающим. Эти опасения преувеличены, но не беспочвенны, как не беспочвенна и политика, проводимая под их влиянием.

С одной стороны, беспокойство по поводу возможности американо-индийского альянса против Пакистана заставило президента Первеза Мушаррафа принять решение о предоставлении помощи Соединенным Штатам после 11 сентября и убедить военных, а для начала широкие слои пакистанского населения, в том, что такое содействие необходимо оказать. С другой стороны, страх перед Дели был для Пакистана главной причиной и предлогом, чтобы не перебрасывать дополнительные войска с восточных границ (с Индией) на афганскую границу для участия в сражении с «Талибаном».

Наконец, пакистанский истеблишмент лелеял надежду на то, что участие в борьбе с талибами поможет убедить США надавить на Индию, чтобы заставить ее подписать соглашение относительно Кашмира. Отказ администраций Джорджа Буша и Барака Обамы выступить в подобном качестве (усугублявшийся нежеланием и неспособностью) развеял эту надежду. Вкупе с «американским креном в сторону Индии» он обострил у пакистанских властей ощущение предательства со стороны Вашингтона.

Однако помощь Пакистана Западу в борьбе против афганского «Талибана» в любом случае носила бы ограниченный характер, принимая во внимание стратегические расчеты и чувства широких масс. Подавляющее большинство пакистанцев, включая общины, обеспечивающие наибольшее количество новобранцев для пакистанской армии, считают, что афганский «Талибан» – законное движение сопротивления иностранной оккупации, аналогичное войне моджахедов против советской оккупации 1980-х годов.

В стратегическом отношении Афганистан вызывает у пакистанской элиты смешанные чувства – страх и амбиции. Наибольшие опасения связаны с тем, что к власти там могут прийти непуштунские племена, Афганистан станет сателлитом Индии, и Пакистан окажется в окружении дружественных Дели стран. Эти страхи подпитываются вполне обоснованными подозрениями, что Индия оказывает через Афганистан поддержку националистическим повстанцам из племени белуджи, а также совершенно параноидальной верой в то, что индийское правительство поддерживает пакистанский «Талибан».

Таким образом, большая часть пакистанского истеблишмента убеждена в необходимости тесных взаимоотношений с афганским «Талибаном», поскольку это единственный могущественный его союзник в Афганистане. В последние годы такое убеждение только усиливалось в связи с крепнущей уверенностью в том, что Запад потерпит крах в Афганистане и, в конечном итоге, выведет оттуда войска, которые оставят позади анархию, хаос и гражданскую войну – по аналогии с выводом советских войск после падения коммунистического режима в 1989–1992 годах. Предполагается, что гражданской войне каждая региональная держава примет одну из сторон, и Пакистан не должен быть исключением.

Кстати сказать, даже светские представители пакистанского истеблишмента не считают, что афганский «Талибан» нравственно ущербнее, чем его давние враги – лидеры Северного альянса, на поддержку которых Запад опирается с 2001 года. Их зверства и насилие в 1990-е гг. убедили пакистанских пуштунов в необходимости поддерживать «Талибан». Представители альянса безжалостно убивали взятых в плен сторонников талибов, расхищали помощь Запада после победы в 2001 г., а их роль в торговле героином уничтожила последнюю надежду на то, что после 11 сентября удастся обуздать наркотрафик.

Важно отметить, что в подавляющем большинстве случаев как среди элиты, так и в народных массах сочувствие афганскому «Талибану» или его поддержка вовсе не означает одобрения его идеологии или желания, чтобы Пакистан пережил революцию в талибском стиле. Отсюда большое различие, которое пакистанцы проводят между афганским и пакистанским «Талибаном». Ни власти, ни военные не давали пакистанскому «Талибану» ни малейшего шанса захватить власть в Пакистане. Армия долгое время не предпринимала решительных действий против местного «Талибана» потому, что в целом он не считался серьезной угрозой и воспринимался как местное пуштунское восстание, которое легко сдерживать с помощью переговоров и силы. Другая причина в том, что многие простые пакистанцы, включая солдат, считают сторонников «Талибана» введенными в заблуждение, но честными людьми, преданными идее праведного джихада в Афганистане. Кроме того, пакистанская общественность не хотела бы, чтобы государственный аппарат в интересах Америки втягивался в гражданскую войну на собственной территории. Особенно сильное неприятие подобная политика встретила бы со стороны пуштунского населения. Наконец, пакистанская армия и разведка спонсировали войну джихадистских группировок с Индией в Кашмире, поддерживающих, в свою очередь, интенсивные контакты с пакистанскими талибами.

Как только большая часть элиты полностью осознала, что пакистанский «Талибан» действительно представляет собой серьезную угрозу для централизованного государства, весной 2009 г. армия при поддержке правительства, сформированного Пакистанской народной партией, дала талибам решительный отпор. Победы над «Талибаном» в Свате и Южном Вазиристане дали ответ на вопрос о том, устоит ли Пакистан перед талибской атакой (и предотвратили удар американских военных по пакистанской территории). Вместе с тем, армия отнюдь не горит желанием воевать до победного конца с афганским «Талибаном» ради того, чтобы обеспечить победу Запада в этой стране.

Пакистанская межведомственная разведка и Кашмир

Вопросы религиозной ориентации и отношения к США неизбежно наводят на мысль о связях военных с мусульманским экстремизмом как внутри Пакистана, так и за его пределами. Наличие их очевидно, но происхождение иногда неправильно истолковывается. Изначально исламистам отводилась чисто инструментальная, а не союзническая роль, и цель заключалась не в исламской революции как таковой, а в продвижении государственных интересов Пакистана (как их понимают и определяют военные и службы безопасности) – и прежде всего в противодействии интересам Индии.

Пакистанская армия в каком-то отношении достойна восхищения, но ей изначально присущ один серьезный недостаток, полностью определявший ее характер и мировоззрение. Речь идет об одержимости Индией в целом и Кашмиром в частности. Это порок не только пакистанских военных. Как сказал однажды Зульфикар Али Бхутто, «Кашмир должен быть освобожден – иначе пропадает смысл существования Пакистана». Пакистанские политики повинны в том, что внушают рядовым гражданам, будто джихад в Кашмире – законный метод борьбы. Это наносило страшный урон стране, а при определенных обстоятельствах могло привести ее саму и ее вооруженные силы к гибели. Тем не менее, армия использует свой авторитет и личный опыт военачальников для того, чтобы уделять Кашмиру самое пристальное внимание.

Подавляющее большинство пакистанских солдат когда-то несли службу в Кашмире, и у многих эта служба сформировала личное мировоззрение. Кашмир играет для Пакистана роль неосвобожденной территории (irredenta). Так же как для Франции после 1871 г. Эльзас-Лотарингия, для Италии после 1866 г. Триест, а для Сербии после 1879 г. – Босния. В последнем случае сербская армия спонсировала террористов, которые, застрелив австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, разожгли огонь Первой мировой войны.

Вот почему укрепляющийся с 2001 г. альянс Вашингтона с Индией и отказ Соединенных Штатов от прежней позиции, когда они настаивали на плебисците для определения дальнейшей судьбы Кашмира, вызывает негодование пакистанских военных. Фиксация на Индии и Кашмире не имеет исламистской подоплеки, но является по своей сути пакистано-мусульманским национализмом. За редким исключением это справедливо даже в отношении высших армейских чинов, которые оказывали непосредственную помощь мусульманским экстремистским группировкам, сражавшимся с Индией – таких как бывший шеф Пакистанской межведомственной разведки (ПМР), генерал-лейтенант Хамид Гуль.

Большинство этих высших офицеров использовали исламистов в борьбе против Индии, не разделяя их идеологии. Точно так же глубоко враждебное отношение к США таких людей, как Гуль или бывший начальник штаба генерал Аслам Бег, объясняется не мусульманским радикализмом, а негодованием по поводу доминирования Соединенных Штатов, которые, как им кажется, подчинили своему влиянию мусульманский мир. Эти чувства разделяют многие чисто светские и даже либеральные деятели.

Чтобы понять чувства сотрудников ПМР и, в частности, их стратегию в Кашмире, необходимо иметь в виду, что они считали победу над советской армией в Афганистане во многом своим личным достижением. Она стала их главным институциональным мифом. Учитывая колоссальные средства, выделявшиеся США и Саудовской Аравией на помощь моджахедам, которыми фактически распоряжалась ПМР, афганский джихад 1980-х гг. был также ключевым моментом, позволившим разведке получить независимую финансовую базу и усилить влияние в пакистанской армии и государстве в целом.

У ПМР появилась уверенность в том, что по отношению к Индии в Кашмире можно проводить ту же тактику, что и по отношению к Советскому Союзу в Афганистане, и с помощью тех же действующих лиц – мусульманских боевиков (вряд ли нужно повторять, что были совершены те же фундаментальные политические и геополитические ошибки). Массовые спонтанные восстания кашмирских мусульман против индийского правления, начиная с 1988 г. (все началось с протеста против подтасовки итогов выборов руководства штата, которые состоялись годом ранее), казалось, давали хороший шанс на успех. Однако в большей степени, чем в случае с Афганистаном, боевики должны были не только подготавливаться, но и вербоваться в Пакистане (и в меньшей степени в других странах мусульманского мира).

Стратегия ПМР соответствовала давнишней линии Пакистана, который добивается не столько независимости Кашмира, сколько присоединения этой провинции к своей территории. Вот почему пакистанская разведка использует пропакистанские исламистские группировки, чтобы ограничить возможности Фронта освобождения Джамму и Кашмира (ФОДК), который поначалу возглавил восстание в Кашмире. Эта стратегия включала и убийства исламистскими боевиками, получавшими поддержку от ПМР, немалого числа лидеров и активистов ФОДК, которых также выслеживают и ликвидируют силы безопасности Индии.

Однако, подобно тому как в Афганистане моджахеды, а затем и «Талибан» отказались играть по правилам, диктуемым Соединенными Штатами и Пакистаном, и стали совершенно неуправляемыми, боевики в Кашмире настроили против себя большинство коренных кашмирцев своей беспощадностью и идеологическим фанатизмом. Несмотря на усилия ПМР побудить их к сотрудничеству, они раскалываются на все более мелкие формирования, и, сражаясь друг с другом, терзают и угнетают местное гражданское население. Более жесткая дисциплина в исламистской «Лашкар-э-Тайба» (ЛэТ), как полагают, является одной из причин все большей благосклонности к этой организации со стороны ПМР.

Связь военных с джихадистами

Пакистанские военные твердо убеждены в том, что Индия никогда не согласится даже на минимально приемлемые для Исламабада условия, если над ней не будет висеть угроза партизанской войны и терактов. Между тем их непримиримо враждебное отношение к Индии объяснялось также агрессией против мусульман на территории этой страны, и особенно позорной бойней в Гуджарате 2002 г., устроенной партией Бхаратия Джаната, сформировавшей правительство штата. Следует отметить, что число жертв бойни как минимум на порядок превысило количество погибших при терактах в Мумбаи, хотя западные СМИ не уделили ей и десятой доли того внимания, которое было уделено мумбайской трагедии.

Военные не на шутку встревожены тем, что в случае крупномасштабной операции против «Лакшар-э-Тайба» они сделают большинство ее сторонников восприимчивыми к агитации «Джамаат-уд-Дава» (ДуД), вербующей боевиков для пакистанского «Талибана». (ЛэТ является боевым крылом благотворительной организации ДуД. – Ред.). Поскольку ЛэТ сосредоточила все внимание на Кашмире (а после 2006 г. – на Афганистане) и не осуществляла теракты на территории Пакистана, ПМР не предпринимала против нее никаких действий.

Пакистанские официальные лица делились с автором опасениями в связи с вероятностью массового восстания в Пенджабе, которое может вспыхнуть, если ЛэТ/ДуД ополчится против штата и использует свою широкую сеть для мобилизации населения и организации беспорядков. По их словам, это одна из главных причин (наряду с антииндийской повесткой, о которой никто не упоминает), почему они не принимают мер против организации, как того требует Вашингтон. Однако официальные лица забывают добавить, что один из способов умиротворения Лашкар-э-Тайба в Пакистане – позволить активистам этой организации присоединиться к афганскому «Талибану» (или даже подтолкнуть их к этому), чтобы сражаться против войск Западной коалиции по ту сторону «Линии Дюранда». Более того, давнишняя связь некоторых офицеров ПМР с боевиками – сначала в Афганистане, а затем в Кашмире – привела к тому, что они начали отождествлять себя с теми силами, которые, по идее, должны были сдерживать.

Что касается афганских талибов, то здесь военные и ПМР едины, и тому есть прямые доказательства: они по-прежнему дают талибам убежище (но не оказывают достаточной реальной помощи – иначе «Талибан» действовал бы куда успешнее). Пакистан решительно уклоняется от принятия серьезных действий против «Талибана» в угоду Америке. Он опасается спровоцировать пуштунский мятеж у себя в стране, а кроме того, считает талибов своим единственным активом в Афганистане.

Однако, что касается пакистанского «Талибана» и его союзников, межведомственная разведка сегодня твердо намерена с ними бороться. И все же в 2007–2008 гг. было много случаев вмешательства офицеров ПМР ради спасения отдельных талибских командиров от ареста полицией или армией – слишком много, чтобы это оказалось случайностью или домыслом. Поэтому совершенно очевидно, что либо отдельные офицеры ПМР лично симпатизировали этим людям, либо руководители разведки считали их потенциально полезными. Но своими действиями они бросали прямой вызов общему курсу пакистанской армии, не говоря уже о правительстве. Более того, некоторые из этих людей были, по крайней мере, косвенно связаны с «Аль-Каидой». Это не значит, что в ПМР знали, где прячется Усама бен Ладен, Айман аль-Завахири и другие лидеры «Аль-Каиды». Однако они могли бы сделать намного больше для того, чтобы получить эту информацию.

Что касается поддержки терроризма против Индии, очевидно, что не только ПМР, но и военные в целом твердо намерены сохранять «Лакшар-э-Тайба» (замаскированную под «Джамаат-ут-Дава») – по крайней мере, «про запас». Сознавая свою роль стратегического резерва, ЛэТ до 2010 г. выступала против боевых действий на территории самого Пакистана. Ее лидеры утверждали, что «борьба в Пакистане – это не борьба между исламом и неверием», что пакистанское государство не совершает таких зверств против своего народа, как Индия, и что истинный ислам должен распространяться в Пакистане посредством миссионерской и благотворительной деятельности (дава), а не джихада.

Пакистан на фоне Южной Азии

Вопреки убеждению Запада (во многом инстинктивному), Пакистан на протяжении жизни целого ряда поколений действует в соответствии со своими несовершенными, но функциональными принципами. В последние несколько лет плохую службу Западу в этом отношении сослужило ставшее популярным понятие «несостоятельное государство» (failed state). Было бы весьма полезно и поучительно сравнить Пакистан с другими странами Южной Азии, в которых на глазах последнего поколения вспыхивали мятежи, в двух случаях (Афганистан и Непал) фактически приведшие к низложению существующей государственной власти. Восстания в Шри-Ланке и Бирме длились дольше, разворачивались на относительно большей территории и приводили к относительно гораздо большему числу жертв, чем мятеж «Талибана» в Пакистане.

Индия – великая региональная держава и в отличие от своих соседей – стабильная демократия. Однако и в индийских штатах то и дело вспыхивают восстания, некоторые из которых не утихают на протяжении нескольких поколений. Один из мятежей наксалит-маоистских повстанцев охватил треть страны. Мятежники контролируют огромные пространства в индийской провинции – пропорционально намного большие, чем площади, находящиеся под контролем «Талибана» в Пакистане. Это не значит, что Индии угрожает опасность расчленения или развала. Просто следует помнить, что государства Южной Азии традиционно не осуществляют прямой контроль над значительной частью своей территории и вынуждены постоянно иметь дело с вооруженным сопротивлением в той или иной части своих стран.

В сравнении с Канадой или Францией Пакистан, несомненно, проигрывает. Но если сравнивать его с Индией, Бангладеш, Афганистаном, Непалом и Шри-Ланкой, все не так уж плохо. Многое из того, что характерно для Пакистана, свойственно всему субконтиненту в целом – от партий, руководимых наследственными династиями, свирепой жестокости полиции и продажности государственных чиновников до ежедневного насилия и анархии в провинции.

В действительности Пакистан гораздо больше напоминает Индию (или Индия Пакистан), чем обе страны готовы признать. Если бы Пакистан был штатом Индии, то с точки зрения развития, правопорядка и доходов на душу населения он находился бы где-то посередине – между развитым штатом Карнатака и отсталым Бихаром. Иными словами, если бы Индия состояла только из северных штатов, говорящих на хинди, она, наверное, не была бы демократией или быстрорастущей экономической державой, а некой разновидностью обнищавшей националистической диктатуры, раздираемой местными конфликтами.

Армия остается в Пакистане важнейшим институтом по той причине, что это единственная государственная структура, где реальное внутреннее содержание, поведение, правила и культура более или менее соответствуют официальной внешней форме. И это единственная пакистанская организация, действующая в соответствии со своим официальным предназначением. Но при этом она вынуждена постоянно заниматься тем, чего от нее не ожидают: узурпирует власть, отнимая ее у более слабых, запутавшихся и нефункциональных родственных учреждений.

Западные аналитики, как правило, поступают следующим образом: когда формы местной самоорганизации отличаются от западной «нормы», они не исследуются, а считаются временным отклонением, болезнями роста или опухолями на здоровом теле, которые нужно поскорее удалить. В действительности же эти «болезни» и есть сама система, и их можно «вылечить» только путем революционных изменений. Единственные силы в Пакистане, предлагающие подобные изменения, – это радикальные исламисты, но их рецепты лечения почти наверняка прикончат «больного».

Договорное государство

На протяжении 60-летней истории Пакистана предпринимались попытки радикально изменить страну усилиями трех военных и одного гражданского режима. Генералы Айюб Хан и Первез Мушарраф, военные правители в 1958–1969 и 1999–2008 гг., оба равнялись на Мустафу Кемаля Ататюрка – великого светского реформатора-националиста и основателя Турецкой Республики. Генерал Зия-уль-Хак (с 1977 по 1988 гг.), пришедший к власти путем военного переворота, пошел другим путем, попытавшись объединить и развивать страну, навязывая ей более строгую и пуританскую разновидность ислама, приправленного пакистанским национализмом. Со своей стороны, Зульфикар Али Бхутто, основатель Пакистанской народной партии и гражданский правитель в 1970-е гг., пытался сплотить вокруг себя народ при помощи программы антиэлитарного экономического популизма, также смешанного с пакистанским национализмом.

И все они потерпели неудачу. Режимы каждого из этих деятелей были «переварены» теми элитами, которые они надеялись сместить. В результате они сбились на ту же политику патронажа, как и свергнутые ими администрации. Никому не удалось создать новую массовую партию, укомплектованную профессиональными политиками и преданными идейными активистами, а не местными «феодалами» и городским начальством и их окружением. На самом деле, за исключением Бхутто, никто всерьез и не пытался это сделать. Однако и его Пакистанская народная партия вскоре перестала быть той радикальной организацией, какой была поначалу, попав в зависимость от тех же местных кланов и покровителей.

Военные правительства, приход к власти которых строился на обещаниях избавить страну от коррумпированных политических элит, вскоре сами начинали искать в них свою опору. Отчасти потому, что ни один военный режим не был достаточно сильным, чтобы долгое время править без парламента, а в парламент входили представители тех же старых политических элит. Такой парламент фактически консервирует общество, которое военные режимы в принципе желают изменить. Требуя от подобных режимов, чтобы они одновременно осуществили реформы и восстановили «демократию», Запад показывает абсолютное непонимание внутренней обстановки.

Чтобы переломить сложившуюся ситуацию и сформировать радикальное национальное движение за перемены наподобие того, что было создано Ататюрком, необходимо наличие двух условий. Прежде всего, это сильный пакистанский национализм, подобный современному турецкому национализму – а его нет и быть не может в этнически раздробленном Пакистане. И во-вторых, необходима жестокость, сопоставимая с той, которую проявил Ататюрк и его последователи, подавляя этническое, племенное и религиозное сопротивление. Рассказывая красивую историю о построении нынешней хрупкой демократии в современной Турции, западные аналитики ни словом не обмолвились о том, сколько времени на это ушло и какие жертвы потребовались, чтобы построить современное турецкое государство.

Если не считать ужасающих зверств 1971 г. в Восточной Бенгалии, совершенных против населения, которое пенджабские и пуштунские солдаты считали чужаками, людьми низшего сорта, попавшими под влияние индусов, – пакистанское государство было неспособно совершать массовые злодеяния против собственного народа. В Пенджабе и Северо-Западной пограничной провинции (СЗПП) солдаты не хотели убивать свой народ, а в провинциях Синд и даже Белуджистан правительство не желало проливать кровь, понимая, что рано или поздно придется искать компромисс с местными элитами.

Одна из самых поразительных особенностей военных диктатур Пакистана заключалась в том, что они проявляли значительную по историческим меркам мягкость в сравнении с аналогичными диктатурами, когда дело доходило до подавления диссидентов и критически настроенных представителей элиты. За всю историю в Пакистане были казнены только один премьер-министр (Зульфикар Али Бхутто) и несколько политиков – гораздо меньше, чем их погибло в столкновениях между собой. Очень мало известных политиков когда-либо подвергались пыткам.

В Индии, как и в Пакистане, государство не несет ответственности за большинство нарушений прав человека. Это нечто неподвластное пониманию правозащитных групп, поскольку они исходят из современного западного опыта, а на Западе источником притеснений всегда считалось слишком сильное государство. Однако в Пакистане, как и в Индии, подавляющее большинство нарушений прав человека – следствие не силы, а слабости государственной власти. Государство можно обвинить в том, что оно недостаточно делает для того, чтобы положить конец подобным злоупотреблениям, но его способность предпринимать решительные меры крайне ограничена. Таким образом, Пакистан – как и почти вся Южная Азия и большая часть Латинской Америки – часто демонстрирует нерелевантность демократии даже в той области, которую мы привыкли считать ключевым индикатором, а именно – в области прав человека. Подавляющее большинство подобных правонарушений в Пакистане связано со зверствами наемников или эксплуатацией со стороны полицейских, работающих либо на себя, либо на местные элиты; с действиями местных землевладельцев и начальства; с наказанием местными общинами за реальные или воображаемые нарушения их нравственного кодекса.

В соответствии со стандартными западными моделями и основанной на них Конституцией Пакистана, независимые избиратели осуществляют свое волеизъявление на выборах. Затем полномочия, делегированные правительству, распространяются через иерархические структуры. Они передают приказы высших должностных лиц низшим по званию чиновникам, основываясь на законах, принятых парламентом или хотя бы какой-то формальной властью.

В Пакистане только вооруженные силы действуют в соответствии с установленными правилами передачи полномочий. Что касается остальной части государственного аппарата, законодательной, судебной и исполнительной, а также полиции, то их полномочия определяются в ходе постоянных переговоров. Причем насилие или угроза его применения часто становятся картой, которую может разыграть любая из сторон. Договорной характер государственной власти находит отражение и в механизмах практического осуществления демократии, поскольку последняя дает возможность выражать интересы не только простых граждан, но и всех тех классов, групп и учреждений, через которые преломляется народное волеизъявление, пока оно не находит отражения в выборных институтах. Другими словами, демократия обычно отражает не столько волю «народа» или «избирателей», сколько расклад социально-экономических, культурных и политических сил и влияния внутри общества. Природа пакистанского общества и слабость реальной демократии проявляются, в числе прочего, в отсутствии дееспособных, современных и массовых политических партий с собственными кадрами партийных работников.

Модернизаторы и консервативная спячка

Западные аналитики не в состоянии понять сегодняшние пакистанские реалии, поскольку исходят из того, что учреждения, имеющие в своих названиях такие слова как «закон», «полиция», «право», должны действовать по установленным правилам, а не по понятиям местных элит. Точно так же распространенные на Западе представления о «коррупции» в Пакистане предполагают, что ее можно и должно устранить из жизни страны. Но коль скоро политическое устройство зиждется на покровительстве и родственных связях, и коррупция неразрывно с ними связана, для победы над ней пакистанское общество должно быть выпотрошено, как рыба на кухне.

Конечно, это именно то, что хотели бы сделать исламские революционеры. Современные исламистские политические группировки пытаются заменить кланово-патронажную систему управления «феодальных» землевладельцев и городского начальства своей версией современной массовой политики. Однако до сих пор им не удалось добиться сколько-нибудь значительных успехов. За исключением партии «Джамаат-и-ислами», исламистские политические партии сами поглощаются и «перевариваются» патронажной системой. Что касается пакистанского «Талибана» («Техрик-э-Талибан-Пакистан»), до сих пор он представлял собой примитивное объединение партизанских и террористических группировок. Они оказались бы в полной растерянности, если бы им пришлось взять на себя ответственность за решение проблем Пешавара, не говоря уже о Лахоре или Карачи.

Конечно, они в немалой степени опираются на поддержку местного населения, недовольного вопиющей несправедливостью и угнетением в стране и прежде всего неадекватной системой правосудия. Когда простые люди говорят о том, что уважают «Талибан» за введение шариата, это еще не значит, что они активно поддерживают его политическую программу. Скорее это почтительное отношение к шариату как части Слова Божия, продиктованного последнему Пророку, вкупе со смутным стремлением к более жесткому и быстрому правосудию, чем то, что предлагает им государство. Они хотят, чтобы это правосудие было нелицеприятным, не давало никакого предпочтения элите и осуществлялось на глазах у людей, на их родном языке.

Однако до недавнего времени исламистам не удавалось достичь больших успехов в том, что касается массовой поддержки со стороны простых пакистанцев. Одна из главных причин их неудач кроется в глубоко консервативном характере большей части пакистанского общества. Ибо, вопреки господствующей на Западе точке зрения, исламистам чаще удается мобилизовать население не в отсталых, а, скорее, в продвинутых частях страны.

По стандартной западной версии, согласно которой западные нормы – единственно возможный путь в современность, главная идейная борьба в Пакистане разворачивается между вестернизированными представлениями о современности (включая демократию, власть закона и т.д.) и исламским консерватизмом. Более точная оценка ситуации позволит понять, что в большинстве своем Пакистан – чрезвычайно консервативная, архаичная, иногда даже совершенно инертная и непробудившаяся масса разнородных общин, которую изо всех сил стараются расшевелить две группы модернизаторов.

На стороне западников престиж и успех западной модели в мире, а также наследие британского колониального правления, включая смутную веру в демократию. Однако им мешает консервативная природа общества и усиливающаяся ненависть к США и их западным союзникам.

Мусульманские модернизаторы ищут опору в гораздо более древней и глубоко укоренившейся традиции ислама. Однако и им мешает консервативная природа пакистанского общества, его крайняя раздробленность, неудачи революционеров в других мусульманских странах, а также тот факт, что подавляющее большинство пакистанских элит отвергает их модель по культурным и классовым соображениям. И вестернизаторы, и исламисты понимают, что между ними идет апокалиптическая битва, которая закончится торжеством добра или зла. Вместе с тем, высока вероятность того, что Пакистан избавится от влияния обеих групп, перевернется на другой бок и снова заснет.

Азартная игра с водой

И все же Пакистан не может себе этого позволить, потому что время явно не на его стороне. В долгосрочной перспективе главное для пакистанцев не в том, кто они и какую религию исповедуют. Кем бы они ни были, им становится все теснее в границах своей страны, поскольку численность населения все время растет. В 2010 г. в Пакистане проживало от 180 до 200 млн человек – иными словами, страна занимала шестое место в мире по численности населения. Динамика рождаемости просто ошеломляет, если учесть, что в 1998 г. число пакистанцев не превышало 132 миллиона. Согласно переписи 1951 г. (через четыре года после обретения независимости), в стране проживало всего 33 млн человек, а согласно данным британской переписи населения 1911 г. – 19 миллионов. Таким образом, за прошедшее столетие население Пакистана выросло на порядок.

Огромный процент молодежи означает, что рождаемость еще долгое время будет оставаться на высоком уровне, и прирост населения продолжится (в 2009 г. дети и подростки младше 14 лет составляли 36%). Если сохранятся нынешние тенденции, в середине XXI века в Пакистане будет жить минимум 250 млн человек.

Это слишком много для имеющихся в стране водных ресурсов – разве только радикально повысится эффективность водопользования. Если старую индийскую экономику нередко называли «азартной игрой с муссоном», то все пакистанское государство можно охарактеризовать как «азартную игру с рекой Инд». А изменение климата означает, что в течение следующего столетия шансы на выигрыш в ней будут все время снижаться. Многочисленные руины древних городов, начиная с развалин цивилизации IV тысячелетия до н.э. в долине реки Инд, служат наглядной иллюстрацией капризной силы воды. Эти города были либо оставлены их жителями, потому что реки меняли русло, либо смыты, как это произошло в 2010 г., когда сильнейшие наводнения уничтожили немало сел и городов.

При среднегодовом количестве осадков на уровне 240 мм Пакистан – одна из самых засушливых среди густонаселенных стран мира. Если бы не бассейн реки Инд с ее многочисленными каналами и ответвлениями, даже Пенджаб оставался бы полупустынной местностью с кустарниковым редколесьем (которое здесь называют «джунглями»), как это было до того, как британцы приступили к грандиозным ирригационным проектам.

Однако чрезмерное потребление воды означает, что многие природные источники высыхают, а горизонт грунтовых вод во многих областях снижается так быстро, что подземные колодцы также могут иссякнуть в ближайшем будущем. Единственным источником останется все та же река Инд. В пылу дискуссий по поводу возможного исчезновения к 2035 г. ледников, питающих Инд, все как-то упустили из виду, что эти ледники продолжают таять. И если даже они исчезнут на 100–200 лет позже, последствия для Пакистана будут не менее катастрофичными, если в оставшееся время в стране не будет принято серьезных мер для улучшения способов хранения воды и ее эффективного потребления.

Если наводнения 2010 г. являются предвестниками длительного периода муссонных дождей, это сулит Пакистану большую выгоду. Но выгоду только потенциальную, поскольку использование дождевой воды для нужд сельского хозяйства требует значительного улучшения инфраструктуры хранения и распределения воды, а также принятия радикальных мер для остановки обезлесения в горных районах и повторного насаждения растений на опустевших территориях. В противном случае обильные осадки чреваты новыми катастрофами. Правда, следует добавить, что большая часть существующей инфраструктуры сработала во время наводнений. В противном случае было бы затоплено несколько крупнейших городов, и жертв оказалось бы намного больше, чем 1900 человек (по официальным данным).

В течение следующего столетия возможное долгосрочное сочетание климатических изменений, острой нехватки воды, слабой водной инфраструктуры и резкого роста населения может привести к краху Пакистана как организованного общества и государства. Долгосрочные проекты международной помощи Пакистану должны быть прежде всего сосредоточены на снижении этой смертельной угрозы за счет насаждения лесов, ремонта систем орошения и, что еще важнее, повышения культуры водопользования. Люди могут столетиями жить без демократии, даже когда опасности окружают их со всех сторон. Но без воды они не проживут больше трех дней.

Согласно исследованию, проведенному в 2009 г. Центром Вудро Вильсона, рост населения в Пакистане приведет к тому, что к 2025 г. ежегодная потребность в воде вырастет до 338 млрд кубометров (мкм). И если не будут приняты радикальные меры, доступность воды останется на нынешнем уровне, то есть 236 мкм в год. Дефицит в 100 мкм сопоставим с двумя третями всей воды бассейна реки Инд.

Конфликт вокруг доступа к убывающим ресурсам реки Инд может привести к междоусобной войне между пакистанскими провинциями. А между тем и через сто лет Пакистан все еще будет обладать ядерным оружием и одной из крупнейших армий в мире. К тому времени в стране будет проживать несколько сот миллионов человек. Мусульманский радикализм, который существует уже сотни лет, тоже никуда не денется, хотя и может значительно ослабеть после вывода войск западной коалиции из Афганистана.

Все это будет означать, что из всех государств мира, которые могут пострадать от изменения климата, Пакистан является одной из важнейших. Более того, то, что случится с Пакистаном, будет также иметь большое значение для остальной Южной Азии, где проживает примерно пятая часть мирового населения.

Анатоль Ливен – профессор кафедры военной истории в Лондонском Королевском колледже и сотрудник Фонда «Новая Америка» в Вашингтоне.

Пакистан. Афганистан > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 июня 2011 > № 739731

Статус-кво ради прогресса

Ждать ли скорых перемен на Корейском полуострове?

Резюме: Экономическая действительность в КНДР разительно отличается от распределительной уравниловки прошлого века, похоже, точка невозврата пройдена. Конечно, страна живет в страхе и бедности. Но и оснований рассчитывать на то, что режим скоро рухнет, не намного больше, чем ранее. Тем более что Китай этого просто не допустит.

Данная статья написана по результатам поездок автора в Пхеньян и Сеул в апреле-мае 2011 года.

Волна революций на Ближнем Востоке вызвала у многих экспертов-международников (особенно не занимающихся вплотную корейскими делами) вопрос – не следует ли ожидать подобных событий в Северной Корее? Не стоит ли эта тоталитарная закрытая страна на пороге потрясений? Тем более что подобному сценарию гарантирована внешняя поддержка – в Конституции сильной и процветающей Южной Кореи зафиксирована готовность и даже обязанность оказать содействие «повстанцам» и взять под контроль территорию Севера. Спонтанное достижение Республикой Корея заветной национальной цели – объединения, очевидно, не встретит какого-либо осуждения или противодействия со стороны мирового сообщества. Даже поддерживающий КНДР Китай в такой ситуации вряд ли осмелится противостоять «воле истории».

Необходимый элемент таких построений – расчет на то, что пхеньянский режим исчерпал возможности поддержания стабильности, а тем более развития и экономического роста. Прогнозы учитывают и проблемы со здоровьем Ким Чен Ира, держащего в руках все рычаги правления.

Логика рассуждающих подобным образом «специалистов-глобалистов» такова. В стране налицо стагнация, в некоторых районах голод. Народ разочарован, в том числе благодаря проникновению целенаправленной внешней пропаганды, число перебежчиков растет. Не за горами – кризис власти: 29-летний сын «полководца», Ким Чен Ын, поспешно объявленный «наследником» в сентябре прошлого года, пока не обрел необходимого опыта, не имеет достаточной поддержки в руководстве и не пользуется доверием военных, хотя и назначен генералом армии. Не разгорится ли в руководстве страны междоусобица после ухода Ким Чен Ира? Высказываются предположения, что вызов Ким Чен Ыну может бросить муж его тети, влиятельный партийно-государственный деятель Чан Сон Тхэк.

Но и при гладкой передаче власти режим не застрахован от проблем, говорят уже специалисты-кореисты. Старая элита уходит, средний возраст членов Политбюро – около 80 лет. Реально «в курсе дел» всего несколько сот человек – многие из них принимали непосредственное участие в корейской войне и даже освобождении Кореи, накопили многолетний опыт управления, и к тому же являются членами клана Кимов. А новая номенклатура формируется из военных, партократов и технократов «кимченировского призыва», зачастую это представители региональных элит. Они по большей части не бывали за границей, получили «чучхейское» образование и воинственную закалку, и просто незнакомы с реалиями современного мира. Эти «младотурки» способны «заиграться» в провокациях и не оценить пределов терпения оппонентов.

Возможен и раскол в новом руководстве, особенно если будут предприниматься попытки «модернизации» системы. Реформы без предварительного решения вопроса обеспечения внешней безопасности чреваты крахом государства.

Действительно ли вероятность коллапса КНДР и спонтанного объединения Юга и Севера возросла в результате межкорейской конфронтации и обострения ядерной проблемы после прихода к власти в Сеуле в 2008 г. консерваторов?

Благие пожелания и иллюзии

Сразу скажу, что не разделяю эту точку зрения. На протяжении четверти века я потратил немало сил и времени в дискуссиях с южнокорейскими, американскими и японскими политиками и экспертами, пытаясь объяснить необоснованность надежд на то, что режим «вот-вот рухнет». Вместе с тем полностью исключить кризис в КНДР (над провоцированием которого активно работают весьма мощные внешние силы) все же нельзя. Он может стать как результатом внешнего конфликта, так и внутренних факторов. Но давайте задумаемся, как это может произойти и к чему приведет.

Вероятность полномасштабного вооруженного столкновения все же невелика – в нем не заинтересована ни одна страна. Однако нельзя полностью исключить и спонтанной эскалации локального конфликта – история, к несчастью, дает массу примеров, когда разгорались войны, которые вроде бы никто не собирался вести. Остается опасность того, что в этом случае северокорейское руководство напоследок решит «хлопнуть ядерной дверью».

Даже при «мирном» развитии логика «удушения» Северной Кореи может привести к углублению экономического кризиса (особенно если Пекин откажется поддерживать Пхеньян), хаосу, а в конечном итоге – к падению режима. Среди менее кошмарных, чем ядерный апокалипсис, сценариев реальны в этом случае только два: поглощение страны Югом или переход ее под более или менее мягкий контроль Китая. В отличие от других бывших соцстран (за исключением ГДР) падение режима в КНДР означало бы не смену элиты, а исчезновение северокорейской государственности.

Горячие головы в Сеуле примерно с 2009 г. пришли к выводу, что «время объединения, наконец, пришло», северокорейцы только и ждут «освобождения от гнета диктатуры» и «будут встречать южнокорейцев с цветами». Реальность, однако, может оказаться не столь радужной.

Объединение путем поглощения Севера Югом может привести к весьма негативным последствиям – не только для корейского народа, но и для всего региона. Вполне возможно, что некоторая часть «бывших» – сторонников «чучхейского» национализма – начнет вооруженную борьбу «с оккупантами и компрадорами». С учетом того, что, по нашим подсчетам, «слуги режима» в КНДР насчитывают (с членами семей) несколько сотен тысяч человек, даже если речь пойдет о 5% «активных борцов», это опасная сила. Ведь им нечего терять: южнокорейская общественность вряд ли удовлетворится освобождением от ответственности за прошлые преступления «деятелей кровавого режима» и даже их потомков. Не сомневаюсь, что планы партизанской войны в Северной Корее разработаны, и соответствующие базы в горах и под землей уже оборудованы, причем на них может быть даже оружие массового уничтожения (не обязательно ядерные заряды, но химические и биологические средства – с большой вероятностью). Новые власти столкнутся не просто с диверсионной активностью по типу Афганистана, а с гражданской войной с возможностью применения ОМУ, причем не только в пределах Корейского полуострова.

Даже если представить, что столь драматических поворотов удастся избежать, а северокорейский правящий класс и военные смиренно примут уготованную им участь, население Севера, не готовое включиться в капиталистическое хозяйство и недовольное неизбежной ролью «людей второго сорта» в объединенной Корее, будет находиться в постоянной оппозиции к центральным властям. В КНДР уже сформировался номенклатурно-предпринимательский «средний класс», есть и интеллигенция. Эти люди (а их много) вовсе не заинтересованы в том, чтобы оказаться выброшенными за борт, влачить люмпенское существование под пятой южнокорейцев. Ведь большинство перебежчиков-северян так и не могут приспособиться к жизни в Южной Корее. А простые работяги далеко не сразу справятся с требованиями современного производства (я даже не исключаю, что южнокорейский капитал поначалу будет вынужден завозить на предприятия Севера объединенной Кореи гастарбайтеров). На Юг северян не пустят – значит, на территории бывшей КНДР будет безработица. Это создаст длительную нестабильность на полуострове.

Альтернативный вариант развития событий – вмешательство Пекина, для которого Корейский полуостров – «кинжал, направленный в сердце Китая». КНР кровно заинтересована в том, чтобы в ее «мягком подбрюшье» сохранялась стабильность и поддерживался военно-политический баланс. Но он неизбежно нарушится, если войска союзников США продвинутся к китайским границам. В кризисной ситуации Пекин может попытаться, в том числе используя дипломатическое сопровождение в СБ ООН и право вето на иностранное вмешательство, установить в Пхеньяне прокитайский режим или трансформировать в этом направлении существующий. Для северокорейского правящего класса это все же предпочтительней, чем капитуляция перед Югом. Говоря цинично, рациональный вариант поведения элиты у «последней черты» – «продаться» Пекину, сохраняя границы КНДР, государственность, а может быть, и властные посты. Однако такой режим подвергнется остракизму и давлению Запада, что станет многолетней проблемой для Пекина и его позиций в регионе, где возродятся страхи в отношении китайского «гегемонизма».

Так или иначе, стабилизации ситуации на полуострове при сценарии, на который надеются в Южной Корее и на Западе (падение режима в более или менее мягкой форме), ждать придется довольно долго.

Роль Соединенных Штатов и Южной Кореи

Осознают ли в Сеуле, Вашингтоне и поддерживающем их Токио опасности, связанные со сменой правления в Пхеньяне? Похоже, кто-то все еще достаточно наивен, ожидая «мирного поглощения» Севера и его «мягкой посадки», а кто-то хочет нагреть руки на кризисе – в том числе и в плане геостратегического сдерживания Китая. В последние 2–3 года рассуждения о «скором крахе режима» стали особенно популярны в Южной Корее и обрели второе дыхание в среде американских консерваторов. Причина активизации таких разговоров – не столько сигналы из КНДР, сколько глубокое непонимание сущности северокорейской системы и особенностей менталитета северян. К счастью, эти ожидания далеки от реальности.

Дело в том, что с приходом к власти президента Республики Корея Ли Мён Бака тон в делах, касающихся Северной Кореи, задает команда, по меткому выражению кореиста Андрея Ланькова, «палеоконсерваторов» – представителей прошлых правлений, которые оказались не у дел в годы либерального десятилетия – периода, когда президент Ким Дэ Чжун и его преемник Но Му Хён проводили по отношению к Северу примирительную политику «солнечного тепла» и «вовлечения».

Глядя назад, надо признать: несмотря на обострение в этот период (начиная с 2002 г.) ядерной проблемы КНДР и конфронтации с Соединенными Штатами, ситуация на Корейском полуострове тогда была значительно более мирной и предсказуемой, чем сегодня. Развивалось межкорейское сотрудничество, тысячи южан впервые попали на Север. Определенные эволюционные изменения происходили и внутри КНДР, хотя сохранение пропагандистского обеспечения власти при закрытости страны не всегда позволяло оценивать глубину и распространенность этих перемен.

Политика либерального сеульского руководства в отношении Пхеньяна, однако, подвергалась беспощадной критике консервативной оппозиции – для нее протест против «попустительства Северу» стал немалым подспорьем в завоевании голосов избирателей. Население Юга устало от иждивенчества Северной Кореи. Нетерпеливым корейцам казалось, что всего несколько лет «вовлечения» могут привести к коренному перерождению режима. Поэтому в целом новая жесткость Сеула с 2008 г., отказ практически от всех межкорейских договоренностей и проектов «либерального периода» (за исключением, пожалуй, Кэсонской промышленной зоны, функционирование которой выгодно для ряда мелких и средних компаний) вызвали лишь незначительную оппозицию в южнокорейском обществе. На историческую арену выходят новые поколения, не помнящие войну, и для них важнее не проблемы Севера и межкорейских отношений, а то, чтобы они не сказывались на повседневной жизни.

«Игра на обострение» с Пхеньяном – занятие нездоровое, так как северокорейцев легко спровоцировать на неадекватные действия. Прекращение Сеулом сотрудничества, заведомо нереалистичные требования «предварительной денуклеаризации» лили воду на мельницу пхеньянских «ястребов». Военная истерия легко раскручивается, а жертвой ее часто становятся невинные люди – такие, как забредшая в запретную зону северокорейских Алмазных гор южнокорейская туристка, которую в ноябре 2008 г. застрелила северокорейская пограничница. Это, понятно, вызвало крайне негативную реакцию в РК и повело к дальнейшему обострению ситуации.

Ужесточение политики Сеула совпало по времени и со сменой власти в Вашингтоне. Пхеньян, так и не договорившись ни о чем конкретном, несмотря на свои уступки (включая начало демонтажа ядерных объектов в 2007 г.), с уходящей республиканской администрацией утратил интерес к поиску компромиссов. После изрядно напугавшей руководство болезни Ким Чен Ира (предположительно, инсульта или диабетического криза в августе 2008 г.) консерваторы в Пхеньяне убедили его в том, что диалог с Западом и уступки не помогут обеспечить безопасность и выживание режима, с врагами следует говорить «с позиции силы».

Содержанием новой силовой политики Севера стал отказ от поиска компромиссов с США, курс на конфронтацию с Вашингтоном и – особенно – с Сеулом в целях укрепления позиций в противостоянии с оппонентами и внутренней консолидации, а также реставрация кимирсеновских порядков и борьба с «отклонениями от социализма». «Консервативную контрреволюцию» подхлестнуло и нескрываемое злорадство противников, которые после болезни «полководца», по сути, открыто начали готовиться к падению режима. Это оказало психологическое воздействие на северокорейских лидеров, заставив их отказаться от проявлений доброй воли и уступок. Позднее роль сыграл и «ливийский урок», воспринятый в КНДР как пример вероломства Запада и сильнейший аргумент в пользу абсурдности добровольного «разоружения».

С начала 2009 г. из Пхеньяна послышались грозные заявления, в апреле последовал испытательный ракетный запуск. Осуждение его мировым сообществом использовалось для выхода КНДР из шестистороннего переговорного процесса по ядерной программе. Уже в мае Пхеньян произвел второй (после первого в октябре 2006 г.) ядерный взрыв, задуманный как мощный сигнал недругам. Последовали санкции ООН, к которым присоединился даже Китай, и попытки внешней изоляции.

Однако худшее было впереди. В 2010 г. холодная война чуть не сорвалась в горячую. В марте 2010 г. в спорных водах Желтого моря был затоплен южнокорейский корвет «Чхонан». Сеул на основе проведенного вместе с союзниками расследования обвинил в этом КНДР. Заметим, что группа российских специалистов, принявшая участие в экспертизе по просьбе Ли Мён Бака, не смогла поддержать этот вывод, а Китай и вовсе проигнорировал аргументы «международной комиссии».

Случай, конечно, трагический, но, к сожалению, не единичный из-за давнего территориального спора в Желтом море. Разграничительная линия, проведенная американо-южнокорейской стороной после войны в одностороннем порядке, не согласована с КНДР и не признается ею. Перестрелки и конфликты тут происходят постоянно – всего за полгода до гибели «Чхонана» южнокорейские военные обстреляли северокорейский корабль, который, по их официальному сообщению, «удалился, объятый пламенем» (скорее всего, тоже не обошлось без жертв).

Однако именно инцидент с «Чхонаном» был использован для того, чтобы оказать беспрецедентное давление на Север. Похоже, что в Вашингтоне и Сеуле поверили в собственные оценки, свидетельствовавшие, что Пхеньян вот-вот падет, и нужен лишь толчок в виде внешнего давления плюс «отрыв» КНДР от поддержки Китая. Пекину в связи с отказом от осуждения Северной Кореи в этом эпизоде Соединенные Штаты прямо угрожали «последствиями», в том числе в плане наращивания своего военного присутствия вблизи китайских границ. На Китай это произвело прямо противоположное действие – он подчеркнуто усилил поддержку соседа, демонстрацией чего являются три визита Ким Чен Ира в Китай на протяжении двух лет.

Пхеньян использовал конфронтацию для закручивания гаек, мобилизации перед лицом военной угрозы, которая вдруг стала зримой. «Беснования марионеток» доказывали правоту линии «сонгун» – армия превыше всего – и давали дополнительную легитимность власти. Северокорейцы не только не стали вести себя тише, но наоборот, начали наращивать давление на противников, уже вовсе не стесняясь в средствах.

Кульминацией стал артобстрел пограничного острова Ёнпхендо в ноябре 2010 г. – первый подобный инцидент в послевоенное время, повлекший человеческие жертвы. Поведение северян не может быть оправдано, хотя они и ссылаются на то, что их спровоцировали южане, не нашедшие, несмотря на предостережения, лучшего места для артиллерийских учений. Южнокорейцы решили продемонстрировать военную мощь, заговорили о готовности к «беспощадному ответу», начались почти ежедневные маневры совместно с американцами. В декабре размах учений к югу от демилитаризованной зоны заставил, похоже, пхеньянское руководство воспринимать происходящее как реальную подготовку к вторжению. Северокорейцы воздержались от эскалации в ответ на очередные явно провокационные учения – что привело сеульских стратегов к ложному заключению о том, что те, мол, «испугались», что наконец-то на непокорный Север найдена управа. Такое заблуждение весьма опасно, и может еще привести к непредсказуемым последствиям.

Тем не менее в начале 2011 г. ситуация несколько стабилизировалась. Осознав, что «конец света» в Северной Корее в очередной раз откладывается, американцы и южнокорейцы (в чем-то под давлением первых) стали искать возможность, не теряя лица, все же пойти навстречу Пхеньяну. В США задумались о пересмотре политики «стратегического терпения» (отказ от диалога и санкции), заговорили о необходимости возврата к прямому обсуждению ядерной проблемы. Символический жест – возобновление продовольственной помощи. В Южной Корее вынуждены искать возможность, не отступая от принципиальных требований к Северу («извинений» за прошлогодние вооруженные акции, безусловной денуклеаризации, что выглядит абсолютно нереальным) все же отказаться от полного неприятия инициатив Севера.

Однако главный вопрос, который ни в Вашингтоне, ни в Сеуле не решен – надо ли продолжать делать ставку на смену режима в Пхеньяне или согласиться на сосуществование с ним (хотя бы временное)? Поэтому однозначного ответа на вопрос о будущем Корейского полуострова пока попросту нет.

Ветер перемен или медленный прилив?

Прежде чем анализировать перспективы перемен в Северной Корее и во многом зависящих от них перемен на полуострове в целом, необходимо уяснить, что КНДР (в ретроспективе) – уникальное, пожалуй, не имеющее аналогов в современном мире государственное образование. Это своего рода феодально-теократическая восточная деспотия, основанная на идеологии национальной исключительности, страна, организованная как военизированный «орден меченосцев» на распределительной командно-административной экономической основе. В последней редакции северокорейской Конституции, принятой в апреле 2009 г., отсутствует понятие «коммунизм», а сочетание «чучхе – сонгун» стало основополагающей государственной идеологией.

И это не просто пропаганда: «сонгун» (милитаризация страны) предельно откровенно отражает воззрения пхеньянского руководства. Силу можно победить только силой, считают в Северной Корее, и эту силу наращивают. После иракских, афганских, ливийских, сирийских событий, рейда «морских котиков» в Пакистан для убийства Бен Ладена такие взгляды уже не кажутся запредельно экстремистскими.

Поэтому возможный процесс перемен в КНДР вряд ли напоминал бы традиционную «гласность и перестройку» в соцстранах или дэнсяопиновские реформы. В последние годы руководство вынуждено уделять все больше внимания «строительству процветающей державы», повышению уровня жизни народа, хотя главное – не допустить ослабления власти и не дать внешним силам расшатать режим. В этих целях не исключены вынужденные послабления в экономике, что для большинства населения важнее всего. Пусть это может быть воспринято широкой публикой с недоверием, но процесс «поиска северокорейского пути» уже исподволь начался – пока что в темпе «два шага вперед, шаг назад».

Наблюдения показывают, что в современной КНДР идеология все больше отрывается от реальной жизни людей. Трескучая пропаганда практически не изменилась с 1960-х гг., но все чаще воспринимается обывателем как «белый шум», успокаивающее свидетельство того, что в государстве все неизменно. Большинство северян мало знают о внешнем мире и не думают бросать вызов «диктатуре», немногочисленных инакомыслящих быстро отлавливают и нейтрализуют (иногда физически).

Надо понимать, что КНДР создана по рецептам сталинизма на базе традиционного общества и на обломках политической системы феодальной Кореи, страдавшей под жестоким колониальным режимом японцев. В условиях закрытости население просто не воспринимает «либеральные ценности». И хотя на низовом, микроэкономическом и бытовом уровне жизнь реально меняется, потребность в модернизации политической системы отсутствует.

Однако процесс развивается нелинейно. После распада СССР и прекращения советской помощи, а также ряда природных катаклизмов распределительная плановая экономика потерпела крах. Как спасение от голодомора 1990-х стала развиваться стихийная рыночная экономика. Репрессивный режим контроля над народом тоже стал давать сбои. В страну начали проникать не только импортные товары (показывающие северокорейцам всю глубину их экономической отсталости), но и западные идеи, массовая культура (в том числе южнокорейская). Да и китайские уроки опасны – это «вредный» образец отказа от жесткого контроля над обществом и сворачивания монополии руководства на политическую истину.

В беспрецедентном кризисе 1990-х и нулевых годов народ выживал сам (к сожалению, не всем это удалось). Власти просто закрывали глаза на «нарушения социалистических принципов», в том числе благодаря расцвету коррупции на нижнем и среднем уровне госаппарата. Однако в какой-то момент престарелое руководство почувствовало растущую угрозу власти. После создания «ядерного сдерживателя» и преодоления кризиса внешней безопасности, возникшего, когда страна лишилась советского «ядерного зонтика», была предпринята попытка обеспечить внутреннюю стабильность. Элиту, и особенно набравших невиданную силу военных, устраивал лишь жесткий контроль и «монолитная сплоченность». Делиться властью с зародившимся «серым» негосударственным сектором они оказались не готовы.

Линия на отказ от реформирования системы (робкие шаги по легитимации рыночной действительности были сделаны в 2002 г.) проявилась примерно с 2005 года. В связи с болезнью Ким Чен Ира и усилением враждебности со стороны Юга в 2008 г. северокорейские «ястребы» обрели решающее влияние. Острие удара направили против «буржуазных тенденций». «Решительной атакой» стала денежная реформа, предпринятая в ноябре 2009 г. – замена дензнаков с ограничением суммы обмена. Эти меры зарубежные аналитики единодушно охарактеризовали как «грабительские», направленные на ликвидацию «среднего класса» – то есть лиц, научившихся в голодные 1990-е гг. получать доход вне парализованного государственного сектора. Реформа разом лишила накоплений более или менее состоятельных граждан и подрубила основы негосударственного сектора в экономике.

Результаты оказались предсказуемо катастрофическими: столкнувшись с остановкой экономики и массовым отторжением со стороны населения, власти отступили. Попытка «повернуть время вспять» с треском провалилась. Однако послабления происходят как бы негласно, про реформы никто и не заикается. Разработать их толковую стратегию нынешние престарелые идеологи не в состоянии, даже если бы захотели. Но и желания нет – оно напрочь отбито боязнью разбалансировки политической системы.

Тем не менее, часы назад не пойдут. Сегодня рыночный сектор и рыночные отношения не только отвоевали свои позиции, на которые в прошлом году покусились консерваторы, но и значительно расширили их. Экономическая действительность в КНДР разительно отличается ныне от распределительной уравниловки прошлого века, похоже, «точка невозврата» пройдена. Государственная промышленность (за исключением разве что оборонного сектора) практически стоит. Рабочие правдами и неправдами зарабатывают на жизнь торговлей на рынке, челночеством, кустарным производством, а кто-то – более серьезным бизнесом. Возник достаточно многочисленный класс торговцев и обслуживающая их инфраструктура – системы закупок за рубежом, полуконтрабандный экспорт, розничная рыночная торговля, частный сервис.

Информация «изнутри» свидетельствует о сращивании «новых корейцев» с номенклатурой и правоохранителями среднего уровня – система взяток позволяет передвигаться по стране, создавать и поддерживать бизнес, арендовать площади, покупать транспортные средства, оборудование и даже недвижимость. Главное отличие от постсоветского периода в России – жесткое ограничение организованного криминала – представители власти не собираются делиться своей монополией на рэкет.

Одновременно фактически происходит постепенная «приватизация» госсобственности – пока что от имени организаций, связанных с партийными инстанциями, центральными и местными властями, военными органами, спецслужбами. Для Северной Кореи, где целые подразделения ЦК, вооруженных сил и разведки десятилетиями занимаются разного рода сомнительными операциями с международным размахом – от оружейного бизнеса до наркотиков, финансовых махинаций по всему миру – это, в общем, не потрясение основ. При всех ведомствах и организациях создаются разного рода фирмы и конторы, занимающиеся настоящим рыночным бизнесом – от внешней торговли до бытового обслуживания населения. (Количество очень неплохих ресторанов, магазинов и лавок, парикмахерских и саун в Северной Корее растет как на дрожжах, особенно после провала денежной реформы.). В ходу и доллары, и евро, определенная стабилизация курса национальной валюты – воны, похоже, имеет результатом и ее использование в качестве рыночного платежного инструмента.

Народ определенно стал жить лучше, чем в 1980-е и тем более 1990-е годы. Однако резко возросло расслоение. Наряду с весьма обеспеченными гражданами появились люмпенские слои и целые районы (особенно на севере, где условия для сельского хозяйства не очень благоприятны, и в депрессивных индустриальных центрах), где люди буквально умирают с голоду. Дело не в дефиците продовольствия, а в отсутствии денег, чтобы его купить – и в этом Северная Корея стала напоминать не «реальный социализм», а беднейшие страны Африки.

Следует заметить, что именно свидетельства несчастных, бегущих от голодной смерти, куда глаза глядят, чаще всего становятся основным источником информации о Северной Корее, отсюда и апокалиптические ожидания. Конечно, поменяться местами с северокорейцами вряд ли кто захочет, страна живет в страхе и бедности. Но и оснований рассчитывать на то, что режим в КНДР в скором времени рухнет, не намного больше, чем ранее. Тем более с учетом того, что Китай этого просто не допустит.

Решающее значение внешних условий

Чего же ждать? Если исключить рассмотренные выше катастрофические сценарии, так или иначе власть останется в руках разветвленного клана Кимов и их приближенных, даже если с прямым престолонаследием произойдет сбой. С глубоко эшелонированной системой управления правящего класса, повязанного тысячами родственных и дружеских нитей, придется считаться всем претендентам на лидерство, даже если на повестку дня встанет возможность замены верхушки. Любому новому руководству придется опираться на выпестованную десятилетиями по «признаку крови» многотысячную номенклатуру, в которой случайных людей нет. В силу особенностей доступа к информации и системы образования ей нет альтернативы.

А дальше возможны варианты – и в первую очередь они будут зависеть не от появления «корейского Горбачёва», а от внешних обстоятельств – того, сможет ли обновленный режим добиться международного признания, или конфронтация продолжится.

В случае углубления ядерного кризиса, ужесточения международных санкций, усугубления политики изоляции КНДР сохранит свою закрытость и продолжит противостояние внешнему миру. Страна накопила уникальный опыт длительного существования в изоляции разной степени жесткости. Кредо – ничего не менять. Рыночные отношения никуда не денутся, но и прогресса не будет. Расчет на внутренние оппозиционные движения необоснован – всякое диссидентство жестоко подавляется, условий для его становления нет. Такой застойный вариант наиболее безопасен для элиты.

Остается надежда (правда, почти призрачная) на то, что реализм в столицах противников Пхеньяна возобладает и следующему поколению северокорейских руководителей удастся найти компромисс с мировым сообществом. Ведь в отличие от исламистов, в войну с которыми все больше втягивается Запад, реальной угрозы КНДР ни для кого (за исключением собственного населения) уже не представляет. А в случае «замирения» с США и Югом послабления выйдут и народу.

Теоретически говоря, при условии внешнеполитической стабильности нет непреодолимых препятствий для постепенных экономических реформ в направлении эволюционной модели трансформации и «госкапитализма». Это – «китайский путь» с поправкой на важность сохранения (в интересах недопущения брожений) закрытости даже при разрешении (для начала молчаливом) развития рыночных механизмов. Рынок, правда, ущербный, может работать и без внешней либерализации. В итоге в стране достижимо формирование относительно конкурентоспособной смешанной экономики на основе международного разделения труда (в первую очередь опирающейся на ресурсную базу и трудовой капитал) при минимальных покушениях на «суверенную автократию».

А как же идеология? «Чучхе» (кстати, сам термин изобретен отнюдь не коммунистами, а корейскими националистами) – доктрина довольно гибкая, она говорит главным образом о том, что надо все делать самостоятельно, не впадая в зависимость от других. Идеи коммунистического эгалитаризма были привнесены позднее – впрочем, население знает, что они всегда оставались на бумаге. Так что, как мне кажется, обновленный режим в принципе способен модернизироваться на основе корейского национализма и восстановления общения с южным соседом. Формирующийся из «канбу» (кадров) предпринимательский класс (олигархизация номенклатуры) мог бы, при безусловной лояльности политическому руководству, стать двигателем экономических перемен. Через 10–15 лет Северная Корея способна продвинуться по пути реформ, вероятно, в не меньшей степени, чем нынешние Камбоджа или Вьетнам.

Если фантазировать дальше, то мировое сообщество (при известном недовольстве Южной Кореи и Соединенных Штатов) все же могло бы дать гарантии безопасности Пхеньяну, которые сделали бы излишними ядерное оружие и другое оружие массового уничтожения. Подобно Южной Африке, будущее северокорейское руководство было бы способно отказаться от ОМУ. Однако для этого надо сделать первый шаг – дать нынешнему режиму шанс, поощряя реформы, предоставив гарантии безопасности и невмешательства.

Даже не заглядывая так далеко вперед, ясно: России невыгодно враждовать с соседом, какую бы аллергию режим ни вызывал в общественном мнении. Кровь и беды, с которыми было бы связано насильственное объединение Кореи, вряд ли можно оправдать будущим (не очень скорым) процветанием и даже перспективами сотрудничества России с дружественным, нейтральным и влиятельным государством (кстати, которое было бы балансиром по отношению к Китаю и Японии). Не говоря уже о таком сценарии, когда союз единой Кореи с США сохранится, а на корейской границе с Россией (и Китаем, которого, впрочем, такая опасность заботит куда больше) окажутся американские войска.

Как мне кажется, в основе российской политики должна оставаться линия на предотвращение «слома» стабильности, поощрение примирения КНДР и с Югом, и с Америкой, и с Японией в целях нормализации ситуации в соседнем регионе и создания возможностей для реализации двусторонних и многосторонних экономических проектов. В последнее время (в отличие от ситуации двухлетней давности, когда они демонстрировали «обиду» за участие России в санкциях) северокорейцы проявляют готовность к улучшению отношений, в том числе и потому, что видят в нашей стране влиятельного игрока, элемент баланса в отношениях с Соединенными Штатами и Китаем. Такое наше понимание стоило бы и более настойчиво доносить до южнокорейцев – ведь не враги же они сами себе, чтобы рисковать с трудом достигнутым благополучием ради эфемерных идей.

Г.Д. Толорая – доктор экономических наук, профессор, директор корейских программ Института экономики РАН, вице-президент Фонда «Единство во имя России».

КНДР. Китай > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 июня 2011 > № 739730 Георгий Толорая

Афганистан должен стать страной с нейтральным статусом, считает Ахмад Вали Масуд, брат убитого в 2001 году афганского политика, лидера Северного альянса Ахмад Шаха Масуда.

"Пандшерский лев" Ахмад Шах Масуд был одним из самых влиятельных полевых командиров, воевал с советскими силами в Афганистане, был министром обороны страны в 1992 году, после свержения правительства Наджибулы. Затем он стал лидер так называемого Северного альянса, но 9 сентября 2001 года был убит террористами, выдавшими себя за журналистов.

"Только вернув Афганистану статус нейтрального государства, можно добиться решения проблемы внутриафганского урегулирования", - сказал Ахмад Вали Масуд на проходящей в Алма-Ате международной конференции "Сценарии для Афганистана и трансформация региональной безопасности".

По его словам, ряд афганских политиков уверен, что первым шагом должно стать возвращение Афганистану нейтралитета под эгидой ООН. Следующий шаг - собственно внутриафганское урегулирование, которое, считает Масуд, должно происходить не по западным, а по собственным афганским сценариям. Он предлагает отказаться от "внедренной Западом американской системы управления и вернуться к прежней, когда страной и народом управляли политические силы, равно представленные основными народностями Афганистана".

Масуд считает, что после ликвидации силами американской морской пехоты "террориста "№"1" Усамы бен Ладена "цели США в этой стране в принципе достигнуты", однако вопрос о сроках пребывания международного военного контингента в Афганистане остается открытым.

"Усамы больше нет. Возможно, это победа США. Но это не является победой афганского народа. В истории Афганистана регулярно повторялись периоды, когда, стоило только стране потерять статус нейтральной, она оказывалась втянутой в масштабные конфликты. Я уверен, что пока Афганистан не вернет статус нейтральной страны, кризис будет продолжаться", - заключил Масуд.

Сейчас в операциях на территории Афганистана, которые проводятся под общим руководством НАТО, принимают участие формирования многонациональной контртеррористической группировки альянса под командованием представителей вооруженных сил США, а также части и подразделения Международных сил содействия безопасности в Афганистане (International Security Assistance Force, ISAF).

Поводом к началу операции США и их союзников в Афганистане послужил теракт, совершенный боевиками "Аль-Каиды" 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке, когда с помощью двух захваченных террористами пассажирских самолетов были разрушены башни Всемирного торгового центра.

Генсек НАТО Андрес Фог Расмуссен в конце мая заявил, что начало процесса передачи ответственности за обеспечение безопасности в Афганистане самим афганцам начнется в конце июня 2011 года. Завершить этот процесс планируется в конце 2014 года

В Афганистан из Ирана будут поставлены 300 тысяч тонн нефтепродуктов, сообщил накануне афганский министр торговли и промышленности Анвар уль-Хак Ахади по итогам недавней поездки в ИРИ.

Ежегодно Афганистану требуется импорт примерно 3,1 миллионов тонн нефтепродуктов, но нередко в ходе их поставок из соседних стран возникают серьезные затруднения. В частности, на территории Пакистана, в особенности в районе границы, атаки на колонны автоцистерн производят силы вооруженной оппозиции. Перевозки из Ирана были заблокированы в течение нескольких месяцев, поскольку власти ИРИ подозревали, что нефтепродукты поставляются в распоряжение НАТО.

Существующая договоренность была достигнута по итогам переговоров Анвар уль-Хака Ахади со своим иранским коллегой Мохаммадом Али Катеби. Иранские власти пошли на соглашение при условии, что топливо будет предназначаться исключительно для внутригосударственных нужд и не будет направлено силам коалиции, передает «Голос России».

Официальное соглашение планируется подписать в течение ближайших нескольких дней, а еще 3 недели спустя начнутся поставки иранского топлива в Афганистан. Цены, по которым будут производиться закупки, выше среднерыночных, но в соответствии с условиями договоренности ИРА освобождаются от дополнительной оплаты, обусловленной изменением рыночной конъюнктуры.

Между тем Афганистан продолжает искать альтернативные способы поставок топлива для внутреннего пользования в страну. Как отметил Ахади, переговоры о поставках будут также проведены с Россией, Туркменистаном и Казахстаном.

По словам министра торговли и промышленности Афганистана, запланированные поставки из Ирана на 70% состоят из дизельного топлива, на 20% - из бензина и на 10% - из авиационного топлива, сообщает интернет-сайт «Farsi.Ru».

Официальные источники в министерстве торговли и промышленности сообщили о предпринимаемых усилиях по снижению и стабилизации цен на топливо, сообщает еженедельник «Мизан». Пресс-секретарь министерства Вахид Газихейль сообщил прессе, что нынешняя политика Афганистана – не производить топливо и закупать его у других стран – приводит к большим сложностям.

Газихейль отметил, что министерство торговли и промышленности уже попросило министерство финансов о снижении налога на импортируемое топливо. Также, помимо мер на государственном уровне, планируется обсудить скачок цен с бизнесменами этой области и найти устраивающий всех подход к стабилизации цен, добавил он.

Напомним, что накануне министерство торговли и промышленности сообщило о закупке в Иране 300 тысяч нефтепродуктов. Договоренность была достигнута по итогам визита Анвар уль-Хака Ахади в Тегеран, где он провел серию переговоров со своим иранским коллегой Мохаммадом Али Катеби. Иранские власти пошли на соглашение при условии, что топливо будет предназначаться исключительно для внутригосударственных нужд и не будет направлено силам коалиции.

Данные, предоставленные центральным статистическим департаментом, показывают снижение общего экспорта товаров из Афганистана на 25% по сравнению с предыдущим годом, сообщает информационно-аналитический еженедельник «Мизан» со ссылкой на заявление официальных представителей Торгово-промышленной палаты Афганистана (ТПП ИРА).

80% экспорта Афганистана в соседние страны приходится на необработанные продукты. В первые полгода правления Хамида Карзая экспорт вырос со 100 до 540 миллионов долларов, однако последний год показал тенденцию к его сокращению. В прошлом году этот показатель, по данным ТПП ИРА, составил 360 миллионов долларов на фоне импорта, который вырос до 4 миллиардов долларов США.

Глава ТПП Мохаммад Курбан Хакджо сообщает, что причиной тому стали проблемы безопасности, недостаток перерабатывающих мощностей в стране, транзитные проблемы и неразвитая система кредитования. «Половина свежих овощей и фруктов портится, а остальные продаются на рынках по заниженным ценам. Поэтому отрасль обработки сельскохозяйственных продуктов практически не развивается» – добавил он.

Пресс-секретарь министерства торговли и промышленности Вахид Газихейль заявляет, что к снижению экспорта привели также наводнения в соседнем Пакистане, которые затруднили своевременные поставки товаров на рынки, а также наводнения в самом Афганистане, которые нанесли урон фруктовым садам. Кроме того, на урожае фруктов плохо сказывается запрет использования ряда видов удобрений.

Хакджо предупредил, что если эта тенденция сохранится, Афганистан станет страной-потребителем, и призвал правительство предпринять усилия по поощрению производства и экспорта.

Основными статьями экспорта Афганистана в 32 страны являются зерновые, сухофрукты, свежие фрукты, кожевенное сырье, лекарственные растения, драгоценные и полудрагоценные камни.

После вывода иностранных войск из Афганистана в 2014 году страну ожидает тяжелый финансовый кризис, отмечается недавнем в отчете Комитета по международным отношениям верхней палаты парламента США.

Исследования, на основе которых был составлен документ, проводились в течение 2 лет. Составители отчета требуют повышения контроля над средствами, которые США выделяет на развитие Афганистана.

Ежемесячный объем помощи ИРА, выделяемой Госдепартаментом и Агентством международного развития США, составляет около 320 миллионов долларов в финансовом эквиваленте. Общий объем американской помощи, полученной Афганистаном за 10 лет, составляет примерно 18,8 миллиарда долларов. Американские эксперты обеспокоены тем, что средства, выделяемые на развитие страны, уходят на проекты, не предполагающие дальнейшего развития, что ставит под сомнение возможность дальнейшей стабилизации афганской экономики.

По данным отчета, 80% помощи, выделенной АМР США на программы восстановления и развития в восточных и южных провинциях Афганистана, пошли на осуществление краткосрочных проектов стабилизации, в то время как данные средства следовало вложить в долговременные проекты, сообщает «Би-би-си».

«Афганистан может пострадать от серьезной экономической депрессии, когда в 2014 году его покинут иностранные войска, если сейчас не начнет проводиться правильное планирование», – гласят выводы отчета.

Между тем, в самом Афганистане утверждают, что не более 15% средств из общего объема, выделяемого международным сообществом для восстановления страны, расходуется на реализацию конкретных проектов.

Сегодня президент Афганистана Хамид Карзай совершает официальный визит в Исламабад, где планирует обсудить с правительством Пакистана вопросы двустороннего сотрудничества в различных сферах.

В число тем, стоящих на повестке афгано-пакистанских переговоров, входят стабилизация обстановки в регионе, а также экономическое сотрудничество, в том числе ратификация двустороннего соглашения о транзитной торговле и грузоперевозках, сообщает информационное агентство “Trend”.

В начале недели последний из упомянутых вопросов уже обсуждал с пакистанскими властями заместитель министра иностранных дел Афганистана Джавед Луддин. В течение долгого времени Пакистан откладывал подписание данного соглашения, и афганские власти надеются, что проблема будет решена по итогам переговоров.

Заключение соглашения позволит афганским водителям перевозить грузы из Карачи в Афганистан. В настоящее время данные грузоперевозки осуществляются исключительно пакистанцами, и необходимость платить иностранным компаниям за перевозки приводит к повышению стоимости экспортных товаров.

Президент Афганистана намерен в пятницу посетить Исламабад с официальным визитом, в ходе которого будут обсуждаться вопросы ратификации двустороннего соглашения о транзитной торговле и транзите грузов, а также борьбы с терроризмом в регионе, сообщило информационное агентство Пажвак.

По данным агентства, в понедельник Исламабад уже посетил с визитом афганский заместитель министра иностранных дел Джавед Лудин, который пытался убедить пакистанскую сторону ратифицировать соглашение о транзите еще до приезда в Исламабад Карзая.

Сначала подписание, а потом и ратификация этого документа на протяжении длительного времени откладывались пакистанской стороной, которая без существования этого соглашения не позволяет афганским водителям-дальнобойщикам осуществлять перевозки грузов на автофургонах из порта Карачи непосредственно в Афганистан. Сейчас эти грузы до афганской границы возят пакистанцы, что значительно повышает стоимость перевозимых товаров для Афганистана.Президент Афганистана Хамид Карзай. Андрей Грешнов

Афганистан, Пакистан, Ирак, Сомали - в этом списке общепризнанных центров мировой нестабильности появилось еще одно название - Республика Йемен.

Йемен - это страна, которая вырвалась из средневековья только при жизни нынешнего поколения. Вот как будущий первый заместитель руководителя Службы Внешней Разведки России Вадим Кирпиченко описывал свой визит в северный Йемен в 1958 году: "На более чем примитивном аэродроме был выстроен босоногий почетный караул с винтовками времен первой мировой войны. Рядом размещался оркестр, тоже сплошь босой. В стране не было своей печати, радио, элементарных дорог, банков. Бумажных денег тоже не было. В качестве валюты ходил серебряный талер времен австрийской императрицы Марии-Терезии. Категорически были запрещены такие заведения, как кино и театр. По пятницам на центральной площади столицы время от времени рубили головы приговоренным к казни преступникам. Других массовых зрелищ не было".

В 1962 году в северном Йемене свергли монархию и отменили рабство. А в 1967 южный Йемен перестал быть британской колонией. В двух странах, которые в 1990 году объединились в единое государство, начали потихоньку появляться атрибуты современности.

Но политические нравы в Йемене остались средневековыми. Давайте, например, кратко пробежимся по списку президентов северного Йемена в 70-ые годы. Президента Ириани свергли в результате военного переворота. Его сменщика президента Хамди убили вместе с братом.

Следующий президент Гашми погиб и при вовсе ошарашивающих обстоятельствах. В июне 1978 года он принимал специального посланника президента Южного Йемена Рубаи. Беседа шла очень даже успешно. Но, как выяснилось, начальники посла вмонтировали в его чемоданчик-дипломат бомбу с часовым механизмом. Бомба взорвалась, убив и посла и президента.

Но хитроумный лидер Южного Йемена Рубаи недолго наслаждался своим триумфом. Через три дня его свергли и тут же расстреляли собственные оппозиционеры.

С 1978 года лидером сначала северного, а потом и всего Йемена был президент Салех. Сразу после своего прихода к власти этот человек с незаконченным средним образованием казнил 30 офицеров. По логике йеменской политики его тоже вскоре должны были отправить в мир иной. Но присвоивший себе ранг фельдмаршала Салех оказался очень умелым политическим манипулятором. Действуя по принципу "разделяй и властвуй" он долгие годы успешно играл на противоречиях различных йеменских племен и иностранных держав.

Но сколько веревочке не виться, конец все равно будет. К лету 2011 года всем смертельно надоевший президент Салех потерял контроль над ситуацией в стране. И в полном соответствии с йеменскими политическими традициями фельдмаршала ранили в мечети собственного дворца. Сейчас его лечат в Саудовской Аравии. А все эксперты с ужасом ждут: что же в Йемене будет дальше?

Почему я употребил слово "ужас"? Причин множество. Вот одна из самых важных. Йемен находится рядом со страной, в которой сконцентрированы жизненно важные интересы западного мира.

Вадим Кирпиченко рассказал еще вот какой эпизод о своем путешествии в северный Йемен в 1958 году. Одновременно с советским послом, которого сопровождал Кирпиченко, в стране находился посланец короля Саудовской Аравии. Король северного Йемена шейх Ахмад за что-то обиделся на саудовцев. В результате несчастному дипломату отказывали и в королевской аудиенции, и в праве покинуть страну.

Так вот, сейчас в положении потенциального йеменского заложника оказалась уже вся Саудовская Аравия, а вместе с ней и каналы снабжения нефтью стран Запада. Вам кажется, что я сгущаю краски? Тогда судите сами. Йемен - исключительно бедная страна с населением в 23 с лишним миллиона человек. Живут здесь исключительно воинственные племена, которые обожают брать кого-нибудь в заложники. И без того традиционно слабый авторитет центральной власти сейчас лежит в руинах. Зато влияние местной ячейки Аль-Каиды растет как на дрожжах.

И вот рядом с таким государством находится богатенькая Саудовская Аравия - мировой экспортер нефти номер один. Населения здесь чуть больше, чем в Йемене - 27 с лишним миллиона человек. Да и королевский режим здесь еще очень даже прочен. Но в стране усиливаются позиции религиозных экстремистов, жаждущих свергнуть монархию. А король и все его наследники первой очереди - люди, которым в районе 80. Если Йемен превратится в провалившееся государство, в котором хозяйничает Аль-Каида, саудовцам придется очень не сладко. А значит, не сладко придется и западникам с их зависимостью от саудовской нефти.

У вас не появилось желание отправиться с Йемен с туристической поездкой? И правильно. В дополнение к политическим заморочкам в Йемене еще и очень экстремальный природный климат. В стране круглый год царит удушающая жара. В годы повышенной солнечной активности уровень содержания кислорода в воздухе в столице Йемена Сане составляет лишь 25% от привычного для европейца уровня. В некоторых районах страны дождя не видят по пять лет.

Но чтобы почувствовать себя опаленными жарким йеменским солнцем, западным политикам и чиновникам необязательно прилетать в Сану. Их трясет от одного слова Йемен. Михаил Ростовский

Верхняя палата парламента Казахстана отклонила принятый мажилисом (нижней палатой) законопроект об отправлении военных РК на службу в составе Международных сил содействия безопасности в Афганистане.

Напомним, что одобрение ратификации соглашения с НАТО привело к угрозам в адрес Казахстана со стороны талибов и серьезному беспокойству в казахстанском обществе. Хотя правительство РК пояснило, что в Афганистан планируется направить всего 4 военных, которые будут занимать штабные должности, не подразумевающие непосредственного участия в боевых действиях, это не привело к прекращению протестов, передает информационное агентство «Новости – Казахстан».

Представители Союза мусульман Казахстана призвали правительство не следовать интересам НАТО, а приложить усилия для мирного диалога с «Талибаном». Большой общественный резонанс приобрела акция воинов-интернационалистов «Нет Новой Войне», в ходе которой собирались подписи против принятия законопроекта и за роспуск мажилиса, по мнению участников, принимающего «антинародные» решения.

«Для нератификации данного законопроекта есть все основания, – прокомментировал решение депутат верхней палаты парламента РК Тасбай Симамбаев. – Мы должны сохранить как зеницу ока мир и согласие… Это будет правильным решением, если не будем посылать туда контингент, займем нейтральную позицию. Это отвечает чаяниям казахстанцев. Это общественное мнение».

Верхняя палата парламента Казахстана отклонила принятый мажилисом (нижней палатой) законопроект об отправлении военных РК на службу в составе Международных сил содействия безопасности в Афганистане.

Напомним, что одобрение ратификации соглашения с НАТО привело к угрозам в адрес Казахстана со стороны талибов и серьезному беспокойству в казахстанском обществе. Хотя правительство РК пояснило, что в Афганистан планируется направить всего 4 военных, которые будут занимать штабные должности, не подразумевающие непосредственного участия в боевых действиях, это не привело к прекращению протестов, передает информационное агентство «Новости – Казахстан».

Представители Союза мусульман Казахстана призвали правительство не следовать интересам НАТО, а приложить усилия для мирного диалога с «Талибаном». Большой общественный резонанс приобрела акция воинов-интернационалистов «Нет Новой Войне», в ходе которой собирались подписи против принятия законопроекта и за роспуск мажилиса, по мнению участников, принимающего «антинародные» решения.

«Для нератификации данного законопроекта есть все основания, – прокомментировал решение депутат верхней палаты парламента РК Тасбай Симамбаев. – Мы должны сохранить как зеницу ока мир и согласие… Это будет правильным решением, если не будем посылать туда контингент, займем нейтральную позицию. Это отвечает чаяниям казахстанцев. Это общественное мнение».

Основная часть поставленных задач миссии США в Афганистане к настоящему времени уже выполнена, и можно приступать к выводу войск, заявил накануне американский президент Барак Обама.

«Поскольку мы уничтожили Осаму бен Ладена, разбили «Аль-Каиду» и добились стабилизации обстановки в большей части Афганистана так, что «Талибан» не может разрушить эти достижения, пришло время признать, что мы выполнили большую часть нашей миссии и афганцы должны повысить степень своей ответственности», – отметил Обама в недавнем интервью.

В своем выступлении американский президент отметил, что нынешнее лето станет «летом перехода», поскольку в этот период значительная часть ответственности за безопасность будет передана афганским силам. Также Барак Обама пообещал полностью завершить вывод войск из ИРА к 2014 году.

Сегодня американский лидер примет участие в телеконференции со своим афганским коллегой Хамидом Карзаем. В ходе переговоров будет обсуждаться перспектива сокращения американского контингента в Афганистане, которое начнется в следующем месяце, сообщает “Wall Street Journal”.

Окончательное решение о темпах вывода войск будет в ближайшее время приниматься американскими властями с учетом мнений афганской стороны, командования на местах, Пентагона и специалистов по вопросам национальной безопасности.

Ежегодный доход Афганистана от добычи полезных ископаемых может достигнуть 1,5 млрд. долларов (69 млрд. афгани) через пять лет и 3,5 млрд. долларов – через 15 лет. Такое заявление на днях сделал министр шахт и горной промышленности, выступая перед депутатами парламента.

Министерство шахт и горной промышленности разработало стратегию, которая может существенно увеличить доходы от добычи полезных ископаемых, сообщает информационно-аналитический еженедельник «Мизан». Она будет представлена на рассмотрение кабинета в этом месяце.

Два года назад ежегодный доход от добычи полезных ископаемых составлял всего 14 млн. долларов в год, а в 2010 – уже 84 млн. долларов, и 80% из них могут быть потрачены на стратегические проекты развития, добавил министр. Оставшаяся часть пойдет на нужды министерства и развитие отрасли.

Вахидулла Шахрани пообещал, что, благодаря разработке полезных ископаемых, тысячи людей получат работу. Если вложить средства в базовые проекты развития отрасли, по его словам, Афганистан может перейти на принципиально новый уровень благосостояния.

Стратегия, предлагаемая министерством, будет включать увеличение прозрачности контрактов с иностранными организациями. Население будут информировать об их деталях средства массовой информации в течение 48 часов после подписания. Главным приоритетом станет предотвращение неадекватных действий по таким контрактам.

Во время отчета министра перед депутатами Халикдад Багхи, депутат из Кабула, заявил, что до сих пор многие месторождения разрабатывались непрофессионалами и даже контрабандистами, но правительство оказалось не в силах помешать этой практике. Шахрани ответил, что основная проблема отрасли – недостаток профессионалов и финансирования. Однако с новой стратегией развития часть доходов может быть использована для обучения новых кадров.

Напомним, что в прошлом году в исследовании, проведенном США, запасы полезных ископаемых Афганистана были оценены в один триллион долларов.

На прошлой неделе Совет министров Афганистана принял решение о запрещении курения в общественных местах и закрытых помещениях в соответствии с рекомендациями министерства здравоохранения страны.

«Курение сигарет в общественных местах и закрытых помещениях было запрещено в соответствии с постановлением Совета министров, – сообщила в ходе выступления в честь Всемирного дня без табака глава афганского Минздрава Сорая Далил. – Для выполнения постановления требуется сотрудничество и серьезная приверженность как правительственных и неправительственных учреждений, так и общества. Нарушители будут привлекаться к ответственности».

Сорая Далил выразила беспокойство в связи с увеличением числа курильщиков в стране, в особенности среди детей и подростков. По данным министерства здравоохранения за прошедший год по солнечному календарю, сигареты употребляют 16% учащихся, при этом в 60% семей родители не рассказывают детям о вреде курения, сообщает радиостанция «Азади».

«Те, кто употребляют сигареты, не только играют со своими жизнями, но и наносят вред обществу и тем, кто находится рядом с ними, – подчеркнула министр. – Дым, который выдыхают курильщики, может повредить окружающим».

В дальнейшем афганский Минздрав собирается в сотрудничестве с министерством финансов принять меры, направленные на увеличение налогов на табачную продукцию, что приведёт к росту цены на сигареты и сократит курение в обществе.

Правительство Японии выделит 11 миллионов долларов на обеспечение семенами пшеницы 6 провинций Афганистана. Новая программа развития земледелия будет проводиться при техническом содействии Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН.

Как сообщил прессе министр сельского хозяйства Афганистана Мохаммад Асиф Рахими, в рамках программы семена пшеницы будут предоставлены 40 тысячам крестьян, проживающим в провинциях Балх, Кундуз, Тахар, Нангархар и Кандагар.

«Япония привержена поддержанию сельскохозяйственного сотрудничества с Афганистаном», – подчеркнул японский посол Ричеро Такахачи, добавив, что данный вклад должен повысить продуктивность земледелия страны на 40%.

К настоящему времени Япония предоставила Министерству сельского хозяйства ИРА уже 50 миллионов долларов, из них 16 миллионов были связаны с развитием ирригации, передает информационное агентство «Бахтар».

Создание постоянных военных баз на территории Афганистана не входит в интересы США, заявил в недавнем интервью глава Пентагона Роберт Гейтс. По мнению американского министра обороны, в конце этого месяца уходящего в отставку, более подходящим вариантом для каждой из стран являются совместные базы.

«Базы, принадлежащие двум странам, всегда вызывают волнения, – отметил Гейтс. – С другой стороны, у нас могут быть совместные базы, если мы и афганские службы охраны правопорядка будут придерживаться таких принципов, что это будет афганская база, которую мы будем обеспечивать поддержкой и обладать некоторым <военным> присутствием <в ее составе>, то, я полагаю, это будет более приемлемо для афганцев».

По словам главы Пентагона, в настоящее время не имеет смысла принимать решение по вопросу о том, в каких провинциях будут находиться совместные базы. Как отметил Роберт Гейтс, данный вопрос будет решаться ближе к 2014 году с учетом ситуации на местах, передает телеканал «Толо».

Представители посольства США от имени Пентагона передали во вторник министерству обороны Грузии 40 бронированных военных внедорожников Hammer, сообщает агентство "Грузия Online".

Церемония передачи прошла в учебном центре Крцаниси. Как сообщили американские дипломаты, автомобили будут использоваться для подготовки грузинских военных перед отправкой в Афганистан.

На церемонии передачи автомашин присутствовали первый заместитель министра обороны Грузии Нодар Харшиладзе и исполняющий обязанности посла США в Грузии Кент Логсдон.

По словам грузинских военных, автомашины типа M1151 (30 единиц) и M1151A1 (10 единиц) будут использоваться в процессе подготовки к миротворческим миссиям. Автомашины будут эксплуатировать батальоны, которые направятся в Афганистан для участия в международной миссии ISAF. По завершении учебы автомашины Hammer останутся в собственности Грузии.

В марте 2011 года глава Европейского командования вооруженных сил США адмирал Джеймс Ставридис, выступая на слушаниях в комитете по делам вооруженных сил сената Конгресса США, сказал, что Соединенные Штаты в настоящее время не поставляют Грузии современные оружейные системы и лишь продолжают оказывать помощь в подготовке грузинских военнослужащих.

Кабул не без талибов

Хамид Карзай не хочет уступить лидерство американцам в переговорах с оппозицией

Бывший президент Афганистана Бурхониддин Раббани объявил, что ведет переговоры с движением «Талибан» и другими представителями оппозиции. По мнению экспертов, это должно предотвратить угрозу срыва переговоров официального Кабула с талибами. Эта угроза стала реальной после убийства на днях генерала Дауда, близкого соратника легендарного моджахеда Ахмад Шах Масуда.

О переговорах с талибами, а также с руководством Исламской партии Афганистана, возглавляемой другим известным моджахедом Гульбеддином Хекматиаром, 72-летний профессор теологии Бурхониддин Раббани сообщил на заседании парламента в конце минувшей недели. Бывший афганский президент, изгнанный со своего поста в 1996 году победившими в гражданской войне талибами, сегодня возглавляет Высший совет мира Афганистана (ВСМА). Он был создан в конце прошлого года по инициативе нынешнего президента Хамида Карзая: в его состав вошло около 70 авторитетных бывших полевых командиров, которые, по существу, образовали «второе» правительство страны. Основной его задачей был поиск компромисса с оппозицией, приемлемого для правительства Карзая. Именно поэтому столь важной является фигура Раббани, влиятельного представителя афганских таджиков. Ведь если они найдут общий язык с талибами, как правило, этническими пуштунами, представляющими большинство населения страны, то такую формулу примирения быстрее примут и пуштуны во власти, включая самого Хамида Карзая.

«Члены ВСМА встречались с представителями талибской Шуры (совета) в Абу-Даби и ОАЭ», — заявил в парламенте Раббани. При этом он отказался сообщить, кто конкретно из представителей оппозиции согласился вступить в переговоры о мире с этой прокарзаевской структурой. Экс-президент Афганистана объяснил свою скрытность угрозами в их адрес со стороны непримиримых талибов, а также боязнью оппозиционеров подвергнуться аресту американцами и оказаться узниками тюрьмы в Гуантанамо. В этой связи в окружении Раббани называют имена четырех известных талибов, которые были убиты после того, как стало известно, что они вступили в переговоры с Кабулом.

«Я пообещал талибам, что они не понесут потерь в живой силе и финансах, если согласятся на переговоры с афганскими властями и признают афганскую конституцию», — сообщил Раббани. Такие гарантии важны и для его бывшего соратника по джихаду против советских войск 64-летнего Гульбеддина Хекматиара. Оба они были членами знаменитой «пешаварской семерки» моджахедов, провозгласившей 30 лет назад джихад против СССР. Правда, после вывода советской армии из Афганистана Раббани и Хекматиар превратились в злейших врагов, а война между верными им армиями нанесла Афганистану урон не меньший, чем советская оккупация.

«Публичное признание в контактах с талибами, сделанное именно в эти дни на высоком парламентском уровне, неслучайно, — сказал «МН» эксперт Центра изучения современного Афганистана Андрей Серенко. — Скорее всего, это объясняется тревожными слухами о прекращении всяких переговоров с оппозицией, что вызвано громким убийством генерала Мохаммада Дауда, командующего так называемой 303-й региональной зоной полиции «Памир».

Генерал Дауд, бывший начальник личной охраны легендарного афганского моджахеда и лидера таджикской общины страны Ахмад Шах Масуда, был взорван террористом-смертником 28 мая этого года. Дауд слыл жестким противником талибов и сам говорил, что в плен талибов не берет, а потому считался одним из оплотов безопасности на севере Афганистана. Его гибель может усилить противостояние этнических афганских таджиков и талибов, сорвав тем самым идущий переговорный процесс между Кабулом и оппозицией. Такая перспектива меньше всего устраивает президента Карзая, чье политическое будущее зависит от успеха примирения с талибами. В Кабуле не желают отдавать пальму первенства в этом деле американцам, которые по имеющимся у «МН» сведениям ведут сепаратные переговоры с афганской оппозицией. Переговорной «площадкой» американцев в настоящее время является Турция.

Впрочем, не все соседи Афганистана считают хорошей идеей примирение с талибами, даже с умеренными. Против этого выступают, в частности, в Москве. Как считает Андрей Серенко, «причина этого понятна, сегодня у России нет ресурсов для контактов с талибами, хотя можно было бы использовать для этого бывших афганских коммунистов-пуштунов из фракции «Хальк», которые в большинстве своем примкнули к «Талибану».

Заместитель председателя совета директоров Общества обувной промышленности Али Лашгари в интервью агентству ИСНА заявил, что обувная промышленность страны, в которой занято около 1 млн. человек, нуждается в государственной поддержке, в частности в снижении или отмене некоторых налогов.

Али Лашгари отметил, что импорт обуви не может причинить ощутимого ущерба отрасли, однако важно, чтобы у производителей не возникали другие проблемы, такие как рост цен на сырье и многочисленные налоги.

По словам Али Лашгари, на сегодня стоимость сырья достигла 39,2% цены готовой продукции, а это ведет к повышению конченой стоимости обуви.

Рост цен на сырьевые материалы создает проблемы прежде всего для производителей, поскольку они не могут сократить свои производственные расходы и, вместе с тем, поставлять продукцию на рынок по цене ниже ее реальной конечной стоимости.

Али Лашгари напомнил, что в настоящее время объем производства обувной продукции превышает внутренние потребности страны и правительство, взяв на себя определенные обязательства, может положить конец импорту некачественной китайской обуви.

Иранцы уже поняли, что китайская обувь не отличается высоким качеством, и отказываются ее покупать. На иранский рынок китайская обувь попадает контрабандным путем. Что касается импорта обуви, то сегодня по официальным каналам названная продукция поставляется из Турции, Вьетнама и некоторых стран Восточной Азии.

Али Лашгари сообщил, что иранская обувь экспортируется в такие страны, как Афганистан, Ирак, Объединенные Эмираты и Саудовская Аравия, и подчеркнул, что иранские обувщики планируют производить продукцию, соответствующую европейским стандартам, чтобы начать ее поставки и в страны Европы.

Высший совет мира Афганистана (ВСМА) ведет активные переговоры с оппозицией в целях достижения национального примирения, сообщает в воскресенье пресс-служба афганского парламента со ссылкой на главу ВСМА Бурхануддина Раббани.

О переговорах с оппозицией Раббани заявил в субботу на заседании нижней палаты афганского парламента (Уолеси джирга).

По его словам, в течение последних четырех месяцев члены Совета вели переговоры с Шурой (Советом) руководства движения "Талибан", базирующегося в Кветте, руководством Исламской партии Афганистана, возглавляемой Гульбеддином Хекматиаром, а также представителями сети Джелалуддина Хаккани, боевики которого базируются как в Афганистане, так и в Пакистане.

"Члены Совета встречались с представителями талибской Шуры в Абу-Даби и ОАЭ", - цитирует в воскресенье пресс-служба афганского парламента слова Раббани, который однако так и не ответил на вопрос депутатов, кто именно из представителей оппозиции решился вступить в переговоры о мире.

Ранее спецпредставитель президента РФ по Афганистану Замир Кабулов в своем заявлении призвал афганские власти информировать Россию о том, с кем именно афганский истэблишмент ведет переговоры о национальном примирении.

Раббани также сообщил депутатам, что многие представители оппозиции опасаются вступать в переговоры о мире с официальными афганскими властями, так как думают, что их арестуют и сделают узниками американской тюрьмы в Гуантанамо.

"После того как представители талибов - Мулла Бирадар, Мулла Абдул Раззак, Мулла Обейдулла и Мулла Дадулла, а также другие представители вооруженной оппозиции вступили в переговоры о примирении, они были убиты", - приводит пресс-служба слова одного из представителей оппозиции, якобы вступившего в переговоры о мире, процитированные на заседании Раббани.

"Мулла Бирадар был убит 2 года назад в пакистанской провинции Синд после того, как решил вступить в переговоры о примирении с афганскими властями", - сказал Раббани.

"Я пообещал талибам, что они не понесут потерь в живой силе и финансах, если согласятся на переговоры с афганскими властями и признают афганскую конституцию", - заявил экс-президент Афганистана, возглавлявший в 80-х годах прошлого столетия контрреволюционную группировку Исламское общество Афганистана.

По словам Раббани, ранее США и Норвегия хотели быть посредниками в переговорах с вооруженной оппозицией, но впоследствии они решили, что переговоры должны вести сами афганцы.

По мнению главы ВСМА, талибы не являются единственной головной болью Афганистана, много проблем доставляют представители зарубежных разведслужб и международная наркомафия.

Ранее депутаты афганского парламента обвинили афганский Высший совет мира в полном бездействии и пустой трате финансовых средств, выделяемых международным сообществом. Замглавы ВСМА в ответ на обвинения заявил, что более 400 тысяч долларов, истраченных Советом, ушло на командировочные расходы, аренду помещений и бензин.

По данным источников в афганских правоохранительных органах, в бытность президентом Афганистана Бурхануддин Раббани в 1996 году приютил в Кабуле будущего главу международной террористической сети "Аль-Каида" Усаму бен Ладена, который в конце 80-х годов прошлого столетия являлся одним из полевых командиров моджахедов, воевавших с Ограниченным контингентом советских войск в Афганистане в провинции Гельменд. Усама бен Ладен также был агентом ЦРУ США, проходившим военную подготовку в одном из лагерей боевиков на территории Пакистана под руководством американских инструкторов. Андрей Грешнов

Сотрудники гуманитарных организаций, работающих в Кабуле, сообщают об участившихся случаях заражения ВИЧ среди кабульских наркоманов. Это объясняется распространением среди них не только курительного опия и веществ конопляной группы, но и морфина и героина, вводящихся путем внутривенных инъекций, сообщает информационно-аналитический бюллетень «Мизан».

Афганистан является главным мировым производителем опиатов, из-за чего собственное население страны поражено наркоманией. По оценкам ООН, сейчас в стране несколько миллионов наркоманов (на 140% больше чем в 2005-м). Часть – курят его, но инъекции, являющиеся основным каналом передачи ВИЧ, получают все большее распространение. По имеющимся оценкам, 7% афганских героиновых наркоманов уже больны ВИЧ, в некоторых городах, например в Герате, этот уровень достигает 18%.

По данным национального министерства здравоохранения, уровень распространения ВИЧ гораздо ниже, а общая численность зараженных составляет около 3 тысяч человек.

Считается, что ВИЧ и СПИД проникают в страну в основном из Пакистана и Ирана, а затем распространяются преимущественно в среде наркоманов. Главный акцент в борьбе с распространением этого явления власти делают на медицинскую помощь наркоманам, детоксикацию и избавление от наркозависимости.

Однако эти меры имеют ограниченную эффективность, некоторые наркоманы проходят детоксикацию по несколько раз, но потом снова возвращаются к старому образу жизни. Повысить эффективность государственных программ против ВИЧ могли кампания по борьбе с наркоторговлей и улучшение социальной обстановки в обществе.

Совместными усилиями РФ и США на территории Афганистана будет создан центр технического обслуживания российских многоцелевых вертолетов серии «Ми», находящихся в распоряжении вооруженных сил ИРА.

О перспективе создания центра сообщил прессе заместитель директора Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству (ФСВТС) России Вячеслав Дзиркалн. «Возить и ремонтировать вертолеты из Афганистана в Европу достаточно дорого», – отметил он, подчеркнув практическую выгоду предстоящего сотрудничества для ИРА.

Напомним, что соглашение о поставке 21 вертолета «Ми-17В-5» для нужд афганской армии было подписано компанией «Рособоронэкспорт» и Пентагоном 26 мая. Общая сумма контракта составляет 367,5 миллиона долларов. Участие российских специалистов в техобслуживании вертолетов и обучении афганских пилотов предусмотрено условиями заключенного соглашения.

Российские вертолеты высоко ценятся как американскими, так и афганскими военными специалистами, поскольку хорошо приспособлены для условий климата и ландшафта Афганистана, и работа с ними привычна для большинства местных пилотов.

В настоящее время в афганской военной авиации используются модели Ми-8, Ми-17 и Ми-35. Уже в октябре 2011 года ВВС ИРА получат новую партию российских вертолетов. Поставки планируется завершить к концу 2012 года, сообщает «Лента.Ру».

Усилия по наращиванию мощи афганской авиации собираются приложить не только США, но и другие страны Североатлантического Альянса. Финансирование обслуживания вертолетов будет осуществляться за счет специально созданного трастового фонда, за наполнение которого будут отвечать страны НАТО.

Палата представителей Конгресса США на прошлой неделе одобрила законопроект о военных расходах на 2012 финансовый год, согласно которому оборонный бюджет страны составит 690 млрд. долларов. Законодатели выразили президенту Бараке Обаме свои опасения по поводу растущей из-за войны в Афганистане денежной дыры, сообщает информационно-аналитический бюллетень «Мизан».

За законопроект проголосовали 322 конгрессмена, против — 96. Согласно документу, базовый бюджет Пентагона составит 553 млрд. долларов, 119 млрд. будут потрачены на военные операции в Ираке и Афганистане, оставшиеся 18 млрд. долларов уйдут на развитие военных ядерных программ.

Напомним, что проблема военных расходов стала особенной острой в период мирового экономического кризиса. Их сокращение происходит сегодня во многих странах НАТО, включая США. Также отмечается сокращение расходов на гуманитарные программы, в том числе на территории Афганистана.

Оппозиционно настроенные к перспективе дальнейших военных действий в Афганистане конгрессмены также разработали 18 поправок к военной стратегии США в ИРА. Эти предложения носят противоречивый характер: часть из них предусматривает постепенный вывод американских войск из страны, а другие носят радикальный характер и могут быть охарактеризованы как «бегство» из Афганистана.

СМИ отмечают, что предложения оппозиции не имеют шансов на одобрение конгрессом, с чем согласны сами парламентарии. Для одобрения этого законопроекта в Конгрессе требуется 217 голосов парламентариев. Инициативы, направленные против войны в Афганистане, практически никогда не набирали более 162 голосов. Свою задачу их авторы видят в том, чтобы «указать» президенту и правительству США «на рост антивоенных настроений в обществе».

Информационно-аналитический бюллетень «Мизан» сообщает о буме на рынке кабульской недвижимости верхнего ценового сегмента. Речь идет, прежде всего, о строительстве офисных зданий в престижных районах, примером чего является 12-этажное здание, принадлежащее одной из частных афганских компаний. В этом здании будут располагаться 600 жилых помещений и 300 магазинов.

Стоимость квартир в этом здании составит 120-200 тысяч британских фунтов. Цены на недвижимость демонстрируют тенденции к росту во многих центральных районах.

По мнению иностранных экспертов, причины бума в адаптации жителей центральных провинций к проблемам безопасности, оптимистичном взгляде на будущее, а также притоке в столицу «легких денег» от наркобизнеса.

Также наблюдается высокая активность, связанная со строительством зданий казарм и военных баз для нужд иностранных контингентов и офисов иностранных гуманитарных организаций.

Рост стоимости импортированной пшеницы вызывает беспокойство у жителей Афганистана, так как может стать причиной роста цен на продукты и угрозой продовольственной безопасности ИРА, констатирует информационно-аналитический бюллетень «Мизан».

На территории Афганистана в прошлом году местные фермеры собрали урожай пшеницы в объеме 4,5 млн. тонн. Это количество пшеницы составило 80% от потребления страны (5,2 млн. тонн в год). Однако, несмотря на эти успехи, на внутреннем рынке нет достаточного количества муки, так как качество афганской пшеницы недостаточно для изготовления муки.

При этом производство муки внутри Афганистана испытывает некоторые трудности, такие как нехватка промышленных мельниц, плохое состояние дорог и транспортных средств, отсутствие электричества, отсутствие инвестиций и рынка сбыта. Мукомолам приходится импортировать пшеницу, стоимость которой заметно выше местной.

По мнению экспертов, импорт муки обходится стране намного дороже, чем собственное производство, однако ее качество лучше. Стоимость пшеничной муки, импортированной из Казахстана или Пакистана, стоит на 8 афгани больше, чем местный продукт.

Накануне талибы уничтожили 4 вышки сотовой связи на территории различных провинций Афганистана. 3 вышки были сожжены в провинции Балх на севере страны, еще одна – неподалеку от города Газни, административного центра одноименной южной провинции.

Первая из упомянутых атак произошла в уезде Чамтал. Ее целью являлись вышки мобильных операторов “MTN”, «Рошан» и «Васал». Боевики вступили в схватку с охранниками и полицейскими, попытавшимися остановить злоумышленников. Как сообщил глава уезда Гуль Ахмад Пайман, в ходе столкновения ранения получили один полицейский и 5 талибов, в итоге вышки были сожжены.

В ходе второй атаки боевиками была уничтожена вышка в районе Хак-и Гарибан. Стоит отметить, что данное происшествие являлось продолжением действий повстанцев, во вторник уничтоживших еще две вышки сотовой связи в Газни, передает информационное агентство “Trend”.

Поскольку многие боевики являются абонентами сотовой связи, при сотрудничестве с операторами иностранные войска могут отследить их перемещения. По этой причине талибы требуют от сотрудников сотовых компаний отключать мобильную связь в вечернее время.

Представители непримиримой вооруженной оппозиции неоднократно подвергают угрозам деятельность сотовых операторов, прибегая к прямому уничтожению вышек в том случае, если сотовую связь не отключают по их требованию.

На этой неделе Всемирный банк одобрил решение о предоставлении Международной ассоциацией развития финансовой помощи правительству Афганистана в размере 52 миллионов долларов на программу рационального использования природных ресурсов. Средства поступят в распоряжение министерства шахт и горной промышленности, а также Национального агентства охраны окружающей среды.

«Развитие природных ресурсов является одним из наиболее важных средств для разностороннего развития афганской экономики, создания роста и занятости и повышения доходов правительства», – обозначил цели программы Николас Крафт, директор Всемирного банка по Афганистану.

Первая программа Всемирного банка по рациональному использованию природных ресурсов Афганистана была открыта еще в 2006 году, а 4 года спустя на ее осуществление были выделены дополнительные средства. В рамках этой программы был успешно проведен тендер на разработку месторождения меди Айнак, отмечается в пресс-релизе Всемирного банка.

Новая программа также будет способствовать активному участию компаний в международных тендерах на освоение минеральных ресурсов страны, в том числе крупного месторождения железной руды Хаджигак. Также будут разработаны механизмы контроля горнопромышленной деятельности, ведущейся на территории Афганистана – данная сфера будет распространяться на разработку не только минеральных, но и углеводородных ресурсов.

Кроме того, программа поможет восстановить и сохранить многие уникальные культурно-исторические памятники уезда Айнак восточной провинции Логар. Напомним, что местный комплекс древних буддийских построек был открыт летом 2010 года, и планируемые горные работы ставят под угрозу сохранность памятников древней культуры. Часть средств программы пойдет на поддержку археологической деятельности, позволяющей защитить от угрозы разрушения уникальное историческое наследие, сообщают средства массовой информации Афганистана.

Пакистан и США намерены создать совместную разведывательную структуру, которая будет заниматься поисками террористических лидеров, скрывающихся на пакистанской территории, сообщает в четверг телеканал "Джио-ТВ" со ссылкой на официальные источники.

По информации СМИ, создание такой совместной группы рассматривается как важный шаг на пути к восстановлению взаимного доверия, которое было подорвано после ликвидации американским спецназом главы "Аль-Каиды" Усамы бен Ладена в пакистанском Абботабаде.

Бен Ладен, на которого Вашингтон возложил ответственность за теракты 11 сентября 2001 года в США, был убит бойцами американского спецназа в ночь на 2 мая в укрепленном доме близ пакистанского города Абботабад на севере страны. Тело террористического лидера было сброшено в море. Исламабад не был предупрежден о готовящейся операции, что вызвало недовольство пакистанских властей.

Как сообщают телеканалы, в состав совместной американо-пакистанской разведгруппы войдут представители спецслужб двух государств. Группа сосредоточится на поиске террористических лидеров, которые возможно скрываются на территории Пакистана, в том числе идеолога "Аль-Каиды" Аймана аз-Завахири и главы афганских талибов Муллы Омара. Евгений Пахомов

Россия и США создадут в Афганистане центр по обслуживанию вертолетов Ми-17В5, закупленных американцами в России для афганской армии, сообщил в интервью РИА Новости заместитель директора Федеральной службы РФ по военно-техническому сотрудничеству (ФС ВТС) Вячеслав Дзиркалн.

США и Россия подписали 26 мая контракт на приобретение американцами 21 нового военно-транспортного вертолета Ми-17В5 для эксплуатации в Афганистане. В начале апреля СМИ сообщали, что сумма контракта должна составить 367,5 миллиона долларов.

"Мы говорили о том, что в рамках проекта с США соответствующая структура будет создана на территории Афганистана, потому что возить и ремонтировать вертолеты из Афганистана в Европу достаточно дорого", - сказал Дзиркалн.

Он сообщил, что вертолеты марки "Ми", которые эксплуатируются в НАТО, будут обслуживаться на авиаремонтных предприятиях Восточной Европы. "Сейчас, например, мы проводим работу по сертификации предприятий по ремонту вертолетов стран бывшего Варшавского договора - Польши, Словакии, Чехии, Болгарии", - сказал замдиректора ФС ВТС.

По его словам, это делается для того, чтобы подтвердить их способность выполнять определенный объем работ по согласованию и под контролем разработчика вертолетов Ми.

Дзиркалн подчеркнул, что создаваемый совместно Россией и НАТО Трастовый фонд должен обеспечить натовские вертолеты сертифицированными запасными частями и наладить контакт с разработчиком и производителем этих машин. В странах НАТО вертолеты марки "Ми" используются достаточно широко. "Навскидку, их более 100", - сказал он.

"Мы проинформировали американцев, что у нас идет соответствующая работа с европейцами. Они об этом знают. Мы проинформировали, что будут сертифицированы целый ряд предприятий в странах Восточной Европы, которые впоследствии смогут осуществлять ремонт, модернизацию, но при поддержке и взаимодействии с Милем (завод имени Миля, производитель вертолетов Ми). Если они хотят использовать это, то они могут это сделать", - сказал Дзиркалн, напомнив в то же время, что для "американских" вертолетов будет создаваться специальный центр техобслуживания. Сергей Сафронов

ТОРЖОК. Коренной русский городок неподалёку от Твери. Неторопливый, очаровательно уездный, дремлющий на июньском солнце, раскинувшись садами и скверами по обе стороны реки Тверца. В далёком прошлом остались и татарские набеги, и польские угрозы, и вражда со спесивой Тверью. Теперь это тихая провинция Твери. Сорок семь тысяч населения. Русь!

А ещё Торжок — это "столица" российской вертолётной авиации. Именно здесь находится легендарный Центр боевого применения и переучивания летного состава армейской авиации. На подъезде к городу в будний день легко заметить то и дело проскакивающие над шоссе стремительные "стрекозы" вертолётов. Это идут полёты. Не пожалейте времени — задержитесь. Где ещё удастся увидеть в воздухе одновременно такие уникальные машины, как Ми-28Н и Ка-52, Ми-26 и Ми-8, новинку Казанского авиазавода "Ансат" и многие другие вертолёты. Всё это проходит испытания и отработку в Центре.

В историческом очерке Михаила Никольского о Торжокском авиацентре сказано, что в 1964 г. при управлении Липецкого авиацентра был сформирован отдел боевого применения вертолетной авиации с приданием ему 12-й отдельной исследовательской вертолетной эскадрильи, которая базировалась в городе Луганске (Украина), а в 1967 году была передислоцирована в Воронеж. Здесь велись исследовательские работы на вертолетах Ми-6, Ми-8, Ми-10, Ми-24 и их модификациях. На рубеже 70-80-х годов шёл бурный рост вертолётной авиации, ежегодно формировалось два-три вертолетных полка, и новый Центр должен был не только вести исследовательскую и учебную работу, но также принимать участие в разработке и обосновании предложений для промышленности по созданию новой техники, обеспечивать строевые части методическими документами по летной и наземной подготовке, обобщать и внедрять передовой опыт. Инициаторами формирования нового Центра стали начальник отдела боевой подготовки армейской авиации ВВС генерал-майор П.Д. Новицкий и его заместитель полковник Ф.Ф. Прокопенко.

Первые два года существования Центра летный состав только набирали — переводы в другие части не разрешались. В период афганской войны в Торжке ежегодно проходило переучивание до 1300 человек, летали в две смены с двух аэродромов (Торжок и Выдропужск) четыре дня в неделю. Пик подготовки экипажей для вертолетов пришелся на 1985 и 1986 гг. Средний налет за год на летчика Центра составлял более 100 часов. Летный состав осваивал новую технику, готовили командиров звеньев и эскадрилий, передовых авианаводчиков. Все летчики и штурманы-операторы раз в пять лет проходили в Торжке переподготовку. Через афганские командировки прошло около 400 офицеров и прапорщиков Центра, 138 из них награждены орденами и медалями. За все время боевых действий в Афганистане потерь среди экипажей из Торжка не было. Это был высший показатель мастерства лётчиков Центра.

Сегодня в состав Центра входит 696-й инструкторский испытательный вертолётный полк, в котором ведется подготовка летчиков высшей категории с присвоением им квалификаций "лётчик-снайпер" и "штурман-снайпер", кроме этого в Центре ведется подготовка иностранных военных специалистов летного и технического состава. На базе центра действует единственная в мире пилотажная группа на боевых вертолётах — "Беркуты".

В полку проводятся испытания всех современных моделей и модификаций российской военной вертолётной техники. Для обучения и боевого применения полк располагает вертолетами Ка-50, Ми-28Н, Ми-26, Ми-24, Ми-8.

НА СТОЯНКЕ крутит винты Ми-28Н — вертолёт нового поколения. Он способен не только поддерживать огнём сухопутные войска, но и вести воздушный бой. И сегодня основной противник нашего "ночного охотника" — всё тот же американский боевой вертолёт АН-64D "Лонгбоу Апач". Сегодня вполне возможно провести виртуальный бой вертолёта Ми-28 и вертолёта "Апач". По возможностям обнаружения противника оба вертолёта примерно равны. А это значит, что при прочих равных велика вероятность ближнего боя. Хорошо известно, что, чем выше процент быстродействия втулки, тем больше способность вертолёта к маневренному воздушному бою. У вертолета Ми-28 этот показатель составляет 6%, у "Апача" — 4%. Ещё один критерий сравнения — скорость выполнения виража, иначе говоря, скорость создания крена. Так вот, крен в 60 градусов наша машина выполняет существенно быстрее, чем "Апач". Это подтверждают американцы. У американцев, в отличие от нас, вертолет создавался под определенную тактику. Тактика применения этих вертолётов состояла в том, что они выходили на линию боевого соприкосновения, зависали, применяли оружие, пробивали брешь в обороне и улетали. Но так возможно воевать только в условиях слабой ПВО. В условиях же боя с технически высокооснащённым противником такая тактика — самоубийство. Все последние серьёзные учения и испытания это показывают. Таким образом, у американцев изначально было заложено то, что вертолёт практически не ведёт маневренный бой. Отсюда и один из серьёзнейших недостатков "Апача" — слабая защищённость основных жизненно важных узлов. У американского вертолёта применяется лишь лёгкое бронирование некоторых узлов и бронеплиты для защиты лётчиков, при этом почти полностью открыта кабина. Поэтому совершенно неудивительно, что в Ираке американцы потеряли уже больше 40 "Апачей". "Апач" просто не создавался как вертолёт, который будет находиться над полем боя под огнём противника. "Апач" — дитя концепции 80-х годов, формулы "прилетел, обнаружил, поразил и, не входя в зону ПВО, улетел", а потому это уже вертолёт вчерашнего дня. У Ми-28Н боевая живучесть поставлена на порядок выше, чем у американцев, и исход боя "Ночного охотника" с "Апачем" более чем сомнителен для "Апача".

Над аэродромом ревут движки. "Ночной охотник" отрабатывает один из элементов программы. Настоящий воздушный боец. Солдат будущего. Несмотря на трудный и долгий путь к аэродрому, он ни на день не устарел, он весь в завтрашнем дне. Его "глаза" — радиолокационные станции — способны обнаруживать цели за десятки километров, его ночное зрение — тепловизор, "увидит" за километры не то что костёр в ночном лесу, но сигарету в рукаве вражеского солдата, а заодно и собравшихся вокруг него "камрадов". При этом Ми-28Н не станет пассивной жертвой истребителей, для которых ещё совсем недавно вертолёты считались лёгкой добычей. Ми-28Н уверенно даст сдачи — его РЛС позволяет вести воздушный бой и поражать воздушные цели. Вертолёт предупредит лётчика о том, что находится в прицеле чужой РЛС, собьет с курса пущенную по нему ракету, забив помехами её головку самонаведения, уведёт в сторону на тепловую ловушку ракету с тепловой головкой, а если надо — прижмётся фактически к земле, и на высоте всего 10-15 метров в режиме огибания рельефа затеряется в складках местности, растворится, исчезнет. Его "латы" способны принимать и гасить в себе мощь зенитных снарядов и пуль, его остекление не пробьёшь крупнокалиберным пулемётом, его движки прикрыты от ракет и способны выдерживать прямые попадания. И, даже будучи сбитым, он способен с помощью уникальной системы гашения удара спасти жизнь своего экипажа, упав со стометровой высоты…

О месте Центра в составе нынешних ВВС нагляднее всего свидетельствует небольшая историческая справка:

С 1 декабря 1979 г. переведён в состав 344-го центра боевого применения и переучивания (лётного состава армейской авиации) и переименован в 696-й отдельный вертолётный полк (исследовательско-инструкторский).

С 1 декабря 2009 г. 696-й исследовательско -инструкторский вертолётный полк (транспортно-десантных вертолётов) переименован в 7086-ю авиационную базу, г.Торжок.

В теЧение 50 лет личный состав авиационной базы выполнял правительственные задания как в стране, так и за ёё пределами. Имя авиационной базы знают более чем в 30 странах мира. Личный состав авиационной базы участвовал в составе миротворческих сил ООН в Анголе, Кампучии, Таджикистане, Сьерра-Леоне. Выполнял практическое переучивание ИВС в Китае, Венгрии, Румынии, Чехословакии, Корее, АРЕ (Египет), на основанной базе: в Армении, Грузии, Индии, КНДР, Индонезии, Зимбабве, Кипре, Судане, Венесуэле. Личный состав авиационной базы выполнял специальные задания по поиску и спасению космических аппаратов "Восток-1", "Восток-2", Восток-3", "Луна-16; по темам "Зенит", "Восток". Участвовал в крупномасштабных учениях, проводимых Министерством обороны: "Днепр-67", "Двина-70", "Неман-71", "Запад-72", "Запад-81", "Кант-2004", "Запад-2009". Осуществлял воздушный и наземный показ новой авиационной техники иностранным военным делегациям: Китая, Венгрии, Чехословакии, КНДР, Южной Кореи, Вьетнама, Судана, Перу, Индии, Пакистана, Турции, Кипра, Индонезии, Эритреи, Анголы. Участвовал в международных авиакосмических салонах и выставках: "ИНДЕКС-97", "МАКС", "ЛИМА-95".

С 1958 г. Центр постоянно участвовал в воздушных парадах, показах новой авиационной техники в воздухе и на земле, в городеах Москва, Тула, Иваново, Гатчина, Кубинка, Тверь, Ржев, Самара.

В 2010 г. — личный состав авиационной базы принимал участие в параде, посвящённом 65-й годовщине победы в Великой Отечественной войне.

В этом году лётчики Центра единственные, кто участвовал в воздушной части парада. Вертолёты пронесли над Красной площадью флаги России и различных видов Вооружённых сил.

Сейчас для обучения и боевого применения полк располагает вертолетами Ка-50, Ка-52, Ми-28Н, Ми-26, Ми-24, Ми-8 различных модификаций.

НА СОСЕДНЕЙ СТОЯНКЕ застыл извечный конкурент Ми-28 "Аллигатор" — Ка-52. Детище КБ имени Камова. Постановлением Совета Министров СССР от 16 декабря 1976 года было поручено начать разработку перспективного ударного вертолёта, предназначенного для уничтожения бронетехники на поле боя на конкурсной основе, ОКБ Миля и ОКБ Камова. ОКБ Камова, длительное время создававшее морские вертолёты, решило разработать принципиально новую концепцию вертолёта поля боя. Под руководством главного конструктора Михеева прототип боевого вертолёта, названный В-80 (изделие 800), получил традиционную для морских вертолётов ОКБ Камова, но впервые применённую на сухопутных боевых машинах, соосную схему расположения несущих винтов и с экипажем, состоящим из одного лётчика. Выбор соосной схемы определился более высокой тяговооружённостью машины, обусловленной отсутствием потери мощности силовой установки на привод рулевого винта, что, в свою очередь, обеспечивает высокую скороподъёмность и больший статический потолок. Меньший диаметр основных винтов определяет меньшую линейную скорость законцовок лопастей, что уменьшает волновое сопротивление и позволяет увеличить скорость движения аппарата в целом. Упразднение трансмиссии рулевого винта, с одной стороны, уменьшило вес машины, с другой же стороны, исчезли механизмы, повреждение которых в боевых условиях сказалось бы на живучести и эффективности вертолёта. После защиты эскизного проекта и макета в мае 1981 года был построен первый лётный экземпляр (бортовой номер 010), совершивший под управлением лётчика-испытателя Бездетного свой первый полёт 17 июня 1982 года. Данная машина была предназначена для проведения лётных испытаний и не располагала как многими системами, так и штатными двигателями. Второй лётный экземпляр (бортовой номер 011), поднявшийся в воздух 16 августа 1983 года, был оборудован всеми основными штатными устройствами и предназначался для отработки вооружения и авиационного оборудования. В октябре 1983 года состоялось совещание с участием Министерства обороны и представителей авиационной промышленности. Целью совещания являлись сравнение и выбор между В-80 и Ми-28 (конкурсное предложение ОКБ Миля). Большинство участников высказалось за выбор В-80 как машины, имеющей лучшие лётно-технические характеристики и обладающей лучшим соотношением цена/качество. Проведённые в 1984 году сравнительные испытания, включающие в себя 27 испытательных полётов, показали превосходство В-80 над Ми-28. На основании проведённых испытаний в октябре 1984 года был подписан приказ министра авиационной промышленности о подготовке серийного производства камовской машины. Она получила классификационный номер Ка-50 и прозвище "Чёрная акула". Но 3 апреля 1985 года, во время исследований предельных режимов полёта, в результате превышения пилотом допустимой отрицательной перегрузки произошёл схлёст лопастей, и вертолёт потерпел крушение. Пилот лётчик-испытатель Герой Советского Союза Евгений Иванович Ларюшин, пытаясь спасти машину, погиб.

Эта авария позволила конкурентам, фирме "Миля", реанимировать свой проект Ми-28. В недрах министерства обороны СССР было решено производить оба вертолёта. Ещё больше затормозила выход Ка-50 в серию трагическая гибель при аналогичных обстоятельствах в 1998 году одного из главных "сторонников" Ка-50, начальника торжокского центра боевого применения легендарного вертолётчика генерал-майора Бориса Воробьёва, который впервые в истории вертолётной авиации смог на боевом вертолёте Ка-50 выполнить косую "мёртвую петлю". Поэтому серийное производство Ка-50, который к этому моменту уже превратился в двухместный вертолёт Ка-52 и из "Чёрной акулы" стал "Аллигатором", началось небольшими партиями лишь в 2008 году. Предполагается, что до 2012 года Российская армия получит 30 таких вертолётов.

Конкуренция между этими двумя замечательными машинами продолжается. И у каждой есть свои поклонники и противники как среди лётчиков, так и в корпусе чиновников, но разрешить этот спор смогут только боевые действия, в котороых обе этих машины проявят себя в полной мере. А пока российский бюджет в разделе закупки новых боевых вертолётов, вопреки здравой логике, делится между двумя фирмами. Россия — страна богатая… Владислав Смоленцев.

В Афганистан отправлена первая партия тракторов из иранской провинции Курдистан, сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

Директор тракторного завода в провинции Курдистан Алеми сообщил, что названная партия состоит из 21 трактора общей стоимостью 315 тыс. долларов.

На будущей неделе в Афганистан будет отправлено еще 40 тракторов.

По словам Алеми, в текущем году в Афганистан впервые поставляются трактора из провинции Курдистан.

Далее Алеми сообщил, что до конца сентября запланировано экспортировать около 500 тракторов, произведенных в провинции Курдистан, в Афганистан, Ирак и ряд африканских стран.

На сегодня с учетом близости Ирака и его потребностей в продукции тракторного завода прилагаются усилия к увеличению экспортных поставок в эту страну. В прошлом году в Ирак было экспортировано 76 тракторов общей стоимостью 1 млн. 134 тыс. долларов.

На тракторном заводе в провинции Курдистан производится 3 тыс. 400 тракторов с одним и двумя ведущими мостами в год.

Несмотря на жесткую критику американской тактики авиаударов, афганский президент Хамид Карзай признает США союзником Афганистана, заявил американский министр обороны Роберт Гейтс.

Напомним, что накануне президент ИРА призвал силы НАТО прекратить убивать мирных жителей и не искать террористов там, где их нет. «Если войска НАТО продолжат бомбардировки афганских сел, они поставят себя в позицию врагов афганского народа», – подчеркнул Хамид Карзай, отметив, что страны Североатлантического альянса, в том числе США, должны видеть в Афганистане союзника, а не оккупированную территорию.

«Я полагаю, что президент Карзай свидетельствует о боли и страданиях, которые приходится переносить афганскому народу, – отметил Гейтс. – Кроме того, я считаю, что он, а также народ Афганистана понимают, что мы являемся их союзником, их другом, и стремимся помочь им развивать возможности защищать себя».

Заявление Хамида Карзая последовало за происшествием в провинции Гельманд, когда в результате авиаудара НАТО в уезде Навзад погибли 14 мирных жителей, в том числе женщины и дети.

Роберт Гейтс назвал данное событие проявлением угрозы, с которой войска НАТО постоянно сталкиваются в Афганистане. Он подчеркнул необходимость совместных расследований подобных трагических происшествий для получения достоверной информации и установления ошибок, совершенных при проведении операции, сообщает «BusinessWeek».

Накануне пресс-секретарь Белого Дома Джей Карни также выразил от лица США сожаление в связи с гибелью мирных жителей и намерение приложить усилия для того, чтобы избежать подобных происшествий в дальнейшем.

«Мы продолжим работу с президентом Карзаем по этой важной проблеме, поскольку мы очень серьезно относимся к его беспокойству, которое мы разделяем», – сообщил Карни на пресс-конференции в Вашингтоне.

Вооруженные силы США стремятся расширить свое присутствие на границе между Афганистаном и Узбекистаном, сотрудничая с афганской пограничной полицией в северной провинции Балх.

Протяженность афгано-узбекской границы составляет 137 километров. В обязанности пограничной полиции входит противодействие незаконным перемещениям и контрабанде товаров, в том числе оружия и наркотических веществ, через границу. Данные усилия имеют существенное значение для поддержания безопасности на севере страны.

«Мы сотрудничаем с афганскими национальными силами безопасности, чтобы посмотреть, как мы можем лучше поддержать их в любых вопросах, которые они имеют, и для расширения присутствия США в этой области», – сообщил прессе представитель местного командования лейтенант Закари Вайгельт.

Американские военные участвуют в охране границ Афганистана с Узбекистаном, Таджикистаном и Китаем. На афгано-узбекской границе они содействуют местной полиции в обеспечении безопасности в точках входа в Афганистан, в том числе на мосту рядом с Хайратоном, позволяющего осуществлять автомобильные и железнодорожные перевозки через границу, сообщает информационное агентство «CA-News».

Как отметил в недавнем интервью газете «Stars and Stripes» полковник Патрик Мэтлок, американское командование возлагает надежды на расширение северной распределительной сети поставок для войск в Афганистане. В частности, войска США готовы посодействовать открытию второго моста.

На прошлой неделе поступила серия сообщений из стран Запада, указывающих на намерение ряда спонсоров ИРА пересмотреть свои программы финансирования вплоть до проведения тщательного аудита финансовой системы страны, сообщает информационно-аналитический бюллетень «Мизан».

По данным британских СМИ, ранее в Афганистане была расхищена и израсходована нецелевым образом иностранная помощь на сумму в 1 млрд. долларов. До тех пор, пока возможность повторения подобного не будет исключена, разумным является свертывание или сокращение финансирования, в интересах защиты западных «налогоплательщиков».

Британия уже приостановила перевод в страну помощи на сумму в 85 млн. фунтов до тех пор, пока официальный Кабул и МВФ не придут к соглашению о контроле над финансовой системой страны. МВФ также приостанавливает кредитование Афганистана. По мнению представителей этой организации, для его возобновления необходима проверка работы всех афганских банков, в том числе повторное изучение кредитной истории «Кабул Банка».

Напомним, что ранее подобную проверку «КБ» проводила одна из крупнейших аудиторских фирм «Прайс Ватерхаус Купер», однако не смогла обнаружить каких-либо нарушений в работе банка. Ситуация осложнялась тем, что до 467 млн. долларов кредитов было выдано без должного документального оформления.

Представители стран Запада и афганских антикоррупционных ведомств также подчеркивают, что для предотвращения подобных проблем в будущем необходима полноценная реализация контрольных функций Центрального Банка страны, который оказался не на высоте положения в ситуации с «КБ».

Решено, что финансировать это независимое расследование будет Великобритания, которая сообщила о выделении на эти цели 7 млн. фунтов. Нужно отметить, что описанное решение МВФ и британских властей явно вызывает большую обеспокоенность в Афганистане, так что многие СМИ избегают его освещения.

Израиль подтверждает готовность обсуждать с главой ПНА Махмудом Аббасом дальнейшее продвижение мирного процесса на Ближнем Востоке. Об этом заявил журналистам вице-премьер-министр - министр по стратегическим делам государства Израиль Моше Яалон.

"Мы готовы говорить с Махмудом Аббасом, мы готовы обсуждать с ним дальнейшее продвижение мирного процесса", - сказал он. Вместе с тем, Яалон оговорился, что израильская сторона в этом вопросе "не намерена повторять ошибки Осло".

В 1993 году в Осло между Организацией освобождения Палестины и Израилем прошли переговоры, целью которых стала совместная "Декларация о принципах", подписанная 13 сентября 1993 года на церемонии в Вашингтоне. Документом предусматривалось введение местного самоуправления в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан на период до 5 лет.

Комментируя нынешнюю ситуацию на Ближнем Востоке, Яалон отметил, что "мы делаем все, что зависит, чтобы палестинская экономика развивалась".

Министр также подчеркнул важнейшую необходимость развития палестинской экономической структуры. Вместе с тем, он отметил, что палестинское руководство не занимается важнейшей проблемой - реформой образования.

"Пока мы видим, что дети у Махмуда Аббаса обучаются надевать пояса шахидов - никакого шанса у мира нет", - пояснил он.

Палестино-израильские мирные переговоры прервались осенью прошлого года из-за разногласий сторон в вопросе о поселенческом строительстве, которое ведет Израиль на занятых территориях. В качестве основного условия для возобновления диалога палестинцы требуют полностью остановить стройки на Западном берегу реки Иордан и в Восточном Иерусалиме, где проживают более полумиллиона израильтян.

Еще одним препятствием для возобновления переговоров может стать примирение основных палестинских фракций ФАТХ и ХАМАС и восстановление целостности политической системы. Израильские власти уже объявили об отказе от взаимодействия с любыми властными структурами, которые будут пользоваться поддержкой исламистов из ХАМАС.

Высказываясь по ситуации, сложившейся на севере Африки, Яалон указал, что "правительство Израиля смотрит на последние события с надеждой и беспокойством". Он пояснил, что надежда вызвана тем фактом, что "восстания в арабских странах объясняются доступом к достижениям Запада, цивилизации - это вызывает надежду". Он уточнил, что речь идет о доступе молодежи к интернету и знакомстве их с идеалами свободы и демократии. С другой стороны, вице-премьер-министр пояснил, что беспокойство связано с возможностью прихода к власти сил, связанных с радикальным исламом. Моше Яалон подчеркнул, что "положение в Египте отличается от положения в Сирии, но все это характеризуется одним словом - нестабильность".

Израильский вице-премьер оговорился, что он не видит связи между событиями в Северной Африке и конфликтом на Ближнем Востоке.

Касаясь темы взаимоотношений с Ираном, Яалон заметил, что "одна из основных причин нестабильности на Ближнем Востоке - иранский режим". Он добавил, что в Израиле видят "негативную роль Ирана во всех конфликтах на Ближнем Востоке".

В качестве примера Яалон рассказал, что иранский режим вооружает суннитов и шиитов в Ираке для дестабилизации ситуации в стране. Он также рассказал, что Иран вооружает силы в Афганистане и Йемене. Яалон считает, что наиболее правильным путем взаимодействия с Ираном является давление на его руководство.

"Иран угрожает не только Израилю, но и всему свободному миру. Если у Ирана будет ядерное оружие, Ближний Восток будет другим", - сказал он.

На прошлой неделе произошло действительно историческое событие в отношениях между Россией и США. Американцы купили у россиян 21 новый военно-транспортный вертолет Ми-17В5 для эксплуатации в Афганистане. Такого в новой истории отношений между двумя странами еще не было.

Когда-то в XIX веке и "Аврору", и "Варяг" строили на верфи в Филадельфии. Но это было тогда. А сейчас объяснить, как это произошло, наш специальный корреспондент Сергей Сафронов попросил заместителя директора Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству (ФС ВТС) Вячеслава Дзиркална.

- Вячеслав Карлович, чем продиктовано намерение США закупить для афганской армии вертолеты российского производства?

- Интерес США к российским вертолетам обусловлен тем, что они хорошо зарекомендовали себя на мировом рынке вооружения и военной техники. Вертолеты типа "Ми-17" широко используются для выполнения множества задач, как военных, так и гражданских, а также пригодны для эксплуатации в сложных климатических условиях. У афганских летчиков есть опыт управления этими вертолетами и их наземного обслуживания, кроме того, стоимость данных машин ниже американских аналогов.

- По поводу стоимости. Официально так и не было объявлено о стоимости контракта. Российские СМИ называли различные цифры от 367,5 до 375 миллионов долларов...

- Цифры, которые попадают в прессу, реально отражают реальное положение дел, но любая сумма любой сделки является коммерческой тайной. Поэтому мы не будем называть реальную сумму, которая прописана в контракте, но тем не менее и те цифры, которые называют СМИ, позволяют судить о том, что мы вышли на достаточно серьезный объем сотрудничества.

В перспективе мы договорились о том, что такое сотрудничество будет продолжено, оно предполагается даже тем, что поставляемые вертолеты должны быть на обеспечении российских предприятий.

- То есть Россия и США будут дальше развивать военно-техническое сотрудничество?

- В связи с этим мы рассчитываем, что на этом не остановимся. Более того, в ходе консультаций после подписания контракта мы говорили о том, что не исключена в ближайшее время работа и над другими проектами. Они не очерчены, но желание обеих сторон присутствует. Вертолетная тематика остается в плане, возможно появятся и другие направления.

Но вертолетная тематика будет развиваться, это очевидно.

- А кто кому будет продавать? Мы американцам или они нам?

- Речь идет продаже российской техники американцам, поскольку то, что касается Афганистана, то, и американские специалисты об этом говорят, переучивать афганских военнослужащих, которые привыкли эксплуатировать советскую и российскую технику, достаточно накладно. Поэтому здесь присутствует рациональный подход, который оправдан. Подход соответствует интересам обеих сторон - и США, и России.

- Каким оружием будут вооружены купленные США вертолеты для Афганистана?

- Вертолеты идут в версии военно-транспортной. И будут дооснащаться оборудованием по стандартам США и НАТО.

- Вячеслав Карлович, расскажите, для чего создается Трастовый фонд? Для обслуживания купленных американцами вертолетов в Афганистане? Какая связь?

- Никакой. Как говорится мухи отдельно, котлеты отдельно. Переговоры по созданию Трастового фонда мы ведем не США, а с НАТО. Мы по этой теме работаем, и ближайшее время эта тема также будет завершена и получит реальное воплощение. Переговоры фактически завершаются.

Просто одновременно шли переговоры о закупке вертолетов и с США, и с НАТО. В итоге переговоры с США закончились подписанием контракта на покупку вертолетов, а с НАТО трансформировалась в намерение создать Фонд для обслуживания российских вертолетов марки "Ми", которые находятся на вооружении НАТО.

- И в чем суть?

- Идеология будет такая - российский вклад будет в виде запасных частей, обучении специалистов. Он (вклад) будет эквивалентен по финансовому выражению вкладу основных участников. Мы заинтересованы в этом Фонде исходя из тех позиций, что основным субъектом этого проекта являются вертолеты марки "Ми".

Фонд должен обеспечить обеспечить эксплуатации тех вертолетов , которые имеются в странах НАТО и работают на Афганистан. Это обучение афганских специалистов, которые задействованы в обеспечении сил коалиции по линии НАТО, не американских, я подчеркиваю. Американцы отдельно. В этом формате было предложение о создании Трастового фонда.

Дело в том, что в странах НАТО достаточно широко используются вертолеты марки "Ми". Полтора года назад мы заявили на одном из заседаний о том, что Россию не устраивает ситуация, в которой вертолеты марки "Ми", как бренд, идет российский, а на самом деле Россия к этим вертолетам никакого отношения не имеет. Откуда берутся запчасти, мы не знаем, каким образом дорабатываются эти вертолеты, мы не знаем, как выполняются бюллетени по обеспечению в том числе по безопасности полетов, мы тоже не знаем. Поэтому мы заявили, что мы готовы к сотрудничеству с европейскими структурами в плане поддержания в исправном состоянии вертолетов, которые эксплуатируются по линии НАТО.

- В чем конкретно это сотрудничество может заключаться?

- Сейчас, например, мы проводим работу по сертификации предприятий по ремонту вертолетов стран бывшего Варшавского договора - Польши, Словакии, Чехии, Болгарии. Это делается для того, чтобы подтвердить их способность выполнять определенный объем работ по согласованию и под контролем разработчика вертолетов марки "Ми". Поэтому идеология этого Фонда заложена для того, чтобы обеспечить в первую очередь безопасность полетов вертолетов, обеспечить эти вертолеты не контрафактными запасными частями и наладить контакт с разработчиком и производителем этих вертолетов.

То есть Трастовый фонд это с одной стороны борьба с контрафактом и с другой - поддержка доброго имени вертолетов марки "Ми".

Но еще раз подчеркиваю, чтобы не было путаницы в прессе, Фонд не будет обслужить вертолеты по заключенному контракту с США.

- А как будут обслуживаться "американские" вертолеты?

- По контракту с американцами мы договорились в том числе и по дальнейшей поддержке и эксплуатации этих вертолетов. Она будет осуществляться Россией во взаимодействии с соответствующими организациями США. Не через НАТО.

Трастовый фонд это Европа, контракт это Америка. Давайте так разделим. Никаким образом эти два контракта не пересекаются. Мы проинформировали американцев, что у нас идет соответствующая работа с европейцами. Они об этом знают. Мы проинформировали, что будут сертифицированы целый ряд предприятий в странах Восточной Европы, которые в последствии смогут осуществлять ремонт, модернизацию, но при поддержке и взаимодействии с Милем. Если они хотят использовать это, то они могут это сделать.

Но мы говорили о том, что в рамках проекта с США соответствующая структура будет создана на территории Афганистана. Потому что возить и ремонтировать вертолеты из Афганистана в Европу достаточно дорого. А европейские вертолеты базируются в Европе, и они перелетают в Афганистан только для выполнения миссии на какой-то определенный промежуток времени.

- Сколько всего у НАТО вертолетов марки "Ми"?

- Точную цифру и мы хотим знать и запрашивали ее у них. Но на вскидку более 100.

- Почему США выбрали именно вертолеты Ми-17?

- Эта модель наиболее подходит под требование США. Требования разные - по запчастям, приемке авиатехники. Задачи вертолетов тоже разные, но в основном перевозка личного состава, грузов, обеспечение безопасности полетов и прохода пеших колонн. Дороги в Афганистане, сами понимаете какие, поэтому вертолеты это главное.

- Долго Вы работали над контрактом с американцами?

- Согласовывали с августа прошлого года до 26 мая.

Откровенно скажу - весь контракт составляет 1070 страниц. Там не только коммерческая составляющая, но и технические требования. Стыковка была не простой

Россия > Армия, полиция > ria.ru, 1 июня 2011 > № 334081 Сергей Сафронов

Соединенные Штаты поддерживают вступление России во Всемирную торговую организацию и проходящие в Женеве грузино-российские переговоры, заявил вице-президент США Джозеф Байден президенту Грузии Михаилу Саакашвили.

Россия согласовала вопрос членства в ВТО со всеми членами организации, кроме Грузии. В настоящее время переговорный процесс с Грузией продолжается.

"Вице-президент заявил о поддержке проходящих при посредничестве Швейцарии переговоров Грузии и России по вступлению РФ в ВТО", - сообщил офис вице-президента.

Встреча Байдена и Саакашвили прошла в среду в Риме, где американский вице-президент находится с визитом.

США ранее неоднократно заявляли, что поддерживают вступление РФ в ВТО. Нынешнее сообщение офиса Байдена стало первым подтверждением того, что США фактически пытаются оказать давление на Тбилиси с целью поддержать вступление РФ в международную торговую организацию.

ВТО - международная организация, созданная с целью либерализации международной торговли и регулирования торгово-политических отношений государств-членов. В нее входят более 150 стран. Обычно переговоры и процедура присоединения к организации занимают пять-семь лет, однако Россия ведет их уже порядка 18 лет. Шансы на то, что вступление РФ в организацию произойдет уже в 2011 году в ходе прошедшего недавно в Брюсселе саммита Россия - ЕС были оценены как реалистичные. Американская администрация, в свою очередь, не раз заявляла, что Россия сможет стать членом ВТО уже в текущем году.

Байден также обсудил с грузинским президентом вопросы безопасности, демократии и прозрачности в Грузии. Эта тема прозвучала на встрече несколько дней спустя после жестокого разгона митинга оппозиции в Тбилиси.

"Байден поблагодарил Саакашвили за участие Грузии в операции в Афганистане", - отмечает офис вице-президента.

Также, по уже сложившейся традиции, вице-президент заявил, что США поддерживают территориальную целостность и суверенитет Грузии. Денис Ворошилов