Всего новостей: 4269598, выбрано 2657 за 0.109 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
В Тбилиси открылось официальное представительство российского газового гиганта – Газпрома. Данный факт, а также заявления, озвученные на специальной конференции по инвестиционным планам Газпрома в Грузии, дают основания полагать, что российская компания преследует весьма серьезные намерения на грузинском рынке. Причем, речь, по всей видимости, идет уже не только о готовности приватизировать грузинский магистральный газопровод, что, по мнению грузинских экспертов, означало бы создание серьезных проблем для проекта «Шах Дениз», но и усилило бы присутствие России в Грузии.Высокопоставленный источник в компании Газпром, пожелавший остаться неизвестным, выразил явное неудовлетворение по поводу самого процесса приватизации грузинского магистрального газопровода, на приобретение которого так рассчитывал Газпром. На вопрос, собирается ли российская компания стать владельцем этой магистрали, последовал следующий ответ: «А нам не дали этого сделать. Как известно, на протяжении нескольких месяцев, проводилась экспертная оценка условий приобретения магистрального газопровода, была проделана очень конструктивная работа с обеих сторон. А потом сказали, что приватизации не будет», – отметил источник. Он не стал распространяться относительно дальнейших инвестиционных планов Газпрома в Грузии, назвав это коммерческой тайной.
Похоже, российский гигант не сможет в ближайшее время осуществить строительство газопровода «Новороссийск-Супса-Джейхан». «У нас уже есть идентичный газопровод, «Голубой поток», который идет в Турцию. И Вы сейчас говорите о трубопроводе, который так же должен идти в Турцию. Получается, что российский газ будет конкурировать с российским газом. Мы сами себе создадим конкуренцию, собьем цены. Никто из здравомыслящих людей не пойдет на это», – отметил представитель «Газпрома». Кроме того, осуществлению этого плана препятствует и ситуация в Абхазии. «Понятно, что до урегулирования ситуации в Абхазии говорить о строительстве сквозного трубопровода по этой территории бессмысленно», – подчеркнул источник. И даже при успешном разрешении всех абхазских и грузинских проблем представитель компании назвал возможность прокладки второго газопровода в Турцию – неактуальным вопросом.
Собеседник назвал возможным «при наличии соответствующего межправительственного соглашения» прямую поставку российского газа в Южную Осетию, которая, по его словам, рассматривает возможность выхода из зависимости в процессе газоснабжения из Грузии. По его словам, «Газпром является открытым акционерным обществом, правда, теперь 50% акций принадлежат государству, что не умаляет коммерческий характер нашей деятельности. Поэтому все межгосударственные поставки осуществляются на основе межправительственных соглашений, и если эти соглашения будут достигнуты, то, соответственно, будут осуществляться и поставки».
Помимо всего прочего, российский гигант собирается применить на грузинском газовом рынке новейшие технологии, что не может не радовать. «У нас есть серьезные возможности использования специальных установок с высоким КПД, снижающих технические потери и позволяющих повысить экономию», – сообщил источник в Газпроме.
В свою очередь, директор компании «Газинвест» (структура «Газэкспорта») Владимир Волокитин отметил, что компания может провести реконструкцию газопроводов и газового хозяйства Грузии. «Есть соглашения между Международной грузинской газовой корпорацией и Газпромом, где этот вопрос затронут. Там предусмотрено, что при наличии заинтересованных сторон может быть создана совместная компания, которая займется реконструкцией газопроводов и газового хозяйства», – проинформировал Волокитин.
Между тем тот факт, что вот уже как месяц компания «Тбилгази» не приобрела нового руководителя, вызывает озабоченность у «родного детища» бывшего директора Давида Морчиладзе, который, согласно официальному контракту, в течение двух лет будет возглавлять представительство Газпрома в Грузии. По поводу нынешнего состояния «Тбилгази» Морчиладзе отметил, что по его опыту, «Тбилгази» может быть вполне жизнеспособной организацией – «единственное, что меня волнует, так это то, что в течение месяца нет кандидатуры директора. Предприятие теряет драгоценное время для подготовки к зиме. А вообще-то на сегодняшний день все схемы для дальнейшей работы и задействования предприятия разработаны», – отметил он.
Одной из схем, которая может «реанимировать» слабое грузинское предприятие, является, по словам Морчиладзе, разделение «Тбилгази» на 50 участков с ответственным сотрудником в каждом из них. «Думаю, такая схема позволит существенно повысить собираемость оплаты за газ», – считает он.
Кроме того, головной болью грузинского правительства остается и пяти миллионная задолженность перед российской стороной за поставленный газ. Но, судя по всему, российская компания прекращать подачу газа в Грузию в качестве санкций за неуплату, не собирается. Единственное, что не может порадовать грузинских потребителей, так это неизбежное подорожание газа. Поскольку цены на газ очень тонко реагируют на повышение цен на нефть и нефтепродукты, то к зиме нынешнего года грузинскому народу придется платить за голубое топливо на 50% больше. Такое значительное подорожание цен на газ директор фирмы «Газинвест» Владимир Волокитин назвал «неизбежным». Кроме того, по словам Волокитина, такая тенденция сохранится в ближайшем будущем.
Несомненно, Газпром продолжит оставаться единоличным лидером в поставках газа на ближнее зарубежье. В 2005г. Газпром добудет 545 млрд.куб.м. газа, а к 2020-2030гг. эта цифра возрастет до 590-600 млрд.куб.м. Займет Грузия позицию партнера или останется подопечной – покажет время.
О мировом порядке XXI века
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Февраль 2005
В.Л. Иноземцев – д. э. н., научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества, главный редактор журнала «Свободная мысль-XXI».
С.А. Караганов – д. и. н., председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, председатель редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике».
Параллельно англоязычная версия этой статьи публикуется в журнале The National Interest (США). Статья обсуждалась на рабочей группе СВОПа, взгляды участников дискуссии учтены и обогатили материал. Авторы выражают особую благодарность А.Г. Арбатову, Ю.М. Батурину, А.Г. Вишневскому, В.З. Дворкину, А.И. Колосовскому, другим коллегам.
Резюме Система мирового управления переживает кризис: институты и принципы, оставшиеся в наследство от прежней исторической эпохи, не соответствуют новым реалиям. Проблемы человечества невозможно решить в рамках существующих подходов.
ПРИРОДА СОВРЕМЕННОГО КРИЗИСА
Во второй половине ХХ века радикально изменились как сама система международных отношений, так и традиционные представления о базовых принципах ее организации. Итогом Второй мировой войны, самого масштабного вооруженного конфликта в истории человечества, стало противостояние коммунизма и капиталистического мира, основанное на принципе баланса сил. Сложившаяся биполярная система породила и своеобразный баланс слабости: стремясь заручиться как можно большей поддержкой, каждая из сторон закрывала глаза на недостатки и даже пороки своих союзников.
Соперничая не только друг с другом, но и с традиционными колониальными державами, Соединенные Штаты и Советский Союз содействовали деколонизации и, не останавливаясь перед выхолащиванием смысла понятия «суверенитет», способствовали распространению принципа суверенитета на мировую периферию. В период становления биполярного мира (1947–1962) к пятидесяти независимым странам, существовавшим к концу Второй мировой войны, присоединились еще сто «суверенных» государств, большинство из которых вряд ли имели право и основания считать себя таковыми. Однако реалистично оценить Третий мир, стремительно образовавшийся рядом с Первым миром и Вторым, не позволяли принципы «политической корректности» послевоенной эпохи. Среди них выделялись постулаты, провозглашавшие «право наций на самоопределение вплоть до отделения и создания национального государства», а также «незыблемость государственного суверенитета».
Принцип суверенитета, использовавшийся в качестве оружия в противоборстве сверхдержав, не был отброшен и после победы одной из них. За время распада биполярной системы (1989–1998) мировое сообщество пополнилось еще несколькими десятками «суверенных» субъектов, степень жизнеспособности многих из которых еще предстоит определить. При этом выигравшие холодную войну Соединенные Штаты, как адепт свободы, демократии и прав человека, привнесли в мировую политику новые «политкорректные» постулаты, провозглашавшие демократию панацеей при решении всех социальных и экономических проблем и ставившие во главу угла «демократизацию мирового порядка».
Однако на рубеже ХХ и XXI столетий становится очевидным: суверенитет отдельных государств несовместим с международной демократией, предполагающей подчинение в той или иной форме меньшинства большинству. Доктрина соблюдения прав человека отказывает попирающим их правительствам во внутренней и внешней легитимности. Отсутствие демократических порядков внутри отдельных стран, их неспособность к социальному и экономическому развитию заставляют усомниться в способности таких наций реализовывать свои суверенные права.
В последнее время многие ученые и политики приходят к выводу о том, что «падающие» (failing) или «несостоявшиеся» (failed) государства составляют бОльшую часть Третьего мира и значительную часть бывшего Второго мира, что эти страны не способны к самостоятельному развитию и представляют собой серьезную угрозу международной стабильности. Драматизм ситуации осложняется двумя немаловажными обстоятельствами.
С одной стороны, прежняя «интегральная» концепция суверенитета постепенно начинает уступать место принципу «ограниченного» суверенитета, основанному на делегировании ряда полномочий и функций наднациональным органам (например, взаимоотношения в рамках Европейского союза). С другой стороны, Организация Объединенных Наций, оставаясь самым авторитетным и представительным международным институтом, испытывает серьезное влияние со стороны падающих и несостоявшихся государств, которые составляют большинство ее членов. Таким образом, модификация вестфальской системы в XXI веке практически неизбежна. Этому процессу будут способствовать как добровольный отказ от суверенитета в части развитого мира, так и неготовность последнего признать суверенитет падающих или несостоявшихся государств, а также необходимость обеспечивать минимальные условия жизни людей на этих территориях, предотвращать распространение многих глобальных бед, в том числе терроризма. Прежде чем представить себе контуры мироустройства грядущих десятилетий, проанализируем основные черты современной реальности.
«РАСКОЛОТАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ»
Рубеж между той частью мира, в которой всё чаще задумываются о возможном отказе от суверенитета, и той, где особое внимание уделяется его восстановлению и укреплению, одновременно во все большей мере превращается в границу между сообществами государств состоявшихся и несостоявшихся. Для многих квазигосударств и территорий она становится все более непреодолимой, превращаясь в водораздел между «центром» и «периферией», Севером и Югом, миром порядка и миром хаоса, постсовременным и современным (мы бы сказали, даже пресовременным) миром. Раскол существующей цивилизации становится одной из определяющих черт нашего времени.
Демографический взрыв в Третьем мире увеличил численность населения несостоявшихся государств и усугубил их положение. Правда, отдельные страны, такие, например, как Китай и Индия, сумели, проводя разумную политику, воспользоваться преимуществами глобализации и стать на путь устойчивого развития. Однако значительная часть государств, находящихся вне пределов территории, обозначаемой как «расширенный Запад» (extended West), являются источниками большинства нынешних глобальных проблем – политических, социальных, экономических и даже экологических.
Это обстоятельство ставит в тупик многих наших современников. Те, чье мировоззрение сложилось в 1960-е и 1970-е годы, кто был воспитан на идеях равенства и прогресса, не могут смириться с провалом концепции «развития», однозначно рисовавшей перед новыми независимыми странами перспективу экономического роста и политической стабильности. Неудачи развивающихся стран подпитывают всевозможные теории «вины» бывших метрополий за нынешнее положение периферии, концепции «долга за политику колониализма», сторонники которых считают, что отсталость может и должна преодолеваться путем предоставления разного рода помощи.
Настало время отказаться от подобных подходов. Конечно, проводя колониальную политику, ведущие державы преследовали прежде всего собственные эгоистические интересы. Но во многих случаях (хотя, разумеется, имелись и исключения) европейская колонизация явилась фактором экономического и социального прогресса, что не принято признавать в рамках новой «политкорректности». При всей своей противоречивости европейское колониальное присутствие в Азии, Африке и Латинской Америке способствовало ознакомлению местного населения с новыми технологиями, освоению более совершенных методов организации труда, повышению образовательного уровня, приобщению к элементам европейских ценностей. Там, где период колонизации был достаточно длительным, а уровень цивилизационного развития до прихода европейцев – относительно высоким, последствия оказались скорее положительными (например, Индия или Малайзия). Там же, где колонизация была слишком кратковременной, чтобы ее позитивные стороны могли породить устойчивый эффект, европейская цивилизация не прижилась, а примитивные культуры в значительной степени подверглись разрушению (так произошло в большинстве стран тропической Африки). В подобной ситуации на первый план вышли негативные стороны колониального присутствия. Враждебность к колонизаторам и бедность местных культурных традиций воплотились в усилиях по созданию так называемой «новой идентичности» – деградирующей, показной и в большинстве случаев основанной на диктатуре.
Последние десятилетия богаты примерами неприятия западных ценностей и образа жизни в развивающихся странах, стремящихся замкнуться в своей отсталости. Подобные примеры особенно многочисленны в Африке и Азии, но весьма заметны и на территории бывшего Советского Союза: среднеазиатские (ныне центральноазиатские) республики, жившие на протяжении десятилетий за счет ресурсов, технологий и интеллектуального капитала России, сегодня представляют собой сырьевые экономики с полуфеодальной политической системой. Губительные попытки отвергнуть ценности современной цивилизации, стремление к самоизоляции характерны и для части российского политического класса.
Низкий человеческий потенциал падающих или несостоявшихся государств, авторитаризм их правителей, а также и порожденное глобализацией серьезное обесценение ресурсов при одновременном возрастании значения технологий и знаний сводят к нулю шансы самостоятельного развития этих стран. Более того, гуманитарная помощь, оказываемая западными странами, как правило, развращает население и власти падающих или несостоявшихся государств, не способствуя модернизации их экономик и общественных структур, порождая иждивенчество и коррупцию. Похожий эффект вероятен и в случае предоставления этим странам каких-то специальных торговых преференций. Все дело в том, что основу их экспорта составляют сырьевые товары, а история не знает примеров успешной структурной перестройки сырьевых экономик в условиях высоких мировых цен на ресурсы (на примере собственной страны мы видим, насколько опасен комплекс «получателя гуманитарной помощи», не говоря уже о нефтяной зависимости, схожей с наркотической).
Опыт небольшого числа «новых промышленных стран», вырвавшихся из западни экономической деградации, также свидетельствует о том, что в современном мире единственный способ достичь хозяйственного успеха – это принять порожденные глобальной экономикой правила игры и взять курс на интеграцию в сообщество государств, разделяющих идеалы и ценности западной цивилизации. Между этими новыми промышленными странами и западными державами устанавливаются отношения партнерства, и сегодня от «центра» требуется всестороннее содействие успешному росту этой части «периферии» – не посредством все более интенсивной деморализующей «помощи», а путем открытия перед ней своих рынков, поддержки развития ее человеческого капитала, интеграции ее в свои политические и экономические структуры.
Однако постепенное приобщение части «периферии» к «центру» не меняет общей картины, особенно в тех регионах, где почти отсутствуют прецеденты успешного «догоняющего» развития, – в Африке и на «расширенном» Ближнем Востоке. Бросаются в глаза непреодолимая отсталость этих регионов, стагнация и даже деградация человеческого капитала, безрассудство и безответственность властных элит, готовых винить в своих бедах кого угодно, но только не собственные некомпетентность, корыстолюбие и коррумпированность. Эта часть «периферии» выступает в качестве источника основных экологических проблем; здешний регресс обостряет проблему мирового неравенства; творимое здесь насилие оборачивается миллионными толпами беженцев и переселенцев; дезориентированные молодые поколения становятся благодатной питательной средой для распространения экстремистских и террористических идей.
Управление протекающими в этой части мира процессами, установление над ними минимального контроля – залог укрепления столь необходимой для мирового развития политической стабильности. Это позволит модернизировать сами отстающие страны и регионы, снизить глобальную напряженность, заполнить «вакуум безопасности», а также осуществить давно назревшее реформирование унаследованной от холодной войны системы международных отношений.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ СИСТЕМНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ МИРОВОГО ПОРЯДКА
Сложные исторические перипетии послевоенной эпохи обусловили высокую степень неструктурированности современной системы международных отношений. В наибольшей мере эта неструктурированность была порождена тремя обстоятельствами. Во-первых, продолжительной подчиненностью всех политических процессов задачам холодной войны. Во-вторых, резким ростом влияния экономических факторов в глобальной политике. И, в-третьих, сокращением возможности использования традиционной военной силы в конфликтных ситуациях. Все эти обстоятельства не были адекватно оценены и не получили отражение в сложившейся ныне системе международных институтов.
Существенная сторона процессов, связанных с первым обстоятельством, нашла наиболее полное выражение в эволюции роли и значения Организации Объединенных Наций, созданной вскоре после окончания Второй мировой войны и насчитывавшей 50 государств-членов. Структура ООН изначально не предусматривала широкого демократического участия множества новых стран, обретших независимость в последующие десятилетия. Совет Безопасности «разлива 1945 года», в котором обе сверхдержавы – СССР и США, две колониальные метрополии – Великобритания и Франция, а также Китай (до 1971-го его представляло бежавшее на Тайвань правительство Гоминьдана) имели право вето, выступал, по сути, инструментом легитимации биполярной системы. Будучи ее своеобразным дополнением, ООН не смогла добиться создания системы коллективной безопасности, сформировать эффективные международные вооруженные силы, способные не только поддерживать, но и навязывать мир, предотвращать конфликты, противодействовать распространению оружия массового уничтожения (ОМУ). За всю историю ООН решения Совета Безопасности лишь трижды (в Корее в 1953 году, в Конго в начале 1960-х и в Кувейте в 1990-м) воплотились в конкретные действия по наказанию агрессора.
За прошедшие годы ООН обросла массой организаций и агентств. Некоторые из них, такие, как Всемирная организация здравоохранения, Международное агентство по атомной энергии, Всемирный банк и ряд других, весьма полезны, тогда как большинство их бюрократизировались или же, как, например, регулярная Специальная сессия Генеральной Ассамблеи, работающая над совместным решением проблемы наркотиков, занимаются бесполезными дискуссиями. Те же структуры ООН, которые сформировались в 1945 году, но, как позднее выяснилось, «не принимали во внимание» право народов на суверенитет, оказались недейственными (например, Военно-штабной комитет) или были фактически распущены (в том числе Комитет по опеке, упраздненный в 1994-м). В ее нынешнем виде Организация Объединенных Наций сохраняет свое значение как уникальный и универсальный инструмент диалога, однако на практике она не только лишена возможности вмешиваться в международные конфликты, но и зачастую препятствует формированию институтов, способных эффективно решать возникающие проблемы. ООН подошла к рубежу, на котором необходим «ремонт» ее структуры, причем отнюдь не косметический. Попытки реформировать организацию пока не очень успешны. В этом убеждает анализ доклада Группы высокого уровня по угрозам, вызовам и переменам, представленного в конце 2004 года. (См. также заслуживающую внимания статью российского члена этой группы академика Евгения Примакова «ООН: вызовы времени» в журнале «Россия в глобальной политике». Т. 2, № 5, сентябрь – октябрь 2004 г., с. 68–76.)
Доклад, безусловно, заслуживает отдельного глубокого обсуждения, однако он не уменьшил ощущение того, что и в экспертной среде наблюдается острый дефицит новых идей.
Второе обстоятельство, обусловившее высокую степень неструктурированности современной системы международных отношений, связано с нарастающей глобализацией мировой экономики, которая придает политическое измерение, казалось бы, сугубо хозяйственным проблемам. В новых условиях выявилась неспособность к эффективному функционированию политических институтов, сформированных еще в то время, когда никто не мог даже помыслить ни о диктате цен на сырье со стороны международных картелей, ни о возможности банкротства суверенных заемщиков, ни об образовании регионов свободной торговли, ни тем более о единых валютных зонах, охватывающих несколько национальных экономик. Преодоление экономических кризисов и финансовых катаклизмов напрямую связано с теми или иными формами краткосрочного (а возможно, и продолжительного) ограничения столь важного фактора в системе международных институтов, как национальный суверенитет. Однако правомерность подобного ограничения нынешней теорией международных отношений практически не признается.
Наиболее очевидным примером того, как экономическая глобализация трансформируется в политическую интеграцию, выступает Европейский союз. Успех относительно скромного проекта объединения угольной и сталелитейной индустрии Франции и Германии привел в свое время к созданию Европейского экономического сообщества, превратившегося спустя несколько десятилетий в сегодняшний ЕС, самый сложный политический организм в человеческой истории. Это уникальное политико-хозяйственное образование доказывает не только экономическую эффективность, но и социальную благотворность интеграции, порождающей относительно справедливое и вполне конкурентоспособное общество. Одновременно мы становимся свидетелями того, как процесс абсолютно добровольного ограничения суверенитета включает в себя все большее число участников. При этом объединенная Европа демонстрирует новый вариант экспансионистской политики – пожалуй, наиболее эффективный и социально приемлемый из всех, какие только знала история.
Наконец, третье обстоятельство, обусловившее неструктурированность современной системы международных отношений, – сокращение возможности использования традиционной военной силы в конфликтных ситуациях. В условиях нарастания глобальной нестабильности, весьма заметной после завершения холодной войны, дезориентирован и наиболее мощный международный военно-политический альянс – НАТО. Выполняя на протяжении сорока лет задачи стратегического сдерживания в Европе, НАТО продемонстрировала свою неспособность наказать агрессоров, нанесших 11 сентября 2001 года удар по Соединенным Штатам, а два с половиной года спустя – по Европе (взрывы поездов в Испании). За последнее десятилетие альянс включил в себя более десятка новых членов, но так и не переосмыслил основные элементы своей стратегии, de facto раскололся в связи с военной операцией в Ираке и более чем осторожно рассматривает возможное расширение своей зоны ответственности.
Подытоживая, можно без преувеличения сказать, что в политическом и военном отношении современный мир разделен на «центр» и «периферию» – точно так же, как в экономическом и социальном плане. Важная отличительная особенность заключается в том, что Соединенные Штаты (представляющие развитой мир), а также Россия и Китай (со стороны развивающихся стран) сохраняют верность традиционной политике баланса сил, тогда как европейские государства привержены методам экономического влияния, военного невмешательства и политического нейтралитета. Различия между тем, что всё чаще называют соответственно современной и постсовременной политикой, становятся все разительнее. Но ни та, ни другая модель пока не способны предложить рецепты преодоления глобального беспредела.
ЧТО НАС ОЖИДАЕТ?
В условиях все большей непредсказуемости глобальных процессов, усугубления уже стоящих перед человечеством и появления новых проблем ни одно из национальных государств не способно в одиночку гарантировать собственную безопасность. Если тот или иной регион окажется втянутым в серию разрушительных конфликтов, их негативное влияние неизбежно распространится и на остальные, в том числе и более благополучные, страны и регионы. Именно поэтому сегодня важно оценить возможные варианты развития мировой политической архитектуры и определить наиболее приемлемые (или, по меньшей мере, наименее катастрофичные) из них.
Все ныне имеющиеся концепции относительно того, как в дальнейшем будет или должен эволюционировать мировой порядок, можно разделить на три большие группы.
Первую группу составляют сценарии, в основе которых – осмысление мира в сравнительно привычных категориях центров силы, или «полюсов», хотя содержания этих концепций весьма (а порой и радикально) отличаются друг от друга.
Так, после окончания холодной войны широкое распространение (особенно в США) получила идея о том, что на планете надолго установился однополярный мир, de facto управляемый Америкой. Сторонники данной идеи исходят из того, что Соединенные Штаты, находящиеся в расцвете своего могущества, во все большей степени реализуют стратегию односторонних действий, а немалая часть американских политиков и экспертов уже вовсю воспевают мощь и величие новой Империи. Их оппоненты, правда, указывают на то, что перенапряжение сил единственной сверхдержавы неизбежно. Кроме того, с подобным развитием событий никогда не согласятся большинство членов мирового сообщества, которые непременно начнут стремиться к совместному противостоянию глобальному гегемону.
Более существенным, однако, нам представляется не то, к каким последствиям может привести воплощение в жизнь такого сценария, а то, что сам он основан на сомнительных предпосылках и самообмане. Да, сегодня Америка – мощнейшая экономическая держава. Но ее относительная мощь серьезно уступает уровню конца 1940-х – начала 1950-х или начала 1920-х годов. Беспрецедентный на первый взгляд военный потенциал США на поверку оказывается крайне ограниченным, о чем свидетельствуют попытки стабилизировать ситуацию в ряде регионов планеты. Политического влияния Вашингтона также недостаточно для того, чтобы эффективно купировать самые опасные процессы в современном мире. Чего, например, стоит неспособность США не только предотвратить обретение ядерного оружия Индией и Пакистаном, но и воспрепятствовать развернутой Исламабадом активной торговле компонентами ОМУ и технологиями его производства! При всем своем могуществе Америка бессильна и в том, что касается разрешения одного из ключевых конфликтов современности – арабо-израильского.
Противники американской гегемонии стремятся к созданию альтернативной модели и выступают за многополярный мир. Но такая точка зрения нереалистична и старомодна, так как современный мир невозможно свести к совокупности уравновешивающих друг друга центров силы. Как и концепция восстановления противовеса Соединенным Штатам, эта идея не направлена на решение новых глобальных проблем, и даже семантика самого термина «многополярность» подразумевает нацеленность не на сотрудничество, а на соперничество в международных делах. Наиболее последовательными приверженцами этой концепции являются ныне Китай и Франция. Россия подвержена их влиянию и колеблется в определении собственного курса, что иногда сказывается в ее раздражении высокомерием Вашингтона. Однако в последнее время российские руководители предпочитают использовать термин «многовекторность», не имеющий четкой политической (и тем более антиамериканской) окраски. Такой подход отражает приверженность прагматической политике перманентного лавирования. Оно неизбежно в быстро меняющемся мире, где постоянные союзы и ориентации невозможны да и нежелательны. Это особенно существенно для такой страны, как Россия, позиции которой временно ослаблены и которая к тому же оказалась на линиях разлома между богатыми и бедными странами, между переживающей упадок великой исламской цивилизацией и цивилизациями пока что более успешными. Однако многовекторность остается не столько концепцией миропорядка, сколько способом до поры до времени воздержаться от выбора.
Сколь различными ни казались бы идеи однополярного и многополярного мира, обе они базируются на общей предпосылке: каждая страна или группа стран проводит ту или иную политику, исходя из своего отношения к другим странам. Подобная идеология кажется нам отжившей и малоперспективной.
Сторонники концепций, которые условно можно объединить во вторую группу, призывают отказаться от стремления к балансу сил в пользу создания некой парадигмы управляемости мира. Наиболее последовательные из них отстаивают идею мирового правительства. Однако эта идея теряет свою популярность по мере того, как увеличивается число падающих государств, снижается роль ООН, усугубляется неспособность сторонников «вашингтонского консенсуса» построить систему эффективного наднационального управления хотя бы в сфере международных экономических процессов, а также повсеместно нарастают националистические и сепаратистские тенденции. Единственным, но крайне важным исключением на этом фоне выступает Европейский союз. При всех очевидных проблемах (неповоротливость европейской бюрократии, несопоставимость внешнего влияния ЕС и его экономического и социального потенциала и пр.) объединенная Европа – успешный «пилотный проект» мирового правительства. Хочется верить, что этот проект выживет, не утонув в историческом водовороте.
Успех европейского эксперимента подпитывает еще одну концепцию, адепты которой выступают за «усеченный» вариант мирового правительства, но, по сути, призывают к «отгораживанию» «центра» от «периферии». Исходя из соображений политической корректности, мало кто решается открыто сформулировать эту идею. Однако элементы такого подхода просматриваются в политике развитых стран, которые, провозглашая необходимость содействовать развитию, на деле сокращают помощь, по сути, уходят из нищающей и деградирующей Африки, преуменьшают опасности распространения ОМУ. Даже Европа, остающаяся крупнейшим источником гуманитарной помощи, все больше концентрируется на собственных проблемах и на ситуации в сопредельных государствах в ущерб своей международной политической активности. Эскапизм развитых стран еще более явно проявляется в курсе, проводившемся по отношению к «расширенному» Ближнему Востоку. Проблемы, которые накапливались там десятилетиями, предпочитали не замечать, как игнорировали и чудовищные войны в Африке.
Политика, основанная на подобном подходе, вряд ли может лечь в основу эффективного управления миром. Практика показывает, что отстающие страны, как правило, не способны самостоятельно выйти из пике и в них рано или поздно вызревают проблемы, выплескивающиеся во все остальные регионы, – от терроризма и распространения оружия массового уничтожения до разрушения локальных экосистем и возникновения масштабных эпидемий.
Неэффективность обеих рассмотренных концепций управляемости мира – формирования мирового правительства и «отгораживания» – подталкивает к разработке третьей парадигмы глобального управления. Суть ее состоит в следующем: передовые и наиболее мощные нации должны навязать неблагополучным государствам элементарный порядок. Такое управление может иметь два уровня – спорадический и коллективный.
Спорадическое управление. Неспособность какого-либо из государств или квазигосударств обеспечить на своей территории соблюдение минимальных прав граждан дает основание навязать ему «внешнее управление». Оно осуществляется посредством «гуманитарной интервенции» с последующим отторжением части территории или полной оккупацией миротворческими силами (в качестве примера могут служить опыт НАТО в бывшей Югославии, действия России в Приднестровье, Южной Осетии и Абхазии, а также силовое вмешательство ряда европейских стран в дела их бывших колоний в Африке). События последних десятилетий свидетельствуют о том, что странам «центра» придется все чаще использовать этот крайне неоднозначно воспринимаемый инструмент управления. Препятствием на пути его применения является отсутствие механизма его легитимации, что порой превращает такое управление в очередной источник хаоса, соперничества и взаимных подозрений. Вот почему подобная политика, на наш взгляд, должна проводиться от имени международного сообщества – возможно, через воссоздание института подопечных Организации Объединенных Наций территорий, управляемых по мандату великими державами или их группами. (Правда, доклад Группы высокого уровня ООН предлагает окончательно похоронить идею ооновского Комитета по опеке; при этом не совсем ясно, чем руководствуются авторы доклада.) Неизвестно также, хватит ли у ведущих и наиболее продвинутых демократических государств воли для воплощения в жизнь такой политики. Весьма вероятно, что нет, особенно в уставшей от войн и колониальных коллизий Европе.
Коллективный вариант предполагает создание нового «концерта наций», преследующего вышеописанные цели, но действующего более масштабно – путем открытого доминирования в мировом сообществе группы ведущих, наиболее мощных государств. Совместно они способны диктовать мировому сообществу свою волю и противодействовать нарастанию хаоса как напрямую, так и через международные организации. Эта концепция представляется нам наиболее адекватной и последовательной, хотя и труднореализуемой. Ее главное преимущество заключается в том, что она подразумевает сотрудничество ведущих государств, которые контролируют большую часть мирового валового продукта, производят основные новые технологии и располагают рычагами, несоизмеримыми с потенциалом любой из возможных коалиций. Выработка этими странами стратегии коллективных действий стала бы впечатляющим прорывом в сфере международных отношений. Однако институциональная основа подобной парадигмы (контуры которой неявно просматриваются в идее «большой восьмерки» и которая угадывается в отдельных действиях Совета Безопасности ООН) выглядит пока крайне неопределенной.
Наконец, существует третья группа концепций, которые мы охарактеризовали бы как маргинальные по причине обреченного пессимизма одной их части и ни на чем не основанного оптимизма другой.
Пессимисты констатируют: мир сползает к пропасти глобального хаоса, противостоять которому невозможно. Хаотизация пугает многих, опасения особенно возросли после того, как лидер современного мира – Соединенные Штаты – серьезно подорвал свою мощь вторжением в Ирак. В результате неразумного применения военной силы Вашингтон вместо продвижения к однополярному миру поставил под вопрос свое влияние, сделав огромный шаг в сторону мира «бесполярного» – хаотичного и неуправляемого.
Примером противоположной, преувеличенно оптимистической, точки зрения на развитие ситуации в будущем является сценарий, который весьма популярен среди американских экспертов. По их мнению, залогом мира и стабильности станет демократизация все новых и новых стран, поскольку демократии, мол, не проводят агрессивной, воинственной политики. Однако данный постулат применим лишь к либеральным демократиям и не имеет никакого отношения к демократиям нелиберальным, а только они и могут возникнуть в результате искусственной (насильственной) демократизации. Принцип народовластия не приживается в бедных традиционалистских обществах. Ускоренное навязывание формально демократического способа правления, скажем, в Китае, Саудовской Аравии да и в том же Ираке может серьезно подорвать международную стабильность. И уж совсем безответственной глупостью выглядит идея дальнейшей «демократизации» международных отношений, способной лишь усилить влияние несостоявшихся государств.
ЧТО ДЕЛАТЬ?
Из вышеперечисленных концепций будущего миропорядка самой перспективной нам представляется та, что основана на идее коллективного управления, осуществляемого группой ведущих демократических государств. Будучи сторонниками этой идеи, авторы, тем не менее, не стремятся отринуть все прочие доктрины мироустройства, выступая за создание синтетической концепции, которая учитывала бы недостатки каждого из изложенных подходов и оказалась бы приемлемой для большинства субъектов мировой политики. Подобная концепция должна быть направлена на достижение ряда важный целей. Это – повышение степени управляемости международной системы, предотвращение распространения ОМУ и снижение риска его применения, борьба с терроризмом, создание условий для экономической и социальной модернизации, а на ее основе и демократизации развивающихся стран, а также расширение пространства стабильности и развития, ограниченного ныне странами «центра». Формирование на этой основе более стабильной и управляемой международной системы откроет перспективы и перед отстающими государствами, создаст хотя бы теоретические предпосылки для их поступательного движения. Если же продолжится нынешнее сползание к хаосу, таких шансов у них просто не будет.
Реформирование системы глобальных институтов должно, на наш взгляд, начаться с создания новых международных структур, координирующих взаимодействие между странами «центра». Следующий этап – это их сосуществование и конкуренция с уже имеющимися институтами, в процессе которой круг участников новых структур постепенно расширяется. Наконец, формируются институты, оптимально отвечающие стоящим в повестке дня задачам.
На первом этапе возможности и ресурсы, находящиеся в распоряжении развитых стран, должны использоваться в целях выстраивания «центра» как союза, эффективно влияющего на «периферию», делающего ее более управляемой и распространяющего на нее принципы, принятые во взаимоотношениях между самими странами «центра». Сегодня отсутствует четкое ядро, вокруг которого мог бы начаться процесс консолидации, – то ли это «пятерка» постоянных членов Совета Безопасности ООН (возможно, расширенная), то ли «восьмерка» (возможно, также расширенная). Наиболее реалистичен компромиссный вариант: «центр», скорее всего, составят Соединенные Штаты, Европейский союз, Япония, Россия и, может быть, Китай и Индия, как страны, уверенно продвигающиеся по пути развития, заинтересованные в стабилизации международной ситуации и обладающие значительными ресурсами.
Первоначально всем этим странам предстоит заключить между собой ряд соглашений, определяющих их общую позицию в отношении глобальных социальных проблем и вопросов международной безопасности, и декларировать решимость бороться с опасными тенденциями мирового развития. Новая коалиция, или альянс, провозгласит свою верность идеалам, воплощенным в Уставе ООН, и приложит усилия к тому, чтобы действия Организации Объединенных Наций стали более эффективными и решительными.
Второй этап, наиболее сложный, будет включать в себя совокупность мер по реформе ООН, которую следует наделить адекватными властными полномочиями и силовыми структурами. Видимо, придется вернуться к исходному варианту Устава ООН, в котором не предусматривалось право наций на самоопределение, четко конкретизировать требования к государствам – членам Организации Объединенных Наций, а также прописать процедуру исключения или временной приостановки членства той или иной страны. В случае успеха такой реформы странам «центра» следовало бы создать объединенные вооруженные силы, действующие под эгидой ООН, но управляемые представителями великих держав. (В принципе такая возможность была заложена в Военно-штабном комитете ООН, но его тоже предлагают аннулировать.) В случае же провала реформы, представляющегося весьма вероятным, государства «центра» окажутся свободными от обязательств выполнять ряд решений, принимаемых в рамках Организации Объединенных Наций (что имеет место и сегодня, реализуясь через право вето), и смогут приступить к созданию коллективных военных структур и структур безопасности вне рамок ООН. В последнем случае логично предположить, что фундаментом таковых станут структуры НАТО, хотя это и потребует роспуска альянса и формирования на его основе новой военно-политической организации, не ограниченной пресловутой зоной ответственности (чему давно пришло время).
По завершении второго этапа возникнет серьезная политическая и военная коалиция развитых стран. Для нее будут характерны ясные и открыто декларируемые принципы отношений с остальным миром. Применение силы станет возможным лишь в случаях, заранее оговоренных со всеми остальными субъектами международных отношений (например, покровительство террористическим организациям, массовые нарушения прав человека, геноцид, религиозные преследования, явная неспособность правительств контролировать ситуацию в пределах собственной страны). Это, с одной стороны, внесет в систему международных отношений больше определенности, сократив влияние на нее падающих и несостоявшихся стран, и, с другой стороны, укажет не входящим в коалицию государствам на четкие рамки свободы их действий по отношению к собственным народам, сопредельным странам и международным нормам.
На третьем этапе институционализация новых международных структур вступит в завершающую стадию. Страны «центра» получат реальную возможность формулировать свои требования (обусловленные не произвольной заинтересованностью, а задачами борьбы с теми или иными опасными глобальными тенденциями) к остальным государствам. Выполнения этих требований не следует добиваться силой оружия: главный инструмент давления на «периферию» – это условия экономического, технологического и информационного партнерства с «центром», которые могут быть более или менее благоприятными. Только в исключительных ситуациях, таких, как предотвращение гуманитарной катастрофы или помощь в отражении агрессии одного из «периферийных» государств против другого, развитые страны могут прибегать к использованию военной силы. Основная задача их союза – не покорить, а цивилизовать «периферийные» территории, помочь их народам достигнуть уровня развития, позволяющего им реализоваться в качестве полноправных суверенных государств. Лишь для некоторых падающих и несостоявшихся государств придется восстановить статус подмандатных территорий с внешним управлением, используя для этого нормы, подобные тем, что были прописаны в Уставе ООН.
Формирование стабильного союза развитых стран способно сыграть определяющую роль и в разрешении целого ряда застарелых конфликтов, в первую очередь арабо-израильского противостояния. Его затяжной характер и серьезность накопленных за десятилетия взаимных претензий не дает надежд на его преодоление без вмешательства сторонней силы, а возможно, и без возвращения части ближневосточных территорий под опеку великих держав. Необходимо и создание коллективных структур безопасности «расширенного» Ближнего Востока, где они могли бы сыграть положительную роль, подобную той, какую сыграла Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе в разрешении противоречий между странами западной и восточной частей континента.
Разумеется, обозначенные этапы – сначала «отгораживание» «центра» от «периферии», затем его самоорганизация и лишь после этого активное воздействие – весьма условны. Некоторыми проблемами падающих и несостоявшихся государств придется заниматься уже сегодня. Мы лишь попытались выделить приоритеты, важнейшим из которых является самоидентификация и самоорганизация «центра».
* * *
Мировой порядок XXI века не будет походить на прежний, столь привычный для политиков прошлого столетия. Основное его отличие станет заключаться в том, что незыблемый на протяжении последних трехсот лет принцип баланса сил утратит свое былое значение. Снижение вероятности конфликта между великими державами и сближение их позиций по большинству спорных международных проблем приведут к формированию альянса развитых стран, мощь которого не может быть уравновешена никаким объединением сил «периферийных» государств.
Важным следствием подобной трансформации станет отказ от «демократизации» международных отношений, от учета мнения и позиций падающих и несостоявшихся государств и их поддержки и, наконец, от соглашательской политики, намеренно игнорирующей нарушения общепринятых норм и прав человека в странах «периферии», от курса на распространение оружия массового уничтожения и спонсирование террористической активности. Коалиция развитых стран сможет устанавливать нормы поведения на международной арене, а также правила, ограничивающие степень свободы правительств в отношении собственных граждан.
Очевидным отличием новой системы международных отношений от нынешней станет и восстановление системы управления падающими и несостоявшимися государствами усилиями отдельных великих держав или их коалиции. Но не с целью эксплуатации природных богатств или людских ресурсов этих стран, а ради защиты элементарных прав их граждан и предоставления им гарантий соблюдения, как таковых. Вестфальская система не уйдет в прошлое, но будет модифицироваться по мере установления приоритета прав человека над правами народов, наций и государств.
Насколько все эти прогнозы окажутся реальными, зависит от способности развитых стран координировать свою политику, подчинять свои текущие конъюнктурные цели задачам построения предсказуемого и безопасного мира. Мы не можем с уверенностью сказать сейчас, сколь сильной окажется решимость правительств этих стран двигаться по избранному пути. Но надеемся на то, что перспективное видение все же возьмет верх над сиюминутными интересами.
Россия. США. Евросоюз. ООН > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 17 февраля 2005 > № 2911856
Владислав Иноземцев, Сергей Караганов
От глобальных противоречий – к региональным конфликтам
© "Россия в глобальной политике". № 5, Сентябрь - Октябрь 2004
М.Г. Делягин – д. э. н., председатель президиума – научный руководитель Института проблем глобализации. При подготовке статьи использованы материалы его книги «Мировой кризис. Общая теория глобализации» (М.: Инфра-М, 2003).
Резюме Задача Российской Федерации на современном этапе – довести до логического конца распад Советского Союза и добиться признания независимости тех самопровозглашенных образований, которые не желают оставаться в составе бывших советских республик.
Исчезновение силового противостояния двух систем перевело глобальную конкуренцию в плоскость цивилизационного конфликта. Но если раньше глобальная конкуренция означала в первую очередь противостояние государственных военных структур, то теперь она принимает вид столкновения сетевых структур, ориентирующихся на ту или иную цивилизацию. (К числу сетевых структур сегодня относятся не только финансовые, общественные, религиозные и преступные организации, но и спецслужбы, действующие всё более самостоятельно под предлогом необходимости борьбы с терроризмом.)
В силу специфики сетевых структур глобальная конкуренция становится неявной, реализуясь в отдельных, ограниченных по масштабам, то есть региональных, формально не связанных друг с другом конфликтах, которые приобретают долгосрочный, тлеющий характер. Их активизация и привлечение к ним внимания мирового общественного мнения создают новые поля на «великой шахматной доске».
В прошлом конкуренция двух систем носила прежде всего не экономический, а идеологический характер. Борьба в первую очередь шла за «души людей», за привлечение на свою сторону большего числа сторонников. Сегодня «силовым полем», направляющим глобальную конкуренцию, является осознание недостаточности природных ресурсов для продолжения развития прежними темпами на базе прежних технологий. Цивилизационная конкуренция, таким образом, превращается в борьбу за ресурсы.
Ресурсный голод (для большинства стран мира еще потенциальный) подстегивает экспансию и направляет ее в регионы с «бесхозными» богатствами, то есть с такими, освоить которые не под силу обладающим ими государствам. В первую очередь это Африка и постсоветское пространство, включая Россию.
ПОЛЗУЧЕЕ МИРОТВОРЧЕСТВО
Открытое оформление и упрощение созданных в России за последние годы механизмов управляемой демократии демонстрируют Западу, что строящуюся российскую государственность принципиально невозможно интегрировать в его систему ценностей вообще и евроатлантическое сообщество в частности. Осознав данный факт, Запад вряд ли попытается наладить с Россией особые механизмы взаимодействия, как в случаях с бывшим СССР и сегодняшним Китаем: Россия для этого слишком слаба. Скорее всего, мы станем свидетелями попыток возвратить наше государство в универсальное, формально-демократическое состояние.
Расширяющиеся цивилизации по-разному осуществляют освоение территории России. Прежде всего экономически – посредством создания, например, транснациональных корпораций с участием российских партнеров, осуществления проектов наподобие Каспийского трубопроводного консорциума или тех, что реализуются на условиях Соглашения о разделе продукции, а также воздействия на такие российские проекты, как экспортный нефтепровод из Восточной Сибири. Далее, используется сетевой способ (особенно через наркомафию, политическое лобби и религиозные структуры, в первую очередь исламистские и католические), а также этнический.
Нередко этому служит и международная миротворческая деятельность, призванная ослаблять межнациональные конфликты, которые сопровождаются террористическими актами. Использование региональных конфликтов как инструмента влияния на управляющую систему нашей страны, как и в случае позднего СССР, – один из самых болезненных способов давления на Россию. Речь идет прежде всего о региональном противостоянии в ближнем зарубежье, центральноазиатская часть которого превращается в часть Большого Ближнего Востока, и в исламских регионах самой России.
Так, нагнетание президентом Грузии Михаилом Саакашвили националистической эйфории вокруг идеи восстановления территориальной целостности страны способно толкнуть Тбилиси к силовому воссоединению с Южной Осетией. Малочисленные южноосетинские силы самостоятельно не смогут дать отпор противнику, авангард которого – спецназ, подготовленный американскими инструкторами. Это поставит президента России Владимира Путина перед крайне неприятной дилеммой: его усилия по защите граждан России (официально они составляют 56 % населения Южной Осетии) неизбежно приведут к ссоре с Западом, который, скорее всего, поддержит Саакашвили.
Выбор между интересами граждан России, с одной стороны, и Запада – с другой, одновременно будет являться и выбором между двумя группировками внутри российской элиты – западниками-либералами и силовиками. Последние могут спровоцировать конфликт в надежде, что президент Путин все же решит помочь соотечественникам, проживающим в Южной Осетии, и отвернется от либерального крыла. Однако велика вероятность и того, что глава Российского государства, твердо, хотя и не всегда осознанно придерживающийся во внешней политике линии Михаила Горбачёва, в критический момент предпочтет дружбу с Западом.
Нет сомнений, что силовое решение южноосетинской проблемы при фактическом бездействии российских миротворцев, от которых потребуют не вмешиваться, приведет к партизанской войне и погружению республики в кровавый хаос, неисчислимым страданиям мирного населения, как осетинского, так и грузинского. Единственным выходом из сложившейся ситуации станет ввод в Южную Осетию международных миротворческих сил (очевидно, под эгидой НАТО). Эта республика настолько мала, что контингент понадобится незначительный. А измученное террором и направляемое эффективной пропагандой население этих регионов, каким бы патриотичным оно ни было, относительно скоро присоединится к требованиям ввести международные подразделения.
После этого любой крупномасштабный теракт на Северном Кавказе поднимет волну требований «прогрессивной мировой общественности» ввести международные миротворческие силы и туда как единственное средство обеспечения мира.
Так «на плечах террористов» натовские войска шагнут на Северный Кавказ, после чего его отделение от России по косовскому сценарию станет вопросом времени. Исходя из логики глобальной конкуренции, следующими территориями, контроль над которыми принципиально важен, оказываются Татария и Башкирия – ключевые технологические зоны, через которые осуществляется транзит сибирских энергоносителей на Запад. Исламский компонент в этих республиках позволяет сделать попытку и там разыграть сценарий дестабилизации. Зависимость Татарии и Башкирии от стратегических конкурентов России сделает юрисдикцию Москвы над Западной Сибирью формальной. В среднесрочной перспективе это способно спровоцировать постановку вопроса о российской принадлежности Сибири и Дальнего Востока.
Итак, отказ (под любым предлогом) от защиты соотечественников, проживающих за пределами России, в пользу отношений с Западом может вызвать «эффект домино» и повлечет за собой внутриполитический кризис, чреватый подрывом легитимности президента, стержневой фигуры всей российской государственности. Чтобы избежать этого, России надо любой ценой не допустить агрессию со стороны Грузии.
Стратегическая задача Москвы на нынешнем этапе должна состоять в том, чтобы довести до логического конца процесс распада СССР и добиться признания права на самоопределение народов постсоветского пространства, в том числе и тех, которые не желают жить вне российской государственности. В состав России могут войти (если народы этих территорий выскажут соответствующее пожелание) не только Южная Осетия, но и Абхазия, а также Приднестровье (при возможном объединении Молдавии с Румынией и предоставлении со стороны Европейского союза, НАТО и США письменных гарантий неприкосновенности Приднестровья как российской территории).
Между тем современное российское государство, органически не способное на последовательное отстаивание своих национальных интересов, не в состоянии реагировать на возможность «миротворческой» агрессии НАТО, в первую очередь США, уже сегодня создающую потенциальную угрозу территориальной целостности и самому существованию России.
Трагическое несоответствие инфраструктуры внешней политики (от программ обучения студентов до организационной структуры МИДа и Совета безопасности РФ) назревшим проблемам становится все более очевидным. Подобно тому как генералы всегда готовятся к прошлой войне, российское стратегическое планирование во внешнеполитической сфере не реагирует на реалии нового времени.
Принципиальный отказ от создания единой системы выработки внешнеполитических приоритетов, оборачивающийся полным отсутствием целостной внешней политики, ведет наше государство к болезненным провалам не только в сферах прямого столкновения интересов, но и даже на его собственном «заднем дворе».
Яркий пример – ситуация в Абхазии. Российское руководство, органически не умеющее анализировать альтернативы и готовить «кадровый резерв», автоматически сделало ставку на правящий клан. Он занимает наиболее жесткую антигрузинскую позицию и не склонен к сотрудничеству с остальными группировками. При этом даже наличие административного ресурса и полной поддержки Москвы не позволило кандидату от «партии власти» победить. Обстановка в республике обострилась, а Россия оказалась дискредитирована. В результате вполне вероятен следующий сценарий: оппозиционные и до сих пор пророссийские кланы начнут наводить мосты в направлении Запада. Там их встретят приветливо, и Абхазия будет потеряна Россией так же, как Аджария, а до того – и весь Советский Союз.
АНТИНАРКОТИЧЕСКАЯ КОАЛИЦИЯ
Распад СССР и образование в Центральной Азии новых государств с различными правовыми системами создали идеальную среду для деятельности наркомафии, получившей возможность оптимизации юридических рисков при помощи страновой диверсификации своей деятельности. Наркомафия уже сыграла и продолжает играть значительную роль в новейшей истории Таджикистана и некоторых других центральноазиатских государств. Приход к власти в Афганистане талибов (с помощью пакистанской армии и на деньги от производства героина) окончательно оформил транзит наркотиков в Европу из Афганистана через Центральную Азию и территорию России, а затем и через выведенное из-под сербской юрисдикции Косово. Россия, как и всякая транзитная страна (к тому же с деградирующим социумом, что многократно повышает восприимчивость к наркотикам), несет исключительно тяжелый урон.
Масштабы распространения наркотиков угрожают самому биологическому существованию российского общества (условный «порог безопасности» – один процент наркозависимого населения – превышен, по неполным данным МВД, как минимум, вдвое), а растущее политическое влияние наркомафии способно уже в обозримом будущем спровоцировать ряд болезненных для Москвы конфликтов в Центральной Азии, да и внутри России.
Однако реальной борьбы с этим злом не ведется. Был, правда, отменен железнодорожный рейс Душанбе – Москва, зато стало более интенсивным автобусное сообщение, а «опиумный поезд» Душанбе – Астрахань курсирует по-прежнему. Снятие российских застав на таджико-афганской границе способствует активной переброске наркотиков как раз в то время, когда либерализация их производства в Афганистане после свержения талибов может привести к массовому сбросу цен, так что уровень доступности героина резко возрастет.
При всем при том смертельно опасная для России и крайне болезненная для Евросоюза наркоэкспансия дает нашей стране уникальный шанс на реальное лидерство в деле объединения усилий, направленных на решение общей задачи. Более того, при желании Россия относительно легко получит от мирового сообщества мандат на своего рода контроль над Центральной Азией и даже на политическое доминирование в ней в целях защиты Европы от потока наркотиков.
Это будет уже не «либеральная империя», занимающаяся насаждением в Центральной Азии чуждой ей (еще в большей степени, чем России) идеологии, которая под видом борьбы за права человека защищала бы интересы самых разных меньшинств в ущерб обществу в целом. Это будет категорический и ясно осознаваемый всеми императив, объективно сплачивающий Европу и Россию под лозунгом борьбы с наркомафией и международным терроризмом. Политкорректность данного лозунга вполне очевидна, и его не сможет оспаривать наш стратегический конкурент – США.
Однако реализация подобной политики предъявляет созданной президентом Путиным «вертикали власти» заведомо непосильные для нее требования. Подрыв эффективности государственного аппарата в результате административной реформы, повлекшей за собой длительный паралич всей системы госуправления, не позволит в ближайшие годы использовать данный исторический шанс.
ЗАГАДКИ КИТАЙСКОЙ ШКАТУЛКИ
Региональные проблемы грозят России и на другом направлении – дальневосточном. Неопределенность с перспективами трубопровода Ангарск – Дацин, на который Китай возлагал большие надежды, отбрасывает тень на все будущее российско-китайских отношений, особенно если учесть предшествовавшее этому скандальное исключение китайцев из процесса приватизации «Славнефти». До сих пор руководство КНР в основном рассматривало нашу страну как партнера, испытывающего внутренние неурядицы и порой ведущего себя странно, но при этом достаточно надежного и договороспособного.
Однако непоследовательное поведение российских властей в последние годы, потакание аппетитам некоторых губернаторов, потворство давлению на Пекин со стороны Токио и, вероятно, действующего его руками Вашингтона, который опасается дальнейшего подъема Китая, могут (несмотря на отданные Пекину полтора острова, а, быть может, и благодаря этому компромиссу) ускорить смену настроений в КНР по отношению к России. Поднебесная начнет воспринимать наше государство как слабого, пассивного и не полностью самостоятельного владельца богатых природных ресурсов. А к чужим и слабым китайцы относятся весьма прагматично – без сантиментов.
Пекин в значительно большей степени, чем Москва, руководствуется при выработке своей политики представлением о глобальной расстановке сил и условиях глобальной конкуренции. Китай серьезно относится к прогнозам, согласно которым мировое потребление нефти в не столь отдаленном будущем превысит объемы ее добычи из относительно легко извлекаемых запасов. Пекин исходит из того, что его стратегические соперники заинтересованы в ограничении доступа КНР к топливным ресурсам и эта заинтересованность будет нарастать по мере сокращения объемов легкодоступных ресурсов. В частных беседах китайские аналитики оценивают провал проекта «Ангарск – Дацин» именно как первый опыт такого насильственного ограничения.
Если руководство Китая будет уверено в надежности России как стратегического поставщика энергоносителей на перспективу 4 – 6 лет, отношения между обеими странами останутся примерно на сегодняшнем уровне. При этом, правда, надо учитывать постепенное закрытие китайского рынка для российских товаров по мере развития замещающих производств и исчерпания военно-технического сотрудничества. Если же Пекин поймет, что не может полагаться на поставки из России, он начнет искать как альтернативные источники (от Казахстана до Западной Африки), так и собственные инструменты воздействия на северного соседа. История вокруг «ЮКОСа», крупного поставщика нефти в Китай, едва ли способствует укреплению репутации России в глазах клиентов.
Определенные надежды в китайцев вселяют новые оценки объемов нефтяных ресурсов Восточной Сибири. Речь идет о запасах, скрываемых нефтяными компаниями, и так называемых «тупиковых нефтепроводах», представляющих собой брошенные старые локальные трубы, которые используются для хранения десятков миллионов тонн левой нефти, утаенной в разные годы и нелегально поступающей на нефтеперерабатывающие заводы. Крах этих надежд, однако, будет означать для России формирование нового очага региональной напряженности.
* * *
Свертывание внешнего влияния России, осуществляемое сначала во имя «общечеловеческих ценностей» (под которыми на практике понимались интересы наших стратегических конкурентов), затем – ради снижения бюджетного дефицита, а в последние годы, по-видимому, из-за лени и некомпетентности правящей бюрократии и корысти силовой олигархии, в конечном итоге принесло свои плоды: Россия утратила значимое влияние за пределами территории бывшего СССР. Даже представители стран, наиболее благожелательно относящихся к России, на деле склонны отрицать ее право защищать всех своих граждан.
Слабость России на международной арене вызвала резкое сужение повестки дня на переговорах с США и Европой, что, в свою очередь, способствует повышению значимости региональных конфликтов. Ведь давление глобальной конкуренции является «великой постоянной» современного исторического развития, и государства, недостаточно сильные, чтобы участвовать в глобальных процессах, сталкиваются с этой конкуренцией на более низком, региональном, уровне. Кто не хочет защищать свои интересы на дальних рубежах, будет вынужден защищать их на ближних подступах.
Россия. СНГ > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 18 ноября 2004 > № 2909719
Михаил Делягин
При содействии Шведской компании, в грузинском селе Эредви (Южная Осетия) будет сооружен комплекс по переработке молока. Об этом сообщил председатель временной комиссии парламента Грузии, по востановлению территориальной целостности страны Васил Маглаперидзе. По его словам, комиссия по восстановлению территориальной целостности, на днях заслушала информацию министерства сельского хозяйства и продовольства Грузии о программе по возрождению экономики Цхинвальского региона. «Это очень интересно не только с экономической точки зрения, но и с политической. В регионе, как у осетинского, так и у грузинского населения, достаточно большое количество крупного рогатого скота и такое сотрудничество повлечет за собой интеграцию, оборот грузинской национальной валюты – лари и перспективу занятости для людей», – заявил он.
Детский фонд ООН (ЮНИСЕФ) сообщил о доставке школьных принадлежностей и спортивного инвентаря детям, эвакуированным из Южной Осетии. По данным ЮНИСЕФ, 2,500 детей и женщин были эвакуированы из зоны конфликта и временно размещены в 9 домах отдыха и гостиницах Грузии. Среди эвакуированных – 500 маленьких детей.Сотрудники ЮНИСЕФ уже доставили в места временного размещения детей 35 школьных комплектов. Каждый из них содержит все необходимое для организации учебы 40 детей. Гуманитарный груз, который среди прочего, содержит информматериалы для родителей и соцработников, был направлен местным властям Грузии. Они должны будут распространить полученные товары среди 970 перемещенных лиц.
Представители Детского фонда выражают надежду, что спортинвентарь и учебные материалы помогут детям преодолеть травмы, полученные в результате обстрелов их сел в Южной Осетии. Сотрудники Фонда совместно с представителями органов здравоохранения Грузии готовят кампанию по иммунизации детей против кори, свинки и краснухи. Дети и женщины будут обеспечены витаминами и необходимыми медикаментами.
Главы МИД Великобритании и Грузии Джек Стро и Саломе Зурабишвили подписали во вторник в Лондоне соглашение об избежании двойного налогообложения. «Данный документ поможет развивать торговлю между двумя странами без дополнительных барьеров», – сказал британский министр. Соглашение было подписано в рамках первого официального визита президента Грузии Михаила Саакашвили в Великобританию. Джек Стро подчеркнул, что «данному визиту придается особая важность в Соединенном Королевстве». В ходе него состоялись или запланированы встречи Саакашвили с королевой Великобритании Елизаветой Второй, премьер-министром Тони Блэром, министрами обороны и международного развития Джеффри Хуном и Хилари Бенном, а также беседа с президентом ЕБРР Жаном Лемьером. Глава британского внешнеполитического ведомства рассказал, что его страна выделяет Грузии 2,5 млн. фунтов стерлингов в рамках помощи на охрану границ, поддержку экономики и военную реформу. «Президент Саакашвили пользуется нашей полной поддержкой в деле построения безопасной, стабильной и процветающей Грузии», – заверил Джек Стро. Также, по его словам, Лондон «полностью поддерживает усилия ООН и ОБСЕ по содействию урегулированию конфликтов соответственно в Абхазии и Южной Осетии». В свою очередь, грузинский президент подтвердил приверженность курсу реформирования страны, поддержания ее стабильности, борьбы с коррупцией.
«Мы намерены продолжать стратегический курс на сближение отношений с Европейским Союзом и НАТО», – добавил Саакашвили.
Правительство Нидерландов выделило 178 млн.долл. на реализацию проекта «Поддержка Госдепартамента статистики при проведении интегрированного исследования семей». Как сообщили «Новости-Грузия» в тбилисском офисе Программы Развития ООН (UNDP), финансовую помощь получит Отдел исследования семей и уровня жизни при департаменте статистики Грузии. Планируется провести исследование по всей территории Грузии - в Тбилиси и девяти регионах, за исключением Абхазии и Южной Осетии, а также центров компактного проживания беженцев. После анализа результатов будет создана база данных. Реализация проекта в период в 2004-2005гг. поможет департаменту статистики обновить базу данных семилетней давности. Интегрированное исследование семей - это основной инструмент при мониторинге уровня бедности в стране, выявлении прогресса в реализации программы по искоренению бедности и оценке ее воздействия на жизнь бедных слоев населения. В рамках проекта будут изучены семейный бюджет, доступность здравоохранения и образования. Данные исследования станут надежным источником экономической и социальной информации для центральных властей, коммерческих и общественных организаций, а также доноров и исследователей.
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter