Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

В Белграде до конца октября откроют канцелярию НАТО. Как сообщил министр обороны Сербии Зоран Станкович, открытие такой канцелярии обсуждали на встрече с представителями НАТО во время конференции министров обороны государств Юго-Восточной Европы накануне в Тиране (Албания). На этой конференции Сербия получила статус наблюдателя. Помощник министра обороны страны Снежана Самарджич-Маркович уточнила, что канцелярия НАТО, скорее всего, разместится в здании минобороны Сербии. Сербия > Армия, полиция > ria.ru, 28 сентября 2006 > № 44903

Следующее заседание совета министров обороны стран Юго-Восточной Европы (ЮВЕ) состоится в Киеве в следующем году, сообщили в пресс-службе украинского оборонного ведомства в среду. «По инициативе украинской стороны следующее заседание Совета министров обороны стран Юго-Восточной Европы пройдет в 2007г. в Киеве», – приводит пресс-служба слова министра обороны Украины Анатолия Гриценко, который принимал участие в работе Совета в Тиране (Албания). «До этого на территории Украины таких международных встреч не проводилось. Все участники заседания поддержали инициативу украинской стороны», – заявил Гриценко. Совет министров обороны стран ЮВЕ был создан в 1996г. с целью поддержания мира и стабильности в регионе, а также как связующее звено с евроатлантическими структурами, НАТО. В Совет, кроме Украины, входят Италия, Греция, Турция, Албания, Болгария, Румыния, Словения, Македония, Хорватия и США. Украина > Армия, полиция > ria.ru, 27 сентября 2006 > № 52191

Невыносимая слабость государства: Очерки национальной политической теории

Афанасьев М.Н. Невыносимая слабость государства: Очерки национальной политической теории. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2006. 272 с.

Резюме Книга Михаила Афанасьева – это сборник статей, написанных в разное время и объединенных одной целью: исторически и концептуально описать постноменклатурный олигархический патронат.

Книга Михаила Афанасьева – это сборник статей, написанных в разное время и объединенных одной целью: исторически и концептуально описать постноменклатурный олигархический патронат. По сути, речь идет о таком феномене, как «властный порядок и господствующий слой в сегодняшней России». Этот феномен сложился на основе приватизации административной и природной ренты и адаптировал «под себя» современный институциональный дизайн.

Основными его характеристиками являются: частное присвоение средств и ресурсов политического и экономического господства; патерналистский, «семейный», неформальный характер, стабильно воспроизводимый и на уровне «управляющие – управляемые», и во взаимоотношениях властей предержащих; патрон-клиентные связи, частные союзы защиты и поддержки («команды» и «крыши») как наиболее действенные инструменты господства и обмена ресурсами, восполняющие «дефицит государства» и одновременно подрывающие публичные институты (с. 111).

Автор развивает и примеряет к различным сторонам российской действительности свою концепцию клиентелизма, которую он изложил в прочно вошедшей в научный обиход и постоянно цитируемой монографии «Клиентелизм и российская государственность» (М.,1997). По его мнению, это явление стало «устойчиво воспроизводимой матрицей социального поведения и взаимодействия» (с. 83). Прослеживая эволюцию патроната в ходе «укрепления государства», инициированного Владимиром Путиным и сопровождавшегося деградацией публичных институтов и исчезновением субъектов политического процесса, Афанасьев подводит ее итоги самим названием своей книги.

Несомненное достоинство книги – рассмотрение исследуемого феномена с самых различных точек зрения, чему способствовал богатый опыт автора, успевшего поработать и в Конституционной комиссии, и в аппарате представителя президента в Астраханской области, и в Администрации президента. Если большинству отечественных политологов свойственна партийность, если не сказать «клановость», выражающаяся в благосклонности к «своим» и немилосердности к «чужакам», то Афанасьев сумел сохранить профессиональную непредвзятость и демонстрирует самостоятельную авторскую позицию. Его анализ общественного строя и политического режима настолько последователен и бескомпромиссен, что книге пришлось преодолевать на пути к читателю административные барьеры, – не частый случай даже в сегодняшних условиях. Вместе с тем «парадоксальный “властецентризм” либерального сознания, постоянно выбирающего между позицией во власти и позицией против власти» (с. 211), тоже не привлекает автора.

Внутренний пафос книги – в оспаривании навязываемого ложного выбора и мнимых альтернатив социально-политическому развитию страны, в противостоянии политтехнологическому словоблудию и сознательной мифологизации, «когда вопросы национального значения превращаются в игральные карты прикладного “кремлеведения» (с. 259).

Со многими утверждениями автора можно, конечно, не согласиться. Например, излишне категоричным представляется вывод о том, что «нет оснований полагать, что мы имеем дело с кратковременным явлением – так называемым “трансфертным классом”, чье социальное бытие-сознание размывается в ходе капиталистической трансформации… Наоборот, в стране сложился весьма устойчивый порядок господства и практикующий его социальный слой, который сегодня закрепляет политические и социально-экономические основы этого порядка».

На самом деле нынешняя непоколебимость данного «класса» не столь безусловна в масштабах истории. Да и сами его представители, усматривающие гарантии своего завтрашнего благополучия в офшорных счетах и заграничной недвижимости, видимо, гораздо менее уверены в незыблемости этого порядка. Более того, характер их деловой активности (хищническая эксплуатация уже имеющегося и явное нежелание инвестировать на родине), их пассивно-податливая роль в политике, отсутствие внутренней солидарности – все это позволяет сомневаться в том, что они вообще ощущают себя классом. В любом случае предлагаемые средства лечения данного социального недуга – административная реформа или конкурсный выбор правительства – выглядят не более эффективными, чем «капли датского короля». С переформатированием подобных новаций «под себя» такой строй успешно справится.

Спорным кажется и утверждение, будто «в постсоветском обществе существует лишь один сквозной социально-политический разлом: оно разделилось на тех, кто идентифицирует себя с советским строем, и тех, кто с ним уже простился» (с. 105,151). Этот разлом действительно наиболее выражен, однако и «несоветское большинство» поддается социальной, политической и идейной стратификации, о чем можно судить хотя бы по данным опросов.

Трудно разделить убежденность Афанасьева в том, что «мнение о негодности Конституции в ее нынешнем виде – вредный политический миф» (с. 182). Ведь российская Конституция, сделавшая президента «выборным самодержцем», не случайно не имеет аналогов ни в одной постсоциалистической стране Центральной и Юго-Восточной Европы, и даже в тех из них, что мало отличались от России по степени вызревания необходимых предпосылок демократии. Попытка пойти по этому пути была предпринята только в Албании, да и там она не удалась. Характер тех конституций, которые в переломный момент истории утвердили парламентскую или парламентско-президентскую форму правления в своих странах, оказался одним из главных факторов, уберегшим эти страны от злоключений, подобных нашим.

Концепция автора значительно бы обогатилась, если б российский случай (при всей его уникальности) был рассмотрен в сравнении с опытом других постсоциалистических государств. Так, на страницах книги много и справедливо сказано о российской псевдопартийности, при которой политические партии, перестав быть субъектами политики, естественно утрачивают доверие и интерес со стороны избирателя. Но и в странах, где свободная состязательность политических сил и смена власти по итогам выборов стали нормой, политическим партиям, хотя они и являются важнейшими субъектами политики, граждане доверяют меньше, чем каким-либо другим государственным и общественным институтам. Стало быть, корни проблемы надо искать глубже.

Некоторые прогнозы, изложенные в ранних статьях, не вполне оправдались. Это касается, например, предсказания 2000 года о том, что нас ждет не «ужесточение режима», а «ужесточение торга» президента с региональными «баронами» (с. 100). Вместе с тем во времена повсеместной имитационности любая попытка серьезного разговора об общезначимых явлениях заслуживает признания. Тем более если такой разговор ведется невзирая на преобладающие идейные поветрия и на фоне превращения отечественной политической науки с ее нынешней стилистикой и склонностью к поверхностной публицистичности в некий эстрадный жанр...

П.Е. Кандель – к. и. н., заведующий сектором этнополитических конфликтов Института Европы РАН.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 сентября 2006 > № 2906814 Михаил Афанасьев

Венгерское восстание: было ли поражение неизбежным

© "Россия в глобальной политике". № 4, Июль - Август 2006

Чарльз Гати – профессор Школы современных международных исследований им. Пола Нитце при Университете Джона Гопкинса. Возглавлял делегацию США на первой советско-американской конференции «Место и роль Восточной Европы в разрядке напряженности между Соединенными Штатами и СССР», состоявшейся в Александрии (штат Вирджиния) в июле 1988 года. Данная статья печатается в журнальной редакции и представляет собой выдержки из новой книги «Failed Illusions. Moscow, Washington, Budapest, and Hungarian Revolt». («Обманутые ожидания. Москва, Вашингтон, Будапешт и венгерское восстание 1956 года»). На русском языке книга выходит в издательстве Московской школы политических исследований.

Резюме Антикоммунистическое восстание в Венгрии, 50-летие которого отмечается в этом году, давно стало достоянием истории. Однако трезвый анализ тогдашних событий представляет не только академический интерес.

В октябре 2006 года исполняется 50 лет антикоммунистическому восстанию в Венгрии, которое было жестоко подавлено Советской армией. Материал, который мы публикуем, представляет собой отрывок из новой книги американского историка Чарльза Гати. Оно одновременно выйдет на английском и русском языках осенью этого года. Автор, эмигрировавший из Венгрии в ноябре 1956-го, подробно рассматривает обстоятельства тогдашних событий, уделяя особое внимание поведению великих держав. «В данной работе, – пишет он, – я не преследовал цели прославлять храбрость участников восстания или выступать против несправедливости, но пытался прояснить, насколько более успешной могла бы быть революция, если бы мужество сочеталось с мудростью и осмотрительностью». Подобный вывод представляется в высшей степени актуальным и сегодня, когда мир переживает очередной период нестабильности и социально-политических потрясений.

Редакция благодарит руководителя издательских программ Московской школы политических исследований Ю.П. Сенокосова, любезно предоставившего нам рукопись до выхода книги в свет.

Специалисты, изучающие историю венгерского восстания 1956 года, как правило, утверждают, что его исход отражал баланс сил в холодной войне и, следовательно, являлся предсказуемым и неизбежным. Дескать, и Советский Союз, и Соединенные Штаты опасались непрогнозируемых последствий изменения послевоенного статус-кво. Восстание не могло не потерпеть поражение – и точка!

В 2002-м выдающийся венгерский историк Ксаба Бекеш опубликовал вызвавшую немало споров работу «Могла ли венгерская революция 1956 года увенчаться успехом?». Основываясь на принципах «реальной политики» (Realpolitik), Бекеш утверждает, что подвергать сомнению неизбежность поражения венгерского восстания антиисторично. Используя общедоступные и недавно открывшиеся архивные источники, он рассматривает четыре основных внешних фактора, обусловившие ход восстания: Суэцкий кризис, Соединенные Штаты, Организация Объединенных Наций и, разумеется, Советский Союз. По его мнению, Суэц служил для Вашингтона не более чем удобным предлогом. США не изменили бы своей политики в отношении Венгрии и не случись Суэцкого кризиса. ООН находилась в тупике неразрешимых разногласий, и поэтому она была бесполезна. А что касается Кремля, где из всех членов политбюро наибольшую терпимость к венграм проявлял Анастас Микоян (полагавший, будто правительство Имре Надя сможет взять ситуацию под контроль, что, возможно, отменит необходимость вторжения), то ни один советский правитель не мог бы позволить Венгрии «уйти на Запад», не потеряв при этом своего поста.

Следовательно, заключает Бекеш, главную роль в венгерском кризисе сыграли «замороженные» отношения между Москвой и Вашингтоном и логика холодной войны, которая предполагала незыблемость границы, разделявшей Европу на Восточную и Западную, и не могла быть нарушена без того, чтобы между двумя главными антагонистами не разразилась война. Таким образом, восстание было обречено с самого начала. Тот факт, что соперники в холодной войне достигли молчаливого согласия в отношении разделения Европы, не осознавали ни венгры, ни значительная часть американской общественности, которые продолжали верить пустым лозунгам об освобождении, провозглашаемым лицемерными западными политиками и пропагандистами. Бекеш приводит данные социологического опроса февраля 1957-го, согласно которым не менее 96 % (!) находившихся в Австрии венгерских беженцев ожидали, что Вашингтон в той или иной форме окажет помощь их восставшей родине.

Что же касается излишней горячности самих повстанцев и «подстрекательской» роли радио «Свободная Европа» (РСЕ), то многие авторы полагали, что умерить требования восставших не удалось бы ни венгерскому правительству, ни РСЕ. […] Дьюла Борбанди, автор обстоятельной и вдумчивой работы по истории венгерской редакции РСЕ, категорически отвергает саму возможность сдерживающего влияния РСЕ на повстанцев в тогдашних обстоятельствах. В течение почти четырех лет управляющие и сотрудники «Свободной Европы» питались громогласной риторикой Вашингтона об освобождении. Более того, после начала восстания они работали в условиях недостатка информации, почти неизвестности. Они искренне верили, что их тяжелая работа во имя венгерского народа наконец начинает приносить плоды.

Так или иначе, считает Бекеш, сложившийся в Европе статус-кво не подлежал изменению, несмотря на все декларации США об освобождении и советские лозунги, провозглашавшие неизбежный триумф социализма. С одной стороны, Вашингтон молчаливо соглашался с существующим порядком, понимая, что Москва не «отпустит» страну, граничащую с нейтральной, но прозападной Австрией и независимой Югославией, и проливал крокодиловы слезы по поводу советской жестокости, не забывая использовать возникшие в этой связи пропагандистские возможности. А с другой – поощрял антикоммунистическую деятельность в Восточной Европе, в то время как Москва финансировала прокоммунистическое движение в Западной Европе. В сложившихся обстоятельствах вряд ли стоило ожидать от повстанцев умеренности: в конце концов, они восстали против одной из стран – участниц холодной войны, в то время как другая манипулировала их страданиями, как если бы они были пешками в великой шахматной партии.

Причина, по которой спустя 13 драматических дней восстание потерпело поражение, не составляет секрета. Оно провалилось, потому что Москва позволила себе пойти на поводу у страха перед потерей сателлитов; потому что Будапешт – сначала повстанцы, а потом и венгерское правительство – преследовал цели, неприемлемые для Кремля; потому что Вашингтон, не будучи готовым оказать действенную помощь, не выдвинул никаких альтернативных предложений и при этом позволил РСЕ пропагандировать невыполнимые задачи. Иными словами, повстанцы насмерть стояли на своем; венгерское правительство оказалось слишком слабым, чтобы добиться взаимоприемлемой сделки с Москвой; Вашингтон ни разу не призвал революционеров к сдержанности, что, надо признаться, было бы мудрым советом, а Кремль решил сокрушить венгров, не видя в них сильного противника.

Все это не означает, что если бы революционеры, венгерское правительство и Соединенные Штаты действовали более изобретательно или осторожно, то Москва уступила бы. Скорее всего, появления пусть даже полусвободной, полунезависимой Венгрии Кремль не допустил бы ни при каких условиях. Но этого мы никогда не узнаем. Известно лишь то, что умеренные подходы не возобладали ни в Будапеште, ни в Вашингтоне, ни, конечно же, в Москве. Бал правили эмоции, но не мудрость. В результате, вместо того чтобы завоевать хотя бы немного простора, как это случилось в Польше, доблестные венгры не получили ничего.

Исход венгерского восстания 1956 года зависел от следующих факторов:

- выбор Кремля между прежними, имперскими инстинктами и новым, не вполне оформившимся постсталинским курсом;

- стойкость повстанцев и их политическое мастерство;

- способность венгерского правительства удовлетворить требования как восставших, так и советского руководства;

- сдерживающее воздействие со стороны Вашингтона.

Что позволило бы убедить Кремль продолжить курс на невмешательство, принятый 30 октября и отвергнутый уже на следующий день? Имелись ли обстоятельства, способные вынудить большинство членов советского политбюро принять сторону Микояна и в течение еще нескольких дней поддерживать попытки Надя восстановить порядок? Могли ли сами венгры каким-то образом повлиять на решение Москвы?

Ответы на эти вопросы ставят под сомнение расхожую истину о неизбежности поражения венгерского восстания.

Первое. Вопреки широко распространенному мнению, Кремль как до, так и после 1956 года вовсе не был склонен проявлять бездумную воинственность в отношениях со странами-сателлитами: порой Москва, стремясь приспособиться к изменившейся реальности, шла на благоразумные, хотя и тактические уступки. В критических обстоятельствах СССР не намеревался терпеть сепаратизм своих мнимых союзников: свидетельством тому – ввод войск в Восточную Германию в 1953-м и в Чехословакию в 1968 году. Но в некоторых случаях Кремль, пусть и неохотно, мирился с отклонениями от «генеральной линии». Так, Советы отказались от планов вторжения в Югославию, Польшу, Албанию и Румынию, несмотря на стойкое сопротивление жестким требованиям Москвы со стороны достаточно независимых коммунистических правительств этих стран.

Процесс десталинизации, начавшийся в СССР в первые месяцы 1956-го, мог означать, что реакция Москвы на события в Венгрии тоже окажется относительно мягкой. Учитывая курс на десталинизацию и примирение с Тито, Кремль имел веские причины отдавать приоритет не «сплоченности блока», а «жизнеспособности режима». То есть проводить политику, способную придать правителям центрально- и восточноевропейских стран хотя бы толику легитимности, с тем чтобы те могли обрести поддержку собственного народа («сплоченность блока», напротив, предполагала, что страны-сателлиты должны следовать в фарватере советской политики).

Второе. Польша всегда имела для Москвы гораздо большее значение, чем Венгрия. Это объяснялось ее нахождением между Германией и Советским Союзом и значительными размерами, славянскими корнями ее народа и историческими связями с Россией; к тому же она играла роль витрины прославляемых завоеваний социализма. Венгрия же была важна только в контексте «социалистического единства» в регионе. Однако Советская армия вторглась в Венгрию, а не в Польшу.

Дело в том, что советское руководство ставило во главу угла устойчивость власти. Первый секретарь Центрального комитета Польской объединенной рабочей партии Владислав Гомулка точно знал, что он делает. Он крепко держал власть, и его не мучили внутренние противоречия. Поляк и коммунист, он был другом Советского Союза, но не марионеткой Кремля. После того как прежние правители Польши, в первую очередь Эдвард Охаб, уступили ему главенство в стране, а католическая церковь и РСЕ одобрили его курс на «националистический коммунизм», власть Гомулки – несмотря на его коммунистические убеждения – получила поддержку народа. Хрущёв хорошо понимал и ценил нового лидера Польши. Вот почему, несмотря на их первоначальный конфликт, советский и польский руководители пришли к взаимопониманию и впоследствии часто консультировались между собой. Хрущёв хотел, чтобы Гомулка нашел политическое решение польского кризиса, и верил, что тот на это способен.

Хрущёв ожидал, что и в Венгрии Надь скорейшим образом возьмет в свои руки всю полноту власти и удержит ситуацию под контролем. Вести, доходившие до Хрущёва в первые дни восстания, внушали опасения, однако затем последовало относительное затишье и советское политбюро решило вывести войска из Будапешта. Увы, Надь не обладал решительностью Гомулки. В течение первых пяти дней Надь, казалось, пребывал в состоянии совершенной растерянности и неохотно поддержал советскую интервенцию против контрреволюционных, с точки зрения коммуниста, элементов. Затем (опять-таки неохотно) он перешел на сторону восставших, но не смог предотвратить массовое убийство партийных работников и агентов тайной полиции на площади Республики 30 октября. Хрущёв да и все остальные члены политической верхушки за исключением Микояна не могли смириться с произошедшим.

Конечно, были и другие факторы, обусловившие внезапный поворот кремлевского курса, но глубоко укорененный в российской политической культуре страх перед беспорядками сыграл, видимо, решающую роль. Если бы Надю удалось предотвратить зверства на площади Республики и выставить себя решительным, твердым, расчетливым, хотя и независимо мыслящим коммунистом, Хрущёв, весьма вероятно, увидел бы в нем второго Гомулку и дал ему возможность самостоятельно навести порядок в стране. Но в глазах советских эмиссаров Надь был измученным, сомневающимся человеком.

Третье. 30 октября советское политбюро единодушно постановило: оно против военного вмешательства в венгерские дела. Хрущёв явно не желал рисковать курсом на внутреннюю десталинизацию и возможностью разрядки во внешней политике ради укрепления «сталинистской» стабильности в одной из беспокойных провинций империи. Интригующий вопрос, однако, в том, почему он и его коллеги в конечном итоге передумали и сделали ставку на «сплоченность блока», а не на «жизнеспособность режима». Ведь к 30 октября венгры по обе стороны баррикад в основном разрешили существовавшие противоречия, подтвердили объединявшую многих веру в социалистические ценности, а в стране наступил период относительного затишья.

Одна из возможных причин, объясняющих, почему Кремль переменил решение на диаметрально противоположное, состояла в ухудшавшихся отношениях между Анастасом Микояном и Михаилом Сусловым, курсировавшими во время кризиса между Москвой и Будапештом. По советским стандартам Микоян был умеренным антисталинистом, а Суслов – догматичным сторонником жесткой линии. До последних дней восстания они успешно сотрудничали друг с другом, причем оба предпочитали опираться на Надя, а не на советские войска. Однако 30 октября их пути разошлись. В этот день Микоян сказал заместителю Надя Золтану Тильди, что Кремль одобрил формирование в Венгрии многопартийной политической системы. Однако он действовал от своего лица. Советское политбюро не санкционировало этот шаг, а Суслов, который, вероятно, перестал в тот роковой день верить в способность Надя обеспечить социалистическое будущее Венгрии в рамках советского блока, уже не был «вторым я» Микояна. Когда 31 октября эмиссары летели в Москву, политбюро, несмотря на возражения Микояна, проголосовало за интервенцию.

Микоян и Суслов находились в Будапеште, когда на площади Республики убивали коммунистов. Они были там, когда венгерское правительство начало после беседы Микояна с Тильди готовиться к введению в стране многопартийной системы западного образца. В тот же день – 30 октября – Микоян и Суслов встретились с Надем и нашли его другим человеком. Этот некогда «московский» премьер-министр превратился в венгерского патриота и революционера. И хотя он все же остался марксистом и ленинцем, Суслову, который ожидал полного послушания, этого было недостаточно. Нам неизвестно, когда и как он сообщил в Москву, что не согласен с Микояном, однако из записей совещаний в Кремле очевидно, что Суслов не возражал против отказа от идеи невмешательства.

Возможно, к тому времени Хрущёв, предчувствуя политические проблемы и не желая рисковать потерей поддержки со стороны коллег, предпочел равняться на Суслова, который ранее всегда поддерживал все хрущёвские решения в отношении Венгрии, а также на посла Андропова и главу КГБ Серова, а не прислушиваться к советам своего самого верного товарища и сторонника Микояна.

Нечаянно превратившись в революционера, Надь не сумел предотвратить внезапный всплеск насилия 30 октября, и это стало главной причиной, по которой он лишился доверия Москвы. В принятии решения о подавлении революции известную роль сыграл и Китай, негласно поддержавший вердикт Хрущёва. Высокопоставленная китайская делегация, прибывшая в то время в Москву, поначалу стремилась убедить Кремль не вмешиваться в польские и венгерские дела, несомненно опасаясь утраты собственной независимости от постсталинского политбюро. Однако ужас перед народной яростью пересилил иные соображения, и Китай проявил солидарность с Москвой.

Окончательное решение Советов о вторжении было, таким образом, вызвано всплеском насилия на площади Республики, перспективой укрепления союза между правительством Надя и повстанцами, решением о восстановлении в Венгрии многопартийной системы, принятым венгерским правительством утром 30 октября после беседы с Микояном, всего за 16 или 18 часов до изменения Москвой своего решения, а также страхом Кремля перед возможностью роста беспорядков в странах советского блока. Предотвращение кровопролития на площади Республики и неприятие Надем требований восставших отказаться от однопартийного правления позволили бы Москве придерживаться поистине исторического решения, принятого 30 октября, то есть постсталинского подхода к советским сателлитам в Центральной и Восточной Европе.

Если не отличавшиеся политической искушенностью венгерские повстанцы преподали миру урок доблести, то венгерское правительство, столкнувшееся с двуличностью Кремля и угрозой военного вторжения, в последние дни восстания почти не имело пространства для маневров.

Что могло дать венгерским лидерам шансы на победу? Во-первых, следовало всячески избегать участия в кровавых бесчинствах – в особенности 30 октября, на площади Республики. Во-вторых, не стоило ждать пять судьбоносных дней, прежде чем примкнуть к восставшим; приняв же в конце концов сторону революции, правительство должно было убедить повстанцев смягчить свои требования и отложить осуществление революционных планов.

То, что движение за реформирование системы превратилось в восстание против нее, – исключительная особенность венгерской революции. Студенты, а также вставшие рядом с ними молодые рабочие и солдаты верили в социалистические идеалы; они также верили в независимую Венгрию. Первоначальные требования восставших, выдвинутые 23 октября, вполне сообразовывались с политической действительностью в Югославии Тито, а поэтому их трансляция по радио «Кошут» не представляла угрозы коммунистическому режиму.

Первая возможность «титоистской» развязки была упущена в тот день, когда «Кошут» отказалось передать требования студентов в эфир и таким образом еще больше разогрело революционный пыл молодежи. Вторая – когда Надь не заявил публично о своих глубоких разногласиях с руководителем компартии Герё и его приспешниками. Еще одна ошибка состояла в том, что никто из коалиционного правительства, за исключением генерала Пала Малетера, не вышел к повстанцам с призывом умерить требования и отказаться от прямых оскорблений в адрес Советов. В своих многочисленных речах Надь ни разу не призвал к спокойствию. Он мог бы объяснить, что храбрость без рассудительности равнозначна ребяческому романтизму и что Венгрия нуждается не только в отваге, чтобы избавиться от угнетателей, но и в осторожности, которая вынудит последних отступить не применяя оружия.

Свою относительную бездеятельность на первой стадии восстания Надь пытался компенсировать в течение его третьего этапа. Он полностью встал на сторону восставших, поддержав даже самые радикальные требования. Между тем, будучи опытным 60-летним политиком, он должен был осознавать, что в политике есть время идти вперед и время отступать, время прислушиваться к зову сердца и время действовать с холодной головой. И прежде всего время, когда приходится идти на компромисс. Для такой маленькой страны, как Венгрия, частичная победа – это большая победа. Если бы с первого дня революции Надь, ведя корабль революции между надеждами повстанцев и опасениями Кремля, стремился к тому, что уже получила Польша Гомулки или Югославия Тито, то первоначальные – реформистские, социалистические – цели восстания могли бы быть достигнуты.

Человек большого личного обаяния и одновременно природного упрямства, Имре Надь являлся в известном смысле производным и от коммунистической идеологии, и от венгерского романтизма – учений, делящих мир на хорошее и дурное, правое и неправое. Обладая энциклопедическими познаниями в области венгерской истории, он любил цитировать близких ему по духу поэтов или государственных деятелей. Похоже, что герои и мученики импонировали ему больше, чем рассудительные, мудрые политики. Люди, подобные Шандору Петефи – поэту и герою венгерского восстания 1848–1849 годов против иноземного ига, впечатляли его гораздо больше, нежели, к примеру, Ференц Деак. Последний в 1867-м добился компромисса с Австрией, его оппортунистическая политика не принесла Венгрии полной независимости, но сыграла ключевую роль в экономическом подъеме страны и в удивительном архитектурном ренессансе.

Опыт и склад политического мышления Надя не подготовили его к роли вождя революции, который бы добился в 1956 году Великого компромисса. Его одинокие попытки реформировать сталинистскую систему в бытность председателем правительства в 1953–1955 годах, его честность и благонамеренность в 1956-м и его беспредельное мужество и мученичество в 1957–1958 годах не должны затенять его политическую слабость в дни восстания. В конечном итоге ему не удалось убедить московских властителей и будапештских повстанцев довольствоваться малой победой.

Что касается политики США в отношении Венгрии, то ее характеризовало главным образом лицемерие. Оно проявлялось не только в отсутствии конкретных действий на фоне официальной риторики «освобождения», но и в противоречии между тайными решениями и неспособностью или нежеланием проводить их в жизнь. Непостижимая с точки зрения политического анализа правда состоит в том, что, декларируя намерение заставить коммунистов отступить, правительство США ввело в заблуждение остальной мир и обмануло само себя. Американские должностные лица – от президента Эйзенхауэра до Фрэнка Уиснера в ЦРУ и Уильяма Гриффита на радио «Свободная Европа» – были искренне удивлены и глубоко разочарованы тем, что их слова надежды не принесли венграм свободу. Похоже, они испытывали чрезмерную, почти религиозную веру в могущество слов.

В этом смысле они являлись подлинными идеалистами, жертвами собственных иллюзий. Другие же чиновники были попросту циничны. Вице-президент Ричард Никсон, не считая возможную советскую интервенцию «однозначным злом» (поскольку она позволит США эксплуатировать тему жестокости Кремля), впоследствии встречался с венгерскими беженцами в Австрии, в Кэмп-Килмере и штате Нью-Джерси. Возможно, он исходил из высших политических интересов: его заботил вопрос об освобождении Конгресса от демократов.

В целом в своей венгерской политике Соединенные Штаты допустили в 1950-х годах три серьезные ошибки.

Во-первых, идея достижения умеренных целей не получила должную политическую поддержку в Вашингтоне. В дни восстания радио «Свободная Европа» по прямому указанию из штаб-квартиры в Нью-Йорке и от вашингтонских чиновников из Госдепартамента и ЦРУ призывало венгерских слушателей не отступать от радикальных требований и даже давало советы по изготовлению оружия для борьбы с советскими оккупантами. Если РСЕ и не «подстрекало» венгров к вооруженной борьбе, оно, безусловно, «поощряло» их максималистские притязания.

Во-вторых, Соединенные Штаты едва ли замечали Надя и уж точно не испытывали к нему приязни. Не желая признавать незаурядность и подлинную популярность этого «москвича», Вашингтон и Мюнхен считали его просто еще одним коммунистом, не лучшим и не худшим из них. Вашингтон и Мюнхен не хотели думать о возможном единстве в среде коммунистических сторонников Надя и понять суть «полицентризма», начавшего развиваться в социалистическом лагере с появлением Югославии Тито.

В-третьих, американская администрация не выступила во время восстания ни с одной дипломатической инициативой, которая могла бы привлечь внимание Кремля и по крайней мере отсрочить поражение. Зато госсекретарь Джон Фостер Даллес поспешил 27 октября заверить Хрущёва в том, что Вашингтон не заинтересован в Венгрии как в возможном военном союзнике. Даже когда 1 ноября мировая пресса сообщила о начале второго и последнего советского вторжения в Венгрию, Соединенные Штаты не выступили с рекомендацией о поездке в Будапешт, например, Генерального секретаря ООН, который своим присутствием мог бы попытаться сдержать или отсрочить интервенцию. Администрация президента США не предложила обсудить обоюдное сокращение вооруженных сил в Европе или вывод американских войск из небольшой западноевропейской страны в обмен на вывод Советской армии из Венгрии. Вашингтон упустил всякую возможность сохранить верность венграм – и предал самого себя.

Слишком многие представители советской политической элиты питали иллюзии в отношении возможности построения жизнеспособного государства на основе принуждения, а не убеждения. Слишком многим венграм казалось, будто их отважное восстание способно заставить Советский Союз отступить. Слишком многие американцы надеялись, что их громогласная риторика отведет руку Москвы. Чересчур многие венгры и американцы верили в победу только потому, что были убеждены в собственной правоте.

Действенное противоядие от подобных иллюзий следует искать в зрелости и готовности к постепенным переменам. Если бы главные действующие лица в венгерской драме 1956-го не ставили недостижимых целей, исход восстания мог быть совсем иным. Если бы Соединенные Штаты убедили венгров проявить сдержанность и умерить свои требования, то принятое Кремлем решение о невмешательстве не изменилось бы на прямо противоположное уже через сутки.

В США подавление венгерской революции вызвало негодование и было воспринято как откат в отношениях с советским блоком, однако поражение восстания создало и новые политические возможности. Те, кто ожидал от постсталинского Кремля более либеральной политики, были разочарованы. Иные, пользуясь случаем, стремились доказать всем вокруг, насколько ужасной и дьявольски коварной была Москва. Третьи, возможно пытаясь компенсировать бездействие Вашингтона, стали помогать беженцам.

Непосредственно после венгерского кризиса в политических кругах Соединенных Штатов было модно заниматься кабинетной стратегией. Известный кремленолог Ричард Лёвенталь убедительно писал в The New Republic, что Запад «мог бы сделать потерю сателлитов в Восточной Европе более приемлемой для России, если бы уход Cоветской армии из Восточной Европы сопровождался выводом американских войск из Западной Европы… В ситуации, когда советская коммунистическая система в Восточной Европе трещала по швам, предложение американцев о выводе войск [из Западной Европы] при условии полного освобождения Восточной Европы [Советами] могло бы кардинально изменить обстановку в регионе. …Подобное предложение могло бы внести в расчеты советских правителей новое измерение и побудить их отступить».

В 1961 году, экстраполируя венгерский опыт на общую концепцию новой политики в отношении Восточной Европы, Збигнев Бжезинский, тогда преподаватель Колумбийского университета, и Уильям Гриффит, бывший политический директор радио «Свободная Европа», опубликовали совместную статью в журнале Foreign Affairs. Извлекая уроки из венгерского кризиса, авторы исходили из предпосылки, что «освобождение» Восточной Европы в обозримом будущем – химера и, следовательно, Соединенным Штатам следует стремиться к достижению реалистичных целей. Обозначенные ими цели включали стимулирование многообразия в странах коммунистического блока (обратите внимание: не демократии, а многообразия); содействие получению ими большей независимости от Москвы (обратите внимание: не полному освобождению, а получению большей независимости); создание пояса нейтральных государств, подобных Финляндии, которые пользовались бы свободой во внутриполитических делах, не вступая в западные альянсы (обратите внимание: свободных во внутренней, а не во внешней политике).

Выступая за принятие умеренного курса, балансирующего между желаемым и возможным, авторы статьи считали, что некоторые конкретные шаги США, такие, как либерализация торговых соглашений и расширение программ образовательного обмена, смогут в течение лет привести к эффективным, хотя и ограниченным уступкам со стороны правительств стран-сателлитов Советского Союза.

По мере того как администрация Кеннеди начала проводить эти и подобные идеи в жизнь, политика США в отношении Восточной Европы стала более прагматичной: фундаменталистская риторика «освобождения» 1950-х отошла в прошлое. После венгерской трагедии Вашингтон осознал, что внешняя политика должна строиться не только на вдохновляющих словах, но и на мудрости и искусстве маневра. Сделав выбор в пользу тактики содействия эволюционным изменениям, Соединенные Штаты выработали умеренный внешнеполитический курс, который с течением времени принес плоды и помог восточноевропейским странам обрести подлинную независимость. Как жаль, что столь много людей в Венгрии и других странах коммунистического блока утратили доверие к Америке и пострадали из-за своих иллюзий прежде, чем Вашингтон понял, как именно он может содействовать преобразованиям в Центральной и Восточной Европе.

Венгрия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 21 августа 2006 > № 2906389 Чарльз Гати

Греческая полиция задержала 29 нелегальных мигрантов. По сообщению полиции, на севере страны был остановлен ранее угнанный грузовик, в котором находились 26 граждан Пакистана и трое афганцев. Водитель грузовика, подданный Албании, и его сообщник, греческий гражданин были арестованы. По предварительным данным следствия, каждый из незаконных мигрантов заплатил 3 тыс. евро за то, чтобы пересечь государственную границу Греции. Согласно законодательству все задержанные иностранцы должны быть высланы из страны. Греция > Миграция, виза, туризм > ria.ru, 15 августа 2006 > № 42244

МИД Грузии получил официальную информацию из миссии ОБСЕ в Скопье о том, что итальянские правоохранительные органы 25 июня в городе Пескара задержали гражданина Грузии, наблюдателя миссии ОБСЕ Зураба Ломашвили. «Согласно полученной из миссии ОБСЕ информации, Зураб Ломашвили подозревается в перевозке 19,5 кг. героина из Албании в Италию на легковом автомобиле», – говорится в сообщении для прессы грузинского внешнеполитического ведомства, распространенном в воскресенье вечером.В МИД отмечают, что дипломатическое ведомство и соответствующие структуры в рамках правовых норм продолжают проверку фактов и сотрудничество с итальянскими правоохранительными службами. Ломашвили в 1991-2002гг. работал на различных дипломатических должностях. С 2003г. является наблюдателем миссии ОБСЕ. Грузия > Армия, полиция > ria.ru, 2 июля 2006 > № 51992

Выход Черногории из сербо-черногорского государственного сообщества стал очередной вехой на нескончаемом пути распада бывшей единой Югославии – к счастью вехой не трагической (как это сплошь и рядом случалось на Балканах), а скорее фарсовой. Ощущение фарсовости усиливалось и от зрелища многотыс.х митингов сторонников независимости маленькой гористой республики (словно речь шла об освобождении от многовекового чужеземного деспотичного ига), и от бесконечных споров относительно того, существует ли отдельная черногорская нация и даже черногорский язык (самые активные апологеты «самостийности» черногорского пути в истории лукаво умалчивали, что все великие правители Черногорского княжества XIX – начала XX веков с гордостью именовали себя продолжателями традиций сербской средневековой государственности).По сути же, черногорцы просто проголосовали в воскресенье за выход из государственного сообщества, все последние годы существовавшего фактически на бумаге. Сербию и Черногорию объединяли разве что два министерства (иностранных дел и обороны) да общий пост президента (еще более декоративно-представительский, чем аналогичные посты в обеих республиках – в которых реальная власть принадлежит главам правительств). Валюта, таможенное и налоговое законодательство, государственная символика – все это существовало в Черногории и до 21 мая. Так что слова отца черногорской независимости премьер-министра Мило Джукановича о том, что «в соответствии с решением граждан Черногории… мы обрели свое государство», выглядят некоторым преувеличением.

Если что и мешало черногорцам самостоятельно и успешно развиваться в последние годы, так это объективная нехватка индустриальных мощностей (которых после отделения от Сербии не станет больше), заработанная еще в 90гг. (в период антиюгославских санкций) репутация пособников трансбалканской контрабанде сигаретами и «живым товаром» – да еще неоднозначные коллизии вокруг отношений Европейского союза и Сербии. Не случайно многие из тех 55,5% участников плебисцита, кто высказался за независимость республики, обосновывали данный шаг стремлением освободиться от тяжелого наследия эпохи покойного президента Сербии и Югославии Слободана Милошевича и не отвечать более за неспособность Белграда, НАТО, полиции Евросоюза и Гаагского трибунала арестовать экс-командующего армией боснийских сербов генерала Ратко Младича. Европейскому Союзу придется теперь вырабатывать стратегию в отношении очередного независимого государства – пусть и не такого противоречивого, как Босния и Герцеговина, и непредсказуемого, как та же Сербия, но еще более остро нуждающегося в международном финансово-экономическом содействии.

А на повестку дня встают новые балканские вопросы – опять-таки окрашенные в сецесионные тона. Не случайно в числе самых горячих приверженцев самоопределения Черногории оказались лидеры косовских албанцев. Премьер-министр края и бывший командующий «Армией освобождения Косово» Агим Чеку уже пообещал, что к концу года косовары будут стоять плечом плечу с черногорцами в дружной европейской семье, и эти два новых государства «станут важным фактором стабильности всего региона». Поможет ли признание независимости Черногории достичь своей цели албанским сепаратистам Косово? Ответ на этот вопрос неоднозначен. С одной стороны, в преамбуле резолюции Совета Безопасности ООН №1244 от 10 июня 1999г. (которая по-прежнему остается международно-правовой основой косовского урегулирования и деятельности Контактной группы с участием России) место Косово определено в составе Союзной Республики Югославия (правопреемником которой и являлось с 2003г. ныне почившее в бозе государственное сообщество Сербия и Черногория). Там же говорится и о приверженности Объединенных наций «суверенитету и территориальной целостности Союзной Республики Югославии и других государств региона». А следовательно, с точки зрения изменившихся 21 мая картографическо-политических реалий на Балканах подобный статус Косово несколько подвисает.

С другой стороны, тот путь, в соответствии с которым Черногория обрела (или вновь подтвердила – кому как нравится) свою независимость, не имеет ничего общего с путем, выбранным для достижения своих целей этническими албанскими экстремистами Косово. Плебисцит был проведен в соответствии с Конституционной хартией, разработанной Европейским Союзом и одобренной в начале 2003г. скупщинами (парламентами) как Черногории, так и – самое главное – Сербии. А значит, Белград изначально согласился признать любой результат референдума и последующие вытекающие из них шаги черногорского руководства.

В случае же с Косово подобный документ, подписанный представителями Белграда и Приштины, отсутствует, и его появление представляется крайне маловероятным. Сербское руководство категорически против независимости Косово и его вхождения в качестве суверенного государства в ключевые международные институты вроде ООН или ЕС. Решение косовской проблемы видится не на основе согласия сербской стороны с провозглашением независимости края на основе гипотетического всекосовского референдума (нынешнее албанское большинство в котором сформировалось не в последнюю очередь благодаря массовым антисербским «этническим чисткам», фактически начавшимся еще в 1998г.), а путем нахождения компромиссной модели. На поиск такой модели косовские албанцы – в отличие от Белграда – не настроены, а международное сообщество – сегодня воздающее хвалу политической сознательности и выдержанности черногорцев – похоже, еще не осознало, что косовские албанцы идут в Европу своим собственным путем – насильственным и кровавым.

Те же, кто сегодня сожалеет о цивилизованном разводе сербов и черногорцев, могут утешаться тем, что оба народа остаются соседями, имеющими богатую историческую традицию родственного взаимодействия и партнерства – да еще в определенной степени согласиться с мнением премьер-министра Македонии Владо Бучковски, назвавшего экс-Югославию «проектом, созданным в свое время с хорошими намерениями». Сегодня в Европе в чести другие проекты – но ведь балканское прошлое, настоящее и будущее столь переменчиво… Черногория > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 23 мая 2006 > № 35721

До конца 2006г. в Молдавии предполагается создать новый государственный орган по регулированию финансового рынка в сегменте кредитно-экономических, страховых ассоциаций и негосударственных пенсионных фондов, а также ипотечного фонда. Об этом сообщил во вторник замминистра экономики и торговли Молдавии Игорь Додон на проходящем в Кишиневе заседании рабочей группы Федерации фондовых бирж Европы и Азии (FEAS).По словам Додона, новое ведомство «будет регулировать на макроуровне финансовый сектор и способствовать началу развития рынка ценных бумаг».

«Уже разработана концепция нового органа, в рамках правительства создана рабочая группа для доработки и представления документа в парламент», – добавил замминистра. Предполагается внести ряд изменений в законодательство Молдавии в сфере корпоративных облигаций, что упростит размещение акционерными обществами ценных бумаг.

В заседании FEAS, впервые проходящем в Молдавии, участвуют представители фондовых бирж и финансовых учреждений из Албании, Азербайджана, Боснии и Герцеговины, Хорватии, Египта, ОАЭ, Иордании, Ливии, Омана, Румынии, Сербии и Черногории, а также Турции. Молдавия > Финансы, банки > ria.ru, 16 мая 2006 > № 38688

На встрече главы МИД России Сергея Лаврова с генеральным секретарем Организации Черноморского экономического сотрудничества Леонидасом Хрисантопулосом обсуждалась тема строительства кольцевой дороги вокруг Черного моря, сообщает Сибирское агентство новостей. Накануне на переговорах был представлен план строительства и развития будущей дороги. Особое внимание было уделено проектам развития транспортных коридоров вокруг Черного моря, налаживанию регулярного пассажирского сообщения между портами Черного моря.Напомним, в черноморскую организацию входят Албания, Армения, Азербайджан, Болгария, Грузия, Греция, Молдавия, Румыния, Россия, Сербия и Черногория, Турция и Украина. Согласно сообщению газеты «Акшам», министр иностранных дел Турции Абдулла Гюль уже успел заявить, что турецкие власти приложат максимум усилий, чтобы проект строительства кольцевой дороги вокруг Черного моря был претворен в жизнь как можно быстрее. По словам Гюля, это еще усилит привлекательность Турции для любителей автотуризма и усилит ее стратегическое положение. Турция > Транспорт > economy.gov.ru, 13 мая 2006 > № 34152

Европейский союз выделит Албании безвозмездную финансовую помощь в 47,9 млн. евро. Об этом сообщило албанское министерство по европейской интеграции. Согласно сообщению, эти средства будут направлены на финансирование программ по реформе правосудия, модернизацию инфраструктуры, борьбу с коррупцией и на реализацию ряда других проектов. Власти в Тиране рассчитывают на то, что уже в июне нынешнего года будет подписано типовое Соглашение о стабилизации и сближении с ЕС, что будет означать первый шаг к вступлению в Евросоюз этой страны, население которой составляет 3,2 млн. чел. Сы 1991г., ЕС выделил Тиране в качестве помощи для финансирования реформ 1,2 млрд. евро. Албания > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 12 мая 2006 > № 35423

Проблематику российского председательства в организации Черноморского экономического сотрудничества (ЧЭС) и взаимодействия секретариата ЧЭС с МИД РФ обсудят в четверг в Москве глава МИД России Сергей Лавров и генеральный секретарь организации Леонидас Хрисантопулос. Россия с 1 мая на очередные полгода председательствует в организации, а Сергей Лавров выполняет функции действующего председателя в ЧЭС.По данным МИД РФ, в рамках председательства России в организации с российской стороны будет сделан акцент на продвижении в рамках ЧЭС инициатив практического плана. В частности, речь идет о российских предложениях, которые касаются восстановления регулярного пассажирского сообщения между портами Черного моря, усиления электроэнергетического сотрудничества с перспективой выхода на черноморское электроэнергетическое кольцо. Россия намерена акцентировать внимание на вопросе развития скоростных автомагистралей вокруг Черного моря.

Программой пребывания в Москве предусмотрены встречи Хрисантопулоса с руководством министерства экономического развития и торговли РФ, Минтранса и РАО ЕЭС России, сказали в МИД.

В российском внешнеполитическом ведомстве сообщили, что в течении полугода председательства РФ в ЧЭС – с 1 мая по 31 окт. 2006г. – в России пройдут встречи министров по чрезвычайным ситуациям, министров транспорта, министров энергетики, министров по вопросам регионального сотрудничества, министров по телекоммуникациям и информационным технологиям.

«Председательство завершится проведением заседания Совета министров иностранных дел стран-членов ЧЭС, которое состоится в конце окт. в Москве.Следующим председателем в ЧЭС станет Сербия и Черногория», – проинформировали в российском внешнеполитическом ведомстве.

Членами ЧЭС являются Албания, Армения, Азербайджан, Болгария, Грузия, Греция, Молдавия, Румыния, Россия, Сербия и Черногория, Турция и Украина. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 11 мая 2006 > № 38528

Ожидается, что в начале следующего месяца кипрский судовой регистр будет включен в престижный «белый» список парижского меморандума (MOU), что ознаменует новый этап в развитии судоходной индустрии острова.Парижский MOU, состоящий из представителей 22 морских держав, наблюдает за прохождением судов через государственный портовый контроль. На основе наблюдений Парижский MOU составляет «черный», «серый» и «белый» списки каждый год.

Включение в «черный» список парижского MOU означает, что все суда, ходящие под флагом какой-то страны, должны проверяться особо тщательно. В «черный» список включена 21 страна, имеющая судовой регистр. Некоторые страны, включая Албанию, Северную Корею, Тонгу и Боливию, регулярно появляются в «черном» списке. Германия, Великобритания, США и Швеция – страны из «белого» списка.

Секретарь министерства транспорта Макис Константинидис рассказал, что следующее заседание MOU состоится в Париже 9 и 10 мая. По его словам, ожидается, что в следующем месяце Кипр перейдет в «белый» список, который представляет качественные судовые регистры с постоянно малым числом задержек. Константинидис заметил, что включение в «белый» список означает, что Кипр может стать полноправным членом MOU.

Каждый год почти 20 000 судов проверяются в назначенных Парижским MOU портах. Суда должны соответствовать международным стандартам безопасности и охраны окружающей среды, а члены судовой команды жить и работать в приличных условиях. Кипр > Транспорт > cyprusadvertiser.com, 28 апреля 2006 > № 133463

Россия, как председатель Организации Черноморского экономического сотрудничества (ЧЭС), намерена повысить результативность деятельности этой Организации и направить ее на решение конкретных вопросов содействия сотрудничеству. Об этом заявил замминистра иностранных дел России Александр Яковенко в интервью «Независимой газете», размещенном в пятницу на официальном сайте МИД РФ.Комментируя итоги состоявшегося в Бухаресте 14 заседания Совета министров иностранных дел ЧЭС, в ходе которого к России на ближайшие шесть месяцев (с мая до конца окт.) перешло председательство в Организации, он сообщил, что российское правительство приняло план мероприятий на этот период.

«Мы намерены предпринять дополнительные меры с тем, чтобы ориентировать ЧЭС на решение конкретных вопросов содействия сотрудничеству. Это в первую очередь сотрудничество в таких областях, как транспорт и связь, энергетика, туризм, преодоление последствий чрезвычайных ситуаций, охрана окружающей среды, а также совместная борьба с терроризмом и организованной преступностью, предотвращение распространения в регионе особо опасных инфекционных заболеваний», – сказал Яковенко, добавив, что часть этих мероприятий пройдет непосредственно в регионах Юга России.

«Мы настроены на то, что нам удастся продвинуться дальше в плане реализации российских инициатив», – сказал замминистра. Среди них он назвал подготовку Меморандума ЧЭС о скоординированном развитии скоростных автомагистралей вокруг Черного моря (готовится в Минтрансе России), восстановление регулярного пассажирского сообщения между портами Черного моря, поэтапное формирование Черноморского электроэнергетического кольца в контексте синхронизации энергосистем Восточной и Западной Европы, осуществление совместных экологических проектов в Черном море.

«Наша основная задача в политическом плане – это добиться от ЧЭС насыщенности повестки и результативности деятельности, а в организационном – обеспечить слаженность и бесперебойность работы многочисленных органов «семьи ЧЭС», – сказал Яковенко. Он отметил, что ЧЭС является единственной «полноформатной» экономической организацией в Черноморском регионе.

«В силу этого в странах-участницах ожидают от нее импульсов, способствующих наращиванию экономического сотрудничества, решению социально-экономических проблем и эффективному противодействию таким вызовам современности, которые способны поставить под угрозу устойчивость развития в регионе», – отметил заместитель главы внешнеполитического ведомства России.

В ходе заседания СМИД в должности нового генерального секретаря секретариата ЧЭС был утвержден представитель Греции Леонидас Хрисантопулос.

Организация Черноморского экономического сотрудничества является региональной экономической организацией, объединяющей 12 стран. Кроме России, в нее входят Азербайджан, Албания, Армения, Болгария, Греция, Грузия, Молдавия, Румыния, Сербия и Черногория, Турция и Украина. Создана в 1992г., штаб-квартира в Стамбуле. Россия > Финансы, банки > ria.ru, 28 апреля 2006 > № 38163

Правительство Италии установило жесткие квоты на допуск в страну иностранных рабочих из стран, не входящих в Европейский Союз. Всего в 2006г. право на работу смогут легально получить 170 тыс.чел. Из них 50 тыс. будут допущены к разнообразным, главным образом сельскохозяйственным, сезонным работам, а остальные будут на постоянной основе наняты в качестве служащих (78 500 мест), 45 тыс. станут помощниками по хозяйству, 2500 займутся рыбной ловлей на рыболовецких судах. Только 1000 мест приходится на управляющий персонал высокого уровня. Еще 2 тыс. мест отведено для студентов, которым вид на жительство, полученный во время учебы, будет переоформлен на вид на жительство, дающий право на работу. 6500 мест министерство социального обеспечения забронировало под крупные национальные и интернациональные проекты.С некоторыми странами у Италии существуют специальные соглашения о допуске иммигрантов. Из Египта будут приняты 6700 человек, из Албании – 4300, из Марокко – 3900, из Филиппин – 2950. Эти квоты распределяются и по регионам: область Лацио, где находится столица, может принять 8 800 иммигрантов, область Тоскана с центром во Флоренции – 6130, область Эмилия-Романья – 9 600.

Правительство опасается, что, поскольку бланков заявок было распечатано существенно больше, чем нужно, часть их попадет на черный рынок. Уже были отмечены случаи, когда эти бланки продавались по 50-70 евро за штуку вблизи железнодорожных вокзалов и на рынках в крупных городах. Поскольку число мест ограничено, все подающие заявки стремятся отправить свои бумаги как можно раньше. В связи с этим очереди стали образовываться у почтовых отделений уже с утра. Получить и отправить соответствующие заявки можно, начиная с 14.30. Иммигранты, желающие получить разрешение на работу и проживание, стоят в очереди перед почтовыми отделениями вторые сутки. Молодой человек, приехавший из Бангладеш, сказал, что он занял очередь с полудня, его номер – 88. Всего очереди стоят перед 6242 почтовыми отделениями.

В североитальянском городке Порденоне (Pordenone) компания китайцев заняла очередь вечером; ночи они пережидают в припаркованных поблизости от почты автомобилях. Ситуация осложняется тем, что погода в Италии достаточно холодная, что не совсем типично для марта. Закон, по которому заявки на прием на работу подаются через почту, а не через полицейские отделения, как раньше, был принят 15 фев. этого года. Изначальная идея состояла в том, чтобы облегчить потенциальным иммигрантам жизнь, поскольку в очередях при полицейских отделениях (квестурах) им приходилось стоять много месяцев. Италия > Миграция, виза, туризм > ria.ru, 14 марта 2006 > № 27311

Косово: точка или многоточие?

© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Февраль 2006

П.Е. Кандель – к. и. н., ведущий научный сотрудник Института Европы РАН.

Резюме Большинство поборников косовской независимости упорно не желают признавать, что создаваемый прецедент будет иметь широкие международно-правовые и политические последствия. Он не может не послужить стимулом и предлогом для всех непризнанных государств добиваться аналогичного решения.

2006 год международное сообщество (говоря точнее, США и Европейский союз) решило сделать датой окончательного определения статуса края Косово, поставив точку в последней главе «югославского кризиса». Поспешность трудно объяснимая, если на минуту принять всерьез декларированную цель – создать в Косово демократическое мультиэтническое общество.

Конечно, реальные мотивы и задачи тех, кто извне определял развитие событий в косовском конфликте, имели мало общего с декларациями. Руководители Миссии Организации Объединенных Наций в Косово (МООНК) – высшей власти в этом международном протекторате – с самого начала последовательно проводили курс на его максимальное обособление от Союзной Республики Югославия (Сербии и Черногории) и строительство самостоятельной государственности. Но в ООН, несмотря на постоянные требования косовских албанцев как можно скорее предоставить им независимость, долго придерживались формулы «сначала стандарты, потом статус»: определению статуса Косово должно предшествовать достижение европейских стандартов демократии и соблюдение прав меньшинств.

В 2005-м формула изменилась на противоположную: «стандарты в процессе и после определения статуса». При этом смена позиции обосновывалась не успехами в осуществлении поставленных задач, а, напротив, их отсутствием. Это наглядно продемонстрировал доклад Кая Эйде – специального посланника генерального секретаря ООН. Дипломат подготовил документ под названием «Всеобъемлющий обзор положения в Косово», на основании которого и должно было приниматься решение.

КОСОВО КАК ОНО ЕСТЬ

«Обзор» производит странное впечатление. Типичная для подобных документов попытка соблюсти баланс позитива и негатива сама по себе неудивительна. Но об успехах говорится в нем преимущественно в сфере институционально-организационного строительства, и притом в самых общих выражениях. В оценке же реального положения дел доклад настолько критичен, что фактически равнозначен приговору пятилетней деятельности международных миротворцев. Подобной оценке в свою очередь прямо противоречат выводы, сделанные в полном соответствии с задачей, заранее поставленной перед автором: обосновать необходимость безотлагательно начать процесс определения статуса края.

Основные тезисы обзора почти исчерпывающе описывают ситуацию в Косово. «Особого прогресса удалось добиться в деле закрепления новых институциональных рамок… К настоящему времени в крае сформирован весь комплекс институтов, включающий исполнительные, законодательные и судебные органы, действующие на центральном и местном уровнях. Существенный прогресс достигнут также в деле создания устойчивой правовой основы».

Однако приводимые далее факты полностью опровергают оптимистические реляции. Косовские албанцы и их политические лидеры рассматривают установление европейских стандартов как навязанное извне требование, продвинуться вперед удается зачастую лишь благодаря международному давлению. «Созданию новых институтов препятствует весьма распространенная среди политических деятелей тенденция считать себя ответственными перед своими политическими партиями, а не перед народом… Назначения на должности, как правило, осуществляются на основе политической и клановой принадлежности без учета компетентности». Утверждению правопорядка «препятствует отсутствие возможностей и готовности обеспечивать соблюдение законности на всех уровнях… Система правосудия Косово считается самым слабым его институтом… объем нерассмотренных дел постоянно увеличивается, и на сегодняшний день он уже составляет несколько десятков тысяч…» Косовской полицейской службе не под силу бороться с особо опасными правонарушениями, связанными с организованной и межэтнической преступностью, коррупцией, да и правительство не принимает необходимых законодательных и административных мер для их пресечения. «Борьбу… затрудняют семейная или клановая солидарность, практика запугивания свидетелей, а также сотрудников правоохранительных и судебных органов».

Не внушает оптимизма и положение дел в экономике: сохраняется предельно высокий уровень безработицы, нищета – повсеместное явление, недостаточные поступления в бюджет приводят к серьезному дефициту, потребители практически не оплачивают электроэнергию, превышает разумные нормы импорт сельскохозяйственных продуктов.

Безотрадная картина складывается в сфере межнациональных отношений. Несмотря на низкий показатель зарегистрированных преступлений, совершенных на этнической почве, часты нефиксируемые случаи преследований, грабежей, похищения скота. Широко распространен незаконный захват собственности, особенно сельскохозяйственных угодий и жилых построек. Имущественные права косовских сербов не соблюдаются, они находятся в фактической изоляции и не рискуют проверять, «является ли свобода передвижения и безопасность иллюзией или реальностью». Подавляющее большинство тех, кто покинул Косово после июня 1999 года, не вернулись, а после антисербских погромов 17–19 марта 2004-го процесс возвращения беженцев обратился вспять. Многие из сербских церквей и монастырей, составляющих часть всемирного культурного наследия, серьезно повреждены или разрушены. Сейчас должно начаться их восстановление, но они и впредь будут нуждаться в международной защите.

Вопреки обещаниям, до недавнего времени не отмечалось реальных попыток и не было проявлено политической воли по децентрализации управления. Параллельные структуры косовских сербов в здравоохранении и образовании – единственное, на что они могут рассчитывать при осуществлении своего права в этих областях. Представители меньшинств привлекаются в органы власти и управления главным образом для заполнения предписанных квот, а не для действительного участия. Опасаясь быть использованными лишь в качестве ширмы, косовские сербы предпочитают бойкотировать центральные органы. Косовские албанцы со своей стороны практически ничего не предприняли, чтобы развеять эти опасения.

Доклад завершается примечательной рекомендацией: оказав активное содействие албанскому населению Македонии и Южной Сербии, отстаивающему свои интересы и самобытность, международное сообщество «теперь должно проявить готовность действовать с той же решимостью для защиты интересов косовских сербов и других общин меньшинств». Не ясно, что мешало это делать в течение пяти прошедших лет и какие мотивы побудят ныне к такой активности?

В полном соответствии с общим содержанием доклада столь же двусмыслен и противоречив вывод, к которому приходит его автор: «Для определения будущего статуса Косово не предвидится какого-либо подходящего момента. Урегулирование статуса по-прежнему будет оставаться крайне чувствительным политическим вопросом. Тем не менее общая оценка ситуации позволяет сделать вывод о том, что пришло время начать этот процесс».

Но если хотя бы декларировавшие свое стремление к нормализации положения и реализации демократических стандартов международные протекторы (впрочем, для этого мало сделавшие) не смогли за пять лет добиться прогресса, то наивно ожидать усердия от будущих албанских властей Косово (уже показавших свою полную незаинтересованность). Вместе с тем некоторые «проговорки» автора обзора свидетельствуют, что он не страдает наивностью. Например, предлагается способствовать возвращению беженцев как на прежние места жительства, в частности в столицу края Приштину, так и туда, где они реально могут жить. Тем самым фактически признается, что добрососедское сосуществование косовских албанцев и сербов – задача не только нерешенная, но и нерешаемая.

Каким быть окончательному статусу края Косово, ни в данном докладе, ни в других документах ООН прямо не говорится – он должен стать итогом переговорного процесса между Белградом и Приштиной при международном посредничестве. Но и в Вашингтоне, и в Брюсселе, откуда ведет свое происхождение данная инициатива, не скрывают, что речь идет об «условной независимости». Косово получит независимость от Сербии, под суверенитетом которой этот край формально еще числится. Однако «международное присутствие» сохранится при большей роли Европейского союза, нежели ООН. «Полную независимость» Косово должно обрести при вступлении в ЕС, в рамках которого это понятие в принципе неприменимо. Остается необъяснимым, зачем спешить с предоставлением независимости, тем более «условной» и промежуточной, требующей продолжения «международного присутствия»?

Реальная причина в том, что западные покровители попросту опасаются своих албанских подопечных, которые погромами 2004 года показали, что для достижения своих целей готовы применить силу (и не только против сербов). Это могло бы вынудить США и ЕС на активные действия против албанцев, что означало бы крах всей западной политики в косовском конфликте, а заодно послужило бы дурным примером для Ирака и Афганистана.

КОСОВСКИЙ ТЕСТ ДЛЯ СЕРБИИ

Перспектива независимости Косово, пусть и «условной», неприемлема для Белграда, но с ним, похоже, решили не слишком церемониться. Об этом говорят принятые в ноябре 2005-го Контактной группой по Косово (Великобритания, Италия, Россия, США, Франция и ФРГ) Руководящие принципы по выработке решения о будущем статусе Косово. Документ, воспроизведя положенные «мантры» о том, что решение косовской проблемы должно соответствовать международным стандартам прав человека, нормам демократии и международного права, включил и положения, во многом предрешающие ход и исход переговорного процесса.

Так, не допускаются раздел Косово и его объединение с какой-либо страной или частью страны, как и возвращение к ситуации до марта 1999 года. Утверждается необходимость соблюдать территориальную целостность и стабильность соседей по региону (хотя предполагаемая независимость Косово прямо нарушает территориальную целостность Сербии). Раз начавшийся, переговорный процесс не может быть блокирован и должен быть доведен до конца, а специальный посланник генерального секретаря ООН по статусному процессу в Косово, бывший президент Финляндии Мартти Ахтисаари имеет право на приостановку полномочий и отстранение от переговоров любого лица или группы, которые, по его мнению, не способствуют прогрессу. Запрещается создание «Великой Албании», но не исключается существование двух албанских государств. Белград же заранее лишается наиболее выигрышных запросных позиций и свободы маневра (предложение раздела Косово, потенциальное требование аналогичных решений для Косово и Республики Сербской в Боснии и Герцеговине, затягивание переговоров или непризнание навязываемых решений). Сторонам конфликта как бы предложено сыграть шахматную партию, но арбитр заранее лишил одного из игроков наиболее значимых фигур. По сути, сербским властям оставлен лишь выбор способа капитуляции.

В долговременной перспективе сохранение «бумажного» сербского суверенитета над Косово после фактического отторжения края от СРЮ в 1999-м и не нужно, и убыточно для Сербии. Остающийся крайне высоким уровень рождаемости среди косовских албанцев, намного превышающий аналогичные показатели у сербов, аграрная перенаселенность и избыток рабочей силы в крае превращают Косово в пределах сербского государства в постоянный очаг демографической экспансии, грозящей серьезно изменить его национальный состав. Еще в бытность СФРЮ край считался наименее экономически развитым и пользовался значительными дотациями федерации. Возобновление дотирования даже на прежнем уровне при нынешнем состоянии сербской экономики является непосильной ношей. Наконец, трудно вообразить край (для которого албанцы еще в социалистической Югославии добивались статуса субъекта федерации de jure, хотя в 1974–1990 годах он стал таковым de facto) в качестве третьего члена государственного сообщества Сербии и Черногории, если само оно сохранится. Трехчленная политическая конструкция этого сообщества придаст ему крайне невыгодную для Белграда конфигурацию, где Косово будет постоянным дополнительным источником политической конфронтации и непременным участником антисербской коалиции.

Но край этот некогда был колыбелью сербской государственности и является святыней национальной истории, религии и культуры (старинные православные церкви и монастыри, легендарное Косово поле). Отречься от такого наследия не может позволить и влиятельная Сербская православная церковь. Поэтому отказ от Косово, который воспринимается как покушение на национальную идентичность, для любого сербского политика равносилен политическому самоубийству. Не случайно сербский премьер Воислав Коштуница до начала переговоров счел нужным поделиться ответственностью за их исход, заручившись резолюцией парламента и включив в делегацию переговорщиков представителей всех ведущих политических сил.

Косовские албанцы в ультимативной форме настаивают на независимости, тогда как предложения сербской стороны выглядят скорее компромиссными. Они сводятся к тому, чтобы избежать формального провозглашения независимости Косово, примирившись с ней фактически и обеспечив дальнейшее существование косовских сербов путем предоставления им автономии на территории Косово. Сербское общество, как свидетельствуют опросы, сегодня более склонно считаться с нежелательной реальностью. Так, доля согласившихся с тем, что Косово потеряно для Сербии, выросла с 39 % в 2000-м до 48 % в декабре 2004 года. При этом раздел края – вариант, отвергнутый международным сообществом, – большинство находит оптимальным (57 %) и наиболее реальным (35 %). Вместе с тем 64 % опрошенных далеки от того, чтобы принять любое решение, предложенное ООН.

Быть может, сербы и примирились бы с независимостью Косово, если бы святые для них места остались за Сербией, а ей были предоставлены ощутимые компенсации. Но, похоже, Сербию решили «дожать», предложив в качестве единственного вознаграждения «за кооперативность» перспективу заключения Соглашения о стабилизации и ассоциации с Евросоюзом. Вряд ли случайно начало переговоров о его подписании совмещено с первыми шагами в процессе урегулирования статуса Косово.

Слабость нынешних белградских властей порождает надежды на то, что их удастся принудить к подобной сделке. Ведь премьер-министр Сербии Воислав Коштуница (Демократическая партия Сербии) и президент Сербии Борис Тадич (Демократическая партия) представляют политические силы, почти постоянно находящиеся в состоянии жесткой конфронтации с того времени, как был свергнут режим Слободана Милошевича. И сегодня первая находится у власти, а вторая – в оппозиции. Нынешний коалиционный кабинет меньшинства, возглавляемый Коштуницей, удерживается лишь благодаря содействию в парламенте со стороны малочисленной фракции Социалистической партии Сербии – партии Милошевича. Любое серьезное потрясение (а независимость Косово, безусловно, будет таковым) способно свалить его и лишить правительственные партии, и без того постоянно теряющие популярность, каких-либо политических перспектив.

Ситуацию осложняет и предстоящий (предположительно в апреле с. г.) референдум о независимости Черногории. Вопреки своим заявлениям о предпочтительности сохранения сообщества Сербии и Черногории, представители ЕС воздержались от шагов, которые сделали бы такой исход более вероятным. Черногорцы, как показывают результаты многочисленных выборов и опросов, делятся на сторонников и противников независимости примерно поровну. Хотя эта пропорция временами меняется в зависимости от политической конъюнктуры, число противников отделения растет. Так, в декабре 2004-го в Черногории за сохранение общего государства высказывалось 49 % опрошенных, а за независимость – 30 % (в Сербии: 50 % и 29 % соответственно). Поэтому результат волеизъявления предрешается тем или иным определением круга голосующих и способом подведения его итогов. Вокруг этих, казалось бы, процедурных вопросов и развернулась острая борьба между сепаратистскими властями республики и оппозиционными федералистскими партиями.

Согласно принятому властями закону о референдуме, участвовать в нем могут только проживающие на территории Черногории (около 460 тыс. человек). В планы же оппозиции входило распространение этого права на всех ее граждан, что увеличивало бы число голосующих примерно на 260 тыс. человек, для которых местом жительства является Сербия. Власти Черногории заинтересованы в том, чтобы референдум можно было признать состоявшимся при минимальной явке его участников, а решение принималось бы большинством от числа проголосовавших. Это позволит провозгласить независимость на основе вердикта менее четверти граждан. Оппозиция, наоборот, стремится к тому, чтобы необходимая явка составляла более 50 % избирателей, а решение о независимости требовало бы более половины от списочного состава голосующих. Она настаивала также на предусмотренном черногорской Конституцией утверждении итогов референдума в парламенте большинством в две трети голосов.

Венецианская комиссия Совета Европы, на суд которой были вынесены эти спорные вопросы, заняла двусмысленную позицию. Она поддержала власти, сочтя неприемлемым участие в референдуме граждан Черногории, проживающих в Сербии. Но частично удовлетворены были и требования оппозиции: явка для признания референдума состоявшимся рекомендована на уровне не менее 50 %, а утверждение его итогов в парламенте должно соответствовать конституционным нормам. Правда, в окончательной редакции документа формулировки смягчены и лишены обязательной силы, а властям и оппозиции предложено самим договориться, какое большинство будет решающим. Это они заведомо не могут сделать без нового посредничества ЕС, каковое и было предложено. Таким образом, исход политических баталий в Черногории и результат референдума как бы повисают в воздухе, что дает Брюсселю дополнительное средство воздействия на Белград. Последний рискует оказаться и без Косово, и без Черногории, если не пойдет навстречу тому решению косовской проблемы, которое сочтут оптимальным в Европейском союзе.

ЦЕНА ВОПРОСА

Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать наиболее вероятные последствия признания любой формы независимости Косово. Первым результатом станет окончательный исход сербов из края. Руководители Сербии и основные политические партии откажутся признавать навязываемое решение, но это не спасет от политического кризиса в стране, досрочных выборов и прихода к власти националистической Сербской радикальной партии, чей лидер Воислав Шешель вместе со Слободаном Милошевичем коротает время в камерах Гаагского трибунала.

Еще более возрастет вероятность (едва ли «бархатного») распада сообщества Сербии и Черногории. Не исключено резкое обострение межнациональных отношений в Воеводине со значительным венгерским меньшинством и в трех южных общинах Сербии, где проживает достаточно многочисленное албанское меньшинство, что способно вызвать новые потоки беженцев и вынужденных переселенцев.

Пришедшие к власти радикалы, возможно, и не решатся на силовое противоборство с Евросоюзом и США. Пример их идейных собратьев в Боснии и Герцеговине (три националистические партии босняков-мусульман, сербов и хорватов, в свое время развязавшие войну и поныне доминирующие на политической сцене) и в Хорватии (националистическая партия Хорватское демократическое содружество покойного президента Франьо Туджмана, в настоящее время находящаяся у власти и проводящая проевропейский курс) показывает: даже подобные силы достаточно податливы «кнуту и прянику» и управляемы извне. Но в ситуации новой нестабильности многое будет зависеть даже не от лидеров националистов, а от степени народного возмущения. В любом случае демократия в «веймарской» Сербии будет отброшена далеко назад, а ее европейские перспективы окажутся еще более туманными.

Нет оснований полагать, что в «условно независимом» Косово начнут реализовываться европейские стандарты демократии и прав меньшинств. Ведь, как следует из просочившихся в швейцарскую прессу секретных документов германской разведки и полиции ООН, там и сегодня под сенью созданных государственных институтов реально заправляют структуры организованной преступности и наркомафии, сросшиеся с традиционными кланами и группировками бывших боевиков Освободительной армии Косово (ОАК). Они находятся под покровительством ведущих политических деятелей (бывшего политического руководителя ОАК, а ныне лидера второй по влиятельности Демократической партии Косово Хашима Тачи, его заместителя по партии и члена Президиума парламента Ксавита Халити, главы Альянса за будущее Косово и экс-премьера Рамуша Харадиная). Этим поборникам независимости она нужна не для строительства правового демократического государства: в условиях независимости они надеются создать максимально благоприятный климат для криминальной деятельности.

Конечно, с уходом сербов проблема межнациональных отношений утратит остроту сама собой. Но, показав свою податливость силовому шантажу косовско-албанских националистов и наркодельцов, западные покровители сами провоцируют и поощряют их на продолжение подобной тактики. Почувствовав свою мощь, они будут теми же методами вымогать новые уступки. И основным объектом их давления, за отсутствием сербов, окажутся представители международного сообщества, мешающие в осуществлении идеала «пиратской республики». Конечно, «входной билет» в Европейский союз остается большим соблазном для политической элиты Косово, а потому перспектива членства в ЕС представляется относительно эффективным средством управления ею из Брюсселя. Но, привыкнув навязывать собственные условия в диалоге с западными попечителями, косовары вряд ли легко откажутся от этой наклонности. К тому же косовские криминальные структуры без всякого пропуска уже вполне освоились в Европе, контролируя значительный сегмент рынка незаконного оборота наркотиков, оружия и торговли «живым товаром».

Может статься, что понятие «условный» больше подойдет не для характеристики суверенитета Косово, а для международного запрета на объединение с Албанией и присоединения населенных албанцами сопредельных территорий Македонии, Черногории и Южной Сербии. В сегодняшней ситуации независимость Косово будет не средством его «европеизации», а очередным шагом по пути архаизации края и окончательного превращения его в общеевропейский центр международной оргпреступности.

Большинство поборников косовской независимости упорно не желают признавать, что создаваемый прецедент будет иметь широкие международно-правовые и политические последствия. Между тем уже первые разговоры о возможном предоставлении краю независимости вызвали живейший отклик в непризнанных постсоветских образованиях – Приднестровье и Нагорном Карабахе. За ними неизбежно последуют Абхазия и Южная Осетия. И если независимость Косово станет правовой реальностью, это, безусловно, не может не послужить стимулом и предлогом для всех непризнанных, чтобы добиваться аналогичного решения. Легко предположить, что эхо прокатится от Басконии до Курдистана.

Вызывает сожаление, что Россия стала соучастником процесса движения Косово к независимости, поддержав его начало в Совете Безопасности ООН и поставив свою подпись под двусмысленным документом Контактной группы по Косово. Не соглашусь с мнением многих, будто апелляция к истории, религии и культуре является достаточным основанием причислять Балканы к зоне приоритетов Российской Федерации. Учитывая крайне малый удельный вес стран Юго-Восточной Европы в структуре внешнеэкономических и внешнеполитических связей России и присущее им стремление к вступлению в ЕС и НАТО, российские интересы здесь в основном сводятся к тому, чтобы заблаговременно занять выгодные экономические позиции в регионе, который рано или поздно станет частью Евросоюза. Едва ли поэтому стоит тратить значительные политические ресурсы на ссору с Вашингтоном и Брюсселем по косовскому вопросу – делу тем более уже фактически проигранному ранее. Но и ассистировать антисербскому курсу западных партнеров, обесценивая свой авторитет среди сербов, нет резона.

Выразив свое неодобрение и отказавшись участвовать в подобной политике, Россия могла бы выиграть больше не только в сербском общественном мнении. Впрочем, слова президента РФ Владимира. Путина о значимости косовского прецендента для постсоветского пространства на недавней пресс-конференции указывают, где Москва собирается искать свою выгоду.

Косово. Сербия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 10 марта 2006 > № 2911912 Павел Кандель

Министры обороны Албании и Македонии – Фатмир Медию и Иован Манасиевски подписали в Скопье договор о взаимодействи в области обороны на 2006г.

Как сообщило албанское государственное агентство АТА со ссылкой на информацию минобороны Албании, министры высказались в пользу дальнейшего укрепления сотрудничества между государствами так называемой «Адриатической хартии», в которую входят Албания, Македония, Хорватия и США. Основная цель деятельности этой организации состоит в поддержке трем вышеперечисленным балканским странам в их стремлении стать членами НАТО.

Кроме того, министры выразили удовлетворение результатами двустороннего военного сотрудничества и уровнем взаимодействия своих стран с государствами Североатлантического союза.

Минобороны Албании и Македонии – Фатмир Медию и Иован Манасиевски подписали в Скопье договор о взаимодействи в области обороны на 2006 год. По информации минобороны Албании, министры высказались в пользу дальнейшего укрепления сотрудничества между государствами так называемой «Адриатической хартии», в которую входят Албания, Македония, Хорватия и США. Основная цель деятельности этой организации состоит в поддержке трем вышеперечисленным балканским странам в их стремлении стать членами НАТО. Министры выразили удовлетворение результатами двустороннего военного сотрудничества и уровнем взаимодействия своих стран с государствами Североатлантического союза. Албания > Армия, полиция > ria.ru, 26 февраля 2006 > № 27192

Правительство США сокращает вещание для зарубежной аудитории на 12 иностранных языках, в т.ч. и на русском. Об этом говорится в сопроводительной справке к проекту федерального бюджета США на 2007г., внесенному Джорджем Бушем в американский конгресс. Белый дом объясняет это решение необходимостью сосредоточить внешнеполитические пропагандистские и финансовые ресурсы на тех регионах мира, которые сейчас имеют первостепенное значение для национальных интересов США. «Совет управляющих по вещанию (Broadcasting Board of Governors), который распространяет новости и информацию посредством радио, телевидения и вещания в интернете по всему миру, сосредоточивает свое международное вещание на конкретных группах населения, особенно на большом Ближнем Востоке», – указывается в документе. В нем говорится, что Совет управляющих по вещанию «сокращает свое вещание на хорватском, сербском, албанском, боснийском, грузинском, македонском, турецком, хинди, русском, греческом, тайском, а также английском языках». В справке сообщается, что Совет управляющих в целом сокращает иновещание на коротких волнах. В этой связи в документе указывается, что финансируемая конгрессом США радиостанция Свобода/Свободная Европа «переведет свое вещание на русском языке с коротковолновых передатчиков на популярные частоты в крупных городах».

Отражая новые приоритеты Белого дома, авторы бюджетной справки сообщают также, что США намерены увеличить вещание, направленное на Венесуэлу, Зимбабве и Афганистан. Государственная радиостанция Радио Свободная Азия распространит вещание на средние волны для Северной Кореи, а финансируемый из американского бюджета арабоязычный телеканал «Аль-Хурра» (Alhurra) расширит вещание в прямом эфире на страны Ближнего Востока с нынешних 18 до 24 часов. США > СМИ, ИТ > ria.ru, 6 февраля 2006 > № 23956

Осенью 2005г. в Словении прошли грандиозные демонстрации против экономических реформ, планируемых правительством страны. Они были самыми многочисленными после отделения страны от Югославии в 1991г. Пакет реформ, который состоит из 70 пунктов, должен улучшить экономический климат в Словении и войти в силу в 2006г. Самым тяжелым для населения стало повышение налогов, которое ложится тяжким бременем на тех, кто имеет невысокие доходы.Профсоюзы рабочих заявляют, что реформы положат конец развитию государства всеобщего благосостояния, в то время как правительство уверено, что такие меры повысят конкурентоспособность страны на международном рынке. Руководитель Federation Labkur Unikns of Slovenia Д. Сумолик считает, что рабочие становятся жертвами этой реформы. Глава студенческих профсоюзов М. Улкар заявляет, что если правительство будет и дальше проводить подобные меры, будет организован общенациональный протест.

Демонстрация, прошедшая в столице Словении, получила поддержку у профсоюзов рабочих из других европейских стран. В частности, секретарь European Trade Union Confederation, потребовал соблюдать в стране социальные права рабочих. Считается, что Словения – самая развитая и благополучная страна из новых членов ЕС, но ее проблемы говорят о том, что страна на распутье. Уровень безработицы составляет 10%, средний уровень зарплаты 735 евро.

Высоко либерализированная экономика, гибкий рынок рабочей силы, и фиксированный подоходный налог стран Балтии, а также Дании стали моделью для правительства Словении, подпитывающие ее амбиции для проведения реформ. Одним их основных и болезненных пунктов реформ стал рынок рабочей силы страны. По новым правилам, он будет освобождаться от какого-либо регулирования и контроля. Теперь увольнение рабочих будет происходить намного свободнее, чем раньше, возможно, будет отменен перерыв на обед. В случае болезни рабочему станут выплачивать меньше денег, а не теперешние 80% зарплаты. Студентам придется платить более высокий налог.

Другой пункт реформ, вызвавший бурную реакцию протеста в обществе касается приватизации государственных больниц, которая сделает медицинское обслуживание доступным только для высокооплачиваемых слоев населения.

Правительство также намеривается ввести новую налоговую систему, основанную на сложном фиксированном пропорциональном налоге. Согласно заявлению министра финансов А. Байджука, пропорциональный налог якобы будет обеспечивать социальную стабильность, облегчит бремя рабочих и ликвидирует налог с заработной платы.

Каким образом будущие реформы повлияют на жизнь жителей Словении является сегодня самой животрепещущей темой обсуждения в правительстве, которое проводит детальное исследование о возможном влиянии реформ на жизнь граждан. Профсоюзы также обеспокоены негативными последствиями реформ на граждан с низкими доходами.

Предполагается, что реформы спровоцируют повышение цен на продовольствие, транспорт и медикаменты, в результате чего жизненный уровень 70% жителей страны снизится до нищенского. «Пропорциональный налог благоприятствует богатым, а не бедным», – говорят эксперты.

Согласно последним данным, 250 тыс. пенсионеров получают ежемесячную пенсию 420 евро, в то время как остальные 410 тыс.чел. 635 евро. По оценкам Trade Union Pensioners, по новой системе пенсионерам с пенсией в 420 евро необходимо будет доплачивать до 200 евро, чтобы как-то поддерживать их жизненный уровень. В ответ премьер-министр заявляет, что, напротив, именно сейчас необходимо ускорить осуществление реформ. Он заявляет, что если «мы сейчас не проведем реформы, то тогда бремя их будет возложено на следующее правительство, но им придется проводить их в более сложных условиях и с более тяжелыми последствиями». Профсоюзы, категорически выступающие против введения налога с пропорциональной налоговой ставкой, готовятся к переговорам с правительством. Даже оппозиционная партия, которая поддерживает реформы, против введения такого налога. Центральный Банк Словении приветствует реформы, но предупреждает, что сокращение государственных расходов приведет к негативному эффекту, особенно для людей с низкими доходами.

Осторожно относятся к реформам и некоторые известные экономисты. Бывший министр финансов обращает внимание на то, что конкурентоспособность Словении может повыситься только в том случае, если сокращение государственных расходов и снижение зарплаты будут проведены одновременно.

Но самым важным моментом в процессе реформ отводится приватизации государственных компаний. В недавно выпущенном исследовании по корпоративному управлению в компаниях, зарегистрированных на Ljubjana Stock Exchange, отмечается строгий контроль таких государственных организаций, как Restitution Fund (SOD) или Pension Fund Management (KAD). В среднем государство имеет долю в 24% в 28 компаниях, зарегистрированных на фондовой бирже, и выше 30% в 10 компаниях.

В исследовании говорится, что государство должно принять срочные меры для передачи части государственной собственности в частные руки. Кроме того, государство является главным собственником предприятий, и такая ситуация приводит к их непрозрачности. Государство должно разграничить, какие инвестиции являются стратегическими и сделать их прозрачными.

Одним из авторов исследования является Д. Дамжан, председатель комитета по реформам, который считается самым вероятным кандидатом на пост министра по реформам. Он планирует передать часть государственной собственности в частные руки в 2006г.

Социальный аспект реформ в Словении является самой горячей темой и серьезной проблемой для нового премьер-министра страны Л. Джанса, который возглавляет правительство всего один год. Однако, оно планирует организацию диалога с профсоюзами, предусмотреть элемент защиты для бедного населения страны в реформах.

Учитывая сильные позиции профсоюзов, правительство может пойти на уступки некоторым их требованиям.

Профсоюзы угрожают провести референдум по новым экономическим законам. Но премьер-министр страны предупреждает, что если это случится, то профсоюзы должны взять ответственность на себя за несвоевременное проведение реформ, в которых сейчас так нуждается Словения.

Журнал Transitions Online, издаваемый на английском языке, освещает события о 28 странах посткоммунистического пространства (Македонии, Хорватии, Монголии, Албании, России и т.д.). Основные рубрики – экономика, политика, культура и социальные вопросы. В 2005г. два редактора журнала получили престижную европейскую премию «Журналисты года». Transitions Online. Словения > Госбюджет, налоги, цены > «Коринф», 1 февраля 2006 > № 47832

Согласно результатам опроса, проведенного агентством исследования общественного мнения «Индекс Косово» в нояб. 2005г. среди 1 тыс. 20 респондентов, 42% жителей края больше всего заботит вопрос о его статусе. Безработица волнует 40% респондентов. Перебои в электрообеспечении считают главной проблемой края 4% участников опроса, а восстановление экономики и социальных условий – 3%. Предыдущее социологическое исследование, проведенное в авг. 2005г., показало, что жители края больше всего беспокоятся по поводу безработицы. Однако в преддверие начала переговоров о будущем статусе Косово, намеченных на фев. 2006г., вопрос о судьбе края вышел на первый план.За предоставление краю независимости выступает подавляющее большинство опрошенных – 88%, в то время как 8% полагают, что Косово должно объединиться с Албанией. Сопротивляться решению, которое не будет учитывать интересов жителей Косова, с оружием в руках готовы 9% опрошенных. Еще 6% готовы им в этом помогать. Более половины респондентов поддерживает идею прямых переговоров с Белградом об окончательном статусе Косово (с этим согласны 39% опрошенных, еще 14% согласны частично). Самой популярной личностью в Косово остается командующий вооруженными силами края – Косовского защитного корпуса, – бывший полевой командир Освободительной армии Косово Агим Чеку. На втором месте – бывший премьер-министр края Рамуш Харадинай, привлеченный к суду в Гааге по подозрению в совершении военных преступлений. Харадинай временно отпущен на свободу до начала процесса. Третье место по популярности занимает президент Косово Ибрагим Ругова. Сербия > Госбюджет, налоги, цены > ria.ru, 8 января 2006 > № 23936

Правительство Сербии утвердило и направило в парламент проект резолюции по Косово, призванный стать основой позиции Белграда на переговорах об окончательном статусе края. Как заявил председатель cкупщины (парламента) Сербии Предраг Маркович, внеочередная сессия cкупщины, на которой будет рассмотрена представленная правительством резолюция, состоится или воскресенье. В резолюции, содержащей десять пунктов, подчеркивается, что попытки осуществить раздел территории Сербии путем отторжения Косово будут означать «правовое насилие» над суверенным государством, каковым является сообщество Сербии и Черногории.В резолюции выражается убежденность, что ООН не отступит от принципа нерушимости границ и территориальной целостности государств. Кроме того, в документе содержится предупреждение о том, что любое навязанное Сербии решение проблемы Косова, будет провозглашено парламентом Сербии «нелегитимным, противоправным и недействительным».

Кроме того, в документе отмечается, что Белград настроен на компромисс в решении дальнейшей судьбы Косово и готов обеспечить южной провинции тот статус, который, с одной стороны, будет отвечать европейскому взгляду на эту проблему, а с другой, будет соответствовать принципам суверенитета и территориальной целостности Сербии как признанного субъекта международного права.

Дух и содержание решения косовской проблемы должны отвечать как государственным интересам Сербии и сообщества Сербии и Черногории, так и интересам албанской общины, сербского населения и других жителей края, говорится в проекте резолюции. В резолюции предусмотрено, что по итогам переговоров об окончательном статусе Косово Скупщина Сербии примет отдельное заявление, в котором сможет апеллировать к предоставленной Конституцией СиЧ возможности проведения референдума по самым важным государственным вопросам. Сербия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 15 ноября 2005 > № 20520

Правительство Албании приняло решение продать частным компаниям 80 мелких гидроэлектростанций в качестве одной из мер борьбы с охватившим страну острым энергетическим кризисом. Албанские власти разрешили национальной энергетической корпорации закупить новое оборудование, которое позволит снабжать страну электроэнергией, импортируемой из-за рубежа. Участвующим в модернизации энергетической системы страны фирмам будут выделяться льготные кредиты. В последние дни большинство городов и сел Албании снабжаются электроэнергией в среднем лишь по четыре часа в сутки. Исключение составляют дипломатические представительства в Тиране, больницы и военные объекты. По оценкам специалистов, энергетический кризис в стране вызвало не только отсутствие достаточного количество воды в реках, на которых построены гидроэлектростанции, но и износившееся оборудование тепловых электростанций. Албания > Электроэнергетика > ria.ru, 12 ноября 2005 > № 20023

Власти Албании ввели в стране жесткий режим экономии электроэнергии. В столице страны с 04.00 до 13.00 электроэнергией будут снабжаться только государственные учреждения, больницы, телевизионные станции, посольства иностранных государств и другие иностранные представительства. Эти меры вызваны тем, что оборудование электростанций технически устарело и не позволяет обеспечивать страну электроэнергией в достаточной мере. Провести модернизацию в значительной мере не позволяет нехватка средств, т.к. население страны задолжало государству за потребление электроэнергии огромные суммы. Албания > Электроэнергетика > ria.ru, 2 ноября 2005 > № 20022

Инвесторы после Майдана

© "Россия в глобальной политике". № 5, Сентябрь - Октябрь 2005

А.С. Еганян – управляющий партнер, юридическая фирма «Вегас-Лекс».

Резюме Российский бизнес сегодня столкнулся с необходимостью не прятаться за спину государства, а самому активно включиться в борьбу за защиту своих интересов и внешнеполитических позиций страны.

В последнее время российский бизнес сталкивается в странах СНГ с серьезными трудностями. За минувший год Грузию, Украину, Киргизию (а фактически и Молдавию) накрыла волна «цветных» революций, и в результате эти государства, которые отечественные корпорации еще недавно считали своей вотчиной, вдруг оказались недружественной территорией. В штаб-квартиры российских компаний поступают предложения пересмотреть ранее заключенные тарифные соглашения, активы фактически замораживаются, звучат обвинения в коррупционных связях со свергнутыми режимами, следуют указания снизить цены, доплатить за чересчур «дешевые» покупки. Говорится даже и об угрозе деприватизации.

Политическая стабильность – рай для инвесторов?

И общественность, и политики, и сами бизнесмены связывают новые риски именно с последствиями «цветных» революций. На самом деле российские инвесторы подвергались и подвергаются политическому давлению и в таких вполне стабильных странах, как Белоруссия, Туркменистан, Узбекистан. Еще один пример – Казахстан. Эту республику обычно выделяют среди прочих государств СНГ как «рай для инвесторов». А «цветными» революциями здесь и не пахнет, хотя президентские выборы не за горами.

Тем не менее даже политическая стабильность не гарантирует соблюдения прав инвесторов. Так, одновременно с принятием в 2003 году казахстанского Закона «Об инвестициях» (в его разработке принимали участие Совет иностранных инвесторов, казахстанские представительства Американской торговой палаты, Европейской ассоциации бизнеса, Ассоциация нефтяников Казахстана) была отменена «легендарная» статья 6 ранее действовавшего Закона «Об иностранных инвестициях» от 1994-го. В соответствии с ней иностранные инвесторы получили ряд преимуществ, в частности гарантировалась стабильность законодательного регулирования при реализации долгосрочных инвестиционных проектов в недропользовании.

Вместе с тем беспокойство вызывают поправки, внесенные в конце прошлого года в республиканский Закон «О недрах и недропользовании» от 1996 года. Согласно этим поправкам, государство получило приоритетное право на выкуп долей участия в проектах по добыче полезных ископаемых. Государство, таким образом, стремится оговорить для себя возможность участвовать в любой сделке и проекте, при этом инвесторам приходится запрашивать разрешение на каждую операцию со своими активами. Яркий пример применения данной нормы – история продажи компанией British Gas своей доли (16,7 %) в проекте разработки месторождения Кашаган. О намерении сделать это BG объявила еще до внесения изменений в закон, которые, собственно, и были предложены правительством на фоне продолжавшихся жестких переговоров с этой компанией. В результате в конце марта текущего года BG продала 50 % своей доли государству, а остаток – другим участникам консорциума. Государство заплатило за «свою» половину пакета 639 млн дол., причем общая сумма сделки составила 1,8 млрд долларов. А не так давно президент Казахстана заявил, что не позднее чем через 30 лет контроль над нефтяными богатствами должен вернуться к государству.

Так что дело вовсе не в «цветных» революциях, а в очевидной тенденции. Национальные элиты стран СНГ прилагают все больше усилий в стремлении взять под свой контроль наиболее привлекательные местные активы, а судебные системы подвержены сильному экономическому и политическому давлению. При таком взгляде на проблему оказывается, что разговоры о деприватизации в Украине – это лишь одна из множества форм борьбы местных элит (и связанного с ними крепнущего национального бизнеса) за право хозяйничать на своей территории. Соответственно российские инвесторы обречены сталкиваться со все более ощутимыми проявлениями экономического национализма даже в самых стабильных с политической точки зрения государствах.

Российский бизнес стоит перед выбором: отстаивать ли свои интересы, как это подобает игрокам, претендующим на глобальный статус, или же обратиться к привычному методу – достижению закулисных договоренностей с местными властями? Создается впечатление, что в общем и целом наши предприниматели склоняются ко второй опции. К примеру, в последние месяцы российские компании одна за другой объявляют о новых инвестиционных проектах в Украине, несмотря на все разговоры о деприватизации. С одной стороны, они надеются, что политические риски касаются только крупнейших акторов, приобретших стратегические активы при поддержке бывшего руководства страны. С другой – и сами налаживают «продуктивные» отношения с чиновниками, пользуясь неразберихой в новом украинском руководстве. Но является ли такая тактика решением проблемы? Ведь не исключено, что после очередной перетряски правительства «дружественные» чиновники потеряют свои посты, и тогда списать на «цветные» революции неспособность компаний отстаивать свои интересы правовыми методами не удастся.

Новая жизнь «случайных» соглашений

Начиная с середины 1990-х Россия заключила со странами СНГ ряд межправительственных соглашений о поощрении и взаимной защите инвестиций и капиталовложений. В итоге российские бизнесмены имеют сегодня в своем распоряжении такие же международно-правовые механизмы защиты своих интересов за рубежом, как и их западные коллеги.

Такие соглашения весьма распространены в международной практике, в том числе и в отношениях России со многими странами дальнего зарубежья. Не зря крупные корпорации, принимая решение об инвестировании в те или иные регионы мира, рассматривают наличие подобного рода межправительственных соглашений в качестве одной из основных гарантий сохранности и возвратности вложений. Вслед за Чехией, Мексикой, Аргентиной, Малайзией в действенности таких документов убедились на собственном опыте многие страны СНГ: Украина, Узбекистан, Казахстан и др.

В рамках СНГ Россия заключила двусторонние соглашения о защите инвестиций с Украиной, Казахстаном, Таджикистаном, Узбекистаном, Арменией, Молдавией, однако полностью они ратифицированы лишь с Украиной и Казахстаном. За пределами СНГ такие соглашения подписаны у нас с Турцией, Литвой, Болгарией, Грецией, Албанией, Чехией, Хорватией, Македонией, Кубой, Румынией, Югославией.

В основе такого рода межправительственных соглашений лежит обязательство каждой из сторон поощрять у себя инвестиционную деятельность инвесторов из другого государства. Более того, стороны гарантируют полную и безусловную правовую защиту инвестиций на своих территориях. Эти обязательства носят не просто декларативный характер: в действительности любой инвестор, «обиженный» теми или иными действиями государства, на территории которого он осуществил инвестиции, имеет право непосредственно адресовать ему свои требования.

Фактически речь идет о недопустимости со стороны государства и его представителей (государственные органы, госкомпании и др.) каких-либо действий, направленных на возможное ущемление прав и интересов инвесторов. Под «полной и безусловной» правовой защитой подразумевается, например, недопустимость экспроприации, национализации, дискриминации в любой форме, в том числе действий, препятствующих управлению и распоряжению своими инвестициями. Потенциально это и необеспечение государством адекватного судебного покрытия в национальной юрисдикции или исполнения судебных актов.

В целом каждая из стран – участниц соглашения обязана обеспечить инвестициям, осуществленным инвестором из другой страны-участницы, и деятельности, связанной с такими инвестициями, режим не менее благоприятный, чем тот, какой предоставляется собственным инвесторам или инвесторам из любого иного государства. При этом исключается применение любых дискриминационных мер, препятствующих управлению и распоряжению инвестициями. Естественно, речь идет о вложениях не только в госконтракты, госактивы или госкомпании, но и в частный сектор. Если инвестор изменит объем, существо и форму своих инвестиций, то это не повлияет на их характер в качестве инвестиций, на которые распространяется межправительственное соглашение об их защите. Кроме того, государство гарантирует инвестору беспрепятственное перемещение финансовых потоков (как «тела» инвестиций, так и доходов, займов и пр.) сразу же после оплаты налоговых обязательств.

Одно из основных обязательств привлекающего инвестиции государства – гарантия полной и безусловной правовой защиты вложений. Естественно, речь идет и об обеспечении надлежащего уровня судебного покрытия инвестиционных операций, а также о наличии адекватной системы исполнительного производства. Таким образом, если государство ущемит права инвесторов, но решит придать этому действию бЧльшую легитимность, прикрываясь решением национального суда, то адекватность и юридическая состоятельность такого решения также могут стать предметом разбирательства в рамках спора «инвестор – государство».

За последние годы различными международными арбитражными институтами рассмотрено несколько инвестиционных споров в отношении, например, Украины. Наиболее известные из них – иски компании Generation Ukraine Inc. против Украины на сумму 9,5 млрд дол., компании Monde Re против Национальной акционерной компании «Нафтогаз Украины» и Украины на сумму 88 млн дол., литовского инвестора Tokios Tokeles против Украины на сумму около 7 млн дол., американского гражданина Джозефа Чарлза Лемира против Украины. В случае положительного решения отвечать за действия государства, его органов и корпораций приходится госбюджету.

Особенно важны условия исполнения принятых международными арбитражными трибуналами инвестиционных решений, прописанные в соглашениях. Во-первых, в самих соглашениях стороны отмечают, что подобное арбитражное решение будет признаваться окончательным всеми сторонами процесса. Это – весьма важное дополнение, поскольку существенно минимизирует, хотя и не сводит на нет возможности пересмотра арбитражных решений в национальных судах. Например, при попытке обжаловать решение Арбитражного института Стокгольмской торговой палаты в национальной судебной системе Швеции наверняка возникнут существенные проблемы.

Во-вторых, в межправительственных соглашениях стороны признаюЂт обязательность для себя подобного арбитражного решения и обязуются исполнить его добровольно. Принцип добровольности весьма важен в подобной ситуации. Но как быть, если проигравшая сторона не выполняет своих обязательств?

На этот случай существует практика принудительного исполнения таких решений в соответствии с нью-йоркской Конвенцией об исполнении решений международных арбитражей. Оно может быть проведено против активов государства, находящихся за рубежом (недвижимость, счета, движимое имущество и т. д.). Иными словами, именно госбюджет всегда отвечает за нарушение прав инвесторов, которые тем самым избавляются от необходимости искать конкретного виновника нанесенного ущерба и взыскивать с него средства. Более того, бывало, что взыскание оказывалось направленным и против активов государственных корпораций (в том числе и украинских, и казахстанских).

Международное право в данном контексте – это не только и не столько «дубина» для выбивания компенсации за пропавшие инвестиции. В первую очередь подобные соглашения представляют собой инструмент «мягкого» давления на государство со стороны инвесторов.

Например, соглашениями предусмотрен обязательный период предварительных переговоров после возникновения конфликта. Инвестор должен уведомить о конфликте надлежащего представителя государства, т. е. компетентный госорган, потом ему предоставляется шесть месяцев для того, чтобы подготовиться к делу (хотя в реальности подготовка начинается намного раньше). Но этот срок устанавливается прежде всего и для того, чтобы попытаться достичь мирового урегулирования с государством: обязанность сторон предпринять такую попытку напрямую прописана в соглашениях. Только после того как конфликт не удастся разрешить путем переговоров, стороны вправе обратиться в арбитражный трибунал.

Подобные процедуры, конечно, могут быть весьма продолжительны: в среднем они занимают год-полтора, что, с другой стороны, может оказаться на руку российским инвесторам, поскольку позволит им вести подготовку к разбирательствам в рамках этих соглашений, не афишируя своих действий перед местными властями и продолжая переговоры. Если последние увенчаются успехом, ничто не мешает инвесторам в любой момент заключить мировую.

Сама возможность обращения к этим международным соглашениям вынудит быть более сговорчивыми правительства стран СНГ, которые пока ведут себя с российскими инвесторами так, как будто уверены в своей безнаказанности.

На протяжении последних лет отечественный бизнес демонстрировал как способность добиваться желаемого результата на мировой арене, так и умение играть при этом по принятым там правилам. Это было особенно заметно на фоне не всегда расторопных и действенных шагов государственных органов, ответственных за представление интересов страны за рубежом.

Российский бизнес не должен прятаться за спину государства – ему самому следует активно включиться в борьбу за защиту своих интересов и внешнеполитических позиций страны. Победа в этой борьбе вовсе не обязательно достанется тому, кто сильнее. Успеха добьется тот, кто лучше овладеет правилами игры на мировой арене.

Россия. СНГ. Казахстан > Приватизация, инвестиции > globalaffairs.ru, 26 октября 2005 > № 2906316 Альберт Еганян

Отношения между Сербией и Черногорией развиваются в негативном направлении и это угрожает интересам обеих республик. Об этом заявил президент Сербии Борис Тадич в распространенном в воскресенье интервью белградскому информационному агентству Фонет. «Сербские и черногорские политики, как и представители исполнительной власти, все реже общаются между собой, - отметил сербский президент. - Нельзя не заметить и того, что в черногорских средствах массовой информации установилась антисербская атмосфера, и это весьма опасно». «Убежден, что большинство граждан как Сербии, так и Черногории заинтересованы в том, чтобы было найдено рациональное решение по вопросу дальнейших отношений двух республик, и оно, это решение, не должно основываться на эмоциях», - сказал Тадич. Касаясь проблемы Косово и Метохии, Тадич подчеркнул, что для Сербии абсолютно неприемлема независимость края, к чему стремятся албанские сепаратисты, и в этом вопросе Сербия будет защищать свои национальные интересы, используя принятые в международном сообществе легитимные методы. Тадич высказал предположение, что международные переговоры о дальнейшей судьбе Косово начнутся осенью нынешнего года, скорее всего в форме «челночной дипломатии», а ключевую роль в них должен играть один из влиятельных мировых политиков. По мнению президента Сербии, таким посредником мог бы стать бывший президент Финляндии Марти Ахтисаари, приложивший немало усилий в переговорах по прекращению бомбардировок силами НАТО территории союзной Югославиии в 1999г. Сербия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 11 сентября 2005 > № 7120

Ежегодный ущерб от преступлений в сфере ювелирной идустрии США оценивается в 100 млн.долл., сообщает ФБР. «Такие преступления чаще всего связаны с вооруженными нападениями, которые, в некоторых случаях приводят к серьезным ранениям или гибели людей», – говорится в сообщении ФБР. Как отмечается в сообщении, успех преступной деятельности таких групп связан с широкими возможностями обращения краденных драгоценностей в наличные деньги. «Обычно, драгоценности крадутся в одном городе, после этого реализуются в другом, а полученные средства отмываются в третьем или вообще за пределами США», – сообщает бюро. ФБР выделяет три крупных преступных сообщества, разделенных по национальным признакам, и действующих на территории США.Первое и самое разветвленное – организованные преступные группы Южной Америки. «Эти группировки состоят преимущественно из колумбийцев, которые занимаются кражами и грабежами. Обычно члены этих группировок попадают на территорию СЩА незаконно по поддельным документам. В начале 1980гг. эти бандгруппы специализировались на кражах из гостинничных номеров и машин, а также ограблении людей, которые посещали выставки драгоценностей», – сообщает ФБР. По данным ФБР, в настоящее время, эти бандгруппы специализируются на хищениях крупных партий ювелирных изделий, которые законно перемещаются по миру для продажи. «Также они грабят крупные ювелирные магазины и склады ювелирных компаний. Члены этих группировок – молодые люди и девушки в возрасте чуть старше 20 лет – наиболее активно работают в в Атланте, Нью-Йорке, Майами, Лос-Анджелесе, Хьюстоне, и Чикаго», – сообщает Федеральное бюро расследований.

Как говорится в сообщении, организованные преступные группы Южной Америки наиболее сильные преступные организации, они часто используют оружие, а также новейшие технические средства слежения и развивают собственную сеть осведомителей. Две другие группировки по своей силе уступают группам Южной Америки. «Афро-американские группы обычно специализируются на вооруженных ограблениях ювелирных магазинов, нападают на людей прямо на улицах, действуют как «карманники», – сообщает ФБР. Выходцы из Югославии, Албании, Хорватии и Сербии, которые составляют третью группу, занимаются кражами из ювелирных магазинов. «Все эти группировки сильны и хорошо организваны и требуют межведомственного подхода в борьбе с ними. Именно такую координацию в борьбе с правонарушителями в ювелирной индустрии и осуществляет ФБР», – подчеркивается в сообщении ФБР. США > Армия, полиция > ria.ru, 9 сентября 2005 > № 7158

Правительство Армении в ходе очередного заседания 21 июля утвердило соглашение между министерствами здравоохранения Армении и Белоруссии «О сотрудничестве в сфере медицины и здравоохранения», подписанное в Минске 3 мая 2005г.Как сообщили в пресс-службе армянского правительства, в ходе заседания также было одобрено предложение о подписании соглашения между правительством Армении и Советом министров Боснии и Герцоговины «О перемещении без лицензий на въезд лиц, имеющих дипломатические и служебные паспорта». Другим решением правительство одобрило предложение о подписании соглашения между правительствами Армении и Албании «Об освобождении от лицензий на въезд лиц, имеющих дипломатические и служебные паспорта». Белоруссия > Миграция, виза, туризм > ., 21 июля 2005 > № 3710

Правительство Армении в ходе очередного заседания 21 июля утвердило соглашение между министерствами здравоохранения Армении и Белоруссии «О сотрудничестве в сфере медицины и здравоохранения», подписанное в Минске 3 мая 2005г.Как сообщили в пресс-службе армянского правительства, в ходе заседания также было одобрено предложение о подписании соглашения между правительством Армении и Советом министров Боснии и Герцоговины «О перемещении без лицензий на въезд лиц, имеющих дипломатические и служебные паспорта». Другим решением правительство одобрило предложение о подписании соглашения между правительствами Армении и Албании «Об освобождении от лицензий на въезд лиц, имеющих дипломатические и служебные паспорта». Армения > Внешэкономсвязи, политика > economy.gov.ru, 21 июля 2005 > № 3642

Международная финансовая корпорация (IFC) начинает Программу «Партнерство для частной инициативы» по оказанию помощи бизнесу и инфраструктуры в Юго-Восточной Европе. Программа направлена к Болгарии, Албании, Боснии и Герцеговине, Хорватии, Македонии, Молдавии, Румынии, Сербии и Черногории. Финансовая корпорация является подразделением Всемирного банка, которая инвестирует в проекты частного сектора. Проект имеет стоимость 8,75 млн.долл. на срок в 5 лет. Цель – помощь частному сектору в развитии, улучшение его возможностей по доступу к финансированию. Программа будет обеспечивать консультативную и техническую помощь по внедрению публично-частного партнерства и при разработке и строительстве инфраструктурных объектов в регионе. Институт инвестировал 1,45 млн.долл. в Юго-Восточную Европу в 2004г. и участвовал в качестве партнера в программах на еще 450 млн.долл. Болгария > Внешэкономсвязи, политика > economy.gov.ru, 14 июля 2005 > № 20864

Закрытие реакторов на АЭС «Козлодуй» угрожает энергетическому балансу в регионе. Об этом заявил замминистра энергетики Албании. Вопрос уже привлекает и наше внимание, и внимание всех стран региона. Болгария является одним из основных экспортеров электроэнергии в регионе. Для региона очень важно увеличивать энергетические источники, а не их закрывать. Болгария имеет все шансы остаться энергетическим лидером в регионе. Все балканские страны собираются подписать договор о создании энергетической общности. Документом будут ликвидированы все таможенные пошлины и количественные ограничения при экспорте и импорте тока. После ратификации договора всеми странами-участниками, в Софии будет создан информационный центр энергетической общности. В 2004г. Болгария экспортировала 6 млрд. квтч. электроэнергии, в 2005г. экспорт достигнет 7 млрд.квтч. В I кв. 2005г. НЭК увеличил экспорт электроэнергии на 30%, т.к. была перегружена немецкая энергетическая система. НЭК имеет 20 договоров на экспорт. После закрытия третьего и четвертого энергоблоков на АЭС «Козлодуй» количество производимой энергии в Болгарии уменьшится на 4 млрд.квтч. ежегодно. Болгария > Электроэнергетика > economy.gov.ru, 9 июня 2005 > № 20936

С 1997г., когда в Албании в результате массовых беспорядков произошло разграбление оружейных складов, правоохранительным органам удалось конфисковать у населения лишь треть из 610 тыс.ед. похищенного стрелкового оружия. Как сообщило во вторник из Тираны белградское агентство Бета со ссылкой на полицейских экспертов, у гражданского населения остается 150-170 тыс. автоматов и пистолетов. Примерно такое же количество оружия стало предметом нелегальной торговли, в результате чего в 1998-99гг. оно оказалось в руках албанских сепаратистов в Косово и Метохии.

Большинство программ албанских властей, направленных на добровольную сдачу оружия, включая и специальные уроки в старших классах средних школ, к успеху не приводят. Срок объявленной в 1998г. амнистии для граждан, решивших добровольно расстаться со «стволами», истекает 31 мая.

По мнению замминистра местного самоуправления Албании Наташи Пасо, действие закона об амнистии необходимо продолжить. В пред.г. только в Тиране погибло более 20 чел. и 100 были ранены в результате перестрелок, возникших на семейной или клановой почве. Албания > Армия, полиция > ria.ru, 10 мая 2005 > № 223

Еще одна группа нелегальных иммигрантов из африканских стран высадились в четверг на небольшой итальянский остров Линозу. 149 чел. прибыли сюда на маленьком 9-местном баркасе. Среди иммигрантов семь женщин и двое младенцев. Сейчас ими занимаются службы береговой охраны, которые собираются переправить всех на рядом расположенный итальянский остров Лампедузу, где находится специальный иммиграционный центр. Там вновь прибывшим, обычно, оказывается необходимая медицинская помощь, а потом, как правило, итальянские власти отправляют их на самолетах на родину.Нелегальные иммигранты из африканских стран и из соседней Албании создают итальянским властям много проблем, тем более, что все они приезжают на Апеннины, не имея при себе никаких документов. За последние два месяца только на остров Лампедузу высадилось более 2 тыс.чел., хотя местный иммиграционный центр способен принять не более 900 чел. Италия > Миграция, виза, туризм > ria.ru, 5 мая 2005 > № 1390

Принятие закона об амнистии, согласно которому свободу получают все политзаключенные, арестованные в период с 1983 по 31 дек. 2004, вызвало неоднозначную реакцию. Против высказались не только политические партии Сенегала, но и Европейский союз, а также Болгария, Румыния, Турция, Хорватия, Албания, Босния и Герцеговина, Сербия. Все они считают, что никакое преступление не должно остаться безнаказанным (Wal Fadjri). Сенегал > Внешэкономсвязи, политика > af-ro.com, 30 апреля 2005 > № 51091

Соединенные Штаты не располагают данными о способности Северной Кореи доставить ядерную боеголовку на большое расстояние, но допускают такую возможность. Об этом заявил в четверг президент США Джордж Буш на пресс-конференции в Восточной гостиной Белого дома. Ранее в четверг начальник разведывательного управления министерства обороны США (РУМО) Ловелл Джекоби заявил, что КНДР может установить ядерную боеголовку на баллистическую ракету и нанести удар по Японии или даже дальше. Президент США назвал северокорейского лидера Ким Чен Ира «опасной личностью» и заявил, что у США «есть обеспокоенность в связи с его (Ким Чен Ира) возможностями доставлять ядерное оружие». «Мы не знаем – может это он или нет, но, имея дело с таким тираном, как Ким Чен Ир, лучше допускать, что он это может», – сказал Буш. При этом президент США подчеркнул, что создаваемая в настоящее время в США система противоракетной обороны направлена на защиту от подобной угрозы. «Если у Ким Чен Ира есть возможность запустить оружие, было бы хорошо (иметь возможность) его сбить», – сказал хозяин Белого Дома. КНДР > Армия, полиция > ria.ru, 29 апреля 2005 > № 1878

Минобороны Албании подписало во вторник соглашение на 17 млн.долл. с одной из американских компаний из штата Мэриленд о создании на албанском побережье Адриатического моря современной радарной системы. Как говорится в распространенном в Тиране заявлении албанского министра обороны Пандели Майко, эта система должна позволить Тиране более эффективно вести борьбу против нелегальной переброски людей и наркотиков через Адриатическое море, а также поможет в реализации ряда экологических программ. Ожидается, что монтаж и наладка оборудования для новой радарной системы займут три года. В минувшем году та же американская компания провела модернизацию системы контроля за воздушным пространством Албании, которая обошлась в 29 млн.долл. Албания > Армия, полиция > ria.ru, 16 марта 2005 > № 224

Черноморский банк торговли и развития предоставил «Юнионбанку» кредитную линию в 5 млн. евро. Средства предоставлены минимум на 4г. и будут использоваться для предоставления кредитов мелким и средним предприятиям в Болгарии. Кредиты будут выдаваться для финансирования конкретных проектов или инвестиционных программ, и обеспечивать оборотный капитал компаниям в сфере промышленности, сельского хозяйства, перерабатывающей промышленности или в секторе услуг. До наст.вр. ЧБТР одобрил в Болгарии финансирование проектов на 48 млн.долл. Средства предоставлялись болгарскому бизнесу через посредников – болгарские финансовые структуры. ЧБТР – международный институт, который был учрежден Албанией, Арменией, Азербайджаном, Болгарией, Грузией, Грецией, Молдавией, Румынией, Россией, Турцией и Украиной. Капитал структуры – 1,5 млрд.долл. Цель банка – поддержка регионального сотрудничества. Болгария. Россия > Внешэкономсвязи, политика > www.cash.bg, 20 января 2005 > № 17882

На этой неделе проект строительства нефтепровода Бургас-Александруполис опять оказался в центре внимания. Москва предложила Греции провести трехстороннюю встречу по проекту во II пол. янв. 2005г. министр промышленности и энергетики Российской Федерации В.Христенко направил письмо в отношении данного проекта греческому замминистра по экономическому развитию Г.Салагудису. Не исключена возможность того, что в ближайшее время Болгарией, Грецией и Россией будет подписан Меморандум о строительстве нефтепровода, текст которого был утвержден на уровне экспертов во время встречи в Афинах в нояб. 2004г.В конце 2004г. премьер-министры Болгарии, Албании и Македонии подписали трехсторонний меморандум в отношении реализации проекта по строительству нефтепровода Бургас-Вльора. Проект «Бургас-Вльора» критикуется, т.к. он очень дорогой и его строительство займет очень большой период времени. Замминистра по экономическому развитию Греции считает, что проект «Бургас-Вльора» не является угрозой для проекта «Бургас-Александруполис». Подчеркивается, что проект не сможет обеспечить поставки нефти в Европу, если Россия не будет участвовать в проекте. Проект «Бургас-Вльора» будет иметь протяженность 900 км. и прогнозируемая его цена 1,1 млрд. долл., а его строительство займет около трех лет. Финансирование будет осуществляться через заем в 900 млн.долл., который будет обеспечен через американский Эксимбанк и ОПИК. Болгария > Нефть, газ, уголь > banker.bg, 20 января 2005 > № 17670

Госкомпания «Техноэкспортстрой» вошла в качестве акционера в созданную в пред.г. компанию «Универсальный терминал Бургас». Государственная компания является владельцем 55% акций, остальные акции – собственность частной компании «Фронтиер», которая работает по различным энергетическим проектам. Новая компания будет создавать общую инфраструктуру для нефтепроводов Бургас-Александруполис и Бургас-Вльора. Проект по общей инфраструктуре будет готов примерно через год. Тогда станет известно, какие средства будут необходимыми для его реализации. В 2004г. правительство приняло решение о том, чтобы два нефтепровода имели общую инфраструктуру. Это означает, что в Бургасе будут разгружаться танкеры, а после этого нефть будет транспортироваться дальше. В дек. пред.г. премьер-министры Болгарии, Албании и Македонии подписали Меморандум о строительстве нефтепровода Бургас-Вльора. Три государства не будут задействованы в финансировании проекта. «Бритиш петролиум», «Эксон Мобил» и «Тексако» проявляют большой интерес к проекту и готовы его финансировать. Возможность нефтепровода – 35 млн.т. нефти ежегодно. В наст.вр. Россия по различным причинам откладывает подписание меморандума по строительству нефтепровода Бургас-Александруполис, хотя в конце пред.г. было сообщено, что Греция и Россия готовы принимать участие в реализации данного проекта. Болгария > Транспорт > www.cash.bg, 13 января 2005 > № 17578

Албания намерена уничтожить имеющиеся у нее запасы химического оружия с помощью США. Об этом заявил министр обороны страны Пандели Майко. «Для уничтожения запасов химического оружия будут использованы 18,3 млн.долл., ассигнованные на эти цели Соединенными Штатами», – сообщил министр. Албания в настоящее время располагает по меньшей мере 16 т. отравляющих веществ. Химическое оружие было привезено из Китая в 70гг., когда Албанией правил диктатор Энвер Ходжа. В те годы страна была превращена в военный лагерь, а в политике был провозглашен принцип «Жить, работать и бороться, как в окружении». Албания > Армия, полиция > ria.ru, 12 января 2005 > № 225

Самый высокий уровень безработицы в Европе зарегистрирован в 2004г. на территории Косово и Метохии. Согласно обнародованным накануне данным краевого Комитета по статистике, число трудоспособных граждан Косова, не имеющих постоянной работы, составляет 70% среди албанского населения и 90% – среди сербского. Вместе с тем, в южной сербской провинции отмечен высокий прирост численности населения. В частности, в текущем году рождаемость в среде албанского населения Косово составила более 50 тыс. детей. Из 1,9 млн. граждан, проживающих в крае, 88% составляют албанцы, 7% – сербы и 5% – другие нацменьшинства. Половину албанского населения составляют люди, возраст которых не превышает 20 лет. Согласно статистике, каждый десятый из них неграмотен. Более 12% населения края живут в нищите, а почти половина находится на грани бедности. Сербия > Госбюджет, налоги, цены > ria.ru, 17 декабря 2004 > № 5316

Крупнейший венгерский банк ОТР расширяет свои позиции в регионе. После покупки банков в Словакии и Болгарии он приобрел преобладающий пакет акций 7 по величине хорватского Nova Banka, имеющего 92 отделения в стране и обслуживающего 300 тыс. клиентов (население и предприятия). Недавние попытки ОТР приобрести банки в Албании и Сербии, не увенчались успехом: в Албании пришлось уступить банку Raiffeisen, а в Сербии – греческому банку Alpha. Венгрия > Финансы, банки > economy.gov.ru, 9 декабря 2004 > № 21615

Хорватские власти приняли решение вложить около 370 млн. евро для приведения своей армии в соответствие со стандартами НАТО. В течение ближайших десяти лет эти средства будут израсходованы на создание новых средств связи, приобретение современной военной техники, включая танки и подводные лодки, а также на подготовку военных специалистов. Хорватия, являющаяся сейчас членом программы «Партнерство во имя мира», рассчитывает, что она станет полноправным членом НАТО в 2006г. наряду с Македонией и Албанией. Хорватия > Армия, полиция > ria.ru, 20 ноября 2004 > № 5666

Принуждение к демократии: есть ли пределы?

© "Россия в глобальной политике". № 3, Май - Июнь 2004

А.Г. Аксенёнок – к. ю. н., Чрезвычайный и Полномочный Посол РФ, в 1995–1998 годах – спецпредставитель МИД РФ по Боснии и Восточной Славонии, арабист, многие годы проработавший на Ближнем Востоке.

Резюме Пример Ирака показывает: односторонние действия по форсированной насильственной демократизации чреваты новыми потрясениями. Переход от одной общественной формации к другой, более адаптированной к требованиям глобализации, и так слишком болезнен, чтобы дополнительно усложнять процесс, искусственно подстегивая его.

После успешных демократических перемен в Центральной и Восточной Европе и крушения ряда диктатур в Азии и Латинской Америке объектом пристального внимания стал Ближний Восток в широком значении этого географического понятия.

Почему именно ближневосточная почва оказалась столь благоприятной для международной террористической деятельности, прикрывающейся религиозной оболочкой? Для администрации США ответ на этот вопрос поначалу казался простым: мол, большинство арабских, да и вообще мусульманских режимов погрязли в ретроградстве, экономические и политические реформы буксуют либо имитируются, экономическое положение ухудшается, а это создает питательную среду для терроризма и всякого рода экстремистских настроений. Отсюда следовал вывод: срочно требуется демократическое переустройство Ближнего Востока на основе политических реформ и рыночных преобразований, оправдавших себя в других регионах.

Пример Ирака, однако, показывает: односторонние действия по форсированной насильственной демократизации региона чреваты новыми потрясениями. Да и результаты «государствостроительства» с участием многонациональных сил в разных частях света (Косово, Гаити), мягко говоря, противоречивы. Переход от одной общественной формации к другой, более адаптированной к требованиям глобализации, и так слишком болезнен, чтобы стоило усложнять процесс, искусственно подстегивая его.

ЗАСТЫТЬ НА НУЛЕ

Обширный регион Ближнего Востока от Атлантики до Персидского залива почти с 300-миллионным населением в последние два десятилетия действительно замедлил темпы своей исторической трансформации. Доход на душу населения застыл на нуле в то время, как в других развивающихся странах с сопоставимой экономикой он составил в среднем 3 %. И это при крайней неравномерности распределения доходов по региону – от 335 дол. США на душу населения в Мавритании до 30 тысяч в Катаре. Доля арабских стран в мировой торговле с 1981 по 2002 год снизилась более чем наполовину (с 9,6 % до 3,2 %), что свидетельствует о слабой интеграции региона в мировую экономику. Неуклонно сокращался объем иностранных инвестиций, снижалась производительность труда. Безработица достигла опасной черты, превысив во многих странах четверть всей рабочей силы. В Алжире, где этот процент гораздо выше, толпы праздно шатающейся молодежи были и остаются резервом для вербовки террористов. Вызвавший острые дебаты второй Доклад ООН о человеческом развитии в арабском мире (2003) высветил три главных препятствия на пути к его дальнейшему поступательному развитию: дефицит свободы, дефицит знаний и дефицит прав женщин.

Политические структуры большинства стран Арабского Востока оказались не менее ригидными, чем экономические. Постколониальный процесс становления независимой государственности завершился к последней декаде прошлого столетия формированием здесь жестко централизованной власти. На ее основе после военных переворотов 1950–1960-х была достигнута политическая стабилизация, сопровождавшаяся формированием национального самосознания в каждой отдельной арабской стране. Идеология арабского национализма с ее лозунгами единства всей «арабской нации» отошла в прошлое. Понятие нации перестало носить абстрактный иллюзорный характер, ассоциируясь все больше с конкретным государством в рамках исторически сложившихся границ.

С точки зрения принятых на Западе формальных критериев либеральной демократии (хотя и там не все так однозначно) установившиеся на Ближнем Востоке политические режимы являются автократическими. Сменяемость правителей, разделение властей, легальная оппозиция – все это на практике отсутствует. Избирательная система далека от того, чтобы быть признанной свободной и справедливой. Даже в таких более развитых странах, как Египет и Сирия, институты народного представительства предназначены лишь для осуществления контролируемой сверху процедуры штампования законов. Что касается нефтяных монархий аравийских государств, то здесь (Катар, ОАЭ) наметились робкие сдвиги в сторону модернизации политических структур и большей открытости. Вместе с тем самое крупное государство этого арабского субрегиона, Саудовская Аравия, с момента основания в 1932 году управляется как семейное предприятие при полном отсутствии выборных институтов.

НЕ НАВРЕДИ…

С тем, что в большинстве государств мусульманского региона наблюдается недостаток демократии и свободы предпринимательства, согласны практически все, но вопрос, как изменить такое положение, вызывает острые дискуссии. Первая реакция на американскую инициативу «Большой Ближний Восток» показала, что к идее ускоренного насаждения западных ценностей на мусульманскую почву Европа относится критически, а исламский мир – со скепсисом или полным отторжением.

Амбициозный план переустройства всего региона, от Мавритании до Афганистана – предусматривает целый набор мер по оказанию помощи в подготовке и проведении «свободных справедливых выборов», в разработке законодательства и обучении парламентариев, в создании независимых СМИ, формировании политических партий, неправительственных организаций и других атрибутов гражданского общества, в перестройке системы образования. В экономической сфере предлагаются преобразования, направленные на высвобождение частной инициативы малого и среднего бизнеса, сокращение госрегулирования и либерализацию всего делового климата.

Уже простое ознакомление с инициативой «Большой Ближний Восток» создает впечатление, что ее основные положения скопированы с тех широкомасштабных и в целом удачных реформ, которые за последнее десятилетие были проведены в посткоммунистических странах Центральной и Восточной Европы. При этом задействованы уже испытанные финансовые каналы – Национальный фонд развития демократии, бюджет которого президент Буш обещал увеличить вдвое – до 80 млн дол., и специальное подразделение Госдепартамента США с бюджетом на 2005-й в размере 190 млн долларов.

Однако такой упрощенный подход к специфическим проблемам Ближнего Востока не сообразуется с местными реалиями. Регион имеет свои цивилизационные особенности, свою многовековую историю, глубоко укоренившиеся, отличные от западных менталитет, традиции правления и общественной жизни. Более продуктивно было бы следовать принципу «не навреди», отделяя то, что необходимо реформировать, от традиционных элементов жизни, не препятствующих процессам модернизации.

В отличие от Восточной Европы, которая всегда была восприимчива к политической культуре и историческим традициям Запада, народы Ближнего Востока, прошедшие через завоевательные войны и колониальное правление, сравнительно недавно ощутили вкус национального самоопределения. Если в интегрирующейся Европе такое понятие, как «иностранное вмешательство во внутренние дела», становится ныне архаичным, то на мусульманском Востоке, например, финансирование извне политических партий воспринимается крайне болезненно (это же, кстати, карается законом и в самих США). С точки зрения регионального менталитета и традиций периодическая сменяемость власти через всеобщие выборы и наличие организованной оппозиции означают ослабление централизованных начал и раскол в армии, которая была и остается на Востоке символом национального суверенитета. Государства Ближнего Востока, как бы они ни различались по формам правления, характеризуются сильной верховной и зачастую харизматической властью. Такую власть общественное сознание не рассматривает как автократию, а скорее воспринимает как способ национально-государственного существования. Египет с сильным институтом президентства, Сирия с партией Баас, бессменно находящейся у власти последние четыре десятилетия, Алжир, где по сложившейся практике военные «делают» президентов, арабские монархии парламентского типа (Марокко, Иордания), не говоря уже о Саудовской Аравии, – все это примеры, подтверждающие отмеченную закономерность.

О живучести политических традиций и укладов общества на Ближнем Востоке говорит и неудавшийся опыт первых попыток реформаторства в регионе. Под воздействием англо-французской колонизации конституционное правление с некоторым участием представительных систем сложилось на крупнейших и наиболее развитых территориях бывшей Османской империи (долина Нила, Месопотамия, Палестина) еще в период между Первой и Второй мировыми войнами. К 50-м годам XX века там сформировались самостоятельные государственные образования – Египет, Ирак, Сирия, политические системы которых были «скроены» во многом по образцу и подобию западных. Многие видные востоковеды признаюЂт несостоятельность этих «великих экспериментов». Бернард Льюис в этой связи отмечал: «Политическая система, перенесенная в готовом виде не просто из другой страны, а даже из другой цивилизации, навязанная Западом сверху близким к нему правителям, не могла адекватно соответствовать природе исламского ближневосточного общества». По авторитетному мнению английского востоковеда Эдварда Ходжкина, политические партии, созданные в «арабском климате», представляли собой по преимуществу «головастиков – организации с очень большими головами и очень маленькими хвостами».

Арабские политические режимы, сложившиеся в 1950–1960-е как порождение колониальной эпохи, были сметены волной военных переворотов (Египет – 1952, Ирак – 1958, Сирия – 1962 гг.), которые по их последствиям и степени народной поддержки можно рассматривать как форму национально-освободительной борьбы. При этом решающую роль в кардинальных изменениях на политической карте Ближнего Востока сыграли вовсе не внешние факторы (конфронтация между Востоком и Западом на поле Третьего мира еще только начиналась). Просто-напросто старые правящие элиты исчерпали ресурс поддержки со стороны собственного народа. Их оторванность от самобытной почвы, проводимая ими политика вестернизации и насаждения либеральных ценностей в неподготовленных для этого обществах вызвали активное недовольство сограждан и во многом обусловили националистический подъем.

Столь же неудачными оказались попытки навязать ближневосточным государствам импортные модели развития в период советско-американского соперничества в регионе. Египет, Сирия, Ирак, Алжир (арабские страны, условно относимые в то время к зонам влияния Советского Союза) отвергли коммунистическую идеологию и строили «социализмы» национального типа. Из советской практики лидеры этих стран заимствовали только то, что помогало им закрепить свое влияние и создавать государства с сильной властной вертикалью, то есть концепцию правящей партии и принцип верховенства государственного сектора. Между тем эти политические и экономические рычаги работали на Ближнем Востоке и в каждой из арабских стран по-своему. В Египте существовало такое аморфное объединение, как Арабский социалистический союз; в Сирии и Ираке у власти утвердились две ветви расколовшейся Партии арабского социалистического возрождения (Баас); в Алжире задачи правящей партии, прикрывавшей закулисное правление военных, выполнял Фронт национального освобождения. Ведущая роль государственного сектора в экономике также проявлялась здесь иначе, чем при советской командно-административной системе. Осуществленная национализация, конечно, ограничила размеры частной собственности, которая, тем не менее, так и осталась определяющей в производственных отношениях, особенно в таких отраслях, как земледелие, сфера обслуживания, строительство, легкая промышленность, торговля. Рабочая сила в основном была по-прежнему сосредоточена в частном секторе. Доля самого госсектора в сельском хозяйстве, например, Египта за период 1962–1970 годов не превысила 2,7 %, хотя государство направило в сельхозпроизводство 97 % капиталовложений. Примерно аналогичная картина складывалась и в других странах так называемой социалистической ориентации.

Не более удачливы, чем Советский Союз, в насаждении своих моделей государственного устройства и механизмов политической власти были и Соединенные Штаты. Дальше всего демократизационные процессы продвинулись в Иордании и Марокко, хотя внешние атрибуты демократии (парламентаризм западного образца и многопартийность), по существу, мало меняли автократический характер исторически сложившихся в этих странах монархических режимов. Их живучесть и приспособляемость к меняющемуся внешнему миру в значительной степени объяснялись личностными факторами. В период националистического подъема в Иордании и Марокко у власти находились мудрые правители – короли Хусейн и Мухаммед V соответственно, считавшиеся потомками пророка Мухаммеда и обладавшие особой харизмой.

А вот нефтеносный район Персидского залива, находившийся под западным влиянием, стал витриной благополучия и роскошной жизни. Но здесь же возникло опасное противоречие между меняющимся экономическим базисом и застывшей в средневековье политической надстройкой. Ядром абсолютной власти в Саудовской Аравии по-прежнему является заключенный основателями этого королевства союз многочисленного семейства Аль Сауд и религиозной верхушки Аль Шейх, следующей жесткой ваххабитской трактовке ислама.

Таким образом, колониальные и последующие опыты реформирования на Ближнем Востоке показали, насколько деликатен и многосложен этот процесс. Рассчитывать на быстрый эффект здесь невозможно. В тактическом плане следует терпеливо продвигаться вперед размеренными шагами, планомерно подготавливая почву для восприятия демократических реформ, повышая культурно-образовательный уровень населения.

То есть требуется не ломка отживших устоев, а постепенная, упорядоченная их трансформация изнутри при сохранении национальных традиций – религиозных, общественных, культурных, семейно-бытовых. Содействие процессам модернизации в мусульманских странах должно включать в себя терпеливую, рассчитанную на долгосрочную перспективу работу со старыми и нарождающимися политическими элитами и, что не менее важно, влиятельными религиозными кругами.

ЦЕНА ПРОСЧЕТОВ

Так в чем же причины настороженного, а зачастую и враждебного отношения арабов к переменам, навязываемым извне? В ближневосточных странах, причисленных к недемократическим (Египет, Сирия, Тунис, Алжир, Саудовская Аравия и др.), серьезно опасаются, что раскручивание сюжета об отторжении их режимами реформ используется Соединенными Штатами как предлог для военно-политического давления с целью замены неугодных правителей. Мессианская риторика, исходящая из Вашингтона, только подкрепляет эти опасения. Ирак – не единственный тому пример. Массированное давление и экономические санкции в отношении Сирии и Ирана на фоне более вежливого обхождения со столь же недемократическими Саудовской Аравией, Тунисом, Алжиром подводят арабов к мысли о том, что дело, может быть, не столько в демократии, сколько в политической целесообразности, которая определяется американцами в одностороннем порядке. Вполне обоснованны аргументы ряда европейских представителей, предсказывающих обратный эффект от тактики, построенной на «кнуте». Проведение реформ эволюционным путем в обстановке внешнего нажима представляется еще более затруднительным, а синдром «осажденной крепости» только лишь льет воду на мельницу противников преобразований.

Для целого ряда арабских стран, лидеры которых осознаюЂт необходимость перемен, сдерживающим моментом стал печальный пример других регионов, в первую очередь бывших республик Советского Союза и Югославии. Слишком высокая цена советской «перестройки» и первого этапа демократических реформ в России – распад государства, резкий упадок экономики и хаос политических структур после крушения КПСС – вынуждает мыслящих людей на Ближнем Востоке задумываться над тем, как минимизировать негативные побочные последствия переходного периода.

Не в пользу поспешных реформ по навязанным извне схемам говорит также американский опыт государственного строительства в других странах после Второй мировой войны. По расчетам американских экспертов, из 16 таких попыток только три увенчались успехом – в Японии, Германии и Панаме. Успех в Гаити оказался временным: через десять лет после того как в 1994 году США с помощью 20-тысячного воинского контингента вернули к власти «демократа» Аристида, они совместно с Францией потребовали его смещения с поста президента, что наконец привело к прекращению кровопролитной гражданской войны в стране.

Перспективы демократических перемен в мусульманском мире во многом будут зависеть от того, чем завершится военная кампания США и их союзников в Ираке. Авторы сценариев послевоенного развития этого государства, похоже, недооценили целый ряд факторов исторического и психологического порядка (американцы никогда не имели сильной востоковедческой школы). С самого начала были допущены политические просчеты, исправление которых дорого обходится иракскому народу, самим американцам и международному сообществу в целом.

Свержение режима, стержнем которого являлось однопартийное правление, вызвало в Ираке коллапс всей политической системы и атрибутов государственности (невольно напрашивается аналогия с развалом КПСС и трудностями перехода России, других постсоветских республик к демократическому правлению). Заполнить вакуум власти оказалось гораздо труднее, чем провести военную операцию. Главная проблема – в поисках приемлемой для большинства политической альтернативы на национальном уровне. Ставка на Временный управляющий совет, где преобладают никому не известные в Ираке представители оппозиции, долгие годы проведшие на чужбине, предопределила изначальное отношение к этому квазиоргану как к марионетке оккупационных держав. Другим раздражителем стали импульсивные решения об увольнении всех военнослужащих и полицейских, в результате чего около миллиона мужчин и членов их семей в одночасье остались без средств к существованию. К ошибкам, мешающим процессу политической стабилизации, следует отнести также объявление вне закона бывшей правящей партии Баас. С учетом того, что члены этой партии имелись практически в каждой иракской семье, такой подход породил чувство коллективной вины, чего, кстати сказать, удалось избежать союзникам по антигитлеровской коалиции и самим немцам после победы над нацизмом во Второй мировой войне. Среди баасистов есть люди, которые не несут ответственности за преступления Хусейна и его окружения и придерживаются вполне умеренных политических взглядов, созвучных западноевропейским социал-демократическим идеям. Чтобы противостоять набирающему силу воинствующему исламизму, эту светскую прослойку стоило бы привлечь к стабилизационным процессам, особенно в преддверии готовящихся на будущий год выборов.

И, наконец, отчасти проблемы переходного этапа можно было бы избежать, если бы не произошло резкой смены конфессионального баланса. Преобладание во врОменных иракских структурах шиитов хотя формально и отражает состав населения, вызывает опасения арабов-суннитов, что уже толкнуло многих из них на путь сопротивления оккупации не столько из верности прежнему режиму, сколько из боязни притеснений и актов мести. Как показали события в Ираке, первоначальная ставка на представителей шиитского большинства, рассчитанная на привлечение к сотрудничеству той части населения, среди которой наиболее распространены настроения исламского радикализма, себя не оправдала. Можно предположить, что разногласия между вдохновителем вооруженных выступлений имамом Муктадой ас-Садром и умеренными лидерами шиитской общины носят скорее тактический характер. Первые как бы забегают вперед, проявляя нетерпение. Вторые, более опытные, предпочитают добиваться власти парламентскими методами, памятуя о подавлении двух шиитских восстаний в прошлом столетии. Поэтому остается под большим вопросом, приведут ли предстоящие выборы к созданию демократического Ирака.

ШАНСЫ НА УСПЕХ

Примеры международного вмешательства с целью принуждения к миру и строительства национальной государственности за последнее десятилетие показывают, что наибольшие шансы на успех имеет многосторонний формат таких действий. Если подобные акции одобрены и контролируются Советом Безопасности ООН, не столь важно, под чьим командованием проводятся операции. Временная администрация ООН в Восточной Славонии (ВАООНВС) во главе с американским отставным генералом Жаком-Полем Кляйном квалифицированно справилась с интегрированием Восточной Славонии в состав Хорватии, проведя демилитаризацию и обеспечив демократические и справедливые выборы в местные органы власти при должном уровне представительства сербского национального меньшинства в местной администрации.

Столь же упорядоченно вот уже на протяжении нескольких лет проводится операция многонациональных сил в Боснии. Хотя эта операция осуществляется под руководством НАТО, она получила поддержку Совета Безопасности, который имеет рычаги воздействия, позволяющие корректировать те или иные политизированные перекосы и принимать важные решения на основе международного консенсуса. Созданные за последние годы с помощью международного сообщества мультиконфессиональные институты боснийской государственности проявляют работоспособность, несмотря на все сложности межэтнических отношений в треугольнике мусульмане–хорваты–сербы. Безусловно, это большой успех миротворчества, достигнутый благодаря одобренным ООН многосторонним соглашениям, наметившим контуры государственности, которую пришлось создавать «всем миром». Вместе с тем до сих пор нет ответа на вопрос, выдержит ли дейтонская схема «государствостроительства» испытание временем. Означает ли сложившаяся благоприятная ситуация наступление подлинного национального примирения? Не распадутся ли хрупкие компромиссы вскоре после ухода из Боснии многонациональных контингентов?

Иначе обстоят дела в Косово, где силовое вмешательство было предпринято без мандата ООН, которая подключилась уже постфактум. Созданные в Косово институты местной власти практически узаконили ущемление прав национального, в данном случае сербского, меньшинства, а вместе с тем и легализовали албанские военизированные структуры, по-прежнему добивающиеся политической цели – независимости – методами террора. В результате такого «демократического строительства» трагедия албанского народа, собственно и явившаяся предлогом для нанесения натовских ударов по Сербии и ввода туда войск, сменилась трагедией сербов. На протяжении пяти лет сотни тысяч сербских беженцев, изгнанных из родных мест, не могут вернуться в Косово, а многонациональные силы не в состоянии урезонить албанских экстремистов.

ДРУГАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ

Ключевая роль в борьбе с международным терроризмом, и с воинствующим исламизмом в том числе, отводится сейчас военному противостоянию (Ирак, Афганистан), тайным операциям по линии спецслужб, мерам в области безопасности и прочим действиям силового характера. Безусловно, это необходимо и неизбежно, но это лишь одна сторона медали. Другая сторона – конструктивная политическая и идеологическая деятельность – остается, на мой взгляд, недостаточно востребованной. Мусульманские улицы по-прежнему увешаны лозунгами и плакатами, радикально трактующими ислам. В этих условиях для международного сообщества вряд ли продуктивно делить ислам на радикальный и умеренный. Такое искусственное деление может сослужить медвежью услугу тем религиозным деятелям, которые выступают за деполитизацию ислама. Ведь никто из них не может позволить себе открыто заявить о своих умеренных воззрениях – таковы давние традиции. Другое дело, если перевести проблему демократизации в плоскость открытых теологических и светских дискуссий, например, о моделях правления и государственного устройства в мусульманском мире.

Это позволит создать условия для модернизации самого ислама, скованного догматами прошлых веков. По мнению египетского ученого Камаля Абуль Магда, «переход от психологического замыкания на прошлом к ясному видению будущего нельзя совершить без решения ряда проблем исламской теории и практики, среди которых одной из важнейших является система правления в исламе».

Все затруднения мусульманских теологов и ученых состоят, по моему мнению, в том, что исламу при всей его универсальности так и не удалось создать сколько-нибудь целостную концепцию государственности. Коран и шариат предлагают в связи с этими вопросами самые общие нормы, которые на практике могут применяться по-разному, в зависимости от меняющихся обстоятельств. Исламское государство – это миф, который используется в современном мире для достижения политических целей насильственным путем. Созданное на Аравийском полуострове мусульманское сообщество с центром в Медине в его первозданном виде просуществовало недолго – чуть более трех десятилетий. Но уже с конца VII века стали проявляться тенденции отхода от теократического характера верховной власти, как это было при первых «правоверных» халифах, объединявших в себе духовное и светское начала. На деле вся полнота власти переходила к султанам, хотя на поверхности поддерживалась видимость верховенства «божественной воли». Со временем Арабский халифат превратился в типично восточную деспотию, и уже к началу XX века эта форма государства, искусственно привнесенная из Средневековья в современность, сохранила только номинальное значение, а с распадом Османской империи и вовсе исчезла.

Призывы к обновлению ислама не есть что-то новое, но все они содержат аргументацию, открывающую путь к обоснованию необходимости демократизационных процессов, приданию им, так сказать, религиозной легитимности. Широкое распространение в арабских научных кругах получил в 1970–1980-е следующий подход: первозданный ислам выработал только основополагающие принципы государственного устройства и политической демократии; что же касается путей и способов их реализации на практике, то определять их должны сами люди. По мнению кувейтского профессора Мухаммеда Фатхи Османа, требуется «четкое разграничение между твердыми основами исламского устройства государственной власти и моделями, подверженными изменениям». В монографии «Политическая система исламского государства» сирийский юрист д-р Мухаммед Селим аль-Ава также предлагал отделить в политическом наследии ислама нормы, которые носят обязательный характер для современных мусульман (ахкям), от тех, которые существовали только в силу исторических условий и теперь утратили силу (хулуль). Так, например, современное государство в Марокко характеризуется как «утонченная смесь традиций ислама и прагматического модернизма».

Наконец, нельзя не учитывать внешнеполитические факторы, не в последнюю очередь влияющие на обстановку в регионе. На нынешний момент психологическая атмосфера на Ближнем Востоке складывается не в пользу демократических перемен. Арабские «верхи» остро ощущают господствующие настроения «низов», которые, как никогда ранее, все больше приобретают антиамериканскую и в какой-то степени антизападную окраску.

Оккупация Ирака и несбалансированная линия США в израильско-палестинском противостоянии сливаются в сознании большинства арабов в один фронт борьбы за сохранение поруганного национального и религиозного достоинства. После апрельских кровавых событий в Ираке и заявления Джорджа Буша о поддержке плана Ариэля Шарона понадобится немало времени и усилий, чтобы создать внешнюю политическую среду, благоприятствующую проведению реформ изнутри. Внутренний фундамент преобразований, в которых Большой Ближний Восток действительно нуждается, больше всего страдает от целой серии просчетов в ближневосточной политике США, от поверхностного черно-белого отношения к проблемам мусульманского мира в целом. Генеральный секретарь Лиги арабских государств Амр Муса в своем выступлении на Давосском форуме в Иордании (2003) обрисовал складывающуюся ситуацию предельно ясно: «Все арабские страны хотят взаимодействовать с Соединенными Штатами, но они не уверены в намерениях американцев. Мы знаем, что должны меняться, но перемены не навязываются извне, а исходят от самого народа, поскольку демократия – не подарок от США или Европы».

Ситуация на Ближнем Востоке, где накапливается критическая масса внутреннего протеста, смешанного с чувствами разочарования, унижения и злобы, приближается к опасной черте. На протяжении послевоенной истории это был регион межгосударственной конфронтации и военных переворотов. Теперь, когда рамки арабо-израильского конфликта сузились до основной – палестинской – проблемы, возникла «иракская головоломка», осложняющая борьбу с международным терроризмом. Как бы ни относиться к военной акции США в Ираке, к попыткам навязывания демократических ценностей насильственным путем, понятно одно: долг международного сообщества – перейти в конце концов к согласованным действиям по всем взаимосвязанным направлениям, включая антитеррористическое, политико-дипломатическое, идеологическое, культурно-просветительское, духовное и др. Это и будет создавать необходимые предпосылки для демократической трансформации Большого Ближнего Востока естественным путем, без перескакивания через исторические этапы.

Ирак. США. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 24 июня 2004 > № 2913947 Александр Аксененок

Колумбийские кланы наркоторговцев организовали на Балканах базы для проникновения в Восточную Европу. Об этом заявил исполнительный директор офиса ООН против наркотиков и преступности Антонио Мария Коста. «Мы обнаружили базы колумбийских наркоторговцев на Балканах, в частности в Албании, – сказал Мария Коста. – Деятельность этих баз нацелена на продвижение колумбийского кокаина в восточноевропейские страны, Украину и Россию». По словам Антонио Мария Косты, раньше колумбийский кокаин попадал в Европу через Иберийский п-ов, в основном через Испанию. В распространенном в Колумбии докладе ООН о производстве кокаина в Колумбии, Перу и Боливии, утверждается, что площади тайных посевов коки, из которой затем производят кокаин, в этих странах сократились на 20% за последние 5 лет. В докладе также говорится, что за счет тайных посевов наркотического сырья в Боливии и Перу продолжают существовать по 50 тыс. семей, а в Колумбии – 100 тыс. Специалисты ООН, подготовившие доклад, полагают, что главным инициатором производства наркотиков в андских странах выступают сегодня крупные незаконные вооруженные формирования в Колумбии. Колумбия > Армия, полиция > ria.ru, 19 июня 2004 > № 7174

В Молдавии стартовал проект Международной организации труда по проблеме предотвращения торговли женщинами. Как сообщили в департаменте миграции Молдавии, проект реализуется также на Украине и в Албании – главных поставщиках «живого товара» в Европе. Проект предусматривает изучение причин, характера и динамики различных этапов процесса торговли людьми, условий рынка труда, обуславливающих рост спроса на незаконную рабочую силу, механизмов найма через неофициальные службы трудоустройства. Он также охватывает группы риска и предоставляет им альтернативные возможности заработка. В Молдавии будут организованы курсы профессиональной подготовки для 300 женщин, 80 из которых смогут получить микро-кредиты до 1000 евро с нулевой процентной ставкой для начала собственного дела. Проект рассчитан на два года. Молдавия > Миграция, виза, туризм > ria.ru, 26 марта 2004 > № 7704

Совет Безопасности: в чем причина провала?

© "Россия в глобальной политике". № 3, Июль - Сентябрь 2003

Майкл Гленнон – профессор международного права во Флетчеровской школе права и дипломатии при Университете Тафтса, автор недавно изданной книги «Limits of Law, Prerogatives of Power: Interventionism After Kosovo».

Данная статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 3 (май-июнь) за 2003 год. © 2003 Council on Foreign Relations, Inc.

Резюме Иракский кризис наглядно доказал, что грандиозный эксперимент XX века – попытка установить законы, регулирующие применение силы, – провалился. Вашингтон продемонстрировал: государствам следует рассматривать не то, насколько законно вооруженное вмешательство в дела другой страны, а то, действительно ли интервенция является наилучшим выбором. Структура и правила Совета Безопасности ООН на самом деле отражают не столько реальную политику государств, сколько надежды основателей ООН. Но эти надежды не отвечают намерениям американской сверхдержавы.

ДЕКЛАРАЦИЯ В ТЕРТЛ-БЭЙ

«Шатры собраны, – объявил премьер-министр Южной Африки Ян Кристиан Смутс по случаю основания Лиги Наций. – Великий караван человечества снова в пути». Поколение спустя все еще казалось, что это массовое движение к международной законности и правопорядку активно продолжается. В 1945 году Лига Наций была заменена более основательной Организацией Объединенных Наций, и не кто иной, как государственный секретарь США Корделл Халл, приветствовал ее как способную «добиться воплощения лучших чаяний человечества». Мир снова был в пути.

В начале этого года караван, однако, увяз в зыбучих песках. Драматический раскол в Совете Безопасности ООН показал, что историческая попытка подчинить силу закону провалилась.

По сути, прогресса не наблюдалось уже на протяжении многих лет. Правила применения силы, которые были изложены в Уставе ООН и за соблюдением которых следил Совет Безопасности, стали жертвой геополитических процессов, слишком мощных, чтобы их воздействие могла выдержать организация, приверженная легализму. К 2003-му основной проблемой стран, решавших вопрос о применении силы, была не законность, а разумность ее применения.

Начало конца системы международной безопасности наступило несколько раньше, 12 сентября 2002 года, когда президент Джордж Буш неожиданно для многих вынес вопрос об Ираке на обсуждение Генеральной Ассамблеи и призвал ООН принять меры против отказавшегося разоружиться Багдада. «Мы будем работать с Советом Безопасности ООН, добиваясь необходимых резолюций», – сказал Буш, предупредив, однако, что он собирается действовать в одиночку в случае невыполнения ООН своих обязательств.

Угрозы Вашингтона были подкреплены месяцем позже, когда Конгресс наделил Буша полномочиями применить силу против Ирака без санкции ООН. Идея Америки казалась вполне ясной: как выразился тогда один из высокопоставленных чиновников в администрации США, «мы не нуждаемся в Совете Безопасности».

Спустя две недели, 25 октября, США официально предложили ООН резолюцию, которая подразумевала вынесение санкции к началу военных действий против Ирака. Вместе с тем Буш снова предупредил, что отказ Совета Безопасности принять эти меры его не остановит. «Если ООН не обладает ни волей, ни мужеством для того, чтобы разоружить Саддама Хусейна, и если Саддам Хусейн не разоружится, – указал он, – США возглавят коалицию с целью его разоружения». После интенсивных кулуарных торгов Совбез ответил на вызов Буша, приняв резолюцию 1441, которая подтвердила, что Ирак «серьезно нарушил» предыдущие резолюции, ввела новый режим инспекций и вновь предупредила о «серьезных последствиях», если Ирак не разоружится. Вместе с тем резолюция не содержала открытого разрешения применить силу, и представители Вашингтона пообещали вернуться в Совет Безопасности для повторных обсуждений перед тем, как обратиться к оружию.

Поддержка резолюции 1441 стала громадной личной победой госсекретаря США Колина Пауэлла, который использовал все свое влияние, чтобы убедить администрацию попытаться действовать через ООН, и вел тяжелые дипломатические сражения за международную поддержку. Между тем вскоре возникли сомнения в эффективности нового режима инспекций и стремлении Ирака к сотрудничеству. 21 января 2003 года сам Паэулл заявил, что «инспекции работать не будут». Он вернулся в ООН 5 февраля и обвинил Ирак в том, что он все еще скрывает оружие массового уничтожения (ОМУ). Франция и Германия настаивали на предоставлении Ираку дополнительного времени. И без того высокая напряженность в отношениях между союзниками стала расти; разногласия еще больше усилились, когда 18 европейских стран подписали письмо в поддержку американской позиции.

14 февраля инспекторы вернулись в Совет Безопасности ООН с докладом, согласно которому за 11 недель поисков им не удалось обнаружить свидетельства наличия в Ираке ОМУ (хотя многие стороны этого вопроса остались непроясненными). Через десять дней, 24 февраля, США, Великобритания и Испания внесли в ООН проект резолюции. В соответствии с главой VII Устава ООН (статья, касающаяся угрозы миру) Совету Безопасности предлагалось заявить, что «Ирак не воспользовался последней возможностью, предоставленной ему резолюцией 1441». Франция, Германия и Россия вновь предложили дать Ираку больше времени. 28 февраля Белый дом, еще более раздраженный происходящим, поднял ставки: пресс-секретарь Ари Флейшер объявил, что целью Америки является уже не только разоружение Ирака, но и «смена режима».

После этого последовал период напряженного лоббирования. 5 марта Франция и Россия заявили, что заблокируют любую резолюцию, санкционирующую применение силы против Саддама. На следующий день Китай заявил, что придерживается той же позиции. Великобритания предложила компромиссный вариант резолюции, но единодушия пяти постоянных членов Совета Безопасности добиться так и не удалось. Деятельность Совбеза, столкнувшись с серьезной угрозой международному миру и стабильности, зашла в фатальный тупик.

СИЛОВАЯ ПОЛИТИКА

Сам собой напрашивался вывод, прозвучавший в устах президента Буша: неспособность ООН решить проблему Ирака приведет к тому, что вся организация «канет в Лету, как неэффективный, ни на что не способный дискуссионный клуб». На самом деле судьба Совбеза была предрешена задолго до этого. Проблема заключалась не столько во второй войне в Заливе, сколько в предшествовавшем ей сдвиге в мировом раскладе сил, и сложившаяся конфигурация оказалась просто несовместимой с функционированием ООН. Не иракский кризис, а именно становление американской однополярности в совокупности со столкновениями культур и различными взглядами на применение силы постепенно подорвали доверие к Совбезу. В более спокойные времена Совету Безопасности удавалось выживать и адекватно функционировать, но в периоды испытаний обнаруживалась его несостоятельность. Ответственность за провал несут не отдельные страны. Скорее всего, это неизбежное следствие современного состояния и эволюции мировой системы.

Реакция на постепенный рост превосходства США была вполне предсказуемой: возникла коалиция противоборствующих сил. С самого окончания холодной войны Франция, Китай и Россия стремились вернуть мир к более уравновешенной системе. Бывший министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин открыто признал эту цель в 1998 году: «Мы не можем принять… политически однополярный мир, поэтому ведем борьбу за многополярный». Президент Франции Жак Ширак без устали добивался этой цели. По словам Пьера Лелуша, в начале 1990-х советника Ширака по международной политике, шеф стремится «к многополярному миру, в котором Европа выступала бы противовесом американской политической и военной мощи». Сам Ширак объяснял свою позицию, исходя из тезиса о том, что «любое сообщество, в котором доминирует лишь одна сила, опасно и вызывает противодействие».

В последние годы Россия и Китай также выразили подобную озабоченность. Это нашло отражение в договоре, подписанном двумя странами в июле 2001 года. В нем недвусмысленно подтверждается приверженность «многополярной модели мира». Президент Владимир Путин заявил, что Россия не смирится с однополярной системой, аналогичную позицию высказал бывший председатель КНР Цзян Цзэминь. Германия хотя и присоединилась к этому начинанию позже, в скором времени стала заметным партнером по сдерживанию американской гегемонии. Министр иностранных дел ФРГ Йошка Фишер заявил в 2000-м, что «в основе самой концепции Европы после 1945 года было и остается неприятие… гегемонистских амбиций отдельных государств». Даже бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт недавно привел решающий довод в поддержку этой позиции, высказав мнение, что Германия и Франция «одинаково заинтересованы в том, чтобы не стать объектом гегемонии нашего могущественного союзника – США».

Столкнувшись с оппозицией, Вашингтон ясно дал понять: он сделает все возможное, дабы удержать свое превосходство. В сентябре 2002-го администрация Буша обнародовала документ, уточняющий ряд позиций стратегии национальной безопасности. После этого не оставалось сомнений относительно планов США исключить для любого другого государства всякую возможность бросить вызов их военной мощи. Еще большую полемику вызвала провозглашенная в этом теперь уже скандальном документе доктрина упреждения, которая, кстати, прямо противоречит принципам Устава ООН. Статья 51, например, позволяет применение силы только в целях самообороны и только в случае «вооруженного нападения на члена Организации». В то же время США исходят из той предпосылки, что американцы «не могут позволить противнику нанести первый удар». Поэтому, «чтобы предвосхитить или предотвратить… военные действия со стороны наших противников, – говорится в документе, – Соединенные Штаты будут в случае необходимости действовать на опережение», то есть нанесут удар первыми.

Кроме неравенства сил, Соединенные Штаты отделяет от других государств – членов ООН еще один, более глубокий и протяженный водораздел – различие культур. Народы Севера и Запада, с одной стороны, и народы Юга и Востока – с другой, расходятся во взглядах на одну из наиболее фундаментальных проблем: в каких случаях допустимо вооруженное вмешательство? 20 сентября 1999 года генеральный секретарь ООН Кофи Аннан призвал членов ООН «сплотиться вокруг принципа, запрещающего массовые и систематические нарушения прав человека, где бы они ни происходили». Эта речь вызвала в стенах ООН бурные дебаты, длившиеся несколько недель. Примерно треть стран публично заявила о поддержке при определенных условиях вмешательства в гуманитарных целях. Другая треть выступила категорически против, оставшаяся отреагировала неопределенно или уклончиво. Важно отметить, что в поддержку вмешательства выступили в основном западные государства, против – главным образом латиноамериканские, африканские и арабские.

Вскоре стало ясно, что разногласия не сводятся только к вопросу о гуманитарных интервенциях. 22 февраля сего года министры иностранных дел стран – членов Движения неприсоединения провели саммит в Куала-Лумпуре и подписали декларацию против применения силы в Ираке. Эта организация, в которую входят 114 стран (прежде всего развивающихся), представляет 55 % населения планеты, ее участники – почти две трети членов ООН.

Хотя ООН претендует на то, чтобы отражать единую, глобальную точку зрения, – чуть ли не универсальный закон, устанавливающий когда и где применение силы может быть оправданно, – страны – члены ООН (не говоря уже об их населении) отнюдь не демонстрируют взаимного согласия.

Более того, культурные разногласия по поводу применения силы не просто отделяют Запад от остального мира. Они все больше отделяют США от остального Запада. В частности, европейские и американские позиции не совпадают по одному из ключевых вопросов и с каждым днем расходятся все больше. Речь идет о том, какую роль в международных отношениях играет право. У этих разногласий две причины. И первая из них касается вопроса о том, кто должен устанавливать нормы – сами государства или надгосударственные организации.

Американцы решительно отвергают надгосударственность. Трудно представить себе ситуацию, при которой Вашингтон позволил бы международным организациям ограничивать размеры бюджетного дефицита США, контролировать денежное обращение и монетную систему или рассматривать вопрос о гомосексуалистах в армии. Однако эти и множество подобных вопросов, касающихся европейских стран, регулярно решаются наднациональными организациями, членами которых они являются (такими, как ЕС и Европейский суд по правам человека). «Американцы, – писал Фрэнсис Фукуяма, – не склонны замечать никаких источников демократической легитимности выше нации-государства». Зато европейцы видят источник демократической легитимности в волеизъявлении международного сообщества. Поэтому они охотно подчиняются таким покушениям на свой суверенитет, которые были бы недопустимы для американцев. Решения Совета Безопасности, регулирующие применение силы, лишь один из таких примеров.

СМЕРТЬ ЗАКОНА

Другой основной источник разногласий, размывающий устои ООН, касается вопроса о том, когда должны устанавливаться международные нормы. Американцы предпочитают законы корректирующие, принимаемые по факту. Они склонны как можно дольше оставлять открытым пространство для соперничества и рассматривают принятие норм в качестве крайней меры, лишь на случай краха свободного рынка. Напротив, европейцы предпочитают превентивное законодательство, нацеленное на то, чтобы заблаговременно предотвратить кризисные ситуации и провалы рынка. Европейцы стремятся определить конечную цель, предвидеть будущие трудности и принимать меры к их урегулированию, прежде чем возникнут проблемы. Это свидетельствует об их приверженности к стабильности и предсказуемости. Американцы, кажется, чувствуют себя более комфортно в условиях инноваций и хаоса случайностей. Резкое несовпадение реакций по обе стороны Атлантического океана на возникновение высоких технологий и телекоммуникаций – это наиболее яркий пример различия в образе мышления. Точно так же по обе стороны Атлантики расходятся взгляды и на применение силы.

Однако наибольший урон функционированию системы Объединенных Наций нанесло расхождение во взглядах на необходимость подчиняться правилам ООН, регулирующим применение силы. Начиная с 1945 года число государств, применявших военную силу, было таким большим и случаи ее применения были столь многочисленны, – а это само по себе вопиющее нарушение Устава организации, – что можно лишь констатировать крах системы ООН. В процессе работы над основными положениями Устава международному сообществу не удалось с точностью предвидеть случаи, когда применение силы будет сочтено неприемлемым. Кроме того, не было предусмотрено достаточных мер по сдерживанию такого ее применения. Учитывая, что ООН является добровольной организацией и ее функционирование зависит от согласия государств, подобная недальновидность оказалась фатальной.

На языке традиционного международного права этот вывод может быть сформулирован несколькими способами. Многочисленные нарушения соглашения многими государствами в течение продолжительного времени можно рассматривать как приговор этому соглашению – он превратился в закон на бумаге и больше не имеет обязательной силы. Можно также предположить, что на основе этих нарушений складывается обычай как предпосылка нового закона. Он заменяет собой старые нормы соглашения и допускает поведение, которое некогда считалось нарушением. Наконец, не исключено, что противоречащая соглашению деятельность государств создала ситуацию non liquet, приведя закон в состояние такой неразберихи, что правовые нормы больше не ясны и авторитетное решение невозможно.

Долгое время в международном праве «по умолчанию» срабатывает правило, согласно которому при отсутствии каких-либо авторитетно обоснованных ограничений государство свободно в своих действиях. Следовательно, какая бы доктринальная формула ни была выбрана для описания текущего кризиса, вывод остается тем же. «Если вы хотите узнать, религиозен ли человек, – говорил Витгенштейн, – не спрашивайте у него, а следите за его поведением». Так же следует поступать, если вы захотите узнать, какому закону подчиняется государство. Если бы государства когда-либо действительно собрались зафиксировать обязательность правил ООН о применении силы, дешевле было бы подчиняться этим правилам, чем нарушать их.

Однако они не сделали это. Тому, кто сомневается в справедливости этого наблюдения, достаточно задаться вопросом, почему Северная Корея так упорно стремится сейчас заключить с США пакт о ненападении. Предполагается, что это положение является краеугольным камнем Устава ООН, но никто не мог бы всерьез ожидать, что эта гарантия успокоит Пхеньян. Устав ООН последовал примеру пакта Бриана – Келлога, заключенного в 1928 году, согласно требованиям которого все крупные государства, впоследствии принявшие участие во Второй мировой войне, торжественно поклялись не прибегать к военным действиям как средству продолжения государственной политики. Этот пакт, отмечает историк дипломатии Томас Бейли, «стал памятником иллюзии. Он не только не оправдал надежд, но и таил в себе опасность, так как… внушал общественности фальшивое чувство безопасности». В наши дни, с другой стороны, ни одно разумное государство не даст ввести себя в заблуждение, поверив в то, что Устав ООН защищает его безопасность.

Удивительно, но факт: незадолго до иракского кризиса, несмотря на тревожные симптомы, некоторые юристы, занимающиеся международным правом, настаивали на отсутствии причин бить тревогу по поводу ситуации вокруг ООН. Буквально накануне объявления Францией, Россией и Китаем о намерении использовать право вето, которое Соединенные Штаты твердо решили игнорировать, 2 марта Энн-Мэри Слотер (президент Американского общества международного права и декан принстонской Школы им. Вудро Вильсона) писала: «Происходящее сегодня – это именно то, что предполагали основатели ООН». Другие эксперты утверждают, что, поскольку страны не выступили открыто против обязательного следования заявленным в Уставе ООН правилам применения силы, последние все еще должны считаться подлежащими исполнению. Однако самым наглядным свидетельством того, что именно государство считает обязательным, часто являются действия самого государства. Истина заключается в том, что ни одно государство – и тем более США – никогда не считало, что старые правила следует менять только после открытого объявления их недействительными. Государства просто ведут себя иначе, они избегают излишних противостояний. Наконец, государства никогда вслух не заявляли о том, что пакт Бриана – Келлога больше не действует, однако лишь немногие будут оспаривать этот факт.

И все же некоторых аналитиков беспокоит вопрос: если правила ООН о применении силы признаны более не действующими, не означает ли это полного отказа от международной законности и правопорядка? Общественное мнение заставило президента Буша обратиться к Конгрессу и к ООН, а это, как далее утверждают эксперты, свидетельствует: международное право все еще оказывает влияние на силовую политику. Однако отделить правила, действующие на практике, от правил, существующих только на бумаге, совсем не то же самое, что отказаться от законности. Хотя попытка подчинить применение силы букве закона явилась выдающимся международным экспериментом ХХ века, очевидно, что этот эксперимент не удался. Отказ признать это не откроет новых перспектив для подобного экспериментирования в будущем.

Разумеется, не должно было стать неожиданностью и то, что в сентябре 2002 года США сочли возможным объявить в своей программе национальной безопасности, что больше не считают себя связанными Уставом ООН в той его части, которая регулирует применение силы. Эти правила потерпели крах. Термины «законное» и «незаконное» утратили свое значение в том, что касается использования силы. Как заявил 20 октября Пауэлл, «президент полагает, что теперь он облечен полномочиями [вторгнуться в Ирак]… как мы это сделали в Косово». Разумеется, Совет Безопасности ООН не санкционировал применение сил НАТО против Югославии. Эти действия были осуществлены явно в нарушение Устава ООН, который запрещает как гуманитарные вмешательства, так и упреждающие войны. Между тем Пауэлл все же был прав: США фактически имели полное право напасть на Ирак – и не потому, что Совет Безопасности ООН это санкционировал, а ввиду отсутствия международного закона, запрещающего подобные действия. Следовательно, ни одна из акций не может считаться незаконной.

ПУСТЫЕ СЛОВА

От бури, развалившей Совет Безопасности, пострадали и другие международные организации, включая НАТО, когда Франция, Германия и Бельгия попытались помешать Североатлантическому альянсу защитить границы Турции в случае войны с Ираком. («Добро пожаловать к концу Атлантического альянса», – прокомментировал Франсуа Эйсбур, советник Министерства иностранных дел Франции.)

Почему же рухнули бастионы приверженцев легализма, спроектированные в расчете на мощнейшие геополитические бури? Ответ на данный вопрос, возможно, подскажут следующие строки: «Нам следует, как и прежде, защищать наши жизненные интересы. Мы без посторонней помощи способны сказать ‘нет’ всему, что для нас неприемлемо». Может удивить тот факт, что они не принадлежат «ястребам» из администрации США, таким, как Пол Вулфовиц, Доналд Рамсфелд или Джон Болтон. На самом деле эти строки вышли в 2001-м из-под пера Юбера Ведрина, бывшего тогда министром иностранных дел Франции. Точно так же критики американской «гипердержавы» могут предположить, что заявление «Я не чувствую себя обязанным другим правительствам», конечно же, было сделано американцем. В действительности его сделал канцлер Германии Герхард Шрёдер 10 февраля 2003 года. Первой и последней геополитической истиной является то, что государства видят свою безопасность в стремлении к могуществу. Приверженные легализму организации, не обладающие достаточным тактом, чтобы приспособиться к таким устремлениям, в конечном итоге сметаются с пути.

Как следствие, в погоне за могуществом государства используют те институциональные рычаги, которые им доступны. Для Франции, России и Китая такими рычагами, в частности, служат Совет Безопасности и право вето, предусмотренное для них Уставом ООН. Можно было предвидеть, что эти три страны не преминут воспользоваться этим правом, чтобы осадить США и добиться новых перспектив для продвижения своего проекта: вернуть мир к многополярной системе. В ходе дебатов по проблеме Ирака в Совете Безопасности французы были вполне откровенны относительно своих целей, которые состояли не в разоружении Ирака. «Главной и постоянной целью Франции в ходе переговоров», согласно заявлению посла Франции при ООН, было «усилить роль и авторитет Совета Безопасности» (и, он мог бы добавить, Франции). В интересах Франции было заставить США отступить, создав впечатление капитуляции перед французской дипломатией. Точно так же вполне разумно ожидать от США использования (или игнорирования) Совета Безопасности для продвижения собственного проекта – поддержания однополярной системы. «Курс этой нации, – заявил президент Буш в последнем обращении к нации, – не зависит от решений других».

По всей вероятности, окажись Франция, Россия или Китай в положении США во время иракского кризиса, каждая из них точно так же использовала бы Совет Безопасности или угрожала бы игнорировать его, как США. Да и Вашингтон, будь он на месте Парижа, Москвы или Пекина, вероятно, тоже воспользовался бы своим правом вето. Государства действуют с целью усилить собственную мощь, а не своих потенциальных конкурентов. Эта мысль не нова, она восходит, по меньшей мере, к Фукидиду, по сообщению которого афинские стратеги увещевали злополучных мелосцев: «Вы и все другие, обладая нашим могуществом, поступили бы так же». Это воззрение свободно от каких-либо нормативных суждений, оно просто описывает поведение отдельных наций.

Следовательно, истина кроется в следующем: вопрос никогда не ставился так, что судьба Совета Безопасности зависит от его поведения в отношении Ирака. Непопулярность Америки ослабила Совет Безопасности в такой же степени, как биполярность парализовала его работу во времена холодной войны. Тогдашний расклад сил создавал благоприятные условия для действий Советского Союза по блокированию Совета Безопасности, так же как нынешний расклад сил предоставляет Соединенным Штатам возможность обходить его решения. Между тем сам Совет Безопасности остается без выбора. В случае одобрения американского вмешательства могло создаться впечатление, что за отсутствием собственного мнения он «штампует» решения, которым не в силах воспрепятствовать. Попытка осудить военные действия была бы блокирована американским вето. Отказ Совета Безопасности предпринимать какие-либо действия был бы проигнорирован. Он был обречен не из-за расхождений по поводу Ирака, а вследствие геополитической ситуации. Таков смысл необычного и, казалось бы, противоречивого заявления Пауэлла от 10 ноября 2002 года, в котором утверждалось, что США не будут считать себя связанными решениями Совета Безопасности, хотя и ожидают, что поведение Ирака будет признано «серьезным нарушением».

Считалось, что резолюция 1441 и факт выполнения ее требований Ираком обеспечат победу ООН и триумф законности и правопорядка. Но так не случилось. Если бы США не пригрозили Ираку применением силы, новый режим инспекций был бы наверняка им отвергнут. Однако сами угрозы применения силы являлись нарушением Устава ООН. Совбез никогда не давал санкций на объявленную Соединенными Штатами политику смены иракского режима или на осуществление каких-либо военных действий с этой целью. Следовательно, «победа» Совета Безопасности на самом деле была победой дипломатии, за которой стояла сила или, точнее, угроза одностороннего применения силы в нарушение Устава ООН. Незаконная угроза односторонних действий «узаконила» действия многосторонние. Совет Безопасности воспользовался результатами нарушения Устава ООН.

Резолюция 1441 стала триумфом американской дипломатии и одновременно поражением международного правопорядка. Одобрив эту резолюцию после восьми недель дебатов, французские, китайские и российские дипломаты покинули зал заседаний, заявив, что не дали Соединенным Штатам права нанести удар по Ираку, так как резолюция не содержит элементов «автоматизма». Американские дипломаты в свою очередь настаивали на обратном. Что же касается содержания резолюции, то она одинаково поддерживала обе эти версии. Такая особенность языка резолюции не есть признак эффективного законодательства. Главной задачей любого законодателя являются внятность языка, изложение четких правил словами, которые общеизвестны и общезначимы. Члены ООН, согласно Уставу, обязаны подчиняться решениям Совета Безопасности и имеют право ожидать, что последний четко изложит свои решения. Уклонение от этой задачи перед лицом угроз лишь подрывает законность и правопорядок.

Вторая резолюция, принятая 24 февраля, каково бы ни было ее значение с точки зрения дипломатической практики, лишь упрочила процесс маргинализации Совета Безопасности. Ее расплывчатый язык был рассчитан на привлечение максимальной поддержки, но ценой юридической бессодержательности. Велеречивость резолюции, как и предполагалось, давала повод для всевозможных толкований, однако правовой инструмент, который можно истолковать любым образом, не имеет никакого значения. Охваченному агонией Совету Безопасности было важнее сказать хоть что-нибудь, чем сказать что-то действительно важное. Предлагавшийся компромисс позволил бы государствам вновь, так же как и после принятия резолюции 1441, заявить, что бессодержательным резолюциям Совбеза придают смысл частные замечания и побочные толкования. Спустя 85 лет после провозглашения Вудро Вильсоном «Четырнадцати пунктов» память самых священных обязанностей международного права почтили в обстановке намеков и экивоков келейным заключением секретных сделок.

ИЗВИНЕНИЯ ЗА БЕССИЛИЕ

В ответ на поражение Совета Безопасности государства и комментаторы, намеревающиеся вернуть мир к многополярной структуре, разработали различные стратегии. Некоторые европейские страны, такие, как Франция, полагали, что Совбез мог бы путем наднационального контроля за действиями Америки преодолеть дисбаланс сил и неравенство в сферах культуры и безопасности. Точнее говоря, французы надеялись использовать Совет Безопасности в качестве тарана, чтобы испытать Америку на прочность. Если бы эта стратегия сработала, то через наднациональные институты мир вернулся бы к многополярности. Но такой подход неизбежно вел к затруднительному положению: в чем бы тогда состоял успех европейских приверженцев наднациональных структур?

Разумеется, французы могли наложить вето на иракский проект Америки. Однако успех в этом был бы равносилен поражению, так как США уже объявили о своем намерении действовать невзирая ни на что. И, таким образом, была бы разорвана единственная цепь, позволяющая Франции сдерживать Америку. Неспособность Франции разрешить эту дилемму сводит ее действия к дипломатическому кусанию за лодыжки. Министр иностранных дел Франции мог перед камерами грозить пальцем американскому госсекретарю или застать его врасплох, подняв тему Ирака на встрече, посвященной другому вопросу. Однако неспособность Совбеза действительно остановить войну, против которой Франция громогласно протестовала, столь же явно демонстрировала слабость Франции, сколь и бессилие Совета Безопасности.

Тем временем комментаторы разработали стратегии словесной войны, предвосхищая предполагаемую угрозу международному правопорядку со стороны Америки. Некоторые рассуждали, в духе сообщества, что страны должны действовать во всеобщих интересах, вместо того чтобы, говоря словами Ведрина, «принимать решения в соответствии с собственными интерпретациями и в собственных интересах». США должны оставаться в ООН, утверждала Слотер, так как другим государствам необходим «форум… для сдерживания США». «Что же случилось с консервативными подозрениями в отношении неограниченного могущества?.. – вопрошал Хендрик Хертцберг из The New Yorker. – Где консервативная вера в ограничение власти, контроль и баланс сил? Берк перевернулся бы в гробу! Мэдисон и Гамильтон – тоже». Вашингтон, утверждал Хертцберг, должен добровольно отказаться от своего могущества и лидерства в пользу многополярного мира, в котором восстановится баланс сил, а США окажутся на равных с другими странами.

Никто не сомневается в пользе контроля и сохранения баланса сил внутри страны, необходимых для обуздания произвола. Сталкивать амбиции с амбициями – такова формула поддержания свободы, предложенная «отцами» Конституции США. Проблема эффективности такого подхода на международном уровне, однако, заключается в том, что Соединенным Штатам пришлось бы действовать вопреки собственным интересам, защищая дело своих стратегических соперников, в частности тех, чьи ценности значительно отличаются от их собственных. Хертцберг и другие, кажется, просто не могут признать, что им изменяет чувство реальности, когда они полагают, что США позволят контролировать себя Китаю или России. В конце концов, способны были бы Китай, Франция, Россия или любая другая страна добровольно отказаться от неоспоримого превосходства, окажись они на месте США? Не следует забывать также, что сейчас Франция стремится сократить собственное отставание от США, но отнюдь не дисбаланс с другими, менее влиятельными странами (некоторые из них Ширак пожурил за «невоспитанность»), которые могли бы сдерживать мощь самой Франции.

Более того, нет веских причин полагать, что какой-либо новый и еще не обкатанный центр силы, находящийся, возможно, под влиянием государств с длительной историей репрессий, окажется более внушающим доверие, нежели лидерство США. Те, кто решился бы вверить судьбу планеты какому-то расплывчатому образу стража глобального плюрализма, как ни странно, забывают об одном: кто будет стражем самого стража? И как этот последний собирается блюсти международный мир – вероятно, попросив диктаторов принять законы, запрещающие оружие массового уничтожения (как французы Саддама)?

В одном отношении Джеймс Мэдисон был прав, хотя международное сообщество и не смогло это оценить. Создавая проект Конституции США, Мэдисон и другие отцы-основатели столкнулись с дилеммой, напоминающей ту, с которой сталкивается ныне международное сообщество в условиях гегемонии Америки. Творцы Конституции США задались вопросом: почему могущественные люди должны иметь какой-нибудь стимул подчиняться закону? Отвечая на него, Мэдисон объяснял в «Записках федералиста», что эти стимулы заключаются в оценке будущих обстоятельств – в беспокоящей перспективе, когда в один прекрасный день сильные станут слабыми и прибежище закона понадобится им самим. Именно «шаткость положения», писал Мэдисон, побуждает сегодня сильных играть по правилам. Но если будущее определено заранее, или если сильные мира сего в этом уверены, или если это будущее гарантирует стабильность их могущества, им незачем подчиняться закону. Следовательно, гегемония находится в конфликте с принципом равенства. Гегемоны всегда отказывались подчинить свою власть сдерживающей узде закона. Когда Британия правила морями, Уайтхолл сопротивлялся вводу ограничений на применение силы при установлении морских блокад – ограничений, которые энергично поддерживали молодые Соединенные Штаты и другие более слабые государства. В любой системе с доминирующей «гипердержавой» крайне трудно поддерживать или установить подлинную законность и правопорядок. Такова великая Мэдисонова дилемма, с которой сегодня столкнулось международное сообщество. И именно эта дилемма сыграла свою драматическую роль в Совете Безопасности в ходе судьбоносного столкновения нынешней зимой.

НАЗАД, К ЧЕРТЕЖНОЙ ДОСКЕ

Высокой обязанностью Совета Безопасности, возложенной на него Уставом ООН, было поддержание международного мира и безопасности. В Уставе ООН изложен и проект осуществления этой задачи под покровительством Совета Безопасности. Основатели ООН воздвигли настоящий готический собор – многоярусный, с большими крытыми галереями, тяжеловесными контрфорсами и высокими шпилями, а также с внушительными фасадами и страшными горгульями, чтобы отгонять злых духов.

Зимой 2003 года все это здание рухнуло. Заманчиво, конечно, было бы пересмотреть проекты и во всем обвинить архитекторов. Однако дело в том, что причина провала Совета Безопасности кроется не в этом, а в смещении пластов земли под самой конструкцией. В этом году стало до боли ясно, что земля, на которой высился храм ООН, дала трещины. Она не вынесла тяжести величественного алтаря законности, который воздвигло человечество. Несоразмерность сил, различие культур и разные взгляды на применение силы опрокинули этот храм.

Как правило, закон влияет на поведение. Таково, разумеется, его предназначение. Однако приверженные легализму международные организации, режимы и правила, касающиеся международной безопасности, в большинстве случаев являются эпифеноменами, отражающими более глубинные причины. Они не определяют самостоятельно и независимо поведение государств, а становятся лишь следствием деятельности более мощных сил, формирующих это поведение. По мере того как движение глубинных потоков создает новые ситуации и новые отношения (новые «феномены»), государства позиционируют себя так, чтобы воспользоваться новыми возможностями для укрепления своего могущества. Нарушения правил, касающихся международной безопасности, происходят в тех случаях, когда такое позиционирование приводит к несоответствию между государством и застывшими организациями, не способными адаптироваться к новым условиям. Так, ранее успешно действовавшие правила превращаются в правила на бумаге.

Этот процесс коснулся даже наиболее разработанных законов, поддерживающих международную безопасность, которые некогда отражали глубинную геополитическую динамику. Что же касается законов худшего толка, созданных без учета этой динамики, то их жизнь еще более коротка, от них часто отказываются, как только возникает необходимость их выполнять. В обоих случаях, как показывает деградация ООН, юридическая сила таких законов недолговечна. Военно-штабной комитет ООН утратил силу практически сразу. С другой стороны, установленный Уставом ООН режим применения силы еще несколько лет формально продолжал действовать. Сам Совет Безопасности хромал на протяжении всего периода холодной войны, ненадолго воспрянув в 1990-х, а Косово и Ирак привели его к полному краху.

Когда-нибудь политики вернутся к чертежной доске. И тогда первый урок, который они извлекут из поражения Совета Безопасности, станет первым принципом создания новой организации: новый мировой правовой порядок, если он предназначен для эффективного функционирования, должен отражать положенную в его основание динамику права, культуры и безопасности. Если это не так, если его нормы вновь окажутся нереалистичными, не будут отражать действительное поведение государств и влияющих на них реальных сил, сообщество народов вновь породит лишь ворох законов на бумаге. Дисфункция системы ООН была в своей основе не юридической проблемой, а геополитической. Юридические искажения, ослабившие ее, явились следствием, а не причиной. «ООН была основана на допущении, – замечает, отстаивая свою точку зрения, Слотер, – что некоторые истины выходят за пределы политики». Именно так – в этом и заключается проблема. Если приверженные легализму институты намерены получать в свое распоряжение работающие, а не бумажные законы, они, как и «истины», которые они считают основополагающими, должны исходить из политических обязательств, а не наоборот.

Второй урок из провала ООН, связанный с первым, состоит в том, что правила должны устанавливаться в зависимости от реального поведения государства, а не от должного. «Первейшим требованием к разумной совокупности правовых норм, – писал Оливер Уэнделл Холмс, – является то, что она должна соответствовать действительным устремлениям и требованиям сообщества вне зависимости от того, правильны они или ошибочны». Это воззрение выглядит анафемой для тех, кто верит в естественное право, для кабинетных философов, которые «знают», какие принципы должны лежать в основе управления государствами, принимают они эти принципы или нет. Но эти идеалисты могли бы вспомнить, что международная правовая система все-таки добровольна. Хорошо это или нет, но ее законы основываются на согласии государств. Государства не связаны законами, с которыми они не согласны. Нравится это или нет, но такова вестфальская система, и она все еще действует. Можно сколько угодно делать вид, что система может быть основана на субъективных моральных принципах самих идеалистов, но это не изменит положение дел.

Следовательно, создатели истинно нового мирового порядка должны покинуть эти воздушные замки и отказаться от воображаемых истин, выходящих за пределы политики, таких, например, как теория справедливых войн или представление о равенстве суверенных государств. Эти и другие устаревшие догмы покоятся на архаических представлениях об универсальной истине, справедливости и морали. Сегодня наша планета, как это было редко в истории, раздроблена на части противоборствующими истинами, выходящими за пределы политики, людьми на всех континентах, которые – вместе с Цезарем Бернарда Шоу – искренне веруют, что «обычаи его племени и острова суть законы природы». Средневековые представления о естественном праве и естественных правах («нонсенс на ходулях», как назвал их Бентам) мало что дают. Они расклеивают удобные ярлыки для свойственных той или иной культуре предпочтений и, тем не менее, служат боевым кличем для всех воюющих.

Когда мир вступает в новую, переходную эру, необходимо избавляться от старого моралистического словаря, чтобы люди, принимающие решения, могли прагматически сосредоточиться на том, сколь действительно велики ставки. Правильные вопросы, ответы на которые необходимо дать, чтобы гарантировать мир и безопасность, совершенно очевидны: каковы наши цели? какими средствами мы собираемся их осуществлять? насколько действенны эти средства? если они неэффективны, то почему? существуют ли альтернативы? если они существуют, то чем для них придется пожертвовать? готовы ли мы пойти на такие жертвы? какова цена и выгода прочих альтернатив? какой поддержки они потребуют?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, не требуется никакой запредельной метафизики легализма. Здесь не нужны великие теории и нет места для убежденности в своей непогрешимости. Закон, говорил Холмс, живет не логикой, а опытом. Человечеству нет нужды достигать окончательного согласия относительно добра и зла. Перед ним стоит эмпирическая, а не теоретическая задача. Добиться согласия удастся быстрее, если отказаться от абстракций, выйти за пределы полемической риторики «правильного» и «неправильного» и прагматически сосредоточиться на конкретных потребностях и предпочтениях реальных людей, возможно испытывающих страдания без всякой необходимости. Политические стратеги, вероятно, пока не в состоянии ответить на эти вопросы. Те силы, которые разрушили Совет Безопасности, – «глубинные источники международной нестабильности», как назвал их Джордж Кеннан, – никуда не исчезнут, но, по меньшей мере, политики смогут задать себе правильные вопросы.

Крайне разрушительной производной естественного права является идея равной суверенности государств. Как указал Кеннан, представление о равенстве суверенитетов – это миф, и фактическое неравенство между государствами «выставляет на посмешище» эту концепцию. Предположение, что все государства равны, повсюду опровергается очевидностью того, что они не равны – ни по своей мощи, ни по своему благосостоянию, ни с точки зрения уважения международного порядка или прав человека. И тем не менее, принцип суверенного равенства одновременно пронизывает всю структуру ООН и не позволяет ей эффективно браться за разрешение возникающих кризисов, например, вследствие доступности ОМУ, которая вытекает именно из предположения о суверенном равенстве. Отношение к государствам, как к равным, мешает относиться к людям, как к равным. Если бы Югославия действительно имела такое же право на неприкосновенность, как и любое другое государство, ее граждане не пользовались бы сегодня теми же правами человека, что и граждане других государств, поскольку их права могли быть защищены только вторжением. В этом году абсурдность обращения со всеми государствами, как с равными, стала очевидна как никогда, когда обнаружилось, что решение Совета Безопасности может зависеть от позиции Анголы, Гвинеи или Камеруна – стран, представители которых сидели рядом и голос которых весил столько же, что и голоса Испании, Пакистана и Германии. Принцип равенства фактически даровал любому временному члену Совбеза возможность воспользоваться правом вето, лишив большинство того критического, девятого голоса, который был необходим для поддержки резолюции. Разумеется, в предоставлении Уставом ООН юридического права вето пяти постоянным членам Совета Безопасности подразумевалось создание противоядия против необузданного эгалитаризма. Но этот подход не сработал: юридическое право вето одновременно опускало США до уровня Франции и поднимало Францию над Индией, которая не была даже временным членом Совета Безопасности в момент обсуждения иракской проблемы. А между тем юридическое вето ничуть не уравновесило фактическое вето временных членов Совбеза. В результате получилось, что Совет Безопасности отразил действительный расклад сил в мире с точностью кривого зеркала. Отсюда третий великий урок этой зимы: нельзя ожидать, чтобы организации могли исправить искажения, кроющиеся в самой их структуре.

ВЫЖИВАНИЕ?

Есть немного причин полагать, что Совет Безопасности вскоре возродится, чтобы заниматься важнейшими вопросами безопасности вне зависимости от того, чем закончится война против Ирака. Если война окажется быстрой и успешной, если США обнаружат иракское ОМУ, которое будто бы не существует, и если создание государства в Ираке пройдет благополучно, стимулов возрождать Совет Безопасности будет крайне мало. В этом случае он отправится вслед за Лигой Наций. После этого американские стратеги станут относиться к Совету Безопасности примерно так же, как и к НАТО после Косово: never again. Его заменят коалиции единомышленников, создаваемые для определенных целей.

Если же, с другой стороны, война окажется затяжной и кровопролитной, если США не найдут в Ираке ОМУ, если создание там государства начнет пробуксовывать, это пойдет на пользу противникам войны, которые будут утверждать, что США не сели бы на мель, если бы оставались верны Уставу ООН. Однако неудачи Америки не пойдут на пользу Совету Безопасности. Возникнут и окрепнут враждебно настроенные коалиции, занявшие в Совбезе выжидательную позицию и парадоксальным образом затрудняющие попытки Америки в полном соответствии со своим долгом принимать участие в этом форуме, где для нее всегда будет наготове вето.

Время от времени Совет Безопасности все еще будет полезен для рассмотрения вопросов, не затрагивающих непосредственно высшую иерархию мировых сил. Достаточно сказать, что всем ведущим странам угрожает опасность терроризма, а также новая волна распространения ОМУ. Никто не выиграет, если допустит, чтобы эти угрозы осуществились. Но даже если требуемое решение проблемы не будет военным, стойкие взаимные подозрения постоянных членов Совбеза и потеря доверия к нему самому подорвут его эффективность в решении этих вопросов.

Чем бы ни окончилась война, на США, скорее всего, будет оказываться давление в целях ограничения возможности применения ими военной силы. Этому давлению они смогут противостоять. Несмотря на увещевания Ширака, война далеко не «всегда... наихудшее средство». В том, что касается многочисленных тиранов, начиная с Милошевича и кончая Гитлером, применение силы протиы них было лучшим выбором, чем дипломатия. К сожалению, может так статься, что применение силы окажется единственным и, следовательно, оптимальным способом решения проблемы распространения ОМУ. С точки зрения страданий мирного населения применение силы во многих случаях может оказаться более гуманным решением, чем экономические санкции, вследствие которых, как показало их применение к Ираку, умирают от голода больше детей, чем солдат. Наибольшей опасностью после второй войны в Персидском заливе будет не применение силы Соединенными Штатами, когда в этом нет необходимости, а то, что, капитулировав, испугавшись ужасов войны, дрогнув под напором общественных протестов и экономической конъюнктуры, они не станут применять силу тогда, когда это необходимо. Тот факт, что мир подвергается опасности из-за разрастающегося беспорядка, возлагает на США все большую ответственность: Америке следует неуклонно использовать свою мощь для того, чтобы остановить или замедлить распад.

Все те, кто верит в законность и правопорядок, с надеждой ждут, что великий караван человечества вновь продолжит свой путь. Выступая против центров беспорядка, Соединенные Штаты только выиграют от того, что направят часть мощи на создание новых международных механизмов, предназначенных для поддержания мира и безопасности во всем мире. Американское лидерство не будет длиться вечно, и благоразумие подсказывает необходимость создания организаций с реалистической структурой, способных защищать или поддерживать национальные интересы США даже в тех случаях, когда военная сила неэффективна или неуместна. Подобные организации способствовали бы усилению неоспоримого превосходства Америки и потенциальному продлению периода однополярности.

Между тем приверженцы легализма, должны реалистично оценивать перспективы создания в ближайшее время новой международной структуры на смену обветшавшему Совету Безопасности. Силы, приведшие к закату Совбеза, никуда не денутся. Со щитом или на щите – у Соединенных Штатов в новых условиях больше не появится причин вновь подчинить себя старым ограничениям. Победят или будут посрамлены их соперники, у них не найдется достаточных причин, чтобы отказаться от усилий по сдерживанию США. Нации по-прежнему будут стремиться к наращиванию могущества и поддержанию безопасности за счет других. Они продолжат спор о том, когда следует применять силу. Нравится нам это или нет, но так устроен мир. Первым шагом к возобновлению шествия человечества в направлении законности и правопорядка будет признание этого факта.

Ирак. США. ООН > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 августа 2003 > № 2906404 Майкл Гленнон

XXI век: расходящиеся дороги развития

© "Россия в глобальной политике". № 1, Ноябрь - Декабрь 2002

Л.М. Григорьев — к.э.н., ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН, член Научно-консультативного совета журнала "Россия в глобальной политике".

Резюме Развивающийся мир, к которому сегодня относится и Россия, не догонит мир развитой. На рубеже тысячелетий темпы роста основных групп государств выровнялись. Это означает, что разрыв между ними не преодолевается, а консервируется, сближение уровней развития практически невозможно. Шанс совершить прорыв, направив на цели развития средства, освободившиеся после окончания холодной войны, был упущен.

Насколько устойчива экономическая ситуация в мире? Отвечая на этот вопрос в середине 1990-х годов, большинство политиков и аналитиков были настроены оптимистически: развитые и развивающиеся страны демонстрировали высокие темпы роста, к тому же большая группа государств перешла от планового хозяйства к рыночному. Сегодня процессы, происходящие в мировой экономике, дают серьезные основания для тревоги. На рубеже тысячелетий темпы роста основных групп стран (развитые, развивающиеся и переходные) сблизились и стабилизировались (см. график 1). Это означает, что разрыв между ними не преодолевается, а консервируется, сближение уровней развития практически невозможно. Напротив, эти группы будут следовать по расходящимся дорогам, постепенно отдаляясь друг от друга.

График 1. Динамика реального ВВП развитых, развивающихся и переходных стран за 1990–2003 гг. (в процентах)

Источник: МВФ (сентябрь 2002 г.), МБРР.

Развитые страны — нервный рост

Что происходит в развитом мире и есть ли основания для панических предсказаний, которыми обывателя исправно пугают газеты? В целом можно констатировать, что группа развитых стран находится в “хорошей форме”. К концу 2002-го стало ясно, что США преодолели прошлогоднюю рецессию. Американский подъем 1991–2000 годов был одним из самых мощных и самым продолжительным в истории — без обычного спада посредине десятилетия. В основе его лежали огромные капиталовложения и “дивиденд от мира” (результат окончания холодной войны), который наряду с другими факторами позволил в течение трех лет сводить бюджет с профицитом. Биржевой крах “проколол” спекулятивный “шарик”, но вложенные ресурсы никуда не исчезли и будут давать растущий эффект. Промышленное производство выросло в полтора раза. Несмотря на экономические проблемы 2001-го, США ощутимо увеличили военные расходы и расходы на безопасность. (Причем эти траты являются не столько финансовыми потерями бюджета, сколько стимулом роста спроса.) Теперь же, когда кризис в основном миновал, США получат новые материальные возможности для укрепления своей роли в мире.

В принципе, весь развитой мир начинает выходить из застоя прошедших двух лет (хронические проблемы испытывает только Япония). В 2002–2003 годах впереди, видимо, останутся США, зона евро будет двигаться медленнее. Согласно прогнозу МВФ на 2002–2003 годы, реальный ВВП в развитом мире вырастет на 2,7–2,8 %. Реальные цены на импортируемые развитыми странами первичные товары из развивающихся стран ниже уровня 1990-го. Бюджеты развитого мира сбалансированы лучше, чем когда-либо. Так что 29 стран, представляющих примерно 56 % мирового ВВП по оценкам МВФ [1], могут ожидать возврата к циклическому росту.

Конечно, темпы роста ниже, чем предполагалось, но какой-либо непосредственной угрозы развитию нет. Как и всегда на выходе из кризиса, нет полной ясности, какая отрасль возьмет на себя функцию очередного локомотива роста и что станет основой подъема. Важно, однако, что постиндустриальное общество уже не зависит от ограниченного набора отраслей.

При этом в развитом мире ощущается нервозность, которой не было в 1990-е годы. Обусловлена она главным образом внешними, а не внутренними факторами. В экономике это вопрос устойчивости поставок нефти, цены на нефть и газ, а также корпоративные скандалы и затянувшиеся биржевые потрясения, которые, как правило, предшествуют кризису, а не происходят на стадии перехода к росту. Инстинктивное желание инвесторов уйти в безопасные регионы, по сути дела домой, подкрепляется ощущением конфликтности в политической сфере (Ближний Восток, Ирак, Балканы, общая угроза терроризма). Дискомфорт создают также нерешенные глобальные проблемы: загрязнение окружающей среды, изменения климата, бедность, рост наркотрафика.

Среди внутренних проблем развитого мира отметим главную — ослабление позиций среднего класса. В Европе это подогрело правые, расистские и антииммигрантские настроения, особенно ярко проявившиеся во время недавних парламентских выборов во Франции и Нидерландах. Нервозность усугубляется сложными процессами интеграции, которые заставляют европейцев интенсивно искать способы адаптации к новым условиям существования. Совокупность всех этих факторов вынуждает ведущие державы в большей степени концентрироваться на собственных проблемах, тогда как их интерес к общемировому развитию снижается. Попытки совместить жесткую бюджетную дисциплину (особенно в ЕС) с социальной поддержкой собственных “бедных и обиженных”, растущая вовлеченность европейцев в операции США и НАТО по поддержанию стабильности (Балканы, Азия и пр.) также не стимулируют притока ресурсов в развивающийся мир. После 11 сентября 2001-го все отчетливее проявляется “синдром осторожности” в отношении других стран, особенно в том, что касается долгосрочных инвестиций в зоны военного риска. В нынешней ситуации Запад, похоже, больше озабочен защитой собственного образа жизни и развивается сам по себе, продолжая отдаляться от остального мира.

Нефть — дело деликатное

Особняком стоят страны-экспортеры нефти, особенно члены ОПЕК, сочетающие ряд признаков развитых и множество признаков развивающихся стран. Их отличают относительно высокий уровень дохода на душу населения (в арабском мире) и вообще наличие собственных стабильных источников дохода. В то же время для них характерны монокультура производства и экспорта, низкий уровень развития обрабатывающей промышленности и услуг, часто архаичные политические системы, большие госрасходы, экспорт (в ряде случаев бегство) капитала и ограниченные возможности развития. Колебания доходов настолько велики, что условия роста весьма своеобразны и отличаются как от развитых, так и развивающихся стран [2]. Эти страны, как правило, почти не заимствуют у международных финансовых организаций, но обременены частными долгами.

Развитым странам на фазе выхода из кризиса нужна стабильность нефтяных цен, при этом чем они ниже, тем лучше. В 1990-е годы доходы стран ОПЕК составляли примерно 120–160 млрд долларов в год. За падением до 104 млрд в 1998-м последовал взлет до 250 млрд в 2000 году с постепенным снижением до 175 млрд в 2002-м [3].

Колебания цен и доходов приводят к серьезной неравномерности в торговых и платежных балансах не только стран-экспортеров нефти в том числе например России, но и импортеров. Они затрагивают циклические процессы в развитых странах, но одновременно могут усугубить кризисы, например, в Аргентине и Бразилии, которые испытывают трудности с платежным балансом и выплатами по долгам. Каждый взлет нефтяных цен отражается и на беднейших странах. Это лишний раз указывает на недостатки спотового рынка нефти с точки зрения развития. Очевидно также, что внутренняя стабильность (через бюджеты и внешнеторговые балансы и т. п.) в ряде больших групп важнейших стран мира зиждется на хрупком равновесии между интересами экспортеров, основных импортеров (и их компаний), а также трейдеров. В процесс глобального роста как бы встроен сложный раскачивающий механизм со случайной функцией — ценой на нефть.

Периоды высоких цен на нефть непродолжительны, роль нефти как фактора развития (раньше эту функцию выполняли каучук, медь и т. п.) не вечна. В 1991–2000 годах, когда среднеарифметическая цена барреля нефти “Брент” составляла примерно 19 долларов, экономический рост в мире достигал порядка 3 % от реального объема ВВП. В этот же период рост потребления нефти увеличивался примерно на 1 % в год и составил в общей сложности 12 %. Прогнозируя будущее, следует исходить из того, что цены на нефть более 25 долларов за баррель будут стимулировать процессы энергосбережения. Уменьшения роста добычи и потребления нефти в мире можно ожидать как на основании естественных ценовых факторов, так и в силу специальных мероприятий в странах ОЭСР, цель которых — снизить зависимость от импорта нефти. Таким образом, прогноз роста на 1,5–2 % мирового спроса на нефть, скорее всего, чересчур оптимистичен [4]. Шанс стран-экспортеров на развитие и модернизацию будет упущен, если высокие доходы уйдут не на накопление, а на потребление, вывоз капитала и тому подобные цели.

Устойчивое развитие — ускользающая цель

За сорок лет, прошедших с момента массового обретения независимости бывшими колониями, эксперименты по развитию беднейших стран принесли весьма ограниченные результаты. Каждые десять лет мировое сообщество вынуждено списывать долги и изобретать новые формы помощи. В 90-е также не удалось достичь устойчивости развития бедных и беднейших стран [5].

В Декларации Тысячелетия 2000 года содержалось обещание к 2015-му снизить вдвое число абсолютно бедных, но не были указаны средства решения этой задачи. Усилия по восстановлению объема и уровня помощи, предпринятые со стороны ООН и развивающихся стран на конференциях 2002 года, привели к неоднозначным результатам. Международная конференция по финансированию развития, проходившая под эгидой ООН с 18 по 22 марта 2002-го в Монтеррее (Мексика), завершилась обещанием США и ЕС увеличить официальную помощь развивающимся странам в предстоящее десятилетие еще на 50 млрд долларов. Это важный результат, но тем самым фактическая помощь всего лишь восстанавливается до уровня предыдущих лет. Пока недостижимой целью ООН остается предоставление развитыми странами помощи в размере 0,7 % от их ВВП.

Саммит в Йоханнесбурге (ЮАР) в августе — сентябре 2002 года можно считать успешным, особенно в том, что касается ряда намерений, связанных с экологией. Но в организационном и финансовом отношении его результаты не меняют ситуацию в мире, новой модели развития пока не просматривается [6]. Декларация конференции в Йоханнесбурге констатировала: “Постоянно возрастающий разрыв между развитым и развивающимся миром представляет главную угрозу глобальному процветанию, безопасности и стабильности” [7].

В 1990-е была упущена уникальная возможность обратить средства, сэкономленные от противостояния двух идеологических лагерей, на цели развития. Эти деньги способствовали дальнейшему прогрессу развитых рыночных демократий, как таковых. Целый ряд стран (прежде всего Африки и Азии), которые переживали периоды роста, в минувшее десятилетие понесли огромные потери накопленного человеческого и управленческого капитала в локальных вооруженных конфликтах. Вопиющим примером того, как нация своими руками разрушает предпосылки собственного развития, стала политически мотивированная ликвидация белого фермерства в Зимбабве. “Черный передел”, затеянный Робертом Мугабе, отбросил на десятилетия назад не только страну, но и весь регион (Зимбабве была главным производителем продовольствия для всех соседей). К тому же и без того ограниченные ресурсы международного сообщества отвлекаются от целей развития на постконфликтное восстановление (Босния, Руанда).

Районы “бедствий” оказывают депрессивное воздействие на соседей: неурегулированность многих конфликтов препятствует долгосрочному деловому планированию. Крупные инфраструктурные проекты практически неосуществимы в условиях угрозы терроризма, наличия территориальных споров или неопределенности с правами собственности.

В 1990-е официальная помощь развитию (ОПР) со стороны развитых стран заметно сокращалась. Наблюдается “усталость” от предыдущих попыток содействовать развитию. Они не приводили к успеху в силу коррупции на местах и неспособности ряда стран должным образом использовать помощь (самый яркий пример — масштабные выплаты Палестине, которые попросту оказались пущены на ветер, поскольку там возобновился разрушительный конфликт). Если в 1990–1998 годах (за исключением 1996-го — см. график 2) официальная помощь развитию (практически это гранты) составляла 45–60 млрд долларов, то в 2000–2001 годах она упала ниже уровня 1985-го — порядка 35 млрд долларов. (В отношении к ВВП стран-доноров ОПР сократилась с 0,35 % до 0,22 %.)

Поиск моделей участия иностранной помощи и капитала в экономическом развитии стран с нарождающимися рынками продолжается. Упор делался на снижение долгов, развитие рыночной экономики, призывы увеличить помощь. Однако любая помощь окажется бессмысленной, если не будут отлажены эффективные механизмы ее использования.

График 2. Динамика официальной помощи развитию, прямых и портфельных инвестиций в развивающиеся страны, млрд долларов в ценах 2001 г. (млрд дол., 1985–2002 гг.).

Источник: Всемирный банк.

Частный капитал и рост в 90-х

В середине минувшего десятилетия на какой-то период создалось впечатление, что увеличившийся приток частного капитала из стран ОЭСР в развивающиеся страны поможет им совершить качественный скачок. По темпам роста в 1991–1997 годах развивающиеся страны заметно опережали развитые. На этих данных основывались оптимистические оценки положительного влияния глобализации, в частности либерализации финансовой деятельности, информационной революции и т. д., на динамику развития.

На самом деле общий экономический подъем опирался на быстрый рост ограниченного числа ведущих развивающихся стран, в которые шел основной поток прямых инвестиций и которые в период до 1997-го сумели использовать их для развития и ускорения. Это латиноамериканские (Аргентина, Бразилия, Мексика, Чили), центрально- и восточноевропейские (Польша, Венгрия, Чехия) и азиатские (Корея, Малайзия, Таиланд, Сингапур) страны, а также Китай и Гонконг [8].

Некоторые компоненты этих потоков отличались неустойчивостью. Например, частные займы колебались от 90 млрд долларов до –0,7 млрд в год (см. график 3). Общий валовой приток частных ресурсов увеличился с уровня 30–45 млрд долларов в год в конце 1980-х до почти 290 млрд в 1997–1998 годах. Правда рост частных вложений в 1990-х отражал три важных дополнительных фактора по сравнению с 1980-ми годами: резкий рост инвестиций в Китай, приватизацию в Бразилии и Аргентине, появление как объекта инвестирования большой группы государств с переходной экономикой Центральной и Восточной Европы и СНГ (27 стран).

График 3. Динамика притока валового и чистого (валовой минус проценты по кредитам и прибыль по иностранным инвестициям) частного капитала в развивающиеся страны (млрд. дол., 1985–2002 гг.).

Источник: Всемирный банк, 2002 г.

Графики 2 и 3 показывают, что приток чистых ресурсов в развивающиеся страны резко сократился одновременно с официальной помощью в разгар азиатского кризиса конца 1990-х [9]. В то же время наблюдается большой параллельный “увод” сбережений из развивающихся стран, причем не столько международными компаниями, сколько в большой степени местными политическими и деловыми элитами. Наиболее подвижный портфельный и банковский капитал на время создает возможность серьезного роста финансирования, но при оттоке может стать инструментом эскалации кризисов, что и наблюдалось в прошлое десятилетие. Всем стало ясно, насколько опасна опора на портфельные инвестиции, и прямые инвестиции превратились наконец в основной инструмент переноса развития в развивающиеся страны. Следует, однако, учитывать, что частный капитал крайне чувствителен к реальным или потенциальным рискам и не может компенсировать нехватку собственных усилий правительств и бизнеса развивающихся стран.

Исследования показывают, что укрепление прав собственности, ограничение черного рынка, расширение политических свобод и борьба с коррупцией способствуют экономическому развитию. Мир бедности по-прежнему характеризуется ограниченным притоком внешних ресурсов, не слишком эффективным использованием ресурсов собственных, а также непрекращающимися конфликтами, которые подрывают успехи, достигнутые в периоды стабильности. Согласно данным ЮНКТАД, обнародованным в конце октября 2002-го, объем прямых инвестиций в мире снизился в текущем году на 27 %. В частности, инвестиции в Африку снизились с 17 млрд долларов до 6 миллиардов.

Ведущие лидеры регионов — насколько они устойчивы?

Опыт последнего десятилетия показал, что мало добиться роста на какое-то время, гораздо важнее поддерживать его в длительной перспективе. Развитые страны тем и отличаются, что способны удерживать высокий уровень развития, несмотря на войны и кризисы. В этой связи необходимо проанализировать группу ведущих стран — развивающихся, переходных и даже развитых, лидирующих в своих регионах. Как локомотивы роста, они устанавливают де-факто стандарты стабильности, их банки выступают в роли надежного “ближнего зарубежья” для соседей и т. п. Если прогресс и рост тормозятся в странах-лидерах регионов, это ведет к общему замедлению, потере момента движения в направлении реформ и социально-политической устойчивости.

Например, экономический крах и трудноразрешимые политические проблемы в Индонезии серьезно повлияли на развитие Юго-Восточной Азии, кризис затронул “тигров”, рост которых был столь впечатляющим в прошлом: Таиланд, Малайзию, Южную Корею, Сингапур. Тяжелейшие кризисы поразили Аргентину, Бразилию и Турцию — государства-лидеры роста в 1990-х годах. Драма конца 1990-х заключается в том, что жертвами кризисов и конфликтов стали страны, обладавшие солидным потенциалом роста, включая накопленный управленческий и человеческий капитал (например, балканские государства).

Для этих среднеразвитых стран — соседей России по рейтингам — характерен размер ВВП на душу населения в пределах 4–12 тысяч долларов. Создается новая угроза мировому экономическому прогрессу — потеря надежды догнать первый эшелон. При анализе 15 государств, играющих важную роль в регионах (помимо Северной Америки, Западной Европы и Японии) становится очевидно, что если нет роста даже в таких странах, на которые приходится около 33 % мирового ВВП, то вряд ли стоит говорить об общем масштабном прогрессе в мире. Среднегодовые темпы прироста ВВП в этих странах сократились в 1998–2001 годах по сравнению с 1994–1997 годами с 6,3 до 4,6 %. Но отчасти речь идет о лукавстве статистики: за вычетом России, Индии и Китая в 12 оставшихся ведущих государствах разных континентов темпы прироста ВВП снизились гораздо резче — с 4,8 до 1,85 %. С 1998 по 2001 год лишь Россия ускорила свое развитие (даже включая год дефолта). В Китае и некоторых других странах наблюдается замедление роста. Индия и Египет сохранили темпы. Сочетая концентрацию ресурсов с постепенной либерализацией коммерческой деятельности, Китай, вес которого в экономике развивающегося мира огромен, укрепляет иллюзию общего значительного прогресса.

Многие ключевые страны, прежде всего Аргентина, Турция и, возможно, Бразилия, испытали или испытывают острейший кризис. В Израиле и Мексике наблюдается спад.

Именно у среднеразвитых стран имелась возможность масштабного внешнего заимствования, теперь же они испытывают все трудности долговых потрясений. Как недавно отметил нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц, “мы до сих пор не умеем управлять кризисами” [10]. От позитивной динамики этих стран зависят среди прочего также региональная торговля, миграция рабочей силы, уверенность инвесторов. Региональные и гражданские конфликты, перемежаемые экономическими потрясениями, создают пеструю картину, отчасти напоминающую ситуацию столетней давности.

Модернизация по жестким правилам

Постепенная стабилизация в странах с переходной экономикой (28 стран Европы и Азии без Китая и Вьетнама, по критериям МВФ), особенно четырехлетний подъем в России, отодвинула их проблемы на второй план. Анализ, специально проведенный Международным валютным фондом в 2000 году, показал, что в течение XX века не произошло радикального изменения в соотношении государств на международной арене [11]. В частности, социалистическая индустриализация в бывшем СССР не повлияла на положение России относительно большинства развитых стран мира в 2000-м по сравнению с 1900 годом. Правда, увеличилось отставание от ведущих стран по размерам реального ВВП на душу населения.

Страны Восточной и Центральной Европы реинтегрируются с Западом примерно с тех же относительных стартовых позиций (40–45 % ВВП на душу населения по сравнению с Западной Европой), которые они занимали в первой половине XX века [12]. По итогам прошлого столетия развитые страны росли в целом быстрее и все больше отрывались не только от беднейших стран, но и от “второго эшелона”. Чемпионами в классе перемещений вверх по относительной шкале оказались Китай и Тайвань, заметно продвинулись вверх Япония и Корея. Все эти государства отличались на этапе ускорения концентрацией ресурсов, высокой (30 % и более) нормой накопления в ВВП, экспортной ориентацией и “реформами сверху”.

В России вопросы модернизации стали обсуждаться все более активно по мере преодоления затяжного кризиса переходного периода и ликвидации прямых последствий финансового краха 1998 года. Пожалуй, впервые в истории страна и на востоке, и на западе граничит с государствами, которые демонстрируют ощутимо более высокие темпы роста и для которых характерны устойчивое управление и осознанные экономические стратегии (вроде интеграции в ЕС). Список негативных последствий краха 1998-го возглавляют огромный внешний долг, дефицит доверия населения и предприятий к финансовым институтам, низкая норма накопления (18 % при среднемировых 23 %), низкая капитализация даже ведущих российских компаний. А главное — низкий уровень формирования среднего класса, доступ к ресурсам и рентоориентированное поведение участников процесса накопления. В этом контексте возникли дискуссии вокруг проблем догоняющего развития, вреда или пользы промышленной политики и т. п.

1990-е годы определили характер экономических и политических систем, возникших в переходных странах. Переходные государства можно разделить на несколько групп, находящихся на разных стадиях развития. Европейскими лидерами по формированию рыночных институтов и темпам экономического роста являются Словения, Польша, Чехия и Венгрия, ближе к ним — страны Балтии. Но целая группа стран в результате внешних и гражданских конфликтов, неудачной экономической политики и т. п. оказывается во все более трудном положении. По одному из критериев ООН (ВВП меньше 800 долларов на душу населения и др.), многие постсоциалистические страны попали в группу наименее развитых: Албания, Босния, Молдавия, Азербайджан, Армения, Грузия, Таджикистан и Киргизия; к этой группе примыкает даже Украина.

Россия, Казахстан и некоторые другие страны выделяются тем, что, несмотря на наличие огромных проблем, неравномерность предшествующего развития и неадекватность институционального базиса, они все же перешли к росту. Теперь перед Россией и более продвинутой группой стран стоят сходные проблемы: рост наметился, рынок есть и признан ЕС, установилась социально-политическая стабильность — осталось обзавестись эффективным рыночным хозяйством и модернизировать экономику, приблизив ее к уровню стран Западной Европы (от 5–10 тыс. долларов ВВП на душу населения до 15–20 в обозримом будущем). Вступление центрально- и восточноевропейских стран в Европейский союз даст им пространство для сбыта, жесткие правила финансового поведения (по бюджетным дефицитам и т. п.) и гранты на региональное развитие.

Фактически помощь международных финансовых организаций (МФО) постепенно становится для России скорее страховкой, нежели опорой. Упор на роль частного капитала в программах МФО и (несколько запоздалое) институциональное развитие как раз показывают, что с точки зрения развитого мира переход к рынку на востоке Европы, в сущности, завершен. Это означает, что переходные страны будут все больше рассматриваться как обычные среднеразвитые (или развивающиеся). Обедневшие государства также постепенно растворяются в обычных международных категориях. Специальный “переходный” статус все более утрачивает общее для этих стран содержание. Что же касается конкуренции на товарных рынках, то новые переходные экономики и в 1990-х не имели особых поблажек в качестве “награды” за отказ от планового хозяйства.

Нет ничего предосудительного в “догоняющей” экономике или в использовании естественных или накопленных страной преимуществ в целях ускорения своего развития. К тому же страна сама определяет способ развития исходя из характера ресурсов, интересов держателей основных активов и политической и финансовой элиты. И если страна развивается в направлении интеграции на базе иностранного капитала (венгерский вариант), то это в конечном итоге тоже выбор. Если окажется, что в России победил вариант развития на базе интегрированных бизнес-групп, то это будет наш выбор. Правда, этот вариант также не гарантирует быстрой и масштабной модернизации, поскольку любые инвестиции в нем должны в первую очередь отвечать корпоративным интересам. Заметим, что роль новых международных требований по финансовой отчетности, правил ВТО по конкуренции, в частности возможное появление экологических и трудовых стандартов, могут вести к закреплению фактического разделения труда в мире. Ведь разрушение окружающей среды и сверхэксплуатация труда — это “марксистское” прошлое промышленно развитых стран, которого они не стесняются, но не рекомендуют другим, прежде всего по этическим соображениям. Но тем самым ужесточение правил конкуренции в мире ведет к новой ситуации, в которой экономический рост и развитие, в отличие от времен “дикого” капитализма, будут осуществляться в рамках сложной (и недешевой) системы правил. Понятно, насколько это ужесточит требования к ведению бизнеса по сравнению с нынешней ситуацией.

Модернизация по новым правилам для стран переходного периода возможна, но это — нелегкое дело. Рассчитывать на иностранную помощь или капиталовложения как на основной фактор роста не приходится. Модернизация всегда была результатом огромной внутренней активности, использования внутренних ресурсов и удачных внешних обстоятельств.

Экономическое развитие мира в начале XXI века осложняется в условиях общей политической нестабильности, локальных и гражданских конфликтов, разрушающих плоды предшествующего развития. Многие ключевые страны регионов охвачены кризисами, и соответственно осложнились процессы выравнивания. Способность стран к опережающему развитию, которую в недавнем прошлом демонстрировали, например, Тайвань и Южная Корея, сегодня значительно ограничены. Сложившаяся парадигма развития не решает важнейших проблем мирового развития, но пока у нее нет альтернативы. Перед различными по уровню и типу развития группами стран стоят свои проблемы, они решают их собственными методами, идут во многом своими дорогами. Конвергенция мира в процессах глобализации была, пожалуй, переоценена в период подъема 90-х годов и информационной революции. Гармоничное устойчивое развитие пока ускользает. Миру не грозит катастрофа, но нет твердой надежды на то, что серьезные проблемы удастся решить в короткие сроки. Решение этих проблем придет с осознанием глобальной взаимозависимости и ответственности. Общие правила игры в мире установлены на ближайший период, и возможность модернизации реализуется у той страны, которая найдет нетривиальные пути использования собственных национальных ресурсов.

1. См .: World Economic Outlook, IMF, April 2002, Washington.

2. Л.М. Григорьев, А.В. Чаплыгина. Саудовская Аравия — нефть и развитие // Международная энергетическая политика, 2002 (сент.). № 7.

3. См. расчеты: Global Oil Market Analysis, A.G. Edwards, August 19, 2002, p. 15.

4. См.: В. Алекперов. Нефтяной потенциал // Нефть России. 2002. № 9. С . 12.

5. William Easterly. The Elusive Quest for Growth: Economists’ Adventures and Misadventures in the Tropics. MIT Press, 2001.

6. Highlights of commitments and implementation initiatives. UN Johannesburg Summit, September 12, 2002.

7. The Johannesburg Declaration on Sustainable Development, September 4, 2002.

8. Л. М. Григорьев.Трансформация без иностранного капитала: десять лет спустя // Вопросы экономики. 2001. № 6.

9. Отток ресурсов рассчитан условно: прибыли и проценты могли быть реинвестированы.

10. Дж. Стиглиц. Преодоление нестабильности // Ведомости. 2002. 25 сент.

11. The World Economy in the Twentieth Century: Striking Developments and Policy Lessons. Сh. 5. In: World Economic Outlook, IMF, April 2000, Washington.

12. I. Berend. From Regime Change to Sustained Growth in Central and Eastern Europe // Economic Survey of Europe, 2000, № 2/3, p. 49.

Россия. Весь мир > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 16 ноября 2002 > № 2907537 Леонид Григорьев