Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Заседание Комиссии по вопросам военно-технического сотрудничества России с иностранными государствами.

Владимир Путин провёл заседание Комиссии по вопросам военно-технического сотрудничества Российской Федерации с иностранными государствами.

В.Путин: Добрый день, уважаемые коллеги! Мы с вами сегодня проводим очередное заседание Комиссии по военно-техническому сотрудничеству. И, прежде чем перейдём к повестке дня, хотел бы остановиться на событии, или, точнее, хотел бы вернуться к событию, которое имеет прямое отношение к нашей сегодняшней теме.

Как вы знаете, 28 июня в Кремле состоялся торжественный приём в честь выпускников военных учебных заведений, завершивших обучение с отличием. Это, без преувеличения, опора Вооружённых Сил, профессионалы с высоким уровнем подготовки и самыми передовыми знаниями в военной области.

Отмечу также, что в этом году в вузах России завершили обучение свыше тысячи военнослужащих из тридцати стран мира. Сегодня в вузах Минобороны получают знания около восьми тысяч зарубежных специалистов. Из них примерно треть – военнослужащие государств – членов ОДКБ.

Мировой оружейный рынок предъявляет растущий спрос на квалифицированных специалистов в области военного дела. В этой связи подготовка военных кадров, обучение обращению именно с российским оружием, с техникой, наращивание экспорта образовательных услуг в военной сфере должны оставаться важнейшим элементом всей системы военно-технического сотрудничества.

Далее. Очевидно, что конкуренция на мировых рынках вооружений усиливается, вы это чувствуете лучше, чем кто-либо другой, и одним из ключевых критериев выбора для потенциальных заказчиков служит эффективность реального боевого применения техники. Отмечу, что российское оружие демонстрирует надёжность и большие возможности в ходе антитеррористической операции в Сирии, мы с вами об этом уже говорили. Нужно внимательно анализировать этот боевой опыт и для модернизации существующих систем, и для разработки перспективных видов продукции военного назначения.

Вместе с тем нужно совершенствовать и саму систему ВТС. Для этого в отечественном оборонно-промышленном комплексе проведены масштабные структурные изменения. В интересах кооперации, обновления производств и повышения финансовой устойчивости под единое начало были собраны ключевые холдинги ОПК.

При этом ряд ведущих объединений получил право внешнеторговой деятельности, что существенно повышает их самостоятельность в переговорах и оперативность контрактной работы. Кроме того, этот шаг должен сделать более удобным взаимодействие по линии ВТС и для иностранных заказчиков. Имею в виду возможность напрямую договориться с производителем вооружений, работать по всему спектру сотрудничества – от маркетинга до обслуживания и ремонта поставляемой техники. Словом, созданы условия для более эффективного взаимодействия российских субъектов ВТС с иностранными партнёрами для дальнейшего инновационного развития отечественной промышленности.

Подчеркну, что оборонные предприятия, получившие право на внешнеторговую деятельность, берут на себя всю ответственность за качество продукции и соблюдение контрактных условий зарубежных поставок. Правда, и наша Комиссия, и соответствующие структуры всё-таки должны за этим присматривать, смотреть, как это работает, как это осуществляется на практике. Важно не допускать сбоев в работе нового механизма и внимательно отслеживать соответствующую практику.

Что касается применения наших вооружений, я уже говорил, в том числе в борьбе с террористами в Сирийской Арабской Республике, хочу поблагодарить и военных, и конструкторов, разработчиков одной из наших новейших ракетных систем – Х-101. Применение этой ракеты показало очень высокую степень надёжности. Это действительно самое современное оружие, высокоточное и большой мощности, с приличной дальностью – 4,5 тысячи километров. Вооружение такого уровня, такого класса и должно быть в центре нашего внимания, в центре внимания оборонного ведомства и наших промышленных предприятий оборонного комплекса.

Мы с вами, конечно, всегда при принятии решений о поставке вооружений на внешние рынки исходим из складывающейся международной обстановки, из ситуации, которая складывается в различных регионах мира, с тем чтобы не допустить никаких дисбалансов, с тем чтобы наши поставки не приводили к раскручиванию каких бы то ни было конфликтов, а наоборот, были бы использованы для сдерживания развития конфликтов и для их купирования, желательно на начальных стадиях.

Давайте поговорим на все эти темы.

Сегодня в столице Армении - в городе Ереване состоялось заседание Правления Российско-Армянского центра гуманитарного реагирования (РАЦГР), в котором приняла участие делегация МЧС России во главе со статс-секретарем - заместителем министра Олегом Баженовым, который является сопредседателем российской части Правления РАЦГР.

В своем приветственном слове Олег Баженов подчеркнул, что в МЧС России всегда приветствуют возможность обсудить актуальные вопросы в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций.

«Укрепление взаимодействия с МЧС Армении, развитие контактов на всех уровнях имеют для нас важное значение. Чрезвычайные службы России и Армении всегда готовы прийти на помощь друг другу в деле борьбы с техногенными и природными ЧС. Мы с благодарностью вспоминаем содействие, оказанное нашими армянскими коллегами в тушении масштабных природных пожаров, охвативших территорию России летом 2010 года», - сказал Олег Баженов. Он отметил, что создание РАЦГР стало настоящим «прорывом» в сотрудничестве по линии чрезвычайных ведомств.

В ходе заседания Правления РАЦГР обеими сторонами было принято решение расширить гуманитарную деятельность центра на территории третьих стран.

«Необходимо активизировать деятельность центра на международной гуманитарной арене в вопросах оказания экстренной гуманитарной помощи населению, пострадавшему в ходе гуманитарных катастроф», - сказал Олег Баженов.

Заместитель главы МЧС Армении Энрико Априамов поддержал такое направление деятельности и напомнил, что в 2017 году центр участвовал в двух проводимых Арменией гуманитарных операциях на территории Сирии.

Обсуждая вопрос обмена опытом между российскими и армянскими спасателями, содиректор РАЦГР Сергей Азарян рассказал, что сотрудники Государственного центрального аэромобильного спасательного отряда МЧС России «Центроспас» обучили почти 400 армянских коллег, поделились с ними опытом ликвидации последствий теракта в метро и выработали рекомендации по спасению людей на канатных дорогах.

«Сотрудники «Центроспаса», которые работают в рамках Российско-Армянского центра гуманитарного реагирования, выступили в качестве наблюдателей на проведенных в метро Еревана учениях по террористической безопасности. По итогам учений российские спасатели выдали рекомендации по ликвидации последствий подобных чрезвычайных ситуаций своим армянским коллегам», - сказал Сергей Азарян. Он также отметил, что российские спасатели участвовали в учениях на канатной дороге в Цахкадзоре (популярный горнолыжный курорт в Армении) и планируют изучить канатную дорогу в Татеве (самая длинная в мире пассажирская канатная дорога) для того, чтобы выработать рекомендации по спасению людей на подобных объектах. С теми же целями спасатели планируют осуществить восхождение на гору Арагац. По его словам, силами «Центроспаса» на базе РАЦГР регулярно проводятся занятия со спасателями Армении.

«К настоящему времени обучено уже 400 человек в 13 пожарных частях. Ведутся занятия по пожаротушению, оказанию первой помощи, спасательному делу», - пояснил он.

Кроме того, Сергей Азарян отметил, что в настоящее время сформированы группы армянских спасателей для прохождения курсов повышения квалификации в России в новом учебном году. Планируется, что на обучение будет направлено 55 человек.

В ходе заседания стороны также обсудили вопрос поставки современного оборудования для РАЦГР. Первая часть поставки российской стороной оборудования для центра завершена, а в рамках второй части планируется поставить еще 37 позиций оборудования.

«Завершается первый этап поставки оборудования для Российско-Армянского центра гуманитарного реагирования. Во втором полугодии 2017 года мы приступим к выполнению второго этапа поставки специализированной техники и снаряжения, а также к созданию неприкосновенного запаса на случай ЧС, - сказал Олег Баженов. - В ходе первого этапа в Российско-Армянский гуманитарный центр были поставлены мотопомпы, электростанции, лодки, аварийно-спасательные инструменты».

В завершение заседания Правления РАЦГР стороны утвердили положение о центре, уточнили план основных совместных мероприятий на 2017 год, согласовали изменения в организационно-штатную структуру и ряд других вопросов.

«Наша встреча стала важным этапом в деятельности Российско-Армянского центра гуманитарного реагирования. Нам было важно обменяться мнениями по ряду направлений двустороннего сотрудничества и определить перспективные направления дальнейшего развития центра», - сказал статс-секретарь - заместитель министра Олег Баженов.

Ответы Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на вопросы российских СМИ по итогам переговоров с Министром Европы и иностранных дел Франции Ж.-И.Ле Дрианом, Париж, 6 июля 2017 года

Вопрос: Госсекретарь США Р.Тиллерсон накануне высказался относительно ожиданий от предстоящего саммита «двадцатки» в Гамбурге и от встречи Президента России В.В.Путина и Президента США Д.Трампа. Он подчеркнул особую ответственность России в Сирии, упомянув о неких новых механизмах по бесполетным зонам и размещению наблюдателей «на земле». Согласна ли Россия с этими предложениями? Каковы Ваши ожидания от первого контакта Президента России В.В.Путина и Президента США Д.Трампа «на полях» «двадцатки»?

С.В.Лавров: Наши предложения к первому контакту российского и американского президентов мы передавали Госсекретарю США Р.Тиллерсону и его коллегам еще до того, как он приезжал в апреле в Москву. На встрече в Бонне в феврале этого года он сам высказал идею о том, что надо заранее готовиться к контакту президентов. Как я сказал, мы свои соображения передали. Ожидаем реакции.

То, что Госсекретарь США Р.Тиллерсон говорил вчера, как я понимаю, было заготовленным выступлением. Мы не были предупреждены о том, что оно посвящено, возможно, реакции на наши соображения относительно встречи в Гамбурге, тем более мы не знаем ответа на вопрос о том, какие бесполетные зоны подразумеваются. Мы сделали соответствующий запрос. Никогда о них речи не шло. Уверен, что нацеленность этого заявления на взаимодействие России и США при всех возникающих вопросах по той или иной формулировке – это шаг в правильном направлении. Важно, чтобы движение в направлении урегулирования сирийского кризиса было взаимным, и никто не пытался делать вид, что от него ничего не зависит.

Вопрос: Какие акценты будут расставлены на предстоящей встрече президентов?

С.В.Лавров: Это дело президентов.

Вопрос: Раскрыл ли Вам Ваш французский коллега т.н. «формулу Макрона» по Украине? Приемлема ли она для России? Когда пройдет следующая встреча в «нормандском формате»?

С.В.Лавров: Как вы слышали на пресс-конференции, мы сказали, что Россия и Франция полностью привержены Минским договоренностям. Это было подтверждено Министром иностранных дел Франции и в ходе нашего с ним разговора перед пресс-конференцией. Единственное, что Франция хотела бы видеть – это ускорение движения по реализации Минского комплекса мер. Это полностью совпадает с нашими подходами. Мы показали на конкретных примерах, как украинское правительство, к сожалению, тормозит выполнение своих обязательств, в т.ч. оно проявило неспособность развести силы и средства в ст.Луганской. Об этом идет разговор уже многие месяцы. Каждый раз украинский представитель в Контактной группе настаивал, чтобы до разведения сил и средств было полных семь дней тишины. Миссия ОБСЕ уже четырежды фиксировала полноценный недельный срок, когда режим прекращения огня не нарушался, но каждый раз украинская сторона почему-то говорила, что она в этом не уверена и разведение состояться не может.

Мы ни в чем с Францией не расходимся в отношении базы, на которой нужно достигать урегулирования. Мы не расходимся и в том, что это надо делать побыстрее. Надеюсь, что контакты, которые недавно были у Президента Украины П.А.Порошенко в Париже и те, которые будут в эти дни у него с Госсекретарем США Р.Тиллерсоном, помогут осознать свою ответственность и выполнить свою часть Минских договоренностей.

Вопрос: Может ли состояться встреча в «нормандском формате»?

С.В.Лавров: Мы к этому будем готовы, как только все остальные согласуют приемлемые сроки.

?

Заявление Министра иностранных дел России С.В.Лаврова по итогам переговоров с Министром Европы и иностранных дел Франции Ж.-И.Ле Дрианом, Париж, 6 июля 2017 года

Уважаемый Жан-Ив,

Дамы и господа,

Прежде всего я признателен за приглашение провести переговоры в Париже накануне саммита «Группы двадцати» в Гамбурге. Как сказал Ж.-И.Ле Дриан, наш сегодняшний разговор продолжил наши переговоры, состоявшиеся в Москве 20 июня, которые, в свою очередь, были продолжением встречи в Версале 29 мая, когда Президент России В.В.Путин по приглашению Президента Франции Э.Макрона приехал во Францию с визитом.

Сегодня мы обсудили то, как развиваются наши отношения по итогам саммита в Версале. Отметили, что после длительного периода спада наш товарооборот начинает вновь расти, как это произошло в первом квартале нынешнего года – почти на 25 процентов. Эта тенденция заслуживает всяческой поддержки. Важную роль в этом мы отводим нашему двустороннему Совету по экономическим, финансовым, промышленным и торговым вопросам (СЕФИК). Заинтересованы в том, чтобы и другие механизмы нашего взаимодействия, которые были созданы какое-то время назад, заработали в полной мере: Межправительственная комиссия под председательством премьер-министров двух стран, Большая межпарламентская комиссия, Совет сотрудничества по вопросам безопасности с участием министров иностранных дел и обороны, т.н. формат «два плюс два». Думаю, что формат «два плюс два» может сыграть очень важную роль в достижении задачи, о которой только что сказал Ж.-И.Ле Дриан – чтобы наш диалог побыстрее воплощался в конкретные дела по решению стоящих сегодня перед всем международным сообществом проблем на Ближнем Востоке, Севере Африки и в других регионах. Мы к этому готовы.

Абсолютно согласен со сказанным моим коллегой и другом, что международный терроризм – это враг номер один. Для того, чтобы с ним бороться, необходимо отложить в сторону все остальное, что не столь грозно для всех стран мира. Победив терроризм, мы продвинемся, что немаловажно, в решении многочисленных кризисов, в том числе на Ближнем Востоке и Севере Африки.

Что касается нашего взаимодействия в антитеррористической сфере, то мы готовы развивать его в двустороннем формате (здесь у нас есть определенный опыт) и на всех многосторонних площадках, в первую очередь в ООН.

Мы обменялись мнениями и оценками по Сирии, говорили достаточно подробно и долго., Как вы уже слышали, первоочередная задача – ликвидация ИГИЛ, «Джабхат ан-Нусры» и других террористических группировок, которые определены в качестве таковых в решении СБ ООН. Параллельно нужно продвигать решение гуманитарных проблем. Они стали решаться чуть легче, но ситуация по-прежнему острая, хотя и не такая катастрофическая, как, например, в Йемене. Параллельно нужно вести дело к тому, чтобы сирийцы как можно скорее через инклюзивный диалог с участием всех политических и этноконфессиональных сил договорились о том, как они будут жить дальше. Это касается принятия новой конституции, проведения выборов под контролем ООН и, конечно, восстановления экономической деятельности и в целом нормальной жизни в этой одной из ключевых стран ближневосточного региона.

Мы подробно проинформировали наших французских коллег о результатах завершившихся вчера переговоров в рамках Международной встречи по Сирии в Астане. Это был пятый раунд. Мы сверили наши подходы к возобновляющимся переговорам под эгидой ООН под руководством специального посланника Генсекретаря ООН по Сирии С.де Мистуры в Женеве 10 июля, куда съедутся представители сирийского Правительства и основных оппозиционных группировок.

Обсуждали ситуацию вокруг кризиса на Украине. С обеих сторон была подтверждена необходимость полного выполнения минского «Комплекса мер», в том числе с учетом тех договорённостей, которые были достигнуты в «нормандском формате» на высшем уровне в 2015 г. в Париже и в 2016 г. в Берлине, и нацелены на то, чтобы разблокировать тупиковую ситуацию, сложившуюся вокруг реализации этого важнейшего документа, одобренного СБ ООН.

Мы поддерживаем Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) и её деятельность как по председательству в Контактной группе, где напрямую за одним столом разговаривают представители Правительства и оппозиции, так и деятельность специальной мониторинговой Миссии ОБСЕ (СММ ОБСЕ), которую мы всячески готовы укреплять, чтобы она наладила полноценный контроль за прекращением огня, разведением сторон, складированием тяжелой техники.

Как сказал Министр иностранных дел Ж.-И.Ле Дриан, мы также обменялись мнениями о путях реализации инициативы, которую Президент Франции Э.Макрон выдвинул 29 мая в Версале на встрече с Президентом России В.В.Путиным, о формировании диалога, уже получившего название «Трианонский диалог». Это российско-французский форум общественности, который будет предоставлять рамки для развития контактов по линии молодёжи, неправительственных организаций, наращивания деловых обменов, в том числе между малым и средним бизнесом. Думаю, что в самое ближайшее время мы сформулируем соответствующие предложения, и наши президенты их рассмотрят.

Я признателен нашим французским хозяевам за гостеприимство. От имени своей делегации и себя лично хочу подтвердить, что мы всегда будем рады видеть Ж.-И.Ле Дриана и его коллег в Российской Федерации.

?

Россия и Франция выступают за полное уничтожение химоружия в Сирии в соответствии с взятыми ранее обязательствами, заявил глава МИД Франции Жан-Ив Ле Дриан на пресс-конференции с главой МИД РФ Сергеем Лавровым.

"Мы имеем некоторые расхождения по некоторым вопросам, мы их признаем. Но в таких вопросах, как, например, использование химического оружия, наши обе страны очень решительно этому противятся, и мы выступаем за полное уничтожение всех складов химического оружия в соответствии с взятыми на себя ранее обязательствами. Для этого необходимо добиться прекращения военных действий и найти политическое решение для объединения всех сирийцев", — сказал глава МИД Франции.

Командование сирийской армии заявило о продлении перемирия в провинциях Дераа, Кунейтра и Сувейда до 8 июля включительно.

"Режим прекращения огня в южных провинциях Дераа, Кунейтра, Сувейда до конца 8.7.2017. В случае провокации будет нанесен адекватный ответ", — говорится в полученной РИА Новости копии заявления.

В понедельник командование армии САР объявило о временном прекращении огня на южном фронте до 6 июля включительно.

Боевики вооруженной оппозиции нарушили перемирие во вторник, перекрыв одну из автотрасс близь города Сувейда, и расстреляли гражданский транспорт. Погибли три мирных жителя.

Михаил Алаеддин.

Первая встреча президентов России и США Владимира Путина и Дональда Трампа запланирована на вторую половину дня пятницы "на полях" саммита "двадцатки" в Гамбурге.

Беседа лидеров двух крупнейших держав мира должна начаться в 16.45 мск.

Ожидается, что лидеры обсудят вопрос с арестом российской дипломатической собственности в США и международную тематику. Замглавы МИД РФ Сергей Рябков сообщал, в центре внимания двух лидеров будут ситуация в Сирии и кризис на Украине. В свою очередь госсекретарь США Рекс Тиллерсон заявил о важности того, чтобы президенты провели в ходе предстоящей встречи в Гамбурге "хороший обмен" взглядами на природу отношений между двумя странами.

Резолюция Европарламента с призывом приостановить переговоры о членстве Турции в ЕС приведет к еще большему сближению Анкары и Москвы, заявил РИА Новости глава исследовательского центра политических кризисов (Анкара) Мехмет Сейфеттин Эрол.

Европарламент в четверг на пленарной сессии в Страсбурге принял резолюцию по Турции, которая призывает страны Евросоюза и Еврокомиссию незамедлительно приостановить переговоры с Анкарой о присоединении страны к ЕС, если ее власти не внесут надлежащие изменения в конституционную реформу. В поддержку резолюции, носящей рекомендательный характер, проголосовали 477 депутатов, против – 64. Премьер Турции Бинали Йылдырым заявил, что эта резолюция не имеет для Анкары юридической силы, а еврокомиссар по политике соседства и переговорам по расширению Йоханнес Хан сказал, что этот документ достоин уважения.

"Как можно понять, ЕС хочет закончить процесс переговоров о вступлении Турции. И таким шагом он еще больше мотивирует Турцию повернуться к Евразийскому экономическому союзу. Турция уже давно смотрит в его сторону, что достаточно напрягает ЕС, НАТО и США, и альянс между Турцией и Россией, который начал де-факто образовываться после попытки переворота, стал более заметным и официальным. Кроме того, сегодняшнее решение Европарламента ещё больше укрепляет ось Турция – Россия – Иран", — заявил собеседник агентства.

По его словам, Турция постепенно ослабляет свои отношения с Западом, а отношения с восточными соседями и Россией, напротив, укрепляются. "Турецкий лидер Тайип Эрдоган заявлял, что Турция не станет инициатором разрыва отношений с ЕС. Но если они не хотят принимать Турцию, то и мы откажемся от этого. Только потом пусть они не говорят, что инициатива исходила от нас. Мы видим, что ЕС уже сделал свой выбор", — сказал Эрол.

Он коснулся также дальнейших перспектив членства Турции в НАТО, напомнив, что к вступлению Анкары в альянс привела "советская угроза" и территориальные требования со стороны тогдашнего руководства СССР во главе с Иосифом Сталиным.

"Сейчас мы наблюдаем трагикомическую ситуацию, когда Турция оказалась лицом к лицу с американской угрозой. Турция послала сигнал США, предложив сделать выбор между Анкарой и террористами из сил самообороны сирийских курдов. Америка выбрала второе. И Турция для предотвращения этой угрозы может намного быстрее двинуться в сторону РФ. Обе страны, несмотря на то что остались некоторые нерешенные вопросы, договорились по основным моментам двустороннего сотрудничества", — отметил собеседник агентства.

По его мнению, Россия и Турция, являясь сторонниками многополярного мира, не хотят гегемонии США. "Сегодня Турция и Россия выступают вместе против большого американского ближневосточного проекта и ликвидируют инструменты, используемые в его строительстве, зачищая тамошние террористические группировки. Операция Турции "Щит Евфрата" на севере Сирии стала результатом договоренностей между Турцией и РФ. И я уверен, что обе страны, и в Сирии, и за ее пределами, теперь будут действовать еще в большем сотрудничестве", — полагает политолог.

Алена Палажченко.

Главы МИД РФ и Франции Сергей Лавров и Жан-Ив Ле Дриан проводят в четверг вечером переговоры в Париже.

Последняя встреча министров состоялась двумя неделями ранее в Москве.

Ожидается, что в ходе визита Лаврова в Париж стороны обсудят ситуацию в Сирии, Ливии, на Украине и вопросы борьбы с терроризмом.

В МИД РФ в преддверии встречи заявили, что Лавров и Ле Дриан затронут и продолжат совместную работу по созданию постоянной структуры двустороннего взаимодействия гражданских обществ – российско-французского форума "Трианонский диалог".

Франция хотела бы, чтобы диалог с Россией быстро обрел форму конкретных действий, несмотря на наличие расхождений по ряду вопросов. Об этом в четверг заявил министр иностранных дел Франции Жан-Ив Ле Дриан.

"У нас завязался диалог с целью продвинуться по урегулированию в некоторых международных кризисах. Как сказал президент республики — и я сегодня еще раз сказал об этом министру Лаврову — мы хотели бы, чтобы диалог с Россией быстро перешел в конкретные действия для того, чтобы закрепить международный мир и стабильность", — сказал Ле Дриан по итогам переговоров с главой МИД РФ Сергеем Лавровым.

По его словам, именно благодаря совместным действиям стороны могут бороться с угрозами безопасности, которые нависли над нашими странами — и продолжить доказывать нашу вовлеченность в борьбу с этими угрозами "с прагматизмом и решительностью".

"О каких угрозах говорю я? Прежде всего, это, конечно же, Сирия, где мы сталкиваемся с единым врагом — с терроризмом. Где мы ставим перед собой одну и ту же цель — мир. Это вопрос национальной безопасности как для Франции, так и для России", — констатировал Ле Дриан.

Нацеленность Вашингтона на взаимодействие с Москвой по Сирии является шагом в правильном направлении, заявил в четверг министр иностранных дел РФ Сергей Лавров.

"Уверен, что нацеленность этого заявления (госсекретаря США Рекса Тиллерсона — ред.), при всех возникающих вопросах по той или иной формулировке, нацеленность на взаимодействие России и США — это шаг в правильном направлении", — сказал Лавров журналистам по итогам переговоров с главой МИД Франции Жан-Ивом Ле Дрианом.

Как отметил российский министр, важным моментом является то, "чтобы движение направления урегулирования сирийского кризиса было взаимным, и никто не пытался делать вид, что от него ничего не зависит".

Как отмечал в четверг сам Тиллерсон, несмотря на ряд не устраненных противоречий, у Москвы и Вашингтона есть потенциал для координации действий по Сирии. По словам госсекретаря, "США считают, что Россия как гарант режима (президента Сирии Башара) Асада и один из первых участников сирийского конфликта несет ответственность за обеспечение нужд сирийского народа".

Россия передала США свои предложения по темам ко встрече президентов двух стран Владимира Путина и Дональда Трампа, ожидает реакции, заявил глава МИД РФ Сергей Лавров.

Первая встреча Путина и Трампа запланирована на вторую половину дня 7 июля "на полях" саммита "двадцатки" в Гамбурге.

"Мы наши предложения к первому контакту российского и американского президентов передавали (госсекретарю США Рексу) Тиллерсону и его коллегам еще до того, как он приезжал в Москву в апреле", — сказал Лавров российским журналистам по итогам переговоров с министром иностранных дел Франции Жан-Ивом Ле Дрианом.

По словам министра, Тиллерсон еще на встрече в Бонне в феврале этого года "высказал идею о том, что надо заранее готовиться к контакту президентов, и, как я сказал, мы такие свои соображения передали, ожидаем реакции".

США видят небольшой прогресс в вопросе перемирия в Сирии и рассчитывают, что режим прекращения огня будет продолжен, заявила официальный представитель госдепартамента Хизер Науэрт.

"Мы видели некоторый небольшой прогресс в смысле перемирия и надеемся, что это продолжится", — заявила Науэрт на брифинге.

Она отметила, что перемирие необходимо в том числе для оказания гуманитарной помощи жителям Сирии. "Это то, за что мы продолжаем выступать", — сказала представитель ведомства.

США продолжат оказывать давление на Россию по Сирии, заявила на брифинге официальный представитель госдепа США Хизер Науэрт.

"Мы уверены, что Россия несет особую ответственность (в Сирии)… и мы продолжим оказывать давление на них, просить их делать больше", — сказала она.

Науэрт отметила, что США "продолжат работать" с РФ.

По ее словам, политика США в Сирии "не изменилась". "Мы изучаем различные варианты", — сказала Науэрт.

Ранее в четверг Тиллерсон заявил, что США готовы изучить возможность создания совместного с Россией механизма по обеспечению стабильности, включая бесполетные зоны, наблюдателей за режимом перемирия на земле, и скоординированной доставке гуманитарной помощи.

Россия запросила у США информацию о заявлениях американского госсекретаря Рекса Тиллерсона по бесполетным зонам в Сирии, но пока не получила ответ, заявил глава МИД РФ Сергей Лавров.

Тиллерсон накануне заявил, что США изучают возможность создания совместного с Россией механизма по бесполетным зонам, по наблюдателям за соблюдением перемирия и по доставке гуманитарной помощи в Сирии.

"То, что Тиллерсон говорил вчера, как я понимаю, это было заготовленное выступление, но мы не были предупреждены о том, что это посвящено, может быть, даже реакции на наши соображения к встрече в Гамбурге. И тем более мы не знаем, уже запросили, пока не получили ответа на вопрос о том, какие бесполетные зоны (в Сирии) подразумеваются, потому что никогда о них речи не шло", — сказал Лавров российским журналистам.

Министр выразил уверенность, что "нацеленность этого заявления при всех возникающих вопросах по той или иной формулировке… на взаимодействие России и США – это шаг в правильном направлении".

Первая встреча президентов РФ и США Владимира Путина и Дональда Трампа запланирована на вторую половину дня 7 июля "на полях" саммита "двадцатки" в Гамбурге.

Глава МИД Германии Зигмар Габриэль и госсекретарь США Рекс Тиллерсон в пятницу "на полях" саммита G20 обсудят ситуацию в Персидском заливе, кризисы на Украине и в Сирии, сообщил в четверг МИД Германии.

"Министр иностранных дел Габриэль "на полях" саммита "Большой двадцатки" в пятницу во второй половине даже проведёт встречу с госсекретарём США Рексом Тиллерсоном. В центре разговора будут международные вопросы, в том числе кризис в Персидском заливе, ситуация на Украине и в Сирии", — говорится в сообщении ведомства.

Саммит G20 пройдет в Гамбурге 7-8 июля.

Ранее канцлер ФРГ Ангела Меркель называла среди основных тем немецкого председательства в "двадцатке" борьбу с изменением климата, поддержку свободной торговли, развитие стран Африки, миграционная политика, борьба с терроризмом.

Маргарита Костив.

Главы МИД РФ и Франции Сергей Лавров и Жан-Ив ле Дриан в ходе прошедших переговоров в Париже высказались за расширение двустороннего диалога и обсудили ситуацию в Сирии и на Украине. Французский министр заявил, что Париж выступает за то, чтобы диалог с Россией быстро обрел форму конкретных действий, несмотря на наличие расхождений по ряду вопросов. Лавров в свою очередь заявил о заинтересованности Москвы в том, чтобы механизмы взаимодействия с Францией заработали в полной мере.

Встреча министров прошла в развитие майских договоренностей президентов двух стран и через две недели после последних рабочих консультаций, которые прошли 20 июня в Москве.

За полноценный диалог

Франция хотела бы, чтобы диалог с Россией быстро обрел форму конкретных действий, несмотря на наличие расхождений по ряду вопросов, заявил Ле Дриан.

"У нас завязался диалог с целью продвинуться по урегулированию в некоторых международных кризисах. Как сказал президент республики — и я сегодня еще раз сказал об этом министру Лаврову — мы хотели бы, чтобы диалог с Россией быстро перешел в конкретные действия для того, чтобы закрепить международный мир и стабильность", — сказал Ле Дриан по итогам переговоров с Лавровым.

По его словам, именно благодаря совместным действиям стороны могут бороться с угрозами безопасности, которые нависли над обеими странами — и продолжить доказывать их вовлеченность в борьбу с этими угрозами "с прагматизмом и решительностью".

"О каких угрозах говорю я? Прежде всего, это, конечно же, Сирия, где мы сталкиваемся с единым врагом — с терроризмом. Где мы ставим перед собой одну и ту же цель — мир. Это вопрос национальной безопасности, как для Франции, так и для России", — констатировал Ле Дриан.

На это Лавров заметил, что он согласен с главой МИД Франции в том, что международный терроризм — это враг номер один, и для того чтобы с ним бороться, необходимо отложить в сторону все остальное. Он отметил, что победив терроризм, можно продвинуться в решении многочисленных кризисов, в том числе на Ближнем Востоке, на севере Африки.

"Насчет нашего взаимодействия в антитеррористической сфере — мы готовы развивать его и в двустороннем формате, и здесь есть уже у нас определенный опыт, и на всех многосторонних площадках, конечно же, в первую очередь в Организации объединенных наций", — добавил глава МИД РФ.

Российский министр также отметил, что Россия заинтересована в возобновлении диалога в формате "2+2" с Францией.

"Заинтересованы мы в том, чтобы другие механизмы нашего взаимодействия, которые были созданы какое-то время назад, заработали в полной мере. Это и межправительственная комиссия под председательством двух премьер-министров, это и большая межпарламентская комиссия, это и совет сотрудничества по вопросам безопасности с участием министров иностранных дел и обороны, так называемый формат "2+2", — сказал он.

Сама пресс-конференция по итогам переговоров оказалась несколько скомканной: как написала официальный представитель МИД РФ Мария Захарова в Facebook, французская сторона решила ограничиться только вступительными словами министров и не отвечать на вопросы журналистов. В итоге уже после пресс-конференции на два вопроса ответил лишь Лавров.

"У всех свои традиции медиа открытости", — написала Захарова.

Сирия

Двумя основными темами на переговорах были, разумеется, ситуация в Сирии и на Украине. Как заявил Лавров, Россия и Франция сверили подходы по ходу межсирийских переговоров в Женеве, которые возобновятся на следующей неделе.

"Мы сверили наши подходы к возобновляющимся переговорам под эгидой ООН под руководством специального посланника Стаффана де Мистуры в Женеве… куда съедутся представители сирийского правительства и основных оппозиционных группировок", — заявил Лавров.

Глава МИД Франции в свою очередь заявил, что Москва и Париж выступают за полное уничтожение химоружия в Сирии в соответствии с взятыми ранее обязательствами.

"Мы имеем некоторые расхождения по некоторым вопросам, мы их признаем. Но в таких вопросах, как, например, использование химического оружия, наши обе страны очень решительно этому противятся, и мы выступаем за полное уничтожение всех складов химического оружия в соответствии с взятыми на себя ранее обязательствами. Для этого необходимо добиться прекращения военных действий и найти политическое решение для объединения всех сирийцев", — сказал глава МИД Франции.

Тема химического оружия в Сирии затрагивалась не случайно — президент Франции Эммануэль Макрон заявлял, что в случае использования Дамаском химического оружия Франция будет готова нанести удар по правительственным силам в Сирии.

Российский министр в свою очередь прокомментировал заявления госсекретаря США Рекса Тиллерсона о том, что США изучают возможность создания совместного с Россией механизма по бесполетным зонам в Сирии. По словам Лаврова, Россия запросила у США информацию о заявлениях американского госсекретаря, но пока не получила ответ.

"То, что Тиллерсон говорил вчера, как я понимаю, это было заготовленное выступление, но мы не были предупреждены о том, что это посвящено, может быть, даже реакции на наши соображения к встрече в Гамбурге. И тем более мы не знаем, уже запросили, пока не получили ответа на вопрос о том, какие бесполетные зоны (в Сирии) подразумеваются, потому что никогда о них речи не шло", — сказал Лавров российским журналистам.

Министр выразил уверенность, что "нацеленность этого заявления при всех возникающих вопросах по той или иной формулировке… на взаимодействие России и США — это шаг в правильном направлении".

Франция — посредник по Донбассу

Говоря о ситуации в Донбассе, Ле Дриан отметил, что Франция готова и впредь вместе с Германией играть свою посредническую роль для реализации минских соглашений по Украине.

"С моим российским коллегой я также обсуждал ситуацию на Украине. Я напомнил Сергею Лаврову о той роли, которую играет урегулирование этого конфликта для развития наших двусторонних отношений и для развития отношений между Россией и Евросоюзом в рамках "нормандского формата". Франция готова и впредь одновременно с Германией играть свою посредническую роль для выполнения минских соглашений", — сказал Ле Дриан.

Он отметил, что "медлить нельзя, потому что ситуация на местах становится все более и более трагичной, в первую очередь думаю о Донбассе".

На это Лавров заметил, что Россия и Франция не расходятся в отношении базы, на которой нужно достигать урегулирования на Украине.

"Мы ни в чем с Францией не расходимся в отношении базы, на которой нужно урегулирования достигать, как не расходимся и в том, что это надо делать побыстрее", — сказал Лавров.

"Надеюсь, что те контакты, которые были у президента (Украины) Петра Порошенко в Париже не так давно, и те контакты, которые будут у него с (госсекретарем США) Рексом Тиллерсоном буквально в эти дни, помогут украинскому руководству осознать свою ответственность и выполнить свою часть минских договоренностей", — добавил министр.

Он также отметил, что Россия готова к встрече в "нормандском формате" по Украине, когда все участники договорятся по срокам.

Напомним, что на полях G-20 в Гамбурге 8 июля президент РФ Владимир Путин, канцлер ФРГ Ангела Меркель и президент Франции Эммануэль Макрон проведут мини-саммит в усеченном "нормандском формате" (без президента Украины) — в ходе которого обсудят ситуацию на Украине.

Первая встреча президентов России и США Владимира Путина и Дональда Трампа, которая пройдет в пятницу на "полях" саммита G20 в Гамбурге, займет около получаса.

Как следует из программы американского президента, обнародованной Белым домом, встреча, как и было запланировано, начнется в 16.45 мск в Hamburg Messe – выставочном центре Гамбурга. Указывается, что состоится "расширенная встреча", то есть не беседа "один на один".

Отъезд из Hamburg Messe в графике Трампа стоит на 17.20 мск. Ожидается, что лидеры обсудят вопрос с арестом российской дипломатической собственности в США и международную тематику. Замглавы МИД РФ Сергей Рябков сообщал, в центре внимания двух лидеров будут ситуация в Сирии и кризис на Украине. В свою очередь госсекретарь США Рекс Тиллерсон заявил о важности того, чтобы президенты провели в ходе предстоящей встречи в Гамбурге "хороший обмен" взглядами на природу отношений между двумя странами.

Стратегические ракетоносцы Ту-95МС получают возможность перенаправлять уже выпущенные крылатые ракеты - это большой шаг вперед для российских вооруженных сил, пишет The National Interest.

В среду российские самолеты Ту-95МС с дистанции около тысячи километров нанесли удар по объектам террористов на границе провинций Хама и Хомс в Сирии, уничтожив три крупных склада и командный пункт боевиков. Кадры запуска ракет Х-101 и поражения целей были опубликованы на YouTube-канале Министерства обороны РФ.

Ту-95МС, наносившие авиаудар, могли быть оснащены СВП - специальной вычислительной системой, включающей в себя приборы прицеливания, навигации и управления. Это позволяло экипажу переназначать цели ракет во время нахождения самолета в воздухе, пишет автор. Более того, можно предположить, что ракетоносцы получат возможность осуществлять эту операцию уже после запуска ракеты, пишет The National Interest.

Уничтожение объектов террористов в Сирии крылатыми ракетами Х-101.

Это серьезное достижение для России, которое позволит увеличить оперативную гибкость и возможности своевременно реагировать на изменение обстановки и появление новых целей.

Пока неизвестно, когда все российские Ту-95МС оснастят новой системой. Вероятно, это будет происходить постепенно по мере того, как самолеты будут вставать на плановое техобслуживание, пишет автор.

Вывод таков: США больше не владеют монополией на высокоточное вооружение дальнего радиуса действия.

The National Interest

Х-101 – новейшая российская крылатая ракета воздушного базирования, изготовленная с применением технологий снижения радиолокационной заметности. Она способна поражать цели на дистанциях до 4 500 километров. Ту-95МС несет до 8 таких ракет. Первое применение Х-101 в Сирии состоялось в ноябре 2015 года.

Лига арабских государств (ЛАГ) выступает против раскола любых арабских государств, в том числе Йемена, заявил в интервью генсек организации Ахмед Абуль-Гейт.

"Мы точно не поддерживаем раскол арабских государств", — ответил генсек на вопрос о сепаратизме в Южном Йемене, где ранее в этом году местные политики заявили о создании независимого политического совета.

Абуль-Гейт добавил, что в этой связи ЛАГ не поддерживает палестинский раскол на правительство в Газе и администрацию Западного берега реки Иордан. Он добавил, что организация испытывает опасения насчет референдума в Иракском Курдистане.

"Соседние государства опасаются, и мы со своей стороны в ЛАГ предпочли бы, чтобы подобный референдум проходил в условиях общего консенсуса. Надеемся, что наши братья в Курдистане и курдское руководство углубятся в последствия, которые влекут за собой результаты этого референдума", — отметил генсек ЛАГ, добавив, что результат может отразиться не только на Ираке, но на Сирии, Иране и Турции.

Власти автономного Иракского Курдистана планируют провести референдум о независимости 25 сентября этого года.

Французские ВВС нанесли 600 авиаударов по позициям боевиков террористической группировки "Исламское государство" (ИГ, запрещена в РФ) за время боев за Мосул, передает в среду агентство Франс Пресс со ссылкой на представителя ВС страны.

В общей сложности с начала участия Франции в операциях против ИГ* в сентябре 2014 года французские самолеты нанесли 1 тысячу 307 авиаударов на территории Ирака и Сирии.

Агентство отмечает, что, по информации из Пентагона, войска международной коалиции, возглавляемой США, в общей сложности нанесли более 22,6 тысячи ударов в Ираке и почти 9,7 тысячи ударов в Сирии.

Ранее сообщалось, что федеральная полиция Ирака окружила оставшихся в Мосуле боевиков террористической группировки ИГ* в последнем районе, площадь которого не превышает 500 квадратных метров.

На прошлой неделе премьер Ирака Хайдер аль-Абади заявил, что освобождение главной мечети Мосула ан-Нури, откуда главарь ИГ* в 2014 году провозгласил "халифат", является "концом игиловского лжегосударства". Представитель коалиции Райан Дилон отметил, что о полном освобождении города может быть объявлено в течение нескольких дней.

*Запрещенная в России террористическая организация

Виктория Иванова.

До основания, а затем…

Алексей Арбатов

Устарел ли контроль над ядерными вооружениями?

Алексей Арбатов – академик РАН, руководитель Центра международной безопасности Института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова Российской Академии наук, в прошлом участник переговоров по Договору СНВ-1 (1990 г.), заместитель председателя Комитета по обороне Государственной думы (1994–2003 гг.).

Резюме Если откажемся от наработанных за полвека норм и инструментов контроля над ядерным оружием, останемся у разбитого корыта. Необходимо срочно спасать эту сложную и бесценную конструкцию и, опираясь на такой фундамент, продуманно ее совершенствовать.

Противостояние России и Запада и начало нового цикла гонки вооружений вернули проблемы ядерного оружия на авансцену мировой политики после двадцати лет забвения. Администрация Дональда Трампа не считает приоритетом прогресс в контроле над ядерным оружием, что по идее должно послужить стимулом для Москвы к существенному пересмотру курса в данной области. Но в какую сторону? Этот вопрос остается открытым.

Ядерный романтизм в консервативную эпоху

На Валдайском форуме в октябре 2016 г. президент России Владимир Путин заявил: «Ядерное оружие является фактором сдерживания и фактором обеспечения мира и безопасности во всем мире», его нельзя «рассматривать как фактор какой бы то ни было потенциальной агрессии». Следует отметить, что столь положительная и в чем-то даже романтическая оценка роли ядерного оружия высказывается у нас на самом высоком государственном уровне впервые – такого не было ни во времена СССР, ни в демократической России.

Впрочем, многое зависит от интерпретации. Если эти слова – пожелание того, как должно быть, пока ядерное оружие существует в качестве объективной реальности, на это нечего возразить. Возможно, имелось в виду, что ядерное оружие должно быть предназначено только для ответного удара, и этой возможностью следует сдерживать агрессора от нападения («фактор сдерживания»). И что его недопустимо применять в первом ударе («как фактор потенциальной агрессии»). В таком случае мы имеем дело с одним из вариантов формулировки концепции стратегической стабильности как состояния стратегических взаимоотношений сторон, при котором сводится к минимуму вероятность ядерной войны, во всяком случае – между двумя сверхдержавами.

Однако если приведенное высказывание отражает представление о существующем порядке вещей, то с ним нельзя согласиться без существенных оговорок.

Фактор агрессии или ее сдерживания?

Первая оговорка состоит в том, что все девять нынешних государств, имеющих ядерное оружие, в своих официальных военных доктринах или по умолчанию допускают применение его первыми.

До недавнего времени КНР и Индия были единственными двумя странами, принявшими обязательство о неприменении ядерного оружия первыми. Но в Китае идет дискуссия об отказе от этого принципа ввиду растущей возможности США поражать китайские ядерные средства высокоточными неядерными системами большой дальности. А Индия, судя по всему, изменила свое прежнее обязательство, заявив, что оно распространяется только на неядерные государства, и это сближает ее стратегию с доктринами России и Соединенных Штатов.

Американские союзники по НАТО – Великобритания и Франция – всегда доктринально допускали применение ядерного оружия первыми, хотя их ядерные силы в сокращенном составе технически более всего соответствуют концепции сугубо ответного удара, во всяком случае в отношении России (а до того – СССР).

Пакистан открыто и безоговорочно придерживается концепции первого применения ядерного оружия (как оперативно-тактического, так и средней дальности) против Индии, имеющей большое превосходство по силам общего назначения.

Израиль не признает и не отрицает наличия у него ядерного оружия. Но ввиду специфики его геополитического окружения ни у кого нет сомнений, что Тель-Авив негласно придерживается концепции первого ядерного удара.

У Северной Кореи вместо доктрины – идеологические декларации с угрозами применения ядерного оружия. В свете малочисленности и уязвимости ее ядерных средств в противоборстве с ядерной сверхдержавой в лице США первый удар – единственный способ применить ядерное оружие (и после этого погибнуть).

Тем более сказанное выше относится к двум ведущим ядерным державам. Российская официальная военная доктрина недвусмысленно предусматривает не только ответный ядерный удар (в качестве реакции на нападение на РФ и ее союзников с использованием ядерного и других видов оружия массового уничтожения, ОМУ), но также и первый ядерный удар: «Российская Федерация оставляет за собой право применить ядерное оружие… в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». В таком случае ядерный удар будет иметь целью «нанесение неприемлемого ущерба агрессору в любых условиях обстановки».

В военной политике Соединенных Штатов тоже всегда допускалась возможность использования ядерного оружия первыми, как гласит американская ядерная доктрина от 2010 г., «для узкого набора сценариев». Обеспечивая гарантии безопасности союзникам в Европе и Азии, США имеют варианты ядерного ответа на нападение на них с использованием обычного оружия или других видов ОМУ и потому «не готовы в настоящее время принять безоговорочную политику сдерживания ядерного нападения как единственного предназначения ядерного оружия…».

Таким образом, Россия, Соединенные Штаты и другие государства, обладающие ядерным оружием, допускают, помимо ответного удара, те или иные варианты применения ядерного оружия первыми (т.е. как «фактор агрессии»). Такие варианты включены в их понимание ядерного сдерживания (т.е. «фактора обеспечения мира и безопасности во всем мире»). Объясняется этот доктринальный симбиоз тем, что все они без исключения считают «фактором агрессии» только первый ядерный удар вероятного противника. А сами намерены применить ядерное оружие первыми исключительно в ответ на агрессию с использованием других видов ОМУ или обычных вооружений.

В связи с этим следует подчеркнуть, что исторически во многих войнах, особенно после 1945 г., каждая сторона считала, что, даже ведя наступательные операции, она обороняется, отражая реальную или неминуемо грозящую агрессию. Это влекло за собой или могло повлечь эскалацию конфликта. Карибский ракетный кризис октября 1962 г. наглядно продемонстрировал возможность ядерной войны из-за потери контроля над событиями, а не в результате спланированной агрессии. Несколько раз чистое везение спасало мир от ядерной катастрофы, хотя тогда уже существовало взаимное ядерное сдерживание (пусть асимметричное) и ни одна из сторон не хотела прямого конфликта.

Похожие, хотя и не столь опасные ситуации эскалации взаимных оборонительных действий имели место во время берлинского кризиса 1961 г., в ходе вьетнамской (1964–1972 гг.), афганской (1979–1989 гг.) и первой иракской войн (1990 г.). То же можно сказать о четырех ближневосточных войнах (1957, 1967, 1973 и 1983 гг.), фолклендском конфликте (1982 г.), индо-пакистанской и ирано-иракской войнах (1971 и 1980–1988 гг.) и ряде других событий такого рода. Причем некоторым из них сопутствовали открытые угрозы применения ядерного оружия и повышение уровней его готовности ведущими государствами.

Нынешняя конфронтация России и НАТО в Европе, многосторонний характер кризисов на Ближнем Востоке в сочетании с развитием новейших ядерных и обычных высокоточных вооружений и изощренных информационно-управляющих систем порождают угрозу быстрой непреднамеренной эскалации обычного (даже локального) конфликта между великими державами к ядерной войне. Эта угроза усугубляется «новаторскими» концепциями применения ядерного оружия в стратегиях ведущих государств.

Опасные новации

Во времена прошлой холодной войны вероятность быстрой (и даже изначальной) эскалации крупного вооруженного конфликта в Европе к применению ядерного оружия со стороны НАТО и Варшавского договора принималась как данность (а на континенте было развернуто в общей сложности до 17 тыс. единиц тактических ядерных средств). После окончания холодной войны тактические ядерные силы сторон были многократно сокращены, а апокалипсические сценарии были на четверть века забыты.

Но кризис вокруг Украины и наращивание вооруженных сил по обе стороны новых границ между Россией и НАТО вернули прежние страхи в европейскую политику. Масштабные военные учения сторон стали регулярно проводиться с имитацией применения тактических ядерных средств. Оружие такого класса в количестве нескольких сотен единиц все еще размещено вместе с силами общего назначения на передовых базах России и в американских хранилищах на территории стран НАТО.

Однако есть и новшества, чреватые не меньшей опасностью: концепции избирательного применения стратегических ядерных вооружений. Соединенные Штаты с начала 1960-х гг. экспериментировали со стратегией контрсиловых ядерных ударов – поражения стратегических сил и других военных объектов СССР, избегая разрушения городов (во всяком случае, на первых этапах войны). Но все эти планы разбивались о вероятность массированного ядерного ответа другой стороны.

Перемены начались много лет спустя: в 2003 г. в официальных российских документах появились планы «деэскалации агрессии... угрозой нанесения или непосредственно осуществлением ударов различного масштаба с использованием обычных и/или ядерных средств поражения». Причем предполагалась возможность «дозированного боевого применения отдельных компонентов Стратегических сил сдерживания».

С тех пор издания военной доктрины РФ не упоминали подобных концепций, и на время они ушли в тень. Но в условиях нынешнего обострения напряженности в профессиональную печать стали периодически просачиваться сходные идеи, возможно, отражая закрытые стратегические изыскания уполномоченных организаций. Можно в связи с этим предположить, что в России, США (и, видимо, в КНР) прорабатываются концепции избирательного применения стратегического ядерного оружия.

Например, военные профессионалы из закрытых институтов Минобороны РФ подчеркивают «…ограниченный характер первого ядерного воздействия, которое призвано не ожесточить, а отрезвить агрессора, заставить его прекратить нападение и перейти к переговорам. При отсутствии желательной реакции предусматривается нарастающее массирование использования ядерного оружия как в количественном отношении, так и по энерговыделению. Поэтому… первое ядерное воздействие Российской Федерации может носить ограниченный характер. Реакция противника просчитывается в форме как массированного, так и ограниченного ядерного удара. Более вероятным, на наш взгляд, можно считать второй вариант. В его пользу говорит тот факт, что США являются страной, где родилась концепция ограниченной ядерной войны». В качестве возможных средств таких действий рассматриваются, в частности, новые тяжелые наземные ракеты шахтного базирования типа «Сармат», поскольку уязвимость пусковых установок не позволяет полагаться на них для осуществления ответного удара в случае массированной контрсиловой атаки США.

Судя по всему, и Соединенные Штаты, в свою очередь, реанимируют концепции ограниченной стратегической ядерной войны в виде «подогнанных (tailored) ядерных опций». Как оружие таких ударов обсуждаются, например, перспективные ядерные авиационные крылатые ракеты большой дальности (LRSO – long-range stand-off missile) и управляемые авиабомбы с вариативной мощностью заряда (В-61-12).

Чаще всего в России подобные избирательные удары предлагаются как ответ на массированную неядерную «воздушно-космическую агрессию» США и НАТО (вроде многократно расширенного варианта налетов на Югославию, Афганистан или Ирак). А в США такие «опции» прорабатываются как реакция на ограниченное «ядерное воздействие» со стороны России (а также имея в виду Китай). В реальности Соединенные Штаты не имеют ни планов, ни достаточных средств для неядерной «воздушно-космической агрессии» против России, особенно если речь идет об ударе по ее стратегическим ракетным силам. Эти сценарии существуют в воображении российских стратегов. Однако взаимная разработка планов избирательных стратегических ударов угрожает молниеносно перевести на глобальный уровень любое локальное (и даже случайное) вооруженное столкновение двух сверхдержав.

Хотелось бы спросить авторов российской концепции: почему они думают, что Соединенные Штаты в ходе обмена ограниченными ударами, в конце концов, первыми дадут «задний ход»? Видимо, подсознательно здесь присутствует стереотип: в США живут богаче и ценят жизнь выше, а патриотизм – ниже, чем в России. Возможно, применительно к большой и долгой обычной войне это не лишено оснований (достаточно сравнить отношение общества двух стран к войнам во Вьетнаме и Афганистане). Однако упускается из вида, что ядерное оружие и в этом смысле является «великим уравнителем»: и богатым, и бедным одинаково не хочется, чтобы они сами, их дети и внуки превратились в «радиоактивную пыль». Во всяком случае, исторический опыт кризисов холодной войны не подтверждает представления о трусливости американцев, а с тех пор уровень жизни в России и на Западе стал менее контрастным.

Сопутствующая идея, набирающая ныне обороты, состоит в том, что после большого сокращения ядерных арсеналов за прошедшие четверть века ядерная война снова стала возможна и не повлечет глобальной катастрофы. Вот один из образчиков такого прогнозирования: «Решившись на контрсиловой превентивный удар по России… США имеют основания рассчитывать на успех… В итоге до 90 процентов российского ядерного потенциала уничтожается до старта. А суммарная мощность ядерных взрывов составит около 50–60 мегатонн… Гибель миллионов американцев, потеря экономического потенциала будут перенесены относительно легко. Это умеренная плата за мировое господство, которое обретут заокеанская или транснациональная элиты, уничтожив Россию…» В качестве спасительной меры, утверждает автор, создание 40–50 «боеприпасов (в 100 МТ) в качестве боеголовок для тяжелых МБР или сверхдальних торпед гарантирует доведение до критически опасных геофизических зон на территории США (Йеллоустонский супервулкан, разломы тихоокеанского побережья США)... Они гарантированно уничтожат США как государство и практически всю транснациональную элиту».

Можно было бы отмахнуться от таких идей как не составляющих предмет стратегического анализа и требующих услуг специалистов другого профиля, но не все так просто. Их автор (Константин Сивков) много лет служил в Генеральном штабе Вооруженных сил РФ и принимал участие в разработке военно-доктринальных документов государства. В других работах этого специалиста, как и в публикациях упомянутых выше экспертов, вопреки официальной линии Москвы, приводятся вполне убедительные расчеты невозможности массированного поражения не только российских ракетных шахт, но и значительной части промышленности высокоточным неядерным оружием. Также следует напомнить, как пару лет назад один из центральных каналов российского телевидения в репортаже о заседании военно-политического руководства самого высокого уровня как бы «случайно» показал картинку именно такой суперторпеды, вызвав немалый ажиотаж на Западе.

Приведенные примеры не позволяют безоговорочно принять тезис известного российского политолога Сергея Караганова: «Наличие ядерного оружия с имманентно присущей ему теоретической способностью уничтожения стран и континентов, если не всего человечества, изменяло мышление, “цивилизовало”, делало более ответственными правящие элиты ядерных держав. Из этих элит вымывались или не подпускались к сферам, связанным с национальной безопасностью, люди и политические группы, взгляды которых могли бы привести к ядерному столкновению». И дело не в том, что до «ядерной кнопки» могут добраться экстремисты или умалишенные, а в том, что замкнутые институты имеют склонность генерировать узко технико-оперативный образ мышления, совершенно оторванный от реальности и чреватый чудовищными последствиями в случае его практической имплементации.

Так или иначе, приведенные концепции насколько искусственны, настолько и опасны. Россия и США уже второй год не могут договориться о координации обычных авиаударов даже по общему противнику в Сирии, а что уж говорить о негласном взаимопонимании «правил» обмена избирательными ядерными ударами друг по другу! Касательно приемлемости ядерной войны при сокращенных потенциалах, даже если принять крайне спорные прогнозы минимального ответного удара России мощностью в 70 мегатонн (10% выживших средств), надо обладать экзотическим мышлением для вывода, что российский ответ (5 тыс. «хиросим») не будет означать полного уничтожения Cоединенных Штатов и их союзников вместе со всеми элитами.

В реальности нет никаких оснований полагать, что ядерное оружие теперь и в будущем может стать рациональным инструментом войны и ее завершения на выгодных условиях. Однако есть риск (особенно после смены руководства США), что государственные руководители, не владея темой, не имея доступа к альтернативным оценкам и тем более не ведая истории опаснейших кризисов времен холодной войны, поверят в реализуемость подобных концепций. Тогда в острой международной ситуации, стремясь не показать «слабину», они могут принять роковое решение и запустить процесс неконтролируемой эскалации к всеобщей катастрофе.

Банализация и рационализация ядерного оружия и самой ядерной войны, безответственная бравада на эти запретные ранее темы – опаснейшая тенденция современности. Парадоксально, что отмеченные стратегические новации выдвинуты в условиях сохранения солидного запаса прочности паритета и стабильности ядерного баланса России и США. Похоже, что даже классическое двустороннее ядерное сдерживание в отношениях двух сверхдержав (не говоря уже о других ядерных государствах) «поедает» само себя изнутри. Впредь едва ли можно надеяться только на него как на «фактор обеспечения мира и безопасности».

Нельзя не признать, что традиционные концепции и методы укрепления стратегической стабильности не способны устранить данную опасность. Для этого нужны новые принципы стратегических отношений великих держав и механизмы обоюдного отказа от опасных стратегических новаций. Но их невозможно создать в условиях распада контроля над ядерным оружием и неограниченной гонки вооружений.

Спасло ли мир ядерное сдерживание?

Вторая оговорка в отношении упомянутой в начале статьи «валдайской формулы» заключается в том, что ядерный «фактор сдерживания» реализуется исключительно в рамках системы и процесса контроля над вооружениями и их нераспространения – и никак иначе. Сейчас, на кураже ниспровержения прежних истин, по этому поводу высказываются сомнения. Например, цитировавшийся выше Сергей Караганов пишет, что «…баланс полезности и вредности контроля над вооружениями подвести крайне трудно». Тем не менее это сделать легко – при всей сложности проблематики ядерных вооружений.

До начала практического контроля над вооружениями (ведя отсчет с Договора 1963 г. о частичном запрещении ядерных испытаний) мир неоднократно приближался к грани ядерной войны. Характерно, что упомянутый выше самый опасный эпизод – Карибский кризис – помимо конфликта СССР и США из-за Кубы, был главным образом вызван именно динамикой ядерного сдерживания. Отвечая на большой блеф советского лидера Никиты Хрущева о ракетном превосходстве после запуска спутника в 1957 г., Соединенные Штаты начали форсированное наращивание ракетно-ядерных вооружений. Администрация Джона Кеннеди, придя к власти в 1961 г., унаследовала от предшественников 12 старых межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и две первые атомные подводные лодки с баллистическими ракетами (БРПЛ). Однако уже в 1967 г. американские стратегические ядерные силы (СЯС) увеличились по числу ракет в 40 раз (!). Поняв, куда идут процессы, Хрущев санкционировал переброску ракет средней дальности на Кубу, чтобы хоть замедлить быстро растущее отставание от США. Остальное хорошо известно.

Так ядерное сдерживание чуть не привело к ядерной войне. Можно до бесконечности спорить, спасло ли мир ядерное оружие или нет. И то и другое недоказуемо, поскольку, слава Богу, ядерной войны в те годы не случилось. Но в течение ста лет после битвы при Ватерлоо и до августа 1914-го большой войны в Европе тоже не произошло, хотя ядерного оружия не было, как и на протяжении полутора веков между Тридцатилетней войной и наполеоновским нашествием. А малых войн случалось множество, как и в годы холодной войны, причем через своих клиентов великие державы воевали и друг с другом.

После Договора 1963 г. в течение последующего полувека была создана обширная система ограничения и нераспространения ядерного оружия. Последний кризис холодной войны произошел осенью 1983 г., причем тоже из-за динамики ядерного сдерживания: развертывания новых ракет средней дальности СССР, а в ответ и аналогичных ракет США и провала переговоров по ограничению ядерных вооружений. Вывод очевиден: международные конфликты на фоне неограниченной гонки ядерных вооружений периодически подводят мир к грани ядерного Армагеддона. А в условиях процесса и режимов контроля над вооружениями – нет.

Отрицать прямую и обратную корреляцию мира и контроля над вооружениями можно, только если не желать признавать очевидного. Именно соглашения об ограничении и сокращении ядерного оружия стабилизировали военный баланс на пониженных уровнях и сыграли решающую роль в спасении мира от глобальной войны. Точно так же четко прослеживается взаимосвязь успехов и провалов диалога великих держав по ядерному разоружению и соответственно – прогресса или регресса режима нераспространения ядерного оружия.

Тем не менее, если исходить из того, что сдерживание, наряду с соглашениями великих держав, явилось одним из факторов спасения мира от ядерной войны в прошлом, то это отнюдь не значит, что так будет продолжаться в будущем. Отношения стабильного стратегического паритета сложились исключительно между СССР/Россией и США, хотя и здесь сейчас нарастают возмущающие факторы. Но нет оснований рассчитывать на тот же эффект в отношениях других ядерных государств, например, Индии и Пакистана. Тем более это относится к Северной Корее и возможным будущим обладателям ядерного оружия, если продолжится его распространение, что неизбежно в случае провала переговоров по дальнейшему сокращению ядерных арсеналов.

А через новые ядерные государства это оружие или оружейные материалы и экспертиза неизбежно рано или поздно попадут в руки террористов, что положит катастрофический конец роли ядерного оружия как «фактора обеспечения мира и безопасности». Ядерное сдерживание, согласно вечным законам гегелевской диалектики, убьет само себя. Это тем более так, поскольку в настоящее время разворачивается беспрецедентный кризис системы контроля над ядерным оружием.

Распад системы: есть ли повод для волнения?

Впервые за более чем полвека переговоров и соглашений по ядерному оружию (после Договора 1963 г.) мир оказался перед перспективой потери уже в ближайшее время договорно-правового контроля над самым разрушительным оружием в истории человечества.

Наиболее слабым звеном в системе контроля над ядерным оружием является Договор РСМД между СССР и США от 1987 года. Стороны уже несколько лет обвиняют друг друга в нарушении Договора, и после смены администрации в Вашингтоне в обозримом будущем он может быть денонсирован. В России к этому соглашению относятся скептически, что регулярно проявляется в высказываниях государственных руководителей. Еще более настораживает, что в новой «Концепции внешней политики» от 2016 г. он даже не упомянут в числе договоров, которым привержена Москва.

Обычно в вину Договору РСМД вменяется, что согласно его положениям было ликвидировано в два с лишним раза больше советских, чем американских ракет (соответственно 1836 и 859), и этой арифметикой до сих пор возмущаются многие российские эксперты в погонах и без. Но дело не просто в том, что советских ракет было развернуто намного больше и соответственно до «нуля» пришлось больше их сокращать. Еще важнее, что по высшей стратегической математике СССР все равно остался в выигрыше по качеству. Ведь для него был устранен, по сути, элемент стратегической ядерной угрозы, особенно ракеты «Першинг-2», способные с коротким подлетным временем (7 минут) наносить точные удары по подземным командным центрам высшего военно-политического руководства в Московском регионе. А непосредственно для американской территории Договор никак угрозу не уменьшил, поскольку советские ракеты средней дальности ее по определению не достигали.

Другой аргумент против Договора состоит в том, что ракеты средней дальности нужны России для ударов по базам ПРО США в Европе. Между тем все непредвзятые оценки показывают, что эти системы не способны перехватить российские МБР ни на разгонном участке, ни вдогонку. Кстати и президент Путин заявлял, что новые системы РФ могут преодолеть любую ПРО США.

Довод о том, что нужно отвечать на ядерные ракеты средней дальности третьих стран, не участвующих в Договоре, тоже неубедителен. Поскольку Великобритания и Франция не имеют ракет такого класса, из пяти остальных ядерных государств КНР и Индия – стратегические союзники России, Пакистан нацеливает ракеты только на Индию, Израиль – на исламских соседей, а КНДР – на американских дальневосточных союзников, а в перспективе – на США.

В любом случае Россия обладает большим количеством достратегических ядерных средств для сдерживания третьих стран, помимо стратегического потенциала для сдерживания Соединенных Штатов, часть которого может быть нацелена по любым другим азимутам. И уж если этой огромной мощи недостаточно для сдерживания третьих ядерных государств, то дополнительное развертывание наземных баллистических и крылатых ракет средней дальности делу не поможет. Придется рассчитывать на противоракетную оборону в составе модернизированной Московской ПРО А-235, новейших систем С-500 и последующих поколений подобных средств. А заодно пересмотреть позицию о необходимости отказа от систем ПРО или их жесткого ограничения.

Вопреки критике Договора при современном геополитическом положении России он намного важнее для ее безопасности, чем 30 лет назад. В случае его краха и в ответ на развертывание ныне запрещенных российских систем оружия возобновится размещение американских ракет средней дальности, причем не в Западной Европе, как раньше, а на передовых рубежах – в Польше, Балтии, Румынии, откуда они смогут простреливать российскую территорию за Урал. Это заставит Москву с огромными затратами повышать живучесть ядерных сил и их информационно-управляющей системы.

Кризис контроля над ядерным оружием проявляется и в том, что вот уже шесть лет не ведется переговоров России и США по следующему договору СНВ – самая затянувшаяся пауза за 47 лет таких переговоров. В 2021 г. истечет срок текущего Договора СНВ, и в контроле над стратегическими вооружениями возникнет вакуум. Времени для заключения нового договора, в свете глубины разногласий сторон по системам ПРО и высокоточным неядерным вооружениям, все меньше. При этом новая администрация Белого дома не проявляет заинтересованности в заключении нового договора СНВ до 2021 г. или в его продлении до 2026 года.

Именно с середины 2020-х гг. Соединенные Штаты приступят к широкой программе обновления своего стратегического ядерного арсенала (стоимостью до 900 млрд долл.), а также, вероятно, расширят программу ПРО, на что Россия будет вынуждена отвечать. Причем в отличие от периода холодной войны эта ракетно-ядерная гонка будет дополнена соперничеством по наступательным и оборонительным стратегическим вооружениям в неядерном оснащении, а также развитием космического оружия и средств кибервойны. Новейшие системы оружия особенно опасны тем, что размывают прежние технические и оперативные разграничения между ядерными и обычными, наступательными и оборонительными, региональными и глобальными вооружениями.

К тому же гонка вооружений станет многосторонней, вовлекая, помимо США и России, также КНР, страны НАТО, Индию и Пакистан, Северную и Южную Кореи, Японию и другие государства. Геополитическое положение России обуславливает ее особую уязвимость в такой обстановке.

Уже два десятилетия по вине Вашингтона в законную силу не вступает Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). По их же вине недавно «заморожено» соглашение о ликвидации избыточного запаса плутония. Переговоры по запрещению производства разделяющихся материалов (оружейного урана и плутония) в военных целях (ДЗПРМ) много лет стоят в тупике на Конференции по разоружению в Женеве. По российской инициативе за последние три года прекратилось сотрудничество РФ и США по программам безопасной утилизации, физической сохранности и защите ядерных вооружений, материалов и объектов.

Конференция по рассмотрению Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) в 2015 г. закончилась провалом. Северная Корея, которая вышла из ДНЯО в 2003 г., продолжает испытания ядерного оружия и баллистических ракет. В апреле 2017 г. от нее дистанцировался даже главный покровитель – Китай. Настрой новой администрации и Конгресса против многостороннего соглашения об ограничении иранской ядерной программы от 2015 г. может нанести окончательный удар по ДНЯО. Дальнейшее распространение ядерного оружия будет происходить главным образом рядом с российскими границами (Иран, Турция, Египет, Саудовская Аравия, Южная Корея, Япония).

Если и когда это оружие попадет в руки террористов, Россия – с недавнего времени лидер в борьбе с международным терроризмом – может стать одним из первых объектов их мщения, тем более в свете уязвимости ее геополитического положения и проницаемости южных границ.

Рецепты летального исхода

Традиционный контроль над ядерным оружием зиждился на ярко выраженной биполярности миропорядка, примерном равновесии сил сторон и согласовании классов и типов оружия в качестве предмета переговоров. Ныне миропорядок стал многополярным, равновесие асимметричным, а новые системы оружия размывают прежние разграничения. Контроль над вооружениями и предотвращение ядерной войны необходимо своевременно адаптировать к меняющимся условиям. Но надстраивать здание нужно на твердом и испытанном фундаменте – таково элементарное правило любой реконструкции.

В упоминавшейся выше статье Сергей Караганов пишет о необходимости выработки «новых схем ограничения вооружений». В качестве таковых он предлагает «не традиционные переговоры по сокращению (ликвидации) ядерного оружия... Пора и в расчетах, и в переговорах, если их все-таки вести, отходить от бессмысленного принципа численного паритета… Вместо этого стоит начать диалог всех ядерных держав (в том числе, возможно, даже Израиля и Северной Кореи…) по укреплению международной стратегической стабильности. Сопредседателями диалога могут быть Россия, США и Китай. Цель – предотвращение глобальной войны, использования ядерного оружия. Он должен быть направлен именно на повышение стабильности, предсказуемости, донесения друг до друга опасений, предотвращения новых дестабилизирующих направлений гонки вооружений. Особенно основанных на новых принципах средств противоракетной обороны в динамическом взаимодействии с наступательными вооружениями. Естественно, диалог должен включать и обсуждение неядерных, но де-факто стратегических вооружений. А также средств кибервойны… Таким образом, – пишет этот авторитетный специалист, – цель диалога – не собственно сокращение арсеналов, а предотвращение войны через обмен информацией, разъяснение позиций, в том числе причин развертывания тех или иных систем, доктринальных установок, укрепление доверия или по крайней мере уменьшения подозрений».

Прежде всего по поводу приведенного подхода следует отметить, что у Москвы и Вашингтона уже есть совместная концепция стратегической стабильности, предметно согласованная в первый и, к сожалению, последний раз в 1990 году. Ее суть (состояние стратегических отношений, устраняющее стимулы для первого удара) вполне актуальна. Что касается конкретных способов укрепления стабильности (взаимоприемлемое соотношение наступательных и оборонительных средств, снижение концентрации боезарядов на носителях и акцент на высокоживучие системы оружия), они, безусловно, требуют обсуждения и дополнения. Нужно учесть появление новейших наступательных и оборонительных вооружений, затронутые выше опасные концепции их применения, киберугрозы, распространение ядерного и ракетного оружия. Но расширение круга участников таких переговоров преждевременно. В обозримом будущем было бы величайшим успехом достичь взаимопонимания хотя бы в двустороннем формате, а уже затем думать о его расширении.

Кроме того, отвлеченное обсуждение стратегической стабильности сродни популярным в Средние века схоластическим диспутам. Это не приведет к конкретному результату, вроде упомянутого Карагановым «предотвращения новых дестабилизирующих направлений гонки вооружений». Едва ли можно рассчитывать, что оппоненты просто силой аргументов убедят друг друга отказаться от вызывающих беспокойство программ – без достижения взаимных компромиссов в виде ограничения и сокращения конкретных вооружений. А раз так, то и «численному паритету» нет альтернативы: ни одна из сторон не согласится юридически закрепить свое отставание.

Это суждение подтверждает практический опыт. Ведущиеся в течение последних лет американо-китайские консультации по стратегической стабильности при неравенстве потенциалов не породили ничего (кроме совместного словаря военных терминов). Та же участь постигла переговоры «большой ядерной пятерки», начавшиеся с 2009 г.: ничего конкретного, кроме общих благих пожеланий, согласовать не удалось. Наконец, есть опыт диалога России и Соединенных Штатов, который шел до 2012 г. по системам ПРО в контексте стратегической стабильности. Интеллектуальное взаимодействие потерпело фиаско, поскольку США не соглашались ни на какие ограничения ПРО, а Россия их и не предлагала, требуя «гарантий ненаправленности».

Если бы удалось организовать предлагаемый Сергеем Карагановым форум «девятки» по стратегической стабильности, он в лучшем случае вылился бы в бесплодный дискуссионный клуб, а в худшем – в площадку для взаимной ругани (тем более с участием таких своеобразных стран, как Израиль и КНДР).

Единственное содержательное определение стабильности от 1990 г. потому и состоялось, что согласовывалось в рамках переговоров о Договоре СНВ-1 и нашло воплощение в его статьях и обширнейшей интрузивной системе верификации и мер доверия. Поэтому паритет, количественные уровни, подуровни и качественные ограничения являются самым оптимальным и доказавшим свою практичность фундаментом соглашений по укреплению стабильности. В достигнутых с начала 1970-х гг. девяти стратегических договорах сокращение и ограничение вооружений, меры доверия и предсказуемости – отнюдь не самоцель, а способ практического (в отличие от теоретического) приближения к главной цели – предотвращению ядерной войны.

Разрушить существующую систему контроля над вооружениями проще простого, для этого даже не надо ничего делать – без постоянных усилий по ее укреплению она сама разрушается под давлением политических конфликтов и военно-технического развития. А вот создать на ее обломках нечто новое невозможно, тем более если предлагается привлечь скопом все ядерные государства и говорить одновременно обо всех насущных проблемах.

Об интересах России

После смены власти в Вашингтоне сохранение и совершенствование режимов контроля над ядерным оружием впредь могла бы обеспечить только Россия. Конечно, в том случае, если бы она этого захотела. Однако ни на США, ни на КНР или НАТО/Евросоюз рассчитывать не приходится. Помимо ответственности России как великой державы и ядерной сверхдержавы за эту кардинальную область международной безопасности, побудительным мотивом могут быть и другие соображения. При трезвом анализе ситуации, избавленном от политических обид и «ядерного романтизма», Москва должна быть больше всех заинтересована в этом с точки зрения национальной безопасности.

Во-первых, потому что гонку ядерных вооружений теперь намерены возглавить Соединенные Штаты, так зачем предоставлять им свободу рук? В интересах России понизить стратегические «потолки», загнать под них гиперзвуковые средства, вернуться к вопросу согласования параметров и мер доверия применительно к системам ПРО. Тем более что РФ интенсивно строит такую систему в рамках большой программы Воздушно-космической обороны (ВКО).

Другой мотив в том, что, как отмечалось выше, Россия находится в куда более уязвимом геостратегическом положении, чем США и страны НАТО, не имеет союзных ядерных держав и вообще не богата верными военно-политическими союзниками. Соответственно, продуманные и энергичные меры контроля над вооружениями способны устранить многие опасности, которые нельзя снять на путях гонки вооружений.

И, наконец, последнее: новое военное соперничество потребует колоссальных затрат, тогда как российская экономика сегодня явно не на подъеме (в этом году грядет серьезное сокращение российского военного бюджета). Ограничение стратегических сил и другие меры позволят сэкономить изрядные средства и обратить их на другие нужды страны.

Тот факт, что от Вашингтона впредь не следует ждать новых предложений или готовности с энтузиазмом принять российские инициативы, должен рассматриваться как дополнительный аргумент в пользу активизации политики РФ на данном треке. Если со стороны России поступят серьезные предложения (но не такие, как в случае с утилизацией плутония), от них не получится просто так отмахнуться. Более того, с учетом трудностей в отношениях двух ядерных сверхдержав на других направлениях (Украина, Сирия, Иран, Северная Корея), указанная сфера способна быстро стать триггером возобновления их взаимодействия, о котором много говорил Дональд Трамп в ходе избирательной кампании. К тому же он сможет поставить себе в заслугу достижение успеха там, где прежнего президента постигла неудача. (В истории были прецеденты: Никсон и Джонсон, Рейган и Картер.)

Возобновление активных усилий Москвы в данной сфере, безусловно, вызовет поддержку всех стран «Старой Европы», Китая, Японии, мира нейтральных и неприсоединившихся стран, широких общественных движений (вроде кампании за запрещение ядерного оружия, ведущейся в ООН), а также среди либеральных кругов США, в основном настроенных ныне против России. В известном смысле наша дипломатия в сфере контроля над ядерным оружием может стать важнейшим направлением использования «мягкой силы» в российской политике расширения своего глобального влияния.

Первоочередной задачей является спасение Договора РСМД. Вместо бесплодного обмена обвинениями сторонам следует совместно выработать дополнительные меры проверки, чтобы устранить взаимные подозрения. Разумеется, это возможно, только если Россия сама для себя признает ключевое значение Договора в обеспечении собственной безопасности и отбросит недальновидные взгляды на это соглашение.

Затем – заключение следующего договора СНВ на период после 2021 г. и на этой основе – согласование мер в области систем ПРО и новых стратегических вооружений в обычном оснащении. Далее – шаги к закреплению практического эффекта, а затем и вступлению в законную силу ДВЗЯИ. Потом – прогресс по линии ДЗПРМ и утилизации плутония, возобновление сотрудничества России и других стран по физической защите ядерных объектов и сохранности ядерных материалов. Параллельно – укрепление ДНЯО и режима контроля над ракетными технологиями. После этого – ограничение достратегического ядерного оружия и в этом контексте поэтапное и избирательное придание процессу сокращения ядерного оружия многостороннего характера.

* * *

Как показал исторический опыт нашей страны в других общественных сферах, в реальной жизни (в отличие от идеальной) не удастся до основания снести старое, а затем на чистом месте воздвигнуть нечто новое и прекрасное. На деле, если откажемся от наработанных за предшествующие полвека норм и инструментов контроля над ядерным оружием, то в итоге останемся «у разбитого корыта». Вместо этого необходимо срочно спасать эту сложную и бесценную конструкцию и, опираясь на такой фундамент, продуманно совершенствовать систему, приспосабливая к новым вызовам и угрозам российской и международной безопасности. Как сказал великий русский историк академик Василий Ключевский, «где нет тропы, надо часто оглядываться назад, чтобы прямо идти вперед».

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2906786 Алексей Арбатов

Темнота в конце туннеля

Ядерная программа КНДР и перспективы решения вопроса

Андрей Ланьков – историк, кореевед, преподаватель Университета Кукмин (г. Сеул)

Резюме Ни один из сценариев решения северокорейской проблемы – переговоры, санкции, военное решение – не может считаться приемлемым и удовлетворительным. Значит США и миру придется сосуществовать с ядерной Северной Кореей.

Девятого октября 2006 г. сейсмические станции во всем мире зарегистрировали подземный толчок, центр которого находился вблизи селения Пунге-ри в северокорейской провинции Северная Хамгён. Так прошло испытание первого северокорейского ядерного заряда. С того момента вопрос о ядерной программе КНДР перешел в качественно другую фазу.

Истоки

Полной неожиданностью это не стало ни для кого. Интерес к созданию собственного ядерного оружия Северная Корея проявляла по меньшей мере с 1960-х годов. Еще в 1956 г. КНДР подписала с Советским Союзом соглашение о научно-техническом сотрудничестве в области ядерных исследований, и вскоре после этого северокорейские студенты, практиканты и ученые стали регулярно появляться в Дубненском Объединенном институте ядерных исследований.

Северокорейские ядерные поползновения, которые стали очевидными к началу 1960-х гг., немало беспокоили Москву, так что советское руководство стало использовать программы сотрудничества с Пхеньяном, чтобы отчасти взять северокорейские ядерные исследования под контроль и снизить вероятность использования их результатов в военных целях. В 1960-е гг. северокорейская сторона была вполне готова пойти на подобный компромисс. Руководство КНДР, никогда не питавшее особых симпатий к Советскому Союзу, рассчитывало использовать сотрудничество, чтобы ускорить развитие собственных ядерных исследований, и ради этого было готово идти на временные уступки. СССР согласился оказать техническое содействие в строительстве ядерного исследовательского центра и экспериментального реактора в Ёнбёне (установлен в 1965 г.).

Северокорейская ядерная программа стала набирать темп в 1970-е годы. С большой долей вероятности можно предположить, что немалое влияние на Ким Ир Сена и его окружение оказала попытка Южной Кореи создать собственное ядерное оружие. Работы над южнокорейским ядерным проектом были остановлены в конце 1970-х гг. в результате активного вмешательства Соединенных Штатов, но сам факт работ был известен в Пхеньяне.

В начале 1980-х гг. КНДР и СССР подписали соглашение о строительстве в Северной Корее атомной электростанции (проект этот так и не был осуществлен). По-прежнему обеспокоенный потенциальной угрозой, которую представляла ядерная программа Пхеньяна, Советский Союз настоял на том, что строительство АЭС начнется только в том случае, если Северная Корея подпишет Договор о нераспространении ядерного оружия. Выбора у Пхеньяна не было, и в 1985 г. Северная Корея стала участником ДНЯО.

Случилось это как раз в тот момент, когда в Советском Союзе появились первые признаки внутриполитической нестабильности, и мир вокруг КНДР стал стремительно меняться (не в лучшую для северокорейской элиты сторону). В подобной ситуации Пхеньян решил ускорить ядерную программу. К началу 1990-х гг. мало кто сомневался, что северокорейские ученые и инженеры активно работают над созданием ядерного оружия плутониевого типа, используя плутоний из топливных стержней имевшихся у КНДР реакторов. Понятно, что новость не вызвала энтузиазма у мирового сообщества, и в первую очередь у США. Результатом стал кризис 1993–1994 гг., который иногда называют «первым северокорейским ядерным кризисом». По просочившимся впоследствии данным, американское военно-политическое руководство всерьез размышляло о нанесении превентивного удара по северокорейским ядерным объектам. С другой стороны, именно во время этого кризиса северокорейцы обещали «превратить Сеул в море огня» – эта угроза стала впоследствии стандартной частью риторики Пхеньяна.

Ядерная программа становится реальностью

Первый северокорейский ядерный кризис завершился, когда в 1994 г. в Женеве было подписано т.н. Рамочное соглашение. Оно предусматривало строительство на территории Северной Кореи двух ядерных реакторов на легкой воде. Последние технически малопригодны для производства оружейного плутония, но могут использоваться для выработки электричества. Строительство реакторов брал на себя специально созданный с этой целью международный консорциум KEDO, в финансировании которого решающую роль играли Южная Корея, Япония и США (соответственно, 57,9%, 19,8% и 16,1% всего бюджета организации – в то время как совокупный взнос всех остальных участников составил 6,2%). В соответствии с условиями Рамочного соглашения, до завершения строительства реакторов Северная Корея должна была регулярно получать от KEDO бесплатные поставки сырой нефти в объеме 500 тыс. тонн в год.

Главная из причин, по которой Соединенные Штаты и союзники подписали Рамочное соглашение, заключалась в распространенной тогда уверенности, что полностью выполнять договоренности не придется. Только что произошел распад мировой социалистической системы, многие аналитики не только в Вашингтоне, но и в иных столицах (включая, кстати, и Москву) были уверены, что у северокорейского режима нет будущего, а Ким Ир Сена ждет судьба Николае Чаушеску.

Однако, несмотря на жесточайший голод 1996–1999 гг., который унес от 600 до 900 тыс. жизней, и международную изоляцию, режим устоял. Более того, северокорейские ученые, вынужденно приостановив работу над плутониевой программой, замороженной по условиям Рамочного соглашения, начали разработку ядерного заряда с использованием обогащенного урана. Разумеется, урановая программа являлась нарушением Рамочного соглашения, и когда о ней стало известно в 2002 г., американцы потребовали объяснений. Так начался «второй ядерный кризис».

Скорее всего, Пхеньян изначально рассчитывал на то, что и по урановой программе удастся добиться компромисса, в целом сходного с Рамочным соглашением 1994 г., – обратимого замораживания программы в обмен на экономическую помощь и политические уступки со стороны США. Однако администрация Джорджа Буша от переговоров отказалась и в одностороннем порядке вышла из KEDO. Рамочное соглашение прекратило существование.

На протяжении нескольких лет северокорейцы отрицали сам факт наличия у них урановой программы, но в 2010 г. они пригласили американскую делегацию во главе с бывшим директором Лос-Аламосской лаборатории Зигфридом Хеккером в Центр обогащения урана, который к тому времени, насколько можно судить, уже давно работал на полную мощность.

После развала Рамочного соглашения КНДР начала интенсивную подготовку к ядерным испытаниям, первое из которых и состоялось в октябре 2006 года. За ним последовали еще четыре подземных взрыва – в 2009, 2013 и, дважды, в 2016 году.

Точные размеры северокорейского ядерного арсенала неизвестны, по оценкам ведущих американских экспертов, на начало 2016 г. в распоряжении КНДР предположительно находилось от 20 до 40 кг оружейного плутония (достаточно для изготовления 4–8 ядерных зарядов) и от 200 до 450 кг обогащенного урана (достаточно для 10–25 зарядов). Производительность оценивалась в 6 кг плутония и 150 кг урана в год – то есть ежегодно количество зарядов увеличивается на 8–10 единиц.

Параллельно Северная Корея начала активно работать над средствами доставки ЯО. Долгое время разведка КНДР пыталась получить доступ к советским ракетным технологиям, которые Москва им не предоставляла, и по меньшей мере дважды усилия увенчались успехом. Около 1980 г., предположительно через Египет, северокорейцы получили несколько советских ракет Р-17 (по классификации НАТО – SCUD). Вскоре в Северной Корее началось производство копий Р-17, которые были не только приняты на вооружение, но и экспортировались – в частности, этими ракетами активно пользовался Иран в период ирано-иракской войны 1980–1988 гг. (сейчас официально признано Тегераном).

Второй успех северокорейской разведки, скорее всего, случился в начале 1990-х гг., когда удалось получить чертежи и какую-то технологическую информацию, связанную с ракетой Р-27. Эта твердотопливная ракета, разработанная в СССР в середине 1960-х гг., предназначалась для запуска с подводных лодок. Именно Р-27 стала основой северокорейских твердотопливных ракет, созданных в 2000-е годы. Первую попытку запустить искусственный спутник Земли, отрабатывая таким образом технологию запуска ракет большой дальности, КНДР предприняла еще в 1998 году. Северокорейская пресса сообщила, что запуск прошел успешно; в действительности и эта, и несколько последующих попыток окончились неудачно.

Первых серьезных успехов северокорейские ракетчики добились уже при Ким Чен Ыне, третьем правителе семьи Кимов, который унаследовал власть в декабре 2011 года. В декабре 2012 г. северокорейцам удалось вывести на орбиту искусственный спутник и провести успешные испытания целого ряда ракет. В настоящее время ракетные системы способны уверенно поражать цели на территории всего Корейского полуострова, а также на значительной части территории Японии. Важно, что в феврале 2017 г. Северная Корея успешно испытала твердотопливную ракету дальностью около 1200 км, которая легко маскируется, может запускаться с подвижных установок, трудно обнаруживаемых техническими средствами разведки, и готовится к запуску за несколько минут (учитывая высокие темпы развития северокорейских ракетных систем, не следует удивляться тому, что информация о них быстро устаревает; обзоры текущего состояния дел регулярно публикует Владимир Хрусталев). Вскоре после этого, в мае 2017 г., проведен успешный запуск новой баллистической ракеты максимальной дальностью около 3 тыс. км, способной нанести ядерные удары по Аляске и Гуаму, а также американским базам в АТР.

Параллельно велись работы над созданием баллистических ракет для подводных лодок. Весьма трудная с технической точки зрения задача решена в рекордно короткие сроки, существенно быстрее, чем ожидали иностранные эксперты. В августе 2016 г. КНДР провела успешный запуск баллистической ракеты с подводной лодки, находящейся в подводном положении – и, судя по данным анализа спутниковых фотографий, в ближайшее время работа над баллистическими ракетами подводных лодок ускорится.

В начале 2017 г. Северная Корея недвусмысленно заявила о том, что собирается в самое ближайшее время разработать и принять на вооружение межконтинентальную баллистическую ракету, способную наносить удары по территории континентальных Соединенных Штатов. Это заявление отражает новый курс Ким Чен Ына и его окружения. Если покойный Ким Чен Ир был в целом готов ограничиться небольшим ядерным арсеналом, его сын настроен обзавестись полноценными ядерными силами, скажем так, второго эшелона. Ким Чен Ын стремится к обладанию тем, что именуется «потенциалом второго удара». Иначе говоря, он намерен создать ядерные силы, которые, даже подвергшись внезапной неядерной атаке, будут в состоянии пережить ее и сохранить некоторое количество зарядов и средств доставки для нанесения удара возмездия. В настоящий момент основными компонентами подобных ядерных сил мыслятся МБР, размещенные на подвижных пусковых установках, и подводные лодки, вооруженные ракетами с ядерными боезарядами и находящиеся на патрулировании у берегов США.

Задачи и надежды Пхеньяна

С момента возникновения северокорейский ядерный проект преследовал три основные стратегические цели. С течением времени их порядок и сравнительная важность менялись, однако сами цели, скорее всего, неизменны уже почти полвека.

Первая и главная (на настоящий момент) цель ядерного проекта – сдерживание. Ким Чен Ын и его окружение хорошо помнят, что в свое время Джордж Буш отнес Северную Корею к «оси зла», причем оказалась она в этом списке вместе с Ираком и Афганистаном, впоследствии атакованными и оккупированными США. Важным уроком для северокорейского руководства послужила печальная судьба Муаммара Каддафи – единственного правителя в истории, согласившегося обменять ядерную программу на экономические льготы Запада. В том, что Пхеньян извлек серьезные уроки из ливийского опыта, сомневаться не приходится. Смерть Каддафи от рук повстанцев наглядно продемонстрировала северокорейской элите, что она была права: обладание ядерным оружием – важнейшее условие сохранения существующего режима (или, если хотите, государственности). По мнению Пхеньяна – скорее всего, оправданному, – наличие ядерного оружия резко снизит вероятность вмешательства внешних сил в случае внутреннего конфликта.

Во время ливийской революции, в марте 2011 г., представитель МИД КНДР заявил: «Ливийский кризис... наглядно продемонстрировал, как ядерное разоружение Ливии, широко разрекламированное США, закончилось агрессией. Вероломное нападение произошло после того, как агрессор сладкими посулами гарантий безопасности и улучшения отношений уговорил свою жертву разоружиться, а затем поглотил ее при помощи силы. Что еще раз доказало простую истину: мир можно сохранить, только если у страны хватит собственных сил обеспечить сдерживание».

Второй стратегической целью северокорейской ядерной программы является укрепление «дипломатического потенциала». Северная Корея – страна маленькая и бедная. Даже по оптимистическим оценкам CIA World Factbook (КНДР не публикует никакой экономической статистики уже более полувека), уровень ВВП на душу населения составляет всего 1800 долларов, примерно в 20 раз меньше такого же показателя в Южной Корее. Учитывая численность населения и размеры ВВП, наиболее близкими аналогами являются Мадагаскар и Мозамбик. Однако в последние 25 лет КНДР неизменно привлекает к себе внимание международного сообщества – в первую очередь благодаря ядерной программе.

Ядерная программа сыграла немалую роль в том, что в голодные 1996–1999 гг. Северная Корея получала заметную иностранную продовольственную и гуманитарную помощь. Главными поставщиками продовольствия тогда являлись страны, с которыми КНДР находится во враждебных отношениях, а формально – вообще в состоянии войны. По данным WFP, на протяжении 1996–2011 гг. из 11,8 млн тонн бесплатной продовольственной помощи формально дружественный Китай поставил только четверть – 3 млн тонн. Остальными главными поставщиками бесплатного продовольствия являлись «враждебные» США (2,4 млн тонн), Япония (0,9 млн тонн) и Южная Корея (3,1 млн тонн).

Формально, конечно, помощь Соединенных Штатов или Японии не была увязана с желанием Северной Кореи выполнять условия Рамочного соглашения 1994 г. и временно заморозить ядерную программу. На практике в существовании подразумевающейся связи между ядерным проектом и гуманитарной помощью сомневаться не приходится. Коллапс Рамочного соглашения в 2002 г. привел к почти полному прекращению американских и японских поставок.

В последнее время северокорейская экономика находится в куда лучшем положении, чем 15–20 лет назад. Начатые Ким Чен Ыном реформы, попытка создать «рыночный авторитаризм» привели к оживлению экономической деятельности и, самое главное, к повышению уровня жизни большинства населения. В этих условиях потребность в ядерном оружии как средстве дипломатического нажима для получения продовольственной помощи объективно снизилась. Однако оно остается важным дипломатическим инструментом и, скорее всего, будет оставаться таковым в обозримом будущем.

Третьей стратегической целью, которой служит ядерная программа, является дальнейшая легитимация режима. В большинстве стран мира население позитивно относится к росту военной мощи своей страны, и КНДР не исключение.

Кроме того, сам факт работы над ядерной программой широко используется во внутренней пропаганде для объяснения экономических трудностей и явного отставания от соседей. Северокорейские пропагандисты активно апеллируют к ядерной программе, когда им надо объяснить населению причины голода 1996–1999 гг. (сам факт голода не скрывается, хотя статистики о количестве жертв в официальной печати не опубликовано). Голод теперь объясняют сочетанием беспрецедентных наводнений, «экономической блокады» империалистов и, конечно же, стратегической необходимостью создания ядерного оружия для сохранения страны и физического выживания населения. В рамках этой пропагандистской доктрины жертвы голода представлены как солдаты, отдавшие жизнь за сохранение северокорейской государственности и общественно-политической модели. Населению объясняют, что единственная сила, которая предотвращает разрушительную войну на Корейском полуострове, – ядерный потенциал сдерживания, для сохранения и развития которого необходимо идти на любые жертвы.

Международное сообщество: единство в теории, несогласованность на практике

Большинство стран мира отрицательно относится к северокорейской ядерной программе, причем особо негативно воспринимают ее ведущие державы, большинство из которых, в соответствии с ДНЯО, являются «официально признанными ядерными державами» и уже по этой причине враждебно смотрят на возможность распространения ЯО. Именно поэтому после каждого ядерного испытания Совет Безопасности ООН принимает очередную резолюцию, не только осуждая действия Пхеньяна, но и вводя санкции – с каждым разом все более жесткие. Однако на практике, несмотря на частичное совпадение интересов, создать единый фронт не удалось и едва ли удастся. Подавляющее большинство ключевых игроков, несмотря на желание предотвратить ядерное распространение, имеют и иные интересы, зачастую для них более важные, чем ядерное разоружение КНДР.

Пожалуй, наиболее последовательным сторонником денуклеаризации являются Соединенные Штаты. Ядерная программа с самого появления была направлена в первую очередь именно против США – обстоятельство, о котором Пхеньян не устает напоминать. Например, в конце марта 2013 г., во время очередного кризиса, северокорейская печать опубликовала фотографии Ким Чен Ына и северокорейских генералов на фоне карты Соединенных Штатов, где были нанесены цели ядерных ударов. Правда, на тот момент у КНДР не было ракет, способных поразить эти объекты, так что фотографии отчасти проходили по категории дипломатических демонстраций, а отчасти – заявлений о намерениях.

Кроме восприятия Северной Кореи как вероятного противника на позицию Вашингтона оказывает влияние и то, что действия Пхеньяна создают рискованный прецедент для политики нераспространения ядерного оружия. В отличие от других «новых ядерных держав» (Израиля, Индии, Пакистана), КНДР в свое время согласилась подписать Договор о нераспространении ядерного оружия и взяла на себя обязательства соблюдать налагаемые этим договором ограничения. Краткое пребывание в рамках ДНЯО Северная Корея, насколько известно, использовала, чтобы получить дополнительный доступ к ядерным технологиям, после чего заявила о выходе из режима нераспространения. В этих условиях признание КНДР ядерной державой де-факто – на которое, по индийскому или пакистанскому образцу, рассчитывают в Пхеньяне – неизбежно превращается в опасный прецедент, ставящий под сомнение стабильность системы контроля за нераспространением ЯО.

Остальные ведущие державы, надо признать, воспринимают северокорейскую ядерную программу куда спокойнее. Китай, например, в целом относится к ней негативно, ибо заинтересован в сохранении за собой привилегированного статуса. Однако на практике его куда больше занимают другие вопросы – в первую очередь поддержание стабильности у собственных границ, равно как и сохранение Корейского полуострова в его нынешнем разделенном состоянии. Ни серьезный хаос на территории КНДР, ни ее поглощение куда более развитым и богатым Югом не входят в планы Пекина.

Сеул в целом также относится к северокорейской ядерной программе на удивление спокойно, хотя, разумеется, ни в коем случае ее не одобряет. Парадоксальным образом появление в КНДР ядерного оружия пока не слишком сильно изменило баланс сил на Корейском полуострове. Около половины населения Южной Кореи так или иначе проживает на территории Большого Сеула, большая часть которого уже почти полвека находится в зоне досягаемости северокорейской тяжелой артиллерии, расположенной в непосредственной близости от мегаполиса, на противоположной стороне т.н. «демилитаризованной зоны». Появление на вооружении армии КНДР нескольких ядерных зарядов, конечно, до определенной степени меняет картину, но к жизни в этих условиях южнокорейцы давно привыкли. Поэтому для РК приоритетным является, во-первых, сохранение стабильности и статус-кво, а во-вторых, снижение напряженности в межкорейских отношениях. Некоторая часть общества по-прежнему всерьез относится к вопросу объединения и считает, что налаживание отношений с КНДР станет первым шагом к нему. Впрочем, среди южнокорейского населения, особенно среди молодежи, объединение с бедным Севером вызывает все меньше энтузиазма.

Подобные разногласия означают, что создание единого фронта держав по северокорейскому вопросу невозможно. Решающую роль играет позиция Китая, который, как говорилось выше, при всем своем негативном отношении к северокорейскому ядерному проекту, стремится к сохранению статус-кво на полуострове. КНР контролирует около 90% внешней торговли Северной Кореи, так что эффективное осуществление международных санкций без Пекина невозможно в принципе. Китай не заинтересован в введении максимально жестких санкций, ибо результатом может стать серьезный экономический кризис и последующая внутриполитическая дестабилизация в соседней стране. Нестабильная Северная Корея, равно как и объединенная по германскому образцу, то есть оказавшаяся под фактической властью Сеула, крайне нежелательна для Китая, и реализации именно этих двух сценариев в Пекине хотят избежать. Именно с этим связаны и крайняя осторожность, с которой китайцы относятся к режиму международных санкций, и их склонность игнорировать, а временами и прямо саботировать этот режим.

США: приемлемых вариантов нет

Вот уже много лет официальной позицией Соединенных Штатов является требование полного, проверяемого и необратимого ядерного разоружения Северной Кореи (complete, verifiable and irreversible denuclearization). Эта формула повторяется с такой же монотонной регулярностью, с которой Пхеньян говорит о неприемлемости ядерного разоружения.

Такой подход понятен, но, увы, его трудно считать реалистичным. Это, кстати, понимают и американские официальные лица, которые в частных беседах признают, что требование денуклеаризации не может быть реализовано в обозримом будущем. Полуофициальным выражением этой позиции, которой придерживается едва ли не большинство американских специалистов, стало заявление Джеймса Клэппера о том, что попытки добиться ядерного разоружения КНДР являются «проигранным делом».

Для такого скептицизма есть основания. С точки зрения США, задача ядерного разоружения Пхеньяна может быть теоретически решена тремя способами, но на практике нет ни одного, который бы, с одной стороны, являлся политически приемлемым, а с другой – имел бы сколь-либо реальные шансы на успех.

Первый способ – переговоры, то есть попытка повторить сценарий, реализованный в свое время в Ливии, который до определенной степени применяется в Иране (надо, конечно, иметь в виду, что ни Иран, ни Ливия не имели ядерного оружия, а разговор шел о свертывании его разработки). В рамках этого сценария речь идет о том, что КНДР отказывается от ядерного оружия в обмен на серьезные экономические и политические уступки Соединенных Штатов. На практике, однако, крайне маловероятно, что Пхеньян пойдет на подобное соглашение. Северокорейская политическая элита, наученная горьким опытом международной жизни последних 20–30 лет, рассматривает отказ от ядерного арсенала как вариант коллективного политического самоубийства, и принять этот вариант не готова ни при каких обстоятельствах.

Вдобавок надо помнить, что заинтересованность северокорейской элиты в подобных вознаграждениях невелика. Иностранная помощь при грамотном использовании могла бы существенно улучшить жизнь большинства населения, но она не оказывает влияния на принятие политических решений. Для руководства сохранение режима куда более важная задача, чем экономический рост или повышение уровня жизни – и поэтому ставить под угрозу безопасность страны и режима ради шансов на улучшение экономического положения они не хотят (как наглядно показал пример Каддафи, такие шансы могут оказаться иллюзорными).

Вторым теоретически возможным вариантом решения ядерной проблемы по-американски (то есть путем достижения полной денуклеаризации) является политика санкций. Расчет на то, что Пхеньян, столкнувшись с вызванным санкциями жестким экономическим кризисом и перспективами массового (или элитного) недовольства, решит пожертвовать ядерным оружием. Однако и это имеет мало шансов на успех.

Главную проблему для США, конечно, создает Китай, который, стремясь к сохранению статус-кво как наименьшему из зол, не собирается создавать в Северной Корее кризисную ситуацию и поэтому не только участвует в санкциях без излишнего энтузиазма, но и продолжает оказывать КНДР ощутимую помощь. Главной формой ее являются субсидируемые поставки жидкого топлива по так называемым «ценам дружбы». Однако китайская пассивность, вполне оправданная и понятная, – лишь один из факторов, обрекающих на провал политику санкций. Даже если предположить, что Китай по тем или иным причинам согласился принять полное участие в режиме международных санкций по американскому сценарию, это обстоятельство, скорее всего, мало повлияет на политику Пхеньяна в ядерном вопросе. Спора нет: прекращение субсидируемых поставок топлива из Китая, а в самом худшем случае – и введение Китаем частичного эмбарго на торговлю с Северной Кореей, станет для КНДР сильнейшим ударом. Однако резкое ухудшение экономической ситуации и даже новая вспышка голода едва ли заставит Пхеньян изменить позицию. В случае введения Китаем под давлением США «эффективных» санкций (то есть таких, которые могут привести к экономической дезинтеграции в КНДР) экономическая катастрофа обрушится на население, а не на элиту. И нет оснований думать, что сколь угодно сложное положение народа заставит Пхеньян отказаться от ядерного проекта.

В последнее время, особенно после прихода к власти Дональда Трампа, рассматривается и третий теоретически возможный вариант – военное решение. В качестве прецедента обычно вспоминают удары израильских ВВС по ядерным объектам в Ираке (1981 г.) и Сирии (2007 г.). Подразумевается, что Соединенные Штаты путем нанесения высокоточных ударов по ядерным объектам сумеют парализовать северокорейскую ядерную программу.

Подобная идея, пользующаяся особой популярностью у американских ястребов, на практике не выдерживает критики. Главная проблема связана с тем, что северокорейские вооруженные силы в состоянии отреагировать на подобные удары. Речь не о том, что их удастся предотвратить (силы ПВО в КНДР сильно устарели), но в ответ на такую атаку Пхеньян, вероятнее всего, нанесет удар по Сеулу и другим приграничным территориям Южной Кореи – в первую очередь концентрируясь на расположенных там американских военных объектах, но не ограничиваясь ими. Результатом станет южнокорейской контр-контрудар, после которого на полуострове начнется Вторая корейская война. Перспективы тяжелой и кровавой наземной операции в Азии не вызывают энтузиазма в Вашингтоне, прежде всего у руководства американской армии.

Есть и практические сомнения в том, что серия точечных ударов остановит ядерную программу. Большинство объектов, связанных с ракетной и ядерной промышленностью, надежно замаскированы и находятся в защищенных подземных сооружениях. В стране действует беспрецедентный по своей жесткости контрразведывательный режим. Шанс того, что в распоряжении американских спецслужб имеется достоверная информация о расположении необходимых объектов, невелик. И тем менее вероятно, что эти цели удастся успешно поразить.

Полностью исключить возможность конфликта нельзя. Как уже говорилось выше, Ким Чен Ын, в отличие от своего отца, настроен на создание т.н. «потенциала второго удара», основой которого должны стать МБР, способные поразить территорию континентальных США. Когда в новогодней речи в январе 2017 г. Ким Чен Ын открыто выразил намерение разработать такие ракеты, Трамп отреагировал твитом, сказав, что, дескать, «этого не случится». Но КНДР, скорее всего, завершит разработку ракет еще в период правления Трампа, который, как ясно из изложенного выше, недвусмысленно заявил, что не допустит появления у Пхеньяна такого оружия. Вдобавок сам факт превращения КНДР в страну, способную нанести ядерный удар по Соединенным Штатам, стал бы серьезным вызовом для любой американской администрации. Нельзя совсем исключать и того, что Трамп и его окружение проигнорируют риски большой войны и атакуют военные объекты КНДР. Впрочем, едва ли – готовность людей из окружения Трампа обсуждать возможность силового вмешательства резко снизилась в последние два-три месяца, главная надежда возлагается на попытки уговорить Китай занять более жесткую позицию (с сомнительными шансами).

Таким образом, ни один из возможных сценариев решения северокорейской проблемы – переговоры, санкции, военное решение – не может считаться приемлемым и удовлетворительным. Значит, США и весь мир с большой долей вероятности вынуждены будут долгое время сосуществовать с ядерной Северной Кореей. Решить проблему может только смена режима в Пхеньяне, но вероятность такого поворота событий не представляется особо высокой.

Вместо заключения: контуры неудобного компромисса

Злорадствовать по поводу беспомощности Вашингтона не следует: успех северокорейской ядерной программы не радует никого. Превращение КНДР в ядерную державу действительно создает опасный прецедент и в перспективе подрывает режим ядерного нераспространения. В долгосрочной перспективе стабильность режима семьи Ким вызывает сомнения. Получается, ядерным оружием обзавелась страна, способная впасть в хаотическое состояние, при котором контроль над ядерным оружием и средствами его доставки будет нарушен. Наконец, учитывая достаточно низкий уровень северокорейских средств разведки и связи, равно как и (предположительно) исключительную концентрацию власти в руках высшего руководителя, нельзя исключить и возможность применения ядерного оружия в результате неправильной оценки ситуации, паники или технической ошибки.

В долгосрочной перспективе частичным решением может стать компромисс, который условно можно назвать «замораживанием северокорейской ядерной программы». Соединенные Штаты и другие заинтересованные страны согласились бы предоставить КНДР щедрые политические и экономические уступки в обмен на введение моратория на испытания ядерного оружия и средств его доставки. Разумеется, учитывая опыт последнего десятилетия, выплаты должны проводиться не одноразово, а ежемесячно, ежеквартально или ежегодно и прекратятся, если Северная Корея сочтет себя свободной от обязательств, взятых по такому соглашению.

По большому счету, Женевское Рамочное соглашение 1994 г. можно считать первым договором подобного рода, так как оно предусматривало именно приостановку северокорейской ядерной программы в обмен на экономическую помощь. То обстоятельство, что оно успешно проработало восемь лет и было разорвано по инициативе США, говорит о том, что подобный компромисс теоретически возможен. Более того, частные разговоры с американскими официальными лицами показывают, что на уровне по крайней мере среднего дипломатического персонала существует понимание того, что замораживание является наиболее приемлемым из всех реалистически мыслимых вариантов. Впрочем, на настоящий момент вероятность заключения такого соглашения невелика.

Проблемы с обеих сторон. Американской администрации по внутриполитическим соображениям будет трудно признать Северную Корею де-факто ядерной державой – а именно такое признание является частью «замораживания». Вдобавок сделка подразумевает, что Соединенные Штаты будут выплачивать субсидии КНДР, сохраняющей ядерный статус (а без таких выплат Северная Корея на соглашение не пойдет). Оппозиция в Конгрессе и средства массовой информации, скорее всего, представят подобные договоренности как капитуляцию и уступку международному шантажисту. Понятно, что президент может пойти на подобный компромисс только при наличии серьезных и весомых соображений, причем особо это относится к Дональду Трампу.

С другой стороны, северокорейское руководство тоже, кажется, пока не намерено всерьез говорить о замораживании. Сейчас главная задача – создать «потенциал второго удара», и компромисса не будет до тех пор, пока Пхеньяну не удастся разработать и развернуть МБР, способные поражать цели на территории США. С другой стороны, развертывание МБР сделает переговоры еще более трудными для американцев, по крайней мере на первом этапе.

Никаких других контуров, кроме описанных выше, не просматривается. В долгосрочной перспективе именно соглашение о замораживании решит (на какое-то время, а не навсегда) северокорейскую ядерную проблему – или, скорее, снизит ее остроту. Однако сейчас до такого соглашения еще очень и очень далеко.

КНДР > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2258198 Андрей Ланьков

На реках Вавилонских

Ближневосточный миропорядок в состоянии полураспада

Дмитрий Ефременко – доктор политических наук, заместитель директора Института научной информации по общественным наукам РАН.

Резюме Момент, когда Москва могла ориентироваться на «стратегии выхода», похоже, в прошлом. Гарантировать мирное урегулирование сирийского конфликта или хотя бы обеспечить устойчивое перемирие теперь невозможно без существенного военного присутствия России.

Минуло более века с тех пор, как державы Антанты произвольно поделили обширные территории Османской империи на зоны собственного послевоенного доминирования. Соглашение Сайкса–Пико положило начало выкраиванию на Ближнем Востоке государственных образований, разрезавших ареалы проживания арабов и тюрок, курдов и ассирийцев, суннитов и шиитов, христиан и иудеев… Границы перекраивались затем многократно, причем константой оставалась вовлеченность в эти процессы великих держав. Но, несмотря на искусственность границ и высокий внутренний конфликтный потенциал, ближневосточное мироустройство функционировало почти столетие (если брать за точку отсчета Севрский мирный договор 1920 г.), а созданные в его рамках государства развивались иногда достаточно успешно. Качество управления и функциональность государств, однако, никогда не достигали высокого уровня, а способность противостоять центробежным тенденциям обеспечивалась жесткими, в ряде случаев – откровенно репрессивными режимами. Но американская интервенция в Ирак с целью свержения Саддама Хусейна и «арабская весна» создали настолько мощную турбулентность, что ближневосточный миропорядок затрещал по швам, а Ирак, Сирия, Ливия и Йемен оказались на грани распада.

Парадокс в том, что краха существующих государств Ближнего Востока не хочет почти никто. И дело не только в защите важнейших принципов суверенитета и территориальной целостности, но и в том, что распад нынешнего регионального устройства порождает слишком много угроз и для соседних государств, и для более удаленных держав. Однако вместе с рисками неизбежно появляются новые геополитические возможности. И во всех столицах, где заявляют о приверженности территориальной целостности Сирии, Ирака, Йемена, Ливии и других стран региона, эти возможности просчитывают. В частности, калькулируются варианты, когда процессы хаотизации и внутреннего противостояния наберут такую силу, что их блокировка извне окажется заведомо неэффективной, а сторонние игроки предпочтут на время «умыть руки». В числе лежащих на переговорном столе вариантов деэскалации сирийского кризиса – обособление неподконтрольных правительству в Дамаске территориальных анклавов, которым могут быть предоставлены гарантии безопасности со стороны международных посредников.

Сегодня достаточно высока вероятность того, что военный разгром формирований запрещенной в России террористической группировки «Исламское государство» (ИГ), в частности, освобождение Мосула, Ракки и других захваченных экстремистами территорий Ирака и Сирии, окажется катализатором окончательного распада ключевых государств арабского Машрика. В этом смысле происходящую сейчас реконфигурацию внутренних и внешних сил, прямо или косвенно вовлеченных в конфликты в регионе, можно рассматривать и как подготовку к более масштабным трансформациям.

Америка возвращается

На протяжении последних полутора лет динамика вооруженного конфликта в Сирии и – шире – геополитических процессов на Ближнем Востоке претерпела радикальные изменения в результате операции Военно-космических сил России, направленной на поддержку правительственных войск. К концу лета 2016 г. начал складываться новый формат взаимодействия между Россией, Турцией и Ираном, основной задачей которого стало согласование позиций сторон по вопросам урегулирования сирийского конфликта и координации усилий по борьбе с запрещенной в России террористической группировкой «Исламское государство» (ИГ). В условиях снижения активности США на сирийском направлении, что во многом было обусловлено предвыборной ситуацией и неожиданной победой Дональда Трампа, треугольник «Россия–Турция–Иран» перешел из разряда гипотез в политическую реальность, а результатом стало начало переговорного процесса в Астане, дополняющего Женевские переговоры. В контексте взаимодействия между Россией, Турцией и Ираном следует рассматривать и успешное завершение операции Сирийской Арабской Армии (при поддержке России и Ирана) по вытеснению из Алеппо вооруженных группировок антиасадовской оппозиции, и формирований ИГ из г. Эль-Баб силами Свободной Сирийской Армии, опирающейся на поддержку Анкары. За исключением усилий, направленных на полное уничтожение ИГ, интенсивность вооруженного противостояния в Сирии значительно снизилась.

Приход в Белый дом 45-го президента США Дональда Трампа сопровождался надеждами на формирование широкого фронта сил во главе с Америкой и Россией, который сумеет в сжатые сроки завершить военный разгром ИГ. Однако эти надежды по меньшей мере преждевременны. Достижение договоренностей с Россией было заблокировано вследствие ожесточенной информационной кампании по обвинению окружения нового президента в «неподобающих» связях с Москвой. Вместе с тем Вашингтон предпринял действия, показывающие, что Америка «весомо, грубо, зримо» возвращается в Ближневосточный регион.

Трамп предпочел, чтобы возвращение было обставлено максимально эффектно – ракетным ударом по базе ВВС правительства в Дамаске. Достаточно успешно решив этим ударом ряд тактических задач, администрация Трампа тем не менее не только не прояснила, как она собирается одолеть ИГ, но, пожалуй, породила еще больше вопросов относительно долгосрочной стратегии. Тем не менее новая система координат начинает формироваться. В ее рамках важнейшее значение имеет возрождение полномасштабной поддержки Израиля и радикальный пересмотр политики Барака Обамы в отношении Ирана. Между Вашингтоном и Тегераном вновь формируются антагонистические отношения. Собственно, сам удар по авиабазе Эш-Шайрат во многом следует рассматривать в контексте выбора Ирана в качестве основного американского оппонента в регионе. Силы режима Башара Асада рассматриваются как мишень, поскольку новая администрация в первую очередь видит в Дамаске союзника и клиента иранских аятолл. Это, разумеется, серьезный сигнал и для России, которая отреагировала на действия США весьма сдержанно. Сдержанность Москвы не только позволила сохранить каналы российско-американского взаимодействия по проблемам кризисного урегулирования в регионе, но и разработать инициативы, которые, очевидно, учитывают новые подходы администрации Трампа. Однако сами эти подходы могут оказаться весьма проблематичными с точки зрения сохранения государственности Ирака и Сирии.

Американо-иранское противостояние и будущее Ирака

Парадоксальным результатом операции США по свержению режима Саддама Хусейна стало резкое укрепление позиций Ирана как в самом Ираке, так и в регионе Персидского залива. Как справедливо заметил бывший глава немецкого внешнеполитического ведомства Йошка Фишер, «Америка была достаточно сильной, чтобы дестабилизировать существующий порядок в регионе, но недостаточно сильной, чтобы установить новый». Тегеран во многом сумел заполнить этот вакуум. В результате уже в конце правления Джорджа Буша-младшего и особенно при Бараке Обаме сложилось фактическое разделение влияния в Ираке между Вашингтоном и Тегераном. Заключенная в 2015 г. сделка по ядерной программе Ирана не только открыла путь к снятию международных санкций в отношении этой страны, но, как казалось, создала предпосылки для начала диалога между Вашингтоном и Тегераном по вопросам устройства Ближнего Востока, к чему достаточно давно призывали Збигнев Бжезинский, Роберт Гейтс и ряд других ведущих внешнеполитических экспертов Соединенных Штатов.

Сегодня мы наблюдаем новый резкий поворот в американской политике по отношению к Тегерану. Возвращение к курсу на «отбрасывание» и изоляцию Ирана будет означать и попытку разорвать иракский сектор шиитской дуги. Но насколько это возможно? Разумеется, нельзя ставить знак равенства между Ираном и шиитским арабским большинством в Ираке. Последнее не является консолидированным, Тегеран занимает позицию не только союзника и покровителя, но также и своеобразного арбитра по отношению к иракским шиитам. США могут попытаться опереться на какую-либо из шиитских сил в Ираке, но, скорее всего, это приведет к нарастанию внутреннего конфликта между шиитами, в результате чего большинство из них сделает выбор в пользу единоверцев на востоке. Иначе говоря, новая конфронтация с Ираном приведет к тому, что центральное правительство в Багдаде, где преобладают шииты, сначала окажется еще более ослабленным, а затем станет все явственнее сближаться с Тегераном.

Очевидно, что вплоть до разгрома или по крайней мере вытеснения ИГ из Ирака американцы не смогут создать для себя надежную опору среди иракских суннитов. Конечно, Вашингтон может попытаться сформировать новый, постигиловский баланс сил в Ираке, который учитывал бы интересы умеренных суннитов, предоставлял бы им долю влияния в центральном правительстве и контроль над частью территорий, которые пока находятся под властью ИГ. Но эта задача чрезвычайно сложна сама по себе, даже без отягощения антииранскими установками. Собственно, очередная задержка наступления на Мосул связана не столько с военно-тактическими и гуманитарными соображениями, сколько с острыми противоречиями вокруг того, кто займет и будет контролировать этот город. Стремление США ослабить иранское влияние и укрепить позиции суннитов с достаточно высокой степенью вероятности приведет к подрыву позиций правительства Хайдара аль-Абади. Основной оппонент нынешнего правительства в Багдаде – бывший премьер-министр Ирака Нури аль-Малики, несмотря на усилия сформировать вокруг себя новую, достаточно широкую коалицию, остается фигурой, провоцирующей противоречия между основными конфессиональными и этническими группами.

Не завершив разгром ИГ и провозглашая курс на «отбрасывание» Ирана, американцы делают все более призрачным сохранение единства Ирака. И ключом к будущему не только этого государства, но и всего Большого Ближнего Востока становятся курды. Сегодня именно курды в Ираке и Сирии являются наиболее ценными союзниками Соединенных Штатов в борьбе против ИГ. Иракский Курдистан с 1991 г. остается важнейшим форпостом американского присутствия в Месопотамии. Союз между США и иракскими курдами обеспечил последним сначала выживание (при Саддаме Хусейне), а затем автономный статус, близкий к фактическому суверенитету, и ряд экономических преимуществ. При этом Вашингтон удерживал иракских курдов от провозглашения полной независимости. Однако теперь, после изменения приоритетов американской политики в этом регионе, ситуация становится чрезвычайно благоприятной для достижения Иракским Курдистаном суверенитета. Подталкивать к форсированию независимости иракских курдов будет и то обстоятельство, что сейчас под их контролем находятся многие спорные территории, в том числе и крупнейшие нефтяные месторождения Киркука. Вполне возможно, что уже через несколько месяцев ситуация в Ираке начнет меняться не в пользу курдов.

В связи с этим с полной серьезностью следует рассматривать заявление президента Иракского Курдистана Масуда Барзани о проведении в ближайшие месяцы референдума о независимости. По всей видимости, взаимопонимание по этому вопросу практически достигнуто между двумя основными партиями Иракского Курдистана и стоящими за ними племенами Барзан и Талабани. Центральному правительству в Багдаде, скорее всего, придется принять итоги референдума, поскольку для этого есть конституционные основания. Но оспариваться могут границы независимого Курдистана, так как, согласно действующей Конституции Ирака, курдская автономия локализована в провинциях Дохук, Хавлер (Эрбиль), Сулеймани и Халабджа. Принадлежность Киркука остается открытым вопросом по причине огромной ценности этого нефтеносного региона, а также из-за смешанного этнического состава населения. Идея провозгласить Киркук столицей Иракского Курдистана популярна у курдов, но ее практическое воплощение может привести к новой конфронтации между Демократической партией Курдистана (Барзани) и Патриотическим союзом Курдистана (Талабани), контролирующим этот город. Возможность того, что Багдад даже после разгрома ИГ попытается силой вытеснить курдов из Киркука, представляется маловероятной.

Соединенные Штаты официально поддерживают территориальную целостность Ирака. Однако при Трампе готовность Вашингтона инвестировать значительные ресурсы и влияние в предотвращение распада Ирака, скорее всего, будет куда меньшей, чем при Обаме и Буше-младшем. Следует учесть, что, с точки зрения Израиля, к голосу которого более чем внимательно прислушиваются в Вашингтоне, появление курдского государства является желательной опцией. Если лидеры Иракского Курдистана сумеют выбрать правильный момент для референдума и провозглашения независимости, то США, скорее всего, признают распад Ирака свершившимся фактом и сосредоточат внимание на закреплении своих доминирующих позиций в новом государстве Машрика. В случае дальнейшего укрепления иранского влияния в Багдаде именно Курдистан останется важнейшим американским плацдармом на территории, в настоящий момент входящей в состав Ирака.

Основную угрозу независимости любой части Большого Курдистана представляет Турция. Однако, если независимость будет провозглашена Эрбилем, Анкара едва ли решится на ее силовое подавление. Пешмерга – серьезная сила, и развязывание полномасштабной войны против иракских курдов неизбежно приведет к дестабилизации в Турецком Курдистане, а также вовлечению в конфликт курдов сирийских. По всей видимости, и США, и Россия используют свое влияние, чтобы удержать Реджепа Тайипа Эрдогана от чрезмерно жесткой реакции на появление первого курдского независимого государства. В то же время Турцию и Иракский Курдистан связывает нефтяной бизнес, который может стать еще более прибыльным в случае его полной легализации на уровне межгосударственного торгового взаимодействия. Разумеется, для успокоения Эрдогана лидерам Иракского Курдистана вновь придется отмежеваться от Рабочей партии Курдистана и вообще от идеи собирания курдских земель. От этих заверений, впрочем, сама курдская ирредента никуда не исчезнет.

Провозглашение независимости Иракского Курдистана (условно это государство можно называть Южным Курдистаном), с одной стороны, будет означать крах регионального устройства, начало которому было положено договором Сайкса–Пико. С другой стороны, уже в среднесрочной перспективе Южный Курдистан может стать фактором нового регионального равновесия, своеобразным балансиром, предотвращающим чрезмерное усиление как Турции, так и Ирана. В этом смысле появление Южного Курдистана может рассматриваться позитивно и с точки зрения Москвы.

Положение суннитов в Ираке выходит на первый план в связи с приближающимся поражением ИГ. Отделение от Ирака контролируемых курдами территорий приведет к тому, что доля шиитов среди населения оставшейся части страны возрастет еще больше. Соответственно, предпочтительным для шиитов окажется государственное устройство, исключающее территориальное деление по религиозным и этническим признакам. Суннитам будут предлагаться посты в центральном правительстве (возможно, по принципу квотирования) независимо от того, кто из шиитских политических лидеров будет его возглавлять. Могут быть скорректированы договоренности о распределении других значимых постов. В частности, должность президента, закрепленная в настоящее время за курдами, может стать частью «суннитской квоты». Но этот компромиссный вариант будет испытываться на прочность с обеих сторон. Радикальные шиитские группы продолжат настаивать на максимальной реализации преимуществ, связанных с доминированием шиитов. В свою очередь, многие сунниты потребуют контроля над населенными пунктами и территориями, где сохраняется их преобладание. Причем маловероятно, что сторонники создания «суннистана» ограничатся только политической борьбой. Если же власти в Багдаде смирятся с обособлением суннитских территорий, то это откроет путь к окончательному распаду Ирака.

Внешние силы, безусловно, окажутся вовлечены в эти процессы, причем основное противостояние развернется между Ираном и аравийскими монархиями; существенный вклад в динамику конфликта также внесут США и Турция. Что касается России, то в ее интересах укрепление политического, экономического и военно-технического сотрудничества с правительством в Багдаде, а также с автономным (сегодня) либо независимым Южным Курдистаном. Москве нежелательна прямая вовлеченность в процессы, результатом которых может стать появление «суннистана» на территории Ирака. В то же время уже сейчас важно поддерживать каналы коммуникации с теми суннитскими силами в Ираке, которые заинтересованы в поиске политических решений существующих проблем.

Территориальное обособление суннитов в Ираке, конечно, затронет Москву, но не напрямую, а через Сирию. Появление «суннистана» аукнется и в других частях Машрика и Аравийского полуострова. Но появится ли вместо нынешней карты Большого Ближнего Востока что-нибудь вроде карты полковника Петерса? Здесь надо исходить из того, что проведение границ в соответствии с этноконфессиональным делением возможно, когда ведущие внутренние и международные акторы не готовы привлечь необходимое количество ресурсов для противодействия такому сценарию. Специфика ситуации вокруг Ирака состоит в том, что основные игроки едва ли захотят в ближайшее время аккумулировать и задействовать ресурсы, достаточные для предотвращения его частичного или полного распада. Ситуация в Сирии имеет ряд существенных отличий хотя бы потому, что крупные внешние игроки уже вложили в поддержку противоборствующих сторон значительные средства для достижения своих геополитических целей.

Сирийские альтернативы

Подобно тому как освобождение Мосула станет рубежом для определения будущего Ирака, контуры будущего Сирии начнут проявляться после освобождения от ИГ Ракки и других сирийских территорий, контролируемых этой экстремистской группировкой. Хотя органы управления ИГ уже передислоцированы из Ракки в окрестности Дейр-эз-Зора, ее взятие будет иметь большое политическое и символическое значение. Судя по всему, между США и Россией достигнуто принципиальное понимание, что освобождение Ракки пройдет под американским контролем. Соответственно, за Вашингтоном остается и выбор ударной силы, которой предстоит вести действия «на земле». И основная ставка, похоже, сделана на сирийских курдов. А это, в свою очередь, задает серьезные ограничения для американо-турецкого взаимодействия в Сирии и в регионе в целом.

Такой выбор Вашингтона вполне приемлем для Москвы, поддерживающей с сирийскими курдами рабочее взаимодействие и выступающей за предоставление конституционных гарантий автономного статуса подконтрольных им территорий. При молчаливом согласии Соединенных Штатов и России курдские районы могут быть объединены в один массив. В то же время международные игроки в обозримом будущем не поддержат независимость Рожавы либо ее объединение с Иракским Курдистаном. Рожава может стать очень важным фактором стабилизации в Сирии, выступив заодно и фактором сдерживания для неoосманистских устремлений руководства Турции.

Скорее всего, после вытеснения ИГ из Ракки контроль над этим городом и частью прилегающих территорий будет передан одной или нескольким суннитским группам, выступающим против Башара Асада. К этому моменту должны проясниться и перспективы реализации договоренностей относительно создания зон деэскалации в Сирии. Дальше события могут развиваться по четырем сценариям:

Резкое возрастание интенсивности конфликта, перегруппировка сил и формирование широкой коалиции, направленной на свержение режима Асада.

Поддержание тлеющего конфликта, в котором будут сковываться силы режима Асада, противостоящих ему суннитских группировок, Ирана и «Хезболлы», России, Турции, аравийских монархий.

Новые усилия по урегулированию конфликта, основой которых станет согласование принципиальных позиций сначала Москвой и Вашингтоном, а затем и другими внутренними и внешними акторами.

Молчаливое согласие основных игроков на распад Сирии вслед за возможным распадом Ирака.

Первый вариант будет означать разрастание кризиса вплоть до большой региональной войны, поскольку широкая антиасадовская коалиция практически неизбежно вступит в противостояние с Ираном и Россией. Второй вариант гораздо менее рискован и для США, и для Израиля, хотя в его рамках тоже неизбежны обострения и перегруппировки сил. Кроме того, он не дает никаких гарантий от реинкарнации ИГ или ей подобных террористических структур.

Поиск политического решения может дать результаты, если контуры компромисса согласуют Москва и Вашингтон, причем в случае российско-американского диалога речь должна идти не только о Сирии, но обо всем Ближневосточном регионе. Также весьма вероятно, что формула компромисса включит договоренности, связанные с российскими и американскими интересами в других регионах мира. Следует, однако, учесть, что достижение договоренностей между Москвой и Вашингтоном – необходимое, но недостаточное условие для прорыва в мирном урегулировании сирийского кризиса. Оборотной стороной многополярного мира является то, что даже согласие между США и Россией не гарантирует достижения желаемого ими результата в такого рода региональных конфликтах.

В общих чертах политическое решение сирийского кризиса может состоять в выработке такой формулы политического устройства, распределения сфер экономического влияния и решения проблем безопасности, которая позволит обеспечить длительное мирное сосуществование различных этноконфессиональных групп при широкой автономии контролируемых ими территорий и инклюзивном характере центрального правительства. Здесь, в частности, можно использовать опыт Таифской «Хартии национального примирения», положившей конец гражданской войне в Ливане, а также Конституции Ирака 2005 года. Однако в случае с современной Сирией более высока непосредственная вовлеченность в конфликт таких игроков, как Россия, США, Иран, Турция, аравийские монархии. Соответственно, сирийское урегулирование потребует компромисса относительно характера их дальнейшего присутствия в стране, если все-таки удастся сохранить хотя бы формальное единство Сирии. Можно предположить, что та или иная форма присутствия части этих внешних игроков станет одним из элементов системы гарантий безопасности для различных сторон сирийского конфликта, причем создание зон деэскалации, фактически неподконтрольных центральному правительству, все процессы существенно ускорит. Территориальная конфигурация, очевидно, будет меняться, но уже сейчас можно ожидать, что американцы закрепятся в сирийском Курдистане, россияне – на средиземноморском побережье и на территориях с преобладанием алавитов, турки – в провинции Идлиб. Ключевой вопрос – военное присутствие в Сирии подразделений Корпуса стражей исламской революции и отрядов «Хезболлы». Для администрации Трампа, Израиля, Саудовской Аравии это неприемлемо, для Турции – весьма нежелательно. Вместе с тем для правительства Башара Асада именно эти силы служат надежнейшей опорой.

Если здесь в принципе возможен компромисс, заключаться он может в том, что роль основного гаранта для алавитов и контролируемых ими политических и силовых структур перейдет к России. Добровольный или вынужденный какими-либо чрезвычайными обстоятельствами уход России из Сирии означал бы возникновение вакуума силы, который постараются заполнить США, Турция, страны Залива, с одной стороны, и Иран – с другой. Негативные последствия для всего региона не заставят себя ждать. Иначе говоря, момент, когда Москва могла ориентироваться на разработку и реализацию «стратегии выхода», похоже, остался в прошлом. Гарантировать мирное урегулирование сирийского конфликта или по крайней мере обеспечить достаточно устойчивое перемирие теперь практически невозможно без существенного военного присутствия России.

Долгосрочное нахождение в Сирии российской военной группировки более приемлемо для Турции и Израиля, чем иранское присутствие. Вместе с тем только российское присутствие позволит обеспечить приемлемое для Ирана соотношение сил в Сирии, если под давлением других игроков и внутренних проблем ему придется отказаться от дислокации в Сирии собственных формирований и отрядов «Хезболлы».

Вопрос о судьбе Башара Асада способен затянуть переговорный процесс на неопределенный срок. Однако в конечном счете только его цивилизованное решение откроет путь к созданию инклюзивного центрального правительства в Сирии. В настоящий момент лишь Россия и Иран, действуя совместно, в состоянии продиктовать Асаду, сколь долгим может быть его нахождение у власти и как оно должно завершиться. Убедить Тегеран поддержать в этом Москву можно, если иранские лидеры увидят возможности обеспечить свои интересы при появлении новых фигур в сирийском руководстве. В целом Иран в Сирии стоит перед серьезной дилеммой. В Тегеране, разумеется, хотели бы закрепления нынешнего положения вещей, при котором иранское влияние в той или иной мере распространяется на Ирак, Сирию, Ливан и Йемен как составляющие единого «фронта исламского сопротивления». Естественно, там были бы не прочь увидеть укрепление позиций последователей шиитской ветви ислама на Аравийском полуострове, основным препятствием чему служит монархия Саудитов. Но в то же время острой проблемой становится перенапряжение сил, необходимых для достижения этих целей. Если, несмотря ни на что, Тегеран сделает ставку на сохранение и даже расширение военного присутствия в Сирии (включая создание военно-морских баз на средиземноморском побережье), в конечном итоге он может оказаться в опасной изоляции. Альтернатива состояла бы в получении гарантий политического влияния в Дамаске при одновременном выводе сил Корпуса стражей исламской революции, других вооруженных подразделений и отрядов «Хезболлы» с территории Сирии. Приемлемые для Ирана политические руководители в Дамаске должны сохранить силовые рычаги. Если говорить по существу, то речь идет о недопущении политически мотивированного переформирования эффективных в военном отношении подразделений Сирийской Арабской Армии (включая вновь создаваемый 5-й штурмовой корпус), «Республиканской гвардии», а также служб безопасности, где доминируют алавиты. По всей видимости, именно это будет «красной линией» и, соответственно, ценой, которую придется заплатить противникам режима в Дамаске, если они действительно стремятся к политическому урегулированию и сохранению территориальной целостности Сирии.

Распад Сирии будет означать признание ведущими акторами двух невозможностей – победы какой-либо из сторон конфликта и нахождения взаимоприемлемой формулы мирного сосуществования представителей основных этноконфессиональных групп. При этом присутствие внешних сил в различных частях нынешней Сирии сохранится и после ее фактического распада.

Частичная дезинтеграция соседнего Ирака (отделение Курдистана) может послужить внешним фактором разрушения Сирии, но по-настоящему серьезной проблемой станет обособление «суннистана» на территории Ирака. Вслед за этим резко возрастет вероятность его объединения с частью подконтрольных суннитским формированиям областей Сирии, причем конфигурация нового образования может практически совпасть с конфигурацией территории, подконтрольной ИГ до начала наступления на Мосул и Ракку. Но даже если мировое сообщество признает распад Сирии свершившимся фактом, относительное умиротворение будет достигнуто лишь на части ее территории. «Суннистан» будет претендовать на Дамаск и Алеппо, а внешнее давление на «алавистан» не спадет до тех пор, пока там будет сохраняться значительное иранское военное присутствие. Наконец, после краха Сирии трудно будет остановить распространение цепной реакции распада на Ливан и Иорданию, а также на Аравийский полуостров. Под угрозой дестабилизации окажутся турецкий Курдистан и иранские провинции с высокой долей курдского, азербайджанского и арабского населения.

Баланс сотрудничества/соперничества между Россией, Турцией и Ираном

В этом контексте стоит вновь взглянуть на перспективы трехстороннего взаимодействия Москвы, Тегерана и Анкары. Уровень сотрудничества, который они продемонстрировали во второй половине 2016 – начале 2017 гг., может показаться беспрецедентным. Но сама идея такого сотрудничества отнюдь не нова. Так, Исмаил Гаспринский – выдающийся крымско-татарский просветитель и идеолог джадидизма – еще в 1896 г. написал работу «Русско-восточное соглашение», где выдвинул идею позитивного и взаимовыгодного сближения Российской империи как с Турцией, так и с Персией. Исмаил-бей весьма критичен насчет целей Запада: «Действуя то против России, то против мусульман, европейцы в том и другом случае извлекают выгоду и идут вперед… Если же посмотреть, с какой бессердечностью Европа угнетает весь Восток экономически, делаясь зверем каждый раз, когда дело коснется пенса, сантима или пфеннига, то становится очевидным, что Востоку нечего ждать добра от Запада». Гаспринский предлагал достичь соглашения с Османской империей и Персией о создании российских военно-морских баз на Средиземном море и «где-то вблизи» Индийского океана. Для Турции и Персии, по мнению Исмаил-бея, такое соглашение дало бы возможность «спокойнее заняться внутренним возрождением, перенимая формы не с Запада, а из России, как из страны, более близкой им по цивилизации и складу народной жизни».

Спустя 120 лет Россия, Турция и Иран имеют достаточно сложные отношения с Западом, и в этом смысле идеи Исмаила Гаспринского как будто обретают новую жизнь. В определенных обстоятельствах можно ожидать, что отдельные элементы этого дискурса будут воспроизведены в современной политической риторике. Однако реальной основой для формирования треугольника «Россия–Турция–Иран» стало временное сближение разнонаправленных интересов каждой из трех стран, обусловленное совокупностью внутренних и внешних факторов. В конечном счете сплочение России, Турции и Ирана в основном будет происходить не на почве антизападных сантиментов, а возможное разобщение – не в силу внезапно пробудившейся у кого-либо из них любви к ценностям «свободного мира».

Устойчивость «треугольника» в среднесрочной и долгосрочной перспективе далеко не гарантирована. Даже частичное изменение комбинации факторов и условий, способствовавших сближению Москвы, Тегерана и Анкары, может сначала подорвать эффективность трехстороннего взаимодействия, а то и вовсе его разрушить. В частности, достаточно податливой давлению Вашингтона, направленному на подрыв «треугольника», может оказаться Анкара. Если это давление вступит в резонанс с внутренними изменениями, сопровождающими становление персоналистского режима Реджепа Тайипа Эрдогана, то пересмотр позиции Турции приведет к распаду «треугольника».

Вместе с тем ряд важных обстоятельств пока работает на сохранение трехстороннего формата, поскольку альтернативой астанинскому процессу является возобновление с новой силой вооруженной конфронтации в Сирии. Следует к тому же учесть, что вне рамок трехстороннего формата стороны утратят важные механизмы контроля действий друг друга. Дефицит взаимного доверия между Москвой, Анкарой и Тегераном может быть компенсирован при условии, что каждая из сторон предпочтет стратегию, обеспечивающую всем участникам позитивный баланс выигрышей/потерь при сведении сопутствующих рисков к приемлемому уровню.

Цели российской политики в регионе Большого Ближнего Востока

В целом для России актуальным становится переопределение целей своей политики на Большом Ближнем Востоке. Если решение осени 2015 г. о прямой военной поддержке Башара Асада принималось в значительной степени в контексте украинского кризиса и усилий Запада по изоляции России, то в 2017 г. закрепление позиций Москвы в качестве одного из центров силы в регионе может быть отнесено к числу приоритетных задач нашей внешней политики.

Речь идет именно о ключевой позиции, позволяющей оказывать влияние и иметь точки опоры в различных частях региона. Это означает, что Москва не должна рассматриваться только в качестве союзника Башара Асада или негласного покровителя шиитской дуги. Принципиально важно исключить ситуацию, когда действия России будут интерпретироваться как якобы пристрастные по отношению к тем или иным религиозным или этническим группам в регионе. России необходимо сохранить партнерские отношения с Ираном, Турцией, Израилем, Египтом и Иорданией, а также поднять диалог с Саудовской Аравией, Катаром и ОАЭ до уровня партнерства. И, разумеется, достичь приемлемого уровня взаимопонимания с Соединенными Штатами и их основными партнерами по НАТО относительно путей разрешения конфликтов в регионе (включая и координацию действий на случай распада Ирака и Сирии). В сущности, это можно рассматривать как попытку трансформировать треугольник «Россия–Турция–Иран» в многосторонний контур, включающий всех основных акторов Большого Ближнего Востока. Без России эту задачу решить просто невозможно.

Обеспечение длительного российского присутствия в регионе потребует привлечения значительных ресурсов. Очевидно, что России необходимо уравновесить затраты серьезными экономическими преференциями как в самой Сирии, так и в других частях Большого Ближнего Востока, включая участие в послевоенном восстановлении и разработке природных ресурсов. Политические и военно-стратегические достижения нужно конвертировать в экономические дивиденды.

В конечном счете наша политика в регионе должна стать составной частью комплексной стратегии, нацеленной на обеспечение благоприятных условий для развития России в качестве державы, обеспечивающей наряду с Китаем переформатирование геоэкономического и геополитического ландшафта Большой Евразии. Этот процесс связан с сопряжением развития Евразийского экономического союза и китайского проекта Экономического пояса Шелкового пути, расширением Шанхайской организации сотрудничества, выстраиванием в континентальном масштабе транспортно-логистических цепочек и коридоров развития в широтном и меридиональном направлениях. Треугольник «Россия–Турция–Иран» мог бы стать опорой этого процесса на Большом Ближнем Востоке. К тому же заинтересованность стран Ближневосточного региона в мегапроектах, связанных с геоэкономикой Большой Евразии, может стать важным фактором, побуждающим к поиску компромиссов и снижению уровня конфронтации. А Большая Евразия обретет целостность лишь тогда, когда стабилизированный Большой Ближний Восток станет ее органичной частью. Впрочем, последнее обстоятельство предвещает, скорее, новую турбулентность, поскольку глобальные геополитические трансформации неизбежно встретят сопротивление ряда национальных и наднациональных акторов, стремящихся сохранить привилегированные позиции в нынешнем мировом порядке.

Россия. Ирак. Сирия. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2258195 Дмитрий Ефременко

До основания, а затем…

Устарел ли контроль над ядерными вооружениями?

Алексей Арбатов – академик РАН, руководитель Центра международной безопасности Института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова Российской Академии наук, в прошлом участник переговоров по Договору СНВ-1 (1990 г.), заместитель председателя Комитета по обороне Государственной думы (1994–2003 гг.).

Резюме Если откажемся от наработанных за полвека норм и инструментов контроля над ядерным оружием, останемся у разбитого корыта. Необходимо срочно спасать эту сложную и бесценную конструкцию и, опираясь на такой фундамент, продуманно ее совершенствовать.

Противостояние России и Запада и начало нового цикла гонки вооружений вернули проблемы ядерного оружия на авансцену мировой политики после двадцати лет забвения. Администрация Дональда Трампа не считает приоритетом прогресс в контроле над ядерным оружием, что по идее должно послужить стимулом для Москвы к существенному пересмотру курса в данной области. Но в какую сторону? Этот вопрос остается открытым.

Ядерный романтизм в консервативную эпоху

На Валдайском форуме в октябре 2016 г. президент России Владимир Путин заявил: «Ядерное оружие является фактором сдерживания и фактором обеспечения мира и безопасности во всем мире», его нельзя «рассматривать как фактор какой бы то ни было потенциальной агрессии». Следует отметить, что столь положительная и в чем-то даже романтическая оценка роли ядерного оружия высказывается у нас на самом высоком государственном уровне впервые – такого не было ни во времена СССР, ни в демократической России.

Впрочем, многое зависит от интерпретации. Если эти слова – пожелание того, как должно быть, пока ядерное оружие существует в качестве объективной реальности, на это нечего возразить. Возможно, имелось в виду, что ядерное оружие должно быть предназначено только для ответного удара, и этой возможностью следует сдерживать агрессора от нападения («фактор сдерживания»). И что его недопустимо применять в первом ударе («как фактор потенциальной агрессии»). В таком случае мы имеем дело с одним из вариантов формулировки концепции стратегической стабильности как состояния стратегических взаимоотношений сторон, при котором сводится к минимуму вероятность ядерной войны, во всяком случае – между двумя сверхдержавами.

Однако если приведенное высказывание отражает представление о существующем порядке вещей, то с ним нельзя согласиться без существенных оговорок.

Фактор агрессии или ее сдерживания?

Первая оговорка состоит в том, что все девять нынешних государств, имеющих ядерное оружие, в своих официальных военных доктринах или по умолчанию допускают применение его первыми.

До недавнего времени КНР и Индия были единственными двумя странами, принявшими обязательство о неприменении ядерного оружия первыми. Но в Китае идет дискуссия об отказе от этого принципа ввиду растущей возможности США поражать китайские ядерные средства высокоточными неядерными системами большой дальности. А Индия, судя по всему, изменила свое прежнее обязательство, заявив, что оно распространяется только на неядерные государства, и это сближает ее стратегию с доктринами России и Соединенных Штатов.

Американские союзники по НАТО – Великобритания и Франция – всегда доктринально допускали применение ядерного оружия первыми, хотя их ядерные силы в сокращенном составе технически более всего соответствуют концепции сугубо ответного удара, во всяком случае в отношении России (а до того – СССР).

Пакистан открыто и безоговорочно придерживается концепции первого применения ядерного оружия (как оперативно-тактического, так и средней дальности) против Индии, имеющей большое превосходство по силам общего назначения.

Израиль не признает и не отрицает наличия у него ядерного оружия. Но ввиду специфики его геополитического окружения ни у кого нет сомнений, что Тель-Авив негласно придерживается концепции первого ядерного удара.

У Северной Кореи вместо доктрины – идеологические декларации с угрозами применения ядерного оружия. В свете малочисленности и уязвимости ее ядерных средств в противоборстве с ядерной сверхдержавой в лице США первый удар – единственный способ применить ядерное оружие (и после этого погибнуть).

Тем более сказанное выше относится к двум ведущим ядерным державам. Российская официальная военная доктрина недвусмысленно предусматривает не только ответный ядерный удар (в качестве реакции на нападение на РФ и ее союзников с использованием ядерного и других видов оружия массового уничтожения, ОМУ), но также и первый ядерный удар: «Российская Федерация оставляет за собой право применить ядерное оружие… в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». В таком случае ядерный удар будет иметь целью «нанесение неприемлемого ущерба агрессору в любых условиях обстановки».

В военной политике Соединенных Штатов тоже всегда допускалась возможность использования ядерного оружия первыми, как гласит американская ядерная доктрина от 2010 г., «для узкого набора сценариев». Обеспечивая гарантии безопасности союзникам в Европе и Азии, США имеют варианты ядерного ответа на нападение на них с использованием обычного оружия или других видов ОМУ и потому «не готовы в настоящее время принять безоговорочную политику сдерживания ядерного нападения как единственного предназначения ядерного оружия…».

Таким образом, Россия, Соединенные Штаты и другие государства, обладающие ядерным оружием, допускают, помимо ответного удара, те или иные варианты применения ядерного оружия первыми (т.е. как «фактор агрессии»). Такие варианты включены в их понимание ядерного сдерживания (т.е. «фактора обеспечения мира и безопасности во всем мире»). Объясняется этот доктринальный симбиоз тем, что все они без исключения считают «фактором агрессии» только первый ядерный удар вероятного противника. А сами намерены применить ядерное оружие первыми исключительно в ответ на агрессию с использованием других видов ОМУ или обычных вооружений.

В связи с этим следует подчеркнуть, что исторически во многих войнах, особенно после 1945 г., каждая сторона считала, что, даже ведя наступательные операции, она обороняется, отражая реальную или неминуемо грозящую агрессию. Это влекло за собой или могло повлечь эскалацию конфликта. Карибский ракетный кризис октября 1962 г. наглядно продемонстрировал возможность ядерной войны из-за потери контроля над событиями, а не в результате спланированной агрессии. Несколько раз чистое везение спасало мир от ядерной катастрофы, хотя тогда уже существовало взаимное ядерное сдерживание (пусть асимметричное) и ни одна из сторон не хотела прямого конфликта.

Похожие, хотя и не столь опасные ситуации эскалации взаимных оборонительных действий имели место во время берлинского кризиса 1961 г., в ходе вьетнамской (1964–1972 гг.), афганской (1979–1989 гг.) и первой иракской войн (1990 г.). То же можно сказать о четырех ближневосточных войнах (1957, 1967, 1973 и 1983 гг.), фолклендском конфликте (1982 г.), индо-пакистанской и ирано-иракской войнах (1971 и 1980–1988 гг.) и ряде других событий такого рода. Причем некоторым из них сопутствовали открытые угрозы применения ядерного оружия и повышение уровней его готовности ведущими государствами.

Нынешняя конфронтация России и НАТО в Европе, многосторонний характер кризисов на Ближнем Востоке в сочетании с развитием новейших ядерных и обычных высокоточных вооружений и изощренных информационно-управляющих систем порождают угрозу быстрой непреднамеренной эскалации обычного (даже локального) конфликта между великими державами к ядерной войне. Эта угроза усугубляется «новаторскими» концепциями применения ядерного оружия в стратегиях ведущих государств.

Опасные новации

Во времена прошлой холодной войны вероятность быстрой (и даже изначальной) эскалации крупного вооруженного конфликта в Европе к применению ядерного оружия со стороны НАТО и Варшавского договора принималась как данность (а на континенте было развернуто в общей сложности до 17 тыс. единиц тактических ядерных средств). После окончания холодной войны тактические ядерные силы сторон были многократно сокращены, а апокалипсические сценарии были на четверть века забыты.

Но кризис вокруг Украины и наращивание вооруженных сил по обе стороны новых границ между Россией и НАТО вернули прежние страхи в европейскую политику. Масштабные военные учения сторон стали регулярно проводиться с имитацией применения тактических ядерных средств. Оружие такого класса в количестве нескольких сотен единиц все еще размещено вместе с силами общего назначения на передовых базах России и в американских хранилищах на территории стран НАТО.

Однако есть и новшества, чреватые не меньшей опасностью: концепции избирательного применения стратегических ядерных вооружений. Соединенные Штаты с начала 1960-х гг. экспериментировали со стратегией контрсиловых ядерных ударов – поражения стратегических сил и других военных объектов СССР, избегая разрушения городов (во всяком случае, на первых этапах войны). Но все эти планы разбивались о вероятность массированного ядерного ответа другой стороны.

Перемены начались много лет спустя: в 2003 г. в официальных российских документах появились планы «деэскалации агрессии... угрозой нанесения или непосредственно осуществлением ударов различного масштаба с использованием обычных и/или ядерных средств поражения». Причем предполагалась возможность «дозированного боевого применения отдельных компонентов Стратегических сил сдерживания».

С тех пор издания военной доктрины РФ не упоминали подобных концепций, и на время они ушли в тень. Но в условиях нынешнего обострения напряженности в профессиональную печать стали периодически просачиваться сходные идеи, возможно, отражая закрытые стратегические изыскания уполномоченных организаций. Можно в связи с этим предположить, что в России, США (и, видимо, в КНР) прорабатываются концепции избирательного применения стратегического ядерного оружия.

Например, военные профессионалы из закрытых институтов Минобороны РФ подчеркивают «…ограниченный характер первого ядерного воздействия, которое призвано не ожесточить, а отрезвить агрессора, заставить его прекратить нападение и перейти к переговорам. При отсутствии желательной реакции предусматривается нарастающее массирование использования ядерного оружия как в количественном отношении, так и по энерговыделению. Поэтому… первое ядерное воздействие Российской Федерации может носить ограниченный характер. Реакция противника просчитывается в форме как массированного, так и ограниченного ядерного удара. Более вероятным, на наш взгляд, можно считать второй вариант. В его пользу говорит тот факт, что США являются страной, где родилась концепция ограниченной ядерной войны». В качестве возможных средств таких действий рассматриваются, в частности, новые тяжелые наземные ракеты шахтного базирования типа «Сармат», поскольку уязвимость пусковых установок не позволяет полагаться на них для осуществления ответного удара в случае массированной контрсиловой атаки США.

Судя по всему, и Соединенные Штаты, в свою очередь, реанимируют концепции ограниченной стратегической ядерной войны в виде «подогнанных (tailored) ядерных опций». Как оружие таких ударов обсуждаются, например, перспективные ядерные авиационные крылатые ракеты большой дальности (LRSO – long-range stand-off missile) и управляемые авиабомбы с вариативной мощностью заряда (В-61-12).

Чаще всего в России подобные избирательные удары предлагаются как ответ на массированную неядерную «воздушно-космическую агрессию» США и НАТО (вроде многократно расширенного варианта налетов на Югославию, Афганистан или Ирак). А в США такие «опции» прорабатываются как реакция на ограниченное «ядерное воздействие» со стороны России (а также имея в виду Китай). В реальности Соединенные Штаты не имеют ни планов, ни достаточных средств для неядерной «воздушно-космической агрессии» против России, особенно если речь идет об ударе по ее стратегическим ракетным силам. Эти сценарии существуют в воображении российских стратегов. Однако взаимная разработка планов избирательных стратегических ударов угрожает молниеносно перевести на глобальный уровень любое локальное (и даже случайное) вооруженное столкновение двух сверхдержав.

Хотелось бы спросить авторов российской концепции: почему они думают, что Соединенные Штаты в ходе обмена ограниченными ударами, в конце концов, первыми дадут «задний ход»? Видимо, подсознательно здесь присутствует стереотип: в США живут богаче и ценят жизнь выше, а патриотизм – ниже, чем в России. Возможно, применительно к большой и долгой обычной войне это не лишено оснований (достаточно сравнить отношение общества двух стран к войнам во Вьетнаме и Афганистане). Однако упускается из вида, что ядерное оружие и в этом смысле является «великим уравнителем»: и богатым, и бедным одинаково не хочется, чтобы они сами, их дети и внуки превратились в «радиоактивную пыль». Во всяком случае, исторический опыт кризисов холодной войны не подтверждает представления о трусливости американцев, а с тех пор уровень жизни в России и на Западе стал менее контрастным.

Сопутствующая идея, набирающая ныне обороты, состоит в том, что после большого сокращения ядерных арсеналов за прошедшие четверть века ядерная война снова стала возможна и не повлечет глобальной катастрофы. Вот один из образчиков такого прогнозирования: «Решившись на контрсиловой превентивный удар по России… США имеют основания рассчитывать на успех… В итоге до 90 процентов российского ядерного потенциала уничтожается до старта. А суммарная мощность ядерных взрывов составит около 50–60 мегатонн… Гибель миллионов американцев, потеря экономического потенциала будут перенесены относительно легко. Это умеренная плата за мировое господство, которое обретут заокеанская или транснациональная элиты, уничтожив Россию…» В качестве спасительной меры, утверждает автор, создание 40–50 «боеприпасов (в 100 МТ) в качестве боеголовок для тяжелых МБР или сверхдальних торпед гарантирует доведение до критически опасных геофизических зон на территории США (Йеллоустонский супервулкан, разломы тихоокеанского побережья США)... Они гарантированно уничтожат США как государство и практически всю транснациональную элиту».

Можно было бы отмахнуться от таких идей как не составляющих предмет стратегического анализа и требующих услуг специалистов другого профиля, но не все так просто. Их автор (Константин Сивков) много лет служил в Генеральном штабе Вооруженных сил РФ и принимал участие в разработке военно-доктринальных документов государства. В других работах этого специалиста, как и в публикациях упомянутых выше экспертов, вопреки официальной линии Москвы, приводятся вполне убедительные расчеты невозможности массированного поражения не только российских ракетных шахт, но и значительной части промышленности высокоточным неядерным оружием. Также следует напомнить, как пару лет назад один из центральных каналов российского телевидения в репортаже о заседании военно-политического руководства самого высокого уровня как бы «случайно» показал картинку именно такой суперторпеды, вызвав немалый ажиотаж на Западе.

Приведенные примеры не позволяют безоговорочно принять тезис известного российского политолога Сергея Караганова: «Наличие ядерного оружия с имманентно присущей ему теоретической способностью уничтожения стран и континентов, если не всего человечества, изменяло мышление, “цивилизовало”, делало более ответственными правящие элиты ядерных держав. Из этих элит вымывались или не подпускались к сферам, связанным с национальной безопасностью, люди и политические группы, взгляды которых могли бы привести к ядерному столкновению». И дело не в том, что до «ядерной кнопки» могут добраться экстремисты или умалишенные, а в том, что замкнутые институты имеют склонность генерировать узко технико-оперативный образ мышления, совершенно оторванный от реальности и чреватый чудовищными последствиями в случае его практической имплементации.

Так или иначе, приведенные концепции насколько искусственны, настолько и опасны. Россия и США уже второй год не могут договориться о координации обычных авиаударов даже по общему противнику в Сирии, а что уж говорить о негласном взаимопонимании «правил» обмена избирательными ядерными ударами друг по другу! Касательно приемлемости ядерной войны при сокращенных потенциалах, даже если принять крайне спорные прогнозы минимального ответного удара России мощностью в 70 мегатонн (10% выживших средств), надо обладать экзотическим мышлением для вывода, что российский ответ (5 тыс. «хиросим») не будет означать полного уничтожения Cоединенных Штатов и их союзников вместе со всеми элитами.

В реальности нет никаких оснований полагать, что ядерное оружие теперь и в будущем может стать рациональным инструментом войны и ее завершения на выгодных условиях. Однако есть риск (особенно после смены руководства США), что государственные руководители, не владея темой, не имея доступа к альтернативным оценкам и тем более не ведая истории опаснейших кризисов времен холодной войны, поверят в реализуемость подобных концепций. Тогда в острой международной ситуации, стремясь не показать «слабину», они могут принять роковое решение и запустить процесс неконтролируемой эскалации к всеобщей катастрофе.

Банализация и рационализация ядерного оружия и самой ядерной войны, безответственная бравада на эти запретные ранее темы – опаснейшая тенденция современности. Парадоксально, что отмеченные стратегические новации выдвинуты в условиях сохранения солидного запаса прочности паритета и стабильности ядерного баланса России и США. Похоже, что даже классическое двустороннее ядерное сдерживание в отношениях двух сверхдержав (не говоря уже о других ядерных государствах) «поедает» само себя изнутри. Впредь едва ли можно надеяться только на него как на «фактор обеспечения мира и безопасности».

Нельзя не признать, что традиционные концепции и методы укрепления стратегической стабильности не способны устранить данную опасность. Для этого нужны новые принципы стратегических отношений великих держав и механизмы обоюдного отказа от опасных стратегических новаций. Но их невозможно создать в условиях распада контроля над ядерным оружием и неограниченной гонки вооружений.

Спасло ли мир ядерное сдерживание?

Вторая оговорка в отношении упомянутой в начале статьи «валдайской формулы» заключается в том, что ядерный «фактор сдерживания» реализуется исключительно в рамках системы и процесса контроля над вооружениями и их нераспространения – и никак иначе. Сейчас, на кураже ниспровержения прежних истин, по этому поводу высказываются сомнения. Например, цитировавшийся выше Сергей Караганов пишет, что «…баланс полезности и вредности контроля над вооружениями подвести крайне трудно». Тем не менее это сделать легко – при всей сложности проблематики ядерных вооружений.

До начала практического контроля над вооружениями (ведя отсчет с Договора 1963 г. о частичном запрещении ядерных испытаний) мир неоднократно приближался к грани ядерной войны. Характерно, что упомянутый выше самый опасный эпизод – Карибский кризис – помимо конфликта СССР и США из-за Кубы, был главным образом вызван именно динамикой ядерного сдерживания. Отвечая на большой блеф советского лидера Никиты Хрущева о ракетном превосходстве после запуска спутника в 1957 г., Соединенные Штаты начали форсированное наращивание ракетно-ядерных вооружений. Администрация Джона Кеннеди, придя к власти в 1961 г., унаследовала от предшественников 12 старых межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и две первые атомные подводные лодки с баллистическими ракетами (БРПЛ). Однако уже в 1967 г. американские стратегические ядерные силы (СЯС) увеличились по числу ракет в 40 раз (!). Поняв, куда идут процессы, Хрущев санкционировал переброску ракет средней дальности на Кубу, чтобы хоть замедлить быстро растущее отставание от США. Остальное хорошо известно.

Так ядерное сдерживание чуть не привело к ядерной войне. Можно до бесконечности спорить, спасло ли мир ядерное оружие или нет. И то и другое недоказуемо, поскольку, слава Богу, ядерной войны в те годы не случилось. Но в течение ста лет после битвы при Ватерлоо и до августа 1914-го большой войны в Европе тоже не произошло, хотя ядерного оружия не было, как и на протяжении полутора веков между Тридцатилетней войной и наполеоновским нашествием. А малых войн случалось множество, как и в годы холодной войны, причем через своих клиентов великие державы воевали и друг с другом.

После Договора 1963 г. в течение последующего полувека была создана обширная система ограничения и нераспространения ядерного оружия. Последний кризис холодной войны произошел осенью 1983 г., причем тоже из-за динамики ядерного сдерживания: развертывания новых ракет средней дальности СССР, а в ответ и аналогичных ракет США и провала переговоров по ограничению ядерных вооружений. Вывод очевиден: международные конфликты на фоне неограниченной гонки ядерных вооружений периодически подводят мир к грани ядерного Армагеддона. А в условиях процесса и режимов контроля над вооружениями – нет.

Отрицать прямую и обратную корреляцию мира и контроля над вооружениями можно, только если не желать признавать очевидного. Именно соглашения об ограничении и сокращении ядерного оружия стабилизировали военный баланс на пониженных уровнях и сыграли решающую роль в спасении мира от глобальной войны. Точно так же четко прослеживается взаимосвязь успехов и провалов диалога великих держав по ядерному разоружению и соответственно – прогресса или регресса режима нераспространения ядерного оружия.

Тем не менее, если исходить из того, что сдерживание, наряду с соглашениями великих держав, явилось одним из факторов спасения мира от ядерной войны в прошлом, то это отнюдь не значит, что так будет продолжаться в будущем. Отношения стабильного стратегического паритета сложились исключительно между СССР/Россией и США, хотя и здесь сейчас нарастают возмущающие факторы. Но нет оснований рассчитывать на тот же эффект в отношениях других ядерных государств, например, Индии и Пакистана. Тем более это относится к Северной Корее и возможным будущим обладателям ядерного оружия, если продолжится его распространение, что неизбежно в случае провала переговоров по дальнейшему сокращению ядерных арсеналов.

А через новые ядерные государства это оружие или оружейные материалы и экспертиза неизбежно рано или поздно попадут в руки террористов, что положит катастрофический конец роли ядерного оружия как «фактора обеспечения мира и безопасности». Ядерное сдерживание, согласно вечным законам гегелевской диалектики, убьет само себя. Это тем более так, поскольку в настоящее время разворачивается беспрецедентный кризис системы контроля над ядерным оружием.

Распад системы: есть ли повод для волнения?

Впервые за более чем полвека переговоров и соглашений по ядерному оружию (после Договора 1963 г.) мир оказался перед перспективой потери уже в ближайшее время договорно-правового контроля над самым разрушительным оружием в истории человечества.

Наиболее слабым звеном в системе контроля над ядерным оружием является Договор РСМД между СССР и США от 1987 года. Стороны уже несколько лет обвиняют друг друга в нарушении Договора, и после смены администрации в Вашингтоне в обозримом будущем он может быть денонсирован. В России к этому соглашению относятся скептически, что регулярно проявляется в высказываниях государственных руководителей. Еще более настораживает, что в новой «Концепции внешней политики» от 2016 г. он даже не упомянут в числе договоров, которым привержена Москва.

Обычно в вину Договору РСМД вменяется, что согласно его положениям было ликвидировано в два с лишним раза больше советских, чем американских ракет (соответственно 1836 и 859), и этой арифметикой до сих пор возмущаются многие российские эксперты в погонах и без. Но дело не просто в том, что советских ракет было развернуто намного больше и соответственно до «нуля» пришлось больше их сокращать. Еще важнее, что по высшей стратегической математике СССР все равно остался в выигрыше по качеству. Ведь для него был устранен, по сути, элемент стратегической ядерной угрозы, особенно ракеты «Першинг-2», способные с коротким подлетным временем (7 минут) наносить точные удары по подземным командным центрам высшего военно-политического руководства в Московском регионе. А непосредственно для американской территории Договор никак угрозу не уменьшил, поскольку советские ракеты средней дальности ее по определению не достигали.

Другой аргумент против Договора состоит в том, что ракеты средней дальности нужны России для ударов по базам ПРО США в Европе. Между тем все непредвзятые оценки показывают, что эти системы не способны перехватить российские МБР ни на разгонном участке, ни вдогонку. Кстати и президент Путин заявлял, что новые системы РФ могут преодолеть любую ПРО США.

Довод о том, что нужно отвечать на ядерные ракеты средней дальности третьих стран, не участвующих в Договоре, тоже неубедителен. Поскольку Великобритания и Франция не имеют ракет такого класса, из пяти остальных ядерных государств КНР и Индия – стратегические союзники России, Пакистан нацеливает ракеты только на Индию, Израиль – на исламских соседей, а КНДР – на американских дальневосточных союзников, а в перспективе – на США.

В любом случае Россия обладает большим количеством достратегических ядерных средств для сдерживания третьих стран, помимо стратегического потенциала для сдерживания Соединенных Штатов, часть которого может быть нацелена по любым другим азимутам. И уж если этой огромной мощи недостаточно для сдерживания третьих ядерных государств, то дополнительное развертывание наземных баллистических и крылатых ракет средней дальности делу не поможет. Придется рассчитывать на противоракетную оборону в составе модернизированной Московской ПРО А-235, новейших систем С-500 и последующих поколений подобных средств. А заодно пересмотреть позицию о необходимости отказа от систем ПРО или их жесткого ограничения.

Вопреки критике Договора при современном геополитическом положении России он намного важнее для ее безопасности, чем 30 лет назад. В случае его краха и в ответ на развертывание ныне запрещенных российских систем оружия возобновится размещение американских ракет средней дальности, причем не в Западной Европе, как раньше, а на передовых рубежах – в Польше, Балтии, Румынии, откуда они смогут простреливать российскую территорию за Урал. Это заставит Москву с огромными затратами повышать живучесть ядерных сил и их информационно-управляющей системы.

Кризис контроля над ядерным оружием проявляется и в том, что вот уже шесть лет не ведется переговоров России и США по следующему договору СНВ – самая затянувшаяся пауза за 47 лет таких переговоров. В 2021 г. истечет срок текущего Договора СНВ, и в контроле над стратегическими вооружениями возникнет вакуум. Времени для заключения нового договора, в свете глубины разногласий сторон по системам ПРО и высокоточным неядерным вооружениям, все меньше. При этом новая администрация Белого дома не проявляет заинтересованности в заключении нового договора СНВ до 2021 г. или в его продлении до 2026 года.

Именно с середины 2020-х гг. Соединенные Штаты приступят к широкой программе обновления своего стратегического ядерного арсенала (стоимостью до 900 млрд долл.), а также, вероятно, расширят программу ПРО, на что Россия будет вынуждена отвечать. Причем в отличие от периода холодной войны эта ракетно-ядерная гонка будет дополнена соперничеством по наступательным и оборонительным стратегическим вооружениям в неядерном оснащении, а также развитием космического оружия и средств кибервойны. Новейшие системы оружия особенно опасны тем, что размывают прежние технические и оперативные разграничения между ядерными и обычными, наступательными и оборонительными, региональными и глобальными вооружениями.

К тому же гонка вооружений станет многосторонней, вовлекая, помимо США и России, также КНР, страны НАТО, Индию и Пакистан, Северную и Южную Кореи, Японию и другие государства. Геополитическое положение России обуславливает ее особую уязвимость в такой обстановке.

Уже два десятилетия по вине Вашингтона в законную силу не вступает Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). По их же вине недавно «заморожено» соглашение о ликвидации избыточного запаса плутония. Переговоры по запрещению производства разделяющихся материалов (оружейного урана и плутония) в военных целях (ДЗПРМ) много лет стоят в тупике на Конференции по разоружению в Женеве. По российской инициативе за последние три года прекратилось сотрудничество РФ и США по программам безопасной утилизации, физической сохранности и защите ядерных вооружений, материалов и объектов.

Конференция по рассмотрению Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) в 2015 г. закончилась провалом. Северная Корея, которая вышла из ДНЯО в 2003 г., продолжает испытания ядерного оружия и баллистических ракет. В апреле 2017 г. от нее дистанцировался даже главный покровитель – Китай. Настрой новой администрации и Конгресса против многостороннего соглашения об ограничении иранской ядерной программы от 2015 г. может нанести окончательный удар по ДНЯО. Дальнейшее распространение ядерного оружия будет происходить главным образом рядом с российскими границами (Иран, Турция, Египет, Саудовская Аравия, Южная Корея, Япония).

Если и когда это оружие попадет в руки террористов, Россия – с недавнего времени лидер в борьбе с международным терроризмом – может стать одним из первых объектов их мщения, тем более в свете уязвимости ее геополитического положения и проницаемости южных границ.

Рецепты летального исхода

Традиционный контроль над ядерным оружием зиждился на ярко выраженной биполярности миропорядка, примерном равновесии сил сторон и согласовании классов и типов оружия в качестве предмета переговоров. Ныне миропорядок стал многополярным, равновесие асимметричным, а новые системы оружия размывают прежние разграничения. Контроль над вооружениями и предотвращение ядерной войны необходимо своевременно адаптировать к меняющимся условиям. Но надстраивать здание нужно на твердом и испытанном фундаменте – таково элементарное правило любой реконструкции.

В упоминавшейся выше статье Сергей Караганов пишет о необходимости выработки «новых схем ограничения вооружений». В качестве таковых он предлагает «не традиционные переговоры по сокращению (ликвидации) ядерного оружия... Пора и в расчетах, и в переговорах, если их все-таки вести, отходить от бессмысленного принципа численного паритета… Вместо этого стоит начать диалог всех ядерных держав (в том числе, возможно, даже Израиля и Северной Кореи…) по укреплению международной стратегической стабильности. Сопредседателями диалога могут быть Россия, США и Китай. Цель – предотвращение глобальной войны, использования ядерного оружия. Он должен быть направлен именно на повышение стабильности, предсказуемости, донесения друг до друга опасений, предотвращения новых дестабилизирующих направлений гонки вооружений. Особенно основанных на новых принципах средств противоракетной обороны в динамическом взаимодействии с наступательными вооружениями. Естественно, диалог должен включать и обсуждение неядерных, но де-факто стратегических вооружений. А также средств кибервойны… Таким образом, – пишет этот авторитетный специалист, – цель диалога – не собственно сокращение арсеналов, а предотвращение войны через обмен информацией, разъяснение позиций, в том числе причин развертывания тех или иных систем, доктринальных установок, укрепление доверия или по крайней мере уменьшения подозрений».

Прежде всего по поводу приведенного подхода следует отметить, что у Москвы и Вашингтона уже есть совместная концепция стратегической стабильности, предметно согласованная в первый и, к сожалению, последний раз в 1990 году. Ее суть (состояние стратегических отношений, устраняющее стимулы для первого удара) вполне актуальна. Что касается конкретных способов укрепления стабильности (взаимоприемлемое соотношение наступательных и оборонительных средств, снижение концентрации боезарядов на носителях и акцент на высокоживучие системы оружия), они, безусловно, требуют обсуждения и дополнения. Нужно учесть появление новейших наступательных и оборонительных вооружений, затронутые выше опасные концепции их применения, киберугрозы, распространение ядерного и ракетного оружия. Но расширение круга участников таких переговоров преждевременно. В обозримом будущем было бы величайшим успехом достичь взаимопонимания хотя бы в двустороннем формате, а уже затем думать о его расширении.

Кроме того, отвлеченное обсуждение стратегической стабильности сродни популярным в Средние века схоластическим диспутам. Это не приведет к конкретному результату, вроде упомянутого Карагановым «предотвращения новых дестабилизирующих направлений гонки вооружений». Едва ли можно рассчитывать, что оппоненты просто силой аргументов убедят друг друга отказаться от вызывающих беспокойство программ – без достижения взаимных компромиссов в виде ограничения и сокращения конкретных вооружений. А раз так, то и «численному паритету» нет альтернативы: ни одна из сторон не согласится юридически закрепить свое отставание.

Это суждение подтверждает практический опыт. Ведущиеся в течение последних лет американо-китайские консультации по стратегической стабильности при неравенстве потенциалов не породили ничего (кроме совместного словаря военных терминов). Та же участь постигла переговоры «большой ядерной пятерки», начавшиеся с 2009 г.: ничего конкретного, кроме общих благих пожеланий, согласовать не удалось. Наконец, есть опыт диалога России и Соединенных Штатов, который шел до 2012 г. по системам ПРО в контексте стратегической стабильности. Интеллектуальное взаимодействие потерпело фиаско, поскольку США не соглашались ни на какие ограничения ПРО, а Россия их и не предлагала, требуя «гарантий ненаправленности».

Если бы удалось организовать предлагаемый Сергеем Карагановым форум «девятки» по стратегической стабильности, он в лучшем случае вылился бы в бесплодный дискуссионный клуб, а в худшем – в площадку для взаимной ругани (тем более с участием таких своеобразных стран, как Израиль и КНДР).

Единственное содержательное определение стабильности от 1990 г. потому и состоялось, что согласовывалось в рамках переговоров о Договоре СНВ-1 и нашло воплощение в его статьях и обширнейшей интрузивной системе верификации и мер доверия. Поэтому паритет, количественные уровни, подуровни и качественные ограничения являются самым оптимальным и доказавшим свою практичность фундаментом соглашений по укреплению стабильности. В достигнутых с начала 1970-х гг. девяти стратегических договорах сокращение и ограничение вооружений, меры доверия и предсказуемости – отнюдь не самоцель, а способ практического (в отличие от теоретического) приближения к главной цели – предотвращению ядерной войны.

Разрушить существующую систему контроля над вооружениями проще простого, для этого даже не надо ничего делать – без постоянных усилий по ее укреплению она сама разрушается под давлением политических конфликтов и военно-технического развития. А вот создать на ее обломках нечто новое невозможно, тем более если предлагается привлечь скопом все ядерные государства и говорить одновременно обо всех насущных проблемах.

Об интересах России

После смены власти в Вашингтоне сохранение и совершенствование режимов контроля над ядерным оружием впредь могла бы обеспечить только Россия. Конечно, в том случае, если бы она этого захотела. Однако ни на США, ни на КНР или НАТО/Евросоюз рассчитывать не приходится. Помимо ответственности России как великой державы и ядерной сверхдержавы за эту кардинальную область международной безопасности, побудительным мотивом могут быть и другие соображения. При трезвом анализе ситуации, избавленном от политических обид и «ядерного романтизма», Москва должна быть больше всех заинтересована в этом с точки зрения национальной безопасности.

Во-первых, потому что гонку ядерных вооружений теперь намерены возглавить Соединенные Штаты, так зачем предоставлять им свободу рук? В интересах России понизить стратегические «потолки», загнать под них гиперзвуковые средства, вернуться к вопросу согласования параметров и мер доверия применительно к системам ПРО. Тем более что РФ интенсивно строит такую систему в рамках большой программы Воздушно-космической обороны (ВКО).

Другой мотив в том, что, как отмечалось выше, Россия находится в куда более уязвимом геостратегическом положении, чем США и страны НАТО, не имеет союзных ядерных держав и вообще не богата верными военно-политическими союзниками. Соответственно, продуманные и энергичные меры контроля над вооружениями способны устранить многие опасности, которые нельзя снять на путях гонки вооружений.

И, наконец, последнее: новое военное соперничество потребует колоссальных затрат, тогда как российская экономика сегодня явно не на подъеме (в этом году грядет серьезное сокращение российского военного бюджета). Ограничение стратегических сил и другие меры позволят сэкономить изрядные средства и обратить их на другие нужды страны.

Тот факт, что от Вашингтона впредь не следует ждать новых предложений или готовности с энтузиазмом принять российские инициативы, должен рассматриваться как дополнительный аргумент в пользу активизации политики РФ на данном треке. Если со стороны России поступят серьезные предложения (но не такие, как в случае с утилизацией плутония), от них не получится просто так отмахнуться. Более того, с учетом трудностей в отношениях двух ядерных сверхдержав на других направлениях (Украина, Сирия, Иран, Северная Корея), указанная сфера способна быстро стать триггером возобновления их взаимодействия, о котором много говорил Дональд Трамп в ходе избирательной кампании. К тому же он сможет поставить себе в заслугу достижение успеха там, где прежнего президента постигла неудача. (В истории были прецеденты: Никсон и Джонсон, Рейган и Картер.)

Возобновление активных усилий Москвы в данной сфере, безусловно, вызовет поддержку всех стран «Старой Европы», Китая, Японии, мира нейтральных и неприсоединившихся стран, широких общественных движений (вроде кампании за запрещение ядерного оружия, ведущейся в ООН), а также среди либеральных кругов США, в основном настроенных ныне против России. В известном смысле наша дипломатия в сфере контроля над ядерным оружием может стать важнейшим направлением использования «мягкой силы» в российской политике расширения своего глобального влияния.

Первоочередной задачей является спасение Договора РСМД. Вместо бесплодного обмена обвинениями сторонам следует совместно выработать дополнительные меры проверки, чтобы устранить взаимные подозрения. Разумеется, это возможно, только если Россия сама для себя признает ключевое значение Договора в обеспечении собственной безопасности и отбросит недальновидные взгляды на это соглашение.

Затем – заключение следующего договора СНВ на период после 2021 г. и на этой основе – согласование мер в области систем ПРО и новых стратегических вооружений в обычном оснащении. Далее – шаги к закреплению практического эффекта, а затем и вступлению в законную силу ДВЗЯИ. Потом – прогресс по линии ДЗПРМ и утилизации плутония, возобновление сотрудничества России и других стран по физической защите ядерных объектов и сохранности ядерных материалов. Параллельно – укрепление ДНЯО и режима контроля над ракетными технологиями. После этого – ограничение достратегического ядерного оружия и в этом контексте поэтапное и избирательное придание процессу сокращения ядерного оружия многостороннего характера.

* * *

Как показал исторический опыт нашей страны в других общественных сферах, в реальной жизни (в отличие от идеальной) не удастся до основания снести старое, а затем на чистом месте воздвигнуть нечто новое и прекрасное. На деле, если откажемся от наработанных за предшествующие полвека норм и инструментов контроля над ядерным оружием, то в итоге останемся «у разбитого корыта». Вместо этого необходимо срочно спасать эту сложную и бесценную конструкцию и, опираясь на такой фундамент, продуманно совершенствовать систему, приспосабливая к новым вызовам и угрозам российской и международной безопасности. Как сказал великий русский историк академик Василий Ключевский, «где нет тропы, надо часто оглядываться назад, чтобы прямо идти вперед».

США. Россия > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2258189 Алексей Арбатов

Иран отправил на экспорт 130 000 тонн изюма на сумму 271 млн. долларов

Иран отправил 130 000 тонн изюма на сумму 271 миллион долларов в ОАЭ, Ирак, Сирию, Россию, Казахстан и Испанию за предыдущий 1395 иранский календарный год (закончившийся 20 марта 2017), сообщает Mehr News.

Организация по содействию торговле Ирана (TPO) объявила, что вспомогательная и надзорная роль правительства в обеспечении финансирования экспортеров для покупки товаров у производителей, улучшит качество продукции и экспорта.

По данным Управления по экспорту и импорту ТРО, сравнительная статистика экспорта изюма за прошлый год и более ранние периоды свидетельствуют о значительном увеличении стоимости экспорта изюма.

Экспорт изюма может быть расширен за счет контроля затрат на логистику, использования современных технологий упаковки и обработки, снижения издержек производства и оснащения заводов по производству изюма.

Изюм является одним из иранских экспортных товаров в группе сухофруктов. Иран является третьим по величине экспортером изюма в мире, экспортируя более 150 000 тонн, 27 % мирового потребления изюма, общей стоимостью около 250 миллионов долларов в год.

США выбирают в Афганистане между поражением и поражением

Автор: Игорь СУББОТИН

Министерство обороны Афганистана поприветствовало решение НАТО увеличить военный контингент на территории Исламской Республики. По мнению официального представителя оборонного ведомства Давлата Вазири, отправка сил Североатлантического альянса поможет Кабулу в реализации четырехлетнего плана по обеспечению безопасности, анонсированного ранее. Впрочем, в экспертной среде считают, что увеличение численности войск в Афганистане не сможет повлиять на ситуацию кардинальным образом.

Решение НАТО о помощи Исламской Республике было принято на встрече министров обороны стран военного блока в Брюсселе. «Мы должны понимать, что речь идет о подготовке, о помощи, о консультации, — заявил генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг, комментируя планы по расширению контингента. – Это не касается ведения боевых действий — это касается помощи гражданам Афганистана». Причиной численного усиления операции «Решительная поддержка» стала ухудшающаяся ситуация в Исламской Республике.

В руководстве альянса пока не раскрывают конкретных данных о числе военнослужащих, готовых отправиться в Афганистан, однако дипломатические источники западных СМИ говорят о 3 тыс. бойцов. «Пятнадцать стран уже пообещали сделать свои взносы (в миссию – «Афганистан.Ру»), – сообщил Столтенберг. – Я с нетерпением жду дальнейших заявлений от других государств». Генеральный секретарь военного блока признал, что миссия натовцев в Исламской Республике не будет легкой. «Пока талибы верят, что могут выиграть войну, они не будут вести переговоры. Нам необходимо преодолеть тупик и дать возможность афганцам добиться прогресса», – заявил Столтенберг.

«Сегодня администрация Трампа сталкивается с тем же набором альтернатив, с которыми сталкивался Обама, — пояснил «Афганистан.Ру» старший научный сотрудник RAND Джеймс Доббинс, занимавший с 2013 по 2014 гг. пост спецпредставителя США по Афганистану и Пакистану. — К сожалению, это не выбор между победой и поражением. Первая цель не может быть достигнута в обозримые сроки. Это выбор между поражением и поражением. Сейчас афганские вооруженные силы постепенно уступают место талибам. Правительство Афганистана по-прежнему контролирует основные населенные пункты, однако талибы усиливают контроль над сельской местностью. Такой итог предвидела администрация Обамы, когда президент объявил в мае 2014 года, что американские войска покинут пределы страны, когда их срок истечет. Ожидалось, что как только американские и европейские войска покинут зону контроля Кабула, страна постепенно разрушится».

Бывший дипломат заметил, что всего через пару недель после заявления Обамы о выводе войск из Афганистана «Исламское государство» (группировка запрещена в РФ) двинуло поток боевиков из Сирии в Ирак. «Эти события подчеркнули опасность того, что отказ от слабых союзных режимов ведет к их падению от рук жестоких экстремистских движений, — заявил Доббинс. — Иракский опыт, в конечном счете, заставил Обаму хорошенько подумать о своем решении и оставить в Афганистане 8 500 американских военных, возложив конфликт и его решение на плечи своего преемника. На сегодняшний день администрация Трампа встречается с выбором: быстро проиграть, выведя войска из Афганистана, проиграть медленно, сохраняя текущее положение, или не проигрывать, увеличивая свои обязательства, чтобы поддерживать тупиковую ситуацию на поле сражения. Это главная логика отправки нескольких дополнительных тысяч американских и европейских войск».

Аналитик отмечает, что «Талибан», по сравнению с другими террористическими группировками, имеет локальные, а не глобальные устремления. «Его руководство, долгое время отказывавшееся от победы, может оказаться готово к переговорному процессу, — полагает Доббинс. — Но оно этого не сделает до тех пор, пока триумф кажется достижимым вариантом. Есть несколько шагов, которые президент Трамп мог бы санкционировать, чтобы лишить «Талибан» этого ожидания. Он мог бы предоставить генералу Николсону ресурсы, необходимые, чтобы увеличить консультативные усилия для более широкого числа афганских подразделений. Он мог бы предоставить американской авиации и спецподразделениям большую свободу действий в борьбе с боевиками «Талибана». Можно было бы увеличить и давление на Пакистан, чтобы лишить «Талибан» укрытий и фактора, облегчающего его операции. Возможно, самое главное: Трамп должен воздерживаться от того, чтобы устанавливать крайние сроки вывода войск, как это неоднократно делал Обама, поскольку это только стимулирует ожидания талибов».

В российской экспертной среде полагают, что для разрешения конфликта необходимы межафганский диалог и борьба с наркотрафиком. «Это изображение бурной деятельности при отсутствии таковой, — прокомментировал «Афганистан.Ру» решение НАТО заведующий Центром научно-аналитической информации Института востоковедения РАН Николай Плотников. — НАТО зашло в тупик и не знает, как с достойным лицом выйти из этой ситуации. Отправление этого контингента ничего не решит. Тем более, эти военные не будут принимать участие в боевых действиях. Кого они будут учить? Армия в значительной степени деморализована. Боевой костяк – это подразделения специального назначения. В основном, они ведут боевые действия. Нужен межафганский диалог, а задача всех внешних игроков, включая США, ЕС, Россию, страны Центральной Азии, создать условия для того, чтобы этот диалог начался. А сейчас идет гонка между талибами и ИГ, которое появилось на востоке. Талибы, в свою очередь, ведут с президентом тяжбу. Помимо межафганского диалога, международному сообществу надо бы принять меры, чтобы разрушить финансовую империю наркопроизводства». Это вторая главная проблема, заключил эксперт.

«Стратегия НАТО призвана сделать одно — сохранить нынешнее правительство Гани, — заявила в разговоре с «Афганистан.Ру» доцент Питтсбургского университета Дженнифер Муртазашвили. – Без международной помощи правительству грозит падение перед лицом «Талибана» и других экстремистских группировок. В связи с этим у НАТО и США простой выбор: позволить правительству пасть или отправить больше советников, чтобы предотвратить государственный коллапс. Как представляется, рост натовской поддержки по предупреждению такого коллапса – в интересах почти каждой страны в регионе, в том числе России. «Талибан» заявляет, что он сядет за стол переговоров сразу после того, как все иностранные войска покинут Афганистан. Но нужно ли афганскому правительству верить в такое обещание? Это поставило бы его в очень слабую позицию, в которой оно бы вряд ли выжило. Иными словами, «Талибан» знает, что если НАТО уйдет, правительству придет конец».

По мнению аналитика, даже если афганским властям удастся прийти к мирному соглашению с талибами, им все равно придется разбираться с ИГ. «Выбор перед США и НАТО не так легок, – считает Муртазашвили. – Непопулярность правительства Гани растет. Если бы НАТО было мудрее, оно бы использовало бы свои рычаги и поощряло правительство Гани к тому, чтобы делиться властью с регионами с помощью какой-либо децентрализации. НАТО находится в трудном положении для того, чтобы исправлять свои ошибки, допущенные администрацией Обамы».

В соответствии с Указом Президента Российской Федерации шесть сотрудников МЧС России удостоены государственных наград Российской Федерации.

За героизм, высокий профессионализм, самоотверженные действия, проявленные при ликвидации последствий землетрясения в Японии в марте 2011 года и поиске самолета Ил-76 в тайге, потерпевшего крушение в июле 2016 года при тушении лесных пожаров в Сибири, начальник Хабаровского авиационно-спасательного центра МЧС России Виталий Александрович Плотников награжден орденом Мужества.

Медалью «За отвагу» награждены сотрудники специальной пожарно-спасательной части №3 г. Казани – пожарные Кирил Владимирович Мигачев, Артур Маратович Хузин и водитель пожарной машины Владимир Александрович Совенков. Они самоотверженно ликвидировали пожар на территории Казанского государственного порохового завода в марте 2017 года. На момент прибытия подразделения происходило открытое горение здания, находящейся в нем продукции и кровли на площади 60-70 квадратных метров, рядом со зданием находился объятый пламенем грузовой автомобиль. Благодаря оперативным и грамотным действиям пожарных удалось не допустить дальнейшего распространения огня и ликвидировать пожар.

Два сотрудника 5-й пожарно-спасательной части г. Кирова награждены медалью «За отвагу» посмертно. Это – командир отделения Алексей Сергеевич Шабалин и пожарный Алексей Анатольевич Широбоков. Они с честью выполнили свой служебный долг во время тушения пожара в августе 2016 года в частном жилом доме в деревне Малая Субботиха Кировской области. К моменту прибытия пожарного расчёта огнем были охвачены хозяйственные постройки, веранда и крыша дома. Во время разведки пожарные обнаружили в охваченном огнем помещении два газовых баллона, один из которых был подключен к плите. Огнеборцы эвакуировали баллоны из горящего помещения на безопасное расстояние. Благодаря их героическим действиям взрывов удалось избежать. Однако при выполнении последующих задач по тушению пожара они получили травмы, несовместимые с жизнью.

Десять сотрудников Государственного центрального аэромобильного спасательного отряда МЧС России «Центроспас» за мужество, отвагу и самоотверженность, проявленные при проведении гуманитарной операции в Сирийской Арабской Республике в декабре 2016 года Распоряжением Президента Российской Федерации поощрены:

Почетной грамотой Президента Российской Федерации:

Изварин Константин Эдуардович - главный специалист центра подготовки и повышения квалификации

Ковальчук Максим Михайлович - начальник поисково-спасательного подразделения службы автотранспортного обеспечения спасательных работ

Селкин Сергей Борисович - водитель автомобиля службы автотранспортного обеспечения спасательных работ

Сказалов Роман Германович - водитель автомобиля службы автотранспортного обеспечения спасательных работ

Скоробулатов Алексей Владимирович - заведующий отделом - врач анестезиолога-реаниматолога службы аэромобильного госпиталя и организации медицинской помощи при чрезвычайных ситуациях

Фёдоров Илья Глебович - начальник службы аэромобильных технологий поиска и спасения.

благодарность Президента Российской Федерации объявлена:

Иванову Виктору Николаевичу - заместителю начальника службы аэромобильного госпиталя и организации медицинской помощи при чрезвычайных ситуациях

Киреевой Зое Васильевне - повару службы административно-хозяйственного и социально-бытового обеспечения спасательных работ

Новиковой Наталье Владимировне - ведущему электронику службы аэромобильного госпиталя и организации медицинской помощи при чрезвычайных ситуациях

Фёдоровой Ирине Альбертовне - ведущему инженеру службы аэромобильного госпиталя и организации медицинской помощи при чрезвычайных ситуациях.

Специалисты отряда проводили гуманитарную операцию по оказанию медицинской помощи сирийскому народу, пострадавшему в результате вооруженного конфликта. Медики МЧС России работали и в госпитале, развернутом вблизи Алеппо, и в центрах временного размещения. Они оказали помощь более 1,5 тысячи человек, 70 процентов из них — женщины и дети.

Работавший в Сирии госпиталь «Центроспаса» входит в первую тройку глобального реестра чрезвычайных медицинских бригад, который создается Всемирной организации здравоохранения ООН для работы в зонах бедствий и катастроф. ?В составе аэромобильного госпиталя врачи – терапевты, хирурги, невропатологи, травматологи, кардиологи, неоднократно работавшие в зоне катастроф и стихийных бедствий в разных странах мира - в Шри-Ланке, Индонезии, Пакистане, Китае, Южной Осетии, Гаити и др.

Профессиональная работа специалистов МЧС России и своевременно оказанная помощь позволили спасти сотни человеческих жизней, избежать распространения инфекционных заболеваний, а также поднять общий уровень охраны здоровья в одном из наиболее пострадавших от действий террористов районов Сирии.

Арабские государства должны продолжать поиск инновационных решений для устранения дефицита воды в условиях меняющегося климата, сказал Генеральный директор ФАО Жозе Грациану да Силва на мероприятии, организованном совместно ФАО и Лигой арабских государств в рамках Конференции ФАО.

На Ближнем Востоке и в Северной Африке доступность возобновляемых источников воды на душу населения составляет около 600 кубических метров на человека в год - всего 10 процентов от среднемирового показателя, а в некоторых странах этот показатель не превышает 100 кубических метров.

Генеральный директор ФАО высоко оценил прогресс стран Ближнего Востока и Северной Африки, несмотря на многочисленные проблемы, в таких областях, как опреснение воды, сбор воды, капельное орошение и очистка сточных вод.

«Принципиально важно продвигать новые методы в сельском хозяйстве и при производстве продовольствия в целом, предполагающие использование меньшего количества воды и ее более рациональное использование, - сказал он. - Рост населения и последствия изменения климата будут оказывать все возрастающее давление на доступность воды в ближайшем будущем. Изменение климата, в частности, создает очень серьезные риски».

Грациану да Силва отметил, что фермеры и сельские домохозяйства должны быть в центре стратегий по решению проблемы дефицита воды. «Необходимо не только поддерживать их во внедрении более эффективных технологий ведения сельского хозяйства, но и обеспечить доступ к питьевой воде бедным сельским домашним хозяйствам. Это крайне важно для обеспечения продовольственной безопасности и улучшения питания».

На долю сельского хозяйства приходится более 80 процентов всех изъятий пресноводных ресурсов в регионе, а в некоторых странах, таких как Йемен и Сирия этот показатель достигает выше 90 процентов. Таким образом, устойчивая и эффективная практика управления водными ресурсами в сельском хозяйстве является ключевым фактором для достижения цели «Нулевого голода».

«Будущее арабского региона тесно связано с решением проблемы дефицита воды, - сказал Генеральный секретарь Лиги арабских государств Ахмед Абул-Гейт. - Существует значительный разрыв между спросом и предложением, когда речь идет не только о воде, но и о продовольствии в арабском регионе. Этот пробел приводит к тяжелым политическим, экономическим последствиям и подрыву безопасности в целом».

Он также настоятельно призвал к более тесному сотрудничеству со странами, через которые протекают реки, впадающие в страны региона, и отметил, что уровень воды в реках Евфрат и Нил неуклонно снижается.

Взаимосвязь изменения климата и дефицита воды

Неуемный спрос на воду для сельского хозяйства в регионе привел к чрезмерной разработке подземных вод, снижению качества воды и деградации земель, включая засоление. Ожидается, что изменение климата усугубит эти тенденции, и сельское хозяйство окажется в числе одних из наиболее пострадавших секторов.

Более частые и сильные тепловые волны и уменьшение количества осадков приведет к снижению урожаев. При сокращении количества осадков снизится влажность почвы, уровень речного стока и водоносного горизонта. Повышенная неопределенность повлияет на производительность и усложнит сельскохозяйственное планирование.

ФАО в действии

В сотрудничестве с Лигой арабских государств ФАО в 2013 году запустила Региональную инициативу по борьбе с дефицитом водных ресурсов на Ближнем Востоке, которая поддерживает региональную стратегию сотрудничества.

На ее основе ФАО запустила Глобальную рамочную программу по борьбе с дефицитом воды в сельском хозяйстве на РКИК-22 в Марракеше в прошлом году. Она способствует укреплению сотрудничества между заинтересованными сторонами, а также развитию технологий и улучшению управления на основе достоверных научных знаний.

Лидер КНР Си Цзиньпин во вторник завершает свой двухдневный визит в Москву, куда он прибыл по приглашению президента России Владимира Путина. В ходе визита лидеры России и Китая провели полноформатные двусторонние переговоры в Кремле, где подробно обсудили состояние двусторонних связей и достигли важных договоренностей по наращиванию связей в различных областях.

В ходе переговоров особый акцент был сделан на развитие торгово-экономического сотрудничества. Стороны обсудили и актуальные международные проблемы, в том числе выразили озабоченность относительно ситуации на Корейском полуострове, где во вторник КНДР успешно провела испытание первой межконтинентальной баллистической ракеты.

Во время встречи президент России наградил лидера КНР высшей государственной наградой — Орденом святого апостола Андрея Первозванного за заслуги в укреплении дружбы между народами России и Китая. Путин и Си Цзиньпин также встретились с представителями общественности, деловых кругов и медиасообществ двух стран.

По мнению эксперта, с точки зрения заключенных соглашений, прошедший визит председателя КНР "нельзя назвать обычным" и "проходным", в условиях угрозы новых американских санкций против РФ достигнутые договоренности в экономической области можно рассматривать, прежде всего, как мощную экономическую и политическую поддержку России и подтверждение дружбы между странами.

Вечерняя встреча

Сразу по прилете в Москву в понедельник председатель КНР выразил убеждение, что его визит пройдет плодотворно, будет способствовать развитию российско-китайского партнерства и выходу на новые договоренности.

Он добавил, что ожидает "обстоятельный обмен мнениями с президентом (РФ Владимиром) Путиным по углублению двусторонних отношений, продвижению многопланового сотрудничества, актуальным тематикам международной и региональной повестки дня, представляющим взаимный интерес".

Уже в понедельник вечером два лидера провели неформальную встречу в Кремле. По сообщению агентства Синьхуа, Путин и Си Цзиньпин в ходе беседы обменялись мнениями по ситуации на Корейском полуострове и в Сирии, согласились, что "Китай и Россия должны сохранить стратегическое сотрудничество, чтобы содействовать мирным переговорам и решению проблемы на Корейском полуострове должным образом".

По данным Синьхуа, оба лидера вновь подтвердили, что выступают против развертывания американских ПРО THAAD в Южной Корее, а также высказались за укрепление двустороннего сотрудничества и взаимной поддержки по вопросам защиты национальных интересов и безопасности, а также по основным международным и региональным проблемам.

"Я считаю, что визит председателя КНР придаст новый импульс и стимул для развития всестороннего стратегического сотрудничества и партнерства России и Китая", — приводит агентство слова российского президента.

Угощение и орден

Во вторник состоялись полноформатные переговоры в Кремле в расширенном составе, которые прошли в формате рабочего обеда. Членов китайской делегации угощали изысканными блюдами русской кухни, на столе среди прочего были оладьи с черной икрой, крем-суп из сморчков, лосось и свинина с картофельным муслином и щербет из хурмы.

Президент России также вручил председателю КНР высшую государственную награду Российской Федерации — Орден святого апостола Андрея Первозванного за выдающиеся заслуги в укреплении дружбы между народами России и Китая.

По словам Си Цзиньпина, Россия и Китай договорились, что отношения стран не подвергнутся влиянию, как бы не изменилась внешнеполитическая обстановка. "Мы настроены на наращивание взаимной поддержки и всестороннего сотрудничества, продвижение нашего сотрудничества вперёд для достижения больших реальных результатов", — сказал председатель КНР в ходе церемонии вручения ордена.

Торгово-экономические связи в центре внимания

Как заявил президент России Владимир Путин, стороны в ходе состоявшихся бесед рассмотрели весь спектр вопросов российско-китайских отношений и достигли важных договоренностей по дальнейшему наращиванию двухсторонних связей в самых разных областях. "Углубленно обсудили тематику экономического взаимодействия", — сказал он.

По итогам переговоров страны поставили задачу активно развивать кредитно-финансовую сферу и сотрудничество в этой области, заявил президент.

"Поддержали договоренность между Российским фондом прямых инвестиций (РФПИ) и Банком развития Китая о создании совместного инвестфонда объемом в 65 миллиардов юаней. Условились продолжить консультации по более широкому использованию национальных валют во взаимных расчетах и инвестиционной сфере. Уверен, этому будет способствовать открытие в Китае первого зарубежного отделения Центрального банка РФ", — заявил Путин после встречи с Си Цзиньпином.

Российский президент также высоко оценил вклад российско-китайских предприятий, советов и объединений в укрепление торговых и партнерских отношений двух стран.

"Мы подробно обсудили состояние двусторонних связей, наметили планы на перспективу. Отмечу, что их успешная реализация зависит не только от деятельности государственных органов, но и от заинтересованного участия общественных, деловых кругов, поддержки средств массовой информации", — сказал Путин после окончания переговоров, добавив, что на текущий год запланированы еще 180 различных инициатив.

Президент России также сообщил, что РФ и Китай видят значительные возможности в области сотрудничества в сельском хозяйстве. "В прошлом году объем экспорта российской аграрной продукции вырос на 17%. Кроме того, принято решение об увеличении поставок российской пшеницы. В финальной стадии согласования документ о допуске на рынок и других зерновых культур. Обсужден также вопрос об отмене ограничения на импорт в Китай российского мяса и продукции птицеводства", — сказал Путин.

Российский лидер подчеркнул, что "сегодняшнее мероприятие мы считаем ключевым с точки зрения строительства двусторонних отношений". "Отметили, в частности, что товарооборот в этом году, как и в прошлом, продолжает расти. В 2016 году его объем увеличился на 4% и составил 66 миллиардов долларов, а за четыре месяца этого года прирост заметно выше — 37% (24,5 миллиарда долларов)", — сообщил он.

Лидер КНР, в свою очередь, добавил, что страны будут усиливать координацию и взаимодействие в рамках "большой двадцатки" для содействия росту глобальной экономики.

Он также пригласил Путина на саммит БРИКС в китайском Сямэне в сентябре. Как сообщил ранее помощник президента РФ Юрий Ушаков, Путин и Си Цзиньпин проведут двустороннюю встречу 3-5 сентября на саммите БРИКС в Китае.

Коснулись лидеры и других проектов, таких, как китайская инициатива "Один пояс, один путь". Президент России заявил, что данный проект заслуживает особого внимания и всячески будет поддерживаться Россией.

Новая веха на пути укрепления партнерства

Встретился Си Цзиньпин и с российским премьер-министром Дмитрием Медведевым. В ходе беседы Медведев подтвердил намерение посетить Китай во второй половине года с официальным визитом, в рамках которого пройдет встреча глав правительств двух стран.

Он назвал визит председателя КНР в Россию еще одной вехой "на пути укрепления стратегического партнерства и взаимодействия" двух стран. "Уверен, что в результате этого визита наши отношения будут еще лучше, хотя в настоящий момент они и так вышли на совершенно беспрецедентный уровень", — отметил российский премьер.

Заявления и соглашения

В преддверии визита китайского лидера сообщалось, что по его итогам планируется принять два заявления и подписать 40 документов.

Среди ключевых моментов следует отметить, что Москва и Пекин заявили о намерении развивать контакты и сотрудничество в военно-технической сфере, совместно противостоять региональным и глобальным вызовам.

Россия и Китай также предлагают выработать международную конвенцию по борьбе с актами химического и биологического терроризма, выступают за уважение суверенитета Сирии и призывают к разрешению сирийского кризиса политико-дипломатическим путем.

"Стороны, выражая озабоченность нарастающей угрозой попадания оружия массового уничтожения в распоряжение террористических группировок и возможным применением химических и биологических веществ в террористических целях, выступают за выработку международной конвенции о борьбе с актами химического и биологического терроризма", — говорится в совместном заявлении лидеров двух стран о текущей ситуации в мире и важных международных проблемах.

Россия и Китай в совместном заявлении также выступили против использования информационно-коммуникационных технологий для вмешательства во внутренние дела государств, подрыва общественного порядка, разжигания враждебных настроений, разрушения системы государственного управления.

Помимо этого, в рамках визита председателя КНР во вторник "Роснефть" и китайская энергетическая компания CEFC ("Хуасинь") заключили соглашение о стратегическом сотрудничестве.

Как сообщил журналистам глава "Росатома" Алексей Лихачев, лидеры РФ и КНР также дали установку правительствам двух стран подписать пакет документов по четырем проектам "Росатома" в Китае до конца текущего года.

Проблема КНДР

Как отметил председатель КНР, Китай настроен на усилия с Россией по координации и взаимодействию в международных делах, в том числе, для защиты и поддержания стратегического баланса и стабильности во всем мире и преодоления глобальных угроз и вызовов.

В этой связи лидеры не обошли стороной и проблему КНДР. Москва и Пекин призывают всех к сохранению выдержки в вопросе урегулирования на корейском полуострове, диалог и консультации — единственный путь разрешения проблемы, говорится в совместном заявлении лидеров РФ и КНР Владимира Путина и Си Цзиньпина.

"Стороны обеспокоены нарастающими проблемами на Корейском полуострове, включая ядерную, подчеркивают, что все страны должны сохранять максимальные хладнокровие и выдержку, прилагать усилия для достижения разрядки. Будучи членом ООН, Корейская Народно-Демократическая Республика обязана в полной мере выполнять соответствующие резолюции Совета Безопасности ООН", — говорится в документе.

Там отмечается, что РФ и КНР "привержены задачам денуклеаризации Корейского полуострова, подчеркивают, что диалог и консультации являются единственным эффективным путем урегулирования проблем Корейского полуострова". "Стороны призывают другие заинтересованные страны положительно откликнуться на усилия России и Китая по возобновлению диалога и переговоров по проблемам полуострова и играть конструктивную роль в их реальном урегулировании. Россия и Китай поддерживают тесные контакты и взаимодействие, совместно прилагают усилия по созданию в Северо-Восточной Азии всеобъемлющего и эффективного механизма мира и безопасности", — говорится в заявлении.

По словам президента России, комплексное решение проблем Корейского полуострова является одним из совместных внешнеполитических приоритетов России и Китая в целях обеспечения прочного мира и стабильности в северо-восточной Азии.

"Договорились активно продвигать нашу общую инициативу, основанную на российском поэтапном плане корейского урегулирования и китайских идеях параллельного замораживания ракетно-ядерной деятельности КНДР и крупномасштабных военных учений США и Республики Корея", — заявил российский президент.

Утром во вторник КНДР испытала ракету "Хвасон-14", которая упала в Японском море в 300 километрах от берегов Японии. Об успешном испытании первой межконтинентальной баллистической ракеты КНДР было объявлено в эфире Центрального ТВ Северной Кореи. Сообщалось, что испытание ракеты было проведено по приказу лидера страны Ким Чен Ына, который лично присутствовал при пуске. Ракета пролетела 933 километра, достигнув высоты 2802 километра, время полета составило 39 минут.

По данным Минобороны РФ, ракета отслеживалась российской Системой предупреждения о ракетном нападении (СПРН). По информации российского ведомства, она поднялась на высоту 535 километров и пролетела около 510 километров, упав в центральной части Японского моря.

Визит нельзя назвать обычным

По словам руководителя сектора международных экономических организаций Центра экономических исследований Вячеслава Холодкова, прошедший визит председателя КНР "нельзя назвать обычным" и "проходным".

"По размеру тех договоренностей, соглашений и контрактов в экономической области, которые были подписаны и еще предполагается подписать, всего это на десять миллиардов долларов, сумма очень внушительная", — сказал Холодков РИА Новости.

По словам эксперта, "эти контракты и соглашения могут способствовать перестройке российской экономики и ее переходу с сырьевой модели развития на инновационную".

"В условиях угрозы новых американских санкций против России визит Си Цзиньпина в Россию и достигнутые договоренности в экономической области я рассматриваю, прежде всего, как такую мощную экономическую и политическую поддержку России и подтверждение нашей дружбы", — подчеркнул Холодков.

Проработка в Астане документов по созданию зон деэскалации в Сирии идет в конструктивном духе, заявил замглавы МИД РФ Геннадий Гатилов.

"Сейчас в Астане уже второй день проходит встреча (по Сирии — ред.), насколько мне известно, идет достаточно интенсивная проработка всех вопросов и документов, связанных с созданием зон деэскалации в Сирии, и, как мне известно, работа идет в конструктивном духе, и надеюсь, что она увенчается успехом, и в Астане будут одобрены те меры, которые разрабатываются участниками этого процесса, прежде всего странами-гарантами" — сказал Гатилов.

"О том, какой будет состав наблюдателей, я сейчас бы не стал говорить, потому что все эти вопросы находятся в состоянии экспертной проработки" — ответил он на вопрос о возможном привлечении к мониторингу зон деэскалации наблюдателей из Киргизии и Казахстана.

Говорить о присутствии российских наблюдателей в зонах деэскалации в Сирии пока сложно, но возможно присутствие военной полиции РФ в буферных зонах, заявил во вторник глава российской делегации на переговорах в Астане Александр Лаврентьев.

В Астане проходит пятый раунд переговоров по Сирии, на котором обсуждают параметры будущих зон деэскалации.

"Пока сложно говорить о присутствии российских наблюдателей, представителей российского Министерства обороны, но тем не менее в целом предусматривается присутствие российской военной полиции в буферных зонах безопасности. Но опять же, этот вопрос до конца ещё не согласован", — сказал Лаврентьев, отвечая на вопросы журналистов.

"Это будет касаться как раз вопроса о статусе сил контроля за деэскалацией", — подчеркнул он.

Россия рассчитывает на принятие в среду по итогам переговоров в Астане документа о координационном центре по безопасности в зонах деэскалации, сказал журналистам во вторник глава российской делегации на переговорах в Астане Александр Лаврентьев по итогам первого дня консультаций.

Лаврентьев рассказал, когда заработает система контроля в зонах деэскалации

"Важным сопутствующим моментом является желание и стремление всех стран-гарантов (Россия, Турция, Иран) создать совместный координационный центр по соблюдению безопасности в зонах деэскалации. Думаю, этот документ мы тоже сможем принять", — сказал Лаврентьев.

Настрой у участников переговоров по сирийскому урегулированию в Астане позитивный, несмотря на трудности по зонам деэскалации, в частности, определению линий зон деэскалации, сообщил во вторник глава делегации РФ на переговорах в Астане Александр Лаврентьев.

В Астане проходит пятый раунд переговоров по Сирии, на котором обсуждают параметры будущих зон деэскалации.

"Встречались сегодня как с сирийской делегацией, так и с делегацией турецкой, иранской, с представителями США, с Иорданией, которая присутствует здесь в качестве наблюдателей. В целом хотелось бы отметить действительно позитивный настрой на работу и стремление выйти на какие-то компромиссные решения", — сказал он журналистам.

Принятие основного решения о создании зон деэскалации в Сирии зависит от решения вопросов по Идлибу и южной зоне деэскалации, заявил глава делегации РФ на переговорах в Астане Александр Лаврентьев.

"От решения этих вопросов, конечно, зависит и принятие основного решения — решения о создании зон деэскалации де-факто и запуск непосредственно процесса выхода на устойчивый режим прекращения боевых действий. Все мы к этому стремимся и будем работать еще сегодня ночью, и завтра весь день для того, чтобы попытаться запустить этот процесс", — заявил он.

Вопрос о границах зон деэскалации и контроле за ними обсуждается на пятом раунде переговоров по Сирии в Астане, который начался во вторник и продлится два дня. Во встрече принимают участие страны-гаранты — РФ, Турция и Иран, а также делегация ООН и наблюдатели — США и Иордания.

Генеральный секретарь ООН осудил совершенный накануне в Дамаске теракт и заявил о необходимости наказания организаторов.

"Мы осуждаем произведенную вчера террористическую атаку в столице Сирии. Мы шокированы крайним пренебрежением человеческой жизни со стороны преступников", — говорится в заявлении официального представителя генсека ООН Стефана Дюжаррика во вторник.

Службы безопасности Сирии 2 июля обнаружили три заминированных транспортных средства, которые пытались въехать в Дамаск. Два автомобиля были обезврежены, однако третьей автомашине удалось прорваться в центр города, где она была подорвана террористом-смертником. В результате 18 человек погибли, десятки мирных жителей получили ранения различной степени тяжести.

МИД России расценивает теракт в столице Сирии как попытку воспрепятстовать укреплению позитивных тенденций в сфере запуска политического процесса, говорится в заявлении российского дипломатического ведомства.

"Причастные к атакам должны быть отданы правосудию", — говорится в распространенном сообщении.

Средства массовой информации России и Китая должны совместно противостоять фейковым новостям наподобие сюжета о сирийском мальчике Омране, заявила главный редактор телеканала RT и МИА "Россия сегодня" Маргарита Симоньян в ходе Третьего форума СМИ России и Китая.

Форум прошел в рамках визита в Москву председателя КНР. Си Цзиньпин и президент России Владимир Путин приняли участие во встрече с представителями медиасообществ двух стран.

"Мы живем в уникальные времена, когда пресса, так называемая четвертая власть, в разных странах пытается стать и иногда становится властью первой, задает правила игры, управляет общественным мнением", — сказала Симоньян.

В результате, отметила она, СМИ меняют не только отношение людей к тому или иному политическому лидеру или государству, но и ценности.

Хотя четвертую власть никто не избирал, она тем не менее берется решать судьбу людей и народов, отметила Симоньян. Эффект от таких действий, по ее словам, бывает больше, чем от любой армии мира.

"Ни одна война в последние годы не начиналась без мощной артиллерийской поддержки мировой прессы", — подчеркнула Симоньян, отметив, что в мире не так много голосов, способных противостоять "мейнстримовской одинаковой истории", фейковым новостям.

"Вот типичный пример с мальчиком Омраном. Вы видели, конечно, эту картинку: этот мальчик весь в крови и в копоти, который стал символом западного мейнстрима в борьбе с так называемым режимом (президента Сирии Башара) Асада. Мы нашли семью этого мальчика, эта семья поддерживает режим Асада", — сказала Симоньян.

"Семья нам рассказала, как гуманитарные организации выхватили буквально этого мальчика у них из рук, не дав оказать ему первую помощь, фотографировали, отдали это журналистам, растиражировали эту историю, которая является абсолютнейшим фейком", — сообщила она.

Главред RT и МИА "Россия сегодня" отметила, что десятки тысяч СМИ рассказывают эту историю и противостоять этому "в одиночку" невозможно. "Мы можем это делать только вместе. В данном случае вместе и с помощью китайских СМИ", — добавила Симоньян.

Она пояснила, что именно поэтому телеканал RT открыл доступ к своему видеоагентству Ruptly для массмедиа КНР. "Мы обмениваемся регулярно материалами и с удовольствием замечаем, что китайские СМИ в огромном количестве пользуются этими материалами", — сказала главред RT и МИА "Россия сегодня".

Владимир Путин поблагодарил Симоньян за выступление. "Уважаемая госпожа Симоньян очень убедительна, на мой взгляд", — сказал президент.

Встреча с представителями общественности, деловых кругов и медиасообществ России и Китая.

В рамках официального визита Председателя КНР в Россию Владимир Путин и Си Цзиньпин провели встречу с представителями общественных организаций, деловых кругов и медиасообществ двух стран.

В.Путин: Уважаемые коллеги! Дамы и господа!

Рад приветствовать всех вас в Кремле. Впервые на совместной площадке собрались российские и китайские предприниматели, представители общественности, медиасообщества, все те, кто своим ежедневным трудом создаёт фундамент сотрудничества России и Китая в экономической, гуманитарной, научной, информационной и других сферах, вносит реальный вклад в укрепление дружбы и взаимопонимания между нашими народами и странами.

Только что завершились переговоры с Председателем Си Цзиньпином. Мы подробно обсудили состояние двусторонних связей, наметили планы на перспективу. Отмечу, что их успешная реализация зависит не только от деятельности государственных органов, но и от заинтересованного участия общественных, деловых кругов, поддержки средств массовой информации. Весомая роль здесь принадлежит Российско-китайскому комитету дружбы, мира и развития. Объединяя политиков, бизнесменов, руководителей ведомств и регионов, деятелей культуры, дипломатов и журналистов, Комитет вот уже 20 лет является одним из лидеров диалога между Китаем и Россией.

В 2016 году под эгидой Комитета было проведено более 100 крупных мероприятий в сфере бизнеса, культуры, инноваций, спорта, медицины, образования и других областей. На текущий год запланировано ещё 180 различных инициатив. Рассчитываем, что Российско-китайский комитет дружбы, мира и развития будет и впредь также творчески, по-новаторски выполнять свою важную миссию – способствовать укреплению взаимопонимания и добрососедства между народами наших государств.

Активно работает на ниве народной дипломатии Общество российско-китайской дружбы. Оно стало правопреемником основанного в далёком 1957 году Общества советско-китайской дружбы и все 60 лет своего существования посвятило углублению дружеских связей между гражданами двух стран. Сплачивало вокруг себя всех тех, кому дороги близкие отношения с нашими великими соседями, тех, кто любит и уважает богатое наследие, историю и культуру китайского народа. Сегодня Общество – инициатор и организатор многих крупных совместных акций, ведёт активную работу по укреплению молодёжных связей, способствует развитию сотрудничества между регионами России и Китая.

Хотел бы особо отметить и деятельность российско-китайских деловых советов и Палаты по содействию торговле машинно-технической и инновационной продукцией, которые помогают крупнейшим предприятиям и объединениям наших стран налаживать повседневные связи, реализовывать инициативы в сфере несырьевого экспорта, машиностроения, трансфера технологий, инноваций. Среди них такие знаковые проекты, как «Ямал-СПГ», строительство Забайкальского зернового терминала, создание индустриального комплекса по производству алюминиевой продукции в провинции Хэнань.

Важно, что в нашей встрече принимают участие представители средств массовой информации и различных медиаструктур наших стран, которые вносят существенный вклад в формирование атмосферы доверия и взаимопонимания, в укрепление международных позиций России и Китая. Эффективно и оперативно доносят до мировой общественности достоверную информацию о политике, экономике, истории наших стран, о жизни российских и китайских граждан.

При вашем содействии уже второй год успешно реализуется масштабный межгосударственный проект Года российских и китайских средств массовой информации, в рамках которого проводятся фестивали, выставки, конференции, видеомосты. Запущено совместное производство фильмов. Сегодня дан зелёный свет созданию нового, современного анимационного сериала с участием популярных российских и китайских мультипликационных персонажей. В Москве проходит III Российско-китайский медиафорум, в нём принимают участие более 120 руководителей ведущих СМИ двух стран. Из подготовленных к форуму договорённостей отмечу прежде всего соглашение о запуске вещания в текущем году в Китае телеканала «Катюша». Это будет уже третий российский канал, доступный для китайских телезрителей.

Я хочу всех вас поблагодарить за совместную работу и за внимание.

Си Цзиньпин (как переведено): Уважаемый Президент Путин! Дамы и господа!

Я очень рад нашей с вами встрече. Прежде всего позвольте выразить искренний привет дружественному российскому народу, а также поприветствовать представителей Китайско-российского комитета дружбы, мира и развития, представителей прессы и бизнес-кругов Китая и России.

Как говорится, дружбу укрепляет постоянное общение. Россия – это страна, которую я больше всего посещаю после вступления в должность Председателя КНР. За последние годы Китай и Россия как добрые соседи, хорошие друзья и надёжные партнёры в духе добрососедства, дружбы и сотрудничества создали достойный образец для формирования отношений между крупными соседними государствами.

Долгосрочная дружба и взаимовыгодное сотрудничество – это не только исторический выбор народов двух стран, но и реальные потребности для построения открытого и толерантного мира с долгосрочным миром и всеобщим процветанием. Как бы ни изменилась внешняя обстановка, наша решимость и верность в развитии китайско-российских отношений остаются непоколебимыми и неизменными.

Сегодня среди вас я вижу не только ведущих представителей традиционной дружбы Китая и России, но и молодых авангардов в братском сотрудничестве двух стран. На протяжении многих лет вы прилагаете активные усилия к упрочению долгосрочной дружбы наших стран, продвигаете деловое сотрудничество, что является твёрдой поддержкой в развитии китайско-российского всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия.

В этом году исполняется 20 лет со дня создания Китайско-российского комитета дружбы, мира и развития. За последние 20 лет Комитет как главный канал народных контактов двух стран активно продвигает сотрудничество по линии научных кругов, специалистов, молодёжи, средств массовой информации, деловых кругов, регионов, проделал огромную работу при освещении идеи вековой дружбы и укрепления взаимного понимания между народами двух стран, тем самым внёс весомый вклад в полнокровное, стабильное и успешное развитие наших двусторонних отношений.

В этом году исполняется 60 лет со дня создания Общества российско-китайской дружбы. На протяжении долгих лет Общество российско-китайской дружбы в духе дружбы к Китаю собрало целый ряд активистов разных кругов общества, неуклонно продвигает российско-китайское сотрудничество в торгово-экономической, научно-технической, образовательной, культурной сферах, по линии молодёжи и регионов, сыграло незаменимую роль в укреплении общественной и народной базы нашей дружбы.

В этом году завершается Год СМИ Китая и России, в рамках которого обе стороны провели больше ста интересных мероприятий. Совсем недавно в Москве успешно прошёл III медиафорум Китая и России, постоянно развиваются диалог и контакты между нашими средствами массовой информации. Всё это позволяет активно распространять нашу дружбу и наши отношения, укреплять взаимопонимание и дружбу между народами наших стран и повысило право голоса и влияние нашей прессы на международной арене.

В первом полугодии этого года китайско-российский товарооборот показал стремительный рост, углубляется деловое сотрудничество. Россия уже стала крупнейшим экспортёром для Китая сырой нефти и электроэнергии.

Тем временем успешно продвигается строительство газопровода по восточному маршруту, проект «Ямал-СПГ», расширяется инвестиционная и финансовая кооперация. Активизируется наше практическое сотрудничество, это позволяет нам углублять соприкосновение интересов и добиться взаимной выгоды. Эти достижения, считаю, тесно связаны с кропотливой работой бизнес-кругов Китая и России. Убеждён, что благодаря совместным усилиям ожидается большая жизнеспособность и динамика сотрудничества в этой области.

Дамы и господа! Друзья!

В настоящее время китайско-российские отношения вступили в наилучший период своего развития. Это является результатом долгосрочных общих усилий обеих сторон, как говорится, «чем больше людей подкладывают хворост в костёр, тем ярче будет его пламя».

Рассчитываю на наши совместные усилия для продвижения китайско-российских отношений вперёд. Я надеюсь на ваши дальнейшие усилия для продвижения китайско-российских отношений. И наши отношения, считаю, идут на благо не только нашим народам, а также поддержанию мира, стабильности и безопасности во всём мире. Зрелые и стабильные китайско-российские отношения отвечают не только веянию времени, но и чаяниям наших народов. Рассчитываем на вашу активную работу, на ваш разум, на вашу силу и работу.

Надеюсь на ваши дальнейшие усилия для распространения китайско-российской дружбы. Считаю, что задача в этом плане остаётся великой и долгосрочной и не имеет конца. Надеюсь, что Комитет китайско-российской дружбы, мира и развития, наше Общество дружбы, а также наши средства массовой информации будут использовать свои уникальные преимущества для укрепления контактов и сотрудничества между разными общественными кругами двух стран, что придаст бо?льшую положительную энергию для открытия новых горизонтов нашей народной дипломатии.

Я рассчитываю на ваши дальнейшие усилия для продвижения практического сотрудничества. Я вижу много точек соприкосновения нашей стратегии развития. Китайский народ упорно идёт по пути осуществления своей мечты о великом возрождении китайской нации. Российский народ также стремительно продвигается вперёд для осуществления развития и процветания своей страны. Я надеюсь на то, что вы будете стремиться к новым успехам для углубления практического сотрудничества между нашими странами.

Дамы и господа! Друзья!

Китай и Россия – это добрые соседи, которые объединены общими реками и горами. У нас общая граница протяжённостью около 4300 километров. У нас огромные, широкие общие интересы. Давайте общими усилиями в духе эпохи прилагать наши усилия на благо осуществления нашей мечты о счастье и благополучии наших народов.

Благодарю за внимание.

В.Путин: Уважаемые коллеги!

Теперь я просил бы высказаться присутствующих коллег из различных сфер, которые уже мною были названы.

Предлагаю начать господину Бондарчуку – председателю Совета по культуре Российско-китайского комитета дружбы, мира и развития.

Пожалуйста.

Он председатель совета директоров кинокомпании «Ленфильм».

Ф.Бондарчук: Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемый Председатель Си Цзиньпин! Дорогие гости, друзья и коллеги!

От лица Российско-китайского комитета дружбы, мира и развития рад приветствовать вас здесь, в Кремле.

В последние годы развитие конструктивного сотрудничества России и Китая в рамках парадигмы «навек друзья, никогда враги» является приоритетными задачами руководства двух государств. Россия и Китай уделяют особое внимание развитию неформального взаимодействия на уровне не только государственных институтов, но и общественных организаций, компаний и простых граждан.

Ключевым институтом, призванным обеспечить такое взаимодействие, является Российско-китайский комитет дружбы, мира и развития. Цель деятельности Комитета – способствовать развитию взаимопонимания народов России и Китая, содействовать культурному и научному обмену, развитию экономического сотрудничества, взаимодействию в сфере культуры, спорта, религии и других областей.

Рабочими органами национальной части Комитета являются советы Комитета, 16 советов от каждой страны возглавляются представителями общественно-политических и деловых кругов. В этом году Российско-китайский комитет дружбы, мира и развития отмечает своё 20-летие. И для нас очень ценно, что сегодня, в этот замечательный год, знаменательный год, представителей Комитета принимают главы Россия и Китая здесь, в Кремле.

За прошлый год под эгидой Комитета было реализовано более 100 российско-китайских мероприятий в таких сферах, как бизнес, культура, инновации, спорт, медицина, образование и другое. Среди них крупные форумы, конференции, кинофестивали, выставки, открытые лекции для всех желающих узнать больше о Китае.

Одним из важнейших направлений работы Российско-китайского комитета стали организация ежегодного Делового форума малого и среднего бизнеса. Он проходил уже дважды: в апреле 2015 года в Пекине и в мае 2016 года в Сочи. В совокупности эти площадки собрали более тысячи предпринимателей двух стран. Третий форум пройдёт в Китае в октябре 2017 года и станет отправной точкой нового проекта нашего Комитета.

Среди других проектов Комитета – прошедший в Китае форум трансграничной и электронной торговли, в котором приняли участие более 300 китайских и российских компаний, заинтересованных в развитии современных и эффективных каналов торговли между нашими странами; Российско-китайский форум инвестиций в инновации, собравший различные венчурные фонды и частных инвесторов двух стран. Проходили фитнес-марафоны для китайских студентов в Пекине и Харбине, собравшие более 8 тысяч студентов на открытых площадках, культурные обмены в рамках Пекинского музыкального фестиваля, в частности выступление хора Турецкого в Пекине, спортивный форум «Партнёрство в спорте», прошедший этой весной в Пекине.

Мы также ведём работу про распространению российско-китайских студенческих бизнес-инкубаторов. Первый такой бизнес-инкубатор был открыт 30 июня 2016 года в Хабаровске. В 2017 году российско-китайские студенческие бизнес-инкубаторы будут открыты в Ульяновске, Екатеринбурге, Москве и Уфе. В этом году в наших планах 180 различных проектов, затрагивающих все сферы динамично развивающихся отношений между Россией и Китаем.

В планах Комитета развитие культурных и деловых связей, стимулирование спортивных обменов, обмен опытом в образовательной, медицинской и социальной сферах. Комитетом ведётся активная работа по выводу российских музыкальных и художественных коллективов на китайский рынок, также в планах стоит открытие Советом по здоровому образу жизни постоянно действующего Китайского дома на территории ВДНХ в преддверии Чемпионата мира по футболу 2018 года. Советом по медицине Комитета было подписано четырёхстороннее соглашение о стратегическом сотрудничестве по созданию международного лечебно-оздоровительного центра «Один пояс, один путь».

Дальнейшая работа Совета по делам инвалидов будет направлена на консолидацию усилий и обмен опытом российской и китайской сторон, вопросов подготовки к зимним Паралимпийским играм в Пекине в 2022 году. Так, китайские коллеги поддержали позицию российской стороны о необходимости возврата российских спортсменов с инвалидностью в паралимпийскую семью, а мы, в свою очередь, поддерживаем выдвижение руководителя Федерации инвалидов в Китае, её заместителей, председателя Совета по делам инвалидов на должности президента и члена правления международного Паралимпийского комитета.

Мы убеждены, главная задача Российско-китайского комитета дружбы, мира и развития – находить и развивать возможности для всё новых и новых контактов наших граждан. Если какие-то вопросы сложно решить путём прямых переговоров государственных служащих, то приблизиться к их решению можно методами народной дипломатии, путём кропотливой двусторонней работы, заинтересованных представителей общества и бизнеса.

Спасибо за внимание!

В.Путин: Благодарю Вас.

Слово Председателю Китайско-российского комитета дружбы, мира и развития господину Дай Бинго.

Дай Бинго: Уважаемый Председатель Си Цзиньпин!

Уважаемый Президент Путин!

Дамы и господа! Друзья!

Прежде всего позвольте искренне поблагодарить наших глав государств за эту встречу. Как я помню, наверное, наши главы государств специально встречаются с представителями нашего Комитета, с представителями СМИ и предпринимателями. Это первый раз в развитии китайско-российских отношений. Несомненно, это имеет большое и далеко идущее значение. Для нас это большая честь. Думаю, это также значительно вдохновляет тех, кто участвует в китайско-российской дружбе и сотрудничестве.

В этом году исполняется 20 лет нашему Комитету. Благодаря заботе и поддержке наших глав государств, при общих усилиях в рамках нашего Комитета мы уже создали 16 советов, в состав которых входят несколько сотен известных деятелей разных кругов общества, расширяется охват нашего Комитета в сотрудничестве обеих сторон. Наш Комитет стал самой представительной и влиятельной народной организацией между нашими странами.

Как главный канал китайско-российской народной дипломатии наш Комитет и все члены нашего Комитета – мы будем сохранять приверженность нашим исходным целям для упрочения и углубления традиционной китайско-российской дружбы. За прошедшие 20 лет можно сказать, что наше стратегическое взаимодействие выдержало разные испытания и становится достойным образцом в выстраивании межгосударственных отношений, особенно, в частности, отношений между державами. Есть такое мнение, что китайско-российские отношения не имеют вершины, имеют только новые высоты.

Недавно я смотрел по телевизору, что один москвич сказал нашим телеканалам о том, что наши отношения достаточно хорошие, но ещё нуждаются в улучшении. Я тоже вижу народную дипломатию как важную органичную составляющую в наших двусторонних отношениях.

С этой точки зрения китайская часть нашего Комитета готова в соответствии с указанием наших глав государств вместе с членами российской части, а также я вместе с моим коллегой господином Титовым будем прилагать больше усилий для усиления идеи, как говорится, «навеки друзья, никогда враги». Будем стремиться к формированию идей сообщества с единой судьбой Китая и России, постоянному расширению нашей народной дипломатии впредь, на благо развития наших двусторонних отношений, на благо наших народов.

Ещё раз сердечно благодарю вас, Председатель Си Цзиньпин и Президент Путин, за эту встречу.

Благодарю за внимание.

В.Путин: Всем хорошо известно, насколько эффективно развиваются наши торгово-экономические связи, и текущие торговые операции растут. Мы осуществляем крупные проекты в самых разных областях: и в космической сфере, в самолётостроении, и в энергетике, конечно, которая является одним из ключевых направлений нашего взаимодействия.

Слово господину Михельсону, члену Российско-китайского делового совета, председателю правления акционерного общества «НОВАТЭК».

Л.Михельсон: Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемый господин Председатель Си Цзиньпин!

Благодарю за предоставленную возможность выступить на этом событии.

Крупнейший совместный российско-китайский проект «Ямал-СПГ» мощностью 16,5 миллиона тонн реализуется «НОВАТЭК» совместно с CNPC, Фондом Шёлкового пути, а также французской компанией Total. Уже идут пусконаладочные работы на первой линии, планируем начать производство в конце этого года. В 2018–2019 годах будет осуществлён запуск второй и третьей очереди проекта. С выходом проекта на полную мощность Россия поднимется с девятого на пятое место в мире по объёмам производства СПГ.

Хотел бы выразить большую благодарность Вам, уважаемый Владимир Владимирович, и Вам, уважаемый господин Председатель Си Цзиньпин, за поддержку этого проекта, особенно своевременную в условиях непростой политической конъюнктуры. Предоставление российско-китайского финансирования позволило реализовать проект в заданные сроки.

Сегодня многие страны смещают приоритет своих энергобалансов в сторону газа из-за его экологических характеристик и сегодняшней конкурентной цены. Меняется структура газового рынка, СПГ играет всё большую роль в поставках. Прогнозируется: в последующие 15 лет рынок природного газа увеличится в полтора раза, а рынок СПГ – в два раза. Лидером роста потребления, безусловно, будет являться Азиатско-Тихоокеанский регион.

В рамках распоряжения Правительства «НОВАТЭК» приступил к проектированию следующего проекта «Арктик-СПГ – 2» на Гыданском полуострове. Совокупная мощность «Ямал-СПГ» и «Арктик-СПГ» составит порядка 35 миллионов тонн, что сопоставимо половине текущего объёма СПГ Катара.

Потенциал ресурсной базы данного региона позволит осуществлять и последующие проекты. Более короткое транспортное плечо и низкая себестоимость добычи на Ямале и Гыдане дают российскому СПГ неоспоримые преимущества при поставках в страны АТР и Китая. Длительность рейса газовоза с Ямала в страны АТР по Северному морскому пути составляет в среднем 16 дней, в то время как поставки СПГ из США занимают 23 дня.

В настоящее время Правительство Российской Федерации работает над созданием необходимой инфраструктуры, позволяющей обеспечить круглогодичную навигацию по Северному морскому пути. Мы полагаем, что доля газа в энергобалансе Китая будет расти и российским СПГ, и он займёт в нём [китайском энергобалансе] важное место. Рассчитываем на дальнейшее успешное партнёрство с Китаем в сфере СПГ.

Спасибо за внимание.

В.Путин: Председатель Китайско-российского делового совета господин Жэнь Хунбин.

Жэнь Хунбин: Уважаемый Председатель Си Цзиньпин!

Уважаемый Президент Путин!

Я представляю Китайскую национальную машиностроительную корпорацию, председатель правления. Для меня большая честь представлять Деловой совет и докладывать перед вами.

Благодаря вашему стратегическому руководству, господин Президент, господин Председатель, наш Деловой совет проведёт огромную работу для выяснения проблем, с которыми сталкиваются наши предприниматели в процессе сотрудничества. Мы стремимся к созданию благоприятной среды для их сотрудничества. Между Китаем и Россией наблюдается большое взаимодополнение в деловом сотрудничестве. Наши предприятия имели хорошее сотрудничество и в в сфере электроэнергетики, и в химической промышленности, в результате наш товарооборот в этом году по сравнению с аналогичным периодом увеличился на 26,3 процента.

Деловой совет как главная площадка общения между нашими бизнес-кругами будет концентрировать внимание на развитии в сфере производственной мощности, в сфере энергетики (и по сегментам апстрим и даунстрим), а также по передаче собственных технологий. Будем стремиться к активизации финансовых услуг, способствовать обмену между нашими финансовыми структурами в финансировании, в расчётах в национальных валютах, в свопах национальных валют для повышения качества нашего сотрудничества, для повышения его эффективности. Мы настроены на создание лучшего инвестиционного климата, на создание механизма регулярных встреч между бизнес-кругами Китая и России, на создание более эффективной площадки для их общения.

Что касается будущего. Мы готовы в соответствии с указанием наших глав государств вместе с российскими коллегами играть нашу роль связующего моста для упрочения взаимного понимания, доверия между нашими бизнесменами, чтобы в процессе сопряжения инициативы «Один пояс, один путь» и ЕАЭС соответствовать развитию торгово-экономических связей на более высоком уровне для обогащения содержания китайско-российского стратегического партнёрства.

Благодарю за внимание.

В.Путин: И наконец, третья, важнейшая сфера нашего взаимодействия, представленная коллегами сегодня здесь, – это средства массовой информации, сотрудничество в этой области.

Слово Симоньян Маргарите Симоновне, главному редактору телеканала Russia Today.

М.Симоньян: Уважаемый Владимир Владимирович!

Уважаемый Председатель Си Цзиньпин!

Здорово видеть вас в Москве, в Кремле, и здорово видеть вас вместе. Огромная честь для меня выступать сегодня перед лидерами наших стран, перед представителями крупнейших СМИ наших стран. Я поздравляю Константина Львовича Эрнста, который сегодня успешно запустил ещё один российский телеканал в Китае, мы это много сегодня обсуждали. Сегодня было подписано ещё 18 соглашений между нашими СМИ.

Трудно переоценить, как важно именно сейчас российским и китайским СМИ на международной арене работать вместе. Почему это важно? Потому что мы живём в уникальные времена, когда пресса, так называемая четвёртая власть, в разных странах пытается стать, а иногда становится властью первой и задаёт правила игры, управляет общественным мнением, меняет не просто отношение людей к тому или иному лидеру и государству, а меняет даже ценности, присущие целым обществам.

Четвёртую власть никто не избирал, ей не давали полномочий решать судьбы людей, а иногда целых народов, но тем не менее она это делает, и эффект от её работы часто бывает значительнее, чем от любой армии мира. Ни одна война в последние годы не начиналась без мощной артиллерийской поддержки мировой прессы, ни одно сражение не давалось без предварительной точечной бомбардировки телевидением, радио, газетами, онлайн-ресурсами.

Пресса меняет судьбы людей, пресса в одночасье делает никому не известного и ничем особенно не примечательного человека, такого как, например, Барак Обама, героем целого поколения. Или, наоборот, героя целого поколения, такого, как, например, Джулиан Ассанж, делает изгоем и маргиналом.

Пресса может менять судьбы целых народов, глав государств, иногда и границы государств. К примеру, Косово никогда не было бы возможно без однобокого и тенденциозного освещения всей, без исключения, мировой прессой, так называемым мейнстримом, югославского конфликта.

Власть прессы, которая иногда бывает безграничной, может быть употреблена во благо, когда мы спасаем невинных, боремся с несправедливостью, с тиранией, с коррупцией, с другими общими мировыми пороками, а может быть и часто бывает употребляема во вред, когда пресса обслуживает агрессивную внешнюю политику тех или иных стран, вовремя разрисовывает внешнюю политику соответствующими картинками.

Вот одна из таких картинок: все помнят мальчика Омрана, который стал символом так называемых зверств Асада. Это фото тиражировали, оно было на обложках всех мировых СМИ, его тиражировал весь мейнстрим. Ну конечно, кто же не пожалеет извлечённого из-под завалов мальчика, который весь в крови и в копоти. Мы почти месяц назад разыскали семью этого мальчика, его отец поддерживает Асада, он рассказал нам страшную историю о том, как печально известная гуманитарная организация буквально выхватила у него ребёнка, не давая оказать ребёнку первую помощь, для того чтобы сделать эти снимки и отдать их журналистам. И его никто не слышит!

Конечно, мало стран в мире становятся жертвами подобных информационных атак, настоящего информационного терроризма, не побоюсь этого слова, так часто и так жестоко, как наши с вами страны – Россия и Китай. Фейковые новости стали западнёй, в неё попадают миллионы людей, привыкшие доверять крупным медийным именам, которым давным-давно нельзя доверять. Откровенное враньё, которое раньше было уделом бульварных газет, теперь тиражируется уважаемыми СМИ и с их страниц переносится в уста свежеиспечённых мировых лидеров.

Это удобно всем: и прессе, которая это делает, и лидерам. Один из примеров: новый Президент Франции Макрон и его штаб всё время обвиняют нас, наш телеканал и агентства Russia Today и Sputnik, в распространении фейков о Макроне, приводят конкретные примеры этих фейков, только мы их никогда не публиковали, этого просто не было. Но это уже никого не интересует. По-русски это называется «перевести стрелки».

Такая же, похожая история была с перепиской Хиллари Клинтон, когда никого уже в мейнстриме не интересовало, о чём была переписка и какой свет она проливает на внутриполитическую кухню США, а интересовало – кто же это слил? Наверное, это русские хакеры.

В таких условиях мы с вами просто обязаны держаться друг друга. Это даже не вопрос просто сотрудничества, это вопрос выживания наших ресурсов, ваших ресурсов как ресурсов, отличных от мейнстрима. По пальцам можно пересчитать международные информационные каналы, которые способны рассказать правду, например, про условного мальчика Омрана.

Мы фактически в одиночку противостоим мощнейшей армии западной мейнстримной журналистики, и, конечно, мы должны помогать друг другу. Мир, где все поют хором одну песню и не слышат других голосов и других песен, – это опасный мир, это мир, где под громкое улюлюканье этой же мейнстримной прессы бомбят Ирак, Ливию, Сирию, создают то «Аль-Каиду», то ИГИЛ, а потом сами этому ужасаются.

Наша страна не раз предлагала Западу вместе бороться с терроризмом в Сирии и во всём мире. Запад не хочет вместе. Давайте мы в нашей сфере, в нашей отрасли не будем повторять эту ошибку. Сегодня мы предлагаем вам, нашим китайским коллегам, вместе бороться с терроризмом информационным. У нас есть огромное поле для объединения этих усилий, и это поле непаханое.

Сегодня китайские телеканалы доступны для всех россиян, любой человек, если хочет, может их смотреть хоть сутки напролёт. Российские телеканалы в Китае по-прежнему доступны только для иностранцев в отдельных гостиницах и компаундах. Недоступны для собственно китайцев, для простых граждан вашей страны. Это вопрос доверия. Мы со своей стороны готовы сделать всё, что китайская сторона сочтёт необходимым для укрепления этого доверия, для того чтобы наше вещание стало доступно в Китае так же, как китайское вещание сейчас доступно у нас в России.

Второе. Уже сегодня мы открыли доступ к нашим видеоматериалам, и огромное количество китайских СМИ регулярно используют их в своей работе. Мы предлагаем руководству Китая информировать все СМИ Китая о такой возможности. И сегодня мы заявляем, что мы готовы обеспечить новостными материалами высочайшего качества и документальными фильмами и другими нашими продуктами все китайские СМИ без исключения. И мы сделаем это бесплатно.

Третье и последнее. Мы хотим, чтобы в мире становилось больше качественных СМИ, противостоящих однобокому мейнстриму. Мы готовы помогать вашим журналистам, если это нужно, строить такие СМИ. Мы уже принимали у себя на стажировку китайских коллег. Мы готовы кратно усилить эту работу, сделать её постоянной.

Ваши коллеги, например Председатель Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей КНР Чжан Дэцзян, посещал нас недавно. Они много раз говорили нам, что считают работу и успех нашего телеканала примером для китайского вещания. Мы готовы поделиться этим успехом, обучить ваших журналистов и прислать своих журналистов к вам, чтобы перенять ваш опыт, потому что мы уверены, что ваш опыт тоже пригодится нам и будет полезен.

Трудно переоценить необходимость укреплять новые голоса в мире международной информации. С нами борются, будут бороться ещё жёстче, а мы в ответ должны, наверное, становиться крепче, держаться друг друга. Мы со своей стороны к этому готовы.

Спасибо за внимание.

В.Путин: Спасибо большое.

Уважаемая госпожа Симоньян очень убедительна, на мой взгляд.

Сейчас слово нашему китайскому коллеге господину Хуан Кунмину.

Пожалуйста.

Хуан Кунмин: Уважаемый Председатель Си Цзиньпин!

Уважаемый Президент Путин!

Уважаемые коллеги и друзья!

В новых условиях считаю, что наши главы государств уделяют большое внимание развитию отношений между нашими СМИ, лично продвигают этот процесс, а также лично заявили о начале Годов СМИ Китая и России. Также присутствовали на совместном мероприятии репортёров наших стран, и в вашем присутствии было подписано много профильных соглашений между нашими средствами массовой информации. Мы видим следующие результаты.

Во-первых, мы создали эффективный механизм сотрудничества, и наши соответствующие министерства и ведомства хорошо реализуют договорённости, достигнутые между главами государств, расширяют сотрудничество и улучшают механизм взаимодействия, создали многообразные площадки для сотрудничества.

В частности, мы три года подряд успешно проводим наш медиафорум, направляем делегации наших журналистов друг другу для освещения достижений обеих сторон. За последние два года наши СМИ развивали сотрудничество по 189 проектам, соответственно, десяти направлений. Были достигнуты хорошие результаты. Например, показ нашего документального фильма на телеканале Russia Today, который получил большую популярность среди российского населения. Мы запустили новое приложение «Россия – Китай. Главное». Также был успешно запущен российский телеканал в Китае «Катюша».

Считаю, что сегодняшняя встреча наших глав государств с нами отражает большие ожидания от нас. В дальнейшем сотрудничестве мы готовы по случаю этой встречи и дальше в духе совместной выгоды и душевных контактов кропотливо продвигать усилия и работать вместе на благо перспектив наших двусторонних отношений.

Благодарю за внимание.

В.Путин: Дорогие друзья!

Протокольные рамки нашей сегодняшней работы и напряжённый график Председателя Си Цзиньпина не дают нам возможность углубляться в деятельность каждого из этих направлений, хотя любое из них представляет огромное значение, огромный интерес для нашего взаимодействия: и бизнес, и гуманитарные связи в целом, культура и, конечно, средства массовой информации. Но мы только прикоснулись к каждой из этих тем, хотели подчеркнуть, насколько важно каждое из этих направлений. Без вашей активной работы, конечно, сотрудничество наших стран не будет полноценным и не принесёт тех результатов, которые ожидают от нас народы России и Китая.

Я хочу вас поблагодарить за эту напряжённую работу, деятельность и пожелать вам новых успехов.

Си Цзиньпин: Уважаемые коллеги!

Я внимательно выслушал ваши представительные и душевные выступления, я этим очень тронут. Надеюсь, что вы будете прилагать усилия и дальше на своих рабочих местах для углубления китайско-российского всеобъемлющего взаимодействия.

Китайско-российский комитет дружбы, мира и развития, а также наше Общество китайско-российской дружбы – я тоже рассчитываю, что вы будете и дальше продвигать сотрудничество. И я тоже ожидаю от наших представителей средств массовой информации более активного освещения достижений Китая и России, повышения вашего права голоса на международной арене. Наши бизнесмены – считаю, что вам следовало бы использовать хорошие возможности для активизации сотрудничества.

Я уверен, что в этих условиях нас ждёт всё большее и лучшее развитие китайско-российских отношений, которые принесут больше реальных результатов для нашего населения.

Спасибо большое.

Трамп в состоянии войны: реальная перспектива?

Как президент может оказаться случайно вовлечен в конфликт

Филип Гордон – старший научный сотрудник в Совете по внешним связям. В 2013–2015 гг. был Специальным помощником президента и координатором Белого дома по Ближнему Востоку, Северной Африке и региону Персидского Залива.

Резюме Если неудачная сделка в бизнесе позволяет сторонам выйти из нее и избежать серьезных последствий, то неудачный дипломатический гамбит способен привести к политической нестабильности, дорогостоящим торговым спорам, распространению опасных вооружений и даже к войне.

Администрация Трампа находится в Белом доме уже несколько месяцев, и до сих пор неясно, какой внешнеполитический курс выберет президент. Понятно, что импульсивность, воинственность и необдуманность, характерные для избирательной кампании, сохранились. Заняв президентское кресло, Трамп продолжил бросать вызов общепринятым нормам, нарушать дипломатические традиции и скатываться к оскорблениям или угрозам в ответ на то, что ему представляется неуважительным отношением или провокацией. Ключевой посыл состоит в том, что Соединенные Штаты больше не позволят друзьям или неприятелям пользоваться Америкой в своих интересах. После нескольких десятилетий «уступок» другим странам он намерен поставить интересы США на первое место и начать снова побеждать.

Вполне возможно, жесткие переговорные позиции просто тактическая уловка – подход к переговорам, который он характеризует как «искусство сделки». Когда-то давно президент Ричард Никсон разработал «теорию сумасшедшего», согласно которой можно напугать своих недругов и заставить их поверить в свою непредсказуемость и возможность совершить безумные шаги, если они не выполнят его требований. Трамп, который давно пользуется репутацией отвязанного, вполне может взять на вооружение эту тактику.

Однако проблема в том, что переговоры часто терпят неудачу, а неприятели сами нередко оказываются бесцеремонными и непредсказуемыми. В конце концов, теория сумасшедшего не помогла Никсону заставить Северный Вьетнам пойти на компромисс. Более того, претворение этой теории в жизнь предполагает умение действовать рассудительно, когда это требуется. Трампу как президенту еще нужно доказать, что он на это способен. И если неудачная сделка в бизнесе позволяет сторонам избежать серьезных последствий, то неудачный дипломатический гамбит может привести к политической нестабильности, дорогостоящим торговым спорам, распространению опасных вооружений и даже к войне. История пестрит примерами лидеров, которые, подобно Трампу, пришли к власти на волне народного недовольства, пообещав принудить недругов к покорности, но в итоге увязли в военном, дипломатическом или экономическом конфликте, о чем вынуждены были потом сожалеть. Случится ли нечто подобное с Трампом? Никто не знает. А что если бы, подобно Эбенезеру Скруджу из «Рождественской песни» Чарльза Диккенса, Трамп встретил Духа из будущего, показавшего, куда может завести его политика, прежде чем он решится ее проводить?

Может ли такой Дух показать ему вариант будущего, в котором его администрация после бурного старта со временем становится умереннее и более традиционной, нежели прогнозировалось, и даже добивается успеха в переговорах, заключив «более выгодные сделки»? Однако существует реальная опасность того, что все окажется гораздо хуже, если эксцентричный стиль и конфронтационная политика Трампа разрушат и без того хрупкий мировой порядок и приведут к открытому конфликту – скорее всего, с Ираном, Китаем или КНДР.

В нижеприведенном сценарии все, случившееся до середины марта 2017 г., имело место в действительности, а то, что происходит после этой даты – по крайней мере на момент публикации – художественный вымысел.

Скатывание к войне с Ираном

Сентябрь 2017 г.: Белый дом поглощен дебатами о вариантах эскалации конфликта с Ираном. Еще 10–12 американских солдат убиты в результате теракта в Ираке, спонсированного Ираном, и президент разгневан тем, что нанесенные ранее авиаудары по Ирану не смогли сдержать эту смертельно опасную агрессию. Он испытывает искушение ответить гораздо агрессивнее, но понимает, что, поступая таким образом, рискует еще больше втянуть Соединенные Штаты в дорогостоящую и непопулярную войну – тот самый «хаос», которого он обещал избегать. Оглядываясь назад, он понимает, что конфликт, вероятно, стал неизбежен, когда он назначил определенную команду во внешнеполитическое ведомство и начал реализовывать новый подход в отношении Ирана.

Конечно, еще задолго до выборов Трамп критиковал ядерное соглашение с Тегераном как «худшую из когда-либо заключенных сделок» и обещал положить конец «агрессивному стремлению Ирана дестабилизировать ситуацию на Ближнем Востоке и доминировать» в регионе. Некоторые из его главных советников крайне враждебно настроены в отношении Ирана и склонны к более конфронтационному подходу. Среди них первый помощник по национальной безопасности Майкл Флинн, директор ЦРУ Майк Помпео, главный стратег Стив Бэннон и министр обороны Джеймс Маттис. Некоторые из бывших коллег Маттиса по военному ведомству говорили, что он вот уже 30 лет буквально одержим Ираном. Как сказал один морской пехотинец в интервью журналу Politico, «складывается впечатление, будто он хочет поквитаться с иранцами».

Во время кампании и первых месяцев пребывания в должности Трамп всячески подпитывал антииранские настроения и последовательно вводил общественность в заблуждение по поводу того, что повлекла за собой ядерная сделка. Он настаивал на том, что Соединенные Штаты «абсолютно ничего не получили» от этой сделки, что она позволит Ирану в конце концов обрести бомбу и что она дала Тегерану 150 млрд долларов (очевидно, намекая на условие сделки, согласно которому Иран получил доступ к 50 млрд долларов, замороженных на иностранных счетах). Критики утверждали, что эта риторика напоминала намеренно преувеличенное описание администрацией Буша программ по созданию оружия массового уничтожения в Ираке, которое предшествовало вторжению. В феврале 2017 г., реагируя на испытание Ираном баллистической ракеты, Флинн дерзко заявил, что «делает официальное предупреждение Ирану». Спустя два дня администрация объявила о новых санкциях в отношении 25 иранских граждан и компаний, участвовавших в программе создания баллистической ракеты.

Наверно, не менее предсказуемым было и то, что Тегеран пренебрег жесткой риторикой администрации Трампа и продолжил испытания ракет, настаивая на том, что ни ядерная сделка, ни резолюции Совета Безопасности ООН не запрещают ему это делать. Верховный правитель Ирана Али Хаменеи, оказывающий военную помощь режиму Башара Асада в Сирии, утверждает, что это не слишком обременительно для иранской казны. Попытки США убедить Россию в необходимости ограничить роль Ирана в Сирии были также проигнорированы, и это еще больше раздосадовало Белый дом.

Многих удивило, что растущее давление на Тегеран не сразу привело к расторжению ядерной сделки. Как только Трамп вступил в должность, он положил конец практике администрации Обамы побуждать банки и международные компании делать все, чтобы Иран получил экономическую выгоду от сделки. И поддержал планы Конгресса наложить санкции на иранские организации и компании за терроризм или нарушение прав человека, поскольку высокопоставленные чиновники настаивали на том, что это допускается условиями ядерной сделки. Иран посетовал на то, что эти закулисные санкции нарушают условия договора, но не предпринял никаких действий. К марту 2017 г. официальные лица в США пришли к выводу – и некоторые сторонники администрации начали торжествовать, – что более жесткий подход Трампа приносит плоды.

Если бы каждая из сторон вела себя иначе, то ухудшения отношений не произошло бы. Но в конце концов сделка не была надежной. В начале лета 2017 г. начали появляться первые признаки беды. Под давлением сторонников жесткой линии в Иране, преследовавших собственные интересы, торпедируя договоренность, Тегеран продолжал провокации, в том числе задерживая граждан с двойным иранско-американским гражданством. В июне, проанализировав свою иранскую политику, Трамп включил Корпус стражей Исламской революции в список иностранных террористических организаций и объявил, что облегчение режима санкций возможно только, если Иран отпустит всех задержанных граждан США и вернется к переговорам по устранению «изъянов» ядерной сделки. Вместо того чтобы подчиниться этим требованиям, Иран ответил дерзко. Его новый президент – сторонник жесткой линии, победивший Хасана Рухани на выборах в мае 2017 г. – заявил, что, поскольку Соединенные Штаты не соблюдают условия соглашения, Иран возобновит некоторые запрещенные ядерные исследования, включая испытание усовершенствованных центрифуг и увеличение запасов низкообогащенного урана. Вашингтон заговорил о необходимости новых усилий по экономическому подавлению Ирана или даже о превентивном военном ударе.

Администрация Трампа была уверена, что другие страны поддержат ее более жесткий подход, и предупредила союзников и недружественные страны, что им придется выбирать, с кем иметь дело: с Вашингтоном или Тегераном. Но давление не сработало. Китай, Франция, Германия, Индия, Япония, Россия, Южная Корея и Великобритания дружно заявили, что сделка приносила плоды до тех пор, пока Соединенные Штаты не попытались изменить ее условия, и возложили вину за кризис на Вашингтон. ЕС даже принял закон, запрещавший поддерживать вторичные санкции США против Ирана. Трамп вспылил и поклялся, что они ответят за свое предательство.

Пока Соединенные Штаты враждовали со своими ближайшими партнерами, напряженность в отношениях с Ираном продолжала нарастать. Раздраженный непрерывной поддержкой Ираном мятежников-хуситов в Йемене, Пентагон усилил патрули в Ормузском проливе и разрешил американским военным открывать огонь на поражение при первом подозрении. Когда иранский патрульный катер приблизился к американскому крейсеру при неясных обстоятельствах, корабль США открыл огонь, убив 25 иранских моряков.

В Иране инцидент упрочил поддержку режима и вызвал повсеместные призывы к мщению, которым новый президент страны не мог сопротивляться. Менее недели спустя военизированная группа «Катаиб Хезболла» убила шесть американских солдат в Ираке. Хотя американская общественность требовала отмщения, некоторые призвали к дипломатическим усилиям, вспомнив, как в январе 2016 г., когда американские моряки заплыли в иранские территориальные воды, государственный секретарь Джон Керри и иранский министр иностранных дел Мохаммед Джавад Зариф вели переговоры напрямую. На этот раз ЕС предложил посреднические услуги по урегулированию кризиса.

Но Белый дом не желал иметь ничего общего с тем, что считал унизительным умиротворением Ирана, предпринятым администрацией Обамы. Чтобы проучить Иран, Трамп велел нанести удар крылатыми ракетами по разведывательному штабу Стражей исламской революции, в результате чего были разрушены три здания, убито около 10 офицеров и неизвестное число гражданских лиц.

Советники Трампа предсказывали, что Иран отступится, но тот был охвачен националистической лихорадкой и решил пойти на эскалацию конфликта, прикинув, что у американской общественности нет желания проливать кровь или тратить финансы на Ближнем Востоке. «Катаиб Хезболла» и прочее шиитское ополчение в Ираке, частично действуя под управлением Ирана, но во многом самостоятельно, атаковали персонал США. Тегеран вынудил слабое багдадское правительство потребовать вывода американских военных из Ирака, что нанесло бы серьезный удар по кампании США против ИГИЛ.

Когда Вашингтон повторно ввел санкции, приостановленные ядерной сделкой, Иран отказался от ограничений в программе обогащения урана, изгнал наблюдателей ООН и объявил, что больше не считает себя связанным соглашением. После того как ЦРУ пришло к выводу, что Тегеран вернулся к наращиванию возможностей по созданию ядерного оружия, ведущие советники Трампа проинформировали его об этом. Некоторые советовали вести себя сдержанно, тогда как другие, во главе с Бэнноном и Маттисом, настаивали, что доверия заслуживает лишь вариант уничтожения иранской ядерной инфраструктуры с помощью массированного превентивного удара, а также расширение присутствия Соединенных Штатов в Ираке для отражения возможных нападений Ирана. Помпео, давнишний сторонник смены режима в Иране, доказывал, что подобный удар мог бы привести к народному восстанию и изгнанию верховного лидера. Эту ободряющую теорию сам Трамп уже слышал по телевидению в программе, где телеведущие брали интервью у экспертов исследовательских центров.

И опять-таки нервничающие союзники предложили посредничество в поисках дипломатического решения. Они попытались вернуть к жизни ядерную сделку 2015 г., утверждая, что она особенно актуальна в свете последних событий. Но было слишком поздно. Удары по ядерным объектам в Араке, Фордоу, Исфахане, Натанзе и Парчине привели к ответным ударам по войскам США в Ираке, к новым атакам возмездия против целей в Иране и очередным терактам против американцев в Европе и на Ближнем Востоке. Тегеран также поклялся возродить ядерную программу в больших масштабах, чем раньше. Президент, обещавший прекратить бессмысленную гибель американцев и растранжиривание средств на Ближнем Востоке, теперь недоумевал, как мог дойти до очередной войны в этом регионе.

Борьба с Китаем

Октябрь 2017 г.: эксперты считают, что это самая опасная конфронтация ядерных держав со времен Кубинского ракетного кризиса. После беспрецедентной эскалации торговой войны между США и Китаем – гораздо худшей, чем предсказывали обе стороны – стычка в Южно-Китайском море привела к потерям с обеих сторон и интенсивной перестрелке между флотами. Прошли слухи, что КНР привела ядерные силы в состояние повышенной боеготовности. Конфликт, которого многие так опасались, начался.

Китай был главным объектом критики Трампа во время избирательной кампании и в первые месяцы пребывания на президентском посту. Еще в роли кандидата Трамп то и дело обвинял Пекин в уничтожении американских рабочих мест и в краже американских секретных материалов. «Мы не можем и дальше позволять Китаю насиловать нашу страну», – сказал он. Бэннон, создавший теневой совет национальной безопасности в начале президентства Трампа, даже предсказывал конфликт с Китаем. «В течение следующих 5–10 лет мы будем воевать в Южно-Китайском море», – сказал он в марте 2016 года. – У меня нет на этот счет никаких сомнений».

Вскоре после своего избрания Трамп принял телефонный звонок с поздравлениями от президента Тайваня Цай Инвэнь, нарушив дипломатическую традицию и намекнув на возможные изменения в политике «единого Китая», которую до этого проводили Соединенные Штаты. Неясно, было ли это сделано неумышленно или сознательно. Но в любом случае Трамп оправдывал свой подход и настаивал на том, что политика будет зависеть от того, пойдет ли Пекин на уступки в торговле. «Разве Китай спрашивал у нас, хорошо ли обесценивать свою валюту (чтобы затруднить конкуренцию нашим компаниям), облагать наши экспортные товары высокими налогами (США не облагают такими же налогами китайские товары) или наращивать военную мощь в центре Южно-Китайского моря?» – написал он в Твиттере. – «Я так не думаю!» В феврале 2017 г., после звонка китайского президента Си Цзиньпина, Трамп объявил, что готов согласиться с политикой «единого Китая». Азиатские эксперты испытали облегчение, но президента привело в ярость то, что многие решили, будто он дал задний ход. «Трамп проиграл в первом сражении с Си и теперь будет восприниматься как бумажный тигр», – сказал в интервью «Нью-Йорк Таймс» профессор Народного университета Китая Ши Йнхун.

Были и другие ранние признаки грядущих столкновений. На слушаниях в связи с его возможным назначением на пост государственного секретаря Рекс Тиллерсон, похоже, провел красную черту в Южно-Китайском море, отметив, что «нельзя позволить Китаю иметь доступ к островам». Некоторые пропустили эти слова мимо ушей как надуманную риторику, но только не Пекин. Государственная газета China Daily предупредила, что любая попытка проводить подобную политику может привести к «губительной конфронтации», а Global Times заявила, что это может спровоцировать «крупномасштабную войну».

Затем начались торговые споры. Трамп выдвинул на пост руководителя нового Национального совета по торговле при Белом доме Питера Наварро, автора книги «Грядущие китайские войны, смерть от Китая» и других провокационных книг, описывающего отношения с точки зрения игры с нулевой суммой и настаивающего на необходимости повышения американских пошлин и введения торговых санкций. Подобно Бэннону, Наварро постоянно вызывал дух военного конфликта с Пекином и требовал более жестких экономических мер – не только для того, чтобы выправить торговый баланс между Соединенными Штатами и КНР, но и для ослабления военной мощи Пекина, которая, как он утверждал, будет неизбежно использована против США. Эта риторика встревожила многих наблюдателей, но они нашли успокоение в идее о том, что ни одна из сторон не может позволить себе конфронтацию.

Однако последовавшие решения действительно сделали войну неизбежной. В июне 2017 г. Северная Корея испытала еще одну ракету дальнего радиуса действия. Это приблизило ее к возможности нанести удар по Соединенным Штатам, и Трамп потребовал, чтобы Китай остановил своего маленького союзника, пригрозив «серьезными последствиями», если Пекин откажется. Пекин не был заинтересован в наращивании КНДР ядерного потенциала, но беспокоился по поводу того, что полная изоляция Пхеньяна, как этого требовал Трамп, может привести режим к краху, вследствие чего миллионы северокорейских беженцев устремятся в Китай. Более того, это было чревато образованием единого корейского государства под управлением Сеула, имеющего на вооружении ядерный арсенал Северной Кореи и состоящего в союзнических отношениях с Вашингтоном.

Китай согласился на новое заявление Совета Безопасности ООН с осуждением Северной Кореи, а также продлил запрет на импорт угля из КНДР, но отказался от более жестких мер. Разгневанный непрерывной критикой Трампа, а также конфронтацией по поводу торговли, Си счел Соединенные Штаты более серьезной угрозой для Китая, чем соседнее государство, и предупредил, что Вашингтону не удастся его запугать.

В то же время текущий торговый дефицит США в торговле с Китаем вырос, что частично объяснялось растущим дефицитом американского бюджета, который был вызван начатым Трампом массированным сокращением налогов. Этот факт в сочетании с упрямством Китая по поводу Северной Кореи убедил Белый дом, что пришло время для жестких действий. Внешнеполитические эксперты, наряду с госсекретарем и министром финансов, предупреждали о риске опасной эскалации, но президент не обратил на них внимания и заявил, что дни, когда Китай мог использовать американцев для собственной выгоды, окончены. В июле администрация официально заклеймила Китай как «манипулятора валютным курсом» (несмотря на имеющиеся доказательства, что фактически Пекин использовал свои валютные резервы для поддержания справедливой цены юаня) и ввела 45-процентную пошлину на китайские товары. К восторгу толпы, собравшейся на митинг во Флориде, Трамп объявил, что эти новые меры будут действовать до тех пор, пока Пекин не повысит курс своей валюты, не начнет покупать больше американских товаров и не введет более жесткие санкции против Пхеньяна.

Воинственно настроенные советники Трампа уверяли его, что реакция Китая будет умеренной с учетом его зависимости от экспорта и большого количества облигаций американского казначейства в авуарах Пекина. Но они недооценили волну национализма, поднятую действиями США. Си вынужден был показать силу и нанес ответный удар.

Через несколько дней Си объявил, что Китай подает иск против Соединенных Штатов во Всемирную торговую организацию по поводу импортной пошлины (он был уверен, что выиграет) и ввел ответную пошлину на импорт из США в размере 45%. Китайцы считали, что война пошлин причинит больше вреда Соединенным Штатам, чем Китаю (поскольку американцы покупали намного больше китайских товаров, чем китайцы американских), и знали, что последующая инфляция – особенно на такие товары как одежда, обувь, игрушки и электроника – настроит против Трампа «синие воротнички», голосовавшие за него. Что еще важнее, они сознавали, что готовы идти на жертвы в большей мере, чем американцы. Си также велел Центральному банку Китая продать облигации Казначейства США на сумму 100 млрд долларов, что сразу вызвало рост процентных ставок и привело к обвалу индекса Доу Джонса на 800 пунктов за один день. Тот факт, что Китай вложил какую-то часть наличных от продажи облигаций в крупные американские компании по сниженным ценам, только подогрел националистические настроения в Америке. Трамп воспользовался этим, потребовав принять новый закон для блокирования китайских инвестиций.

После обмена личными оскорблениями Трамп объявил, что, если Китай не начнет строить справедливые отношения с Соединенными Штатами, Вашингтон может пересмотреть политику «единого Китая». Воодушевляемый Бэнноном, доказывавшим в кулуарах, что лучше пойти на неизбежную конфронтацию с Китаем, пока есть военное превосходство, Трамп принялся публично рассуждать о приглашении президента Тайваня в Вашингтон и о продаже острову противоракетных систем и подлодок.

Китай ответил, что «отреагирует решительно» на любое изменение в политике Соединенных Штатов по отношению к Тайваню. По мнению экспертов, это как минимум означало прекращение торговли с Тайванем (который экспортирует 30% товаров в Китай) и, в крайнем случае, военные удары по острову. Поскольку более миллиарда жителей материкового Китая страстно привержены идее номинального единства страны, мало кто сомневался, что Пекин не шутит. Обычно вялые празднования Дня рождения нации 1 октября превратились в пугающую демонстрацию антиамериканизма.

Именно в этих условиях инцидент в Южно-Китайском море привел к эскалации, которой многие опасались. Подробности до конца неясны, но все началось с того, что американский разведывательный корабль, находясь в спорных водах в густом тумане, случайно протаранил китайский траулер. В последовавшем замешательстве фрегат ВМФ Народно-освободительной армии Китая открыл огонь по невооруженному кораблю США, американский эсминец потопил китайский фрегат, а китайская торпеда сильно повредила эсминец, убив трех американцев.

В регион устремляется американский авианосец с силами специального назначения на борту, а Пекин развертывает дополнительные ударные подлодки и начинает агрессивные облеты и патрулирование Южно-Китайского моря. Тиллерсон стремится связаться со своим китайским коллегой, но официальные лица в Пекине не уверены, что он выступает от имени администрации, и опасаются, что Трамп не примет ничего, кроме победы.

Просочившиеся из разведслужб США оценки свидетельствуют о том, что крупномасштабный конфликт может быстро привести к сотням тысяч жертв, в него будут втянуты соседние государства, и он причинит экономический ущерб, оцениваемый в триллионы долларов. Но, поскольку национализм свирепствует в обеих странах, ни одна из столиц не видит пути к отступлению. А ведь все, чего хотел Трамп – это получить от Китая более выгодную сделку.

Следующая корейская война

Декабрь 2018 г.: Северная Корея только что открыла тяжелый артиллерийский огонь по целям в Сеуле, убив тысячи или, возможно, десятки тысяч людей; пока еще слишком рано делать выводы. Американские и южнокорейские войска, теперь, по условиям Договора о взаимной обороне, объединенные под командованием США, открыли артиллерийский и ракетный огонь по позициям северокорейских военных и нанесли удары с воздуха по их передовой сети противовоздушной обороны. Из бункера близ Пхеньяна неуравновешенный диктатор Ким Чен Ын пообещал «сжечь Сеул и Токио дотла», намекая на запасы ядерного и химического оружия Северной Кореи, если «империалистические» силы немедленно не прекратят атаки. Вашингтон ожидал подобную реакцию от Северной Кореи, когда предусмотрительно нанес удар по пусковой установке межконтинентальной баллистической ракеты, способной доставить ядерную боеголовку до американского континента. Тем самым Трамп сдержал обещание не дать Пхеньяну такой возможности. Но мало кто думал, что КНДР пойдет так далеко, напав на Южную Корею и рискуя собственным уничтожением. Теперь Трамп должен решить, продолжать ли войну, чреватую эскалацией до ядерного противостояния, или согласиться с тем, что будет рассматриваться как унизительное отступление. Некоторые советники подначивают его быстро закончить дело, тогда как другие предупреждают, что, если он пойдет на этот шаг, это будет стоить жизни слишком многим из тех 28 тыс. американских солдат и офицеров, которые расквартированы на полуострове, не говоря уже о 10 млн жителей Сеула. Собравшись в Зале оперативных совещаний Белого дома, Трамп и его помощники размышляют об этом ужасном выборе.

Как могло дойти до такого? Даже самые суровые критики Трампа признают, что у США нет хороших вариантов тактики в КНДР. Параноидальный режим в Пхеньяне, находящийся в изоляции более 20 лет, получил на вооружение ядерный арсенал, ракеты для доставки боеголовок и казался невосприимчивым к положительным и отрицательным стимулам. Так называемые «Рамочные договоренности» 1994 г. для сворачивания ядерной программы Северной Кореи развалились в 2003 г., когда Пхеньян был уличен в их нарушении, что побудило администрацию Джорджа Буша отказаться от сделки в пользу ужесточения санкций. Многочисленные раунды переговоров не увенчались успехом. К 2017 г., по оценкам экспертов, Северная Корея имела более десятка ядерных боеголовок и накапливала необходимые ядерные материалы для производства новых бомб. Специалисты также полагали, что у Северной Кореи есть ракеты, способные доставлять эти боеголовки до целей по всей Азии, и что она испытывает ракеты, которые смогут уже в 2023 г. долететь до Западного побережья США.

После того как новая администрация заняла Белый дом, многочисленные внешние эксперты и бывшие высокопоставленные чиновники призывали Трампа сделать Северную Корею приоритетом во внешней политике. Соглашаясь с тем, что полное сворачивание ее ядерных и ракетных программ представляется нереалистичной долгосрочной целью, большинство призывало к переговорам, на которых следует предложить пакет экономических стимулов и гарантий безопасности в обмен на прекращение дальнейших испытаний и разработки ОМУ. Они утверждали, что важно установить связь с Китаем – единственной страной, способной повлиять на Северную Корею.

Но администрация предпочла более конфронтационный путь. Еще до того, как Трамп занял Белый дом, Ким хвастливо заявлял, что работает над возможностями нанесения ядерного удара по Соединенным Штатам. Трамп отреагировал на это, написав в Твиттере: «Этому не бывать!» Однако 12 февраля 2017 г. КНДР испытала ракету радиусом более 500 км, запустив ее в Японское море в тот момент, когда Трамп проводил встречу с японским премьер-министром Синдзо Абэ в своем имении Мар-а-Лаго, штат Флорида. На следующее утро старший советник Трампа Стивен Миллер объявил, что США вскоре отправят сигнал Северной Корее в виде наращивания военной группировки, которая продемонстрирует «бесспорную военную силу, превосходящую самое смелое воображение». В конце того же месяца Трамп объявил о планах увеличения оборонных расходов на 54 млрд долларов в 2018 г. при соответствующем снижении бюджета на дипломатию. И в марте 2017 г. Тиллерсон отправился в Азию и объявил, что «политические и дипломатические усилия последних 20 лет» не принесли результата, и нужен «новый подход».

В последующие месяцы критики призывали администрацию сопровождать наращивание военной мощи региональной дипломатией, но Трамп решил действовать иначе. Он дал ясно понять, что Вашингтон изменил внешнюю политику. В отличие от своего предшественника, пытавшегося умиротворить Иран, Трамп заявил, что не собирается награждать Тегеран за плохое поведение. Летом 2018 г. администрация объявила, что делает «официальное предупреждение» Северной Корее. Хотя Белый дом согласился с критиками, утверждавшими, что лучше всего оказывать давление на КНДР через Китай, оказалось, что с Пекином невозможно сотрудничать по причине ввода запретительных пошлин и обвинений в экономическом «изнасиловании» США.

Таким образом, проблема усугубилась в первые два года. Северная Корея продолжила испытание ракет и накопление ядерных материалов. Периодически она провоцировала Сеул, обстреливая демилитаризованную зону, хотя и промахиваясь по целям в море. Словесная война между Пхеньяном и Вашингтоном также нарастала – советники не могли убедить президента прикусить язык и не отвечать на возмутительные и провокационные высказывания Кима, и Трамп еще более красочно выразил предупреждение, сделанное в Твиттере, что не позволит Пхеньяну испытать ракету, способную донести ядерный заряд до Соединенных Штатов. Когда разведывательное сообщество доложило, что по всем признакам Пхеньян собирается это сделать, Совет национальной безопасности собрался на совещание, и председатель Объединенного комитета начальников штабов доложил президенту о возможных вариантах ответных действий. Он может попытаться сбить испытательную ракету в полете, но при этом высок риск промаха, и даже успешный перехват может спровоцировать военный ответ. Он может ничего не предпринимать, но это означало бы потерять лицо и придать больше смелости Северной Корее. Либо он мог бы уничтожить ракету вместе с пусковой установкой, обстреляв ее крылатыми ракетами, тем самым лишив Пхеньян ядерных средств сдерживания, проведя четкую «красную линию» и дав ясный сигнал остальному миру.

Источники, присутствовавшие на совещании, сообщали, что, выбрав третий вариант действий, президент сказал: «Пора нам уже снова побеждать в войнах».

Уроки из будущего

Это пугающее будущее отнюдь не неизбежно. Несмотря на первоначальную воинственную риторику и обещание резко порвать с прошлым, внешняя политика США вполне может оказаться не настолько революционной и опрометчивой, как многие опасаются. Трамп уже продемонстрировал способность менять курс без малейших угрызений совести по многим вопросам: от абортов до войны в Ираке, и здравые рекомендации наиболее искушенных советников могут умерить его пыл и склонность к поспешным и безрассудным действиям.

С другой стороны, с учетом темперамента президента, стиля принятия решений и его внешнеполитических предпочтений, подобные сценарии вполне правдоподобны: внешнеполитические катастрофы иногда случаются. Представьте себе, что Дух из будущего открыл бы мировым лидерам в 1914 г., к каким катаклизмам приведет их политика. Или что в 1965 г. президент Линдон Джонсон узнал, к чему через десять лет приведет эскалация во Вьетнаме. Или если бы в 2003 г. президенту США Джорджу Бушу были показаны последствия вторжения в Ирак. Во всех этих случаях неумные решения, ущербный процесс и принятие желаемого за действительное привели к катастрофе, которую можно было предвидеть.

Быть может, Трамп прав в том, что резкое наращивание военной мощи в том или ином регионе, репутация непредсказуемого политика, стиль переговоров с высокими ставками и отказ идти на компромисс убедят другие страны пойти на уступки, которые увеличат безопасность Америки, обеспечат ее процветание и снова сделают ее великой. Но он может и заблуждаться на этот счет.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 3, 2017 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258204 Филип Гордон

Союзники России и геополитический фронтир в Евразии

Николай Силаев – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности Московского государственного института международных отношений (Университета) Министерства иностранных дел Российской Федерации.

Андрей Сушенцов – кандидат политических наук, руководитель аналитического агентства «Внешняя политика», директор программ «Валдайского клуба», доцент МГИМО (У) МИД России.

Резюме В нарративах России о самой себе господствует мотив неполноты – по сравнению с Российской империей или СССР. Это вызывает у Москвы фантомные боли, связанные с исчезновением элементов геополитического статуса государств-предшественников.

С начала 2000-х гг. возрастает риск вовлечения Российской Федерации в военные конфликты низкой интенсивности. Нестабильность на многих участках протяженной границы России вынуждает Москву активно обозначать военное присутствие в поясе своих границ. Военные базы за рубежом размещены в регионах с высоким потенциалом конфликта – Южной Осетии и Абхазии, Молдавии, Армении, Киргизии и Таджикистане. Россия вовлечена в процессы внутри Афганистана, в Сирии и на Украине и не может позволить себе пустить ситуацию в этих странах на самотек. Возможное начало конфронтации на Корейском полуострове или в Иране, а также эскалация конфликта на Украине неизбежно приведет к ограниченному вовлечению России.

Российское руководство расширяет географию регионов, в которых защита национальных интересов требует военного присутствия. И не только в поясе российских границ, но и в регионах, косвенным образом относившихся к сфере военно-политической ответственности СССР. (Например, в 2013 г. Москва предложила разместить российских миротворцев на Голанских высотах – граница Сирии и Израиля. Идут переговоры о создании базы российских ВВС на Кипре, в непосредственной близости от базы ВМФ России в Тартусе на побережье Сирии.) Происходит ли этот процесс целенаправленно и осмысленно? Или российская мощь растет стихийно, без рационализации и долгосрочного планирования? Главная опасность заключается в риске преобладания идеологических приоритетов над рациональным расчетом и в итоге – в перенапряжении сил государства.

Геополитический фронтир в Евразии

В последние годы Россия обрела новый геополитический статус. Военная операция в Сирии позволила России стать ключевым участником постконфликтного урегулирования, продемонстрировав качественно новый военно-политический потенциал. Инициированный Москвой «астанинский формат» предполагает, что ключевой вопрос безопасности на Ближнем Востоке может быть разрешен без участия Запада. При этом Россия опирается на диалог с региональными державами – Турцией и Ираном, которые либо вовсе не получали права голоса от Запада, либо имели лишь ограниченное влияние.

Если в Мюнхенской речи Владимира Путина 2007 г. основной проблемой называлось расширение НАТО и приближение военной инфраструктуры альянса к российским границам, десять лет спустя перспектива экспансии альянса на постсоветском пространстве практически снята с повестки дня. Ни Грузия, ни Украина не могут вступить в Североатлантический блок, не создав для него серьезные стратегические риски.

Если отношения России и Запада в последние десятилетия представить в категории фронтира как подвижной и широкой пограничной линии, то за десятилетие он сдвинулся дальше от российских границ. Острые фазы кризисов на Кавказе (2008 г.) и на Украине (2014–2015 гг.) обозначили невозможность решения вопросов безопасности на постсоветском пространстве без решающего слова Москвы. Сирийская операция российских ВКС перенесла спор России и Запада по поводу международного статуса России на Ближний Восток. Далеко от определенности положение фронтира на противоположном краю евразийского континента: сближение России с КНР и российско-японские контакты последних лет указывают на то, что Москва будет играть новую роль в формировании баланса сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

России удалось перенести фронт противостояния с Западом дальше от своих границ. Теперь он пролегает на Ближнем Востоке, на Балканах, во внутренней политике США и стран ЕС. У многих постсоветских проблем безопасности пропало геополитическое измерение – они больше не обременены в прежней степени российско-западным противостоянием. Для многих постсоветских стран это шанс отложить беспокойство о собственной безопасности и определиться с приоритетами развития без спешки и внешнего давления.

Однако, заглядывая в будущее, можно представить себе ситуацию, в которой давление Запада на интересы России в Восточной Европе возобновится и даже усугубится, а требования Москвы о создании системы коллективной безопасности в Европе будут проигнорированы. В этом случае Москва будет вынуждена вернуть реализм в американские оценки проверенными способами – перенеся геополитический фронтир в Западное полушарие, подальше от «своих ворот». Создание военной базы в Венесуэле или на Кубе, участие в политической жизни Панамы или Мексики, поощрение формирования антиамериканских коалиций в Латинской Америке – несомненно, вынужденный, но на горизонте 2040–2050-х гг. единственно эффективный путь снижения американского давления на Россию в Европе.

Возросшие ресурсы и новое положение России ставит перед ней два взаимосвязанных вопроса. Первый: каков предел влияния на мировую политику, который можно счесть оптимальным с точки зрения интересов России и ее возможностей; какова разумная мера ее вовлеченности в международные дела? Второй: какой должна быть система союзов, посредством которой будет обеспечено и зафиксировано возросшее влияние России в мире? Оговорим, что мы будем обсуждать лишь военно-политические союзы, не вторгаясь в огромную и по многим меркам особую область экономической интеграции.

Трансформация союзничества

Так же, как в прошлое уходят прежние формы организации политики и хозяйственной жизни, ставшие приметой XX века, меняются и структуры международной политики. Крупные и устойчивые, «постоянные» структуры – политические партии, профсоюзы, призывные армии – сменяются калейдоскопом альянсов, заключаемых ad hoc. Влиятельные политические движения могут возникать за считанные дни вокруг конкретного вопроса и рассыпаются, исчерпав повестку дня, причем оказываются популярнее и успешнее старых политических партий или общественных организаций с их традиционной бюрократической структурой. Военная область профессионализируется параллельно с техническим усложнением, массовые призывные армии, исторически обусловившие расширение гражданства и создание современных наций, уходят в прошлое. Война, как в Средние века и раннее Новое время, становится делом элит, а не народов. Распространение частных военных кампаний – в сущности, современных кондотьеров – размывает саму основу современной демократии и современного суверенитета, исключающих приватизацию насилия. Государственная бюрократия, с одной стороны, благодаря наследию либерального дерегулирования Рейгана и Тэтчер, утрачивает рычаги контроля над обществом, а с другой – все сильнее прорастает вглубь этого общества через механизмы партнерства с корпорациями и неправительственными организациями. Стирается грань между гражданским обществом и государством. Корпорация, центральная организация современного капитализма, меняет свою природу. На место бюрократических иерархических структур приходят сетевые, юридическая структура компаний фрагментируется и усложняется. На рынке труда коллективные долгосрочные договоры уступают системам гибкого найма, делающим положение наемного работника все более неустойчивым. Понимание управления как набора повторяющихся процедур сменяется его трактовкой как серии проектов, для каждого из которых привлекается уникальная совокупность людей, решений, ресурсов.

«Проектность» как ключевая характеристика современного мира (Люк Болтански, Эв Кьяпелло) проявляет себя и в области международных отношений. Давно отмечается растущая популярность коалиций, создаваемых «по случаю», для решения строго ограниченной задачи. Подобно тому как гибкий найм позволяет компаниям избегать излишних обязательств перед профсоюзами или долгосрочных контрактов с работниками, такие коалиции дают наиболее могущественным государствам возможность избегать предоставления своим партнерам устойчивых гарантий. Бюрократические аппараты «традиционных» блоков, необходимость многоступенчатых и длительных согласований в рамках таких альянсов воспринимаются как препятствие к эффективному действию. Антииракская коалиция Соединенных Штатов в 2003 г., созданная ими коалиция против запрещенного в России ИГИЛ организовывались вне американской системы военных союзов. Дональд Рамсфельд с его знаменитым афоризмом «Миссия определяет коалицию» обозначил торжество проектной логики в деле войны и дипломатии.

Этот сдвиг ведет к самым разнообразным последствиям. Во-первых, понимание союза как проекта делает обязательства по нему менее надежными. Наглядным примером тому стали отношения трех прибалтийских государств с союзниками по НАТО в 2014–2016 годах. Размещение батальонов НАТО в Эстонии, Латвии и Литве, публично поданное как «защита от российской угрозы», сделало явным то обстоятельство, что сами по себе гарантии безопасности, предоставленные членам альянса, недостаточны. В критический, по мнению Таллина, Риги и Вильнюса, момент потребовалось подкрепить эти гарантии переброской войск.

Во-вторых, трансформация союзничества усиливает неравенство в международной системе. Крупные страны, обладающие большим военно-политическим потенциалом, начинают тяготиться союзничеством. Они могут брать на себя меньше формальных и неформальных обязательств, чем раньше, а сами обязательства зачастую ограничены сравнительно кратким периодом времени. Малые и относительно слабые страны лишаются гарантий, на которые могли рассчитывать ранее. Это толкает их к двум основным вариантам действий. Либо лавировать между крупнейшими центрами силы, рискуя сделать свое положение еще более неустойчивым. Либо добиваться дополнительных гарантий со стороны международных покровителей, представляя ради этого свое положение более «угрожаемым», чем на самом деле. Именно последний вариант избрали Эстония, Латвия и Литва, сделав решающий вклад в секьюритизацию балтийской повестки дня в последние годы.

В-третьих, стирается юридическая определенность союзов. Есть ли потребность обеспечивать сложным правовым фундаментом проект, который будет рассчитан на год-два, а лишних обязательств никто на себя брать не хочет? Если нет определенной правовой рамки, то только ли государства могут быть субъектами союза? В проект могут быть вовлечены и негосударственные политические и (или) военные организации, отдельные фракции элит внутри той или иной страны, наиболее влиятельные медиа, идеологические группы, религиозные лидеры. Необходимые участникам гарантии возможны через серию частных сделок, например, инвестиционных или кредитных. Наиболее явно этот феномен проявляется в отношениях между США и монархиями Персидского залива.

В-четвертых, возникает противоречие между проектным, то есть по определению непостоянным, характером коалиций и необходимостью поддерживать долговременную инфраструктуру международного сотрудничества. Так, транспортные маршруты, в том числе трубопроводные, существуют на протяжении десятилетий, организуя и связывая хозяйственную деятельность на всем пути их прохождения. Вопреки либеральному предсказанию, что нарастание плотности экономических связей сделает международную политику более предсказуемой и менее конфликтной, экономические расчеты все чаще приносятся в жертву политическим или идеологическим соображениям. Это, однако, не отменяет необходимости поддерживать инфраструктуру глобальных экономических связей. Помимо хозяйственной инфраструктуры сотрудничества имеется еще и военная, и здесь противоречие между растущим непостоянством союзов и долгим временем жизни этой инфраструктуры также дает о себе знать. Военная база за рубежом может быть источником силы, но может оказаться и фактором уязвимости, как это случилось, к примеру, с российскими военными базами на территории Грузии в 2004–2006 гг., когда военнослужащие и персонал эпизодически становились объектами провокаций со стороны Тбилиси.

Россия и ее союзники

Сеть альянсов, в которую включена Россия, уместно рассматривать не в сравнении с наиболее известными военно-политическими блоками, а с точки зрения ее адекватности глобальным трендам трансформации самого института международного военно-политического союзничества. В такой перспективе ряд свойств этой сети, в сравнении с традиционным союзом считающиеся слабыми ее сторонами, могут быть, напротив, источником силы.

Прежде всего мы полагаем, что следует говорить именно о «сети союзов» как о наборе многосторонних и двусторонних связей и обязательств, оформленных в разной форме и предполагающих различные сроки действия. В этой сети в некоторых случаях могут переплетаться военно-политические и экономические интеграционные связи. Многосторонние связи дополняются конкретизирующими и уточняющими их двусторонними.

У России немного военных союзников. Юридически обязывающие соглашения, при которых нападение на одну сторону приравнивается к нападению на другую, имеются только с Абхазией и Южной Осетией. Иные договоренности, в том числе со странами, считающимися наиболее близкими союзниками Москвы, не содержат подобных механизмов. Обязательства в рамках ОДКБ заметно мягче аналогичных обязательств в рамках НАТО. Это хорошо видно при сопоставлении формулировок двух документов о взаимных гарантиях безопасности.

Статья 5 Североатлантического договора от 4 апреля 1949 г.: «Договаривающиеся стороны соглашаются с тем, что вооруженное нападение на одну или нескольких из них в Европе или Северной Америке будет рассматриваться как нападение на них в целом».

Статья 2 «Договора о коллективной безопасности» от 15 мая 1992 г.: «В случае возникновения угрозы безопасности, стабильности, территориальной целостности и суверенитету одного или нескольких государств–участников либо угрозы международному миру и безопасности государства–участники незамедлительно приводят в действие механизм совместных консультаций с целью координации своих позиций, вырабатывают и принимают меры по оказанию помощи таким государствам–участникам в целях устранения возникшей угрозы».

Указанная разность гарантий безопасности объясняется тем, что главное свойство ОДКБ – это асимметрия. По военно-политическому потенциалу Россия многократно превосходит партнеров. А наиболее вероятные угрозы у ее партнеров не совпадают или совпадают частично. Трудно представить, перед каким общим вызовом окажутся, например, Армения и Таджикистан. Эти страны едва ли будут готовы оказывать практическую помощь друг другу, если одна из них будет вовлечена в вооруженный конфликт. В то же время все участники ОДКБ заинтересованы в поддержании общей военной инфраструктуры (например, системы ПВО), военно-техническом сотрудничестве, обмене информацией, профессиональной подготовке офицеров. По сути, ОДКБ предоставляет институциональную базу для такого сотрудничества, дополненную набором гарантий, которые Россия дает в рамках двусторонних договоренностей. В результате у России имеются военно-политические партнеры в регионах, где ей необходимо обеспечивать безопасность, но сами партнеры разделяют с ней ответственность только за свой регион. При этом в региональную систему безопасности могут входить страны, не связанные друг с другом союзническими и даже дипломатическими отношениями. Российская военная база в Армении, входящая в совместную российско-армянскую военную группировку, взаимодействует с российскими базами в Абхазии и Южной Осетии.

Российская операция в Сирии демонстрирует многообразие и трансформацию союзничества. С 1971 г. в Тартусе действует пункт материально-технического обслуживания кораблей ВМФ. Соглашение о размещении в Сирии российской авиагруппы (26 августа 2015 г.) содержит ссылки на советско-сирийский договор о дружбе и сотрудничестве от 8 октября 1980 г. и соглашение о военном сотрудничестве от 7 июля 1994 года. В то же время авиабаза в Латакии была развернута в краткие сроки, а заявление президента России в марте 2016 г. о выводе основной части российской группировки из Сирии указало на готовность при необходимости быстро сократить военное присутствие. Стороны не имеют юридических обязательств, предписывающих им вступать в войну в случае агрессии третьей стороны в отношении союзника. Но в их распоряжении большой набор инструментов сотрудничества – от координации дипломатических выступлений и поставок военного имущества до совместного ведения боевых действий. Российско-сирийский союз – если здесь уместно говорить о союзе – содержит и постоянные, и краткосрочные элементы и легко трансформируется в зависимости от политической задачи.

Об отношениях России с Ираном в военной области трудно судить по открытым источникам. Отметим, однако, что стороны тесно взаимодействуют в Сирии, Россия использовала воздушное пространство Ирана и (вероятно) его территорию для ударов по террористам в Сирии. При этом Москва и Тегеран юридически связаны лишь межправительственным соглашением о военном сотрудничестве. Заявление российских представителей о том, что Иран предоставил свою территорию для действий российской авиации против террористов в Сирии, вызвало резкую реакцию Тегерана. Назвать отношения сторон союзническими сложно.

Элементы новой геополитической реальности возникают на Балканах. Под предлогом надуманных обвинений России в попытке организации переворота власти Черногории ускорили движение в сторону НАТО. Делается это, вероятно, для того, чтобы четче провести различие с соседней Сербией, которая активно развивает военно-техническое сотрудничество с Москвой – закупает вооружение, участвует в военных учениях и синхронизирует военное планирование. Не исключено, что в обозримой перспективе Россия предоставит Белграду неформальные гарантии безопасности и де-факто сделает Сербию участником системы коллективной безопасности ОДКБ. Уже сейчас сербские эксперты говорят, что благодаря новому уровню связей с Россией агрессия НАТО против Югославии сегодня была бы невозможна.

Вероятно, новый статус-кво поддерживает надежды тех в Белграде, кто хотел бы пересмотреть результаты распада Югославии. На рубеже 2016–2017 гг. Белград сделал несколько значимых шагов, обозначая свой интерес в безопасности сербских анклавов в Косово и Боснии и Герцеговине. Несложно представить ситуацию, в которой снежный ком событий на Балканах – сербы вне Сербии начинают притесняться, и Белград вынужден за них заступиться – побудят Сербию воспользоваться неформальными гарантиями безопасности со стороны России и втянуть ее в нежелательный кризис. Новая война на Балканах вызывает слишком очевидные параллели, чтобы относиться к этому сценарию легкомысленно.

Россия поддерживает тесное, вплоть до совместных учений, военное сотрудничество с Китаем и Индией. Но речь здесь не идет о военном союзе. Уместнее говорить о «достройке» политических связей, маркетинге продукции российского ВПК и создании прозрачной и предсказуемой военно-политической среды в отношениях с партнерами. Одновременно Россия и Китай создают многополярный порядок как сеть «долговременных межгосударственных отношений нового типа, не направленных против третьих стран» и основанных на принципах равенства, невмешательства, уважения взаимных интересов. Москва и Пекин подкрепляют сотрудничество взаимными мерами доверия в военной сфере и предоставлением гарантий безопасности буферным государствам Центральной Азии. В совокупности это привело к тому, что Россию и Китай не разделяет геополитический фронтир, как это происходит в Восточной Европе между Россией и НАТО. А то обстоятельство, что Москва и Пекин одновременно сталкиваются с США на Украине и в Южно-Китайском море, только укрепляет их партнерство.

Размывание правовых основ устойчивых союзнических связей делает более актуальным обращение к культурному и историческому наследию в попытках отыскать и обосновать идеологическую общность. Советское наследие до сих пор привлекает к России левых лидеров Латинской Америки, рассчитывающих использовать в своих интересах стремление Москвы к самостоятельности в международных делах. Иную (прямо противоположную) сторону российского наследия пытаются эксплуатировать политики некоторых балканских стран, напоминающие о православии, имперском прошлом и историческом соперничестве с Османской империей и Западной Европой по поводу судьбы Балкан.

Наконец, у России имеются и «негосударственные союзники», отношения с которыми в настоящий момент не могут иметь правовых рамок. Донецкая и Луганская народные республики, которым оказывается широкая политическая и иная поддержка, Приднестровье, получающее разнообразную помощь от Москвы и проводящее совместные учения с российскими миротворцами, размещенными в регионе. Вероятно, в этой перспективе стоит сейчас рассматривать и контакты российских официальных лиц с лидерами различных политических и военных сил в Ливии.

Островная геополитика

Сравнение современной России и Советского Союза как международных игроков – отдельная и неисчерпаемая тема. Наметим здесь лишь несколько пунктов, важных для нашего вопроса.

Во-первых, у России нет стольких союзников, сколько было у Советского Союза; немногие имеющиеся не связаны с ней настолько тесными и жесткими обязательствами, какие объединяли Варшавский блок или ныне НАТО. У России нет и такого числа стран-сателлитов, какое было у СССР. Имеются несколько небольших государств, признанных и непризнанных, которым Россия оказывает помощь. Но это несравнимо с советским багажом.

Во-вторых, у России куда более сбалансированный курс в отношении региональных противоречий. Например, если ближневосточная политика советского Кремля строилась на основе масштабной помощи идеологически дружественным режимам при отсутствии дипломатических отношений с режимами идеологически враждебными (Израиль, Саудовская Аравия), то Кремль нынешний, затрачивая относительно небольшие ресурсы для помощи традиционному союзнику – Сирии, поддерживает активный диалог и с Израилем, и с арабскими монархиями Персидского залива: со всеми державами, оказывающими влияние на регион. На Дальнем Востоке Советский Союз находился в положении осажденной крепости: холодная война с США, отсутствие мирного договора с Японией, отсутствие дипломатических отношений с Южной Кореей и многолетний разрыв с Китаем. Сейчас Москва за счет доверительных отношений с Пекином и активного политического диалога с Токио претендует на роль одной из держав, обеспечивающих региональный баланс.

В-третьих, современный Кремль равнодушен к вопросам идеологии. Консервативный крен, который наметился в риторике Москвы в последние годы, имеет охранительный, в прямом смысле слова реакционный характер: он призван создать еще один заслон перед «прогрессистскими» попытками подрыва национального суверенитета и вмешательства во внутренние дела, а не предложить новую глобальную повестку. Попытки внести в курс Москвы более широкое идеологическое содержание предпринимаются (например, Русской православной церковью), но на внешнеполитическую практику почти не влияют. Впечатляющая гибкость государственной пропаганды – в течение полугода американский президент побывал символом врага, символом надежды, став, наконец, одним из многих политических деятелей зарубежных стран – хорошо иллюстрирует это равнодушие.

Если Советский Союз был континентальной империей, осмыслявшей себя в перспективе глобальной исторической миссии, то современная Россия – почти гомогенное по составу населения государство, управляемое прагматичным на грани цинизма политическим классом, лишенное идейных грез, которое не собирается звать мир к светлому будущему, но и свое в этом мире не намерено упустить. Парадоксальным образом государство, во многих отношениях более слабое, чем Советский Союз (меньше территория, население, армия, доля в мировом ВВП), сумело обрести и удерживает роль одного из мировых лидеров, успешно оспорившего гегемонию Запада во многих областях.

Причина в изменении самого характера российской геополитики: Россия успешно осваивает исторически новую для себя геополитическую нишу, которую описал еще в начале 1990-х гг. Вадим Цымбурский в статье «Остров Россия». Она отказалась от попыток заменить собой Европу (и себя – Европой), к чему ее на протяжении трехсот лет призывали политики и мыслители как консервативного (Тютчев), так и реформаторского (Петр I) толка. Она не пытается «отвердить», включив в свой состав или в свою жесткую сферу влияния, лимитрофные территории, отделяющие ее от иных цивилизационных платформ на Западе и на Юге; склонна принять как данность их идентификационную текучесть. Она с большой осторожностью смотрит на долговременную политическую и военную вовлеченность за пределами своих границ и допускает только точечное присутствие в наиболее важных для нее регионах.

Она по-прежнему не всегда и не везде имеет ясно очерченные «естественные» границы. Конечно, наиболее сложно их обозначить на западе, в полосе от Черного до Балтийского морей, где отсутствует четкая языковая и культурная граница. Но и на юге российский Северный Кавказ перетекает на южный склон хребта в Абхазии и Южной Осетии, а по другую сторону Каспия Россия очень плавно переходит в Казахстан. В то же время Россия довольно консервативна в попытках пересмотра границ государственных. Рассуждения о «российском экспансионизме» затемняют тот факт, что на протяжении четверти века после распада Советского Союза в стране так и не возникло массового и влиятельного политического движения за возвращение территорий бывших советских республик. Вернув себе Крым, Россия приняла противоположную позицию в отношении отколовшегося от Украины Донбасса и не пошла на масштабную перекройку территории соседней страны. У некоторых это вызвало разочарование, но политическим фактором оно не стало.

Российские союзы призваны решить несколько задач. Прежде всего обеспечить безопасность «острова»: Россия не допустит военного вторжения на свои земли. Превращение той или иной лимитрофной территории в плацдарм для возможного вторжения неприемлемо и будет предотвращаться всеми доступными средствами. Собственно, именно такова логика противодействия расширению НАТО на постсоветском пространстве. Так может быть истолковано и различие в подходах к странам Прибалтики, с одной стороны, и Грузии и Украине – с другой. Эстония, Латвия и Литва в силу своего географического положения не могут выступать в качестве плацдарма, Грузия и Украина – могут.

Также российская система союзов должна обеспечить присутствие России как влиятельной силы в важных для нее регионах мира. При этом ни в одном регионе не должна возникнуть коалиция, способная подорвать влияние Москвы. Оказывая помощь союзникам, Россия стремится не допустить возникновения подобных коалиций и в то же время избежать манипулирования со стороны союзников. Акцент на многосторонности в сирийской политике, резкие изменения в отношениях с Турцией отражают такой подход. Не всегда и не все враги Башара Асада – это враги России, российская военная сила в конечном счете служит укреплению влияния Москвы, а не Дамаска.

Уместны примеры из других регионов. Отношения с Арменией важны с точки зрения поддержания и укрепления влияния в Закавказье. Россия оказывает и будет оказывать Еревану военную помощь и содействовать экономическому развитию Армении посредством механизмов ЕАЭС. Однако будет избегать положения, когда (к примеру) в коалиции против нее окажется Азербайджан с одним или несколькими соседними государствами.

Нередко эта линия приводит к тому, что Россия говорит «через голову» своих союзников напрямую с провайдерами безопасности в противостоящем лагере – Турцией, Соединенными Штатами, странами Западной Европы. Это одинаково раздражает находящихся на линии фронтира союзников России (Белоруссию, Армению) и США (Польшу и страны Прибалтики).

Особое место занимает Белоруссия. Отношения с ней для России исключительно важны в контексте противодействия расширению НАТО. Белоруссия препятствовала созданию сплошной полосы враждебно настроенных к России государств между Балтийским и Черным морем. Но говорить об этом государстве как о сателлите России или сфере ее влияния затруднительно. Минск стал одной из многочисленных постсоветских столиц, которые сделали противостояние между Россией и Западом на постсоветском пространстве источником силы и средством извлечения политических и иных преимуществ. Отличие в том, что если другие, как, например, Тбилиси, пытались извлекать преимущества «со стороны Запада», то Минск это делал «со стороны России». Трудность для российско-белорусского союза заключается в том, что расширение НАТО остановлено, а регион, включающий в себя Калининградскую область, Белоруссию, страны Прибалтики и Польшу, Москва не рассматривает как наиболее угрожаемый, о чем свидетельствует военное строительство последних лет. При сравнительном снижении ценности союза его привычные механизмы начинают давать сбои. Гипотетическая договоренность России, США и ключевых стран ЕС о новой системе европейской безопасности может стать для политической модели Белоруссии еще более серьезным вызовом, чем текущие экономические трудности.

* * *

Источник рисков для российской внешней политики и системы союзов заключается в том, что отечественная политическая элита, которая в значительной части состоит из людей, сформировавшихся еще в Советском Союзе, не в полной мере осознала геополитический сдвиг, который пережила страна за последнюю четверть века. «Остров Россия» оказался не столько проектом, сколько предсказанием, между тем в нарративах России о самой себе господствует мотив неполноты – по сравнению с Российской империей или СССР. Это вызывает у Москвы фантомные боли, связанные с исчезновением элементов геополитического статуса государств-предшественников.

Перечислим несколько суждений, которые связаны с фантомными болями и, на наш взгляд, должны быть подвергнуты сомнению.

«У России мало союзников, ей необходимо укреплять имеющиеся союзы и создавать новые, включая в них жесткие юридические обязательства». Возможно, наоборот: нынешнее состояние «блестящей изоляции» и помогает России преследовать свои внешнеполитические цели со свободными руками.

«Россия должна создать идейную альтернативу Западу (исламскому радикализму)». Возможно, именно отсутствие определенного идеологического выбора, состоявшийся отказ от мессианства и позволяют России поддерживать высокий геополитический статус, затрачивая на это меньше ресурсов, чем Советский Союз.

«Россия должна всемерно укреплять свои позиции в традиционных сферах влияния – на постсоветском пространстве, на Балканах». Возможно, России нужно стабилизировать лимитрофные территории лишь в той мере, в которой это необходимо для обеспечения безопасности ее территории, и не допускать, чтобы союзники вовлекали ее в ненужные для нее конфликты.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых в рамках научной деятельности МДК «Валдай». С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258196 Николай Силаев, Андрей Сушенцов

На пути к исламскому глобальному проекту

Война в Сирии как катализатор его появления

Руслан Халиков – кандидат философских наук, научный сотрудник Украинского института стратегий глобального развития и адаптации

Резюме В ближневосточном исламском проекте можно выделить три мощных центра, которые еще до прихода ислама относились к различным ойкуменам, а после исламизации образовали оригинальные религиозно-политические пространства – иранское, турецкое и арабское.

Восток – условное название, применяемое в отношении бывших колоний европейцами, даже теми, от кого эти земли лежат на юг или даже на юго-запад. Прежние метрополии до сих пор считают себя ответственными за состояние дел на Востоке, поэтому не видят проблемы во вмешательстве в дела ближневосточных государств для их оптимизации. В самих государствах региона между тем происходит пересмотр универсальной ценности западной цивилизации и все более громко заявляют о себе движения, противостоящие Западу, но не готовые отказаться от его технологических достижений. Именно на пересечении антиколониализма, исламского модернизма, Web 2.0, управляемых ракет и происходят нынешние события на Ближнем Востоке.

В этих событиях принимают участие несколько субъектов: во-первых, официальные правительства и местные повстанцы; во-вторых, иностранные вооруженные формирования и сетевые сообщества их сторонников; в-третьих, государства, претендующие на региональное лидерство, и, наконец, международные коалиции, сформированные вокруг глобальных проектов. Еще один субъект – местное население, вынужденное жить под ударами со всех сторон.

Постсекулярные глобализационные проекты в исламском мире

Середина 2010-х гг. показала, что переход от двуполярного к однополярному миру был в большей степени гипотезой, предложенной западными аналитиками в силу неполной осведомленности или чрезмерной самоуверенности. Сейчас можно говорить о многополярном мире, или о конкуренции нескольких проектов, претендующих или на глобальную экспансию, или по крайней мере на транснациональное региональное лидерство. Характерной особенностью этих проектов является постсекулярный характер вдохновляющих их идеологических программ. Впрочем, нередко внутреннее соперничество оказывается едва ли не более жестким, чем конкуренция с традиционным врагом в лице Запада.

В ближневосточном исламском проекте можно выделить три мощных центра, которые еще до прихода ислама относились к различным ойкуменам, а после исламизации образовали оригинальные религиозно-политические пространства (иранское, турецкое и арабское). В XIX–XX веках все они подверглись насильственной секуляризации, сопровождавшейся распадом традиционного общества, появлением национальных государств и национализма; частичной политической и идеологической колонизацией Западом. Национализм стал важной интеграционной силой в арабском обществе, объединив усилия арабов-суннитов и других арабов ради общего блага. Вместе с тем как национальные государства ни Турция, ни арабские страны, ни Иран не могли претендовать на доминирование на пространствах бывших империй Аббасидов, Османов, Сефевидов или Моголов. С конца ХХ века эти три центра начали возвращаться к религиозному самоопределению, в связи с чем возродились планы доминирования в мусульманском мире.

На месте шахского Ирана в результате революции возникла Исламская Республика Иран, в Турции происходит более или менее бескровный демонтаж режима Ататюрка, а в арабских странах секулярные диктаторские правления соревнуются с различными проектами политического ислама. Стоит отметить, что другие политические исламские проекты – крупнейшая по численности населения мусульманская страна Индонезия, единственное ядерное мусульманское государство Пакистан, центральноазиатские постсоветские государства – пока не претендуют на доминирование в исламском мире, и тем более не создали альтернативного глобализационного проекта.

Иранский проект

Первым успешным цивилизационным проектом, который начал притязать на глобальный характер, стала Исламская Республика Иран (ИРИ). Вследствие контрсекулярной шиитской революции иранский глобализационный проект стал первым претендентом на альтернативу проекту западному. Впрочем, следует отметить, что секулярный проект Пехлеви, против которого и выступил Рухолла Хомейни, был гораздо более лояльным к традиционно влиятельному мусульманскому духовенству, чем турецкий проект Ататюрка.

Реза Пехлеви долгое время не притеснял шиитских религиозных деятелей, способствовал развитию духовных учебных заведений. Противостояние иранских богословов и пехлевийской династии обострилось в 1960-х гг., когда новый шах Мухаммад Пехлеви начал вытеснять шиитских лидеров и попытался вывести политическую власть из-под влияния религиозных деятелей. Одновременно проводились экономические реформы, неодобрительно воспринятые духовенством. Впоследствии иранские мусульмане почувствовали и более значительные притеснения, хотя режим Пехлеви-младшего лишь частично можно было бы назвать секуляристским. На самом деле шах был сторонником традиционалистского мировоззрения и интересовался доисламскими имперскими традициями Персии, а также элитаристскими мистическими движениями в исламе. Так или иначе, его отношения с шиитским духовенством испортились, и в середине 1960-х гг. возникли протестные движения под руководством Хомейни. В 1970-е гг. режим Пехлеви начал претендовать на региональное лидерство, наладил отношения с СССР и западными странами, но речь шла скорее о желании шаха восстановить влияние древней Персидской империи, а не о лидерстве в исламском мире.

Вследствие богословско-политической деятельности движения во главе с Хомейни появилась новая концепция власти, которая принципиально вышла за пределы национального светского государства, отказалась от вестернизации, а также от монархического строя. С другой стороны, современная политическая элита Ирана является не политическим крылом религиозной структуры шиитских богословов, а вполне модерным правительством, многие из членов которого защищали диссертации в США, Великобритании и т.д. Проект ИРИ методологически ориентирован на западные образцы, хотя в вопросах идеологии и отсылает к традиционалистской терминологии. Цивилизационное и глобализационное значение выбора шиизма в качестве государственной религии осознают и сами иранские публичные деятели. Так, бывший президент Мохаммад Хатами отмечал, что после революции новая исламская цивилизация стоит на пороге своего рождения. Хатами считает, что именно шиитская цивилизация должна восстановить величие исламского мира, поскольку суннитский глобализационный проект уже существовал во времена халифата и теперь так же устарел, как и цивилизация Запада.

Провозглашение ислама государственной религией, устранение светских основ из публичной политики, культуры и науки позволило Ирану сэкономить энергию и сконцентрировать усилия на региональной гегемонии и экспансии, тогда как в суннитском мире до последнего времени самым крупным проектом выхода за пределы отдельного государства был панарабский национализм, который в итоге не объединил арабские страны и тем более не имел перспектив стать альтернативным глобализационным проектом.

Арабский проект

Вторым важным контрсекулярным проектом в исламском мире стала деятельность организации «Братья-мусульмане», которая не связана с отдельным государством и в этом смысле изначально имела возможность экспансии за пределы Египта. В начале своей деятельности «Братья-мусульмане» ориентировались, во-первых, на идеи исламского модернизма, а во-вторых – на антиколониалистскую политику. Именно ислам в очищенном и первозданном виде, по мысли идеологов этой организации, должен стать фундаментом как для освобождения арабского мира от колониальной зависимости, так и для развития глобальной цивилизации. Так, Саид Кутб, один из идеологов движения середины ХХ века, остро критиковал европейский мир за бездуховность, тогда как ислам считал единственной силой, способной направить развитие человечества правильным путем. Вместе с тем Кутб высоко ценил технические приобретения Запада, но призывал их переосмыслить в исламском духе. Согласие использовать технические достижения западной цивилизации в целом присуще исламским модернистам. Вследствие того, что даже сами европейцы не считали технические и методологические успехи неразрывно связанными с постхристианской западной культурой и ее ценностями, представители т.н. мира «вторичной секуляризации» также отделяли ценностную матрицу просветительского Запада (которую они считали ошибочной) от технических средств (которые они готовы использовать).

Однако движение «Братьев-мусульман» в ХХ веке не стало весомым политическим фактором, прежде всего из-за наличия конкурирующего проекта – панарабского национализма. Как отмечает Талал Асад, арабский национализм иногда соглашается с политическим исламом, прежде всего в плане оппонирования Западу. Впрочем, чаще эти проекты относились друг к другу враждебно – национализм был региональной секулярной идеологией, стремящейся создать общество западного образца, тогда как политический ислам предлагал вернуться к шариатскому правлению, причем на всей территории мусульманского мира, а не в отдельных государствах. Но к началу XXI века ситуация несколько изменилась, свидетельством чему стала «арабская весна», в результате которой на несколько лет «Братья-мусульмане» если и не обрели политическую власть в нескольких влиятельных арабских странах, то по крайней мере ограничили секулярные диктаторские режимы. Быстрое распространение революции исследователи связывают с мобилизационным потенциалом ислама как общей культурной матрицы для всех народов региона и понятного для всех кода, использованного в борьбе против националистских режимов. Хотя в большинстве стран политический ислам в лице «Братьев-мусульман» продержался недолго, он успел продемонстрировать свою перспективность как глобализационного проекта.

Турецкий проект

Третий глобализационный проект в рамках исламской цивилизации постепенно набирает обороты в посткемалевской Турции, и генетически он также связан с организацией «Братья-мусульмане» и исламским модернизмом суннитского толка. Около века назад Османская империя из наиболее влиятельной мусульманской державы мира, имевшей статус халифата, за десять лет превратилась в светскую националистическую республику. Одним из важнейших факторов, приведших к такой радикальной смене, было стремление военно-политической элиты перенять западный способ развития государства, модернизировать Турцию, чтобы та смогла на равных конкурировать с западными державами в военном и экономическом плане. И самым большим врагом новой Турции стала религиозная идентичность населения.

Политика Ататюрка и его последователей в конце концов сделала из Турции государство, которое начало претендовать на достойное место в семье европейских стран, а также в ЕС. В свою очередь, отказ европейцев признать Турцию европейским государством привел к стремлению турецкой элиты стать лидером в исламском мире, и на этой волне к власти пришла Партия справедливости и развития. Характерно, что ее больше поддерживали жители сельской местности, тогда как в крупных городах, прежде всего в Стамбуле, ее исламский вектор сталкивался с неприятием населения. В Египте исламский модернизм «Братьев-мусульман» также опирается на более традиционное и религиозное сельское население. Постепенно, особенно после монополизации власти в Турции режимом Эрдогана, государство стало приобретать черты альтернативного глобализационного проекта, зазвучали призывы отказаться от представления о Турции как о мосте между Востоком и Западом, создавать собственную «регионально-глобальную систему».

Предпосылки войны

Вторая половина ХХ века в Ираке и Сирии прошла в условиях доминирования секулярных военных режимов, главными идеологическими ориентирами которых были вестернизированные национализм и социализм. Хотя противостояние между суннитами и шиитами подавлялось, оно постепенно росло и в Ираке, и в Сирии. После падения режима Хусейна в Ираке у власти оказалось проиранское шиитское правительство, а затем иранское влияние простерлось от Индийского океана до Средиземного моря. В свою очередь, часть иракских суннитов начала вести террористическую борьбу с новым правительством, в том числе и в рамках «Аль-Каиды», а в 2006 г. возникло «Исламское государство Ирака», которое стало самым большим врагом западного мира. В Сирии ситуация обострилась только после поражения «арабской весны», в начале 2013 г. там начали действовать отряды ИГИШ («Исламского государства Ирака и Шама»), а через год это формирование провозгласило восстановление халифата, имея к тому же собственную территорию и глобальные экспансионистские устремления.

Правительства Сирии и Ирака в условиях вооруженного противостояния с местными и международными противниками ведут себя по-разному. Политика Ирака в отношении населения неподконтрольных правительству территорий более мягкая – правительство долго продолжало соцвыплаты в неподконтрольных городах, во время военных операций для беженцев создавались палаточные городки, накануне операций местных жителей старались предупредить, чтобы они не покидали домов. В Сирии же гражданское население постоянно страдает не только от действий джихадистов, но и от контратак правительственных войск. В сирийском конфликте участвует больше сторон, и наиболее ожесточенная борьба происходит в основном между проправительственной Сирийской арабской армией и оппозицией, включая джихадистов, но не только из «Исламского государства», тогда как в Ираке существует хоть и не идеальная, но взаимодействующая коалиция правительственных войск, международных союзников и курдских формирований, которые вместе противостоят ИГ и планомерно вытесняют его с территории государства.

Иностранные бойцы и новые союзы

С популяризацией и повышением медийности «Исламского государства» (запрещено в России. – Ред.) как успешного антизападного проекта росло и число иностранцев, стремящихся вмешаться в дело. К середине 2014 г. к ИГ присоединилось около 12 тыс. бойцов из разных стран, а на 2016 г. их насчитывалось уже более 30 тыс., почти из 90 стран мира. Иностранные сторонники джихадистского движения имеют собственных авторитетных проповедников, которые мало связаны с Ираком или Сирией, а нередко и не известны в среде традиционной мусульманской иерархии.

Важно, что для европейцев миграция в ИГ не является поездкой в ??один конец, и от 20% до 30% из них возвращались домой, вливаясь в уголовную и радикальную среду. Возвращение иностранных бойцов домой, скорее всего, гораздо больше, чем наплыв беженцев, способствовало тому, что в 2015 г. количество религиозно мотивированных терактов в Евросоюзе выросло почти в 10 раз по сравнению с 2014 г. (17 против 2, и со значительным числом жертв). Стоит заметить также, что речь идет не о мигрантах в первом поколении, а о гражданах ЕС, которые большую часть жизни, а то и всю жизнь провели в Европе.

Иностранцы отправляются в Сирию и Ирак не только для того, чтобы присоединиться к «Исламскому государству» и другим джихадистам. Согласно исследованиям турецкого Центрального стратегического института, только из Турции по состоянию на середину 2016 г. в Сирию выехало около 8 тыс. будущих бойцов курдских «Отрядов Народной самообороны» (YPG), часть из них – граждане Турции, часть использовали ее как транзитную страну. В середине 2015 г. в рядах союзников YPG уже насчитывалось около 400 бойцов из Америки, Австралии и Западной Европы. Осенью 2016 г. поток иностранцев увеличился, когда YPG провозгласили операцию по освобождению Ракки от ИГ. Левая идеология YPG и их политического крыла PYD (партия «Демократический союз») не только притягивает сторонников со всего мира, но и делает очень сложными их отношения с турецким правительством, в августе 2016 г. начавшим вместе с местными повстанцами операцию «Щит Евфрата». Хотя главной целью операции является борьба с ИГ, курдские формирования к западу от Евфрата также попадают под огонь как сторонники Рабочей партии Курдистана (РКК). Стоит добавить, что некорректно отождествлять всех курдских активистов и бойцов в Сирии с антитурецкими PYD и YPG. В Сирии действуют также лояльные Турции военно-политические курдские объединения, в частности, Курдский национальный совет (KNC, или ENKS) и его боевые отряды из Роджавской пешмерги.

Турция включилась в сирийский конфликт одной из последних среди стран, претендующих сегодня на глобальную экспансию, но выбрала очень символическую дату для начала операции «Щит Евфрата» – 24 августа 2016 г., т.е. ровно через 500 лет после известной битвы турок с египетскими мамлюками вблизи Дабика. Отвоевание Дабика стало не менее важным символическим актом для неоосманского проекта турецкого правительства, чем потеря этого города – для «Исламского государства». Вместе с тем амбиции Турции не являются чисто реваншистским стремлением к восстановлению империи, так же как и амбиции Ирана. Речь идет о лидерстве в исламском мире, для которого обе стороны создают коалиции как с другими мусульманскими государствами, так и с внерегиональными партнерами. Эти коалиции имеют скорее тактический характер, тогда как в далекой перспективе просматривается создание единого исламского проекта глобального развития, включающего не только традиционно мусульманские страны, но и западный мир.

Присутствие иностранцев в рядах YPG поднимает важную тему отношений между джихадистскими и ультралевыми формированиями и идеологиями. Противостояние ИГ и ближневосточных левых можно понять, если учесть, что последние исходят из идеи революционного преобразования общества и свержения капиталистического строя. Если шире, то речь идет об идеологии, противостоящей современному западному устройству и предлагающей альтернативное ему видение общества, которое основывается на коммунистической утопии. Противостояние с Западом, но на этот раз уже не капиталистическим, а секулярным, является краеугольным камнем также и исламистской идеологии. Общий враг мог бы сблизить джихадистов и коммунистов, но это невозможно в силу того, что оба направления пытаются реализовать свои проекты на одной и той же территории. Поэтому и западные бойцы, общей мотивацией которых может быть борьба с западным мирозданием, попадая в Сирию, могут присоединиться к той группе, идеология и утопия которой им ближе.

Несколько отличается ситуация с западными левыми. Часть из них поддерживает левые движения Ближнего Востока и даже отправляет добровольцев в Сирию. С другой стороны, среди западных левых есть сторонники джихадизма, именно в силу его антизападной направленности. Левые обращали внимание на мусульман как социальную базу и до возникновения ИГ. Призвал поддержать джихадистов и легендарный Ильич Рамирез Санчес, который в своей книге «Революционный ислам» (2003) писал о том, что революция говорит на языке ислама. В январе 2015 г. был опубликован манифест «Черные флаги над Европой», где от имени ИГ авторы призвали европейских левых объединиться в борьбе против западного капитализма, неонацизма и сионизма. Впрочем, в манифесте говорится о взаимодействии в Европе, а не на территории, подконтрольной «Исламскому государству».

Интерес джихадистов в развертывании европейского фронта подтверждается не только призывами к европейским союзникам вести террористическую деятельность, но также и постоянным напоминанием о Европе как символе успешности мусульманской экспансии в эсхатологические времена. Из-за упадка реального квазигосударственного образования в Сирии и Ираке «Исламское государство» пытается взять на себя полномочия новой «Аль-Каиды», то есть международной сетевой структуры, цель которой заключается не в создании мусульманского государства, а в перманентной борьбе с неисламским миром. Таким образом, реальная война на Ближнем Востоке постепенно переходит к гибридному глобальному состоянию.

* * *

Подводя итоги, стоит отметить, что все исследуемые глобализационные проекты являются следствием сочетания современной цивилизационной парадигмы в тактическом и техническом аспекте и переосмысленных традиционных мусульманских ценностей в стратегическом и содержательном аспекте. Само их появление свидетельствует о том, что полное копирование западного проекта нежизнеспособно в пространстве «вторичной секуляризации», и вестернизированные режимы в течение нескольких десятилетий отошли в прошлое, оставив по себе латиницу, ядерную физику и автомат Калашникова. Эти средства стали использоваться в пределах нескольких новых проектов, которые уже не калькируют западные национальные формы, а стремятся создать глобальную цивилизацию, которая станет альтернативой, а в конечном итоге победит Запад в конкурентном состязании. Впрочем, пока каждый из этих проектов существует в эксплицитном виде относительно непродолжительное время, и пока не определился лидер, который выступит от имени всего исламского мира.

Сирия. Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258194 Руслан Халиков

Без обязательств, но с надеждой: межконфессиональный диалог

Алексей Юдин – кандидатом исторических наук, доцентом Центра изучения религий РГГУ, ответственным секретарем Католической энциклопедии.

Резюме Религия – один из способов самоидентификации в современном мире, а это подразумевает фиксацию особости. Способен ли межконфессиональный диалог смягчить противоречия или становится дополнительным их катализатором? Об этом интервью с историком религии Алексеем Юдиным.

Роль религий в современном мире снова растет – на фоне политических потрясений, социальных трансформаций и революционных технологических прорывов. Религия служит одним из способов самоидентификации, а это подразумевает и фиксацию особости, отстранения от других. Что означает в таких условиях межконфессиональный диалог, способен ли он смягчить противоречия или, напротив, становится дополнительным их катализатором? Об этом Александр Соловьев беседует с Алексеем Юдиным – кандидатом исторических наук, доцентом Центра изучения религий РГГУ, ответственным секретарем Католической энциклопедии.

– У религий есть одна общая характеристика: каждая утверждает, что обладает монополией на истину, в то время как остальные – ложны. Как можно говорить о каком-то диалоге, если ты изначально прав, причем в самом фундаментальном смысле, а твой собеседник – нет?

– Надо сразу оговориться, что это верно не для всех религий. Конечно, авраамические религии – иудаизм, христианство, ислам – каждая из них, безусловно, утверждает, что именно она обладает истиной в полной мере. И все они, включая и иудаизм, в определенное время высказывали претензии на универсализм.

Действительно, на первый взгляд, если я владею истиной в ее полноте, а оппонент ею не обладает, или обладает лишь частью ее, то зачем вообще нужен диалог? Пусть признает мою истину – тогда и поговорим. До конца объяснить природу этого чудесного явления – зарождения межконфессионального и межхристианского, в частности, диалога, практически невозможно. Во всяком случае, в исторической перспективе ХХ века. В какой-то момент христианские исследователи Востока начинают вдруг интересоваться исламом не так, как раньше. Авторитетнейшие источники западного христианства – Фома Аквинский, Лютер – трактуют ислам как религию заблуждений, искушений или даже религию сатаны. Однако в XX веке происходит качественный поворот, почти парадигмальный сдвиг, как это видно на примере католического священника и выдающегося исламоведа Луи Массиньона. Христиане начинают видеть ислам как религию, созвучную своему вероучению. Они начинают задаваться вопросом – зачем пришел Мохаммед, пусть и не считая его до конца пророком. Но зачем-то он все-таки пришел? Обнаруживается множество исторических парадоксов, а смысловых – еще больше.

– Когда и как начинается такой диалог?

– Когда возникает желание – и возможность – увидеть человека в ином свете и заговорить с ним. До конца объяснить генезис этого явления, повторюсь, невозможно. Произошло оно внутри самой христианской семьи, а затем и в отношениях между крупнейшими мировыми религиями. Таким образом, можно утверждать, что именно христиане стали инициаторами межрелигиозного диалога. Кто бы мог раньше подумать, например, о христиано-буддийском диалоге? А он существует. Оказывается, им есть о чем поговорить.

Вероятно, такое желание возникает, когда на христиан обрушиваются драматические, «парадигмальные» события, качественно меняющие мир – те же мировые войны. Переживая эти события, христиане начинают задаваться вопросами такого же масштаба, чтобы эти события и эти переживания осознать, отрефлексировать.

– Как происходит межконфессиональный диалог? Вообще, что это такое? Чем он отличается от любого иного?

– В официальных церковных документах, имеющих в том числе и богословский характер, есть четкое определение того, что в самой церкви, внутри нее, понимается под диалогом, ведущимся с пространством вне церкви. А эти документы – отражение практики, ее формализация. Есть, в частности, такой католический документ 1968 г. – «Диалог с неверующими». Он составлен Секретариатом по делам неверующих (сформирован в 1965 г., когда католики осознали необходимость такого диалога). Он и определяет, что диалог в «общем смысле» есть «любая форма встречи и поиска взаимопонимания между людьми, группами и общинами, осуществляемая в духе искренности, уважения и доверия к другому человеку как к личности и имеющая целью углубленное познание какой-либо истины, либо стремление сделать взаимоотношения между людьми более соответствующими достоинству человека». Смотрите, какие слова! «Форма встречи и поиска взаимопонимания», «человек как личность», «искренность», «уважение и доверие», «углубленное познание какой-либо истины» и «достоинство человека»! Для католической церкви того времени просто новояз какой-то.

– Такой диалог как-то формализован институционально?

– В форме экуменического движения прежде всего. И то, что мы понимаем под экуменическим движением, межхристианским диалогом – инициатива не католиков и не православных, это протестантский проект. Он родился в XIX веке из осознания совершенно практических задач, которые можно назвать церковной политикой. Протестантов много, и они разные. Монополии на истину нет ни у кого.

Протестантские миссионеры из различных ассоциаций пришли к выводу, что надо как-то договариваться между собой, чтобы не тиражировать расколотое христианство по всему миру. Из этого желания и вырос экуменизм.

Экуменическое движение складывается из двух больших составляющих. Стратегия одного направления: «Давайте работать вместе, как будто нас ничего и не разделяет – перед нами стоят слишком большие задачи, чтобы размениваться на мелочи». Это драматургия движения «Жизнь и деятельность». Вторая же линия настаивает, что надо с самого начала разобраться, «кто есть кто» перед Богом. Это стратегия движения «Вера и церковное устройство».

У них разные мотивации, разное богословие, разные лидеры. С одной стороны мы видим такого выдающегося человека, как Натан Сёдерблум, лютеранский архиепископ Упсалы, лауреат Нобелевской премии мира, один из ранних христианских миротворцев ХХ века. Это родоначальник движения «Жизнь и деятельность». А с другой стороны – Карл Барт, величайший протестантский богослов ХХ века. Его «богословие кризиса» и есть попытка перестроить активизм по отношению к Богу, перевести его из горизонтали (отношения между людьми) в вертикаль (отношения между людьми и Богом).

– Насколько иные христианские церкви вовлечены в экуменическое движение?

– Поначалу, естественно, там не было ни католиков, ни тем более православных. Протестанты опасались, что католики хотят затащить их обратно, в свою римскую историю, а православных воспринимали вообще как каких-то дремучих дедов с бородами, погрязших в историческом прошлом. Будущее же, полагали протестанты, принадлежит как раз им, протестантам. Позднее они начали обращать внимание на Восток – для протестантизма восточное направление христианства было более востребованным, а Рим – ну, Рим и есть Рим, это враждебный папизм.

И уже в 20-е гг. ХХ в. православные примкнули к экуменическому движению (первыми из непротестантских конфессий), причем вполне официально. А католики подошли к этому вопросу только после II Ватиканского собора 1962–1965 годов. Но до сих пор католическая церковь не является членом экуменического Всемирного совета церквей, а, например, Русская православная церковь является. Правда, католики участвуют в работе комиссии «Вера и церковное устройство», которая занимается теоретическими, богословскими вопросами, но в целом подход к экуменизму у них такой: «Вы, ребята, сначала разберитесь сами с тем, какая вы церковь, а там мы посмотрим».

– Предмет экуменического разговора – вещи богословского порядка, устройства общины или вопросы прозелитизма, миссионерской деятельности?

– Устройство общины, то есть церкви – это экклесиология, учение о церкви. Это богословский вопрос. Здесь экуменизму свойственна крайняя неопределенность. «Ты церковь в крапинку – ну и будь ей, раз у тебя такая церковная идентичность. А вот я – церковь в полосочку. И называть тебя церковью не обязана. Но при этом, сами для себя, мы обе – церкви». То есть с одной стороны – Русская православная церковь, а с другой – какая-то довольно либеральная протестантская «церковь в крапинку». И обе они – церкви в экуменической «системе координат».

Для православия это очень большая проблема. Православные постоянно об этом говорили и говорят. Поэтому даже теоретическое обоснование вступления РПЦ в ВСЦ в 1961 г. было представлено очень аккуратно. Митрополит Никодим (Ротов), тогдашний глава Отдела внешних церковных сношений Московского патриархата, заявил, что этот шаг «нельзя рассматривать как церковный в экклезиологическом смысле слова акт». Митрополит Никодим предпочитал говорить не о «вступлении РПЦ в ВСЦ», а о «соглашении между руководством РПЦ, с одной стороны, и руководством ВСЦ, с другой стороны, о включении представителей РПЦ в постоянное сотрудничество с представителями других Церквей, объединившихся в экуменическом содружестве, именуемом ВСЦ». Тем не менее православные церкви вошли в этот экуменический поток раньше, чем католики. Те сопротивлялись еще четыре года.

– Иными словами, экуменизм – не традиция, а постоянный метод проб и ошибок?

– Экуменизм – пространство диалога, своеобразный межхристианский полигон, на котором постоянно что-то обкатывается. Вечные обвинения в том, что экуменисты притязают на создание некой «сверхцеркви», под эгидой которой хотят всех объединить, всех туда затащить – чистой воды конспирология. Это никогда не было задачей экуменического движения. У него вообще с самого начала не было никакой конкретной цели. Практический и теоретический диалог, взаимное познание и общение и были по сути его самоцелью. Как говорили ранние лидеры экуменического диалога, «все остальное – дело Святого Духа».

– Сводится ли межконфессиональный, хотя бы христианский, диалог только к экуменическому?

– Экуменический диалог – безусловно, синоним межхристианского. И за пределы общехристианского диалога он не выходит. Если говорить шире – о межрелигиозном диалоге, например, диалоге авраамических религий христианства, ислама и иудаизма или еще шире – христианства, буддизма и индуизма, то это уже, конечно, совсем не экуменизм. Тут уже иная реальность, которую очень хорошо типологически иллюстрирует католическая энциклика Ecclesiam suam 1964 года. Это очень серьезный документ папы Павла VI, в котором пространство диалога представлено в виде концентрических кругов. В центре, конечно, католическая церковь, и малый круг вокруг нее – это внутрицерковный диалог; следующий круг – общение с иными христианскими исповеданиями; третий, более широкий круг – все мировые религии, и, наконец, последний, самый широкий круг – это внешний, по преимуществу нерелигиозный мир.

Такая модель очень удобна для анализа потенциального диалога для церкви, будь она католической или православной. Принципиально важно, что признается возможным диалог с внешним миром, который может быть индифферентен или даже агрессивно настроен по отношению к религии. Здесь, как говорится, почувствуйте разницу с католическими документами XIX в.: знаменитый Syllabus, приложение к энциклике Quanta cura папы Пия IX (1864), осуждал современную культуру в «главнейших заблуждениях нашего времени» и, соответственно, отрицал любую форму диалога.

– Диалог в конечном счете имеет целью обращение? Это вид миссионерской деятельности, разновидность прозелитизма?

– Вот тут и возникает проблема: как соотносится диалог и миссия, изначальное призвание церкви. Выход может быть найден такой: диалог даже без какой-то определенной цели уже есть миссия, как внешняя, так и внутренняя. Ведь если существуют проблемы взаимопонимания, их надо проговаривать. Это важно для всех участников диалога, поскольку не только ведет к общему пониманию проблемы, но и проясняет собственную идентичность.

Возьмем для примера тему современного атеизма, которая очень сложно обсуждалась на Втором Ватиканском соборе. В то время уже существовал государственный атеизм в Восточной Европе – от албанского, крайне жесткого, до польского, сравнительно мягкого. Но так или иначе в странах коммунистического блока доминировал системный атеизм государственного образца. А с другой стороны, в Западной Европе присутствовал интеллектуальный атеизм. Существовали его гуру, Сартр, например. Такое красивое интеллектуальное фрондерство.

И на обсуждениях между католическими епископами, сумевшими приехать из Восточной Европы, и западноевропейскими (Латинскую Америку не берем – это вообще другая история) возникало непонимание: для одних атеизм являлся просто интеллектуальным вызовом, а для других представлял собой жесткую политическую реальность, в которой верующие должны были как-то выживать. И то и другое, конечно, воспринималось как реальная угроза устоям веры. Но – по-разному.

Необходимость вести политический диалог с атеистическими государствами коммунистического блока породила ватиканскую Ostpolitik – «восточную политику» времен папы Павла VI: с коммунистическими властями нужно договариваться, нужен политический компромисс в религиозных вопросах. Но, как сказал архитектор этой политики, государственный секретарь Ватикана кардинал Агостино Казароли – «это был не modus vivendi, а modus non moriendi» – нужно делать что-то, чтобы не дать умереть верующим в коммунистических странах. Чисто политический диалог с реально поставленной целью. Этот диалог ватиканская дипломатия вела в формате переговоров с представителями коммунистических властей, в том числе и советских, но неофициально, конечно.

– Насколько такой, парадоксально-настороженный, подход русского православия к экуменическому движению, к самой готовности к диалогу, связан с тем, что в России в отличие от Европы социально-культурно-религиозная традиция прервалась?

– В большей части Европы, безусловно, эта религиозная традиция непрерывна, и она, конечно, оказывает прямое влияние и на культуру, и на иные аспекты жизни. Что же касается России, то я бы предлагал не зацикливаться на этих семидесяти годах, а заглянуть глубже. За исключением периода некоторого религиозного перевозбуждения при Александре I в начале XIX века элиты в России жили достаточно отстраненно от непосредственного церковного влияния, живого религиозного контекста. Существовал, конечно, предписанный набор религиозных практик, но вот насколько живая религиозность входила в плоть и кровь русской культуры и на каком уровне – большой вопрос.

Начать хотя бы с того, что социальный статус духовенства в Европе и в России несопоставим исторически. В протестантском, а особенно в католическом мире духовенство очень часто – представители благородного сословия: князья, графы и так далее. В православии людей с титулами в высшем духовенстве можно пересчитать по пальцам. Среднего сословия, «среднего класса» у нас толком не было в начале XIX века – остаются крестьяне. Из них и мещан преимущественно и рекрутируется духовенство. Светские элиты не воспринимали тех, кто шел в семинарии (пусть даже из своих рядов), подобными себе. А в сословном обществе это серьезная проблема.

– Можно ли говорить о диалоге со старообрядцами?

– Это был опыт крайне неудачного диалога. Речь шла о единоверии, а по существу о церковной унии. В начале XIX века запущен государственно-церковный проект воссоединения старообрядцев с господствующей церковью, сначала добровольно-принудительно, а затем и жестко принудительно. Но этот проект по сути провалился.

Между православными «никонианами» и старообрядцами накопилось слишком много жестоких обид и вопросов, которые так и остались непроговоренными. Раскол имел очень сложные причины и мощнейшие последствия не только религиозного, но и социокультурного свойства.

Если в Европе в результате Реформации произошло то, что мы называем конфессионализацией – государственно-политическое размежевание по конфессиональному признаку, то в России после раскола XVII в. таких демаркаций не было. Все разделившиеся православные остались в одном котле, и внутри этого котла шло бурление. Конечно, Европе для религиозно-политического упорядочивания пришлось пройти через десятилетия религиозных войн, но и в России все происходило достаточно драматично. Во всяком случае, в результате Европа разложила все по полочкам – хорошо ли, плохо ли, но системно, а в нашем отечестве религиозное и социальное напряжение сохранялось.

– Казалось бы, это как раз та среда, которая предполагает возникновение потребности в диалоге…

– А вот тут давайте вернемся к тому определению диалога – «встреча и поиск взаимопонимания». А искали ли в России это взаимопонимание? Нужно ли оно было? Старообрядцы как социо-религиозная группа достаточно герметичны. Любой иноверец для них нечист – они просто не будут вступать с ним в коммуникацию, чтобы самим не оскверниться. Ведь только они войдут в Царствие Небесное, а все остальные погибнут. Конечно, протестанты могли относиться к католикам так же, но там все-таки были какие-то экономические, культурные, социальные взаимоотношения, а в России гигантские пространства: убежали, укрылись в лесах, на горах и в скитах – и все, нету их, и нет необходимости ни с кем общаться. Даже в городской культуре старообрядцы жили компактно и обособленно.

– Акт о каноническом общении между РПЦ и РПЦЗ – пример успешного межконфессионального диалога?

– Не совсем. Тут же нельзя говорить о том, что эти конфессии – разные. Это два направления одной традиции. Один наблюдательный русский католик написал в 1917 г., что православные в новой ситуации, после крушения монархии, при Временном правительстве, не говоря уж о большевиках, были похожи на детей, потерявшихся на улице. Они ищут, кого взять за рукав, чтобы их отвели домой. Он вовсе не издевался, он искренне сострадал, потому что православные оказались в тяжелейшей и непривычной для них ситуации – в ситуации безвластья. Как быть?! К кому прислониться? Православная церковь никогда не существовала без власти…

Сам же Акт о каноническом общении – это политический компромисс, который не всех устроил в Зарубежной церкви. У РПЦЗ было ясно сформулировано миссионерское задание – вот рухнет богоборческая власть, мы вернемся и объединимся. То есть политическое стало регулятором религиозного. Но вот советская власть ушла – и что? А где монархия, где император? Где реставрация? Михаил Сергеевич, Борис Николаевич – это вообще кто? А ведь монархизм для РПЦЗ – религиозный концепт: царь богоданный, последний государь со своим семейством – царь-мученик. В религиозно-политической идеологии РПЦЗ уход богоборческой власти означает неизбежную реновацию империи, ее перезагрузку. Монархия – божественная легитимация законной российской власти.

– А сейчас РПЦ претендует ли на какую-то ведущую роль в межконфессиональном диалоге на межгосударственном уровне?

– Межконфессиональные диалоги бывают разных видов. Вот диалог экспертов, обсуждение каких-то вероучительных, смысловых положений (в том же экуменическом движении такой диалог ведется постоянно), то, что называется «диалог истины». Для этого существуют специальные комиссии. Есть такая комиссия и для диалога православных церквей с католиками, Смешанная богословская комиссия, куда входят представители 15 поместных православных церквей и представители католической церкви.

Существует и другой диалог, «диалог любви», диалог жестов и символов. Вот, в январе 1964 г. в Иерусалиме встречаются Константинопольский патриарх Афинагор и папа Павел VI. Впервые после 1054 г. папа встречается с патриархом, они обнимаются и обмениваются братским поцелуем. Сенсация! И это тот символ, тот жест, который переворачивает многовековую историю. После чего начинается проработка вопроса: а что нас разделяет? Была ли схизма? Был ли раскол? И каково содержание этого раскола? А что же там было, в этом пресловутом 1054 году?..

И вот, когда в 1965 г. поняли, что Восток содержанием раскола считает анафему на церкви, а Запад полагает ее исключительно персональной, то составили особую декларацию, которую и зачитали 7 декабря 1965 г. одновременно в Риме и в Стамбуле. И решили эти анафемы просто «изъять из памяти церкви». Такой нашли компромисс. Не денонсировать, не признавать их недействительными, а просто стереть из памяти церкви. Это было признано и в Риме, и в Константинополе.

– Очень человеческий, ницшеански-человеческий подход: не помню – значит, не было.

– Да, просто решили предать забвению. У нас есть власть это сделать, и мы это можем. Очень интересна была реакция Москвы. Митрополит Никодим отозвался в принципе позитивно, признав это очень важным шагом для улучшения отношений между католической церковью и православными церквами в целом. И патриарх Алексий I сказал, что это очень важный шаг в отношениях Рима и Константинополя, однако отметил, что богословского значения для всей полноты православия этот акт не имеет. Церковная Москва сочла произошедшее внутренним делом Константинопольского патриархата.

Теперь, собственно, по поводу претензий. В то время патриарх Афинагор решил перезагрузить эту пентархию (пятиправление) с константинопольским лидерством. Иными словами, Константинополь хотел стать лидером всего православного мира, в том числе и в вопросе участия в экуменическом движении. РПЦ сразу же выразила особое мнение: каждая из поместных Православных церквей будет принимать решения по этому вопросу самостоятельно, без кураторства Константинополя. Эпизод с отправкой православных наблюдателей на Второй Ватиканский собор прекрасно иллюстрирует эту ситуацию. Кстати, на Первый Ватиканский собор в 1869 г. тоже приглашали наблюдателей – но буквально как провинившихся школяров: ну-ка, приезжайте, одумайтесь и покайтесь, и мы вас, так и быть, простим.

В этот раз все было по-другому. II Ватиканский собор был вообще очень миролюбивым, никаких анафем, даже атеизм не осудили. Более всего католики стремились наладить общение в христианском мире и запустить свой экуменический проект. Поэтому наблюдателям, православным и протестантам сказали: «Пожалуйста, приезжайте, посмотрите и послушайте, о чем мы будем говорить, но мы и вас хотим послушать, узнать, что вы думаете». Католики как люди системные решили поступить с православными так же, как и с протестантами. Тем приглашения разослали по главам федераций – пусть решают, кто поедет. Так же действовали и с православными: кто у них главный? Константинополь, так пусть константинопольский патриарх и определяет, кто приедет от каждой из 15 церквей. Туда и послали приглашение.

Церковная Москва тут же заявила: нет, пусть каждый решает за себя, пусть каждая церковь сама определяет, кто поедет и поедет ли вообще. В Константинополе изумились: как так? Мы же первые среди равных, давайте встретимся и договоримся, и если поедем, то совместно. И пока Константинополь пытался реализовать свое функциональное первенство, РПЦ все решила за себя и в октябре 1962 г. прислала наблюдателей на первую сессию католического собора. Остальные подтянулись к третьей сессии в 1964 году.

Только представьте себе: 1962 г., еще никого из православных нет, а Москва уже в Риме! Это был фурор. И без того внимание всех СМИ было приковано к собору, ведь по сути это был первый крупный церковный форум в медийную эпоху. А тут еще из-за «железного занавеса», где, как полагали на Западе, и верующих-то почти не осталось, приезжают люди в рясах, улыбаются, культурно разговаривают. Пресса вынесла фотографии московских наблюдателей на первые полосы.

Это, кстати, был серьезный внешнеполитический успех СССР. Ведь решающую роль в решении об отправке наблюдателей от РПЦ сыграли аргументы, которые митрополит Никодим представил в Совет по делам религий (и, следовательно, в ЦК КПСС). Во-первых, на Втором Ватиканском соборе развернется борьба между католиками-прогрессистами и католиками-консерваторами. От исхода этой борьбы будет зависеть направление дальнейшего курса католической церкви. Приезд наблюдателей от «прогрессивной» РПЦ может если не решить исход этой борьбы, то серьезно скорректировать ее последствия. Во-вторых, явившись в Рим первыми, без согласования с Константинополем, мы докажем свою самостоятельность и поставим амбициозного патриарха Афинагора на место. А это важно вдвойне, поскольку тогдашнего главу Константинопольской церкви считали проамерикански настроенным.

– Как можно в контексте «диалога жестов и символов» оценить встречу патриарха Кирилла и папы римского Франциска в 2016 году?

– Прежде всего есть документ, совместная декларация, принятая по итогам этой встречи. Что бы там ни говорили, это очень грамотный и логичный документ. Причем построен он, что примечательно, по принципу контрапункта – в единый текст синтетически сведены формулировки и позиции обеих сторон. Получившийся текст выглядит очень гармонично, все стройно и обоснованно. А вот что означает этот документ и кому он предназначен – отдельный вопрос. Главное, что он есть.

При этом – особенно в медийном освещении – главным символическим и содержательным элементом встречи стали братские объятия. Это яркий пример диалога любви и диалога символов. Исторический контекст этого события очень сложный и даже драматический. Встреча Римского понтифика и патриарха Московского готовилась очень долго и тяжело. Первые инициативы начались еще при папе Иоанне Павле II и патриархе Алексии II. Но каждый раз эта подготовка натыкалась на какие-то преграды. Прижилось даже клише – «традиционная невстреча лидеров» двух церквей.

Очень горячим, неоднозначным этот диалог был в девяностные годы. Католиков обвиняли в прозелитизме, в том, что они ищут в постсоветской России, кого бы еще завербовать, кого бы обратить. Эти обвинения звучали на самом высоком уровне, в том числе и из уст патриарха. То, что это наконец произошло, говорит прежде всего о возможности таких встреч в настоящем и в будущем. Практические последствия гаванского межцерковного саммита – уже совсем другой разговор. На первом месте – добрый знак надежды, на втором – совместная декларация.

Встреча патриарха Кирилла и папы Франциска в Гаване стала фантастическим событием в плане реализации возможностей, которые раньше были подавлены. Братский поцелуй, объятия, возможность прикоснуться друг к другу… Вообще, тактильность – важный элемент культурного кода папы Франциска. Это, несомненно, и пасторский элемент, и принадлежность к экспансивному латинскому культурному типу. Патриарх Кирилл в этом смысле более сдержан, закрыт, отстранен. И это единение в символическом плане производило тем более сильное впечатление.

– Можно ли через межконфессиональный диалог добиться решений текущих политических кризисов – на Украине, в Сирии, в Малайзии, где угодно?

– Для большой политики религиозный фактор – дополнительный ресурс. Если прорывные решения недостижимы традиционными политическими средствами, можно попробовать задействовать и его: вдруг сыграет? И, как мы видим, большая политика даже в ХХ веке была заинтересована в подключении этого дополнительного ресурса. Об этом свидетельствует и история Русской православной церкви в военный и послевоенный период.

На мой взгляд, ничего страшного в этом нет. Та же встреча патриарха Кирилла и папы Франциска – большое политическое событие. После Гаваны было множество комментариев в духе: «Патриарх Кирилл – агент Кремля! Он выполняет задания администрации президента». Порой даже казалось, что эта тема проходила буквально красной нитью.

Конечно, сами по себе подозрения, что патриарх Кирилл – чей-то там агент и выполняет чьи-то задания – абсолютный бред, обсуждению не подлежащий. Но какие-то внешнеполитические государственные задачи и внешнеполитические церковные задачи всегда сопрягаются. Какие между ними отношения – сложноподчиненные, сложносочиненные – это другой вопрос, но они так или иначе идут рука об руку, и это нормально.

– Возможен ли такой «диалог жестов и символов» между религиозными и политическими деятелями?

– Отношения между религией и большой политикой незаметно и неожиданно для многих начинают переустраиваться, здесь появляются новые акценты. Показательный пример – послание папы Франциска, направленное президенту Путину 4 сентября 2013 г., накануне саммита G20 в Санкт-Петербурге, и речь в нем шла о критической ситуации в Сирии. А Путин тогда председательствовал на саммите. Само по себе это сильное, очень внятное послание, но мало кто обращает внимание на то, как оно заканчивалось.

А заканчивается оно буквально так: «Испрашивая Ваших молитв, господин Президент…». То есть папа Франциск обращается к президенту России, председателю крупнейшего международного форума, как к верующему человеку, как к христианину. Папа Франциск не обязывает его ни к чему как некий духовный наставник, он лишь напоминает о реальности взаимной молитвы. Важна сама форма обращения – он испрашивает, просит, благословляя при этом встречу глав государств в надежде, что она даст благие результаты.

Получается, что обмен молитвами и благословлениями может форматировать новую политическую реальность. Без обязательств, но с христианской надеждой на практические результаты в политическом и гуманитарном решении проблемы.

– Часто ли приходится ради возможности вести диалог выходить за пределы вероисповедания или, наоборот, сужать поле диалога с тем, чтобы он не выходил из «зоны комфорта», не затрагивал вопросов, чувствительных для церковных догматов?

– Это две степени риска на пути ведения диалога. В ходе реализации диалога неизбежно встает вопрос идентичности: кто мы? и где границы диалога? Где пределы наших возможностей? 2000-й год, год Великого юбилея христианства, дал хороший пример того, как болезненно определяются такие границы. В тот год одновременно появились два католических документа – декларация Dominus Jesus и нота о выражении «церкви-сестры». Этот термин – очень неаккуратный с экклезиологической точки зрения – родился в эпоху развитого экуменизма 1970-х – 1980-х гг., а авторство приписывалось папе Павлу VI. Но «церквями-сестрами», с точки зрения ватиканского документа 2000 г., могут быть только поместные церкви: церковь Рима и поместная православная церковь – это сестры, а Католическая церковь – всем церквям мать.

В свою очередь декларация Dominus Jesus прямо предостерегала от расширения диалога в ущерб пониманию того, кто такой Христос. Для христиан Иисус Христос – единственный спаситель и воплощенное Слово Божие. Здесь не может быть компромиссов в межрелигиозном диалоге. Собственно, оба документа 2000 г. представляют собой попытку с католической стороны обозначить границы ведения как экуменического, так и межрелигиозного диалога. И, нужно сказать, это вызвало большой переполох среди православных и протестантских экуменистов.

– На каком языке – в философском смысле – может вестись такой диалог?

– Проблематика языка – центральная тема ХХ века: философская, филологическая, социокультурная, какая угодно. И ранние – да по сути и все основные – документы экуменического движения посвящены как раз богословским терминологическим и в широком смысле языковым проблемам. Вот главный сюжет христианства – Пресвятая Троица. Как ты мыслишь и что говоришь о ней на языке своей конфессиональной традиции? Изложи. И я изложу. А потом сравним.

Вопрос богословского языка – ключевой в этой проблеме. Первые документы Смешанной православно-католической богословской комиссии – также очень яркий пример того, как собеседники пытаются выстроить богословский язык, договориться о терминах. Это не «изобретение» нового языка, профессионального «экуменического арго», это попытка определить основополагающую терминологию и коммуникативные стратегии дальнейшего диалога. Найти взаимно непротиворечивые понятия и снять противоречия там, где их изначально нет.

– Может ли этот диалог дать что-то миру нехристианскому, нерелигиозному? Есть от него какая-то практическая польза?

– А в чем вообще польза миру от христианства? Культурное наследие? Мне приходится часто слышать от наших просвещенных современников такие суждения: «А если бы был жив античный мир, он это христианское культурное наследие перекрыл бы стократно! Да эти христиане вообще ничего своего практически не создали – все от античных греков и римлян натащили! Ренессанс какой-то у них там был, тоже мне»! Признаться, есть некий резон в этих обличениях.

Дело в другом. Христианство как мировоззрение, как способ видения человека у нас во плоти, в крови. Даже если мы этого не ощущаем. Весь наш мир выстроен на христианском мировоззрении, на христианском взгляде. Христианство – это закваска, которая перебраживает и изменяет существующий мир и его культуру. Хотим мы этого или нет, признаем или нет, мы воспринимаем этот мир по-христиански. Но вот те, допустим, филологи-античники, мнения которых я привел выше, вполне могут относиться к христианству в духе заветов Марка Аврелия, своего духовного учителя. Они логично могут считать христиан шпаной и варварами, разрушившими великую древнюю цивилизацию и поглумившимися над ее культурой.

Полная версия интервью опубликована на сайте svop.ru в разделе «Российский диалог культур и цивилизаций – взаимное обогащение».

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258193 Алексей Юдин

Портрет сирийской войны

Д.В. Тренин – директор Московского центра Карнеги.

Резюме Война в Сирии – не локальный конфликт. От ее исхода зависит не только будущее самой Сирии, но и расклад сил на Ближнем и Среднем Востоке, перспектива борьбы с международным терроризмом и в известной степени формирующийся мировой порядок.

Сирийский рубеж. Авторский коллектив: М.С. Барабанов, А.Д. Васильев, С.А. Денисенцев, А.В. Лавров, Н.А. Ломов, Ю.Ю. Лямин, А.В. Никольский, Р.Н. Пухов, М.Ю. Шеповаленко (редактор). С предисловием С.К. Шойгу и послесловием С.В. Лаврова. М.: Центр анализа стратегий и технологий, 2016. – 184 с.

Конфликт в Сирии начинался в 2011 г. как восстание против режима Башара Асада, вскоре переросшее в гражданскую войну, но со временем он превратился в многостороннее, многоуровневое противоборство. Война в Сирии – не локальный конфликт. От ее исхода зависит не только будущее самой Сирии, но и расклад сил на Ближнем и Среднем Востоке, перспектива борьбы с международным терроризмом и в известной степени формирующийся мировой порядок. Понимание причин войны в Сирии, интересов, целей и стратегий ее основных участников, логики военных действий и дипломатических ходов крайне важно для определения вектора развития системы международных отношений в регионе и в мире в целом.

Непосредственное участие России в войне в Сирии – важнейшее событие в новейшей истории российской внешней политики. Никогда прежде Вооруженные силы России не участвовали напрямую в военных действиях на территории арабских стран. Действительно, в 1950-е – 1980-е гг. Советский Союз оказывал военную помощь и военно-техническую поддержку ряду арабских государств. Отдельные советские военнослужащие – советники, специалисты, расчеты систем ПВО – принимали участие в боевых действиях в ходе арабо-израильских войн. Сами эти войны в условиях холодной войны создавали угрозу столкновения между СССР и США. Тем не менее до сих пор вовлеченность нашей страны в конфликты на Ближнем Востоке была опосредованной. В 2015 г. ситуация изменилась.

Россия начала превентивную войну против террористов запрещенной в РФ организации «Исламское государство», но по логике вещей одновременно стала участником гражданской войны в Сирии и геополитического противоборства на Ближнем Востоке между соперничающими региональными державами. Вступление России в сирийскую войну произошло на фоне начавшейся в 2014 г. острой конфронтации Москвы и Вашингтона. На сирийской арене две державы соперничают не столько за влияние в стране и регионе, сколько за правила поведения государств и основы глобального порядка.

Любая война является жесткой проверкой вооруженных сил, но также политического целеполагания и лидерства, дипломатической стратегии, морального духа общества, возможностей финансовой системы, состояния военной промышленности, экономики в целом. Операция Воздушно-Космических Сил РФ в Сирии, проводимая параллельно с дипломатическими усилиями России на сирийском направлении, представляет собой тест на способность Москвы выступать на мировой сцене в качестве великой державы, способной решающим образом влиять на ход военно-политических событий. В этом, по существу, смысл участия России в войне в Сирии. Для России речь идет не только и не столько об «ИГ», Сирии и даже о Ближнем и Среднем Востоке, сколько о месте и роли в мире в XXI веке.

Осмысление этой войны и роли в ней России – тема коллективной монографии «Сирийский рубеж» Центра анализа стратегий и технологий. Центр АСТ уже несколько лет отслеживает и последовательно анализирует конфликты, в которых участвует Россия. В 2010 г. вышла работа, посвященная конфликту в Южной Осетии, в 2015 г. – событиям в Крыму и Донбассе. Фактически эти труды – самые авторитетные отечественные фактографии военных аспектов грузинского и украинского кризисов. Книга о продолжающейся войне в Сирии не только продолжает традицию, но и выводит исследование на новый уровень.

В отличие от предшественников «Сирийский рубеж» – гораздо более цельное исследование. Если предыдущие работы ЦАСТ представляли собой сборники авторских статей, объединенных общей темой, то нынешняя монография соединена сквозным нарративом. Роль редактора (М.Ю. Шеповаленко) очевидна. Важной особенностью работы стала попытка объяснить нынешнюю ситуацию в Сирии через призму новейшей истории страны. Хотя история современного сирийского государства излагается пунктирно, краткое изложение (А.В. Никольский) дает представление о сложности социальной, конфессиональной и этнической структуры сирийского общества, о проблемах, с которыми столкнулся в начале XXI века режим семьи Асадов, находящейся у власти в Дамаске с 1970 года.

Говоря о событиях последних лет, авторы (С.А. Денисенцев и А.Д. Васильев) делают упор на анализе интересов и политики основных внешних игроков – США, Саудовской Аравии, Турции, Катара, а также Франции и Великобритании. Международный контекст сирийского кризиса не только крайне важен: он приобрел решающее значение. Бросается в глаза, однако, отсутствие столь же подробного рассмотрения интересов, целей и политики Ирана, являющегося одним из важнейших участников сирийского кризиса с самого его начала, а также подходов союзника Тегерана – ливанской военно-политической организации «Хезболла». И Иран, и «Хезболла» многократно упоминаются в главе, посвященной ходу войны, но анализа стратегии иранского руководства и его союзника в книге нет. В итоге панорама внешних игроков сирийского кризиса оказывается неполной.

Одно из главных достоинств книги – обилие тщательно каталогизированного и проанализированного фактического материала. Это особенно касается описаний хода военных действий, состава сил противоборствующих сторон, применяемых ими вооружений и военной техники, а также тактики действий. Сердцевину монографии «Сирийский рубеж» составляет превосходный анализ действий Вооруженных Сил Российской Федерации в Сирии (сс. 105–130, авторы – Р.Н. Пухов, М.С. Барабанов). Именно эти вопросы традиционно находятся в центре внимания специалистов ЦАСТ. В то же время книгу существенно обогатил бы качественный анализ состояния сирийских правительственных сил, оценка уровня военного командования и военно-политического руководства Сирийской Арабской Республики.

Такой анализ важен и для оценки характера российско-сирийского коалиционного взаимодействия в ходе войны, в которой Москва и Дамаск выступают союзниками. Вообще вопросы союзнического взаимодействия (Россия–Сирия, Россия–Иран, Россия–Сирия–Иран–Ирак) заслуживают самого внимательного изучения – с учетом того, что в будущем Москве придется, по-видимому, решать задачи вместе с союзниками не только из числа стран ОДКБ, сохранивших в основном российскую военную культуру.

В книге совершенно справедливо выделена роль президента России Владимира Путина в определении политического курса в связи с сирийским кризисом. Автор раздела (М.Ю. Шеповаленко) подчеркивает волю, решительность и ответственность, проявленные главой Российского государства. Делается оптимистический вывод о том, что Россия выйдет из этой войны с минимальными потерями, но с большим политическим капиталом (с. 159). Было бы полезно, на наш взгляд, дать анализ уроков первого года российской военной операции в Сирии, разобрать успехи и неудачи, сформулировать выводы на будущее. Имело бы смысл предложить сценарии дальнейшего развития ситуации и – соответственно – перспектив участия в войне в Сирии и возможных конечных результатов. В отличие от книги, война продолжается.

Монография «Сирийский рубеж» является на сегодняшний день не только очень ценным, но по существу необходимым пособием для любого, кто хотел бы глубже разобраться в нынешней ситуации в Сирии и понять причины, цели, параметры и риски российского участия в идущей там войне. Предисловие министра обороны С.К. Шойгу и послесловие министра иностранных дел С.В. Лаврова делают книгу фактически официально одобренным текстом. Очередная монография ЦАСТ обозначает, таким образом, достижение нового рубежа в становлении Центра как ведущего независимого аналитического института, специализирующегося на исследовании военной и военно-политической тематики.

Как свидетельствует рецензируемая книга, в дальнейшем Центр анализа стратегий и технологий может ставить и решать более сложные задачи, связанные с объяснением социально-политических и международных процессов, ведущих к вооруженным конфликтам; глубоким анализом политических стратегий, предусматривающих или сопровождающих применение военной силы; анализом военных стратегий сторон и их тактики на поле боя. Особенно важным в этой связи становится объективное, т.е. критическое по духу рассмотрение современного отечественного опыта – с учетом того, что военная сила вновь прочно утвердилась в арсенале внешней политики Российской Федерации.

Сирия. США. Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258191 Дмитрий Тренин

«Черные лебеди» на Шелковом пути

В середине июня 2017 г. министр обороны США Джеймс Мэттис в своем докладе Конгрессу США заявил, что новая стратегия по Афганистану будет представлена в середине июля 2017 г. Очевидно, что прежние американские стратегии давно не работают, о чем свидетельствует лавинообразная череда нападений на военные объекты афганских сил безопасности на севере, востоке и юге страны, а также серия громких терактов с большим количеством жертв в Кабуле, Джелалабаде, Кандагаре и других провинциальных центрах страны.

Об эффективности операции «Решительная поддержка» после вывода основного контингента войск западной коалиции и накале борьбы внутри страны можно судить по сообщениям офиса Специального генерального инспектора США по восстановлению Афганистана (SIGAR) Джона Сопко о росте потерь Афганской национальной армии (АНА) и полиции ИРА. По статистике SIGAR, в 2015 г. были убиты 5 тыс. служащих афганских сил безопасности, 15 тыс. ранены. За первые же восемь месяцев 2016 г. количество погибших возросло до 5 523 человек (ранены 9 665 человек). Практически ежедневно афганская пресса приводит данные об уничтожении наземными войсками десятков главарей и рядовых талибов, в то время как воздушные удары беспилотников с американских баз, как правило, завершаются уничтожением главарей и боевиков «Исламского государства», действующих в основном на севере и востоке страны. Такая избирательность вызывает множество вопросов, в первую очередь о том, кто в Афганистане является непримиримым противником США и нынешнего режима в Кабуле. Это также заставляет задуматься, насколько успешно ИГ в своей борьбе за создание вилаята Хорасан на территории, две трети которой уже контролируют движение «Талибан» и криминальные структуры, а также разномастные вооруженные этнические формирования пуштунов, таджиков, узбеков и хазарейцев.

В экспертной среде России, стран Центральной Азии, Афганистана, Ирана, Индии, Пакистана и стран Запада идет активная дискуссия о той нише, которую занимает сейчас и может занять в ближайшей перспективе «Исламское государство» как на территории самого Афганистана, так и на территории сопредельных стран. Особенно актуальной становится данная тема в контексте расширения ШОС и китайской инициативы «Экономического пояса Шелкового пути» (ЭПШП), в частности, уже функционирующего в рамках ЭПШП китайско-пакистанского экономического коридора (КПЭК), проложенного от Синьцзяна до порта Гвадар в Индийском океане. Именно зона пуштунских племен вдоль линии Дюранда на афгано-пакистанской границе в районе Джелалабада и Пешавара, а также зона племен пуштунов и белуджей в районе Кандагара, Кветты и Карачи уже стала прибежищем для сторонников нового халифата. Он, без сомнения, может стать «черным лебедем» [1] для ЭПШП как на северо-западном маршруте через страны Центральной Азии, так и на юго-западном направлении через Пакистан. Ставки возрастают в связи с возможным увеличением американского контингента на военных базах войск США в Афганистане, ужесточением борьбы различных групп интересов как внутри страны, так и внешних игроков на геополитическом уровне.

Китай ищет свои решения по защите инвестиций в ЭПШП. Например, частная военная компания Frontier Services Group (FSG), принадлежащая основателю известной компании Blackwater Эрику Принсу, открывает в Синьцзян-Уйгурском автономном округе и провинции Юньнань на границе с Пакистаном и Афганистаном специализированные центры профессиональной переподготовки с глинобитными макетами кишлаков, махаллей и прочих традиционных для региона «опорных пунктов сопротивления». По различным оценкам, в таких центрах уже прошли переподготовку около 100 тыс. отставников из силовых структур КНР, которые составят костяк китайских частных военных компаний по охране различных объектов на заморских территориях «Большой Азии» вдоль сухопутной части ЭПШП.

Очевидно, что Афганистан — «лакомое» место для различного рода исламистских движений и группировок. Здесь десятилетия войны и разрухи сформировали уникальную среду выживания и самофинансирования путем совершения заказных диверсий против правительственных войск и полиции, государственных учреждений и банков; производства наркотиков, контрабанды оружия, драгоценных камней и минералов, а также похищения иностранцев и родственников крупных торговцев и бизнесменов с целью получения выкупа и регулярных «пожертвований». По различным оценкам, только в легальном бизнесе внутри Афганистана в наличном обороте находятся миллиарды долларов, не говоря уже о десятках миллиардов, получаемых от наркобизнеса и контрабанды.

Но пустят ли афганцы «чужих» джихадистов в зону своих интересов — большой вопрос. В свое время талибы предоставили убежище Усаме бен Ладену, но только до момента, пока он получал финансирование от различных арабских фондов на борьбу с «самой безбожной державой» — СССР. После вывода советских войск из Афганистана в 1989 г. сбор средств на джихад резко сократился. Бен Ладен со своими сторонниками из арабских стран был вынужден скрываться в той самой зоне племен на афгано-пакистанской границе в пещерах Тора-Бора, а затем переместился под опеку своих пакистанских патронов в окрестности военной академии Генштаба Пакистана в Аботабаде. В конце 1990-х гг. именно афганцы испытали все «прелести» правления моджахедов и ужасы первого в новейшей истории исламского эмирата талибов, построенного на идеях ваххабизма и салафизма.

«Франшиза ИГ» все же находит своих многочисленных адептов среди боевиков, которые не получают кусок от «талибского пирога», о чем свидетельствуют многочисленные фотографии тренировочных лагерей талибов с черным флагом халифата и нарастающее количество случаев массовой казни гражданских лиц и кровавого террора, цель которых — запугивание гражданского населения, в особенности хазарейцев-шиитов. Рекрутинговый потенциал ИГ существенно усиливается за счет миллионов безработных среди афганской молодежи. Часть из них по-прежнему находится в лагерях беженцев в Пакистане и Иране, часть оказалась в Европе, а большинство перебралось в крупные города — в Кабул, Кандагар, Герат, Мазари-Шариф и Джелалабад, где общедоступный Интернет и спутниковое телевидение на понятном языке призывают к всемирному джихаду против неверных.

Отдельного рассмотрения требует проблема возвращения иностранных боевиков из Сирии и Ирака. Однако отсутствие достоверных данных об их количестве и этническом составе, а также политическая ангажированность ряда как официальных, так и джихадистских источников, стремящихся намеренно исказить истинное положение дел, чтобы преувеличить размер проблемы, например, для получения зарубежной помощи или обоснования своих действий соображениями борьбы с террористической угрозой, пока не позволяют делать выводы о реальном положении дел.

Для лучшего понимания перспектив экспансии сетевых структур ИГ на территории Афганистана и сопредельных стран требуется весьма кропотливый сравнительный анализ идейно-политической мотивации афганских и пакистанских талибов и радикальных исламистов из стран Ближнего Востока, а также степени их влияния на афганское государство и общество. В настоящее время большинство этнополитических конфликтов, сотрясавших союзные республики на закате СССР и в последующие годы новые независимые государства Южного Кавказа и Центральной Азии, не прекращены и активируются с возрастающей частотой. В краткосрочной перспективе вряд ли стоит ожидать похода афганских талибов на Душанбе, Ташкент, Бишкек и тем более на Астану и Москву. Новейшая история Афганистана свидетельствует о естественных пределах распространения власти афганских и пакистанских талибов, а также их временных попутчиков из Узбекистана и Синьцзяня. Однако разнообразные идеи исламской справедливости и солидарности не имеют границ благодаря «просветительской» деятельности официальных СМИ и прочих медиа-ресурсов о последних инновациях в технологиях «всемирного джихада».

1. Термин «Черный лебедь» означает событие или явление, которое практически невозможно предсказать или предвидеть. Термин получил большую популярность после публикации одноименной книги профессора Нассима Николаса Талеба.

Рамазан Дауров

Руководитель сектора Афганистана Института востоковедения РАН, доцент кафедры востоковедения МГИМО МИД России, эксперт РСМД

В Индии зарегистрирован первый российский биоаналог

Организация по централизованному контролю за соблюдением стандартов лекарств Индии (CDSCO) одобрила к регистрации первый биоаналог ритуксимаба, полностью производимый российской биотехнологической компанией BIOCAD. Первые поставки препарата запланированы на сентябрь 2017 года, говорится в официальном материале, поступившем в редакцию Remedium.

В августе текущего года BIOCAD получит постоянную регистрацию препарата в Индии. На сегодняшний день индийский рынок ритуксимаба составляет свыше 40 млн долларов, а его ежегодный рост – 8%. По мнению экспертов, в течение пяти лет указанный объем возрастет до 58 млн долларов.

«Ритуксимаб стал нашим первым препаратам в Индии, но на этом мы не ограничимся. В планах компании зарегистрировать и биоаналог трастузумаба для лечения рака молочной железы в первом квартале 2018 года, который уже активно поставляется в Сирию, Шри-Ланку и другие страны», - рассказал Дмитрий Морозов, генеральный директор биотехнологической компании BIOCAD.

Качество российского препарата подтверждено масштабными международными клиническими исследованиями, которые в том числе были проведены и в Индии. Испытания проходили в соответствии с рекомендациями Европейского агентства лекарственных средств (European Medicines Agency, EMA) по доклинической и клинической разработке биоаналогов моноклональных антител. В ходе исследований была доказана терапевтическая эквивалентность российского биоаналога оригинальному препарату производства Roche.

В Кремле рассказали, какие темы могут обсудить президенты России и США на полях G-20. Американист Михаил Синельников-Оришак в эфире радио Sputnik выразил мнение, что ход беседы сейчас никто не в состоянии предсказать.

Президенты России и США Владимир Путин и Дональд Трамп на полях саммита "Группы двадцати" в немецком Гамбурге могут обсудить международный терроризм, ситуацию в Сирии и на Украине, заявил журналистам помощник президента Юрий Ушаков.

"Я слышал, что американцы, если это правда и соответствует действительности, хотят поднять тему Сирии и Украины", — отметил Ушаков, назвав обсуждение этих тем "вполне логичным". "Но мы считаем, что и вообще проблему международного терроризма между двумя лидерами ведущих держав нужно обсуждать тоже в первую очередь, поскольку без сотрудничества России и США вряд ли эту проблему осилишь", — добавил помощник президента.

Он подчеркнул, что есть и много других вопросов, которые Москва готова обсудить. Среди них — региональная проблематика, темы контроля над вооружениями и стратегической стабильности. По словам Ушакова, Россия и США как крупнейшие ядерные державы несут особую ответственность за стабильность в мире.

"Это, конечно, двусторонка. Что говорить. Отношения нужно выводить из того состояния, в котором они оказались. Я думаю, это одинаково важно и для нас, и для американцев", — сказал Ушаков.

Он отметил, что на саммите G20 у российского лидера будет очень плотный график, однако Москва и Вашингтон совместно найдут возможность для встречи двух президентов.

Ранее телеканал CNN сообщил, что Трамп намерен обсудить с Путиным военную ситуацию в Сирии и российскую поддержку президенту Башару Асаду. Также американский президент планирует поднять вопрос "действий России на Украине". По данным телеканала, тема "вмешательства" России в американские выборы вряд ли будет подниматься.

Политолог, американист Михаил Синельников-Оришак считает, что тема Сирии станет определяющей.

"Я думаю, что если до Украины и дойдет дело, то в самом конце встречи и буквально мимоходом. Основное – это Сирия. Потому что это место, где мы наступаем американцам на пятки, а они относятся очень серьезно к любому гипотетическому "поползновению" в их сторону", — сказал Михаил Синельников-Оришак.

Вместе с тем, считает он, никто не может предсказать, как пройдет встреча.

"Встретятся два человека, способные, мягко говоря, поломать любую повестку. Владимир Путин известен как мастер импровизаций, и он может начать разговор, который может пойти не так, как планировалось той стороной. И Дональд Трамп – это человек-импровизация, который, видимо, в глубине души испытывает наслаждение, ломая протокольные мероприятия. Поэтому сказать, как пройдет беседа, сейчас не может абсолютно никто. Не хотелось бы, чтобы Трамп попытался показать себя хозяином. Боже упаси его от каких-то высокомерных движений. И если возникнет какая-то человеческая симпатия, то уже будет прорыв", — отметил политолог.

По меньшей мере 11 мирных жителей были ранены в результате предпринятого боевиками ракетного обстрела сирийского города Израа у границы с Иорданией, сообщает во вторник агентство SANA.

Как сообщил источник в городской больнице, к ним доставили 11 человек, пять из них — женщины. Трех женщин в критическом состояние транспортировали в больницу Дамаска.

Ранее сирийская армия объявила режим прекращения огня в южных провинциях страны на срок до четверга, 6 июля.

Сирийская армия в минувшую субботу в ходе боев с отрядами террористической группировки "Джебхат ан-Нусра" (запрещена в РФ) вернула контроль над всем утраченными неделю назад позициям в районе города Эль-Баас. Террористы понесли значительные потери и были вынуждены отступить.

Сирийское урегулирование и ситуация на Корейском полуострове являются предпочтительными темами для первых личных переговоров президентов РФ и США Владимира Путина и Дональда Трампа, здесь есть возможности для договоренности сторон, в то время как украинский вопрос является в данном случае тупиковым, заявил РИА Новости программный директор фонда клуба "Валдай" Иван Тимофеев.

Ранее как в Кремле, так и в Белом доме подтвердили проведение первой встречи двух лидеров "на полях" саммита G20 в Гамбурге. Тем не менее, конкретной договоренности по дате и времени проведения, а также по формату встречи пока нет.

Эксперт считает переговоры президентов РФ и США "очень важными с точки зрения налаживания личного контакта между двумя лидерами". Он не ожидает, что встреча будет "всеобъемлющей и глубокой", тем не менее, она станет "хорошей возможностью начать личные контакты, начать взаимодействовать".

По его мнению, "в российских интересах будет свести встречу к двум сюжетам – ближневосточному и северокорейскому, потому что украинская тематика – тупиковая, и по ней на текущих этапах договориться невозможно". "По Сирии и Корее есть возможность маневрировать, есть возможность для дипломатического творчества. Там гораздо больше общих интересов у России и США, чем по Украине. К тому же, по Сирии есть определённые риски – риски непреднамеренных инцидентов, столкновений и так далее. Если разговор сведётся к Сирии и Корее – это в российских интересах", — полагает Тимофеев.

Он также считает, что России необходимо "обозначить тему стратегической стабильности". "Не знаю, насколько Трамп сейчас готов обсуждать эту тему. У американцев есть претензии по РСМД, их нужно по возможности снимать. Есть долгосрочная, но тем не мене актуальная тема – это СНВ. И вообще в целом вопрос евроатлантической безопасности. Однако сейчас в интересах России – сосредоточиться с американцами на тех темах, где у нас есть общие интересы, где мы можем так или иначе взаимодействовать", — уверен эксперт.

Мохаммед Аллуш, возглавлявший делегацию вооруженной оппозиции Сирии на "Астане-4", не будет участвовать в пятом раунде переговоров по сирийскому урегулированию, сообщил РИА Новости глава политического отдела и внешних связей группы оппозиции "Шухада аль-Ислам" Саид Накраш.

"Согласно информации, которая есть у меня, Мохаммед Аллуш отказался участвовать во встрече. Он не будет принимать участие. То же самое по поводу Усамы Абу Зейда, по моей информации, он не примет в ней участие", — заявил он РИА Новости.

Как заявил Накраш, участники астанинской встречи от сирийской оппозиции уже вылетели в столицу Казахстана.

Ранее МИД Казахстана сообщил, что делегации правительства Сирии и вооруженной оппозиции подтвердили свое участие в переговорах в Астане 4-5 июля. При этом представитель Южного фронта в делегации вооруженной оппозиции на переговорах Башар аз-Зуаби заявил РИА Новости, что фронт сирийской оппозиции отказывается участвовать во встрече в Астане.

Четыре раунда переговоров по сирийскому урегулированию прошли на площадке "Астана" 23-24 января, 15-16 февраля, 14-15 марта и 3-4 мая. Основным их результатом стало согласование положения о совместной оперативной группе по мониторингу режима прекращения боевых действий в Сирии и подписание странами-гарантами (Россией, Турцией и Ираном) меморандума о создании зон деэскалации в Сирии, направленного на прекращение насилия, сохранение единства и территориальной целостности этой страны, а также политическое урегулирование конфликта.

Мал малыш, да крепок. Катар проигнорировал ультиматум, предъявленный квартетом стран во главе с Саудовской Аравией. Более того, вытребовал еще отсрочку на 48 часов. Только ничего это не изменит.

После десяти дней Дохе дали еще двое суток. Или "Другие 48 часов". Известный фильм с Эдди Мерфи. И здесь все, как в кино. Тоже намешаны все жанры: боевик, триллер, драма, криминал, комедия. Толпа охотится за головой главного героя. Автобус, в котором он едет, переворачивается 17 раз. Его дорогой "Порше" превращается в груду металла. Это – метафора. Ни перевороты, ни потеря благосостояния Катару пока не грозят. А что ему грозит кроме дипломатического бойкота соседей по Персидскому заливу, он и сегодня не узнает. Несмотря на то, что срок ультиматума, выдвинутого арабскими государствами, истек в минувшее воскресенье.

Небоскребы в столице Катара Дохе

Но Кувейт на правах посредника в этом конфликте уговорил квартет под предводительством Саудовской Аравии еще подождать хотя бы до среды. Согласились. А ведь тоже, наверное, понимают, что вряд ли за это время что-то серьезно изменится. Если Доха и за прежние дни не ударила палец о палец. А очень даже наоборот: окрепла в своем упорстве и даже обзавелась международным сочувствием. По крайней мере, и в США призывают "ребят" жить дружно и урегулировать спор полюбовно. И в европейских столицах совсем не склонны делать из Катара изгоя. И в ООН назвали требование закрыть телеканал Al Jazeera посягательством на свободу слова.

Всего эмирату предъявили тринадцать пунктов. В их числе понижение уровня отношений с Ираном, закрытие турецкой военной базы, отказ от финансирования террористов. Кроме того, от него ждут компенсацию, сумма которой не указана. Как, кстати, и последствия в случае отказа выполнить все запросы соседей. Но, чтобы узнать, как там после смерти, надо как минимум умереть. И не то чтобы Катар ради праздного любопытства сознательно загонял себя в гроб. Однако руководствуясь, похоже, именно этим принципом, он терпеливо и вызывающе спокойно ждет: а что будет-то?

Тем более, уже начал потихоньку привыкать к тому, что есть. В смысле, нечего было бы, если бы не Иран с Турцией. Без них Катар бы понял, что значит сидеть впроголодь и умирать от жажды. А так ничего – держится. И даже переходит в наступление. Ведь финансирование терроризма при всей кажущейся очевидности и уверенности в том, что кто-то же должен этим заниматься, если не Эр-Рияд, коль он первым обвинил в этом Доху, еще надо доказать. Понятно, что дыма без огня не бывает. Тем паче, что боевики не прекращают его ни в Сирии, ни в Ливии с Афганистаном. Но есть сомнения в том, что тот же Эр-Рияд действительно переживает за эти страны.

Наверное, в ассортименте санкций Саудовской Аравии, ОАЭ, Бахрейна и Египта есть что-то более серьезное, чем дипломатический бойкот или продовольственное эмбарго. В чем эксперты уверены, так это в том, что до военных действий точно не дойдет. Вместе с тем квартет загоняет себя в ситуацию, когда ему уже придется что-либо предпринимать. Можно, конечно, дать Катару еще одни 48 часов, но это уже будет не боевик, а комедия.

Автор Михаил Шейнкман, радио Sputnik