Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Секретарь совместной Ирано-Афганской торговой палаты Мозафар Алихани на состоявшейся в Мешхеде конференции «Торговые возможности Ирана и Афганистана» заявил, что цель данного мероприятия заключается в ознакомлении с торговыми возможностями двух стран и в упрощении порядка экспорта товаров из Афганистана в Иран и из Ирана в Афганистан.

Мозафар Алихани напомнил, что в текущем году (в Иране новый год наступает 21 марта – п.п.) объем иранского экспорта в Афганистан превысил 2 млрд. долларов и основная часть этих поставок приходится на провинцию Хорасан-Резави.

Глава совместной Ирано-Афганской торговой палаты Махмуд Сиядат в ходе названной конференции подчеркнул, что к настоящему времени проведены многочисленные совещания с участием представителей таможенных администраций и карантинных служб двух стран и Всемирной организации здравоохранения с целью устранения препятствий, мешающих экспорту иранской продукции в Афганистан.

По словам Махмуда Сиядата, согласно намеченным планам, между Ираном и Афганистаном подписывается соглашение о стратегическом партнерстве. Кроме того, на повестке дня стоит вопрос о снижении тарифов на товары, импортируемые из Афганистана.

На днях международная страховая корпорация International SOS, клиентами которой являются крупнейшие туроператорские компании разных стран, опубликовала традиционную ежегодную "Карту риска». России присвоен предпоследний «коричневый» уровень риска.

При составлении карты экспертами International SOS были учтены основные риски, с которыми могут столкнуться посетители той или иной страны, а также качество и уровень медицинских услуг, которые они могут там получить. По комплексу факторов были выделены 5 ключевых категорий, отмеченных на мировой карте зелёным, жёлтым, оранжевым, коричневым и красным цветом.

Самыми безопасными странами в мире, согласно International SOS, стали США, Канада, Австралия, Япония и все страны западной Европы.

Такие массовые для России туристические направления, как Турция, Тайланд, Тунис, Марокко характеризуются странами повышенного риска. К этому ряду относят также Мексику, Польшу, Румынию, страны Балтии.

Одно из самых востребованных россиянами направлений - Египет - по оценкам International SOS относится к странам с высоким риском для здоровья путешественников. К числу этих стран относится Лаос, Камбоджа, Куба.

Среди стран, представляющих экстремальный риск для туристов названы страны Центральной Африки, Ирак, Сирия, Афганистан, Украина, а также Кыргызстан.

Россия, наряду с Индией, Бразилией, Аргентиной, Ираном и Китаем в «Карте риска - 2015» страховой корпорации International SOS отнесена к промежуточному уровню риска, который расположился между «высоким» и «экстремально высоким». Медицинские услуги стран с промежуточным уровнем риска, по мнению экспертов страхового бизнеса, носят разрозненный характер, с большой разницей между центральными городами и остальной частью страны.

«Исламское государство» никакой серьезной военной угрозы для Ирана не представляет. И вообще, если бы речь шла именно о военной составляющей этого феномена, в одночасье взорвавшего Ближний Восток и прилегающие к нему территории, то с ним давно уже было бы покончено. Причем – только усилиями Тегерана и его региональных союзников. И без всякой «международной антитеррористической коалиции» бы обошлись. Такова официальная иранская точка зрения на проблему.

Тегеран мог бы поступить и еще проще – передоверить все «коалиции кающихся» во главе с США, которые вот уже несколько месяцев победно рапортуют о своих успехах в борьбе с «Халифатом». Джон «Лгунишка» Керри на днях вообще заявил о том, что «международная коалиция отвоевала у ИГИЛ уже 22 процента населенной территории в Ираке и Сирии», − стало быть, Ирану вообще не стоит ни о чем беспокоиться. Однако, Тегеран не только не сидит, сложа руки, в ожидании, когда война против «Исламского государства» будет выиграна чужими руками, но и наращивает собственные усилия в борьбе против боевиков. Неся при этом и людские потери – только генералов Корпуса стражей Исламской революции (КСИР) в боях против исламистов погибло трое, а ведь есть еще убитые офицеры и рядовые. И серьезные финансовые затраты – по различным оценкам операции против боевиков «халифата» на территории Сирии и Ирака обошлись бюджету страны с августа 2014 года в сумму от одного до полутора миллиардов долларов, включая сюда поставки военной техники и снаряжения.

Действительно, военные возможности боевиков «Исламского государства» оцениваются иранскими специалистами весьма скептически. В беседах с автором статьи они однозначно утверждали, что даже самые подготовленные отряды джихадистов не могут длительное время противостоять спецназу Хизбаллы и шиитского ополчения, в состав которых входят офицеры-инструкторы КСИР. Тем более тактике рейдов и точечных ударов поисково-разведывательных групп этих подразделений, разработанной на основе опыта советского спецназа в Афганистане.

По мнению серьезных иранских аналитиков, если бы не «входящие политические обстоятельства» − недееспособность регулярной иракской армии, особая позиция курдских ополченцев, двойственная политика Багдада по отношению к шиитским формированиям − с основными силами джихадистов было бы покончено в течение года. Но в приведенном выше перечне «политических факторов» не хватает еще одного, пожалуй, самого главного – «Исламское государство» и все, что с ним связано, является по сути своей «антииранским проектом». И война Тегерана с боевиками «халифата» давно уже вышла за рамки военного противостояния.

Смысл операции «Исламское государство Ирака и Леванта»

«Исламское государство» не появилось внезапно и ниоткуда, как порою пытаются нам внушить. Данные о том, что в Ираке планируется масштабный мятеж против шиитского правительства аль-Малики, были получены иранской разведкой еще в конце 2012 года, а весной 2013 глава иранского министерства информации Хейдар Мослехи официально предупредил об этом Багдад. Более того, изначально было ясно, что организацию этого мятежа финансирует Саудовская Аравия, покойный ныне король которой, Абдалла, еще в 2009 году явил, что Малики является «иранским агентом», а его правление «открыло дверь для иранского влияния в Ираке». С учетом маниакальной саудовской иранофобии данное заявление было равносильно приговору, вынесенному иракскому премьеру саудовским монархом.

В 2013 события стали развиваться стремительно. Суннитская оппозиция Ирака, мало того что сомкнулась с баасистами, так еще и получила вооруженное подкрепление от исламистов, прошедших обкатку боем в Сирии и мечтающих на иракской территории поквитаться с шиитами. Весной этого же года «Аль-Каида в Ираке» произвела своеобразный «ребрендинг», оформившись в «Исламское государство Ирака и Леванта». Шаг вполне оправданный – кураторам из западных, турецких и саудовских спецслужб контактировать с «аль-Каедой» было опасно, скандал мог разразиться нешуточный. А вот с ИГИЛ, которая вроде как с ней не связана, более того, демонстративно переругивается, – общение никаких проблем не создавало.

Именно поэтому, когда американский сенатор Маккейн нелегально прибыл летом 2013 на территорию Сирии, на его встрече с исламистами присутствовал и будущий «халиф» аль-Багдади. Речь, разумеется, шла о Сирии, точнее о том, как добиться перелома в войне против правительственных сил Башара Асада. Видимо, после этой поездки план операции «Халифат», который предусматривал объединение вооруженных отрядов исламистов под единым командованием, внешне не связанном с «аль-Каедой», получил окончательное одобрение во властных коридорах Вашингтона.

Нет, с ним были согласны не все. В феврале 2014 года об опасности захвата Ирака «исламистами» Конгресс США предупредил уходящий в отставку глава военной разведки США генерал Майкл Флинн. Но это предупреждение было проигнорировано. Более того, именно Конгресс, с подачи «ястребов»-республиканцев, резко критиковавших мягкотелость обамовской администрации на Ближнем Востоке, блокировал сделку на поставку в Ирак истребителей Ф-16 и ударных вертолетов «Апач», которые аль-Малики просил с 2011 года именно для подавления сепаратистов и исламистов.

Почему? Ответ прост. Операция «Халифат» − создание ИГИЛ, блицкриг этой группировки, установление ее отрядами контроля над частью Ирака и Сирии – планировалась для решения американскими «ястребами» и их союзниками двух основных задач. Первая – раскол Ирака на три государства. Вторая – под прикрытием борьбы с новой террористической группировкой нанесение удара по Сирии и свержение Башара Асада. После чего положение Ирана в регионе осложнится настолько, что он утратит возможность к сопротивлению как США, так и его союзникам.

Операция «Халифат»: день сегодняшний

То, что сегодня называют «операцией международной антитеррористической коалиции против «Исламского государства», логичнее всего было бы назвать другим термином – «странная война». Суть которой выражается в незатейливой формуле: «Нас бомбят, а нам не страшно». Удары по ИГИЛ, как нас уверяют в прессе, «нарастают день ото дня». Все больше советников из стран НАТО прибывают в Ирак для подготовки курдской Пешмерга и ополчения племен арабов-суннитов к наземным операциям против исламистов. И в это же время доходы «Исламского государства» от торговли контрабандной нефтью через Иорданию и Турцию практически не падают. Бюджет исламистов, кроме того, регулярно пополняется за счет налогов с населения контролируемых территорий, разграбления археологических памятников и другой криминальной деятельности. Немецкий Гамбург стал центром торговли артефактами, украденными как самими исламистами, так и сотрудничающими с ними преступными группировками.

И на фоне всего этого руководство «Исламского государства» издает иллюстрированный журнал, объявляет о чеканке собственной монеты и, главное, формирует на взятых под контроль территориях органы административного управления. Не слишком ли оживленная деятельность для тех, кто, как нас уверяют, находится на грани уничтожения силами коалиции?

Создается впечатление, что ударами по ИГИЛ его лидеров стремятся не уничтожить, а обозначить границы их активности – иракский «Суннистан» и сирийская территория. Нет сомнений, что «операция Халифат» частично вышла из-под контроля ее организаторов, но то их не особо не смущает – даже при относительной «бесконтрольности» аль-Багдади и его приближенные движутся в «правильном» направлении.

Все организаторы этой операции получают свои выгоды. Израиль – от того, что основные силы Хизбаллы сейчас задействованы в Ираке и Сирии. А Дамаск – наиболее последовательный и опасный противник Тель-Авива в Леванте – практически выведен из «игры». Монархии Персидского залива – от того, что опасность «иранского протектората» над Багдадом фактически ликвидирована, а силы шиитов связаны длительным конфликтом с радикальными суннитскими группировками. Вашингтон получил великолепный плацдарм в Курдистане для своих дальнейших операций и в регионе, в целом, и против Ирана, в частности. Разумеется, без своей «прибыли» не осталась и Анкара.

Война Ирана против Исламского государства: цели и средства

За такой «куш» исламистам можно достаточно многое позволить. Например, развернутый ими геноцид езидов и связи с транснациональными преступными группировками. Поскольку до финала операции «Халифат» еще далеко – не провозглашена независимость Курдистана, не оформилось еще государство арабских племен Ирака, Суннистан. А главное – еще не пал Дамаск и по-прежнему активна Хизбалла. Поэтому, «международной антитеррористической коалиции» с ИГИЛ еще, как говорится, работать и работать. Тем более, что у кураторов операции припасен запасной вариант, о котором проговорился Барак Обама, − физическая ликвидация тех в руководстве Халифата, кто вышел из-под контроля и не желает больше общаться со своими бывшими кураторами и спонсорами. С остальными организаторы «антитеррористической коалиции» будут договариваться, ставя перед ними новые задачи и, соответственно, предлагая новые условия оплаты их услуг. В своем недавнем выступлении перед Конгрессом американский президент сказал и другое − проблема борьбы с Халифатом перейдет к его преемнику. Война эта слишком прибыльна, чтобы быстро ее закончить.

Данная позиция американцев совершенно не устраивает Тегеран. Поскольку его цели в войне против ИГИЛ совершенно противоположны. Сохранить целостность Ирака. Обезопасить своего стратегического союзника, Сирию, от угрозы интервенции извне. И, наконец, не допустить консолидации радикальных антииранских и антишиитских группировок под «крышей» Исламского государства. Именно поэтому Тегеран взвалил на себя основную тяжесть войны против исламистов. Содержание и снабжение Хизбаллы, финансовая и экономическая поддержка сирийцев, формирование шиитского ополчения – все это сегодня легло на плечи Ирана. По сути, Тегеран сформировал свою региональную антитеррористическую коалицию и в одиночку несет все расходы по ее содержанию. При том, что ни США, ни его союзники в окончательном уничтожении исламистов не заинтересованы.

Но война с ИГИЛ – дело не только Ирана. «Исламское государство» все активнее выбрасывает метастазы в остальной мир. На верность аль-Багдади и его «халифату» присягают все новые и новые радикальные группировка в Египте, Ливии, Пакистане, Малайзии, на российском Кавказе и в Центральной Азии. По данным директора ФСБ России Александра Бортникова, 1 700 наших сограждан уже воюют на стороне боевиков. В июле 2014 года 12 российских СУ-25К, вовремя появившиесяна авиабазе «Имам Али ибн Абу Талиб» иракских ВВС, помогли сорвать наступление отрядов «Исламского государства» на Багдад. Этот успех закрепили широкомасштабные поставки Ираном вооружения и техники для курдской Пешмерга и шиитского ополчения. Опыт подобной совместной борьбы должен быть расширен и углублен. И Москве, и Тегерану в «операции Халифат» отведена роль проигравшей стороны. Значит, и «ломать» этот сценарий нам нужно вместе.

******

Ведя беспощадную и бескомпромиссную борьбу с «Исламским государством» в Ираке и Сирии, Тегеран воюет не только и не столько за безопасность своих западных границ. В качестве организованной военной силы отряды боевиков «халифата» серьезной угрозы для Ирана не представляют. Если бы дело заключалось только в этом, достаточно было бы классической контртеррористической операции, проведенной силами Корпуса стражей исламской революции. Но в том и дело, что война с «Исламским государством» имеет для Тегерана совершенно иное измерение – Иран и его региональные союзники борются против «переформатирования Ближнего Востока», в котором исламисты – лишь пешки и расходный материал. А истинные организаторы и «выгодополучатели» − в Вашингтоне, Эр-Рияде, Анкаре и Тель-Авиве. Такова суровая реальность войны против ИГИЛ и всего, с нею связанного.

Глава таможенной администрации энергетической особой экономической зоны (ОЭЗ) «Парс» Ходадад Рахими сообщил, что в условиях сокращения нефтяных доходов экспорт продукции, производимой на газовом месторождении «Южный Парс», которая представлена, в основном, газовым конденсатом и нефтехимической продукцией, вырос примерно на 20%.

По словам Х.Рахими, названная продукция поставляется в такие страны, как Китай, Япония, ОАЭ, Индия, Турция, Ирак, Тайвань, Таиланд, Малайзия, Вьетнам, Афганистан, Пакистан, Армения, Россия, Мозамбик, Египет, Сирия, Туркменистан, Таджикистан, Украина, Катар, Танзания, Филиппины, Гана, Азербайджан, Грузия, Южная Корея и Мексика.

При этом через таможню ОЭЗ «Парс» импортируется различное оборудование для газоперерабатывающих предприятий и химические материалы, применяемые в нефтехимическом производстве.

Как уточнил Х.Рахими, с начала текущего года по иранскому календарю (с 21.03.14 г.) из энергетической ОЭЗ «Парс» на экспорт поставлено 10 млн. 609 тыс. 276 т газового конденсата общей стоимостью 9 млрд. 589 млн. 359 тыс. долларов, и экспорт названной продукции по сравнению с аналогичным периодом прошлого года вырос на 38% в весовом и на 43% в стоимостном выражении. При этом различной ненефтяной продукции из зоны за указанный период экспортировано 9 млн. 224 тыс. 680 т общей стоимостью 8 млрд. 136 млн. 223 тыс. долларов, что на 15% больше в весовом и на 13% в стоимостном выражении по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.

Следует напомнить, что СЭЗ «Парс» находится на юго-востоке провинции Бушер на побережье Персидского залива примерно в 300 км к юго-востоку от порта Бушер на территории шахрестана Кенган. От газового месторождения «Южный Парс» в водах Персидского залива зону отделяет около 105 км.

США: Ближневосточный хаос для решения своих проблем

Виктор Михин

В своём стремлении закрепить за собой роль мирового лидера, установить или упрочить свое господство, США продолжают сеять хаос на всей планете. Определяющим фактором в борьбе Вашингтона за геополитическое доминирование является большой внешний долг страны, выплатить который не представляется возможным. В сложившихся условиях единственным выходом для нынешней американской администрации становится вариант подавления мировой экономики Ближнего Востока с последующим захватом энергетических ресурсов и установлением полного контроля над ними.

В качестве предлога используется так называемая борьба с «Исламским государством». Одновременно нанося ракетно-бомбовые удары по позициям боевиков на территории Ирака и Сирии, США пытаются выдавить их в сторону Российской Федерации, в том числе и в Центрально-Азиатский регион с тем, чтобы быть полными хозяевами природных богатств арабских стран. В американской прессе появилось интересное интервью с бывшим сотрудником ЦРУ Грэмом Фуллером, являющимся одним из ведущих аналитиков по Ближнему Востоку. Называется оно «Соединенные Штаты создали ИГИЛ». Кстати, это одна из тысяч теорий заговоров, которые бытуют на Ближнем Востоке. Об этом в интервью американскому изданию «Jacobin» заявил Ноам Хомский, американский лингвист, политический публицист, философ и теоретик. «Но здесь совсем другой источник: прямо из самого центра американского истэблишмента. Он (Г. Фуллер – В.М.) поспешил отметить, что не хочет сказать, будто бы США решили дать жизнь ИГИЛ, а потом финансировали его. Его довод – и он кажется мне очень точным – состоит в том, что Соединенные Штаты создали фон и условия, в которых рос и развивался ИГИЛ. Отчасти это был такой стандартный заход с кувалдой: круши все, что тебе не по душе».

Как всегда Вашингтон для выполнения своих замыслов пытается привлечь своих сателлитов, готовых ради США на все жертвы и подвиги. И вот уже Италия готова возглавить коалицию европейских и североафриканских стран по борьбе с «Исламским государством Ирака и Леванта» в Ливии, а также направить в эту страну многочисленную военную миссию, о чем в интервью газете Messaggero сообщила министр обороны Роберта Пинотти. «Если в Афганистан мы направляли 5 тыс. военнослужащих, то в Ливии, которая гораздо ближе к нашим границам, миссия может быть очень внушительной с точки зрения численности», – сказала она.

Кстати, ливийский ИГИЛ – не что иное, как «Триполитанская провинция» группировки, получившая официальное признание в этом качестве от ее лидера Абу Бакра аль-Багдади. Наряду с ней ячейки ИГИЛ действуют в двух других исторических областях Ливии – Киренаике и Феццане. «Триполитанская провинция» считается самой опасной: именно она в январе напала на фешенебельный отель в Триполи, где останавливаются западные граждане. Тогда, как сообщалось, погибли восемь человек.

Наряду с Ливией в соседнем Египте действует признанная аль-Багдади ячейка – «Синайская провинция», или «Ансар Бейт аль-Макдис». Эта группировка постоянно совершает атаки против сил безопасности. Так, например, в самом конце января она взяла на себя ответственность за серию терактов, унесших жизни 24 военнослужащих, шести полицейских и 14 мирных жителей. Сообщается, что в Сирию уже ездили эмиссары «Синайской провинции» с целью получить финансовую помощь, оружие и советы военно-тактического плана от сирийской оппозиции. Видимо, и так понятно, что Вашингтон оказывает всевозможную помощь сирийской оппозиции, сеющей смерть и разрушение на сирийской земле.

Кстати, только что пришло известие, что Турция и США пришли к соглашению по программе военного обучения сирийской оппозиции, о чем заявил официальный представитель МИД Турции Танжу Бильгич. Как сообщает телеканал Эн-ти-ви, после начала реализации программы в марте этого года в Турцию прибудут 30 американских экспертов, которые будут обучать группы по 300 человек. Отбор кандидатов будет проводить специально создаваемая американо-турецкая комиссия. Обучение будет проводиться периодами по три месяца. Участие в программе также примут Катар и Саудовская Аравия. Они будут проводить подготовку в общей сложности 15 тысяч представителей оппозиции в год.

По данным телеканала, основная цель этой программы, называемой “обучи-обеспечь” – подготовка местных сил безопасности с тем, чтобы они могли активно сражаться против законно избранного президента Сирии Башара Асада. Одновременно это расценивается как шаг к созданию на севере Сирии «зоны безопасности», о необходимости которой говорит Анкара наряду с созданием так называемой бесполетной зоны. К чему это приводит – весь мир хорошо узнал на примере некогда независимой Ливии, где члены НАТО, развязав кровавую гражданскую войну, расчленили страну в ряд соперничающих друг с другом регионов.

Стратегия США по борьбе с боевиками «Исламского государства» не знает географических границ. Другие страны также следуют примеру Вашингтона и сражаются с экстремистами, где бы им не предоставлялась такая возможность. Египет нанёс авиаудары по позициям «Исламского государства» в Ливии после того, как боевики обезглавили 21 египтянина. Никто и слова не сказал, потому что сейчас Ливия не в состоянии с кем-либо воевать. В стране царит полнейший хаос после того, как её правительство было свергнуто при содействии США и их союзников. Сначала они очень этим гордились, а теперь просто махнули на Ливию рукой.

Иордания наносит удары по позициям ИГ в Сирии. Истребители ОАЭ, Бахрейна и Саудовской Аравии также участвуют в операции. Координаты атак чаще всего не разглашаются. 16 февраля Объединённые Арабские Эмираты заявили, что нанесли удары по подконтрольным ИГ нефтеперерабатывающим заводам, но не уточнили, где именно они расположены. США приветствуют бомбардировки позиций боевиков в Сирии со стороны своих союзников, но критикуют нанесение сирийскими правительственными войсками ударов по собственной территории, хотя те тоже борются с «Исламским государством».

«Довольно странно, что государство, в котором действуют боевики, не может наносить удары по их позициям на своей собственной территории, а другие страны могут это делать беспрепятственно. Это, конечно, интересная позиция… и лицемерная. США призывали к свержению Б.Асада. Я думаю, сейчас, учитывая произошедшее в Ливии, у них появляются некоторые сомнения», – рассказал эксперт в области обороны Айван Иланд.

Союзники США в Персидском заливе, которые наносят авиаудары по сирийской территории, преследуют свои интересы в этом регионе — и в Сирии особенно. До недавнего времени было неясно, чего они хотят больше: уничтожить «Исламское государство» или свергнуть президента Б. Асада. Сейчас, когда у борьбы с ИГ уже нет границ, и все что-то бомбят, основываясь на непонятных разведданных, возникает вопрос: не могут ли некоторые страны воспользоваться неразберихой для достижения собственных целей, не имеющих никакого отношения к борьбе с боевиками «Исламского государства»?

Бесперспективность борьбы на Ближнем Востоке, где Вашингтон причисляет к террористам любого, кто носит оружие, а это является традицией в этом регионе, понимают уже многие. Представитель государственного департамента США Мэри Харф заявила, что Соединенные Штаты Америки не смогут одержать победу над террористической группировкой «Исламское государство», перебив ее боевиков. Она выразила уверенность, что ключи к победе лежат в другой сфере. «Мы убиваем многих террористов, и их потери будут расти. То же делают и египтяне с иорданцами, сражающиеся вместе с нами. Но мы не можем победить в этой войне, убив всех врагов. К победе не прийти по трупам», – сказала она. По мнению М. Харф, США должны оказать помощь в решении давних проблем, которые и стали причиной роста террористической активности.

К сожалению, это только глас вопиющего в арабской пустыне или дешевая демагогия поскольку на деле нынешняя американская администрация, во главе которой стоит Нобелевский лауреат мира, продолжают делать ставку на силу, заставляя и своих союзников использовать только вооруженные силы. Вполне понятно, что не разрешив коренные проблемы народов Ближнего Востока, от которых они страдают уже около века после окончания Первой мировой войны, когда на их землю пришли колониальные державы Великобритания и Франция, а потом попав под экономический гнет Соединенных Штатов, нельзя заставить арабов согласиться на новое рабство. Они отвечают в той форме, в которую их поставил Запад: отвечать силой на силу. А поскольку США имеют колоссальное преимущество в силе и военных технологиях, то следовательно, борьба и хаос в угоду Запада будет продолжаться в очень богатом минеральными ресурсами регионе еще долго.

США и НАТО обсуждают будущую помощь Афганистану, что означает возможное сохранение военного присутствия иностранных сил в стране и после формального ухода сил альянса, пишет газета Washington Post со ссылкой на мнение генерала армии США Джона Кэмпбелла, который командовал международными силами содействия безопасности (ISAF) в Афганистане.

Генерал Кэмпбелл сообщил, что в последнее время США и военное командование НАТО планируют создание военной базы в Кабуле "для содействия по распределению помощи, содействовать поставкам оружия и продолжать прилагать усилия по обучению сил безопасности Афганистана". Генерал отметил, что во главе подобной миссии, вероятно, будут стоять гражданские представители НАТО, но для охраны базы потребуется военный контингент. Кроме этого силы НАТО также могут потребоваться в стране для помощи в усилении сил ВВС и разведслужбы Афганистана, отмечает газета.

"Есть определенные сферы, в которых страны (НАТО) могут и захотят помочь Афганистану, там будет штаб квартира НАТО (в регионе), где они могут синхронизировать это", — отметил генерал Кэмпбелл. По его словам, лидеры НАТО надеются достичь согласие по данному вопросу перед намеченным саммитом Североатлантического альянса в Варшаве.

В обстановке строгой секретности 28 декабря 2014 года над штаб-квартирой объединенной группировки войск в Кабуле спустили флаг НАТО и подняли небоевой флаг очередной миссии "Решительная поддержка", что означает десятикратное снижение численности иностранных войск в Афганистане (там остаются инструкторы и специальные подразделения).

Спецпредставителем генерального секретаря ООН по Ираку стал Ян Кубиш из Словакии, соответствующее назначение произвел генсек Пан Ги Мун во вторник. Кубиш также возглавит миссию ООН по оказанию содействия Ираку (UNAMI).

"Господин Кубиш сменил на этом посту Николая Младенова из Болгарии, которому генеральный секретарь благодарен за его лидерство в UNAMI (МООНСИ), которая является одной из самых сложных миссий в ООН в период важного политического развития страны", — сообщили в пресс-службе организации во вторник.

Кубиш занимал должность спецпредставителя и главы миссии ООН в Афганистане (UNAMA) с 2012 по 2014 год.

Ольга Денисова.

Госсекретарь США Джон Керри заявил во вторник, что ожидает от президента Барака Обамы скорого решения о численности американских войск в Афганистане.

"Я думаю, что президент на правильном пути. Думаю, что проходящая оценка того, что касается изменения уровня (присутствия войск), ведется должным образом. Президент скоро примет решение", — заявил Керри на слушаниях в сенате.

Как сообщалось ранее, из-за нестабильной обстановки в Афганистане США рассматривают возможность замедлить запланированный вывод войск из этой страны. Так, СМИ писали, что новый министр обороны США Эштон Картер во время недавнего визита в Кабул обсудил этот вопрос с афганским президентом Ашрафом Гани.

В понедельник официальный представитель Белого дома Джош Эрнест заявил журналистам, что президент США Барак Обама "открыт для консультаций с военачальниками", касающихся американской военной стратегии в Афганистане.

Как заявлял ранее Обама, американское военное присутствие в Афганистане будет незначительным и ориентированным прежде всего на охрану посольства в Кабуле.

По американскому плану, половина из около 10 тысяч солдат, которые сейчас несут службу в Афганистане, должна покинуть страну к концу текущего года, остальные — к концу 2016 года, еще до конца президентского срока Барака Обамы в январе 2017 года.

По данным Организации развития торговли Ирана, Реза Мохаммадиник, который будет назначен торговым советником ИРИ в Узбекистане, указал на то, что Ближний Восток и Центральная Азия представляют собой традиционный и весьма выгодный для Ирана рынок. По его словам, именно здесь находится «золотой» в плане развития торговли треугольник, основание которого проходит от Афганистана до Ирака, а вершина находится в Узбекистане.

Реза Махаммадиник отметил, что этот «золотой» треугольник считается важным регионом. Здесь проживает около 94 млн. человек, совокупный ВВП составляет 407 млрд. долларов, и объем импорта в расположенные здесь страны достигает в общей сложности 86 млрд. долларов. При этом если в импорте на рынки стран, расположенных в основании треугольника, т.е. Ирака и Афганистана, на долю Ирана приходится соответственно 20% и 25%, то в импорте на рынок Узбекистана, расположенного в вершине треугольника, на долю Ирана, к сожалению, приходится лишь незначительные 1,7% (не многим более 224 млн. долларов в 2013 году).

Коснувшись вопроса о преимуществах торговли с Узбекистаном, Реза Махаммадиник отметил, что в этой стране проживает около 30 млн. человек, 88% из которых составляют мусульмане. Кроме того, по неофициальным данным, в Узбекистане насчитывается от 9 до 12 млн. персоязычных жителей. Однако несмотря на культурно-историческую общность двух стран и желание Узбекистана укреплять торговые связи с Ираном, а также несмотря на то в Ферганской долине Узбекистана имеются богатые запасы золота, урана, нефти и газа, на данный момент Иран имеет в своем распоряжении лишь малую часть рынка Узбекистана.

Как подчеркнул Реза Махаммадиник, большой потенциал в плане развития торговли Ирана с Узбекистаном обусловлен также таким фактором, как отсутствие у Узбекистана выхода к водам мирового океана, и, соответственно, Иран обладает существенным преимуществом с точки зрения обеспечения транзитных перевозок узбекских грузов.

Реза Махаммадиник выразил надежду на то, что в ближайшие два года объем товарооборота между Ираном и Узбекистаном вырастет до 400 млн. долларов в год.

Российская стратегия в отношении ключевых стран Ближнего Востока

По мере осложнения военно-политической обстановки на Ближнем Востоке, где продолжается расширение зоны контроля ИГИЛ, который недавно открыл «второй фронт» в Ливии, увеличивается число сторонников экстремистских организаций, происходит дальнейшая эрозия многих арабских стран, оказавшихся в состоянии хаоса и полураспада, обостряется суннито-шиитская конфронтация и вот-вот может начаться передел границ региона, установленных после распада Османской империи в результате первой мировой войны 100 лет назад, встает вопрос о том, какую стратегию проводит Россия в отношении этого региона, и прежде всего в отношении его ключевых стран, которыми на сегодняшний момент являются Иран, Саудовская Аравия, Турция, Израиль и Египет. К сожалению, анализ последних шагов нашей дипломатии, как и политическая линия Москвы на протяжении последних 10 лет, показывает, что какая-либо стройная и последовательная концепция внешней политики РФ на Ближнем Востоке фактически отсутствует. Более того, многие действия не совсем понятны и могут противоречить одно другому.

Кто для России сейчас важнее всех?

Если проанализировать важность каждой из этих стран для России во всех планах: торгово-экономическом, политическом, военном, геополитическом, с точки зрения. влияния в регионе и т.д., то безусловно ясно – с учетом всех факторов для Москвы важнее всего развивать партнерство с Ираном и Турцией. Они обладают наиболее значимым экономическим потенциалом, а Иран – богатейшими нефтегазовыми ресурсами. Внутренняя ситуация в них достаточна стабильна, размеры территории и населения позволяют рассматривать их как региональные суб-державы, военная мощь достаточно велика, отношение руководства к Москве в целом позитивное, присутствует интерес с их стороны развивать многоплановое сотрудничество с РФ практически во всех сферах. Турция, правда, является членом НАТО, что накладывает на нее определенные обязательства к Западу и, в первую очередь, в отношении США. На ее территории расположены натовские военные базы, направленные против России. Иран в этом плане гораздо более привлекателен, тем более что на протяжении 36 лет Запад, особенно США, проводит враждебную Тегерану политику, тем самым толкая иранцев в сторону РФ. Есть, конечно, еще Ирак, Сирия и Алжир, но их значение на данном этапе не столь велико для РФ с точки зрения стратегической отдачи. Хотя это, скорее всего, вопрос времени.

Египетская загадка

Египет, с котором в последние 2 года отношения бурно развиваются, а разговоры о дружбе и партнерстве слышатся все громче, конечно, является ключевой страной арабского мира с давней историей отношений с Москвой, только есть несколько «но». После «цветной» революции, сбросившей президента Хосни Мубарака и приведшей к власти «Братьев-мусульман», опиравшихся на финансовые вливания Саудовской Аравии и Катара, а затем в результате госпереворота, осуществленного военными, Египет уже 4 года не выходит из полосы внутриполитической турбулентности. Стабильность нынешнего режима под вопросом, учитывая, что почти половина населения АРЕ – сторонники «Братьев-мусульман» и других радикальных исламистов, включая ИГИЛ. Вторжение в Египет боевиков ИГИЛ из соседней Ливии, где уже создается ответвление Исламского халифата, наверняка будет поддержано десятками, если не сотнями тысяч египетских экстремистов, которые наверняка вольются в ряды боевиков ИГИЛ, что наверняка приведет к падению режима генерала ас-Сиси. И тогда Египет станет частью Исламского халифата, причем его сердцевиной.

Да и интерес Каира к Москве достаточно прагматичен: получить оружие, которое обещала оплатить Саудовская Аравия, сохранить доходы от многочисленных российских туристов, гарантировать поставки российского зерна. А если Эр-Рияд откажется от финансирования военных сделок? А если в условиях войны Ас-Сиси с терроризмом российские туристы не поедут? Да и многие арабы называют нынешнего президента АРЕ новым Анваром Садатом, который наворотил столько дел, что потом Хосни Мубарак расхлебывал все более 10 лет. Отсюда вопрос – так стоит ли Москве рисковать и связываться с партнером, который нестабилен, беден, да, и, не следует забывать, слишком уж сильно зависит от США? Вряд ли, учитывая, что резкие галсы российской внешней политики еще ничего позитивного не давали.

Откровенная враждебность Саудовской Аравии требует противодействия

Саудовская Аравия, если бы Россия могла с ней установить партнерство, особенно в нефтяной и инвестиционной сфере, могла бы стать одним из ключевых партнеров на Ближнем Востоке. Но это просто не реально. И все заигрывания с ней бесполезны. Эр-Рияд – надежный и верный союзник США, который им и останется еще многие годы, если только королевство не развалится из-за внутренних проблем или под воздействием внешних факторов, таких как наступление ИГИЛ. Опыт общения Москвы с саудовскими руководителями показал, что они много обещают, но почти ничего не делают. В свое время Эр-Рияд отказался от контракта с РЖД на строительство железной дороги, затем не стал подписывать военно-технические контракты, как только Россия проголосовала за антииранские санкции, предложенные Западом в СБ ООН. Саудовская Аравия проводила враждебную РФ политику по свержению Муаммара Каддафи в Ливии, сейчас продолжает свои усилия по ликвидации дружественного Москве правительства Башара Асада в Дамаске, до этого вмешивалась во внутрииракские дела в ущерб российским интересам в Ираке, саудовцы финансировали террористические группировки, в том числе направленные против России, всячески ставили препоны на пути развития российско-иранских отношений, в том числе при строительстве АЭС «Бушер», ну а сейчас вместе с США активно играют на понижении цен на нефть для дестабилизации российской экономики и раскачивания внутренней ситуации. Поэтому, как представляется, нужно четко решить для себя: Саудовская Аравия – это враждебное России государство, и его ослабление будет отвечать интересам Москвы. Отсюда логически вытекает другая стратегическая цель – не пытаться «договориться» с правителями королевства, а создать альянс против КСА из числа стран, которые тоже страдают от агрессивной саудовской политики (Иран, Сирия, Ирак, Йемен, Венесуэла), и вести дело к демократизации нынешнего консервативного саудовского режима, грубо нарушающего права человека, угнетающего права этно-религиозных групп, грязно играющего на мировом нефтяном рынке, а также заигрывающего с террористами. Давление на КСА со всех направлений приведет к развалу нынешней ваххабитской модели госустройства королевства, которое является источником торможения развития демократических процессов на Ближнем Востоке. И что важно – Вашингтон потеряет своего главного союзника в регионе. Без него американцы не смогут остаться на ведущих ролях в регионе.

Прагматичное взаимодействие с Израилем

Что касается Израиля, то это особый случай, учитывая, что его мощь и влияние определяются не столько потенциалом самого еврейского государства, сколько возможностями произраильских лобби в ведущих странах мира, включая США, Россию, Англию, Францию. Москве в принципе до сих пор удавалось правильно балансировать между Израилем и арабским и исламским миром, выстраивая отношения на прагматичной основе. Но иногда РФ делала уступки Тель-Авиву там, где это было не совсем оправданно. В частности, речь идет о приостановке выполнения контрактов в сфере ВТС, особенно по средствам ПВО, например, с Ираном и Сирией. Ведь ЗРК С-300 не представляет угрозы безопасности еврейскому государству. В то же время Израиль создает и получает средства современного ПВО далеко не худшего качества. И никто против этого не протестует. Кроме того, у Тель-Авива есть арсенал ядерного оружия. Да и вообще, угроза ему исходит не от Сирии или Ирана, а от террористических и экстремистских организаций, которые финансируются и вооружаются американскими союзниками, такими как КСА и Катар, не говоря уже о частных исламских фондах, которые в основном действуют в государствах Совета сотрудничества государств Персидского залива (ССАГПЗ). Вот куда нужно направить усилия Израиля по уменьшению угроз своей безопасности. Здесь существует совпадение интересов Тель-Авива и Москвы.

Что касается России, то приоритет в развитии партнерства с Израилем можно было оставить сфере высоких технологий и борьбе с терроризмом. Да и в Тель-Авиве прекрасно понимают, что в силу естественных причин гигантских возможностей арабского и исламского мира по сравнению с ограниченными возможностями Израиля Россия всегда будет отдавать свои предпочтения первому. Тем более что мусульмане составляют более 15% населения РФ.

Турция пока идет в авангарде

Пока что логично и последовательно, явно исходя из четкой стратегии, развивается партнерство Москвы с Анкарой. Об этом свидетельствует и объем торгового оборота – почти 40 млрд.долл., и возрастающее число российских туристов на турецких курортах, и новые перспективы энергетического взаимодействия. Тут и налаживание сотрудничества в мирной ядерной сфере, и расширение газового сотрудничества, в том числе в отношении ЕС. Причем даже при наличии определенных разногласий по некоторых региональным вопросам, например, по сирийскому урегулированию, политический диалог Москвы с Анкарой идет на самом высоком уровне и осуществляется поступательно. Если турецкий газотранспортный коридор в Южную Европу, предложенный президентом Владимиром Путиным, будет реализован, то обе страны станут еще более близкими партнерами. Причем это принесет дивиденды обеим странам. Турция потеряет интерес к вступлению в ЕС, а Россия не будет зависеть от капризов Евросоюза, продиктованных из США. Да и натовкая привязанность Анкары существенно ослабеет. Важно и то, что это поможет окончательно решить проблему Украины, транзит газа через которую создает Москве головную боль и служит предлогом для грубого вмешательства Запада в российско-украинские отношения. Так что пример стратегии Москвы в отношении Анкары – это пример продуманной и хорошо просчитанной политики Москвы и ее внешнеполитического ведомства, которая приносит большие позитивные результаты.

Будущее – за Ираном

И все-таки наиболее перспективным и крупным партнером России потенциально является Иран. Огромное количество важнейших проектов обсуждаются, часть реализуется, но делается это крайне медленно и в очень малых масштабах. И ограничено в основном сферой мирного атома. А ведь ИРИ – это крупнейший источник нефтяных и газовых ресурсов. Одного Тегерана достаточно России для того, чтобы создать газовую ось вместо контролируемого Катаром Форума стран экспортеров газа (ФСЭГ), служащего исключительно интересам США. А если к этой оси примкнут Ирак и Венесуэла, то весь мировой рынок газа будет под ее контролем. Жаль, что пока не видно никакого телодвижений Москвы на этом направлении.

Далее - нефть, запасы которой в Иране тоже огромны. Если бы РФ пошла на координацию своей нефтяной политики с Тегераном перед лицом заговора Саудовской Аравии совместно с США, да еще обе страны привлекли бы к этому Ирак и все ту же Венесуэлу, то цены на нефть не упали бы, а выросли, возможно даже до 200 долларов за баррель нефти. Вот здесь что помешало РФ предпринять такие шаги? Просто трудно объяснить обычной логикой.

ИРИ предоставляет РФ огромные возможности и для сбыта машиностроительной продукции, развития электроэнергетики, восстановления и развития инфраструктуры, прежде всего транспортной, создания стратегического транспортного коридора Север-Юг, чтобы вдвое сократить морской путь из Европы в Китай и т.д. Все это – десятки миллиардов долларов, а не жалкие 963 млн. долл. торгового оборота между двумя странами в 2014 году.

Неограниченные возможности лежат в сфере ВТС. Иранской армии нужна самая современная военная техника – от систем ПВО и авиации, до танков и военных кораблей. Здесь, по оценкам экспертом, объем закупок может превысить 25 млрд. долл. Причем Ирану есть чем расплачиваться уже сейчас – нефтью и газом. И нужно честно признаться – на сегодня ИРИ – единственный большой и неосвоенный рынок для военно-технической продукции РФ.

О выгодах политического партнерства можно много говорить. Иран – ключ к безопасности в Персидском заливе и на Среднем Востоке. От него во многом зависит то, что происходит в Ираке, Сирии, в Закавказье, в Центральной Азии, Афганистане и т.д. ИРИ – это барьер на пути растекания исламистского терроризма в лице ИГИЛ в регионе. А «шиитская дуга» под эгидой Ирана и в составе ИРИ, Ирака, Сирии и Йемена – это естественный союзник России на Ближнем Востоке, с помощью которого можно реализовывать свои интересы, включая противодействие агрессивной линии США на южных рубежах РФ.

**************

Но пока что все это остается на уровне дискуссий политологов и аналитиков, почему-то не попадая во внешнеполитическую концепцию России. Хотя пора не только задуматься над этим, но и начать практическую реализацию возможностей, изложенных выше. И тогда Москва довольно быстро может стать ведущим внешним игроком на Ближнем Востоке. Тем более что аналогичное, хотя менее масштабное взаимодействие прекрасно осуществляется с Турцией. Явно наступило и время Ирана. А для этого России нужна четко прописанная стратегия Москвы в отношении Тегерана на ближайшие 3-5 лет.

Владимир Ефимов,

Специально для Iran.ru

На выставке женских рукоделий в Кабуле афганские предпринимательницы выражали недовольство отсутствием рынков для сбыта продукции.

В ежегодной выставке-ярмарке рукоделий в Кабуле приняли участие более 50 компаний и 109 женщин-предпринимательниц.

«У нас нет доступа на рынки сбыта продукции, поэтому мы вынуждены полагаться на подобные выставки, если хотим получить возможность продавать свою продукцию», — сообщила глава компании по производству ковров Биби Ширин Национальному телевидению Афганистана. Другая предпринимательница рассказала журналистам, что она и её коллеги вынуждены ждать международных выставок и надеяться, что их товары заметят иностранные покупатели. Она также заявила о сложностях с получением кредитов на развитие бизнеса.

Глава Торгово-промышленной палаты Афганистана (ТППА) Атикулла Нусрат признал, что традиционные женские виды бизнеса, такие, как рукоделия и изготовление ковров, страдают от недостатка финансирования и адекватной государственной стратегии по их поощрению. Он заметил, что ТППА уже рекомендовала соответствующим органам учредить фонд поддержки женщин-предпринимательниц.

Глава объединения производителей ковров северных провинций Афганистана вновь заявил, что афганские ковры нелегально экспортируются в Пакистан и продаются на мировом рынке под пакистанскими брендами.

По словам Абдул Сатара Бигзады, за прошлый год в Афганистане было изготовлено более 2,5 млн. квадратных метров ковров, но около 1,5 млн. квадратных метров было нелегально вывезено в Пакистан и перепродано под пакистанскими брендами.

В северных провинциях Афганистана производится более 2/3 всех афганских ковров. Однако количество официально зарегистрированных ковров гораздо меньше, чем оценка реальных объёмов производства. Это говорит о высоком уровне контрабанды, заявил предприниматель в интервью Национальному телевидению Афганистана.

Сатар Бигзада призвал правительство принять меры по пресечению контрабанды, из-за которой Афганистан не только несёт финансовые потери, но и теряет позиции на мировом рынке ковров.

Отметим, что афганские ковры высоко ценятся в мире: их стоимость в США и Европе в среднем составляет 600-4000 долларов.

Недавние геологические исследования показали наличие новых месторождений разнообразных полезных ископаемых в провинции Бамиан.

Как сообщил глава соответствующего департамента провинции Хамидулла Лали, в провинции Бамиан были обнаружены новые месторождения яшмы, бирюзы, мрамора, кварца и мусковита, а также алюминия, меди и железа. Высокопоставленный чиновник уверен, что разработка этих месторождений может существенно укрепить экономику провинции, создать тысячи рабочих мест для местных жителей и внести существенный вклад в афганскую экономику, отмечает бизнес-портал «Wadsam».

В то же время Хамидулла Лали заявил, что рельеф местности, погодные условия, сложности с транспортной системой, перебои с электроэнергией и недостаток рынков сбыта приводят к недостатку инвестиций в разработку месторождений.

В прошлом году в провинции было добыто 500 тонн бирюзы и 57 тысяч тонн поделочных камней.

Россия предлагает Афганистану заключить соглашение о сотрудничестве в сфере безопасности – подобные сообщения появились в СМИ по итогам недавних переговоров между представителями двух стран.

Намерение российских властей расширить взаимодействие с ИРА в целях стабилизации обстановки в регионе выразил посол РФ Александр Мантыцкий в ходе встречи со вторым заместителем главы исполнительной власти Афганистана Хаджи Мохаммадом Мохахиком.

Российский дипломат напомнил о результатах прежнего сотрудничества сторон, упомянув о том, что с 2010 года подготовку в образовательных учреждениях РФ прошли более 300 афганских стражей порядка, а контракт с США позволил обеспечить правоохранительные органы ИРА 63 российскими вертолётами Ми-17, передаёт информационное агентство «Бахтар».

В свою очередь, Мохахик поблагодарил РФ за разностороннюю помощь его стране, выразив надежду, что Москва примет меры против угрозы расширения влияния группировки «Исламское государство» в регионе.

На прошлой неделе в прессе появились сообщения о передаче китайской стороне 15 уйгурских боевиков-сепаратистов, арестованных в Афганистане на территории провинций Кабул и Кунар.

Источники из афганской полиции и разведки на условиях анонимности сообщают, что задержанные прошли подготовку в лагерях боевиков, расположенных в районе границы с Пакистаном, и поддерживали связи с «Аль-Каидой» и другими антиправительственными группировками.

В ходе недавней афгано-китайской встречи, связанной с экстрадицией боевиков, представители ИРА предложили Китаю содействие в сфере безопасности, рассчитывая на ответную помощь.

По словам участников мероприятия, Афганистан напрямую обратился к китайским партнёрам с просьбой оказать давление на Пакистан, чтобы последний прекратил поддержку боевиков «Талибана» или хотя бы приложил усилия для привлечения повстанческого движения к мирным переговорам.

В настоящее время афганские власти рассчитывают на продвижение в переговорах с талибами, и обозреватели полагают, что влияние на данный процесс оказала китайская сторона, передаёт информационное агентство “Reuters”.

Президент США Барак Обама "открыт для консультаций", касающихся американской военной стратегии в Афганистане, заявил в понедельник официальный представитель Белого дома Джош Эрнест.

В ходе регулярного брифинга журналисты попросили его прокомментировать прозвучавшее накануне заявление нового главы Пентагона Эштона Картера о том, что Вашингтон не исключает замедления темпов вывода своих войск из Афганистана.

В ответ Эрнест напомнил, что сейчас "около 10 тысяч американских военнослужащих находятся там для обеспечения безопасности и подготовки местных вооруженных сил". По его словам, "президент привержен выполнению этих двух важных задач".

В то же время Эрнест подчеркнул, что Обама "открыт для консультаций с военачальниками по внесению изменений в данную стратегию". При этом, по его словам, необходимо "пристально фокусировать внимание на интересах национальной безопасности США".

Как заявлял ранее Обама, американское военное присутствие в Афганистане будет незначительным и ориентированным, прежде всего, на охрану посольства в Кабуле.

Ранее СМИ писали, что новый министр обороны США Эштон Картер во время визита в Кабул обсудил с афганским президентом Ашрафом Гани возможность замедлить вывод американских военнослужащих из Афганистана. План пересматривается в связи с тем, что присутствие американских вооруженных сил в Афганистане может быть полезным в борьбе против радикальных исламистских группировок, таких как "Талибан", "Аль-Каида" и ответвлений организации "Исламское государство".

По американскому плану половина из около 10 тысяч солдат, которые сейчас несут службу в Афганистане, должна покинуть страну к концу текущего года, остальные — к концу 2016 года, еще до конца президентского срока Барака Обамы в январе 2017 года.

Дмитрий Злодорев.

Ситуация на Украине стала одной из тем, которую в воскресенье в ходе телефонного разговора обсудили министры обороны США и Великобритании Эштон Картер и Майкл Фэллон, сообщил Пентагон.

В сообщении указывается, что стороны "обсудили ситуацию с безопасностью на Украине", однако дальнейшие подробности не приводятся.

Также отмечается, что речь шла о НАТО и о "важности инноваций в развитии современных военных возможностей".

Наряду с этим главы военных ведомств рассмотрели ход кампании по борьбе с группировкой "Исламское государство".

В Пентагоне подчеркнули, что это были первые телефонные переговоры, которые Картер провел в качестве министра обороны США после вступления в должность несколько дней назад. Уточняется, что он позвонил коллеге из афганского города Кандагар, где находился с визитом.

Также в американском военном ведомстве отметили, что Картер "рассчитывает продолжить эти важные дискуссии, когда Фэллон приедет в США в начале марта".

Дмитрий Злодорев.

Таджикистан должен быть готов к защите национальных и государственных интересов в связи с геополитической обстановкой в мире, в частности в связи с выводом Международных сил содействия безопасности (ISAF) из Афганистана, заявил в воскресенье президент Эмомали Рахмон.

"Мы должны учитывать географическое положение Таджикистана, имеющего протяженную границу с Афганистаном, а также продолжающийся в течение более чем двух десятилетий процесс передела мира, что всегда должно быть в центре нашего внимания", — сказал глава государства на торжественном собрании по случаю 22-й годовщины образования вооруженных сил страны.

Он отметил, что в связи с выводом Международных сил содействия безопасности из Афганистана руководству вооруженных сил и правоохранительных органов Таджикистана необходимо принять безотлагательные меры по укреплению госграницы.

Президент также выразил обеспокоенность активизацией террористических и экстремистских групп, совершающих во многих странах мира кровопролитные и разрушительные акты и привлекающих в свои ряды неосведомленную молодежь.

"В боевых действиях в Сирии и Ираке участвуют представители свыше 100 стран мира. Эти террористы используют методы зверских убийств, в том числе заживо сжигают и обезглавливают людей, совершают другие бесчеловечные действия, которые потрясли весь мир", — сказал Рахмон.

Он заявил также, что в связи с геополитической обстановкой в мире Таджикистан должен адаптировать боеготовность вооруженных сил к современным условиям.

"Сегодня определенные силы в регионе и мире, используя деструктивные способы, в том числе акты терроризма и экстремизма, усиление деятельности транснациональных преступных групп, применение методов информационной войны, пытаются вмешиваться во внутренние дела суверенных государств, и эта тенденция расширяется", — отметил президент.

"Необходимо наращивать кадровый потенциал, принять дополнительные меры по обновлению техники и вооружений, укрепить обороноспособность страны", — сказал Рахмон.

Лидия Исамова.

Afghanistan: BSA Prolongs the Longest War in US history

Salman Rafi Sheikh

The people of Afghanistan as well as the observes of the US-Afghan war were not surprised to see Afghanistan’s newly elected President, Ashraf Ghani, signing Bi-Lateral Security Agreement (BSA) with the US on the very next day he sworn in as the country’s President. In fact, he and other candidates who contested elections, had already announced during their respective election campaigns that they whole-heartedly support BSA and would sign it after they are elected. Mr. Ashraf Ghani wasted no time in fulfilling this promise. However, this promise has laid the basis for prolongation of the US’ already ‘longest war’ for at least another decade. The BSA has proved that the US is not going to withdraw from Afghanistan nor is she going to stop fighting the Taliban.

Although the US and its allies are reducing the number of troops currently fighting in Afghanistan, with some allied states withdrawing completely, BSA allows the US President, including the current and subsequent Presidents, to increase the given number of troops anytime in future.

It is significant to note that what is now being called “good” for the people of Afghanistan was not acceptable to the previous government. As such the scene and the mood at the signing ceremony was in marked contrast to the increasingly intense and even hostile exchange of expressions between the officials of Karzai government and the US government. Among other things that pushed the Karzai government against signing this agreement, one of the most important things was that this agreement would in no way bring an end to the on-going war. To a great extent this is true. For instance, this agreement would allow 9,800 US and at least 2,000 NATO troops to remain in Afghanistan after the international combat mission formally ends at the end of 2014. Most of them will help train and assist the struggling Afghan security forces, although some US Special Operations forces will remain to conduct counterterrorism missions.

Besides it, under the Bilateral Security Agreement’s annexes, the US military will have access to nine major land and airbases, including the massive airfields at Bagram, Jalalabad and Kandahar, staging areas not only for air operations in Afghanistan but also for the US drone strikes across the border in tribal Pakistan. Still, if a clinching argument is required to argue that the war isn’t actually ending or that there isn’t going to be a “post-withdrawal” scenario per se, the BSA provides it: nothing in the agreement prevents a US president from increasing the number of US troops in Afghanistan. He can go well beyond the stipulated number of troops and increase the extent as well as nature of operations in Afghanistan. This is not the end of the story. In his attempt to bring peace back to Afghanistan, the newly elected Afghan President also expressed his willingness to sign a separate garrisoning accord with NATO forces, known as a Status of Forces Agreement, which would allow the NATO forces to stay a bit longer in Afghanistan. Still another aspect of the agreement is illusive enough to cast shadows on the issue of withdrawal. This undecided question is the role of US airstrikes in post-2014 scenario. Outraged by civilian casualties, Mr. Karzai had all but banned air attacks — a condition many Afghan commanders say has contributed to high casualty rate. Mr. Ghani has, unlike his predecessor, showed his willingness and signaled to reverse that stance. In a way, given these factors, the war in Afghanistan is going to remain as deadly for common Afghan people as it had been in the last year or so.

Notwithstanding these internal constraints, the signing of the BSA and the possibility of some other agreements has, to a great extent, been facilitated by the global context as well. Over the past few months, things have dramatically changed in the Middle East. The chaos which followed in Iraq following the US withdrawal has taught crucial lessons to the US planners and has forced them to re-think their withdrawal strategy. The very clause in the agreement allowing the US President to increase the number of troops as and when needed is certainly an indication of what the US planners have in their mind: a possible escalation of conflict in Afghanistan. It is quite obvious that the Taliban have not and will not stop attacking the US/NATO forces or the Afghan national Army. Keeping this in mind, it can be concluded that the BSA, the main purpose of which was training the Afghan forces, is now actually to be used as a hedge against the Taliban, and as a means to remain entrenched in Afghanistan.

That the US is not going to “withdraw” is obvious to the Afghans themselves. According to a recently held survey, Afghans remain deeply worried about security and continue to think of their country as something serving grand interests of the US. Despite the facts that elections took place and that a civilian government succeeded an elected government, the ground reality is that the Afghans, living on both sides of the border (Afghanistan and Pakistan), strongly believe that the BSA has paved the way for at least one more decade of war, miseries and decadence. All talk of progress, development and peace remain, for them, illusionary and far from real; for, as long as the US and NATO forces remain on the Afghan soil, the Taliban will keep resisting them and fighting will go on. In other words, it is absurd to talk about peace under the shadows of foreign troops; one can only talk about what course the war would take in future.

В субботу утром новый министр обороны США Эштон Картер прибыл в Кабул. О визите заранее объявлено не было.

Глава Пентагона приехал в Афганистан, чтобы встретиться с президентом Ашрафом Гани, главой исполнительной власти Абдуллой Абдуллой и другими официальными лицами. Он также планирует встретиться с командирами НАТО и сил безопасности.

Во время пресс-конференции с президентом Ашрафом Гани Картер заявил, что 10000 военнослужащих сил коалиции останутся в Афганистане, передает информационное агентство «Хаама Пресс».

Он также сказал, что план вывода войск из Афганистана будет подробно обсуждаться в ходе визита президента Гани в США в следующем месяце.

Президент Ашраф Гани заявил, что администрация США должна непременно обсудить вывод войск с афганским руководством.

Он также добавил, что оптимистично настроен относительно мирных переговоров с представителями «Талибана».

Президент Гани отметил, что Афганистан движется в правильном направлении для достижения мира и стабильности в стране.

Ранее Картер сообщал, что планы вывода войск могут измениться, если условия безопасности в стране ухудшатся.

Напомним, что 17 февраля Эштон Картер сменил Чака Хейгела на посту министра обороны США.

Команда из Аргентины была выбрана из 1070 участников из 117 стран для разработки дизайна культурного центра в провинции Бамиан.

Международная организация ЮНЕСКО объявила команду победителей, которую возглавляет Карлос Науэль Рекабаррен, передает информационное агентство «Хаама Пресс».

Проект будет осуществляться при поддержке Южной Кореи.

Глава ЮНЕСКО в Афганистане Паоло Фонтани сказал, что «конкурс дает возможности создать новый образец архитектуры и дизайна в Афганистане».

Президент Афганистана Ашраф Гани одобрил проект-победитель и подчеркнул важность сохранения культурного наследия в стране.

Новый министр обороны США Эштон Картер во время визита в Кабул обсудил с афганским президентом Ашрафом Гани возможность замедлить вывод американских военнослужащих из Афганистана.

Как сообщает агентство DPA, план пересматривается в связи с тем, что присутствие американских вооруженных сил в Афганистане может быть полезным в борьбе против радикальных исламистских группировок, таких как "Талибан", "Аль-Каида" и ответвлений организации "Исламское государство".

Это первая зарубежная поездка нового министра обороны США после того, как он вступил в должность во вторник. По его словам, более 10 тысяч американских солдат все еще находятся в Афганистане. По американскому плану половина солдат должна покинуть страну к концу текущего года, остальные — к концу 2016 года, еще до конца правительственного срока Барака Обамы в январе 2017 года.

Сотрудничество правительств США и Афганистана вышло на новый уровень с приходом к власти блока президента Гани, который призвал Обаму и военное руководство США пересмотреть сроки вывода американских военных из Афганистана.

Удары авиации Египта по позициям исламских радикалов в Ливии вызвали неоднозначную реакцию среди стран, ранее участвовавших в свержении режима Муаммара Каддафи или поддержавших его противников. Катар отозвал из Каира своего посла для консультаций, Объединённые Арабские Эмираты поддержали Египет, а США формально осудили, но негласно дали добро (как и ранее на свержение военными во главе с нынешним президентом Абдул-Фаттахом Ас-Сиси режима "братьев-мусульман").

Россия проявила наибольшую активность - её полпред в ООН Виталий Чуркин уже предложил направить к берегам Ливии флот для блокады районов, контролируемых исламистами. В отличие от поддержки против талибов афганской наркомафии, до сих пор именуемой законным правительство Афганистана, это предложение может иметь некоторые обоснования. Как экономические (доступ к ливийской нефти), так и прекращение политической поддержки ливийскими исламистами чеченских.

16 афганских производителей мрамора и предпринимателей приняли участие в индийской выставке камня «India Stone Mart» — одной из самых больших выставок натурального камня международного масштаба.

Мероприятие проходило с 29 января по 1 февраля в Джайпуре. Афганская делегация приняла участие в выставке при поддержке индийского посольства, Агентства международного развития США и Торгово-промышленной палаты Индии. По итогам визита афганские предприниматели договорились о контрактах общей стоимостью 12 млн. долларов. В частности, речь шла о закупке индийского оборудования для обработки мрамора, сообщает бизнес-портал «Wadsam».

Также индийская компания «R K marble» выразила готовность закупать мрамор у афганских производителей. Напомним, что с 2008 года Афганистан увеличил добычу мрамора на 60% и в настоящее время она составляет более 200 тыс. тонн в год.

В текущем году количество девочек, посещающих афганские школы, возросло на 3%, сообщило министерство образования Афганистана.

По данным министерства, в настоящее время из 11,5 млн. афганских детей, посещающих школу, девочки составляют 4,5 млн., или 42%. В то же время пресс-секретарь министерства Мухаммад Кабир Хакмаль подчёркивает, что для улучшения динамики требуется обеспечить безопасность и предоставить девочкам больше возможностей для получения среднего и высшего образования.

Национальное телевидение Афганистана отмечает, что широкие массы афганского населения начинают понимать необходимость образования и даже поощрять желание дочерей получить образование.

Напомним, что во времена правления «Талибана» на территории страны женщинам было запрещено получать образование, включая школьное.

2014 год стал годом великих потрясений для Ближнего Востока. Группировка Исламское государство Ирака и Леванта (ИГИЛ), ранее не пользовавшаяся большой известностью, захватила огромные территории и объявила о провозглашении халифата. За несколько месяцев боев в Ираке террористическая организация ИГИЛ овладела рядом крупных городов страны и увеличила свои доходы до одного миллиона долларов в день. Действия ИГИЛ напрямую не затронули Афганистан. Тем не менее, существует реальная опасность проникновения радикальных исламистов в страну, о чем не раз предупреждали эксперты. А это в свою очередь может обернуться ростом нестабильности. Вплоть до начала боевых действий в тех районах, где боевики попытаются вербовать людей и захватывать отдельные населенные пункты. Как известно, между группировками «Исламское государство» и «Талибан» довольно натянутые отношения. Не исключено, что ИГИЛ не дадут закрепиться в Афганистане их противники из других радикальных террористических организаций.

Информация о деятельности группировки на территории Афганистана довольно скудна и противоречива. Впервые эмиссары ИГИЛ появились в стране в конце прошлого года. А в январе 2015 года местные власти подтвердили сообщение о том, что джихадисты уже действуют на Юге Афганистана. 9 февраля ударом беспилотника был ликвидирован экс-командир движения «Талибан» Абдул Рауф Хадим, который, как предполагается, был связан с группировкой «Исламское государство».

Отношения между талибами и игиловцами далеко не безоблачны. «Талибан» и ИГИЛ конкурируют за лидерство среди радикальных исламистов. Начиная с 1999 года духовный лидер «Талибана» являлся носителем титула «амир аль-муминин» («повелитель верующих»). В июне 2014 года группировка ИГИЛ провозгласила создание Халифата со столицей в Мосуле. Тогда же Абу-Бакр аль-Багдади объявил себя халифом и принял титул «амир аль-муминин». Некоторые наблюдатели, впрочем, не исключают возможности налаживания контактов между «Талибаном» и ИГИЛ в будущем. Идея создания халифата без границ и государств во многом сближает эти две группировки.

Хотя террористам «Исламского государства» не удается повторить свои успехи, достигнутые в Ираке и Сирии и осуществить столь масштабные территориальные захваты в других странах ближневосточного региона, влияние этой могущественной группировки продолжает расти. Ячейки ИГИЛ появились в Пакистане, Ливии, Иордании, Саудовской Аравии, Йемене и Ливане. Однако джихадистам так и не удалось закрепиться в Афганистане.

Радикальные исламисты развернули свою деятельность на Синае. Силы безопасности Египта задержали в конце июня 15 террористов ИГИЛ. На днях боевики «Исламского государства» вновь напомнили о себе. В минувшее воскресенье было обнародовано видео жестокой казни египетских христиан-коптов в Ливии.

Ни одно правительство не поддерживает идею существования нового халифата. Даже сирийская оппозиция выступает против ИГИЛ. Международная антитеррористическая коалиция, инициатором которой стали США, включает в себя более 40 стран. Создание халифата — серьезный вызов всей системе международных отношений. Многие ближневосточные страны на время забыли о своих противоречиях и разногласиях и изъявили готовность объединить свои усилия в войне с этим мировым злом. Однако важно понимать, что проблема терроризма не решается при помощи одних только бомбардировок позиций исламистов. Боевики нередко скрываются среди гражданского населения и активно используют тактику партизанской борьбы.

Напомним, что в конце декабря 2014 года завершилась боевая миссия НАТО в Афганистане. Местные силы безопасности приняли на себя основную тяжесть борьбы с терроризмом. На этой неделе афганская армия предприняла атаку на позиции талибов в провинции Гильменд. Эта операция стала первой с момента окончания боевой миссии Североатлантического альянса в Афганистане. Несмотря на многолетние усилия афганских и натовских военных, направленные на обеспечение мира и безопасности в стране, группировка «Талибан» все еще сохраняет свою боеспособность и угрожает Кабулу новыми терактами и диверсиями.

Руководство халифата со своей стороны заявляет о намерении распространить влияние ИГИЛ далеко за пределы Ирака и Сирии. Афганским спецслужбам еще многое предстоит сделать, чтобы не допустить проникновения эмиссаров так называемого «Исламского государства» на территорию Афганистана.

Путешествие на запад

Игорь Денисов

Пекин выйдет из тени по Шелковому пути

Игорь Денисов – старший научный сотрудник Центра исследований Восточной Азии и ШОС Института международных исследований МГИМО(У) МИД России.

Резюме Экономический пояс Шелкового пути – воплощение «китайской мечты» в международном формате. Это и первая настоящая внешнеполитическая концепция в период перехода Китая «от большого государства к сильному».

О создании Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП) председатель КНР Си Цзиньпин впервые заявил, выступая в Назарбаев-Университете 7 сентября 2013 года. Поначалу идея показалось лишь красивой исторической аллюзией, удачной находкой спичрайтеров или чиновников МИДа, которые готовили визит главы государства в Центральную Азию.

Перебрасывать мостик из прошлого в настоящее (или, как говорят в Китае, «ставить древнее на службу современности») – прием, весьма распространенный в китайской политике и риторике. Как принято в официальных заявлениях, новое видение Шелкового пути было изложено в нескольких четко пронумерованных пунктах, которые глава КНР предварил следующими словами: «Древний Шелковый путь берет начало в китайской провинции Шэньси, моей родной провинции. Как приятно вспомнить об этих исторических связях. Находясь здесь, я как будто слышу звоны торговых караванов в горах и вижу дым над обширной пустыней».

Лирический настрой сменился беглым перечислением отличий нового пути, объединяющего народы Евразии. И здесь Си Цзиньпин принципиально не сказал ничего, что указывало бы на рождение новой линии дипломатии. Уроки Шелкового пути для сегодняшнего дня, по словам председателя КНР, состоят в необходимости следовать духу солидарности и взаимного доверия, равноправия и обоюдной выгоды, инклюзивности и заимствования идей друг у друга, а также сотрудничества во имя общего процветания. Пять главных составных частей концепции также были изложены схематично: совершенствование политического согласования, интенсификация строительства единой дорожной сети, укрепление торговых отношений и валютных потоков, упрочение связей между народами.

Размытые рамки

Концепция сразу вызвала множество вопросов. Даже географические рамки проекта оказались размыты: в одном месте своей речи в Астане Си говорил о странах Евразии, в другом – о тех, что расположены вдоль Шелкового пути, в третьем – о транспортных коридорах, соединяющих Восточную, Западную и Южную Азию. Слова председателя КНР о «региональной экономической интеграции» как части концепции Шелкового пути тут же были фактически опровергнуты в ряде официальных публикаций. В них утверждалось, что Экономический пояс Шелкового пути – это не интеграционный проект, а концепция совместного развития.

Осенью 2013 г. китайская сторона так и не смогла разъяснить, как эта инициатива соотносится с деятельностью ШОС. Заявления о том, что «экономический пояс» полагается на существующие региональные площадки сотрудничества, созданные с участием Китая и других государств, и что речь идет о том, чтобы представить уже реализуемые проекты в едином пакете, скорее не разъясняли, а запутывали ситуацию. На неопределенность, с первых шагов характеризующую инициативу ЭПШП, обратили внимание многие эксперты.

Один из ведущих российских специалистов по внешней политике Китая, Чрезвычайный и Полномочный Посол Виталий Воробьев писал: «Реальное восприятие и принятие этого проекта, тем паче участие в нем, требует понимания его существа и целей. Говоря математическим языком, пока мы имеем только условие задачи. Соответствующих аргументов и разъяснений, в том числе в России, будут ждать прежде всего от китайской стороны. Чем быстрее она соберется с ними, чем меньше будет недосказанностей, тем уже окажется простор для праздных рассуждений, спекуляций и домыслов. Так или иначе, но речь идет о серьезной инициативе великой державы, которая должна быть озабочена благоприятным восприятием и поддержкой поступающих от нее внешнеполитических сигналов» («Россия в глобальной политике», № 3, май/июнь 2014).

Видимо, на тот момент какой бы то ни было тщательно просчитанный план строительства ЭПШП просто отсутствовал. Сказанное в Астане напоминало скорее декларацию о намерениях, чем китайский «план Маршалла», о появлении которого сразу же стали писать многие зарубежные аналитики.

Более чем годичная история мегапроекта, на наш взгляд, ясно указывает – после прихода к власти Си Цзиньпина китайская внешняя политика находится на сложном поворотном рубеже. Сколько бы ни говорили о растущей напористости Китая в международных делах, отказ от завета Дэн Сяопина «скрывать свои возможности и держаться в тени» не мог быть одномоментной акцией, более того – в самом Китае эта смена внешнеполитической парадигмы стала предметом острых дискуссий.

Китайский внешнеполитический аппарат несколько десятилетий исходил из того, что главная задача дипломатии – создавать условия для внутреннего экономического развития, и его сложно перестроить на работу по активному формированию региональной и глобальной повестки. Китай, с самого начала реформ сознательно избегавший альянсов, лидерства или конфликтов с глобальными игроками, обрел достаточную силу для того, чтобы целенаправленно отстаивать свои интересы по широкому кругу проблем и на широком геополитическом пространстве. Однако как, какими средствами, с использованием каких ресурсов и в каком порядке он будет это делать – ответы требовали не просто политических решений, а кропотливой работы по перенастройке всей системы внешних связей.

В этих условиях то, что могло выглядеть как скрытность Пекина, некие тайные и хорошо проработанные планы по установлению китайских правил игры в региональном и глобальном масштабе, на самом деле отражает сложный переходный характер китайской дипломатии. По сути это транзит между двумя формулами Дэн Сяопина: отход от того, чтобы «скрывать свои возможности и держаться в тени», и переход к тому, чтобы «делать что-то реальное».

Если на высшем уровне отчетливо звучит призыв к смелым концепциям, реальным действиям и инновациям, то вся громоздкая дипломатическая машина пока предпочитает соблюдать осторожность, выходя из тени. Отсюда рыхлость и неопределенность как концепции Шелкового пути, так и курса на развитие отношений Китая со странами Африки (последний, если следовать официальным документам, строится на основе четырех иероглифов – «подлинность», «осуществимость», «дружелюбие» и «искренность»).

Лозунговость и дефицит новых идей на экспертном уровне продемонстрированы в ходе многочисленных конференций, симпозиумов и круглых столов на тему Шелкового пути, которые провели практически все ведущие китайские «мозговые тресты» и университеты. Как признавались автору некоторые участники дискуссий, многие эксперты пытались угадать, что же думают наверху, а поскольку от первого лица дополнительных сигналов не поступало, то импровизации вокруг речи Си охватывали необычайно широкий диапазон. Одна беда – они почти совсем не содержали конкретики, то есть целей, механизмов, возможных рисков, способов взаимодействия с уже имеющимися проектами.

Некоторые аналитики подчеркивали гибкость и «продвинутость» концепции ЭПШП, которая, мол, не направлена на «искусственную интеграцию» (при этом почти открыто звучали утверждения об искусственном характере и нежизнеспособности такого проекта, как Таможенный союз). Другие эксперты, как будто не замечая, что в астанинской речи Си Цзиньпин высоко оценил роль Шанхайской организации сотрудничества в реализации новой модели взаимодействия, говорили, что выдвижение концепции отражает недовольство нынешним состоянием ШОС. «Цель продвигаемой Россией евразийской интеграции состоит в том, чтобы вновь соединить государства постсоветского пространства с помощью Таможенного союза и Евразийского экономического союза, при этом исключив китайское участие», – писал профессор Ли Синь, директор Центра исследований России и Центральной Азии в Шанхайской академии международных исследований.

Двигатели проекта

В то время как китайские международники, порой слишком увлекаясь нарративом обиженного государства, раскладывали подобные геополитические пасьянсы, бизнесмены и региональные элиты КНР восприняли концепцию Шелкового пути прагматически и по-деловому – там, что называется, рвались в бой.

Если говорить о множественности акторов современной китайской внешней политики, стоит отметить, что окрепшие за годы реформ крупные компании стали все больше влиять на процесс принятия решений. Еще в 1990-е гг. Китайская национальная нефтегазовая корпорация (КННК) фактически без государственной поддержки приступила к реализации первых проектов по инвестициям в энергетические активы Казахстана. Более того, в то время в правительственных кабинетах холодно приняли этот шаг КННК, настаивая на первостепенном характере проектов внутри страны. Можно сказать, что вплоть до конца 1990-х гг. на государственном уровне отсутствовало стратегическое видение энергобезопасности.

В том, что аморфная концепция Шелкового пути начала обрастать «мясом», не последнюю роль сыграли интересы корпораций – нефтегазовых, строительных, логистических, промышленных (особенно занятых транспортным машиностроением). Для китайского бизнеса, который не надо уговаривать быть активным, ЭПШП предоставлял прекрасную возможность закрепиться на достаточно комфортных для китайских предпринимателей рынках, да еще и под «зонтиком» приоритетной государственной программы.

Вторым важным лоббистом «нового Шелкового пути» выступали партийные руководители западных провинций и автономных районов КНР. Далекие от побережья внутренние территории меньше всего преуспели за годы реформ. Для выравнивания региональных диспропорций в начале 2000-х гг. в Китае начала реализовываться специальная программа развития западных районов, которая в том числе предусматривает строительство объектов транспортной инфраструктуры. Запуск проекта Экономического пояса Шелкового пути значительно повысил потребность в логистических центрах, бондовых зонах, автодорогах, высокоскоростных железнодорожных магистралях и т.д. Множатся заявки на создание зон свободной торговли. Синьцзян-Уйгурский автономный район предложил построить на своей территории зону свободной торговли, ориентированную на государства Центральной Азии. В Нинся-Хуэйском автономном районе подготовлен проект строительства передовой китайско-арабской зоны свободной торговли совместно с Советом сотрудничества арабских государств Персидского залива. Подобные проекты не только способствуют общему социально-экономическому подъему регионов, но и повышают политический вес их руководителей в китайской номенклатуре.

Наконец, третьим, наверное, самым важным «мотором» проекта выступил сам Си Цзиньпин. После прихода к власти основные усилия он сосредоточил на внутренней политике – прежде всего консолидации власти, борьбе с коррупцией и разработке нового пакета экономических реформ. Однако в выступлениях на Рабочем совещании по периферийной дипломатии (октябрь 2013 г.) и Центральном рабочем совещании по вопросам иностранных дел (ноябрь 2014 г.) Си Цзиньпин критически осмыслил не только наследие предшественников, но и опыт развития китайской дипломатии после XVIII съезда КПК. Принципиально важно, что китайская дипломатия была определена Си Цзиньпином как дипломатия «большого государства». Такая формулировка предполагает иной, нежели это было до сих пор, уровень ответственности и иную степень вовлеченности в решение глобальных проблем. При этом в списке приоритетных направлений первым теперь называется периферийная дипломатия, то есть развитие связей КНР с соседями по региону. Ранее на этом месте были отношения с США и другими «большими государствами».

Думается, эти перемены связаны не только с некоторым разочарованием темпами строительства «отношений нового типа» с Вашингтоном, но и с осознанием того, что преодолеть американскую стратегию сдерживания Китай может лишь в том случае, если построит собственную сеть партнерских дружественных государств. Противовес американской стратегии возвращения в Азию Китай видит в первую очередь в «наступлении на Запад» – то есть как раз в усилении своего влияния по маршруту «нового Шелкового пути».

Учитывая рост угрозы исламского экстремизма и терроризма внутри страны, китайское руководство также надеется в рамках проекта ЭПШП внести вклад в создание обстановки экономического процветания и стабильности в районе Центральной и Южной Азии. Страны региона привлекает доступность китайских кредитов, которые не оговариваются политическими условиями. В ноябре 2014 г. Китай объявил о создании Фонда Шелкового пути с капиталом 40 млрд долларов. Как сообщается, из средств фонда будет финансироваться строительство объектов инфраструктуры, разведка природных ресурсов и иные проекты в странах, лежащих вдоль «нового Шелкового пути».

Безопасность на первом плане

Экономический пояс Шелкового пути имеет свои плюсы. Суммируя их, эксперты Университета национальной обороны НОАК Чжао Чжоусянь и Лю Гуанмин подчеркивали, что эта концепция расширяет стратегическое пространство безопасности вокруг Китая, стабилизирует поставки энергетических ресурсов, обеспечивает экономическую безопасность и прорыв стратегического окружения по сдерживанию КНР.

Обилие «стратегического компонента» в этой оценке не следует списывать лишь на ведомственную принадлежность авторов. ЭПШП в строгом смысле слова не является экономической программой с четкими сроками исполнения, перечнем действий и конечными количественными показателями (ее невозможно сравнить, скажем, со строительством альтернативного Панамского канала в Никарагуа, масштабный проект которого рассчитан на многие годы). Скорее «новый Шелковый путь» обозначил один из основополагающих векторов в продвижении Китая к новой глобальной роли. Предполагается, что этот «дипломатический бренд» позволит объединить логистические, энергетические, культурно-гуманитарные проекты, которые в совокупности создадут пояс лояльных Пекину государств на евразийском пространстве. В числе прочего Китай будет гарантирован от любых неожиданностей по блокаде морских коммуникаций, проходящих через Малаккский пролив.

Секьюритизация этого транспортного вопроса стояла в повестке дня и раньше, однако при Си Цзиньпине серьезно пересмотрен весь комплекс критических угроз развитию Китая. «Следует четко видеть, что в новой обстановке государственная безопасность и социальная стабильность в нашей стране сталкиваются с возросшим количеством угроз и вызовов, эффект взаимодействия которых становится особенно заметным», – заявил Си Цзиньпин в ходе коллективной учебы Политбюро ЦК КПК 29 августа 2014 года.

В другом выступлении председатель КНР отметил, что «международная обстановка переживает новый переломный момент, происходит ускоренная поляризация и комбинация различных стратегических сил, международная система вступила в период быстрой трансформации и глубоких перемен». Китайское высшее руководство осознает, что длительные периоды «стратегических возможностей», которые упоминались в партийных документах с начала 2000-х гг., в условиях нынешней изменчивости глобальной ситуации просто нереальны. Поэтому термин «безопасность» становится обязательным при изложении любых китайских внешнеполитических и внешнеэкономических проектов.

Экономический пояс Шелкового пути не исключение. Однако аспект безопасности, пожалуй, самый непроработанный, причем именно с этой стороны и возможны наибольшие риски. Они связаны не только с неопределенностью вокруг будущего Афганистана, активностью в регионе экстремистских сил, наркотрафиком и трансграничной преступностью, но и со сложными отношениями между самими государствами, лежащими вдоль Шелкового пути, а также с политической нестабильностью в ряде этих стран. Данный набор узких мест, похоже, многими не принимается во внимание, хотя одного взгляда на карту с красными линиями транспортных коридоров, пересекающих почти весь евразийский материк, достаточно, чтобы стало ясно, что авторы проекта должны были в первую очередь подумать о риск-менеджменте.

Между тем если сами риски китайская экспертиза оценивает вполне адекватно, то способы управления ими пока видятся в полуфантастическом ключе. Выглядит это примерно так: поскольку концепция Шелкового пути основана на равноправии, уважении интересов и стремлении к всеобщему выигрышу, и отвергает мышление холодной войны, это, мол, неизбежно приведет к возникновению новых правил и стандартов. Механизм конфронтации и дикой конкуренции сменится механизмом долгосрочного сотрудничества, считают китайские аналитики. Конечно, такой упрощенный взгляд очень далек от действительности. Реальная оценка ситуации в сфере безопасности, выявление и решение общих проблем региона – именно в этом должна заключаться содержательная сторона взаимодействия между Экономическим поясом Шелкового пути, ШОС и Евразийским экономическим союзом.

Экономический пояс Шелкового пути стал, пожалуй, самым ярким примером «новой дипломатии» Си Цзиньпина, воплощением «китайской мечты» в международном формате. Одновременно это и первая настоящая внешнеполитическая концепция в период перехода Китая «от большого государства к сильному». Наполеон говорил о Китае как о спящем льве. По образному выражению Си Цзиньпина, китайский лев проснулся, но это «мирный, дружелюбный и цивилизованный» лев. Явить миру все эти качества льву придется в довольно сложной и быстро меняющейся обстановке.

Россия. Китай. Казахстан. ШОС > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363820 Игорь Денисов

Глобализация в головах

Иван Сафранчук

Центральная Азия и евразийская интеграция

Иван Сафранчук – кандидат политических наук, доцент кафедры мировых политических процессов МГИМО(У) МИД России.

Резюме Москва предлагает региональную интеграцию с укреплением внешних экономических границ, которые стимулировали бы реиндустриализацию. Государства Центральной Азии заинтересованы в Таможенном союзе и Едином экономическом пространстве, но границы укреплять не хотят.

В экспертных и политических кругах Центральной Азии было принято говорить, что у России отсутствует стратегия в отношении стран региона. После того как в 2007 г. свою стратегию принял Европейский союз, этот тезис приобрел дополнительный оттенок: «Даже у ЕС есть, а Россия…». Продолжали фразу по-разному, но смысл не менялся – у Москвы нет долгосрочного политического и экономического плана для региона.

Действительно, долгое время официальные тезисы о «приоритете стран постсоветского пространства» (в том числе и Центральной Азии) оставались преимущественно декларативными. Сейчас, однако, можно уверенно говорить, что оформленный курс появился – проект Евразийской экономической интеграции, воплощенный в Таможенном союзе, Евразийском экономическом союзе и Едином экономическом пространстве. И роль стран Центральной Азии в нем чрезвычайно высока.

Каков вклад Центральной Азии

Регион способен придать ЕЭП качественно иной масштаб – Казахстан (203,5 млрд долларов ВВП и 16,8 млн населения), Киргизия (6,4 млрд и 5,5 млн соответственно), Таджикистан (6,9 млрд и 8 млн), Узбекистан (51,1 млрд и 29,8 млн). Таким образом, общий вклад Центральной Азии мог бы составить 267,9 млрд долларов ВВП и 60,1 млн населения, что прибавило бы к российской экономике более 13% ВВП (а по паритету покупательной способности около 20%) и более 40% населения. Без Узбекистана цифры скромнее, но все равно значимы: за счет остальных стран Центральной Азии к российской экономике прибавилось бы около 15% ВВП (по паритету покупательной способности) и более 20% населения.

Но регион важен не только абсолютными масштабами ВВП и населения. Развитие экономики неминуемо должно включать значительный элемент реиндустриализации. Это нужно для того, чтобы иметь несырьевые сферы экономического роста, а также обеспечить необходимое количество рабочих мест в условиях, когда предполагается рост населения. Для промышленного возрождения необходимо снизить конкуренцию со стороны КНР.

Значит, ключевая предпосылка дальнейшего экономического роста – укрепление экономической границы с Китаем. Опыт ТС показал, что на практике таможенные пошлины повышаются. Пока это компенсируется тем, что на таможенной границе Казахстана и КНР остаются значительные «дыры». Статистика двух стран по товарообороту через границу отличается кратно (и это нельзя объяснить только разными методиками подсчета и другими техническими причинами вроде «товарной пересортицы»). «Прорехи» имеются и на границе Казахстана и Киргизии.

Сразу после начала функционирования ТС в 2011 г. на казахстанско-киргизской границе можно было наблюдать дикие картины, когда через пограничные переходы перегружались фуры с товарами. Для облегчения жизни населения, занятого в мелком бизнесе, разрешили беспошлинно перемещать через границу до 50 кг груза для личных нужд. В результате из Китая в Киргизию прибывали фуры с товарами, заранее расфасованными в 50-килограммовые мешки. На границе Казахстана машины останавливались, и груз в мешках перемещался через границу организованными группами местных жителей. На казахстанской стороне товар сразу загружался в новую фуру. Таким образом, китайская продукция попадала на территорию ТС не по новым, более высоким пошлинам, а вообще без пошлин. Зимой 2011/2012 гг. киргизско-казахстанская граница была перегружена такими операциями. Потом, правда, ситуация нормализовалась, теперь там не видно бесконтрольной и беспошлинной перегрузки грузовых фур. Правда, китайский экспорт в Киргизию в эти годы только рос, а адекватного повышения таможенных сборов на границе Таможенного союза не произошло. Остается вопрос – куда же делись ввезенные в Киргизию товары? Не секрет, что Киргизия стала перевалочным пунктом для транспортировки китайской продукции в Таджикистан и Узбекистан. Однако значительная часть товарного потока по-прежнему идет в Казахстан, то есть пересекает границу Таможенного союза. «Дыры» остаются.

Очевидно, что граница ТС с Китаем будет постепенно укрепляться, а объем контрабанды через нее – сокращаться. Это вопрос времени. Но развитие проекта будет включать и расширение границы ТС с КНР за счет вхождения Киргизии и Таджикистана.

Переговоры Бишкека о присоединении шли весь 2013 и 2014 гг. и завершились подписанием 23 декабря 2014 г. соглашения о вступлении в 2015 году. Вопрос с Таджикистаном относится к более отдаленной перспективе. Но в обоих случаях проблема, по сути, одна и та же. За годы независимости две страны стихийно пришли к модели экономического выживания и развития, которую придется очень серьезно пересматривать, чтобы принять решение о членстве в ТС.

Основной доход в бюджет Киргизии дают главные сектора официальной экономики – горнорудная промышленность и гидроэлектроэнергетика. Однако они не создают достаточного количества рабочих мест. 47–48% населения заняты в сельском хозяйстве. Но крупнейший неформальный сектор – торговля и посредничество. Киргизия быстро нашла свою нишу в региональной торговле. Этому способствовали либеральное законодательство, слабая правоприменительная практика и высокая коррупция. Товары поступают из Китая и дальше транспортируются в Казахстан, Узбекистан и Таджикистан.

По экспертным оценкам, оборот двух крупнейших рынков «Дордой» (Бишкек) и «Кара-Суу» (Ош), через которые проходит большая часть реэкспорта китайской продукции, превышал в годы их расцвета официальный ВВП страны (в 2014 г., по предварительным данным, рыночный объем снизился). Таким образом, реэкспорт китайских товаров давал второй ВВП – теневой. Объем этого бизнеса сравним со всей легальной экономикой (ВВП – 6,4 млрд долл.) и переводами от трудовых мигрантов (примерно 4 млрд долл.). Реэкспорт китайских товаров стал системным фактором для Киргизии.

Соответственно, в стране распространена концепция «транзитного будущего». Предполагается, что Киргизия находится на перекрестке крупных торговых маршрутов и должна укреплять позиции регионального транспортно-торгового узла. В реальности узел ориентирован на товары китайского производства, что плохо стыкуется с базовыми идеями Таможенного союза. В результате на переговорах о присоединении Киргизии была выработана «дорожная карта», предполагающая выделение длинного списка групп товаров (в общей сложности более тысячи наименований), в отношении которых будут действовать преференции, чтобы смягчить сокращение реэкспорта китайской продукции. Но даже при предоставлении таких преференций вступление в ТС – непростое решение для местной элиты, которая состоит из множества группировок. Требуется смена парадигмы мышления. Не так легко осознать и принять тезис, что будущее – не в перепродаже китайских товаров, а в реиндустриализации.

Вступление Таджикистана в ТС – не перспектива ближайших нескольких лет. Но когда до этого дойдет, Душанбе также будет сложно принять решение. Ведь придется ужесточить таможенный режим на границе с Китаем (то есть подорожают товары широкого спроса), но главное – потребуется серьезное ужесточение режима с Афганистаном. Между тем последние 10 лет огромные усилия вложены в развитие торговли в южном направлении. Через реку Пяндж в Афганистан построены пять мостов, открыты пункты пропуска людей и товаров. В этих местах создаются свободные экономические зоны для стимулирования торговли. Торговля идет не только с самим Афганистаном, но через него с Пакистаном. Уже сейчас более половины цемента на таджикский рынок поступает оттуда. Пакистан – еще и крупный поставщик некоторых групп сельскохозяйственной продукции (например, картошки).

Постепенно в Душанбе обрели популярность идеи «разворота на юг» и интеграции в южное экономическое пространство. Конечно, нестабильность в Афганистане оставляет некоторую неопределенность. Но в целом среди таджикских политиков, чиновников и экспертов преобладает точка зрения, что Афганистан – это в первую очередь возможность, хотя признаются и риски.

Казахстану было легче сделать выбор в пользу Таможенного союза. Еще в середине 2000-х гг. Нурсултан Назарбаев сориентировал политическую элиту и чиновничество на реиндустриализацию. При всем богатстве природными ресурсами 16,8 млн населения не проживут только на природную ренту. В Казахстане крупная база металлургической и горнорудной промышленности. Назарбаев видит будущее страны как конкурентоспособного индустриального государства. Жителей в Казахстане слишком много, чтобы всем жить только на природную ренту, но недостаточно, чтобы работать только на внутренний рынок. Казахстану с его программами реиндустриализации нужны внешние рынки, прежде всего близкие – Россия, Белоруссия.

Таким образом, ТС – союз тех, кто ориентирован на реиндустриализацию, кому нужен расширенный рынок и общие экономические границы для увеличения масштабов экономики. Для тех же, кто привык за 25 лет к торгово-посреднической парадигме развития, решиться на присоединение тяжело.

Узбекистан в этом смысле должен был бы быть заинтересован в Таможенном союзе. Эта страна проводит на постсоветском пространстве одну из самых успешных и амбициозных программ реиндустриализации. Запуск и первые этапы ее возможны за счет внутреннего рынка почти в 30 млн населения. Однако этот потенциал будет рано или поздно исчерпан. Значение экспорта промышленной продукции повышается с каждым годом. И уже в обозримой перспективе настанет момент, когда доступ на внешние, но близкие и достаточно емкие рынки станет для Ташкента абсолютным приоритетом.

Открытая и закрытая интеграция

Формирование регионального интеграционного объединения укладывается в общемировую тенденцию, где регионализация приходит на смену глобализации.

В последние 20 лет идеи глобализации обрели чрезвычайную популярность в Центральной Азии. Были иллюзии, что страны региона повторят путь «азиатских тигров», на которых в 1990-е гг. смотрели как на пример для подражания. Однако все эти государства находятся внутри континента. Есть товары, такие как нефть, газ, золото, которые даже из глубины Евразии выходят на мировой рынок и становятся частью мировой торговли. Но по широкой номенклатуре несырьевой продукции рынок для производителей ограниченный, и он региональный, а не глобальный (доступ на который слишком дорог и который слишком конкурентный) и не страновой (у всех стран маленький по своим масштабам).

С 2008 г. начался тренд на сворачивание глобализации. Все больше протекционистских мер, ограничений для движения людей, капиталов, товаров. ВТО в кризисе. Одновременно формируются крупные области активной экономической жизни с интенсивной торговлей внутри региона, со своими правилами, которые становятся важнее глобальных. И регионы начинают конкурировать между собой.

Формирование ТС и ЕАЭС укладывается в общий тренд. Но тем, кто возлагал основные надежды на глобализацию и сотрудничество с внерегиональными игроками, сложно изменить базовые подходы. Как после стольких лет упований на глобализацию пойти на укрепление экономических границ регионального интеграционного объединения? Поэтому даже представители Казахстана, страны, которая очень заинтересована в ТС и ЕЭП, постоянно говорят о том, что интеграция не должна быть закрытой с установлением непроницаемых границ, а Астана поддерживает «открытую модель».

Казахстанские чиновники в данном случае повторяют американские тезисы. Именно Соединенные Штаты в последние годы делают ставку на «открытую модель» интеграции в Центральной Азии. В США доминирует точка зрения, что основная проблема региона – недостаточная взаимосвязанность (connectivity). Страны Центральной Азии мало торгуют и сотрудничают между собой. Соответственно, нужно снижать барьеры для торговли и передвижения людей, в идеале – совсем снять внутренние границы, но с сохранением полных национальных суверенитетов. Также нужны прозрачные экономические границы в сторону Китая, Афганистана и Ирана. Получается, что идеал – открытый регион с активной внутренней торговлей и вовлеченный в торговый обмен с Южной Азией, Китаем и Ближним Востоком. Такое транзитно-транспортное видение будущего Центральной Азии, впрочем, предполагает, что эта часть мира в основном экспортирует природные ресурсы и импортирует промышленные товары. Это оставляет открытым вопрос о создании достаточного количества рабочих мест, чтобы обеспечить приемлемый уровень занятости для растущего местного населения.

Сейчас проблема занятости во многом решается за счет массовой трудовой миграции в Россию, где общее число приезжих, по неофициальным оценкам, составляет 4–5 млн человек, то есть почти 10% всего населения Центральной Азии. Для Киргизии и Таджикистана этот фактор особенно значим. Однако Россия, очевидно, будет ужесточать доступ мигрантов на свой рынок труда, обставлять это дополнительными условиями. К тому же экономический кризис уже привел к оттоку рабочей силы.

Таким образом, Москва пытается сформировать новый проект региональной интеграции через ТС к ЕЭП с укреплением внешних экономических границ, которые стимулировали бы реиндустриализацию, а значит, были бы достаточно жесткими. Этот подход резко контрастирует с американскими планами для Центральной Азии, которые предполагают, что регион должен быть экономически полностью открыт. Государства же там заинтересованы в ТС и ЕЭП, но внешние экономические границы укреплять не хотят.

Россия. Казахстан. Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363818 Иван Сафранчук

Вдвоем на «хартленде»

Петр Стегний

Россия и Турция углубляют стратегическую глубину

П.В. Стегний – доктор исторических наук, чрезвычайный и полномочный посол, член Российского совета по международным делам.

Резюме Не окажется ли Турция для России второй Украиной? Спекуляции преждевременны. Сегодня выбор новой страны-транзитера для энергоносителей в Европу выглядит стратегически обоснованным.

Визит Владимира Путина в Турцию в декабре 2014 г. едва ли не день в день совпал с первым в истории визитом президента России в Анкару в декабре 2004-го и увенчал десятилетний цикл беспрецедентно активного периода в российско-турецких отношениях «эпохи Путина–Эрдогана». Итоги показывают, что достигнутый уровень многопланового партнерства не предел, в нем заложен запас прочности, позволяющий говорить о появлении элементов стратегического взаимодействия.

Это, разумеется, не означает, что в отношениях царит тишь да благодать. Проблем – и старых, и новых, связанных с возрастанием объемов сотрудничества, – хватает. Две страны занимают контрастные позиции по таким вопросам, как размещение на турецкой территории элементов американской ПРО, сирийский кризис, воссоединение Крыма с Россией. Список можно продолжать – было бы странно, если бы Турция, член НАТО, действовала, игнорируя фактор блоковой солидарности.

Важнее, однако, другое. Москва и Анкара научились уважать интересы друг друга, даже если они расходятся. Это, собственно, и показала итоговая пресс-конференция Владимира Путина и Реджепа Эрдогана, в ходе которой президенты не стремились публично демонстрировать разногласия по Сирии или Украине. Более того, выразив заинтересованность в расширении объемов поставок сельскохозяйственных и потребительских товаров в Россию, Турция подчеркнуто дистанцировалась от санкционного давления Евросоюза и США. С учетом этого решение о переориентации газопровода «Южный поток» с Болгарии на Турцию воспринято в мире как стратегический ход, который может иметь важные последствия не только для энергетики, но и для архитектуры безопасности в обширном регионе Евразии.

«Стратегическая глубина» российско-турецких отношений

После 1991 г. российско-турецкие отношения прошли большой и сложный путь, в котором четко выделяются два этапа – до и после прихода к власти в Турции Партии справедливости и развития (ноябрь 2002 г.). Качественные позитивные сдвиги наметились после распада Советского Союза и коренного перелома геополитической ситуации в мире. Возникли (и были частично реализованы) предпосылки для перехода от многовекового политического соперничества к добрососедству и взаимовыгодному сотрудничеству. Встречное движение сдерживалось рядом факторов, прежде всего дефицитом взаимного доверия, обусловленного инерцией подозрительности холодной войны. В Москве нервно реагировали на попытки Анкары в 1990-е гг. заполнить вакуум власти на постсоветском пространстве (активность в Средней Азии, Пакт стабильности на Кавказе Сулеймана Демиреля, деятельность «гюленовских школ» в Поволжье). В Турции опасались возрождения российских имперских рефлексов, что выразилось, в частности, в фактической поддержке сепаратистов во время первой чеченской войны. Стабилизирующую роль сыграли два обстоятельства: стратегическая договоренность 1997 г. о строительстве газопровода «Голубой поток» и нараставшая активность турецкого и российского бизнес-сообществ, сыгравших ведущую роль в создании прочного фундамента межгосударственного сотрудничества.

Характер второго этапа отношений Москвы и Анкары определила прежде всего схожесть подходов как к двусторонним отношениям, так и к базовым параметрам миропорядка, основанного на поиске самостоятельных путей в быстро меняющемся многополярном мире. Активно развивается политический диалог, в т.ч. в формате Совета сотрудничества высшего уровня, Совместной группы стратегического планирования во главе с министрами иностранных дел, сформирован Форум общественности, регулярно проводятся заседания Межправительственной комиссии по торгово-экономическому и культурно-гуманитарному сотрудничеству. С 2002 г. в пять раз (с 6,8 до 34 млрд долларов) вырос объем товарооборота, развивается сотрудничество в ключевых отраслях экономики, включая энергетику, растет объем взаимных инвестиций.

Ключевое значение имеет достигнутый уровень координации на постсоветском пространстве, в Черноморском регионе, на Ближнем и Среднем Востоке. Пожалуй, главное достижение – устойчивость связей, выдержавших ряд непростых проверок на прочность: от реакции на американское вторжение в Ирак в 2003 г. и грузино-осетинский конфликт 2008 г. до воссоединения Крыма с Россией.

Главной особенностью современной системы глобальной безопасности турки считают отсутствие согласованного международного понимания ее базовых аспектов. Противодействие новым вызовам и угрозам происходит прагматически, в рамках тактических договоренностей ведущих держав. Перспективу выхода на уровень глобального взаимодействия Анкара связывает со становлением многополярного мира, обновлением концепции евроатлантической солидарности в сторону большей самостоятельности стран-членов. Турция не считает себя фланговой страной НАТО и исходит из того, что ее стратегический союз с Западом совместим с самостоятельной ролью в вопросах обеспечения безопасности в Черноморском регионе, в отношениях с Ираком, Ираном, Афганистаном, процессе ближневосточного урегулирования. По той же логике выстраиваются отношения с Россией, в т.ч. в вопросах поддержания стабильности в Причерноморье, на Южном Кавказе и в Центральной Азии, которые турки считают сферой исторически сложившихся общих интересов.

В ноябре 2013 г. после трехлетнего перерыва возобновились переговоры о членстве Турции в Евросоюзе, начатые в 2005 году. До настоящего момента завершены консультации только по одной из 14 обсуждавшихся глав («Наука и исследования»). Формальные камни преткновения – проблема Кипра, геноцид армян и курдский вопрос. На деле Турция воспринимает «Восточное партнерство» как проект, перечеркивающий ее европейскую перспективу.

Турецкая внешнеполитическая концепция «стратегической глубины» соединяет элементы умеренно-исламистских и современных западных подходов. Поставлена задача: к 2023 г., столетию кемалистской революции, Турция должна войти в десятку наиболее развитых экономик мира, стать лидером технологической модернизации в регионе. Анкара говорит о предпочтительности системного подхода перед кризисным реагированием, призывает выработать единые критерии урегулирования региональных конфликтов, приоритета использования «мягкой силы» при сохранении потенциала экономического и военного воздействия – реальная площадка для взаимодействия, в т.ч. в сфере превентивного миротворчества.

Вместе с тем турецкая внешнеполитическая практика далеко не всегда соотносится с объявленной стратегией. Если в теории турки, скорее, доктринеры, то на практике – жесткие прагматики, готовые отстаивать свои интересы и на противоходе с союзниками как на Востоке, так и на Западе.

Евразия с турецкой точки зрения

Для Турции, как и для России, характерно выраженное понимание своего уникального стратегического положения на стыке двух континентов и цивилизаций (своего рода евразийском «хартленде») как фактора, в значительной мере определяющего их роль в глобальной политике. Турки, однако, несколько иначе, чем мы, определяют границы евразийского пространства, входящего в сферу их непосредственных интересов. Наряду с традиционно важным для них Южным Кавказом и Центральной Азией сферой своих жизненных интересов они считают Ближний и Средний Восток. Китай и Восточная Азия, являющиеся для России перспективными евразийскими партнерами как в сфере безопасности, так и в экономике, имеют для Турции меньшее значение.

В отношении Кавказа и Центральной Азии правительство Эрдогана отошло от жестких националистических схем предшественников. Российские попытки стимулировать интеграционные процессы на постсоветском пространстве в Анкаре рассматривают под углом взаимодополняющих интересов двух стран. Вместе с тем сохраняются и элементы конкуренции, связанные с усилиями турок по развитию интеграционных структур, основанных на идее тюркского единства. В 2008 г. создана Парламентская ассамблея тюркоязычных стран, в 2009 г. – Совет сотрудничества тюркоязычных государств (Тюркский совет), объединивший под своей крышей все ранее имевшиеся тюркские организации. Одновременно Турция внимательно наблюдает за практическими шагами по созданию Евразийского экономического союза, деятельностью Шанхайской организации сотрудничества, в которой получила статус партнера по диалогу.

В Центральной Азии наиболее динамично развиваются отношения Турции с Казахстаном, который (наряду с Киргизией и Азербайджаном) является участником всех международных тюркских объединений. Отношения с Туркменистаном и Узбекистаном осложнены закрытостью этих государств, с Таджикистаном – этническими различиями. Турецкие интересы в Центральной Азии пересекаются с интересами Китая, хотя различные весовые категории позволяют избегать прямого соперничества. Примером могут служить китайская и турецкая концепции Шелкового пути. В качестве потенциального конкурента в ЦА турки рассматривают и Иран, предлагающий исламскую альтернативу влиянию Турции.

Специфика турецкого подхода не мешает Москве и Анкаре договариваться о решении общих задач в сфере безопасности, в частности, в связи с выводом из Афганистана американских войск.

Турция исторически глубоко вовлечена в ситуацию на Кавказе, имеет особые отношения с Азербайджаном («два государства – один народ»), болезненно воспринимающим любые попытки Анкары сблизиться с Арменией или Ираном. Нормализации турецко-армянских отношений препятствует вопрос о геноциде армян, по которому Ереван занимает непримиримую позицию, несмотря на компромиссные шаги турецкой стороны, а также проблема Нагорного Карабаха, в отношении которой Анкара испытывает сильное давление Азербайджана. Турция поддерживает тесные связи с Грузией в рамках инфраструктурных проектов, таких как нефтепровод Баку – Тбилиси – Джейхан (2006), газопровод Баку – Тбилиси – Эрзурум (2007), строящаяся железная дорога Баку – Тбилиси – Карс. Турция опасается втягивания в региональные конфликты, а в случае с Грузией чувствует себя зажатой между Россией и западными союзниками. В ходе российско-грузинского конфликта 2008 г. Анкара воздержалась от антироссийских заявлений, не позволила военным кораблям США войти в Черное море.

Потенциал российско-турецкого взаимодействия велик в вопросах поддержания стабильности в Черноморском регионе. Успешно развивается сотрудничество в сфере безопасности в рамках БЛЭКСИФОР и операции «Черноморская гармония», в основе которой единство подходов России и Турции к необходимости сохранения конвенции Монтрё. Принципиально важно, что подходы Анкары к обеспечению безопасности в Черноморском регионе силами прибрежных государств без внешнего вмешательства сохранились и после воссоединения Крыма с Россией, существенно изменившего стратегическую ситуацию в Черном море.

Турция категорически не приемлет американскую концепцию «Большого Ближнего Востока», усматривая в ней опасную угрозу передела региональных границ. Вместе с тем после начала «арабской весны» Анкара солидаризировалась с Западом в поддержке демократической трансформации Ближнего и Среднего Востока. На начальном этапе массовых народных выступлений в арабских странах правительство Эрдогана поддержало смену авторитарных режимов в Ливии, Йемене, Египте, Сирии, создало базы оппозиции на своей территории. Однако, когда «весна» начала трансформироваться в шиитско-суннитский конфликт, противостояние Ирана и Саудовской Аравии, обернувшись притоком боевиков-джихадистов в соседние с Турцией районы, Анкара предпочла вернуться к традиционному амплуа посредницы. Свою роль сыграли и не оправдавшиеся ожидания продвижения «турецкой модели» в качестве образца для стран победившей «весны».

Поддержка усилий Запада и регионалов по смене режима в Сирии связана, как представляется, со стремлением турок удержать контроль над курдской проблемой, для них прежде всего внутриполитической. Продолжая считать приоритетом устранение от власти Башара Асада, Анкара осторожно ведет себя в отношении сколачиваемой американцами коалиции по борьбе с «Исламским государством». После переворота в Египте в 2013 г. и провала «Братьев-мусульман» серьезно обострились отношения Анкары с Каиром.

Турция, в которой проживает почти 15 млн алевитов, против разрастания суннитско-шиитских противоречий, хотя реальное развитие ситуации вовлекает ее в обостряющееся противоборство между лидерами суннитского и шиитского мира – Саудовской Аравией и Ираном. На критическом этапе развития обстановки вокруг Ирана в 2013 г. Анкара демонстративно дистанцировалась от возможного израильского удара. Это еще более осложнило затянувшийся конфликт Анкары с Тель-Авивом.

В целом конфликта стратегических интересов России и Турции на Южном Кавказе, в Центральной Азии, да и на Ближнем и Среднем Востоке, нет. Более того, российско-турецкие интересы совпадают в главном – поддержании политической стабильности в Евразии при недопущении или хотя бы ограничении проникновения в эти регионы внерегиональных сил.

Вызов «Южного потока»

Главный сюрприз декабрьского визита Путина – заявление о переориентации газопровода «Южный поток» с Болгарии на Турцию – особой неожиданностью для специалистов не стал. Решение, принятое президентами России и Турции, логично вытекает из острых перипетий многолетней войны за пути доставки энергоносителей из Прикаспийского региона, Ближнего и Среднего Востока в Европу. Масштаб и остроту борьбы, от исхода которой во многом зависит геополитический облик Евразии, определили стратегические интересы ведущих глобальных игроков – России, Евросоюза и США, в меньшей степени – Китая. Смысл ее состоял в том, что контроль над газопроводами Восток – Запад стремились монополизировать Соединенные Штаты, со временем поддержанные ЕС. Задача формулировалась просто: энергоносители из Прикаспия и региона Ближнего и Среднего Востока должны проходить в обход территории России, которой оставлялась возможность прокладки новых трубопроводов по линии Север – Юг. Сложившуюся еще в советские времена систему доставки российского природного газа в Европу, которая шла в основном через Украину, ни Вашингтону, ни Брюсселю из прагматических соображений трогать до поры до времени было невыгодно. Отсюда, конспективно говоря, и возникла геоэнергетическая подоплека кризиса вокруг Украины.

Существенно, что первые крупные сбои в поставках российского газа в Европу через Украину совпали с первым киевским Майданом 2004 года. Среди стран, пострадавших от несанкционированного использования Киевом российского газа, проходящего через Украину, стала и Турция, часть поставок в которую шли через систему Трансбалканского газопровода. Следствием ряда кризисов и стала идея прокладки газопроводов в обход Украины. Строительство «Северного потока», в котором была заинтересована такая мощная страна, как Германия, прошло не без трудностей, но завершилось успешно, обезопасив cевер Европы от капризов Киева. С «Южным потоком», решение о строительстве которого принято в 2007 г., параллельно с северной веткой, дело обстояло значительно сложнее. Его мощность должна была составить 63 млрд кубометров в год (примерно столько требовалось, чтобы избавиться от необходимости использовать украинский транзит). Имелось в виду, что трубопровод позволит диверсифицировать маршруты доставки российского газа в Европу, снизить зависимость поставщиков и покупателей от стран-транзитеров, в первую очередь от Украины.

ЕС, ссылаясь на принятый им Третий энергопакет, с самого начала создавал искусственные сложности для строительства «Южного потока». Их подоплеку раскрыл в январе 2011 г. еврокомиссар по энергополитике Гюнтер Эттингер, прямо заявивший, что суммарная пропускная способность газопроводов «Северный поток» и «Южный поток» составит 118 млрд кубометров, что позволит России поставлять газ в Европу без помощи Украины. Таким образом, образовался еще один узелок в цепи, плотно привязавшей украинский кризис к западным интересам в сфере энергетики.

Между тем еще на этапе принятия решения в России обсуждались два основных варианта маршрута «Южного потока», один из которых мог пройти через территорию Турции. Но в то время, в 2006 г., на пике наших отношений с Евросоюзом, подошедших к стадии создания четырех «общих пространств», приняли «проевропейское» решение, продиктованное в первую очередь попыткой застраховать сотрудничество с Европой от колебаний политической конъюнктуры на Украине. Полемизируя с евроскептиками, российские руководители в тот период говорили, что поставки энергоносителей не могут рассматриваться в качестве средства политического давления хотя бы потому, что в случае прямых поставок поставщик газа в той же мере зависит от потребителя, что и потребитель от поставщика.

Однако после того как в ноябре 2013 г. Виктор Янукович отложил подписание соглашения об интеграции Украины с ЕС, Европа и стоящие за ней американцы перестали воспринимать рациональные аргументы. В апреле 2014 г. Европарламент высказался против строительства «Южного потока», а в сентябре принял резолюцию «Положение на Украине и состояние отношений между Европейским союзом и Россией», в которой призвал переосмыслить отношения с Россией, отказаться от концепции стратегического партнерства и отменить запланированные соглашения в энергетической отрасли, в т.ч. по «Южному потоку». За три месяца до этого премьер-министр Болгарии после встречи с американскими конгрессменами сообщил о приостановке работ по строительству газопровода.

В этих условиях заявление Путина в Анкаре о том, что Россия отказывается от строительства «Южного потока» в связи с неконструктивной позицией Евросоюза, носило вынужденный и, по существу, безальтернативный характер. В тот же день «Газпром» и турецкая корпорация «Боташ» подписали меморандум о взаимопонимании по строительству газопровода через Черное море в направлении Турции. Пропускную способность решено сохранить на прежнем уровне – 63 млрд кубометров в год, из которых 14 млрд получит Турция, а остальной объем будет доставляться на границу Турции и Греции, где предусмотрена «точка сдачи». Предполагается, что продолжение трубопровода построят европейские компании в каждой заинтересованной стране по отдельности. Тем самым соблюдается требование Третьего энергопакета, принятого Еврокомиссией.

Эксперты указывают, что в наибольшей степени от переориентации «Южного потока» выигрывает Анкара. Это верно. Турция, имеющая нефтяной узел в порту Джейхан на побережье Средиземного моря, становится основным транзитером и «голубого топлива». По ее территории пройдет Трансанатолийский газопровод (ТАНАП), по которому в Европу будет поставляться газ с месторождения Шах-Дениз в Азербайджане, а в перспективе, возможно, и из Туркменистана. Уже действуют газопроводы Баку – Тбилиси – Эрзерум и Киркук – Джейхан, по которому газ идет из иракского Курдистана. В перспективе можно будет говорить о транспортировке через Турцию и иранского, и катарского газа. Российский газ, который может начать поступать в Турцию по третьему газопроводу из России (наряду с «Голубым потоком» и Трансбалканским газопроводом), способен превратить Турцию в крупнейшего газового транзитера с соответствующим увеличением ее регионального, да и глобального веса.

Не окажется ли Турция для России второй Украиной? Спекуляции на этот счет преждевременны. Пока принято только политическое решение о прекращении строительства «Южного потока» через Болгарию. Остальное зависит не столько от России, сколько от ее партнеров в Европе. В любом случае, однако, выбор Турции как страны-транзитера для доставки российских энергоносителей в Европу выглядит стратегически обоснованным.

Россия. Турция > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363817 Петр Стегний

Оставить Запад позади

Ханс Кунднани

Германия смотрит на Восток

Ханс Кунднани – директор по исследованиям Европейского совета по международным делам, автор книги «Парадокс германской силы».

Резюме Постзападная Германия может повести за собой значительную часть Европы, в особенности страны Центральной и Восточной Европы, экономики которых тесно связаны с германской.

Статья была опубликована в журнале Foreign Affairs, № 1, 2015 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Аннексия Крыма Россией в марте 2014 г. стала стратегическим ударом для Германии. Российская агрессия неожиданно поставила под угрозу европейскую архитектуру безопасности, которую Германия принимала как данность с момента окончания холодной войны. Берлин потратил два десятилетия, пытаясь укрепить политические и экономические связи с Москвой, но действия России на Украине позволяли предположить, что Кремль больше не заинтересован в партнерстве с Европой. Несмотря на зависимость Германии от российского газа и значимость России для немецких экспортеров, канцлер Ангела Меркель в конечном итоге согласилась ввести санкции против России и помогла убедить других членов ЕС в необходимости этих мер.

Тем не менее украинский кризис вновь поставил на повестку дня старый вопрос об отношении Германии к остальному Западу. Когда в апреле телерадиокомпания ARD спросила немцев о том, какую роль их страна должна играть в кризисе, только 45% хотели, чтобы Германия примкнула к своим партнерам по ЕС и НАТО; 49% считали, что надо выступить посредником между Россией и Западом. В мае в еженедельнике Der Spiegel появилась редакционная статья, предупреждающая о том, что Германии не стоит отворачиваться от Запада.

Реакцию Германии на украинский кризис можно понять, учитывая длительное ослабление Westbindung – послевоенной интеграции страны с Западом. Падение Берлинской стены и расширение Евросоюза освободило страну от необходимости полагаться на США в вопросах защиты от мощного Советского Союза. В то же время ориентированная на экспорт немецкая экономика стала все больше зависеть от спроса на развивающихся рынках, включая Китай. Хотя Германия по-прежнему придерживается обязательств по европейской интеграции, приведенные выше факторы позволяют предположить возможность постзападной внешней политики Берлина. Такой сдвиг имел бы серьезные последствия. Учитывая возросшее влияние Германии внутри Европейского союза, отношения страны с остальным миром в значительной степени определят политику Европы.

Германский парадокс

У Германии всегда были сложные отношения с Западом. С одной стороны, многие политические и философские идеи, ставшие ключевыми для Запада, зародились именно там благодаря таким мыслителям эпохи Просвещения, как Иммануил Кант. С другой стороны, германская интеллектуальная история включает темные страницы, поставившие под угрозу западные нормы – как, например, волна национализма, возникшая в начале XIX века. Со второй половины XIX века немецкие националисты были склонны определять германскую идентичность как противоположность либеральным, рационалистическим принципам Французской революции и Просвещения. Кульминацией такой версии национализма стал нацизм, который немецкий историк Генрих Август Винклер назвал «апогеем германского отвержения западного мира». В этом заключается парадокс Германии: будучи частью Запада, она бросила ему самый радикальный вызов изнутри.

После Второй мировой войны ФРГ участвовала в европейской интеграции, а в 1955 г., с эскалацией холодной войны, вступила в НАТО. В следующие 40 лет политика Westbindung, которая привела Германию к сотрудничеству и реализации совместных инициатив в сфере безопасности с ее западными союзниками, стала жизненной необходимостью, которая перевесила другие внешнеполитические цели. Германия продолжала определять себя как западную державу и в 1990-е годы. При канцлере Гельмуте Коле объединенная Германия согласилась перейти на евро. К концу десятилетия страна, казалось, смирилась с применением военной силы для исполнения своих обязательств как члена НАТО. После 11 сентября 2001 г. канцлер Герхард Шрёдер пообещал «безусловную солидарность» с США и направил германский контингент в Афганистан в рамках миссии НАТО.

Однако в последние 10 лет отношение Германии к остальному западному миру изменилось. Во время дискуссии о вторжении в Ирак в 2003 г. Шрёдер говорил о «германском пути», отличающемся от американского. С тех пор Берлин стал более жестко выступать против применения военной силы. Германия, видимо, решила, что правильный урок, который нужно извлечь из ее нацистского прошлого, – это не «Аушвиц никогда не должен повториться» (такой подход оправдывал в 1999 г. участие в натовском военном вмешательстве в Косово), а «война никогда не должна повториться». Немецкие политики, представляющие различные партии, сегодня определяют страну как Friedensmacht, «державу мира».

Германская приверженность миру заставила Евросоюз и Соединенные Штаты обвинить Берлин в отступничестве. Выступая в Брюсселе в 2011 г., министр обороны США Роберт Гейтс предупредил, что НАТО превращается в «двухуровневый альянс… есть те, кто хочет и может платить цену и нести бремя союзнических обязательств, и те, кто пользуется преимуществами членства, будь то гарантии безопасности или размещение штаб-квартиры, но не желает разделять риски и затраты». Он подверг особой критике тех членов НАТО, кто расходует на оборону меньше согласованного уровня в 2% от ВВП. Берлин тратит всего 1,3%. В последние несколько лет Франция также критиковала Германию за нежелание активно поддерживать военные миссии в Мали и Центрально-Африканской Республике.

Одна из причин, по которой Германия стала пренебрегать своими обязательствами в НАТО, заключается в том, что Westbindung больше не кажется стратегической необходимостью. После окончания холодной войны Евросоюз и Североатлантический альянс расширились и теперь включают государства Центральной и Восточной Европы. А это означает, что Германия «окружена друзьями», как выразился бывший министр обороны Германии Фолькер Рюэ, а не потенциальными военными агрессорами, и поэтому стране уже не нужно полагаться на Соединенные Штаты в вопросах защиты от Советского Союза.

В то же время германская экономика теперь более зависима от экспорта, особенно в незападные государства. В первом десятилетии этого века, пока внутренний спрос оставался низким, немецким производителям удалось вновь обрести конкурентоспособность, и роль экспорта стала расти. По данным Всемирного банка, доля экспорта в ВВП Германии подскочила с 33% в 2000 г. до 48% в 2010-м. Уже при Шрёдере внешняя политика стала базироваться в основном на экономических интересах и, в частности, на потребностях экспортеров.

Растущие антиамериканские настроения среди рядовых немцев также способствовали сдвигу во внешней политике. Кампания в Ираке вселила уверенность в том, что можно расходиться с США по вопросам войны и мира, а глобальный финансовый кризис 2008 г. дал основания не соглашаться и по экономическим вопросам. По мнению многих немцев, кризис продемонстрировал недостатки англо-саксонского капитализма и подтвердил правильность германской социальной рыночной экономики. Когда в 2013 г. вскрылись факты о том, что Агентство национальной безопасности США вело наблюдение за немцами и прослушивало мобильный телефон Меркель, антиамериканские настроения усугубились. Многие немцы сегодня заявляют, что не разделяют американские ценности, а некоторые даже утверждают, что такого не было и прежде.

Конечно, либеральная политическая культура, результат ее интеграции с Западом, никуда не денется. Однако важно понять, останется ли Германия в одном строю с западными партнерами и продолжит ли выступать за западные нормы теперь, когда ее экономический рост в значительной степени зависит от незападных стран. Самая драматичная демонстрация того, как может выглядеть постзападная внешняя политика, произошла в 2011 г., когда Германия воздержалась при голосовании в Совете Безопасности ООН по военному вмешательству в Ливии и примкнула к Китаю и России, а не к Франции, Великобритании и США. Некоторые германские государственные деятели отрицали, что это решение является предвестником определенной тенденции. Но опрос, проведенный вскоре после голосования внешнеполитическим журналом Internationale Politik, показал, что немцы разделились на три группы. Одни полагают, что нужно продолжать взаимодействие преимущественно с западными партнерами; другие – за сотрудничество с такими державами, как Китай, Индия и Россия; третьи – за тесные контакты и с теми, и с другими.

Новая Ostpolitik

Германский курс в отношении России уже давно базируется на политической вовлеченности и экономической взаимозависимости. Став канцлером ФРГ в 1969 г., Вилли Брандт стремился установить баланс между Westbindung и более открытыми отношениями с Советским Союзом и предложил новый подход, который получил название Ostpolitik (Восточная политика). Брандт считал, что расширение политических и экономических связей между двумя державами может в конечном итоге привести к объединению Германии, его советник Эгон Бар называл эту стратегию «преобразования через сближение».

После окончания холодной войны экономические связи между Германией и Россией продолжали расширяться. Не забывая о Восточной политике Брандта, Шрёдер начал проводить линию «преобразования через торговлю». Немецкие руководители и в особенности социал-демократы активно продвигали «партнерство ради модернизации», в рамках которого Германия предоставляла бы России технологии для совершенствования ее экономики – а в идеале и политики.

Эти связи помогают объяснить первоначальное нежелание Германии вводить санкции после вторжения России на Украину в 2014 году. Решая, следовать ли примеру Соединенных Штатов, Меркель оказалась под давлением влиятельных лоббистов немецкой промышленности, в первую очередь Восточного комитета германской экономики, представители которого утверждали, что санкции больно ударят по Германии. Демонстрируя поддержку российского президента, исполнительный директор Siemens Джо Кэзер встретился с Владимиром Путиным в его подмосковной резиденции вскоре после аннексии Крыма. Кэзер заверил Путина, что его компания, которая ведет бизнес в России на протяжении 160 лет, не допустит, чтобы «краткосрочная турбулентность», как он охарактеризовал кризис, навредила отношениям. В колонке в Financial Times в мае генеральный директор Федерации промышленности Германии Маркус Кербер написал, что бизнес поддержит санкции, но сделает это с «тяжелым сердцем».

Серьезная зависимость от российских энергоресурсов также вынуждала Берлин уклоняться от санкций. После катастрофы на японской АЭС «Фукусима» в 2011 г. Германия приняла решение о скорейшем выводе из эксплуатации своих атомных электростанций и в результате усугубила зависимость от российского газа. К 2013 г. российские компании на 38% обеспечивали Германию нефтью и на 36% газом. Поставки можно диверсифицировать за счет альтернативных источников энергоресурсов, но процесс, скорее всего, займет десятилетия. Поэтому в краткосрочной перспективе Германия не хотела конфликтовать с Россией.

Поддержав санкции, Меркель столкнулась с несогласием не только промышленников, но и германского общества. Хотя США и ряд европейских стран обвиняли правительство Германии в слишком сдержанной позиции по России, в стране многие считали, что власти действуют чересчур агрессивно. Например, когда немецкий журналист Бернд Ульрих призвал к более жестким действиям против Путина, на него обрушился шквал писем с обвинениями в разжигании войны. Даже глава МИД Франк-Вальтер Штайнмайер, явно симпатизирующий России, столкнулся с аналогичными обвинениями. Разоблачения слежки АНБ только усилили симпатии к России. Как отмечал Ульрих в апреле 2014 г., «когда российский президент говорит, что ощущает притеснения со стороны Запада, многие здесь думают: “и мы тоже”».

Такая форма идентификации с Россией имеет глубокие исторические корни. В 1918 г. Томас Манн в своей книге «Размышления аполитичного» отмечал, что германская культура отличается от культур других западных стран, включая Францию и Великобританию, и даже превосходит их. Она, утверждал писатель, находится где-то между русской культурой и культурами остальной Европы. В последние месяцы такая идея пережила драматичное новое рождение. Историк Винклер в журнале Der Spiegel в апреле 2014 г. подверг критике так называемых «понимающих Россию» (Russlandversteher) – немцев, выражающих поддержку России, – за реанимацию «мифа о связи русской и немецкой души».

Таким образом, вырабатывая ответ на аннексию Крыма, Меркель пришлось балансировать на грани фола. Она стремилась как можно дольше сохранить возможность политического решения, ведя длительные телефонные беседы с Путиным и отправляя Штайнмайера в Москву и Киев. Только после того как 17 июля 2014 г. был сбит (предположительно пророссийскими сепаратистами) авиалайнер «Малайзийских авиалиний», германские официальные лица посчитали возможным занять более жесткую позицию. С этого момента поддержка санкций в обществе оставалась умеренной. Августовский опрос ARD показал, что 70% немцев поддерживают второй раунд европейских санкций против России, включающий запрет выдачи виз и замораживание активов ряда российских бизнесменов. Но только 49% заявили, что поддерживать санкции, даже если они ударят по экономике Германии, а при третьем раунде санкций это наверняка произойдет.

Поддержка в обществе может уменьшиться, если Германия погрузится в рецессию, как прогнозируют многие аналитики. Бизнес неохотно, но принял санкции, однако продолжает лоббировать их смягчение. В то время как экономические интересы оказываются под угрозой, Германия четко дает понять, что военные варианты вообще не рассматриваются. Накануне саммита НАТО в Уэльсе в сентябре Меркель выступила против планов альянса обеспечить постоянное присутствие в Восточной Европе, которое, как она заявила, нарушает Основополагающий акт Россия – НАТО 1997 года. Иными словами, у Берлина может не хватить стойкости, чтобы проводить политику сдерживания в отношении России.

Переориентация на Китай

Германия также сблизилась с Китаем, и это, возможно, еще более существенный предвестник постзападной внешней политики. Как и в случае с Россией, Берлин извлек пользу из укрепления экономических связей с КНР. В последние 10 лет немецкий экспорт в Китай рос по экспоненте. К 2013 г. он достиг 84 млрд долларов, что почти вдвое превышает германский экспорт в Россию. Китай действительно стал вторым крупнейшим рынком Германии за пределами ЕС и вскоре может опередить США. Китай уже крупнейший рынок для Volkswagen, ведущего автопроизводителя, и Mercedes-Benz S-класса.

Отношения между Берлином и Пекином только укрепились после финансового кризиса 2008 г., когда оба государства оказались по одну сторону в дебатах о глобальной экономике. Оба оказывали дефляционное давление на торговых партнеров, критиковали американскую политику количественного смягчения и сопротивлялись призывам Вашингтона принять меры, чтобы скорректировать макроэкономический дисбаланс в глобальной экономике. Одновременно державы сблизились и политически. В 2011 г. страны начали проводить ежегодные консультации на уровне правительств. Китай впервые вышел на подобные широкомасштабные переговоры с другой страной.

Для Германии отношения в первую очередь являются экономическими, а для Китая, который хочет, чтобы сильная Европа стала противовесом Соединенным Штатам, важен стратегический аспект. Пекин может рассматривать Германию как ключевой элемент такой Европы, отчасти потому что ее влияние в Старом Свете растет, а кроме того – предпочтения Германии Китаю ближе, чем устремления других членов Европейского союза, включая Францию и Великобританию.

Связи Берлина и Пекина укрепляются на фоне ужесточения подхода Вашингтона к КНР в рамках американской политики концентрации на Азии – и это может стать серьезной проблемой для Запада. Если США вступят в конфликт с Китаем по вопросам экономики или безопасности (например, в ситуации «азиатского Крыма») есть реальная возможность того, что Берлин сохранит нейтралитет. Некоторые германские дипломаты в Китае уже начали дистанцироваться от Запада. Так, в 2012 г. посол Германии в Пекине Михаэль Шефер заявил в интервью: «Я думаю, что больше не существует такого понятия, как Запад». Учитывая растущую зависимость от китайского рынка, можно предположить, что введению санкций против Китая германские бизнесмены станут противодействовать активнее, чем в случае с Россией. Правительство Германии еще менее охотно пойдет на жесткие меры, чем в ходе украинского кризиса, и это чревато более серьезными трещинами в отношениях внутри Европы и между Европой и Америкой.

Германская Европа

Опасения по поводу нейтралитета Германии не новы. В начале 1970-х гг. Генри Киссинджер, занимавший тогда пост помощника президента США по национальной безопасности, предупреждал, что Восточная политика ФРГ сыграет на руку Советскому Союзу и поставит под угрозу трансатлантическое единство. Он утверждал, что тесные экономические связи с СССР усугубят зависимость Европы от ее восточного соседа и таким образом подорвут единство Запада. Опасность, которую предвидел Киссинджер, заключалась не в том, что ФРГ может выйти из НАТО, скорее, как он писал в мемуарах, опасения вызывало, что Германия «будет избегать конфликтов за пределами Европы, даже если они затрагивают фундаментальные интересы безопасности». К счастью для Вашингтона, холодная война сдерживала эти импульсы, пока Западная Германия полагалась на США в вопросах защиты от СССР.

Однако сейчас Германия занимает ключевую, более мощную позицию в Европе. Во времена холодной войны ФРГ была слабым государством на окраине будущего Евросоюза, но объединенная Германия сегодня – одна из самых мощных (если не самая) из держав объединения. Учитывая эту позицию, постзападная Германия может повести за собой значительную часть Европы, в особенности страны Центральной и Восточной Европы, экономики которых тесно связаны с германской. Если Великобритания покинет ЕС, еще вероятнее, что союз будет следовать предпочтениям Германии, особенно в том, что касается России и Китая. В этом случае не исключен конфликт Европы с США – и тогда Запад переживет раскол, от которого может и не оправиться.

Германия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363813 Ханс Кунднани

Как Россия потеряла Германию

Штефан Майстер

И как она может ее вернуть

Штефан Майстер – руководитель исследований Восточной Европы, России и Центральной Азии Германского общества внешней политики.

Резюме Растущая политизация и секьюритизация всех областей германо-российских отношений знаменуют конец Восточной политики, которую Германия проводила после холодной войны.

Кризис на Украине высветил три основополагающих факта, касающихся внешней политики Евросоюза.

Во-первых, ЕС в целом не является ключевым игроком, способным справиться с урегулированием, сдвинуть мирный процесс с мертвой точки или вести переговоры с Россией. Переговоры скорее двигает коалиция отдельных стран-членов. До сих пор единственным исключением был энергетический сектор, где Еврокомиссия играла ключевую роль посредника между Украиной и Россией относительно поставок газа зимой этого года. Однако это в основном заслуга бывшего комиссара ЕС по энергетике Гюнтера Эттингера.

Во-вторых, основные западные игроки при разрешении данного кризиса – не Соединенные Штаты или НАТО. Президент Барак Обама сделал краеугольным камнем своей политики санкции против России и выражение символической поддержки союзникам в Европе, особенно балтийским странам и Польше, а также новому правительству Украины. Но Вашингтон считает, что ответственность за разрешение кризиса лежит на Евросоюзе в целом и на Германии в частности. Однако санкции не подменят собой активную политику. Незаинтересованность Обамы в переговорах с Владимиром Путиным показывает, что он рассматривает этот кризис скорее как средство демонстрации соотечественникам своей жесткости во внешней политике. Экономические издержки и риски для безопасности США гораздо ниже, чем в случае с Евросоюзом. С точки зрения Соединенных Штатов, Европе следует больше думать о собственной безопасности и наращивать оборонный бюджет. НАТО приостановила сотрудничество с Россией и снизила взаимодействие до минимального уровня. В этом смысле альянс скорее можно рассматривать как инструмент защиты европейских стран от российских провокаций, нежели как платформу для поиска выхода.

В-третьих, Германия с самого начала взяла на себя роль лидера во всех переговорах. В феврале 2014 г. она реанимировала Веймарский треугольник, пытаясь вместе с Францией и Польшей остановить раскручивание спирали насилия между украинскими силами безопасности и Майданом. В июне во время празднования 70-летия высадки союзников в Европе она сыграла главную роль в создании Францией, Россией и Украиной «нормандского формата». Кроме того, канцлер Ангела Меркель и министр иностранных дел Франк-Вальтер Штайнмайер регулярно поддерживают контакты с президентом Путиным и министром иностранных дел Сергеем Лавровым. В то же время канцлер одобрила санкции против России после аннексии Крыма и поддержки войны на части территории Донбасса. Именно Меркель объединила страны Европейского союза в их решимости ужесточить давление после незаконных выборов в Донецкой и Луганской областях в ноябре 2014 года.

Новая роль Германии в мире

Конфликт на Украине разворачивается в то время, когда политическая элита Германии активно формулирует более эффективную и творческую внешнюю политику не только в Европе, но и в мире. Сигналом послужили выступления Штайнмайера, президента Йоахима Гаука и министра обороны Урсулы фон дер Лейен на Мюнхенской конференции по безопасности в начале 2014 года. Пересмотр внешней политики стал одной из главных задач Штайнмайера во время его нынешнего пребывания на посту министра иностранных дел.

Вне всякого сомнения, растущая экономическая и политическая мощь на фоне общего экономического и институционального кризиса Евросоюза усилила позиции Берлина в Европе. Хотя Германия всегда определяла себя как экономическую державу, в последние годы активизировалось обсуждение и ее внешнеполитического профиля. Политическая элита осознает: страна должна брать больше международной ответственности за урегулирование кризисов и миротворчество. Это связано и с экономическими интересами Германии, которой для процветания нужны стабильные и открытые рынки, власть закона и функционирующая государственность. Тот факт, что переосмысление внешней политики происходит на фоне растущего скептицизма немецкой общественности относительно участия Германии в международных конфликтах или даже военных миссиях, является вызовом внешнеполитическому истеблишменту.

Нелишне обратить пристальное внимание на общественное мнение. Опрос, опубликованный Фондом Кёрбера в мае 2014 г., показывает, что 60% немцев против более активного участия Германии в мировой политике, тогда как 37% поддерживают такую роль. Это почти прямо противоположно тому, что выявил опрос 1994 г., когда 62% граждан выступали за большую активность Германии во внешней политике, а 37% возражали. Отвечая на вопрос о приоритетах немецкой внешней политики, респонденты сейчас поставили на первое место защиту прав человека (66%), на второе – охрану окружающей среды и борьбу с изменением климата (59%), на третью позицию – обеспечение энергетической безопасности (57%). Отстаивание экономических интересов Германии оказалось лишь на 13-м месте (25%), после поддержки более слабых стран в случае внешней агрессии против них (26%).

За исключением вопросов, связанных с обеспечением энергетической безопасности, исследование свидетельствует о явном неодобрении российской политики. Опрос Алленсбаха в апреле 2014 г. для газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung продемонстрировал резкое снижение поддержки более тесного сотрудничества с Россией (32% по сравнению с 55% в 2009 г.). Он также показал все более негативное восприятие Владимира Путина, популярность которого в немецком обществе достигла самого низкого уровня с 2000 г. (65% опрошенных высказались о нем отрицательно).

Почему меняются взаимоотношения

Пересмотр политики в отношении России стал частью текущей ревизии, проводимой Министерством иностранных дел Германии, но эмоциональный тон дискуссии показывает, как важны отношения с Москвой и до какой степени они поляризованы. Отчуждение начало расти после окончания президентского срока Дмитрия Медведева, став особенно явным с возвращением Владимира Путина в президентское кресло в 2012 году. Когда в 2005 г. канцлером Германии вместо Герхарда Шрёдера стала Ангела Меркель, изменилась не только атмосфера. Важность России для немецкого руководства заметно снизилась. Отчасти это было вызвано весьма скромными успехами в улучшении делового климата в России, застоем в борьбе с коррупцией и отсутствием прогресса по установлению верховенства закона, а также растущим напряжением в странах, являющихся соседями России и Германии. Но в первую очередь именно кризис на Украине и аннексия Крыма положили конец российской и восточной политике Германии, проводившейся после холодной войны. Провал «партнерства ради модернизации» – поражение политических наследников Вилли Брандта, которые продолжали его восточную политику 1970-х гг., служившую их политическим целям еще четверть века после падения Берлинской стены. «Перемены через сближение» – ключевой лозунг, призванный поддерживать демократизацию, правовое государство и интеграцию России в Европу через экономическое сотрудничество.

Полная утрата доверия к нынешнему российскому руководству и особенно ухудшение личных отношений между Меркель и Путиным сильно повредили двусторонним связям. Для немецкой политической элиты катаклизм на Украине стал кризисом отношений с Россией – проверкой всех существующих предположений суровой реальностью. Украина превратилась в лакмусовую бумажку, показывающую общее состояние отношений с Россией. В результате даже самый убежденный немецкий социал-демократ вынужден признать, что по фундаментальным вопросам Москва и Берлин не разделяют общих ценностей и интересов. Внутренняя и внешняя политика современной Германии опирается на правовой подход, при котором во главу угла ставится верховенство закона и защита международного права. Для немецкой политической элиты, остро реагирующей на уроки нацистского прошлого, нарушение Россией международного права и посягательство на суверенитет другой страны, как это произошло в случае с аннексией Крыма, неприемлемы. Это ключевой посыл, даже если некоторые слои общества и деловые круги не вполне согласны с последовательной политикой Меркель.

Пересмотр Германией курса в отношении России

В такой проверке реальностью есть и положительный момент: Германия избавилась от наивных ожиданий и после многих лет заблуждений уяснила, в чем заключаются интересы России. При этом долгосрочная цель сохраняется: поддержка стабильности и процветания в Европе. Нельзя и дальше пытаться «помочь России стать похожей на нас». Оглядываясь назад, мы понимаем, что эта политика не соответствовала целям Путина: защищать любой ценой сферу влияния Москвы, даже если это противоречит экономической логике и выгоде.

Сегодня налицо все основания для более прагматичного курса. Переосмысление германским политическим истеблишментом отношения к России прошло три этапа. Во-первых, отказ Дмитрия Медведева от второго президентского срока и возвращение Путина в 2012 г. разочаровали немецкую элиту, возлагавшую большие надежды на риторику Медведева о модернизации. Во-вторых, аннексия Крыма вызвала глубокий шок, заставивший германское внешнеполитическое ведомство переоценить политику Кремля и собственные предположения (т.е. растет осознание того, что российский президент совершенно иначе видит будущее европейского порядка). В-третьих, с ноября 2014 г. Германия приступила к третьему этапу разработки новой российской и восточной политики, отражающей изменившиеся условия, одновременно помогая Украине преодолеть последствия кризиса.

Пять важных моментов предопределят развитие событий в будущем.

Первый состоит в признании того, что Россия – не единственная страна на Востоке. Существуют также Украина, Белоруссия, Молдавия и другие постсоветские государства. Немцы, по сути, впервые рассматривают украинцев отдельно от россиян как народ, заинтересованный в европейской интеграции и разделяющий европейские ценности. Это по-своему всколыхнуло память о нацистских преступлениях в Европе: жертвами бесчеловечной кампании против Советского Союза были не только евреи и русские, но также украинцы, белорусы и многие другие народы. Такой взгляд подводит черту под восточной политикой Берлина последних двух десятилетий, которую можно охарактеризовать как «Россия превыше всего». Ей на смену приходят более сбалансированные отношения с другими постсоветскими странами. Следовательно, политика в отношении соседних с ЕС государств и, в частности, «Восточное партнерство» станет важнее для Германии – не в последнюю очередь потому, что Берлин заинтересован в стабилизации стран, являющихся непосредственными соседями Евросоюза.

Во-вторых, одна из мантр немецкой внешней политики заключалась в том, что мир и стабильность в Европе возможны только с Россией, но никак не против России. Теперь же немцы поняли, что в настоящий момент мира в Европе не может быть ни с Россией, ни против нее. Это означает, что Германия и другие страны Европейского союза должны иначе оценить риски. Им необходимо наращивать оборонный бюджет, чтобы защитить себя. В то же время среди политиков имеется четкий консенсус, что прямая военная поддержка Украины или интервенция ухудшат отношения с Москвой и не помогут в разрешении конфликта. Государствам Евросоюза придется разработать планы совершенствования самообороны с НАТО и без НАТО на случай различных жестких и мягких рисков безопасности. США продолжат играть важную роль в Европе в контексте альянса, но с их стороны заметно все меньше желания компенсировать ограниченные оборонные бюджеты стран – членов ЕС.

В-третьих, с учетом новых рисков безопасности подход Германии к отношениям с Россией в дальнейшем будет заключаться в «сотрудничестве там, где это возможно; снижении рисков и активной обороне там, где это необходимо», как выразился Карстен Фогт, в прошлом один из ведущих советников в области внешней политики. Это означает сочетание кооперации и сдерживания. Сотрудничество и взаимодействие с Россией всегда останется важной частью восточной политики Германии, но, как Меркель и Штайнмайер выяснили в последние месяцы, с российским руководством чрезвычайно трудно найти общий знаменатель, когда дело касается общих соседей. У немецких лидеров нет российских визави, которые были бы правомочны и заинтересованы говорить о том, как уменьшить урон. В то же время асимметричные войны на территории стран, являющихся и соседями Европы, российские пропагандистские кампании против многих государств – членов ЕС (в том числе и Германии) и нарастающая рецессия внутри России – угрозы европейской безопасности и стабильности, которые требуют новой реакции Берлина и Евросоюза.

Преимущественно внутренний экономический кризис в России видится особенно серьезной угрозой для стабильности. Вызван он не столько санкциями Евросоюза, сколько утратой рынками веры в способность Кремля реагировать на внутренние экономические и политические вызовы (в сочетании с растущей зависимостью экономики от падающих цен на нефть).

В-четвертых, с немецкой точки зрения, инструменты коллективной безопасности будут играть все более важную роль. Немцы исключают военное решение текущего конфликта. Нам придется заново договариваться с Россией о безопасности в Европе и совершенствовать инструменты, при помощи которых можно строить доверительные отношения. Но для Германии (и Евросоюза) это означает восстановление принципов Будапештского меморандума с акцентом на целостность границ, согласие с суверенитетом государств и отсутствие нового раздела Европы. Германия использует год председательства Сербии в ОБСЕ (2015 г.) и особенно собственное председательство в 2016 г. для укрепления роли этой организации в поддержании мира в Европе. Как указал министр иностранных дел Штайнмайер на совещании Совета министров ОБСЕ в декабре 2014 г., в краткосрочной перспективе Берлин воспользуется всеми имеющимися инструментами ОБСЕ для прекращения эскалации военных действий в Донбассе и обеспечения безопасности украинско-российской границы с помощью контактной группы и миссии мониторинга. В среднесрочной же перспективе ОБСЕ должна снова стать похожей на Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе: актуальным форумом для организации диалога, сотрудничества и принятия мер по укреплению доверия. ООН со своей стороны не может играть ключевую роль в этом конфликте, поскольку работа ее Совета Безопасности нередко блокируется его постоянными членами – Россией и США. Кроме того, было бы удивительно, если бы Москва согласилась на миротворческую миссию ООН, предполагающую размещение солдат из стран НАТО в непосредственной близости от российско-украинской границы.

Также возрастет роль НАТО как оборонительного альянса, призванного защищать своих членов от любых провокаций или угроз со стороны России и обеспечивать безопасность в соседних странах (также от имени государств, не входящих в альянс). В то же время Совет НАТО – Россия должен стать антикризисным форумом для общения, практического сотрудничества и выстраивания доверительных отношений, а также платформой для обмена между НАТО и ОДКБ.

В-пятых, Германии/ЕС придется заново определить свои интересы в Восточной Европе и научиться ориентироваться в новых условиях, установить, в каких областях сотрудничество с Россией возможно, а в каких нет. Это касается как Европы и наших общих соседей, так и остального мира. Целями остаются поиск совместного решения по Ирану, стабилизация обстановки в Сирии и Афганистане, а также борьба с исламистским террором. На этом фоне государства, соседствующие с Евросоюзом и Россией, становятся главной ареной столкновения и конфликта с Москвой. Интересы в этом регионе расходятся, хотя плодотворное сотрудничество в других местах возможно. В то время как Германия и ЕС стремятся к либерализации и демократизации таких стран, как Украина, Молдавия и Грузия, Россия хочет защищать свою сферу влияния и, похоже, предпочитает иметь вдоль своих границ непрозрачные и слабые государства.

Евразийский экономический союз (ЕАЭС) мог бы послужить инструментом взаимодействия между Брюсселем и Москвой. Но до тех пор, пока Россия будет рассматривать эту организацию в качестве протекционистского инструмента, направленного против стандартов Евросоюза и свободного рынка, трудно выработать общую позицию по зоне свободной торговли от Лиссабона до Владивостока. Не имеет смысла возрождать в рамках Евросоюз – ЕАЭС столь же бессмысленный инструмент, каким зачастую оказывались в недавнем прошлом саммиты ЕС – Россия. Нужна платформа для конкретных переговоров. Но для этого необходимо общее видение и планы.

Новое временное соглашение

Величайший вызов для обеих сторон – восстановить доверие и достичь нового временного соглашения. Целью правительства Германии не может быть новая Ялта. Это не сдерживание, основанное на очередном разделе Европы, а новые Хельсинкские договоренности, предусматривающие одинаковую безопасность для всех и признание суверенитета и границ каждого государства. Ялтинский тип соглашения еще больше изолирует Россию, ускорит ее экономический упадок и превратит наше общее окружение в хрупкую и опасную зону – едва ли это в интересах Германии. С другой стороны, отстаивание ценностей Хельсинкского акта будет отражать реалии XXI века, способствовать экономическому развитию и взаимозависимости в Европе, обеспечивать безопасность для всех и свободу передвижения.

Быть может, именно этого больше всего и боится нынешнее российское руководство: открытое общество и свободный обмен людьми, идеями и товарами. Для российских граждан это, вероятно, куда более привлекательно, чем экономический упадок, снижение благосостояния и безопасности на родине и в Европе.

Первый шаг для достижения этих целей – выполнение Минского соглашения. Москве, Киеву и сепаратистам следует предпринимать конкретные и видимые шаги для деэскалации конфликта на востоке Украины. Это означает отвод тяжелых вооружений с обеих сторон, четкую демаркацию границ сепаратистских регионов, размещение международных наблюдателей по обе стороны новой границы и прекращение поставки российских вооружений сепаратистам. Временное замораживание конфликта и сохранение Украиной нейтрального статуса по отношению к НАТО – приемлемые условия, если Москва прекратит свою асимметричную войну и военную помощь мятежникам. Все это могло бы положить конец второму и третьему этапу санкций, введенных как реакция на российские действия на востоке Украины. Конкретные и видимые шаги по деэскалации дали бы возможность укрепить или выстроить платформу для обсуждения будущего безопасности в Европе с Россией, а не наоборот. Принципы, которые должны лежать в основе всех нынешних переговоров, определены в Будапештском меморандуме 1994 г.: территориальная целостность и суверенитет Украины.

В давно ушедшем прошлом, в годы холодной войны, важными факторами укрепления доверия было сотрудничество в экономике и особенно энергетике. Сегодня они снова могли бы улучшить отношения в контексте консультаций с Евразийским экономическим союзом. Но без ясно выраженной готовности Москвы снизить градус противостояния на востоке Украины и прекратить провокации в других странах, которые являются нашими общими соседями, экономическое сотрудничество останется ограниченным. Растущая политизация и секьюритизация всех областей германо-российских отношений знаменуют конец восточной политики, проводившейся Германией после холодной войны. Возврат к практике отношений «как раньше» невозможен для обеих сторон. Но общей целью должна стать выработка прагматичного решения по Украине и новая модель для ЕС и России. Только это принесет мир, безопасность и благополучие во все регионы Европы.

Германия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363812 Штефан Майстер

Не просто ухаб на дороге

Ханс-Йоахим Шпангер

Германо-российский кризис внутри большого кризиса

Ханс-Йоахим Шпангер – член исполнительного комитета Франкфуртского института исследований мира.

Резюме Германия не собирается быть главным противником России в Европе, а останется главным участником диалога с ней на континенте – и Москве стоит этим воспользоваться.

Крепнет ощущение, что особые российско-германские отношения, которые установились после окончания холодной войны, а во многих аспектах еще раньше, принесены в жертву нынешнему охлаждению между Востоком и Западом. Глядя из Москвы, может показаться, что Германия присоединилась к единому западному фронту или, еще хуже, возглавила процесс формирования общей позиции против России. Моральные принципы и геостратегические интересы пришли на смену прагматизму, который десятилетиями превалировал в германской Ostpolitik.

Подобное мнение не лишено основания, поскольку в нынешнем противостоянии с Россией Запад действительно демонстрирует единство. И нельзя отрицать, что Германия играет существенную роль. Но взяла она ее на себя совсем не из упомянутых выше соображений, и эта линия не ведет к отказу от убеждений, много лет определявших внешнюю политику Германии в целом и ее отношения с Россией в частности.

Характерные черты внешней политики Германии

Вряд ли найдется другая пара стран, которым так непросто общаться друг с другом, как Германии и России. И дело не только в контрасте Обломова и Штольца. В свете существующих противоречий крайне удивительно, что двум государствам удалось наладить теснейшие взаимоотношения еще на фоне прежнего разделения Европы на Восток и Запад. Гораздо меньше удивляет тот факт, что отношения оказались под угрозой в ситуации, когда фундаментальные различия проявились особенно резко и стали превалировать.

Вспомните замечание Ангелы Меркель в начале украинского кризиса в марте 2014 г. о том, что Владимир Путин живет «в другом мире». С точки зрения германского обывателя, канцлера легко понять, но подобный взгляд гораздо более многослоен, чем хотелось бы Меркель. В определенном смысле Германия и Россия при всем разнообразии современного мира – две противоположности, большинство же западных союзников Германии находятся где-то посередине. Россия привержена национальным интересам, государственному суверенитету и балансу сил – «величайшему достижению человечества», как выразился Владимир Путин в интервью телеканалу «Аль-Джазира» в феврале 2007 года. Германия, напротив, считается постмодернистским государством, поскольку полагается на взаимное инспектирование, открытость и признание уязвимости друг друга, а также прозрачность и взаимозависимость.

Для описания германского подхода к внешней политике и роли в международных делах используются две парадигмы: «мирная держава» (Ханс Маулль) и «торговое государство» (Ричард Розенкранс). Обе тесно связаны с безоговорочной капитуляцией и моральной катастрофой 1945 г., а также с холодной войной, которая облегчила постепенную реабилитацию в рамках западного многостороннего подхода и позволила Германии отвернуться от Востока. Последнее стало, по выражению (пастора) Питера Бендера, «великим спасением» вплоть до политики разрядки 1970-х годов. «Мирная держава» и «торговое государство» подкрепляют друг друга. В основе первой – невоенные, преимущественно экономические средства достижения национальных целей, а также мирное разрешение конфликтов и многосторонний подход. Второе же, подчеркивал Розенкранс, «строится вокруг космополитичной торговой системы с сопутствующими ей элементами международных отношений, отражающих принципы коммерсанта, а не воина». Поэтому Германия делает в своей внешней политике ставку на экономический обмен и взаимодействие с положительной суммой, а не на военное позиционирование и игры с суммой нулевой. Ценится поведение, построенное на правилах, и стремление развивать наднациональные структуры.

Эти основополагающие цели лучше всего обеспечиваются в рамках Европейского союза. Первоначально ему была уготована роль французского цветника, теперь же все явственнее проступает образ Германии, которая долго стояла за спиной продюсера, а затем стала доминировать, не раздувая вокруг этого националистической шумихи. По ходу дела германская идентичность трансформировалась в нечто европейское и наднациональное, что уже невозможно адекватно оценить, если воспринимать Германию исключительно как отдельную национальную единицу.

Это не значит, что у Берлина нет собственных интересов, хотя, чтобы признать это открыто, потребовалось время и объединение. Тем не менее упования (или установки) на то, что роль «центральной державы в Европе» усилится после ее воссоздания (об этом с вызовом утверждал известный биограф Конрада Аденауэра Ханс-Петер Шварц), так и не материализовались. С момента, когда Германия вновь стала единой, разговоры о том, что нужно взять на себя «больше ответственности», постоянно возобновляются. Однако суть понятия «ответственность» варьируется от заботы о восточных соседях до готовности пойти на военное вмешательство, если того потребуют интересы многосторонних операций по обеспечению мира.

Последнее недавно привело к отказу от принципа не продавать оружие в зоны напряженности. Снабжение курдов, воюющих против «Исламского государства», не только напрямую затрагивает зоны конфликта, но и подразумевает военную поддержку полугосударственных образований (что стало допустимым благодаря изображению боевиков ИГ как недочеловеков). Но и в этом аспекте совершенно очевидно: при отсутствии многосторонних механизмов консультаций и координации Германия никогда не пойдет на применение военных средств.

Функциональность многосторонних режимов, а также уважение правовых процедур и экономическая выгода – первостепенные интересы, благодаря которым Германия превратилась в уникальную по своим масштабам глобальную экспортную машину. Однако вопреки представлениям, господствующим во многих мировых столицах, такое развитие событий не повлекло за собой роста политических амбиций, не говоря уже о глобальной геостратегии. Причина проста: реагировать на потребности иностранных рынков и удерживать позиции в ожесточенной конкурентной борьбе невозможно, если не проявлять гибкость и умение адаптироваться к постоянно меняющимся внешним условиям. Такой подход имеет и оборотную сторону: если сосредоточиться на наращивании экспорта в ущерб повышению жизненного уровня дома, многие партнеры, особенно в ЕС, почувствуют себя обделенными.

Раньше активный торговый баланс Германии компенсировался благодаря постоянному росту курса немецкой марки. Но с появлением евро адаптивная нагрузка ложится на отягощенных долгами торговых партнеров Германии, которым приходится следовать германской модели, что, безусловно, культурный шок, особенно для стран Южной Европы. Разрешение этой дилеммы – главный вызов, с которым Берлин пытается справиться после начала кризиса евро, поскольку она подрывает базовые представления Германии о самой себе. Проблема до сих пор не решена. Поэтому антикризисные меры Европейского центрального банка вызывают не меньше споров в Берлине, чем решения российского ЦБ.

Моральные принципы и то, как им следовать, – продолжение того же общего представления Германии о самой себе и своих интересах. Миссионерские устремления США довольно часто вызывают столкновение демократических ценностей и национальных интересов, не говоря уже о других побочных последствиях (включая бросающиеся в глаза двойные стандарты). Германия же склонна объединять то и другое, представляя демократизацию как поэтапный процесс и попытку вовлечь в него как можно больше политической элиты и гражданского общества. Насаждать демократию или требовать «демократического прорыва» этой системе координат совершенно несвойственно. Концепция «партнерства ради модернизации», запущенная главой МИД Германии Франком-Вальтером Штайнмайером в 2008 г., – прекрасный пример подобного всеобъемлющего подхода: за отправную точку приняли экономические интересы Германии и России, затем их объединили с целью облегчить постепенные изменения.

Более того, верховенство закона, утверждаемое по определению в сотрудничестве с рассматриваемыми режимами, имеет значение по меньшей мере равноценное, если не фундаментальное для продвижения демократических процедур. Эта логика тесно связана с особой ролью государства в германском сознании. То, о чем мечтают российские государственники, в Германии стало реальностью: добровольная и полная преданность государству. Практически вторая натура граждан, неотъемлемая часть повседневной жизни, в которой отразилась причинно-следственная связь между верховенством закона и демократической подотчетностью (в Германии с XIX века). Отсюда акцент на всеобъемлющий диалог и, в частности, о правовом государстве (Rechtsstaatsdialog) как механизм совершенствования демократии. Не меньший акцент делается на правилах поведения (при довольно узком пространстве для переговоров). В Германии (в отличие от России) преданность государству не требует демонстративных символических актов.

Однако сам принцип подбора строительных блоков мирной державы отнюдь не лишен внутренних противоречий, которые время от времени выходят на поверхность. Участие Германии в войнах в Югославии и Афганистане, с одной стороны, и ее отказ в случае с Ираком, с другой, продемонстрировали, что многосторонний принцип лояльности союзникам и принцип мирного разрешения конфликтов способны вступить в столь серьезное противоречие, что приходится принимать неудобные решения. Чтобы прийти к согласию, требуется масса усилий. В случае с Косово, например, Германии пришлось напомнить о ее гуманитарной ответственности за зверства в Аушвице. (В Афганистане попытка прийти к согласию привела к тому, что США увязли в непредусмотренных, не принятых местным населением и в конечном итоге безрезультатных попытках национального строительства.)

Оборотная сторона базового подхода Германии заключается в том, что иногда ее усилия выглядят бледно, слишком схематично и забюрократизированно. Что резко контрастирует с излюбленными в России грандиозными замыслами и героическими свершениями. Но есть и положительная сторона, оказавшаяся ценным активом в усилиях по урегулированию кризиса вокруг Украины. Несмотря на отсутствие гибкости, особый подход Германии проявился в терпении и готовности к диалогу, без которых контакты были бы прерваны полностью. Неожиданно это обеспечило Берлину ведущую роль, но в отсутствие ответных шагов даже она, похоже, исчерпала свои ресурсы.

Украинский кризис: различия точек зрения

Причины, приведшие к кризису, хорошо известны и не нуждаются в повторном перечислении. Но их интерпретация существенно различается, что ведет к соперничеству между нарративами – граничащему с мифологизацией – и только усугубляет раскол. Особенно удивительно, что, как точно подметил Фёдор Лукьянов, «малость, с которой все начиналось», просто смехотворна в сравнении с крупномасштабными последствиями. Соответственно, на передний план выходят скрытые мотивы, которые, по моему мнению, заключаются в следующем.

С российской точки зрения, политика Запада в отношении Украины представляет собой еще один и в конечном итоге самый опасный этап вечных посягательств на Россию. Они направлены на ее маргинализацию или, хуже того, подчинение, что позволяет провести прямую параллель с Отечественной и Великой Отечественной войнами. С точки зрения Германии, у нее все меньше общего с автократической Россией, режим которой проводит внешнюю политику подрыва установленных международных норм, стремится вернуться к игре с нулевой суммой, основанной на силе как единственной значимой валюте в международных отношениях.

Конечно, с обеих сторон припасено несколько вариантов нарративов, но даже не самые радикальные из них не оставляют пространства для взаимопонимания или компромисса – и иногда складывается впечатление, что именно такую цель они и преследуют. Неудивительно, что на уровне официальных представителей стороны пытаются осмыслить конфронтацию, не беря ответственность на себя. Вина однозначно возлагается на другую сторону без всякого учета интерактивной природы международных отношений. Те же подходы преобладают в политических дискуссиях, что ведет к негативным последствиям: нешаблонное мышление блокировано, никто не занимается рациональными расчетами затрат и выгод.

Один из примеров – популярная в последнее время в Москве критика Германии: украинский кризис – предлог, чтобы консолидировать лидерские позиции внутри ЕС и действовать от его имени. Якобы Германия преследует цель сделать Европу чисто европейской, независимой от США (которые тем не менее регулярно предстают в качестве главного вдохновителя и организатора всех существующих проектов) и находящейся в конфронтации с Москвой, зона влияния которой агрессивно оспаривается. Подобная интерпретация событий лишает Германию сразу двух вариантов поведения: традиционного атлантического – под покровительством США и мертворожденного евразийского – в рамках сотрудничества с Россией. Германия якобы использует лидерские позиции, которые она занимает в ЕС в качестве антикризисного менеджера, ради достижения ранее незаметных геостратегических выгод. Согласно этой точке зрения, родилась новая Германия.

Однако ни новой, ни более агрессивной Германии не существует. В приводимых аргументах упущено самое главное.

Мы действительно являемся свидетелями консолидации блоков, но это неизбежный побочный эффект углубления раскола между Востоком и Западом. И те, кто ощущает свою уязвимость, начинают доминировать в дискурсе, субъектом которого выступает конфронтация как незаменимое средство увещевания и самозащиты. Но феномен блоковой консолидации не дает представления о германском дискурсе в отношении России, который отнюдь не однороден, а чрезвычайно противоречив. Кроме того, данный феномен не отражает официальную политику Германии, которая с самого начала преследовала двойную стратегическую цель: ясные и недвусмысленные правовые стандарты, иногда называемые «красными линиями», дополняются предложениями различной глубины и качества, направленными на поиск путей выхода из тупика. Предотвращение нового раскола Европы с самого начала было главной мотивацией Германии, в то время как большинство германских союзников в лучшем случае думают о том, как управлять этим расколом.

Утверждения о новой агрессивной Германии построены на ошибочном соединении аргументов, которые на самом деле не связаны друг с другом.

Экономический вес и более активная международная роль Германии (если сравнивать хотя бы с предыдущим правительством и его некомпетентным министром иностранных дел Гидо Вестервелле), многоаспектный кризис внутри Евросоюза, затяжной антиамериканизм, всплеск которого последовал за скандалом с АНБ, и, наконец, критика России, получившая распространение в немецком общественном мнении после того, как Путин вернулся на пост президента (надо признать, начавшаяся на достаточно высоком уровне). Подобное понимание политики Германии следует логике представлений, которые в России кардинально отличаются от германских – постулирующих реализм против либерального интернационализма.

Кроме того, неверно интерпретированы ключевые интересы Германии, которые по-прежнему находятся внутри ЕС, а не за его пределами. Здесь Берлин сравнивается с хозяином незавершенного бизнеса, который стоит перед малопривлекательным выбором. Такая ситуация не способствует, а скорее сдерживает намерение пуститься во внешнеполитические авантюры. Нужно также учитывать приверженность Германии принятию решений на основе консенсуса, для чего ей приходится отчаянно сдерживать центробежные силы внутри Евросоюза (и добиваться толики согласия со стороны США).

Тем не менее украинский кризис и особенно санкции, введенные против России, вновь поставили Германию перед выбором между конфликтующими интересами, чего она обычно всеми силами пытается избежать. На сей раз пришлось колебаться между экономическими задачами торгового государства и многосторонним подходом мирной державы, основанном на правилах урегулирования кризиса. Выбор не между экономическими и геостратегическими интересами, ведь с точки зрения Германии геостратегия как раз и заключается в экономическом обмене как главном средстве (кооперативного) влияния. Скорее, нужно было определиться с краткосрочными и долгосрочными интересами. Сохранить текущие экономические выгоды либо сделать ставку на поддержание правовых основ, которые в конечном итоге гарантируют экономическое благополучие. Двойственная стратегия урегулирования кризиса вообще характерна для непрекращающихся попыток преодолеть разрыв между двумя вариантами.

Выход из тупика

Как отмечалось выше, налицо переплетение внешне непримиримых позиций по урегулированию украинского кризиса, с одной стороны, и поиска нового баланса во взаимоотношениях, с другой. Чем дольше это продолжится, тем острее будет ощущаться отчужденность и враждебность между странами, от которых зависят украинский кризис и все развитие ситуации. Незаметная поначалу из-за «малости, с которой все началось», теперь эта связь бросается в глаза. Разрешение украинского кризиса определит новое устройство на европейском континенте, а это, в свою очередь, свидетельствует о том, что изолированного решения украинского кризиса, отдельного от широких последствий, не существует.

По сути, обеим сторонам придется принять неудобную правду. У Германии нет ответа на вопрос, что делать в ситуации, когда ее предположительно универсальные ценности не признаются повсеместно, т.е. существуют политические режимы, не разделяющие западные принципы и модели. Этого нельзя игнорировать или не учитывать, особенно если они обладают весом и экономической привлекательностью, – как, например, КНР. Россия, в свою очередь, не знает, как добиться признания, т.е. ее проблема в том, что международный статус не дается навсегда, не передается по наследству, его нужно заработать. «Китайская мечта» обладает гораздо большей гибкостью, поскольку базируется на глобальной интеграции, а не на оплакивании минувшего, в российском случае – краха Советского Союза, утраты его международного положения, что ведет к восприятию политики Запада как прямого продолжения сдерживания СССР. Ведь российский подход не влечет за собой ничего хорошего и, по сути, представляет собой извращенное – поставленное с ног на голову – повторение «романтического периода» 1992 г. и прошлых ошибок.

Признание Германией многообразия требует обновления когда-то весьма близкой ее сердцу политики разрядки, в основе которой – политическое сближение, многоуровневое взаимодействие и долгосрочная стратегия постепенных преобразований. Признание предпосылок обретения Россией международного статуса требует правильной расстановки приоритетов и возвращения к отправной точке, когда к власти в 2000 г. пришел Владимир Путин. В первую очередь это означает всеобъемлющую модернизацию экономики, государства, гражданского общества и их непростых отношений.

Подобное признание способно повлечь за собой изменение подходов, что возымеет практический эффект. Необходимость пройти длинный путь, более тщательно просчитать затраты и выгоды, уменьшить идеологический накал не только позволит заделать трещины во взаимоотношениях, но и добавит долю рациональности в процесс урегулирования кризиса на Украине. А рациональный подход раскроет неустойчивый и временный характер ситуации, которая сама по себе грозит огромными издержками и рисками.

У так называемых Донецкой и Луганской народных республик в их нынешних границах нет перспективы. Трансформировавшись в очередное образование-парию, находящееся в международной изоляции, они превратятся в обузу для России, а их геостратегическая значимость практически сводится к роли подручного инструмента, чтобы загнать Киев в угол. Но такой инструмент – палка о двух концах, поскольку он делает иллюзорной перспективу нормализации отношений Киева и Москвы, способствуя закреплению антироссийских настроений в украинском обществе. Только широкие переговоры на трехсторонней основе с участием Киева, Москвы и Брюсселя (и необязательно Вашингтона) могут проложить путь к выходу из кризиса. То же касается и выживания украинского государства, и его экономики, что, собственно, Запад в одиночку не в состоянии обеспечить.

Иными словами, одностороннего решения украинского кризиса не существует: Киев на это не способен, Брюссель – не готов, а его действия легко блокирует Москва; она же, возможно, и готова, но ее действия торпедируются Киевом. Таким образом, налицо несовпадение намерений и взаимный клинч, требуется скоординированное, а стало быть международное решение. Чем быстрее это будет признано, тем лучше.

Нынешний тупик, очевидно, исключает внутреннее решение между Киевом, с одной стороны, и Донецком и Луганском, с другой, к которому по-прежнему призывает Москва. То же самое касается и «минского формата», который работает только для контактов и мониторинга ситуации в сепаратистских регионах, но не подходит для Украины в целом. Но даже в этом отношении его пределы очевидны, что порождает призывы направить туда международную миротворческую миссию, мандат которой должен определить Совет Безопасности ООН.

Украинский кризис может поразить другие регионы. Чтобы не допустить этого и предотвратить возможную блокаду, полезно выйти на новые площадки. Предложение главы МИД Германии Штайнмайера наладить контакты между Евросоюзом и Евразийским экономическим союзом – один из вариантов. Поскольку предложение официально поддержал глава МИД России Сергей Лавров, речь явно не идет об очередном злонамеренном гамбите Германии, чтобы расширить свое влияние на «задний двор» России, как намекали некоторые российские аналитики. Скорее, это демонстрация того, что Германия не собирается быть главным противником России в Европе, а останется главным участником диалога с ней на континенте – и Москве стоит этим воспользоваться.

Германия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363811 Ханс-Йоахим Шпангер

Двойной кризис Европы

Алан Кафруни

Логика и трагедия главенствующего положения Германии

Алан Кафруни – профессор в области международных отношений и европейской политики Колледжа Гамильтон

Резюме Геополитический кризис не совпал со стратегическим отходом от атлантизма, но по мере его продолжения высока вероятность нарастания тактических противоречий и конфликтов между западными странами.

Данная статья представляет собой несколько сокращенную версию материала, написанного по заказу Валдайского клуба и опубликованного в серии «Валдайских записок» в январе 2015 года. Полный текст по-русски и по-английски со справочным аппаратом – http://valdaiclub.com/publication/75421.html.

Кризис еврозоны послужил катализатором процессов неравномерного развития и политической фрагментации Европы. По наблюдению Филиппа Леграна, валютный союз, некогда считавшийся кардинальным прорывом европейской интеграции, превратился при немецком лидерстве в «фискальный колониализм еврозоны». Из-за снижения конкурентоспособности Франции и неприятия ею навязанных Германией налогово-бюджетных правил, трещину дало франко-германское партнерство, которое с начала 1950-х гг. было главной движущей силой европейской интеграции. Берлин пользуется практически неоспоримой властью в еврозоне. Судя по реакции ЕС на войну на Украине, очевидно, что Германия также стала доминирующей политической силой Евросоюза.

В этой статье речь пойдет об истоках и эволюции двух взаимосвязанных кризисов, которые охватили европейский континент. Первый обусловлен угрозой распада валютного союза, а второй выражается в ужесточении соперничества за господство в Европе после завершения эпохи, начавшейся с окончанием холодной войны. Хотя истоки и логика этих двух кризисов разные, их объединяет одно: и в том, и в другом случае главную роль играет Германия.

Немецкое государство, капитал и кризис еврозоны

Послевоенный проект обеспечения стабильного роста, полной занятости и социальной защиты в Западной Европе был основан на Бреттон-Вудской системе фиксированных валютных курсов, стратегической целью которой было развитие экспорта в Соединенные Штаты. Крах этой системы и переход к плавающему обменному курсу сопровождался развитием мобильных, транснациональных финансовых рынков, замкнутых на Уолл-Стрит. В свете изменений европейский проект оказался устаревшим. Стало очевидно, что Европа уязвима перед лицом валютной обособленности США. С ростом неустойчивости финансовой системы все более явно проявлялась неравномерность развития стран Западной Европы. Немецкая промышленность и раньше славилась своим превосходством, а после воссоединения Западной и Восточной Германии это стало серьезным испытанием для франко-немецких отношений и Евросоюза в целом.

Решение о создании Экономического и валютного союза (ЭВС) было принято в силу ряда геополитических и экономических причин, не последней из которых стало стремлении Франции на момент подписания Маастрихтского договора сдержать развитие объединенной Германии и восстановить хотя бы частично контроль над своей денежно-кредитной политикой. Однако создание валютного союза без единой федеральной финансовой системы неизбежно привело к торжеству неолиберализма, что явилось определяющим фактором «повторного запуска» или начала «второго» европейского проекта. Парадоксально, но в Германии многие изначально выступали против ЭВС, однако, в итоге эта структура обеспечила воплощение в жизнь модели экспортного меркантилизма, тем самым усилив экономическую мощь Германии.

С конца 1990-х гг. немецкий капитал неустанно сокращал издержки и проводил меры жесткой экономии. Эти инициативы были тесно связаны с экспортной деятельностью и стратегией содействия прямым иностранным инвестициям. Цепь поставок Германия – Центральная Европа (фактически единый производственный комплекс) охватила всю территорию Центральной и Восточной Европы, что стало залогом глобальной конкурентоспособности экспортной модели Германии. Вхождение в ЕС ряда новых стран с 2004 г. обеспечило более надежную институциональную и правовую основу для создания такой зоны под эгидой Берлина.

В объединенной Германии проведена серия реформ и «наступлений работодателей», в результате чего резко снизились затраты на рабочую силу в единице продукции. В соответствии с программой реформ Герхарда Шрёдера «Повестка 2010», пособие по безработице и объем социальной помощи сократили, что нарушило установившуюся в послевоенный период связь между экспортным ростом, увеличением зарплат и развитием внутреннего рынка. Экономика Германии находится в структурной зависимости от зарубежного спроса. По валовому экспорту Германия уступает лишь Китаю, и то ненамного. Кроме того, профицит текущих операций составляет почти 3%, самый высокий показатель в истории финансовых рынков. Именно этим во многом обусловлен кризис еврозоны. Другие страны еврозоны не могут для повышения конкурентоспособности девальвировать свои валюты по отношению к немецкой марке, как это бывало до 1992 г. и будет, в случае распада еврозоны. Таким образом, экспортный меркантилизм Германии является и причиной и следствием стагнации, поскольку государства с дефицитом вынуждены проводить внутреннюю девальвацию. То есть, использование евро стало для Германии политикой «разори соседа», при этом в первую очередь «разоренными» оказываются немецкие трудящиеся.

Реакция ЕС на кризис

Тот факт, что банковский кризис 2009 г. начался на фоне неравномерности развития европейских стран, присущей им со времен распада Бреттон-Вудской системы, значительно затруднил его преодоление. Изначально, членство в ЭВС считалось защитой стран-должников от валютных кризисов, поскольку позволяло искусственно сохранять стоимость заемных средств на низком уровне. В то же время, как отмечено ранее, членство в еврозоне лишает возможности проведения девальвации национальной валюты для повышения конкурентоспособности. В Португалии, Италии, Ирландии, Греции и Испании наблюдался стремительный рост задолженности населения из-за структурного дефицита по текущим операциям, обусловленного ростом сальдо торгового баланса Германии. Соответственно, повышались и риски немецких банков и других крупнейших стран еврозоны. Бывший глава Бундесбанка Карл Отто Пёль охарактеризовал меры по спасению экономики Греции следующим образом: «Речь шла о защите от списания долгов немецких, и, в особенности, французских, банков. В день согласования пакета мер по спасению экономики Греции, стоимость акций французских банков выросла на 24%... Становится понятно, для чего это было сделано: для спасения банков и богатых греков».

По мере роста разницы между ставками по облигациям Германии и периферийных стран еврозоны в последних начали вводить меры жесткой экономии. Таким образом, банки получили доступ к государственному финансированию, однако чрезвычайные выплаты осуществлялись по запредельным ставкам. С 2010 г. принят ряд программ для спасения экономик стран-должников. Кульминацией стало заявление председателя ЕЦБ Марио Драги в июле 2012 г., в котором он пообещал «сделать все возможное» для предотвращения роста ставок по облигациям. Избежать полномасштабного кризиса, объявления дефолтов и выхода стран-должников из еврозоны удалось за счет обобществления значительной доли частного долга. Однако меры жесткой экономии, которыми сопровождалась реализация программ спасения экономики, привели к углублению кризиса, выходу его за пределы финансового сектора и распространению на реальную экономику и общество в целом.

Продолжение подобной политики обрекает государства периферии еврозоны на годы стагнации. Греция добилась первичного профицита бюджета в 2014 г. за счет комплекса мер неолиберального толка, в результате которых объем экономики сократился с 2008 по 2013 гг. на 23,5%, а инвестиции просели на 58 процентов. По состоянию на конец 2014 г. уровень безработицы составлял 27%, а среди молодежи достигал 60 процентов. Программа спасения греческой экономики и продажа новых выпусков облигаций позволили привлечь дополнительные средства по относительно высокой ставке, в результате чего долговая нагрузка и соотношение долга к ВВП продолжили расти. При этом системное решение стоящих перед экономикой проблем так и не найдено. Совокупный долг Греции составлял в апреле 2014 г. 320 млрд евро и продолжит рост в будущем. В 2013 г. объем экспорта из Греции в абсолютном выражении снизился.

В других странах Южной Европы ситуация не менее драматичная, хотя проблема дефолта и выхода из еврозоны не столь остра. В мае 2014 г. Португалия объявила о выходе из программы финансовой помощи МВФ и Евросоюза, в результате которой совокупный долг страны вырос с 93% до 129% ВВП, а система социального обеспечения сжалась до минимальных объемов. В частности, в 2013 г. уровень безработицы достиг 16,5 процента. С 2008 г. экономический спад в Италии составил 9%, а производство сократилось на 25 процентов. Безработица в октябре 2014 г. достигла наивысшего значения за всю историю наблюдений – 13,2 процента. К марту 2014 г. в восьми странах ЕС наблюдалась дефляция, еще в одиннадцати странах МВФ выявил «ультранизкую инфляцию», то есть ниже 0,5%, а уровень безработицы в еврозоне достиг 12% процентов.

Проблемы безработицы и дефлирования долга постепенно перекидываются с южных, периферийных, на северные, то есть ведущие, государства Европы. В ноябре 2014 г. безработица во Франции достигла рекордного уровня в 10,5% (3,5 млн человек), а французскому правительству теперь приходится выслушивать поучения о необходимости финансовой дисциплины от немецких министров, которые раньше позволяли себе такие заявления только по отношению к итальянцам и грекам. В ноябре 2014 г. Еврокомиссия под давлением Германии потребовала выполнения «фискального пакта», согласно которому бюджетный дефицит должен быть сокращен до 3% ВВП, а государственный долг до 60% ВВП, хотя Франции, Италии и Бельгии предоставили трехмесячную отсрочку. Тогда же председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер торжественно объявил о создании 300-миллиардного инвестиционного фонда «последней надежды». Однако на бюджетные средства из этой суммы приходится всего 21 млрд евро, что позволило журналу Economist назвать предложение Юнкера «несуразным», а самого политика – «средневековым алхимиком». ЕЦБ объявил о намерении начать политику количественного смягчения. Однако Берлин так и будет держать его на коротком поводке.

Варианты действий Германии

Таким образом, неравномерность развития является как причиной, так и следствием кризиса еврозоны. Это подтверждается парадоксальной и беспрецедентной ситуацией с участием МВФ в преодолении кризиса еврозоны, которая в целом постоянно показывает профицит торгового баланса и текущих операций. Многочисленные наблюдатели предлагают Германии взять на себя роль «добровольного гегемона», наподобие того как США действовали в рамках Бреттон-Вудской системы после 1945 года. Берлин призывают способствовать созданию в Европе подлинного фискального союза на основе кейсианской модели экономики, включая банковский союз, функционирующий под надзором ЕЦБ, содействовать созданию системы страхования банковских вкладов, превращению ЕЦБ в полноценного «кредитора последней инстанции» и выпуску евробондов. Такие меры создали бы институциональную основу для отказа от жесткой экономии за счет стимулирования Германией экономического роста. За такие меры выступают все кроме Брюсселя и Берлина, включая ОЭСР, Вашингтон, Пекин и даже МВФ.

Реализация подобного проекта потребовала бы огромных ресурсов. Возможно, отказ Германии от такого рода филантропии объясняется не ее силой, а скорее глубокими базовыми ограничениями немецкой власти и связанной с этим уязвимостью при любом сценарии. С одной стороны, стратегия Германии по пошаговому урегулированию кризисов за счет предоставления экстренной помощи и навязывания жесткой экономии обходится все дороже. С 2008 по 2013 гг. Бундесбанк выделил 874 млрд долларов межбанковской кредитной системе Target2, по которой он все еще несет ответственность. С мая 2010 г. по июнь 2012 г. ЕЦБ выкупил суверенных облигаций на сумму более чем 250 млрд евро, а теперь намеревается потратить еще триллион евро. «Обобществление» долга с помощью евробондов могло бы стать важнейшим и в перспективе популярным инструментом управления долговым рынком.

Причины, вынудившие Германию категорически отказаться разделить ответственность с другими странами еврозоны, становятся понятны на примере идеи создания долгового фонда в 60% ВВП или 3 трлн евро. Ведь в случае введения системы страхования вкладов финансовые обязательства Германии тоже значительно выросли бы. Неслучайно Берлин наложил вето на это решение, проявив грубую политическую силу.

К 2013 г. госдолг Германии достиг 81,5% ВВП. Искусственная инфляция привела бы к росту дефицита бюджета и долга, и ограничила возможности рекапитализации все еще неокрепшей банковской системы. Рост зарплат привел бы к росту издержек на единицу рабочей силы, тем самым подрывая конкурентоспособность на международном рынке. Евробонды связаны с субъективными рисками, что значительно повысит стоимость их выпуска. Кроме того, растет популярность партий евроскептиков и движений, выступающих за отказ Германии от дальнейшего участия в спасении других стран от дефолтов. Ведущая финансовая газета Германии Handelsblatt назвала Маастрихтский договор «Версальским мирным договором без войны». Наконец, Германия может столкнуться с множеством структурных проблем в долгосрочной перспективе, включая чрезвычайно низкие темпы экономического роста, снижение численности населения и негативные последствия от снижения в течение нескольких лет государственных инвестиций.

Все это вызывает недовольство населения Германии. При сохранении уровня безработицы на относительно низком уровне (6,6% по состоянию на ноябрь 2014 г.), Берлин в 2015 г. продолжит настаивать на отказе от заимствований и постарается ограничить политику количественного смягчения. Если же, с другой стороны, уровень безработицы вырастет, федеральное правительство будет с еще большим рвением сопротивляться предложениям по оказанию материальной помощи менее состоятельным странам ЕС. Таким образом, Германия слишком слаба, чтобы стать «добровольным гегемоном» Европы, но имеет достаточно сил для того, чтобы продолжить навязывать другим странам еврозоны политику жесткой экономии.

Учитывая, что Германия блокирует решение проблемы по кейнсианской модели, а политическое влияние левых сил в настоящее время снижается, ЕС скорее всего, сделает выбор в пользу экспортно-ориентированного роста за счет дальнейших мер по реформированию рынка труда, умеренного расширения политики количественного смягчения под пристальным надзором ортодоксального в фискальных вопросах Берлина, и дальнейшего дерегулирования, возможно, в рамках Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (ТТИП), рьяной сторонницей которого выступает Ангела Меркель.

Действительно, углубление трансатлантической интеграции станет для Европы логичным шагом в сторону неолиберальной консолидации в продолжение Единого европейского акта (ЕЕА) и ЭВС. Движение в этом направлении представляет собой попытку Евросоюза решить проблему стагнации за счет повышения конкурентоспособности на основе модели экспортного меркантилизма Германии. Такое решение имеет важные геополитические последствия. Однако в основе стратегии – экспорт на мировой рынок, темпы роста которого снижаются. По сути, речь идет об экспорте дефляции. Следствием станет распространение в глобальном масштабе всех вышеупомянутых проблем и противоречий еврозоны.

Геоэкономика и геополитика

Силовые проявления германской экономической мощи в контексте кризиса еврозоны дополняются более уверенной позицией во внешней политике, в частности, по отношению к России и войне на Украине. Соответственно, встает более фундаментальный вопрос об основах европейских и евроатлантических военно-политических структур. Действия в ходе кризиса обострили противоречия между государствами и, в целом, привели к углублению кризиса самого Евросоюза. Это совпало с отказом от ряда франко-германских проектов в ядерной отрасли и военно-промышленной сфере, включая неудавшуюся попытку объединить британскую компанию BAE и франко-немецкий концерн EADS в 2012 г. и последовавшее углубление интеграции военно-промышленных комплексов США и ЕС.

Несмотря на согласование в рамках Лиссабонского договора внешнеполитической архитектуры Евросоюза и создание собственного дипломатического аппарата, реализация Общего курса в сфере внешней политики и безопасности и Общей политики безопасности и обороны не принесла положительных результатов. Как следствие, пошли разговоры о становлении более независимой внешней политики Германии в контексте формирования многополярного мира. Среди экспертов установилось мнение, что Германии придется все чаще проявлять лидерство и отказаться от «культуры сдержанности», которой характеризовалась ее внешняя политика с 1945 года. Судя по решению Меркель о введении санкций вопреки интересам немецких экспортеров и продолжающимся спорам между проамериканскими и пророссийскими силами, война на Украине разрушила, казалось бы, незыблемый консенсус по вопросу о необходимости поддержания партнерских отношений с Россией и о смягчении конфронтационного настроя Соединенных Штатов, как это было, например, в ходе российско-грузинской войны 2008 года.

Размышляя об изменении соотношения сил в Европе, а также культурных изменениях в Германии, Ханс Кунднани пишет о «постзападной внешней политике Германии» и тектоническом сдвиге в отношениях между ведущими мировыми державами: «Постзападная Германия может повести за собой значительную часть Европы, в особенности страны Центральной и Восточной Европы, экономики которых тесно связаны с германской. Если Великобритания покинет ЕС, еще вероятнее, что союз будет следовать предпочтениям Германии, особенно в том, что касается России и Китая. В этом случае не исключен конфликт Европы с США – и тогда Запад переживет раскол, от которого может и не оправиться». (См. статью Х. Кунднани в этом же номере. – Ред.)

По мнению Кунднани и других исследователей, такой сдвиг обусловлен как экономическими, так и культурными причинами. По их мнению, Германия все больше зависит от рынков быстроразвивающихся стран. В то же время, в европейском и немецком обществе распространяются антиамериканские настроения, что отчасти результат разоблачения деятельности разведслужб Соединенных Штатов в Германии. Все эти тенденции вкупе с сопротивлением санкциям показывают, что проамериканская политика Берлина может закончится после ухода с поста канцлера Ангелы Меркель. По мнению Ивана Цветкова, «в случае открытой конфронтации между Россией и Западом, давние противоречия между США и Европой станут еще более глубокими; Европа даже может перейти на сторону России». Однако идея отказа Германии от политики атлантизма представляется нереалистичной в силу ее несоответствия основополагающим экономическим и политическим интересам страны.

Тем не менее, структура внешнеторговой деятельности Германии постепенно меняется. Спустя два десятилетия после подписания Маастрихтского договора, ее основным экспортным рынком остается ЕС, на который в 2013 г. приходилось 59% общего объема внешней торговли Германии. Но доля экспорта в страны еврозоны снизилась в 2008–2011 гг. с 43% до 41%, тогда как доля экспорта в Азию выросла с 12% до 16 процентов. Хотя основным торговым партнером Германии остается Франция, ее доля в за 20 лет снизилась с 13,2% до 9,6 процента. В настоящее время Китай привлекает больше прямых иностранных инвестиций из Германии, чем Франция, и вскоре может стать вторым по значимости торговым партнером Германии, опередив Соединенные Штаты. Китай стал крупнейшим рынком сбыта немецкой машиностроительной техники, а на нее приходится почти половина всего экспорта Германии в КНР. Эти данные показывают, что между Пекином и Берлином развиваются «особые отношения» за рамками Евросоюза.

Изменение структуры внешней торговли Германии связано с ростом ее независимости от США. В 2003 г. Германия (наряду с Францией и Россией) возражала против войны в Ираке и наложила вето на решение НАТО об укреплении турецкой противовоздушной обороны до вторжения. В марте 2011 г. Берлин воздержался при голосовании в Совете Безопасности ООН по предложенной Великобританией, Францией и Соединенными Штатами резолюции №1973 о введении «бесполетной зоны над Ливией», по сути, встав на сторону Китая и России. За исключением Сербии (1999) и Афганистана (2001–2014), Германия воздержалась от участия в каких-либо военных мисиях НАТО, как реальных, так и предполагаемых, включая недавний отказ от участия в возможном вторжении в Сирию.

Несмотря на существенную зависимость от российских энергоресурсов и рост торговых и инвестиционных связей с Китаем, значимость трансатлантической экономики для Германии трудно переоценить. Это относится как к экспорту на рынок Северной Америки, так и к прямым иностранным инвестициям. На трансатлантическую экономику приходится 46% мировой экономики и треть мировых прямых иностранных инвестиций (ПИИ). Потоки ПИИ между США и Европой на порядок превышают аналогичный показатель между Европой и Китаем. Соединенные Штаты остаются глобальным лидером в технологических инновациях, а данные по динамике ВВП сильно преуменьшают сохраняющуюся, если не растущую, власть американского капитала, особенно в том, что касается их отношений с Китаем. В силу этого крупные немецкие компании и государство объективно заинтересованы и поддерживают ТТИП и связанное с ним Транс-Тихоокеанское торговое партнерство (ТТП). По мере того, как влияние ВТО снижается, эти соглашения могут стать важным рычагом влияния как для США, так и для Германии при ведении торговых переговоров с Китаем, Россией и другими быстроразвивающимися странами. В настоящее время ТТИП сталкивается в Европе с активной оппозицией из-за его откровенно неолиберальной ориентации. Однако его поддержка крупными европейскими (и немецкими) компаниями показывает, что атлантизм сохраняет огромное значение для Германии.

Пожалуй, атлантизм еще больше укоренился в сфере геополитики, поскольку здесь основные интересы Берлина и Вашингтона совпадают, в частности в том, что касается отношений с Россией. Воссоединение Германии было совместным проектом Соединенных Штатов и Западной Германии, осуществленным вопреки активному противодействию Франции, Соединенного Королевства при вынужденном согласии доживавшего последние дни Советского Союза. В течение непродолжительного периода сразу по окончании холодной войны даже рассматривалась возможность роспуска НАТО, однако, к середине 1990-х гг. Соединенные Штаты перешли к более активной стратегии, включавшей расширение блока за пределы западноевропейского ядра на Балканы, в сторону нефтегазовых месторождений и трубопроводов Центральной Азии, Ближнего Востока и дальше. Немецкие фирмы вышли на рынки Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы, где получили преференции в финансовых и промышленных структурах, денационализированых и приватизированых в рамках «шоковой терапии», а в дальнейшем приведенных в соответствие с единой нормативной базой (acquis communitaire) ЕС.

В отношениях между Берлином и Москвой также установилось разделение труда практически колониального типа: Россия отчасти превратилась в рынок сбыта промышленных товаров и источник сырья, что стало возможно в результате российской приватизации и промышленного спада 1990-х годов.

Вопреки утверждениям российских обозревателей, включение Украины в сферу влияния ЕС/НАТО вовсе не являются попыткой США укрепить якобы пошатнувшийся атлантизм. В этом заинтересованы как Германия, так и Соединенные Штаты. Украина важна не только с точки зрения геополитики, но и как крупный рынок, источник недорогой и высококвалифицированной рабочей силы и как объект инвестиций. 27 июня 2014 г. президент Украины Петр Порошенко подписал соглашение о создании глубокой и всеобъемлющей зоны свободной торговли с Евросоюзом, которое является экстремальной версией шоковой терапии. Документ предусматривает устранение всех преград на пути торговли и капитала ЕС, включая предоставление услуг, приватизацию нефтяных и газовых трубопроводов и их продажу иностранным инвесторам. Реализация соглашения приведет к сокращению давних промышленных связей между Россией и Украиной. Учитывая несоразмерность экономик Украины и Западной Европы, компании Евросоюза (и в меньшей степени США) извлекут большую выгоду. Ключевым элементом документа является либерализация инвестиций: одним из своих первых законов новое правительство постановило, что 49% нефтяных и газовых трубопроводов должны быть приватизированы и проданы иностранным инвесторам.

Тот факт, что расширение Евросоюза проходило под зонтиком НАТО, свидетельствует о том, что Европа (в том числе Германия) все еще находится в подчиненном положении по отношению к Соединенным Штатам. Являясь геоэкономической державой, Германия не обладает собственной военной мощью для того, чтобы проводить наступательную стратегию по спорным с Россией вопросам. Хотя Германия занимает третье место в мире по экспорту вооружений, уступая лишь Соединенным Штатам и России, военные расходы страны в результате глобального финансового кризиса опустились ниже 1,3% ВВП.

Не исключено, что позиция Берлина стала для Франции дополнительным аргументом в пользу полного возвращения в ряды атлантистов. В 2008 г. Франция восстановила участие в военных структурах НАТО и взяла на себя ведущую роль в военных и дипломатических операциях в Ливии, Сирии и Иране. На Лиссабонском саммите НАТО в 2010 г. отношения между альянсом и ЕС обрели институциональную форму. Берлин обеспокоен ситуацией не только на Украине, но и в других регионах. После визита Владимира Путина в Сербию в ноябре 2014 г. ведущие немецкие политики заговорили об угрозе «появления в регионе нового конкурента в лице России». Канцлер Меркель заявила: «Речь идет не только об Украине, но и о Грузии. Если так пойдет и дальше, не пора ли начать беспокоиться о Сербии и Западных Балканах?»

* * *

Шестьдесят лет назад федеральный канцлер Людвиг Эрхард заявил, что «внешняя торговля является, попросту говоря, ядром и основой нашего экономического и социального уклада». С тех пор политика и практика экспортного меркантилизма Германии принимала различную форму, однако, геоэкономический компонент или «логика конфликта», в которой капитал сродни огневой мощи, инновации в гражданских отраслях заменяют военно-технический прогресс, а уровень проникновения на рынки играет роль военных гарнизонов и баз, становятся все более явными.

Соответственно, навязывание другим странам еврозоны политики жесткой экономии нельзя считать только следствием уникальной истории и культуры Германии, как полагают многие. На самом деле, речь идет о несоответствии структурных интересов немецкого капитала потребностям развития еврозоны в целом. Таким образом, решение вопросов денежно-кредитной политики в ЕС отражает состояние отношений между европейскими странами. Германия недостаточно сильна, чтобы возглавить проект создания стабильной и автономной Европы подобно тому, как США обеспечили формирование Бреттон-Вудской системы. Два кризиза дополняют друг друга – кризис еврозоны чреват дезинтеграцией, в результате чего зависимость ЕС от Соединенных Штатов растет. В настоящее время, учитывая текущее соотношение сил, инициатива по радикальному изменению сложившейся системы не может исходить от Брюсселя или Берлина, а только снизу за счет давления таких левых партий как «Подемос» в Испании и «Сириза» в Греции. Нет сомнений, что подобные трансформации также обернутся кризисом, хотя и иного характера.

Хотя геополитический кризис не совпал со стратегическим отходом от атлантизма, по мере его продолжения высока вероятность нарастания тактических противоречий и конфликтов между западными странами. В 2013 г. объем экспорта из ЕС в Россию составлял 264 млрд долларов против 11 млрд долларов экспорта из США. Отказ от строительства газопровода «Южный поток» дорого обойдется Болгарии, Сербии и Венгрии. Санкции негативно сказываются не только на России, но и на Европе. Соединенные Штаты проводят политику конфронтации с Москвой при практически полном отсутствии обсуждения этой проблемы в СМИ, правительственных и научных кругах. В то же время не утратившие влияния (и политической осторожности) пророссийски настроенные экспортеры продолжат выступать за смягчение позиции Берлина. Аналогичные тенденции наблюдаются во Франции и Италии. Однако основные контуры политики Запада вряд ли изменятся, что может обернуться еще более глубокими конфликтами между Россией и пока еще не утратившим своего единства американо-германским и трансатлантическим союзом.

Германия. Евросоюз. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363810 Алан Кафруни

Европа: поражение из рук победы?

Сергей Караганов

Демоны прошлого и поиск новой идеи

Сергей Караганов — политолог, почетный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, председатель редакционного совета журнала "Россия в глобальной политике". Декан Факультета мировой политики и экономики НИУ ВШЭ.

Резюме Двадцать пять лет потрачены почти попусту. Мир стал опаснее, Европа стоит перед угрозой нового раскола и ослабления, а то и большой войны. Без новой объединяющей идеи, украинский кризис и его демоны будут распространяться.

Выиграв в холодной войне (возможно, в первую очередь благодаря мужеству и готовности рисковать россиян, скинувших коммунистическую диктатуру), Европа, похоже, проигрывает мир после нее. И вступает в следующую фазу международных отношений разъединенной и ослабленной, стоящей на грани конфронтации, а то и большой войны. А прекрасные лозунги об «общем европейском доме» (Горбачёв), о «Европе единой и свободной» (Буш-старший), о наступлении «новой эры демократии мира и единства» (Парижская хартия для новой Европы 1990 г.), казавшиеся достижимыми четверть века назад, вызывают невеселую усмешку.

И это на фоне радикализации ислама и беспрецедентной дестабилизации Ближнего и Среднего Востока, нерешенности традиционных глобальных вызовов, по-прежнему крайне уязвимой международной финансовой системы, подъема новых очагов соперничества между Китаем и США, тенденции к деглобализации, фактического развала прежней системы международного общежития и права… Мощный тренд к ренационализации мировой политики неизбежно охватит и островок стабильности – ЕС, тем более в условиях системного замедления роста и в России, и в Евросоюзе.

Список вызовов можно продолжать. А Западная Европа и Россия, самая мощная держава континента, – в раздрае и почти на грани цивилизационного «развода». Конечно, Западная Европа может попробовать вновь забраться под крыло Соединенных Штатов, а Россия – де-факто заключить стратегический союз с Китаем. И то и другое будет концом надежд на единую Европу, которую хотели построить, завершая холодную войну.

Есть ли еще шанс не проиграть мир? Думаю, да. Но сначала надо разобраться, как мы дошли до жизни такой.

Основных причин четыре. Во-первых, неспособность осознать, что направление социально-экономического и морально-психологического движения России, с одной стороны, и большинства других стран континента – с другой были и есть перпендикулярны, разновекторны. Во многом мы жили в разных эпохах. Во-вторых, неспособность и нежелание выработать общую цель долгосрочного соразвития. Вместо нее, в-третьих, получилась борьба за советское наследство, попытка геополитически дожать Россию, которая кончилась сначала войной в Южной Осетии, а теперь междоусобицей на Украине. Холодная война де-факто оказалась неоконченной и дала рецидив. И, наконец, в-четвертых, отсутствие на протяжении почти четверти века серьезного, систематического диалога. Вместо него звучали либо поучения, либо весьма поверхностные заверения об общем будущем. Речь Владимира Путина в Мюнхене в 2007 г., задуманная как приглашение к серьезному диалогу, была воспринята в штыки. А прислушайся европейцы к тому, что говорил российский президент, многих проблем удалось бы избежать, в том числе нынешней украинской трагедии.

Для России отношения с Европой не только и даже не столько вопрос геополитической ориентации или экономических связей. Это – проблема идентичности. Откажется ли страна, раздраженная политическими разногласиями и отходом значительной части европейских элит, от того, что в России понималось под европейскими ценностями, от тысячелетней культурной ориентации, уходящей корнями в Византию? Вероятность велика. Впервые в истории появилась геополитическая и экономическая альтернатива – поднимающаяся Азия. А нынешние разногласия с Западом становятся мощным аргументом в пользу не только экономической, но и политической переориентации на Восток.

Сложна ситуация и для Европы. Без союза с Россией она обречена на утрату своего пятисотлетнего политического, экономического, а затем и культурного лидерства. Что это будет означать для самоощущения многих, если не большинства европейцев, для возможностей сохранения европейской идентичности?

Россия и другая Европа

Вопреки иллюзорным надеждам начала 1990-х гг., Россия и Европа внутри ЕС развивались на разных скоростях и в разных направлениях. Эти процессы носили во многом объективный характер, но почти не осмысливались и не обсуждались, что является ошибкой всех европейских элит. Они не хотели и не смогли увидеть правду. И поэтому нынешний кризис грянул для них как гром среди ясного неба. И одни судорожно пытаются сатанизировать Путина, другие – обвинить «предательницу Меркель».

Надежды на то, что Россия пойдет по «европейскому» пути, не сбылись. Но и Европа становится не той, к которой стремились вернуться россияне, совершившие свою революцию. Русская нетерпеливость, почти полное отсутствие реального, а не книжного опыта построения капитализма и демократии, да и неблагоприятное стечение обстоятельств сыграли злую шутку на заре новейшей русской истории.

Чтобы сломать хребет коммунизму и побыстрее покончить с его опостылевшей серятиной, была предпринята попытка ударной приватизации, которую подавляющее большинство россиян восприняли как акт расхищения. Возник один из самых неприглядных вариантов олигархического квазикапитализма. Крупная частная собственность до сих пор воспринимается в России как нравственно нелегитимная.

Еще хуже то, что из-за необразованности и стремления сделать все побыстрее российские реформаторы не поняли (или предпочли проигнорировать) главное: собственность без права – фикция. Те, кто пришел им на смену, объявили «диктатуру закона», но права не ввели. Сначала оно мешало приватизации, затем перераспределению. В результате собственность, несостоятельная морально, оказалась еще и не защищена законом. Это глубинная причина замедления развития, бегства капитала. В Россию рискованно вкладывать средства и даже держать здесь активы. Отсюда – непатриотизм элит, с которым только сейчас начинают бороться, отказываясь признать его глубинные причины. Здесь и корень системной коррупции – собственность можно сохранить, только «поженив» ее с властью.

Таков итог нашего переходного периода. Но часть Запада рукоплескала ему, умиляясь внешними признаками «европеизации» России или надеясь поучаствовать в раздаче собственности и власти. Между тем Россия шла совсем не европейским путем, который в первую очередь подразумевает строительство общества и экономики на основе права.

Стратегическая ошибка допущена и при проведении политических реформ. Либеральные коммунисты и антикоммунисты считали, что народу не хватает демократии. Ее создали сверху, выбрав парламенты, губернаторов, мэров. Но не озаботились главным – выращиванием ответственного гражданина, основы человеческого капитала любой нации. Питательная среда для его появления – низовое, муниципальное, земское самоуправление, которое взялись строить только недавно, да и то нерешительно.

В результате появилась «преждевременная» верхушечная демократия, которая только тормозила развитие. К 1999 г. страна фактически превратилась в failed state, и случись в Москве маленький майдан, она посыпалась бы окончательно. Не устану повторять: из всех объяснений чуда спасения России единственно правдоподобным мне кажется, что Всевышний простил России грех коммунизма.

Внешние обстоятельства также были не слишком благоприятны. Бывшие противники не добивали. Но и не помогали (кроме гуманитарных посылок 1990–1992 гг. и 11 млрд марок, выданных ФРГ на вывод войск из Германии). А когда «помогали», давали вполне коммерческие кредиты, обуславливая их реформами, которые большинство населения встречало в штыки. Российская элита приняла предлагавшиеся правила «вашингтонского консенсуса» и провалилась. Как теперь известно – успех развивающихся государств, как правило, основан в том числе на отказе играть по этим правилам.

К России, главными национальными идеями которой всю ее историю были оборона и защита суверенитета, относились свысока, порой даже пытаясь диктовать состав кабинета министров (это делали не европейцы) и открыто поддерживая казавшиеся выгодными фигуры. Западный курс в отношении Москвы объективно был мягким подобием версальской политики, хотя такую цель никогда четко не формулировали, а большинство в Европе, вероятно, и не осознавало, что это именно так. Без прямых издевательств, аннексий и контрибуций, но проводилась линия «победителей», которые систематически теснили «побежденного», посягая на сферы его экономических, политических и военных интересов. Между тем русские себя побежденными не считали, а курс, символом которого стало расширение НАТО, порождал веймарский синдром. Первая его волна была погашена только тяжелой победой во второй чеченской войне, сделавшей Путина национальным лидером.

Европа в составе Европейского союза

Повторю, в чем суть концептуального расхождения. Россия восстанавливала суверенитет и государственность, Евросоюз пытался преодолеть суверенитет, государственный национализм, построить наднациональную общность. Эта разновекторность проявилась в почти единодушном осуждении европейскими странами чеченской войны.

Ценностные системы развивались едва ли не противоположным образом. Большинство россиян стремились восстановить уничтожавшуюся при коммунизме традиционную мораль, тянулись к ранее запретному христианству. В обществе сформировался запрос на государственный патриотизм, не основанный на коммунистическом мессианстве, на новую национальную идентичность, на консерватизм как антитезу революционным идеям, которые принесли столько бед и потрясений нации в ХХ веке. При этом считалось, что так Россия возвращается не только к себе, но и к Европе, от которой ушла в 1917 году.

Между тем европейская элита, пресытясь этими ценностями, все больше считала их устаревшими или даже реакционными. Старый Свет поставил цель преодолеть национализм и даже национальный патриотизм, отвергал многие традиционные моральные устои и все больше отходил от христианства. Неизвестно, насколько долгосрочен этот тренд последних тридцати лет, возможно, в конце концов он будет частично отвергнут. Но пока российские и западноевропейские общества находятся в противофазе. А стремление Кремля сделать своим знаменем традиционные ценности вызывает у передовых и правящих европейских элит откровенное неприятие и опасения. Ведь они знают, что этим ценностям привержено большинство и их населения.

Обжегшись на верхушечной демократии, которая чуть не привела страну к гибели, а у большинства населения вызывает стойкую ассоциацию с развалом, нищетой и унижениями 1990-х гг., российская элита совершила малоприятный, но неизбежный поворот к демократии «управляемой» – полуавторитарному, лидерскому режиму.

Практически в то же время европейские элиты сделали ставку на продвижение европейской модели и опыта демократии как основы своей «мягкой силы». Где-то с начала 2000-х гг. в брюссельской политике стал нарастать демократический мессианизм, ранее свойственный лишь заокеанским родственникам Европы.

Российские и европейские элиты снова оказались в состоянии дисгармонии. Тому есть и еще одно объяснение. Большинство обществ и правящих кругов западных стран давно забыли свои революции. Российская же верхушка панически боится повторения фатальных потрясений – демократического февраля 1917 г., за которым последовал ужас, и даже демократической революции 1991 г., которая пока ужасом не закончилась, но чуть не привела к развалу государственности. (Разумеется, в российской элите есть и меньшинство, бывшее в 1990-е гг. большинством, которое консервативных установок не разделяет и даже хочет новой революции. Но общество, пока во всяком случае, таких желаний явно не обнаруживает.)

Европейские политики твердили, что объединение Старого Света возможно только на основе общих ценностей. Сначала это говорилось, чтобы отвязаться от рвавшихся в Европу русских, но постепенно ораторы сами поверили в собственную мантру. С учетом описанной выше идейной противофазы это означало, что объединение с участием России просто невозможно. Между тем такой подход в корне противоречил европейской политической традиции, когда страны, их лидеры и общества сплошь и рядом объединялись «по интересам». Иначе во Второй мировой войне победила бы фашистская Германия. А сейчас, если следовать этой логике, ВЕРХ должны взять антиевропейские силы, например исламский радикализм или неевропейские конкуренты.

Свою роль в провале идеи «большой Европы» сыграли и несовпадающие системы приоритетов. Сначала Евросоюзу было просто не до России, на волне эйфории после холодной войны он увлекся безудержным расширением, созданием евро. К 2000-м гг. выяснилось, что чрезмерное расширение без политического союза расшатывает объединение. Расширение без границ ухудшило управляемость. К середине первого десятилетия XXI века стало очевидно, что ЕС вступил в длительный системный кризис. А между тем началась серия обидных, а то и унизительных поражений Запада – и Евросоюза, и особенно флагмана в лице США.

Кризис, с одной стороны, отвлекает Европу от любых сложных внешних проектов, в т.ч. российского, с другой – подспудно толкает к поиску внешнего импульса для объединения, а то и внешнего врага. Когда-то им был СССР, противник осторожный, поэтому на деле не очень опасный, а значит удобный. К тому же к Европейскому союзу присоединились страны с почти генетическим стремлением отомстить за поражения и унижения прошлых веков. И с 2011–2012 гг. из России стали ваять врага.

В России шел встречный процесс, который уверенно вел в никуда. Элиты не хотели или не могли признать прежние ошибки и начать новый тур реформ. Отсюда – оправдание тупикового положения либо желание выйти из него через традиционный поиск внешнего врага и нагнетание конфронтации, чтобы как минимум заткнуть недовольных и объединить общество, как максимум – заставить себя проводить мобилизационную модернизацию. Иное у русских получилось только один раз – во второй половине XIX века.

В результате набирает обороты новое противостояние, и Европа, вместо того чтобы стать третьей несущей опорой будущего миропорядка (наряду с Соединенными Штатами и Китаем), может оказаться даже проблемой для него.

И странам ЕС с его дисбалансами, и России с ее отчасти ошибочной, отчасти незавершенной трансформацией придется идти на глубокие реформы, чтобы выжить и сохранить значение в новом мире. Если работать совместно, в режиме взаимного дополнения, необходимые перемены могут оказаться более легкими и эффективными. В случае отчуждения – выше шанс так и не начать их или не добиться успеха. Это – еще один аргумент в пользу нового издания «большого европейского проекта». Пока он не сработал. При этом под угрозой и проект ЕС, и российский проект.

Отношения Москвы и Брюсселя

Энтузиазм первых лет после русской революции (российский премьер даже говорил о желательности вступления в Евросоюз, в 1994 г. было подписано Соглашение о партнерстве и сотрудничестве) сменился постепенно усугубляющейся отчужденностью, а потом и подспудным взаимным раздражением. В Евросоюзе с 1990-х гг. доминировало представление о том, что Россия должна оставаться младшим учеником. Россия же стремилась восстановить суверенитет и установить равноправные отношения. В этом был смысл смелых предложений, выдвинутых в 1999–2000 гг. премьер-министром, затем президентом Владимиром Путиным.

Они, как и многие подобные, были проигнорированы. Россияне предлагали ту или иную форму союза, а брюссельские бюрократы видели Россию только как одну из стран европейской периферии. В результате так и не подписан новый договор, который должен был прийти на смену СПС. Саммиты два раза в год, призванные служить знаком особого статуса России, теряли содержание. Повестку заполняли третьестепенные вопросы типа оплаты транссибирских перелетов, запретов поставок из Польши реэкспортированного мяса или ограничений на продажу Финляндии леса-кругляка. Свидетельством провала стала неспособность наладить массовые обмены в области образования, интеграцию научных комплексов. Результат известен: квалифицированные кадры покидают и Евросоюз, и Россию.

Реалистическое понимание и поиск общих интересов замещался ритуалами бессодержательных встреч или лозунгами. (Один из худших ритуалов – пустопорожний, в духе ГДР – СССР, Петербургский диалог, от которого Берлин отказался в итоге не из-за его бессмысленности, а чтобы уколоть Россию.) Последний лозунг – «партнерство во имя модернизации». Российская верхушка болтала о нем, пальцем не шевеля, а европейские партнеры прикрывали им либо старое желание направить Россию по пути ученичества, либо отсутствие внятной линии, либо стремление поддержать «приятного» лидера (Дмитрия Медведева). Результат – пустота и еще один источник взаимного раздражения.

Последнюю попытку сблизиться на равноправной основе Россия предприняла, предложив ЕС не только наладить диалог с Таможенным/Евразийским экономическим союзом, но и построить его на нормативной базе Европейского союза, чтобы в том числе облегчить дальнейшую интеграцию. Брюссель отказался, пытаясь продолжить одностороннее расширение своей зоны влияния. И согласился только после украинской трагедии.

Среди всех причин неудачи российско-европейских отношений важнейшими были нежелание и неспособность поставить перед ними стратегическую цель. Без нее они увяли в бюрократической борьбе и мелочной, хотя порой и очень острой конкуренции. Евросоюз стремился распространить свой мягкий контроль на территории, которые Россия считала зоной своих интересов. Постепенно разыгралась игра с нулевой суммой, которая привела к украинскому кризису, хотя и не была его главной причиной.

Но основная конфликтообразующая проблема взаимоотношений Россия–Евросоюз лежала вне их. Экспансия ЕС сопровождалась наступлением НАТО. А вот эта организация однозначно виделась потенциально враждебной, если не угрожающей, особенно после потрясших даже российских западников трехмесячных бомбардировок Югославии в 1999 году.

Расширение НАТО воспринималось как вероломство, прямое нарушение гласных и негласных договоренностей, достигнутых, когда СССР пошел на прекращение конфронтации, вывел войска из стран Варшавского договора, согласился на объединение Германии и даже содействовал этому. Две волны расширения НАТО Россия проглотила (может быть, это было ошибкой). Но распространение на Украину, которое создавало бы абсолютно неприемлемую ситуацию 2000-километровой незащищенной границы с блоком, показавшим способность к агрессии, было неприемлемо, воспринималось почти как причина для большой войны. А Киев пытались втянуть в НАТО в 2007–2008 годах. Стремление видеть Украину в альянсе зафиксировано в его Бухарестской декларации 2008 г., а в последние годы все чаще подтверждалось.

На этом фоне поддержка Западом майдана, свержение Януковича послужили спусковым крючком для упреждающего удара России. Похоже, что для Москвы присоединение Крыма, поддержка повстанцев в Донбассе – действия, нацеленные на предотвращение гораздо более масштабной катастрофы. Удар наносился по логике расширения НАТО, но пришелся и по пустым, конкурентным, но вполне мирным отношениям с Европейским союзом.

Берлин – Москва

Крупным провалом европейской политики является растущая отстраненность, если не скрытая враждебность между Москвой и Берлином. Под вопросом одна из главных несущих опор мирного порядка в Европе – особые дружеские отношения двух стран и народов, построенные Брандтом–Шмидтом–Колем–Шрёдером и их советскими и российскими партнерами. Вторая несущая – Евросоюз, слабеющая ось которого – Берлин – Париж – пока держится, но дает все более заметные трещины. И неизвестно, как и насколько они углубятся, если подрубить российско-германскую опору.

Германия, не отказываясь полностью от национального эгоизма, иногда участвуя в сомнительных акциях – бомбардировки Югославии, Афганистан – построила новую идентичность на защите и продвижении своих интересов преимущественно «мягкой», экономической силой. И преуспела в этой политике, став ведущей силой в ЕС. Помогает и созданная на руинах Третьего рейха, пожалуй, наиболее эффективная в мире политическая система, обеспечивающая развитие и лояльность большинства граждан своему государству.

Россия, вынужденная восстанавливать государственность и идентичность, шла по пути, чуть ли не противоположному современному германскому – старому германскому, в духе Бисмарка. Серьезных попыток разобраться в этом различии исторических опытов и траекторий развития не предпринималось.

Столкновение с Германией вокруг Украины воспринято в российской элите и обществе либо (в наипростейшем варианте) как то, что Агентство национальной безопасности США «подцепило канцлера на крючок», либо – в более утонченном – что Берлин строит Старый Свет под себя и спасает таким образом «германскую Европу», либо, что все более очевидно в желтых СМИ и особенно в блогосфере, что немцы решили создать «четвертый рейх» и считают Украину его частью.

В Берлине полагают, что российская политика в отношении Крыма и Украины продиктована почти исключительно соображениями удержания власти нынешним режимом. А Германия должна вернуть status quo ante, чтобы сохранить европейский мирный порядок, гарантом которого себя считает. В России, стране с более широким, нежели европейский, кругозором полагают, что безрассудство и беззаконие в Югославии, Ираке, Ливии, поддержка Западом самоубийственной «арабской весны» разрушили международный порядок и законность и его либо нужно восстанавливать, либо играть по правилам «закона джунглей». Справедливы или нет существующие представления, роли сейчас не играет. В отсутствии серьезного диалога и попыток разобраться это – доминирующая реальность.

Была ли коллизия неизбежной? В чем-то да, страны и общества не сближались, как в те годы, когда СССР шел к преодолению прошлого режима, а расходились. Но во многом она – продукт провала элит, не захотевших и не сумевших понять друг друга и наметить общие и реалистические цели соразвития.

На кону не только вторая несущая колонна европейского мирного порядка, но и историческое сближение двух народов. Ведь русские простили немцев за чудовищные преступления Второй мировой. Если прошлое вернется, оно вернется и в остальную Европу, где уже нарастает вал антигерманских настроений, континент морально окажется отброшенным на полвека назад. Перед Владимиром Путиным и Ангелой Меркель, несмотря на отсутствие взаимных симпатий, перед русскими и немцами стоит поистине исторический вызов – не допустить возвращения истории.

Перспективы выхода

Разумеется, можно попробовать вернуться в чистом виде к холодной войне – укрепить НАТО, выдвинуть ее передовые силы к российским границам, развернуть новые российские ракеты, восстановить элементы системной конфронтации. Попытаться вооружить Украину или ограничить не только экономическое, но и человеческое взаимодействие между Россией и Западом, еще усугубить, если это возможно, накал взаимной клеветы, лжи.

Отличие от прошлой холодной войны в том, что нынешняя российская элита помнит, как повел себя Запад, после того как Михаил Горбачёв и его соратники решили с достоинством выйти из нее. Иллюзий у нее не осталось. К тому же позиции России, несмотря на разразившийся кризис, прочнее, чем позднего СССР. Накормить население проблем не составит. А противостоит Москве не единый поднимающийся Запад фактически в союзе с Китаем, как тогда, а Запад, оказавшийся в кардинально другой исторической парадигме. Китай же и весь резко усилившийся «не-Запад» скорее симпатизирует Москве. И ожидать, пока все еще более сильный Запад попытается дожать Россию, Кремль вряд ли будет. Так что, если не удастся остановиться и договориться, впереди еще более жесткий кризис.

Украину задушат, а в случае предоставления ей военной помощи, скорее всего, разгромят. А дальше будут смотреть: не вразумятся ли западные лидеры и народы, увидевшие, что нынешние и прошлые руководители привели Европу и мир к войне. Если политика не изменится, возможна дальнейшая эскалация. Она, впрочем, может произойти и из-за очередного «черного лебедя» – непредвиденной катастрофы или провокации.

Но какой будет Европа после столкновения, даже если Россия не выйдет из него «победителем», не хочется даже думать. Все усилия европейцев по построению мирного континента после Второй мировой войны пойдут прахом. Как уже готовы пойти прахом надежды начала 1990-х годов. На таком фоне благонамеренные попытки разрешить украинский кризис, не устранив фундаментальных причин его возникновения, обречены.

Выход, разумеется, есть.

Во-первых, он в совместном открытом и честном анализе интеллектуальных и политических ошибок, сделанных за последние четверть века, и извлечении уроков.

Во-вторых, в признании легитимности различия ценностных установок при общности базовой культуры. Российское и другие европейские общества должны иметь возможность развиваться по своим траекториям и скоростям. Вероятно, что европейцы за пределами России станут под влиянием международной конкуренции более реалистичными и даже консервативными. А российское общество в нормальных условиях двинется к правовому государству, а затем к развитой и полноценной, хотя и своей, демократии.

В-третьих, необходимо понимание, что курс на конфронтацию даже в «лучшем» варианте, без прямого столкновения, обойдется очень дорого. Он будет отвлекать ЕС от необходимой для его выживания внутренней модернизации. А сплотить европейское общество объявлением России общим врагом не получится – оно слишком не хочет конфронтации.

Для России возрастет угроза нежелательно высокой зависимости от Китая, пусть и полусоюзного. Многие в России верят, что конфронтация даст толчок внутреннему развитию. Но пока признаков этого немного. Наоборот, она отвлекает и от внутренних реформ, и от давно назревшего экономического поворота к Азии через развитие Зауралья.

И, в-четвертых, понимание того, что открытие экономического, человеческого, энергетического пространств между ЕС и ЕАЭС, от Лиссабона или Дублина до Владивостока, хоть и не решит всех проблем сторон, но даст импульс к развитию.

В принципе, это и предполагалось российскими предложениями по институциализации ОБСЕ, по вступлению России в НАТО, по подписанию нового договора о европейской безопасности, по созданию Союза Европы, по сближению ЕС и ЕАЭС на основе диалога и выравнивания правовых и регулятивных норм, поступательного открытия рынков. Такие идеи не противоречат особым отношениям Евросоюза и Соединенных Штатов, а России с Китаем, если не пытаться их намеренно противопоставлять, как крайне недальновидно делали до сих пор.

Представляю, что нужно предлагать, но предлагать стоит совместно. Но уже сейчас нужно напомнить, чего делать не стоит.

Нельзя возвращать в центр отношений ограничение вооружений. Оно возродит блоковое мышление и ремилитизирует европейскую политику, как это уже было в конце 1980-х годов.

Не надо обходить существующую общеевропейскую организацию – ОБСЕ. Но нельзя поручать ей, несущей печать холодной войны и собственную институцинальную память, саму себя реформировать. Эта реформа должна идти в рамках ОБСЕ, но исходить извне. ОБСЕ – важный практический инструмент, незаменимый для того, чтобы распутывать узлы локальных конфликтов, использовать отработанные механизмы для снижения напряженности и стабилизации ситуации в очагах противостояния, если таковые возникают. Это достаточно важная миссия, чтобы сосредоточиться на ней, а не пытаться «нагрузить» ОБСЕ еще более масштабными функциями европейского управления.

Не стоит повторять хельсинкский процесс. Он может на долгие годы привести к блоковой дипломатии с неочевидным результатом. Лучше поручить подготовку нового договора группе экспертов. Тексты можно потом утверждать на высшем уровне.

Стоит подумать и вот о чем. Европа – не центр мира и не изолированная территория, где решается его судьба. Ее проблемы сегодня – часть сложной глобальной системы, где все влияют на всех. И пытаться рассматривать Европу отдельно от Евразии, от Ближнего Востока невозможно, слишком переплетены процессы. Возможно, как когда-то частью общеевропейского процесса стали США и Канада, сейчас стоит подумать над тем, чтобы вовлечь в обсуждение Китай и другие ключевые страны Центральной и Восточной Евразии.

В новой архитектуре должно найтись место и странам, расположенным в зоне между Россией и ЕС/НАТО, и признанию части непризнанных государств, и координируемым усилиям по решению замороженных конфликтов и, что немаловажно, – совместным и согласованным усилиям по удержанию Украины от социального и государственного распада, по превращению ее в территорию сотрудничества, а не борьбы.

Разумеется, в условиях нынешнего зашкаливающего недоверия такая перспектива кажется иллюзорной. К тому же политика США пока, похоже, нацелена на углубление раскола Европы. Но именно отсутствие перспективы по-настоящему совместной работы на протяжении последних двадцати лет было одним из ключевых факторов, приведших к нынешнему провалу.

Когда архитекторы европейской интеграции и поддержавшие их дальновидные американцы выдвинули в конце 1940-х – начале 1950-х гг. идеи, приведшие к созданию Европейского объединения угля и стали, затем ЕЭС и ЕС, страны и народы Европы почти сплошь ненавидели друг друга и все – Германию. Но отцы-основатели имели мужество выдвинуть прорывные идеи. И они привели к созданию мирного порядка на значительной части территории Европы.

Двадцать пять последних лет были потрачены почти что попусту. Мир стал опаснее, Европа стоит перед угрозой нового раскола и ослабления, а то и большой войны. И она лишена возможности единого влияния на этот мир. Без новой большой идеи, объединяющей европейские народы на пути к пусть далекой, но осязаемой, а главное – общей цели, Европа неизбежно начнет колоться по линиям старых и новых разделов. Украинский кризис и его демоны будут распространяться.

Если лидеры России, остальной Европы, Соединенных Штатов, тех, кто захочет к ним присоединиться, поставят перед собой такую цель, будет неизмеримо легче работать и в минском, и в нормандском, и в любом другом формате, чтобы ограничить и прекратить конфликт на Украине, а потом помочь ей строить будущее. Без общей цели, боюсь, мы обрекаем на худшее и народ Украины, оказавшейся на границе нового разлома, и всю Европу.

Трудности велики, многие возможности упущены. Но пробовать надо. Иначе и русские, и другие европейцы откажутся от еще одной общей ценности – веры в разум.

Россия. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363809 Сергей Караганов

На этой неделе в Астане состоялись плановые консультации Советов Безопасности Казахстана и России. В число вопросов, рассмотренных на повестке мероприятия, вошла ситуация в Афганистане.

Секретарь Совбеза РФ Николай Патрушев и его казахстанский коллега Нурлан Ермекбаев вместе с сотрудниками своих ведомств обсудили ход развития обстановки в ИРА в контексте сокращения западного присутствия, а также влияние «афганской проблемы» на общую ситуацию в Центральной Азии.

Стороны рассмотрели перспективы сотрудничества в сфере безопасности, в том числе задачи объединения усилий в борьбе с терроризмом и религиозным экстремизмом, и вопросы миграционного контроля, сообщает казахстанский еженедельник «Курсивъ».

Глава транзитного комитета компании Иранские железные дороги Гарави на заседании Совета железнодорожного транспорта провинции Систан и Белуджистан заявил, что частным инвесторам, принимающим участие в железнодорожных проектах в провинции Систан и Белуджистан, предоставляются особые льготы.

Гарави подчеркнул, что с вводом в эксплуатацию железной дороги Чабахар – Захедан объем транзитных перевозок через территорию Ирана увеличится на 9 млн. т грузов в год. При этом железнодорожный транспорт считается наиболее экологически «чистым» видом транспорта, который выбрасывает в атмосферу самое минимальное количество загрязняющих веществ по сравнению с другими видами транспорта, участвующими в транзитных перевозках грузов и пассажиров.

Гарави напомнил, что провинция Систан и Белуджистан имеет общую границу с Афганистаном и Пакистаном протяженностью около 1,3 тыс. км и морскую границу протяженностью 318 км со странами Персидского и Оманского заливов. Кроме того, она имеет выход к открытым водам мирового океана. Расположенный на юго-востоке провинции порт Чабахар занимает очень выгодное месторасположение, и через него проходит один из маршрутов международного транспортного коридора. Все это создает весьма благоприятные условия в провинции Систан и Белуджистан для развития торговли и осуществления транзитных перевозок.

По словам Гарави, развитие железнодорожного транспорта помимо того, что обеспечивает занятость сотен специалистов в провинции, способствует экономическому развитию всего восточного региона страны.

ШОС пугает Запад Ираном

Летом в Уфе состоится саммит Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), основанной в 2001 году лидерами России, Китая, Казахстана, Таджикистана, Киргизии и Узбекистана. Наблюдателями и партнерами по диалогу ШОС являются восемь стран, и количество соискателей соответствующих статусов растет. А на вступление в ШОС, численность населения которого составляет два миллиарда человек, подали заявки Пакистан, Индия и Иран. Как ожидается, вопрос расширения организации будет рассмотрен на уфимском саммите. Но прогнозировать, станут ли эти три страны полноценными членами организации уже в текущем году – сложно. Особенно это относится к Ирану, наиболее заинтересованному в членстве в ШОС.

Отношение к этой стране внутри ШОС двойственное, поскольку против нее действуют санкции ООН, и вопрос разрешения иранской ядерной программы завис в воздухе. К тому же для вступления в ШОС требуется согласие всех его участников, но, вероятно, не все они хотят видеть Иран в своих рядах.

Хотя для политических тяжеловесов ШОС – России и Китая – членство Ирана видится более чем желательным. Россия, кстати, дала понять, что поддержит на саммите в Уфе заявку на членство Ирана в организации. Неизвестно, однако, как поступит Казахстан. А для Запада, и, в первую очередь, для США полноправное участие исламской республики в ШОС сродни региональному геополитическому перевороту. Это означает, что Запад торгуется или вскоре начнет торговаться, в основном, с Россией и Китаем, по вступлению – не вступлению Ирана в ШОС.

Чего, собственно, опасается Запад? В первую очередь, того, что участие Ирана в организации, в которой представлены два постоянных члена Совета безопасности ООН, будет способствовать созданию новой региональной архитектуры безопасности, сильно снижающей шансы США на усиление своего влияние в Центральной Азии и на Ближнем Востоке. Кроме того, со вступлением Ирана в Шанхайскую организацию она, так или иначе, приобретет имидж регионального антизападного блока, и идея Запада по продвижению "цветных революций" в государства – члены ШОС, станет труднореализуемой.

Запад, вероятно, также отдает себе отчет в том, что участие Ирана в ШОС может оказаться полезным для отношений этой организации с исламским миром, где Тегеран пользуется определенным авторитетом. И вообще, членство Ирана в ШОС означает усиление экономического потенциала этой организации и его энергетической безопасности. Напомним, что Иран по запасам природного газа занимает второе место в мире, а по запасам нефти – пятое. К этому следует добавить, что стратегически важное географическое положение Ирана делает его, среди прочего, региональным транспортным центром – логистическая инфраструктура здесь довольно хорошо развита.

Но почему Иран так рвется в Шанхайскую организацию? Вероятно, для него участие в ШОС означает защиту от военной интервенции, в первую очередь, со стороны США, хотя Шанхайская организация официально и не является военно-политической структурой. Между тем одним из основных направлений ее деятельности провозглашена борьба с терроризмом, сепаратизмом, наркотрафиком и обеспечение безопасности государств-членов.

Для этого в Ташкенте была создана Региональная антитеррористическая структура (РАТС). При этом ШОС заявила, что, хоть и не планирует стать военным блоком, но повышение угрозы терроризма, экстремизма и сепаратизма делает необходимым "полномасштабное вовлечение военных сил". Организация также подписала соглашение с ОДКБ по вопросам безопасности. Выводы из этого можно сделать разные, вплоть до обещания государств ШОС не дать друг друга в обиду – времена-то "брутальные".

Следующим стимулом для Ирана в контексте ШОС является экономический. Если в организацию вступит Индия, что ожидаемо, Иран станет участником огромного рынка – не будем забывать о колоссальных возможностях России и Китая. О том, что в составе ШОС Иран станет участником выстраивания новой архитектуры безопасности, сказано выше, равно как об усилении его влияния в регионе с параллельным снижением влияния США. Собственно, дивиденды от вступления в ШОС для Ирана налицо, тем более, что его ядерная программа, с одной стороны, повышает его авторитет в регионе, а с другой – делает уязвимым и находящимся в позиции постоянной защиты от внешнего вмешательства.

А что даст Иран Шанхайской организации и, в первую очередь, России? Во-первых, он имеет большой опыт борьбы с наркотиками, распространяемыми из Афганистана. Во-вторых, Иран может быть использован государствами ШОС, в частности, Россией, как средство давления на США. А если загадывать на отдаленную перспективу, Иран может усилить исламский сегмент организации и несколько сдержать активность Китая на евразийском пространстве.

Участие Ирана в ШОС также позволит контролировать его внешнеполитическую деятельность, то есть отдалить от Запада, который хочет править балом в Тегеране, что смешало бы все геополитические расчеты Москвы.

Касаясь темы необходимости Ирана для ШОС, Iran.Ru, в частности, пишет: "… Участие Тегерана в качестве полноценного члена ШОС позволит сгладить возникшие в этой организации противоречия вокруг реализуемой Китаем грандиозной программы "нового экономического пространства Шелкового пути".

И далее: "Сегодня членство Ирана необходимо, в первую очередь, самой этой организации. Для Тегерана это шанс активного участия в наиболее реальной из существующих интеграционной площадок. Для ШОС – возможность реализовать действительно прорывные проекты, позволяющие, к тому же, перевести российское недовольство "несправедливым мироустройством" в весьма практическую плоскость".

"Несправедливость мироустройства" в последнее время стало для России темой не менее актуальной, чем для Ирана – обе страны функционируют в условиях санкций, и совместное участие "отверженных" в ШОС может дать хороший политический и экономический эффект. Но Россия и Казахстан все же, видимо, склонны расценивать Иран не столько в качестве партнера, сколько конкурента, что, в некотором роде, понятно. И тут важно решить: принимать Иран в ШОС, уравновешивая его внутри организации и используя все его плюсы, или не принимать, прикрывшись санкциями, и дав возможность Западу насладиться провалом стратегического вектора Москва-Тегеран-Пекин, которого он крайне опасается.

Пока же генеральный секретарь ШОС Дмитрий Мезенцев обещает, что на саммите в Уфе "примут ряд политических решений, которые касаются расширения организации". По его словам, юридических препятствий для вступления в ШОС Индии, Пакистана и Ирана не существует.

Заявление это звучит для Ирана достаточно обнадеживающе. Но если Запад действительно доторгуется с государствами ШОС по участию – не участию Ирана в этой организации, в государствах Центральной Азии и во взаимоотношениях России с Ираном наступит новый и вряд ли удачный этап. В таком случае с большой долей вероятности можно прогнозировать, что особой близости с ШОС будет добиваться Турция, не скрывающая вообще, а в контексте ШОС и Евразийского союза – в частности, претензии на расширение своего влияния в тюркском мире.

Но, надо думать, на данном этапе Иран может придать ШОС гораздо больше веса и авторитета, чем Турция, что не исключает тесные связи Анкары с Шанхайской организацией сотрудничества.

Ирина Джорбенадзе

Иран > Внешэкономсвязи, политика > iran.ru, 19 февраля 2015 > № 1299295 Ирина Джорбенадзе

Германия и Дания подписали документ о продолжении поддержки сектора юстиции в провинции Кундуз до 2017 года.

Соответствующее соглашение подписали представители Дании и Германии в Кабуле. В рамках проекта Дания предоставит афганскому правительству 4,5 млн. евро, передаёт информационный портал «Wadsam».

Германия и Дания сотрудничают в этой сфере с 2011 года. В рамках проекта осуществляется помощь Независимой адвокатской палате Афганистана (AIBA), сотрудничество с юридическим факультетом Университета Кундуза. Благодаря программе в административном центре провинции появилось более 80 зарегистрированных адвокатов, в том числе более десяти женщин. Более 150 студентов юридического факультета местного университета получили возможность пройти практические занятия.

В 2015 году Таджикистан поставил Афганистану на 25 млн. кВтч. электроэнергии больше, чем в аналогичный период прошлого года.

Экспорт электроэнергии ГЭС Сангтуда-1 и Сангтуда-2 с начала 2015 года составил 55 млн. кВтч., что почти вдвое больше, чем за аналогичный период 2014 года. Всего за 2014 год Таджикистан экспортировал в Афганистан 1,1 млрд. кВтч. электроэнергии, передаёт бизнес-портал «Wadsam».

Также отмечается, что Германия и Норвегия работают над проектом электрификации четырёх таджикских и 17 афганских поселений, расположенных в приграничном районе. Стоимость проекта составляет 6,3 млн. евро. В финансировании этой инициативы, помимо Германии и Норвегии, участвует Фонд развития Ага Хана.

Соединённые Штаты собирались использовать Афганскую войну в качестве средства для ослабления Советского Союза, заявил в недавнем интервью бывший член политбюро Народно-демократической партии Афганистана (НДПА) Фарид Маздак.

Политический деятель отметил, что план вывода войск из Демократической республики Афганистан впервые стали обсуждать после прихода в руководство КГБ Юрия Андропова, и данная инициатива вызвала недовольство американских правящих кругов.

«США хотели держать советские войска в Афганистане как можно дольше, чтобы нанести СССР ощутимый ущерб», – отметил Маздак, упомянув о значительном объёме иностранной помощи антиправительственным силам со стороны противников Советского Союза.

Бывший член политбюро выразил уверенность в том, что афганский конфликт 1980-х годов не мог быть решён исключительно военными средствами. Тем не менее, он выразил уверенность в том, что вопреки допущенным ошибкам в случае продолжения помощи от Москвы режим Наджибуллы мог бы выстоять. По словам Маздака, генеральный секретарь ЦК НДПА был противником форсированного вывода войск и вместе с другими союзниками Москвы рассчитывал на дальнейшее участие советских войск в охране стратегически важных объектов, но эти ожидания не оправдались.

Маздак подверг критике деятельность НДПА, в частности, заявив, что советское военное присутствие и чрезмерное количество консультантов из СССР вызывали неодобрение многих афганцев и не позволяли партии получить поддержку населения.

После прихода к власти в Кабуле НДПА Фарид Маздак начинал свою политическую карьеру как руководитель молодёжной организации при партии, а впоследствии получил место в политбюро. Он являлся одной из ключевых фигур правительства Наджибуллы незадолго до падения режима в 1992 году. Маздак перебрался в Москву, оставив Кабул уже после прихода к власти моджахедов, но впоследствии, как многие другие афганские «коммунисты», был вынужден покинуть Россию и искать убежища в западных странах.

За прошедший год число потерь погибшими и ранеными среди мирного населения Афганистана по сравнению с предыдущим годовым периодом возросло на 22%, сообщается в недавно опубликованном докладе афганской миссии ООН.

Согласно ежегодному отчёту организации, за последние несколько лет столь значительное число гражданских потерь на территории страны могло сравниться лишь с показателями 2009 года.

Всего за 2014 год в ходе боевых действий Афганистане погибли и пострадали 10 548 мирных жителей, при этом 3 699 скончались от полученных повреждений, а оставшиеся 6 849 отделались ранениями различной степени тяжести.

Впервые, начиная с 2009 года, основное число жертв было вызвано наземными боевыми действиями, а не случаями активации взрывных устройств, по-прежнему широко распространённого оружия повстанцев, влекущего за собой гражданские потери в связи с бесприцельным методом действия.

В докладе упоминается, что ответственность за 72% от общего числа жертв несут антиправительственные силы, в то время как стражи порядка и иностранные войска были признаны ответственными за 14%.

Оставшиеся доли потерь были отнесены к наземным столкновениям, при которых было признано затруднительным определить виновную сторону, случаям активации неразорвавшихся боеприпасов и приграничным ракетным обстрелам.

Комментируя результаты исследования, спецпредставитель генерального секретаря ООН по Афганистану Николас Хейсом подчеркнул, что каждая из сторон конфликта обязана принять меры по предотвращению гражданских потерь, отметив, что столь высокий уровень насилия не должен сохраниться в текущем году.

Основной причиной распада Советского Союза являлась не Афганская война, а внутренний политический кризис, заявил в недавнем интервью депутат нижней палаты парламента ИРА Мохиуддин Мехди.

Политический деятель выразил несогласие со многими соотечественниками, приписывающими моджахедам ключевую роль в расколе СССР, последовавшем за выводом из Афганистана Ограниченного контингента советских войск.

Отвечая на вопросы журналистов, Мехди отметил, что режим Наджибуллы не мог продолжить существование даже в случае продолжения поддержки со стороны Москвы. «С учётом того, что во всём мире коммунистическая идеология переживала кризис, прокоммунистический режим вряд ли смог бы долго просуществовать», – отметил парламентарий.

Мехди добавил, что на исход боевых действий оказали влияние США, участвовавшие в оснащении подразделений антиправительственных сил. В частности, обеспечение боевиков ракетными комплексами «Стингер», как следует из слов депутата, позволило нейтрализовать превосходство советских войск в воздухе.

Напомним, что 15 февраля со дня вывода ОКСВ из Афганистана исполнилось 26 лет. Советское военное присутствие на территории республики продлилось на протяжении 9 лет, 1 месяца и 19 дней.

Очередную годовщину вывода войск отметили как воины-интернационалисты в России и других странах бывшего СССР, так и жители Афганистана. В частности, в воскресенье на территории Кабула состоялось мероприятие, участники которого почтили память жертв Афганской войны.

Посол Ирана в Афганистане Мохаммед Реза Бахрами на состоявшемся в посольстве приеме для иранских предпринимателей, которые принимают участие в открывающейся в Кабуле совместной ирано-афганской торговой выставке, заявил, что Афганистан представляет собой для Ирана четвертый экспортный рынок в регионе. Он имеет очень большое значение как для государственного, так и для частного секторов иранской экономики.

Иранский дипломат подчеркнул, что афганский рынок взывает большой интерес у деловых кругов Ирана и именно поэтому удалось привлечь такое большое количество иранских компаний к участию в открывающейся в Кабуле выставке.

По словам М.Р.Бахрами, свидетельством значимости афганского рынка для Ирана служит то, что в открытии выставки принимает участие вице-президент ИРИ Мохаммед Шариатмадари. Афганистан в экономическом плане имеет для Ирана очень большое значение, и открывающаяся сегодня выставка – крупнейшее за последние годы мероприятие подобного типа.

М.Р.Бахрами подчеркнул, что ситуация в Афганистане меняется и иранским предпринимателям следует готовиться к появлению на афганском рынке серьезных конкурентов.

В церемонии открытия совместной ирано-афганской выставки в Кабуле принимают участие вице-президент Ирана Мохаммед Шариатмадари и вице-президент Афганистана Сарвар Данеш. Работа выставки продлится три дня. Иранская продукция на ней представлена более чем в 80-ти выставочных павильонах и афганская – в 16-ти павильонах.

Внутриполитическая ситуация в Иране и ее воздействие на ирано-российские отношения

Пока в России продолжают думать над тем, как выстраивать отношения с Ираном и как далеко можно идти с этой ключевой страной Ближнего Востока, в самой Исламской республике происходят достаточно сложные внутриполитические процессы, от исхода которых будет зависеть, будет ли Тегеран вообще стремиться к тесному взаимодействию с Россией или же отдаст предпочтение Западу. Отсутствие какой-либо стратегии у России в отношении Ирана, впоследствии осязаемых результатов в течение многих лет в деле запуска эффективного партнерства РФ-ИРИ играет только на руку тем, кто всячески препятствует усилению российской роли в этом регионе. Более того, вялая политика Москвы в отношении Ирана укрепляет внутри ИРИ позиции тех сил, которые ратуют за сближение с США и ЕС. То есть любые промедления на этом пути играют на руку только Западу, который хочет втянуть Иран в орбиту своего влияния.

Расхождения внутри правящих кругов

В условиях, когда осуществляется мощное внешнее давление на Тегеран в связи с развитием его мирной ядерной программы, а на Ближнем Востоке продолжают нарастать многочисленные кризисные явления, в том числе связанные с суннито-шиитским противостоянием и ростом терроризма, власти ИРИ уделяют первостепенное значение обеспечению стабильного развития внутриполитических процессов для сохранения устойчивости правящего режима. На сегодня это удается руководству Тегерана при сохранении контроля над ситуацией под руководством Духовного лидера (Рахбара) аятоллы Али Хаменеи и его ближайшего окружения, которое твердо ведет курс на консолидацию всех элементов политической системы ИРИ. .

При всех неоднозначных проявлениях, особенно в отношения переговорного процесса по ИЯП и попыток нормализовать отношения с Западом, Али Хаменаи продолжает оказывать поддержку президенту Хасану Роухани и его правительству, несмотря на критику его действий со стороны консервативных и националистических кругов. Многие иранцы из правящего эшелона откровенно недовольны откровенным креном Хасана Роухани и его команды в сторону возобновления полномасштабных отношений с Западом. Некоторые даже обвиняют их в том, что это происходит в ущерб национальным интересам.

Именно эта часть политической пирамиды ИРИ объективно является препятствием с иранской стороны в деле становления партнерства Тегерана с Москвой. Они стали невольным, вместе с тем объективным союзником прозападно-либеральных сил в Москве, которые всячески тормозят развитие полномасштабных отношений с Ираном, чтобы, не дай бог, не разозлить США и их союзников. Причем это касается не только оппозиционных сил, выступающих за смещение режима Владимира Путина в угоду США, но и определенных элементов внутри госструктур РФ, которые фактически бойкотируют любое движение Москвы в сторону Тегерана. Видимо, они тоже являются составной частью «пятой колонны», выполняя роль американских агентов влияния изнутри правящей власти.

Иранским либералам внутри ИРИ противостоят те, кто понимает: любой союз с США постепенно приведет к смене нынешнего режима и трансформации ИРИ в прозападную марионетку по типу Саудовской Аравии. Суверенитет страны будет ограничен, а Тегерану отведут роль жандарма в Персидском заливе и на Ближнем Востоке в целом, а также превратят ИРИ в плацдарм для враждебных действий против России, включая продвижение интересов США в Центральной Азии и в Закавказье. Отсюда – возрастающее давление на команду Хасана Роухани со стороны консерваторов во главе с аятоллой Месбахом Язди, командования силовых структур, прежде всего Корпуса стражей исламской революции (КСИР) и значительного числа депутатов иранского парламента.

Разногласиям внутри иранской элиты способствует и не слишком эффективная деятельность правительства на социально-экономическом направлении, тем более что Хасан Роухани откровенно пытается перераспределить властные полномочия в пользу своих сторонников. Это вызывает недовольство уже и среди простого населения. Не случайно, к критике сторонников президента ИРИ в лице консерваторов примкнули и умеренные принципиалисты во главе с председателем законодательного органа Али Лариджани.

Однако пока Духовный лидер Али Хаменаи не допускает перерастания нападок на Хасана Роухани в открытое столкновение. Но его поддержка явно зависит от способности президента добиться подвижек на ядерных переговорах, в первую очередь в плане ослабления негативного санкционного давления. Хотя уже сейчас ясно, что вряд ли это случится ранее нового установленного срока – до 1 июля 2015 года. Тем более что Россия ведет себя крайне пассивно в этом вопросе, следуя в фарватере усилий американской дипломатии.

Причины иранского недоверия к России

Некоторое время тому назад Iran.ru написала о «16 причинах иранского недоверия к России». В самом деле, что касается иранцев, которые не верят в то, что с помощью России ИРИ может прийти к отмене санкций и экономическому процветанию, то их подход объясняется многими причинами, а не только слепой привязанностью к Западу с его либеральными ценностями. Конечно, можно посмотреть на все это даже в исторической ретроспективе, попытавшись объяснить такое недоверие старыми обидами еще времен Грибоедова, но делать так – значить сильно притягивать все «за уши». И не в том, что после исламской революции в Иране в 1979 году Москва, испугавшись распространения влияния идеи хомейнизма на свои мусульманские регионы и Афганистан, куда вошли советские войска, фактически солидаризировалась с позицией США и наиболее консервативной части арабского мира в лице Саудовской Аравии и других аравийских монархий. А затем активно поддерживала иракского диктатора Саддама Хусейна в ходе кровопролитной восьмилетней ирано-иракской войны. Дело в нынешнем восприятии Тегераном России в политическом, военном и экономическом плане.

Постепенное развитие торгово-экономических отношений Ирана с Россией в последние 15 лет, в том числе и строительство АЭС в Бушере, и начало взаимодействия в энергетическом секторе, включая нефтяную и газовую сферу, постоянно сопровождалось оглядками Москвы на периодические окрики из Вашингтона. Создавалось впечатление, что российские компании готовы работать в ИРИ только при «отмашке» со стороны американцев. В Тегеране неоднократно выражали недовольство тем, что Россия сдерживала развитие военно-технических связей, воздерживаясь от поставок современных видов вооружения, особенно систем ПВО «С-300» и некоторых оборонительных видов оружия, хотя они не подпадают под действие международных конвенций. Иранцы заметили и то, что практически все российские банки поспешили свернуть финансовые связи с иранскими структурами под угрозой попасть под действие односторонних санкций со стороны США, вводимых абсолютно нелегитимно. При подобном подходе Иран не мог рассчитывать на полноценное сотрудничество с РФ.

В ИРИ явно не понимали, почему на переговорах по ядерной программе российская сторона почти всегда в конечном счете примыкала к солидарной позиции западных участников переговоров. Еще больше вопросов возникло после того, как Москва поддержала принятие США и их союзниками международных санкций против Ирана из-за задержек и споров в ходе переговорного процесса по ядерному досье Тегерана, причем сделано это было через СБ ООН, где у Москвы есть право вето. Заигрывания Москвы со арабскими странами Персидского залива, прежде всего с Саудовской Аравией и Катаром на протяжении 2006-2012 г.г. в обмен на их обещания закупить российское оружие в больших количествах и вложить в российскую экономику миллиарды долларов тоже сыграло свою роль. Именно в это время Москва сделала уступки Западу по ядерной программе ИРИ и заморозила реализацию контракта на «С-300», а также замедлила темпы строительства АЭС в Бушере. При этом, в конечном итоге, ни американцы по достоинству не оценили «сговорчивость» России, ни Саудовская Аравия не выполнила обещание закупить оружие.

«Арабская весна» еще более насторожила Иран в отношении России. Особенно история с Ливией, где российские потери от свержения режима Муаммара Каддафи составили десятки миллиардов долларов. В Тегеране не поняли, зачем Москва пропустила в СБ ООН антиливийские резолюции в ущерб собственным интересам, причем это были резолюции, которые дали США, НАТО и ваххабитским монархиям международное оправдание варварски уничтожить ливийское государство и зверски убить его лидера. Иранцы не поверили последовавшим публичным объяснениям РФ, что, дескать, в Москве не ожидали такого коварства от западных «партнеров», которые подло «обманули» и использовали резолюции Совбеза для жесточайших бомбардировок всех важнейших объектов режима Каддафи. Многие в Тегеране стали прикидывать, а что будет с Ираном, если США и Израиль при участии Саудовской Аравии так налягут на Москву, что та «проглотит» и бомбардировки ядерных объектов ИРИ? На помощь России, тем более военную, или пусть даже морально-политическую, иранцы уже не рассчитывали. А ведь в 2011-2012 г.г. такие удары уже реально готовились. Израиль в тесной координации с США несколько раз намеревались бомбить военные и стратегические объекты Ирана. Как минимум два раза даже самолеты были заправлены, загружены смертоносными ракетами, двигатели даже были запущены и в последнюю минуту все отменялось. Так что Израиль и США, НАТО и Запад были всего в шаге от полномасштабной войны с Ираном. Этому помешала ситуационная геополитическая конъектура, с одной стороны, и затянувшаяся война в Сирии, вооруженный конфликт в Ираке, вывод американских войск из Афганистана – с другой. Именно эти причины не дали США и их союзникам возможности воевать еще на одном фронте − иранском. Кстати, они до сих пор не отказались от планов нападения на Иран, они ждут более подходящих условий для этой войны. США, Израиль и Запад, арабские страны Персидского залива не отстанут от Ирана, пока иранский режим не возьмет курс на западные ценности. А такая трансформация неминуемо привет к смене политической системы.

Упорство Москвы по Сирии, где режим Башара Асада смог устоять только при помощи России, несколько улучшило имидж России в глазах иранцев. Затем Москва поддержала шиитское правительство в Багдаде, когда ИГИЛ был уже готов начать штурм иракской столицы. Ну, а действия Москвы в украинском вопросе, особенно по Крыму, еще больше укрепили иранцев во мнении, что сегодня РФ все-таки способна вставать на защиту своих интересов, даже если это приведет к острой конфронтации с Западом.

Но у многих иранцев имеются и сомнения чисто экономического плана: способна ли российская сторона предоставить ИРИ современные технологии, в том числе в важнейшей для иранцев нефтегазовой сфере, для быстрого развития добычи и экспорта углеводородов; готова ли российская сторона делать крупные инвестиции в иранскую экономику, которые так необходимы на первых порах. Настораживают также разговоры и публикации о большой коррумпированности российских компаний, работающих на внешнем рынке. Кроме того, нельзя забывать, что многие иранцы или их родители получили образование на Западе. А в России почти никто из ИРИ не учился. Отсюда – естественная культурная ориентация на Запад и привязка к его технологиям весьма значительной части технократов, деловых кругов и интеллигенции.

Имеются еще соображения политического и геостратегического плана: Тегеран хочет быть уверен в том, что Москва готова создать серьезный союз с Ираном, для противостояния агрессивной политике Запада и консервативных режимов Аравии. А для этого Тегеран хотел бы получить полноценное место в ШОС и таких структурах, как БРИКС. События на Украине, казалось бы, свидетельствуют об этом. Но иранцы слишком осторожны, чтобы уже сейчас сделать окончательный выбор. И им нужны конкретные доказательства реальными действиями со стороны Москвы.

Все будет зависеть от снятия санкций

Практически все иранцы ждут того момента, когда будут сняты санкции. И здесь Москве нужно спешить, пока Россию не опередили западные конкуренты. А при нынешнем подходе к становлению партнерства с ИРИ у российских компаний все меньше шансов. Транснациональные компании уже столбят себе позиции в иранской экономике. Тем более что у них преимущество в главном для Ирана секторе – нефтегазовом, где нужны крупные иностранные инвестиции. Министерство нефти ИРИ планирует провести в марте с.г. в Лондоне презентацию нефтяных контрактов на общую сумму около 40 млрд. долл. специально для иностранных компаний. Но российские компании вряд ли туда попадут. Хотя они могли прийти в Иран еще несколько лет назад напрямую, без всякого конкурса и тендера, на двусторонней основе, в обход санкций и получить самые лакомые куски этой отрасли и других отраслей иранской экономики.

К великому удивлению иранцев Москва не стала налаживать координацию с Тегераном и в связи с резким снижением цен на нефть, хотя они прямо заявили – их обрушение произошло в результате сговора США и Саудовской Аравии. А ведь если бы РФ, ИРИ и Венесуэла прекратили поставки нефти на мировой рынок хотя бы на две-три недели, ее цена выросла бы вновь, причем, как утверждают специалисты, даже до 200 долл. за баррель.

************

Конечно, время еще есть, хотя его крайне мало. А внешняя ситуация и внутриполитическая обстановка в Иране играет не в пользу России. Если санкции будут сняты благодаря успеху прозападной команды Хасана Роухани, то политическая элита не сможет этого проигнорировать. А уж народ тем более. И тогда Иран неизбежно начнет движение в сторону Запада, тогда как число сторонников России, и без того не слишком большое, будет уменьшаться. А по мере укрепления позиции иранских либералов шансы российского бизнеса в ИРИ станут призрачными. Так что стартовать нужно сейчас, не дожидаясь 1 июля с.г. Причем параллельно с торгово-экономическими связями усиленно развивать ВТС. Ведь сильный и самостоятельный Иран, способный противостоять амбициям США и отстаивать свои интересы, – это более чем в интересах Москвы.

Владимир Алексеев,

Специально для Iran.ru

"Ставки растут по мере развития событий"

Алексей Арбатов

Академик РАН Алексей Арбатов — о сценариях эскалации напряженности. Беседовала Светлана Сухова

Алексей Арбатов – академик РАН, руководитель Центра международной безопасности Института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова Российской Академии наук, в прошлом участник переговоров по Договору СНВ-1 (1990 г.), заместитель председателя Комитета по обороне Государственной думы (1994–2003 гг.).

Резюме Центральным событием минувшей недели была встреча "нормандской четверки" в Минске и попытка остановить кровопролитие на востоке Украины. Прогресс этих переговоров, однако, еще не означает деэскалацию конфликта

Центральным событием минувшей недели была встреча "нормандской четверки" в Минске и попытка остановить кровопролитие на востоке Украины. Прогресс этих переговоров, однако, еще не означает деэскалацию конфликта

О тревожных перспективах и сценариях развития украинского кризиса, еще недавно немыслимых даже, "Огонек" беседовал с академиком РАН Алексеем Арбатовым

— Алексей Георгиевич, оправданы ли опасения, что на Украине появится американское оружие?

— Вполне, хотя эффект от этого будет скорее политический, чем военный: с оружием прибудут инструктора, советники и т.д., а это уже прямое участие НАТО и США в конфликте, даже при отсутствии войскового контингента НАТО. Таким образом, конфликт будет выведен на новую ступень эскалации, потому как станет уже опосредованной войной между Россией и США. Такого не было со времен Вьетнама и Афганистана. Но нынешняя ситуация сложнее и опаснее, потому что события разворачиваются не на дальних театрах, а рядом, у самых наших границ — в центре Европы. Представить такое еще год назад было не под силу даже самому пылкому воображению. Но проблема не только в месте действия: конфликт имеет все шансы получить новое развитие — крупное продвижение на запад ополчения и подразделений российских добровольцев может спровоцировать появление войск НАТО на Украине. И тогда уже в конфликт официально вступит Россия...

— Апокалипсис. Но без ядерного томагавка?

— Такого рода конфликты непредсказуемы. Ставки растут по мере развития событий. Для США и России сегодня немыслима даже видимость поражения, не говоря уже о нем самом. Стороны будут повышать ставки и уровень вмешательства, и рано или поздно одна из них может решиться на применение ядерного оружия. В России уже кое-кто из "экспертов" и даже чиновников открыто обосновывают концепции применения ядерных средств для "деэскалации конфликта".

— Абсурд...

— А между тем идея бродит в иных умах. Эти люди изобретают велосипед, не ведая, что такой вариант прокручивался в прошлом десятки лет и был признан безумием — все равно, что заливать керосином пожар. На любое, даже самое ограниченное применение ядерного оружия, другая сторона ответит тем же, и пошло-поехало. Такая угроза сейчас опять реальна, если экстраполировать наихудший сценарий.

— Как же так, ведь США и Россия так долго сокращали ядерные запасы...

— И сократили их основательно — больше, чем на порядок. Но за годы холодной войны оружия накопилось столько, что и оставшееся эквивалентно 30-40 тысячам Хиросим. Только вдумайтесь в эту цифру. И сокращение такого оружия само по себе все же не гарантирует, что военные конфликты исчезнут. Как не гарантирует этого сохранение взаимного ядерного сдерживания. Украина тому доказательство: стоит возникнуть такому конфликту, как система сдерживания начинает рассыпаться. Ныне все больше нападок на новый договор СНВ (от 2010 года), растет давления на Договор по ракетам средней и меньшей дальности (от 1987 года). Будущее этих документов сегодня туманно. Да и комплекс других мер по ядерному разоружению под вопросом. Например, Сенат США бойкотирует ратификацию Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (аж с 1996 года). В глухом тупике переговоры о запрете производства ядерных материалов в военных целях. Вообще, вся система нераспространения ядерного оружия — Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) и его механизмы — трещит по швам: КНДР из него вышла, а ядерную программу Ирана дипломатам ограничить не удается. Следующая конференция по рассмотрению ДНЯО (в этом году) может закончиться полным провалом. И есть вероятность, что распадется и сам Договор. А тогда уж точно возникнет цепная реакция распространения ядерного оружия, потому что каждая страна будет стараться таким путем защитить себя от возможных опасностей и от других ядерных государств.

— Может, все дело в том, что, как говорят, ядерный арсенал России поредел сильнее американского?..

— В 1990-е на ядерное сдерживание банально не хватало денег, да к тому же еще пришлось выводить ядерные средства из Восточной Европы и из бывших республик СССР (платили за удовольствие, кстати, американцы). Если бы у Вашингтона была цель добиться превосходства, им бы следовало... сидеть сложа руки на уровне хотя бы Договора СНВ-1 от 1991 года (6 тысяч ядерных боеголовок и 1,6 тысячи носителей): из-за нехватки средств Россия опускалась бы по количеству и качеству ниже и ниже. А вместо этого они заключили договоры СНВ-2, СНВ-3, СНП и сокращали свои силы параллельно с российскими. Правда, сейчас многие радикальные стратеги утверждают, что те договоры были неравноправными. Вопрос спорный, но что бесспорно — без соглашений при нехватке финансирования отставание России было бы гораздо больше.

— Значит, паритет все же есть?

— Пражский договор по СНВ от 2010 года — в основном о сокращении американских ядерных вооружений. Россия, независимо от договора, ликвидирует устаревшее оружие. Его замена, кстати, не поспевает за списанием старья, и потому общее количество стратегических ракет сокращается. И только недавно Россия сравнялась с США по числу боезарядов, а по носителям — пока еще нет. Вашингтон все это время, конечно, не сидел сложа руки и, сокращая ядерный потенциал, создавал новейшее неядерное оружие. Например, систему ПРО, имеющую глобальный охват и сегменты на Тихом океане и в Европе. Хотя, по мнению многих авторитетных специалистов, эта ПРО не способна дать отпор ракетно-ядерному оружию России.

— Иными словами, американская ПРО — такая же химера, как СОИ?

— В ближайшие 10 лет ничего нельзя будет придумать, чтобы его укрепить и свести к нулю российский потенциал сдерживания. Но военные ведомства и корпорации преувеличивают угрозу, получая под угрозу ПРО деньги, а политики идут у них на поводу, как было в свое время с СОИ. С другой стороны, осознавая свою ядерную мощь, ни Вашингтон, ни Москва по собственному почину ядерную войну не начнут. Но, будучи втянуты в конфликт, наподобие украинского, способны попасть в ловушку неконтролируемой эскалации, особенно если попробуют погасить ее с помощью ядерного оружия...

— Но в карибский кризис удалось остановиться...

— Проблема в том, что за полвека и более всего за последние пару десятилетий все забыли о том, что ядерный конфликт потенциально возможен. Кстати, о необходимости сокращения и нераспространения ядерного оружия заговорили только после того, как мир в 1962 году чуть было не скатился в третью мировую. Хрущев, напомню, тогда перебросил ракеты средней дальности на Кубу, потому что, будучи запущены из СССР, они не долетали до США. Паритета в силах удалось достичь только через 10 лет, а на тот момент попытка сравнять стратегический баланс чуть было не обернулась ядерной войной. Остановились в миллиметре. А сегодня? Повезет ли также в случае кризиса и в условиях дальнейшего ядерного распространения Индии и Пакистану или Израилю и Ирану, не говоря уже о двух Кореях? Они остановятся? Не забывая о том, что система ядерного сдерживания — это колоссальные затраты на то, чтобы сделать оружие "высокоживучим" (чтоб его нельзя было уничтожить внезапным разоружающим ударом), а систему его управления — не допускающей случайного применения. Такие надежные системы сегодня есть только у России, США, Великобритании и Франции. Те, кто думает, что распространение ядерного оружия будет укреплять взаимное сдерживание, должны представить себе такую аналогию. Скажем, это все равно, что добиваться аккуратного вождения, положив в багажник машины мешок взрывчатки: если автомобилей два, четыре, пять, они при таком грузе будут крайне осторожны, а если их пара десятков или даже сотен?..

— Но технологии расползаются по миру — за годы действия ДНЯО ядерных держав стало больше. Сдержать не удается?

— Если Договор будет разрушен, мы увидим множество новых ядерных государств. Кстати, в 70-е годы прогнозировалось, что в начале XXI века в мире будет 20-25 государств с ядерным оружием, а их на деле девять. И это — следствие работы ДНЯО. Плюс не стоит забывать, что упала статусность ядерной державы: если в 60-80-е годы им обладала только мировая элита — члены СБ ООН (так уж совпало), то позднее ядерной "кувалдой" обзавелись и не столь развитые в экономическом плане страны. Сегодня высокий международный статус дает не только и не столько ядерное оружие, а уровень развития экономики, финансов и технологий, космос, высокоточные системы неядерного оружия. По этим позициям США серьезно опережают Россию.

— Получается, Россия не в силах догнать Штаты и наращивает ядерный потенциал?

— По высокоточному оружию Россия отстает, но догнать пытается. Что же до модернизации ядерного арсенала, то она весьма масштабная — четыре новых типа межконтинентальных баллистических ракет наземного базирования, два типа морских ракет, тяжелый бомбардировщик (после 2020 года) — чтобы восстановить то, что было потеряно в 90-е из-за нехватки средств. Не только ради сдерживания, но и для сохранения паритета с США. Если бы не эта модернизация, после 2020 года, стратегический потенциал России скатился бы ниже уровня Китая или Франции. Штаты свою модернизацию запустят по графику после 2020 года и за 20 лет модернизируют всю триаду. Так и двигаемся "наперегонки". Но в условиях распространения ядерного оружия угроза его применения в локальных конфликтах возрастает.

— Почему?

— Великая держава никогда не пойдет на риск потерять даже один большой город ради победы над маленьким государством, обладающим парой боеголовок. Зато на это может отважиться какой-нибудь нестабильный режим где-нибудь на Ближнем Востоке, в Африке, Латинской Америке. А ведь есть еще и террористы... Распространение ядерных материалов способно дойти и до них. Существуют серьезные опасения, что ядерные "фугасы" могут быть собраны и заложены в мегаполисах, а потом власти супердержав получат сигнал о взрыве в пустыне и требования террористов. И как современная цивилизация на это отреагирует, никто не знает. Опасность такого развития событий повышается тем больше, чем жестче линия разлома между США и Россией. В нынешней ситуации конфликта вокруг Украины все сложнее и сложнее перекрывать пути и каналы доступа к ядерным материалам для террористов. Последние, понятно, едва ли украдут боеголовку или целую ракету — это только в фильмах может быть. Но достаточно 50 килограммов высокообогащенного урана, при наличии информации и наемных специалистов террористы способны заполучить такое устройство. И мир содрогнется...

— И в такой ситуации американцы решатся поставить оружие Украине?

— Если в течение 2-3 недель удастся прекратить боевые действия и развести враждующие стороны, нет. В противном случае велик шанс, что Штаты пойдут на это. Пока ЕС и здравые люди в США апеллируют к Обаме с тем, чтобы дать шанс переговорам.

— После Минска шанс сохранится?

— Понятно, что за один раунд переговоров все проблемы не снять. Но дело не в количестве встреч, а в качестве. Я убежден: без прямого контакта Путин — Обама процесс далеко не пойдет и в любую минуту откатится назад. Президентам США и России пора перестать обижаться друг на друга и нужно срочно начать диалог. Без подключения Вашингтона Киев не очень идет на уступки, а Брюссель, Берлин и Париж чувствуют себя крайне неуверенно. Американцам пора перестать играть роль enfant terrible.

— Уровня Лавров — Керри недостаточно?

— Это тоже важно, но контакты с ЕС и Украиной идут на уровнях первых лиц, если с США будет иначе — это тоже показатель.

— Но Меркель с Олландом сами проявили инициативу.

— Ничто не мешает Обаме совершить вояж в Минск, а потом вместе с Путиным и европейскими лидерами съездить еще куда-нибудь — хоть в Киев, хоть в Москву. Главное — подняться над сиюминутными политическими мотивами, как когда-то сделал Хрущев в разгар карибского кризиса в отношениях с "мальчишкой Кеннеди"... Каждый был уверен в своей правоте, но угроза ядерной катастрофы заставила искать компромисс. Так удалось отойти от роковой черты и начать долгий и трудный путь к разрядке напряженности, сокращению вооружений и прекращению холодной войны.

Беседовала Светлана Сухова

Россия. Украина. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 16 февраля 2015 > № 2906779 Алексей Арбатов

Согласно сообщению иракского командования, проведены стрельбы тяжелой огнеметной системой ТОС-1А по боевикам «Исламского государства» севернее дороги Таджи – Багдад-Самарра, пишет сегодня DefenceBlog. Система ТОС-1 была секретным оружием Советской армии в последнее десятилетие «холодной войны».

Системы ТОС-1 были впервые развернуты СССР в Афганистане в 1989 году, но об этой системе было публично обнародовано только спустя 10 лет. В 2009 году Россия предложила ТОС-1 на мировой рынок оружия и официально представила как ракетную установку для борьбы с повстанцами и боевиками.

Система ТОС-1А является обновленной версией и, возможно, самой разрушительной артиллерийской системой в мире. Система создана на шасси танка Т-72, пусковая установка из 24 направляющих для 220-мм ракет с 100-кг термобарической боевой частью.

Министр шахт и нефтедобывающей промышленности Афганистана Дауд Шах Сабах заявил, что доходы от нелегальной разработки множества афганских месторождений идут на финансирование терроризма, и потребовал принять жёсткие меры для пресечения данной практики.

Министр заявил, что боевики получают доход от разработки множества месторождений драгоценных и полудрагоценных камней, и призвал соответствующие министерства активизировать усилия по пресечению нелегальной добычи полезных ископаемых.

Представители Сети мониторинга природных ресурсов Афганистана, комментируя этот вопрос, согласились, что правительству необходима последовательная и жёсткая стратегия по контролю обращения с природными ресурсами. В настоящее время таковая отсутствует, что ведёт к значительным убыткам отрасли, сообщил Национальному телевидению Афганистана Ибрагим Джафари.

Напомним, что в исключительно богатых полезными ископаемыми афганских провинциях Панджшер, Нуристан, Кунар и Гельманд наблюдается высокая активность боевиков.

Возможная передача вооружений, использовавшихся иностранными войсками в Афганистане, украинской стороне, подвергает крупной угрозе безопасность Центральной Азии, считают представители афганских правоохранительных структур.

Как отметил в беседе с корреспондентом «Афганистан.Ру» пресс-секретарь МВД ИРА Сиддик Сиддики, в настоящее время афганские силы по-прежнему нуждаются в современном оснащении для борьбы с терроризмом, и вывоз вооружения нанесёт серьёзный удар по уровню боеспособности правоохранительных структур страны.

По словам пресс-секретаря Минобороны Афганистана генерала Захира Азими, в настоящее время в Кабуле находится группа американских военных экспертов, изучающих возможности транспортировки конкретных образцов вооружений.

В интервью порталу «Афганистан.Ру» генерал напомнил, что в рамках подписанного двухстороннего соглашения Соединённым Штатам предписано обеспечить ИРА современным вооружением.

Азими выразил неудовлетворённость текущим уровнем оснащения афганских сил, признав, что власти его страны не в состоянии повлиять на партнёров по данному вопросу. «В конечном счёте решение примут сами американцы», – констатировал он.

Крупный процесс вывода войск США и НАТО в Афганистане официально стартовал в 2014 году, после завершения боевой миссии МССБ. Возможная передача части вооружений украинской стороне получила большой резонанс и вызвала неодобрение со стороны России, официально высказанное представителями МИД РФ.

В ближайшее время на территории города Мазари-Шариф, административного центра северной афганской провинции Балх, начнутся работы по возведению комплекса зданий для нового института.

Ожидается, что в учебном заведении студенты смогут получать образование по строительным специальностям. По словам Ладжера Афганзая, заместителя главы провинциального департамента образования, общая стоимость предшествующих открытию работ составит около 4 миллионов долларов. Финансирование данного проекта взяло на себя правительство Германии.

Всего в комплекс учебного заведения планируется включить не менее 10 зданий различного назначения, в число которых войдут мужское и женское общежития, сообщает телеканал «Ариана-ТВ».

По сообщению Федерального миграционного ведомства Швейцарии (BFM), в январе 2015 г. количество иностранных граждан, подавших заявление о предоставлении убежища на территории Конфедерации, незначительно выросло по сравнению с декабрём 2014 года (+3%, 1514 заявлений), в то же время в отношении соответствующего месяца прошлого года отмечено значительное сокращение (-19%). Наибольшая часть от общего числа беженцев приходится на Шри-Ланку (181), Эритрею (146), Сирию (136), Косово (112), Афганистан (90) и Нигерию (82). Эксперты ведомства отмечают, что отрицательная динамика в годовом исчислении (-19%) связана, главным образом, с ужесточением миграционной политики страны.

admin.ch, 12.02.2015 г.