Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Афганские силы рассчитывают на вклад России в охрану границ, заявил во вторник командующий пограничной полицией на севере Афганистана генерал Мир Наим Хайдари.

В частности, высокопоставленный военнослужащий в беседе с журналистами сообщил, что ожидает от Москвы передачи в распоряжение пограничников катеров для патрулирования территории реки Амударьи. Напомним, что данный проект сотрудничества рассматривался на переговорах между двумя странами ещё в сентябре 2013 года. Наряду с возможностью предоставления береговых катеров рассматривались планы оснащения афганских пограничных войск вертолётной техникой и устройствами наблюдения.

Поводом для обращения генерала послужило недавнее выступление президента РФ Владимира Путина, пообещавшего в случае необходимости оказать помощь Афганистану в деле преодоления новых вызовов, связанных с выводом иностранных войск.

К настоящему времени по сравнению с показателями прошлого года в Афганистане возросли объёмы нелегального производства опиумного мака, сообщается в недавнем докладе Управления ООН по наркотикам и преступности.

В документе отмечается, что общая площадь посевов опиума в текущем году достигла примерно 224 тысяч гектаров, за год увеличившись на 7%. При этом средний объём наркотика, собираемого с гектара посевов, возрос на 9%, с 26,3 до 28,7 килограмма.

В целом распределение долей нелегального бизнеса по различным районам страны практически не изменилось. В основном наркопроизводство было сосредоточено в южных провинциях, в то время как второе место по объёму занял запад Афганистана.

Южная провинция Гельманд сохранила за собой статус лидера по объёму выращивания опиума. Последующие места в печальном рейтинге соответственно заняли провинции Кандагар, Фарах и Нангархар.

Значительный рост наркопроизводства был зафиксирован в южной части республики. Именно в этом районе объём урожая запрещённой культуры повысился с 23,2 до 29,5 килограмма на гектар. Тем не менее, исследование упоминает о том, что данные показатели, несмотря на тревожную тенденцию роста, по сравнению с показателями 2010 года по-прежнему находятся на достаточно низком уровне.

Одновременно с этим исследование выявило сокращение цен на опиаты на чёрном рынке, зафиксированное во всех провинциях. Одной из причин удешевления наркотика было названо общее повышение нелегального производства опиума по стране.

В Афганистане возобновляется проведение ночных рейдов, приостановленных в последние годы президентства Хамида Карзая, сообщил в недавнем выступлении министр внутренних дел страны Мохаммад Умар Даудзай.

Напомним, что операции данного типа, в основном проходившие при участии иностранных войск, неоднократно вызывали беспокойство афганской общественности в связи с многочисленными случаями гибели мирных жителей, в том числе женщин и детей.

Тем не менее, глава МВД выразил мнение, что прежний президент не распоряжался о полном прекращении рейдов, но лишь призывал сделать операции более осторожными, чтобы избежать гражданских потерь, передаёт телеканал «Толо».

Перспективы новых угроз безопасности, сопряжённые с выводом иностранных войск из ИРА, вызвали опасения афганских стражей порядка, и в целях улучшения обстановки в стране было принято решение сделать борьбу с боевиками более эффективной.

По словам Омара Даудзая, возобновление рейдов не предполагает уклонения от строгих мер, направленных на обеспечение безопасности мирных жителей в ходе проведения боевых действий.

Всемирная организация здравоохранения опубликовала рейтинг стран по количеству потребляемого алкоголя на душу населения. Ближний Восток и Северная Африка ожидаемо оказались в конце списка.

На Ближнем Востоке самой пьющей страной оказался, как ни странно, не Израиль, где традиционно нет запретов на употребление спиртного, а мусульманское королевство Бахрейн, занявший в рейтинге 129-е место. Бахрейнцы выпивают 3,66 литра в год. Израиль занял «почетное» второе место в регионе и 139-е в общем рейтинге (2,89 л), а на 140-м месте разместилась Турция (2,87 л). Судан — 142-й, Ливан — 147-й, Марокко — на 156-м месте, Сирия — на 157-м, Тунис — на 159-м, Катар — на 160-м, Иран — на 162-м, Алжир — на 163-м, Оман — на 164-м, Саудовская Аравия — 181-я. Самые малопьющие страны — это Пакистан (0,06 л и 187-е место) и Афганистан (0,02 л и 188-е место).

Количество потребляемых спиртных напитков рассчитано в пресчете на чистый этиловый спирт.

Топ-10 «пьющих стран»:

1. Молдова — 18,22 л

2. Чехия — 16,45 л

3. Венгрия — 16,27 л

4. Россия — 15,76 л

5. Украина — 15,60 л

6. Эстония — 15,57 л

7. Андорра — 15,48 л

8. Румыния — 15,30 л

9. Словения — 15,19 л

10. Беларусь — 15,13 л

Всерьез и надолго

Глобальные аспекты новой конфронтации России и США

Д.В. Суслов – заместитель директора исследовательских программ Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), заместитель директора Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ.

Резюме Российско-американская конфронтация повышает вероятность раскола мира на «Большой Запад» и «Евразийский не-Запад». География размежевания напоминает о классической геополитике с ее «континентальными» и «островными» державами

Российско-американская конфронтация, спровоцированная украинским кризисом, чаще всего рассматривается как явление сугубо региональное. Однако ее корни гораздо глубже проблем Украины, ее природа – значительно сложнее геополитической схватки за эту страну, а последствия сказываются на связях США с другими центрами силы и на глобальном управлении в целом. Исход украинской коллизии, скорее всего, определит правила отношений великих держав на годы и десятилетия.

Столкновение миропорядков

Со времени распада СССР между великими державами не возникло консенсуса ни по одной из центральных категорий порядка: признаваемому распределению сил, правилам и нормам международного поведения и механизмам принятия решений. Пропасть между Соединенными Штатами и незападными центрами разверзлась, по сути, сразу после окончания биполярной конфронтации. Вашингтон провозгласил победу в холодной войне и стал рассматривать свое «глобальное лидерство» как важнейшее условие и даже основу международного порядка. Россия, Китай, Индия, Бразилия, Иран и другие отвергали такую постановку вопроса.

Москва с самого начала оказалась в авангарде несогласных. Даже в 1990-е гг. Россия шла на рискованные шаги, если считала, что ее жизненно важные интересы нарушаются. По мере перераспределения сил от старого Запада в пользу новых центров и ущемления Соединенными Штатами все более важных интересов России и отстаиваемых ею принципов мироустройства решительность Кремля возрастала.

В основе всех проблем российско-американских отношений после окончания холодной войны – одни и те же вопросы, на которые Москва и Вашингтон вот уже свыше 20 лет дают противоположные ответы. Имеет ли Россия как один из независимых полюсов многополярного мира право на собственный интеграционный проект в Евразии? Имеют ли вообще великие державы право на дружественное окружение, право самим создавать порядок безопасности по периметру своих границ и быть его центром? Должен ли международный порядок в Европе и Евроатлантике базироваться на расширении западных институтов вплоть до российских границ, притом что сама она из него априори вычеркнута, или же он должен строиться совместно Россией и Западом? Наконец, почему Соединенные Штаты считают возможным объявлять одни государства и режимы суверенными и легитимными, а другие нет, и свергать неугодные им режимы?

Аналогичные проблемы характерны для отношений США со всеми незападными центрами силы, в том числе демократическими. Индия и Бразилия критикуют интервенционистскую политику Вашингтона, его избирательный подход к государственному суверенитету и практику смены режимов не меньше России и Китая. Политика России в СНГ созвучна и озабоченности Дели военным присутствием Америки в Индийском океане, и попыткам Бразилии ослабить влияние Вашингтона в Латинской Америке, и стремлению КНР ограничить способность Соединенных Штатов проецировать военную силу в соседние с ним регионы.

Решающий раунд

В отличие от столкновений 1999, 2004 и 2008 гг., украинский кризис 2014 г. стал не просто очередной схваткой Москвы и Вашингтона за правила отношений между великими державами, но вывел ее на принципиально новый уровень.

Во-первых, борьба обострилась. Произошло самое драматичное за эти переходные 25 лет усугубление международного беспорядка. Степень нарушения каждой из сторон правил, которые другая считает жизненно важными, достигла апогея. Присоединение Крыма и поддержка Россией восстания в Донбассе показали, что отныне не только США, но и другие государства могут посягать на фундаментальные нормы международного права.

Во-вторых, на сей раз Россия и Соединенные Штаты практически лишили друг друга возможности свернуть конфронтацию и попытаться вновь улучшить отношения, так и не договорившись о правилах игры. За год с начала Евромайдана Москва и Вашингтон показали, что не готовы ни к компромиссу, ни к модели, при которой они «соглашаются не соглашаться» по Украине, но стремятся сотрудничать по другим вопросам (как было после кризиса 2008 г.). Напротив, единственным способом выхода из коллизии обе столицы рассматривают капитуляцию и навязывание противоположной стороне собственных правил игры.

Присоединив Крым, не допустив поражения ополченцев Донбасса, введя контрмеры в ответ на западные санкции, Россия осознанно отрезала себе пути к отступлению. Она доказала, что готова пойти на многое ради того, чтобы удержать Украину вне западной орбиты и предотвратить ее превращение в часть нового «санитарного кордона».

Запустив маховик политико-дипломатического и даже военно-политического (в мягкой форме) сдерживания России, взяв курс на ее экономическое ослабление и остановив сотрудничество с ней практически по всем направлениям, Соединенные Штаты тоже дали понять, что не готовы к компромиссам. Вашингтон рассматривает Россию как враждебное государство, угрозу своим интересам и международному порядку. Условием нового улучшения отношений отныне является смена российского политического режима (точнее – фундаментальное изменение внешней политики, что при нынешнем руководстве просто невозможно). Суть подхода США ясно отразил Барак Обама, назвавший Россию одной из главных угроз международной безопасности – наряду с радикальным «Исламским государством» и вирусом Эбола.

Причина категоричности – тот самый глобальный контекст. И Россия, и Соединенные Штаты оценивали действия друг друга на фоне более широких, не имеющих прямого отношения к Украине тенденций и факторов, и обе державы пришли к выводу, что именно сейчас сложились наилучшие условия для «решающего боя».

Россия воспринимала действия США по Украине на фоне плохо скрываемого ими раздражения от самого факта возвращения Владимира Путина на президентский пост. Она столкнулась с растущим неприятием российской внешней и внутренней политики, демонстративным отказом от попыток найти позитивную модель отношений «после перезагрузки» (отмена саммита в сентябре 2013 г.) и беспрецедентной с 1980-х гг. информационной кампанией против Олимпиады в Сочи. В результате еще до свержения Виктора Януковича в феврале 2014 г. в Москве полагали, что Вашингтон уже сделал осознанный выбор в пользу конфронтации.

Неудивительно, что в этом контексте решительная поддержка Соединенными Штатами государственного переворота на Украине представлялась Москве не чем иным, как политико-экономической войной против России. И более того, стремление Вашингтона во что бы то ни стало (включая поддержку военной кампании новых киевских властей) легитимировать итоги переворота представлялось попыткой превратить Украину в часть нового антироссийского «санитарного кордона» и лишить Москву важнейших внешнеполитических достижений последних лет (независимая роль в мировой политике, постепенное укрепление интеграции на постсоветском пространстве). Тем самым частично компенсировались бы провалы Вашингтона последнего десятилетия. Многие искренне верили, что после смены режима в Киеве вопрос о вступлении Украины в НАТО и появлении американской базы в Крыму – перспектива нескольких месяцев.

Одновременно российское руководство, видимо, исходило из того, что в 2013 г. страна достигла максимума внешнеполитического влияния, и в ближайшее время расклад сил будет меняться не в ее пользу (экономическая стагнация в России при оживлении экономического роста в США).

В Америке же действия России восприняли как появление нового российского внешнеполитического курса на постсоветском пространстве. Казалось, стал сбываться давний геополитический кошмар: «авторитарная» Россия перешла к воссозданию «империи». Это грозило лишить Соединенные Штаты важной составляющей наследия их «победы» в холодной войне – одного из столпов, на котором зиждутся американские представления о глобальном лидерстве. При этом следует учитывать особенную чувствительность США к российскому «ревизионизму» на фоне их собственных провалов 2000-х и 2010-х гг., положивших конец объявленному в начале 1990-х гг. «моменту однополярности». Терпя неудачи в Ираке, Афганистане, на Ближнем Востоке в целом, американцы нуждались в том, чтобы добиться своего по крайней мере в регионе, раздробленность которого остается важнейшим символом их недавнего триумфа.

Как минимум с осени 2011 г. в Соединенных Штатах неуклонно росло раздражение «путинской Россией». Ее внешняя и внутренняя политика, казалось, подтверждали все стереотипы. Еще за год до украинского кризиса в США стали воспринимать действия Москвы на постсоветском пространстве именно как восстановление империи. О чем в конце 2012 г. заявила бывшая тогда госсекретарем Хиллари Клинтон, обвинившая Россию в стремлении «ресоветизировать» постсоветское пространство.

Действия Москвы создавали, по мнению Вашингтона, опасный прецедент, поскольку демонстрировали его неспособность как самопровозглашенного лидера и гаранта международной безопасности предотвратить или обратить вспять грубое нарушение «региональной державой» установленных правил. Это ставит под сомнение возможность США не только играть роль глобального лидера, но даже претендовать на нее. Ведь если они не в состоянии удержать претендующую на региональную гегемонию державу от посягательств на суверенитет самого крупного государства Европы и важного для них «стратегического партнера», то могут ли они гарантировать безопасность своим союзникам? Не поведут ли себя другие подобным образом? Прежде всего это касается Китая, который как раз претендует на региональную гегемонию, ведет территориальные споры с большинством стран Восточной и Юго-Восточной Азии и при этом обладает потенциалом ядерного сдерживания и находится с Соединенными Штатами в ситуации экономической взаимозависимости. На кону основа основ лидирующего положения США в международной системе – их глобальная система союзов.

Надо учитывать еще два обстоятельства. Первое – как раз к осени 2013 г. провалилась последняя попытка администрации Обамы выстроить невраждебные отношения с Москвой. Отказ России, несмотря на уступку США по ПРО, приступить к новому раунду сокращения ядерного оружия, обострение ситуации вокруг Сирии и дело Эдварда Сноудена окончательно убедили Белый дом в бесперспективности попыток наладить с «путинской Россией» конструктивные отношения.

Второе – именно смена режима в конечном итоге представляется Соединенным Штатам наилучшим и, главное, вполне достижимым способом реагирования на вызов «путинской России». В Америке склонны объяснять многие неприятные для них черты внешней политики России внутриполитическими факторами. Действия в Крыму и на Донбассе преподносятся как стремление режима компенсировать собственную слабость и экономическую стагнацию агрессивной политикой «собирания земель» и воссоздания «империи». Воспрепятствовать перетеканию «идей свободы» с Украины в Россию. Мнение о том, что действия Москвы являются реакцией на попытку превратить Украину в часть антироссийского «санитарного кордона» и носят по сути защитный, а не агрессивный характер, разделяется меньшинством, не относящимся к внешнеполитическому мейнстриму.

Массовые протесты в крупных городах России в 2011–2012 гг., зависимость ее экономики от мировых цен на нефть и наступившая в 2012–2013 гг. экономическая стагнация убедили многих в Вашингтоне, что режим Путина на самом деле слаб, а его поддержка большинством населения основывается на «нефтяном благополучии», которое само по себе хрупко. Отсюда – попытки через персональные санкции повлиять на представителей российской элиты и настроить их против президента. И принятие таких экономических мер, которые не заставят Москву изменить политику в отношении Украины, но способны заметно ухудшить ее экономическое состояние в средне- и долгосрочной перспективе.

Итак, «ограниченная системная конфронтация» России и США – всерьез и надолго. Продлится она как минимум до конца следующего президентского цикла в Америке (то есть до середины следующего десятилетия) и закончится существенным ослаблением одной из сторон и установлением новых правил взаимоотношений. Как указывает видный исследователь-международник Том Грэм, «даже если Россия будет прилежно работать над политическим урегулированием, уважающим суверенитет и территориальную целостность Украины, Вашингтон продолжит пытаться наказывать, сдерживать и ослаблять Россию, рассматриваемую отныне в качестве противника».

Глобальные последствия

С самого начала украинского кризиса США столкнулись с необходимостью убедить своих союзников, что американские гарантии безопасности надежны и Америка не допустит повторения украинского сценария в отношении других стран. Причем не меньше, если не больше, чем членов НАТО, это касалось азиатских партнеров Соединенных Штатов. Они моментально расценили действия России как возможный образец для поведения Китая в Восточной и особенно Юго-Восточной Азии. Одной из первых отреагировала Япония, отменив 1 июля 2014 г. полувековой запрет на применение вооруженных сил за пределами страны. В опубликованной 5 августа 2014 г. «Белой книге» Министерства обороны Японии открытым текстом говорится, что поводом стали действия России в Крыму.

США предприняли шаги по двум направлениям. Во-первых, предоставили своим союзникам и партнерам более твердые гарантии безопасности, в том числе расширив военное присутствие на их территории и приняв более четкие и амбициозные планы действий в условиях кризиса. Во-вторых, ужесточили политику сдерживания, причем не только в отношении Москвы, но и Пекина.

Часто утверждается, что, отвлекаясь на новое противостояние с Россией, Америка ослабит давление на Китай и внимание к АТР в целом. В реальности – наоборот. Российско-американская конфронтация сама по себе не меняет распределение сил в мире. Главным соперником США остается Китай, а главным внешнеполитическим и внешнеэкономическим приоритетом – АТР. И именно приоритетность Азии заставляет Соединенные Штаты относиться к риску повторения там украинского сценария даже более внимательно, чем к реагированию на него в Европе. Предотвращение более агрессивной политики Пекина в АТР для Вашингтона не менее значимо, чем «наказание» Москвы и «выдавливание» ее из Украины.

Азиатское турне Обамы в апреле 2014 г. (Япония, Южная Корея, Филиппины и Малайзия) было призвано убедить американских союзников в том, что Вашингтон не допустит повторения в АТР украинского сценария. Как следствие, существенно усилилась политика сдерживания Китая. Накануне приезда в Японию Обама заявил, что американо-японский договор о сотрудничестве и безопасности, в соответствии с которым США несут ответственность за оборону своего союзника, распространяется и на спорные острова Сенкаку. То есть попытка КНР оспорить территории военным путем может привести к силовому вмешательству Вашингтона. Главным же результатом турне стало подписание нового соглашения с Филиппинами о «расширенном оборонном сотрудничестве», в соответствии с которым США впервые с 1991 г. получили право временно размещать на территории этой страны свои вооруженные силы. Показательно, что о расширении военного присутствия в Юго-Восточной Азии американцы объявили на четыре месяца раньше, чем об аналогичном решении относительно Европы, принятом лишь в начале сентября на саммите НАТО в Уэльсе.

Выступая с программной речью в военной академии Вест-Пойнт 28 мая 2014 г., Обама охарактеризовал Китай как оппонента, представляющего опасность для американских союзников и международного порядка. Военное усиление КНР и ее демарш в отношении спорных территорий упоминались в увязке с действиями России в отношении Украины. Четким свидетельством сдерживания стали слова Обамы о том, что «региональная агрессия… будь то в южной Украине или в Южно-Китайском море, или в любом другом месте мира, – окажет в конечном итоге влияние на наших союзников и может привести к нашему военному вмешательству».

Общим результатом расширения военного присутствия США в АТР, укрепления их системы союзов и активизации сдерживания КНР станет углубление геополитической поляризации этого региона, центрального для международных отношений XXI века.

К этому же результату ведет и другой эффект российско-американской конфронтации. Она лишает Москву возможности играть роль балансира, третьего центра силы в АТР, который самим фактом своего существования удерживал бы регион от поляризации. До последнего времени только Россия была теоретически способна выполнять данную функцию, если бы установила стратегический диалог по АТР с США и выстроила партнерские отношения с их союзниками в регионе, в том числе с Японией. Она была единственной из великих тихоокеанских держав, поддерживавшей невраждебные отношения с главными полюсами региона – Соединенными Штатами и Китаем. Индия, например, на эту роль не годится, так как относится к КНР с большим подозрением и рассматривает ее как соперницу. Без третьего игрока АТР будет «растягиваться» по двум полюсам, как бы ни пытались средние и малые страны этот процесс замедлить.

Замедлить этот процесс будет пытаться и Россия, которая не намерена отказываться от наращивания политического и экономического сотрудничества с американскими союзниками и партнерами в Азии. Если ей это удастся (многие страны Азии стремятся к тому же: за исключением Японии, ни одна из них не присоединилась к американским санкциям), то поляризация в АТР замедлится. Но этому будут всячески противиться как США, так и сам Китай, который негативно относится к стремлению России укрепить связи с американскими союзниками в АТР и в нынешних обстоятельствах будет ожидать от Москвы большей лояльности.

Помимо поляризации АТР российско-американская конфронтация усиливает еще более масштабную тенденцию глобального развития. Речь идет об опасности раскола мира на «Большой Запад» – США и их союзники в Европе и Азии – и «Евразийский не-Запад», включающий Россию, Китай, Индию и Иран (возможно, с Пакистаном, Афганистаном и Центральной Азией). При этом невозможно избавиться от ощущения, что география раскола напоминает разделительную линию между «континентальными» и «островными» державами в классической геополитике.

С одной стороны, эта конфронтация – мощный стимул к наращиванию всестороннего сотрудничества России с Китаем и незападными центрами силы вообще. Именно они будут выступать в ближайшие годы главными, а по сути единственными, стратегическими партнерами Москвы, и особое место среди них займет Пекин. Уже сейчас он является для России, а Россия для него, самым дружественным центром силы в мире, и в условиях российско-американской конфронтации эти отношения будут двигаться в сторону неформального союза. Причем поскольку конфронтация России и США сопровождается ужесточением американской политики сдерживания Китая, то сближение Москвы и Пекина будет обоюдным. Это усиливает позиции КНР в Евразии, и чем дольше будет длиться конфронтация Москвы и Вашингтона, тем больше возможностей появится у Пекина как в части военного усиления (за счет российских технологий), так и в экономике (за счет доступа к российским ресурсам и потребительскому рынку). Впервые с 1950-х гг. евразийский «хартленд» вновь объединяется на антиамериканской основе, при этом лидером выступает именно Китай.

Более того, это объединение носит более широкий характер. Оно сопровождается наращиванием сотрудничества в многоугольнике Россия–Китай–Индия–Пакистан–Иран, чему всячески способствует российско-американская конфронтация и обострение соперничества США и КНР. Москва и Пекин ищут выход в активизации партнерства с другими незападными центрами силы, и работа в многостороннем формате способна развеять страхи каждого из этих центров по отдельности перед тем, что это усиление может быть направлено «против него». В результате уже проявились тенденции к укреплению и возможному расширению ШОС, которая отныне является главным региональным институтом не только для КНР, но и для России. В случае вступления в организацию Индии, Ирана и Пакистана в качестве полноценных членов, что сегодня уже не кажется нереальным, многостороннее сотрудничество незападных центров силы Евразии перейдет на новый уровень. В условиях конфронтации Соединенных Штатов и России и обострения соперничества с Китаем это объединит Евразию на недружественных Вашингтону началах.

С другой стороны, эта тенденция сопровождается все большей консолидацией отношений Америки с союзниками в Европе и Азии, чему конфронтация с Россией, сопровождаемая возрастанием соперничества США и КНР, опять-таки серьезно способствует. Уже происходит укрепление НАТО и американских военных союзов в Азии, усиливается их направленность на сдерживание России. Весьма вероятно, что укрепление военных союзов будет сопровождаться ускорением создания в АТР и Евроатлантике экономических сообществ, ориентированных на Соединенные Штаты и исключающих Россию, Китай и другие центры силы в Евразии. Пока продвигаемые Вашингтоном проекты Трансатлантической зоны свободной торговли и Транс-Тихоокеанского партнерства буксуют. Но противостояние России и Америки, обострение их соперничества с Китаем, а также общее наращивание сотрудничества в рамках ШОС может придать им новый стимул.

Пытаясь в рамках конфронтации ослабить российскую экономику, США начали откровенно использовать свое гегемонистское положение в мировом экономическом управлении, особенно в финансовой сфере, отсекая возможности России пользоваться тем, что в условиях глобализации многие привыкли считать общим – финансовые рынки и инструменты, платежные системы и так далее. Одно дело, когда это применяется против такой страны, как Иран, и совсем другое – его использование против шестой экономики мира и члена «Большой двадцатки». Это стало важным напоминанием всем новым центрам силы, насколько они уязвимы до тех пор, пока оператором мирового экономического порядка являются Соединенные Штаты, и как быстро Америка может начать использовать это положение в политических целях против той или иной страны.

В результате до сей поры неторопливый процесс создания альтернативных инструментов международного управления значительно ускорился. Появились новые механизмы в рамках БРИКС. Возможна активизация экономического взаимодействия в рамках ШОС. Создание не-Западом дублирующих и неподконтрольных Вашингтону институтов, инструментов и процессов (банки развития, платежные системы, рейтинговые агентства, постепенный уход от доллара в международных расчетах и т.д.) стало реальным императивом для всех новых центров. Какое воздействие подобное раздвоение окажет на качество управления экономикой, остающейся глобальной, покажет время.

Наконец, конфронтация наносит удар и по качеству борьбы с глобальными вызовами безопасности, которая во многом зависела от российско-американского взаимодействия.

Окончание конфронтации и международный порядок

Гораздо большее влияние на международную систему окажет то, как закончится нынешняя российско-американская конфронтация. По сути, речь идет о решающем факторе в определении будущего международного порядка, который придет на смену затянувшемуся переходу после холодной войны. Правда, если окончание конфронтации увенчается «победой» США, то этот переход затянется, и международные отношения еще какое-то время будут развиваться в отсутствии порядка.

Поскольку выход из конфронтация вряд ли возможен без капитуляции одной из сторон, стоит говорить о двух основных сценариях ее разрешения.

Первый сценарий, реализовать который стремится Вашингтон, – это смена режима в России и ее новое международно-политическое падение. США будут добиваться, чтобы Россия отказалась от создания собственного экономического порядка (Евразийский экономический союз) и сферы безопасности (ОДКБ) в Евразии, от попыток вовлечь туда Украину, и, разумеется, будут настаивать на отречении от Крыма, что при сохранении нынешнего политического режима невозможно. Для Москвы и постсоветского пространства наступит «второе пришествие» Pax Americana, и в российско-американских отношениях на какое-то время вновь воцарятся «правила 1990-х». Все разговоры о России как независимом центре силы, лидере региональной международной подсистемы, равноправном участнике негегемонистского порядка в Европе и Евроатлантике можно будет забыть. Не исключено, что подобное ослабление вызовет новый всплеск центробежных тенденций в России и приведет к утрате не только Крыма, но и некоторых других территорий.

Реализация этого сценария станет чувствительным ударом для всех новых центров силы. Россия – один из лидеров борьбы за многополярное мироустройство – будет по сути выбита из числа поднимающихся полюсов. Это изменит и общий расклад сил между старыми и новыми лидерами, и вектор международного развития.

Дискурс последнего десятилетия об относительном ослаблении США и перераспределении сил в пользу новых центров лишится фундамента. Тезис же об американском лидерстве получит второе дыхание. Вновь станет популярным утверждение американских либералов-интернационалистов, что у незападных центров якобы нет иного пути, кроме присоединения к американоцентричному международному порядку на правах младших партнеров, что они не способны создать успешные альтернативные системы регионального и тем более глобального управления. Особенно если «выбивание» России совпадет с прогрессом в создании Транс-Тихоокеанского партнерства и Трансатлантической зоны свободной торговли.

Будет нанесен серьезный удар по БРИКС и вообще попыткам создать независимые от Запада механизмы глобального и регионального управления. Не исключено, что БРИКС распадется вовсе. Сегодня Россия – единственная страна клуба, у которой сложились устойчивые дружественные отношения со всеми участниками, и потому она выступает важным связующим звеном. В случае выпадения этого звена на первое место в отношениях между другими странами БРИКС могут выйти недоверие и противоречия геополитического или экономического характера, или же, что ненамного лучше, невнимание и равнодушие. Россия – единственная страна БРИКС, которая выстраивает внешнюю политику в категориях международного порядка, многосторонних правил и норм, а не просто продвижения частных интересов.

Структуры, подконтрольные США, получат значительное подспорье. Второе дыхание обретут Бреттон-Вудские институты и «Большая семерка». НАТО надолго утвердится в качестве доминирующего института безопасности всего евроатлантического региона, и ее влияние будет простираться вплоть до границ Китая, что усилит страхи Пекина перед стратегическим окружением.

Китай окажется в наибольшем проигрыше после России. Он лишится наиболее значимого дружественного соседа и единственного по-настоящему лояльного партнера среди новых центров силы. «Надежный и безопасный тыл» в Евразии, обеспечиваемый стратегическим партнерством с Россией, не входящей в западную орбиту, и жизненно необходимый Китаю для недопущения враждебного окружения и проведения уверенной стратегии в АТР, будет потерян.

Второй сценарий, за который борется Москва, – это принятие Соединенными Штатами новых правил игры, основанных на признании России как независимого полюса многополярного мира и уважении ее интересов, включая право на собственные проекты региональной интеграции и безопасности и полноценное участие в международном регулировании. Данный вариант предусматривает сохранение в составе Российской Федерации Крыма и выработку такого государственного устройства Украины, которое исключало бы ее превращение в антироссийское государство и интеграцию с западными структурами, гарантировало бы нейтральный статус и обеспечивало сохранение тесных связей с Россией.

Его реализация ознаменует окончание трансформации международной системы к новой многополярности. Будут ликвидированы остатки американского глобального лидерства в его вильсонианском понимании, причем не только в отношениях с Россией и странами постсоветского пространства, но и в глобальном масштабе.

Утверждение новых правил российско-американских отношений станет прецедентом для других держав, не согласных с лидерством США. Америка будет вынуждена де-факто признать право полюсов многополярного мира на региональные гегемонии, которые являются для данной структуры нормой. Хотя это снимет большую часть проблем и противоречий в отношениях Соединенных Штатов с другими центрами силы и позволит им в конечном итоге выстроить устойчивое и при этом более или менее равноправное партнерство, по глобальной системе американских союзов будет нанесен удар.

Пока реализация этого сценария кажется фантастической. Вашингтон двигается в обратном направлении, и общая трансформация политики США при Обаме – от выстраивания стратегических партнерств со всеми ведущими центрами силы в мире к консолидации вокруг себя союзников в Европе и Азии при ужесточении политики в отношении России и Китая – тому наглядное подтверждение.

Эта трансформация говорит о колоссальных трудностях адаптации Соединенных Штатов к многополярности. Она противоречит американской истории и идеологии, и ее трудно принять 20 лет спустя после того, как они, казалось, достигли конца истории. Равно как трудно признать, что вильсонианская традиция либерального интернационализма, в соответствии с которой США активно участвуют в международных отношениях в качестве лидера и с целью трансформации мира, не работает в условиях многополярности.

Рано или поздно в международных отношениях восторжествует историческая норма многополярности, баланса, региональных гегемоний и идеологического многообразия. И Америка будет вынуждена ее признать – как признала при Вудро Вильсоне, как бы ему ни хотелось от этой нормы отказаться.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230715 Дмитрий Суслов

Барак Обама – не реалист

Во что превращается прагматизм без стратегии

Пол Сондерс – исполнительный директор Центра национальных интересов и один из издателей журнала The National Interest

Резюме Администрация Обамы ускорила опасные изменения в системе международных отношений, которые бросают вызов лидерству Соединенных Штатов и порядку, который США и их союзники выстроили после Второй мировой войны

Статья опубликована в журнале The National Interest, сентябрь-октябрь, 2014 г.

Можно ли назвать Барака Обаму реалистом во внешней политике? До недавнего времени и сторонники, и противники президента отвечали на такой вопрос утвердительно, и сам он это не оспаривал. Напротив, Белый дом подчас агрессивно насаждал образ невозмутимого и железного президента-прагматика, разборчивого при принятии жестких решений, будь то внутренние или внешние вопросы. Однако, выступая в мае в Вест-Пойнте, Обама окончательно отмежевался от своих прежних взглядов, заявив, что, «по мнению некоторых экспертов, называющих себя реалистами, не нам следует разрешать конфликты в Сирии, на Украине или в Центрально-Африканской Республике». Он назвал соответствующую точку зрения неадекватной и не отвечающей «требованиям настоящего момента».

Если поверить президенту Обаме на слово и не считать его реалистом, а оснований для этого хватает, то продолжительное заигрывание его администрации с идеей внешнеполитического реализма и особенно с «прогрессивными реалистами» слева заставляет задать два важных вопроса. Во-первых, почему президент и его советники не возражали против широко распространенного и давно внушаемого всем мнения относительно его реализма? И во-вторых, что заставило их изменить свою позицию?

Чтобы с уверенностью ответить на эти вопросы, необходимо оказаться зрителем первого ряда в Бункере экстренного общественного реагирования Белого дома, который, как легко можно представить себе, расположен неподалеку от Президентского центра чрезвычайных операций, где принимаются самые важные решения. И все же нетрудно понять, почему имидж внешнеполитического реалиста так манит президента и его помощников по общественным связям – ведь он придает флер интеллектуальной и политической легитимности желанию сосредоточиться на «государственном строительстве внутри США», которое часто высказывает Обама. Точно так же этот образ помогал оправдывать уход от решения сложных и отнимающих много времени международных проблем – особенно тех, что унаследованы от администрации Джорджа Буша. Хотя нынешняя власть демонстративно открестилась от данного наследия, во многих отношениях она негласно продолжила работу, начатую Бушем-младшим.

Хотите уйти из Ирака? Объявим Азию нашим главным внешнеполитическим приоритетом, поскольку она важнее в стратегическом плане. Нужно вывести войска из Афганистана? Мы сделали там все что могли. Надеетесь, что мы больше не будем ввязываться в войны на Ближнем Востоке? Давайте вести переговоры с Ираном и использовать Конгресс в качестве предлога, чтобы не решать проблемы Сирии. Понятно, что такая политика – соблазн для американцев, разочарованных дорогостоящим выбором Буша.

Однако операция Белого дома по наведению мостов с широкой американской общественностью оказалась в итоге не до конца продуманной. Администрация не сумела доходчиво объяснить, почему в Ливии она была готова применить силу, а в Сирии нет, особенно после того как президент Башар Асад перешел «красную черту» Обамы, применив химическое оружие.

Репутация президента как осмотрительного политика, которую тщательно создавали, превращается во все большую помеху после его реакции на аннексию Крыма Россией – решительной на словах, но слабой на деле. Внезапная уязвимость Ирака перед воинствующей группой, называющей себя «Исламское государство», и попытка ответа со стороны американской администрации осложнили ситуацию еще больше. Под вопрос поставлен быстрый уход США из Ирака в 2011 г. и нелепая политика, нацеленная на подрыв стабильности по одну сторону сирийско-иракской границы при одновременном ее сохранении по другую сторону. Президенту и его команде нужно было подыскать новое рациональное обоснование проводимого курса. Объяснить, при каких обстоятельствах администрация намерена применять силу, а при каких нет, а также дать отпор критике сторонников интервенции в адрес его подхода, подаваемого как «реалистичный». Отсюда речь в Вест-Пойнте, в которой президент пренебрежительно отозвался о «тех, кто называет себя реалистами», и неуклюжая попытка задним числом определиться с критериями использования военной силы и других внешнеполитических инструментов.

Реализм и прагматизм

Была ли внешняя политика администрации Обамы реалистичной хотя бы когда-то? Вопрос непростой, поскольку требуется сначала определить, что такое реализм. Но и ответ на него найти проще, чем на многие другие – ведь в отличие от скрытых мотивов (и засекреченных программ) действия администрации на виду у всего мира.

Главная причина, по которой критики и сторонники Обамы долгое время считали его реалистом, – это в целом прагматизм его команды. Но реализм – нечто большее, чем прагматизм; смешивание этих двух понятий – одно из самых фундаментальных и устойчивых заблуждений при обсуждении внешней политики. Реализм – это прагматизм, проистекающий из сознания анархии и хаоса в международных отношениях, связанный с глубоким осознанием американской мощи и преследующий стратегию национальных интересов. Обама – не реалист, поскольку его политика обычно начинается и заканчивается прагматизмом и даже оппортунизмом. Похоже, он слишком свято верит в нормы международного права и при этом плохо понимает принципы применения и ограничения силы, проявляя минимальную заинтересованность во внешней политике, не говоря уже о международной стратегии.

Неоднократные попытки Обамы противопоставить XXI и XIX век показывают его чрезмерную приверженность правилам и нормам в обстановке международной анархии, где не существует высшего правоохранительного органа, уважаемого всеми странами (и он не желает брать на себя роль судьи, суда присяжных и исполнителя приговоров от имени Соединенных Штатов, к чему стремятся многие неоконсерваторы). На протяжении последних двух десятилетий международные правила и нормы действительно получили импульс к развитию, но происходило это отнюдь не линейно и не поступательно. В обстановке международной анархии правила и нормы имеют смысл лишь в той мере, в какой они соблюдаются главными игроками. Отсюда их неустойчивость и зависимость от интерпретации и попыток ревизии. Поскольку речь не идет о «законах», они могут лишь формировать поведение государств, но не регулировать или ограничивать его. (Сам Вашингтон, кстати, не готов принимать подобные ограничения.)

В свою очередь, глобальные нормы и правила тоже претерпевают изменения. Америка, Европейский союз, отчасти ооновская бюрократия, а также прогрессивные неправительственные объединения пытаются трансформировать их, ослабив государственный суверенитет и узаконив право применения силы. Странно предполагать, что другие страны – особенно недовольные крупные державы, такие как Китай и Россия – будут соблюдать нормы и правила, которые мы сами считаем неадекватными и пытаемся изменить. Тем более что мы часто действуем в обход норм и правил как явочным путем, так и путем создания прецедентов, отказываясь от переговоров и достижения консенсуса.

Наивно думать, что если некоторые крупные державы ставят под сомнение определенные установления, другие не будут следовать их примеру. И действовать в своих, а не в наших интересах, идет ли речь о Южно-Китайском море или Крымском полуострове. Более того, с точки зрения Пекина и Москвы Вашингтон нередко идет дальше того, о чем стороны договариваются на международном уровне, будь то в Ливии или в бывшей Югославии. По их мнению, Соединенные Штаты нарушают принципы международного права, которые они на словах поддерживают. Ведь нормы и правила субъективны, и их альтернативные интерпретации тоже имеют право на существование. В результате аргументы о «законности» заходят в тупик. И тот факт, что Сенат США до сих пор не ратифицировал такие соглашения, как Конвенция ООН по морскому праву или Римский статут об учреждении Международного уголовного суда, отнюдь не усиливает позицию Вашингтона.

Однако главное противоречие в том, что нормы и правила, сложившиеся к концу холодной войны, которые пытались изменить администрации Клинтона, Буша и Обамы, внесли колоссальный вклад в укрепление мощи и лидерства Америки, ее способности отстаивать свои национальные интересы. В конце концов, благодаря им Соединенные Штаты одержали победу в холодной войне. Поэтому попытка изменить законы, по которым живет мир, связана с риском дестабилизации системы международных отношений, дающей Америке фундаментальные преимущества в смысле сдерживания враждебных и конкурирующих держав. Реалисты в отличие от Обамы это понимают.

Отсутствие стратегии

Заявления об американской мощи еще более красноречивы. Понятно, что после Ирака и Афганистана Обама и другие американцы обеспокоены вопросом о границах применения силы. Но он пошел гораздо дальше – на беспрецедентный для президентов после Второй мировой войны отказ от применения военной силы. Наверно, самым ярким стало его шокирующее заявление в Брюсселе о том, что Россию «нельзя удержать от дальнейшей эскалации военной силой». Это не что иное, как решительный отказ от фундаментального принципа американской внешней политики последних семи десятилетий.

Сравнительно недавно Обама заявил: «Очень редко я видел, чтобы применение военной силы давало окончательный ответ». Но ответ на что? Военная сила действительно очень редко способствовала нахождению окончательного ответа в государственном строительстве, но ее часто оказывалось вполне достаточно, чтобы определить, на какую территорию может претендовать та или иная страна, и украинцы в этом убедились на собственном горьком опыте. (Говорят, физическое владение – это девять десятых права.) В сочетании с реальной передислокацией войск более решительная позиция по Украине могла бы создать достаточно безвыходную ситуацию Владимиру Путину и заставить его вести себя более сдержанно после аннексии Крыма. Заявлять о «неприемлемости» поведения Москвы и самим же связывать себе руки, «посадив» батарейки в момент наибольшего перегрева, гораздо опаснее, чем то и другое по отдельности, так как может накликать на нас новые беды.

Даже пытаясь проводить «красную линию», Обама, похоже, переоценивает свой ораторский талант и силу убеждения. Если он заявляет, что «президенту Асаду пора отойти в сторону», но ничего не предпринимает для свержения жестокого сирийского диктатора, что это, как не упование на собственное красноречие? Или он думает, что добьется реальных результатов, объявив аннексию Крыма Россией «неприемлемой»? Это либо непомерная самоуверенность, либо поразительное игнорирование последствий, вероятных в случае регулярного расхождения между словом и делом. Ни то ни другое неуместно, с точки зрения реалистичной внешней политики.

Отсутствие какой-либо четко сформулированной внешнеполитической стратегии – в каком-то смысле самый сильный аргумент, опровергающий мнимый реализм Обамы. Нередко он ищет прагматичный подход к отдельным внешнеполитическим вопросам, но в отсутствии генеральной стратегической линии его прагматизм зачастую не приводит к решению глобальных задач, стоящих перед Америкой. В то же время прагматизм Обамы политически мотивирован в своей основе, поскольку внутриполитическая борьба и репутационные вопросы часто перевешивают в его глазах непосредственный исход внешнеполитических действий. Это искажает процесс принятия решений и вынуждает проводить курс, который может казаться прагматичным, но фактически имеет мало шансов на успех и, следовательно, по большому счету беспринципен.

Взаимоисключающая политика по обе стороны границы между Ираком и Сирией – один пример. Другой – подходы к Китаю и России, чреватые риском одновременной и потому вдвойне опасной конфронтации с обеими державами, что может иметь далеко идущие и непредсказуемые последствия для Америки.

Конечно, большинство реалистов не будут оспаривать тезис о том, что «внутриполитическое государственное строительство» важно для процветания, поскольку закладывает фундамент глобальной мощи Америки. Но «государственное строительство» такого рода – цель, а не стратегия, и оно требует внешнеполитической стратегии, основанной на взаимодействии и готовности брать на себя инициативу и ответственность.

Более того, критикуя «тех, кто называет себя реалистами» и не желает участвовать в разрешении чужих проблем, сам Обама стремится как можно меньше вторгаться в мировую политику. Его реакция на вызовы безопасности обычно преследует цель сделать ровно столько, сколько требуется, чтобы избежать резкой критики внутри страны. Обама не желает слишком отвлекаться от внутриполитических проблем на международные дела. Отсюда резкое повышение активности в Афганистане перед выводом войск, «руководство из тыла» событиями в Ливии, умеренная поддержка оппозиции в Сирии, неэффективные санкции против России в качестве замены реальной политики и минимально необходимая реакция на события в Ираке. Администрация пытается облечь все это в риторику реализма, но на самом деле реализма тут очень мало ввиду отсутствия серьезной стратегии.

Упование президента на удары беспилотников в борьбе с террористами (хотя по территории Пакистана ударов стало меньше) – явная демонстрация и прямое следствие чрезмерного прагматизма его администрации, который может рикошетом ударить по Соединенным Штатам после того, как Обама покинет Белый дом, если не раньше. Понятно, что удары, наносимые с помощью БПЛА, кажутся привлекательными: если правильно управлять аппаратами, они способны убивать врагов Америки и избавлять ее от необходимости десантировать войска или даже задействовать летчиков-истребителей. Потери среди гражданского населения сводятся к минимуму по сравнению с другими вариантами действий. Вместе с тем, как убедительно продемонстрировала независимая исследовательская группа из Центра Стимпсона в Вашингтоне, широкомасштабные удары беспилотников ставят серьезные стратегические вопросы. К ним относится риск ответной реакции со стороны населения страны, по которой наносится удар, непреднамеренное нормотворчество для других держав, имеющих БПЛА на вооружении, опасность сползания к более масштабному конфликту и отсутствие четких критериев успеха. (Что касается последнего пункта, на сегодняшний день уже очевидно, что «подсчет тел» во вьетнамском стиле мало о чем говорит. Другой современный аналог – количество иракских солдат, подготовленных американскими военными – также не имеет никакого отношения к безопасности и стабильности в Ираке.) При отсутствии ясно выраженной стратегии узко сфокусированный прагматизм часто приводит к «политике малых дел», как в случае с использованием беспилотников администрацией Обамы или совершенно неэффективной реакции, например, на вовлеченность Москвы на востоке Украины. Это не реализм.

Россия и Китай

Какова же реалистичная внешнеполитическая стратегия? Она должна начаться с признания того факта, что сохранение Америкой лидерства на международной арене – без претензий на то, чтобы брать на себя непосильные финансовые расходы, с которыми не справится ни наша политическая система, ни наша экономика – лучший способ защиты национальных интересов США. В этом ключевое отличие реалистов от изоляционистов, которые в целом считают мировое лидерство слишком дорогостоящей затеей и хотят сохранить максимум средств внутри Америки. Для реалистов также очевидна разница между подлинным руководством и псевдолидерством, сопровождаемым риторикой в духе исключительности, когда лидерство декларируется, но ничего не делается для его достижения. Это отличает реалистов от многих неоконсерваторов, нередко утверждающих, что другие правительства и народы всегда поддержат нас, а если и не поддержат, это не имеет значения, поскольку Америка сильна в своей уникальности. Отстаиваемая ими политика часто дискредитирует ведущие позиции, ведет к человеческим потерям, расточению денежных средств и других ресурсов.

Реалисты подчеркивают, что взаимоотношения между ведущими державами – ключевой фактор в определении количества, масштаба и влияния международных конфликтов – нечто такое, что может иметь серьезные последствия для национальной безопасности США в век распадающихся государств и террора. Войны между странами и внутри них начинаются по разным причинам, но именно от отношений крупных держав зависит, произойдет ли эскалация конфликтов, будут они расширяться или угасать. Последнее, в свою очередь, определяется тем, станут ли крупные державы поощрять и поддерживать беззаконие, к которому стремятся группы террористов, и сколько невинных людей окажется убито, искалечено или перемещено с насиженных мест. Поэтому любые стремления к безопасности, стабильности и миру начинаются с того, насколько прочно связаны друг с другом ключевые страны.

Кроме того, поскольку Америка – главный бенефициар системы международных отношений, созданием которой она руководила, Вашингтон должен быть заряжен на ее сохранение. Для этого необходимы два условия. Первое – бережные отношения с союзниками, поддержка которых крайне важна как на системном уровне, так и при проведении конкретной политики. Второе – рабочие отношения со странами, которые не являются союзниками Соединенных Штатов, прежде всего с Китаем и Россией. Их активное противодействие нанесет наибольший ущерб мировому порядку и особым интересам США. Сюда же относится недопущение стратегического союза между Китаем и Россией – самой серьезной из возможных угроз нынешнему глобальному устройству и лидерству Америки. Сила, твердость и надежность в выполнении союзнических обязательств, реалистичная оценка интересов и целей других стран содействуют выполнению указанных условий. Относительно последнего пункта реалисты знают, что для успешной манипуляции соперниками нужен метод стимулов и санкций. Если уповать исключительно на способность заставить их расплачиваться за непримиримую позицию, вероятность конфликта возрастет; то же самое, если мы заведомо отказываемся от использования силы.

Соблюдение этих условий предполагает, что главным приоритетом реалистичной внешнеполитической стратегии будут угрозы выживанию и процветанию Америки, ее образу жизни. Речь идет о предотвращении применения ядерного или биологического оружия против Соединенных Штатов, поддержании стабильности мировой финансовой и торговой систем (включая торговлю энерго- и другими ключевыми ресурсами), обеспечение выживания союзников США и противодействие появлению враждебных крупных держав или распадающихся государств на наших границах. У Соединенных Штатов много других важных целей, но они не должны заслонять собой эти поистине жизненные интересы или достигаться в ущерб благоприятно сложившейся для Америки системе международных отношений. Лидерам США также следует ранжировать интересы в соответствии с их приоритетностью.

Администрации Обамы удалось избежать краткосрочных внешнеполитических катастроф, но она совершила ряд весьма дорогостоящих ошибок. Их последствия не столь очевидны, как результаты войн, начатых администрацией Буша, но со временем могут обернуться еще большим ущербом. Речь идет прежде всего о Китае и России. Администрация Обамы ускорила опасные изменения в системе международных отношений, которые бросают вызов лидерству Соединенных Штатов и порядку, который США и их союзники выстроили после Второй мировой войны. Как следствие, возникает угроза долгосрочному процветанию Америки и повышается вероятность серьезной конфронтации и даже войны. Это не реализм, а приближение к катастрофе.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230714 Пол Сондерс

Последняя постсоветская война

Военно-политическое измерение украинского конфликта

Сергей Минасян - доктор политических наук, заместитель директора Института Кавказа (г. Ереван).

Резюме Украинский кризис напоминает войны позднего европейского феодализма с их частными армиями из разномастных ландскнехтов, наемников и отставных военных самой различной этнической, идеологической и социальной принадлежности

Профессиональным военным, историкам, конфликтологам, специалистам по международным отношениям еще предстоит детально проанализировать обстоятельства украинского кризиса. Однако уже сейчас можно выявить его важнейшие военно-политические и военно-технические особенности и влияние на аналогичные вооруженные конфликты, особенно на постсоветском пространстве.

Война, «гибридная» во всем?

«Вполне благополучное государство за считанные месяцы и даже дни может превратиться в арену ожесточенной вооруженной борьбы, стать жертвой иностранной интервенции, погрузиться в пучину хаоса, гуманитарной катастрофы и гражданской войны». Это выдержка из научного доклада начальника Генерального штаба ВС России генерала армии Валерия Герасимова на собрании Академии военных наук в феврале 2013 года. Фактически еще за год до операции в Крыму и последующих событий главный российский военачальник почти пророчески представил то, что случилось на Украине.

Генерал Герасимов отметил особенности будущих вооруженных конфликтов, напрямую перекликающиеся с событиями в Крыму и на юго-востоке Украины. «Акцент используемых методов противоборства смещается в сторону широкого применения политических, экономических, информационных, гуманитарных и других невоенных мер, реализуемых с задействованием протестного потенциала населения. Все это дополняется военными мерами скрытого характера, в том числе реализацией мероприятий информационного противоборства и действиями сил специальных операций. К открытому применению силы зачастую под видом миротворческой деятельности и кризисного реагирования переходят только на каком-то этапе, в основном для достижения окончательного успеха в конфликте». Чем не сюжет из новейшей истории постсоветского пространства или процессов на Ближнем Востоке?

Доклад начальника российского Генштаба вплоть до начала операции в Крыму привлек внимание лишь немногих военных экспертов. Но после известных событий он стал широко цитироваться, особенно в западной печати, выступая удобным аргументом, позволяющим причислить украинский кризис к так называемым «гибридным войнам», сочетающим политические, экономические, информационно-пропагандистские (формально невоенные) меры с дозированными и/или скрытными действиями военного характера. Военная составляющая «гибридных войн» преимущественно реализуется силами специального назначения и элитными подразделениями или же, наоборот, иррегулярными, «квазигосударственными» или частными вооруженными формированиями.

При этом надо подчеркнуть, что концепция «гибридной» («нелинейной», «асимметричной», «неконвенциональной») войны – не изобретение генерала Герасимова или исключительно российская военная разработка. Концепция «гибридных войн» в последние годы достаточно активно разрабатывалась и на Западе, просто именно России удалось апробировать ее в таких масштабах.

Впрочем, вряд ли можно предполагать, что российский Генштаб реально готовил взятие Крыма, а тем более последующие события на юго-востоке Украины еще в феврале 2013 года. Даже если в недрах его Главного оперативного управления конвертик с надписью «Крым» лежал по соседству с планом реагирования на возобновление боевых действий в Карабахе или на гипотетический кризис в Арктике. Такова специфика работы военных профессионалов. Если они хорошо знают свое дело, то пытаются приспособиться к новым видам и формам войн и вооруженных конфликтов на самых различных театрах военных действий. Однако обычно генералы готовятся к прошедшей войне. Но это в лучшем случае – в худшем лишь к парадам и бюджетным баталиям.

К примеру, готовься почти четверть века украинские генералы хотя бы к прошедшим войнам (чему их учили еще в советских военных училищах и академиях), то они все равно не нашли ответа на «гибридные» или асимметричные операции в Крыму или осаде Славянска весной 2014 года. Но к широкомасштабной «антитеррористической операции» (или гражданской войне, в зависимости от политических пристрастий) против пророссийских ополченцев ЛНР/ДНР украинская армия была бы готова намного лучше. Ведь примерно с конца июня, возобновившись после инаугурации Порошенко, АТО по своему характеру фактически приобрела характер классических боевых действий, т.е. того, чему хотя бы в теории учили нынешних украинских генералов или полковников в советских или уже «незалежных» военных училищах.

Украинский кризис как исключительно «гибридную войну» корректно рассматривать применительно лишь к первому этапу его военной фазы: операции в Крыму и действиям Стрелкова-Гиркина в апреле-июне на Донбассе. Далее масштабы стали другими. «Гибридная война» комбинировалась с почти рутинными войсковыми операциями и существенным даже по мировым меркам использованием бронетехники и артиллерии, хотя и с относительно небольшим вовлечением авиации.

Одна из особенностей украинского конфликта – его беспрецедентно быстрая эскалация. Буквально за несколько недель операция специального назначения российских войск в Крыму переросла, через акции гражданского неповиновения на юго-востоке Украине, в локальную полурегулярную операцию на северо-западе Донбасса (осада Славянска и окрестностей). Затем вооруженный конфликт вылился в масштабные бои между регулярной украинской армией и полупартизанскими отрядами ДНР/ЛНР. Наконец, уже в середине августа произошло практически нескрываемое вовлечение регулярных российских войск, которые силами нескольких мотострелковых и воздушно-десантных батальонных тактических групп окружили южную группировку украинских войск в Донбассе с катастрофическими для ВСУ последствиями (Иловайский котел). А это уже что-то большее, чем «гибридная война».

Во многом украинский кризис повторял специфические и концептуальные особенности развития предыдущих постсоветских конфликтов 1990-х и 2000-х годов. Однако, учитывая масштабное военно-техническое вовлечение российской армии, он стал событием глобального значения и фактически поводом для начала новой (или «квази») холодной войны.

Кадры с мест сражений на полях Луганска или городских боев в Донбассе создают ощущение машины времени, напоминая о «позднесоветских» и «раннепостсоветских» политических процессах конца 1980-х – начала 1990-х годов. Спустя четверть века на Украине по обе стороны линии фронта вновь появляется знакомый по большинству постсоветских этнополитических конфликтов образ боевика-добровольца, зачастую сочетавшего высокую степень идеологизированной и националистической мотивации с не вполне чистой личной биографией и нескрываемыми бизнес-интересами. Феномен днепропетровского губернатора Игоря Коломойского, которому приписывают укомплектование и содержание нескольких украинских добровольческих батальонов, или российского олигарха Константина Малофеева, фактически оплатившего апрельский рейд Стрелкова-Гиркина на Славянск, являются лишь наиболее яркими примерами.

Более того, украинский кризис чем-то напоминает войны позднеевропейского феодализма с их частными армиями из разномастных ландскнехтов, наемников и отставных военных самой различной этнической, идеологической и социальной принадлежности. Как и тогда, военная логика конфликта порой подменяется соображениями иного, в первую очередь политического, а также репутационного и пропагандистского порядка, превращаясь в некую «асфальтную войну» за дороги и города или кабинетные игры на картах. Таковым, к примеру, было стремление украинских войск в июне-июле взять Донбасс и Луганск в огромные клещи вдоль российско-украинской границы, чтобы прервать снабжение ополченцев оружием и припасами из России. Эта операция была инициирована не столько украинским Генштабом, понимавшим военные и ресурсные ограничения армии для реализации столь масштабной операции, сколько политическим видением нового руководства страны. Ее результатом стало двойное окружение украинских войск вдоль границ с Россией и образование так называемого «Южного котла» в районе Амвросиевки. Тем самым украинцы повторили ошибку грузин в августе 2008 г., когда военная целесообразность обхода Цхинвали и стремительного прорыва на север с целью блокады Рокского туннеля были принесены в жертву политическим соображениям и желаниям Михаила Саакашвили быстрее водрузить грузинский флаг в столице Южной Осетии.

В условиях отсутствия сплошной линии фронта и четкой идентификации не/лояльности местного населения для конфликтующих сторон важнее становилось уже не столько разгромить противника, сколько поднять знамя в том или ином «ключевом» населенном пункте. Обычно это происходило после долгой и кровопролитной осады, например, Славянска, или штурма Луганска и Иловайска, или же продолжительных попыток пророссийского ополчения овладеть Донецким аэропортом. А затем участники АТО нередко были вынуждены покинуть занятый пункт, чтобы не оказаться в окружении, как это случилось под Иловайском в конце августа.

«Позднефеодальная» стилистика, когда наиболее боеспособными силами являются иррегулярные добровольческие формирования романтиков-националистов или частные отряды олигархов или криминальных авторитетов, не является спецификой украинского конфликта. На постсоветском пространстве у Гиркина, Коломойского и Малофеева были предшественники. Например, известный грузинский криминальный авторитет Джаба Иоселиани. Со своей военизированной структурой «Мхедриони» – важнейшим актором гражданской войны в Грузии в 1991–1992 гг. и грузино-абхазского конфликта 1992–1993 гг. – он был едва ли не главной политической фигурой Грузии начала 1990-х гг., пока Эдуард Шеварднадзе постепенно не прибрал к рукам все нити управления страной. Аналогичный пример – бывший премьер-министр Азербайджана Сурет Гусейнов. До карабахского конфликта он служил директором фабрики по обработке шерсти, а с началом боевых действий на свои средства сформировал мотострелковый полк и даже стал командиром корпуса на начальном этапе войны в Карабахе.

Впрочем, важное отличие украинского кризиса – то, что первоначально этнополитическая компонента в нем не превалировала, хотя уже весной 2014 г. налицо было идейное и идеологическое противостояние антироссийски настроенных жителей западной и центральной Украины и русскоязычных жителей Донбасса. Евромайдан стал благоприятной почвой для зарождения на Востоке повстанческого движения скорее в политическом и идеологическом смысле, а не в этнокультурном. Основными факторами оказались фрагментация государства и силовых структур, насильственная смена режима, чувство страха и фрустрация от потери выходцами с Востока традиционных рычагов в Киеве и во всей Украине, депрессивные социальные условия. Одновременно по схожим причинам шло формирование вооруженных добровольческих отрядов и на стороне новой украинской власти (преимущественно из-за паралича прежних силовых структур), и укомплектование ими батальонов Национальной гвардии.

«Гибридной войной» (или асимметричным конфликтом, смотря какую терминологию предпочитают использовать исследователи) кризис на Украине явился не только и не столько в силу комбинации скрытых форм ведения боевых действий – вовлечения спецназа или элитных подразделений ВС РФ при поддержке добровольцев и иррегулярных подразделений из лояльного местного населения и бывших сотрудников силовых структур, которые противостояли украинским добровольческим батальонам и регулярной украинской армии. Динамика развития конфликта с самого начала демонстрировала как ресурсную, так и статусную асимметрию участников и вовлеченных сторон: Запад и Украина против России, обвиняющие друг друга в нелегитимности новое центральное правительство и власти ДНР/ЛНР, и т.д. Статусно-ресурсная асимметрия – это вообще одна из особенностей практически всех постсоветских конфликтов.

Ну и наконец, если рассматривать украинский кризис в военно-политических категориях глобального масштаба (равно как в устоявшемся широком общественном восприятии), то это скорее уже не «гибридная», а так называемая proxy или периферийная война (другое употребляемое название – «война по доверенности») между геополитическими центрами. В этом смысле украинский кризис в лучших традициях холодной войны является полем глобального противоборства ядерных сверхдержав – России и США. С учетом фактора взаимного ядерного сдерживания, не позволяющего двум державам столкнуться в прямом военном противоборстве, нынешний конфликт имеет все основания войти в историю как очередная периферийная война, подобно войнам в Корее, Вьетнаме, Афганистане и на Ближнем Востоке. Впрочем, надо также учесть, что в случае с украинским кризисом мотивация России для вовлечения в конфликт существенно больше, чем Соединенных Штатов и стран ЕС, так как Украина воспринимается Москвой как сфера жизненно важных интересов.

Военно-техническая составляющая

По характеру и методам силового противоборства украинский конфликт был «гибридным» как концептуально, так и в чисто военной и военно-технической сферах. Достижения военно-технической мысли последних двух десятилетий – беспилотники, цифровые системы связи, целеуказания и контроля, современные компактные противотанковые и зенитные ракетные комплексы соседствовали с громоздкими бронетанковыми и механизированными подразделениями, плотно насыщенными артиллерией самого различного назначения и калибров (как во время противостояния ОВД и НАТО конца 1980-х гг.).

Это вполне объяснимо: на момент распада Советского Союза Украина с дислоцированными на ее территории стратегическими вооружениями обладала третьим в мире ядерным (после Соединенных Штатов и России) и четвертым конвенциональным военном потенциалом (после США, России и Китая). В составе трех бывших советских военных округов на Украине насчитывалось около 6500 танков, десятки тысяч БМП, БТР, артиллерийских систем, 1100 боевых самолетов. Даже через двадцать лет, после массовой распродажи Украиной по всему миру своей военной техники, ее количество все еще впечатляло. На начало 2014 г. в войсках было около 700 единиц выпускавшихся на Харьковском танковом заводе и по этой причине выбранных в качестве основного танка украинской армии Т-64 различных моделей и десяток новых «постсоветских» Т-84У «Оплот» (а также законсервированных на базах хранения порядка 2500 Т-64, Т-80, Т-72 и танков старых моделей), свыше 2500 БМП и БТР и свыше 2000 артиллерийских систем (почти столько же хранилось на складах). По сравнению со многими постсоветскими конфликтами стороны были лучше оснащены бронетехникой и артиллерией.

С украинской стороны в боях принимала участие преимущественно военная техника и вооружение (ВВТ) в лучшем случае выпуска начала 1990-х гг., существенную часть которых составляла техника бывших соединений Советской Армии в Восточной Европе, после распада ОВД частично выведенная на Украину. Например, такого рода базой хранения был Артемовск в Донецкой области, куда в начале 1990-х гг. была передислоцирована развернутая мотострелковая дивизия из Венгрии, насчитывающая свыше 220 танков и сотни единиц БМП, БТР и артиллерийских систем. Однако в боях на стороне украинской армии принимали участие раритетные БРДМ-2, БТР-60ПБ, артиллерийские системы Д-30 и Д-20 и иная техника 1960-х и даже 1950-х годов.

Небольшое исключение составляла разработанная или произведенная на предприятиях украинского ВПК уже в постсоветское время военная техника (БТР-3 и БТР-4, танки Т-64БМ «Булат» и Т-84У «Оплот», некоторые виды стрелкового вооружения, противотанковых ракетных установок и гранатометов), являвшаяся модернизацией советских предшественников. Лишь к концу лета на вооружении украинской армии и отрядов Национальной гвардии наряду с импровизированными бронеавтомобилями собственного производства появились современные беспилотники, системы связи, радиоэлектронной борьбы (РЭБ) и целеуказания, а также легкое и стрелковое оружие западного производства.

В начальный период конфликта ополченцы также были вооружены в основном оружием советского производства из военных гарнизонов украинской армии на юго-востоке или поставленным с российских военных складов. Примечательно, что вплоть до середины лета из России по очевидным причинам поставлялось вооружение и военная техника преимущественно тех образцов, которые имелись у украинской армии (например, давно снятые с вооружения российской армии и находящиеся на складах Т-64 – основные танки украинской армии). Однако по мере эскалации конфликта у ополченцев появляются новые образцы современного российского вооружения, например, противотанковые и зенитные установки, гранатометы, бронетехника. С учетом последующего вовлечения армейских подразделений впервые в боевых действиях на Украине были использованы модернизированные российские танки Т-72Б3 и даже Т-90С, реактивные системы залпового огня «Смерч» и «Торнадо-Г», БТР-82А и «Тигр», некоторые другие виды ВВТ.

Защита и мобильность бронетехники советского производства (как и ее модернизированных аналогов), предназначенной для ведения массовых боевых действий в условиях противостояния НАТО и ОВД на центральноевропейском театре, оказались недостаточно эффективными в условиях применения современных противотанковых боеприпасов. По предварительным оценкам, потери бронетехники с украинской стороны составили свыше 100 танков и 200 БМП, БТР и других боевых бронированных машин (ББМ), а также около 80 артиллерийских орудий и РСЗО. Примерно две трети составили безвозвратные потери ВВТ. Не менее серьезными были потери бронетехники и артиллерии у ополченцев и поддерживающих их российских войск.

На этом фоне для украинской стороны серьезную значимость приобретали вопросы логистики и снабжения, особенно ремонт и восстановление военной техники. Несмотря на доставшиеся еще с советских времен крупнейшие производственные мощности по ремонту и производству практически всех видов военной техники, состояние ВПК Украины на начало 2014 г. ненамного отличалось от состояния украинской армии. Лишь к моменту заключения осеннего перемирия украинский ВПК оказался в состоянии не только проводить ремонт и восстановление, но и выпускать мелкими партиями новые образцы ВВТ. У ополченцев была только одна сложность в снабжении – политическая. Частота и объем поставок из так называемого «Военторга» полностью зависели от политических подходов Москвы к развитию ситуации на юго-востоке. Однако когда ВВТ на Донбасс поставлялось, то уже в объемах, вполне достаточных для противодействия украинской армии и отрядам Национальной гвардии.

По уровню использования авиации украинский кризис хотя и превосходил большинство постсоветских конфликтов (в частности абхазский, карабахский, приднестровский), но существенно уступал операции НАТО в Косово в 1999 г. и действиям российской авиации в двух чеченских войнах и августовском конфликте 2008 г. с Грузией. В первую очередь это объяснялось низким уровнем боеготовности и технического состояния украинских ВВС, а также значительными потерями украинской авиации. К началу 2014 г. в строевом составе украинских ВВС насчитывалось 170–180 боевых самолетов (примерно столько же находилось на складах и на консервации). ВВС Украины включали около 80 истребителей МиГ-29 (при этом 46 МиГ-29 базировались в Крыму, были захвачены российскими войсками в марте и впоследствии возвращены в разукомплектованном состоянии), и только четверть из них оставалась в рабочем состоянии. Из примерно 24 истребителей-перехватчиков Су-27 только несколько машин могли подняться в воздух. Аналогичная ситуация и с насчитывающими до 36 машин бомбардировщиками Су-24. Штурмовая авиация была в несколько лучшем состоянии, располагая примерно двумя десятками боеспособных самолетов Су-25. Однако именно Су-25, активно применявшиеся против наземных целей, и понесли наибольшие потери: сбито или потеряно в результате аварий семь или восемь штурмовиков. ВВС Украины потеряли также как минимум один или два бомбардировщика Су-24, два истребителя МиГ-29, один истребитель Су-27, один разведывательный самолет Ан-30, один военно-транспортный Ан-26, а также сбитый над Луганским аэропортом военно-транспортный самолет Ил-76 с десантниками на борту.

Начиная с боев под Славянском, с конца апреля – начала мая было сбито до восьми ударных вертолетов Ми-24 различных моделей и примерно такое же число транспортно-десантных Ми-8. Плотная насыщенность ополченцев ПЗРК и малокалиберными зенитно-артиллерийскими системами привела к большим потерям среди армейской авиации Украины. Во второй половине лета украинские Ми-24 уже почти не принимали участия в боевых действиях, подтвердив высокую уязвимость вертолетов данного семейства в локальных конфликтах. Например, из 12 вертолетов Ми-35М (последняя модификация Ми-24), поставленных с октября 2013 г. Россией в Ирак, уже к октябрю 2014 г. боевиками т.н. Исламского государства с использованием ПЗРК было сбито две машины.

Украинский кризис, как и другие локальные конфликты последних десятилетий, доказывает ограниченную эффективность боевой авиации (даже если она имеет абсолютное превосходство в воздухе) против полурегулярных отрядов, оснащенных переносными зенитно-ракетными комплексами (ПЗРК) и зенитной артиллерией. Одним из наглядных примеров была операция Израиля в Ливане летом 2006 года. Сильнейшие на всем Ближнем Востоке израильские ВВС, располагающие современными боевыми самолетами с системами высокоточного оружия (ВТО), так и не смогли сломить сопротивление бойцов ливанской «Хезболла», оснащенных ПЗРК. Однако в ходе боев на юго-востоке Украины в середине июля 2014 г. на вооружении ополченцев появились уже не только ПЗРК, но и зенитные комплексы ближней («Стрела-10», «Оса») и даже средней дальности (известные по истории с малайзийским «Боингом» ЗРК «Бук-М1»).

В отличие от операций авиации США и стран НАТО на Ближнем Востоке и Балканах, в ходе украинского кризиса практически не использовалось высокотехнологическое оружие (ВТО), почти отсутствующее у ВСУ и лишь в небольших количествах имеющееся у российской армии. В предыдущих случаях имело место противостояние высокотехнологичных армий с технически отсталым и политически изолированным противником, и т.н. «дистанционная война» с использованием ВТО достаточно быстро и эффективно достигала своей цели. Однако на юго-востоке Украины сталкивались находящиеся примерно на одинаковом технологичном уровне противники, военные организации которых отличались лишь размерами, степенью боеготовности и боеспособности имеющегося у них вооружения, что не позволяет говорить о «дистанционной» или «бесконтактной» войне.

Даже эффективность использования украинской стороной тактических ракетных комплексов «Точка-У», с достаточно высокой точностью и дальностью стрельбы до 120 км, эксперты оценивают неоднозначно. Опыт применения ракетных комплексов «Точка-У» российской армией в Чечне и против Грузии в августе 2008 г., а также в ходе гражданской войны в Йемене, или же оперативно-тактических систем «Скад» (с большей дальностью, но худшей точностью стрельбы) на Ближнем Востоке показывает, что эти ракетные системы остаются скорее военно-политическим средством сдерживания, а не реальным инструментом «дистанционной войны».

В украинском конфликте подтвердилась значимость традиционной артиллерии (особенно самоходной) и реактивных систем залпового огня (РСЗО), выступавших в качестве основного средства огневого поражения. Наибольшие потери стороны понесли именно от действия артиллерии. Особенно эффективно она действовала в ходе огневых налетов на находящиеся на марше колонны боевой техники или полевые лагеря противника. Новым словом для постсоветских конфликтов стало активное использование для наведения и корректировки артиллерийского огня современных цифровых систем разведки и целеуказания, а также беспилотных летательных аппаратов в режиме реального времени. Высокую эффективность продемонстрировали крупнокалиберные системы залпового огня «Смерч» и «Ураган», равно как уже давно ставшие одним из символов локальных конфликтов на постсоветском пространстве 122-мм РСЗО «Град».

Военно-стратегические последствия

Несмотря на сравнительную скоротечность боевых действий на юго-востоке Украины, потери в личном составе были очень серьезными. По различным оценкам, военнослужащие регулярной армии, бойцы ополчения и иррегулярных вооруженных формирований потеряли десятки тысяч людей убитыми, ранеными и пропавшими без вести. В результате как минимум для украинской армии серьезной проблемой стало восполнение личного состава, усугубляющееся практически полным отсутствием подготовленных резервистов и системы организационно-мобилизационных мероприятий.

Украинский кризис подтвердил тенденцию продолжающейся профессионализации военного дела, а также значимость уровня боевой и физической подготовки. Усложнение ВВТ требует большей вовлеченности военных специалистов, что не может быть компенсировано контингентом военнослужащих-призывников. С другой стороны, усиление мощи, точности и дальности стрельбы легкого и стрелкового оружия дает возможность даже небольшим подразделениям войск специального назначения (особенно если они хорошо оснащены и мотивированы) решать боевые задачи, которые ранее ставились перед более крупными войсковыми соединениями. Повышается значимость легких и мобильных частей специального назначения, особенно в так называемых конфликтах низкой интенсивности. Естественно, что, как и в любой «гибридной войне», очень важную роль в Крыму и в боях на Донбассе (с российской стороны) сыграли отряды специального назначения и элитные подразделения постоянной готовности.

С другой стороны, украинский кризис (как и российско-грузинская война 2008 г.) продемонстрировал, насколько важно в современных локальных войнах, в условиях их скоротечности и динамики эскалации, правильное соотношение регулярных частей постоянной готовности и массового призыва резервистов и военнообязанных. Эта задача являлась одной из наиболее сложных для украинского руководства, и ее так и не удалось решить вплоть до заключения перемирия, несмотря на несколько «волн» мобилизационного призыва. Тенденция типичная для нынешнего этапа развития военного дела. Как отмечал в уже упомянутом докладе начальник российского Генштаба, меняющийся характер современной вооруженной борьбы принуждает стороны в случае начала конфликта опираться именно на «созданные в мирное время группировки сил и средств постоянной готовности».

При этом получают новое значение сухопутные войска, более адаптированные как для использования в конфликтах малой интенсивности и локальных войнах, так и в широкомасштабных «классических войнах» с массовым использованием бронетехники и артиллерии. Украинский кризис вынудил признать это даже американцев, традиционно делающих ставку на высокотехнологичную и эффективную при использовании высокоточного оружия боевую, а в последнее время – уже и беспилотную авиацию. Военная фаза украинского кризиса еще не успела завершиться, а на европейский контингент в ходе совместных натовских учений уже вернулись американские танки «Абрамс», за пару лет до этого выведенные из Германии после расформирования последнего «тяжелого» соединения американской армии, дислоцированного в Европе.

Из других военно-стратегических уроков следует отметить достижение российскими войсками фактора стратегической внезапности в Крыму. Военные историки еще долго будут спорить, что явилось более важным для успеха крымской операции: развал украинской армии в отсутствие военных реформ в постсоветский период или эффективность последней («сердюковской») военной реформы в России. Однако очевидно, что ключевым элементом успеха стала именно стратегическая внезапность, причем достигнутая не столько за счет слаженности и скрытности действий по переброске мобильных элитных подразделений в Крым. В век спутников и электронной разведки столь масштабную переброску войск специального назначения и ВДВ, иногда за тысячи километров из Сибири в Крым, нельзя было скрыть даже под предлогом крупномасштабных учений. Внезапность была достигнута на уровне стратегического мышления как вероятного противника (в данном случае – новых властей Украины), так и внешних акторов, которые могли бы хотя бы теоретически помешать осуществлению этой операции. Российское военно-политическое руководство добилось «шокового» эффекта, ибо до самого последнего момента никто не мог поверить, что Москва осуществит в Крыму то, что она осуществила.

Глобальные масштабы украинского кризиса высветили актуальность информационного, психологического и пропагандистского измерения вооруженной борьбы. Значимость информационно-пропагандистских войн, в том числе киберопераций как составного элемента вооруженного противостояния, уже давно не подвергается сомнению. Украинский кризис не стал новым этапом развития информационно-пропагандистских войн и по своей значимости не был столь важен, как война в Персидском заливе 1991 г., названная «войной CNN». С другой стороны, информационное сопровождение не имело столь негативного психологического влияния на ход боевых действий, как в свое время кадры погибших американских спецназовцев на улицах Могадишо, которые привели к прекращению операции США в Сомали в 1993 году. В целом украинский кризис фиксирует тенденцию увеличения роли информационно-пропагандистских войн по мере развития и усложнения коммуникационных и цифровых технологий.

Иногда, впрочем, в ходе украинского кризиса создавалось впечатление, что информационная война становится самоцелью, попыткой создать пропагандистский эффект в отрыве от реальных военных и военно-политических целей. Это приводило к тяжелым последствиям, например, уже отмеченные попытки перекрытия украинскими войсками границы с Россией и занятия ключевых городов, или же осада ополченцами Донецкого и Луганского аэропортов. С другой стороны, удачно проведенные операции всегда сопровождались своеобразным информационным мультипликатором, как это происходило с действиями Стрелкова-Гиркина в Славянске.

Украинский кризис ознаменовал возврат интереса к «старой доброй» политике сдерживания в контексте противостояния России и США. Причем речь идет о возвращении не только традиционного взаимного ядерного сдерживания, но и конвенционального (с помощью обычных вооружений), в котором будет расти значимость высокоточного оружия. Интерес к феномену сдерживания, даже ядерного, с глобального переходит уже и на региональный уровень. Например, противостояние с Россией стимулировало на Украине активную дискуссию по поводу возврата к обладанию ядерным оружием.

Меняется сама терминология военно-стратегического дискурса. По мере ренессанса НАТО и противостояния с Россией в Брюсселе все активнее используются термины и концепции, заставляющие вспомнить о холодной войне. Например, высказываются идеи возврата альянса к новой политике «гибкого сдерживания» (как реакции на российскую «гибридную войну» на постсоветском пространстве) или проводятся аналогии с концепцией «передового базирования», которыми сопровождаются учения США и их союзников на территории новых восточноевропейских членов альянса.

Наконец, одним из специфических итогов украинского кризиса может стать уход Украины с рынка вооружений постсоветского пространства. Весь постсоветский период Украина была одним из основных поставщиков оружия странам Южного Кавказа (особенно Азербайджану и Грузии). Киев поставил Баку и Тбилиси сотни танков, БМП, БТР, артиллерийских систем (включая крупнокалиберные РСЗО «Смерч» и тактические ракетные комплексы «Точка-У»), десятки боевых самолетов (в том числе истребители МиГ-29 и штурмовики Су-25) и ударных вертолетов Ми-24, большие объемы стрелкового вооружения и боеприпасов. Фактически Украина четверть века занималась распродажей оружия, которое должно было пригодиться ей в боевых действиях на юго-востоке собственной страны. Летом 2014 г. появилась информация о возможной продаже уже Грузией шести штурмовиков Су-25 Украине. Впрочем, на постсоветском рынке вооружений и так происходит перераспределение экспортеров. Например, в оружейном импорте Азербайджана Украину все более заменяет Россия (по расчетам СИПРИ, если в 2007–2011 гг. Россия занимала 55%, а Украина – 34% объема ВТС Азербайджана, то к 2013 г. доля России превысила 80%).

* * *

Украинский кризис позволил апробировать новые и оценить релевантность имеющихся методов и форм вооруженной борьбы. В нем сочетались подходы, типичные для конфликтов на постсоветском пространстве более четверти века назад, с принципиально новыми и современными военно-политическими или военно-техническими элементами. В военно-стратегической и военно-технической сферах украинский кризис не знаменовал собой революцию, а скорее демонстрировал эволюцию способов и методов вооруженной борьбы последних десятилетий, тем самым частично реанимировав некоторые военно-стратегические концепции времен холодной войны.

Наряду с этим в концептуальном плане украинский кризис стал также едва ли не последним постсоветским вооруженным конфликтом. После Украины любые будущие войны на пространстве бывшего СССР будут уже другими.

Украина > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230713 Сергей Минасян

Виновные державы

Джон Миршаймер – профессор политологии в Чикагском университете.

Майкл Макфол - профессор политологии в Гуверовском институте, старший научный сотрудник Института международных исследований им. Фримена Спольи (оба – при Стэнфордском университете). Был специальным помощником президента в Совете национальной безопасности (2009–2012) и послом США в России (2012–2014)

Стивен Сестанович – старший научный сотрудник Совета по международным отношениям, профессор Колумбийского университета. Посол США по особым поручениям на постсоветском пространстве (1997–2001). Автор книги «Максималист: Америка в мире от Трумэна до Обамы»

Резюме Статья Джона Миршаймера, опубликованная в прошлом номере, вызвала оживленную полемику. Два бывших высокопоставленных чиновника критикуют позицию автора, он приводит свои аргументы

В этом году отношения России и США вновь в центре внимания в Вашингтоне – на сей раз из-за Украины. Опубликованная в прошлом номере журнала Foreign Affairs (и переведенная в прошлом номере «России в глобальной политике») статья профессора Чикагского университета Джона Миршаймера с упреками в адрес Запада и Соединенных Штатов вызвала бурную реакцию тех, кто отвечал за российскую политику Белого дома при Клинтоне и Обаме. Мы публикуем отклики Майкла Макфола и Стивена Сестановича, а также ответ Миршаймера.

Кто начал украинский кризис?

Майкл Макфол

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2014 год.

Джон Миршаймер («Почему Запад повинен в кризисе на Украине») – один из самых последовательных и убедительных теоретиков школы реализма в международных отношениях, но его объяснение кризиса на Украине демонстрирует пределы Realpolitik. В лучшем случае реализм Миршаймера объясняет лишь некоторые аспекты отношений США и России за последние 30 лет. А как политический рецепт он может быть иррациональным и опасным, что демонстрирует подход президента России Владимира Путина.

По мнению Миршаймера, Россия аннексировала Крым и вмешалась в события на востоке Украины в ответ на расширение НАТО, которое он называет «корневой причиной проблем». Российские государственные СМИ действительно указывают на расширение альянса, объясняя действия Путина. Но ни освещение ситуации российским телевидением, ни статья Миршаймера не объясняют, почему Россия не вводила войска на Украину на протяжении более 10 лет, которые отделяют начало расширения НАТО в 1999 г. и реальное вторжение на Украину в 2014-м. И дело не в слабости России – за это время она дважды воевала в Чечне, что потребовало значительно большей военной мощи, чем аннексия Крыма.

Еще труднее Миршаймеру объяснить так называемую перезагрузку российско-американских отношений – период сотрудничества, продолжавшийся с весны 2009 до января 2012 года. Президент США Барак Обама и тогдашний президент России Дмитрий Медведев согласовали действия, которые, по их мнению, отвечали национальным интересам обеих стран. Лидеры подписали и ратифицировали новый договор по СНВ, проголосовали в поддержку самого масштабного пакета санкций Совбеза ООН против Ирана и значительно расширили маршрут снабжения американских солдат в Афганистане, который теперь проходит по территории России. Благодаря их совместным усилиям Москва добилась членства во Всемирной торговой организации, была создана двусторонняя президентская комиссия по продвижению сотрудничества во всех сферах – от атомной энергетики до борьбы с терроризмом, а также введен более либеральный визовый режим. В 2010 г. опрос показал, что более 60% россиян позитивно относятся к Соединенным Штатам.

С начала нынешнего столетия Россия и сотрудничала, и конфликтовала с США. Единственный переменный фактор, выбранный Миршаймером, – расширение НАТО – не может объяснить обе политики. С точки зрения реальной истории нужно отбросить факторы, остававшиеся постоянными, и сосредоточиться на том, что изменилось – на российской политике.

Так себе стратег

Хотя реалисты предпочитают фокусировать внимание на государстве как предмете анализа, чтобы объяснить кризис на Украине, Миршаймер решил рассмотреть отдельных лидеров и их идеологию. Он описывает Путина как «первоклассного стратега», который вооружен правильным аналитическим инструментарием. «Путин и его соотечественники думают и действуют в соответствии с постулатами реализма, в то время как их западные партнеры придерживаются либеральных идей о международной политике, – пишет он. – В результате США и их союзники, не сознавая этого, спровоцировали крупный кризис вокруг Украины».

Вводя лидеров и их идеи в свой анализ, Миршаймер допускает возможность, что разные государственные деятели, руководствуясь разными идеологиями, могут проводить разную внешнюю политику. Миршаймер, по-видимому, считает, что для Соединенных Штатов и всего мира было бы лучше, если бы американские лидеры полностью придерживались Realpolitik. Я же считаю, что США и всему миру пошло бы на пользу, если бы Путин и будущие российские лидеры разделяли идеи либерализма. Гипотетически представлять, как выглядели бы эти отношения, нам не нужно – мы видели это в период президентства Медведева.

В первые месяцы президентства заявления Медведева очень напоминали его наставника-реалиста Путина. Он поддерживал российское военное вмешательство в Грузии и ввел термин вполне в духе реализма – «сфера привилегированных интересов», чтобы закрепить гегемонию России на бывшем советском пространстве. Обама отверг интерпретацию реализма, предложенную Медведевым. В апреле 2009 г. на встрече с Медведевым в Лондоне Обама заявил, что у Соединенных Штатов и России много общих интересов, в том числе на территории вблизи российских границ.

В то время администрация Обамы отчаянно пыталась сохранить американскую авиабазу Манас в Киргизии. За несколько недель до этого киргизский президент Курманбек Бакиев посетил Москву, где ему обещали экономическую помощь в размере 2 млрд долларов, и вскоре он заявил о намерении закрыть базу. На встрече с Медведевым Обама признал политику баланса сил, которую использовал Кремль, но потом спросил, действительно ли закрытие базы отвечает национальным интересам России. В конце концов через нее американские солдаты летели в Афганистан, чтобы вести борьбу с террористами, которых и США, и Россия считали врагами. Сохранение действующей базы, утверждал Обама, не является нарушением российской «сферы привилегированных интересов», напротив, это результат, выгодный и Вашингтону, и Москве.

Сторонник реализма отверг бы логику Обамы и настоял бы на закрытии базы – как в итоге сделал Путин в начале этого года. Однако через несколько месяцев после встречи Медведева и Обамы в 2009 г. киргизское правительство – при молчаливой поддержке Кремля – согласилось продлить право американцев на использование базы. Медведев постепенно принял подход Обамы к взаимовыгодным отношениям. Прогресс, достигнутый в период перезагрузки, отчасти обусловлен изменением российской внешней политики. Медведев оказался настолько убежден в полезности сотрудничества с Соединенными Штатами и поддержки международных институтов, что даже согласился воздержаться (вместо того чтобы наложить вето) при голосовании по резолюции Совета Безопасности ООН, разрешающей применение силы против режима Муаммара Каддафи в Ливии в 2011 г. – вряд ли такой шаг соответствует постулатам реализма. После своей последней встречи с Обамой в качестве президента России – в Южной Корее в марте 2012 г. – Медведев заявил прессе, что перезагрузка оказалась «весьма полезным делом». «В эти три года мы, возможно, добились лучшего уровня отношений между США и Россией, чем за все предыдущее десятилетие», – сказал он.

Вот чего он не упоминал – так это расширения НАТО. На самом деле за пять лет работы в администрации Обамы я присутствовал практически на всех встречах президента с Путиным и Медведевым, в течение трех из этих пяти лет, работая в Белом доме, я слышал все их телефонные разговоры, и я не припомню, чтобы расширение НАТО упоминалось хотя бы раз. Даже за несколько месяцев до аннексии Крыма я не помню ни одного громкого заявления высокопоставленных представителей России, в котором бы говорилось об опасных последствиях расширения альянса. Причина проста: в предыдущие несколько лет НАТО не расширялось на восток.

Другие реалисты, критикующие политику США, допускают похожую ошибку, утверждая, что администрация Обамы продемонстрировала Кремлю свою слабость и позволила Путину этим воспользоваться. Как и в случае с анализом Миршаймера, в этих аргументах неочевидна причинно-следственная связь. Например, неясно, каким образом отказ от подписания нового договора по СНВ или нежелание убеждать Россию голосовать за антииранские санкции могли бы уменьшить вероятность вторжения России на Украину. Кроме того, после 2012 г. Обама сменил курс и использовал более конфронтационный подход в ответ на поведение Путина. Он вышел из переговоров по ПРО, не подписал ни одного нового соглашения в сфере контроля за вооружениями, наложил санкции на нарушителей прав человека в России и отменил встречу с Путиным, намеченную на сентябрь 2013 года. Он пошел дальше, чем президент Джордж Буш-младший после вторжения России в Грузию в 2008-м: Обама совместно с союзниками США ввел санкции против отдельных российских руководителей и компаний. Он подтвердил обязательства НАТО по безопасности, оказал помощь Украине и сформулировал ответ Запада на российскую агрессию как необходимость охранять международные нормы и защищать демократические ценности.

Эти шаги вряд ли можно назвать слабыми или нереалистическими. Тем не менее они не помогли сдержать последнюю агрессию России, точно так же как ни одному президенту США с 1956 г. не удалось остановить вторжения России в Восточной Европе или в Афганистане. Реалистам, критикующим Обаму за неспособность противостоять Путину, следует привести более убедительные аргументы, показав, как другая политика могла бы привести к другому результату. Существует только одна альтернативная политика, которая, вероятно, могла бы заставить Россию остановиться: предоставить Украине членство в НАТО много лет назад. Но чтобы сделать этот аргумент убедительным, нужно всерьез пересмотреть историю. В последние несколько лет ни украинское правительство, ни члены альянса не хотели, чтобы Киев присоединился к нему в ближайшей перспективе. Даже до избрания Виктора Януковича на пост президента в 2010 г. украинские лидеры не стремились к членству в НАТО, так же как и украинский народ.

Реальная история

Внешняя политика России не стала более агрессивной в ответ на политику США, она изменилась в результате внутриполитической динамики. Изменение началось, когда Путин и его режим впервые оказались под ударом. После того как Путин объявил, что пойдет на третий президентский срок, в России в декабре 2011 г. прошли парламентские выборы, которые были такими же фальсифицированными, как и все предыдущие. Но в этот раз новые технологии и социальные медиа, включая смартфоны с видеокамерами, Twitter, Facebook и российскую соцсеть ВКонтакте, помогли раскрыть манипуляции власти и привели к протестам такого масштаба, какого не наблюдалось с последних месяцев существования СССР. Неодобрение манипуляций на выборах быстро превратилось в недовольство возвращением Путина в Кремль. Некоторые оппозиционные лидеры даже призывали к революционным изменениям.

Путин был возмущен неблагодарностью протестующих. С его точки зрения, он сделал их богатыми. Как они могли выступить против него? Но он также и опасался их, особенно на фоне «цветных революций» в Восточной Европе (прежде всего «оранжевой революции» на Украине в 2004 г.) и «арабской весны». Стремясь мобилизовать свою электоральную базу и дискредитировать оппозицию, Путин вновь представил Америку в качестве врага. Неожиданно государственные СМИ стали рассказывать, как Соединенные Штаты разжигают беспорядки внутри России. Российская пресса обвинила меня в том, что я – агент, направленный Обамой, чтобы руководить очередной «цветной революцией». Политика США в отношении России практически не изменилась в период с парламентских выборов и до избрания Путина на новый срок. Но к моменту инаугурации Путина в мае 2012 г. простой обыватель, слушая его выступления и смотря российское телевидение, мог подумать, что возобновилась холодная война.

Некоторые специалисты по российской политике надеялись, что волна антиамериканской пропаганды спадет после завершения президентской кампании в России. Многие – включая меня – считали, что рокировка в тандеме Медведев–Путин приведет к незначительным изменениям внешней политики, поскольку Путин все равно принимал основные решения, когда Медведев был президентом. Но со временем стало ясно, что Путин понимает национальные интересы России иначе, чем Медведев. В отличие от Медведева, Путин склонен воспринимать соперничество с США как игру с нулевой суммой. Чтобы поддерживать свою легитимность внутри страны, Путин по-прежнему нуждался в Соединенных Штатах в качестве противника. Он также искренне верил, что США представляют собой темную силу в мировых делах.

Затем начались потрясения на Украине. В ноябре 2013 г. украинцы вышли на улицы, после того как Янукович отказался подписывать соглашение об ассоциации с Евросоюзом. Правительство Соединенных Штатов не участвовало в раздувании протестов, но подталкивало Януковича и лидеров оппозиции к согласованию переходного плана, который обе стороны подписали 21 февраля 2014 года. Вашингтон также не причастен к тому, что Янукович неожиданно решил бежать из страны на следующий день.

Путин интерпретировал эти события по-своему, возложив на США вину за демонстрации, провал соглашения от 21 февраля и последующую смену правительства, которую он назвал переворотом. Идеология Путина заставляла его трактовать эти события как борьбу между Америкой и Россией. Руководствуясь этими аналитическими рамками, он отреагировал в одностороннем порядке, так, чтобы, как он считал, сдвинуть баланс сил в свою пользу – аннексировал Крым и поддержал вооруженных наемников на востоке Украины. Это не была реакция на давнее расширение НАТО.

Проигрыш Путина

Пока слишком рано судить, является ли представление Путина о реализме рациональным с точки зрения национальных интересов России. Однако на данный момент достижения весьма ограниченны. Его якобы прагматичные и реалистические действия на Украине лишь способствовали укреплению мощной, более единой и более прозападной идентичности украинцев. Эти действия гарантировали, что Украина никогда не присоединится к такому ценному для него проекту – Евразийскому экономическому союзу, напротив, они подтолкнули страну к ЕС. В то же время Белоруссия и Казахстан занервничали и стали с меньшим энтузиазмом относиться к партнерству в рамках ЕАЭС. Кроме того, Путин усилил позиции НАТО, ослабил российскую экономику и подорвал международную репутацию Москвы как поборницы суверенитета и невмешательства во внутренние дела.

Дело не в России, НАТО и реализме, а в Путине и его беспредельном, непредсказуемом авантюризме. Называйте этот подход реалистическим или либеральным, но вызов для Запада заключается в том, как справиться с этим поведением – достаточно резко, чтобы его остановить, и одновременно достаточно аккуратно, чтобы не допустить дальнейшей эскалации кризиса.

Как Запад одержал победу

Стивен Сестанович

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2014 год.

Соединенные Штаты строили отношения с Россией настолько плохо, утверждает Джон Миршаймер, что именно они, а не Владимир Путин, несут ответственность за кризис на Украине. Пытаясь втянуть Украину в НАТО, пишет он, западные правительства бросили вызов ключевым интересам безопасности России. Кремль был вынужден дать отпор. В то же время глупый идеализм мешает лидерам США и Европы признать проблему, которую они сами и создали.

Чтобы понять, что не так с этой критикой, стоит вспомнить статью Миршаймера «Об украинском факторе ядерного сдерживания», опубликованную в 1993 г. в Foreign Affairs. Уже тогда Миршаймер беспокоился по поводу возможной войны между Россией и Украиной, которая, по его словам, станет «катастрофой». Но он не указывал на политику США как на источник проблем. «Россия, – писал Миршаймер, – господствовала над не желавшей этого и обозленной Украиной более двух столетий и пыталась уничтожить чувство идентичности украинцев». Учитывая эти исторические предпосылки, построить стабильные отношения между двумя странами безусловно трудно. «Гипернационализм» сделает ситуацию еще более неуправляемой, опасался Миршаймер. В 1993 г. его оценка ситуации (если не его политический рецепт) была верной. Она может послужить напоминанием, что нынешняя агрессивная политика России существовала задолго до ошибочной политики Запада, которая, по мнению Миршаймера, ее объясняет.

Перспектива вступления Украины в НАТО, конечно, могла бы еще больше усугубить ситуацию. В 2008 г., отмечает Миршаймер, представители альянса заявили, что Украина в какой-то момент присоединится к нему. Но он не пишет о том, что происходило дальше. На протяжении более пяти лет практически ни один украинский политик – не только пророссийские, как Виктор Янукович, – не затрагивал этот вопрос. Было признано, что идея членства в НАТО не имеет достаточной поддержки в обществе и при определенном развитии событий под угрозой может оказаться национальное единство. В альянсе эту тему тоже не поднимали. Присоединение Украины оставалось идеей-фикс для некоторых членов альянса, но большинство было против, и они твердо об этом заявляли. Администрация Обамы, в свою очередь, не обращала внимания на эту тему, и она фактически исчезла с повестки дня.

Как утверждает Миршаймер, ситуация изменилась, после того как Янукович потерял власть. Миршаймер поддерживает терминологию Путина, назвавшего это событие «переворотом»: провокация, устроенная при поддержке Запада, возродила опасения Москвы, и это оправдывает ее агрессивную политику. Но факты не подтверждают эту интерпретацию. Немногие избранные президенты полностью лишились легитимности так быстро, как Янукович. Во время протестов Евромайдана каждым своим шагом он подогревал конфронтацию, прибегая к насилию. Когда в феврале 2014 г. силами правопорядка были убиты несколько демонстрантов в центре Киева, вся страна повернулась против президента, и его политическая карьера была окончена. Парламент отстранил Януковича от власти единогласным решением, в голосовании участвовали все депутаты его партии. Вряд ли слово «переворот» подразумевает подобную ситуацию.

Падение Януковича было историческим событием, но оно, несмотря на заявления России, не вернуло вопрос о членстве Украины в НАТО на повестку дня. Украинские политики и чиновники вновь и вновь повторяли, что это не обсуждается. Крупной базе российского флота в Крыму тоже ничего не угрожало, несмотря на комментарии взбудораженных российских экспертов. То, что Путин выбрал этот аргумент – и обвинил «фашистов» в захвате власти на Украине – обусловлено не столько интересами национальной безопасности России, сколько его желанием реабилитироваться за политическое унижение. Москва публично призывала Януковича применить силу против протестующих. Когда украинский президент послушался, его власть рухнула, так же как и вся российская политика на Украине. Захват Путиным Крыма в первую очередь был попыткой взять реванш за собственные непоправимые ошибки.

Из-за этой извинительной подоплеки трудно доверять мнению Миршаймера, назвавшего Путина «первоклассным стратегом». Да, российская агрессия повысила рейтинг Путина. Но за успехом в Крыму последовал целый ряд серьезных просчетов – по поводу степени поддержки сепаратистов на востоке Украины, возможностей украинских военных, способности скрыть российское вмешательство, согласованности западных санкций и реакции европейских лидеров, которые когда-то симпатизировали России. И для чего все это? Путин культивирует загадочность, жесткость и профессионализм КГБ, и этот имидж работал на него. Но кризис на Украине продемонстрировал иной стиль принятия решений. Путин принимал импульсивные решения, и национальные интересы России оказались подчинены его личным политическим мотивам. Он действовал не как хладнокровный реалист.

Вызов и ответная реакция

Даже если вина за нынешний кризис лежит на Путине, некоторые ошибки можно найти и в политике США последних двух десятилетий. То есть, безусловно, русские чувствовали обиду из-за расширения НАТО и снижения статуса своей страны после холодной войны. По мнению Миршаймера, Запад без всякой нужды подогревал это недовольство. Он считает, что после распада СССР Россия просто потеряла значимость и не заслуживала сдерживания, поскольку представляла собой «переживающую упадок великую державу со стареющим населением и одномерной экономикой». Сегодня он называет ее армию «посредственной». Расширение НАТО было решением проблемы, которой уже не существовало.

Это было бы веским аргументом, если бы не один факт: в начале 1990-х Миршаймер сам считал ситуацию в мире после холодной войны более угрожающей. Тогда никто не знал, какие демоны вырвутся наружу после завершения конфронтации Востока и Запада. Только что объединившаяся Германия могла вновь пойти по пути милитаризма. Югославия переживала кровопролитный распад. Беспринципные политические лидеры могли возродить старые чувства неприязни и враждебности между народами Восточной Европы. Добавьте к этому риск, что Россия, восстановив силы, будет угрожать независимости своих соседей – и нетрудно представить себе период потрясений в Европе.

Миршаймер больше не упоминает о тех проблемах, но тогда он считал их очень серьезными. В статье, опубликованной в 1990 г. в популярном издании Atlantic Monthly, он прогнозировал, что скоро мы все будем «скучать по холодной войне». Чтобы сохранить мир, он даже предлагал набор экстремальных контрмер: например, разрешить Москве оставить свою огромную армию в Восточной Европе и позволить Германии и Украине стать ядерными державами. Сегодня эти инициативы кажутся странными, но проблемы, для решения которых они предназначались, не были воображаемыми.

Миршаймер уже давно высмеивает идею о том, что, как он пишет в недавней статье в Foreign Affairs, «Европу можно сохранить целой и свободной на основе таких либеральных принципов, как верховенство закона, экономическая взаимозависимость и демократия». Но, руководствуясь эмоциями, он упускает нечто фундаментальное. Цели западной политики действительно были именно такими иллюзорными и идеалистическими, как он говорит, но средства, используемые для их достижения – по крайней мере лидерами США, если не всеми их европейскими коллегами, – были гораздо более традиционными. Они напоминали лекарства, которое назначает доктор-реалист.

Соединенные Штаты защищали свою позицию после холодной войны не посредством пустых призывов к общим ценностям, а регулярно и эффективно использовали власть в старомодной манере. Президент Джордж Буш-старший, стремясь ограничить независимость внешней политики Германии, потребовал внести особый пункт в соглашение об объединении, по которому Германия оставалась членом НАТО. Президент Билл Клинтон, считавший, что войны на Балканах в 1990-х гг. подрывают мощь и доверие к США в Европе, дважды применял военную силу против Сербии, которую тогда возглавлял Слободан Милошевич. То, что президент Джордж Буш-младший продолжал принимать новые восточноевропейские демократии в НАТО, не означает, что в Вашингтоне считали: демократия сама по себе способна обеспечить мир. Это означает, что в Вашингтоне полагали: прочный либеральный порядок нуждается в якоре в виде обязательств США. (Можно даже сказать, это означало, что американские руководители на самом деле не верили, что демократия сама по себе может обеспечить мир.)

Никого, тем более Миршаймера, не должно удивлять, что внешняя политика США базировалась на расчетах соотношения сил. В своей книге 2001 г. «Трагедия политики великой державы» он объясняет, что политики и люди, принимающие решения, в либеральных демократических государствах часто оправдывают жесткие действия высокопарными фразами. Однако теперь он принимает слова политических лидеров – будь то благочестивые речи Обамы или ложь Путина – за чистую монету.

Получившийся в результате анализ только затрудняет понимание того, чья политика работает и что делать дальше. Миршаймер принимает как данность, что вызов, брошенный Путиным, доказывает полный провал американской стратегии. Но тот факт, что Россией руководит человек, стремящийся к завоеваниям, сам по себе не может являться обвинительным актом для Соединенных Штатов. Путин, безусловно, не первый такой российский лидер и, наверное, не последний. Точно так же нынешняя агония на Украине, при ее лихорадочности и ненужности, не лучший способ определить, к чему привело расширение НАТО. Два десятилетия американской политики стабилизировали Европу и сузили масштабы нынешнего кризиса. Если бы НАТО не расширилось до сегодняшних размеров и границ, конфликт России с Украиной был бы гораздо более опасным. Западные лидеры находились бы в состоянии, близком к панике, пытаясь вычислить в разгар конфронтации, какие страны Восточной Европы заслуживают гарантий безопасности, а какие – нет. В момент неожиданной напряженности они были бы вынуждены импровизировать. Искать золотую середину, выбирая между безрассудством и вынужденным молчанием, – значит действовать наугад, и прогнозировать окончательный исход невозможно.

Успокоить Европу

Большое число новых членов, вступивших в НАТО в последние годы, должно заставить альянс задуматься о том, как выполнить взятые на себя обязательства. Но обеспечить безопасность в Восточной Европе стало гораздо проще, потому что базовые стратегические рамки уже установлены. По иронии судьбы, даже Путин, несмотря на все его жалобы, получил от этого выгоду. Хотя его агрессия стала неожиданным ударом, западные лидеры напуганы гораздо меньше, чем могло бы быть без расширенных границ НАТО и относительно стабильного европейского порядка, созданного благодаря политике США. Путин столкнулся с менее резким отпором отчасти потому, что Соединенные Штаты успешно разрешили проблемы 1990-х годов.

Предлагая превратить Украину в «нейтральный буфер между НАТО и Россией», Миршаймер выдвигает решение нынешнего кризиса, которое игнорирует его истинные причины и может только усугубить ситуацию. Он вполне убедительно напоминает читателям, что у Украины нет неотъемлемого «права» на вступление в НАТО. Но хорошая стратегия учитывает не только правильное и неправильное, она рассматривает последствия. Главной причиной не спешить с принятием Украины в НАТО всегда было стремление избежать раскола страны. Заставив Киев отказаться от соглашения о свободной торговле с Европой осенью прошлого года, Путин вызвал самые крупные потрясения на Украине за все 20 лет независимости. Теперь, когда мир увидел результаты этого небольшого эксперимента, почему кто-то должен думать, что если провозгласить Украину перманентной серой зоной международной политики, это должно успокоить страну?

Украина ни в прошлом, ни сейчас не готова к членству в НАТО. Только Путин вернул этот вопрос на повестку дня. Сегодня главной целью разумных политиков должен стать поиск путей сохранения целостности Украины. Если великие державы попытаются предрешить ее будущее, это только усугубит нынешний кризис. Лучший способ избежать эскалации радикальной политической конфронтации внутри Украины – не решать крупные геополитические вопросы, а отсрочить их.

Основной объект анализа Миршаймера, разумеется, не Украина, а внешняя политика США. После напряженных усилий последних 10 лет некоторое ослабление было неизбежно. Однако это не означает, что Вашингтон был неправ, выбрав амбициозную и активную политику в Европе после холодной войны, или что ему не стоит переходить к более активному и амбициозному курсу сейчас. В «Трагедии политики великой державы» Миршаймер писал, что «неверно» для государства «упускать возможность стать гегемоном в системе только потому, что оно считает, что обладает достаточной мощью для выживания». Возможно, он забыл свой собственный совет, но Вашингтон, пусть не всегда последовательно и не без сбоев, следовал этому совету. Даже сегодня Запад находится в лучшем положении, потому что Вашингтон поступал именно так.

Ответ Миршаймера

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2014 год.

Неудивительно, что Майкл Макфол и Стивен Сестанович не согласны с моей оценкой причин кризиса на Украине. Политика, которую они помогали формулировать и проводить, работая в правительстве, а также их ответы на мою статью являются примером либерального внешнеполитического консенсуса, который в первую очередь и способствовал кризису. Соответственно, они оспаривают мои заявления о роли Запада, в основном выдвигая предположение, что я считаю расширение НАТО единственной причиной кризиса. Например, Макфол утверждает, что взятая мною «единственная переменная – расширение НАТО» – не может объяснить все перипетии российско-американских отношений последних лет. Оба также утверждают, что рост НАТО не стоял на повестке дня после 2008 года.

Но Макфол и Сестанович неверно представили мой основной аргумент. Я действительно назвал расширение НАТО «центральным элементом более масштабной стратегии по выведению Украины с российской орбиты и интегрированию ее с Западом». Да, я также отмечал, что стратегия имеет еще два ключевых элемента: расширение Евросоюза и продвижение демократии. В моей статье ясно дается понять, что расширение НАТО не стало непосредственной причиной кризиса, который начался в ноябре 2013 г. и продолжается до сих пор. Ситуацию воспламенило расширение ЕС в сочетании с переворотом 22 февраля 2014 года. Тем не менее то, что я называю «пакетом политики Запада из трех составляющих», в том числе включение Украины в НАТО, обеспечило топливо для пожара.

Утверждение о том, что вопрос о членстве Украины в НАТО, как пишет Сестанович, «фактически исчез» с повестки дня после 2008 г., тоже неверно. Ни один западный лидер не ставил под сомнение заявление альянса 2008 г. о том, что Грузия и Украина «станут членами НАТО». Пытаясь снизить остроту вопроса, Сестанович пишет: «Вступление Украины в НАТО оставалось идеей-фикс для некоторых членов альянса, но большинство было против, и они твердо об этом заявляли». Однако он не пишет, что США были одним из членов, поддерживавших проект, а Вашингтон по-прежнему обладает огромным влиянием в альянсе. И даже если некоторые члены НАТО выступали против присоединения Украины, Москва не могла рассчитывать на то, что их мнение всегда будет превалировать.

Кроме того, соглашение об ассоциации, к подписанию которого ЕС подталкивал Украину в 2013 г., не было «простым соглашением о свободной торговле», как пишет Сестанович. Одной из важных составляющих была сфера безопасности. Документ предполагал, что стороны будут «продвигать постепенное сближение в вопросах внешней политики и безопасности с целью более тесного вовлечения Украины в европейскую сферу безопасности», и призывал «максимально и своевременно использовать все дипломатические и военные каналы между сторонами». Это явно напоминает потайной ход к членству в НАТО, и ни один здравомыслящий российский политик не интерпретировал бы это иначе. Макфол и Сестанович могут считать, что расширение блока не стояло на повестке дня после 2008 г., но Владимир Путин и его коллеги воспринимали ситуацию по-другому.

Аргумент, что реакция России на расширение НАТО была основана на «обиде», как пишет Сестанович, упрощает мотивы страны. Страх лежит в основе российского противодействия превращению Украины в бастион Запада у ее границ. Великие державы всегда беспокоятся по поводу баланса сил вблизи их границ и дают отпор, когда другие великие державы строем подходят к порогу. Именно поэтому США приняли доктрину Монро в начале XIX века и не раз использовали военную силу и закулисную игру, чтобы повлиять на политические события в западном полушарии. Когда Советский Союз разместил ракеты на Кубе в 1962 г., президент Джон Кеннеди, рискуя начать ядерную войну, настоял на том, чтобы их убрали. Страх по поводу безопасности, а не обида определили его поведение.

Та же самая логика применима и к России. Как неоднократно давали понять ее лидеры, Россия не потерпит вступления Украины в НАТО. Этот исход пугает их, как пугал бы любого на месте России, а напуганная великая держава часто использует агрессивную политику. Неспособность понять, что отношение России к расширению НАТО было обусловлено страхом – а Макфол и Сестанович до сих пор пребывают в этом заблуждении – ускорила нынешний кризис.

Сотрудничество и конфликт

Макфол утверждает, что я не могу объяснить периоды сотрудничества и конфронтации между Россией и Западом, в то время как у него есть вполне убедительное объяснение. Эта критика строится на его заявлении, что я использую единственный аргумент, основанный на расширении НАТО, и один этот фактор «не может объяснить оба результата». Но я никогда не утверждал, что расширение НАТО, начавшееся в конце 1990-х гг., привело к состоянию постоянного кризиса. На самом деле я отмечал, что Россия сотрудничала с Западом по ряду важных вопросов – Афганистан, Иран, Сирия, – но политика Запада все больше затрудняла поддержание хороших отношений. Однако реальный кризис не возникал до переворота 22 февраля 2014 года.

Касательно самого переворота следует отметить два момента. Во-первых, Сестанович неправ, полагая, что президент Украины Виктор Янукович был отстранен от власти легитимно. В городе, охваченном насилием между протестующими и правительственными силами, 21 февраля было подписано соглашение, обязывающее Януковича провести новые выборы, по итогам которых он наверняка лишился бы власти. Но многие протестующие выступали против соглашения, настаивая на том, чтобы Янукович немедленно ушел в отставку. 22 февраля вооруженные отряды оппозиции, включая фашистов, захватили парламент и резиденцию президента. В тот же день в Верховной раде прошло голосование по отстранению Януковича, которое не соответствовало положениям Конституции Украины об импичменте. Неудивительно, что он покинул страну, опасаясь за свою жизнь.

Во-вторых, Макфол утверждает, что Вашингтон никак не связан с переворотом. «Правительство США никоим образом не участвовало в раздувании протестов», пишет он, «но оно подталкивало Януковича и лидеров оппозиции к согласованию переходного плана». Макфол не упоминает о многочисленных фактах, представленных мною, которые показывают, что Соединенные Штаты поддерживали оппозицию до и во время протестов. К таким действиям относится решение Национального фонда развития демократии поддержать группы, оппозиционные Януковичу, а также активное участие высокопоставленных американских чиновников (например, Виктории Нуланд, помощника госсекретаря по вопросам Европы и Евразии) в протестах в Киеве.

Эти события встревожили Путина не только потому, что угрожали его отношениям с Украиной; он мог подумать, что администрация Обамы попытается организовать переворот и против него. Как я отмечал в своей статье, Карл Гершман, президент Национального фонда развития демократии, заявил в сентябре 2013 г., что «украинский выбор в пользу Европы» будет способствовать демократии в России и в конечном итоге может привести к свержению Путина. И когда Макфол был послом в Москве, он открыто продвигал там демократию. Это поведение заставило российскую прессу, по его собственным словам, обвинить его в том, что он «агент, направленный Обамой, чтобы руководить очередной “цветной революцией”». Опасения вполне могли быть преувеличены, но вообразите реакцию американских лидеров, если бы представители влиятельной иностранной державы пытались изменить политический строй в США.

Макфол утверждает, что различия между конкретными лидерами России объясняют смену политики сотрудничества на конфронтацию: все прекрасно, когда на посту президент Медведев, проблемы начинаются, когда у руля становится Путин. Недостаток этого аргумента заключается в том, что у двух лидеров вряд ли есть разногласия по поводу внешней политики. Именно поэтому Путина воспринимают как «наставника-реалиста» Медведева, по выражению самого Макфола. Медведев был президентом, когда Россия вела войну против Грузии в 2008 г., и он полностью поддержал действия Путина на Украине в этом году. В сентябре он даже критиковал Путина за то, что тот не отреагировал более резко на антироссийские санкции Запада. И даже в период перезагрузки Медведев с горечью жаловался на «бесконечное расширение» НАТО, как он выразился в интервью в 2010 году.

Существует более подходящее объяснение колебаний в отношениях России с Западом. Когда Соединенные Штаты и их союзники принимают во внимание опасения Москвы, как это происходило в первые годы перезагрузки, кризисов удавалось избегать, и Россия сотрудничала по вопросам, вызывавшим озабоченность обеих сторон. Когда Запад игнорирует интересы Москвы, как это было перед украинским кризисом, наступает конфронтация. Путин открыто приветствовал перезагрузку, заявив Обаме в июле 2009 г.: «С вами мы связываем все наши надежды на продвижение отношений между двумя нашими странами». А спустя два месяца, когда Обама отказался от планов размещения элементов системы ПРО в Чехии и Польше, Путин заявил: «Я очень надеюсь, что за этим правильным и смелым решением последуют другие». Неудивительно, что когда Путин вернулся на пост президента в мае 2012 г., Макфол, который тогда был послом США в России, заявил, что ожидает продолжения перезагрузки. Иными словами, рокировка Медведева и Путина не стала переломным событием, как описывает Макфол, и если бы Медведев остался президентом, он, вероятно, отреагировал бы на развитие ситуации на Украине так же, как Путин.

Сестанович утверждает, что «нынешняя агрессивная политика России существовала» с начала 1990-х гг. и реакция Соединенных Штатов базировалась на «расчетах баланса сил». Но факты свидетельствуют, что расширение НАТО не является реалистической политикой. Россия была не в том положении, чтобы предпринимать наступательные действия в 1990-е гг., и хотя состояние ее экономики и вооруженных сил несколько улучшилось в следующие 10 лет, вряд ли кто-то на Западе мог думать, что она рискнет вторгнуться на территорию своих соседей, особенно Украины, до переворота 22 февраля. Неудивительно, что американские лидеры редко упоминали об угрозе российской агрессии, чтобы оправдать расширение НАТО, вместо этого они подчеркивали преимущества распространения зоны демократического мира на восток.

На самом деле, хотя Сестанович сейчас говорит, что «Россией руководит человек, стремящийся к завоеваниям», нет фактов, свидетельствующих о том, что он придерживался этой позиции до нынешнего кризиса. Например, в интервью о протестах на Украине, опубликованном 4 декабря 2013 г. – всего за три месяца до того, как Россия присоединила Крым, – он никак не раскрывал свои предположения, что Путин вторгнется на Украину (или в какую-то другую страну) или что расширение НАТО необходимо для сдерживания России. Напротив, обсуждая с репортером «Голоса Америки» продвижение альянса на восток в 2004 г., Сестанович полагал, что возражения России – это не просто политическая игра: «Русские, вероятно, чувствуют, что должны возражать, чтобы показать, что являются серьезной страной, которой нельзя помыкать».

Точка зрения Сестановича отражала либеральный консенсус того времени, когда расширение НАТО рассматривалось как умеренное средство. Суммируя мнения опрошенных им экспертов, тот же репортер «Голоса Америки» писал: «Большинство аналитиков согласны, что расширение НАТО и ЕС не должно представлять долгосрочную угрозу интересам России. Они отмечают, что наличие стабильных и безопасных соседей увеличивает стабильность и процветание России, а также способствует преодолению старых страхов холодной войны и помогает бывшим советским сателлитам вести с Россией более позитивный диалог в духе сотрудничества».

Чем дело кончится

Макфол и Сестанович утверждают, что реакция Путина была ошибочной и контрпродуктивной. Пока рано говорить, чем закончится эта сага, но есть веские причины полагать, что Путин добьется своей главной цели и не допустит превращения Украины в бастион Запада. Если так, то он победит, хотя Россия, безусловно, заплатит за это очень высокую цену.

Однако действительно проигравшими станут жители Украины. Сестанович пишет, что «главной причиной не спешить со вступлением Украины в НАТО всегда было стремление избежать раскола страны». Он прав. Но политика, которую поддерживает он и Макфол, привела именно к этому.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230712 Майкл Макфол

Феномен «Исламского государства»

Причины и последствия кризиса на Ближнем Востоке

Р.М. Мухаметов – кандидат политических наук, заместитель директора фонда «Альтаир»

Резюме «Исламское государство» – квинтэссенция сложнейших и противоречивых проблем глобального развития в эпоху, когда разрушаются не только привычные принципы мироустройства, но и базовые категории международных отношений

Летом 2014 г., когда весь мир напряженно следил за событиями на Украине, в центр глобального внимания ворвалась организация «Исламское государство». Осенью эту структуру, отличающуюся беспрецедентной и демонстративной жестокостью, уже называли среди главных угроз мировой стабильности. Феномен «Исламского государства» – квинтэссенция сложнейших и крайне противоречивых проблем глобального развития в эпоху, когда разрушаются не только привычные принципы мироустройства, но и некоторые базовые категории международных отношений.

«Исламское государство» в цифрах

Численность – 10–20 тыс., попутчики – 15–20 тыс., мобилизационный потенциал – 15 тысяч. Точные данные о численности «Исламского государства» (оно же «Исламское государство Ирака и Леванта» или «Исламское государство Ирака и Шама», ИГИЛ или ИГИШ, араб. аббревиатура – ДАИШ) отсутствуют. Экспертные оценки сильно разнятся. Встречаются цифры от 10 до 80 тыс. человек.

Наиболее близкими к реальности представляются цифры в 10–20 тыс. профессиональных комбатантов, т.е. тех, кто на постоянной основе принимает участие в боевых действиях. Это подтверждают такие серьезные эксперты, как Колин Кларк, специализирующийся на изучении массовых волнений и международного терроризма, и Лорен Скуайрз из Института изучения войн.

Относительно небольшая численность объясняет то, что ИГ не вполне контролирует все занятые территории. Многие участки фронта остаются открытыми. Боевики заняли основные позиции, а в отдаленные районы периодически совершают рейды.

Проблема в оценке численности, помимо прочего, заключается в том, кого конкретно считать боевиком. В ИГ принято несколько ступеней своего рода посвящения. Политолог из Колумбийского университета и бывший советник многонациональных сил в Ираке Остин Лонг считает, что число «истинно верующих» не превышает нескольких тысяч. Чтобы стать полноценным членом организации, требуется кровью на поле боя или же в ходе расправ над пленными и населением оккупированных территорий доказать свою верность и профессиональные качества.

За ИГ воюют и те, кто предпочитает быть на стороне сильного и побеждающего. Тем более что это дает возможность неплохо заработать по меркам стран, разоренных многолетней гражданской войной. Количество попутчиков достигает 15 тыс., хотя цифра 20 тыс. тоже весьма вероятна. В случае дальнейших успехов организация располагает мобилизационным потенциалом еще примерно в 15 тыс. местных добровольцев.

Продолжается приток сторонников и из-за рубежа. ИГ начинает черпать поддержку не только у самых радикальных исламистов мусульманских стран и Европы, но и, например, в среде арабских футбольных ультрас. Если фанаты на Западе и в России зачастую испытывают симпатии к нацизму, то в исламском мире болельщики-радикалы разделяют аналоги этой идеологии, сформировавшиеся в ином культурно-цивилизационном ландшафте.

Дневной доход: от 1 до 4 млн долларов. Стабильный и крупный доход – одна из сильных сторон организации. Боевикам удается извлекать прибыль из множества различных источников.

В отличие от современной «Аль-Каиды», получающей большую часть финансирования от своих покровителей из стран Персидского залива, ИГ в основном генерирует доход самостоятельно. Группа действует как мафия. Не брезгует никакими средствами, приносящими прибыль. Нелегальная торговля нефтью, угон автомобилей, ограбления банков, вымогательство, похищение людей с целью получения выкупа – все это средства, которыми активно пользуются террористы.

Назвать конкретные цифры доходов ИГ довольно сложно. По некоторым оценкам, они составляют около миллиона долларов в день, по другим – от 25 до 30 млн долларов в год. Лорен Скуайрз и ее коллеги из Института изучения войн называют цифру от 2 до 4 млн долларов ежедневно. Но, какими бы ни были конкретные цифры, финансовые поступления в казну ИГ безусловно намного превосходят то, чем располагает «Аль-Каида».

Между тем усиление и расширение ИГ сопряжено с расходами. Организация растет, вербует новых членов, боевики получают зарплату (порядка 200 долл. в месяц) + «премии». Таким образом, деньги находятся в постоянном обороте.

Оружие и военная техника: порядка трех дивизионов. «Если сравнивать с обычными военными формированиями, то можно сказать, что они обладают примерно таким же количеством оружия и техники, что и три дивизиона западной армии, – говорит Скуайрз. – Но в руках террористов это оружие приносит гораздо больше жертв».

По мнению Кларка, более существенно даже не количество, а качество оружия. ИГ произвел ряд нападений на иракские военные склады, заполучив самые разные виды оружия, включая снайперские винтовки, минометы, тяжелые пулеметы, противотанковые орудия, гранатометы РПГ, танки и армейские вездеходы. Особое беспокойство внушают такие «приобретения» террористов, как ПЗРК, способные сбивать самолеты, летящие на высоте до 5000 метров. В Интернете пропагандисты ИГ уже хвастаются якобы уничтоженными американскими истребителями и тем, что на их вооружении скоро также появятся самолеты.

Территория под контролем: 90 тыс. кв. км. Эта цифра меняется чуть ли не каждый день, говорит Колин Кларк. Сейчас ИГ контролирует обширную территорию на севере и северо-востоке Сирии, закрепляется на сирийско-турецкой границе. Кроме того, ИГ держит важную часть границы между Сирией и Ираком. В Ираке под властью организации – северные и северо-западные регионы страны вплоть до городов Эль-Фалуджа и Киркук, периодически передовые части нависают над Багдадом. Таким образом, общая территория, находящаяся под полной или относительной властью ИГ, составляет около 90 тыс. кв. км, что сопоставимо с размером Иордании. Говорят также о захвате порядка трети Ирака и четверти Сирии.

Сеть ИГ: тысячи сторонников во всех ключевых точках региона. При удачном наступлении «спящие ячейки» готовы поднять восстание. Эмиссары разбросаны по всему Ближнему Востоку. Есть сообщения о попытках похищения людей в Турции. Ведется работа в соцсетях, экстремисты, вербуя единомышленников, не сразу раскрывают свою принадлежность.

«Исламское государство»: история, состав, идеи и практика. Происхождение. ИГ (тогда ИГИЛ) в Сирии появилось в 2012–2013 гг. и сразу заявило о себе как самая жестокая группа в ряду вооруженной оппозиции режиму Башара Асада. В основном рекрутировало членов в других организациях, чем внесло раскол и конфликт в ряды единого фронта.

Эта организация постепенно выделилась среди всех наиболее радикальных групп и вступила в вооруженную борьбу с ними, избегая крупномасштабных действий против армии, подконтрольной официальному Дамаску. Призывы лидеров «Аль-Каиды» (Айман Аз-Завахири и др.) вернуться под общее командование, разобрать разногласия на шариатском суде или же прекратить деятельность в Сирии и сосредоточиться на Ираке ИГ проигнорировало.

Объективно усиление ИГ в Сирии способствовало ослаблению оппозиции и сыграло на руку режиму Асада. Считавшаяся еще год назад самой перспективной исламистской структурой «Джабхат ан-Нусра» (ее Завахири назвал представительством «Аль-Каиды» в стране) сегодня в упадке – многие ее боевики перетекают в ИГ, а лидеры убиты, – равно как и «Исламский фронт». Также значительно дискредитирована и уязвлена светская «Свободная армия».

В Ираке ИГ вышла из группы Мусаба аз-Заркауи («Аль-Каида» в Ираке) во второй половине нулевых. Долгое время организация была известна борьбой с властями Багдада, оккупационными силами, шиитской вооруженной милицией и суннитским племенным ополчением.

ИГ Ирака и ИГ Леванта. Организацию условно можно разделить на две большие группы – ИГ Ирака и ИГ Леванта. В Сирии численность международных добровольцев выше, чем в Ираке, где преобладают местные. В основном добровольцы представлены арабскими странами, Турцией, но встречаются также приезжие из СНГ, в том числе с Северного и Южного Кавказа, из Средней Азии, Европы, индо-пакистанского региона и Юго-Восточной Азии.

Число кавказцев в ИГ составляет от нескольких сотен до тысячи человек, в основном чеченцев (среди них много кистинцев из грузинского Панкиси), но есть дагестанцы и азербайджанцы. Кавказцы приезжают на Ближний Восток также из Европы. Цифра продолжает расти. Второе лицо в организации Умар Шишани (он же Умар Грузини) – чеченец, выходец из Панкиси. Из-за слабого контроля Тбилиси джихадистские идеи получили серьезное распространение в этом районе.

Сегодня, когда две части ИГ имеют все возможности поддерживать полноценный контакт, грань между ними все больше стирается. Хотя определенные оттенки в подходах остаются. Так, в Ираке организация допускает союзные отношения с неисламскими, как она сама определяет, силами, а в Сирии за это же выносится такфир («провинившиеся» объявляются немусульманами, неверными) противникам, например, членам организации «Джабхат аль-Нусра».

Идеология. ИГ и «Аль-Каида». Формально в идеологии ИГ и «Аль-Каиды» разница едва уловима. Тот же доведенный до крайности джихадистский салафизм. Единственное – ИГ активно использует такфир. По сути, он поставлен на службу военным интересам организации. Неверным объявляется любой, если в этом возникает необходимость. Алькаидовские группы в Сирии к этому сегодня склонны меньше.

Информации об идеологии ИГ крайне мало. Есть основания предполагать, что организация, по крайней мере частично, заимствовала идеи и однозначно практику ранних хариджитов, наиболее жестких и непримиримых, тех, которые считали правыми и мусульманами только самих себя, даже в споре с халифом Али, и других аналогичных течений.

Ключевая разница в деталях, причем, скорее, не в идеологии, а в методологии. «Мелочи» и привели к разрыву и войне на уничтожение между двумя ветвями некогда единого фронта.

«Нусра» всегда считалась самой крайней в Сирии. Но выяснилось, что бывают еще более жестко настроенные. Учитывая исторический опыт того же хариджизма, можно предположить на новом витке возникновение силы радикальнее, чем даже ИГ. Процесс, по всей видимости, собственных пределов не имеет. «Нусра» (сирийская ветвь «Аль-Каиды») при всех оговорках и условности – это джихадистское развитие «ихванизма» (движение «Братьев-мусульман»), если совсем точно – экстремистское прочтение идей Саида Кутба, продолжение классического джихадизма XX века. Аз-Завахири, нынешний лидер «Аль-Каиды», в свое время руководил группой «Гихад» («Джихад»), отколовшейся от «Братьев-мусульман» по причине умеренности последних. При всех противоречиях с «братьями» у экстремистов осталась их методология, пусть и превратно понятая. Наряду с террористическими методами они сохранили склонность к политической интриге и своеобразному участию в политических процессах тех или иных государств посредством рационализированного насилия.

Иными словами, «Аль-Каида» поставила насилие на службу политике и идеологии. Для ИГ, напротив, политика второстепенна, первично насилие во имя «светлого будущего». Это предопределило разногласия относительно действий джихадистов в Сирии.

1. «Нусра» и другие, исходя из ситуации и политической целесообразности, откладывают до победы объявление шариата и халифата. ИГ вводит шариат (в своей интерпретации) сразу же по занятии территории.

2. «Нусра» идет на коалиционные отношения с умеренными исламистами из числа «Братьев-мусульман», а также суфиями и даже светскими демократическими группами, вроде «Свободной армии». Есть связи с западными и арабскими спецслужбами. Причем это оправдывается теологически с позиций исламского права. ИГ же объявило такие отношения вероотступничеством и развязало войну против «Нусры». Однако ИГ, скрыто и не оправдываясь никак публично, само в Ираке активно взаимодействует и с суфиями, и с арабскими национал-социалистами, и, по всей видимости, в Сирии с различными спецслужбами (в том числе шиитского Ирана).

3. И самое главное. «Нусра» при всей верности идеям глобального джихада воюет за исламское государство в Сирии (!), т.е. вовлечена в военно-политический процесс внутри определенного государства, в то время как ИГ сражается за трансграничный халифат, начало которому лишь по стечению обстоятельств было положено в Ираке и Сирии.

Если отбросить идеологическую надстройку, отношения между ИГ и «Аль-Каидой» можно сравнить с отношениями «красных кхмеров» Пол Пота и других коммунистических экстремистов или же, скажем, большевиков времен гражданской войны и левых эсеров. В этой логике «ихваны» – «братья-мусульмане» – будут умеренными европейскими социал-демократами. С позиций конфликтологии вообще выявляется общность в развитии всех радикально-революционных движений.

Принципы организации. В ИГ поддерживается строжайшая дисциплина. Вертикаль власти пронизывает всю военно-политическую структуру управления. Недопустимы самодеятельность, совещательность, несанкционированный героизм снизу. Жесткость компенсируется финансовыми премиями и фактическим поощрением со стороны руководства немотивированной жестокости, насилия над мирным населением и пленными, грабежами и участием низового состава в разделе военных трофеев. Лидер ИГ (халиф) Абу Бакр Багдади также не лишен чувства стяжательства – во время проповеди в мосульской мечети на его руке были сфотографированы швейцарские часы ценой в несколько тысяч долларов.

Ставка – на тотальное насилие, в которое вовлечены все полноценные боевики через систему круговой поруки, террор и запугивание мирного населения. Это сплачивает ряды и способствует эффективному управлению. Боевик связан с лидером (халифом ИГ) не только идейно, но и финансово, и корпоративно. Фактически они все несут свою долю ответственности за содеянное и поэтому заинтересованы друг в друге.

Фанатизм, возведенный в абсолют, служит внутренним обоснованием любых действий во имя ИГ и халифата. Принципы: «никаких полутонов, условностей, недоговоренностей, сложных объяснений и долгосрочных обещаний», «кто не с нами, тот против нас» (на языке ИГ: «кто не с нами, тот неверный, а значит, его жизнь и имущество открыты для посягательства» – т.е. человека можно убить и ограбить), «никаких политических маневров – шариат и халифат здесь и сейчас» – необходимы не только во имя продвижения власти, но и ради поддержания боеспособности собственных рядов. Оправдание грубой военно-политической целесообразности соображениями высшего порядка (религией в данном случае) снимает с низового состава любую моральную ответственность.

Цинизм и беспринципность в отношении противника, принципы «победа все спишет» и «цель оправдывает средства и жертвы» балансируются фактической легализацией для рядового состава любых действий. Так, в отчете ООН и в многочисленных сообщениях СМИ приводятся данные о функционировании самых настоящих рынков невольниц на подконтрольных ИГ территориях. Всего за 10–20 долларов боевики обзаводятся «наложницами» из числа пленных курдских женщин, принимавших участие в боевых действиях, или же мирных жителей.

Популизм. ИГ говорит и дает своим сторонникам то, что они хотят слышать и получать. Религиозная демагогия подкрепляется вполне конкретными земными «благами».

При всей экзотике именно эти принципы позволяли одерживать победу в таких конфликтах, как сейчас мы имеем в Сирии и Ираке. Пример жесткости, жестокости и железной последовательности большевиков в российской гражданской «войне всех против всех» хрестоматиен.

Тип организации. ИГ объединяет в себе элементы сетевой террористической организации, крупного незаконного вооруженного формирования, организованной преступной группировки, мафиозной сети, радикально-революционного движения и, конечно, тоталитарной сети. Это пока плохо изученный феномен.

ИГ также представляет собой очередной этап в развитии джихадизма. Это его ребрендинг. Новая версия джихадизма является одной из привлекательных сторон для новых членов организации.

Коалиционный потенциал. В Сирии ИГ противопоставило себя всем остальным группам, прежде всего оппозиционным. Ведется война на уничтожение. С правительственными силами до определенного предела поддерживается нейтралитет. В Ираке у ИГ ряд союзников: баасисты во главе с Иззатом Ибрагимом ал-Дури (крупный военный и государственный деятель саддамовского Ирака), армия последователей суфийского тариката «Накшбанди», ополчение суннитских племен, все недовольные шиитским правительством в Багдаде.

Коалиция представляет собой достаточно непрочное образование. Уже есть информация о недовольстве союзников жестокостью ИГ, о переходе части суннитских племен в оппозицию к нему (ранее именно они при поддержке США активно противодействовали укреплению ИГ и других джихадистов). Тем не менее это – серьезная сила, которая заставила весь мир вспомнить об Ираке.

«Исламское государство» наступает

Всплеск активности, факторы успеха. Весной-летом 2014 г. ИГ стремительно заняло обширные территории в Ираке. С тех пор об организации заговорил весь мир. Успех способствовал объединению двух ветвей ИГИЛ, и в итоге – провозглашение халифата во главе с халифом Абу Бакром аль-Багдади и переименование в ИГ.

Резкий всплеск активности ИГ в Ираке произошел на волне т.н. «суннитского восстания». Многие специалисты и политики, в том числе бывший вице-президент Ирака Тарик аль-Хашими, винят в произошедшем бывшего премьера Нури аль-Малики. При нем сунниты были окончательно вытеснены из органов власти и превратились в угнетаемое второсортное меньшинство. Волнения и восстания происходили регулярно (Анбар, Фаллуджа, Хавидж) все годы после свержения Саддама. Они жестоко подавлялись. Особенно выделяется резня 2005–2006 г., учиненная шиитской «Армией Махди».

Хашими, сам приговоренный Малики к смертной казни и бежавший из страны, приводит цифру в 1,6 млн пострадавших суннитов. «Крайне важно понять, что ситуация в Ираке сегодня не сводится исключительно к “Исламскому государству”. В стране сегодня есть два вида терроризма: суннитский крайний фанатизм, представленный ИГ, и шиитский крайний фанатизм, под знаменем которого находятся 15 военизированных формирований, связанных с Ираном. Последние используют те же методы насилия и подавления, что и ИГ. Почему Запад сфокусировал свою политику на том, что называют “суннитским терроризмом”? Почему никто не обращает внимания на терроризм шиитских групп?» – заявил политик в интервью в прессе.

Причины «суннитского восстания» косвенно признаны США и арабскими странами, которые надавили на Багдад, пытаясь отстранить от власти Нури аль-Малики и сформировать новое правительство, имеющее более широкое представительство. Однако новый премьер Хайдар аль-Абади принадлежит к той же партии, и серьезной смены курса не наблюдается.

В течение 2012–2014 гг. ИГ на неподконтрольных никому территориях сумело нарастить серьезный военный, людской и технический потенциал и воспользоваться глубочайшим кризисом в Ираке (Барак Обама публично признал, что США недооценили «Исламское государство»). Во многом организации удалось оседлать, по крайней мере пока, волну недовольства суннитов однобокой политикой багдадского правительства.

Организация оказалась в центре восстания, став его стержнем. Местами, по некоторым данным, ее бойцы не составляют большинства от всех суннитских ополченцев и не являются решающей силой. Если раньше суннитские племена не принимали ИГ, давали ей отпор, не пускали в свои населенные пункты, сотрудничая с властями, то сейчас они больше не доверяют американцам, багдадскому правительству и вообще никому. В результате политики Аль-Малики объединились все – от джихадистов до светских баасистов. Многие сунниты в самых разных странах злорадно поддерживают ИГ не из симпатий к организации, а из ненависти к шиитскому правительству в Багдаде.

В Сирии успехам ИГ способствовал кризис светской и исламистской оппозиции, отсутствие серьезных побед, усталость боевиков от прежних лидеров и недоверие им, а также привлекательная для многих люмпен-джихадистов новой волны (посталькаидовского поколения) идеология (точнее методология), даже по сравнению с «Аль-Каидой». Огромную роль сыграла неспособность различных сил договориться между собой на какой-то позитивной основе. Отсутствие единства спровоцировало фрустрацию.

Сейчас в рамках ИГ и родственных ей организаций в разных странах («Боко Харама» в Нигерии, «Аш-Шабаб» в Сомали, группы в Ливии, индо-пакистанском регионе, на Северном Кавказе, в Юго-Восточной Азии) находят себя те, кто оттеснены на вторые роли «ветеранами джихада». Последних упрекают в политических играх, тайных связях, коррупции, неискренности, подмене цели (халифат) – средством (борьбой во имя его). Т.е. старые лидеры обвиняются в том, что, став выгодоприобретателями джихада, они превратились в заложников процесса и перестали заботиться о конечной цели, т.к. в случае победы в них отпадает необходимость. Отступлением от прямого пути джихада объясняются все неудачи последних лет.

В итоге ИГ спутало карты всем ведущим в регионе игрокам. Общий язык на платформе борьбы с этой организацией нашли самые непримиримые силы – США, Иран, «Хезболла», Асад, «Аль-Каида».

Скрытые связи. Лидеры сирийской оппозиции (как исламисты, так и светские) публично заявляют о масштабной и разносторонней поддержке (финансовой, военной, технической, информационной) ИГ со стороны Ирана и режима Асада. Хасан Абуд, глава одной из крупнейших вооруженных исламистских групп в Сирии, незадолго до смерти в сентябре 2014 г. заявил, что боевиков ИГ тренировали инструкторы из Корпуса стражей исламской революции. Многие на Западе также исходят из того, что организация – проект Дамаска и Тегерана.

По этой версии, ИГ поддерживался и частично контролировался Асадом и Тегераном в целях разжигания внутри повстанческой борьбы и дискредитации оппозиции перед мировым сообществом. Однозначно утверждать это невозможно. Но не исключено, что договоренности о некоем разделе сфер влияния могли иметь место. Двойная игра на Ближнем Востоке сегодня – распространенное явление.

За время своего существования ИГ в основном вела боевые действия не против правительственных сил, а против «Нусры» и других сирийских оппозиционных групп. Более того, действия членов этой организации нередко давали режиму Асада повод представлять перед всем миром его противников безумными террористами, вырезающими христиан, и проч. В итоге помощь сирийской оппозиции сегодня действительно заметно сократилась.

Если версия о руке Тегерана и Дамаска в становлении и укреплении ИГ верна, то сегодня те, кого они считали почти своими марионетками, вышли из-под контроля. ИГ ударил по Багдаду, который, так же как и режим Асада, находится под плотной опекой Ирана. Тегеран в сложившейся ситуации активно помогает Багдаду. Естественно, это углубляет шиитско-суннитское противостояние в регионе, увеличивая угрозу перерастания его в большую войну.

Есть подозрения и относительно помощи ИГ со стороны Вашингтона. В Сирии – в рамках общей поддержки сирийской оппозиции, воюющей с Асадом (как минимум имеются данные о продаже вооружения, предназначенного светским силам, коррумпированными командирами «Свободной армии»). В Ираке – в рамках концепции раздела страны на три слабых и подконтрольных независимых государства (шиитское, суннитское и курдское). Согласно этой версии, одной рукой Вашингтон поддерживает шиитов, другой – суннитов. Аль-Хашими говорит, что сценарий раскола страны находит понимание у супердержавы. Обычно в этой связи вспоминают, что Аль-Багдади в 2009 г. был отпущен американцами из военной тюрьмы, т.к. его признали неопасным.

Со ссылкой на источники Эдварда Сноудена также распространяется версия, что изначально ИГИЛ являлся проектом ЦРУ и МОССАДа «Осиное гнездо». Его цель – собрать все наиболее крайние элементы, действующие в Сирии и Ираке, в одной организации с тем, чтобы контролировать и манипулировать ею.

Встречается конспирологическое объяснение возможных связей ИГ с американцами (в частности, Багдади с ЦРУ). Согласно ему, организация пользуется поддержкой неоконов, которые таким образом добиваются дискредитации Обамы. Публикация ужасающих роликов с резней западных граждан в Интернете призвана перечеркнуть все обещания президента «перезагрузить» испорченные при Буше отношения с исламским миром. Сегодня Обама оказался неспособен выполнить даже свое самое главное предвыборное обещание – прекратить войну в Ираке. Речь идет о возвращении американцев в страну.

В подтверждение этой версии в сеть вброшена фотография, на которой человек, похожий на Багдади, в окружении помощников изображен во время переговоров с сенатором Джоном Маккейном.

Есть информация об определенной поддержке ИГ со стороны Эр-Рияда и сочувствующих организации отдельных граждан королевства, в том числе членов королевской фамилии. Эр-Рияд мог пытаться делать ставку на ИГ в целях заполучить инструмент воздействия на ситуацию в Сирии, т.к. «Нусра» и светская оппозиция больше ориентируются на Катар, США и Турцию.

ИГ и массовое мусульманское сознание. Феномен ИГ хорошо укладывается в архетип коллективного сознания масс Большого Ближнего Востока. Сетевые технологии расширения влияния – создание, помимо территориального, надгосударственного пространства идей – часто встречаются в исламской истории (халифат Фатимидов, карматы, хашишины, радикальные хариджиты). Это «негативная легитимность», но тем не менее она усиливает организацию.

Вызов для России

ИГ и Северный Кавказ. С самого начала конфликт в Сирии привлек к себе значительное внимание мусульманской молодежи Северного Кавказа. Даже большее, чем палестино-израильский конфликт, который гораздо важнее с точки зрения ислама. Это объясняется довольно плотными историческими и современными связями северо-восточного Кавказа с Сирией.

Новый фронт джихада дал возможность реализации для горячих голов, которые уже не видели перспектив «лесной» войны с полицией у себя на родине. Что касается конфликта в Палестине, то он длится более 60 лет без видимых результатов. Отношение к нему во многом стало ритуальным, ненависть к Израилю имеет мало практического смысла. Тем более что ни ХАМАС, ни ФАТХ не занимаются рекрутингом иностранцев.

В 2011 г., когда начались волнения, большое число дагестанцев, вайнахов и других кавказцев находились в Сирии. Они прибыли туда в основном в качестве студентов, а потом осели. Некоторые имеют связи и родственников, переселившихся в страну еще после Кавказской войны XIX века. Часть кавказцев сразу оказалась в рядах оппозиции. Другие приехали специально для участия в боевых действиях. Отток радикалов в Сирию стал важной причиной спада джихадистской активности в Дагестане, Ингушетии и КБР в последние годы.

Раскол в рядах радикальной сирийской оппозиции нашел живой отклик в кавказской среде. Причем не только у тех, кто непосредственно принимал участие в боевых действиях, но и сочувствующих на родине. В соцсетях (равно как и в очном режиме) уже около года бурлят жесткие дискуссии, доходящие до угроз, обвинений и такфира. Этот конфликт несет значительный взрывоопасный потенциал. Ориентация на ИГ или «Нусру» определяется по преимуществу ситуативно, исходя из обстоятельств и личных предпочтений.

Популярность ИГ растет не только в среде т.н. «кухонных экстремистов». Можно говорить об известной усталости радикальной молодежи от прежних лидеров джихада, некоторого разочарования из-за отсутствия успехов «Имарата Кавказ» (ИК). Это и ощущение бесперспективности его многолетней борьбы, а также информация о вовлеченности в криминальные махинации, связи с местной элитой, коррупции и моральной нечистоплотности. Отклонениями от «истинного пути» объясняются неудачи и необходимость вернуться к «чистому джихаду».

Кстати, кризис ИК и необходимость внутренних реформ косвенно признал его новый лидер Али Абу Мухаммад Кебеков, пришедший на смену Доке Умарову. Он открыто провозгласил новую стратегию, которую можно оценить как более умеренную, чем та, что реализовывалась прежде. Сторонники же ИГ в качестве выхода из кризиса кавказского джихадизма предлагают, наоборот, линию ужесточить.

Если в Сирии раскол разделил кавказцев примерно поровну, то на самом Северном Кавказе сторонников ИГ пока не так много. Между тем появились слухи, что отдельные лидеры второго порядка (всего пять-восемь человек), в частности амир Центрального сектора Вилаята Дагестан ИК Абу Тахир Кадари и амир махачкалинского сектора Арсланали Камбулатов (Абу Мухаммад Агачаульский или Шамилькалинский) принесли присягу халифу Багдади. В ИГ не скрывают, что ведется работа с молодым поколением по безболезненной интеграции ИК в ИГ. Как считают противники, ИГ намерено склонить лидера ИК Али Абу Мухаммада Кебекова на свою сторону под давлением уже обработанных региональных амиров. Есть слух, что один из амиров уже предъявил ультиматум Кебекову.

Публичных подтверждений происходящего в «лесу» нет. Сторонники ИГ в основном скрывают принадлежность к организации. Считается, что эмиссаров Умара Шишани достаточно много в ИК, но действуют они скрытно, осторожно и хитро, чтобы избежать вооруженного конфликта и репрессий в свой адрес раньше времени, прежде чем они окрепнут, не брезгуя провокациями и любыми методами, если это необходимо для распространения власти и влияния.

В кавказском джихадистском Интернете действует ряд популяризаторов идей и практики ИГ. Очень активен некий Абу Баруд. Он переписывается с админами сайтов, ориентирующихся на ИК, общается с кавказскими диаспорами в Европе, собирает всех, кто настроен на изменение методологии ИК на более жесткую и такфиристскую. На форумах встречается информация касательно того, что этот Абу Баруд имеет прямой выход на отдельных боевиков ИК.

Пропагандисты ИГ вообще не пропускают происходящего на Северном Кавказе. Так, они пытались трактовать в свою пользу задержание в начале октября известного в Дагестане салафитского проповедника Надира абу Халида.

Большинство региональных амиров «Имарата Кавказ» радикально негативно относятся к ИГ. При его усилении в регионе возможна резкая дестабилизация по сирийскому сценарию, т.е. межджихадистская война. ИГ привлекает сторонников на Кавказе успешным брендом и возможностью получать серьезное и стабильное финансирование. Кавказцы нужны халифату в качестве кадрового боевого ресурса и дополнительного рычага воздействия на региональную геополитику.

Вряд ли само ИГ придет на Кавказ. Но стоит ожидать серьезных попыток «открыть» в регионе его филиал – привлекая новых сторонников или же переманивая боевиков ИК. Аналогичные заявки на «франшизу» уже прозвучали от различных групп в Африке, Пакистане, Афганистане, Юго-Восточной Азии. Тамошние группы второго порядка, в том числе те, кто ранее ориентировался на «Аль-Каиду», присягают амиру ИГ в надежде получить поддержку, в то время как лидеры уже зарекомендовавших себя структур во всех этих регионах, как правило, жестко выступают против притязаний ИГ и сохраняют верность «старой школе» джихада.

Наибольшее опасение вызывает неподтвержденная информация о присоединении к ИГ «Исламского движения Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана», ИДУ), официально признанного в России и во многих других странах террористической организацией. Вероятно, в ИДУ возник раскол из-за отношения к новой силе в Ираке и Сирии, чем объясняются противоречивые сообщения. Если присяга главы движения Усмона Гози халифу Аль-Багдади подтвердится, это означает, что ИГ уже непосредственно угрожает интересам России, как минимум в Центральной Азии.

Будущее «Исламского государства»

Перспективы ИГ в Сирии и Ираке. Крайне маловероятно, что авиаудары коалиции приведут к уничтожению ИГ. На полномасштабную же наземную военную операцию Запад вряд ли решится. В лучшем случае боевики под бомбардировками рассредоточатся, как талибы в Афганистане в 2001 г., чтобы в нужный момент напомнить о себе. Более того, по мнению бывшего вице-президента Ирака Аль-Хашими, это, а тем более военная интервенция, только увеличит приток иракских суннитов в группировку. Бомбардировки часто приводят к массовым жертвам среди гражданского населения. Но самое главное – иностранное давление в глазах многих делает ИГ меньшим злом.

Использование курдов против ИГ, как предполагает Запад, также малоэффективно. Курдское ополчение эффективно действует на своей земле, но не за ее пределами. С сирийской оппозицией перспективы еще более призрачны.

Иран, скорее всего, не пойдет на открытое вторжение, так как это будет означать агрессию шиитов против суннитов и резко увеличит угрозу глобальной шиито-суннитской войны. Турция сейчас балансирует на грани ввода войск в Сирию в целях защиты курдов. Если Эрдоган на это решится, то речь может зайти о реанимации проекта турко-курдской конфедерации, провалившегося в 2012–2013 годах. Эта идея вызывает значительное отторжение у националистического сектора турецкого общества и сопряжена с огромными рисками. Отказ же от введения войск вызывает волнения у турецких курдов. Сложившаяся с усилением ИГ обстановка серьезно дестабилизирует Турцию на длительный срок.

Таким образом, ИГ надо признать долгосрочным и серьезным элементом регионального ландшафта. Уход со сцены этого квазигосударства возможен только при урегулировании глубинных противоречий Ирака и Сирии. Вовлечение России в воздушную и наземную военную кампанию в этих странах бесперспективно и вредно.

ИГ в Сирии и Ираке. Перспективы для России. В краткосрочной перспективе наличие ИГ дает России определенные выгоды. Оттягивает силы Запада, расшатывает позиции сильных региональных игроков – Турции, Ирана, ослабляет фронт противников Асада – союзника Москвы, отвлекает мировое общественное мнение от событий на Украине, создает условия для возвращения цен на нефть на прежние высокие показатели. То есть появляется дополнительное пространство для геополитического маневра. В том числе есть повод говорить об улучшении испорченных отношений с Западом из-за общей необходимости борьбы с террористической угрозой.

Кроме того, война в Сирии и Ираке канализирует радикалов с Северного Кавказа с большой долей вероятности их невозвращения обратно – не только по причине смерти. Судя по Вазиристану (горный северо-западный Пакистан), большинство джихадистов из Центральной Азии и России оседают там и не стремятся на родину.

Однако в долгосрочной перспективе укрепление «Исламского государства» несет масштабную угрозу нашей национальной безопасности. Прежде всего потому, что, как показал опыт Ирана, США, Саудовской Аравии, любое попустительство и подыгрывание этой организации быстро доказывает свою ошибочность. Она выходит из-под контроля и ведет только ей понятную игру.

Ждать, пока организация дорастет до уровня хотя бы непризнанного государственного образования, с которым можно как-то работать, бесполезно. Ваххабитскому эмирату, который на начальной стадии был очень похож на ИГ, потребовалось 150 лет, чтобы превратиться в Саудовскую Аравию. России нужен вменяемый и сильный сосед, который мог бы стать в перспективе центром силы формирующегося в конфликте с США многополярного мира.

В среднесрочной перспективе в интересах России для стабилизации ситуации в Сирии и Ираке и противодействия ИГ представляется необходимым:

Способствовать расширению представительства суннитов и всех других меньшинств в органах власти Ирака, в том числе силовых; содействовать прекращению дискриминации суннитской общины; однозначно поддерживать единство иракского государства через реальный диалог всех общин и сил.

Содействовать реальному политическому урегулированию и мирному процессу в Сирии. Недопустимо самоустранение ведущих держав от «забытой войны» в этой стране.

Укреплять и расширять сотрудничество с кругами умеренных исламистов, которые сегодня разочарованы в политике Запада и находятся в поисках привилегированного партнера. Они обвиняют США и их союзников в поддержке их врагов в Ливии, Египте, Сирии, Тунисе и Йемене и вообще в срыве «арабской весны». Этот поворот на региональном поле дает Москве очередной шанс расширить зону своего влияния, повысить коалиционный потенциал, восстановить позиции, утраченные в ходе революций 2010–2012 гг., ослабить позиции Запада. Россия сможет держать руку на пульсе в еще одном центре ближневосточной политики и стимулировать позитивные и выгодные ей тенденции в среде умеренных исламистов.

«Исламское государство» – вызов исламской цивилизации

Успехи ИГ и цивилизационный кризис исламского мира. Провал «арабской весны» и в целом умеренно-исламистского проекта на данном этапе привел к появлению в исламском мире гиперрадикального «Исламского государства». Сегодня о чисто светских путях развития мусульманских стран речи не идет. Грубо говоря, альтернативой условно-коллективному Эрдогану (в арабских странах «Братьям-мусульманам» в широком смысле – не как организации, а мировоззрению) является даже не условно-коллективный бен Ладен, а Абу Бакр Багдади с его реальными головорезами. Ослабление одной тенденции будет неизбежно вызывать усиление другой. На смену ИГ придет еще более радикальная сила.

На Большом Ближнем Востоке почва для гиперрадикализации более чем подготовлена. Несколько поколений выросли в условиях бесконечного беспредела, войн, диктатуры, нищеты, угнетения и коррупции.

«Если мы скажем в нынешней ситуации: нет мира без возмездия, то, учитывая масштаб претензий, с которым мы имеем дело, о мире все могут забыть на долгое время, – говорит один из крупнейших в мире улемов, заместитель главы Всемирного союза мусульманских ученых Абдулла бин Байя. – Мир должен быть прежде всего установлен в наших сердцах. После этого можно начинать работать с накопленными обидами, питающими те или иные группировки».

Две магистральные тенденции в исламском мире подпитываются двумя глубинными социально-цивилизационными запросами: на интеграцию и коренные реформы в экономике, политике, культуре. По соцопросам, практически во всех мусульманских странах, в том числе в богатых, высок уровень критических оценок всех сторон организации жизни.

Интеграция и реформы могут пойти по гиперрадикальному сценарию, могут – по умеренно-исламистскому. Светские национально-социалистические или либерально-капиталистические альтернативы стали историей, частично растворившись в религиозных концепциях.

Исламский мир переживает сегодня масштабный цивилизационный кризис, сравнимый с временами Крестовых походов и монгольского нашествия, когда само его существование было поставлено под вопрос. Еще в конце XVII века Османская империя – стержень уммы – была лидирующим государством на планете (аналог США). В XX веке она была поставлена на грань колонизации Западом. А сегодня исламский мир отстает на несколько параметров не только от «языческой» Японии, но и от Южной Кореи и Китая. Массовое мусульманское сознание, крайне уязвленное происходящим, пытается нащупать выход. Мы имеем дело с проблемой глубинного залегания. Решение ее растянется на десятилетия и будет очень болезненным.

Россия заинтересована в успешном завершении интеграции и реформ в исламском мире, в том, чтобы он вышел из кризиса современным мощным межгосударственным объединением с сильной развитой экономикой, здоровым стабильным обществом, суверенной военно-политической стратегией. Такой «суннитский халифат» мог бы быть партнером в противодействии гегемонистской политике Запада, экспансии Китая и продолжению усиления неоперсидской империи, выступающей сегодня под флагом Исламской Республики Иран. Последняя далеко не всегда будет оставаться союзником Москвы. Уже сегодня ее отношения с США не могут не вызывать в России тревогу.

Политика Турции при умеренных исламистах на протяжении почти 15 лет, когда на несколько порядков поднялся уровень отношений с Россией во всех областях – от торговли до геостратегии, – дает основания полагать, что возможности для серьезного взаимодействия существуют. Эти отношения выдержали проверку южноосетинским, сирийским и украинским региональными кризисами.

Сирия. Ирак > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230702 Ринат Мухаметов

Возвращение варварства

Государство устарело?

Н.Ю. Силаев – к. и. н., старший научный сотрудник Центра кавказских исследований МГИМО (У) МИД России, заведующий отделом политики журнала «Эксперт».

Резюме Отсутствие государства влечет множество неприятностей, но и дает определенные преимущества. Главное в том, что нет необходимости оплачивать дорогостоящую и сложную институциональную систему

В недавней книге «Искусство быть неуправляемым: анархистская история нагорий Юго-Восточной Азии» социолог Джеймс Скотт переставил акценты мировой истории. Отталкиваясь от изучения экономических и социальных практик горных территорий Юго-Восточной Азии, на которые власть окружающих государств распространялась в очень слабой степени или не распространялась вовсе, он заключил, что как форма политической организации общества государство – не неизбежно. Оно не является необходимым результатом эволюции любого общества. Большая часть человечества на протяжении большей части своей истории жила вне государств, причем это было следствием их сознательного политического выбора, а не «отсталости».

Скотт замечает, что сами понятия «отсталость», «дикость», «варварство» стали плодом идеологического самоутверждения государств, а по существу то, что ими описывается, представляет собой стратегии жизни обществ вне государства. Формы земледелия и сельскохозяйственные культуры, политическая организация и религиозные культы безгосударственных обществ сознательно отстраивались таким образом, чтобы держать государство на расстоянии. Причина проста: государство с его налогами, принудительным трудом, насильственной вербовкой в армию, голодовками и эпидемиями, происходящими от монокультур в земледелии и скученности населения, обеспечивало худший уровень жизни, чем в его отсутствие.

По крайней мере, в Юго-Восточной Азии жизнь в горах была исторически более здоровой и зажиточной, чем на равнине под государственной властью. Вплоть до технологической революции XIX–XX веков, когда благодаря железным дорогам, телеграфу и телефону, автомобилям, авиации государства обрели способность эффективно осуществлять власть на труднодоступных территориях, значительная часть человечества избегала этой «равнинной» формы политической организации.

Скотт признает, что в XX веке безгосударственное пространство значительно сократилось, и государства оказались близки к тому, чтобы вытеснить иные формы политической организации. Правда, полсотни страниц спустя он цитирует отчет американской комиссии по расследованию террористической атаки 11 сентября, в котором речь идет об угрозе, сосредоточенной в «неуправляемых» (по-английски выразительнее: un-policed) территориях, и первой из них назван Афганистан. И в этой перспективе наиболее любопытная черта современного глобального мира заключается в том, что процесс поглощения государствами безгосударственных зон остановился. Если вовсе не пошел вспять, имея в виду нынешнее состояние Ирака и Ливии, раскол Украины, распространение непризнанных и частично признанных государств, состоятельность каждого из которых сомнительна, а зависимость от внешней поддержки очевидна. «Варварство» как образ жизни вне государства возвращается, а спектр политических организаций, которые действуют на глобальной сцене, расширяется. Можно сказать, что глобализация, обещавшая размывание суверенитета государств, обернулась неожиданной стороной. Суверенитет размывается, откуда не ждали.

Абстрактно и дорого

Веберовское государство как легитимная территориальная монополия на насилие – вещь во многих отношениях очень полезная, но абстрактная. Вебер описывает идеал, а не действительную политическую практику, точнее, предел, к которому стремилась эта практика в современную ему эпоху. И социологическую проекцию Вестфальской системы, которая в свою очередь фиксировала не столько саму политическую действительность, сколько договоренности о ней.

Государство всегда было вынуждено утверждать и завоевывать суверенитет и эксклюзивную роль обладателя монополии на насилие, причем в отношениях не только с внешними конкурентами, но и с внутренними. Эти конкуренты, формы политической организации, которые они представляли, могли меняться – от баронов до криминальных авторитетов и от заговорщиков до религиозных сект, – но полностью не исчезли. Хотя масштаб трудностей, которые они могли создать для государства, со временем сокращался (в некоторых регионах мира). Государство – не данность, оно плод борьбы и переговоров, оно должно ежедневно доказывать легитимность права на насилие и принуждение, свою монополию на эти инструменты. Оно погружено в стихию иных – небюрократических, нерегулярных, внеправовых практик, и, возможно, не столько подавляет их, сколько покрывает тонкой пленкой правовых процедур.

К тому же современное государство, которое Вебер описал как идеальный тип, – организация исторически свежая. В Европе такое государство, способное без посредников править всей своей территорией, эффективно извлекать с этой территории ресурсы для самоподдержания, появилось только в XIX веке. А возникновение современных национальных демократических государств, обладающих, в терминологии Майкла Манна, инфраструктурной властью как способностью править, «прорастая» сквозь общество, регулировать все больше сфер жизни, вытесняя иные регуляторные механизмы, – и вовсе достижение XX века.

Это довольно затратное предприятие. Когда оно есть, то несет в себе массу преимуществ, начиная от непредставимых ранее военных возможностей и заканчивая многообразными социальными гарантиями. Но все эти преимущества надо оплачивать. В Германии – специально берем пример развитой страны без чрезмерных внешнеполитических амбиций – государство обходится без малого в 20% ВВП, в абсолютных цифрах – примерно 720 млрд долларов, это без учета государственных инвестиций. Многие в мире предпочли бы что-нибудь подешевле и попроще, но платить надо в любом случае. Возьмем другой полюс: Таджикистан тратит на государство чуть больше 1 млрд долларов; вероятно, приличный бюрократический аппарат за такие деньги не купишь. Можно предположить, что имеется порог бедности страны, после которого она уже не может оплачивать содержание мало-мальски качественного государства.

Но затраты включают в себя не только деньги. Есть множество примеров того, как приток денег не только не вел к улучшению государственного аппарата, но и развращал его сильнее прежнего. Главные вложения нужно сделать в таких трудноуловимых областях, как социальный и человеческий капитал университетов, бюрократии, политических партий, прессы, объединений промышленников. Он накапливается внешне незаметно и медленно, практически недоступен для передачи (поэтому призывы к «институциональным реформам по европейским стандартам» заслуживают доли того скепсиса, что им достается).

сть любопытные исторические совпадения. Вершина глобального могущества европейских государств, эпоха, когда они в полном смысле слова подчинили себе мир – вторая половина XIX века, – совпадает со взрывным экономическим ростом, вызванным промышленной революцией. Пик мировой экспансии государства как формы политической организации, иными словами, время поистине массового учреждения новых государств в освободившихся колониях, пришелся на двадцатилетний период быстрого промышленного роста после Второй мировой войны. Послевоенных темпов роста в историческом ядре капитализма с тех пор не повторялось. И государство как форма политической организации в мировом масштабе стало клониться к закату.

На Западе жалуются, что государство обессилело после дерегулирования и либерализации, инициированных Рейганом и Тэтчер. Национально-государственные проекты в бывших колониях проваливаются. Ближневосточные светские диктатуры рушатся под ударами исламской улицы и американских ракет. Если где и актуален веберовский идеальный тип, так это в Китае, Индии, Бразилии – лидерах промышленного роста в этом веке. Хотя уместно ли в таком контексте называть его веберовским?

Идеал недостижим

Государства расползаются, как мокрая газета. После свержения Каддафи Ливия так и не консолидировалась в качестве единой страны, и, похоже, это никого не заботит. Наиболее ценные активы – порты, нефтяные промыслы – захватили вооруженные группировки разных политических и племенных оттенков, и новые хозяева, кажется, не нуждаются в восстановлении единого государства. Падение Каддафи открыло путь к успешному восстанию группировки Ансар-ад-дин в Мали. Гражданская война в Сирии не завершена, и центральное правительство далеко от восстановления контроля над всей территорией. Оставленные государственной властью районы стали инкубатором для исламистских вооруженных групп, захвативших значительную часть Ирака.

Есть большой соблазн связать это с цепочкой внешнеполитических ошибок и поражений Соединенных Штатов и с идеологической и военной экспансией радикальных исламистов. Это отчасти объяснило бы распад государств: ведь Джамахирия при любом раскладе не могла устоять перед военной мощью совокупного Запада. Но это не объясняет, почему проваливаются или вовсе не предпринимаются попытки консолидировать государства, пусть и с новыми границами, конституциями, идеологиями. Много слов сказано об искусственности разграничения Ближнего Востока в постколониальную эпоху. Возможно, сейчас границы («постпостколониальные»?), контролируемые теми или иными политическими организациями, в большей мере совпадают с этническими, конфессиональными и иными линиями раскола. Но организации, контролирующие территории или претендующие на такой контроль, не демонстрируют особого стремления к веберовскому идеалу. В немалой части мира веберовское государство оказалось лишней сущностью. Впору задаться вопросом, так ли уж сильно изменился мир в индустриальную эпоху и действительно ли свойственное этой эпохе «огосударствление мира» не имеет альтернативы?

Джеймс Скотт считает одним из основных факторов длительного существования безгосударственных зон цену контроля над территорией. Беглое изучение ландшафта, экономических ресурсов и несложный арифметический подсчет подсказывают, что многие местности были принципиально недоступны для власти доиндустриальных государств. Армии, которые могли быть отправлены для завоевания, просто не могли бы себя снабжать в необходимом объеме на необходимом расстоянии. Промышленная революция с ее железными дорогами, телеграфом, автомобилями, авиацией снизила цену контроля над территорией, и это стало, согласно Скотту, главной причиной сокращения или полного исчезновения безгосударственных зон. Но, что принципиально для современного мира, снизила – не значит обнулила.

Изменилась и ценность территории. Главным ресурсом доиндустриальных государств были зерно и рабочая сила. В некоторых случаях это могло дополняться контролем над торговыми путями, но на длительных исторических отрезках наиболее могущественными оказывались государства, которые контролировали большие массивы пригодной для обработки земли и большие людские массы. Индустриальное государство живет в конечном счете капиталистической прибылью, а не физическим трудом своих крестьян. Для существования ему критически важны территории, где генерируется такая прибыль; в том числе и былые безгосударственные зоны, если там есть доступные для извлечения природные ресурсы. Территория, не генерирующая прибыль, ценности не имеет. Причем развитые территории плохо поддаются завоеванию, так как военные действия разрушают их промышленный потенциал, а затраты на интеграцию в состав государства-завоевателя могут быть запретительно высокими. Отдельные же точки генерации прибыли в виде, например, нефтяных месторождений не требуют вложений в инфраструктуру государственности на обширных пространствах, достаточно обеспечить безопасность персонала, обслуживающего скважины.

Важно то, что центры генерации прибыли распространены по миру неравномерно. Есть высокоразвитые индустриализированные территории, а есть островки капитализма, окруженные обширными областями, практически не создающие прибыли. В эпоху освобождения от колониальной зависимости доходы, которые давала добыча природных ресурсов в таких островках, могли быть использованы для индустриализации и развития окружающих пространств, благо мировая норма прибыли в промышленности это позволяла. Многим странам удалось перейти порог, за которым современное государство начинает окупать необходимые для его создания затраты. Те, кому не повезло, в текущих экономических условиях его и не перешагнут. Это значит, что для немалой части мира веберовский идеал окажется принципиально недостижимым.

Глобальная фавела

Отсутствие такого государства влечет множество неприятностей, но и определенные преимущества. Главное заключается в том, что нет необходимости оплачивать дорогостоящую и очень сложную институциональную систему. Это снимает с правящих групп огромный груз забот и развязывает им руки. Тех 7 млрд долларов, из которых состоит бюджет «Исламского государства», мало какой из сравнимых с ним по численности населения и размерам контролируемой территории стран хватит на большее, чем зарплаты госаппарату. А ИГ с таким бюджетом становится глобальным игроком.

Риски снижения уровня и качества жизни масс на подобных территориях правящие там группы не будут расценивать как политически значимые. Многие регионы мира в своей истории не знали современного экономического роста, а он должен продолжаться десятилетиями, чтобы откат в безгосударственное состояние воспринимался бы как трагедия. Для недовольных почти всегда есть возможность уехать туда, где условия лучше; сколь угодно жесткие ограничения на иммиграцию, по-видимому, не перевесят угрозы, которые ждут мигрантов на родине.

Далеко не все безгосударственные зоны представляют опасность в виде терроризма или наркотрафика. Значительная их часть – просто слаборазвитые территории с доиндустриальной экономической и демографической динамикой. Они представляют собой вызов для нравственного чувства гражданина современного государства (поэтому не оскудеет поток гуманитарной помощи в такие зоны), но не вызов международной безопасности. Угрозы появляются там, где возникает борьба за ресурсы или сталкиваются геополитические интересы сильных государств. В этом смысле государства сами стимулируют появление и расширение безгосударственных зон, мотивируя и вооружая всевозможных повстанцев.

Такие территории могут быть стабильными только в своей нестабильности. В обозримой перспективе они останутся конгломератами, власть в которых динамично распределяется и перетекает между родственными и племенными группами, вооруженными бандами, религиозными или идеологическими группировками, причем границы между такими политическими организациями будет размытыми и легко проницаемыми. Следует ожидать укрепления связей – они уже установлены – между безгосударственными территориями в разных регионах мира.

Именно в контексте глобальной безгосударственности, своего рода «глобальной фавелы», стоит обсуждать политическую роль ислама. Вероятно, дело не в самой проповеди джихада, которая ведется более или менее радикальными (в европейской терминологии) богословами. Такая проповедь никогда и не прекращалась. Отличие современного мира в том, что именно она дает наиболее адекватную идеологическую рамку для безгосударственной среды, а среда предоставляет тот социальный порядок, в котором лозунги джихада падают на ждущую их почву.

Джихадистская идеология позволяет произвольно форматировать общество, деля его на своих и чужих и ломая мешающие господствующим группам социальные границы. Она открывает очень широкую базу для мобилизации и позволяет создать глобальную сеть, в которую могут быть вовлечены представители самых разных регионов и этнических групп. В этой сети присваиваются значимые для ее участников статусы, причем «карьера открыта для талантов»: не зря же видным полевым командиром в ИГ стал бывший офицер вооруженных сил Грузии. Джихадистская идеология снабжает своих носителей элементарным – в виде предельно упрощенного шариата – квазиправовым аппаратом, помогающим устанавливать правление на территории, которую им удалось занять. Наконец, эта идеология принципиально не сопрягается с веберовским государством, делая своим адептам своеобразную «прививку безгосударственности».

Антропология в тренде

Вероятно, на новом этапе мировой истории государства вновь оказались бессильны захватить и переустроить безгосударственные зоны. США и их союзники потратили на операции в Афганистане и Ираке огромные ресурсы, но не добились значимых успехов. Да, современные технологии позволяют перебрасывать войска на другие континенты, но когда доходит до необходимости обеспечить эффективную оккупацию, баланс сил между армией и повстанцами быстро приближается к доиндустриальным нормам. Положение дел, когда повстанцы оказываются сильнее регулярных армий великих держав – отнюдь не феномен XX века, он характерен для всех эпох, различия лишь в том, что индустриальные государства действительно смогли «открыть» некоторые территории, некоторые, но далеко не все.

Успех демократизации Германии, Японии, Испании, Португалии, Греции, Восточной Европы после распада ОВД убедил Запад в безграничности возможностей его социальной инженерии. По-видимому, вера в эти возможности стала одной из причин иракской катастрофы. В действительности демократизация извне удавалась там, где ранее существовал порядок, более или менее напоминающий веберовское государство, и то лишь в условиях подавленного суверенитета. Там, где не был накоплен необходимый для эффективной государственности социальный капитал, вмешательство Запада, как правило, приводило к хаосу.

Поэтому не стоит ожидать, что государство как форма политической организации возобновит экспансию, по крайней мере до нового глобального длительного промышленного подъема. Нужно смириться с мыслью, что мир, как и всегда, делится на «государственные» и «безгосударственные» зоны, и граница между ними подвижна.

Аналитическая рамка политической науки должна быть скорректирована, чтобы новая безгосударственность стала более открытой для понимания и прогноза. Известны попытки составить рейтинг провалившихся государств. Американский Fund for Peace составляет такой рейтинг ежегодно. «Политический атлас современности», подготовленный в МГИМО, включает в себя Индекс государственности – показатель способности государства поддерживать свое существование, обеспечивать самостоятельное развитие, решать стоящие перед ним внутренние и внешние задачи. Хотя в такой версии акцент ставится на суверенность государства, она в то же время схватывает и отношение имеющейся государственности к веберовскому идеалу.

Неясно, однако, в какой мере плодотворным может быть приложение рамки государства, да хотя бы государственных границ, к регионам и территориям, где государственных аппаратов не существует или они носят имитационный характер. Рейтинги не помогают провести грань между государствами и безгосударственными территориями, предлагая своего рода градиент несостоятельности, который, по всей видимости, не обладает большой аналитической ценностью. В самом деле, так ли уж важно сравнение состоятельности США и Германии или несостоятельности Сомали и Афганистана? К тому же рейтинги не учитывают субнациональные провалы государств, случаи, когда оно, будучи в целом состоятельным, упускает из-под контроля те или иные зоны на своей территории. Между тем эти зоны, вероятно, играют и будут играть важную роль в глобальной безгосударственности. Взять хотя бы граждан стран Евросоюза из иммигрантских гетто, сражающихся сейчас на Ближнем Востоке под знаменем «Исламского государства».

Возможно, на новом витке нас ждет повторение той эпохи, когда значимыми для внешнеполитического планирования были антропологические знания, сведения ученых, военных, коммерсантов о далеких неевропейских народах. С той разницей, что сто или двести лет назад «цивилизованный мир» изучал мир безгосударственный, чтобы его покорить, а сейчас, за очевидной неспособностью это сделать, он будет искать способы безопасного сосуществования с теми, кто предпочел или был вынужден жить вне государства. Иные, «варварские» формы политической организации, самоидентификации, права становятся факторами международной политики и должны стать самостоятельным предметом анализа независимо от их формальной принадлежности тому или иному «государству» – члену ООН.

Раскол между государственностью и безгосударственностью более фундаментален, чем какие бы то ни было другие международные расколы. Первые полтора десятилетия нового века должны научить творцов мировой политики, что худое государство предпочтительнее доброго племени – по крайней мере потому, что представляет собой субъект переговоров и более или менее формализованных договоренностей, может быть институтом управления и развития на обширных территориях, которые без государства погрузятся в хаос. Даже весьма неприятный государственный режим предоставляет своим гражданам больше безопасности, чем самые романтичные повстанцы – цифры оттока населения из довоенного и послевоенного Ирака могут быть тому лучшим свидетельством. Если есть шанс сохранить государственность – лучше ее сохранить.

Состояние глобальной экономики таково, что многие государства рискуют стать банкротами – и в буквальном финансовом смысле, и в переносном политическом. В некоторых случаях изменение существующих границ, по-видимому, неизбежно. Независимо от того, что говорит об этом международное право, отколовшихся территорий за последние десятилетия стало больше, а успешные попытки их инкорпорации в однажды распавшееся государство почти неизвестны. Кстати, одним из немногих, если не единственным, исключением стала Чечня – и на ее примере нетрудно заметить, каким долгим, извилистым, трудным и лишенным предопределенности может быть путь восстановления государственности.

Если отколовшаяся территория демонстрирует признаки государственности, есть резоны признать ее право на независимость, тем более если есть те, кто готов оплачивать ее движение к веберовскому идеалу. Высказанное еще до признания Западом Косова предложение разработать международные критерии подобных признаний остается актуальным. Да, независимость может быть обусловлена набором требований, учитывающих озабоченности вовлеченных в конфликт сторон, например, в виде устранения последствий этнических чисток и специальных действенных гарантий межэтнического мира. Но сокращение серой зоны безгосударственности там, где это возможно, все же важнее некоторых принципиальных политических позиций.

Наконец, государствам стоит воздержаться от того, чтобы эксплуатировать безгосударственные зоны или безгосударственные силы в собственных конъюнктурных интересах. Как ни ужасно это звучит, но конвенциональная война между государствами предпочтительнее повстанческих войн вроде той, что Соединенные Штаты ведут в Сирии. Первая хотя бы может быть остановлена по понятным процедурам, вторые, как учит опыт последних трех-четырех десятилетий, не заканчиваются почти никогда, вовлекая все новых людей, перекидываясь на все новые регионы и качественно меняя к худшему образ жизни людей на все более обширных территориях. Нужно признать, что и мы, и мир незначительно изменились к лучшему за последние полторы сотни лет, и не маскировать действия наемных убийц риторикой о неприменении силы в международных отношениях.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230701 Николай Силаев

В Тебризе, административном центре провинции Восточный Азербайджан, проводится 20-ая общенациональная конференция по вопросам развития ненефтяного экспорта страны. Как заявил на этой конференции заместитель министра промышленности, рудников и торговли, директор Организации развития торговли Валиолла Афхамирад, на текущий год правительством запланировано довести объем экспорта до 47 млрд. долларов. При этом за семь месяцев этого года (21.03-23.10.14 г.) ненефтяной продукции экспортировано на общую сумму в 27 млрд. долларов, и в весовом выражении объем экспорта за указанный период составил 55 млн. т. Однако несмотря на то, что экспорт вырос на 19% по сравнению с аналогичным периодом, недовыполнение поставленных задач составило около 30%.

Валиолла Афхамирад напомнил, что среди торговых партнеров Ирана в текущем году первое место по-прежнему занимает Китай (с объемом торговли в 5,2 млрд. долларов). Второе место принадлежит Ираку (3,3 млрд. долларов), третье место – ОАЭ (2,2 млрд. долларов), четвертое – Афганистану (1,4 млрд. долларов) и пятое – Индии (1,2 млрд. долларов).

Далее глава Организации развития торговли отметил, что Восточный Азербайджан относится к числу провинций, которые располагают широкими возможностями для осуществления экспортных поставок и просят увеличить инвестиции в их экономику. При этом провинция Восточный Азербайджан предлагает поручить ей освоение российского рынка.

Губернатор провинции Восточный Азербайджан Эсмаил Джаббарзаде, в свою очередь, сообщил, что при администрации провинции создан российский отдел, в работе которого активное участие принимает частный сектор, и с представителями деловых кругов провинции ведутся постоянные переговоры по вопросам торговли с Россией. Губернатор подчеркнул, что провинция Восточный Азербайджан имеет давнюю историю торговли с этой страной и не следует упускать новые возможности, которые открываются перед иранскими предпринимателями на российском рынке.

Рекордный урожай опийного мака вырастили в Афганистане в 2014 году, сообщает в среду Управление ООН по наркотикам и преступности в своем ежегодном докладе.

Как передает агентство Франс Пресс со ссылкой на доклад управления ООН, общая площадь урожая опийного мака в Афганистане достигла 224 тысяч гектаров. По сравнению с прошлым годом, культивирование опийного мака увеличилось на 7%.

Ранее директор Федеральной службы РФ по контролю за оборотом наркотиков Виктор Иванов заявлял, что Афганистан стремительно превращается в наркогосударство, а прогнозируемые площади посевов опийного мака ежегодно растут при игнорировании проблемы армией США. По словам Иванова, за три года посевные площади увеличились со 138 до 209 тысяч гектаров в прошлом году, а ежегодно в Афганистане производится до 150 миллиардов разовых доз.

В понедельник грузинские военнослужащие приняли от американских коллег, покидающих Афганистан, контроль воздушного пространства над авиабазой Баграм в провинции Парван.

Напомним, что на протяжении миссии МССБ в Баграме проходила службу крупнейшая по сравнению с другими базами часть контингента американских войск. Кроме того, на территории базы длительное время находилась единственная в стране тюрьма, подлежавшая юрисдикции США. Впоследствии место лишения свободы перешло под контроль афганских сил.

В последние годы миссии МССБ Грузия являлась одной из наиболее активных её участниц среди стран, не входящих в НАТО. Максимальный размер грузинского контингента, единовременно находившегося в ИРА, достиг 1570 служащих, сообщает «Кавказский узел».

На данный момент присутствие грузинских войск в Афганистане сократилось примерно в 2 раза. По статистике МССБ, на начало октября в республике проходили службу 755 военных из Грузии.

В настоящее время грузинское руководство продолжает сокращение численности контингента в Афганистане, но рассчитывает частично сохранить присутствие в рамках участия в новой миссии, направленной на поддержку и обучение местных стражей порядка.

России, также как и Кыргызстану, необходимо учитывать вызовы безопасности, связанные с ситуацией в регионе, в том числе фактор вывода войск из Афганистана, заявил в недавнем выступлении министр обороны РФ Сергей Шойгу.

Заявление было сделано в ходе двусторонней встречи Шойгу с кыргызским коллегой Абибиллой Кудайбердиевым на полях заседания Совета министров обороны стран СНГ, состоявшегося в Москве.

Текущая ситуация в ИРА в контексте завершения боевой миссии коалиционных сил стала одним из ключевых вопросов на повестке афгано-кыргызских переговоров. Стороны признали необходимость дальнейшего расширения сотрудничества в деле обеспечения региональной безопасности.

В числе конкретных направлений взаимодействия Шойгу и Кудайбердиев обсудили перспективы повышения боевых возможностей кыргызских войск, а также наращивание потенциала российской авиабазы в Канте, упоминает «Вестник Кавказа».

Стоит отметить, что в заседании совета министров наряду с кыргызстанской делегацией приняли участие представители других центральноазиатских государств, в частности, Казахстана, Узбекистана и Туркменистана.

В настоящее время обстановка в Афганистане является предметом опасения многих стран региона, опасающихся дальнейшего роста объёма наркотрафика по Северному маршруту, а также вероятности распространения экстремизма на территорию стран-соседей.

Разобраться, за что воевать

Конец эпохи перманентных войн для Америки

Ричард Беттс – директор Института исследований войны и мира имени Зальцмана в Колумбийском университете и старший научный сотрудник в Совете по внешним связям. Недавно вышла его книга «Американская сила: опасности, заблуждения и дилеммы национальной безопасности».

Резюме Соединенным Штатам пора умерить амбиции, разросшиеся в период их доминирования. Чтобы не только сделать выводы из неудач в небольших конфликтах, но и подготовиться к более масштабным войнам с крупными ставками против значительных держав

Статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 6, 2014 год

Вот уже более десяти лет американские солдаты остаются заложниками печального парадокса. Несмотря на беспрецедентное глобальное доминирование Соединенных Штатов, позволяющее с легкостью усмирять противников, они ведут непрерывные боевые действия, длительность которых не имеет аналогов в национальной истории, при этом, если говорить о каких-то достижениях, им особо нечего предъявить. Из военных операций США в Косово, Афганистане, Ираке и Ливии только первую можно считать успешной.

Крайне важно подвести некоторые итоги именно сейчас, когда оборонная политика оказалась между молотом и наковальней. Разочарование нескончаемой войной и заметными бюджетными ограничениями все сильнее склоняет общественное мнение к необходимости настаивать на экономии средств. В то же время пугающие вызовы в трех ключевых регионах требуют более решительных действий: исламские экстремисты захватили большие территории в Ираке и Сирии, Россия вмешивается во внутренние дела Украины, а Китай демонстрирует силу в Восточной Азии. Вашингтон стоит перед выбором: предоставить эти регионы самим себе или, напротив, удвоить усилия и осуществить интервенцию, чтобы исправить положение дел?

Определяя подходящий момент для того, чтобы начать проливать кровь и тратить бюджетные средства за рубежом, американские политики должны извлечь уроки из недавно приобретенного опыта военных действий, но нет нужды слишком рьяно им следовать. Чрезмерная самоуверенность, порожденная успехом, чревата провалами, но боязнь использовать оружие после неудач может вызвать паралич. Например, поразительно быстрая, дешевая и полная победа в войне в Персидском заливе 1991 г. резко увеличила ожидания американских политиков относительно того, чего можно добиться силой при низких затратах. В результате Соединенные Штаты плохо подготовились ко второй войне в Ираке и недооценили объем финансирования, необходимого для последующего обустройства этого государства. В то же время большинство американских лидеров слишком твердо усвоили уроки войн в Афганистане и Ираке: никогда не вводить сухопутные войска в другие страны. Исключив саму возможность развертывания регулярных армейских подразделений, американские политики, по-прежнему желающие использовать силу, вынуждены довольствоваться только ударами с воздуха. Подобный подход имеет смысл там, где США хотят лишь придать конфликту нужное направление. Но если преследуется цель предопределить исход применения силы, одних авиарейдов недостаточно.

Как бы ни было рискованно извлекать уроки из недавнего прошлого, политикам придется принять следующую схему действий. Во-первых, воевать гораздо реже, но более решительно. Если боевые действия необходимы, то лучше бросить в бой избыточные силы, нежели ошибиться с недостаточной комплектацией военных подразделений. Во-вторых, избегать боевых действий там, где победа зависит от политического контроля в странах, находящихся в состоянии хаоса и где действия правительств непредсказуемы, поскольку местные политики вряд ли будут выполнять инструкции американцев вопреки собственным целям. И в-третьих, отдавать предпочтение первоочередным задачам, то есть в процессе военного планирования уделять главное внимание войнам с великими державами и направлять все дипломатические усилия на их предотвращение.

Сказать «нет» половинчатым мерам

Сползание Америки к перманентной войне ясно продемонстрировало, что президентам нужно сопротивляться искушению использовать боевую мощь. Нетрадиционные войны вести не так легко, и на победу в любых видах вооруженных конфликтов приходится затрачивать гораздо больше усилий, чем изначально предполагалось.

Решив применить силу, президенты должны застраховаться от другого искушения – довольствоваться минимумом. Превосходящая мощь не гарантирует успеха в наземных боевых действиях, но недоукомплектованная армия рискует потерпеть поражение. Президент Джордж Буш-старший не проявлял нерешительность при использовании военной силы, чего не скажешь о его преемниках. В 1999 г. администрация Клинтона совместно с НАТО нанесла удары с воздуха по Югославии, предполагая, что несколько дней бомбежек вынудят югославского президента Слободана Милошевича отдать Косово под административный контроль НАТО. Но Милошевич не пошел на сделку, Соединенные Штаты и Североатлантический альянс оказались втянутыми в продолжительную военную кампанию, не приняв стратегии выхода из нее. Вашингтону удалось чудом избежать краха: когда Милошевич все же пошел на уступки, консенсус между союзниками относительно продолжения операции оказался на грани развала.

В 2003 г. министр обороны в администрации Джорджа Буша-младшего Дональд Рамсфельд сократил размер военной группировки, который был изначально определен американскими военачальниками как необходимый минимум для вторжения в Ирак. Было проигнорировано предостережение Эрика Шинсеки, тогдашнего главнокомандующего, о том, что для удержания страны под контролем потребуется несколько сот тысяч солдат и офицеров. Наступившая после взятия Багдада анархия перекрыла всякую возможность предвосхитить суннитский мятеж.

Президент Барак Обама совершил аналогичную ошибку в Афганистане. В 2009 г. он начал наращивать там активность, но не в такой степени, как это рекомендовали его военные советники. После споров о численности дополнительной группировки войск в Афганистане Белый дом утвердил цифру в 30 тыс. солдат и офицеров вместо 40 тыс., на которых настаивали лидеры Пентагона. В результате военная кампания не произвела шокового эффекта, на который она была рассчитана, на развертывание контингента ушло больше времени, а давления на движение «Талибан» по всему фронту так и не было оказано.

Ограничение ради ограничений – ложная экономия. Если Обама хотел свести к минимуму стоимость боевых действий в Афганистане, ему следовало выбрать вариант резкого наращивания боевой группировки. Трудно понять, как эта стратегия могла привести к худшим результатам, чем использование недостаточно укомплектованного и менее мобильного контингента.

Половинчатые меры – естественный соблазн для политиков, инстинктивно ищущих компромисс между уровнем военных действий, который необходимо поддерживать в конфликтах на чужбине, и тем, с чем могут согласиться доморощенные скептики. Для таких руководителей промедление с использованием мощной группировки – излишне осторожная политика перестраховки, они не замечают риска в том, что меньшая активность заведет в тупик. По крайней мере до наращивания войск в 2007 г. четыре года войны в Ираке привели к безвыходной ситуации, а в Афганистане после более 10 лет военных действий все еще нельзя говорить о победе.

Сторонники мягкой интервенции утверждают, что массированное присутствие американских войск вызовет эффект отчуждения местного населения и подорвет саму цель вторжения. Во многих случаях они правы, но это не доказывает правомерность облегченной акции. Во-первых, максимальное наращивание группировки не следует путать с неразборчивостью в целях и увеличением непредсказуемых потерь и ущерба. Скорее это необходимо для одновременного связывания как можно большей группировки войск противника на максимальной территории, чтобы лишить его возможности приспособиться к давлению. Во-вторых, там, где крупномасштабные боевые действия на самом деле могут оказаться контрпродуктивны, следует вообще воздержаться от вмешательства. Есть все основания полагать, что меньшие по размаху действия приведут в итоге к тем же издержкам, что и крупномасштабные, с той лишь разницей, что они растянутся во времени.

Добиться успеха меньшими силами

Сдержанность необязательно подразумевает почтительное соблюдение доктрины Уайнбергера–Пауэлла – набора правил о том, когда Соединенным Штатам следует вступать на тропу войны. Их изложил в 1980-е гг. министр обороны Каспар Уайнбергер, а в 1990-е гг. дополнил председатель Комитета начальников штабов Колин Пауэлл. В этих руководящих указаниях содержится рекомендация ограничивать военную интервенцию лишь теми случаями, когда это последнее из средств, оставшихся в арсенале. Кроме того, нужна поддержка широкой общественности, а также другие необходимые условия.

Сдержанность не означает пренебрежение многочисленными средствами, помимо боевых действий с применением традиционных вооружений, которыми США могут и должны уметь воспользоваться: дипломатией, экономической помощью, скрытыми операциями, силами особого назначения, содействием в обучении военных, обменом разведданными и поставками вооружений. Немногие конфликты в эпоху после окончания холодной войны могут оправдать расходы на массированную военную акцию, даже если она будет успешной. Но когда цель – не решительное вмешательство в местные конфликты, а поддержка дружественных правительств или устранение конкретных злоумышленников, Вашингтону лучше предпринять ограниченные действия. Если даже добиться поставленной цели не удастся, средства будут потрачены небольшие.

В частности, войска специального назначения стали играть гораздо более важную роль, чем прежде. Это главный военный инструмент в борьбе с терроризмом, действенный способ решения задач, позволяющий избежать ввода массированного воинского контингента. Подобно ударам с воздуха, они могут использоваться, а затем выводиться, не допуская поражения. В результате некоторые стратеги предлагают ставить перед этими силами все больше задач, особенно когда масштаб развертывания регулярных войск резко уменьшается. Но если возлагать на войска специального назначения слишком большую ответственность, они рискуют остаться без персонала, а раздувание штатного расписания лишь снизит их качество. Более того, такие подразделения не могут действовать эффективно или сколько-нибудь длительное время без поддержки местной инфраструктуры материально-технического снабжения и транспорта для ведения разведывательной деятельности, а это требует новых баз и дополнительного персонала. Страдает скрытность проводимых ими операций, для чего они, собственно, и создавались.

Неприятное послевкусие, оставленное наземными кампаниями в Афганистане и Ираке, вполне естественно могло заставить американских политиков сделать ставку на ВВС. Сегодня бомбежки – более действенное средство благодаря созданию высокоточных боеприпасов, которые позволяют уничтожать цели на большом расстоянии с меньшим риском и низким процентом побочных разрушений. Удары с воздуха могут преследовать исключительно карательные цели. Например, ВВС США бомбили Ливию в 1986 г. в качестве возмездия за теракт, совершенный агентами Муаммара Каддафи в одном из берлинских дискоклубов. Воздушные атаки способны влиять даже на соотношение сил между местными группировками – именно этого удалось добиться Соединенным Штатам и НАТО, которые в 2011 г. бомбили позиции войск Каддафи. Но все это привело к ужасным последствиям, принимая во внимание ожесточенные боевые действия между различными группировками за контроль над страной. Авиабомбы способны уничтожить боевую технику и инфраструктуру, но не гарантируют, что президентский дворец займут вменяемые люди после того, как бомбы перестанут падать.

Сами по себе удары с воздуха не обеспечивают достижение стратегических целей. Взять хотя бы идею бомбардировок объектов ядерной инфраструктуры Ирана. У ее сторонников нет убедительных доказательств того, что временные выгоды от увеличения сроков разработки Тегераном ядерного оружия перевесят издержки такого удара: Иран, возможно, удвоит усилия для приобретения ядерного арсенала, пойдет на углубление сотрудничества с Северной Кореей и нанесет ответный удар по американским целям через свои доверенные террористические организации. Удары с воздуха только воспламенят антиамериканские настроения в иранском обществе и в мусульманском мире, помогут «Исламскому государству Ирака и Леванта», «Аль-Каиде», «Хезболле» и им подобным пополнить свои ряды новобранцами. Решительные действия, не позволяющие Ирану обзавестись собственным ядерным оружием – вторжение в страну и ее оккупация, – даже не рассматриваются. Но воздушные удары нельзя отнести к решительным действиям, и многочисленные примеры в последние годы лишь подтверждают нецелесообразность подобного курса. Лучше путем переговоров и угроз ужесточения санкций убедить Иран не создавать собственную бомбу, а затем перейти к ядерному сдерживанию, если эти усилия не принесут успеха.

Политолог Роберт Пейп доказал, что удары с воздуха срабатывают в тех случаях, когда наносятся для поддержки наземных боевых действий. Но сами по себе они не вынуждают правительства к капитуляции (кампания 1999 г. в Югославии – лишь исключение, подтверждающее общее правило). В любом случае, когда речь идет о победе над теневыми революционными движениями во время гражданских войн, авиационные кампании сами по себе не приносят осязаемых результатов – они могут разве что ослабить напряжение. Хаотичные гражданские войны пока остаются главным вызовом XXI века, и это тот вид конфликта, который нелегко урегулировать с помощью подавляющей традиционной военной силы.

Ненадежные партнеры

Военная интервенция эффективна, если способствует стабилизации политической системы и соответствует целям и действиям местных политиков. Американская стратегия по подавлению мятежей следует этой максиме в принципе, но не всегда на практике. Слишком часто люди, ее реализующие, путают административные достижения с политическим прогрессом и переоценивают способность направлять политику другой страны в нужное русло. США поощряют демократизацию общественной жизни, но от их внимания не ускользает, что во многих случаях она дает обратный эффект – наделяет полномочиями продажных политиканов, раскалывает общество, вместо того чтобы его сплачивать. К тому же американская стратегия подавления мятежей не помогает местным правительствам мобилизовать сельское население на активное сопротивление мятежникам.

В ходе избирательной кампании-2000 Джордж Буш открестился от государственного строительства как военной миссии. Однако, будучи президентом, он развязал две войны, которые превратились в самые честолюбивые проекты государственного строительства со времен вьетнамской войны. Несмотря на более чем десятилетие напряженной работы, оба проекта выглядят крайне неудачными. Отсюда, казалось бы, легко извлечь очевидные уроки: не следует переоценивать способность Америки создавать жизнеспособные политические системы, не стоит ввязываться в кампании по подавлению мятежа в стране, правительство которой слишком слабо или коррумпировано, чтобы самостоятельно с этим справиться. Но эти уроки не столь прямолинейны. В конце концов, правительство США никогда не ставило задачу вести длительную кампанию в Афганистане или Ираке, но в итоге именно этим оно и занимается. Войны редко протекают по заранее разработанному плану.

Нигде эта истина не была продемонстрирована столь наглядно, как в Ираке. Вооруженное вторжение 2003 г. стало раной, нанесенной самим себе. С самого начала в нем не было никакой необходимости, но его сторонники в Вашингтоне посчитали, что оно закончится легкой и убедительной победой, как в 1991 году. Когда завоевание привело в действие непредвиденную спираль эскалации, завершившуюся катастрофой, политики обнаружили, что их стратегия балансирует на грани краха. Они изо всех сил старались демократизировать страну, а армия США предприняла попытку заново освоить практические навыки подавления мятежей, изрядно подзабытые после Вьетнама. После 2007 г., когда США резко нарастили воинский контингент (как когда-то в Южном Вьетнаме), политика противодействия повстанцам в Ираке достаточно хорошо сработала и на время укрепила безопасность в стране. Однако правительство Ирака в конечном итоге оказалось неспособным добиться единения нации.

Поскольку демократизация обнажила раскол в обществе, подавлявшийся зверствами Саддама Хусейна, она привела к острому политическому конфликту, парализовавшему правительство (выборы в Ираке и Афганистане так и не привели к формированию правительства). Опека проконсулов, присланных из Вашингтона, вряд ли поможет решить эти проблемы, ведь американские политики даже у себя на родине не могут распутать клубок противоречий между двумя доминирующими политическими силами! Успех военной интервенции слишком часто приносится в жертву политическим интригам, которые Соединенные Штаты не в силах контролировать.

Ястребы не согласны с этим выводом, доказывая, что администрация Обамы могла бы закрепить прогресс, начавшийся в Ираке после усиления американского воинского контингента (и предотвратить наступление ИГИЛ), убеди она иракское правительство согласиться на остаточное военное присутствие США после 2011 года. Уязвимость аргументации состоит в том, что иракский премьер-министр Нури аль-Малики возражал против присутствия американских войск в Ираке именно потому, что намеревался реализовать собственные планы.

И нет никаких доказательств того, что американское наставничество или оккупация помогли бы преодолеть раскол в иракском обществе. Даже если бы в Ираке остался ограниченный воинский контингент, он вряд ли смог бы взять ситуацию под контроль, американцев и обвинили бы в том, что события приняли нежелательный оборот. В любом случае умиротворяющий эффект иностранного присутствия исчез бы сразу после того, как солдаты вернулись бы на родину.

В отличие от Ирака, кампания в Афганистане начиналась как законная война с целью самообороны, поскольку правительство талибов отказалось выдать лидеров «Аль-Каиды» после событий 11 сентября. Но, подобно войне в Ираке, освобождение Афганистана со временем превратилось в нечто иное. Когда правительство в Кабуле, приведенное к власти американцами в 2002 г., оказалось коррумпированным и некомпетентным, «Талибан» возродился, и война приняла характер борьбы за контроль над местным населением.

Американская армия взяла на вооружение трехступенчатую стратегию под названием «зачистить, удержать и начать строительство». Проводить зачистки или, другими словами, обычные боевые действия американским военным помогает накопленный опыт, но вот удержание зачищенной территории они вынуждены передоверять афганским вооруженным силам. На самом деле для успеха афганцам нужно было прочное, честное и ответственное правительство, привлекательная альтернатива «Талибану». Но при президенте Хамиде Карзае это не удалось. Американские военные хорошо справились с задачей снабжения сельских властей материальной помощью, однако они не приспособлены к тому, чтобы объединять селян в организации гражданского общества или превращать их требования в действенные государственные программы. Они не способны воодушевить их на то, чтобы отбросить все сомнения и взяться за оружие, когда «Талибан» снова попытается навязать собственные порядки. Вряд ли можно ожидать от иностранных солдат успеха в выполнении подобных задач, если они не по силам местному правительству или, что еще хуже, если последнее приносит местных жителей в жертву террористам.

В процессе работы с подопечными правительствами, имеющими собственную повестку и планы, чужестранцам редко удается изменить политическую практику так, чтобы навсегда лишить повстанцев и мятежников привлекательности в глазах местного населения. Как доказывает военный эксперт Стивен Биддл, американская доктрина подавления мятежей не свободна от иллюзий, будто местные правительства будут разделять цели своих американских сторонников. Вашингтон не в силах избавиться от клептократов в этих правительствах, не отступив от принципов той самой демократизации, которая была изначальной целью вторжения. Не все кампании по подавлению мятежей обречены на провал, но наиболее успешные из них опираются на местные, а не иностранные войска, и могут продолжаться от 10 до 20 лет – дольше, чем готовы ждать самые терпеливые представители американской общественности.

С учетом имеющихся препятствий любая попытка умиротворить хорошо организованный мятеж чревата большими рисками. Даже если американские политики признают эту истину, проблема останется, потому что они редко попадают в подобные затруднительные ситуации осознанно и преднамеренно. Чаще всего политические лидеры действуют, полагая бездействие опасным, но не учитывают возможность неудачи. Если реалистично взглянуть на общую картину, то на американских военачальников иногда возлагается миссия, которую они считают неправомерной и ошибочной. Армия США и Корпус морской пехоты не могут позволить себе повторить ошибку, допущенную после Вьетнама, когда они сознательно не планировали вмешательство в хаотичные гражданские войны. После вывода основного воинского контингента из Афганистана и Ирака необходимо сохранить хотя бы минимальный потенциал для подавления мятежей на тот случай, если гражданские власти снова заведут их в трясину.

Правильные планы

Глядя на ошибки прошлого десятилетия, легко понять, какие военные обязательства Вашингтону полезны. Сложнее с теми, на которые не следует соглашаться. При планировании военных операций политикам полезно задать себе два конкретных вопроса. Во-первых, насколько важные американские интересы поставлены на карту? Во-вторых, насколько успешно их можно защитить посредством военной силы?

Ответы покажут, что Соединенным Штатам пора переключиться на планирование межгосударственных войн с помощью обычных вооружений. Первостепенной задачей США должна быть защита давнишних союзников в Европе и Азии. Она во многом ушла из повестки дня, когда холодная война уступила место долгой передышке в плане возможных конфликтов между крупными державами. Но последние события положили передышке конец. По сравнению с хаотичными внутренними войнами на Ближнем Востоке для предотвращения угроз в Европе и Восточной Азии больше подходят обычные силы и вооружения. В этих регионах превосходящая мощь Америки в области обычных вооружений способна сыграть роль действенного сдерживающего фактора. У Соединенных Штатов имеется послужной список успешной подготовки к традиционным войнам и их предотвращения, на что снова нужно обратить внимание. Но это будет означать готовность к развертыванию многотысячного сухопутного контингента.

В отличие от Европы и большей части Азии, Корейский полуостров перманентно оставался уникально опасным местом ввиду склонности режима в Пхеньяне то и дело прибегать к безрассудным провокациям. Однако защита Южной Кореи от нападения Северной Кореи легко осуществима средствами ведения обычных войн. Фронт боевых действий достаточно узок, американские и южнокорейские войска модернизированы и эффективны, тогда как их северокорейские визави многочисленны, но плохо оснащены и особенно уязвимы для ударов с воздуха. Хотя ядерные вооружения Северной Кореи усложняют ситуацию, ядерный арсенал Пхеньяна пока слишком ничтожен, чтобы доставить США какие-то серьезные проблемы, а потому не сыграет решающей роли в случае эскалации. Режим Ким Чен Ына не может не осознавать, что любая попытка применить ядерное оружие будет означать его гарантированное уничтожение Вашингтоном. Вооружения, которыми обладает Северная Корея, способны удерживать Соединенные Штаты и Южную Корею от вторжения на Север, но они вряд ли позволят Северу победить Юг.

Если Северная Корея начнет вести себя как обычное неблагонадежное государство, Соединенные Штаты могли бы рассмотреть вывод наземных сил с полуострова, ограничить военное присутствие воздушными силами, способными нанести молниеносный удар, и планировать ввод наземного контингента только в случае начала боевых действий. Такая идея показалась не слишком уместной, когда ее озвучил президент Джимми Картер в 1970-е гг., поскольку военный баланс тогда был менее благоприятным для Сеула, но сегодня ей самое время. Юг значительно превосходит Север в обычных вооружениях, экономических возможностях и численности населения, хотя и тратит на оборону в два раза меньше средств из расчета ВВП, чем США. И все же Соединенным Штатам пока рано прекращать вкладывать в безопасность Южной Кореи: нынешний режим в Пхеньяне настолько безрассуден, что любое снижение уровня американского военного присутствия может быть неправильно истолковано им как признак слабости и увеличит опасность неверных расчетов Северной Кореи по развязыванию военной авантюры. Поэтому задача на полуострове остается примерно той же, что и на протяжении более чем 60 последних лет.

Возвращение к давнему противостоянию

Прежде чем Соединенные Штаты смогут освободиться от участия в делах Ближнего Востока, им придется иметь дело с еще более важными приоритетами, чем Корейский полуостров. Четверть века Вашингтон мог себе позволить заниматься второстепенными и третьестепенными вызовами: государства-изгои, малые войны, террористы, миротворческие операции и гуманитарная помощь. Но настала пора сосредоточиться на первостепенных угрозах. Россия вернулась на мировую авансцену, а Китай играет мускулами. Эти потенциальные противники способны не только причинить ущерб союзникам, но и нанести колоссальный урон самим США. Следовательно, главная стратегическая задача сводится к дипломатическим усилиям: найти такой способ взаимодействия с каждой из этих стран, чтобы остановить сползание к вооруженному конфликту. Но если не удастся разрешить проблему политическими средствами, американской армии придется сдерживать противника или обороняться.

В самом начале опустошительный кризис на Украине был вызван не столько агрессией российского президента Владимира Путина, сколько бездумными западными провокациями, включая необузданное расширение НАТО, унизительное сбрасывание со счетов России как великой державы и усилия Евросоюза убедить Киев свести к минимуму связи с Москвой. Прошлого уже не вернуть, и действия России на Украине затрудняют поиск мирного урегулирования конфликта. Но избиратели на Западе не одобряют войну за Украину, поэтому для снижения градуса новой холодной войны в Европе и деэскалации потребуется политический компромисс, то есть – больше автономии для восточной Украины и нейтральная внешняя политика Киева. Вместе с тем действия России заставляют озаботиться защитой стран – членов НАТО, особенно недавно присоединившихся. Если Россия продолжит вести себя агрессивно, трудно будет не поддаться искушению разместить войска НАТО в Польше и Прибалтике. Но это еще больше обострит отношения с Москвой вместо того, чтобы снять напряжение.

К счастью для Запада, если необходимость сдерживания и обороны Европы снова станет насущной, выполнить эту миссию будет гораздо проще, чем во времена холодной войны. Баланс военной силы и географической уязвимости, который казался НАТО на тот период опасным, сегодня явно на стороне альянса, причем с большим перевесом. Российские генералы больше не могут лелеять мечты о блицкриге на территории всей Европы до Ла-Манша. Даже если не рассматривать угрозу ядерной эскалации, Путину следует знать, что нападение на какую-либо из стран НАТО означает для него самоубийство. Российская экономика не в том состоянии, чтобы можно было без труда финансировать серьезное наращивание вооруженного конфликта.

Американская армия, которой грозит снижение боеготовности ввиду уменьшения количества важных операций в будущем, может рассчитывать на растущую потребность в ее более заметной роли в НАТО. Вашингтон должен дать понять европейским союзникам, что на их плечи ложится забота о наращивании военных возможностей на континенте. Действия Москвы нельзя ставить в один ряд с дикими и на грани безумия выходками Пхеньяна, а большинство союзников по альянсу сегодня тратят на оборону в процентах в ВВП менее половины того, что расходуют на оборону США. Вашингтон готов соблюдать свои обязательства в альянсе, но не позволит втягивать себя в дорогостоящее бряцание оружием тем критикам, которые не перестают ныть о кризисе доверия к Америке.

Китай представляет собой еще большую потенциальную угрозу. Страна уже выдвинула новые территориальные притязания на акваторию Восточной Азии, особенно на острова, которые Япония также считает своими. Однако в данном случае перекладывание бремени на богатого союзника Соединенных Штатов в регионе было бы плохим выбором. В силу исторических причин Япония по-прежнему вызывает сильную неприязнь Китая, как и многих других стран Азии. Если бы Япония начала усиливаться, как обычная великая держава, дестабилизирующий эффект перевесил бы экономию средств, которую США могли бы получить, снизив свою роль в регионе.

Политики в Вашингтоне пока еще не пришли к однозначному мнению относительно того, какие обстоятельства могли бы оправдать войну с КНР, но американские военачальники не переставали думать о том, как ее вести. Концепция Пентагона, предписывающая ведение «битвы в воздухе и на море», направлена своим острием против Китая. Ставка делается на преимущества новейших американских технологий. Это хорошая новость для ВМС и ВВС США, которые будут сражаться с Китаем, не забывая о страшной дороговизне высокотехнологичных вооружений. И плохая новость для финансистов, думающих об экономии бюджетных средств. Вашингтону следует сосредоточиться на разрядке растущей напряженности во взаимоотношениях с Китаем, но если на первый план выйдет сдерживание Пекина, придется распрощаться с надеждой на сокращение оборонных средств.

Пентагон также уделяет большое внимание кибервойне, но и она вряд ли лишена проблем. Как и все современное общество, армия Соединенных Штатов оказалась в полной зависимости от сложных компьютерных сетей. Но поскольку в век информации мир еще не сталкивался с войной между великими державами, неясно, каков уровень уязвимости на практике, если учитывать эту зависимость. Следовательно, США не могут быть уверенными на сто процентов, что их превосходство в области обычных вооружений сохранится в случае применения инновационных кибератак. Недавние длительные войны с отсталым противником не дают представления о том, как надежно защититься от высокотехнологичных сюрпризов.

Умерить амбиции

Выбор стратегии требует здравого суждения о целях, ради которых стоит рисковать жизнью американских солдат и гражданских лиц в других странах. Вместе с тем в Афганистане и Ираке официальные лица Соединенных Штатов не смогли определить стоимость пролитой крови и затраченных финансов, которые только росли после начала кампаний. Многие выгоды, на которые они рассчитывали, оказались упущенными либо не стоили предпринятых усилий. Это особенно непростительная ошибка, поскольку издержки становятся тем менее приемлемыми, чем меньше расходы способствуют укреплению национальной безопасности. Самая драматичная авантюра, связанная с нападением на Ирак в 2003 г. и повлекшая за собой большое перенапряжение сил и средств, фактически нанесла урон безопасности США, умножив количество недоброжелателей Америки в мусульманском мире. Все эти просчеты проистекали из неуемных амбиций республиканцев и демократов, желавших не только исправить несправедливость и жестокость во многих странах, но и насадить свой порядок в мире, часто под дулами автоматов. Они были несказанно удивлены, когда их, казалось бы, благородные цели натолкнулись на ожесточенное сопротивление.

Совсем свежи воспоминания об эпохе непрерывных войн, которая преподала Соединенным Штатам суровые уроки. Главным выводом из них является недопустимость использования военной мощи для достижения второстепенных целей. Подавляющее превосходство США над любым противником воодушевило гражданских лидеров больше думать о желаемых выгодах от военных действий, нежели об их потенциальных издержках. Глобальное превосходство все еще дает США большое пространство для маневра по сравнению с тем, которое они имели в эпоху холодной войны. Но по мере усиления напряженности в отношениях с Россией и Китаем это пространство, наоборот, сужается.

Сегодня Соединенным Штатам необходимо умерять амбиции, вдохновляемые безоговорочным доминированием на мировой арене после окончания холодной войны. Нужно не только реагировать на локальные неудачи в малых войнах, но и готовиться к серьезным конфликтам против значительных держав, где на кон поставлено много больше.

США > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 11 ноября 2014 > № 1230723 Ричард Беттс

Директор Организации промышленности, рудников и торговли провинции Хормозган Касеми сообщил, что в провинцию Хормозган прибыли предприниматели из России, Ирака и Афганистана с тем, чтобы ознакомиться с потенциалом провинции в области сельского хозяйства, промышленности и экономики, а также укрепить двусторонние связи в плане развития экспорта и транзита.

Сегодня представители деловых кругов названных стран примут участие в заседании рабочей группы по развитию экспорта провинции, посетят выставку оборудования, которое применяется при переработке фиников, проведут встречу с производителями сельскохозяйственной продукции. А на завтра запланирована деловая встреча предпринимателей из России, Ирака и Афганистана с представителями деловых кругов провинции Хормозган.

Кроме того, зарубежные предприниматели посетят портовый комплекс Шахид Реджаи в Бендер-Аббасе, встретятся с представителями свободной экономической зоны «Кешм» и осмотрят портовый комплекс на острове Кешм.

В воскресенье с не объявленным заранее визитом в Афганистан прибыл британский принц Гарри, принявший участие в церемониях памяти военных своей страны, которые были убиты в ходе боевых действий в составе МССБ.

Член королевской семьи посетил военную базу в южной провинции Кандагар, где выступил перед своими соотечественниками, воздав дань 453 военным, которым было не суждено вернуться на родину живыми, а также сотням британцев, пожертвовавшим своим здоровьем на службе в ИРА.

Принц Гарри возложил венок в память о погибших, подчеркнув, что британские подданные должны гордиться достижениями солдат, отдавших жизнь ради восстановления безопасности в мире и на родине, передаёт «Би-би-си».

Напомним, что сам Гарри проходил военную службу на территории ИРА в 2008 – 2009 и 2012 – 2013 годах, сначала как передовой авианаводчик, а затем как второй пилот – воздушный стрелок.

Представители Афганистана и Индии договорились о сотрудничестве в сельскохозяйственном секторе, сообщают официальные источники.

На встрече с министром сельского хозяйства Индии, которая состоялась 31 октября, посол Афганистана Шаида Мохаммад Абдали предложил расширить сотрудничество, сообщает информационное агентство «Пажвок».

Представитель Афганистана предложил провести ряд афгано-индийских семинаров и воркшопов для фермеров, на которых можно было бы обменяться опытом в выращивании сельхозпродукции, организации сбора урожая и упаковки. Он подчеркнул, что общество Афганистана высоко оценивает тёплые отношения Афганистана с Индией, и выразил надежду на всесторонний обмен опытом в сфере сельского хозяйства к обоюдной пользе обеих стран.

Индийский министр Радха Мохан Сингх, в свою очередь, заявил, что Индия очень заинтересована в проведении обучающих семинаров по вопросам сельского хозяйства для агропромышленников Афганистана. Кроме того, стороны могли бы сотрудничать в вопросах, связанных с изменениями климата, добавил он.

Североатлантический альянс приветствует готовность России принять участие в стабилизации ситуации в Афганистане, заявил на прошлой неделе новый генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг.

Заявление было сделано руководителем военного союза в ходе посещения базы НАТО в Мазари-Шарифе и послужило откликом на выступление российского президента Владимира Путина, от лица своей страны выразившего готовность при необходимости «подставить плечо» афганскому народу.

Несмотря на разногласия между Россией и НАТО, послужившие основанием для сокращения сотрудничества между сторонами по Афганистану, Столтенберг подчеркнул, что НАТО одобряет участие РФ, как и любой другой страны, в деятельности по поддержанию стабильности, независимости и демократического развития ИРА.

По словам генерального секретаря, к настоящему времени готовность продолжить содействие Афганистану выразили 28 стран, но это число не является окончательным и может измениться в дальнейшем.

Афганские правоохранительные органы постепенно берут на себя задачу обеспечения авиационной поддержки для наземных подразделений при проведении боевых операций.

В частности, вечером в воскресенье ВВС приняли участие в зачистках на территории уездов Дашт-и-Арчи и Гуртапа северной провинции Кундуз, в последнее время отличающейся повышенным уровнем активности вооружённой оппозиции. В результате авиаударов были убиты не менее 13 боевиков «Талибана» и ранены ещё 5, передаёт информационное агентство «Бахтар».

На протяжении более 10 лет миссии Международных сил содействия безопасности ответственность за авиационную поддержку лежала на плечах иностранных военных подразделений, но с формальным завершением участия коалиционных сил в боевых операциях эта обязанность переходит к афганским силам.

На данный момент в распоряжении стражей порядка находится достаточно немногочисленный парк авиатехники, значимую долю которого занимают 63 российских вертолёта, приобретённых на средства США.

Агентство международного развития (АМР) США начинает новую программу по поддержке афганских женщин, сообщают официальные источник.

Торжественное открытие новой программы под названием «Продвижение» состоялось в субботу в Кабуле. На церемонии присутствовали президент Афганистана Ашраф Гани, глава исполнительной власти доктор Абдулла, министр иностранных дел Норвегии, прибывший в Кабул с деловым визитом, и посол США в Афганистане.

Программа «Продвижение», запланированная к проведению в 2015-2024 гг., является самым масштабным проектом АМР США, направленным на улучшение жизни и укрепление общественной роли афганских женщин, отмечает Национальное телевидение Афганистана.

Ашраф Гани и доктор Абдулла, выступая на церемонии, подчеркнули, что считают крайне важным защитить афганских женщин от насилия, а также облегчить им доступ к экономическим и государственным должностям. Для этого, в частности, нужно позаботиться о возможности получения образования афганскими девочками и женщинами, подчеркнул в своём выступлении афганский президент.

Президент США Барак Обама в своём видеообращении к участникам конференции объявил о выделении программе «Продвижение» 216 млн. долларов. Предполагается, что проект поможет 75 тысячам афганских женщин занять важные должности в сферах управления, образования, бизнеса и политики.

Глава Центробанка Афганистана заявил, что из расхищенных средств «Кабул Банка» к настоящему моменту удалось вернуть более 300 млн. долларов

В интервью информационному агентству «Associated Press» Нурулла Делавари также заявил, что афганскому правительству удалось установить, куда именно были выведены ещё более 500 млн. долларов, составлявших активы «Кабул Банка». Таким образом, ситуацию со скандальным банкротством «Кабул Банка» можно считать благополучно разрешившейся, добавил он.

В ближайшем будущем правительство Афганистана планирует вернуть и остальные средства, похищенные из «Кабул Банка», в сотрудничестве с правительствами других стран, в частности, США, отметил высокопоставленный чиновник.

Напомним, что в 2010 году состоялось банкротство «Кабул Банка», вызвавшее большой международный резонанс и временную заморозку перечисления Афганистану международной помощи со стороны МВФ. На протяжении следующих лет данная ситуация превратилась в один из символов коррумпированности афганского правительства, поскольку в хищении более 800 млн. долларов подозревается в том числе брат экс-президента Афганистана Хамида Карзая.

В первую же неделю своего правления президент Ашраф Гани отдал указ о возобновлении судопроизводства по громкому делу.

В Кабуле начались работы по расширению промышленного парка «Джума Мухаммад Мухаммади», сообщают официальные источники.

Вторая секция промышленно парка будет построена на 55 акрах (22 гектара) земли. После окончания проекта там смогут разместиться 24 фабрики, заявил глава Агентства по поддержке инвестиций (AISA) Афганистана Вафиулла Ифтихар.

Как сообщает афганский телеканал «1TV», общая стоимость работ составит около 40 млн. долларов.

В настоящее время в промышленном парке, названном в честь погибшего в авиакатастрофе афганского министра, действует 33 фабрики. Отметим, что недавно президент Ашраф Гани пообещал афганским бизнесменам и промышленникам всю возможную государственную поддержку.

Мероприятие под названием «Выставка индийской продукции» прошло в Кабуле 2-4 ноября.

Выставка-ярмарка была организована Торгово-промышленной палатой Афганистана, министерством торговли и торгово-промышленной палатой Индии и индийским посольством. Со стороны Индии на выставке были представлены лекарства, медицинское оборудование, сталелитейная продукция, сельскохозяйственная техника, электроника и компьютерные товары. Афганские производители представили посетителям выставки сухофрукты, ковры, женские рукоделия, драгоценные камни и компьютерную технику, передаёт сообщают средства массовой информации Афганистана.

Отметим, что Индия неоднократно выражала заинтересованность в торгово-экономическом сотрудничестве с Афганистаном. В частности, сейчас при содействии Индии ведутся работы по расширению и модернизации торгового порта Чабахар для создания транзитного сообщения между Афганистаном и Индией через Иран.

С 1 января 2006 по 31 декабря 2013 года в мире погибли 593 журналиста, говорится в опубликованном в интернете докладе ЮНЕСКО.

"Когда мы думаем о рисках, связанных с профессией журналиста, то прежде всего на ум приходит образ зарубежного корреспондента. Особенно сейчас, после трагической гибели в Сирии Джеймса Фоули и Стивена Сотлоффа… Однако доклад показывает, что опасность подстерегает людей этой поистине опасной профессии и у себя дома", — пишет, комментируя документ, The New Republic.

Всего 6% из этих 593 человек погибли, работая за границей. Остальные были убиты у себя на родине.

Самыми опасными для журналистов странами за проанализированный в докладе период стали Ирак (107 убийств), Филиппины (63), Сирия (49), Сомали (45), Пакистан и Мексика (по 43), Гондурас (23), Бразилия (19), Россия (18), Индия (17), Афганистан (16) и Колумбия (12). Число убийств журналистов за эти 8 лет увеличилось в Латинской Америке, странах Карибского бассейна и арабских государствах. В Африке статистика насильственных смертей репортеров осталась на прежнем уровне, а в США и Европе снизилась.

Только 35 из 62 стран, где происходили убийства журналистов, представили международной организации информацию о состоявшихся в связи с ними судебных процессах, и только 38 преступлений можно считать полностью раскрытыми.

Большинство убитых журналистов (244, или 41%) — работники печатных изданий. На втором месте в печальной статистике сотрудники телеканалов (154, или 26%), на третьем радиожурналисты (123, или 21%).

Примерно 94% погибших журналистов — мужчины. Однако и женщины сталкиваются с большими рисками в своей работе, включая сексуальные нападения и преследования, не нашедшие отражения в докладе, сказано в документе.

56-страничный доклад будет представлен в конце ноября в Париже на 29-й сессии Международной программы развития коммуникаций (МПРК), учрежденной ООН в 1980 году в целях содействия развитию средств массовой информации.

Сегодня Иран заявил, что проведен успешный испытательный полет собственной версии американского беспилотного аппарата, который был захвачен в 2011 году. Об этом пишет The National со ссылкой на Associated Press.

Государственное телевидение Ирана цитирует слова генерала Амира Али Гаджизаде (Amir Ali Hajizadeh), руководителя аэрокосмического подразделения элитной Революционной гвардии, который сказал, что испытание было проведено раньше понедельника.

«Как мы и обещали в начале этого года, проведен испытательный полет иранской версии RQ-170 и видеоотчет об испытании будет показан в ближайшее время», сказал он. Иран показал образец собственного варианта в начале этого года.

Иран заявляет, что стране удалось провести обратный инжиниринг RQ-170 Sentinel, захваченного в декабре 2011 года после того, как он вторгся в воздушное пространство страны из соседнего Афганистана, и что страна способна запустить собственную производственную линию БЛА.

В последние годы Иран также заявлял, что захватил несколько американских беспилотников, в т.ч. БЛА ScanEagle компании Boeing – менее сложного аппарата – после того, как он вошел в воздушное пространство Ирана над Персидским заливом. Тегеран заявил, что также ведется обратный инжиниринг этого БЛА и планирует начать его производство.

Стоимость потерянных ВС США в Афганистане военной техники и амуниции составляет более 420 млн. долларов, говорится в официальном докладе генерального инспектора Пентагона.

В докладе, основанном на данных финансовых отчётов за 2013 год, отмечается, что до сих пор не известно, была ли потерянная боевая техника уничтожена или попала в руки противника. Также подчёркивается, что по факту столь существенных финансовых потерь никто не был привлечён к ответственности, пишет «The Telegraph».

Напомним, что, согласно оценкам Пентагона, вывод войск США из Афганистана может потребовать ещё порядка 7 млрд. долларов.

В провинции Газни начались работы над тремя проектами развития, которые смогут улучшить условия жизни тысяч семей.

Как заявил и.о. губернатора провинции Муса Хан Акбарзада, в начале ноября был заложен первый камень госпиталя на сто койко-мест, а также начались работы по строительству силовых установок, сообщает информационное агентство «Пажвок».

Общая стоимость строительства силовой установки составит 300 млн. афгани, или 5 млн. долларов. Благодаря данному проекту более 7 тысяч семей, проживающих в административном центре, получат доступ к электроэнергии.

Кроме того, в провинции в рамках улучшения жилищных условий населения началась раздача земельных участков под жилые дома.

С 21 марта 2014 года доходы сухопутного торгового порта Торхам, расположенного в провинции Нангархар, возросли на 20% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, сообщают официальные источники.

По данным главы таможенного департамента провинции Башир Ахмада Садата, несмотря на спад торговой активности почти на 30%, налоговые сборы возросли на 117 млн. афгани (около 2 млн. долларов). Он связал эту положительную динамику с успешными антикоррупционными действиями департамента и эффективной борьбой с контрабандой, отмечает радиостанция «Салам Ватандар».

Отметим, что суммарные налоговые отчисления от работы сухопутного порта Торхам с начала солнечного года составили 947 млн. афгани (около 16 млн. долларов).

Ее экономика считается самой неоднозначной среди других представителей БРИКС. Но потенциал роста привлекает в эту страну любящих риск инвесторов.

Индийская модель экономического развития среди специалистов не случайно считается уникальной. Дело в том, что этой стране в своей динамике удается сочетать черты развитых капиталистических, социалистических и развивающихся стран – всех трех миров (первого, второго и третьего), представленных на карте планеты. Как утверждает ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН Леонид Гринин в своей работе «Китайская и индийская модели экономического развития и перспективы мирового лидерства», подобное гармоничное созвездие различных экономических реалий дает Индии преимущества в адаптации к сложным явлениям. Ученый приводит подробный анализ этого удивительного «микрокосма» азиатского государства-гиганта. Третий мир в Индии обнаружить легко: он характеризуется перенаселенностью, бедностью, безработицей и высокой неграмотностью. Второй мир отличают активная экономическая деятельность государства по развитию инфраструктуры на основе пятилетних планов, а также высокая степень регулирования социальной жизни. Ну а к первому миру относится существующая в Индии и давно устоявшаяся демократия, сложившаяся частная собственность, крупные негосударственные корпорации, развитый рынок ценных бумаг, а также немалая прослойка людей свободных профессий и высококвалифицированных специалистов, занятых в частном бизнесе. К этому добавляются инновации и достижения фундаментальной науки. Такое уникальное сочетание всех трех миров в одной стране нигде на планете больше не встречается. Каковы перспективы развития государства, обладающего подобными характеристиками? Что ждет индийскую экономику в случае усиления политических рисков? Чем страна великих рек и древнейших архитектурных памятников привлекательна для российских инвесторов сегодня? На эти и другие вопросы ответили ведущие эксперты финансового рынка.

Гигант, но не лидер

В новое тысячелетие страна, являющаяся колыбелью индоевропейского мира, вошла уверенно и с амбициями, которые в первые 7 лет нового века полностью оправдались. В 2001 году ВВП государства изобретателей шахмат составил 4,8%, в 2002-м этот показатель снизился до 3,8%, зато далее он постоянно увеличивался и в последний докризисный 2007 год составил 9,8%. В тот же год эта азиатская страна вошла в число государств с объемом ВВП, превышающим $1трлн. При этом в 2001 финансовом году объем ВВП Индии был более чем в 2 раза ниже, составляя менее $500 млрд. Приведенный порядок цифр дает представление о том, как бурно в начале первого десятилетия 21 века развивалось это государство.

Затем страна йогов и заклинателей змей оказалась под воздействием мирового экономического кризиса, ощутив существенный спад ВВП в 2008 году (до 3,9%). Но восстановление от экономических потрясений шло достаточно быстро: уже в следующем 2009 году этот показатель составил 8,5%, в 2010 – 10,3%. В 2011 году начали проявляться первые признаки замедления, поскольку ВВП Индии снизился до 6,6%, что по мировым меркам, правда, являлось очень хорошим показателем и в тот год, и позже. Но негативная тенденция продолжилась: и вот уже в 2012 году ВВП Индии оказался равен 4,7%, а в 2013 уменьшился до 4,4%. Экономический рост страны в последние два года впервые за двадцать лет оказался ниже 5%. Кроме всего прочего, в 2008 году резко вырос (до 7,8% ВВП) дефицит бюджета, затем, правда, этот показатель стал потихоньку сокращаться и к текущему моменту составляет 4,5% ВВП. В общем, посткризисные десятилетия для Индии были «неровными». Но есть и очевидные положительные моменты. Так, госдолг неуклонно сокращается с 84% ВВП в 2005 году до 66,6% ВВП в 2013 году. По прогнозам, озвученным заместителем министра финансов Индии Арвиндом Майярамом, в текущем финансовом году, который завершится 31 марта 2015 года, экономический рост усилится до 5,8%. Его расчеты подтверждают надежды на восстановление экономической динамики страны махараджей. Оценка в 5,4–5,9% ВВП была озвучена правительством Индии в июле текущего года. Поводом для оптимизма стали данные по усилению активности в промышленном секторе, статистика продажей автомобилей и запросы от менеджеров по закупкам. Власти страны также рассчитывают, что смена политического курса, произошедшая весной 2014 года, позволит привлечь в страну дополнительные инвестиции.

Начальник отдела доверительного управления Абсолют банка Иван Фоменко констатирует, что Индия – это типичная развивающаяся экономика с присущими ей атрибутами, что лишний раз подчеркивает динамика ВВП. В третьем квартале 2014 года рост этого показателя отмечался на уровне 6%, что несколько выше уровней предыдущих кварталов, где рост составлял 4,5–5%. В текущей ситуации такой рост представляется как позитивный и заслуживающий внимания. В то же самое время инфляция остается высокой – 7,8% в годовом выражении. Однако тренд отмечается нисходящий, что позитивно и можно считать сильной стороной экономики Индии. Из других плюсов эксперт отметил высокий уровень золотовалютных резервов, которые покрывают 10 месяцев импорта. Правда, счет текущих операций отрицательный: это может потребовать привлечения внешнего долгового финансирования.

Директор аналитического департамента инвестиционной группы «Норд-Капитал» Владимир Рожанковский отмечает, что львиную долю экспорта Индии составляет продукция металлургического сектора. Совокупный рост 8 ключевых секторов промышленности Индии (в порядке убывания по значимости – производство стали, добыча угля, нефти и природного газа, производство электроэнергии, нефтепродуктов, цемента и удобрений – их совокупный удельный вес в индексе промышленного производства – 37,9%), в 2013–2014 финансовом году их средний рост составил около 3%. (Для сравнения: в аналогичный период 2012 года – 6,5%). Добыча угля увеличилась на 0,7%, производство электроэнергии – на 5,6%, стали – на 6,4%, цемента – на 3%, добыча сырой нефти сократилась на 0,2%, производство газа снизилось на 13%, добыча удобрений сократилась на 3,4%. Производство нефтепродуктов – наоборот, увеличилось на 1,6%. Фактически, как и Китай, Индия в текущей ситуации пытается сделать ставку на развитие внутреннего потребительского рынка и повышение производительности труда. Страна искателей нирваны уделяет большое внимание развитию и экологически чистой энергетики, и наукоемкой атомной (ориентируясь в этом преимущественно на технологии Росатома). Будучи одним из крупнейших в мире производителей и экспортеров стали, Индия сейчас сталкивается с теми же проблемами, что и Россия. Металлургические гиганты – Tata Steel, Steel Authority of India Ltd, JSW Steel Ltd и др. – не получают достаточного количества экспортных заказов на фоне снижения цен. Это обстоятельство является одним из главных тормозов высокого уровня экономического роста, в пределах 7–10%, который Индия показывала в 2010–2012 годах. «В отличие от Поднебесной, экономика Индии интересна преимущественно ввиду хорошего роста населения, а значит и объема потребительского рынка, – считает эксперт. – Но ее нельзя назвать «экономическим чудом», поэтому в ближайшие пять лет ее благополучие будет тесно связано с общими трендами азиатских экономик». В первую очередь, с динамикой развития ее ближайшего соседа и наиболее тесного торгового партнера – Китая.

Транснациональные возможности и внутренние препятствия

Индийской экономике свойственны типичные сильные стороны и «болячки» крупных развивающихся стран. В первую очередь, это достаточно высокая инфляция (порядка 7%) на фоне относительно невысокого госдолга к ВВП (65%) и наличия собственных золотовалютных резервов (порядка $320 млрд.), способных противодействовать спекулятивным атакам на местную валюту – индийскую рупию. Последний такой эпизод был удачно отражен Банком Индии в феврале-марте текущего года. Многие экономисты обращают внимание на то, что рост Индии в последние годы не такой впечатляющий (4–5% в год), как, например, в Китае (7–9%), и пока не позволяет сделать рывок, сократив отставание от развитых стран. Как сообщает управляющий по стратегическому анализу Промсвязьбанка Сергей Наркевич, основной причиной считается бюрократия и низкое качество институтов, особенно судов. Нагрузка на бизнес колоссальная: по данным рейтинга Всемирного банка «Doing Business 2014», для получения разрешения на строительство необходимо пройти 35 процедур и потратить полгода, а для обеспечения выполнения контракта в судебном порядке – 46 процедур и почти 4 года.

Экономика Индии чаще всего воспринимается как элемент будущей транснациональной структуры БРИКС, считает аналитик инвестиционного холдинга «Финам» Антон Сороко. Она богата природными ресурсами, в частности углем, дешевой рабочей силой, а в перспективе будут развиваться энергетика на основе газа и атомного синтеза. При этом к соседям Индии по блоку инвесторы давно относятся с прохладой. Отсутствие значимых системных преобразований как в Бразилии, так в России и КНР приводит к переоценке перспектив развития и выводу капитала обратно на развитые рынки. В то же время Индия здесь, наверно, выглядит наиболее перспективным кандидатом для вложений. Ситуация с регулированием в стране искателей нирваны сопоставима с российскими реалиями, но при этом наблюдается неплохой экономический темп – около 5% в год. ВВП на душу населения же почти в 10 раз ниже, чем в России, что создает предпосылки для взрывного роста совокупного внутреннего спроса. Кстати, Индия уже является пятой в мире страной по размеру рынка ритейла. При этом после победы премьер-министра Нарендры Моди на майских выборах инвесторы ждут структурных изменений, которые уже частично анонсированы. В целом можно сказать, что индийская экономика продолжит рост в ближайшие 5 лет. Однако его скорость сильно зависит от успешности программы реформ, предлагаемой новым правительством.

Извилистый путь рупии

Благодаря стабильному росту экономики Индии и ее постепенному вовлечению в международную торговлю, использование индийской рупии на мировом валютном рынке постоянно растет, замечает Сергей Наркевич (Промсвязьбанк). По данным опроса Банка международных расчетов за период с 1998 по 2013 год, доля рупии в оборотах валютного рынка увеличилась более чем в 10 раз с 0,1% до 1%. Вместе с тем рупия пока остается относительно менее популярной денежной единицей, чем, например, китайский юань или даже российский рубль. Пока индийская валюта находится на 20-м месте в мире, в то время как рубль находится на 12-м месте, а юань – на 9-м. Есть основания предполагать, что в будущем рупию ожидает положительная динамика. Ключевыми факторами в данном случае являются относительно низкая доля наличных расчетов в структуре сделок и высокая доля оборотов по производным инструментам, особенно форвардам. Это значит, что сделки с активами, номинированными в рупиях, интенсивно совершаются на финансовом рынке, и, следовательно, возможности для наращивания объемов достаточно велики. Однако важно учитывать, что многое будет зависеть от скорости дальнейшего вовлечения Индии в международную торговлю и перехода к более свободному режиму валютного курса.

Рупия в целом является классической валютой развивающейся страны, которая из-за высокой инфляции, закредитованности экономики и структурных неэффективностей в долгосрочной перспективе является снижающейся к американскому доллару. Как и рубль или, скажем, бразильский реал, индийская валюта достаточно волатильна. Существующий в мире интерес к рупии, пусть и носящий оттенок экзотики, обеспечивается, в первую очередь, существенными золотовалютными резервами страны. Но на статус региональной валюты ей претендовать сложно – здесь уже есть юань, который мало в чем уступает рупии, а по многим позициям ее превосходит, считает Антон Сороко («Финам»).

Сложная свобода

Индия полностью не смогла в себе искоренить пережитки статуса бывшей крупнейшей колонии Великобритании. Страна махараджей сегодня остро нуждается в структурных реформах на фоне объективно ухудшающейся ситуации на глобальных кредитных рынках. Как считает Владимир Рожанковский («Норд-Капитал»), очень много препятствий в развитии связано с особенностями и перипетиями исторического пути. Так, в момент обретения независимости 15 августа 1947 года экономика Индии была подорвана уходом британских специалистов и притоком миллионов беженцев. Страна начала искать помощи за границей и нашла ее в СССР. Несмотря на различие политического строя, во времена СССР товарооборот с Индией составлял порядка $2,5 млрд., а доля СССР в экспорте Индии доходила до 16,5%, а импорте – 5,8–6,2% (более 10% всего внешнеторгового оборота). В начале 80-х годов прошлого века на объектах, построенных при содействии СССР, производилось около 40% чугуна и стали, почти 80% металлургического оборудования, более 40% горно-шахтного и свыше 55% тяжелого энергетического оборудования, более 10% электроэнергии, значительная часть нефти и нефтепродуктов.

Политическая обстановка в Индии в целом, за исключением терактов, от которых сейчас, как известно, не застраховано ни одно государство в мире, остается спокойной. Основными политическими оппонентами и соперниками на выборах давно являются две силы – «Индийский национальный конгресс» и «Бхаратияджанатапарти» («Партия индийского народа»). Первую можно считать консервативной, и в связи с замедлением экономического роста она в последние годы не пользуется большим авторитетом у молодежи, среди которой растет уровень безработицы. Следует заметить, что в Индии один из самых высоких в мире уровней рождаемости, а средний возраст населения страны составляет 25 лет, подчеркивает Владимир Рожанковский («Норд-Капитал»).

Как уже упоминалось, в мае в «крупнейшей демократии мира», как иногда политологи называют Индию, состоялись парламентские выборы, по итогам которых новым премьер-министром страны стал Нарендра Моди, глава штата Гуджарат. В голосовании приняли участие порядка 814 млн. человек. Правящая фактически с 1947 года коалиция во главе с социал-демократической партией «Индийский национальный конгресс» потерпела поражение, уступив своему главному сопернику – религиозно-националистической «Бхаратияджанатапарти». Последняя по итогам подсчетов набрала 282 места из 543 (при простом большинстве 272), а ИНК — лишь 44. За всю свою историю Конгресс не набирал меньше 100 мест в нижней палате парламента, и это вполне можно назвать сокрушительным ударом по партии, утверждает в своем анализе заместитель директора аналитического департамента компании «Альпари» Дарья Желаннова. Новый премьер-министр Индии – фигура достаточно яркая. Ему удалось продемонстрировать значительные успехи в руководстве в течение 11 лет вверенным ему штатом Гуджарат, и эти достижения отчасти стали залогом и его личного успеха.

Значительное количество средств – до 9% ВВП, по подсчетам экономистов, – страна тратит на субсидии, в первую очередь, на энергию, продовольствие и удобрения, а вот говорить об эффективности этих трат не приходится. Еще одна проблема – хронический дефицит платежного баланса – порядка 3% ВВП. При этом значительная доля индийского импорта — нефть, порядка 75% от всего потребления импортируется. Как известно, последние несколько лет цена на черное золото устойчиво высока, что бьет как раз по таким импортерам, как Индия. Слабые данные платежного и торгового баланса страны, наряду с другими проблемами, давят на рупию, курс которой к доллару в последние годы снижается. Словом, новому премьер-министру предстоит решать широчайший круг задач, включая проблемы инфраструктуры, которые тормозят промышленное производство. Однако смена власти дает надежду на новые импульсы в развитии страны.

Стоит отметить, что фонд небезызвестного Марка Мобиуса Templeton Emerging Markets Group, который славится точностью прогнозов, с оптимизмом смотрит на индийский фондовый рынок. Опытный инвестор указывает на две основные проблемы экономики, с которыми придется справляться новой власти: бюрократия, создавшая неоправданно высокие барьеры для иностранных инвестиций, и образование, качество которого оставляет желать лучшего, а ведь Индия вторая по численности страна мира. Ее обгоняет по этому показателю только Поднебесная. Некоторые исследования утверждают, что к 2028 году Индия и Китай сравняются по численности: в каждой стране будет жить по 1,45 млрд. человек. Но в настоящее время в Индии проживает свыше 1,25 млрд. человек, что составляет одну шестую часть населения земного шара. На текущий момент рынок предъявляет высокие требования к качеству человеческого капитала, и для непрекращающейся гонки конкурентоспособности образование – далеко не последний фактор успеха. Промышленное производство в структуре ВВП Индии занимает лишь 17%, остальное – услуги. Развитие этого сектора тормозится, помимо всего прочего, низким качеством образования, справедливо полагают аналитики фонда.

Политические риски

Индия, как и Китай, после обретения независимости осмысленно придерживалась и продолжает придерживаться политического нейтралитета. Страна, ведущая свою летопись из долины великих рек Инда и Ганга, не входит ни в какие военные либо экономические альянсы «с подтекстом», поэтому в спорных ситуациях – таких, как ввод войск в Ирак или Афганистан, независимость Крыма и т.д. – обычно голосует как воздержавшаяся страна. Философия ее лидеров приблизительно такова: «Не судите, да не судимы будете». СССР очень много сделал для индустриализации индийской экономики, и индусы до сих пор в основной своей массе испытывают симпатию и дружеские чувства к России. А вот с другими соседями отношения складываются непросто, достаточно вспомнить проблемы, периодически возникающие между Индией и Пакистаном, ситуацию в Афганистане, последствия военного конфликта с Китаем, случившегося в 1962 году, противоречия со Шри-Ланкой.

К сожалению, политические риски есть практически в каждом регионе нашей планеты. Где-то они находятся в острой форме (ситуация на Украине, война в Сирии, перманентный конфликт Израиля и Палестины и т.д.), а где-то в «коматозном состоянии», но расслабляться ни политикам, ни инвесторам ни в коем случае нельзя. Это один из немногих факторов, который очень сложно оценить количественно, из-за чего появляется множество оценок текущей ситуации и прогнозов на будущее. В такой ситуации надо больше внимания уделять потенциалу роста, а не гипотетическим рискам.

Теракты в Индии случаются не так часто, как, скажем, на Ближнем Востоке, но эпизодически происходят и навевают на местное население ужас, ибо индуистская религия, как известно, полностью отрицает насилие. Так, 26 ноября 2008 года вооруженные автоматами и гранатами террористы (предположительно, исламисты-радикалы) предприняли серию атак в ряде районов индийского города Мумбаи – у гостиниц, на железнодорожном вокзале, у кинотеатра, городской больницы, в жилом квартале. По официальным данным, десять террористов, часть которых приплыла в город на лодках, после устроенной в городе кровавой бойни захватили заложников в двух фешенебельных гостиницах «Тадж-Махал» и «Оберой», а также в еврейском религиозном центре. Операция по их уничтожению продолжалась более двух суток.

Отрицая авторитеты

Интересным аспектом является факт не вполне дружественного отношения Индии с США. В 2005 году Моди отказали в получении американской визы, объяснив сей акт предполагаемым соучастием в религиозных бунтах в 2002 году, жертвами которых якобы пали более тысячи мусульман. При этом высшие судебные инстанции расследовали это дело и не обнаружили свидетельств причастности Моди к этим печальным событиям, поясняет Дарья Желаннова («Альпари»).

Не укрепляет индийско-американские отношения и память о дипломатическом скандале в декабре прошлого года, когда заместитель главы генконсульства Индии в Нью-Йорке Девияни Хобрагаде была арестована прямо на улице за то, что она якобы солгала властям США при оформлении визы относительно зарплаты своей горничной. Для Индии такое отношение к столь высокопоставленным лицам просто немыслимо.

Моди в свою очередь проигнорировал несколько важных встреч с официальными лицами из США. При этом в США проживает порядка 3 млн. индийцев, с чем также приходится считаться. Видимо, отношения между странами и дальше будут прохладными.

«Хинди русибхай-бхай»

Тем временем отношения с Россией у Индии весьма продуктивные. Еще 3 октября 2000 года между нашими странами была подписана историческая декларация о стратегическом партнерстве («Соглашение между правительством Российской Федерации и правительством Республики Индии о принципах сотрудничества между органами исполнительной власти субъектов Российской Федерации и местными правительствами штатов и союзных территорий Республики Индии»). А пришедший весной 2014 года к власти Нарендра Моди уже показал себя как прагматичный, ориентированный на конструктивное деловое сотрудничество политик. Россия и Индия давно активно сотрудничают в военно-технической и атомной сферах. К слову, исторически отношения между странами были весьма дружественные. Индия была одной из немногих стран, которая в начале 90-х продолжала исправно обслуживать перед Россией советские долги, что было для нашей страны в то непростое время значительной поддержкой. Возможно, с приходом нового премьер-министра к власти и с возросшим интересом России к азиатскому региону российско-индийские отношения получат также новый виток. Недавний успех в Китае – заключение контракта на поставку газа в течение 30 лет – дает основание рассчитывать на дальнейший успех в сближении с регионом. Индия уже дала понять, что также готова присоединиться к «азиатским проектам» «Газпрома».

Пока внешнеторговый оборот между Россией и Индией небольшой, сообщает Сергей Наркевич (Промсвязьбанк). По данным Росстата, в 2013 году экспорт в Индию составил $6,9 млрд. (1,5% от общего экспорта), импорт из Индии – $3,1 млрд. (1,1% от общего импорта). Для сравнения, показатели торговли с Китаем были в 5 и в 17 раз выше соответственно. Безусловно, перспективы для развития сотрудничества огромны, однако пока их реализация тормозится как значительным расстоянием и высоким уровнем обоюдного протекционизма, так и снижением важности России как торгового партнера и постепенной переориентацией Индии на партнерство с другими странами.

«Рост сотрудничества между Россией и Индией в перспективе ближайших лет представляется мне не только возможным, но и необходимым. По крайней мере, для нашей страны Индия – один из ключевых внешнеторговых партнеров в будущей структуре экспорта, – вступает в полемику с банкиром Антон Сороко («Финам»). – Это вопрос долгосрочной перспективы: в частности, расширения сотрудничества в области ТЭК, где период окупаемости существенно длинней, чем в среднем по экономике. Инвесторам стоит обратить внимание именно на эти сектора рынка, а также на розницу: как я уже сказал, потенциал роста совокупного спроса огромен».

По мнению Владимира Рожанковского («Норд-Капитал»), россиянам в своей стратегии инвестиций в Индию стоит придерживаться классических направлений сотрудничества времен СССР. Первое из них по праву занимает атомная промышленность и тяжелое машиностроение, второе принадлежит сотрудничеству в области военно-промышленного комплекса, а третье относится аграрному сектору. Причем в последнем случае, при надлежащем уровне фитосанитарного контроля, индийские овощи и фрукты (в том числе и экзотические), специи, прочие ингредиенты знаменитой на весь мир индийской кухни – смогут не только заменить попавшую под эмбарго западноевропейскую продукцию, но и привнести в кулинарные интересы россиян совершенно новые краски жизни.

Наиболее привлекательными для российских инвестиций, по мнению Ивана Фоменко (Абсолют банк), являются отрасли, ориентированные на внутреннее потребление: производство продуктов питания, черная металлургия, строительный сектор.

А с точки зрения Сергея Наркевича (Промсвязьбанк) перспективными для вложений инвесторов из России в Индии могут быть сервисный и финансовый сектора экономики. А с учетом последних заявлений нового главы Индии Нарендры Моди о важности повышения санитарных условий жизни вероятен рост также в сфере коммунального хозяйства, водоснабжения и водоотведения.

Оптимистичен в своих оценках и Джим О'Нил, бывший главный экономист Goldman Sachs Asset Management, указывая на то, что ралли на индийском фондовом рынке еще далеко до завершения, и что рост в этом году может составить 10–15%. Потенциал роста индийской экономики создатель аббревиатуры БРИК оценивает в 10% в год, в том числе за счет огромных человеческих ресурсов. Поток инвестиций в первую очередь оживит банковский сектор, страхование и сельское хозяйство. Соответственно, заинтересованным инвесторам можно обратить внимание и на эти отрасли.

Наталия Трушина

В чем основа нынешнего конфликта на Ближнем Востоке?

В книге «Мировой порядок» (World Order), вышедшей в свет пару недель назад, Генри Киссинджер, занимавший пост госсекретаря США при президентах Ричарде Никсоне и Джеральде Форде в середине 70-х годов 20-го века, попытался пролить свет на подходы Вашингтона ко многим сложным вопросам современного геополитического развития. В их числе ИГИЛ («Исламское государство Ирака и Леванта»), украинский кризис, Сирия, отношения с Ираном.

Знакомясь с этой книгой, отчетливо понимаешь, что в основе нынешнего конфликта на Ближнем Востоке лежит передел энергетического рынка, а вовсе не война с международным терроризмом.

Киссинджер, как известно, – это ведущий идеолог в сфере мировых дел, в какой-то мере философ, выступавший советником по национальной безопасности практически всем американским лидерам. Он прекрасно осведомлен в вопросах международных отношений и особенно Ближнего Востока. И главное — он не просто знает, но и во многом определяет стратегию внешней политики США в этом регионе. Что касается активно обсуждаемого в последние годы вопроса о «новом мировом порядке», то у Киссинджера есть очень прозрачные и ясные комментарии на сей счет.

По мнению Киссинджера, мировой порядок создает сильнейший, то есть, по его мнению, — США. Формировать новый миропорядок после первой мировой войны пыталась Европа, хотя революция в России в 1917 году и результаты Второй мировой войны вывели на лидирующие позиции также Советский Союз и социалистический лагерь с их марксистской доктриной мироустройства сначала на принципах распространения «мировой революции», затем мирного сосуществования двух систем: социализма и капитализма. Возник биполярный мир, управляемый США и СССР. «Третий мир», в том числе его исламский ареал, оказался сферой борьбы между двумя доминирующими системами. «Холодная война» закончилась распадом СССР и соцсистемы. Но Европа не смогла стать новым мировым лидером. Сегодня она выглядит как сила, застрявшая между прошлым и будущим и не способная решить, что делать дальше. Между тем новая экономическая, социальная и политическая среда создает впечатление, что единственной страной, способной создать «новый порядок», являются США.

После того, как Советский Союз перестал быть единой силой и превратился в группу отдельных национальных государств, США энергично принялись реализовывать идею «нового мирового порядка». Но то, что создавалось Вашингтоном, не оказалось справедливой и надежной системой нового мироустройства. А в 2001 году США сами стали жертвой своей чересчур агрессивной политики, породившей обратную реакцию тех, кому американцы насильно навязывали западную модель демократии и государственно-политического устройства исключительно по американским стандартам без учета особенностей национального, религиозного и исторического плана и отводя им роль своих вассалов или союзников «второго сорта». Даже России, которая смогла остаться глобальной державой с огромным ядерным потенциалом и энергетическими ресурсами, а также союзным по НАТО крупным государствам (Германии, Англии, Франции) и вне НАТО — Японии отводилась роль «младших партнеров». Сами же США присвоили себе функции мирового полицейского, который может выносить вердикт и совершать наказание даже без учета мнения подавляющего большинства мирового сообщества. ООН и ее Совет Безопасности Вашингтон превратил в механизм проштамповки своих решений для их международной легитимации. Когда это не получалось, Вашингтон действовал либо через НАТО (Сербия), либо вообще в одиночку с привлечением сателлитов (война в Ираке по свержению Саддама Хусейна). Кроме того, американские стратеги прозевали феномен бурного роста Китая, который на днях стал первой экономикой мира и под эгидой которого вполне может пройти новый век, если Западу не хватит логики и ума восстановить партнерство с Россией. И тогда, следуя логике Киссинджера, правила игры установит Пекин как более сильный игрок на мировой арене.

Но так ли все это на самом деле? Скорее всего — не совсем так.

Или совсем не так. И виноваты в этом сами США, которые с 2011 года развязали несколько «цветных» революций и войн на Ближнем Востоке в попытке сохранить свое господство в этом самом богатом запаснике углеводородов мира (65% мировых запасов нефти и св. 50 % — мировых запасов природного газа). В результате, здесь наступил неуправляемый хаос, а не торжество американской «демократической модели» развития и стабильности. Использовав в своих целях радикальные и умеренные исламистские группировки и силы, Вашингтон утратил контроль над развитием ситуации. Вот и возник незапланированный в концепциях Киссинджера, Бжезинского и Хангтингтона такой дисбаланс сил, при котором западные принципы натолкнулись на сопротивление радикального ислама, отвергающего западную модель развития и государственного устройства. Хотя упомянутые выше «киты» американской политологии и философии полагали, что модель «умеренного ислама» ослабит влияние радикального ислама. Но она не оправдала надежд. Основным источником опасности на Ближнем Востоке стал радикально-экстремистский исламизм, который привел к созданию на части территории Ирака и Сирии исламского халифата – нового типа государства и нового типа цивилизации.

Проблема заключается в том, что столкновение цивилизаций, спрогнозированное Хангтингтоном 20 лет тому назад, не стало основным разломом в процессе формирования нового мирового порядка, запущенного США. Не этнические или религиозные различия привели к нынешней глобальной конфронтации и хаосу на Ближнем Востоке, да и на Украине, или вокруг «Южного потока», а описанная еще 150 лет тому назад Карлом Марксом борьба за материальные блага, то есть конфликт экономического плана — за передел богатств и рынков. На этот раз Вашингтон затеял передел главного на сегодня источника экономического развития – рынка углеводородов, то есть нефти и газа. «Кто контролирует нефтегазовые потоки, тот контролирует глобальную экономику, а значит и правит миром». Сланцевая «революция» в США не дала нужного эффекта, и американцы решили урвать свой кусок за счет России. Украина стала лишь формальным поводом и оправданием экономической и санкционной агрессии США против РФ, а основным полем битвы стал, естественно Ближний Восток. Отсюда – неожиданно стремительное появление из неоткуда ИГИЛ в Ираке, отсюда – конфронтация между Саудовской Аравией и Ираном по наущению тех же американцев, отсюда – попытка Вашингтона через переговоры по ядерной программе и санкции подмять под себя Тегеран, поскольку Иран считается вторым после России источником нефти и газа. Причем эту войну за новый порядок США развязали не в 2011 году через «цветные» революции и войны, а намного раньше – в 2003 году, захватив Ирак, обладающий запасами нефти и газа, близкими к иранским и превосходящими саудовскими. Вовсе не благородное желание уничтожить программы ОМУ Саддама, а обычная погоня за иракской нефтью послужила причиной оккупации Ирака. И ведь символично, что во главе агрессии встали Дж.Буш-младший, Д.Чейни и Д.Рамсфельд – главные лоббисты нефтяного сектора США, наиболее влиятельного экономического и политического клана в Соединенных Штатах наряду с производителями вооружений.

И бомбардировки Ливии – это не попытка насадить там демократию, а все та же борьба за углеводороды.

И Сирия – это не попытка избавить страну от «диктатора» Асада и правления алавитского клана меньшинства, а стремление свергнуть режим, который стал на пути прокладки магистального газопровода из Катара через Саудовскую Аравию и Иорданию до средиземноморского побережья САР, а оттуда – до Южной Европы, чтобы «убить» проект «Южного потока» и получить контроль над поставками газа в Европу.

А потом последовал конфликт на Украине, через которую проходит транзит российского газа в ЕС. Ведь не за украинский ультра-национализм и бандеровщину США развернули тотальную западную конфронтацию с Москвой.

А сейчас американцы прессуют Иран, и готовы довести эту страну до очередной «цветной» революции, лишь бы навязать свой контроль над нефтью и газом этой страны.

А как насчет поддержки одиозных консервативных и полусалафитских монархических режимов Аравии? Ведь эти страны никак не соответствуют американским стандартам демократии. Наоборот – они являются ярчайшим примером тоталитаризма и диктатуры, противоречащие американским идеалам демократии, свобод и прав человека. Зато Саудовская Аравия, ОАЭ, Кувейт и Катар – богатейшие запасники нефти и газа. И начихать Вашингтону на все остальное.

Ведь не лезут же американцы в другие страны, где нет нефти или газа, золота и алмазов, зато в большом количестве бедное население и примитивная экономика. Такие страны, где нечем поживиться, США просто не нужны. Пусть там насилуют, убивают, зверствуют диктаторы: в этих государствах Вашингтону не нужна «демократии». Только вот зря США вынудили Саудовскую Аравию понизить цены на нефть: от этого в первую очередь выиграет Китай, который станет еще более сильным конкурентом Америке.

В свей книге Киссинджер признает, что «новый порядок» не может быть создан усилиями одной страны. Глобальная система должна получить широкую международную поддержку. США в этом вопросе могут быть только лидером, — считает Киссинджер. Но почему Америка? Почему, например, не Китай, который экономически уже сильнее США и население которого в 5 раз превосходит число американцев? И где роль ООН и ее Совета Безопасности? К тому же, Вашингтон сильно запятнал себя перед мировым сообществом пролитием крови на Ближнем Востоке. Из-за американского вмешательства и в результате американских ракетно-бомбовых ударов уже погибли сотни тысяч людей в Ираке, Сирии, десятки тысяч – в Ливии и Афганистане. И они продолжают погибать сегодня. Политика США на Ближнем Востоке приводит к тому, что убивают французов в Алжире и канадцев в Канаде. Только поэтому Вашингтон никак не может быть лидером в создании нового мирового порядка.

Делая выводы, нельзя не отметить, что и будущие глобальные конфликты будут происходить из-за дележа богатств. Вполне вероятно, что следующая война развернется за мировые водные ресурсы, которыми наиболее богаты все та же Россия и Бразилия.

Петр Львов, доктор политических наук

Компания Airbus Helicopters передала ВВС Индонезии первый из шести заказанных вертолетов EC725 в варианте для выполнения боевых задач поиска и спасения, сообщает Aviationnews 6 ноября.

В церемонии передачи, которая прошла на объекте компании в Мариньяне, приняли участие индонезийские представители Минобороны, ВВС, а также компании PT Dirgantara Indonesia (PTDI). 11-тонный двухдвигательный вертолет будет поставлен ВВС к середине 2015 года, после завершающих работ по установке оборудования для выполнения основной задачи на объекте компании PTDI в Бандунге.

«Мы рады получить от Airbus Helicopters первый EC725, которых мы должны оборудовать в поисково-спасательную конфигурацию перед поставкой ВВС Индонезии», сказал президент PTDI Буди Сантосо (Budi Santoso). «Мы будем продолжать работать в тесном сотрудничестве с Airbus Helicopters, чтобы обеспечить своевременную поставку оставшихся единиц и, как мы ожидаем, предполагаем дополнительный заказ ВВС еще на 10 EC725 для укомплектования эскадрилья из 16 вертолетов».

ВВС Индонезии уже долгое время являются оператором вертолетов AS332 Super Puma и SA330 Puma, компоненты которых выпускаются компанией PTDI более 30 лет. Партнерство PTDI и Airbus Helicopters продолжает расти, в результате которого с 2008 года PTDI стала ключевым поставщиком хвостовых балок и фюзеляжей EC225 и EC725.

EC725 был введен в эксплуатацию в 2005 году и уже выбран вооруженными силами Франции, Бразилии, Мексики Малайзии, Индонезии и Таиланда. Его надежность и возможности были подтверждены в кризисных регионах, которые включают Ливан, Афганистан и Мали, а также в участии Франции в операции НАТО в Ливии.

За десять месяцев нынешнего года в суды Иркутской области направлено более 800 уголовных дел, связанных с преступлениями в лесной отрасли.

А всего, по данным межрайонного отдела по борьбе с преступлениями в лесной отрасли управления экономической безопасности и противодействия коррупции ГУ МВД по Иркутской области, таких преступлений на территории нашего региона зафиксировано уже более двух тысяч.

Для федеральных и уж тем более для иркутских региональных информационных агентств, так же как и для ведомственных пресс-служб ГУ МВД по Иркутской области, прокуратур, следственных управлений, правительства Иркутской области и прочих государственных структур, связанных с лесом, сообщения об очередных задержаниях чёрных лесорубов на криминальных делянах, на местах совершения преступления - вроде уже как и не новость. Давно привычна она средствам массовой информации и их читателям-зрителям-слушателям, потому что несколько раз в месяц - одно и то же. И это даже при том, что ведомственные пресс-службы выборочно сообщают лишь об особых, "избранных" лесных преступлениях. Об особо крупных, к примеру. Или особо глупых. Или с какой-то иной изюминкой, выделяющей конкретный случай из бесконечной чёрно-серой цепочки лесных преступлений. Сообщать обществу о каждом - у СМИ ни газетной площади, ни эфирного времени не хватит: в Иркутской области их по многу штук ежедневно фиксируется.

Но вот в последние год-полтора зачастили сообщения Иркутской таможни, силовых ведомств, а вместе с тем и информационных агентств о выявленных случаях контрабанды незаконно заготовленной древесины с территории Иркутской области. Утверждать не стану, но осмелюсь предположить, что таких сообщений стало больше не столько в связи с фактическим ростом количества этого вида преступлений, сколько потому, что силовики разных структур стали более активно их выявлять.

В августе прошлого года, к примеру, медийное пространство страны облетела новость об изобличении в Приангарье и задержании "представителями центрального аппарата МВД России во взаимодействии с сотрудниками ГУ МВД по Иркутской области" за контрабанду леса в Китай "международной ОПГ, являющейся крупнейшим нелегальным экспортёром лесоматериалов в Восточной Сибири".

- Предполагаемый ущерб от действий злоумышленников составил свыше двух миллиардов рублей, - сообщила тогда пресс-служба ГУ МВД по Иркутской области. - В махинациях задействованы учредители как минимум 14 обществ с ограниченной ответственностью, зарегистрированных на территории Иркутской области, которые использовали подложные документы для перемещения древесины через таможню.

Главной особенностью этого дела, на мой взгляд, является не его шокирующие масштабы, а тот факт, что организаторами преступления выступают учредители совершенно легального, совершенно официального частного лесного бизнеса России.

Обыски офисов и задержания подозреваемых проводились, напомню, не только на территории Тайшетского, Чунского и Осинского районов Иркутской области, но ещё и в Ленинградской и Новосибирской областях.

Подобные сообщения (не по преступному размаху, а по содержанию) с той поры появляются нередко. Вот и в середине нынешнего сентября в новостных лентах появилась информация сразу о двух уголовных делах, возбуждённых Иркутской таможней "в отношении двух директоров обществ с ограниченной ответственностью по факту контрабанды лесоматериалов в крупном размере". В первом случае, как указано в пресс-релизе Иркутской таможни, "с конца июля по начало октября 2013 года в Афганистан были экспортированы грубо обработанные (распиленные вдоль, нестроганные, необтёсанные, нешлифованные, нелущённые) лесоматериалы хвойных пород общим объёмом 314,5 кубометров, общей фактурной стоимостью более 1 миллиона 394 тысяч рублей". Во втором случае "аналогичные грубо обработанные лесоматериалы были экспортированы в период с середины сентября по начало ноября прошлого года в Китай общим объёмом 1535,7 кубометров, общей фактурной стоимостью порядка 5 миллионов 228 тысяч рублей".

Не столько удивила, сколько позабавила стилем изложения информация, размещённая днём раньше (16 сентября) на сайте Восточно-Сибирского следственного управления на транспорте Следственного комитета РФ. В ней сообщается, что коммерческий директор лесоторгового предприятия изготовил подложные договоры купли-продажи древесины, по которым незаконно получил лицензии Минпромторга РФ, дающие право на 15-процентную ставку вывозной таможенной пошлины вместо положенной 80-процентной. А затем - внимание! - "передал их специалисту по таможенному оформлению, не сообщив о подложности вышеуказанных документов".

Во наглец! Не предупредил таможенного инспектора, что он контрабандист!

"Иркутской таможней вновь выявлены факты контрабанды и уклонения от уплаты таможенных платежей при экспорте лесоматериалов"... "Иркутские таможенники продолжают выявлять преступления, связанные с экспортом незаконно заготовленной древесины"... "Очередное уголовное дело возбуждено Иркутской таможней по факту контрабанды необработанных лесоматериалов" - это фрагменты из осенних пресс-релизов Иркутской таможни. Контрабанда древесины, как и криминальные вырубки, перестала восприниматься журналистами как экзотика и теперь уже не каждый пресс-релиз Иркутской таможни по этой теме продолжает активную жизнь в сообщениях информационных агентств.

- За истёкшее время 2014 года иркутскими таможенниками по фактам выявленных преступлений на канале экспорта леса и лесоматериалов возбуждено 12 уголовных дел, а также 358 дел об административных правонарушениях (АП), - сообщает в одном из сентябрьских пресс-релизов Татьяна Красавина, главный государственный инспектор Иркутской таможни по связям с общественностью. - Сумма штрафных санкций по рассмотренным делам об АП указанной категории составила 66,5 миллионов рублей.

Меня рост числа выявленных (подчёркиваю, не совершённых, а только выявленных) случаев контрабанды древесины не напрягает. Скорее даже наоборот - порождает осторожный оптимизм, усиливает надежду на реальное сокращение не только количества случаев и объёмов контрабанды, но и всех остальных видов лесных преступлений, начиная с самых заметных для местного населения незаконных рубок. Разнородные лесные преступления тесно переплетены и связаны друг с другом в единую цепочку. Они организованы и представляют собой криминальный лесной бизнес, который во многих точках соприкасается и зачастую даже сливается с легальным лесным бизнесом страны. Иначе ему не выжить, потому что безработные деревенские мужики, которых ежегодно тысячами "ловят" с чужими бензопилами и тракторами на криминальных лесных делянах и тут же снова отпускают в лес с условными сроками, сами не в состоянии продать лес ни в Китай, ни в Афганистан, ни в Европу. Легализацией криминальной древесины и её экспортом занимаются вовсе не маргинальные личности, какими представляются в общественном сознании "чёрные лесорубы", а вполне даже лощёные, вхожие в высокие кабинеты власти организаторы легального частного лесного бизнеса, включая участников внешнеэкономической деятельности.

Не сомневаюсь, что в то время, когда контрабандных уголовных дел, связанных с лесоматериалами, ещё почти не возбуждалось, сама контрабанда цвела пышным цветом. Просто государство изо всех сил зажмуривало (да и сейчас прищуривает) глаза, чтобы ненароком этот страшный "цвет" не увидеть. Но сегодня что-то (что именно, ещё не совсем понял) будто бы начинает меняться. Возможно, кто-то в верхних эшелонах власти, как Илья Муромец после многолетнего лежания на тёплой печи, вдруг почувствовал собственную силу, чуть-чуть приоткрыл глаза и... ещё не рассмотрел как следует, но кое-что заметил. Стал таможенников со всякого рода силовиками в бока толкать: взгляните, кто на самом деле в миру хозяйничает. Ну, для начала, чтобы не сильно испугаться, хотя бы сквозь узенькую щёлочку меж прищуренных век.

Борьба с криминальным лесным бизнесом до сих пор была организована примерно так же, как заботливый дачник борется с "усами" на земляничных грядках. Вот этот ус, тонкий и хилый - его в костёр со всякой ненужной ботвой, или в компостную кучу на удобрение. А вот этот - "жирный", сумевший набрать силу, лучше прирастить да удобрить, чтобы потом, когда сформируется мощная розетка, продать подающий большие надежды куст земляники соседу или расширить собственные посадки.

Про всю Россию говорить не буду, но в Иркутской области дело упразднённой новым Лесным кодексом государственной лесной охраны (не путайте её с сохранённым государственным контролем и надзором, это не одно и то же) подхватила и частично заместила вначале милиция, а теперь полиция. Официального термина "лесная полиция", так, чтобы в документах чёрным по белому - не существует. Но в народе, включая бабуль на завалинках даже тех хат, которые с краю, термин живёт, потому что видит народ, как опера, молодые офицеры МВД, в рейдах лесные снега выше пояса "копытят", а чёрные лесорубы от них как рыжие тараканы: в разные стороны да по щелям. Безработные деревенские мужики, криминальным лесным бизнесом на самую чёрную работу нанятые и про ОПГ ничего не ведающие, те как раз по щелям. Полиция их оттуда на территории одной только Иркутской области ежемесячно сотнями выковыривает.

Но по щелям не все прячутся. Некоторые, что сил и опыта поднакопить успели, что посильнее да пожирнее, особенно организаторы криминального лесного бизнеса, те чаще под надёжную "крышу" прячутся, откуда их не то что начинающим операм и следователям, даже "важнякам" до сих пор достать практически не удавалось. Вот, видят борцы с криминалом, как те под "крышей" чай и кофе с коньяком пьют и на калькуляторах прибавляют, прибавляют, прибавляют криминальную лесную прибыль, а потом делят её между членами ОПГ и разноуровневыми крышами. Видят, знают, а достать - не получается. То ли крепкие крыши не позволяют, толи что-то более глобальное, которое политической волей и экономической политикой называть принято. Но нынче осенью вдруг получилось прервать блаженное чаепитие.

Первый обвинительный приговор по лесной ОПГ, изобличённой в прошлом году, наконец-то состоялся.

"Во исполнение своего преступного умысла, направленного на совершение в течение длительного периода времени незаконных рубок лесных насаждений, - читаю я копию обвинительного заключения, - а именно деревьев различных пород в особо крупном размере, гр-н С. (меня попросили не называть реальных имён преступников), обладая организаторскими способностями и лидерскими качествами умышленно, из корыстных побуждений, с целью создания организованной группы, специализирующейся на преступлениях в сфере лесопользования, в результате незаконных рубок деревьев путём полного отделения их от корня и прекращения их роста, в особо крупном размере, желая извлечь в результате этого незаконный материальный доход, предложил жителям п.г.т. Чунский Чунского района Иркутской области Б. и Ш. совершить с ним и под его руководством незаконные рубки лесных насаждений, сообщив им о своих преступных намерениях, а также о том, что рубки будут производиться без соответствующих разрешительных документов..."

Юридический язык - он хоть и русский, но без должных навыков воспринимается трудно. Пока до конца предложения доберёшься, забудешь, о чём в его начале говорилось. Людям, не отягощённым специальными юридическими знаниями, понятно, к примеру, что такое рубка деревьев. А судье необходимо растолковать, что рубка деревьев производится "путём отделения их от корня и прекращения их роста". Если этого не растолкуют суду следователи, то растолкуют адвокаты. Причём на свой лад, да так, что обвиняемому вместо наказания придётся ещё и премию выписывать.

"...Таким образом, С. организовал устойчивую преступную группу лиц, заранее объединившихся для совершения нескольких преступлений. Используя свои волевые качества и организаторские способности, профессиональный опыт и навыки в сфере лесозаготовительной деятельности, наличие в собственности большегрузной техники, производственной базы, связи по реализации лесоматериалов, С. распределил обязанности каждого из них следующим образом: возложил на Б. и Ш. обязанности бригадиров, согласно которым они должны были контролировать работу вверенных им бригад, в состав которых входили вальщики, стропальщики, чекеровщики и водители..."

Профессиональные знания и опыт, техника вплоть до фронтальных погрузчиков и даже собственная производственная база по пре-вращению круглого леса в пиломатериалы у гражданина С. оказались не случайно. До ареста он числился добропорядочным представителем легального и официального частного лесного бизнеса. А нанятые в качестве расходного материала вальщики-чекеровщики (всего 14 человек), по официальному мнению следствия и суда, даже не знали, что работают вовсе не на благо России-матушки, а на корыстные интересы ОПГ.

Чунская районная прокуратура, подсчитав ущерб, заявила гражданский иск на 13 829 003 рубля, который, как следует из обвинительного заключения, был погашен С. "на сумму 12 200 000 рублей и на сумму 1 300 000 рублей". Это ещё не 100%, но непривычно много.

Сквозь словесные дебри юридического языка добрался, наконец-то, до обвинительного приговора. Сколько всего преступлений успели совершить члены ОПГ - не знаю. А вот доказанных в отношении гражданина С., лидера, оказалось пять. Все по части 3 статьи 260 УК РФ.

"...По совокупности преступлений назначить окончательное наказание С. путём частичного сложения наказаний в виде 5 лет лишения свободы без лишения права занимать определённые должности и заниматься определённой деятельностью".

Значит, он после отсидки сможет снова лес рубить? И это при том, что после внесения законом №277-ФЗ от 21 июля нынешнего, 2014 года очередных поправок в часть третью статьи 260 УК РФ, даже не организатор преступления и не создатель ОПГ, а рядовой исполнитель по единственному эпизоду может быть наказан "...либо лишением свободы на срок до семи лет со штрафом в размере от трёхсот тысяч до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период от двух до трёх лет или без такового и с лишением права занимать определённые должности или заниматься определённой деятельностью на срок до трёх лет или без такового".

Приговор в отношении остальных членов ОПГ читаю уже без особого энтузиазма.

Гражданина Б. признать виновным... Два эпизода. 4 года лишения свободы. Гражданина Ш. признать виновным... Три эпизода. 4 года 5 месяцев. А по поводу возможности лишения права занимать определённые должности или заниматься определённой деятельностью, всем троим - "или без такового".

Оптимизм по поводу начала реальной борьбы с криминальным лесным бизнесом у меня заметно поубавился. Тем более что в документах не нашёл я ни одного слова ни про "крыши", ни про скупщиков леса, украденного у местного населения и у государства. А следующий абзац строгого документа и вовсе поверг в уныние.

- На основании ст. 73 УК РФ назначенное С., Б. и Ш. наказание в виде лишения свободы считать условным. Меру пресечения в виде заключения под стражу отменить, освободить из-под стражи в зале суда...

Георгий Кузнецов, "Губерния"

В четверг с не объявленным заранее визитом в Кабул прибыл главнокомандующий пакистанской армией генерал Рахил Шариф. В программу поездки вошла встреча генерала с министром обороны ИРА Бисмиллой Мохаммади.

Стороны обсудили вопросы взаимного интереса, в том числе задачу объединения усилий в борьбе с террористической угрозой, а также проблему обеспечения безопасности в районе линии Дюрана, передаёт информационное агентство «Пажвок».

Участники переговоров признали терроризм общей проблемой для своих стран и отметили необходимость регулярных встреч руководителей органов безопасности в целях разработки совместной стратегии борьбы с врагом.

От лица своей страны Рахил Шариф выразил готовность оказывать Афганистану поддержку в различных сферах – как в плане безопасности, так и в политической и экономической деятельности.

Кроме того, генерал заявил министру о готовности Пакистана к решению конкретных вопросов, в частности, пообещал выделить места в специализированных заведениях для подготовки новых служащих Афганской национальной армии.

Директор Организации развития торговли Ирана Валиолла Афхамирад в ходе своего пребывания в особой экономической зоне (ОЭЗ) «Серахс» заявил, что для наиболее рационального использования потенциала ОЭЗ необходимо и дальше развивать ее инфраструктуру, что позволит, в частности, привлекать в зону зарубежных инвесторов.

Как отметил Валиолла Афхамирад, для того, чтобы жители шахрестана Серахс, расположенного на северо-востоке провинции Хорасан-Резави, могли пользоваться всеми преимуществами свободных экономических зон, ОЭЗ «Серахс» следовало бы преобразовать в свободную торгово-промышленную экономическую зону (СЭЗ).

Директор Организации развития торговли, прибывший в ОЭЗ «Серахс» для скорейшего решения проблем, с которыми здесь сталкиваются экспортеры, указал на то, что через провинцию Хорасан-Резави, расположенную по соседству с Туркменистаном и Афганистаном, проходят основные маршруты, по которым в страны Центральной Азии и страны СНГ доставляются экспортные и транзитные грузы, однако экспортные организации провинции сталкиваются с такой серьезной проблемой, как нехватка железнодорожных вагонов.

Заявив о необходимости устранения всех проблем, с которыми в ОЭЗ «Серахс» сталкиваются экспортеры, Валиолла Афхамирад подчеркнул, что увеличение объема грузоперевозок через ОЭЗ и расширение приграничной торговли с соседними странами будет способствовать дальнейшему экономическому развитию провинции Хорасан-Резави.

Следует напомнить, что ОЭЗ «Серахс», расположенная на северо-востоке Ирана и занимающая площадь в 5 тыс. 290 га, служит связующим звеном между иранскими портами на берегах Оманского и Персидского заливов и странами Центральной Азии, Кавказа и Россией.

Нужна ли Россия Хасану Роухани в качестве партнера?

Вопрос, вынесенный в заголовок статьи, – отчасти провокационен. Что, впрочем, вполне объяснимо: концентрация внимания администрации президента Ирана на отношениях с Западом, проволочки с подписанием крупных ирано-российских контрактов, странные двусмысленные заявления, регулярно исходящие от министерства нефти Исламской республики, – все это создает впечатление того, что для Хасана Роухани и его команды вопросы партнерства с Москвой отодвинулись на второй план.

Год с четвертью, прошедшие с того дня, когда новый иранский президент вступил в должность, стали тяжелым испытанием как для него, так и для его команды «технократов и прагматиков». Ожесточенные политические дискуссии внутри страны, череда новых угроз и вызовов по всему периметру границ Ирана, от Ирака до Пакистана, внутренние и международные кризисы, следовавшие один за другим – все это привело к тому, что, по большому счету, ни один из пунктов его предвыборной программы так и не был реализован. Слова и обещания США и его западных союзников так и остались только словами и только обещаниями. Традиционные же противники Ирана в регионе – Израиль и Саудовская Аравия, не только не откликнулись на предложения о диалоге, но наоборот, сделали все возможное для того, чтобы региональная «холодная война» приблизилась к той красной черте, за которой начинается «горячая» фаза войны.

Огромный кредит народного доверия, выданный Хасану Роухани и его команде, за истекший период во многом израсходован, а экономику страны продолжает лихорадить. Причем, если еще полгода назад администрация нынешнего президента могла ссылаться на ошибки экономической и социальной политики своего предшественника Махмуда Ахмадинежада, то теперь эти оправдания уже не воспринимаются всерьез. Администрация иранского президента, а вместе с ней политики и средства массовой информации страны, которые оказали и оказывают Роухани всю возможную поддержку, совершили весьма распространенную ошибку: создали в обществе уверенность в том, что основная проблема Ирана заключается в веденных против него санкциях и что эту проблему можно будет достаточно быстро решить путем переговоров с Западом. А для успешности этих переговоров можно и нужно убрать как можно больше «раздражителей», в числе которых, безусловно, были и стремление к партнерству с Россией, и активная политика Тегерана на Ближнем и Среднем Востоке. Сказать, что с момента своего избрания Хасан Роухани балансировал на своеобразном «канате», − это не сказать ничего, поскольку в действительности это было даже не балансирование, а каждодневное пребывание между молотом и наковальней, где «наковальней» была внутренняя ситуация в Иране, а «молотом» − поведение США и его союзников в отношении Тегерана.

Между «консерваторами» и «реформаторами»

Назвав главной ошибкой Роухани и его администрации завышенные ожидания скорого результата от диалога с Западом, нужно сказать и об основном негативном последствии этой ошибки. Санкции против Исламской республики были введены не при Ахмадинежаде, им, этим санкциям, столько же лет, сколько революции 1979 года, свергнувшей шаха. За это время экономика Ирана, пусть и с трудом, но научилась преодолевать внешние ограничения, демонстрируя устойчивые показатели роста и делая упор на внутренние резервы в сочетании с созданной системой «обходных маневров».

Даже на пике противостояния с Западом и его региональными союзниками в период «Ормузского кризиса» 2011 года, когда казалось, что до удара по Ирану оставались считанные часы, страна и имела доступ к новейшим технологиям, и совершила серьезный рывок в высокотехнологичных отраслях. Именно это создавало предпосылки для успешной реализации концепции «экономики сопротивления», провозглашенной Духовным лидером Ирана, где акцент делался именно на внутренние резервы роста, создание новых предприятий и сокращение зависимости от экспорта энергоресурсов.

Но завышенные ожидания части иранского бизнеса на скорое снятие санкций и неизбежно последующий за этим экономический бум – приток иностранных инвестиций и приход на иранский рынок западных компаний – привели к тому, что реализация концепции «экономики сопротивления» затормозилась. Нет, речь не шла о том, чтобы официально от нее отказаться, просто часть иранской бизнес-элиты, что называется, «замерла в ожидании». Впрочем, «замерли» они только в деловой активности, в политической же сфере они наоборот крайне оживились, беспрестанно оказывая давление на администрацию Роухани, подталкивая ее на скорейшее завершение переговоров по иранскому ядерному досье, пусть даже и на условиях значительных уступок требованиям Запада.

Тут и возник главный конфликт, который принято считать политическим противостоянием «консерваторов» и «реформаторов». В действительности же основными действующими лицами этого конфликта были, с одной стороны, элиты, ориентированные на развитие производства и развитие отечественной индустрии, которые вполне научились работать в условиях санкций. А с другой – элиты, ориентированные на финансовые операции и экспорт энергоресурсов. К этому противостоянию добавилась серьезная социальная проблема – активность молодежи, причем, в ее основе лежат две совершенно разные причины. Большая часть молодых людей не может трудоустроиться, а следовательно не видит реальных перспектив для себя. Меньшая же часть, из обеспеченных семей, откровенно симпатизирует западному обществу потребления. Своеобразное «межвременье», неопределенность в отношении дальнейшего пути развития – либо под санкциями, либо без них – серьезно беспокоит администрацию Роухани, заставляя ее искать выход на внешнеполитических «фронтах». И вот здесь команда «реформаторов и прагматиков» получила от Запада весьма болезненный для себя урок.

Избавление от иллюзий

По большому счету, год с четвертью президентского срока Роухани стали для него и его команды «временем избавления от иллюзий», и избавление это произошло только и исключительно благодаря Западу. Администрация Роухани с определенного момента явно переоценила заинтересованность Вашингтона и его европейских партнеров в нормализации отношений с Тегераном. Что мы наблюдали все это время? Иран шел на уступки – на переговорах с ним выдвигались все новые требования, дополнительные условия и попытки включить в повестку обсуждения совершенно не относящиеся к ядерной программе вопросы. Иран призывал к диалогу по Сирии и Ираку – его демонстративно исключали из любых переговорных процессов. Иран поднимал вопросы по Афганистану – в ответ его инициативы сейчас, когда США вроде бы «сворачивают» свое присутствие, блокируются практически полностью.

Перечень этих недружественных шагов, сделанных Западом за последний год, можно было бы продолжить и детализировать, но даже одного случая в сентябре нынешнего года – скандала с Кэмероном, который на встрече с Роухани в Нью-Йорке говорил о необходимости нормализации отношений, а буквально через несколько часов с трибуны Генеральной Ассамблеи ООН обвинил Иран в поддержке терроризма – вполне достаточно для того, чтобы понять: и Вашингтон, и Лондон вели с Тегераном двойную игру. Нет, разумеется, Запад заинтересован в Иране. Но не в Исламской республике, а в очередном своем ближневосточном сателлите.

С политикой же ближневосточных союзников Вашингтона, Израиля и саудитов, дело обстоит еще более печально. Стремление Ирана к диалогу было расценено в Тель-Авиве и Эр-Рияде как откровенная слабость, а потому принявший за последний год реальные очертания израильско-саудовский альянс прилагает все усилия для того, чтобы, сочетая методы ставшей уже традиционной региональной «холодной войны» с элементами войны «горячей», используя в качестве инструмента разжигание суннито-шиитского противостояния, выдавить Иран из региона и разгромить его союзников в Ливане, Сирии и Ираке.

Не следует забывать и о том, что все время, пока Хасан Роухани и его команда пытались и пытаются договориться с Западом, израильское и саудовское лобби в США делают все возможное для срыва переговоров. И идея о том, что подписание соглашения по ядерной программе не будет означать отмены односторонних санкций в отношении Тегерана, идея, в случае реализации которой всякие договоренности, по большому счету, теряют смысл, принадлежит именно представителям этого лобби, усиленно обрабатывающих сейчас Конгресс и все сколько-нибудь значимых политиков в США.

Россия как объективная необходимость для Роухани

24 ноября нынешнего года – это своеобразный момент истины для иранского президента. Москва сделала все возможное для того, чтобы подписание соглашения состоялось, поскольку после принятия положения о том, что в случае подписания соглашения весь иранский обогащенный уран поступит на переработку в Россию, последние серьезные проблемы, стоявшие между Тегераном и «шестеркой» международных посредников, сняты.

Во всяком случае, для снятия санкций, которые были наложены на Иран Советом Безопасности ООН, этим шагом России созданы все возможные предпосылки. Что же касается односторонних санкций, введенных в разное время Западом, то это уже другая история, которая пока не столь интересна. Важнее другое – за время своего пребывания в должности Хасан Роухани получил убедительные и веские доказательства того, что как бы ни были привлекательны обещания Запада, партнерство с Россией было и остается для Тегерана стратегическим приоритетом. Речь даже не о том, что шаг Москвы в отношении иранского урана создает реальные предпосылки для дипломатического прорыва. И не о том, что именно своевременное применение российских штурмовиков остановило самые яростные атаки ИГИЛ в Ираке. Речь не о том, что во многом благодаря принципиальной позиции Москвы держится Сирия. Это все, безусловно, важно, более того, все это получило самую высокую оценку высшего руководства Ирана, в котором администрация Роухани – лишь один из «департаментов» в принятии решений по стратегическим вопросам. Главное здесь заключается в том, что реальные проекты экономического развития Исламской республики, масштабные программы в энергетике, на транспорте, в высокотехнологичных отраслях и в военно-техническом сотрудничестве, могут быть реализованы только и исключительно в сотрудничестве с Россией.

По большому счету, все заявления министерства нефти, которые так любят обсуждать у нас и на Западе как признак некоей антироссийской тенденции иранского руководства, – это признак тупика, в который сами себя загнали «реформаторы» своим стремлением любой ценой договориться с Западом. Сейчас, когда цены на нефть упали, а на рынке газа во всю идет перераспределение традиционных долей, «вброс» иранских энергоносителей серьезной роли в деле оздоровления экономики Исламской республики не сыграет, а полученных от этого средств не хватит даже на самые неотложные задачи, в том числе для снятия социальных противоречий.

*******

В стратегическом плане курс на укрепление отношений с Россией, пусть и с некоторой паузой, вновь станет в ближайшее время объективной необходимостью для администрации Хасана Роухани, пусть даже и не всем ее сотрудникам он нравится. Поскольку что бы там ни обещал Запад, все его действия в отношении Ирана были и будут направлены на «переформатирование» Исламской республики, на трансформацию ее в нечто, что ни интересам нынешних иранских элит, ни интересам иранского народа не отвечает.

Игорь Николаев,

Специально для Iran.ru

Соглашение о новом альянсе по глобальному развитию под названием «Экономические и социальные связи: Многосекторный финансовый механизм для развития Таджикистана», который реализуется фондом Ага Хана, подписали 30 октября т.г. Посол США в Таджикистане С. Эллиотт и постоянный представитель организации Ага Хана по развитию в Таджикистане А.Песнани в Душанбе. Альянс будет способствовать улучшению качества жизни людей, живущих вдоль границы Таджикистана с Афганистаном. Каждая из сторон в течение пяти лет будет выделять более 6 млн. долл. США, общая сумма составит 12,1 млн. долл. США. В своем выступлении на церемонии подписания Посол США отметила, что этот альянс напрямую поддерживает инициативу правительства США «Новый шелковый путь», которая будет развивать связи между центральной и южной Азией посредством региональных рынков, торговых и транспортных маршрутов. Отметим, что с 1992 года народ Америки предоставил помощь в размере 1 млрд. долл. США на программы содействия развитию демократических институтов, здравоохранения, образования и экономического роста Таджикистана.

30.10.2014 г. «Азия-Плюс».

На встрече Президента Таджикистана Э.Рахмона с председателем Исламского банка развития, прошедшей 27 октября т.г., были обсуждены вопросы нынешнего состояния и перспектив дальнейшего развития сотрудничества Таджикистана с данным влиятельным финансовым институтом. Исламский банк развития за долгие годы двустороннего сотрудничества выделил Таджикистану льготный кредит и оказал техническую помощь на сумму более 210 млн. долл. США., которые были направлены на реализацию важных инвестиционных проектов в различных социально-экономических сферах. Множество других проектов за счет ИБР на сумму 145 млн. долл. США реализуется сейчас в сферах энергетики, транспорта, водоснабжения, здравоохранения и образования. Руководитель ИБР еще раз подчеркнул готовность Банка участвовать в финансировании таких региональных проектов, как линия электропередачи CASA-1000, железная дорога Таджикистан-Афганистан-Туркменистан и т.д.

Душанбе. 28 октября. «Азия-Плюс»

По заявлению Министерства экономического развития и торговли Республики Таджикистан (МЭРТ), в сентябре текущего года подведомственными ОАХК «Барки точик» ГЭС произведено свыше 1,3 млрд. кВтч электроэнергии, что на 8,3% меньше показателя августа этого года, что объясняется снижением электропотребления Таджикской алюминиевой компанией. В тоже время, в сентябре т.г. от ГЭС Сангтуда-1 и Сангтуда-2 по сетям 220 кВ и 110 кВ в Афганистан было поставлено 175,5 млн. кВтч электроэнергии, что составляет 12,9% от общего количества произведённой электроэнергии в стране. Тем временем, согласно мониторингу служб сайта www.barknest.tj, сегодня подавляющее большинство районов Таджикистана (кроме ГБАО, электроэнергетическая система, которой не находится в ведение «Барки точик») получают электроэнергию в среднем по 8 часов в сутки. При этом было отмечено, что что население республики в настоящее время платит за один киловатт электроэнергии 2,5 центов, в то время как Афганистану каждый киловатт продается за 3,7 центов.

17 октября. «Азия-Плюс».

Вице-премьер-министр Кыргызстана Абдырахман Маматалиев 22 октября принял спецпредставителя генсекретаря ООН Мирослава Енча. Среди вопросов, обсужденных на встрече был вопрос о ситуации в Афганистане.

Как сообщает пресс-служба правительства, Маматалиев отметил, что в связи с выводом международных сил содействия безопасности (МССБ) из Афганистана, для стран Центральной Азии становятся актуальными вопросы дальнейшего обострения внутригражданского и внутриэтнического противостояния в этой стране.

«Нежелательным итогом данной тенденции может стать приход к власти талибов и его негативное воздействие на страны Центральной Азии. Наиболее вероятным из рисков может стать распространение боевых действий, гражданской войны на территорию центральноазиатских государств. Возможен массовый поток беженцев с территории Афганистана», - сказал вице-премьер-министр.

Кроме этого, он обратил внимание на то, что «вопрос увеличения объемов наркотрафика через Центральную Азию остается основной причиной угрозы безопасности для региона».

Более того, как сказал А.Маматалиев, на фоне происходящих событий в Ираке и Сирии, где деятельность экстремистского движения «Исламское государство» набирает все большие обороты, угроза проникновения исламского радикализма, особенно на территорию Ферганской долины из Афганистана, приобретает особое значение.

«В этой связи необходимы совместные усилия по предотвращению проникновения экстремистских группировок в наш регион и их оттока в страны Ближнего Востока для участия в боевых действиях», - подчеркнул он.

Кроме этого, вице-премьер-министр подчеркнул, что Кыргызстан придает важное значение всестороннему сотрудничеству с сопредельными государствами в пограничной сфере на основе общепризнанных норм международного права и стремится к завершению международно-правового оформления государственной границы Кыргызстана путем поиска взаимоприемлемых решений с учетом интересов сторон.

Он отметил, что выстраивание диалога по поиску взаимоприемлемых решений, продвижение переговорного процесса в данной сфере будут в значительной степени способствовать стабилизации обстановки в Центральной Азии.

23 октября 2014 года, «АКИ-press»

Президент Кыргызстана Алмазбек Атамбаев 22 октября принял специального представителя генерального секретаря Организации Объединенных Наций (ООН), главу регионального Центра по превентивной дипломатии для Центральной Азии Мирослава Енча.

Как сообщили в пресс-службе президента, в ходе встречи были обсуждены вопросы сотрудничества Кыргызстана с ООН в различных сферах, а также перспективы дальнейшего взаимодействия с Центром по превентивной дипломатии для Центральной Азии.

Алмазбек Атамбаев и Мирослав Енча обсудили вопросы регионального сотрудничества, состояние и перспективы развития ситуации в центрально-азиатском регионе с учетом обстановки в Афганистане.

Глава государства и спецпредставитель уделили внимание вопросам, касающимся предстоящего участия Кыргызстана в интеграционных процессах на евразийском пространстве, подчеркнули важность реализации реформ судебной и избирательной систем страны.

Президент А.Атамбаев выразил надежду на дальнейшее тесное взаимодействие с ООН в обеспечении честных и прозрачных парламентских выборов в Кыргызстане в 2015 году, а также реального претворения в жизнь судебной реформы, результаты которой должны ощутить граждане страны.

Глава государства отметил, что Кыргызстан продолжит прилагать все усилия для совместного противодействия современным вызовам и угрозам в Центральной Азии, в том числе с использованием потенциала регионального Центра по превентивной дипломатии.

Во встрече также приняли участие постоянный координатор системы ООН, постоянный представитель ПРООН в КР Александр Аванесов и советник по правам человека регионального Центра по превентивной дипломатии для Центральной Азии Жером Буйжу.

23 октября 2014 года, Tazabek

В Ашхабаде состоялась XVII конференция Гуманитарной ассоциации туркмен мира

В работе форума, традиционно приуроченного к главному празднику страны – Дню независимости (27-28 октября), приняли участие делегаты со всех регионов Туркменистана, а также представители туркменских диаспор из восемнадцати государств: Афганистана, Беларуси, Великобритании, Германии, Индии, Ирана, Казахстана, Китая, Кыргызстана, ОАЭ, Пакистана, России, Саудовской Аравии, Таджикистана, Турции, Узбекистана, Украины и Швеции. В настоящее время в 14 странах мира действуют 27 отделений ГАТМ. В составе ассоциации – более трехсот коллективных и сотни индивидуальных членов, в том числе около четырехсот из других государств. В ходе конференции был заслушан доклад о работе, проводимой ГАТМ в 2014 году, а также сообщения о деятельности ряда ее зарубежных отделений, обсуждены задачи по дальнейшему развитию культурно-гуманитарного сотрудничества туркмен мира. На повестку дня заседания были также вынесены организационные вопросы, по которым приняты соответствующие решения. В ходе конференции состоялась церемония награждения зарубежных членов ассоциации, активистов ГАТМ почетными грамотами.

Государственное информационное агентство Туркменистана, 24.10.2014г.

Тысячи европейцев проходят боевую стажировку в лагерях террористов в Сирии и Ираке, заявил журналистам генсек Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) Николай Бордюжа.

"Конечно, мы должны реагировать на то, что происходит сегодня. Например, на то, что тысячи людей из Европы сегодня проходят свою боевую стажировку в Сирии и Ираке, что сотни выходцев из государств — членов ОДКБ находятся сегодня или в Афганистане, или в Сирии и Ираке и проходят подготовку в лагерях боевиков или уже проходят боевую стажировку", — сказал он.

По словам генсека ОДКБ, эти люди вернутся и будут в своих странах с оружием в руках "пытаться выстраивать свои порядки".

Ранее Бордюжа заявил, что активизация террористических групп связана с фактическим развалом антитеррористической коалиции и прекращением взаимодействия в этой сфере США и стран НАТО с РФ.

В четверг с не объявленным заранее визитом в Афганистан прибыл генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг, 1 октября вступивший в должность руководителя Североатлантического Альянса.

Высокопоставленному деятелю предстоит оценить ситуацию в ИРА в контексте завершения военной миссии МССБ, по итогам которой ответственность за поддержание безопасности в стране была передана афганским силам.

К настоящему времени Столтенберг посетил лагерь подготовки афганских войск специального назначения в Кабуле и высоко оценил боеспособность и профессионализм данного боевого подразделения.

От лица НАТО новый генеральный секретарь пообещал, что альянс, несмотря на завершение участия в боевой миссии, не собирается оставлять Афганистан и готовится к продолжению поддержки страны.

В рамках визита Йенсу Столтенбергу предстоят встречи с президентом ИРА Ашрафом Гани, главой исполнительной власти Абдуллой Абдуллой, а также командованием миссии Международных сил содействия безопасности.

К настоящему времени число служащих афганских правоохранительных органов, погибших в этом году в ходе боевых действий на территории страны, достигло по меньшей мере 4634 человек.

Об увеличении числа потерь афганских сил сообщил прессе генерал-лейтенант Джозеф Андерсон, на данный момент являющийся вторым по старшинству служащим командования МССБ.

Тревожное сообщение поступило в СМИ на недавней пресс-конференции в Кабуле. Для сравнения военачальник упомянул, что общее число погибших афганских стражей порядка за прошедший год достигло 4350, передаёт информационное агентство “Associated Press”.

Несмотря на то, что число атак боевиков по сравнению с 2013 годом сократилось с 24 до 18 тысяч, статистика потерь послужила поводом для опасений за грядущее развитие ситуации в стране с учётом вывода основной части контингента иностранных войск.

Правительство Швеции вынесло в четверг на обсуждение Риксдага два законопроекта о шведском участии в международных миротворческих операциях. Один законопроект - о шведском присутствии в Афганистане. Об участии Швеции в возглавляемой НАТО миссией по обучению и консультациям афганского персонала. Второй - об участии в "Аталанте".

Шведское правительство намерено разместить в Афганистане максимум 50 военных советников, мандат которых истечет в декабре 2015 года. Предусматривается также возможность увеличения числа шведского контингента до 200 человек.

При условии выполнения афганским правительством взятых на себя обязательств по демократизации страны, Швеция выделит в помощь Афганистану 8-8,5 млрд. крон в период с 2015 по 2024 год.

Второй законопроект - о четырехмесячном участии шведского военного подразделения в "Аталанте" - антипиратской операции ЕС у берегов Сомали.

Шведский вклад - два вертолета с двумя боевыми катерами - планируется развернуть в феврале будущего года на базе голландского военного корабля.

- Сотрудничество с Нидерландами - инновационный способ использования наших совместных ресурсов, - пишет министр иностранных дел Швеции Маргот Вальстрём в сообщении для СМИ.

Новый прогноз Государственного миграционного ведомства: в 2015 году Швеция примет

8 000 несовершеннолетних беженцев, добравшихся до Швеции без сопровождения своих законных представителей.

Подавляющее большинство маленьких беженцев приезжают в Швецию из Эритреи, Сирии, Сомали и Афганистана. В прошлом году их было 3800, в этом году - около 7 300.

Мы рассказывали, что у Миграционного ведомства постоянно возникают трудности с размещениями таких детей в шведских коммунах, и что с 1 января 2015 года ведомство получают принудительные полномочия. Уже сегодня, однако, Ведомство принудительно разместило в муниципалитетах страны 1000 несовершеннолетних беженцев-одиночек.

- К сожалению, такая тенденция будет развиваться, коммуны придется принуждать. Всё больше по мере того, как в Швецию будут прибывать всё больше детей (одиноких беженцев, - прим. ред.), - прогнозирует в интервью Ekot, редакции новостей Шведского радио, Микаэль Риббенвик/Mikael Ribbenvik, начальник оперативного отдела Миграционного ведомства.

Встреча с членами Совета Парламентской Ассамблеи ОДКБ.

Владимир Путин встретился с членами Совета Парламентской Ассамблеи Организации Договора о коллективной безопасности. Обсуждались актуальные вопросы деятельности ОДКБ.

В.ПУТИН: Уважаемые друзья, коллеги, добрый день! Очень рад всех вас видеть.

Наши отношения в рамках ОДКБ с нашими странами-партнёрами, союзниками развиваются весьма успешно, у нас цели, задачи – всё определено. Мы успешно работаем по укреплению безопасности наших государств, в борьбе с терроризмом, с наркоугрозой, по всем этим направлениям созданы соответствующие механизмы, инструменты. Всё, что мы делаем, активно поддерживается главами государств.

Мне очень приятно здесь видеть и представителей Афганистана и Сербии. В этой связи, конечно, нельзя не сказать, что ситуация – так, как она развивается в Афганистане, – конечно, привлекает внимание во всём мире и в зоне ответственности Договора о коллективной безопасности, разумеется, не в последнюю очередь. Мы желаем успехов афганскому народу в нормализации ситуации в стране, но понимаем, что в связи с выводом международного контингента ситуация не будет лёгкой. При необходимости готовы будем подставить плечо нашим афганским друзьям, для того чтобы ситуация в этой стране сохранялась стабильной и имела перспективы развития.

Безусловно, без вашей поддержки, без поддержки общественности наших стран, различных политических сил, которые вы представляете в представительных органах власти, в парламентах, решать стоящие перед нами общие задачи было бы сложно либо практически невозможно. Потому что при проведении таких мероприятий, о которых мы говорим, – а это в практическом смысле и учения, это реальная борьба с организованной преступностью – без широкой общественной поддержки, без понимания всеми политическими силами важности нашей совместной работы было бы очень сложно. И поэтому, конечно, мы очень рассчитываем на нашу с вами совместную эффективную работу, на вашу поддержку, на поддержку всех политических сил, которые представлены в парламентах наших стран.

Очень приятно, что Россия организует эту встречу. Уверен, что она является полезной и будет поддерживать нас в решении тех сложных задач, перед которыми мы сегодня стоим.

Сергей Евгеньевич, пожалуйста.

С.НАРЫШКИН: Уважаемый Владимир Владимирович! Я хотел бы прежде всего от имени моих коллег поблагодарить Вас за сегодняшнюю встречу и за то, что Вы как председатель Совета коллективной безопасности даёте нам ориентиры для дальнейшей работы.

Сегодня состоялось очередное заседание Совета Парламентской Ассамблеи ОДКБ, и по поручению коллег я хотел бы коротко информировать о результатах сегодняшней работы.

Члены Совета рассмотрели один из основных вопросов, который был в повестке дня, – это программа совершенствования нормативной базы в сфере коллективной безопасности. Программа нами одобрена, и мы представим её на утверждение Совета.

Кроме того, мы приняли обращение к народам стран Организации и мировой общественности в связи с 70-й годовщиной Победы в Великой Отечественной войне. В наших странах, конечно, никогда не забудут подвиг наших народов, будут его всегда чтить и будут бороться с возрождением нацизма, реабилитацией его пособников и попытками пересмотра итогов войны.

На заседании Совета мы рассмотрели и наши действия на различных международных площадках – совместные действия, координацию наших усилий, наших позиций на таких площадках, как Парламентская Ассамблея ОБСЕ. Я докладывал Вам, что по нашей инициативе на очередном заседании Парламентской Ассамблеи ОБСЕ было принято наше предложение о создании международной парламентской группы по Украине, которая, как мы всё-таки надеемся, несмотря на противодействие ряда сторон, начнёт свою работу.

Добавлю, что в качестве наблюдателей в работе Совета Парламентской Ассамблеи уже в течение года работают наши коллеги – представители парламентов Сербии и Афганистана, и в этой встрече участвуют заместители председателей парламентов Афганистана и Сербии. И этот опыт мы считаем весьма положительным, потому что он полностью себя оправдывает: мы получаем оперативную информацию и имеем возможность влиять на ситуацию через межпарламентское сотрудничество.

Сегодня мы заслушали выступления наших коллег по ситуации в Афганистане и по позиции Сербии по ключевым вопросам европейской безопасности и европейского сотрудничества. В перспективе, мы считаем, этот опыт можно было бы расширить и пригласить в качестве наблюдателей в Парламентскую Ассамблею ОДКБ и представителей парламентов других стран, к примеру, Ирана.

И, завершая короткую информацию, хотел бы сказать и подчеркнуть, что депутаты парламентов государств – членов ОДКБ считают эту работу крайне важной – важной и с практической, и с политической точки зрения.

Спасибо.

В.ПУТИН: Уважаемые коллеги, хочу пожелать вам успехов и прошу передать самые наилучшие пожелания главам государств и правительств ваших стран.

Государственная газета КНР Global Times накануне визита президента США Барака Обамы в Китай, где он должен принять участие в региональном саммите АТЭС, обрушилась на американского лидера с резкой критикой.

"Обама всегда говорит — "да, мы можем",- что приводит к завышенным ожиданиям людей. Но в результате для тех, кто его поддерживает эта работа оказывается бессодержательной и практически ничего не предлагает. "Общество США устало от его банальности", — отмечает издание.

А в качестве примера одного из основных недостатков политики американского президента издание называет приоритет интересов партии над интересами страны и народа, особенно, когда США сталкиваются с трудностями. По мнению редакции Global Times, "сплоченность в американском обществе слабеет".

Издание отмечает, что бездействие во внешней политике США также является проявлением "пустой риторики" Обамы – он смог вывести войска из Афганистана и Ирака, однако не принес в эти страны мир. Вместе с этим украинский кризис практически вернул Европу к временам холодной войны, и во время президентства Обамы выросло напряжение в отношениях между КНР и США.

"Буш, который осмеливался делать все, и Обама, который осмеливается не делать ничего, представляют разные партии, но у них одна судьба, — пишет Global Times. — Это их проблема или это проблема американской системы?"

10 ноября Обама будет находиться с государственным визитом в Китае, в ходе которого проведет переговоры с председателем КНР Си Цзиньпином. Он также примет участие в саммите Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества.

Береговая охрана Турции задержала близ города Бодрум в Эгейском море катер с 11 гражданами Афганистана, которым управлял 15-летний турецкий подросток. Афганские мигранты пытались нелегально перебраться на близлежащий греческий остров Кос, сообщила в четверг газета Hurriyet.

Среди мигрантов было четверо детей и беременная женщина. Небольшой катер, на котором мигранты отправились в рискованное путешествие, был обнаружен береговой охраной, не успев далеко отплыть от берега.

Подобные инциденты часто происходят в Эгейском море. Мигранты из Афганистана, Пакистана, Сирии, Ирака и других государств региона пытаются через Турцию проникнуть в страны Евросоюза. В стране действуют подпольные фирмы, которые берутся перевезти мигрантов. Часто нелегальный выход в море сопровождается крушениями и многочисленными жертвами.

На прошлой неделе 25 мигрантов, пытавшихся добраться до Румынии, погибли близ Стамбула при крушении перевозившего их катера. Во вторник были задержаны два гражданина Турции и Афганистана, подозреваемых в организации этой перевозки. Федор Смирнов.