Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Западных политиков, не понимающих причину популярности в России президента Владимира Путина, можно обвинить в незнании или намеренном игнорировании истории, поскольку русские до сих пор помнят безнаказанность действий НАТО в Сербии и Косово и хотят видеть во главе своего государства сильного лидера, способного противостоять угрозам Запада. Об этом пишет обозреватель The Washington Times Тодд Вуд.

Аналитик считает, что истоки популярности политики российского президента Владимира Путина следует искать в югославском конфликте. Так, указывает он, еще при президенте Борисе Ельцине Россия выступила категорически против бомбардировок сербских военных объектов в Косово.

Вуд напоминает, что НАТО проигнорировало вето России, наложенное ею в Совете Безопасности ООН. И по сути, косовская кампания стала первой, которую альянс провел в одностороннем порядке без одобрения ООН.

Эти действия НАТО, считает автор статьи, были оскорбительны для России. "У русских хорошая память, и они никогда об этом (вторжении войск НАТО в Сербию – ред.) не забывали", — считает аналитик.

Сегодня, продолжает Вуд, действия НАТО на границах России также оскорбительны, и Путин это понимает и хорошо справляется с ситуацией.

"Путин демонстрирует хорошо продуманную и эффективную работу, которая находит отклик в душе русского народа. Именно поэтому рейтинг Путина выше 80%. Вот почему русские будут прощать и терпеть любые экономические последствия украинского конфликта", — подводит итог обозреватель The Washington Times.

Сербия. Косово. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 23 мая 2015 > № 1379105

Запад перенес политику сдерживания с Украины на Балканы, стремясь "очистить" регион от пророссийских сил, пишет в комментарии для Wiener Zeitung австрийский политолог Штефан Хадерер.

В Македонии оппозиция прилагает все усилия, чтобы свергнуть премьера Николу Груевского. Это странным образом напоминает сценарий, реализованный на Украине, отмечает политолог. Ведь и здесь речь идет о стране, которую во что бы то ни стало стремятся сделать "европейской".

По мнению политолога, европейских политиков, которые обещают Македонии, Албании и Косово членство в ЕС, следует спросить, кому это выгодно. Нужно ли это населению, которое страдает от межэтнической напряженности и терроризма, Евросоюзу, который не выдержит вступления в свои ряды кризисных стран, или все же США?

США, по словам Хадерера, особенно заинтересованы в свержении всех пророссийских правительств — чтобы, к примеру, помешать выгодным для России газовым проектам, таким как "Турецкий поток".

Администрация Барака Обамы уже предопределила путь Македонии, пишет Хадерер. В июле 2014 года помощник госсекретаря США Виктория Нуланд в ходе визита в Скопье заверила, что страна заслуживает "законного места в НАТО и ЕС".

Из экономических соображений Македония не поддержала санкции против России. Этот шаг теперь дорого обойдется македонскому правительству, отмечает Хадерер, вспоминая слова экс-президента США Джорджа Буша: "Кто не с нами, тот против нас".

Это не только девиз, но и приказ, которому европейцы с готовностью подчиняются, заявляя о поддержке демократических ценностей. Поэтому новая "цветная революция" в Македонии не исключена, полагает политолог. А новый балканский кризис может пошатнуть основы Евросоюза, который создавался как мирный проект.

"Эта стратегия крайне взрывоопасна, поскольку с вышедшей за государственные границы гражданской войной и беженцами Евросоюз в долгосрочной перспективе не справится", — считает Хадерер.

Вступительное слово Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе переговоров с Президентом Республики Сербии Т.Николичем, Белград, 15 мая 2015 года

Уважаемый г-н Николич,

Прежде всего, хочу передать самые теплые приветы от Президента России В.В.Путина. Он вспоминает ваши регулярные встречи: свой визит в октябре 2014 г. на празднование 70-летия освобождения Белграда советскими войсками и Народно-освободительной армией Югославии, вашу краткую беседу в конце апреля с.г. в Ереване, и, конечно, Ваш приезд в Москву на мероприятие, посвященное 70-летию Победы в Великой Отечественной войне и во Второй мировой войне. Мы высоко это оценили. Знаем, что это происходило на фоне попыток принизить значение этого Праздника, спекулировать на нем в угоду конъюнктурным политическим целям, не имеющим ничего общего с нашей общей победой и тем завоеванием, которое вся Европа должна свято беречь и не позволять расшатать. Участие сербских военнослужащих в Параде Победы стало вкладом в утверждение этих идеалов и принципов, проявлением нашей общей решимости никогда не допустить повторения той катастрофы.

Президент России В.В.Путин всегда будет рад новым встречам, будет рад видеть Вас в Москве. Мы можем поговорить об этом подробнее.

Мы так же, как и вы, придаем большое значение укреплению нашей исторической дружбы, опирающейся на очень богатые традиции. Знаем о Вашем личном вкладе в увековечивание символов нашего братства и совместной борьбы. Очень ценим такое внимание к укреплению основ нашего стратегического партнерства, одной из которых является экономика. Здесь нет ничего зазорного. У нас взаимовыгодные связи, растет товарооборот, в том числе существенно увеличился экспорт из Сербии в Россию продуктов сельского хозяйства, продовольствия. Мы это приветствуем. Также нацелены на укрепление инвестиционного сотрудничества – наши инвестиции приближаются к 4 млрд. долл. США. Знаем об имеющихся у Правительства Сербии планах в отношении проектов приватизации. Убежден, что наши компании будут готовы участвовать в этих проектах на взаимовыгодных условиях.

Безусловно, нельзя обойти стороной наше гуманитарное сотрудничество, обмен визитами, проведение выставок, кинофестивалей. Важное значение имеет готовящаяся сейчас программа культурных обменов на 2016 г., богатые межпарламентские связи. Совсем недавно Председатель Совета Федерации Российской Федерации В.И.Матвиенко посетила Белград и осталась очень довольна визитом. Будем всегда рады видеть руководителей Парламента Сербии в России.

Упомянутое Вами взаимодействие Сербии и России по международным делам развивается весьма конструктивно. Согласовываем наши действия, обмениваемся оценками и информацией в ООН и ОБСЕ, где Сербия сейчас выполняет функции председателя, действуя на этом посту взвешенно, как и подобает главе данной Организации, не придерживаясь односторонних подходов, стремясь способствовать выработке консенсусных решений по всем ключевым вопросам. Сегодня мы с Первым заместителем Председателя Правительства, Министром иностранных дел Сербии И.Дачичем подробно обсуждали нашу совместную работу, а также роль ОБСЕ в содействии урегулированию украинского кризиса, роль Организации на Балканах, где нас, как и вас, очень тревожит тенденция по возрождению экстремизма. Принципиально важно, чтобы наши европейские партнеры, прежде всего Евросоюз, который вызвался играть особую роль на Балканах, не затушевывали эти проблемы, поскольку иначе все мы рискуем столкнуться с новыми бедами в этом многострадальном регионе. Как Вы сказали, 20 лет назад никто не предполагал, что ситуация будет успокаиваться, но накопление проблем, которые не решаются, грозит взрывом. Хотим этого избежать и будем активно поддерживать усилия по недопущению новой перекройки границ, возрождения экстремистских, террористических проявлений на Балканах, а для этого, как Вы и сказали, необходимо найти справедливо решение всех проблем, будь то Косово, Босния и Герцеговина, Македония или другие страны региона.

Очень признателен Вам за внимание, уделяемое нашей делегации и в целом развитию российско-сербских отношений.

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе совместной пресс-конференции по итогам переговоров с Первым заместителем Председателя Правительства, Министром иностранных дел Республики Сербии И.Дачичем, Белград, 15 мая 2015 года

Уважаемые дамы и господа,

Мне очень приятно снова быть в Белграде, продолжить интенсивный диалог с нашими сербскими друзьями, с моим коллегой Министром иностранных дел И.Дачичем. Сегодня еще предстоят встречи с Президентом Сербии Т.Николичем и Премьер-министром А.Вучичем.

Мы высоко оцениваем уровень наших отношений. Совсем недавно имели удовольствие принимать в Москве Президента Т.Николича, который посетил мероприятия, посвященные 70-летию Победы в Великой Отечественной войне. Важно, что Сербия выделила подразделения своих вооруженных сил для участия в параде Победы. Сегодня, когда я возлагал венки у Мемориала в честь защитников Белграда, я поговорил с тремя военнослужащими (мужчиной и двумя женщинами), которые лично участвовали в параде. Действительно, это очень приятная, эмоциональная сторона наших отношений. Мы видим в этом залог того, что верность нашей общей истории, памяти наших отцов, дедов и прадедов является лучшим залогом продолжения стратегического партнерства между нашими странами и народами.

Министр иностранных дел Сербии И.Дадич только что сказал о том, как Сербия рассматривает ситуацию в Европе и свое место в общеевропейском сотрудничестве. Продвигая линию на вступление в Европейский союз, Сербия не хочет и не будет поступаться тем взаимовыгодным, равноправным сотрудничеством, которое развивается между Белградом и Москвой. В Европе не так много стран занимают такую позицию. По-прежнему еще живы рецидивы менталитета «или - или»: «Либо вы идете на Запад либо на Восток, и тогда мы с вами вообще разговаривать не будем». Позиция Сербии является подлинно общеевропейской. В этом стремлении развивать сотрудничество со своими основными партнерами проявляется верность Сербии всем принципам Организации по безопасности и сотрудничества в Европе (ОБСЕ). Поэтому отнюдь не случайно, Сербия сейчас возглавляет ОБСЕ и весьма успешно работает на целом ряде направлений.

Сегодня, прежде всего, мы говорили именно о том, как развивать взаимодействие в рамках ОБСЕ. В нынешней непростой ситуации роль Организации объективно возрастает. Это проявляется, в том числе, в эффективной, очень полезной работе, которую осуществляет на Украине специальная мониторинговая миссия ОБСЕ (СММ). Ее функции весьма значительны: она, по сути, призвана не только помогать устанавливать режим перемирия, наблюдать за его соблюдением, за отводом тяжелых и прочих вооружений, но и содействовать политическому процессу, рассмотрению всех проблем, которые возникают в гуманитарной, правозащитной и экономической сферах. Неслучайно, для выполнения Минских договоренностей от 12 февраля, в развитие которых были созданы подгруппы Контактной группы, ОБСЕ выделила представителей, которые должны заниматься экономическими, гуманитарными, политическими проблемами, вопросами обеспечения безопасности. В каждой из рабочих подгрупп участвуют представители ОБСЕ. Это налагает большую ответственность. Роль этих представителей – у нас здесь единое мнение – не в том, чтобы навязывать какие-то рецепты, а чтобы стимулировать максимально конструктивный процесс, прежде всего, прямых переговоров между Киевом, Луганском и Донецком, помогать вырабатывать практические шаги по выполнению Минских договоренностей от 12 февраля. Ни одна из этих договоренностей практически не может быть выполнена без прямого диалога сторон. В любом конфликте в любой части мира для целей переговоров об урегулировании, согласно практике ООН и ОБСЕ, стороны пользуются равными правами. Не может быть сделано исключение и для украинского кризиса. Здесь достичь договоренности тоже можно только через прямой равноправный диалог. Так было и при подготовке Минских соглашений от 12 февраля. Эту практику надо всячески укреплять.

Мы также рассмотрели другие направления работы ОБСЕ, в том числе по весьма важной теме – общеевропейской безопасности. В этой сфере накопились системные проблемы. Начатый процесс под названием «Хельсинки плюс 40», процесс анализа состояния дел в Европе, является очень хорошим поводом, чтобы всерьез поговорить о том, как возвращаться к духу и букве Хельсинкских договоренностей, прежде всего, в том, что касается обеспечения подлинно равноправной, равной и неделимой безопасности для всех стран Евроатлантики. Мы заинтересованы также в том, чтобы укреплять экономическую опору этого процесса и развивать диалог о формировании единого экономического и гуманитарного пространств от Атлантики до Тихого океана. В качестве практического вклада ОБСЕ в эту работу выступаем за то, чтобы Организация занялась рассмотрением конкретных подходов к задаче гармонизации различных интеграционных процессов на Европейском континенте.

Мы заинтересованы в том, чтобы ОБСЕ продолжала играть активную роль на Балканах. Мы сегодня подробно об этом говорили с учетом того, что И.Дачич совсем недавно посетил многие балканские страны. Нас очень тревожат последние события в Македонии. Ситуация в Косово не внушает никакого оптимизма. Мы обеспокоены заявлением руководителей Албании об их притязаниях на создание албанского государства на основе концепции «Великой Албании». Это противоречит всем основополагающим принципам ОБСЕ и договоренностям, которые достигались по урегулированию кризисов на Балканах в прошлые годы. Призываем Европейский Союз через свое присутствие на Балканах обратить особое внимание на все эти весьма тревожные проявления, особенно с явно террористическим контекстом, которые мы наблюдаем в различных частях Балканского региона, например, в последнее время в Македонии. Мы за то, чтобы ОБСЕ развивала свой вклад в продвижении гуманитарного сотрудничества, укрепление традиционных ценностей на европейском пространстве. Рассчитываем на результативное проведение предстоящей в этом году конференции по борьбе с терроризмом, наркоугрозой, на эффективный диалог по обмену мнениями в том, что касается практики различных государств в сфере наблюдения за выборами.

Ценим решение сербского председательства включить в план работы на этот год конференцию по борьбе с нетерпимостью в отношении христиан. Аналогичное мероприятие по борьбе с антисемитизмом, исламофобией уже проводились в ОБСЕ. Проведение конференции в защиту христиан вполне актуально, особенно в контексте происходящего на Ближнем Востоке и Севере Африки.

Мы выразили признательность сербскому председательству за проведение 7 мая на заседании Постоянного совета ОБСЕ специального мероприятия, посвященного 70-летию окончания Второй мировой войны, а также других мероприятий в штаб-квартире ОБСЕ в честь нашего общего юбилея.

Обменялись мнениями о наших двусторонних делах, прежде всего в развитие контактов между нашими лидерами (имею в виду визит в Сербию в октябре 2014 г. Президента России В.В.Путина, приуроченный к 70-летию освобождения Белграда, и контакты, которые состоялись между президентами наших стран в Ереване 24 апреля с.г.). У нас общая позитивная оценка развития торгово-экономических, инвестиционных отношений. Растет товарооборот, на хорошем уровне инвестиционное сотрудничество. В этом немалая заслуга правительства Сербии, а также И.Дачича, который вместе с Министром энергетики России А.В.Новаком является сопредседателем Межправительственной комиссии по торгово–экономическому сотрудничеству между Россией и Сербией.

Говорили об энергетике. И.Дачич уже упомянул о положении дел в сфере газоснабжения. Мы подтвердили нашу готовность это сотрудничество развивать как с точки зрения расширения поставок газа в Сербию по двусторонней линии, так и в контексте обсуждаемых сейчас перспективных многосторонних проектов, призванных повысить энергобезопасность юго-восточной и центральной Европы.

У нас очень хорошие связи на всех уровнях, в том числе по парламентской линии. Совсем недавно Белград посетила Председатель Совета Федерации В.И.Матвиенко. Много культурно-гуманитарных взаимных обменов. 9-10 мая в Белграде состоялась европейская премьера фильма «Битва за Севастополь».

В целом я искренне удовлетворен нашими сегодняшними переговорами. Как я уже сказал, сегодня мы продолжим обмен мнениями с Президентом и Премьер-министром Сербии. Я признателен моему коллеге и другу за традиционное гостеприимство, за личное внимание к дальнейшему поступательному развитию отношений между Россией и Сербией.

Вопрос: Существуют ли, на Ваш взгляд, параллели между ситуацией в Македонии и кризисом на Украине, учитывая, что в воскресенье в Македонии запланирована акция протеста, которую уже сейчас называют «македонским майданом»? Имеет ли эта ситуация отношение к проекту «Великая Албания»?

С.В.Лавров: Я уже сказал о нашем беспокойстве в связи с возрождающимися призывами к созданию «Великой Албании». Это приглашение к очередному кровопролитию на Балканах. Не думаю, что кто-либо из разумных политиков может остаться равнодушным к призывам такого рода и не высказать своего категорического неприятия подобных идей.

Что касается событий в Македонии, которые отражают неспокойную обстановку и в других частях балканского региона, мы всерьез опасаемся, что это проявления хорошо подготовленных террористических акций, которые планируются и осуществляются. В этой связи мы весьма озабочены происходящим в Косово и некоторых районах Боснии и Герцеговины. Известно, что т.н. «Исламское государство» уже проявляет свою активность в этом регионе, пытается вербовать молодежь для участия в террористической деятельности на Ближнем Востоке и Севере Африки. Европейский союз, в том числе через свои многочисленные пресс-службы не должен занимать «страусиную позицию» и пытаться представить дело таким образом, что все это лишь единичный случай, и никакого организационного начала за этим не просматривается. Убежден, в Брюсселе прекрасно понимают, что на самом деле происходит, но стесняются об этом сказать, потому что пытаются оправдывать неэффективность собственных усилий. В ближайшее время мы с нашими коллегами из Евросоюза планируем провести обсуждение положения дел в рамках европейского региона, и мы обязательно будем разговаривать на эту тему. Здесь нельзя пытаться подменять необходимость решительных действий по пресечению этих опасных тенденций некой политкорректностью.

В Македонии, наверное, проявляется то, что я называю «менталитетом конфронтации» – «или-или». Не могу судить с окончательной определенностью, но просто объективно получается, что события в Македонии проявляются на фоне отказа правительства этой страны присоединиться к политике санкций против России и активной поддержки, которую Скопье проявил в отношении планов строительства газопровода «Турецкий поток», против чего выступают многие в Брюсселе и за океаном. Не можем избавиться от ощущения, что между этими событиями прослеживается какая-то связь. Мы поддержали действия македонских властей и призываем все политические силы к диалогу без попыток антиконституционных действий.

Вопрос: Сможет ли Россия реализовать проект «Турецкого потока», учитывая последние события на Балканах, особенно в Македонии?

С.В.Лавров: Россия никому ничего не навязывает. Мы делаем предложения на основе наших возможностей и достигнутых с Турцией договоренностей. Мы ощущаем интерес со стороны Греции, Македонии, Сербии, Венгрии и других стран региона. Я думаю, что сейчас самое главное – рассмотреть практические аспекты с точки зрения логистики и финансирования. Этим в настоящий момент занимаются представители соответствующих государств, которые отвечают за энергетическое (конкретно газовое) сотрудничество. Если Европейский союз будет основывать свои подходы на ответственных оценках ситуации, на своей заинтересованности в обеспечении европейской энергетической безопасности, то в Брюсселе должны поддержать эти переговоры и внести свой вклад в реализацию этих идей.

Вопрос: Соответствует ли действительности информация о том, что Франция передала России предложение о расторжении контрактов по «Мистралям»? Получала ли Москва подобное предложение? Устраивает ли нас прописанная там сумма в 783 миллиона евро или мы хотим больше?

С.В.Лавров: Внешнеполитические аспекты ситуации с «мистралями», включая такой аспект, как степень надежности партнеров, давно уже прояснены. Откровенно говоря, я больше этим вопросом не интересуюсь, потому что он перешел в сугубо юридическую, коммерческую плоскость. Отвечая на подобный вопрос, Президент России В.В.Путин сказал: «Верните деньги». Это и записано в контракте. Я этим вопросом не занимаюсь по понятным причинам.

Россия. Сербия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 15 мая 2015 > № 1407224 Сергей Лавров

Интервью официального представителя МИД России А.К.Лукашевича информагентству «Россия сегодня» в связи с рабочим визитом Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в Сербию

Вопрос: Насколько известно, 15 мая состоится рабочий визит Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в Сербию. Какие вопросы будут обсуждаться на переговорах в Белграде?

Ответ: Поездка С.В.Лаврова в Белград позволит обменяться мнениями с руководством Сербии по целому ряду двусторонних вопросов, в т.ч. с учетом итогов визита Президента В.В.Путина в Сербию 16 октября 2014 года. Беседы с Президентом Сербии Т.Николичем, Председателем Правительства А.Вучичем и первым заместителем Председателя Правительства, Министром иностранных дел И.Дачичем дадут хорошую возможность всесторонне «сверить часы» по основным аспектам двусторонней и международной повестки, оценить динамику реализации ранее достигнутых договоренностей, очертить контуры дальнейшего развития отношений.

Вопрос: Какое место в ходе визита отводится рассмотрению проблематики ОБСЕ?

Ответ: C учетом сербского председательства в ОБСЕ в нынешнем году пройдет предметное обсуждение взаимодействия в Организации. По данному кругу вопросов между С.В.Лавровым и его сербским коллегой, Действующим председателем ОБСЕ И.Дачичем налажен плотный диалог. В нынешнем году министры беседовали «на полях» ежегодной Мюнхенской конференции 7 февраля, а также в ходе заседания Совета Безопасности ООН в Нью-Йорке 23 февраля и СМИД ОДКБ в Душанбе 2 апреля. 3 мая состоялся их телефонный разговор, главной темой которого стала ситуация на Украине.

Приветствуем стремление наших сербских коллег взвешенно и объективно подходить к вопросам ОБСЕ, принимать во внимание позиции всех государств-участников. Рассчитываем на активную координацию усилий с Сербией в течение оставшегося периода ее председательства.

Вопрос: Какие, на Ваш взгляд, первоочередные задачи стоят перед ОБСЕ?

Ответ: В нынешних турбулентных условиях на первый план выходит задача поиска путей выхода из кризиса европейской безопасности. В этом контексте большое значение имеют продолжение процесса «Хельсинки плюс 40» и эффективная работа «Группы мудрецов» по вопросам евробезопасности.

ОБСЕ и сербское председательство играют немаловажную роль в содействии урегулированию внутреннего конфликта на Украине. Российская сторона готова к дальнейшей посреднической работе в рамках Контактной группы по Украине, оказанию поддержки специальной мониторинговой миссии ОБСЕ в этой стране. Безусловно, важная тема – достойное празднование 70-летия окончания Второй мировой войны.

Речь на переговорах с И.Дачичем пойдет и о координации усилий по другим актуальным для ОБСЕ сюжетам. В числе российских приоритетов – поощрение Организации к более активному вкладу в гармонизацию интеграционных процессов и укрепление традиционных ценностей на общеевропейском пространстве. Рассчитываем на проведение в рамках ОБСЕ регулярных мероприятий по борьбе с терроризмом и незаконным оборотом наркотиков, электоральному мониторингу. Весьма полезным и своевременным был бы созыв представительной конференции по противодействию христианофобии в продолжение серии встреч в 2014 г., посвященных тематике искоренения антисемитизма и исламофобии.

Необходимы дополнительные усилия ОБСЕ для стабилизации на Балканах, прежде всего, в свете нынешнего осложнения ситуации в Македонии.

Вопрос: Как Вы в целом оцениваете нынешний уровень российско-сербского политического диалога?

Ответ: Доверительный политический диалог на высшем уровне придает необходимый импульс углублению двусторонних отношений. Президенты России и Сербии в текущем году встречались в Ереване 24 апреля, а также в Москве 8-9 мая в рамках празднования 70-летия Победы в Великой Отечественной войне. Участие в юбилейных торжествах лидера Сербии, народ которой проявил героизм и самоотверженность в борьбе с нацистским злом, подтвердило дружественный характер отношений между нашими странами. Символичным стал проход по Красной площади во время парада 9 мая подразделения сербской гвардии.

Рассматриваем официальный визит Председателя Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации В.И.Матвиенко в Белград 12-13 мая нынешнего года как важный вклад в активизацию контактов по линии законодательных органов двух стран. Перспективным направлением взаимодействия в последние годы стало подключение сербских коллег к работе многосторонних парламентских структур в рамках евразийских интеграционных объединений. С апреля 2013 г. Народная скупщина Сербии в качестве наблюдателя принимает участие в работе Парламентской ассамблеи ОДКБ.

Вопрос: Что можно сказать о взаимодействии Москвы и Белграда на международной арене?

Ответ: Такое сотрудничество успешно развивается. Нацеленность на членство в Евросоюзе не рассматривается в Белграде как препятствие для дальнейшего укрепления связей с Россией, координации с нами подходов к актуальным глобальным и европейским проблемам. Сербия не присоединилась к антироссийским санкциям Евросоюза и занимает сдержанную позицию по событиям на Украине.

Особое внимание в российско-сербском диалоге уделяется поддержанию мира и стабильности в балканском регионе, прежде всего, в контексте косовского урегулирования. Сербия по-прежнему может в полной мере рассчитывать на поддержку России в вопросах защиты своего суверенитета и территориальной целостности применительно к Косово.

Вопрос: Расскажите, пожалуйста, о состоянии и перспективах российско-сербского партнерства в торгово-экономической и инвестиционной сферах.

Ответ: В 2014 г. двусторонний товарооборот, по данным ФТС России, достиг 2,1 млрд. долл. США, что на 7,6% больше, чем в 2013 году. При этом российский экспорт увеличился на 19,4% и составил 1 млрд. долл., а импорт уменьшился на 1,4% - до 1,1 млрд. долларов. По сербским оценкам, объемы взаимной торговли в стоимостном выражении возросли на 13% и превысили 3,3 млрд. долларов.

В связи с введенными Россией в ответ на западные санкции ограничениями по импорту сельхозпродукции из стран ЕС сложилась благоприятная ситуация для наращивания соответствующих поставок из Сербии. В 2014 г. объем импорта сербской сельскохозяйственной и пищевой продукции увеличился в стоимостном выражении в 1,7 раза по сравнению с 2013 г. и достиг 370 млн. долларов.

Суммарные российские инвестиции в экономику Сербии, по состоянию на конец 2014 г. с учетом капиталовложений, осуществляемых через третьи страны, достигли 3,9 млрд. долларов. Продвигаются крупные совместные проекты, в частности, связанные с развитием компании АО «Нефтяная индустрия Сербии» при ведущей роли ОАО «Газпром нефть», а также модернизацией сербской железнодорожной инфраструктуры силами ОАО «РЖД» в счет российского экспортного кредита в размере 800 млн. долларов. В феврале 2015 г. российские специалисты приступили к реконструкции северных участков трансъевропейского транспортного коридора Х.

Сербское руководство с пониманием восприняло решение о свертывании проекта «Южный поток», реализация которого стала невозможной из-за неконструктивных действий Евросоюза. Убеждены, что взаимодействие с Белградом в энергетической сфере как в части поставок российского газа в Сербию по существующему маршруту, так и применительно к инициативе создания на границе Турции с Грецией крупного газового узла для последующего снабжения стран Юго-Восточной Европы будет успешно продолжаться.

Вопрос: Какую роль в двусторонних отношениях играют культурно-гуманитарные контакты и духовные связи?

Ответ: Этот важный сегмент нашего сотрудничества плодотворно развивается. В августе 2014 г. в Белграде был открыт восстановленный «Русский некрополь». Под эгидой российских НПО «Фонд Андрея Первозванного» и «Центр национальной славы» в сербской столице в сентябре 2014 г. прошли совместные мемориальные мероприятия, посвященные 100-летию начала Первой мировой войны. По линии Минкультуры России в сентябре-ноябре 2014 г. проведены Дни российской духовной культуры в Сербии. Значимым событием стал визит на сербскую землю в ноябре 2014 г. Патриарха Кирилла.

Президент Франции Франсуа Олланд совершил ошибку, когда не поехал 9 Мая в Москву на парад по случаю 70-летия Победы СССР над нацистской Германией, пишет журналист Le Figaro Рено Жирар в статье "Зачем унижать Россию?"

По его словам, промах Олланда носит одновременно дипломатический, нравственный и стратегический характер.

Дипломатически отказ приехать на парад Победы был невежливым. В нравственном отношении Франции следовало бы почтить жертву русского народа. Стратегически же Париж неосторожно толкает Москву в объятия Китая, равняясь на американскую позицию бойкота России.

На параде 9 Мая лидер Китая Си Цзиньпин стоял справа от Владимира Путина. Замглавы ЦК китайской Компартии впоследствии заявил, что эти празднования "вывели стратегическое партнерство Китая и России на новый уровень".

"Сложно представить себе, чтобы такое неторопливое смещение России в сторону Азии соответствовало стратегическим интересам Франции", — пишет Жерар. Он подчеркивает, что Франция должна "выстраивать упредительную и умную дипломатию по отношению к России".

Последние десять лет Запад больше не пытается понять Россию, отмечает журналист. По его словам, это непонимание стало очевидным, когда Запад начал "читать мораль" России из-за ее реакции на обстрел Цхинвала в августе 2008 года.

Тогда, напоминает автор, погибли сотни людей, в том числе более десяти российских военных наблюдателей. "Представим себе, что сербская артиллерия обстреляла бы Приштину, убив десятерых американских солдат: разве в НАТО стали бы сидеть сложа руки?" – комментирует он.

"Перед тем, как учить других жизни, Западу стоило бы хорошо посмотреть на себя в зеркало", — подчеркивает французский журналист.

Президент Сербии Томислав Николич по итогам встречи с министром иностранных дел Германии Франком-Вальтером Штайнмайером заявил, что он не испытывает оптимизма по поводу начала переговоров с ЕС по первым разделам переговорного досье до конца этого года. Хотя сам Штайнмайер сказал, что он считает, что в течение года условия для этого будут созданы. На вопрос, что конкретно Берлин требует от Белграда в отношении Косово и Метохии, президент ответил, что глава МИД Германии сказал, что его страна решительно поддерживает Сербию на европейском пути, при этом необходимо, чтобы все положения Брюссельского соглашения были соблюдены. Томислав Николич отметил, что указал Штайнмайеру на то, что Брюссельское соглашение подразумевает создание Сообщества сербских муниципалитетов со всеми функциями, о которых была достигнута договоренность. Брюссельское соглашение не предполагает, что юрисдикция Сообщества сербских муниципалитетов и его легитимность должны быть связаны с законодательством в Приштине, также как и с сербскими законами. Сербия. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 5 мая 2015 > № 1363332

Премьер-министр Сербии Александр Вучич в ходе встречи с министром иностранных дел Латвии Эдгарсом Ринкевичсом в Белграде заявил, что европейская интеграция является стратегическим приоритетом внешней политики Сербии. В настоящее время Латвия председательствует в ЕС. Вучич отметил, что Сербия многого добилась на европейском пути и основательно подготовилась к членству, добавив, что можно было бы ожидать, что ЕС, начав переговоры по первым разделам переговорного досье, ускорит переговорный процесс с Сербией. Премьер-министр представил главе латвийской дипломатии социальные и экономические реформы, которые проводит правительство Сербии, а также указал на прогресс, достигнутый в ходе диалога с представителями Приштины в Брюсселе. Эдгарс Ринкевичс сказал, что ЕС высоко оценивает реформы в Сербии, и что Латвия готова помочь начать переговоры с ЕС по первым разделам переговорного досье. Сербия. Латвия > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 5 мая 2015 > № 1363285

США потратят 215,5 миллиона долларов на строительство нового комплекса посольства в столице Косово Приштине, сообщает госдепартамент.

Новый комплекс дипмиссии будет расположен в центре города на площади 12 акров (около 48,5 тысячи квадратных метров) и будет включать канцелярию, здание для проживания морских пехотинцев, хозяйственные постройки. При этом сооружения будут выполнены с учетом технологий энергоэффективности и защиты окружающей среды.

Окончание строительства ожидается в 2017 году. Большинство рабочих будет из числа местных жителей, отмечают в госдепартаменте.

Косово провозгласило независимость от Сербии в 2008 году. В качестве суверенного государства Косово признано более чем 100 странами, включая США, а также 23 из 28 стран-членов Евросоюза.

Забыть об Украине?

Владимир Брутер

Прогрессивно-консервативный сценарий

В.И. Брутер – эксперт Международного института гуманитарно-политических исследований.

Резюме Россия Украину уже потеряла. Причем не сейчас, а давно. Однако уже в ближайшее время эта потеря не будет казаться чем-то очень важным. Умение найти и использовать свой шанс гораздо важней, чем переживания по поводу фантомных утрат.

В последнее время в российских СМИ появилось много статей о будущем Украины. Принципиально их можно разделить на две основные категории: 1) как будут развиваться события на Украине; 2) как нам (в будущем) обустроить Украину. При всем различии материалов у них есть общий момент. Все они предполагают, что позиция Запада (в первую очередь Соединенных Штатов) статична, полностью детерминирована и не может быть рассчитана на продолжительную смешанную стратегию. Но это не так. Так же как Россия по необходимости занимается обустройством мирной жизни в Донецке и Луганске, Вашингтон тоже готов к аналогичному развитию ситуации в Киеве. В данный момент, например, Запад, пользуясь военной передышкой, активно пытается «обустроить киевскую власть».

Следствием является ряд на первый взгляд мало связанных событий:

• возвращение государству контроля над «Укртранснафтой» и «Укрнафтой»;
• отставка Коломойского и его команды, включая руководителей районов, уход «днепровских» из фракции Блока Петра Порошенко (БПП);
• изменение роли и позиции Яценюка в качестве премьера и «Народного фронта» как второй партии коалиции в направлении десубъективизации премьера с последующей его заменой;
• начало судебного преследования ряда руководителей Всеукраинского объединения «Свобода», занимавших руководящие должности на Украине в 2014 г.;
• вывод батальона «Донбасс» из Широкино и предложение к расформированию Добровольческого украинского корпуса «Правого сектора». В результате компромисса «Правый сектор» сохранится, но только в составе ВСУ. А это означает, что через одну-две ротации от национал-добровольцев останется только название.

Все это свидетельствует о том, что западные покровители Киева (прежде всего Вашингтон и Госдепартамент как основной проводник внешнеполитической линии) тоже готовы играть «в долгую», а вовсе не собираются отправлять ВСУ «в последний и решительный», чтобы немедленно сдаться. В Вашингтоне тоже извлекают уроки из Дебальцево, и не только военные. Собственно, и само Дебальцево было необходимо, чтобы в Киеве осознали, в какой именно точке свободного падения находится Украина и какова в действительности ее зависимость от поддержки Соединенных Штатов.

В определенной мере с этим связан и мирный уход Коломойского. В команде днепровского бизнесмена поняли, что позиция США – это не только выбор Порошенко как лучшего из двух олигархов, но и своего рода императив по заравниванию украинского политического ландшафта. Боливар не просто не вынесет двоих, но даже наличие двух претендентов на одно место делает ситуацию неуправляемой и нестабильной. Таким образом нынешние изменения в Киеве, инициированные и осуществляемые при решающей поддержке Вашингтона имеют вполне конкретные приложения.

Главная задача

Гомогенизация политического пространства Украины. Президент Порошенко пока выигрывает госдеповский кастинг, значит всем остальным приходится это признать. Не питать иллюзий по поводу своих перспектив, не мешать действиям старших партнеров и брать то, что предлагают.

В госдепе прекрасно понимают, что украинскую демократию (и так существующую чисто номинально) придется на время закрыть. Сейчас нет, и не может быть никакой альтернативы конструкции «БПП (партия всей «новой» Украины) – “Самопомощь” (нерадикальная инклюзивная партия Западной Украины)». Никакой «регионализации» и никаких сильных и харизматических местных лидеров. Отсюда постоянная замена губернаторов и даже глав районов. Чтобы не засиживались и не обрастали связями на местах.

И еще один принципиальный момент – финансово-экономический. В ближайшее время много денег на Украине не будет. Во-первых, опасно давать – разворуют. Во-вторых, неоткуда. Поэтому здесь тоже необходимо единоначалие. Причем уже без Порошенко.

Единоначалие напрямую по системе МВФ – Яресько (министр финансов) – МВФ. Чтобы ничего в чужие руки не попадало. По имеющейся информации, именно с этим связан арест руководителя ГКЧС Сергея Бочковского. В течение достаточно длительного времени (как считают в Вашингтоне) Бочковский спонсировал Народный Фронт за счет государственных финансов. По мнению авторов комбинации, заставить близкого к руководству НФ Авакова самого сливать Бочковского – это верх политических технологий. Несомненно, что и сам Аваков стоит на очереди, знает об этом и очень нервничает. Вряд ли меч украинских правоохранительных органов под чутким руководством специалистов из-за рубежа затронет сейчас премьер-министра – в этом нет необходимости. Но поволноваться ему придется.

Опять-таки совершенно неслучайно, что министр экономики Абромавичус вдруг начал говорить о том, что всю госсобственность на Украине необходимо немедленно продать, причем западным компаниям. Продать дорого ничего и никому нельзя. Ситуация на Украине такая, что «цену назначает покупатель», а значит это не продажа, а бесплатная передача собственности в чужие руки, минуя украинских олигархов, кандидатов в олигархи и госслужащих высокого ранга. Как только все это будет реализовано (нужно полтора-два года), украинское политико-экономическое пространство будет полностью зачищено. Если сейчас олигархов сознательно «опускают», то после этого никто уже и не поднимется. Без разрешения на то старших партнеров.

Вторая задача

Восстановить боеспособность Вооруженных сил Украины (ВСУ). Причем не на уровне быстрого прорыва и нанесения поражения «Луганско-Донецким народным республикам» (ЛДНР) после зимней кампании. Иллюзий по поводу перспектив ВСУ не осталось. Постоянные вбросы по поводу поставки американского оружия уже сами по себе означают выбор в пользу долгих стратегий. Быстрого эффекта это дать не может, даже Маккейн это понимает. А вот перспективу меняет, и это может быть важным, если представить себе, что задача изменилась.

В госдепе уже хорошо понимают, что «взять Донецк к девятому мая» никто не даст. При этом любая односторонняя эскалация со стороны ВСУ может привести к дальнейшей эрозии европейского единства в поддержке американской политики. И отчасти смена тактики уже произошла. Это не означает, что ВСУ и ДУК не будут проверять ЛДНР на бдительность, не будут проводить разведку боем и не будут угрожать прорывом. Но данные задачи не видятся приоритетными.

Если удастся спровоцировать ЛДНР на эскалацию, то виновный определен, Россия все нарушила, санкции в пятикратном размере. Если не удастся, война нервов продолжится, но в США нет никакого расчета на краткосрочный сценарий и немедленный эффект.

Все сказанное выше в значительной степени очевидно и безальтернативно. Разумеется, это не означает, что у Вашингтона все получится. В госдепе недостаточно хорошо понимают ситуацию (хотя и лучше, чем год назад), и Украина вовсе не подарок. Все время проявляется какая-то специфика. А американские стратеги специфику не любят, и очень часто на этом спотыкаются. Обострение отношений между Коломойским и Порошенко – типичный неожиданный случай. Притом что тема все время признавалась взрывоопасной, никто не предвидел, что эскалация вплоть до вооруженного противостояния может произойти всего за один день.

Такого рода события могут повториться. Слишком много сейчас недовольных. Однако алгоритм уже найден, и третий (четвертый, пятый, шестой) майданы останутся чьей-то несбыточной мечтой. Пока ситуация под контролем.

Проблема в другом. Также как российские сценарии грешат представлениями о статичности действий Соединенных Штатов, так и госдеповские не могут точно определить приоритеты России в нынешнем конфликте. Госдепу, наверное, проще. Вашингтон лучше чувствует Москву, чем Москва Вашингтон, да и набор инструментов несравним. Все это, однако, не отменяет того факта, что выбор есть и у Кремля, а эффективность и своевременность ответа могут нивелировать любую стратегию оппонента, даже более сильного и подготовленного.

Для Москвы есть три основных сценария ответных действий, причем они имеют различную вероятность. Россия только отчасти может участвовать в выборе сценария, он в значительной мере зависит от Запада. Причем Вашингтон имеет возможность сценарии смешивать. И те, и другие играют в покер, но только Запад видит одну или две (хотя не все) российские карты, а Россия не может видеть, какой именно вариант разыгрывают США и их союзники именно в данный момент. Надо быть готовым и играть все варианты, но при этом еще пытаться проводить в жизнь свой собственный. Задача очень непростая, но альтернативы нет.

Вариант первый. Коллапс

Сейчас многие экономисты – российские, украинские, западные говорят о коллапсе украинской экономики. Например, по соглашению с МВФ Украина до конца мая должна реструктурировать свои внешние долги. Россия, как один из кредиторов, отказывается, МВФ прекращает финансирование и уже к осени Украина вынужденно объявляет дефолт.

Сценарий возможный, но маловероятный. А, кроме того, совершенно независящий от Москвы. Россия в данном варианте может не пойти на реструктуризацию задолженности и усложнить ситуацию для Украины. Но Запад, понимая, что именно здесь может быть серьезная проблема, вопрос с 3 млрд долга и еще 3–4 млрд за газ как-то экстренно уладит. Пусть даже за счет собственных средств. Вряд ли можно предположить, что Запад отступит с Украины из-за 6–7 миллиардов. Тем более, если расчет идет на долгую игру. Достаточно вспомнить известную фразу Штайнмайера, что на решение проблемы востока Украины могут уйти десятилетия.

Другой «апокалиптический» вариант. Предприятия не работают, уровень жизни стремительно падает, терпеть нет больше сил, массы простых украинцев выходят на стихийные акции протеста, власть рушится, коллапс уже наступил.

Тут еще проще. Коллапс украинской экономики в том виде, в каком она существовала последние 15 лет уже наступил. Плохо всем, однако это такое «плохо», которое вряд ли имеет выход в массовые акции протеста.

Во-первых, потому что нет вожаков. Часть в бегах, многие нейтрализованы, некоторые воюют на стороне ЛДНР, оставшиеся в глубоком подполье и сами не знают, что в действительности может произойти в ближайшие месяцы. Во-вторых, «пересічний українець» и так все это время жил очень скромно. Скорее выживал. Для него все, что происходит сейчас, крайне неприятно (см. рейтинг Яценюка и правительства), но это не к протестам, а к выборам. Если сейчас спокойно дать новой (обязательно новой) и умеренной политической силе 2–3 месяца на неконфликтную и обеспеченную ресурсами раскрутку, то она легко «порвет» все рейтинги. Но это из области фантазии, а не политической реальности. В-третьих, какая-то надежда все еще остается. «То ли дадут денег, то ли отменят визы. Можно будет в Европу и там заработать». Иллюзия надежды все время будет поддерживаться через СМИ, а это отличный способ против кристаллизации протестных настроений. Собственно одна из главных причин падения Януковича – «не осталось надежды». Это было видно уже на выборах 2012 г. в Раду.

Про «харизматических губернаторов» вообще можно опустить. Их все время меняют, и им не «до харизмы». Реально механизм децентрализации может заработать не раньше чем через год, а то и позже. За это время столько всего произойдет, что говорить об этом сейчас не стоит.

Следующий вариант, кажется, серьезнее. Это социально-психологический эффект военного поражения. Например, такого, как военная катастрофа под Дебальцево. Однако, вопреки ожиданиям и многочисленным предположениям, Дебальцево не привело к «обратному эффекту». Добровольческие батальоны вовсе не пошли на Киев, чтобы свергнуть преступную и предательскую власть, а мирно выразили все, что они о ней думают в социальных сетях. Власть с помощью советников из Вашингтона вела себя предельно профессионально, предупредив все возможные негативные последствия военного поражения. Ни один из общенациональных телеканалов не предоставил серьезное эфирное время для противников власти, а именно это часто способствует кристаллизации оппозиционных настроений. Вышедшие из Дебальцево немедленно были объявлены героями, операция по сдаче названа плановой. И главное, отсутствие альтернативного мнения в публичном пространстве.

После Дебальцево добровольческие батальоны подверглись серьезному давлению, часть уже отозвана с фронта. Рассчитывать, что они восстанут против власти после локального военного поражения нет никаких оснований. Ни Широкино, ни Бахмутка, ни даже что-то чуть большее никаких серьезных последствий для Киева иметь не будут.

Итак, коллапс Украины возможен, однако относительно маловероятен. Сейчас Вашингтон полагает, что контролирует на Украине практически все. Однако коллапсы иногда приходят неожиданно. То ли негативные события наслаиваются одно на другое, то ли предусмотрели не все. Сейчас вероятность потери управления с последующим выходом из-под контроля можно оценить в 20–25%. К этому Россия, конечно, должна быть готова. Например, именно на этот случай можно иметь альтернативное правительство в изгнании. Однако данный вариант от России практически не зависит, и повлиять на его появление она не может или почти не может.

Вариант второй. Эскалация

Ключи от эскалации тоже находятся в Вашингтоне, но пользоваться ими будут очень осторожно. Обострить ситуацию несложно, а вот последствия непредсказуемы, причем для всех. Поэтому Соединенные Штаты станут «подогревать» ситуацию на востоке Украины, однако делать это осторожно, поэтапно и максимально просчитано. Насколько это вообще возможно. И здесь важно понять три момента: 1) какие задачи ставит Вашингтон; 2) какие средства эскалации (инструменты) у него есть; 3) к каким последствиям эти средства могут привести.

Первый вопрос – самый сложный, именно от него во многом зависят и два других, и общее понимание ситуации. Для этого необходим небольшой экскурс. Какова вообще политика США в Европе, и чем она отличается от их политики в остальном мире? Чего боится Обама, отказываясь поставлять оружие в Украину?

Вообще Соединенные Штаты не боятся создания новых государств. Только за последние 15 лет появились Косово (пока отчасти де-факто), Восточный Тимор и Южный Судан. Все они возникли не только при содействии США, но и при очень большом давлении, включая использовании силы или готовность ее применить. Процессы дезинтеграции идут в Ираке, Ливии, Сомали, и везде Соединенные Штаты сыграли заметную роль. Фактически США поддерживают независимость Тайваня, постоянно предупреждая Китай о недопустимости использования силы для реинтеграции. То есть Украина может использовать силу для реинтеграции против пророссийских сепаратистов, а Китай против проамериканских нет.

Со времен Первой Мировой войны и президента Вудро Вильсона, который любил делить европейские страны на кусочки, Соединенные Штаты – самый активный участник европейских политических процессов, что нашло официальное отражение в таких структурах как НАТО или ОБСЕ, в которой Америка, находящаяся очень далеко от Европы, принимает активное участие. Евросоюз в нынешнем виде – это во многом тоже результат американского видения Европы. Неслучайно во многих восточноевропейских странах любят говорить о том, что дорога в ЕС для них проходила через НАТО. Сейчас эту фразу часто повторяют на Украине.

Соединенные Штаты заинтересованы именно в таком Евросоюзе как сейчас. Достаточно большом, чтобы все были под контролем. И достаточно рыхлом, чтобы Меркель и Юнкер сотоварищи не смогли создать эффективные наднациональные структуры, включая общие вооруженные силы. В этой ситуации любые «незапланированные» флуктуации вредны для американской политики в Европе. Поэтому Косово может быть независимым, а Шотландия и Каталония нет. Любое неподконтрольное США изменение баланса сил – это уже угроза безопасности Америки. Даже само по себе усиление России – это прямая и явная угроза. Что уж тут говорить про Крым и Донбасс.

При этом между Европой и «другими» есть отличия. Число жертв среди местного населения в Африке или Азии никого в Соединенных Штатах не интересует. А вот полноценная война в центре Европы вызывает опасения. Обама не сделал ничего, чтобы военные действия на Украине не начались, но в принципе он против массовых убийств на российско-украинской границе. Его «нетоварищи» по партии настроены более прагматично. «Раз проблема есть, то ее надо решать».

Ныне правящая в Вашингтоне группа точно не намерена провоцировать Москву на ядерную войну и на 90% не собираются организовывать на Украине массовые военные действия. Весь милитаристский антураж необходим для решения политических и геополитических задач.

Первое и самое главное. Россия должна очень дорого заплатить за выход из-под контроля и за собственные геополитические амбиции: деморализована, дискредитирована и, по возможности, десубъективизирована. А потом будем обсуждать финляндизацию Украины. Поскольку Россия продолжает упорствовать, то цену вопроса необходимо постоянно повышать. Один из основных моментов в идее о поставках оружия (со стороны демократов): Россия должна осознать, что на Украине ей ни при каких обстоятельствах ничего не «обломится».

Второе. Это совершенно открытое послание Берлину и Парижу: ваша безопасность в наших руках. Мы найдем способ заставить вас поступать так, как считаем нужным. Знаменитое заявление Байдена о том, что «мы заставили европейцев принять санкции против России», как раз отсюда.

Третье. Внутриполитическое. У Обамы никогда ничего не получалось – таково типичное мнение американского политического сообщества (вне зависимости от того, насколько это соответствует реальности). Идти на выборы в какой-либо связи с «лузером» Хиллари Клинтон не хочет, а, значит, ее будущая команда должна демонстрировать твердость и победоносный напор. При этом Украина не является для этих людей чем-то выходящим за рамки обычного политического планирования. Им даже не нужна какая-то очевидная виктория и тем более успешная Украина. Достаточно, чтобы можно было объявить Россию проигравшей и примерно ее наказать. Желательно надолго и показательно.

Поэтому главное – это не официальные поставки оружия на Украину. Подлинное снабжение идет уже давно, с разных сторон и при активном участии США. Не было бы этого, не было бы сейчас и дееспособных ВСУ. Главное – это дискуссия о вооружении Киева в Вашингтоне, о роли Соединенных Штатов в конфликте, о той степени включенности, которую они могут и должны себе позволить.

То есть разговоры (и поставки без объявления) оружия в Украину при прямом или косвенном участии США – скорее, не попытка решить конфликт военным путем, а средство эскалации. Причем в двух различных смыслах и направлениях:

• спровоцировать Россию, затащить в максимально ограниченный прямой конфликт и показательно за это наказать;
• как можно дольше удерживать Россию в этом конфликте, чтобы умножить возможные потери с ее стороны.

Оружие нужно и в первом, и во втором случае. Но как элемент плана, а не как средство, меняющее ситуацию на фронте. В Вашингтоне исходят из следующей схемы:

• провоцировать Россию (ЛДНР) будут постоянно;
• ответной реакции не будет настолько долго, насколько это возможно с военной точки зрения;
• разговоры о поставках оружия, сами поставки оружия, переформатирование ВСУ, работа американских инструкторов будут идти параллельно;
• в нынешнем виде ВС ЛДНР на серьезное наступление неспособны, это показало Дебальцево. Без решительного усиления ВС ЛДНР могут оставаться только на нынешней линии фронта. В наиболее удачном для них раскладе могут взять Лисичанск или что-то в этом роде. Для Киева это не критично;
• в случае эскалации Минск-2 будет объявлен недействительным, Берлин и Париж вернут на место, а Обама подпишет решение Конгресса о прямых поставках оружия. Не сможет не подписать. Сдастся под давлением превосходящих обстоятельств;
• в результате Россия останется там же, где и сейчас, Европа перестанет мешать и стоять на пути, у Вашингтона появятся новые инструменты для дальнейшей эскалации и повышения цены;
• виток пройден. Россия проиграла. Возможности США увеличились, а значит все идет в правильном направлении. Цена вопроса для России значительно возросла, решение для нее только одно – переговоры с позиции слабости.

Подобная схема, простая и эффективная, как все, что разрабатывают в Вашингтоне, имеет три слабых места.

Мариуполь. В сентябре Россия остановила наступление на Мариуполь, думая, что это можно будет обменять на прочный мир, обоюдно приемлемую ничью. Нельзя. Если Берлин – Париж и согласны на ничью, то Вашингтон нет, а ключи у него. Второй раз взять Мариуполь будет гораздо сложнее, но практически это возможно, и в США этого опасаются. Почему? Сейчас именно Мариуполь является основными торговыми воротами Украины. Металл – на данный момент главный экспортный товар – вывозится через Мариуполь. Т.е. потеря Мариуполя существенно повышает цену вопроса для Украины (и для всего Запада). Потери можно оценить в 3-4 млрд долларов в месяц, а это серьезно. Деньги необходимо где-то брать, и немедленно тратить впустую на поддержание украинской власти и минимального жизнеобеспечения страны.

Далее. Мариуполь не Дебальцево. Спустить на тормозах не получится. Очень опасно для нынешней киевской власти. Если в такой конструкции рейтинг Порошенко начнет валиться, ситуацию можно и не удержать. Нужно будет вводить военное положение, предельно ужесточать режим. С точки зрения используемого образа это (для Соединенных Штатов) невыгодно.

И, наконец, Мариуполь, по мнению ряда американских специалистов, дает возможность для сухопутного продвижения в Крым, а это принципиально меняет географию конфликта.

Продолжающиеся боестолкновения в Широкино являются индикатором опасности для Мариуполя. По бытующему в Киеве и Вашингтоне мнению, если батальон «Азов», контролирующий сейчас часть поселка будет отброшен от него, то следует ждать наступления. Причем не от ВС ДНР, а прямо от России. У Донецка на это сил не хватит.

Второе слабое место это состояние ВСУ. Сопротивляться российским войскам ВСУ, конечно, не может, но это не дискретный вопрос с ответами «да» и «нет». Здесь самым важным является фактор времени. Если (в случае эскалации и прямого конфликта) российскую армию удастся задержать уже на границах Донецкой и Луганской областей, то это лучший вариант. Если нет, то тогда Днепр. В Вашингтоне прямо говорят, что если Россия решит прямо вмешаться в конфликт, то сама она остановится разве что на Збруче. Все остальное принципиально не меняет ситуацию.

Российская армия на территории другой страны, продвижение затруднено, глобальные санкции введены и никто не мешает США вводить войска НАТО и поддерживать сложившуюся линию фронта сколь угодно долго. Фактически у Запада полностью развязаны руки.

Однако:

• у Вашингтона нет никакой достоверной информации о планах Москвы. Для выяснения планов противника и наличия новой техники и личного состава применяются постоянные нарушения перемирия со стороны ВСУ;
• для Соединенных Штатов вообще удивительно, что во время январской кампании по сути не было «северного ветра», а доказательства его присутствия есть только на словах. Когда планы противника неочевидны, это всегда повышает риск и рождает нервозность. Пытаться угадать то, что противник еще и для себя не определил, – неблагодарное занятие. Идти по течению в Вашингтоне не принято, да и риск это не снижает;
• решающим становится фактор времени. Сколько времени есть у ВСУ – большой вопрос. Три дня недостаточно. Неделя – может да, может нет. Попытка немедленно «построить» добровольческие батальоны необходима и по этой причине. В условиях неопределенности единоначалие может стать наиважнейшим элементом и дать выигрыш во времени.

Вывод. Вариант прямой эскалации опасен для всех сторон. Несмотря на то, что инициатива здесь у американцев, у Москвы есть возможность жестких ассиметричных ответов, которые существенно повышают риск открытого военного конфликта. Вашингтон к нему вовсе не стремится.

Притом, что у открытой эскалации ненулевая вероятность, США будут использовать подобный вариант только в самом крайнем случае. Также как и в случае коллапса Россия здесь занимает не очень выгодную позицию реагирования в ответ, т.е. всерьез готовится к тому, что с большой вероятностью никогда не произойдет. На практике это сводится к вынужденному и не очень устойчивому балансированию между Минском-2 и ожиданием эскалации.

Тактика Вашингтона в конфликте на ближайшие месяцы может быть определена как повышение цены для России при постоянной угрозе эскалации. При этом в качестве инструмента будет применяться не прямое провоцирование нового конфликта, а локальные эскалации и разведки боем.

Уже сейчас наиболее вероятной схемой развития конфликта является его переход в псевдозамороженную фазу с постоянными локальными столкновениями на грани перехода в открытую фазу. Своего рода изматывающий вариант. Он будет небыстрым и сложным с точки зрения вариативности, неочевидности и временной отдаленности различных компонентов. Но именно здесь у Москвы появляется шанс опередить Запад, а не ограничивать себя реакцией на действия другой стороны.

Вариант третий. Россия уходит

Чтобы «выжить» в долгой игре, необходимо придерживаться собственной стратегии. Готовиться ко всему, но придерживаться именно своей линии.

Несколько исходных моментов:

• основной алгоритм долгой игры – последовательность относительно коротких эскалаций и более длительных «подготовительных» перемирий (бинарный алгоритм);
• в его рамках выйти за границы долгой игры можно только с очень большим риском. Т.е. Россия, выходя из «минского формата» будет вынуждена брать на себя весь риск и все последствия;
• речь может идти либо о решении ограниченных задач, либо о переходе к стратегии максимального выигрыша при невероятно большом риске;
• при таком развитии влияние России на ситуацию будет постоянно сокращаться. Все еще сохраняющиеся неэкономические рычаги влияния (информационные, культурные, личные) будут уничтожаться с помощью Запада;
• никаких вариантов создания «единой пророссийской Украины», «большой и средней Новороссии» при таком варианте не существует. Это не более чем артефакт;

Украине совсем необязательно вступать в НАТО, потому что НАТО «уже вступило в Украину», причем в максимально неприемлемом для Москвы варианте, когда правила игры вообще отсутствуют.

Экономическое сотрудничество между Россией и Украиной тоже пришлось принести в жертву. С 2012 г. товарооборот двух стран неуклонно снижается. В 2012 г. примерно 46 млрд долларов, в 2013-м уже только 38, в 2014-м – 22 млрд, т.е. больше чем в 2 раза за 2 года. Всего в 2014 г. объем внешней торговли Украины упал на 30 млрд долларов (примерно 22% спада в сравнении с 2013 годом). 16 из них (т.е. более половины) – российские. Причем российский экспорт в 2014 г. падал значительно быстрее, чем российский импорт с Украины. К концу 2015 г. Россия с большой вероятностью перестанет быть основным внешнеторговым партнером Украины.

Однако именно в этом спаде торговых отношений и содержится альтернативный для России вариант формулы влияния на происходящее на Украине. По мнению представителей МВФ, которые готовили соглашение с Киевом, именно разрыв торгово-экономических отношений с Москвой, а вовсе не военные действия, стали главной проблемой украинской экономики в 2014 году. По их мнению, цена войны в два, а то и в 2,5 раза меньше, чем цена разрыва связей с Россией. Причем военные действия могут прекратиться, а торговые отношения от этого сами по себе не восстановятся.

Расчеты Минэкономики Украины показывают, что при снятии всех торговых ограничений со стороны Евросоюза, Украина смогла значительно увеличить экспорт в Европу только по двум позициям – растительное масло и древесина. Причем по растительному маслу, скорее всего, достигнут предел роста. Значительно увеличить площади под подсолнечник страна не сможет. Все, что Украина потеряла за 2014 г., и потеряет в 2015 г., компенсировать невозможно, т.к. другого рынка для ее продукции кроме российского не существует. Снятие ограничений со стороны Европейского союза не помогает, поскольку в данном случае действуют скорее рыночные механизмы, а не административные.

Россия может воспользоваться важнейшим инструментом давления. Причем не только и не столько на Украину, сколько на Европу, которая вынужденно исполняет роль главного спонсора Киева. Пока ситуацию поддерживают денежные поступления из России, которые даже выросли из-за резкого увеличения числа беженцев, появившихся за последний год. Больше половины беженцев образца 2014 г. с Украины составляют вовсе не жители разрушенного войной Донбасса, а молодые люди, уклоняющиеся от мобилизации.

Главная задача России в долгой игре – как можно быстрее и в максимальном объеме переложить на Запад всю экономическую и финансовую ответственность за ситуацию на Украине. Нельзя сказать, что Москва ничего для этого не сделала, но здесь важны не столько намерения, сколько жесткость и скорость принимаемых решений. Чем быстрее Москва введет весь комплекс мер, административно ограничивающих торговлю с Украиной, тем сложнее будет задача Запада в долгой игре. По деньгам это можно оценить даже серьезнее чем Мариуполь. Ориентировочно до 5 млрд долларов в месяц с учетом мультипликативного эффекта. А это не 6 млрд в год, а примерно 60, и таких свободных денег у Запада нет.

В итоге у Европы (в первую очередь именно Европы, а не США) остается два варианта:

• либо ответственно и на полностью паритетной основе договориться с Россией по всем вопросам будущего устройства Украины;
• либо заплатить и создать для себя неразрешимые экономические проблемы как в краткосрочной, так и среднесрочной перспективе.

Сантименты и другие досужие рассуждения по поводу братских стран никакого значения уже не имеют. Переживать по поводу «потери Украины» России и вовсе не следует. Во-первых, сегодня на Украине никто особо Россию не ждет. Вне зависимости от хода военной кампании и ее результатов. Во-вторых, Россия Украину уже потеряла. Причем не сейчас, а давно, сначала в 1991 г., потом в 2004-м уже окончательно или, по крайней мере, очень надолго.

Однако, и это вполне вероятный сценарий, уже в ближайшее время потеря Украины не будет казаться чем-то очень важным. Умение найти и использовать свой шанс гораздо важней, чем переживания по поводу фантомных утрат.

Мировая политика быстро уходит из Европы, а с ней и взаимный интерес Европы и России. При таком раскладе украинский кризис уже совсем скоро не будет определять политическую повестку дня для Москвы. Только еще один неприятный эпизод.

Россия. Украина > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 4 мая 2015 > № 1363835 Владимир Брутер

Миротворцы ООН – защитники или преступники?

Валерий Куликов

Скандал с недавними сексуальными надругательствами в отношении детей в Центральноафриканской Республике со стороны членов миротворческой миссии ООН, несмотря на настойчивые старания этой международной организации, уже не скрыть. А международной общественности следует, наконец, вспомнить об истинной роли ООН, основанной союзными державами-победительницами в 1945 году, после окончания Второй мировой войны во имя мира и безопасности людей на планете.

По свидетельству серии последних публикаций, предоставленных общественности такими изданиями, как Вruxelles2, France Info, Guardian и рядом других, несколько французских и грузинских солдат, задействованных в миротворческой операции ООН «Сангарис» в Центральной Африке, могут являться участниками сексуальных надругательств над несовершеннолетними детьми в этой стране.

Напомним, что во время вооруженного конфликта между правительством ЦАР и повстанцами (в основном мусульманами), многие из которых ранее участвовали в гражданской войне 2004-2007 гг. в этой стране, 26 ноябра 2013 г. министр обороны Франции Жан-Ив Ле Дриан заявил о намерении Франции направить в Центральноафриканскую Республику около тысячи солдат с миротворческой миссией ООН. 9 декабря 2013 г. к этой операции присоединились США. 22 февраля 2014 г. парламент Грузии дал согласие на участие в этой миссии представителей Вооруженных сил Грузии, численность которых к июню 2014 г. достигла 140 военнослужащих.

Как свидетельствует французское информационное агентство France Info, французские и грузинские военнослужащие в зоне вооруженного конфликта в аэропорту ЦАР M‘Поко (M‘Poko) насиловали отдельных подростков в возрасте от 8 до 15 лет и подвергали их сексуальным надругательствам.

Об отдельных из этих инцидентов, произошедших между декабрем 2013 г. и июнем 2014 г. в лагере для беженцев аэропорта M‘Поко, было сообщено в середине 2014 г. в специальном закрытом докладе для ООН («Sexual Abuse on Children by International Armed Forces»). В частности, в указанном документе имеются свидетельства ряда мальчиков, некоторые из которых были сиротами, о фактах их сексуальной эксплуатации, включая насилие и гомосексуализм, в обмен на предоставлявшуюся им пищу и воду. Летом 2014 г. эти свидетельства были переданы чиновникам Верховного комиссариата ООН по правам человека в Женеве, однако действенных мер со стороны ООН по расследованию этих фактов так и не было принято.

В этих условиях и в целях прекращения подобных действий со стороны международных миротворцев, недавно один из сотрудников женевского отделения ООН Андерс Компасс (Аnders Kompass) инициативно передал указанные документы служебного характера ООН французским властям для принятия действенных мер по расследованию выявленных инцидентов и наказанию виновных. Однако, руководство ООН, не желающее «выносить сор из избы», пошло по другому пути и намеревается уволить из международной организации этого чиновника «за несанкционированное разглашение служебной информации».

В этой связи не лишним будет напомнить, что в прошлом ООН уже оказывалась в центре подобных скандалов, связанных со стремлением затушевать инциденты с педофилией, в которых были замешаны сотрудники международных миссий в Демократической республике Конго, Косово и Боснии, а также с сексуальными домогательствами отдельных членов миротворческих войск ООН в Гаити, Бурунди и Либерии.

Недавно с обвинениями в адрес ООН выступил Джеймс Вассерштром (James Wasserstrom), бывший американский дипломат, который был уволен из ООН после высказанных им подозрений в коррупции среди высших должностных лиц миссии ООН в Косове. В частности, Д.Вассерштром подчеркнул, что вместо наказания А.Компасса, предавшего гласности информацию о скандальных событиях в среде миротворцев в ЦАР, международная организация должна была бы бороться с недопущением подобных фактов и своевременно наказать виновных.

С требованием серьезного разбирательства и недопущения в дальнейшем подобных инцидентов со стороны сотрудников ООН выступил и ответственный сотрудник МИД Швеции Андерс Ронквист (Anders Ronquist), также вставший на защиту А.Компасса.

Безусловно, подобные факты недостойного поведения в ЦАР сотрудников международной организации не способствуют укреплению ее авторитета и требуют тщательного публичного разбирательства и наказания виновных.

Но нельзя также забывать, что авторитет ООН – международной организации, созданной после Второй мировой войны во имя защиты мира, отнюдь не растет и после неоправданного использования военной силы отдельными членами ООН в решении их геостратегических задач, сколачивающих по своему усмотрению вооруженные коалиции против отдельных государств. Полностью подпав под влияние Вашингтона, в последние годы ООН стала санкционировать в угоду западным военно-промышленным кругам вооруженные интервенции в различных регионах. Такая политика уже привела к гибели и страданиям сотен тысяч мирных жителей в Афганистане, Ираке, Ливии, Сирии и в ряде других стран Ближнего Востока, Африки (а немногим ранее – в бывшей Югославии), пренебрежению соблюдения всеми международных юридических норм, которые продолжают нарушаться с молчаливого согласия ООН.

Если никаких реальных изменений в политике и действиях ООН в ближайшее время не произойдет, то нельзя исключать, что эту организацию может постичь участь ее предшественницы – Лиги Наций, оказавшейся неспособной предотвратить конфликты и мировые угрозы для человечества на основе соблюдения международного права.

В соответствии с директивами Шейхи Фатимы, в столице Косово Приштине будет построена финансируемая ОАЭ детская больница.

АБУ-ДАБИ: Шейха Фатима бент Мубарак, председатель Главного Женского союза и вдова первого президента ОАЭ Шейха Зайеда, в связи с подписанием соглашения о строительстве детской больницы в Республике Косово, была награждена медалью Матери Терезы за ее непрерывный вклад в улучшение условий жизни людей во всем мире.

На церемонии награждения присутствовало множество официальных лиц, включая Государственного министра и советника Шейхи Фатимы доктора Майту Аль Шамси, посла ОАЭ в Черногории Хафсу Аль Уламу и президента Косово Атифете Яхьяга.

Новая детская больница, предоставляющая современные медицинские услуги, будет названа в честь Шейхи Фатимы.

В своем заявлении Шейха Фатима сказала: “Я хотела бы особенно отметить усилия президента республики Косово Атифете Яхьяга за ее постоянную работу в достижении целей по развитию государства”.

В Косово уже существует больница, построенная сразу после войны 1999 г. при финансировании Арабских Эмиратов и названная именем Шейха Зайеда. На сегодняшний день это лучший медицинский центр в стране.

На церемонии также обсуждались прочные отношения двух стран, в особенности поддержка со стороны ОАЭ в течение и после Косовской войны, жертвами которой стали 10 000 человек, и 20 000 женщин подверглись сексуальному насилию. Президент Косово особенно высоко отметила вклад Шейхи Фатимы в поддержку женщин и детей в Косово во время войны, находящихся в лагерях беженцев, особенно в Албании.

По словам Атифете Яхьяга, инициативы и проекты Шейхи Фатимы – это огромная поддержка женщин во всем мире, и жительницы арабских стран могут по праву ей гордиться.

Великая победа Советского Союза над фашизмом изменила ход истории, человечество в целом, установила мир на Европейском континенте на десятки лет. Победа досталась тяжелой ценой, и попытки переписать историю могут привести к повторению трагедии.

Таковы основные тезисы конференции "70 лет Великой Победы: непреходящая актуальность триумфа 1945 года", которая прошла в Афинах под эгидой посольства России в Греции, при поддержке Фонда поддержки и защиты прав соотечественников, проживающих за рубежом, и участии Координационного совета соотечественников.

Участниками конференции стали российские и греческие историки, политологи, юристы, представители посольства России и руководства Греции. Перед началом конференции ее участники возложили цветы к памятнику Советскому Солдату в районе Каллифея.

Участники конференции заявили, что необходимо остановить ревизию истории, реабилитацию фашизма.

По всей Европе партии и группировки неонацистского и профашистского толка не только вышли на авансцену политической жизни, но и в ряде европейских стран реально претендуют на власть. Этому феномену во многом способствовало и способствует умышленное искажение главных исторических событий и процессов того времени, считают участники мероприятия.

Политические итоги

"Мы чтим память всех, кто в годы великих испытаний защитил свободу человечества. Всемирно-историческое значение победы неоспоримо, в результате ее была создана новая система международных отношений на основе общепринятых правил и принципов международного права, создана Организация Объединенных Наций, задачей которой является предотвращение войн ", — сказал советник-посланник российского посольства в Афинах Евгений Юрков.

По его словам, в результате победы восторжествовали идеалы свободы и демократии, права на самоопределение народов.

"Сегодня народы Европы решительно осуждают попытки фальсификации и пересмотра итогов Второй мировой войны как недопустимое святотатство против памяти тех, кто пожертвовал своей жизнью", — сказал Юрков.

Заместитель министра национальной обороны Греции Никос Тоскас сказал, что именно на Советский Союз выпали основные тяготы войны.

"Титаническая борьба российской армии и гражданского населения вписала славные страницы истории в боях за Ленинград, в Сталинграде, за Москву и многих других известных и неизвестных местах. Несмотря на трудности и качественное превосходство противника, армия и народ смогли не только сохранить Советский Союз, но и повернуть вспять ход мировой войны, сокрушить державы оси", — сказал Тоскас.

По его мнению, память о борьбе 1945 года сегодня более актуальна, чем когда-либо. Сегодня, 70 лет спустя, экономический кризис в Европе и неравное распределение богатства между Севером и Югом привело к росту ультраправых националистических движений с непредсказуемыми последствиями. "Для того, чтобы человечество вновь не пережило таких событий, как во время Второй мировой войны, правительства должны принять меры, чтобы ограничить эти явления", — сказал Тоскас.

Советник министра обороны, член партии "Независимые греки" (АНЭЛ) Гавриил Аврамидис заявил, что сегодня начинают забывать о десятках миллионов жертв войны. Ситуация на Украине, где начинают почитать пособников нацистов — бандеровцев, события на Ближнем Востоке стали итогом геополитических игр, считает Аврамидис.

Он раскритиковал санкции ЕС против России, которые поддержало предыдущее правительство Греции. "К нам не могут въехать бывший посол России в Греции Валентина Матвиенко и сенатор Ольга Ковитиди (гречанка по происхождению — ред.). Я желаю, чтобы справедливость была восстановлена по отношению к дружественному нам народу", — сказал Аврамидис.

"Триумф Победы ознаменовал начало нового послевоенного мира, более или менее стабильного, давшего возможность народам мира развиваться, жить мирно. Во многих странах выросли поколения, которые не знают, что такое война", — сказал председатель оргкомитета и организатор мероприятия Федор Игнатиадис, главный редактор еженедельника "Афинский курьер".

Однако, по его словам, в последние годы мы становимся свидетелями попытки оспорить и фальсифицировать историю, представить героями нацистов и их сторонников.

Исторические аспекты

Решающий вклад в победу над нацисткой Германией во второй мировой войне 1939-1945 годов внес Советский Союз. Абсолютный приоритет имели военные действия на советско-германском фронте, отметил историк, преподаватель МГИМО Николай Копылов. По его словам, руководящие деятели Англии и США открыто признавали первостепенное значение советско-германского фронта.

Преподаватель кафедры Международного права МГИМО(У) МИД России Иван Синякин заявил, что в настоящее время, особенно в странах Балтии и иных государствах, образовавшихся на пространстве бывшего Союза ССР, имеют место многочисленные случаи искажения на официальном уровне юридических итогов Великой Победы союзных государств (Советского Союза, США, Великобритании, Франции и других) над нацистской Германией в 1945 году. Между тем в решениях Нюренбергского трибунала закреплены осуждение нацизма, противодействие его реабилитации, предупреждение неонацизма.

"Такого рода политика в доктрине международного права уже охарактеризована как нарушающая принципы международного права, признанные Уставом Нюрнбергского трибунала", — сказал Синякин, напомнив о международно-правовых последствиях такой политики.

Сотрудник РГАСПИ Татьяна Царевская-Дякина отметила опасность "необандеризации" Украины. "Хотя нацистская символика запрещена, а все участники СС признаны военными преступниками, это не мешает и сегодня членам праворадикальных украинских группировок выходить под желтыми знаменами с "зигами" на улицы украинских городов. И почему-то это не вызывает осуждения у стран ЕС", — заметила Царевская-Дякина.

Первый заместитель главного редактора журнала "Международная жизнь" МИД России Андрей Давыденко сказал, что прошло всего лишь 70 лет с момента окончания величайшей трагедии 20-летия, но многое забылось.

"Нешуточные страсти кипят даже вокруг самого факта празднования этой, казалось бы, бесспорной для мира даты. Из символической она превращается в политическую. В мировых СМИ сейчас говорится не столько о том, как достойно отметить это событие, сколько о том, кто из западных лидеров будет 9 мая на Красной площади в Москве, а кто нет ", — сказал Давыденко.

Историк, вице-президент Фонда Андрея Первозванного Михаил Якушев рассказал об истории возвращения Крыма в состав России. По его словам, вопрос о Крыме приобрел особо острое дискуссионное звучание в последнее время. Якушев напомнил, что после неправомерной передачи Крыма в состав Украины в 1954 году и развала СССР все попытки русского населения Крыма пойти на сближение с Россией пресекались.

"При этом русское этническое большинство вынуждено было жить под постоянным давлением. На Украине постоянно укреплял свои позиции этнический национализм, причем в самых крайних радикальных формах", — сказал Якушев.

События конца 2013 — начала 2014 года стали лишь катализатором ситуации, которая назревала десятилетия. "Крымчане внимательно следили за событиями на Украине и делали вывод, что главный ударной силой Майдана были именно радикалы-националисты", — сказал он.

Что касается референдума, то он был проведен в полном соответствии с Уставом ООН.

"Для нас абсолютно очевидно, что волеизъявление жителей Крыма и его воссоединение с Россией — суть торжества исторической справедливости", — отметил Якушев.

"Это был демократический референдум. Настоящий демократический референдум. В Косово этого не было", — сказал профессор Деян Мирович из университета Приштины, Сербия. Он рассказал, что был наблюдателем на референдуме в Крыму и не видел никакого давления или агрессии. Мирович заявил, что в отношении Запада к Крыму и к Косово проявились прежде всего двойные стандарты.

По его словам, ликвидация СФРЮ стала первым шагом к ревизии Ялтинского мира. В Сербии были события, подобным киевскому Майдану.

"У нас колоссальный опыт агрессии Соединенных Штатов и Евросоюза, колоссальный опыт переворота. Он был совершен в 2000 году. У нас опыт санкций и изоляции. Мы помним преступную бомбардировку Югославии", — сказал Мирович.

Балканские страны в войне

Греческие историки говорили о том, что с фашизмом боролись все греки, как жившие на территории СССР, так и в Греции.

Победа греческой армии над войсками Муссолини стала первым ощутимым успехом антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне, сказал историк и публицист Демосфенис Кукунас. Греция в 1940 году сказала "Нет" ультиматуму Италии и вступила в войну. Более пяти месяцев греческая армия одерживала победы над итальянским войсками, пока в апреля 1941 года в войну не вступила Германия.

Вопрос немецких репараций Греции и оккупационного займа осветил Дамианос Василиадис, член Национального комитета по востребованию немецких репараций.

По его словам, "оккупационный" заем, выдать который вынудили Банк Греции Италия и Германия, составил 3,5 миллиарда долларов в ценах 1938 года. По частному праву Германия обязана была погасить его. "Сам Гитлер начал погашение его в 1943 году", — сообщил Василиадис.

По последним данным казначейства Греции, Германия должна выплатить военных репараций за ущерб и за заем составляет 278,7 миллиарда евро.

Не допустить возрождение фашизма

По итогам конференции была принята резолюция, в которой говорится, что 70-я годовщина Победы во Второй мировой войне — не только главное историческое событие 20-го века. Ее актуальность и сегодня трудно переоценить.

"Попытки фальсификации истории, принижения реальных исторических фактов не являются безобидными действиями. Они ведут к ревизии истории Второй мировой войны. Этому феномену надо противопоставить освещение и распространение реальных событий и в их реальном масштабе. Героизация пособников нацизма, попытки реабилитации фашизма не могут не вызывать возмущение народов мира и, главным образом, народов европейских стран. Активные граждане Европы должны быть готовы отразить оживление нацизма с тем чтобы, он никогда не угрожал больше европейским народам", — заявили участники конференции.

Геннадий Мельник.

Приватизация вооруженных сил

Мэри Калдор - профессор Лондонской Школы Экономики.

Резюме Все заметнее становится феномен частных охранных компаний, комплектуемых зачастую отставными солдатами из Великобритании или США, которые работают как на правительство, так и на мультинациональные компании и часто связаны друг с другом.

Мы живем в мире, в котором меняются не только технологии, но и сама ткань социальных процессов. Не стала исключением и война. По традиции массовое сознание продолжает мыслить в категориях, сформулированных немецким стратегом Карлом Клаузевицем еще в XIX веке. Однако даже беглым взглядом видно, что Корейская война 1950-1953 годов и конфликты на территории бывшей Югославии в 1990-е совершенно не похожи друг на друга — ни по многообразию сторон конфликта, ни по стратегии ведения боевых действий. В Издательстве Института Гайдара выходит фундаментальный труд профессора Лондонской школы экономики Мэри Калдор «Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху». В ней автор убедительно показывает, как глобализация разрушила монополию государства на военное насилие и стала толчком к таким вызовам современности, как политический терроризм, гибридные войны и проблемы урегулирования конфликтов.

С разрешения Издательства Института Гайдара «Лента.ру» публикует отрывок из книги Мэри Калдор «Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху», посвященный различным типам вооруженных формирований, которые можно встретить в современных войнах.

Термины вроде «несостоятельный» (failed), «частично недееспособный» (failing), «хрупкий», «слабый» или «коллапсирующий» все чаще используются для описания стран со слабой или несуществующей центральной властью; классические примеры — Сомали и Афганистан. Некоторые исследователи полагают, что многие африканские страны никогда не обладали государственным суверенитетом в том смысле, как он понимается в Новое время, а именно не только «бесспорным практическим контролем над определенной территорией, но и наличием административных механизмов по всей стране и верности населения идее самого государства».

Одна из ключевых характеристик частично недееспособных государств — потеря контроля над инструментами физического принуждения и фрагментация самих этих инструментов. Запускается дезинтеграционный цикл; он представляет собой практически полную противоположность интеграционному циклу, посредством которого были основаны нововременные государства. Крушение способности поддерживать практический контроль над территорией и распоряжаться лояльными народными массами бьет по возможностям сбора налогов и значительно ослабляет доходную базу государства. Помимо этого, дополнительной брешью в государственных доходах становятся коррупция и режим личной власти. Зачастую правительство уже не может позволить себе использовать надежные формы сбора налогов; иногда для этого привлекаются частные агентства, которые получают часть выручки, — точно так же, как это происходило в Европе в XVIII веке.

Широко распространено уклонение от уплаты налогов как по причине утраты государством легитимности, так и в связи с появлением новых сил, требующих денег за «крышевание». Это приводит к внешнему давлению с целью урезания государственных расходов, что еще больше сокращает потенциал для обеспечения контроля и поощряет фрагментацию воинских формирований. Кроме того, внешняя помощь предполагает экономические и политические реформы, на осуществление которых многие из этих государств конституционно не способны. Затягивающая спираль утраты государственных доходов и легитимности, растущего беспорядка и военной фрагментации образует тот контекст, в котором имеют место новые войны. Фактически «несостоятельность» государства сопровождается ростом приватизации насилия.

Обычно новые войны характеризуются множественностью типов боевых формирований — как частных, так и общественных, государственных и негосударственных — либо их определенного рода смешением. Чтобы не усложнять, я выделяю пять основных типов: регулярные вооруженные силы или остатки таковых; военизированные группы; отряды самообороны; иностранные наемники; наконец, регулярные иностранные войска в основном под эгидой международного сообщества.

Регулярные вооруженные силы находятся в состоянии распада, особенно в зонах конфликта. Сокращение военных расходов, падение престижа, нехватка боевой техники, запчастей, горючего и боеприпасов и недостаточная подготовка — все это способствует глубокому упадку боевого духа. Во многих африканских и постсоветских государствах солдаты уже не проходят подготовки и не получают регулярной платы. Возможно, им приходится отыскивать свои собственные источники финансирования, что способствует потере дисциплины и нарушению субординации. Часто это приводит к фрагментации, к ситуациям, когда армейские командиры выступают в роли местных полевых командиров, как, например, в Таджикистане. Солдаты же могут заниматься криминальной деятельностью, как, например, в Заире (сейчас — Демократическая Республика Конго), где отсутствие платы провоцировало их на разбой и мародерство.

Иными словами, регулярные вооруженные силы утрачивают характер легитимных носителей оружия, и отличить их от частных военизированных групп становится все труднее. В комплексе это имеет место в ситуациях, когда силы безопасности уже фрагментированы вследствие умышленной политики; часто это относится к пограничникам, президентской гвардии и жандармерии, не говоря уже о различных типах сил внутренней безопасности.

К концу своего президентства президент тогдашнего Заира Мобуту мог рассчитывать только на защиту его личной охраны. Похожим умножением органов безопасности занимался и Саддам Хусейн, и, как и в случае Мобуту, разрозненные попытки сопротивления в начале американского вторжения оказывала лишь пестрая команда, известная как «Федаины Саддам», «Мученики Саддама». Действительно, во многих странах Ближнего Востока диктаторы полагаются не на регулярную армию, а на безжалостные силы внутренней безопасности: армия сыграла ключевую роль в падении диктаторов в 2011 году как в Тунисе, так и в Египте, а Муаммар Каддафи все больше полагался на наемников, навербованных из стран Африки южнее Сахары.

Самые распространенные боевые формирования — военизированные группы, то есть автономные группы вооруженных мужчин, во главе которых, как правило, стоит один лидер. Зачастую эти группы создают сами правительства с целью дистанцироваться от наиболее крайних проявлений насилия. Так это, вероятно, было с «Тиграми Аркана» в Боснии, или по крайней мере на этом настаивал сам Аркан. Подобным же образом действовавшее до 1994 года руандийское правительство вербовало безработных молодых людей в недавно сформированное ополчение, которое было связано с правящей партией; они проходили подготовку в руандийской армии и получали небольшое жалованье. Примерно так же южноафриканское правительство тайно снабжало вооружением и инструкторами Партию свободы Инката (ПСИ), что стимулировало насильственную деятельность групп зулусских рабочих во время перехода к демократии.

Нередко военизированные группы связаны с конкретными экстремистскими партиями или политическими фракциями. В получившей независимость Грузии каждая политическая партия, кроме «зеленых», имела свое собственное ополчение. После своего возвращения к власти Эдуард Шеварднадзе попытался вновь установить монополию на средства насилия, слив эти ополчения с регулярной армией. Именно это пестрая масса вооруженных формирований потерпела поражение в столкновении с объединенными силами абхазской Национальной гвардии и российских воинских частей в Абхазии. Одной из самых печально известных военизированных групп в Косове была группа «Парни Френки». Согласно данным разведки, Франко Симатович являлся связующим звеном между Милошевичем и вольными военизированными группами.

Военизированные группы часто состоят из уволенных в связи с сокращением солдат или даже целых подразделений сокращенных или изменивших присяге солдат, вроде бригад в Ираке и позднее в Сирии. Кроме того, они включают обыкновенных преступников в бывшей Югославии, Ираке, Ливии, а теперь и в Сирии, где ради этого многих намеренно освободили из заключения. Еще они могут привлекать добровольцев, зачастую это безработные молодые мужчины в поиске средств существования либо некоей благой цели или приключения. Они редко носят униформу, и это мешает отличать их от нонкомбатантов, хотя часто щеголяют выделяющей их одеждой или знаками.

В качестве имеющей особое значение униформы обычно служат символы глобальной материальной культуры, в том числе солнцезащитные очки RayBan, обувь Adidas, спортивные костюмы и бейсболки. Согласно сообщениям, штаб-квартира «Парней Френки» находилась в подсобных помещениях магазина одежды в Джяковице. Они носили ковбойские шляпы поверх лыжных масок и разрисовывали лица полосами, как индейцы. Их фирменным знаком был символ сербских четников и силуэт разрушенного города с английскими словами City Breakers.

В Африке не считается чем-то необычным и использование детей-солдат; есть также сведения, что в сербских отрядах задействованы 14-летние подростки. Например, была информация, что в Национальном патриотическом фронте Либерии Чарльза Тэйлора, вторгшемся в Сьерра-Леоне накануне Рождества 1989 года, около 30 процентов солдат еще не достигли 17-летнего возраста; Тэйлор даже создал собственный «Отряд мальчиков». Он поддержал вторжение в Сьерра-Леоне довольно небольшого числа мятежников, после чего правительство Сьерра-Леоне призвало в свою армию много граждан, включая мальчиков, некоторым из них было едва по восемь лет: «Многие из этих мальчиков, набранных в правительственную армию, были детьми улицы из Фритауна; до того как их взяли на службу, они занимались мелкими кражами. Теперь получили АК?47 и шанс заняться кражами в более крупном масштабе».

РЕНАМО (Мозамбикское национальное сопротивление — движение, основанное португальскими силами специального назначения после обретения Мозамбиком независимости и поддерживаемое Южной Африкой) также набирало в свои ряды детей, некоторых из них принуждали возвращаться в собственные деревни и нападать на свои семьи. Детей-солдат использовали и «Тигры освобождения Тамил-Илама» в Шри-Ланке.

Отряды самообороны состоят из добровольцев, пытающихся защитить свои населенные пункты. Это, например, местные бригады в Боснии и Герцеговине, ставившие своей целью защищать всех жителей своего населенного пункта, в частности в Тузле; отряды самообороны как хуту, так и тутси, пытавшиеся остановить резню в 1994 году; отряды самообороны в Южной Африке, основанные Африканским национальным конгрессом для защиты населенных пунктов от «Инкаты», или бригады Свободной армии Сирии. Такие отряды очень трудно содержать, главным образом из-за недостаточности ресурсов. Если их не разбивают, часто они кончают тем, что кооперируются с другими вооруженными группами и снова ввязываются в конфликт.

Иностранные наемники включают как отдельных людей на контракте с конкретными боевыми формированиями, так и банды наемников. Среди первых — бывшие российские офицеры, служащие по контракту в новых постсоветских армиях, или британские и французские солдаты, ставшие ненужными в результате сокращений после холодной войны; раньше они обучали, консультировали и даже командовали вооруженными группами во время войн в Боснии и Хорватии и занимаются этим до сих пор в различных африканских странах.

Все заметнее становится феномен частных охранных компаний, комплектуемых зачастую отставными солдатами из Великобритании или США, которые работают как на правительство, так и на мультинациональные компании и часто связаны друг с другом. В 1990?е недоброй славой пользовались южноафриканская компания по предоставлению услуг наемников Executive Outcomes и ее партнер — британская компания Sandline International. Sandline International стала известна в результате скандала, касающегося продаж оружия в Сьерра-Леоне в начале 1998 года. Executive Outcomes получила известность в связи с крупным военным успехом по защите алмазных копей в Сьерра-Леоне и Анголе. В феврале 1997 года правительство Папуа — Новой Гвинеи наняло Sandline International, чтобы совершить военное нападение на сепаратистскую Революционную армию Бугенвиля и возобновить добычу на медном руднике Бугенвиля; Sandline International заключила на эту работу субконтракт с Executive Outcomes. Характерной чертой американских вторжений, особенно в Ираке и Афганистане, стали американские частные охранные компании вроде Blackwater (ныне — Xe). В число особенно известных имен входят MPRI (Military Professional Resources Inc.), к концу боснийской войны обучавшая хорватскую армию и теперь ставшая частью L?3 Communications, и DymCorps, которая, как правило, берет на себя выполнение полицейских обязанностей и которую недавно купила компания Veritas Capital.

Иностранных бойцов могут мотивировать не только деньги. Еще до начала Иракской войны во всех конфликтах, затрагивающих ислам, как правило, можно было найти моджахедов, ветеранов Афганской войны, финансируемых исламскими государствами, особенно Ираном и Саудовской Аравией. С момента объявления «Войны против терроризма» так называемые джихадисты присоединились к борьбе против Запада в Ираке, Афганистане, Сомали и Йемене, отмечено их участие и в других частях света, где происходили террористические инциденты.

Последняя категория — это регулярные иностранные войска, обычно действующие под эгидой международных организаций, главным образом ООН, но также и НАТО — в Боснии, Косове и Афганистане, Группа мониторинга Экономического сообщества стран Западной Африки — в Либерии, Африканского союза — в Дарфуре, ЕС — в ДРК, Ачехе, Чаде и на Балканах, Содружество независимых государств или ОБСЕ, которые обеспечивают статус разного рода российских операций по поддержанию мира.

Великобритания. США. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 20 апреля 2015 > № 2911907 Мэри Калдор

Парламент Косово в понедельник большинством голосов поддержал принятие поправок к местной конституции, которые позволят сформировать Специальный суд по преступлениям "Освободительной армии Косово" (ОАК), говорится в сообщении пресс-службы парламента самопровозглашенного государства.

Поправки были одобрены под большим давлением США и ЕС, а голосованию предшествовали оскорбления и нападения со стороны ветеранов ОАК на бывших лидеров этой организации, ныне политиков, вице-премьера Хашима Тачи и экс-премьера Агима Чеку. Также перед голосованием в парламенте разгорелись бурные дебаты, в ходе которых оппозиционные лидеры обвиняли правящую коалицию в предательстве.

В итоге изменения в конституции поддержали 82 депутата (из 120) при минимальном пороге в 80 голосов. Пятеро депутатов выступили против. Предыдущее голосование по этому же вопросу в косовском парламенте состоялось 26 июня, и тогда депутаты отказались давать разрешение на формирование Специального суда.

Изменения в конституции откроют возможность создания специальной судебной инстанции для военных преступников, в которой бы работали международные судьи, прокуроры и другие сотрудники, и которая бы функционировала по местным законам, соответствующим европейским нормам правосудия.

Если такой суд в Косово по каким-то причинам не будет сформирован по косовским законам, то он должен быть учрежден под эгидой ООН.

На принятии законопроекта о создании Специального суда в Косово настаивали западные страны. Поводом для этого послужил доклад члена Парламентской ассамблеи Совета Европы Дика Марти.

В опубликованном им в 2010 году документе говорилось о торговле органами людей, похищенных в Косово во время конфликта 1998-1999 годов. В докладе утверждалось, в частности, что люди, близкие к экс-премьеру, нынешнему главе МИД Косово Хашиму Тачи, были причастны к торговле органами.

"Освободительная армия Косово", одним из лидеров которой был Хашим Тачи, добивалась независимости от Белграда, в том числе устраивая теракты против сербских властей. Косовские албанцы относятся к погибшим членам и ветеранам ОАК как к героям. Поэтому возможность изменения конституции с последующим принятием законов о создании Специального суда по преступлениям этой группировки вызывает бурную полемику и протесты среди местного албанского населения.

Сейчас албанцы составляют 90-95% населения Косово. По оценкам экспертов, за время косовского конфликта погибли около 13 тысяч человек. НАТО в 1999 году вмешалось в косовский конфликт, выступив на стороне местных албанцев, и подвергло Сербию 78-дневным бомбардировкам. Летом 1999 года Косово перешло под управление администрации ООН.

Албанские власти Косово 17 февраля 2008 года в одностороннем порядке при поддержке США и ряда стран ЕС провозгласили независимость от Сербии.

По информации сербских СМИ Европарламент обсудил проект резолюции по Сербии и ее евроинтергации, в котором говорится, что Сербия продвинулась в плане проведения реформ, однако должна в целости применить законы ЕС, особенно в области правосудия, а также в диалоге с Приштиной для того, чтобы как можно скорей открыть первые переговорные главы и начать переговоры о вступлении в ЕС.

Премьер Сербии А. Вучич в разговоре с представителями делегации Европарламента заявил, что Правительство Сербии решительно настроено достичь цели в процессе ее евроинтеграции и отметил, что членство в ЕС является стратегической целью Сербии. Премьер Сербии ознакомил представителей Европарламента с проводимыми сербским правительством реформами, направленными на продвижение Сербии на пути в ЕС и на улучшение инвестиционного климата в стране, обратив особое внимание важности проведения реформ в области правосудия.

Глава МИД Сербии Ивица Дачич в воскресенье заявил, что военное положение страны остается нейтральным и Белград не собирается присоединяться к НАТО.

"Военное положение Сербии нейтральное, и мы не имеем намерений становиться членом НАТО", — сказал Дачич в интервью местному телеканалу Pink.

Глава МИД прокомментировал Индивидуальный план партнерства с НАТО (IPAP), принятый несколько дней назад, который, по его словам, представляет собой самый высокий уровень сотрудничества с НАТО.

По словам главы внешнеполитического ведомства, обе стороны имеют общие интересы в построении мира в регионе, при этом у Белграда появляются новые гарантии того, что силы безопасности Косово без его согласия не могут вторгнутся на север страны, большинство населения которого составляют сербы.

Цель Сербии — построить партнерские отношения со всеми, при этом не нарушая своего нейтрального положения, отметил Дачич, добавив, что Сербия является наблюдателем в Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), объединенный штаб которой находится в Москве.

В субботу массовая акция протеста против сближения Сербии с Евросоюзом и НАТО прошла в субботу перед зданием правительства страны в центре Белграда.

Что Владимир Путин знает об Америке

Как российский лидер оказался противником страны, о которой так мало знает

Клиффорд Гэдди – старший научный сотрудник Института Брукингса.

Фиона Хилл – директор Центра по США и Европе в Институте Брукингза.

Резюме Ограниченный отсутствием прямых контактов с Соединенными Штатами и руководствуясь своим пониманием угрозы, исходящей от Америки, Путин решил, что Запад его оттолкнул или обманывал на каждом повороте.

Данная статья представляет собой краткое изложение нового издания книги «Г-н Путин: оперативник в Кремле».

«У вас, американцев, возникает проблема при общении с нами, потому что вам кажется, что вы нас понимаете, хотя на самом деле это не так. Вы смотрите на китайцев и думаете: ''Они от нас отличаются''. Потом вы смотрите на нас, русских, и думаете: ''Они похожи на нас''. Но вы заблуждаетесь: мы не похожи на вас».

В последние несколько лет высокопоставленные российские лица на разные лады повторяют эту сентенцию в беседе с американскими визави. Нам сказали, что первым эти слова произнес Путин, и в это можно поверить. Путин – бывший офицер разведки. В этом рассуждении, с типичной путинской прямотой и политической некорректностью, выражено правило, хорошо усвоенное также и американскими офицерами разведки: надо остерегаться ложного зеркального отображения. Не исходите из того, что ваш противник будет мыслить и действовать так же, как и вы в похожих обстоятельствах, потому что в этом случае вы рискуете неверно истолковать его намерения.

Несмотря на новое соглашение о прекращении огня, Россия и Запад по-прежнему рискуют сползти в пропасть неконтролируемой эскалации из-за Украины, а в таких ситуациях вряд ли что-то может быть опаснее, чем неверное понимание противника. Поэтому Путин прав: Вашингтону не следует совершать ошибку «обратного отображения», и лидерам США не стоит исходить из того, что он будет истолковывать слова и события так же, как они. Но при этом упускается еще и такой вопрос: как Путин понимает намерения США? Следует ли он собственному совету, или думает, что американцы, включая президента Обаму, будут вести себя и реагировать на все, как он? И есть ли ему вообще дело до того, как мыслят американцы, каковы их истинные мотивы и ценности, как работает их система? Что Владимир Путин в действительности знает о США и американцах?

Как оказывается, совсем немного.

* * *

Поскольку Владимир Путин – выходец из КГБ, американские средства массовой информации обычно обвиняют его в антиамериканизме, во взглядах на Соединенные Штаты, типичные для эпохи холодной войны, и в том, что он возлагает на США вину за развал СССР. Вместе с тем, у нас практически нет доказательств антиамериканских воззрений Путина в самом начале его государственной карьеры. На посту помощника мэра Санкт-Петербурга в 1990-х гг. он не обвинял Соединенные Штаты в уничтожении Советского Союза. Вместо этого он публично возлагал вину за развал СССР на просчеты советских руководителей и их неумелые реформы в 1980-е годы. Более негативное отношение к США и мнение о том, что они представляют угрозу для России, появилось у него позже, в 2000-е гг., в ходе его взаимодействия и выстраивания отношений с двумя американскими президентами: Джорджем Бушем и Бараком Обамой.

Владимир Путин, человек дела

У нас нет достоверных сведений о контактах Путина с американцами или его размышлениях о США на начальных этапах его жизни: в юности, прошедшей в Ленинграде, во время службы в КГБ, пребывания в должности помощника мэра Санкт-Петербурга и в начале работы в Москве до того, как он стал президентом. Когда Путин поступил в Ленинградский государственный университет в начале 1970-х гг., там обучалось мизерное число американских студентов по программе обмена. Но Путин не учил английский, и у него были ограниченные возможности для общения с американцами вне университета. В конце 1970-х – начале 1980-х гг., когда он только начинал карьеру в ленинградском подразделении КГБ, Соединенные Штаты воспринимались через призму контршпионажа и событий в мире тех лет: американцы казались опасными и непредсказуемыми.

Начало 1980-х гг. были эпохой обостренной конфронтации. После временной разрядки США снова стали явной и актуальной угрозой для Советского Союза. Кремлевское руководство было абсолютно уверено в том, что от Вашингтона исходит реальная военная опасность. В этом советских лидеров убеждал анализ расходов Пентагона, американские военные учения по всему миру, воздушные маневры Соединенных Штатов и НАТО в непосредственной близости от границ СССР, высказывания высокопоставленных лиц Белого Дома и Пентагона, а также наращивание оперативной работы ЦРУ в Афганистане и других странах.

В марте 1983 г. опасность начала крупномасштабной войны резко возросла после того, как президент Рональд Рейган объявил о планах развертывания космической ракетной обороны для защиты от советского ядерного удара. Юрий Андропов резко раскритиковал эти планы и поднял на щит призрак ядерного холокоста. Затем последовала знаменитая речь Рейгана об «империи зла», которую он произнес 8 марта 1983 г., проанализировав опасности, исходящие от Советского Союза для Соединенных Штатов и американского образа жизни. В сентябре 1983 г. обстановка еще больше обострилась, когда советские истребители перехватили и сбили гражданский самолет Южнокорейских Авиалиний, следовавший по маршруту KAL 007, ошибочно приняв его за разведывательный самолет США.

Руководители Советского Союза пугали себя и население воспоминаниями о Второй мировой войне и, в частности, о внезапном нападении Адольфа Гитлера на СССР в 1941 году. Как заметил Бенджамин Фишер, аналитик из Центра исследования разведывательной деятельности ЦРУ, «в течение нескольких десятилетий после окончания войны советские лидеры твердо помнили уроки 1941 г., беспощадные и отрезвляющие. Под их влиянием сформировался советский тип мышления о войне и мире». Андропов и его коллеги привели КГБ в полную боевую готовность в начале 1980-х гг., памятуя о горьких последствиях провала советской разведки накануне Второй мировой войны. Именно в это время Путин поступил на учебу в Краснознаменное училище КГБ в Москве, где советская паранойя в отношении США и ядерной войны, вне всякого сомнения, предопределяли тональность и содержание его учебного курса.

* * *

Путин был направлен в Дрезден, город в Восточной Германии в середине 1980-х гг., когда Михаил Горбачёв и Рональд Рейган начали процесс снижения напряженности и угрозы войны. Он находился тогда на слишком низком уровне в иерархии КГБ, чтобы активно взаимодействовать с какими-либо высокопоставленными мишенями разведывательной деятельности, среди которых были и американцы. До возвращения из Дрездена в 1990 г. и начала работы в качестве помощника мэра Санкт-Петербурга Владимир Путин, возможно, ни разу не общался американцами.

Однако после того, как Путина назначили заместителем мэра Санкт-Петербурга по внешним связям, у него появилось много возможностей для общения и взаимодействия с предпринимателями из США в совершенно иной атмосфере, нежели та, что существовала в годы его учебы в 1980-х годах. В 1991 г. Советский Союз развалился, и Путин с коллегами из мэрии пытался понять, как лучше управлять городом и снова сделать его экономику конкурентоспособной. В рамках усилий по выстраиванию новых отношений с Российской Федерацией американские и другие западные политики открыто обхаживали начальника Путина Анатолия Собчака – первого демократически избранного мэра Санкт-Петербурга. Путину, похоже, нравились эти заигрывания.

Американские компании, открывавшие представительства в Санкт-Петербурге, должны были непосредственно взаимодействовать с заместителем мэра Путиным, который, по словам Джона Эванса, тогдашнего Генерального консула США в Санкт-Петербурге, всегда помогал разрешать спорные ситуации между американскими и российскими предприятиями. В американском и западном деловом сообществе города считалось, что Путин помогает бизнесу. Тогда в нем не было заметно никакого антиамериканизма или антизападничества.

Связь с Санкт-Петербургом также открыла для Путина большие возможности взаимодействия с США. В 1992 г. Собчак стал сопредседателем двусторонней комиссии по Санкт-Петербургу с бывшим государственным секретарем Генри Киссинджером. Неясно, насколько часто Путин общался с Киссинджером напрямую в те годы, но Киссинджер стал для Путина важным переговорщиком впоследствии, когда он стал президентом. Путин признался, что первоначально Киссинджер был интересен ему потому, что бывший госсекретарь в годы Второй мировой войны служил в военной разведке. Сделав блистательную карьеру ученого и исследователя и написав много книг, Киссинджер был сведущим источником в области геополитики. Он мог объяснять Путину, как действует Запад в целом и Соединенные Штаты в частности. Он также мог объяснить другим влиятельным американцам, что представляет собой Путин. Но помимо Киссинджера, практически не было никого, кто бы мог разъяснить Путину, как устроена и работает американская политическая система, и как мыслят американцы и их лидеры.

Два главных помощника президента, руководившие важными аспектами отношений между Москвой и Вашингтоном большую часть 2000-х гг. – Сергей Приходько и его сотрудник Александр Манжосин – говорят по-английски, но, насколько нам известно, у них нет опыта жизни и работы в Соединенных Штатах. Другие путинские «спецы» по США в российском правительстве и Кремле – это министр иностранных дел России и бывший представитель России в ООН Сергей Лавров, свободно владеющий английским, а также Юрий Ушаков, личный советник президента и бывший посол России в Соединенных Штатах. Плохое владение английским ограничило возможности Путина напрямую общаться с американцами – разве только через переводчиков или других лиц, играющих роль посредников или проводников. Путин также не выказывал особого любопытства относительно жизни в Америке, ограничиваясь контактами с ее лидерами и анализом их действий.

* * *

К 1994 г. Организация Варшавского Договора прекратила существование вместе со всем советским блоком, но НАТО оставалась сильной организацией, и страны Восточной Европы начали стучаться в ее двери, чтобы как-то обезопасить себя. Через пять лет вопрос расширения НАТО стал играть важную роль в профессиональной жизни Путина и его восхождении на высоты политического Олимпа.

Путин был назначен руководителем ФСБ – постсоветской преемницы КГБ, когда НАТО вступило в войну на территории Югославии, реагируя на зверства югославских военных в отношении этнических албанцев в Косово. Эта интервенция началась всего через две недели после принятия в НАТО Польши, Венгрии и Чешской Республики. Соединенные Штаты не получили полномочий на интервенцию от ООН. Боевые самолеты альянса бомбили Белград, а войска НАТО под руководством американских военных выдвинулись в Косово, чтобы обезопасить эту территорию и дать отпор югославской армии. Как сказал Путин в речи, произнесенной спустя 15 лет после этих событий, «мне трудно было поверить и, тем более, видеть своими глазами, что в конце XX века, одну из европейских столиц, Белград, несколько недель утюжили ракетами, после чего началась настоящая интервенция».

Кампания НАТО в Косово стала поворотным моментом для Москвы и лично для Путина. Российские официальные лица истолковали ее как средство расширения влияния НАТО на Балканах, а не как усилия по предотвращению гуманитарной катастрофы, и начали пересматривать ранее сделанные выводы относительно перспектив сотрудничества с альянсом и США как его лидером. Как отметил Путин в речи, произнесенной в марте 2014 г., пережитое заставило его изменить мнение об американцах, которые, как он выразился, «предпочитают на практике руководствоваться не международным правом, а правом силы». Американцы во многих случаях «принимали решения у нас за спиной и ставили нас перед уже свершившимся фактом».

* * *

В августе 1999 г. Путин был назначен премьер-министром, и в тот момент его больше всего беспокоила Чечня, поскольку чеченские сепаратисты начали совершать набеги на соседние регионы и захватывать заложников. Повышенное внимание Запада ко второй чеченской войне и ее критика со стороны высокопоставленных лиц усилили у русских опасения по поводу возможного вмешательства НАТО или США в этот конфликт. Например, бывший помощник по национальной безопасности в администрации Картера Збигнев Бжезинский и отставной генерал Александр Хейг (бывший государственный секретарь в администрации Рейгана), занимавшие высокие посты в армии США и НАТО, помогли создать группу защитников Чечни, потребовавшую дипломатического разрешения военного конфликта и проведения политики по защите гражданского населения. Поскольку Бжезинский и Хейг действовали на нервы советскому руководству еще в 1970-е и 1980-е гг., Москва смотрела на эту группу с тревогой. Российские политические деятели видели риск вторжения американцев и НАТО в Чечню под предлогом защиты гражданского населения, как они это сделали в Косово.

В ответ в 1999 г. Путин написал редакционную статью для ноябрьского номера «Нью-Йорк Таймс» – она стала одной из его первых попыток заняться международным пиаром. Он объяснил, что Москва начала военную кампанию в Чечне в ответ на теракты. Он похвалил Соединенные Штаты за нанесение ударов по террористам, отметив, что «когда ключевые интересы общества оказываются под угрозой из-за разгула террора, ответственные лидеры должны на это реагировать» и призвал «заокеанских друзей к пониманию». Общий тон статьи был примирительным. Путин явно надеялся на восстановление той конструктивной атмосферы, которая отличала его взаимодействия с американцами в Санкт-Петербурге.

После событий 11 сентября он был уверен, что Вашингтон начнет смотреть на многие вещи глазами Москвы, и признает существование связей между «Аль-Каидой» в Афганистане и террористами в Чечне. На пресс-конференции в Брюсселе 2 октября 2001 г. Путин заявил, что террористы воспользовались «западными институтами и западными представлениями о правах человека и защите гражданского населения… не для того, чтобы защищать западные ценности и западные институты, но… чтобы противодействовать им. Их конечная цель – уничтожение западной цивилизации». Всем странам придется быть бдительнее и действовать решительнее у себя на родине, а также повышать военные возможности за рубежом, чтобы решить эту проблему. На основе опыта России в Афганистане и Чечне Путин предложил США конкретную помощь в искоренении «Аль-Каиды».

Если Путин и Кремль надеялись создать международную антитеррористическую коалицию с Вашингтоном по образцу американо-советского альянса против Германии времен Второй мировой, в котором Россия будет участвовать на равных с США, то этой надежде не суждено было сбыться. Как отметила профессор из Джорджтауна и бывшая чиновница правительства США Анжела Стент, «когда страны создают партнерства в случае острой необходимости – например, после событий 11 сентября – такие союзы обычно оказываются недолговечными, поскольку преследуют конкретную и ограниченную цель». Американо-советский альянс против фашистов, писала она, «начал разваливаться после того, как победители договорились о том, что случится с Германией после ее капитуляции, и началась холодная война».

После событий 11 сентября Путин был озадачен действиями американских партнеров. При отсутствии какой-то уравновешивающей информации он поначалу расценил отсутствие реакции американцев на его предупреждения об общей угрозе терроризма как признак опасной некомпетентности. В ряде выступлений, произнесенных после 11 сентября, Путин сказал, что «был удивлен» отсутствием реакции администрации Клинтона на его предупреждения о террористическом заговоре, зреющем в Афганистане. «Мне кажется, я лично виноват в том, что случилось, – сетовал он. – Да, я много говорил об этой угрозе… но, видимо, недостаточно. Я не мог найти слова, которые бы побудили людей (в США) создать необходимую систему обороны».

Ввод американских войск в Ирак в 2003 г. убедил Путина, что от Соединенных Штатов ничего доброго ждать не приходится, и что американцы только и ищут предлог для интервенции против недружественных режимов для усиления своего геополитического положения. Путин и руководители его разведки знали, что Саддам Хусейн блефует, говоря об обладании химическим и другим оружием массового уничтожения (ОМУ). После вторжения в Ирак, где американцы так и не нашли никакого ОМУ, Путин, как говорили в европейских дипломатических кругах, сказал примерно следующее: «Жаль, что так получилось с ОМУ. Я бы что-то обязательно нашел». Другими словами, разведслужбы и правительство США проявили крайнюю некомпетентность – если вам нужен предлог, выполните домашнюю работу как следует.

В этот период у Путина и его сотрудников безопасности сформировалось мнение, будто Соединенные Штаты не только некомпетентны, но и опасны, и намерены вредить России. Это явно контрастировало с выводами американских аналитиков о том, что крах советского коммунизма означает конец военной угрозы, исходящей из Москвы. Как и в 1980-е гг., американским официальным лицам было трудно поверить, что Россия может искренне считать США угрозой своей безопасности. В результате Вашингтон принимал решения, которые раз за разом неверно истолковывались в Москве, в том числе решение о втором крупном расширении НАТО в 2004 году.

* * *

«Цветные революции» в Грузии 2003 г. и на Украине в 2004 г. сделали представления Путина о деятельности Соединенных Штатов еще более мрачными. Для Москвы Грузия представлялась крошечным, недееспособным государством, а Украина – миниатюрной копией России. С точки зрения Путина демонстрации «оранжевой революции» 2004 г. на Украине прошли с таким размахом, что руководили ими явно из-за рубежа. Особенно когда цветные революции были концептуально соединены с «Планом свободы» администрации Буша и его усилиями подержать развитие гражданского общества и проведение свободных выборов в Афганистане и Ираке – двух странах, оккупированных американскими войсками.

«Цветные революции», доказывал Путин в своей речи, произнесенной в марте 2014 г., не были спонтанными. Запад устраивал их в целом ряде стран, среди разных народов. Запад, утверждал Путин, стремился навязать свои «стандарты, которые ни в коей мере не соответствовали образу жизни, традициям или культуре этих народов. В итоге, вместо демократии и свободы наступал хаос, начинались вспышки насилия и цепочка революций. ‘Арабская весна’ сменилась ‘Арабской зимой’».

Война России с Грузией 2008 г. ознаменовала окончание отношений с Джорджем Бушем и его администрацией. Вскоре после этого к работе приступила администрация Обамы, провозгласившая линию на «перезагрузку». Казалось, Вашингтон теперь был намерен считаться с желанием России строить отношения с США на основе здорового прагматизма в важных вопросах, представляющих взаимный интерес. Однако Путин и Кремль проводили свою политику, ориентируясь не на слова, а на действия Соединенных Штатов.

Предложение партнерства ради модернизации, сделанное Вашингтоном для оживления двусторонней торговли и скорейшего присоединения России к Всемирной торговой организации, сопровождалось созданием двусторонних президентских комиссий по правам человека и развитию гражданского общества. Эффект от отмены торговых ограничений с Россией времен холодной войны, тем не менее, был значительно снижен вводом целого ряда новых санкций в виде Закона Магницкого, направленных против российских официальных лиц, виновных в смерти опального российского юриста. Разногласия с Соединенными Штатами и НАТО по поводу вмешательства в гражданские войны, вспыхнувшие сначала в Ливии, а затем в Сирии на волне арабской весны, омрачили сотрудничество США и России в переговорах с Ираном о будущем его ядерной программы. Путина особенно разозлила жестокая смерть ливийского лидера Муаммара Каддафи от рук мятежников, которые нашли его прячущимся в канализационной трубе при попытке бегства из Триполи после интервенции НАТО в Ливию. По версии Путина политические протесты в России 2011–2012 гг. были частью цепочки событий, причем Запад даже не особенно старался замаскировать свое участие в них.

11 сентября 2013 г., в годовщину терактов 11 сентября, Путин вернулся к публичному формату, который не использовал с 1999 года. Он снова написал редакционную статью в «Нью-Йорк Таймс», предназначенную для американской общественности и призывающую США к сдержанности при обдумывании военного удара по Сирии. Общая интонация снова была примирительной. Однако по содержанию статья была довольно дерзкой, не слишком осторожной. Путин отметил: «Тревожно то, что вооруженное вмешательство во внутренние конфликты, вспыхивающие в других странах, стало привычным делом для Соединенных Штатов. Отвечает ли это долгосрочным интересам Америки? Сомневаюсь. Миллионы людей во всем мире все чаще относятся к Америке не как к образцу демократии, а как стране, полагающейся исключительно на грубую силу, на сколачивание коалиций под лозунгом ‘кто не с нами, тот против нас’». Эта статья явно указывала на то, что американское образование Путина завершилось.

Когда в 2013 г. на Украине начался политический кризис, взгляды Путина на Америку стали совсем мрачными. Как он заключил в своей речи, произнесенной в марте 2014 г., «Россия стремилась наладить диалог с коллегами на Западе. Мы постоянно предлагаем сотрудничество по всем важным вопросам, хотим укреплять доверие, хотим, чтобы наши отношения строились на равных, были открытыми и честными. Но мы не видим ответных шагов». Ограниченный отсутствием прямых контактов с Соединенными Штатами и руководствуясь своим пониманием угрозы, исходящей от Америки, Путин решил, что Запад его оттолкнул или обманывал на каждом повороте.

Опубликована в журнале The Atlantic.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 марта 2015 > № 2908031 Клиффорд Гэдди, Фиона Хилл

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на совместной пресс-конференции по итогам переговоров с Министром иностранных дел и сотрудничества Испании X.М.Гарсией-Маргальо

Уважаемые дамы и господа,

Мы провели переговоры с моим испанским коллегой, которые прошли в конструктивном ключе.

Испания – наш давний надежный партнер. Сейчас, конечно, двустороннее сотрудничество переживает непростой период на фоне кризиса в отношениях между Евросоюзом и Россией в контексте событий на Украине и позиции, которую в этой связи заняли в Брюсселе. У нас приостановлено взаимодействие по целому ряду важных направлений. Существенно спадает объем торгового оборота, туристические обмены тоже не выигрывают от этой ситуации, хотя туризм за последние годы стал «визитной карточкой» российско-испанских связей.

Мы были едины в необходимости преодоления сложившейся ситуации, необходимости активизации двустороннего диалога в различных областях. Договорились возобновить работу российско-испанской межведомственной рабочей группы по противодействию новым угрозам и вызовам, заседание которой состоится в ближайшее время. Недавние трагические события в целом ряде стран мира наглядно показали востребованность активизации усилий по борьбе с терроризмом и экстремизмом. Рассчитываем, что возобновление деятельности рабочей группы поможет продвижению на этом пути.

Констатировали позитивные подвижки в деле развития договорно-правовой базы между нашими странами. В России завершен процесс ратификации Договора о сотрудничестве в области усыновления (удочерения) детей, которым обеспечивается полный пакет гарантий защиты прав и интересов российских детей, усыновляемых в испанских семьях. Близится к завершению процесс заключения соглашения, которое будет упрощать правила въезда, пребывания и выезда для членов экипажей воздушных судов российских и испанских авиакомпаний, занимающихся авиаперевозками между нашими странами, что облегчит общение между россиянами и испанцами.

Договорились ускорить подписание соглашений о взаимном признании и обмене национальных водительских удостоверений – это тоже важный фактор для развития туризма, а также о взаимном признании документов об образовании и ученых степенях. Завершается работа над Меморандумом о взаимопонимании в отношении снижения тарифов на услуги международной электросвязи в роуминге. Как Вы понимаете, все это важно для практического общения между нашими гражданами для развития контактов между людьми.

Мы довольны тем, как идет подготовка Года русского языка и литературы на русском языке в Испании и Года испанского языка и литературы на испанском языке в России в 2015-2016 гг., а также российско-испанского Года туризма в 2016-2017 гг. Договорились предпринять все необходимые усилия, чтобы насыщенные программы этих мероприятий реализовались в полном объеме и способствовали укреплению взаимопонимания между нашими народами.

Обсудили ситуацию на Европейском континенте, вопросы, которые возникают в связи с нынешним состоянием отношений между Россией и Евросоюзом, Россией и НАТО. Подтвердили нашу позицию, что восстановлению доверия в Евро-Атлантике не способствует наращивание военной активности вблизи российских границ. Конечно, мы будем вынуждены адекватно на это реагировать. Убеждены, что решать соответствующие проблемы необходимо через равноправный взаимоуважительный диалог, опирающийся на задачу воплощения на практике принципа неделимости безопасности, когда никто не должен обеспечивать свою безопасность за счет безопасности других. От кодификации этого политически провозглашенного принципа наши партнеры из стран НАТО последовательно уходят уже многие годы.

Обсудили ситуацию на Украине. На данном этапе у нас общее видение задачи, заключающейся, прежде всего в выполнении всех без исключения положений согласованного 12 февраля в Минске Комплекса мер по мирному урегулированию, включая, конечно же, соблюдение последовательности шагов, которые в этом документе четко зафиксированы. Это предполагает решение острейших гуманитарных проблем, прекращение экономической блокады территорий Донецкой и Луганской областях, проведение муниципальных выборов, обеспечение особого статуса этих территорий и конституционной реформы. У России и Испании единая позиция, что украинский кризис не может быть урегулирован с помощью военной силы, только политический диалог является приемлемым решением.

«Сверили часы» по другим международным вопросам, прежде всего с упором на ситуацию на Ближнем Востоке и в Северной Африке, в том числе в Сирии, Ливии, Ираке и Йемене. У нас общее мнение, заключающееся в необходимости всемирно продвигать национальный диалог, примирение и единство при одновременной последовательной принципиальной борьбе с проявлениями терроризма и экстремизма. Рассчитываю, что по этим и многим другим вопросам в ближайшее время будем интенсивно консультироваться и сопрягать действия с Мадридом с учетом того, что в 2015-2016 гг. Испания будет работать в СБ ООН в качестве непостоянного члена.

Вопрос: Обсуждалась ли в ходе переговоров возможность облегчения российского продовольственного эмбарго на продукты из Испании по схеме, которая сейчас предусматривается применительно к Греции и Болгарии?

С.В.Лавров: Нет, не обсуждалась.

Вопрос (адресован Х.М.Гарсиа-Маргальо): В последний год недоверие между Россией и ЕС растёт. Как можно вернуться к сотрудничеству? Какие шаги нужно сделать в этом направлении?

До какого момента могут продолжаться санкции, и как они могут повлиять на усугубление недоверия между Россией и Испанией?

С.В.Лавров (добавляет после ответа Х.М.Гарсиа-Маргальо): Очень важно «отделять зёрна от плевел» и видеть коренные интересы стран Евросоюза и Европы в целом. Важно, чтобы в эти интересы никто не пытался вмешиваться.

Недавно Председатель Европейского совета Д.Туск общался с Президентом США Б.Обамой. По итогам его пресс-служба выпустила комментарий, в котором, если я правильно помню, говорилось, что Евросоюз не может принимать решения по России так быстро, как того бы хотелось США, потому что в ЕС 28 стран, и надо искать консенсус. То, что в Европейском союзе нужно искать консенсус, мы знаем. Это форма характерна, наверное, для любого межгосударственного объединения. Но когда руководитель Евросовета, как бы извиняясь, заявляет, что не получается действовать по России так быстро, как хотелось бы Соединённым Штатам Америки, это немного странно. Здесь самим странам Евросоюза, наверное, надо через процесс выстраивания консенсуса определить какие-то рамки поведения чиновников, которые сидят в Брюсселе и выступают от имени всех 28 государств.

Сейчас пока получается, что в Брюсселе евросоюзовская бюрократия сознательно нагнетает конфронтацию между Россией и ЕС, зачастую пытаясь представить дело таким образом, будто никакого прогресса в выполнении военных положений Минских договорённостей не существует. Тем самым они пытаются отложить реализацию политической части минского пакета и одновременно затруднить нормализацию отношений между членами ЕС и Российской Федерацией, за что выступают много государств, включая, как мы знаем, Испанию.

Мы с господином Х.М.Гарсиа-Маргальо обсуждали принятую в конце прошлого года стратегию внешней политики Испании, в которой прямо заявлено о необходимости двигаться к институализации отношений между Евросоюзом и Евразийским экономическим союзом, включая создание зоны свободной торговли. Также в документе говорится о необходимости возобновить усилия в плане безвизового диалога. Мы всё это приветствуем и исходим из того, что, когда страны Евросоюза принимают свои национальные стратегии, они будут учитываться при выработке общих подходов всех 28 членов ЕС. Поэтому я бы приветствовал ситуацию, когда каждая страна Евросоюза руководствовалась бы своими национальными интересами.

Сегодня мы с господином Министром говорили и о возобновлении работы российско-испанской Межправительственной комиссии по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству. Предстоит встреча Х.М.Гарсиа-Маргальо с Министром энергетики России А.В.Новаком, являющимся сопредседателем комиссии. Ее заседание состоится сегодня после обеда. Думаю, что на ней можно будет обсудить и вопросы, касающиеся исправления тенденции к падению товарооборота, вопросы, отражающие заинтересованность испанского и российского бизнеса в продолжении совместных проектов. Наверное, можно будет обсудить и сложившуюся не по нашей вине ситуацию на треке санкций и вынужденных ответных мер, принятых Российской Федерацией в отношении сельскохозяйственной продукции стран Евросоюза.

Вопрос (адресован обоим министрам): Украинский кризис является главным мотивом недоверия, возникшего между Россией и ЕС. В некоторых кругах Евросоюза есть мнение, что недавнее присоединение Крыма к России является неконституциональным. Может ли Россия представить иск в Международный суд ООН в Гааге, и нужно ли это делать?

С.В.Лавров (отвечает после Х.М.Гарсиа-Маргальо): Мы последовательно выступаем за уважение международного права во всей полноте закрепленных в нём и, в частности в Уставе ООН целей, и принципов, которые, согласно многочисленным толкованиям экспертов международного права, имеют равный статус, и ни один из них не преобладает над другими. Их можно воспринимать только в совокупности. Право народов на самоопределение, суверенитет и территориальная целостность – все это записано в Уставе ООН, включая необходимость уважать право народов на самоопределение при обеспечении территориальной целостности государств.

Что касается международного права и внимания, которое оно вызывает в последнее время, прежде всего в связи с Крымом, мы бы хотели, чтобы с не меньшим рвением наши западные партнеры относились и к другим случаям, которые произошли совсем недавно в современной истории. Это касается бомбардировок Югославии – страны-члена ОБСЕ – другими странами-членами этой Организации, ситуации с односторонним провозглашением независимости Косово без каких-либо референдумов (когда никто даже не суетился и не спрашивал, почему это произошло без референдума). Это и нападение под откровенно надуманными предлогами на Ирак, и грубое злоупотребление мандатом Совета Безопасности ООН в Ливии – уничтожено государство, сейчас его пытаются «склеивать», и все задаются только одним вопросом, как не допустить развала и других стран этого региона.

Позиция Испании по одностороннему провозглашению независимости Косово известна, мы ее разделяем. Мы с Х.М.Гарсиа-Маргальо согласились сегодня, что все эти факты должны быть исследованы историками, а сегодня нужно заниматься реальной, практической политикой. Однако мы не достигнем результатов, если не будем помнить, почему произошли те или иные события на международной арене, которые грубо подрывали международное право. Это нужно помнить.

Что касается Будапештского меморандума 1994 года, то в нем Российская Федерация, Соединенные Штаты Америки и Великобритания взяли на себя юридическое обязательство не применять ядерное оружие против Украины и не угрожать его применением. Это было сделано в обмен на добровольный отказ Украины от ядерных арсеналов бывшего Советского Союза. Никаких других обязательств Россия на себя не брала, как не брали их и другие страны-подписанты Меморандума. И тем более, Будапештский меморандум не обязывал нас соглашаться с государственным антиконституционным вооруженным переворотом, с насильственным захватом власти, с действиями украинских радикалов, подорвавших суверенитет украинского государства. Если кто-то забыл, то первым, видимо инстинктивным, позывом новых властей, пришедших к власти в результате госпереворота, «растоптав» Соглашение об урегулировании политического кризиса на Украине от 21 февраля 2014 г., завизированное министрами иностранных дел Германии, Франции и Польши, была отмена статуса русского языка и языков других меньшинств на Украине. Впоследствие этот закон не был подписан, но, как говорится, «осадок остался». Замыслы и намерения этой новой власти всем были очевидны.

Интересно, как бы отнеслась Франция (это гипотетический вопрос), если бы в Швейцарии отменили статус французского языка. Или как бы отнеслись Нидерланды, если бы в Бельгии был отменен статус голландского языка. Ответы очевидны, тем более, что порыв отменить статус языков меньшинств, включая русский, на Украине сопровождался заявлениями лидеров «майдана», которые носили откровенно антирусский характер. Д.Ярош, который со своими силовиками и боевиками правил бал на «майдане», заявил в конце февраля, что русский никогда не примет украинскую культуру, русский никогда не будет славить С.Бандеру, никогда не примет греко-католическую веру – русских изменить нельзя, поэтому их в Крыму быть не должно, их нужно либо выгнать оттуда, либо уничтожить». Никто из наших просвещенных партнеров, включая тех, кто свидетельствовал подписание Соглашения от 21 февраля 2014 г., (первым пунктом которого было обязательство создать правительство национального единства, а не правительство русофобов) на подобные заявления не реагировал.

Я приглашаю всех обратиться к интервью, которое дал Президент Российской Федерации В.В.Путин для фильма, выходящего на телеэкраны, в котором все, что произошло в Крыму и вокруг него, разъяснено предельно подробно и откровенно. Надеюсь, наши западные партнеры все-таки извлекут урок из попустительства, с которым они отнеслись к Соглашению от 21 февраля 2014 г.

Вопрос (обоим министрам): Обсуждалась ли сегодня возможность решения СБ ООН о направлении военной миссии в Ливию? Насколько вероятен такой сценарий?

С.В.Лавров (отвечает после Х.М.Гарсиа-Маргальо): Приветствуем усилия по продвижению национального примирения и согласия в Ливии, предпринимаемые в этой связи шаги по завязыванию диалога между легитимным правительством и парламентом в Тобруке и представителями исламистских организаций, расположенных в Триполи и сформировавших там свои правительство и парламент (Всеобщий национальный конгресс). Поддерживаем усилия специального представителя Генерального секретаря ООН по Ливии, подданного Испании Б.Леона, а также стран региона – Алжира, Египта, Марокко и др., – помогающих перевести этот процесс в политическое русло.

Одновременно убеждены в необходимости параллельных усилий по противодействию террористам и экстремистам, захватившим значительную часть ливийской территории, включая нефтепромыслы, которые в значительной степени финансируют деятельность террористических структур, в том числе «Исламского государства», чьи представители уже появились в Ливии и ряде других стран региона, помимо Ирака и Сирии. Здесь нужно найти правильное и выверенное сочетание линии на поддержку политического процесса и усилий по пресечению активности террористов в Ливии.

Была известная инициатива Египта, внесённая в СБ ООН, к которой мы относимся с пониманием и готовы на её основе рассматривать шаги по усилению противодействия исходящей из Ливии террористической угрозе, которые может санкционировать СБ ООН. По крайней мере, этому подходу должны следовать все государства, стремящиеся уважать Устав ООН и содержащиеся в нём нормы и принципы. Считал бы важным, чтобы таким же образом поступили и члены созданной США антитеррористической коалиции, которая наносит удары по позициям террористов в Ираке с согласия его руководства и в Сирии, но уже без согласия Правительства САР. Убеждён, что бороться с терроризмом нужно на основе международного права. В этом смысле СБ ООН не должен обходиться стороной.

Договорились с испанскими коллегами продолжать консультации по Ливии, в том числе с прицелом на продвижение политического процесса, а также возобновить работу нашей совместной межведомственной группы по противодействию терроризму.

Вопрос (адресован Х.М.Гарсиа-Маргальо): Насколько вероятно снятие санкций ЕС в июле с.г. при условии выполнения Минских договорённостей?

С.В.Лавров (отвечает после Х.М.Гарсиа-Маргальо): Мы не обсуждали санкции. Это не наш выбор, и мы не собираемся уговаривать или просить о чём-то наших европейских друзей. Жизнь должна расставить всё по своим местам. Г-н Х.М.Гарсиа-Маргальо сказал о том, как санкции воспринимаются в Европе. Они никому не приносят ничего хорошего. Поскольку всё это завязано на усилия по урегулированию украинского кризиса, то обращу внимание на то, что было согласовано в Минске 12 февраля с.г., и ещё раз подчеркну, что там предельно конкретно сформулированы шаги, которые должны предпринять все стороны конфликта – Киев, Донецк и Луганск – и их последовательность. Я обратил внимание на то, что в коммюнике, выпущенном по итогам недавно состоявшейся видеоконференции руководителей США, Германии, Франции, Великобритании, Италии и Председателя Евросовета Д.Туска, подчёркивается необходимость выполнения Минских соглашений в полном объёме. В этом и наша позиция. Надеюсь, когда уважаемые лидеры западного мира будут рассматривать ход выполнения этих договорённостей, они примут во внимание факты – уже на следующий день после 12 февраля с.г. киевские власти заявили, что не брали на себя никаких обязательств в Минске в отношении организации амнистии для участников событий на Юго-Востоке Украины, а также никаких политических и юридических обязательств в отношении необходимости учёта позиций Донецка и Луганска при проведении конституционной реформы. Всё это было прямым извращением того, что было записано «чёрным по белому» и под чем стоят подписи киевских представителей.

Сейчас мы слышим, что Верховная Рада приняла заявление о том, что не будет сотрудничать с представителями провозглашённых республик при организации местных выборов, хотя в минском «Комплексе мер» от 12 февраля прямо записано, что эти выборы должны состояться с согласия территорий, на которых провозглашены ДНР и ЛНР. Киевские власти категорически отказываются выполнять и ещё один пункт, который был согласован в Минске и затем подтверждён на встрече министров иностранных дел «нормандской четвёрки» в Париже 24 февраля – немедленное создание в рамках Контактной группы рабочих подгрупп по конституционному процессу, гуманитарным и экономическим вопросам, проведению выборов и т.д. Более того, киевские власти стремятся затормозить работу самой Контактной группы, рассчитывая, видимо, что удастся создать очередное напряжение, поставить под вопрос выполнение военных положений Минских договорённостей и замотать реализацию политических реформ, под которыми подписались киевские власти. У меня возникает вопрос: может, западные коллеги всего этого не замечают? Надо обратить их внимание, что сейчас столь желаемый ими процесс полного выполнения Минских договорённостей, по сути, блокируется киевскими властями. Не знаю, какие инструменты давления на Киев есть у американцев и европейцев. Может стоит применить столь любимый ими механизм санкций, чтобы заставить киевские власти выполнять то, о чём договаривались, то, чего так дружно, в один голос требуют западные коллеги?

Станислав Тарасов: «Две Армении» и «два Азербайджана» могут стать реальностью

Директор национальной разведки США Джеймс Клепер, представляя на днях в Конгрессе оценку разведслужб относительно перспектив урегулирования карабахского конфликта, заявил следующее: «В 2014 г. на линии соприкосновения армянских и азербайджанских вооруженных сил был зафиксирован рост нарушений режима прекращения огня и рекордное число смертных случаев. Подобный рост насилия свидетельствует, что столь близкое размещение противоборствующих сил продолжает содержать риски неверного расчета или непросчитанного напряжения. Перспектива мирного урегулирования в обозримом будущем туманна». Надо полагать, что вывод Клепера, в котором содержатся некоторые важные нюансы, основан на изучении и осмыслении значительного объема информации об этом конфликте, получаемой американским разведсообществом по самым разным каналам из Закавказья.

Начнем с последнего тезиса о перспективах урегулирования конфликта. Как считает старший научный сотрудник Атлантического совета США (Atlantic Council) Сабина Фрейзер, переговоры зашли в тупик в 2011 г. после встречи лидеров Армении и Азербайджана в Казани при посредничестве России, когда стороны не пришли к согласию по разработанным Минской группой ОБСЕ «Основным принципам», которые являлись главным предметом переговоров с 2005 г. Под ними подразумевается документ, известный как «Мадридские принципы», который был представлен министрами иностранных дел Франции и России, а также помощником госсекретаря США в столице Испании еще в ноябре 2007 г. Затем 10 июля 2009 г. на саммите «Большой восьмерки» в итальянской Аквиле было принято совместное заявление президентов стран-сопредседателей МГ ОБСЕ. После этого сопредседатели Минской группы представили так называемый обновленный вариант Мадридских принципов. В общих чертах он сводился к определению статуса Карабаха путем свободного волеизъявления, обеспечению сухопутной связи между НКР и Арменией, предоставлению гарантий безопасности, выводу войск из контролируемых Арменией азербайджанских районов. Правда, эксперты сразу усмотрели в этих позициях изъяны в технических средствах и способах достижения поставленных задач, но главным являлось то, что стороны разделяли концепцию и идеологию «принципов». Это позволяло продолжать переговорный процесс с выходом на более конкретные решения.

На наш взгляд, данный документ был обусловлен во многом итогами кавказской войны августа 2008 г., когда Россия признала независимость Абхазии и Южной Осетии, что позволило Москве ограничить влияние США и Европы не только в Закавказье, но и в Каспийском регионе, положило начало серьезным изменениям геополитической конфигурации не только в Закавказье, но и в масштабах всей Евразии. Как заявил тогда один американский политолог, «говорить о территориальной целостности Грузии смысла уже нет, в обозримом будущем этот вопрос закрыт, и теми подходами, которыми правительство Саакашвили пыталось решить эту проблему, ее решить нельзя будет никогда». Это был удар по сформировавшему тогда политическому альянсу Грузия — государства Балтии — Польша — Украина. Азербайджан не стал публично принимать в нем участие из-за опасения возможной проекции событий на карабахскую проблему, поскольку появился прецедент: Россия отказалась использовать механизм миротворческих сил и впервые после 1991 г., вопреки воле бывшей «республиканской метрополии», пошла на признание — под давлением «определенных обстоятельств» — двух новых государств, Южной Осетии и Абхазии.

Неслучайно в 2009-2013 гг. сопредседатели МГ ОБСЕ стали отрабатывать сценарии по урегулированию карабахского конфликта на основе так называемого короткого варианта Основных принципов. Но поскольку переговоры по Карабаху системно носят закрытый характер, ограничиваются переговорами только в формате Минской группы, саммитами президентов Азербайджана и Армении, встречами министров иностранных дел двух государств, о деталях «короткого варианта» мало что известно. Очевидным было только то, что НКР была исключена из переговорного процесса, ее статус мог решаться при помощи технологий «пакетного» либо «поэтапного» подхода. Под последним подразумевается следующее: армянская сторона возвращает некоторые азербайджанские районы, Карабах получает так называемый промежуточный статус, вдоль карабахско-азербайджанской границы располагаются миротворческие силы, создаются разделительные, буферные и запретные для полетов авиации зоны, возвращаются беженцы.

В азербайджанских СМИ была развернута дискуссия политологов, что можно считать первым шагом: освобождение районов или признание промежуточного статуса НКР, и можно ли инициировать одновременную динамику этих процессов. Но, констатирует Фрейзер, «после провала саммита в Казани президенты Армении и Азербайджана встречались еще три раза, однако никакого прогресса не было зафиксировано, несмотря на участие во встречах также президентов России и Франции — Путина и Олланда», и теперь «основным вопросом переговоров является то, готовы ли президенты оставить в стороне свои обсуждения вокруг Основных принципов и начать всеобъемлющие переговоры, которые приведут к длительному урегулированию». То есть вновь на первые позиции стал выходить «пакетный» вариант урегулирования.

7 мая 2014 г. американский сопредседатель в Минской группе ОБСЕ Джеймс Уорлик заявил: «Настало время, чтобы стороны взяли на себя обязательство начать мирные переговоры, основываясь на работе, которая была проделана до сих пор. Нереально думать, что редкие встречи могут привести к длительному миру. Однажды начав такие мирные переговоры, мы расширим количество практических вопросов, которые можем поставить на стол переговоров, удовлетворив все стороны. Обсуждения вокруг „практических вопросов“ позволят привлечь все заинтересованные стороны, такие, как парламентарии, сотрудники местных правовых ресурсов, технические эксперты министерств, независимые эксперты, неправительственные организации… Технические обсуждения могут включать вопросы, которые являются общими для сторон, такие, как вопросы, связанные с водой, инфраструктурой или коммуникациями. Этот путь лежал в основе переговоров Косово — Сербия, благодаря которым был зафиксирован прогресс в апреле 2013 года».

Тут вся проблема состоит в нюансах. С одной стороны, Минская группа ОБСЕ пытается сохранить армянское население Нагорного Карабаха, равно как предотвратить начавшийся раньше, чем на Украине и Грузии, процесс расчленения Азербайджана по этническому признаку. С другой стороны, если Баку и Ереван пойдут на подписание мирного договора и обозначат прекращение состояния войны между собой, то проблема статуса Карабаха должна будет решаться в переговорном формате Баку — Степанакерт. Наконец, с третьей стороны, Баку опасается того, что на линии разделения конфликтующих сторон появится миротворческий корпус, потом, возможно, сработает европейская формула: новые выборы в НКР и её независимый статус.

При этом у Азербайджана нет уверенности в том, что его поддержит на этом направлении Запад в силу меняющейся геополитической конъюнктуры: «прозападному Карабаху» (или наоборот) можно будет противопоставить «пророссийскую» Армению (или наоборот), одновременно удерживая в своих «объятиях» Баку через обещания решить когда-нибудь в будущем проблему в его пользу. Такого хода событий не исключают многие эксперты, которые полагают, что «появление в регионе двух армянских государств или двух азербайджанских (имеется в виду наряду с „русским“ и иранский Азербайджан — С.Т.) может отвечать интересам внешних игроков хотя бы потому, что при нынешней политике Баку в отношении Степанакерта (в случае сохранения территориальной целостности Азербайджана) это приведет к полному исходу армянского населения из Карабаха» (модернизированный вариант ситуации в Абхазии и в Южной Осетии). Вот почему Клеппер говорит, что «столь близкое размещение противоборствующих сил в Карабахе продолжает содержать риски неверного расчета или не просчитанного напряжения», и называет «туманными» перспективы урегулирования конфликта. Поэтому ситуация в этом регионе остается непредсказуемой. Во всяком случае рост напряженности в последнее время между вооруженными силами Армении и Азербайджана, совпадающий с развитием украинского кризиса, имеет неслучайный характер. По мнению Фрейзер, Армения взамен освобождения районов, на которые претендует Баку, вряд ли удовлетворится какими-либо международными гарантиями своей безопасности, а опыт Крыма (воссоединения с Россией) является историческим намеком и для Баку, и для Еревана".

Запад опасается, что стремление Баку развалить или «модернизировать» МГ ОБСЕ за счет включения в нее Германии и Турции «развяжет руки всем», потому что с точки зрения наработанных схем карабахский конфликт находится не в фазе «разрешения», а в серой «гибридной зоне», в которой отходят от общего концептуального подхода и сбиваются на возможность силового решения, демонстрируя нетерпимость к существующему статус-кво и готовность к его изменению. Отсюда и выход на скрытый намек Клепера — решить на данном этапе вопрос ввода в зону конфликта международного миротворческого корпуса, чтобы выйти из «игры с нулевой суммой» в фазу «глубокой заморозки» конфликта.

Директор бюро правительства Сербии по вопросам КиМ Марко Джурич призвал приштинских органов власти четко дистанцироваться от нападения на рейсовый автобус Белград-Штрпце, вблизи места Качаник на юге КиМ, а также предпринять конкретные шаги в целях предотвращения подобных инцидентов. Джурич также призвал власти в Приштине наказать виновных в преступлении, поскольку в противоположном случае косовские органы власти оказали бы молчаливую поддержку ненависти и насилию, подчеркнул Джурич. Он также сказал, что тогда когда правительство Сербии прикладывает все усилия, чтобы достичь нормализации отношений в КиМ, другая сторона этому никоим образом не способствует. Вчера вечером вблизи места Качаник, был забросан камнями рейсовый автобус Белград-Штрпце. В автобусе были пассажиры сербской национальности, и в ходе инцидента была ранена женщина. Сербия > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 28 февраля 2015 > № 1311807

США крайне заинтересованы в том, чтобы быть полезными Армении в вопросах развития экономики, демократии, реализации реформ и становления гражданского общества, заявила помощник госсекретаря США по вопросам Европы и Евразии Виктория Нуланд на состоявшейся встрече с президентом Армении Сержем Саргсяном.

Как передает пресс-служба главы армянского государства, Нуланд подчеркнула, что по этим направлениям Армения достигла положительных результатов. Нуланд выразила удовлетворение состоявшимися в рамках ее визита в Ереван встречами с представителями государственных структур и гражданского общества. Она подчеркнула, что США готовы обсудить возможности дальнейшего содействия Армении.

Помощник госсекретаря выразила благодарность Армении за заинтересованное участие в совместной международной деятельности по обеспечению мира и безопасности, в частности, в миротворческих миссиях в Косово и Афганистане. В свою очередь президент выразил надежду на то, что визит Нуланд в Ереван придаст новый импульс армяно-американскому диалогу на высоком уровне.

По убеждению Саргсяна, подобные визиты являются хорошей возможностью для обсуждения как вопросов двусторонней повестки, так и региональных проблем и поиска совместных решений. Глава государства выразил надежду на то, что новый посол США в Армении Ричард Миллз, с кем он встретился на днях, продолжит дело своего предшественника Джона Хефферна так же активностью и внесет большой вклад в укрепление армяно-американских дружественных отношений. Саргсян подчеркнул, что Армения придает большую важность роли США в обеспечении безопасности и стабильности в регионе, особенно, в качестве страны-сопредседателя Минской группы ОБСЕ, а также активному вовлечению США в процесс мирного урегулирования карабахской проблемы.

Президент поблагодарил правительство дружественного государства за оказанное Армении содействие с момента обретения ею независимости. Собеседники обменялись мнениями вокруг переговорного процесса по мирному урегулированию карабахской проблемы, обсудили возможности эффективного продолжения переговоров в интересах мира и стабильности в регионе. Стороны коснулись также актуальных международных и региональных проблем и вызовов, вопросов повестки внешней и внутренней политики, а также мероприятий, запланированных в Армении и за рубежом в связи со 100-летием Геноцида армян.

Соединенные Штаты высоко оценивают партнерские отношения с Арменией, заявила помощник Госсекретаря США по вопросам Европы и Евразии Виктория Нуланд в ходе брифинга в Ереване. "США придают большое значение Армении как партнеру, с которым мы сотрудничаем на протяжении 25 лет в вопросах развития экономики, демократии, мира, и хотим продолжить и углубить это сотрудничество", - заявила Нуланд. По ее словам, между Арменией и США сформировалось крепкое партнерство, однако сторонам еще предстоит осуществить многие совместные шаги.

"Мы высоко ценим возможности Армении стать более сильным, благополучным, независимым, крепким демократическим государством в этой части света, которое способно защитить право всех армян жить свободно", - сказала Нуланд, передает "Новости-Армения". Она подчеркнула, что США гордятся тем, что в Штатах проживает около 2,5 млн. армян, которые еще больше укрепляют связи между странами на различном уровне.

По словам Нуланд, в ходе визита в Армению были обсуждены вопросы безопасности, региональные проблемы, а также вопросы в области экономики, демократии, прав человека, гражданского общества, обороны, борьбы с коррупцией. Коснувшись темы безопасности, помощник госсекретаря выразила благодарность армянским "храбрым солдатам, которые вместе с американскими миротворцами несут миротворческую службу в Афганистане и Косово", а также придала важность присутствию армянских миротворцев в Ливии. Нуланд поблагодарила правительство Армении за поддержку, проявленную в отношении беженцев из Сирии и общий вклад республики в дело укрепления мира и безопасности в мире. По ее словам, в ходе своего визита в Армению она встретилась с президентом Армении Сержем Саргсяном, министром иностранных дел Эдвардом Налбандяном, представителями общественных организаций.

"В ходе встреч мы поговорили об одной из сильных сторон Армении - это жизнеспособное гражданское общество в стране и жизнеспособный диалог, который существует между правительством и общественным сектором. Он сформировался со времени провозглашения независимости Армении, и мы гордимся тем, что оказали содействие в этом вопросе", - сказала Нуланд. Нуланд находилась в Армении в рамках регионального визита, в ходе которого 16 февраля она посетила Азербайджан, а 17 февраля – Грузию.

В Тиране сформирована сербско-албанская Рабочая группа, которая до 1 апреля разработает проект совместного документа о сотрудничестве, о котором стороны предварительного договорились в Германии. Рабочая группа сформирована после встречи вице-премьера Сербии Зораны Михайлович и министра экономического развития Албании Арбена Ахметая. Таким образом, будет технически реализовано то, о чем договорились премьер-министры Сербии и Албании в ходе конференции по Западно-Балканскому региону в августе прошлого года в Берлине, сказала Михайлович. Она отметила, что рабочая группа будет заниматься разработкой крупных инфраструктурных проектов, таких как строительство автодороги Ниш-Приштина-Тирана, Коридор 11 от Белграда до Черногории, реконструкция железнодорожной линии Белград-Бар, где она будет проведена к албанским портам. Сербия. Албания > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 24 февраля 2015 > № 1311991

Соглашения между Белградом и Приштиной направлены на улучшение условий жизни людей в Косово и Метохии, а также нормализацию взаимодействий центральных и краевых учреждений, и никогда не приведет к независимости Косово, говорится в заявлении правительственного Бюро по делам Косово и Метохии. В ответ на заявление премьера временных органов власти в Приштине Исы Мустафы о том, что процесс нормализации отношений должен завершиться признанием независимости Косово со стороны Сербии, представители Бюро по делам Косово и Метохии отметили, что Исе Мустафе следует проявить гибкость в решении накопившихся социально-экономических проблем в Крае. Повторяя подобные высказывания, Иса Мустафа излишне обостряет напряженность и усложняет обстановку, которая должна иметь конструктивный характер, чтобы нормализация отношений двигалась в правильном направлении, говорится в заявлении правительственного Бюро. Сербия. Косово > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 24 февраля 2015 > № 1311987

США считают, что ряд стран Европы находятся "на линии огня" в контексте отношений Вашингтона с Москвой, при этом Белый дом не добивается игры на поражение, заявил во вторник на слушаниях в сенате госсекретарь США Джон Керри.

"Идет ли речь о Сербии, Косово, Черногории, Македонии и других местах — Грузии, Молдавии, Приднестровье, — они на линии огня", — заявил Керри, отвечая на вопросы сенаторов о растущем влиянии России в Европе.

"Мы пытаемся убедить людей, что мы не добиваемся игры на поражение с Россией", — добавил он.

Запад обвиняет Россию в причастности к кризису в Донбассе, при этом не предоставляет доказательств своим словам. РФ в ответ на необоснованные обвинения Запада неоднократно заявляла, что не причастна к событиям на юго-востоке Украины, не является стороной внутриукраинского конфликта и заинтересована в том, чтобы Украина преодолела политический и экономический кризис.

РФ также не раз заявляла, что кризиса на Украине можно было избежать, если бы в свое время был согласован предложенный Россией договор о европейской безопасности и что НАТО использует конфликт на Украине в качестве предлога, увеличивая военное присутствие в Восточной Европе.

МИД РФ заявлял, что США и ЕС открыто поддержали антиконституционный переворот в Киеве и действия пришедших там к власти националистических сил по вооруженному подавлению и экономическому "удушению" юго-востока страны. В этих условиях РФ предпринимала усилия по содействию скорейшему прекращению огня, достижению долговременного перемирия, результатом стали Минские договоренности. В Москве отмечали, что неоднократно призывали внешних игроков повлиять на Киев для выполнения Минских соглашений с целью урегулирования ситуации на востоке страны.

Оставить Запад позади

Ханс Кунднани

Германия смотрит на Восток

Ханс Кунднани – директор по исследованиям Европейского совета по международным делам, автор книги «Парадокс германской силы».

Резюме Постзападная Германия может повести за собой значительную часть Европы, в особенности страны Центральной и Восточной Европы, экономики которых тесно связаны с германской.

Статья была опубликована в журнале Foreign Affairs, № 1, 2015 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Аннексия Крыма Россией в марте 2014 г. стала стратегическим ударом для Германии. Российская агрессия неожиданно поставила под угрозу европейскую архитектуру безопасности, которую Германия принимала как данность с момента окончания холодной войны. Берлин потратил два десятилетия, пытаясь укрепить политические и экономические связи с Москвой, но действия России на Украине позволяли предположить, что Кремль больше не заинтересован в партнерстве с Европой. Несмотря на зависимость Германии от российского газа и значимость России для немецких экспортеров, канцлер Ангела Меркель в конечном итоге согласилась ввести санкции против России и помогла убедить других членов ЕС в необходимости этих мер.

Тем не менее украинский кризис вновь поставил на повестку дня старый вопрос об отношении Германии к остальному Западу. Когда в апреле телерадиокомпания ARD спросила немцев о том, какую роль их страна должна играть в кризисе, только 45% хотели, чтобы Германия примкнула к своим партнерам по ЕС и НАТО; 49% считали, что надо выступить посредником между Россией и Западом. В мае в еженедельнике Der Spiegel появилась редакционная статья, предупреждающая о том, что Германии не стоит отворачиваться от Запада.

Реакцию Германии на украинский кризис можно понять, учитывая длительное ослабление Westbindung – послевоенной интеграции страны с Западом. Падение Берлинской стены и расширение Евросоюза освободило страну от необходимости полагаться на США в вопросах защиты от мощного Советского Союза. В то же время ориентированная на экспорт немецкая экономика стала все больше зависеть от спроса на развивающихся рынках, включая Китай. Хотя Германия по-прежнему придерживается обязательств по европейской интеграции, приведенные выше факторы позволяют предположить возможность постзападной внешней политики Берлина. Такой сдвиг имел бы серьезные последствия. Учитывая возросшее влияние Германии внутри Европейского союза, отношения страны с остальным миром в значительной степени определят политику Европы.

Германский парадокс

У Германии всегда были сложные отношения с Западом. С одной стороны, многие политические и философские идеи, ставшие ключевыми для Запада, зародились именно там благодаря таким мыслителям эпохи Просвещения, как Иммануил Кант. С другой стороны, германская интеллектуальная история включает темные страницы, поставившие под угрозу западные нормы – как, например, волна национализма, возникшая в начале XIX века. Со второй половины XIX века немецкие националисты были склонны определять германскую идентичность как противоположность либеральным, рационалистическим принципам Французской революции и Просвещения. Кульминацией такой версии национализма стал нацизм, который немецкий историк Генрих Август Винклер назвал «апогеем германского отвержения западного мира». В этом заключается парадокс Германии: будучи частью Запада, она бросила ему самый радикальный вызов изнутри.

После Второй мировой войны ФРГ участвовала в европейской интеграции, а в 1955 г., с эскалацией холодной войны, вступила в НАТО. В следующие 40 лет политика Westbindung, которая привела Германию к сотрудничеству и реализации совместных инициатив в сфере безопасности с ее западными союзниками, стала жизненной необходимостью, которая перевесила другие внешнеполитические цели. Германия продолжала определять себя как западную державу и в 1990-е годы. При канцлере Гельмуте Коле объединенная Германия согласилась перейти на евро. К концу десятилетия страна, казалось, смирилась с применением военной силы для исполнения своих обязательств как члена НАТО. После 11 сентября 2001 г. канцлер Герхард Шрёдер пообещал «безусловную солидарность» с США и направил германский контингент в Афганистан в рамках миссии НАТО.

Однако в последние 10 лет отношение Германии к остальному западному миру изменилось. Во время дискуссии о вторжении в Ирак в 2003 г. Шрёдер говорил о «германском пути», отличающемся от американского. С тех пор Берлин стал более жестко выступать против применения военной силы. Германия, видимо, решила, что правильный урок, который нужно извлечь из ее нацистского прошлого, – это не «Аушвиц никогда не должен повториться» (такой подход оправдывал в 1999 г. участие в натовском военном вмешательстве в Косово), а «война никогда не должна повториться». Немецкие политики, представляющие различные партии, сегодня определяют страну как Friedensmacht, «державу мира».

Германская приверженность миру заставила Евросоюз и Соединенные Штаты обвинить Берлин в отступничестве. Выступая в Брюсселе в 2011 г., министр обороны США Роберт Гейтс предупредил, что НАТО превращается в «двухуровневый альянс… есть те, кто хочет и может платить цену и нести бремя союзнических обязательств, и те, кто пользуется преимуществами членства, будь то гарантии безопасности или размещение штаб-квартиры, но не желает разделять риски и затраты». Он подверг особой критике тех членов НАТО, кто расходует на оборону меньше согласованного уровня в 2% от ВВП. Берлин тратит всего 1,3%. В последние несколько лет Франция также критиковала Германию за нежелание активно поддерживать военные миссии в Мали и Центрально-Африканской Республике.

Одна из причин, по которой Германия стала пренебрегать своими обязательствами в НАТО, заключается в том, что Westbindung больше не кажется стратегической необходимостью. После окончания холодной войны Евросоюз и Североатлантический альянс расширились и теперь включают государства Центральной и Восточной Европы. А это означает, что Германия «окружена друзьями», как выразился бывший министр обороны Германии Фолькер Рюэ, а не потенциальными военными агрессорами, и поэтому стране уже не нужно полагаться на Соединенные Штаты в вопросах защиты от Советского Союза.

В то же время германская экономика теперь более зависима от экспорта, особенно в незападные государства. В первом десятилетии этого века, пока внутренний спрос оставался низким, немецким производителям удалось вновь обрести конкурентоспособность, и роль экспорта стала расти. По данным Всемирного банка, доля экспорта в ВВП Германии подскочила с 33% в 2000 г. до 48% в 2010-м. Уже при Шрёдере внешняя политика стала базироваться в основном на экономических интересах и, в частности, на потребностях экспортеров.

Растущие антиамериканские настроения среди рядовых немцев также способствовали сдвигу во внешней политике. Кампания в Ираке вселила уверенность в том, что можно расходиться с США по вопросам войны и мира, а глобальный финансовый кризис 2008 г. дал основания не соглашаться и по экономическим вопросам. По мнению многих немцев, кризис продемонстрировал недостатки англо-саксонского капитализма и подтвердил правильность германской социальной рыночной экономики. Когда в 2013 г. вскрылись факты о том, что Агентство национальной безопасности США вело наблюдение за немцами и прослушивало мобильный телефон Меркель, антиамериканские настроения усугубились. Многие немцы сегодня заявляют, что не разделяют американские ценности, а некоторые даже утверждают, что такого не было и прежде.

Конечно, либеральная политическая культура, результат ее интеграции с Западом, никуда не денется. Однако важно понять, останется ли Германия в одном строю с западными партнерами и продолжит ли выступать за западные нормы теперь, когда ее экономический рост в значительной степени зависит от незападных стран. Самая драматичная демонстрация того, как может выглядеть постзападная внешняя политика, произошла в 2011 г., когда Германия воздержалась при голосовании в Совете Безопасности ООН по военному вмешательству в Ливии и примкнула к Китаю и России, а не к Франции, Великобритании и США. Некоторые германские государственные деятели отрицали, что это решение является предвестником определенной тенденции. Но опрос, проведенный вскоре после голосования внешнеполитическим журналом Internationale Politik, показал, что немцы разделились на три группы. Одни полагают, что нужно продолжать взаимодействие преимущественно с западными партнерами; другие – за сотрудничество с такими державами, как Китай, Индия и Россия; третьи – за тесные контакты и с теми, и с другими.

Новая Ostpolitik

Германский курс в отношении России уже давно базируется на политической вовлеченности и экономической взаимозависимости. Став канцлером ФРГ в 1969 г., Вилли Брандт стремился установить баланс между Westbindung и более открытыми отношениями с Советским Союзом и предложил новый подход, который получил название Ostpolitik (Восточная политика). Брандт считал, что расширение политических и экономических связей между двумя державами может в конечном итоге привести к объединению Германии, его советник Эгон Бар называл эту стратегию «преобразования через сближение».

После окончания холодной войны экономические связи между Германией и Россией продолжали расширяться. Не забывая о Восточной политике Брандта, Шрёдер начал проводить линию «преобразования через торговлю». Немецкие руководители и в особенности социал-демократы активно продвигали «партнерство ради модернизации», в рамках которого Германия предоставляла бы России технологии для совершенствования ее экономики – а в идеале и политики.

Эти связи помогают объяснить первоначальное нежелание Германии вводить санкции после вторжения России на Украину в 2014 году. Решая, следовать ли примеру Соединенных Штатов, Меркель оказалась под давлением влиятельных лоббистов немецкой промышленности, в первую очередь Восточного комитета германской экономики, представители которого утверждали, что санкции больно ударят по Германии. Демонстрируя поддержку российского президента, исполнительный директор Siemens Джо Кэзер встретился с Владимиром Путиным в его подмосковной резиденции вскоре после аннексии Крыма. Кэзер заверил Путина, что его компания, которая ведет бизнес в России на протяжении 160 лет, не допустит, чтобы «краткосрочная турбулентность», как он охарактеризовал кризис, навредила отношениям. В колонке в Financial Times в мае генеральный директор Федерации промышленности Германии Маркус Кербер написал, что бизнес поддержит санкции, но сделает это с «тяжелым сердцем».

Серьезная зависимость от российских энергоресурсов также вынуждала Берлин уклоняться от санкций. После катастрофы на японской АЭС «Фукусима» в 2011 г. Германия приняла решение о скорейшем выводе из эксплуатации своих атомных электростанций и в результате усугубила зависимость от российского газа. К 2013 г. российские компании на 38% обеспечивали Германию нефтью и на 36% газом. Поставки можно диверсифицировать за счет альтернативных источников энергоресурсов, но процесс, скорее всего, займет десятилетия. Поэтому в краткосрочной перспективе Германия не хотела конфликтовать с Россией.

Поддержав санкции, Меркель столкнулась с несогласием не только промышленников, но и германского общества. Хотя США и ряд европейских стран обвиняли правительство Германии в слишком сдержанной позиции по России, в стране многие считали, что власти действуют чересчур агрессивно. Например, когда немецкий журналист Бернд Ульрих призвал к более жестким действиям против Путина, на него обрушился шквал писем с обвинениями в разжигании войны. Даже глава МИД Франк-Вальтер Штайнмайер, явно симпатизирующий России, столкнулся с аналогичными обвинениями. Разоблачения слежки АНБ только усилили симпатии к России. Как отмечал Ульрих в апреле 2014 г., «когда российский президент говорит, что ощущает притеснения со стороны Запада, многие здесь думают: “и мы тоже”».

Такая форма идентификации с Россией имеет глубокие исторические корни. В 1918 г. Томас Манн в своей книге «Размышления аполитичного» отмечал, что германская культура отличается от культур других западных стран, включая Францию и Великобританию, и даже превосходит их. Она, утверждал писатель, находится где-то между русской культурой и культурами остальной Европы. В последние месяцы такая идея пережила драматичное новое рождение. Историк Винклер в журнале Der Spiegel в апреле 2014 г. подверг критике так называемых «понимающих Россию» (Russlandversteher) – немцев, выражающих поддержку России, – за реанимацию «мифа о связи русской и немецкой души».

Таким образом, вырабатывая ответ на аннексию Крыма, Меркель пришлось балансировать на грани фола. Она стремилась как можно дольше сохранить возможность политического решения, ведя длительные телефонные беседы с Путиным и отправляя Штайнмайера в Москву и Киев. Только после того как 17 июля 2014 г. был сбит (предположительно пророссийскими сепаратистами) авиалайнер «Малайзийских авиалиний», германские официальные лица посчитали возможным занять более жесткую позицию. С этого момента поддержка санкций в обществе оставалась умеренной. Августовский опрос ARD показал, что 70% немцев поддерживают второй раунд европейских санкций против России, включающий запрет выдачи виз и замораживание активов ряда российских бизнесменов. Но только 49% заявили, что поддерживать санкции, даже если они ударят по экономике Германии, а при третьем раунде санкций это наверняка произойдет.

Поддержка в обществе может уменьшиться, если Германия погрузится в рецессию, как прогнозируют многие аналитики. Бизнес неохотно, но принял санкции, однако продолжает лоббировать их смягчение. В то время как экономические интересы оказываются под угрозой, Германия четко дает понять, что военные варианты вообще не рассматриваются. Накануне саммита НАТО в Уэльсе в сентябре Меркель выступила против планов альянса обеспечить постоянное присутствие в Восточной Европе, которое, как она заявила, нарушает Основополагающий акт Россия – НАТО 1997 года. Иными словами, у Берлина может не хватить стойкости, чтобы проводить политику сдерживания в отношении России.

Переориентация на Китай

Германия также сблизилась с Китаем, и это, возможно, еще более существенный предвестник постзападной внешней политики. Как и в случае с Россией, Берлин извлек пользу из укрепления экономических связей с КНР. В последние 10 лет немецкий экспорт в Китай рос по экспоненте. К 2013 г. он достиг 84 млрд долларов, что почти вдвое превышает германский экспорт в Россию. Китай действительно стал вторым крупнейшим рынком Германии за пределами ЕС и вскоре может опередить США. Китай уже крупнейший рынок для Volkswagen, ведущего автопроизводителя, и Mercedes-Benz S-класса.

Отношения между Берлином и Пекином только укрепились после финансового кризиса 2008 г., когда оба государства оказались по одну сторону в дебатах о глобальной экономике. Оба оказывали дефляционное давление на торговых партнеров, критиковали американскую политику количественного смягчения и сопротивлялись призывам Вашингтона принять меры, чтобы скорректировать макроэкономический дисбаланс в глобальной экономике. Одновременно державы сблизились и политически. В 2011 г. страны начали проводить ежегодные консультации на уровне правительств. Китай впервые вышел на подобные широкомасштабные переговоры с другой страной.

Для Германии отношения в первую очередь являются экономическими, а для Китая, который хочет, чтобы сильная Европа стала противовесом Соединенным Штатам, важен стратегический аспект. Пекин может рассматривать Германию как ключевой элемент такой Европы, отчасти потому что ее влияние в Старом Свете растет, а кроме того – предпочтения Германии Китаю ближе, чем устремления других членов Европейского союза, включая Францию и Великобританию.

Связи Берлина и Пекина укрепляются на фоне ужесточения подхода Вашингтона к КНР в рамках американской политики концентрации на Азии – и это может стать серьезной проблемой для Запада. Если США вступят в конфликт с Китаем по вопросам экономики или безопасности (например, в ситуации «азиатского Крыма») есть реальная возможность того, что Берлин сохранит нейтралитет. Некоторые германские дипломаты в Китае уже начали дистанцироваться от Запада. Так, в 2012 г. посол Германии в Пекине Михаэль Шефер заявил в интервью: «Я думаю, что больше не существует такого понятия, как Запад». Учитывая растущую зависимость от китайского рынка, можно предположить, что введению санкций против Китая германские бизнесмены станут противодействовать активнее, чем в случае с Россией. Правительство Германии еще менее охотно пойдет на жесткие меры, чем в ходе украинского кризиса, и это чревато более серьезными трещинами в отношениях внутри Европы и между Европой и Америкой.

Германская Европа

Опасения по поводу нейтралитета Германии не новы. В начале 1970-х гг. Генри Киссинджер, занимавший тогда пост помощника президента США по национальной безопасности, предупреждал, что Восточная политика ФРГ сыграет на руку Советскому Союзу и поставит под угрозу трансатлантическое единство. Он утверждал, что тесные экономические связи с СССР усугубят зависимость Европы от ее восточного соседа и таким образом подорвут единство Запада. Опасность, которую предвидел Киссинджер, заключалась не в том, что ФРГ может выйти из НАТО, скорее, как он писал в мемуарах, опасения вызывало, что Германия «будет избегать конфликтов за пределами Европы, даже если они затрагивают фундаментальные интересы безопасности». К счастью для Вашингтона, холодная война сдерживала эти импульсы, пока Западная Германия полагалась на США в вопросах защиты от СССР.

Однако сейчас Германия занимает ключевую, более мощную позицию в Европе. Во времена холодной войны ФРГ была слабым государством на окраине будущего Евросоюза, но объединенная Германия сегодня – одна из самых мощных (если не самая) из держав объединения. Учитывая эту позицию, постзападная Германия может повести за собой значительную часть Европы, в особенности страны Центральной и Восточной Европы, экономики которых тесно связаны с германской. Если Великобритания покинет ЕС, еще вероятнее, что союз будет следовать предпочтениям Германии, особенно в том, что касается России и Китая. В этом случае не исключен конфликт Европы с США – и тогда Запад переживет раскол, от которого может и не оправиться.

Германия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363813 Ханс Кунднани

Не просто ухаб на дороге

Ханс-Йоахим Шпангер

Германо-российский кризис внутри большого кризиса

Ханс-Йоахим Шпангер – член исполнительного комитета Франкфуртского института исследований мира.

Резюме Германия не собирается быть главным противником России в Европе, а останется главным участником диалога с ней на континенте – и Москве стоит этим воспользоваться.

Крепнет ощущение, что особые российско-германские отношения, которые установились после окончания холодной войны, а во многих аспектах еще раньше, принесены в жертву нынешнему охлаждению между Востоком и Западом. Глядя из Москвы, может показаться, что Германия присоединилась к единому западному фронту или, еще хуже, возглавила процесс формирования общей позиции против России. Моральные принципы и геостратегические интересы пришли на смену прагматизму, который десятилетиями превалировал в германской Ostpolitik.

Подобное мнение не лишено основания, поскольку в нынешнем противостоянии с Россией Запад действительно демонстрирует единство. И нельзя отрицать, что Германия играет существенную роль. Но взяла она ее на себя совсем не из упомянутых выше соображений, и эта линия не ведет к отказу от убеждений, много лет определявших внешнюю политику Германии в целом и ее отношения с Россией в частности.

Характерные черты внешней политики Германии

Вряд ли найдется другая пара стран, которым так непросто общаться друг с другом, как Германии и России. И дело не только в контрасте Обломова и Штольца. В свете существующих противоречий крайне удивительно, что двум государствам удалось наладить теснейшие взаимоотношения еще на фоне прежнего разделения Европы на Восток и Запад. Гораздо меньше удивляет тот факт, что отношения оказались под угрозой в ситуации, когда фундаментальные различия проявились особенно резко и стали превалировать.

Вспомните замечание Ангелы Меркель в начале украинского кризиса в марте 2014 г. о том, что Владимир Путин живет «в другом мире». С точки зрения германского обывателя, канцлера легко понять, но подобный взгляд гораздо более многослоен, чем хотелось бы Меркель. В определенном смысле Германия и Россия при всем разнообразии современного мира – две противоположности, большинство же западных союзников Германии находятся где-то посередине. Россия привержена национальным интересам, государственному суверенитету и балансу сил – «величайшему достижению человечества», как выразился Владимир Путин в интервью телеканалу «Аль-Джазира» в феврале 2007 года. Германия, напротив, считается постмодернистским государством, поскольку полагается на взаимное инспектирование, открытость и признание уязвимости друг друга, а также прозрачность и взаимозависимость.

Для описания германского подхода к внешней политике и роли в международных делах используются две парадигмы: «мирная держава» (Ханс Маулль) и «торговое государство» (Ричард Розенкранс). Обе тесно связаны с безоговорочной капитуляцией и моральной катастрофой 1945 г., а также с холодной войной, которая облегчила постепенную реабилитацию в рамках западного многостороннего подхода и позволила Германии отвернуться от Востока. Последнее стало, по выражению (пастора) Питера Бендера, «великим спасением» вплоть до политики разрядки 1970-х годов. «Мирная держава» и «торговое государство» подкрепляют друг друга. В основе первой – невоенные, преимущественно экономические средства достижения национальных целей, а также мирное разрешение конфликтов и многосторонний подход. Второе же, подчеркивал Розенкранс, «строится вокруг космополитичной торговой системы с сопутствующими ей элементами международных отношений, отражающих принципы коммерсанта, а не воина». Поэтому Германия делает в своей внешней политике ставку на экономический обмен и взаимодействие с положительной суммой, а не на военное позиционирование и игры с суммой нулевой. Ценится поведение, построенное на правилах, и стремление развивать наднациональные структуры.

Эти основополагающие цели лучше всего обеспечиваются в рамках Европейского союза. Первоначально ему была уготована роль французского цветника, теперь же все явственнее проступает образ Германии, которая долго стояла за спиной продюсера, а затем стала доминировать, не раздувая вокруг этого националистической шумихи. По ходу дела германская идентичность трансформировалась в нечто европейское и наднациональное, что уже невозможно адекватно оценить, если воспринимать Германию исключительно как отдельную национальную единицу.

Это не значит, что у Берлина нет собственных интересов, хотя, чтобы признать это открыто, потребовалось время и объединение. Тем не менее упования (или установки) на то, что роль «центральной державы в Европе» усилится после ее воссоздания (об этом с вызовом утверждал известный биограф Конрада Аденауэра Ханс-Петер Шварц), так и не материализовались. С момента, когда Германия вновь стала единой, разговоры о том, что нужно взять на себя «больше ответственности», постоянно возобновляются. Однако суть понятия «ответственность» варьируется от заботы о восточных соседях до готовности пойти на военное вмешательство, если того потребуют интересы многосторонних операций по обеспечению мира.

Последнее недавно привело к отказу от принципа не продавать оружие в зоны напряженности. Снабжение курдов, воюющих против «Исламского государства», не только напрямую затрагивает зоны конфликта, но и подразумевает военную поддержку полугосударственных образований (что стало допустимым благодаря изображению боевиков ИГ как недочеловеков). Но и в этом аспекте совершенно очевидно: при отсутствии многосторонних механизмов консультаций и координации Германия никогда не пойдет на применение военных средств.

Функциональность многосторонних режимов, а также уважение правовых процедур и экономическая выгода – первостепенные интересы, благодаря которым Германия превратилась в уникальную по своим масштабам глобальную экспортную машину. Однако вопреки представлениям, господствующим во многих мировых столицах, такое развитие событий не повлекло за собой роста политических амбиций, не говоря уже о глобальной геостратегии. Причина проста: реагировать на потребности иностранных рынков и удерживать позиции в ожесточенной конкурентной борьбе невозможно, если не проявлять гибкость и умение адаптироваться к постоянно меняющимся внешним условиям. Такой подход имеет и оборотную сторону: если сосредоточиться на наращивании экспорта в ущерб повышению жизненного уровня дома, многие партнеры, особенно в ЕС, почувствуют себя обделенными.

Раньше активный торговый баланс Германии компенсировался благодаря постоянному росту курса немецкой марки. Но с появлением евро адаптивная нагрузка ложится на отягощенных долгами торговых партнеров Германии, которым приходится следовать германской модели, что, безусловно, культурный шок, особенно для стран Южной Европы. Разрешение этой дилеммы – главный вызов, с которым Берлин пытается справиться после начала кризиса евро, поскольку она подрывает базовые представления Германии о самой себе. Проблема до сих пор не решена. Поэтому антикризисные меры Европейского центрального банка вызывают не меньше споров в Берлине, чем решения российского ЦБ.

Моральные принципы и то, как им следовать, – продолжение того же общего представления Германии о самой себе и своих интересах. Миссионерские устремления США довольно часто вызывают столкновение демократических ценностей и национальных интересов, не говоря уже о других побочных последствиях (включая бросающиеся в глаза двойные стандарты). Германия же склонна объединять то и другое, представляя демократизацию как поэтапный процесс и попытку вовлечь в него как можно больше политической элиты и гражданского общества. Насаждать демократию или требовать «демократического прорыва» этой системе координат совершенно несвойственно. Концепция «партнерства ради модернизации», запущенная главой МИД Германии Франком-Вальтером Штайнмайером в 2008 г., – прекрасный пример подобного всеобъемлющего подхода: за отправную точку приняли экономические интересы Германии и России, затем их объединили с целью облегчить постепенные изменения.

Более того, верховенство закона, утверждаемое по определению в сотрудничестве с рассматриваемыми режимами, имеет значение по меньшей мере равноценное, если не фундаментальное для продвижения демократических процедур. Эта логика тесно связана с особой ролью государства в германском сознании. То, о чем мечтают российские государственники, в Германии стало реальностью: добровольная и полная преданность государству. Практически вторая натура граждан, неотъемлемая часть повседневной жизни, в которой отразилась причинно-следственная связь между верховенством закона и демократической подотчетностью (в Германии с XIX века). Отсюда акцент на всеобъемлющий диалог и, в частности, о правовом государстве (Rechtsstaatsdialog) как механизм совершенствования демократии. Не меньший акцент делается на правилах поведения (при довольно узком пространстве для переговоров). В Германии (в отличие от России) преданность государству не требует демонстративных символических актов.

Однако сам принцип подбора строительных блоков мирной державы отнюдь не лишен внутренних противоречий, которые время от времени выходят на поверхность. Участие Германии в войнах в Югославии и Афганистане, с одной стороны, и ее отказ в случае с Ираком, с другой, продемонстрировали, что многосторонний принцип лояльности союзникам и принцип мирного разрешения конфликтов способны вступить в столь серьезное противоречие, что приходится принимать неудобные решения. Чтобы прийти к согласию, требуется масса усилий. В случае с Косово, например, Германии пришлось напомнить о ее гуманитарной ответственности за зверства в Аушвице. (В Афганистане попытка прийти к согласию привела к тому, что США увязли в непредусмотренных, не принятых местным населением и в конечном итоге безрезультатных попытках национального строительства.)

Оборотная сторона базового подхода Германии заключается в том, что иногда ее усилия выглядят бледно, слишком схематично и забюрократизированно. Что резко контрастирует с излюбленными в России грандиозными замыслами и героическими свершениями. Но есть и положительная сторона, оказавшаяся ценным активом в усилиях по урегулированию кризиса вокруг Украины. Несмотря на отсутствие гибкости, особый подход Германии проявился в терпении и готовности к диалогу, без которых контакты были бы прерваны полностью. Неожиданно это обеспечило Берлину ведущую роль, но в отсутствие ответных шагов даже она, похоже, исчерпала свои ресурсы.

Украинский кризис: различия точек зрения

Причины, приведшие к кризису, хорошо известны и не нуждаются в повторном перечислении. Но их интерпретация существенно различается, что ведет к соперничеству между нарративами – граничащему с мифологизацией – и только усугубляет раскол. Особенно удивительно, что, как точно подметил Фёдор Лукьянов, «малость, с которой все начиналось», просто смехотворна в сравнении с крупномасштабными последствиями. Соответственно, на передний план выходят скрытые мотивы, которые, по моему мнению, заключаются в следующем.

С российской точки зрения, политика Запада в отношении Украины представляет собой еще один и в конечном итоге самый опасный этап вечных посягательств на Россию. Они направлены на ее маргинализацию или, хуже того, подчинение, что позволяет провести прямую параллель с Отечественной и Великой Отечественной войнами. С точки зрения Германии, у нее все меньше общего с автократической Россией, режим которой проводит внешнюю политику подрыва установленных международных норм, стремится вернуться к игре с нулевой суммой, основанной на силе как единственной значимой валюте в международных отношениях.

Конечно, с обеих сторон припасено несколько вариантов нарративов, но даже не самые радикальные из них не оставляют пространства для взаимопонимания или компромисса – и иногда складывается впечатление, что именно такую цель они и преследуют. Неудивительно, что на уровне официальных представителей стороны пытаются осмыслить конфронтацию, не беря ответственность на себя. Вина однозначно возлагается на другую сторону без всякого учета интерактивной природы международных отношений. Те же подходы преобладают в политических дискуссиях, что ведет к негативным последствиям: нешаблонное мышление блокировано, никто не занимается рациональными расчетами затрат и выгод.

Один из примеров – популярная в последнее время в Москве критика Германии: украинский кризис – предлог, чтобы консолидировать лидерские позиции внутри ЕС и действовать от его имени. Якобы Германия преследует цель сделать Европу чисто европейской, независимой от США (которые тем не менее регулярно предстают в качестве главного вдохновителя и организатора всех существующих проектов) и находящейся в конфронтации с Москвой, зона влияния которой агрессивно оспаривается. Подобная интерпретация событий лишает Германию сразу двух вариантов поведения: традиционного атлантического – под покровительством США и мертворожденного евразийского – в рамках сотрудничества с Россией. Германия якобы использует лидерские позиции, которые она занимает в ЕС в качестве антикризисного менеджера, ради достижения ранее незаметных геостратегических выгод. Согласно этой точке зрения, родилась новая Германия.

Однако ни новой, ни более агрессивной Германии не существует. В приводимых аргументах упущено самое главное.

Мы действительно являемся свидетелями консолидации блоков, но это неизбежный побочный эффект углубления раскола между Востоком и Западом. И те, кто ощущает свою уязвимость, начинают доминировать в дискурсе, субъектом которого выступает конфронтация как незаменимое средство увещевания и самозащиты. Но феномен блоковой консолидации не дает представления о германском дискурсе в отношении России, который отнюдь не однороден, а чрезвычайно противоречив. Кроме того, данный феномен не отражает официальную политику Германии, которая с самого начала преследовала двойную стратегическую цель: ясные и недвусмысленные правовые стандарты, иногда называемые «красными линиями», дополняются предложениями различной глубины и качества, направленными на поиск путей выхода из тупика. Предотвращение нового раскола Европы с самого начала было главной мотивацией Германии, в то время как большинство германских союзников в лучшем случае думают о том, как управлять этим расколом.

Утверждения о новой агрессивной Германии построены на ошибочном соединении аргументов, которые на самом деле не связаны друг с другом.

Экономический вес и более активная международная роль Германии (если сравнивать хотя бы с предыдущим правительством и его некомпетентным министром иностранных дел Гидо Вестервелле), многоаспектный кризис внутри Евросоюза, затяжной антиамериканизм, всплеск которого последовал за скандалом с АНБ, и, наконец, критика России, получившая распространение в немецком общественном мнении после того, как Путин вернулся на пост президента (надо признать, начавшаяся на достаточно высоком уровне). Подобное понимание политики Германии следует логике представлений, которые в России кардинально отличаются от германских – постулирующих реализм против либерального интернационализма.

Кроме того, неверно интерпретированы ключевые интересы Германии, которые по-прежнему находятся внутри ЕС, а не за его пределами. Здесь Берлин сравнивается с хозяином незавершенного бизнеса, который стоит перед малопривлекательным выбором. Такая ситуация не способствует, а скорее сдерживает намерение пуститься во внешнеполитические авантюры. Нужно также учитывать приверженность Германии принятию решений на основе консенсуса, для чего ей приходится отчаянно сдерживать центробежные силы внутри Евросоюза (и добиваться толики согласия со стороны США).

Тем не менее украинский кризис и особенно санкции, введенные против России, вновь поставили Германию перед выбором между конфликтующими интересами, чего она обычно всеми силами пытается избежать. На сей раз пришлось колебаться между экономическими задачами торгового государства и многосторонним подходом мирной державы, основанном на правилах урегулирования кризиса. Выбор не между экономическими и геостратегическими интересами, ведь с точки зрения Германии геостратегия как раз и заключается в экономическом обмене как главном средстве (кооперативного) влияния. Скорее, нужно было определиться с краткосрочными и долгосрочными интересами. Сохранить текущие экономические выгоды либо сделать ставку на поддержание правовых основ, которые в конечном итоге гарантируют экономическое благополучие. Двойственная стратегия урегулирования кризиса вообще характерна для непрекращающихся попыток преодолеть разрыв между двумя вариантами.

Выход из тупика

Как отмечалось выше, налицо переплетение внешне непримиримых позиций по урегулированию украинского кризиса, с одной стороны, и поиска нового баланса во взаимоотношениях, с другой. Чем дольше это продолжится, тем острее будет ощущаться отчужденность и враждебность между странами, от которых зависят украинский кризис и все развитие ситуации. Незаметная поначалу из-за «малости, с которой все началось», теперь эта связь бросается в глаза. Разрешение украинского кризиса определит новое устройство на европейском континенте, а это, в свою очередь, свидетельствует о том, что изолированного решения украинского кризиса, отдельного от широких последствий, не существует.

По сути, обеим сторонам придется принять неудобную правду. У Германии нет ответа на вопрос, что делать в ситуации, когда ее предположительно универсальные ценности не признаются повсеместно, т.е. существуют политические режимы, не разделяющие западные принципы и модели. Этого нельзя игнорировать или не учитывать, особенно если они обладают весом и экономической привлекательностью, – как, например, КНР. Россия, в свою очередь, не знает, как добиться признания, т.е. ее проблема в том, что международный статус не дается навсегда, не передается по наследству, его нужно заработать. «Китайская мечта» обладает гораздо большей гибкостью, поскольку базируется на глобальной интеграции, а не на оплакивании минувшего, в российском случае – краха Советского Союза, утраты его международного положения, что ведет к восприятию политики Запада как прямого продолжения сдерживания СССР. Ведь российский подход не влечет за собой ничего хорошего и, по сути, представляет собой извращенное – поставленное с ног на голову – повторение «романтического периода» 1992 г. и прошлых ошибок.

Признание Германией многообразия требует обновления когда-то весьма близкой ее сердцу политики разрядки, в основе которой – политическое сближение, многоуровневое взаимодействие и долгосрочная стратегия постепенных преобразований. Признание предпосылок обретения Россией международного статуса требует правильной расстановки приоритетов и возвращения к отправной точке, когда к власти в 2000 г. пришел Владимир Путин. В первую очередь это означает всеобъемлющую модернизацию экономики, государства, гражданского общества и их непростых отношений.

Подобное признание способно повлечь за собой изменение подходов, что возымеет практический эффект. Необходимость пройти длинный путь, более тщательно просчитать затраты и выгоды, уменьшить идеологический накал не только позволит заделать трещины во взаимоотношениях, но и добавит долю рациональности в процесс урегулирования кризиса на Украине. А рациональный подход раскроет неустойчивый и временный характер ситуации, которая сама по себе грозит огромными издержками и рисками.

У так называемых Донецкой и Луганской народных республик в их нынешних границах нет перспективы. Трансформировавшись в очередное образование-парию, находящееся в международной изоляции, они превратятся в обузу для России, а их геостратегическая значимость практически сводится к роли подручного инструмента, чтобы загнать Киев в угол. Но такой инструмент – палка о двух концах, поскольку он делает иллюзорной перспективу нормализации отношений Киева и Москвы, способствуя закреплению антироссийских настроений в украинском обществе. Только широкие переговоры на трехсторонней основе с участием Киева, Москвы и Брюсселя (и необязательно Вашингтона) могут проложить путь к выходу из кризиса. То же касается и выживания украинского государства, и его экономики, что, собственно, Запад в одиночку не в состоянии обеспечить.

Иными словами, одностороннего решения украинского кризиса не существует: Киев на это не способен, Брюссель – не готов, а его действия легко блокирует Москва; она же, возможно, и готова, но ее действия торпедируются Киевом. Таким образом, налицо несовпадение намерений и взаимный клинч, требуется скоординированное, а стало быть международное решение. Чем быстрее это будет признано, тем лучше.

Нынешний тупик, очевидно, исключает внутреннее решение между Киевом, с одной стороны, и Донецком и Луганском, с другой, к которому по-прежнему призывает Москва. То же самое касается и «минского формата», который работает только для контактов и мониторинга ситуации в сепаратистских регионах, но не подходит для Украины в целом. Но даже в этом отношении его пределы очевидны, что порождает призывы направить туда международную миротворческую миссию, мандат которой должен определить Совет Безопасности ООН.

Украинский кризис может поразить другие регионы. Чтобы не допустить этого и предотвратить возможную блокаду, полезно выйти на новые площадки. Предложение главы МИД Германии Штайнмайера наладить контакты между Евросоюзом и Евразийским экономическим союзом – один из вариантов. Поскольку предложение официально поддержал глава МИД России Сергей Лавров, речь явно не идет об очередном злонамеренном гамбите Германии, чтобы расширить свое влияние на «задний двор» России, как намекали некоторые российские аналитики. Скорее, это демонстрация того, что Германия не собирается быть главным противником России в Европе, а останется главным участником диалога с ней на континенте – и Москве стоит этим воспользоваться.

Германия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2015 > № 1363811 Ханс-Йоахим Шпангер

Россия примет участие в среду в министерской встрече в Вашингтоне с участием более чем 20 стран по противостоянию иностранным боевикам-террористам, сообщил Госдепартамент США.

Заседание организовано Госдепартаментом и Министерством внутренней безопасности США на полях антитеррористического саммита в Вашингтоне.

"На встрече будет обсуждаться улучшение обмена информацией и сотрудничества по иностранным боевикам — это исключительно важно для борьбы с этим глобальным вызовом", — говорится в заявлении Госдепартамента.

Российскую делегацию на антитеррористическом саммите будет представлять директор ФСБ Александр Бортников, однако Госдепартамент не сообщил, будет ли он присутствовать на встрече по иностранным боевикам.

Участниками министерского заседания будут Австралия, Албания, Алжир, Бельгия, Германия, Дания, Индонезия, Иордания, Испания, Италия, Канада, Катар, Македония, Малайзия, Марокко, Нидерланды, Норвегия, ОАЭ, Россия, Саудовская Аравия, Тунис, Турция, Франция, Швеция а также не признанное Россией и рядом других стран Косово, ЕС, ООН и Интерпол.

Создание ЕС изначально было прикрытием "чего-то иного" — от рационализации европейской промышленности, унификации правовых норм по всему континенту и в конечном итоге до полного подчинения Европы Соединенным Штатам Америки, считает главный редактор портала AntiWar Джастин Раймондо.

В целом, Раймондо считает, что формирование ЕС "стало настоящей катастрофой, с экономической точки зрения".

"Создание евро в качестве единой континентальной валюты, подкрепленной Европейским центральным банком, означало, что главным хозяйственником в Европе становится Брюссель, потеснивший национальные правительства стран — членов Союза", — пишет он в статье.

ЕС автор называет "корпоративным монстром", внутри которого управляют "те же центры силы, которые доминируют и в США, – Большое правительство, Большой бизнес и Большой труд". Опираясь на эти позиции, с точки зрения журналиста, европейские политики выстраивают экономику в соответствии с корпоративными интересами руководителей и "трудовых аристократов", а также "проводят свою внешнюю политику в соответствии с последними указаниями из Вашингтона".

Именно этим автор объясняет рост популярности националистических объединений по всей Европе. В качестве примера он приводит "Национальный фронт" Марин Ле Пен во Франции, Партию независимости (UKIP) в Великобритании, СИРИЗА в Греции, а также движения в Италии и Испании.

В аспекте международных отношений Раймондо полагает, что ЕС является "политическим продолжением НАТО", что является проблемой для Европы.

"Россия является естественным продолжением Европы: она обеспечивает большую часть энергетических потребностей континента. Европа без России – это деформированный гигант, парализованный из-за собственной неполноты, а расширение НАТО помешало союзу ЕС и России", — заключает он.

Раймондо также считает, что европейские политики действуют против собственных интересов, ввязываясь в новую холодную войну против России.

"Под давлением Вашингтона и Лондона европейцы во главе с Германией работают над уменьшением влияния России на континенте. Первым таким актом стало Косово, второй – ведется в данный момент на Украине", — полагает автор.

Раймондо утверждает, что для предотвращения колонизации Европы со стороны США лидерам ЕС необходимо задуматься о децентрализации внутри союза.

По сообщению Федерального миграционного ведомства Швейцарии (BFM), в январе 2015 г. количество иностранных граждан, подавших заявление о предоставлении убежища на территории Конфедерации, незначительно выросло по сравнению с декабрём 2014 года (+3%, 1514 заявлений), в то же время в отношении соответствующего месяца прошлого года отмечено значительное сокращение (-19%). Наибольшая часть от общего числа беженцев приходится на Шри-Ланку (181), Эритрею (146), Сирию (136), Косово (112), Афганистан (90) и Нигерию (82). Эксперты ведомства отмечают, что отрицательная динамика в годовом исчислении (-19%) связана, главным образом, с ужесточением миграционной политики страны.

admin.ch, 12.02.2015 г.

Торжественная церемония инаугурации четвертого президента Хорватии Колинды Грабар-Китарович прошла в воскресенье под открытым небом на Площади Святого Марка в центре Загреба.

С места события прямую трансляцию вел национальный телеканал HRT. Новоизбранный президент пришла на церемонию пешком в сопровождении своего мужа Якова Китаровича. Она приняла президентскую ленту цвета национального флага от председателя Конституционного суда Ясны Омейец и выступила с приветственной речью.

В ней Грабар-Китарович заявила, что приложит все силы для экономического оздоровления государства, что "стратегическим интересом должно стать создание новых рабочих мест", что страна должна стать более открытой для иностранных инвестиций. Президент пообещала поддержку соседним государствам в процессах евроинтеграции, заявила о необходимости развития прав национальных меньшинств внутри страны, а также защиты хорватского нацменьшинства в других странах.

После этого выступления состоялся небольшой концерт. Церемония продолжилась торжественным приемом для 200 официальных гостей.

На инаугурацию приехали президенты Черногории, Албании, Македонии, Венгрии, Словакии, Словении, самопровозглашенного Косово и члены президиума (коллективного органа правления) Боснии и Герцеговины. Страна-соседка Хорватии Сербия представлена премьер-министром Александром Вучичем. Всего, как сообщалось ранее, мероприятие должны были посетить представители 88 государств.

Анонсированный визит президента Украины Петра Порошенко был отменен в связи с обострением ситуации на востоке страны, где в воскресенье должно было вступить в силу перемирие.

Экс-глава МИД, представитель оппозиционной консервативной партии "Хорватское демократическое содружество" 46-летняя Колинда Грабар-Китарович стала первой женщиной-президентом в истории Хорватии, провозгласившей независимость в 1991 году.

Во втором туре президентских выборов 11 января она победила действующего главу государства Иво Йосиповича с небольшим преимуществом в 1,5% или 32,5 тысячи голосов. Йосипович, отработавший один президентский срокт, ранее заявлял, что намерен остаться в политике.

Президент Хорватии избирается сроком на пять лет.

Николай Соколов.

Хорватские граждане воюют на территории Украины и исключительно в составе регулярной украинской армии, заявила в среду журналистам в Загребе первый вице-премьер правительства, глава МИД страны Весна Пусич.

"Насколько мне известно, на Украине присутствуют хорватские военные, присоединившиеся к украинской армии", — заявила Пусич.

По ее словам, ситуацию отслеживает национальная хорватская спецслужба Агентство безопасности и разведки (SOA) и, по этим данным, присоединения хорватских граждан к другим "военизированным формированиям" до сих пор зарегистрировано не было.

Это заявление отчасти противоречит данным хорватских СМИ, ранее опубликовавших информацию о том, что несколько десятков хорватов присоединились к батальону "Азов" — добровольческому вооруженному формированию, дислоцированному в Мариуполе.

Как заявили на минувшей неделе РИА Новости осведомленные военные эксперты, на территории Украины в основном в составе добровольческих батальонов воюют порядка 200 граждан ряда стран балканского региона, а главную роль в наборе наемников играет американская частная военная компания Academy. По этим сведениям, привлекаются преимущественно граждане Хорватии и Косово, имеющие опыт участия в боевых действиях.

Власти Украины начали в апреле прошлого года в Донбассе силовую операцию против недовольных февральским госпереворотом жителей региона. По последним данным ООН, жертвами конфликта стали более 5,3 тысячи мирных жителей. Стороны неоднократно предпринимали попытки договориться при посредничестве РФ и ОБСЕ. Осенью это привело к продолжительному сокращению интенсивности обстрелов, однако после новогодних праздников ситуация вновь накалилась.

Новый виток боевых действий в Донбассе

Ситуация в Донбассе резко обострилась в январе, после того как украинские силовики, воспользовавшись перемирием и нарастив силы на юго-востоке страны, стали штурмовать позиции ополченцев, начав с массированной операции в аэропорту Донецка. В Генштабе Украины заявили, что "украинская армия имеет достаточно сил и средств, чтобы нанести окончательный удар". При этом начальник Генштаба Виктор Муженко, несмотря на неоднократно звучавшие ранее обвинения в адрес Москвы, признал, что подразделений Российской армии на территории страны нет.

После резкого увеличения числа жертв конфликта среди мирного населения ополченцы заявили о том, что "отодвинут линию фронта", чтобы избежать обстрелов жилых кварталов.

Одной из наиболее горячих точек противостояния силовиков и ополченцев в Донбассе стало Дебальцево, в районе которого в окружение попала крупная группировка украинских военных.

Николай Соколов.

Выступление и ответы на вопросы Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе дискуссии на 51-й Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности

Уважаемые дамы и господа,

Г-н Вольфганг Ишингер включил в повестку дня тему «коллапса мирового развития». Нельзя не согласиться с тем, что события пошли далеко не по оптимистическому сценарию. Но невозможно принять аргументы некоторых наших коллег о том, что случилось внезапное, стремительное обрушение существовавшего десятилетиями мирового порядка.

Скорее напротив, – события последнего года подтвердили справедливость наших предупреждений относительно наличия глубоких, системных проблем в организации европейской безопасности и в международных отношениях в целом. Хотел бы напомнить о речи, которую произнес Президент России В.В.Путин с этой трибуны восемь лет назад.

Конструкция стабильности, опирающаяся на Устав ООН и хельсинкские принципы, давно подорвана действиями США и их союзников в Югославии, которую разбомбили, в Ираке, Ливии, расширением НАТО на Восток, созданием новых разделительных линий. Проект построения «общеевропейского дома» не состоялся именно потому, что наши партнеры на Западе руководствовались не интересами возведения открытой архитектуры безопасности при взаимном уважении интересов, а иллюзиями и убеждениями победителей в «холодной войне». Торжественно взятые в рамках ОБСЕ и Совета Россия-НАТО (СРН) обязательства не обеспечивать собственную безопасность за счет безопасности других остались на бумаге, а на практике были проигнорированы.

Проблема ПРО – яркое свидетельство мощного деструктивного влияния односторонних шагов в сфере военного строительства вразрез с законными интересами других государств. Наши предложения о совместной работе на противоракетном направлении были отвергнуты. Взамен нам советовали подключиться к созданию американской глобальной ПРО, строго по лекалам Вашингтона, которая, как мы не раз подчеркивали и объясняли на фактах, несет в себе реальные риски для российских сил ядерного сдерживания.

Любое действие, подрывающее стратегическую стабильность, неизбежно влечет за собой ответные меры. Тем самым наносится долгосрочный ущерб всей системе международных договоров в области контроля над вооружениями, жизнеспособность которых напрямую зависит от фактора ПРО.

Мы даже не понимаем, с чем может быть связана американская одержимость созданием глобальной ПРО? Со стремлением к неоспоримому военному превосходству? С верой в возможность технологически решить проблемы, которые по сути своей являются политическими? Как бы то ни было, ракетные угрозы не снизились, но в Евро-Атлантике возник сильный раздражитель, избавляться от которого предстоит очень долго. Мы к этому готовы. Другим дестабилизирующим фактором стал отказ США и других членов НАТО ратифицировать Соглашение об адаптации ДОВСЕ, что и похоронило этот договор.

При этом в каждой ими же созданной сложной ситуации наши американские коллеги пытаются перевести стрелки на Россию. Возьмем оживившиеся в последнее время разговоры о Договоре о ракетах средней и меньшей дальности (ДРСМД). Специалистам хорошо известно о действиях США, идущих вразрез с духом и буквой этого документа. Например, в рамках создания глобальной ПРО Вашингтон развернул широкомасштабную программу создания ракет-мишеней с характеристиками, аналогичными или близкими к запрещенным ДРСМД наземным баллистическим ракетам. Под договорное определение крылатых ракет средней дальности наземного базирования подпадают широко применяемые США ударные беспилотники. Прямо запрещены Договором пусковые установки противоракет, которые вскоре будут развернуты в Румынии и Польше, поскольку из них могут запускаться и крылатые ракеты средней дальности.

Отказываясь признавать эти факты, американские коллеги утверждают о наличии у них неких «обоснованных» претензий к России применительно к ДРСМД, но старательно избегают конкретики.

С учетом этих и многих других факторов пытаться сводить нынешний кризис к событиям прошлого года, по нашему мнению, – значит впадать в опасный самообман.

Имеет место кульминация проводившегося в течение последней четверти века курса наших западных коллег на сохранение любыми средствами своего доминирования в мировых делах, на захват геополитического пространства в Европе. От стран СНГ, наших ближайших соседей, связанных с нами столетиями в экономическом, гуманитарном историческом, культурном и даже в семейном плане, требовали сделать выбор – «либо с Западом, либо против Запада». Это логика игр с нулевым результатом, которую, вроде бы, все хотели оставить в прошлом.

Не выдержало испытания на прочность стратегическое партнерство России и Европейского союза, который предпочел конфронтационный путь развитию механизмов взаимополезного взаимодействия. Как тут не вспомнить об упущенной возможности реализовать выдвинутую Канцлером А.Меркель в июне 2010 года в Мезеберге инициативу создания комитета Россия-ЕС по вопросам внешней политики и безопасности на уровне министров иностранных дел. Россия поддержала эту идею, но Евросоюз ее отверг. А ведь такой механизм постоянного диалога (если бы он был создан) позволял бы более оперативно и эффективно решать проблемы и заблаговременно снимать взаимные озабоченности.

Что касается собственно Украины, то, к сожалению, на каждом этапе развития кризиса наши американские коллеги, а под их воздействием – и Европейский союз предпринимали шаги, ведущие к эскалации. Так было, когда ЕС отказался обсуждать с участием России последствия введения в действие экономического блока соглашения об ассоциации с Украиной, а затем были прямо поддержан государственный переворот, а до этого -антиправительственные беспорядки. Так было и когда западные партнеры раз за разом выдавали индульгенции киевским властям, которые вместо выполнения обещаний о начале общенационального диалога начали масштабную военную операцию, объявив «террористами» своих граждан, не согласных с антиконституционной сменой власти и разгулом ультранационалистов.

Нам очень трудно объяснить, почему в сознании многих наших коллег на Украину не распространяются универсальные принципы урегулирования внутренних конфликтов, предполагающие, прежде всего, инклюзивный политический диалог между протагонистами. Почему в случаях, например, с Афганистаном, Ливией, Ираком, Йеменом, Мали, Южным Суданом, наши партнеры настойчиво призывают правительства договариваться с оппозицией, с повстанцами, в отдельных случаях – даже с экстремистами, а в отношении украинского кризиса поступают иначе, фактически потакая силовой операции Киева, вплоть до оправдания или попыток оправдать применение кассетных боеприпасов.

К сожалению, наши западные коллеги склонны закрывать глаза на все, что говорится и делается киевскими властями, включая разжигание ксенофобских настроений. Позволю себе цитату: «Украинский социал-национализм считает украинскую нацию кровно-расовой общностью». И далее: «Вопрос тотальной украинизации в будущем социал-националистическом государстве будет решен на протяжении трех-шести месяцев с помощью жесткой и взвешенной государственной политики». Автор - депутат украинской Верховной Рады Андрей Билецкий – командир полка «Азов», который активно участвуюет в боевых действиях на Донбассе. За этнически чистую Украину, за уничтожение русских и евреев неоднократно публично выступали и другие прорвавшиеся в политику и во власть деятели Украины, включая Д.Яроша, О.Тягнибока, лидера представленной в Верховной Раде Радикальной партии О.Ляшко. Эти высказывания не вызвали никакой реакции в западных столицах. Не думаю, что сегодняшняя Европа может позволить себе игнорировать опасность распространения неонацистского вируса.

Украинский кризис не может быть урегулирован с помощью военной силы. Это подтвердилось прошлым летом, когда ситуация на поле боя заставила подписать минские договоренности. Подтверждается это и сейчас, когда захлебывается очередная попытка одержать военную победу. Но несмотря на это, в ряде стран Запада все громче раздаются призывы усилить поддержку курса киевских властей на милитаризацию общества и государства, «накачать» Украину смертоносным оружием, втянуть в НАТО. Вселяет надежду крепнущая в Европе оппозиция таким планам, способным лишь усугубить трагедию украинского народа.

Россия будет и далее добиваться установления мира. Мы последовательно выступаем за прекращение боевых действий, отвод тяжелых вооружений, начало прямых переговоров Киева с Донецком и Луганском о конкретных путях восстановления общего экономического, социального и политического пространства в рамках территориальной целостности Украины. Именно этому были посвящены многочисленные инициативы В.В.Путина в рамках «нормандского формата», позволившие запустить минский процесс, наши последующие усилия по его развитию, включая вчерашние переговоры в Кремле лидеров России, Германии и Франции. Как вы знаете, эти переговоры продолжатся. Мы считаем, что есть все возможности достичь результатов и согласовать рекомендации, которые позволят сторонам реально развязать этот конфликтный узел.

Важно, чтобы все осознали реальные масштабы рисков. Пора избавиться от привычки рассматривать каждую проблему отдельно, не видя «за деревьями леса». Пора оценить обстановку комплексно. Мир сегодня находится на крутом переломе, связанным со сменой исторических эпох. «Родовые муки» нового мироустройства проявляются через возрастание конфликтности в международных отношениях. Если вместо стратегического глобального видения верх возьмут конъюнктурные решения политиков с оглядкой на ближайшие выборы у себя дома, то возникнет опасность утраты контроля над рычагами глобального управления.

Напомню, что на начальном этапе сирийского конфликта многие на Западе призывали не преувеличивать угрозу экстремизма и терроризма, утверждая, что она потом как-нибудь сама «рассосется», что главное – добиться смены режима в Дамаске. Мы видим, что из этого вышло. Огромные территории на Ближнем Востоке, в Африке, афгано-пакистанской зоне становятся неподконтрольными легитимным властям. Экстремизм выплескивается в другие регионы, включая Европу. Обостряются риски распространения ОМУ. Взрывоопасный характер приобретает ситуация в ближневосточном урегулировании, в других зонах региональных конфликтов. Адекватной стратегии по сдерживанию этих вызовов до сих пор не выработано.

Хотелось бы надеяться, что сегодняшние и завтрашние дискуссии в Мюнхене приблизят нас к пониманию того, на каком уровне находятся усилия по поиску коллективных ответов на общие для всех угрозы. Разговор, если рассчитывать на серьезный результат, может быть только равноправным, без ультиматумов и угроз.

Мы по-прежнему убеждены, что весь комплекс проблем было бы намного легче решать, если бы крупнейшие игроки договорились о стратегических ориентирах своих взаимоотношений. Недавно уважаемый мной постоянный секретарь Французской академии Элен Каррер д’Анкос сказала, что «настоящей Европы не может быть без России». Мы хотели бы понять, разделяют ли эту точку зрения наши партнеры или же они склонны продолжать курс на углубление раскола общеевропейского пространства и противопоставление друг другу его фрагментов? Хотят ли они создавать архитектуру безопасности с Россией, без России или против России? Разумеется, и наши американские партнеры должны ответить на этот вопрос.

Мы давно предлагаем приступить к строительству единого экономического и гуманитарного пространства от Лиссабона до Владивостока, опирающегося на принципы равной и неделимой безопасности, которое охватывало бы как членов интеграционных союзов, так и не входящие в них страны. Особую актуальность имеет создание надежных механизмов взаимодействия между ЕАЭС и ЕС. Приветствуем намечающуюся поддержку этой идеи ответственными европейскими лидерами.

В год 40-летия Хельсинкского Заключительного акта и 25-летия Парижской хартии Россия выступает за то, чтобы наполнить эти документы реальной жизнью, не допустить подмены закрепленных в них принципов, обеспечить стабильность и процветание на всем евроатлантическом пространстве на основе подлинного равноправия, взаимного уважения и учета интересов друг друга. Желаем успеха сформированной в рамках ОБСЕ «группе мудрецов», которая должна прийти к консенсусу в виде своих рекомендаций.

Отмечая 70-летие окончания Второй мировой войны, следует помнить об ответственности, которая лежит на всех нас.

Благодарю за внимание.

Вопрос: Понимаю все упомянутые Вами проблемы в отношениях с США – ДОВСЕ, ПРО. Помимо того, что по Договору об СНВ Россия приравнивает беспилотники к крылатым ракетам, хотелось бы отметить, что Президент США Б.Обама значительно сократил европейскую ПРО. Если у России есть проблемы в отношениях с США, почему за это должна расплачиваться Украина? Имею в виду захват Крыма и попытки расколоть Украину. Что такого сделали бедные украинцы, что вы наказываете их за грехи американцев?

С.В.Лавров: Я уже понял, что у Вас, конечно, извращенное сознание. Не надо путать яблоки и апельсины. Сейчас говорят – «урегулируем украинский кризис, и вся система безопасности и стабильности сама собой начнет работать». Наоборот. Урегулировать кризис надо, это первейший приоритет, но мы не можем закрывать глаза на то, что все договоренности, заключенные по окончании "холодной войны", не соблюдаются. У нас нет никакого желания кому-то мстить, тем более за чей-то счет. Мы хотим иметь нормальные отношения с США. Не мы разрушали развернутые механизмы, которые были созданы за последние годы и которые обеспечивали повседневный контакт и снятие озабоченностей друг друга. Не мы выходили из Договора о ПРО. Не мы отказались ратифицировать адаптированный ДОВСЕ. Сейчас надо собирать по крохам то, что у нас остается и каким-то образом на основе переподтверждения хельсинских принципов договариваться о новой системе безопасности, в которой было бы уютно всем, включая Украину, Грузию, Молдову — всех, кого наши американские коллеги ставят перед выбором: пойти в сторону Запада и меньше сотрудничать с Россией. Это факт.

Мне известно, что американские послы по всему миру получают такие указания. Вижу здесь А.Вершбоу, который недавно давал интервью, назвав НАТО «самым миролюбивым блоком на свете» и «надеждой европейской стабильности и безопасности». А кто бомбил Югославию, Ливию в нарушение резолюций СБ ООН? Успехи, которые приносят односторонние акции, мы наблюдаем сейчас на Ближнем Востоке. Мы — за то, чтобы НАТО была не образцовой организацией, какой хотят ее представить, а участником равноправного диалога по обеспечению стабильности. Что в этом плохого? Все хотят, чтобы мы признали подчиненную роль всех остальных по отношению к США и НАТО. Не думаю, что это в интересах мирового порядка и стабильности.

Что касается начала событий на Украине, то Президент США Б.Обама недавно открыто сказал, что США были брокерами в процессе перехода (транзита) власти на Украине. Скромная формулировка, но мы прекрасно знаем, как это было, кто и как открыто обсуждал по телефону состав персоналий, которые должны быть представлены в новом украинском правительстве, и многое другое. Знаем, что происходит сейчас, кто повседневно мониторил события на «майдане». Там не было наших военных специалистов и экспертов.

Мы очень хотим, чтобы украинский народ восстановил свое единство, но это должно быть сделано на основе реального общенационального диалога. Когда центральные власти принимают решение отмечать как национальные праздники дни рождения С.Бандеры и Р.Шухевича, даты образования «украинской повстанческой армии», то возникает вопрос, как эти праздники могут отмечать на Востоке Украины? Никак. А на Западе уже не хотят отмечать 9 мая. Даже не говоря о других специфических особенностях украинского общества, одно это требует каких-то политических договоренностей.

Здесь, наверное, об этом стесняются говорить, но сейчас на Украине проходит мобилизация, которая наталкивается на серьезнейшие трудности. Представители венгерского, румынского меньшинств ощущают «позитивную» дискриминацию, поскольку их набирают в гораздо больших пропорциях, чем этнических украинцев. Почему не поговорить об этом? Или о том, что на Украине живут не только украинцы и русские, но есть и другие национальности, которые волею судеб оказались в этой стране и хотят в ней жить. Почему не обеспечить им равные права и не учесть их интересы? В ходе выборов в Верховную Раду венгерское меньшинство просило «нарезать» избирательные округа таким образом, чтобы хотя бы один этнический венгр попал в Раду. Округа «нарезали» так, что никто из венгров туда не попал. Все это свидетельствует о том, что есть, о чем поговорить. Есть реально существующие проблемы, мешающие украинскому государству выйти из этого тяжелейшего кризиса, но они замалчиваются на Западе. Я беседовал со многими, в том числе, сидящими здесь, когда ввели закон о люстрации. Один на один мне говорили, что это ужасный закон, который нужно срочно отменить. Я спрашивал, почему об этом не говорят публично, и слышал ответ, что сейчас есть понимание, что нужно поддерживать украинскую власть, не нужно ее критиковать. О чем еще тут можно говорить?

Очень надеюсь, что вчерашние усилия, предпринятые президентами Франции, России и Канцлером ФРГ, дадут результат, который будет поддержан сторонами конфликта и позволит реально успокоить ситуацию, начав так необходимый общенациональный диалог о путях решения всех проблем – социальных, экономических и политических.

Вопрос: Возвращаясь к результатам вчерашних переговоров в Москве и позавчерашних — в Киеве, хорошая новость заключается в том, что минские соглашения по-прежнему стоят на повестке дня, а плохая — что не все подписанты этих соглашений согласны их выполнять. Имею в виду представителей ДНР и ЛНР, ведущих наступательные действия, артиллерийский огонь и т.д. Российская Федерация также подписала минские договоренности. Сейчас наблюдаются попытки пересмотреть линию соприкосновения. Не оказывается давление на ополчение, хотя Россия признала, что может оказывать такое давление. Намерены ли вы на самом деле реализовать минские договоренности? Какие гарантии осуществления всех 12 пунктов минских договоренностей и давления на ДНР и ЛНР можете дать Вы, как Министр иностранных дел Российской Федерации?

С.В.Лавров: Как только главные участники минского процесса — украинские власти и представители провозглашенных республик ДНР и ЛНР — достигнут договоренностей по всем практическим аспектам выполнения каждого из минских пунктов, я убежден, что Россия будет среди тех, кто обеспечит такие гарантии - хоть в ОБСЕ, хоть в СБ ООН. Убежден, что Германия, Франция и другие страны также будут готовы предоставить такие гарантии. Но гарантировать можно только то, что уже сделано и достигнуто. Договариваться нужно напрямую. Не надо делать вид, что эти люди будут «брать под козырек». Они живут на своей земле и воюют за нее. Когда говорят, что они сами не смогли бы обеспечивать превосходство на поле боя, то отвечу, что у них дело правое. А украинские солдаты не понимают, за что их бросают воевать. Повторю, договариваться нужно напрямую.

Однажды Администрацию США критиковали за то, что она активно поддерживала контакты с талибами через Доху (Катар). В ответ на критику Администрация спросила, почему критикуют: «Да, они враги, но с друзьями переговоры не ведут. Переговоры ведут с врагами». Если украинские власти считают врагами своих граждан, то все равно с ними придется договариваться. Нашим украинским коллегам не надо надеяться на то, что безоглядная поддержка, которую они получают со стороны, решит все проблемы. Такая поддержка, лишенная всякого критического анализа происходящего, некоторым кружит головы. Так же, как в 2008 г. она вскружила голову М.Саакашвили. Все знают, что из этого вышло.

Вопрос: Я являюсь участником организации под названием «Европейская сеть лидеров». В нее входят представители России, США, стран Европы. Недавно мы провели исследование о нарушениях воздушного пространства. Если наш первый приоритет – разрядить обстановку на Востоке Украины и добиться соглашения о прекращении огня, не считаете ли Вы, что следующим приоритетом должна стать попытка договориться или хотя бы избежать полного исчезновения доверия, разработать схему, которая позволила бы России, НАТО, Европе и США избегать ненужных потенциально опасных военных соприкосновений? В данной ситуации нам это не нужно. Почему серьезно не заняться разработкой такой схемы, которая дала бы нам уверенность, что наши самолеты, военные корабли и объекты не соприкасаются друг с другом так тесно, как это было последние пару недель?

Несколько недель назад из аэропорта Копенгагена в Варшаву вылетел самолет, который чуть не столкнулся с российским военным самолетом, находившимся в международном воздушном пространстве с отключенными транспондерами. Никакая европейская страна НАТО не сделала бы это по отношению к России. Почему военные самолеты России осуществляют полеты в международном пространстве с отключенными транспондерами, что делает их практически невидимыми? Это как большой черный грузовик на улицах ночного города без включенных габаритных огней. Почему это происходит? Когда будут прекращены подобные действия?

С.В.Лавров: У нас существовала разветвленная сеть двусторонних механизмов между Россией и НАТО в Совете Россия-НАТО, где военные ежедневно общались друг с другом, были специальные встречи экспертов из столиц, было много совместных проектов: по борьбе с терроризмом, коллективный проект по разработке детектора взрывчатых веществ «STANDEX».

Среди прочих был и проект по подготовке кадров для службы безопасности Афганистана, оснащения этой службы вертолетами. Также был проект «Common airspace initiative» (совместная инициатива по безопасности воздушного пространства). Сейчас все это «заморожено», хотя в рамках данных механизмов вполне можно было договариваться о том, чтобы избегать опасной военной деятельности.

Что касается конкретно темы активности военно-воздушных сил, у нас есть соответствующая статистика, которая показывает, что активность на натовской стороне возросла неизмеримо больше, чем на стороне России. По-моему, в конце января с.г. наш Постоянный представитель при НАТО А.В.Грушко встречался с генеральным секретарем Й.Столтенбергом по этому вопросу и передал ему «fact-sheet» с изложением ведущейся нами статистики. Мы открыты к воссозданию механизмов взаимодействия, но пока все они заморожены. Остался только совет постоянных представителей (Совет послов), встречи которого проходят нечасто. Все остальное закрыто.

Сейчас даже возникают следующие проблемы. Судя по всему, наши натовские коллеги хотят сократить физическое присутствие российских дипломатов в российском постпредстве при НАТО. Нам ограничивают доступ в штаб-квартиру, где есть наше помещение. Наверное, это будет способствовать дополнительному появлению «темных пятен» в наших отношениях и не будет помогать прояснять намерения друг друга.

Вопрос: Вы сказали, что хотите определить общие принципы европейской безопасности. Я боюсь, что принципы ЕС базируются на самоопределении и не соответствуют российским принципам. Вы верите в сферы влияния, как сказал Дж.Кеннон около 60 лет назад, многие российские соседи должны выбирать между тем, чтобы быть врагами и сателлитами. С учетом этой несовместимости наших ценностей какие общие правила возможны? Пять лет назад Д.А.Медведев выдвинул концепцию новой европейской архитектуры безопасности. Это не сработало, потому что Россия имеет сильно влияние на своих соседей. Видите ли Вы выход из этой ситуации? Возможен ли компромисс между российскими и европейскими подходами к построению безопасности в Европе?

С.В.Лавров: Наверное, Вы не очень внимательно слушали. Речь шла не о том, что необходимо разработать новые принципы. Я говорил, что необходимо переподтвердить принципы, содержащиеся в Хельсинском Заключительном акте, в Парижской хартии, в документах СРН, но на этот раз подтвердить по-честному. А самое главное – придать им обязывающую форму.

Упомянутый Вами Договор о европейской безопасности тоже не предлагал ничего нового. Он лишь предлагал в юридически обязывающей форме закрепить принцип неделимости безопасности, который провозглашен в рамках ОБСЕ и СРН. Наши натовские коллеги сказали, что юридические гарантии безопасности должны оставаться прерогативой НАТО, чтобы в нее все стремились, чтобы эта зрительная линия росла и углублялась. Зачем отказываться от того, чтобы безопасность была равной? Это было провозглашено, и это обязательство, которое взяли на себя президенты и премьер-министры стран Евро-Атлантики, ОБСЕ. Получается, что НАТО хочет сделать безопасность неравной. Как писал Дж.Оруэлл, чтобы кто-то был «более равным, чем другие».

Вы процитировали Дж.Кеннон. Я могу процитировать другое его высказывание о том, что «холодная война» была колоссальной ошибкой, которую сделал Запад.

Не надо изобретать ничего нового. Надо просто сесть и переподтвердить, а затем честно выполнять то, о чем договаривались пару десятилетий назад.

Вопрос: Я согласен с Вами в том, что за последние 25 лет не все было совершенно. У нас было много разногласий с Россией. Мы почти подписали соглашение о партнерстве, направленное на модернизацию российской экономики – и это всего один пример. Я считаю, что мы создали такую схему в Европе, которая обеспечивает территориальную целостность и суверенитет государств. Оба эти принципа были нарушены, и мы должны признать, что Россия сейчас является стороной конфликта на Украине. Мы можем преодолеть этот кризис, только если мы правильно проанализируем внутриполитическую ситуацию в этой стране. Ваше описание ситуации на Украине неприемлемо.

Была договоренность с В.Ф.Януковичем, одобренная парламентским большинством. Состоялись выборы, на которых 80% проголосовало за европейский курс. Националисты, коммунисты и фашисты получили 2-3% голосов. Вот какова реальная ситуация, от которой нужно отталкиваться. В ХХI веке не должно быть оснований для нарушения принципов суверенитета и территориальной ценности, закрепленных в Хельсинки. Принцип суверенитета заключается в том, что каждый народ, в том числе Украина, имеет право самостоятельно определять, с какой страной заключать торговые соглашения. Если соседнее государство пытается контролировать этот выбор, это возврат к старой политике и нарушение принципа суверенитета, что в настоящее время имеет место на Украине.

С.В.Лавров: Я уверен, что Ваше выступление будет хорошим сюжетом на телевидении.

Есть международные правила, которые, действительно, иногда трактуются по-разному, различные действия получают прямо противоположную интерпретацию. В Крыму произошло то, что предусмотрено Уставом ООН – самоопределение. В этом документе есть несколько принципов, и право наций на самоопределение стоит на ключевом месте. Почитайте Устав! Территориальная целостность, суверенитет обязаны уважаться. Генеральная Ассамблея ООН приняла декларацию, в которой разъяснила соотношение основных принципов международного права. Там было подтверждено, что суверенитет и территориальная целостность незыблемы, и страны, которые претендуют на то, чтобы их суверенитет уважали, должны уважать право проживающих в этих странах наций и не допускать предотвращение права на самоопределение путем использования грубой силы.

По Вашим словам, в Киеве произошло всего-то на всего выполнение соглашения, которое подписал президент В.Ф.Янукович, так как там были проведены выборы. Во-первых, на следующий день после подписания того соглашения, независимо от местонахождения В.Ф.Януковича (а он находился на Украине), были атакованы его резиденция, здание администрации президента, здания правительства в дополнение к тому, сколько зданий и людей сожгли на «майдане» за предыдущий период. Но растоптанное таким образом соглашение, которое засвидетельствовали министры иностранных дел Германии, Франции и Польши (кстати, в зале присутствует Р.Сикорский, который, наверное, может рассказать свою историю), в своем первом пункте предполагало создание правительства национального единства. Это ключевые слова. Цель национального единства не может зависеть от судьбы лишь одного В.Ф.Януковича. Если он исчез, теперь что же – можно захватывать власть вооруженным путем и плевать на национальное единство? Но Вы же с этим не согласитесь и правильно сделаете, потому что это непозволительно. Так вот, произошло это вместо правительства национального единства, которое к сентябрю должно было подготовить новую конституцию, на основе которой должны были быть проведены всеобщие выборы. Вот последовательность действий. Но отправной пункт –национальное единство. Вот откуда нужно выстраивать конституцию с учетом мнений во всей стране.

Вместо этого, когда упомянутое соглашение уже было предано забвению, А.Яценюк пошел на «майдан» и заявил о создании «правительства победителей». Затем области Украины, которые возмутились и стали протестовать, устраивать акции, говорить о том, что не приемлют результаты переворота, - их просто стали подавлять. Сначала стали арестовывать руководителей, которые выступали против переворота, а потом начали использовать силу. Кто на кого напал? Разве Донецк и Луганск пошли брать штурмом Киев? Совсем нет. На Юго-Восток была направлена войсковая группировка, с помощью которой стали пытаться установить власть силой.

Происходившее тогда на Украине видели в Крыму. На самых ранних этапах кризиса была попытка «Правого сектора» прорваться и захватить административные здания. Слава Богу, там есть перешеек, и народные дружины встали и не пустили их. В Крыму был проведен референдум о независимости, а затем о присоединении к России. В Косово не было никакого референдума, хотя Президент США Б.Обама недавно заявил, что Косово - это образцовый случай, потому что там люди проголосовали на референдуме. Референдума там не было, как и многих других «референдумов». Объединение Германии происходило без всякого референдума, и мы были активными сторонниками этого.

Когда закончилась Вторая мировая война, если вы помните, СССР выступал против раздела Германии. Говоря о методах, которые используются вместо прямого диалога, беда в том, что нынешний Президент Украины утратил монополию на применение силы. На Украине созданы частные батальоны, оплачиваемые лучше, чем регулярная армия. В эти батальоны под разными названиями (включая «Азов», который я цитировал) из регулярной армии перебегают люди.

Среди тех, кто их возглавляют, есть откровенные ультранационалисты. Мы с Вами, г-н Э.Брок, давно общаемся. Вы даже в Москву приезжали. Поэтому мой ответ Вам очень прост. Если Вы хотите произносить гневные речи, которые будут подкреплять Ваши позиции в политике, в Европарламенте, это одно, если же хотите разговаривать, то давайте сядем и переподтвердим все хельсинские принципы, посмотрим, почему в одних случаях Вы не считаете, что они нарушались, а в других – считаете, что так оно и было.

Кстати, недавно базирующееся в Нюрнберге украинское рейтинговое агентство «GFK Ukraine» проводило опрос в Крыму. По его результатам более 90% сказали, что они поддерживают присоединение Крыма к России, против было 2%, и еще 3% сказали, что пока еще не очень понимают (что происходит). Это статистика, это люди. Вот коллега говорил, что в ЕС главный принцип – это уважение самоопределения. Только Вы говорили про страны, а в данном случае произошло самоопределение народа, при этом оно произошло на основе многовековой истории. Мы все это можем обсуждать, если Вы действительно хотите понять нашу позицию и чем мы руководствовались. Об этом многократно говорил Президент России В.В.Путин. Можно, конечно, над этим смеяться. Тогда просто кто-то от этого получит удовольствие. Смех тоже, говорят, продлевает жизнь!

Статья Министра иностранных дел России С.В.Лаврова «Приоритеты России в Европе и мире», опубликованная в январском номере сербского журнала «Горизонты»

С удовольствием пользуюсь возможностью обратиться к читателям журнала «Горизонты» – издания Центра международных отношений и устойчивого развития, который вносит полезный вклад в осмысление актуальных проблем современности, способствует поиску эффективных ответов на общие для всех глобальные вызовы.

Международные отношения проходят через непростой этап, связанный со сменой исторических эпох и продолжающимся формированием нового полицентричного мироустройства. Этот процесс идет непросто, сопровождается ростом нестабильности, как в глобальном масштабе, так и в отдельных регионах. Увеличиваются риски углубления межконфессиональных, межцивилизационных разломов. Сохраняется неустойчивость и вероятность рецидивов кризисных явлений в мировой экономике.

В последнее время ситуация в мире продолжает осложняться – к застарелым конфликтам добавляются новые опасные очаги напряженности. Серьезную обеспокоенность вызывает всплеск терроризма и экстремизма на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Нельзя назвать удовлетворительной ситуацию в сфере европейской безопасности.

Мы надеялись, что Европа, пережившая две мировые, а затем «холодную» войны, встанет, наконец, на путь процветания, взаимовыгодного партнерства, мирного устойчивого развития на благо нынешнего и будущих поколений. Тем более что все необходимые предпосылки для этого имелись. Были устранены разделявшие наш континент в XX веке непримиримые идеологические противоречия. В ноябре 2014 года отмечалось 25 лет с момента разрушения их символа – Берлинской стены.

К сожалению, тогда возможность преодолеть порочное наследие прошлой эпохи, решительно стереть разделительные линии была упущена. Принципы, зафиксированные в Хельсинкском Заключительном акте, не получили оформления в юридически обязывающих документах. Несмотря на неоднократные призывы России и принятые в рамках ОБСЕ и Совета Россия-НАТО решения, задача создания в Евро-Атлантике единого пространства мира, безопасности и стабильности осталась невыполненной.

США и их западные союзники, присвоив себе титул «победителей» в «холодной войне», систематически пренебрегали ключевыми нормами международного права, пытались навязывать повсюду в мире свою волю. Продолжались порочная практика деления государств на «свои» и «чужие», сомнительные геополитические игры с «нулевой суммой». Заверения о нерасширении Североатлантического альянса на восток, которые в свое время давались руководству Советского Союза, оказались пустыми словами – все это время инфраструктура НАТО перемещалась все ближе к российским границам. В рамках есовской программы «Восточное партнерство» предпринимались попытки поставить «фокусные государства» перед искусственным, ложным выбором «с нами или против нас», разрушить их многогранные исторические связи с Россией. Не устранены, и не по нашей вине, визовые барьеры – анахронизм, препятствующий расширению торгово-экономических, гуманитарно-культурных связей, контактов между людьми.

Российские интересы зачастую игнорировались, а инициативы, в том числе о разработке Договора о европейской безопасности, либо отвергались, либо клались «под сукно». Вместе с тем исторический опыт ясно свидетельствует, что линия на изоляцию Россию неизменно приводила к тяжелым последствиям для всей Европы, в то время как активное подключение нашей страны к делам континента сопровождалось длительными периодами мира и стабильного развития.

Кульминацией этого негативного тренда стал украинский кризис. Мы неоднократно и на различных площадках предупреждали, что попытки заставить Киев зафиксировать одномерный внешнеполитический вектор – на запад или на восток – чреваты самыми серьезными последствиями для еще хрупкой украинской государственности. К нам не прислушались, и в результате поддержанного Западом государственного переворота и вооруженного захвата власти Украина оказалась на грани раскола. В этих условиях свободное волеизъявление населения Крыма стало лишь реакцией на действия ультранационалистов, которые вместо работы в интересах консолидации украинского общества столкнули страну в пучину гражданской войны.

Несмотря на всю сложность ситуации, убеждены, что достижение мира и согласия на Украине – вполне реальная задача. Важнейшая составляющая успеха – инклюзивный национальный диалог, как это и было предусмотрено Женевской декларацией России, ЕС, США и Украины от 17 апреля 2014 года. Очевидно, что права и интересы всех без исключения регионов и граждан должны быть в полном объеме гарантированы. Россия последовательно выступает за продолжение работы в рамках Минского процесса, главной составной частью которой должны быть прямые контакты Киева с Донецком и Луганском с учетом прошедших на Донбассе выборов. В целях недопущения дальнейшего раскола Украины принципиально важно, чтобы она сохранила внеблоковый статус. Будем и впредь оказывать всемерное содействие созданию благоприятного климата для решения стоящих перед украинским народом масштабных проблем. При этом необходимо осознавать, что попытки надавить на Россию путем односторонних санкций, применение которых нелегитимно и осуждено решениями Генассамблеи ООН, не заставят нас отказаться от того, что мы считаем правильным и справедливым.

События на Украине негативно повлияли на динамику отношений с Евросоюзом. Использование Брюсселем двойных стандартов в оценках ситуации в этой стране, попытки переложить на Россию ответственность за развернувшуюся там трагедию, следование логике рестрикций и угроз – все это стало фактором, наносящим серьезный ущерб стабильности в Европе, которая и до этого страдала от дефицита доверия, от отсутствия общего видения путей построения равноправной, надежной архитектуры безопасности в Евро-Атлантике.

Рассчитываем, что партнеры найдут в себе силы переключиться на конструктивный и прагматичный поиск развязок накопившихся проблем. Убеждены, что с учетом глубокой взаимозависимости государств на европейском континенте разумной альтернативы продолжению конструктивного и плодотворного взаимодействия между Россией и ЕС не существует. Евросоюз – наш крупнейший торгово-экономический партнер. Россия в обозримом будущем останется ключевым поставщиком энергоносителей в Европу. При этом наша страна всегда выполняла и продолжает неукоснительно выполнять свои обязательства в этой сфере.

Очевидно, что без объединения потенциалов государств, расположенных в восточной и западной частях европейского континента, невозможно обеспечить Европе достойное место в новой международной системе, характеризующейся усиливающейся конкуренцией на всех направлениях. Президент В.В.Путин выдвинул идею последовательной гармонизации процессов европейской и евразийской интеграции, включая создание к 2020 году зоны свободной торговли между Евразийским экономическим союзом и Евросоюзом. Без сомнения, многие европейские проблемы решались бы значительно легче, если бы удалось договориться о совместном движении к общей стратегической цели – поэтапном построении единого экономического и гуманитарного пространства от Лиссабона до Владивостока на принципах неделимости безопасности и широкого сотрудничества. Для реализации этой масштабной задачи есть все необходимые предпосылки – общие цивилизационные и культурные корни, высокая степень взаимодополняемости экономик, приверженность единым правилам торговли в соответствии с нормами ВТО, заинтересованность в поиске путей инновационного роста.

Пока, к сожалению, движение идет в противоположном направлении. Мгновенный переход НАТО к конфронтационной риторике, к свертыванию сотрудничества с Россией, наращивание военного присутствия вблизи российских границ наглядно свидетельствуют о неспособности альянса преодолеть стереотипы «холодной войны». К сожалению, НАТО в нынешнем виде остается в основном рудиментом прошлой эпохи.

По нашему мнению, способствовать решению системных проблем в этой сфере мог бы процесс «Хельсинки плюс 40», запущенный по случаю юбилея ОБСЕ – ведь для ликвидации барьеров любого рода эта организация и была задумана. Разумеется, для этого потребуется подтвердить принципы уважения национального суверенитета, невмешательства во внутренние дела, включая недопустимость подрывных действий и поддержки смены власти в других государствах неконституционным путем.

Рассчитываем, что председательство Сербии в 2015 году в ОБСЕ будет действовать в этом направлении, проводя взвешенную, объективную линию, обеспечивающую баланс интересов всех государств-участников Организации.

Необходимость срочных мер по ремонту механизмов безопасности, доверия и сотрудничества в Большой Европе со всей очевидностью высвечивает пламя пожара, разгорающегося к югу от пространства ОБСЕ. Россия давно обращала внимание на опасность распространения угроз экстремизма и терроризма в регионе Ближнего Востока и Северной Африки. Набрав силу, радикальные группировки ставят под угрозу будущее целых стран, что наглядно видно на примерах Ирака, Сирии, Ливии. Такое положение дел во многом стало возможным из-за ослабления, в том числе при участии извне, государственных институтов в ряде стран БВСА, из-за навязывания другим народам чуждых им рецептов преобразований без учета их традиций и национальных особенностей, из-за порочной практики деления террористов на «хороших» и «плохих».

Достичь успеха на антитеррористическом треке можно лишь путем сопряжения усилий всего мирового сообщества с опорой на принципы международного права, при центральной координирующей роли ООН. Предлагаем организовать под эгидой Совета Безопасности комплексный анализ проблем, способствующих усилению экстремизма и терроризма на пространстве БВСА во всей их совокупности, включая арабо-израильский конфликт. Такая дискуссия будет способствовать выработке адекватных мер содействия народам региона в обеспечении мира и процветания.

Опыт последнего времени убедительно свидетельствует, что когда международному сообществу удается преодолеть разногласия, объединить потенциалы в целях решения имеющиеся проблем, то шансы на успех многократно повышаются. Об этом наглядно свидетельствует успешное завершение процесса химической демилитаризации Сирии, совместные усилия по борьбе с вирусом Эбола.

Широкую международную поддержку получили инициативы России по урегулированию ситуации вокруг иранской ядерной программы на основе принципов поэтапности и взаимности. Очевидно, что прогресс на этом направлении оказал бы благотворное влияние на ситуацию в регионе БВСА, способствовал бы продвижению усилий по созданию на Ближнем Востоке зоны, свободной от оружия массового уничтожения. На встрече 23-24 ноября в Вене министры иностранных дел международной «шестерки» констатировали достижение существенного прогресса, который, однако, пока не достаточен для выхода на окончательную договоренность, и определили последовательность дальнейших шагов. Намерены продолжать интенсивную переговорную работу в интересах скорейшего достижения всеобъемлющего урегулирования.

Необходимость коллективных действий диктует ситуация в Афганистане, в том числе в связи с окончанием миссии МССБ. Эта страна далека от стабильности, остается источником распространения серьезных угроз, включая терроризм и наркотрафик, на территорию соседних государств, в том числе в Центральную Азию. Хотелось бы думать, что здравый смысл позволит преодолеть не имеющие разумного объяснения преграды для установления практического взаимодействия между НАТО и ОДКБ. Важно наращивать усилия на афганском направлении и в других форматах – по линии ООН, Шанхайской организации сотрудничества, саммит которой примем в 2015 г. в Уфе.

Россия в целом стремится делать все от нее зависящее, чтобы способствовать укреплению позитивных, объединительных тенденций в международных делах. На это направлены усилия по развитию евразийских интеграционных процессов. Начало функционирования с 1 января текущего года Евразийского экономического союза, к которому вскоре присоединится Армения, а затем и Киргизия, – крупный вклад в дело развития и стабильности на постсоветском пространстве и в прилегающих регионах.

Придавая большое значение обеспечению устойчивости мирового развития, Россия принимает деятельное участие в работе различных многосторонних форматов. В 2013 году наша страна осуществляла председательство в «Группе двадцати», был одобрен целый ряд предложенных нами новаторских инициатив, касающихся путей ускорения экономического роста. Приоритеты австралийского председательства в «двадцатке» в 2014 году во многом были основаны на решениях Санкт-Петербургского саммита.

В 2015 году Россия возглавляет БРИКС – объединение, которое играет все более значимую роль в мировых делах. Итоги Форталезского саммита БРИКС вносят полезный вклад в укрепление глобальной стабильности в ее различных измерениях. Учреждение Нового банка развития с уставным капиталом 100 млрд. долл. и Пула условных валютных резервов в таком же объеме призваны способствовать поддержанию баланса международной валютно-финансовой системы в нынешних непростых условиях. Приверженность укреплению полноформатного сотрудничества в духе открытости и инклюзивности, в особенности в экономической и финансовой областях, подтвердили результаты встречи лидеров стран БРИКС в Брисбене на полях саммита «двадцатки». Готовимся принять саммит БРИКС в Уфе в июле 2015 года.

В последнее время немало говорится о повороте России на восток, в том числе как об альтернативе развитию столкнувшихся с проблемами связей на западном направлении. Хотел бы в этой связи подчеркнуть, что многовекторность – ключевой принцип внешней политики нашей страны, совершенно естественный для государства таких размеров, такой истории и таких традиций. Разворот нашего государства к Тихому океану – национальный приоритет на весь XXI век, органично связанный с задачами динамичного развития восточных регионов России. Но мы хотели бы делать это не взамен связей с Европой, а параллельно с их углублением. Хотя, конечно, не можем не учитывать решения, принимаемые нашими европейскими партнерами.

Позитивным примером выстраивания продуктивных, устремленных в будущее отношений является интенсивное расширение российско-сербского сотрудничества, которое приобрело характер стратегического партнерства. Новые договоренности достигнуты в ходе визита Президента В.В.Путина в Сербию 16 октября 2014 года. В очередной раз констатировано совпадение или близость подходов по обсуждавшейся повестке дня. Подтверждением глубины и прочности исторических связей народов наших стран стал официальный визит в Республику Сербию Патриарха Московского и всея Руси Кирилла 14-16 ноября 2014 года.

В этой связи хотел бы прокомментировать все более активные попытки навязать Белграду ложную дилемму – «ЕС или Россия». Исходим из того, что Сербия – суверенное государство, которое проводит самостоятельный внешнеполитический курс, в том числе в вопросе евроинтеграции. Понятно, что на пути к потенциальному членству немало препятствий – от все еще ощущающихся в обществе последствий югоконфликта до масштабных и болезненных реформ в различных областях. Отсюда вопрос – насколько Евросоюз, который и сам испытывает «расширенческую усталость», сможет принять все эти особенности во внимание, проявить терпение и такт. Сложным вызовом остается проблема Косово, поскольку в восприятии покровителей Приштины именно признание косовской государственности должно стать для Сербии платой за «входной билет» в ЕС. По всем этим аспектам Белграду предстоит определиться самостоятельно.

Что касается России, то мы открыто говорим нашим партнерам и в Сербии, и в Евросоюзе, что движение Белграда по евроинтеграционному пути в принципе не вызывает у нас отторжения. Естественно, при том понимании, что это не должно наносить ущерба российско-сербским отношениям, нашим совместным проектам – тем более, что никакой угрозы для Брюсселя они не представляют.

Выбор, о котором говорят сербские лидеры, – это как членство в Евросоюзе, так и сохранение отношений дружбы и сотрудничества с Россией. И этот суверенный выбор заслуживает уважения. Он основывается на мнении большинства граждан Сербии, в полной мере отвечает ее политическим и экономическим интересам.

Призываем партнеров в Брюсселе вести себя корректно, воздерживаться от увязки прогресса на вступительных переговорах с разрывом органических связей с Россией. Напротив, уважительный диалог и конструктивное взаимодействие с участием всех заинтересованных сторон, включая контакты по линии Москва – Брюссель, позволили бы устранить ненужную напряженность, выстроить сербский интеграционный процесс таким образом, чтобы в выигрыше оказались все. В этом случае Сербия не воспринималась бы в качестве «яблока раздора», а могла бы стать одним из «мостов», связывающих Запад и Восток нашего континента.

Убежден, что многовековые традиции близости наших народов, глубокие взаимные чувства дружбы, взаимопонимания и доверия, которые мы высоко ценим, будут и впредь способствовать наращиванию сотрудничества между Россией и Сербией, побуждать нас к совместному участию в поиске решений многочисленных проблем современного мира на основе равенства и взаимного уважения.

В заключение хотел бы пожелать коллективу журнала новых творческих успехов, а его читателям – всего самого доброго.

Евросоюз. Россия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 28 января 2015 > № 1336465 Сергей Лавров

Подписание Договора о сотрудничестве между Олимпийскими комитетами Абхазии и России намечено на 2015 год.

Национальный олимпийский комитет Абхазии в ближайшее время направит на подпись Раулю Хаджимба обращение к Олимпийскому комитету России, сообщил корреспонденту Sputnik президент НОК Абхазии Валерий Аршба.

Аршба рассказал, что проект договора был готов еще в 2012 году, однако он не нашел поддержки у прежнего руководства страны.

Глава Олимпийского комитета сказал, что Абхазия будет добиваться включения ее в Международный олимпийский комитет, и обратил внимание, что в эту спортивную структуру был принят НОК Косово.

Валерий Аршба отметил, что НОК Абхазии собирается подписать подобные соглашения и с другими странами, которые могут способствовать вступлению Абхазии в Международный олимпийский комитет.

Национальный олимпийский комитет Абхазии осуществляет свою деятельность с 2001 года. Работа НОК активизировалась после принятия "Стратегии развития Национального олимпийского комитета Абхазии до 2020 года", предусматривающей долгосрочное развитие олимпийского спорта в республике.

«Sputnik-abkhazia.ru», 12.12.2014 г.

Представители Национального олимпийского комитета (НОК) Сербии провели серию встреч с Международным олимпийским комитетом (МОК), в ходе которых изложили аргументы против признания Национального олимпийского комитета Косово полноправным членом МОК, говорится в заявлении на официальном сайте НОК Сербии.

Во вторник МОК признал полноправным членом организации НОК Косово. Это решение было принято единогласно на внеочередной 127-й сессии МОК, которая проходила в Монако. Ранее 22 октября исполком МОК подтвердил, что предварительно признал НОК Косово. Решение МОК о признании НОК Косово вызвало негативную реакцию в Сербии.

"Представители НОК Сербии провели серию встреч с соответствующими органами МОК, а также бывшим и нынешним президентами организации Жаком Рогге и Томасом Бахом, на которых изложили аргументы против признания НОК Косово. Последняя встреча была проведена с Бахом в Бангкоке (после принятия решения о предварительном членстве Косово в МОК)", — говорится в заявлении, опубликованном НОК Сербии в четверг.

Албанские власти Косово провозгласили независимость от Сербии в одностороннем порядке в 2008 году. Белград не признает косовскую независимость, утверждая, что она была провозглашена с нарушениями международного права и вопреки резолюции 1244 СБ ООН, закрепляющей территориальную целостность Сербии.

Сессия МОК в Монако приняла повестку-2020 и признала национальный олимпийский комитет (НОК) Косово полноправным членом Международного олимпийского комитета. Сессия прошла в Монте-Карло 8-9 декабря. Ей предшествовал исполком МОК.

Внеочередная 127-я по счету сессия МОК в Монако приняла повестку-2020 и признала национальный олимпийский комитет (НОК) Косово полноправным членом Международного олимпийского комитета (МОК). Сессия прошла в Монте-Карло 8-9 декабря. Ей предшествовал исполком МОК.

НОК Косово принят в Олимпийскую семью

Главным событием завершившейся сессии стало принятие НОК Косово в олимпийскую семью. Об этом объявил глава МОК Томас Бах по итогам голосования.

Глава НОК Косово Бесим Хассани подчеркнул, что решение МОК войдет в историю. "Для нас это важный и исторический день. У нас прекрасные спортсмены, которые завоевывали медали на чемпионатах мира и Европы. Это признание — свидетельство того, чего можно добиться благодаря спорту. Хочу поблагодарить все соседние страны и моих коллег из Сербии за дружбу. Это важный день для Косово. Большое достижение, но это не конец пути — это начало новой эры олимпийского движения в Косово. Наш НОК будет работать", — сказал Хассани.

Сербия болезненно отреагировала на решение МОК. Министр спорта Сербии Ваня Удовичич заявил, что была создана угроза сохранению принципов спорта. "Будет очень трудно сохранить принципы спорта в будущем после принятия такого политически мотивированного решения, которое создало прецедент".

Член МОК и глава Федерации тенниса России Шамиль Тарпищев отметил, что оснований не принять НОК Косово в МОК не было. "Голосовали в соответствии с регламентом. Не было оснований не принять Косово. Косово получило полную поддержку в соответствии с хартией МОК. Спорт вне политики, в том числе и МОК", — сказал Тарпищев.

Утверждение повестки — 2020

В ходе первого дня сессии МОК была утверждена повестка-2020, которая определит развитие олимпийского движения на ближайшие пять лет. В повестку был включен список из 40 рекомендаций, которые призваны внести изменения в развитие олимпийского движения на ближайшее время. Все они были утверждены в ходе сессии. Президент МОК Томас Бах поблагодарил членов организации за проделанную работу. "Была проделана блестящая, потрясающая работа. Мой кабинет, его сотрудники оказали существенную помощь и поддержку, как и все члены МОК. Подготовка к сессии затронула все департаменты. Проводилась работа по повестке-2020 и по рекомендациям, спасибо всем работникам", — сказал в ходе своей речи Бах.

Он подчеркнул, что остался доволен утверждением повестки. "Было достигнуто очень многое. Даже в самых смелых снах не ожидал такого. Это говорит о решимости членов МОК в стремлении к прогрессу, переменам. Я очень признателен им за то, как они участвовали в обсуждении, голосовании. Я очень доволен решениями по каждой из 40 рекомендаций. Надеюсь, через 20 лет я смогу вспомнить сегодняшний день с удовлетворением", — сказал Бах журналистам.

Олимпиада в разных странах — реальность

В будущем Олимпийские игры могут проводиться не только в разных городах, но и разных странах. МОК разрешит в исключительных случаях проводить соревнования Олимпийских игр за пределами страны-организатора. Это даст реальный шанс странам, которые раньше могли только мечтать об Олимпиаде, провести их совместно с соседним государством. Также был утвержден новый порядок подачи заявок на проведение Игр с четким разграничением затрат на развитие городской инфраструктуры и саму организацию соревнований.

Была утверждена рекомендация об укреплении гендерного равенства, МОК подчеркнул необходимость достижения 50-процентного участия женщин в Олимпийских играх и проведении игр со смешанными командами в будущем.

Глава Олимпийского комитета России (ОКР) Александр Жуков подчеркнул необходимость назревших перемен. "Рекомендации правильные. Эти перемены назрели. Работа в сторону экономии — правильный выбор. Вопрос гендерного равенства (также) назрел".

По решению членов МОК, организаторы конкретной Олимпиады отныне могут выступить с инициативой по включению в программу соревнований одной или нескольких новых дисциплин. При этом МОК ограничил количество участников летних Игр на отметке примерно 10,5 тысячи спортсменов (310 комплектов наград). На зимних Олимпийских играх рекомендовано участие до примерно 2,9 тысячи спортсменов.

Запуск олимпийского канала

МОК также утвердил создание олимпийского телевизионного канала. Бюджет канала на период с 2015 по 2021 год составит 490 миллионов евро. Базовым языком олимпийского ТВ будет английский, но канал разработан таким образом, чтобы иметь другие языковые версии, в зависимости от региона вещания. Глава организации Томас Бах назвал это событие историческим. "Это исторический шаг для МОК и олимпийского движения", — сказал Бах журналистам.

Глава ОКР Александр Жуков выступил с инициативой создания олимпийского музея и олимпийского канала в России. Бах назвал предложение замечательным и подтвердил, что МОК не возьмет оставшуюся после проведения ОИ-2014 часть прибыли. "МОК оставит эту прибыль ОКР, чтобы ОКР мог продвигать спорт в России, — сказал Бах.

Юношеские олимпийские игры будут проходить в нечетные годы

МОК постановил, что юношеские Олимпийские игры впредь будут проходить в "неолимпийский" год. Так, юношеские Игры-2022 решено перенести на 2023 год. В рекомендации говорится о необходимости проводить юношеские ОИ в годы, когда не проходит Олимпиада. Также были одобрены рекомендации, в которых шла речь о необходимости предоставления образования молодежи на основе олимпийских ценностей. Также было решено, что глава и члены комитета по этике МОК будут впредь выбираться на сессиях МОК.

Тарас Барабаш

Завершаются работы по воссозданию главного собора воздушно-десантных войск (ВДВ) - храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Сокольниках. Об этом сообщил куратор программы строительства в Москве православных храмов («Программа-200»), депутат Государственной Думы РФ Владимир Ресин в ходе субботнего объезда стройплощадок Восточного округа столицы.

«Восстановительные работы начались здесь пять лет назад, в 2009 году, и велись на пожертвования прихожан. Уже воссозданы купол и колокольня, а также здание храма, расписана половина внутренних стен. На фасадах установлены мозаичные иконы. Внутри сооружен иконостас. Ожидается, что в декабре будет совершено великое освящение церкви», - отметил В. Ресин.

По его словам, важной частью интерьера станет мозаичная икона пророка Илии, небесного покровителя ВДВ. «Рядом будут установлены мемориальные мраморные доски, на которых золотом будут написаны имена погибших героев-десантников России», - сказал В. Ресин.

Несмотря на то, что храм не входит в «Программу-200», ему оказывается всесторонняя поддержка. Как пояснил В. Ресин, это связано с тем, что в рамках программы отработана система взаимодействия между всеми городскими структурами и ведомствами, которые занимаются оформлением документов и согласованиями.

Храм Благовещения Пресвятой Богородицы был построен в 1906 году при управлении 6-й саперной бригады Московского военного округа, по типовому проекту воинских храмов. Он рассчитан на 1200 прихожан. Первый настоятель храма Василий Слюнин ранее был полковым священником - несколько лет служил на Дальнем Востоке, участвовал в русско-японской войне.

В 1965 году в храме была размещена войсковая часть, здесь действовал узел фельдъегерской связи. В 2004 году, по просьбе командующего ВДВ генерал-полковника Александра Колмакова, патриарх Алексий II учредил патриаршее подворье при штабе ВДВ в Сокольниках, в состав которого вошел и храм Благовещения Пресвятой Богородицы.

Нынешний настоятель - протоиерей Михаил Васильев имеет опыт служения полковым священником в ракетных войсках стратегического назначения (РВСН) и ВДВ, в том числе в зонах боевых действий в Косово, Боснии, Чечне, Абхазии.

Еврокомиссар Йоханнес Хан заявил, что Сербия должна присоединиться к антироссийским санкциям, если хочет вступить в ЕС. До сих пор Белграду удавалось сдерживать натиск Брюсселя и, скорее всего, его позиция не изменится, считает эксперт Борис Шмелев.

"Давление на Сербию с требованием присоединиться к антироссийским санкциям оказывается давно. С самого момента введения этих санкций. Но сербское руководство неоднократно заявляло, что оно к этим санкциям присоединяться не будет. И в ходе недавнего визита Владимира Путина в Белград, где обсуждались эти вопросы, эта позиция Сербии была подтверждена", — сказал в эфире радио "Спутник" руководитель Центра внешней политики Института экономики РАН Борис Шмелев.

По его мнению, присоединение к антироссийским санкциям было бы нелогично для Сербии.

"Если бы Сербия присоединилась к санкциям Запада, то это было бы очень нелогично с ее стороны. Поскольку Россия поддерживает Сербию по косовскому вопросу, поддерживает заявления Белграда о том, что Косово является частью сербского государства. Это создает для России немало политических проблем, но, тем не менее, Россия из соображений солидарности с сербским народом это делает", — отметил эксперт.

И сербское руководство, по его мнению, это понимает и ценит.

"Белград заявляет, что присоединяться к этим санкциям не будет. Более того, в создавшихся условиях он рассчитывает расширить свое присутствие на российском рынке. Что для Сербии крайне выгодно", — сказал Борис Шмелев.

Интервью немецкому телеканалу ARD.

Владимир Путин ответил на вопросы представителя немецкого телеканала ARD Хуберта Зайпеля. Запись интервью состоялась 13 ноября во Владивостоке.

Х.ЗАЙПЕЛЬ (как переведено): Уважаемый господин Президент!

Вы до сих пор единственный российский Президент, который выступал в Бундестаге. Это было в 2001 году. Выступление прошло успешно. Вы говорили о германо-российских отношениях, о строительстве Европы вместе с Россией, однако Вы предостерегли. Вы сказали, что необходимо искоренить идеи «холодной войны». Вы также сказали, что мы все живём в общей системе ценностей, однако друг другу не доверяем. Почему Вы уже тогда были немного пессимистичны?

В.ПУТИН: Во-первых, я никого не предупреждал, не предостерегал и не был пессимистичным. Я просто постарался сделать анализ предыдущего периода развития ситуации в Европе и в мире после того, как Советский Союз прекратил своё существование. И позволил себе спрогнозировать ситуацию при различных вариантах её развития.

Поэтому, конечно, это всё было в преломлении, как говорят дипломаты, с нашего угла видения, с российского угла, но всё-таки мне казалось, что это был достаточно объективный анализ.

Повторяю ещё раз: вопрос не в том, что звучал какой-то пессимизм. Нет. Напротив, как раз мне хотелось заложить в своё выступление оптимистическое начало. Я исходил из того, что, зная все проблемы прошлого, мы должны перейти к гораздо более комфортному и взаимовыгодному строительству отношений в будущем.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: На прошлой неделе Германия отмечала 25-летие падения Берлинской стены, и без согласия Советского Союза это было бы невозможно. Это было тогда. А тем временем НАТО проводит учения в акватории Чёрного моря, у российских границ, а российские бомбардировщики проводят учения в европейском международном воздушном пространстве. Министр обороны, кажется, сказал, что они долетают даже до Мексиканского залива. Всё это говорит о переиздании «холодной войны».

Ну и, конечно же, партнёры обмениваются жёсткими заявлениями. Некоторое время назад Президент Обама назвал Россию опасностью наряду с Эболой и экстремистами, исламистскими экстремистами. Вы в своё время Америку назвали нуворишем, который считает себя победителем «холодной войны», и сейчас Америка, мол, пытается сформировать мир согласно своим представлениям о жизни. Всё это очень напоминает «холодную войну».

В.ПУТИН: Вот смотрите, Вы вспомнили 2001 год, и я сказал, что мой взгляд на вещи был скорее оптимистичным.

И после 2001 года было две волны расширения НАТО. В 2004-м, по-моему, году произошло расширение за счёт семи стран. Это Словения, Словакия, Болгария, Румыния, три страны прибалтийские – Эстония, Латвия, Литва, а в 2009-м ещё две страны были приняты в НАТО. Это существенно меняет геополитическое пространство.

Кроме этого количество баз растёт. Разве российские базы раскиданы по всему миру? Нет, это ведь базы НАТО, американские базы разбросаны по всему миру, в том числе и вблизи от наших границ, и их количество увеличивается.

Кроме этого совсем недавно были приняты решения о развёртывании сил специальных операций опять в непосредственной близости от наших границ.

Вы упомянули о различных манёврах и полётах самолётов, движении кораблей и так далее. Есть это или нет? Да, есть.

Но, во-первых, Вы сказали, или это был неточный перевод, о том, что в международном европейском воздушном пространстве. Оно либо международное – нейтральное, либо европейское. Так вот наши учения проходят исключительно в международных водах и в международном воздушном пространстве.

Мы после 1992 года приняли решение прекратить полёты нашей стратегической авиации. И она вся была прикована к аэродромам. В это же время в течение многих лет наши американские партнёры продолжили патрулирование своими ядерными силами, самолётами (об этом говорю), по прежним маршрутам, в том числе вблизи от наших границ. И поэтому несколько лет назад, видя, что ничего не происходит, что шага навстречу никто не делает, мы возобновили полёты нашей стратегической авиации в удалённых районах патрулирования. Вот и всё.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: То есть Вы говорите, что ваши интересы безопасности не были достаточно учтены.

Позвольте мне вернуться к нынешнему кризису и к пусковому крючку нынешнего кризиса. Спусковым крючком нынешнего кризиса стало соглашение с Европейским союзом и Украиной. И название этого соглашения относительно безобидное. Оно называется «Соглашение об ассоциации между Европейским союзом и Украиной». Центральным пунктом этого соглашения является открытие доступа ЕС на Украину и наоборот. В чём опасность для России? Почему Вы были против этого соглашения?

В.ПУТИН: На деле в сфере экономики происходит почти то же самое, что происходит в области безопасности. Мы говорим одно, а делаем другое. Мы говорим о необходимости создания единого пространства, а на самом деле проводим новые разделительные линии.

Ведь что предусмотрено в соглашении об ассоциации? Я уже много раз говорил, но, видимо, мне нужно повторить, обнуляются ввозные таможенные пошлины на европейские товары на территории Украины, ноль ставится. Но Украина уже является членом зоны свободной торговли в рамках СНГ, и между Россией и Украиной нулевые таможенные тарифы. Что это означает? Это значит, все европейские товары напрямую через украинскую территорию будут идти на таможенную территорию Российской Федерации.

Есть много других вещей, которые, может быть, не так понятны людям, которые не посвящены в эту проблематику, но они существуют. Какие? Это техническое регулирование, оно у нас не совпадает с Евросоюзом, у нас другие нормы. Это нормы технического контроля, это фитосанитарные нормы, это определение принципа происхождения товара. Скажем, крупная сборка автомобилей на территории Украины, а по договору об ассоциации считается, что товар, произведённый на территории самой Украины, в рамках зоны свободной торговли между Россией и Украиной идёт на наш рынок. Ваши компании, которые вложили миллиарды евро в предприятия на территории России («Фольксваген», «БМВ», «Пежо», «Ситроен», американская, допустим, «Форд» и так далее), они-то пришли на наш рынок на других условиях, на условиях глубокой локализации продукции. Как же мы можем всё это допустить? И мы изначально сказали: «Слушайте, мы – за, но давайте делать это постепенно, учитывая те реальные проблемы, которые могут возникнуть между нами и Украиной». Что нам ответили? «Это не ваше дело, вы сюда свой нос не суйте».

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Хотел бы обратить наше внимание на прошлое. Когда речь шла о соглашении с Украиной, всё-таки переговоры продолжались на протяжении довольно длительного времени. В Киеве, на Майдане, прошли демонстрации в этой связи. Речь идёт о протестах, когда люди требовали лучшей жизни в Европейском союзе. Но люди протестовали и против системы на Украине. В конце концов всё это вылилось в волну насилия.

Когда в ноябре прошлого года прошлый президент не подписал это соглашение, произошёл всплеск насилия, были мёртвые, убитые на Майдане. Потом немецкий Министр иностранных дел поехал туда и как-то попытался найти компромисс между демонстрантами и правительством, и ему это удалось. Был заключён договор, согласно которому должно было быть создано правительство национального единства. Этот договор действовал примерно 24 часа, и потом он исчез.

Вы внимательно следили за событиями 21 сентября. Вы ещё помните, как говорили с Обамой, с госпожой Меркель?

В.ПУТИН: Да. Действительно 21 февраля не только немецкий Министр иностранных дел, но и министры иностранных дел Польши и Франции приехали на Украину, в Киев, и выступили как гаранты договорённостей между тогдашним президентом Украины Януковичем и оппозицией о том, что процесс должен развиваться исключительно мирным способом. Они подписали как гаранты этот документ, это соглашение между властью и оппозицией. Власти-то рассчитывали на то, что он будет соблюдаться. Действительно у меня был телефонный разговор в этот же день вечером с Президентом Соединённых Штатов, и мы говорили именно в этом ключе. Ну а на следующий день, несмотря на все гарантии, данные западными партнёрами, был совершён госпереворот, захватили и администрацию президента, и здание правительства.

В этой связи я хочу сказать следующее: или министрам иностранных дел европейских стран – Германии, Польши и Франции – не надо было свои подписи ставить в качестве гарантов соблюдения договорённостей между властью и оппозицией, либо, если уже поставили, надо было добиваться их исполнения, а они устранились от этого. Больше того, предпочитают даже не вспоминать теперь об этом договоре, как будто его и не было. Я считаю, что это абсолютно неправильно и, наоборот, контрпродуктивно.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Вы очень быстро отреагировали. Вы, так сказать, аннексировали Крым и тогда основывали свою позицию на том, что в Крыму проживает 60 процентов населения русских, в Крыму большая российская история и, в конце концов, в Крыму размещён российский флот. Запад посчитал это нарушением международного права.

В.ПУТИН: Что? В чём вопрос?

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Вы недооценили реакцию Запада и возможные санкции, которые были наложены?

В.ПУТИН: Мы считаем эту реакцию абсолютно неадекватной тому, что произошло.

Когда мы слышим претензии по поводу того, что Россия нарушила международное право, то ничего, кроме удивления, у меня это не вызывает. Международное право – что это такое? Это прежде всего Устав Организации Объединённых Наций, это международная практика и объяснение этой практики соответствующими международными инстанциями.

И потом, у нас есть яркий и свежий прецедент – прецедент Косово.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: То есть Вы имеете в виду решение Международного суда по Косово. Международный суд принял решение, что Косово имело право на самоопределение и косовцы могли голосовать по поводу своего государства?

В.ПУТИН: (По-немецки.) Именно так. (Далее – по-русски.) Но не только это. Там было сказано самое главное, что при решении вопроса о самоопределении народ, проживающий на определённой территории, не должен запрашивать мнение центральных властей своего государства, где они находятся в настоящий момент. Разрешения центральных властей, правительства страны на проведение соответствующих процедур по самоопределению не требуется. Вот что самое главное.

И ничего другого, кроме того, что было сделано в Косово, в Крыму сделано не было.

Я глубоко убеждён, что никаких нарушений международного права Россия не допустила. Да, я не скрываю, конечно, это факт, мы никогда его не скрывали, наши Вооружённые Силы, прямо скажем, блокировали вооружённые силы Украины, расквартированные в Крыму, но не для того, чтобы кого-то заставить идти голосовать, это невозможно сделать, а для того, чтобы не допустить кровопролития, чтобы дать возможность людям выразить своё собственное отношение к тому, как они хотят определить своё будущее и будущее своих детей.

Косово, о котором Вы упомянули, только решением парламента объявило о своей независимости. В Крыму люди не только решение парламента объявили, они вышли на референдум, и он был просто сногсшибательным по результатам.

А что такое демократия? Мы с вами хорошо знаем. Демос – это что? Народ. А демократия – это право народа. В данном случае право на самоопределение.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Сразу видно, что Вы юрист.

Но Вы знаете и аргументацию Запада. Запад говорит, что выборы прошли под диктатом российских военных. Это аргументация Запада.

Но позвольте затронуть следующий пункт. Украина сегодня более или менее расколота. 4 тысячи человек погибли, сотни тысяч беженцев, которые в том числе направились и в Россию. На востоке страны русскоязычные сепаратисты требуют широкой автономии, некоторые хотят присоединиться к России. Согласно Минскому соглашению было перемирие, однако каждый день гибнут люди. Страна – банкрот. В этом конфликте, в принципе, проиграли все. И Украина, наверное, в первую очередь, но Европа и Россия тоже. Как выглядит, по-вашему, будущее для Украины?

В.ПУТИН: Украина – сложная страна, и не только по этническому составу, но и по процессам её формирования в сегодняшнем виде.

Есть ли будущее, и каково оно? Я думаю, конечно, есть. Это большая страна, большой народ, 43–44 миллиона человек населения. Это большая европейская страна с европейской культурой.

Вы знаете, не хватает только одного. Не хватает, мне кажется, понимания того, что чтобы быть успешными, стабильными, процветающими, нужно, чтобы все люди, которые на этой территории проживают, на каком бы языке они ни говорили (венгерском, русском, украинском либо польском), чувствовали, что эта территория – их Родина. Для этого они должны почувствовать, что они могут реализовать себя полноценно здесь не хуже, чем на каких-то других территориях, а может быть, даже в чём-то лучше. Поэтому я не понимаю такого нежелания некоторых политических сил на Украине даже слушать о возможности федерализации.

Мы сейчас слышим о том, что речь может идти не о федерализации, а о децентрализации. Это же всё игра словами. Надо понять, что вкладывается в эти понятия: децентрализация, федерализация, регионализация. Можно напридумывать ещё десяток слов. Нужно, чтобы люди, проживающие на территориях, поняли, что они на что-то имеют права, что они что-то могут решать самостоятельно в своей жизни.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Центральный вопрос на Западе состоит в следующем: останется ли Украина самостоятельным государством? Это центральный вопрос, который сейчас стоит на повестке дня. И второй вопрос: может ли Россия сделать больше? Может быть, у России есть ещё больше возможностей на Украине, чтобы этот процесс, в частности по линии Минских соглашений, был как можно скорее реализован?

В.ПУТИН: Знаете, когда нам говорят, что у нас особые возможности в решении одного кризиса, второго или третьего, меня это всегда напрягает, всегда настораживает. Мы много раз слышали, что в России ключ от решения сирийской проблемы, у нас особые возможности в решении какой-то другой проблемы, третьей проблемы или украинской проблемы. У меня всегда возникает подозрение, что на нас хотят переложить ответственность и хотят, чтобы мы за что-то дополнительно заплатили. Мы этого не хотим. Украина – самостоятельное, независимое, суверенное государство. Я сейчас скажу Вам прямо: мы очень озабочены тем, чтобы там не возникло желание проводить каких-то этнических чисток, мы боимся, чтобы Украина не скатилась в неонацизм. Ну как, если люди со свастикой на рукаве ходят? Или на касках некоторых боевых подразделений, которые воюют сейчас на востоке Украины, мы видим знаки СС? Если это цивилизованное государство, власти-то куда смотрят? Хотя бы сняли эту униформу, заставили бы националистов снять эти знаки. Поэтому у нас есть опасения, как бы туда не скатилось всё. Если это произойдёт, это будет катастрофой для Украины и для украинского народа.

Минские договорённости возникли только потому, что мы, Россия, активно включились в эту работу, провели работу и с ополчением Донбасса, то есть юго-востока Украины, убедили их в том, что они должны пойти на определённые договорённости. Если бы мы этого не делали, этого бы просто не произошло. Есть определённые проблемы в исполнении этих договорённостей, это правда.

В чём они заключаются? Действительно часть населённых пунктов, допустим, которые должны оставить окружённые формирования ополчения, ими не оставляются. Знаете, почему? Я Вам прямо скажу, здесь и секрета нет, потому что люди, которые воюют с армией Украины, говорят: «Это наши деревни, мы родом оттуда. Там живут наши семьи, наши близкие люди. Если мы уйдём, зайдут националистические батальоны, всех убьют. Мы отсюда не уйдём, хоть убейте нас сами». Знаете, это сложный вопрос. Конечно, мы убеждаем, мы разговариваем, но когда говорят такие вещи, знаете, аргументов-то немного.

Но и украинская армия не освобождает некоторые пункты, из которых она должна была уйти. Ополчение – ладно, это люди, которые борются за свои права, за свои интересы. Но если центральные украинские власти хотят определить не линию разграничения, что на сегодняшний день очень важно, чтобы прекратить обстрел и убийства, а хотят сохранить территориальную целостность своей страны, то не важно, конкретная деревня или населённый пункт, важно прекратить немедленно кровопролитие, взаимные обстрелы, создать условия для начала политического диалога. Вот что важно. Вот этого нет – нет политического диалога.

Я прошу прощения за такой длинный монолог, но Вы заставляете меня вернуться к сути проблемы.

В чём она заключается? Переворот произошёл в Киеве. Значительная часть страны поддержала и порадовалась в том числе и потому, что полагали, что в рамках подписанного соглашения, допустим, по ассоциации откроются границы, возможность работать, получать право на трудовую деятельность в Евросоюзе, в том числе в Германии. Думали, так это будет. На самом деле ничего этого, кстати говоря, нет. А другая часть страны, на юго-востоке, не поддержала, сказала: «Мы вас не признаём». И вместо того, чтобы начать диалог, вместо того, чтобы объяснить людям, что ничего плохого центральные власти в Киеве не собираются сделать, а наоборот, будут предлагать различные варианты сосуществования, развития общего государства, готовы предоставить права, вместо этого начали арестовывать их по ночам. Как только пошли аресты по ночам, люди на юго-востоке взялись за оружие. Как только они взялись за оружие, вместо того чтобы остановиться (власти-то должны быть помудрее) и начать этот диалог, послали армию, авиацию, танки, системы залпового огня. И всё зашло в тупик в конце концов. Можно ли из него выйти? Убеждён – можно.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Вопрос, который сегодня возник, точнее, это было заявление киевских властей о том, что Россия поддерживает сепаратистов вооружением и направляет туда своих военнослужащих.

В.ПУТИН: Откуда у них и бронетехника, и артиллерийские системы? В современном мире люди, которые ведут борьбу и которые считают эту борьбу справедливой для себя с их точки зрения, всегда найдут вооружение. Это первое.

Но это, я хочу подчеркнуть, это не главное. Главное совсем в другом. Главное в том, что нельзя смотреть на проблему в одностороннем порядке.

Сейчас на востоке Украины происходят боевые действия. Центральные власти Украины послали туда армию, применяют даже баллистические ракеты. Кто-нибудь об этом говорит? Ни слова. Это что значит? Это о чём говорит? Это говорит о том, что вы хотите, чтобы центральные власти Украины всех там уничтожили, всех своих политических противников и оппонентов? Вы этого хотите? Мы не хотим. И не позволим.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Запад после присоединения Крыма к России исключил Россию из «Группы восьми» – этого эксклюзивного клуба промышленных государств. Одновременно США и Британия наложили на Россию санкции. Звучит мнение, что в России роста больше не наблюдается, безработица будет расти, санкции начинают показывать своё действие, рубль достиг антирекордов, цена на нефть достигла антирекордов. Прогноз достижения 2-процентного роста для России довольно утопичен. Так же и для других стран, такая же ситуация складывается. Этот кризис носит контрпродуктивный характер, в том числе и для предстоящего саммита, как Вы считаете?

В.ПУТИН: Вы имеете в виду кризис на Украине?

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Да.

В.ПУТИН: Конечно, кто в этом заинтересован? Вы спрашивали о том, как ситуация развивается и на что мы рассчитываем. Конечно, мы рассчитываем на изменение ситуации к лучшему. Конечно, мы рассчитываем на то, что кризис на Украине прекратится. Конечно, мы хотим нормальных взаимоотношений со всеми нашими партнёрами, в том числе и в Соединённых Штатах, в том числе и в Европе. Конечно, то, что происходит с так называемыми санкциями, вредно для мировой экономики (и для нас вредно, и для мировой экономики вредно), прежде всего для российско-еэсовских отношений вредно.

Правда, есть и плюсы, потому что, допустим, те, ограничения, которые вводятся для некоторых российских предприятий по приобретению определённых товаров на Западе, в Европе, в Штатах, побуждают нас к тому, чтобы производить самим этот товар. Такая комфортная жизнь, когда надо думать только том, чтобы побольше нефти и газа добыть, а всё остальное можно купить, немножко уже в прошлом.

По поводу роста. В этом году у нас скромный рост, но всё-таки рост – где-то 0,5–0,6 процента. В следующем году мы планируем рост 1,2 процента, потом – 2,3 процента и на следующий год – 3 процента роста. В целом это не те показатели, которые бы нам хотелось видеть, но это всё-таки рост, и мы уверены, что добьёмся этих показателей.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Другой темой Брисбена станет вопрос финансовой стабильности. В России ситуация будет так же, наверное, сложно развиваться, поскольку российские банки не могут больше получать рефинансирование на международных рынках. Кроме того, планируется отключить Россию от системы международных расчётов.

В.ПУТИН: Смотрите, наши российские банки в целом на данный момент времени прокредитовали украинскую экономику на 25 миллиардов долларов. Если наши партнёры в Европе, в Штатах хотят помочь Украине, то как они могут подрывать финансовую базу, ограничивая доступ наших финансовых учреждений к международным рынкам капитала? Они хотят что, завалить наши банки? Но тогда они завалят Украину. Они вообще думают, что они делают, или нет? Или политика застилает глаза?

Банк, о котором я упоминал, Газпромбанк, который прокредитовал только в этом году, в этом календарном году, на 1,4 плюс 1,8 миллиарда долларов Украину по энергетике. Сколько получилось? 3,2 миллиарда. Вот он выдал. Он в одном случае прокредитовал НАК [«Нафтогаз»] Украины, это государственная компания, а в другом случае 1,4 выдал частной компании под низкую цену на газ для того, чтобы поддержать химическую отрасль промышленности. И в том, и в другом случае этот банк имеет право сегодня предъявить требования к досрочному погашению, потому что украинские партнёры не выполняют кредитных обязательств. Что касается НАКа…

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Вопрос в том, платят они или нет?

В.ПУТИН: (По-немецки.) В настоящее время они платят. (Далее – по-русски.) Они обслуживают кредит. Один из кредитов обслуживается НАКом Украины. Тем не менее есть условия, которые всё равно нарушаются. И у банка есть формальное право предъявить претензии к досрочному погашению.

Но если мы это сделаем, то завалится вся финансовая система Украины. А если мы это не сделаем, то может завалиться наш банк. Что нам делать?

Кроме этого, по кредиту, который мы выдали, – 3 миллиарда долларов, ровно год назад мы его выдали, есть условие, что если общий долг Украины превысит 60 процентов ВВП, то мы, Минфин России, имеем право предъявить требование к досрочному погашению. Если мы это сделаем, вся финансовая система опять завалится. Мы уже приняли решение: мы этого не будем делать. Мы не хотим усугублять ситуацию. Мы хотим, чтобы Украина наконец вставала на ноги.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Вы сделаете новое предложение относительно Украины? Предложение по решению тамошних проблем?

В.ПУТИН: Госпожа Канцлер очень глубоко погружена во все нюансы этого конфликта. Допустим, что касается энергетической проблематики, она многое сделала для решения этих проблем.

Что касается вопросов безопасности, то здесь у нас мнения, скажем, и подходы далеко не всегда совпадают. Но что ясно – это то, что Россия и Федеративная Республика Германия хотят, чтобы ситуация была урегулирована, мы заинтересованы в этом, мы будем стремиться к тому, чтобы Минские договорённости исполнялись. Есть только одно обстоятельство, на которое я всегда обращаю внимание. Нам всё время говорят: пророссийские сепаратисты должны сделать то, должны сделать это, вы повлияйте так и сделайте так. Я всё время спрашиваю: «А вы что сделали, чтобы повлиять на ваших клиентов в Киеве? Что вы-то сделали? Вы что, только поддерживаете какие-то русофобские настроения?» Что, кстати, очень опасно. Катастрофа будет, если кто-то будет исподтишка поддерживать русофобию на Украине. Это просто катастрофа! Или мы будем искать совместное решение? Тогда давайте сближать позиции сторон. Давайте будем добиваться (я сейчас скажу вещи, которые, может быть, и не всем у нас понравятся) какого-то единого политического пространства на этих территориях. Мы готовы двигаться в этом направлении, но только вместе.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Очень сложно исправить ошибки, которые совершаются другими. Наверное, можно только свои ошибки подчас исправить.

Ну а сейчас хотел бы Вас спросить, Вы сами совершали ошибки?

В.ПУТИН: Ошибки всегда совершаются. И в делах, и в личной жизни каждый человек совершает какие-то ошибки. Разве вопрос в этом? Вопрос в том, чтобы своевременно и эффективно реагировать, быстро реагировать на то, что происходит после того, как эти ошибки совершены. Проанализировать их и понять, что это ошибки. Понять, скорректировать и двигаться дальше. Не в тупик, а к решению проблем.

Мне казалось, что за последнее десятилетие в отношениях с Европой в целом и с Федеративной Республикой Германия в частности мы действовали именно таким образом. Посмотрите, какая атмосфера сложилась между Россией и Германией за последние 10–15 лет. Я не знаю, была ли такая атмосфера когда-нибудь раньше? Мне кажется, нет. И мне представляется, что это очень хороший базис, хороший фундамент для развития отношений не только между двумя государствами, но и между Россией и Европой в целом, вообще для гармонизации отношений в мире. Будет очень жалко, если мы это растеряем.

Х.ЗАЙПЕЛЬ: Господин Президент, большое спасибо за это интервью.

Германия. Украина. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 17 ноября 2014 > № 1226587 Владимир Путин

Последняя постсоветская война

Военно-политическое измерение украинского конфликта

Сергей Минасян - доктор политических наук, заместитель директора Института Кавказа (г. Ереван).

Резюме Украинский кризис напоминает войны позднего европейского феодализма с их частными армиями из разномастных ландскнехтов, наемников и отставных военных самой различной этнической, идеологической и социальной принадлежности

Профессиональным военным, историкам, конфликтологам, специалистам по международным отношениям еще предстоит детально проанализировать обстоятельства украинского кризиса. Однако уже сейчас можно выявить его важнейшие военно-политические и военно-технические особенности и влияние на аналогичные вооруженные конфликты, особенно на постсоветском пространстве.

Война, «гибридная» во всем?

«Вполне благополучное государство за считанные месяцы и даже дни может превратиться в арену ожесточенной вооруженной борьбы, стать жертвой иностранной интервенции, погрузиться в пучину хаоса, гуманитарной катастрофы и гражданской войны». Это выдержка из научного доклада начальника Генерального штаба ВС России генерала армии Валерия Герасимова на собрании Академии военных наук в феврале 2013 года. Фактически еще за год до операции в Крыму и последующих событий главный российский военачальник почти пророчески представил то, что случилось на Украине.

Генерал Герасимов отметил особенности будущих вооруженных конфликтов, напрямую перекликающиеся с событиями в Крыму и на юго-востоке Украины. «Акцент используемых методов противоборства смещается в сторону широкого применения политических, экономических, информационных, гуманитарных и других невоенных мер, реализуемых с задействованием протестного потенциала населения. Все это дополняется военными мерами скрытого характера, в том числе реализацией мероприятий информационного противоборства и действиями сил специальных операций. К открытому применению силы зачастую под видом миротворческой деятельности и кризисного реагирования переходят только на каком-то этапе, в основном для достижения окончательного успеха в конфликте». Чем не сюжет из новейшей истории постсоветского пространства или процессов на Ближнем Востоке?

Доклад начальника российского Генштаба вплоть до начала операции в Крыму привлек внимание лишь немногих военных экспертов. Но после известных событий он стал широко цитироваться, особенно в западной печати, выступая удобным аргументом, позволяющим причислить украинский кризис к так называемым «гибридным войнам», сочетающим политические, экономические, информационно-пропагандистские (формально невоенные) меры с дозированными и/или скрытными действиями военного характера. Военная составляющая «гибридных войн» преимущественно реализуется силами специального назначения и элитными подразделениями или же, наоборот, иррегулярными, «квазигосударственными» или частными вооруженными формированиями.

При этом надо подчеркнуть, что концепция «гибридной» («нелинейной», «асимметричной», «неконвенциональной») войны – не изобретение генерала Герасимова или исключительно российская военная разработка. Концепция «гибридных войн» в последние годы достаточно активно разрабатывалась и на Западе, просто именно России удалось апробировать ее в таких масштабах.

Впрочем, вряд ли можно предполагать, что российский Генштаб реально готовил взятие Крыма, а тем более последующие события на юго-востоке Украины еще в феврале 2013 года. Даже если в недрах его Главного оперативного управления конвертик с надписью «Крым» лежал по соседству с планом реагирования на возобновление боевых действий в Карабахе или на гипотетический кризис в Арктике. Такова специфика работы военных профессионалов. Если они хорошо знают свое дело, то пытаются приспособиться к новым видам и формам войн и вооруженных конфликтов на самых различных театрах военных действий. Однако обычно генералы готовятся к прошедшей войне. Но это в лучшем случае – в худшем лишь к парадам и бюджетным баталиям.

К примеру, готовься почти четверть века украинские генералы хотя бы к прошедшим войнам (чему их учили еще в советских военных училищах и академиях), то они все равно не нашли ответа на «гибридные» или асимметричные операции в Крыму или осаде Славянска весной 2014 года. Но к широкомасштабной «антитеррористической операции» (или гражданской войне, в зависимости от политических пристрастий) против пророссийских ополченцев ЛНР/ДНР украинская армия была бы готова намного лучше. Ведь примерно с конца июня, возобновившись после инаугурации Порошенко, АТО по своему характеру фактически приобрела характер классических боевых действий, т.е. того, чему хотя бы в теории учили нынешних украинских генералов или полковников в советских или уже «незалежных» военных училищах.

Украинский кризис как исключительно «гибридную войну» корректно рассматривать применительно лишь к первому этапу его военной фазы: операции в Крыму и действиям Стрелкова-Гиркина в апреле-июне на Донбассе. Далее масштабы стали другими. «Гибридная война» комбинировалась с почти рутинными войсковыми операциями и существенным даже по мировым меркам использованием бронетехники и артиллерии, хотя и с относительно небольшим вовлечением авиации.

Одна из особенностей украинского конфликта – его беспрецедентно быстрая эскалация. Буквально за несколько недель операция специального назначения российских войск в Крыму переросла, через акции гражданского неповиновения на юго-востоке Украине, в локальную полурегулярную операцию на северо-западе Донбасса (осада Славянска и окрестностей). Затем вооруженный конфликт вылился в масштабные бои между регулярной украинской армией и полупартизанскими отрядами ДНР/ЛНР. Наконец, уже в середине августа произошло практически нескрываемое вовлечение регулярных российских войск, которые силами нескольких мотострелковых и воздушно-десантных батальонных тактических групп окружили южную группировку украинских войск в Донбассе с катастрофическими для ВСУ последствиями (Иловайский котел). А это уже что-то большее, чем «гибридная война».

Во многом украинский кризис повторял специфические и концептуальные особенности развития предыдущих постсоветских конфликтов 1990-х и 2000-х годов. Однако, учитывая масштабное военно-техническое вовлечение российской армии, он стал событием глобального значения и фактически поводом для начала новой (или «квази») холодной войны.

Кадры с мест сражений на полях Луганска или городских боев в Донбассе создают ощущение машины времени, напоминая о «позднесоветских» и «раннепостсоветских» политических процессах конца 1980-х – начала 1990-х годов. Спустя четверть века на Украине по обе стороны линии фронта вновь появляется знакомый по большинству постсоветских этнополитических конфликтов образ боевика-добровольца, зачастую сочетавшего высокую степень идеологизированной и националистической мотивации с не вполне чистой личной биографией и нескрываемыми бизнес-интересами. Феномен днепропетровского губернатора Игоря Коломойского, которому приписывают укомплектование и содержание нескольких украинских добровольческих батальонов, или российского олигарха Константина Малофеева, фактически оплатившего апрельский рейд Стрелкова-Гиркина на Славянск, являются лишь наиболее яркими примерами.

Более того, украинский кризис чем-то напоминает войны позднеевропейского феодализма с их частными армиями из разномастных ландскнехтов, наемников и отставных военных самой различной этнической, идеологической и социальной принадлежности. Как и тогда, военная логика конфликта порой подменяется соображениями иного, в первую очередь политического, а также репутационного и пропагандистского порядка, превращаясь в некую «асфальтную войну» за дороги и города или кабинетные игры на картах. Таковым, к примеру, было стремление украинских войск в июне-июле взять Донбасс и Луганск в огромные клещи вдоль российско-украинской границы, чтобы прервать снабжение ополченцев оружием и припасами из России. Эта операция была инициирована не столько украинским Генштабом, понимавшим военные и ресурсные ограничения армии для реализации столь масштабной операции, сколько политическим видением нового руководства страны. Ее результатом стало двойное окружение украинских войск вдоль границ с Россией и образование так называемого «Южного котла» в районе Амвросиевки. Тем самым украинцы повторили ошибку грузин в августе 2008 г., когда военная целесообразность обхода Цхинвали и стремительного прорыва на север с целью блокады Рокского туннеля были принесены в жертву политическим соображениям и желаниям Михаила Саакашвили быстрее водрузить грузинский флаг в столице Южной Осетии.

В условиях отсутствия сплошной линии фронта и четкой идентификации не/лояльности местного населения для конфликтующих сторон важнее становилось уже не столько разгромить противника, сколько поднять знамя в том или ином «ключевом» населенном пункте. Обычно это происходило после долгой и кровопролитной осады, например, Славянска, или штурма Луганска и Иловайска, или же продолжительных попыток пророссийского ополчения овладеть Донецким аэропортом. А затем участники АТО нередко были вынуждены покинуть занятый пункт, чтобы не оказаться в окружении, как это случилось под Иловайском в конце августа.

«Позднефеодальная» стилистика, когда наиболее боеспособными силами являются иррегулярные добровольческие формирования романтиков-националистов или частные отряды олигархов или криминальных авторитетов, не является спецификой украинского конфликта. На постсоветском пространстве у Гиркина, Коломойского и Малофеева были предшественники. Например, известный грузинский криминальный авторитет Джаба Иоселиани. Со своей военизированной структурой «Мхедриони» – важнейшим актором гражданской войны в Грузии в 1991–1992 гг. и грузино-абхазского конфликта 1992–1993 гг. – он был едва ли не главной политической фигурой Грузии начала 1990-х гг., пока Эдуард Шеварднадзе постепенно не прибрал к рукам все нити управления страной. Аналогичный пример – бывший премьер-министр Азербайджана Сурет Гусейнов. До карабахского конфликта он служил директором фабрики по обработке шерсти, а с началом боевых действий на свои средства сформировал мотострелковый полк и даже стал командиром корпуса на начальном этапе войны в Карабахе.

Впрочем, важное отличие украинского кризиса – то, что первоначально этнополитическая компонента в нем не превалировала, хотя уже весной 2014 г. налицо было идейное и идеологическое противостояние антироссийски настроенных жителей западной и центральной Украины и русскоязычных жителей Донбасса. Евромайдан стал благоприятной почвой для зарождения на Востоке повстанческого движения скорее в политическом и идеологическом смысле, а не в этнокультурном. Основными факторами оказались фрагментация государства и силовых структур, насильственная смена режима, чувство страха и фрустрация от потери выходцами с Востока традиционных рычагов в Киеве и во всей Украине, депрессивные социальные условия. Одновременно по схожим причинам шло формирование вооруженных добровольческих отрядов и на стороне новой украинской власти (преимущественно из-за паралича прежних силовых структур), и укомплектование ими батальонов Национальной гвардии.

«Гибридной войной» (или асимметричным конфликтом, смотря какую терминологию предпочитают использовать исследователи) кризис на Украине явился не только и не столько в силу комбинации скрытых форм ведения боевых действий – вовлечения спецназа или элитных подразделений ВС РФ при поддержке добровольцев и иррегулярных подразделений из лояльного местного населения и бывших сотрудников силовых структур, которые противостояли украинским добровольческим батальонам и регулярной украинской армии. Динамика развития конфликта с самого начала демонстрировала как ресурсную, так и статусную асимметрию участников и вовлеченных сторон: Запад и Украина против России, обвиняющие друг друга в нелегитимности новое центральное правительство и власти ДНР/ЛНР, и т.д. Статусно-ресурсная асимметрия – это вообще одна из особенностей практически всех постсоветских конфликтов.

Ну и наконец, если рассматривать украинский кризис в военно-политических категориях глобального масштаба (равно как в устоявшемся широком общественном восприятии), то это скорее уже не «гибридная», а так называемая proxy или периферийная война (другое употребляемое название – «война по доверенности») между геополитическими центрами. В этом смысле украинский кризис в лучших традициях холодной войны является полем глобального противоборства ядерных сверхдержав – России и США. С учетом фактора взаимного ядерного сдерживания, не позволяющего двум державам столкнуться в прямом военном противоборстве, нынешний конфликт имеет все основания войти в историю как очередная периферийная война, подобно войнам в Корее, Вьетнаме, Афганистане и на Ближнем Востоке. Впрочем, надо также учесть, что в случае с украинским кризисом мотивация России для вовлечения в конфликт существенно больше, чем Соединенных Штатов и стран ЕС, так как Украина воспринимается Москвой как сфера жизненно важных интересов.

Военно-техническая составляющая

По характеру и методам силового противоборства украинский конфликт был «гибридным» как концептуально, так и в чисто военной и военно-технической сферах. Достижения военно-технической мысли последних двух десятилетий – беспилотники, цифровые системы связи, целеуказания и контроля, современные компактные противотанковые и зенитные ракетные комплексы соседствовали с громоздкими бронетанковыми и механизированными подразделениями, плотно насыщенными артиллерией самого различного назначения и калибров (как во время противостояния ОВД и НАТО конца 1980-х гг.).

Это вполне объяснимо: на момент распада Советского Союза Украина с дислоцированными на ее территории стратегическими вооружениями обладала третьим в мире ядерным (после Соединенных Штатов и России) и четвертым конвенциональным военном потенциалом (после США, России и Китая). В составе трех бывших советских военных округов на Украине насчитывалось около 6500 танков, десятки тысяч БМП, БТР, артиллерийских систем, 1100 боевых самолетов. Даже через двадцать лет, после массовой распродажи Украиной по всему миру своей военной техники, ее количество все еще впечатляло. На начало 2014 г. в войсках было около 700 единиц выпускавшихся на Харьковском танковом заводе и по этой причине выбранных в качестве основного танка украинской армии Т-64 различных моделей и десяток новых «постсоветских» Т-84У «Оплот» (а также законсервированных на базах хранения порядка 2500 Т-64, Т-80, Т-72 и танков старых моделей), свыше 2500 БМП и БТР и свыше 2000 артиллерийских систем (почти столько же хранилось на складах). По сравнению со многими постсоветскими конфликтами стороны были лучше оснащены бронетехникой и артиллерией.

С украинской стороны в боях принимала участие преимущественно военная техника и вооружение (ВВТ) в лучшем случае выпуска начала 1990-х гг., существенную часть которых составляла техника бывших соединений Советской Армии в Восточной Европе, после распада ОВД частично выведенная на Украину. Например, такого рода базой хранения был Артемовск в Донецкой области, куда в начале 1990-х гг. была передислоцирована развернутая мотострелковая дивизия из Венгрии, насчитывающая свыше 220 танков и сотни единиц БМП, БТР и артиллерийских систем. Однако в боях на стороне украинской армии принимали участие раритетные БРДМ-2, БТР-60ПБ, артиллерийские системы Д-30 и Д-20 и иная техника 1960-х и даже 1950-х годов.

Небольшое исключение составляла разработанная или произведенная на предприятиях украинского ВПК уже в постсоветское время военная техника (БТР-3 и БТР-4, танки Т-64БМ «Булат» и Т-84У «Оплот», некоторые виды стрелкового вооружения, противотанковых ракетных установок и гранатометов), являвшаяся модернизацией советских предшественников. Лишь к концу лета на вооружении украинской армии и отрядов Национальной гвардии наряду с импровизированными бронеавтомобилями собственного производства появились современные беспилотники, системы связи, радиоэлектронной борьбы (РЭБ) и целеуказания, а также легкое и стрелковое оружие западного производства.

В начальный период конфликта ополченцы также были вооружены в основном оружием советского производства из военных гарнизонов украинской армии на юго-востоке или поставленным с российских военных складов. Примечательно, что вплоть до середины лета из России по очевидным причинам поставлялось вооружение и военная техника преимущественно тех образцов, которые имелись у украинской армии (например, давно снятые с вооружения российской армии и находящиеся на складах Т-64 – основные танки украинской армии). Однако по мере эскалации конфликта у ополченцев появляются новые образцы современного российского вооружения, например, противотанковые и зенитные установки, гранатометы, бронетехника. С учетом последующего вовлечения армейских подразделений впервые в боевых действиях на Украине были использованы модернизированные российские танки Т-72Б3 и даже Т-90С, реактивные системы залпового огня «Смерч» и «Торнадо-Г», БТР-82А и «Тигр», некоторые другие виды ВВТ.

Защита и мобильность бронетехники советского производства (как и ее модернизированных аналогов), предназначенной для ведения массовых боевых действий в условиях противостояния НАТО и ОВД на центральноевропейском театре, оказались недостаточно эффективными в условиях применения современных противотанковых боеприпасов. По предварительным оценкам, потери бронетехники с украинской стороны составили свыше 100 танков и 200 БМП, БТР и других боевых бронированных машин (ББМ), а также около 80 артиллерийских орудий и РСЗО. Примерно две трети составили безвозвратные потери ВВТ. Не менее серьезными были потери бронетехники и артиллерии у ополченцев и поддерживающих их российских войск.

На этом фоне для украинской стороны серьезную значимость приобретали вопросы логистики и снабжения, особенно ремонт и восстановление военной техники. Несмотря на доставшиеся еще с советских времен крупнейшие производственные мощности по ремонту и производству практически всех видов военной техники, состояние ВПК Украины на начало 2014 г. ненамного отличалось от состояния украинской армии. Лишь к моменту заключения осеннего перемирия украинский ВПК оказался в состоянии не только проводить ремонт и восстановление, но и выпускать мелкими партиями новые образцы ВВТ. У ополченцев была только одна сложность в снабжении – политическая. Частота и объем поставок из так называемого «Военторга» полностью зависели от политических подходов Москвы к развитию ситуации на юго-востоке. Однако когда ВВТ на Донбасс поставлялось, то уже в объемах, вполне достаточных для противодействия украинской армии и отрядам Национальной гвардии.

По уровню использования авиации украинский кризис хотя и превосходил большинство постсоветских конфликтов (в частности абхазский, карабахский, приднестровский), но существенно уступал операции НАТО в Косово в 1999 г. и действиям российской авиации в двух чеченских войнах и августовском конфликте 2008 г. с Грузией. В первую очередь это объяснялось низким уровнем боеготовности и технического состояния украинских ВВС, а также значительными потерями украинской авиации. К началу 2014 г. в строевом составе украинских ВВС насчитывалось 170–180 боевых самолетов (примерно столько же находилось на складах и на консервации). ВВС Украины включали около 80 истребителей МиГ-29 (при этом 46 МиГ-29 базировались в Крыму, были захвачены российскими войсками в марте и впоследствии возвращены в разукомплектованном состоянии), и только четверть из них оставалась в рабочем состоянии. Из примерно 24 истребителей-перехватчиков Су-27 только несколько машин могли подняться в воздух. Аналогичная ситуация и с насчитывающими до 36 машин бомбардировщиками Су-24. Штурмовая авиация была в несколько лучшем состоянии, располагая примерно двумя десятками боеспособных самолетов Су-25. Однако именно Су-25, активно применявшиеся против наземных целей, и понесли наибольшие потери: сбито или потеряно в результате аварий семь или восемь штурмовиков. ВВС Украины потеряли также как минимум один или два бомбардировщика Су-24, два истребителя МиГ-29, один истребитель Су-27, один разведывательный самолет Ан-30, один военно-транспортный Ан-26, а также сбитый над Луганским аэропортом военно-транспортный самолет Ил-76 с десантниками на борту.

Начиная с боев под Славянском, с конца апреля – начала мая было сбито до восьми ударных вертолетов Ми-24 различных моделей и примерно такое же число транспортно-десантных Ми-8. Плотная насыщенность ополченцев ПЗРК и малокалиберными зенитно-артиллерийскими системами привела к большим потерям среди армейской авиации Украины. Во второй половине лета украинские Ми-24 уже почти не принимали участия в боевых действиях, подтвердив высокую уязвимость вертолетов данного семейства в локальных конфликтах. Например, из 12 вертолетов Ми-35М (последняя модификация Ми-24), поставленных с октября 2013 г. Россией в Ирак, уже к октябрю 2014 г. боевиками т.н. Исламского государства с использованием ПЗРК было сбито две машины.

Украинский кризис, как и другие локальные конфликты последних десятилетий, доказывает ограниченную эффективность боевой авиации (даже если она имеет абсолютное превосходство в воздухе) против полурегулярных отрядов, оснащенных переносными зенитно-ракетными комплексами (ПЗРК) и зенитной артиллерией. Одним из наглядных примеров была операция Израиля в Ливане летом 2006 года. Сильнейшие на всем Ближнем Востоке израильские ВВС, располагающие современными боевыми самолетами с системами высокоточного оружия (ВТО), так и не смогли сломить сопротивление бойцов ливанской «Хезболла», оснащенных ПЗРК. Однако в ходе боев на юго-востоке Украины в середине июля 2014 г. на вооружении ополченцев появились уже не только ПЗРК, но и зенитные комплексы ближней («Стрела-10», «Оса») и даже средней дальности (известные по истории с малайзийским «Боингом» ЗРК «Бук-М1»).

В отличие от операций авиации США и стран НАТО на Ближнем Востоке и Балканах, в ходе украинского кризиса практически не использовалось высокотехнологическое оружие (ВТО), почти отсутствующее у ВСУ и лишь в небольших количествах имеющееся у российской армии. В предыдущих случаях имело место противостояние высокотехнологичных армий с технически отсталым и политически изолированным противником, и т.н. «дистанционная война» с использованием ВТО достаточно быстро и эффективно достигала своей цели. Однако на юго-востоке Украины сталкивались находящиеся примерно на одинаковом технологичном уровне противники, военные организации которых отличались лишь размерами, степенью боеготовности и боеспособности имеющегося у них вооружения, что не позволяет говорить о «дистанционной» или «бесконтактной» войне.

Даже эффективность использования украинской стороной тактических ракетных комплексов «Точка-У», с достаточно высокой точностью и дальностью стрельбы до 120 км, эксперты оценивают неоднозначно. Опыт применения ракетных комплексов «Точка-У» российской армией в Чечне и против Грузии в августе 2008 г., а также в ходе гражданской войны в Йемене, или же оперативно-тактических систем «Скад» (с большей дальностью, но худшей точностью стрельбы) на Ближнем Востоке показывает, что эти ракетные системы остаются скорее военно-политическим средством сдерживания, а не реальным инструментом «дистанционной войны».

В украинском конфликте подтвердилась значимость традиционной артиллерии (особенно самоходной) и реактивных систем залпового огня (РСЗО), выступавших в качестве основного средства огневого поражения. Наибольшие потери стороны понесли именно от действия артиллерии. Особенно эффективно она действовала в ходе огневых налетов на находящиеся на марше колонны боевой техники или полевые лагеря противника. Новым словом для постсоветских конфликтов стало активное использование для наведения и корректировки артиллерийского огня современных цифровых систем разведки и целеуказания, а также беспилотных летательных аппаратов в режиме реального времени. Высокую эффективность продемонстрировали крупнокалиберные системы залпового огня «Смерч» и «Ураган», равно как уже давно ставшие одним из символов локальных конфликтов на постсоветском пространстве 122-мм РСЗО «Град».

Военно-стратегические последствия

Несмотря на сравнительную скоротечность боевых действий на юго-востоке Украины, потери в личном составе были очень серьезными. По различным оценкам, военнослужащие регулярной армии, бойцы ополчения и иррегулярных вооруженных формирований потеряли десятки тысяч людей убитыми, ранеными и пропавшими без вести. В результате как минимум для украинской армии серьезной проблемой стало восполнение личного состава, усугубляющееся практически полным отсутствием подготовленных резервистов и системы организационно-мобилизационных мероприятий.

Украинский кризис подтвердил тенденцию продолжающейся профессионализации военного дела, а также значимость уровня боевой и физической подготовки. Усложнение ВВТ требует большей вовлеченности военных специалистов, что не может быть компенсировано контингентом военнослужащих-призывников. С другой стороны, усиление мощи, точности и дальности стрельбы легкого и стрелкового оружия дает возможность даже небольшим подразделениям войск специального назначения (особенно если они хорошо оснащены и мотивированы) решать боевые задачи, которые ранее ставились перед более крупными войсковыми соединениями. Повышается значимость легких и мобильных частей специального назначения, особенно в так называемых конфликтах низкой интенсивности. Естественно, что, как и в любой «гибридной войне», очень важную роль в Крыму и в боях на Донбассе (с российской стороны) сыграли отряды специального назначения и элитные подразделения постоянной готовности.

С другой стороны, украинский кризис (как и российско-грузинская война 2008 г.) продемонстрировал, насколько важно в современных локальных войнах, в условиях их скоротечности и динамики эскалации, правильное соотношение регулярных частей постоянной готовности и массового призыва резервистов и военнообязанных. Эта задача являлась одной из наиболее сложных для украинского руководства, и ее так и не удалось решить вплоть до заключения перемирия, несмотря на несколько «волн» мобилизационного призыва. Тенденция типичная для нынешнего этапа развития военного дела. Как отмечал в уже упомянутом докладе начальник российского Генштаба, меняющийся характер современной вооруженной борьбы принуждает стороны в случае начала конфликта опираться именно на «созданные в мирное время группировки сил и средств постоянной готовности».

При этом получают новое значение сухопутные войска, более адаптированные как для использования в конфликтах малой интенсивности и локальных войнах, так и в широкомасштабных «классических войнах» с массовым использованием бронетехники и артиллерии. Украинский кризис вынудил признать это даже американцев, традиционно делающих ставку на высокотехнологичную и эффективную при использовании высокоточного оружия боевую, а в последнее время – уже и беспилотную авиацию. Военная фаза украинского кризиса еще не успела завершиться, а на европейский контингент в ходе совместных натовских учений уже вернулись американские танки «Абрамс», за пару лет до этого выведенные из Германии после расформирования последнего «тяжелого» соединения американской армии, дислоцированного в Европе.

Из других военно-стратегических уроков следует отметить достижение российскими войсками фактора стратегической внезапности в Крыму. Военные историки еще долго будут спорить, что явилось более важным для успеха крымской операции: развал украинской армии в отсутствие военных реформ в постсоветский период или эффективность последней («сердюковской») военной реформы в России. Однако очевидно, что ключевым элементом успеха стала именно стратегическая внезапность, причем достигнутая не столько за счет слаженности и скрытности действий по переброске мобильных элитных подразделений в Крым. В век спутников и электронной разведки столь масштабную переброску войск специального назначения и ВДВ, иногда за тысячи километров из Сибири в Крым, нельзя было скрыть даже под предлогом крупномасштабных учений. Внезапность была достигнута на уровне стратегического мышления как вероятного противника (в данном случае – новых властей Украины), так и внешних акторов, которые могли бы хотя бы теоретически помешать осуществлению этой операции. Российское военно-политическое руководство добилось «шокового» эффекта, ибо до самого последнего момента никто не мог поверить, что Москва осуществит в Крыму то, что она осуществила.

Глобальные масштабы украинского кризиса высветили актуальность информационного, психологического и пропагандистского измерения вооруженной борьбы. Значимость информационно-пропагандистских войн, в том числе киберопераций как составного элемента вооруженного противостояния, уже давно не подвергается сомнению. Украинский кризис не стал новым этапом развития информационно-пропагандистских войн и по своей значимости не был столь важен, как война в Персидском заливе 1991 г., названная «войной CNN». С другой стороны, информационное сопровождение не имело столь негативного психологического влияния на ход боевых действий, как в свое время кадры погибших американских спецназовцев на улицах Могадишо, которые привели к прекращению операции США в Сомали в 1993 году. В целом украинский кризис фиксирует тенденцию увеличения роли информационно-пропагандистских войн по мере развития и усложнения коммуникационных и цифровых технологий.

Иногда, впрочем, в ходе украинского кризиса создавалось впечатление, что информационная война становится самоцелью, попыткой создать пропагандистский эффект в отрыве от реальных военных и военно-политических целей. Это приводило к тяжелым последствиям, например, уже отмеченные попытки перекрытия украинскими войсками границы с Россией и занятия ключевых городов, или же осада ополченцами Донецкого и Луганского аэропортов. С другой стороны, удачно проведенные операции всегда сопровождались своеобразным информационным мультипликатором, как это происходило с действиями Стрелкова-Гиркина в Славянске.

Украинский кризис ознаменовал возврат интереса к «старой доброй» политике сдерживания в контексте противостояния России и США. Причем речь идет о возвращении не только традиционного взаимного ядерного сдерживания, но и конвенционального (с помощью обычных вооружений), в котором будет расти значимость высокоточного оружия. Интерес к феномену сдерживания, даже ядерного, с глобального переходит уже и на региональный уровень. Например, противостояние с Россией стимулировало на Украине активную дискуссию по поводу возврата к обладанию ядерным оружием.

Меняется сама терминология военно-стратегического дискурса. По мере ренессанса НАТО и противостояния с Россией в Брюсселе все активнее используются термины и концепции, заставляющие вспомнить о холодной войне. Например, высказываются идеи возврата альянса к новой политике «гибкого сдерживания» (как реакции на российскую «гибридную войну» на постсоветском пространстве) или проводятся аналогии с концепцией «передового базирования», которыми сопровождаются учения США и их союзников на территории новых восточноевропейских членов альянса.

Наконец, одним из специфических итогов украинского кризиса может стать уход Украины с рынка вооружений постсоветского пространства. Весь постсоветский период Украина была одним из основных поставщиков оружия странам Южного Кавказа (особенно Азербайджану и Грузии). Киев поставил Баку и Тбилиси сотни танков, БМП, БТР, артиллерийских систем (включая крупнокалиберные РСЗО «Смерч» и тактические ракетные комплексы «Точка-У»), десятки боевых самолетов (в том числе истребители МиГ-29 и штурмовики Су-25) и ударных вертолетов Ми-24, большие объемы стрелкового вооружения и боеприпасов. Фактически Украина четверть века занималась распродажей оружия, которое должно было пригодиться ей в боевых действиях на юго-востоке собственной страны. Летом 2014 г. появилась информация о возможной продаже уже Грузией шести штурмовиков Су-25 Украине. Впрочем, на постсоветском рынке вооружений и так происходит перераспределение экспортеров. Например, в оружейном импорте Азербайджана Украину все более заменяет Россия (по расчетам СИПРИ, если в 2007–2011 гг. Россия занимала 55%, а Украина – 34% объема ВТС Азербайджана, то к 2013 г. доля России превысила 80%).

* * *

Украинский кризис позволил апробировать новые и оценить релевантность имеющихся методов и форм вооруженной борьбы. В нем сочетались подходы, типичные для конфликтов на постсоветском пространстве более четверти века назад, с принципиально новыми и современными военно-политическими или военно-техническими элементами. В военно-стратегической и военно-технической сферах украинский кризис не знаменовал собой революцию, а скорее демонстрировал эволюцию способов и методов вооруженной борьбы последних десятилетий, тем самым частично реанимировав некоторые военно-стратегические концепции времен холодной войны.

Наряду с этим в концептуальном плане украинский кризис стал также едва ли не последним постсоветским вооруженным конфликтом. После Украины любые будущие войны на пространстве бывшего СССР будут уже другими.

Украина > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230713 Сергей Минасян

Глобальная политика глазами российской элиты

Анализ данных опросов 1993–2012 гг.

Э.Д. Понарин – ординарный профессор НИУ ВШЭ, заведующий лабораторией сравнительных социальных исследований НИУ ВШЭ

Б.О. Соколов – младший научный сотрудник лаборатории сравнительных социальных исследований НИУ ВШЭ

Резюме Мышление в терминах холодной войны распространено в высших кругах России, но это не столько фундаментальная характеристика, сколько разочарование от неудачной попытки войти в «первый мир»

Текущая ситуация на Украине практически никем не воспринимается как её внутреннее дело. И отечественные, и западные аналитики видят за происходящим на территориях непризнанных Донецкой и Луганской народных республик не просто выяснение отношений между сепаратистски настроенными жителями окраины и центром, но противоборство Соединенных Штатов (и в меньшей степени других стран НАТО) и России, едва ли не новый виток холодной войны. Эксперты, однако, расходятся во мнениях относительно причин кризиса.

Одни усматривают его истоки в росте экспансионистских настроений российской элиты. Наиболее радикальные сторонники данной позиции сводят все к имперским амбициям российского президента. Другая группа аналитиков указывает на значительную роль в эскалации конфликта на востоке Украины агрессивного курса США и НАТО. Постоянное расширение блока на восток и попытки контролировать внутреннюю политику ближайшего соседа России вызвали естественное противодействие Москвы. Указанные позиции различаются не только относительно того, «кто виноват», но и – «что делать»: вменение вины за развязывание конфликта автоматически определяет содержание взаимных претензий сторон и потому является ключевым аспектом при выработке стратегии деэскалации напряженности.

Выбор между двумя полярными точками зрения (равно как и компромиссной, возлагающей вину на обе стороны) во многом зависит от информации, доступной обозревателю. Традиционная внешнеполитическая аналитика, как правило, строится вокруг обезличенного понятия национальных интересов. Правительства рассматриваются как рациональные агенты, стремящиеся максимизировать выгоды в геополитической игре. Однако стандартизованные представления о том, как видят ситуацию непосредственные участники политического процесса – государственные деятели высшего ранга, дипломаты, военачальники, «капитаны индустрии» и ответственные за формирование и трансляцию соответствующей информации населению, – зачастую упрощают ситуацию.

Исследование российских элит американского политолога Уильяма Циммермана дает наглядное представление о том, что думают отечественные руководители о современной ситуации на международной арене и месте России в мире. С 1993 по 2012 гг. проведено шесть социологических опросов, респондентами которых выступили люди, занимающие высокие позиции в российском обществе. Участников можно разделить на семь групп: военные, представители медиа, деятели образования и науки, чиновники (представители исполнительной ветви власти), депутаты законодательных структур, занимающиеся международными отношениями (члены профильных комитетов в обеих палатах парламента), руководители госкорпораций и ведущие бизнесмены. Им задавались вопросы о приоритетах внешней политики России, основных средствах достижения ключевых целей на международной арене, внутренних и внешних угрозах национальной безопасности и т.д.

Применительно к текущей ситуации вокруг Украины наибольший интерес представляют взгляды российской элиты по следующим проблемам: российско-американские отношения, национальные интересы и эффективность различных способов достижения внешнеполитических целей, а также их эволюция с течением времени. Ниже представлены данные по ответам на три вопроса:

1) «Считаете ли вы, что США представляют угрозу для безопасности России?» Варианты ответа: да/нет.

2) «Существуют различные мнения о национальных интересах России. Какое из двух утверждений ближе к вашей точке зрения: а) национальные интересы России по большей части должны быть ограничены ее нынешней территорией; б) национальные интересы России по большей части простираются шире, чем ее нынешняя территория».

3) «Я зачитаю вам два высказывания о роли военной силы в международных отношениях. Какое из них ближе к вашему мнению: а) военная сила в конечном счете всегда будет все решать в международных отношениях; б) экономический, а не военный потенциал страны определяет сегодня ее место и роль в мире».Статистика показывает, что со временем все больше представителей российской элиты считают: политика Соединенных Штатов представляет угрозу для национальной безопасности (График 1). Настроения отечественного истеблишмента могут колебаться в зависимости от текущей ситуации – пики 1999 г. и 2008 г. отчетливо соотносятся с кризисами в российско-американских отношениях, вызванных конфликтом в Косово и российско-грузинской войной – но общий тренд не вызывает сомнений: в 1993 г. лишь четверть опрошенных видела в политике США угрозу национальной безопасности, тогда как даже в относительно «либеральном» 2012 г., когда еще не была окончательно свернута объявленная Медведевым перезагрузка, такие взгляды разделяла почти половина опрошенных.

Среди множества теорий, объясняющих происхождение антиамериканизма в России, наибольшей популярностью пользуются две: ситуативная и инструментальная. Согласно ситуативной теории, рост антиамериканизма в стране носит временный характер и связан с текущим состоянием отношений. Когда отношения обостряются, как было в 1999 г. или 2008 г., появляется негатив к оппоненту. Ситуативная теория подкрепляется данными массовых опросов, однако среди элит всплеск антиамериканских настроений произошел еще до событий, рассматриваемых экспертами в качестве катализаторов антиамериканизма. Резкий рост негативных установок по отношению к Соединенным Штатам среди элиты отмечается уже в 1995 году. Это можно связать с событиями боснийской войны, но они вспыхнули еще в 1992 г., и позиция Запада и США в частности была хорошо известна с самого начала. Тем не менее в 1993 г. большая часть российской элиты рассматривала Америку скорее как партнера, а не врага.

Сторонники инструментальной теории полагают, что неприязнь к Соединенным Штатам была искусственно сконструирована могущественными группировками для достижения конкурентных преимуществ в электоральной борьбе, а затем использовалась в модусе «идеологии осажденной крепости». Консолидация авторитарного режима обеспечивалась необходимостью противостоять внешней угрозе, которую увязывали с агрессивными империалистическими и якобы русофобскими действиями Америки. В пользу этой теории также можно найти эмпирические свидетельства. Если сравнить динамику изменения отношения к США истеблишмента и масс (График 2), то очевидно, что рост антиамериканизма среди элит опережает соответствующий тренд среди основной части населения. Вполне вероятно, что антиамериканизм в России действительно транслируется сверху.

Это, однако, не объясняет распространение негативного отношения к США среди самой элиты. Инструментальное использование социальных настроений может вести к т.н. эффекту манипулятора: человек начинает верить тому, в чем убеждает других. Но в таком случае рост антиамериканизма среди элиты должен следовать за распространением антиамериканских взглядов по стране в целом, тогда как данные свидетельствуют об обратном. Это наводит на мысль о том, что должна существовать какая-то иная, обойденная вниманием исследователей причина стойкого негативного отношения к Соединенным Штатам российской элиты.Как представляется, корректное альтернативное объяснение распространения антиамериканизма в России можно построить на основе идеи ресентимента, предложенной в работах Лии Гринфельд. Само понятие «ресентимент» было введено Фридрихом Ницше в «Генеалогии морали». Изначально термин использовался для обозначения ситуации, при которой позитивная ориентация на некоторый объект, стремление к обладанию им сталкивается с невозможностью его обретения; в результате позитивное чувство трансформируется в отрицание ценности первоначальной цели. Гринфельд адаптирует концепцию ресентимента для того, чтобы объяснить распространение националистических идеологий в Европе в XVIII–XIX веках. С помощью этого понятия она обозначает феномен формирования негативных установок национальной элиты, а затем и масс, по отношению к какой-либо стране, прежде служившей образцом для развития. По мысли Гринфельд, эффект ресентимента проявляется следующим образом: в одной стране опыт реформ, произведенных в другой, сначала воспринимается как эталонный, но если заимствование этого опыта не приводит к достижению поставленных целей, то у населения развивается разочарование, перерастающее в агрессивную неприязнь к государству, бывшему ранее образцом. Особую роль в этом процессе играют элиты (в первую очередь интеллектуальная элита), которые сначала создают некий идеал, на который призывают равняться (Англия для французских интеллектуалов первой половины XVIII века, Франция для немцев времен наполеоновских войн и т. д.), а затем, по мере разочарования, переходят в оппозицию к своим недавним кумирам.

Похожее явление имело место и в постсоветской России. Крах надежд на улучшение социально-экономической ситуации с переходом от социалистической к рыночной системе, а также к новой форме правления сказался на отношении к США. Во время перестройки младшие поколения с оптимизмом смотрели в будущее; Америка была своего рода ориентиром для изменений в собственной стране. Кроме того, на волне эйфории, вызванной окончанием холодной войны, заокеанская супердержава воспринималась как будущий союзник и партнер, способный сделать многое для улучшения ситуации в России. Резкое снижение уровня жизни и ухудшение международного положения страны, вызванные реформами начала 1990-х гг., поубавили оптимизм сторонников демократии и рыночной экономики. Разочарование в первую очередь отразилось на отношении к Соединенным Штатам, которые, вопреки чаяниям адептов либеральной идеологии, практически ничего не сделали для того, чтобы привести Россию в «светлое будущее».

Рост недоверия и враждебности к США, который обнаруживают социологические опросы, стал естественным следствием крушения радужных надежд времен перестройки. Осознав, что Россия не оказалась в одночасье полноправным членом западного мира, что переход к демократии и рынку вызвал к жизни множество проблем, в решении которых западные партнеры не собирались помогать, что страна фактически превратилась из сверхдержавы во второстепенного актора международных отношений, многие представители российской элиты обвинили в этом Вашингтон. Неспособность соответствовать политическим и экономическим институтам западных демократий вызвала отторжение этих ценностей, равно как и страны, их олицетворяющей.

Соединенные Штаты не только не приложили особых усилий к тому, чтобы помочь России относительно безболезненно пережить реформы, но откровенно воспользовались слабостью бывшего соперника. Америка заняла место России в Восточной Европе (и не только там), став единственной в мире сверхдержавой. К тому же либеральные реформы, целью которых было не только сближение нашей страны с западным миром, но и преобразование политической и хозяйственной жизни самой России, сопровождались социально-экономической катастрофой.

Уже к 1995 г. большая часть российской элиты стала воспринимать США как угрозу безопасности и порядку в России (как раз на это время пришелся первый этап расширения НАТО на восток, а ВВП России приблизился к минимуму). Но это ощущение еще не переводилось на уровень политики. Более того, поскольку люди во власти зависели от той идеологии, которая к власти их привела, по телевизору продолжался разговор о «возвращении в семью цивилизованных народов». Вследствие этого антиамериканизм масс, зависевших от информации, преподносимой СМИ, значительно отставал от ощущения элит. Однако финансовый кризис 1998 г. окончательно похоронил надежды на то, что либеральные реформы повысят благосостояние. Косовский кризис и бомбардировка Белграда самолетами НАТО в 1999 г. со всей очевидностью продемонстрировали, что Россия утратила статус державы, с которой нужно считаться. В этот момент разочарование верхушки достигло такой степени, что выплеснулось на экраны телевизоров. В результате антиамериканизм широких слоев населения стал подтягиваться к уровню элит.

Распространяясь на массовом уровне, антиамериканизм стал самостоятельным фактором внутренней политики. Те политические силы, которые пытались его игнорировать (например, «Яблоко»), исчезли с политической арены. Остальные с разной степенью искренности отвечают на запрос, тем самым поддерживая установившиеся в обществе настроения. Младшие поколения, выросшие в относительно благополучные нулевые годы, были изначально более спокойно настроены к США, тем более что на место «значимого другого» претендовали мигранты. Но каждый новый кризис в международных отношениях, один из которых мы сейчас наблюдаем в связи с Украиной, втягивает российскую молодежь в русло антиамериканских настроений. Кризисы консолидируют и народ, и элиты, которые сплачиваются перед лицом внешней угрозы. Тем самым антиамериканизм в России приобретает инструментальное измерение, которое год от года становится все более значимым фактором при выработке внутри- и внешнеполитического курса.

Готовы ли, однако, российские власти пойти дальше, чем просто использовать образ агрессивной Америки в качестве пугала, позволяющего канализировать негативные настроения россиян и избежать серьезных внутриполитических потрясений, и перейти к открытому противостоянию с Соединенными Штатами? Согласно мнению, распространенному среди западных экспертов, российскому правящему классу свойственны экспансионизм и имперские амбиции. Фактические данные, однако, не вполне согласуются с подобной интерпретацией. Напротив, со временем все меньше людей среди тех, кого можно причислить к власть имущим в России, полагает, что страна должна вовлекаться в большие имперские проекты в дальнем, а в последнее время – даже в ближнем зарубежье. Если в начале 1990-х гг. за активную внешнюю политику выступало почти 80% респондентов опросов элит, то в 2012 г. таких было всего 43,8% (График 3).Если посмотреть на то, как мнения по этому вопросу распределяются в различных профессиональных группах внутри элиты, то наибольшей поддержкой «широкая» трактовка национальных интересов пользуется среди представителей законодательных органов (64%), медиаструктур (57,4%), а также деятелей науки и образования (61,3%). Наименьший процент сторонников экспансионистской внешней политики наблюдается среди бизнес-элиты (23,5%) и, что очень неожиданно, среди военных (28,6%). Правительственные чиновники и высокопоставленные сотрудники госкорпораций также склонны ограничивать сферу национальных интересов страны ее границами. Объяснением этого парадоксального наблюдения может служить тот факт, что образование и культура, медиапространство и законотворческие институты являются сегодня наиболее идеологизированными сферами общественной жизни, в то время как представители тех правительственных структур, которые так или иначе связаны с международными отношениями, склонны в большей степени руководствоваться соображениями Realpolitik.

Подобная интерпретация, в частности, подтверждается тем, что респонденты, принадлежащие к группе «медиа», несмотря на свою приверженность широкой концепции национальных интересов, убеждены, что на международной арене решающую роль играет «мягкая сила» (так считают 85,3%). Наибольшее (по сравнению с другими профессиональными категориями, фигурирующими в опросе) значение вооруженным силам придают военные и представители исполнительной ветви власти: 70,6% и 45,5%, соответственно.

Вместе с тем из приведенных данных не следует, что российская власть смирилась с положением второстепенной державы. Эти цифры лишь означают, что средний эшелон власти все больше представлен людьми, в глазах которых внутренняя политика и дела ближнего зарубежья имеют большее значение для российских национальных интересов, чем претензии на глобальное лидерство. Неясно, однако, является ли этот тренд признаком «прагматизации» и отхода от «романтической» имперской риторики. В любом случае, даже в 2012 г. от 40 до 50% (в зависимости от возрастной категории) представителей элиты придерживались «широкой» концепции национальных интересов. Причем среди старших возрастных категорий (занимающих в общем случае более высокие должности) подобные взгляды были распространены в несколько большей степени. Следует также учитывать, что респондентами опроса Циммермана являются люди, представляющие условно среднюю группу элиты; те, кто сейчас принимают основные внешнеполитические решения, по понятным причинам труднодоступны для ученых-социологов.

Тем не менее все меньше и меньше людей в элите продолжают мыслить роль страны на международной арене в терминах глобального лидерства. Число уверенных, что именно военная сила является решающим фактором международных отношений, напротив, увеличивается. В 1993 г. таких было 12,3%, а в 2012-м – уже 35,4 процента (График 4).В каких случаях использование военной силы может быть оправдано в глазах элиты? Для понимания нынешней ситуации важную роль играет следующее наблюдение: в 2012 г. большая часть опрошенных была согласна с тем, что войска можно использовать для защиты интересов русскоязычного населения в странах бывшего СССР. Процент рассматривающих угнетение русскоязычного населения как повод для военной интервенции сопоставим с долей тех, кто полагает допустимым использовать силу по таким поводам, как защита экономических интересов страны или поддержание баланса сил с Западом: 68,9% против 70,6% и 69%, соответственно – хотя здесь и не наблюдается такого единогласия, как в вопросах защиты территориальной целостности и национальных интересов (>99% в обоих случаях).

Данные свидетельствуют, что в большей степени правы аналитики, указывающие на роль агрессивной политики Запада в развязывании текущей конфронтации. Российская элита действительно недружелюбно относится к США – но эта нелюбовь во многом вызвана политикой Америки и Запада в целом в отношении России: пренебрежение, игнорирование национальных интересов, откровенно оскорбительные для национального престижа русских агрессивные акции против их союзников и партнеров, манера обходиться с Россией как с побежденной – вовсе не этого ожидали отечественные лидеры от перестройки и окончания холодной войны.

Подобное отношение привело к тому, что антиамериканизм стал неотъемлемой составляющей мировоззрения правящих кругов Российской Федерации. Однако данную разновидность антиамериканизма не стоит рассматривать как фундаментальную идеологическую характеристику российского истеблишмента; это всего лишь обида, которая могла бы со временем пройти. Спад антиамериканских настроений среди элиты в 2012 г. показывает, что Америка вовсе не была абсолютным злом в глазах среднего эшелона власти. Конфликт не был неизбежен и с учетом того, что элита все более и более укреплялась во мнении, что страна не должна преследовать глобальные геополитические цели. Все больше представителей правящего класса соглашались, что сфера национальных интересов ограничивается непосредственно пограничными территориями. Хотя эти люди относились скорее к среднему властному эшелону, с течением времени они плавно перешли бы на руководящие позиции и строили внешнюю политику исходя из собственных убеждений, тогда как нынешние «ястребы» постепенно утрачивали бы силу.

Обострение ситуации на Украине и последующий кризис в российско-американских отношениях значительно снизил вероятность реализации подобного сценария.

Нынешний всплеск «экспансионизма» и «реваншизма», однако, вовсе не был неизбежным или даже ожидаемым. Хотя ряд высших должностных лиц, включая президента Владимира Путина, делали заявления, которые можно было бы интерпретировать как намерение восстановить СССР или просто расширить сферу влияния Москвы, такие декларации редко подкреплялись реальными действиями. Даже создание Евразийского экономического союза вряд ли может рассматриваться как попытка собирания земель – так как политической независимостью ни одна из стран-участниц не делится. Интеграционные процессы на постсоветском пространстве вполне соответствуют общемировым тенденциям к унификации правового поля, регулирующего экономические взаимодействия в рамках крупных географических регионов. Налаживание тесного сотрудничества с сопредельными государствами вовсе не означает, что высшие должностные лица России грезят возрождением империи; подобное утверждение требует строгого доказательства, пока еще никем не предоставленного. С неменьшим основанием официальная риторика может рассматриваться как попытка сыграть на соответствующих чувствах населения и обеспечить политическую стабильность.

Последние данные, доступные в рамках исследования Циммермана, датируются 2012 годом. Можно с солидной долей уверенности утверждать, что в текущий момент число представителей элиты, полагающих Соединенные Штаты враждебным государством, значительно выросло, равно как и число «ястребов». Так, массовые опросы показывают, что в 2014 г. антиамериканские настроения в России резко усилились. «Левада-центр» сообщает, что в мае нелюбовь россиян к американцам достигла исторического максимума: 71% граждан России заявили, что плохо относятся к Соединенным Штатам, тогда как в начале 1990-х гг. таких было меньше 10 процентов. Учитывая, что уровень антиамериканизма среди элит в предшествующие два десятилетия был выше, чем в среднем по стране, можно предположить, что людей с проамериканскими взглядами (по крайней мере готовых заявить о своих убеждениях публично) наверху осталось немного. Наверняка увеличилось среди элиты и число сторонников экспансионистской политики, и число «ястребов», полагающих, что основным инструментом разрешения международных споров является военная сила.

Анализ данных, полученных в ходе опросов российской элиты, позволяет сделать следующие выводы. Большая ее часть считает американскую внешнюю политику вызовом национальным интересам. США являются не просто бутафорским монстром, «врагом» для внутреннего потребления, но действительно воспринимаются многими высокопоставленными русскими как прямая и явная угроза. В глазах самой элиты подобное отношение не в последнюю очередь вызвано действиями американского правительства. Вместо того чтобы способствовать скорейшей интеграции России в мировое сообщество (как того ожидала отечественная элита), американцы воспользовались временной слабостью основного конкурента для достижения локальных геополитических целей и не предприняли никаких попыток сгладить огромные экономические и репутационные издержки, понесенные Российской Федерацией в ходе реформ.

Тем не менее, хотя биполярное мышление в терминах холодной войны достаточно распространено среди представителей высших кругов российского общества, оно не является фундаментальной характеристикой их мировосприятия, а в большей степени диктуется обидой и разочарованием от неудавшейся попытки вхождения в «первый мир». Однако каждая последующая конфронтация между Россией и Америкой укрепляет данный тип мышления и способствует все большему его распространению, в результате чего власть ради сохранения поддержки – как на уровне элит, так и на уровне масс – вынуждена проводить все более жесткую внешнюю политику.

Российская элита не претендует на глобальное господство. Вместе с тем она рассматривает ближнее зарубежье как естественную сферу национальных интересов. Не вызывает сомнений, что нынешние российские лидеры готовы использовать вооруженную силу для защиты интересов страны, в том числе и на территории сопредельных государств. Является ли подобная позиция угрозой для кого бы то ни было или просто отражает естественный ход мыслей любой национальной элиты – вопрос другого рода. Однако это необходимая вводная информация, которую должен учитывать любой партнер – или оппонент – России при начале переговоров по выходу из кризиса и выстраивании конструктивной линии межгосударственных отношений.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230711 Эдуард Понарин, Борис Соколов

«Духовные скрепы» как государственная идеология

Возможности и ограничения

О.Ю. Малинова – доктор философских наук, главный научный сотрудник ИНИОН РАН, профессор НИУ ВШЭ, профессор МГИМО (У) МИД России

Резюме В условиях реального противостояния с внешними Другими меняется модальность патриотических идей. То, что прежде имело оттенок алармизма, теперь подается как актуальный вызов, на который Россия достойно отвечает, доказывая свою независимость

Стремясь создать гарантии против возвращения к советскому опыту государственной индоктринации, авторы российской Конституции внесли в 13-ю статью пункт, запрещающий установление какой-либо идеологии «в качестве государственной или обязательной». На протяжении последующих двадцати лет, с одной стороны, не раз высказывались сомнения, не приближаются ли идеологические практики государства к запретной черте, с другой – раздавались голоса о необходимости пересмотра этого положения Конституции (что, впрочем, нельзя сделать в режиме поправки). В обоих случаях в аргументах сторон просматривается когнитивный диссонанс между нормативными ожиданиями и реальной практикой.

Нужна ли государству «идеология»? Если нет, то как восполнить «дефицит духовных скреп»? А если да, то каким образом ее надлежит формировать и использовать? Многозначность понятия «идеология» и разнообразие проявлений описываемой им действительности, увы, не добавляют ясности спекуляциям на этот счет.

Если понимать под этим термином коллективно разделяемые представления о социальном порядке и стратегии его поддержания/изменения, которые лежат в основе легитимации и делегитимации властных решений, то современная политика, безусловно, нуждается в идеологиях. Дело в том, что в эпоху модерна принятие властных решений увязано с публичной коммуникацией по поводу их объяснения и оправдания. Собственно, именно развитие институтов разделения властей, парламента и прессы, выступающих в качестве основных каналов такой коммуникации, и стимулировало в свое время рождение классических «измов», с которыми мы обычно ассоциируем слово «идеологии». Другими словами, политическая элита, в том числе и властвующая ее часть, не может не апеллировать к неким сравнительно устойчивым и узнаваемым системам смыслов. При этом качество последних, в том числе и степень их системности, зависит от сочетания многих факторов.

Вместе с тем политики, выступающие от имени государства, несомненно располагают дополнительными ресурсами для навязывания обществу разделяемых ими систем смыслов, и здесь немало возможностей для недобросовестной конкуренции. Таким образом, вряд ли можно всерьез утверждать, что «у государства не должно быть идеологии», подразумевая, что высказываниям властвующих не нужна опора на определенную ценностно-смысловую систему (у которой непременно есть не только сторонники, но и противники). Но при этом очевиден и потенциал «злоупотребления властью» для ослабления конкурентных шансов оппонентов, вплоть до ограничения идеологического плюрализма путем запрета на высказывание тех или иных идей в публичных средах. И в этом смысле конституционную статью нужно понимать как указание на черту, которую нельзя пересекать: властвующая элита не вправе использовать государственные инструменты принуждения, чтобы навязывать собственные представления как обязательные или исключать право на высказывание иных точек зрения.

Однако наши споры об идеологии не сводятся к вопросу о легитимных формах властвования. Они во многом связаны с проблемой несоответствия между форматом общественных запросов на «системы смыслов» и возможностями их удовлетворения.

После «больших идеологий»

Так случилось, что эра идеологического плюрализма в постсоветской России совпала с завершением эпохи «больших идеологий». В силу целого комплекса причин – социальных, политических и технологических – в большинстве демократических стран все более значимую роль в определении политических водоразделов начинают играть неполные («молекулярные», «мини») идеологии, ориентированные на конкретный набор проблем и лишенные глобальных мировоззренческих амбиций, присущих классическим «измам». Разумеется, это не значит, что последние исчезают без остатка – в любом случае они, по выражению Майкла Фридена, выступают в качестве «иллюзорного целого, которое служит отправной точкой». Однако в условиях, когда социальная структура общества напоминает слоеный пирог, а технологии массовой коммуникации побуждают заботиться об «упаковке» сообщения едва ли не больше, чем о содержании, трудно рассчитывать на формирование системных и целостных мировоззренческих комплексов.

При наличии соответствующих традиций можно говорить о тех или иных способах взаимодействия «старых» и «новых» идеологий. Но в России конца 1980-х – начала 1990-х гг. «измы» конструировались практически «с чистого листа»: единственной «старой» идеологией оставался марксизм-ленинизм, который тоже требовалось основательно пересматривать с учетом изменившегося контекста. Изобретение идеологий происходило главным образом путем адаптации современного западного опыта, а также – в меньшей степени – за счет выборочной реконструкции отечественных интеллектуальных традиций. В обоих случаях результат определялся возможностями постсоветской элиты, которая, к сожалению, была существенно хуже интегрирована в мировое интеллектуальное пространство, чем дореволюционная русская интеллигенция, не слишком обстоятельно знала собственную историю и – как ни парадоксально для людей, воспитанных советской системой, – оказалась плохо подготовлена к идеологическому творчеству.

К этому нужно добавить, что конфигурация заложенной в 1993 г. политической системы не способствовала формированию у политических элит серьезной мотивации на идеологическую работу. То обстоятельство, что на протяжении последних двадцати лет связь между артикуляцией публичных идей и доступом к власти (и тем более возможностью реализовать предлагаемый курс) неуклонно ослабевала, не могло не сказаться на качестве их предложения. Производство смыслов прочно привязано к PR-поводам, редким политическим акторам удается выстраивать свои публичные выступления с прицелом на долгосрочные стратегии.

В то же время сам масштаб переживаемых обществом трансформаций рождал запрос на идеологии-мировоззрения, способные обеспечить не только техническую программу реформ (в предложениях такого рода в общем-то не было недостатка), но и культурно и эмоционально приемлемые смысловые рамки для воображения сообщества, стоящего за новым Российским государством. Несоответствие «продуктов», представленных на «рынке идей», этому массовому запросу, на мой взгляд, в значительной мере и обусловило то, что Путин в послании Федеральному собранию 2012 г. назвал «дефицитом духовных скреп».

При этом дело было не только в отсутствии «хороших идей», но и в очевидном разрыве между нормативными представлениями об идеологии как инструменте интеграции, сформированными советским опытом, и постсоветскими идеологическими практиками. Какофония конкурирующих мини-идеологий резко контрастирует с воспоминаниями о «цельной» и «единой» системе представлений, которая поддерживалась разветвленным аппаратом государственно-партийной пропаганды. В призывах изобрести «государственную» или «общенациональную» идеологию, способную сплотить тонущее в разногласиях общество, явственно звучит ностальгия по утраченной утопии. Но равным образом и готовность видеть в любых проявлениях государственной символической политики «возврат к официальной идеологии» свидетельствует о неизжитом страхе перед всесилием централизованной индоктринации. Так или иначе, государство воспринимается как ключевой игрок на этом поле.

В какой мере идеологические инициативы властной элиты давали основания для такого рода надежд и опасений? Как известно, впервые тема «государственной идеологии» возникла в 1996 г., когда после нескольких лет демонстративного идеологического «нейтралитета» Борис Ельцин предложил разработать «национальную идею». Речь не шла о бюрократическом решении вопроса – скорее власть брала на себя роль инициатора и организатора общественной дискуссии, которая, впрочем, не увенчалась искомым согласием. Установка соперничающих групп политического класса на взаимодействие по принципу игры с нулевой суммой оказалась сильнее призывов к единению. С учетом прежнего советского опыта ставки казались слишком высокими, чтобы решать проблему «принципов» на пути компромисса.

Следует признать, что в условиях, когда СМИ активно использовали фрейм идеологического противостояния «демократов» и «коммунистов», глава государства и сам не проявлял особой склонности к согласию: не разделяя в полной мере установки «демократов», он не упускал случая подчеркнуть несогласие с их оппонентами.

В условиях конфликтного плюрализма 1990-х гг. российскому политическому классу не удалось справиться с задачей производства смыслов, способных консолидировать макрополитическое сообщество. В 2000-е гг. курс был взят на установление «согласия сверху» путем ограничения плюрализма в ядре публичной сферы и одновременно – попыток внедрения своего рода неполной идеологии, эклектически сочетающей элементы разных дискурсов.

Эта стратегия оказалась относительно успешной с точки зрения «замораживания» символических конфликтов и консолидации «путинского большинства» вокруг набора аморфных идей, символов и жестов, дававших простор для разных интерпретаций. В то же время она эффективно препятствовала формированию влиятельных альтернативных программ, способных последовательно структурировать общественные дискуссии. Дискурс прокремлевской части политической элиты был сосредоточен вокруг нескольких узловых концептов: «сильное государство» (2000 г.), «суверенная демократия» (2005 г.), «модернизация» (2009 г.) и т.п., которые по-разному использовались разными акторами. В годы президентства Дмитрия Медведева наблюдалась некоторая «специализация» в использовании элементов ранее сложившегося набора смыслов и его дальнейшее развитие, однако общая линия на воспроизводство гегемонистского дискурса, эклектически сочетающего идеи, способные импонировать публике, оставалась неизменной.

Новый курс Путина

Успех стратегии зависел от отсутствия серьезной конкуренции со стороны альтернативных систем смыслов. Очевидно, что это условие обеспечивалось не только символическими, но и административными средствами, поддерживалось политической апатией общества. Однако с декабря 2011 г. до марта 2012 г. благодаря протестному движению ситуация изменилась: уличная оппозиция, пусть и не вполне артикулированная, зато отчетливо визуализированная, подрывала гегемонию властного дискурса. В ходе президентской избирательной кампании штабу Владимира Путина пришлось экспериментировать с разными подходами к позиционированию кандидата в меняющейся системе идеологических координат. В конечном счете был выбран модифицированный вариант стратегии единения, предполагавший сплочение путинского патриотического большинства против прозападного меньшинства. Но на каком-то этапе, по-видимому, рассматривался и вариант содержательной игры на чужом поле.

На это, в частности, указывают результаты контент-анализа предвыборных статей Владимира Путина: в первых публикациях, размещенных до первого массового митинга в поддержку «главного кандидата», имелось значительное количество упоминаний о внутренних «других», что совершенно нетипично для путинской риторики (критика «другого» равнозначна признанию его как политической реальности). В последующих публикациях внутренние «другие» почти не упоминались, зато резко возросло количество высказываний о внешних «других». Таким образом, оппозиция между Путиным и его противниками интерпретировалась в духе патриотической риторики, что давало удобную возможность уклониться от обсуждения содержательных оценок политики власти.

Закрепляя эту линию, на встрече со своими сторонниками на Манежной площади 4 марта 2012 г. Путин представлял результат выборов как победу над врагами, которые «ставят перед собой только одну цель – развалить российскую государственность и узурпировать власть».

Поначалу не было очевидно, является ли эксплуатация идеи альянса внутренних и внешних «других» тактическим маневром (кстати, не новым, поскольку этот прием периодически применяется со времени «цветных революций» середины 2000-х гг.) или долгосрочной стратегией. Казалось бы, степень интеграции России в мировую экономику создает ограничения для развития темы враждебного Запада, ибо слишком активное ее использование делегитимирует саму российскую элиту, основательно включенную в сети международного сотрудничества. Тем не менее первые шаги новой власти выразились не только в серии репрессивных мер, направленных на подавление массовой протестной активности (об усилении ответственности за нарушение закона о митингах, о восстановлении уголовной ответственности за клевету, о возможности блокирования интернет-сайтов и др.), но и в актах противодействия «внешнему влиянию» (законы о статусе иностранного агента для ряда НКО, о запрете американского усыновления), а также защиты определенным образом понимаемой общественной нравственности (законы о запрещении пропаганды гомосексуализма, об усилении ответственности за нарушение прав верующих). Очевидно «патриотический» оттенок имела и начатая с осени 2012 г. кампания по «национализации элиты». Вне зависимости от того, сколь эффективны были новые правила, запрещавшие высокопоставленным чиновникам, парламентариям и руководству госкомпаний иметь счета и активы за рубежом, с экономической точки зрения они, несомненно, имели знаковый характер: в контексте усиления антизападной риторики «патриотизм» становился едва ли не ключевым принципом легитимации элиты.

Случаен ли такой идеологический поворот? Разумеется, следуя традиции, заложенной марксовой теорией «ложного сознания», можно рассматривать идеологию как завесу, прикрывающую истинные намерения политиков. В таком случае причины перемен нужно искать в сфере борьбы материальных интересов. Однако если принять предположение о наличии некой внутренней логики у идеолого-символической составляющей политического процесса, следует признать, что в начале своего третьего срока Владимир Путин столкнулся с необходимостью конструирования более определенной «идеологии», рассчитанной на мобилизацию «большинства» против «меньшинства». Не случайно некоторые аналитики говорят о рождающемся на наших глазах «путинизме».

Набор символических ресурсов, из которых могла бы быть сконструирована обновленная идеология, определился уже в течение первого года нового президентства. В нем, несомненно, присутствует консервативная составляющая, если понимать под таковой стремление опереться на «традиционные ценности» (см. идею о едином школьном учебнике истории) и религию (отсюда – закон о «защите чувств верующих», рассуждения Путина на Архиерейском соборе РПЦ о необходимости «уйти от вульгарного, примитивного понимания светскости» и т.п.). Проблема, однако, в том, что в российском контексте не так просто выделить «традицию», на которую следует ориентироваться, а чересчур явная опора на православие в светском и многоконфессиональном государстве чревата негативными последствиями.

В новой путинской идеологии имеется также элемент популизма, предполагающий формальную апелляцию к демосу и демократическим принципам. Примерами могут служить декларации о приоритете интересов патриотического большинства над критикующим власть меньшинством, или рассуждения о недемократичности международных норм и т.п. Будучи вспомогательным, этот элемент придает действиям власти налет демократической респектабельности.

С самого начала в качестве важных ингредиентов поддерживаемой властью системы представлений выступали «патриотизм» и имперский национализм, утверждающий важность сохранения статуса великой державы для настоящего и будущего благополучия России. Патриотическая риторика опирается на широко разделяемые чувства и апеллирует к защите привычных жизненных практик, благодаря чему может служить удобным инструментом мобилизации. Однако в силу присущего современным обществам плюрализма укладов этот «изм» – шаткое основание для демаркации политических границ, поскольку вряд ли можно навязать определенный способ понимания патриотизма в качестве общепринятого, не прибегая к символическому насилию (что, собственно, и имеет место в рамках технологии секьюритизации, о которой пойдет речь ниже).

Наконец, едва ли не центральное место в новой путинской идеологии играет антизападничество, которое опирается на хорошо укорененный репертуар стереотипов, легко поддается мобилизации и обладает хорошим сплачивающим эффектом. Нельзя не признать, что в случае систематического использования этот ресурс позволяет существенно упростить некоторые элементы идеологического уравнения. Например, освобождает от неудобной необходимости демонстрировать приверженность демократическим ценностям (пусть даже в духе «суверенной демократии»), или позволяет использовать изоляционизм как защиту от «мягкой силы» Запада. Что не менее существенно, антизападничество помогает достроить корпус «традиционных ценностей», которые проще определить по принципу «отличия от других», нежели путем демонстрации реальной исторической преемственности.

Описанный выше комплекс представлений едва ли может претендовать на статус полной идеологии, предлагающей связную мировоззренческую позицию. Скорее это частичная идеология, скроенная ad hoc на основе имевшихся в наличии символических ресурсов и призванная прежде всего решать задачу консолидации нового путинского большинства. Впрочем, некоторые ее составляющие пригодны и для международной аудитории – во всяком случае произнесенные на Валдайском форуме слова Путина о «целых регионах мира, которые не могут жить по общим лекалам», в разгар сирийского кризиса, несомненно, должны были иметь положительный отклик. Правда, после присоединения Крыма Россия и сама оказалась в положении нарушительницы международного порядка (не случайно казус Косово, прежде выступавший объектом критики, теперь рассматривается как прецедент – «не мы первые начали»). Пока трудно сказать, удастся ли найти идеологическую конструкцию, сочетающую ревизионизм с консервативной «защитой порядка» и будет ли это соответствовать прагматическим задачам оправдания российской внешней политики.

Украинский кризис и присоединение Крыма внесли коррективы в работу с символическими ресурсами, используемыми при конструировании новой путинской идеологии. В данном контексте повышается спрос на патриотическую риторику, а явное нежелание западных партнеров прислушиваться к доводам российской стороны и начатая по их инициативе «война санкций» создают благоприятную почву для роста антизападнических настроений. Вместе с тем, в условиях реального противостояния с внешними «другими» меняется модальность этих идей: то, что прежде имело оттенок алармизма, теперь подается как ситуация актуального вызова, на который Россия достойно отвечает, доказывая свою независимость.

Секьюритизация идеологии

Так или иначе, идеология властвующей элиты приобрела более отчетливые очертания, что в условиях разрастающегося внешнеполитического кризиса делает более вероятной перспективу использования государственных ресурсов для ее навязывания в качестве обязательной. Некоторые признаки такого развития событий уже видны в оголтелой пропаганде на ТВ, планах ввести уроки патриотизма в учебных заведениях, стигматизации несогласных как «национал-предателей» и т.п.

Возможен ли возврат к советским практикам индоктринации на новой идеологической основе? Думаю, нет. Индоктринация невозможна без доктрины. Для нее необходимы канонические тексты («знаковые» политические речи на эту роль плохо подходят – не только потому, что привязаны к быстро меняющемуся контексту, но и в силу того, что постоянно «переписываются» новыми действиями произносящего их политика) и иерархически организованный корпус интерпретаторов. Однако и непригодная для индоктринации мини-идеология может служить инструментом символического насилия, если ее секьюритизируют, т.е. увязывают с фундаментальной ценностью безопасности и представляют в качестве условия выживания политического сообщества. К сожалению, секьюритизируемые «духовные скрепы» могут оказаться весьма разрушительным оружием: аморфная идеология, открытая для произвольных интерпретаций, может стать опасным инструментом сведения политических счетов. В конечном итоге это приведет к ее символической девальвации – оружие перестанет действовать. К сожалению, даже бесплодные попытки реанимировать советские идеологические практики оставят после себя тяжелые последствия в виде «выжженного поля» обесценившихся ценностей.

Современные политические сообщества нуждаются в идеологиях, ибо последние структурируют обсуждение общественных проблем, способствуют кристаллизации альтернатив и помогают гражданам ориентироваться в дебрях политики. Властвующая элита не может не заниматься «производством смыслов», и чем более серьезно она подходит к этой задаче, тем лучше. Но в XXI веке вряд ли стоит поддаваться соблазну «установить какую-либо идеологию в качестве государственной или обязательной», даже если кажется, что для этого есть необходимость и возможность: попытка не только обречена на неудачу, но и исключительно контрпродуктивна с точки зрения строительства «духовных скреп».

Россия. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230710 Ольга Малинова

Признание – не догма

Пополнят ли ДНР и ЛНР ряды самопровозглашенных образований

С.М. Маркедонов – доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета.

Резюме «Минский процесс» обозначил возможность превращения Донбасса в новый полигон для непризнанной государственности. На этом пути возможны варианты в диапазоне от Чечни и Сербской Краины до приднестровского опыта

Украинский политический кризис продолжается. Несмотря на мирный процесс, стартовавший в начале сентября, вооруженное противостояние на юго-востоке страны не прекратилось. Сохраняется и напряженность в отношениях между Россией и Западом, рассматривающих Украину в качестве своеобразного «момента истины» при формировании конфигурации постсоветского пространства на среднесрочную и долгосрочную перспективу. И хотя не разрешены базовые противоречия, которые актуализировали сегодняшний конфликт, интенсивность военного противостояния в Донбассе снизилась, активизировались различные переговорные форматы.

В этом контексте все более вероятно превращение части Донецкой и Луганской областей в территорию «замороженного конфликта», где будет развиваться новая непризнанная государственность. В настоящий момент практически невозможно прогнозировать, в каких формах она будет существовать. Будут ли это две отдельные «народные республики» (Донецкая и Луганская), провозглашенные в апреле 2014 г., или состоится их объединение? Получит ли дальнейшее развитие проект «Новороссия», выходящий по своим целям и задачам за границы сегодняшнего контроля ополченцев? Есть ли у Киева возможности ликвидировать образования, которые украинские власти называют «террористическими и сепаратистскими» анклавами? Сможет ли Москва, несмотря на санкции, поддержать республики, рассматривающие ее как гаранта их самостоятельного развития, безопасности и источник военно-политической помощи?

При ответах на поставленные вопросы придется учитывать и меняющийся международный контекст, и способность президента Украины Петра Порошенко выстроить эффективную систему государственной власти, и готовность вчерашних «военных менеджеров» из ДНР и ЛНР, закрепивших свои позиции выбрами 2 ноября, к формированию чего-то большего, чем федерация полевых командиров. Однако предварительные выводы относительно новой актуализации практик строительства непризнанных образований уже можно делать. Крайне важным представляется обсуждение возможностей, которые сегодня получили «народные республики» Донбасса.

Непризнанные государства: постсоветский опыт

Феномен непризнанной государственности не является порождением советского (или советско-югославского) распада, как об этом часто говорят. Образования, возникавшие в результате революций, различных практик национального самоопределения (которое постфактум называли освобождением) или внешнеполитических игр, но не получавшие при этом широкого или ограниченного признания своей государственности, существовали задолго до 1991 года. В таком статусе побывали даже такие европейские страны, как Франция (после Великой Французской революции), Нидерланды, Бельгия, Ирландия. Некоторое время без признания существовали РСФСР и СССР (те же США признали «новые реалии в Евразии» лишь в 1933 году). В 1949–1971 гг. в ООН была не представлена Китайская Народная Республика (КНР). Интересы Китая представляла Китайская Республика (Тайвань). Только Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН № 2758 «Восстановление законных прав Китайской Народной Республики в Организации Объединенных Наций» от 25 октября 1971 г. изменила порядок, существовавший в течение двух десятилетий.

Однако процесс распада СССР дал впечатляющий список образований, существующих в реальности, но лишенных признания со стороны стран, входящих в ООН. На сегодняшний день сохранилась инфраструктура четырех образований де-факто (Приднестровская Молдавская Республика, Абхазия, Южная Осетия и Нагорно-Карабахская Республика), два из которых получили ограниченное признание отдельных стран. Они смогли пережить конфликты с теми государствами, к которым формально приписаны, сформировать свои органы власти, управления, силовые структуры, провести не одну избирательную кампанию. Но главное – получить легитимность от своих «непризнанных граждан».

При этом важно иметь в виду, что помимо этих образований в 90-е гг. прошлого века было предпринято несколько неудачных попыток объявления независимости, ее вооруженной защиты и внутренней институционализации (самый яркий пример – это Чеченская Республика Ичкерия на Северном Кавказе).

В августе 1990 г., еще до образования Приднестровья, на территории Молдавии была провозглашена Гагаузская Республика. Однако впоследствии Гагаузия (один из «пионеров» среди непризнанных советских образований) не вышла из состава Республики Молдова. В 1994 г. парламент Молдавии принял Закон об особом правовом статусе Гагаузии (Гагауз-Ери), наделивший регион с компактным проживанием гагаузов правами автономии. И сегодня большая часть его политических сил не выступает за отделение от «материнского» государства.

Непризнанные образования, возникшие в результате распада СССР, оказались зарифмованы с этнополитическими противоборствами. В 1992 г. в зонах грузино-осетинского и молдавско-приднестровского конфликтов достигнуто прекращение огня. В 1994 г. это удалось сделать в Абхазии и в Нагорном Карабахе, а в 1996 г. в Чечне. Однако хотя масштабные военные столкновения прекратились, политическое решение не было найдено. Конфликты (равно как и статус непризнанных образований) были «заморожены». В каких-то случаях это определялось военно-политическим балансом сил (Нагорный Карабах), в других ситуациях силовые аспекты дополнялись социально-психологическими и правовыми резонами (Чечня с ее «отложенным статусом» на 5 лет). Однако «заморозка» не могла быть долговременной, поскольку в изменении сложившегося баланса сил были заинтересованы стороны, считавшие себя проигравшими. Стремление изменить положение возникало по мере того, как желающие реванша накапливали необходимые ресурсы.

Сразу отметим: такое наращивание ресурсов и сегодня достигнуто далеко не всеми (в самом худшем положении здесь Грузия и в чуть лучшем Азербайджан). Периодически попытки изменить «замороженное состояние» предпринимали Россия в 1999–2000 гг. в Чечне, Грузия в 1998 и в 2001 гг. в Абхазии, в 2004 г. в Южной Осетии. Азербайджан в отличие от Москвы и Тбилиси сосредоточил внимание на изменении дипломатических форматов мирного урегулирования и добился неплохих результатов, если считать таковым перевод карабахского урегулирования в формат переговоров Ереван–Баку без Степанакерта. Между тем за это время, по справедливому замечанию российского политолога Дмитрия Тренина, «непризнанные республики реально приобрели все атрибуты государственности – от конституций и кабинетов министров до полиции и вооруженных сил».

В августе 2008 г. с признанием независимости Абхазии и Южной Осетии Россией создан прецедент пересмотра межреспубликанских границ как межгосударственных. После этого на территории бывшего СССР появились частично признанные государства, то есть образования, которые не являются членами ООН, но в то же время признаются как независимые государства некоторыми членами мирового сообщества. Однако помимо них непризнанными государствами по сей день остаются Нагорный Карабах и Приднестровье. Сами конфликты, упомянутые выше (включая и те случаи, где обеспечено частичное признание), не разрешены политически. Все это не может не вызывать беспокойства внешних игроков, так как споры вокруг статуса и перспектив образований с «оспоренным» (определение Гэйл Лапидус) и «подвешенным» (определение Александроса Янниса) суверенитетом грозит превращением их в очаги нестабильности.

Конечно, в своих устремлениях непризнанные республики поддерживались внешними силами, преследовавшими собственные интересы. В условиях прямого военно-политического противостояния «материнского образования» с территорией, стремящейся к сецессии, чреватого нарушением определенного баланса сил и статус-кво, внешнее вмешательство практически неизбежно. К слову сказать, данная практика не является российским ноу-хау. Взять хотя бы поддерживаемую Анкарой Турецкую Республику Северного Кипра или бывший сербский автономный край Косово, чья самостоятельность выглядела бы проблематично без прямой помощи США и стран Евросоюза.

Юго-восток Украины: новая площадка для непризнанных республик

Украинский кризис привел не только к смене власти в Киеве и новому витку противостояния между Западом и Россией, но и спровоцировал серьезный кризис политической идентичности граждан независимой Украины. Снова, как и в начале 1990-х гг., актуализировался запрос на самоопределение и формирование своей государственности, даже в тех случаях, когда состоятельность такого проекта без поддержки извне была неочевидна и даже сомнительна.

В апреле 2014 г. провозглашены Донецкая, Луганская, Харьковская, Одесская народные республики. Однако после начала АТО (антитеррористической операции, как украинские власти определили действия против сторонников самопровозглашенных образований Донбасса) до референдума о статусе непризнанных республик дошли только ДНР и ЛНР. После трагических событий 2 мая в Одессе стало ясно, что у сил пророссийского «анти-Майдана» в городе и области нет достаточных ресурсов. Что же касается сторонников Харьковской народной республики, то, по словам члена координационного совета движения Юрия Апухтина, они «не смогли согласовать вопросы» и не «сошлись в формулировках» с представителями двух донбасских республик.

В итоге референдум о статусе состоялся только в Донецкой и Луганской областях. В результате вооруженного противостояния с центральной властью (которое достигло пика в июле-августе нынешнего года) ДНР и ЛНР утратили контроль над многими населенными пунктами (Мариуполь, Славянск, Краматорск). Но эта борьба радикализировала позиции ополченцев и сделала их диалог с Киевом (несмотря на имеющиеся противоречия в их стане) намного более проблематичным. На момент подписания Минского протокола 5 сентября 2014 г. две донбасские республики контролировали территорию в 16 тыс. км², на которой проживало 4,5 млн человек. Зона контроля включала областные центры Донецк и Луганск, а также такие ключевые населенные пункты, как Новоазовск, Горловка, Макеевка.

С формально-юридической точки зрения две республики Донбасса не получили признания даже со стороны Москвы. Еще на начальной стадии конфликта президент Владимир Путин на совместной пресс-конференции с действующим председателем ОБСЕ 7 мая 2014 г. обратился к лидерам ДНР и ЛНР с просьбой перенести намеченные на 11 мая референдумы о статусе вне Украины. Реакция Москвы на волеизъявление жителей Луганской и Донецкой областей, обнародованная 12 мая 2014 г., также отличалась сдержанностью. В сообщении пресс-службы президента РФ было сказано, что Россия «с уважением относится к волеизъявлению населения Донецкой и Луганской областей и исходят из того, что практическая реализация итогов референдумов пройдет цивилизованным путем, без каких-либо рецидивов насилия, через диалог между представителями Киева, Донецка и Луганска». «В интересах налаживания такого диалога приветствуются любые посреднические усилия, в том числе по линии ОБСЕ», – отметил тогда Кремль. В этом же духе выдержаны и документы «Минского процесса», подписанные в сентябре. Более того, МИД России, традиционно критично настроенный к любым украинским инициативам, поддержал законопроект «Об особом порядке самоуправления отдельных районов Донбасса», внесенный Порошенко для рассмотрения в Верховной Раде: «Рассчитываем, что все положения закона будут ответственно выполняться. Очевидно, что попытки известных политических групп на Украине отменить его или изменить его существо вновь отбросят ситуацию к конфронтации на юго-востоке, подорвут усилия международного сообщества и здравых политиков в самой стране по нормализации». Даже выборы 2 ноября 2014 года в двух донбасских республиках Москва предпочла трактовать, как «одно из важнейших направлений Минских договоренностей», признав при этом итоги избирательной кампании в Верховную Раду Украины.

В то же самое время Россия фактически выступает военно-политическим гарантом существования ДНР и ЛНР. И без ее деятельной позиции наступление украинских войск и Национальной гвардии на Донецк и Луганск в конце августа могло бы завершиться успехом Киева. О политике России в вооруженном конфликте на территории Донбасса иной раз принято рассуждать как об иррациональных и неясных до конца действиях. Между тем подходы Москвы поддаются несложному объяснению. С одной стороны, после присоединения Крыма и нескольких волн санкций против Российской Федерации, последовавших за этим, российское руководство не заинтересовано в углублении и без того острых противоречий с Западом. Тем более что открытое присоединение территорий Восточного Донбасса (с населением, превышающим численность жителей Крыма и разрушенной в ходе многомесячных боев инфраструктурой) легло бы дополнительным бременем на бюджет (несопоставимым с косвенной поддержкой двух непризнанных республик).

С другой стороны, для Кремля не представляется возможным повторение сценария «Сербская Краина-1995», когда сепаратистские силы, ориентированные на «государство-патрона» терпят сокрушительное поражение, а их инфраструктура полностью ликвидируется. При таком итоге «государство-патрон» лишается возможности влияния на соседнюю страну и широкого международного дипломатического торга вокруг определения ее перспектив с учетом собственных интересов. Как следствие, поддержка «минского статус-кво» как лучшего из возможных вариантов.

Однако стоит обратить внимание на два момента. И протокол, и меморандум, заключенные по итогам работы «трехсторонней контактной группы» по Украине в Минске, подписаны представителями ДНР и ЛНР. Без формального признания они ответственны за реализацию условий перемирия (и за обмен пленными, и за соблюдение режима прекращения огня). Они же (а кто еще?) рассматриваются в качестве субъектов «инклюзивного национального диалога» на Украине. Определенный вклад в институционализацию двух республик вносит и сам Киев. Речь идет, в первую очередь, о проектах двух законов «Об особом порядке самоуправления отдельных районов Донбасса» и «Про недопущение преследования и наказания участников событий на территории Донецкой и Луганской области». Критики Порошенко выступали против этих инициатив неспроста, поскольку они косвенным образом (не в строго юридическом, а в политическом смысле) признали за территориями, подконтрольными двум донбасским республикам, особое положение среди других регионов Украины.

Новое Приднестровье или новый Донбасс?

Представители ДНР и ЛНР обозначили в качестве «своих» территорий не нынешнюю конфигурацию, а Луганскую и Донецкую области целиком (проект же «Новороссия» и этим не ограничивается). Однако, как известно, политика – это искусство возможного. К слову сказать, другие непризнанные образования стоят перед той же проблемой, когда заявленная ими территория и реальный контроль над ней не совпадают. Так в ходе военных столкновений с Азербайджаном в начале 1990-х гг. Нагорный Карабах потерял контроль над Шаумяновским районом. Южная Осетия до августа 2008 г. не контролировала села так называемого «Лиахвского коридора» и Ахалгорский район, а Абхазия – Кодорское ущелье (обеспечение безопасности и интеграция Гальского района, и в особенности, паспортизация и предоставление гражданства грузинскому населению этой территории до сих пор остается острой проблемой для Сухуми).

Нынешний кризис вокруг Украины далек от разрешения. Ситуация может качнуться в ту или иную сторону в зависимости от широчайшего спектра проблем (энергетика, противостояние Запада и России, отношения Киева и Москвы, кампания по выборам в Верховную Раду, противоречия внутри украинских элит и многое другое). Однако если процесс деэскалации, начатый в Минске, с трудом, но будет реализовываться, у ДНР и ЛНР появляется реальная возможность на выстраивание своей де-факто государственности. Хотя бы в имеющихся сегодня территориальных форматах.

Никаких гарантий, что этот процесс пройдет успешно не существует. Во-первых, среди украинских политиков независимо от их партийной принадлежности существует консенсус относительно территориальной целостности страны. Даже по поводу статуса Крыма, что уж говорить о Донбассе. «Нам для того нужен режим прекращения огня как можно дольше, чтобы получить и свои высокоточные приборы, и военную и финансовую помощь Запада», – заявил Юрий Луценко. Оценки советника президента Порошенко, сделанные им за несколько дней до выборов в Верховную Раду, конечно же, необходимо рассматривать с поправкой на жесткую избирательную кампанию в условиях вооруженного конфликта. Тем не менее, данный подход сегодня является ведущим в украинском внутреннем дискурсе. И в этой связи сценарий силового изменения «минского статус-кво» более чем реален. Он может проходить либо в формате «Сербской Краины» (удача для центральной власти и провал двух непризнанных республик), либо по лекалам югоосетинской авантюры Михаила Саакашвили, которая привела к признанию бывшей грузинской автономии и провалу политики «собирания страны».

Однако, помимо фактора Киева и поддержки украинской территориальной целостности Западом важны внутриполитические реалии. Именно они обеспечили выживание Абхазии, Приднестровья или Южной Осетии, и, напротив, стали препонами для развития ичкерийского национально-государственного проекта.

Говоря о внутренних ресурсах для развития, следует отметить, что по численности населения и по территории две республики Донбасса превышают любое из имеющихся де-факто образований постсоветского пространства. Для сравнения, площадь Приднестровья составляет 4 163 кв. км, а численность населения там оценивается в 555 тыс. человек. В Абхазии на площади 8,7 тыс. кв.км проживает около 243 тыс.человек (грузинские статистики дают цифру 178 тыс. человек). Южная Осетия –

это 3,84 тыс. кв. км и различные оценки численности населения – от 8 до 72 тыс. человек. Нагорный Карабах имеет более сложную политико-географическую конфигурацию из-за оккупации пяти районов целиком и двух частично за пределами бывшей Нагорно-Карабахской автономной области и утратой некоторых частей своей «заявленной территории». Но его население оценивается в 137 737 человек.

Донбасские образования сегодня стало модно сравнивать с Приднестровьем. По словам Эрика Ливни и Тома Коупа, они «были добывающими и промышленными центрами своих метрополий, обладали похожим человеческим капиталом и ресурсной базой. В советском плановом хозяйстве им отводилась роль производственных центров, притягивавших внутреннюю миграцию из числа (преимущественно русских) инженеров, техников, шахтеров, металлургов. Это наследие дает им преимущество по сравнению с тремя крошечными этническими анклавами на Кавказе, которые исторически сосредотачивались на туризме (Абхазия) и сельском хозяйстве (Южная Осетия и Карабах)». Но если не брать за основу некоторые внешние сходства, существуют и принципиальные различия. У истоков приднестровского проекта стояли производственники («красные директора»), имевшие значительный управленческий опыт не только на региональном, но и на общесоюзном уровне (не говоря уже про депутатство в Верховном совете Молдавии). До распада СССР будущие лидеры Приднестровской Молдавской республики уже имели за плечами два года политической борьбы, которая позволила кристаллизовать идеологию и приоритеты (вопрос о языке, сохранении Советского Союза, а после его распада – отношений с Россией и Украиной, нахождении 14-й армии на Днестре). Но даже по сравнению с Крымом, где движение за присоединение к РФ возглавили лидеры, сделавшие успешную политическую или бизнес-карьеру в период украинской независимости (Сергей Аксенов, Алексей Чалый, Владимир Константинов) на Донбассе дефицит опытных кадров. На первые роли здесь вышли те, кто был в тени или на вторых ролях, маргиналы, оттесненные представителями Партии регионов. То есть теми, кто многие годы успешно конвертировал свою «пророссийскую позицию» в лояльность Киеву и кто в течение последних нескольких лет до «второго Майдана» представлял всю Украину целиком.

В отличие от Абхазии, Южной Осетии и Нагорного Карабаха в вооруженном конфликте на Донбассе отсутствует четко выраженный этнический момент. И русские, и украинцы есть по обе стороны баррикад. Но даже фактор территориальной консолидации, работающий при отсутствии четких этнических разделительных линий в Приднестровье (где вокруг проекта ПМР объединялись в разное время и русский Игорь Смирнов, и украинец Евгений Шевчук, и молдаванин Григорий Маракуца), в Донбассе не стоит переоценивать. Выходцы из этого региона есть как в рядах ополчения, так и среди украинских добровольческих батальонов и Национальной гвардии. Население Донбасса расколото относительно видения перспектив как региона, так и Украины в целом. При этом за донбасские республики воевали не только граждане России, но и выходцы из других областей Украины, недовольные «вторым Майданом» и политикой новой власти. Стоит также отметить и пассивность значительной части населения, готовой к поддержке того, кто в итоге окажется сильнее.

Между тем де-факто государство – это не только опыт конфликта и военно-полевого менеджмента, но и навыки его укрощения в тот момент, когда необходимо консолидировать власть и повернуть народную стихию к рутинной работе (как это было в Нагорном Карабахе в период президентства Аркадия Гукасяна). Иначе на выходе получается «федерация полевых командиров» в ее ичкерийском формате. Следовательно, без привлечения «специалистов» (включая и бывшую региональную и местную бюрократию) не получится, поскольку на одной героике экономические и социальные проблемы не решишь, а всякая слава имеет тенденцию уменьшаться при столкновении с повседневными заботами. И приднестровский проект, и национально-государственное строительство в непризнанных образованиях Закавказья сопровождались и выстраиванием собственной «исторической политики» (в которой помогали профессиональные историки, журналисты, политологи), а также собственных экономических стратегий. Вопреки стереотипам, позиция Москвы далеко не всегда была в пользу поддержки непризнанной государственности (особенно в 1990-х начале 2000-х гг. на фоне конфликта в Чечне) и де-факто образования полагались во многом на собственные рецепты выживания и мобилизации ресурсов.

Не стоит забывать, что выстраивание институтов ДНР и ЛНР будет начинаться в условиях де-факто разделенного Донбасса и раскола в умонастроениях его жителей. В этом контексте сила примера в выборе лояльностей станет крайне важным фактором. Не зря многие украинские эксперты, не склонные к шапкозакидательству и показному патриотизму, предлагают отпустить Восточный Донбасс в «свободное плавание», показав ему некий позитивный пример. Понятное дело, с позитивом на сегодняшней Украине явный дефицит, а апелляция к опыту Западной Германии 1949–1989 гг. выглядит необоснованной натяжкой. Но здравое зерно в данных рассуждениях имеется. Без своей элиты на одной лишь военно-политической поддержке Москвы привлекательного образа не построить и «вторым Приднестровьем» не стать. И в этом плане популярные ныне эгалитарные идеи и некое демонстративное пренебрежение «умниками» (которые отождествляются с настроениями в пользу Киева и Запада) требуют, как минимум, значительной корректировки. Многие эксперты справедливо отмечают, что подобная политика оттолкнула от лидеров Донбасса многих потенциальных союзников. Это и профессорско-преподавательский состав вузов, недовольный украинизацией и не согласный с победой «второго Майдана», и бизнес (отпугиваемый постоянными разговорами руководства ДНР и ЛНР о «национализации» и необходимости «раскошелиться для народа»), и управленцы, изначально готовые «подняться против переворота в Киеве». Очевидно, что без поддержки этих групп трудно наладить текущую работу, сохранить элементарный порядок и сделать заявку на альтернативу украинскому государственному проекту. Что, кстати, отчасти удавалось и удается Приднестровью при сравнении с Молдавией. Неслучайно даже такой известный критик российской политики и приднестровской «квазигосударственности», как Оазу Нантой, в интервью Международной кризисной группе заявил, что «не столько силен приднестровский сепаратизм, сколько слаба молдавская государственность».

Сила или слабость украинской власти станет не менее важным фактором для развития ДНР и ЛНР. В данном случае речь идет не о жесткой военной силе. В случае украинских успехов на ниве экономического реформирования, национального строительства, минимизации коррупции, достижения более высоких стандартов жизни (какими бы труднодостижимыми ни казались эти цели) властям двух непризнанных республик будет трудно поддерживать идеи о пользе «затягивания поясов» и необходимости мобилизации перед лицом угрозы Киева. Хотя бы в силу того, что эксплуатировать этнический фактор, который используется в Закавказье, для них проблематично.

Таким образом, «минский процесс», вызванный невозможностью украинского блицкрига – с одной стороны, и неготовностью Москвы к признанию ДНР и ЛНР, а также к мультипликации крымского опыта на юго-востоке Украины – с другой, обозначил возможность превращения Донбасса в новый полигон для непризнанной государственности. Траектория развития двух республик этого региона еще формируется, в ней много сложных переменных, требующих качественного решения. Но уже очевидно: чтобы с самопровозглашенными республиками стали всерьез считаться (вопрос о признании в данном случае не так уж принципиален) нужна эффективная работа по выстраиванию властных институтов. Перед ними также стоит задача преодоления всесилия полевых командиров, налаживания хозяйственной деятельности и формирования элиты, понимающей (при всей ограниченности ресурсов и возможностей) свои перспективы. На этом пути возможны варианты в диапазоне от Чечни и Сербской Краины до приднестровского опыта. Или формированию уникальной донбасской модели.

Украина > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230707 Сергей Маркедонов

Возвращение варварства

Государство устарело?

Н.Ю. Силаев – к. и. н., старший научный сотрудник Центра кавказских исследований МГИМО (У) МИД России, заведующий отделом политики журнала «Эксперт».

Резюме Отсутствие государства влечет множество неприятностей, но и дает определенные преимущества. Главное в том, что нет необходимости оплачивать дорогостоящую и сложную институциональную систему

В недавней книге «Искусство быть неуправляемым: анархистская история нагорий Юго-Восточной Азии» социолог Джеймс Скотт переставил акценты мировой истории. Отталкиваясь от изучения экономических и социальных практик горных территорий Юго-Восточной Азии, на которые власть окружающих государств распространялась в очень слабой степени или не распространялась вовсе, он заключил, что как форма политической организации общества государство – не неизбежно. Оно не является необходимым результатом эволюции любого общества. Большая часть человечества на протяжении большей части своей истории жила вне государств, причем это было следствием их сознательного политического выбора, а не «отсталости».

Скотт замечает, что сами понятия «отсталость», «дикость», «варварство» стали плодом идеологического самоутверждения государств, а по существу то, что ими описывается, представляет собой стратегии жизни обществ вне государства. Формы земледелия и сельскохозяйственные культуры, политическая организация и религиозные культы безгосударственных обществ сознательно отстраивались таким образом, чтобы держать государство на расстоянии. Причина проста: государство с его налогами, принудительным трудом, насильственной вербовкой в армию, голодовками и эпидемиями, происходящими от монокультур в земледелии и скученности населения, обеспечивало худший уровень жизни, чем в его отсутствие.

По крайней мере, в Юго-Восточной Азии жизнь в горах была исторически более здоровой и зажиточной, чем на равнине под государственной властью. Вплоть до технологической революции XIX–XX веков, когда благодаря железным дорогам, телеграфу и телефону, автомобилям, авиации государства обрели способность эффективно осуществлять власть на труднодоступных территориях, значительная часть человечества избегала этой «равнинной» формы политической организации.

Скотт признает, что в XX веке безгосударственное пространство значительно сократилось, и государства оказались близки к тому, чтобы вытеснить иные формы политической организации. Правда, полсотни страниц спустя он цитирует отчет американской комиссии по расследованию террористической атаки 11 сентября, в котором речь идет об угрозе, сосредоточенной в «неуправляемых» (по-английски выразительнее: un-policed) территориях, и первой из них назван Афганистан. И в этой перспективе наиболее любопытная черта современного глобального мира заключается в том, что процесс поглощения государствами безгосударственных зон остановился. Если вовсе не пошел вспять, имея в виду нынешнее состояние Ирака и Ливии, раскол Украины, распространение непризнанных и частично признанных государств, состоятельность каждого из которых сомнительна, а зависимость от внешней поддержки очевидна. «Варварство» как образ жизни вне государства возвращается, а спектр политических организаций, которые действуют на глобальной сцене, расширяется. Можно сказать, что глобализация, обещавшая размывание суверенитета государств, обернулась неожиданной стороной. Суверенитет размывается, откуда не ждали.

Абстрактно и дорого

Веберовское государство как легитимная территориальная монополия на насилие – вещь во многих отношениях очень полезная, но абстрактная. Вебер описывает идеал, а не действительную политическую практику, точнее, предел, к которому стремилась эта практика в современную ему эпоху. И социологическую проекцию Вестфальской системы, которая в свою очередь фиксировала не столько саму политическую действительность, сколько договоренности о ней.

Государство всегда было вынуждено утверждать и завоевывать суверенитет и эксклюзивную роль обладателя монополии на насилие, причем в отношениях не только с внешними конкурентами, но и с внутренними. Эти конкуренты, формы политической организации, которые они представляли, могли меняться – от баронов до криминальных авторитетов и от заговорщиков до религиозных сект, – но полностью не исчезли. Хотя масштаб трудностей, которые они могли создать для государства, со временем сокращался (в некоторых регионах мира). Государство – не данность, оно плод борьбы и переговоров, оно должно ежедневно доказывать легитимность права на насилие и принуждение, свою монополию на эти инструменты. Оно погружено в стихию иных – небюрократических, нерегулярных, внеправовых практик, и, возможно, не столько подавляет их, сколько покрывает тонкой пленкой правовых процедур.

К тому же современное государство, которое Вебер описал как идеальный тип, – организация исторически свежая. В Европе такое государство, способное без посредников править всей своей территорией, эффективно извлекать с этой территории ресурсы для самоподдержания, появилось только в XIX веке. А возникновение современных национальных демократических государств, обладающих, в терминологии Майкла Манна, инфраструктурной властью как способностью править, «прорастая» сквозь общество, регулировать все больше сфер жизни, вытесняя иные регуляторные механизмы, – и вовсе достижение XX века.

Это довольно затратное предприятие. Когда оно есть, то несет в себе массу преимуществ, начиная от непредставимых ранее военных возможностей и заканчивая многообразными социальными гарантиями. Но все эти преимущества надо оплачивать. В Германии – специально берем пример развитой страны без чрезмерных внешнеполитических амбиций – государство обходится без малого в 20% ВВП, в абсолютных цифрах – примерно 720 млрд долларов, это без учета государственных инвестиций. Многие в мире предпочли бы что-нибудь подешевле и попроще, но платить надо в любом случае. Возьмем другой полюс: Таджикистан тратит на государство чуть больше 1 млрд долларов; вероятно, приличный бюрократический аппарат за такие деньги не купишь. Можно предположить, что имеется порог бедности страны, после которого она уже не может оплачивать содержание мало-мальски качественного государства.

Но затраты включают в себя не только деньги. Есть множество примеров того, как приток денег не только не вел к улучшению государственного аппарата, но и развращал его сильнее прежнего. Главные вложения нужно сделать в таких трудноуловимых областях, как социальный и человеческий капитал университетов, бюрократии, политических партий, прессы, объединений промышленников. Он накапливается внешне незаметно и медленно, практически недоступен для передачи (поэтому призывы к «институциональным реформам по европейским стандартам» заслуживают доли того скепсиса, что им достается).

сть любопытные исторические совпадения. Вершина глобального могущества европейских государств, эпоха, когда они в полном смысле слова подчинили себе мир – вторая половина XIX века, – совпадает со взрывным экономическим ростом, вызванным промышленной революцией. Пик мировой экспансии государства как формы политической организации, иными словами, время поистине массового учреждения новых государств в освободившихся колониях, пришелся на двадцатилетний период быстрого промышленного роста после Второй мировой войны. Послевоенных темпов роста в историческом ядре капитализма с тех пор не повторялось. И государство как форма политической организации в мировом масштабе стало клониться к закату.

На Западе жалуются, что государство обессилело после дерегулирования и либерализации, инициированных Рейганом и Тэтчер. Национально-государственные проекты в бывших колониях проваливаются. Ближневосточные светские диктатуры рушатся под ударами исламской улицы и американских ракет. Если где и актуален веберовский идеальный тип, так это в Китае, Индии, Бразилии – лидерах промышленного роста в этом веке. Хотя уместно ли в таком контексте называть его веберовским?

Идеал недостижим

Государства расползаются, как мокрая газета. После свержения Каддафи Ливия так и не консолидировалась в качестве единой страны, и, похоже, это никого не заботит. Наиболее ценные активы – порты, нефтяные промыслы – захватили вооруженные группировки разных политических и племенных оттенков, и новые хозяева, кажется, не нуждаются в восстановлении единого государства. Падение Каддафи открыло путь к успешному восстанию группировки Ансар-ад-дин в Мали. Гражданская война в Сирии не завершена, и центральное правительство далеко от восстановления контроля над всей территорией. Оставленные государственной властью районы стали инкубатором для исламистских вооруженных групп, захвативших значительную часть Ирака.

Есть большой соблазн связать это с цепочкой внешнеполитических ошибок и поражений Соединенных Штатов и с идеологической и военной экспансией радикальных исламистов. Это отчасти объяснило бы распад государств: ведь Джамахирия при любом раскладе не могла устоять перед военной мощью совокупного Запада. Но это не объясняет, почему проваливаются или вовсе не предпринимаются попытки консолидировать государства, пусть и с новыми границами, конституциями, идеологиями. Много слов сказано об искусственности разграничения Ближнего Востока в постколониальную эпоху. Возможно, сейчас границы («постпостколониальные»?), контролируемые теми или иными политическими организациями, в большей мере совпадают с этническими, конфессиональными и иными линиями раскола. Но организации, контролирующие территории или претендующие на такой контроль, не демонстрируют особого стремления к веберовскому идеалу. В немалой части мира веберовское государство оказалось лишней сущностью. Впору задаться вопросом, так ли уж сильно изменился мир в индустриальную эпоху и действительно ли свойственное этой эпохе «огосударствление мира» не имеет альтернативы?

Джеймс Скотт считает одним из основных факторов длительного существования безгосударственных зон цену контроля над территорией. Беглое изучение ландшафта, экономических ресурсов и несложный арифметический подсчет подсказывают, что многие местности были принципиально недоступны для власти доиндустриальных государств. Армии, которые могли быть отправлены для завоевания, просто не могли бы себя снабжать в необходимом объеме на необходимом расстоянии. Промышленная революция с ее железными дорогами, телеграфом, автомобилями, авиацией снизила цену контроля над территорией, и это стало, согласно Скотту, главной причиной сокращения или полного исчезновения безгосударственных зон. Но, что принципиально для современного мира, снизила – не значит обнулила.

Изменилась и ценность территории. Главным ресурсом доиндустриальных государств были зерно и рабочая сила. В некоторых случаях это могло дополняться контролем над торговыми путями, но на длительных исторических отрезках наиболее могущественными оказывались государства, которые контролировали большие массивы пригодной для обработки земли и большие людские массы. Индустриальное государство живет в конечном счете капиталистической прибылью, а не физическим трудом своих крестьян. Для существования ему критически важны территории, где генерируется такая прибыль; в том числе и былые безгосударственные зоны, если там есть доступные для извлечения природные ресурсы. Территория, не генерирующая прибыль, ценности не имеет. Причем развитые территории плохо поддаются завоеванию, так как военные действия разрушают их промышленный потенциал, а затраты на интеграцию в состав государства-завоевателя могут быть запретительно высокими. Отдельные же точки генерации прибыли в виде, например, нефтяных месторождений не требуют вложений в инфраструктуру государственности на обширных пространствах, достаточно обеспечить безопасность персонала, обслуживающего скважины.

Важно то, что центры генерации прибыли распространены по миру неравномерно. Есть высокоразвитые индустриализированные территории, а есть островки капитализма, окруженные обширными областями, практически не создающие прибыли. В эпоху освобождения от колониальной зависимости доходы, которые давала добыча природных ресурсов в таких островках, могли быть использованы для индустриализации и развития окружающих пространств, благо мировая норма прибыли в промышленности это позволяла. Многим странам удалось перейти порог, за которым современное государство начинает окупать необходимые для его создания затраты. Те, кому не повезло, в текущих экономических условиях его и не перешагнут. Это значит, что для немалой части мира веберовский идеал окажется принципиально недостижимым.

Глобальная фавела

Отсутствие такого государства влечет множество неприятностей, но и определенные преимущества. Главное заключается в том, что нет необходимости оплачивать дорогостоящую и очень сложную институциональную систему. Это снимает с правящих групп огромный груз забот и развязывает им руки. Тех 7 млрд долларов, из которых состоит бюджет «Исламского государства», мало какой из сравнимых с ним по численности населения и размерам контролируемой территории стран хватит на большее, чем зарплаты госаппарату. А ИГ с таким бюджетом становится глобальным игроком.

Риски снижения уровня и качества жизни масс на подобных территориях правящие там группы не будут расценивать как политически значимые. Многие регионы мира в своей истории не знали современного экономического роста, а он должен продолжаться десятилетиями, чтобы откат в безгосударственное состояние воспринимался бы как трагедия. Для недовольных почти всегда есть возможность уехать туда, где условия лучше; сколь угодно жесткие ограничения на иммиграцию, по-видимому, не перевесят угрозы, которые ждут мигрантов на родине.

Далеко не все безгосударственные зоны представляют опасность в виде терроризма или наркотрафика. Значительная их часть – просто слаборазвитые территории с доиндустриальной экономической и демографической динамикой. Они представляют собой вызов для нравственного чувства гражданина современного государства (поэтому не оскудеет поток гуманитарной помощи в такие зоны), но не вызов международной безопасности. Угрозы появляются там, где возникает борьба за ресурсы или сталкиваются геополитические интересы сильных государств. В этом смысле государства сами стимулируют появление и расширение безгосударственных зон, мотивируя и вооружая всевозможных повстанцев.

Такие территории могут быть стабильными только в своей нестабильности. В обозримой перспективе они останутся конгломератами, власть в которых динамично распределяется и перетекает между родственными и племенными группами, вооруженными бандами, религиозными или идеологическими группировками, причем границы между такими политическими организациями будет размытыми и легко проницаемыми. Следует ожидать укрепления связей – они уже установлены – между безгосударственными территориями в разных регионах мира.

Именно в контексте глобальной безгосударственности, своего рода «глобальной фавелы», стоит обсуждать политическую роль ислама. Вероятно, дело не в самой проповеди джихада, которая ведется более или менее радикальными (в европейской терминологии) богословами. Такая проповедь никогда и не прекращалась. Отличие современного мира в том, что именно она дает наиболее адекватную идеологическую рамку для безгосударственной среды, а среда предоставляет тот социальный порядок, в котором лозунги джихада падают на ждущую их почву.

Джихадистская идеология позволяет произвольно форматировать общество, деля его на своих и чужих и ломая мешающие господствующим группам социальные границы. Она открывает очень широкую базу для мобилизации и позволяет создать глобальную сеть, в которую могут быть вовлечены представители самых разных регионов и этнических групп. В этой сети присваиваются значимые для ее участников статусы, причем «карьера открыта для талантов»: не зря же видным полевым командиром в ИГ стал бывший офицер вооруженных сил Грузии. Джихадистская идеология снабжает своих носителей элементарным – в виде предельно упрощенного шариата – квазиправовым аппаратом, помогающим устанавливать правление на территории, которую им удалось занять. Наконец, эта идеология принципиально не сопрягается с веберовским государством, делая своим адептам своеобразную «прививку безгосударственности».

Антропология в тренде

Вероятно, на новом этапе мировой истории государства вновь оказались бессильны захватить и переустроить безгосударственные зоны. США и их союзники потратили на операции в Афганистане и Ираке огромные ресурсы, но не добились значимых успехов. Да, современные технологии позволяют перебрасывать войска на другие континенты, но когда доходит до необходимости обеспечить эффективную оккупацию, баланс сил между армией и повстанцами быстро приближается к доиндустриальным нормам. Положение дел, когда повстанцы оказываются сильнее регулярных армий великих держав – отнюдь не феномен XX века, он характерен для всех эпох, различия лишь в том, что индустриальные государства действительно смогли «открыть» некоторые территории, некоторые, но далеко не все.

Успех демократизации Германии, Японии, Испании, Португалии, Греции, Восточной Европы после распада ОВД убедил Запад в безграничности возможностей его социальной инженерии. По-видимому, вера в эти возможности стала одной из причин иракской катастрофы. В действительности демократизация извне удавалась там, где ранее существовал порядок, более или менее напоминающий веберовское государство, и то лишь в условиях подавленного суверенитета. Там, где не был накоплен необходимый для эффективной государственности социальный капитал, вмешательство Запада, как правило, приводило к хаосу.

Поэтому не стоит ожидать, что государство как форма политической организации возобновит экспансию, по крайней мере до нового глобального длительного промышленного подъема. Нужно смириться с мыслью, что мир, как и всегда, делится на «государственные» и «безгосударственные» зоны, и граница между ними подвижна.

Аналитическая рамка политической науки должна быть скорректирована, чтобы новая безгосударственность стала более открытой для понимания и прогноза. Известны попытки составить рейтинг провалившихся государств. Американский Fund for Peace составляет такой рейтинг ежегодно. «Политический атлас современности», подготовленный в МГИМО, включает в себя Индекс государственности – показатель способности государства поддерживать свое существование, обеспечивать самостоятельное развитие, решать стоящие перед ним внутренние и внешние задачи. Хотя в такой версии акцент ставится на суверенность государства, она в то же время схватывает и отношение имеющейся государственности к веберовскому идеалу.

Неясно, однако, в какой мере плодотворным может быть приложение рамки государства, да хотя бы государственных границ, к регионам и территориям, где государственных аппаратов не существует или они носят имитационный характер. Рейтинги не помогают провести грань между государствами и безгосударственными территориями, предлагая своего рода градиент несостоятельности, который, по всей видимости, не обладает большой аналитической ценностью. В самом деле, так ли уж важно сравнение состоятельности США и Германии или несостоятельности Сомали и Афганистана? К тому же рейтинги не учитывают субнациональные провалы государств, случаи, когда оно, будучи в целом состоятельным, упускает из-под контроля те или иные зоны на своей территории. Между тем эти зоны, вероятно, играют и будут играть важную роль в глобальной безгосударственности. Взять хотя бы граждан стран Евросоюза из иммигрантских гетто, сражающихся сейчас на Ближнем Востоке под знаменем «Исламского государства».

Возможно, на новом витке нас ждет повторение той эпохи, когда значимыми для внешнеполитического планирования были антропологические знания, сведения ученых, военных, коммерсантов о далеких неевропейских народах. С той разницей, что сто или двести лет назад «цивилизованный мир» изучал мир безгосударственный, чтобы его покорить, а сейчас, за очевидной неспособностью это сделать, он будет искать способы безопасного сосуществования с теми, кто предпочел или был вынужден жить вне государства. Иные, «варварские» формы политической организации, самоидентификации, права становятся факторами международной политики и должны стать самостоятельным предметом анализа независимо от их формальной принадлежности тому или иному «государству» – члену ООН.

Раскол между государственностью и безгосударственностью более фундаментален, чем какие бы то ни было другие международные расколы. Первые полтора десятилетия нового века должны научить творцов мировой политики, что худое государство предпочтительнее доброго племени – по крайней мере потому, что представляет собой субъект переговоров и более или менее формализованных договоренностей, может быть институтом управления и развития на обширных территориях, которые без государства погрузятся в хаос. Даже весьма неприятный государственный режим предоставляет своим гражданам больше безопасности, чем самые романтичные повстанцы – цифры оттока населения из довоенного и послевоенного Ирака могут быть тому лучшим свидетельством. Если есть шанс сохранить государственность – лучше ее сохранить.

Состояние глобальной экономики таково, что многие государства рискуют стать банкротами – и в буквальном финансовом смысле, и в переносном политическом. В некоторых случаях изменение существующих границ, по-видимому, неизбежно. Независимо от того, что говорит об этом международное право, отколовшихся территорий за последние десятилетия стало больше, а успешные попытки их инкорпорации в однажды распавшееся государство почти неизвестны. Кстати, одним из немногих, если не единственным, исключением стала Чечня – и на ее примере нетрудно заметить, каким долгим, извилистым, трудным и лишенным предопределенности может быть путь восстановления государственности.

Если отколовшаяся территория демонстрирует признаки государственности, есть резоны признать ее право на независимость, тем более если есть те, кто готов оплачивать ее движение к веберовскому идеалу. Высказанное еще до признания Западом Косова предложение разработать международные критерии подобных признаний остается актуальным. Да, независимость может быть обусловлена набором требований, учитывающих озабоченности вовлеченных в конфликт сторон, например, в виде устранения последствий этнических чисток и специальных действенных гарантий межэтнического мира. Но сокращение серой зоны безгосударственности там, где это возможно, все же важнее некоторых принципиальных политических позиций.

Наконец, государствам стоит воздержаться от того, чтобы эксплуатировать безгосударственные зоны или безгосударственные силы в собственных конъюнктурных интересах. Как ни ужасно это звучит, но конвенциональная война между государствами предпочтительнее повстанческих войн вроде той, что Соединенные Штаты ведут в Сирии. Первая хотя бы может быть остановлена по понятным процедурам, вторые, как учит опыт последних трех-четырех десятилетий, не заканчиваются почти никогда, вовлекая все новых людей, перекидываясь на все новые регионы и качественно меняя к худшему образ жизни людей на все более обширных территориях. Нужно признать, что и мы, и мир незначительно изменились к лучшему за последние полторы сотни лет, и не маскировать действия наемных убийц риторикой о неприменении силы в международных отношениях.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 ноября 2014 > № 1230701 Николай Силаев

Лондон, 12 ноября 2014 г.: Wizz Air, наибольший лоукост авиаперевозчик в Центральной и Восточной Европе*, сегодня сообщил о начале сотрудничества с компанией "Rentalcars.com", которая будет предоставлять услуги аренды автомобилей пассажирам авиакомпании.

Во время бронирования билета пассажирам Wizz Air будет предложена возможность взять в аренду автомобиль в аэропорту прибытия. Они смогут воспользоваться круглосуточной поддержкой колл-центра 7 дней в неделю, а также оплатить аренду в разной валюте.

"Rentalcars.com" - крупнейшая в мире платформа для аренды автомобилей, с помощью которой путешественники арендуют более 4,7 миллионов машин в 24 тысячах городов по всему миру. Штаб-квартира компании находится в Манчестере, Великобритания, и насчитывает более тысячи сотрудников.

Даниэль де Карвальо, менеджер по корпоративным коммуникациям Wizz Air, отметил: "Авиакомпания Wizz Air осуществляет перелеты по низким тарифам по более чем 340 маршрутам в 36 стран, а перелеты с "Визз Эйр Украина" доступны из двух украинских аэропортов в 16 европейских городов. Чтобы обеспечить нашим пассажирам надежный сервис аренды транспортных средств во всех пунктах назначения, мы заключили соглашение о партнерстве с ведущей мировой онлайн-системой аренды автомобилей. Во время быстрого и прозрачного процесса бронирования билета пассажиры получат возможность также арендовать автомобиль и оплатить все единым платежом по окончании бронирования. Авиакомпания Wizz Air уверена, что комфортное путешествие начинается с удобного бронирования и длится дольше, чем сам полет. Мы разрабатываем наши дополнительные услуги, чтобы добавлять комфорт путешествию наших пассажиров".

Питер Руни, директор по маркетингу и продажам "Rentalcars.com", сообщил: "Мы очень рады сотрудничать с Wizz Air. Мы будем продолжать поддерживать онлайн-платформу аренды автомобилей и способствовать росту доходов авиакомпании от дополнительных услуг. Мы стремимся предоставлять наилучший сервис для клиентов Wizz Air и увеличивать их лояльность".

Об авиакомпании Wizz Air

Wizz Air является наибольшим лоукост авиаперевозчиком в Центральной и Восточной Европе*. Эксплуатирует 54 самолета Airbus A320, которые осуществляют пассажирские авиаперевозки с 19 баз по более чем 340 маршрутам и 104 направлениям в 36 странах. Команда из 2100 профессионалов обеспечивает высочайшее качество услуг по конкурентно низким ценам, благодаря чему более 13,9 миллионов пассажиров воспользовались услугами Wizz Air за финансовый год, который закончился 31 марта 2014 года.

*Источник: Innovata, согласно данным по посадочным местам на вылет за год, который закончился 31 марта 2014 г. ("ФГ 2014") Центральная и Восточная Европа (CEE) - это регион, включающий в себя следующие страны: Албанию, Беларусь, Боснию и Герцоговину, Болгарию, Хорватию, Республику Чехия, Эстонию, Венгрию, Косово, Латвию, Литву, Македонию, Молдову, Черногорию, Польшу, Румынию, Россию, Сербию, Словакию, Словению и Украину.

О компании Rentalcars.com

Rentalcars.com - крупнейшая в мире система аренды автомобилей, с помощью арендуется более 4,7 миллионов автомобилей ежегодно в 24 тысячах городов по всему миру. Обслуживая пассажиров в более чем 180 странах, компания предоставляет своим клиентам веб-сайт на 42 языках, а также многоязыковую поддержку по Freephone или email. Rentalcars.com также является частью Priceline Group [NASDAQ: PCLN], мирового лидера в области бронирования путешествий онлайн, который предоставляет туристические услуги с помощью шести основных брендов - Booking.com, priceline.com, Agoda.com, KAYAK, rentalcars.com и OpenTable. Компания Rentalcars.com находится в Манчестере, Великобритания. Ее штат насчитывает более 1 000 сотрудников.

Венгрия. Великобритания > Транспорт > trans-port.com.ua, 12 ноября 2014 > № 1226815

Разобраться, за что воевать

Конец эпохи перманентных войн для Америки

Ричард Беттс – директор Института исследований войны и мира имени Зальцмана в Колумбийском университете и старший научный сотрудник в Совете по внешним связям. Недавно вышла его книга «Американская сила: опасности, заблуждения и дилеммы национальной безопасности».

Резюме Соединенным Штатам пора умерить амбиции, разросшиеся в период их доминирования. Чтобы не только сделать выводы из неудач в небольших конфликтах, но и подготовиться к более масштабным войнам с крупными ставками против значительных держав

Статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 6, 2014 год

Вот уже более десяти лет американские солдаты остаются заложниками печального парадокса. Несмотря на беспрецедентное глобальное доминирование Соединенных Штатов, позволяющее с легкостью усмирять противников, они ведут непрерывные боевые действия, длительность которых не имеет аналогов в национальной истории, при этом, если говорить о каких-то достижениях, им особо нечего предъявить. Из военных операций США в Косово, Афганистане, Ираке и Ливии только первую можно считать успешной.

Крайне важно подвести некоторые итоги именно сейчас, когда оборонная политика оказалась между молотом и наковальней. Разочарование нескончаемой войной и заметными бюджетными ограничениями все сильнее склоняет общественное мнение к необходимости настаивать на экономии средств. В то же время пугающие вызовы в трех ключевых регионах требуют более решительных действий: исламские экстремисты захватили большие территории в Ираке и Сирии, Россия вмешивается во внутренние дела Украины, а Китай демонстрирует силу в Восточной Азии. Вашингтон стоит перед выбором: предоставить эти регионы самим себе или, напротив, удвоить усилия и осуществить интервенцию, чтобы исправить положение дел?

Определяя подходящий момент для того, чтобы начать проливать кровь и тратить бюджетные средства за рубежом, американские политики должны извлечь уроки из недавно приобретенного опыта военных действий, но нет нужды слишком рьяно им следовать. Чрезмерная самоуверенность, порожденная успехом, чревата провалами, но боязнь использовать оружие после неудач может вызвать паралич. Например, поразительно быстрая, дешевая и полная победа в войне в Персидском заливе 1991 г. резко увеличила ожидания американских политиков относительно того, чего можно добиться силой при низких затратах. В результате Соединенные Штаты плохо подготовились ко второй войне в Ираке и недооценили объем финансирования, необходимого для последующего обустройства этого государства. В то же время большинство американских лидеров слишком твердо усвоили уроки войн в Афганистане и Ираке: никогда не вводить сухопутные войска в другие страны. Исключив саму возможность развертывания регулярных армейских подразделений, американские политики, по-прежнему желающие использовать силу, вынуждены довольствоваться только ударами с воздуха. Подобный подход имеет смысл там, где США хотят лишь придать конфликту нужное направление. Но если преследуется цель предопределить исход применения силы, одних авиарейдов недостаточно.

Как бы ни было рискованно извлекать уроки из недавнего прошлого, политикам придется принять следующую схему действий. Во-первых, воевать гораздо реже, но более решительно. Если боевые действия необходимы, то лучше бросить в бой избыточные силы, нежели ошибиться с недостаточной комплектацией военных подразделений. Во-вторых, избегать боевых действий там, где победа зависит от политического контроля в странах, находящихся в состоянии хаоса и где действия правительств непредсказуемы, поскольку местные политики вряд ли будут выполнять инструкции американцев вопреки собственным целям. И в-третьих, отдавать предпочтение первоочередным задачам, то есть в процессе военного планирования уделять главное внимание войнам с великими державами и направлять все дипломатические усилия на их предотвращение.

Сказать «нет» половинчатым мерам

Сползание Америки к перманентной войне ясно продемонстрировало, что президентам нужно сопротивляться искушению использовать боевую мощь. Нетрадиционные войны вести не так легко, и на победу в любых видах вооруженных конфликтов приходится затрачивать гораздо больше усилий, чем изначально предполагалось.

Решив применить силу, президенты должны застраховаться от другого искушения – довольствоваться минимумом. Превосходящая мощь не гарантирует успеха в наземных боевых действиях, но недоукомплектованная армия рискует потерпеть поражение. Президент Джордж Буш-старший не проявлял нерешительность при использовании военной силы, чего не скажешь о его преемниках. В 1999 г. администрация Клинтона совместно с НАТО нанесла удары с воздуха по Югославии, предполагая, что несколько дней бомбежек вынудят югославского президента Слободана Милошевича отдать Косово под административный контроль НАТО. Но Милошевич не пошел на сделку, Соединенные Штаты и Североатлантический альянс оказались втянутыми в продолжительную военную кампанию, не приняв стратегии выхода из нее. Вашингтону удалось чудом избежать краха: когда Милошевич все же пошел на уступки, консенсус между союзниками относительно продолжения операции оказался на грани развала.

В 2003 г. министр обороны в администрации Джорджа Буша-младшего Дональд Рамсфельд сократил размер военной группировки, который был изначально определен американскими военачальниками как необходимый минимум для вторжения в Ирак. Было проигнорировано предостережение Эрика Шинсеки, тогдашнего главнокомандующего, о том, что для удержания страны под контролем потребуется несколько сот тысяч солдат и офицеров. Наступившая после взятия Багдада анархия перекрыла всякую возможность предвосхитить суннитский мятеж.

Президент Барак Обама совершил аналогичную ошибку в Афганистане. В 2009 г. он начал наращивать там активность, но не в такой степени, как это рекомендовали его военные советники. После споров о численности дополнительной группировки войск в Афганистане Белый дом утвердил цифру в 30 тыс. солдат и офицеров вместо 40 тыс., на которых настаивали лидеры Пентагона. В результате военная кампания не произвела шокового эффекта, на который она была рассчитана, на развертывание контингента ушло больше времени, а давления на движение «Талибан» по всему фронту так и не было оказано.

Ограничение ради ограничений – ложная экономия. Если Обама хотел свести к минимуму стоимость боевых действий в Афганистане, ему следовало выбрать вариант резкого наращивания боевой группировки. Трудно понять, как эта стратегия могла привести к худшим результатам, чем использование недостаточно укомплектованного и менее мобильного контингента.

Половинчатые меры – естественный соблазн для политиков, инстинктивно ищущих компромисс между уровнем военных действий, который необходимо поддерживать в конфликтах на чужбине, и тем, с чем могут согласиться доморощенные скептики. Для таких руководителей промедление с использованием мощной группировки – излишне осторожная политика перестраховки, они не замечают риска в том, что меньшая активность заведет в тупик. По крайней мере до наращивания войск в 2007 г. четыре года войны в Ираке привели к безвыходной ситуации, а в Афганистане после более 10 лет военных действий все еще нельзя говорить о победе.

Сторонники мягкой интервенции утверждают, что массированное присутствие американских войск вызовет эффект отчуждения местного населения и подорвет саму цель вторжения. Во многих случаях они правы, но это не доказывает правомерность облегченной акции. Во-первых, максимальное наращивание группировки не следует путать с неразборчивостью в целях и увеличением непредсказуемых потерь и ущерба. Скорее это необходимо для одновременного связывания как можно большей группировки войск противника на максимальной территории, чтобы лишить его возможности приспособиться к давлению. Во-вторых, там, где крупномасштабные боевые действия на самом деле могут оказаться контрпродуктивны, следует вообще воздержаться от вмешательства. Есть все основания полагать, что меньшие по размаху действия приведут в итоге к тем же издержкам, что и крупномасштабные, с той лишь разницей, что они растянутся во времени.

Добиться успеха меньшими силами

Сдержанность необязательно подразумевает почтительное соблюдение доктрины Уайнбергера–Пауэлла – набора правил о том, когда Соединенным Штатам следует вступать на тропу войны. Их изложил в 1980-е гг. министр обороны Каспар Уайнбергер, а в 1990-е гг. дополнил председатель Комитета начальников штабов Колин Пауэлл. В этих руководящих указаниях содержится рекомендация ограничивать военную интервенцию лишь теми случаями, когда это последнее из средств, оставшихся в арсенале. Кроме того, нужна поддержка широкой общественности, а также другие необходимые условия.

Сдержанность не означает пренебрежение многочисленными средствами, помимо боевых действий с применением традиционных вооружений, которыми США могут и должны уметь воспользоваться: дипломатией, экономической помощью, скрытыми операциями, силами особого назначения, содействием в обучении военных, обменом разведданными и поставками вооружений. Немногие конфликты в эпоху после окончания холодной войны могут оправдать расходы на массированную военную акцию, даже если она будет успешной. Но когда цель – не решительное вмешательство в местные конфликты, а поддержка дружественных правительств или устранение конкретных злоумышленников, Вашингтону лучше предпринять ограниченные действия. Если даже добиться поставленной цели не удастся, средства будут потрачены небольшие.

В частности, войска специального назначения стали играть гораздо более важную роль, чем прежде. Это главный военный инструмент в борьбе с терроризмом, действенный способ решения задач, позволяющий избежать ввода массированного воинского контингента. Подобно ударам с воздуха, они могут использоваться, а затем выводиться, не допуская поражения. В результате некоторые стратеги предлагают ставить перед этими силами все больше задач, особенно когда масштаб развертывания регулярных войск резко уменьшается. Но если возлагать на войска специального назначения слишком большую ответственность, они рискуют остаться без персонала, а раздувание штатного расписания лишь снизит их качество. Более того, такие подразделения не могут действовать эффективно или сколько-нибудь длительное время без поддержки местной инфраструктуры материально-технического снабжения и транспорта для ведения разведывательной деятельности, а это требует новых баз и дополнительного персонала. Страдает скрытность проводимых ими операций, для чего они, собственно, и создавались.

Неприятное послевкусие, оставленное наземными кампаниями в Афганистане и Ираке, вполне естественно могло заставить американских политиков сделать ставку на ВВС. Сегодня бомбежки – более действенное средство благодаря созданию высокоточных боеприпасов, которые позволяют уничтожать цели на большом расстоянии с меньшим риском и низким процентом побочных разрушений. Удары с воздуха могут преследовать исключительно карательные цели. Например, ВВС США бомбили Ливию в 1986 г. в качестве возмездия за теракт, совершенный агентами Муаммара Каддафи в одном из берлинских дискоклубов. Воздушные атаки способны влиять даже на соотношение сил между местными группировками – именно этого удалось добиться Соединенным Штатам и НАТО, которые в 2011 г. бомбили позиции войск Каддафи. Но все это привело к ужасным последствиям, принимая во внимание ожесточенные боевые действия между различными группировками за контроль над страной. Авиабомбы способны уничтожить боевую технику и инфраструктуру, но не гарантируют, что президентский дворец займут вменяемые люди после того, как бомбы перестанут падать.

Сами по себе удары с воздуха не обеспечивают достижение стратегических целей. Взять хотя бы идею бомбардировок объектов ядерной инфраструктуры Ирана. У ее сторонников нет убедительных доказательств того, что временные выгоды от увеличения сроков разработки Тегераном ядерного оружия перевесят издержки такого удара: Иран, возможно, удвоит усилия для приобретения ядерного арсенала, пойдет на углубление сотрудничества с Северной Кореей и нанесет ответный удар по американским целям через свои доверенные террористические организации. Удары с воздуха только воспламенят антиамериканские настроения в иранском обществе и в мусульманском мире, помогут «Исламскому государству Ирака и Леванта», «Аль-Каиде», «Хезболле» и им подобным пополнить свои ряды новобранцами. Решительные действия, не позволяющие Ирану обзавестись собственным ядерным оружием – вторжение в страну и ее оккупация, – даже не рассматриваются. Но воздушные удары нельзя отнести к решительным действиям, и многочисленные примеры в последние годы лишь подтверждают нецелесообразность подобного курса. Лучше путем переговоров и угроз ужесточения санкций убедить Иран не создавать собственную бомбу, а затем перейти к ядерному сдерживанию, если эти усилия не принесут успеха.

Политолог Роберт Пейп доказал, что удары с воздуха срабатывают в тех случаях, когда наносятся для поддержки наземных боевых действий. Но сами по себе они не вынуждают правительства к капитуляции (кампания 1999 г. в Югославии – лишь исключение, подтверждающее общее правило). В любом случае, когда речь идет о победе над теневыми революционными движениями во время гражданских войн, авиационные кампании сами по себе не приносят осязаемых результатов – они могут разве что ослабить напряжение. Хаотичные гражданские войны пока остаются главным вызовом XXI века, и это тот вид конфликта, который нелегко урегулировать с помощью подавляющей традиционной военной силы.

Ненадежные партнеры

Военная интервенция эффективна, если способствует стабилизации политической системы и соответствует целям и действиям местных политиков. Американская стратегия по подавлению мятежей следует этой максиме в принципе, но не всегда на практике. Слишком часто люди, ее реализующие, путают административные достижения с политическим прогрессом и переоценивают способность направлять политику другой страны в нужное русло. США поощряют демократизацию общественной жизни, но от их внимания не ускользает, что во многих случаях она дает обратный эффект – наделяет полномочиями продажных политиканов, раскалывает общество, вместо того чтобы его сплачивать. К тому же американская стратегия подавления мятежей не помогает местным правительствам мобилизовать сельское население на активное сопротивление мятежникам.

В ходе избирательной кампании-2000 Джордж Буш открестился от государственного строительства как военной миссии. Однако, будучи президентом, он развязал две войны, которые превратились в самые честолюбивые проекты государственного строительства со времен вьетнамской войны. Несмотря на более чем десятилетие напряженной работы, оба проекта выглядят крайне неудачными. Отсюда, казалось бы, легко извлечь очевидные уроки: не следует переоценивать способность Америки создавать жизнеспособные политические системы, не стоит ввязываться в кампании по подавлению мятежа в стране, правительство которой слишком слабо или коррумпировано, чтобы самостоятельно с этим справиться. Но эти уроки не столь прямолинейны. В конце концов, правительство США никогда не ставило задачу вести длительную кампанию в Афганистане или Ираке, но в итоге именно этим оно и занимается. Войны редко протекают по заранее разработанному плану.

Нигде эта истина не была продемонстрирована столь наглядно, как в Ираке. Вооруженное вторжение 2003 г. стало раной, нанесенной самим себе. С самого начала в нем не было никакой необходимости, но его сторонники в Вашингтоне посчитали, что оно закончится легкой и убедительной победой, как в 1991 году. Когда завоевание привело в действие непредвиденную спираль эскалации, завершившуюся катастрофой, политики обнаружили, что их стратегия балансирует на грани краха. Они изо всех сил старались демократизировать страну, а армия США предприняла попытку заново освоить практические навыки подавления мятежей, изрядно подзабытые после Вьетнама. После 2007 г., когда США резко нарастили воинский контингент (как когда-то в Южном Вьетнаме), политика противодействия повстанцам в Ираке достаточно хорошо сработала и на время укрепила безопасность в стране. Однако правительство Ирака в конечном итоге оказалось неспособным добиться единения нации.

Поскольку демократизация обнажила раскол в обществе, подавлявшийся зверствами Саддама Хусейна, она привела к острому политическому конфликту, парализовавшему правительство (выборы в Ираке и Афганистане так и не привели к формированию правительства). Опека проконсулов, присланных из Вашингтона, вряд ли поможет решить эти проблемы, ведь американские политики даже у себя на родине не могут распутать клубок противоречий между двумя доминирующими политическими силами! Успех военной интервенции слишком часто приносится в жертву политическим интригам, которые Соединенные Штаты не в силах контролировать.

Ястребы не согласны с этим выводом, доказывая, что администрация Обамы могла бы закрепить прогресс, начавшийся в Ираке после усиления американского воинского контингента (и предотвратить наступление ИГИЛ), убеди она иракское правительство согласиться на остаточное военное присутствие США после 2011 года. Уязвимость аргументации состоит в том, что иракский премьер-министр Нури аль-Малики возражал против присутствия американских войск в Ираке именно потому, что намеревался реализовать собственные планы.

И нет никаких доказательств того, что американское наставничество или оккупация помогли бы преодолеть раскол в иракском обществе. Даже если бы в Ираке остался ограниченный воинский контингент, он вряд ли смог бы взять ситуацию под контроль, американцев и обвинили бы в том, что события приняли нежелательный оборот. В любом случае умиротворяющий эффект иностранного присутствия исчез бы сразу после того, как солдаты вернулись бы на родину.

В отличие от Ирака, кампания в Афганистане начиналась как законная война с целью самообороны, поскольку правительство талибов отказалось выдать лидеров «Аль-Каиды» после событий 11 сентября. Но, подобно войне в Ираке, освобождение Афганистана со временем превратилось в нечто иное. Когда правительство в Кабуле, приведенное к власти американцами в 2002 г., оказалось коррумпированным и некомпетентным, «Талибан» возродился, и война приняла характер борьбы за контроль над местным населением.

Американская армия взяла на вооружение трехступенчатую стратегию под названием «зачистить, удержать и начать строительство». Проводить зачистки или, другими словами, обычные боевые действия американским военным помогает накопленный опыт, но вот удержание зачищенной территории они вынуждены передоверять афганским вооруженным силам. На самом деле для успеха афганцам нужно было прочное, честное и ответственное правительство, привлекательная альтернатива «Талибану». Но при президенте Хамиде Карзае это не удалось. Американские военные хорошо справились с задачей снабжения сельских властей материальной помощью, однако они не приспособлены к тому, чтобы объединять селян в организации гражданского общества или превращать их требования в действенные государственные программы. Они не способны воодушевить их на то, чтобы отбросить все сомнения и взяться за оружие, когда «Талибан» снова попытается навязать собственные порядки. Вряд ли можно ожидать от иностранных солдат успеха в выполнении подобных задач, если они не по силам местному правительству или, что еще хуже, если последнее приносит местных жителей в жертву террористам.

В процессе работы с подопечными правительствами, имеющими собственную повестку и планы, чужестранцам редко удается изменить политическую практику так, чтобы навсегда лишить повстанцев и мятежников привлекательности в глазах местного населения. Как доказывает военный эксперт Стивен Биддл, американская доктрина подавления мятежей не свободна от иллюзий, будто местные правительства будут разделять цели своих американских сторонников. Вашингтон не в силах избавиться от клептократов в этих правительствах, не отступив от принципов той самой демократизации, которая была изначальной целью вторжения. Не все кампании по подавлению мятежей обречены на провал, но наиболее успешные из них опираются на местные, а не иностранные войска, и могут продолжаться от 10 до 20 лет – дольше, чем готовы ждать самые терпеливые представители американской общественности.

С учетом имеющихся препятствий любая попытка умиротворить хорошо организованный мятеж чревата большими рисками. Даже если американские политики признают эту истину, проблема останется, потому что они редко попадают в подобные затруднительные ситуации осознанно и преднамеренно. Чаще всего политические лидеры действуют, полагая бездействие опасным, но не учитывают возможность неудачи. Если реалистично взглянуть на общую картину, то на американских военачальников иногда возлагается миссия, которую они считают неправомерной и ошибочной. Армия США и Корпус морской пехоты не могут позволить себе повторить ошибку, допущенную после Вьетнама, когда они сознательно не планировали вмешательство в хаотичные гражданские войны. После вывода основного воинского контингента из Афганистана и Ирака необходимо сохранить хотя бы минимальный потенциал для подавления мятежей на тот случай, если гражданские власти снова заведут их в трясину.

Правильные планы

Глядя на ошибки прошлого десятилетия, легко понять, какие военные обязательства Вашингтону полезны. Сложнее с теми, на которые не следует соглашаться. При планировании военных операций политикам полезно задать себе два конкретных вопроса. Во-первых, насколько важные американские интересы поставлены на карту? Во-вторых, насколько успешно их можно защитить посредством военной силы?

Ответы покажут, что Соединенным Штатам пора переключиться на планирование межгосударственных войн с помощью обычных вооружений. Первостепенной задачей США должна быть защита давнишних союзников в Европе и Азии. Она во многом ушла из повестки дня, когда холодная война уступила место долгой передышке в плане возможных конфликтов между крупными державами. Но последние события положили передышке конец. По сравнению с хаотичными внутренними войнами на Ближнем Востоке для предотвращения угроз в Европе и Восточной Азии больше подходят обычные силы и вооружения. В этих регионах превосходящая мощь Америки в области обычных вооружений способна сыграть роль действенного сдерживающего фактора. У Соединенных Штатов имеется послужной список успешной подготовки к традиционным войнам и их предотвращения, на что снова нужно обратить внимание. Но это будет означать готовность к развертыванию многотысячного сухопутного контингента.

В отличие от Европы и большей части Азии, Корейский полуостров перманентно оставался уникально опасным местом ввиду склонности режима в Пхеньяне то и дело прибегать к безрассудным провокациям. Однако защита Южной Кореи от нападения Северной Кореи легко осуществима средствами ведения обычных войн. Фронт боевых действий достаточно узок, американские и южнокорейские войска модернизированы и эффективны, тогда как их северокорейские визави многочисленны, но плохо оснащены и особенно уязвимы для ударов с воздуха. Хотя ядерные вооружения Северной Кореи усложняют ситуацию, ядерный арсенал Пхеньяна пока слишком ничтожен, чтобы доставить США какие-то серьезные проблемы, а потому не сыграет решающей роли в случае эскалации. Режим Ким Чен Ына не может не осознавать, что любая попытка применить ядерное оружие будет означать его гарантированное уничтожение Вашингтоном. Вооружения, которыми обладает Северная Корея, способны удерживать Соединенные Штаты и Южную Корею от вторжения на Север, но они вряд ли позволят Северу победить Юг.

Если Северная Корея начнет вести себя как обычное неблагонадежное государство, Соединенные Штаты могли бы рассмотреть вывод наземных сил с полуострова, ограничить военное присутствие воздушными силами, способными нанести молниеносный удар, и планировать ввод наземного контингента только в случае начала боевых действий. Такая идея показалась не слишком уместной, когда ее озвучил президент Джимми Картер в 1970-е гг., поскольку военный баланс тогда был менее благоприятным для Сеула, но сегодня ей самое время. Юг значительно превосходит Север в обычных вооружениях, экономических возможностях и численности населения, хотя и тратит на оборону в два раза меньше средств из расчета ВВП, чем США. И все же Соединенным Штатам пока рано прекращать вкладывать в безопасность Южной Кореи: нынешний режим в Пхеньяне настолько безрассуден, что любое снижение уровня американского военного присутствия может быть неправильно истолковано им как признак слабости и увеличит опасность неверных расчетов Северной Кореи по развязыванию военной авантюры. Поэтому задача на полуострове остается примерно той же, что и на протяжении более чем 60 последних лет.

Возвращение к давнему противостоянию

Прежде чем Соединенные Штаты смогут освободиться от участия в делах Ближнего Востока, им придется иметь дело с еще более важными приоритетами, чем Корейский полуостров. Четверть века Вашингтон мог себе позволить заниматься второстепенными и третьестепенными вызовами: государства-изгои, малые войны, террористы, миротворческие операции и гуманитарная помощь. Но настала пора сосредоточиться на первостепенных угрозах. Россия вернулась на мировую авансцену, а Китай играет мускулами. Эти потенциальные противники способны не только причинить ущерб союзникам, но и нанести колоссальный урон самим США. Следовательно, главная стратегическая задача сводится к дипломатическим усилиям: найти такой способ взаимодействия с каждой из этих стран, чтобы остановить сползание к вооруженному конфликту. Но если не удастся разрешить проблему политическими средствами, американской армии придется сдерживать противника или обороняться.

В самом начале опустошительный кризис на Украине был вызван не столько агрессией российского президента Владимира Путина, сколько бездумными западными провокациями, включая необузданное расширение НАТО, унизительное сбрасывание со счетов России как великой державы и усилия Евросоюза убедить Киев свести к минимуму связи с Москвой. Прошлого уже не вернуть, и действия России на Украине затрудняют поиск мирного урегулирования конфликта. Но избиратели на Западе не одобряют войну за Украину, поэтому для снижения градуса новой холодной войны в Европе и деэскалации потребуется политический компромисс, то есть – больше автономии для восточной Украины и нейтральная внешняя политика Киева. Вместе с тем действия России заставляют озаботиться защитой стран – членов НАТО, особенно недавно присоединившихся. Если Россия продолжит вести себя агрессивно, трудно будет не поддаться искушению разместить войска НАТО в Польше и Прибалтике. Но это еще больше обострит отношения с Москвой вместо того, чтобы снять напряжение.

К счастью для Запада, если необходимость сдерживания и обороны Европы снова станет насущной, выполнить эту миссию будет гораздо проще, чем во времена холодной войны. Баланс военной силы и географической уязвимости, который казался НАТО на тот период опасным, сегодня явно на стороне альянса, причем с большим перевесом. Российские генералы больше не могут лелеять мечты о блицкриге на территории всей Европы до Ла-Манша. Даже если не рассматривать угрозу ядерной эскалации, Путину следует знать, что нападение на какую-либо из стран НАТО означает для него самоубийство. Российская экономика не в том состоянии, чтобы можно было без труда финансировать серьезное наращивание вооруженного конфликта.

Американская армия, которой грозит снижение боеготовности ввиду уменьшения количества важных операций в будущем, может рассчитывать на растущую потребность в ее более заметной роли в НАТО. Вашингтон должен дать понять европейским союзникам, что на их плечи ложится забота о наращивании военных возможностей на континенте. Действия Москвы нельзя ставить в один ряд с дикими и на грани безумия выходками Пхеньяна, а большинство союзников по альянсу сегодня тратят на оборону в процентах в ВВП менее половины того, что расходуют на оборону США. Вашингтон готов соблюдать свои обязательства в альянсе, но не позволит втягивать себя в дорогостоящее бряцание оружием тем критикам, которые не перестают ныть о кризисе доверия к Америке.

Китай представляет собой еще большую потенциальную угрозу. Страна уже выдвинула новые территориальные притязания на акваторию Восточной Азии, особенно на острова, которые Япония также считает своими. Однако в данном случае перекладывание бремени на богатого союзника Соединенных Штатов в регионе было бы плохим выбором. В силу исторических причин Япония по-прежнему вызывает сильную неприязнь Китая, как и многих других стран Азии. Если бы Япония начала усиливаться, как обычная великая держава, дестабилизирующий эффект перевесил бы экономию средств, которую США могли бы получить, снизив свою роль в регионе.

Политики в Вашингтоне пока еще не пришли к однозначному мнению относительно того, какие обстоятельства могли бы оправдать войну с КНР, но американские военачальники не переставали думать о том, как ее вести. Концепция Пентагона, предписывающая ведение «битвы в воздухе и на море», направлена своим острием против Китая. Ставка делается на преимущества новейших американских технологий. Это хорошая новость для ВМС и ВВС США, которые будут сражаться с Китаем, не забывая о страшной дороговизне высокотехнологичных вооружений. И плохая новость для финансистов, думающих об экономии бюджетных средств. Вашингтону следует сосредоточиться на разрядке растущей напряженности во взаимоотношениях с Китаем, но если на первый план выйдет сдерживание Пекина, придется распрощаться с надеждой на сокращение оборонных средств.

Пентагон также уделяет большое внимание кибервойне, но и она вряд ли лишена проблем. Как и все современное общество, армия Соединенных Штатов оказалась в полной зависимости от сложных компьютерных сетей. Но поскольку в век информации мир еще не сталкивался с войной между великими державами, неясно, каков уровень уязвимости на практике, если учитывать эту зависимость. Следовательно, США не могут быть уверенными на сто процентов, что их превосходство в области обычных вооружений сохранится в случае применения инновационных кибератак. Недавние длительные войны с отсталым противником не дают представления о том, как надежно защититься от высокотехнологичных сюрпризов.

Умерить амбиции

Выбор стратегии требует здравого суждения о целях, ради которых стоит рисковать жизнью американских солдат и гражданских лиц в других странах. Вместе с тем в Афганистане и Ираке официальные лица Соединенных Штатов не смогли определить стоимость пролитой крови и затраченных финансов, которые только росли после начала кампаний. Многие выгоды, на которые они рассчитывали, оказались упущенными либо не стоили предпринятых усилий. Это особенно непростительная ошибка, поскольку издержки становятся тем менее приемлемыми, чем меньше расходы способствуют укреплению национальной безопасности. Самая драматичная авантюра, связанная с нападением на Ирак в 2003 г. и повлекшая за собой большое перенапряжение сил и средств, фактически нанесла урон безопасности США, умножив количество недоброжелателей Америки в мусульманском мире. Все эти просчеты проистекали из неуемных амбиций республиканцев и демократов, желавших не только исправить несправедливость и жестокость во многих странах, но и насадить свой порядок в мире, часто под дулами автоматов. Они были несказанно удивлены, когда их, казалось бы, благородные цели натолкнулись на ожесточенное сопротивление.

Совсем свежи воспоминания об эпохе непрерывных войн, которая преподала Соединенным Штатам суровые уроки. Главным выводом из них является недопустимость использования военной мощи для достижения второстепенных целей. Подавляющее превосходство США над любым противником воодушевило гражданских лидеров больше думать о желаемых выгодах от военных действий, нежели об их потенциальных издержках. Глобальное превосходство все еще дает США большое пространство для маневра по сравнению с тем, которое они имели в эпоху холодной войны. Но по мере усиления напряженности в отношениях с Россией и Китаем это пространство, наоборот, сужается.

Сегодня Соединенным Штатам необходимо умерять амбиции, вдохновляемые безоговорочным доминированием на мировой арене после окончания холодной войны. Нужно не только реагировать на локальные неудачи в малых войнах, но и готовиться к серьезным конфликтам против значительных держав, где на кон поставлено много больше.

США > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 11 ноября 2014 > № 1230723 Ричард Беттс

Президент Сербии Томислав Николич отменил встречу с находившимся в Белграде с визитом премьер-министром Албании Эди Рамой из-за провокационного поведения гостя, сообщила пресс-служба сербского президента.

Рама прибыл в Сербию с двухдневным визитом в понедельник, встретился с сербским премьером Александром Вучичем и, как ожидалось, должен был быть принят и президентом Сербии. Однако в ходе выступления в понедельник днем перед журналистами Рама заявил о безусловном характере независимости Косово и призвал сербские власти признать косовский суверенитет. Вучич в свою очередь заявил о провокации со стороны албанского премьера.

"Такое поведение было ожидаемо от него (Эди Рамы), и это было главной причиной, из-за которой президент Республики Томислав Николич отказался встречаться с ним", — сообщила пресс-служба сербского президента.

В заявлении указывается, что Сербия два с половиной года стремится сделать Балканы безопасным и процветающим регионом, но "пока есть такие безответственные политики как Эди Рама, ясно, что это будет тяжелая работа, полная вызовов".

"Албании будет трудно присоединиться к семье современных европейских государств, пока она не отречется от своих мечтаний о гидре по имени "Великая Албания", — говорится в сообщении.

Албанские власти Косово провозгласили независимость от Сербии в 2008 году. Албания всячески поддерживала стремление соотечественников из южной сербской автономии к независимости. Сербия не признает независимость Косово, однако ведет с Приштиной переговоры о нормализации отношений. Рама стал первым за последние 68 лет албанским лидером, посетившим Белград с официальным визитом. Николай Соколов.

Историческая забывчивость, отсутствие социальной ответственности были причинами того, что Европа так и не стала единой, а "мечта целого поколения" в виде мирной эры так и не сбылась, считает бывшая вице-президент бундестага Антье Фольмер. Об этом она написала в газете Der Tagesspiegel.

"Германия и Запад после окончания холодной войны считали себя победителями. Однако это чувство морального превосходства является заблуждением", — считает Антье Фольмер.

На ее взгляд, немецкие политики, пришедшие к власти в 2000-е годы, в том числе Ангела Меркель и Йоахим Гаук, при всех своих стремлениях к демократии и мыслях о новой роли Германии "как маяка Запада", совсем забыли о тех, кто пострадал от "великих потрясений": распада СССР, неконтролируемого расширения финансовых рынков и других проблем.

По словам Фольмер, 25 лет назад обещанное объединение Европы казалось реальностью, а наступление мирной эры было "мечтой целого поколения", однако все пошло не так, как ожидалось. Политик считает, что это связано и с тем восторгом, с которым Запад воспринимал "идеологическую победу" над Советским Cоюзом. Мысль о необходимости работать над общим миром, учитывая интересы "проигравшей стороны", казалась "устаревшей и несущественной", пишет Фольмер.

ОБСЕ, созданная как инструмент политики мирного процесса в Европе, в итоге осталась в значительной мере без полномочий, работа совет Россия-НАТО так и не сдвинулась с мертвой точки, отмечает политик.

Когда Евгений Примаков в 1998 году, будучи министром иностранных дел РФ, пытался использовать свое влияние в Белграде для деэскалации конфликта на Балканах, ему оказали холодный прием. Заявления Владимира Путина по поводу опасности расширения НАТО и признания независимости Косово воспринимались Западом лишь как пожелания, брошенные на ветер, напоминает Фольмер.

По мнению немецкого политика, Запад был опьянен победой. На ее взгляд, основными причинами этого является смесь исторической забывчивости, отсутствия социальной ответственности и "ужасающий нарциссизм" новых элит.