Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

В период с 11 по 12 февраля2014 г. состоялась рабочая поездка заместителя Министра иностранных дел Российской Федерации А.Ю. Мешкова в Сербию. В Белграде А.Ю.Мешков был принят Президентом Сербии Т. Николичем, первым заместителем Председателя Правительства А. Вучичем, Министром иностранных дел И. Мркичем, Министром без портфеля, главой Канцелярии по делам Косово и Метохии А. Вулиным. В ходе встреч состоялся обмен мнениями по конкретным направлениям дальнейшего развития двустороннего сотрудничества. Подтвержден обоюдный настрой на укрепление отношений, дружбы и сотрудничества между Россией и Сербией в духе межгосударственной Декларации о стратегическом партнерстве, подписанной на высшем уровне в Сочи 24 мая2013 г. Констатирована обоюдная готовность к всесторонней реализации данного документа. Акцентирована важность последовательного осуществления масштабных совместных проектов в торгово-экономической и инвестиционной сферах, в первую очередь в энергетике. Особое внимание уделено стратегическим совместным проектам, прежде всего «Южному потоку», а также предстоящему в ближайшее время запуску проекта реконструкции сербской железнодорожной инфраструктуры с участием ОАО «РЖД». Отмечено продолжение успешного развития «Нефтяной индустрии Сербии». Подчеркнута важная роль, которую в Сербии играют отделения российских «Сбербанка» и ОАО «Банка ВТБ» в деле расширения инвестиционного сотрудничества. Отдельное внимание было уделено вопросам взаимодействия в гуманитарной и культурно-исторической сферах, в том числе в контексте предстоящих в текущем году мемориальных мероприятий, посвященных 100-летию начала Первой мировой войны и 70-летию освобождения Белграда. Сербия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 6 марта 2014 > № 1024563

Правительство края Косово приняло постановление о создании министерства обороны и формировании собственных вооруженных сил на базе существовавших до сих пор сил безопасности Косово (Kosovo Security Force), сообщила пресс-служба косовского правительства.

По словам премьер-министра Хашима Тачи, вооруженные силы необходимы для того, чтобы Косово само стало гарантом собственной безопасности, защитило свою территориальную целостность и продолжило процесс евроатлантической интеграции.

Предполагается, что численность армии составит пять тысяч человек, еще три тысячи будут в резерве, ежегодный бюджет составит 65 миллионов евро. Завершить все организационные и законодательные процедуры в связи с созданием вооруженных сил планируется к 2016 году.

Трансформирующиеся в армию силы безопасности Косово появились в 2008 году после провозглашения косовскими албанцами независимости от Сербии. Эти силы численностью порядка 2,5 тысячи человек проходили подготовку под руководством инструкторов НАТО и негласно уже считались армией. Их задачей было проведение операций гражданской защиты в Косово, оказание помощи гражданским властям в условиях природных чрезвычайных ситуаций и в других экстренных случаях.

В Сербии образование косовских вооруженных сил расценивают как угрозу компактно проживающему на севере края сербскому населению, не признающему власти в Приштине.

В этой связи премьер-министр Сербии Ивица Дачич заявил, что Белград ранее требовал гарантий от НАТО, что косовская армия в случае, если когда-нибудь будет образована, не сможет входить в северную часть Косово без специального разрешения военной миссии под командованием НАТО в Косово (KFOR). Сербский премьер выразил надежду, что эти гарантии в случае возникновения такой необходимости будут "реализованы на практике". Николай Соколов.

Цивилизации и кризис наций-государств

О чем спорят в России и не только

Резюме: Сторонники евразийского выбора вроде бы должны выстраивать мосты между Россией и исламским миром. Но и они нередко проявляют предвзятое отношение к мусульманской цивилизации как таковой.

В свете происходящих в современном мире трансформационных процессов "цивилизационная" тематика становится все более востребованной, интересной как для авторов – исследователей и публицистов, так и для читателей. Вопросы культурно-цивилизационной идентичности, характера взаимоотношений между ценностями различных регионально-культурных кластеров, путей эволюции наций-государств в условиях нарастающей гиперглобализации приобретают все большую остроту и требуют осмысления.

ПРОБЛЕМА ИДЕНТИФИКАЦИОННОГО ВЫБОРА

Россия, особенно в последние годы президентства Владимира Путина, позиционирует себя как государство особой цивилизации, основанной на духовности, приверженности традиционным нормам и ценностям. Среди них немалое место занимают ответственность индивида перед обществом и государством (наряду с его правами), религиозные идеалы (в противовес агрессивному секуляризму Европы). Это, однако, не останавливает борьбу между приверженцами различных концепций и моделей цивилизационной идентичности России. При всей разнородности и многочисленности тех или иных построений выделяются традиционно противостоящие друг другу в российском интеллектуальном сообществе философии "почвенников" (в прошлом – также "славянофилов") и "западников", как бы они себя в разные эпохи ни называли. В определенной мере дихотомия "консерватизм–либерализм" может рассматриваться как отражение этого противостояния.

Иногда полемика вокруг идентификационного выбора приобретает острый характер, выплескиваясь на экраны телевизоров, на страницы газет и журналов. Некоторые приверженцы "неопочвенничества", обычно позиционирующие себя как представители "патриотического национализма" (при всех групповых и индивидуальных различиях между ними), критикуя политику властей, требуют противопоставить нас в цивилизационном отношении Западу, чуть ли не вновь отгородиться от него "железным занавесом". К примеру, генерал Леонид Ивашов выдвигает проект Евро-Азиатского цивилизационного союза (современного аналога славянофильского проекта) на основе развития Шанхайской организации сотрудничества "как баланса и альтернативы Западу и транснациональному сообществу". Есть и сторонники неоимперского проекта, среди которых выделяются критики нынешней власти за ее "ориентацию на Запад", за "европейский выбор".

Либералы-"неозападники" тоже критикуют власть, но они недовольны иным. Политолог из Московского центра Карнеги Лилия Шевцова полагает, что философия российской идентичности при Путине – всего лишь "модель властвования". Эта модель, как она считает, "предполагает противодействие влиянию Запада как внутри российского общества, так и на постсоветском пространстве", и в ее рамках обосновывается претензия России "на роль защитника традиционных моральных ценностей от западного упадничества и деградации".

Является ли извечный спор сторонников разных моделей развития России свидетельством так и не изжитого ею конфликта идентичности или неотъемлемой чертой ее цивилизационной двуликости ("евразийскости")? Не случайно в дебатах об основных угрозах российской государственности одни говорят о "сетевой войне" против России со стороны "джихадистского интернационала", другие – со стороны "глобального Запада".

Отмечу, что с идентификационным вызовом в той или иной мере сталкиваются все общества. Приведу в пример не так давно появившийся в Западной Европе тезис о "Еврабии" (Eurabia), в котором отразились страхи европейцев перед возможной цивилизационной трансформацией Европы под натиском не поддающейся ассимиляции волны мигрантов из государств Арабского Востока и мусульманского мира. Параллельно возник термин "Лондонистан", отражающий распространенное (в том числе и в России) мнение о том, что британская столица стала центром подпольных джихадистских групп всех мастей. Есть даже теория "арабо-исламского заговора", имеющего целью подорвать Европу. Теория, как заметил Али Аллави (в недавнем прошлом – иракский министр, ныне – американский профессор), ничуть не менее абсурдная, чем "Протоколы сионских мудрецов".

ИСЛАМСКИЙ ЭКСТРИМИЗМ И ИСЛАМОФОБИЯ

В течение столетий Россия являет собой впечатляющий пример сожительства, культурного взаимообогащения и уважительного отношения друг к другу многих этнических и конфессиональных групп, в первую очередь православных и мусульман, в рамках единого общественного организма. Однако острый конфликт между Западом и исламским миром, волны исламского экстремизма, затронувшие и российские регионы, а также масштабные и неуправляемые миграционные процессы все же ухудшили отношения между этими группами. Сторонники евразийского выбора вроде бы должны выстраивать мосты между Россией и исламским миром (и в самом деле, не с огромным же Китаем нам "цивилизационно" объединяться), но и они, а не только националисты, нередко проявляют предвзятое отношение к мусульманской цивилизации как таковой.

Однако и в рамках этого дискурса приверженцы "неопочвенничества" склонны винить во всех бедах мира Запад и в первую очередь США. Отвечая в эфире "Голоса России" на вопрос о деятельности исламских террористов на территории Сирии, руководитель Санкт-Петербургского отделения Российского института стратегических исследований и специалист по Древнему Востоку Андрей Вассоевич утверждает, что "радикальные исламистские группировки управляются Соединенными Штатами Америки". Санкт-петербургский профессор не только приписал США создание "Аль-Каиды" (что отчасти не лишено оснований), но и оказал большую честь британской разведке, сообщив, что именно она (а не шейх Мухаммад Абд аль-Ваххаб) создала ваххабизм в XVIII веке.

Кстати, заметим, что в 1920-е гг. российская дипломатия с симпатией отнеслась к саудовско-ваххабитской экспансии в Аравии. Но, естественно, не из-за любви к ваххабизму, а потому, что видела в пуританском движении бедуинских племен силу, независимую от колониалистов и поставившую задачу объединить Аравию в рамках централизованного (вопреки британскому проекту "Разделяй и властвуй") самостоятельного государственного образования. В письме российскому представителю в Хиджазе Кариму Хакимову народный комиссар по иностранным делам СССР Георгий Чичерин писал: "Наши интересы в арабском вопросе сводятся к объединению арабских земель в единое целое". Он указывал в этой связи на возможность турецко-ваххабитского сближения (как актуален этот тезис сегодня!) "в некое мусульманское движение, направленное против западного империализма". При этом поначалу вовсе не исключалось, что Ибн Сауд может оказаться "английским ставленником", но все же в качестве такового Москва не без оснований видела противника Ибн Сауда – мекканского шерифа Хусейна. Позднее, после взятия ваххабитами Мекки и Медины, Чичерин пишет советскому послу в Тегеране: "Одним из средств давления на Ибн Сауда является руководимая ныне Англией в мусульманских странах кампания против ваххабитов за якобы произведенные ими разрушения в Мекке и Медине. Стремясь изолировать Ибн СаудаÖ, английские агенты используют фанатизм мусульманских масс против ваххабитов, чтобы ослабить Ибн Сауда и заставить его пойти на соглашение с Хиджазом и на английские предложения".

Саудовское королевство, которое первым официально признал именно СССР, а вовсе не Великобритания, по сути не являлось нацией-государством, поскольку было построено на религиозной основе (в сочетании с родо-племенной). Кстати, еще одним редким примером подобного образования стал созданный в конце Второй мировой войны Пакистан, где даже официальным языком был провозглашен не панджабский, на котором говорит самая крупная автохтонная этническая группа, а урду – язык мусульманских переселенцев из Индии. Что же касается Саудовской Аравии, то все эти годы там идет процесс формирования национальной идентичности на основе странно звучащего маркера – "саудовец", по имени правящего клана.

Кстати, в 1920-е гг., в период активного советского нацие-строительства в Средней Азии, местные руководители не только благосклонно отнеслись к появлению там салафитского проповедника по прозвищу аш-Шами ат-Тарабулси ("Сириец из Триполи"), но и помогали ему агитировать против местных суфиев. Есть даже мнение, что власти специально пригласили его из-за рубежа, чтобы использовать в своих интересах. Это объяснялось тем, что в то время именно "традиционные" суфийские шейхи были для власти основным противником в борьбе за умы мусульман, а салафизм, или ваххабизм, никакой реальной угрозы не представлял. В 1930-е гг. в Узбекистане пропаганду фундаментализма активно вел принявший ислам этнический русский по кличке "аль-Кызылджари". Некоторые современные узбекские имамы утверждают, будто бы даже глава Духовного управления мусульман Средней Азии после Второй мировой войны муфтий Зияуддин Бабаханов фактически содействовал распространению "ваххабизма", издавая уже тогда фетвы с осуждением некоторых народных обычаев, инкорпорированных местным исламом.

С течением времени ситуация изменилась. Ваххабизм, опираясь на огромные финансовые ресурсы, накопленные благодаря продаже нефти, начал агрессивную экспансию за пределы королевства, вызывающую отторжение большинства мусульман.

Россию цивилизационно объединяет с исламским миром не только то, что среди ее коренного населения более 15 млн человек исповедуют ислам (с иммигрантами – более 20 млн), но и отношение к религии, ее роли в обществе. Террористы и экстремисты, прикрывающиеся исламом и самочинно присваивающие право эксклюзивной интерпретации мусульманского вероучения, безусловно, наносят огромный ущерб гармоничному сосуществованию религиозных общин в России. Наверное, мусульманское духовенство могло бы сделать больше для того, чтобы противостоять экстремизму. Однако межконфессиональной гармонии вредят и проявления исламофобии, попытки изобразить ислам как религию нетерпимости и агрессивности.

Кстати, один из уроков украинского кризиса состоит в том, что угроза экстремизма вовсе не обязательно исходит от мусульманских сообществ. Другим же уроком является то, что, к сожалению, украинская православная церковь, ослабленная раскольниками, не смогла обуздать волну насилия, прокатившуюся по конфессионально и этнически близкородственной нам республике. Показательно, что очереди к привезенным в Киев дарам волхвов были на порядок меньше, чем в российской столице, где люди ждали на улице по девять часов. К нынешнему острому общественно-политическому кризису на Украине привел глубокий идентификационный разлом, а необходимость сделать выбор в пользу Европы или России лишь послужила своего рода катализатором.

РЕЛИГИОЗНЫЕ ТРАДИЦИОНАЛИСТЫ И "ОБНОВЛЕНЦЫ"

Можно согласиться с тем, что водоразделом между цивилизациями Запада и исламского мира является роль религии в обществе и государстве и отношение людей к этой роли. Однако, во-первых, и в лоне западной цивилизации имеются страны с достаточно высоким уровнем религиозности, хотя и со светской системой государственности, как, например, США. А во-вторых, и в исламском мире случались и подъемы атеистической мысли (особенно в 1920-е гг., в значительной мере – под влиянием Октябрьской революции в России и созданных на Востоке коммунистических партий), и режимы, построенные на секулярных принципах (Турция при Ататюрке и его последователях, Тунис при Бургибе). Египтянин Исмаил Мазхар (1891–1962) основал в Каире издательство "Дар аль-Усуль" для пропаганды атеизма, опубликовал в переводе ненавистную исламистам работу Чарльза Дарвина "Происхождение видов" и не менее чуждую для них книгу Бертрана Рассела "Почему я не христианин". Исмаил Адхам (1911–1940), еще один активный пропагандист атеизма, получивший образование в МГУ, создал в этих целях ассоциацию сначала в Турции, затем в Египте. Он утопился в Средиземном море, оставив записку, в которой просил кремировать его тело и не хоронить на мусульманском кладбище.С конца 1920-х гг. и в 1930-е гг. тяга к исламу снова стала возрастать, а атеистическая и секуляристская пропаганда – терять популярность. Египетский интеллектуал, выпускник Сорбонны Мухаммад Хусейн Хейкал (1889–1956), начавший с публикации трехтомного исследования о Жан-Жаке Руссо, затем прославился изданной в 1935 г. и ставшей классической работой "Жизнь Мухаммада". Еще более резкий разворот в сторону ислама в тот же период совершил начавший с воспевания английских поэтов-романтиков Аббас Махмуд аль-Аккад (1889–1964), среди учеников которого был самый, пожалуй, известный проповедник радикального исламизма (казнен в Египте в правление Гамаля Абдель Насера) Сейид Кутб (1906–1966), начинавший, подобно его учителю, как поэт и литературный критик. Его труды (наряду с работами пакистанца Абу аль-Ала аль-Маудуди) остаются источником вдохновения для многих джихадистов.

В работах современных исламских мыслителей можно обнаружить полемический дискурс, вполне сопоставимый с российскими спорами между "западниками" и "почвенниками". Махмуд Хайдар, рецензируя книгу Таха Абд ар-Рахмана о духе "исламской модерности" (рух аль-хадаса аль-исламийя), обращает особое внимание на различие между двумя категориями исламских авторов. Это, во-первых, "авангардисты", которые замещают традиционные исламские концепты современными западными: вместо шура – демократия, вместо умма – государство, вместо ростовщичество – прибыль и т.д. Во-вторых, это "традиционалисты", которые отвергают перенесенные с Запада концепты в пользу традиционных исламских: не секуляризм (ильманийя), а знание мира (аль-ильм би-д-дунья – арабский термин, имеющий общий корень с термином секуляризм, но почерпнутый из изречения пророка Мухаммада "Вы больше знаете о вашем мире" – "Антум аляму би-умур дуньякум"), не религиозная война – аль-харб ад-динийя, а открытие(арабский термин фатх, который используется применительно к средневековым арабо-мусульманским завоеваниям).

Не стихают споры о том, совместимы ли исламские нормы с демократическими ценностями. Эта тема активно обсуждается на многих конференциях и симпозиумах, на встречах религиозных деятелей, экспертов и политиков. Согласно одной точке зрения, сама постановка вопроса о возможности сочетать ценности исламской цивилизации с демократическими принципами в корне неверна, так как она демократична по своей сути и не нуждается в заимствовании из других систем. Сторонники иной точки зрения обвиняют исламские общества в авторитаризме, попрании прав человека, отсутствии свобод и т.п. Есть и приверженцы концепции конвергенции.

Приведу в этой связи пример, касающийся Всеобщей декларации прав человека 1948 года. В ее создании от арабского мира участвовал известный в то время ливанский политический деятель, христианин Шарль Малик (во время гражданской войны 1975–1990 гг. он был "идеологическим наставником" "Ливанских сил" – правой христианской милиции). Лишь позднее в исламском мире возникло неприятие отдельных положений Декларации, в частности статьи 18, гарантирующей свободу выбирать веру и менять ее, что противоречит базовым положениям шариата. В результате Организация Исламская Конференция (ОИК) разработала Каирскую декларацию прав человека, которая была принята на саммите ОИК в Каире в августе 1990 г. (напомню, что Россия имеет статус наблюдателя в этой структуре, которая теперь называется Организацией исламского сотрудничества). Нетрудно догадаться, что с принятием Каирской декларации базовые противоречия с нормами шариата, прежде всего – положений статьи 18, были устранены.

Но насколько непримиримы концепции прав человека в шариате и в большинстве государств мира? Можно ли сегодня вообще говорить об абсолютной универсальности какой-либо концепции в этой сфере? Можно ли, в частности, предположить, что в обозримой перспективе модернизационный процесс в исламе приведет к отказу от запрета на переход мусульманина в другую веру?

МОДЕРНИЗАЦИЯ И КУЛЬТУРНАЯ КОНВЕРГЕНЦИЯ

Успех модернизационного проекта будет зависеть во многом от того, как будут складываться отношения между различными культурами и цивилизациями. По Иану Питерсу, можно говорить о трех глобализационно-культурных парадигмах, или перспективах развития этих отношений: культурном дифференциализме, или сохраняющихся различиях; культурной конвергенции, или растущей похожести (sameness); культурной гибридизации, или постоянном смешении. Ключевым здесь является отношение к культурно-цивилизационным различиям: приведет ли глобализация к их нивелированию, стиранию путем поглощения одних другими, гомогенизации (конвергенция); будут ли они, напротив, укреплены, увековечены (дифференциализм, лежащий в основе теории "столкновения цивилизаций" Сэмюэла Хантингтона) или же будет идти процесс их смешивания (гибридизация). Следует заметить, что дискурс, основанный на известной еще в XIX веке концепции гибридизации, получил на Западе развитие именно в литературе, посвященной феномену миграции. Этот дискурс представляет собой антидот "эссенциализма", "фетишизма границ" и "культурного дифференциализма расистских и националистических доктрин", ключевыми понятиями которых являются этничность и идентичность. Гибридизация в определенном смысле может трактоваться как потенциальная утрата и того, и другого. Фетишизации межкультурных границ противопоставляется тезис об их неизбежной эрозии. Характерные для концепции гибридизации ключевые понятия – смешение, синкретизм. Ее сторонники анализируют такие процессы, как "креолизация", "метисизация", а также "ориентализация" западного общества. В данном контексте мусульманский Восток выполняет функцию агента гибридизации.

В истории исламского мира было немало примеров гибридизации. Вспоминается один почти забытый сегодня факт. Османские султаны-мусульмане не возражали, когда европейцы называли их столицу по-старому – "Константинополь", а сами они использовали различные наименования, включая такое известное, как "Высокая Порта", причем арабы чаще называли город именем "аль-Истана" (от перекочевавшего из персидского в староосманский слова, означавшего "место власти"). В республиканской Турции лишь в 1930 г., с принятием закона о почтовой службе, было предписано именовать столицу исключительно Стамбулом. Фактическое сохранение старого названия соответствовало желанию османских султанов перенести на себя величие византийской столицы, показать себя и наследниками ее культуры. Двойная идентификация здесь работала на имидж державы.

В какой-то мере этому подходу можно уподобить озвучиваемое ныне рядом видных российских историков новое прочтение взаимоотношений между русскими княжествами и Золотой Ордой, при котором подчеркивается цивилизационно-культурное взаимовлияние, а не вражда. А можно ли говорить в этом контексте о цивилизационном сближении, к примеру, арабов и евреев – носителей двух близких по духу авраамических религий?

АРАБЫ И ЕВРЕИ: РАЗРЫВ ИЛИ СБЛИЖЕНИЕ?

Сегодня подобная возможность явно блокируется нерешенностью арабо-израильского конфликта и продолжением израильской оккупации палестинских территорий. Палестинцы, утрачивая веру в возможность создания собственного государства, все чаще обращаются к идее создания единого демократического арабо-еврейского государства. Однако они осознают, что альтернативы концепции двух государств все равно не существует и разговоры о едином государстве обречены на то, чтобы остаться разговорами.

В то же время эта концепция получает поддержку ряда западных критиков Израиля, которых становится все больше, в том числе в еврейской общине США. Даже критическая реакция западных лидеров на резкое высказывание турецкого премьера Реджепа Эрдогана, сравнившего сионизм с фашизмом, хотя и не заставила себя ждать, все же была относительно мягкой. Напротив, именно после этого Обама выдавил из Биньямина Нетаньяху извинение за нападение на турецкую флотилию, направлявшуюся в Газу, в результате которого погибло девять турецких граждан.

Мое внимание привлекла опубликованная в The New York Times статья профессора философии из Массачусетского университета в Амхерсте Джозефа Левина. Он пишет: "Моя точка зрения состоит в том, чтонеобходимо подвергать сомнению право Израиля на существование и что поступать таким образом вовсе не означает проявлять антисемитизм". Но добавляет: "если речь идет о его существовании как еврейского государства". По мнению Левина, за евреями безоговорочно должно быть признано право жить на земле предков, но оно все же не влечет за собой право на "еврейское государство". Кстати, в XIII–XIX веках, когда евреи вели борьбу за эмансипацию, сломав стены гетто, они считали антисемитизмом любое отрицание своего права быть лояльными гражданами того европейского государства, в котором проживали. Левин призывает не подменять понятие народа в гражданском смысле понятием, основанным на этничности (что вполне напоминает дискуссии, ведущиеся сегодня в нашей стране по поводу "российской нации"). Народ в этническом смысле, подчеркивает Левин, должен иметь общий язык, культуру, историю и привязанность к общей территории, что делает применимость этого понятия к евреям трудным. Народ в гражданском смысле объединен общим гражданством и проживанием на имеющей границы территории. Однако 20% жителей Израиля – не евреи, а большая часть мирового еврейства не живет в Израиле. В гражданском смысле следовало бы говорить об "израильском государстве", а не еврейском.

Не буду приводить все непривычные для западного дискурса и вызывающие раздражение в Израиле рассуждения Левина на эту тему. Упомяну лишь его вывод, состоящий в том, что исключение из полноправного вхождения в народ Израиля его нееврейских граждан (в основном палестинцев) нарушает демократический принцип равенства всех его граждан. Левин говорит о "неизбежном конфликте между понятиями 'еврейское государство' и 'демократическое государство'". Недавно в Израиле стали негодовать по поводу исключения ультраортодоксальных партий из правящей коалиции, замечает автор, но никто не замечает того, что ни одну арабскую партию никогда не приглашали войти в правительство.

Замечу, что авторов подобных высказываний в Израиле обычно клеймят как self-hating Jews, т.е. "ненавидящих самих себя евреев". Кстати, к числу подобных причисляются такие известные личности, как Джордж Сорос, Вуди Аллен, Ури Авнери, Сэнди Бергер и другие, подвергающие Израиль критике за те или иные аспекты его политики. Это проявление все того же кризиса идентичности, а также характерного для израильского истеблишмента "менталитета окруженности", который отмечают многие авторы.

Нельзя не согласиться с исследователями, отмечающими типологическую близость позиций живущих в Израиле палестинских арабов и мизрахим – евреев, вышедших из стран Ближнего Востока и Северной Африки. И те и другие считают себя "жертвами ашкеназийского сионизма", подвергаясь дискриминации, которая превращает их – хотя и по-разному – в маргиналов. Как заключает Аталия Омер, если палестинские арабы строят свой протест на парадигме прав человека, "аргументация мизрахим возводит систематическое неравенство, характерное для израильского 'государства', к его эксклюзивистскому, этнореспубликанскому пониманию 'нации'".

ФУНКЦИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ

Кризис идентичности тесно связан с исторической памятью. У одних народов она сильна, у других слаба. Ко второй категории относятся не только "новые нации", и между нациями, имеющими долгую историю, в этом плане есть немалые различия. Так, к примеру, у народов Ближнего и Среднего Востока историческая память настолько сильна, что оказывает мощное воздействие на менталитет, на отношение к другим народам и вообще к жизни. Можно упомянуть и о своего рода "генеалогической памяти", имеющей разную протяженность в зависимости от этнической принадлежности. Достаточно спросить у статистического русского и арабского юношей, сколько поколений своих предков он знает. Можно быть уверенным, что араб знает значительно больше.

Отдельные факты истории для некоторых наций приобретают сакральный характер (Холокост для евреев, геноцид для армян). Особенно горька память о поражениях в войнах. Для арабов память о неудачах в нескольких войнах с Израилем невыносима, она создает комплекс неполноценности, для преодоления которого нужно ощущение достоинства и даже превосходства в чем-то ином.

Религия дает не только утешение, но и надежду, а в соединении с идеей избранности – то самое ощущение достоинства и превосходства. Как пишет известный ливанский интеллектуал Амин Маалуф, "ислам – это пристанище как для этничности, так и для достоинства". Поскольку арабские общества постоянно отставали в развитии от других стран (за исключением отдельных случаев), их армии терпели поражение за поражением, их территории подвергались оккупации, а люди унижались, "религия, которую они дали миру, стала последним прибежищем для самоуважения". Нет сомнения в том, что все данные обстоятельства были среди причин, породивших и "арабскую весну", и разгул насилия в обострившихся меж- и внутриконфессиональных и межэтнических столкновениях. Ближневосточная гангрена на наших глазах расползается за рамки региона, в том числе в северном направлении.

Позволю себе еще раз обратиться к Маалуфу, который упоминает и о "культурном (цивилизационном) достоинстве", с которым непосредственно связано стремление любой этнической группы сохранить язык и религию (при этом отмечается, что религия эксклюзивна, язык – нет). Автор вводит понятие "глобализованного коммунитарианизма (общинности)", являющегося одним из наиболее вредных последствий глобализации, когда резкое возрастание роли религиозной принадлежности сочетается с объединением людей в "глобальные племена" при помощи всепроникающих потоков информации. Это особенно заметно в исламском мире, где "беспрецедентная волна коммунитарного (общинного) партикуляризма, находящего яркое выражение в кровопролитном конфликте между суннитами и шиитами" (добавлю: и между различными направлениями в суннизме), выступает вместе с "интернационализмом". Последнее означает, что "алжирец добровольно идет воевать и умирать в Афганистане, тунисец в Боснии, египтянин в Пакистане, иорданец в Чечне, индонезиец в Сомали". Лишь в одном не соглашусь с автором – это не всегда происходит добровольно.

Трансляцию исторической памяти, в том числе и за пределы этнической группы, что оказывает непосредственное влияние на политику и вызывает порой бурные политические коллизии, облегчают современные мощные информационные потоки.

Память распространяется на весьма далеко отстоящие от нас по времени события, особенно если этносы, в них участвовавшие, сохраняются и в наше время, состоя в определенных отношениях с другими участниками тех событий. Достаточно упомянуть в этом контексте Куликову битву для русских и татар, битву на Косовом поле для сербов и т.п.

Все это имеет непосредственное отношение к формированию у этносов представления о самих себе, того, что по-английски называется self-image. Замечу, что в нашей литературе чаще говорят об "образе Другого", что превратилось уже в своего рода клише, а концепт вышеназванного "само-образа", как правило, остается за рамками научного интереса, воспринимается как нечто само собой разумеющееся.

Не могу не согласиться с Ламонтом Кингом, отметившим, что нация – это тоже вид этнической группы. Но "если этническую группу определяют другие (other-defined), нация определяет себя сама (self-defined)". Людям, отнесенным другими людьми к определенной этнической группе, от этого не уйти, даже если они этого захотят, однако отказаться от принадлежности к нации можно. Более того, нация "также отличается от более общей (generic) этнической группы своим желанием контролировать государство". Историческая память и здесь инструментальна, ее функция в том, чтобы поддерживать национальную солидарность и сплоченность.

МИФЫ И символы

Элементы исторической памяти почти всегда мифологизируются. Для понимания этого явления полезно обратиться к теории символического выбора (ТСВ), центральной идеей которой является идея комплекса "миф-символ". По Маррею Эделману, миф – это "разделяемое большой группой людей убеждение, которое придает событиям и действиям определенное значение". В рамках такого понимания то, состоялось ли на самом деле или было вымышлено, сконструировано событие, выполняющее функцию мифа, не имеет значения. Символ, в свою очередь, понимается как "эмоционально заряженная ссылка на миф". Стюарт Кауфман, один из авторов, работающих в жанре ТСВ и внесших немалый вклад в ее применение к исследованию конкретных этнических конфликтов, в том числе и на постсоветском пространстве, пишет, что комплекс "миф-символ" представляет собой "сеть мифов и связанных с ними символов". (Комплекс "миф-символ" рассматривается в одной из работ Энтони Смита; роль символов – в работе Здислава Маха.) Иначе говоря, люди совершают политический выбор не столько по расчету, сколько руководствуясь эмоциями и отвечая на предлагаемые им символы.

По Доналду Хоровицу, непосредственным побудителем к этническому насилию являются эмоции, как, например, страх перед угрозой исчезновения группы, а Крауфорд Янг фокусирует внимание на важной роли стереотипов (мифов) и символов в "поддержании идентичности и продвижении групповой мобилизации". Таким образом, парадигма возникновения этнической конфликтности, которую в русле теории символической политики предлагают Янг и Хоровиц, выглядит следующим образом: страх перед уничтожением группы (или уничтожением ее идентичности) ведет к возникновению чувства враждебности, а затем и к групповому насилию. Согласно Янгу, атмосфера враждебности и угроз повышает групповую солидарность, побуждает людей рассматривать события в этнических терминах.

В рамках данного теоретического дискурса понятие идентичности занимает видное место, при этом она фактически выступает и как фактор мировой политики (не случайно с 1990-х гг. это понятие стало разрабатываться – в особом ключе – и наукой о международных отношениях). И опять: в русле символической политики может рассматриваться и парадигма возникновения конфликтности на религиозной основе. Во всяком случае, страх перед исчезновением исламской цивилизационно-культурной идентичности и, соответственно, утратой позиций социально-политических групп, базирующих на ней свою легитимность, столь же очевидно способен порождать враждебность и насилие. Вспомним жесткую реакцию части населения исламского мира на публикацию в датской газете карикатур, изображающих пророка Мухаммада.

Через комплекс "миф-символ" – с помощью разжигания агрессии на основе разного рода сконструированных исторических и историко-религиозных мифов – могут преодолеваться слабость идентичности и трудности проведения мобилизационной политики. Такие мифы, в свою очередь, строятся на интерпретации политики в этнических терминах. Точно так же мифологизация, к примеру, событий первых веков ислама через символы может побудить рассматривать события, в том числе современные, в религиозных терминах. Речь не идет о том, что каких-то событий не было или они были не такими, как их сегодня представляют, а о том, что им придается определенное символическое значение, побуждающее к действию политического характера. При этом не будем забывать, что этничность и религия насколько тесно связаны, что и этническая мобилизация может апеллировать к религиозным мотивациям, и, соответственно, наоборот. Войну против Ирана Саддам Хусейн называл "своей Кадисией", проводя аналогию с битвой, в которой в 636 г. арабы одержали верх над персами, впоследствии обращенными в ислам: здесь соединены этнический и религиозный мотивы, хотя ирано-иракская война XX столетия велась уже между единоверцами. "Миф-символ" Кадисии тем не менее не сработал, и привлечь арабское население Ирана на сторону Ирака не удалось.

Генри Тудор считает, что "миф в его современном смысле – коллективный проект социальной группы", а Тирца Хехтер из Университета Бар-Илана в Израиле в этой связи утверждает, что хотя Холокост и был "трагическим историческим событием", он сыграл и "конструктивную роль", послужив средством "универсальной легитимации основания государства Израиль". Чарльз Либман поясняет, что "миф о Холокосте" (снова напомню: не в том смысле, что его не было, а наоборот, что он был самым трагическим и травматическим событием в истории евреев) говорит о "коллективной попытке найти смысл в гибели шести миллионов евреев". Этот коллективный проект послужил мощным инструментом национальной мобилизации. Показательно, что у израильских ученых нет табу на обсуждение символической роли Холокоста. Аналогичную функцию для армян выполняет коллективный проект геноцида в Османской империи – столь же травматического и трагического события.

КРИЗИС НАЦИЙ-ГОСУДАРСТВ

Рассмотренный выше кризис идентичности неразрывно связан с расшатавшейся устойчивостью современной системы наций-государств. В последние десятилетия, как известно, распался целый ряд таких государств в различных регионах мира (СССР, Югославия, Чехословакия, Судан), образовались новые. Феномен "арабской весны" заставил некоторых экспертов и политиков заговорить о кризисе постколониальной конфигурации Ближнего Востока, или о конце системы Сайкс-Пико, созданной после Первой мировой войны.

Историки могут рассказать, насколько произвольно и в какой спешке в офисах французских и британских колонизаторов чертились границы между частями отвоеванных у Османской империи арабских вилайетов. На некоторых международных конференциях тема "конца Сайкс-Пико" стала названием секций (например, на весьма авторитетном Стамбульском форуме 2013 года). На том же форуме годом ранее известный турецкий автор в качестве одной из причин "арабской весны" называл то, что арабские страны будто бы не знали своей национальной государственности, а были созданы "из осколков Османской империи". При этом он странным образом игнорировал тот факт, что, к примеру, египетская государственность, несмотря на периоды иностранного господства, насчитывает несколько тысячелетий. Безусловно, за этим высказыванием стоит популярный сегодня в Турции неоосманский дискурс, который, в свою очередь, также свидетельствует о том, что постимперская национальная государственность еще не вполне укоренена в сознании турок. Я думаю, что политика Анкары в отношении сирийского кризиса в определенной степени продиктована и тем, что часть турецкой политической элиты склонна рассматривать Сирию именно в качестве вышеупомянутого "осколка", как минимум одной из составляющих "стратегической глубины" (по Давутоглу).

Французский аналитик и экс-посол Жан-Поль Филью считает, что система постколониальных границ и очерченных ими государственных образований изжила себя. В странах Ближнего Востока подобные взгляды встречаются не реже. А иранские исследователи Сейед Абдулали Гавам и Мохаммад Гейзари вообще заявляют, что сама концепция нации-государства, подобно идеологии национализма, импортирована на Ближний Восток с Запада.

НАЦИОНАЛИЗМ И ГОСУДАРСТВО

В задачи данной статьи не входит рассмотрение соотношения государства и нации. Однако, говоря о кризисе наций-государств, стоит хотя бы кратко затронуть этот вопрос. Джек Плэйно и Рой Олтен подчеркивают в определении государства фактор территории. Оно представляет собой "юридический концепт, описывающий социальную группу, которая занимает определенную территорию и организована в рамках общих политических институтов и эффективного правительства". Нация же видится как "социальная группа, которую объединяют общая идеология, общие институты, обычаи и ощущение однородности". С этим и подобными объяснениями контрастирует, к примеру, предложенное Робертом Лоуи понимание государства как "универсальной черты человеческой культуры". Это толкование сегодня не находит широкой поддержки у исследователей, подобно тому как концепция этнических групп как культурных единиц (cultural units) уступила место пониманию этничности как социальной организации (social organization).

Говоря словами уже упоминавшегося Иана Питерса, лишь период с 1840 по 1960 гг. был эпохой "наций", и "темной стороной нацие-строительства были маргинализация, изгнание, экспроприация, угнетение иностранцев, а также политика национальных чисток. Турция (армяне и другие), Германия (евреи), Уганда (индийцы), Нигерия (ганцы), Болгария (этнические турки), Индия (мусульмане) являются знакомыми примерамиÖ, но это лишь верхушка айсберга". В последние же десятилетия "пафос наций-государств" несколько поубавился, и ему на смену приходят глобализация, регионализм и эпоха этничности. Становится общепризнанной роль диаспор, "национальные" идентичности видятся как смешанные, сохранение культурного разнообразия становится общепризнанным императивом.

Тем не менее именно отношение к иммигрантам стало одной из линий водораздела между сторонниками различных моделей развития России, однако здесь "почвенники" и "западники" нередко объединяются в стремлении ограничить приток "чужих". И это притом что речь идет о наших бывших соотечественниках по Советскому Союзу, к тому же приезжающих сюда работать. Вообще всякие ограничения на перемещения людей представляют собой сопротивление глобализации, в которой из трех потоков свободного глобального циркулирования (капиталов и товаров; информации; людей) лишь два первых никто не может остановить (экономический и культурный протекционизм в целом не имеют успеха). Впрочем, и с этими двумя потоками не все однозначно.

Уместно упомянуть здесь и тезис Дани Родрика о "трилемме" несовместимости гиперглобализации, демократии и национального самоопределения, исходя из того, что первая глобальна по сути, вторая является уделом государств, а самоопределение национально по определению.

Еще в XIX веке Эрнест Ренан говорил о "нации" как о "ежедневном плебисците". Знаменитый французский философ, бесспорно, имел в виду то, что единство и сплоченность нации были обеспечены лишь постольку, поскольку принадлежащие к этому сообществу люди в это верили. Если этой веры нет, растет гетерогенность, повышается уровень внутренней конфликтности, способной выплескиваться в насилие.

УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ НАСИЛИЯ

В связи с часто обсуждаемой темой о высоком уровне насилия в непосредственно связанных с проблемами меж- и внутриконфессиональных, межнациональных отношений, идентификационного выбора и судеб наций-государств в конвульсиях "арабской весны" замечу, что и за пределами арабского и исламского мира можно найти немало примеров ожесточения. Американский автор Кристофер Хитченс с долей язвительности пишет, что не может отказать Далай-ламе "в некотором обаянии и привлекательности", но то же самое можно сказать и об английской королеве, что, однако, никому не запрещает подвергать критике принцип наследственной монархии. "Точно так же первые иностранные визитеры в Тибет откровенно ужаснулись феодальному подчинению и страшным наказаниям, с помощью которых население удерживали в состоянии рабства у паразитической монашеской элиты". Этот же автор обращает внимание на то, что и среди приверженцев таких вроде бы мирных религий, как индуизм и буддизм, есть немало убийц и садистов. Такие факты действительно широко известны. Прекрасный остров Цейлон оказался разрушен благодаря насилию и репрессиям в ходе длительного вооруженного конфликта между буддистами и индуистами, напоминает Хитчинс.

В сегодняшней Бирме, также переименованной в Мьянму (или в Мьянмар), несмотря на начавшийся процесс демократизации, жестоким преследованиям подвергается мусульманское меньшинство – рохинджа (их численность – до 800 тыс. человек), в результате чего власти этой страны и ее буддийская община (особенно араканцы, живущие бок о бок с мусульманами) стали объектом непримиримой критики со стороны практически всего исламского мира, вплоть до призывов к джихаду отдельных радикальных групп. В сегодняшней Африке некоторые приверженцы христианских сект повинны в жестоких убийствах мусульман.

* * *

Все сказанное делает еще более актуальным призыв к уважению национального суверенитета независимых государств, часть из которых под напором вызовов гиперглобализации и необходимости идентификационного выбора испытывает кризис государственности. Межцивилизационный диалог представляет собой неоспоримо важный инструмент предотвращения перерастания порожденной этим кризисом враждебности этнических и конфессиональных групп, наций и государств в кровопролитные войны.

В.В. Наумкин – член-корреспондент РАН, профессор, доктор исторических наук, директор Института востоковедения РАН, член Группы высокого уровня и посол доброй воли Альянса цивилизаций.

Россия. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2014 > № 1049177 Виталий Наумкин

Специальное отделение Высшего суда в Белграде осудило во вторник девятерых из одиннадцати сербов, обвинявшихся в убийстве 120 албанских мирных жителей во время конфликта в Косово в 1999 году.

Осужденные входили военизированную группировку "Шакалы", совершавшую с особой жестокостью преступления в деревнях Чушка, Захач, Павлан и Лубенич. Младшей из жертв было 19 лет, а сама ястаршая достигла 87-летьнего возраста.

Члены отряда "Шакалы" обвинялись в угрозе насилия, убийствах, уничтожении гражданского имущества, грабежах, разбоях для получения материальной выгоды и с намерением посеять страх среди албанских мирных жителей, чтобы заставить их покинуть свои дома в Косово и переехать в Албанию. Лидер группировки Небойша Минич был задержан в 2005 году в Аргентине, но в ходе процедуры экстрадиции скончался от СПИДа.

По приговору суда девять осужденных получили различные сроки лишения свободы — от 2 до 20 лет. Они имеют право подать апелляцию.

Еще два обвиняемых, проходившие по этому делу, оправданы. Заместитель прокурора по военным преступлениям Бруно Векарич заявил журналистам, что в целом удовлетворен вердиктом, но оправдательные приговоры прокуратура намерена обжаловать.

Сербия проводила в 1998-1999 годах силовую операцию против боевиков "Освободительной армии Косово", добивавшихся независимости от Белграда. Сейчас албанцы составляют 90 — 95% населения Косово. По оценкам экспертов, за время косовского конфликта погибли около 13 тысяч человек. НАТО в 1999 году вмешалась в косовский конфликт, выступив на стороне местных албанцев, и подвергла Сербию 78-дневным бомбардировкам. Косово перешло летом 1999 года под управление администрации ООН. Албанские власти Косово 17 февраля 2008 года в одностороннем порядке при поддержке США и ряда стран ЕС провозгласили независимость от Сербии. Николай Соколов.

Первая межправительственная конференция по вопросу присоединения Сербии к Евросоюзу состоялась 21 января в Брюсселе. Сербские политики единодушно назвали это событие "историческим днем для страны". Статус кандидата в члены ЕС был предоставлен республике в марте 2012 года. Вторая межправительственная конференция по вопросу присоединения Сербии к Европейскому союзу ожидается 25 июня.

По его словам премьера И.Дачича, дальнейшие переговоры с ЕС будут зависеть, прежде всего, от прогресса Белграда на переговорах по нормализации отношений с Приштиной, а также в вопросах реформирования сербской судебной системы и борьбы с коррупцией. "Если там будет застой, то будет застой и в переговорах с ЕС", - отметил Дачич.

Ожидаемым сроком вступления Сербии в Евросоюз называют 2020 год.

Сербия и полицейская служба Евросоюза (Европол) заключили оперативное соглашение, предусматривающее обмен данными и совместные действия в борьбе с преступностью. Документ подписали в Белграде премьер-министр и министр внутренних дел Сербии Ивица Дачич и директор Европола Роб Уэйнрайт.

"Подписанием настоящего соглашения Сербия присоединилась к семье европейских народов, которые борются с организованной преступностью более эффективным способом. Сербия будет в полном объеме принимать участие в оперативной работе европейской полицейской службы, которая отвечает за борьбу против преступности и терроризма в ЕС", - подчеркнул Уэйнрайт.

Дачич, в свою очередь, сообщил, что в штаб-квартире Европола в Гааге отныне будет находиться сербский офицер полиции для постоянной связи со своими европейскими коллегами. Премьер-министр отметил, что подписанное соглашение с этим международным институтом чрезвычайно важно для Сербии в преддверии начала переговоров о вступлении страны в ЕС.

"Сербия достигла значительных результатов в борьбе с преступностью и коррупцией, а также добилась прогресса в диалоге с Приштиной. И это были два больших плюса, которые стали для Брюсселя одними из основных причин положительного решения о начале переговоров о вступлении Сербии в ЕС", - подчеркнул Дачич.

Европол координирует работу полицейских служб всех 28 стран-членов Европейского союза. В главные задачи этой организации входит координация работы национальных служб в борьбе с международной организованной преступностью, улучшение информационного обмена между национальными полицейскими структурами. Приоритетными сферами в борьбе с преступностью в Евросоюзе Европол называет, в частности, незаконные миграцию и оборот наркотиков, киберпреступность, отмывание денег.

Без достижения договоренностей завершился в понедельник поздно вечером в Брюсселе очередной, 21-й по счету, раунд переговоров о нормализации отношений между Белградом и Приштиной.

Как сообщили журналистам по окончании встречи премьер-министр Сербии Ивица Дачич и лидер автономного края Косово Хашим Тачи, сторонам не удалось достичь договоренностей по ключевым темам, в числе которых были вопросы местоположения судебных органов и создания Ассоциации сербских муниципалитетов в Косово.

"Мы не смогли прийти к соглашению, и существуют значительные различия во взглядах", - заявил Дачич. "Ожидаю, что мы сможем найти практические решения", - выразил надежду сербский премьер.

В свою очередь, Тачи кратко проинформировал журналистов на выходе из зала заседания, что "договоренности не достигнуты, диалог будет продолжен". Трехсторонняя встреча проходила при посредничестве верховного представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности Кэтрин Эштон, которая ранее провела отдельные беседы сначала с Дачичем, затем с Тачи.

В Торгово-промышленной палате Узбекистана, 22 января 2014 года состоялся узбекско-корейского бизнес-форум между представителями деловых кругов двух стран. Его темой стало внедрение безотходной технологии утилизации твердых бытовых отходов, сообщает НИА «Туркистон-пресс».

Обсуждение состоялось в рамках визита делегации «Центра по утилизации отходов R&D» (Республика Корея) в Узбекистан. Он проходит 22-23 января в целях развития торгово-экономического сотрудничества между узбекскими и южно-корейскими деловыми кругами.

Как было отмечено участниками встречи, в настоящее время одним из актуальных направлений является внедрение современных безотходных технологий комплексной утилизации твердых бытовых отходов. Их использование в Узбекистане позволит улучшить состояние управления бытовыми отходами городов и населенных пунктов республики по опыту компаний Республики Корея.

Профсоюз авиадиспетчером Греции решил не проводить в четверг забастовку после обещаний правительства выполнить ряд требований, сообщил телеканал Skai.

Трехчасовая стачка планировалась с 11.00 до 14.00 в рамках общеевропейской акции протеста работников диспетчерских службы.

Министерство инфраструктуры, транспорта и коммуникаций Греции пообещало профсоюзам, что разрешит службе гражданской авиации принять на работу дополнительно от 30 до 50 авиадиспетчеров. Это, по мнению профсоюзов, улучшит ситуацию в аэронавигации во время туристического сезона и обеспечит бесперебойную работу аэропортов.

Профсоюзы требовали нанять дополнительно 70 диспетчеров и закупить новое радиолокационное оборудование и тренажеры, что обойдется в 20-25 миллионов евро. При этом часть расходов на заработную плату, обучение и оборудование несет европейская организация по контролю за воздушным пространством Евроконтроль (Eurocontrol) за счет доходов от платежей за пролет над афинской зоной контроля.

По данным профсоюзов, диспетчерское обслуживание за пролет над территорией Греции стоит намного дешевле (34,53 евро), чем над соседними странами, например, Италией (78,83 евро). Министерство инфраструктуры и транспорта Греции заверяет, что провело все необходимые переговоры для повышения платы за пролеты над территорией страны, чтобы увеличить доходы от Eurocontrol.

В 2013 году через греческую зону контроля авиационного пространства прошло 625 812 рейсов. В этом году ожидается их рост на 2%-4% в связи с увеличением количества туристов и открытием с апреля 2014 года для полетов воздушного пространства Косово, которое многие годы было закрыто из-за военных действий в регионе. Если, например, раньше рейсы из Северной Европы в Египет шли через Болгарию или Албанию, то с открытием Косово полеты будут проходить над Сербией, бывшей югославской республикой Македония и Грецией. Геннадий Мельник.

Президент Сербии Томислав Николич в среду подписал указ о роспуске парламента и назначении внеочередных парламентских выборов на 16 марта, церемония транслировалась в прямом эфире национального телеканала РТС.

"Я ожидаю честную и демократическую избирательную кампанию. В этот период государственные органы не остановят работу и продолжат выполнять свои функции", — сказал президент.

Подписанием указа Николич удовлетворил просьбу кабинета министров и его представителей из правящей коалиции во главе с премьер-министром Ивицей Дачичем (Социалистическая партия Сербии) и первым вице-премьером Александром Вучичем (Сербская прогрессивная партия).

Роспуск парламента в Сербии прогнозировался давно и стал следствием ухудшения взаимоотношений в правящей коалиции, а также публично не афиширующимся стремлением Сербской прогрессивной партии воспользоваться своим высоким рейтингом, чтобы, как предполагается, получить по итогам выборов всю полноту власти в парламенте и кабинете министров.

В официальном сообщении правительства в связи с инициативой о роспуске парламента говорилось о достижении промежуточных целей (начало переговоров о вступлении в ЕС, нормализация отношений с албанцами в Косово) и необходимости новому составу парламента и правительства получить поддержку народа "для ускорения реформ и модернизации общества".

После роспуска парламент сможет выполнять текущие технические функции. Все полномочия ему могут быть возвращены только в случае объявления военного или чрезвычайного положения. С роспуском парламента также прекращается мандат правительства, которое также может продолжить текущую работу, но без права инициировать и принимать законы. Исключение может быть сделано для указов, принятие которых законодательством привязано к конкретным срокам, для распоряжений в интересах обороны и в случаях природных бедствий или техногенных катастроф. Николай Соколов.

Правительство Сербии по итогам очередного заседания во вторник направило президенту страны Томиславу Николичу предложение о роспуске парламента для назначения досрочных парламентских выборов, сообщила пресс-служба кабинета министров.

Досрочные парламентские выборы, по оценке правительства и составляющих его членов правящей коалиции от различных партий, необходимы для того, чтобы граждане Сербии высказались о будущем государственной политики и дали поддержку новому составу парламента и правительства "для ускорения реформ и модернизации общества".

В тексте документа, направленного президенту, перечисляются успехи нынешнего кабинета министров, который с июля 2012 года "достиг значительных результатов во многих сферах общественной жизни".

Речь идет о начале переговоров о вступлении Сербии в Евросоюз и результатах обсуждений между Белградом и Приштиной, в результате чего "наилучшим образом была реализована политика по защите государственных и национальных интересов в Косово и Метохии, а сербский народ в Косово и Метохии впервые получил свою законную и легитимную власть, признанную международным сообществом".

"Значительные результаты были достигнуты в области внутренних реформ и борьбе с преступностью и коррупцией. Полностью изменен образ Сербии в международном сообществе", — говорится в сообщении.

Предполагается, что президент Николич подпишет указ о роспуске парламента во вторник или среду и назначит досрочные выборы на 16 марта. Предыдущие парламентские выборы прошли в Сербии 6 мая 2012 года. Инициатором проведения досрочных выборов выступила ведущая сила в правящей коалиции — Сербская прогрессивная партия. По оценке экспертов, ее рейтинг велик как никогда, поэтому ей выгодно воспользоваться этой ситуацией и провести парламентские выборы сейчас, чтобы укрепить свои позиции и надолго закрепиться во власти. Николай Соколов.

Королевство Тонга — тихоокеанское государство в Полинезии — признало независимость автономного края Косово, сообщил на своей странице в Facebook косовский премьер-министр Хашим Тачи.

"Я получил уведомление, что Тонга признало независимость Республики Косово. Это 105-е признание государства Косово", — написал Тачи, не сообщив других подробностей.Тонга — первое государство, заявившее в этом году о признании Косово.

Албанские власти Косово при поддержке США и ряда стран Евросоюза 17 февраля 2008 года в одностороннем порядке провозгласили независимость от Сербии.

Международный суд ООН в Гааге в июле 2010 года вынес консультативное заключение, в котором сказано, что декларация о независимости Косово не противоречит нормам международного права. Заявление суда не имеет обязательной силы. С тех пор самопровозглашенное государство признали более 30 стран. Юлия Петровская.

Украинское правительство «отметило» католическое рождество утверждением нового перечня оффшоров, на которые отныне будет распространяться действие вступившего в силу 1 сентября 2013 года Закона «О внесении изменений в Налоговый кодекс Украины относительно трансфертного ценообразования».

Распоряжением от 25 декабря 2013 года Кабинет Министров одобрил список стран, операции с которыми теперь приобретают статус контролируемых. Это государства, ставка корпоративного налога в которых на 5 и более процентных пунктов ниже, чем в Украине (то есть, для 2014 года она составляет 14 и менее процентов).

В соответствии с действующим Законом , Миндоходов получает возможность контролировать сделки с нерезидентами из стран упомянутого списка, если общий объём таких сделок составляет не менее 50 млн гривен в год.

В одобренный перечень входят следующие страны:

«Старожилы» прежних оффшорных списков (Гернси, Джерси, остров Мэн, Бахрейн, Белиз, ?Андорра, Гибралтар, Ангилья, Антигуа и Барбуда, Аруба, Багамские острова, Барбадос, Бермудские острова, Британские Виргинские острова, Виргинские острова США, Гренада, Каймановы острова, Монтсеррат, Сент-Винсент и Гренадины, Сент-Китс и Невис, Сент-Люсия, Либерия, Мальдивы, Вануату, Теркс и Кайкос, Науру, Маршалловы острова, Сейшельские острова, острова Кука);

неофициальные ранее "классические" оффшоры и низконалоговые юрисдикции (Кипр, Мальта, Лихтенштейн, Мадейра, Бруней, Лабуан (Малайзия), Ирландия, Панама, Объединенные Арабские Эмираты, Сингапур);

юрисдикции, предоставляющие налоговые льготы (Люксембург, Швейцария);

новые (отчасти – довольно неожиданные и/или экзотические) страны списка (Албания, Болгария, Босния и Герцеговина, Гваделупа, Грузия, Катар, Киргизия, Косово, Кюрасао, Лесото, Ливан, Македония, Марокко, Микронезия, Молдова, Оман, Парагвай, Судан, Тимор, Узбекистан, Черногория, Ямайка и др.).

В то же время, в списке отсутствуют Гонконг, Эстония, Коста-Рика.

По контролируемым операциям украинские компании будут обязаны в срок до 1 мая года, следующего за отчетным, подавать отчет в утвержденной форме, а также (для крупных компаний) предоставлять информацию об условиях проводимых сделок по запросам налоговиков.

Штраф за неподачу отчета о контролируемых операциях - 5 % от общей суммы таких операций.

Поиск соседа: с Россией, но не в России

Тедо Джапаридзе – советник премьер-министра Грузии по внешним связям.

Более двух десятилетий Грузия не может найти себе место в своем регионе. Ближайший вызов – это такая региональная архитектура, которая бы не исключала, но и не предполагала ведущей роли России. Возможно, «с Россией», но точно не «в России» – такова рабочая установка и преобладающее мышление. Увы, эта цель остается ускользающей и труднодостижимой.

«С Россией?»

В начале 1990-х гг. во всем бывшей социалистическом блоке зазвучали такие слова как независимость, демократизация и европеизация, причем они мало отличались друг от друга по смыслу. «Возвращение в Европу» было подобно марафону с отстающими и лидерами. Шла постоянная гонка за членство в ЕС, при этом Европейская комиссия публиковала отчеты о «прогрессе» или «трудностях». В этой однонаправленной гонке к прогрессу мерилом успеха было принятие «общих правил» Евросоюза. Грузия добровольно встала на этот путь гармонизации «с Европой», даже несмотря на позицию самого Старого Света. Но с Европой не означало против России.

Какое-то время казалось, что Грузия и Россия двигались по Евроатлантическому пути параллельными курсами. Что касается партнерства в области безопасности и обороны, то Грузия присоединилась к Партнерству НАТО по программе мира в марте 1994 г., а Россия последовала за ней в июне. Более того, Россия участвовала в Постоянном объединенном совете при НАТО; когда было объявлено о создании бесполетной зоны над Боснией, и введено эмбарго на поставки вооружений, правительство Бориса Ельцина оказало давление на Белград, потребовав остановить кровопролитие в Сараево в 1994 году. Москва играла по правилам евроинтеграции. Что касается политической кооперации, то Тбилиси и Брюссель инициировали Соглашение о партнерстве и сотрудничестве (СПС) в 1996 г., а заключили его в 1999 году. Ирония в том, что Россия опередила Грузию в этом отношении, заключив соглашение СПС уже в июне 1994 года. Если говорить словами Черчилля, Россия еще не была «в Европе», но уже казалась «ее частью».

По всей видимости, были веские основания считать, что Россия могла пойти путем настоящей Евро-атлантической интеграции, особенно пока на посту министра иностранных дел находился Андрей Козырев. На вопрос, почему этого не произошло, не может быть подходящего объяснения. Не совсем понятно, в какой именно момент поезд евроинтеграции сошел с рельс, когда выбор между Европой и Москвой стал взаимоисключающим для Тбилиси.

Во-первых, что-то неладное случилось с переходной экономикой. В 1990-е гг. политический курс, основанный на программах «революционных» реформ в экономике, дипломатии, нормотворчестве и институциональной сфере, привел к настоящему шоку. И Грузия не стала исключением. Находясь в состоянии социально-экономической прострации, когда ВВП откатился на уровень 1950-х гг., Грузия пыталась развивать современную государственность с помощью официальной помощи в развитии (ОПР). В 1996 году ВВП Грузии на 10% состоял из ОПР, а ее внешний долг достигал примерно 45% ВВП (Всемирный Банк). В этом смысле реформаторское рвение для Грузии было для нее вопросом выживания.

В конце концов, Россия проводила аналогичную политику, хотя и в несколько ином контексте. В преамбуле к Соглашению о партнерстве и сотрудничеству (СПС) с ЕС содержались стандартные фразы о том, что главная цель подобного соглашения – поддержать политику перехода к либеральным ценностям, проводимую посткоммунистическим правительством. Евросоюз наделялся моральным авторитетом для руководства этой программой как в экономике, так и в политике. И казалось, что в этом процессе Россия была одной из многих, без статуса великой державы. Хотя такой подход был полностью принят Грузией, в России он вызвал негативную реакцию во многих слоях общества. Россия хотела быть исключительной, хотя таковой не являлась. Главное в том, что, принимая либерализацию в экономической сфере, Москва болезненно реагировала на либерализацию в политической сфере.

Если рассматривать все в контексте, то признание российской исключительности было проблематично из-за самовосприятия Европы. В Балтии бывшие советские республики стремились оставить прошлое позади и восстановить свою европейскую идентичность. А на южных рубежах бывшей советской империи свою идентичность искала Грузия, имевшая выход к Черному морю. Именно тогда Тбилиси вплотную подошел к переосмыслению своей роли в регионе и формулировке тезиса «с Россией», но «не в России». Это понятие оформилось в 1992 г., когда создана Организация Черноморского экономического сотрудничества (ОЧЭС). Сегодня Черноморский регион как политическая целостность многим кажется экзотикой, но он выходит за рамки тех карт, которые являются плодом определенных политических представлений.

С точки зрения ЕС, этот регион является родным для «Новой Восточной Европы» (Молдова, Украина), государств, готовящихся к присоединению (Западные Балканы), кандидата на присоединение (Турция), стран Юго-восточной Европы (Болгария, Румыния) и Греции. С российской точки зрения Черное море объединяет Содружество независимых государств плюс Грузия (СНГ+), трех стран-членов ЕС (Болгария, Греция и Румыния) и посткоммунистические страны, которым удавалось избегать влияния Москвы даже во времена холодной войны (Албания, Сербия). Если обобщить все вышесказанное, то черноморская регионализация не соответствует ни европейским, ни российским представлениям о данном регионе. Но именно в те годы (1990-е гг.) Грузия ближе всего подошла к тому, чтобы быть «с Россией», но не «в России».

«Не в России»

Региональная конфигурация «с Россией», но не "в составе России" сегодня уже, похоже, немыслима. Ответственность лежит на обеих сторонах. С одной стороны, на протяжении всего процесса расширения ЕС Россия оставалась «сильным чужаком». Хотя проект европейской интеграции, как таковой, никогда не был явно или открыто антироссийским, официальные лица Европейского союза неустанно повторяли о существовании «прерогатив безопасности», которые диктовали необходимость вывести постсоветские страны из соглашений в области совместной безопасности и обороны за счет их вливания в европейское сообщество. При этом они часто ссылались на политическую нестабильность в России. С другой стороны, в Москве с 1994 по 2005 г. можно было наблюдать эффект замкнувшегося круга. Кремль проделал путь от явного отказа от имперской миссии России в эпоху Ельцина (1994 г.) и представления СНГ в качестве организации, родственной Британскому Содружеству наций, до утверждения Путина о том, что распад СССР, а вовсе не Вторая мировая война или Холокост, стал «величайшей геополитической катастрофой века" (2005 г.).

Вопрос стал еще более проблемным, когда к поезду переходного периода прицепили вагон под названием «безопасность». В 1990-е гг. НАТО считалась прихожей ЕС. Но после событий 11 сентября 2001 г. институциональная повестка НАТО сдвинулась с традиционного сотрудничества в сфере обороны к обороне и безопасности, включая асимметричные угрозы, требовавшие организационной и оперативной совместимости для обеспечения безопасности населения. Понятно, что координирование политики на этом уровне однозначно вводило в повестку дня НАТО тему «оперативной совместимости и взаимодействия демократий», хотя отношения между партнерами стали несколько натянутыми после шпионских скандалов и разоблачений. Суть же дела в том, что в России процесс евроатлантической интеграции постепенно стал восприниматься как ее окружение.

Либеральные мыслители на постсоветском пространстве все еще мечтают о вовлечении Москвы в евроатлантическое пространство (Заключительный отчет по Евроатлантической инициативе в области безопасности, 2012 г.). Знаковые стратегические мыслители, например, Збигнев Бжезинский, по-прежнему доказывают, что будущее России – скорее с Западом, чем против Запада. Стратегический аргумент, то и дело выдвигаемый в пользу России, даже несмотря на ее нынешнюю позицию, состоит в том, что социально-экономическая, инфраструктурная и оборонная нить, связывающая Брюссель с Москвой, достаточно крепка, чтобы гарантировать общие европейские блага – от режима правового регулирования в области охраны окружающей среды до общей инфраструктуры и безопасности. Но в Москве, похоже, никто не внемлет этому призыву.

Что же случилось? Началом определенного разрыва и охлаждения отношений стало Косово. Историческая неудача заключалась в том, что событие, породившее ощущение дипломатического позора в Москве, примерно совпало с экономическим кризисом. Драматические события 1998 года в России с галопирующей инфляцией, массовой безработицей, крахом банковской системы хорошо известны, как и реакция Евгения Примакова, который год спустя в 1999 г. распорядился развернуть в обратном направлении самолет, летевший в Вашингтон, получив известие о том, что бомбежка Косово вот-вот начнется. С того времени связь между внутренним кризисом и образом России, дающей должный отпор, стала определять новую политическую мораль.

Москва отвергла моральный авторитет Евросоюза, опубликовав собственную среднесрочную стратегию, в которой говорилось, что Россия не стремится к ассоциации с ЕС или присоединению к нему на асимметричных условиях. Как только Путин занял президентское кресло, в России стали доминировать правые националистические настроения. Акцент делался на желательности возрождения империи. Элементы ностальгии по советскому прошлому сочетались с органичным национализмом панславистского и православного толка, а также с ирредентизмом «Большой России».

По этой логике Запад воспринимается как перманентная угроза для российского государства, а значит, и цивилизации. Согласно данному мировоззрению, которое поначалу было маргинальным, понятие «Евразия» одновременно противопоставляется «Европе» и «Атлантическому порядку». Сама по себе Евразия не подвергается детальному анализу, но изображается цивилизационным аутсайдером, страдающим от серьезного этнического, биологического и духовного кризиса. Единственная надежда для Евразии, согласно этим идеологам – контрнаступление под руководством России. Сегодня неоевразийство – это мейнстрим в правительственных и научных кругах, а также среди творческой интеллигенции.

Это движение, наверно, набрало силу во время «цветных революций». Одна из причин, вне всякого сомнения, кроется в убеждении, что планы по либерализации, как по мановению волшебной палочки, приводят к активизации гражданского общества, особенно с учетом подстрекательства из-за границы. И это рождает предателей нации. Действительно «Отпор!» (Сербия), «Кмара» (Грузия) и «Пора» (Украина) были транснациональными движениями, взаимно обогащая друг друга тактико-стратегическими экспертными знаниями, а также финансовыми средствами. В России эти движения быстро заклеймили как инструменты влияния Запада, особенно на Украине и в Грузии, оправдывая тем самым конфронтацию в духе холодной войны: диалог Россия – НАТО был приостановлен. Российские стратегические бомбардировщики совершали учебные полеты у берегов Венесуэлы, а в 2008 г., после Бухарестского саммита НАТО, произошло вторжение российских войск в Грузию. Однако один вопрос так и остался без ответа: почему толпы людей присоединяются к этим движениям?

В каком-то смысле у евразийства есть что-то общее с другими движениями в Европе, протестующими против глобализации и призывающими вернуться к национальной государственности. Разница только в имперском размахе. С одной стороны религиозная риторика используется в качестве инструмента для охвата более широкой общественности, в том числе за пределами России. Например, президент Путин решил недавно посетить Украину по случаю празднования 1025-летней годовщины массового крещения, ознаменовавшего консолидацию Киевской Руси – средневекового государства, на базе которого впоследствии образовалась Российская империя. Вне всякого сомнения, он хотел подчеркнуть культурное и духовное братство двух народов.

С другой стороны, это движение не отвергает националистическую риторику, санкционируя транслируемые по телевидению ритуалы охоты на ведьм – в основном, против жителей Кавказа – чтобы усиливать мораль «мы против них». При этом государство выступает высшим гарантом безусловного согласия между разными этносами.

Как ни печально, это идеологическое движение сегодня правит бал в российском истеблишменте. Валдайский форум в сентябре этого года был посвящен «стратегиям сохранения нашей идентичности в быстро меняющемся мире». Выступив на церемонии открытия, президент Путин приветствовал наследие российской «государственной цивилизации», предложив «евразийскую интеграцию» в качестве мечты и достойной цели, достижение которой сделает «все постсоветское пространство независимым» от Запада, но не от России – центра мирового развития – «чтобы оно больше не оставалось на задворках Европы и Азии».

Главное здесь в том, что с учетом этого глубинного кризиса идентичности в России давно стало понятно, что, несмотря на общую отправную точку, траектории российской и грузинской внешней политики неизбежно разойдутся. В последние 20 лет столкновение России с другими политическими системами в большом черноморском регионе неизменно принимают форму «негативной обусловленности».«Территориальная обусловленность»

Сначала возникла территориальная обусловленность. Получив независимость, Грузия почти сразу столкнулась с фактическим отделением Южной Осетии, а затем Абхазии в 1990–1993 годах. Российская финансовая помощь, военная техника и материально-техническое снабжение сыграло важную роль в поддержке этих сепаратистских сил. Впоследствии, в разгар гражданской войны в Грузии (1993 г.), российские войска пригласили защищать власть президента Шеварднадзе от попыток государственного переворота. Эта интервенция была осуществлена на определенных условиях: Грузия должна была вступить в СНГ и принять сухопутные российские войска, что накладывало определенное вето и ограничивало суверенитет Грузии.

Ни одно из этих грузинских событий не происходило в отрыве от общего контекста. В начале 1990-х гг. на Северном и Южном Кавказе вспыхнули ряд этнических междоусобиц. Эти события вскоре попали в категорию «замороженных конфликтов». Термин родился на Кавказе и в бывшей Югославии. До наших дней юридические дебаты о праве народа на отделение и самоопределение далеко еще не окончены. С точки зрения практика, этот термин означает войны, которые пока еще не завершились подписанием мирного договора, но продолжаются в вялотекущей форме – в ожидании все время ускользающего урегулировании вопроса об окончательном статусе», хотя подобные попытки постоянно предпринимаются.

Теоретически «размораживание» народа, предположительно после холодной войны, порождает патриотические чувства и спрос на самоуправление. Это обычно вызывает противодействие со стороны других этнических групп, что приводит к возникновению ситуаций, требующих вмешательства извне. Подобное понимание процессов «замораживания» и «размораживания» довольно поверхностно.

Опираясь на это поверхностное понимание, некоторые люди доказывают, что в 1989 г. изменилось восприятие государственности их политическими лидерами, и что принцип титульной нации – единственное прочное основание для демократий в «размораживающемся мире». Конечно, если бы эта гипотеза применялась в ином контексте за пределами постокоммунистических стран, то можно было бы усомниться в демократическом статусе 90% демократий мира, включая такие страны как Швейцария или Финляндия. Более убедительная гипотеза состоит в том, что межэтнические столкновения – часть более широкого политического контекста происходящих в мире размежеваний: между Церковью и государством, городами и деревнями, социальными классами и т.д. Однако в условиях проведения лишенной здравой сути и здравого стержня социально-экономической политики, в которой преобладает одна единственная повестка, столкновения на религиозно-этнической почве становятся удобным инструментом для установления тесной связи с политически отчужденным «антигражданским» обществом, поскольку таят в себе возможности массовой политической мобилизации и сосредоточения власти.

Но помимо внутриполитических факторов, имеется и внешнеполитическое измерение. Империи с доминирующей нацией, такие как Россия, будучи не в состоянии представлять или защищать интересы «других», развили у себя способность настраивать одну национальность против другой. Эта политика уходит корнями в наследие советского периода, и начало ее было положено в период между двумя мировыми войнами. Как доказывают другие авторы, Россия играет в эту игру, отказывая внешним державам в доступе к данному региону, ценой развития зависимости от менее, чем надежных властных конгломератов на местах, в конкретных конклавах, для сохранения контроля в своих руках. Во многих отношениях это византийская модель управления.

В этой схеме нет места для российской политики добрососедства. Используя кнут в большей или меньшей степени (и отказываясь от пряника), Москва сохраняет право вето в «ближнем зарубежье». В процессе постоянно идущих и далеких от завершения «переговоров об окончательном статусе» Россия представляет себя «миротворцем», восседая в председательском кресле за столом переговоров. Но за подобную привилегию нередко приходится расплачиваться рублями или нефтью и газом.

Энергетическая обусловленность

В таких анклавах как Приднестровье, где целая экономика основана на постоянно нарастающих неплатежах за природный газ, поставляемый Россией, которые предположительно могут быть в будущем покрыты «четвертой стороной» в контексте урегулирования окончательного статуса этой территории, цена может достигать миллиардов долларов. Она является следствием субсидирования горючего для отопительных целей, во имя достижения социально-экономической гармонии, в сочетании с производством стали, которое в противном случае было бы неконкурентоспособным. Между тем, конгломерат местной знати – это фактически государство в государстве. Если Россия перестанет субсидировать местную экономику, приднестровский режим, экономика и олигархия распадутся или, как минимум, в Приднестровье начнется неразрешимый политический кризис. Но такова цена влияния Москвы.

В данном случае идейная приверженность евразийству снова становится актуальной, поскольку этот термин часто используется вкупе с термином «геополитика». Неотъемлемая часть геополитического дискурса – энергетическая политика. Согласно «Энергетической стратегии России до 2020 года» Российской Федерации (август 2003 г.), «та роль, которую страна играет на мировых энергетических рынках, в значительной степени предопределяет ее геополитическое влияние». С этой целью президент Путин национализировал нефтегазовую отрасль, начав с расчленения ЮКОСа.

Результатом стало появление гигантского государственного сектора, органически связанного с Кремлем, о чем свидетельствует постоянная ротация между эшелонами генеральных директоров государственных компаний и высокопоставленных чиновников. В общем и целом это означает, что множество денежных средств, которые можно было бы инвестировать в государственный сектор или даже конкретные отрасли экономики, связаны с особыми политическими интересами стратегической значимости. Это дорогостоящий метод, но он вполне прибыльный с точки зрения отстаивания особых интересов.

В поисках соседа

Таким образом, Россия оказалась в ловушке непредсказуемой внешней политики особых интересов и идейных шор. И Грузия также оказывается в этом капкане, будучи символом, объединяющим евразийцев, но, к счастью, менее привлекательным для групп, объединенных особыми интересами. В итоге получается, что проблема, в основном, идейная. Тбилиси, не без доли собственной вины, не воспринимается в России в истинном свете, но исключительно с точки зрения того, что он имеет в виду. К счастью, вопрос о цене – не главный в повестке дня. Тем не менее, Россия не развивает отношения с Грузией как с суверенной нацией, отдавая на откуп популистам создание дипломатического образа этой страны и его значения. В конечном итоге, с российской точки зрения, побочные издержки имеют место. Сохранение контроля над такими странами как Грузия всегда дается дорогой ценой. Экономический кризис почти сразу приведет к внешнеполитическому или, возможно, даже к внутриполитическому кризису, поскольку византийский стиль управления используется также для удержания в подчинении некоторых регионов внутри России. В интересах как России, так и Грузии избежать такого кризиса любой ценой. Грузия по-прежнему в поисках регионального якоря, с Россией, но не в составе России. Это может стать общей целью.

Грузия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 декабря 2013 > № 2909735 Тедо Джапаридзе

Евросоюз выделит Сербии 178,7 миллиона евро для проведения реформ, необходимых для евроинтеграции и улучшения уровня жизни населения, говорится в заявлении на сайте Еврокомиссии (ЕК).

"Это был исторический год в отношениях Сербии с ЕС: было принято решение о начале переговоров о присоединении (к Евросоюзу) и о вступлении в силу соглашения о стабилизации и ассоциации. Важно, что Сербия использует этот момент и продолжит решительно проводить ключевые реформы", - приводятся в заявлении слова еврокомиссара по расширению и политике соседства Штефана Фюле.

Средства пойдут на содействие в проведении реформ в законодательной области и административных органах, социальной интеграции, развитие частного сектора, транспорта, энергетики, сельского хозяйства, а также охрану окружающей среды.

В частности, благодаря новому финансированию планируется реформировать судебную систему, улучшить климат для предпринимательства, усилить конкурентоспособность сербских предприятий и способствовать привлечению инвестиций в исследования и инновации.

Брюссель официально начнет переговоры с Сербией о членстве в Евросоюзе 21 января 2014 года. ЕС предоставил Сербии статус кандидата в члены сообщества 1 марта 2012 года. Тем не менее, переговоры о вступлении не начинались, так как в Брюсселе требовали от Белграда новых гарантий в связи с нормализацией отношений с албанскими властями Косово, провозгласившими в одностороннем порядке независимость от Сербии в 2008 году. В пятницу, 20 декабря, стало известно, что для способствования нормализации отношений между Сербией и Косово Евросоюз дополнительно выделит 38,5 миллиона евро. Наталья Добровольская.

Хватит кормить кого?

Северный Кавказ: от проблемы региона к общероссийскому сюжету

Резюме Северный Кавказ – территория этнополитического и религиозного взаимодействия, которая может сыграть немалую роль в укреплении России и ее позиций в мире. Но она имеет шанс превратиться и в опасный фронтир, который останется вызовом, даже если Москва посчитает его «кормление» слишком затратным проектом.

Ситуация на Северном Кавказе остается одной из самых остро дискуссионных в российском экспертном сообществе и у зарубежных авторов. При этом в последние годы происходят серьезные сдвиги в определении приоритетов для обсуждения. Если раньше происходящее рассматривалось прежде всего в контексте межэтнических отношений и региональной политики, то сегодня данная тема превратилась в сюжет общероссийского масштаба. На первый план выходят не Чечня, Ингушетия или Дагестан сами по себе, а их восприятие «ядром России».

Какова цена Северного Кавказа для Российской Федерации? Не только и не столько материальная, но и политическая. Усиливает или ослабляет страну этот проблемный регион? Расширяет ли Северный Кавказ возможности России в международной политике? В какой степени можно доверять северокавказским региональным элитам и готовы ли жители Москвы и других центральных территорий воспринимать выходцев из республик турбулентного региона в качестве сограждан, а не «чужаков»? Нужно ли «кормить Кавказ», поддерживая дотационные субъекты Юга России? И не только кормить, но и призывать оттуда солдат в Вооруженные силы, привлекать управленческие, научные кадры, студентов и аспирантов, взаимодействовать с местным бизнесом? Вот круг вопросов, которые оказываются в фокусе северокавказской повестки дня.

Все эти проблемы возникли не сегодня. Они формировались с того момента, как новая Россия, едва отразив попытки взять реванш сторонниками советского проекта, столкнулась с сепаратистским вызовом в Чечне, а затем и с многочисленными этнополитическими и религиозными проблемами в южной части страны. И за два десятилетия после распада Советского Союза обращение к северокавказским сюжетам раз за разом происходило не только в актуально-политическом, но и в историческом контексте. Чего стоит одна лишь «черкесская проблема», ставшая особенно актуальной в период подготовки к проведению XXII зимних Олимпийских игр в Сочи. И все это, не говоря уже о многочисленных «войнах» исторической памяти и памятников, в которых генералы Ермолов, Засс, адмирал Лазарев и имам Шамиль из кумиров и антигероев прошлого превращаются в участников современной общественно-политической дискуссии. Только осенью 2013 г. в поле внимания СМИ и экспертов попали два характерных события. Первое – открытие реконструированного мемориала «Дади-юрт» в Чечне в память о жертвах одного из эпизодов Кавказской войны (1819). В ответ на эту акцию, всецело поддержанную Рамзаном Кадыровым, активисты организации «Офицеры России» предложили президенту Владимиру Путину установить памятник известному генералу императорской России Алексею Ермолову. Второе – критическое заявление главы Дагестана Рамазана Абдулатипова по поводу гимна Краснодарского края, в котором, по его мнению, содержатся признаки межнациональной розни (в тексте есть слова: «на врага, на басурманина мы идем на смертный бой»).

Сегодня остроту ситуации добавляет практически повсеместный рост идей сепаратизма, при котором не только окраины, но и центр просчитывают возможные издержки и приобретения от совместного проживания. Между тем нахождение адекватных ответов на обозначенные выше вопросы по своему значению выходит далеко за рамки северокавказской географии. Во многом это определение российской гражданско-политической идентичности, активная фаза формирования которой еще не завершилась. Разрешение кавказских головоломок – не в последнюю очередь вклад в будущий российский государственный проект. И во внутренней, и во внешней политике.

Северный Кавказ vs Россия?

Уже стало трюизмом говорить о большой стратегической ценности Северного Кавказа для России и Евразии. По справедливому замечанию академика Юрия Полякова, «Кавказ – не ворота, которые можно открывать и закрывать». Это в первую очередь территория этнополитического и религиозного взаимодействия. При определенных обстоятельствах она может сыграть роль в укреплении России и ее позиций в мире. Но Северный Кавказ имеет шанс превратиться и в опасный фронтир. За последние 20 лет в направлении реализации «фронтирного» сценария уже сделано немало. Однако ситуация еще не стала необратимой. И для того чтобы приостановить нарастание негативных тенденций, требуется содержательный разговор о северокавказском измерении современной российской государственности.

Социологические исследования последних лет приводят к неутешительным выводам. В российском обществе нарастает негативное восприятие (вплоть до полного неприятия) Северного Кавказа. Нахождение его в составе России не воспринимается либо не рассматривается как ценность. В качестве цены сохранения российского единства предлагается введение фактического апартеида. Как правило, резкие всплески негатива происходят после резонансных террористических атак, таких как теракт в московском аэропорту Домодедово 24 января 2011 г. (крупнейшая акция в аэропортах мира по количеству жертв – 37 убитых). Согласно исследованию Левада-центра, проведенному по горячим следам трагического события (февраль 2011 г.), 24% респондентов заявили, что поддерживают идею закрытия административных границ между республиками Северного Кавказа и остальной Россией. Отвечая на вопрос о том, какие инструменты следует использовать для проведения политики на северокавказском направлении, 36% опрошенных заявили, что требуется ужесточить контроль над внутренней миграцией, а 18% поддержали отделение Северного Кавказа. Но и вне привязки к тем или иным террористическим атакам реакция респондентов на «северокавказские вопросы», как правило, жесткая. Согласно исследованию Левада-центра, специально посвященному «воображаемым врагам» (декабрь 2012 г.), «чеченские сепаратисты» и «исламские фундаменталисты» заняли, соответственно, второе и пятое место с 39 и 20% (в то время как США, НАТО и «западные силы» получили первое, третье и пятое). Согласно данным Института социологии РАН (2012 г.), около 10–15% респондентов поддержали лозунг «Россия для русских», а порядка 30% высказались за предоставление самому крупному этносу политико-правовых привилегий. В опросе Левада-центра (октябрь 2013 г.), проведенном в 130 населенных пунктах 45 регионов, 71% опрошенных поддержали идею «Хватит кормить Кавказ»; 63% высказались за ужесточение правил регистрации для приезжих, а также передвижения по стране в целом. На вопрос о том, когда респонденты испытывают неприятие и страх (согласно заявлениям – 61,5%), это происходит при встрече с выходцами из северокавказских регионов и мигрантами из республик Центральной Азии. Между этими двумя категориями (одна из которых представляет граждан России, а другая – иностранцев) респонденты не видят существенной разницы.

Один из главных теоретиков постсоветского транзита Дмитрий Фурман так описал этот феномен: «Мы добились на Кавказе чистой формальности. В низовом русском массовом сознании присутствует понимание того, что Северный Кавказ – это не Россия. Опросы показывают, что люди Северного Кавказа для простых русских людей более чуждые, чем, скажем, украинцы или белорусы. Всякие идеи по ограничению миграции относятся к азиатам, представителям азиатских, кавказских республик и к нашему Северному Кавказу тоже».

Запрос на политико-правовое обособление Северного Кавказа или введение норм апартеида в отношении этой части России существует и среди определенных общественных движений и во властных структурах. В последние годы в России сформировался общественно-политический тренд, который можно определить как «новый русский национализм» или «русский сепаратизм» («Русский гражданский союз», «Русское общественное движение», «Русская платформа», партия «Новая сила»). Он еще не стал в полной мере институциональным, хотя некоторые шаги сделаны. В отличие от предшествующих политиков, выступавших под лозунгами защиты русского народа и обеспечения ему преференций, «новые националисты» не отрицают ни демократии, ни федерализма. В выступлениях их представителей и идеологов находится место и для правозащитной риторики.В последнее время наибольшую активность проявляет партия «Новая сила». На ее счету акция «Стоп, миграция» и кампания «Ставрополье – не Кавказ». В 2010 г. был проведен интернет-опрос по поводу перехода Ставрополья в состав Южного федерального округа (ЮФО). Тогда число сторонников данной идеи достигло 10,5 тыс. человек. Ее озвучивали разные общественные организации края. Она была представлена и в ходе ставшего традиционным ноябрьского «Русского марша» в том же 2010 году. Предлагалось даже переименовать край в Ставропольскую русскую республику. Кампания 2013 г., организованная «Новой силой», закончилась после нескольких попыток превратить ее в общероссийское событие. Особенно резонансной стала тематическая массовая акция в Невинномысске 26 января 2013 г., когда правоохранительные структуры задержали 139 участников несанкционированного собрания.

Ряд идей, активно защищаемых «новыми националистами», вводится в публичный оборот и представителями исполнительной власти, и «системными» политиками, представляющими российский депутатский корпус. Отделение Ставрополья от Северного Кавказа поддерживал депутат Госдумы РФ от ЛДПР, член комиссии по делам СНГ Илья Дроздов. 2 августа 2012 г. губернатор Краснодарского края Александр Ткачев выступил с инициативой о создании на территории Кубани «казачьей полиции». На расширенном заседании коллегии краевого управления МВД Ткачев объяснил, что полицейские казаки должны не допустить массового переселения в подведомственный ему регион представителей северокавказских республик. Своей сверхзадачей кубанский губернатор обозначил превращение края в своеобразный «миграционный фильтр», поскольку, с его точки зрения, соседнее Ставрополье с этой ролью не справляется. «Здесь кубанцы, здесь у них свои законы, здесь они достаточно жесткие ребята», – резюмировал глава края.

Краснодарский край в 2014 г. будет принимать зимнюю Олимпиаду в Сочи. И это событие по своему значению уже сегодня вышло далеко за рамки очередного международного спортивного форума. Сочинские игры имеют важное символическое значение. Они призваны утвердить возвращение России в «высшую лигу» международной политики. Крайне важно и стратегическое значение Кубани в целом – третий показатель по численности населения после Москвы и Московской области (около 5,5 млн человек). Край включает в себя территорию черноморского побережья, оставшуюся в России после распада Советского Союза, а новороссийский и туапсинский порты занимают первое и третье место в стране по грузообороту.

К экстравагантным высказываниям вице-спикера Государственной думы и многолетнего лидера Либерально-демократической партии Владимира Жириновского все уже успели привыкнуть. Однако его призывы к ограничению рождаемости в республиках Северного Кавказа (посредством введения штрафа за третьего ребенка) и ограждению региона «колючей проволокой», высказанные в ходе телевизионного шоу Владимира Соловьева «Поединок» (26 октября 2013 г.), вызвали широкий общественно-политический резонанс и недовольство как северокавказских элит, так и правозащитников. Таким образом, идея отделения или как минимум обособления Северного Кавказа начинает рассматриваться «системными» политиками как потенциально привлекательная в работе с электоратом.

Сплошь и рядом представители российского чиновничества и депутатского корпуса применительно к жителям северокавказских республик используют термин «диаспора», хотя так называется землячество граждан одного государства на территории другого.

На этом фоне высшая российская власть последовательно отстаивает политическое единство граждан и территориальную целостность страны. Это нашло отражение и в создании Совета при президенте РФ по межнациональным отношениям (24 августа 2012 г. прошло его первое заседание), и в утверждении Стратегии государственной национальной политики до 2025 г. (19 декабря 2012 года). В этом документе в качестве главного приоритета обозначена необходимость упрочить «общероссийское гражданское самосознание и духовную общность многонационального народа России (российской нации)». То же выступление Жириновского не осталось без реакции президента. 6 ноября 2013 г. Владимир Путин на встрече с лидером ЛДПР недвусмысленно заявил собеседнику: «У вас устойчивый электорат, и нет необходимости обращаться к части своего электората, чтобы укрепить свои позиции в ущерб фундаментальным интересам страны». Однако, последовательно защищая принципы единой гражданской нации и отвергая ксенофобию, первые лица в некоторых выступлениях вводили определенные элементы противопоставления Северного Кавказа остальной России. Так, 21 декабря 2010 г. после резонансной акции на Манежной площади Владимир Путин (на тот момент глава правительства) заявил: «У каждого есть малая родина, мы гордимся ею. Но я 10 копеек не дам за здоровье человека, который, приехав из средней части России в республики Северного Кавказа, невежливо обойдется там с Кораном». Он призвал ужесточить правила регистрации для приезжих в крупных городах, если ими будут нарушаться «местные обычаи и законы». Выступая на форуме «Машук-2013» (август 2013 г.), глава правительства Дмитрий Медведев заявил о необходимости «переходного периода», прежде чем ввести прямые выборы глав регионов в тех случаях, «когда политическая культура еще несколько иная».

Не только ксенофобия

В выступлениях правозащитников и представителей американо-европейского экспертного сообщества растущее противопоставление Северного Кавказа остальной России объясняется укреплением ксенофобских настроений в центральной части страны. Это зачастую видится как наследие «имперской традиции» или проявление «великодержавного шовинизма». Спору нет, ксенофобия и русский этнический национализм играют свою роль в этом процессе. Однако было бы крайним упрощенчеством ограничивать анализ только такими сюжетами.

Во-первых, Северный Кавказ воспринимается как регион, несущий опасность и политическую нестабильность. И для таких выводов есть серьезные основания. Достаточно сказать, что в «Едином федеральном списке организаций, признанных террористическими Верховным судом Российской Федерации», среди 19 структур три связаны с Северным Кавказом (остальные 16 – иностранного происхождения, главным образом из стран Ближнего Востока, Афганистана, Пакистана). При этом «Кавказский Эмират» («Имарат Кавказ») стал единственной структурой, действующей на российской территории, которая была включена в «террористические списки» американского Госдепа, а действия лидера «Эмирата» Доку Умарова объявлены угрозой для интересов не только России, но и США. За 2012 г. на Северном Кавказе жертвами вооруженного насилия стали 1225 человек (700 убито и 525 ранено). Сегодняшний Северный Кавказ экспортирует нестабильность далеко за пределы самого региона. Террористические атаки северокавказских джихадистов имели место на железной дороге (поезд «Невский экспресс» между Москвой и Санкт-Петербургом в 2009 г.), в Москве (московское метро в 2010 г., аэропорт Домодедово в 2011 г.), в Волгограде (взрыв автобуса в 2013 году). Джихадисты Северного Кавказа также заявили о распространении активности на территорию Поволжского федерального округа. В последние несколько лет исламистские группы, включая и радикалов, стали намного более значимым фактором в социально-политической жизни Волжско-Уральского региона.

Во-вторых, за период между последней Всесоюзной (1989) и второй Всероссийской переписью населения (2010) произошло резкое изменение этно-демографического баланса в республиках Северного Кавказа. Некоторые авторы говорят о его «дерусификации» и даже определяют его как «внутреннее зарубежье России». Как бы то ни было, многие связующие нити между русским этническим большинством и северокавказским миром (в широком культурном смысле) оказались обрублены. Из семи республик Северного Кавказа только в маленькой Адыгее (окруженной Краснодарским краем) не произошло резкого снижения доли русских в общем составе населения. Эта тенденция наметилась еще в советский период (о чем свидетельствуют данные переписей 1959–1989 годов). Однако в последние два с половиной десятилетия она приобрела качественно иные масштабы. Так, в Дагестане доля русского населения сократилась с 9 до 3,5%, в Кабардино-Балкарии – с 31,95 до 22,55%, в Карачаево-Черкесии – с 45 до 31,4% (при этом из первой по численности группы русские в КЧР стали второй).

Отдельная строка – положение в Чечне и в Ингушетии. В 1989 г. русские составляли более 24% от населения Чечено-Ингушской АССР. По данным Всероссийской переписи 2010 г., русских в Чечне осталось 1,92%, а в Ингушетии – 0,78%. При этом выдавливание русского населения из Чечни сопровождалось массовыми эксцессами, которые не попали в фокус внимания ни отечественных, ни западных правозащитников. В одном из интервью председатель Форума переселенческих организаций Лидия Графова сделала очень непростое признание: «Мы виноваты перед русскими беженцами из Чечни. Мы – это в целом правозащитное движение. Именно с нашей подачи общественное сострадание замкнулось только на чеченцев. Это, наверное, заскок демократии – поддерживать меньшинство даже ценой дискриминации большинства».

Укрепились опасения по поводу внутренней миграции выходцев из региона в различные части большой России. Это далеко не единственная, но одна из причин того, что переселенческие программы по привлечению выходцев из трудоизбыточных Дагестана и Ингушетии в регионы, имеющие недостаток трудовых ресурсов (в одном из районов Тверской области – Наровчатовском – между 2002 и 2010 гг. население сократилось на 13,4%), так и не заработали хотя бы даже в частичном объеме. В 2010 и 2011 гг. удалось организовать переселение в Пензенскую область 150 человек из Дагестана и Ингушетии. Однако проект полпреда президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александра Хлопонина (2010 г.) по переселению трудовых мигрантов из Ингушетии в Свердловскую область не увенчался успехом.

В-третьих, северокавказские республики неблагополучны с экономической и социальной точек зрения. Показатели экономического развития этих субъектов – самые низкие по России (с исключением для некоторых видов сельскохозяйственной продукции). Бывшие крупные предприятия тяжелой промышленности либо закрыты (Тырныаузский горно-обогатительный комбинат в Кабардино-Балкарии), либо с трудом выживают, резко сократив объемы производства («Электроцинк» в Северной Осетии, Каспийский завод в Дагестане, выпускающий продукцию ВПК). Символично, что в октябре 2010 г. в одной из заброшенных шахт Тырныаузского комбината спецназом ФСБ и МВД России проводилась спецоперация по ликвидации засевших там боевиков. Северокавказские республики сохраняют и первые строчки в рейтингах по уровню безработицы. СКФО в целом занял в 2012 г. первое место по количеству безработных (14,6%). Особенно высок уровень безработицы среди молодежи. Все это требует внимания федеральной власти, которое на фоне сложностей в соседних регионах (Ставропольский край) или в центре страны воспринимается как отдача приоритета Кавказу в ущерб остальной России.

В-четвертых, в последние два десятилетия критически снизился уровень участия республик Северного Кавказа в общероссийских процессах. Самый яркий показатель – служба в армии. За весь период после распада СССР так и не была решена проблема призыва из этого региона в ряды Вооруженных сил РФ. Явнус Джамбалаев, возглавляющий отдел призыва призывного пункта Дагестана (самый крупный субъект федерации на Северном Кавказе), считает, что до 31 декабря 2013 г. в российскую армию должны быть призваны 1335 человек. Это в два раза больше, чем призвано весной. Однако планы планами, а в ноябре к местам службы было отправлено две группы (170 и 149 призывников, соответственно). И это притом что Дагестан считается одним из самых «молодых» субъектов Российской Федерации. Таким образом, «успехи» по количественному увеличению призыва можно считать более чем скромными. В июле 2012 г. впервые за многие годы 150 чеченцев были призваны на военную службу в 249-й специальный моторизованный батальон внутренних войск России. Эта часть дислоцируется в Чечне на постоянной основе. Тогда новость из Чеченской Республики рассматривалась едва ли не как сенсация, несмотря на то что, по данным республиканского военкомата, численность граждан призывного возраста на подведомственной территории составляла около 80 тыс. человек.

В-пятых, сама российская власть поощряет управленческий партикуляризм на Северном Кавказе, что, с одной стороны, способствует решению ряда тактических проблем, но не помогает всесторонней интеграции региона в общероссийское политическое, правовое и культурное пространство. На сегодняшний день вопрос о выходе Чечни из состава России перестал быть политически актуальным. Чечня – единственная из непризнанных республик, отколовшихся от новых независимых постсоветских государств, которая была возвращена под контроль центральных властей. И не просто возвращена, а превращена в витрину образцовой лояльности центру. Политическая стабильность ставится в заслугу Кадырову как федеральной властью, так и экспертным сообществом. В 2009 г. в Чечне отменен режим КТО (контртеррористической операции) республиканского значения. Количество террористических атак, несмотря на то что они по-прежнему сохраняют актуальность, уменьшается. В 2012 г. от них пострадало 174 человека (82 убитых), что незначительно меньше, чем за 2011 г. (186 жертв, 92 убитых). Для сравнения, в соседнем Дагестане в 2012 г. жертвами терактов стали 695 человек (405 убитых). Осенью 2011 г. объявлено, что Кадыров окончательно искоренил кровную месть – вековой институт, побороть который не удалось ни царской, ни советской власти. За год Кадыров примирил 450 семей и уже распустил созданную им специальную комиссию по примирению за ненадобностью. Благодаря масштабным федеральным трансфертам республика стала региональным инвестиционным лидером.

Однако у этой блестящей вывески есть обратная сторона. Прежде всего следует вести речь о цене инкорпорирования Чечни в состав России. В республике де-факто установлен особый политический режим. На ее территории законы Российской Федерации действуют далеко не в полном объеме (фактически игнорируется конституционный принцип отделения религии от государства и образования, гендерное равенство). Более того, федеральные власти (суды, прокуратура и воинские части на территории Чечни) могут выполнять свои прямые функции лишь в определенной степени. Сегодня правоохранительные органы Чечни де-факто подчинены главе республики. Кампании по борьбе с радикальным подпольем проводит сама же республиканская власть. При этом благодаря «эффекту Кадырова» группы боевиков просто передислоцируются в другие республики Северного Кавказа (Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария) и за пределы России. Отдельные категории преступлений в Чечне не могут расследоваться находящимися в Чечне российскими следственными органами (убийства, похищения людей), а сроки наказания уроженцы республики отбывают только в исправительных учреждениях на территории Чечни (в случае их задержания за пределами республики их должны доставить этапом на историческую родину). Чеченские призывники не проходят действительную военную службу за ее пределами в других субъектах РФ, а сам призыв охватывает лишь небольшой круг призывной молодежи. Особый неформальный статус Чечни также вносит вклад в укрепление восприятия Северного Кавказа как государства в государстве.

Вне всякого сомнения, одним из главных событий 2013 г. стал арест бывшего мэра Махачкалы Саида Амирова, который долгие годы являлся одним из центральных персонажей в дагестанской элите. У него имелся прямой выход на высшее политическое руководство и крупный бизнес в Москве в обход республиканской власти. Было и свое слово в принятии важнейших управленческих решений не только в сфере его непосредственной компетенции. И свои «силовые ресурсы» (помимо административного влияния). Так, в 1999 г. во время рейда Шамиля Басаева и Хаттаба на Дагестан Амиров выставил собственный отряд в поддержку федерального центра. И эта поддержка, как и аналогичная помощь со стороны других региональных «баронов», была существенным фактором, обеспечившим России успех в борьбе с распространением сепаратистских метастазов по всему Северному Кавказу. Амиров не просто много лет занимал свой пост, но и получал высокие правительственные награды, а также публичную поддержку сверху. Его арест, если судить по первым месяцам после этой акции, не стал началом системных изменений в подходах федерального центра к организации власти и управления на Северном Кавказе.

Фигуры, подобные Амирову, возникли не в вакууме. Они оказались востребованными, когда самая крупная северокавказская республика была предоставлена самой себе и развивалась, имея по соседству сепаратистскую Ичкерию, а также была вынуждена разрешать непростой «лезгинский вопрос» с новым независимым Азербайджаном и урегулировать ситуацию с переселением кварельских аварцев из Грузии. Не говоря уже о проблемах приватизации и перехода от плановой советской системы к новым формам хозяйственности.

В-шестых, растущая обособленность Северного Кавказа (сопровождаемая ростом этнического национализма в 1990-х гг. и исламизацией в начале 2000-х гг.) связана не столько с усилиями местных или иностранных проповедников, сколько с распадом светской системы регулирования различных сфер жизни. В этом контексте следует особо отметить земельный дефицит и продолжающуюся урбанизацию. Сельские населенные пункты пустеют из-за того, что нет работы. Привычные этнические ареалы размываются, а принципы частной собственности вступают в противоречие с представлениями о собственности этнической, когда представители «своего народа» могут иметь преференции при доступе к имущественным и властным ресурсам на той или иной территории. И все это на фоне недостаточно эффективной судебной и управленческой системы. Отсюда и апеллирование к мечети, шейхам или салафитским группам как к возможным арбитрам. В итоге такая «конкуренция юрисдикций» ведет и к конфликтам, и к насилию, ибо есть проблемы с признанием того или иного религиозного авторитета единственно легитимным.Отделение и апартеид: опасные перспективы

Проблема сохранения Северного Кавказа в качестве полноценной части России налицо. Но в ее решении крайне важно избежать упрощений. Идея «отделить Кавказ» волевым решением центра или создать для него некие «особые условия» (де-факто апартеид), ставшая популярной в блогосфере, при ближайшем знакомстве с конкретикой не выдерживает критики. Во-первых, отделение не остановит этнической миграции (главная фобия москвичей и жителей крупных центральных городов России). Регион не является однородным, и вопреки некоторым устойчивым медийным штампам он не объединен некоей общей идеей противостояния Москве. Следовательно, в случае гипотетического отделения неизбежно встанет вопрос о границах, о количестве возможных государств и де-факто образований. На «отделенном Кавказе» не появится сильная государственность, зато вероятна «война всех против всех» (суфии против салафитов, исламисты против светских националистов, не говоря уже о противостоянии разных национальных проектов). Российский Кавказ в «свободном плавании» – это не Алжир начала шестидесятых. Здесь Российскому государству просто не с кем будет договариваться. Или придется вести переговоры с каждым мало-мальски значимым полевым командиром.

Во-вторых, встает вопрос о русских же, еще проживающих в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Адыгее и в небольшом количестве в Дагестане, Чечне и Ингушетии, а также о представителях народов Кавказа, находящихся на территории остальной части РФ от Ставрополья до Владивостока.

В-третьих, немаловажной является военная инфраструктура (части Каспийской флотилии, пограничные заставы, подразделения Министерства обороны). Данный вопрос опровергает мнение сторонников «экономии финансовых средств» для России путем прекращения финансирования Северного Кавказа. Проблема «хватит кормить» будет лишь трансформирована в другие приоритетные статьи расходов (строительство казарм, выделение квартир для военнослужащих и их семей, обустройство потенциальной госграницы и обеспечение ее функционирования). При этом сторонники идеи обособления Кавказа забывают о том, что в самом регионе есть значительное количество людей, заинтересованных в сохранении российской юрисдикции. Среди них те, кто воевал в 1990-х гг. на стороне России в Чечне, а в 1999 г. – в Дагестане, не говоря уже о представителях властных структур, полиции, бизнеса, простых обывателях.

В-четвертых, потеря Кавказа неизбежно обострит вопросы, которые ранее оставались в тени. В «урезанной» России на первый план выйдут проблемы других национально-государственных образований – Татарстан, Башкортостан, Тува, Якутия... Даже среди деятелей неоказачьего движения есть те, кто не считают себя русскими, а казачество рассматривают как уникальный народ. Следовательно, «отделение» Кавказа будет восприниматься как прецедент. И совсем не отвлеченно, как в случае с Косово, Абхазией или Южной Осетией.

В-пятых, утрата Северного Кавказа чревата серьезными издержками для российской внешней политики. Нахождение северокавказских республик с мусульманским населением в составе России давало и дает Москве возможность играть на многих геополитических досках и иметь влияние не только на Западе, но и в исламском мире. Учитывая растущую роль Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии в мировой политике, от такого инструмента было бы странно отказываться. И тем более выстраивать свое позиционирование на противопоставлении исламу и его приверженцам.

И последнее (по порядку, но не по важности). Следует отметить, что воплощение в современных условиях практики апартеида нереально. И не только в силу моральных или этических соображений. Расовая сегрегация былых времен в США, Австралии или Южной Африке могла работать при одном условии – гигантском образовательном разрыве между белым и «цветным» населением. Заметим, что как только уровень образования среди последнего вырос, началось движение за равные гражданские права и отмену апартеида.

Идеи «особого» или «закрытого» статуса Кавказа базируются на неадекватных представлениях о якобы имманентном «традиционализме» этого региона, преобладании там кровнородственных отношений. В действительности традиционные общественные структуры кавказских народов переживают серьезный кризис и трансформацию. Тот же чеченский тейп более не проживает компактно, не владеет общей землей. Институт старейшин вырождается, будучи подорван вооруженными конфликтами, когда обладание оружием становилось важнее возраста. Процесс исламского возрождения сопровождается конфликтом поколений. И для салафитской молодежи старшее поколение «неправильных», «поверхностных» мусульман не является авторитетом. По-видимому, прав российский исламовед Владимир Бобровников, утверждающий: «Дореволюционная мусульманская идентичность кавказских горцев резко и необратимо изменилась в ходе сначала дореволюционных российских реформ второй половины XIX века, а затем коллективизации и советских национально-языковых преобразований 1920–1950-х годов. Сами “горцы” в большинстве своем уже не горцы, а далекие потомки людей, когда-то живших в горах».

Более того, в начале XXI века мы имеем достаточно образованное общество в различных субъектах России вне зависимости от этнического происхождения. Добавим к этому их включенность в общероссийское и мировое информационное пространство. В этой связи любая попытка де-факто отменить в России равное гражданство и ввести апартеид вызовет ответную реакцию, спровоцирует девятый вал сепаратизма и разнонаправленного, но одинаково разрушительного для единства страны этнического национализма. Кто, в самом деле, добровольно согласится с введением «миграционных фильтров» для жителей Северного Кавказа, если таковые будут установлены в Ставрополье, на Кубани или в Москве официально? Риторический вопрос.

Отгородиться от миграции «чужаков» не получится и по другим причинам. Против этого работают объективные законы экономики, географии и демографии. Если население северокавказских республик увеличивается, земельных ресурсов в Чечне, Дагестане или Ингушетии физически не хватает, а уровень безработицы (особенно среди молодежи) высок, то выезд трудоизбыточного населения не остановить никакими кордонами. Более того, он желателен как социальная профилактика: без внутренней миграции у кавказского «котла» намного больше шансов взорваться.

***

Таким образом, идеи «русского сепаратизма» или введения апартеида не решат ни одной из актуальных проблем сложного региона и России в целом. Напротив, их практическая реализация способна спровоцировать новые конфликты, подстегнуть обособление различных частей и этнических групп России, а также дробление страны в целом. Однако констатация данного тезиса вовсе не означает, что власти, защищающие нынешний статус-кво, могут ограничиваться одной лишь дежурной критикой экстремистов. Идея «бегства от Кавказа» питается не только броскими популистскими лозунгами, но и бездействием тех, кто по своему статусу и положению должен заниматься профилактикой этнических и религиозных эксцессов, правовым разрешением имущественных, бытовых и иных споров.

Следовательно, главнейшей задачей сегодняшнего дня остается реальный, а не формальный приход Российского государства на Северный Кавказ. В виде интегрирующей силы, справедливого арбитра и гаранта безопасности. Взять хотя бы такой сюжет, как призыв в российскую армию юношей из северокавказских республик. В полиэтничном государстве призывная армия становится не просто силовой структурой, а важнейшим инструментом интеграции разных сегментов общества. Для перенаселенного и трудоизбыточного Кавказа с его высоким уровнем безработицы и средним возрастом в 26–28 лет армия может стать хорошим социальным лифтом и реальной альтернативой подполью и криминальному бизнесу. Говоря же о социально-экономическом развитии региона, следует ориентироваться в первую голову не на интересы крупных столичных бизнесменов, а на проекты, которые предоставят возможности местному населению (рабочие места, вовлечение малого бизнеса), что в свою очередь создаст дополнительные «якоря» для лояльности. И, конечно, с помощью эффективных программ внутренней миграции государство решит сразу несколько задач (освоение запущенных и малонаселенных регионов, снижение демографической нагрузки на Кавказ, втягивание ее жителей в общероссийские процессы). Государственная поддержка институтов гражданского общества в кавказских республиках смогла бы создать массовую опору для противодействия клановости и коррупции. Однако, рассуждая об этих мерах, следует иметь в виду: вне общероссийского контекста изменения на Северном Кавказе не получатся. Без качественных изменений всего государственного механизма и коренной реформы национальной политики, превращения ее из комплекса фольклорно-этнографических праздников в стратегию формирования российского гражданина оазиса процветания не создашь.

С.М. Маркедонов – приглашенный исследователь Центра стратегических и международных исследований (CSIS, г. Вашингтон).

Россия. СКФО > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 декабря 2013 > № 966395 Сергей Маркедонов

Соединенные Штаты Америки поддерживают европейский путь Сербии и реформы, проводимые правительством Сербии, заявил директор Управления по юго-восточной и центральной Европе в Госдепартаменте США Джонотан Мур в ходе встречи с премьер-министром Сербии Ивицей Дачичем. Было оценено, что диалог между Белградом и Приштиной и реализация Брюссельского соглашения положительно влияют на стабилизацию ситуации в регионе, а также, что организация местных выборов в КиМ была на высоком уровне.

Дачич подчеркнул приверженность правительства Сербии эффективно решать все вопросы и выразил уверенность, что межправительственная конференция о присоединении Сербии к ЕС должна состояться не позднее января следующего года. Премьер-министр сказал, что в интересах Сербии развитие политического диалога с США и расширение экономического сотрудничества между двумя странами.

Председатель правительства Сербии Ивица Дачич и словенский министр обороны Роман Якич обсудили в Белграде совершенствование сотрудничества между двумя странами и продолжение процесса европейской интеграции Сербии. Собеседники дали оценку отношениям Сербии и Словении как хорошим и стабильным.

Якшич подчеркнул, что Словения окажет необходимую помощь Сербии в процессе присоединения к ЕС, а власти в Любляне высоко оценивают договоренности, достигнутые в Брюсселе с целью решения проблем в Косово и Метохии. Словенского министра также принял первый заместитель премьер-министра Сербии Александр Вучич. На встрече были рассмотрены возможности развития регионального и двустороннего сотрудничества, в частности в области военно-технического сотрудничества.

Глава команды Сербии по переговорам с ЕС Таня Мишчевич заявила в Брюсселе, что Сербия готова в скором времени приступить к переговорам о присоединении к ЕС. На конференции, посвященной расширению ЕС, Мишчевич напомнила, что Сербия еще десять лет назад, до подписания Соглашения о стабилизации и ассоциации, начала приводить законодательство страны в соответствие европейским стандартам.

Она подчеркнула, что Сербия будет иметь специфические проблемы на пути к ЕС. В настоящее время ЕС по-новому трактует разделы 23 и 24 Свода законов ЕС, которые касаются верховенства права, однако, в случае с Сербией присутствует и раздел 35, который касается нормализации отношений между Белградом и Приштиной, сказала Мишчевич.

Комиссар ЕС по вопросам расширения Штефан Фюле заявил в Брюсселе, что Европейская комиссия в настоящее время готова к переговорам о вступлении Сербии в ЕС, и что они начнутся не позднее января следующего года. Конкретная дата начала переговоров зависит от государств-членов ЕС, сказал Фюле на конференции, посвященной расширению Евросоюза, которую провела неправительственная организация «Друзья Европы».

Он сказал, что Белград и Приштина совершили исторический прорыв на пути к Европе, подписав первое соглашение о нормализации отношений в апреле текущего года. Это было первое соглашение, и нет никаких сомнений, что за ним последует новое, отметил Фюле.

Председатель парламента Сербии Небойша Стефанович и заместитель министра иностранных дел Беларуси Елена Купчина в ходе встречи в Белграде заявили, что необходимо развивать межпарламентское сотрудничество, а также экономические связи между двумя странами, а также стремиться к увеличению объема товарообмена на прогнозируемый уровень в размере 500 млн. долларов ежегодно. Стефанович поблагодарил руководство Беларуси за непризнание независимости Косово, провозглашенной в одностороннем порядке. В свою очередь Купчина подчеркнула, что такая поддержка Сербии основана на принципах международного права. Стефанович принял приглашение Купчиной посетить Беларусь в составе парламентской делегации Сербии в скором времени. Сербия. Белоруссия > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 15 декабря 2013 > № 974145

Бывший британский посол в Белграде Айвор Робертс заявил, что окончательное решение для Косово – это раздел Косово или обмен территориями. По его мнению, которое он выразил в интервью газете «Политика», было бы лицемерием заблокировать Сербии доступ к членству в Европейском Союзе, прежде чем она признает независимость своей провинции, так как Косово не признали ряд стран ЕС. «Если строго придерживаться идеи о том, что нерешенные вопросы границ должны препятствовать членству в ЕС, то за пределами ЕС остались бы не только Кипр, но и Великобритания, Ирландия, Испания и Дания», - сказал Робертс. По его словам, Брюссельское соглашение является полезным шагом на пути нормализации отношений между Белградом и Приштиной. Он подчеркнул, что не только Лондон и Вашингтон, но и в другие столицы ЕС признали и оценили усилия сербского правительства сыграть конструктивную роль в регионе. Робертс считает, что необходимо организовать международную конференцию по Балканам, на которой бы вновь были пересмотрены границы в целях создания долгосрочных стабильных государств. Он добавил, что не видит никакой цели в судебном процессе против Сербии и Хорватии в Гааге и в возврате к старым обвинениям с обеих сторон, поскольку этот процесс может только потревожить старые исторические раны. Сербия. Косово > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 15 декабря 2013 > № 974144

Министр без портфеля по делам КиМ в правительстве Сербии Александр Вулин заявил в городе Грачаница, что Сообщество сербских муниципалитетов не будет являться неправительственной организацией. После встречи с вновь избранными главами муниципалитетов от Гражданской инициативы «Сербская» Вулин подчеркнул, что в связи с победой кандидатов от этой гражданской инициативы больше никто не сможет вести политику в КиМ без учета позиции сербов. ССМ не будет наделено государственными полномочиями, но и не будет являться неправительственной организацией, за которую другие будут принимать решения, отметил Вулин. Он сказал, что ССМ будет иметь четыре важных полномочия: полный контроль над здравоохранением, образованием, экономическим развитием и городским планированием. На данный момент этого вполне достаточно, чтобы создать основу для жизни сербов в Косово и Метохии, отметил Вулин. Сербия > Госбюджет, налоги, цены > ved.gov.ru, 15 декабря 2013 > № 974143

Кандидат на пост мэра города Косовска-Митровица от Гражданской инициативы «Сербская» Крстимир Пантич, одержавший победу во втором круге выборов в КиМ, заявил, что это победа политики правительства Сербии и государства Сербия в целом. Он сказал, что кандидаты от Гражданской инициативы «Сербская» одержали победу в девяти муниципалитетах, что будет способствовать продолжению борьбы за сохранение Косово и Метохии в составе Сербии. Мы победили в девяти муниципалитетах, где сербы ясно продемонстрировали, что они не признают Косово в качестве независимого государства, и теперь албанцам будут противостоять не только четыре муниципалитета на севере КиМ, но и пять муниципалитетов на юге Края, поддерживающих политику, которую ведет правительство Сербии на протяжении вот уже четырнадцати лет, подчеркнул Пантич. Он отметил, что стало совершенно очевидно, что сербы, проживающие в Косово и Метохии, признают только сербское правительство. Сербия > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 15 декабря 2013 > № 974137

ЭМИР КУСТУРИЦА: "СТАНДАРТЫ ЖИЗНИ НА ЗАПАДЕ ВЫШЕ, ЧЕМ НА ВОСТОКЕ. И Я КРИТИКУЮ НЕ ИХ ОБРАЗ ЖИЗНИ, А ИХ ПОЛИТИКОВ".

Эксклюзивное интервью Business FM режиссера и музыканта Эмира Кустурицы

Сербский режиссер и музыкант Эмир Кустурица в эксклюзивном интерьвью главному редактору Business FM Илье Копелевичу рассказал o своем отношении к Европейскому союзу, западным ценностям и о трудностях, с которыми столкнулся при съемках нового фильма.

У меня совсем пустяковый первый вопрос. Любого героя нашего интервью нужно как-то назвать. Бывают русские режиссеры, бывают американские, французские. Но вот с Вами я споткнулся - какое определение дать? Родились Вы в Сараево, теперь это Босния. Сейчас живете в Сербии, а раньше во Франции. Помогите, как Вы сами себя определяете?

Эмир Кустурица: Сербский режиссер, артист, автор книг. Еще строю дома, так что я и архитектор тоже. Вообще в последние 10 лет я очень расширил круг своих интересов и дел. Я бы так сказал про себя: просто живу и творю. И даже в большей степени творю, чем живу.

Национальность - вроде бы такая простая и не всегда значимая вещь. Но в Вашей жизни и для Вас лично это может быть было вопросом. Кто Вы?

Эмир Кустурица: Нет, для меня это вопросом не было. Мои предки сербы. Многие из них имели турецкие имена, потому что на протяжении веков, пока Турция оккупировала Боснию, огромное число сербов на этой территории были обращены в ислам. Моим предки достались в том числе и турецкие имена, но они не стали мусульманами, потому что проживали в Герцоговине. Это та часть Боснии, которая не полностью была под турецким контролем. И я уже в ходе своей жизни очень легко вернулся к тому, кем были мои предки, - к сербской культурной традиции. Для меня вопрос принадлежности очень значим. К какой культуре я принадлежу? Конечно, к мировой культуре. Но корнями я прочно в сербской культурной традиции, и несу ее в мировую культуру.

Вы сейчас снимаете новый фильм с Моникой Белуччи. Он касается темы войны в Боснии. Я читал, что сейчас Вы сталкиваетесь с трудностями. Вам не дают снимать в Боснии некоторые сцены, в которых нужна помощь боснийской армии.

Эмир Кустурица: Представитель мусульманской части в боснийском Президентстве Бакир Изетбегович выступил против. Он не просто мусульманин, а исламский экстремист. Он сын Алии Изетбеговича, который ответственен за массовые этнические чистки сербов на территории Боснии и Герцеговины. Одна из семей, которая была выкинута, выброшена из Сараево - моя семья. К Вашему сведению, до войны в Сараево было 250 тысяч сербов. Сейчас осталось 2-3 тысячи. О жестокостях сербов говорят во всем мире. Но жестокость была со всех сторон. Есть еще одна важная вещь - именно для сербов все это закончилось изгнанием.

Так как будет теперь со съемками? Это не помешает?

Эмир Кустурица: Нет. Все, что мне нужно, - немного старого оборудования югославской армии. Ну и потом, это ведь только позиция Бакира Изетбеговича, а боснийской президентство ротационное Хорват и серб дали мне снимать, так что проблема решена.

Я читал, Изетбегович назвал Вас предателем боснийского народа.

Эмир Кустурица: Да. Хочу спросить - что такое предательство в современном мире? В Нью-Йорке каждый день сотни людей переходят из католицизма в буддизм, из иудаизма - в христианство и обратно. Это норма. Они не могут мне простить, что я раньше был атеистом, а потом принял Православие. Но мне кажется, это просто говорит о том, на каком уровне эволюции они находятся. Как вообще можно судить и лезть в ту сферу жизни человека, которая является его личным духовным пространством?

Но они - я имею в виду Изетбеговича и других - считают, что, снимая кино про войну в Боснии, Вы обязательно коснетесь политики, будете давать свой взгляд на события.

Эмир Кустурица: Послушайте, мой фильм рассказывает только о людях. Я только про это снимаю кино, и все это знают. Так всегда было и остается. Вспомните мою картину "Жизнь как чудо". Он о любви сербского юноши и мусульманской девушки. Но они назвали и это пропагандой. Именно поэтому я называю их экстремистами. Изетбегович в Сараево проводил демонстрацию, на которой заявлял, что Ислам - величайшая религия, которая в итоге победит во всем мире. Он говорил это в Боснии, где живут и мусульмане, и католики, и православные, в центре Европы. Поэтому к этому человеку и его словам не надо относиться с доверием.

Вы всегда не только занимались творчеством, но и высказывали свои политические взгляды.

Эмир Кустурица: Именно сейчас Ваши политические высказывания получили большой резонанс в России. Когда мы опубликовали в ленте Business FM на "Фейсбуке" Ваши высказывания по поводу Украины, там появились тысячи лайков. В России очень много людей, которые позитивно смотрят в сторону Запада и считают, что как минимум нам есть чему поучиться у Запада.

Несмотря на это, ваши высказывания находят огромную поддержку. Как бы вы сами это объяснили? Почему такое соперничество в ценностях сейчас происходит между Россией и Европой?

Эмир Кустурица: Сейчас такой момент в истории. И это есть в русских книгах. У Льва Толстого в "Войне и мире" некоторые герои, прекрасно знающие французский, сидят и рассуждают - вот скорее бы пришел Наполеон, он бы изменил лицо России, сделал бы жизнь здесь цивилизованнее. Так что и в литературе, и в жизни есть много людей, которые считают, что именно западноевропейцы смогут изменить их жизнь к лучшему. Это, я думаю, огромная ошибка.

Идеология, столь блистательно представленная, кстати, Голливудом, показывает нам прекрасный образ этого устройства. Оно не признает одного простого факта: что вы можете отличаться и может быть другими, иметь отличные привычки, и - это важно - другой взгляд на историю. Истребить все это без смертельных последствий невозможно.

С другой стороны, западный корпоративный мир очень даже готов прийти в Сибирь, чтобы поучаствовать в освоении природных богатств. Так что в этом вопросе они открыты к сотрудничеству. Но даже если, например, западные компании появятся в Сибири, они не сделают жизнь Сибири другой.

Случай с Украиной весь из истории. Это счета из прошлого. В прошлом, кстати, римская политика гласила: разделяй и властвуй. И этот принцип всегда работала. На Украине, в ее западной части, например, есть чистые националисты, которые утверждают, что нацисты их освободили. Это неправда, конечно. Европейские державы всегда играли с приграничными странами. Это даже и Гитлер делал. В свое время он поставил под свое влияние Румынию и Болгарию. А потом напал на Сербию, которая сопротивлялась, и задержала его движение дальше. И Наполеон, кстати, действовал так же. Так в чем тут вопрос...

Что не стоит доверять?

Эмир Кустурица: Вы знаете, иногда лучше быть пастухом и пасти сто овец, чем иметь "Порше", но жить за счет продажи ресурсов своей страны. Грубое, конечно, сравнение. Но я хочу сказать, что всегда будут желающие поглубже запустить туда свою руку, иметь больший процент, лучшие условия. И всему этому можно придать вид помощи и сотрудничества.

В России очень много проблем. У Вас первая волна капитализма. Здесь масса людей, живущих бедно, и немного тех, которым достается слишком много. И России надо очень много сделать, чтобы жизнь стала справедливее, а люди почувствовали себя защищенными в обществе. Но не позволяйте это делать кому-либо за вас. Это можете сделать только вы сами...

Я знаю, что какое-то время Вы жили во Франции, около Парижа, а сейчас переехали в Сербию.

Эмир Кустурица: Да, в деревне, в горах..

Но как часто вы бываете в других странах Европы? И как, на Ваш взгляд, жизнь Европы выглядит сейчас?

Эмир Кустурица: Очень странно. Там сейчас много трудностей. Но вот смотрите: сначала они стали бомбить Ливию и убили Каддафи, фактически взяли под контроль нефтяные месторождения. Потом стали двигаться дальше, в Сирию. Они говорят о демократии, но к демократии это не имеет никакого отношения. Потому что их ни капли не волнует, например, демократия в Саудовской Аравии, где ее нет. И у меня такое впечатление, что европейские лидеры злоупотребляют демократией на внешней арене. Они не могут найти выход из внутреннего кризиса без какой-то новой войны, которая даст какой-то толчок экономике.

Вы очень жестко критикуете Западный мир - Евросоюз и США - именно за глобальную политику, за вмешательство в чужие дела. Но вот просто как человек вы себя чувствовали комфортно, живя в Европе?

Эмир Кустурица: Да, конечно. И когда я критикую западную внешнюю политику , то я критикую именно политику. Стандарты жизни в Западном мире - уровень защищенности людей, справедливость - там гораздо выше, чем на Востоке. Хотя сейчас и в этом кое-что меняется не в лучшую сторону. Так что я критикую не их образ жизни, а их политиков.

Что касается жизни рядовых людей, она там, конечно, гораздо лучше, чем у других. Но давайте не забывать, что процветание западного мира - результат в том числе и длительного имперско- колониального периода. И мне кажется, что сейчас, лишившись этой подпорки, они испытывают трудности. Пытаются их решить, возродив какие-то новые колонии.

Все-таки многие люди и в России, и, наверное, в Сербии смотрят на Европу и говорят: может быть нам, все-таки надо переносить к себе тот опыт?

Эмир Кустурица: Конечно. Я не сказал бы, что люди в западных странах лучше защищены, но система закона там работает гораздо лучше. У них очень долгая традиция. Но, повторю, имперско-колониальная система помогла им в прошлом. Конечно, нам нужно это все строить у себя. И я был бы самым счастливым человеком, если бы увидел это. Но знаете, - политики с Запада, на самом деле не хотят, чтобы у нас так было.

Есть ведь люди, которые думают: если, например, Сербия после долгого ожидания все- таки станет членом ЕС, то европейские ценности быстрее утвердятся в жизни?

Эмир Кустурица: А в Румынии и Болгарии они, что, утвердились? Им это помогло? Что хорошего вообще произошло в этих странах за последние 20 лет? Если бы это была стабильная система, я бы сказал "да". А вообще есть ли конкретный ответ на вопрос "что такое Европейский Союз"? Это военный союз или просто помощник атлантического брата из США по продвижении в Азию?

Конечно, у меня есть и другой взгляд на Европу. Она - колыбель культуры, фантастическое место, где можно прекрасно жить, посидеть за чашкой кофе. Но, кстати, уже Париже. Во всяком случае, не везде в Париже. У них сейчас реальные трудности. В Париже 150 тысяч бездомных. Так что в некоторых местах можно просто и нарваться на неприятности.

Подводя итог: я люблю Запад. Начиная с Возрождения, западный мир создал очень много, у него огромные и культурные и технологические завоевания. Но их модель мира и политическая модель устарели. История с Косово - это, на мой взгляд, пример того, что они на пути к новым колониальным захватам.

Думаю Вы, как и многие сербы, чувствуете несправедливость Запада по отношению к Сербии. Вы сами себе не задаете вопрос " А что, если Сербию в конце концов примут в ЕС? К чему она стремится?".

Эмир Кустурица: Вот я был в Венгрии. Средняя зарплата там 700 евро. По европейским меркам совсем мало. И это спустя 15 лет после присоединения к ЕС! А ведь Венгрия была совсем не из числа отстающих стран. В конце концов, они были, как и чехи, частью Австро-Венгерской империи, поэтому к стандартам западноевропейской жизни были готовы гораздо лучше. Но что им дал Евросоюз? Он ничего не изменил к лучшему. Может быть, даже к худшему изменил. А мы? У нас другие исторические корни. Мы долгое время были разделены между Османской империй и частично Австро-Венгрией. Поэтому я спрашиваю: почему именно Евросоюз изменит жизнь людей к лучшему?.

И последний вопрос . Уже конец года. Что стало для вас главным событием в этом году?

Эмир Кустурица: Конечно, съемки нового фильма "Война и любовь". Сейчас я на половине пути. Это фильм о любви, женщине, змее и войне. Это будет библейское кино. И это - главное.

Спасибо.

Парламент Эстонии в среду продлил на год мандат на участие эстонских военнослужащих в ряде иностранных миссий, в том числе в Афганистане, сообщает пресс-служба высшего законодательного органа страны.

Согласно эстонскому закону "О международном военном сотрудничестве", решения об участии военнослужащих Эстонии в зарубежных миссиях утверждаются парламентом.

Эстонские военнослужащие несут службу в составе международной миссии ISAF в афганской провинции Гильменд с 2003 года. За все время участия Эстонии в операциях НАТО в Афганистане погибли девять и были ранены более 40 военных из этой страны. Последний эстонский воинский контингент отправился в Афганистан в начале ноября. Общая численность эстонского подразделения - около 150 человек. Участие эстонских солдат в составе ISAF в Афганистане заканчивается в мае 2014 года.

Принятое парламентом постановление также позволяет задействовать военнослужащих Эстонии в учебной миссии Евросоюза и в составе миротворческой миссии ООН в Мали (до 12 военнослужащих), в составе сил реагирования НАТО (до 40 военнослужащих), а также в работе международного военного головного штаба НАТО или ЕС (до пяти человек).

Также продлен срок участия до трех военнослужащих в миротворческой миссии НАТО в Косово. До трех военнослужащих примут участие и в миротворческой миссии ООН в Ливане, Израиле, Египте и Сирии. Николай Адашкевич.

Сразу на 20 ступенек повысила свою позицию наша страна в рейтинге Doing Business, который ежегодно делают эксперты Всемирного Банка.

Рывок вверх России удалось сделать за счет улучшения условий создания нового бизнеса, получения разрешений на строительство, подключение к электросетям (хотя здесь мы остаемся в числе аутсайдеров, тратим на подключения 162 дня, а не 60, как американцы) и регистрации собственности.

Рейтинг Doing Business ежегодно делается Всемирным банком на основе опросов частного бизнеса и экспертов, оценивающих состояние инвестиционного климата в городах — крупнейших деловых центрах большинства стран мира.

Большая часть стран (114 государств) существенно — на 18% — ускорили темпы совершенствования норм регулирования предпринимательской деятельности по сравнению с предыдущим годом. «Более благоприятный бизнес-климат, который позволяет предпринимателям строить бизнес и инвестировать в развитие общества, является основой местного и мирового экономического роста, — подчеркнул президент группы Всемирного Банка Джим Ен Ким. — Доклад „Ведение бизнеса“ демонстрирует, что страны с более благоприятными условия­ми регулирования предпринимательской деятельности предоставляют больше возможностей местным предпринимателям для создания новых рабочих мест».

Лидеры прежние

Возглавил мировой рейтинг благоприятности условий для предпринимательской деятельности Сингапур. В первую десятку также вошли Гонконг, Китай, Новая Зеландия, Соединенные Штаты Америки, Дания, Малайзия, Рес­публика Корея, Грузия, Норвегия и Великобритания.

Страны ОЭСР с высоким уровнем дохода, которые получают высокие рейтинги по большинству направлений, сосредоточили свои усилия на реформах, направленных на упрощение процесса регистрации предприя­тий и совершенствование налогового администрирования.

Государства Европы и Цент­ральной Азии продолжили поддерживать высокие темпы проведения регуляторных реформ — 19 стран региона провели 65 реформ.

Наша страна среди лучших в БРИКС

Среди стран группы БРИКС (Бразилия, Российская Федерация, Индия, Китай, Южная Африка) наибольших успехов добилась Россия, вышедшая на 92-е место. Продвижение вперед нашей страны произошло в результате улучшения условий создания нового бизнеса, получения разрешений на строительство, подключения к электросетям и регистрации собственности. Например, по критерию регистрации собственности Россия уже вышла на 17-ю позицию, а по исполнению контрактов — даже в первую десятку.

Особенно отрадно, что нашей стране удалось обойти по условиям ведения бизнеса Китай (96-я позиция) и Индию (­134-я ступенька), которые международные эксперты часто ставят нам в пример. Ниже России в рейтинге также оказалась Бразилия (116-е место).

Значительных успехов достигли многие страны Африки к югу от Сахары, которые активно проводят реформы, направленные на устранение административных барьеров и укрепление правовых институтов. По сравнению с 2005 г. в 2012—2013 гг. число африканских стран, проведших реформы, выросло более чем в два раза. Из 20 стран, которые достигли наибольших успехов в улучшении предпринимательской деятельности с 2009 г., девять находятся в регионе Африки к югу от Сахары — Бурунди, Сьерра-Леоне, Гвинея-Бисау, Руанда, Того, Бенин, Гвинея, ­Либерия и Кот-д'Ивуар.

Политика мешает аутсайдерам

В то же время правительства стран Ближнего Востока и Северной Африки зачастую сталкиваются с существенными проблемами реформирования норм регулирования предпринимательской деятельности из-за политических и социальных конфликтов. Так, бизнес-климат в 2012—2013 гг. больше всего ухудшился в Сирийской Арабской Республике.

Некоторые страны проявили себя в роли региональных лидеров проведения реформ. К примеру, Колумбия стала лидером в регионе Латинской Америки и Карибского бассейна, Руанда — в Африке к югу от Сахары, а Польша — среди стран ОЭСР с высоким уровнем дохода.

Наряду с рейтингом благоприятности условий для предпринимательской деятельности каждый год в докладе Всемирного Банка выделяются страны, которые больше всего улучшили свои результаты по измеряемым индикаторам. На этот раз в список десяти стран, больше всего улучшивших свои позиции по сравнению с предыдущим годом, вошли Украина, Руанда, Российская Федерация, Филиппины, Косово, Джибути, Кот-д'Ивуар, Бурунди, Республика Македония и Гватемала.

Вместе с тем, несмотря на значительные улучшения, в данных странах все еще существуют проблемы, требующие решений. Так, пять из десяти стран в этом списке — Бурунди, Кот-д'Ивуар, Джибути, Филиппины и Украина — остались в низшей половине мирового рейтинга благоприятности условий для предпринимательской деятельности.

«В целом можно ясно проследить тенденцию конвергенции во всем мире. Страны с самыми дорогостоящими и сложными процедурами и самыми слабыми правовыми институтами постепенно перенимают некоторые практики, которые применяются в лидирующих странах. Этот процесс влечет за собой сближение результатов по многим направлениям, измеряемым докладом „Ведение бизнеса“», — комментирует результаты рейтинга директор отдела глобальных индикаторов и анализа Группы Всемирного банка Аугусто Лопез-Кларос.

Дмитрий Титов, "Экономика и жизнь", №43 (9509), 31 октября 2013 года

18 ноября Президент Швейцарской Конфедерации Ули Маурер посетил с рабочим визитом Косово, где он встретился с президентом страны Атифете Яхьягой и руководителем миссии правового государства Евросоюза (EULEX) Берндом Борхардтом.

Основной темой встречи двух президентов были двусторонние отношения, в первую очередь, сотрудничество в сфере политики безопасности. Кроме того, была рассмотрена ситуация на Западных Балканах в целом и перспективы регионального развития в политическом и экономическом отношении.

С Б. Борхардтом У. Маурер обсудил вопросы юстиции, безопасности границ, полиции и таможни. В EULEX также представлены швейцарские эксперты, занимающиеся преимущественно проблемами миграции, преследования военных преступников, организованной преступности, защитой свидетелей и правами человека.

сайт admin.ch

Россия является гораздо более желаемым внешнеполитическим партнером для Сербии, чем Евросоюз, свидетельствуют обнародованные в пятницу результаты социологического опроса, проведенного политологическим журналом "Новая сербская политическая мысль".

За союз с Россией выступили 67,5% респондентов, против - 18,2%, затруднились ответить 14,3%. В то же время вступление в ЕC поддержали 53,7% опрошенных граждан Сербии, против этого высказались 31,1%. Еще 15,2% затруднились с ответом.

"Основной вывод состоит в том, что в данный момент Россия является безусловно лидирующим и доминирующим внешнеполитическим ориентиром для большинства граждан Сербии", - сообщили организаторы опроса.

Исследование показало, что идею вступления Сербии в НАТО поддерживают 16,2% граждан, против - 71,2%, затруднились ответить 12,6% респондентов.

Самым популярным зарубежным политиком сербы назвали президента России Владимира Путина, который по пятибалльной шкале получил среднюю оценку 3,69. Следующими по популярности стали канцлер Германии Ангела Меркель (2,84), президент США Барак Обама (2,53) и президент Хорватии Иво Йосипович (2,21).

В ходе социологического исследования, проводившегося с 1 по 15 октября, были опрошены 1,1 тысячи человек в различных областях Сербии (кроме Косово). Николай Соколов.

По информации сербских СМИ Косовская центральная избирательная комиссия объявила, что по результатам прошедших 03 ноября2013 г. муниципальных выборов в АК Косово и Метохия в первом туре градоначальники избранны в 13-ти муниципальных округах – Дечане, Глодовац, Исток, Качаник, Косово Поле, Лепосавич, Подуево, Србица, Штимле, Зубин Поток, Звечане, Мамуса и Жденерал Янкович, а в 24-х округах состоится второй тур муниципальных выборов, который запланирован на 01 декабря2013 г. Выборы Мэра Косовской Митровицы повторно пройдут в трех избирательных участках 17 ноября2013 г., т.к. выборы 03 ноября признаны там несостоявшимися из-за беспорядков и нападения неизвестных на эти избирательные участки. Сербия > Внешэкономсвязи, политика > ved.gov.ru, 19 ноября 2013 > № 950714

Чечня в Шри-Ланке, или Британский премьер, обреченный на провал

Дмитрий Косырев, политический обозреватель

То, что произошло в эти выходные в Коломбо, столице Шри-Ланки – это примерно как если бы англичане (или любые прочие европейцы) приехали бы сегодня в Россию заново переигрывать результаты войны в Чечне, объяснять, что война кончилась неправильно. И были бы вежливо поставлены на место. И задумались бы после этого: а зачем нам вообще ездить в такие места, где нас не слушают? В данном случае британцы задумались на тему: зачем нам такое Содружество?

Страна, которой повезло

Содружество раньше называлось "Британским", потом это прилагательное исчезло: все равны. Содружество – это бывшая Британская империя, ее бывшие колонии и доминионы типа Австралии или Канады, 53 страны. Эта организация, конечно, очень напоминает об СНГ как цивилизованной форме развода СССР, но в любом случае Содружество скромно удовлетворяется образовательными и спортивными программами. Раз в два года проводит встречи глав государств – в этот раз это произошло на территории бывшего британского Цейлона, с минувшей пятницы по воскресенье.

Скандал в Коломбо касается того, какими методами правительство страны одержало в 2009 году победу над очень неприятными персонажами – "Тиграми освобождения Тамил Илама". Война была большой и тотальной, с авиацией и артиллерией, взятием городов. Понятно, что без гражданских жертв обойтись было невозможно. Как и в любой войне.

Хуже того, это была война между двумя народами, населяющими остров Шри-Ланку. Большинством – сингалами и меньшинством – тамилами. Подобные войны из числа тех, когда самоуничтожаются целые государства. Шри-Ланке повезло – уцелела. Ведь ее даже не поделишь пополам – тамилы живут на севере, но вдобавок составляют чуть не половину населения столицы на юге.

Что важно, то была война с терроризмом в чистом виде. Не арабы, а именно тамилы на Шри-Ланке придумали все фирменные террористические технологии, включая превращение человека в живую бомбу (хотя этим делом увлекались еще южновьетнамские партизаны). Тамилы взорвали таким образом премьер-министра Индии Раджива Ганди в 1991 году. Да, именно в 1991-м – ведь война шла 26 лет, превратив страну в развалины.

Ну и напомним, что "тигры" занесены во все террористические списки всеми международными организациями. В каком-то смысле они были опаснее талибов, просто действовали вдалеке от европейских или американских просторов.

И ведь знал же, что ему ответят

Тем не менее, британский премьер Дэвид Кэмерон ехал в этот раз в Коломбо с заранее объявленным намерением призвать страну-победителя, правительство-победителя к порядку, предъявить ему ультиматум. Если в течение четырех месяцев не будет проведено "правильного" расследования военных преступлений, то Британия употребит все свое влияние в ООН…

И ему ответили. Хозяин саммита, президент Шри-Ланки Махинда Раджапаксе, сказал: сами расследуем, без вас и в свое время.

А дальше была интересная история: Кэмерон пошел играть в крикет (который без всяких шуток сплачивает Содружество) с местной звездой этого спорта, Муттиа Муралитараном. По национальности тамилом. Который известен в стране как человек, много делающий для излечения ран войны.

И Муттиа долго и вежливо рассказывал Кэмерону, что на почти уничтоженных войной территориях очевидны "улучшения на 1000%", строятся школы, дороги, жизнь туда вернулась. Кстати, и расследование военных преступлений тоже идет. Всех военных преступлений.

Здесь надо хорошо понимать одну особенность ситуации. 26-летняя история войны с "тиграми" изобилует навязчивыми попытками извне, со стороны – прежде всего европейцев – научить Коломбо правильно вести гражданскую войну и договариваться о мире.

Что европейцы советовали? А то же самое, что и нам, когда у нас шла война в Чечне. Не воевать. Договариваться.

Результат – те самые 26 лет. Пока посредники организовывали перемирия (которые "тигры" использовали для укрепления своих позиций), война попросту не кончалась.

"Тигры" создали мощное террористическое государство со связями по всему миру, запугивали жителей острова на всей его территории, каждый мирный тамил на юге жил в двойном страхе – что придут вербовщики с севера, а за ними местные спецслужбы.

А дальше в какой-то момент власть поняла, что еще немного – и у нее попросту кончатся деньги, развалится бюджет, армия, вообще все. И вопреки европейским советам начала воевать всерьез. Вот война и кончилась. Четыре года мира, появились инвестиции, страна ожила.

То есть британскому премьеру, строго говоря, лучше было не устраивать в Коломбо скандала. И европейцам в целом лучше было бы чему-то поучиться на этой истории (если им мало было опыта Чечни, или Косово, или – да вот хоть Сирии).

А тогда зачем Кэмерон, как обреченный, готовил гневную речь на этом саммите, если был хоть малейший шанс получить тот самый ответ, который он и получил?

Правда не имеет значения

Краткий ответ на этот вопрос (а также на другой – почему это должно быть интересно нам, в России?) таков: мы живем в мире, где важны не реальные факты, а мощные, невероятно мощные по затраченным деньгам информационные кампании. Которые делают заложниками и жертвами даже такие правительства, как британское.

Жители Шри-Ланки хорошо знают, как все было на самом деле и кто прав. Но за пределами страны картина может быть полностью противоположной. Почему?

Потому что сингалы – люди, живущие практически только на своем острове. Их там большинство, 25 миллионов. Тамилов – миллионов до семи. Но тамилы, видимо, самая глобализованная из индийских национальностей. Индийцы в Юго-Восточной Азии – это в основном тамилы, не говоря о том, что в самой Индии их более 70 миллионов (и индийское правительство было вынуждено постепенно изменить свое отношение к соседу, в частности, на саммит в Коломбо индийский премьер не приехал).

А еще тамилов до 300 тысяч в Канаде (и канадский премьер на саммит, как вы понимаете, тоже не приехал). И – до 105 тысяч в Великобритании. Все они никак не террористы. Но не так уж трудно найти в их среде тех, кто как минимум даст денег на помощь "своим", соотечественникам на острове, страдающим среди сингалов-победителей.

И вот вам ситуация в Великобритании, с ее тамильской и в целом индийской общиной: тамилы подружились с оппозицией, то есть лейбористами. Ведь должна же оппозиция как-то давить правящую партию, вот она и подталкивала ее к скандалу в Коломбо.

Был выстроен до боли знакомый образ "плохого режима", управляющегося семьей президента (что правда – хотя почему бы не спросить, хорошо или плохо управляется). А тамилы, соответственно – да хоть и "тигры" – как-то ненавязчиво превращались в "борцов за свободу".

И неважно, что народ Шри-Ланки и очень популярный в народе режим, с трудом победившие одну из самых страшных террористических группировок в истории человечества, заслуживают лучшей участи.

Теоретически, в каком-то идеальном варианте, тяжелый опыт войны на Шри-Ланке должен был научить многие народы тому, что такое терроризм, на что он способен (создавать свои государства, например, или подчинять своей воле политические круги стран типа Великобритании), как с ним можно бороться, а как нельзя.

Вместо этого жизнь в информационный век учит другому. Правда и логика не имеют значения. Имеет значение что-то другое, например, умение пользоваться интернетом.

ЦИК Косово сообщил, что победитель выборов в местные органы власти в городе Косовска-Митровица, где в воскресенье проходило повторное голосование, определится по итогам второго тура, который состоится 1 декабря, однако основной кандидат на пост мэра Крстимир Пантич заявил о махинациях.

Повторное голосование в трех избирательных центрах в северной части Митровицы, населенной в основном сербами, проводилось из-за серьезных инцидентов, которые произошли там 3 ноября во время первого тура выборов (Митровица является основным центром политической борьбы в этом регионе Косово). Голосование 17 ноября прошло без инцидентов, при исключительных мерах безопасности. Явка составила 22,38% (при этом порога явки не существует).

По данным косовского ЦИК, кандидат в мэры северной Митровицы Крстимир Пантич, который представляет поддерживаемое Белградом объединение граждан "Српска", получил 37,06%, а его основной конкурент, бывший госсекретарь сербского министерства по делам Косово и Метохии Оливер Иванович, заручился поддержкой 28,53% граждан. Еще несколько кандидатов набрали от 2 до 20% голосов.

Таким образом, во второй тур выходят Пантич и Иванович.

Иванович заявил журналистам, что он рассчитывал получить больше голосов, но в то же время приветствовал тот факт, что мэром северной Митровицы в любом случае станет серб. Пантич же объявленные результаты не признал. "Несмотря на лидерство, я не могу согласиться с результатами выборов. Очевидно, что в период с 19.30 до 0 часов, после того, как начался подсчет голосов, произошли махинации с избирательными документами", - заявил политик агентству "Танюг". Пантич возложил ответственность за это на ОБСЕ.

Выборы в Косово, албанские власти которого в 2008 году провозгласили в одностороннем порядке независимость от Сербии, были проведены по косовским законам при поддержке ОБСЕ и с согласия официальных властей в Белграде. Юлия Петровская.

Премьер-министр Сербии Ивица Дачич вновь призвал косовских сербов принять участие в повторном голосовании в городе Косовска-Митровица и тем самым открыть путь формированию Сообщества сербских муниципалитетов, которое предусмотрено Брюссельским соглашением между Белградом и Приштиной.

Дачич посещает в пятницу населенную сербами северную часть Митровицы, где на нескольких участках были отменены результаты выборов в местные органы власти 3 ноября. Голосование в северных районах края проходило на фоне бойкота и инцидентов.

ЦИК Косово на днях принял решение провести 17 ноября повторное голосование в трех избирательных центрах в Митровице, на которые неизвестные в масках совершили нападение, уничтожив часть документации.

"Сегодня Сербию нужно защищать не оружием, а победой на выборах. Хватит нам поражений в Косово! Давайте добьемся победы на выборах, сформируем Сообщество сербских муниципалитетов, наши органы власти, полицию и правосудие", - призывал Дачич жителей Митровицы. По его словам, сербам на выборах в Митровице необходимо набрать больше голосов, чем албанцам или бошнякам для того, чтобы Сообщество сербских муниципалитетов могло нормально функционировать.

"Сербия никогда не оставит и не забудет север Косово", - заявил Дачич, которого цитирует агентство "Танюг". При этом премьер призвал местных сербов не забывать о необходимости взаимодействия с Белградом для того, чтобы "люди могли работать, получать зарплаты и пенсии".

Голосование в Косово, албанские власти которого в 2008 году провозгласили в одностороннем порядке независимость от Сербии, проводится по косовским законам при поддержке ОБСЕ и с согласия официальных властей в Белграде. Правые и патриотические сербские силы выступали категорических против участия сербов в этих выборах, так как тем самым, по их оценке, Сербия соглашается с независимостью Косово. Второй тур местных выборов в Косово намечен на 1 декабря. Юлия Петровская.

Производитель напольных покрытий Barlinek Group (г. Кельце, Польша) закроет деревообрабатывающий завод, расположенный в г. Косове (Ивано-Франковская обл., Украина), об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании.

Предприятие выпускало заготовки для расположенного в Виннице завода, производящего паркетную доску, кроме того, с 2009 г. здесь функционировала линия по производству топливных гранул.

Чистый убыток завода в январе-сентябре вырос в годовом исчислении в 1,8 раза — до 405 тыс. польских злотых ($126,5 тыс.), продажи сократились в 5,8 раза. Попытки руководства компании оптимизировать деятельность предприятия не привели к улучшению рентабельности.

Barlinek Group намерена выставить на продажу оборудование, здание и землю деревообрабатывающего завода в Косове.

Численный состав сил KFOR под командованием НАТО в Косово больше сокращаться не будет, заявил в понедельник генсек НАТО Андерс Фог Расмуссен.

"Пока у нас нет намерений сокращать присутствие KFOR", - сказал он журналистам в Брюсселе.

Силы KFOR под командованием НАТО действуют в Косово с лета 1999 года в соответствии с резолюцией 1244 Совета Безопасности ООН и Кумановским военно-техническим соглашением. Численность контингента составляет около 5 тысяч военнослужащих. На момент ввода в страну силы KFOR насчитывали 46 тысяч человек.

Международный военный контингент был введен в Косово после 78-дневных бомбардировок Сербии странами НАТО. Североатлантический альянс вмешался в косовский вооруженный конфликт 1998-1999 годов на стороне местных албанцев (90% населения), добивавшихся независимости. На силы KFOR были возложены задачи по предотвращению возобновления боевых действий и поддержанию безопасности в Косово. Албанские власти Косово 17 февраля 2008 года в одностороннем порядке при поддержке США и ряда стран Евросоюза провозгласили независимость от Сербии.

Голосование на местных выборах в Косово, албанские лидеры которого в 2008 году провозгласили независимость от Сербии, завершилось на фоне нападений на избирательные участки и массового бойкота в северных районах, населенных сербами, сообщают региональные СМИ.

Большинство избирательных участков закрылись в 19.00 по местному времени (22.00 мск). Выборы проведены по законам самопровозглашенной республики при поддержке ОБСЕ. В северных районах, сербское население которых не признает правительство в Приштине, голосование по косовским законам было организовано впервые, и именно здесь произошли основные инциденты.

Как передает телеканал KTV, в последние часы произошли нападения на избирательные участки в Звечане и Зубин-Потоке. До этого произошел крупный инцидент в северной части города Косовска-Митровица, когда около 17.00 (20.00 мск) злоумышленники в масках ворвались в одну из школ, где расположено 16 избирательных участков. Нападавшие разломали урны для бюллетеней и разбили стекла. Часть документации уничтожена. Полиция эвакуировала из северных районов представителей ОБСЕ, следивших за ходом голосования. Для разгона толпы использовали слезоточивый газ.

Голосование на севере Косово, прежде всего, в Митровице, где развернулась основная политическая борьба, было затруднено в течении всего дня из-за акций, устроенных противниками выборов. Против голосования выступили Демократическая партия Сербии и право-радикальные группировки "Образ", "Двери" и прочие.

Согласно данным ЦИК, явка на выборах на 15.00 (18.00 мск) составила 33%. Самая низкая активность отмечена на севере Косово (в Звечане - 7,39%, в Лепосавиче - 12,52%, в Зубин-Потоке - 13,38%, в Митровице - 7,09%). Жители Косово избирали сегодня мэров и депутатов местных собраний в 38 общинах. На выборах конкурируют 103 политических субъекта - 33 политические партии, 52 объединения граждан, 16 независимых кандидатов и 2 коалиции. Правом голоса в Косово обладают 1,77 миллиона человек. Юлия Петровская.

Соглашение об ассоциации с Украиной - это самая масштабная сделка, которую когда-либо заключали в ЕС со страной, которая не является в Евросоюзе. Об этом заявил бывший глава Генерального директората по вопросам расширения в Еврокомиссии Майкл Ли.

На этой неделе он посетил Львов. Ли более 30 лет занимался вопросами евроинтеграции в Комиссии, вел переговоры с принятия Чехии в Европейский Союз, пишет Gazeta.ua.

"Думаю, через 10 лет мы увидим процесс сближения Украины и ЕС. Приведет ли это к членству? Пока могу сказать точно, что сейчас этот вопрос даже не стоит. Потому что в Евросоюзе кризис. Пока не идет речь о присоединении дополнительных стран. Но за 10 лет еще несколько стран присоединятся к ЕС и мы будем видеть более 30 членов. Возможно, присоединятся Сербия, Черногория и Косово. Другие страны в Западных Балканах, которые желали бы присоединиться к Евросоюзу, видимо, будут двигаться медленнее. Босния и Герцеговина, Албания, Македония.

У этих стран есть определенные трудности. Но, видимо, в течение 10-15 лет они преодолеют эти трудности и, таким образом, членство в ЕС будет достигать 35 стран." Также эксперт предполагает, что за 10 лет Польша, Швеция и еще 1-2 страны начнут использовать валюту евро. Ибо она сохраняет свои позиции, несмотря на кризис в Европе. "Реформы, которые необходимо осуществить в ближайшее время в Украине - это реформы пенсии и миграции. Если будет все меньше и меньше молодых людей, то нужна рабочая сила. Эту силу можно получить только путем миграции. Для зоны Евросоюза это означает, что если вы живете в одной стране ЕС, имеете право на работу в другой стране Еврозоны."

Парламент Молдавии принял в пятницу большинством голосов решение об участии страны в миротворческой операции в Косово под эгидой ООН и Евросоюза с 1 ноября этого года.

С этой целью в Косово отправится взвод легкой пехоты в составе 33 военнослужащих, предназначенный для охраны и обороны военных объектов и патрулирования зоны ответственности, а также семь инженеров-саперов и офицер штаба.

По мнению министра обороны республики Виталия Маринуцы, представившего законопроект, "присутствие молдавских миротворцев в рамках миссии ЕС отвечает положениям программы евроинтеграции страны".

Представители оппозиционной партии коммунистов (ПКРМ) в парламенте во время голосования по этому вопросу демонстративно покинули зал заседания.

Семь молдавских военнослужащих участвовали в миротворческой операции в Ираке в 2003 году.

В конституции закреплен внеблоковый статус Молдавии.

Грозит ли европе исламизация?

Владимир Малахов

Очередной призрак бродит по Европе — на сей раз не тот, о котором возвещали классики марксизма. Это призрак ислама, грозящего в будущем, как убеждены некоторые, поглотить Европу культурно, а впоследствии и политически. Эмиссары исламской цивилизации в Европе — иммигранты. Поначалу тихие и незаметные, но по прошествии пары десятилетий все более требовательные и агрессивные, рожающие множество еще более агрессивных детей, мусульмане завершают в XXI веке миссию, не удавшуюся их единоверцам дважды — в VIII столетии, когда сарацины захватили Испанию, и в XVII столетии, когда войска Османской Турции стояли у стен Вены. Только теперь завоевание пройдет без кровопролития. Европейские города покроются густой паутиной мечетей, женщины закутаются в паранджу, а с храмов вместо звона колоколов будет звучать голос муэдзина.

В метафорах, обслуживающих этот призрак, нет недостатка: «Мечеть Парижской богоматери», «Лондонистан», Eurabia, в которую превратилась Europe, и т. п. Ниже мы попробуем поразмышлять о том, чем подпитываются подобные фантазии и насколько обоснованны связанные с ними опасения.

Сколько в Европе мусульман?

На этот вопрос не так просто ответить. Хотя бы по той причине, что не все европейские государства включают графу «вероисповедание» в статистику. Поэтому к «мусульманам» принято относить всех иммигрантов (а также их потомков) из стран исламского культурного ареала — не принимая в расчет ни их номинальной религиозной принадлежности (в исламских странах живут и представители других конфессий), ни их действительного отношения к религиозной вере. Если отвлечься от этого обстоятельства, получается цифра приблизительно в 15 млн человек[1].

Каково происхождение этой группы — а точнее, весьма различных групп — населения? Первый приток мусульман в Западную Европу[2] связан с постколониальной иммиграцией. После демонтажа Французской, Британской и Голландской империй в бывшие метрополии стали прибывать выходцы из вчерашних колоний: магрибинцы — во Францию[3], пакистанцы — в Великобританию, индонезийцы — в Нидерланды. Начало второму потоку дала трудовая миграция: сначала по двусторонним соглашениям (между Алжиром и Францией, между Турцией и Германией), затем — индивидуальная (так во Франции, Бельгии и Нидерландах появились марокканцы, тунисцы и турки). Третью группу мусульман образуют беженцы и соискатели политического убежища: из Турции и Боснии — в ФРГ, из Алжира — во Францию, из стран Ближнего Востока — в Великобританию, из всех исламских стран понемножку — в Швецию и Нидерланды, а также в Австрию, Данию, Финляндию и т. д. Четвертая группа представлена бизнесменами, высококвалифицированными специалистами из исламских регионов (Иран, Филиппины, арабский Ближний Восток), а также студентами, оставшимися после окончания университета в стране обучения или нашедшими работу в другом государстве Евросоюза. Наконец, в интересующую нас категорию населения входят европейцы, перешедшие в ислам (по большей части — женщины, вступившие в брак с мусульманином, хотя есть и случаи, связанные с чисто мировоззренческим выбором)[4].

Кто такие европейские мусульмане?

Журналисты и политические обозреватели, пользующиеся выражением «мусульманское сообщество», редко проводят различие между мусульманами как категорией учета населения и мусульманами как категорией практики. Между тем среди людей, относимых бюрократическими процедурами к «мусульманам», много неверующих[5], а тех, кто считает себя верующим, но при этом никогда не бывает в мечети, больше, нежели тех, кто мечеть посещает[6]. Таким образом, перед нами две разные группы — мусульмане номинальные и мусульмане практикующие. Среди практикующих мусульман, в свою очередь, выделяется несколько моделей поведения.

Индивиды и группы, причисляемые к категории «мусульмане», не только по-разному относятся к религии, но и отделены друг от друга национально-этническими, конфессиональными, идеологическими и статусными барьерами.

Этнические противоречия уходят в глубь веков, порождая глубокое недоверие, а подчас и взаимную ненависть между различными группами: турки vs. арабы (первые — бывшие обладатели империи, вторые — бывшие объекты турецкого господства), арабы vs. берберы (от Марокко до Египта), пуштуны vs. белуджи среди пакистанцев, курды vs. их бывшие сограждане (будь они турецкого, иракского, иранского или сирийского происхождения) и т. д. О том, насколько сильны идиосинкразии такого рода, говорит хотя бы тот факт, что мусульмане из Турции и Марокко, живущие в Нидерландах, отказываются посылать своих детей в одну исламскую школу.

Далее следуют противоречия конфессиональные. Это не только пропасть между суннитами и шиитами, но и множество линий размежевания внутри суннитского ислама. Дело в том, что в исламе, в отличие от других мировых религий, не существует формального института духовенства[7]. Религиозным лидером может стать практически всякий последователь учения Пророка, если докажет свое усердие в вере и глубокое знание священного текста.

Отсутствие институционализированного духовенства означает отсутствие иерархии[8], что, в свою очередь, означает принципиальную открытость ислама для интерпретаций. Ни одной из них не гарантировано верховенство.

Этнические и конфессиональные различия дополняются не менее глубокими различиями по линии идеологии: левые vs. правые; секулярные vs. религиозные; либералы vs. консерваторы; турецкие коммунисты и социалисты vs. кемалисты; потомки борцов алжирского Фронта национального спасения vs. потомки «харки», сотрудничавших с французской администрацией в 1950-е годы, и т. д. Аналогичные идеологические водоразделы отделяют друг от друга беженцев и соискателей политического убежища из Египта, Туниса, Ливии и Сирии, которые оказались в Европе после событий «арабской весны».

Не стоит забывать и о социально-классовых разделителях: успешные бизнесмены и высокостатусные общественные фигуры vs. разнорабочие и получатели по-собий[9].

И, наконец, различия гендерные. Если в глазах внешнего наблюдателя «мусульмане» и «мусульманки» сливаются в некое гомогенное множество, то в реальной жизни позиции женщин и мужчин из мусульманской среды нередко не совпадают. Женщины — особенно молодые — зачастую не только не разделяют патриархальных установок мужчин, но и пытаются им противостоять.

Словом, та часть населения Евросоюза, которая подпадает под категорию «мусульмане», не является консолидированной целостностью.

Ислам как маркер различия

В 1960— 1970-е никому не приходило в голову объединять в одну группу тунисцев с пакистанцами, турок с алжирцами, а иранцев — с палестинцами. В классификации иммигрантского населения бюрократией (равно как и в самосознании самих иммигрантов) национальные критерии преобладали над конфессиональными. Однако в определенный момент — а именно в конце 1980-х — категория «мусульмане» начинает использоваться как для идентификации определенных групп мигрантов извне, так и для их самоидентификации. Принадлежность к исламу становится маркером различия — проведения символической границы внутри населения европейских стран, причем граница эта проводится поверх всех иных. Огромное число людей, вопреки всей сложности реальных отношений между ними, объединяются в одно множество — «мусульмане». Более того, этот способ описания и самоописания — «мусульмане» — начинает выступать в качестве основания политической мобилизации. Что произошло?

Произошли события в мировой политике, оценка которых разделила выходцев из исламских стран и большинство принимающего населения. Важнейшим таким событием стало «дело Рушди»[10]. К нему присовокупились война в Заливе (1990) и палестинская интифада (начавшаяся тремя годами ранее, но именно к 1990 году достигшая пика). Обнаружилось, что у иммигрантов-мусульман и их окружения разные точки зрения на происходящее.

А потом случились 11 сентября 2001 года и последующая цепь терактов, в результате которых принадлежность к исламу в западном общественном мнении стала ассоциироваться с терроризмом. И хотя большая часть здравомыслящих людей с самого начала решительно отвергала такую ассоциацию, атмосфера подозрительности и недоброжелательства вокруг европейских мусульман после убийства Тео ван Гога в Амстердаме (2004) и взрывов в Мадриде (2004) и Лондоне (2005) лишь сгустилась. Размежеванию поспособствовала также публикация в датской газете Jyllands-Posten карикатур на Пророка (2005), воспринятая как оскорбительная и недопустимая одними и как нормальное проявление свободы слова другими. Серия последующих скандалов такого рода лишь подтверждала глубокое различие позиций[11]. Новый геополитический контекст определил существенные трансформации и в восприятии мусульман в Европе, и в их самовосприятии. Они стали представляться как агенты ислама в неисламском мире.

Наряду с тектоническими сдвигами в мировой политике существенным в этой трансформации было и то обстоятельство, что к концу 1980-х выросли дети, родившиеся в семьях исламских мигрантов. Так называемое второе поколение мигрантов являет собой любопытный парадокс. Будучи в религиозном отношении гораздо дальше от исламской традиции[12], чем их родители, они в политическом отношении зачастую выступают гораздо более активными адептами ислама. Если родители стремились вести жизнь в согласии с предписаниями Корана, стараясь при этом быть как можно менее заметными, то дети, родившиеся и социализировавшиеся на Западе, как правило, не являясь ревностными мусульманами в быту, готовы громко заявить о себе как о представителях ислама.

Итак, ислам превратился в идентификационный маркер. Независимо от того, каково значение ислама как системы ценностей и регулятива поведения для тех или иных индивидов, их отождествление себя с мусульманами влечет за собой целый ряд ощутимых последствий в повседневной жизни. Это, например, возможность быть дискриминированным, выделенным из общей массы — будь то явно (неонацистами на улице) или неявно (менеджером по персоналу, отказывающем в приеме на работу). Это ожидания окружения, касающиеся как бытового поведения («а что это ты вино пьешь, тебе же нельзя?»), так и реакций на политические события. Если ты не идешь на демонстрацию против публикации карикатур на Пророка или выпуска антиисламского фильма — ты неправильный мусульманин. А если ты на нее идешь — это лишнее доказательство того, что ты не принадлежишь «нам». Эдвард Саид (по религиозной принадлежности, кстати, христианин) пережил в свое время шок, связанный с коллизией идентификаций. Когда началась Шестидневная война, прохожие на улицах обращались друг к другу с вопросом «как там наши?». Этот вопрос американцы ничтоже сумняшеся задавали и ему, профессору Колумбийского университета. Но только он, будучи палестинцем, никак не мог отождествить себя с «нашими», которые имелись в виду.

За почти полвека, истекшие с тех пор, идентичности еще более политизировались.

Рациональная озабоченность или логика фобии?

Опасения перед «исламизацией» Европы двоятся. Они, так сказать, двухслойны. Первый слой — это страх перед политическим доминированием ислама, второй связан с опасениями культурного свойства.

В первом случае людям кажется, что увеличение доли мусульман рано или поздно приведет к изменению конституционного строя европейских государств. Во втором случае речь идет о том, что, чем больше в Европе будет мусульман, тем выше вероятность вытеснения европейских норм и ценностей и образа жизни неевропейскими, импортированными из стран исламского мира.

Насколько оправданны подобные страхи? Начнем с политического слоя. Демонтаж либеральной демократии в пользу некоего варианта халифата не грозит Европе уже по той причине, что такого сценария не желают сами европейские мусульмане. (Разумеется, за исключением малочисленных групп исламских фанатиков[13].)

Вопреки устойчивому мифу о том, что ислам не допускает различия приватного и публичного, миллионы европейских мусульман доказали, что они умеют проводить такое различие. То есть жить в обществе по светскому закону, оставляя вопросы веры для частной жизни[14].

Более рациональный характер носят опасения перед возможным превращением ислама в политически организованную силу. Ислам уже является фактором политической жизни в ряде европейских стран. Однако, во-первых, действие этого фактора никак не назовешь деструктивным. Мусульманский электорат поддерживает исключительно партии политического мейнстрима. (За маргиналов, в том числе тех, кто выдвигает «исламскую» повестку дня, практически не голосуют.) Во-вторых, граждане с мусульманской идентификацией далеки от политической консолидации. Их объединению на почве конфессиональной общности препятствует и структура ислама как религии, и взаимное неприятие между различными группировками. То, что неискушенному наблюдателю кажется единым политическим телом («мусульманской диаспорой»), на деле состоит из мириад группировок, друг другу не доверяющих и друг с другом враждующих.

Отсюда проистекает невероятное множество организаций, претендующих на представительство ислама как такового, но на деле представляющих ту или иную деноминацию или ту или иную этническую группу. Противоречия между ними столь глубоки и непримиримы, что попытки сформировать некую зонтичную исламскую организацию, как сверху, со стороны государства[15], так и снизу, всякий раз заканчиваются крахом.

Так, например, громкое название «Центральный совет мусульман в Германии» (Der Zentralrat der Muslime in Deutschland) не должно вводить в заблуждение. Его авторитет признается четырьмястами исламскими религиозными и культурными центрами, зарегистрированными в Федеративной Республике[16], тогда как всего их — около 2,5 тысячи[17].

К числу старейших относится Союз исламских культурных центров (Verband der Islamischen Kulturzentren). Он представляет на самом деле только турецкие центры, причем ориентированные на синтез ислама с принципами кемализма. Еще более тесным образом аффилированы с Турцией Турецко-исламский союз по делам религии (Ttirkisch-Islamische Union der Anstalt fur Religion, по-турецки Diyanet I§leri Turk-Islam Birligi, отсюда аббревиатура DITIB) и Исламское сообщество Мили Гёрюш (Islamische Gemeinschaft Milli Gortis). Между тем мусульмане нетурецкого происхождения формируют собственные объединения (например, Союз исламских боснийских общин в Германии). Отдельное представительство имеют алевиты (Алевитское объединение Германии, куда входят около ста организаций общей численностью 20 тысяч человек). У шиитов, разумеется, свои организации, в частности Исламский центр в Гамбурге, возникший в 1953 году при поддержке Ирана. Существует и множество организаций, отражающих интересы женщин: Образовательный центр для мусульманских женщин (Begegnungs- und Fortbildungszentrum muslimischer Frauen), Центр по изучению проблем женщин-мусульманок (Zentrum fur islamische Frauenforschung und Frauenforderung), Сеть мусульманских женщин (Netzwerk fur islamische Frauen), рабочая группа «Мусульманские женщины в обществе» (Arbeitsgemeinschaft Muslimischer Frauen in der Gesellschaft) и т. д.

Что касается организаций, создаваемых по инициативе властей, то первая в этом ряду — Мусульманский совет (Islamrat). Он был сформирован в 1986 году и задумывался как общая организация для всех живущих в Германии мусульман независимо от этнической принадлежности. Собрать под одной крышей удалось 23 организации. Тон здесь задавала Мили Гёрюш. В 2007 году немецкие власти создали Координационный совет мусульман (Koordinationsrat der Muslime), членами которого стали как спонсируемый правительством «зонтичный» Исламский совет (Islamrat), так и ряд крупных организаций, сформированных снизу. Было заявлено, что ежегодно — под патронажем Министерства внутренних дел — будет собираться Немецкая исламская конференция (Deutsche Islamkonferenz). Однако уже в 2008 году вышеупомянутый Центральный совет мусульман вызвал скандал, отказавшись принять участие в ее работе.

Право Мусульманской ассоциации Великобритании (Muslim Association of Britain) представлять британских мусульман оспаривается Мусульманским советом Великобритании (Muslim Counsel of Britain). Мусульманский совет, в свою очередь, не может претендовать на право говорить от имени большинства британских мусульман, ибо это право ставится под вопрос множеством других объединений. Среди них Британский мусульманский форум, Мусульманский парламент Великобритании, Исламская миссия, Исламский совет Европы, Исламское общество Великобритании, Исламская партия, Мусульманская ассоциация Англии и т. д.[18] Всего около 2,5 тысячи организаций. Более двух тысяч исламских организаций действуют во Франции — так же, как и в соседних странах, отличных друг от друга по многим параметрам. Собрать их под одной «зонтичной» правительство пыталось не раз. Сначала в 1990-м, но детище скончалось, просуществовав два года; затем в 1993-м — новая организация развалилась через три месяца; наконец, в 2002-м был создан Французский совет по делам исламского культа (Conseil Frangais du Culte Musulman). Надо ли говорить, что его право представлять французских мусульман не признается множеством авторитетных исламских лидеров?[19]

Итак, политически консолидированного сообщества европейских мусульман на настоящий момент не существует, и не похоже, что оно сложится в будущем.

Второй слой страхов перед исламизацией Европы — это неуправляемое развитие культурных изменений, чреватое изменением отношений культурного «баланса сил». Похоже, что такая угроза тоже надуманна. Хотя бы по чисто демографическим причинам. Доля мусульман в структуре населения ЕС в настоящий момент составляет 3,2 %. Учитывая более высокие темпы рождаемости среди мусульман, через двадцать лет эта доля вырастет до 6—7 %. Даже если экстраполировать сегодняшнюю демографическую динамику еще на четверть века вперед (чего, кстати, делать нельзя, поскольку репродуктивное поведение нового поколения не повторяет репродуктивного поведения родителей), доля мусульман в Евросоюзе не превысит 15 %. Для установления культурной гегемонии явно маловато.

Но суть дела заключается, конечно, не только и не столько в демографических показателях. Сам подсчет соотношения различных конфессиональных групп в структуре европейского населения — предприятие сомнительное. Сомнительное потому, что, пускаясь в это предприятие, мы отвлекаемся от действительных общественных отношений. А это отношения между реальными людьми, а не между статистическими фикциями.

Возьмем для иллюстрации женщин турецкого происхождения, живущих в Германии. С точки зрения статистики они — представительницы «немецких мусульман». Но за этой категорией скрываются, среди прочего, десятки тысяч секуляризированных и эмансипированных личностей — выпускницы университетов, ставшие врачами, менеджерами, предпринимателями, журналистами, учителями, театральными режиссерами, дизайнерами и т. д. Мне возразят, что таких — меньшинство. Но и мусульманки, которые в силу отсутствия образования ограничены пространством семьи, тоже далеко не являются эмиссарами «исламской культуры». И здесь мы подходим к гендерному измерению вопроса о мусульманах в Европе.

Многие проблемы, которые «фреймируются»[20] как конфессиональные (убийства чести, принудительные браки), на деле представляют собой проблемы гендерные и социокультурные. Мужчины из стран Южной Азии, Северной Африки и Ближнего Востока (кстати, не только мусульмане) часто придерживаются патриархальных взглядов на семью. Они считают нормой «держать женщину в подчинении», а именно: контролировать ее сексуальность, следить за ее поведением (не выпуская на улицу без сопровождения родственников-мужчин), решать за нее, как ей следует одеваться и за кого выйти замуж. Между тем многие женщины из упомянутых стран так не считают, и уже в силу этого обстоятельства являются потенциальными (а иногда и реальными) союзниками европейских либералов. В последние полтора десятилетия все больше женщин-мусульманок сотрудничает с организациями гражданского общества. В их повестке дня: противодействиедомашнему насилию (символическому и физическому), борьба с принудительными браками, расширение социальных возможностей женщин-мигрантов (доступ к образованию и, как следствие, к оплачиваемому труду)[21].

Есть, правда, еще один фактор в отношении европейцев к мусульманам, который прямо не связан с опасениями «исламизации», но способствует атмосфере недоверия и подозрительности по адресу мусульман. Это формирование выходцами из исламских стран закрытых изолированных сообществ, существующих параллельно сообществу принимающей страны.

«Параллельное общество»

Мигрантские анклавы (или, в другой терминологии, «добровольные гетто») стали возникать в спальных районах крупных городов во время экономического бума 1960-х. Иммигранты из исламских стран — составная часть таких анклавов. Львиная их доля живет либо в местах, где расположено муниципальное жилье (часто неподалеку от промышленных зон, где они были трудоустроены), либо в «непрестижных» городских кварталах и пригородах с низкой арендной платой. Например, треть выходцев из арабских стран в Германии (марокканцы, в частности) живут в Рурской области, где расположены горнодобывающие и химические предприятия, давшие им работу[22]. Большая часть магрибинцев во Франции — обитатели пригородов Парижа и Марселя (крупных промышленных центров, в массовом порядке привлекавших в свое время рабочую силу из Северной Африки).

Аналогичная картина наблюдалась в Нидерландах и в Бельгии: некогда экономически активные зоны в эпоху «деиндустриализации» стали превращаться в зоны депрессивные. Обитателями же этих зон к середине 1970-х оказались по большей части выходцы из Турции и Марокко.

Около половины пакистанцев в Великобритании проживают в районе Большого Лондона. Причина тому — резко упавшие цены на жилье в домах старой застройки после окончания Второй мировой войны. Англичане стали в массовом порядке покидать этот район, а в ветхие и, как считалось, не подлежащие ремонту дома заселились мигранты из Пакистана[23]. Они оказались успешными в сфере мелкого и среднего бизнеса, тем самым вписавшись в местную систему разделения труда.

Таким образом, то, что в глазах внешнего наблюдателя выглядит не иначе как результат желания иммигрантов из исламских стран «селиться компактно» и «образовывать анклавы», зачастую объясняется более приземленными мотивами.

Кстати, как раз желание жить рядом друг с другом в «мусульманской среде» зачастую отсутствует — в силу напряженных отношений между различными этническими группами, о чем мы упомянули выше. Так, алжирцы, как правило, негативно относятся к тунисцам (считая их предателями-коллаборационистами) и чуть лучше, но с недоверием, к марокканцам. Берберы стремятся отделить себя от арабов, рассматривая их (а) как завоевателей, лишивших берберов независимости, и (б) как варваров[24]. В Великобритании чернокожие мусульмане с Карибских островов легко сходятся с чернокожими африканского происхождения, независимо от их религиозной принадлежности, зато враждуют с единоверцами из Пакистана[25].

Что касается отчуждения между автохтонным населением и «мусульманским сообществом», то оно возникло в силу многих причин. Религиозная принадлежность необязательно является главной в числе этих причин. Религия выступает здесь как маркер различия. Давайте присмотримся, какие различия она маркирует.

Во-первых, это различия в социальном статусе, в районе проживания, в уровне образования и в вытекающих отсюда различиях в доступе к социальным ресурсам.

Во-вторых, это опыт дискриминации — прежде всего на рынке труда. Де-юре дискриминация, конечно, запрещена, но де-факто она существует. Претендент на хорошее рабочее место, опознаваемый как мусульманин, имеет меньше шансов получить это место, чем представитель культурного большинства[26]. В-третьих, это социально-психологический климат. Недоверие, скрытое недоброжелательство, а иногда и открытая враждебность (в виде нападений скинхедов и неонацистов) — это повседневная реальность мигрантов, фенотипически отличных от «автохтонов». Живя в такой атмосфере, выходцы из мигрантской среды вырабатывают форму сознания и поведения, которую специалисты называют «репульсивной идентичностью». На недоверие окружения они отвечают недоверием, что влечет за собой новый виток их изоляции. В-четвертых, это различия социокультурные. Но они не проистекают из культурно-исторических традиций. Субкультура молодежи неблагополучных пригородов оторвана от всяких традиций. Она замешана на фрустрации и выражает себя в демонстративной агрессивности, готовности к насилию, отказе от «буржуазных» ценностей и при этом в стремлении иметь те же материальные блага, что и буржуазный средний класс. Часть этой молодежи вовлечена в полукриминальную или криминальную деятельность и потому имеет неприятный опыт общения с полицией. Концентрация озлобления в этой среде такова, что для очередного его выплеска достаточно мелкого повода. Так называемые racial riots, сопровождаемые поджогами и мародерством, случаются в Великобритании раз в 5—7 лет. Религиозной мотивировки здесь не наблюдается. Бесчинства в парижских пригородах, приковывавшие внимание мировой прессы осенью 2005 года, тоже не были ни чем-то из ряда вон выходящим (необычным был лишь масштаб беспорядков), ни религиозно мотивированным[27].

Несовместимость каких ценностей?

Мировоззрение и ценностные ориентиры реальных членов общества намного сложнее, чем это предполагается схемой «войны культур» (она же — «война идентичностей»). На фронтах этой мифической войны сталкиваются две сконструированные сущности — принимающее сообщество (по определению либеральное) с одной стороны и мусульманское сообщество (по определению нелиберальное) — с другой.

Между прочим, как ни забавно это прозвучит, проблемы совместимости с ценностями либеральной демократии возникают не только у приверженцев ислама. Почти любое религиозно окрашенное сознание, строго говоря, несовместимо с такими — базовыми для либеральной демократии — ценностями, как отделение церкви от государства или приоритет индивидуальных прав человека перед предписаниями, исходящими от коллектива. Более того, в конфликт с ценностями либеральной демократии входят все идеологии, не разделяющие основоположений политического либерализма — радикальные консерваторы и коммунисты, анархисты и протестантские фундаменталисты, не говоря уже о нео- и криптофашистах. Но достоинство и сила либерально-демократического государства в том и состоит, что оно способно формировать публичную сферу, в которой есть место для сосуществования и выражения любых мнений, в том числе не очень либеральных. Единственное ограничение — это запрет на насилие и призывы к свержению конституционного строя.

В комментариях к статье в газете The Telegraph (в которой сообщалось о возросшем числе живущих в Британии мусульман и задавался вопрос о судьбе либеральной демократии[28]) многие читатели высказывались вот в каком роде. А в чем, собственно, проблема? Почему мы думаем, что либерально-демократическое государство должно пострадать от того, что на его территории окажется большая доля граждан с исламской идентичностью? Разве ценности, исповедуемые этими людьми, представляют угрозу основаниям демократии? Если задаться целью их перечислить, мы получим культ семьи, уважение к старшим, воздержанность, законопослушание, отрицание половой распущенности. Правда, сюда надо добавить неодобрительное отношение к чрезмерной женской эмансипации (например, рождению детей вне брака или рукоположению женщин в священники) и неприятие однополых браков. Но точно такие же взгляды высказывают, например, католики. Мы ведь не считаем, что их присутствие среди нас угрожает будущему демократии. Такого рода комментарии — обычное явление и на других англоязычных информационных ресурсах, на которые мне доводилось заходить, от Independent до London Review of Books.

Присутствие мусульман в Западной Европе породило неожиданные идеологические союзы и идеологические водоразделы. Обнаружилось, в частности, что мировоззренческая схизма пролегает не только и не столько между христианским (точнее, постхристианским) принимающим сообществом и иммигрантами-мусульманами, сколько между верующими и так называемыми практикующими материалистами. Иными словами, ценностное размежевание упирается в секуляризацию европейских обществ и в порожденную секуляризацией культуру. Решительное вытеснение религии в приватную сферу привело к торжеству агрессивно-материалистической консюмеристской культуры, не знающей иных ценностей, кроме безудержного потребления. Противостояние этой культуре сегодня — удел религиозно ангажированных людей, независимо от конфессиональной принадлежности. В результате возникает контроверза: культура консюмеризма и гедонизма с одной стороны, культура, ориентированная на религиозные идеалы, — с другой. Не случайно официальные представители Ватикана не раз апеллировали к мусульманам как своим естественным союзникам в отстаивании нематериалистических ценностей. Не случайно также и то, что во время дебатов вокруг пресловутого «закона о платках» во Франции в 2004 году против принятия этого закона выступили и католические священники, и часть раввинов. А когда запрет на ношение религиозных символов все-таки был введен, девочек, отказавшихся снять хиджаб, приняли в католические школы.

От страха перед исламизацией к исламофобии

Тема грядущей исламизации Европы является для многих участников российских дискуссий своего рода козырной картой. Дескать, вы же видите, к чему приводит попустительство по отношению к иммигрантам вообще и к иммигрантам, представляющим чуждую нам религию, в частности[29]. Европа уступает под натиском эмиссаров мусульманского мира, стремительно утрачивая свою культурную идентичность.

В рассуждениях подобного рода происходит смешение двух разных проблем. Одна проблема — это соотношение исламских норм и ценностей с конституционным строем принимающих стран. Другая проблема — это соотношение исламского образа жизни (что бы под ним ни понималось) с образом жизни принимающего общества[30]. Характерный пример смешения этих проблем: рассуждение в логике «допустите сегодня хиджаб — завтра получите законы шариата».

Все непривычное раздражает. Сам факт появления рядом с нами других (иначе одетых, иначе молящихся и т. д.) воспринимается как неудобство. Но о чем все-таки идет речь? Если о перспективе изменений привычного социокультурного ландшафта, то с этим неудобством придется смириться. (А нежелание с ним мириться называется «ксенофобией».) Если же речь идет об угрозах основаниям либеральной демократии, то эти угрозы необходимо предупреждать и устранять. В частности, блокируя влияние на общество тех, кто ставит под сомнение конституционные основания либеральной государственности[31]. Сами по себе символы исламской идентичности (тот же хиджаб) никоим образом не указывают на враждебность демократическому строю. А вот усмотрение в этих символах подобной враждебности — типичное проявление ущербной логики. Из ношения хиджаба экстремизм никак не вытекает. Важно, что в головах, а не что на головах.

Так что давайте определимся, что нас, в конце концов, заботит — совместимость исламских практик с устоями демократии или с привычной нам культурной повседневностью? Что нас, в сущности, тревожит — опасность, исходящая от другого, или другой как таковой? Или, выражаясь иначе: другой нас раздражает потому, что представляет угрозу государственно-общественному устройству, или просто потому, что он другой?

Может быть, стоит, положа руку на сердце, признать, что, отождествляя «мусульманина» с потенциальным террористом, мы попросту оправдываем собственные фобии? Выдаем нежелание жить в неудобном окружении за озабоченность судьбой демократии?

Главным продуцентом и распространителем антиисламских фобий выступают, конечно, крайне правые. Именно их активисты вбрасывают в медийное поле сюжеты, долженствующие поддерживать в общественном сознании образ мусульман как «пятой колонны», которая находится в считанных минутах от захвата культурной и политической власти[32]. Любопытно, однако, что у ультраправых есть визави по ту сторону идеологических баррикад. Это исламские фундаменталисты. Казалось бы, перед нами антиподы. Однако в своей фиксации на фантоме исламизированной Европы они зачастую совпадают в своих оценках — и числа европейских мусульман (многократно его преувеличивая), и степени их религиозности (так же многократно завышая уровень посещаемости мечетей). Более того, как не раз подмечали исследователи, в отношении европейских правых радикалов к радикальным исламистам проглядывает если не симпатия, то эмпатия. И дело здесь не только в презрении к смерти и к материальной стороне существования, но и в глубинном сходстве базовых фантазий экстремистов. Самая важная из них — тоска по культурной чистоте, вера в твердую и неизменную «идентичность», угроза размывания которой исходит от иммигрантов[33].

Очень похоже, что тема исламизации Европы выступает как заместитель идиосинкразии европейцев по отношению к исламскому миру вообще и к иммигрантам-мусульманам в частности. Она в значительной мере связана с событиями 11 сентября и последовавшей серией терактов. С тех пор восприятие европейских мусульман нагружено (гео)политическими коннотациями. В глазах немусульман они предстают как агенты антиамериканских и, шире, антизападных центров власти.

Нелепое уравнивание ислама с терроризмом мы выносим за скобки. Тем не менее образ мусульманина как потенциального члена организаций типа «Аль-Каиды» достаточно прочно закрепился за живущими в Европе выходцами из исламского мира. И пусть этот образ не имеет отношения к 99,9 % реальных иммигрантов-мусульман, их подозрение в симпатиях к «антизападным силам» (а отсюда лишь один шаг до поддержки «мирового терроризма») имеет под собой почву. Ведь значительная часть европейских мусульман весьма критично настроена к внешней политике Североатлантического альянса и не скрывает этого. Но здесь требуется уточнение.

Мусульмане — не единственная группа, выражающая критическое и даже враждебное отношение к внешнеполитическому курсу НАТО. Достаточно вспомнить двухмиллионную демонстрацию в Лондоне (и почти столь же многочисленную в Мадриде) против военных действий в Ираке или массовые протесты немцев, итальянцев и французов в связи с поддержкой Соединенными Штатами действий Израиля на оккупированных территориях.

У нас любят вспоминать кадры, демонстрировавшие толпы ликующих палестинцев, узнавших о взрывах в Нью-Йорке и Пентагоне 11 сентября 2001 года. Но почему-то при этом не вспоминают, сколько людей в России (совсем не мусульманского вероисповедания), получив это известие, если не ликовало, то злорадно потирало руки.

Таким образом, дело заключается в политико-идеологическом размежевании, а не в манифестации культурной несовместимости. Антиамериканская, антиимпериалистическая и антиизраильская настроенность иммигрантов-мусульман — феномен политический, а не культурный. Его источник — в противоречиях современной мировой политики, а не в «цивилизационной» принадлежности тех, кто ставит под сомнение геополитическую позицию, занятую США и их европейскими партнерами.

Почему американцы не боятся исламизации?

По контрасту с Европой в Северной Америке тема «исламизации» не является предметом общественных дискуссий. Она муссируется лишь на маргинальных веб-сайтах. Публику гораздо больше волнует тема грядущего доминирования испаноязычного населения[34]. Почему?

Первое, что приходит на ум — это особенности устройства американской публичной сферы. Общество в Соединенных штатах в гораздо большей степени религиозно, чем общества в большинстве стран Западной Европы, и в то же время американское государство гораздо более секуляризировано, чем европейское. С одной стороны, здесь не получил широкого распространения агностицизм (не говоря уже об атеизме). Согласно опросам, более 90 % американцев считают себя верующими; в каждом американском городе огромное множество церквей различных христианских конфессий, вокруг которых организуется жизнь соответствующих общин; официальная риторика пронизана апелляциями к Богу и Его милости; существует устойчивый консенсус относительно невозможности для атеиста баллотироваться на президентский пост. С другой стороны, государство в США выдерживает строгую дистанцию по отношению к религиозной жизни своих граждан — не в пример многим европейским[35].

Что отсюда следует для мусульман? Во-первых, публичное проявление религиозности в американском контексте не воспринимается как вызов. Согласно опросам почти половина населения США — 47 % — посещает церковь хотя бы раз в неделю. А тех, кто «редко» или «почти никогда не» бывает в церкви, среди американцев всего 8 %[36]. Конечно, на эти цифры можно смотреть скептически. Ведь они показывают не количество людей, действительно посещающих или не посещающих церковь, а количество людей, решивших утвердительно или отрицательно ответить на вопрос интервьюера. И все же цифры эти кое-что отражают. Они, в частности, позволяют сравнить умонастроения в различных обществах. В европейских странах соотношение между регулярно посещающими церковь и теми, кто этого (почти или никогда) не делает, совсем иное: примерно 10—15 % первых и 50—60 % вторых. В Великобритании более 40 % граждан относят себя к неверующим.

Так что недаром один мусульманин, сравнивая Америку с Европой, заметил: «если ты здесь скажешь, что наступило время для молитвы, на тебя не посмотрят как на сумасшедшего[37]. Во-вторых, принцип равноудаленности государства от религиозной жизни граждан — поначалу, конечно, адресованный лишь протестантам различных конфессий — в Америке распространяется на носителей всякой иной веры, ислама в том числе. Мечети в этой связи столь же органично вписываются в городской ландшафт, как синагоги и пагоды.

Однако особенность устройства публичного пространства — не единственная причина равнодушия жителей Нового света к разговорам об «угрозе исламизации». Не менее важное обстоятельство в этой связи — состав мусульманского населения, переезжающего на постоянное жительство за океан. Это в большинстве своем квалифицированные специалисты, отбираемые благодаря системе квот, а также политические иммигранты, бежавшие от преследований в своей стране. Они, как правило, без особого труда вливаются в ряды местного среднего класса[38]. Эта черта резко отличает их от мусульманского населения Европы, значительную часть которого составляют иммигранты из бедных районов Северной Африки, Турции и Ближнего Востока, и образует своего рода «этнический андеркласс». Отсюда проистекают проблемы, связанные с (объективной) социально-экономической маргинализацией этих людей, но описываемые как результат их (субъективного) «нежелания интегрироваться».

Ислам в контексте (пост)современного религиозного сознания

Во избежание подозрений в вульгарно-марксистской редукции я хотел бы подчеркнуть, что не пытаюсь вывести все общественные противоречия из экономического базиса. Идеологическое и культурное измерение этих противоречий ни в коем случае не стоит сбрасывать со счетов. Трения на почве различий в представлениях о благе — элемент повседневности европейских городов. Сюда относятся оживленные дебаты по поводу признаваемых государством праздников (в частности, Рождества), и по поводу регулирования семейных споров (судов «шариата»), и по поводу границ свободы слова (где заканчивается свобода слова и начинается оскорбление религиозных чувств?)[39].

Особенно острый характер подобные трения приобретают там, где в игру включаются люди крайних взглядов, сделавшие из религии политический инструмент. Я имею в виду в первую очередь исламских радикалов.

И все же я думаю, что истоки проблемы, формулируемой как «проблема исламского экстремизма», лежат не в религии как таковой. Они связаны с явлением, которое социологи описывают в терминах «революционизированной религиозности», или, если угодно, религиозно окрашенного революционаризма.

Исламский радикализм, заявивший о себе на рубеже XX—XXI столетий, представляет собой своеобразный вариант левой идеи. Это гремучая смесь упрощенного представления о социальной справедливости и отдельных положений учения Пророка, получившая распространение на Ближнем Востоке, в Южной Азии и в ряде стран Африки[40]. В последнее десятилетие у этого идеологического коктейля появилось немало потребителей и среди европейской иммигрантской молодежи исламского происхождения[41].

Разумеется, доля исламских радикалов среди мусульман ничтожна. Разумеется также, что их воззрения отторгаются подавляющим большинством иммигрантов-мусульман. Тем не менее именно их акции создают образ «мусульманского сообщества» как постоянного источника угроз[42].

Было бы упрощением, кстати, увязывать рост популярности исламского радикализма с ухудшающимися материальными условиями жизни этих молодых людей. Некоторые из них не только не бедствуют, но и могут считаться вполне состоявшимися членами общества. Однако внешняя успешность не мешает им симпатизировать экстремистским организациям и даже вступать в их ряды.

Нам не дано знать, что происходит в голове пятнадцатилетнего подростка или двадцатилетнего юноши, когда он начинает воображать себя воином ислама и мстителем за всех жертв «шайтана номер один»[43]. Ровно так же нам не дано знать, что происходило в голове Тимоти Макфейна или подручных Секо Асахары, когда они решились на свои злодеяния. Мы знаем лишь, что в их превращении в террористов определенную роль играли религиозно-идеологические мотивы.

Между прочим, обе упомянутые выше фигуры — и христианин Макфейн, и буддист Асахара — имеют прямое отношение к другому феномену, анализ которого обещает пролить свет на «проблему исламского экстремизма». Это (пост)современный кризис религиозного сознания вообще. Дело, таким образом, не в исламе, а в изменении паттернов религиозного поведения, коснувшемся всех религий[44]. Отрицание институционализированного авторитета, демонстративный нонконформизм, индивидуализация, склонность к «экстремальным» формам поведения — аналогичные процессы наблюдаются во всех религиях, от индуизма до протестантизма и от иудаизма до католичества[45]. Вспомним о радикальных проповедниках «харизматического христианства» в Европе и в обеих Америках, о воинствующих шиваистах в Индии, нападающих на иноверцев, о христианских фундаменталистах в США, расстреливающих хирургов за аборты, о пасторе Терри Джонсе, периодически устраивающем сожжения «неправильной» книги, или об ультраортодоксальных иудеях в Израиле, бросающих «коктейли Молотова» в видеотеки за распространение богохульных фильмов. Итак, опасность «исламизации» Европы представляется надуманной по двум причинам. Во-первых, для того чтобы изменить диспозиции в отношениях политического и культурного господства, мусульман в Европе попросту слишком мало. У страха, конечно, глаза велики, но даже через полвека представители ислама не наберут «критической массы» для выполнения такой задачи. Во-вторых, такой задачи, строго говоря, никто перед собой не ставит. Отдельные группы радикалов не в счет. Они маргинализированы даже в среде своих единоверцев. Подавляющее большинство европейских мусульман стремятся в жизни к тем же целям, что и их сограждане с иной культурной идентификацией.

[1] Данные очень разнятся в зависимости от источника и от избранной им методики подсчета (и не в последнюю очередь — от идеологических предпочтений источника). Кстати, цифра в 15 млн была приведена в справке, составленной девять лет назад «Отечественными записками» (см.: Мусульмане на Западе. Справка // Отечественные записки. 2003. № 5 (13)). Примечательно, что аналитики Еврокомиссии приводили в тот же период меньшую цифру — 13 млн (см.: European Commission. Muslims in the European Union: Discrimination and Islamophobia. EUMC. 2006. P. 8).

[2] На территории Восточной Европы мусульмане живут многие века. Помимо Албании и края Косово в Сербии это Болгария, Греция, Македония и Босния.

[3] Ради точности стоит заметить, что въезд во Францию из Алжира начался еще на рубеже XIX—XX столетий.

[4] Пожалуй, самый знаменитый из новообращенных — бывший марксист Роже Гароди, объявивший о своем переходе в ислам в начале 1970-х.

[5] По данным соцопросов, к «неверующим в Бога» относят себя 40 % магрибинцев во Франции и 30 % турок в Германии. См.: Soysal Y. N. Changing Parameters of Citizenship and Claims-Making: Organized Islam in European Public Spheres // Theory and Society. Vol. 26. No. 4. August 1997. P. 52.

[6] Так, о своем посещении мечети (как регулярном, так и нерегулярном) сообщают всего 16 % живущих во Франции выходцев из стран Северной Африки (см.: Филиппова Е. Французы, мусульмане: в чем проблема? // Этнографическое обозрение. 2005. № 3).

[7] См.: Gellner E. Muslim Society. Cambridge, NY: Cambridge University Press, 1981.

[8] Исключение — шиитский ислам, где такая иерархия существует.

[9] См.: Михалева А. В. Мусульманская элита Берлина // Полис. 2006. № 4. С. 147—158; Абрамова И., Шюль К. Арабская миграция в Германию: стимулятор экономического роста или социальная и культурная угроза? // Азия и Африка сегодня. 2003. № 10. С. 15—22; Деминцева Е. Б. Быть «арабом» во Франции. М.: Новое литературное обозрение, 2008.

[10] Напомним, что речь идет о публикации книги писателя индийского происхождения Салмана Рушди «Сатанинские стихи» (1988), за которой последовала фетва духовного лидера Ирана аятоллы Хомейни (февраль 1989), призывавшая предать автора смерти за оскорбление ислама.

[11] Впрочем, здесь требуется ряд оговорок. Во-первых, и видеоролик Fitna («Смятение»), выпущенный крайне правым голландским политиком Гертом Вилдерсом в 2008-м, и видеофильм «Невинность мусульман», созданный американскими ультраконсерваторами в 2012-м, вызвали неоднозначную реакцию со стороны европейской общественности, а в Америке — почти единодушное осуждение. Вилдерс был привлечен к суду (хотя и был оправдан). Во-вторых, общественные дискуссии велись в основном вокруг вопроса о рамках свободы слова и об ответственности за злоупотребление ею; по вопросу же о (деструктивном) мессидже подобных акций сложился консенсус. В России, напомним, фильм «Невинность мусульман» был признан судом экстремистским (а значит, подпадающим под соответствующую статью УПК).

[12] Как отмечает российский социальный антрополог Екатерина Деминцева, исследовавшая «бёров» (магрибинскую молодежь во Франции), «из 65 % назвавшихся мусульманами всего 25 % практикующие; 40 % ставят в один ряд свою национальность и религию, не отделяя друг от друга эти понятия; для 20 % ислам стал частью методов семейного воспитания, но не более того. Те, кто видит себя состоявшимся французом, отвергают ислам как религию, мешающую им влиться в европейское общество (таких 10 % из числа опрошенных). 75 % считают свою принадлежность к исламу условной, представляющей одну из составляющих их идентичности; 17 % посещают мечеть для того, чтобы доставить удовольствие родителям (...), и лишь 7 % ходят туда по собственному убеждению». См.: Деминцева Е. Б. Быть «арабом» во Франции. М.: Новое литературное обозрение, 2008. С. 120—121.

[13] См. Laurence, J. Managing Transnational Islam: Muslims and the State in Western Europe // Craig Parsons and Timothy Smeeding (eds.), Immigration and the Transformation of Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. P. 253—275. Примечательно, что если в оригинале речь идет о «менеджменте», «управлении» транснациональным исламом (причем желаемой «управляемости» европейским государствам, по мнению автора, в значительной мере удалось добиться), то русский перевод уже своим заголовком настраивает скорее на алармистскую волну. См.: ЛоуренсД. Как совладать с транснациональным исламом? // Прогнозис: журнал о будущем. 2007. № 1. С. 199—220 .

[14] См.: Mandaville, P. Muslim Transnational Identity and State: Responses in Europe and the UK after 9/11: Political Community, Ideology and Authority // Journal of Ethnic and Migration Studies. Vol. 35. No. 3, March 2009. P. 491—506.

[15] Резон таких усилий понятен: лучше взаимодействовать с одной структурой с единым руководством, чем со множеством структур без единого руководства.

[16] Центральный совет возник в 1994 г. по инициативе снизу и всячески подчеркивает свою независимость от государства. Между прочим, его лидер — этнический немец, принявший ислам, Аиуд Аксель Кёхлер.

[17] См.: Lemmen T. Islamische Organizationen in Deutschland. Bonn: Friedrich Ebert Stiftung, 2000.

[18] Заметим, что первые три из названных организаций являются либеральными и настроенными на сотрудничество с государством. После терактов 7 июля 2005 г. в Британии возник ряд новых организаций, в частности, ставящих своей целью предотвращение религиозно мотивированного экстремизма. Таковы «Британские мусульмане за светскую демократию» и «Прогрессивные британские мусульмане». Более консервативным по идеологии, но также ориентированным на сотрудничество с государством является «Мусульманский парламент Великобритании». Эту организацию часто критикуют, одни — за излишний традиционализм и ригидность, другие — за излишнюю сервильность по отношению к властям. Есть и целый ряд мусульманских организаций, демонстративно отказывающихся от работы под патронажем Home office. См.: Mandaville, P. Global Political Islam. London: Routledge, 2007. P. 295.

[19] См.: Warner, C. M. and Wenner, M. W. Religion and the Political Organization of Muslims in Europe // Perspectives on Politics. September 2006. Vol. 4. No. 3. P. 458.

[20] От слова «фрейм» — теоретическая рамка.

[21] См.: Clarens Sh. From Rhetoric to Practice: A critique of immigration policy in Germany through the lens of Turkish-Muslim women's experience of migration // Theoria. Vol. 56. No. 121. December 2009. P. 57—91.

[22] Абрамова И., Шюль К. Арабская миграция в Германию: стимулятор экономического роста или социальная и культурная угроза? // Азия и Африка сегодня. 2003. № 10.

[23] Плещунов Ф. Мусульмане в Великобритании: поиск новой идентичности // Азия и Африка сегодня. 2008. № 10.

[24] См.: Деминцева Е. Б. Быть «арабом» во Франции. С. 133—134.

[25] См.: Карпов Г. А. Другие англичане: афро-азиатские сообщества в Великобритании // Азия и Африка сегодня. 2010. № 5. С. 53.

[26] Скрупулезный анализ практик неявной дискриминации мусульман среди молодых специалистов, ищущих работу во Франции, см.: Claire L. Adidaa, DavidD. Laitin and Marie-Anne Valfort. Identifying barriers to Muslim integration in France // PNAS. December 28, 2010. Vol. 107, No. 52.

[27] В высшей степени характерно, что массовые поджоги автомобилей коснулись лишь неблагополучных пригородов, тогда как в самом Париже, даже в наиболее этнически пестрых кварталах, все было совершенно спокойно. См.: Маяцкий М. Курорт Европа. М.: Ад Маргинем Пресс, 2009. Гл. 2 «После цунами».

[28] Thompson D. The Muslim population has grown from 1.65 million to 2.87 million since 2001, say researchers. What does this mean for liberal Britain? // The Telegraph. December, 28th, 2010.http://blogs.telegraph.co.uk/news/damianthompson/100069830/the-muslim-population-has-grown-from-1-65-million-to-2-87-million-since-2001-say-researchers-what-does-this-mean-for-liberal-britain/

[29] С той, правда, разницей, что в случае России приходится делать поправку на автохтонный российский ислам. Его носители не иммигрировали к нам, а жили в нашей стране веками. Риторическое разрешение этой коллизии — включение ислама в список «традиционных религий» и настаивание на привязке конфессиональной принадлежности к этнической. Символическое пространство страны делится на территорию «русско-православного» большинства и «тюрко-мусульманского» меньшинства. В то же русло укладывается и странноватое выражение «этнические мусульмане».

[30] От различий внутри этого общества мы отвлекаемся.

[31] О том, что необходимо вовремя выявлять носителей идей терроризма, излишне даже напоминать. Это вообще не предмет обсуждения. Это предмет заботы спецслужб.

[32] Впрочем, подобным экзерсисам предаются не только крайне правые, но и некоторые умеренные правые. Так, депутат от ХДС в немецком бундестаге г-жа Кристина Шредер (ныне министр по делам семьи и молодежи) в своих публичных выступлениях периодически прибегает к метафоре «европейского халифата».

[33] «Тот же острый комплекс жертвы и жалости к самому себе: родная культура разрушается под натиском чуждого культурного нашествия, Европа колонизируется агрессивными чужаками. Как и исламисты, Брейвик выступает ярым сторонником восстановления патриархата, то есть подчиненной роли жешцины, рационального и умеренного применения насилия в педагогических практиках, осуждает гомосексуализм и феминизацию европейского общества. Норвежские женщины, пишет он, хуже мусульманских, поскольку развращены европейской толерантностью — они ведут себя как неразборчивые шлюхи, меняют партнеров, спят с мусульманами, которые смотрят на них сверху вниз и используют для своих сексуальных утех. Подражание врагу у автора манифеста настолько сильно, что удивительным образом стирается сама культурная специфика того мира, который он пытается защитить». Хестанов Р. Правый хук по мультикультурализму // Русский журнал, 3 августа 2011. URL: http://russ.ru/ Mirovaya-povestka/Pravyj-huk-po-mul-tikul-turalizmu

[34] См.: Zolberg A., Woon L. W. Why Islam is Like Spanish: Cultural Incorporation in Europe and the United States // Politics and Society. Vol. 27. No. 1. P. 5—38.

[35] Последние либо допускают такой институт, как государственная церковь, либо позиционируют себя в качестве патрона всех конфессий, признанных на данной территории. В частности, в Скандинавских странах государственной является лютеранская церковь (в Швеции лютеранство утратило статус государственной религии лишь в 2000 г.). В Великобритании монарх одновременно выступает как глава Англиканской церкви (и лишь для англиканских епископов зарезервированы места в палате лордов). В странах же, где подобного института нет де-юре, определенная конфессия — например, католицизм в Италии, Испании и Ирландии — привилегированна де-факто. Это проявляется, среди прочего, в освещении религиозной жизни национальными СМИ, в присутствии священников в армии, их доступе к местам лишения свободы, роли церкви в организации кладбищ и т. д. Что касается государства как патрона всех религий, то в такой роли оно выступает в Бельгии, Австрии и Германии.

[36] См.: Religious Tolerance. Ontario Consultants on Religious Tolerance http://www.religioustolerance. org/rel_rate.htm

[37] См. Ackerman, S. Why American Muslim Haven't Turn to Terrorism. New Republic, 2005. December 12:18-20.

[38] Muslim Americans: Middle Class and Mostly Mainstream. Pew Research Center, Washington, D.C., May 22. См. также сборник статей «Мусульмане в публичном пространстве Америки: надежды, опасения и устремления». М.: Идея-Пресс, 2005.

[39] Многогранную и сбалансированную картину культурных и мировоззренческих размежеваний, связанных с присутствием в Западной Европе выходцев из исламских стран, см.: Наумкин В. Мусульмане на Западе. Статья первая // Международные процессы. 2010. Т. 8. № 2 (23); Статья вторая // Международные процессы. 2010. Т. 8. № 3 (24). С. 31—39.

[40] См.: Ланда Р. Г. Политический ислам: предварительные итоги. М., 2005. (§ 2 главы IV этого основательного исследования доступен в Сети: http://i-r-p.ru/page/stream-library/index-2158. html)

[41] См.: Бурума И. Убийство в Амстердаме: Смерть Тео Ван Гога и границы толерантности. М.: Колибри, 2008.

[42] См: Понамарева А. Мусульмане Европы: прогрессирующий фактор страха // Индекс безопасности. 2007. № 3. С. 61—79.

[43] Все знают, что это США. Для тех, кто забыл, кто считается «шайтаном номер два», напомним, что им стал СССР после ввода войск в Афганистан. В середине 1990-х, после войны в Чечне, эта эстафета перешла к России.

[44] См.: Roy O. Secularism Confronts Islam. Translated by G. Holoch. NY: Columbia University Press, 2007. См. также: Halliday F. Islam and the Myth of Confrontation. London: I. B. Tarius, 1996.

[45] Пожалуй, единственное, чем ислам специфичен, это своей включенностью в мировую политику. Так случилось, что на рубеже XX—XXI столетий именно ислам оказался знаменем глобальной «контргегемонии» — сопротивления условного Юга диктату условного Севера.

Опубликовано в журнале:

«Отечественные записки» 2013, №1(52)

В минувшие выходные закончился срок шведского военного присутствия в Косово, что было отмечено памятной церемонией, на которой присутствовали министр обороны Швеции Карин Энстрём/ Karin Enström и главнокомандующий шведскими вооруженными силами Сверкер Йоранссон/ Sverker Göransson.

Первые шведские части прибыли в Косово в 1999 году, в общем там отслужили 9 тысяч шведов, максимально там одномоментно присутствовало 850 шведских солдат. Нынешний, последний контингент состоит из пяти десятков военнослужащих, которые, в основном, выполняли гражданские задачи. Через несколько дней домой уедут последние шведские солдаты, сообщает редакция новостей Ekot Шведского радио.

Тот факт, что шведские военные покидают Косово, как и сворачивание через пару лет в Афганистане, не означает, что Швеция вообще перестанет принимать участие в международных контингентах, - сказала министр обороны Карин Энстрём/ Karin Enström.

Школьница из Косово Леонарда Дибрани, депортация которой из Франции стала причиной протестов в этой стране, в воскресенье подверглась нападению неизвестных в Митровице, сообщают французские СМИ со ссылкой на источник в полиции.

"Дибрани прогуливались по городу всей семьей, когда на них напали неизвестные Мать Леонарды была избита и теперь лежит в больнице, а дети, также получившие травмы, находятся в полицейском участке", - цитирует агентство Франс Пресс представителя местных правоохранительных органов, имя которого не называется.

Собеседник французского агентства подчеркнул, что нападение на семью Дибрани еще раз доказывает, что пребывание в Косово для них небезопасно.

Скандал вокруг депортации в косовскую Митровицу 15-летней Леонарды и ее семьи разгорелся во Франции на этой неделе и спровоцировал масштабные акции протеста учащихся средней и старшей школы. Семья Дибрани в начале октября уехала из Франции, где проживала на протяжении нескольких лет, поскольку власти страны не предоставили Дибрани убежище.

Косово, куда переехала семья после высылки из Франции, является родиной только главы семейства - его дети появились на свет в Италии и Франции. Чтобы семья смогла получить убежище во Франции, мужчина решился на подлог документов, в том числе приобретение поддельного свидетельства о браке. Также он заявлял, что все члены его семьи родились в Косово.

В субботу президент Франции Франсуа Олланд заявил, что девочка сможет вернуться в страну и продолжить обучение, однако это возможно только в том случае, если она будет подавать документы на возвращение одна, без родителей. В ответ на это девочка сказала, что не будет делать этого, поскольку не готова отказываться от семьи, не хочет ходить в школу в одиночку и не оставит братьев и сестер. Виктория Иванова.

Премьер-министр Сербии Ивица Дачич призвал сербов в Косово проголосовать на местных выборах 3 ноября за те политические силы, которые будут проводить совместную с Белградом политику с целью защиты сербских национальных интересов, сообщает агентство "Танюг".

Дачич в субботу посетил монастырь Грачаница в Косово на фоне кампании по выборам в местные органы власти, в которых планируется участие местных сербов (10% населения Косово).

Ранее приштинские власти ввели запрет на посещение самопровозглашенной республики сербскими официальными лицами в период избирательной кампании. Однако после переговоров 7 октября в Брюсселе с участием Дачича, премьера Косово Хашима Тачи и главы европейской дипломатии Кэтрин Эштон косовские власти смягчили свою позицию.

"Ничто не может помочь сербскому народу в Косово, если Сербия не будет сильной, а она не может быть сильной, если она не будет единой, и именно поэтому я призываю к единству с целью защиты наших национальных и государственных интересов", - сказал Дачич, призвав косовских сербов принять участие в предстоящих выборах.

Премьер подчеркнул, что он приехал в Косово не для того, чтобы создавать кому-то проблемы или принимать участие в предвыборных митингах. "У нас было много поражений в Косово, нам нужна победа, и я призываю вас победить на местных выборах в Косово", - сказал политик, подчеркнув, что между Белградом и косовскими сербами "не должно быть вражды".

Местные выборы пройдут по косовским законам при поддержке ОБСЕ и в соответствии с Брюссельским соглашением - базовым договором между Сербией и албанскими властями Косово, который был заключен сторонами в Брюсселе в апреле этого года с целью нормализации отношений. Этим соглашением официальный Белград впервые санкционировал участие сербов в выборах в Косово, провозгласившем в 2008 году независимость. Юлия Петровская.

Вацлав Гавел и 1968 год

Интервью с послом Чехии в Великобритании Михалом Зантовски

Михал Жантовски (р. 1949) – чешский дипломат, политик, писатель, бывший диссидент, ныне посол Чешской Республики в Великобритании.

Джордж Боди (р. 1989) – изучает европейскую историю в Университетском колледже Лондона, в настоящее время участвует в проекте по исследованию политического наследия 1968 года.

Михал Жантовски был одним из основателей Гражданского форума и близким другом Вацлава Гавела, работавшим в начале 1990-х годов его пресс-секретарем. После «бархатной революции» он играл важную роль в чешской политике – и как лидер Гражданского демократического альянса, и как сотрудник Министерства иностранных дел. В 2014 году в издательстве «AtlanticBooks» выходит написанная им биография Вацлава Гавела.

Джордж Боди: Позвольте начать наш разговор с вопросов о том, как и где вы познакомились с Вацлавом Гавелом.

Михал Жантовски: Мы были знакомы на протяжении трех десятилетий или, возможно, чуть меньше. Первая встреча состоялась в 1983-м или 1984 году после того, как он вышел на свободу, отбыв свой самый долгий тюремный срок. У нас были общие друзья. Кроме того, он приезжал на ежегодный загородный «пикник», в подготовке которого я всегда участвовал и продолжаю участвовать вместе со своими друзьями, в основном психологами и психиатрами. Это было своеобразное тайное общество, где происходило и обсуждалось много интересного, а нелегальные документы и материалы постоянно переходили из рук в руки. Именно на этих собраниях мы с Гавелом лучше узнали друг друга и стали друзьями. В конце коммунистической эпохи я работал пражским корреспондентом агентства «Reuters» и потому был хорошо информирован об оппозиционной деятельности. Это позволило нам совместно готовить петиции, протестные акции и другие подобные вещи. Примерно через три дня после начала в ноябре 1989 года «бархатной революции» я почувствовал, что оказался в неудобном положении: в качестве корреспондента мне приходилось освещать те события, в подготовке которых я принимал непосредственное участие. В итоге я заявил «Reuters», что ухожу, и они отнеслись к моему решению с пониманием. Кроме того, я стал официальным представителем Гражданского форума[1], а когда Гавела в декабре 1989 года избрали президентом, он предложил мне поработать с ним. Два с половиной года я был его пресс-секретарем, а потом стал руководителем политического отдела президентской канцелярии. В те дни я проводил с ним больше времени, чем его собственная жена. После того, как он накануне распада единого государства в 1992 году оставил президентский пост, я также ушел в отставку, позже получив должность чешского посла в США. Но и потом мы поддерживали близкие отношения на протяжении всей его жизни; он многократно навещал меня в Америке, мы встречались всякий раз, когда я бывал в Праге, и виделись в Израиле, где я также работал послом. Последний раз мы виделись, когда отмечался его семидесятипятилетний юбилей, – за два месяца до кончины. Мы всегда переписывались и разговаривали по телефону. Таким было наше знакомство.

Д.Б.: По-видимому, вы были одним из инициаторов подписания «Хартии-77»?[2]

М.Ж.: Нет, я не подписывал «Хартию-77», поскольку служил тогда в армии, а это не слишком располагало к подписанию программных документов оппозиции. Вернувшись же на гражданку, я решил, что теперь ставить свою подпись слишком поздно. Поэтому я подписывал другие петиции и входил в другие группы, но все это происходило позже.

Д.Б.: А вы слышали о Гавеле до знакомства с ним?

М.Ж.: Разумеется. Думаю, мне было 14 или 15 лет, когда я впервые увидел «Праздник в саду» – принесшую ему известность пьесу, которую я посмотрел потом семь или восемь раз. То было откровение, радикально меняющее мировоззрение. Уже с молодости я пристально следил за тем, что он писал и говорил. Кстати, он тогда знал мою мать, которая работала редактором; но в силу моих юных лет мы еще не были знакомы.

Д.Б.: Вы были моложе его на целое поколение – чем вам запомнился 1968 год?

М.Ж.: Да, в 1968-м я был студентом-первокурсником, причем не могу сказать, что очень интересующимся политикой. Я был весьма активен, но гораздо больше политики меня волновали другие вещи. На то, конечно же, имелись свои причины. Во-первых, мне тогда было 18 лет, и потому секс, наркотики и рок-н-ролл казались мне гораздо интереснее политических проблем. Во-вторых, и это более существенно, я не был уверен в том, что «социализм с человеческим лицом» – реалистичный проект, нужный моей стране. Как выяснилось позже, у Гавела сложилось такое же мнение. Но мы оставались в меньшинстве, ибо многие считали, что это стоящее дело, которое надо с энтузиазмом поддерживать. В рядах студенчества тогда ходили и более радикальные идеи, черпаемые у немецких и французских радикалов, у Руди Дучке и Мао Цзэдуна. Признаюсь, я не слишком понимал все это. По моему мнению, мы уже пресытились коммунизмом, а дальнейшие попытки его совершенствовать не могли принести результата. Поэтому я старался не вмешиваться. Конечно, после советского вторжения я вместе с большинством моих сверстников вышел на улицу, протестовал и шумел. Вот тогда я действительно ощутил себя частью происходящего, хотя это продолжалось не более двух недель. Затем, как и большинство моей университетской группы, я уехал из страны. У нашего университета были побратимские связи с Гронингенским университетом в Нидерландах, туда мы и отправились. Кое-кто из моих товарищей живет там и сейчас. Но у меня были родственники в Монреале, и потому я довольно скоро уехал учиться в Канаду. На протяжении всего этого времени собственная отстраненность от чехословацких событий причиняла мне дискомфорт. Я был тогда слишком молод, слишком глуп и слишком упрям; мне казалось, что уезжать могут другие, но никак не я, и поэтому со временем я вернулся, а они все уезжали и уезжали – и на все это ушло двадцать лет.

Д.Б.: Таким образом, вы, как и Гавел, не согласились с реформистской программой Александра Дубчека. Означает ли это, что поворотным пунктом для вас оказалось именно советское вторжение?

М.Ж.: Именно так.

Д.Б.: Можно ли говорить о том, что ответом на ввод войск стало общенародное движение?

М.Ж.: Скорее то был общенародный эмоциональный всплеск, который никем не готовился специально. Примечательно то, что он оказался спонтанным; люди, которые прежде спорили по любому поводу, теперь поднялись вместе ради общего дела, единодушно и солидарно. То был редчайший момент единения, но, как я уже сказал, все это не было движением, поскольку ни структуры, ни организации тогдашний эмоциональный протест не имел.

Д.Б.: Насколько я знаю, Гавел в тот период участвовал в работе радио «Свободная Чехословакия»?

М.Ж.: Да, можно и так сказать. Собственно, никакого радио «Свободная Чехословакия» вообще не было, мы должны говорить лишь о свободном вещании чехословацкого радио. Вацлав занялся этим делом едва ли не случайно, так сложилось. В ночь советского вторжения он был на вечеринке у друга-актера в небольшом городке в Северной Чехии. Узнав об интервенции, они на следующее утро сами явились на местную радиостанцию, предложив свои услуги. Его друг был одним из известнейших актеров в стране, его голос узнавали, поэтому Гавел писал сообщения и комментарии, а друг зачитывал их в прямом эфире. Это было независимое вещание – официальное радио к тому моменту перестало быть независимым.

Д.Б.: Рассказывал ли он вам когда-нибудь о своей поездке в США, состоявшейся в 1968 году, и знаете ли вы о ней?

М.Ж.: Да, он часто вспоминал ее и несколько раз писал о ней, потому что для него первая поездка в Америку стала рубежной. Весной или летом 1968 года намечалась премьера его пьесы в Нью-Йорке. Атмосфера той поры была пропитана драматическим возбуждением: в апреле застрелили Мартина Лютера Кинга, в самом разгаре была президентская кампания 1968 года, страну захлестнули бурные протесты против вьетнамской войны – и, конечно, повсюду были «дети цветов», их музыка и все такое. Само собой, Вацлав незамедлительно влился в эту жизнь: он рассказывал, как ходил на демонстрации и посещал богемный квартал Ист-Виллидж. Он привез оттуда кучу пластинок, которые слушал потом с приятелями у себя дома. Кроме того, он посещал в Нью-Йорке нескольких известных политэмигрантов, обсуждая с ними события на родине, суть Пражской весны и тому подобное. По-моему, он прожил там не более шести недель, но это время стало для него исключительно важным.

Д.Б.:Как он связывал, и связывал ли вообще, свою американскую поездку 1968 года и Пражскую весну?

М.Ж.: О какой именно связи вы говорите?

Д.Б.: Меня интересует, каким ему виделось протестное движение в США относительно Пражской весны: это были разные, но родственные по духу явления или вообще две составные части одного и того же процесса?

М.Ж.: С уверенностью могу сказать: ему импонировал сам факт высокой гражданской активности, а также веселье и миролюбие, с которыми проводились демонстрации и митинги. На это обстоятельство нужно обратить вниманием в связи с книгой Джона Кина, которую вы, наверняка, читали[3]. Этот биограф по непонятным для меня причинам рассказывает о том, как по пути в Соединенные Штаты Вацлав якобы оказался в Париже мая 1968 года. Более того, он пытается убедить читателя, будто именно парижские баррикады произвели на Гавела глубочайшее впечатление. Я изучил вопрос и достоверно знаю о том, что такого визита не было. Он не посещал Париж в то время, не видел парижских баррикад и оказался во французской столице лишь на обратном пути, в июне, когда все было кончено. Без преувеличения можно сказать, что за этим расхождением стоит серьезный спор об источнике, в котором Гавел черпал вдохновение. С моей точки зрения, если охватить всю совокупность того, что Гавел сделал и написал, то мы не обнаружим ни тени влияния французского или европейского социализма. Действительно, на него серьезно повлиял театр абсурда в целом и Сэмюэл Беккет в частности, но этот человек не был ни левым, ни французом. Одновременно на протяжении всей его жизни можно проследить разностороннее влияние Америки, включая низовую гражданскую активность, которая жива и поныне, либертарианские формы уличного протеста тех лет и даже рок-н-ролл. Все это вместе ясно показывает, чем стала для него Америка.

Д.Б.: Поправьте меня, если я не прав, но из ваших слов следует, что он фактически противопоставлял культурную сторону событий 1968 года на Западе чисто политическим программам левого французского типа, полагаясь на процессы «культурного преображения» в большей мере, чем принято думать.

М.Ж.: Да, именно так. Я не собираюсь отрицать присутствия политического аспекта, но здесь он имеет отношение к гражданской ответственности, а не к идеологии. Гавел не был сторонником каких-либо идеологий, хотя ему не раз пытались приписать наличие тех или иных идеологических взглядов. Известно, что он в свое время, как и я ныне, с большой неприязнью относился к подобным попыткам.

Д.Б.: Тем не менее разве он не считал себя представителем глобального «поколения 1968 года»?

М.Ж.: Наверное, хотя мне это представляется не таким уж и важным. Если в 1968 году вам было от 15 до 30 лет, то вы, несомненно, отмечены на всю жизнь. Ведь то был выдающийся год. Очень сложно это объяснить, но отнюдь не случайно в Польше, Чехословакии, Франции, США одновременно, хотя и в силу различных причин, происходило тогда примерно одно и то же. В Лондоне, впрочем, большой политики не было, хотя и тут она напоминала о себе. В любом случае то был удивительный год.

Д.Б.: Позвольте мне все же задать несколько вопросов о «Хартии-77».

М.Ж.: Хорошо, я все-таки кое-что знаю об этом. Ведь я знаком или дружен со многими, кто был причастен к появлению этого документа. Поэтому, если у вас есть вопросы, – пожалуйста. Я весьма информированный попутчик тех событий.

Д.Б.: Давайте обратимся к процессам, происходившим в Чехословакии после завершения Пражской весны и советского вторжения. Если тогда в стране происходила «нормализация», то откуда появилась «Хартия-77»?

М.Ж.: Хороший вопрос. Действительно, после того, как в 1969 году сопротивление оккупации было сломлено, а власти запустили политику «нормализации» и начали чистки, Гавел, как и многие другие люди, почти полностью ушел в частную жизнь. Он переехал из Праги в Градечек, где и остался, намереваясь писать и размышлять. Он действительно писал и размышлял: в тот период были созданы три пьесы. Он вовсе не выделялся какой-то выдающейся активностью, его занятия были по большей части прежними и состояли из организации встреч запрещенных литераторов, часть из которых проходили в его собственном доме, а часть – на квартирах его друзей. Он также занимался изданием нелегальной литературы. Но при этом Гавел ждал своего момента. В 1975 году он решил выйти из тени, написав широкоизвестное открытое письмо Густаву Гусаку[4], в котором выразил возмущение состоянием общества и подавлением культурной и интеллектуальной жизни. Но ничего не произошло. Затем, кажется, осенью того же года, сосед его друзей, которые занимались в труппе актеров-любителей, поставил его пьесу «Опера нищих». Труппа дала представление в одном ресторане – или, скорее, трактире – под Прагой. Это маленькое событие имело большой резонанс, поскольку оно привело в ярость и коммунистов, и полицию. После него начались увольнения, преследования и допросы. Гавел открыто выступил в защиту жертв этих гонений. Заявлял он примерно следующее: «Эту пьесу написал я, а вовсе не они, да и само это произведение – лишь переложение английской пьесы XVIIIвека, сделанное Бертольдом Брехтом, и потому непонятно, из-за чего скандал?». Тем не менее история получилась очень громкой. Еще одним толчком к появлению «Хартии-77» стали продолжающиеся репрессии в отношении групп альтернативных, как сейчас сказали бы, музыкантов: таких, например, как «ThePlasticPeopleoftheUniverse» или «DG307». Я был близок к некоторым из них – у меня были тогда длинные волосы. Эти ребята ездили по стране и, поскольку официально им не разрешалось выступать, играли на свадьбах и частных вечеринках. Иногда их хватала полиция, а иногда нет. Понимаете, в этих делах почти не было политики, ребята были музыкантами и хотели только исполнять свою музыку. Да, они недолюбливали режим, но, если бы их просто оставили в покое, им было бы этого вполне достаточно. В конце концов, их начали арестовывать и сажать. Будущие подписанты «Хартии-77» участвовали в судебном процессе, проходившем по делу музыкантов, а Гавел написал о суде и составил в поддержку обвиняемых петицию, под которой поставили свои подписи известные интеллектуалы, писатели и поэты. Причем некоторые из них признавались, что ненавидят музыку этих парней, но тем не менее все равно считают, что с ними поступили несправедливо. Поскольку в этой акции Гавелу удалось объединить людей из самых разных сфер, с самыми разными взглядами на жизнь и культуру, он почувствовал, что на этом фундаменте можно развить более широкое протестное движение. Он начал обсуждать такую перспективу с некоторыми из тех, кто поставил свои подписи под петицией, и постепенно они пришли к идее «Хартии». После серии встреч, состоявшихся осенью 1976 года, работа над текстом была завершена, а к Рождеству документ открыли для подписания. Обнародование было намечено на начало января 1977 года, но к тому моменту на инициаторов уже охотилась вся тайная полиция, нарушившая их планы. Однако «Хартии-77» это уже не могло помешать.

Д.Б.: Какие качественные изменения происходили в политических воззрениях Гавела и в самой чехословацкой политике с 1968-го по 1977 год и можно ли считать эти изменения фундаментальными?

М.Ж.: Перемены были довольно резкими, прежде всего из-за того, что первые чистки оказались наиболее жестокими, а уровень давления был запредельным. 300 тысяч, а возможно, и полмиллиона бывших коммунистов, изгнанных из партии и уволенных с работы за поддержку Пражской весны или выступления против советской интервенции, хранили молчание и не проявляли никаких признаков политической активности. Как мне кажется, именно их пассивность показала, что курс на обновление коммунизма окончательно себя изжил. Та линия, которую предлагал Гавел, была принципиально новой, ориентированной на гражданское самосознание, а не на идеологию. По этой причине среди первых 270 человек, подписавших «Хартию-77», кого только не было: в этом списке можно увидеть деятелей культуры, интеллектуалов, католиков, бывших коммунистов, антикоммунистов. Разумеется, они использовали инструмент, разработанный за пределами страны: я говорю о хельсинском процессе, происходившем в то время и увенчавшемся в 1975 году принятием Хельсинского акта. Эти договоренности сделали уважение прав человека обязательным требованием для всех государств-участников процесса, обеспечив возможность внешней критики одних государств другими в тех случаях, когда права человека ущемляются. Гавел и его единомышленники опирались именно на это положение, пытаясь показать, что политика коммунистических властей Чехословакии противоречит Хельсинским договоренностям и даже самому чехословацкому законодательству. Это была сильная позиция, которую невозможно было оспорить правовым образом. Когда Гавел спустя два месяца был арестован, проведя в тюрьме более полугода и получив условный срок, его судили не за политику; аналогичная история повторилась и через три года, когда его приговорили к четырем с половиной годам тюрьмы. Его никогда не судили за «Хартию-77».

Д.Б.: Означает ли это, что без Хельсинки «Хартия-77» не появилась бы или оказалась бы бесполезной?

М.Ж.: Хельсинский процесс не был первопричиной или спусковым крючком: он представлял собой лишь инструмент, который диссиденты умело использовали. Начиная с апреля 1975 года и с открытого письма Гусаку Гавел встал на тропу войны. Я не уверен, конечно, что, не будь Хельсинки, «Хартия-77» оказалась бы точно такой же, но что-то подобное определенно появилось бы на свет. А сердцевиной этого начинания обязательно оставался бы Гавел с его идеями.

Д.Б.: Справедливо ли говорить о том, что именно с середины 1960-х годов Гавела начали воспринимать если и не как лидера, то в качестве одного из наиболее выдающихся представителей диссидентского движения?

М.Ж.: Если отвечать коротко, то да. Углубляясь в детали, я понимаю, что очень трудно найти моменты, когда он не был бы лидером или центральной фигурой. Все началось еще в 1965–1966 годах, когда он начал участвовать в писательских дебатах. В самом 1968 году он был менее заметен, но вновь вышел на первый план в кампании протеста против вторжения и в публикациях нелегальной печати. Один из его друзей, также подписавший «Хартию-77», опубликовал в конце 1970-х годов эссе под названием «Гавел-Уголь». Автор сравнивал его с углем, поскольку, вступая в химические реакции с другими элементами, уголь всегда остается в центре. Я думаю, это очень удачное сравнение.

Д.Б.: Теперь я хотел бы обратиться к периоду его президентства и, в особенности, к той поддержке, которую он оказал вмешательству НАТО в конфликт вокруг Косово. Интересно, посчитал бы он закономерностью то, что среди сторонников интервенции в Югославии оказались многие ключевые фигуры 1968 года, например, Бернар Кушнер?

М.Ж.: Не думаю, что он обращал внимание на это обстоятельство, но здесь мы имеем дело с одним из парадоксов Гавела. Оставаясь сторонником ненасилия по личным убеждениям и в политической деятельности, он последовательно поддерживал внешнее вмешательство не только в Косово, но и во время первой «войны в заливе», в Боснии и даже, что наиболее спорно, в Ираке. Едва ли ощущая какую-то связь с 1968 годом, он определенно проводил параллель с другой датой – с 1938-м и Мюнхеном, который для него и многих его соотечественников, включая меня лично, стал роковым моментом истории, отметившим трагический провал политики «умиротворения» и позже обернувшимся гигантскими жертвами. Гавел считал, что если зло активно – а никаких сомнений по поводу того, что Милошевич и его дело есть зло, у него не было, – что если риск этнических чисток и зверств, подобных тем, какие мы наблюдали в Сребренице, существует, то в такие моменты просто необходимо действовать. Он поступал так и в связи с Косово, и в других случаях. А 1968 год здесь, по-видимому, ни при чем.

Д.Б.: Он считал Милошевича тоталитарным политиком?

М.Ж.: Скорее он видел в нем человека с коммунистическим партийным прошлым, авторитарного лидера, который продвигает националистическую идеологию, желая сохранить власть. Назвал бы Гавел его тоталитарным политиком или нет, я не знаю. Но он точно называл его диктатором и считал, что его необходимо остановить.

Д.Б.: Вопрос о параллели с 1938 годом: Гавел, по вашему мнению, вообще не связывал 1968-й с воспоминаниями о 1938-м?

М.Ж.: Я бы не стал об этом говорить, слишком велики различия между двумя вехами. Милошевич, кстати, тоже не вторгался в чужую страну, но при этом жестоко угнетал собственных граждан. Здесь модель 1968 года также не действует. Короче говоря, я не видел этой связи тогда, не вижу ее и теперь.

Д.Б.: Сложно ли было оправдывать интервенцию в Югославии, не сталкивались ли вы с общественным непониманием?

М.Ж.: Да, в стране были люди, выступавшие против такого шага. Правительство долго не могло выработать позицию по данному вопросу, поскольку имелось осложняющее обстоятельство: лишь за двенадцать дней до начала операции Чехия вступила в НАТО. Новичку, как вы понимаете, нелегко заявить альянсу, к которому он только что присоединился, об отказе участвовать в боевой операции. Но, даже понимая все это, Гавел продолжал отстаивать свое мнение.

Д.Б.: Размышляли ли вы когда-нибудь о том, кого можно поставить рядом с Гавелом? Имеются ли фигуры, к которым так же было бы применимо высказывание Милана Кундеры о Гавеле: что его жизнь есть пьеса, которая вобрала в себя все ключевые моменты истории Европы конца XX столетия?

М.Ж.: Мне кажется, все лидеры такого масштаба, по определению, уникальны, поэтому сравнивать их нелегко. Тем не менее такие сопоставления не могли не предприниматься. В истории падения коммунизма в Восточной Европе явно выделяются две фигуры: Лех Валенса и Вацлав Гавел. Оба деятеля были крупными, хотя и не походили друг на друга ни темпераментом, ни менталитетом. Более непохожих людей вообще трудно себе представить, но, вспоминая о Гавеле и его жизненном пути, нельзя не вспомнить и Валенсу. Из-за неприятия насилия и невероятной выдержки перед лицом судьбы Гавела часто сравнивали с Нельсоном Манделой. Я думаю, что у этих двух лидеров действительно много общего, особенно в плане терпения и благородства духа. Оба не разменивались по мелочам и умели быть терпеливыми, поэтому сходство здесь не вызывает сомнений. Порой упоминался и Ганди, но не думаю, что это сравнение перспективно. Политики, которых Гавел считал близкими себе по духу, представляли довольно пеструю группу, от Билла Клинтона до Джорджа Буша. Он не согласился бы с большей частью того, что говорила и делала Маргарет Тэтчер, но при этом исключительно ее уважал. Он чувствовал, что ему близки и Далай Лама, и Иоанн Павел II, но при этом не был ни буддистом, ни ярым католиком.

Д.Б.: В связи с часто упоминаемым отказом от насилия было бы интересно узнать, что он думал о войне во Вьетнаме. Он ничего не писал об этом?

М.Ж.: Нет, он рассказывал, что был однажды на антивоенном митинге в Нью-Йорке, хотя, наверное, не столько для того, чтобы выразить свое отношение к войне, сколько поддавшись общему настроению. Он определенно был против войны, но пацифистом при этом не являлся.

Лондон (посольство Чешской Республики), 23 апреля 2013 года

Перевод с английского Андрея Захарова и Екатерины Захаровой

[1] Гражданский форум – возглавляемая Вацлавом Гавелом оппозиционная политическая организация, образованная в чешской части Чехословакии в конце 1989 года и сыгравшая ключевую роль в «бархатной революции». – Примеч. ред.

[2] «Хартия-77» – подготовленный группой чехословацких диссидентов программный документ, вокруг которого с 1976-го по 1991 год происходила консолидация оппозиционных сил Чехословакии. Обнародование Хартии с 242 подписями состоялось в январе 1977 года. – Примеч. ред.

[3]Речь идет о следующей работе: Keane J. Václav Havel: A Political Tragedy in Six Acts. NewYork: Basic Books, 2000.

[4] Густав Гусак (1913–1991) – руководитель Коммунистической партии Чехословакии с 1969 года, инициатор и проводник политической «нормализации», призванной устранить последствия Пражской весны. – Примеч. ред.

Опубликовано в журнале:

«Неприкосновенный запас» 2013, №4(90)

Молдавское правительство одобрило законопроект, согласно которому, на участие молдавских военнослужащих в операции военного блока НАТО в Косово, государство выделит более 923 тысяч долларов.Заместитель министра обороны Молдавии Игорь Панфиле сообщил, что контингент может быть отправлен в отделившийся сербский край уже первого ноября текущего года. Как ожидается, в Косово поедут 33 солдата, семь саперов, а также офицер главного штаба, - отметил он. Сербия. Молдавия > Армия, полиция > ved.gov.ru, 16 октября 2013 > № 930562

Премьер-министр Сербии Ивица Дачич в ближайшее время посетит Косово, где попытается убедить этнических сербов принять участие в местных выборах 3 ноября."Этот визит - не поддержка косовского премьера Хашима Тачи, а помощь нашему народу, чтобы у него были свои органы власти в Косово", - отметил Дачич.

Он также сообщил, что на состоявшихся в Брюсселе 7 октября переговорах с Тачи и верховным представителем ЕС по иностранным делам и политике безопасности Кэтрин Эштон стороны договорились о возможности поездок сербских чиновников в Косово "при условии их корректного поведения ввиду предстоящих выборов". В начале октября Приштина объявила о запрете на посещение самопровозглашенной республики сербскими должностными лицами, что стало поводом для встречи в Брюсселе.

Проведением реформ и реализацией «брюссельского соглашения» с Приштиной Сербия заслужила то, чтобы начать переговоры о вступлении в ЕС уже в декабре текущего года. Такая позиция отражена в проекте годового отчёта Европарламента о «прогрессе» Сербии на пути к Евросоюзу.В резолюции, занимающей шесть страниц, подчёркивается, что «Сербия добилась значительного прогресса на пути евроинтеграции». При этом особо отмечается, что Белград прилагает максимум усилий для применения «брюссельского соглашения» при понимании ключевой важности проведения выборов в крае Косово 3 ноября с.г. В документе также приветствуется новая стратегия Белграда по реформе системы правосудия, а правительство страны призывается к активной реализации этих мер.

Вместе с тем в части текста, посвящённой правам человека, содержится острая критика в адрес сербских властей, запретивших проведение в конце сентября этого года гей-парада в Белграде (так называемого, «парада гордости»). Кроме того, авторы документа выражают озабоченность в связи с правовым статусом сербского автономного края Воеводины и отклонением закона, регулирующего порядок финансирования этой области.

Своё отношение к документу 24 октября должны высказать депутаты комитета по внешней политике ЕП, а окончательное решение будет принято на пленарном заседании Европейского парламента в Страсбурге. Несмотря на то, что резолюции ЕП не являются обязательными к исполнению, такие отчёты внимательно изучаются перед принятием решений по тому или иному вопросу в Европейском совете и Европейской комиссии.

Сербия и Иран будут развивать экономическое сотрудничество несмотря на действующие в отношении Тегерана международные санкции. Об этом заявил в понедельник, 7 октября, президент балканской страны Томислав Николич на встрече с председателем иранского парламента Али Лариджани.

“Существует реальная возможность поднять уровень товарооборота до 200 млн долларов в год”, – подчеркнул сербский президент. По его словам, практика показывает, что вопреки действующим ограничениям имеется большой потенциал для развития двустороннего экономического сотрудничества, передает ИТАР-ТАСС.

Лариджани согласился с этим утверждением, отметив, что Белград и Тегеран связывают давние дружеские узы.

Николич также сообщил, что сербская экономика в скором времени покажет первые признаки выхода из кризиса, но для этого необходимы строгая дисциплина, упорный труд и восстановление старых дружеских связей с многими странами. Президент также поблагодарил Иран за принципиальную позицию, в соответствии с которой Тегеран отказывается признавать так называемую независимость самопровозглашенной Республики Косово.

Али Лариджани передал Томиславу Николичу послание от президента Исламской Республики Хасана Роухани и приглашение посетить Иран с государственным визитом.

Wizz Air, наибольшая лоукост авиакомпания в Центральной и Восточной Европе*, сегодня объявила о внедрении новой услуги, которая позволяет пассажирам изменять бронирование, даже если пассажир прошел онлайн регистрацию на рейс. Ранее изменить бронирование после онлайн регистрации можно было только через Информационный центр авиакомпании.

С целью предоставить возможность изменения бронирования по более низкой цене, пассажиры могут отменить онлайн регистрацию перед внесением изменений в бронирование. Услуга доступна без дополнительной платы.

"Новая функция Wizz Air позволяет пассажирам вносить изменения в свои бронирования даже после онлайн регистрации на рейс. До сегодняшнего дня, необходимо было связываться с Информационным центром, но теперь такая услуга доступна на сайте wizzair.com бесплатно. Wizz Air гордится тем, что предоставляет обслуживание высокого уровня по доступным ценам. Мы рады предлагать решения, ориентированные на пассажиров, путешествующим по более 290 маршрутам авиакомпании Wizz Air," - отметил Даниэль де Карвальо, менеджер по корпоративным коммуникациям Wizz Air.

Информация о Wizz Air

Wizz Air является наибольшим лоукост авиаперевозчиком в Центральной и Восточной Европе*. Эксплуатирует 45 самолетов Airbus A320, которые осуществляют пассажирские авиаперевозки с 16 баз по более 290 маршрутам и 95 направлениям в 35 странах. Команда из 1,7 тыс. профессионалов обеспечивает высочайшее качество услуг по конкурентно низким ценам, благодаря чему более 12 млн. пассажиров воспользовались услугами Wizz Air в 2012 году.

*Источник: Innovata, согласно данным по посадочным местам на вылет за год, который закончился 31 марта 2013 г. ("ФГ 2013"), и полугодие, закончившимся 30 сентября 2013 ("1 полугодие 2014"). 1. Центральная и Восточная Европа (CEE) - это регион, включающий в себя следующие страны: Албанию, Беларусь, Боснию и Герцоговину, Болгарию, Хорватию, Республику Чехия, Эстонию, Венгрию, Косово, Латвию, Литву, Македонию, Молдову, Черногорию, Польшу, Румынию, Россию, Сербию, Словакию, Словению и Украину.

Более 2,5 тысяч паломников из стран Балканского полуострова совершат в этом году хадж в Мекку (Саудовская Аравия), сообщают региональные СМИ со ссылкой на религиозные организации.

В прошлом году в Мекке побывали 3,7 тысяч мусульман из балканских стран. Уменьшение числа паломников в этом году связано с тем, что власти Саудовской Аравии сократили на 20% квоты для иностранцев из-за реконструкции святых мест.

По данным Анатолийского агентства, больше всего паломников - 1200, прибудут в Мекку из бывшей югославской республики Македонии, где мусульмане составляют 33% населения. Шестьсот из них уже выехали в Саудовскую Аравию автобусами, остальные прибудут туда самолетами на следующей неделе.

Из Боснии и Герцеговины, 40% населения которой составляют мусульмане, приедут 1,025 верующих. Большинство из них направятся в путешествие в ближайшие дни. Из Сербии, где ислам исповедуют 3% жителей (без учета края Косово и Метохия), в Саудовскую Аравию приедут 270 паломников. А из Хорватии, где мусульмане составляют около 1,5% населения, - 50. Хорватия является единственной страной региона, которой не пришлось сокращать в этом году число паломников.

Хадж, то есть паломничество в Мекку, - пятый и последний из основных актов поклонения, предписываемых исламом. Совершение хаджа является предписанным каждому мусульманину и мусульманке один раз в жизни, если они располагают такой возможностью. Хадж совершается в первые дни лунного месяца Зуль-Хиджа. Юлия Петровская.

Генсек НАТО Андерс Фог Расмуссен заверил президента Сербии Томислава Николича в ходе встречи в Нью-Йорке в том, что силы безопасности Косово не будут преобразованы в армию, передало в четверг агентство "Танюг" со ссылкой на источники в сербской делегации.

"Сербия является ключевым фактором мира и стабильности в регионе", - цитирует источник слова Расмуссена, которые тот сказал во время встречи с Николичем в кулуарах Генассамблеи ООН. В свою очередь, по информации агентства, Николич отметил растущее доверие косовских сербов к международным миротворческим силам KFOR, которые действуют там с 1999 года под командованием НАТО.

Албанские власти Косово при поддержке США и ряда стран Евросоюза 17 февраля 2008 года в одностороннем порядке провозгласили независимость от Сербии. Силы безопасности Косово были созданы на базе формирований Освободительной армии Косово, распущенной после вооруженного конфликта 1998-1999 годов.

Силы безопасности Косово проходили подготовку под руководством инструкторов НАТО. Их задачей является проведение операций гражданской защиты в Косово, оказание помощи гражданским властям в условиях природных чрезвычайных ситуаций и в других экстренных случаях. Эти силы, которые состоят почти полностью из албанцев, включают 2,5 тысячи бойцов в частях постоянной готовности и 800 резервистов в возрасте 19-35 лет. Юлия Петровская.